Беседа 3.

Жан Батист Пьер Антуан де Моне Ламарк (1744-1829)

Удивительна судьба этого человека: глубокий мыслитель, замечательный ученый, высокодаровитый писатель, идеи которого повторялись и повторяются во всех уголках цивилизованного мира. Ламарк остался непонятым современниками, а учение его служило предметом нескончаемых насмешек и издевательств. Сквозь шоры политизированного дарвинизма смотрят на него и сегодня.

Ламарк едва ли не первый выступил против учения о «неизменяемости видов» с серьезными аргументами в руках и во всеоружии знания своего времени. Но великий Кювье, горячий защитник учения «о постоянстве видов», ополчился против ереси Ламарка. Всеподавлящий авторитет Кювье привлек на его сторону почти всех ученых-натуралистов того времени, за учеными потянулось и все так называемое «образованное общество», и книга Ламарка «Философия зоологии», появившаяся в 1809 году, была отвергнута, а автор ее был удостоен звания праздного фантазера в духе Де-Малье. Между тем, в этой книге было высказано много глубоких мыслей и верных соображений. Правда, нужно все-таки отметить, что некоторые примеры, которыми Ламарк иллюстрировал свои общие положения, были действительно неудачны и вызывают улыбку не только у сторонников так называемого материалистического учения.

Повторим основные принципы гипотезы Ламарка:

1. Жизнь своими собственными силами постоянно стремится увеличить объем всякого живого тела и распространить размеры его частей до предела, полагаемого ей самой.

2. Произведение нового органа в животном теле является результатом появления новой потребности, продолжающей давать себя чувствовать, а также нового движения, порождаемого и поддерживаемого этой потребностью.

3. Развитие органов и сила их действия находятся постоянно в прямом отношении к употреблению этих органов.

4. Все, что было приобретено, намечено или изменено в организации особей в течение хода их жизни, сохраняется при размножении и передается новым поколениям, происходящим от тех, которые претерпели эти изменения.

Сущность этой гипотезы заключается в подтверждаемом ежедневным опытом явлении, что органы увеличиваются вследствие усиленного употребления их (гимнастические упражнения) и уменьшаются от неупотребления.

Гипотезе Ламарка очень много повредила дедуктивная методика ее построения, она потеряла и от невозможности оживить ее, придать ей практическое значение в науке. У Ламарка устанавливаются «законы», «зоологические принципы», «аксиомы», из них делаются выводы, но все это на чисто теоретическом основании. Фактического подкрепления Ламарк не дает даже в тех случаях, когда его можно было бы предоставить.

И.И.Мечников в «Очерке вопроса о происхождении видов» глубоко уважительно писал о гипотезе Ламарка, называя ее теорией: «Высказанный им взгляд и на роль наследственности в передаче приобретенных признаков признается всецело и ныне. Что же касается двух факторов, обуславливающих изменяемость видов, то одному из них, именно усиленному употреблению органов, и теперь приписывается некоторая роль, хотя и несравненно меньшая, чем какую приписывал Ламарк, тогда же как другому фактору – силе прогрессивного развития – одни ученые, как, например, Дарвин, не придают ни малейшего значения, другие же, напротив, отводят главнейшую роль».

Давайте проследим, как Ламарк, например, обосновывал отдельные случаи трансформации. Он утверждал следующее. Длинная шея жирафа возникла благодаря привычке вытягивать ее с целью добраться до зеленых крон тех деревьев, листьями которых эти животные питаются; так же развились длинные языки у некоторых видов колибри: необходимость добывать пропитание их узких трубчатых венчиков породила соответствующую привычку – вытягивать по мере возможности язык, а продолжительное упражнение в этом направлении, совершающееся в течение многих поколений, придало языку птиц значительную длину; плавательные перепонки у водных птиц образовались, по Ламарку, вследствие постоянных стараний плавать, работая ногами как веслами, растопыривая пальцы, усиленно упражняя их в этом направлении; необходимость стоять на четырех ногах большую часть дня привела к образованию копыт у травоядных млекопитающих, а привычка сталкиваться во время борьбы лбами была причиной развития рогов у многих из них, особенно у самцов, отличающихся задорным нравом и предающихся с большим увлечением рыцарским турнирам…

После пересказа исторических и естественнонаучных фактов, известных многим по разным учебникам и энциклопедиям, давайте теперь остановимся на феномене Ламарка и его учении. К сожалению, так построены курсы обучения в Советском Союзе да и, по всей видимости, во многих западных университетах, что гипотезы и труд Ламарка используются лишь как удобрение для последующих ученых гигантов, главным образом – Дарвина. Ламаркизм как учение рассматривается лишь в качестве средства достижения дарвиновских целей, но не как сама цель изучения. А социалистическая наука предопределила, что прав быть может только один Дарвин. Советские вообще любили щеголять фразой об одной правде. Носителем истины ученые-политики (то есть академики) выбрали Дарвина; потому он и стал такой непопулярной и скучной фигурой у наших студентов. Нечему удивляться, что пропагандирование любимчика советских академиков-биологов возымело обратный эффект. Народ не утратил способности свергать изваяния с пьедесталов, по крайней мере, в душе. И дарвинизм, как таковой, существует лишь на студенческой скамье, а жизнь идет по своим, не всегда законным основаниям.

Прежде чем высказать свое суждение о трудах Ламарка, мне было необходимо просмотреть массу других учебников по вопросам эволюции. Все известные мне и пользующееся искренним или незаслуженным уважением авторы их выражали Ламарку благодарность: он дал Дарвину пищу для мыслей и наблюдений. Но они же единогласно высказывались и по поводу его заблуждений.

Это и теория творца, это и гипотеза теплорода, это и гипотеза постоянства зарождения жизни. Особенно беспощадны в критике советские источники. Вопросы зарождения жизни в современных условиях считаются глупостью и невежеством, потому что «еще Пастер доказал невозможность такого зарождения в наше время».

Во всех учебниках содержался подобный приговор. Меня поражал непререкаемый авторитет Пастера, как будто не нашлось ни одного специалиста сегодня, который смог хотя бы повторить опыты Пастера. Все это напоминало заговор молчания. Я взял сакраментальный труд французского микробиолога «О самопроизвольном зарождении. Лекция, прочитанная 7 апреля 1864 г. на конференции «Научные вечера в Сорбонне» и обнаружил, что в те времена еще не сформировалось отчетливых представлений о бактериях, не говоря уже об их L-формах, микоплазмах, риккетсиях и пр. автор все время говорит о каких-то зародышах. Конечно же, и о вирусах ничего не было известно. Здесь-то и пригодится нам с вами предварительное обсуждение проблемы живого. Но прежде вот замечание самого Ламарка: «Значительно легче, по моему мнению, определить течение звезд, наблюдаемых в пространстве, установить расстояние, величину, массу и движение планет нашей солнечной системы, чем решить проблему, касающуюся источника жизни в живых телах и, следовательно, происхождения и творения различных существующих живых тел». Воспроизведем также цитату из учебника О. и Д. Солбригов «Популяционная биология и эволюция» (М.: Мир, 1982): «Когда в конце XIX века Пастер доказал, что в современных условиях самопроизвольного возникновения живого на Земле не происходит, эта теория происхождения жизни из неживого стала казаться несостоятельной с научной точки зрения и на некоторое время была оставлена. Самопроизвольное зарождение жизни в настоящее время невозможно ввиду существования на Земле живых организмов, потребляющих все имеющиеся в наличии богатые энергией органические соединения. Это обстоятельство препятствует превращению простых органических соединений в более сложные – процесс, протекающий крайне медленно».

Хотя здесь и содержится критика Ламарка, но и приоткрывается узкая щель в мир надежды, позволяющей искать умиротворяющие подходы к обсуждению умертвленной проблемы.

Итак, вирусы. Новый объект изучения у биологов и медиков в XX веке. За сто лет изучения вирусов накоплено гигантское количество фактов. Но что весят факты, если специалисты еще не пришли к единому суждению: являются эти частички живыми или нет. Как частицы пара могут произвести полезную работу только будучи выпущенными из котла, так и природа вирусов может быть понята при наличии хорошей теории для их изучения. Но ее все еще нет. Пока ученые удивляются их свойствам. Одни из них, например экстрактивность, заразность и изменчивость – склоняют к выводу, что это мельчайшие живые организмы по размерам меньше бактерии. Другое же их свойство: способность нарушать механизм синтеза в живой клетке так, что он начинает производить бесчисленное число их копий, - убеждает рассматривать их как пакеты генетической информации. П. и Дж. Медавары в книге «Наука о живом» делают афористическое заключении: «Вместо того чтобы быть живым, вирус оказывается всего лишь завернутой в белок скверной новостью».

Наверное, мне уже пора объяснить, почему мы сделали такой резкий крен от гипотезы Ламарка к вирусам. Впрочем, вы, наверное, уже привыкли, что все крены мы делаем лишь для того, чтобы выправить курс корабля, заплывшего в океан фактов и эволюционных гипотез, которые, как известно, для того и высказываются, чтобы доказать несовершенство предыдущих. Сегодня интерес и понимание вирусов нам пригодятся для попыток обоснования правоты Ламарка в вопросах самозарождения жизни. В конечном счете, вирусы сами подвержены эволюции. Давайте познакомимся с суждениями специалистов-вирусологов. Так, С. Лурия, Дж. Дарнелл, Д. Балтимор, Э. Кэмпбелл пишут: («Общая вирусология», Мир, М.: 1981): «Мы должны задаться вопросом, произошли ли вирусы от целых клеток, от отдельных клеточных компонентов или от доклеточных либо бесклеточных форм генетического материала. При этом следует помнить, что у нас нет оснований a priori приписывать всем вирусам одно и то же происхождение.

В самом деле, сам факт существования как РНК-, так и ДНК-содержащих вирусов уже наводит на мысль, что эволюция вирусов шла по меньшей мере двумя путями.» … «Возможно, что первичными самовоспроизводящимися единицами – примитивными формами жизни – были молекулы нуклеиновой кислоты, возникшие в результате химических реакций с использованием энергии ультрафиолетовых лучей или электрических разрядов, причем промежуточным соединением мог быть цианистый водород (цит. по Miller, Orgel, 1974). При этом могли образоваться и такие молекулы нуклеиновой кислоты, в присутствии которых из содержавшихся в окружающей среде органических соединений (тоже продуктов добиологических химических реакций) могли образоваться примитивные ферменты, способные в свою очередь катализировать их собственную репродукцию.» … «Наиболее веским аргументом против теории регрессивного происхождения вирусов из клеточных паразитов служит неклеточная организация вирусов. Капсиды вирусов по своему морфогенезу сходны с клеточными органеллами, состоящими из белковых субъединиц (жгутики бактерий, нити актина и т. п.), но не с клеточными мембранами. Если у вирусов имеются наружные оболочки, то они либо не построены по типу мембран, либо (если это истинные мембраны) их двойной фосфолипидный слой имеет клеточное происхождение, хотя в такую мембрану могут включаться ферменты и иные белки, кодируемые вирусом… Кроме того, ни один вирус не размножается, подобно клеткам, делением надвое.»

Итак, когда-то, миллионы лет назад, вирусы могли происходить и биосинтетическим путем с помощью электрических разрядов и ультрафиолетовых лучей. Но почему в прошлом веке ничего не знали о вирусе полиомиелита, а в середине двадцатого – о вирусе СПИД? Значит, появились новые штаммы вирусов вследствие эволюции как самого вируса, так и эволюции хозяина, носителя вируса, без которого он не может размножаться. В нашу задачу не входит детальное рассмотрение свойств вирусов. Но хочется отметить, что появление новых штаммов вирусов и, соответственно, новых болезней у животных, растений и человека есть возможный современный путь превращения неживой природы в живую, превращения неживого материала вируса в живую природу заболеваний, путь проявления негатива в направлении позитивных отпечатков. Не все виды вирусов способны приживаться у данного хозяина. Для этого необходимо ослабление его иммунного статуса. Если отторжения чужеродного агента не происходит в сравнительно сжатые сроки (дни, максимум несколько недель), то в организме, согласно данным иммунологии, происходит смена аутоиммунного состояния аутоиммунным заболеванием, что обеспечивает вирусам пролонгированное существование с возможностью переноса патологических признаков хозяина потомству.

Таким образом, аутоиммунные заболевания животных и человека (или их аналоги у растений?), вызванные взаимодействием с вирусами, являются, на мой взгляд, средством слияния неживой природы и живых организмов. Таковых болезней множество: ревматизм, некоторые виды пневмоний, сахарный диабет и пр.

Наконец, мне хочется поведать молодым биологам то, что не говорили мне, когда я еще учился в медицинском институте. Не говорили и после окончания: возможно, это было уже не актуально. Суть в том, что так называемое эволюционное учение едва ли можно назвать научной дисциплиной. Любая наука имеет свои собственные законы. Но мы их едва ли увидим в интересующем нас предмете. Законы существуют независимо от нашей воли, согласно духу природы. Но даже основной конек дарвинизма – естественный отбор – не является квинтэссенцией эволюции для многих поколений биологов, включая и наших современников.

Известный в прошлом веке анархист П. Кропоткин был блистательным ученым-естественником. Он является автором капитального труда «Взаимопомощь как фактор эволюции».

Не правда ли, впечатляющее название? Но добыть эту книгу до недавнего времени было очень трудно. Не удалось мне её прочитать даже в публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в г. Ленинграде – нет в каталоге. Такой любвеобильный труд противоречит идее строительства социализма в отдельно взятом государстве, поэтому книга была изъята и долгие годы не переиздавалась…

Но если это не наука, то что же? Скорее, это ветвь метафизики, или, как это сейчас величают, философии. И потому каждый, в том числе и вы, можете и, если хотите, должны иметь своё представление об эволюции.

Я думаю открыть вам ещё один маленький секрет. Поверьте, философия не претендует на Истину, она лишь указывает дороги к ней. Среди множества книг, которые вам доведётся прочитать, советую обратить внимание вот на что. О чём бы ни было содержание книг, если автор её претендует на значительность или является таковым, он обязательно поведает о двух явлениях: о Душе или об эволюционном учении. Но, говоря о душе, люди почему-то приходят к эволюции, а рассуждая об эволюции, они касаются проблем Души. Даже в философских работах физика Вернера Гейзенберга («Физика и философия», «Часть и целое», М.: Наука, 1990) можно найти такие замечания: «Есть, однако, биологи, … думающие, что дарвиновская теория в ее сегодняшней форме – «случайные мутации и естественный отбор» - недостаточна для объяснения разнообразия органических форм на Земле. Конечно, человеку с улицы все кажется совершенно понятным, когда он узнает от биологов, что возможны случайные мутации, что таким образом наследственность соответствующего вида временами меняется то в одном, то в другом направлении и что условия окружающей среды способствуют размножению некоторых мутантных видов и препятствуют размножению других. Когда Дарвин объясняет, что здесь происходит процесс отбора, что «выживает самый сильный», то этому охотно веришь, но можно, пожалуй, спросить, идет ли в этой фразе речь о теоретическом высказывании или просто об определении слова «сильный»? Ведь мы называем «сильными» или «приспособленными», или «жизнеспособными» как раз те разновидности, которые особенно хорошо развиваются в данных обстоятельствах. Однако даже если мы согласимся, что в процессе отбора возникают особенно приспособленные или жизнеспособные виды, все равно еще очень трудно понять, что столь сложные органы, как, например, человеческий глаз, постепенно возникли просто вследствие случайных изменений. Многие биологи явно полагают, что подобные вещи возможны, и способны даже указать, какие именно шаги в ходе истории Земли могли привести к тому конечному результату, образованию глаза. Но другие, похоже, настроены скептически». Там же можно найти следующее замечание Нильса Бора: «Теория Дарвина в ее сегодняшней форме содержит, собственно, два независимых утверждения. Согласно одному из них, в процессе воспроизведения испытываются все новые формы, которые в своем большинстве и при данных внешних обстоятельствах снова исчезают как непригодные; сохраняются лишь немногие приспособленные. Во-вторых, предполагается, что новые формы возникают вследствие чисто случайных нарушений генной структуры. Этот второй аргумент, хотя и трудно придумать для него альтернативу, намного проблематичнее. Неймановский аргумент [математик и квантовый теоретик фон Нейман] призван обратить внимание на то, что, хотя за достаточно долгое время случайно может возникнуть почти все, однако путем подобного объяснения легко дойти до оперирования абсурдно длинными промежутками времени, каких в распоряжении у природы явно нет. Ведь из физических и астрофизических наблюдений нам известно, что от возникновения простейших живых существ на Земле прошло максимум несколько миллиардов лет. В этот период должно было уложиться все развитие от простейших до высокоразвитых живых существ. Достаточно ли было случайных мутаций и процесса отбора, чтобы за такое время возникли сложнейшие высокоразвитые организмы, - это зависит от того, какое биологическое время требуется для возникновения новых видов. По-моему, мы пока еще слишком мало знаем о характере нашего времени, чтобы рассчитывать на надежный ответ. Так что пока приходится оставить всю проблему в покое».

А современный французский ученый Винтребер (Wintreber, 1962) отмечает, подобно своим великим предшественникам, что… «разум, будь он сознательным или бессознательным, первичен: он лежит в основе живого».

Эволюционное учение является метафизикой и потому, что не определены пути возникновения новых видов. Для Дарвина – это дивергенция. А для русского ученого Л.С. Берга, автора «Номогенеза», главный исторический путь развития жизни – конвергенция. Но и, наконец, изучать эволюционные процессы – не значит быть дарвинистом. Впрочем, в сталинские времена такая «недальновидность» нередко граничила со смертным приговором, а в наши, горбачевские – сродни дилетантизму. Но вряд ли следует смущаться этим, ведь большинство открытий делаются дилетантами, а не теми, кто протер много кресел на казенной службе за долгую академическую жизнь.

Во Франции до сих пор сильны позиции ламаркистов, и гигантское давление дарвинистов не способно изменить их мировоззрение. Своеобразной Берлинской стеной стало для последователей Ламарка и Дарвина решение проблемы наследования приобретенных признаков. Но самое интересное, что последний совсем не отрицал возможность наследования приобретенных свойств. Просто эта гипотеза не имела для него решающего значения. Уоллес, считавший себя дарвинистом, критиковал Дарвина за приверженность гипотезе Ламарка. Но в советское время «темные пятна» учения великого англичанина отбелили, нафаршировали новациями академиков-нуворишей, и стал он сам солнышком почти без единой щербинки. А в последних изданиях учебника биологии для средней школы авторы, чтобы не выдавать своих мыслей на этот счет, вообще обошли стороной проблему наследования приобретенных свойств. (Кстати, молодым людям, обдумывающим свое будущее ученое житье, наверное, важно знать, как становятся у нас академиками. Самое главное условие – быть сыном академика, дружить с детьми академика или жениться на дочке академика. Второстепенное значение имеет и политическая дальнозоркость, ну, а научные труды помогут подсобрать простодушные коллеги по работе. То есть, станешь или нет академиком, так же не известно, как приведет или нет естественный отбор к возникновению нового вида. Дерзайте… Впрочем, мои лекции адресованы не тем, кто умеет «правильно» жениться, а выбирает иную, затворническую жизнь самоанализа и наблюдений, тем, кто предпочитает дарить любовь, а не покупать ее. Тот, кто умеет любить, тот умеет и творить. Любите и Дерзайте!).

Теперь совершим следующий шаг в нашем восхождении на вершины эволюционного учения, почитаем Герберта Спенсера. Вот выдержки из совершенно неизвестного студентам произведения «Недостаточность естественного подбора» (Типография И.Н. Скороходова, С.-Петербург, 1894): «… стр.29. Либо была наследственность приобретенных свойств, либо вовсе не было эволюции (развития) …стр.31. Высший авторитет относительно этой болезни [сифилиса] в ее наследственной форме – это Джонатан Хетчинсон. Вот выписка из письма, полученного мною от него и печатаемая с его согласия: «Я не думаю, чтобы можно было сколько-нибудь результативно сомневаться, что весьма значительное большинство тех, кто страдает наследственным сифилисом, заражается от отца. Можно принять за правило, что если мужчина, у которого не осталось местного поражения, но в котором яд не искоренен, вступает в брак, то жена его, по-видимому, останется здоровою, тогда как ее ребенок может пострадать. Без сомнения, дитя заражает кровь матери, но обыкновенно не вызывает у нее явных симптомов сифилиса. Я уверен, что видел сотни сифилитических детей, у которых матери, насколько я мог проверить, никогда не проявляли ни одного симптома»...стр.39 Теория Вейсманна дважды опровергается. Индуктивно мы убеждаемся, что существует то сообщение признаков от соматических клеточек к репродуктивным, которое по его словам, невозможно: и дедуктивно мы находим, что это сообщение есть естественное последствие игнорируемых Вейсманном связей между теми и другими, так что его заключения выведены из посылки, которая оказывается неверной...По заглавию этого очерка, девять читателей из десяти выведут, что он направлен против взглядов Дарвина. Они будут изумлены, узнав, что наоборот, этот очерк направлен против взглядов тех, кто в значительной мере уклоняется от Дарвина, потому что наследственность приобретенных признаков была вполне признаваема и часто подчеркиваема Дарвином...стр.40. «но где же факты, доказывающие наследственность приобретенных признаков?»- спрашивают те, кто отрицает их. Отлично, прежде всего можно предположить встречный вопрос. Где факты, опровергающие эту наследственность? Конечно, если не только общие строения организмов, но и многия из возникающих в них изменений, передаются потомкам, то естественный вывод отсюда, что все вообще изменения наследственны; а если кто-либо говорит, что наследственность ограничена свойствами известного рода, то на нем лежит обязанность доказать, что изменения другого рода не наследственны... Мы заметим, что наследственность повреждений, собственно, стоит вне обсуждения. Вопрос в том, наследственны или нет изменения частей, произведенныя изменением функций. И затем, с целью доказать, что не наследственны, нам указывают на повреждения, т. е. на случаи, когда изменения частей произведены не изменением функций, а иным способом!''.

Читатель догадался, надеюсь, что Г.Спенсера мы цитировали согласно канонам русского языка в прошлом веке. Но давайте остановим свой бег по истории эволюционных идей и фактов и заглянем в глубь живого. Мне хочется, наконец, подробнее вам рассказать о силе прогрессивного развития. Речь пойдет об иммунной системе живых существ.