«Вопрос в том, — сказала Алиса, — можете ли вы заставить слова обозначать столь много различных вещей».

(Льюис Кэрролл)

Деревянный конь

Вместе с небоскребом науки из года в год растет громада терминов. Названия новых наук и научных отраслей. Определения неизвестных ранее явлений и понятий. Обозначения вновь открытых фактов и объектов природы — элементов, веществ, организмов, планет, миров. Термины возникают, живут, сталкиваются, играют, иронизируют, удивляют — термины завоевывают мир. Интересен процесс происхождения и выживания терминов.

Явление, наблюдаемое в разных лабораториях, а тем более в разных странах, называют вначале по-разному. Какое-то время, иногда очень долго, эти разные слова или сочетания слов, обозначающие одно и то же явление, живут вместе. Но потом побеждает какой-то один термин. И ученые всего мира начинают пользоваться им, чтобы знать, о чем идет речь, чтобы понимать друг друга.

Ведь для нормальных взаимоотношений, для взаимопонимания прежде всего необходимо найти общий язык.

А что зачастую происходит?

Например, сообщается в «Курьере ЮНЕСКО», для обозначения одной из опухолей костного мозга — фибромы — существует более 30 терминов, а некоторые болезни на одном языке имеют до десяти различных названий. «Чтобы устранить этот хаос, при Совете международных организаций медицинских наук намечено создать Международный центр документации, медицинской терминологии и лексикографии, который будет вести работу на пяти языках (французский, английский, немецкий, русский и испанский), побуждать медицинские общества унифицировать свою терминологию, содействовать изданию и распространению медицинских словарей».

Сейчас в иммунологии существует куча терминов. Они, естественно, возникли в связи с прогрессом этого раздела науки — например, в связи с изучением молекулярного строения антител.

Белковые молекулы-антитела относятся к определенному классу белков крови и носят общее наименование — гамма-глобулины. Всего их три разновидности молекул. Но сколько терминов и обозначений! Первую разновидность обозначают ?, или 7s?, или 6,6S?, или ?2, или, наконец, ?ss. Вторую разновидность обозначают ?1М, или ?2М, или 19S? или ?макглобулин. Третья разновидность имеет два обозначения — ?2А или ?1A. И вот все эти 11 обозначений всего-то трех молекул создали такую путаницу в литературе и на конференциях, что понимать друг друга стало невозможно. А это самая страшная опасность для любого созидающего сообщества. Ну и, конечно, особенно для ученых.

Это понимали еще древние, и, если верить их библейским рассказам, это понимал и этим пользовался их суровый бог. Когда в Вавилоне стали делать большую башню, чтобы достать до неба, бог рассердился на гордыню людей. Он испугался, что доберутся до него и лишат его монопольного владычества над небом. Башня росла. Бог думал. И наконец, придумал. Он дал каждой из строящих групп разный язык. Отдельные группы коллектива перестали понимать друг друга. Организованное строительство башни вылилось в беспорядок, сумятицу, в некоординированное «столпотворение». Так называемое «вавилонское столпотворение». И все кончилось. Башни не вышло. Бог спас свою монополию. Согласно библии отсюда и берет начало разноязычие народов.

Иммунологи не хотят «столпотворения». Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) собрала в мае 1964 года представительную комиссию из 14 ученых, чтобы разработать единую номенклатуру иммунных глобулинов, единый иммунологический язык. Комиссия постановила первую разновидность молекул обозначать как иммуноглобулины G (?G), вторую — иммуноглобулины М (?М), третью называть иммуноглобулинами А (?А). Однако только будущее покажет, какие термины выживут. А может быть, появятся новые, более точные и более емкие, которыми и станут пользоваться. Ведь и от древних языков библейских времен почти ни один не сохранился. Появились новые языки.

Нам с вами очень много приходится говорить о терминах. Что поделаешь! Это очень важно. Какие же все-таки термины отбираются наукой и выживают во времени? Какими качествами они характеризуются?

Первое — точность, научная точность. Слово или сочетания слов, используемые для обозначения, должны максимально точно отражать содержание. Возьмите, например, названия наук и их разделов.

Биология (от греческих биос — жизнь и логос — учение) — наука о жизни. Точно? Да! Микробиология — наука о микроскопических формах жизни. Тоже точно! Иммунология — наука об иммунитете. Точно? Пожалуй, да. Но что значит и как родилось слово «иммунитет»? Об этом дальше. Все в свое время. В целом с названиями наук как будто бы понятно. Главное — точность.

А есть по неведомым причинам укоренившиеся названия, которые не отражают предмет точно. Бывает так, что бывшее когда-то более правильное название исчезает. Астрономия, например, в переводе — наука о наименовании звезд. А разве этим занимается астрономия? Она от этого ушла много-много веков назад. А вот астрология — более правильно: учение о звездах. Но этот термин исчез. Правда, в этом случае такая ситуация не по неведомым причинам. Астрологию, ее суть и имя скомпрометировали древние астрологи и то, чем они занимались. Астрологи составляли гороскопы и пытались по звездам узнать будущее. (Очень часто даже великую, правильную мысль, а то и идею компрометируют и низвергают люди, которые ею занимаются.) Некоторые из них были просто шарлатанами, некоторые верили во всевышнего, некоторые прикрывались этой деятельностью, чтобы заниматься настоящей наукой. Так Кеплер был придворным астрологом по форме и великим астрономом по существу.

Надо сказать, что некоторые точно составленные гороскопы до сего дня приносят пользу. В гороскопах указано расположение звезд при том или ином событии. И эти сохранившиеся гороскопы помогают историкам устанавливать точные даты. Так, по обнаруженному гороскопу великого ученого и поэта средневековья Омара Хайяма выяснили точно дату его рождения — 18 мая 1048 года.

Так обстоит дело с названиями наук. Это, можно сказать, термины глобальные, многообнимающие.

Но вот более локальные термины. Там все еще сложнее.

Ну что означает, например, термин «рак»? Это слово, обозначающее болезнь — злокачественную опухоль, — имеет всеобщее хождение. Но почему рак? В чем сходство? Может быть, форма, цвет?.. Ничего. А термин живет. Что-то в нем есть, что приковывает человеческое сознание, какая-то необыкновенная и, пожалуй, необъяснимая емкость. Или вот еще — бешенство. Мы говорим «вирус бешенства», прививки против бешенства. Но ведь термин совершенно не соответствует действительности. Никакой бес ни в кого не вселяется. Основной симптом болезни — боязнь воды, судороги при проглатывании воды. Смерть наступает не от буйства, а от параличей. И есть очень точный термин — гидрофобия, что в переводе с греческого — водобоязнь. Но большее хождение имеет слово «бешенство». Именно этот необычайно емкий термин живет. Откройте даже учебник инфекционных болезней, и вы увидите главу «Бешенство» и лишь мелким шрифтом приписано: «Гидрофобия».

Правда, эти термины старые, они имеют свою большую историю. Они когда-то возникли наряду с другими. Наука отобрала для жизни именно их. Нам остается только пользоваться ими.

А как быть с новыми? Какие качества ученый должен вложить в термин, обозначающий сделанное им открытие? Как заставить это слово жить? Да и важно ли это?

Есть прекрасный рассказ Чапека о том, как важно выбрать название для пива, чтобы его все пили. Уж если это важно для пива, то как же…

Короче говоря: да, важно! Очень важно!

Хороший термин как бы фокусирует самое главное. Он приковывает внимание людей. Он пропагандирует не только научное содержание, но и притягивает в сферу этого содержания новые силы ученых.

Назовите сделанную вами машину «конструкцией, выполняющей ряд сложных операций под влиянием соответствующих команд», и она будет иметь успех только у тех, кто ее увидит. Назовите эту машину (и так было на самом деле!) «роботом», и она привлечет внимание всего мира. Может быть, я ратую за пустую рекламу? Нет. За научный термин, который своей емкостью не просто фотографически точно отображает смысл научного содержания, но и раскрывает его глубину, подчеркивает общечеловеческую заинтересованность в проблеме — привлекает к ее разработке новые отряды ученых.

Мне кажется, хороший термин должен удовлетворять по крайней мере трем условиям. Он должен правильно отображать научный смысл обозначенного явления. Он должен быть удобен в обращении. И наконец, он должен быть емким, привлекающим внимание. Я говорю слово «емкость», а не «рекламность». Емкость, привлекательность для большинства, образность, не искажающие научной сути.

Питер Медавар создал новый термин — «иммунологическая толерантность». Этот термин в течение двух-трех лет завоевал мир. Приведу еще несколько иммунологических примеров.

Написано уже больше половины книги об иммунитете. Это слово использовано, наверное, сотню раз. Мы уже знаем, что такое иммунитет. Но что значит сам термин? Откуда он пришел такой емкий, что в него вписываются все новые и новые иммунологические закономерности? Этот термин произошел от латинского слова «иммунитас». Точный перевод его означает «освобождение от податей».

При чем тут подати? И где же тут точный научный смысл? Где тут невосприимчивость к генетически чуждым клеткам и продуктам их деятельности?

Термин «иммунитет» — варяг. Он пришел в биологию отнюдь не из родственных научных сфер. В средние века — в VII—XII веках — в большинстве стран Европы иммунитет оформлялся королевской грамотой. Эту грамоту король вручал феодалу, сюзерен вручал вассалу. Вместе с грамотой он передавал и ряд прав. Владелец земель и людей освобождался от податей в пользу другого феодала. Он приобретал власть над крестьянами. Он приобретал права на своей территории взимать налоги и подати, производить суд и расправу. Чем больше было иммунитетных прав, тем более могучим был феодал.

Термин этот не исчез из сфер политических взаимоотношений. Феодализм исчез, но оставил нам прекрасный термин.

«Иммунитет государства» — государство не может быть судимо судом другого государства.

«Иммунитет дипломатический» — особые права и неприкосновенность дипломатических представителей на территории страны, где они аккредитованы, то есть где они работают.

«Иммунитет депутата» в ряде стран означает неприкосновенность личности члена законодательного органа, то есть его нельзя арестовать и судить.

И во всех случаях, заметьте, речь идет об освобождении от тех или иных повинностей, от тех или иных податей.

Ученые, применившие термин для обозначения невосприимчивости к микробам — возбудителям болезней, не ошиблись в емкости этого слова. Учение об иммунитете перешагнуло рамки проблем невосприимчивости к инфекциям. Более того, иммунология, как вы видите, старается даже создать восприимчивость. А термин живет. Внутренний смысл, образность термина оказались настолько емки, что соответствуют все новым открытиям.

Когда микробы попадают внутрь организма, они требуют «подати», они требуют расплаты болезнью. Для их уничтожения организм — мобилизует армию иммунитета. Введем ли мы в организм чужую кровь, пришьем ли к ране лоскут чужой кожи — все равно пришельцы эти требуют подати: они требуют создания для себя во всех мельчайших подробностях тех условий, к которым привыкли. Иначе они жить не хотят и не могут.

Переселенцы не желают жить по-новому, по-чужому, не желают приспосабливаться к чужому образу жизни. Против податей, вернее, против требующих подати, восстает местное население, собирается армия — армия иммунитета — и уничтожает или изгоняет чужака. Рассасывает или отторгает трансплантат.

Но вот в кровь попадает белок не живой, но чужой по происхождению. Он не требует податей — мертвые не требовательны. Но организм все равно объявляет мобилизацию, иммунологическая армия все равно уничтожает его. И правильно делает! В неприступную Трою греки с помощью хитростей Улисса сумели «ввести», «инъецировать» деревянного мертвого коня. Троянцы не «отторгли» коня. А в нем оказались воины, и они решили исход десятилетней битвы. Троя пала. Организм не хочет «троянских коней».

Иммунитет освобождает организм от «податей».

Иммунитет охраняет индивидуальность, несмешиваемость ни с чем биологически посторонним.

Иммунитет стоит на страже уникальности индивидуальности организма. В этом отношении иммунитет подобен наследственности с ее задачей передать в неизменном виде все индивидуальные качества организма следующим поколениям. Иммунитет и наследственность — две стороны одного закона — закона сохранения биологической индивидуальности. Наследственность охраняет ее при передаче от родителей к детям. Или, как говорят генетики, в нисходящем ряду поколений. Иммунитет в течение жизни каждого индивидуума.

Рэю Оуэну — профессору отдела биологии Калифорнийского института технологии — не везло с терминами. В 1945 году он первый в мире увидел, обдумал и счел нужным описать животных, чья кроветворная ткань состояла из клеток, разных иммунологически, несовместимых генетически, из клеток разнородных типов. Об этих оуэновских телятах вы уже читали в предыдущей главе. В их крови, костном мозге, селезенке мирно сосуществовали и размножались клетки генетически других телят. Клетки, которые по всем законам иммунитета являлись чужеродными и подлежали отторжению или разрушению.

А они великолепно сосуществовали. Они терпели друг друга всю жизнь!

Вы помните, что такие телята, составленные из несоставимых, казалось бы, частей, изредка создаются природой. Происходит это, когда в организме коровы-матери развиваются одновременно два не идентичных друг другу теленка. Да и то при условии установления между ними общего кровообращения в утробе коровы-матери.

И вот Рэй Оуэн обнаружил такие смешанные организмы, описал их и установил причины их возникновения. Он их открыл. Но не назвал, не дал имя. Может быть, он не увидел в этом факте крупного биологического явления, не увидел большие последствия и возможности, поэтому и не удостоил хорошим термином. А может быть, считал, что важен сам факт, а не его название. Кто знает?.. Ясно одно — явление это осталось без хорошего имени. И может быть, в какой-то мере поэтому довольно долго не привлекало к себе внимания.

Точности ради следует сказать, что термин все-таки был использован Оуэном. Обнаружив в крови своих телят смесь эритроцитов разных типов, он назвал это «эритроцитарной мозаикой». Как показали последующие события, это название было неудачным. Во-первых, оно касалось только эритроцитов, не подчеркивая, что сосуществуют и другие клетки. Во-вторых, оно не отражало главного: того, что феномен является следствием смеси и сосуществования клеток разных организмов, а мозаика может быть следствием всего лишь изменения собственных эритроцитов. Рэй Оуэн понимал это, но термин этого не отражал.

Должно было пройти шесть лет, чтобы такими телятами для своих специальных целей заинтересовался Питер Медавар. Работая с группой молодых сотрудников, Медавар подтвердил данные Оуэна. Да, действительно, в определенном проценте случаев у коров рождаются телята-двойни. Но не идентичные, а различные генетически и, следовательно, внешне. Среди этих телят-двоен некоторые представляют собой организмы, в которых мирно сосуществуют иммунологически несовместимые клетки крови. У таких телят взаимные пересадки кожи друг от друга удачны. После таких пересадок составленность организма из разных — в обычных условиях несовместимых — частей становится видимой на глаз. После приживления пересаженного кожного лоскута смешанный состав начинает иметь не только кровь, но и кожа. Пересаженный лоскут покрывается шерстью иного цвета и качества.

Человек верхом на сфинксе

Как бы акцентируя самую главную смысловую сторону этого иммунологически невероятного явления, Медавар дает ему название «химеризм», а самих животных называет «химерами». Химеры древнегреческой мифологии — это существа, составленные из частей различных животных, чудища с головой и шеей льва, козьими туловищами и хвостом дракона. Этим животным с таким же успехом можно было бы дать имя «сфинксы». В мифах древней Греции, вы помните, сфинкс — фантастическое, как и химеры, чудище, обладающее лапами льва, собачьим туловищем, головой женщины и крыльями. Но если химеры в переносном смысле — это несбыточные фантазии, неосуществимые мечты, то сфинкс в переносном смысле загадка, трудная, но разрешимая. А разве ученые XX века не разгадывают загадки природы одну за другой подобно тому, как царь Эдип разгадал загадку сфинкса? Тем не менее появился термин «химера». Этот термин приобрел самое широкое признание и хождение в науке. В 1959 году на Международном симпозиуме по трансплантации органов и тканей в Льеже десятки ученых в докладах и выступлениях пользовались этим термином. И только верный себе Оуэн, первооткрыватель клеточного химеризма, не употреблял этого слова в своем докладе о животных-химерах.

Клеточный химеризм — это терпимость организма к несовместимым клеткам и тканям. Явление, обратное иммунитету. Питер Медавар назвал его иммунологической толерантностью — иначе говоря, иммунологической терпимостью. Толерантность значит терпимость. Он сделал лишь один логический шаг — воспроизвел клеточный химеризм экспериментально. Из мышей породы СВА получил мышей-химер СВА с кроветворной тканью породы А. Этим мышам-химерам смогли пересаживать кожу породы А. До создания химеризма это никогда не удавалось. Открытие развернуло перспективу преодоления иммунологической несовместимости тканей, перспективу реальной возможности пересаживать ткани и органы.

За это открытие Питер Медавар получил Нобелевскую премию.

Мне рассказывал один из ведущих советских иммунологов, Лев Александрович Зильбер, о своей встрече с Оуэном на одном из международных совещаний. Совещание это состоялось вскоре после опубликования решения Нобелевского комитета. Они заговорили о премии за открытие иммунологической толерантности.

— Почему я не вижу вашего имени среди лауреатов? — спросил Лев Александрович профессора Оуэна. — Фактически вы еще в 1945 году, на восемь лет раньше Медавара, описали условия естественного возникновения и особенности явления толерантности к генетическим чужеродным клеткам.

— Да, — улыбнулся собеседник, — это так. Но я не догадался назвать явление иммунологической толерантностью.