Чудаки

Зрелость общества определяется его чудаками. Впрочем, некоторые считают, что для Америки чудаки являются скорее правилом, чем исключением. Взять, к примеру, того янки, который снискал себе известность, зарыв в техасской пустыне несколько десятков автомобилей носом вниз. В Англии чудаки — это уважаемые члены уважающего себя общества. Особенно они распространены в высших кругах. Например, Джон Майттон, который, как сообщалось в «Телеграф», на протяжении своей недолгой карьеры выпил несколько сотен дюжин бутылок портвейна, стал шерифом графства Шропшир и постепенно растратил свое немалое состояние до последнего пенса. Он также поджег на себе рубашку только для того, чтобы продемонстрировать, что таким способом можно остановить икоту. Или, допустим, французы. Покойный скульптор Александер Кальдер однажды сказал, что предпочитает жить в Париже, потому что французы уважают чудаков как никакая другая нация. Впрочем, сам он не был таким заядлым чудаком, как многие его коллеги. А что касается французов, то ведь они действительно едят лягушачьи ножки и улиток Представьте себе, каким чудаком был первый из франпузов, решивший попробовать, каковы эти лакомства на вкус.

Среди миллионеров в минусе чудаков тоже было вполне достаточно.

Более или менее произвольно их можно разделить на две группы. На так называемых «хороших». И на так называемых «плохих». Это разделение достаточно условно, но можно сказать, что «хорошие» совершают свои, с позволения сказать, чудачества из любви к искусству или просто чтобы поразвлечься. А «плохие» делают это из алчности и порой могут стать опасными для окружающих. «Хорошие» — как правило, забавны. «Плохие» — зачастую кончают тюрьмой.

Для начала поговорим о «хороших». А кто может быть «лучше», чем Дорис Дэй. Эта веснушчатая кинозвезда (чье настоящее имя — Дорис фон Каппельхофф) не только умудрилась сохранить девственность, снявшись в более чем 40 фильмах, включая такие, как «Любимая ученица», «Это прикосновение норки», «Разговор на подушках», «Вернись, любимый», «Подвинься, милый», но и заработать при этом более двадцати миллионов долларов.

В 1951 году она вышла замуж за своего импресарио Марти Мелчера, который немедленно взял управление ее состоянием в свои руки. Он доверил все ее деньги одному юристу из Беверли-Хиллз по имени Джером Розенталь, будучи уверен, что «Розенталь — гений». Деньги четы Мелчеров оказались вложенными в облигации земельного банка, в финансирование разных проектов, в гостиницы и сделки с нефтью и газом. Казалось, все складывается для Дэй наилучшим образом. По крайней мере, так это выглядело на первый взгляд. Много лет спустя в статье журнала «Эсквайр» появилось сообщение, что последние пять лет своего семнадцатилетнего брака супруги не вступали в интимные отношения.

Это кончилось очень плохо. В 1968 году, когда Мелчер умер, Дэй заглянула в свою копилку и к ужасу обнаружила; что у нее нет не только мужа, но и денег: Или Мелчер с гениальным Розенталем плохо распорядились ее капиталом, или тут имела место растрата.

«Я была слишком доверчивой, да и мой банк тоже, — говорила она в те дни. — Я работала на износ, ни о чем не подозревая и ни о чем не задумываясь».

Став миллионершей со знаком минус, Дэй подала ва Розенталя в суд.

Слушание состоялось только через пять лет и продолжалось девяносто девять дней, но в конце концов ей удалось доказать, что Розенталь смешивал ее капиталы со своими деньгами, вовлекал клиентов в сомнительные сделки, а потом требовал с них непомерные гонорары за то, чтобы выручить их вклады из неприятностей. Судья пришел к выводу, что Розенталь являлся главой «частного объединения пьянствующих и бесчестных аферистов», и присудил его к выплате 22,8 миллиона долларов.

Один из репортеров, освещавших ход процесса, вынес другое умозаключение: «В наши дни трудно сколотить состояние, но это все-таки легче сделать, чем удержать его».

Рок-звезда Мик Флитвуд убедился в справедливости этого высказывания на собственном печальном опыте.

Ему, солисту чрезвычайно популярной поп-группы «Флитвуд мэк», пришлось в 1984 году в Калифорнии объявить себя банкротом. Его личный долг достиг 3,7 миллиона долларов, тогда как стоимость его имущества составляла только около 2,4 миллиона. Он был выпуждевпродать свои дома (включая виллу «Голубой кит» на Малибу стоимостью в 2,2 миллиона долларов), свои машины, свои гитары стоимостью двадцать тысяч фунтов я огромную коллекцию игрушек.

Адвокат Флитвуда, Микки Шапиро, говорил в интервью журналу «Роллинг стоун». «Мик обожает большие барабаны, автомобили, красивых женщин и всякую роскошную недвижимость. Но он не является прожигателем жизни в традиционном понимании этого слова. Он не сидит на диете из шампанского и кокаина, как большинство обитателей Беверли-Хиллз».

Проблемы Флитвуда начались в 1980 году, когда он приобрел некоторую недвижимость в Австралии. Австралийский закон требует, чтобы иностранцы при покупке земли большую часть суммы платили наличными. Поэтому Флитвуду пришлось взять кредит на полмиллиона долларов в одном калифорнийском банке. Гарантии под заем были даны компанией «Уорнер коммюникейшнз», которая, естественно, потребовала залог. Таким залогом стала доверенность на дом Флитвуда в Беверли-Хиллз и принадлежавшие ему акции различных компаний. Все думали, что Флитвуд захотел «уйти от городской суеты». Но, прожив в Австралии три недели, он решил, что ушел слишком далеко. Он продал дом, но понес на этом убытки, главным образом из-за обменного курса. В декабре 1981 года он куйил «Голубого кита», взяв ссуду в другом калифорнийском банке, в то время как «Уорнер коммюникейшнз» выдала вторую закладную под его имение в Беверли-Хиллз. Но на этот раз учетные ставки были уже столь высоки, что Флитвуду пришлось ежемесячно выплачивать что-то около двадцати тысяч долларов. А тут еще некоторые его инвестиции, в частности в нефтяное и газовое бурение, стоившие ему шестьсот тысяч, перестали приносить прибыль. Одновременно с этим начали падать его собственные доходы. Если раньше он зарабатывал более миллиона долларов в год, то теперь ему не удавалось получить и трети этой суммы.

Груз неудач оказался слишком тяжел.

«У меня просто больше не было денег, — признавался он в интервью журналу „Роллинг стоун“. — Я далек от того, чтобы легкомысленно относиться к тому, что случилось. Я старался отодвинуть это так далеко, как только можно. Но от этого никому не стало легче. Разумеется, хорошо иметь много денег, если, конечно, не угодишь в такую ситуацию, как я. Но все-таки возможность заработать деньги гораздо важней, чем сами деньги. Сейчас у меня все в порядке. Я не схожу с ума по этим деньгам. В таком положении — настоящая беда, если человек теряет чувства юмора».

Его банкиры едва ли могли согласиться, что чувство юмора способно преодолеть любые финансовые затруднения, но даже банкиры были готовы признать, что в мире шоу-бизнеса не слишком много таких чудаков, которые коллекционируют дома, красивых женщин, машины, гитары и куклы Динки. К примеру, Бастер Китон не делал ничего подобного, но все равно разорился. Как и певец Эдди Фишер. Или Ярко Маркс. Он был заядлым игроком и ухитрился потерять все свое состояние. Когда в пятидесятых годах выяснилось, что ему не на что жить, Граучо и Харпо согласились вернуться на сцену, хотя они оба были уже далеко не в лучшей форме. Джуди Гарленд умерла в нищете, и если бы не щедрость Фрэнка Синатры, то некому было бы оплатить ее похороны. Синатра также помогал бывшему чемпиону в тяжелом весе Джо Луису в последние годы его жизни. Разорилась и Жозефин Бейкер, хотя опа, по всей видимости, никогда и не получала очень больших денег. Но в любом случае, все, что она заработала, ушло на ее приемных детей, так что эти деньги по крайней мере были потрачены с пользой. «Белокурая бомба», Бетти Хаттон, которая сыграла главные роли в фильмах «Анни, возьми свое ружье» и «Величайшее шоу в мире», по слухам, заработала за свою голливудскую карьеру больше десяти миллионов долларов. Но они у нее тоже не задержались. В 1967 году она объявила о своем банкротстве и быстро исчезла с горизонта. Через семь лет выяснилось, что она живет в бедности и работает кухаркой и домоправительницей при ректоре католической церкви на Род-Айленде. Почти то же самое произошло с Вероникой Лейк. Эта блондинка с пышными волосами в свое время купалась в деньгах и крутила романы с Аристотелем Онассисом и Говардом Хьюзом. Но в начале пятидесятых годов, будучи замужем за режиссером Андре де Тотом, она объявила о своем банкротстве и тоже исчезла из поля зрения. Через десять лет один репортер обнаружил что она работает барменшей в одном из отелей Нью-Йорка. Бад Эббот также имел денежные затруднения. Вдвоем с Лу Кастелло они зарабатывали огромные деньги в программах мюзикхолла, в кино, а позже и на телевидении. Потом они разделились. Костелло хотел получать еще больше и работать с другим партнером. Этот сценический дуэт, создавший такой шедевр, как «Кто первый?», не смог достойно доиграть драму реальной жизни. Костелло утонул в своем бассейне, а Бад Эббот умер нищим в доме для престарелых актеров. Куда делись все его деньги, остается загадкой до сих пор.

Гораздо менее загадочным является вопрос, куда делись деньги Питера Богдановича. Постановщик таких знаменитых фильмов, как «Последний сеанс», «Бумажная луна» и «Маска», в конце 1985 года объявил о своем банкротстве, утверждая, что от его шестимиллионного состояния не осталось ничего, кроме дома, 21,37 доллара на счету в банке и 25,79 доллара в наличности.

Все его деньги были потрачены в попытках обессмертить имя женщины, которую он любил.

Ее звали Дороти Страттен. Она была признана лучшей моделью журнала «Плейбой» за 1979 год и сыграла главную роль в фильме Богдановича «Все они смеялись». Они полюбили друг друга во время съемок и, как он потом утверждал, даже собирались пожениться. Но в 1980 году, вскоре после окончания съемок, Страттен была убита своим бывшим мужем, который затем покончил с собой.

Потрясенный ее смертью, Богданович истратил пять миллионов долларов на то, чтобы выкупить права на фильм у компании «Тайм инкорпорейтед» и иметь возможность пускать фильм в прокат как память о ней. К несчастью, фильм оказался не слишком удачным и не имел большого успеха у публики. Выручка от продажи билетов составила менее миллиона долларов, из которых Богданович получил только половину.

У него оказалось 6,6 миллиона долларов долга, и 130 его кредиторов не оставили от него и мокрого места.

Любовь довела до ручки и Альфа Барнетта, владельца лондонского казино.

Все это было похоже на современную версию жизни печально знаменитого Томми Манвилля, который спустил десятки миллионов долларов на женщин и азартные игры.

Клуб, принадлежавший Барнетту, приносил приличный доход. Особенно в семидесятые годы, когда город наводнили джентльмены с Ближнего Востока, у которых карманы были битком набиты нефтедолларами. Но в 1979 году Барнетт разошелся с женой. Он продал свое заведение за 1,3 миллиона фунтов, оставил ей дом в северной части Лондона и в придачу выдал 120 тысяч фунтов. Однако и у него еще осталось кое-что на веселую жизнь.

В последующие четыре года он купил «роллс-ройс», нанял шофера, арендовал особняк в Мэйфер и сделал открытие, что некоторые молодые леди за милю чувствуют запах денег. Ради прекрасных глаз этих особ он потратил двадцать тысяч фунтов на путешествие на яхте в Карибском море, 140 тысяч фунтов на драгоценности и меха, шестьдесят тысяч фунтов на авиационные билеты и еще около пятидесяти тысяч фунтов на всякие мелочи. Во время слушания дела о его банкротстве он добавил к этому, что потратил 150 тысяч фунтов на рестораны и шестьдесят тысяч фунтов на игру в поло. Еще триста тысяч он потерял на различных деловых операциях, а 120 тысяч — грохнул на приобретение загородного дома.

«Я совершенно потерял чувство реальности, — сказал он в суде. — Впервые в жизни у меня оказалось в руках столько денег. Я просто обезумел, сошел с ума. Наверно, так уж мйе было на роду написано».

Он умудрился растратить 1,8 миллиона фунтов, прежде чем налоговая инспекция запросила свою долю из денег, полученных от продажи казино. Она потребовала почти 660 тысяч фунтов плюс проценты. К тому времени у него осталось только 394 фунта, а большинство его знакомых молодых леди уже нашли себе других богатых покровителей.

Обложка этой библиотечной книги немного испорчена.

Прямо под названием «Нора. Автобиография леди Докер» неизвестный читатель приписал от руки: «которая знает стоимость всего и не знает цену ничему. Уайльд наверняка имел в виду такую, как она».

Надо сказать, что даже спустя много лет после исчезновения леди Докер из лондонского высшего света, у нее еще есть поклонники.

«Я — совершенно особенная женщина, — гласит первая строчка книги, — я не умела сварить даже яйца себе на завтрак, но я была в состоянии проглотить с потрохами весь этот мир. И запить его розовым шампанским».

Если такое высказывание кажется вам нескромным, то учтите, что это только слабое проявление ее огромного самомнения. Дальше в книге она продолжает похваляться тем, как она запекала остряков и официантов, поджаривала на медленном огне плейбоев и принцев и как мягко, но решительно ступала ее ножка на красные ковровые дорожки замков и дворцов самых знаменитых династий мира.

«Я грешила и заставляла других осознать свои грехи».

«В течение многих лет, — пишет она, — все пытались понять причины моего необыкновенного успеха. Может быть, секрет заключался в моих ореховых глазах? Или в том, что я была хороша в постели. О боже! Поверьте мне, что секс как таковой никому еще не принес удовлетворения, разве только в физиологическом смысле. Так что не нужно быть доверчивой дурочкой, когда тебе обещают с три короба… Я никогда не была развратной. Напротив, по теперешним меркам я была даже стыдливой. Я никогда не раздевалась ни при одном из своих мужей. И не потому что стеснялась своего тела, а потому что я считаю, что для занятий любовью не обязательно демонстрировать свои телеса».

В конце она раскрывает свой главный секрет: «Я применяла простое правило, чтобы сделать себя дорогой женщиной… Всю жизнь я ставила себе очень высокие цели и назначала за себя очень высокую цену».

Побывав замужем за тремя миллионерами и растратив три состояния, она умерла в одиночестве, в грязной гостинице отнюдь не в самом фешенебельном районе Лондона, рядом с совсем уже не фешенебельным вокзалом. Ее похоронили на маленьком деревенском кладбище рядом с ее третьим мужем, и на ее похороны почти никто не удосужился прийти.

Любительница шампанского леди Докер, в девичестве Нора Тернер, родилась в 1906 году в колониях, в семье, где кроме нее было еще трое детей.

Восемнадцатилетней девушкой она приехала в Лондон, чтобы стать актрисой. Дело кончилось тем, что она стала танцовщицей в модном в то время «Кафе Ройял», неподалеку от Пикадилли. Все как в песне: «десять центов за танец».

Но с самого начала она знала, что «единственный способ устроиться в жизни, это сделаться дорогой штучкой». И она придерживалась этого правила, утверждая, что «если у мужчин есть деньги, чтобы их проматывать, пусть они проматывают их на меня».

Так они и делали.

Она танцевала десять лет, зарабатывая в трудные годы экономической депрессии весьма приличные деньги.

Когда же она решила, что пора переменить обстановку, она отправилась в Саутпорт и нанялась продавщицей шляп в местный универмаг. Но долго она там не проработала — в универмаге не так уж много шансов подцепить миллионера. Она переехала в Бирмингем и стала танцовщицей в местном дансинге. Но это тоже ей быстро наскучило, и она вернулась в Лондон, на этот раз в «Савой», где требовались платные танцовщицы и где их называли «хозяйками». Однако и здесь дела складывались не лучшим образом, и вскоре она уже опять танцевала в «Кафе Ройял». Тут-то к ней и начала выстраиваться очередь из богатеев того времени. Один из них, королевский судья, решил, что ей не пристало всю жизнь зарабатывать на жизнь танцами, и купил ей деревенскую гостиницу. Предоставленная самой себе, Нора проявила такую «деловую» хватку, что уже через полтора года была полностью разорена. Когда появились судебные исполнители, королевский судья оплатил все ее долги.

Нора в третий раз возвратилась к своим обязанностям в «Кафе Ройял».

За последующий год она дала согласие на несколько предложений руки и сердца. И каждый очередной претендент был богаче, чем предыдущий.

«Я считаю, что близкие отношения до брака — это нужное и полезное дело, — любила повторять она. — Единственная опасность здесь в том, что это может стать дурной привычкой».

Но она ухитрилась не связать себя никакими конкретными обязательствами до тех пор, пока не встретила Клемента Кэллингэма.

Кэллингэм был председателем совета директоров компании «Хенекиз», занимавшейся продажей вин и крепких напитков, и часто наведывался в «Кафе Ройял». Поговаривали, что он терпеть не может девушек с веснушками. («Я восприняла это как личный вызов, потому что я с головы до ног покрыта веснушками»). Он был старше ее на тринадцать лет, но его богатство более чем позволяло Норе выйти на тот уровень жизни, к которому она стремилась.

Ее не остановило, что Кэллингэм в то время был женат. Они поселились вместе, и слуги с самого начала стали называть ее миссис Кэллингэм. Они поженились, как только он оформил развод. Ей тогда только что исполнилось тридцать два года.

У него был «роллс-ройс». У нее — «даймлер». На двоих у них были плавучий домик для уик-эндов в Голландии, каникулы на Ривьере и сын по имени Ланс.

Всему этому пришел конец, когда Клемент Кэллингэм умер в 1945 году.

В течение последующего года Нора разыгрывала из себя безутешную вдову. Кэллингэм оставил ей 175 тысяч фунтов. Вполне приличная сумма, но большая часть этих денег была съедена всевозможными налогами и пошлинами. И тут Нора встретила сэра Уильяма Коллинза, председателя правления «Церебос солт». Ей было сорок лет, а ему — шестьдесят девять. И, как она сама об этом говорит: «Я вышла за него замуж ради денег».

Теперь у нее было уже не меньше пятнадцати автомобилей и загородный дом с прислугой в шестнадцать человек и таким же количеством спальных комнат. Рассказывая в своей книге о браке с Коллинзом, она упоминает, что «со времени смерти Клемента я не спала ни с одним мужчиной и не испытывала к тому никакого желания». Это может относиться (или не относиться) к бедному Коллинзу, но не исключено, что именно это стало причиной того, что он ее чуть было не оставил ни с чем, когда решил изменить свое завещание.

Незадолго до своей смерти он написал новое завещание, и неизвестно по какой причине не включил Нору в число наследников, Узнав об этом, она, естественно, очень встревожилась и употребила все средства к тому, чтобы он переписал завещание заново. Она успела как раз вовремя.

В 1948 году Коллинз скончался.

В качестве единственной наследницы Нора теперь получила после выплат всех пошлин и налогов более чем достаточную сумму, чтобы остаться до конца своих дней безутешной и чрезвычайно богатой вдовой. Но тут она познакомилась с сэром Бернардом Докером, кавалером ордена Британской империи 2-й степени и председателем правления компании «Бирмингем смол армз» («БСА»). По ее собственным словам, она «начала его бессовестно преследовать».

Они поженились в 1949 году. Ей было сорок три, а ему пятьдесят три. На этот раз в браке фигурировало поместье площадью в 2400 акров, огромная квартира неподалеку от Клэриджа, «Шемара», которая в то время считалась самой большой и роскошной яхтой в мире, позолоченная карета, множество автомобилей, фамильный стяг, который развевался над их резиденцией всякий раз, когда семейство Докеров было у себя, и титул «леди».

«Как, черт возьми, ей это удастся?» Нора была убеждена, что этот вопрос вертелся на языке у «всего Лондона» и что только хорошие манеры не позволяли высказывать его вслух. «Мне хотелось ответить им, что все в общем-то довольно просто. Каждой женщине надо только точно знать, к чему она стремится и чего хочет от жизни. Я могу совершенно определенно заявить, что по крайней мере в двух последних случаях я ни минуты не сомневалась».

Едва ли.

Это пишет та самая женщина, которая однажды призналась: «Я думаю, что я никогда не смогла бы выйти замуж за бедного. Даже ради любви. Возможно, такая позиция будет расценена как бессердечная и жестокая, но я применяла этот подход только в матримониальных делах… Я не утверждаю, что богатым следует жениться на богатых или бедным — на бедных, хотя в этом тоже есть свой резон».

Обеспечив свое будущее, леди Докер зажила в свое удовольствие.

Заказывались сотни ультрамодных платьев, чтобы блистать на благотворительных балах. Парикмахеры всего света прилагали огромные усилия к тому, чтобы она выглядела элегантной независимо от того, в какой части света она находится.

А был еще и знаменитый «даймлер», отделанный золотом.

В 1951 году автомобильная компания «Даймлер» являлась филиалом «БСА». Нора проявляла повышенный интерес к автомобилям, и Бернард придумал ей должность по рекламе продукции компании. Ей пришла в голову идея разработать небольшую модель семейного лимузина. В то время хром был большим дефицитом. В отличие от золота. Поэтому все комплектующие детали — начиная от выхлопной трубы и пробки бензобака и кончая шейкером в автомобильном баре — были отделаны золотым листом. Кроме того, по всему корпусу были пущены золотые звезды. Нора была практически неразлучна со своей машиной. Она ездила на ней по всему свету, рекламируя компанию «Даймлер», и даже появилась в Париже на съемках фильма Джейн Рассел «Джентльмены предпочитают брюнеток».

Потом у нее был дымчато-голубой «даймлер» с сиденьями, отделанными кожей голубой ящерицы.

Потом — «даймлер» стального цвета с обивкой из красной крокодиловой кожи.

А в 1955 году появился «Докер-Даймлер V»… кремовая с золотом спортивная модель, с приборами, отделанными слоновой костью, и обивкой из шкуры зебры. Причем когда Нору спросили, почему она выбрала именно зебру, она ответила, как бы удивляясь, что этого можно не понимать: «Потому что на норке очень жарко сидеть».

Помимо страсти к автомобилям, у нее обнаружилась еще и страсть к драгоценностям. К середине пятидесятых годов у нее их было на 150 тысяч фунтов. В пересчете вы сегодняшние деньги эту цифру надо умножить в несколько десятков раз. «Если вы были замужем за тремя миллионерами и они осыпали вас драгоценностями с головы до ног, то что тут можно поделать? Не отказываться же в самом деле, даже если бы вы и хотели?» Позже эти драгоценности были украдены. Воры обнаружили их в ее ванной комнате в биде с двойным дном — там, где, как она была уверена, ворам никогда не придет в голову искать.

И наконец, была еще «Шемара» — роскошная яхта водоизмещением 836 тонн и длиной 214 футов. Она была спущена на воду в 1939 году и как раз подоспела, чтобы послужить в королевском флоте во время второй мировой войны. Ее команда насчитывала тридцать один человек, а ее содержание обходилось чете Докеров в более чем тридцать тысяч фунтов в год, притом что они владели ею девятнадцать лет.

Они часто отправлялись в морские путешествия по Средиземному морю. Не только потому, что там прекрасная погода и очаровательные пейзажи, но и (вопреки утверждениям леди Докер о том, что они никогда всерьез не увлекались азартными играми) потому, что на побережье расположено множество всяких казино, и в первую очередь, Монте-Карло — то место, где Нора Докер вступила в весьма широко освещавшийся в прессе конфликт с принцем Ренье.

Дело это само по себе не стоило выеденного яйца, но именно в характере таких женщин, как Нора, которые обожают находиться в центре всеобщего внимания, было устроить бурю в стакане воды. Вкратце дело обстояло так в начале пятидесятых годов Нора с супругом несколько раз бывала в Монте-Карло и неизменно высказывала неудовлетворение тем, как их там принимали. И однажды в ресторане она в приступе гнева сорвала стоявший на столике маленький флажок княжеской фамилии Монако и разорвала его в клочки. Затем они с Бернардом отбыли в Канны и остановились там. На следующее утро они узнали, что им официально запрещен въезд в княжество. И до 1969 года, когда была опубликована ее автобиография, Нора не ступала на землю Монако. Однако за несколько лет до своей смерти она все-таки побывала там еще раз и даже, кажется, собиралась купить там отель. Разумеется, такой человек, как принц Репье, не мог принимать всерьез ссору с Норой Докер, и по большому счету ему было все равно, вернется она или нет. Но можно биться об заклад, что и во время ее второго появления в Монако к ней отнеслись с гораздо большим уважением, чем она продемонстрировала по отношению к этому государству много лет назад.

Впрочем, ей было не впервой, когда ее выдворяли из разных фешенебельных мест. В свое время ее также попросили вон и из королевской ложи в Эскоте, где они с Бернардом благополучно провели несколько скаковых сезонов.

Но в 1953 году пришло письмо от герцога Норфолкского, который в качестве королевского смотрителя ложи уведомлял, что до его сведения дошло, что имя Норы упоминалось в суде в связи с бракоразводным процессом Клемента Кэллингэма, и поэтому она как женщина с неблаговидным прошлым не может быть принята в королевской ложе Эскота. Она и Бернард не появлялись там в течение трех лет, пока запрет не был снят.

В середине пятидесятых годов Бернарду Докеру пришлось вступить в конфликт с законом. Вся их (и главным образом се) жизнь неизменно выставлялась напоказ, и неудивительно, что в высоких инстанциях в конце концов заинтересовались, каким образом они умудряются жить на такую широкую ногу, тогда как, согласно ограничениям на обмен валюты, они имели право тратить за границей лишь по двадцать пять фунтов каждый. Сама она объясняла это так: «Мое пристрастие к розовому шампанскому, норке, бриллиантам, яхте „Шемара“ и золоченому „даймлеру“ оказалось причиной появления слишком большого количества скандальных публикаций. Вот банки и насторожились».

Против Бернарда было возбуждено дело о нарушении валютных ограничений, и ему пришлось заплатить двадцать пять тысяч фунтов судебных издержек и штраф в пятьдесят фунтов. Кроме того, ему пришлось подать в отставку с поста члена правления «Мидлэнд бэнк».

Но главные неприятности были еще впереди. Правление «БСА» давно собиралось с силами, чтобы скинуть Докера с кресла председателя. Слишком многого они не могли ему простить. Одной из таких вещей были 7919 фунтов, списанные со счета компании в оплату нарядов Норы для посещения парижского автомобильного салона. Другим обстоятельством, вызывавшим возмущение, было то, что подразделением «Даймлер», которое терпело, тяжелые убытки, руководил зять Норы.

И вот в мае 1956 года Бернарда забаллотировали на выборах в правление.

Нора выслала каждому из семнадцати тысяч держателей акций свою фотографию с автографом, тогда как Бернард непосредственно обратился к ним по телевидению. Но на внеочередном общем собрании держатели акций поддержали решение правления. Докеров вытеснили. Спустя пятнадцать лет «БСА» обанкротилась.

Подобно королевской чете в изгнании, чета Докеров оставила свою резиденцию и подалась к иным берегам. Они выбрали остров Джерси. — По их словам, это было как-то связано с налогами. Но вскоре за скандальное поведение Нору с позором изгнали из местного бара.

Изгнанная из Монте-Карло. Изгнанная из королевской ложи в Эскоте. И наконец, изгнанная из местного бара.

В конце своей книги она пишет: «Мир, как он мне представляется сейчас, стал тесен для меня. В нем уже не существует ничего, что могло бы подстегнуть мое честолюбие или бросить мне вызов. Здешний бал окончен. Посмотрим, что будет па другом!»

Из Джерси Докеры отправились в Испанию, в Пальма-де-Мальорка. Но теперь времена дорогих вин и букетов роз остались в прошлом. Уже не было квартиры в Клэридже и танцев в «Савойе». Во время своих наездов в Лондон они останавливались в отеле «Грейт Вестерн» в Пэддингтоне. По иронии судьбы этот отель в свое время тоже считался одним из лучших в Европе. Но это было уже давно.

Когда Бернард заболел, он вернулся в Англию и его поместили в клинику в Борнемуте. Нора осталась совсем одна в их небольшой квартире в Пальма-де-Мальорка. Уже незадолго до его смерти Нора сказала в интервью одному женскому журналу: «Я думала, что счастливые времена будут продолжаться вечно».

Через пять лет она последовала за своим мужем.

Однажды утром в 1983 году горничная зашла в одноместный номер отеля «Грейт Вестерн» и увидела Нору, откинувшуюся на подушках. Она умерла во сне.

Главный портье Фред Райт вспоминает ее с большой симпатией: «Она была маленькой, хрупкой женщиной. Но ее волосы цвета шампанского всегда были прекрасно уложены, и она всегда старалась хорошо одеваться. К концу жизни она больше не носила вызывающих нарядов — у нее уже не было на это денег. Она была чрезвычайно правдивым человеком и всегда говорила то, что думала. Она любила побыть с людьми. Она часто спускалась в наш бар, если кто-нибудь спрашивал, нельзя ли ее угостить, она обычно отвечала: „Да, если вы не возражаете, я бы выпила розового шампанского“.

По словам Райта, она очень хорошо относилась к Бернарду. Чего, как говорили, нельзя было сказать о нем. Ходила сплетня, что однажды, когда чета Докеров принимала участие в охоте и один из охотников случайно угодил Норе дробью пониже спины, Бернард только пожал плечами и сказал: «Не о чем беспокоиться. Она всего лишь рекламный агент».

«Гардиан» писала после ее смерти, что главными чертами «строптивой Норы» были «недалекость и расточительность», но проявляла она их с неподражаемым шармом.

Возможно.

Но порой она могла быть и совершенно невыносимой. Часто упоминается принадлежащее ей высказывание: «Не существует мужчин-импотентов. Существуют только неумелые женщины».

Пока розовое шампанское лилось рекой, у нее были тысячи друзей.

И только двадцать девять из них пришли на ее похороны.

Она написала в завещании, что хотела бы, чтобы на ее могиле стояло надгробие из красного оникса. Пока она была жива и богата, ей всегда удавалось добиться всего, что она хотела. После смерти в нищете все стало иначе. Викарий той маленькой церкви в Мэйденхеде счел, что исполнение ее посмертной воли нарушит скромный пейзаж деревенского кладбища.

Джон Экэсс писал о ней в «Дейли экспресс»: «После десятилетия шумной и роскошной жизни, когда первые полосы всех газет были заполнены ее фотографиями, ее уход оказался совершенно незамеченным».