Состояние системы управления как фактор межнациональных отношений в России

На протяжении всех столетий русской истории и роль представителей национальных меньшинств в экономических, политических и военных делах в решающей степени зависела от текущего состояния системы управления. В нестабильную эпоху так называемые инородцы успешно прорывались к руководящим позициям, в стабильную эпоху — неизменно откатывались назад, к основанию управленческой пирамиды.

В стабильной, застойной фазе развития системы управления людей, демонстрирующих конкурентные стереотипы поведения и нарушающих правило «живи сам и жить давай другим», преследовали и «сверху», и «снизу». «Снизу» их не любили и по возможности пакостили им коллеги, соседи, все окружающие. «Сверху» их угнетали представители аппарата управления, желавшие сохранить его спокойное состояние на максимальный срок.

Когда же государственный аппарат был захвачен нестабильной, аварийно-мобилизационной фазой системы управления, то отношение управленцев к таким «маякам»-пассионариям менялось. Население в лице коллег и соседей по-прежнему третировало, осуждало, преследовало и боялось активных людей, а государственный аппарат начинал их искать, поддерживать, поощрять, как Сергия Радонежского и Алексея Стаханова.

Уравнительная психология, в той или иной степени свойственная каждому русскому человеку, препятствует конкурентному успеху, а значит, и эффективной работе. Когда система управления переходит в нестабильный режим, от русских требуется некоторое время для того, чтобы они спрятали свои уравнительные, застойные стереотипы поведения и из глубин подсознания вытащили агрессивные и нестандартные стереотипы поведения в аварийно-мобилизационных условиях. Время затрачивается не только на внутреннюю борьбу с самим собой, но и на преодоление психологического сопротивления окружающих — друзей, родственников, соседей, сослуживцев.

Поэтому с переходом русской системы управления в нестабильный режим национальные меньшинства, как правило, на первых порах достигают в России большего успеха, чем собственно русские. Их менталитет не «утяжелен» балластом «антиконкурентных», стабилизирующих общество взглядов и оценок. Они изначально ориентированы на конкуренцию, не боятся выделяться из общего ряда и т. п. Неудивительно, что всякий нестабильный период сопровождается заметным административным и хозяйственным успехом так называемых инородцев, повышением их доли среди управленцев и предпринимателей.

Так, Петр I за неимением подходящих русских был вынужден в массовом порядке набирать на службу немцев и прочих европейцев. «Петр Первый, провоцируя немцев приезжать на службу в Россию, установил им жалованье вдвое больше, чем русским»[335]. Другой поборник аварийно-мобилизационного стиля управления, Павел I, заботясь о создании иммигрантам благоприятных условий, «запретил в поселениях колонистов все питейные заведения, так как „замечено, что там, где они существуют, колонисты становятся менее домовиты и дворы их хуже устроены“. Кабаки же решено переносить в русские селения»[336].

«Особенно достойна упоминания пропорция, которую составляли люди нерусского происхождения, принадлежавшие к высшим классам, со времени Петра Великого и далее», — писал Питирим Сорокин. — «Петр не жалел усилий, чтобы привлечь в Россию талантливых иностранцев, и, как и его преемники, раздавал им высшие посты и почести. При его преемниках шотландцы, французы, голландцы, итальянцы, грузины, поляки, литовцы, татары, монголы и особенно немцы были представлены в высших классах в таком соотношении, которое намного превосходило их долю в составе населения России. В период между царствованием Петра Великого и правлением Александра I тевтоны буквально наводнили страну»[337].

Аналогичным образом быстрое развитие капитализма после отмены крепостного права изменило национальный состав российского купечества. В конце XIX века в первых двух купеческих гильдиях более половины составляли евреи (представлявшие 3 % населения страны), в то время как еще в начале 60-х годов того же столетия на их долю приходилось менее 20 % купечества (10 % составляли магометане и 40 % — христиане)[338].

Радикальные перемены, связанные с революцией, потребовали рекрутирования кадров, обладавших совершенно новыми стереотипами поведения. В этих условиях объективные административные и хозяйственные преимущества получили евреи, которые составили существенную часть новой администрации.

Бурные годы перестройки и рыночных реформ тоже предъявили спрос на новых по стилю деятельности людей. И снова в государственном аппарате и в еще большей степени в бизнесе (особенно в крупном) увеличился удельный вес представителей национальных меньшинств.

Во время нестабильного состояния системы управления каждая из национальных групп преуспевала за счет каких-то своих объективно присущих ей качеств. Варяги управляли Киевской Русью благодаря конкурентному менталитету и отлаженной технологии передвижения по рекам на большие расстояния. За спиной крестивших Русь греков были культурный багаж античной цивилизации, идейная сила христианства и еще неведомая Европе византийская административная изощренность. Немцы были сильны профессионализмом, образованностью, деловой порядочностью. Не случайно из двенадцати министров финансов России в XIX веке пятеро были немцами, в том числе Канкрин (1823–1844) и Витте (1893–1904). Что касается еврейского народа, то выработанная им уникальная система трансляции исторического и культурного опыта приводила к тому, что даже самый молодой еврей оказывался на две тысячи лет старше и опытнее самого пожилого русского.

Однако период господства инородцев не бывает долгим. Во-первых, в нестабильных условиях русские быстро осваивают новые правила игры и начинают успешно конкурировать с национальными меньшинствами, во-вторых, сама системы управления не задерживается в нестабильной фазе, а эволюционирует в сторону стабильного, застойного режима, при котором конкурентные преимущества инородцев превращаются в недостатки. На этой фазе национальные меньшинства начинают вытесняться из аппарата управления и из хозяйственной жизни, уходить на вторые роли; доля же русских управленцев увеличивается.

Поначалу государственный аппарат Киевской Руси состоял из норманнов. В 907 году в списке состава посольства киевского князя Олега — только скандинавские имена: «посла к нима в град Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида». В 912 году — аналогичный состав: «мы от рода рускаго, Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид». Тридцать три года спустя среди «княжья и боляр» киевского великого князя оставались лишь трое варягов, остальные — люди с бесспорно славянскими именами: Святослав, Володислав, Передъяслава, Синко, Борич[339].

Греки принесли на Русь христианство, первое время они составляли основу не только церковной иерархии, но и «рядового» состава священнослужителей. Затем доля русских в общей численности клира естественным образом возрастала, и греков начали отодвигать от руководящих должностей. В конце концов «около 1480 г. у нас в архиерейскую присягу было включено обещание не принимать греков ни на митрополию, ни на епискорию»[340].

Административные качества немцев были жизненно необходимы Российской империи, поэтому вытеснение немцев с руководящих постов растянулось на целую застойную эпоху. Госсекретарь А. А. Половцов (80–90-е XIX века) писал в дневнике: «Разыгрывается травля против всего, что не имеет великорусского образа: немцы, поляки, финны, евреи, мусульмане объявляются врагами России»[341]. Знаменитый генерал Скобелев в феврале 1882 года в Париже, выступая перед сербскими студентами Сорбонны, говорил: «Мы не хозяева в собственном доме. Да! Чужеземцы у нас везде. Мы игрушки его политики, жертвы его интриг, рабы его силы… Вы все его знаете — это немец. Борьба между славянами и тевтонами неизбежна, и очень близка». Скобелев откровенно воспроизвел настроение кругов, близких к правящим[342].

Первые послереволюционные годы евреи, латыши, закавказские народы были, мягко говоря, широко представлены в руководстве Коммунистической партии и Советского государства. Русские там были в абсолютном меньшинстве. Но прошло каких-нибудь двадцать-тридцать лет, и национальный состав управленцев радикально поменялся. А к 70–80-м годам национальные меньшинства остались в основном на «декоративных» должностях, и союзное правительство по национальному признаку было скорее правительством РСФСР.

Так что стенания нынешних национал-патриотов по поводу засилья «нерусского элемента» в бизнесе[343] не продлятся долго. Не надо быть провидцем, чтобы предсказать, как будет меняться национальный состав банкиров и промышленников в ближайшие годы.

Присущая русским двойственность стереотипов поведения ярче всего проявляется в эмиграции. Здесь, как и на родине, наши соотечественники могут существовать в одном из двух режимов деятельности — нестабильном (конкурентном) или стабильном (застойно-иждивенческом). Выбор того или иного режима существования в решающей степени определяется внешней средой.

Мне пришлось много общаться с русскими иммигрантами в США, живущими как в маленьких городках, так и в мегалополисах, и разительные отличия в поведении тех и других не могли не броситься в глаза. Если судьба забрасывает нашего человека туда, где мало русских, где нет интенсивного общения с такими же недавними иммигрантами в США, где не от кого ждать помощи и совета, то вчерашний россиянин оказывается как бы в нестабильной эпохе. Он должен выжить в конкурентной среде, и в нем просыпаются соответствующие стереотипы поведения.

Одинокий русский иммигрант в США становится вполне добропорядочным жителем западного общества, он работает как вол, не хитрит и не мошенничает, голосует за консерваторов, платит налоги и проводит досуг с семьей (на родине он посчитал бы все это издевательством). «Меня тоже всегда поражало, почему русский человек, попадая в другую среду, практически сразу становится конкурентоспособным, а дома — ну никак?!»[344] В русской диаспоре практически нет деклассированных элементов, бомжей и т. д. В подавляющем большинстве это нормально зарабатывающие люди, средний класс.

Если же русский оказывается в среде, где уже достаточно много наших иммигрантов, где его изначально прибирают к рукам такие же, как он сам, то получается как бы маленький кусочек России, перенесенный в западное общество. В головах у наших людей включаются те самые стереотипы поведения, которые приводят к деградации системы управления из нестабильного состояния в стабильное.

Объединяясь в неформальные и даже формальные группы, русские иммигранты пристраиваются к системе социального обеспечения, ищут источники получения нетрудовых доходов, квалифицированнейшим образом получают разного рода льготы и пособия. Они проникают в поры западного общества и фактически паразитируют там, действуя как своего рода иммигрантский профсоюз, иногда прилепясь к другим, более богатым и влиятельным национальным общинам.

Например, в Нью-Йорке русские успешно «косят» под евреев, ходят в синагоги отмечаться в списках на получение разных пайков («Я, блин, два года в синагогу как на работу ходила!» — возмущенно жаловалась моему приятелю одна из иммигранток) и т. п. Когда количество русских иммигрантов достигает некой критической массы, они ведут себя так же, как на родине в застойный период, стремясь работать поменьше, а получать побольше, при этом брюзжа на государство и обманывая его. Разительный контраст с поведением «неорганизованных» русских иммигрантов, работящих и порядочных, чувствующих себя за границей, как в России в трудную нестабильную эпоху.

Прямо противоположное поведение демонстрируют китайские иммигранты, которые, будучи объединены в земляческие и подобные им неформальные группы, достигают гораздо больших успехов, чем поодиночке. У себя на родине, в условиях уравниловки и бюрократической системы, они работают далеко не с полной отдачей. Но, оказавшись за границей, китайцы уже во втором поколении становятся людьми среднего класса с высшим образованием, а в третьем — миллионерами, причем китайская община не препятствует этому, а помогает[345].

Можно констатировать, что система отношений в китайских общинах является в своей основе здоровой, так как помогает китайцам-иммигрантам подняться по жизненной лестнице благодаря честному труду и квалификации. Система же отношений, свойственная русским иммигрантским неформальным группам, видимо, изначально ущербна, потому что она препятствует эффективной работе и достижению профессиональных успехов.

Русские управленцы обладают огромным историческим опытом «приручения» вышестоящих организаций. Поэтому зарубежным инвесторам крайне трудно, взаимодействуя с российскими организациями, гнуть свою линию. Сталкиваясь с иностранными частными, правительственными и межгосударственными структурами, русские переводят их в стабильный, застойный режим существования, заражая неискушенных западных администраторов вирусом хронических согласований, потроша ресурсы и разлагая трудовую мораль.

Так, Международный валютный фонд предоставлял России льготные кредиты в обмен на выполнение определенных условий, соблюдение которых должно было превратить страну в демократическое общество с рыночной экономикой. Прошло десятилетие. Условия регулярно не выполняются[346], кредиты разбазарены, но очередные транши продолжали предоставляться. За это время в России возникла целая политическая инфраструктура, обслуживавшая получение и расходование денег от МВФ. Средства перераспределялись по сложной цепочке, каждое звено которой, конкурируя с другими звеньями, в то же время работало на общий результат — предоставление очередного транша независимо от реальной эффективности использования средств. Чиновники МВФ уже не управляли ситуацией. Наоборот, поддержав в свое время ту или иную российскую политическую фигуру, они превратились в заложников внутрироссийской политической борьбы и теперь вынуждены подыгрывать русским, вводя в заблуждение международное сообщество. Уже Россия диктовала условия МВФ — что фонд должен сделать, если хочет вернуть назад деньги и помочь своим функционерам спасти репутацию.

«Проблема американской политики состоит в том, что администрация Клинтона связала себя с Ельциным и теми, кто называет себя реформаторами. …Поддержка демократических и экономических реформ превратилась в поддержку Ельцина. Его цели стали целями Америки. Соединенные Штаты удостоверяли наличие реформ, когда реформ не было, продолжали накачивать Россию деньгами МВФ при отсутствии каких-либо свидетельств серьезных изменений»[347], — сказала по этому поводу нынешний советник президента США по национальной безопасности Кондолиза Райс.

Иностранцам невдомек, что еще с золотоордынских времен русские умеют втягивать вышестоящую организацию в свои внутренние интриги и использовать ее как свой собственный административный ресурс. «Нередко представители правительства заинтересованы в том, чтобы использовать давление со стороны Мирового банка и МВФ для проталкивания решения, которое сами они не в состоянии осуществить. Так, например, Министерство труда России в 1998 году активно занималось подготовкой очень либерального трудового законодательства. Понимая, что Государственная дума не примет его в предлагаемом виде, министерство обращается к Мировому банку, профинансировавшему подготовку нового КЗоТа, с просьбой оказать внешнее давление на высший эшелон власти и внести требование принятия нового КЗоТа в качестве одного из условий предоставления займа России»[348]. Справедливости ради следует признать, что в отличие от чиновников Золотой Орды функционеры международных финансовых организаций пока не превратились окончательно в марионеток тех или иных московских политических сил, но ведь и времени прошло немного.

Некоторое время назад мне пришлось столкнуться с работой финансируемого западными спонсорами научно-внедренческого фонда в одном из провинциальных российских городов. Эта организация за несколько лет деградировала от инновационного учреждения до заурядной кормушки. Русские сотрудники фонда не смогли полюбовно разделить неучтенные доходы, поступавшие от предприятий-клиентов, и переругались друг с другом.

Иностранные функционеры, выполняя свои должностные обязанности, были вынуждены поддерживать или отвергать тот или иной проект, и тем самым выступать «за» или «против» лоббировавшего данный проект русского сотрудника фонда. В итоге организация раскололась на враждующие группировки, каждая из которых включала и русских, и иностранцев. Вскоре спонсоры также были втянуты в разборки, связанные с подковерным распределением средств между проектами, и добросовестно пытались освоить правила игры, принятые в этой «вороньей слободке». Об инновационном бизнесе, с которого все начиналось, уже никто не вспоминал.

Применение обманных технологий не ограничивается внутренней политикой, а практикуется русскими и в международных делах. Так, «в свое время мы передали внутренние войска из состава Министерства обороны в ведение Министерства внутренних дел (это было сделано для того, чтобы обойти подписанный нами. Договор об обычных вооружениях в Европе)»[349].

Системы управления западных стран не обладают иммунитетом в отношении государственного вмешательства и русских «обманных технологий», что нередко делает зарубежных кредиторов и акционеров беззащитными. «Фактически в России в течение XX столетия было ликвидировано несколько поколений иностранных инвесторов: дореволюционное; концессии 20-х годов; совместные предприятия 80-х годов в начале реформ; немалая часть новых инвесторов 90-х годов»[350].

«Спасибо Мировому банку и его замечательным условиям предоставления „угольных траншей“ — за пять лет закрыть 186 шахт. Закрытие шахты требует вложения довольно серьезных средств на демонтаж оборудования и некоторую социальную поддержку шахтеров. Именно на эти цели МБ и предоставляется кредит. После того как все оборудование списывается, на шахту приходят покупатели — только официально они покупают не шахту (она уже закрыта), а ствол»[351]. Так в наши дни ради необоснованного получения средств Мирового банка происходит фиктивная ликвидация шахт.

Примечания:

3

Ханин Г. И. Хорошее учебное пособие // ЭКО, 1999. — № 10. — С. 182.

33

Дубровин H. Ф. Эшелон за эшелоном. M., 1966. — С. 212.

34

Лихоманов М. И. и др. Партийное руководство… С. 20.

35

Дубровин H. Ф. Эшелон за эшелоном… С. 78.

335

Оболенская С. В. Немцы в глазах русских XIX в. Черты общественной психологии // Вопросы истории, 1997. — № 12. — С. 100.

336

Велицын А. Иностранная колонизация в России // Русский вестник, 1989. — № 3. — С. 99.

337

Сорокин П. О русской нации. Россия и Америка. Теория национального вопроса. M., 1994. — С. 49.

338

См.: Горичева А. Экономические проблемы и национальное самосознание // Вопросы экономики, 1993. — № 8. — С. 48.

339

См.: Лебедев Г. Русь X век // Знание — сила, 1988. — № 7. — С. 37.

340

Кутузов Б. П. Политическая подоплека церковной реформы // Россия XXI, 1996. — № 7–8. — С. 158.

341

Зайончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (Политическая реакция 80-х — начала 90-х гг.). M.: Мысль, 1970. — 444 с. — С. 117.

342

См.: Манфред А. З. Образование русско-французского союза. M.: Наука, 1975. — 375. с. — С. 172–173.

343

См.: Троицкий Е. С. Русский народ в поисках правды и организованности. M., 1996. — 462 с. — С. 300.

344

Сеничев Ю. Стратегическое сырье // Эксперт, 2000. — № 18. — С. 81.

345

См.: Гурова Т., Фадеев В. Указ. соч. С. 9.

346

См.: Доклад Всемирного банка // Вопросы экономики, 2000. — № 3. — С. 4–45.

347

Цит. по: Абаринов В. Кампания // Эксперт, 2000. — № 36. — С. 61.

348

Борисов В. А. Социальная политика // ЭКО, 1999. — № 11. — С. 123.

349

Архангельская H. Оборона безопасности. — С. 46.

350

Григорьев Л. Указ. соч. С. 14.

351

Романова О. Бизнес для посвященных // Эксперт, 2000. — № 47. — С. 21.