Собаки на войне? Так и вижу изумленно поднятые брови юного собеседника. А люди старшего поколения — те, кто прошли через жаркое фронтовое пламя, нисколько не удивятся. Что же особенного? Четвероногие друзья помогали нести нелегкую ратную службу, стойко сражались с врагом. Ветераны не раз были свидетелями тому.

В одном из очаровательных уголков Подмосковья расположена центральная ордена Красной Звезды школа военного собаководства, которая справит скоро полувековой юбилей. Интересно побывать в ее музее. Бросается в глаза транспарант со словами: «Собака прошла путь от пещеры каменного века до кабины космического корабля». Прочитав эту фразу, тут же вспоминаешь дерзких путешественниц — Стрелку, Белку и Лайку. Они первыми с помощью человека познали мир невесомости и, если бы на тех ракетах были иллюминаторы, первыми смогли бы взглянуть на нашу планету издалека. А другой весомый вклад в науку! В начале двадцатого века с помощью собак человек покорил оба полюса — и Северный, и Южный. Долгое время в Арктике самым надежным транспортом считалась собачья упряжка. Везде и всюду с нами четвероногие друзья. На охоте, на пастбище, в экспедиции, в походе.

Когда грянула Великая Отечественная война, на передовую стали направлять и четвероногих бойцов. Вот впечатляющая цифра. Только одна центральная школа за военные годы подготовила и отправила на фронт более шестидесяти тысяч собак по различным службам. Почти половина всех находящихся на фронте собак несла ездовую службу. А знаете, сколько они вывезли с поля боя тяжелораненых и контуженных бойцов и командиров? Более миллиона! В любое время года спешили на помощь. Летом — с колясками, зимой — с санями, волокушками.

Кроме отрядов ездово-нартовых собак, были сформированы и посланы на фронт отряды истребителей танков, а позже отдельные батальоны собак-миноискателей. И снова мы обратимся к цифрам. Лохматые бойцы подорвали триста танков. Всем памятна Сталинградская битва. Так вот, отряд четвероногих истребителей, которым командовал майор Кунин, подбил тридцать два танка. Собаки отважно бросались со взрывчаткой на спине под днища и, погибая, подрывали стальные махины.

Неоценима помощь собак и как связных. Сквозь шквал огня и завесы порохового дыма спешили они с важными боевыми донесениями в штаб, доставляли приказы на передовую. Более ста двадцати двух тысяч важных боевых донесений доставили они за четыре неполных года, сообщает один из стендов. Но и это не все.

— Взгляните-ка сюда! — говорит секретарь комсомольской организации школы старший лейтенант Вячеслав Гузенко — мой экскурсовод.

Вижу храброго эрдельтерьера с катушкой тонкого телефонного кабеля.

Четвероногие бойцы устанавливали связь часто под убийственным огнем противника. А после боя, если оставались в строю, то есть не были ранены или убиты, вновь принимались за дело — сматывали провода. За время войны они размотали около восьми тысяч километров кабеля и столько же смотали. Если протянуть этот провод напрямую, он два раза обошел бы фронт от Белого до Черного моря.

Неоценима помощь собаки-миноискателя. Миллионы мин нашли четвероногие сыщики на полях, на разрушенных предприятиях, в домах, спасли таким образом жизнь тысячам советских людей. Воспитанник центральной школы Дик обнаружил около двух тысяч мин разной конструкции.

А знаете, как был разминирован Петродворец? Тысячи опасных находок обнаружили четвероногие саперы в городе парков, садов и дворцов, оскверненном и разрушенном фашистами. С помощью собак были ликвидированы и многоярусные минные поля на прибрежной полосе Финского залива от Ораниенбаума почти до Ленинграда. Чтобы четвероногие сыщики всегда находились в «спортивной форме», их помещали на ночь в вольеры среди… мин с различным составом взрывчатки. Минеры Лебедев, Маншуков, Шиляева и многие другие, работая с собаками, сняли по нескольку тысяч мин каждый.

17 июня 1945 года в Петродворце, вторично освобожденном — на этот раз уже от мин, — состоялось большое народное гулянье.

Участвовали четвероногие сыщики и в разминировании таких европейских столиц, освобожденных советскими войсками, как Варшава, Будапешт, Прага.

Воспитанница Московского клуба служебного собаководства Осоавиахима Динка была хорошим миноискателем. Да к тому же, будучи заброшенной на самолете в глубокий тыл врага, пустила под откос вражеский эшелон. Подробности вы прочтете в одном из очерков. А здесь хотелось бы сказать вот что. Окончилась война. Но Динка, как и многие ее собратья, еще долго находилась на боевом посту — искала мины. Когда Динка постарела, потеряла чутье, она была переведена на «пенсию» и долгое еще время жила в школе. Курсанты с уважением смотрели на четвероногого фронтовика, внесшего свой вклад в великую Победу над врагом. Она была живым примером собачьей отваги и преданности человеку.

Тридцать пять лет подряд возглавлял центральную школу военного собаководства генерал-майор Григорий Пантелеймонович Медведев. Григорий Пантелеймонович — участник гражданской войны, кровопролитных боев на реке Халхин-Гол, награжден орденом Ленина, четырьмя орденами Красной Звезды, орденом «Знак Почета», медалями. В годы войны центральная школа была удостоена ордена Красной Звезды. Так высоко оценило правительство ее заслуги перед страной, ее постоянную и эффективную помощь фронту.

Готовили собак для различной службы на передовой и другие учебные подразделения. За время войны клубы служебного собаководства Осоавиахима воспитали и передали армии десятки тысяч собак различных пород — овчарок, лаек, эрдельтерьеров и т. д. Свой вклад внесли и охотничьи клубы. Хорошо искали мины, например, сеттеры, пойнтеры. Не остались в стороне и дворняжки. Рослые и сильные собаки ходили в упряжке вместе с лайками и гончими, а те, что поменьше, доставляли боевые донесения, а некоторые, у кого чутье оказалось посильнее, искали даже мины — служебных-то собак не хватало, приходилось выручать…

Эта необычная страничка минувшей войны заставляет с еще большим уважением взглянуть на нашего верного четвероногого помощника.

Немного осталось в армии бывших фронтовиков, воевавших в необычном роде войск. Но мне посчастливилось. В центральной школе меня познакомили с подполковником Константином Алексеевичем Мориным, начальником учебно-строевой части.

— Последний день служу, — с грустью сказал офицер. — Он посмотрел на циферблат, улыбнулся и тихо добавил: — Через четыре часа окончится моя служба.

Тридцать два года прослужил Морин в «необычном роде войск». Участвовал в битвах — Сталинградской, на Курской дуге, форсировал Днепр, брал Берлин. Командовал он ротой ездово-нартовых собак.

— В пятидесятом отдельном отряде служил, — рассказывает Морин. — Помню рядового Дозоурова. Двумя орденами Ленина, орденом Красной Звезды был награжден за мужество и отвагу. Раненых он вывозил с поля боя. Стрельба не стрельба — а, бывало, мчится со своей упряжкой, лишь бы успеть спасти истекающего кровью. Погиб Дозоуров. Из-за собаки. Выскочила на бугорок во время перестрелки, он следом. Хотел поймать…

Помолчал Морин.

— Ухожу вот, — в голосе послышались взволнованные потки. — В сорок первом пришел я сюда. Подучился — и на передовую. Многим из нас, офицеров, центральная школа военного собаководства дала путевку на фронт.

Попрощавшись, Морин уходит — последний день службы, однако дел много.

— Напишите потеплее о военных собаках, — бросает он с порога. — Заслужили они доброе слово.

Не знаю, удалось или нет выполнить эту просьбу, однако предлагаю вниманию читателей несколько коротких очерков о четвероногих фронтовиках, с честью выдержавших трудный экзамен на полях сражений Великой Отечественной войны.

На свет она появилась в южном городе. Летом на улицах было много пыли и солнца. Зной до позднего вечера струился в окна, и лишь к ночи жара спадала.

В это время Змейка любила прогуливаться по берегу широкой реки. Лунный свет падал на воду. Плыли, шлепая по воде колесами, пароходы, то и дело раздавались гудки неутомимых буксиров. Пахло влажным песком, ракушками.

Собака полной грудью вдыхала речную прохладу. А вскоре Змейка узнала и название реки — Дон! Скажет, бывало, хозяин: «Пойдем на Дон» — встрепенется вся, начнет скакать, сдернет со стены и принесет в зубах поводок. Всем своим видом выражает нетерпение, словно говорит: «Ну чего так долго собираешься, давай быстрее!».

Как и всем собакам, имя Змейке дали в раннем детстве. Уже тогда проступали в ней задатки бойкой и беспокойной натуры.

Хозяин не баловал Змейку, воспитывал строго, даже сурово, добиваясь — где лаской, а где и голосом — того, чтобы она в точности выполняла команды. К полутора годам Змейка успешно прошла курс обучения на дрессировочной площадке Осоавиахима, брала барьер, взбиралась на лестницу, ходила по буму, прыгала через широкую канаву. Юная овчарка научилась самоотверженно, самозабвенно защищать хозяина, когда на него «нападали», сторожить вещи. Попробуйте — отнимите! Ощетинится, оскалится, встретит постороннего сердитым лаем. Замахнется «чужой» палкой — Змейка взвивается в высоту, и если бы не гремящая цепь, так бы, кажется, и повалила чужака на землю — лежи и не шевелись. А сама бы уселась рядом, ни на секунду не спуская глаз с постороннего. Пусть хозяин придет и решит его судьбу.

Такая была Змейка в собачьем детстве и отрочестве — храбрая, трудолюбивая, но непоседа. Любила побегать наперегонки, никогда не оставалась на берегу, если хозяин купался. Бултыхнется в воду и плывет к нему — как бы не случилось какой беды.

Шли месяцы. Совсем взрослой стала Змейка, однако от своих привычек не думала отказываться. По-прежнему была живой, непоседливой. Так бы и жила до конца своих дней в доме на высоком берегу Тихого Дона, если бы не война.

То, что враг перешел границу и хлынул на нашу землю — этого Змейка, конечно, не знала. Она лишь догадывалась: случилось что-то тяжелое, непоправимое. В домах слышался плач. Многие семьи провожали близких на фронт. Однажды стал собираться и ее хозяин. Поначалу Змейка думала — на охоту, поскольку укладывал рюкзак, стала радостно вилять хвостом, но кто-то цыкнул, и собака присмирела, виновато потерлась о хозяйские ноги. Глава семьи погладил ее, глухо сказал:

— Ну, Змейка, прощай!

Вместе с семьей она провожала хозяина до самого вокзала, в первый, быть может, раз не выполнив приказание немедленно идти домой. И когда эшелон тронулся, пошла вдоль перрона, а когда перрон кончился и последний вагон проплыл мимо, соскочила на шпалы и, повизгивая, побежала по шпалам. Она бежала так версты две, а, может, и все три. Поезд уже давно скрылся из виду. Наконец, остановилась, села на горячую, почерневшую от смолы шпалу, подняла голову и завыла. Домой Змейка вернулась лишь поздно вечером. Хозяйка не ругала собаку, понимая, что и Змейке нелегко переносить разлуку с человеком, который, хотя и строг был, зато справедлив, щедр на ласку.

Змейка не находила себе места. Она все ждала — вот откроется дверь и войдет хозяин, большой, веселый и добрый. Она бы прыгнула ему на грудь и стала лизать лицо, и лаяла бы, и повизгивала от счастья. Но как-то ранним утром пришел старый почтальон, потоптался у порога и несмело вручил письмо. Татьяна Анисимовна со страхом надорвала краешек и осторожно вытащила лист бумаги с казенной печатью. Пробежала глазами — и вдруг схватилась за сердце и закричала не своим голосом. Змейка поняла — в дом пришло горе, ощетинилась, залаяла, считая почтальона виновником страшной вести.

С тех пор притихли все в доме. И Змейка уже больше не прыгала, не скакала. Она часами сидела неподвижно и смотрела на дверь, все еще надеясь увидеть самого близкого для нее друга.

Как-то ночью донеслась канонада. Змейка встретила голос накатывающейся войны злым рычаньем. А через неделю Мария Анисимовна Русинова связала большой узел, одела ребятишек, присела на минутку и, горестно покачав головой, произнесла:

— Эвакуируемся, Змейка. Бои-то идут у самого города. Слышишь пальбу. То-то и оно! И что с тобой делать, ума не приложу… Людям, и тем места в эшелоне не хватает. Приходили тут из клуба Осоавиахима. На учете там состоишь. Предлагают послать тебя в армию.

Она разговаривала с собакой, словно с человеком. Змейка внимательно слушала то, что говорила Мария Анисимовна, и хотя ничего не понимала, чуть повиливала хвостом.

— Может, отомстишь за Павла Харитоновича…

Услышав знакомое имя, Змейка вскочила, заметалась, кинулась к дверям.

— Пусть будет так, — тихо сказала хозяйка. — Были бы взрослые, послала бы на войну детей или сама пошла бы… Но куда уж с троими-то, мал мала меньше. Придется идти тебе. С этими словами Мария Анисимовна смахнула слезу и сняла со стены поводок.

В клубе служебного собаководства Змейка пробыла лишь неделю. В высокую загородку то и дело вводили собак. Чаще всего овчарок. Потом приехала машина с высоким решетчатым кузовом, и Змейка вместе со своими новыми знакомыми отправилась по пыльной степной дороге. Собаки не знали, куда ехали. Все они тяжело переживали разлуку с хозяевами, метались и бились о деревянную решетку.

Змейка вела себя спокойнее. С любопытством смотрела по сторонам. Услышав словно шмелиное пение, подняла морду. Высоко в небе парила странная птица. Вдруг она стремительно понеслась к земле. Автомашина завиляла, шофер то выжимал полную скорость, то резко останавливался, и тогда Змейку силой инерции бросало на стенку кабины. По сторонам дыбилась земля, осколки били в борта. Змейка почувствовала боль в передней правой лапе, увидела кровь.

Наконец колонна въехала в лесной околок, большая птица с черными крестами на неподвижных крыльях улетела, скрипнули тормоза. Донесся запах пара, над радиатором вился дымок. Водитель открыл дверцы, вылез из кабины, по-хозяйски окинул взглядом кузов.

— Ну, все живы-здоровы? — спросил он четвероногих пассажиров и, услышав в ответ лай, замахал руками: — Да тише вы, черти! Оглушите!

И рассмеялся. Но вдруг лицо у него стало серьезным.

— Что это ты там лижешь? Ранена? — спросил тревожно Змейку. Не мешкая, он поднял в кабине мягкое кожаное сиденье, вытащил заводную ручку, вставил ее в храповик, крутанул. Мотор завелся с полуоборота.

Вечером машина прибыла в расположение девятого отряда собак-истребителей танков, которым командовал капитан Федор Степанович Акишин.

— Ну, сколько привез? — спросил командир, выходя на крыльцо глинобитной избы.

— Двенадцать собак, товарищ капитан, — отвечал водитель.

— Доехали благополучно?

— Попали под бомбежку, но обошлось. Только вот эту немножко задело, — он указал на Змейку.

— Так что ж ты молчал? Доктора! Живо! — приказал Акишин.

Пришел ветеринарный врач. На Змейку надели намордник. Врач внимательно осмотрел собаку и сказал:

— Лапа не перебита. Шкурку лишь содрало.

Он промыл и забинтовал рану.

К учебе Змейка приступила на две недели позже других. Все это время за нею ухаживал красноармеец с веселым и добродушным лицом по фамилии Зинченко.

— Добрий динь, Змийка! — приветствовал он собаку утром, входя в загородку с миской. Покормив, внимательно осматривал подопечную и начинал менять повязку. Сказать, что Змейка сразу привыкла к нему, было бы неправильно. Поначалу ворчала и пробовала даже хватануть за руку, однако ласковый и спокойный голос мало-помалу обезоруживал ее. Чувствуя постоянную заботу этого молодого красноармейца, слыша то и дело его негромкий певучий голос, она с каждым днем становилась доверчивее.

Занятия начались с того, что пришлось вспомнить команды, которым когда-то обучил первый хозяин. «Сидеть! Лежать! Ко мне! Рядом! Вперед!» Довольно быстро она закрепила пройденный курс домашнего образования и перешла в следующий «класс».

Под танком — Змейке он казался огромным черным жуком — прокопали канавку, чтобы легче пройти под днищем. Зинченко поставил собаку в эту лощинку и скомандовал «Вперед!». Она озадаченно взглянула на хозяина.

— Ко мне, Змейка, ко мне! — раздалась команда помощника вожатого, который стоял за танком с миской мяса.

— Вперед! — повторил Зинченко.

И Змейка пошла, вначале робко, затем все смелее а свободнее. И как только прошла, получила вкусный гостинец.

Дня через два упражнение усложнили, заработал мотор. Змейку это насторожило. Однако она нырнула-таки под железное брюхо. А на следующий день не успела она выскочить из окопа, как танк тронулся с места, двинулся навстречу. Собака остановилась и озадаченно взглянула на вожатого. А тот и глазом не моргнул — «Вперед!». И она побежала с жилетами «взрывчатки» на спине и по бокам, слыша, как все громче лязгают гусеницы. Инстинкт самосохранения подсказывал свернуть в сторону, убежать, однако Змейка двигалась по-прежнему прямо, помня приказ. Помнила и о кусочке мяса. Собака благополучно нырнула под днище, танк остановился, и она с удовольствием проглотила вкусный гостинец.

Прошло еще несколько дней. Упражнения становились сложнее и опаснее. Змейка обязана была бежать, не обращая внимания на пулеметное таканье, на разрывы гранат и мин. Постепенно она привыкла к грозному голосу боя и мчалась — сквозь дым и огонь — к трофейному танку, рявкавшему из пушки.

Зинченко был доволен. Задачи подопечная решает успешно. Танк находится под острым углом, днища не видно. И в это время Змейка берет боевой старт и устремляется вперед. У нее хватает сообразительности обогнуть стальную махину.

Смелой и отважной оказалась Змейка. Танк крутится на месте, дрожит земля, сплошной лязг и грохот. Где уж тут, кажется, проявить себя. Беги отсюда подальше. Однако Змейка и не думает убегать. Улучив момент, она успевает прошмыгнуть под днище.

Но однажды не увернулась, попала-таки под танк. Ахнул вожатый — ну все, конец… И все-таки Змейка — редкий, наверное, единственный случай — осталась жива. А все дело в том, что она хотя и ударилась, однако не попала под гусеницу. Испугалась, правда, некоторое время болела. Зинченко беспокоился, сумеет ли и на этот раз преодолеть страх и решительно мчаться навстречу стальному чудовищу? Через неделю он все тем же громким и уверенным голосом подал команду, и она, ни секунды не раздумывая, устремилась вперед.

Учение шло к концу. Змейка успешно выдержала экзамен и уехала вместе с вожатым на фронт, где она пробыла всего лишь месяц. Три вражеских танка двигались на позицию роты. Две неприятельские машины были подбиты противотанковой пушкой. Но третий танк выстрелом поднял в воздух и пушку, и орудийный расчет и грозно, неумолимо надвигался на окопы. И тогда хлестко и, как показалось Змейке, уж очень взволнованно прозвучала команда вожатого, и она кинулась вперед. Танкисты поздно заметили собаку. Пулеметная очередь пронеслась высоко над нею. Механик-водитель попытался подставить стальной бок, но Змейка не растерялась, сердито повизгивая, описала дугу и, увидев проем между днищем и дымящейся землей, устремилась в эту широкую пасть.

Взрыва Змейка уже не слышала. Не видела и того, как медленно и нехотя осела стальная махина, как замерли гусеницы.

Летом 1943 года по воздуху в партизанский край Белоруссии была доставлена диверсионная группа 5-й отдельной инженерной бригады специального назначения в составе сержанта Алексея Бычкова, ефрейтора Александра Филатова, рядовых Василия Ненашева, Николая Кириллова, Сергея Фирсова. Самолет приземлился поздней ночью на лесной поляне, где были разложены сигнальные костры.

— Удачи вам, друзья! — сказал летчик, с опаской посматривая на четвероногих помощников солдат — четырех овчарок, нетерпеливо ожидающих, когда откроются двери. И как только двери открылись, собаки тут же спрыгнули на землю.

Подошел командир партизанского отряда.

— Прибыли?

— Так точно! — по военному доложил Бычков.

— Пока отдыхайте, о задании поговорим позже.

В землянке стоял запах свежего сена и увядшей земляники. Бычкову долго не удавалось уснуть. Предстояло где-то в этом районе провести диверсию на железной дороге. Где именно, Бычков пока не знал.

Лететь они вызвались все добровольно. До войны Бычков жил в Москве. В воздухе все больше и больше пахло грозой. И он тщательно готовил себя к защите Родины. В метании гранаты, в беге с противогазом не раз занимал первые места. Имел значок «Ворошиловский стрелок». Было у него одно крепкое и постоянное увлечение — собаководство. Он с детства держал собак, занимался их дрессировкой. Таким же любителем был и Василий Ненашев. Для этой операции Ненашев подготовил двух Динок. Одну, лучшую и с более покладистым характером, отдал Филатову, другую, менее способную, оставил себе. Но все же и она была выдрессирована очень хорошо. Сколько потов сошло, пока добился своего. Обе Динки во время тренировок по очереди выбегали на полотно железной дороги, открывали зубами замок — вьюк со «взрывчаткой» падал между рельсов. Как только открывался замок, зажигался бикфордов шнур. Собаки, не мешкая, убегали и по следу находили Василия, который к тому времени далеко успевал уйти от железной дороги.

Другие собаки в группе были тоже как на подбор. У Кириллова Джек, у Фирсова — Дозор, овчарка смышленая и выносливая.

— Вот какое задание, — сказал на другой день командир отряда. — Смотрите, — он развернул карту. — Железная дорога, перегон Полоцк — Дрисса. Леса вдоль полотна дороги по обе стороны вырублены примерно метров на триста, местами тянется колючая проволока. Пробовали, и не раз, пустить поезд под откос, никак не удается. Ночью охрана разжигает костры. Подойти незаметно никак нельзя. Поэтому вас и вызвали.

Через неделю диверсионная группа отправилась в дальний путь. Шла с проводником-партизаном два дня глухими лесами и топкими болотами. Наконец осторожно приблизились к полотну, залегли на опушке. Да, все так, как говорил командир отряда. Деревья вырублены. Обстановку изучали полдня. И решили ночью пустить со взрывчаткой Джека.

Летние сумерки не спешили опуститься на землю. Наконец стало темно, на небе высыпали звезды. Но еще раньше запылали там и тут костры — охрана была начеку. То и дело слышались автоматные очереди — стреляли, видимо, на всякий случай, для острастки.

Послышался далекий гудок паровоза.

— Пора, — тихо сказал Бычков, и в тот же миг Кириллов слегка подтолкнул Джека. «Вперед!» — и Джек побежал. Все стали напряженно вслушиваться. Вдруг донеслось бренчание пустых консервных банок: это Джек зацепил за колючую проволоку матерчатым мешочком, свисающим по бокам, и никак не мог выпутаться. А поезд все ближе и ближе. Теперь Джек опоздает!

По знаку сержанта Кириллов привстал, пронзительно свистнул. Джек рванулся обратно, цепкая проволока наконец-то отпустила. Охрана открыла огонь. Свистели кругом пули. Однако собака благополучно добежала до опушки и по следам нашла своих.

Когда группа отошла на безопасное расстояние, сделали привал.

— Первый блин комом, — с горечью произнес сержант. — Что ж, бывает. Ну, что приуныли? Это ведь только начало. Так что носа прошу не вешать. Это и к вам тоже относится, — добавил он, глядя на собак.

Стали обсуждать создавшееся положение. Пускать собаку к полотну в этом месте теперь опасно. Да и бесполезно. Немцы, всполошившись, конечно же, усилили охрану.

— Надо попробовать правее. Отойти километров на десять, — сказал Филатов.

— Согласен, — кивнул головой сержант. — Поднимайтесь.

Между тем медленно занимался рассвет. На востоке заалела тонкая полоска неба. Очнулся ото сна лес, наполнился летним шумом.

Когда окончательно рассвело, группа вышла на запасную позицию, залегла на опушке и целый день наблюдала за проходившими поездами, за тем, как патрулирует охрана. Бычков пришел к такому мнению, что днем гитлеровцы и полицаи не так бдительны. Собираются в кучку, о чем-то разговаривают, варят обед. Взвесив все обстоятельства, он решил попытаться пустить собаку днем, но только не сегодня. Сегодня уже нет времени. Завтра.

Сообщив об этом подчиненным, спросил, чью собаку послать. Джека? Но Джек только что перенес нервное напряжение, вряд ли целесообразно испытывать его еще раз.

— Пошлем Динку, — предложил Ненашев.

— Какую, — спросил Бычков. — Их же у нас две.

Василию очень хотелось назвать Динку-два, официально закрепленную за ним, однако он сдержал себя, зная, что Филатовская лучше.

— По порядку пошлем, — сказал он. — Сначала Динку-один. А если опять неудача, то Динку-два.

— Ну, что ж. Пусть будет по-твоему. Ефрейтор Филатов, готовьте собаку.

Утром Филатов закрепил на спине Динки-один мешочки со взрывчаткой, проверил замок, бикфордов шнур. Солнце быстро высушило росу на траве и на деревьях. Время шло, а поезда все не было. Лишь когда стрелка часов показала одиннадцать часов, донесся шум приближающегося состава. Теперь главное было правильно рассчитать время. Раньше пошлешь собаку — машинист заметит неладное, остановит поезд. Пошлешь позже — собака не успеет.

— Пора, — говорит Бычков.

— Вперед!

Повинуясь приказанию, Динка стремительно бежит к полотну, выбирая маршрут таким образом, чтобы ее не заметили — по лощинкам да по складкам местности. Вот она уже взбирается на высокую насыпь, поезд в ста метрах. Прыгнула через рельс, на миг остановилась, рванула зубами рукоятку. Взрывчатка сползла со спины и тут же задымил шнур. Заскрежетали тормоза, но было поздно. Раздался взрыв. Окутавшись облаком пара, паровоз пошел по откосу вниз. Вагоны наскакивали друг на друга. Убегая со всех ног, Динка слышала взрывы, грохот.

На опушке собака никого не застала. Как и на тренировке, она побежала по свежим следам и вскоре нагнала группу, торопливо шагавшую в глубь леса.

Через три дня были в партизанском лагере. Бычков доложил о выполнении задания. Командир отряда улыбнулся, разгладил усы и внушительно произнес:

— Вот это я понимаю! — и, обратившись к партизанам, добавил: — Берите, хлопцы, пример. Всего две попытки — и нет вражеского состава. И движение по железной дороге прекращено на двое, а то и на трое суток.

Командир помолчал, после чего заговорил вновь:

— Надо бы Динке объявить благодарность перед строем, — сказав это, он рассмеялся: — Только удобно ли? Еще загордится, чего доброго… Сделаем лучше так. Повар! — крикнул командир. Повар не заставил себя ждать. — Накорми собак. А Динку, кроме того, угости самым что ни на есть лакомым кусочком…

Темнота вползла в лощины, поднялась и на пригорки. Не видать ни зги… Еще с вечера по небу плыли тяжелые тучи, а потому не высыпали звезды, не видно было и луны. Трудно в кромешной тьме идти по извилистой тропинке. Хорошо бы включить фонарик, но нельзя. Разведчики, перейдя линию фронта, двигались по ближнему тылу врага. Первым неслышно шел на поводке Туман — не старая еще овчарка, разучившаяся лаять. Так, по крайней мере, уверял весь полк. За ней следовал ее вожатый Леонид Бакланов — рядовой 2-го отдельного ордена Красной Звезды полка специальной службы. Командир Леонида — полковник П.К. Мельниченко — ценил в нем такие качества, как мужество, хладнокровие, готовность пойти на оправданный риск, если это необходимо.

Бакланов не обращал внимания на шутки по поводу собачьей немоты. Он лишь хмурился больше, чем обычно. Специально воспитал овчарку так, что она не лаяла ни при каких обстоятельствах. Зачем лаять за линией фронта? Обратить на себя внимание?

Туман, принюхиваясь, уверенно шел по тропинке, ведя группу поиска в ночной темноте. На опушке он остановился, повел мордой влево. И встал как вкопанный. Разведчики залегли. Бакланов до боли в глазах всматривался в густую ночь. Но как ни напрягал зрение, по-прежнему ничего не видел. То ли скирда хлеба чернеет в стороне, то ли сарай какой. Если бы выглянула луна! Ну хотя бы на несколько секунд! И, словно выполняя желание вожатого, бледная луна и в самом деле открылась в разрывах туч, осветив на миг округу. Бакланов увидел длинное помещение. У дверей медленно прохаживался часовой с автоматом на изготовку.

— Надо полагать — склад, — тихо сказал Бакланов. — Часового возьмем живым.

— Можно мне, — прошептал Николай Севастьянов. Служить в полковой разведке было давнишней мечтой Николая. И вот теперь он был в первый раз на задании.

В ответ Бакланов усмехнулся:

— Не лезь-ка ты, братец, поперед батьки в пекло. Часового беру на себя я. — Обратился к разведчикам: — Оставайтесь пока здесь, — и пропал вместе с Туманом.

Луна к тому времени снова зашла за тучи. Без собаки Бакланов, наверное, потерял бы направление. Туман же вел быстро и уверенно. Вот Бакланов пополз. Он порядком устал, вымок в росе. Как ни темна ночь, а не смогла упрятать склад. Но где же, однако, часовой? Наконец Туман застыл, навострив уши. «Вперед!» — чуть слышно прошептал Бакланов и бесшумно кинулся следом. Он по-прежнему не видел охранника, но предполагал, что через секунду собака прыгнет на часового и собьет его с ног — как не раз уже бывало.

Нападение было таким неожиданным, что часовой так и не понял, а что же, собственно, произошло. Какая-то мохнатая бестия (о, майн гот, уже не в аду ли это?) ударила его в грудь, и он, не успев ни выстрелить, ни вскрикнуть, упал на землю. Язык в полном смысле слова отнялся, не мог он и пошевельнуть ни рукой, ни ногой — это чудовище ступило передними лапами на грудь и чуть слышно рычало. Глаза горели злым, зеленоватым светом. Подбежал вожатый в плащ-палатке, торопливо заткнул кляпом рот, связал веревкой руки и повел куда-то.

При переходе линии фронта разведчики — опять-таки с помощью Тумана — добыли еще одного «языка», на этот раз офицера. И опять дело было темной ночью. Шли по лесной тропинке. Туман сначала слегка натянул поводок, затем, как обычно, застыл на месте, держа морду туда, откуда доносился чужой запах. Кто-то шел навстречу: слышались мягкие шаги. Кто же? И сколько? Один? Двое? А, может быть, взвод? Да нет, взвод пошел бы по грунтовой дороге — та шире, удобнее. И Бакланов решился: снял поводок. Собака бросилась вперед и сбила обер-лейтенанта, спешившего в штаб полка, своим излюбленным приемом — ударом в грудь.

Так помогал полковой разведке Туман, носивший порядковый номер 11 471.

Послушайте, что написало командование в наградном листе на вожатого Л.В. Бакланова, представленного к высшей правительственной награде:

«26.06.1944 г. С группой разведки напал на взвод противника и лично снял часового.

13. 07.1944 г. Скрытно провел разведгруппу в тыл немецкого батальона.

26. 07.1944 г. Первым форсировал реку Сан, уничтожил двух часовых, после чего автоматным огнем прикрывал переправу.

30. 07.1944 г. Первым форсировал Вислу и уничтожил пулеметный расчет.

31. 07.1944 г. На плацдарме за Вислой с рядовым Е. Черняевым отбил контратаку, уничтожив десятки гитлеровцев. Был ранен, но продолжал сражаться…»

В наградном листе о Тумане не упоминается. Потому, наверное, что награждали-то не Тумана. Однако собака всегда была рядом со своим хозяином, готовая выполнить любой приказ.

Участвовала она и в памятном бою на плацдарме за Вислой. Странно звучит это слово — «участвовала», но ведь это так! Вместе с Баклановым и Черняевым отважно сражался на узкой полоске земли и Туман. Гитлеровцы лезли с трех сторон. Бойцы косили врага из автоматов, забрасывали гранатами. Но слишком велико было численное превосходство противника. Двое фашистов прыгнули в траншею и вскинули автоматы. Бакланов и Черняев не видели этого — они стреляли по врагам, которые осаждали позицию. Туман кинулся на непрошеных гостей, и те ничего не смогли с ним поделать в тесной траншее. На шум завязавшейся борьбы оглянулся Бакланов и, улучив момент, сразил одной очередью обоих гитлеровцев.

Двадцать два выхода в тыл, пятьдесят шесть уничтоженных фашистов — такой счет вожатого Леонида и Тумана — безмолвного четвероногого разведчика, не раз выручавшего наших бойцов как на передовой, так и в тылу врага.

Там, где проходили минеры 37-го отдельного батальона собак-миноискателей, устанавливался специальный знак. Придумал его командир батальона Александр Павлович Мазовер. Деревянная дощечка с торчащими собачьими ушами внушала доверие. Тем более, что ниже слова «Разминировано» указывались фамилия вожатого и номер подразделения.

До войны Александр Павлович жил и работал в Москве. В клубе Осоавиахима познал все тонкости обращения с четвероногими друзьями, с которыми не расставался с детства. Война застала Мазовера в должности старшего инструктора по собаководству Центрального совета Осоавиахима. Как только пробил грозный час, Александр Павлович ушел в армию, и по ходатайству полковника, ныне генерал-майора в отставке, Григория Пантелеймоновича Медведева, был направлен в центральную школу военного собаководства, интенсивно готовившую для фронта необычные подразделения.

Вскоре Александр Павлович был назначен командиром 37-го отдельного батальона. В начале войны батальон, правда, именовался отрядом истребителей танков, однако на Калининском фронте в условиях бездорожья и лесистой местности враги не применяли танковых ударов. Зато, где только можно, понатыкали мины. Тут и там безмолвно таились коварные поля.

Поэтому решили переименовать отряд в батальон, а собакам дать «вторую специальность» — научить искать мины по запаху тола и натянутой проволоке. Четвероногие охотно овладевали «смежной» профессией, хотя, конечно, и не подозревали, что многим из них новая специальность спасает жизнь. Одно дело — броситься под танк, другое — искать мины. Разумеется, и здесь собака могла легко погибнуть, но только в том случае, если проявляла небрежность, не сумела уловить запах или же пренебрегла им. Тут, как и любому минеру, собаке можно было ошибаться лишь один раз.

Были ли потери в этом батальоне, оставившем позади тысячи опасных верст? Были. Но незначительные. Четвероногие работали аккуратно. Послушаем короткие рассказы о них Александра Павловича Мазовера.

Как сейчас помню Николая Иванова. Среднего роста, гибкий. До войны был цирковым артистом. Ну и шутник был! Сплясать ли, спеть — на все руки мастер. Овчарку у него звали Милей. Тоже ведь пробудил в ней актрису — научил и на задних лапах ходить, и кланяться, и вертеться волчком, и лапу подавать. Выпадет свободная минута — и сразу наши артисты целый спектакль устраивают. Для нас, зрителей, лучший отдых было придумать трудно.

Но и в делах они были артисты, Коля и Миля, то есть. Двенадцать тысяч мин сняли, шутка ли! Миля работала аккуратно. Почует запах тола или проволоки, сядет рядом и повернет голову в сторону мины, словно говоря: ищи там. Ни одной мины не пропустит. Николая Иванова наградили орденом Красного Знамени, боевыми медалями. Не раз я слышал, как он говорил:

— Окончится, Миля, война, заберу тебя в цирк, слышишь?

И Миля, словно понимая, о чем идет речь, вскакивала, начинала довольно махать хвостом.

Однако не удалось Николаю дожить до победы. Погиб он в Белоруссии, в первый и последний раз вступив на минное поле без своего четвероногого друга. А дело было так. Заболел Иванов ангиной. Но уж такой человек был — не мог сидеть без дела. Словом, упросил командира роты разрешить ему съездить за продуктами. Подумал командир и разрешил. Людей-то не хватало.

То ли пень объезжал, то ли по другой причине свернул слегка в сторону, только лошадь наступила на мину… Погиб Коля. А осиротевшая Миля еще долго искала мины, но уже с другим вожатым.

Чем дальше шла война, тем меньше мы получали чистокровных помощников. Это и понятно. Пришлось брать дворняжек. В шутку мы называли их «добровольцами». Приедем на новое место, а деревня сожжена фашистами. Только бродит бездомный, случайно оставшийся в живых пес, а то и целая свора. Мы их не ловили, знали, что сами придут. Бывало, только начнем кормить собак, как видим, несмело приближаются наши новые знакомые. Встанут в сторонке и смотрят голодными, тоскливыми глазами. А подойти боятся. Так что в первое время мы их кормили отдельно от наших собак. Но через неделю они обычно чувствовали себя уже, как дома. Тут мы их зачисляли в строевой список, ставили на довольствие и начинали дрессировать.

Чутье у дворняжек, разумеется, хуже. Но знаете, чем они брали? Добросовестностью.

Вот и Желтого подобрали мы на пепелище. Кожа да кости, весь в саже, глаза слезятся. Но внешний вид дело поправимое. Вызвал я рядового Михаила Пузырева, говорю ему: «Вот тебе будущий помощник!» Взглянул он на бездомного пса — скривился весь. «Товарищ майор, разрешите обратиться?» «Пожалуйста», — отвечаю. «Разрешите узнать, за какую провинность пал на меня выбор». Построже взглянул на Пузырева: «Не за провинность, Пузырев, а за достоинства. Вы хороший дрессировщик. Другой может не справиться, а в вас я уверен. Так что, забирайте собаку». «Слушаюсь!» — Пузырев взял в руки поводок и пошел. Потом вдруг обернулся: «Товарищ майор, а как звать собаку?» «Откуда же я знаю, — пожал я плечами. — Хозяев нет, родословной тем более. Назови сам».

Согрел он воды, взял мыло и щетку — и давай обхаживать своего подопечного. Моет, а сам удивляется: «Да ты, оказывается, желтая! Ну, раз так, то пусть и кличка твоя будет Желтый».

Подкормил он пса, приучил к себе и начал дворняжку дрессировать. Учил терпеливо. Желтый был дворнягой и чутье у него было дворняжье, простецкое. При таком чутье обнаружить зарытую чуть поглубже мину трудно. На эти случаи Михаил учил собаку реагировать на запах металла — ведь многие мины натяжного действия и от них идет металлический проводок. Смотреть во время тренировок на Желтого было одно удовольствие. Уж так он старался выполнить любое желание хозяина.

Попросил я Пузырева позаниматься и с другой дворняжкой — по кличке Доктор. Характер у Доктора был не ахти какой. Обидчивый, злопамятный, капризный. Чуть-что и заупрямится. «Ну, что же ты, дурачок, бастуешь? — говорил в таких случаях Михаил. — Кто же это тебя обидел? Может, я? Что-то только не припомню. Но уж ты на всякий случай извини. И хватит сердиться. На-ка лучше, угостись».

Доктор, вильнув хвостом, съедал кусочек мяса. «Отлично! — говорил Пузырев. — А теперь приступим к занятиям. Только без фокусов. Договорились?»

Ласковый и веселый голос помогал собаке успокоиться, собраться с мыслями, а вернее, с чутьем, чтобы начать по-настоящему заниматься.

И Желтый, и Доктор довольно уверенно работали и на минных полях, и на объектах, которые приходилось обследовать. В районе станции Бычиха Калининской области они, помню, добросовестно поработали на разминировании оставленных гитлеровцами блиндажей. Проверяли даже командный пункт фронта — видите, какое доверие оказали! Да только ли им? Много было у нас дворняжек.

Дворняжка! Иногда в это слово вкладывают какое-то презрение. А чем она виновата, что не так красива, что чутье чуть послабее. Однако в сообразительности и трудолюбии ей не откажешь. Найденные на фронтовых дорогах, на пепелищах, дворняжки стали нашими верными помощниками на минных полях.

Для минеров и их четвероногих помощников война продолжалась и после капитуляции гитлеровской Германии.

Необходимо было обследовать всю территорию, оставленную врагом.

Из мирного времени вспоминается два случая. Произошли они, когда курсанты центральной, теперь уже ордена Красной Звезды, школы военного собаководства вели обследования в Калининской и Смоленской областях.

Курсант Якунин с Диком обследовали местность. Было это ранней весной, снег еще не везде сошел. На пути встретили водоем. Пруд не пруд, а что-то похожее. Идут по краю — вдруг Дик садится, смотрит на воду. Это значит: «Чувствую запах, он идет оттуда». Прорыли мы канаву, спустили воду и обнаружили… полусгнившие ящики со снарядами.

Приехала комиссия, стала выяснять. Дело в том, что раньше этот участок обследовали солдаты с миноискателями. Не обнаружить склад снарядов — преступление. Спрашивают меня — виноват ли солдат, проверявший участок. Отвечаю — нет. Когда он шел по берегу, миноискатель не подал сигнала, снаряды-то были глубоко под водой. А Дик все-таки уловил запах. Собачий нос, как видите, одержал еще одну победу.

И второй случай.

Низко опустив голову и глубоко втягивая воздух, шла по лесу Сота — эрдельтерьер. Вдруг она села. Значит, учуяла запах тола или металла. Курсант Шеремет проверил щупом верхний слой земли — ничего нет. А Сота ведет себя как-то странно. Смотрит в небо. Чего она там ищет! Шеремет вытер пот со лба, и снова стал прощупывать землю. Сделал более трехсот уколов — хоть убей, нету никакой мины. Поднимает Соту, чтобы идти дальше. А она не хочет вставать. Шеремет вызвал меня. Так, мол, и так, весь окружающий участок проверил щупом, мины нет. А собака уходить не хочет. Сидит и смотрит в небо. И в самом деле Сота задрала морду. Повел я взглядом вверх по березке и говорю: «Эх, Шеремет, Шеремет… Вас обучали обследовать местность, а вы?» «Я обследовал, — отвечает он. — Вон сколько уколов сделал». «Так это же не поле, — говорю. — Смотрите!» — Показал на березку. Ахнул Шеремет: «Боже, ты мой, как же она туда попала?!»

Удивиться было чему. На высоте трех метров, на ветвях тихо-мирно лежала мина. Видно, когда ее сбросили, при ударе ветки спружинили, и мина не разорвалась. Дерево росло, поднимало ее. И вот через несколько лет она оказалась на высоте трех метров. Качалось на ветру дерево, качалась на ветвях и мина. Упади она с такой высоты — и конец березке, разнесла бы на мелкие щепки.

Сконфуженный Шеремет нагнулся, ласково погладил собаку: «Извини, Сота. Это не ты, а я, дуралей, ошибся».

Он не кидался навстречу пуле — зачем? Напротив, старался пробежать там, где реже свистят осколки. И где пули не поднимают фонтанчики. Знал Урбаз — добром это не кончится. Однако и осторожничать слишком не в его было натуре. В иные моменты он был смел до безрассудства. Впрочем, кто же не рискует на войне!

Все жарче разгорался бой. Взрывы мин, снарядов, бомб поднимают в воздух фонтаны земли, кругом звенькают пули, рассекают воздух осколки. Урбаз сидит пока в траншее, ему строго-настрого запрещено выглядывать из окопа. Тем не менее он пытается встать на задние лапы и посмотреть, как там развиваются события. Однако вожатый — рядовой Алексей Кют — строго приказывает: «Сидеть!»

Уже который час рота капитана Сергеева, попавшая в окружение, отбивает атаки. Патроны на исходе, гранаты тоже. Телефонная связь прервана. Все реже стреляет Алексей Кют — бережет патроны. Вот-вот его должны вызвать к командиру роты. Но проходит пять, десять минут — вызова нет. Ротный, пригибаясь, сам идет по траншее.

— Вот донесение. Отправь с Урбазом в штаб полка. Быстро!

— Есть!

Алексей вкладывает донесение в портдепешник, пристегнутый к ошейнику. Солнце уже скрылось. Подождать хотя бы час, в сумерках послать собаку. Наверняка бы пробралась. А сейчас? Бабушка надвое сказала. Местность простреливается.

Но вот все готово, собака уже знает — сейчас последует команда и она, стремительно выскочив из окопа, побежит, петляя, на восток. Так и получилось. Хозяин хлопает ее по мохнатой спине и тут же, сказав «Пост!», приподнимает, помогая выбраться наверх.

Голос боя над траншеей куда грознее и отчетливее, нежели в уютном окопе. Впрочем, Урбазу некогда рассуждать об этом, он со всех ног бросается к лощине. Хотя и не глубока она, да и коротка, откровенно говоря, но все-таки бежать там безопаснее. Он благополучно миновал лощинку, и, вступив вновь на ровное поле, пополз.

Просвистели чуть выше пули. Ах, как трудно ползти — у человека это лучше получается. Может ползти и на локтях, и по-пластунски. Тем не менее собака ползет вперед, пока не оказывается в другой лощине. Ну, теперь самое опасное позади. Это Урбаз знал по прежним вылазкам. Он вскочил на ноги и побежал. Лощинка привела его в овраг. И вдруг донеслась чужая речь. Урбаз остановился, лег. Долго ждать он не мог. На пути чужие, значит, надо сделать крюк. Он побежал по склону вверх, однако и здесь увидел врагов. Что делать? Урбаз стал спускаться. Не доходя метров пять до дна оврага, увидел мелкий кустарник и решил бежать этим путем — хотя и ненадежная маскировка, а все-таки лучше, чем ничего. Кустарник тянулся вдоль всего оврага. Урбаз побежал, лучше сказать, осторожно пошел, стараясь не делать шума. Приходилось то и дело петлять, обходить опасность стороной. Уж очень много было в овраге людей с чужим запахом и незнакомой гортанной речью.

Незаметно спустились сумерки. Там, наверху, еще светло, а здесь, среди крутых склонов, ночь уже махнула темным крылом.

А овраг все шире, шире. Но что это? Впереди костры. И там, наверху, тоже… Шерсть поднялась на загривке. Урбаз, тихо ворча, лег, подождал минуту, другую, будто раздумывая, что делать в такой ситуации. Возвращаться строго-настрого запрещено. Надо идти на пост, то есть в штаб полка. Во что бы то ни стало.

Урбаз вскочил и со всех ног бросился по прямой. Гитлеровцы приняли его за волка, шарахнулись во все стороны, открыли беспорядочную пальбу. Раздались крики и стоны раненых. А виновник всей этой кутерьмы, благополучно проскочив огневую черту, уже оставил овраг далеко позади и через час был в штабе. Совсем немного дали передохнуть собаке — всего тридцать минут. Полковник связался по телефону со штабом дивизии, переговорил, что-то уточнил со своими офицерами, и вот уже Урбаз возвращается в свою роту. Ночью он без особых приключений добирается до места. Рядовой Алексей Кют, вынув из карманчика записку полковника и передав ее командиру роты, ласково треплет собаку.

А в полночь залп «катюши» разметал фашистов, донеслось громкое «ура!». Поднялись в атаку оставшиеся в живых солдаты, сержанты и офицеры окруженной роты. Дрогнули враги, побежали. И первым их настиг Урбаз. Выбрав самого толстого, тяжело пыхтевшего гитлеровца, с рычанием вскочил на широкую спину и вцепился в шею. Гитлеровец упал, автомат покатился в сторону. А Урбаз, не теряя времени, погнался за усатым капралом, сумел увернуться от пистолетного выстрела и, грозно рыча, кинулся на него.

…Один лишь бой, одно доставленное в штаб донесение. А всего Урбаз доставил за время войны 730 боевых донесений. И кроме того, стал невольным участником рукопашной схватки. Все, как один, бросились на прорыв. И Урбаз выпрыгнул из окопа и помчался вперед, победно подняв хвост.

Звали его Нордом. По кличке видно — чистокровный. Дворняжку Нордом не назовешь. Правда, экстерьером эрдельтерьер не блистал. Да и роста был ниже среднего. Зато вынослив. Мог пробежать десять верст и хоть бы что. Трусцой мог пробежать и двадцать. Капает с языка слюна, ходят бока, а он знай себе бежит и не останавливается. Ну, за двадцать верст Норда на фронте, положим, не посылали. Однако на тренировках такое расстояние покрывал без особых усилий.

На передовой он был неутомим. Старший сержант Улубек Бурлкбаев только-только успеет подать команду, как Норд быстрой тенью уже мчится по полю боя. Оторвался, скажем, батальон от полка, вырвался вперед. А враги грозно нависли на фланге, приходится вести тяжелый встречный бой. Нужна помощь. И Норд спешит в штаб полка и никогда не подводит.

Вовремя доставлял боевые донесения ото всюду — из окопов, с марша, из глубокого прорыва. Ходил с разведчиками в ближний тыл врага, откуда также приносил ценные сведения в портдепешнике. А однажды одна наша рота попала в окружение. Вышли все боеприпасы. Как доставить патроны через кольцо?

— Разрешите попытаться, — обратился к командиру старший сержант Бурлкбаев.

— Уже пытались. Троих бойцов посылали. Ни один не дошел. Чем вы лучше других?

— Не я, товарищ подполковник.

— Так кого же вы предлагаете послать вместо себя? — сердито спросил командир. — Ах, Норда? А много ли он унесет? Тысячу патронов? Ну что ж, давайте попытаемся. И вот, когда совсем стемнело, Норд с тяжелым жилетом на спине и по бокам отправился в путь. Когда взлетала ракета, он ложился на землю и замирал. А как только ракета гасла, вскакивал и бежал вверх — рота держала оборону на высоте. Гитлеровцы заметили все-таки храброго эрдельтерьера, открыли огонь. Четвероногий связной не растерялся. Где спрячется за камнем, где в лощине, где нырнет в высокую траву.

— Стой, кто идет! — раздался голос часового, когда Норд был уже рядом с окопами. В ответ он три раза тявкнул.

— Свой, — облегченно вздохнул командир роты. И когда собака, тяжело дыша, спрыгнула в траншею, офицер нагнулся и поцеловал ее в холодный нос. И сказал:

— Не удивляйся, Норд. Заслужил. Как никак, многим из нас ты спас сегодня жизнь…

— «Радуга», «Радуга», ответьте «Клену»! «Радуга», «Радуга»…

И так, казалось, без конца. Наконец телефонист положил трубку, вышел из блиндажа и нашел в траншее командира роты:

— Связь с батальоном нарушена, товарищ капитан!

Ротный вызвал командира отделения.

— Немедленно восстановите связь с батальоном!

— Есть, восстановить связь! Захаров! — крикнул отделенный.

— Я!

— Ползите, только осторожнее.

Захаров пополз. До штаба батальона рукой подать. Но где-то на полпути достала вражеская пуля, потом осколок.

Превозмогая боль, солдат сполз в воронку, откуда уже не мог выбраться самостоятельно.

— Рядовой Жданов! — крикнул ротный.

— Я!

— Готовьте Мальчика!

Через пять минут Мальчик побежал вперед, потянув за собою провод. Катушку разматывал в окопе Жданов.

Свистнула вблизи пуля. Мальчик круто взял в сторону. Вторая вспахала землю у самых ног. Собака опять чуть свернула, однако продолжала бежать. А вот и очередь прошлась чуть сзади. Мальчик оглянулся. Половину пробежал, дело должно бы пойти быстрее. Внимательно наблюдавший за ним Жданов одобрительно кивнул головой — беги, родной, быстрее, а мы тут огоньком угостим фашистов.

Он схватил автомат и дал очередь по сверкнувшему стеклу во вражеских окопах — надо полагать, снайпер пытался пристрелить связную собаку. До штаба батальона оставалось метров пятьдесят, когда вблизи рванула мина. Мальчик шарахнулся в сторону. После второго разрыва собака стала явно припадать на левую заднюю ногу. «Ах, чтоб вас!» — зло плюнул Жданов, проклиная гитлеровцев и с волнением наблюдая за хромающим связным. «Держись, мой Мальчик!» — прошептал солдат. Вот собака скрылась в воронке. Неужели там и останется? Нет, через минуту показалась вновь — видимо, решила чуть передохнуть в безопасном месте. И все бежит и бежит. Уже совсем близко к цели. «Ай, да Мальчик, ай, да умница!» — прошептал Жданов. Из окопа мелькнули чьи-то руки, подхватили связную собаку с тонким проводом за спиной.

В феврале 1944 года наши войска форсировали Днепр. На правом берегу реки в районе Никополя разгорелись ожесточенные бои. Батальон, в составе которого находился рядовой Александр Больгинов с овчаркой Рексом, одну за другой отбивал вражеские атаки.

По дну Днепра была проложена кабельная связь. Неожиданно связь прервалась. Выяснять причину было некогда. Да и как выяснить, когда кругом бушует море огня, головы поднять и то нельзя.

Между тем понадобилось срочно доставить донесение в штаб полка. Командир батальона вручил его Больгинову.

— Действуйте!

Александр вложил донесение в портдепешник, погладил собаку по спине. Вожатый боялся за Рекса. Не доводилось ему проплывать такое расстояние. Добро бы еще летом, а то ведь ранняя весна. Вода темная, страшная. Ветер гонит волны. Как тут не тревожиться. Собака, как и человек: сведет судорогой и пойдет ко дну. Или же воды хлебнет — та же участь. «Ну, ни пуха», — думает Больгинов и, дождавшись короткой артиллерийской паузы, посылает собаку в штаб полка.

Сначала Рекс ползет по земле. Нельзя бежать. Свистят кругом пули. Наконец он на берегу. Ни мгновения не раздумывая, вошел в воду и поплыл. Мороз пробежал по коже, так было сперва холодно. Однако, Рекс знал, что повернуть назад нельзя. Во что бы то ни стало нужно выполнить приказ.

Рекс находился уже на середине реки, когда вблизи рванула мина. Вода с грохотом накрыла Рекса, увлекла в пучину. Он отчаянно заработал лапами. Наконец вынырнул, отфыркался и поплыл дальше. Заранее наметив себе ориентир, он плыл все в том же направлении. Течение, правда, сносило собаку чуть ниже, но с ним бороться не было смысла, куда легче потом пробежать это расстояние по берегу. Неожиданно Рекс услышал нарастающий рокот и повернул голову. Вдоль реки летела большая черная птица. Ах, как ненавидел Рекс эти чудовища. Пули вспороли воду. Подняв голову, Рекс три раза пролаял вслед самолету и поплыл дальше. От волнения и оттого что вовсю работал лапами, холода он уже не чувствовал. Все ближе и ближе берег. И вот долгожданное дно. Выбежав на сушу, Рекс первым делом отряхнулся, рассыпав вокруг себя сотни брызг. Потом побежал по направлению к штабу.

В течение суток три раза — туда и обратно — переплывал Рекс широкую реку, своевременно доставляя важные донесения. А когда бои на плацдарме закончились, командир полка потрепал Рекса и растроганно сказал:

— Ты лучший у нас связной, Рекс!

— Кто в твоей упряжке вожак? — спрашивали рядового Уллубиева.

— Бобик, — говорил солдат и часто слышал в ответ смех.

— Почему смеешься? — сердился ездовой. — Зачем оскорбляешь?

— Да кто тебя оскорбляет?!

— Не меня, Бобика. Пойди, извинись.

— Ха-ха-ха, извинись, придумал тоже.

Уллубиев осуждающе качал головой:

— Вай-вай-вай! Не хорошо, не хорошо. Собаку обидел, все равно, что меня обидел. — И считая разговор оконченным, отворачивался и больше не произносил ни слова.

Глупые люди, смотрят на имена. А что оно, имя? Пустой звук. Хороший вожак. Умеет навести порядок среди собратьев.

В упряжке четыре собаки: Бобик — огромный дворовый пес, Борзик и Чайка — лайки, Марго — гончая.

Рядовой Уллубиев служит в 3-й гвардейской армии. Зовут его Батыр. Богатырь, если по-русски. Вывозит раненых, контуженых. Повозка низкая, узкая. Летом на колесах, зимой на лыжах. Жалко только, что на нее можно положить лишь одного человека. Да и собаки не потянут — тяжело будет.

Весь день, то разгораясь, то утихая, шел бой за населенный пункт. Санитары приносили с поля боя бойцов со свежими повязками. Многим необходима была срочная операция. И целый день Батыр возил раненых в расположившийся в овраге лазарет.

К вечеру собаки устали, еле тянут. Марго слегка отпустила лямку, Бобик оборачивается, ворчит на нее. А тут Борзику захотелось передохнуть хотя бы чуточку, ах, как он устал, как запыхался, весь день бегом да бегом. Вожак кусает Борзика в плечо. Не скули!

Когда на дороге встречаются рытвины, ухабы, собаки сбавляют шаг. При тряске раненые обычно стонут, собаки отлично понимают, что пассажиру больно, и стараются либо обогнуть выбоину, либо, если это невозможно, преодолеть ее тише. Вот и лазарет. Санитары уносят раненого. Батыр разворачивает повозку и снова едет на передовую. И пока едет, смотрит на свое «войско», на вожака.

Год назад подобрал Бобика в лесу. Передняя лапа была перебита, очевидно, пулей. Гитлеровцы обычно уничтожали в деревнях собак, вот и по этой дворняге, надо полагать, дали автоматную очередь. Батыр назвал лохматого найденыша Бобиком, вылечил, поставил в упряжку. С лихвой вернул Бобик затраченные на него труды. Стоит только гикнуть — как вожак прибавляет ходу, подзадоривая соседей и строго следя за тем, чтобы никто не проезжался за счет других, чтобы все тянули с одинаковой силой.

Настала ночь. Бой наконец утих. Но упряжка продолжала работать. Устал рядовой Батыр Уллубиев. Эх, залечь бы сейчас да выспаться! Но нельзя. Много раненых сегодня, а дороги раскисли, машина не пройдет. Можно вывозить только на лошадях да на собаках.

В час ночи пошел дождь. Батыр промок до нитки. Последнего раненого, укрытого двумя плащ-палатками, доставили в лазарет в пять утра.

Медленно занимался рассвет. Тучи все еще низко плыли над землей. В просветах между ними синело небо, пролившее этой ночью обильные слезы.

Сержант Андрей Осипов упал, когда до вражеских окопов оставалось каких-нибудь сорок метров. Не добежал. Качнулось небо, поплыли красные круги перед глазами, и память оставила Осипова. Последнее, что он помнил, был тонкий звон в ушах да еще резкая боль в животе.

Он не стонал, лежал молча и неподвижно. И только по чуть вздымавшейся груди можно было определить, что сержант еще жив.

Наступила ночь. Осенний ветер пробирался под шинель и знобил тело. Снизу покалывала холодная земля. Жизнь уходила медленно, но верно.

Очнулся Осипов от того, что кто-то лизал его в лицо. Сержант испуганно открыл глаза и обомлел. Рядом с ним сидел зверь. Думая, что это померещилось, Андрей снова закрыл глаза и опять почувствовал чье-то близкое дыхание возле самого лица. Сомнения исчезли — волк! Только что же он не хватает за горло. «Да я тебя сейчас как турну». Сержант потянулся за автоматом, но со стоном оставил попытку. Силы ушли. Теперь он станет легкой добычей. Однако странное дело, зверь и не думал нападать. Впрочем, волк ли это? Собака! Напрягши зрение, Осипов увидел брезентовую сумку с красным крестом. А, так ты санитарная, голубушка. А собака тем временем легла, подставила сумку. Однако Осипов не смог приподняться, чтобы вытащить бинты. Тогда, подождав минуту, не больше, убежала куда-то. А сержант снова впал в забытье. Очнулся от приглушенных голосов. Собака привела санитаров. Они быстро наложили повязку. Когда укладывали раненого на носилки, он чуть слышно стонал.

А собака опять пропала в темноте. Отзывчивой на чужую боль четвероногой санитарке предстояло до утра обследовать все поле, на котором вечером кипел жаркий бой.

Санитары несли сержанта осторожно, зная, что любое резкое движение повредит раненому. На опушке леса мягко поставили носилки на землю. Осипов с удивлением увидел в упряжке четырех собак и почувствовал, как сильные руки приподняли его с носилок и уложили в узкую и длинную повозку на тонких резиновых колесах.

— Вперед, Джульпо! — приказал вожаку упряжки ездовой. Собаки натянули лямки, повозка тронулась и легко покатилась по земле.

Андрей снова забылся. Он не знал, кто управляет упряжкой. А был это ездовой Александр Турыгин. Служил он раньше во 2-м отдельном полку дрессировщиков, воспитал десятки собак. И вот уже полгода воевал в составе 3-й гвардейской армии с четырьмя своими трудолюбивыми воспитанниками.

Все у него пока идет без сучка и задоринки. В упряжке, кроме Джульпо, два Мальчика и Линкор, смахивающий ростом в собачьем пересчете не на линейный корабль, а скорее, на маленький, юркий, но работящий и сильный буксир.

Выехали на широкую поляну. В небе раздался рокот самолетов, вспыхнула брошенная с парашютом ракета, осветив и захваченные вечером позиции, и поляну. Самолеты бросили бомбы. Одна разорвалась на поляне, осыпав собак и раненого комками размокшей глины.

Собаки ускорили шаг, побежали. Наконец ракета погасла, самолеты улетели. Где-то вдали, на вражеской стороне, лениво рявкнула пушка, снаряд, перелетев позиции, разорвался впереди упряжки. Просвистели осколки. И опять все смолкло. Только ветер хлестал голыми ветвями деревьев, шелестел умирающей травой, да тихо постанывал раненый.

Осипов очнулся уже в лазарете. Когда сержанта положили на операционный стол, он подумал о том, что, если выживет и вернется после победы домой, непременно заведет себе собаку. Лучшего друга трудно сыскать.

Уже говорилось, что центральная ордена Красной Звезды школа военного собаководства находится в одном из самых живописных уголков Подмосковья. На огромной, огороженной забором территории перелески, лесные поляны, сенокосные угодья, пруды. В лесу водятся тетерева и рябчики, растут в изобилии грибы, а в водоемах полно рыбы.

— Не успеешь забросить удочку, как поклевка, — рассказывал Вячеслав Гузенко. Мы медленно шли по территории, любуясь этой красотой. Приятно было взглянуть и на городок. Современные казармы, новый клуб, четырехэтажные дома и коттеджи для семей офицеров и прапорщиков — все говорило о большой заботе, которую проявляет командование о быте военнослужащих.

Но вернемся, однако, к нашей интересной экскурсии.

— В питомнике центральной школы выведены новые породы служебных собак — московская сторожевая, водолаз, черный терьер, — объясняет Гузенко. — А теперь взгляните сюда.

Под стеклом — длинные ряды медалей ВДНХ и ДОСААФ СССР, завоеванных питомцами школы. Одних золотых медалей — более полутора тысяч!

Закончив осмотр музея, направляемся в подразделения. Приятно было узнать, что нынешние отличники боевой и политической подготовки — воспитанники ДОСААФ. В клубах служебного собаководства учились они дрессировать собак. Некоторые прибыли служить со своими четвероногими друзьями.

На территории слышится разноголосый лай. За каждым курсантом, сержантом, офицером закреплена собака, а за некоторыми, в экспериментальном взводе, например, по две-три. Вначале курсанты проходят теоретический курс, затем на дрессировочных площадках и на полигоне готовят четвероногих друзей к защитно-караульной и розыскной службам.

Ребята — жизнерадостные, подтянутые. Внимательно слушает преподавателя курсант Василий Поляков. Как и остальные, он прибыл лишь полтора месяца назад. И не один, а с овчаркой Небус, воспитанной им на дрессировочной площадке Ярославского клуба служебного собаководства. Доволен преподаватель ответом и Сергея Шульдякова. У него тоже есть опыт собаководства. Дома осталась колли, которую он многому научил.

Командир отделения младший сержант Сергей Якимовский рассказывает:

— Хорошие курсанты. Дисциплинированы, внимательны. И ведь учтите — многое уже знают, а тем не менее тщательно готовятся к каждому занятию. — Сам Сергей Якимовский служит уже больше года. Прибыл в школу вместе с овчаркой Тайшетом из города Сысерть Свердловской области. После школы работал на Уральском заводе гидромашин. Когда завел себе щенка, то столкнулся с проблемой — где дрессировать? Та же трудность была и у его друга. Решили сами сделать дрессировочную площадку. И сделали. На этой площадке и прошел Сергей с Тайшетом курс общей дрессировки, защитно-караульной службы, розыскной.

Хорошее впечатление производит и отделение сержанта Евгения Корягина. Глубоко, обстоятельно отвечают Евгений Татарников, Александр Кузьмин, Валерий Резников. Им, собственно, есть с кого брать пример. Командир отделения москвич Корягин воспитал Радара — великолепную овчарку. Прибыв вместе с Радаром в школу, быстро стал отличником боевой и политической подготовки.

На учебно-дрессировочной площадке экспериментального взвода мы встретили ефрейтора Сергея Кадыкова. В этом подразделении многие солдаты и сержанты несут службу со своими собаками. Сергей Кадыков показывает, что умеет делать овчарка Рэкс, воспитанная им до призыва. А умеет она многое. Бегать по буму, взбираться на лестницу, преодолевать полосу препятствий. И ведь ни разу не ошибется! Умеет бдительно охранять объект, идти по следу «нарушителя»… Послушно выполняет команды и овчарка Карат. Рядовой Анатолий Максимов дрессировал ее еще в Уфимском клубе служебного собаководства.

— Первое место держал Карат в городе по защитно-караульной службе, — рассказывает Анатолий. — Ну и здесь, конечно, не отстает. Пять лет ему. Закончу службу возьму с собой. Привык к собаке, да и она, разумеется, тоже, друг без друга, поверите ли, жить не можем.

Из вольера выскакивает с радостным лаем овчарка Гросс. Закреплена она за москвичом рядовым Федором Осиновым. В Москве у него остался дог Леда. Гросс быстро привык к молодому солдату потому, быть может, что навыки обращения с четвероногими друзьями человека Федор приобрел еще до призыва. Вместе со своими питомцами служат Владимир Муравлев, Виталий Лагутин и многие другие воспитанники оборонного Общества.

В школе курсанты учатся командовать мохнатыми бойцами. Получив звание сержантов, разъезжаются, согласно предписанию, по воинским частям.

Необычные у них подчиненные. Однако все, как один, дисциплинированы, отважны. Если заговорят пушки, четвероногие друзья вновь покажут свою преданность на полях сражений, деля с нами и радость побед, и горечь утрат, и все опасности суровой фронтовой жизни.