Охотники за «кукушками»

История трех «У»

Люди, постоянно имеющие дело с животными, убеждены, что те не только перенимают привычки хозяев, усваивают их образ жизни, но даже заимствуют характер.

Три «У» могли служить живым подтверждением этого.

Три «У» — три овчарки: Урал, Урман и Угрюм, а тремя «У» прозвали их в батальоне.

При такой схожести кличек и одной породе (и даже окрас у них был одинаковый — «волчий» или зонарно-серый, с ничтожной разницей в оттенке), пожалуй, не существовало трех собак, столь не похожих друг на друга. Урал — уравновешенный, спокойный, с некоторым предрасположением к меланхолии; Урман отличался несколько замкнутым характером, временами был даже диковат, с приступами лютой злобы (в такие моменты — берегись); что же касается Угрюма… Право, только в насмешку или очень веселый шутник, любящий позабавить других, мог назвать его Угрюмом, от слова «угрюмый»!

Мне вспоминается Урман, «подарочный пес», переданный Игорем Роговым на границу. Нет, это был другой Урман; тот Урман так и окончил дни на границе; а этот приехал из Новосибирска.

Он принадлежал какому-то научному работнику, мрачноватому дяде, вечно погруженному в свои логарифмы и державшему собаку не столько из привязанности к живым существам, сколько ради удовлетворения тщеславия: «я», «мой»; и пес вырос такой же, молчаливый и как бы вечно погруженный в себя. Когда волна эвакуации докатилась до Сибири и жить стало тесно, хозяин решил, что теперь можно обойтись и без собаки. Расстались они довольно спокойно.

Урман — дремучая тайга, нелюдимость; таков и был Урман-пес.

Странно, конечно: ученый — и вдруг непроходимая дремучесть, но мы ведь говорим о складе натуры…

Урал… конечно же, он родился на Урале! Однако привел его москвич-мальчик; нет, не коренной москвич, а тоже родившийся на Урале. Незадолго до войны отца перевели в столицу, в октябрьские критические дни он ушел в народное ополчение и не вернулся, сына с матерью эвакуировали в глубокий тыл, для собаки места не нашлось, и мальчуган перед отъездом с согласия близких сдал своего любимого Урала… Сколько горьких слез было пролито! Пес вырос в семье с хорошим распорядком жизни, в здоровой моральной атмосфере, и теперь вожатый хвалил Урала, не мог нахвалиться. Что же до легкой меланхолии, то она, вероятно, появляется (в какой-то мере) у каждой собаки, вынужденной переменить хозяев.

Самая интересная биография была у третьего «У» — Угрюма.

Поистине необыкновенны бывают причуды судьбы!

Угрюм жил в Киеве… Кстати, он был вовсе не Угрюм, а Альфред. Когда в Киев пришли немцы, хозяйка, одинокая женщина, спрятала собаку в подвал. Пес был памятью мужа, и она не пожалела бы ничего, чтоб сохранить его. Немцы стреляли в собак, а лучших забирали и заставляли служить себе. Два с лишним года Угрюм просидел в подвале. Лишь изредка, по ночам, хозяйка отваживалась ненадолго выводить пса в сад, завязав пасть платком, чтоб не начал лаять, не выдал себя и ее. Самое удивительное, что от такого испытания у собаки не испортился характер: Угрюм, как уже было сказано, вовсе не отличался угрюмостью… Наоборот! Хозяйка была веселая, добрая — актриса! И питомец был таков же: всегда рад людям, приветлив, морда сияющая, готов служить всем…

Вышло, однако, так: от немцев схоронила, а расстаться все же пришлось. Когда вернулись наши… Надо ли рассказывать, какая была радость: после двух лет черной ночи — день, счастье, жизнь! Когда в украинскую столицу вступили освободители, загрохотали советские «тридцатьчетверки»[7], улицы запрудили ликующие толпы народа, вместе с другими кинулась на улицу и хозяйка Угрюма, то бишь Альфреда. И тут сердце не выдержало. Ведь все это время ей приходилось спасать не только собаку, но и себя: гитлеровцы расправлялись с интеллигенцией, от артистов они требовали, чтоб те давали представления, танцевали и пели, увеселяли «победителей», а она этого не хотела и тоже пряталась. Теперь радость подкосила женщину. С сердечным приступом она свалилась на мостовую; ее подобрали и отвезли в госпиталь.

Несколько суток пес сидел в подвале молчком, ждал, прислушивался к каждому шороху — не идет ли хозяйка; потом начал выть. Обнаружив его, соседи удивились: пес в подвале — а они и не знали?! Кто его будет кормить? А тут как раз проходила воинская часть, на поводках собаки — это была специальная часть. «Возьмите пса, без хозяина…» — «Давайте». Поводок перешел в руки краснозвездного солдата и — прости-прощай, Киев, хозяйка… Навсегда расстался пес и со старой кличкой. Почему «Угрюм»? Вероятно, первое время тосковал, не принимал чужой ласки; а, кроме того, надо думать, после двухлетнего сидения в темной яме требовался срок, чтоб прийти в себя и обрести прежнюю живость…

Вот какие бывают удивительные истории!

Судьба-причудница сделала всех троих «У» охотниками за «кукушками». Характеры разные, и выполняли они свою работу по-разному, но одинаково старательно и успешно.

«Кукушками» еще в белофинскую прозвали вражеских снайперов, то есть сверхметких стрелков, которые, засев где-нибудь в укромном уголке, невидимые, методично, не спеша, выбирали себе цель и на расстоянии без промаха поражали ее с одного выстрела.

Борьба с «кукушками» была очень трудна. Запрячется на дерево, в густой листве — попробуй найди его. Ты его не видишь, а он тебя видит. Только покажись, тотчас возьмет на мушку и можешь прощаться с жизнью. Мгновенная, неотразимая, невидимая и часто даже неслышимая смерть. Эта смерть прилетела неизвестно откуда.

Так было, пока не появились собаки.

Чутье у собаки сказочное. И слух хороший.

Собаки «засекали» «кукушек» лучше всякого радара.

Походило на охоту с лайкой на белку или соболя в тайге, когда пушистая помощница промысловика работает верховым чутьем. Потянула носом — учуяла, подвела к дереву и облаивает…

Но имелась и существенная разница. Белка, соболь не стреляют, подходить к ним можно безбоязненно, без оглядки. С «кукушками» все должно делаться тихо, незаметно, главное — незаметно. Собаку тоже можно убить, а у снайперов ружье с оптическим прицелом. Помогало то, что фашистский снайпер почти никогда не вступал в открытую борьбу и, если его обнаруживали и он не чувствовал поддержки с тыла, спешил сдаться в плен.

Первая встреча Угрюма, с «кукушкой» едва не стала и последней. Ему просто повезло: немец-снайпер промазал, и пуля лишь просверлила дырку в ухе Угрюма; Угрюм отчаянно завизжал, облился кровью и отныне стал еще и одноух, что, впрочем, не повлияло на его характер, зато научило осторожности, и скоро одноухий пес стал мастерски производить обыск местности, не высовываясь и ловко затаиваясь за каждой кочкой, кустом, веточкой. Зажившее ухо скорчилось, сжалось и стало в два раза меньше нормального, но слух не ухудшился.

Первую свою добычу Угрюм-Одноух выслеживал вместе с вожатым двое суток. Двое суток они не спали, почти ничего не ели. Насолила «кукушка»! Троих отправили в медсанбат, двоих схоронили. Сидит где-то и — пак-пак! Как на стрельбище, так же расчетливо, точно, только на стрельбище не убивают и не ранят. Настораживая свои полтора уха, Угрюм ловил направление, откуда шли выстрелы. Местность была всхолмленная, пересеченная, впереди — там и сям колки леса, кустарник; там и засела «кукушка».

День ушел на то, чтоб незаметно подобраться ближе; а когда начало смеркаться, сделали последний рывок. На близком расстоянии Угрюм уже безошибочно чуял, где находится его враг; вожатый — тоже стрелок, дай бог каждому, — выстрелил, немец кулем свалился с дерева, тут его и накрыл Угрюм, схватил и прижал к земле.

И вот тот стоит перед Угрюмом щуплый (наверное, в «кукушачьи» подразделения специально отбирали таких, чтоб легче было лазать по деревьям и прятаться), напуганный до крайности (думал: сейчас расстреляют! За то зло, какое он причинил, и следовало; но — не расстреляли, отправили в тыл!). Это не тот, который продырявил ухо, но все равно Угрюм ненавидел теперь их всех. Один вид серо-зеленого мундира ввергал пса в неистовую ярость.

Так вот и пошла служба. Иногда они брали в плен, иногда противник оставался лежать на земле. Как получится. Война!

Альфред в переводе с англо-саксонского означает «охраняемый эльфами». Эльфы — духи земли, полей, лесов — видно, и вправду охраняли Угрюма-Одноуха, как охраняла прежняя хозяйка. Об одноухом псе пошла слава как о грозном истребителе «кукушек». Приятно было, что пес в свободное от службы время оставался все таким же веселым, жизнерадостным, приветливым.

— Смотри не зазнавайся, — говорил ему вожатый, такой же обходительный, молодой, любитель попеть и поиграть на гармони.

У вожатого уже были медали — «За отвагу» и «За боевые заслуги» и ордена Славы второй и третьей степени.

Однажды вызвали к генералу.

Генерал ждал к себе высокое начальство из штаба фронта а район был неспокойный, все время стреляли «кукушки»; генерал решил застраховаться, для гарантии, чтоб не вышло каких непредвиденных случайностей, приказал прочесать все вокруг, а для пущен надежности пустить собаку. И что вы думаете? Уже после разведчиков, опытных глазастых ребят, пошел Угрюм, и, пожалуйте, — «кукушка». Сидела на дереве, никто не заметил, все прошли, Угрюм заметил. С дерева хорошо просматривались и КП — командный пункт, и хата, в которой предполагалась встреча генералитета…

На этом дело не кончилось. Когда шли окраиной села, Угрюм нашел в траве стреляную гильзу от револьвера; гильза немецкая. Перед тем шли разговоры, что в наш тыл просочились диверсионные группы противника. Вожатый приказал Угрюму искать, а тот сел и принялся лаять в рожь. Вызвали отделение автоматчиков. Автоматчики залегли, приготовили оружие к бою, русский майор крикнул:

— Хенде хох! Выходи!

Три фрица поднялись из ржи и пошли сдаваться в плен (один оказался «швейк», чех). Аккуратно положили на землю автоматы, потом подняли руки. Подошел майор:

— Выкладывай, что в карманах!

Старший из немцев вынул гранату, осторожно положил. «А наш, русский, — говорил потом майор, — извернулся бы, уложил всех!»

После этого вожатый получил «Славу» первой степени — стал полным кавалером Славы. Ну, а Угрюм… ему награды не положено!

Так же трудились Урал и Урман. У каждого на счету был добрый десяток «кукушек». Из наиболее примечательных случаев следует упомянуть, как Урман нашел «кукушку» на чердаке полуразрушенного дома, а Урал — на колокольне церкви. Потом, когда война вступила в новую фазу и охота на «кукушек» прекратилась, Урал некоторое время ходил в упряжке, а Урман нес службу охраны.

Самое примечательное, что все три «У» остались живы.

Больше всего и тут повезло Альфреду-Угрюму-Одноуху: он вернулся к своей хозяйке и больше с нею не расставался. Спасибо надо было сказать вожатому: принимая собаку тогда, в Киеве, от случайных людей, он не поленился, записал номер дома и улицу, после написал туда, попросил отыскать хозяйку; ее отыскали; потом они переписывались, а когда пришла демобилизация, Альфреда-Угрюма уже ждали на привычном месте вкусная еда, подстилка и вообще все, что нужно собаке.

Не так удачно, но, в общем, терпимо сложилась послевоенная история Урала: он мирно доживал сторожем при каком-то складе.

Как провел остаток дней Урман, осталось неизвестным.

Остается добавить, что история трех «У» заимствована из хроник Центральной школы, из скупых воинских донесений и приказов.

Примечания:

7

Танк «Т-34», гроза фашистской пехоты на полях Великой Отечественной войны.