Поход к семи братьям

А теперь вернемся к нашему любимцу — Джери. Я не боюсь употребить это слово — «любимец», ибо не было ни одного человека, который, познакомившись с Джери, не полюбил бы его.

Знаете, есть выражение — обаятельный. Обаятельный человек, обаятельная личность. С полным правом про Джери можно было сказать — обаятельный пес. Пусть это вас не шокирует. Животные тоже бывают симпатичные и несимпатичные, к ним подходят все эпитеты, какими мы порой награждаем людей…

…Да, Джери поправился. Операция пошла на пользу, гроза пронеслась. Надолго ли? Никто не мог ответить на этот вопрос, и я не задавался им. К чему? Что это даст? Приятно было сознавать, что Джери снова Джери, каким все привыкли видеть его. И мы замышляли — то есть замышлял я, а Джери не отказывался — новые походы. Природа влекла к себе меня, а Джери в лесу, в поле, у реки, как я уже отмечал не раз, делался сам не свой. Его невозможно было узнать: как расшалившийся щенок носится, бегает сломя голову, не помня себя от счастья; что-то вынюхивает. Ведь мир полон запахов, мир так велик! Не такое ли действие оказывает природа и на нас, людей? Именно она, даря нам здоровье, наполняет каждого и радостным ощущением своего бытия. Радуешься просто тому, что ты есть, живешь на свете! Жизнь — отличная штука.

Моя ненасытная страсть краеведа (у истого следопытчика — краеведа и краелюба — она остается неутоленной всю жизнь) не раз приводила нас в отдаленные, а иногда еще и плохо обжитые места, но это лишь прибавляло остроты и особого очарования.

Обычно наши походы имели цель: я делал фотоснимки, а потом печатал их в газетах и журналах. Так появились мои снимки в журнале «Уральский следопыт», в других периодических и непериодических изданиях. Можно сказать, что Джери был соавтором их; а если не соавтором, то… Могу утверждать, что некоторые из них, безусловно, не появились бы, если б не Джери: одному было бы скучно ездить.

Джери не смог принять участия лишь в лодочной поездке по реке Чусовой — помешали его размеры и вес. Он наверняка опрокинул бы лодку. Вместо него ездила Снукки.

Сегодня мы снова вместе — Джери, Снукки и я. Мы в вагоне электрички. Мелькают знакомые названия: Шувакиш, Исеть, Мурзинка… По этой дороге мы ездили уже не раз. Старая горнозаводская линия, много говорящая сердцу каждого уральца. Помню, ехали на выставку в Нижний Тагил. Собственно, выставка нас не интересовала — конкурентов для Джери там не было; тагильчане просили привезти Джери, чтоб показать любителям.

Неожиданно мой спокойный Джери завертелся, заерзал в вагоне, тычется мордой, смотрит на меня умоляюще. Все ясно: «приторопило». Слабый кишечник и желудок Джери иногда давали себя знать в самый неподходящий момент. Что будешь делать — на первой же остановке вылезли из вагона; только я отвел Джери за кустик, электровоз ту-ту! Поехали! А мы остались. Бежали тридцать один километр по шпалам. «31» значилось на столбе; до центра Тагила, вероятно, было больше. К счастью, такие расстояния мы с Джери научились преодолевать пешком — пригодились тренировки. Пес, поняв, что отстали, сперва порывался мчаться бегом, вероятно, хотел догнать поезд; визжит да бежит; визжит — очевидно, понимает, что получилась, как говорят в театре, «накладка»; потом выдохся, и уже я подгонял Джери, чтоб не тянулся сзади. Поводок я отцепил, он шел свободно. Все же мы успели… Пришли, правда, к концу выставки, все в грязи, но, повторяю, успели. Появление Джери и так вызвало фурор; а тут еще такое происшествие, можно сказать, героизм — не стали сидеть и ждать, когда подойдет следующая электричка (тогда мы наверняка бы опоздали). Словом, приключение только прибавило авторитета Джери, а я после получил много писем от тагильских любителей с просьбой помочь достать щенка-дога…

Замечу, что Тагил теперь совсем другой — большой, современный город с громадными зданиями из стекла и бетона; а на моей памяти от вокзала еще тянулась уличка с низенькими строениями, будто вросшими в землю, и прокопченными до такой степени, что, казалось, их специально покрасили в черный цвет. Тротуары были скверные; когда мы шли, встречные прохожие останавливались и смотрели нам вслед. Теперь в Нижнем Тагиле свой клуб служебного собаководства, и догом там уже никого не удивишь.

Исеть — Чертово Городище, Верх-Нейвинск — Семь Братьев… Примечательные уральские места! Обычно по воскресеньям сюда устремляется поток экскурсантов, туристов и просто отдыхающих.

Станция Исеть. Ныне тут все застроено, шумит камнедробильный завод. А еще перед войной от самой станции начиналась узенькая уютная тропинка. Сперва она бежала вдоль железной дороги, затем повертывала в лес, ныряла вниз, к ручью, взбегала в гору, то прячась в густом папоротнике под деревьями, то появляясь вновь… И вот перед нами открывалось удивительное нагромождение камней, вознесенное выше леса. Чертово Городище! Меня удручало, что всякие «Жоры», «Нюси», «Светы» измарали гранит своими, может быть, и благозвучными, но в данном случае постыдно выпяченными именами. Когда мы с Джери впервые явились на Городище, пес сунул свой вездесущий нос в груду камней и нашел… ведерко с краской и кистью. Заботливые пачкуны, не удовлетворившись тем, что оставили свою грязную лапу на чудесном памятнике природы, услужливо предлагали и другим сделать то же. Краску мы вылили в кусты, кисть сломали; но едва ли это могло что-то изменить. Потом, в следующее посещение Городища, мы застали писак за работой. Один малевал сердце, пронзенное стрелой (для чего?!), Джери основательно попугал их всех; я заставил нарочно не позволять им спускаться на землю, и они просидели на верхушке камней почти до вечера, пока мы не ушли.

Сегодня наш путь — на Семь Братьев… Трудно сказать, что красивее: Чертово Городище или Семь Братьев. Они — «родственники», во всяком случае происхождение одинаково: и там и тут нагромождение громадных гранитных лепешек — глыб. Но Чертово Городище ближе, доступнее, поэтому здесь всегда много народу и намусорено — неразумность посетителей начала сказываться даже на окружающей растительности; Семь Братьев — дальше, дорога к ним сложнее и ходят к ним реже…

От станции Верх-Нейвинск, что почти у самой воды, на берегу красивого Верх-Нейвинского пруда, пересекаешь по плотине реку Нейву, долго идешь старым заводским поселком. В нем и поныне можно встретить потомков кержаков, старообрядцев, переселившихся на Урал с реки Керженца. Примечательна «демидовская» контора, белое каменное здание, совершенно круглое, с небольшим шпилем наверху. Легенда повествует: на этом месте пировал Демидов с приятелями, подошедший приказчик спросил — а какую архитектуру придать конторе? Пьяный владелец обвел рукой вокруг себя, потом поставил жбан с квасом на траву и сказал: «А вот такую». И построили контору, круглую, как жбан. Ныне — памятник архитектуры и истории.

Уже вскоре после поселка первое препятствие — болото. Через болото перекинута слань, наплавные мостки и две-три жердины, но жерди и бревна старые, полусгнившие, кой-где рассыпались, чуть скреплены ржавой проволокой, под тяжестью человека угрузают в воду. Через несколько шагов я уже начерпал в ботинки. Джери сунулся на мостки, соскользнул, погрузился в жидкий ил, вылез, попробовал еще раз, опять оступился и… зашлепал прямо по болоту. Так вернее и ноги не вывихнешь! Снукки — хитрющая! — сразу не пошла за нами, решила обежать сторонкой; и действительно, сотню метров бежала посуху; но потом болото расширилось, разлился открытый плес, Снукки остановилась, заметалась в нерешительности туда-сюда и отчаянно завопила, видя, что мы отдаляемся все больше и больше. Вскоре она уже тоже шлепала прямиком, до ушей мокрая, в тине и грязи. Не в лучшем виде был Джери. Правда, высокий рост выручал его и здесь: хоть голова сухая и чистая.

Чем дальше, тем труднее. Шла большая группа экскурсантов, пристроились им в хвост, но потом я с собаками отстал. Впрочем, заблудиться невозможно, тропинка выведет. Там, где она прерывалась, начиналась очередная слань.

Наконец выбрались на сухое место. Путь чуть на подъем, мимо чудесных покосных лужков, по березовым и смешанным перелескам. Горы то сдвинутся, то раздвинутся; над ними, близенько, ползут облака, белые, как лебединый пух, а за ними, в промежутках, тоже совсем близко, доступно, кажется, вот-вот тут, протяни и ощутишь рукой, синее-синее, глубокое-глубокое небо, пронизанное солнечными лучами; ветер на горах свеж, а внизу, в лощинах, тепло, льется аромат трав… Ах, Урал мой, родной Урал!

Интересно отметить, что в лесу собаки не играли: много других занятий. Простора — вон сколько, успей-ка, облетай все, обнюхай, исследуй! И запахи другие! Нашли лягушку (в городе ее не увидишь) — и застыли оба над нею. Лягушка — прыг, они отдернули носы. Кто знает, что за зверь! А потом, стараясь опередить друг друга, кинулись за нею в болото; но квакушка опять — прыг! Только мелькнули задние длинные и растопыренные ноги — и поминай как звали, уже в воде, плывет, загребая лапками, а собаки провожают ее любопытными взглядами, почти касаясь носами воды… Умилительная картина! Снукки и здесь более осторожна, деликатна, что ли; а Джери… увлекается страшно! Окликнешь, он повернет голову в твою сторону, но, кажется, в первую секунду не видит, не понимает…

Если Джери напоминал мне немного простодушного и потому часто попадающего впросак этакого добряка-увальня, который может отдавить вам ногу и даже не заметить, то Снукки… О, она совсем другая! Знаете, бывают такие жеманницы: мизинчик кокетливо отставлен, головка чуть набок, держится и говорит скромно; тиха, а попробуй тронь — ого!

Впереди снова послышались голоса. Похоже, мы у цели. Да, замелькали среди редколесья цветастые косынки девушек-экскурсанток, донесся звонкий смех; последний подъем, сосны отступают… вот и первый «брат» (иногда его называют «сестрой»), самый низенький и стоящий чуть отступя, с «головой» на тонкой «шее»… Как держатся камни?! Кажется, дунь ветер посильней, и развалятся; ан, нет! А все «братья» — глухая гранитная стена с несколькими вершинами, северная сторона мрачная, сырая, солнце не заглядывает сюда: не пробиться сквозь толщу гранита! По другую сторону — все залито светом; шаткая деревянная лестница ведет на «смотровую площадку» — какой простор, ширь! Высоко! Лес под ногами, вековые сосны кажутся совсем махонькими, зеленая кудрявая и чуть всхолмленная равнина расстилается внизу… Вот он, Урал — сочетание лесов, гор; на горах болота, под болотами несметные ископаемые богатства!.. Парни-экскурсанты уже наверху, на самом высоком («старшем») брате, конусообразная вершина которого вскинута высоко над лесом, следом карабкаются девушки. Полез и я. Но прежде пришлось привязать собак: хотели последовать за мной. Сорвутся — разобьются насмерть.

Как уже, очевидно, поняли читатели, «Семь Братьев» — семь скалистых вершин, как бы выросших из общего основания (за исключением крайнего), причудливое творение природы.

Надпись на отвесных камнях, которую не смогли уничтожить ни дождь, ни ветер, ни царские жандармы, — ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ! — сделанная еще по старой орфографии, напоминала о том времени, когда здесь собирались на тайные сходки верх-нейвинские рабочие. Реликвия истории! А кто-то уже расписался и здесь. Опять «Жоры», «Нели», сердца, пронзенные стрелой… Что за страсть увековечивать таким примитивным образом себя?

На камнях задержались. День начал клониться к вечеру. Парни и девушки ушли (можно было подумать, что у них кросс и состязание на скорость; казалось, и полюбоваться окружающими красотами некогда); мы опять остались одни. Впрочем, если признаться честно, я и не люблю в лесу большой компании, мне кажется, излишнее оживление и суета (да еще, упаси боже, бренчание на гитаре) разрушают очарование природы с ее таинственной тишиной, шепотом деревьев и неслышным лепетом трав, который, однако, услышит тот, кто захочет услышать…

Кстати, и Джери терялся в такой компании, не знал, как вести себя и «пасти» — следить за тем, чтоб никто не потерялся, не отстал. Шума собаки вообще не переносят.

Внезапно начало темнеть. Накатила туча. Погода на Урале переменчива. Загремел гром. Сперва огненные зигзаги молнии раскалывали небосвод где-то за горой, потом они вдруг прочертили небесную твердь у нас над головами, загрохотало так, как будто выстрелили из пушки над ухом или что-то рушилось в вышине, несколько тяжелых капель упало у ног, и хлынул ливень.

Ох, как лило! Сперва мы укрылись под большой разлапистой елью. Раскидистые ветви ее, перекрывая в несколько ярусов друг друга, послужили нам защитой. Но ненадолго. Вода полилась на нас. Я был мокрым до нитки. Собаки отфыркивались, как во время купания, трясли головами. Да, вот это дождь!

Внезапно что-то большое бурое промелькнуло за кустами, за ним метнулось пятно поменьше. Лоси! Лосиха с лосенком… Ну да! кто же еще? С тех пор, как государство на заре революции взяло их под свою охрану, запретило всякую охоту на лосей, сохатые расплодились, их не редкость встретить в окрестностях Свердловска… Лоси, лоси, милые звери! Говорят, раз их видели совсем в городской черте, четырех сразу, пришли и ушли, никем не тронутые. Как жаль, что они промчались так быстро, я не успел рассмотреть; возможно, испугались грозы — животные чувствительны к таким вещам. Мои домашние звери растерянно смотрели им вслед — никогда не видели лосей, даже не успели (а может, не знали — как?) среагировать. Городские! Бедняги. А ведь пращуры их, небось, хаживали за всякой добычей. Дог в прошлом ходил на вепря, что касается эрдельтерьера, то еще и поныне многие доказывают, что в недавнем прошлом это была охотничья порода, до тех пор, пока не нашли для нее нового — военного — применения.

Встреча с лосями как будто приоткрыла дверь в какой-то заповедный мир лесных существ…

Дождь продолжался не более получаса. Но как преобразилось все после него! Теперь я не узнавал дороги: казалось, мы здесь не шли. А может, и вправду не шли, была другая дорога? Кстати, мне говорили, к Семи Братьям есть несколько разных тропинок. Уж не утянулись ли мы по какой-нибудь другой?

Сперва я надеялся быстро добраться до Верх-Нейвинска и там обсушиться, выжать одежду, но вскоре вынужден был оставить эту мысль. Во-первых, вообще не так близко, а во-вторых, похоже, мы не приближались, а удалялись от Верх-Нейвинска… Вот урема![2]

Попали в болото. Это было не то болото, в котором мы уже выпачкались однажды. Мостки не те, совсем сгнившие, с отсутствующими звеньями, ливень затопил их. Мы вернулись назад, ткнулись в одну сторону, в другую. Совершенно ясно — заблудились.

Гулкий выстрел вдруг раскатился по лесу. Стреляли недалеко. Собаки встрепенулись, замерли. Замер я. Кто стрелял? Почему? Уже и видно плохо, и вообще что за пальба?

Может, кто-нибудь тоже заблудился и дает о себе знать?

Постояли, послушали. Выстрелы больше не повторялись. Пошли.

Ночь в лесу спускается быстро, а мы потеряли много времени, Надо было искать пристанище, место для ночевки. Определенно, до утра не выбраться…

Мы шли уже безо всякой дороги, напролом, через лес.

Глядь, избушка. Как в сказке. Только куриных ножек нет. В подслеповатом оконце мелькали какие-то розовые отсветы. Ага, разложен огонь, вероятно, в очаге. Точно, пахнет дымком. Чудесно! Но кто там есть? Примет нас? Впрочем, что за вопрос: долг гостеприимства — оказывать путешественникам, тем более заблудившимся! — внимание, дать приют, обогреть, накормить (если есть чем)…

Избушка хиленькая, вросла в землю, пройдешь и не заметишь…

Придержав собак, я постучал о порог ногой (двери не было). Внутри послышался шорох, в проеме показалась тень, высунулось чье-то заросшее лицо. Хриплый голос испуганно произнес:

— Кто там? Кого несет?

Не слишком любезно. Голос неприятный и вроде бы встревоженный. Неприветливый дяденька. Другой, наверное, обрадовался бы, что будет не один.

Он, кажется, не собирался приглашать нас в избу. Тогда я, держа за ошейник, чуть пустил Джери вперед. Издав неясный возглас, хозяин избы попятился (боится собак?), мы вошли.

Примечания:

2

Уремой на Урале называют чащу, непроходимые или труднодоступные глухие места.