Глава XXII

ПОКИНУТЫЕ ЗВЕРИ

Сарайчик скоро привлек мое особенное внимание. Оттуда не было слышно ни звука жизни, но я чутьем узнал, что там кто-то есть. Лежать спокойно я больше не мог. Флитфут тоже волновалась; она рыла землю, фыркала и неотступно смотрела на сарай.

— Джой, что с тобой сделалось? — спросила Лора. — И с лошадью также что-то неладно. Чего вы беспокоитесь? Или вы чуете здесь чужого?

Она сама зорко оглянулась кругом. Я чувствовал, что в сарае неладно, но не знал, как приступить к делу; я стал на задние лапы, лизнул руку Лоры и залаял в знак того, что я прошу у нее позволения уйти. Потом я побежал за сарай. Там оказалась дверь, но она была так крепко заколочена деревянной перекладиной, что я никак не мог оторвать ее, сколько ни рвал ее зубами. Наконец, Лора пришла ко мне на помощь.

— Ты ничего, кроме крыс, тут не найдешь, Джой, — сказала она, срывая перекладину с двери. — Крыс ты не ловишь, не знаю, зачем тебе понадобилось сюда идти. Впрочем, ты собака разумная: обыкновенно знаешь, чего хочешь. Ступай же, смотри.

С этими словами она отворила дверь и заглянула в сарай. Он был темный, и только в отворенную дверь светил слабый свет, при нем Лора не могла разглядеть, что было внутри сарая.

— Кто-нибудь есть здесь? — спросила она своим чистым, звонким голосом. В ответ послышался только слабый стон.

— Кто-то тут болен, — сказала Лора. — Войдем, Джой?

Я никогда не забуду лица моей милой Лоры, когда она, подобрав свое белое платье, вошла в душный, грязный сарай. Горе и ужас изобразились на ее лице. В сарае было два стойла; в одном из них стояла корова, привязанная веревкой, а подле нее лежал теленок. Если бы я не увидел своими глазами, я бы никогда не поверил, что может быть такая худая корова. Кости спины высоко торчали, боки совсем втянулись, но на них все-таки виднелись язвы. Запах из стойла шел ужасный. Лора ахнула, выпустила подол платья и, достав перочинный ножик из кармана, стала резать веревку, державшую корову на привязи у яслей. Освободившись, несчастная корова первым делом лизнула своего теленка, но он был мертв; тогда она легла и замолкла. Это она стонала, когда Лора спросила, есть ли кто в сарае. Лора выбежала, нарвала травы и принесла ей. Бедное животное принялось есть, но слабо; видно было, что силы ее совсем истощены.

Лора заглянула в соседнее стойло. Там лежало что-то страшное, похожее на труп лошади, но лошадь была жива. Лора и здесь прежде всего перерезала веревку, потом пошла к двери и стала звать за собой полумертвое животное. Лошадь слегка шевельнулась, подняла голову, попробовала встать, опять свалилась, но все-таки еще раз постаралась подняться и заковыляла к выходу. Лора ласково понукала ее, пока она не вышла во двор, где и повалилась на траву.

Наша лошадь с изумлением смотрела на своего странного собрата: она, кажется, не признавала его даже за лошадь. Несчастная, несмотря на страшную худобу, была менее измучена, нежели корова; на ней, кроме того, не видно было ран, как на корове. Мухи накинулись на нее, и Лора поминутно отгоняла их.

Грязно-белого цвета, с мутными глазами, эта лошадь производила ужасно тяжелое впечатление. Каждый раз, когда взгляд ее падал на Лору, Лора отворачивалась. Она не плакала, как это с ней случалось, когда она видела страдания животного: на этот раз страдания были так велики, что Лора не могла даже плакать; она только ухаживала за бедной, измученной тварью. Лицо Лоры было бело, как ее платье, в глазах выражался страх и ужас.

Вскоре явился Гарри. Увидав, чем Лора занята, он подбежал к ней.

— Что ты делаешь, Лора? — воскликнул он. С этими словами он положил в карман измятое письмо. — Господин англичанин уехал! — сказал он. — Есть тут еще корова?

Он заглянул в сарай и быстро обернулся к Лоре.

— Можешь ты съездить одна домой? — спросил он ее.

— Да, — отвечала Лора.

— Верно? — переспросил он с беспокойством.

— Да, да! — повторила Лора. — Что мне привезти из дома?

— Только передай отцу, что англичанин уехал, оставив околевающих с голоду корову, лошадь и поросенка. Уж он будет знать, что делать. Давай, я тебя вывезу на дорогу.

Он вскочил в кабриолет, Лора села рядом, и мы отправились в обратный путь. Доехав до ворот, отделявших владения англичанина от дороги, Гарри снял перекладину, выехал и остановился.

— Ну, теперь ступай все время прямо, Лора, — сказал он ей. — Тут дорога прямая, случиться ничего не может. Джой будет тебя оберегать. Я же пока вернусь в брошенный дом, раздобуду дров и воды и вскипячу воду.

Лора дала лошади бежать во всю ее прыть. Мы очень скоро доехали до нашего дома. К нам вышла Адель.

— Где дядя? — спросила Лора.

— Он пошел на большой луг, — отвечала Адель.

— А тетя?

— Ей нездоровилось, знобило, она легла в постель и теперь, кажется, заснула. К ней не ходите.

— А никого из работников нет дома? — спросила Лора.

— Нет, они все далеко на работах.

— Ну, так слушайте, Адель, помогите мне, будьте добры, — сказала Лора, входя в дом. — Мы нашли больную лошадь и больную корову. Что можно сейчас им приготовить?

— Все они любят похлебку из отрубей, — отвечала Адель.

— Отлично! — воскликнула Лора. — Приготовьте же похлебку; да вот еще что надо, Адель: овощей каких-нибудь корове — моркови, репы, что у вас найдется. Давайте то, что к обеду приготовили. Потом добегите до амбара, захватите сена и овса для лошади, да поскорее, пожалуйста. Несчастные животные прямо умирают с голода. Если молока найдется, мне и молока нужно для поросенка. Его можно налить в жестяной кувшин с крышкой.

Несколько времени Лора и Адель бегали взад и вперед, собирая нужную провизию. Когда все было готово, мы опять пустились в дорогу. Лора взяла меня в кабриолет, потому что я порядочно запыхался. Я сидел рядом с Лорой, а позади помещалась вся наша провизия.

Выехав из нашей аллеи, мы встретили господина Вуда.

— Не вздумала ли ты бежать от нас, увозя с собой, что можешь? — спросил он в шутку у племянницы, показывая на морковь и репу, видневшуюся из корзины.

Лора коротко рассказала ему, что случилось. Он молча сел в кабриолет подле нее, и мы поехали.

Гарри ждал нас у ворот.

— Зачем ты вернулась? — сказал он, увидев Лору. — Ты намучаешься тут. Совсем это не место для тебя.

— Я думала, что помогу тебе, — коротко возразила Лора.

— Конечно, ты поможешь нам, — сказал ей дядя. — Иди в дом и сиди там, когда мы с Гарри захотим утешиться и отдохнуть, то придем к тебе. Что ты сделал, Гарри?

— Я вымыл зверей для начала, — отвечал Гарри, — и развел хороший огонь. Не думаю, чтобы можно было спасти корову, а лошадь, пожалуй, выходится. Я хотел вывести корову на воздух, но она не может двинуться с места.

— Оставь ее в покое, — сказал господин Вуд. — Ее надо только кормить. Силы ее понемногу вернутся. Что ты привезла, Лора, давай-ка сюда. Какая умница, обо всем подумала, даже сала захватила! Внеси-ка эти вещи в дом, Гарри.

Они долго возились с больными зверями и, наконец, пришли в дом, где мы с Лорой их ждали. У англичанина была единственная жилая комната; в ней было грязно и беспорядочно. В углу стояла кровать, а на кровать было навалено старое поношенное платье.

В противоположном углу был кривой стол и подле него кресло-качалка, в которой сидела Лора.

— Я рад, что этот господин покинул наши места, — сказал господин Вуд.

— Ты прочла его записку, Лора?

— Нет, дядя.

— Прочти ее вслух, я послушаю еще раз с удовольствием.

Лора прочла следующее письмо:

«Джону Вуду. Милостивый государь! Очень сожалею, что неотложные дела внезапно отозвали меня отсюда, так что я не могу заехать проститься и расплатиться с вами. Надеюсь впрочем, что живой инвентарь, оставляемый мною в ваше полное распоряжение, окажется более чем достаточным для покрытия моего долга. Примите уверение в моем уважении.

(Альджернон Гауард».)

— Дядя, неужели он уехал, оставив несчастных зверей на голодную смерть? — спросила Лора.

— Ты сама видела, что в сарае не было ни клочка сена, и что бедные, голодные твари изгрызли дерево в стойлах. Если бы он позаботился о своих зверях, он бы послал ко мне это письмо, а не оставил его здесь на столе. Число на нем не выставлено, но по скотине можем догадаться, что он уже несколько дней, как убежал. Гарри, пойдем посмотрим наших больных.

Лора вскоре вышла тоже на двор. Заморенная лошадь узнала ее: она приподняла голову и посмотрела на Лору; в ее глазах появилось некоторое оживление после того, как она поела. Лора пошла на лужок за домом, где находился брошенный поросенок.

Я увидал странного зверя, мало похожего на поросенка: у него были длинные ноги, острая морда, взъерошенная щетина. Корова и лошадь от голода совсем отупели, а поросенок, напротив, оживился. Может быть, он жил до сих пор природным запасом жира. Гарри рассказывал, как он визжал и рвался, как бешеный, на веревке, когда он отыскал его. Мы с Лорой застали его спокойным, с выражением полного довольства, потому что Гарри уже накормил его, хотя для начала решено было всем несчастным отощавшим животным давать есть понемногу, так как у них от долгого голода желудки, верно, съежились.

Скоро мы уехали домой — господин Вуд, Лора и я, — а Гарри остался ночевать, чтобы ухаживать за больными животными. Мы застали госпожу Вуд на ногах, ей было гораздо лучше. Она с ужасом выслушала рассказ об исчезновении англичанина и о бедственном состоянии его скотины.

Собрав постельные вещи, ужин, чай, хлеб, она послала целый ящик вещей своему сыну. Чай она даже ему заварила и отослала в плотно закупоренной жестяной посуде.

Когда посланный вернулся, он сказал, что Гарри не захотел ночевать в грязном доме англичанина, а повесил гамак на деревья и устроил себе ночлег на вольном воздухе. Вряд ли, впрочем, ему удастся много спать эту ночь, так как придется то и дело вставать и смотреть за больными животными. Он и фонарь, говорят, приготовил подле своего гамака.

Госпожа Вуд беспокоилась за Гарри, оставшемся в полном одиночестве в таком глухом, неприглядном месте; она надеялась, что бедных зверей скоро можно будет перевести в Лощинную ферму.

Через несколько дней, благодаря заботливому уходу Гарри, лошадь и корова настолько поправились, что могли идти. Печальное шествие скоро появилось на нашей аллее: худая, с ввалившимися глазами лошадь, тощая корова и маленький, жиденький поросенок шли нетвердой поступью, так как копыта у них совершенно сгнили.

Они повалились на приготовленную для них свежую, мягкую подстилку; короткий переход от бывшей усадьбы к нашей ферме истощил слабый запас их сил.

Лора не помнила себя от радости, что они все остались живы; она переходила от одного к другому с сияющим, счастливым лицом.

Поросеночек, довольный непривычным чистым помещением, благодарно смотрел своими смешными глазками на Лору и Гарри. Хвост его свернулся совсем крючком, что, по словам нашего хозяина, означало здоровье.

Господин Вуд пришел в конюшню поглядеть на новых жильцов. Он рассказывал о смышленности поросят, особенно канадских. Раз, во время одной его стоянки в канадской бухте, он заметил, что во время отлива приходило множество поросят из деревни; они подбирали выброшенных на песок рыбок и раковины, но за несколько минут до прилива они всегда уходили с берега.

Через несколько дней после водворения у нас покинутых зверей поросенка перевели в поросячье стадо фермы, и надо было видеть, какие прыжки он выделывал среди новых знакомых!

Бедная корова тоже поправилась и скоро стала ходить в поле с другими коровами, но она сохранила навсегда грустный, растерянный взгляд. При виде ее мне казалось, что она не может забыть своего прежнего плохого житья, так же, как и я не забыл того времени, когда жил у Джекинса, и на всю жизнь сделался серьезной, солидной собакой.

Бывало, стоит эта корова, жует траву и глядит в даль грустными глазами. Глядя на нее в такую минуту, я воображал, что она все горюет о своем павшем теленке. Работники прозвали ее «Старая тоска».

Лошадь тоже получила прозвище. Ее назвали «Лохматкой», потому что, как ее ни скребли скребницей, как ни чистили и ни кормили, но она так и осталась взъерошенной, неказистой лошадью. Со временем ее можно было запрягать для легкой работы. Лора особенно баловала ее, носила ей яблоки и сахар, так что Флитфут укоризненно смотрела на нее через перегородку стойла. Лошадь полюбила Лору, но она была какая-то дурашливая, например, прикидывалась слепой: бывало, Лора подойдет к ней и протянет ей какого-нибудь лакомства, а она водит носом, кусает Лору за пуговицы или возьмет ее цепочку в зубы, а лакомство будто и не видит. Между тем, господин Вуд говорил, что она отлично видит. Верно, она и до болезни была странная.

С наступлением поздней осени Лора очень поправилась, и ей надо было вернуться домой приниматься за учение.

Погода стояла чудная, когда мы собрались в путь. Леса оделись в разноцветную листву, воздух был прозрачный, небо ярко-голубое. Лоре было жаль уезжать из деревни, она целое утро собирала оставшиеся пестрые цветы и листья и прощалась со зверями фермы. Господин Вуд в это утро работал в плодовом саду. У него было много сортов яблок: красные, желтые, большие, круглые, продолговатые. Я их всех отведал из рук Лоры, угощавшей меня, когда она сама ела. Изрядная кладь яблок поехала с нами до Бостона, куда Вуды посылали продавать плоды из своего сада. Нас проводили на железную дорогу. Гарри уехал накануне. Госпожа Вуд говорила, прощаясь с Лорой, что ей будет очень пусто без ее милой молодежи. Она долго целовала Лору и взяла с нее обещание приехать опять на будущее лето.

Меня посадили в собачий вагон, но на этот раз я не страдал так, как тогда, когда ехал в деревню, потому что кондуктор, которого господин Вуд знал, то и дело ходил меня проведать.

Дома нас встретили с криками радости: мальчики все уже вернулись, и они не могли наглядеться на сестру. Меня тоже ласкали, и я должен был всем подать лапу. Джим и Билли лизнули меня в морду, и даже Белла узнала меня.

— Здравствуй, Джой! — крикнула она. — Как поживаешь?

Скоро наступила зима с учением для всех. Бледная, худенькая Лора превратилась в здоровую, загорелую девушку, и госпожа Морис не могла нарадоваться, глядя на нее.