Для того чтобы получить ответ на этот вопрос, достаточно, казалось бы, обратиться к учебнику по соответствующей науке и взять определение оттуда. Однако сделать это невозможно, поскольку наук, точнее, научных школ существует несколько. Каждая из них исследует свои аспекты поведения животных, а теории поведения в целом нет. Почему это так — вопрос вовсе не праздный.

На наш взгляд, сам подход к изучению поведения всегда субъективен. Учёный может ставить сложнейшие эксперименты, раз за разом перепроверяя себя, затрачивать массу усилий, чтобы никак не влиять на происходящее, но есть фактор, абсолютно ему неподвластный. Он никуда не может деться от собственных философских воззрений, они в явной форме или на подсознательном уровне будут влиять на постановку вопроса и интерпретацию результата.

Одни исследователи рассматривают поведение животного как активность некоего биологического механизма, другие считают, что деятельность эта гораздо сложнее.

Очень важен методологический подход: одних интересуют «как это действует?», других — «откуда это взялось и зачем оно нужно?».

Принципиально то, готов ли учёный признать животное собратом по разуму. Если он возводит непреодолимый барьер между тварями бессловесными и неразумными и венцом творения — человеком разумным, то многие сложные формы поведения трактуются им совсем иначе, чем его коллегой, стоящим на иных мировоззренческих позициях. Согласитесь, что представителям других естественных наук работать в этом плане проще, они действительно оказываются сторонними, объективными наблюдателями. Получается, что наука о поведении, являясь по объектам и методам наукой естественной, по субъективизму и эмоциональности восприятия предмета исследования очень близка к гуманитарным наукам. Что же удивляться, что нет общепринятого, «канонического» определения поведения, ведь отсутствие таких определений, например, для этических категорий никого не смущает.

Исследования в области поведения можно отнести к трём основным школам, различающимся как по основным методам, так и по сфере интересов.

Очень часто в разных научных школах одни и те же явления носят разные наименования, что приводит к взаимному непониманию. Неподготовленного читателя терминологическая путаница способна не только дезориентировать, но и совершенно отвратить от желания работать с научной литературой.

Приверженцы данного направления основное внимание уделяют механизмам — их интересует, как протекает та или иная реакция. Вообще в  самом первом приближении бихевиоризм сводится к исследованию стимулов и вызывающих их реакций. Знакомо, не правда ли: лампочка горит, слюна капает…

Действительно, наш соотечественник, физиолог академик И. П. Павлов, является одним из ярчайших представителей данной школы. Другое дело, что у нас термин «бихевиоризм» не прижился и вопросы, им исследуемые, относят к ведению физиологии высшей нервной деятельности. На работах И. П. Павлова придётся остановиться подробнее именно потому, что все мы в  своё время «проходили их в школе», а, как известно, лучший способ извратить и опошлить идею — это адаптировать и популяризировать её.

Широко известна физиологическая школа академика П. К. Анохина, обосновавшего и развившего принцип системной организации деятельности организма — теорию функциональных систем.

Среди западных учёных, пожалуй, наибольший вклад в это направление внёс Б. Ф. Скиннер. Его теория положительного подкрепления совершила самый настоящий переворот в обучении вообще и в дрессировке в частности. Тут мы отошлём читателя к книге К. Прайор «Не рычите на собаку!».

Безусловные достоинства данного направления состоят в раскрытии механизма функционирования нервной системы, в выявлении общих закономерностей у разных видов, в том числе и очень далеко отстоящих друг от друга на эволюционной лестнице. Создание теории обучения без исследования рефлекторной деятельности просто невозможно.

Основным, наверное, недостатком бихевиоризма является следующее. В мельчайших деталях изучается, как животное делает то или иное; более того, в эксперименте от него добиваются весьма сложных действий, однако биологический смысл реакции обычно просто остаётся за рамками исследования. Классического бихевиориста, как правило, не интересуют данные, касающиеся исследуемого вида, полученные экологами, зоологами, эмбриологами и систематиками. В итоге часть результатов имеет высокую академическую ценность, но практически использовать их затруднительно.

На вопрос: «Думают ли животные?» бихевиористы однозначно дают отрицательный ответ. В рамках исповедуемой ими концепции это совершенно логично: там, где есть только стимул и ответная реакции, места для рассудка не остаётся.

Подчеркнём специально то, чего нет в школьных учебниках. В последние годы жизни И. П. Павлов отошёл от позиций классической физиологии ВНД и совершенно определённо указывал на наличие зачатков мышления у высших позвоночных.

В современной популярной литературе всё чаще ставится знак равенство между наукой, изучающей поведение, и этологией. Тем не менее это вовсе не синонимы.

Изначально этология занималась описанием видоспецифических форм поведения, развития различных реакций в онтогенезе, сопоставлением поведенческих характеристик близкородственных видов. Подобная работа требует очень тщательной регистрации всех реакций животного в  естественной среде обитания. Для составления этограммы (перечня характерных для вида поведенческих реакций с указанием частоты встречаемости каждой и распределения их в пределах суток, сезона, года) требуются подчас годы напряжённой и одновременно совершенно рутинной работы. Именно поэтому этологи очень быстро вооружились весьма изощрённой фиксирующей техникой, и многие из них стали комбинировать наблюдения в естественной среде обитания с моделированием исследуемого поведения в лабораторных условиях.

Современный этологический подход не исчерпывается только регистрацией поведения. Широко привлекаются данные из смежных отраслей знания, помогающие понять, как данное поведение формируется, для чего оно могло служить в исходном виде, как эволюционирует.

Этология — бурно развивающаяся отрасль, исследования в ней выглядят для любителя животных гораздо интереснее, чем труды бихевиористов. Неслучайно, что из пишущих для широкого читателя исследователей поведения подавляющее большинство является именно этологами. Кто не  читал книг К. Лоренца, Н. Тинбергена, Дж. Адамсон, Дж. ван Лавик–Гудолл и многих других натуралистов?

Итак, достоинства этологии, в исследовании поведения животного без отрыва от окружающей его среды, в эволюционном подходе. Основной недостаток, как ни странно, тот же, что у бихевиоризма: человека и животных разделяет непроходимая пропасть — разумен лишь человек!

Это наиболее молодая из отраслей науки о поведении, она выделилась лишь в середине нашего столетия. Зоопсихология, как явствует из названия, изучает психические процессы у животных. Её интересы перекрываются с интересами двух других направлений, а исследование психических процессов у беспозвоночных и низших позвоночных отделить незыблемой гранью от изучения физиологии нервной системы и этологии бывает сложно. Основной метод работы зоопсихолога — эксперимент, при этом его, в отличие от физиолога ВНД, в первую очередь интересует биологический смысл исследуемых процессов.

Самое главное отличие заключается в том, что зоопсихология признаёт и доказывает наличие разума у высших позвоночных.

Представителей зоопсихологии на удивление много среди наших соотечественников, а ведь марксистский материализм к идее наличия разума у животных был куда более нетерпим, чем самые ортодоксальные религиозные вероучения. Тем не менее имена Н. Н. Ладыгиной–Котс, И. П. Павлова (его последние научные труды), Л. В. Крушинского известны во всём мире. Наиболее интересна эволюция взглядов такого выдающегося учёного, как Л. В. Крушинский, который начинал свою научную деятельность как классический физиолог ВНД, а его последние работы демонстрируют удивительно гармоничный сплав лучших образцов этологии и зоопсихологии.

Среди западных зоопсихологов наиболее известны нашему читателю супруги А. и Б. Гарднеры, Д. Примак, Ф. Патерсон, изучавшие проблему языка у человекообразных обезьян, а также Дж. Лили, исследовавший дельфинов.