ПИОНЕРСКИЙ ПОДАРОК

Началось все со случайного разговора.

— Ах, какая жалость! — сказала за обедом мама. — Атильда-то ведь околела! Такая хорошая была собака!…

Мама всегда сообщает новости за обедом. Витя перестал есть и весь обратился в слух.

— А что с ней произошло? — спросил отец, отрываясь от газеты, которую по обыкновению читал за столом, и поправил очки на близоруких глазах.

— Никто точно ничего не знает. Кто говорит, что костью подавилась, а кто — что съела какую-то отраву… Жалко собаку!

Витя очень живо представил себе веселую, резвую собаку, часто проходившую у них под окном со своим хозяином, папиным сотрудником. Ух, и собака! Все прохожие заглядывались на нее. Умная. Все команды знала! Скажут ей: «Сидеть!» — и она сядет. Скомандуют: «Рядом!» — и она идет рядом, как пришитая… А какая большая! Если встанет на задние лапы, то передние свободно положит Вите на голову… Неужели Атильда околела?

— У нее, кажется, недавно щенки родились? — снова осведомился отец, переворачивая газету.

— Ой, и не говори! — воскликнула мать. — Третий день пошел… Совсем крошки! Не знают, что с ними делать. Несмышленыши, есть сами не умеют… пищат… Смотреть на них — одни слезы! — И она сокрушенно махнула рукой.

Витя торопливо докончил обед и побежал к соседям.

Да, Атильды уже не было. Ее унесли еще утром. А на ее месте, в углу, где она так любила нежиться, остались семеро беспомощных, слепеньких щенят.

Маленькие, несчастные, больше похожие на черно-бурых мышат, чем на щенков восточноевропейской овчарки, копошились они в осиротевшем гнезде, неуклюже тыкались незрячими курносыми мордочками и жалобно пищали. Несоразмерно огромные рты их широко раскрывались, как будто щенки старались возможно больше глотнуть воздуха. Так дышит рыба, вытащенная из воды.

Щенки были голодны. Их пытались кормить. Поставив перед ними блюдечко слегка подогретого молока, окунали в него мордочки малышей, но щенки вырывались, чихали и принимались кричать громче прежнего. Лакать они еще не умели.

Попробовали поить их из соски. Но не помогла и соска. Глупыши с остервенением выталкивали ее изо рта, заливаясь молоком. Белые капли текли по черным мордочкам, размазывались по крошечным усам, но в рот не попадало ничего.

Мокрые, со слипшейся от молока шерсткой, щенята выглядели беспомощными и жалкими.

Витя ушел от соседей опечаленный и притихший.

Судьбой щенков интересовался весь дом. Соседки, встречаясь в подъезде, сочувственно справлялись друг у друга:

— Ну, что? Живы еще?

— Живы… Да долго ли протянут!…

— Так и не едят?

— Так и не едят…

На следующий день отчаянный щенячий писк начал стихать. Малыши гибли без матери. Один за другим они расползались по подстилке и застывали неподвижными черными комочками. Их убивал голод.

Еще через сутки остался в живых только один. Это был самый крупный из семерых, и потому жизнь в нем держалась крепче, чем в остальных. Он все еще ползал по опустевшему гнезду, ища мать, и уже не пищал, а только чуть слышно поскрипывал. Пользоваться бутылочкой или плошкой с молоком он так же упорно отказывался.

Вите было очень, очень жаль щенят. Он, кажется, готов был отдать что угодно, только бы крошечные собачки остались живы. По нескольку раз на дню прибегал он к соседям, чтобы с грустью убедиться, что щенков становится меньше и меньше. Около последнего он просидел на полу целый вечер, а потом выпросил его себе. Щенка положили в старую муфту, и Витя отнес его к себе домой. Мальчугана не покидала надежда спасти хотя бы одного.

Дома с жалобным мяуканьем бегала кошка. Тяжелые, полные молока сосцы почти волочились по полу. У кошки недавно родились котята, их утопили, и несчастная серенькая мать от горя не находила себе места. Она разыскивала исчезнувших детей по всем углам, никому не давая покоя своими воплями.

Витиному отцу пришла мысль подложить щенка к кошке. Чтобы она приняла его за котенка, щенка натерли кошачьим молоком, выдавленным из сосцов, и в отсутствие Мурки положили к ней в гнездо.

Вернулась Мурка. Она сразу почуяла, что в гнезде кто-то есть. Бросилась туда и… взъерошенная, отскочила. Потом стала осторожно принюхиваться. Видимо, она была в недоумении. Пахло и котятами, и собакой… Что бы это могло значить?

Фыркая, как будто она ждала какой-то неприятности, кошка мало-помалу вошла в гнездо, быстрым, грациозным прикосновением лапки перевернула щенка и стала его нюхать.

Щенок запищал. Почувствовав теплоту кошкиного тела, подполз под Мурку и, неумело тычась, стал искать сосцы. Кошка снова отпрыгнула, однако уже не столь поспешно, как в первый раз. Малыш подполз опять. Мурка напружинилась, приготовилась бежать — и вдруг тронула сироту своим шершавым языком. Раздалось громкое мурлыканье, и вслед за тем аппетитное чмоканье возвестило, что щенок, наконец, нашел то, чего искал.

Не выдержало материнское сердце! Если этот странный черный малыш и обладал почему-то сильным запахом собаки, то по всем ухваткам он так напоминал ее котят… С минуту Мурка стояла точно оцепенелая, боясь вспугнуть приемыша, затем осторожно легла. Он прижался к ней плотнее, чмоканье стало более громким и частым. Он сосал и сосал, раздуваясь, как пузырь, а она со сладостным мурлыканьем продолжала лизать его, отчего он вскоре сделался влажным, будто после купанья.

Насосавшись досыта, щенок отвалился от своей вновь приобретенной матери и сейчас же уснул. Кошка тщательно вылизала его всего от макушки до кончика тоненького, как веревочка, хвостика; она долго лежала неподвижно, видимо все еще опасаясь потревожить его сон, затем неслышно выбралась из гнезда и, успокоенная, забыв о своем недавнем горе, отправилась лакать молоко.

За происходившим наблюдала вся Витина семья. И когда стало совершенно очевидно, что усыновление состоялось, Витин папа сказал:

— Ну, живет теперь твой пес! — И ласково потрепал сынишку по взлохмаченной голове.

Муркино молоко пошло щенку впрок. Насасывался он до того, что с трудом передвигался, и обязательно после этого засыпал крепким сном. С каждым днем он делался бойчее, крупнее и толще. Стал вылезать из гнезда и, когда Мурки почему-либо долго не было, громко и нахально вопил, требуя пищи. Через две недели он прозрел. Темные, подернутые первое время сивой пленочкой глаза с большим любопытством смотрели на окружающий мир. В гнездо он приходил только спать да есть; остальное время ползал по квартире, забирался во все щели, попадался всем под ноги и в общем невероятно мешался.

Мурка и щенок теперь подолгу играли друг с другом. Подскочив к приемышу, кошка ловко опрокидывала его лапой и тотчас отскакивала прочь, а он, поднявшись, неуклюжий, но настойчивый, наступал на нее. Обоим это доставляло величайшее удовольствие.

Не то началось, когда у маленького овчаренка прорезались зубы. Мурке приходилось плохо. Щенок становился сильней день ото дня, он безжалостно царапал кошку когтями, колол острыми, как иголочки, клыками. В довершение неприятностей не стало хватать молока, и щенок терзал и грыз приемную мать без всякого снисхождения, требуя своего. Иногда он так вцеплялся в нее, что она с душераздирающим мяуканьем спешила убраться от своего мучителя.

Витя научился подкармливать малыша из резиновой соски. Став старше, щенок очень скоро освоился с нею. Упираясь передними лапами в горлышко бутылки, он с упоением тянул из нее и не отрывался до тех пор, пока не высасывал содержимое до дна.

Как-то раз во время кормежки он так усердно причмокнул, что соска соскочила с горлышка и исчезла у него во рту. Проглотил ненасытный обжора!

За четвероногим проказником стали наблюдать. Ждали, что ему станет плохо. Ничего подобного! Шалун был веселешенек: колобком катался по комнате, рычал и лаял на воображаемого противника, схватил упавшую со стола бумажку и с азартом изорвал ее в мелкие клочки.

Прошел день. На семейном совете решили дать «больному» столовую ложку касторового масла. Малыш проглотил касторку с наслаждением, как самое вкусное лакомстве, и после старательно вылизал ложку до блеска.

Наутро соску нашли в углу. Из черной она превратилась в белую.

Скоро щенок приучился лакать молоко из блюдечка, есть жидкую манную кашу. Постепенно привыкал он и к твердой пище.

Рост зубов у щенят всегда сопровождается сильным зудом, и в такой период они обычно все грызут и рвут. Пришлось попрятать от малыша туфли, калоши, ботинки, снять на время даже скатерть с обеденного стола, а то маленький хулиган, вцепившись зубами и повиснув всей тяжестью, грозил в один прекрасный день порвать ее. Он с удовольствием грыз морковку, сухари, а иногда с таким ожесточением принимался трудиться над деревянной баклушкой, которую Витя нарочно давал ему, что от нее только щепки летели. Мурку он больше уже не сосал. Игры, правда, между ними еще продолжались, но скоро пришел конец и им. Щенок не умел рассчитывать свои быстро прибывавшие силенки и так впивался в Мурку зубами, что она стала бегать от него.

— Ты что буянишь-то? — говорил в таких случаях Витин отец малышу. — Вот буян!

Постепенно это прозвище сделалось кличкой щенка. Он быстро привык к ней.

— Буян! — кричал Витя, и щенок, забавно забрасывая задние лапы, как будто они стремились опередить передние, бежал к своему молодому хозяину. Прибежав, садился перед мальчиком и, не мигая, смотрел ему в лицо своими карими смышлеными глазками, словно спрашивал: «Зачем звал?»

— Ну? Где опять напроказничал, рассказывай! — разговаривал иной раз мальчик с четвероногим дружком. А щенок молчит, умильно смотрит и старается поставить настороже полувисячие ушки, точно пытается понять, что ему говорят.

Витя нарадоваться не мог, глядя на своего питомца. Из крошечного неказистого создания тот на глазах превращался в собаку. Тупая короткая мордочка стала удлиняться, плотно прижатые к голове ушки оттопырились, хотя еще и не походили на треугольные стоячие уши восточноевропейской овчарки. Подлинней стал и хвостик. А темно-бурый, почти черный цвет шерсти как-то незаметно изменился на более светлый.

Было приятно отмечать, как с каждой неделей меняется выражение щенячьей мордочки, появляется какая-то осмысленность во всех движениях, поступках, по-другому смотрят глаза, в которых начинает пробуждаться ум.

Мама говорила, что когда Витя уходит в школу, Буян часами сидит у окна и тоскует, ожидая хозяина. Утром он ходил около кровати мальчика и с нетерпением ждал, когда тот проснется, а если Витя спал слишком долго, принимался стаскивать с него одеяло. А раз, когда в каникулы Витя на несколько дней отлучился из дому, Буян был скучный и ничего не ел.

Витя готовил уроки, когда прибежал соседский мальчик и крикнул в окно:

— Виктор, спасай своего Буяна!

Витя опрометью выскочил во двор, а оттуда на улицу. Перед воротами стояла легковая автомашина, какие-то люди, захлопнув дверцу, усаживались в ней, а на переднем сиденье рядом с шофером стоял на задних лапах Буян, царапал стекло кабины и жалобно скулил.

«Украсть хотят. Понравился им Буян…» — пронеслось в мозгу мальчика. Подбежав к автомобилю, он принялся что есть сил барабанить в дверцу, громко крича:

— Отпустите собаку! Это моя собака! Неизвестные люди засмеялись, открыли кабину и выпустили Буяна, а один из похитителей, смуглый высокий мужчина, сказал:

— Получай свою собаку. Да, смотри, в другой раз без себя ее бегать не отпускай. А то не видать тебе ее, как своих ушей!

С этого дня Витя перестал выпускать Буяна на улицу одного, а всегда гулял с ним сам.

Буян рос резвым и сильным. Играть он был готов с утра до позднего вечера. Набегается, нарезвится на улице вволю, придет домой — опять топчется между людьми, заглядывает всем в глаза: не поиграют ли? Из-за этого ему часто приходилось терпеть разные мелкие неприятности — то прищемят хвост, то отдавят лапу. Особенно часто наступал ему на лапы близорукий отец Вити. Буян взвизгнет на весь дом и отскочит с таким видом, как будто ему грозила смертельная опасность.

— Не ходи босиком! — скажет невозмутимо отец.

А Буян опять весел и готов играть.

Наигравшись, набегавшись за день, Буян продолжал заниматься тем же и во сне. Спит, а у самого дергаются ноги, ходят мускулы под кожей, мелко-мелко дрожат веки. Порой даже начнет тоненько тявкать.

— Ну, побежал! — говорил в такие моменты отец.

— Папа, неужели он видит сны? — спрашивал Витя, с удивлением прислушиваясь к сонному подвыванию щенка.

— А почему бы и нет? Ты же их видишь!

— Ну, то я…

— Ты не согласен? А что такое сон? Ты задумывался? Сон — отражение действительности. Впечатления дня тревожат его ночью, и в этом смысле разница между тобой и Буяном небольшая…

— А что он видит? — поразмыслив, спрашивал Витя.

— Это уж ты спроси у него. Вероятно, гонится за чужой собакой…

К полугоду Буян ничем не напоминал того горемыку, какого Витя принес в старой муфте. У него встали уши. Теперь он удивительно походил на большого и красивого породистого пса, которого однажды Витя видел на выставке собак.

Однажды в школу, где учился Витя, пришел высокий загорелый мужчина в военном. На общем собрании учащихся, происходившем в большом зале, он отрекомендовался представителем клуба служебного собаководства и спросил, кто из ребят хочет стать членом этого клуба.

Школьники молчали. Тогда военный спросил:

— Кто из вас, ребята, любит животных? Подняли руки все. Военный улыбнулся.

— А у кого есть дома свои четвероногие друзья?

Опять подняли руки многие. Почти у всех были дома кошки или котята. У нескольких ребят во дворе жили дворняжки. И только у Вити оказался свой собственный щенок, да не простой, а породистый (так говорили Вите соседи, хозяева Атильды).

Гость вытащил покрасневшего Витю на середину сцены и спросил:

— А кто еще хочет воспитывать породистого щенка? Желающих нашлось немало.

— Тогда надо вам организовать кружок юных Друзей обороны, потому что овчарка — это служебная собака, а служебные собаки необходимы нашей стране и в мирном быту, и для обороны.

— Дядя… — начал было Витя, когда собрание кончилось и военный спустился со сцены. Мальчик поперхнулся, но тотчас же продолжал уверенно: — А я вас знаю!

— Откуда же?

— А вы хотели у меня собаку увезти, — смело ответил Витя.

— Ого! — засмеялся военный. — Теперь и я, кажется, припоминаю тебя. Возможно, что и хотел. Только не для того, чтоб украсть, а как раз наоборот. Тебе же на пользу.

— Как это? — удивился Витя.

— А вот так. Чтобы в другой раз не отпускал собаку беспризорной. Собачников знаешь, которые по улицам ездят и всех бродячих собак ловят и в ящик сажают? Видал, конечно. А если бы они твою собаку поймали? Это было бы похуже. Вот чтобы этого не случилось, я и хотел подобрать твоего щенка. А у меня в клубе он уж никуда не делся бы. Через денек-другой он вернулся бы к тебе, а для тебя была бы хорошая наука…

— А куда они их потом девают? — спросил Витя, думая о собачниках, разъезжающих по городу. Ему не раз приходилось наблюдать, как они ловко ловили собак проволочными петлями-удавками, привязанными к длинным палкам. Раз — и готово! А собак всегда жалко-жалко…

— Куда девают? Подождут немного, и если хозяин не явится выкупить животное — значит, считай, конец. Получше — продадут, и не узнаешь куда, а которые похуже — на веревку…

Только теперь Витя понял, какой опасности подвергался его Буян. Он отошел от военного пристыженный.

После этого Витя стал аккуратно посещать кружок юных собаководов. Вместе с ним там занималось много мальчиков и девочек. Лекции в кружке читал тот самый военный, который приходил к ним в школу. Он оказался начальником клуба служебного собаководства.

Постепенно Витя узнавал, как широко применяется служебная собака. В военном деле это и связист, и разведчик, и санитар, и часовой. В мирном быту — пастух, сторож, сельский почтальон. И не только овчарки, но и доги, доберман-пинчеры, эрдель-терьеры, лайки — все они служебные собаки, в разведении которых заинтересовано государство. Многому научился в кружке Витя. К весенним каникулам он уже знал, как воспитывать и дрессировать щенка.

К тому времени Буян значительно подрос. У него появились злобность, чуткость и недоверчивость. Он уже не ласкался к кому попало, а, наоборот, если в квартиру заходил чужой человек, бросался на него, задорно лаял, не на шутку грозясь укусить. Незнакомые люди пугались его, и щенка приходилось либо брать на поводок, либо отсылать в другую комнату, где он еще долго продолжал лаять и бросаться на дверь.

С первыми теплыми днями началась для Буяна регулярная учеба на дрессировочной площадке. Недрачливый и спокойный по природе, он быстро освоился с площадкой, с шумом и гамом многочисленного собачьего сборища. И мальчик, и собака ходили на занятия с удовольствием. Оба приучались к дисциплине и выдержке.

Буян проявлял поразительные успехи в дрессировке. Стоило ему показать два-три раза, и он уже запоминал прием, знал, чего от него требуют. Вскоре он умел по команде садиться, вставать, ложиться, переползать с одного места на другое, ходить рядом, строго с левой стороны от хозяина, приносить поноску-апорт[1].

Большого успеха добился Витя в развитии выдержки у собаки. Он мог положить Буяну на нос кусочек мяса, приказать «Фу!» — что означает «нельзя, не трогать», — и пес терпеливо сидел, не шевелясь и почти не дыша, до тех пор, пока не раздавалась вторая команда — «Возьми!» Тогда Буян молниеносно, как фокусник, подбрасывал мясо вверх, ловил его в воздухе и проглатывал.

Постепенно пес усваивал все более сложные приемы.

Заканчивалось и его физическое формирование. Он превратился в крупную, хорошо и правильно сложенную восточноевропейскую овчарку, цветом и ростом очень похожую на волка.

Некогда нелепо оттопыренные ушки теперь всегда стояли торчком, острые, как стрелки. Когда они двигались, это означало, что Буян прислушивается. В такие моменты лоб собаки наморщивался, на нем появлялись забавные поперечные складки, как будто Буян о чем-то старательно думал.

Изменился весь щенок. Маленький тоненький прутик превратился в длинный пушистый хвост, челюсти украсились мощными белыми клыками, способными разгрызть и раздробить любую кость.

Хвост был как бы барометром настроения Буяна. Когда пес резвился, играл — хвост отчаянно мотался из стороны в сторону. Когда Буян настраивался на драчливый лад — хвост задорно вскидывался кверху, вроде победного стяга. Когда же пес чувствовал себя неуверенно, трусил или знал, что он в чем-то провинился, — хвост опускался книзу и прятался между задними ногами под брюхом.

Как по хвосту можно всегда судить о настроении собаки, так по кончику ее носа, мочке, хозяин может безошибочно определить состояние ее здоровья. Если нос холодный и влажный, все хорошо. Если же сделался вдруг сухим и горячим, значит, псу нездоровится.

Как-то раз, возвратившись домой, с площадки, Витя заметил, что Буян скучный. От корма он отказался, ушел в свой угол и лег. Утром он не встал. Черный сухой нос его растрескался, бока запали. Пес тяжело дышал и нервно вздрагивал. Поставленную ему чашку с пищей он даже не понюхал. Лакнул раза два воды, которую подал ему Витя, и опять свернулся клубком, засунув морду в пах.

На следующее утро он лежал врастяжку на боку. Все тело его содрогалось от конвульсий. Дергались лапы, хвост, уши. Мелко-мелко дрожали и подмигивали веки, обнажая белки глаз. Появился насморк. Буян чихал, фыркал, тер нос лапами.

Внезапно он вскочил. Изо рта текла слюна. Натыкаясь на мебель, принялся кружиться по комнате, визгливо лаял и причмокивал губами, как будто что-то жевал. Витю он точно не замечал, не слышал обращенных к нему слов. Затем вдруг остановился, постоял, качаясь, как пьяный, и грохнулся на пол.

С помощью отца Витя перенес своего друга на подстилку. Пес был без чувств.

Вызвали ветеринарного врача. После недолгого осмотра тот сразу же определил:

— Нервная чума.

Витя испугался. Чума — страшный бич щенков и молодых собак, а нервная форма чумы — особенно опасна.

— А она не заразна? — осторожно спросила мама.

— Для людей, вы хотите сказать? — усмехнулся доктор. — Что вы, ничуть! Это же особая чума, собачья, и опасна она только для собак. Даже на кошек не переходит.

Витя полными слез глазами умоляюще смотрел на доктора; папа, размышляя о чем-то, озабоченно хмурил брови.

— Как же быть? — спросил он. — Неужели так и погибнет собака?

— Надо немедленно принимать меры, — сказал врач. — Придется дать пенициллин… — Он присел на краешек стула, быстро набросал на узенькой полоске бумаги с печатью несколько слов по-латыни и протянул Вите: — Беги в аптеку. Да живой ногой!…

Началось лечение. По указанию врача Витя промыл Буяну раствором борной кислоты нос и глаза. Затем доктор сделал Буяну укол пенициллина. Витя напряженно следил, как прозрачная желтоватая жидкость медленно уходила из шприца, переливаясь под кожу собаки.

Уколы делали несколько раз в сутки, через определенные промежутки времени.

— Это, брат, такое лекарство… мертвого поднимет! — успокоительно говорил доктор, но это мало утешало мальчика. Буян по-прежнему был в очень тяжелом положении.

С трудом за сутки Витя выпаивал Буяну полстакана молока. Давал ежедневно порцию белых сухариков. Пес брал пищу очень неохотно, но все же понемногу ел. Хорошо, что Буян был вынослив и упитан. Это давало надежду, что он сумеет побороть болезнь.

Выздоровление затянулось почти на месяц. Однако крепкий организм все же выдержал испытание. Пенициллин спас собаку.

Но еще долго у Буяна оставалось легкое подергивание конечностей, иногда он вдруг начинал быстро-быстро мигать глазами. Потом, со временем, прошло и это.

— Где мои очки? Витя, ты не видел мои очки?

— Нет, папа.

— Странно… Куда я их мог задевать?

— Буян, ищи очки! — командует Витя. — Очки! Очки! Понимаешь: очки…

Буян бестолково закружился по комнате, заглядывая за шкафы, стулья. Что такое очки? Кажется, это тот предмет, который старший хозяин часто держит в руках, протирает платком, потом зачем-то пристраивает к лицу, а когда теряет (а это с ним бывает частенько), то делается сразу беспомощным, как ребенок…

— Да вот же очки, папа! Буян нашел их!…

— Кто их положил туда?

— Да уж, конечно, ты сам, — ворчит мама.

А Буян? Он чувствует себя героем. Он гордо носит свой пышный хвост, выступает важно и снова готов услужить, только кликните его…

Уже не первый раз Буян находит затерявшиеся предметы. Чутье у него изумительное, а в доме он знает каждую вещь.

Он может отыскать потерянное не только дома. Не далее как вчера произошел такой случай.

Отец, как всегда, утром отправился на работу, но через несколько минут неожиданно вернулся обратно и с озабоченным видом принялся рыться в ящике письменного стола.

— Что случилось? — спросила мама. — Ты что-нибудь забыл?

— Пропуск… Я, кажется, потерял пропуск на завод… — неуверенно произнес отец.

— Этого еще не хватало! Где ты его мог потерять?

— Не имею понятия… Возможно, что он дома…

— Ты вечно что-нибудь теряешь! — И мать тоже принимается за поиски. Но пропуска нет как нет.

— А может быть, ты потерял его дорогой?

— Может быть…

— Да ты хоть помнишь, — сердится мать, — брал ты его с собой или нет?

— Да, брал. Вероятно, брал… Нет, конечно, брал! Ведь он же всегда у меня в кармашке…

— А когда ты заметил, что его нет? — продолжает допытываться мама, отлично знающая все недостатки папы.

— Я дошел до проходной, хотел показать его вахтеру и…

— Совершенно ясно. Ты обронил его дорогой. Там и надо искать, пока его кто-нибудь не подобрал.

— Буян! — кричит Витя. — Пойдем искать пропуск! Буян только того и ждет. Ага, куда-то идти, что-то искать… Превосходно! Опережая всех, он мчится к двери, возвращается с возбужденным видом назад, снова бросается к порогу… Теперь его не удержать ничем! Вчетвером они отправляются на поиски. Впереди Буян, за ним — Витя, затем — мать и, наконец, замыкая шествие, — виновник всего, отец. Далеко идти не пришлось. Пропуск — маленькая красненькая книжечка — лежал в канаве в десяти шагах от ворот. Нашел его, конечно, Буян. Пока люди шарили глазами по тротуару, Буян, уткнув нос в землю, быстро побежал-побежал, сделал небольшой зигзаг, сунулся в канаву, и — пожалуйста! — находка в его зубах. Знакомый запах безошибочно указал ему, что именно здесь лежит потерянная вещь.

— И зачем тебя сюда занесло? — недоумевала мать.

— Я, видимо, снял очки… Да, теперь припоминаю! Я стал протирать очки, оступился, он и выпал!…

Много разговаривать было некогда. Взглянув на часы, отец сразу заторопился: он еще мог поспеть к началу работы.

Потерять пропуск — неприятность. Ведь папа работает на оборонном предприятии. Папа отличный инженер, но рассеянный — жуть!

После этого случая популярность Буяна в семье возросла еще больше. Его и так любили; теперь он день ото дня доказывал, что заслуживает не только любовь, но и уважение.

Витя задавал себе вопрос: какую специальность определить для Буяна? Ведь каждая настоящая собака должна иметь какую-то определенную специальность, вроде того как ее имеют люди. Рабочие качества Буяна не подлежали никакому сомнению, но они могли быть использованы по-разному. Он был в меру злобен, даже ласков — значит, его можно пустить и по санитарной, и по всякой службе; однако в нужные моменты он проявлял такую недоверчивость и смелость, которые заставляли предполагать, что он будет хорошо служить и как караульный пес. Попробуй разберись, что лучше, особенно если тебе все кажется интересным…

Витя обратился к начальнику клуба, с которым теперь советовался во всех случаях, когда дело касалось Буяна. Сергей Александрович — так звали начальника — не был «настоящим» военным; он только донашивал военную форму, привыкнув к ней в армии, в которой служил несколько лет назад. Однако зеленая гимнастерка, туго перетянутая ремнем, и брюки галифе вызывали у юных собаководов дополнительную долю уважения и почтительности к этому человеку.

И с ребятами он умел ладить: для него они были не дети, а прежде всего товарищи по работе, друзья.

Выслушав мальчика, Сергей Александрович сказал:

— Я тебе советую не торопиться. Раз ты еще сам не решил, что тебя больше интересует, — не спеши. Собака молодая, подождет. А пока займись дополнительной дрессировкой по караульной службе. Это такое дело, которое всегда пригодится…

И Витя стал обучать своего дружка охранять вещи, защищать хозяина, задерживать, конвоировать, не допускать чужого человека к тому месту, куда запрещено подходить. Сказали «Охраняй!» — значит, охраняй…

Сергей Александрович как в руку положил, сказав, что «это» может всегда пригодиться.

…Витя с Буяном возвращался с площадки. С наступлением осени дни сделались заметно короче, быстро смеркалось, вечера стали темные, беззвездные. Площадка находилась в центре города, на берегу реки, а Витя с родителями жил на окраине, в заводском районе; занятия кончались поздно, и он часто приходил домой в сумерках.

На этот раз он задержался дольше обычного и возвращался совсем в потемках, когда уже зажигались уличные фонари. На окраине улицы были пустынны, и, чтобы дать собаке возможность порезвиться, Витя спустил Буяна с поводка. Обрадовавшись свободе, пес принялся бегать, фыркая, разнюхивать что-то в зелени газона; порой он убегал из освещенного пространства, тогда Витя подзывал его к себе.

Внезапно до слуха мальчика донесся слабый звон, как будто разбилось что-то стеклянное. Один из фонарей впереди потух.

Витя остановился и замер. «Кто-то разбил плафон», — мелькнула догадка. Сердце у него заколотилось сильно-сильно.

Полушепотом мальчик подозвал собаку:

— Ко мне, Буян!

Послышался шорох, из-за кустов акаций выпрыгнул Буян и сел у ног своего юного хозяина.

Витя прислушался. Звон больше не повторялся; ровная цепочка белых светящихся шаров уходила в темноту, лишь в одном месте чернел провал — там, где погас фонарь.

Эти фонари были поставлены недавно, всего несколько месяцев назад. От начала до конца все происходило на глазах Вити. Каждый раз, направляясь на площадку и обратно, он с интересом отмечал про себя происшедшие изменения: сегодня выкопали глубокие квадратные ямы; завтра вместо ям появились прочные бетонные основания-площадки; потом привезли чугунные трубы-столбы; спустя еще немного времени Витя обнаружил, что столбы уже поставлены, на них висели монтеры, натягивали провода, ввинчивали лампочки, навешивали большие молочно-белые шары… О своих наблюдениях Витя торжественно докладывал дома, и успехи городского благоустройства обсуждались за обедом всей семьей так же, как обсуждались отметки Вити. Фонари зажглись в канун выборов в Верховный Совет СССР; и с этого вечера всякий раз, идя по улице, Витя любовался ими.

Но вот несколько дней назад он заметил, что один из белых шаров пробит, по-видимому камнем, пущенным с земли, и не светится. Витя с негодованием подумал о том неизвестном мальчишке (он был уверен, что это мог сделать только какой-нибудь мальчишка), который занимается таким озорным делом. Наверное, показывает свою удаль, а не думает о том, что наносит ущерб городу и позорит себя, и не только себя, а всех ребят. Витя постоянно помнил о разбитом плафоне, а сейчас почти на его глазах разбили второй плафон.

Решение созрело мгновенно. Скомандовав Буяну «Рядом!», Витя бросился туда, где потух фонарь. Буян рысцой бежал рядом.

Но они опоздали. Под потухшим фонарем никого не оказалось (дожидаться, что ли, их будут!); только на земле валялись осколки вдребезги разбившегося при падении стекла — доказательство преступления.

Витя постоял и услышал в переулке удалявшиеся мальчишеские голоса. Все так же с Буяном, прыгающим у левой ноги, юный ревнитель уличного порядка устремился в погоню.

Подростков было трое. Так и есть: кто же еще будет заниматься таким озорством, как не мальчишки, у которых вечно зудятся руки запустить во что-нибудь камнем! Витя догнал их в середине квартала, в самом безлюдном месте, и требовательно спросил:

— Это вы разбили фонарь?

Подростки остановились. Один — рослый крепыш, — засунув руки в карманы штанов и широко расставив ноги, окинул Витю, который был ниже его ростом, презрительным взглядом и вызывающе сказал:

— А хоть бы и так, тебе что?

— Зачем вы это сделали?

— Тебя не спросились!

— Пойдемте в милицию, — отчеканил Витя.

— Чего?! — искренне изумился подросток.

— А вот и «чего»! Сами не пойдете, вас силой приведут.

— Это кто же? Уж не ты ли?

— А хоть бы я!

— Пошли, — быстро сказал второй подросток, с тревогой следивший за развитием этого разговора. — Брось, Петька, спорить! Не связывайся! Пошли!

Он, вероятно, боялся, как бы на подмогу Вите не подошел кто-нибудь взрослый; того же опасался и третий. Увлекая за собой Петьку, они торопливо зашагали прочь. Но Витя не дал им уйти.

— Я вам последний раз говорю: пойдемте в милицию! — сказал он, нагоняя их. В тоне его голоса появилась легкая угроза.

— Да отстань ты! Прилип… пластырь!

Петька резко развернулся и сделал движение, как бы собираясь ударить Витю, но в ту же секунду вынужден был с испугом откинуться назад. Сердито рявкнув, Буян рванулся и, прежде чем Витя успел остановить его, впился острыми зубами в ногу Петьки. Петька охнул и, схватившись за икру, сел на землю. Двое других, бросив приятеля на произвол судьбы, пустились наутек.

Оторвав Буяна от Петькиной ноги, Витя хотел было пустить его за остальными (пусть задержит!), но, вспомнив, что тот может сильно искусать, раздумал. Одного задержал — и ладно. Надо будет — через него узнают и других.

— Вставай! — приказал он Петьке.

— Ты его держи, — плаксиво заговорил Петька, боязливо оглядываясь на Буяна. Он поднялся и, прихрамывая, нехотя побрел за Витей.

— Будешь знать теперь, как хулиганить! — назидательно сказал Витя, когда они прошли уже квартал и Петька, таким образом, имел время подумать о последствиях своего поступка. — В другой раз не захочешь…

Витя наслаждался своей победой и нарочно шел неторопливым шагом, с трудом удерживая около себя Буяна, который продолжал тянуться мордой к Петьке.

Петька хмуро молчал. От его самоуверенно-вызывающего вида не осталось и следа. Ногу палило, точно огнем, но эта боль была ничто по сравнению с теми душевными муками, которые испытывал Петька, начиная думать о том, что ему предстоит, когда о его «подвигах» узнают в училище и дома. Родителям, конечно, принесут штраф, а в училище проработают на собрании… Только бы не исключили! Представив себе все это, Петька даже застонал. Чтоб он еще стал швыряться в эти белые шары, показывая свое молодечество, — да пропади они пропадом!… Ему смертельно хотелось улизнуть, чтобы избежать наказания, но улизнуть было невозможно, и он продолжал угрюмо следовать за Витей, больше всего в эту минуту опасаясь Буяна.

Однако кем же будет Буян? Санитаром или разведчиком? Неподкупным часовым на охране какого-нибудь государственного имущества или смелым связистом? Витя все еще не решил. Ему очень хотелось сделать из Буяна ищейку (у него такое чутье, и к чужим он недоверчив!); но это самый сложный вид дрессировки, и Сергей Александрович сказал, что пройти эту дрессировку можно только в условиях специальной школы-питомника розыскных собак.

Уже шла зима. Витя часто ходил с Буяном за город на лыжах. Обоим эти прогулки доставляли много радости. Скрипит снег под лыжами, крепкий бодрый морозец румянит лицо. Встречные люди трут рукавицами носы, а нашим друзьям и мороз нипочем. Оба закалились на частых прогулках. Выйдя за город, они спускались к реке. С вершины высокого пригорка Витя стремглав скатывался вниз. Свистит ветер в ушах, позади с лаем догоняет Буян. На твердом насте на середине реки он не проваливается, и вот тут-то и начинается настоящая потеха.

Витя снимает лыжи, и приятели принимаются бегать взапуски; наст отлично выдерживает обоих. Потом Буян ухватывается за лыжную палку и тянет ее в одну сторону, Витя — в другую. Наконец, оба запыхавшиеся, возбужденные, они идут к противоположному берегу и углубляются в лесную чащу.

Красиво в лесу в морозный ясный день! Деревья стоят строгие, величественные, одетые в искристый пушистый иней — куржак. Тронь его, и он осыплется холодными колючими иголками, мгновенно тающими на руке. Тишина вокруг — удивительная. Будто все уснуло в лесу. Каждый шорох, каждый звук слышен.

Пролетит сорока низко над вершинами деревьев, помахивая черно-пегими острыми крыльями, — Буян долго следит за ней, задрав голову вверх. А вот тут была белка: у ствола на снегу раскрошена шишка…

— Ау! — крикнет Витя. И кто-то словно откликнется в таинственной сумеречной чаще.

Витя припоминает: вот здесь, у края большого луга, в начале зимы клуб устроил общественный показ работы дрессированных служебных собак. Было много народу, главным образом молодежи. Вите особенно запомнилась отличная работа одной собаки-санитара.

На ослепительно белой снеговой поляне показалась собака. Подпрыгивая время от времени, как заяц, на всех четырех лапах, чтобы лучше видеть, она быстро пересекла открытое пространство и скрылась в зарослях кустарника. Затем показалась опять. Бег ее замедлился. Она не просто бежала, она искала. А кусты мешали ей видеть. Ее движения сделались порывистыми, суетливыми. Однако в них не чувствовалось растерянности животного, потерявшего хозяина. Нет, это был поиск, тщательный, хорошо натренированный, в результате которого не оставалось ни одного необследованного кустика.

Затем она потерялась из поля зрения. Ни один звук не выдавал ее местопребывания. Кое-кто из зрителей подумал: ну, убежала совсем, — и высказал это вслух. Теперь ищи ветра в поле!

Но через четверть часа собака вновь появилась на поляне. Бег ее опять изменился. Она уже не задерживалась, чтобы подпрыгнуть и осмотреться по сторонам, не нюхала землю и воздух, а широкими плавными скачками спешила напрямик в обратном направлении. Верно, она отказалась от своих поисков?… Нет! Просто она выполнила первую часть дела и теперь старалась поскорее довершить остальное. Кожаная палочка-бринзель, недавно болтавшаяся у нее под шеей, сейчас была крепко зажата в пасти. Это значило: она нашла. Кого? Белая повязка с красным крестом, надетая на животном, красноречиво свидетельствовала: найден раненый. И ему нужно оказать немедленную помощь.

Спустя минуту собака вновь бежала к раненому. Но теперь она была на поводке: вместе с нею бежали санитары-мужчины с носилками в руках. Тяжелораненый, получив своевременную медицинскую помощь, будет спасен. Герой, сражавшийся за Родину, не умрет…

Но вот и поляна осталась позади. Кругом сосны да ели с тяжелыми подушками снега на протянутых лапах-ветвях. Чуть задень их… Ой, упало прямо за шиворот! Холодные струйки потекли по спине, но тотчас и пропали — высохли от горячего тела.

Кто-то серый, пушистый и легкий, как мотылек, бесшумно перепорхнул вдруг в вышине с одного дерева на другое. Белка! Вот она, проказница! Витя погнался за нею — нет, не поймать, а просто хоть увидеть еще раз; он смотрел вверх и бежал; загнутый носок лыжи ушел глубоко под корягу, ноги мгновенно заплелись, тело потеряло равновесие — трах! — и Витя полетел носом в снег.

Снег набился за воротник, в глаза, в уши; да снег что, не беда; хуже — другое.

Стал подниматься — и сразу почувствовал резкую боль в ноге; хотел шагнуть — и чуть не закричал. Боль была столь пронзительна, что он едва не потерял сознание.

Витя ощупал ногу. Она не давала ни двигаться, ни шевелиться. Хорошо, если только вывихнута, не сломана.

Вот тебе и белка! В другой раз не будешь глазеть по сторонам и пялить глаза в небо, коль ходишь по земле…

Что же, однако, делать? До дому несколько километров, а он не может ступить и шагу…

Витя опустился на лыжи, чтобы хоть как-то утишить боль в ноге.

— Что будем делать-то, а, Буйка?

Буян кружился вокруг хозяина, с веселой мордой, махая хвостом. Глупый, не понимает, что случилось. Домой теперь не попадешь!

— А в лесу, Буйка, оставаться тоже нельзя, — рассуждал вслух мальчик. — Замерзнем.

Буяну надоело ждать, пока поднимется хозяин: он схватил зубами за веревочку одну из лыж и стал дергать к себе, заигрывая с Витей, как бы приглашая его: «Чего сидишь? Вставай!…»

А что, если… Нет, снег глубокий, будет проваливаться, у Буяна не хватит сил. Но ведь попытка не пытка — отчего не попробовать. Все равно другого выхода нет.

С минуту Витя раздумывал, затем осторожно приподнялся. Буян перестал дергать лыжу и с ожиданием следил за ним.

Решено. Витя ляжет на лыжи, а Буян пускай тащит, как на салазках. Но лыжи надо чем-то связать и сделать упряжь, чтобы Буян мог везти. Не зубами же дергать: так далеко не уедешь.

Витя был хладнокровный и сообразительный мальчик; другой бы растерялся, распустил бы, чего доброго, нюни с перепугу, а он — нет. Он снял с себя кушак, потом стянул ременный пояс, поддерживающий брюки. Можно пустить в дело и носовой платок. Платком он связал загнутые концы лыж, чтобы не расползались в разные стороны, а из кушака и ремня смастерил что-то вроде шлейки, которую на дрессировочной площадке надевали на караульных собак вместо ошейника, чтобы не очень врезалось в тело. Пришлось, однако, прицепить и к ошейнику — надежнее. После этого Витя лег на лыжи, сдвинул их под собой, крепко ухватился руками за эти самодельные постромки и приказал:

— Буян, вперед! — И добавил больше для себя, чем для собаки: — Поехали!

Буян поднатужился, попробовал дернуть в один бок, в другой, потом, понукаемый хозяином, потянул прямо туда, куда смотрели заостренные носки лыж, — и Витя почувствовал, что сдвинулся с места, лыжи со скрипом поползли по снегу.

Везти было тяжело, но Буян старался изо всех сил. Медленно-медленно, оставляя за собой в снегу широкую борозду, они двигались к выходу из леса. Несколько раз Буян останавливался. Витя давал ему передохнуть, затем снова кричал:

— Буян, вперед! Вперед!

Начало смеркаться — зимний день короток, — а до дому еще далеко. Там, наверное, беспокоятся, хватились Вити. Давно должен был бы вернуться с прогулки, а его все нет, и Буяна тоже нет…

Буяну жарко. Он высунул язык, дышит часто и громко, ошейник врезался ему в шею, стесняя дыхание, и все-таки Буян тянет, тянет, увязая в снегу, весь напрягаясь, тянет сколько есть у него сил…

Вот, наконец, выбрались из леса… Пересекли поляну… Витя уже устал лежать и устал смотреть, как надрывается Буян. Так бы и вскочил и помог собаке… А впереди еще река и крутой подъем на тот берег. Осилит ли его Буян?

Стало уже совсем темно и… немного страшно. Витя так напрягал зрение, всматриваясь в темноту, что даже стало больно глазам. Какие-то движущиеся огоньки замелькали впереди — один, другой, третий. Нет, это не огни города и не фары автомашины. Да и какая может быть автомашина на снегу, в стороне от дороги? Огоньки разбрелись в разные стороны, потом собрались вместе, приближаются… Да это же ищут его, Витю. Ну, конечно!

Папа с фонарем в руке; с ним еще двое незнакомых мужчин, тоже вооруженных фонарями. Папа ждал-ждал и отправился на поиски. Они идут по лыжному следу, проложенному Витей на переднем пути. Буян услышал голоса, рванулся вперед, Витя выпустил из руки постромки, и пес, разразившись радостным лаем, бросился навстречу старшему хозяину. Через полчаса все были дома.

Да, вот так прогулка!… Отличились оба. Витю — сразу в постель; мама так встревожилась, что даже забыла его пробрать; на подвихнутую ногу наложили согревающий компресс, укутали ее в мамину шаль. Ничего, пройдет! На молодом теле все быстро заживает! Зато Буян — герой сегодня. Впрочем, в первые минуты было не до него: все внимание — на Витю, а про Буяна забыли, он пошел и лег в своем уголке, положив голову на передние лапы и наблюдая за тем, как взрослые хлопотали около мальчика. Зато потом, когда все волнения улеглись, уж его и ласкали, и печеньем пичкали, и называли всякими уменьшительными именами. А мама так прямо заявила, что другой такой собаки — во всем свете ищи, не сыщешь!

После этого приключения Витя несколько недель не расставался с мыслью, что сделает из Буяна санитарную собаку. Пусть Буян принесет пользу, когда случится война и надо будет спасать тяжелораненых на поле боя.

Но спустя некоторое время ему рассказали, что существуют собаки, натренированные для охраны зеленых насаждений, скверов. Эта специальность четвероногих помощников человека показалась мальчику настолько неожиданной и занятной, что временно он забыл про все остальные. Представляете, как здорово: вы идете по скверу или парку, хотите сорвать веточку, но только потянулись за нею — из-за дерева немедленно появляется грозная собачья морда и раздается предупреждающее рычание, которое напоминает вам: нельзя! Цветы и деревья посажены не для того, чтобы их рвать и ломать.

Вите очень живо рисовалось, как Буян будет нести такую службу. Уж он не позволит сорвать ни одного цветка. Небось, проученный им Петька не забыл про историю с фонарями. Прохожие будут удивляться: чья такая умная собака? А другие станут говорить: да это же нашего соседа, пионера Вити, разве вы не знаете?… Но вот как-то в середине зимы на общем собрании юных друзей обороны начальник клуба зачитал сообщение о том, как одесская пионерка Таня Баранова вырастила восточноевропейскую овчарку Гильду, выдрессировала ее и затем написала письмо в Москву с просьбой принять Гильду в Советскую Армию. Теперь Гильда вместе с бойцами-пограничниками стережет границы нашего государства и уже задержала несколько диверсантов-нарушителей.

— Таня поступила как настоящий пионер-ленинец и советский патриот! — закончил рассказ Сергей Александрович, внимательно оглядывая аудиторию.

Слова эти крепко запали в голову Вите. Он думал о них дома; в школе часто ловил себя на том, что старается представить себе, какая она, Таня Баранова, хорошо ли учится, как решилась отдать Гильду.

«Молодец Таня Баранова! — рассуждал про себя мальчик. — Правильно сделала. Надо всем так…»

Но при одной мысли о том, что нужно будет расстаться с Буяном, у него больно сжималось сердце.

Вечерами, перед сном, Витя подолгу ласкал Буяна и разговаривал с ним. Овчарка клала тяжелую голову на край постели и, зажмурив глаза, замирала, прислушиваясь к негромкому голосу мальчика и прикосновению его рук, щекотавших у нее за ушами.

— На границу пойдешь, а, Буйка? — спрашивал Витя, прижимаясь лицом к голове собаки, и, чувствуя, как сразу подступают слезы, поспешно отвечал себе: нет; невозможно. Даже Мурка, наверное, станет скучать без Буяна…

Приближался День Советской Армии. Весь народ готовился встретить его какими-нибудь достижениями, а Витя все еще не знал, как ему поступить.

Но вот однажды, с жадностью читая книгу о доблестных защитниках Родины — саперах, танкистах, артиллеристах, разведчиках, он наткнулся на рассказ о пограничной собаке, погибшей вместе с проводником при отражении бандитского нападения из-за рубежа. С этого времени образ погибшей собаки стал постоянно преследовать его. Почему-то в воображении он сливался с Буяном, Гильдой, и Витя не знал, где Буян, где Гильда, а где эта неизвестная собака. И вот тогда-то наконец определилась судьба Буяна.

Однако, прежде чем решиться окончательно, надо было посоветоваться с родными. Витя поделился своими думами с матерью. Он ждал, что она станет возражать (Буяна так любили все!), и приготовился доказывать ей, как это важно и необходимо, чтобы все пионеры поддерживали свою армию, но вместо этого она неожиданно привлекла сынишку к себе и ласково провела рукой по его голове.

— Мальчик мой дорогой! — сказала мама. — Ты растешь настоящим патриотом, и это очень, очень радует меня в тебе. Твой дедушка погиб от рук колчаковцев, а отец был ранен, защищая Советскую власть под Ленинградом. Буян принадлежит тебе, ты его вырастил, ты с ним занимался, ты волен и распоряжаться им… Делай так, как подсказывает тебе твое сердце. Подумай, не будешь ли раскаиваться потом. Посоветуйся с папой…

Папа ответил вопросом на вопрос:

— А жалеть не станешь? Сделать недолго… — И испытующе посмотрел сквозь очки на мальчика.

— Если все будут жалеть… — медленно произнес Витя и не договорил.

— Правильно. Я вижу, ты не напрасно носишь этот красный галстук. Поступай как найдешь нужным. Хотя, конечно, Буяна жалко…

Заручившись согласием родных, Витя переговорил с начальником клуба. Сергей Александрович одобрил намерение мальчика и объяснил, как следовало написать заявление на имя совета клуба, но Витя, подумав, решил, что напишет по другому адресу.

Последний разговор произошел с пионервожатым. В отряде знали про Буяна и всегда интересовались его успехами. Вожатый внимательно выслушал Витю и после сказал:

— Ты хочешь сделать правильно. Ты не забыл, почему пионер при салюте держит руку над головой? Потому, что он общественное всегда ставит выше личного. И очень хорошо, что ты поступаешь именно так. Я сообщу о твоем поступке совету дружины, и мы вынесем тебе благодарность…

— Не надо! — растерянно воскликнул Витя. — Я ведь не ради этого…

Вечером Витя сел писать письмо. Он долго думал, писал, зачеркивал, брал новый чистый листок бумаги. Ему хотелось написать много-много, чтобы выразить все свои чувства и мысли, но он подумал о том, что он пионер и мужчина, и написал всего несколько строк:

«Уважаемый товарищ министр! Я вырастил собаку овчарку. Прошу, чтобы ее взяли на границу. Пусть она помогает славным пограничникам охранять нашу страну от врагов».

Потом подумал и добавил: «Извините за беспокойство. Вы ведь очень заняты, я знаю». — И ниже поставил свою подпись и адрес.

Письмо он вложил в конверт, а на конверте написал:

«Москва, Министерство обороны СССР. Товарищу министру».

Утром, по дороге в школу, он опустил письмо в почтовый ящик и стал ждать ответа.

Ждать пришлось не очень долго. Дней через десять в дверь квартиры постучал рослый человек в шинели и в фуражке с зеленым околышем. Увидев его, Витя замер: пограничник!

Откозыряв, посетитель сказал, что он из погранотряда (это слово заставило быстрее забиться сердце мальчика) и прислан за тем, чтобы осмотреть собаку. Он проверил у Буяна зубы, ноги, рост и написал в акте: «Собака по кличке Буян, породы восточноевропейская овчарка, хорошей упитанности. Активная, смелая. Годна для службы на границе».

Накануне Дня Советской Армии Витю предупредили в клубе, что завтра пионеры будут передавать собак пограничникам. Вечером отец ушел, на торжественное заседание в театр, мама стряпала на кухне, а Витя уединился в своем уголке, где обычно готовил уроки.

Ему было и грустно и радостно. Завтра Буян уедет далеко-далеко, и, может быть, Витя больше никогда не увидит его. Да, да, вероятно, не увидит, надо быть готовым к этому. Буян может погибнуть в схватке с врагом, а если даже и будет жить долго, все равно никогда не вернется в родной город.

Минула ночь. Все утро Витя был молчалив и задумчив. Отец и мать обменивались понимающими взглядами, но ни о чем не спрашивали сына. В половине двенадцатого Витя надел на своего друга ошейник, прицепил Буяна к поводку и в последний раз повел.

На одной из площадей города собралось много народу. Лаяли собаки, которых удерживали за поводки пионеры — юные друзья обороны. Отдельной плотной группой стояли пограничники.

Ровно в двенадцать начальник клуба открыл коротенький митинг. Он сказал, для чего они собрались сегодня, упомянул о значении и задачах служебного собаководства. Все это время пионеры и пограничники молча стояли двумя шеренгами, одна против другой, на расстоянии нескольких шагов. Витя стоял как раз напротив того высокого пограничника, который приходил к ним домой, и неотступно думал о Буяне. Он находил облегчение только в том, что не он один передает свою собаку пограничникам.

Буян, конечно, не мог знать, что все это значит, но инстинкт подсказывал ему, что происходит что-то важное, и нервничал. Он то тесней приваливался к Вите, то порывался прыгать на него, то давал лапу, хотя ее никто не просил. Витя осторожно дергал поводок, старался незаметно успокоить собаку, а у самого сжималось сердце и комок подступал к горлу.

Раздалась команда. Пионеры подтянулись, пограничники сделали три шага вперед. Поводок Буяна очутился в руке пограничника, знакомого Вити. Витя сделал шаг назад, а новый владелец собаки стал на его место.

Церемония кончилась. Витя плохо видел, как уводили Буяна, как верный друг все оглядывался назад, а его вожатый осторожно подтаскивал упирающуюся овчарку вслед за собой. Увидев, что Витя уходит в противоположную сторону, пес попытался вырваться, но тщетно: проводник крепко держал поводок. И словно понимая, что сопротивление бесполезно, собака повесила голову и, тихонько повизгивая, повлеклась за новым хозяином. Мелькнул в последний раз пушистый хвост, и Буян скрылся из глаз.

Обратно Витя шел вместе с начальником клуба. Сергей Александрович старался отвлечь его от грустных мыслей.

— Вырастишь другую собаку. Дадим тебе хорошего щенка, бесплатно, — говорил начальник, но Витя слушал плохо.

— А куда его повели? — совсем невпопад спросил он.

— В питомник…

Мгновенно пронеслась мысль: можно сбегать туда, ночью увести Буяна… Питомник против рынка, Витя это знает: когда терялся Буян, он там получал его. Можно наведаться еще раз, только уже без записки начальника и когда будет потемнее. Вот будет рад Буян! Витя очень живо представил себе эту сцену и тут же отверг: нет, не годится! Что это он — совсем стал ненормальный?!

Едва дождавшись своего переулка, Витя торопливо попрощался с Сергеем Александровичем и почти бегом поспешил домой.

Дома было пусто. Мама предусмотрительно убрала подстилку Буяна. На ее месте стоял стул. Витя отказался от ужина, быстро разделся, юркнул под одеяло и тут дал волю душившим его рыданиям.

Прости-прощай, Буян! Больше никогда Витя не пойдет с Буяном в лес, не увидит его радостных прыжков…

Но вскоре в душе мальчика поднялось какое-то новое для него чувство, чувство гордости и удовлетворения от сознания, что он сделал что-то очень хорошее и очень важное, и это чувство становилось все сильнее. Он перестал плакать и подумал о том, что, наверное, Буяну будет совсем неплохо там, куда повезет его пограничник, что собаку будут любить, как любил ее сам Витя. Потом он начал мечтать, какие подвиги совершит Буян на границе, и это окончательно утешило его. С тем, в слезах, но успокоенный, крепко обняв подушку руками, он и уснул.

Примечания:

1

«Апорт!» — команда, означающая «принеси», «держи»; отсюда и тот предмет, который носит в зубах собака, принято называть апортом.