Тяжелые капли дождя барабанят в окна заставы. В печной трубе тоскливо завывает ветер. Сильные порывы его сотрясают порой деревянное здание. На дворе — холодная дальневосточная осень.

Но в помещении для личного состава тепло и уютно. В красном уголке собрались свободные от службы пограничники. Читают газеты, привезенные утром на этот далекий пост, где советские люди день и ночь несут неусыпную вахту. Застава стоит в стороне от дорог, и газеты приходят сразу толстой недельной пачкой…

Правда, есть радио, оно регулярно сообщает все новости, все, что случилось в необъятной советской стране и за ее рубежами. Радио слушают жадно, с превеликим вниманием. И тем не менее какое наслаждение взять свежую (свежую, конечно, относительно) московскую газету, развернуть ее, услышать шелест ее листов.

Газеты читают вслух. Каждая статья вызывает оживленный обмен мнений. Особенно волнуют сообщения об успехах земляков в труде. Ведь на заставе есть и уральцы, и сибиряки, и волжане; можно встретить среди них колхозника и сталевара, тракториста и прославленного охотника-промысловика… А вот еще статья: пограничники на среднеазиатской границе задержали нарушителей, остатки басмаческих банд, которые иногда все еще пытаются прорваться из-за кордона. А вернее даже не остатки, а просто новых бандитов, потомков недобитков, которым в свое время крепко попало, и не раз…

Статья выслушивается с напряженным вниманием.

Чтец умолк. Секунда молчания. Каждый так ясно представляет эту картину: ночь, два пограничника и собака, нарушители, крадущиеся в непроглядной тьме…

Да, картина знакомая! Для того они, пограничники, и стоят здесь, на рубежах советской земли, чтобы неприступной живой стеной сдерживать разных наемных убийц: шпионов, диверсантов, налетчиков, поджигателей, которых засылают к нам правители кое-каких капиталистических государств.

— А у нас? Помните, как Корд задержал? — вспоминает кто-то. — Под тракториста-то маскировался… Тоже знатно получилось!

— От собаки не замаскируешься…

Однако этот случай знают не все. На заставе есть молодые, недавно прибывшие бойцы. Среди них — коренастый здоровяк Василий Пронин, вожатый сторожевой собаки Буяна. Пронин еще не изведал, на личном опыте, как собака может в трудный час подсобить бойцу, и все, что касается четвероногих помощников пограничников, сильно интересует его. Он просит рассказать о Корде.

— Да что тут рассказывать? — с нарочитой небрежностью, которая только еще больше возбуждает любопытство необстрелянных новичков, роняет плечистый, могучего роста и сложения, старшина Метелицын. В нескольких скупых словах он сообщает о том, как Корд задержал нарушителя, который уже перебрался через границу в самом глухом месте, однако далеко не ушел — собака напала на его след и помогла выловить врага.

Если послушать старшину Метелицына, так все в общем-то получилось несложно и просто: ну, пошли, ну, нашли, ну, задержали… О чем еще говорить? Об опасностях и испытаниях, подстерегающих пограничника каждодневно? Так без них не бывает.

По привычке всех сильных людей Метелицын склонен преуменьшать трудности. Да и к чему много распространяться? Нескромно…

Но все равно, рассказ нравится Пронину, да и не только ему одному. Чего недостает в беседе, то дорисовывает воображение.

— Ловко… вот ловко-то! — восклицает Василий, а сам думает: «Да всякая ли собака сумеет сделать так? Эх, кабы мой Буян…»

Он не успевает решить, что должен сделать Буян, как появляется дежурный и громко объявляет:

— Товарищи, в наряд!… Старшина Метелицын, с собакой в дозор!

Великан Метелицын вскакивает, привычным движением заправляя на ходу гимнастерку за ремень, идет в угол, где висят шинели, затем — к пирамиде с оружием и скрывается за дверью. Вслед за ним покидают помещение и другие.

Василий думает: «Не мне. Стало быть, еще ждать».

Первое боевое задание… Его всегда с волнением и затаенной тревогой ждет молодой солдат.

Шум дождя заглушает тяжелое дыхание Метелицына и его собаки. Сколько времени они уже бегут? Может быть, двадцать, а может быть, и тридцать километров осталось позади. Только вышли на свой участок, и сразу натолкнулись на свежий след. Послав второго пограничника, шедшего вместе с ним, сообщить о находке на заставу, сам Метелицын вместе с Кордом пустился в преследование.

Враг, вероятно, надеялся, что дождь поможет ему проскользнуть незамеченным, вода смоет следы. Но от Корда не скроешься… Пригнув голову, собака бежит по невидимым отпечаткам ног нарушителя. Сзади, крепко ухватившись за конец длинного прочного поводка, поспевает старшина Метелицын, инструктор службы собак, опытный пограничник-сверхсрочник.

Нарушители — а их было несколько — оказались хитрые да изворотливые. Путаными петлями переплетались следы: вот они выходят из леса на поляну, пересекают болотце, вновь поворачивают в сторону от границы, но ненадолго: ведь ясно, что не граница интересует их… Еще петля — и следы исчезли, дождь растворил их. Корд поднял голову и насторожил треугольные уши. Влажная мочка носа жадно втягивала насыщенный сыростью воздух. Там, где терялись следы на земле, собака пользовалась «верховым чутьем».

Корд — ветеран. Уже пятый год он на границе. Это громадный угрюмый пес, недоверчивый и злобный, нечувствительный ни к проливному таежному дождю, ни к переменам температуры. Перенесенные испытания выработали характер собаки, закалили ее. Много схваток с врагами пережил Корд, немало захватывающего мог бы поведать, если бы умел говорить. Светлые пятна седых волос указывали те места, где под мохнатой шубой скрывались рубцы от старых ран.

С первых дней своего появления на заставе Корд сделался любимцем всего погранотряда. Здесь любят и уважают смелых, мужественных людей, не отступающих перед опасностью; такие же требования предъявляют и к собаке — помощнику бойца. А Корд оказался именно таким. И хотя овчарка не признавала ничьей ласки, кроме ласки своего вожатого, каждый боец при случае обязательно старался оказать ей знаки своего расположения.

Злобы Корд был непомерной. Подозрительность, с какой он относился ко всему чужому, вошла среди пограничников в поговорку. Чутье и слух выделяли его даже среди других хороших овчарок. Все это вместе с большим опытом работы по следу, приобретенным за время службы на границе, по праву делало Корда лучшей собакой на заставе.

Четыре с лишним года они неразлучны, Метелицын и Корд. Только одного Метелицына признает Корд, только ему одному повинуется, о нем об одном тоскует, когда того нет поблизости. Пес был привязан к старшине, и старшина — к нему, к Корду. Недаром, когда вышел срок действительной службы в армии, Метелицын остался на сверхсрочную. Жаль было оставить товарищей, этот небольшой крепко срубленный дом на вершине холма, с подсобными помещениями для животных с утрамбованной площадкой для спортивных занятий, с высокой мачтой радиоантенны, на которую во время перелета садятся певчие пташки. Не последнее место в раздумье, охватившем тогда пограничника, принадлежало и Корду… Легко ли расставаться с верным другом, когда столько испытаний пережито вместе? Жизнь на границе сурова, опасности подстерегают на каждом шагу, но, может быть, именно поэтому так дорога эта пядь советской земли, которую народ доверил охранять тебе.

Родная земля! Каждый представлял ее по-своему. Для Метелицына — это любезная его сердцу тайга; он с ружьем за спиной на лыжах неторопливо пробирается по глухомани; впереди, увязая в снегу, поспешает шустрая лайка — они идут на медведя. Для Пронина — это прежде всего завод: льется металл, рассыпая огненные снопы, мчится через прокатные валы раскаленная добела болванка, чтоб через малое время превратиться в готовый рельс, балку. Но все равно — какой бы она ни была, твоя земля, на которой ты родился, вырос, где живут твои отец, мать, твоя милая, — нет на свете ничего дороже ее… Охраняй, боец, эту землю, береги ее пуще глаза!

И вот опять они, Метелицын и его четвероногий напарник Корд, спешат по следам, чтобы задержать, обезвредить врагов своего государства. Не уйти врагам, не уйти!

А вокруг — тайга, дремучие дебри, куда, быть может, даже не всякий зверь заходит.

Неприветливо в тайге, когда льет осенний затяжной дождь. Не поют птицы, не качают приветливо головками цветы; кругом слышится лишь шорох падающих капель и однообразный шум струй да шуршат под ногой опавшие листья…

Лес расступается, открыв большую поляну. Здесь, теряясь в непроходимой топи, прихотливо извиваясь в густой болотной траве, протекал ручей. Корд направился к воде. Хитрят враги, думают сбить собаку со следа — да выйдет ли?

— След, Корд! Ищи!

Пограничник спустил овчарку на всю длину поводка. Описав на месте круг, пес прыгнул в высокие заросли камыша и осоки, скрывавшие всю береговую линию. Отфыркиваясь от попадавших в ноздри капель воды, он повозился там, как будто ловил кого-то, затем через минуту выскочил на берег, по брюхо облепленный жирной болотной грязью, и опять устремился в глубь чащи.

Старшина едва поспевал за собакой. Ага, что это чернеет там, на склоне сопки? Тихо, Корд, нет ли там людей? Но Корд продолжает безостановочно тянуть вперед и лишь ненадолго задерживается около того предмета, который возбудил подозрение у Метелицына. Это шалаш. В нем кучка еще теплой золы и углей. «Они были здесь недавно, — делает заключение старшина. — Очень хорошо. Значит, не могли уйти далеко».

— След, Корд, след!

Корд и так не терял понапрасну ни одной секунды. Он беспокойно забегал вокруг шалаша, затем повернул к кустарнику. Опять через заросли и болота он ведет Метелицына за нарушителями.

Дождь не унимался. Метелицын промок до нитки. Тяжелой стала шинель, вода хлюпала в сапогах. С Корда лились целые потоки. Пес тряс головой, плотно прижимая уши, чтобы вода не заливалась в них.

Равномерный, убаюкивающий шум падающей воды заглушил все звуки. Не слышно даже шелеста осенней листвы под ногами. Листья намокли и плотным рыжим слоем устлали землю.

В глубине леса вдруг глухо ударил выстрел. Пограничник мгновенно упал, заставив прижаться к земле и собаку, и с удивительной для его громадной фигуры ловкостью и проворством, сжимая в руке винтовку, пополз к ближайшему кедру, чтобы укрыться за его толстым стволом. В него стреляли. Пули звонко дзинькали о стволы деревьев, срывали с ветвей последние пожелтевшие листочки и хвою, зарывались в пахнущий прелью листвяной ковер на земле.

С минуту старшина отлеживался у корней, стараясь по звуку определить, откуда стреляют. Затем осторожно, неслышными и как бы даже неуловимыми движениями выдвинул винтовку вперед, прицелился. Выстрел, другой, третий… В лесной чаще трудно поймать на мушку человека. Тем не менее Метелицын заметил: за кочкой прятался один из врагов.

Корд лежал рядом с пограничником, тесно прижавшись к нему, и, свесив длинный дергающийся язык, от которого шел пар, прерывисто и часто дышал.

Левой рукой, не выпуская из правой винтовки, Метелицын отстегнул поводок и тихо приказал:

— Ползи!…

Корд, подтягиваясь на передних лапах и подбирая под себя задние, быстро пополз в сторону и исчез в кустах.

Вот он уже недалеко от того места, где прячется один из незваных пришельцев… Метелицын ждал и не столько слухом, зрением, сколько каким-то шестым чувством напряженно ловил момент, когда собаку можно будет поднять в прыжке.

Бандиты никак не ожидали нападения сзади. Они видели, что пограничник один, подмога к нему не могла подоспеть так скоро. Конечно, нарушители могли предполагать и несомненно считались с тем, что по их следу будет пущена собака. О советской пограничной охране они были немало наслышаны еще в школе диверсантов. Однако кому придет в голову, что четвероногое может действовать, как заправский боец, по всем правилам тактики… А Корд, незамеченный и оттого еще более страшный, продолжал ползти…

— Фасс! — раздалась команда.

Прыжок! Белые, крепкие, как из железа, зубы впились в руку нарушителя, заставив выпустить оружие. Тот вскочил, замахнулся свободной рукой на собаку. Грянул выстрел старшины. Мертвый враг упал.

В ответ с новой силой затрещали выстрелы. Целились в овчарку. Но она в два прыжка уже скрылась в зарослях.

Метелицын, меняя позицию, отполз к другому дереву. Он двигался совершенно неслышно, неприметно для противника. Да и могло ли быть иначе? А как, к примеру, подобраться к токующему глухарю? Нужна сноровка… Этой сноровкой Метелицын владел в совершенстве. Недаром считается, что охотники — лучшие разведчики и стрелки. Переползая, старшина успел заметить в кустах человека в куртке, который, согнувшись, перебегал на другое место, — и наповал уложил его. Это был второй. Но сколько их, старшина не знал.

Его обветренное и мужественное лицо было деловито, сосредоточенно. Момент, конечно, такой, что зевать нельзя. Но старшина ко всему происходившему относился так, как будто выполнял какую-то очередную работу, выполнял добросовестно, не нервничая и не торопясь. Опытный и обстрелянный воин, за долгий срок службы на границе он привык к постоянному ощущению опасности, к тому, что в любую минуту могла случиться вот такая погоня, перестрелка, внезапное ранение или даже смерть. И потому, как все, что входит в жизнь и труд, это не страшило его. Он надеялся на свою ловкость и сметливость, на свою огромную физическую силу, которая могла пригодиться, если дойдет до рукопашной. Он либо один управится с врагами, либо удержит их на месте, пока подоспеют товарищи. Старшина был готов на подвиг, вовсе не думая о нем. Он опасался только одного, как бы его не обошли сзади. Но на этот случай мог пригодиться Корд. Корд не допустит.

А Корд? Он даже не рычал в такие мгновенья. Он знал, что рычать нельзя, пока не пришло время обнаружить себя, — к этому приучили его длительной тренировкой. Где-то в темных тайниках его мозга жила постоянная страсть к охоте и преследованию, издревле присущая собаке. Эта страсть путем дрессировки подавлялась в одном направлении и развивалась в другом. Нельзя было заниматься охотой на зверей и птиц, которых множество на границе, — можно и нужно преследовать, ловить человека-врага.

Эту обязанность Корд знал и всегда готов был ее выполнить.

Кроме того, инстинкт подсказывал: опасность близко. Эта опасность грозила ему, Корду, и — что было еще более важно для собаки — грозила его другу-человеку, старшине Метелицыну. А этого человека Корд стал бы защищать до последнего вздоха.

Весь наполненный яростной злобой и ненавистью к неизвестным, прячущимся в кустах, Корд выжидал удобного момента для нового нападения. К тому же стремился и Метелицын.

Щелкнув затвором и потянувшись рукой к подсумку, пограничник обнаружил, что патроны кончаются. Эка, надо же! Только этого не хватало… Неприятный холодок пробежал по спине. Но старшина сейчас же подавил чувство внезапно возникшей острой тревоги и неуверенности и, умело маскируясь, припадая к земле всем своим крупным телом, осторожно пополз к убитому нарушителю.

Выстрелы участились, однако густые заросли и неровности почвы помогли старшине. Маузер убитого очутился в руках пограничника. Укрывшись за пнем, Метелицын снова стал стрелять, расчетливо расходуя каждый патрон. Из-за кустов донесся крик боли. Еще одна пуля достигла цели.

Все это время Корд незаметно шнырял в чаще.

Вопль ужаса и звериное рычание собаки возвестили, что пес настиг новую жертву. Стрельба прекратилась.

Метелицын слегка приподнялся. Тихо… В зарослях заливисто залаял Корд. Пограничник, на всякий случай пригнувшись, подбежал к собаке. На земле валялись гаечные ключи, «лапы», применяемые для развинчивания рельсов, связка других инструментов. Диверсанты шли с заданием разрушить железную дорогу и произвести крушение. Побросав все, последний оставшийся в живых исчез в чаще.

Корд с пограничником снова кинулись по следам. Теперь преследование велось в обратном направлении, ибо следы вели к границе. Нарушитель, видимо, уже не надеялся осуществить свои планы и думал лишь об одном: как спастись бегством.

Вот и граница — неширокая полноводная река. Преследуемый находился уже на середине водного пространства, за которым начиналась чужая земля. Размашисто загребая руками, он плыл к противоположному берегу.

Встав на одно колено, прямо с ходу, не переводя духа, Метелицыи вскинул оружие, но выстрелить не успел. Его опередил Корд. Гигантским прыжком овчарка перелетела через прибрежные камыши, стремительно доплыла до беглеца и схватила его за одежду.

Завязалась борьба. В воду погружались то голова человека, то морда собаки. Каждый тянул в свою сторону. Овчарка впилась в руку врага. Тот дико закричал:

— А-а-а!…

Крик оборвался: диверсант захлебнулся и пошел ко дну.

Корд воспользовался этим. Не выпуская добычи, он направился к берегу. Он плыл тяжело, то погружаясь, то выныривая: ноша тянула его. Вот, наконец, и берег.

Нарушитель был жив, хотя сильно нахлебался воды. К вечеру Метелицын доставил его на заставу.

Когда об этом происшествии стало известно личному составу погранпоста, Василий Пронин снова вздохнул потихоньку: «Ведь вот же есть какие люди! Опять Метелицын с Кордом отличились! А когда мы с тобой, Буянко?»

Овчарка, как будто понимая чувства вожатого, сочувственно виляла хвостом. Буян тоже успел крепко привязаться к молодому пограничнику, на которого после первого хозяина — пионера Вити — перенес всю свою любовь.

Шли дни. Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Прибавлялось выучки и знаний у бойца-первогодка Пронина. Он исправно ходил в дозор, верой и правдой служил Родине. Сперва его посылали с более опытными товарищами, потом стали давать самостоятельные задания.

Он учился у старшины Метелицына. С Метелицына брали пример все молодые бойцы. Старшина охотно делился своими навыками пограничной службы, подолгу объяснял, как следует делать то, другое, а потом снисходительно-покровительственно, но ничуть не обидно для собеседника добавлял обычно: «А ты как думал?»

Пронин перенимал его приемы, старался так же примечать каждую мелочь. Не простое это было дело. Сибиряк Метелицын был прирожденным охотником: он с детства дышал воздухом тайги. Пронин же вырос в городе, до призыва в армию работал на крупном металлургическом заводе. Ему лесная наука давалась труднее. А без такой науки пограничнику не служить. В лесу он должен чувствовать себя как дома.

Поднялись птицы и кружатся над опушкой. Почему они поднялись? Кто их всполошил? Может быть, злой человек — враг пришел из-за рубежа и прячется в чаще. Будь начеку.

Сердится белка на дереве, квохчет, как наседка. При тихой погоде ее слышно метров за двести. Почему она сердится? Бывает, что она ворчит так на человека.

Пошел в наряд — не забудь прихватить компас. Но и без компаса знай: растения тянутся к югу, с севера их больше сечет ветер, мхи и лишайники больше растут с подветренной стороны. Потерял компас — умей ориентироваться по приметам.

Будь всегда предельно наблюдателен, придирчиво, пытливо вникай в каждую, даже в самую неприметную, деталь; искусство следопыта изучи лучше, чем владели им индейцы во времена Фенимора Купера. Главное на границе — бдительность.

Большая наука, всего не перескажешь. Нужно изучать ее долго и терпеливо. И только когда узнаешь все тонкости, только тогда можешь сказать с полным правом: я — пограничник!

А что касается всего прочего, что положено советскому бойцу: стрелять метко из винтовок и личного оружия, бить из пулемета, из автомата, уметь бросить гранату, знать назубок устав, — нечего и говорить. Должен знать досконально.

И Пронин учился всему этому.

Учился и Буян — по-своему, конечно.

Пионер Витя, в далеком советском городе вырастивший собаку и подаривший ее для пограничной службы, пожалуй, и не узнал бы теперь своего питомца. Живя зиму и лето в неотапливаемом помещении для сторожевых и розыскных собак, часами бывая на морозе в дозоре, часто вынужденный подолгу лежать на снегу, Буян оброс длинной густой шерстью, которая изменила его формы, сделала крупнее, могутнее, грубее. Что тренировки мальчика — детская забава! Вот когда пришла настоящая суровая школа. Однако необходимо сказать и в защиту Вити: не будь его тренировок, не получился бы из Буяна полноценный пограничный пес. Хорошую, крепкую воспитал Витя собаку, и за это Пронин не раз был благодарен ему.

Когда Пронин еще только прибыл на заставу, старшина Метелицын, вручая ему собаку, сказал:

— Береги ее. Это твое лучшее оружие. И об опасности предупредит, и в трудную минуту поможет. И всегда на взводе. Как ружье, готовое выстрелить!

Метелицын сам когда-то принял собаку от Вити. Ведь это он был на квартире у мальчика и осматривал овчарку, определяя ее пригодность для пограничной службы; и он же потом доставил ее на заставу.

Глядя на собаку, Пронин частенько повторял слова старшины:

— Всегда на взводе… Ну, хорошо!

С наступлением зимы охранять границу стало труднее. Река замерзла, покрылась толстым льдом и перестала служить препятствием для нарушителей. Жестокие морозы с туманами и слепящие глаза снежные метели порой закрывали границу сплошной белой завесой. В такие дни застава жила особенно напряженной жизнью.

Враг мог обрушиться каждую минуту. Он мог совершить нападение на заставу или же, невидимый в тумане, проскользнуть через рубеж и раствориться в огромной советской стране, чтобы вредить, шпионить, выведывая государственные тайны.

С удвоенным вниманием прислушивались к каждому шороху пограничники, сжимая в крепких руках винтовки. А мохнатые часовые, насторожив уши, чутко нюхали густой и осязаемый белесый воздух.

Местность вокруг заставы была низкая, болотистая. От этого туманы держались месяцами. Днем было как в сумерках, ночью весь мир будто окунался в чернила.

В такую-то погоду Пронин вдвоем с товарищем и неизменным Буяном вышел в очередной дозор. Теплые шапки-ушанки и бараньи тулупы, надетые поверх полушубков, надежно защищали пограничников от сорокаградусного мороза. Буяна грела его шуба.

С каким-то особым чувством ответственности за порученное дело заступил сегодня Пронин на свой боевой пост на границе: накануне его приняли в комсомол.

Второй пограничник направился по ответвлению тропинки, а Пронин, придерживая Буяна за поводок, медленно шел вдоль рубежа, зорко поглядывая по сторонам. День клонился к вечеру, туман заметно густел, застывая колючим инеем на лице.

Едва заметная дорожка, протоптанная пограничниками, спускалась в низину. Этот участок границы издавна считался у них самым безопасным. Низина была заболочена. Болото не замерзало даже в самые лютые морозы. Нарушителю тут было не пройти.

Василий ускорил шаги. В своем громадном тулупе до пят он казался необычно большим и неуклюжим; издали его можно было принять за медведя. Лицо от постоянного растирания рукавицей стало ярко-бурачного цвета, а брови и ресницы обросли инеем, отчего он мог сойти и за елочного деда.

Кажется, сегодня опять будет все благополучно… Ну что ж, оно и лучше. Значит, крепко заперта советская граница на замок для всяких нежелательных гостей.

«Порядок, Буянко!» — хотел сказать вслух Василий, но, вспомнив, что на границе каждый звук может привести к неожиданным последствиям, только молча потрепал собаку по шее.

Буян вильнул хвостом, но головы не повернул: он усиленно нюхал снег. Потом поднял нос кверху и стал втягивать ноздрями воздух.

Внезапно пес обнаружил признаки волнения. Взъерошилась шерсть на загривке и вдоль хребта, уши плотно прижались к затылку, как будто собака была готова броситься на кого-то, морда приняла свирепое выражение. Рванувшись в сторону, Буян потянул вожатого за собой. Они сошли с тропинки в болото.

Почва под ногами стала зыбкой, хотя толстый слой снега покрывал болото. Василий провалился раз… провалился два… Под ногами чмокнуло. Вытащив ногу из снега, он увидел, что валенок вымазан в густой черной жиже. Дальше идти невозможно: начиналась топь.

Но Буян продолжал рваться вперед. Василий, ступая с оглядкой, продвинулся еще на несколько шагов. Валенки были измазаны уже до половины. За голенища набился снег, он медленно таял и холодными неприятными струйками стекал к ступням.

Вот и Буян провалился по брюхо. Он тоже перемазался. Вскочив на кочку, пес задержался на ней на минуту. Василий мало-помалу подтянулся к нему.

Наклонившись, он увидел на снегу какие-то странные следы. Они цепочкой тянулись с той стороны рубежа и уходили в глубь болота. Широкие, круглые, они напоминали следы рыси. Но рысь оставляет после себя небольшие овальные лунки; эти же были совершенно плоские, глубокие и очень больших размеров. Можно было подумать, что тут прошел слон.

Василий размышлял, удерживая собаку около себя.

Это, конечно, не зверь: следы слишком большие. Значит, человек?… Он нарушил границу и проник на советскую территорию.

Гулко застучало сердце. Вслед за тем, постаравшись овладеть собой, Василий ощутил ту удивительную ясность чувств, какая бывает у мужественного и отважного человека в решительную минуту. Как ловить нарушителя? Следы терялись в непроходимой топи.

Василий попытался спокойно обдумать создавшееся положение. Затем, притянув бешено рвущуюся собаку, выбрался на тропинку. Смеркалось, и он, пока не стемнело совсем, спешил захватить нарушителя. Он и сейчас едва различал кусты в нескольких шагах от себя.

Скинув тулуп, чтобы было легче, Василий бегом бросился по кромке болота в том направлении, куда уходили следы. Буян вприпрыжку бежал рядом.

Внезапно из тумана выросла человеческая фигура. Василий не успел свернуть в сторону, и они чуть не столкнулись с разбегу. В руке у неизвестного мелькнул револьвер.

В то же мгновение в воздух беззвучно взвился Буян. Поводок от сильного рывка вылетел из рук Василия. Буян ударил неизвестного в грудь, как таран, и сбил с ног. Человек и собака, сцепившись, покатились наземь. Револьвер выпал и провалился в сугроб.

Оттащив собаку, Василий направил на задержанного винтовку и приказал встать.

В этот момент в стороне метнулась какая-то тень. Грянул выстрел. Василий тихо охнул и, схватившись рукой за бок, стал оседать на снег. Усилием воли он заставил себя приподняться и, превозмогая быстро разливающуюся слабость, не давая опомниться задержанному, связал ему ремнем руки за спиной. Только теперь он заметил на ногах у того какие-то нескладные приспособления, отдаленно напоминавшие круглые канадские лыжи. Эти приспособления и помешали нарушителю бежать в ту минуту, когда пограничник оказался ранен.

Тем временем Буян, увязая в снегу и волоча поводок, выскользнувший из рук Василия, бросился за убегающей тенью и исчез, растворился в тумане.

Прошло несколько минут, в течение которых Василий успел еще туже стянуть руки задержанного и рассмотреть его лицо, насколько позволяло слабое освещение. Это был уже немолодой человек с острым хищным профилем. Глубоко запавшие глаза с ненавистью смотрели на пограничника. Даже сумрак не мог скрыть это выражение. Испустив вполголоса ругательство на незнакомом Василию языке, он попытался порвать путы, но, убедившись, что это бесполезно, затих и только сверлил пограничника злобным взглядом, казалось подстерегая каждое его движение и словно втайне ожидая чего-то.

В тумане коротко — будто обломился сухой сучок — щелкнул револьверный выстрел. Заглушая проклятия человека, залилась бешеным лаем собака. Затем все стихло.

Через минуту послышался хруст снега. Из мглы медленно вышли человек и за ним — собака. Угрожающе поварчивая, Буян конвоировал задержанного. Тот хромал и зажимал рукой рваную рану на плече.

Сняв с Буяна поводок, Василий связал второго пойманного.

Рана нестерпимо болела. Василий прижимал ее локтем, надеясь этим уменьшить кровотечение. Гимнастерка взмокла, горячие ручейки сбегали по бедру и голени в валенок. От потери крови у Пронина мутилось в глазах и кружилась голова.

«Сколько же еще человек скрывается на болоте? — соображал Василий. — Сумеет ли справиться с ними Буян? Не застрелили бы его, гады!» За Буяна он тревожился больше всего.

«Какую штуку удумали — болотные ходули! А? На что хотели поймать! Не разберутся, мол…» Затем мысли перекинулись на другое: услышали или нет выстрелы на заставе?

Василий прикидывал, сколько еще сможет выдержать. Пожалуй, долго не продержаться: бок одеревенел и левая рука плохо слушалась. Мороз уже начал заползать под полушубок, в валенках лед, и в глазах будто темнее… А два врага, переглядываясь, с тайным злорадством следили за ним.

Слабость увеличивалась. Не в силах бороться с нею, Василий опустился на снег, широко раскинув ноги, чтобы не повалиться совсем, не выпуская однако винтовки из окоченевших рук.

Донесся топот нескольких пар ног. Свои или чужие?

Из последних сил Василий вскинул винтовку. В глазах заходили оранжевые круги.

Свои!

Товарищи окружили Пронина, осторожно приподняли его. Злорадное выражение во взорах задержанных погасло.

— Вася! Вася! — тормошил Метелицын раненого, не давая ему впасть на морозе в забытье, пока прибывший вместе с нарядом лейтенант быстро отдавал приказания.

Метелицын, услышав сигнал тревоги, первым бросился на помощь. Только сейчас, увидев Пронина беспомощным, истекающим кровью, он почувствовал по-настоящему, как тот дорог ему, насколько они успели сдружиться за последние месяцы.

Опять послышался хруст снега. Буян тащил за руку очередного нарушителя. Прокушенную правую руку задержанный зажимал под мышкой.

Сколько же их, однако? Пограничники вслед за овчаркой спустились к болоту, но топь не пустила дальше, и Буян опять ушел один.

Вскоре раздались крики, рычанье, треск ломающихся веток. Через заиндевелый кустарник овчарка конвоировала еще одного. Она обезоруживала их тем, что внезапно набрасывалась из тумана и прокусывала правую руку, а если противник пробовал защищаться левой, то и левую. «Брать» за руку, тем самым сразу лишая врага способности к сопротивлению, были обучены все пограничные собаки.

Пока Буян производил очередной обыск местности, пограничники тоже не сидели без дела. Рассыпавшись, они оцепили низину, прислушиваясь к звукам, время от времени долетавшим к ним из тумана, точно из-за опущенного занавеса. Теперь мимо них не прошмыгнула бы незамеченной и мышь. Лай Буяна раздавался то в одном, то в другом конце болота. Трясину нарушители одолели, но в тумане растеряли друг друга, и теперь собака поодиночке вылавливала их.

После седьмого обнаруженного на болоте нарушителя Буян больше не пошел.

— Все, что ли? — недоумевали пограничники, которым уже начинало казаться, что вся эта процедура с уходом собаки и приводом нарушителей по одному может продолжаться до бесконечности.

— Ищи! Фасс! — делая слабое движение головой в сторону болота, приказывал Пронин, которого поддерживали под руки двое товарищей.

Но Буян сел перед хозяином и, умильно заглядывая в лицо, вилял хвостом, решительно отказываясь продолжать поиски.

— Выходит, все, — сказал Метелицын. — Собака не ошибется. Однако лишняя проверочка никогда не мешает…

Посоветовавшись с лейтенантом, он приказал:

— А ну-ка, попробуем испытать трофеи! Становись на подпорки!

Пограничники прицепили к ногам то, что еще недавно служило врагам и что старшина назвал подпорками, и, позвав за собой собаку, перекликаясь между собой, тщательно обследовали всю низину.

Но нет, больше не обнаружилось никого. Собака не обманывала.

— Тогда пошли! — распорядился лейтенант.

Из двух винтовок и тулупа пограничники быстро соорудили подобие носилок, на которые положили раненого Пронина. Двое взялись за импровизированные носилки, третий понес его ружье.

Услышав слово «пошли», овчарка, только что севшая около своего вожатого, вскочила и приготовилась конвоировать.

— Дьявол! — прошипел по-русски один из задержанных.

В пять часов утра очередной дозор вышел в обход. На сопках и в ложбинах лежал глубокий снег, над головой, на черном небе ярко мерцали крупные звезды. Пограничники осторожно, чтобы не наткнуться в темноте на деревья, пробирались по густой чаще, раздвигая ветки. Они пересекали хребты и пологие возвышенности, поднимались на сопки, спускались в пади.

Наша разведка доносила, что где-то в районе Горячего ключа систематически нарушается государственная граница. Все попытки обнаружить нарушителя до сих пор ни к чему не привели. Злоумышленник был неуловим.

Через кордон передавались шпионские донесения. Надо было этому помешать. Это был вопрос чести для пограничников. Но на сей раз враг придумал такую хитрую уловку, что поставил в тупик даже самых искушенных часовых границы.

Может быть, враги имеют на нашей территории своего резидента — тайного агента, который использует почтовых голубей? Такие случаи бывали. Или где-нибудь у них спрятан тайный радиопередатчик?

Пограничники получили строжайший наказ следить за перелетом птиц через границу. Но ни один голубь не появлялся над рубежом. Не слышалось в эфире и позывных чужой радиостанции.

А нарушения границы продолжались.

Наиболее подозрительным считался участок у Горячего ключа — глухое, дикое и самое удаленное от погранпоста место. Только дурной медведь-шатун мог забрести туда в зимнее время. До жилья далеко; лишь под осень приезжали иногда пограничники, косили вымахавшую в человеческий рост густую траву в логу да ставили высокие стога сена, которые оставались до весны.

Охрана участка у Горячего ключа поручалась самым опытным пограничникам. С некоторых пор эту почетную обязанность несли старшина Иван Метелицын и недавно произведенный в младшие сержанты Василий Пронин.

Недели три назад Пронин вернулся из госпиталя и вступил в строй. В эту ночь он с товарищами совершал очередной обход участка. Две группы пограничников двигались друг другу навстречу. С одной стороны шла группа Метелицына с Кордом, с другой — Пронин со вторым пограничником-подчаском и Буяном.

У Горячего ключа они сошлись. Результат тот же, что вчера, что несколько дней назад: ничего подозрительного не обнаружено. Они лишь заметили след волка, пересекший границу и уже припорошенный снежком, и — все. Конечно, и о волке будет упомянуто в очередном донесении, однако волки не были редкостью в это время года и не они интересовали пограничников.

Природа вокруг дышала суровостью. Черной стеной стоял лес. Из мрака смутно выступали огромные и мрачные силуэты старых сосен и елей. Они протягивали длинные узловатые лапы ветвей, на которых лежали пушистые охапки снега. Ветви образовали почти сплошной свод над головой и укрыли глубокую лощину, по дну которой струился Горячий ключ, не покрывавшийся льдом даже в самые суровые морозы. От него поднимался пар. Растекаясь по лощине, пар придавал всем окружающим предметам какую-то призрачность очертаний, как будто и этот молчаливый лес, и эта речка, текущая в обледенелых изломанных берегах, вот-вот поднимутся вверх и растают, как мираж.

В ночной тишине слышалось лишь мелодичное журчание воды да порой с сухим шуршанием осыпался снег с ветвей.

Переговорив вполголоса, пограничники уже собирались разойтись, когда обе собаки одновременно начали проявлять признаки беспокойства. Они рыли снег и, натягивая поводки, громко втягивали ноздрями воздух. Снег был свежий, выпавший лишь накануне; на нем еще нельзя было найти ни одного, следа мелких зверей и птиц; он прикрыл и все старые следы, оставленные обитателями леса. Но не будут собаки беспокоиться зря. Пограничники внимательно осмотрели местность, и при свете карманных фонариков им удалось обнаружить под свежей порошей два слабых отпечатка человеческой ноги. Странно: следы были обращены носками в разные стороны. Можно подумать, что это разные следы и идут они в противоположных направлениях.

Пограничники посоветовались. Метелицын, как старший, предложил поступить так: двоим подняться вверх по лощине, куда указывал носок одного следа, двум другим — направиться в обратную сторону.

Так и сделали. Предполагая, что нарушитель прошел в глубину советской территории и, стало быть, это направление более важное, Метелицын взял его себе. Пронин с товарищем и Буяном пошли к границе.

Сначала они двигались спокойным быстрым шагом, чутко прислушиваясь к ночным шорохам и другим лесным звукам. Буян, казалось, забыл о найденном запахе и лишь время от времени нюхал по привычке снег.

Но вот Пронин почувствовал, что поводок натянулся сильнее — овчарка тянула вожатого за собой. Она не лаяла, лаять ей не полагалось, а только громко учащенно дышала и рвалась вперед. Отпустив поводок на всю длину, Пронин ускорил шаг, затем побежал. Второй пограничник бежал за ним.

Так пробежали они около километра. Внезапно Буян остановился и, тревожно фыркая, закружился на одном месте. Пограничники засветили фонарики. Снег был сильно истоптан, дальше, расходясь в разные стороны, тянулись две цепочки следов. Одну несомненно оставили человеческие ноги, другая… была следом волка, видимо того самого, который час или два назад пересек границу.

— Вот так задача! — сказал Пронин, изучая следы. Он мешкал недолго.

— Вперед! — И они побежали по человеческим следам. Им пришлось бежать далеко. Буян остановился. Шерсть на нем встала дыбом, в глотке заклокотало сдавленное рычание. По опушке леса кралась человеческая тень.

— Стой!

Щелкнул затвор. Человек оглянулся и, как ужаленный, отскочил за деревья. Убежать он не успел.

Пронин спустил собаку с поводка: «Фасс!» В несколько прыжков она достигла леса и с ходу вскочила убегавшему на спину. От ужаса тот дико закричал и выхватил из-за пазухи нож. Пес опередил, перенеся хватку на кисть руки. Нож выпал, неизвестный скорчился от острой боли. Подоспели пограничники и связали его.

Но что сделалось с Буяном? Напрасно хозяин командовал ему: «Фу!» — собака не слушалась. Она садилась и тотчас вскакивала, снова принималась обнюхивать задержанного.

И вдруг… Сделав широкий круг по поляне, Буян пустился прочь.

— Ко мне! Буян! Ко мне! — взывал Пронин. Тщетно! Собака птицей мелькнула за деревьями и растаяла в предрассветной синеве.

Это было так непохоже на послушного, дисциплинированного Буяна. Только какой-то очень сильный раздражитель мог заставить его отказаться повиноваться.

— Доставить задержанного на заставу! — крикнул Пронин товарищу, а сам побежал за овчаркой.

Но разве может человек поспеть за собакой! Уже через несколько минут Пронин понял, что догнать Буяна он не в состоянии. Тем не менее он настойчиво продолжал погоню, время от времени выкрикивая:

— Буян! Ко мне! Ко мне!

Сколько уже продолжалось это соревнование в скорости: час или два? Он не мог сказать, ибо потерял ощущение времени. Капельки пота, выступившие на лбу из-под шапки, застилали глаза и солеными ручейками набегали на рот. Рубаха и гимнастерка намокли и прилипли к телу.

Сперва он сбросил тулуп, потом — полушубок, но ему все было жарко. К утру мороз усилился, однако пограничник не замечал его.

Стало светать — ночь кончилась. Померкли звезды в вышине, темный полог неба поголубел и окрасился на востоке розовыми отсветами. На снегу появились искристые синеватые тени.

Пронин устал. Он бежал уже несколько часов по глубокому снегу, ныряя в пади, взбираясь на косогоры. Грудь его высоко вздымалась, прерывистое дыхание со свистом и хрипом вырывалось из широко раскрытого рта. Он шатался, винтовка казалась ему непомерно тяжелой; проваливаясь, он с усилием вытаскивал ноги из глубоких колдобин. Но в мозгу сверлило одно: «Догнать! Если не догнать, собака может погибнуть, ей не управиться одной…»

Внезапно Пронин остановился. Взгляд его упал под ноги, и при бледном свете нарождающегося дня он увидел, что бежит по следу не одного только Буяна. Перед ним на снегу явственно виднелись отпечатки лап двух собак. Один след был размеренный, спокойный — собака шла на рыси, второй — торопливый, неровный, видимо след Буяна, спешившего догнать первую собаку.

Пронин отер рукавом пот с лица. Отбросив со лба прилипшие волосы, побежал дальше. Неожиданное открытие словно придало ему силы. Буян гнался за собакой! Вот почему пес так долго обнюхивал нарушителя и, не слушая подзыва вожатого, бросился к лесу. Только его острое чутье могло открыть присутствие необыкновенного диверсанта. Теперь многое становилось понятным.

Пронин бежал из последних сил. Валенки мешали ему. Он сел, быстро стащил их с ног и побежал дальше в одних толстых шерстяных носках.

На бегу он старался привести в систему все события сегодняшней ночи. Совершенно ясно: тот след, который они обнаружили, когда обходили участок в первый раз, был следом не волка, а собаки, и эта собака пришла из-за рубежа. В лощине (там, где был сильно истоптан снег) ее ждал человек, пришедший с верховьев Горячего ключа, — вражеский агент, укрывающийся где-то на советской территории. Дальше они некоторое время двигались вместе. Человек, по-видимому, вложил в портдепешник[2] собаки шпионское донесение, и после этого они расстались. Собака побежала в сторону границы, а шпион хотел вернуться обратно… Тут его и схватили.

Все ясно. Вот чем объяснялась неуловимость нарушителя границы. Шпионы использовали для своих гнусных целей собаку. Человек не пересекал пограничного рубежа и даже не приближался к запретной черте, а собака переходила незамеченной, и ее след, запорошенный снегом, мог быть легко принят за волчий.

Стало быть, она опять несла за границу разведывательные данные. Тем важнее изловить ее сейчас, немедленно.

Вот и граница. На заснеженной поляне полосатый пограничный знак с гербом Советского Союза. У столба журчит в полынье незамерзающая речка. Здесь Горячий ключ уходил на территорию соседней страны.

Но что это?… Под столбом, у кромки льда, что-то чернеет, слабо шевелится… Снег кругом измят, истоптан, забрызган кровью. На снегу два тела. Два врага сплелись в смертельном объятии — Буян и другая овчарка, еще более крупная и мощная, чем он. Буян еще борется, но, видно, силы неравны.

Буян настиг чужую собаку у самого пограничного знака. Громадный черный пес с толстыми конечностями и массивной угловатой головой, размеры которой выдавали чудовищную силу его челюстей, неторопливо приближался к месту, где обычно переправлялся через речку и уходил на свою сторону. Он не впервые совершал этот путь, хорошо изучил его и выполнял свою обязанность обстоятельно и равнодушно, как ремесленник выполняет ежедневную надоевшую и скучную работу.

Еще минута, и он оказался бы за пределами досягаемости. И тут Буян, нагнав, атаковал его. Буян намеревался, сбив врага с ног, впиться клыками ему в горло и задушить. Но недооценил силу и опытность противника.

В то мгновение, когда Буян, как вихрь, налетел на черного, тот вдруг преобразился, точно электрическая искра пробежала по нему. В какую-то долю секунды, с быстротой и увертливостью, которые трудно было предполагать в нем по его виду, он успел отскочить в сторону; Буян ударил в пустоту, а чужая собака, обернувшись, в свою очередь сама напала на него. И вот тогда началась та страшная схватка у Горячего ключа, которую потом долго вспоминали на заставе.

На стороне Буяна были ловкость, быстрота и подвижность молодости; черный пес превосходил его грубой силой, знанием приемов борьбы, несокрушимым упорством и выдержкой старого бойца. Борьба была жестокой и долгой. Буян нанес врагу множество ран, но черный выждал подходящий момент и беспощадные челюсти сомкнулись на плече пограничной собаки.

Напрасно Буян старался сбросить врага. Он волочил его по земле, метался и рвался — все было тщетно. Черный висел на нем. Черный обладал весом дога и мертвой хваткой бульдога, и Буян начал уставать. А черный с неумолимой последовательностью и упрямством, как делают все бульдоги, медленно жевал и постепенно подбирался к горлу противника.

Да, это был опытный и хладнокровный убийца. Он не торопился, не старался ускорить развязку, он предпочитал действовать наверняка, будучи уверен, что жертва не уйдет от него.

Силы Буяна стали убывать. Он начал понимать, что ему не вырваться из этих тисков.

Ах, пионер Витя! Если бы ты видел сейчас своего друга… Как больно сжалось бы твое сердце при виде бедственного положения, в каком оказался твой любимец! Смерть уже стояла над ним. Лишь один человек мог сейчас спасти Буяна. И он действительно появился.

Пронин сразу понял, что грозит Буяну. Это заставило его напрячь остатки сил, чтобы поскорее прийти на помощь овчарке. Не разбирая дороги, в потемневшей от пота гимнастерке, почти босой, он бежал напрямик по склону холма, полого спускавшегося к речке. Он был уже недалеко…

И вдруг что-то затрещало под ногами. Пронин почувствовал, что тело его теряет опору, куда-то валится… Это была старая медвежья яма. Со страшной силой Пронин ударился боком о что-то твердое — тем самым боком, который три месяца назад пробила пуля диверсанта, — жгучая боль пронизала его всего, и, вскрикнув, он потерял сознание.

Пока разыгрывались эти события, Метелицын также успел уйти довольно далеко. Время от времени он с помощью Корда находил следы, говорившие о том, что краем лощины недавно прошел человек, и вначале чувствовал себя вполне уверенно.

Но потом уверенность постепенно стала оставлять старшину. Осветив фонариком очередной отпечаток человеческой ноги, к которому подвел его Корд, он долго обследовал снег, став на колени и что-то медленно соображая, и чем дольше это делал, тем больше хмурилось его лицо.

Странное дело: почему след больше вдавлен не в носке, а в пятке? Размышляя над этой загадкой, Метелицын прошел еще с полкилометра, потом остановился и хлопнул себя по лбу.

— Мы не в ту сторону идем! — заявил он товарищу. — Почему не в ту? — изумился тот.

— Видишь след? — повел Метелицын лучиком фонарика у себя под ногами. — А ну, шагни… Где больше вдавлено — в носке? А здесь почему наоборот? Мы идем не за ним, а от него…

Второй пограничник все еще не понимал. Метелицын пояснил:

— У него на ногах были надеты колодки. Понял? Чтобы сбить нас с толку. А ты как думал! Надо идти обратно.

И он уверенно зашагал назад.

Теперь Метелицын не тратил времени на отыскивание и разглядывание следов, а торопился как можно быстрее прийти к тому месту, где они расстались с группой Пронина.

Немного не доходя до этого пункта они встретились с пограничником, который вел на заставу задержанного. Коротко отрапортовав старшине, что произошло, конвойный, получив разрешение выполнять приказ Пронина, двинулся дальше, а Метелицын с Кордом и вторым номером направились по следам Пронина и Буяна.

Неожиданно Метелицын обернулся и крикнул:

— Стой! Задержанного обыскали? Нашли что-нибудь?

— Нашли. Оружие и вот это… — И пограничник показал какие-то странные приспособления, наподобие подошв, с каблуком и тесемками для привязывания.

— Видишь? — сказал Метелицын своему спутнику, очень довольный, что его догадка получила вещественное подтверждение, и они поспешили вперед.

Метелицын торопился. Какая-то неясная тревога с каждым шагом все больше охватывала его. Почему убежал Буян? Собака сделала это неспроста.

Он так вышагивал своими длинными ногами, что его товарищ стал отставать. Однако Метелицын не сбавлял хода и не останавливался. Он все ждал, что вот-вот за сугробами раздадутся собачий лай, человеческие голоса или, на худой случай (он был готов и к этому), звуки близкой перестрелки и через минуту он увидит своего друга Пронина. Но время шло, Метелицын уже успел отмерять немалое расстояние, а никто не появлялся, царила тишина.

Что-то зачернело впереди на снегу. Метелицын ускорил шаг. Это был тулуп. Корд обнюхал его и поднял вопросительный взгляд на старшину. Еще дальше Метелицын нашел полушубок. Эти находки окончательно встревожили его.

Рядом, то пропадая за деревьями, то вновь приближаясь, негромко журчал в заснеженных берегах Горячий ключ. Путь Буяна и Пронина пролегал параллельно его течению. Это навело Метелицына на новую мысль.

Почему он идет вдоль речки, не делая попыток переправиться через нее и поскорее выйти к границе? Ведь совершенно очевидно, что преследуемый заинтересован в этом.

И тут Метелицын сделал то открытие, которое так взволновало Пронина. Впереди бежала не одна собака, а две. Буян гнался за четвероногим нарушителем!

Это открытие и обрадовало и обеспокоило его. Обрадовало — потому что он теперь твердо знал, кто водил их за нос (все-таки было немалым облегчением узнать, что не человек так ловко проскакивал мимо сторожевых постов); обеспокоило — как бы чужой собаке и на этот раз опять не удалось безнаказанно ускользнуть за рубеж.

Однако это не объясняло, почему собака предпочитала делать громадный крюк, вместо того чтобы — это казалось более естественным — поскорей убраться восвояси. Метелицын стал раздумывать над этим и, наконец, пришел к такому выводу. Противоположный берег был крут и малодоступен; там тянулись скалы и такие заросли, сквозь которые не смог бы продраться и медведь. Кроме того, чтобы попасть туда, надо входить в воду, а в такой мороз купанье едва ли могло быть приятно собаке. Стало быть, она искала переправу. Метелицын нарисовал себе довольно ясную картину происходящего. Так постепенно распутывались загадки этой необычайной ночи.

Прослеживая в памяти береговую линию противоположной стороны, Метелицын дошел мысленно до пограничного знака и сказал себе: «Она бежит туда. Там удобное место, она может беспрепятственно переправиться на тот берег; и там, на той стороне, где-нибудь ждут ее».

Имелись все основания так думать. У пограничного столба речка сильно сужалась, русло ее загромождено камнями, и там собака действительно могла переправиться, не замочив лап.

Это очень важная догадка, ибо можно было не бежать, петляя, вдоль речки, следуя всем ее изгибам, а направиться прямиком. Метелицын был настолько уверен в правильности своих выводов, что так и сделал. Он знал потаенную тропинку, которой пользовались пограничники, обследуя этот участок. Свернув со следов, он двинулся по кратчайшему пути.

Метелицын надеялся поспеть к погранзнаку раньше собаки и отрезать ей путь. Он намного сократил себе дорогу и выиграл время.

Уже совсем рассвело. Метелицын уверенно шел, ориентируясь по известным только ему одному приметам и порой ускоряя шаг до бега. Он поднялся на поросшую редким леском возвышенность, и его глазам открылась широкая долина и полосатый погранзнак, казавшийся издали не толще спички. Что-то темнело около него. Метелицын что есть духу побежал под уклон, не отрываясь напряженным взглядом от этого предмета у самой воды.

Внезапно он понял: это две собаки. Затем до него донесся голос Пронина, который пришел в себя после падения и звал на помощь. Сам он не мог вылезти из ямы. Стенки ее обледенели, а глубина значительно превышала его рост.

Схватку у ключа заметили пограничники соседнего участка и также спешили к столбу. Какие-то подозрительные личности показались из-за бугра в отдалении на сопредельной стороне.

Корд яростно рвался с поводка. Метелицын на бегу отстегнул карабин и пустил собаку. Овчарка пулей полетела вниз по откосу.

Буян уже почти не сопротивлялся. Начиналась агония. Он задыхался, глаза его вышли из орбит, язык вылез из пасти. Он лежал на боку, бессильно дергая лапами и порой вздрагивая всем телом. Черный убийца душил его, придавив всей своей тяжестью.

И тут на взгорье у леса, где начинался спуск к реке, показалась быстро передвигающаяся точка. Она росла, увеличивалась в объеме с каждой секундой, превращаясь в собаку. Это был Корд, великолепный розыскной пес, мрачный отшельник, еще не проигравший на своем веку ни одной битвы. Он бежал бесшумно, легкими и стремительными прыжками неся по воздуху свое сильное мускулистое тело. Будто молния пересек он открытое пространство и с ходу вонзил клыки в шею вражеской собаки. Рывок был настолько силен, что черного подбросило, как электрическим током. Челюсти его разжались, и он перестал душить Буяна.

А Корд уже снова возник над ним, как олицетворенное возмездие. Корд повернулся так резко, что проехался на лапах несколько метров и когти оставили на льду глубокие борозды. Черный не успел ни убежать, ни приготовиться к защите. Он только показал свои желтые клыки, как Корд вновь ударил его со всею силой, на какую был способен. Черный взлетел на воздух и, разбрызгивая воду, тяжело плюхнулся в русло Гремячего ключа.

И все было кончено. Когда подоспевшие пограничники вытащили черную собаку из воды, она уже расставалась с жизнью. Корд переломил ей хребет.

Так окончилась схватка у Гремячего ключа и так была раскрыта подлая уловка наших врагов, использовавших в своих преступных замыслах верного друга человека — собаку.

Читателя, конечно, интересует: а как же Буян? Читатель хочет знать о судьбе своего героя. Неужели чужая собака нанесла Буяну смертельные раны, от которых он уже не смог оправиться?…

Не тревожьтесь, друзья. Буян остался жив. Раны его закрылись, и он еще долго нес службу на границе.

Хочется сказать в заключение:

— Мой дорогой читатель! Где бы ты ни жил и сколько бы лет от роду тебе ни было, помни: в ту минуту, когда ты читаешь эту книгу, тысячи отважных сыновей Родины, героев-пограничников несут бессменную вахту на рубежах советской страны. Они несут ее днем и ночью, осенью и зимой, в жару и лютый холод, в знойных горах Памира и в ледяном Заполярье, на Камчатке, на Сахалине, на Курильских островах, на островах Ледовитого океана, у берегов Черного моря. Они несут ее всегда. И в этом тяжелом, но благородном и героическом деле им самоотверженно помогают наши верные друзья — розыскные и сторожевые собаки.

Примечания:

2

Маленькая сумочка на ошейнике собаки, куда вкладывается донесение.