Дом, который построил Альберт

Вот дом,
который построил Джек,

А это пшеница, которая в темном чулане хранится
В доме,
который построил Джек.

А это веселая птица-синица,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме,
который построил Джек.

Вот кот, который пугает синицу,
Которая………………………………….
……………………………………………
……………………………………………
Вот два петуха,
Которые будят того пастуха,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безрогую,
Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.

(Самуил Яковлевич Маршак, любимый детский поэт автора. Из переводов народной английской поэзии.)

Как и полагается в подобных ситуациях, сейчас следовало бы дать краткое описание теории относительности, ее основных положений, значений главных терминов, а далее переходить к детализованному рассмотрению данной темы. Но всё это нам не понадобится. Нам это не нужно. Мы ограничимся лишь тем, что договоримся применять термин «теория относительности» (ТО) в отношении обеих ее частей, специальной (СТО) и общей (ОТО). Этого будет вполне достаточно для предварительного знакомства. Почему — в дальнейшем станет понятно. А пока можно пояснить, что ТО нас интересует очень специфически, просто как некая полезная тема в нашем разговоре.

А тему теории относительности, следует начать с необходимого вопроса — «как мы об этом будем говорить?». Этот вопрос не просто необходим, он насущно важен, если мы хотим успешно выпутаться из той ситуации, в которую сейчас попали по собственной же вине. А попали мы в очень нехорошую ситуацию, потому что споры вокруг истинности или ложности ТО давно уже перестали носить характер научных. Это — политические споры, в которых основным побуждением к отрицанию или обожествлению теории являются не ее научные достоинства, а симпатии или антипатии к ее создателю и ко всему тому, что окружало теорию, как в момент ее появления, так и после этого. Теория относительности волнует не умы, а души. И это следует со всей определенностью отметить, и помнить, что если вот так говорить о ТО, то можно проследить начало всех этих прений, но никогда нельзя предположить, что им наступит конец. Потому что теорию относительности нельзя ни доказать, ни опровергнуть вообще и в принципе, а не то, чтобы в подобных спорах.

Тем более что, например, автору этих строк пришлось многое повидать в своей жизни, но многое из того, что он видел, он бы променял на одну лишь возможность хоть раз посмотреть на то, как кто-то кого-то переспорил. Любой спор, по сути, это та же самая война. А любая война — это тот же самый спор, принявший крайние формы. Аргументы, применяемые в войне, экстремальны. Но и не экстремальные аргументы, применяемые в споре, преследуют ту же самую военную цель — победить безоговорочно. И это с обеих сторон. И как в войне не выбирают средств, чтобы выжить, так и в любых спорах не заботятся о чистоте аргументации, чтобы не проиграть. Больше в споре ничего конструктивного не происходит. Поэтому мы уклонимся от дискуссии.

Кроме того, уже само наличие спора говорит о неуверенности спорщиков и об их недостаточной убежденности в том, что они проталкивают. Когда вы для себя твердо убеждены в чем-то, то у вас пропадает внутреннее стремление доказывать это кому-то еще. Появляется удивительное желание оставить оппонента при своем мнении в обмен на то, чтобы он оставил в покое тебя. Именно поэтому единственный способ оставить за собой последнее слово в дискуссиях придуман Уинстоном Черчиллем, который как раз и отличался очень твердой убежденностью в своем мнении. Удивительный сэр Уинстон вывел следующий рецепт оставлять последнее слово в споре за собой. Для этого надо всего лишь сказать следующее: «Пожалуй, Вы правы. Я подумаю над этим». И успех вам гарантирован. Далее противник, если и будет что-то говорить, то только в канве вашего последнего тезиса. Поэтому и мы не будем говорить о ТО в порядке дискуссии.

А если не пользоваться рецептом Уинстона Черчилля, то принципиальная основа любого спора делает любой же спор пустой затратой времени. Потому что принципиальная основа любого спора — это неочевидность тех истин, которые отстаиваются состязающимися сторонами. Очевидная истина не требует спора. Поэтому первое, что можно уже сказать, даже не прикасаясь к самой теории относительности — она не очевидна, поскольку вокруг нее бурлят вот такие страсти.

Ну, а страсти больше бурлят всегда вокруг имени того человека, с которым связывается вс, что связывается с ТО. Это Альберт Эйнштейн. И разделить спорщиков между собой можно совершенно очевиднейшим способом — кому нравится Эйнштейн, тот за ТО, кому не нравится Эйнштейн, тот против ТО, а кто никак не относится к Эйнштейну, тот просто испытывает опасение за свою жизнь при виде сцепившихся друг с другом представителей первых двух категорий. Преодолеем эти опасения, наберемся храбрости, приблизимся и немного вникнем не в суть их споров, а в суть того, о чем эти добрые люди препираются.

Какое-то время назад, и сам Эйнштейн, и его теория, были канонизированы. Сейчас, на Западе, почему-то, за Эйнштейна основательно взялись, (особенно во Франции), и появляются одна за другой публикации о его разных грехах, где ему предъявляются обвинения в плагиате, приводятся факты интриг против оппонентов, данные о каких-то финансовых ненаучных кругах и прочие подробности, совершенно не нужные для оценки ТО. Они не нужны потому, что «тайны», которые сейчас вскрываются литературными расследованиями, достаточно очевидны и без тонкостей анализа переписки Эйнштейна, или перечисления исторических фактов различного давления на его противников. То, что там все было не чисто, видно и без услуг подобных изданий. Не нужно вообще никаких новых материалов, достаточно только вспомнить историю с той самой знаменитой школьной тетрадью, на которой великий физик, (здесь сразу хочется отметить, что «великий физик» произносится автором не иронично, а по факту этого факта), сел и написал СТО, ничего не зная о том, что вокруг него происходило в науке. Об этой тетради было столько разговоров, что она со временем стала вообще неким универсальным символом чистой гениальности и божественного прозрения. Без этой тетради уже совершенно невозможно было себе представить — как же вообще появлялись гениальные научные идеи в те времена, когда еще не было данной учебной принадлежности? Супруга Эйнштейна, уже в США, увидев в научном центре погрузку громоздкого исследовательского оборудования, с иронией выразилась в том смысле, что в отличие от всей этой дорогостоящей аппаратуры, ее мужу для познания тайн мира нужна всего лишь одна школьная тетрадь и ручка.

И вот, во время второй мировой войны, к Эйнштейну приходят какие-то политические активисты какого-то молодежного политического движения, мероприятиям которых он горячо сочувствует. Эти люди оказались в трудном финансовом положении и просят дать им знаменитую тетрадь. Они хотят продать ее на аукционе и пустить полученные средства на свои благородные цели. И что же Эйнштейн? Он готов отдать им эту тетрадь тут же. Он не против. Но — он ее потерял… Читая эту историю, невозможно удержаться от слез. Впрочем, тетрадь все же была продана с молотка. Эйнштейн на точно такой же тетрадке восстановил все свои записи по памяти (для этих молодых людей, только для них!). Благо ничего не забылось, ведь времени от той поры, когда он работал над ТО, прошло немного, просто совсем чуть-чуть — всего сорок лет…

Зная только об одном этом факте, уже достаточно не знать всего остального, чтобы знать всё остальное. Однако данное обстоятельство говорит только в пользу специальной теории относительности! Потому что сам факт заимствования Эйнштейном идей у других великих, только усиливает, а не ослабляет аргументации в пользу СТО. Если это не выдумка бернского служащего патентного бюро, а итог деятельности таких мамонтов науки, как Лоренц и Пуанкаре, то, относиться к поступку Эйнштейна можно по-разному, но к основам теории следует относиться очень уважительно.

Зная историю переписки Эйнштейна с Гильбертом, (открытую недавно), в процессе которой Эйнштейн получил от Гильберта основное уравнение общей теории относительности, а затем на Гильберта нигде даже не сослался, следует все так же признать потенциал серьезных достоинств и за ОТО, поскольку это был совместный труд Эйнштейна и Гильберта, двух совсем не глупых людей.

Научное сообщество, в обстановке шума, поднятого прессой вокруг «нового пророка», выразило свое отношение к Эйнштейну достаточно определенно в 1921 году. Когда уже нельзя было не дать всемирно знаменитому физику Нобелевскую премию, ему ее дали, но… за рядовую работу шестнадцатилетней давности по объяснению фотоэффекта, законы которого вывел Столетов, а экспериментально подтвердил Комптон, чьи результаты, строго говоря, и стали неопровержимым доказательством фотонной природы света. Всё это известно и понятно. Однако это не значит, что Эйнштейн — дурак. И это не значит даже, что Эйнштейн — не великий физик. И совсем не значит это, что Эйнштейн сам по себе не просто уникален в науке, но и в определенных аспектах гениален.

А гениальность Эйнштейна проявилась в том, что он попросту предвосхитил ту схему научной работы, которая впоследствии возобладала и существует ныне в науке: сейчас без руководителя, анализирующего частные достижения трудового коллектива и объединяющего их в систему, уже никакая наука не возможна. Он первым нащупал этот метод, и на него работали, не подозревая того сами, и Фицжеральд, и Майкельсон, и Лоренц, и Лармор, и Пуанкаре, и Гильберт. Буквально следом в науку пришел «известный футболист Бор», (в Дании писали в газетах, что «известному датскому футболисту Нильсу Бору присуждена Нобелевская премия» — Бор был членом сборной Дании по футболу!), работать на которого был рад любой физик Европы. Все они мечтали попасть в Копенгаген «к Бору» и работать рядом с ним. В итоге Копенгаген стал мировым центром физики, где пришлые экспериментаторы работали исступленно и в запой, а Бор занимался диалектическим осмыслением итогов их труда. Сам Бор в одиночку не справился бы. Однако, как мы знаем, лавры доставались именно Бору. Эйнштейн в маленьком Берне просто негромко предварил то, что затем было громко осуществлено в Копенгагене.

При этом надо быть честными и сказать — для того, чтобы увидеть перспективы новой теории и завершить логически все существующие на тот момент разработки под эти перспективы, нужен совсем не чиновничий или плагиаторский талант. Конечно, закалка работы в патентном бюро дала себя знать, но, все-таки, проблемы ТО — это совсем не тот уровень, где можно механически объединять полученные результаты или просто использовать чужие плохо лежащие идеи. Потому что не было ничего готового, надо было все это понять, систематизировать, обобщить и сделать выводы, позволяющие оформить все это в некую выстроенную систему. И неважно, на сколько дней опередил Эйнштейн Пуанкаре с публикацией, важно, что присутствие в этой истории Эйнштейна говорит о присутствии великого ума не потому, что именно у Эйнштейна был великий, как ни у кого другого, ум, а потому, что с другим умом на этом месте просто нечего делать. Другой ум даже не понял бы, что здесь именно то самое «свято место», которое пока еще пусто. Нужно было очень нетривиально мыслить, чтобы слепить из разрозненных релятивистских разработок системную теорию.

50 лет после этого Эйнштейн занимался теорией единого поля, мечтою всех физиков, и нет никакого сомнения, что, будь параллельно с этим у кого-либо по данному вопросу что-либо интересное, то все бы повторилось. Как повторилось с индийцем Бозе, который прислал Эйнштейну свои расчеты по квантовой статистике, и появилась статистика Бозе-Эйнштейна. Но на стезе единого поля в то время в научном мире не было, (да и сейчас нет), ничего значительного, и за все пятьдесят лет Эйнштейн не создал ничего такого, о чем бы где-то стоило даже упоминать. Об этом и не упоминают. Если бы Эйнштейн не стал великим физиком, то он стал бы гениальным разведчиком, политиком, полководцем и т. д., поскольку у него был этот дар к анализу и сопоставлению собранных материалов для перехода к законченным выводам. Это тоже гениальность — видеть в системе то, что остальными видится только набором самочинных частей.

Поэтому совершенно необоснованно переносить этические претензии к личности Эйнштейна на возможные неувязки созданной им теории. Кроме того, история науки редко располагает данными, чтобы ученые вели себя по-другому. В основном, все именно так и происходит — вырывают буквально изо рта у другого кусок, а затем отказываются участвовать в спорах о приоритетах. Это повсеместно. Эйнштейн не сделал ничего такого, чего раньше не сделали бы другие. Таков научный мир, мир благородных и бескорыстных соискателей… чуть не сказал — «истины».

И, давайте, зададим самим себе вопрос — разве не поступил бы каждый из нас в подобной ситуации так же, как Эйнштейн, откройся перед ним подобные перспективы? И не поступил бы он точно также нечисто и во второй раз, чтобы новым успехом подтвердить сомнения в чистоте первого успеха? Коготок увяз — всей птичке пропасть. Давайте хотя бы в быту попробуем никогда подобного не делать, а у кого это получится, тот получит право на камень, которым он сможет кинуть в Эйнштейна, или в другого ученого с подобной историей. А пока не будем Эйнштейна упрекать. Тем более, что Эйнштейн — одна из самых симпатичных по человеческим меркам личность в истории науки.

Также совершенно не стоит упрекать Эйнштейна и в потакании разнузданному и неприличному возвеличению его личности в прессе и в общественном мнении. Потому что надо быть действительно великим, чтобы не поверить, что ты великий, когда тебе каждый день все вокруг говорят, что ты великий.

И главный вопрос итогом всего выше сказанного — какая нам разница вообще, каким был Эйнштейн? То, что он был именно таким, делает его ТО итогом творческих усилий целого коллектива исследователей, и мы, собираясь говорить именно о ТО, должны сделать совершенно определенный и простой вывод — в этой теории должно быть «все по-взрослому», если ее создавали такие люди.

Достаточно определившись с тем, как мыне будем говорить о теории относительности, нам теперь, все же, следует ответить вопрос — как мы будем об этом говорить? Здесь мы не можем сказать — какая разница, как мы будем говорить? Разница существенная — если мы будем говорить в стиле всех вот этих споров по положениям и выводам ТО, то лучше вообще ничего не говорить. Потому что это — игра на чужом поле и по чужим правилам. Это стандартный разговор «по понятиям», которые навязаны нам собеседниками. Традиционный пример подобных бесед — «разводки» криминальных групп, которые, исходя из своих понятий, говорят человеку — «теперь ты нам должен». В этом случае человек, вместо того, чтобы вообще прекратить подобные разговоры тем аргументом, что помимо ваших понятий есть законы государства, переведя, тем самым, споры в русло организаций, призванных «разводить» ситуацию по законам, пытается спорить и возражать в пределах предложенных ему понятий. И всегда проигрывает.

Мы не будем говорить по понятиям ТО, потому что это всё понятия математические и не имеющие отношения к действительно происходящему в реальном мире. Вся ТО в обеих своих составных частях построена на сложном математическом аппарате. Если мы будем говорить о сущности ТО без математики, то мы сразу же превратимся в слепоглухонемых и безруких людей, которые ни рассказать, ни увидеть, ни показать ничего не могут. А если мы будем говорить с математикой, то превратимся просто в слепоглухих безруких людей с математическим языком обсуждения того, чего мы в мире никогда не видели, не слышали и в руках не держали. И как же мы будем говорить об этом, если и так, и этак не имеет смысла? Мы будем говорить о логической основе ТО и о том, куда приводит эта логика при реализации своих выводов для процессов реального мира. Проще говоря, нам следует разобраться, зачем вообще СТО и ОТО нужны (по какой логической необходимости развития научных знаний), что они дают для человеческой практики и какие реальные процессы в реальном мире предсказываются или объясняются с помощью ТО. С чего начнем? Естественно — с самого простого! С человеческой практики!

Тут вообще никаких споров не должно быть. Любая теория оценивается тем, как она вошла в практику. Иных критериев просто нет. Этот критерий — самый главный. Тем более для такой теории, которую называют «революцией в физике». Давайте же осмотримся вокруг, и посмотрим, как революционно изменила мир ТО Эйнштейна. Осмотрелись? Похоже, что, того, кто нашел хоть что-то, следует увенчать лаврами не меньшей значимости, чем те, которыми был увенчан сам Эйнштейн. Вот машины ездят, самолеты летают, ракеты уходят в космос. Эйнштейн? Нет — термодинамика. Кто-нибудь знает имена людей, совершивших данную революцию в физике? Свет горит, телевизор работает, радио играет, компьютер гудит, телефоны сотовые звонят. Ко всему этому ТО не имеет никакого отношения. Новые информационные технологии, перспективы квантовой передачи информации. Эйнштейн? Совсем наоборот — то, с чем Эйнштейн всю жизнь боролся, потому что кванты отменяют некоторые выводы ТО. Правда, основные надежды на прорыв в скорости передачи информации и объемов ее памяти связывают с эффектом Эйнштейна-Подольского-Розена. Так и говорят — на основе этого эффекта и т. д. Но здесь следует напомнить, что Эйнштейн, всю жизнь мечтавший отменить квантовую механику, вывел со своими друзьями, (Подольским и Розеном), данный эффект с единственной целью — доказать, что квантовая механика это глупость, потому что из нее следует вот такой эффект, а такого эффекта никогда не может быть, потому что не может быть никогда. Мол, думаете хоть головой, куда ведут ваши кванты? Оказалось — думали.

Где бы еще поискать? Ну, конечно же, единственно там, о чем во всех энциклопедиях говорится! Тем более, что даже в энциклопедиях больше ни о чем никогда не говорится! В ускорителях частиц! Там, оказывается, подтверждается вывод Эйнштейна о том, что масса и энергия — это одно и то же. Там, правда, не видно, как и через какие силы масса возрастает именно в этом опыте, но расчетные величины соответствуют! Разве не революция? Совсем не революция, потому что подтверждаются лишь численные значения полученных параметров, а сами ускорители работают совсем на другом разделе физики, ничего общего не имеющем с ТО. Эти значения просто сходятся в цифрах с теми, что предлагает ТО для объяснения подобных эффектов. Так ведь сходятся! А как им не сходиться, если эти ускорители частиц работают на преобразованиях Лоренца, которые взяты Эйнштейном в качестве математической основы в теорию относительности? Лоренц и там и тут заправляет своими группами и множителями. При одном и том же составе элементов и принципов, участвующих в расчете — как же могут получаться разные расчетные итоги? И вообще — если бы теории относительности совсем никогда не было в природе, ускорители все равно бы работали и делали свое дело, никак не почувствовав присутствия или отсутствия ТО.

Где еще у нас революция произошла? В ядерной физике? Так на то и наука есть — «ядерная физика», она про ТО ничего не знает и не обращается к ней за ненадобностью. В космосе? Там Ньютон, Кеплер и Доплер всем заправляют, ТО нигде не применяется. Все промышленное оборудование на статической электротехнике или на прикладной радиофизике работает, там ничего из ТО не используется. Волоконная оптика тоже вся сделана по классическим расчетам. И вообще все вышеперечисленные науки появились до рождения теории относительности. Допустимые орбиты электронов Бор исчислил соединением законов механики Ньютона и его собственного (боровского) правила квантования. Тоже обидел ТО, не обратившись к ней. Где же еще поискать? В военном деле! Тут, конечно, всё всегда впереди самого первого, и тут не могут не применять! Применяют? Один раз применили. Когда СОИ создавали (систему космических снайперов, расстреливающих вражеские ракеты далеко на подлете к защищаемым целям). Там от Ньютона отказались, и стали считать по ОТО. Промашка вышла — 17–20 метров отклонения от прицельной точки. Для лазера это как для нас 17–20 километров. Быстро опомнились и вернулись к Ньютону. Сразу стали попадать.

Корабли моря бороздят, навигационные системы работают, исследования новых видов энергии, электроника, нанотехнологии. Все без ТО обходятся. Куда ни глянь, куда ни загляни, в любом виде практической деятельности мы нигде никогда не увидим даже следов участия теории относительности.

В общем, хорошо, что нам сказали, что произошла революция. Иначе мы об этом никогда не узнали бы.

Революция, произведенная безвестным изобретателем унитаза, совершила несоизмеримо более существенные и положительные перемены в человеческой цивилизации, чем появление ТО. Интересно — унитаз кем-то запатентован? Под чьей фотографией следует писать «Отец современного быта»?

В чем причина? Может быть в том, что, как везде говорят, «создана новая физика»? Повсюду во всех научно-популярных энциклопедиях всегда есть фотография Эйнштейна и подпись под ней «Отец современной физики». Может быть, эта физика настолько новая, что просто практика до нее еще не доросла? Может быть, просто время еще не пришло? Ньютон, ведь, — он еще когда свои интегральные с дифференциальным исчисления создал! А постоянно применяться они — когда стали на практике? Далеко не сразу. Может быть, и здесь надо просто подождать? А пока, (до практики), у нас, зато есть уже новая физика! А новая физика — это новые законы, новый язык, новая терминология, и разве само по себе это не прекрасно? Ведь цель физики — это установление законов, сводящих отдельные природные явления к общим правилам. Когда эти общие правила обнаружены, то физика определяет причины, которые эти правила обеспечивают. В качестве таких причин чаще всего определяются различные силы. Итак — какие новые законы дала теория относительности? Какие новые явления природы объяснила эта физика? Какие новые силы она открыла и научила их применять? Какие перспективы ждут недоразвитую практику, когда она дорастет до этих новых законов и новых сил? Впрочем, мы пока еще так и не назвали этих революционных законов и сил. И не назовем. Их нет. Не будем называть того, чего нет. И не будем искать в теории относительности того, чего в ней нет. То есть, новой физики. Хотя, как говорят на форумах — кто отыщет, пришлите на имейл.

Ну, так и ладно, с этими законами! Может быть, эта теория просто предвестник знания каких-то будущих новых законов и будущих новых природных сил? Может быть, просто человек пока не дорос до того уровня, когда он сможет использовать новые понятия ТО в создании новых законов? Может быть, человек просто пока не может перейти от новых понятий, данных в ТО, к новым законам? Новые понятия должны выражаться новым языком. Посмотрим на эти новые понятия. Их много. Но они все математические! А, к сожалению, математика — не физика. Физика четко ограничивается в своих вариантах возможностями физического мира, когда природа говорит ей — «сюда нельзя, и сюда уже нельзя, и туда нельзя». Когда же появляется абстрактная, многовариантная и всемогущая математика, то своим собственным составом она себя уже ничем не ограничивает. Она — сама себе король, сама себе подданный и сама себе верховный жрец. У нее, поэтому, все понятия новые. Но они никогда не приведут к новым физическим законам. А из непосредственно физических понятий, которые мы видим в «новой физике» — всё тот же самый полный набор старых понятий и терминов классической физики! Как «новая физика» обошлась без новых физических понятий, сил и величин? Другие новые разделы знания этим никогда не грешили. Давая новое, они всегда давали и новые понятия, и новые величины. Как можно дать новое в старых терминах и в старых словах? Как это умудрилась сделать «новая физика» — теория относительности? Если у кого-либо есть этому объяснение, то даже на имейл не шлите. Такое объяснить нельзя даже математически. Если что-то и есть нового в ТО, так это идеи, выросшие на перипетиях взаимодействия элементов математической логики с ее же собственным математическим аппаратом.

И смысл этой логики состоит в том, что она полностью оторвана от опыта и полностью привязана к мысленному моделированию. В этой логике то, что появляется в мыслях, почему-то считается достаточным для перекладывания в природу. И вот, благодаря подобной логике, одно из первых заявлений подобной теории звучит так, что тела при околосветовой скорости должны сокращаться в своей длине. Может быть. Это никогда не может быть проверено по самим же основам ТО, поскольку согласно ей ничто не сможет лететь со скоростью света рядом с этими телами и видеть — сокращаются они или не сокращаются? И даже более того — не только нечто наблюдающее никогда не сможет лететь со скоростью близкой к световой, но и никакое другое тело, которое можно было бы наблюдать на предмет его сокращения, также согласно ТО никогда не сможет никогда лететь с данной скоростью! Но будет сокращаться, если полетит (давайте, потихоньку привыкать к логике ТО)! Так откуда же это известно? Это все выводится математически, и под гипнозом математически обязательного вывода, никто ни разу не озаботился даже тем, чтобы хотя бы мысленно представить у себя в голове, как же это некоторое тело может не мысленно, а в реальном, опыте сократиться в длине, не увеличившись при этом в ширину? Даже и без околосветовой скорости можно сокращать по длине различные пластические тела. Они станут короче. Но объем их останется тем же самым. И этот объем должен распереть их в ширину. Что предлагает нам ТО, когда у нее тела только в продольном направлении сокращаются? Уменьшение объема тела? Тогда назовите это старым добрым сжатием, зачем же создавать репортаж о революционном взрыве там, где проходит всего лишь митинг в защиту бродячих котов?

Или ТО предлагает нам сокращение длины тела без уменьшения его объема? Тогда давайте, все-таки, назовем это деформацией, во время которой тело будет просто пухнуть по бокам, сокращаясь в длине, что будет также совсем уже не революционно и также совсем не из «новой физики». Не решив вопроса с объемом, ТО здесь вообще ничего не только не решает, но даже и не предлагает, кроме околосветового цирка. Но, уж если это, цирковая, но, все же, физика, то надо объяснить, через какие силы, и через какие законы природы вообще предлагается говорить об этом предполагаемом сокращении тел по длине? Ответа нет. Это вообще очень в стиле ТО — природа такого не умеет, но она должна подчиниться математике. И нам здесь тоже сейчас быстренько ответили бы что-нибудь математическое, но мы в таком тоне разговаривать не будем. Физически это противоречит природе. Но причем здесь природа, если есть такой остроумный математический аппарат?! Конечно же — ни при чем.

Такой отрыв от физических законов навевает на мысль о чисто математическом значении предлагаемого учения. С математической логикой все понятно. Здесь вообще чудес ожидать можно много, если ей доверчиво вверять реалии мира. Но ведь должна же быть и вообще логика у этой теории? Какая-то логика должна, все же, приводить к необходимости математических расчетов и мысленных экспериментов подобного изощренного толка? Что это за логика? Какова логика ТО? Нет у нее никакой логики, кроме математической. То есть, своя какая-то логика есть, но к логике, как таковой, она не имеет никакого отношения. Это очень хорошо понимал Пуанкаре, называя принцип относительности «постулатом». Очевидно, и Эйнштейн это понимал. Просто невозможно представить себе, чтобы этот человек с его умом и глубоким знанием физики, этого не понимал. И, вероятнее всего, он был готов к дискуссиям. Но что-то такое злосчастное вокруг этой теории произошло, что-то такое совершенно безумное началось вокруг восторженного захлебывания в водовороте ее идей. И ведь сам Эйнштейн, хоть и оставался вне этого безумия, но он и не сделал того необходимого шага, который сделал Вильгельм Рентген, когда пресса попыталась объявить его богом (Рентген очень решительно и резко оборвал эти восхваления). Но вернемся к смыслу теории как постулата.

Что такое постулат? В постулате есть какое-то основное положение, которое порождает все остальные выводы, которые должны доказать… это основное положение. Это доказательство осуществляется вроде бы тоже логикой, но это внутренняя логика замкнутых самих на себя логических следствий, которые в круге взаимных переходов не только сами себя доказывают, но и (главное) — проверяют. По внешнему виду этот логический порок не очень виден, если не понять основного ущерба любого постулата — он сам, как исходное положение, не имеет перед собой никакого строгого вывода. Он не является логическим итогом осмысления суммы физических обстоятельств. Он придуман и выдвинут насильно. Проще это понять на примере проповедей христианства с Библией в руках. Здесь истинность библейских текстов просто постулируется, а на вопрос — откуда вы знаете, что в Библии все написано правильно? — вам ответят: «Так в Библии написано». Это и называется кругом в доказательстве, аксиоматическим методом или постулированием теории.

Вот на таком порочном аксиоматическом круге и строится вся логика ТО. Давайте, в качестве примера, рассмотрим это на положении о том, что ни одно тело никогда не сможет достичь скорости света. Это положение основывается как раз на одном из постулатов теории, который гласит — скорость света постоянна. Посмотрим, как из этого оформляется логический круг. Итак: скорость у света постоянна (это постулат). Свет — это фотоны (это детализация понятий постулата, начинается зарождение круга). Следовательно, скорость частицы-фотона — постоянна, так как постоянна вся скорость света, состоящего непосредственно из фотонов. Если скорость фотона постоянна, то есть — всегда одна и та же и неизменная — то он не может разгоняться или замедляться. Фотон может всегда двигаться только с одной постоянной и неизменной скоростью. Следовательно, он или существует в состоянии вот этого движения вот с этой скоростью, когда свет есть, или вообще никак не существует, если света нет. Круг оформился, но не до конца. Дальше идет окончательное замыкание круга.

Тут вроде бы ничего особенного в этом выводе — раз нет света, то нет и фотонов. Это и без физики ясно. А с физикой здесь сразу же получается ерунда — если фотона нет в природе, когда нет света, то неужели он приходит в природу (когда свет появляется) не из природы? Где же он до этого был? Ведь он не может находиться, где-то затаившись, — для этого он должен принять какое-то другое состояние, которое характеризовалось бы другой скоростью (более низкой), а он этого не может, потому что скорость света постоянна (так начинают действовать ограничения этого круга). Получается, что его в природе нет, пока света нет, а как только свет появился, то тут же явился фотон со своей единственно возможной скоростью и в своей единственной форме возможного пребывания. То есть, свет приходит извне природы! Теория относительности понимает, что этого допущения ей никогда не простят, и предлагает весьма логический, и весьма остроумный ход — фотона нет в природе, когда нет света, но его нет физически. То есть, не в том смысле «нет физически», что он не существует, а в том смысле, что когда его нет, он где-то не существует физически. Но не в том смысле, что он физически не существует, а в том смысле, что он физически как-то существует, когда его физически нет. Лучше уж сказать вот эту муть, но не покуситься на материализм!

И как же это сказать физически? Не в том смысле, чтобы произнести языком физически, а в том смысле, чтобы сказать языком науки физики? Ну, это несложно. У физики для этого есть очень точные слова, а именно — масса покоя фотона равна нулю. Чувствуете все незаурядное остроумие хода? Если масса равна нулю, то массы нет, а раз нет массы, то ничего нет, потому что масса выражает собой количество вещества. Нет массы — нет вещества. Нет ничего. И фотона нет в состоянии покоя. Но он есть, потому что у него ведь есть при этом масса, которой у него нет! Вот она, эта блестящая логика ТО, которая сразу же вынуждена проявляться на первой же стадии существования круга, который теперь окончательно оформился этим физическим понятием — фотона не бывает в состоянии покоя, потому что скорость света (его собственная скорость) постоянна. Теперь посмотрим, как такими же логическими кругами в пределах этого же круга доказывается невозможность для любого другого тела двигаться со скоростью этого фотона (света).

Итак — ни одно тело не может достичь скорости света, потому что оно, достигнув скорости света, сможет лететь рядом с фотоном с одной скоростью. В этом случае фотон относительно данного тела окажется в состоянии покоя (по еще одному основному постулату самой теории относительности, по принципу инвариантности), в котором его просто не может быть. Получается, в таком случае, что по ТО фотон исчезнет из природы по необъяснимым обстоятельствам, оказавшись в состоянии покоя, но при этом он никуда не исчезнет, потому что объективно он в природе существует рядом с этим безумным телом, которое его догнало и летит рядом. Эта смешная ситуация, естественно, делает смешной и всю теорию относительности. Чтобы этого не происходило, предлагается очень простая гипотеза — ТО это совсем не должно быть смешно, и, следовательно, фотон никогда не сможет находиться относительно чего бы то ни было в состоянии покоя, чтобы ТО не была смешной. А если тело, все-таки, догонит его и полетит рядом? Фотону, ведь, не запретишь снова оказаться в состоянии покоя. Опять будет смешно? Значит — надо это запретить не фотону, а телу. То есть, никогда оно (это тело) не догонит фотон, потому что ТО не должна быть смешной!

Ну, и как же телу объяснить, что оно не должно догнать фотон, чтобы не нарушать теорию относительности? Это ему должна объяснить природа, которая должна встать на защиту ТО и сделать так, чтобы условие теперь звучало по-другому — вместо «не должно», следует говорить «не сможет». Не должно — потому что не сможет! Так ТО отпускает природе приказы. Чего не сможет другое тело? Лететь со скоростью света, потому что это скорость фотона. А почему оно не сможет лететь со скоростью света? Потому что в таком случае оно полетит рядом с фотоном, и фотон окажется относительно этого тела в состоянии покоя, то есть исчезнет по необъяснимым обстоятельствам из природы согласно теории относительности, но мы же знаем — что он из природы никуда не девается! Значит никто его и не догонит никогда, иначе пропадет такая красивая теория. Так завершается первый круг.

Начинается следующий. Почему физически тело не сможет развить световую скорость? Что в природе помешает ему разогнаться до такой скорости и догнать фотон? Что физически (не технически!) может стать навсегда помехой для опровержения ТО, то есть для увеличения телом своей скорости до световой? Ответ ясен, это — масса тела. Только она. То есть, тяжесть тела не даст ему разогнаться до скорости фотона. Но технически невозможно утверждать, что не будет создан такой ускоритель, который не разогнал бы какое-либо тело до скорости света. Поэтому в данном случае нужна не просто масса, а такая масса, которая будет невероятно тяжелой для любого механизма, устройства, или другого силового агрегата, который соберется разогнать какое-то тело до скорости света. Какая же это должна быть масса? Ну, конечно же — бесконечная! Тут никому и мудрить не надо! Именно бесконечная масса сделает невозможным для этого тела ускориться хотя бы на один миллиметр! Потому что бесконечная масса — это такая масса, которая больше всей массы всей Вселенной! Теперь можно спасть спокойно, потому что ТО в безопасности.

Но где же взять такую массу для тела? Как спасти теорию? Вот оно, это тело, собралось догнать фотон, и догонит же, в конце концов! Но этого нельзя допустить, и поэтому надо срочно этому телу объяснить, что, чем быстрее оно будет двигаться, тем оно будет становиться все тяжелее и тяжелее, и так до состояния бесконечной массы в какой-то момент приближения к околосветовой скорости. А то — догонит! Если вы не допустите, что масса тела при его ускорении, станет рано или поздно бесконечной, то вы оставляете телу шансы разгоняться дальше и дальше, в процессе чего оно, достигнув скорости света, будет лететь рядом с фотоном с одной скоростью. В этом случае фотон окажется в состоянии покоя относительно догнавшего его тела, то есть, исчезнет из природы по ТО, а ведь в природе он объективно существует. Следовательно, фотон не может находиться относительно чего бы то ни было в состоянии покоя, чтобы не пропала ТО! Это может обеспечиваться физически (не технически!) единственно только тем, что его не сможет догнать ни одно тело. Поэтому ни одно тело никогда и не сможет достичь скорости света и лететь рядом с фотоном, потому что куда тогда девать положение ТО о том, что фотона не бывает в состоянии покоя, так как его скорость (скорость света) постоянна? Так завершается круг второй, возвращаясь к своему же началу — к постулату о постоянстве скорости света.

Начинается третий. Если с приближением к скорости света масса тела становится бесконечной, то, следовательно, масса зависит от скорости, потому что других физических соседей для обеспечения роста этой массы в этих условиях просто нет. И это обязательно надо признать, потому что если с ростом скорости тела не будет расти и его масса, то оно рано или поздно догонит фотон. В этом случае фотон окажется в состоянии покоя относительно догнавшего его тела, то есть исчезнет из природы по условиям ТО, а ведь в природе он объективно существует. Следовательно ……………. И т. д. Поэтому ни одно тело никогда и не сможет достичь скорости света и лететь рядом с фотоном, потому что, куда тогда девать положение ТО о том, что фотона не бывает в состоянии покоя, ибо его скорость (скорость света) постоянна? Так завершается круг третий.

Пошел четвертый. Итак, с возрастанием скорости тела растет его масса. Масса — это мера количества вещества. Больше массы — больше вещества. Следовательно — растет количество вещества в этом теле, когда растет его масса? За счет чего? Молекулы прилипают по дороге? Тогда — откуда эти молекулы? Закон сохранения массы строго требует, чтобы массы в природе было одно и то же постоянное количество. Следовательно, те частички материи, которые увеличивают его массу, приходят опять не из природы? Конец материализму? Чтобы не было конца материализму, предполагается, что количество вещества в теле должно оставаться тем же самым, а масса все равно будет расти! Теперь все будет по-новому! Не больше массы — больше вещества, как раньше в физике, а вот так: больше массы — столько же вещества! Видите, как просто развивается логика этой «физической» теории?

За счет чего же тогда растет масса тела, если не за счет прироста в нем материи? Если масса тела растет, но материи в его составе больше не становится, то, как же это может быть? А вот так — чего становится больше у этого тела, когда оно разгоняется? Так, правильно же! У тела становится больше энергии. Следовательно, энергия — это то же самое, что и масса! Теперь будет так: больше массы — больше энергии? Да, так, но, давайте перевернем это так, как удобно для ТО, а не для логики. И вот тогда мы получим: больше энергии — больше массы. Это ТО устраивает полностью, потому что других физических источников для роста массы ускоряющегося тела просто никак не удается отыскать! И это следует обязательно признать, потому что если не признать, что масса тела подпитывается энергией, то с ростом скорости не откуда будет взяться росту массы тела и оно всех оскандалит, догнав фотон. В этом случае фотон окажется в состоянии покоя относительно догнавшего его тела, то есть исчезнет из природы по условиям ТО, а ведь в природе он объективно существует. Следовательно…..………. и т. д. Поэтому ни одно тело никогда и не сможет достичь скорости света и лететь рядом с фотоном, потому что, куда тогда девать положение ТО о том, что фотона не бывает в состоянии покоя, ибо его скорость (скорость света) постоянна? Это был круг четвертый. Не последний.

Если в теле растет энергия, увеличивая его массу, то закон сохранения энергии требует, чтобы энергии в это время стало где-то меньше. Иначе опять энергия приходит не из природы! Опять материализм в опасности! Что-то должно отдавать энергию, чтобы энергии в ускоряющемся теле становилось больше. Что же отдает энергию? Это делает какой-то источник энергии (двигатель). И, в таком случае, если двигатель отдает энергию, он должен вместе с этим терять и массу, потому что энергия и масса это же одно и то же! Следовательно, если тело получает энергию, то оно становится тяжелее, а если отдает, то легче. То есть, чем больше тело, например, нагревается, тем оно становится тяжелее, и наоборот. Это надо обязательно признать, так как, если не признать прямого родства энергии и массы в обе стороны (получение и потеря энергии), то, или нарушается закон сохранения энергии, или тело может неограниченно получать энергию для ускорения, что приведет к тому, что…и т. д. и т. п. Поэтому ни одно тело никогда и не сможет достичь скорости света и лететь рядом с фотоном, потому что, куда тогда девать положение ТО о том, что фотона не бывает в состоянии покоя, ибо его скорость (скорость света) постоянна? Это завершился круг пятый.

Если эквивалентность энергии и массы работает в обе стороны, то в обе стороны работает и соответствие массы и скорости. В таком случае, если тело ускоряется, то оно становится тяжелее, а если замедляется, то легче. Если этого не признать для обоих случаев, то при ускорении одного тела только у него только у одного в природе произойдет изменение показателя массы, что нарушает закон сохранения массы, и поэтому где-то в мире должно быть какое-то другое тело, у которого сейчас станет массы ровно настолько же меньше, насколько ее становится больше у разгоняющегося тела! Это надо обязательно признать, потому что, если при увеличении скорости не увеличивается масса, то…и т. д. и т. п.… Поэтому ни одно тело никогда и не сможет достичь скорости света и лететь рядом с фотоном, потому что куда тогда девать положение ТО о том, что фотона не бывает в состоянии покоя, ибо его скорость (скорость света) постоянна? Это круг шестой.

И т. д.

Вот по таким кругам ада для логики развивается и развивается мысль создателей теории относительности, лихорадочно обосновываясь попутно математическим чародейством. Причем забавно здесь даже не то, что подобный круг в доказательстве если замечен среди двух спорщиков, то сразу же отметается в качестве доказательного аргумента. По настоящему забавно то, что если уж обвинять Эйнштейна в каком-то заимствовании у предшественников, то предшественники наворовали не у кого-то, а именно у Ньютона, классическую физику которого, как вокруг постоянно заявляют, ТО отменила! Мы видим, как математически предполагаемый постулат постоянства скорости света сразу и моментально создал сам себе различные трудности для жизни в действительном мире, и как эти сложности, последовательно громоздящиеся друг на друга, решаются с помощью… классической физики! Объявляя свою физику «новой физикой», сделавшей Ньютона ненужным, здесь при первых же спотыканиях обращаются за подсказками к Ньютону, к его законам, понятиям и основам его картины мира! С помощью инструментов классической физики, таких как масса, масса покоя, бесконечная масса, законы сохранения, скорость, ускорение, энергия, состояние покоя и т. д. и их законодательно определенных последствий физического взаимодействия, развивают релятивистские идеи, не применяя ничего, что не относилось бы к содержанию классической физики!

И в итоге классической физикой доказываются положения релятивистской «новой физики»! Сидя верхом на Ньютоне, беря пищу из его рук, переступая везде ногами Ньютона, думая его умом и разговаривая его языком, этого же самого Ньютона при этом же и сделать своим пьедесталом! Более чем забавно! Хотя, по сути, это уже как раз и не забавно. Тут даже слов не подберешь нормальных, чтобы охарактеризовать такие пути к научной славе.

Но вернемся к последнему выводу — если одно тело ускоряется, то соответственно приросту массы, которое у него при этом происходит, где-то в другом месте в просторах природы замедляется настолько же другое тело. Это можно проверить? Конечно же, это проверить нельзя — попробуй, облазь все закоулки Вселенной и докажи, что ты нашел именно то тело, которое замедлилось, или, наоборот, не нашел никакого подобного тела! Выведенное своим собственным кругом доказательств это положение очень ладно подогнано под внутренние рассуждения этого круга. Но беда постулированных идей в том, что они рассыпаются при размыкании этого круга и при включении его во внешнюю ему среду. Посмотрим, например, что будет, если мы вытащим из этого круга предлагаемые ТО прямые зависимости между ускорением или замедлением тела и соответственным ростом или уменьшением массы. Вселенная расширяется. Причем с ускорением своих объектов, да еще таких, как Галактики! На известном краю этого процесса скорость этих мегаобъектов уже практически околосветовая. По законам ТО у всех этих объектов должна расти масса. Понятно, что масса растет очень незначительно даже для такого тела, как Луна, а не то, что для ракеты или чего другого. Обратно скорости света в квадрате по ТО она растет, и поэтому на простых медленных объектах мы этого не можем проверить своими приборами. Но, все-таки, во всей Вселенной у всех Галактик по теории относительности должна расти масса, раз они ускоряются. Все остальные более мелкие тела увлекаются притяжением галактик и тоже находятся под действием постоянного ускорения. То есть, вся Вселенная ежесекундно увеличивает свою массу, если поверить ТО. Теперь, согласно законам той же ТО, пусть ее сторонники нам предложат объект в составе Вселенной и равный Вселенной, который компенсировал бы своим замедлением весь вселенский прирост массы. Оговорки, что всю Вселенную не обыщешь, не подходят — вся Вселенная именно увеличивает массу согласно положениям теории относительности. Дайте нам нечто равное этому процессу, то есть вселенское, что уменьшает массу всей Вселенной в составе всей Вселенной в полном соответствии с ростом массы всей Вселенной в составе всей Вселенной. Не стоит ни на секунду сомневаться, что сторонники ТО дадут нам «нечто равное этому процессу». Не стоит сомневаться и в том, что это не займет у них слишком много времени для масштабов одной жизни. И никогда не стоит сомневаться в том, что дадут они математические схемы, рождающие новые вселенские сущности, о которых мы до сих пор и не подозревали. Причем мы здесь не пытались даже порвать доказательный круг. Просто, рожденное в этих кругах, мы распространили на весь мир. Ведь они сами утверждают, что их теория «универсальна», то есть не относится только к сферически распространяющемуся в вакууме световому потоку фотонов.

Причем эти фотоны как рой пчел летят в одном скоростном режиме и находятся друг относительно друга … в состоянии покоя! Как же это объясняет ТО? Как всегда и здесь нет проблем — раз так, то фотон не обычная частица, а какая-то особенная. Почему? Потому что иначе нарушается принцип относительности! Фотон не может находиться в состоянии покоя даже к другому фотону и даже тогда, когда он в этом состоянии покоя находится. Значит, он не такой как все. Значит на него не распространяется принцип относительности, который из него же и вытекает! А не распространяется на него этот принцип почему? Сколько ни думай, а ответ у релятивистов один — потому что фотон не частица. Больше ничем этот логический затык не объясняется. Значит, когда фотон, как самая обычная частица, осуществляет давление на светопоглощающую поверхность, то он обычная частица. Когда он вышибает электрон со своего места соударением — он обычная частица. А когда он нарушает принцип относительности — то он не обычная частица. Тьфу — играю, тьфу — не играю.

Вообще никакие противоречия ТО никогда ее саму не смущают. Это ее главный козырь. По своему смыслу появления эта теория была призвана объяснить некоторые несуразицы, образовавшиеся в опытах Майкельсона при измерениях света. Эти несуразицы всего-навсего по большому счету нарушали классический закон сложения скоростей и не больше. В итоге затруднений, которые возникли у физиков при согласовании этих несуразиц с классическими способами объяснения, появилась невероятно сложная и практически фантастическая картина мира в виде теории относительности. Если мир Ньютона виден глазом и подвержен экспериментам, то этот же самый мир (это надо особенно отметить!) ТО превратила в нечто совершенно абстрактно-математическое и совершенно неразличимое не только глазом, но даже и прибором, потому что этот мир в ТО четырехмерен, а наши все приборы могут распознавать только мир трехмерный, каковым он и является нам в нашем опыте. Опираясь на несуразицы, исходя из несуразиц, многократно пропуская по замкнутым логическим кругам последствия этих несуразиц, облекая эти несуразицы в математический вид, расчленяя их физическую сущность в математических преобразованиях — что можно получить на выходе, как не опять же несуразицу? Несуразица и получилась.

Причем несуразица заключалась уже в самом смысле опыта Майкельсона. Кто-нибудь, наконец-то, скажет, какой физикой проводился этот опыт? Если брать скорость Земли, то здесь действуют законы классической механики, а если брать скорость света, то она никак не может вписываться в систему расчетов классической механики. Здесь нужна совсем другая физика. Как соединилось это несоединимое в единой измерительной процедуре?

И как можно вообще брать для разворачивания научных теорий методологию опыта, состоящего из двух разных физик, несмешиваемых как вода и масло? И, что самое веселое, — эти две несоединимые физики были в этом опыте применены к физическому явлению, не принадлежащему ни к одной из них! Неужели не ясно было, что свет — это особое вещество, которое не должно рассматриваться ни классикой, ни релятивизмом? В 1900 году Петр Лебедев открыл давление света, что, несомненно, говорило о том, что свет вещественен и обладает массой. Свет вещественен? Да! Ну, так давайте сделаем из этого «вещества» какую-нибудь вещь! Он и вещественен и не вещественен одновременно, он и волна, и он же частица, но при этом он не волна и не частица, а его скорость совсем из другой системы скоростей, не подвластных другим материальным объектам; он существует и проявляется совсем особым, совершенно отдельным от всей известной физики способом. Как же можно обычной, классической, совершенно другой ему физикой, объяснять его необычные для этой физики свойства, а затем, на основе естественного несовпадения этих возможностей, создавать «новую физику»?

Как можно вообще рассуждать о «свете вообще», если, что такое «свет вообще», человек не знает и никогда не узнает? Света не видел никто и никогда. Мы видим только произведенное им действие, явленное нам в своем отражении от чего-то, то есть мы наблюдаем свет всегда только во взаимодействии с материальным объектом. Любой свет, который мы просто видим, или непросто наблюдаем хитрым научным способом, это всегда всего лишь момент взаимодействия света с материей, некий конкретный свет в данных особых обстоятельствах, а не свет как таковой. А если мы наблюдаем свет научно, то это всегда свет на входе в какой-то прибор или на его выходе, то есть он неотделим при его измерении в своих характеристиках от характеристик прибора, его наблюдающего. Свет сам по себе неуловим в своем истинном существовании вне своего столкновения с материей.

Поэтому и не получалось. Поэтому Пуанкаре и произвел математическую атаку, после которой пошли совершенно не физические по своим основам физические предположения. Отсюда и вся эта родословная, которая порождает только то, что не имеет ничего общего с физическим миром.

Особенно это видно на выведенном расчете замедления времени. Уже одно это должно было остановить и заставить задуматься. Возможно, это был тот самый момент, когда все уже стало необратимым, если уже и время начало замедляться. Здесь лично для автора наиболее пугающим обстоятельством является то, что его хотят убедить в том, что время производится часами. Если в такое поверить, то это станет именно той точкой невозвращения, после которой легко принимается абсолютно всё, а в том числе и теория относительности. А, ведь, поверить предлагают именно в это! Нам в ТО предлагается некое тождество понятия Времени ходу приборов для измерения времени. При этом, никто не вспоминает, что всеми этими приборами (часами) время всегда видится циклическим процессом. Время видится ими как непрерывная линия прерывных циклов. И это видение времени различными устройствами нам предлагается распространить на характеристики времени как такового. Это гносеологическая ошибка (неправильные основы и ходы сознания), которая проистекает из-за того, что все знания стали цеховыми, когда физические измерения стали диктовать модус создания понятий о мире, и это стало совершенно диким с подключением к этому еще и математики.

Если приборы (часы) видят время циклически (тик-так), и мне предлагается таким же образом видеть само время, то кто объяснит тогда, что находится между этими циклами? Между этими циклами, получается, времени нет? Давайте, тогда уже идти до конца и говорить, что время существует именно вот так, как способны его отображать приборы, соглашаясь с тем, что его между циклами регистрации нет! То есть, прошла секунда, а между нею и следующей секундой никакого времени нет. Или давайте признаем, как есть — циклы существуют условным образом относительно времени, они придуманы, то есть, существуют условно, как способ передачи сигнала об истечении определенного эталонного интервала некоего непрерывного процесса. То есть, нет никаких секунд в самом времени, а есть некое неразличимое в частях протяжение чего-то целого, не дробящегося в своем внутреннем существовании. А если циклы существуют условно, то непрерывность времени безусловна и не имеет никаких даже условных отметин на своем пути. Ну, и как же может замедляться или ускоряться нечто непрерывное и неразличимое в своих фазах или этапах? Как может замедляться нечто, не имеющее ни начала, ни конца, ни середины, не трети, ни десятой, ни сотой части, поскольку оно есть только одно непрерывное целое, не различимое ни в каких своих частях? Часы пусть себе замедляются. Часы это материальный объект, испытывающий различные воздействия при околосветовых скоростях или на космических орбитах. Почему бы и не поверить в то, что они могут на перегрузках или в других физических обстоятельствах замедляться? Да, бог с ними, с часами. Само время тут при чем?

Время путают с лесенкой, по которой поднимаются ступеньками определенной высоты, а когда ступеньки становятся ниже, то делают вывод, что и сама длина лестницы теперь уменьшается соответственно. Или наоборот — если ступени стали выше, то и длина пути стала больше. Но ступеньки — это то, что придумано, а лесенка одной и то же длины. Потому что Время само в себе неразличимо непрерывно. А как ни измеряй прерывными величинами непрерывное, оно, это непрерывное, от изменения эталонов прерывных величин не меняется и остается относительно них абсолютной, то есть, не зависящей от этих условных разметок. Любое измерение времени — это и есть некая система внешних условных разметок безусловно непрерывного в себе. Собственно говоря, измеряя Время прибором, не мы измеряем Время, а Время измеряет этот прибор, потому что именно из ощущений времени мы берем характеристики для тех циклов, которые отбивает прибор. Поэтому, говоря о поведении часов, мы говорим только о поведении часов. Но о самом Времени мы при этом вообще ничего не говорим. Когда-то надо это уже понять. А если бы ваши математические расчеты показали, что часы вообще при скорости света останавливаются? Страшно даже подумать…

Этот вывод теории точно также невозможно никак проверить экспериментально, потому что с околосветовой или световой скоростью ничего не летает и никогда не полетит, так как физически совершенно определенно ясно, что ускоритель подобной мощности, способный разгонять что-либо до околосветовой скорости, невозможно даже всерьез представлять. Правда, на очень быстрых самолетах проверяли. Был такой эксперимент. Замедляется ход часов! Так вопросы — к часовому мастеру, а не ко времени. Время, как таковое — здесь-то причем? И самое примечательное в этих опытах — замедляются всякие атомные или электронные часы, а обычные часы с гирьками, которые взаимодействуют с ньютоновской гравитацией, идут себе, как и шли. Но их в расчет не берут — слишком грубый прибор для таких скоростей, чтобы реагировать. Так, все-таки, в приборах дело?

А еще замечательнее в этих опытах то, что пилоты этих самолетов через пять лет признаются, что найденное расхождение в 123 наносекунды выведено часами, погрешность которых составляла 300 наносекунд!!! То есть эти часы нашли погрешность в измеряемой системе, более, чем вдвое превышающую их способность самим быть непогрешимыми! И каким-то образом удалось же разделить эту собственную погрешность с погрешностью измеряемого!!!

И совсем весело узнать из рассказов пилотов, что по команде с земли часы синхронизировались несколько раз прямо посреди эксперимента, чтобы начать все с начала, поскольку на каком-то моменте все шло совсем не туда, куда должно было пойти по условиям теории относительности. Чистая политика, весьма далекая от науки, которая (наука) к тому же упрямо твердит, что даже эти 123 наносекунды следовало бы признать достаточными к рассмотрению при длительности эксперимента только в 70 лет. То есть эти сверхскоростные самолеты должны летать 70 лет, чтобы признать правильными выводы ТО, или неправильными. Неплохо, однако! Разве мы можем себе представить, чтобы из ньютоновой физики что-то требовало бы подобных усилий для доказательства своей правомочности?

А самое смешное в этой связи — непрекращающиеся разговоры о знаменитом парадоксе близнецов. Это когда один близнец полетит в космос со световой скоростью, а другой останется на Земле. По возвращении экспедиции они не узнают друг друга, потому что у одного время шло медленнее (у космонавта), и он постарел только на два года, а у другого время шло как у всех (на Земле), и он постарел аж на 48 лет. Согласно ТО так и должно произойти, и с этим связывают возможности преодоления будущими космонавтами просторов вселенной. Так и пишут — «парадокс близнецов, который предсказал Эйнштейн». Когда начинаешь задавать об этом вопросы, то при объяснении становится ясно, что все дело в наличии двух систем отсчета — инерциальной, в которой остался один из братьев на Земле, и неинерциальной, то есть ускоряющейся, в которой была та самая ракета со световой скоростью, где время замедлилось. И на первый же вопрос — а как вы можете считать инерциальной системой отсчета планету Земля, разве что-нибудь есть в природе, что бы этому не препятствовало? — получаешь всегда один и тот же ответ: это абстрактный, мысленный эксперимент, близнец не на Земле у нас ждет своего брата, а в некоей абстрактной инерциальной системе. На другой вопрос — а на какой ракете возможен полет со световой скоростью, если со световой скоростью кроме фотона никто лететь не сможет? — получаешь один и тот же ответ: на фотонной. То есть, сделанной из света (только представьте себе такую ракету!). А разве такое возможно? Нет, (отвечают), это невозможно, еще раз повторяем — это мысленный эксперимент. Тогда на следующий вопрос — зачем же вы тогда говорите, что предсказано то, чего никогда не будет? — ответом, венчающим всю беседу, всегда становится пожелание лучше учить теорию относительности, чтобы не задавать подобных глупых вопросов, и не переносить механически теорию относительности в реальный физический мир. А зачем мне учить такую теорию, которая не переносится в реальный физический мир? Чтобы приобщиться к той самой «мысленной» революции в физике, которая тоже никогда не переносится в реальный физический мир?

Однажды, после «зеленой революции» в Иране, у аятоллы Хомейни интервьюеры спросили — а зачем нужна была эта революция, ведь народ стал жить несравненно хуже? Духовный лидер, искренне удивившись, ответил — а разве революция для народа делалась? Она делалась для Аллаха! Для какого аллаха делалась теория относительности? Для самой себя?

Масштабы потери этой теорией физического мира видны на самих ее основах — на инерциальных системах отсчета, которых в природе не бывает. А если и бывает, то только теоретически, то есть в разных отвлеченных от природы теоретических схемах. Ничто в природе не движется строго по прямой линии и с постоянной скоростью под действием инерции. Всё или ускоряется или замедляется, потому что вся физика — это притяжение или отталкивание, А если что-то и попадает в эту ситуацию, то сначала надо разогнаться (ускориться), а потом из этой ситуации выйти (замедлиться). Следовательно, даже относительно только одного единичного взаимодействия инерциальная система — это всего лишь мимолетный этап истории, но не вся история. Но и этот этап — только теоретический, не существующий практически. Сейчас очень нечистоплотно в этом смысле даже излагаются основы классической физики, когда объявляют 1-й закон Ньютона неким утверждающим фактом для инерциальной системы отсчета ((ИСО). Так исподволь обосновывается релятивизм. Опять Ньютоном!!! Но, ведь, ясно же, что первый закон Ньютона выводился совершенно не для утверждения ИСО и даже совсем не про ИСО! Ньютон говорил о силах, и ему нужен был некий демонстратор показательного действия сил, и для данной демонстрации он и применил некоторое абстрактное понятие ИСО в мысленном эксперименте по абстрактному взаимодействию сил. Нигде ИСО у Ньютона не объявляется фактом физического мира, но везде она является просто демонстратором, операционно не мешающим основной задаче иллюстрации закона, но не имеющим никакого операционного смысла.

В основу всей теории относительности заложена абстракция, некая ИСО, которой в природе не бывает, как не бывает в природе и прямолинейного инерциального движения, которым эта абстрактная ИСО движется. И чего удивляться, что вся теория относительности получилась абстрактно-математическая? Яблоко от яблони… Впрочем, здесь — яблоня от яблока. Потому что вот от этого абстрактного яблока вся яблоня и пошла искусственным образом. Или яблоня от яблони. Как угодно, если вы сможете об этом говорить языком математики.

На точно такой же гносеологической ошибке строится в теории и понятие отсутствия абсолютного движения. Говорят, что теория относительности настолько сложна, что ее понимают на земле один или два человека. Повторим — она сложна внутри себя. По своему конечному продукту она ничем не сложна — время замедляется, энергия эквивалентна массе, гравитация это инерция, скорость света постоянна и т. д. Что тут сложного для понимания? Ничего. Сложно понять доказательства этих простых понятий, потому что их можно понять только по понятиям ТО. Поэтому мы этой сложностью и не занимаемся — какая нам разница, как это доказывается? Это должно доказываться природой. А если природой это не доказывается — то, какая нам разница, как это доказывается другим способом? Однако и без природы можно увидеть те пагубные начала рассуждений, которые далее развиваются во всей своей нарастающей пагубности, и сделать это можно не очень сложным образом. Попробуем не сложным образом понять, насколько ошибочно само представление об отсутствии абсолютного движения.

Основная идея отсутствия абсолютного движения выражается следующим образом. Здесь принцип рассуждений прост — берем и представляем (мысленно!) себе один единственный абстрактный объект. Этот объект существует сам по себе, больше не существует в созданной нашими представлениями картине ничего, кроме данного объекта. Вот есть он — и больше ничего. Кроме этого объекта мы ничего не видим, потому что больше ничего нет. В этом случае мы никогда не сможем определить — движется объект, или покоится, потому что не можем этого увидеть относительно чего-либо другого. Для нас он по всему своему виду хоть движется, хоть не движется — абсолютно ничем в этих двух своих состояниях не отличается. А раз для нас это неразличимо и мы не можем обнаружить движение, то мы делаем вывод — никакого абсолютного движения без какой-либо возможности определить это движение относительно чего-либо другого не существует, и любое движение может быть только относительным по отношению к какой-то точке отсчета.

Здесь только начинает ускользать физический мир из этой теории, но это уже происходит вполне успешно. На самом же деле ничто не запрещает даже в этой абстрактной картине объекту двигаться, и он может двигаться — просто мы не можем этого определить. На этом, на невозможности регистрации возможного, делается вывод о принципиальной невозможности возможного. Внешне вывод звучит неплохо, но если мы не можем зарегистрировать — может быть, это только наши проблемы? Может быть объект, все-таки двигается? Нет, он не двигается (отвечают), некуда ему двигаться, кроме него ничего нет, никакой возможной зоны для перемещения. Как такое может быть? Но мы же условились, что это мысленное абстрактное допущение (опять отвечают)! В пределах данной абстракции, хотя бы, вы должны согласиться, что ему двигаться некуда? Приходиться сказать, что — да, согласимся, если такое в голове нарисовать, то ему действительно некуда двигаться и абсолютного движения нет. В абстрактном смысле. Так образуется абстрактная база дальнейших выводов, в которых нам обещают заменить абстрактное на действительное. Еще эллинистическая мысль такого не допустила бы, потому что строго следила за генетикой выводов («вырастет из сына свин…»). Но мы ведь далеко ушли от эллинов вперед, не так ли?

И поскольку мы далеки от эллинов, то мы уже, не в пример им, можем создавать не просто абстрактную систему с абстрактным смыслом, удаленным от прямой связи с характером реальности, мы уже способны не в пример им создавать сразу же абстрактную систему в абстракции второй степени, то есть уже вообще не соответствующую никаким правовым логическим основам для своего создания, поскольку те же самые эллины уже никогда не допустили бы наличия никакого состояния покоя в отсутствии возможности движения. Потому что состояние покоя — это вариант состоянию движения, и самостоятельно применять этот термин, без соотнесения его с движением, вообще не правомерно. Покоится — это когда не движется. Если что-то не может двигаться в принципе, то оно также в принципе не может и покоиться. У него просто нет такой характеристики. Если в данной абстрактной картине абсолютно единичного объекта исключается движение как понятие, то и покой должен исключаться как прямое следствие исключения движения. Это будет какое-то состояние особого рода, но не покой, как альтернатива движению. А если мы вводим такую характеристику (покой), то должны вводить и ту характеристику, которая ее определяет (движение). То есть, даже древний эллин уже сказал бы — тот, кто говорит, что нет абсолютного движения, уже говорит о том, что оно есть, потому что запрет на движение логически оправдан только при наличии возможности движения. А когда мы говорим, что в некой абстрактной системе нет никакого движения, но при этом мы говорим, что некое тело покоится, то мы вводим в эту систему понятие, которое невозможно обосновать условиями самой же системы, и получаем даже абстрактно невозможную для дальнейшей логической работы систему, потому что в ней уже отсутствует логика определения условий, и она будет ущербна во всем дальнейшем. Однако, поскольку мы уже далеко от эллинов, то мы пойдем и на это. Так и быть. Пусть будет эта абстрактная модель второй степени без элементарной логики самого ее составления. Мы готовы идти дальше.

Однако мы, все же, проявляем пока еще отсталую непонятливость, и предлагаем такой вариант — давайте абстрактно (абсолютно абстрактно!) проведем на этом абстрактном объекте абстрактную полосочку белого цвета (мысленно!) и заставим его (мысленно, только мысленно!) вращаться. Заметим мы данное движение? Даже мысленно — заметим. Относительно чего мы это заметим? Относительно ничего! Просто заметим, и всё. Так все-таки — есть абсолютное движение? В ответ — вы нам все карты путаете! Давайте вращательное движение уберем из вариантов абстрактной исходной модели, и вы увидите, что дальше все это оправдается. Ну, что ж, давайте, уберем, если дальше оправдается. Только следует отметить, что это уже наступил следующий этап нарастания степени утери теорией физического мира, потому что уже в ее исходных абстрактных положениях некая нелогически составленная абстрактная модель второй степени получает новую степень абстрактности и требует более сложной абстракции.

Ладно, давайте же посмотрим, как это оправдается. Здесь нам предлагается добавить в картину еще один объект, и тогда нам всегда уже будет видно, движется наш первый объект относительно этого нового, или нет. То есть движение всегда относительно к чему-то другому. Теперь посмотрим, как в дальнейшей логике физический мир не просто ускользает из рассуждений, он практически в них уже не участвует. А дальше нам говорят — представим себе, что один из этих объектов двигается инерциально, то есть строго по прямой и не ускоряясь. Так в полностью абстрактную схему добавляется еще одна абстракция, невозможная для мира (ИСО), и теперь все готово, чтобы все это оправдалось. А для этого мы должны проделать следующий мысленный эксперимент — представим, что мы сели на этот объект (ИСО) верхом. Каковы будут наши ощущения? Мы не будем, во-первых, ощущать, что мы движемся. Ускорения нет, и мы не ощутим внутри себя ничего такого, что подсказало бы, что мы в движении. Объект движется строго по прямой, подъемов нет, спусков нет, виражей нет, ускорения нет — наше тело опять же никак не ощущает движения. На основе этого (во-вторых) мы никогда не сможем определить — это мы двигаемся относительно другого объекта, или он двигается относительно нас? Мы никогда не определим — находимся мы в покоящейся системе координат, или в движущейся. Ну и что (спрашиваем мы)? Как, «что», (отвечают) — всё! Что — «всё»? А вообще — всё, так как тут видно не только то, что нет, никакого абсолютного движения, но видно и все остальное, что теперь может проистекать из разницы инерциальных и неинерциальных систем отсчета. Теперь из этого такие новые просторы для теории раскрываются (дальше, естественно, начинается математическое заполнение этих просторов)! Это хорошо (соглашаемся) — а когда мы начнем из абстракции выходить? Когда мы с этим в мир реальный попадем? Никогда мы не попадем — потому что в ТО только мысленные эксперименты и математические расчеты. Оно и понятно — Ньютону на голову яблоки падали, Галилей может, даже эти самые яблоки с Пизанской башни бросал, Ломоносова разрядами шарахало, Кюри радиоактивность подхватили, Уатт паром обжигался, а Фарадей игриво стержни совал во всякие отверстия. Этим легче было. Они и создали основы техноцивилизации. А релятивистам сложнее. Мысленно и абстрактно ничего осязаемого не создашь, и следовало бы проникнуться этими их трудностями, а не требовать от них невозможного. Но тогда и они пусть от нас не требуют невозможного — признать их теорию, пусть даже только мысленно, только для себя самого, революцией в физике. Это революция в головах, а не в физике. И этой революции в головах не произошло бы, если бы среди этих голов была бы хоть одна, не попавшая под азарт научно-фантастического теоретизирования, которое потеряло на первом же своем этапе физический мир.

Причем, самое знаменательное в этом обстоятельстве то, что, теряя этот физический мир на самом же первом положении о невозможности абсолютного движения, эта почитаемая различными философами теория, отменяет, пожалуй, единственный пункт, по которому практически сходятся все философские школы — о неразделимости материи и движения. Требованием признать невозможным для единичного объекта иметь в самом себе или самому для себя движение, опровергается вот этот признаваемый всеми философами факт неизбежного движения любого материального тела, и после этого некоторые философы готовы на этом же отрицании строить различные конструкции, которые вытекали бы из круговой логики ТО. При этом данные философы, не пугаясь даже того, что могут разбудить санитаров, громко кричат о необходимости ТО, как следствия какого-то диалектического наклона каких-то необходимых предпосылок объединения единичных актов природы в одну метафизическую картину. О какой картине они здесь могут говорить, если они не способны разглядеть в этой системе порочности самой ее опоры, нарушающей одно из основных фундаментальных положений практически всех философских доктрин? А именно то — что любое движение всегда абсолютно, потому что является неотъемлемым свойством материи в каждой своей составной части, и оно, это абсолютное движение, в гробу видело и всех наблюдателей, и все системы отсчета, и все способы своей регистрации. Когда физика переходит практически в магию, заявляя, что от наблюдателя зависят физические параметры материи, то не мешало бы и философии вмешаться. Тем более, что тут ни ускорители с Млечный Путь не нужны (как жалуются некоторые экспериментаторы, готовые доказать при наличии таких ускорителей ТО), ни семидесятилетние гонки на сверхскоростных аэропланах. Надо просто встряхнуться, сбросить наваждение и не побояться сказать не модное для времени. Но, как мы помним, философия сейчас в коме.

Но не только физический мир потеряли создатели этой теории. Они и сами себя потеряли в этом нефизическом мире, который создали! Все по той же самой гносеологической ошибке, которая началась с самого первого рассуждения. Ньютону, кстати, все эти абстракции не мешали. Он брал пустоту за абсолютную точку отсчета, и у него все получалось. И сейчас у всех получается. Потому что в его времена ученые обладали всей суммой знаний, которую предлагала человеческая культура. В том числе и элементарные философские и логические приемы освоения действительности не были секретами для этих ученых. А с одной только математикой в качестве единственного приема освоения действительности происходят только разные чудеса.

И вот одно из главных чудес этой теории — чудо утери исследователем самого себя! Спешите видеть! И начинается оно, с первого рассуждения, которое нам некогда предложили — «представим себе некий объект, существующий абсолютно единично в реальности». При этом призывают к неким усилиям мысли. Но такой мысли вообще не может быть, если это мысль! Потому что мысль, когда она даже видит нечто только мысленно (т. е «представляет»), то делает она это одним единственным образом — на основе какого-то отличия представляемого или рассматриваемого объекта от того, что есть не этот объект. Это та самая «дистинкция», то есть тот самый познавательный акт различения явлений и объектов между собой, который и является способом непосредственного определения мыслью любого объекта или явления в качестве их самих, как существующих. Когда мы говорим «представим себе единичный объект», то это всего лишь неосознанное жульничество, самообман, поскольку любое представление возможно только при наличии отличия определяемого от того, что не есть данное определяемое. Абсолютно единичное, то есть в количестве «один», не может существовать для мысли, поскольку в таком случае оно просто не будет для мысли различимо. И для мысли, и для реального мира ничего не может быть единичного, поскольку всегда должен предполагаться некий контрастный фон, на котором стало бы это единичное выделяться персонально. Попробуйте представить себе самую маленькую песчинку. Сможете вы определить, что это песчинка, или, что она маленькая, если она нигде больше не существует, кроме как сама в себе? Если не видно ее границ относительно чего-то другого, если она ничем другим относительно себя не ограничена, и ничем другим не обозначены ее контуры ее действительного пребывания, то, как вы вообще определите, что она есть? Такие «допущения» в реальном мире недопустимы. Вы ее или вообще не усмотрите, как ничем не определяемую в своей индивидуальной форме, или эта маленькая песчинка просто заслонит вам глаза в качестве какого-то неопределенного миража, некоего количества без качества, у которого нет ни начала, ни середины, ни конца, который беспределен и о котором ничего не известно, кроме того, что «это» можно потрогать рукой. Но ничего даже рукой потрогать нельзя, если оно не существует еще в «чем-то», что также существует и дает своим отграничением ему границы физического пребывания. Следовательно, если что-то существует, то не как «одно», а как какое-то «одно», отличающееся своим существованием от существования «другого». Только наличие реально существующего «чего-то» может придавать собой статус существования чему-то «другому» через его отличие от себя. Абсолютно единичного в природе не бывает.

Но у нас разговор, как мы помним, был не о природе, а о мысленном эксперименте, где на первый взгляд, все же, можно абстрактно представить себе нечто абсолютно единичное. О природе мы вспомнили только для того, чтобы показать схему работы того познавательного акта, которым мы определяем всё, что есть само по себе. Так вот, в мысленном эксперименте эта схема работает точно также. Когда мы представляем себе абстрактно некий абсолютно единичный объект, то мы его отличаем от себя. Мы представляем его как «не-я». Если мы не будем отделять его от себя, то мы ничего не представим, потому что тогда он станет неотличимым от нас самих и неразличимым с нами самими. А если даже в мысленном эксперименте только с одним абсолютно единичным объектом, все равно есть всегда «я», и есть этот объект (как «не-я»), то, не занимаясь извращением сути ситуации различными натяжками, мы всегда заметим любое движение данного объекта (даже абстрактно) относительно себя. Для того чтобы согласиться с тем, что движение абсолютно единичного объекта будет нами неразличимо мысленно, нам, таким образом, придется отказаться от той единственной точки, относительно которой различимо это движение, то есть от самого себя, как от источника той самой мысли, которая должна представить данный объект в качестве абсолютно единичного. Вот так, при соединении полного ухода из физического мира в полную абстракцию, и с удалением из этой абстракции даже наблюдателя, и формируется фундамент этой удивительной теории, на котором в дальнейшем строится все то, что закономерно из этого может получиться, и что закономерно получилось. Получился мир без мира и без человека в нем. Мир в форме красивой четырехмерной химеры из неосязаемых математических атомов, в которых даже некому помыслить.

Благодаря этому мир в ТО рассыпается на отдельные и обособленные участки, не связанные ни общим временем, ни общей точкой отсчета для своего движения. Мир разваливается без общего времени и становится бессвязным набором отдельных взаимодействий, не обозримых с какого-либо полководческого (для измерительной физики) абсолютного наблюдательного пункта. Мир, который весь живет в обратной связи всех своих частей, становится внутренне не регламентированным своими свойствами, он превращается в нечто разбросанное по каждому наблюдателю, который как-то ухитряется наблюдать этот мир, в котором наблюдателю-то как раз места и нет. Его нет, этого наблюдателя, потому что мир в ТО не отличим от наблюдателя, не отдаляется от него, но и не впускает его в себя. Наблюдатель наблюдает свои наблюдения о мире, но не сам мир.

Потому что только на основе чего-то, что не есть сам мир, только и можно различить мир во всей своей совокупности и во всей своей собранности. Это «что-то» и будет точкой абсолютного покоя, относительно которой все движения этих объектов будут только абсолютными. У Ньютона это пустота пространства. Можно выбрать реликтовое излучение, пронизывающее всё насквозь и ни с чем не взаимодействующее, можно взять гипотетический центр масс этого мира. Можно взять и сам свет (а чем отличается нулевая скорость абсолютной точки отсчета от световой скорости по своему смыслу — и относительно нуля и относительно света у любого движущегося объекта одна и та же скорость!). В конце концов, можно и самого наблюдателя в качестве этой абсолютной точки абсолютного покоя привлечь. Потому что, сколько бы не было таких наблюдателей, нужно всего лишь понять, что каждый наблюдатель находится в центре Вселенной, и это так и есть, потому что относительно каждого человека Вселенная уходит во все свои возможные направления (и вверх, и вниз, и вправо и влево и куда угодно) абсолютно одинаковыми дистанциями своих просторов, а если каждый из нас находится в центре, то центров не может быть столько же, сколько тех, кто находится в этом центре. Следовательно, центр — один, и мы все в нем находимся. Если подобная картина не устраивает своей парадоксальностью, то следует предположить и Некоего Наблюдателя вне вселенной, относительно Которого она определяется как вселенная, становясь различимым и персональным объектом бытия в различении с Ним. Если не нравится Этот Наблюдатель (у нас не религиозная проповедь), то в качестве этого «иного» всему множеству движений во Вселенной можно выбрать даже саму Вселенную в качестве цельного феномена, абсолютного в своем физическом пребывании, и относительно которого все частные движения в его пределах — абсолютны по общему полаганию Всеенной как существующей на объединенном фоне всех своих составляющих. Очевидно, через тензорную алгебру это можно было бы сделать и здесь. Это был бы вполне успешный, но опять ошибочный путь. Потому что — математический. Пустота (если говорить только о физике) — вполне приемлемый и хорошо работающий способ.

И эта пустота никогда не путала Ньютона. Для него никогда не существовал тот вопрос, который в итоге привел к необходимости опыта Майкельсона. Болезненность этого вопроса — как через пустоту может передаваться взаимодействие? как на огромном расстоянии передается сила притяжения через пустоту? ЧЕРЕЗ ЧТО физически передается физическая сила? — никогда не раздирал душу Ньютона и его современников по ночам. Потому что они прекрасно знали, что физическое уже нельзя объяснить физически, если это физическое ведет себя по некоторым строго установленным правилам, потому что не сомневались в том, Кто единственный может эти правила для этого мертвого физического установить.

Когда про Этого Законодателя стали забывать, появилась теория эфира, как некоей невидимой особой физической среды, которая заполняет пустоту и через свои невидимые особые частички транспортирует физические силы к месту назначения. Бред теории относительности начался вот именно здесь, с создания мифологической мировой сущности в виде эфира, который призван был физически объяснить тайну нефизического поведения физических объектов. Когда стали измерять несуществующий эфир через свет, то по результатам измерения одной мировой мифической сущности стали выводить множество других математических мифических персонажей, которые, в конце концов, и рассказали нам, что такое теория относительности.

И, конечно, — ну как же можно доверять Ньютону, если он верил в Бога? Как можно доверять Кеплеру, который, после научного оформления гелиоцентрической системы, на вопрос — что заставляет планеты двигаться по своим орбитам? — ответил: у каждой планеты есть свой ангел, который по заданию Бога катит планеты так, как это требуется. Наивный Кеплер! Наивный? А что же вы до сих пор движение электрона по траекториям (которых нет) на атомных орбитах по Кеплеру считаете? Что же вы свою атомную модель через планетарную схему определяете?

В те времена люди искренне верили и в чертей и в ангелов. Лютер с гордостью часто показывал испачканную чернилами часть стены своего кабинета — здесь я кинул чернильницей в дьявола, и он оставил меня. Он это говорил не образно! Лютер! Да, — и в ведьм верили, и во все остальное. Но при этом и про Бога знали. И при этом знали и понимали те пределы, в пределах которых достойны физические предположения. И создали всё, на чем все нынешние ученые прочно удерживают содержание всех действительных наук! У них была здоровая методология, и с этой методологией они создали здоровую основу современного больного знания.

А чем мы, знающие, что нет чертей и ангелов, можем блеснуть перед ними? Что создано равное тому, что создали эти наивные «боговеры»? Куда хоть на шаг продвинулись бы мы без них? Давайте представим, что не стало ньютоновой механики и вообще всего, что было создано современниками Ньютона за период в 150 лет? Что у нас останется от всех наук? На Ньютоне вся небесная механика, теория потенциалов, кулоновские электростатические притяжения; электромагнитную природу света Максвелл выводил из механических моделей, Герц считал ньютоновскую механику основой всей физики. Что останется полезного без достижений этих «наивных»? Ошметья. Или не останется ничего. Теория относительности останется. То есть тоже — «ничего не останется». Но и эта теория выросла на том фундаменте и на тех скрепах, которые заложили наивные люди, совершавшие причастия, и благодарившие Бога за дарованные знания. Лагранж сказал про Ньютона — он самый счастливый, потому что дал людям картину мира; и как нет у этих людей второго мира, так никто никогда не даст больше другой его картины. Лагранж не сказал «он самый великий», он сказал — «счастливый». Они понимали в то время…

Нечто подобное тому, что произошло с теорией относительности, в свое время произошло и с марксизмом. Там тоже создали очень красивую схему. Настолько красивую по внутренней логике, что под нее подпали буквально все умы того времени. Не было никого, кто не восхитился бы марксизмом, или какое-то время не попытался идти с ним рядом, настолько он выглядел предсказательным и научно выверенным. И только историческая практика показала, что красивая и выверенная внутренне логическая теория может оказаться полностью ошибочной. В марксизме тоже был постулат — они объявили внешнюю форму деятельности человека (в виде сообществ) внутренним смыслом этой деятельности, а самый массовый характер этой совместной деятельности (производство продукта) объявили смысловым стержнем движения перемен в истории. От этого постулата о существовании в истории главных исторических единиц, представляющих собой некое соединение экономики с различными отношениями людей в процессе участия в этой экономке (пожрать и заработать), родилась стройная, как песня, теория закономерных изменений главных исторических единиц в истории. К сожалению, эту теорию удалось внедрить в практику. И вот практика показала — две Германии, две Кореи, большой Китай и маленький Гонконг, СССР и США, Венгрия и Австрия (некогда одно государство), где в прямом соседском соревновании марксизм провалился со всемирным треском везде, где может провалиться вообще любая социальная теория.

Сто лет продолжается соседство ньютоновской классической физики с теорией относительности. Классическая физика не только не уступила ни одной позиции, не только не расширила области своего применения, но и вообще не знает, что такое теория относительности. Что такое теория относительности, как говорят информированные люди, знают только один или два человека в мире. По существу это соседство не двух физик, а соседство одной физики с одним или двумя человеками, который знают, что где-то у них в голове есть еще и другая физика, только нигде не могут ее применить. Даже на отдельно взятой территории. Даже после того, как объявили о кончине классической физики, как марксисты в свое время объявили о крахе капитализма. Опять удивительное историческое совпадение — первый марксистский опыт реального исторически масштабного раскачивания России в 1905 году, и первое появление ТО в официальном виде — тоже в 1905 году. Итог — от марксизма осталось то, что осталось от Ленина, и лежит в мавзолее, а от ТО осталось то, что и было с самого начала. ТО убереглась. Потому что неприменима в исторической практике. Она с самого начала уже была в мавзолее. Без потрясений для себя. Сразу слава и бессмертие без промежуточного трудного этапа практического позора. Завидная судьба.

А зачем мы вообще столько времени уделили ТО? Чтобы понять всего лишь одно — на подступах к последним рубежам материи наступил конец физике. Само существование теории относительности, это наиболее наглядный пример наступившего конца. Это понял Лоренц. Старик Лоренц, выросший на традициях классического понимания значения и смысла науки, конечно же, понял уже в 1905 году то, что поняли все остальные только в 1926 году, когда встретились пси-волна Шредингера с матричным исчислением Гейзенберга. Он уже в 1905 году увидел, как некая теория, выросшая из его наработок, пусть математически, но объясняет без эфира всё то, что он, (пусть тоже только математически), но объясняет с эфиром. Вот сейчас те эффекты, которые объясняются с помощью ТО, может объяснить еще приблизетльнно 20–30 научных систем с применением эфира. Всё, что может описать теория относительности, точно также может описать и вычислить с той же верностью и классическая электродинамика, основывающаяся на действии предполагаемого эфира, поскольку там тоже, как и в ТО одна лишь сплошная математика. Загвоздка только в одном — найдите в природе эфир и докажите физическим опытом, что он существует. Тогда на ТО будет поставлен крест. Эфира пока не нашли.

Но дело не в эфире. Дело в Лоренце. Если уж сегодня кто-то в таком количестве может решить проблему равноценной замены ТО для расчетов, то мог бы это сделать и Лоренц, создавший классическую электронную теорию. Почему Лоренц не предложил в качестве соперничающего с ТО, свой вариант? Потому что Лоренц понял, что когда совершенно противоположными базовыми физическими основаниями, с абсолютно исключающих друг друга позиций, физический мир успешно моделируется, то это не что иное, как — конец физике. Потому что в настоящей фундаментальной науке истина только одна и подкрепляется экспериментом. Поэтому Лоренц до конца жизни вообще отказывался от одного только упоминания о своем возможном участии в существующей славе ТО и всегда подчеркивал, что эта теория принадлежит Эйнштейну. Однажды на вопрос, а как относиться к тому, что «преобразование Лоренца» составляет основу расчетов ТО, а теория принадлежит только Эйнштейну, он досадливо махнул рукой — «мое преобразование? я дарю его этой теории»…

Не мог не видеть мудрый Лоренц всех этих физических уродцев, которых плодит эта теория. Пуанкаре — понятно. Он был более математиком, чем физиком. Это был математический спецназ, который появлялся там, где регулярные физические части уже не могли вести наступление или попадали в безвыходное положение. Пуанкаре помог, в частности, Герцу при открытии электромагнитных волн, подсказав, почему у того в опытах скорость волны не равна скорости света. Пуанкаре и Беккерелю при открытии радиоактивности всё считал, чего не смогли посчитать другие, и он же лоренцовские расчеты постоянно правил, а Лоренц также постоянно и публично благодарил его за проявленные при этом терпение и такт. Пуанкаре все эти четырехмерности и остальные причуды теории видел лишь в качестве удобного расчетного приема, и просто постоянно предупреждал физиков, что перенос этих расчетных приемов в природу, все же, требует прямого экспериментального подтверждения. Когда остыл к теории Лоренц, охладел к ней и Пуанкаре. Лоренц же остыл сам по себе, потому что, несомненно, понимал, что сон физического разума родит математическое безумие. И перестал в этом участвовать.

И, правильно сделал, потому что придет время, и никто не будет связывать его великое для науки имя с тем, например, заявлением, что наш мир четырехмерен, пространство в нем искривлено и пустоты нет. Никто не свяжет с именем Лоренца то, что гравитационные эффекты объясняются не силой притяжения Ньютона, а тем, что в этом искривленном пространстве планеты катятся по инерции под уклон вниз по круговым воронкам искривленного пространства.

И когда, наконец, зададут этот вопрос по-настоящему — почему же инерцию можно занулить (то есть, прекратить ее действие), а силу притяжения занулить нельзя, и не говорит ли это о том, что ТО полностью не согласуется с тем, что существует в природе — отвечать придется не Лоренцу. И когда, наконец, зададут по-настоящему этот вопрос — почему планеты никак под действием силы инерции не скатятся, наконец, в эти воронки искривленного пространства и не остановятся — отвечать придется тоже не Лоренцу. Лоренц не хотел за это отвечать (и за все остальное), и поэтому стал открещиваться. Он увидел, к чему это все приводит, хоть с эфиром, хоть без эфира. Потому что — физика уже бессильна.

Вообще здесь невозможно удержаться, чтобы не отвлечься при упоминании вот такой картины мира, где планеты катятся по инерции в круглых воронках искривленного пространства. Не знаю, но это очень напоминает действительно повсеместно существующую физическую модель подобной системы — рулетку. Там тоже шарик катится по инерции по кругу, и все веселье не в том, что он катится по кругу, или что он катится по инерции, а в том, что он практически никогда дважды не повторит свою орбиту. Почему планеты не двигаются как шарик в рулетке? Схема процесса, рисуемая ОТО, абсолютно идентична рулетке! Однажды я получил интересный ответ на этот вопрос — планеты ведь в четырехмерном пространстве катятся, а шарик в рулетке в трехмерном, понимать надо! Это искренний почитатель ТО сказал. Тут не могу больше ничего добавить.

И вообще в этой связи — планеты катятся по воронкам, но их вращение не завершается тем, чем должно завершиться подобное движение в физике — они не сваливаются на дно этих воронок и не останавливаются там! Почему? ОТО отвечает — потому что есть некая сила, которая не дает им скатиться на дно воронки. А чего так скромно? Это антигравитационная сила, надо понимать, так давайте и назовем ее так, как она называется — левитацией! Когда мы хотим посмеяться, то читаем о фокусах индийских йогов с левитацией, или смотрим об этом разоблачительные документальные фильмы. И вообще, если мы слышим, что где-то «про левитацию», то заранее знаем, что это очередной казус. ОТО (общая теория относительности) — тоже про левитацию!

Когда полетел в космос Гагарин, то ёрнически вопрошали верующих — ну, так, где же ваш Бог? Гагарин его ни на одном облаке не видел!

Когда ныне кто-то заикается про эфир, то его спрашивают — ну, так, где же ваш эфир? Такой плотности материальная субстанция, (по расчетам — плотнее любой самой плотной брони), как же она нигде не видна?

Но почему-то никто никогда не спрашивает — а где же это искривленное четырехмерное мировое пространство из теории относительности, по воронкам которого катятся планеты? Расчеты показывают — если в реальных масштабах Землю и Солнце соединить тросом, в диаметре равным диаметру Земли (диаметру Земли!!!), то при действии тех гравитационных сил, которые возникают для удержания Земли на орбите, трос порвался бы мгновенно. Давайте себе представим пространство такой плотности (из модели мира ТО), которое выдерживает на себе подобные силы (хотя бы только один лишь вес катающейся по нему Земли удерживает на своей поверхности!)! И это пространство не только невидимо, но и не ощущаемо физически! Отказываетесь? Тогда учите лучше теорию относительности. Вы и после ее изучения, правда, не сможете этого представить. Зато сможете предоставить для этого математические расчеты.

И — лиха беда начало! Теория относительности геометризовала гравитацию и сделала мир четырехмерным. Но остальные силовые взаимодействия она не объединила (например, электромагнитное поле). Так теперь и сложности никакой нет для других теорий! Вводи новую координату для измерения электромагнитного поля, то есть, запихивай это самое поле в еще одно измерение, и у тебя уже будет пятимерный математический мир! А, что? Теории относительности можно, а нам нельзя? Можно! И вот уже теория струн появилась, где все типы известных взаимодействий засовываются каждый в свое измерение, так что теперь мерность нашего мира вообще невозможно подсчитать. Плодятся все новые и новые наукообразные мифы во главе с главным богом-вседержителем — Математикой. Как будто Ньютон, Лейбниц или Декарт знали математику хуже, или обладали меньшим воображением…

Здесь, относительно искривленного пространства, хотелось бы сказать еще кое-что. Когда наступает время шуток и розыгрышей, неплохо, конечно же, послушать, как пространство искривляется относительно какого-то эталона (относительно чего-то ровного, ведь, должно замечаться искривление), о котором не говорится ни слова, как не говорится ни слова и о том, что именно в составе пространства искривляется (какая именно субстанция). Но сюда следует еще добавить, что в ОТО не просто пространство искривляется, а некое единое «пространство-время». Поэтому, когда заканчиваются все розыгрыши и шутки, хочется всегда еще и еще слушать, как искривляется время! Разгружает усталость очень хорошо!

Завершим, наконец, все, что мы из нашего разговора должны вынести. Во-первых — это не опровержение теории. Нам нет никакой разницы, верна эта теория, или не верна, потому что от нее нет ни пользы, ни вреда никому. Мы просто видим ее логику, методику выводов и способ существования, и понимаем, что такому в принципе нельзя верить. Постоянные призывы сесть и раз 20–30 самому нарисовать различные расчетные четырехмерные пространства по Минковскому, и воспроизвести там математические различные модели физического поведения, чтобы убедиться как все это красиво и здорово — действуют слабо. Есть множество любителей раскладывать пасьянсы, но чтобы таким умопомрачительно сложным способом… К тому же, не следует слишком увлекаться этим занятием или отдаваться ему со всей душой. Потому что Минковский, например, как только соединил математически пространство и время в одно целое, так сразу и помер… Пуанкаре, у которого Минковский все это просто бессовестно содрал (о чем ему даже официально на обсуждении его работы было заявлено), тоже после этого совсем недолго прожил. Мы уж как-нибудь…

Как-то, когда Россия в послемарксистский период стала воспарять от восторга «свободой слова», образовалась неприятная дилемма. Свободы слова, наконец-то, дождались, и религию, наконец-то, разрешили, и что же теперь делать с неким фильмом Скорсезе, где кощунственно для верующих и в псевдевангельском стиле показана земная жизнь Иисуса Христа? Верующие возражают против показа его по телевидению, а широкая общественность новой страны расценивает эти возражения верующих как покушение на свободу слова! Устроили (на полном серьезе!) показательный телевизионный судебный процесс, где был прокурор против фильма, адвокат за фильм, судья, истцы и ответчики. Среди требующих запрета на показ был католический священник, и эта комедия стала интересна уже только этим. Потому что впервые в жизни пришлось увидеть хотя бы по телевизору, но живого католического священника, да еще и защищающего Христа, которого католичество в Европе давно принесло в жертву «толерантности». Католик резко, но в очень достойной и светской манере возражал против демонстрации кощунственной кинокартины. Когда его спросили — Вы сами этот фильм видели? — он ответил, что не видел. Так какие у вас основания судить фильм, если вы его не видели? — продолжили вопрос. Этот пожилой мужчина ответил очень правильно — чтобы знать, что пьянство плохо, не обязательно пройти через череду запоев; чтобы знать, что наркотики это плохо, не надо проходить через героиновую зависимость. Если есть цельные и объективные критерии для оценки теории без ее предельного изучения во всех ее суперсложных мелочах, то можно обойтись и данными критериями. Это мы уже не про Скорсезе, как все, конечно же, уже поняли.

Мы про то, что если некоторые люди говорят нам, что они создали теорию на мысленных экспериментах, на логике и на математике, то мы, видя, что эти люди не знают законов логики и не понимают, как работает мысль, можем уже пренебречь их математикой. Поэтому нам и все равно — верно там все математически, или не верно. И нам все равно, будет опровергнута или не будет опровергнута данная теория. В конце концов — пусть будет и не опровергнута. Для нас главное, что природа по-прежнему не прислушивается к ее указаниям и запретам.

Во-вторых, если мы не за ТО, то это не значит, что мы за эфир. Какой бы ни был этот эфир, газообразный, жидкий, кристаллический, сверхтекучий или вязкий сжимаемый или какой-то еще предполагаемо другой, для нас он не решает главную проблему — если это среда, которая заполняет пустоту (ведь, с пустотой эфир и призван бороться!), и через свои частички передает взаимодействие, то — как тогда передается взаимодействие между частями эфира? Через какую среду в свою очередь идет взаимодействие между частичками эфира, если пустота материалистической наукой категорически не принимается? Следовательно, необходимо допустить еще одну среду «ниже» эфира, которая через себя передает взаимодействие между частицами эфира. В таком случае — через какую среду передается взаимодействие между частицами этой среды и частицами эфира? Если уж пустота не принимается, то следует допустить и еще среду ниже среды, которая ниже эфира, и далее по такой же логике еще ниже и так до дурной бесконечности. Если не хотите признать, что материя где-то обязательно должна закончиться, то наслаивайте эти среды и подсреды дальше. У кого-то, может быть, сейчас рука и потянулась к логарифмам, но только не у нас. Нам эфир также дорог, как дорога и близка теория относительности для того дела, которые мы затеяли.

Хотя в защиту эфирных теорий кое-что следует сказать — современная наука легко справляется с любыми теоретическими тупиками, если они лежат в пределах признанных ею положений. Для этого у нее есть хороший способ — дуальность. Современная физика нисколько не смущается объяснять свои противоречивые достижения некоей дуальностью свойств объектов или явлений, то есть, противоположными, несовместимыми физическими свойствами у одного и того же физического элемента. Но для эфира ничего такого почему-то не предполагается. Считается, что эфир, только исходя из своей единой непротиворечивой природы, безо всякой дуальности своих свойств, должен или объяснить всё, или удалиться. Дискриминация. Современная физика требует от эфира того, чего не может сама!

И в третьих, теория говорит нам об еще одном факте конца физики, который наступил только потому, что не допускается ничего, кроме физического для нашей действительности. Не смогли вовремя остановиться. В этом корень наступившего краха. Утеряна верная методология отражения мира. Если бы этого не было, то не было бы и конца физике, а был бы только конец физики. Причем этот конец обозначал бы некое начало вообще бесконечного по своим просторам. Но пока не произошло. Усвоив внешне и механически сумму неоценимых знаний, основанных на правильной методологической основе, дальше пошли без этой основы, и пришли в математический тупик. Вся «нормальная» современная наука базируется на методе тщательного наблюдения и на выверенном многократном эксперименте. Эту основу науке создал Ньютон. Но он ее не создавал специально, тут сработал его невыдержанный характер. Если другой, такой же великий, Галилей, в описаниях своих опытов давал примерно следующий текст: «возьмем шарик, поставим его на край наклонной плоскости, и толкнем его вниз», то Ньютон писал: «возьмем шар такого-то диаметра из такого-то материала такой-то плотности и с таким-то весом, измеренным на таких-то весах в такое-то время суток при температуре окружающей среды столько-то градусов; установим данный шар на горизонтальную опору из такого-то материала, с таким-то размером, переходящую в наклонную плоскость с таким-то углом и такой-то длины и т. д.». От этого стиля он выигрывал очень многое — любители потрепаться долго читать не будут, а любители поспорить должны спорить в том же стиле, то есть опровергнуть опытом. Лишь бы по пустякам не отвлекали. А самое главное — его личный и непримиримый враг Роберт Гук в Британской Академии Наук занимается тем, что повторяет все описанные опыты английских ученых и докладывает научному совету, получились они у него, или нет. Если у Гука не получилось — то опыт не принимался в качестве аргумента. Гук тоже особенно любил Ньютона особой любовью, поэтому Ньютону пришлось вот так описывать всё подробно. Так и появилась современная экспериментальная наука — из-за того, что грубого и невыдержанного Ньютона все не любили, а Гук ненавидел.

По этим же обстоятельствам осторожный Ньютон никогда не говорил ничего, что могло бы вызвать критику или слишком долгое обсуждение. Очень был груб и сварлив, а при любой критике сразу впадал в бешенство. И вот однажды у этого осторожного человека в его научной работе, которую изучают до сих пор, появилась запись о том, что инерция — это «врожденное свойство предметов». И никто из ученых, вкупе с Гуком, на него не накинулся в то время! Потому что и Ньютон знал, и другие знали, что свойства физических предметов могут быть именно врожденными, то есть полученными ими при «рождении», когда был сотворен мир. Фантазировать Ньютон не стал, потому что знал, где нужно остановиться физике, чтобы был конец физики, а не конец физике. Хотя и он понимал, что нет ничего более таинственного, возможно, перед глазами у человека, чем инерция. Но он не кинулся за поисками ее причин в математику и не насоздавал мифических математических сущностей.

В четвертых, конец физики нам виден не только в том, что в квантовой механике разными теориями с двух противоположных сторон одинаково верно описываются явления мира, и не только в том, что классическая электродинамика (с эфиром) точно также делают это вместе с ТО (без эфира), а в том, что не сходятся между собой квантовая механика и теория относительности. Основа квантовой механики отменяет ТО, а базовые положения ТО отменяют квантовую механику. В частности квантовый скачок или тоннельный эффект. И вообще всякая теория, которая выполняет требования СТО, может одновременно выполнять требования квантовой теории только через математические противоречия (забавное дело — даже согласование физических теорий строится опять не через результаты экспериментов, а только через математику!), которые относятся к расходимости в области очень больших импульсов и энергий.

Отношения между квантовой механикой и ТО напоминают отношения двух убеленных сединами главарей различных школ у-шу из гонконгского кинофильма, где они встретились, чтобы убить друг друга, сидят за столиком тет-а-тет, пьют из фарфора нечто горячительное, подливают один другому из кувшинчика, улыбаются, тосты произносят, а под столом с пулеметной скоростью идут тычки и блоки ногами в попытке нанести противнику увечье. Поначалу Эйнштейн, подогретый прессой, кидался на копенгагенскую школу, но со временем стал выглядеть в дискуссиях с Бором просто несолидно. Тогда вместо себя он выставил Эренфеста. Этот Эренфест, некогда молодым начинающим ученым, произвел по всем правилам ТО мысленный опыт с вращающимся диском, и у него получилось, что диск при вращении с околосветовой скоростью не только искривится, уменьшаясь, но и со временем исчезнет из природы! Вместе со всей теорией относительности, естественно. Потому что такого смысла своих расчетов ее создатели как-то не предполагали. Диктовать числу «пи», мировой константе, как себя вести от имени своей теории они бы, конечно, не постеснялись. Не в первой. Но, вот чтобы исчезло… В 1983 году Фипс провел данный опыт в реалии, но диск не стал уменьшаться в размерах. Это тоже должно говорить о необходимости для теории относительности исчезнуть из перечня серьезных теорий. Но этого никогда не произойдет — слишком большие научные чиновники стоят на ее страже, слишком много блефа впускается их умелыми мероприятиями в научную и ненаучную прессу, потому что очень хорошо всю жизнь получать деньги в исследованиях, о результатах которых всегда можно сказать — все еще впереди, и это будет прекрасно, мы работаем на будущее, так чего же вы от нас требуете сегодня?!

А если вернуться к Эренфесту, то сразу же после опубликования статьи про этот диск, Эйнштейн устроил его на невероятно почетную для заслуг тогдашнего Эренфеста должность. В итоге не только «диск Эренфеста» навсегда исчез из всех его книг и сборников, но и сам Эренфест теперь занимался день и ночь только тем, что спорил с Бором.

Недавно произошла сенсация! В одной из библиотек Голландии нашли тетрадь Эренфеста, в которой находятся листы конспектов Эйнштейна по квантовой физике! Это сразу же стало реликвией! А зачем Эйнштейну конспектировать квантовую механику, если он ее ненавидел? И зачем давать конспекты Эренфесту? Да только затем, чтобы Эренфест сделал с помощью какого-либо диска то же самое с квантовой моделью, что он сделал с теорией относительности.

Теперь вспомним, что Эренфест покончил с собой. В некрологе Бор пишет — жаль, хороший был человек, талантливый, просто замечательный, мы с ним практически дружили, несмотря на его постоянные оппонентские наскоки, которые мы оба воспринимали с оттенком некоего дружеского и шутливого ритуала наших отношений. А вот что пишет в некрологе Эйнштейн — Эренфест был тонкий и ранимый человек, у него были частые непонятные депрессивные состояния психики, и вообще он принадлежал к людям такого психического склада, которые могут покончить с собой из-за каких-либо унижений или смешных положений, в которых они оказываются. А весь ученый мир в то время только и наблюдал, как Бор постоянно ставил Эренфеста в подобные положения в публичных дискуссиях. Будем комментировать? Так под столом и пинались. А «допинали» до гроба бедного Эренфеста. И физику в том числе.

И в пятых, в заключении, мы объясняем окончательно главную причину нашего столь подробного рассмотрения логики теории относительности. К этому мы теперь окончательно готовы, поскольку поняли, что же это такое — теория относительности.

А теория относительности — это крайне неудачный опыт измерения света.

Была такая земля на Земле — Эллада. Она была в то время единственным демократическим обществом на планете. Везде в других странах всё решалось приказом одного человека или его уполномоченных. А в Элладе все решалось демократическим спором — от проблем войны, до проблем выделения средств на общественные туалеты. Собирались люди и начинали доказывать друг другу обоснованность своей позиции. Это называлось демократией. Поэтому в Древней Греции, в единственной на планете демократической стране, зародилось почтение к логике и к рациональному доказательству. Слишком многое могло зависеть для той или иной партии, или для того или иного человека, именно от того, как доказательно могут быть изложены выдвигаемые аргументы. От этого могли зависеть не только финансовые или политические победы, но даже и сама жизнь. В итоге, в Древней Греции сформировалось понимание важности логики и логических рассуждений, а мастера и учителя этих логических рассуждений никогда не сидели без работы. Логика стала политическим инструментом и политическим средством. Но не обошлось и без перекосов — из-за того, что почтение к логике было настолько великим, она через какое-то время стала неким самообеспечивающим саму себя приемом доказательств. То есть, всё, что было логичным, должно было считаться правильным. В не зависимости от фактов.

И жил в Элладе некий очень умный человек, которого звали Зенон. Он потом умер, но имя его осталось в памяти человечества. Мы знаем его как автора знаменитых «парадоксов Зенона». Наиболее известны его парадоксы о том, что Ахиллес не догонит черепаху, летящая стрела на самом деле не летит, а человек никогда не сможет преодолеть расстояния в несколько шагов до стоящей напротив стены. Парадоксы Зенона были очень строго выверены логически, они были логически безупречными по доказательству, ставили в тупик и злили. Известна притча, что после одного из доказательств парадокса о невозможности движения, оппонент Зенона просто встал и молча прошелся перед ним. Вот так все просто. Глупый Зенон, дескать, не понимает обычных вещей.

Сегодня, если пишут о Зеноне, то пишут точно так же, как протопал по пыли оппонент Зенона, только пылят совсем другими методами — свысока объясняют, что Зенон не понимал того-то, или не знал этого, и вообще путал то с этим. Смею всех уверить, что Зенон все понимал. Просто, как ругали Зенона его современники, так и ругают его в дальнейшем все остальные. Переняли отношение. А за что ругали Зенона его современники? За то, что он отобрал у них любимую игрушку. А что у них отобрал Зенон? Он отобрал у них самозначную логику, которая обеспечивает доказательствами сама себя. На основе своих парадоксов он просто показал — вот что такое логика, оторванная от реальности и выстроенная по собственным внутренним кругам. И если кто-то прошелся перед глазами Зенона в доказательство существования движения, то именно этого и надо было Зенону, потому что это было опровержением голой логики как метода, и оппонент понял, что логика должна проигрывать жизни.

Пройдут столетия, и как хвалили Эйнштейна его современники, так и похвалят его будущие потомки, и скажут — он показал, к чему приводит голая физико-математическая логика как метод, когда она оторвана от реального мира. И, может быть, назовут теорию относительности «парадоксом Эйнштейна». И, может быть, перестанут баловаться этой игрушкой. И, может быть, опять вспомнят Зенона и скажут — Зенон не понимал того-то и того-то, а Эйнштейн всё понимал. Потому что Зенона принято ругать, а Эйнштейна принято хвалить. Похвалим их обоих.

Спасибо Зенону, и спасибо Эйнштейну, они честно делали свое дело, а мы должны честно продолжить свое — то есть понять, что, как только физика коснулась света, она превратилась в фэнтези для особого читателя, умеющего читать математические иероглифы в поисках знания, которого в них нет и не может быть.

Сложив этот вывод и вывод предыдущей главы, мы, теперь, перейдем к следующей главе, где попытаемся понять, что нам могут дать два этих вывода — некий искомый нами Посредник между Случаем в микромире и Законом в мире, а также тайны света.