Перевод «Речений чаньского наставника Мацзу из провинции Цзянси» («Цзянси Мацзу Даои чаньши юйлу») сделан в основном по двум изданиям: «Сыцзя юйлу» («Речения четырех школ») [35] и «Басо но гоёку» («Речения Мацзу») с комментариями и подробным анализом Ивия Ёситаки (Токио, 1984) [2]. В разных сбораниях «Речения Мацзу» несколько различаются по своему названию. Так, в «Речениях четырех школ» трактат фигурирует под названием «Расширенные речения чаньского наставника Мацзу Даои» («Мацзу Даои чаньши гуанлу»). В другом собрании буддийских текстов «Речения древних» («Гу цзуньшэ юйлу») он дан под названием «Речения чаньского учителя Мацзу Даои» («Мацзу Даои чаньши юйлу») или «Речения чаньского наставника Великой безмятежности» («Дацзи чаньши юйлу»). Большие отрывки из «Речений» также встречаются в «Чуандэн лу» («Записи о передаче светильника»), при этом следует отметить, что порядок диалогов, приведенный в «Сыцзя юйлу» и «Чуандэн лу», заметно различается, хотя по содержанию за исключением немногих мест, указанных в примечаниях к переводу, текст идентичен.

Существует несколько переводов «Речений Мацзу» на европейские языки. Наиболее качественные были сделаны Баво Лиевисом на немецкий (а позже и на английский) [106] и Катрин Деспье на французский [76], существует также частичный перевод на русский, впрочем сделанный с большими погрешностями [60]. Перевод К. Десьпе можно признать самым точным, хотя он практически не содержит ни комментариев, ни критического разбора текста. В противоположность этому работа Лиевеса, далеко не бесспорная в некоторых переведенных пассажах, содержит исчерпывающий комментарий.

Названия и нумерация диалогов Мацзу даны переводчиком, поскольку это облегчает работу с текстом. Стоит заметить, что здесь мы не оригинальны – короткие подзаголовки к речениям Мацзу можно встретить в ряде китайских и практически во всех японских изданиях этого произведения. Однако они явно не являются частью оригинального текста, и большинство подзаголовков не совпадают друг с другом в разных изданиях.

Чаньский учитель Даои («Путь Единого»), [что проповедовал] в провинции Цзянси, был выходцем из уезда Шифан области Ханьчжоу[310]. Родовое имя его было Ма. Он ушел из мирской жизни в монастырь Лоханьсы – «Монастырь Архатов», что располагался в его родном городе[311].

Отличаясь видом странным и необычным, обладал он поступью быка и взглядом тигра. Он мог дотронуться кончиком своего языка до носа, а подошвы его ног были отмечены двумя кругами[312]. Еще в детские годы он принял постриг у преподобного Тана[313] из области Цзычжоу[314]. А полное посвящение он получил от наставника монастырских правил (виная)[315] Юаня из уезда Юйчжоу[316].

В эпоху Тан в годы Кайюань (713–742) он практиковал созерцание[317] (дин) в монастыре Цюаньфасы – «Передачи Учения», что на горе Хэнюэ[318], где и повстречал преподобного [Наньюэ Хуай]жана[319].

[Хуайжан] понял, что [перед ним] – истинный сосуд Дхармы[320] и спросил: «Уважаемый, в чем цель Вашего сидения в созерцании»[321]. Наставник ответил: «Я хочу стать Буддой». Тогда [Хуай]жан взял камень и принялся полировать его перед своим скромным жилищем. Наставник спросил:

– Зачем Вы делаете это?

– Хочу отполировать его до такого состояния, чтобы он превратился в зеркало, – ответил [Хуай]жан.

– Да разве можно, полируя камень, превратить его в зеркало? – вновь спросил Наставник.

– Если полируя камень, нельзя превратить его в зеркало, так можно ли, сидя в созерцании (чань), стать Буддой? – ответил [Хуай]жан.

– Но как же достичь этого? – спросил Наставник.

– Если быка впрягли в повозку, а повозка все же не трогается с места, так кого же надо погонять – быка или повозку?

Наставник ничего не произнес в ответ.

А [Хуай]жан заговорил вновь:

– Что является твоей целью – научиться созерцанию (чань, дхиане) или научиться быть Буддой? Если ты учишься тому, как сидеть в созерцании, то чань не заключен ни в сидении, ни в лежании. Если ты учишься тому, как стать Буддой, то Будда не имеет никаких установленных проявлений. Если же говорить о дхармах, что не пребывают нигде, то нельзя не принимать, ни отвергать их. Если ты сидя, [желаешь стать] Буддой, то ты убиваешь Будду. Если ты ухватываешь [лишь внешние] проявления сидения, то не достигнешь истинного принципа (ли) этого[322]».

Когда Учитель услышал эти наставления, он почувствовал себя будто опьяненным чудесным нектаром[323]. Он уважительно склонился [перед Хуайжаном] и спросил: «Так каким же образом, используя Сердце, могу я соединиться с самадхи, что не имеет проявлений?»[324]

Хуайжан ответил: «Если ты будешь изучать метод сердца-основы[325] учения Дхармы, то это будет подобно тому, как сажать семена. Когда я начну объяснять тебе основы [Учения], то это будет подобно дождю, что проливается с небес. И поскольку все кармические проявления единятся в тебе, то ты сумеешь узреть Путь».

[Мацзу] продолжил спрашивать:

– Если Путь не имеет никаких проявлений[326], то как же можно узреть его?

– Око Дхармы[327], что [заключено] в Сердце-основе, само сумеет узреть его, – ответил Хуайжан, – равно как [узреет оно] и самадхи, что не имеет никаких проявлений.

– Бывают ли [на этом пути] достижения и неудачи? – поинтересовался Наставник.

– Если смотреть на Путь сквозь [понятия] достижений и неудач, через собирание и рассеивание, то Путь никогда не увидеть. Вслушайся в строки, что сложил я:

Сердце-основа содержит бесчисленное множество семян.

Как только польешь их, они тотчас взойдут.

Цветы самадхи не имеют проявлений.

Так откуда же взяться достижениям и неудачам?

Наставник тотчас обрел пробуждение, что лежит выше сердца и помыслов. [После чего] десять осеней оставался он с [Хуайжаном], ежедневно постигая сокровенно-утонченное [учение].

Еще ранее шестой патриарх чань [Хуэйнэн] рассказал Хуайжаню: «Праджнятара из Индии предсказывал, что у твоих стоп взрастет жеребенок (кит. «Ма» – фамильный иероглиф Мацзу – А.М.), что станет попирать своими копытами народ Поднебесной»[328]. И имел он ввиду Наставника. Из шести учеников Хуайжана лишь Наставник получил потаенную Печать Сердца.

Вначале Мацзу, покинув пик Фоцзицзин («Следа Будды»), что у Цзяньяна, отправился в Линьчуань, затем перебрался на гору Лунгун у Нанькана[329]. В годы Дали (766–780), когда он пребывал в монастыре Кайюаньсы у города Чжунлина, наместник Лу Сыгун[330] услышал разговоры о нем, увидел его и остался в таком восхищении, что решил лично получать от него наставления. И таким образом ученики с четырех сторон света собирались вокруг него.

Преподобный Хуайжан услышал, что Наставник перебрался в провинцию Цзянси и спросил у сангхи:

– А что, [Мацзу] Даои поведал ли [монашеской] общине о Дхарме?

– Да, он уже поведал нам о Дхарме, – ответили монахи.

– Я еще не встречал человека, который рассказал бы об этом по-новому, – заметил Хуайжань.

Он послал монаха к [Мацзу] и сказал: «Когда Мацзу поднимется на помост [для проповеди], ты лишь спроси «Что это такое?», дождись, что он скажет и возвращайся с этими словами ко мне».

Монах спросил у [Мацзу] все, как ему велели. Наставник ответил: «С того времени, как здесь тридцать лет назад учинили беспорядки варвары, в этих местах не бывает нехватки ни в соли, ни в перце»[331].

Все это монах по возвращению рассказал Хуайжану. Хуайжан остался удовлетворен[332].

У наставника было 139 учеников вхожих в его покои[333], каждый из них стал руководителем своей группы учеников и обратил [в свое учение] бесконечное количество последователей.

В первый месяц четвертого года Чжэньюань (788 г.) Мацзу поднялся на гору Шимэнь в Цзянчане. Прогуливаясь в лесах, он набрел на пещеру с ровным полом и сказал тем, кто сопровождал его: «В следующем месяце мои останки вернуться на это место»[334].

После этих слов он возвратился [в монастырь], а вскоре проявились признаки болезни. Когда старший монах монастыря спросил его: «Преподобный, как Ваше здоровье в последнее время?». Наставник ответил: «Днем – перед лицом Будды, ночью – перед лицом Будды»[335].

В первый день второго месяца [Мацзу] сделал омовение, сел, скрестив ноги, и ушел в нирвану.

Во время годов Юаньхэ (806–820) [император] пожаловал ему титул «Чаньский учитель Великой безмятежности» (Дацзи чаньши). На его погребальной ступе написано: «Огромное величие».

Мацзу, наставляя общину, говорил: «Каждый из вас должен уверовать, что его собственное сердце и есть Будда. Это сердце и есть Будда. Великий Учитель Дамо пришел из Южной Индии в Китай, чтобы передать учение Единого сердца Высшей колесницы[336] для того, чтобы вы сумели прозреть. Он также использовал «Ланкаватара-сутру», чтобы отметить все живые существа печатью сердца-основы, поскольку боялся, что вы можете опрокинуться[337], так и не уверовав в то, что учение о Едином сердце заключено в каждом из вас. Именно поэтому «Ланкаватара-сутра» говорит: «Когда глаголешь о Будде, пусть твое Сердце станет твоим патриархом, а отсутствие врат пусть станет вратами к учению-дхарме». Тот кто ищет Дхарму, не должен искать ничего. Нет никакого другого Будды за пределами твоего сердца, нет другого сердца за пределами Будды. Не стремитесь к доброму, не отвергайте злое. Не опирайтесь на две крайности – чистое и загрязненное. И тогда вы поймете, что природа отсутствия[338] пустотна. Мыслью невозможно уловить этого, поскольку это не обладает собственной природой. А поэтому все три мира[339] и есть сердце. Мириады существ и проявлений – всего лишь печать единой Дхармы.

Все, что мы видим как формы (рупа)[340], это есть прозрение Сердца. Сердце не есть само-сердце (т. е. не существует само по себе А.М.), оно существует лишь относительно форм. Однако в любое время, когда вы говорите, существует само действие и его принцип, между которыми нет преград. Это в равной степени приложимо и к самому просветлению (бодхи)[341], которое есть плод Пути. То, что рождается в сердце, и называется формами. Но поскольку вы знаете, что все формы пусты, то рождение равносильно нерождению. Поэтому, когда вы познаете смысл этого, вы сможете в любое время, одеваетесь ли вы или пережевываете пищу, пестовать «чудесного зародыша»[342] и жить в соответствии с естественностью. Да есть ли что-нибудь кроме этого?

Тот, кто воспринял мое учение, услышат и мой стих (гатху):

Сердце-основа глаголет в любое время
Просветление – всего лишь умиротворение.
Дело и его принцип не имеют преград между собой
Рождение равносильно нерождению.

Однажды монах спросил Мацзу: «Как следует пестовать Путь?». «Путь не нуждается в пестовании, – ответил Мацзу[343]. – Если сказать, что его можно достичь через пестование, то все, что будет достигнуто через такое пестование, вновь разрушится, и ты будешь в этом случае подобен «внемлющему» (шравака)[344]. Если сказать «не [следует] пестовать», то тогда уподобишься обычному человеку».

Монах вновь спросил: «Каким видением и пониманием надо обладать, чтобы достичь Дао?». Мацзу ответил: «Самоприрода изначально самодостаточна. И лишь те, кто не задержались между добрыми и злыми делами, могут считаться «пестующими Дао». Принимать добро и отвергать зло, прозревать пустоту и входить в погружение (самадхи), – все это принадлежит к творимым делам[345]. Если ты устремляешься в своих поисках [Дао] вовне, то все больше и больше отдаляешься [от него]. Пусть целиком истощатся силы Сердца трех миров, но пусть лишь одна мысль (или «мысль о Едином») останется в сердце – это и будет корень рождений и смертей трех миров. Но когда и эта единственная мысль исчезнет, то устранится и корень рождений и смертей[346]. Это и есть бесценное сокровище высшего правителя Дхармы (Дхармараджа)[347].

Со времени бесчисленных кальп все иллюзорные помыслы, обманы и искажения, самонадеянность и гордыня обычных людей составляли единое тело. Именно поэтому «[Вималакирти]-сутра» и говорит: «Тело это составляют мириады дхарм. Когда что-то возникает, это возникают всего лишь дхармы. Когда что-то угасает, это угасают дхармы. Когда дхармы возникают, они не говорят: “Я возник”. Когда они угасают, они не заявляют: “Я угасаю”»[348].

Мысли прошлого, мысли будущего и те мысли, что находятся между ними, не имеют между собой никакой связи. Мысль за мыслью приходит к угасанию (т. е. к нирване), что это зовется «самадхи печати океана»[349], которое охватывает все дхармы. Это подобно тому как сотни и тысячи потоков сходятся в океан, а вместе они зовутся океаническими водами и имеют единый вкус, который охватывает все вкусы. Тот, кто находится в океане, омывается всеми его потоками, подобно тому, кто купается в океане, использует все его воды.

А поэтому «внемлющий» (шравака) является в равной степени и просветленным и заблудшим, а обычный человек – в равной степени и заблудшим и просветленным. Шравака не постиг, что Сердце совершеномудрого[350] в своей основе не содержит ни места [пребывания], ни степеней, ни причин, ни ложных мыслей. Он пестует причины, чтобы достичь плодов, пребывая для этого в пустотном сосредоточении-самадхи двадцать тысяч кальп или даже восемьдесят тысяч кальп. И хотя он уже должен достичь просветления, это просветление оборачивается заблуждением.

Все Бодисаттвы считали это адскими мучениями – погрузиться в пустоту, соприкоснуться с нирваной (угасанием, шу), но так и не узреть природу Будды[351].

Если существо высших корней[352] встречает доброго и образованного наставника (калаянамитра)[353], который способен указать ему [путь], то ведомый его словами, он более не будет обращать внимания на степени и звания и обретет внезапное прозрение своей изначальной природы. Именно это имеет в виду сутра, когда говорит: «Обычный человек обладает обращенным сердцем[354], в то время как шравака такого не имеет»[355].

О просветлении говорят, лишь противопоставляя его заблуждению. Но поскольку в основе нет никакого заблуждения, то также не существует и просветления[356]. Все живые существа в течение бесчисленного количества кальп никогда не покидали самадхи природы Дхармы[357]. Всегда пребывая в этом самадхи природы Дхармы, они одевались, принимали пищу, вопрошали и отвечали. Функционирование всех их шести корней (органов чувств – А.М.) и все их действия в конечном счете и есть природа Дхармы. Не зная, как вернуться к истоку, они следовали именам-названиям (мин) и привязывались ко внешним проявлениям (сян), порождая в себе заблуждения и иллюзорные мысли, творя себе карму различного рода. Если бы они могли в единой мысли[358] вернуться к истоку, все их тело превратилось бы в Сердце совершеномудрого.

Пускай каждый из вас достигнет своего собственного сердца, мои же слова можно и не запоминать. Если мне даже было бы дано рассказать о стольких принципах Пути, сколько песчинок на речном берегу[359], это ничего не прибавило бы вашему сердцу. И если бы я ничего не стал говорить, то это ничего бы не уменьшило в вашем сердце. То, что [воистину] может говорить – это ваше сердце, и то что [воистину] может не говорить – это также ваше сердце. И если бы вы даже обрели [способность] разделять ваше тело [на много частей], происпускать сияние или совершать восемнадцать чудес[360], все это не сравнится с тем, как возвратиться к собственному угасшему пеплу[361]. Даже в поднявшемся угасшем пепле нет силы, и это подобно шраваку, который в иллюзиях пестует причины, чтобы достичь плодов[362]. А вот не поднявшийся [с земли] угасший пепел еще полон сил, и он подобен Бодисаттве, чей кармический Путь чист, зрел и не загрязнен злом. И если бы я начал говорить о Трипитаке, через которую наставлял «Воистину пришедший» (Татхагата), то я не смог бы рассказать всего до конца даже в течение такого количества кальп, что песчинок на берегу реки, и подобно бы это было бы цепи, что никак не может оборваться[363]. А вот если же вы достигните озарения сердца совершеномудрого, то никаких более дел не требуется, и вы вечно будете пребывать внутри этой величайшей драгоценности[364].

Кто-то из сангхи спросил: «Путь не нуждается в пестовании, но он и не должен быть загрязнен (замутнен)[365]. Так что же такое замутнение?»

[Мацзу ответил]: «Сердце, [наполненное мыслями] о рождениях и смертях, творениями и стремлениями, – все это и есть замутнение. И если вы хотите непосредственно познать Дао[366], то обыденное сердце и есть Дао.

Но что называть «обыденным сердцем»? Это [такое сердце], которое не творит поступки, не делает различия между истинным и ложным (тем, что есть и тем, чего нет, ши-фэй), не принимает и не отвергает, не прерывисто и не постоянно, не делает различия между обычным человеком и совершеномудрым. Именно об этом говорится в [Вималакирти]-сутре: «Нет ни поступков обычного человека, ни поступков совершеномудрого – есть лишь поступки Бодисаттвы»[367]. Сегодня не важно идете вы или стоите, сидите или лежите – откликайтесь на вещи-явления в соответствии с обстоятельствами, это и будет в конечном счете Дао. Дао и есть Мир Закона (дхармадхату). И все утонченное использование [многочисленных способов, подобных] песчинкам на речном берегу, не выходит за этот Мир Закона. И если бы это было не так, то стоило ли говорить о буддийской школе сердца-основы, стоило ли говорить о негасимости светильника![368]

Все дхармы – это дхармы сердца. И все имена – это имена сердца. Мириады дхарм рождаются из сердца, сердце – это корень мириад дхарм[369]. Не случайно сутра говорит: «Лишь тот, кто познал сердце и достиг своего истока, зовется шраманом»[370]. Все имена равны друг другу, все смыслы подобны друг другу, все дхармы равны друг другу, и составляют они Одно, не имея различий[371]. И если в период своего обучения ты в каждый момент достигаешь само-естественности (цзы цзай), пребываешь в Мире Закона, то это в конечном счете и будет Миром Закона. И если ты пребываешь в истинной таковости (чжэнь жу), то это и будет в конечном счете истинной таковостью. И если пребываешь в Принципе (ли), то все дхармы в конечном счете и станут этим Принципом. И если пребываешь в делах, то все дхармы и будут этими делами[372]. И когда проявляются тысячи [явлений], то между делами и принципами нет никакой разницы – вот это и есть сокровенное использование.

Это подобно луне: она может отбрасывать множество теней, но истинная луна не множественна. Существует великое множество истоков, [откуда струятся] воды, но сама вода не множественна. [Также] и явления нашего мира всегда множественны, но сама пустота (сюйкун) не имеет множественности. Существует множество принципов объяснения Пути, но несомненно – мудрость не имеет множественности[373].

Все различные [способы] возникновения выходят из единого сердца. Оттуда исходит и созидание, оттуда исходит и разрушение[374] – это и есть утонченное использование, это и есть пребывание в твоем собственном доме[375].

Нет никакого места, что находилось бы вне истины. [А поскольку всякое] место, где ты пребываешь, и есть истина, то в конечном счете это и является телом (основа, ти) твоего дома[376].

И если это не так, то что же такое человек?

Все дхармы – это дхармы Будды (буддовости), а [поэтому] все дхармы – это освобождение [от мирских пут]. Освобождение – это и есть истинная таковость (чжэнь жу), и никакие дхармы не выходят за эту истинную таковость. Идете ли вы или стоите, сидите или лежите – все это непостижимое использование (функции – юн), которое не ждет своего времени. Сутра говорит: «В любом месте есть Будда». Будда способен на человеколюбие[377], он обладает мудростью, природа его добра, он способен разорвать сети сомнений живых существ и освободить их от пут наличия и отсутствия (бытия и небытия – у ю), от понятий обыденного и совершеномудрого, ибо и человек и дхармы пусты. [Он] вращает колесо [Учения] бесконечно[378], превосходит любое множество, и в том, что он делает, нет затруднений, а дела и принципы проникают друг в друга. Подобно это облакам в небе, которые внезапно налетают и уходят в никуда, не оставляя и следа. А еще подобно это рисованию письмен на воде[379]. Не рождаться и не умирать – такова великая нирвана[380].

Когда человек связан [с этим миром], то говорят о «Лоне Воистину пришедшего» (Татахагата-гарбха), когда же он освобожден, то говорят об очищенном Теле Закона (Дхармакая)[381]. Тело Закона безгранично, его основа (или «тело» – ти) не велика и не мала, оно может быть огромной, а может быть и малой, может быть круглой, а может быть квадратной. Откликаясь на вещи, оно реализуется во многих формах, как луна отражается в воде; постоянно двигаясь, оно не обретает недвижимой основы.

Оно не истощает деяния и не прибывает в недеянии. Деяния – это личное использование недеяния, недеяние – это личная опора деяний. Но оно не пребывает в опоре, а поэтому и говорят: «словно пустота, она не имеет опоры».

Таков смысл рождения и угасания Сердца, таков смысл истинной таковости Сердца. Истинная таковость сердца подобна светлому зеркалу, что отражает все предметы. Говоря о зеркале, мы имеем в виду Сердце, говоря о предметах, мы имеем в виду дхармы. Если сердце достигает дхарм, оно вторгается во внешние причины и следствия, которые и есть смысл рождения и смерти. Когда же оно не достигает [дхарм], то это и есть смысл Истинной таковости.

Шравака [лишь] слышит и видит природу Будды, Бодисаттва же прозревает природу Будды. Он достигает недвойственности, что и зовется «равно-природой» (самата). Природа сама по себе не имеет различий, а вот использование ее неодинаково. В заблуждениях проявляется знание (виджняна), в просветлении – высшая мудрость (праджня)[382]. Следовать принципу – именно это и является просветлением, следование же делам является заблуждением.

«Заблуждение» означает заблудиться в своем же жилище, в самой основе своего Сердца. «Просветление» означает быть просветленным как о своем жилище, так и о своей изначальной природе. Раз достигнув просветления, мы получаем вечное просветление и более не возвращаемся к заблуждениям[383]. Это подобно тому моменту, когда встает солнце – более нет возврата к темноте. Интуитивная мудрость – и есть это восходящее солнце, и ваше сознание никогда более не будет пребывать в темноте.

Когда вы постигните Сердце и будете пребывать в этом состоянии, то иллюзии более не будут рождаться в вас. А если иллюзии более не будут рождаться, то это и станет достижением Закона, что не имеет рождения.

Так было изначально, есть и теперь. И более не следует пестовать Дао и сидеть в медитации, ибо это и есть чистая дхиана (чань) Воистину пришедшего[384].

И если сегодня вы узреете истинность этого принципа, впредь вы не будете творить себе различную карму и проведете жизнь, уготовленную вам.

В одной накидке и одних одеждах, вставая и садясь, следуйте друг за другом, преумножая следование правилам и поступках, и достигните чистоты своей кармы. И если вы способны сделать [хотя бы] это, стоит ли беспокоиться, что вы что-то не понимаете? Вы долго стояли, теперь отдохните[385].

Однажды Ситан, Байчжан и Наньцюань[386] вместе с Мацзу любовались луной. Мацзу спросил:

– Для чего этот момент по настоящему хорош?

– По настоящему он хорош для выражения почтения, – сказал Ситан.

– По настоящему он хорош для самосовершенствования, – произнес Байчжан.

Наньцюань же лишь опустил рукава и удалился[387].

Мацзу сказал: «Писания проникли в [Си]цзана (Ситана – А.М.), чань принадлежит [Хуай]хаю (Байчжану). Лишь Пуюань [Наньцюань] превосходит все это и находится вне вещей и явлений»[388].

Однажды, когда Наньцюань распределял порции риса между монахами, Мацзу спросил его: «Что находится на дне этого котла[389]». Нанцюань ответил: «Было бы лучше, если бы этот старик закрыл свой рот. Что за чушь он говорит!».

Мацзу остался недвижим[390].

Как-то раз Байчжан спросил Мацзу: «Каков высший чертог[391] буддизма?».

Мацзу ответил: «Это именно то место, где ты оставляешь свою жизнь».

Когда Дачжу (досл. «Большая жемчужина») [Хуйхай][392] впервые пришел к Мацзу, тот его спросил:

– Откуда ты идешь?

– Я иду из монастыря Даюньсы – «Больших облаков», что в области Юэчжоу[393].

– И какое же дело привело тебя сюда?

– Я пришел сюда в поисках учения Будды.

– Ты даже не видишь сокровищницы, запрятанной в твоем же доме![394] Стоило ли тогда покидать этот дом и отправляться так далеко? Здесь у меня ничего нет, так какое же учение Будды ты сможешь найти здесь?

Дачжу с поклоном спросил:

– А где же содержится сокровищница обители самого Хуайхая [Дачжу]?

– Тот, кто сегодня вопрошает меня, и содержит в себе эту сокровищницу. Все есть в ней в полной мере и нет того, что бы отсутствовало, лишь используй это в его таковости (цзыцзай, само по себе). Так зачем же ты отправляешься вовне и ищешь там?

При этих словах Дачжу познал свое изначальное Сердце (бэнь синь), что не имеет своего истока ни в знаниях, ни в ощущениях. Он стал пританцовывать от радости и поклонился [учителю] в знак благодарности. Он оставался рядом с Учителем в течение шести лет. А затем он вернулся и написал «Рассуждения об основных принципах вступления на Путь через внезапное просветление» в один цзюань (свиток)[395].

Когда Мацзу прочитал его, то сказал монахам: «В области Юэчжоу находится Большая Жемчужина (т. е. Дачжу – А.М.), что абсолютно светла, прозрачна, ярка, самоестественна (цзыцзай)[396] и избавлена от всех изъянов».

Однажды чаньский наставник Фахуэй из Чжутаня[397] спросил у Мацзу: «В чем заключался смысл прихода Патриарха с Запада?». Мацзу же ответил: «Говори тише и подойди ближе».

Когда Фахуэй приблизился, Мацзу нанес ему оплеуху и сказал: «Среди шести ушей (т. е. среди трех человек – А.М.) нет единства[398]. Лучше приходи завтра».

На следующий день Фахуэй вновь пришел и, войдя в зал для наставлений, сказал: «Прошу Вас, преподобный, говорите». Мацзу сказал: «Убирайся! Будешь еще тут ждать пока старый человек взойдет на помост для проповедей, выйдет вперед и поведает тебе о просветлении». При этих словах Фахуэй испытал просветление и сказал: «Я благодарю общину за просветление»[399]. Он сделал круг по залу для наставлений и вышел.

Однажды чаньский наставник Вэйцзянь из Чжутаня сидел в медитации позади зала Дхармы[400]. Когда Мацзу увидел его, он два раза свистнул ему в ухо. Вэйцзянь вышел из самопогружения (самадхи), но увидев, что это Мацзу, вновь вернулся в самадхи. Мацзу же, вернувшись в свою келью настоятеля, приказал слуге поднести пиалу с чаем Вэйцзяню. Вэйцзянь не обратил на это внимания, но сам вернулся в зал[401].

Чаньский наставник Шигун Хуэйцзан[402] в начале своей жизни был профессиональным охотником. Он питал немалое отвращение к монахам. Однажды, преследуя стадо оленей, он пробегал мимо уединенного жилища Мацзу. Мацзу вышел ему навстречу, а Хуэйцзан спросил его:

– Преподобный, не видели ли Вы здесь пробегающих оленей?

– А кто ты? – поинтересовался Мацзу.

– Я – охотник.

– А умеешь ли ты стрелять (досл. «пускать стрелы»)?

– Да! – ответил Хуэйцзан.

– И скольких оленей ты поражаешь одной стрелой? – вновь спросил Мацзу.

– Одной стрелой я поражаю одного оленя.

– Значит ты не умеешь стрелять!

– А Вы, преподобный, умеете стрелять?

– Да.

– И скольких же оленей Вы можете поразить одной стрелой?

– Одной стрелой я поражаю все стадо.

– Все это – живые существа. Так зачем же убивать все стадо?

– Коль ты знаешь это, то почему же ты не стреляешь в себя? – спросил Мацзу.

– Если меня попросят выстрелить в себя самого, я даже не знаю, как за это взяться.

– Все незнание и замутнение сознания, что сосредотачивались в этом парне в течение кальп, сегодня внезапно прекращают существовать, – заявил Мацзу.

Хуэйцзан тут же сломал свой лук и стрелы, сам себе обрезал волосы своим же мечом и, последовав за Мацзу, оставил дом (т. е. стал монахом – А.М.).

Однажды, когда Шигун был занят делами по кухне, Мацзу спросил у него:

– Что ты делаешь?

– Я укрощаю быка.

– И как же ты укрощаешь быка?

– Когда только он убегает на травы, я тотчас притаскиваю его обратно за ноздри.

– Да, ты действительно укрощаешь быка! – воскликнул Мацзу![403]

Однажды монах обратился к Мацзу с вопросом: «Не используя четырех утверждений и стремясь избежать сотни отрицаний, можете ли Вы мне прямо указать на смысл прихода Патриарха с Запада?»[404]

Мацзу ответил: «Сегодня я себя не очень хорошо чувствую, иди спроси об этом Чжицзана [Ситана]».

Монах отправился расспрашивать Чжицзана, тот же поинтересовался, почему он не спросил об этом у Преподобного (т. е. у Мацзу). Монах ответил: «Учитель сказал, чтобы я спросил у Вас». Чжицзан потер голову руками и сказал: «Сегодня у меня что-то болит голова, иди спроси у моего старшего брата Хая (т. е. Байчжана Хуайхая – А.М.)».

Монах пошел расспрашивать Хая, тот же ему ответил: «Подойдя к этому, я по-прежнему не знаю».

Монах рассказал обо всем Мацзу, который сказал: «У Цзана – белая голова, у Хая – черная»[405].

Как-то раз чаньский наставник Магу Баочэ[406] прогуливался вместе с Мацзу и спросил его:

– Что такое великое нирвана (досл. «великое затухание» или «угасание» А.М.)?

– Поторопись, – ответил Мацзу.

– Что делать? – спросил Баочэ.

– Смотреть на воды[407].

Когда чаньский наставник Фачан с горы Дамэй («Большая слива»)[408] первый раз пришел к Мацзу, он спросил:

– Что такое Будда?

– Сердце и есть Будда, – ответил Мацзу.

В этот момент Фачан достиг Великого просветления. А затем он удалился в горы Дамэй. Мацзу же узнав, что он обосновался в этих горах, послал к нему монаха спросить: «Когда Вы, преподобный, увидели наставника Мацзу, что получили Вы такое, после чего решили поселиться в горах?»[409].

Фачан ответил: «Наставник Мацзу сказал мне, что Сердце и есть Будда. И я, услышав эти слова, поселился здесь». Монах же заметил:

– В последнее время наставник Мацзу вновь проповедует другую буддийскую доктрину.

– В чем же отличие? – спросил Фачан.

– Сейчас он еще говорит: «Нет ни Сердца, ни Будды».

– Этот старик лишь смущает людей. Ну и пусть он так и продолжает со своим «нет ни Сердца, ни Будды», – заявил Фачан. – Меня лишь касается, что Сердце и есть Будда.

Вернувшись, монах рассказал обо всем Мацзу. Мацзу заметил: «Слива (мэй – иероглиф имени Дамэй) расцвела»[410].

Чаньский наставник Уъе из области Фэньчжоу[411] посетил Мацзу. Мацзу, увидев его степенный вид и голос, подобный звучанию колокола, сказал: «Какой впечатляющий буддийский зал. Но внутри него нет Будды».

Уъе, вежливо поклонившись, ответил:

– Я досконально изучил всю литературу Трех колесниц[412]. Мне приходилось часто слышать, будто в школе чань утверждают, что сердце – это и есть Будда, но по настоящему я не могу понять это.

– Сердце, которое не может понять, это именно оно и есть, и нет ничего другого, – сказал Мацзу.

– А какова же печать Сердца, что тайно было передана Патриархом, пришедшим с Запада? – вновь спросил Уъе.

– Уважаемый, – сказал Мацзу, – вы слишком затрудняете себя. Вам лучше сейчас уйти и придти в другой раз!

Когда Уъе направился к выходу Мацзу окликнул его: «Уважаемый!» (досл. «Великая Благодать!»). Уе повернул голову, а Мацзу спросил: «А это, что такое?»

В этот момент Уъе достиг просветления и поклонился. Мацзу же воскликнул: «Вот шельмец! Зачем ты кланяешься!?»[413]

Комментарий наставника Си из Юньчу: «Каков был смысл беспокоить Наставника из Фэньчжоу?»[414]

Дэн Иньфэн[415] пришел к Мацзу попрощаться. Наставник спросил его:

– Куда направишься ты?

– Я иду к учителю Шитоу[416].

– Путь к Шитоу очень скользок (досл. «Шитоу» – «камень». «Путь по камням очень скользок» – А.М.).

– Со мной – мой посох, и лишь только мне встретятся театральные подмостки, я тотчас буду давать представление[417].

С этими словами он удалился. Придя к Шитоу, он сделал круг вокруг его места для медитации, стукнул своим посохом и спросил: «И в чем основной смысл этого?». Шитоу воскликнул: «О, Небо! О, Небо!». Иньфэн ничего не ответил, а вернувшись, рассказал об этом Мацзу. Мацзу же сказал: «Возвращайся обратно. Когда же он вновь вскричит «О, Небо! О, Небо», ты тотчас два раза вздохни с присвистом.

Иньфэн вернулся к Шитоу. Он проделал все, как и раньше, спросил, что все это значит, а Шитоу в ответ два раза вздохнул. Иньфэн опять ничего не ответил и, вернувшись, рассказал об этом Мацзу. Мацзу заявил: «Я же тебе говорил, что путь к Шитоу очень скользок».

Как-то раз, когда Иньфэн толкал тачку, Мацзу сидел на его пути, вытянув ноги. Иньфэн сказал:

– Учитель, прошу Вас, уберите ноги.

– То, что уже вытянуто, не может быть убрано – ответил Мацзу.

– То, что уже идет вперед, не может пойти назад, – сказал Иньфэн[418].

Он толкнул тачку и проехался по ногам Мацзу. С раненой ногой Мацзу вернулся в зал для наставлений, взял топор и сказал: «Пусть покажется тот, кто несколько мгновений назад ранил ногу старому монаху своей тачкой». Показался Иньфэн и подошел к Мацзу с вытянутой шеей. Мацзу отложил топор в сторону[419].

Когда настоятель Шицзю навестил Мацзу в первый раз, Мацзу спросил его:

– Откуда ты идешь?

– Я иду от [учителя] Уцзю[420].

– Какими словами наставлял тебя Уцзю последнее время?

– Сколько же человек пребывают в незнании! – ответил Шицзю[421].

– Давайте не будем говорить о незнании. А что Вы думаете о «молчаливой фразе»? – спросил Мацзу.

Шицзю сделал три шага вперед.

– У меня есть семь оплеух, которые я хотел бы влепить Уцзю. Не передадите ли Вы их ему? – спросил Мацзу.

– Преподобный, – ответил Шицзю, – если вы готовы принять их первыми, я готов быть вторым.

Затем он вернулся к Уцзю.

Как-то раз старший монах Лян пришел к Мацзу. Мацзу его спросил:

– О, старший монах, слышал я, что Вы можете прекрасно объяснить смысл сутр и шастр[422]. Правда ли это?

– Я вряд ли осмелюсь утверждать это.

– Какими же словами вы наставляете?

– Я наставляю Сердцем.

– Сердце подобно искусному мастеру, смысл – его помощнику. Так о чем рассуждать, комментируя сутры?!

Лян же продолжил говорить упрямым тоном:

– Если нельзя наставлять Сердцем, то разве пустота не наставляет нас?

– Да, именно пустота и наставляет, – ответил Мацзу.

Лян ничего не ответил и вышел. Когда он начал спускаться [по ступням зала], Мацзу окликнул его: «Старший монах!». Лян повернул голову, и в тот же момент испытал великое просветление. Он поклонился [Мацзу].

Мацзу же сказал: «И зачем кланяется этот глупый наставник?»

Лян вернулся в свой монастырь и сказал своим последователям: «Я думал, что в понимании тех сутр и шастр, в которых я наставлял вас, никто не сравнится со мной. Сегодня же, когда учитель Мацзу задал мне вопрос, все мастерство (гунфу) моей жизни растаяло как лед и рассыпалось как глиняный горшок!».

Затем он удалился в Западные горы[423] и следы его затерялись.

Когда монах Шуйлао из области Хунчжоу[424] первый раз пришел к Мацзу, то спросил его:

– В чем был смысл Его прихода с Запада?

– Поклонись! – потребовал Мацзу.

Когда монах начал кланяться, Мацзу нанес ему сильный удар ногой. В тот же момент Шуйлао получил великое просветление. Поднявшись, он захлопал в ладоши, разразился громким смехом и сказал: «Сколь это удивительно! Сколь удивительно! Сотни тысяч самадхи, бесчисленное количество чудесных смыслов получают свой исток всего лишь из кончика одного волоска!»[425].

Поклонившись, он удалился.

Позже, он часто говорил своим слушателям: «С того момента как Мацзу ударил меня ногой и вплоть до настоящего момента, я не прекращаю смеяться!»[426].

Как-то мирянин Пан[427] спросил Мацзу:

– Кто тот, кого не сопровождают мириады дхарм?

– Когда ты сможешь выпить одним глотком воды Западной реки[428], я отвечу тебе.

– Учитель, – вновь обратился Пан, – прошу Вас, поднимите глаза на того, кто изначально не слеп.

Мацзу в тот же момент опустил взгляд, а мирянин сказал: «Речь идет о цине[429] без струн, на котором лишь Вы, учитель, умеете столь искусно играть».

Мацзу поднял взгляд и мирянин поклонился. Мацзу вернулся в келью настоятеля, сопровождаемый мирянином Паном, который заметил: «Я старался проявить свое умение, но лишь показал себя глупцом».

Затем он вновь спросил: «Как вода, которая не имеет ни костей, ни плоти, может держать челн в десять тысяч кэ?». Мацзу заметил: «Здесь нет ни воды, ни челна. Так о какой же плоти костях ты говоришь?»[430].

Однажды монах спросил:

– Почему Вы, Преподобный, говорите, что Сердце и есть Будда?

– Чтобы остановить слезы малого ребенка[431].

– Если же эти слезы прекратятся, что тогда?

– Не будет ни Сердца, и Будды.

– Если же какой-нибудь человек, который не принадлежит к этим двум категориям, явится перед Вами, в чем же Вы будете наставлять его?

– Ему я скажу, что это – не вещь.

– А если же Вы однажды встретите человека, который уже пребывает в этом, что Вы ему скажете?

– Я научу его, как постичь смысл Великого Дао[432].

Однажды монах спросил Мацзу:

– В чем смысл прихода Бодхидхармы с Запада?

– А в чем смысл твоего вопроса?[433]

Однажды монах спросил у Мацзу:

– Как достичь единства с Дао?

– Вот уже много времени, как я уж не прибываю в единстве с Дао, – ответил Мацзу.

– Так в чем же смысл прихода [Бодхидхармы] с Запада? – вновь спросил монах.

Мацзу резко ударил его и закричал: «Если я тебя сейчас же всего не изобью, люди будут просто насмехаться надо мной»[434].

Однажды молодой наставник по имени Данъюань[435] вернулся после пеших странствий[436]. Он нарисовал круг перед Мацзу, поклонился и вошел внутрь круга. Мацзу же спросил его:

– Не стремишься ли ты стать Буддой?

– Увы, я даже не знаю, как мне протереть глаза[437], – ответил монах.

– О, мне не сравниться с тобой! – воскликнул Мацзу.

Молодой наставник ничего не ответил.

Один монах нарисовал перед Мацзу четыре линии. Верхняя линия была длиннее всех, остальные три – покороче. Он сказал: «Не рассуждая о том, что одна линия длиннее, а три короче, отбросив четыре утверждения и сотню отрицаний, могу ли я попросить Вас ответить мне?»

Мацзу провел на земле одну линию и сказал: «Вот тебе мой ответ без рассуждений о длинном и коротком»[438].

Как-то раз Мацзу приказал монаху отправиться к наставнику Циню с гор Цзиншань[439] и отнести ему послание, в котором Мацзу нарисовал круг. Когда же наставник с гор Цзиншань увидел это, он потребовал кисть и добавил точку в середине круга. Монах же рассказал об этом случае императорскому наставнику Чжуну[440], который заметил: «Учитель Цинь был вновь обманут Мацзу».

Однажды образованный монах, явился к Мацзу и заявил: «Я до сих пор так и не понял, какого учения придерживается и что передает школа чань». Мацзу же спросил в ответ:

– А вы, наставник[441], какого учения придерживаетесь и что передаете?

– Я могу растолковать более двадцати сутр и шастр!

– Да не лев ли Вы?![442]

– Я не достоин этого.

Мацзу два раза вздохнул. Монах же сказал:

– Вот это – учение.

– Какое учение?

– Учение о том, что лев выходит из своего логова.

Мацзу ничего не сказал. Монах же заметил:

– Вот это – тоже Учение.

– Какое учение? – спросил Мацзу.

– Учение о том, что лев остается в своем логове.

– А если он не выходит и не входит, то это какое учение? – спросил Мацзу[443].

Наставник ничего не ответил. Затем он распрощался и вышел из дверей. Мацзу же окликнул его: «Эй, наставник!». Наставник повернул голову. «Ну а это, что такое?», – спросил Мацзу, но ничего не услышал в ответ.

«Какой же глупый наставник!» – воскликнул Мацзу.

Наместник области Хунчжоу[444] однажды спросил [у Мацзу]:

– Можно ли есть мясо и пить вино?

– Если Вы будете питаться мясом, Вы познаете процветание. Если же Вы откажетесь от этого, то познаете счастье (или «Если будете питаться мясом, то это будет означать вашу высокую должность, если же откажетесь от этого, то это будет означаться ваше счастье» – А.М.)[445].

Когда чаньский учитель Вэйянь с гор Яошань[446] в первый раз пришел к Шитоу, Яошань сказал: «Я уже досконально познал Три колесницы и двенадцать частей учения[447]. Но мне часто приходится слышать, будто на Юге прямо показывают на Сердце человека, дабы он узрел свою изначальную природу и стал Буддой. Вот это мне абсолютно не понятно. Я прошу Вас, Высокочтимый, проявите снисхождение и объясните это мне».

– Уподобляясь этому, ничего не получишь. Не уподобляясь этому также ничего не получишь. Будешь ли уподобляться этому или не будешь, в любом случае тебе ничего не получить. Что ты понял из этого? – сказал Шитоу.

Яошань был поставлен в тупик.

Шитоу же сказал: «Условия и причины [твоего просветления, иньюань] лежат не здесь. Тебе лучше отправиться к Великому учителю Мацзу».

Яошань, последовав совету, выразил все знаки почтения Мацзу и задал ему прежний вопрос.

Мацзу сказал: «Иногда я учил его поднимать брови и вращать глазами, иногда учил не делать этого. Порой он поднимал брови и вращал глазами правильно, порой делал это неправильно. Что же Вы поняли из этого?»

При этих словах Яошань испытал просветление и поклонился[448].

Мацзу сказал: «Какую истину Пути узрели Вы, делая поклон?»

– Когда я был у Шитоу, я был подобен комару, забравшемуся на железного буйвола, [чтобы укусить его], – ответил Яошань.

– Если Вы чувствуете себя именно так, то Вам следовало бы поберечь себя, – заметил Мацзу.

Три года оставался [Яошань подле Мацзу], и однажды Мацзу спросил его:

– Что ты понял к сегодняшнему дню[449]?

– Я полностью сбросил кожу, – ответил Яошань, – осталась лишь Единая истина.

– То, чего ты достиг, можно назвать согласием с основой своего Сердца, когда она проникает во все твои четыре конечности. А поэтому самое время пойти взять три бамбуковые дощечки, прикрепить их на уровне живота и отправиться жить в какое-нибудь место в горах, – сказал Мацзу.

– Да кто я такой, чтобы претендовать на жизнь в горах! – воскликнул Яошань.

– Нет, не так, – сказал Мацзу. – Нельзя все время идти, не останавливаясь, равно как и нельзя остановиться навсегда, не двигаясь[450]. Ты хочешь улучшить там, где нечего улучшать, и ты хочешь действовать там, где есть лишь недеяние. Тебе лучше стать челном [для других][451] и более не оставаться в этих горах.

Яошань распрощался с Мацзу.

Чаньский наставник Данься Тяньжань (досл. «Естественный»)[452] как-то раз вновь посетил Мацзу. Еще до того, как выразить почтение [Мацзу], он направился в монашеский зал, залез на голову статуи Манчжушри и уселся там. Вся община была в немалой степени поражена, и тотчас об этом сообщили Мацзу. Мацзу отправился в зал, сам все увидел и сказал: «Мой ученик естественен (т. е. Тяньжань) (т. е. «О, сын мой – ты Естественен!»)».

[Дань]ся тотчас спрыгнул на пол и, вежливо поклонившись, сказал: «Благодарю Вас, Учитель за то, что Вы дали мне монашеское имя».

С той поры он стал зваться Тяньжань, что означало «Естественный» или «Спонтанный».

Когда чаньский наставник Хуэйлян из области Таньчжоу первый раз пришел к Мацзу, Мацзу спросил его:

– С каким стремлением вы пришли?

– Я стремлюсь обрести видение и знание Будды[453].

– Будда находится вне видения и знания, – ответил Мацзу. – Знание и видение представляют собой лишь Мара – злого разрушительного духа. Откуда Вы пришли?

– Из Наньюэ.

– Так Вы пришли из Наньюэ и не познали основы Сердца Цаоси[454]! Быстрее возвращайтесь обратно, нет никакой нужды ходить куда-либо.

Мацзу спросил монаха:

– Откуда Вы пришли?

– Из провинции Хунань, – ответил монах.

– А что, воды уже наполнили Восточное озеро (Дунху)[455]? – поинтересовался Мацзу.

– Еще нет.

– Так долго шли дожди[456], а воды все еще не наполнили [озеро], – заметил Мацзу.

Даоу сказал: «Уже наполнили».

Юньянь сказал: «Там очень глубоко».

Дуншань сказал: «В какую же кальпу в них был недостаток?»[457]

Примечания:

3

Трактат «Записи о передаче светильника», составленные в годы Цзиньдэ» («Цзиньдэ чуандэнлу») приписывает эту фразу индийскому миссионеру Буддасанте (кит. Фото, V в.) – основателю Шаолиньского монастыря в горах Суншань [50, с. 942с].

4

Свободно от имен – «имя» (мин) есть признак сущностного мира. Номинация или «присвоение имен» есть вторичный акт по отношению к надсущностному миру истинного принципа, который сводим к пустоте. А поэтому «освобождение от имен» понимается как возвращение к сущности всякого явления.

31

Ряд источников дают несклько иную датировку этих событий, священных для каждого чань-буддиста. Так китайский трактат, известный в японской версии, «Цаоси даши бечжуань» («Неофициальное жизнеописание Великого учителя из Цаоси», 782–783 гг.) говорит, что Хуэйнэн пришел в монастырь Фасинсы, где получал посвящение, действительно в первый год Ифэна (676 г.), на семнадцатый день первого месяца Ифэна (6 февраля 676 г.) он получил постриг от Иньцзуна, а на двадцать восьмой день второго месяца (17 марта 676 г.) он получил посвящение [45, 483–488].

32

Гунабхадра (394–468) – индийский монах, один из первых проповедников учения о созерцании в Китае и переводчик «Ланкаватара-сутры» на китайский язык.

33

Дерево Бо (бодхи) – дерево, сидя под которым в медитации, Будда достиг просветления, возможно – платан. В буддизме это символ просветления, благопожелания, переноса буддийской благодати из Индии в Китай.

34

Хуэйнэн действительно появился через предсказанный период времени (точнее, через 175 лет).

35

Обычно особая каменная табличка или плита, полученная в дар от императора, означала разрешение возвести монастырь.

36

Великий учитель (даши) – уважительное обращение к буддийскому, в особенности – к чаньскому наставнику. Здесь имеется в виду сам Хуэйнэн.

37

Монастырь Баолиньсы (Драгоценного леса) располагался в уезде Цюйцзян (в древности область Шаочжоу) провинции. Гуандун. Позже был переименован в Хуагосы (Цветов и плодов). Из отрывка следует, что Хуэйнэн прибыл из монастыря Фасинсы в Гуанчжоу, где он тогда преподавал, в горы Наньхуашань. По названию гор этот монастырь нередко называют Наньхуасы («Южного цветения»), он сохранился до настоящего времени.

38

Наместник (цэши) или ревизор.

39

В настоящее время – уезд Цюйцзян в провинции Гуандун. Область Шаочжоу именовалась так в V–VIII вв., затем название было сменено и вновь возвращено к X в.

40

Имеется в виду – на горы Наньхуашань, где располагался монастырь Юлиньсы.

41

Монастырь Дафаньсы располагался в уезде Цюйцзян провинции Гуандун. Первоначально именовался Кайюаньсы (Раскрытия первоначала).

42

Буддийские комментаторы говорят, что «раскрытие связей между дхармами» (кай юань) следует понимать в более широком смысле – как краткое выражение доктрины о «порождающем и способствующем», «условиях и обусловленными ими связями между дхармами» (кит. инь юань, санскр. хэту-пратьяя). Эта важнейшая доктрина в буддизме гласит о том, что мельчайшие фундаментальный частицы всего мира – дхармы вступают между собой в связи, которые принципиально отличны от взаимоотношений субъекта-объекта или объекта-объекта. Это абсолютно иное взаимоотношение дхарм, в котором существует некая мистическая причина, предпосылка, порождающая судьбу всего мира (хэту) и связь, порождаемая этой причиной (пратьяя). Постижение пратьяя равносильно раскрытию первоосновы существования мира, понимания сути взаимоотношения как вещей, так и мельчайших дхарм, и следовательно, является истинным озарением мудростью Будды.

43

Помост (тань) – речь идет об особом возвышении, обычно деревянном, реже – каменном, с которого настоятели читают наставления монахам. Именно благодаря тому, что Хуэйнэн произнес свою проповедь, записанную в первой части сутры, с помоста, сутра получила свое название.

44

Примечательно, что в буддийском тексте конфуцианцы дословно называются «школа конфуцианцев» (жо цзун), что как бы уравнивает их со «школой чань» (чань цзун). Также из текста трудно понять разделяются ли «секта конфуцианцев» и некие «книжники» или «ученые» (сюэши) или речь идет об одной и той же категории людей.

45

Дословно речь идет о «сангхе и монахинях» (сэн ни). Сангхой (сэнцзя) в китайском буддизме именовалась община буддистов, покинувших свой дом, в которой состояло не менее четырех членов. «Ни» – санскр. бхиккуни, женщины-монахини.

310

Область Ханьчжоу соответствует району современного города Чэнду, столице провинции Сычуань. Уезд Шифан в древности находился несколько южнее современного уезда Шифан, а ныне это место соответствует уезду Куанхань, расположенного к северу от Чэнду.

311

Источники о жизни Мацзу расходятся по этому поводу. В частности, «Чуаньдэн лу» («Записи о передаче светильника», 1004 г.) (цз. 6) не содержит никакого упоминания об этом монастыре. «Уйти из мира» – принять монашеский постриг, в данном случае подразумевается лишь первый из двух, начальный этап монашеской инициации, принятой в эпоху правления династии Тан.

312

Способность дотронуться языком до кончика носа является одной из тридцати двух отличительных знаков (лакшан), которые указывают на великого человека, Будду или Сакравартина. Часть таких знаков, в частности, можно нередко встретить в буддийской иконографии, например, круг на подошвах или ладонях, нимб вокруг головы и т. д.

313

По поводу первого учителя Мацзу существуют заметные расхождения в буддийских источниках. В частности, Цзунми указывает, что его первым наставником стал некий монах Цзинь. Этой же версии придерживается трактат «Цзутан цзи» («Записи из зала патриархов»). Существует предположение, что преподобный Тан – никто иной как известный монах Чжуци (648–734), последователь Шисяня (609–702). [101, 110]

314

Область Цзычжоу располагалась на северо-востоке уезда Цзяньян провинции Сычуань.

315

В эпоху Тан монах после окончательной инициации, которая полагалась по исполнению двадцати лет, должен был соблюдать около 250 правил.

316

Область Юйчжоу располагалась на территории современного уезда Басянь в провинции Сычуань.

317

Речь идет о самапатти или самадхи (кит. дин). В более поздних версиях, в частности, в «Чуаньдэн лу» этот иероглиф заменен на иероглиф «чань».

318

Гора Хэнюэ (другое имя – Хэншань) расположена в провинции Хунань, в северной части уезда Хэнъян. Она считается одной из пяти священных горных вершин Китая и в этом ряду обычно именуется Наньюэ – «Южный пик».

319

Наньюэ Хуайжан или Хуайжан с гор Наньюэ (677–744), считается основателем Наньюэского направления чань-буддизма и учеником Шестого патриарха чань Хуйэнэна (либо учеником ученика Хуэйнэна), хотя последнее оспаривается рядом серьезных исследований и не подтверждается хрониками той эпохи. Подробнее смотрите вводную статью.

320

Сосуд Дхармы (фа ци) – выражение, ставшее знаменитым в чаньской практике. По преданию, впервые оно было употреблено самим Бодхидхармой во время его встречи с Хуэйкэ, своим будущим приемником и вторым чаньским патриархом именно после того, как Хуэйкэ отрубил себе руку и положил перед Бодхидхармой. Вообще, первоначальное значение «ци» – «ритуальный сосуд» и «инструмент». Таким образом понятие «ци» выступает как универсальный символ «хранилища драгоценного и священного» именно в этом значении употребляет это понятие Конфуций, говоря о благородном муже как о «сосуде».

321

Весь дальнейший пассаж построен на многозначности понятия «чань» (дхиана), которое может обозначать как собственно «созерцание, медитацию», так и все метафизическое учение чань. Интересно проследить, как своими вопросами Хуайжан «углубляет» для Мацзу осмысление чань.

322

Здесь обыгрывается ключевая чаньская концепция, легендарно берущая свое начало еще от Бодхидхармы, о необходимости совмещения практических деяний (или «дел», кит. ши) и постижения мистического принципа, глобального закона (ли), который стоит за всеми внешними проявлениями. «Деяния» без «принципа» могут являться лишь внешней имитацией некого священнодействия, на что и указывает здесь Хуайжан в беседе с Мацзу.

323

Речь идет об особом напитке, используемом в индийских школах буддизма. Упоминания о нем содержит ряд сутр, в частности Ланкаватара-сутра. По одним свидетельствам он изготавливался из масла [106,111], по другим – из перебродившего молока [76, 36]. Этот нектар считается символом просветленной природы Будды. Следуя «Махапарипирвана-сутре», из этого нектара мистическим образом был изготовлен текст в двенадцать частей, из текста родились сутры, из сутр через несколько ступеней появилась праджняпарамита (высшая истина), а из нее – нирвана. Таким образом, состояние Мацзу после слов его учителя равносильно опьянению буддийской истиной.

324

«Самадхи, что не имеет проявлений» или «не имеет внешних характеристик» (анимитта-самадхи) – выражение, часто встречающее в классических буддийских текстах. Это стало одной из ключевых концепций чань, в частности его проповедовал Хуэйнэн. Речь идет прежде всего о том, что истинное просветление и истинное созерцание не имеет никаких внешних видимых характеристик.

325

Сердце-основа (синь ди), досл. «сердце-земля», ключевая часть концепции Мацзу о том, что все проистекает из нашего сердца или совокупности психических свойств.

326

Видимые проявления (сы сян) – то, что можно уловить органами чувств.

327

Око Дхармы (фа янь) означать мистическую способность, присущую бодисаттве, проникать в суть вещей вне знаний и постигать то, что их существование обусловлено причинно-следственными связями, т. е. кармой. «Око дхармы» потенциально присуще всем, его лишь следует открыть особыми методами. Точно также – «Фаянь» называлась одна из крупнейших школ китайского буддизма.

328

Праджнятара – 27-й патриарх буддизма, непосредственный предшественник Бодхидхармы, 28-го патриарха и основателя учения чань. «И будет попирать своими копытами народ Поднебесной» – т. е. своей мудростью одолеет все школы.

329

Уезд Цзяньян находился в провинции Фуцзянь, к северо-востоку от современного Цяньфу. Гора Лунгун у Нанькана расположена в провинции Цзянси недалеко от уезда Ганьсянь.

330

Ли Сыгун (Ли Цянькэ) был назначен наместником и главным цензором провинции Цзянси непосредственно императором Сюань-цзуном (713–756).

331

Возможно речь идет о восстании Ань Лушаня (755–763), во время которого были уничтожены многие продовольственные запасы.

332

Парадоксальный ответ Мацзу на вопрос монаха, посланного Хуайжаном, в более поздней чаньской традиции превратился в гунъань (коан) и тему для медитации. Здесь важно, что Мацзу не пустился в объяснения сути Дхармы, но рассказал об обыденных вещах. Испокон веков соль и перец считались в Китае важнейшими продуктами, а государство сохраняло монополию на них. «Не бывает недостатка в соли и перце» может трактоваться как «не бывает недостатка в самом важном и необходимом», т. е. в людях, понимающих суть Дхармы. Удовлетворение Хуайжана объясняется тем, что Мацзу проявил истинную спонтанность сознания и отказался от чисто внешних объяснений.

333

«Ученик, вхожий в покои» (жу ши) – традиционное обозначение ближайших учеников мастера, которым и передает все учение. См. вводную статью о спорах о количестве учеников Мацзу.

334

Мацзу действительно был похоронен на горе Шимэнь в провинции Цзянси, к западу от города Чжидань.

335

Фразу «Днем перед лицом Будды, ночью – перед лицом Будды», можно также понять как «Будда солнечного лика, Будда лунного лика». Буддийское предание говорит, что «Будда солнечного лика» живет в этом мире восемнадцать сотен лет, а «Будда лунного лика» – лишь один день и одну ночь. Таким образом Мацзу говорит об отсутствии разницы между вечным и мгновенным, близким и далеким.

336

«Колесницей» (кит. чэн, санскр. яна) именуют обычно все учение буддизма. «Высшая колесница» (шан чэн) – уровень бодисаттв. Этот термин стал часто применяется именно к чань-буддизму, поскольку его последователи считают, что именно учение чань открывает путь к высшему и окончательному просветлению.

337

Дословно «перевернуться дном вверх» (дао). Речь идет об иллюзиях, которые порождает мир вещей (самсара) и которые вызывают ощущение достижения просветления.

338

«Отсутствие» (досл. «не», кит. фэй, санскр. анупалабья) – буддийский термин, означающий полное отсутствие, невозможность достичь чего-либо из-за его иллюзорности, полное отрицание наличия, а также ареальность мира.

339

В буддизме мир подразделяется на три мира или три чертога (кит. саньцзе, санскр. трайлока): мир желаний (камадхату), мир форм (рупадхату) и мир без форм (арупадхату). В чань-буддизме эта классическая формулировка была нарушена, так под «тремя мирами» подразумевались «три ядовитых» начала, что создают иллюзии человеку: алчность, глупость, гнев. Путем чаньской практики они должны быть обращены в мир соблюдения заповедей (цзе), мир самадхи (дин) и мир интуитивного познания (хуэй) [Сюйцзан цзин, 15-5, с. 408]. Сама фраза о том, что «Все три мира и есть сердце» взята из «Аватамсака-сутры».

340

Термин «рупа» (кит. сы) значительно шире западного понятия «форма». В сущности речь идет о совокупности форм и вызываемых ими ощущений, что и являет для человека материальный мир.

341

Бодхи (кит. пу ти) принято переводить как «просветление» или «озарение», изначально обозначало дерево, под которым Будда Шакьямуни достиг просветления. В чаньских текстах в равной степени для обозначения просветления используются термины «пу ти», «цзе то» – «освобождение от пут мира», «у» – «пробуждение», «да у» – «Великое пробуждение», причем последний широко использовался и в раннем даосизме.

342

«Чудесный зародыш» (шэн тай, досл. «зародыш совершеномудрого»), термин, отражающий заметное даосское влияние на чань-буддизм эпохи Тан. Здесь он означает пестование в себе природы бодисаттвы.

343

Возможен и другой перевод: «Путь не принадлежит пестованию», поскольку Дао существует независимо от пестования, в то время как в пестовании нуждается лишь сердце человека. См. дальнейшие рассуждения Мацзу.

344

Шравака – «тот, кто внемлет», «тот, кто слушает». Один из начальных уровней святости, за которым следуют «само-будды» или «Будды лишь для себя» (пратьека-будды). Эти две категории отвергались Махаяной, в том числе и чань-буддизмом, поскольку ее идеалом был Бодисаттва, который способен спасать другие живые существа.

345

Досл. «творить дела», «делать делание» (цзао цзо)

346

Здесь обыгрывается понятие «и нянь», что может означать как «единственная мысль», так и «мысль о Едином», т. е. о Дао. Таким образом, истинное просветление может быть достигнуто лишь тогда, когда даже сама мысль о Дао будет устранена. Здесь дана концепция трех ступеней к просветлению: устранение мыслей о мире, и сведение всего к «мысли о Дао», когда обнаруживается причина, корень трансмиграций; и, наконец, устранение мысли о самом Дао («единственной мысли»), что прекращает цепь рождений и смертей.

347

Дхармараджа (кит. фаван) – досл. «Правитель Закона», один из эпитетов Будды.

348

Цитата из «Вималакирти-сутры» или «Вималакирти-нидреша», которую в этой проповеди обильно цитирует Мацзу.

349

Сагарамудра-самадхи – «самадхи печати океана». Это самадхи, в котором Будда наставил своего последователя Автамсаку. Это также зовется «самадхи зеркала океана». Само выражение объясняется тем, как поверхность чистого и спокойного океана отражает в равной степени все вещи, так и просветленный разум бодисаттвы отражает всю полноту истины. Позже эта учение выразилось в эстетической концепции «озера и луны» или «отражения луны в озере», как одновременного выражения абсолютного, спонтанного и единомоментного отражения («как только луна вышла из-за туч, она тотчас отразилась в озере»), так и полной иллюзорности («отражение луны не есть сама луна»). Это стало излюбленным сюжетом многих китайских художников и породило выражение «ловить луну в воде» – стремится к иллюзии, зная, что это иллюзия, поскольку она неотличима в своей основе от реальности. (Многократно повторенная иллюзия, приводящая к реальности).

Это выражение пошло из писаний школы Хуаянь, где особо почиталась «Аватамсака-сутра», ставшая важным культовым произведением и в чань-буддизме. Эта сутра уподобляет сознание Будды океану, в котором находят отражение все дхармы: «То, что мы называем «зеркалом океана» символизирует врожденное Сердце Будды. Когда истощаются все иллюзии, то сознание становится спокойным, прозрачным и в бесконечности отражает все явления, которые появляются одновременно»

350

Сердце совершеномудрого (шэн синь) – редкое выражение в чаньских текстах эпохи Тан. Вероятно, оно берет свое начал от комментариев чаньского наставника Сэнчжао к «Вималакирти-сутре», которые были весьма популярны среди проповедников дхианы того времени. «Сердце совершеномудрого» у Сэнчжао становится синонимом высшей мудрости праджни и противопоставляется «знанию», которое есть иллюзия. Здесь примечательно, как типично даосские термины, типа «шэн» (мудрец) и целиком «шэн синь» (см. Дао дэ цзин) используются для адаптации санскритских выражений, что и предопределило заметную трансформацию учения дхианы на китайской почве и эволюцию чань в сторону даосского обыгрывания «иллюзия-реальность». В индийском буддизме дхармы сами по себе уже представляли иллюзию.

351

Этот отрывок крайне интересен, по сути, он указывает, что можно в реальности погрузиться в пустоту, соприкоснуться с нирваной, но так и не достичь природы Будды. Таким образом, природа Будды стоит выше нирваны и ее достижение – более важно, чем сама нирвана, в то время как само стремление к нирване – лишь еще одно заблуждение.

352

Классическая буддийская концепция различает три типа людей, в соответствии с их корнями, т. е. способностью воспринять учение: существо подземных корней, средних корней и высших корней.

353

Калаянамитра (кит. шань чжиши чжи бяо) – религиозный наставник. Досл. «добрый и образованный советчик».

354

Перевод Лиевеса: «обладает подвижным сердцем» [106, 87]. Так или иначе, речь идет о потенциальной способности обычного человека своим сердцем открыться высшей истине, т. е. «обратиться» (фань шу), в то время как шравака уже погряз в заблуждениях. Примечательно, что чань обычного человека ценили значительно выше, чем идущего по пути, но уже заблудшего шраваку.

355

Цитата из «Вималакирти-сутра». Эти слова связаны с предыдущими событиями, о которых идет речь в сутре. Мудрец Вималакирти продемонстрировал, каким образом Бодисаттва может одновременно пребывать в мире людей и не быть в нем. После чего он спросил Манчжушри, почему именно пребывание в мире является истинным семенем просветления. Манчжушри отвечает, что тот, кто уже «пребывает в нирване», т. е. не находится в этом мире, более не способен достичь истинного просветления, поскольку его проникновение по сути – иллюзия. После чего Махакашьяпа говорит: «Действительно, мы уже более не способны достичь просветления, подобно шравакам, которые порвали свои связи с существованием и более не интересуются истинным просветлением. А поэтому обычный человек может обладать обращенным сердцем, в то время как шравака такого не имеет». [Т. 475, т. 14, с. 549]

356

Типичный прием Мацзу, обыгрывающий потенциальное «отсутствие» самых важных, ключевых понятий чаньской философии. В частности, «нет рождения» и «нерождения». Здесь противопоставляются «у-ми» (просветление-заблуждение).

357

«Природа Дхармы «(санск. Дхармата, кит. фасин) – «природа Учения» или «природа Закона». В буддизме Махаяны означает высшую и конечную суть учения, истинное состояние всех вещей, когда целиком преодолена дуальность мира и достигнута высшая экзистенциальная мудрость – праджняпарамита.

358

Перевод Левенса: «Хотя бы на один момент» [106, 88]

359

Метафора «песчинок на речном берегу» часто встречается в чаньских текстах, в частности, в «Ланкаватаре-сутре», где речь идет конкретно о реке Ганг, и символизирует абсолютную вербальную непостижимость учения Будды: это учение может быть истолковано и объяснено бесчисленным количеством способов, однако ни один из них, равно как и все вместе не исчерпают суть этого учения и таким образом ни одно объяснение не может быть исчерпывающим.

360

Речь не идет о каком-то конкретном наборе чудес, поскольку 18 – священное число в буддизме и, по сути, здесь говориться о «самых разнообразных» чудесах, которые любили демонстрировать буддисты, впавшие в прелесть просветления.

361

Обратиться в «мертвый пепел» или «угасший пепел» (сы хуэй) – выражение, встречающееся у Чжуан-цзы в гл. 2: «Так можно ли, что бы тело стало нечувствительным, словно высохшая ветвь, а сердце стало подобно угасшему пеплу?». По сути Мацзу вновь предостерегает от привязанности к внешним проявлениям просветления через чудеса и призывает к возвращению к «угасанию».

362

Пестовать причины, чтобы достичь плодов (сю инь чжэн го), досл. «культивировать (вторичные) причины, чтобы подтвердить (первичные) плоды» – важный элемент критики Мацзу концепции шраваков.

363

К. Деспье предлагает другой перевод: «Подобно бы это было топору, который рубит вас бесконечно» [76, 46]

364

Лиевес предлагает так переводить последнюю фразу: «Вы долго стояли, поэтому теперь идите и позаботьтесь о себе» [106, 88], ссылаясь на то, что обычно во время проповедей чаньские монахи стояли, в то время как в других буддийских школах речи наставников слушали сидя, и, следовательно, последняя фраза Мацзу – традиционная формула, которой чаньские наставники заканчивали свои речи («цзю ли чжэнь чжун»). В принципе, грамматическая конструкция фразы выдерживает оба типа перевода, хотя тезис об исключительно «стоячих проповедях» представляется не бесспорным.

365

Теория буддизма под замутнением или загрязнением понимает три взаимосвязанных начала или мотивации существования: желания, ненависть, незнание. Отсюда и рождается все проблемы, связанные с физическим существованием человека, вовлеченного «в пелену незнания» (клеша).

366

Здесь изложена важнейшая чаньская концепция «непосредственного знания» (чжи хуэй)

367

Возможен и другой перевод фразы: «То как не делает обычный человек, и как не делает шравака – так делает бодисаттва». Интересная концепция – «воистину делает» лишь бодисаттва, остальные лишь с разной долей успеха имитируют его «истинное делание». Текст «Вималакирти-сутры» так продолжает эту фразу: «Не предпринимает нечистых деяний, не совершать чистых деяний – таков путь жизни Бодисаттвы» [6, 545].

368

Светильник (дэн) – понятие, активно используемое в чаньских школах для обозначения Учения, в частности, один из основных трактатов по истории учения чань, называется «Записи о передачи светильника». Считается, что первым светильник зажег сам Будда, а его «истинную» передачу начал Бодхидхарма. По сути, здесь мы встречаем цитату из Вималакирти-сутры: «Существует метод преподавания, что зовется неугасимым светильником. Один светильник может зажечь сотни и тысячи других светильников, не утратив при этом своего собственного сияния. Точно так же и Бодисаттва просветляет сотни и тысячи живых существ, не растрачивая своего собственного просветления» [6, 543].

Однажды Наньюэ Хуайжан, в своей проповеди произнес слова, которые позже повторил его ученик Мацзу: «Так может ли угаснуть светильник?» [34, 761].

369

Примечательно, что здесь Мацзу употребляет понятие «фа» (т. е. дхармы) в смысле «вещи», «явления», что сближает его проповедь как по смыслу, так и по используемым выражениям с рядом даосских школ, где для этого использовалось понятие «у» – «вещи/явления».

370

Цитата из «Сутры в сорок две части». Шраман – буддийский монах.

371

Здесь изложена теория изначального единства мира. Все различия – вторичны, они связаны уже с конкретными проявлениями этих первичных дхарм (т. е. с «именами» – мин), и нашим осмыслением этого (смыслы, и).

372

Мацзу говорит о ложной концептуализации, утверждении себя в каком-то месте (ли). Там, где есть ты – есть все остальное, и истина, и Дхарма и путь.

373

Изящное логическое доказательство единства мира через понятия «множественности» (кугань) и «единства» или «не множественности» (у кугань).

374

Досл. «сметание» (саодэн).

375

Ср. диалог Мацзу с Дачжу.(№ 6)

376

Теория «дома в самом себе», «само-дома» (цзы цзя) неоднократно обыгрывается Мацзу в дальнейших диалогах. В сущности, речь идет об абсолютной самодостаточности человека, который и есть истина и Будда в потенции.

377

«Тот, кто способен на человеколюбие» (ши нэн жэнь) – китайская интерпретация родового имени Будды Шакьямуни. Примечательно, что использован традиционно конфуцианский термин «жэнь», а не буддийский «энь» (милосердие).

378

Колесо – символ бесконечности учения Будды. Считается, что толчок к вращению колеса дал сам Будда во время своей проповеди в Оленьем парке города Бенарес, и с тех пор движение колеса неостановимо.

379

Рисование письмен на воде стало излюбленным мотивом чаньской и дзэнской поэтики, как символ мимолетности и истинности одновременно, абсолютного действия и его полного отсутствия, «действия вне результата». Например, японский проповедник дзэн Кукай, считал, что нет ничего труднее, чем рисовать иероглифы на воде.

380

Досл. «не рождаться и не угасать – таково великое угасание».

381

Понятие татхагата-гарбха (кит. жулай цзан) можно также перевести как «зародыш татхагаты» или «хранилище татхагаты». Различают три тела Будды: самбхогакая (тело блаженства), нирманакая (видимое тело или тело изменений) и дхармакая (Тело Закона).

382

Виджнана представляет собой знание, получаемое от пяти органов чувств, ментальное знание, и сознание-сокровищница. В данном случае оно символизирует собой обыденное знание, в то время как праджня – знание интуитивное, связанное с озарением.

383

Здесь Мацзу говорит о концепции «окончательного просветления», когда более нет возврата в «состояние заблуждения». Ряд других школ считали, что просветление можно утратить, поддавшись на искушения этого мира.

384

Это – парафраз из «Вималакирти-сутры» [6, 538]. Примечательно, что Мацзу старается четко указать на различие между технической стороной дхианы, т. е. сидением в медитации, и собственно внутренним мистическим содержанием дхианы, которое и есть чистое тело бодисаттвы, хотя на письме и первый и второй смысл выражаются одним и тем же иероглифом «чань» (дхиана).

385

Последний абзац отсутствует в ряде изданий «Речений» в частности, в «Речениях четырех школ». В ряде моментов он отличается по смыслу от предыдущих, в частности, Мацзу призывал не обращать внимания на карму и не говорил о «запретах и поступках», что является характерным моментом буддийской школы винаи. Возможно этот абзац был добавлен позже.

386

Три лучших ученика Мацзу. Ситан Чжицзан, выходец из уезда Цяньсянь из Цзянси; Байчжан Хуайхай (720–814), в будущем один из крупнейших чаньских наставников. Свое имя получил от города Байчжан, расположенной недалеко от г. Наньчана в провинции Цзянси, откуда и получил свое имя. Наньцюань Пуюань (748–834).

387

Во время бесед или каких-либо дел длинные рукава обычно оборачивались вокруг запястий. Спустить рукава означало прервать разговор, выразить неодобрение или несогласие. Таким образом, Наньцюань выразил неодобрение бессмысленностью поставленного вопроса, ибо каждый момент сам по себе самодостаточен, целостен и хорош для любого дела. Своим молчаливым уходом он, по сути, повторил поступок Махакашьяпы: ученик Будды Махакашьяпа в ответ на вопрос своего учителя о сути его учения лишь улыбнулся, подал выпавший из руки Будды лотос и удалился.

388

Здесь – игра слов, которую так любили чаньские патриархи. Мацзу именует своих учеников по вторым именам: Цзан – Ситан, Хай – Байчжан, Пуюань – Наньцюань. Одновременно каждое из этих имен представляет собой значимое слово и таким образом замечание Мацзу имеет «второй слой». Цзан – «корзина» или «питака» на пали, т. е. собрание буддийских писаных канонов, Хай – «море», являющееся синонимом самадхи в чаньской традиции и символизирующее медитативную практику. Пуюань – дословно «всеохватное изначалие». Таким образом, скрытый смысл фразы таков: «Сутры вмещаются в Корзину буддийских канонов, чань объемлет все море бытия, но все же Всеохватное изначалие превосходит все это».

389

Котел (тун) в чаньских текстах выступает иногда в качестве уничижительного именования человеческого тела. Таким образом, вопрос Мацзу звучит: «Что заключено в этом жалком теле?», что приобретает особый смысл именно в тот момент, когда монахи готовились принять пищу и поддержать свое физическое тело.

390

Вариант «Записей о передаче светильника»: «Ни один из монахов не осмелился более задавать вопросов».

391

Буддизм различает пять чертогов или миров (у цюй): ад, мир голодных демонов, животных, человека, чертог светлых божеств и Будд.

392

Дачжу Хуайхай, выходец из области Цзяньчжоу, его родовое имя было Чжу, откуда, вероятно, и пошло его монашеское имя Дачжу – «Большая жемчужина». Первоначально он был последователем наставника Даоши, который проповедовал в монастыре Даюньсы («Больших облаков») на северо-западе провинции Чжэцзян. После шестилетнего обучения у Мацзу, Дачжу вернулся к своему учителю, но чуть позже сославшись на болезнь, удалился от мира и вел отшельническую жизнь.

393

Область Юэчжоу располагалась недалеко от современного города Шаосин в провинции Чжэцзян.

394

«Сокровищница, что запрятана в твоем же доме» – этими словами Мацзу указывает Дачжу на сознание-сокровищницу (санскр. алая-виджнана), которое, прозревая весь мир, по сути, прозревает само себя, поскольку изначально содержит в себе все проявления дхарм. Поэтому Мацзу удивляется, что Дачжу «покинул дом и отправился так далеко», т. е. начал искать Будду вне своего сердца. Примечательно, что в конце жизни Дачжу становится полным отшельником, т. е. до конца воплощает совет Мацзу «не искать вовне». Этот диалог является по сути иллюстрацией к проповеди Мацзу о «само-доме» или «доме внутри тебя» (цзы цзя), изложенной в его «Проповедях».

395

Трактат «Рассуждения об основных принципах вступления на Путь через внезапное просветлени» («Дунъу жудао яомэнь лунь») дошел до настоящего времени [Сюцзан цзин, с. 15–5]. Вероятно, это не изначальный вид трактата, составленного Дачжу, поскольку он состоит из двух свитков-цзюаней, в то время как в «Речениях» фигурирует трактат в один цзюань. Первый цзюань был опубликован в 1369 г. Второй цзюань состоит из двух частей и, предположительно, в этом отрывке речь идет именно о первой части второго цзюаня [106, 126].

396

Здесь Мацзу использует тот же термин «цзыцзай» (быть самоестественным, таковость, пребывать в самом себе), которым он наставлял Дачжу в момент их первой встречи, призывая отказаться от поисков истины вне самого человека. Таким образом, Мацзу подтвердил, что Дачжу обрел полное просветление.

397

Местечко Чжутань находится в области Хунчжоу в провинции Цзянси. О Фахуэе известно очень мало, он, получив просветление у Мацзу, поселился в монастыре Баофэнсы (Драгоценного пика) или Чжутаньсы, где и проповедовал. О нем см. «Записи о передаче светильника» [47, цз. 6], где повторена вся эта история.

398

Существует несколько трактовок этой фразы, смысл которой весьма темен. Лиевес предлагает переводить ее следующим образом: «Среди шести ушей, одна пара замышляет заговор», что следует понимать: «Я тебе не скажу этого в присутствии третьего лица», т. е. Бодхидхармы [106, 94]. Такой же версии придерживается Ивия Йоситака, давая развернутый комментарий к этому отрывку и указывая, что в принципе тема некого «третьего», при котором нельзя передавать тайное знание переназначенное лишь для двоих, «от сердца к сердцу», нередко встречается в чаньских произведениях [2, 58–59]. К. Деспьё вообще не видит в этой фразе прямой речи Мацзу и считает, что отрывок следует переводить так: «Мацзу так громко свистнул, что Фахуэй на время оглох» [76, 55].

399

В этом диалоге используется иной термин для обозначения просветления – «чжэнмин», дословно – «засвидетельствовать о чем-то», «удостоверить [истинность]»

400

Зал Дхармы или зал Закона (фатан) – основной зал для медитации и наставлений в чаньских монастырях.

401

Свист и пиала чая – два метода воспитания, которые использовал Мацзу. По сути, Вэйцзянь отказывается от чая, который предложил ему учитель и тем самым преодолевает дуальный разрыв «учитель-ученик». Вместе с этим он приходит в зал, хотя сидел позади него – это значит, что он счел себя достойным этого. Вход в молельный зал («Зал Дхармы») символизирует вступление «внутрь Дхармы»

402

Шигун Хуэйцзан, уроженец провинции Цзянси, прославился первоначально как умелый охотник (он часто изображается с луком и стрелами), блестящий поэт и философ. Линьцзы называл его одним из основателей школы Хунчжоу. Метафора охоты Мацзу означает, что он стреляет именно в души людей, поражая их истиной, в то время как обычный охотник поражает лишь физическое тело человека. Примечательно, что здесь негативное действие от охоты, т. е. от убийства живых существ в чаньском пространстве обращается в креативный акт «исцеления» этих существ от пут незнания и замутнения сознания. Это есть предел охоте как таковой, когда охота обращается во «вне охоту», которая в свою очередь и есть истинная охота.

403

Это – одно из первых появлений в чаньских текстах мотива укрощения быка как метафоры чаньского самовоспитания, и обуздания чувств. Позже этот сюжет начинает часто встречаться на сунских табличках в сопровождении стихов. Подробнее см. [123, 127–144].

404

«Четыре утверждения и сотня отрицаний» – один из основных методов логического доказательства, который широко использовался в ряде буддийских школ и прежде всего, в индийском буддизме. Четыре утверждения (сы цзюэ) это: «наличие», «отсутствие», «наличие и отсутствие», «не наличие и не отсутствие». В ряде чаньских текстов также трактуются как единство-множественность, наличие-отсутствие, причем все это может существовать одновременно. «Сотня отрицаний» (байфэй) заключается в том, что на каждое из четырех утверждений предлагается по четыре альтернативных варианта, т. е. всего получается 16 заключений. Эти шестнадцать заключений действуют в трех временах, т. е. в прошлом, настоящем и будущем, таким образом их количество утраивается, достигая 48. Это количество вновь удваивается до 96, поскольку каждое из заключений либо уже проявилось (актуализировалось), либо еще не реализовалось. К этому числу прибавляются четыре исходных утверждения, и таким образом получается число 100. Перефразируя вопрос, его можно сформулировать так: «Не используя логических построений, можно ли выразить смысл чаньского учения?»

405

Эта знаменитая фраза из диалогов Мацзу превратилась в гунъань (коан).

406

Магу Баочэ – сведений о нем почти не сохранилось, однако история эта повторена в «Записях о передаче светильника» [47, цз. 7, 254]. Магу – название монастыря в области Пучжоу в провинции Шаньси в уезде Юнцзи, расположенного на одноименной горе. Известный исследователь чань-буддизма П. Дюмевиль предлагал читать второй иероглиф названия Магу не «гу», а «юй» [74, 30].

407

Вода или течение реки выступает в китайской традиции как символ вечного, могучего, и не имеющего формы Дао, а сама эта аллюзия навеяна даосскими мотивами. Конфуций, глядя на воды, восклицает «Все проходит, как это, и не прекращает своего тока ни днем, ни ночью» [Лунь Юй, IX, 16]. В чань-буддизме водный поток нередко выступает как символ достижения нирваны, сама же нирвана звалась «живые воды», поскольку ток вод представляется вечным, неостановимым и мистическим в своей непостижимой мощи.

408

Гора Дамэй расположена в провинции Чжэцзян. Дамэй (752–839), выходец из провинции Хубэй, как упоминают многие хроники в частности, «Застава без врат» [41, цз. 7, 254]; «Встреча и изначала Пяти светильников», [40, цз. 3], действительно получил просветление у Мацзу. Он является составителем самых ранних из дошедших до нас записей учения школы Хунчжоу.

409

В чаньских школах существовала традиция поселяться в горах лишь после окончательного просветления. Между первым наставлением Мацзу и тем моментом, когда Мацзу посылает к Фачану монаха, в действительности прошло около тридцати лет (первый диалог в 755 г. второй – 785–788 гг.), отсюда становится ясной фраза о том, что «в последнее время наставник проповедует другую буддийскую доктрину».

410

Оба чаньских учителя Мацзу и Фачан прекрасно поняли друг друга: тезис «сердце и есть Будда» и «нет ни сердца ни Будды» абсолютно равноценны друг другу, поскольку в основе всего лежит абсолютная Пустота.

411

Область Фэньчжоу находилась в юго-западной части провинции Шаньси, недалеко от русла Хуанхэ. Фэньчжоу Уъе (759–820) выходец из уезда Шэнсянь провинции Шаньси отличался огромным ростом в шесть чи (ок. 190 см.), уже в девять лет принял постриг и обучался у известного чаньского наставника Чжибэня в монастыре Кайюаньсы. «Жизнеописания достойных монахов, составленные в эпоху Сун» более подробно рассказывает об этой встрече [34, цз. 11, 772–773].

412

Три колесницы: колесница шраваков («Слушающих»), колесница пратьекабудд (тех, кто достиг просветления лишь собственными усилиями и лишь с пользой для себя) и бодисаттв.

413

Существует несколько косвенных подтверждений реальности этой истории. В частности, в «Жизнеописаниях достойных монахов» встреча между Мацзу и Уъе изложена на основе воспоминаний самого Уъе [34, цз. 50, 772]. Правда, этот вариант дан не столько как гунъань, сколько как наставление со стороны Мацзу. После того как Уъе достиг просветления, «он разрыдался и сказал Мацзу: «Всегда считалось, что Путь Будды далек и долог, а просветления можно достичь лишь после многих кальп усилий и страданий. Сегодня же я впервые узнал, что истина Дхармакаи на самом деле полностью присутствует во мне самом. Все дхармы возникают из моего сердца, они лишь – мысли и формы, но не реальность». Мацзу же сказал: «Так и есть, так и есть. Природа дхарм не рождается и не умирает. Все дхармы изначально пусты и спокойны. «[Вималакирти-нидреша]-сутра» говорит: «Все дхармы изначально и всегда проявлялись в нирване». Или еще: «Все дхармы пусты в тех местах, где пребывают». Это именно то место, которого нигде нет, и где живут Будды и Татхагаты. И когда ты познаешь это, ты окажешься в месте пребывания пустоты, восседая на троне пустоты Дхармы. Поднимаешь ли ты свою ногу или ставишь ее, ты никогда не покинешь это место просветления. Постижение этого – моментально и после этого нет ничего постепенного. Это и зовется «взойти на гору нирваны, не двинув даже ногой»».

414

Комментарий встречается лишь в тексте этого диалога в «Записях о передаче светильника» [47, цз. 8]

415

Дэн Иньфэн, выходец из провинции Фуцзянь, уезда Шаоу. Дэн – его мирская фамилия, его полное монашеское имя Утай Иньфэн. [47, цз. 8, 259]

416

Шитоу Сичэн (700–790) – один из крупнейших чаньских наставников, его школа, существовавшая параллельно с общиной Мацзу, привлекала сотни последователей. Шитоу – уроженец Дуаньчжоу, по преданию в своей молодости учился под руководством Хуэйнэна. Затем стал учеником Наньюэ Хуйажана, т. е. того же наставника, у которого учился и сам Хуэйнэн. Его биография изложена в «Жизнеописаниях достойных монахов», [43, 763с-764а].

417

Смысл фразы может быть не до конца ясен из-за ее многозначности. Возможен следующий перевод: «Я буду следовать бамбуковыми зарослями и лесами, и на этих подмостках я и буду давать представление». Здесь же речь идет о традиционном монашеском посохе (чжубэнь, санскр. кхаккхара), изготавливающемся из дерева, с окованными концами, куда продевались металлические кольца, которые звенели и отпугивали мелкую живность, дабы буддист не мог случайно раздавить ее.

418

Возможен несколько иной перевод этого абзаца. Мацзу: «Они уже вытянуты и я их не уберу». Иньфэн: «Тогда я уже иду вперед и не сверну». Фактически Иньфэн повторяет целиком строй и смысл фразы Мацзу., что означает знаменитый чаньский принцип: «Если ты решил что-то делать, делай это до конца».

419

Здесь подчеркивается абсолютная недуальность поведения Иньфэна. Страх перед смертью – показатель дуальности, его отсутствие – символ Будды. Для Иньфэна уже не существует отношения «учитель-ученик», «жизнь-смерть». Если сначала Иньфэн только как эхо откликается на фразу Мацзу, что демонстрирует его спонтанность сознания, то вторая часть этого пассажа показывает абсолютную искренность поведения Иньфэна, отсутствие лишь механического повторения фразы Мацзу. Именно поэтому, убедившись в реальности спонтанности сознания Иньфэна, Мацзу и откладывает топор в сторону.

420

Шицзю и Уцзю – чаньские наставники, [О них см. 47, цз. 8, 259–260.]

421

Ряд изданий, в частности «Речения четырех школ» [35], обрывает изложение на этой фразе, однако большинство вариантов, в том числе «Записи о передаче светильника» [47 цз. 8], и издание Йоситаки [2,78] продолжают эту историю.

422

Сутра – буддийское писание, которое по преданию содержит слова самого Будды. Шастры – комментарии на сутры, а также тексты общего теологического содержания.

423

Западные горы (Сишань) расположены в провинции Цзянси в области Хунчжоу, в окрестностях которых и располагалась школа Мацзу.

424

Хунчжоу располагается в провинции Цзянси.

425

Это схоже с доктриной школы Аватамсака о множественности вещей. По смыслу это перекликается с концепций Янчжу, который «не пожертвовал бы и одним волоском ради всей Поднебесной».

426

Смех в чань является одним из самых расхожих сюжетов и по смыслу он перекликается со «смехом Будды», имеющим символическое значение победы и утверждения абсолютной истинности действия. Когда Будда вошел в состояние самадхи, он смеялся от радости самадхи, когда же он вышел из созерцания и обозрел мир своим чудесным взором, он начал смеяться, радуясь каждой порой своей кожи, и свет этого смеха озарил мир.

427

Мирянин Пан (740–808) – Панюнь цзюши, прославившийся своим истинно чаньским поведением, не будучи монахом, но лишь мирянином, соблюдающим все буддийские заветы (санскр. упасака, кит. цзюши).

428

Западная река (Сихэ) – река в провинции Гуанси.

429

Струнный щипковый инструмент, подобный лютне с семью струнами.

430

Кости и плоть (цзин гу) – метафора внешней части чаньского учения. Вода – символ Дао и Дхармы, а также нирваны. По преданию, Бодхидхарма говорит одному из своих учеников, отвечающего на его вопрос молчанием: «У тебя моя плоть».

431

Остановить слезы малого ребенка – известная чаньская метафора. Она означает неким обманом, или «ложной истиной» на время прекратить страдания человека от его незнания и замутнения сознания. Это соотносится со словами «Нирвана-сутры»: «Когда ребенок плачет, родители ему дают желтые листья тополя и говорят: «Не плач, не плач! Мы дали тебе золото». Ребенок видит листья и принимает это за золото» [Т. 374, цз. 12, 485]. Таким образом Мацзу подчеркивает, что даже его ключевое наставление «Сердце и есть Будда» – не более чем слова, иллюзия внутренней мудрости, призванные лишь на самом первом этапе успокоить душу человека, и которые не стоит «принимать за золото», в то время как воистину «Нет ни сердца, ни Будды». Благодаря этому становится ясным смысл дальнейшего наставления Мацзу, который просвещенному человеку скажет, что все это «не вещь» или «не явление реального мира» (кит. у).

432

Это – один из первых диалогов, где Мацзу отходит от первоначальной концепции «сердце и есть Будда», говоря, что «нет ни сердца, ни Будды» (фэй синь фэй фо). Этот диалог повторен в «Записях о передаче светильника» [43, цз.6].

433

Возможен иной перевод ответа Мацзу: «А в чем смысл того, что существует сейчас» либо «А в чем смысл того, кто стоит передо мной?». Многозначность понимания заложена в самой логике построения фразы и должна указать одновременно и на абсолютную бессмысленность и бесконечную познавательную глубину вопроса.

434

В ряде изданий, например, [2, 94–96] этот диалог разделен на две независимых части, вторая часть начинается с вопроса «В чем смысл прихода Бодхидхармы с Запада?». Вполне возможно, что именно таково было изначальное членение текста, поскольку оба вопроса в диалоге формально никак не связаны между собой. Здесь мы приводим каноническое членение текста.

435

Даньюань – талантливый чаньский проповедник, прославившийся еще в молодом возрасте, и чьим учителем был Наньян Хуэйчун (см. ниже о нем)

436

Пешие странствия (синцзяо) стали традицией среди чаньских монахов. Они означали путешествия по Китаю в поисках известных учителей или предпринимались после получения просветления, чтобы закрепить пережитый мистический опыт.

437

«Протереть глаза в чаньской традиции означает обрести умение видеть «цветы на Небе», способность прозревать необычные вещи, иллюзорные видения и т. д. Все это вводить последователя в иллюзию того, что он достиг просветления, поскольку присутствуют некоторые феномены этого состояния.

438

Выражение «Длинное и короткое» (чан дуань) также могут означать «достоинства и недостатки». Одна линия стоит вне сравнений, а поэтому она и есть истина. Интересен сам вопрос, заданный в «рисованной форме». См. также следующую историю, где монах не смог ответить на «рисованный» вопрос.

439

Цзиншань Фацин (714–792) был учеником мастера Хэлинь Сюаньсу (668–752) и последователем школы Нютоу. Горы Цзиншань – самые высокие горы в западной части провинции Чжэцзян в районе Юйкан, где позже располагался крупнейший центр чаньской школы Линьзци.

440

Речь идет об учителе Хуэйчуне из Наньяна (ум. 776), который являлся императорским или дословно «государственным наставником» (чун го ши), и был учителем монаха Даньюаня. Считается, что именно Наньян Хуэйчун и Даньюань положили начало чаньской традиции рисования круга как символа абсолютной целостности и завершенности пустоты. Однако рисование кругов, в определенном смысле соотносимых с буддийской мандалой, встречалось еще в школе Хуаянь, откуда пришло в чаньскую школу Гуйян, после чего стало распространяться повсеместно, в том числе и в качестве медитативной загадки. Таким образом, точка, добавленная в центре круга, означает недопустимое излишество, поскольку реальность и так абсолютно целостна и самодостаточна.

441

В тексте речь идет о «старшем монахе» (цзо чжу), обычно выполнявшем обязанности наставника канонов.

442

Понятие «лев» нередко обыгрывается в чаньских притчах. Прежде всего, произношение иероглифа «лев» (ши) одинаково с произношение иероглифа «учитель» или «наставник» (ши), что как бы намекает на необузданный нрав и могучую силу чаньского учителя. В частности, в «Записях о передаче светильника», в ряде абзацев иероглиф «лев» заменен иероглифом «наставник». Вместе с этим в целом ряде произведений Будда сравнивается со львом, а, следовательно, вопрос Мацзу звучит так: «Не являетесь ли Вы самим Буддой?». Но поскольку такой вопрос по причине ряда табуирований задать невозможно, то он ставиться в косвенном виде.

443

Речь идет о самом Будде. «Воистину пришедший (татхагата) не входит и не выходит» (или «не приходит и не уходит»), – говорит «Вималакирти-нидреша-сутра», [6, Т. 14, 555]. Таким образом Мацзу хотел наставить монаха, но тот его не услышал.

444

Область Хунчжоу располагалась на территории современной провинции Цзянси в районе г. Наньчан. Именно от нее и пошло название школы Мацзу – «школа Хунчжоу».

445

Иероглифы «лу» (знак высокой должности, процветание) и «фу» (счастье) на письме очень похожи. (чэн лу)

446

Яошань Вэйянь (745–828 или? – 834), выходец из провинции Хунань с гор Яошань стал чаньских монахом в семнадцать лет, но долгое время вплоть до двадцати девятилетнего возраста изучал лишь монастырские уставы (виная) и сутры. Первоначально он обучался у Шитоу, затем у Мацзу, после чего вернулся к Шитоу и вскоре, выполнив завет Мацзу, стал проповедовать в горах Яошань. Он прославился своим юмором.

447

Двенадцать частей учения – скорее всего, имеется в виду двенадцать канонических форм изложения буддийского учения (анга – «сочленения»): сутры (речения Будды), гея (метрическая проза, смесь стихов и прозы), гатха (ритмизированные песнопения или стихи), итивуттака («как сказано», высказывания Будды, начинающиеся этими словами, а также короткие повествования и рассказы), джатаки (истории из жизни Будды в прошлых перерождениях), абхутадхарма («чудесные проявления», рассказы о чудесах), удана (импровизированные высказывания Будды по конкретным поводам, а также название трактата на пали «Кхудака никая» – «Краткое собрание»), ваипулья (продолжение сутр), веякарана (пророчества), нидана («причины», вводный материал о сути веще, а также исторические заметки), авадана («доброе воздаяние», поучительные истории Будды о добрых делах и воздаянии за них), упадеша (наставления). Школы Хинаяны и Махасангика рассматривали лишь девять первых составляющих учения (т. н. палийский вариант), школы Махаяны и чань-буддизм следуют двенадцати частям учения (т. н. санскритский вариант).

448

Примечательно, что и Шитоу и Мацзу дают один и тот же ответ на вопрос Яошаня, причем Мацзу делает это еще более неформально, чем Шитоу. Но просветление Яошань получает именно после ответа Мацзу, что выражает известную чаньскую мысль о том, что важно не что говорить, а кто говорит.

449

Вопрос этот в одной и той же форме задается уже третий раз в этом рассказе. Первый раз он был задан Шитоу, когда Яошань не нашелся, что ответить, поскольку обладал лишь книжными знаниями. Второй раз его задал Мацзу, после чего Яошань получил просветление, на третий раз Яошань сумел выразить истину. Таким образом, речь идет о «послойном» совершенствовании Яошаня. Дословно вопрос звучит так: «Что это порождает в тебе?».

450

Здесь знаменитый чаньский парадокс: движение понимается лишь при наличии остановки, остановка может существовать лишь при наличии движения.

451

Речь идет о челне, который переправляет души других в мир Истины. Весь пассаж выражает мысль о том, что поселение в горах, по сути, не есть уход от жизни и от помощи людям, но наоборот. Возможно также, что призыв Мацзу к Яошаню «удалиться в горы» означает сменить монастырь и проповедовать учение Мацзу среди других монахов.

452

Данься (739–824) был первоначально конфуцианцем, а затем стал последователем учителя Шитоу. Происходил он из уезда Наньчжао в провинции Хэнань, где располагались горы Данься, откуда он и получил свое первое имя. Даже среди чаньских монахов он отличался весьма необычным поведением, в частности, как-то сжег статую Будды. [47, цз 14, 310–311; 34, цз. 11, с. 773].

453

Концепция «видения и знания» (цзянь чжи) означает в буддизме чистое сознание самого Будды. «Сурангама-сутра» говорит: «Если в видении и знании остается место для знания – это корень незнания. Если же в видении и знании не остается места для видения, то это и есть нирвана» [цит. по 106,132].(См. Также рассуждения Хуэйнэна по этому поводу).

454

Гористая область Наньюэ («Южный пик») в южной провинции Гуандун, где когда-то протекал ручей Цаоси, являлась местом происхождение шестого чаньского патриарха Хуэйнэна. Позже последователи его школы стали называть себя Цаоси. Из этой местности также происходил и прямой учитель Мацзу – Наньюэ Хуайжан.

455

Озеро Дунху (Восточное озеро) располагается в провинции Хунань, его современное название Дунтин.

456

Дождь – символ истинного чаньского обучения. Наньюэ Хуайжан, главный наставник Мацзу, говорит своему ученику в их первую встречу: «Когда я буду объяснять тебе основы учения, это будет подобно дождю, что проливается с Небес».

457

Здесь – исключительный случай, когда в текст «Речений» включены комментарии чаньских наставников. Позже это стало канонической формой чаньской литературы. Даоу Юаньши (763–835) и его брат Юньянь (780–841) были последователем Яошаня. Дуншань (807–869) – знаменитый чаньский наставник, основатель школы Цаодун (яп. Сото).