Первые некогда злак, приносящий плоды, даровали Жалкому роду людей осиянные славой Афины; Жизнь обновили они и законы для всех учредили, Первые подали всем утешения сладкие жизни, Мужа родивши, таким одаренного сердцем, который Всё объяснил нам, из уст источая правдивые речи. Даже по смерти его откровений божественных слава, Распространившись везде, издревле возносится к небу. Ибо, когда он узрел, что потребное смертным для жизни И поддержанья ее предоставлено им в изобильи, Что обеспечена жизнь безопасностью, сколько возможно, Что возвышает людей и богатство, и знатность, и слава, И что кичатся они сыновей своих именем добрым, Но тем не менее всех снедает в сердце забота, И беспрерывно их дух угнетают невольные страхи, Гложет сомненье всегда и тяжкие жалобы мучат, — Уразумел, что порок заключается в самом сосуде И что порочность его постоянно внутри разлагает Всё, что приходит извне, даже самые ценные вещи. Ибо увидел он тут, что сосуд подтекает и треснул, Так что наполнить его до краев никогда невозможно, Да и, с другой стороны, отвратительный вкус принимает, Видимо, всё, что внутри накопляется в этом сосуде. Вследствие этого он правдивою речью очистил Людям сердца и конец положил он и страсти и страху; В чем состоит, объяснил он, высшее благо, какого Все мы стремимся достичь, и путь указал по тропинке Краткой, какою его достигаем мы прямо и быстро; Сколько рассеяно зла в делах человеческих всюду, Как, разлетаясь, оно различно людей настигает В силу законов природы, естественно или случайно; Он указал и врата, — откуда мы можем навстречу Выйти ему, — доказав, что род человеческий часто Вовсе напрасно в душе волнуется скорбной тревогой. Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети, Так же и мы среди белого дня опасаемся часто Тех предметов, каких бояться не более надо, Чем того, чего ждут и пугаются дети в потемках. Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеять Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного, Но природа сама своим видом и внутренним строем. И потому продолжаю я нить своего рассужденья.
После того, как уже объяснил я, что мира строенье Смертно и что небеса состоят из рожденного тела, И разобрал большинство явлений, что в них происходят И совершаться должны, узнай теперь остальное, Раз уж однажды взойти на высокую я колесницу
* * *
Ветров вздымается вихрь, а затем наступает затишье
* * *
Было, меняется вновь, умиривши свое бушеванье. Всё остальное, что здесь на земле созерцают и в небе Смертные, часто притом ощущая и страх и смущенье, Дух принижает у них от ужаса перед богами И заставляет к земле поникать головой, потому что В полном незнаньи причин вынуждаются люди ко власти Вышних богов прибегать, уступая им царство над миром. Этих явлений причин усмотреть и понять не умеют И полагают, что все это божьим веленьем творится. Ибо и те, кто познал, что боги живут безмятежно, Всё–таки, если начнут удивляться, каким же порядком Всё происходит кругом, особенно то, что мы видим Над головою у нас, в беспредельных пространствах эфира, Часто они обращаются вновь к суевериям древним И признают над собой, несчастные, строгих хозяев, Веруя в то, что они всемогущи, не зная, что может Происходить, что не может, какая конечная сила Каждой вещи дана и какой ей предел установлен. Так в ослепленьи с пути еще больше сбиваются люди. Если же ты из души не извергнешь, отринув далеко, Мысли, какие богов недостойны и миру их чужды, За умаленье тобой святыни божественной вышних Тяжко поплатишься ты; потому что, хотя невозможно Вышних прогневать богов и заставить отмщеньем упиться, Вообразишь ты, что их, пребывающих в мирном покое, Будто бы гнева валы, вздымаясь высоко, волнуют; С сердцем спокойным тогда не пойдешь ты к святилищам божьим, Также и призраков тех, что от плоти священной исходят В мысли людей и дают представленье о божеском лике, Ты не сумеешь принять в совершенном спокойствии духа. Можно отсюда понять, что за жизнь воспоследует дальше! Чтобы подобную жизнь познание истины вовсе Нам помогло устранить, то хотя уже многое раньше Я объяснил, но еще остается немало стихами Гладкими мне изложить и законы небесных явлений В них охватить, и воспеть непогоды и молний блистанье, — Что производят они, от какой возникают причины, Чтоб, на участки разбив небосвод, не дрожал ты безумно, Силясь всё время понять, откуда явился летучий Неба огонь и куда повернулся, и как через стены Внутрь он проник и оттоль, нахозяйничав, выбился снова. Этих явлений причин усмотреть и понять не умеют И полагают, что все это божьим веленьем творится. Ныне ж, когда я стремлюсь последней намеченной цели Бега достичь, укажи мне путь, хитроумная Муза, Ты, Каллиопа, отрада людей и бессмертных услада, Дабы, ведомый тобой, стяжал я венок достославный.
Прежде всего, небеса лазурные гром сотрясает В силу того, что, летя высоко в пространствах эфира, Тучи сшибаются там под натиском ветров противных. Ведь не доносится звук из части безоблачной неба, Там же, где тучи, толпой собравшись, сплотятся, оттуда Чаще всего раздаются раскаты громовых ударов. Далее, тучи никак из такого же плотного тела, Как и каменья и лес, состоять безусловно не могут Или же редкими быть, как летучие дым и туманы, Ибо от тяжести вниз они падали б грузно, как камни, Иль, как и дым, никогда не могли бы ни крепко держаться, Ни заключать ни холодных снегов ни дождей градоносных. Звук раздается из туч по просторам обширного мира, Шуму подобный тому, что, натянутый сверху театра, Парус порой издает, меж шестов колыхаясь и брусьев, Или неистово он, своевольным разодранный ветром, Треск производит такой, как будто бы рвется бумага; Можешь подобный же звук различить ты и в рокоте грома Или же платье когда висящее или бумаги Листья летящие бьет и крутит по воздуху ветер. Может случиться и так, что не только сшибаются тучи В лоб, а идут иногда навстречу друг другу обходом, Двигаясь с разных сторон, и медленно трутся краями; Звуки сухие тогда раздирают нам уши и долго Длятся, пока не пройдут теснинами узкими тучи.
Также бывает еще, что порой представляется, будто Громом колеблется всё, и что будто распались внезапно Мощные все на куски мирозданья обширного стены, Если, мгновенно скопив свои силы, неистовый ветер Бурей влетит в облака и, ворвавшись туда, заключенный, Вихрем крутящимся он сильней и сильней отовсюду Тучи сжимает края, образуя внутри ее полость; После ж, как силой ее и напором он резким ослабит, Тотчас ужаснейший треск производит она, разорвавшись. Странного нет: и пузырь, наполненный воздухом, так же Хлопает громко, когда разрывается, лопнув внезапно.
Можно и так объяснить, что, когда через облако дует Ветер, разносится шум. Мы же видим, что часто по небу, Всячески тучи ветвясь, громадой неровною мчатся. Так, когда в чаще лесной, проносясь от полуночи, ветер Дует, шумит и листва, и ветви трещат на деревьях. А иногда, наскочив с необузданной силой на тучу, Ветер с налёту ее разрывает и в клочья разносит. Сила порыва его совершенно для нас очевидна: Даже и здесь на земле, где гораздо слабее он дует, Он вырывает легко деревья высокие с корнем. В тучах бывают еще и волны, которые будто Рокот глухой издают, разбиваясь. В прибое глубоких Рек и обширных морей подобный же звук раздается. Также бывает еще, коли в тучу из тучи палящий Молньи ударит огонь, то, обдавши обильною влагой, Туча на месте его убивает с неистовым ревом. Так и железо шипит, когда раскаленным из горна Жаркого сразу его погружаем в холодную воду. Если ж, напротив, огонь попадает на тучу сухую, С шумом великим она загорается, вспыхнув мгновенно. Так, когда пламя бежит горами, поросшими лавром, Всё сожигает оно с налёту, гонимое ветром, Ибо ничто не горит с таким ужасающим шумом И не трещит, запылав, как Феба Дельфийские лавры. Часто гремят, наконец, и рушатся с грохотом громким Льдины и град, высоко в облаках сокрушаясь огромных, Ибо, коль ветер сожмет и стеснит их, ломаются горы Сдавленных туч снеговых, перемешанных с градом холодным.
Молния также блестит, когда тучи в своем столкновеньи Много семян выбивают огня. Точно так же, как камень Если о камень другой иль железо ударится, тотчас Вспыхнет огонь и кругом рассыпает блестящие искры. Гром раздается в ушах поздней, чем глаза различают Молнии блеск, потому что всегда до ушей достигают Медленней звуки, чем то, что дает впечатления глазу. В этом нетрудно тебе убедиться: коль издали смотрим, Как дровосек топором двусторонним деревья срубает, Видим мы раньше удар, а потом уже звук раздается В наших ушах. Потому мы и молнию видим сначала, Прежде чем слышится гром, с огнем возникающий вместе, В силу таких же причин и таких же совсем столкновений.
Также бывает еще, что тучи окрасят окрестность Светом летучим в грозе, сверкающей трепетным блеском, Ежели, в тучу влетев, закружится ветер, сжимая, Как указал я уже, изнутри по краям ее полость; Разгорячается он от движенья, как всё остальное, Двигаясь, — видишь, — горит, распалившись: свинцовые даже Ядра, коль долго летят, растопляются в быстром вращеньи. Так что, когда разорвет раскаленный он черную тучу, То рассыпает огня семена, как бы силой внезапной Выжавши их, и дают они молний сверкающих пламя. Следом за этим и звук раздается, но он поражает Уши позднее, чем то, что доходит до нашего глаза. Это, конечно, всегда при густых облаках происходит, Мощною кучей вверху взгроможденных одно на другое. Пусть не вводит тебя в заблужденье, что снизу мы видим Больше, как вширь раздались, чем как ввысь облака громоздятся. Ты посмотри как–нибудь, как горам подобные тучи В воздухе мчатся вперед, накреняясь под натиском ветра, Или взгляни, как они, на высоких горах накопившись, Кучами в небе сошлись, напирая одна на другую, И неподвижно стоят, когда замерли ветры повсюду. Сможешь тогда ты понять, насколько громады их мощны, И различить среди них пещеры, как будто из камней Сверху нависших. И вот, при поднявшейся буре, их полнят Ветры и бесятся там, в облаках заключенные, с громким Рокотом, грозно ворча в глубинах, как дикие звери, И то оттуда их рев в облаках, то отсюда несется: Выхода ищут они и огня семена извлекают, Вихрем крутяся, из туч и, добыв их во множестве, гонят Пламя внутрь очагов раскаленных, и там его вертят Вплоть до того, как сверкнут они молнией, тучи прорвавши.
Также еще и по той причине подвижно–летучий Блеск золотистый огня текучего наземь слетает, Что и в самих облаках семян огневых несомненно Множество есть; а когда в них влажности нету нисколько, Обыкновенно тогда они огненно–яркого цвета. Дело ведь в том, что они должны позаимствовать много Света от солнца, чтоб так и алеть и сиять, пламенея. Если же ветер, гоня и сжимая, собьет их все вместе, Тотчас они из себя семена испускать начинают, Производящие блеск и сияние огненных молний. Молния также блестит, когда тучи редеют на небе. Ибо, когда на ходу их ветер легонько развеет И разорвет, то из них, поневоле тогда выпадая, Молний летят семена. Но при этом ужасных раскатов Грома не слышно: блестит безо всякого шума зарница.
Мне остается сказать, какой обладает природой Молния. Это удар выясняет ее, огневые Знаки, что выжжет она, и удушливый запах их серный. Всё это — знаки огня, но отнюдь не дождя и не ветра. Молнии, кроме того, зажигают и крыши построек, Да и внутри их они начинают хозяйничать быстро. Этот тончайший огонь из огней, существующих в мире, Сделан природою весь из мельчайших и самых подвижных Тел, для которых ничто не в силах поставить преграды. Даже сквозь стены домов проникают могучие молньи, Как голоса или крик: проникают сквозь медь, сквозь каменья И расплавляют они как медь, так и золото мигом; Делают так, что вино, — хотя бы кувшин и не треснул, — Всё испаряется вдруг, потому что, конечно, легко им Стенки сосуда везде и расширить и редкими сделать, Их раскаляя огнем, который, внутрь проникая, Первоначала вина разлагает и живо разносит. Этого солнечный жар и ввек не способен, как видно, Сделать, как бы он ни был сверкающим пламенем мощен: Столь несравненно мощней и подвижнее молнии сила.
Ну, а теперь почему рождаются молньи и могут Столь сокрушительны быть, что способны разрушить ударом Башни, дома развалить и вывертывать балки и бревна, И монументы мужей потрясать и крушить, низвергая, Насмерть людей убивать и стада поражать где угодно, — Силой какою они производят и всё остальное, Я объясню и тебя не буду томить ожиданьем.
Молнии, надо считать, из высоких и толстых родятся Облачных куч потому, что из чистого неба иль легких И негустых облаков никогда их у нас не бывает. Ибо сомнения нет, да и всем очевидно и ясно, Что при грозе небосвод целиком облака застилают, Так что как будто бы весь с Ахеронта поднявшийся сумрак Вырвался вон, захватив и заполнив небесные своды: Вот до чего, когда черная ночь возникает из тучи, Ужаса мрачного лик угрожает нам, сверху нависнув, Только лишь станет гроза собираться и молньи заблещут. Часто же, кроме того, надвигается издали в море Грозная туча, густой напоенная тьмою, как черный С неба поток смоляной, и чреватую молнией бурю Мрачную тащит с собой; и сама, и огнями и ветром Обремененная, так низвергается сверху на волны, Что и на суше дрожат и под кровли бросаются люди. Значит, должны мы считать, что высоко скопляются грозы Над головою у нас. Ибо иначе тучи на землю Мглы не спускали б такой, не будь они кучей на кучу Взгромождены наверху, затмевая сияние солнца; И не могли бы они разражаться такими дождями, Чтобы и реки вздувать и водами полнить равнины, Если б строения их не вздымались высоко в эфире. Значит, наполнено здесь и ветрами всё и огнями, А из–за этого гром и молнии всюду бывают. Ибо, как я указал, в облаках заключается полых Множество жара семян, и к тому ж они много вбирают Их и от солнца лучей и от пламени их несомненно. Так что, коль где–нибудь вдруг облака соберутся, и ветер Тот же, какой их согнал, из них выжимать начинает Множество жара семян и с огнем их мешается вместе, Вихрем он мечется там и крутится, проникнув в теснины, И заостряет внутри очага раскаленного молньи. Ибо от двух он причин загорается: иль накаляясь Быстрым движеньем своим, или тем, что к огням прикоснется. Лишь накалится он сам своей собственной силой иль мощным Пылом огня наконец, то молния, как бы созревши, Вдруг разорвет облака, и проносится пламенем ярким Быстро сверканье ее, заливая окрестности светом. Следует тяжкий удар, как будто бы, лопнув внезапно, Рушится весь небосвод и грозит обвалиться на землю. Там и земля сотрясается вся, и проносится в небе Дальнем громовый раскат, грохоча, ибо этой порою Буря повсюду уже разражается рокотом грозным. А за ударом такой разражается дождь изобильный, Будто бы весь целиком эфир обращается в ливень И, низвергаясь, опять земле угрожает потопом: Столько тут хлещет воды в урагане бушующем ветра Вниз из разорванных туч при сверкании молний и громе. Также откуда–то вдруг налетает с неистовой силой Ветер на тучу уже с готовой свалиться вершиной. Лишь разорвет он ее, как сейчас же тут вихрь вылетает Огненный, что на родном языке называем мы молньей. Это бывает везде, откуда бы ветер ни мчался. А иногда без огня поднявшийся с силою ветер Воспламеняется всё ж в продолжение долгой дороги. Двигаясь, он на ходу теряет такие из крупных Тел, для которых нельзя с остальными пробиться сквозь воздух; Вместе же с тем из него на себе он выносит другие — Мелкие, что, на лету примешавшись, огонь образуют. Тем же, примерно, путем и свинцовые ядра нередко Могут горячими стать на бегу, когда, много холодных Выпустив тел из себя, они в воздухе жар набирают. Часто, чтоб вспыхнул огонь, достаточно силы удара, Даже когда без огня холодный врывается ветер. Не мудрено: коль толчок оказался достаточно мощным, Жара стихиям сойтись возможно из самого ветра И, вместе с тем, из того, что при этом удар получило. Так вылетает огонь при ударе железом о камень, И хотя сила его холодна, тем не менее вместе Жаркие искр семена сбегаются тут от удара. Так же поэтому все должно загораться от молний, Если доступно огню и способно от пламени вспыхнуть. Но и нельзя допустить, чтобы ветер, который несется Сверху напором таким, совершенно холодным остался. Если же сам на лету не успел он еще загореться, Всё же нагревшимся он налетает и с примесью жара.
Молньи стремителен бег, и разит она тяжким ударом, И с быстротою всегда чрезвычайной скользит при полете Из–за того, что сама в облаках набирается силы, Прежде чем вылетит вон, получая огромную скорость. А когда больший напор ее выдержать туча не может, Вырвавшись тут, вылетает она с изумительной силой, Вроде того, как снаряд из могучих несется орудий. Кроме того, элементы ее и мелки и гладки, И потому не легко для молньи поставить преграды. Внутрь проникает она и проходит по пористым ходам, Без промедленья скользя, и не много встречает препятствий, Из–за чего и летит неуклонным и быстрым стремленьем. И от природы, затем, все тяжести без исключенья Книзу стремятся лететь; когда же толчок сообщен им, Скорость их вдвое сильней. И стремленье поэтому молньи Столь велико, что она без задержек и резко и быстро Всё сокрушает в пути пред собой и проносится дальше. Издалека, наконец, начиная стремление, будет Скорость она набирать, а скорость, растя при движеньи, Всё усиляет ее и удар ее делает резче: Молнии все семена заставляет она уноситься Прямо вперед и в одно, скажу я, какое–то место, Вместе сбивая их все и крутя их в одном направленьи. Некие также тела извлекает из воздуха молнья, Может быть, тут и они разжигают ей скорость толчками. Не причиняя вреда, она много предметов пронзает, Ибо текучим огнем без ущерба сквозь поры проходит. Много и рушит она, коль столкнется своими телами Прямо с телами вещей, где тела эти связь образуют. Далее, молния медь распускает и золото сразу Плавит легко потому, что сама из до крайности мелких Тел основных состоит, да и гладких притом элементов, Что проникают в нутро без труда; и, проникнув, внезапно Все распускает узлы и все связи в вещах ослабляет.
Осенью чаще всего осиянные звездами ярко Неба чертоги дрожат, и земля сотрясается всюду, Или как только весна открывается, вся расцветая. В зимнюю пору огней нехватает, а в летнюю — ветров Мало, и тучи тогда не достаточно плотны бывают. Осенью ж или весной, между стужей и жаркой погодой, Соединяются все разнородные молний причины: Года тогда перебой жару с холодами мешает; Тучам же нужно и то и другое для деланья молний, Чтобы в природе разлад наступил, чтобы в бурном смятеньи Ветров с огнями вскипел разъяренный волнением воздух. Зноя начало с концом совпадает последним мороза: Это приходит весна; и поэтому надо бороться Разным друг с другом вещам и мешаться в пылу этой схватки. Если же зной под конец со стужей мешается первой В круговороте времен, — говорим мы, что осень настала, — Тут точно так же зима воюет, жестокая, с летом. Смены такие назвать мы должны перебоями года. Не мудрено, что тогда особенно много бывает Молний и гроз, и, шумя, проносятся по небу бури. Ибо сшибаются тут в борьбе постоянной друг с другом Пламя, отсюда летя, и ветер и ливень — оттуда.
Это возможность дает вполне разобраться в природе Молний и видеть, какой они силою всё производят; Нечего рыться тебе понапрасну в Тирренских вещаньях; Чтоб указаний искать сокровенной божественной воли, Силясь всё время понять, откуда явился летучий Неба огонь и куда повернулся, и как через стены Внутрь он проник и оттоль, нахозяйничав, выбился снова, Или же чем повредить может молния, с неба ударив. Если Юпитер и с ним остальные всевышние боги Грохотом грозным небес потрясают блестящие своды И низвергают огонь, руководствуясь собственной волей, То почему же у них не боящийся гнусных проступков Не поражается так, чтобы грудью пронзенною пламя Молнии он выдыхал в назиданье суровое смертным? И почему за собой злодеяний не знающий грязных Пламенем часто объят и, невинный, бывает подхвачен Вихрем внезапным с небес и огнем пожирается тут же? Или к чему бы искать им пустынь и напрасно трудиться? Разве, чтоб руки у них упражнялись и мускулы крепли? Как допускать, чтобы стрелы Отца притуплялись о землю? Как это терпит он сам? Почему на врагов не хранит их? И почему, наконец, Юпитер ни разу на землю Молнии с чистых небес не метнет, да и громом не грянет? Что же? Иль тучи он ждет, чтобы, став на нее, опуститься Ближе к земле самому и удар повернее направить? Ну, а к чему же в моря он метит? И чем провинились Волны пред ним, что он бьет по пучине и водным равнинам? И, захоти он к тому ж остеречь нас от молньи удара, Что ж уклоняться ему разряд ее видимым сделать? Если же нас поражать огнем он желает нежданно, Что ж он оттуда гремит и дает нам возможность укрыться? Что же наводит он мрак и заранее глухо грохочет? Да и поверишь ли ты, чтобы в разные стороны сразу Молнию мог он метать? Иль дерзнешь с очевидностью спорить, Что раздается порой одновременно много ударов? Часто случается так и должно непременно случаться, Что, как во многих местах начинается дождь или ливень, Так начинает блистать одновременно множество молний. Капища все, наконец, святые богов и свои же Пышные храмы зачем разрушает он молнией грозной, Иль изваянья богов совершенные бьет он на части, Или свои образа беспощадною раной бесчестит? И почему постоянно он метит в высоты, и видно Столько следов от огня на горных хребтах и вершинах?
Мне остается сказать, — и легко ты теперь разберешься В том, что у греков «престер», а у нас называется смерчем, — Как подымается он, на морях появляяся сверху. Ибо бывает порой, что, как будто опущенный с неба, Падает на море столб, вкруг которого вдруг закипают Волны, коль ветер на них напирает, стремительно дуя. Тут все суда, что таким захвачены водоворотом, Вертятся бешено в нем, подвергаясь огромному риску. Это бывает порой, когда ветер влетевший не может Тучу насильно прорвать, но вниз ее давит, и тут же Падает на море столб, как будто опущенный с неба, Словно бы кто кулаком ударял ее мало–помалу Сверху и жал бы рукой, на волны ее нагнетая. Но разорвется она, — и с неистовой силою ветер В море влетит, и кипеть начинают раздутые волны. Ибо крутящийся смерч, опускаясь всё ниже и ниже, Вместе с собою туда увлекает тягучую тучу. Только столкнет он ее отягченной на глади морские, Как низвергается сам в глубину во мгновенье, и море Всё баламутит кругом и вздымает ревущие волны. Также бывает еще, что семян тучевых насбирает В воздухе ветряный вихрь и тучами сам обвернется, Напоминая престер, несущийся вниз с небосвода. Только лишь стоит ему опуститься на землю и лопнуть, Как разражается он ураганом и бурей ужасной. Редко, однако, у нас происходят такие явленья И не видны на земле из–за гор, а встречаются чаще В море открытом они на просторе широкого неба.
Тучи сбираются там, где слетается много шершавых Облачных тел наверху по пространству небесного свода. И хотя эти тела не слишком–то цепки, но всё же Могут, друг с другом сплотясь, держаться достаточно крепко. Тут поначалу из них облака небольшие клубятся, Вскоре же после того свиваются в кучи друг с другом, Соединяясь, растут и уносятся по небу ветром Вплоть до того, пока вдруг не подымется дикая буря. Также заметно еще, что, чем дальше вздымают вершины Горы в соседство небес, тем сильнее они и курятся Плотно окутавшей их облаков желтоватою мглою. Ибо лишь только начнут облака собираться по небу, Прежде чем глаз различить способен их тонкие ткани, Как уже ветры несут и к горным теснят их вершинам. Только тогда, наконец, накопляясь большою толпою И собираясь плотней, они видимы быть начинают И, от макушки горы поднимаясь, восходят к эфиру. Ибо и самая вещь, да и чувство, во время подъема На горы, нам говорят, что открыты для ветров высоты. Множество, кроме того, поднимает от моря природа Тел дождевых, как о том говорит нам вобравшее сырость Платье, которое мы развесим по берегу моря. Видно из этого нам, что в значительной степени тучи Могут усиливать рост от движенья соленой пучины; Ибо во кровном родстве находятся всякие воды. Кроме того, и от рек и от самой земли, как мы видим, Часто туманы идут, и пар постоянно клубится; Точно дыханье, они уносятся кверху оттуда, Мглою своей небеса затмевая, и, мало–помалу Вместе сходясь в вышине, облака, наконец, образуют. Да ведь и сверху эфир звездоносный их пламенем давит И одевает лазурь облаками, сгущая их плотно. Может быть, также извне долетают до нашего неба Эти тела, что дают облака и летящие тучи: Неисчислимо число этих тел, бесконечно зияет Бездна вселенной, как я говорил, указав и какую Скорость имеют тела при полете, и как во мгновенье В неизмеримую даль проноситься способны в пространстве. Значит, мудреного нет, что нередко в короткое время Кучей таких облаков заволакивать буря и сумрак Могут везде и моря и земли, нависнув над ними, Если повсюду кругом, и по скважинам всяким эфира, И по отдушинам всем, скажу я, великой вселенной Выход свободный и вход открывается всем элементам.
Ну, а теперь я скажу, каким образом в тучах высоких Может сгущаться роса дождевая и падать на землю, Ливнем оттуда идя. И, прежде всего, докажу я То, что воды семена во множестве с тучами вместе Всходят от всяких вещей, и затем вырастают совместно Самые тучи и вся та вода, что скопилася в тучах, Так же, как тело у нас растет одновременно с кровью, С потом, со всей, наконец, по суставам сочащейся влагой. Так же и влагой морской облака набухают обильно, — Как шерстяное руно, что висит на морском побережьи, Если их ветры несут высоко над просторами моря. Точно таким же путем и от рек и от всяких потоков Влага идет в облака. А когда отовсюду сойдется Много семян водяных и накопятся там они вдоволь, Наперебой облака торопятся выпустить влагу В силу двояких причин: друг с другом сшибает их вместе Ветер, и множество туч, собираясь большою толпою, Давит их, сверху гнетя, и дождем заставляет излиться. Кроме того, когда тучи на небе редеют от ветра Или расходятся врозь, пораженные солнечным жаром, То начинает из них моросить и накрапывать дождик, Словно бы топится воск над огнем и стекает по каплям. Ливень же льет проливной, когда тучи и сами сомкнутся, Тяжко друг друга гнетя, и противные давят их ветры А затяжные дожди, непрерывно идущие долго, Льются тогда, когда много семян водяных соберется, И отовсюду бегут облака и тяжелые тучи, Следом одно за другим и одна за другой изливаясь, И когда всюду земля в испарине влажной дымится. Тут, если солнце блеснет во мгле непогоды лучами Прямо напротив дождя, из тучи кропящего капли, Радуги яркой цвета появляются в облаке черном.
Прочее всё, что вверху вырастает, вверху возникает, Всё совершенно, что там в облаках образуется, словом: Ветры, и град, и снега, и холодного инея иглы, Как и всесильный мороз — оковы могучие влаги И остановка для рек, что везде пресекает теченье, — Крайне легко объяснить; и вполне для ума постижимо, Как получается всё и какой образуется силой, Раз хорошо ты поймешь элементам присущие свойства.
Землетрясений теперь мы рассмотрим с тобою причины. Прежде всего, ты представь, что глубины земли заключают, Как и поверхность ее, великое множество полных Ветром пещер, и озер, и провалов глубоких повсюду, Что наполняют ее и отвесные скалы и глыбы; Надо еще полагать, что внутри ее много потоков Мощно теченье стремят, увлекая подводные камни: Всюду должна ведь земля однородною быть очевидно. Если же всё это в ней и находится и существует, То при обвалах больших сотрясается почва земная Там, где внизу сокрушит пещеры огромные время. Целые горы тогда низвергаются вдруг и далеко Страшным паденьем своим потрясают окрестные земли. Да и понятно вполне, раз и легкие даже повозки, Едучи мимо домов, заставляют их стены шататься, Если к тому же колес железом окованный обод С той и с другой стороны о каменья дорожные бьется. Также бывает еще, что когда, сокрушенная веком, Мощная глыба земли обрывается сверху в пучину, То от напора воды начинает земля колебаться, Вроде того, как сосуд не способен стоять, не шатаясь, Если колеблется в нем неверным движением влага.
Кроме того, когда вихрь, в углубленьях подземных скопившись, Бросится сразу вперед и в одном направлении давит Своды глубоких пещер, устремляясь с неистовой мощью, Силою ветра земля наклоняется в сторону ту же. Все угрожают тогда на земле возведенные зданья, Главным же образом те, что высоко вздымаются к небу, В сторону ту же упасть, куда и земля накренилась, И нависают уже, готовые выскочить, балки. Тут содрогаются все при мысли, что целому миру Некогда будет конец и грозит ему полная гибель, Видя громаду земли наклоненной, готовою рухнуть. И если б ветры совсем никакой передышки не знали, То не могло бы ничто удержать от погибели вещи. В самом же деле они то улягутся, то налетают, С силой собравшись опять, нападая и вновь отступая. Чаще поэтому нам разрушеньем земля угрожает, Чем производит его: накреняясь, она подается, Но, не успевши упасть, в равновесие снова приходит. Вот по причине какой и качаются стены строений Сильно вверху, в середине слабей, а внизу незаметно.
Также еще потому сотрясенья земли происходят, Что неожиданно ветр и огромная воздуха масса, Или возникнув извне, иль из самой земли появившись, Сразу бросаются внутрь, в пустоты земли и, ворвавшись, В безднах огромных пещер бушуют сначала и бурно Носятся, вихрем кружась, а потом, разыгравшися, с силой Вон необузданно вдруг вырываются и, разверзая Тут же глубины земли, открывают огромную пропасть. Это в Сидоне Сирийском случилось и в Эгии было Пелопоннесском, когда таким извержением воздух Эти разнес города и разрушил земли сотрясеньем. Множество, кроме того, попадало стен при великих Землетрясеньях, и вглубь на дно опустилось морское Много других городов со своим населением вместе. Если ж не вырвутся вон ни воздуха натиск ни ветра Дикая сила, то всё ж, проходя через поры земные, Как лихорадка, они вызывают дрожание почвы. Также и в тело озноб, до мозга костей проникая, Все наши члены дрожать и трястись заставляет невольно. Люди тогда в городах от страха двойного трепещут: Сверху им крыши домов угрожают паденьем, а снизу, — Жутко подумать, — земля готова внезапно расторгнуть Своды подземных пещер и, разверзшись зияющей бездной, Грудой развалин своих переполнить раскрытые недра. Сколько угодно считать поэтому могут, что небо Вместе с землею навек нерушимы должны оставаться; Но тем не менее вдруг предстоящей опасности сила Жало вонзает в людей и тревожит порою боязнью, Как бы внезапно земля, ускользнув из–под ног, не низверглась В пропасть, а следом за ней совокупность вещей не погибла До основанья, и мир не остался лишь грудой развалин.
Кажется, прежде всего, удивительно людям, что море Не прибывает ничуть, несмотря на стремленье потоков, Что отовсюду в него впадают и льются обильно. Вспомни еще о дождях мимолетных, о бурях летучих, Что орошают моря и земли собой увлажняют; Вспомни морские ключи; но и это всё, взятое вместе, Каплею будет одной по сравненью с объемами моря. Что же мудреного в том, что оно не становится больше? Многое, кроме того, испаряется солнечным жаром: Видим же мы, наконец, что до нитки промокшее платье Станет сейчас же сухим под палящими солнца лучами; Гладь же морей велика и широко под солнцем простерта. Сколько угодно мала поэтому может быть доля Влаги на месте любом, поглощаемом солнцем из моря, Но на пространстве таком ее убыль должна быть огромна; Могут и ветры к тому ж, взметая морские равнины, Множество влаги из волн уносить: ведь нередко мы видим. Как за одну только ночь просыхают дороги от ветра, И размягченная грязь застывает в окрепшую корку. Кроме того, я сказал, что множество влаги и тучи Могут с собой уносить с равнины великого моря И выливать из себя по целому кругу земному В ливнях, когда облака понесутся, гонимые ветром. Так как земля, наконец, является пористым телом И примыкает к морям, побережия их окаймляя, То и вода из земли, утекая в моря, непременно В землю обратно должна из соленой пучины сочиться. Ибо морская вода проникает сквозь почву, и жидкость В землю сочится назад, стекая к источникам водным, После чего по земле возвращается пресным потоком Там, где дорогу для волн она влажной пятою пробила.
Ну, а теперь почему из жерла скалистого Этны Дышит порою огонь, вздымаясь таким ураганом, Я объясню. Ибо тут ведь не малое бедствие было В пламенной буре, поля сицилийские все охватившей И приковавшей к себе вниманье соседних народов, Как задымились кругом и заискрились неба пространства; И наполнялись сердца глядевших тревожной заботой, Не замышляет ли вновь изменения мира природа.
Всё это надо тебе глубоко и пространно обдумать И всесторонне во всех подробностях ясно увидеть; Должен ты помнить всегда, что вселенная неизмерима, Видеть, что небо одно в отношении к целой вселенной Есть лишь ничтожная часть у нее и малейшая доля, Меньше еще, чем один человек по сравненью с землею. Если ты это постиг, если ты хорошо это понял И представляешь себе, изумляться ты меньшему станешь. Разве приходят у нас в изумленье, коль кто–нибудь схватит Вдруг лихорадку и жар ощутит он горячечный в теле Иль заболеет еще от любого другого недуга? Вспухнет, бывает, нога неожиданно, часто и зубы Мучит сверлящая боль или даже до глаз доберется; Есть и «священный огонь», проползающий в тело, палящий Разные части его и повсюду бегущий по жилам; Не мудрено: потому что немало семян всевозможных, Да и довольно земля с небесами приносит недугов, Чтоб развиваться могли ужасающей силы болезни. Стало быть, надо считать, что для неба с землей изобильный У бесконечности есть всевозможных источник запасов, Чтобы внезапно земля потрясенная вся колебалась, Чтобы стремительный вихрь пробегал по морям и по суше, Лился бы Этны огонь через край и горело бы небо. Ибо случается так, и пылают небесные своды, И непогоды шумят, разражаясь неистовым ливнем, Если воды семена сойдутся во множестве вместе. — «Но чересчур велико это бурное пламя пожара!» — Да, но и всякий поток покажется самым огромным Тем, кто не видел еще величайшего; также громадны Будут для них человек, или дерево, или другие Вещи, пока не пришлось повстречать им еще величайших, Хоть и решительно всё с небесами, землею и морем Сущее будет ничто по сравнению с целой вселенной.
Но, тем не менее, я объясню, каким образом пышет Вдруг разъяренный огонь из горнила могучего Этны. Прежде всего, под горой залегает обширная полость, И целиком она вся на кремневых покоится сводах. В этих пещерах ее заключается ветер и воздух: Ветер ведь дует везде, где в движеньи находится воздух. Лишь распалится он тут и, набросившись бешено, всюду Скалы и землю кругом накалит, высекая из оных Жгучий при этом огонь с языками, летящими быстро, Как вырывается вверх по крутому отверстию жерла, Пламя наверх вынося далеко; и далёко он пепел Сыплет и черный туман клубит непроглядного дыма, Вон выбивая с огнем и чудовищной тяжести камни. Не усомнишься теперь ты в силе неистовой ветра! Кроме того, о подошву горы на большом протяженьи Море ломает валы и прибой поглощает обратно; И, в глубину уходя, подступают морские пещеры К самому жерлу горы. Через эти проходы, конечно, Ветер с волнами идет, поднимается кверху и часто, Как очевидно для нас, проникает туда из пучины И вырывается вон, выдувая наружу и пламя; Камни кидает наверх и тучи песку поднимает. Ведь на вершине горы открываются «кратеры». Это Местное слово, а мы называем их — устья и жерла.
Вещи есть также еще, для каких не одну нам, а много Можно причин привести, но одна лишь является верной. Так, если ты, например, вдалеке бездыханный увидишь Труп человека, то ты всевозможные смерти причины Высказать должен тогда, но одна только истинной будет. Ибо нельзя доказать, от меча ли он умер, от стужи, Иль от болезни какой, или, может быть также, от яда, Но, тем не менее, нам известно, что с ним приключилось Что–то подобное. Так говорить нам о многом придется.
Нил, орошая страну Египта, единственный в мире, Каждое лето растет и водою поля заливает. Он наводняет всегда среди самого зноя Египет Иль потому, что тогда ему в устье несутся Бореи, Что этой летней порой название носят «годичных»; Дуя напротив реки, они ей замедляют теченье, Воду вгоняют назад и, подняв ее, стать заставляют. Ибо, сомнения нет, они против течения мчатся Этой реки, приходя от холодных полярных созвездий; Нил же от Юга идет, из самого знойного места, Между народов, совсем почерневших от жгучего жара, Течь начиная, — в стране под палящим полуденным небом. Или, быть может, песку огромные кучи наносит В устье морская волна, затыкая его, когда море, Вздутое ветром, песок глубоко в русло загоняет. Этим теченью реки преграждается выход свободный, И по наклону вода уменьшенному тише стремится. Может быть также и то, что истоки его в эту пору Полнят обильней дожди, раз годичные, дуя, Бореи Все облака нагоняют туда, собирая их в тучи. И, без сомненья, когда облака в полудённые страны, Сбитые вместе, сошлись, то, к высоким припертые горам, Густо теснятся они, наконец, и сжимаются сильно. Может быть, полнится он и с возвышенных гор Эфиопов, Как начинают снега блестящие в долы спускаться, От растопляющих тая лучей, посылаемых солнцем.
Ну, а теперь обо всяких местах и озерах Авернских Я расскажу, объяснив, каковы их природные свойства. Прежде всего, потому Авернскими их называют, Что чрезвычайно они вредоносны для птиц всевозможных. Стоит лишь им полететь как раз над такими местами, Тотчас, грести позабыв, паруса они крыл опускают, Падая сверху стремглав с бессильно поникшею шеей На землю, если она оказалась в том месте под ними, Или же в воду, когда под ними озера Аверна. Место такое близ Кум существует, где серою острой Горы обильно дымят и горячих источников полны. Есть и в Афинских стенах, на вершинах кремля городского, Около храма благой Тритониды Паллады такое Место, куда залететь никогда не посмеют вороны, Каркая: даже когда алтари от даров задымятся. Но улетают они не от грозного гнева Паллады За непотребный донос, как воспето поэтами греков, А вынуждают бежать их природные местности свойства. В Сирии, как говорят, существует подобное место: Четвероногих зверей, не успевших и шага там сделать, Тяжко на землю валит бездыханными эта же сила, Точно бы в жертву богам принесли их внезапно подземным. Но на естественных всё основаниях зиждется это, И очевидно, какой обусловлено это причиной. Пусть же не верит никто, что Орка находятся двери Именно в этих местах, что из них к берегам Ахеронта Души умерших людей увлекают подземные боги, Как быстроногий олень, по преданью, ноздрями своими Может извлечь из норы ползучее племя животных. Правдоподобия нет никакого во всех этих баснях, Как ты увидишь: хочу я сказать, как на деле бывает.
Прежде всего, я скажу, как и раньше не раз говорил я, Что заключает земля всевозможного вида зачатки; Многие пищу дают и живительны, многие могут Вызвать, напротив, болезнь и ускорить собою кончину. Разным живым существам для поддержки их жизни потребны Разные вещи, как мной уже было указано раньше, Из–за различия в их существе и различий в строеньи Тканей у них основных и фигур их первичных зачатков. Вредного много и в уши идет, проникает и в ноздри Много такого, что нам и опасно и грубо на–ощупь; Многого наше должно избегать осязанье, и зренье Остерегаться подчас, да и вкусу противного много.
Надо заметить затем, что много вещей человеку Может и вред приносить и быть нестерпимо и мерзко. Так, у деревьев иных настолько их тень вредоносна, Что вызывают они у того, кто под ними улегся На траву, чтоб отдохнуть, нестерпимую боль головную. И на высоких горах Геликона есть дерево также, Запахом тяжким цветов приносящее смерть человеку. Всё это явно должно из–под почвы расти, потому что Многоразличным путем и немало семян всевозможных Смешано в недрах земли, но она их раздельно выводит. Если удушливый чад от потушенной только что лампы В ноздри проникнет больных, у которых в припадке падучей Пена идет изо рта, то он усыпляет на месте. Запах бобровой струи наводит на женщину дрёму, И выпускает из рук она нежных свои рукоделья, Если вдыхает его во время своих очищений. Много еще есть вещей, расслабляющих тело, и душу Всю заставляющих в нас колебаться до самой основы. И, наконец, если ты засидишься в горячей парильне С полным желудком иль ванну берешь, иль запаришься в бане, Как ты легко упадешь без сознания тут же на месте! Тяжкий угар от углей раскаленных и сильный их запах Как проникают нам в мозг, коль воды перед этим не выпить! Если же тело у нас дрожит в лихорадочном жаре, Может нам запах вина оказаться ударом смертельным. Разве не видишь, что в почве самой зарождается сера, И земляная смола запекается с мерзкою вонью? Там, наконец, где, стремясь к золотым и серебряным жилам В недрах сокрытых земли рудники прорывают железом, Что за ужасный идет из–под почвы Скаптенсулы запах! Сколько зловредных паров золотая руда испускает, Как изнуряет она рудокопов бескровные лица! Иль не видал, не слыхал ты, в какое короткое время Гибнут они, и что сил лишается жизненных всякий, Кто принужден добывать пропитанье такою работой? Значит, земля из себя испускает всю эту отраву И выдыхает ее на открытые неба просторы.
Так и в Авернских местах непременно должна для пернатых Смертная сила итти, от земли восходящая в воздух, Чтоб отравляла она известное неба пространство. И не успеет туда на крыльях птица примчаться, Как цепенеет тотчас и, невидимым схвачена ядом, Сразу же падает вниз, куда тянут ее испаренья. Только свалилась, — опять те же самые тут испаренья Жизни остаток ее из тела уносят бесследно. Дело ведь в том, что они сначала как будто дурманят, А уже после, когда она скатится в самый источник Этой отравы, то ей приходится с жизнью расстаться Из–за того, что кругом огромное скопище яда.
Может быть также и то, что порой испаренья Аверна Воздух, который лежит между птицей и почвой, рассеют Силой своей, и почти что пустым остается всё место. Стоит лишь птице влететь и над местом таким оказаться, Как уж напрасно она бессильными крыльями машет: Больше не служат они, и все их старания тщетны. Тут, когда птица уже опереться не может на крылья, Ясно, что клонит к земле ее собственной тяжести сила; И, распростершись в пустом почти совершенно пространстве, Всю свою душу она испускает в отверстия тела.
* * *
Летом в колодцах вода холодней, потому что от зноя Пористей почва тогда и скорей выпускает на воздух Жара она семена, какие в ней только найдутся. Чем же сильнее земля истощится от летнего зноя, Тем холоднее должна становиться под почвою влага. В холод, напротив, она, под давлением стужи сжимаясь, Как бы смыкается вся и, сходясь всё плотней и плотнее, Весь свой остаток тепла выжимает, конечно, в колодцы.
Есть подле храма Аммона источник, который бывает Холоден днем, говорят, и становится ночью горячим. Сильно дивятся тому источнику люди, считая, Что закипает он вдруг от под землю ушедшего солнца, Только окутает ночь темнотою ужасною землю. Правдоподобия нет, однакоже, в этом нисколько. Ведь, коли солнце нагреть оказалось и сверху не в силах Голого тела воды, обдавая его своим пылом, Хоть обладает вверху оно зноем таким непомерным, Как же бы снизу ему одолеть эту толщу земную, Чтобы прогрелась вода и насытилась жаром горячим, Если оно лишь с трудом способно бывает проникнуть Даже сквозь стены домов раскаленного жара лучами? Где же причина лежит? Без сомнения, в том, что гораздо Пористей всей остальной вкруг источника этого почва, Да и семян огневых по соседству с водою немало. Только окутает ночь всю землю росистою влагой, Как остывает земля и смыкается сразу плотнее; И потому из себя, как бы сжатая чьей–то рукою, Весь свой запас семян огневых выжимает в источник, Делая влагу его испарений горячей на–ощупь. После ж, как солнце, взойдя, раздвигает всю почву лучами И разрежает ее смешением с пламенным жаром, Первоначала огня возвращаются в старые гнезда, И отступает тепло из источника в землю обратно. Вот потому–то он днем и становится снова холодным. Кроме того, и от солнца лучей будоражится влага И, с нарастанием дня, разрежается трепетным зноем. Это причина того, что она семена огневые Все отдает. Так вода всю ту стужу, что в ней находилась, Часто теряет и лед, ослабляя узлы, распускает.
Также холодный еще существует родник, над которым Пакля, занявшись огнем, разгорается пламенем сразу; Факел таким же путем зажигается там и по волнам, Ярко пылая, плывет, уносимый порывами ветра. Не мудрено, потому что в воде заключается много Жара семян, и притом, из–под самой земли поднимаясь, Всюду в источник идут непременно тела огневые И одновременно вон, испаряясь, выходят на воздух; Но не настолько их много, чтоб сам разогрелся источник. Кроме того, заставляя их вон вырываться раздельно, Лишь над поверхностью вод собирает их эта же сила. В этом же роде родник, находящийся в море Арадском. Пресную воду он бьет, разгоняя соленые волны. Да и в других областях доставляет морская равнина Пользу насущную всем морякам при томительной жажде, Между соленых валов пресноводный родник извергая. Стало быть, также, в родник прорываясь, способны наружу Бить семена и, сходясь в поднесенной к источнику пакле Или на факел садясь смоляной и к нему прилипая, Вспыхнуть сейчас же легко, ибо также в себе заключают Много семян огневых сокровенных и пакля и факел. Да и не видишь ли ты, что когда к ночнику мы подносим Свежепогашенный трут, то, еще не успев прикоснуться К пламени лампы, он вдруг зажигается так же, как факел? Многое, кроме того, загорается издали силой Жара еще до того, что огонь его схватит вплотную. Делаться то же должно и в источнике нашем, конечно.
Мне остается сказать, по какому закону природы Может железо к себе притягивать камень, который Греки «магнитом» зовут по названию месторожденья, Ибо находится он в пределах отчизны магнетов. Этому камню народ удивляется, ибо нередко Цепью звено к звену, от него исходя, повисает. Можно ведь видеть порой, что, качаясь от легкого ветра, Пять или больше таких свободно спускается звеньев. Все они вместе висят и, одно к одному прилепляясь, Камня силу и связь друг от друга тогда испытуют: Так его сила всегда беспрерывным вливается током.
Многое твердо должно здесь быть установлено прежде, Нежели сможешь постичь ты правильно сущность предмета: Надо к нему подходить и окольной и длинной дорогой; А потому, я прошу, напряги ты и слух и вниманье.
Прежде всего, от вещей всевозможных, какие мы видим, Необходимо должны истекать и лететь, рассыпаясь, Тельца, которые бьют по глазам, вызывая в них зренье. Запахи также всегда от известных вещей истекают Так же, как холод от рек, зной от солнца, прибой от соленых Моря валов, что кругом изъедает прибрежные стены; Разные звуки летят постоянно, по воздуху вея; Часто нам в рот, наконец, попадает соленая влага, Если вдоль моря идем; а когда наблюдаем, как рядом С нами полынный настой растворяют, — мы чувствуем горечь, Так ото всяких вещей непрестанным потоком струятся Всякие вещи, везде растекаясь, по всем направленьям; Без остановки идет и без отдыха это теченье, Раз непрерывно у нас возбуждается чувство, и можем Всё мы увидеть всегда, обонять и услышать звучащим.
Снова напомню тебе я при этом, насколько все вещи Пористы телом. Уже из первой то явствует песни. Дело ведь в том, что хотя для многого знать это важно, Но для того, что сейчас непосредственно нас занимает, В самом начале должно установлено быть непременно, Что не встречается тел без смешения их с пустотою. Видим мы, прежде всего, что поверхность каменьев в пещерах Влагой потеет, и с них, просочившися, падают капли. Также из тела у нас выделяется пот отовсюду, Бороды наши растут, волоса прорастают сквозь кожу, И растекается пища по жилам, растя и питая Всякие члены у нас, пробиваясь и в самые ногти. Чувствуем также сквозь медь мы и холод и жар раскаленный, Чувствуем мы, что они через золото могут проникнуть И в серебро проходить, когда держим мы полные кубки. В каменных стенах домов, наконец, голоса пролетают, Запах течет через них, и внедряется холод свободно Так же, как жар от огня, проникающий даже в железо. Всюду кругом, наконец, несмотря на небесную броню, Сила болезни идет, проникая снаружи на землю; И непогоды затем, на земле и на небе возникнув, Вновь, как и должно, назад возвращаются в землю и небо, Так как ведь нет ничего, что бы не было пористо телом.
Надо добавить еще, что совсем не на всё однородно Действовать могут тела, из вещей исходящие всяких. И далеко не всегда для всего одинаково годны. Солнце, во–первых, сухой и запекшейся делает землю, Лед же, напротив того, распускает и снега сугробы Горных высоких вершин растворяет своими лучами; Тает и воск, наконец, на солнечном лежа припеке. Также огонь, растопляя и медь, да и золото плавя, Кожу и мясо морщит и, сжимая их крепко, коробит. Далее, влага дает раскаленному твердость железу, Но в то же время мягчит затвердевшие кожу и мясо. Зелень маслины для коз бородатых настолько приятна, Будто бы нектар течет из нее и амброзии соки. Для человека же нет ничего, что листвы этой горше. И, наконец, для свиньи майоран нестерпим, и боится Всех благовоний она: это яд ведь щетинистым свиньям, А человека порой благовония в чувство приводят. Наоборот, та же грязь, что для нас отвратительно мерзкой Кажется, — всякой свинье настолько, как видно, приятна, Что целиком она вся валяется в ней ненасытно.
Здесь остается одно, что сказать, как мне кажется, прежде Надо бы, чем приступить к изложению самого дела. Так как во всяких вещах имеются многие поры, То непременно они обладают несходной природой, Да и особыми быть по природе должны эти ходы. Ибо живым существам присущи различные чувства, Что по–особому всё, подходящее им, ощущают. Ибо мы видим, что звук проникает своею дорогой, Вкус же от пищи своей, и своею — удушливый запах. Далее, может одно просочиться сквозь камни, другое В дерево может пройти, а третье — сквозь золото выйти Иль в серебро, наконец, и в стекло проникает иное; Образы там протекут, а здесь — теплота, как мы видим, И по тому же пути одно обгоняет другое. Ясно, что всё это так производит природа проходов, Многообразным путем изменяясь, как мы указали, Из–за различий в природе вещей и в строении тканей.
Так как теперь это всё установлено твердо и точно, И основания все подготовлены нами, как должно, То остальному уже не трудно найти объясненье, И открываются все притяженья железа причины. Прежде всего, из магнита должны семена выделяться Множеством или же ток истекать, разбивая толчками Воздух, который везде между камнем лежит и железом. Только что станет пустым пространство меж ними, и много Места очистится там, как тотчас же, общею кучей, Первоначала туда стремглав понесутся железа; Следом затем и кольцо устремляется всем своим телом. Ибо нет вещи такой, чтобы первые в ней элементы Были в столь тесной связи и так цепко держались бы вместе, Как необорная мощь и пронзительный холод железа. Значит, мудреного нет, что не может, как мы указали, Множество тел основных от железа совсем отделяться И в пустоту улетать, чтобы вслед и кольцо не помчалось; Что производит оно и мчится, пока не сойдется, С камнем самим и на нем не повиснет в невидимых узах. Это бывает везде, где только очистится место, И в направленьи любом, будь то в сторону или же кверху: Тотчас несутся тела в пустоту, находясь по соседству. Дело ведь в том, что к тому побуждают извне их удары, Сами ж они никогда не способны подняться на воздух. Кроме того, — чтоб еще облегчалося действие это И совершалось скорей движенье, — приходит на помощь То, что, как только напротив кольца разрежается воздух И остается пустым и очищенным место до камня, Воздух, который лежит за кольцом, устремляется сразу, Будто бы сзади толкает кольцо и уносит, и гонит. Ведь ударяет всегда окружающий воздух предметы. В этом же случае он потому подгоняет железо, Что принимает его опустелое место пространства. Он, этот воздух, идя через частые поры железа И незаметно внутри доходя до мельчайших частичек, Мчит и уносит его, как корабль, подгоняемый ветром. Всякие вещи должны, наконец, заключать в своем теле Воздух, поскольку они все пористы телом, и воздух Их обтекает кругом и к ним прикасается всюду. Воздух, который в самих заключается недрах железа, Должен всегда пребывать в непрестанном движеньи, и этим Он, без сомнения, бьет по кольцу и внутри его движет. Значит, несется кольцо, направляясь, куда устремилось Раньше уже, и летит в пустоту, продолжая движенье.
Также бывает порой, что железо отходит от камня Этого, то возвращаясь к нему, то опять убегая. Видеть случалося мне, что прыгают в медных сосудах Самофракийские кольца с опилками вместе железа, Бурно бушуя, когда под сосудом камень магнитный, Словно скорей убежать они жаждут от этого камня. Меди прослойка собой вызывает сумятицу эту, Ибо врываются тут, безусловно, в железо сначала Медные токи и в нем занимают открытые ходы; После же каменный ток, появляясь, находит, что полны Поры железа везде, и проплыть уже негде, как раньше, Что принуждает магнит колотить и толкать истеченьем Ткани железа; и так происходит, что он отшибает И отгоняет сквозь медь то, что он без нее поглотил бы.
Вовсе не надо тебе удивляться, что ток из магнита Не в состояньи совсем на другие воздействовать вещи. Частью их тяжесть стоять заставляет, — как золото, — частью Пористы телом они, и поэтому ток устремляться Может свободно сквозь них, никуда не толкая при этом; К этому роду вещей мы дерево можем причислить, Среднее место меж тем и другим занимает железо: Ежели примет в себя оно несколько телец из меди, То отгоняет его истечением камень магнитный. Эти явленья совсем не настолько, однако, отличны, Чтобы не мог привести я подобных же сколько угодно И указать, что порой лишь одно подходяще другому. Известью только одной, как известно нам, держится камень, Дерево только одним бычачьим скрепляется клеем, Так что скорее доска, по волокнам растреснувшись, лопнет, Чем разойдутся ее скрепленья, залитые клеем. Сок виноградный спешит с родниковой смешаться водою, Но ни густая смола ни легкое масло не могут. Раковин пурпурных сок сочетается с шерстью столь тесно, Что никогда от нее отделиться он больше не может, Как бы ты шерсть отбелить ни старался потоком Нептуна: Даже все волны морей не отмоют пурпуровой краски Золото к золоту вещь не одна ли, скажи, припаяет? С медью скрепляется медь не при помощи ль олова только? Много еще привести я мог бы примеров, но надо ль? Ведь ни тебе не нужны околичности эти нисколько, Ни для меня ни к чему затрачивать столько стараний. Надо в коротких словах постараться все выводы сделать: Вещи, в которых их ткань совпадает взаимно с другою, Так что, где выпуклость есть, у другой оказалась бы там же Впадина, — эта их связь окажется самою тесной. Есть и такие еще, что крючками и петлями будто Держатся крепко и так друг с другом сцепляются вместе. Это скорее всего происходит в железе с магнитом.
Ну, а теперь, отчего происходят болезни, откуда Может внезапно прийти и повеять поветрием смертным Мора нежданного мощь, и людей и стада поражая, Я объясню. Существует немало семян всевозможных, Как указал я уже, из которых одни животворны, Но и немало таких, что приводят к болезни и смерти, К нам долетая. Когда они вместе сойдутся случайно И небеса возмутят, зараженным становится воздух. Весь этот гибельный мор, все повальные эти болезни Или приходят извне и, подобно туманам и тучам, Сверху чрез небо идут, иль из самой земли возникают, Вместе сбираясь, когда загнивает промокшая почва И от дождей проливных, и от солнца лучей раскаленных. Да и не видишь ли ты, что воды перемены и неба Вредны для тех, кто ушел далеко от отчизны и дома, Так как попал он теперь в совершенно другие условья? Ибо какая должна быть разница между Британским Небом и небом Египта, где ось наклоняется мира? Между Понтийским и тем, что идет от пределов Гадеса Вплоть до народов, совсем почерневших от жгучего жара! Как различаются все четыре деления света И по ветрам четырем и по разным частям небосвода, Так и наружность и цвет у людей различаются сильно, И у различных племен и болезни их также различны. Есть вблизи Нила болезнь, что название носит «слоновой», В среднем Египте она, и нигде не является больше; В Аттике — ноги болят, глаза же — в пределах Ахейских; Так и другие места оказаться опасными могут Разным телесным частям: всё зависит от воздуха свойства. И потому, когда вдруг всколыхнется нам чуждое небо И пробираться начнет понемногу опасный нам воздух, Как облака и туман, подползает он, крадучись тихо, Всё по дороге мутя и кругом приводя в беспорядок; И, доходя, наконец, и до нашего неба, его он Уподобляет себе, нам делает чуждым и портит. Новая эта беда и зараза, явившись внезапно, Может иль на воду пасть, иль на самых хлебах оседает, Или на пище другой для людей и на пастьбах скотины, Иль продолжает висеть, оставаяся в воздухе самом; Мы же, вдыхая в себя этот гибельно смешанный воздух, Необходимо должны вдохнуть и болезнь и заразу. Точно таким же путем и быков этот мор заражает, И нападает болезнь и на блеющих вялых баранов. И безразлично для нас, посетим ли мы сами те страны, Что неприязненны нам, меняя небес облаченье, Или природа сама принесет зараженное небо, Или еще что–нибудь, к чему мы совсем не привыкли, То, что приходом своим неожиданным может быть вредно.
Этого рода болезнь и дыханье горячее смерти В кладбище некогда все обратили Кекроповы земли, Жителей город лишив и пустынными улицы сделав. Ибо, в глубинах Египта родясь и выйдя оттуда, Долгий по воздуху путь совершив и по водным равнинам, Пал этот мор, наконец, на всё Пандионово племя, И на болезнь и на смерть повальную всех обрекая. Прежде всего голова гореть начинала от жара, И воспалялись глаза, принимая багровый оттенок; Следом за этим гортань, чернея глубоко, сочилась Кровью, и голоса путь зажимали преградою язвы; Мысли глашатай — язык затекал изверженной кровью, Слабый от боли, в движеньи тяжелый, шершавый наощупь. Дальше, когда, сквозь гортань накопляясь в груди, проникала Сила болезни затем и в самое сердце больного, То, расшатавшись, тогда колебалися жизни устои. Вместе с дыханием рот испускал отвратительный запах, Тот же, какой издает, загнивая, смердящая падаль. Силы духовные тут ослаблялись, и тело томилось, Ослабевая совсем у самого смерти порога. И безысходной тоской нестерпимые эти страданья Сопровождались всегда, сочетаясь с мучительным стоном. Часто и ночью и днем непрерывные схватки икоты Мышцы и члены больных постоянно сводили и, корча, Их, истомленных уже, донимали, вконец изнуряя. Но ни на ком бы не мог ты заметить, чтоб жаром чрезмерным Кожа горела больных на наружной поверхности тела; Нет, представлялась она скорей тепловатой наощупь; Точно ожогами, все покрывалось тело при этом Язвами, как при священном огне, обнимающем члены; Внутренность вся между тем до мозга костей распалялась, Весь распалялся живот, пламенея, как горн раскаленный. Даже и легкая ткань и одежды тончайшие были Людям несносны; они лишь прохлады и ветра искали. В волны холодные рек бросались иные нагими, Чтобы водой освежить свое воспаленное тело. Многие вниз головой низвергались в глубины колодцев, К ним припадая и рты разинув, над ними склонялись: В воду кидаться влекла неуёмная, жгучая жажда; Даже и дождь проливной представлялся им жалкой росою. И передышки болезнь не давала совсем. В изнуреньи Люди лежали. Врачи бормотали, от страха немея, Видя всегда пред собой блуждавший, широко открытый Взгляд воспаленных очей, не знавших ни сна ни покоя. Много еще и других появлялось признаков смерти: Путались мысли, и ум от унынья и страха мешался, Хмурились брови, лицо становилось свирепым и диким, Слух раздражен был, и шум раздавался в ушах, не смолкая, Делалось частым дыханье, а то затяжным или редким, Шея покрыта была лоснящейся влагою пота, В жидких и скудных плевках соленая, цвета шафрана, С хриплым кашлем слюна с трудом выделялась из горла. Мышцы сводило в руках, и члены тряслись и дрожали, И, начиная от ног, подыматься все выше и выше Холод не медлил. Затем, с наступленьем последнего часа, Ноздри сжимались, и нос, заостряясь в конце, становился Тонким, впадали глаза и виски, холодея твердели Губы, разинут был рот и натянута лобная кожа. Без промедленья потом коченели отмершие члены. Вместе с восьмою зарей блестящего солнца обычно Иль на девятый восход его светоча жизнь прекращалась. Если же кто избегал почему–нибудь смертной кончины, То в изнуреньи от язв отвратительных, в черном поносе, Всё же впоследствии он становился добычею смерти. Часто еще из ноздрей заложенных шла изобильно Кровь гнилая, причем голова нестерпимо болела: Таял тогда человек, теряя последние силы. Если ж спасались и тут от острого кровотеченья Гнойного, всё же болезнь уходила в суставы и жилы, Даже спускаясь к самим детородным частям человека. Тяжко иные боясь очутиться у смерти порога, Жизнь сохраняли себе отсечением члена мужского; Также встречались порой и такие, что жить продолжали, Хоть и без рук и без ног, а иные лишались и зренья. Вот до чего доводил отчаянный страх перед смертью! И постигало иных такое забвенье событий Прошлых, что сами себя узнать они были не в силах. Много хотя на земле, землей не покрытых, валялось Трупов на трупах тогда, но пернатых и хищников стаи Всё же иль прядали прочь, убегая от острого смрада, Или, отведав, тотчас в предсмертных мученьях томились. Впрочем, в те страшные дни ни из птиц ни одна не решалась Вовсе туда прилетать, ни свирепые дикие звери Не покидали лесов. Большинство, от болезни страдая, Околевало тогда. И верная пёсья порода Прежде всего издыхала на улицах в тяжких мученьях: Жизнь исторгалась из тел смертоносною силою мора. Верных, пригодных для всех одинаково, средств не имелось То, что давало одним возможность живительный воздух Полною грудью вдыхать и взирать на небесные выси, Гибельно было другим и на верную смерть обрекало. Тут всего больше одно сокрушения было достойно И тяжело — это то, что как только кто–нибудь видел, Что он и сам захворал, то, как на смерть уже обреченный, Падая духом, лежал с глубоким унынием в сердце И, ожидая конца, он на месте с душой расставался. Правда, с одних на других, ни на миг не давая покоя, Шла и валила людей ненасытной болезни зараза, Как густорунных овец и племя быков круторогих. Это и делало то, что росла за могилой могила. Ибо и тот, кто бежал посещенья родных заболевших, Вскоре платился и сам за свою непомерную жадность К жизни и смерти боязнь злополучной, позорною смертью Помощи всякой лишен, небрежением общим казнимый. Тот же, кто помощь своим подавал, погибал от заразы И от трудов, что нести заставляли и совесть и также Голос умильный больных, прерываемый жалобным стоном. Эта кончина была уделом достойных и лучших. Наспех несли хоронить без проводов множество трупов И зарывали скорей, как попало, их бренные кости Не соблюдая совсем благочестных обычаев предков: Наперебой торопясь с погребеньем родных, где придется, В изнеможеньи от слез и печали домой возвращались. После же добрая часть не вставала с постели от горя. И не нашелся б никто в это страшное время, кого бы Не поразила иль смерть, иль болезнь, иль печаль по умершим.
Ни волопас ни пастух уже стад не пасли, да и пахарь Твердой рукой ни один не работал изогнутым плугом: Занемогли и они. И, скучившись в хижинах тесных, Обречены были все на смерть нищетой и болезнью. На бездыханных сынах бездыханных родителей трупы Видно бывало порой, а равно и лежащих на трупах Их матерей и отцов — детей, расстававшихся с жизнью. Да и немало беды понаделало то, что скопилось В городе много селян, уходивших с полей, отовсюду С разных сторон притекавших в него зараженной толпою. Площади все и дома переполнены были, и, тесно Скучившись вместе, народ погибал от повального мора. Много на улице тел валялось: томимые жаждой, Люди к фонтанам воды подползали и падали тут же, Ибо дыханье у них ненасытная жажда спирала. Да и по людным местам и дорогам ты мог бы увидеть Многое множество тел изможденных людей, полумертвых; Пакостью смрадною все и рубищем рваным покрыты, Гибли они от парши — не люди, а кожа да кости: Гнусные язвы и грязь уже заживо их хоронили. Капища все, наконец, святые богов бездыханной Грудою тел переполнила смерть, и завалены всюду Трупами доверху все небожителей храмы стояли Там, где пришельцев толпу призревали служители храмов. Ни почитанье богов ни веления их в это время Не соблюдались уже: отчаянье всё ниспровергло. И позабыт был обряд похорон, по которому раньше В городе этом народ совершал погребенья издревле. Все трепетали тогда в смятении полном, и каждый В мрачном уныньи своих мертвецов хоронил, как придется. Спешка и с ней нищета к делам побуждали ужасным: Так, на чужие костры, для других возведенные трупов, Единокровных своих возлагали с неистовым криком И подносили огонь, готовые лучше погибнуть В кровопролитной борьбе, чем с телами родными расстаться.
