Р

РАЕВСКИЙ Владимир Федосеевич (28.03(8.04). 1795, с. Хворостянка Курской губ. — 8(20).07.1872, д. Малышевка, ныне Усть-Удинского р-на Иркутской обл.) — декабрист, поэт, социальный мыслитель. Учился в Благородном пансионе при Московском ун-те. Участвовал в Бородинском сражении и заграничных походах. Член тайных обществ, начиная с Союза благоденствия. В 1822 г. был привлечен к суду, а в 1827 г. сослан в Сибирь; после краткосрочного приезда в Центральную Россию в 1856 г. вернулся в Иркутск. Считается одним из первых идеологов декабризма, осуждавших крепостничество и требовавших его отмены в интересах развития России (ст. "О рабстве крестьян", "О существе законов Монтескье", "О политике" и др.). Испытал влияние просветительской идеологии, считал, что мир познаваем, а человек — существо животного происхождения, но обладающее умом и душой и способное разгадывать самые глубокие тайны мироздания. Утверждал, что опора на ум — это и необходимая предпосылка грядущего переустройства об-ва, вследствие чего обвинялся в "вольнодумстве совершенно необузданном". Придерживался позиций деизма, высмеивал Библию и соотносил религию с невежеством. Оказал влияние на молодого Пушкина (с к-рым встречался во время его ссылки в Кишиневе). Налаживал преподавание по ланкастерской системе (когда старшие ученики под контролем наставника обучают младших) на юге Российской империи, исходя из убеждения, что просвещение — путь к свободе, вел антимонархическую агитацию. Требовал жесткого соблюдения основанных на разуме правил нравственности, за что был прозван в молодости спартанцем. Р. являлся одним из создателей жанра гражданской поэзии; он воспевал национальную самобытность России, где постоянно пылали очаги свободы — начиная с древн. городов Новгорода и Пскова. Призывал содействовать освобождению народов — греч. и славянских — от турецкого ига. Способствовал культурному развитию Сибири, с к-рой связывал будущее России.

С о ч.: Сочинения. Ульяновск, 1961; Поли. собр. стихотворений. М.; Л., 1967.

Л и т.: В. Ф. Раевский: Материалы к жизни и революционной деятельности. Т. 1–2. Иркутск, 1980–1982; Эйдельман Н. Я. Первый декабрист. М., 1990; Бурлачук Ф. Ф. Владимир Раевский. М., 1987; Зеньковский В. В. История русской философии. Париж, 1989. Т. 2. С. 352–353.

И. Е. Задорожнюк

РАДИЩЕВ Александр Николаевич (20(31).08.1749, Москва — 12(24).09.1802, Петербург) — писатель, философ. Выходец из среднепоместного дворянства. Обучаясь в Лейпцигском ун-те, Р. познакомился с соч. европейских вольнодумцев. Изучал труды теоретиков естественного права (Т. Гоббс, С. Пуфендорф, Г. В. Лейбниц, X. Вольф, Ж. Ж. Руссо), а также К. А. Гельвеция, Д. Дидро, И. Герде-ра, И. Канта. После окончания ун-та перевел кн. Г. Б. Маб-ли "Размышления о греческой истории" (1773), написал "Слово о Ломоносове" (1780), "Письмо к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего" (1782), оду "Вольность" (1781–1783) и др. В философско-публи-цистическом трактате "Путешествие из Петербурга в Москву" (1790) Р. прежде всего занимает судьба рус. крепостного крестьянина; он показывает его "бесчеловечное угнетение" и моральное унижение, "обреченность тяжестью своих оков", положением "вола в ярме". В отличие от Руссо и его последователей основы "человеческой общности" Р. видел не в "гуманной природе людей", а в способности человека при определенных обстоятельствах проявлять предельную решимость отвоевать свободу личности, "очеловечить человека". Не во всех главах "Путешествия…" имеет место призыв "к возмущению". В гл. "Хотилов" дается проект реформ сверху, к-рые квалифицируются как "средство" предупреждения грядущей "пагубы зверств". Екатерина II квалифицировала автора "бунтовщиком, хуже Пугачева". Он был осужден и отправлен в восточносибирскую крепость Илимск. В Сибири Р. создал ряд произв., в т. ч. философский труд "О человеке, о его смертности и бессмертии" (1790–1792). Амнистированный после смерти Екатерины II, он принял активное участие в работе Императорской комиссии нового гражданского законодательства. Разрабатывал и обсуждал проекты демократизации об-ва, создания правового государства, переустройства судопроизводства и правоохранительных органов России. Однако надеждам Р. в ближайшие годы улучшить положение крепостного крестьянства не суждено было осуществиться. Затравленный идейными противниками и завистниками, он покончил жизнь самоубийством. На протяжении всего XIX в. шел процесс освобождения творчества Р. от запретов. Оно осознавалось как наследие всей эпохи Просвещения, как подлинное завещание новым поколениям граждан, носителям традиций рус. национальной культуры. Предмет философии, по Р., - мир в целом (космос, Вселенная), его "поднебесное выражение" (земная природа — окружающие человека материальные и духовные формы, "среда"). Задача философских изысканий — выработать представления о "вещественности" (материальности), "мысленности" (сознании), толкование природы идеального (психического), проблем смертности и бессмертия человека, познания им внешнего мира (о "средствах" и "силах" этого познания) и т. п. Сильная тенденция к материалистическому (реалистическому) монизму нередко сочеталась в рассуждениях Р. с выраженными элементами деизма и дуализма, с построениями в пантеистическом духе. Согласно Р., в глубине веков, в "пучине пространства" имело место "нечто недостаточно организованное", "хаос". При этом "целое" и вместе с тем "бесконечное бытие" Р. рассматривал как материал для "творческой силы" (Бога). Эта сила сообщила "вещественному материалу" некий "первый мах", к-рый привел к "первосдвигу", а затем и "постоянству колебаний и движений", заполнивших мировое пространство, "объединивших" частицы, ставшие основанием формирования земной тверди, ее разнообразных форм. Если Бог есть нечто всемогущее, абсолютное, всесильное, то тогда Бог — это Природа, к-рая всемогуща, абсолютна, всесильна. Одним из осн. законов природы Р. считал закон совершенствования и самосовершенствования ее форм — от "неодушевленных" до "живых существ" и человека. Он допускал возможность порождения живого из неживого в результате "напряжения вещественности", действия "натуральных стихий", организации мельчайших оснований бытия природы — атомов и корпускул. Идеи трансформизма развивались Р. в единстве с эволюционными представлениями. Человек, его сущность, место и роль в мире — центральная проблема миропонимания Р., осн. тема его главного философского соч. "О человеке…". В 1-й кн. этого трактата ставится комплекс задач из области антропогенеза, во 2-й — раскрываются нек-рые важные возможности сравнительно-исторического метода, выявляется природа живого, связанного с элаборацией — законом превращения "простых", "несложных" сил в силы сложные, "тончайшие". Истолкованию характера "человеческой мысленности", природы психического, идеального, духовного и душевного посвящена 4-я кн. В двух, последних кн. автор уделяет внимание вопросам гносеологии. В процессе своих исследований Р. опирался на данные анатомо-этнографической коллекции Петербургской кунсткамеры, использовал достижения эмбриологии, зоологии, сравнительной анатомии, физиологии животных и человека. Развивая идею единства мира, Р. считал, что человек един не только со всеми людьми, но и с неорганическим и органическим миром, с космосом, с к-рым он связан единством состава и характером законов, формами непреходящего существования и даже "влитого разума". Вместе с тем он подчеркивал особенности человека по сравнению с миром живых существ: 1) "возничный" (вертикальный) образ хождения, 2) "истинное отличие человеческого мозга", несравнимо возвысившего разум человека, 3) "чудодейственная речь", 4) стремление к совершенствованию условий и самого себя, 5) способность к трудовой деятельности благодаря развитию руки. Антропологическую аргументацию Р. базировал на трудах П. Кампера, И. Г. Гердера, И. К. Лафатера, Каверзнева крупных антропологов XVIII в. Р. пытался противопоставить метафизике в ее механистическом и органицистском вариантах принципы динамичной антропологии, о чем свидетельствует его частое обращение к эволюционной лексике. В унисон "веку Просвещения" Р. обосновывал принципы народовластия (демократии), республиканизма (антимонархизма), свободы слова и вероисповедания. Он был одним из родоначальников российской освободительной традиции — ее идейным обоснователем и гуманистическим толкователем. Идейное наследие Р. играло важную роль в духовной жизни России, оказало влияние на Пнина, Попугаева, П. Челищева, Каржавина. Демократическим, революционным и гуманистическим идеям Р. отдавали должное декабристы, петрашевцы, революционные демократы 60-х гг. XIX в., деятели "Народной воли", социал-демократы. Его убеждения были близки духовным интересам Герцена, Чернышевского, Плеханова, Ленина.

С о ч.: Поли. собр. соч.: В 3 т. М.; Л., 1938–1952; Избр. фил ос. и общественно-политические произв. М., 1952; Антология мировой философии: В 4 т. М., 1970. Т. 2; Соч. М, 1988.

Лит.: Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Соч. М., 1989. С. 78–82; Зеньковский В. В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1, ч. 1. С. 96–104; Макогоненко Г. П. I Радищев и его время. М, 1956; Паншин И. К. О материализме I и идеализме в философском трактате Радищева // Вопросы философии. 1958. № 5; ФилштовЛ. А., Шинкарук В. И., Спектор М. М. Философская позиция А. Н. Радищева в трактате "0 I человеке…" // Там же; Шкуринов П. С. А. Н. Радищев: Философия человека. М., 1988; Старцев А. И. Радищев. М., 1990; I ClardyJ. The Philosophical Ideas of Alexander Radishchev. N. Y., I 1964; Lang D. The first Russian Radical: Alexander Radishchev I (1749–1802). L., l959;McConnellA. RussianPhilosophe Alexander I Radishchev. 1749–1802. The Hague, 1964.

П. С. Шкурит

РАДЛОВ Эрнест Леопольдович (20.11 (2.12). 1854, Петербург — 28.12.1928, Ленинград) — историк философии, переводчик. Окончил историко-филологический ф-т Петербурге ко го ун-та, учился в Берлинском и Лейпциге ком унтах. Работал в Петербургской публичной библиотеке зав. философским отд., ас 1917 по 1924 г. был ее директором. В 1921–1922 гг. — председатель философского об-ва при Петроградском ун-те. Редактировал философский отдел в "Энциклопедическом словаре" Брокгауза и Ефрона. Перевел на рус. язык "Этику" Аристотеля (1908), под его редакцией вышел новый рус. перевод "Феноменологии духа" Гегеля (1913). Гл. редактор "Философского словаря" (1904; 2-е изд. — 1913). В 1898 г. в ст. о философиив России, написанной для 55-го т. ("Россия") словаря Брокгауза и Ефрона, утверждал, что нельзя говорить о рус. философии в том смысле, в каком говорят о фр., нем. или англ., и что национального философа типа, напр., Р. Де карта, И. Канта, Ф. Бэкона в России не было. Философские науки (метафизика, логика, этика, психология, история философии и эстетика) развивались у нас, как и на Западе, считает он, в связи, гл. обр., с университетским преподаванием. 2-е изд. вышедшего в его редакции "Философского словаря" примечательно тем, что в нем формируется "пантеон" рус. философов и фиксируется философский термин "всеединство". В указанный "пантеон" вошли: Авсенев (Феофан), А-р И. Введенский, Владиславлев, Гавриил (В. Н. Воскресенский), Галич, Гогоцкий, Голубинский, Грот, Данилевский, Дебольский, Кавелин, Каринский, Кареев, В. Н. Карпов, Козлов, Кудрявцев-Платонов, Лавров, Лопатин, Новиков, Новицкий, Сидонский, Сковорода, В. С. Соловьев, Страхов, Е. Н. и С. Н. Трубецкие, Юркевич и несколько авторов учебных пособий. Относительно рус. философии в словаре было сказано, что только за последнее время она стала обретать определенную самостоятельность (благодаря работам Кудрявцева-Платонова, Карийского и Соловьева), но и теперь в целом еще находится в зависимости от западноевропейских течений. В 1912 г. в "Очерке истории русской философии" Р. утверждал, что, хотя рус. народ пока не внес в общую сокровищницу философского творчества нового принципа, у русских нет вполне оригинальной философии, тем не менее было бы несправедливым считать, что существует лишь философия в России и нет рус. философии. Нельзя не отметить, пишет он, ту смелую последовательность и решительность, с к-рой рус. мысль делает выводы из посылок, хотя бы они и казались неприемлемыми. В основе этой решительности в крайних выводах лежат две характерные черты, общие всем тенденциям рус. мысли. Во-первых, чисто отвлеченные вопросы философии, напр., гносеологические, лишь в небольшой степени привлекают внимание рус. философов; их интересуют по преимуществу вопросы практики и основа всякой практики — искание правды и смысла жизни. Этика — излюбленная отрасль исследования, и именно в этой сфере особенно поражает настойчивость и прямолинейность, с к-рой рус. мысль стремится к оправданию самых крайних выводов. Во-вторых, и это непосредственно вытекает из указанной практической тенденции, все проявления рус. мысли проникнуты "мистицизмом". Всем этим чертам мышления соответствуют нек-рые характерные особенности рус. жизни: жажда чудесного, искание пророчества, стремление к оправданию личного и общественного спасения, жажда мученичества, искание подвига и искупительной жертвы. Силе веры, выражающейся в жажде чудесного и в подвижничестве, соответствует и глубина разочарования. Ни в одной стране неверие и отрицание не принимали столь резких форм, как в России. Во 2-м изд. "Очерка" (1920) Р. сделал значительные добавления био- и библиографического характера. Изменяется также и его представление об отличительных чертах рус. философии. В качестве первой ее черты он отмечает преимущественный интерес к этическим вопросам, но не к самим по себе, а именно к применению этических теорий на практике, к проверке их на опыте, к переустройству жизни согласно принятым на веру принципам. Вторую характерную черту Р. усматривает в "любви к объективному", в отрицании субъективизма как в области гносеологии, так и в обосновании этики.

С о ч.: Этика Аристотеля. Спб., 1884; Отношение Вольтера к Руссо // Вопросы философии и психологии. 1890. Кн. 2,4; Об истолковании Аристотеля. Спб., 1891; Очерки из истории скептицизма. Иероним Гирнгайм // Вопросы философии и психологии. 1893. Кн. 3; Очерк истории историографии философии.

М., 1899; Учение Вл. Соловьева о свободе воли. Спб., 1911; Владимир Соловьев. Жизнь и учение. Спб., 1913; Этика. Пг, 1921; Очерк истории русской философии. Спб., 1912; 2-е изд. Пг., 1920; Очерк русской философской литературы XVIII века// Журнал Петербургского философского общества "Мысль". Пг., 1922. № 2, 3; Лавров в русской философии // П. Л. Лавров. Пг., 1922.

В. В. Ванчугов

РАЗУМНЫЙ ЭГОИЗМ — термин, введенный Чернышевским для обозначения развиваемых им этических принципов. В основе этики Чернышевского, во многом построенной под влиянием учения фр. материалистов XVIII в., а также Ш. Фурье и Л. Фейербаха, лежат установки, смысл к-рых сводится к утверждению, что эгоизм личности является движущей силой всех ее нравственных поступков. Естественное стремление человека к удовлетворению своих потребностей, стремление к приятному, к удовольствию и одновременно избегание всего неприятного — вот осн. постулат его дальнейших рассуждений. Чернышевский считает, что "человек поступает так, как приятнее ему поступать, руководится расчетом, велящим отказываться от меньшей выгоды или меньшего удовольствия для получения большей выгоды, большего удовольствия". Нельзя не видеть в этом вполне определенной утилитаристской т. зр. Само чувство личной выгоды у Чернышевского является вполне естественным, оно составляет одну из важнейших сторон натуры человека. Но делать из этого вывод о доминировании в этике Чернышевского принципа эгоизма все же нельзя. Дело в том, что он выше личного эгоизма ставит интересы общей пользы. "Общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, — пишет он, — общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного". Следовательно, выше интереса личного у него выступает интерес общий. Человек должен осознавать это и руководствоваться таким знанием в своем поведении, только тогда тот или иной его поступок, то или иное его действие будут носить действительно этический характер. Др. словами, Чернышевский обращается здесь к разуму человека. Отсюда и появляется его термин "Р. э.". Следуя этому принципу, человек поступает в соответствии с требованиями общей пользы, а его действия характеризуются как определенное выражение добра. В конечном счете понятия добра и пользы у него отождествляются. Справедливо в этой связи пишет Зеньковский: "Это контрабандное использование чисто эгоистического критерия… мнимо обосновывается у Чернышевского отождествлением добра и пользы" (История русской философии. Л., 1991. Т. 1,ч. 2. С. 137). Т. обр., этика Чернышевского не ограничивается узким эгоизмом (хотя вроде бы и основывается на нем). Его Р. э. включает в себя и альтруизм, и героизм, и благородство, причем основой этого должно стать общественное устройство, гармонически сочетающее общественные и личные интересы. Важно учитывать, что для этики Чернышевского (в т. ч. и для принципа "Р. э.") характерен и подлинный моральный пафос, его вера в благородство человеческой натуры, к-рое в конечном счете основывается на осознании человеком, личностью приоритета общей пользы (а равно и добра, следуя его логике) перед узколичным, чисто эгоистическим. Иллюстрацией воплощения принципа "Р. э." в практической жизни явилось поведение главных героев (прежде всего Рахметова) романа Чернышевского "Что делать?".

Лит.: Чернышевский Н. Г. Что делать? // Поли. собр. соч. М., 1939. Т. 11; Он же. Антропологический принцип в философии // Там же. М., 1950. Т. 7; Добролюбов Н. А. Органическое развитие человека в связи с его умственной и нравственной деятельностью // Избр. филос. соч. М, 1945. Т. \;ПисаревД. И. Мыслящий пролетариат // Соч.: В 4 т. М., 1956. Т. 4; Он же. Реалисты // Там же. Т. 3; Петров Э. Ф. Эгоизм: Философско-этический очерк. М., 1969; Никоненко В. С. Материализм Чернышевского, Добролюбова, Писарева. Л., 1983; Галактионов А. А., Никандров П. Ф. Русская философия IX–XIX вв. Л., 1989. С. 470–482,495-503, 524–534.

В. И. Приленский

РАСКОЛ — разделение рус. церкви в XVII в. вследствие реформы патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. В строго богословском смысле употребление термина "Р." здесь не вполне корректно, ибо в отличие от термина "ересь" в православии он означает отделение от церкви нек-рой группы верующих не из-за несогласия в осн. догматических вопросах, а вследствие к.-л. малозначительных формальностей, т. е. неподчинение высшей церковной власти, не связанное с отступлением от основ вероисповедания. Между тем старообрядцы, в основном беспоповцы (Старообрядчество) всегда считали и считают новообрядцев — "никониан" (Московский патриархат) не раскольниками, а еретиками, отпавшими от единой истинной православной церкви, в к-рой остались сами старообрядцы. В свою очередь, новообрядная церковь, поддерживавшаяся в течение почти 300 лет силой государственной власти, имела монопольную возможность открыто именовать себя церковью, а древлеправославных христиан (староверов) — раскольниками, учинителями Р. Попытки староверов возражать против этого преследовались в уголовном порядке. У ряда авторов термин "Р." употреблялся не для обозначения самого церковного разделения, но в качестве синонима старообрядчества. Реформа, предпринятая царем Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, ставила задачей унифицировать рус. богослужебный обряд с греч. и выверить рус. тексты Священного писания и богослужебных книг по греч. образцам. При этом совр. греч. образец воспринимался как эталон, а все расхождения с ним объяснялись искажениями, привнесенными на Руси. Нек-рые исследователи полагают, что унификация церковной жизни должна была подготовить не только церковное, но и государственное соединение православного Востока с Россией — путем отвоевания Константинополя у турок. Идея указанной унификации была подана Никону (еще архимандриту) иерусалимским патриархом Паисием в 1649 г. и поддержана нек-рыми др. греч. иерархами. Став патриархом, уже через год, в 1653 г., Никон единоличным волевым решением разослал по московским церквам распоряжение, предписывавшее изображать крестное знамение не двумя, а тремя пальцами, вызвавшее резкое осуждение мн. авторитетных священнослужителей, в т. ч. протопопов Иоанна Неронова и Аввакума. На следующий год (1654) Никон добивается согласия церковного Собора на исправление богослужебных книг по "древним славянским и греческим образцам". Однако никоновские "справщики" Арсений Грек, Епифаний Славинецкий и др. выученики лат. и униатских учебных заведений использовали вместо древн. новогреч. книги, отпечатанные в Венеции и др. зап. городах. Эти не пользовавшиеся доверием тексты воспроизводили все изменения, происшедшие в новогреч. церкви после крещения Руси, что повело за собой некритический отказ от древн. церковных установлений. Все это вызвало не унификацию и усовершенствование, а разнобой и ухудшение (см.: Книжная справа в России // Богословские труды. М., 1989. Сб. 29. С. 324–326). В ряде случаев реформаторы затронули церковные установления, к-рым придавалась особая значимость: упомянутое выше двоеперстное сложение при крестном знамении было закреплено как общеобязательное Стоглавым собором в 1551 г. под страхом анафемы, равно как и сугубая (двоекратная) аллилуйя и др. Сложение перстов для крестного знамения было знаково-символическим выражением догматов о двух естествах во Христе и о Св. Троице, поэтому изменение формы (обряда) воспринималось как искажение содержания (вероучения). Острота положения усугублялась тем, что реформаторы исходили из ложного, опровергнутого позднейшей наукой тезиса о древности и непогрешимости новогреч. образца, к-рый возводился ими в ранг апостольского предания. Одновременно, с целью дискредитировать и лишить авторитета древности рус. церковные установления, реформаторы объявляли их недавно появившимися на Руси, занесенными от еретиков "армянской ереси". Общий масштаб и осн. тенденция их действий ярко охарактеризована в известной Соловецкой челобитной: "…вкратце реши весь церковный чин и устав, что держит церковь Божия, то все переменили… православную нашу християнскую веру истребили дотолика, будто и след Православия в твоем государстве, российском царствии до сего времени не именовалося, и учат нас ныне новой вере, якоже Мордву или Черемису, неведущих Бога и истинные христианские православные веры" (цит. по: Субботин Н. Материалы для истории раскола. М., 1878. Т. 3. С. 244–245). Р. стал столкновением традиционного византийско-рус. мышления, стремящегося к познанию истины умом и сердцем в их единстве, с новоевропейским рационализмом. "Дело в том, что столкнулись разные идеи, что средневековой аксиоматике противостояла аксиоматика нового времени (в барочной окраске)… Ошибется тот, кто увидит в этой конфронтации коллизию невежества и знания. Это коллизия интеллекта и духа: для Симеона Полоцкого главное — просветительство, "внешняя мудрость", а для Аввакума — нравственное совершенство" (Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. С. 40–41). Активное! неприятие насаждающихся реформ значительной частью народа и духовенства, острая и глубокая критика их со стороны уважаемых и авторитетных священнослужителей не повлияли на позицию верховной власти, прежде всего царя Алексея Михайловича, продолжавшего введение новообрядчества и после оставления Никоном патриаршего престола. Окончательное его утверждение состоялось на соборе. 1666 г. и Большом соборе 1667 г. с участием двух греч. патриархов и многочисленных греч. архиереев. С момента произнесения соборных анафем стало невозможным сосуществование староверов и реформаторов внутри единой церкви. Православная традиция, в отличие от католицизма, не разделяла церковь на "учащую" — духовенство и "учимую" — мирян и не присваивала первой безраздельной власти в определении истинности вероучения. Старообрядческая литература неоднократно ссылалась на слова Афанасия Великого, Иоанна Златоуста, Максима Исповедника о том, что паства, миряне могут и обязаны не подчиняться авторитету церковных иерархов, уклонившихся от православной истины. Хотя староверы вынужденно лишились епископата, примкнувшего к новообрядчеству, Р. означал не отрицание ин-та иерархии вообще, а разрыв с данной конкретной иерархией, совершающей неприемлемые, с т. зр. защитников "древлего благочестия", действия. Долгие годы после собора 1667 г., когда Р. окончательно стал фактом церковной жизни, они продолжали обличать преобразования, обращаясь к царю и надеясь, что власть вернется к святой старине, что Р. можно преодолеть, предлагали провести открытый диспут о вере перед всем народом. Однако власти отвечали репрессиями и казнями. Восемь лет (1668–1676) осаждался Соловецкий монастырь, после взятия к-рого было замучено около 400 человек, а 14 апреля 1682 г. в Пустозерске были сожжены знаменитые защитники древлеправославного благочестия протопоп Аввакум, священник Лазарь, диакон Феодор и инок Епифаний. Массовые казни и гонения вынуждали множество приверженцев старой веры бежать в отдаленные места, а подчас прибегать к групповым самосожжениям. Р. стал глубоким переломом, исказившим нормальное духовное развитие рус. об-ва, разрывом его внутреннего единства, отказом от наследия прошлого. Духовные накопления средневековой Руси "объявляются как бы не имеющими ценности. Отрицается почти все, что было создано за семь столетий, протекших со времен Владимира Святого… Притом цель этого отрицания — не эволюция… но забвение, всеобщая замена. В глазах "новых учителей" русская культура — это "плохая" культура, строить ее нужно заново, как бы на пустом месте…" (Там же. С. 39). Снятие анафем на старые обряды, произведенное Московским патриархатом на Поместном соборе 1971 г., не стало завершением Р., т. к., с т. зр. старообрядцев, неправедно положенные анафемы силы не имели, а преодоление Р. состоит в возвращении новообрядцев в лоно православной, т. е. старообрядческой церкви, что неприемлемо для Московского патриархата.

Лит.: Громогласов И. М. О сущности и причинах русского раскола так называемого старообрядства. Сергиев Посад, 1895; Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и его противники. М., 1887; Кутузов Б. П. Церковная реформа XVII века, ее истинные причины и цели. Рига, 1992. Ч. 1–2; Он же. Тайная миссия патриарха Никона. М., 2007; Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984; Зеньковский С. А. Русское старообрядчество: В 2 т. М., 2006; См. также лит. к статье Старообрядчество.

М. О. Шахов

РАССУДОК И РАЗУМ — понятия, посредством к-рых различаются осн. уровни (стороны) мыслительного процесса, а также способы мыслительной деятельности. В отечественной духовной культуре XI–XVII вв., в традиции древнерус. византизма различаются способность мышления как "телесное око", к-рым человек воспринимает предметы по частям (т. е. аналитически), и "умное око", к-рое осмысливает их в единстве и целостности. Благодаря умному оку, к-рое подчиняется вере, человек может не только мысленно восходить через видимое к невидимому, но и видеть, постигать в какой-то мере самого Творца. Различение уровней, способов мыслительной деятельности в этот период прослеживается также в контексте сопоставления "внешней" и "внутренней" мудрости. Внешняя (античная, языческая) мудрость — это ум "от стихий мира приобретенный", это плотское мудрование. В ней непомерное значение придается "хитроречным силлогизмам" (Аристотеля), ей недоступны высшие истины. Внутренняя мудрость — христианская. Когда человеческий ум осеняется ею, ему становятся доступны и истины откровения. В философских курсах, читаемых в Киево-Могилянской и Славяно-греко-латинской академиях, значительное внимание уделялось интеллектуальному познанию. Приоритетное значение в нем придавалось рационально-дедуктивному мышлению. Однако при этом немаловажная роль отводилась и способности непосредственного, недискурсивного познания. У просветителей 2-й пол. XVIII в. разумность мышления, по существу, отождествляется с правильностью силлогического рассуждения. Для них "согласное с разумом или умом называется то, что из известных общих истин через верные следствия вывести можно, а противное разуму или уму называется то, что не сходствует с известными общими истинами" (Козельский). Высшим орудием и критерием достоверного мышления признается формально-логический дискурс, в особенности соблюдение закона противоречия (см. Вольфианство). В этот период проблема уровней интеллектуального познания разрабатывалась и представителями богословско-философской мысли. Так, митрополит Платон (Левшин) положительно оценивает "здравый разум, к-рый с кротостью упражняется в познании вещей и испытании дел Создателевых", но подчеркивает, что для "здравой мудрости" недоступно понимание вещей в их внутреннем существе. Познание сущности, тем более сущности вещей невидимых, мира как целого ("целого союза вещей") и, наконец, Бога в той мере, в какой оно вообще возможно, — прерогатива верующего разума, исходный принцип к-рого — синергизм, а главный метод — анагогия. В нач. XIX в. рус. шеллингианцы осуществляют сопоставительный анализ рассудочной деятельности и умозрения. Рассудочное мышление, связанное с эмпирией, скользит по поверхности явлений, не проникая в их сущность. Умозрение — "это такой способ мышления, по которому в основание принимаются начала, развитые в уме его собственными средствами, независимо от опытности, и от сих начал по законам мышления поступают через ряд последствий к заключению" (М. Г. Павлов). В соч. славянофилов подвергнуты разбору такие черты ограниченности рассудочного мышления, как склонность к самодостаточности, притязание на роль высшей инстанции в познании истины, замкнутость в сфере чисто логических понятий, этическая нейтральность и т. п. Эти черты могут и должны преодолеваться в развитии мышления до нахождения в глубине души "внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума" (Киреевский). На высшем его уровне осуществляется полнейшее развитие внутреннего знания и "разумной зрячести". А. С. Хомяков называет такой уровень мысли всецелым разумом, а Киреевский — духовным или верующим разумом (см. Цельность, Цельность духа). Развитие разума в этом направлении славянофилы рассматривали в контексте задач возрождения в рус. об-ве и в отдельном человеке жизненных начал, в особенности восстановления и развития принципа национальной духовной самобытности (см. Русская идея). Близкие воззрения на взаимоотношения рассудка и разума обосновывались в духовно-академической философии, в к-рой развивались традиции "верующего разума" (см. Голубинский, Кудрявцев-Платонов, Несмелое). Белинский понимает под рассудочностью односторонность, однобокость подхода к предмету или проблеме. С его т. зр., рассудок всегда схватывает только одну сторону предмета, рассматривает ее безотносительно к другим, абсолютизирует ее. Разум рассматривает предмет со всех сторон, хотя они как будто противоречат одна другой; разум умеет "мирить противоположности в одном и том же предмете", видит, что "жизненная движимость развития состоит в крайностях, и только крайность вызывает противоположную себе крайность. Результатом сшибки двух крайностей бывает истина". С т. зр. Герцена, рассудок — "тот момент разума, которым эмпирическое содержание начинает разлагаться на логические элементы свои". Пока эти элементы берутся в их отвлеченной отдаленности, они образуют "безвыходные ряды антиномий, в которых обе стороны неправы". Но мышление не ограничивается "бедными категориями" рассудочной логики. Ему присуще и "диалектическое влечение", благодаря к-рому оно, "останавливаясь на односторонних определениях предмета, невольно стремится к восполняющей стороне его". Для Герцена это стремление — "начало биения диалектического сердца", причем это сердце не колышется только взад и вперед: "в диалектических переходах мысль становится чище, живее". Диалектическая пульсация мысли рано или поздно приводит к высшим областям мышления, восхождение к к-рым совсем не обязательно означает снятие противоположностей в гармоническом синтезе. Гегелевское примирение антиномических противоположностей, по словам Герцена, есть "мистицизм, философская теодицея, аллегория и самое дело, намеренно смешанные". Это такое разрешение, "которое не разрешает, а дается на веру". Диалектика чистого разума не то же, что диалектика жизни. В жизни, в истории "разум вырабатывается, и вырабатывается трудно… его надобно достигать" ("С того берега"). В соч. позитивистов (Ле-севич, Кавелин) трактовка рассудка и разума обусловлена общим неприятием метафизической философско-гно-сеологической проблематики как спекулятивной, неприятием "заопытного умозрения", как такового. Рассудочное мышление отождествляется Лесевичем с обыденным сознанием. Оно рождает понятия, комбинирует их, причем делает это произвольно, стихийно и бесконтрольно, оно несвободно от элементов априоризма, а также смешивает понятия с представлениями. Разумная ступень познавательного процесса — это созидательное научное мышление. Оно целиком основано на опыте, очищенном от априоризма и трансцендентализма, оно критично и осмысленно. При этом принципы диалектического осмысления реальности отвергаются, как голословные и бесплодные. В. С. Соловьев противопоставляет органическое мышление рассудочно-механическому (понятийному). Понятия не могут уловить конкретное, они дают только тень предмета, его внешние грани и очертания. Органическое же мышление способно постигать индивидуальное в его бытийности и неповторимости благодаря тому, что оно опирается на интеллектуальную интуицию и осуществляется в форме идей. Идея способна схватывать предметы действительности во всем богатстве и полноте (всеединстве) их определений. При этом выражение идей ("цельное знание") возможно только в согласии с общими логическими схемами, а основание разумности мышления в целом заключается в его софийности. Флоренский противопоставляет рассудочному мышлению "духовно просветленный" софийный разум, дискурсивно-логическому знанию интуитивное "полное ведение". В живом духовном опыте подвижников находят разрешение антиномии, совмещаются противоположности, несовместимые в рассудочно-логическом мышлении. Это учение было неоднозначно воспринято его современниками. Жесткое противопоставление софийного разумения логической рассудочности было воспринято и развито Булгаковым. В то же время Е. Н. Трубецкой усмотрел в нем выражение мистического алогизма, поскольку, по его мнению, мысль и истина, как таковые, неустранимым образом предполагают логику и логичность (см. Антиномизм). Согласно Франку, ограниченность рассудочного отвлеченного знания преодолевается разумом — интуицией, открывающей человеку доступ к глубинным сферам бытия. Франк различает интуицию — чистое созерцание предмета (как всеединства) и живую интуицию, интуицию- жизнь. Живая интуиция — единство знания и жизни. Благодаря ей "мы проникаем в предстоящее нам бытие во всей его полноте". В рус. марксизме (Плеханов, Лент и др.) сохраняется (идущее еще от Гегеля и Маркса) двойственное понимание природы рассудка. С одной стороны, дается высокая оценка логической четкости, недвусмысленности, упорядоченности, доказательности рассудочного мышления. С другой стороны, отмечается, что ему не по силам осмысление переходов количественных изменений в качественные, парадоксов совпадения противоположностей и отрицания отрицания и т. д. Рассудок — носитель лишь здравого смысла, он не всегда диалектичен, в то время как разумно только диалектическое мышление. Оно должно исходить из практики, как такого процесса, к-рый имеет достоинство не только всеобщности, но и непосредственной действительности; важнейшим требованием такого мышления является введение всей человеческой практики в полное определение предмета и как критерия истины, и как реального, практического определителя связи предмета с тем, что нужно человеку (Ленин). Интерес к проблеме рассудка и разума сохранялся в философии в советской и постсоветской России. В историко-философском и общегносеологическом аспектах она разрабатывалась в трудах Асмуса, Гайденко, Гулыги, Ильенкова, Нарского, Ойзермана и др. Взаимоотношения рассудка и разума в развитии научного познания рассматривались Копниным, Е. П. Никитиным и др. Познавательные функции рассудка и разума в их социальной и культурно-исторической обусловленности исследованы Г. С. Батищевым, В. С. Библером и Н. В. Мотрошиловой. Взаимодействие рассудка и разума в контексте проблемы сущности рациональности и ее эволюции в совр. условиях обстоятельно рассмотрено Н. С. Автономовой в кн. "Рассудок. Разум. Рациональность" (М., 1998) и трудах В. С. Швырева; мировоззренческим аспектам понятий "рассудок" и "разум", их связям с категориями "истина", "дух", "душа", "духовность", "трансцендентное" посвящена монография В. С. Возня-ка "Метафизика рассудка и разума" (Киев, 1994).

Л и т.: Лопатинский Ф. Избр. филос. соч. (Диалектика). М., 1997; Козельский Я. П. Философические предположения // Избр. произв. рус. мыслителей 2-й пол. XVIII в. М., 1952. Т. ^Киреевский И. В. О необходимости и возможности новых начал для философии // Критика и эстетика. М., 1979; Хомяков А. С. По поводу отрывков, найденных в бумагах И. В. Киреевского // Поли. собр. соч. 4-е изд. М., 1914. Т. 3; Герцен А. И. Дилетантизм в науке. Статья первая // Избр. филос. произв. Т. 1; Соловьев В. С. Философские начала цельного знания // Собр. соч. 2-е изд. — Спб., 1911–1914. Т. 1; Он же. Рассудок — разум // Собр. соч. Т. 12. Брюссель, 1970; Флоренский П. А. Разум и диалектика // Собр. соч.: В 4 т. Т. 2; Франк С. Л. Предмет знания // Предмет знания. Душа человека. Спб., X99S; Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике: Очерк истории: XVII — нач. XX в. М., 1963; Он же. Рационализм // Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 4; Батищев Г. С. Рассудок и разум // Там же; Аверинцев С. С. Два рождения европейского рационализма // Вопросы философии. 1989. № Ъ;Гайденко П. П. Проблема рациональности на исходе XX в. // Там же. 1991. № 6; Библер В. С. Мышление как творчество. М., 1975; Ильенков Э. В. У истоков мысли // Он же. Философия и культура. М., 1991; Копнин П. В. Рассудок и разум и их функции в познании // Вопросы философии. 1963. № 4; От "рассудка" к "разуму". Екатеринбург, 1992.

В. Е. Доля

РЕАЛЬНОСТЬ — одно из центральных понятий философии Франка. Р. - это глубинный и универсальный тип бытия, качественно отличный от низшего, поверхностного слоя, называемого предметной или объективной действительностью. Предметная действительность складывается из совокупности противостоящих сознанию предметов внешнего природного мира и явлений душевно-телесной жизни человека; они предстают нашему сознанию как более или менее упорядоченное множество частных содержаний (определенностей), улавливаемых и фиксируемых в четких общезначимых понятиях. Напротив, в Р. все сплетено, связано между собою, ее существо состоит в самодовлеющем характере, в универсальности и "нераздельной сплошности". Это сплошное и слитное бытие нельзя считать неким определенным целым, ибо всякая определенность есть обособление и ограничение. И потому Р. носит трансдифинитный характер: она выше всего определенного и в этом смысле сверхопределенна. Др. существенное свойство Р. - ее трансфинитность, беспредельность. Р. никогда не закончена, не завершена, но включает в себя возможность иного; она есть непрерывный поток становления, перехода от того, что есть, к тому, что будет или может быть. Но вместе с тем Р. не есть просто общий фон или общая почва всего частного; ее своеобразие нельзя свести к простому противопоставлению предметной действительности. Р. одновременно как бы объем — лет и пронизывает всю совокупность отдельных частных определенностей, составляя их глубинную основу или сущность; она как бы присутствует в каждом мельчайшем отрезке бытия, в т. ч. предметного. Эти два разных смысла Р. суть лишь два неразрывно связанных между собою ее момента, через сочетание к-рых обнаруживается неразделимо цельное, подлинно конкретное единство высшего типа бытия. Будучи всеобъемлющим целым, Р. есть нечто большее, чем просто целое, ибо она есть не экстенсивное целое, лишь извне объединяющее все в себе, а единство, изнутри так проникающее в свои части, что оно присутствует как целое, т. е. в своем подлинном существе, в каждой из них. Именно на основе Р. все частное и единичное обретает свое собственное подлинное бытие как воплощение и носитель Р., обретает ее первичность и самоутвержденность. Р., объемля все, возвышается над противоположностью между единством и многообразием; она есть единство единства и многообразия, целого и части, конечного и бесконечного, потенциального и актуального. Потому и о Р. нельзя сказать, что она только какое-то определенное "это или то", как всеобъемлющая полнота она есть одновременно и "это и то", точнее, единство того и др. Это единство достигается в особой форме интуитивного познания, к-рое называется монодуалистическим описанием, сердцевиной к-рого является раздвоение единого на противоположности с последующим их синтезом. Наиболее же выразительными образцами монодуалистического бытия являются, во-1-х, человек, во-2-х, об-во и, наконец, Божество как последняя глубина всего сущего (см. Непостижимое, "Непостижимое","Предмет знания", "Реальность и человек", Франк).

В. И. Кураев

"РЕАЛЬНОСТЬ И ЧЕЛОВЕК. Метафизика человеческого бытия" — произв. Франка, в наиболее полном и систематизированном виде излагающее его философскую систему, вышло в 1956 г., после смерти автора. Центральное место в нем занимают проблемы философской антропологии, к-рые Франк исследует с позиции метафизики всеединства и Богочеловечества. Первые 3 гл. книги содержат общефилософское введение в проблему человека. Здесь рассматривается идея реальности как основоположного бытия, отличного от объективной (предметной) действительности, а также идея Бога как первоисточника реальности и высшей абсолютной ценности. Реальность непосредственно открывается как внутренняя духовная жизнь человека, и вместе с тем она необходимо выходит за пределы его внутреннего мира, изнутри соединяя его в конечном итоге с тем, что является всеобъемлющим и всепроникающим единством и основой всего сущего вообще (см. "Предмет знания"). Человек, будучи природным существом, через свое тело и душевную жизнь, зависящую от телесных процессов, входит в состав действительности (материального мира). Через свое же самобытие он своими корнями как бы уходит в глубины для себя сущей и себе самой открывающейся реальности. Именно нераздельное соучастие в этих разнородных мирах и отличает человека от животного, всецело принадлежащего природному миру. Человек, включая в себя природное начало, одновременно возвышается над ним благодаря содержащейся в нем сверхприродной инстанции. Во всяком сознательном акте (в познании, нравственном сознании, творчестве) человек противопоставляет эмпирически данному нечто иное, выходящее за его пределы. Любой познавательный акт предполагает сверхприродное разделение субъекта и объекта. Точно так же понятия добра и зла, должного и недолжного проистекают из нашей причастности к сфере, выходящей за рамки объективной действительности и ей инородной. Двойственность, присущая человеку, проявляется и в его статусе внутри реальности. В той форме, в к-рой она непосредственно присуща человеку, реальность сознается им как несоответствующая его подлинному существу, поскольку она неполна, частична, а главное — стихийна, хаотична, безосновна (в чем и состоит субъективность внутренней жизни). Человек испытывает нужду в безусловно прочной, самоутвержденной основе для своего существования, и эта основа есть то, что называется Богом. Но эта нужда или сознание своей собственной недостаточности тоже принадлежит к самому существу человека. Бог есть ближайшим образом то, в чем человек нуждается — начало, недостающее человеку, т. е. трансцендентное ему. С другой стороны, Бог столь интимно сроден нам, что только в Нем мы находим то, что конституирует наше собственное бытие. Бог, будучи первоисточником и центром реальности, пронизывает всю реальность, а тем самым и человека, излучается в него, постоянно (по крайней мере потенциально) присутствует в нем. То, что делает человека человеком, есть его богочеловечность. Трансцендентность Бога человеку совмещается с его имманентностью и образует с ней некое неразделимое сверхрациональное единство. Соответственно и идея Богочеловечества несет на себе отпечаток внутренней антиномичности: она включает в себя не только утверждение принципиального, сущностного сродства человека и Бога, но и признание существенных различий между ними. В этом — одна из отличительных особенностей кн. "Р. и ч." по сравнению с более ранними трудами Ф. по проблеме человека ("Душа человека", 1917; "Смысл жизни", 1926), в к-рых был сделан акцент на глубинном родстве Бога и человека, что позволило Бердяеву, Зенъковскому и др. говорить о недооценке им глубины укорененности в человеческой натуре греховных начал. С т. зр. Франка, правильное понимание богочеловеческой основы человеческого бытия не отрицает двойственной природы человека, что в конечном счете проистекает из нетождественности Бога и реальности, взятой в ее общем виде. Реальность — это сгусток духовной энергии, стихия свободных, но и слепых, хаотических и разрушительных сил. Человек соприкасается с нею не только в той центральной точке своего существа, в к-рой он выступает личностью и связан с Богом, но и со всей реальностью как таковой. Как только ослабляется связь с Богом, стихийные силы реальности прорываются в человеческую душу и овладевают ею. Отсюда греховность человека. Наряду с истинным духовным существом человека как личности в нем формируется мнимое, самочинное "я". В обоих этих качествах он является существом свободным, но в первом — эта свобода подлинная, а во втором — мнимая, приводящая человека к греху, выражающему его зависимость от слепых демонических сил реальности. Франк показывает, как роковая двойственность, присущая индивидуальному бытию человека, многократно усложняясь и опосредуясь, пронизывает все сферы социального бытия, начиная от элементарных (общение с др. людьми) и кончая наиболее сложными — семьи, совместной хозяйственной деятельности, государства, права и т. д. Говоря о связи "я" с "ты", Франк подчеркивает их органическую включенность в "мы", являющееся первичным единством многих субъектов. Это единство внутренне присутствует в каждом "я", является внутренней основой его жизни. Об-во с этой т. зр. всегда есть нечто большее, чем комплекс фактических человеческих сил, оно приводится в движение неким первичным духовным организмом, лежащим в его основе. Этот организм есть его богочеловечность, слитность человеческих душ в Боге. Ключевой и в осмыслении социального аспекта человеческого бытия является тема внутренней антиномичности взаимоотношений человека с Богом, реальностью и природой. Жизнь человека в социуме (мирская жизнь) есть неразрушимое сочетание вольного стремления к добру с невольным (самочинным) впадением в грех. Мирской жизни противостоит духовная жизнь как внутренняя, потаенная сфера жизни в общении с Богом. В коллективной, социальной жизни этому соответствует различие между сферой внешнего, технического и организованного устройства жизни (государство, право, хозяйство) и сферой духовно-нравственной жизни как проявления духовного существа человека. Первая может так или иначе сдержать, ограничить зло, но неспособна преодолеть греховность человеческой натуры. Взаимодействие этих двух сфер социального бытия человека, при ведущей роли духовной сферы, и определяет исторический процесс. Исторические эпохи различаются между собой в конечном счете тем, как человек осознает свое отношение к Богу. В Средние века идея Богочеловечества была искажена в сторону забвения самоценности личности, утверждения ничтожности человека перед лицом абсолютно трансцендентного ему Бога. Осн. идея новой истории — идея свободы, добывание истины в строительстве жизни из внутреннего источника человеческой личности. Это была попытка соучастия свободного духа в Божьем творчестве, но свобода была отождествлена с бунтом и отрешением от божественной почвы, в к-рой она укоренена, что стало осн. причиной нарастающего разложения нравственных и духовных устоев жизни. Последствия этого духовного опустошения человека во всей полноте обнаружились в XX в. Выход, по Франку, состоит в возвращении европейского человечества к христианским истокам своей культуры.

Соч.: Реальность и человек. Метафизика человеческого бытия. Париж, 1956; М., 1997.

Лит.: Зенъковский В. В. История русской философии. Л., 1991. Т. 2, ч. 2. С. 157–179; Он же. Учение С. Л. Франка о человеке//С. Л. Франк. 1877–1950. Мюнхен,\Ш;Резвых Т. Н. Реальность и человек в метафизике С. Франка // Вестник Московского ун-та. Сер. 7. Философия. 1992.№ 5,Бубайер Ф. С. Л. Франк: Жизнь и творчество русского философа. М., 2001. С. 249–253; История русской философии / Под ред. М. А. Маслина. М., 2007. С. 479–483.

В. И. Кураев

РЕДКИЙ Петр Григорьевич (4(16). 10.1808, г. Ромны Полтавской губ. — 7(19).03.1891, Петербург) — теоретик права, историк философии, педагог. Учился в Московском ун-те (1826–1828), в Профессорском ин-те в Юрьеве (Дерпте), в Берлинском ун-те (с 1830), где слушал лекции Гегеля по философии права и был знаком с ним. Вернувшись в Московский ун-т, получил звание проф., в 1835 г. читал курс "Энциклопедия законоведения", предпринял издание сб. "Юридические записки" (1841–1860), в к-ром ратовал за либеральное законодательство, журн. "Библиотека для воспитания" (1843–1846), а затем — "Новая библиотека для воспитания" (1847–1849). Был в дружеских отношениях с Белинским и Герценом. В 1848 г. Р. был уволен из ун-та как "замешанный в вольнодумстве" (вместе с Кавелиным) и не допускался к преподавательской деятельности в течение 15 лет. В эпоху реформ — проф. кафедры энциклопедии юридических и политических наук в Петербургском ун-те (1863–1878). Поддерживал связи с публицистами круга "Современника" и "Отечественных записок". Задумал многотомный труд "Из лекций по истории философии права в связи с историей философии вообще". В свет успели выйти первые 7 т. (Спб., 1889–1891), представляющие собой ценное исследование древн. и средневековой политической и философской мысли. Философское развитие Р. - эволюция гегельянца-идеалиста (до 60-х гт.) в гегельянца-позитивиста (после 60-х гг.). В журн. "Москвитянин" в 1841 г. он опубликовал обширное и систематическое изложение начал гегелевской философии ("Обозрение гегелевой логики"). Через несколько лет вернулся к этой теме, настаивая на важном значении гегелевской философии права для российской юриспруденции (Какое образование требуется современностью от русского правоведа? М., 1846). Р. считал, что прогресс человечества возможен и неизбежен благодаря поискам единства "теории и практики, науки и жизни, мышления и деятельности". Наука предполагает "разумное развитие мышления" и подразделяется в своих гуманитарных функциях "на три главные отрасли" — философию, историю и филологию. Философию он считал наукой, "заключающей в себе верховное начало для всех отдельных наук". Такая роль обеспечивается философской наукой о мышлении — диалектикой, при этом "развитие мышления происходит само собою по законам самого мышления, или по законам разума". История философии рассматривалась Р. как становление, или логиическое развитие во времени, рационалистической философии. Р. защищал в 70-е гг. эволюционную теорию Ч. Дарвина как научную теорию развития. Важная сторона его деятельности — просветительская. Он настаивал на всемерном просвещении народа, несколько абсолютизируя значение в этом процессе педагогики, считая, что преимущественно с ее развитием связано будущее страны. Р. принадлежит заслуга создания в России Педагогического об-ва. Его педагогические идеи были восприняты и развиты другом и учеником К. Д. Ушинским.

Соч.: Избр. пед. соч. М., 1958.

Л и т.: Шимановский М. В. Петр Григорьевич Редкий: Биографический очерк. Одесса, 1890; Е. О. Здравый идеализм // Вестник Европы. 1889. Кн. 6.

В. А. Малинин

РЕЙСНЕР Михаил Андреевич (1868, Виленская губ. -8.08.1928, Москва) — теоретик права, социальный психолог, историк. Окончил юридический ф-т Варшавского унта (1893). Преподавал юридические науки в ряде ун-тов, в Парижской высшей школе социальных наук. Рано включился в революционную деятельность: поначалу был народником, с 1905 г. сблизился с большевиками, переписывался с Лениным. После Октябрьской революции 1917 г. работал в органах советской власти, участвовал в разработке первой Конституции РСФСР. Р. - один из основателей Комакадемии. Философские взгляды Р. эволюционировали от позитивизма к марксизму. Необходимую ясность, полноту и законченность марксизму должны были придать, как он полагал, теория Петражицкого и нек-рые идеи 3. Фрейда. Абсолютизируя и в каком-то смысле доводя до абсурда тезис Маркса и Энгельса о надстроечном характере государства, Р. воспринимал последнее только как определенную форму идеологии. Государственная власть — лишь идея, к-рая входит в сознание человека и становится принципом его политического поведения. Осн. масса населения живет вне государственного сознания, потенциально содержит в себе антигосударственный, анархический идеал и только с течением длительного времени начинает ощущать себя связанной с государством, чувствовать необходимость повиноваться власти. Но все-таки ядром психологии масс остается анархический идеал, к-рый в конечном итоге и реализуется в безгосударственном коммунистическом об-ве. После Октября 1917 г. Р. представлял собой типичного левого радикала, ожидавшего скорого отмирания всех атрибутов буржуазного об-ва (прежде всего государства и права) и наступления коммунизма. В основу революционной юстиции он предлагал положить интуитивное право, отвечающее требованиям "правды и справедливости" и способное нейтрализовать процесс перерастания советской власти из пролетарской диктатуры в типично буржуазное государство.

Соч.: Теория Л. И. Петражицкого, марксизм и социальная идеология. Спб., 1908; Государство. Ч. 1–3: В 2 вып. М., 1911–1912; Буржуазное государство и РСФСР. М.; Пг, 1923; Право. Наше право. Чужое право. Общее право. Л., 1925.

Лиг.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 47. С. 81–132; История философии. М., 1965. Т. 6, кн. 1. С. 304, 488; Психоанализ. Популярная энциклопедия. М., 1998. С. 396–397; История политических и правовых учений. М., 2004. С. 788–792.

В. Н. Жуков

РЕРИХ Елена Ивановна (12(24).02.1879, Петербург-5.10.1955, Калимпонг, Индия) — философ, ученый, публицист. С 1924 г. жила и работала в Индии. Род. в семье, окружение к-рой составляли известные музыканты, писатели, художники; была одаренной личностью, достигла высокого уровня исполнительского искусства на фортепьяно, профессионально занималась рисованием, изучала философию, мифологию и религию. Связав свою жизнь в 1901 г. с Н. К. Рерихом, она стала его ближайшим сотрудником и вдохновителем всех начинаний. Большую помощь Рерихам в культурной деятельности оказывали сыновья — Юрий и Святослав. Семья Рерихов — это единое целое, жившее светлой устремленностью к созиданию культуры. Р. принимала самое деятельное участие в осуществлении всех проектов семьи. Важное место занимала в них культура Востока с т. зр. ее синтеза с культурой Запада. В этом синтезе особая роль отводилась России в силу открытости и восприимчивости рус. души. В контексте этой идеи Рерихи восприняли Октябрьскую революцию. Наиболее трагические ее страницы рассматривались ими как испытание рус. национального духа, допущенного провидением для подготовки России к ее грядущей миссии по духовному возрождению человечества. "Через многие тяжкие испытания прошла Земля Русская, — писала Р., - но все они лишь послужили к ее очищению и возвеличению — так было, так будет". В том, что так будет, она не сомневалась, ибо обладала даром предвидения. Во время Отечественной войны Рерихи делали все возможное для поддержки рус. народа. После войны они решили осуществить свою давнюю мечту — вернуться на родину. Однако смерть Н. К. Рериха в 1947 г. помешала этому. Это же событие побудило Р. переехать с сыном Юрием в Калимпонг, где прошли последние годы ее жизни. Энергетическое мировоззрение разделялось всей семьей Рерихов. Важную роль в его выработке играл ин-т "Урусвати" — "Свет Утренней звезды". Его почетным президентом стала Р., именем к-рой он был назван. Главной задачей этого научного центра, опиравшегося на международное сотрудничество, было комплексное изучение человека. С ин-том сотрудничали Н. И. Вавилов, Л. де Бройль, А. Эйнштейн и др. Взгляды Р. формировались под влиянием вост. философии и религии, и прежде всего таких трудов, как "Провозвестие Рамакришны", "Бхагавад-гита", "Ламрим Чен-по" и соч. Вивекананды. Все это позволило ей осуществить свою главную жизненную задачу, к-рую она усматривала в синтезе сокровенного учения Востока с научными достижениями зап. цивилизации. Эта задача была реализована в 14-томном труде "Живая этика", или "Агни Йога", к-рая явилась итогом сотворчества Р. с Махатмами, назвавшими ее "Матерью Агни Йоги". Стержнем "Живой этики", как подчеркивала Р., выступает практически ориентированное учение о духовно-нравственном совершенствовании человека. В основе всех явлений бытия, с ее т. зр., лежит психическая энергия, пронизывающая все сущее. Человек может использовать эту энергию на созидание или разрушение в зависимости от характера своих нравственных мотивов. Нравственность и энергетические центры человека взаимосвязаны через его мысли, сознание. "Мысли управляют миром", — писала Р. Отсюда, считала она, человек должен постоянно очищать, дисциплинировать мышление, порождать только чистые и светлые мысли. В этом ему призвано помочь сердце, выступающее "престолом сознания", "средоточием жизни". Только через сердца, наполненные любовью и светом, человечество, по мнению Р., способно гармонизировать свои энергии с энергиями космоса и вступить в новый этап космической эволюции.

С о ч.: Агни Йога: В 6 т. М., 1992; Основы буддизма. Спб., 1992; Криптограммы Востока. Рига, 1992; Преподобный Сергий Радонежский // Знамя Преподобного Сергия Радонежского. Новосибирск, 1991; Письма Елены Рерих, 1929–1938: В 2 т. Минск, 1992; Письма Е. Рерих, 1932–1955. Новосибирск, 1993.

Л и т.: Ключников С. Ю. Провозвестница эпохи огня. Новосибирск, 1991; Шапошникова Л. В. Сотрудница Космических Сил. Предисловие ко 2-му изд. кн. "Письма Елены Рерих", 1929–1938: В 2 т. Минск, 1992.

В. В. Фролов

РЕРИХ Николай Константинович (27.09(9.10). 1874, Петербург — 13.12.1947, Кулу, Индия) — философ, живописец, археолог, географ, писатель. В 1897 г. Р. окончил Академию художеств, с 1909 г. стал действительным ее членом, ас 1910 г. — председателем художественного объединения "Мир искусства". Р. взрастил свою любовь к рус. культуре, занимаясь раскопками древнеславянских поселений, создавая цикл картин "Начало Руси. Славяне", участвуя в выставках рус. искусства. Вместе с тем он рассматривал рус. культуру в общемировом контексте, разрабатывая идею единства культур России, Востока и Запада. Эта идея получила воплощение в его многочисленных живописных, философских, научных и литературных работах, появившихся в результате путешествий по Европе, США и Азии. В 1923–1928 гт. Рерихи совершают уникальную Центрально-Азиатскую экспедицию по маршруту Индия — Гималаи — Тибет — Алтай — Монголия — Китай — Тибет — Индия. Для обобщения результатов экспедиции они создали в 1928 г. в Кулу (Индия) международный центр Ин-т гималайских исследований ("Урусвати"). На его базе изучалась культура народов Азии, проводились естественно-научные исследования. Практическим результатом изучения культуры явился Пакт о международной охране памятников культуры во время военных действий (Пакт Рериха, 1929). На основе Пакта Рериха была принята "Гаагская конвенция 1954 г. о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта". Мировоззрение Р., сложившееся под влиянием трудов индийских философов Рамакришны, Вивекананды, Тагора и др., опирается на представление об энергии космического огня, творящей все сущее. Различные уровни бытия охвачены энергоинформационными взаимодействиями, регулируемыми космическими законами. Если человек действует в соответствии с указанными законами, он направляет энергию в творчество, созидание. Поступая же вопреки законам, он направляет энергию в разрушительное русло и деградирует. Энергия огня заключена в каждом человеке, космическое предназначение к-рого состоит в ее возжигании, что побуждает его к духовному совершенствованию, к созиданию, сотрудничеству с др. людьми. Важную роль в достижении этой цели играет постоянная устремленность его к культуре. Через духовное совершенствование, расширение сознания человек гармонизирует свои взаимоотношения с космосом, одухотворяет грубую материю, освещает тьму огнем своего сердца, включаясь в беспредельную космическую эволюцию. Деятельность человека нравственна в той мере, в какой направлена на осуществление идеала всеобщего блага, к-рый зиждется на космическом законе даяния. Чем больше человек дает миру, тем радостнее, возвышеннее и светлее становится его жизнь. Средством осуществления этого закона является самоотверженный труд и всепрощающая, всевозвышаю-щая любовь. Космос пронизан красотой и беспределен в своей неизведанности. Восприятие красоты и познание космических законов лежит в основе культуры. Знание о законах космоса составляет содержание учения, данного людям Махатмами (великими индийскими философами) для гармонического устроения жизни. Однако человеческий разум не в состоянии раскрыть тайны космоса, т. к. его возможности оказались исчерпанными. В наступающую эпоху на это способно человеческое сердце. Поэтому все, что возникает в разуме, должно быть пропущено через сердце. Культура передается от сердца к сердцу через чувствознание. Но далеко не все люди способны на это. Чтобы чувствознание заработало, нужно усвоить язык сердца и раскрыть последнее навстречу любви и свету. Культура является источником благородства духа, человеческого достоинства, взаимного доверия и сотрудничества. Человек, усвоивший культуру, освобождается от страха и предрассудков, понимает важность сотрудничества, продуктивность общего созидания. Она учит его не терять времени в праздности и становиться истинным сотрудником безграничных космических энергий, не вредить другим и знать, что человек получает в вечном даянии. Особое место в культуре занимает искусство, объединяющее человечество, просветляющее человеческое сознание и выступающее знаменем грядущей гармонии.

С о ч.: Алтай — Гималаи. М., 1974; Избранное. М., 1979; Зажигайте сердца. М., 1990; Нерушимое. Рига, 1991; Держава Света. Священный дозор. Рига, 1992; Цветы Мории. Пути благословения. Сердце Азии. Рига, 1992.

Л и т.: Рерих (Текст Ю. Балтрушайтиса, А. Бенуа, А. Гидони, А. Ремизова и С. Яремича). Пг, 1916; Эрнст С. Н. К. Рерих. Пг., 1918; Ростиславлев А. Н. К. Рерих. Пг., 1919; Андреев Л. Держава Рериха // Жар Птица. 1921. № 4–5; Кузмин М. Рерих. М., 1923; Дмитриева Н. Н. К. Рерих. М., 1958; Беликов П. Ф., Князева В. П. Рерих. М., 1972.

В. В. Фролов

РОЗАНОВ Василий Васильевич (20.04 (2.05). 1856, г. Ветлуга Костромской губ. — 5.02.1919, Сергиев Посад) — философ, писатель, публицист. В 1878 г., окончив Нижегородскую классическую гимназию, поступил в Московский ун-т, где слушал лекции Ф. И. Буслаева, Н. С. Тихонравова, Ключевского, Троицкого, В. И. Герье и др. По окончании ун-та работал учителем истории и географии в провинциальных городах. В 1893 г. переехал в Петербург и поступил на службу в акцизное ведомство. В 1899 г. оставил службу, целиком посвятив свое время литературной деятельности. Был постоянным сотрудником газ. "Новое время". Печатался также в журн. "Вопросы философии и психологии", "Русский вестник", "Русское обозрение", "Русский труд", "Новый путь", "Мир искусства", "Весы", "Золотое руно"; в газ. "Биржевые ведомости", "Гражданин", "Русское слово", "Колокол" и др. Был одним из учредителей Религиозно-философских собраний (1901–1903), преобразованных в 1907 г. в Петербургское религиозно-философское об-во. В первом философском соч. "О понимании" (1886), направленном против позитивизма, попытался исследовать науку как цельное знание, установить ее границы, дать учение о ее строении, отношении к природе человека и его жизни. По мнению мн. современников, в этом труде Р. "переоткрыл" ряд идей Гегеля. Но по характеру изложения работа обнаруживает сходство со стилем философствования античных мыслителей. В творчестве Р. этот труд определил очень многое. Тема "понимания" уже в рамках той или иной проблематики (вопросы религии, пола, семьи, человеческой жизни) будет лежать в основании большинства его статей и книг. Установив, что наука хороша в своих пределах, что понимание, как таковое, лежит и глубже, и часто вне ее, Р. расчистил себе путь из узкофилософской сферы к работам художественно-философско-публицистического характера. Книга прошла почти незамеченной, и это определило переход Р. к публицистике. В дальнейшем Р. не стремился писать фундаментальные труды, а, как правило, составлял книги из отдельных статей или афоризмов, часто помещая в них и полемические материалы, наполняя свои произв. множеством чужих голосов (письма и статьи, написанные его противниками или его сторонниками), что придавало осн. "сюжету" драматический накал. "Истина трудна и добывается прилежанием, — пояснял свой метод "добывания" истины Р. -Посему я собираю здесь с величайшей любовью взгляды pro и сошга" (В мире неясного и нерешенного. Спб., 1904. С. 193). Широко использовал Р. и жанр комментариев, когда приводимый им документ (чужую статью или письмо) окружал, по словам Г. В. Адамовича, "сетью тончайших догадок, пояснений, вскриков, намеков" (Звено. Париж, 1926. № 160. С. 1). Т. обр., касаясь сложных вопросов, Р. старался внести в свои книги диалогическое начало. Осн. проблемы, интересовавшие Р., достаточно полно выразились в названиях его кн.: "Сумерки просвещения" (1899), "Религия и культура" (1899), "Природа и история" (1900), "Семейный вопрос в России" (1903), "Около церковных стен" (1906), "В темных религиозных лучах. Метафизика христианства" (1911) (по цензурным условиям разделенная на две кн. "Люди лунного света" и "Темный лик"; в первозданном виде опубликована в 1994 г.). Центральный пункт его метафизики — мистика пола, т. е. пол как некая космическая величина, в к-рой берут свое начало человеческая история, разные виды религий (особенно много внимания Р. уделял постижению "тайн" иудаизма и критике христианства как религии страдания, печали и смерти), состояние семьи и об-ва. "Его произведения не носили систематического или даже последовательного характера, — писал Н. О. Лососий, — но в них часто обнаруживались искры гения" (Лосский Н. О. История русской философии. М., 1993. С. 435). Р. действительно не стремился дать окончательного ответа на поставленные им вопросы (что точно выражено, напр., в названии кн. "В мире неясного и нерешенного"), скорее, он хотел привлечь внимание современников к насущным проблемам жизни России, к-рые еще больше обострились с общим кризисом европейской культуры в нач. XX в. При общей консервативной "тональности" его писаний это был мыслитель, не стремившийся связать себя с мнением к.-л. партий или направлений в философии и политике и позволявший себе не только писать статьи противоположного содержания, но и сотрудничать во враждебных друг другу органах печати, чем вызывал негодование публицистов из разных лагерей. Главные философские книги Р., предвосхищающие опыт экзистенциалистов, написаны в форме отрывков и афоризмов ("Уединенное", 1912; "Опавшие листья", 1913,1915; "Сахарна", "Мимолетное", "Последние листья", "Возрождающийся Египет", "Апокалипсис нашего времени (полный текст) — изданы посмертно). Они стали одновременно открытием и нового литературного жанра, и нового метода философствования. Стремясь избежать искажения любой своей мысли (поскольку словесно сформулированная и тем более опубликованная мысль искажается, "обездушивается в печати"), Р. стремится запечатлеть ее во время рождения и даже во время зачатия — как "полумысль"-"получувство", а всю книгу издать "почти на праве рукописи" (подзаголовок "Уединенного"). С т. зр. формы эти работы часто напоминают черновые наброски, написанные только для себя, что нашло свое выражение и в языке (постоянные сокращения, эллипсы, умолчания). Вместе с тем каждый отрывок — уже запечатленный момент мысли, и, т. обр., вывод, результат мышления здесь совпадает с его процессом. При этом сам автор, приоткрывая "интимную" жизнь мысли, в нек-рой степени выступает и персонажем, героем своей книги, потому и философское произв. становится одновременно произв. художественным. Заставив свою мысль работать сразу и в плане философском, и в плане художественном, Р. часто пользуется не понятиями, а образами-понятиями, когда отдельный образ при повторении в разных контекстах приобретает значение нек-рого термина. Также и ремарки в скобках, часто заключающие отдельные фрагменты и обозначающие время, место или образ действия, при к-рых рождалась данная мысль и данная запись, в ряде случаев приобретают терминологический смысл. Так, в постскриптуме к "Уединенному", комментируя самую частую ремарку "за нумизматикой", Р. пишет: "…определение, классификация и описание античных монет требует чрезвычайного внимания глаза, рассматривания (в лупу) и — работы памяти, припоминания (аналогичные монеты и изображение). Но — оставляет свободным воображение, мысль, также гнев или нежность. Тогда, положив монету и лупу, — "записывалось" то, что протекло в душе, "вот этот миг", эти "двадцать минут"…" Т. обр., ремарка превращается в обозначение метода подхода к проблеме, метода "вхождения" в самую мыслительную деятельность. Вместе с тем отдельный афоризм в контексте всей книги утрачивает свою исключительность и непреложность. Любой ее кусочек — это не "как я думаю", но "как сейчас мне подумалось": произв. нельзя читать как "трактат", как "выводы", это только "настроения мысли". В целом через недомолвки, через умение максимально наполнять смыслом не только слова, но даже способ их записи (скобки, кавычки, курсив) Р. показывает невозможность систематического мышления, его ложность. Мысль рождается из бытовых мелочей в дрязгах и нелепостях обыденной жизни (что, напр… показывают и ремарки: "за набивкой табаку", "в купальне", "за истреблением комаров", "перебрав в пепельнице окурки и вытряхнув из них табак в свежий табак" и др.). От этой ориентации на обыденность, где не требуется четкого "продумывания до конца", — его противоположные высказывания о самых разных вещах и проблемах (в один момент подумалось "так", в другой — "этак"). Это не непоследовательность, а, скорее, апелляция к Высшему Началу, к Богу, способному объединить любые разноречивые суждения, ощущения, поступки. Это особое "чувство Бога" подчеркнуто в конце "Опавших листьев": "…и далеким знанием знает Главизна мира обо мне и бережет меня". Следовательно, и сам жанр книги можно представить не как произв. для читателя ("я уже давно пишу "без читателя", как "без читателя" и издаю"), а как опыт интимного общения с "Главизной мира", к-рая и разрешает вечную самопротиворечивость, и понимает язык твоих мыслей (включая постоянные умолчания) быстрей тебя самого. Здесь, через саму форму своей книги, Р. как бы возвращается к осн. теме своего первого философского труда — к проблеме понимания. В целом главная ценность философского наследия Р. - не в решении отдельных задач, а в постановке огромного множества проблем и разработке новых подходов к этим проблемам, насущность решения к-рых остается острой и сегодня. Характеризуя свою мыслительную деятельность, Р. писал: "Да, мне пришло на ум, чего раньше никому не приходило, в том числе и Ницше, и Леонтьеву. По сложности и количеству мыслей (точек зрения, узора мыслительной ткани) я считаю себя первым". Непреходящее значение у Р. имеют также литературно-критические исследования и статьи об искусстве, собранные в кн.: "Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского" (1894), "Литературные очерки" (1899), "Среди художников" (1914), а также рассыпанные по периодике. Летом 1917 г. Р., спасаясь от бед, к-рые принесла Февральская революция, переехал вместе с семьей в Сергиев Посад, где создал последнее значительное свое произв. "Апокалипсис нашего времени" (1917–1918) — горькие размышления о гибели России и ее культуры, вместившие в себя все прежние темы Р.: христианство, иудаизм, язычество, семья, пол и др. Умер он от истощения, в нищете, незадолго до смерти составив план издания своих соч. — в 50 т.

С о ч.: Соч.: В 2 т. М., 1990; Собр. соч. М., 1994–2007. [Т. 1-24]; Уединенное. М., 1990; Несовместимы контрасты жития: Литературно-эстетические работы разных лет. М., 1990; Религия. Философия. Культура. М., 1992; "Иная земля, иное небо…". М., 1994; О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. Спб., 1995.

Лит.: Глинка-Волжский А. С. Мистический пантеизм Розанова// Из мира литературных исканий. Спб., 1906,БердяевН.А. О новом религиозном сознании (О Розанове в связи с Мережковским) // Бердяев Н. A. Sub specie aeternitatis. Спб., 1907; Мережковский Д. С. Розанов // Мережковский Д. С. Было и будет. Пг., 1915; Голлербах Э. В. В. Розанов. Личность и творчество. Пг, 1922; Шкчовский В. Б. Розанов. Пг., 1922; Гиппиус 3. Н. Задумчивый странник. О Розанове // Живые лица.

1925. Вып. 2; Курдюмов М. О Розанове. Париж, 1929; Синявский А. Д. "Опавшие листья" В. В. Розанова. Париж, 1982; Николюкин А. Н. Василий Васильевич Розанов. М., 1990; Он же. Розанов. М, 2001; Фатеев В. А. В. Розанов: Жизнь, творчество, личность. Л., 1991; Он же. С русской бездной в душе: Жизнеописание Василия Розанова. Спб.; Кострома, 2001; Сукач В. Жизнь Василия Васильевича Розанова "как она есть" // Москва. 1991. № 10, 11; 1992. № 1; Настоящая магия слова: В. В. Розанов в литературе русского зарубежья. Спб., 2007; Розановская энциклопедия. М., 2007; История русской философии / Под ред. М. А. Маслина. М., 2007. С. 393–399.

С. Р. Федякин

РОЗЕНБЕРГ Оттон Оттонович (Юлиус Карл Оттон) (7(19).07.1888, Фридрихштадт (Яунелгова) (совр. Латвия) -26.09.1919, Петроград) — востоковед, историк буддийской философии. Буддологическую подготовку получил на вост. ф-те Петербургского ун-та под руководством Щер-батского; в студенческие годы стажировался в Бонне у известного санскритолога Г. Якоби. По окончании ун-та Р. - сотрудник кафедры санскритской словесности вост. ф-та; в 1911 г. в течение полугода занимался япон. языком и слушал лекции по япон. культуре в Берлине, в Семинарии вост. языков. В 1912 г. был направлен на стажировку в Японию, поступил в аспирантуру при Токийском ун-те. В Японии Р. подготовил и выпустил 1-ю ч. работы "Введение в изучение буддизма по японским и китайским источникам" (Свод лексикографического материала. Токио, 1916), представлявшую собой указатель санскрит., кит. и япон. буддийской философской терминологии. По возвращении в Россию (1916) Р. преподает в Петроградском ун-те, с 1917 г. — приват-доцент; в 1918 г. защищает магистерскую диссертацию (по 1-й и 2-й ч. "Введения…"), сотрудничает в Азиатском музее и этнографическом отделе Рус. музея. Главный труд Р. — "Проблемы буддийской философии" (2-яч. "Введения…". Пг, 1918). Его предмет-"Энциклопедия абхидхармы" (санскрит. Абхидхармакоша) — соч. буддийского философа Васубандху (V в. н. э.). Р. называл этот текст "суммой" буддийского философского учения. Центральной темой оказывается теория дхарм как базовая конструкция буддийских теоретических построений и связанные с ней классификации предметов, рассматриваемых учением, способы постановки и структурирования его проблем. Р. указал при этом на такие существенные моменты, как "двойственное значение терминов", допускающих в пределах одного и того же рассуждения как психолого-гносеологическое, так и онтологическое истолкование; внутреннее единство внешне различных и часто альтернативных уровней описания одной и той же реальности; наличие у буддистов нескольких взаимозаменяемых "картин мира"; разделение "сфер влияния" между т. наз. общебуддийским философским учением и доктринальными построениями различных школ. Р. рассматривал "Проблемы буддийской философии" как опыт реконструкции философских оснований буддийского учения, выдвинув при этом ряд принципов, важных для буддологии и не потерявших актуальности и в наши дни. Одной из заслуг Р. является последовательная критика европоцентризма в подходе к буддийской, как и вообще к вост. философии, что связано с раскрытием "собственных законов" каждой школы, по к-рым только и можно судить о ней.

С о ч.: Об изучении японского буддизма. О понимании восточной души // Буддизм: Проблемы истории, культуры, современности. М., 1990; Труды по буддизму. М., 1991; Die Problemen der buddhistischen Philosophie. Heidelberg, 1924; Die Weltanschauung des modemen Buddhismus im Femen Osten. Heidelberg, 1924; Кусярон кэнкю-ни фу-ситэ нихон гаккай-ни нодзому // Сюке-кэнкю. Токио, 1920. № 12; Нихон букку // Гэндай буккё. 1925. № 11. На япон. яз.

Лит.: Алексеев В. М. Возражения О. О. Розенберга на его магистерском диспуте // Алексеев В. М. Наука о Востоке: Статьи и документы. М., 1982; Михайлова Ю. Д. Выдающийся буддолог О. О. Розенберг, 1888–1919 // Проблемы Дальнего Востока. 1987. № 3.

Н. Н. Трубникова

РОМАНТИЗМ ФИЛОСОФСКИЙ — теоретическое осмысление и освоение сложнейшего феномена западноевропейской культуры — романтизма и осознание типологических особенностей рус. романтизма. Р. возник как литературное, философско-эстетическое движение, охватывающее широкие области духовной жизни (литература, философия, экономика, история, право). 1810-1820-е гт. XIX в. были ознаменованы широким распространением в России философии Шеллинга (см. Шеллинг в России), к этому же времени относится становление и формирование осн. принципов рус. Р. Глубокую характеристику Р. дал Григорьев, называвший себя последним романтиком в эпоху, когда Р. как философско-зстетичес-кое движение уже исчерпал себя. "Романтизм, и притом наш, русский, в наши самобытные формы выработавшийся и отлившийся, романтизм был не простым литературным, а жизненным явлением, целою эпохой морального развития… имевшей свой особенный цвет, проводившей в жизни особое воззрение… Пусть романтическое веяние пришло извне, от западной жизни и западных литератур, оно нашло в русской натуре почву, готовую к его воспринятию, — и потому отразилось в явлениях совершенно оригинальных" (Литературная критика. М., 1967. С. 233–234). Типологическими особенностями как западноевропейского, так и рус. Р. были три посылки: национализм, индивидуализм и универсализм. Исторически зарождение Р. было связано с становлением самосознания нем. нации. Р. дал собственное прочтение античности и Средневековья, черпая из глубин истории не только темы и сюжеты, но и особенности национальной души. Индивидуализм как конструктивный принцип романтического миросозерцания сформировался из противостояния эстетике классицизма с его идеей всеобщности и культу разума эпохи Просвещения. Именно в Р. индивид стал осознавать себя самостоятельной и уникальной личностью, противостоящей миру, а не являющейся его слепой и бездушной частицей. В принципе универсализма воплотилась метафизика Р., восходящая к философским основаниям платонизма и шеллингианства. Это не значит, что все вышеперечисленные принципы были осознаны представителями рус. Р. или содержались в полном объеме в их теоретических рассуждениях. Как правило, внимание рус. романтиков было сосредоточено на одном из принципов. Вследствие этого в рус. Р. можно выделить с известной долей условности национализм М. Н. Загоскина, индивидуализм А. А. Бестужева-Марлинского, универсализм Одоевского. Наибольшее влияние на рус. Р. оказали идеи нем. романтиков, активно пропагандировавшиеся в рус. романтических журн. "Мнемозина", "Московский вестник", "Атеней". Философско-эстетические позиции нем. Р. разделяли такие романтики, как Жуковский, Галич, И. Н. Средний-Камашев, И. Я. Кронеберг, Веневитинов, Одоевский. Популяризацией идей фр. Р. занимался "Московский телеграф" Полевого, горячего сторонника и последователя философских идей В. Кузена. Философия рус. Р. как по форме, так и по содержанию развивалась в рамках философской эстетики. Онтологические проблемы не получили в Р. широкой проработки, зато гносеологическая проблематика, в связи с осмыслением процесса художественного творчества, занимала в соч. рус. романтиков достаточно большое место. Тот факт, что в основании философской эстетики рус. Р. лежала философия тождества и философия откровения Шеллинга, а также философские принципы иенского Р., обусловил его интерес к проблеме интеллектуальной интуиции, к иррационалистическому обоснованию природы художественного процесса и природы творчества гения, к символизму художественных форм (принцип фрагментарности мира и жизни), к концепции "искусства для искусства". Все эти проблемы романтической эстетики рассматривались сквозь призму отмеченных выше специфических для Р. исходных посылок. В дальнейшем рус. Р. акцентировал осн. внимание на нации как на исходном принципе философствования, что проявилось, в частности, в философских концепциях славянофилов и почвенников.

Соч.: Галич А. И. Опыт науки изящного. Спб., 1825; Средний-Камашев И. Н. О различных мнениях об изящном. м., 1829; Кронеберг И. Я. Амалтея. Харьков, 1825; Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975; Веневитинов Д. В. Стихотворения. Проза. М., 1980; Бестужев-Марлинский А. А. Соч.: В 2 т. м., 1958.

Лит.: Замотин И. И. Романтизм двадцатых годов XIX столетия в русской литературе. Спб., 1911; История романтизма в русской литератур". м., 1979. Т. 1–2; На путях к романтизму. Л., 1984; Проблемы романтизма. м., 1971. Вып. \-2;Абрамов А. И. Романтизм // История эстетической мысли. М., 1986. Т. 3.

А. И. Абрамов

"РОССИЯ И ЕВРОПА. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому" — историософский труд Данилевского. Впервые опубликован в журн. "Заря" (1869), а в 1871 г. — отдельной книгой. Если 1-е его изд. (1871) реализовывалось в течение ок. 15 лет, то 2-е (1888) — менее чем за год. Последующие издания: 1889,1895 гг. После этого почти вековой перерыв. "Р. и Е." была опубликована в 1991 (с сокращениями) и в 1995 гг.; в последние годы также выдержала несколько изданий. Кн. Данилевского обрела известность не только в России, но и в Европе (фр. изд. — 1890 г., нем. -1920 г., англ. — 1966 г.). Названная Страховым "катехизисом или кодексом славянофильства", в концентрированном виде выразившем всю силу "славянофильской идеи", "Р. и Е.", по его словам, "книга совершенно самобытная.

отнюдь не порожденная ранним славянофильством в тесном, литературно-историческом смысле этого слова". Это оригинальное произв., ставящее новые цели и достигающее новых результатов, в к-ром "славянофильские положения содержатся как частный случай". Данилевский не был простым популяризатором учения славянофилов. Значение его книги состоит прежде всего в том, что в ней осн. положения философии славянофильства преобразованы в теорию культурно-исторических типов. Предпосылки этой теории обозначились еще у А. С. Хомякова. Именно культурно-исторические типы, а не все человечество — действительный объект истории. Жизненные циклы, к-рые они проходят в своем развитии, во многом аналогичные осн. периодам жизни любого организма живой природы, в "Р. и Е." были положены автором в основу мирового исторического процесса. Это первое в рус. философии осмысление исторического процесса с т. зр. цивилизационного подхода, отрицающего единую линию развития человечества. Формулируя идею приоритета национального над общечеловеческим, Данилевский отнюдь не является апологетом национализма. По его мнению, господство к.-л. одного культурно-исторического типа неизбежно ведет к утрате разнообразия. Именно в этом контексте следует понимать его важный тезис о ложном превосходстве германо-романского типа и о том, что Европа враждебна России. В "Р. и Е." обосновывается идея государственного объединения всех славян путем образования всеславянской федерации от Адриатического моря до Тихого океана и развития на этой основе всеславянской цивилизации, в к-рой России должна принадлежать ведущая роль. В этом, по Данилевскому, заключается единственно верное решение Вост. вопроса, к-рый у него не сводится к борьбе Европы с Азией, как, напр., полагал С. М. Соловьев. Непреходящий научный интерес представляет в книге постановка и решение проблемы взаимовлияния различных цивилизаций. Цикличность и линейность их развития в кн. "Р. и Е." часто выступают как антиномии, обогащающие теорию культурно-исторических типов. Считая православие единственно истинной религией, мыслитель между тем ставит под сомнение возможность замены всеславянской цивилизацией, основывающейся на православии, к.-л. иной цивилизации. Автор "Р. и Е." выдвинул идеи, ценность к-рых сохраняется в наст. вр. Он предостерегал от надвигающейся угрозы денационализации культуры, навязывания Западом всему миру одного-единственного пути цивилизационного развития, собственных духовных ценностей, выдаваемых за общечеловеческие. Книга Данилевского призывает к тому, чтобы Россия отказалась от подражательства и сохранила свою самостоятельность и самобытность. Лишая Запад статуса единственного носителя общечеловеческих ценностей, "Р. и Е." была направлена против разного рода европоцентристских теорий не только в Европе, но и в России. Это, конечно, породило дискуссию вокруг книги Данилевского, в к-рой приняли участие мн. отечественные мыслители. Страхов, К. Н. Леонтьев, Розанов, К. Н. Бестужев-Рюмин и др. в целом позитивно встретили "Р. и Е.". В. С. Соловьев, Михайловский, Кареев, налротив, отнеслись к ней весьма критично. Особенно острой была многолетняя дискуссия на страницах периодических изданий между Страховым и Соловьевым.

Соч.: Данилевский Н. Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. М, 2003.

Лит.: Бажов С. И. Философия истории Н. Я. Данилевского. М., 1997; Балуев Б. П. Споры о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга "Россия и Европа". Тверь, 2001;/7>>шкын С. Н. Историософия русского консерватизма XIX века. Н. Новгород, 1998; Султанов К. В. Социальная философия Н. Я. Данилевского: конфликт интерпретаций. Спб., 2001.

С. Н. Пушкин

РУБИНШТЕЙН Моисей Матвеевич (15(27).06.1878, Москва — 3.04.1953, Москва) — философ, психолог, педагог. В 1905 г. окончил философское отд. Фрейбургского ун-та. В 1912 г. — приват-доцент, с 1918-го — проф. Московского ун-та. Читал лекции по философии и психологии в ун-те Шанявского и на Высших женских курсах. Организатор и первый ректор Восточно-Сибирского ун-та в Иркутске (1918-1 920). С 1923 г. вел преподавательскую работу в вузах Москвы. В 1943–1951 гг. — проф. кафедры психологии в Московском государственном педагогическом ин-те им. В. И. Ленина. Философию Р. понимал как учение о мире в широком смысле слова. Это есть миросозерцание, охватывающее все вопросы личности в их живой, конкретной полноте — как относящиеся к тому, что есть, так и к тому, что должно быть. Центральное место в философском учении занимает жизнепонимание, к-рое означает отказ от идеала чистого созерцания или умозрения, от философствования ради него самого. Умозрение жизненно необходимо, но оно не самоцель. Исторический "грех" философии заключается в том, что средство — умозрение — обратили в цель, в фетиш, побудивший философов оторваться от живых запросов жизни. Для философии же есть только один истинный путь — это мудрость, учение о мире и жизни во всей их широте. Несомненный интерес представляют суждения Р. о "специфике" рус. философии, высказанные им в статьях "Философия и общественная жизнь в России" (Русская мысль. 1909. Март) и "Очерк конкретного спиритуализма Л. М. Лопатина" (Логос. 1911/12). В последней он отметил, в частности, что интересы самобытной философской мысли не требуют разрыва с зап. философией, как считают нек-рые приверженцы "русской философии". Связь с классической философией Германии, Франции, Англии является, по мнению Р., надежным залогом "самостоятельного сотрудничества России в творчестве философской мысли".

Соч.: Идея личности, как основа мировоззрения. М., 1909; Очерк педагогической псхологии в связи с общей педагогикой. 4-е изд. М., 1920; История педагогических идей в ее основных чертах. 3-е изд. Иркутск, 1922; Проблема "Я", как исходный пункт философии // Сб. трудов профессоров и преподавателей Иркутского ун-та. Иркутск, 1923. Вып. 5; Половое воспитание сточки зрения культуры. М., 1926; О смысле жизни. Ч. 1. Л., 1927; Ч. 2: Философия человека. Л., 1927.

Л и т.: Никольская А. А. Некоторые аспекты научного творчества. М. М. Рубинштейна // Вопросы психологии. М., 1978. № 5.

В. В. Ванчугов

РУБИНШТЕЙН Сергей Леонидович (6(18).06.1889, Одесса — 11.01.1960, Москва) — психолог и философ. Получив высшее философско-психологическое образование в Германии и защитив докторскую диссертацию по философии в Марбурге ("Исследование проблемы метода", на нем. языке, 1913), Р. преподавал логику, философию и психологию в гимназиях Одессы. В 1921 г. был избран проф. кафедры психологии Новороссийского (Одесского) ун-та. В 1930 г. стал заведующим кафедрой психологии Ленинградского педагогического ин-та им. Герцена, с 1942 г. — зав. кафедрой психологии Московского ун-та и директором Ин-та психологии Академии педагогических наук, а с 1945 г. — зав. сектором психологии и зам. директора Ин-та философии АН СССР, но в кон. 40-х гг. лишился этих и всех др. постов (по обвинению в космополитизме и идейных ошибках в психологической теории). В 1956 г. восстановлен в должности зав. сектором психологии Ин-та философии. Главные принципы психологического исследования, согласно Р., исходят из философских оснований теории субъекта и заключаются в единстве сознания и деятельности, в соответствии с к-рым человек и его психика формируются и проявляются в деятельности (изначально практической), и детерминизме, в соответствии с к-рым внешние причины действуют через внутренние условия. На основе этих принципов Р. создал философски-психологическую концепцию человека и его психики, теорию мышления как деятельности и как процесса. С опорой на нее он исследовал и такие категории, как бытие (несводимое к категориям объекта и материи), а также системное и иерархизированное соотношение категорий: бытие; субъект и объект; субъективное и объективное; деятельность, поведение и созерцание; материальное и идеальное; природное и социальное; психическое и физиологическое. Субъект, по Р., - это основание связи сознания и деятельности, но, как таковой, он формируется в объективировании, в процессе перехода в объект. При этом диалектика объективирования и субъективирования — это не саморазвертывание сущности субъекта, а его практическая деятельность; сознание же включает в качестве осн. момента соотнесение индивида как его носителя с др. людьми, с продуктами их прошлой и даже будущей деятельности. Р. писал: "Всякое психическое явление — это функция, выражение жизни индивида, свидетельство или показание о ней и вместе с тем рефлексия на объективное бытие, отражение его" (Основы общей психологии. М., 1946. С. 412). Согласно Р., психические явления развиваются в процессе эволюции органического мира, но главное — в ходе исторического развития человечества, выражающегося и в индивидуальной жизни человека. В учении о человеке Р. считал, что через личность выявляется не только связь сознания и деятельности, но и организация всех психических процессов, качеств и свойств; она обладает и особым измерением процесса своего развития (и саморазвития) в форме жизненного пути. При объяснении психических явлений личность выступает как целостная система внутренних условий, через к-рые преломляются все внешние воздействия. Тем самым, по мысли Р., детерминизм предстает как историзм, характеризуя общее, особенное и единичное в развитии личности. "Все в психологии формирующейся личности так или иначе внешне обусловлено, но ничто в ее развитии не выводимо непосредственно из внешних условий. Законы внешне обусловленного развития личности — это внутренние законы. Из этого должно исходить подлинное решение проблем развития и обучения, развития и воспитания" (Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 251). Для понимания учения Р. о человеке, об активности как модусе субъекта, личности большое значение имеет вышедшая уже после его смерти работа "Человек и мир". Тезисы Р. о том, что человек и его психика формируются и выявляются через практическую деятельность, во взаимосвязи с др. людьми, что их проявления характеризуются особенностями различных видов деятельности — трудовой, игровой, обучающей, — имеют общефилософский смысл. Особо значим анализ им такого качества деятельности, как ее социальность, осуществляемость через субъекта различной степени общности — личности, группы, всего об-ва. В учение о мышлении вошли мн. положения Р. о предметности деятельности, а не только ее символическом и оперантно-поведенческом характере. Для социологии важны его идеи о многослойности личности: наличии у нее общих с др. психических свойств или чувств и ощущений; индивидуализированных социопсихических характеристик, напр., мотивации; социально-обусловливаемых свойств. Р. доказывал возможность объективного изучения психики как субъективного феномена, т. е. принадлежащего человеку как субъекту, тем самым он расширял горизонты научного познания в целом, преодолевая установку редукционизма, согласно к-рому объективному изучению подвержено лишь материальное. Исследуя проблему свободы, Р. видел ее суть в самоопределении субъекта по отношению к действительности, к-рое является необходимым звеном в обусловленности действия. Благодаря сознанию человек может предусмотреть последствия своих действий; в силу этого действительность, еще нереализованная, определяет действия, посредством к-рых она реализуется. "Это обращение обычной зависимости — центральный феномен сознания в его соотношении со свободой, с ним непосредственно и связана свобода человека" (Бытие и сознание. М., 1957. С. 284). Р. трактовал также свободу как достижение и удержание нравственных позиций в противоречащих этому условиях. Тем самым свобода — вектор жизнедеятельности личности, ориентирующий на ее нравственное совершенствование и одновременно на ее способность изменять соотношение добра и зла в окружающем мире. Такая свобода, по Р., достигается не умозрительным путем, не психологической самонастройкой, а организованной субъектом деятельностью.

С о ч.: Основы психологии. М., 1935; Основы общей психологии. М., 1940, 1946, 1989; О мышлении и путях его исследования. М, 1988; Человек и мир. М., 1997; Избр. философско-психологические труды. М., 1997.

Л и т.: Сергей Леонидович Рубинштейн: Очерки. Воспоминания. Материалы. М., 1989; Абульханова-Славская К. А., Брушлинский А. В. Философско-психологическая концепция С. Л. Рубинштейна. М., 1989; Payne Т. R. S. S. Rubinstein and Philosophical Foundations of Soviet Psychology. Dadrecht, 1968.

И. E. Задорожнюк

РУССКАЯ ИДЕЯ — философский термин, введенный В. С. Соловьевым в 1887–1888 гг. Широко использовался рус. философами в кон. XIX и XX в. (Е. Н. Трубецкой, Розанов, В. И. Иванов, Франк, Федотов, И. А. Ильин, Бердяев и др.) для интерпретации рус. самосознания, культуры, национальной и мировой судьбы России, ее христианского наследия и будущности, путей соединения народов и преображения человечества. Общий замысел Р. и. Соловьева относится к тому периоду его творчества, когда он испытал разочарование в своих первоначальных надеждах (близких к славянофильству) на рус. народ как на носителя будущего религиозно-общественного возрождения для всего христианского мира. Соловьев вынашивал начиная с 1883 г. учение о вселенской церкви. В 1888 г. в Париже, в салоне кн. Сайн-Витгенштейн, он прочел доклад "Русская идея", к-рый был посвящен вопросу "о смысле существования России во всемирной истории" (на рус. языке опубликован лишь в 1909 г. в журн. "Вопросы философии и психологии"). По Соловьеву, ни государство, ни об-во, ни церковь, взятые в отдельности, не выражают существа Р. и.; все члены этой "социальной троицы" внутренне связаны между собой и в то же время "безусловно свободны". Сущность Р. и. совпадает с христианским преображением жизни, построением ее на началах истины, добра и красоты. Для Р. и., считал Соловьев, несостоятельно подчеркивание любой односторонней этнической ориентации, в т. ч. вытекавшей из панславизма (в этом он был близок к К. Н. Леонтьеву). Надежда на то, что в единении славянства могло бы участвовать православие, высказанная некогда Крижаничем, ныне несостоятельна. Особенно если учитывать, что в наиболее чувствительных для России точках центра Европы (Польша) и ее юга (Хорватия) славяне исповедуют католичество. Отсюда призыв Соловьева к вост. — зап. единству в рамках учения о всемирной теократии. Соловьевская формулировка Р. и. соответствовала всему строю его философии всеединства и наряду с идеей Достоевского о "всемирной отзывчивости" рус. души сыграла важную роль в развитии рус. философии, послужила обоснованием культурного подъема в России нач. XX в. Ближайший последователь Соловьева, Е. Н. Трубецкой, был также против отождествления национальной идеи с мессианизмом. В ст. "Старый и новый национальный мессианизм" (1912) он писал, что каждая нация и культура имеют свои индивидуальные особенности ("природный язык"). Но кроме них существует всеобщее достояние человечества, универсальный "огненный язык", доступный "величайшим проповедникам, творцам искусства и мыслителям". Христианский корень, по Трубецкому, всегда первичнее "ствола или ветвей" дерева-человечества, а миссия России — отнюдь не "объединение всего христианского мира", а реализация "только одной необходимой особенности среди христианства". Р. и., по определению Вяч. Иванова, не заключает в себе никакого "национального фатализма" или "народного эгоизма", являясь "самоопределением собирательной народной души… во имя свершения вселенского". Соединение "родного и вселенского" в понимании Иванова и есть идея христианского универсализма, разворачивающаяся во всемирной истории и придающая ей определенный религиозный смысл

("О русской идее", 1909). В 10-е гг. XX в. окончательно сложился классический жанр Р. и., к-рому посвятили свои соч. мн. рус. мыслители. Ему свойственна особая образность, не связанная с выработкой к.-л. однозначного "научного" определения Р. и. Особенно ярок вклад Розанова, с его литературно-философской стилистикой "Уединенного" (1912), "Опавших листьев" (1913,1915), "Апокалипсиса нашего времени" (1917–1918). Розанов передавал огромное разнообразие оттенков рус. души, ее противоречивых состояний, переводил традиционное сопоставление "Россия — Запад" из сферы высоких абстракций на уровень православно-бытовой, семейный. В соч. Розанова, особенно пред- и послеоктябрьских, звучит критика христианского универсализма Соловьева и его последователей, создававших в литературе и философии образ "русского всечеловека", болевшего душою за весь мир, но мало думавшего о России: "…Мы все время боролись под знаком европеизма, избегая всякой национальной окраски, считая эту национальную окраску односторонностью, суеверием, затхлостью, отсталостью" (Черный огонь. 1917 год // Мимолетное. М., 1994. С. 406). Революция, к-рая была воспринята Розановым как наказание для России за грехи народа и интеллигенции, как "апокалипсис нашего времени", сторонниками евразийства, напротив, оценивалась как преимущество особого рода. Ибо она, с одной стороны, есть логическое завершение эпохи европеизации Петра Великого, а с др. — свидетельство "об отделении, противопоставлении русской судьбы — судьбам Европы" (На путях. Утверждение евразийцев. М.; Берлин, 1922. С. 18). По мнению Карсавина, Р. и., понятая Соловьевым и Достоевским как религиозно-общественный идеал, обращенный в будущее, должна быть интерпретирована более узко и определенно — как конкретизация "субъекта русской культуры и государственности" (Восток, Запад и русская идея. Пг., 1922). Евразийцы выступили инициаторами создания нового полидисциплинарного учения — "россиеведения", соединяющего усилия философов, обществоведов, естествоиспытателей (Евразийский сборник. Политика. Философия. Россиеведение. 1929. Кн. 6). Здесь Р. и. получила более конкретное и многостороннее — культурологическое, этногеографическое и "теософское" (термин евразийцев) — обоснование: "Та культура, которой всегда жил русский народ… представляет из себя совершенно особую величину, которую нельзя включить без остатка в какую-либо более широкую группу культур или культурную зону" (Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921. С. 96). Основатель евразийства//. С. Трубецкой подчеркивал плодотворность для России "экономического западничества", т. е. следования зап. экономической модели, и одновременно осуждал "космополитизм" и "интернационализм" как неприемлемые для России формы ложного "стремления к общечеловеческой культуре". Конкретизация Р. и. у евразийцев сочеталась и с ее расширением за счет включения трудноопределимого "туранс-кого элемента". В связи с этим Бердяев называл евразийцев скорее сторонниками "татарско-чингисхановской идеи", чем "русских духовных упований". Нек-рые евразийцы полагали, что усиление самобытности и растущее духовное отмежевание России от Европы каким-то чудесным образом будет воплощено в постепенной эволюции советской системы в сторону рус. национализма (эти утопические надежды, очевидно, были вызваны своеобразно истолкованным нэпом). Рус. зарубежье справедливо относило евразийцев к представителям "пореволюционного сознания" (Бердяев, Федотов и др.). И. А. Ильин, крупнейший теоретик линии государственников в Р. и., не примыкал к "утопическому этатизму" евразийцев, считая и Февраль и Октябрь катастрофами для традиционной российской государственности — монархии. Главной целью Ильина была реабилитация ценностей консерватизма и обоснование рус. национализма и патриотизма, понятых, однако, не как политико-идеологические, а как духовно-культурные явления. Ильин дал широкое истолкование Р. и. как своеобразной квинтэссенции рус. духовности, утверждая, что ее сущностные черты формировались в процессе многовекового творчества народа и в этом смысле "возраст русской идеи есть возраст самой России". Не вступая в прямую полемику с Достоевским и Соловьевым, Ильин тем не менее вполне определенно высказался против "христианского интернационализма", понимающего русских как "какой-то особый "вселенский" народ, который призван не к созданию своей творчески-особливой, содержательно-самобытной культуры, а к претворению и ассимиляции всех чужих, иноземных культур" (Путь духовного обновления // Путь кочевидности. М., 1993. С. 244). Общечеловеческое — христианское сознание, по Ильину, может быть найдено отнюдь не средствами "интернационализма" и "антинационализма", а через углубление своего "духовно-национального лона" до того уровня, где "живет духовность, внятная всем векам и народам" (Там же. С. 245). Завершением классического жанра Р. и. стала кн. Бердяева "Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века" (Париж, 1946). (Завершение здесь обозначается с известной степенью приближения, не в хронологическом смысле, т. к. ряд выразителей этого жанра продолжали свое творчество и после Бердяева, в т. ч. Ильин, Франк, Федотов и др., не внося в него, однако, к.-л. концептуальных новых положений по сравнению с собственными ранее обозначенными позициями.) Бердяев, по существу, выразил несогласие с Р. и. Соловьева. Не отказываясь от христианских перспектив и измерения Р. и., Бердяев в то же время отчетливо заявил о существовании собственных национальных, духовно-метафизических интересов России, что в его понимании является главным итогом последнего этапа развития отечественной мысли: "Русская мысль, русские искания начала XIX в. и начала XX в. свидетельствуют о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа" (О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 266). В книге, по сути дела, речь идет о специфике рус. пути цивилизационного и культурного развития. Бердяев убедился в том, что зап. культура завершила, идейно и логически, гуманистическую стадию своего существования. Далее гуманизм устремляется или вверх, к Царству Божию, или вниз, к царству антихриста. Россия же так и не смогла принять новоевропейский гуманизм с его формальной логикой, "секулярной серединностью". "Русские, — по Бердяеву, — или нигилисты, или апокалиптики".

Нигилизм в лице большевизма восторжествовал в России, но именно в силу радикализма рус. духа большевики оказались ближе к народу, чем либеральные интеллигенты. Отсюда большевизм есть рус. судьба, ее часть. Упования на его свержение — тот же материализм, т. к. по-настоящему коммунизм должен быть побежден не материально, а духовно, медленным процессом религиозного покаяния и возрождения. Последнее начнется не в попятном направлении, в смысле возвращения к гуманизму, утверждавшемуся, но не состоявшемуся в России. Нужно движение вперед, к эпохе Святого Духа, к новой ком-мюнотарности (общественности). Характерным и новым качеством бердяевского анализа метафизики рус. национального духа было восприятие рус. интеллектуальной истории как целостности, без изъятий и искусственных перерывов ее органического развития. В 10 гл. своей "Русской идеи" Бердяев вместил и Петра I, и декабристов с Радищевым, Белинского и Пушкина, Достоевского и Гоголя, славянофилов и Тютчева, Соловьева, Толстого, Герцена, Розанова, Чернышевского, Писарева и Ленина, Кропоткина и Бакунина, Михайловского, Леонтьева, Федорова, культурное возрождение нач. XX в. Конечно, Бердяев во многом субъективен, и его оценки отражают собственные метафизические вкусы и пристрастия. Но все указанные фигуры суть элементы Р. и., к-рые не могут быть выброшены из ее органического состава. Работа Бердяева, так же как и в свое время одноименное соч. Соловьева, несомненно, стала новаторской. Это было первое после 2-й мировой войны обобщающее произв., целиком посвященное анализу истории рус. мысли. Монографическая "История русской философии" Зеньковского появилась позже и не сразу могла быть адаптирована к уровню зап. читателя, практически не знакомого с азами рус. философской культуры. Более популярная кн. Бердяева уже в 1947 г. появилась в англ. переводе и стала настоящей сенсацией, руководством по изучению России для всех послевоенных поколений зап. ученых. Она имела многочисленных подражателей. Значительной частью зап., а впоследствии и российских историков и публицистов кн. Бердяева была воспринята как своего рода "приглашение к субъективизму" в оценке рус. мысли, в т. ч. и Р. и. Параллели, образы и сравнения, имевшие в контексте книги специфическую метафизическую нагрузку, нек-рыми авторами стали пониматься буквально, превращаться в сциентистские политологические или футурологические конструкции, не соответствующие подлинному историографическому объему понятия "Р. и.". Религиозная философема "Р. и." несет на себе печать своеобразия метафизического духа ее классических разработчиков — от Соловьева до Бердяева и И. Ильина и отражает более чем столетний опыт философских дискуссий вокруг нее, не прекращающихся и поныне.

Л и т.: Зеньковский В. В. Русские мыслители и Европа. Критика европейской культуры у русских мыслителей. Париж, 1955; О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990; Лосский Н. О. Характер русского народа // Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. М., 1991; Русская идея. М., 1992; Русская идея и современность. М., 1992; Бессонов Б. Русская идея, мифы и реальность. М., 1993; Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М" 1993; Сербиненко В. В. Владимир Соловьев: Запад, Восток и Россия. М., 1994; Ванчугов В. Очерк истории философии "самобытно-русской". М., 1994; Н. А. Бердяев: pro et contra. Антология. Спб., 1994. Кн. 1; Гулыга А. В. Русская идея и ее творцы. М., 1995; 2003; Шпидлик Т. Русская идея: иное видение человека/Пер. с фр. Спб., 2006; BillingtonJ. М. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. N. Y., 1966.

M. А. Маслин

РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ — органическая часть всеобщей истории философии, являющаяся специфическим отображением многовековой истории развития рус. самосознания, выраженная в идеях, взглядах и концепциях, отражающих национально-своеобразное осмысление универсальных философских проблем. Следует различать объективное существование рус. философской мысли, подтверждаемое источниками и восходящее к XI в., и ее научное описание, насчитывающее немногим более 150 лет (см.: Историография рус. философии). Этот временной разрыв породил особое разнообразие мнений о Р. ф., обусловленных различными мотивациями: методологическими, идеологическими, ценностными и др. Своеобразие Р. ф. в том, что она создавалась не только на рус. языке, но и на церковнославянском (XI–XVII вв.), лат. (XVIII в.), фр., англ., нем. (XIX–XX вв.), славянских языках. Носителями ее идей выступали представители как рус, так и др. народов, связанных с Россией общностью исторических судеб, — грек Михаил Триволис (Максим Грек), хорват Крижанич, украинцы Сковорода и Феофан Про-копович, молдаванин Кантемир, евреи Гершензон, Шестов, Франк и др. Кроме того, Р. ф. формировалась не только на территории России, но и за ее пределами. Мн. рус. философы в силу разных обстоятельств, гл. обр. политических, покидали Россию и за рубежом создавали свои сочинения — Герцен, Огарев, М. А. Бакунин, Лавров, Бердяев, И. А. Ильин, Франк, Булгаков, Плеханов, Ленин и др. Цельное представление о Р. ф. может быть получено лишь в результате осмысления всей ее истории от Киевской Руси до наших дней. С т. зр. такого интегрального подхода выделяют следующие этапы в ее развитии: 1. Средневековый период (XI–XVII вв.); 2. Философия Нового времени (XVIII в.); 3. Философия 1-й пол. XIX в.; 4. Философия 2-й пол. XIX в.; 5. Совр. Р. ф. (XX — нач. XXI в.). Возникновение рус. философской мысли связано с христианизацией Руси, с ее приобщением к духовной культуре православной Византии. После Крещения Руси в 988 г. на этапе своего становления рус. культура выступает как органическая часть славянской православной культуры, на развитие к-рой большое влияние оказали славянские просветители Кирилл и Мефодий. Весьма плодотворное воздействие на древнерус. мысль имело болгарское влияние X–XIII вв., при посредстве к-рого в Киевской Руси получили распространение такие богословские соч., как "Шестоднев" Иоанна Экзарха Болгарского, "Сборник царя Симеона", известный на Руси как "Изборник 1073 г.", и др. (см. Философская мысль на Руси в XI–XVII вв.). Главное внимание на Руси уделялось "внутренней философии", нацеленной на богопознание и спасение души и восходящей к учениям вост. отцов церкви. Высоким образцом древнерус. мысли является "Слово о законе и благодати" (сер. XI в.), принадлежавшее митрополиту Ила-риону. "Московский период" отечественной истории (XIV–XVII вв.) ознаменован собиранием и утверждением Рус. государства во главе с Москвой, развитием национального самосознания (идея монаха Филофея "Москва — Третий Рим", XVI в.). В словах Филофея "два Рима пали <Рим и Константинополь>, а третий <Москва> стоит, а четвертому не бывать" не содержится никакой мысли о каком-то особом превосходстве и мессианистском призвании рус. народа. Мессианизм Филофея был религиозным, церковным, связанным со средневековым эсхатологизмом. Следует иметь в виду, что идея "вечного Рима" была чрезвычайно распространена в средневековой Европе. Она была известна, помимо рус, и в лат., и в византийской версиях, а также во Франции, Испании, Сербии, Болгарии (Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV–XVI вв.). М., 1998. С. 51–57). Историософский смысл был придан данной концепции лишь в XIX–XX вв. в работах Ключевского, Тютчева, В. С. Соловьева, Булгакова, Бердяева, Флоровского и др. Господство церкви в рус. культуре не исключало наличия противоречий и разногласий среди духовенства. В кон. XV — нач. XVI в. возник конфликт между иосифлянами и нестяжатетями. Иосифляне выступали за неукоснительную регламентацию церковной жизни в соответствии с разработанным Иосифом Волоцким "Уставом", ратовали за сближение церкви с государственной властью. Нестяжатели во главе с Нилом Сорским занимали противоположную позицию, выдвигая на первый план идею духовного подвига, сочетавшуюся с призывом к труду не во имя обогащения, а во имя спасения. Нестяжательство имело глубокие корни в народном сознании, поскольку оно выступало защитником реального, а не показного благочестия. Великим нестяжателем был Сергий Радонежский, основатель Троицкого монастыря. Нестяжательскую позицию разделял Максим Грек, афонский ученый монах, прибывший на Русь для участия в переводах и сверке богослужебных книг. Он был крупнейшим мыслителем московского периода, оставившим большое наследие, включающее св. 350 оригинальных соч. и переводов. Максим Грек был знатоком античной философии, включал в свои соч. мн. переводы античных авторов. Особо ценил он философию Платона, предвосхитив тем самым славянофилов и др. рус. религиозных мыслителей, считавших, что в России философия идет от Платона, а на Западе от Аристотеля. Подъем Р. ф. на новый уровень, характеризующийся появлением профессиональной философии и философского образования в России, связан с открытием Киево-Могилянской (1631) и Славяно-греко-латинской академий (1687), где 1 читались философские курсы. С кон. XVII — нач. XVIII в. I наступил новый этап в истории России. В XVIII в. Россия начинает испытывать вместе с Западом, можно сказать, синхронно влияние идей Просвещения. Однако назвать эту эпоху рус. истории "веком Просвещения" нет оснований. С одной стороны, в об-ве распространяются идеи новоевропейской рационалистической философии (Декарт, Локк, Гердер, Вольтер, Гельвеций, Гольбах и др.), с др. — происходит подъем православной богословскофилософской мысли, представленной школой митрополита Платона. Публикуется осуществленный Паисием Ве-личковским перевод "Добротолюбия", сб. творений вост. отцов церкви, утверждаются традиции православного старчества, открывается знаменитый монастырь Оптина пустынь, куда совершали паломничество мн. рус. мыслители XIX в. В этот период происходит секуляризация, "обмирщение" культуры в целом, начинается становление философствования светского типа. Философ-ские курсы читаются в ун-те при Петербургской академии наук (1724) и в Московском ун-те (1755). Впоследствии, в XIX в., университетское философское образование стало развиваться также в Казани, Харькове, Киеве, Одессе, Варшаве, Томске и Саратове. Университетская философия становится особой отраслью рус. философской культуры. Она сформировалась при решающей роли рус. — нем. связей и под влиянием философии Г. Лейбница и X. Вольфа. В России работали в качестве проф. философии нем. ученые Шад, И. М. Шаден, Ф. X. Рейнгард, И. Ф. Буле и др. Модернизация России, осуществлявшаяся Петром I и Екатериной II, вызывала реакцию со стороны консервативных идеологов дворянско-аристократической оппозиции. Особенно яркую — в творчестве Щербатова, критика просвещенного абсолютизма, автора острого памфлета "О повреждении нравов в России". Значительное распространение среди дворянства получили идеи европейского мистицизма. Соч. Ф. Парацельса, Я. Бёме, Э. Сведенборга, К. Эккартсгаузена, Л. К. Сен-Мартена широко обсуждались в кругах рус. масонства, имевшего своих представителей практически во всех известных дворянских фамилиях (А. Ф. Лабзин, Лопухин, П. И. Голени-щев-Кутузов, М. М. Херасков, И. Н. Болтин, А. П. Сумароков и др.). Мыслителем, олицетворяющим переходный характер Р. ф. XVIII в., является Сковорода, творчество к-рого вместило в себя 2 типа философской культуры — традиционный, восходящий к самым ранним проявлениям Р. ф., и светский, обращенный к мирским, нецерковным темам и проблемам. Он создал своеобразную нравственно-антропологическую философию жизни, подчеркивающую приоритет сердца, нравственного начала в человеке и об-ве, пронизанную идеями любви, милосердия и сострадания. Идеи Сковороды, ставшие по-настоящему известными лишь в XX в., более чем через столетие после его смерти в различных вариациях и как бы независимо от их источника многократно воспроизводились в Р. ф. и в XIX, и в XX вв. (см. Сердца метафизика). Это указывает на внутреннее единство Р. ф., иллюстрирует ее особенность, открытую Эрном: "Русские мыслители, очень часто разделенные большими промежутками времени и незнанием друг друга, перекликаются между собой и, не сговариваясь, в поразительном согласии подхватывают один другого" (Соч. М., 1991.С. 98). Характерную для Р. ф. "перекличку идей" не следует понимать, однако, в узком смысле, как перманентно присущее ей воспроизведение фиксированного одного и того же круга проблем на протяжении всей ее истории. Подобным образом интерпретируется порой концепция Зеньковского, содержащаяся в его "Истории русской философии". Однако наличие в Р. ф. таких черт, как антропоцентризм, историософичность (нацеленность на осмысление истории) и повышенный интерес к социальной проблематике, вовсе не означает, что все рус. философы занимались гл. обр. только этими особо выделенными Зеньковским проблемами. Сковорода, напр., вовсе не интересовался историософской проблематикой. Равным образом нацеленность Р. ф. на онтологию, философское осмысление бытия вовсе не означает игнорирование рус. мыслью проблем логики (см. Логическая мысль в России) и теории познания. Не случайно "История русской философии" Н. О. Лосско-го, напротив, отдает предпочтение гносеологической проблематике в Р. ф. Своеобразие переходного характера Р. ф. XVIII в. наглядно иллюстрируется поразительным совмещением в творчестве ряда мыслителей (Новиков и др.) разнородных мировоззренческих тенденций. Основателем светского философского образования в России явился Ломоносов. Он подготовил плеяду ученых, способствовавших развитию естествознания и философии в России, предложил вести преподавание в Московском ун-те на 3 ф-тах: юридическом, медицинском и философском. Философские идеи европейского Просвещения XVIII в. нашли отражение в творчестве Радищева. Получив образование в Лейпцигском ун-те, он был хорошо знаком с трудами нем. просветителей Гердера и Лейбница. Однако политическая философия Радищева сформировалась на основе анализа рус. жизни. Задолго до О. Тьерри и романтической школы фр. историков, обратившихся к народной жизни фр. об-ва, сосредоточенной в истории "третьего сословия", Радищев в центр отечественной истории поставил "народ преславный", наделенный "мужеством богоподобным", народ, перед к-рым "ниц падут цари и царства". Понятие "человек" — центральная категория в его философии. Преимущественно в "человеческом измерении" рассматривал он проблемы бытия и сознания, природы и об-ва. В духе идей Просвещения написана кн. Вяземского "Наблюдения о человеческом духе и его отношении к миру", опубликованная на нем. языке в Германии (1790) и получившая высокую оценку в нем. печати. XIX век открывает новый этап в развитии Р. ф. Возрастает роль профессиональной философской мысли. Число персоналий, имеющих отношение к университетской философии, составляло более 500 (см.: Пустар-наков В. Ф. Университетская философия в России. Идеи. Персоналии. Основные центры. Спб., 2003. С. 281–745). В XIX в. в России существовали различные идейные течения (славянофильство, западничество, народничество, почвенничество и др.). Они являлись философскими лишь отчасти, т. к. включали в себя значительный слой нефилософской — богословской, исторической, социально-политической, экономической и др. проблематики. Идейные течения имели больший общественный резонанс по сравнению с университетской и духовно-академической философией. Это было замечено Белинским: "Журнал важнее кафедры". Ун-ты и ученые стояли за автономию академической жизни, но действия правительства в области высшего образования и науки, напротив, были охранительными в смысле защиты от "революционной заразы" из Европы. Отсюда — правительственные притеснения, ограничения преподавания философии в ун-тах, особенно после европейских революций 1848 г. Работы, не проходившие цензуры, публиковались за рубежом, напр. соч. A. С. Хомякова и В. С. Соловьева. Более благополучной была судьба духовно-академической философии, поскольку чтение философских курсов в духовных академиях Москвы, Казани, Киева и Санкт-Петербурга не прерывалось (в отличие от ун-тов). Первое описание истории Р. ф. принадлежало перу архимандрита Гавриила (1840). Го-гоцкий опубликовал первые в России философские лексиконы и словари; первые рус. учебники по философии были написаны Сидонским, В. Н. Карповым, Кудрявцевым-Платоновым, первым переводчиком Платона на рус. язык был Карпов. Наиболее известными идейными течениями 30^10-х гг. были западничество и славянофильство. Славянофилы (Киреевский, А. С. Хомяков, Самарин, К. С. и И. С. Аксаковы) акцентировали внимание на национальном своеобразии России, западники больше тяготели к восприятию опыта Европы. Славянофилов объединяла приверженность к христианской вере и ориентация на святоотеческие источники как основу православной культуры, западничество же характеризовалось приверженностью к секулярным воззрениям и идеям западноевропейской философии. Однако и те, и др. страстно желали процветания своей родине, поэтому их спор назван "спором двух различных видов одного и того же русского патриотизма" (Анненков). Центром славянофильства стала Москва, а его приверженцами — выпускники Московского ун-та. Родоначальниками этого идейного течения были Хомяков и Киреевский. Его представители, называвшие себя "московским" или "православным" направлением (в противоположность "петербургскому"), получили публицистическую "кличку" славянофилы, закрепившуюся в ходе журнальных дискуссий 40-х гг. и с той поры вошедшую в общее употребление. Среди славянофилов существовало "разделение труда": Киреевский занимался собственно философией, Хомяков — богословием и философией истории, Самарин — крестьянским вопросом, К. С. Аксаков — социально-философской проблематикой и т. д. Славянофильство — своеобразный синтез философских, исторических, богословских, экономических, эстетических, филологических, этнологических, географических знаний. Теоретическим ядром этого синтеза стала специфически истолкованная "христианская философия", к-рая по праву считается крупным направлением оригинальной Р. ф., оказавшим заметное влияние на концепции Данилевского и К. Н. Леонтьева, систему

B. С. Соловьева, философские построения Булгакова, Франка, Бердяева и др. Хомяков стал первым в России светским богословом, по-новому с философской т. зр. трактовавшим основы православного вероучения. Центральное понятие Хомякова — соборность, впоследствии использовавшееся мн. рус. религиозными философами и вошедшее без перевода в европейские языки (sobornost). Подтверждением живого единства Р. ф. является неоднократное своеобразное повторение в России ходов мысли Чаадаева, основателя рус. историософии XIX в. После революционных событий в Европе в 1830-м, а затем в 1848 г. Чаадаев изменил свои первоначально западнические взгляды. "Незападное" бытие России, казавшееся ранее Чаадаеву главным источником ее бедствий и неустройств, начинает представляться ему источником своеобразного преимущества."…Нам нет дела до крутни Запада, ибо сами-то мы не Запад… — пишет он и далее замечает: — У нас другое начало цивилизации… Нам незачем бежать за другими; нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое, выйти из лжи и утвердиться в истине. Тогда мы пойдем вперед, и пойдем скорее других, потому что мы пришли позднее их, потому что мы имеем весь их опыт и весь труд веков, предшествовавших нам" (Поли, собр. соч. и избр. письма. М, 1991. Т. 2.С. 98). Для самых разных течений рус. мысли притягательной оказалась мысль Чаадаева о том, что Россия имеет огромный скрытый, нереализованный потенциал и что социально-экономическая отсталость России может для нее обернуться однажды историческим преимуществом. К. Н. Леонтьев, в определенной степени основываясь на указанной мысли Чаадаева, писал даже о необходимости "подморозить Россию", затормозить ее движение, чтобы она не повторяла ошибок далеко зашедшего по пути прогресса Запада. Чернышевский и нек-рые др. рус. мыслители в известном смысле разделяли т. зр. Чаадаева при обосновании идеи некапиталистического пути развития России к социализму. Др. доказательством существования внутреннего единства Р. ф. является несомненное влияние идей на эстетический консерватизм К. Н. Леонтьева. Критика Герценом мещанской потребительской цивилизации Запада, породившей мн. пороки, в т. ч. "веру в пантеизм всеобщей подачи голосов", оказала стимулирующее воздействие на концепцию "триединого развития" Леонтьева (от первоначальной простоты к цветущей сложности и далее — к упростительному смешению). Одна из главных идей Герцена, его рус. социализм, созвучна идейным исканиям Достоевского, переосмысленная им в 60-е гг. с позиций почвенничества как иной "русский социализм", не атеистический и не коммунистический, а христианский. По его словам, "социализм народа русского" в том, что "он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово" (Поли. собр. соч. Т. 21. С. 19). Позднее, в XX в. идеи христианского социализма были развиты в творчестве Булгакова, Свенцицкого, Степуна, Федотова и др. Идейно многообразным течением социалистической мысли (немарксистской) в России оказалось направление, связанное с рецепцией европейского утопического социализма, учениями Ж. Ж. Руссо, К. А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Б. Бауэра, Е. Дюринга, П. Ж. Прудона, Ф. Лассаля и др. В его развитии формируется течение, восходящее к кружку петрашевцев, Белинскому, Чернышевскому, Добролюбову, Шечгунову и др. Продолжило эту традицию народничество, наиболее крупное идейное течение Р. ф., развивавшееся более 40 лет. Мн. идеи и концепции народников, особенно в области социальной и нравственной философии, получили, широкое признание (напр., теория Лаврова о долге интеллигенции перед народом). Народники одними из первых в Европе показали, что социальная теория должна строиться на признании роли личности, на "борьбе за индивидуальность" (Михайловский), разработали ценностный подход к теории прогресса, показав, что движение к общественному идеалу определяется не степенью развитости экономической цивилизации, но уровнем нравственности, взаимной помощи и кооперации (Кропоткин). Крупные философские труды были созданы в XIX в. В. С. Соловьевым. В своем творчестве он решал мн. ключевые проблемы философии, охватывающие онтологию, гносеологию, этику, эстетику, философию истории, социальную философию. Системность философии Соловьева — в ее замысле: "Не бегать от мира, а преображать мир". Но, в отличие от Маркса, он понимал изменение мира не как его переустройство на новых, революционных основаниях, а как возвращение к основам христианского учения, идеям античности, софийной традиции (см. Софиология). При этом Соловьев активно использовал соч. зап. философов (Декарт, Спиноза, Кант, Шеллинг, Гегель, Конт, Шопенгауэр, Гартман). Его философия является синтезом "подпочвы" Р. ф., восходящей к античному и христианскому Логосу, с западноевропейским рационализмом Нового времени. Она особенно ярко выражает собой непрекращающийся со времен Сковороды внутренний диалог между антично-христианским Логосом и новоевропейской рациональностью. Именно в этом содержательном диалоге, ставшем "внутренним вопросом" Р. ф., представители т. наз. религиозно-философского возрождения нач. XX в. — Розанов, Булгаков, Флоренский, Эрн, Лосев и др. видели существенную оригинальность Р. ф. Наиболее значительные рус. мыслители в XX в. сами выступали также в роли историков Р. ф., создавая обобщающие соч., посвященные ее осмыслению, и рассматривая ее как свое "кровное дело", как предмет любви и национальной гордости (Зеньковский, Н. О. Лосский, Франк, Левицкий, Бердяев и др.). Вполне закономерным является появление концепций оригинальности Р. ф. именно в нач. XX в. Развитие отечественной культуры в этот период, по определению известного амер. исследователя России Дж. Биллингтона, было настоящим "культурным взрывом" и "изысканным пиршеством". Появляются различные неохристианские течения, среди к-рых выделяется "новое религиозное сознание", инициированное Мережковским и 3. Н. Гиппиус. К ним примкнули Бердяев, Розанов, Минский и др. В Петербурге в 1901–1903 гг. было организовано проведение Религиозно-философских собраний, на к-рых обсуждались темы духовной свободы, вопросы пола и брака, церковные догматы, проекты модернизации исторического христианства и т. п. Большой оригинальностью отличается созданное Федоровым учение о преодолении смерти и воскрешении, названное философией общего дела. Федоровское учение, направленное на преодоление "небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира", было высоко оценено его современниками — Достоевским и В. С. Соловьевым, а затем и мн. видными деятелями рус. культуры — А. М. Горьким, Пришвиным, А. П. Платоновым, В. В. Маяковским, Брюсовым и др. Оно явилось существенным вкладом в мировую танатологию (иммортологию), т. е. в философскую разработку вопросов о смысле жизни и смерти. Тема оригинальности Р. ф. связана также с философемой русской идеи, обоснованной Достоевским и В. С. Соловьевым. Ее проблематика, вопреки нек-рым мнениям, вовсе не сводится к "философскому национализму". Жанр и философема рус. идеи не чужды "национальной самокритике", к-рая понималась как необходимая часть глубокого изучения и преображения России. Об этом многократно образно писал яркий

сторонник русской идеи Розанов: "Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их". Однако, по Розанову, "может быть, народ наш и плох, но он — наш, наш народ, и это решает все. От "своего" куда уйти? Вне своего — чужое. Самым этим словом решается все" (Уединенное. М., 1990. С. 48, 127). Одним из самых глубоких аналитиков проблемы национального своеобразия Р. ф. был Франк, разработавший концепцию "русского мировоззрения", изложенную в работах, посвященных философскому творчеству Пушкина, Достоевского, Тютчева, Гоголя, В. С. Соловьева и др. Как и Достоевский, Франк считал символом рус. культуры творчество Пушкина. Его идея духовного "самостояния" человека, по Франку, — это не только вершина и цель творчества, самовыражения поэта, но и указание на то, что он был также "убежденным почвенником" и имел собственную "философию почвенности". Пушкинская "любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам" иллюстрирует исконную онтологическую направленность Р. ф., т. е. ее коренную связь с родной жизнью. Беспрецедентные переломы российского бытия в XX в. не могли не отразиться и на состоянии философского сознания. В 1922 г. мн. известные философы и деятели культуры (Бердяев, И. А. Ильин, Н. О. Лосский, Булгаков, Франк, Сорокин и др.) были высланы из Советской России. За рубежом они продолжали выступать как представители религиозной Р. ф., к-рую невозможно было развивать в условиях гонений против религиозных деятелей, ггролеткультовских тенденций в области культурной политики, идеологического диктата, не признававшего права на разномыслие даже внутри марксизма. Наиболее известным представителем Р. ф. за рубежом стал Бердяев. Большинство его сочинений переведено на осн. европейские, а также на нек-рые вост. языки. Он был одним из тревожных провозвестников грядущей глобализации, критиком совр. культуры, аналитиком всех главнейших явлений XX в. — капитализма и коммунизма, революций, мировых и гражданских войн. За рубежом Бердяев выступал как патриот, представитель рус. культуры, противник русофобии. Его перу принадлежали глубокие исследования, посвященные мн. представителям рус. мысли. Большое значение имела его кн. "Русская идея" (1946), оказавшая влияние на формирование интереса к России у нескольких поколений зап. исследователей. Недооценка роли и значения крепкого государства как основы существования России, свойственная мн. рус. мыслителям до 1917 г., сменилась в эмиграции на "государственнические" настроения. Крупным государственником-монархистом был И. А. Ильин. Он не являлся сторонником реставрации самодержавия в его прежнем "дофевральском" состоянии, отстаивал идею "органической монархии", полагая, что сама рус. жизнь со временем выработает необходимую форму монархии. Демократия, считал он, вполне сочетаема с монархией, но формы демократии, пригодные для России, должны быть не импортированными, а присущими своей "органической демократии". Ильин выступал за реабилитацию ценностей народного консерватизма, рус. национализма и патриотизма, понятых, однако, не как политико-идеологические, а как духовные явления. Будучи представителем философии права, Ильин дал глубокую трактовку феномена тоталитаризма, задолго до X. Арендт, признанной на Западе классиком данной темы. Анализ тоталитаризма Ильиным — философский, а не политологический или социологический. Тоталитаризм определяется им как духовное подавление, как потеря "духовного достоинства народа". В отличие от Ильина, стоявшего на "дореволюционной" т. зр. и считавшего, что вся рус. культура "нереволюционна и дореволюционна", представители евразийства (Н. С. Трубецкой, Савицкий, Флоровский, Сувчинский, Г. В. Вернадский и др.) выступили в качестве выразителей "пореволюционного сознания". В противоположность тем мыслителям эмиграции, к-рые считали Октябрьскую революцию 1917 г. случайным явлением или "наказанием России за ее грехи", евразийцы доказывали ее закономерность. Октябрь знаменует собой завершение целого периода в рус. истории, восходящего к началу европеизации России в эпоху реформ Петра I. С одной стороны, это завершение европеизации России, а с др. — ее "выпадение" из рамок европейского опыта. Это подтверждает, что Россия — особенная страна, органически соединившая в себе элементы Востока и Запада. В рамках евразийства был высказан ряд перспективных идей, имеющих совр. значение. Это целостный подход к осмыслению рус. истории, без изъятий ее наиболее драматических периодов (нашествие Орды, рус. революция). Важным достижением была также мысль о необходимости комплексного полидисциплинарного изучения России как своеобразного евразийского типа цивилизации и о создании новой теоретической дисциплины, к-рую евразийцы назвали россиеведением. Некоторое время после Октябрьской революции (до 1922 г.) философию в ун-тах продолжали преподавать старые кадры. Так, в Московском ун-те работали Бердяев, Челпанов, Ф. Ф. Бережков, И. А. Ильин, Вышеславцев. Высылка философов в 1922 г. заметно снизила качество преподавания и изучения философии. Однако нет оснований утверждать, что философия в СССР (за исключением религиозно-философских течений) была полностью "подавлена". Хотя в советский период и произошел существенный разрыв с отечественными философскими традициями и наблюдался нигилизм по отношению ко многим (преимущественно религиозным) течениям рус. философской мысли, все же философия продолжала существовать и развиваться. В довоенный период философская подготовка велась в Московском ин-те философии, литературы и истории (МИФЛИ). В 40-е гг. были воссозданы философские ф-ты в Московском и Ленинградском ун-тах, где велось достаточно обширное преподавание истории философии, прежде всего философии античности, Средневековья и Нового времени. Начиная с 60-х гг. в СССР сложились новые философские дисциплины — философия науки, этика, эстетика, философская антропология и др. (см. Философия в советской и постсоветской России). В свое время даже эмигрантские историки философии — Зеньковский, Н. О. Лосский, Лковенко при всем критическом отношении к советской философии все же включили соответствующие разделы в свои работы по истории Р. ф. Характерно, что в 1931 г. в эмигрантском журн. "Путь" (№ 27) Бердяев опубликовал рецензию (в целом положительную) на кн. Асмуса "Очерки истории диалектики в новой философии" (1929). Р. ф. в советский период впервые стала предметом университетского преподавания, однако судьба ее была сложной. Единственная в СССР кафедра истории Р. ф. в МГУ, образованная в 1943 г., в 1955 г. была переименована в кафедру истории философии народов СССР и просуществовала с таким названием до кон. 80-х гг. Целью создания данной дисциплины была демонстрация разнообразных "национальных по форме" философских идей нерус. народов СССР, что отражало господствовавшую тогда политику "двойных стандартов" по отношению к национальным культурам. Национальные элиты союзных и автономных республик получали право легитимизировать в качестве философских и религиозные, и социально-политические, и литературные, а также мифологические, в т. ч. бесписьменные, источники. К истолкованию Р. ф. применялась, напротив, процедура "зауживания", ограничивавшая ее содержание гл. обр. идеями, связанными с "освободительным движением", материализмом и социализмом (хотя отношение и к ним было весьма избирательным). В постсоветской России истолкование предметной области истории Р. ф. претерпело существенные изменения. Прежние "зауживания" и ограничения ушли в прошлое, широкое распространение получили плюралистические версии Р. ф., основанные на различных объяснительных моделях.

Лит.: История философии Архимандрита Гавриила. 4.6. Казань, 1840; Эрн В. Ф. Григорий Савич Сковорода. Жизнь и учение. М., 1912; Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии; Зеньковский В. В. История русской философии. Л., 1991; Лосский Н. О. История русской философии. М., 1991; Левицкий С. А. Очерки по истории русской философской и общественной мысли. Франкфурт-на-Майне, 1968; Замалеев А. Ф. Лекции по истории русской философии. 3-е изд. Спб., 2001; Ванчугов В. В. Очерк истории философии "самобытно-русской". М., 1994; История русской философии / Под ред. М. А. Маслина. М., 2007; Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995; Яковенко Б. В. История русской философии. М., 2003; Сербиненко В. В. История русской философии XI–XIX вв. М., 1996; Громов М. Н. Структура и типология русской средневековой философии. М., 1997; Он же. Русская философия // Новая философская энциклопедия. М., 2003. Т. 3; Пустарнаков В. Ф. Университетская философия в России. Идеи. Персоналии. Основные центры. Спб., 2003; Нарочницкая Н. А. Россия и русские в мировой истории. М., 2002; Berlin I. Russian Thinkers. N.Y., 1979; Billington J.H. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. N.Y., 1966; Copleston F. Philosophy in Russia. From Herzen to Lenin and Berdyaev. Notre Dame; Indiana, 1986; Dahm H. Russische Philosophic: Tradition und Gegenwart. Koln,

1980; Dennes M. Husserl — Heidegger. Influence de leur oeuvre en Russie. P., 1998; Goerdt W. Russische Philosophie: Zugange und Durchblicke. Freiburg; Munchen, 1984; Masaryk Th. The Spirit of Russia: Studies in History, Literature and Philosophy. 2 vols.

(N.Y., 1955; Russian Philiosophy. Ill vols. (ed. By J.M. Edie, J.P. Scanlan, M.-B. Zeldin with the collaboration of G.L. Kline).

] Knoxville, 1976; Walicki A. A History of Russian Thought from

j the Enlightment to Marxism. Stanford, 1979.

M. А. Маслин

РУССКИЙ АВАНГАРД — широкое, разнородное и противоречивое направление, развивавшееся в России с 1910 по 1932 г. и включавшее в себя множество течений и теорий абстрактного, нефигуративного и беспредметного искусства. Возник под влиянием фр. кубизма (П. Пикассо, Ж. Брак) и фовизма (А. Матисс), итал. футуризма (Ф. Маринетти, У. Боччони) и нем. экспрессионизма (Ф. Марк), оказав, в свою очередь, огромное, во многом определяющее воздействие на все искусство зап. авангарда и модернизма. Условно в развитии Р. а. можно выделить три периода. Первый приходится на 1910–1915 гг. и известен под именем кубофутуризма. Второй длится с кон. 1915 по 1924 г. и означает расцвет, наивысший его подъем. К кубофутуризму в эти годы добавляются супрематизм, конструктивизм, производственное искусство и др. течения. Третий период охватывает 1925–1932 гг., когда авангард распространяется на все виды искусства, однако в целом постепенно сходит на нет. Осн. центрами формирования Р. а. были петербургский "Союз молодежи" (1909–1917) и московский "Бубновый валет" (1910–1917), куда входили мн. будущие авангардисты: Н. И. Альтман, В. Д. и Д. Д. Бурлюки, Малевич, В. Е. Татлин, П. Н. Филонов, М. 3. Шагал, А. Экстер и др. Первым собственно авангардистским объединением стала основанная в 1912 г. Д. Бурлюком "Гилея", куда вошли также поэты В. Хлебников, В. В. Маяковский, А. Б. Крученых и др. В отличие от зап. Р. а. смог объединить кубизм и футуризм в кубо-футуризм, а внутри него — живописцев, поэтов и критиков, среди к-рых тон задавали поэты. Их общей идейно-эстетической основой было предчувствие скорых и неизбежных потрясений, результатом к-рых станет рождение нового мира и нового человечества. Свою задачу они видели в активных действиях, приближающих эти события. Отсюда разрушение или причудливое смешение традиционных жанров и стилей, отрицание эстетического вкуса, стремление выделить поэтический язык в чистом виде, освобождая его от общепринятых смыслов и значений, от всего, что связывает его со старым миром, или же создать совершенно новый, "заумный" язык — с новыми словами, грамматикой и синтаксисом. В связи с первым периодом особого внимания заслуживает творчество Кандинского, Шагала(1887–1985), Филонова(1883–1941). Кандинский разрабатывает свой, отличный от кубофутуризма вариант нефигуративной живописи (он назвал его абстрактной живописью). Стремясь найти "вечные" и "чистые" формы, выявить "чистый язык" живописи, Кандинский не решается полностью изгнать из нее предмет, считая, что это привело бы к обеднению ее выразительных средств, ибо "красота краски и форм… не есть достаточная цель искусства". Шагал также не порывает с традиционной живописью, соединяя ее с неопримитивизмом и экспрессионизмом, испытывая влияние кубизма, футуризма и сюрреализма. Его яркие, красочные, фантастические, граничащие с абсурдом картины — "Я и деревня" (1911), "Над городом" (1914) и др. — поэтизируют повседневную жизнь, часто навеяны библейскими темами. Филонов в своем "аналитическом искусстве" разрабатывает оригинальную теорию "органической формы". Испытывая влияние экспрессионизма и кубофутуризма и используя язык геометрических форм, он также не отказывается от фигуративное™. Составляющие его картины элементы и формы органически зависимы между собой, они как бы "вырастают" друг из друга. В своих произв. — "Цветы мирового расцвета" (1915) и др. — художник делает зримым то, что обычно остается невидимым: прорастание, рост, цветение и увядание. Поворотным пунктом авангарда (в т. ч. зарубежного) явился супрематизм Малевича, заявившего о себе картиной "Черный квадрат на белом фоне" (1915). К новому течению примкнуло большинство кубофутуристов — И. Клюн, Й. Пуни, М. Меньков, О. Розанова, Л. Попова, Н. Удальцова, А. Эк-стер и др. То, на что не решались кубофутуристы и Кандинский, Малевич делает без колебания, избавляя живопись от предмета, сюжета, смысла и содержания. Он определяет супрематизм как "абсолютное", "чистое", "беспредметное творчество", "творчество самоценных живописных форм". Продолжая начатое "Черным квадратом", он экспериментирует с исчезающими и возникающими живописными планами, исследуя сами пределы существования живописи, и наконец создает свой "Белый квадрат на белом фоне" (1919), свидетельствующий об абсолютном освобождении цвета и полном растворении формы. В этом произв. идущая от импрессионистов и П. Сезанна тенденция действительно достигает своей наивысшей точки, после к-рой следующий шаг был бы для живописи движением в "белую бездну", в "бесконечное белое", в небытие. Малевич делает этот шаг, отказываясь от живописи в пользу философско-теоретических размышлений, считая, что теперь вопрос о живописи отпадает, что сам художник оказывается "предрассудком прошлого". В 1915 г. возникает МЛК (Московский лингвистический кружок), а годом позже — ОПОЯЗ (Общество изучения поэтического языка), члены к-рых — Якобсон, В. Б. Шкловский, Ю. Н. Тынянов и др. — образуют то, что было названо "русской формальной школой" в литературоведении, к-рая активно подключилась к футуристским поискам чистой "поэтичности" и "литературности". Важное значение для эволюции Р. а. имели события 1917 г. Подавляющее большинство авангардистов с энтузиазмом приняло Октябрьскую революцию, искренне надеясь с ее помощью осуществить свои грандиозные утопии. В свою очередь, новая власть нуждалась в поддержке со стороны наиболее активной и революционно настроенной интеллигенции. Однако возникший союз с самого начала был достаточно хрупким, поскольку преследуемые сторонами цели и способы их достижения заметно различались, вследствие чего тенденция к чистым эстетическим формам в авангарде стала постепенно ослабевать, а прагматическая и утилитарная — усиливаться. Все это в конце концов привело к трансформации супрематизма в два течения — конструктивизм и производственное искусство, к-рые взаимно переплетались и часто переходили друг в друга. Как особое течение конструктивизм сложился к началу 1921 г., однако фактически его рождение произошло раньше и было связано с творчеством Татлина (1885–1953). Как оригинальный художник он заявил о себе серией рельефов и контррельефов (1914–1916). Созданные под влиянием фр. кубизма, они, однако, никак не соотносились с реальными предметами и были построены из чистых геометрических форм. Они выражали суть конструктивизма, в к-ром традиционные категории формы и содержания уступают место понятиям материала и конструкции. Самым известным конструктивистским произв. Татлина является проект памятника III Интернационалу — знаменитая его "Башня" (1920). Не менее известным творением производственного искусства стал построенный им "воздушный велосипед" — "Летатлин" (1928–1932) — своеобразное воплощение известного мифа об Икаре. В конструктивизме успешно работали также Н. Габо, Л. Лисицкий, А. Певзнер, А. Род-ченко и др. Что касается производственного искусства, то в нем трудно выделить главную фигуру. Начало этому течению положили публикации в футуристском еженедельнике "Искусство коммуны" (1918–1919). Сходные идеи затем развивала группа ЛЕФ (1922–1929) и издаваемые Маяковским журн. "ЛЕФ" (1923–1925) и "Новый ЛЕФ" (1927–1928). Производственное искусство стремилось практически реализовать результаты формальных экспериментов и лабораторных разработок конструктивизма. Оно выступало в таких конкретных формах, как праздничное оформление улиц и площадей, плакатная графика и афиши, коллажи и фотомонтажи, моделирование спортивной и рабочей одежды, конструирование книги и полиграфии, роспись ткани и т. д. Помимо названных выше конструктивистов в нем активно работали Альтман, А. Ган, Г. Клуцис, К. Медунецкий, бр. Стенберги, И. Чашник и др. В судьбе Р. а. важную роль сыграли такие учебно-научные центры, как Гинхук (1921–1926), Инхук (1920–1922), Вхутемас-Вхутеин (1920–1930). В течение второго периода авангард охватывает большинство видов искусства, включая театр, где его проводниками стали В. Э. Мейерхольд (1874–1940) и А. Я. Таиров (1885–1950). Последний осуществил постановку "Саломеи" О. Уайльда с кубофутуристическими и супрематическими декорациями и костюмами Экстер, а первый — постановку "Мистерии-буфф" Маяковского (1918) с декорациями и костюмами Малевича и "Великодушного рогоносца" Кроммелинка (1922), где вместо декораций использовались конструктивистские игровые установки Л. Поповой и В. Степановой. В 1923 г. К. Зелинский, И. Л. Сельвинский и А. Чичерин объявляют о возникновении конструктивистского течения в литературе, к-рое затем оформилось в Литературный центр конструктивистов (1924–1930). Интересные и оригинальные эксперименты в документальном кино осуществляет Д. Вертов. Третий период авангарда отмечен его экспансией на архитектуру, где доминирует конструктивизм, опирающийся на идеи супрематической архитектуры Малевича, выдвинутые им в нач. 20-х гг., а также на Проуны (Проекты утверждения нового) Лисицкого, к-рые он начал разрабатывать в 1919 г. и к-рые являются композициями геометрических форм, способными трансформироваться в многомерные пространства. Авангард в архитектуре представляют А. Веснин, Н. Габо, М. Гинзбург, К. Мельников и др. В кино С. М. Эйзенштейн (1898–1948) ставит свой знаменитый фильм "Броненосец "Потемкин" (1925). В 1927 г. возникает литературно-театральная группа ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства), куда вошли А. Введенский, Н. Заболоцкий, Д. Хармс и др., провозгласившая алогизм, абсурд и гротеск в качестве осн. средств нового поэтического языка. В то же время новаторский дух и творческий импульс авангарда все более ослабевают. В 1925 г. группа выпускников Вхутемаса — Ю. Анненков, А. А. Дейнека, Ю. Н. Пименов и др. — образует ОСТ (Общество станковистов) и заявляет об отказе от беспредметного искусства. К началу 30-х гг. Малевич также возвращается к фигуративной живописи. В 1928 г. Маяковский перестает издавать журн. "Новый ЛЕФ", а год спустя исчезает и сам ЛЕФ. Наконец, в 1932 г. все независимые группы и объединения оказываются распущенными и Р. а. прекращает свое существование. Р. а. явился продолжением и высшим этапом зап. модернизма и авангардизма. Уже модернизм достаточно полно выразил стремление искусства к самопознанию, к чистым эстетическим поискам и экспериментам. Он порывает с прошлым и традицией, но испытывает разлад с настоящим, в к-ром видит слишком много прозы и мало поэзии. Отсюда его асоциальность, нередко переходящая в антисоциальность. Та же двойственность наблюдается в его отношениях с наукой: в своих экспериментах он использует нек-рые ее достижения, но в то же время — в духе Ф. Ницше — воспринимает ее как угрозу и опасность для искусства. В модернизме очень много меланхолии и эстетизма, он отмечен декадансом. Все это ослабляло его творческий потенциал. Авангардизм в этом смысле пошел гораздо дальше, но не до конца. Р. а. был отмечен невиданным масштабом, глубиной и радикальностью. Этому во многом способствовали сложившиеся исторические условия революционной России, а также нек-рые особенности рус. культуры, напр., такие явления, как космизм. Р. а. гораздо решительнее порывает с традиционной эстетикой и искусством, создавая искусство, к-рое приближается к чистому, абсолютному творению. Художнику в таком искусстве уже не нужна никакая внешняя модель, будь то человек, природа или к.-л. предмет. Он ничему не подражает, ничего не копирует, но показывает способность творить, исходя из неких первоэлементов, первоначал или, подобно Богу, из ничего. Р. а. наиболее полно реализовал стремление зап. модернизма и авангардизма к эксперименту и поиску нового. Этому способствовало то обстоятельство, что он безоговорочно принял совр. науку, революционные достижения к-рой стали для него вдохновляющим примером в его собственных творческих исканиях. Он в наибольшей степени вышел за рамки собственно художественного стиля и стал настоящей философией нового мира, путь к к-рому усматривал в радикальном разрыве с прошлым. Он весь устремлен в будущее, и его футуризм покоится на идущей от Просвещения вере в безграничную способность человека переделать не только искусство и об-во, но и всю Вселенную. Ради этого Р. а. готов был пожертвовать собой, раствориться в будущем мировом единстве, в к-ром произойдет синтез всех искусств и их слияние с жизнью. В главном и наиболее существенном — как в теоретическом, так и практическом плане — Р. а. исчерпал концепцию искусства как абсолютного творения. Поэтому послевоенный неомодернизм 50-70-х гг. — при всей оригинальности возникших в нем течений — во многом находился в рамках того, что было открыто и создано Р. а. Не случайно, что уже с кон. 50-х гг. неомодернизм начал трансформироваться в постмодернизм, этот процесс был ускорен возникшим экологическим кризисом и к сер. 70-х постмодернизм стал доминировать. Экологический кризис и др. совр. социальные процессы указывают на то, что Р. а. знаменовал собой самый сильный, но последний порыв человека переделать мир, не слишком считаясь с его законами, допуская крайности субъективизма и волюнтаризма. Однако сменивший его постмодернизм также отмечен крайностями, хотя и с противоположными знаками: вместо авангардистского футуризма он исповедует пассеизм и гедонизм настоящего, отвергает поиск нового и страсть к эксперименту, довольствуясь эклектическим смешением стилей прошлого. Возможно, пройдя через постмодернизм, человек сможет наконец установить с миром более ровные отношения, при к-рых прошлое, настоящее и будущее не будут противостоять друг другу.

Л и т.: Кандинский В. В. О духовном в искусстве. Л., 1990; Малевич К. От кубизма и футуризма к супрематизму. М., 1916; Марк Шагал. М., 1992;Харджиев К, Малевич К., Матюшин М. К истории русского авангарда. Stockholm, 1976; Наков А. Б. Русский авангард. М., 1991; Мислер Н., БоултД. Э. П. Н. Филонов. Аналитическое искусство. М., 1990; Сарабьянов Д., Шатских А. Казимир Малевич. Живопись. Теория. М., 1993; Турчин В. С. По лабиринтам авангарда. М., 1993; Малевич К. Собр. соч.: В 5 т. М., 1995–2003.

Д. А. Силичев

РУССКОЕ СТУДЕНЧЕСКОЕ ХРИСТИАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ (РСХД) — объединение православной рус. молодежи в эмиграции, носящее преимущественно религиозно-просветительский характер; возникло в 1923 г. Еще до оформления РСХД практически во всех европейских центрах рус. эмиграции существовали подобные объединения; в Белграде в нем участвовали братья Зёрновы, Зеньковский. К. Э. Керн, С. С. Безобразов, Н. Н. Афанасьев, Н. М. Терещенко; в Праге кружок был организован деятелями дореволюционного студенческого движения в России Л. Н. Липеровским, А. И. Никитиным, М. Л. Бреге и носил интерконфессиональный характер; в Париже молодежь группировалась вокруг о. А. Калашникова, в Берлине — вокруг Франка и И. А. Ильина. Уже в 1921 г. на съезде Всемирной христианской студенческой федерации (ВХСФ) в Пекине оформилась ее рус. ветвь. С 1 по 8 октября 1923 г. при финансовой поддержке ВХСФ и YMCA (Young Men's Christian Association) в Пшерове (Чехословакия) прошел первый съезд рус. студентов в Европе, положивший начало движению и заявивший о его православной ориентации. На этом съезде произошла встреча двух поколений: деятелей рус. религиозного возрождения, в полный голос заявивших о себе еще в России, и молодых людей, пришедших в православную церковь большей частью в послереволюционные годы. Как сказал Булгаков секретарю движения Зандеру, "по сравнению с нашими религиозно-философскими собраниями проблематика съездов движения довольно элементарна; но в них есть нечто, чего у нас не было: живое соборование церковных людей, страстно и упорно ищущих правых путей" (Вестник РСХД. 1962. № 66/67. С. 26). Провозглашая себя стоящим вне политики и допуская в свои члены людей полярных идейных убеждений (от монархистов до социалистов), РСХД отказалось от интерконфессиональности и избрало церковно-православный характер, притом что официально не подчинялось никакой церковной власти и не подпадало ни под какую юрисдикцию. Центральной его идеей была идея оцерковления культуры и жизни, а осн. организационной формой должно было стать православное братство, но, кроме братства преп. Серафима в Белграде, эта форма достаточного распространения не получила. Важным событием в жизни РСХД стала дискуссия на съезде в Аржеронне (Франция) в 1925 г. вокруг докладов Бердяева и епископа Вениамина, давших полярно противоположное видение христианского призвания. Бердяев понимал христианство как деятельную религию преображения мира, а епископ Вениамин, видя в подобном подходе утопическое стремление рус. интеллигенции спасти мир внешними средствами, ставил на первое место аскетический путь личного спасения. По решению съезда в Аржеронне осенью 1925 г. в Париже был открыт Сергиевский православный богословский ин-т, ставший одним из духовных центров рус. эмиграции. В июне 1926 г. Собор рус. епископов в изгнании в Карловцах объявил протестантские организации, поддерживающие РСХД, масонскими и враждебными православию и потребовал от студенческих кружков порвать всякую связь с ними, что противоречило духу открытости движения. РСХД поддержал митрополит Евлогий, стоявший у его истоков, единственный канонически назначенный рус. митрополит в Европе. Раскол между митрополитом Евлогием и епископами собора в Карловцах, вышедшими из подчинения Московской патриархии, окончательно определился в январе 1926 г. и существенно изменил характер РСХД, заставив его отмежеваться от консервативно-монархического крыла рус. церкви. Осн. формами деятельности РСХД было участие в литургической жизни церкви и миссионерская деятельность: организация четверговых и воскресных школ при православных приходах, летних студенческих лагерей, социальная работа в больницах и тюрьмах, организация студенческих христианских кружков во всех странах рассеяния (включая Польшу, Чехословакию, страны Балтии). Важной составляющей деятельности было издание печатного органа — "Вестника РСХД" (название с 1973 г. — "Вестник Русского Христианского Движения") (выходит с 1925 г., кроме 1939–1945 гг., первоначально ежемесячно, затем ежеквартально). Публикации о жизни РСХД появлялись в издаваемом Бердяевым журнале "Путь" (1925–1940). Бессменным председателем и вдохновителем РСХД с 1923 по 1962 г. был Зеньковский (в 1942 г. принял священство). В "Очерках идеологии РСХД" он отмечал, что в движении "отвергается тот христианский спиритуализм, который отделяет правду Церкви от правды жизни и истории, отдавая их в полную власть всяческого натурализма, но в нем отвергается и та формальная абсолютизация Церкви, которая ярче всего сказалась в средневековой теократии и которая не видела в мире, в натуральном порядке ничего светлого, ценного. Против этого отвержения и гнушения жизнью Православие всегда выдвигало идею преображения жизни в духе Церкви… В философской терминологии эта сторона христианства может быть выражена как принципиальный космизм, вера в то, что в Христе не отвергается, а спасается и преображается мир" (Вестник РСХД. 1929. № 5. С. 23–24). В 1959 г. был принят новый устав РСХД, оговаривающий, что движение "имеет своей основной целью объединение верующей молодежи для служения православной церкви и привлечение к вере во Христа равнодушных к вере и неверующих. Оно стремится помочь своим членам выработать христианское мировоззрение и ставит своей задачей подготовить защитников церкви и веры, способных вести борьбу с совр. атеизмом и материализмом.

Лит.: Зеньковский В. В. Зарождение РСХД в эмиграции// Вестник РХД. 1993. № 168. С. 5–40; Онже. Очерки идеологии РСХД // Там же. 1929. № 5. С. 20–24; Зёрнов Н. М. За рубежом. Париж, 1973; Он же. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1974; Назаров М. В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1992; Татаринова О. В. Воспоминания о В. В. Зеньковском // Континент. 1993. № 79. С. 243–260. Отчеты о съездах РСХД регулярно печатались в журн. "Путь" {1925–1940), "Вестник РСХД" (с 1973 г. — "Вестник РХД").

А. П. Козырев

"С ТОГО БЕРЕГА" — работа Герцена, написанная в 1847–1850 гг. под влиянием свежих впечатлений от предреволюционных и послереволюционных событий в Европе. Она содержит 8 статей-глав, 5 из к-рых впервые были изданы отдельной книгой на нем. языке в 1850 г. Рус. изд. вышло в Лондоне в 1855 г., англ. — в 1856 г. Это страстная, насыщенная горестными размышлениями по поводу рухнувших надежд на скорое решение "социального вопроса" книга. Диалогический способ изложения различных, порой противоположных т. зр. на революцию, на историю, на перспективы решения социальных проблем свидетельствует о том, что Герцен болезненно расставался со своими иллюзиями относительно возможностей установления в Европе справедливых общественных отношений, каковыми он считал отношения социалистические. Порой бывает очень сложно разобраться, в чьи уста Герцен вкладывает собственную т. зр., и возникает предположение, что он лишь рассуждает о возможных решениях (в обращении к сыну): "…не ищи решений в этой книге". В письме П. Ж. Прудону от 27 августа 1849 г. Герцен отмечает, что написанную им книгу "можно было бы назвать философией революции 48 г.". Ссылаясь на факты истории, он приходит к выводу: нет никаких убедительных доказательств, что идеалы, вырабатываемые человеческим разумом, должны осуществиться. С его т. зр., никакие идеальные конструкции в жизнь не воплощаются; "жизнь имеет свою эмбриогению, не совпадающую с диалектикой чистого разума". Однако Герцен не утверждает, что законы исторического развития противоположны законам логики. Пути истории не совпадают с путями мысли, но тем не менее прогресс в истории существует, он выражается в постепенном совершенствовании людей, в накоплении знаний; прогресс, пишет он, не цель истории, а ее следствие. Герцен проводит мысль, что народы живут не по предначертаниям пусть даже гениальных людей, а по привычке. Эти привычки изменяются очень медленно, так же медленно, как происходят изменения в природе. Поэтому надо присматриваться к жизни народных масс, изучать ее, и только тогда можно будет понять, куда идет человечество, и способствовать этому развитию жизни. "В истории все импровизация, все воля, все ex tempore…", не наука, не разум, а именно стихийная деятельность масс определяет в конечном счете характер исторического развития. Но это не значит, что деятельность каждой отдельной личности, ее сознательное участие в исторических процессах не оказывают влияния на протекание этих

процессов: "История не имеет того строгого, неизменного предназначения, о котором учат католики и проповедуют философы, в формулу ее развития входит много изменяемых начал — во-первых, личная воля и мощь". Герцен считает, что осн. препятствием на пути к справедливому общественному устройству является сознание масс, к-рое не готово к установлению нового строя, т. к. новые общественные отношения требуют и нового сознания, ибо привыкшие к несвободе люди не способны понять всю несправедливость существующих порядков. Народные массы, пишет Герцен, пока что равнодушны "к личной свободе, к независимости слова", "они под равенством понимают равномерный гнет" и "желают социального правительства, которое бы управляло ими для них, а не против них, как теперешнее. Управляться самим — им и в голову не приходит". А для него главное — это обеспечение "безусловной независимости личности": "Свобода лица — величайшее дело, на ней и только на ней может вырасти действительная воля народа. В себе самом человек должен уважать свою свободу и чтить ее не менее, как в ближнем, как в целом народе". Эта кн. Герцена, по его словам, "памятник борьбы", борьбы со своими иллюзиями, надеждами и мечтами, в к-ром он "пожертвовал многим, но не отвагой знания". Книга произвела огромное впечатление как в России, так и в Зап. Европе. В. В. Стасов писал Толстому в сентябре 1905 г.: "Я миллион раз читал это себе и другим, и всякий раз, словно в первый, в самый первый раз читаю эти скрижали завета" (Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка. 1878–1906. М., 1929. С. 375).

Лит.: Булгаков С. Н. Душевная драма Герцена // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 2; Володин А. И. В поисках революционной теории (А. И. Герцен). М., 1962; Он же. Герцен и Запад. Идейное творчество русского мыслителя и социально-политический опыт Западной Европы // Лит. наследство. М., 1985. Т. 96; Гинсбург Л. Я. "С того берега" Герцена: проблематика и построение // Изв. АН СССР. Отд. лит-ры и языка. 1962. Т. 21, вып. 2; Смирнова 3. В. Социальная философия А. И. Герцена. М., 1973. С. 83–142; Berlin I. Herzen and Bakunin on Individual Liberty // Continuity and Change in Russian and Soviet Thought, 1955.

А. Т. Павлов