Критика критических

В двух предыдущих номерах мы начали знакомить читателей с циклом статей известного науковеда, руководителя Центра ИСТИНА Анатолия Ракитова о состоянии и перспективах российского научно-технического потенциала. В этом выпуске - очередная, третья, серия.

Анатолий Ракитов

В наши дни кто только не говорит о постиндустриальных обществах, о новых цивилизациях, построенных на знаниях. И уж конечно, с этим связывают представления если не о земном рае, то, по крайней мере, об очень высоком благополучии. В общем, такое представление, пожалуй, правильно, хотя, разумеется, благополучие распространяется далеко не на всех. Те страны, в экономике которых современные технологии не являются решающим фактором развития, по уровню благополучия и благосостояния населения все больше отстают от обществ, создающих высокие технологии, производящих наукоемкие продукты. При этом очень немногие задают вопрос, почему именно знания лежат в основе таких обществ. Сказать, что знания стали товаром, что информация предельно рентабельна - значит лишь произнести расхожую фразу. Гораздо важнее понять, что мы живем в насквозь технологизированном мире. Экономические, социальные, политические и даже чисто моральные проблемы опираются на различные технологии, которые не нужно путать с техникой, машинами, бытовыми устройствами, транспортными средствами, средствами связи и т.д. Современные технологии - это тот центр тяжести, тот великий аккумулятор интеллектуальных продуктов и человеческой деятельности, благодаря которому достигается оборонное, политическое и экономическое могущество государства, благополучие населения, здоровье нации и экологическая безопасность. И главная особенность этих технологий состоит в том, что в отличие от технологий индустриального общества они во многом, а иногда и целиком опираются на достижения современной науки. Самые важные с точки зрения государственных нужд и интересов общества технологии во второй половине ХХ века стали называть критическими.

Понятие критических технологий появилось в Америке. Был определен перечень технологических направлений и разработок, которые в первую очередь поддерживались правительством США в интересах экономического и военного первенства. Их отбор осуществлялся на основе чрезвычайно тщательной, сложной и многоступенчатой процедуры, включавшей экспертизу финансистов и профессиональных ученых, лидеров бизнеса, аналитиков Пентагона, ЦРУ, политических деятелей. Эти технологии тщательно изучались многочисленными специалистами в сфере науковедения, науко- и технометрии.

Hесколько лет назад Правительство России утвердило подготовленный Миннауки список критических технологий. Он включал свыше 70 основных рубрик, но за каждой рубрикой скрывалось несколько реальных технологий. Их общее число превышало 250. Это гораздо больше, чем в такой "продвинутой" научной стране, как Англия. Однако ни по средствам, ни по кадрам, ни по оборудованию, ни по возможностям реализации такая затея не могла считаться сколько-нибудь осмысленной и реалистичной. Три года назад Министерство науки и технологической политики подготовило новый, более реалистичный список на 52 рубрики, но и он нам не по карману. Чтобы опять не уподобиться птице Уер, скажу, что подобные списки, в общем, полезны, так как, по идее, они фиксируют наиболее важные и продвинутые направления, где ведется научный поиск, а фундаментальные знания превращаются в реальные технологические процессы и наукоемкие продукты. Но это - по идее. К сожалению, у нас такие списки создаются в основном под влиянием "научных генералов" и заинтересованных ведомств, без учета настоящих нужд государства и реальных возможностей научно-технологического потенциала.

Чтобы пояснить свою позицию и подтвердить высказанную оценку, поделюсь с читателями некоторыми результатами, которые были получены учеными Центра ИСТИНА на основе анализа двух выбранных из последнего перечня критических технологий: иммунокоррекции (на Западе используют термин "иммунотерапия" или "иммуномодулирование") и синтеза сверхтвердых материалов. Обе они крайне важны для социальной сферы и экономики, обе опираются на серьезные фундаментальные исследования и нацелены на промышленное внедрение. Первая важна для поддержания здоровья человека, вторая - для радикальной модернизации многих промышленных производств, в том числе оборонных.

Иммунокоррекция предполагает прежде всего создание новых лекарственных препаратов. Иммуностимуляторы используются для борьбы с аллергией, онкологическими заболеваниями, рядом вирусных заболеваний и т.д. Оказалось, что при общем сходстве структуры исследований по своему качеству изыскания, проводящиеся в России в последнее десятилетие, носят на себе печать явного отставания. Если в США общее число публикаций по этой тематике увеличилось за 10 лет со 100% в 1990 г. до 120% в 1999-м, то по самому продвинутому и важному направлению иммунотерапии - иммунотерапии дендритными клетками, успешно применяющейся при лечении онкологических заболеваний, - этот прирост составил 622,2%. У нас по этой тематике ноль публикаций, а следовательно, и ноль исследований. Я допускаю, что какие-то работы в этой области у нас ведутся, но если они не зафиксированы в публикациях, патентах и лицензиях, то ничего утешительного о них сказать нельзя. За десятилетие Фармкомитетом России было зарегистрировано 17 иммуномодулирующих препаратов, но 8 из них относятся к классу пептидных препаратов, которые, как отмечает проводивший эти исследования профессор А.Ярилин, были "популярны" в 80-е годы, но сейчас почти не пользуются спросом на рынке. В то же время у нас отсутствует производство надежных и безопасных препаратов иммуноглобулинов, которые пользуются большим и оправданным спросом, и этот спрос удовлетворяется за счет препаратов зарубежного производства.

Что можно сказать об эффективности этого класса критических технологий? Насколько оправданы бюджетные затраты на его поддержание и развитие?

Оценка продуктов, получаемых на основе критических технологий, зависит от их экономической эффективности, рентабельности, конкурентоспособности и т.д. А. Ярилин подчеркивает, что за рубежом, особенно в США, возникло целое направление - фармакоэкономика. По библиографическим справочникам, каталогам Американского центра научной информации штата Калифорния и индексам цитирования мы обнаружили в США свыше 50 публикаций на эту тему, и только 4 за этот же срок появилось в России. Ясно, что вложение государственных средств в такие исследования без должной науковедческой оценки поддерживает лишь любознательность исследователей, но малоэффективно с точки зрения практической пользы, социальной и экономической выгодности.

А вот некоторые результаты, относящиеся к другой критической технологии - синтезу сверхтвердых материалов. Исследования, проведенные известным науковедом Ю.Грановским, показали, что здесь можно зафиксировать "эффект внедрения". Полученные отечественными учеными результаты неоднократно реализовывались в продукции (абразивы, пленки и т.д.), выпускающейся отечественными предприятиями. Однако при более пристальном рассмотрении выясняется, что и здесь положение далеко не благополучное. Так, например, из 36 докторов наук, интенсивно решающих проблемы синтеза сверхтвердых материалов, мировое научное сообщество знает лишь шестерых, на работы которых имеются ссылки в престижных зарубежных изданиях, о чем свидетельствуют соответствующие индексы цитирования. Нетрудно понять, о чем это говорит. Еще больше настораживают размышления о положении с патентованием научных открытий и изобретений в этой области. Например, некоторые патенты Института физики высоких давлений РАН, выданные в 2000 г., были заявлены в 1964, 1969, 1972, 1973, 1975 гг. Разумеется, вина в этом не ученых, а системы экспертизы и патентования. Но факт остается фактом. Спрашивается: какую инновационную и высококонкурентную продукцию могут создать предприятия, приобретающие лицензии на изобретения и открытия, сделанные 35, 30, 20 или 15 лет назад? Возникает удивительный парадокс: с одной стороны, результаты научных исследований признаются оригинальными, а с другой - они заведомо бесполезны, так как фиксируют уровень давно ушедших в прошлое научных исследований и технологических разработок. А ведь речь идет о наиболее важных для государства, влияющих на его экономику и обороноспособность критических технологиях. Однако с чисто рыночной точки зрения, критические технологии представляют колоссальный интерес для общества. Дело в том, что многие из них (если не большинство) являются технологиями двойного назначения, то есть могут быть использованы для мирных целей как в производстве, так и в быту. В том случае, если те или иные технологические системы и создаваемые с их помощью продукты устарели и не конкурентоспособны, то они просто-напросто не могут считаться критическими. Значит, и знания, положенные в их основу, безнадежно устарели и практически бесполезны. Из этого, между прочим, с очевидностью следует, что отбор критических технологий, особенно с учетом того, что в каждой развитой стране они пользуются преимущественной бюджетной поддержкой, - дело в высшей степени ответственное и серьезное. Он должен осуществляться не на основе закулисного лоббирования и междусобойчиков, а на прочном фундаменте обоснованных науковедческих, науко- и технометрических исследований.

Теперь, с вашего позволения, несколько слов о патентах, интеллектуальной собственности и заинтересованности ученых в получении и реализации принципиально новых научных результатов. Полтора года назад я разговаривал с крупным ученым, руководящим научной работой одного из академических институтов. Он не просто доктор медицины и профессор, но первоклассный исследователь, синтезировавший вместе со своими сотрудниками несколько высокоэффективных лекарственных препаратов. "Нам, - сказал он, - крайне невыгодно патентовать наши результаты в России. Они оказываются собственностью института, и шире - государственной собственностью. Но у государства, как известно, не доходят руки до их реализации, да и средств на это почти нет. Если все же они дойдут до стадии промышленного производства, то нам от этого теплее не станет, в лучшем случае пожмут руку и дадут премию в 500 рублей. Гораздо выгоднее и полезнее для человечества положить всю документацию в портфель, взять опытные образцы в пробирках и слетать, не привлекая внимания, в какую-нибудь высокоразвитую страну. Своим они заплатили бы за такую работу 250-300 тысяч долларов. Нам же заплатят 25 тысяч. Согласитесь, что 25 тысяч долларов лучше, чем рукопожатие и 500 рублей. И сотрудников можно подкормить, и новые приборы купить, и испытать чувство удовлетворения от того, что труд не пропал напрасно".

Завершая эти размышления, я утверждаю: пока интеллектуальная собственность не будет принадлежать тому, кто ее создает, пока ученые не будут получать от нее прямую выгоду, позволяющую им лучше жить и лучше работать, пока не будут внесены радикальные изменения по этому вопросу в наше вредное для людей и общества законодательство, на прогресс науки и технологии, на развитие научно-технологического потенциала в нашей стране, а следовательно, и на подъем экономики бессмысленно надеяться.

Старая, "совковая" идеология утверждала, что любая деятельность в нашей стране должна быть прежде всего выгодна государству. Но так как сейчас наше государство сильно криминализировано и проникнуто духом безнаказанной коррупции, то тезис, по законам "марксистской диалектики", превратился в антитезис. Государственный сектор экономики в результате этого крайне неэффективен, а коммерческий, наталкивающийся на трудно преодолимые барьеры, ориентирован в основном на торговлю импортными товарами и финансовые спекуляции.

А теперь капельку философии. Знаменитый английский мыслитель Томас Гоббс еще в XVII веке писал, что людьми двигает выгода. Карл Маркс, развивая эту мысль, в XIX столетии утверждал, что история есть не что иное, как деятельность людей, преследующих свои цели. Если та или иная деятельность невыгодна (в данном случае речь идет об ученых, разработчиках современных технологий), то ожидать, что они будут выкладываться для достижения научных целей, что в науку пойдут наиболее талантливые, первоклассно подготовленные молодые специалисты, которые за гроши, почти даром и при отсутствии соответствующей инфраструктуры будут двигать науку вперед, развивать научно-технологический потенциал страны, - значит оставаться на позициях традиционной российской маниловщины, беспочвенной мечтательности. Тем, кто отвечает за критические технологии, необходимо прочно усвоить, что научные открытия и технологические разработки должны быть выгодны тем, кто их осуществляет, и пока этого не будет, государство и экономика тоже не получат никакой выгоды от науки и образования, останутся без современных технологий, а следовательно, и без конкурентоспособной продукции. В условиях рыночной экономики, о которой мы в основном болтаем, выгода - не позор, а важнейший стимул общественного и экономического развития.

Из всего сказанного следует, что сегодня вопрос о составе и реализации критических технологий и научно-технологического потенциала России не имеет простого и однозначного ответа. Да, в некоторых видах высоких технологий - авиакосмической, кораблестроении и т.д. - у нас есть неплохие перспективы. Однако в целом положение сложное. Необходимо еще раз рассмотреть перечень критических технологий, правильно оценить их состояние, но самое главное - обеспечить быстрое и эффективное внедрение в гражданское производство, способное дать максимальный коммерческий эффект. Именно здесь зарыта собака. "Внедрение" и "реализация" должны стать ключевыми понятиями при анализе критических технологий. Здесь есть над чем подумать, и вместо того, чтобы стонать, как птица Уер, следует сосредоточиться на двух вопросах: что делать и как делать, чтобы наука и критические технологии сами начали развиваться и стали мощным фактором, стимулирующим рост экономики и совершенствование социальной сферы?

Ответить на эти вопросы я постараюсь в заключительной статье.