Название карп собственно не русское, а так же, как все его европейские названия, происходит от греческого слова – ?????? – плод, которое, очевидно, дано по причине необычайной плодовитости этой рыбы. Впрочем, название карп, иногда карпия употребительно только в средней России и относится исключительно к карпам, живущим в больших прудах и озерах; в юго-западной России оно заменяется другим – коро?п, а в юго-восточной, на Волге и Урале карп известен под киргизским названием сазана.

Рис. 58. Карп

Настоящий речной карп, или сазан, очень красив. Он покрыт необыкновенно крупной темно-желто-золотистой чешуей, которая на спине темнее, с синеватым оттенком, а на брюхе светлее; кажется, будто по золотому полю он весь усыпан гвоздиками с темными шляпками. С первого взгляда карп, особенно молодой, имеет довольно большое сходство с карасем, но он не так высок в спине (вышина тела только вдвое более толщины), толще и длиннее и сразу отличается от последнего своими 4 – толстыми и короткими усиками на желтых, необыкновенно мясистых губах, почти таких же подвижных, как у леща; усики эти сидят попарно с каждой стороны и оканчиваются кругловатыми, плоскими головками. Спинной плавник очень широк, шире, чем у других карповых, и занимает почти всю заднюю половину спины, цветом темно-серый. Кроме ширины, он отличается очень крепким пилообразным, зазубренным передним лучом. Такой луч имеет спинной плавник мирона-усача, но у карпа такое же строение имеет и передний луч заднепроходного плавника. Все нижние плавники серовато-фиолетового цвета, хвостовой – красно-бурый; глаза золотистые. Глоточные зубы, лежащие в глотке, имеющиеся у всех карповых рыб и служащие для перетирания твердой пищи, отличаются своей массивностью; их находится с каждой стороны по пяти, расположенных в два ряда… Молодые карпы 2-3-летнего возраста значительно площе, шире, горбатее и светлее взрослых, почему называются местами лапышами и горбыльками. Крупные карпы имеют почти цилиндрическое туловище.

Рис. 59. Глоточные зубы карпа

Но как в цвете, так и складе тела карп, эта далеко распространенная и даже, можно сказать, одомашненная рыба, подвержена многочисленным и сильным видоизменениям. С одной стороны, встречаются разновидности с очень удлиненным, почти цилиндрическим телом, с другой – бывают карпы, по форме тела подходящие к серебряному карасю. Последние, по-видимому, всего чаще встречаются в прудах и вообще в небольших замкнутых бассейнах, между тем как продолговатые карпы чаще встречаются в устьях рек, в море или в больших озерах.

В настоящее время карп водится почти во всех больших и средних реках России, за исключением рек, впадающих в Белое и Ледовитое моря.

В самих низовьях Волги и Урала карп является в огромном количестве, особенно перед метанием икры, так как все-таки большая часть их населяет устья названных рек и самое взморье. Всего многочисленнее карп в реках, впадающих в моря – Черное и Азовское. В Днестре, Буге, особенно в Днепре, Дону, также второстепенных реках он принадлежит к самым обыкновенным рыбам; по Днепру доходит до Смоленска, а по Десне до Брянска.

Рис. 60. Венгерский (продолговатый) карп

Что речной карп и сом – коренные жители Юго-Восточной Европы и Средней Азии, вообще стран с высокой летней и сравнительно низкой зимней температурой – косвенно доказывается высокой температурой, необходимой для нереста и развития икры этих рыб, а также их глубоким зимним сном. Сазан нерестится очень поздно, иногда даже позднее сома, линя и карася и, подобно этим рыбам, проявляет большую чувствительность к низкой температуре, еще с осени залегая на зимовку и переставая кормиться до окончательного вскрытия вод. Но линь и карась зарываются в ил, сазан же, подобно сому, зимует на ямах, а если закапывается, то только в прудах и озерах, и то очень редко. Поэтому сомнительно, чтобы сазан и сом могли бы когда-либо акклиматизироваться на севере России и Сибири.

Рис. 61. Карп-карась

Из своего оцепенения сазан выходит только с ледоходом, на юге – в марте, а в средней России – в апреле, в прудах и озерах даже в конце. Первое время он, впрочем, ничем о себе не заявляет и почти не удаляется от своих зимних становищ, но с прибылью воды подымается кверху, хотя на небольшие расстояния, а когда вода зальет луга, выходит на пойму для нереста и для жировки. В южной России икрометание находится в несомненной зависимости от водополья, и только крупные карпы нерестятся в русле, когда уже река войдет в берега, или же в поемных озерах и старицах.

Самый ранний нерест бывает на юге в последних числах апреля, но в средней России, именно в подмосковных губерниях, сазаны мечут икру во второй половине мая, а большей частью даже в начале июня. Продолжительность же всего периода нереста весьма различна и обусловливается как возрастом рыбы, так и местными условиями. Повсюду, однако, прежде всех трется самый мелкий сазан, затем средний и, наконец, самый крупный, а весь нерест продолжается около месяца, причем нерест каждой группы продолжается не более десяти дней.

В Германии главный нерест карпа совпадает с цветением пшеницы (Эренкрейц), и, вероятно, эта примета окажется верной и для России, так как цветение пшеницы обусловливается наступлением сильных жаров, быстро нагревающих воду до надлежащей температуры. На пойме, в мелких местах, вода нагревается скорее, чем в русле, а потому ранний нерест и имеет место на займищах. В низовьях рек (например, Волги) речные сазаны мечут икру ранее морских, так как имеют возможность раньше выбраться на разлив. Высоко вверх сазаны не подымаются, едва ли на много десятков верст, и этим объясняется необыкновенно медленное расселение их в верховьях рек и вообще в средней России. Температура воды, при которой нерестится карп, должна быть не менее 18, даже 20 °R; по наблюдениям рыбоводов, вода должна иметь температуру парного молока, чем объясняется различие во времени нереста в северных и южных местностях. В холодных ключевых прудах карпы вовсе не нерестятся, и икра, вероятно, всасывается организмом.

Не подлежит никакому сомнению, что в реках урожай молоди сазана находится в обратном отношении к высоте весенних вод. Чем больше разлив, тем дальше от русла уходят взрослые рыбы, и икра, выметанная ими, и молодь обсыхают и становятся добычей птиц. Напротив, при малой воде значительная часть карпов, особенно крупных, нерестится на ямах или на плесах, т. е. в заливах, и гораздо производительнее. Впрочем, речной, более производительный нерест бывает иногда, если вода долго не нагревается, т. е. при холодной весне.

Самый процесс икрометания происходит главным образом по утренним зорям, особенно на восходе, и к 11–12 часам совсем прекращается. Совершается он небольшими партиями, и обыкновенно крупные икряники-самки сопровождаются 2–3, иногда 4 более мелкими молошниками. Самцы в это время стараются плыть бок о бок с самкой, оттесняя друг друга, шум и плеск, производимый ими в тихую погоду, бывает слышен за версту. Как очень сильная рыба, карпы во время своего хода на «бой» могут преодолеть довольно значительные препятствия и свободно перескакивают через невысокие плотины, заплоты, завязки и другие преграды на своем пути. Что касается прудовых, уже акклиматизировавшихся карпов, то они еще менее прихотливы, чем речные, и трутся большей частью в камышах, хворосте и корягах, также в зарослях кувшинок и других водяных растений, к которым и прикрепляется икра. На речных же разливах икра ложится обыкновенно слоем на прошлогоднюю ветошь.

Причина быстрого роста карпа, несмотря на продолжительность его зимнего сна, – необыкновенная его прожорливость и притом всеядность. В этом отношении он превосходит мирона-усача, который и не достигает такой величины, как карп. Между этими двумя рыбами вообще замечается большая аналогия: мирон имеет почти то же самое географическое распространение, но это уже чисто речная рыба, избегающая тиховодья; он держится на самой стреже и потому оказывает на удочке еще большее сопротивление, чем карп. Как мирон, так и карп – настоящие свиньи между рыбами, не брезгающие никакими растительными и животными веществами. Но как речной сазан, так тем более прудовой карп предпочитает растительную пищу червям, личинкам и разным насекомым. Главный корм этих рыб – весной и в начале лета – молодые побеги камыша (Typha) и некоторых других водяных растений, а также икра рано нерестящихся рыб, в прудах и лягушечья. Камыш, надо полагать, составляет одно из необходимых условий благоденствия карпов, доставляя пищу и защиту, и где его нет, там они вряд ли могут жить в большом количестве. Нежные, сочные и сладкие побеги этого растения карпы предпочитают другим и весьма охотно обсасывают, обгладывают их, пока еще не загрубели, что бывает в средней России до конца, а в южной до начала июня. Где много карпов, там всегда по утрам можно слышать в камышах их характерное чавканье и чмоканье, более громкое, чем у других травоядных рыб. Мне кажется, что изобилие этого корма бывает главной причиной того, что карп, несмотря на то что должен быть очень голодный после продолжительного зимнего поста, местами вовсе не берет весной на удочку. Позднее карпы, особенно прудовые, кормятся слизью, покрывающей листья подводных растений, и слизняками, личинками стрекозы, даже самими стрекозами, которых весьма ловко хватают, когда они сидят на листьях; в реках карпы питаются также раками, особенно линючими. Карп не брезгает даже падалью и калом, коровьим и в особенности овечьим, который составляет для него лакомство. «На полднях» и водопоях скота карпы очень любят жировать по утрам и вечерам. Хотя карпы имеют отличное зрение, но при отыскивании пищи руководствуются главным образом осязанием и запахом. В очень населенных местах речные карпы имеют после каждого сильного дождя огромное количество пищи в виде навозных и больших земляных червей и полупереваренного овса из конского помета. В судоходных реках различные зерна – овес, рожь, пшеница и просо – составляют, вероятно, даже самую главную пищу сазанов. По нашим главным рекам проходит в течение 6–7 месяцев такая масса зернового хлеба, что, конечно, многие тысячи пудов выбрасываются в реку водосливами на барках. А сколько барок с хлебом ежегодно разбивается и тонет на Волге, Днепре и других реках! Значительный процент затонувшего зерна достается на долю речных обитателей.

Подобно всем другим рыбам, прудовый карп, как и речной сазан, не брезгает своей и чужой молодью. Есть даже основание думать, что они кормятся ею до самых заморозков, даже поздней осенью. Крупные карпы местами ловят и не одну мелочь, а хватают и довольно крупную рыбу. Но, по-видимому, это случается только в самые голодные времена года – ранней весной и зимой. На нижней Волге сазанчики поздней осенью попадаются на блесну; по словам Черкасова, весной 1885 года в одном омуте реки Сердобы было поймано изрядное количество сазанов тоже на блесну, причем большая часть засечена за рот, т. е. попали не случайно – «самодером». Тот же автор говорит о сазане в 14,4 кг, пойманном в Сердобе на живца. Н. А. Дублянский также упоминает о блеснении сазанов и сазанчиков и рассказывает о пойманном поздней осенью (неводом) сазане в 6 кг, в желудке которого был найден совершенно свежий окунь в 15,5 см. Очевидно, сазаны на своих зимних становищах хватают иногда мимо плывущую рыбу.

Как было сказано выше, сазаны всюду принадлежат к числу оседлых рыб и не совершают по реке дальних странствований для отыскивания удобных мест для нереста. Речные сазаны могут уходить дальше от своих обычных притонов, но, разумеется, как и у всех других рыб, дальность путешествия зависит от степени зрелости половых продуктов, т. е. далеко вверх подымаются только те сазаны, которые нерестятся позднее, стало быть самые крупные. Выметав икру (на разливах), сазаны скатываются вниз и возвращаются на прежние места, но, по-видимому, начинают вести вполне оседлую жизнь через несколько недель, целый месяц после нереста.

Мелкий сазан, до 3-летнего возраста, постоянно живет по плесам и заливам, выбирая такие, которые изобилуют камышом (очеретом). Здесь он и зимует, но весной также выходит на разливы – не для нереста, а ради более обильного корма на займище и по причине сильного течения в русле реки во время водополья. Взрослый же сазан редко избирает своим местопребыванием такие плесы и заливы, хотя и выходит туда жировать. Как в открытой реке, так и в больших проточных прудах пристанищем его служат более или менее глубокие (в несколько сажен, т. е. глубже 4 м) ямы, недоступные неводу. Крупные сазаны живут всегда в больших ямах, заваленных ломом (цепой) и корягами. Вообще сазаны в реке, кроме горбылей, избегают слишком иловатых или песчаных мест и избирают своим местопребыванием ямы с глинистым дном – по той причине, что такие ямы расположены почти всегда уступами или имеют много глыб; эти уступы и глыбы заменяют недостающие коряги. Большей частью такие ямы бывают под обрывами и крутоярами, в изгибе, делаемом рекой. В озерах и прудах карп предпочитает ямам плавучие острова, а иногда держится и в камышах. В небольших реках он часто живет под мостами, где обыкновенно бывает глубоко между сваями.

Вообще сазан любит тень и в солнечные дни редко выходит на поверхность воды, подобно другим карповым рыбам. В прудах это замечается чаще, чем в реках, и здесь можно наблюдать иногда целые ряды карпов, обращенных головами в одну сторону, всегда против ветра, и стоящих на 18 см ниже поверхности воды. Самым верным признаком присутствия карпов в данной местности служит его выбрасывание, которое нельзя никак смешать с выпрыгиванием других рыб. Сазан выскакивает из воды весь, почти торчком, т. е. перпендикулярно, с необыкновенной силой, и при этом издает (вероятно, губами) какой-то особый звук, похожий на отрывистое кваканье лягушки. Этот прыжок достигает иногда вышины до 1,4 м очевидно, сазан проделывает эту эквилибристику с разбега, поднимаясь со дна кверху, и притом только ради моциона, а не из каких-либо других целей. Очень часто он выскакивает таким образом недалеко от лодки. Назад же он падает как придется – боком, плашмя, на голову – и, падая, производит сильный плеск хвостом и пускает большую волну. По-видимому, сазаны начинают выбрасываться только по окончании нереста, но ранее мая, когда уже несколько отъедятся и соберутся с силами, а кончают бой в сентябре. Обыкновенно прыжки сазана в известном месте показывают, во-первых, что эта рыба имеет здесь постоянный притон, во-вторых, что она отправляется на жировку. Частое выбрасывание сазана, при полном отсутствии клева, предвещает перемену погоды к худшему. Среди дня они почти никогда не выпрыгивают, а только по утрам и вечером.

В это время, а также и ночью сазан жирует, т. е. кормится. С этой целью он выходит из ям на мелкие плесы или в камыши иногда еще с вечера и возвращается в свои притоны не позднее 8–9 часов утра; в осеннее время, особенно при пасмурной погоде, сазан кормится почти весь день. На мелких местах сазаны бывают только ночью или ранним утром, до восхода, но их нельзя, однако, назвать такой ночной рыбой, как язь, лещ, тем более налим, так как если сазаны сыты и дело подходит к осени, то они жируют только по утрам и вечерам, оставаясь ночью на ямах.

Карпы рыбы стайные, общительные, и хотя самые крупные живут отдельно от более мелких, но в одной и той же стайке бывают карпы различного возраста, величины и веса – от 1,2–1,6 кг до 6 кг и более. Однако они ходят не очень густо, а довольно длинными вереницами; из некоторых наблюдений можно заметить, что в ветреную погоду, когда шелест камыша и шум деревьев пугают эту чуткую и осторожную рыбу, она ходит вразнобой, т. е. в одиночку. Число особей в отдельной стае никогда не бывает так значительно, как в стае лещей, и обыкновенно равняется нескольким десяткам, редко сотням, и очень немногие ямы заключают в себе тысячи сазанов, и то большей частью в конце осени, когда они собираются на зимовку.

Время ужения карпов находится в зависимости от климата и начинается тем ранее и бывает тем продолжительнее, чем он теплее.

Главный клев карпов бывает у нас летом, а весной и осенью они клюют плохо или вовсе не берут. Настоящий клев начинается, когда река войдет в берега и карпы займут свои постоянные места, сделаются вполне оседлыми. Это бывает, как известно, в конце весны или в начале лета, через одну, чаще через две недели после нереста: в более северных местностях в конце июня или в начале июля, а в более южных даже с середины мая. Замечательно, что, по наблюдениям харьковских рыболовов, клев карпов начинается всюду сразу, единовременно, даже в озерах. Этот клев, с большими или меньшими перерывами, продолжается все лето и в начале осени. Лучшими месяцами для лова в одних местах считается июнь, в других – июль и август. В сентябре большей частью берет уже мелкий карп.

Интенсивность клева сазана, как и других рыб, находится в зависимости от различных условий, главным образом от погоды. Вообще перед каждой резкой переменой погоды клев ослабевает или совершенно прекращается; однако известно, что сазаны очень хорошо берут во время грозы. Продолжительные жары, как и холодное ненастье, крайне неблагоприятствуют для ужения, так как сазаны затаиваются, мало бродят и теряют аппетит. Когда вода достигнет температуры свыше 20°, карпы или забиваются в норы, под корни и плавучие берега, или подходят к ключам и ручьям; в прудах и озерах они в это время иногда стоят неподвижно в тени камышей. Во всяком случае, при высокой температуре карпы выходят жировать только по ночам, а потому и редко попадаются на удочку. Пасмурная теплая погода с небольшим дождем весьма благоприятствует ловле; при резком понижении температуры воды клев всегда прекращается. Паводок нередко заставляет сазана, избегающего быстрого течения, сбиваться в наиболее тихие омуты, и здесь в течение нескольких дней очень часто бывают весьма обильные уловы. Многие рыболовы, наконец, убеждены в влиянии фаз луны на клев карпа и говорят, что сазан лучше всего берет на «молодую» и хуже всего на ущерб. По другим, на какую перемену (фазу) поднялась вода (и начался, следовательно, нерест), на ту и клев будет самый сильный каждый месяц. Подобное поверье существует на севере относительно щук, жор которых будто бы бывает в ту фазу, на которую они терлись. Но самой верной приметой клева карпов служит выкидывание их по утрам и вечерам. Но нет правила без исключения, и случается, что сазаны беспрестанно выбрасываются, а на удочку вовсе не берут. Это всегда предвещает резкую перемену погоды и холода. В ветер и волну сазан почти не берет, быть может, потому, что насадка не остается неподвижной; однако за ветром, в затишье, образуемом крутым берегом или прибрежным лесом, лов нередко бывает весьма удачен.

Лучшее время дня для ловли карпа, бесспорно, раннее утро, особенно летом. Самые крупные сазаны берут почти исключительно ранним утром или даже на рассвете. Большинство рыболовов, кажется, не пользуется ранним клевом по многим причинам, хотя сазан до восхода берет гораздо решительнее и смелее, чем когда совсем ободняет. Продолжительным бросанием привады в известные утренние или вечерние часы можно приучить карпов посещать прикармливаемое место и в не совсем урочное время, а этих рыб очень редко ловят без предварительной прикормки. Но вечерний клев почти всегда бывает хуже утреннего, и вечерами обыкновенно идет на удочку мелкий карп. Вообще, вечерний клев неправилен и непостоянен: в одних местах карпы берут с 2–3 часов пополудни до 6, в других от 6 до 8. В конце лета и в начале осени, т. е. в августе и сентябре, когда вода похолодеет, сазаны нередко всего лучше ловятся на удочку с 9 часов утра до 11.

В большинстве случаев местом ужения бывает та самая яма, которая служит постоянным жительством сазанов. Впрочем, весной, когда сазан еще бродит, в проточных прудах всего лучше ловить его около устьев ручьев, где он любит держаться до нереста. Позднее, летом, обилие коряг и задевов заставляет иногда выбирать для ужения и заприваживать места поблизости от настоящего притона, которые обязательно посещаются карпами на утренней и вечерней жировке. Эти места должны быть, однако, аналогичны с постоянными притонами, т. е. иметь значительную глубину и слабое, лучше всего обратное, т. е. водоворотное, течение, глинистое или иловато-глинистое дно, идущее уступами. Такие ямы имеют обрывистый берег, находятся большей частью под ярами и в длинном, т. е. наружном, изгибе реки. В небольших запруженных реках карпы держатся и ловятся (после запруды и окончания нереста) в мельничных омутах или у плотины, самой глубокой части пруда, иногда в русле, если его не замыло. Местопребывание карпов всегда можно узнать от пастухов и местных жителей (только не от рыбаков), которые всегда могут указать, где находятся омута с корягами, не доступные неводу. Еще лучше самому отыскать такое место, наблюдая, где сазаны чаще выкидываются. Если указанное или замеченное место удовлетворяет вышеупомянутым условиям глубины и качеству дна, то можно быть уверенным, что здесь именно и находится притон карпов. Признаком их местопребывания служат также мелкие пузыри, пускаемые карпом, когда он копается, на ходу, в иле, но подобные пузыри пускают язи, лещи и другие рыбы. Это целые букеты пузырей, образующие на поверхности кружок в 13–17 см диаметром.

Прежде чем перейти к общим правилам ужения карпов, считаю необходимым дать подробное описание снастей и приманок, употребляемых при ужении карпов. Самые способы ловли их весьма неразнообразны. Собственно говоря, существует только один метод – ужение на длинное удилище с поплавком, но с крайне различными приспособлениями, прикормками и насадками сообразно местности и привычкам рыбы.

Большинство русских рыболовов при ужении карпов употребляют цельные натуральные удилища от 2,8 до 4,9 м длины и при некоторой сноровке, крепких лесках и крючках, иногда с помощью очень простых приспособлений ловят экземпляры в 16 кг и более весом. Лучшим удилищем считается хорошо завяленное и выправленное березовое, но, вероятно, 2,8–3,5-метровый можжевельник окажется еще более надежным, хотя, к сожалению, таковой можно достать только там, где карпов не бывает. После березы следует вяз, рябина, орех (лещина) и черемуха. Удилища менее 2,1 м длины употребляются очень редко, потому что не дают возможности «вывести», утомить рыбу, подобно длинному гибкому «шестику», умеряющему порывы сильного карпа. Донная удочка не в ходу именно по этой причине, а еще потому, что ее длинную леску рыба легче может запутать или даже перерезать своим зазубренным лучом, чем короткую. Очень длинная удочка тоже не совсем удобна, так как при поимке крупного сазана ее очень трудно бывает удержать в руках.

Удилища английского образца, с кольцами и катушкой, только недавно стали употребляться более любознательными рыболовами, но большинство их упорно и неосновательно отрицает пользу катушки. Если где и нужна катушка, то всего более для ловли карпов, так как крупные на толстую леску не берут, а тонкую рвут, как паутину. Само собою разумеется, что ловить «по-английски» можно только там, где вовсе нет корней или травы, по крайней мере на расстоянии нескольких десятков сажен (более 40–60 м). Но нет никакой надобности ловить карпов там, где они живут, а достаточно, если притон, дом их, будет близко и место лова постоянно ими посещается. Складное удилище для ужения карпов должно быть трехколенное, длиной около 4,2 м, с стоячими кольцами, довольно жесткое и подымать гирю до 800 г весу.

Лески для ловли карпов бывают трех родов – волосяные, пеньковые или нитяные и шелковые.

Самые крепкие и в большинстве случаев самые удобные лески – шелковые. В последнее время большинство южных охотников-рыболовов стали ловить на лески из желтого крупного кавказского сырца, самые толстые номера которого выдерживают более 16 кг мертвого веса и могут служить для ловли крупных карпов без катушки. Эти лески необходимо только предварительно раскрутить; весьма полезно также их просмоливать и вместе подкрашивать, опуская в жидкую масляную краску с прибавкой разных смолистых лаков. Тонкие номера кавказского шелка могут быть употребляемы и для ужения с катушкой, но с последней гораздо удобнее ловить на плетеный шелковый шнурок английского изделия. Можно, впрочем, брать только метров 14 английского шнурка и сращивать его с простым крученым, более толстым. Некоторые предпочитают ловить на шнурок несмоленый, своего плетения. Для ужения сазанов необходимо, чтобы на катушке было намотано не менее 21, даже 35 м лески; некоторые даже ловят с 70-метровым шнурком. Шнурок должен быть не толще № 2 и не тоньше № 4, вообще выдерживать не менее 4 кг мертвого веса, т. е. четырехкилограммовую гирю. Лучшим цветом лески считается желтовато-зеленый, под цвет водорослей; при ловле с обрывистого берега иногда полезно, чтобы леска имела тот же цвет, как дно и берег, т. е. большей частью буро-красный. Замечу кстати, что при ужении карпов надо избегать катушек с трещотками, которые очень пугают этих чутких рыб. Трещотки эти должны быть заменены глухим тормозом.

Поводок имеет очень важное значение для ужения такой осторожной и недоверчивой рыбы, как сазан, но употребляется далеко не всеми рыболовами. Большинство привязывает крючок непосредственно к леске. Главное условие хорошего поводка – тонкость и малозаметность; при крепости, немногим уступающей крепости лески, всего лучше выполняется так называемыми жилками, или буйволовым волосом. В сущности, это толстая шелковая нить, вытянутая из железы гусеницы шелкопряда. Лучшие, т. е. семожьи, жилки выдерживают более 4 кг мертвого веса, даже самые тончайшие – более 2 кг. При простой ловле приходится нередко употреблять для поводка 2 или 3 жилки, скрученные или сплетенные, но при ужении с катушкой достаточно бывает только одной хорошей жилки, на 0,4–1,2 кг слабее шнурка лески. Чем длиннее поводок, тем лучше; некоторые употребляют поводки в 0,7–1 м, связанные из 3–5 жилок. Хорошие жилки должны быть прозрачны, как конский волос, но так как они довольно резко выделяются на темном дне, то весьма полезно их окрашивать, смотря по обстоятельствам, в буроватый цвет (очень крепким чайным настоем), в синеватый (ализариновыми чернилами) или в зеленый цвет (зеленой анилиновой краской). Некоторые довольствуются тем, что держат жилки сутки в масле (прованском или другом), которое дает им прозрачность, желтизну и делает их менее ломкими. За неимением жилок можно с успехом заменять их более или менее толстой струной. Намокая, этот струнный поводок делается очень эластичным и похожим на глисту. Карп берет насадку на таких поводках гораздо смелее, а иногда даже сосет их. Кроме того, сазан не может перепилить струну зазубренным лучом спинного плавника, подобно другим поводкам и лескам, в особенности волосяным.

Так как обыкновенно приходится ловить сазана на слабом течении или даже в стоячей воде, то грузило должно быть по возможности легче, не тяжелее крупной картечи. Чем далее оно находится от крючка, тем лучше, потому что (при условии лежания груза на дне) сазан тогда может и не заметить стоящую «стеной», ближе к берегу, леску. Но ради большей чувствительности поклевки грузило должно оказывать как можно менее сопротивления и потому иногда делается подвижным, т. е. сквозным, и надевается на леску, прежде чем пристегнуть поводок; для того же, чтобы грузило не могло спуститься на крючок, в начале поводка прищипывается небольшая дробинка. Лучшая форма грузила удлиненная, в виде просверленной чечевицы. Иногда полезно бывает грузило выкрасить в зеленый цвет, что достигается раствором зеленого сургуча в спирте.

Качество крючка играет весьма важную роль, так как и некрупный карп может сломать или разогнуть плохой крючок. Наиболее пригодны для ужения карпов короткие крючки. Вообще надо иметь в виду, что крючок должен быть весь закрыт насадкой, а потому он не может быть длинен и велик. Крупнее № 1 никогда почти не употребляются, а чаще № 3–5; при ужении же с катушкой достаточно № 6–7. Мелкий крючок при ловле без катушки неудобен тем, что крупный карп часто срывается, оставив на нем кусок губы. Вообще для ловли без катушки необходимо употреблять крючки с толстыми стержнями, которые бы не разгибались. В последнее время передовые рыболовы, следящие за усовершенствованием снастей, стали отдавать предпочтение крючкам Пэнэля, несколько сходным с крючками Лимерик, но отличающимися от последних ушком, отогнутым перпендикулярно стержню. Это самые лучшие крючки изо всех известных по своей необыкновенной крепости и остроте, почему они исключительно идут в настоящее время для ужения лосося и форели. Делаются они всегда бронзированными и чаще с прямым жалом, не отогнутым в сторону. Впрочем, для ужения крупной рыбы в большинстве случаев выгоднее употреблять прямые крючки как более крепкие при одинаковом качестве стали.

Чем меньше поплавок и менее заметен, тем лучше.

Из принадлежностей ужения нам остается только сказать несколько слов о лодке. Большинство любителей ловли сазанов отрицает ее пользу и предпочитает ловить с берега: они говорят, что сазан боится лодки, что лодка, качаясь при малейшем движении, пускает волну и пугает рыбу, что, наконец, она, если неподвижно укреплена, уменьшает вероятность на успех, так как рыба может запутать леску за шест или веревку с грузом и не дает рыболову такого простора для передвижения, как на берегу. Все это справедливо, и большей частью лодка излишня, так как карпов почти всегда ловят на крутоярах, с значительной глубиной у берега. Но карпы очень хорошо берут и около камышей, особенно если от них сразу начинается глубь; а также бывают случаи, что у берега очень мелко, а далее начинается настоящая сазанья яма. Во всех этих случаях можно ловить или с лодки, или же устраивая на мели постоянные мостки, так называемые в Пензе «патки», а на реке Сердобе «кровати». Но этими мостками, в отсутствие их владельца, пользуются очень многие, лодка же дает возможность ловить в таких местах без испрошенных пособников, да и там, где можно ловить с берега, при обилии конкурентов она весьма нелишняя, потому что дозволяет бросать приваду и насадку очень далеко от берега, на место, не доступное сухопутному рыболову-шаромыжнику. Самое лучшее, когда лодка отчасти скрыта в камышах или тростнике, которые притом можно подогнуть под себя, но можно становиться, уперев нос лодки в берег, а с кормы спустив веревку с камнем. Если эта веревка будет иметь на другом конце дощечку и она скоро может быть освобождена, то карп, запутавшийся за веревку, еще скорее может утомиться, чем на удилище.

Самое важное значение для ловли карпов, не меньшее, чем при ловле лещей, имеет «привада», или «принада», т. е. корм, бросаемый заблаговременно для приваживания рыбы к известному месту, чтобы она являлась сюда в известные часы, по привычке, в чаянии найти здесь лакомую пищу, какую находила здесь ранее. Только там, где рыболовов очень много и нет расчета трудиться для других, приходится довольствоваться ловлей в постоянных «притонах» и ограничиваться киданием прикормки перед началом ловли. Но настоящая привада тем хороша, что может побудить брать сазанов не там, где они живут, а на жировках или на перепутье и в местах, более удобных для ужения.

Собственно привада для карпов состоит из различных, преимущественно растительных веществ. Всего удобнее по своей дробности зерна, но вообще надо избегать слишком однообразной привады и лучше употреблять смешанную. Большинство рыболовов не считает необходимостью, чтобы привада была одинакова или даже аналогична с насадкой, но все согласны в том, что она должна быть не так вкусна, как последняя. Всего лучше, если большая часть привады будет состоять из не очень лакомого и питательного корма с небольшой примесью более вкусного и сытного. Много бросать привады отнюдь не следует, чтобы не закормить рыбу; кроме того, она должна быть свежая, так как испортившийся корм карпы берут неохотно, а сытые не берут вовсе. Прокисшая привада привлекает только раков, которые и без того очень часто надоедают рыболовам, заставляя их напрасно подсекать, оправлять насадку, перезакидывать удочку и отпугивать этим крупную рыбу. Во избежание подобных фальшивых тревог бросают поодаль кусок испортившегося мяса или застреленную птицу: раки, предпочитая мясо растительным веществам, оставят в покое приваду и насадку. Лучше, если привада будет белого или желтого цвета, чем темного, так как такая заметна издали. Затем, так как карпы берут на слабом течении или в стоячей воде, то прикорм большей частью бросается непосредственно в воду, а не в мешках, жестянках и других приспособлениях, необходимых на быстрине; притом же крупные рыбы их боятся и близко не подходят. Бросать приваду надо насколько возможно дальше от берега, за редкими исключениями, но во всяком случае там, где карпы держатся постоянно или на их пути, так сказать, большой дороге, которой они ходят. Ошибка на 1,4–2,1 м может иногда служить причиной неудачи. Главная масса прикормки должна находиться около того места, где будет лежать насадка, но первое время от этого центра привады должны идти радиусами довольно длинные дорожки с зернами или другим кормом. Приваживать место следует по крайней мере за три дня до начала ловли, еще лучше за неделю, притом ежедневно и в те часы, в которые предполагают ловить, т. е. обыкновенно ранним утром. Впрочем, некоторые рыболовы считают более удобным бросать прикормку с вечера или ночью, когда думают ловить ранним утром, и после полудня, когда намереваются удить вечером. Само собой разумеется, что для постоянного успеха ужения необходимо заприваживать по крайней мере два или три места в приличном (не менее 63-105 м) расстоянии одно от другого и после каждого удачного лова или чересчур большой возни с одной привады переходить на другую, даже в то же утро или вечер.

Притрава и прикормка состоят почти из тех же веществ, растительных и животных, которые пригодны и для насадки. Из животных веществ для приваживания карпов годится только творог, в редких случаях старый сыр; черви и т. п. «живая» привада употребляются у нас редко, но в Англии и Германии многие приваживают карпов, бросая за сутки до 1000 и более (!) крупных дождевых червей (выползков, глист) и 100–200 штук перед самым ужением. Черви эти режутся предварительно на 2–3 части. Но я полагаю, что такого рода привада слишком сытна и дорога и достигает цели хуже различного рода зерен.

Приваду из растительных веществ можно разделить на естественную и искусственную. К первой принадлежат различные зерна и семена в натуральном их виде, ко второй – разные каши, хлеб и т. п. Худшей зерновой привадой считаются овес и рожь; затем следуют ячмень и пшеница; кукуруза и более крупные семена хотя еще лучше и удобнее, потому что не привлекают мелкой рыбы, но употребляются реже, например горох, или же только местами, именно кукуруза (в Бессарабии); бобы же (конские, русские) почти вовсе не известны русским рыболовам. Сухие зерна можно бросать только в крайности, и необходимо их парить, так как при этом они становятся вкуснее и приобретают особый сильный запах, привлекающий рыбу с довольно значительного расстояния, особенно на течении. Некоторые рыболовы советуют ради сохранения запаха бросать пареные зерна еще теплыми. Самой лучшей или, по крайней мере, самой вкусной привадой для карпов в Англии считаются рис и перловая крупа.

Вареные рис и перловая крупа составляют уже переход к кашам. Лучшей кашей для привады считается пшенная, за нею следует полбенная и, наконец, гречневая, неудобная тем, что малозаметна. Они должны быть сварены как можно круче (о приготовлении каши для насадки будет сказано дальше) и бросаются довольно большими комочками, до грецкого ореха величиной. Но главной составной частью привады должно быть зерно, а не каша. Хлеб, белый и черный, употребляется реже каши; за границей очень хорошей приманкой для карпов считается недоваренный картофель, мелкий или нарезанный кусками. В России, кажется, он не в употреблении, но жмыхи, т. е. конопляные, а чаще льняные выжимки (колоб, дуранда, макуха), служат довольно распространенной привадой. Их бросают небольшими кусками и в малом количестве, в качестве лакомства. Иногда жмыхи растирают в порошок и варят с зерном в качестве пахучей приправы. Во Франции рыболовы кидают жмыхи или очень большими кусками, с кулак величиной, так чтобы рыба могла только отщипывать крошки, или же, напротив, мелкими, в глине. По моему мнению, всегда лучше и выгоднее, даже в стоячей воде, большую часть притравы (зерно, жмыхи) бросать вместе с глиной, но только невязкой. Рыба дольше задерживается на месте и не так скоро наедается. Эти глиняные шары делаются величиной с апельсин. Полезно замешивать глину на солоде, квасной гуще или барде и прибавлять отрубей и муки, особенно овсяной.

Вообще не следует бросать много притравы, и достаточно бывает 3 горстей; харьковские рыболовы считают, что 800 г пшеницы и 400 г пшена достаточно на двукратную засыпку. Но пшеница и каша составляют чересчур лакомый корм для сазана, и киевские рыболовы правы, предпочитая им пареную рожь с небольшим количеством гороха. Закармливать и лакомить рыбу отнюдь не следует, так как она не будет брать насадку.

Насадка, употребляемая для ловли карпов, еще разнообразнее, но также большей частью растительного происхождения. Из зерен идет распаренная рожь, ячмень (редко перловая крупа), а всего чаще пшеница; затем горох (за границей и зеленый горошек), кукуруза и бобы. Зерна для насадки отбираются самые крупные или покупаются в семенных магазинах; в этом случае их парят отдельно от привадных. Очень хорошо варить их в молоке. Пшеница и тому подобные мелкие зерна требуют мелких крючков (№ 6–8), а потому служат насадкой только при ловле на удилища с катушкой; на крючок насаживаются 2–3 зерна, причем они протыкаются со «спинки». Горох и кукуруза могут быть насажены на более крупные номера крючков (№ 4–5), тем более бобы. По мнению французских рыболовных писателей, на бобы берут только крупные карпы от 2,8 до 4 кг. Горох, кукуруза и бобы составляют неоцененную насадку, когда надоедает мелочь и раки.

Из каш для насадки почти исключительно идет пшенная каша, а так как это бесспорно самая лучшая и наиболее распространенная насадка, то необходимо сказать несколько слов о ее приготовлении, требующем большой тщательности. Пшено должно быть самого высокого качества; его предварительно просеивают и несколько раз промывают. Некоторые рыболовы даже перетирают пшено на ручной мельнице в муку. На стакан пшена (или муки) наливают в горшок (или лучше кастрюлю) два стакана воды и варят, пока пшено совершенно не разварится. Затем кашу растирают ложкой или пестиком, пока она не получит вид совершенно однородного теста, и, закрыв скважистой дощечкой, ставят в легкую духовую печь, где она упревает в течение 2–3 часов, причем кашу несколько раз вынимают и вдавливают в кастрюльку. Упревшую кашу вынимают из последней и кладут в прохладном сухом месте, где она может храниться неделю. Некоторые варят кашу на молоке и, кроме того, прибавляют к ней конопляного масла. Не мешает варить кашу одновременно в нескольких кастрюлях, так как часто она не задается и оказывается малопригодной для насадки. Перед ужением это пшенное тесто режется на кубики с игральную кость, иногда сминается в шарики с лесной орех, а хранится в деревянном ящике, где оно не так скоро сохнет, трескается и киснет, как в металлической коробке. Кубики эти насаживаются на крючок (№ 4–5) с угла и могут лежать в воде, не размокая и не разваливаясь, целые сутки.

Рис. 62. Насаживание сальника

Немного менее распространена насадка из белого и черного хлеба, на которую карп берет обыкновенно не так охотно, как на пшенную кашу. Белый хлеб он предпочитает черному. Для большей соблазнительности хлеб сдабривают молоком, сырым желтком, медом, конопляным и льняным маслом, а за границей даже мочат в камфорном спирте; так же удачно ловят карпов на тесто с ромом. В Киевской губернии хлеб разминают с небольшим количеством сыра (швейцарского), распущенного в сметане. Менее употребительны у нас следующие насадки, довольно обыкновенные в Западной Европе: недоваренный мелкий (молодой) картофель, величиной до грецкого ореха; его всего лучше насаживать на якорьки (№ 5–6), продевая их при помощи иглы, вдетой в петлю снятого с лески поводка; на картофель сазаны берут очень охотно; в Германии ловят также карпов на протертый картофель, смешанный с отрубями, на куски слив, тыквы, огурцов и на вишни. У нас эти насадки вовсе неизвестны, но зато в Пензе, например, удят сазанов на кедровые орехи.

Животная насадка употребляется для ловли карпов реже растительной, но несомненно, что в таких водах, где много растительных отбросов, карпы берут на живую приманку охотнее, чем на зерна, хлеб и кашу, особенно же весной и в начале лета. Самой обыкновенной насадкой служат, конечно, черви – выползки, обыкновенные земляные и красные навозные. Первые, кажется, хуже всех, и из них надо выбирать мелких, молодых (без узла) и насаживать по одному кренделем; лучшими считаются простые земляные, хорошо очищенные, а красные навозные, по-видимому, сазан берет не так охотно, едва ли не оттого, что они часто очень сильно пахнут. Мелких червей насаживают по нескольку штук на крючки № 4–5, за середину или за головку, стараясь, чтобы весь крючок был замаскирован. За червяками следует белый червь, сальник или грабак – личинка навозных жуков, которую некоторые рыболовы считают чуть ли не лучшей насадкой. Сазан предпочитает очень мелких, не свыше 2,5 см длины, и притом с темно-коричневой головкой (а не рыжей) и с гладкой блестящей кожей. Их необходимо предварительно выдержать несколько дней или в пшеничных отрубях, муке, или в твороге, отчего они становятся белыми и очень упругими. Насаживаются они под головку снизу, и затем жало пропускается к хвосту. У очень крупных сальников отрывают головку, вытряхивают через образовавшееся отверстие черно-зеленый слизистый комочек и оба края отверстия прокалывают крючком в 3 местах, как показано на рисунке; затем поводок натягивают и получается как бы мешок, в который свободно проникает вода, а следовательно, очень пышная насадка. Черкасов, кроме этого способа насаживания, рекомендует еще другой, весьма практичный, когда сазан берет вяло, за сгиб червя, а именно: оторвав головку сальника, всунуть крючок сгибом вперед, как в мешок, так, чтобы сгиб лежал в самом кончике червя, затем головной конец привязать двумя оборотами нитки к крючку, а все лишнее отрезать ножницами (II). Эта процедура, однако, еще хлопотливее. Местами, но не везде, карп недурно берет на раковые шейки, даже вареные, также на ракушки (Unio, Anodonta). В Англии одной из лучших насадок для ужения карпов считаются личинки пчел и ос, которые насаживают по 3–4 на крючок. Личинки эти можно заготовлять впрок, обварив кипятком, отчего они делаются твердыми, и потом держат в отрубях или, еще лучше, заливают медом. У нас ловят сазанов только на опарыша, и то очень немногие, так как эта насадка требует мелких крючков и, следовательно, катушки. Опарышей насаживают (на крючок № 7) от 3 до 7 штук. Еще менее пригоден мотыль. За границей изредка ловят карпов на кузнечика и стрекозу поверху, также на зеленого капустного червя и большую синюю муху, но большей частью в траве и прудах.

Вкус и тесно связанное с ним обоняние развиты у карпа едва ли не более, чем у всех наших рыб, что ясно доказывается мясистостью его губ, рта и языка, изобилующих сосудами и нервами. А потому нет ничего удивительного в том, что в Западной Европе, а отчасти и у нас для привлечения карпов к приваде, прикормке и насадке прибавляют разные пахучие и сдабривающие вещества, а именно растительные масла, в особенности льняное и конопляное, иногда с примесью нескольких капель анисового, мятного, лавандового и других сильно пахучих эфирных масел, которые карп чует, особенно на течении, с очень больших расстояний. С целью подзадорить аппетит рыбы прибавляют к растительной приманке мед или солят ее, о чем говорилось выше. Из других пахучих веществ достойна внимания камфора, которую прибавляют к насадке, большей частью растворенной в спирте; вкус спирта, по-видимому, сам по себе нравится некоторым рыбам.

Прежде чем ловить, следует как можно тщательнее исследовать место, избранное для ужения, познакомиться с помощью шеста или свинцового отмера (лота) со всеми уступами и неровностями дна, определить, где и как лежат коряга, затонувшее дерево или какая другая «цепа», и определить размеры последней. При ловле без катушки необходимо, чтобы не было никаких задевов minimum на двойную глубину, т. е. если удят на глубине 4,2 м, то на 2 сажени (4,2 м) во все стороны от поплавка ничто не должно препятствовать ходу вываживаемой рыбы. Ужение с катушкой возможно только, когда ближайшие коряги, камыш, лопухи находятся не ближе 21 м от рыболова. А потому, если место несомненно «сазанистое», то для вящего успеха требуется большая или меньшая расчистка его, что иногда бывает сопряжено со значительными затруднениями и некоторыми расходами. Кроме того, при выборе места для привадного ужения надо всегда соображаться с положением солнца и помнить, что крайне неудобно ловить с поплавком, когда солнце светит прямо в глаза. Следовательно, при утренней ловле «привада» не должна быть обращена на восток и юго-восток, а при вечерней – на запад. Затем, чтобы до некоторой степени замаскировать себя от глаз зоркой и осторожной рыбы, часто выплывающей наверх и выскакивающей, если нет естественной защиты в виде кустиков на берегу, необходимо делать искусственную, постоянную или даже переносную. Лучше всего втыкать на берегу 0,7 м прутики ивняка или устраивать низкий плетень. Прутики и плетень могут служить к тому же второй подставкой (вилкой) для удильника; другая должна быть уже в воде, в большем или меньшем отдалении от берега, смотря по глубине и другим условиям ловли.

При ужении в совершенно новых, незнакомых местах никогда не следует забывать правила, что одна и та же порода рыбы в разных водах имеет различные привычки и свой излюбленный корм, а потому нередко вовсе не берет на насадку, которая предпочитается ее собратьями в той же реке на несколько десятков верст дальше. К незнакомой насадке и приваде надо еще приучить рыбу, а потому если последняя успешно ловится местными рыболовами, то благоразумнее, по крайней мере первое время, в чужой монастырь со своими уставами не ходить и «от добра добра не искать», то есть ловить сначала с той же привадой и на обычную насадку, хотя и более совершенными снастями. Весьма полезно по временам вскрывать пойманную рыбу, так как исследование это покажет, чем рыба питается в данную минуту и какой прикорм предпочитает. Какой, сколько и как бросать прикорм – об этом уже было сказано выше.

Подходить к приваде, «седалке» своей надо крайне осторожно. Не следует ни стучать по берегу, ни показываться во весь рост, а подходить крадучись, пригибаясь, и закидывать удочку не вставая. Благоразумные рыболовы, хорошо изучившие глубину своего места, ставят поплавок на определенную высоту (если вода не прибыла) и надевают насадку поодаль от берега, и, пригнувшись, закидывают куда следует. Лучше, если поплавок будет поставлен выше, т. е. глубже, так как если грузило будет сквозное и лежать на дне, а самый поплавок будет самопогружающимся (т. е. если в нем самом или немного ниже, на леске, будет груз, заставляющий поплавок погружаться по крайней мере наполовину), то не велика беда, если он будет и лежать на поверхности, так как при скользящем грузиле видна самая слабая поклевка. Ловят на одну или на две, редко на три удочки; в последних случаях закидывают их на разное расстояние от берега, на разную глубину и нередко с различными насадками; каждая удочка должна лежать на двух развилках, так, чтобы комли были под рукой. Самая удачная ловля бывает, когда берег обрывистый и сразу идет вглубь уступами. Вся задача состоит в том, чтобы груз был на уступе, а насадка свешивалась бы вниз и несколько качалась течением. Сазаны всегда ходят такими порогами, не сразу замечают грузило и леску и берут много смелее.

Вообще лучше забросить (не вставая) подальше и потом притянуть насадку к себе. Чем меньше выдается удилище, чем короче расстояние между его кончиком и поплавком, тем лучше, так как сазан менее пугается шестика, подсечка бывает сильнее и (на простом удильнике) можно водить его круче. Свободная часть лески от кончика до поплавка не должна быть длиннее 1,4 м, и при ловле без катушки лучше, если вся леска до крючка будет лишь немного длиннее удилища (не более 0,7 м). Обыкновенно, закинув удочки, бросают на поплавки и подальше немного прикормки, перезакидывают, не вставая; главное, стараются не бросать тени на воду.

Вот общие правила ловли сазанов на приваде с поплавком и длинным удильником, т. е. главного, иногда единственного ужения этих рыб. Другие способы ужения употребляются редко; только в более населенных местах привада часто заменяется прикормкой, бросаемой перед началом или во время ужения. Ужение на донную с обыкновенным коротким удильником весьма неудобно и мало распространено. Кажется, оно возможно только на отмелях и в ночное время. В Астраханской губернии, по свидетельству Витте, однако, весьма успешно ловят сазанов без поплавка на довольно длинную леску с длинным же удилищем; поклевка при этом передается непосредственно гибкому кончику. Так как леска большей своей частью лежит на дне, а не висит перпендикулярно, то рыба должна брать насадку смелее, а потому мне кажется, что в некоторых случаях, когда, например, глубина находится далеко от берега, выгоднее ловить этим способом. Как кажется, в Астраханской губернии удят больше на двойчатку или, вернее, волосяную перекладину, привязываемую к кончику лески и оканчивающуюся крючками. Грузило привязывается на 4,5-сантиметровом поводке к середине этой двойчатки, т. е. ниже ее.

Во Франции довольно употребителен следующий вариант ловли карпов с поплавком. Удят с лодки, укрепив ее кормой к берегу, на очень длинное удилище (до 6,3 м длины) с катушкой, со сквозным оливкообразным грузилом и поплавком, поставленным значительно выше, чем требуется глубиной. Смотав довольно большое количество шнурка с катушки, берут удилище в левую руку, уперев его комлем в живот, а правой раскачивают грузило с насадкой (большей частью бобом) и бросают, как пращу, вдаль, метров на 10,5 и далее от себя. Этот способ особенно пригоден, когда глубь находится далеко от берега и карпы близко к нему не подходят.

При ужении карпов, как видно, груз и насадка лежат на дне; у нас иначе и не ловят. Однако у некоторых иностранных авторов встречаются советы ловить карпов на весу, так чтобы насадка на несколько сантиметров не доходила до дна. Это странное противоречие объясняется очень просто – тем, что здесь имелось в виду ужение прудовых карпов в иловатых местах, т. е. таких, где грузило и насадка могут совсем увязнуть. Кроме того, бывают случаи, когда карпов приходится ловить не только на весу, но даже очень близко от поверхности воды и даже совсем поверху – именно в травах (лопухах), во время жаров, когда карпы ходят поверху и кормятся животной слизью, а также мелкими раковинками, часто покрывающими нижние поверхности листьев кувшинок. В Германии весьма удачно удят в таких местах на большую синюю муху, зеленого капустного червя и на красного навозного с небольшим грузилом без поплавка, закидывая таким образом, чтобы дробинка упала на лист кувшинки, а насадка свешивалась бы вниз. Тут же можно ловить карпов на кузнечика и стрекозу вовсе без грузила – поверху.

Точно так же, поверху, приходится ловить карпов в таких прудах, где они привыкли к бросаемому им хлебу. Рыба здесь сыта и со дна берет редко, но если снять поплавок и грузило и бросить предварительно несколько кусочков черного или белого хлеба, один из таких кусочков (не смятых) надеть на крючок и осторожно закинуть, то не пройдет и минуты, как насадка будет схвачена. Только таким образом мне удалось поймать довольно крупного (четырехкилограммового) карпа в пруде Николо-Угрешского монастыря. К сожалению, было уже поздно, и поднялся ветер, карпы перестали гулять, и более поймать я не успел. Судя по всему, такие подкармливаемые карпы берут лучше всего в ясную и тихую погоду, когда всего охотнее выходят на поверхность.

Поклевка карпов чрезвычайно разнообразна и иногда бывает почти незаметна, так что ловля их требует очень чувствительного поплавка. Различия в клеве зависят от весьма многих причин: величины рыбы и принадлежности ее к тому или другому вариетету, места ловли, течения, времени года и дня и, наконец, качества и величины насадки. Прудовые карпы берут всегда сравнительно слабо и тихо, и клев их имеет большую аналогию с клевом линя. Речные карпы, сазаны имеют уже (хотя далеко не всегда) характерную поклевку, но всего стремительнее берет вариетет сазана, называемый горбылем, а местами и «коропом». Чем крупнее рыба, тем она (если голодна) клюет вернее и сильнее. На глубоких местах карпы хватают насадку смелее, чем на мелких, на донную удочку смелее, чем на поплавочную; весной до нереста клев их хотя и верен, но вял; всего резче он в июле и августе; вялый и неверный клев бывает также, когда ободняет, т. е. солнце подымается высоко, в очень жаркие утра и перед переменой погоды, когда, наконец, рыба сыта или чересчур закормлена на приваде и много рыбы срывалось за все время лова. Наконец, не подлежит никакому сомнению, что сазаны берут мелкую насадку, в особенности зерновую, смелее и вернее, чем крупную хлебную (кашу, мятый хлеб) и червей. Хлебную насадку сытый или бывалый карп часто сосет, не шевеля поплавок, и выплевывает при малейшем шуме или колебании лески, у червей же безнаказанно объедает хвостики.

Типичная поклевка карпа следующая: поплавок сначала идет в сторону, с возрастающей быстротой, и стремительно погружается в воду, так что рыболов не успевает взять удильник в руки, как рыба уже сама себя подсекла, а если ловят с катушкой, то уже успела смотать несколько аршин (один аршин равен 71 см) шнурка. Иногда эта поклевка бывает совершенно неожиданна: «В вашем представлении продолжает рисоваться неподвижный поплавок, как вдруг вы замечаете, точно какая-то яркая змейка метнулась у поплавка и скрылась в глубину…» Впрочем, в некоторых случаях близость поклевки предвещается приближающимися к поплавку пузырями, пускаемыми подходящими к приваде карпами. Самые крупные сазаны берут с невероятной и даже совершенно непонятной силой, так как умудряются с разбега отшибать крючки до подсечки.

При слабом клеве, напротив, поклевка сазана представляет большое сходство с поклевкой линя, плотвы или даже рака. Сытый или осторожный карп слегка колышет поплавок, затем ведет его в сторону, не погружая, и останавливается; в некоторых случаях он кладет поплавок на воду, как лещ, т. е., взяв насадку в рот, поднимается выше, приподнимая и грузило. Иногда, наконец, поклевка сазана выражается в слабом вздрагивании поплавка, либо в едва заметном погружении его (как у рака), или кручении на одном месте. Это бывает, когда рыба сосет насадку, не трогаясь с места, или когда рыба, плавая по дну, задевает насадку брюхом или нижними плавниками. В этих случаях нечего ждать более ясной поклевки, т. е. чтобы поплавок поплыл в сторону или скрылся под водой, и надо подсекать немедленно. При ужении на горох поклевка также передается обыкновенно следующим образом: поплавок сначала дрогнет, погрузится, потом колеблется, не погружаясь, и вдруг выскакивает и ложится. Это значит, что рыба взяла своими твердыми губами насадку, размяла ее, высосала и затем выплюнула вместе с крючком.

Так как губы и рот сазана очень мясисты, то подсечка никогда не должна быть сильной и резкой; эта сильная рыба почти всегда сама себя подсекает, или, по крайней мере, почувствовав укол крючка, своим стремительным движением заставляет жало крючка вонзиться очень глубоко. Поэтому подсекать надо кистью руки, а не с маху. Впрочем, при ловле на простые снасти и крупные крючки можно и даже должно приподнимать удилище кверху, но при ужении с катушкой и на мелкие крючки достаточно легкого встряхивания кончика удильника, предоставив самому сазану засесть на крючок как следует. В общем, с подсечкой медлить не следует и надо расположиться на берегу, лежа или сидя, таким образом, чтобы руки были как можно ближе к комлям удильников, но надо также принимать в соображение место лова и насадку, на которую ловят. В прудах, тихих заводях, а также при ужении на хлеб и кашу, т. е. на крупную и мягкую насадку, не следует торопиться с подсечкой, но на течении, хотя бы и водоворотном, и при зерновой насадке медлить отнюдь не полагается. Кроме того, при ужение сазанов, тем более при слабом, нерешительном клеве необходимо принять за правило – подсекать перед каждым перезакидыванием. Нечего и говорить о том, что подсекать следует в сторону, противоположную направлению, принятому поплавком.

После подсечки, если рыба окажется зацепившейся, быстро вскакивают на ноги и прежде всего выкидывают свободной рукой или ногой остальные удочки на берег, чтобы не мешали. Вываживание рыбы производится непременно стоя. Небольшого карпа, до 1,2–1,6 кг, впрочем, более или менее, смотря по крепости лески, вытаскивают без всяких церемоний и как можно скорее, чтобы не распугать более крупную рыбу, но с более крупными приходится порядочно возиться. Главная задача рыболова, если он ловит на обыкновенные снасти, заключается в том, чтобы воспользоваться всею гибью удилища и растяжимостью лески, не дать рыбе вытянуть леску и шестик почти в прямую линию, т. е. держать удилище насколько можно выше, и постараться, не форсируя слишком, заворотить попавшуюся рыбу в сторону и заставить ее ходить на кругах или, точнее, дугами. Слишком круто водить крупного карпа не следует, так как если даже и выдержит снасть, то может не выдержать сазанья губа. Обыкновенно приходится держать удилище обеими руками, а если оно длинно, то даже упирать комлем в живот. Конечно, если рыба тянет вдоль, то стоять на месте нет расчета и гораздо благоразумнее следовать за ней берегом, если только она не направляется заведомо к какой-либо коряге или в траву. При ужении с катушкой круто водить сазана, даже мелкого, нельзя и приходится спускать большее или меньшее количество шнурка, сообразно силе рыбы и крепости прилежащих мест. Удилище держат здесь всегда левой рукой выше катушки, упирая комлем в пах; правая рука находится около катушки и спускает или собирает леску, задерживает, тормозит катушку, если она чересчур быстро разматывается. Шелковая леска обыкновенно гудит при этом подобно телеграфной проволоке.

Чаще всего карп, подобно другим рыбам, зацепляет за крючок левым или правым углом рта, верхней челюстью, около ноздрей, очень редко за нижнюю губу, гораздо реже, чем за средину верхней челюсти, – в лоб, как выражаются некоторые рыболовы. В последнем случае крупные сазаны зачастую ломают или разгибают крючок, что весьма понятно. Почувствовав подсечку или наколовшись, сазан с необыкновенной стремительностью бросается прочь: если поблизости есть коряги или вообще какая-нибудь крепь, то прежде всего он направляется туда; если же это ему не удалось, то катит на середину реки в прямом направлении, стараясь вытянуть удилище и леску в одну линию и с разбега оборвать снасть. Это самый обыкновенный его маневр и самый опасный, но раз сноровка рыболова и качество снасти выдержали это испытание и удалось заворотить сазана в бок – все шансы за успех. Видя, что силой ничего уже не поделаешь, карп начинает хитрить: он или бежит к берегу, прямо на рыболова, стараясь ослабить леску и освободиться от крючка, который, если ранка очень велика, легко из нее выпадает, или же, стоя на одном месте, к берегу хвостом, начинает крутиться и вертеться. Это делается им с той целью, чтобы леска (вернее, поводок) попала за твердый луч спинного пера (иногда заднепроходного), после чего сазану ужо нетрудно если не перепилить ее, то перетереть или измочалить и вообще уменьшить ее крепость. Всем «сазанятникам» очень хорошо известно, как это делается, и многие не раз видели, как карп ложится сначала на бок и, пропустив леску куда следует, начинает крутиться на одном месте. Замечательно, что это делают только сазаны, прудовые же карпы никогда не перепиливают лесок, и ни один иностранный автор не упоминает об этой хитрости, даже говоря о речных карпах. Очевидно, в умственных способностях, как и в силе, акклиматизированный карп уступает своему дикому родичу. Маневр этот иногда удается, особенно с волосяной леской, и карп уходит с крючком и обрывком лесы. Поэтому не следует позволять ему стоять хвостом к берегу и при остановке надо стараться завернуть ему морду, а если это не удается, то частыми и довольно резкими подергиваниями заставляют сазана тронуться с места. Вероятно, эти дерганья причиняют ему сильную боль, так как большей частью сазан но выдерживает и летит к берегу, кувыркаясь по пути и наворачивая на себя ослабнувшую леску. Вот почему надо всегда быть настороже и держать леску натянутой, а так как это вполне достигается только при том условии, чтобы леска была лишь немного длиннее (не свыше человеческого роста) удилища, то понятны неудобства коротких донных шестиков и длинных лесок. Тем более что не вполне, т. е. не до бесчувствия, утомленного сазана подтаскивать к себе на леске крайне опасно. Замечу кстати, что неутомленного сазана, идущего к берегу, если тут находятся трава, коряга или корни, необходимо (особенно при ловле с катушкой и вообще на длинную лоску) отпугивать от опасных мест, бросая в него камнями или комками глины. Эту бомбардировку удобнее поручать своему спутнику или товарищу.

Пойманный сазан выскакивает из воды довольно редко, когда, кажется, уже потеряет всякую надежду оборвать или перепилить леску. Сначала он ходит почти по дну, но, постепенно ослабевая, делает все меньшие и меньшие дуги и наконец всплывает на поверхность. Особенно тяжело, хотя и не бойко, ходят карпы, попавшиеся на крючок не в рот, а за бок, брюхо, за глаз и другими незаконными путями, что часто случается, когда к приваде подойдет целое стадо карпов, и они, плавая по дну, задевают насадку, шевелят поплавок и заставляют подсекать. Впрочем, даже небольшие сазаны, пойманные таким образом на обыкновенные удочки, почти всегда срываются, но при ужении с катушкой можно с успехом вытаскивать и довольно крупных рыб. Опытный рыбак по ходу рыбы после подсечки чувствует по руке, крепко ли зацепил крючок и в рот или не в рот. В последнем случае рыба идет очень тяжело, но не бойко, как-то боком и сильно упирается. Неопытному рыбаку и небольшая рыба, попавшая за бок, покажется крупной.

При ловле карпов большинство удильщиков прибегает к помощи сачка или подхватки, очень редко – к багру. Подхватка для сазана несколько отличается от обыкновенного сачка. Она должна иметь более длинную и прочную рукоятку и более глубокую (в 1 м длиной) сетку; некоторые предпочитают металлическому обручу развилины рукоятки, что прочнее. Подсачивают только совсем утомившегося сазана, если только он не из мелких; левой рукой, держащей удилище, ему предварительно приподнимают голову, затем наводят сзади сачок, стараясь не задеть за рыбу, и тащат ее волоком, не вынимая из воды.

Как очень живучая рыба, карп может долго оставаться без воды. Большинство рыболовов предпочитает держать их живыми или в больших плетеных корзинах, поодаль от места лова, или же просто в холщовых мешках, в которых они ведут себя очень мирно.

Обыкновенный усач водится в Англии, Франции, во всей Германии и Австрии и в юго-западной части нашей страны. В реках наших, впадающих в Балтийское море, его нет вовсе, и только в Висле встречается другой вид (Barbus petenyi). Однако, судя по описанию Курбатова, этот усач (не более 0,8–1,2 кг) недавно появился и в Немане. Главное местопребывание мирона – Днепр, где любимым пристанищем его служат Днепровские пороги и так называемые заборы, также Днестр, Буг и все главные притоки этих рек, особенно Горынь и Стырь. По всей вероятности, он идет тут очень далеко вверх, так как в Днепре, под Смоленском, и в Десне, у Брянска, рыбаки причисляют его к самым обыкновенным рыбам. Кроме того, усач встречается в большом количестве в реках Крымского полуострова, как, например, Салгире и Альме, но вообще он не любит холодной воды, так же, как и очень теплой и сильно освещенной солнцем.

Рис. 63. Мирон-усач

Усачи легко отличаются от всех других рыб своим выдающимся хоботообразным рылом и 4 длинными усами, из которых два расположены на конце верхней губы, прикрывающей нижнюю, а другие два – по углам рта… Тело у него длинное, почти цилиндрическое, сверху оливково-зеленого, снизу белого цвета; глаза маленькие, светло-бурые; спинной плавник голубоватый, и первый костяной луч его зазубрен; остальные плавники более или менее красноваты. Вообще эта рыба как в Европе, так и в России представляет, по-видимому, довольно много видоизменений: так, например, у нас днестровская марена, по замечанию профессора Кесслера, отличается от днепровской очень широкими грудными и брюшными плавниками и гораздо более светлым цветом. У последней также плавники, особенно хвостовой, очень яркого красного цвета и даже спинной имеет красноватый оттенок. Глоточные зубы, по 10 с каждой стороны, у обеих разностей одинаковы, имеют ложкообразную форму и расположены в три ряда (2.3.5).

Рис. 64. Глоточные зубы усача

Марена принадлежит к довольно крупным рыбам. По свидетельству днепровских рыбаков, изредка встречаются усачи в 12 кг, но обыкновенно они редко достигают величины более 70 см и 4 кг веса… Средняя продолжительность жизни этих рыб 15–20 лет; растут они очень быстро, но делаются плодовитыми только на четвертом году; по мнению Бланшара, самцы достигают половой зрелости ранее самок, что весьма вероятно. Мелкие усачи живут большей частью на мелких каменистых перекатах, часто встречаются вместе с пескарями и тогда очень похожи на последних, отличаясь только мелкой чешуей, 4 усиками и удлиненным рылом. Взрослые также предпочитают быструю, достаточно свежую и чистую воду; это отчасти составляет причину их редкости в Дону и отсутствия в Волге. В озерах и вообще в стоячих водах они никогда не встречаются. Взрослые мироны большей частью держатся в каменистых, хотя и глубоких местах рек, всего охотнее около мостов, мельниц, свай, под пристанями, часто забиваясь в норы под берегом или залегая в небольшие, но глубокие ямки в русле реки; держатся большей частью на самом дне, где и добывают себе пищу, состоящую главным образом из червяков, раковин, изредка, несмотря на большой рот, мелких рыбок. На мелких местах они замечаются только во время разлива… Тогда усачи часто плавают у самых берегов и на поемных лугах на такой незначительной глубине, что спинное перо высовывается из воды. Сюда привлекает их обилие различных животных и растительных остатков, так как они кормятся также илом, животными извержениями, даже падалью (почему нередко встречаются у водосточных труб) и червями, которых очень искусно выкапывают из дерна своим хрящеватым хоботообразным носом. Иногда, впрочем, усачи выходят и летом на песчаные отмели, заросшие травой, чаще по утрам и в сумерки, даже ночью, так как вообще ведут более ночной образ жизни.

Это весьма сильная, проворная и бойкая рыба, что видно по ее большим плавникам, форме тела и по той силе, с какой она вбирает и выталкивает воду при дыхании. Мироны очень быстры в своих движениях, нередко выскакивают из воды, и прыжки их иногда достигают изумительной вышины. Притом они редко ведут оседлый образ жизни, а постоянно переходят с одного места на другое и встречаются чаще поодиночке или незначительными стайками, и то больше в низовьях рек.

Большие стаи замечаются только во время нереста, который, по замечанию днепровских рыбаков, бывает в начале мая, когда зацветут груша и бузина. Вообще время нереста усача, как и других рыб, вполне зависит от состояния погоды, а потому вернее всего определяется цветением и распусканием листьев растений. Тогда усачи собираются по нескольку десятков и сотен и идут длинной вереницей далеко вверх по течению, причем впереди плывут самки, затем крупные самцы; шествие, наконец, замыкают самые молодые двухсотграммовые (годовалые!) молошники, по-видимому не достигшие полного развития. Самцов обыкновенно более, нежели самок, и иногда за одним икряником ходит по нескольку молошников, которых можно легко отличить по небольшим зернышкам на темени и спине, где они имеют вид одного непрерывного ряда. Самый нерест происходит в глубокой и быстрой воде, на каменистом или песчаном дне. Икра большей частью выметывается на камни; самки некоторое время остаются на местах нереста, затем переходят в самую быструю воду, даже под водопады. Икра мирона оранжевого цвета и относительно весьма крупна и малочисленна: в самке средней величины насчитывается не более 8000 яичек величиной с просяное зерно; молоки самцов красноватого цвета. Для развития икры потребна температура в 8-10 °R, и зародыши выходят из оболочек через 9-15 дней.

Молодые рыбки растут очень быстро, так что в 4 месяца достигают величины крупного пескаря. Замечательно, что икра этих рыб во многих местностях Европы считается ядовитой и не употребляется в пищу. Действие этой икры и причины ее ядовитости, впрочем, вовсе не исследованы, и мнения тут разногласят: по одним, отравление икрой усачей имеет некоторое сходство с отравлением белладонной, по другим (Бланшар), за отравлением следуют холерные припадки (рвота, понос); некоторые, наконец, как известный ихтиолог Блох, вовсе отвергают ядовитость.

На зиму мироны, по-видимому, снова собираются в большие стаи, залегают тесной массой в самые глубокие места реки и все время проводят в так называемой зимней спячке.

Несмотря на то что мирон имеет у нас довольно обширное распространение и, как одна из самых сильных и бойких рыб, пользуется большим уважением между охотниками-рыболовами днепровского бассейна, до последнего времени об ужении его на удочку в России не имелось почти никаких сведений, кроме поверхностных указаний о том Радкевича. Только теперь, после заметок Корде и Воронина, а главным образом статей П. З. и Борисова об ужении мирона в Десне и Болве, можно составить себе некоторое понятие о ловле этой дорогой для охотника рыбы.

В верховьях Днепра, в Смоленской губернии (Корде), мирона ловят на донную с очень тяжелым грузилом от 100 до 200 г в самых быстрых местах реки и на очень прочные снасти. Насадкою служат: 1) мелкий линючий рак или раковая шейка; 2) пшенное тесто, неудобное тем, что легко сбивается с крючка и размывается быстрым течением; 3) веретеница (вероятно, ручьевая минога и ее личинка – слепой вьюнчик) длиною до 18 см; ее отыскивают в мягком иловато-глинистом дне, доставая оттуда черпаком или откапывая руками. Эта насадка считается здесь чуть ли не лучшей. Крючок продевается веретенице в рот, и жало и бородка выпускаются наружу, непременно снизу, на расстоянии 1,2 см от рта.

В дополнение к ужению мирона в верховьях Днепра, со слов одного из бывших смоленских рыболовов Глуховского, жившего на Днепре лет 15–20 назад, могу сообщить, что миронов ловят здесь большей частью с лодок, на тычках (шестах), втыкаемых в берег или неподалеку от него по причине быстрого течения, иначе удержаться на месте здесь невозможно. Главной насадкой служит здесь линючий рак, реже выползок. Для привлечения миронов ловят очень часто с привадою, состоящей из жмыхов с отрубями и тестом, чтобы не так скоро размывало ее течение. Все это кладется в мешки из рединки или в кульки, которые привязываются на бечевке к довольно длинной палке или шесту, с петлею на противоположном конце, надеваемой на вбиваемый (постоянный) кол или колья. Эти колья и привада составляют неотъемлемую собственность владельца, и ими не могут пользоваться другие. Мироны очень скоро подходят к приваде и начинают толкать мешок носом, что узнается (если она на весу) по сотрясению, передаваемому палке. Некоторые верхнеднепровские рыболовы пользуются этой смелостью мирона и ловят его на так называемые «подвязи», а именно: к мешку привязывают на коротких крепких поводках 2–4 крючка с насадкой (раком). Мирон, схватив рака, сам себя подсекает и вытаскивается вместе с мешком; если же он очень велик, то приходится снимать шест с кольев и предоставить рыбе таскать его вместе с кульком до полного утомления. Как кажется, простые рыболовы ловят здесь миронов на нитяные лески, как и рыбца (сырть), только более толстые. Эти лески приготовляются (сучатся) самими рыболовами из отборных ниток домашнего прядения и в крепости будто бы мало уступают шелковым из сырца.

По свидетельству того же лица, смоленские рыболовы ловили миронов до 8 кг весом.

На нижнем Днепре, по свидетельству Домбровского, ловят марену на каменных грядах, как и на Волыни: садятся на камень и пускают длинную донную удочку с раком вниз по течению. По Радкевичу, лучше всего удить марену на донную удочку с крючком № 1–3, но можно ловить и на поплавочную удочку и на перемет. Место должно быть прикормлено. Крючки наживляются земляными червями, кучею глистов, сальником, раковой шейкой. Подсеченная марена почти всегда будто бросается против течения, и если рыболов подсек марену, что узнается по двум сильным толчкам, то он должен сейчас же встать и быстро следовать за рыбой, не позволяя ей вытягивать леску в одну линию с удилищем и не давая шнурку сматываться с катушки, если ловит с таковой, что почти необходимо.

В Десне и Болве местные рыболовы удят мирона большей частью на донную. Это объясняется тем, что эта донная удочка удобнее для ночной ловли крупной рыбы, так как может быть гораздо грубее и крепче. По наблюдениям П. З., мирон живет здесь больше в ямах и под корчами, на быстрых местах, где сетью его не взять, почему он попадается в невод лишь в мутную воду. На перекатах держится преимущественно мелкий мирон, крупный же любит более спокойное (и глубокое) течение, хотя на очень тихих местах никогда не попадается; нередко он подходит к берегу на мель и берет там, где его вовсе не ожидаешь. Ужение начинается сейчас после нереста, и к половине июня настоящий лов уже кончается, хотя усач продолжает брать изредка до половины августа, а в очень хорошую и теплую погоду, по словам местных рыболовов, попадается даже в начале октября. При хорошей погоде мирон начинает брать с начала мая, но при ненастье и холодах клев запаздывает иногда до двадцатых чисел. В сильный и холодный ветер, в непогоду и муть, ловля всегда бывает неудачна, то же во время грозы. Насадкой служит сначала большой земляной червь, позднее, в июне, мирон хорошо берет на крупную клешню линючего рака. Всего лучше ловится он зорями Автор удил миронов (не особенно крупных) на длинные цельные удилища с катушкой, но с волосяной леской (в 16–20 волос), что, конечно, не выдерживает критики: поплавка не употреблялось, так что это та же донная удочка Крючки для мелких усачей брались № 1, для крупных № 3/0. Особенно сильно рвется мирон первые моменты после подсечки; в это время надо давать ему свободно сматывать шнурок, не опасаясь, что он засядет под корч, что он норовит сделать, когда начнет ослабевать. Поэтому после первых порывов надо натягивать леску как можно сильнее. Всего более надо быть осторожным, когда мирон пойдет вглубь. Это значит, что он увидел корягу и хочет подойти под нее, а потому вся задача в том, чтобы не дать ему в это время хода и отвести его от опасного места. Если мирон зайдет под корч, то надо держать леску сильно натянутой, так как часто случается, что мирон (понуждаемый болью) выходит из-под корча. Если же это не подействовало, то употреблялось следующее приспособление: к концу самого длинного удилища крепко прикручивалось кольцо из ивняка, диаметром в 11 см; кольцо это пропускалось через толстый конец удильника, которым ловили, и по леске подводили его до крючка. Разумеется, это возможно только, когда коряги недалеко от берега. По замечанию П. З., мирон довольно капризен и нередко бывает, что на одну насадку вовсе не берет, а на другую хорошо.

По наблюдениям В. Борисова, в той же Десне (под Брянском) успешно ловившего миронов на складное английское удилище с катушкой и шелковым шнурком, мироны держатся здесь преимущественно в таких местах, где берег из обрывистого переходит в пологий, косой, вдаваясь в воду, и состоит из разной величины комков и комочков какой-то коричневой, похожей на железную руду массы самого неправильного излома и твердой, как камень. Впрочем, он предпочитает глубокие места, но только если они имеют быстрое течение и такое же железисто-глинистое дно. Вероятно, эта руда заменяет миронам крупные камни, которых в Десне (около Брянска) нет. На глубоких и быстрых притоках Десны с песчаным и отчасти хрящеватым дном усачи встречаются, но, кажется, только мелкие. В заводях и вообще тихих местах их никогда не бывает, и вообще на чисто глинистых, тем более в иловатых местах они здесь вовсе не встречаются. Лучшим доказательством постоянного пребывания миронов служит их выкидывание из воды: подобно сазанам, усачи «играют» только там, где живут постоянно.

По словам того же автора, мирон ловится на Десне еще с весны, когда вода еще не совсем вошла в межень, и пригородные и городские (брянские) рыболовы иногда очень успешно ловили его на переметы, наживляемые выползками, и, вероятно, его можно было бы удить в это время, но только с лодки. Лучший клев мирона бывает большей частью в мае (конце), именно во время цветения пшеницы, но иногда (при дождливой весне) переходит на июль. В конце августа мирон попадается только случайно. Лучшее время дня для ужения – раннее утро, часов до 8 или 9; вечером мирон берет часов с 3 до 5–6, но хуже и большей частью мелкий. Погода, по наблюдениям Борисова, не имеет особенного влияния на интенсивность клева, но в сильный ветер, дующий по течению или против него, мирон будто бы не берет вовсе. Лучшей насадкой здесь, как почти всюду, считается рак. «Линючий рак с темно-зеленой мягкой шкуркой – это миронье лакомство»; вероятно, они чуют его издалека, так как поклевка следует всегда очень скоро, и возня с пойманным распугивает остальных ненадолго. За раком следует выползок, который, впрочем, часто теребится мелкими миронами; обыкновенными же червями, насаживаемыми по нескольку штук вместе, пользуются здесь только в крайности. Прикормка (куски червей или раков) весьма полезна, а при плохом клеве даже необходима.

Ужение производилось с берега на английскую снасть с катушкой шелковой леской № 2 длиной в 50 ярдов, без поплавка, с плоскими скользящими грузилами весом граммов в 12 каждое. Самый крупный выуженный мирон вытянул 5,8 кг. Поклевка передавалась непосредственно удилищу, лежавшему на подставках; за первым толчком следовал обыкновенно другой, а затем подтяжка – и подсечка. По-видимому, после подсечки мирон чаще всего сначала летит к противоположному берегу; затем, если ему удалось выдержать этот порыв, начинает описывать дуги и, передохнув, опять стремительно направляется вглубь, повторяя эти маневры несколько раз. Иногда он подымается наверх, вероятно, с целью выпрыгнуть, а потому в этом случае полезно окунывать почти все удилище в воду. Опаснее всего, когда рыба направится к берегу. Другие мироны сейчас же после подсечки залегали на дно и, несмотря на все старания, не могли быть подняты кверху. Вероятно, это делают очень крупные усачи; средние же задевали за корягу, уступ берега (или за упомянутые куски руды). При этом слышны бывают движения рыбы – как она шевелит плавниками и ворочает хвостом, – но, несмотря на все старания рыболова, не трогается с места. Вероятно, в таких случаях надо выждать, чтобы мирон сам пошел в ход, как это советуется другими рыболовами. Некоторые мироны берут насадку с разбега с такой силой, что обрывают поводок у самого крючка, почти не смотав лески с катушки. Небольшие мирончики, от 800 г и менее, берут насадку так же решительно, как и крупные, и, пойманные, отличаются от крупных своей юркостью и вороватостью: они то вылетают наверх, то тянут в глубь и летят оттуда в сторону или к берегу.

Об ужении марены на Днестре и его притоке Смотриче, а также на Березине говорит несколько слов Линтварев. На Днестре и Смотриче эта рыба держится постоянно на дне, сплошь усеянном большими камнями, под которыми она и имеет постоянное местожительство. Ловят здесь, как и на Березине, на очень прочные донные удочки с тяжелым, передвижным грузилом и струнным поводком. Насадка на Березине – преимущественно пшенная каша, круто сваренная и нарезанная небольшими кубиками. Кроме пшенной каши, средняя по величине марена хорошо берет (на Днестре и Смотриче) на червя, крупная же предпочитает живца. Прикормкой служит (на юге) мамалыга, т. е. каша из кукурузы. Клев, по словам автора, выражается в сильной и отрывистой потяжке; крупная марена легко может вырвать удилище из рук. Подсеченный усач оказывает очень сильное сопротивление и быстротою своих движений и отчаянными прыжками значительно превосходит голавля. В каменистых местах марену иначе нельзя ловить как с длинным (не короче 1,4 м) струнным поводком, так как после подсечки она моментально прячется под камень, и если рыбу тащить к себе, то леска непременно будет перерезана об острые края камня. Поэтому, если марена забьется под камень, ее отнюдь не стараются вытащить оттуда, а держат леску слегка наслаби и терпеливо дожидаются (иногда минут десять), пока она сама не выйдет из-под камня. Как только рыболов почувствует по натягиванию лески, что марена выплывает из-под него, то понемногу отпускает леску, стараясь, чтобы она все время была наслаби. Отпустив немного лески и тем дав рыбе возможность выплыть из своей засады, следует быстро тащить марену на берег. При этом случается, что она снова задевает за камень, и приходится прибегать к той же уловке.

По своей силе усач не уступает, а на быстрине даже превосходит речного карпа и нашего сазана, а потому, ввиду того что ловля этой все-таки довольно распространенной рыбы находится у нас в первобытном состоянии и крупные мироны выуживаются, вероятно, очень немногими западнорусскими охотниками, употребляющими усовершенствованные снасти, я считаю необходимым сделать весьма подробное описание всех способов ужения, известных на Западе и особенно в Англии.

Сколько известно, ужение усачей за границей производится двумя главными способами – с поплавком и на донную, взакидку, в обоих случаях непременно со дна, так как мирон всегда держится понизу, не всплывая кверху, как и пескарь, и обязательно с прикормкой.

Как для привады, так и для прикормки и насадки при ужении миронов, кроме больших земляных червей, наиболее пригодных для этих целей, за границей употребляют еще сыр, шкварки, хлеб, тесто, пареные зерна, вареный картофель, вареную говядину, мозг бычий (головной и спинной), бычью кровь, красных навозных червей, опарышей, т. е. личинки мясной мухи. Хорошей насадкой служат также икра лосося и куски миноги, но обе эти насадки, первая в особенности, вряд ли могут употребляться русскими рыболовами, так как лососи и усачи встречаются вместе только в кавказских реках.

Сыр – весьма распространенная приманка для усача – должен быть бел, мягок, вязок и не солон; всего пригоднее обыкновенный швейцарский сыр; но эти качества необходимы только для насадки, а для привады они не имеют такого большого значения, какое им приписывается. Если сыр слишком сух и, следовательно, ломок, его необходимо предварительно вымочить в сырой тряпке, а еще лучше в молоке. Затем его разрезывают на кубики в 1–1,3 см, т. е. с обыкновенный орех, и несколько закругляют углы. Сыр должен иметь консистенцию резины, и необходимо как для насадки, так и для прикормки, чтобы он был свежий, не прокисший. На сыр мирон идет очень хорошо, но на него можно ловить с поплавком только на местах с не очень сильным течением, так как при частом перезакидывании удочки сыр скорее смывается течением и скорее слетает с крючка, чем при ловле на донную, хотя бы на быстрине. Для прикормки считается достаточным (!) полторы пинты (пинта около ¹/₂₀ ведра) сыру, нарезанного на кубики (!), и бросают его без всякой посторонней примеси часов за 30 до ужения. Шкварки, или вытопки, считаются лучше сыра, особенно для насадки, по упомянутой причине, но для привады некоторыми, например Бэли, не одобряются на том основании, что хотя «нет ни одной насадки, на которую можно было бы так быстро выудить 3–4 мирона одного за другим, как на вытопки, но они так быстро пресыщают рыбу, что она может есть их лишь в незначительном количестве». Поэтому он советует бросать шкварки по малости только во время самого ужения, постоянно меняя места. Из того, что вытопки скоро приедаются рыбе, кажется, можно только заключить, что их следует бросать для привады поменьше, и в этом скорее надо видеть некоторое удобство. Прежде чем употреблять в дело вытопки, их предварительно разбивают молотком, опускают в кастрюлю с водой и кипятят минут 20, часто размешивая; затем остуживают и отбирают лучшие, т. е. белейшие, куски для насадки. На шкварки, так же как и на сыр, ловят на не очень сильном течении и преимущественно во второй половине лета. Кровь употребляется только для привады в пузыре с небольшим проколом и с привязанным камнем. Рыбаки в Германии (по Moerbe) для приваживания усача кладут в воду льняные снопы. Не подлежит сомнению, что одной из лучших привад для большинства рыб может служить льняная и конопляная избоина (дуранда, выжимки, колоб), которая у нас местами (в Вятской и других губерниях) употребляется и для насадки при ловле лещей, язей и прочей бели.

На опарыша, так же как и на красного навозного червя, мирон берет очень охотно, но, к сожалению, обе эти насадки очень неудобны, потому что их объедает мелочь. Опарыша насаживают на крючок (№ 8) обыкновенно 3–4 штуки; красных червей – тоже по 2–3 (№ 6–7); первые всего пригоднее для ужения летом, в прозрачной воде, а вторые, подобно выползкам, для ловли весной и осенью в мутной воде, а также при ночной ловле летом, когда другая, менее яркая насадка малозаметна. Для привады опарышей можно бросать не иначе, как в глиняных шарах, причем опарыш является как бы начинкой, а глина (которая должна быть хорошо отмыта) тестом. Французы обыкновенно замешивают в глине опарышей вместе с конским калом, который сам по себе служит хорошей привадой для мирона. Красных же червей они советуют с этой целью разрезывать на куски и замешивать в глину или же (при более слабом течении) в шары из сдобного хлеба, который обваривается кипятком и обильно посыпается наскобленным сыром. Во Франции ловят (и прикармливают) усачей, особенно в конце лета, также на куски сырого теста с бараньим салом и на куски говядины, сваренной с чесноком. Отличную весеннюю насадку составляет личинка ручейника, живущая в трубочках, но она очень нежна и плохо держится на быстрине. Насаживают по 2–3 личинки на крючок № 6–8. Moerbe советует употреблять как насадку пиявок, за неимением живых даже сушеных и размачиваемых в воде. Он же рекомендует для усача насадку из смеси творога, желтка и камфары, которая (т. е. смесь) завертывается в тряпочку.

Рис. 65. Снаряд для прикормки

Как и всегда, ловят на те же самые вещества, которые были употреблены для привады или прикормки, только для насадки отбирают лучшие куски или отборнейших и крупнейших червей, которые к тому же должны быть очищены, т. е. лишены содержимого внутренностей в виде черной земли. Черви очищаются или сами собой по прошествии двух дней, или же искусственно, для чего кладут их накануне ловли (на ночь) в масло. Следует заметить, что английские рыболовы особенно рекомендуют для насадки не самых крупных, а молодых самок этих червей, которые еще не имеют узла в передней трети и бывают не более 6–7,5 см. Прикормку во время ужения усачей, держащихся обыкновенно на быстрых и глубоких местах, необходимо приходится бросать выше места лова, и здесь сказывается удобство снарядов для опускания прикормки на дно.

Рис. 66. Французская донная удочка

Из всех способов ужения миронов, употребляемых за границей, самый сподручный и удобный для русских рыболовов – это ужение на донную, которое, однако, не пользуется на Западе большим уважением. Так как ужение на донную будет подробно описано далее (см. ЯЗЬ), то я ограничусь здесь только указанием, что во Франции, где эта ловля, кажется, более распространена, чем в других странах, употребляется короткий, довольно нескладный удильник – рукоятка с воткнутым в нее китовым усом, камышом или прутиком с очень крепкой шелковой (смоленой) леской метров в 17,5 длины и тяжелым грузилом на 60 см от крючка. Грузило бывает круглое в виде пули или удлиненно-овальной формы и иногда просверливается, так что может двигаться по леске (см. ЯЗЬ). Для поводка употребляют 2 или 3 жилки, вместе скрученные, причем, разумеется, как и всегда, крепость поводка должна быть менее крепости лесы. Крючки предпочитаются довольно крупные – от № 3 до № 1. Насадкой служат обыкновенно сыр, шкварки и выползок Ловят на донную преимущественно ночью, а днем только, когда вода мутна, – с лодки, моста, плотин, редко с берега.

Рис. 67. Французская жерличка

Для ловли с берега во Франции употребляется большей частью приспособление вроде жерлицы, представляющее те же выгоды, так как рыба не может наколоться на крючок и, не чувствуя сопротивления, редко бросает насадку, что случается очень часто при ужении на несколько удильников. Приспособление это совершенно понятно из прилагаемого рисунка: когда рыба, взяв насадку, потянет за лесу, то плоская катушка, на которую она намотана, поворачивается, ударяет шпеньком по пружинке с бубенчиком, прикрепленной к ножке снаряда, и продолжает разматываться, давая рыбе возможность беспрепятственно удаляться с насадкой и при каждом обороте позванивая бубенчиком. В Англии для ловли со дна на глубоких местах употребляется удилище с катушкой, какое употребляется для ужения с поплавком; разумеется, степень гибкости верхушки удилища должна соответствовать силе течения и зависящей от нее тяжести грузила. Последнее большей частью просверлено и бывает круглое (при легком течении) или плоское (при сильном); крючок обыкновенно привязан к леске из жилок сантиметра в 92 длины, с дробинкой, прищипнутой в 61 см от крючка и не дающей грузилу съезжать дальше. Эта леска пристегивается к тонкому непромокаемому шнурку.

Англичане употребляют еще один способ донного ужения, производимый следующим образом: приблизительно на 30,5 см над крючком в леску ввязывают двумя петлями небольшую палочку (в 2,5 см длиной). Затем берут комок чистой мягкой глины величиной от грецкого ореха до апельсина; к глине прибавляют опарышей, шкварок, нарезанных червей (смотря по тому, чем хотят насаживать крючок) и осторожно приминают глину около палочки. Крючок с поводком слегка вдавливается в глину так, чтобы насадка была чуть видна (рис. 68), и шар закидывается в требуемое место, однако недалеко от берега или лодки; опустившись на дно, он понемногу размывается водой, уносящей вместе с глиной и прикормку, в ней заключающуюся. Рыба подходит к глиняному шару, начинает разрывать его, причем неизбежно встречает насадку и схватывает ее; сотрясение передается руке рыболова, держащего леску слегка натянутой; он подсекает и вместе с тем сбивает с лесы остаток глины.

При этом способе ужения можно также пользоваться услугами поплавка.

Рис. 68. Ужение с глиняным шаром

Обыкновенно оставляют между поплавком и шаром расстояние, превышающее глубину воды в данном месте на 61 см; поплавок плывет по течению до тех пор, пока натянется леса между ним и шаром, так как последний водой совсем не сдвигается или сдвигается очень мало. Разумеется, при таких условиях видна малейшая поклевка.

Во Франции этот весьма практичный метод донного ужения применяется для большинства рыб, берущих со дна, и производится с некоторыми остроумными видоизменениями различными способами: с длинным удилищем с поплавком и без поплавка, с коротким донным удильником, который держится в руке, и на несколько коротких донных, в закидку. На длинные удочки ловят только на глубине не менее 2,1 м, в упор, т. е. леска имеет отвесное или почти отвесное направление; поплавок – легкий, употребляется только на слабом течении и служит скорее для поддержания лески, чем для указания клева, который передается непосредственно удильнику; последний надо держать как можно ближе к поверхности воды. Крючок насаживается 3–4 опарышами и вдавливается в глиняный шар с грецкий орех величиной, с предварительно замешанными в него 20–30 опарышами, большей частью таким образом, что вся насадка скрыта в глине. Другие французские авторы (Liesrel) советуют ловить на более длинные лески (при глубине в 4,2–4,9 м она должна быть в 8,4-10,5 м) с небольшим грузом, прикрепленным в 7,5 см от крючка, который привязан непосредственно к леске, без поводка; грузило вдавливается в глиняный шар (с 20–30 опарышами) величиной с голубиное яйцо; шар этот закидывают осторожно подальше от берега или лодки таким образом, чтобы кончик удилища почти касался воды. Через 8-10 минут глина смывается и заменяется новой.

На донную с руки ловят только с лодки. Для этой цели употребляются короткие удильники из китового уса, сантиметров 30, вставленного в пробковую, реже деревянную рукоятку, в 18 см длиной; иногда к рукоятке приделывается кольцо сантиметров 5 диаметром, в которое просовывается палец; делается это ради того, чтобы крупная рыба не могла вырвать удочку из рук. Леска – тоже 8,4-10,5 м; на крючок насаживают 8-10 опарышей, задевая их за головки; грузило (тоже легкое) находится на расстоянии 10 см от крючка и держит глиняный шар величиной с небольшое куриное яйцо. Донные с колокольчиком имеют очень длинные лески, до 21 и более метров; грузило употребляется редко, а вместо него на небольшом расстоянии от крючка находится небольшой кубик из пробки, который и служит для поддержки глиняного шара (с опарышами) величиной с куриное яйцо или более. Леску собирают в кольца, закидывают обыкновенным порядком, рассчитав потребную силу размаха, а удильник втыкают железным острием в берег или в дно лодки. Обыкновенно ловят на 2–3 такие удочки зараз. Клев и время подсечки узнаются по звону бубенчика или колокольчика. Если рыба, разбив шар, не взяла насадку или если шар распустится раньше, чем рыба взяла его, пробка всплывает кверху и поднимает крючок. Грузило может быть заменено куском пробки и при ловле с руки на длинную и короткую удочки, но в этом, конечно, нет такой надобности, как в данном случае.

Moriceau советует ловить на два крючка, так, чтобы один был над, а другой под пробочкой. Во всех случаях стараются закидывать в одно и то же место, что не требует пояснения; туда же бросают иногда и прикормку в глиняных же шарах, но гораздо больших размеров (в 2 кулака), причем иногда к глине примешивают сухой конский помет, служащий тоже приманкой для рыбы. Ловят преимущественно вечером или даже ночью. Обращаем внимание русских любителей данного ужения на эти способы, в которых так остроумно соединены насадка с прикормкой-грузилом. Нет никакого сомнения в том, что они легко могут быть применены и у нас для ловли язей, лещей и других рыб и много совершеннее, чем наши. Опарыши могут быть с успехом заменены мотылем или кусками червей.

В последнее время в Англии, а также и в других странах Западной Европы настоящие рыболовы-спортсмены прибегают к обыкновенному способу ужения миронов довольно редко и, если только позволяет местность, ловят их, а также и многих других рыб так называемым нотингэмским способом, главные преимущества которого заключаются в том, что он дает возможность, так сказать, обуживать значительно большее пространство и позволяет с берега закидывать в такие места, которые нельзя достать никаким удилищем; единственный его недостаток, если не считать того, что он труднее других, требует более дорогих снастей и довольно острого зрения, в том, что он применим только в местах с очень ровной глубиной на большом протяжении и с довольно сильным течением.

Сущность нотингэмского ужения заключается в том, что поплавок и насадка отпускаются на расстояние 21 и более метров от рыболова. В общем оно напоминает москворецкое ужение «на вытяжку» или «в проводку», а в первообразе своем уже давно применяется рыбаками реки Мологи, которые ловят на быстрых местах с ровной глубиной на очень длинную леску с поплавком; леска эта намотана на кисть руки и постепенно сматывается, так что поплавок может проплыть очень большое пространство. В нотингэмском же способе леска наматывается на катушку, прикрепленную к довольно длинному удилищу с кольцами, притом на катушку особого устройства, так как обыкновенная мало пригодна для этой цели и может быть употребляема только за неимением первой.

Главное отличие нотингэмской катушки от обыкновенной заключается именно только в том, что она до такой степени неустойчива по своей оси, что малейшее усилие приводит ее в быстрое вращение, так что леска сматывается с нее силой течения, увлекающего поплавок. Эта легкость вращения обусловливается прежде всего тем, что катушка имеет две рукоятки совершенно одинаковых размеров, затем ее величиной и толщиной средней части; делается она обыкновенно деревянной и, как видно из прилагаемого рисунка, имеет вид шпульки, вращающейся на медной оси, крепко утвержденной в вертикальной медной стойке, которая, в свою очередь, прикреплена к медной планке, вставляемой между двумя кольцами – подвижным и неподвижным, находящимися на толстом колене удилища. Последнее должно быть не особенно длинно, по возможности легко и упруго, но не слишком гибко, вообще высокого качества и обязательно со стоячими, хотя и небольшими кольцами, что не требует объяснения.

Рис. 69. Нотингэмская катушка

На катушку наматывается от 42 до 71 м тонкого (с толстую суровую нитку) шелкового шнурка (смотря по величине катушки и его толщине), плетеного или особым способом крученого. При этом лучше, если он не будет пропитан непромокаемым составом, т. е. не просмолен, так как в таком случае он легче будет сматываться; в сырую погоду такой шнурок, однако, намокает и липнет к удилищу, почему последние 14–21 м обыкновенно пропитываются прованским маслом.

Собственно леска, или подлесок, большей частью делается из отборных, но тонких жилок, имеет в длину от 46 см до 2,1 м и более, смотря по глубине воды, и должна быть слабее шнурка. На леску надевается не очень легкий, но чувствительный (т. е. удлиненной формы) пробочный поплавок; к ней пристегивается еще более тонкий поводок, от 25 до 44 см длины, с крючком без лопаточки № 3–9, сообразно насадке (выползок, сыр, шкварки, опарыш). Груз большей частью прикрепляется к леске и состоит из нескольких дробин различной величины, так что первая, и самая меньшая, находится в расстоянии 30,5 см (редко на18 см) от крючка; вторая, покрупнее, прищипывается на несколько вершков (до 30,5 см) выше и т. д., не более 5–6. Впрочем, на очень быстром течении допускается одно или, лучше, несколько просверленных грузил (очень удлиненно-овальной формы), которые задерживаются дробинкой, насаженной на леску. Вообще грузила должны быть настолько тяжелы, чтобы крючок дошел до дна, не позже чем поплавок отплывает на 0,7 м от того места, где была брошена насадка.

Ужение нотингэмским способом производится как с берега, так и с лодки. В обоих случаях, как сказано выше, оно требует довольно значительной, а самое главное, ровной глубины на большом протяжении; впрочем многие рыболовы предпочитают, чтобы дно было совершенно ровно на протяжении 10–30 шагов, а затем слегка повышалось. Очевидно, что не всякое место пригодно для этого ужения и что почти необходимо предварительно измерить глубину заранее лотом. В крайнем случае, когда такое измерение почему-либо неудобно или же опасаются распугать стоящую на месте ужения рыбу, поступают так же, как и москворецкие рыболовы при ужении «на вытяжку». На садив на крючок насадку, на которую хотят удить, поплавок ставят на ту глубину, которую считают вероятной, и удочку закидывают (см. далее); если поплавок плывет совершенно свободно, нигде не задевая, его поднимают; если же его затягивает под воду, то это значит, что грузило тащится по дну и поплавок надо опустить. Таким способом пробуют до тех пор, пока ход поплавка не покажет, что только один крючок касается дна.

Рис. 70. Забрасывание лески

Прежде всего бросают в то же место (или немного выше, если течение очень сильно), в которое будут закидывать удочку, некоторое количество прикормки в глиняных шарах, причем, как всегда, последняя должна соответствовать употребляемой насадке. Если дно на некотором расстоянии слегка повышается, то прикормка, увлекаемая течением, неизбежно останавливается на этом подъеме и привлекает значительное количество рыбы. Часть этой рыбы поднимается по течению навстречу прикормке, другая же остается на подъеме и на нем же берет насадку.

Закидывание удочки требует сноровки и практики, так как для большего успеха необходимо закидывать далеко от берега; в этом дальнем закидывании и заключается главное преимущество нотингэмского ужения. Достигается оно двумя различными способами. Первый из них (применяемый также при ужении с обыкновенной катушкой) употребляется, когда удят с легким поплавком и грузилом, и состоит в том, что рыболов, взяв удилище правой рукой выше или ниже катушки, смотря по надобности (см. далее), левой сматывает с катушки большее или меньшее количество шнурка и, собрав его петлями, придерживает эти петли пальцем правой руки, затем, дав леске достаточную для удобного закидывания длину, т. е. немного меньшую против длины удилища, берет шнурок между первым и вторым пальцами и оттягивает его в сторону, как показано на рисунке. Леска раскачивается по направлению к тому месту, куда должен быть закинут крючок; когда она получит надлежащий размах, выпускают шнурок из левой руки и приподнимают палец правой, который придерживает остальную часть смотанного шнурка. Шнурок, увлекаемый тяжестью насадки, грузила и поплавка, сбегает сквозь кольца удилища, и насадка, ничем не задерживаемая в своем полете, может быть при некоторой ловкости закинута на расстояние 10,5-15 м от берега, почти немыслимое для обыкновенной удочки без катушки, например при ужении нахлыстом или ловле лещей с тяжелым грузилом и лежачим поплавком (см. ЛЕЩ).

При ужении с нотингэмской катушкой, которая приводится в быстрое вращение при малейшем усилии, можно, конечно, закинуть крючок дальше, чем при ужении с обыкновенной катушкой, ибо даже очень легкая леска при своем падении на воду в состоянии смотать с этой катушки несколько лишних метров шнурка. По всей вероятности, при нотингэмском ужении с берега можно употреблять и другой, несколько видоизмененный способ закидывания легкой лески, употребляемый мной при ужении щук (см. ЩУКА), но с тяжелым грузом, насадкой и поплавком и с обыкновенной катушкой, даже с трещоткой, которая, конечно, представляет значительное сопротивление. Предварительные манипуляции со шнурком те же, но насадка забрасывается вдаль сильным размахом самого удилища. А так как последнее необходимо держать в одной (правой) руке (левая оттягивает шнурок вбок, как показано на рисунке), то такое закидывание возможно только при легком удилище или при значительной физической силе.

Гораздо легче закидывание при нотингэмском ужении, когда поплавок, грузило и насадка достаточно тяжелы для того, чтобы привести катушку в движение. В этом случае поступают следующим образом. Леску укорачивают, насколько это нужно, наматывая ее на катушку; правой рукой обхватывают удилище несколько выше катушки, под шнурком, так, чтобы он был совершенно свободен, а указательным пальцем левой руки слегка придерживают катушку, чтобы она не могла вертеться преждевременно. Затем леску раскачивают, как сказано выше, в известный момент снимают палец от катушки, и шнурок, увлекаемый тяжестью лески, быстро сматывается. Это вращательное движение катушки может сделаться настолько быстрым, что шнурок не будет успевать сбегать сквозь кольца и может наматываться на катушку в обратном направлении. Чтобы избежать такой путаницы, в ту минуту, когда насадка коснется воды, пальцем (левой руки) снова слегка прикасаются к краю катушки и как бы тормозят ее. Когда удилище так легко, что его можно держать в одной руке ниже катушки, то закидывают правой рукой, придерживая катушку большим пальцем той же руки. В этом случае, без сомнения, удобно может применяться и способ закидывания размахом удилища, о котором было говорено выше, но, конечно, и при легком удильнике легче закидывать двумя руками.

Рис. 71. Скользящий поплавок для нотингэмского ужения

Все сказанное относится к ужению на глубине, не превышающей длину удилища. Между тем очень часто, а миронов в особенности, приходится ловить в очень глубокой воде. При ужении с лодки это обстоятельство не представляет большого неудобства, так как можно бросать насадку рукой, но при ловле с берега, понятное дело, в этом случае поплавок сильно затрудняет закидывание лесы даже на небольшое расстояние от рыболова. Поэтому здесь необходимо прибегать к помощи так называемого скользящего поплавка, который, спускаясь по леске до первого грузила, давал бы возможность укоротить леску, насколько это требуется для того, чтобы с удобством раскачать леску. Всякому рыболову известно, что забрасывать удочку тем труднее, чем значительнее расстояние между поплавком и крючком. Очевидно, что при таком сосредоточении тяжести на конце лески закидывание лески вдаль значительно облегчается, и употребление скользящего поплавка, с некоторыми незначительными видоизменениями, можно рекомендовать и при ловле обыкновенной удочкой без катушки (например, лещей и щук) на значительной глубине и далеко от берега или лодки. Скользящий поплавок для нотингэмского ужения отличается от обыкновенного поплавка главным образом тем, что вместо перьяного колечка, удерживающего поплавок на леске, он имеет вторую проволочную петельку очень небольшого диаметра, но так, чтобы леска могла скользить сквозь нее без малейшей задержки; для того же, чтобы уменьшить трение лески о поверхность поплавка, лучше (но не необходимо) придавать ему несколько изогнутую форму. Понятное дело, поплавок должен подниматься по леске только на известную высоту, соответствующую глубине воды. При ужении на удочку без катушки можно было бы в этом месте лесы надеть небольшой кусочек пробки или привязать обломок спички и нет надобности в том, чтобы поплавок имел очень узкую верхнюю проволочную петельку; но так как при ужении с катушкой пробочка или палочка, как бы малы они ни были, будут задевать за кольца удилища и тем делать весьма затруднительным укорачивание лески и ее забрасывание, то в надлежащем месте лесы ввязывается посредством двух петель кусочек резины, какая употребляется в подвязках. Резина эта настолько тонка и упруга, что совершенно беспрепятственно проходит сквозь кольца удилища, останавливаясь, однако, на верхней петельке поплавка и не позволяя ему опускаться глубже, чем следует.

Поплавок для нотингэмского ужения должен быть довольно велик, так как удить этим способом можно только на довольно сильном течении. Из опыта (при ловле язей и другой рыбы) я убедился, что нотингэмский способ имеет преимущество перед обыкновенным ужением «в проводку» лишь тогда, когда последнее совершенно невозможно (см. далее ЯЗЬ) по причине быстрого течения и значительной глубины.

Тем или другим способом закинутая удочка, поплавок, увлекаемый течением, плывет и сматывает шнурок с катушки. Удилище при этом держат несколько иначе, чем при забрасывании, а именно – левая рука обхватывает удилище с его нижней стороны выше катушки, оставляя большой палец свободным, поверх шнурка; правая же держит удилище ниже катушки (дальше или ближе от нее, смотря по надобности), так что большой палец остается свободным и находится с левой стороны. Когда удилище так легко, что его можно держать в одной правой руке ниже катушки, то положение руки не изменяют, т. е. большой палец держат у левого края катушки, наготове задержать или вовсе остановить движение катушки. Если сила течения недостаточна для того, чтобы привести последнюю в движение, что бывает, впрочем, редко, то вытравливанию шнурка помогают большим пальцем руки, которая, слегка скользя по катушке, вращает ее настолько быстро, насколько это требуется для того, чтобы поплавок плыл совершенно равномерно. Особенно важно не задерживать ход поплавка при ужении с берега, так как, если поплавок плывет медленнее, чем следует, его постепенно прибьет к берегу, причем он неминуемо попадает в более мелкую воду; а раз ужение производится с лескою, очень сильно волочащейся по дну, шансы на успешный лов становятся весьма сомнительными. Очевидно, при некоторой сноровке можно таким образом отпускать поплавок на далекое расстояние (особенно при ужении с лодки) и с обыкновенной катушкой, но обязательно со стоячими кольцами. При этом удилище надо держать в левой руке, а правой вертеть рукоятку, равномерно сматывая шнурок с нее. Можно, впрочем, повернуть удильник кольцами и катушкой вниз, и тогда рукоятка катушки будет приходиться слева и может быть приведена в движение левой рукой. Но ужение с катушкой, обращенной вниз, представляет то неудобство, что тогда кольца обращены вниз и всякое усилие рыбы, натягивающей шнурок, ложится на них гораздо более, чем на самое удилище. Шнурок, вместо того, чтобы представлять равномерно изогнутую линию, подобно удилищу, представляет ломаную линию и, проходя сквозь кольца, испытывает значительное трение; кроме того, кольца оттягиваются от удилища, завязка их ослабляется, и они начинают шататься. Поэтому если иногда и приходится почему-либо держать удилище кольцами вниз, то вытаскивать рыбу должно непременно, повернув кольца кверху.

Главные условия успеха ужения при нотингэмском способе заключаются в равномерности движения поплавка, в том, чтобы он шел немного позади насадки, которая не должна задевать за дно, как и при отвесном положении лески, а плыть над ним, почти касаясь его. Таким образом, ход поплавка надо слегка задерживать и непременно всегда держать леску между ним и кончиком удилища немного натянутою. Отсюда само собой следует, что ветер, дующий по течению, подгоняя поплавок, неблагоприятен для нотингэмского ужения и, наоборот, легкий ветер, дующий против воды, задерживая несколько ход поплавка, регулирует правильный ход насадки. Кроме того, необходимо, как уже сказано, чтобы крючок шел в той же струе, которая несет прикормку, вымываемую течением из глиняных шаров.

Как далеко следует отпускать поплавок «путешествовать»? Это расстояние зависит не столько от длины шнура, сколько от большей или меньшей остроты зрения, почему, само собой разумеется, верхняя, надводная часть поплавка должна быть возможно более заметной для глаза. Когда поплавок пройдет определенное пространство, катушку останавливают нажимом большого пальца левой руки или правой, смотря по тому, держатся ли удилище двумя руками или одной, подсекают резким движением удилища вверх, наматывают шнурок и опять закидывают. Подсекают, несмотря на то, что не было поклевки, потому, что при остановке поплавка насадка, слегка приподнимаемая нижним течением, этим движением привлекает вблизи стоящую рыбу, которая хватает ее особенно охотно в это мгновение, как бы опасаясь, чтобы она не всплыла на поверхность. Опытные рыболовы подметили это и приняли за правило всегда подсекать, прежде чем наматывать шнурок; очень многие из них при ужении с лодки находят полезным задержать на секунду поплавок раза два или три на протяжении всего проходимого им пространства. Подсеченной рыбе дают, конечно, смотря по ее усилиям, смотать большее или меньшее количество оставшегося шнурка (почему и неблагоразумно спускать его без остатка), причем катушку сильнее или слабее тормозят большим пальцем левой руки, даже и в тех случаях, когда держали удилище в одной правой руке. Утомив рыбу, осторожно наматывают шнурок и, подведя ее к лодке или берегу, подсачивают. Одним словом, самый процесс ловли, начиная с подсечки, не отличается от ужения с обыкновенной катушкой.

Как видно из описания, это бесспорно лучший способ ужения с поплавком в глубоких местах с сильным течением, и остается только пожелать, чтобы он пользовался у нас таким же распространением, каким пользуется за границей, особенно в Англии. Для ловли крупной рыбы, берущей со дна, он незаменим, так как насадка на донных удочках, остающаяся неподвижной, всегда возбуждает подозрение в осторожной рыбе, которая поэтому и ловится на них преимущественно ночью, между тем как нотингэмский способ дает возможность ловить ее днем, даже в летнее, самое глухое время, и в полдень. А вряд ли кто станет отрицать, что дневное ужение крупной рыбы гораздо удобнее и приятнее ночного.

Что касается вообще ужения и клева усача, то остается сделать еще некоторые замечания. Ловить его следует преимущественно в глубоких и быстрых местах – у мостов, свай, в устьях небольших рек. Только после дождей мироны подходят близко к берегам и отыскивают тут червей, вымытых водой, почему и ловить их следует тут же. Клев их начинается с весны и продолжается до осени (в Западной Европе до ноября), но перед ненастьем, во время хода вверх, а также во время нереста они не берут никакой насадки, но, выметав икру, они ловятся всего лучше. Рыба эта ведет сумеречный и частью даже ночной образ жизни, почему всего лучше ловить ее с поплавком рано утром или под вечер, особенно в ясную погоду, а донную – даже почти исключительно ночью. Особенно хорошо берет усач в дождь, после дождя и вообще в мутную погоду, а также незадолго перед наступлением ненастья, если перед этим долго стояла хорошая погода, именно как только барометр начнет падать; чем дольше не было дождя, тем лучше. Если место не прикормлено заранее, необходимо как можно чаще менять места: лучше, выудив одну крупную рыбу, переходить немедленно на другое и возвращаться на прежнее через час. При ужении без катушки почти необходимо употреблять более крупные крючки с толстым укороченным стержнем, так как обыкновенные крючки крупные усачи часто ломают. Всего вернее, сразу, берут они на червя, говядину и сыр. Во всяком случае, необходимо, чтобы весь крючок был закрыт насадкой.

Клев мирона очень резкий и сильный, и он обыкновенно сразу утаскивает поплавок. При ловле на донную время подсечки узнается по сильной потяжке, следующей после 2, редко 3 более или менее сильных толчков; чем крупнее усач, тем эти толчки менее ясно отделены, переходя иногда в один резкий. Мелкий при большой насадке этими толчками и ограничивается. Подсечка должна быть очень сильная, чтобы крючок вонзился как следует в его толстую и жесткую губу. Почувствовав себя пойманным, мирон обыкновенно стремглав бросается против течения. И это самый опасный момент, так как он может с разбега оборвать леску, если удят без катушки. Иногда усач становится вниз головой, упираясь ею в дно, и стоит в этом положении минуты две, так что никак не сдвинешь его, затем внезапно бросается. Большие плавники и необыкновенная сила делают крупного усача очень трудной и редкой добычей: он представляет на быстром течении еще большее сопротивление, чем сазан одинакового веса, и еще труднее последнего заворачивается в сторону и дает водить себя на правильных кругах, так что с ним приходится иногда возиться по получасу. Вот почему при ужении на обыкновенные удочки выгоднее употреблять самые крупные снасти и не особенно церемониться (в пределах благоразумия, конечно), так как рыба эта утомляется очень нескоро, а губы у нее очень крепкие. Раз усач подсечен как следует, нечего опасаться, что он сорвется. Заметим еще, что ни у одной рыбы не замечается таких частых случаев так называемого фальшивого клева и ни одна не попадается так часто за брюхо и другие части тела, как усач. Объясняется это тем, что он держится на самом дне, подобно пескарю, ползая, задевает брюхом насадку и, слегка зацепив за крючок, погружает поплавок или качает кончик удилища; следует подсечка, и усач оказывает, как и следует ожидать, еще большее сопротивление, чем попавшийся за губу. Вероятно, большая часть срывающихся миронов бывает подсечена именно таким образом. При ужении на донную с глиняным шаром, в котором заключается прикормка, фальшивый клев замечается сплошь и рядом.

Усач очень живуч и, будучи вынут из воды, может прожить без воды, в сырой траве, до пяти часов. Мелкие усачи составляют отличную насадку для сомов.

Наружность карася очень хорошо всем известна, и потому нет надобности описывать ее во всех подробностях. Карась легко отличается от всех других наших пресноводных рыб своим более или менее круглым туловищем, сильно сплющенным с боков, хотя он все-таки значительно толще леща. Слово «карась», как известно, употребляется иногда в нарицательном смысле – и толстого, неуклюжего человека как раз назовут этим прозвищем. Своим высоким, сжатым телом и отсутствием усов карась легко отличается от ближайшего своего родственника – карпа, так же как числом и положением глоточных зубов, которых у него по 4 с каждой стороны и в одном ряду.

Рис. 72. Карась

Впрочем, караси, по примеру карпов и вообще всех рыб, которые по своей организации могут жить при самых разнообразнейших условиях, имеют множество разновидностей, весьма отличных не только по цвету и величине, но и в самой форме. Но все эти многочисленные вариететы могут быть отнесены к двум видам или, пожалуй, породам – круглому, или обыкновенному золотистому, карасю и продолговатому, или серебряному.

Рис. 73. Глоточные зубы карася

Главные различия между круглым и продолговатым карасем видны из самых названий их. Первый гораздо шире (вышина его составляет 2,5 длины всего тела), спина у него поднимается от затылка крутой дугой; обыкновенно он бывает более или менее темно-золотистого, иногда красновато-золотистого цвета. Продолговатый карась имеет более удлиненное туловище, спина у него образует гораздо менее выпуклую дугу, так что вышина его составляет около ¹/₃ всей длины тела; чешуя на нем серебряная, но иногда принимает черноватый оттенок; хвост более вырезан. Местопребывание как тех, так и других карасей почти одинаково: как круглый, так и серебряный карась живет исключительно в стоячих водах, также в тихих заливах и старицах рек, но последний, впрочем, чаще первого встречается в проточной воде, особенно в реках, почему иногда и называется озерным, или речным, карасем. Следует заметить, что серебряный карась у нас относительно формы тела подлежит гораздо большим изменениям, нежели круглый, и у него не только тело бывает удлинено в различной степени, но изменяется иногда и форма головы, отчего он получает как бы совсем другой вид. Между разностями продолговатого карася особенно замечателен так называемый степной карась, или подройка, подрыйка, который многими рыбаками юго-западных губерний принимается за особый вид. Эти караси отличаются весьма небольшой величиной.

Рис. 74. Серебряный карась

Оба вида карасей – круглый и серебряный – встречаются почти во всех местностях России, но, на основании моих наблюдений в Пермской губернии и принимая в соображение наблюдения профессора Кесслера, надо полагать, что первый многочисленнее и достигает наибольшего роста в северо-восточных губерниях, между тем как серебряный карась чаще встречается и гораздо крупнее круглого на западе и северо-западе России.

Перехожу к образу жизни. Так как в этом оба вида представляют небольшую разницу, которая заключается главным образом в том, что серебряный карась чаще встречается в проточной воде, чем золотой, то мы не будем говорить о каждом отдельно.

Изо всех наших рыб карась, бесспорно, самая неприхотливая и невзыскательная. Карась живет в более или менее значительном количестве не только во всех озерах, прудах, но часто попадается и в полуподземных озерах, почти совершенно затянутых трясиной, и в небольших ямах, где совершенно немыслима жизнь какой-либо другой рыбы. Тина – их стихия. Здесь добывают они пищу, состоящую исключительно из органических остатков и частиц, также мелких червяков, а на зиму совершенно зарываются в этот ил и остаются живы даже тогда, когда в жестокие бесснежные зимы мелкие стоячие воды вымерзают до самого дна.

Вообще карась может водиться во всякой воде и если иногда и бывает редок в реках и нескольких озерах, то это, конечно, всего более зависит от того, что он при первом удобном случае старается уйти в более спокойные и тинистые воды. Толстое, неуклюжее тело его не может справиться и с довольно медленным течением, а при песчаном или каменистом дне ему негде добывать себе пищу и негде укрываться от хищных рыб, которые, конечно, пользуются его неповоротливостью и в скором времени вконец истребляют как его, так и его икру и молодь. Доказательством того, что карась вовсе не боится холодной воды, может служить то, что он нередко, особенно в уральских водах, встречается и в родниковых ямах – обстоятельство, замеченное еще покойным Аксаковым. Во всяком случае, понятно, почему караси всего многочисленнее и крупнее в замкнутых и тинистых, почти заросших озерах и прудах, где нет, да и не может быть никаких других рыб.

В небольших бассейнах, особенно вблизи от жилья, караси редко достигают более 0,8–1,2 кг веса, но при благоприятных условиях, особенно на севере, они имеют несравненно большие размеры, и тогда уже растут исключительно в толщину или вышину. Обыкновенно рыбаки говорят, что карась к осени вырастает не более как в «старый грош», а делается способным к размножению на третьем году и в весьма редких случаях достигает веса 400 г ранее четырех, даже пяти лет. Большая часть трехгодовалых икряных карасей, как известно, обыкновенно бывает значительно менее 200 г. Нормальная величина двухгодовалого карася 4,5 см, но при особенно изобильной пище, например если бросать карасям корм, караси будто бы на втором году (вероятно, в 2 года) достигают 300 г.

Без всякого сомнения, рост карася, как и всякой другой рыбы, зависит главным образом от количества пищи, а так как он питается исключительно растительными веществами, то понятно, почему в бассейнах с песчаным дном, лишенных водяных трав, он растет весьма медленно. При чрезмерном количестве карасей прирост их также уменьшается, но иногда замедление в росте происходит от совершенно других причин. Вероятно, весьма многим случалось видеть карасей, как бы покрытых кровавыми пятнами. При внимательном исследовании окажется, что пятна эти производятся небольшими круглыми рачками, которые имеют, однако, довольно отдаленное сходство с последними. Эти паразитные рачки называются карпоедами (Argulus), так как едва ли не чаще попадаются на карпах, встречаются иногда во множестве в стоячих водах и впиваются в покровы этих рыб в таком количестве, что иногда служат причиной их смерти. В некоторых случаях внезапный мор карасей зависит исключительно от необычайного количества карпоедов. Стоит только взять живого карася и пустить вместе с ним в какую-нибудь посуду штук 10–20 Argulus, как последние живо налипают на него, в одну минуту, «словно собаки», отгрызают хвост и перья, рыба теряет равновесие, всплывает и делается окончательной добычей этих хищников, так что на полумертвых карасях можно найти более 100 впившихся карпоедов, которые после смерти немедленно покидают свою жертву. Нередко причиной замедления роста карасей бывают также ленточные глисты; иногда во внутренностях можно найти несколько штук их, но эти внутренностные паразиты все-таки встречаются у карасей реже, нежели у многих других рыб. Такие глистоватые, иногда и крупные караси очень часто бывают вовсе лишены икры. Молодые карасики в огромном количестве истребляются многими водяными насекомыми, в особенности плавунцами и водяными скорпионами.

Вообще карась, по исключительности своего местопребывания, много страдает и от насекомых и прочей «гадины», которая беспрепятственно размножается в стоячих водах, особенно иловатых и заросших травой. Икру и только что выклюнувшуюся молодь его истребляют во множестве зеленые лягушки, даже тритоны, которые, так же как и первые, очень часто обитают вместе с карасями. Самые же истребители икры и мальков карасей бесспорно плавунцы – большие водяные жуки; прочие водяные насекомые, как, например, водяные клопы и др., далеко не приносят им такого значительного вреда. Плавунцы нередко поедают или портят уже довольно больших карасиков, преследуют даже совершенно взрослых, и недаром рыбаки считают их самыми злейшими врагами этой рыбы, которая не отличается проворством и часто не успевает спастись от них бегством. Взглянув на толстое, неуклюжее тело карася, желудок которого почти во всякое время года битком набит зеленой грязью, станет понятной его вялость и неповоротливость, обусловливаемая отчасти и растительной пищей: карась не нуждается в быстроте движений, так как корм у него, как говорится, под носом. Зарывшись наполовину, иногда выставив один хвост, копается он в вязком иле и в этом положении чаще других рыб подвергается нападению различных водяных насекомых, паразитных рачков, а также хищных рыб. Только по вечерам и ночам, в ясный жаркий день, иногда в полдень карась выходит отсюда к берегам и лакомится молодыми стеблями водяных растений, особенно побегами камыша. В эту пору часто слышится его чавканье и чмоканье, по которому нетрудно отличить карася от других рыб, и только в это время попадается он в сети. На зиму, в ноябре и декабре, по недостатку воздуха, частью пищи, караси забираются в тинистые глубокие ямы, а в мелких промерзающих озерах даже и вовсе зарываются в тину и выдерживают невзгоду, все глубже и глубже зарываясь в нее; но, конечно, в жестокие бесснежные зимы, в очень мелких стоячих водах и эта выносливая рыба делается жертвой мороза и совершенно закоченевает. Совершенно замерзший карась может снова ожить спустя несколько часов. В сыром мху карась проживает до 3 суток. Это самые прочные живцы для всякой хищной рыбы, но употребляются они сравнительно редко, так как окуни и в особенности щуки берут на них гораздо менее охотно, чем на других рыб.

В глубоких тинистых ямах, более или менее зарывшись в ил, караси проводят всю зиму и начало весны и, только когда пруд или озеро совершенно очистятся от льда, начинают показываться у камышистых берегов. Собственно говоря, главный выход их начинается незадолго до нереста, когда вода уже значительно потеплеет, помутнеет, когда подымутся со дна водяные травы и зацветет шиповник.

Смотря по климату, погоде, также местоположению озера, игра карася начинается раньше или позже, но обыкновенно он мечет икру почти после всех рыб (кроме линя и карпа) – на юге в начале мая, в средней России – в средине или в конце мая, а на севере даже в июне. Замечено также, что в заросших озерах, покрытых плавучей трясиной, караси всегда нерестятся позже, нежели в открытых озерах. Это обстоятельство зависит от той простой причины, что эти трясины (на северо-востоке называемые иногда лавдами) часто оттаивают только в июне и вода в таких полуподземных бассейнах очень долго не принимает надлежащей температуры. Для нереста карася, вернее для развития икры, необходимо, чтобы вода была не холоднее 13, даже 14 °R, и потому навряд ли икра его может успешно развиваться в ключевых ямах, где тем не менее он встречается иногда в довольно значительном количестве.

К этому времени карась собирается в густые, иногда весьма многочисленные, стаи и идет в береговые камыши и ситовники (тростники), где и производится самый процесс метания икры. Осоки он не любит, но часто, особенно на севере, где камыши и тростники составляют большую редкость, он играет во мху и на него же выпускает свою мелкую желтоватую икру, икринки которой, имеющие величину макового зерна, считаются десятками тысяч; они во множестве прилепляются к подводным растениями или же плавают кучками в виде клочьев шерсти на поверхности, где и делаются добычей водяных птиц.

Вообще икра карасей, да и большей части карповых рыб, имеет одинаковый удельный вес с водой и может плавать на всякой глубине.

Самый нерест карасей весьма непродолжителен и много-много если продолжается два утра, причем прежде всего выметывают икру самые крупные – обыкновенно одно утро, и заканчивается к полдням. Поэтому карась идет весьма дружно, и если следить за ним, то игра его замечается и наблюдается легче, чем у большинства других рыб. Обыкновенно икряники – самки – находятся на дне, где и трутся, наверху же вертятся и выпрыгивают самцы, которые в конце концов оборачиваются кверху брюхом или боком и начинают один за другим изливать молоки на икру, выпускаемую одновременно самками. Пена и муть стоит тогда над собравшейся стаей рыбы, в утренней тишине далеко слышно ее шлепанье и характерное чмоканье, шелестят верхушки колеблющегося камыша, всюду плавает мох; кишмя кишат караси, и весло рыбака так и трется об них. Весьма замечательно, что во многих местностях карась нерестится в несколько приемов, отделенных один от другого довольно большими промежутками. В Пермской губернии, за Уральским хребтом, все рыбаки вполне убеждены, что карась играет «каждый новый месяц», начиная от мая до августа, т. е. 3–4 раза. Я сам наблюдал его вторичный нерест в конце июня, но не могу, однако, сказать, зависит ли это от того, что караси различных возрастов нерестятся в различное время, или от того, что каждый карась выпускает икру не сразу, а в несколько, именно два или три, приемов. Последнее в настоящее время я считаю более вероятным.

По вялости клева и малому сопротивлению, оказываемым пойманным карасем, ужение этой рыбы не особенно интересно и для речных охотников еще скучнее, чем ужение линя. Последние редко попадаются на удочку менее 400 г, тогда как мало таких прудов и озер, где бы часто попадались 400-граммовые караси. Но так как есть много мест, где поневоле приходится ловить только карасей, и так как есть даже большие любители их ловли (вернее, жаренных в масле карасей), то считаю необходимым сказать несколько слов об ужении этой рыбы, к которому сам прибегал только в крайних случаях, когда не было никакой другой. По моему мнению, рыба должна цениться охотником не по качеству и вкусу мяса, а только по степени трудности ловли и величине сопротивления, ею оказываемого.

Кроме того, карась, по отношению к клеву, принадлежит к самым непостоянным рыбам: сегодня он берет отлично, завтра совершенно не клюет, и трудно объяснить почему. Дней с хорошим клевом карася в году очень мало, меньше, чем у других рыб. Там, где караси малочисленны или, кроме них, живут и другие рыбы – лини, гольцы или верховки, – они иногда вовсе не берут, разве случайно, после нереста. Лучший клев карася и притом более постоянный замечается только в чисто карасьих прудах, где нет никакой другой рыбы, кроме разве верховки – почти неизменной спутницы карася в стоячих водах средней и южной России, начиная с межевых и «кирпичных» ям. Если карасей в таких местах не ловят бреднями, то они разводятся в таком большом количестве, что пищи им уже не хватает, и они поэтому бывают очень голодны и берут чуть не ежедневно с весны до поздней осени. Но таких мест очень мало, и притом здесь караси очень мелки, около 9 см, так что ловля их не доставляет особенного удовольствия.

Самое лучшее время года для ужения карася – это июньские и июльские дни, после того как он выметал икру. Местами, кажется, в более чистых, т. е. не зарастающих, малокормных и более мелких, скоро прогревающихся прудах караси недурно берут и в мае. В августе клев их ослабевает или вовсе прекращается, хотя есть пруды, в которых они сносно берут и в теплые сентябрьские дни. Но с наступлением утренников караси начинают зарываться в ил и уже не идут ни на какую, даже самую лакомую приманку. Впрочем, окончательно залегает карась незадолго до замерзания пруда, позднее линя и карпа, которые гораздо чувствительнее его к холоду, что и объясняет их меньшее распространение на север.

Карась постоянно держится в траве и редко выходит из нее на совершенно чистые места, особенно там, где встречаются щуки и другие хищники, а потому ловят его большей частью с берега и редко бывает надобность в лодке. Всего лучше заблаговременно расчистить небольшое местечко, в одну-две квадратные сажени (4,4 м²), среди зарослей водяных растений – кувшинок, горошницы (Potamogeton), водяных елочек и других. Эту расчистку лучше всего производить при помощи длинных железных грабель. Глубина в этом месте должна быть не менее 0,7 м, еще лучше, если она будет в 2 м: крупные караси подходят близко к мелким берегам только ночью или когда стемнеет. Некоторые рыболовы советуют посыпать расчищенное место песком, но я считаю это излишним, потому, что песок может быть полезен лишь в том случае, когда приходится ловить со дна на насадку темного цвета, которая поэтому на черном иле почти незаметна. Карасей же почти всегда удят на весу.

Лучшим временем дня для ужения считается раннее утро, до 9-10 часов утра (летом); под вечер карась тоже берет очень хорошо, хотя и хуже, чем утром. Местами, а может быть всюду, в жаркие дни, когда караси гуляют на солнце, лучший клев их бывает около полудня. Впрочем, в это время они берут почти поверху, о чем далее. Есть, наконец, пруды, где карась лучше всего берет ночью. Крупный (т. е. более 400 г) везде попадается на удочку только ранним утром или поздним вечером.

Для ловли употребляются самые простые снасти: легкие удилища длиной от 4 до 4,2 м, без катушки, совершенно излишней и даже вредной; леска волосяная в 4–6, редко 8 волос – только в травянистых местах и там, где попадаются 1,2-килограммовые караси; шелковые лески хуже, потому что в прудах вообще, а карасьих, в особенности, они очень скоро гниют, даже если они просмолены, т. е. покрыты непромокаемым составом. Мелкие водоросли, может быть, также мелкие рачки (дафнии, циклопы) действуют на шелк крайне разрушительно, и он очень скоро здесь сопревает. Поплавок должен быть легок и чувствителен и делается большей частью из осокоря, кусочка куги или небольшой пробочки. Грузило небольшое; крючок, на поводке из тонкой жилки, никогда не бывает крупнее № 5; предпочтительнее № 8 или 9, но размеры его, разумеется, обусловливаются насадкой и размерами карасей, водящихся в данном месте. Некоторые рыболовы ловят крупных карасей по ночам на донные, закидочные удочки, как лещей (см. ЛЕЩ), и на более крупные крючки.

Для того чтобы много поймать карасей, необходима привада, т. е. надо заблаговременно приучить их искать корм на избранном для ужения месте. Карась – рыба вялая, ленивая, бродит мало и редко, еще реже линя, и почти не удаляется от своей главной резиденции, благо пища, т. е. трава и водоросли, а то так и тина, у него под боком. Но, как и у всех рыб с мясистыми губами, вкус и обоняние у него довольно хорошо развиты, он любит полакомиться и пахучую приманку слышит с довольно значительного расстояния, даже в стоячей воде, где запах распространяется во все стороны, а не в одном только направлении, как в реке. Чем пахучее будет приманка, тем лучше, а потому ее сдабривают различными пахучими маслами – льняным, конопляным, к которым прибавляют несколько капель какого-либо эфирного масла (анисового, мятного, левандового) или же лавровишневых капель. Последние имеют для карасей, несомненно, большую привлекательность. Мне известны случаи, что караси очень хорошо шли на прикормку, смоченную керосином. Собственно прикормкой служат хлеб, гречневая и пшенная каша, также творог; последний опускается в воду в кульке или в мешке из рединки и считается едва ли не лучшей прикормкой, что весьма понятно.

Насадки для ловли карасей довольно однообразны. Их ловят обыкновенно или на красного навозного червя, или на хлеб, лучше черный, чем белый, так как первый пахучее. Замечательно, однако, что есть пруды, где карась берет преимущественно, иногда даже исключительно, на хлеб, и такие, где он берет только на червя. Хлеб необходимо сдабривать каким-либо пахучим или сладким веществом – анисовым маслом (капля на чайную ложку прованского), лавровишневыми каплями, медом, даже керосином или мешать с зеленым сыром. Другие насадки мало употребительны; изредка и местами караси берут недурно на опарыша (личинку мясной мухи), а крупные с большим успехом ловятся (на донные ночные удочки) на больших земляных червей (выползки, глистовки).

Обыкновенно насадку пускают на 4,5–9 см от дна, но в жаркие солнечные дни, когда караси ходят густыми стаями поверху, их необходимо ловить почти поверху, пуская насадку очень мелко, около 9 см от поверхности воды. Особенно успешно бывает ужение карасей, когда сильным ветром собьет всю ряску в какой-либо угол пруда. Эти рыбы очень лакомы до молодых листочков и корешков плавучей травки и собираются тут массами, так что если есть возможность забрасывать насадку на границу зелени, то можно всегда рассчитывать на блистательный улов. Ловят, конечно, поверху. Иногда карась ловится на червеобразные полоски мяса, хотя на червей и не берет. На зауральских озерах караси почему-то вовсе не кормятся мормышами (Gammarus), которых в карасьих озерах всегда бывает великое множество. Я думаю, что неповоротливый карась не в состоянии поймать шустрого мормыша летом, а зимой и ранней весной, когда мормыш составляет главную пищу других озерных рыб, караси пребывают в спячке, закопавшись в ил.

Поклевка карася не имеет определенного характера и довольно разнообразна. Вообще о ней можно сказать только, что она тихая и неверная, так что примениться к ней можно после многих промахов: преждевременные и запоздалые подсечки неизбежны. Мелкий карась обыкновенно ведет насадку и поплавок в сторону; это движение поплавка сначала постепенно ускоряется, затем становится тише. В этот момент замедления и надо подсекать. Иногда поплавок, прежде чем плыть в сторону, начинает припрыгивать. Крупный и даже средний карась берет вроде линя и леща. Поплавок слегка вздрагивает или припрыгивает, затем идет в сторону и ложится на бок. Подсекают именно, когда поплавок начнет ложиться; если же опоздать, то карась обыкновенно успевает выплюнуть насадку. Он почти всегда берет вяло и нескоро проглатывает корм, если только не очень голоден, предварительно смакует его, держа в губах, почему часто накалывается, почти никогда не попадаясь самоловом, без подсечки. Очень большие караси иногда очень долго водят поплавок, подобно линю. Обыкновенно ловят на несколько удочек, редко менее трех, как и линей.

Вытаскивание мелких и средних карасей не сопряжено ни с какими трудностями, так как они оказывают лишь незначительное сопротивление, меньшее, чем все другие рыбы (кроме прудового леща) одинакового роста или, вернее, веса. Крупных карасей, около 1,2 кг и выше, конечно, нельзя вытаскивать через голову, но они далеко не так упористы, как лини, и скорее утомляются, всплывая наверх боком, подобно лещу.

Карась принадлежит к довольно ценным рыбам, но так как он почти не встречается в таком большом количестве, как другие карповые, то не имеет промыслового значения и большей частью потребляется на месте, имеет ограниченный сбыт и почти нигде не заготовляется впрок солением или копчением.

Хотя прудовой карась почти всегда более или менее отзывает тиной, но, будучи изжарен в сметане, он теряет этот запах и составляет довольно изысканное кушанье, имеющее многих любителей. Уха из карасей, а тем более вареные караси довольно невкусны, главным образом потому, что пахнут травой; караси, пробывшие несколько дней (неделю) в проточной воде, теряют неприятный вкус, но все-таки карась хорош только в жареном виде. Интересен способ приготовления в северо-восточной Сибири, описываемый Аргентовым. Гастрономы города Якутска начиняют крупных карасей сарачинским пшеном (рисом) с различными пряностями, вынимая только желчь и оставляя все внутренности; затем жарят (пекут) в истопленной, уже закрытой печи на сковороде, с ореховым (кедровым) маслом.

Без всякого сомнения, название «линь» дано этой рыбе вследствие характерной особенности ее изменять свой цвет, будучи вынутым из воды: пойманный линь немедленно покрывается большими черными пятнами. Это происходит от того, что он весь покрыт толстым слоем чрезвычайно густой и прозрачной слизи, которая на воздухе твердеет, темнеет, а затем отваливается кусками, оставляя на этих местах большие желтые пятна.

Рис. 75. Линь

Своим складом линь несколько напоминает язя, но от всех карповых рыб он легко отличается своим толстым неуклюжим телом, очень толстой хвостовой частью туловища, очень мелкой чешуей и очень небольшими ярко-красными глазами. Кроме того, линь имеет непарное число глоточных зубов, расположенных в один ряд и с внутренней стороны вытянутых в маленький крючок; рот у него очень мал, мясист, даже кажется как бы распухшим, а по углам его сидит по одному, очень небольшому усику.

Рис. 76. Глоточные зубы линя

Цвет линя находится в большой зависимости от воды, в которой он живет. Вообще спина у него темно-зеленая, бока оливково-зеленые с золотистым блеском, брюхо сероватое; в реках и чистых озерах он всегда гораздо желтее, нежели в тенистых прудах, заросших водяными растениями, где бывают иногда почти совсем черные лини. В низовьях Волги рыбаки отличают ильменного и речного, или золотого, линя, у которого туловище стройнее, нижняя губа заметно заворочена кверху, а цвет красновато-желтый. Настоящего золотого линя (var. chrysitis) у нас, впрочем, нигде нет, и эта красивая разновидность встречается, кажется, только в Богемии и Силезии.

Линь растет довольно медленно, но живет долго и потому в больших прудах, заросших тростником, где находит себе безопасное убежище, достигает иногда огромной величины. Главное местонахождение этой рыбы – стоячие воды средней, южной России и юго-западной Сибири.

Линь любит воду тихую, травянистую; быстрой и холодной он избегает и потому держится более в речных заливах, ильменях, протоках, озерах и прудах, заросших камышом и тростником. Он, однако, не боится несколько солоноватой воды, а потому весьма обыкновенен в низовьях Волги, Дона и Днепра, даже у самого взморья. В небольших непроточных прудах лини составляют довольно большую редкость, потому что все-таки во время нереста для них потребна довольно чистая, хотя и теплая вода; любимое местопребывание их составляют тихие заводи рек, проточные, иловатые и камышистые озера и такие же пруды.

Вообще это очень вялая и ленивая рыба. Линь крайне медлен в своих движениях, живет большей частью в одном и том же месте реки или пруда и показывается в других местах только в полую воду. С быстрой водой он не может справиться и при весеннем или осеннем разливе рек, прорыве прудов нередко сносится течением на далекое расстояние. В таких заливах рек, заводях, полоях или в вершине пруда, густо заросших камышами, тростником и особенно горошницей (Potamogeton), линь держится большую часть дня, копаясь, подобно карасю, в вязкой тине и доставая оттуда червяков – свою главную пищу; впрочем, он кормится также самой тиной и различными водяными растениями. Только по вечерам, утром и ночью линь выходит гулять на более чистые места пруда, но и тогда очень редко выходит на поверхность, разве ему вздумается схватить упавшую в воду крупную мошкару (Phrygenea).

Как рыба оседлая, линь редко встречается на одном месте в большом количестве; за исключением периода метания икры, да и то далеко не всегда, и зимнего времени, он большей частью ведет вполне уединенный образ жизни и плавает в одиночку. В октябре, реже в начале ноября лини собираются в более или менее значительные стаи и залегают на зимовку в самых глубоких местах озера или залива. Иногда они совершенно зарываются в тину и, добытые оттуда, долго не подают никакого признака жизни.

Отсюда выходят они очень рано – в марте или апреле – и, как только появятся закраины, подходят к ним и, истощенные продолжительным постом, начинают жадно клевать. Нерест линя никогда не начинается ранее первых чисел мая, а большей частью происходит в конце этого месяца, даже в июне, но не в конце июня, как полагает Черкасов.

В середине или в конце мая (смотря по местности) линь перестает клевать и скрывается в тине, откуда выходит за два или три дня до начала игры к камышистым берегам озера или в самые травянистые места речных заливов и протоков. В особенности любит он горошницу (Potamogeton), которая иногда поэтому называется рыбаками линевой травой; здесь можно встретить его и во все остальное теплое время года. Где лини малочисленны, там нерест их проходит совершенно незаметно, тем более что они никогда не собираются в такие густые стаи, как, например, ерш, плотва, язь и большинство карповых рыб. По моим наблюдениям, нерест линей имеет семейный характер и этим приближается к нересту щук: иногда всего два, три самца преследуют одну самку. Последние вообще малочисленнее и отличаются большим ростом, темным цветом, более крупной чешуей и сильно развитыми брюшными плавниками, у которых второй луч значительно утолщен и расширен. В период нереста эти плавники сильно припухают и становятся более выпуклыми, принимают как бы ложкообразную форму. По всей вероятности, эти плавники играют какую-нибудь важную роль во время нереста. Может быть, что самки зарывают с помощью этих плавников выметываемые икринки в ил или между корнями водяных растений. На это наводит меня то обстоятельство, что, несмотря на все свои старания, я нигде на травах не мог найти икры линя, даже в тех местах где они, несомненно, нерестились.

Во время нереста, даже там, где лини весьма многочисленны, они не собираются густыми рунами. Это зависит от той причины, что нерест их продолжается весьма долго, иногда две-три недели. Обыкновенно мелкие трутся раньше, крупные – позже, почему можно в одно время встретить и молодых линьков, и свежую зеленоватую икру этой рыбы. Есть много оснований предположить, что лини выметывают икру в два периода.

Молодые линьки реже других рыб подвергаются нападениям хищных рыб, тем более что щуки и окуни, видимо, недолюбливают эту рыбу и крайне редко берут на нее, так что она вовсе не составляет отличной приманки, как это можно было бы предполагать по крайней ее живучести. Быть может, обилие слизи на теле линя вызывает отвращение в хищниках, но, как бы то ни было, достоверно известно, что на жерлицы, наживленные линями, щука и окунь берут крайне неохотно. Главные враги линей не эти рыбы, а налимы, которые притом, так же как и лини, держатся постоянно на дне, в тине, хотя непременно в проточной воде, а ночью выходят кормиться и в ближние заливы, населенные линьками.

Большинство охотников-рыболовов ловят линей удочкой. Ужение линей имеет очень многих любителей, но, как исключительно прудовая ловля, она довольно скучна и утомительна, тем более что линь клюет крайне вяло и продолжительно, так что в состоянии вывести из терпения всякого речного рыболова, не привыкшего иметь дело с такими флегматичными и ленивыми рыбами. Кроме того, линь относительно своей величины принадлежит к числу слабых рыб и стоит в этом отношении почти наравне с лещом, густерой, налимом и карасем. Большого искусства ужение линя также не требует: он берет очень хорошо и на грубые снасти. Главное в этой ловле – не торопиться с подсечкой.

Лучшим временем для ужения линей считается всюду конец весны или начало лета, когда эта рыба всего более бродит около берегов, сначала в поисках икряников с созревшими половыми продуктами, а затем, после нереста, отыскивая себе пищу. В мае и в начале июня попадается на удочку по крайней мере ³/₄ всех выуживаемых линей. Однако местами, особенно в неглубоких проточных прудах, рано вскрывающихся и скоро нагревающихся, лини отлично берут через несколько дней после того, как растает лед, и притом гораздо вернее и жаднее, чем в мае и июне. Во время нереста клев, по мнению многих рыболовов, прекращается, но это не совсем верно, так как линь, как и всякая другая рыба, не берет вовсе насадки только в момент самого процесса икрометания, а незадолго до него или вскоре по его окончании кормится, хотя и очень вяло и, так сказать, машинально, попутно. С середины лета клев линей почти прекращается; в это время они держатся в травяных зарослях, сыты, и притом (в жары), по-видимому, даже зарываются в ил или прячутся под плавучие берега, поэтому попадаются в очень небольшом количестве, и то на заранее расчищенных и прикормленных местах. В августе и сентябре, когда похолодеет вода и трава поредеет, лини ведут сравнительно бродячую жизнь и начинается их осенний клев, тоже известный не всем рыболовам. Может быть, впрочем, что лини жадно берут осенью только в менее кормных прудах, озерах и затонах. В более южных губерниях этот поздний клев бывает в сентябре и даже в первой половине октября, только в теплую погоду. По некоторым наблюдениям, надо полагать, что осенний клев продолжается только около недели, т. е. весьма непродолжительно, почему легко может пройти незамеченным. В Харьковской губернии, например, местами во время этого жора ловят линей десятками.

Наилучшим временем дня для ужения линя надо считать утро, промежуток времени от 7 до 9 часов утра; самые частые поклевки, иногда следующие одна за другой, бывают около 8 часов. На этом основании, а также по некоторым другим наблюдениям я пришел к заключению, что лини ночью и ранним утром бродят зря, без определенного направления, но перед тем, как возвратиться на свои обычные места, где проводят день, лини подходят к берегам и идут вереницами, один за другим, большей частью окраиной камышей, тростников и других водяных трав, останавливаясь здесь на дневку. Затем, незадолго до заката, начинается обратный ход линей, и они идут сначала травой, а потом, когда стемнеет, переходят на середину. В небольших прудах лини в мае и в начале июня положительно ежедневно совершают по два, так сказать, кругосветных плавания. Позднее, когда они отъедятся и животная пища станет изобильнее, эти странствования постепенно сокращаются, и наконец линь не выходит из района нескольких десятков квадратных сажен (квадратная сажень равна 4,4 м²). В изучении этих путей и лежит залог успеха ужения всякой рыбы, линя же в особенности.

Место ловли линей всякий опытный рыболов легко может определить при первом взгляде на арену будущих действий, но оно довольно разнообразно, и точное описание его затруднительно. В подмосковных прудах предпочитаются наиболее заросшие или, вернее, зарастающие впоследствии места, не отмелистые, а приглубые, в расстоянии 3,2–4,2 м, не глубже, однако, 1,8 м При таких условиях всего удобнее ловить с берега, но у мелких, хотя травянистых берегов ловить очень неудобно, а потому приходится удить с лодки и забрасывать поплавок на урезе травы, т. е. там, где она кончается. Вообще можно сказать, что лучше, вернее и удобнее ловить линей около камыша и тростника, особенно когда еще только что начинает подниматься молодой. Дело в том, что в таких местах путь линей не так широк, как около других водяных растений, и здесь почти вся масса мимо идущих рыб идет у краев, почти не заходя в чащу. В большинстве лодку устанавливают (на кольях или веслах) в траве, ближе к берегу, вдоль его, ради того, чтобы можно было ловить на несколько удочек. Некоторые рыболовы предпочитают, однако, остановиться на чистой воде, далеко от берега, в 4,2–6,3 м от травы, и закидывают удочки таким образом, чтобы поплавки стояли около самой травы. Преимущество этого способа заключается в том, что линя сейчас же после подсечки выводят на чистое место, не давая ему запутываться в траве. Линь же, особенно голодный, вовсе не пуглив и лодки не боится, зачастую подходя к ней вплоть даже на 0,7 м глубины. Позднее, когда разрастутся травы, тростники и камыши, ловить линей можно только в прогалинах или коридорах, которые большей частью приходится делать искусственно, при помощи граблей, местами летом линь недурно берет в окошках между наплывом, т. е. береговой трясиной, но ловить здесь неудобно и даже опасно. Общее правило, что линь ловится только в иловатых местах, почти не имеет исключений, так как песчаного, тем более каменистого дна линь всегда избегает, да таких мест в прудах и большей части травянистых озер очень мало. Однако замечено, что если насыпать на илистое дно слой песка, то ловля становится более добычливой. Это, по моему мнению, зависит от того, что на черном иле обычная насадка для линей – червь – менее заметна, чем на светлом песке. Здесь опять-таки нелишне напомнить, что рыболовы слишком мало соображают с цветом дна как свои насадки, так и цвет поводка, который, напротив, должен вполне соответствовать цвету почвы.

Погода имеет довольно сильное влияние на клев линя. Эта рыба, покрытая толстым слоем слизи, весьма чувствительная к холоду и, имеющая мягкое небо, подобно карпу, обладает отличным осязанием, обонянием, развитым вкусом и хорошим слухом; она не отличается только зоркостью и при отыскивании пищи едва ли не более руководствуется обонянием, чем зрением. Перед переменой погоды, т. е. при падении барометра, клев линя всегда ухудшается или даже временно прекращается. Этим объясняется, почему иногда линь не берет, например, в хороший, тихий вечер и, наоборот, отлично берет в очень дурную погоду – накануне перемены ее к лучшему. Лучшей погодой для ужения линя считается теплая, пасмурная, с накрапывающим дождем. После дождя лини часто всплывают на поверхность; тоже в очень жаркую погоду они любят подниматься кверху, и на этой привычке основана почти неизвестная у нас ловля их в траве почти поверху.

Если рыболов хорошо знает, каким путем ходят лини весной и в начале лета, то нет необходимости прибегать к прикормке. Но позднее, когда лини перестают кочевать и ведут почти оседлую жизнь, трудно обойтись без прикормки; наконец, летом не стоит и ловить без нее. Так как линь растительную пищу употребляет только в крайних случаях, то лучшей прикормкой для него считаются черви, особенно выползки, нарезанные на куски для того, чтобы они не зарывались в землю. Затем отлично приманивает линей хорошо отжатый творог в мешке из рединки. Линь охотно сосет творог, да и запах его слышит издалека, особенно если к творогу прибавлены конопляное или льняное масло, распаренный колоб или дуранда, т. е. конопляные и льняные выжимки. Некоторые прибавляют к творогу (или заменяют его) тесто из распаренных ржаных корок, а также квасную гущу или солод в мешке. Разумеется, прикормку опускают на дно с камнем и большей частью на бечевке с незаметным наплавом. Обычная у нас насадка – черви: большой земляной или несколько красных навозных. Последние, по моему мнению, предпочтительнее, так как они виднее и линь скорее забирает их в рот, чем крупного выползка. Впрочем, молодой выползок, без узла, мало уступает навозному. Насаживают червей петлями, оставляя короткие хвостики, так как длинные лини часто безнаказанно обрывают или объедают. Кроме того, выползок с длинным хвостом непременно зароется в вязкий ил, если лежит на дне. Весьма удачно ловят на железняка (очень темного и крепкого червя, живущего в глинистой почве), вероятно, потому, что он представляет более прочную насадку. Линь превосходно берет на мотыля, который едва ли не составляет, по крайней мере во многих прудах, его главную пищу, но, к сожалению, эта насадка неудобна потому, что требует очень мелкого крючка, а так как линя приходится всегда ловить в траве и водить круто, то он с мелкого крючка часто срывается. Отличной насадкой служат также раковые шейки: даже в тех водах, где раков нет вовсе, можно скоро приучить линей брать на них, если бросать вместо прикормки ободранных раков. Я полагаю, что лини хорошо берут на шейку главным образом потому, что она резко выделяется своей белизной на черном иле. В Западной Европе изредка в качестве насадки употребляют опарышей, и теоретически эти последние должны составлять для линей очень лакомую и заметную приманку, а если почти не употребляются у нас, то по той же причине, как и мотыль.

У нас удят линей почти исключительно на длинные поплавочные удилища; ловля на длинные донные лески без поплавка, с короткими шестиками, если и употребляется где-либо, то очень редко, по той главной причине, что линь берет очень тихо, вяло и продолжительно и поклевку его без поплавка очень легко прозевать, тем более что приходится ловить в стоячей воде и леска провисает. В большинстве случаев катушка для линей не представляется необходимостью, а иногда даже при хорошем клеве и ужении в травах, где требуется крепкая снасть и рыбу приходится водить круто, даже приносит более вреда, чем пользы. Вообще удилище на линя должно быть крепко и не особенно гибко, хотя достаточно упруго; так как закидывать далеко не приходится, то нет надобности, чтобы оно было длиннее 3,5 м Из цельных удилищ лучшими считаются березовые, не очень толстые в комле; недурны также цельные тростниковые – из желтого японского тростника. Из складных предпочитаются трехколенные негибкие, такие же, как и для ловли лещей, хотя и более короткие. Обыкновенно ловят линей одновременно на три удилища.

Для ужения линей как волосяные, так и шелковые лески пригодны в одинаковой степени, даже последние, пожалуй, лучше. Большей частью ловят на 6-8-волосные лески, а из шелковых всего пригоднее № 4 или 5. Вообще леска должна выдерживать 4 кг мертвого веса. При ловле же с катушкой, конечно, леска (шелковая) может быть и тоньше. В поводке нет особой надобности; грузило же должно соответствовать поплавку. Что же касается крючков, то для линя самым лучшим должно считать № 5; крупнее № 3, равно как и мельче № 6 употреблять не стоит, но при ужении с катушкой можно довольствоваться и № 8, даже № 9. Форма и изгиб крючков не имеют большого значения, но прямые, без загиба, кажется, лучше, так как на них линь во время сосания червя меньше имеет шансов преждевременно наколоться. Но крючки отнюдь не должны быть мягки или хрупки. Весьма полезно при глубокой тине ловить на два крючка – один выше другого.

Чем чувствительнее будет поплавок, тем раньше будут замечены его колебательные движения, характерные для нерешительного клева линя, а потому лучшим считается удлиненный пробочный с пропущенной насквозь иглой дикобраза… Он должен быть хорошо огружен и не очень высовываться из воды. Большие грубые наплавы, употребляемые некоторыми даже опытными любителями ужения линей, неудобны потому, что они представляют значительное сопротивление и рыба чаще накалывается. На какую глубину пускать поплавок – это зависит от насадки и свойства дна, но во всяком случае линей, за упомянутым исключением (ловля на улитку), ловят непременно со дна… Только одни советуют пускать поплавок так, чтобы насадка слегка касались дна; другие – чтобы насадка лежала на дне, а грузило почти касалось его; третьи, наконец, считают более правильным, чтобы и грузило находилось на дне. Чаще всего приходится ловить первым способом, всего реже – последним.

Очень часто приходится ловить линей и карасей на прудах и заливных озерках, окаймленных очень широкой полосой травы; лодки же не имеется. В таком случае приходится прибегать к помощи уже описанного скользящего поплавка (см. о ловле щук), хотя и небольших размеров. Но так как успех ловли зависит много от верно поставленного поплавка, а измерить глубину здесь невозможно, то всего лучше употреблять скользящие поплавки, показывающие вместе с тем глубину.

Рис. 77. Скользящий поплавок Павловского

Поклевка линя весьма оригинальна и резко отличается от поклевки других рыб. За редкими исключениями, она выражается в следующем: поплавок, до того времени неподвижный, вдруг качается один или несколько раз, как будто леска задета рыбешкой; затем он начинает качаться сильнее, с перерывами, что продолжается иногда несколько минут, – идет в сторону, иногда ложась на бок, сначала тихо, потом быстрее и наконец идет вглубь. Дело в том, что линь сначала пробует, сосет насадку своим маленьким, как бы распухшим ртом, несколько раз бросая ее. При плохом клеве дело и ограничивается этим сосанием, так что червь, например, чаще кончик его, оказывается выдавленным и смятым. Но если линь не очень сыт, то он рано или поздно вберет всю насадку в рот и затем идет дальше своей дорогой. Поплавок кладет он, только когда грузило лежит на дне или почти достает до него. В редких случаях (большей частью в начале весны) поклевка выражается тем, что поплавок сразу и неожиданно скрывается под водой; обыкновенно же все различие заключается в том, что один линь берет в течение минуты, а другой – по меньшей мере 5 минут. Тут всегда есть время приготовиться к подсечке.

Подсекать надо, как только поплавок поедет в сторону, отнюдь не дожидаясь его исчезновения под водой. В этот момент линь часто накалывается и выплевывает насадку, гораздо реже ее заглатывает. Неопытные рыболовы обыкновенно подсекают слишком рано, когда линь возит поплавок из одной стороны в другую. Подсекать надо в сторону, противную направлению поплавка, и при ужении без катушки довольно резко. Губы у линя здоровые, и он срывается довольно редко; поэтому, если снасть достаточно надежна, нет надобности церемониться с ним и благоразумнее сразу тащить его к лодке и подхватывать сачком. Крупного линя, свыше 2 кг, не мешает слегка поводить на мелких кругах, предварительно выхватив или отодвинув другие удочки, чтобы не перепутались. Линь ходит на удочке очень небойко, слабее окуня одинаковой величины, но довольно упорист; крупный часто становится перпендикулярно ко дну, упираясь головой, иногда его бывает трудно вывести из этого положения. Если крючок воткнулся в лобковую кость и пришелся на взлом, то его можно переломить. Не менее досадно бывает, когда линь бросается в траву и там запутывается, завертевши леску за траву. Следует заметить, что речной линь значительно сильнее прудового и озерного.

Лини почти всегда пахнут тиной, а потому необходимо предварительно выдержать их неделю или две в садке, поставленном на быстрой воде. В крайнем случае можно удовольствоваться обсыпанием линя на некоторое время свежепрокаленным и потухшим углем, а, вероятно, также вливанием в рот уксуса (см. выше). Уха из линей густа и питательна, имеет особенный, довольно приятный сладкий вкус. Недурны также лини, жаренные в сметане. Линь очень живуч и в этом отношении не уступает карасю и карпу; в сыром мху он проживает до двух суток. Тем не менее линь редко живет в аквариумах долгое время, вероятнее потому, что от передряги и перемены воды нарушается правильное отделение слизи, и она начинает отвердевать и разлагаться. У рыбаков в Германии существует поверье, что раненые рыбы трутся около линей, и раны быстро заживают; поэтому линь зовется также рыбным лекарем. Весьма возможно, что эта клейкая слизь может заживлять порезы. В Германии и Швеции мясо линя, в особенности печень, считается целебным средством от многих болезней как людей, так и животных – например, его употребляют от лихорадки и от головной боли.

Обыкновенный лещ – самый главный и важный представитель своего рода, к которому принадлежат также сырть, клепец, синец и густера. Все эти рыбы отличаются более или менее сжатым телом, очень высоким и вместе узким спинным плавником, чрезвычайно длинным заднепроходным и тем, что верхняя лопасть хвостового плавника приметно короче нижней. Кроме того, у всех лещей от затылка до спинного плавника тянется бороздка, окаймленная с каждой стороны рядом небольших чешуек, а между брюшным и заднепроходным плавниками брюхо образует острое кожистое ребро. За исключением густеры, у которой 7 глоточных зубов расположены в два ряда и на вершине крючковаты, у всех других видов рода Abramis по 5 зубов в один ряд, с сжатым, кососрезанным венчиком, с бороздкой на жевательной плоскости.

Рис. 78. Лещ

Лещ слишком хорошо известен каждому, чтобы во всех подробностях описывать его наружность. Он легко отличается от других сродных с ним рыб чрезвычайно высоким, как бы сплющенным телом, составляющим около */з всей длины, черноватыми плавниками и 29 лучами в длинном заднепроходном плавнике, который, несомненно, как и у камбал, играет как бы роль киля и придает лещу большую боковую устойчивость. Голова у него небольшая, рот очень мал. Мелкие лещи, называемые обыкновенно подлещиками, однако, всегда значительно уже и продолговатее старых особей, имеют относительно большие глаза и представляют некоторое сходство с густерой, от которой, впрочем, с первого взгляда отличаются своими темными плавательными перьями. Цвет тела тоже изменяется с возрастом: молодые лещи серовато-белые с серебристым отливом, потом они постепенно темнеют и получают буроватый или черноватый цвет с золотисто-желтым отливом, который к старости увеличивается. Помещик до 600 г весом имеет бело-серебристый цвет; затем он начинает сереть, а серые плавники его чернеют. Вместе с переходом из серебристого цвета в платиновый замечается под горлом и на животе розовый оттенок, который всего интенсивнее, т. е. ярче, бывает ранней весной. Это – нижневолжские синяки, вероятно, двухлетние особи; трехгодовалые лещи уже принимают желто-золотистый оттенок, более темный на спине, но большей частью золотистую чешую имеют крупные лещи. У последних, кроме того, золотистая радужина принимает коричневатый оттенок. По этим причинам, основываясь также на различном времени нереста, многие рыбаки отличают три породы лещей: самую мелкую – серебристую, среднюю – черноватую и самую крупную – желтую. Цвет леща много также зависит и от свойств воды, в которой он обитает, и в прудах и озерах он бывает всегда темнее, чем в реках. Самцы обыкновенно многочисленнее самок, меньше их ростом и во время нереста легко отличаются по желтым бородавкам, покрывающим почти все их тело; самые крупные бугорки развиваются на голове и у больших экземпляров величиной более булавочной головки; самые мелкие замечаются на чешуе и плавниках. По окончании нереста эти бородавки исчезают, но у некоторых молошников остаются, по-видимому, до осени. Кроме того, во время нереста у самцов места около плавников опухают и делаются наросты красного цвета.

Рис. 79. Глоточные зубы леща

Лещи достигают значительной величины, и это в связи с их необыкновенной многочисленностью дает им едва ли не самое важное место в ряду прочих карповых рыб. Отсюда само собой разумеется, что продолжительность жизни леща должна быть значительно более 8–9 лет, как это полагает Геккель, основываясь на словах дунайских рыбаков. Обыкновенно только на 3-м или 4-м году лещ достигает величины 800 г, но в кормовых озерах он растет значительно быстрее.

Распространение леща довольно обширно. В России он водится почти всюду, но на севере гораздо более редок, чем на юге, и, надо полагать, появился там в относительно недавние времена, вероятно в 18-м столетии, через каналы.

Лещ встречается почти во всех реках, за исключением небольших каменистых и быстрых речек, и во многих больших и заливных озерах. Холодной воды он также избегает. Вообще он любит тихую, теплую воду с песчано-иловатым или глинистым дном и потому всего чаще обитает в заливах рек и в проточных озерах. Особенно многочислен лещ на взморье, в устьях больших рек, где собирается огромными массами со второй половины лета. Осенью часть их снова входит в реки и выбирает там глубокие ямы, иногда малейшие углубления дна в затишьях, и залегает там на зиму; но большая часть низовых лещей остается у взморья и, надо полагать, мечет позже, нежели зимующие в устьях. В средних и верхних течениях рек лещи зимуют в глубоких местах заливов и проточных озер, и осеннего хода их, как это бывает на нижней Волге и, вероятно, в других южнорусских реках, здесь уже вовсе не замечается.

Во всякое время года, кроме лета, лещи живут большими стаями. Весной, во время нереста, лещи разбиваются на мелкие стаи, обыкновенно по возрастам, и начинают снова собираться большими рунами с конца июля или в начале августа. Нередко также встречаются помеси леща с другими рыбами из рода Abramis, а также с воблой и густерой (см. далее), что происходит оттого, что как время, так и места нереста этих рыб почти одинаковы.

Своим постоянным пребыванием лещ выбирает в реках глубокие заводи, еще чаще глинистые ямы под крутоярами; в травянистых же местах они держатся в реке главным образом во время нереста, но в озерах и особенно в прудах кормятся большей частью около камышей и тростников; очень любят они также так называемую гречишницу (Polygonum). Вообще лещ любит глинистое, немного иловатое, но не тинистое дно, иногда, напротив, слегка хрящеватое (под ярами), но на песчаных местах встречается сравнительно редко, хотя некоторые и полагают, что он предпочитает песчаное дно какому-либо другому. Вероятно, это мнение произошло от того, что подлещики действительно держатся большей частью на песке. В сентябре они, впрочем, уже подходят к глубоким местам на зимовку, но ложатся всегда отдельно от лещей. Взрослые лещи встречаются на песчаных местах только мимоходом, большей частью по ночам, во время своих переходов для поисков пищи. При обилии последней они, впрочем, редко и далеко не ежедневно выходят из своих ям и жируют на месте или поблизости, изменяя этой привычке только после паводника. Пути лещей на жировку пролегают в реке, по наблюдениям Терлецкого, по самым глубоким местам, по оврагам, ямам и лоточинам, которых они старательно придерживаются. При этом стадо лещей всегда почти идет длинной вереницей, имея во главе вожаков, поднимаясь к поверхности при встрече с очень волнистой или неровной местностью. Более подробные сведения о местопребывании лещей читатель найдет далее, при описании мест ужения этой рыбы.

Если лещей не беспокоят, они живут очень долго на одном месте. За редкими исключениями, эта рыба вполне оседлая, которая только по необходимости бросает раз облюбованное место.

Это, однако, весьма осторожная, пугливая и смышленая рыба. Даже при незначительном шуме, в самый разгар нереста, лещи уходят из залива и уж более не возвращаются в него, по крайней мере в этом году. Это вялая и ленивая рыба, движения ее медленны и тяжелы, она большей частью держится на самом дне тихих и неглубоких вод и замечается на поверхности большей частью во время нереста, реже в другое время года. Плавится лещ обыкновенно тихими вечерами, особенно после продолжительного ненастья. Местами, на реках, стаи лещей периодически выходят на мель, преимущественно в тихие пасмурные дни, причем нередко плывут до самой поверхности. Точно так же лещи полощутся на мелях от жары, особенно перед грозой, даже в полдни. Всего чаще наблюдают лещей во время так называемого падения метлы, которая составляет самую лакомую его пищу. Главным образом они кормятся, однако, водяными растениями, особенно белыми корнями ситника, водорослями, а также червяками и различными личинками и насекомыми, вместе с которыми часто глотают и самый ил, в котором их отыскивают. Весной до нереста – в марте и апреле – лещи, несомненно, истребляют много икры другой рыбы, особенно в прудах и озерах – щучьей и окуневой. Кроме того, они очень любят линючих раков, которых иногда вытаскивают из нор. Судя по тому, что лещи очень часто держатся в тех местах реки, куда ходит на водопой скот, надо полагать, что они, подобно карпам, кормятся и животными извержениями. По замечанию некоторых рыбаков, лещи в озерах очень любят так называемую суровую воду, текущую из лесу.

На юге России нерест леща начинается обыкновенно со средины апреля. В низовьях Волги ход лещей начинается, впрочем, еще с половины февраля (Яковлев) – всегда подо льдом и обыкновенно перезимовавшие в реке идут метать далее вверх, а лещи весеннего выхода мечут у самого взморья, в поемных местах. Валовый ход здесь около средины апреля, и последним идет самый мелкий – «синяк». В средней и северной России лещи мечут не ранее первых чисел мая, но во всяком случае они перед самым нерестом разбиваются (в верховьях иногда и собираются) в стаи одного возраста, т. е. трехгодовалые с трехгодовалыми, четырехлетние с четырехлетними и т. д., что вообще замечается у большинства других стайных рыб. У лещей это разделение по возрастам выражено еще яснее, так как каждый возраст нерестится несколькими днями ранее или позднее другого. Перед нерестом лещ темнеет, что зависит от увеличения числа точек черного подкожного пигмента, а у самцов голова покрывается более крупными, туловище – более мелкими беловатыми бородавочками, имеющими вид сыпи.

Вообще в России (за исключением небольших речек, где встречаются только мелкие лещи) различают три главных периода нереста этой рыбы, которые отделены один от другого семи-десятидневными промежутками. Обыкновенно рыбаки, которые занимаются ловлей лещей по преимуществу во время нереста их, дают лещам разной величины различные названия, заимствуемые от праздников, с которым совпадает нерест, от деревьев, которые распускаются или цветут в то время, и, наконец, других рыб, которые мечут икру одновременно с ними. По-видимому, прежде всех трутся самые мелкие трехгодовалые лещи, а оканчивают нерест самые крупные. Нерест этих рыб во всех местностях продолжается около месяца и, надо полагать, совершается каждой особью не сразу, а в несколько приемов.

Лещи мечут икру всегда на травянистых отмелях, в неглубоких заливах, иногда также в тальниках, затопленных водой.

Кроме низовьев рек, они нерестятся недалеко от всех мест своей постоянной оседлости, но все-таки, несомненно, поднимаются для этой цели вверх по течению на несколько, даже на десятки верст, смотря по местности и состоянию воды. Судя по некоторым наблюдениям, надо полагать, что сначала в местности, удобные для нереста, приходят самцы, отличающиеся, как сказано, меньшим ростом и многочисленными бородавками, а вскоре вслед за ними являются и более (?) осторожные самки, которые всегда крупнее и втрое, даже вчетверо малочисленнее молошников. Нерест каждой стаи продолжается обыкновенно 3–4 дня, но в дурную погоду он значительно замедляется: лещи снова уходят на глубину, а с разливом (в нижней Волге) – обратно в русло и выметывают всю икру в первый ясный день. При продолжительном ненастье зрелая икра лещей теряет свой зернистый вид и уже не может быть выметана. Эта так называемая икряная болезнь еще чаще замечается у осетровых рыб, но у них редко имеет важные последствия, между тем как у лещей она, по-видимому, большей частью оканчивается смертью.

Если погода благоприятствует нересту и никакой шум не смущает спокойствия этой рыбы, лещи каждый вечер после заката подходят к травянистым берегам, собираются здесь сотнями, тысячами, особенно в низовьях рек, и каждую ночь подымают такой шум и плескание, что его слышно на весьма далеком расстоянии. Кто наблюдал только игру карася и плотвы, тот не может себе представить, с какой силой шлепаются, падая плашмя в воду, огромные 2– 4-килограммовые лещи и, без сомнения, лёсканье, или лясканье, характерное для этой рыбы, послужило поводом к ее названию – лещ или лящ.

Выметав икру, лещ некоторое время «жирует», т. е. кормится на местах нереста, но вскоре сваливается в ямы, где и начинает брать на удочку. В озерах лещи возвращаются с мелких мест в глубину, где и держатся все остальное время года огромными стадами. В реках же (хотя бы и больших и глубоких, кроме низовьев) они, выметав икру, дробятся летом на незначительные косяки в несколько десятков или сотен голов и даже разбиваются в одиночку. В низовьях рек, например Волги, лещ вскоре после нереста скатывается вниз в море, а в июле – снова начинает идти вверх на зимовку, и этот вторичный его ход продолжается до холодов. В устьях Волги, на взморье всего более собирается леща на четырехметровой глубине. В реке он, по свидетельству В. Е. Яковлева, не ложится в ямы, а скопляется на неглубоких песчаных, особенно «застружистых» местах (т. е. где ложе идет ступенями). Впрочем, лещ никогда не засыпает крепко и в теплую зиму часто бродит взад и вперед.

Ужение леща принадлежит к числу наиболее трудных и требует от рыболова много знания, сноровки, приготовлений и терпения. Поймать леща не менее трудно, чем карпа, хотя вытащить его из воды сравнительно весьма легко.

Место ужения. По самой форме своего тела лещ должен избегать быстрого течения и, напротив, придерживаться тиховодья. Кроме того, осторожность заставляет его выбирать своим постоянным пребыванием глубокие места, более или менее недоступные неводам, а потому распространение леща довольно спорадично, то есть на значительном пространстве реки он может вовсе не встречаться. Лещи не любят мест с ровным песчаным дном и бывают здесь только проходом: им тут и голодно, и небезопасно. Тем не менее могут нравиться им реки с каменистым ложем, всегда почти очень быстрые. Таким образом, есть много рек, даже судоходных, где они редки, и, наоборот, есть реки, которые могут быть названы лещевыми. Большей частью последние отличаются твердопесчанистым, слегка иловатым или же глинистым ложем; такое дно способствует образованию глубоких ям на заворотах, под ярами, и уступов, т. е. дает лещам защиту и от течения.

Вообще лещ встречается и большую часть года живет почти в таких же местах, как и сазан, однако менее ломистых и иловатых, почему обе породы и встречаются вместе довольно редко. Лещ любит в особенности ямы с глинистым дном, уступами или с большими глыбами глины; довольно охотно держится он также в ямах около мостов, между сваями и устоями, в старых мельничных омутах. Всего многочисленнее бывает лещ в таких местах реки, где находится ряд больших глубоких ям с небольшим течением. Отсюда он выходит жировать на более мелкие места, имея возможность при малейшей опасности скрыться в ближайший омут. Правильное ужение лещей совершается там, где они живут постоянно, а не там, куда они ходят гулять, – по той причине, что эта рыба очень ленива и выходит из ям весьма нерегулярно – при недостатке пищи, перемене погоды и т. п. Впрочем, весной, пока еще лещ не установился и бродит по реке, его иногда, если позволяют дно, глубина воды и течение, бывает выгоднее ловить на не особенно глубоких местах с ровным песчаным дном, разумеется, с прикормкой – так называемым нотингэмским способом. Самые крупные лещи, несомненно, держатся около крутых глинистых берегов, т. е. под крутоярами.

Таким образом, леща следует искать главным образом на глинистых и слегка иловатых, самых глубоких местах реки. На чистых песчаных местах он встречается непостоянно, хотя в реках, текущих в песчаном ложе, разумеется, должен довольствоваться лишь глубиной. В некоторых случаях лещи выбирают для становища глубокие, всегда илистые затоны и заливы, но в большинстве речные лещи избегают глубокой тины, и такие заводи служат им лишь временным местообитанием. Напротив, в прудах и в большей части озер эти рыбы по необходимости придерживаются глубоких и почти всегда тинистых участков, в более или менее значительном отделении от берегов и травы, к которым подходят лишь по ночам для жировки. То же и в реках, но здесь они привлекаются не столько травой, сколько береговой мутью, образуемой прибоем, в которой находят себе разных червей и личинок. Поэтому в небольших реках с глинистыми или черноземными берегами лещи, а тем более подлещики замечаются около берегов днем в случае сильного ветра и волнения, размывающего плодородную почву. Рыбаки говорят, что «ветер выбивает со дна лещей».

О присутствии леща, отчасти о его количестве, можно, бывает, судить по его характерному «плаву». Перед грозой, в жары, а также в ветреные и облачные дни лещи поднимаются кверху, чтобы затем опять скрыться в глубине. При этом они высовывают сначала морду, потом спинной плавник, наконец, хвост, который отбрасывают иногда, при всплеске, на бок. Нередко также они показываются и на мелях, хотя больше по ночам. Кроме того, леща можно отличить от других рыб, особенно в реке, по его громкому чмоканью, издаваемому ртом и похожему на звук, получаемый от сжатия губ и втягивания в себя воздуха. Чмоканье это, или чваканье, происходит от сосания им верхних, молодых побегов растений, также корней ряски. Чаще всего удается наблюдать это кормление в затонах и курьях. Некоторые опытные рыболовы могут определить присутствие леща в данном месте по мелким пузырям, которые он пускает, роясь на дне. Как бы то ни было, ловить лещей, не убедившись в том, что они имеются в данном месте и притом в достаточном количестве, не стоит.

Время года. Ужение лещей начинается с ранней весны: на прудах вскоре вслед за тем, как растает лед, а на речках после того, как они войдут в берега. Но этот ранний весенний клев до нереста, как и у других рыб, известен очень немногим, так как он и кратковременен, и неудобен, хотя проголодавшиеся за зиму рыбы берут очень верно и ловля может быть очень добычлива. Под Москвой, в прудах (например, Люблинском), лещи начинают брать в апреле, около средины. Настоящий клев начинается у них, однако, с лишком на месяц позднее – спустя неделю или две по окончании нереста, очень редко в средине мая, а большей частью в конце мая или в начале июня, иногда запаздывая до 10-15-го числа. На юге, конечно, весенняя ловля, сообразно времени нереста, начинается на две или на три недели раньше, чем под Москвой, большей частью в начале мая или даже в конце апреля. Таким образом, клев после нереста в средней полосе России делается уже летним, и главная ловля леща производится в июне, когда на юге она уже кончилась. Продолжается она 2–3 недели, редко более, во всяком случае прекращается до первой декады июля.

Второй или, вернее, третий период ужения будет на юге летним, а у нас может назваться осенним. Лещи, отъевшись после нереста, перестают брать на месяц или больше, лишь изредка попадаясь в пасмурные, ветреные или грозовые дни. В Киевской губернии они начинают снова клевать с средины июля, на севере же большей частью в августе. В это время лещи уже начинают собираться в стада, и при знании мест и привычек рыбы можно ловить ее весьма удачно в течение августа и сентября в не меньшем, если не в большем количестве, чем после нереста. Но осеннее ужение лещей известно не всем рыболовам, и некоторые из них даже думают, что лещи осенью не берут вовсе. Известны случаи, что даже под Москвой попадались на удочку крупные лещи в октябре, но обыкновенно после заморозков берут только мелкий лещ и подлещик. Зимой лещ попадается на удочку лишь случайно, в оттепели, и, кажется, его скорее можно поймать на голые крючки – «самодером», чем на приманку, разумеется, там, где он стал на зимовку. Зимует лещ или на ямах, или – еще чаще – на умеренной глубине, там, где глинистое дно идет уступами. Впрочем, местами очень недурно ловится зимой (на мотыля) мелкий подлещик. Верно одно, что лещи не впадают в спячку, подобно сазану, сому, и не зарываются в ил, как линь и карась.

Время дня в ужении леща не имеет такого важного значения, как для ловли сазана. Лещ может брать и утром, и вечером, и в полдень, и среди ночи, и время клева его зависит от местных условий, большей или меньшей осторожности рыбы и от того, когда ее приучили являться на прикормленное место. В некоторых местах можно ловить лещей целые сутки, в других – вечером или утром. Однако нельзя не заметить, что после нереста лучший клев бывает большей частью утром, хотя и не ранним – с 6 часов утра; когда же разрастается трава – крупный лещ берет только очень рано утром, до восхода, и очень поздно, на закате, особенно в полнолуние, в тихие и теплые ночи.

Погода. Значительное влияние на успех ночной ловли имеет лунный свет. Лещи очень хорошо берут в полнолуние, с восходом месяца, в то время, когда большая часть других рыб перестает брать. Я приписываю успех ночного ужения при лунном свете главным образом освещению и большим удобствам ловли. По другим наблюдениям, напротив, лещи (днем?) не берут вовсе дня два накануне полнолуния и дня два позднее. Клев в обычных местах прекращается также на молодую луну и дня два после нарождения нового месяца. Несомненно, фазы луны имеют сильное влияние на образ жизни лещей, но влияние это еще представляет много темного. Я полагаю, что в эти периоды, т. е. на новый месяц и в полнолуние, лещи выходят из ям на мели и к берегам.

По словам Венивитинова, на ямах лучшие уловы лещей бывают ночью в лунные ночи (в полнолуние), на мелких же местах – в новолуние и в первую четверть. Между рыбаками существует поверье, что лещ раз в месяц обязательно идет в разгул и что время это совпадает с теми днями, когда он метал икру, по мнению же других – с фазами луны, что, впрочем, одно другому не противоречит.

Несомненно также, что лещи едва ли не более других рыб чувствительны к изменениям атмосферного давления. При каждом сильном падении барометра, т. е. перед ненастьем, они перестают совершенно брать на удочку; но, по одним наблюдениям, лещи залегают в ямах и даже зарываются в ил, тогда как другие рыболовы утверждают, что они выходят на мели и к берегам. Я полагаю, что первое мнение вернее. Кроме того, лещи перестают брать, когда дует северный или северо-восточный, вообще холодный ветер, но, как уже было замечено, ветер и сильная волна вообще привлекают этих рыб к берегам, да и берут они в ветреную погоду смелее. Уровень воды также имеет влияние на клев лещей: они берут только в среднюю и низкую воду, в прибыль же, т. е. после сильного дождя, тем более паводка, они не только перестают брать, но даже уходят временно из своих ям, поднимаясь кверху. Вероятно, причиной подъема служит, как и весной в полую воду, мутная вода, засоряющая жабры и вынуждающая рыбу стоять или плыть против течения. При спаде воды лещи возвращаются обратно на летние стоянки. В судоходных, незапруженных реках лучший клев их бывает, по-видимому, при спаде воды ниже среднего уровня.

Следует заметить также, что на успех дневного ужения значительное влияние может иметь положение солнца.

Лещ – рыба очень осторожная, и если она увидит на воде тень от лодки или рыболова, то близко к тени не подходит, а потому надо становиться или держаться так, чтобы солнце было спереди или сбоку, но никак не сзади.

Удочки. Так как лещ обитает в местах с слабым течением или вовсе без течения, то главным образом его ловят на длинные удилища с поплавком; донные короткие удочки употребляются только для ночной ловли, преимущественно на реках и там, где имеется правильное течение. Из того, что мы имеем дело с очень осторожной рыбой, которая днем не подходит близко к лодке или берегу, если тут не будет значительной глубины, очевидно, что надо забрасывать насадку как можно дальше. Это достигается или очень длинным удилищем, или очень дальним забрасыванием. Одни рыболовы-лещатники употребляют 6,3– и даже 7-метровые удильники, цельные березовые или тростниковые, реже складные, пуская от поплавка короткую леску; другие предпочитают 3,5-метровые, но очень прочные удилища, дающие возможность забрасывать сильным размахом поплавок далеко от лодки. Наконец, в последнее время начали ловить лещей на английские удилища средней длины, с кольцами и катушкой, забрасывая леску обычным способом (подобрав шнурок и раскачав поплавок с насадкой).

Все эти три разряда удилищ имеют свои удобства и неудобства, более или менее значительные, смотря по местности и главным образом глубине воды. С очень длинными удильниками хорошо подсекать, но тяжело водить крупную рыбу и неловко подводить ее к лодке. Легче всех тростниковые (желтого японского тростника), но они не так прочны, как березовые. Средние удильники требуют большой ловкости и сноровки для дальнего закидывания насадки и поплавка на глубине. Обыкновенно это делается таким образом. Левой рукой бросают как можно дальше от себя насадку и поплавок и немедленно сильным движением правой руки (или обеих, если удилище тяжело) выхватывают насадку из воды и, откинув ее назад, посылают ее новым взмахом вперед, в намеченное место. Эти размахи бывают настолько сильны, что плохое удилище может разлететься вдребезги. Притом закидывать без шума бывает очень трудно, а тишина при ловле леща представляет самое главное условие, почему настоящие лещатники и ловят всегда в одиночку. Гораздо рациональнее употреблять ради дальнего закидывания удилища с катушкой, но, к сожалению, закинуть далеко можно только тяжелый поплавок, который часто оказывается вовсе не пригодным. Все удилища должны быть непременно темного цвета и отнюдь не белого или даже желтого.

В довольно редких случаях, именно весной, на порядочном течении и на ровном дне, большей частью песчаном, на глубине 2,1–2,8 м, приходится ловить лещей на английские удилища по нотингэмскому способу, подробно описанному при ужении мирона, к которому и отсылаем. Ловля эта, очевидно, имеет случайный характер, даже при употреблении прикормки в большом количестве, а потому о ней не стоит и говорить, так же как и об ужении без поплавка с легким грузом на длинное удилище. Таким способом, однако, иногда можно выудить огромное количество подлещиков и даже удается зацепить порядочного леща, если, при сильном прибое, бросать насадку на границу мутной воды.

Лески могут быть как волосяные, так и шелковые. При ловле без катушки, особенно в прудах, где шелковые лески, даже хорошо осмоленные, скоро перегнивают, практичнее употреблять хорошие самодельные волосяные лески, причем если только не приходится ловить в лому и коряжнике, можно и даже должно удовлетвориться 4-волосяными; на леску же в 6 волос нетрудно «с умом» вытащить и 4-килограммового леща, даже в крепком месте. При ловле с катушкой опытному рыболову следует употреблять самые тонкие лески, выдерживающие не свыше 2 кг мертвого веса.

Поплавок должен быть по возможности легок, насколько позволяет течение и отчасти ветер. Лещ большей частью берет слабо, и грубый наплав часто вовсе не покажет поклевки. Самым чувствительным поплавком считается, как известно, наплав из ситника (куги). Кусок старой куги, в 7–9 см, кофейного цвета, срезанной осенью и стянутой вверху и внизу ниткой, чтобы внутрь не проникала вода, составляет идеально легкий наплав, нисколько не пугающий рыбу; правда, он очень непрочен, но эта непрочность окупается его дешевизной. Главное достоинство его заключается в том, что он не делает всплеска при забрасывании и ложится на воду без всякого шума. Все другие поплавки – осокоревые, пробочные, из иглы дикобраза, даже перьяные – уступают в этом отношении простейшему и дешевейшему. Нет надобности, чтобы поплавки прикреплялись к леске в 2 местах – снизу и сверху, а достаточно, если они держатся нижним концом. Скользящие поплавки были бы очень удобны для дальнего закидывания, но, к сожалению, по причине своей грубости могут применяться лишь в редких случаях, так же как и поплавок Павловского, указывающий глубину (см. ЛИНЬ, выше). Если позволяет зрение, поплавки лучше не красить. При ночной ловле (в конце весны и летом) на поплавки полезно надевать небольшие бумажные кружочки из черной бумаги, которые довольно резко выделяются на отсвечивающей поверхности воды.

Грузило при ловле с поплавком, как и всегда, должно соответствовать последнему. Лучшая форма его продолговатая, а не круглая или плоская. В большинстве случаев оно должно лежать на дне. При ловле на донную, взакидку, грузило тоже делается по возможности легким, но иногда приходится употреблять, ради удобства закидывания, особенно в стоячей воде, тяжелое сквозное грузило. Последнее (только непременно плоское) также бывает весьма полезно при ужении с поплавком, так как дает возможность закидывать очень далеко.

Поводок делается из тонкой жилки, иногда даже тянутой; необходимо красить ее в более или менее темный цвет, смотря по свойству дна – в красноватый, темно-коричневый или синий.

Для ловли лещей обыкновенно употребляются крючки средних или даже мелких номеров, но непременно высокого качества и очень острые. Лучшими считаются крючки Пэнэля, sneck-bent и с игольным ушком Уарнера, также так называемые кристалевские, из очень тонкой проволоки (преимущественно для опарыша). При ловле на горох очень хороши крючки с коротким стержнем, без загиба, не крупнее № 5. Очень хороши, хотя и грубы, такие крючки для ловли лещей, изготовляемые павловскими кустарями. Размеры крючков, как и всегда, обусловливаются главным образом насадкой. При ночной ловле взакидку – на выползка и на кучу красных червей – следует предпочитать № 2–3, но для дневной ловли с поплавком – чем мельче крючок, тем более вероятности на хороший клев; при ловле на красных червей, хлеб и на горох или кукурузу удобнее всего крючки № 4–6. При ужении с катушкой, как и всегда, можно ловить на более мелкие номера, до № 10, и употреблять более мелкую насадку, от опарыша до мотыля. Некоторые очень жадные подмосковные рыболовы не ограничиваются тем, что ловят лещей, как и линей, на полудюжину удочек, но, кроме того, употребляют еще и двойчатки. Нечего и говорить, что последние требуют более грубого клева, затрудняют закидывание и вообще крайне неудобны. При закидывании двойчатка захлестывается и насадка, особенно хлеб, нередко сшибается. О насадках, насаживании и собственно ужении будет сказано далее, в своем месте, а теперь перейдем к необходимой подготовительной части ужения лещей – приваде и прикормке.

Привада для лещей едва ли не более необходима, чем для всех других рыб, не исключая и сазанов. Не прикормив предварительно леща, можно поймать его только в самый жар, вскоре после нереста, да и то ночью, когда он бродит всюду; в остальное же время поимка будет чистой случайностью. В большинстве случаев рыболовы устраивают приваду там, где лещи имеют свою постоянную резиденцию, только если это место представляет слишком большие неудобства для ловли, можно бросать прикормку несколько поодаль; но надо всегда иметь в виду, что чем дальше она от ямы или омута, тем менее шансов на постоянный клев, потому что речной лещ далеко не каждый день выходит на жировку. Правила устройства привады почти те же, как и для сазана; она бросается на 3–4 дня и более, прежде чем начать ловлю; полезно устраивать несколько привад и менять время бросания прикормки и ловли; наконец, никогда не следует бросать очень много и очень вкусного корма. Не надо забывать, что нет никакого расчета закармливать рыбу. Поэтому количество прикормки должно быть возможно умеренное и качество ее ниже качества насадки, т. е. приманки на крючке. Привада бывает весьма различна, так как лещ, можно сказать, всеяден и крайне прожорлив, но рациональнее всего прикармливать его пареным овсом, ячменем и рожью с небольшим количеством пареного же гороха и пшеницы. Некоторые делают приваду из одного гороха или из черного и белого хлеба, разной каши (гречневой, пшенной, полбенной), но эти прикормки имеют то важное неудобство, что лещи скоро наедаются и уходят, иногда не отведавши насадки. Большей частью приваду приходится разбрасывать, но на течении иногда полезно бывает опускать ее в мешке из рединки, марли или в особом жестяном снаряде, тоже на известном расстоянии от берега или лодки, там, где будут лежать насадки. Иногда также бросают приваду (зерно) с глиной, причем за границей смешивают ее с конским калом. Некоторые рыболовы советуют разбрасывать вокруг привады в мешке небольшие горсти распаренной пшеницы, червей и шариков из теста, приготовленного из размятой массы хорошо распаренных пшеничных зерен, меда и, для скрепления массы, нескольких сырых яичных белков. Тесто это предварительно ставится в печку, минут на 15, в легкий дух, пока не сделается довольно твердым, и сохраняется в леднике. Мне кажется, что эта привада слишком сдобна, как и каша, и может употребляться в небольшом количестве, когда лещ клюет вяло и неохотно. При вялом клеве полезно также прибавлять к прикормке несколько капель анисового или другого эфирного масла, размешанных в ложке подсолнечного, реже льняного и др. Во многих случаях, именно при ужении в иловатых местах (на прудах), весьма полезно бывает высыпать на приваду несколько ведер песка, который сам по себе служит приманкой рыбы и, кроме того, делает более заметными и приваду и насадку, не позволяя им увязнуть в жидкой тине.

Весьма важно не забывать основного правила – прикормка должна быть свежая, отнюдь не прокисшая и даже по возможности, теплая, так как она пахучее. Часть прикормки бросается как можно дальше, радиусами, при помощи черпачка. Количество ее может быть от 5 до 10 пригоршней, смотря по клеву и месту. Ловить надо в те часы, в которые бросалась прикормка, и перед началом ужения бросать горсть-другую, также перед уходом; закармливать рыбу во время лова и зря бросать зерно не следует. Местами лещей приваживают главным образом горохом, который очень любят даже мелкие подлещики, но по известным причинам лучше употреблять его, как и русские бобы, в качестве примеси к зерну или как насадку. Черви и опарыши тоже составляют слишком большое лакомство, да и трудно достаются, чтобы служить постоянно главной прикормкой. Читателям необходимо также и для приваживания лещей принять во внимание многое, что сказано относительно приваживания карпов.

Насадка, употребляемая для ужения лещей, сравнительно однообразна: огромное большинство лещатников ловит или на красных навозных червей, или на мятый хлеб, причем в одних местностях лещи отдают предпочтение червям, в других – хлебным шарикам. Отчего это зависит – сказать трудно, но вряд ли найдутся воды, в которых лещи не брали бы на кучу красненьких, даже без прикормки, тогда как во многих реках и озерах можно удачно ловить на хлеб только с привадой.

Лучшей, так сказать универсальной, насадкой для леща я считаю кучу красных навозных червей, пригодных во всякое время года – с весны до поздней осени и во всяком месте. При ловле на навозных червей чем больше надевается их на крючок, тем лучше; менее трех не стоит надевать даже на маленький крючок. Некоторые рыболовы надевают на крючок № 5 целую кучу – штук 10 и до 20, так что крючок закрыт совершенно. Червей накалывают на крючок в 2 местах – пониже головы и около середины; переплетаясь хвостами, они образуют весьма компактный и, с лещевой точки зрения, весьма аппетитный ком. При ловле на выползков надо выбирать мелких (без узла) и лучше насаживать 2–3 штуки молодых глист, чем одну крупную. Разумеется, они надеваются на крючок покрупнее, пониже головы и фестонами, с более или менее коротким, смотря по клеву, кончиком. Нечего и говорить, что червей, какие бы они ни были, необходимо, ради большей крепости, выдержать несколько часов или сутки, чтобы они очистились.

Из других животных насадок для ужения лещей употребляются линючие раки, опарыш и крыска, всего же реже мотыль. Кажется, лещ берет местами и на пискаву – личинку миноги, но, вероятно, лишь случайно, так как хищные наклонности его весьма сомнительны, как и то, что он берет иногда на лягушат. Линючие раки или, точнее, клешни или шейки (хвостики) линючих раков местами составляют весьма употребительную летнюю насадку, на которую превосходно берет всякая рыба. Замечательно, что лещ предпочитает клешню: на целого линючего рака он попадается редко, даже на мелкого, хотя несомненно, что вытаскивает таковых из нор.

Превосходной летней насадой служат также опарыш.

Опарыш, или подпарыш, называемый местами сальником, есть личинка мясной мухи и заводится в разлагающихся животных или растительных веществах – в помойных ямах, отхожих местах, на падали, на бойнях и т. п. В отрубях они теряют свой противный запах и довольно скоро растут, хотя и не так быстро, как в мясе.

Опарыш составляет очень бойкую, живучую и соблазнительную насадку; на мертвых рыба берет хуже, но в Англии, например, с успехом ловят на маринованных в уксусе и потом слегка пропеченных на листе в печи. Несомненно, однако, что на опарыша рыба хорошо берет только в густонаселенных местностях, где больше шансов, чтобы он попал в реку. Общее правило, что рыба хорошо берет только на хорошо известную ей насадку, остается неизменным.

Главной причиной незначительного употребления опарыша в качестве насадки вообще, а тем более для ловли такой крупной рыбы, как лещ, служит, однако, то обстоятельство, что опарыши требуют мелких номеров крючков – не крупнее № 8, с которых лещи очень часто сходят. Но при ловле с катушкой, дозволяющей безопасно ловить на более тонкие лески и более мелкие крючки, опарыш составляет едва ли не лучшую насадку для леща, который берет на него очень верно и жадно, и обыкновенно крупный. Необходимо только нанизывать на крючок как можно больше опарышей – до 12. Надевают опарышей, слегка задевая крючок за кожицу на толстом конце.

Что касается мотыля, несомненно, лещ и подлещик должны хорошо брать на мотыля, так как около москворецких плотин мотыль составляет главную пищу как лещей, так и всех других рыб, но попадаются лещи на эту насадку в реке случайно, большей частью под осень, при ловле другой рыбы. В прудах, изобилующих мотылем, по теории, лещи должны были бы брать на него, но сделанные опыты были не особенно удачны потому, конечно, что мотыль требует еще более мелких крючков, чем опарыш, а следовательно, удилища с катушкой.

Перехожу к растительным насадкам. На первом плане должен быть поставлен мятый хлеб, причем черный, как более пахучий и вязкий, следует предпочесть белому, хотя на юге, конечно, пшеничный хлеб (или еще лучше пшеничное тесто) будет сподручнее. На хлеб можно удить только на приваде, но замечательно, что местами на него попадаются самые крупные лещи, местами же идет только подлещик около 400 г. Хлеб (или тесто) сминается шариками или в форме груши, величиной с орех обыкновенный или волошский, и надевается на крючки от № 5 и мельче. Некоторые московские рыболовы ловят лещей в прудах на хлеб, смешанный с гречневой кашей; такая насадка пухлее, легче и не вязнет в иле.

Кроме того, изредка прибавляют у нас к хлебу какого-нибудь эфирного масла, преимущественно анисового и так называемого liqueur aux carpes, одна из главных составных частей которого – экстракт богородской травы (Thymus serpullum), имеющий очень сильный и приятный запах. Черкасов в последнее время советовал прибавлять (к тесту и хлебу) масла родия (oleum ligni rodii), которое можно, вероятно, достать в каждой аптеке, как и Thymus. Либерих советует для ловли леща употреблять медовый пряник и коврижку. Я знаю одного рыболова, который весьма удачно ловил на хлеб, к которому был примешен толченый шоколад с ванилью. Последняя, несомненно, должна привлекать леща своим запахом, и вообще сильно пахучие вещества для приманивания рыбы издали вовсе не заслуживают пренебрежения, оказываемого им большинством русских рыболовов. Только, по моим наблюдениям, пахучие вещества рациональнее употреблять в стоячих водах, чем в текучих, по той причине, что в прудах, хотя и медленно, запах распространяется во все стороны, на течении же – только в одном направлении, притом очень узкой струей.

Лучше всего лещи берут на пареный горох, и многие рыболовы употребляют исключительно эту насадку, приваживая тоже на горох. К сожалению, насадка эта весьма капризна в приготовлении: то ее недопаришь, то перепаришь, то она разваливается пополам и не держится на крючке, то слишком жестка. Всего лучше приготовлять горох для насадки по следующему рецепту. Выбрав крупный горох последнего урожая, насыпают его в мешочек так, чтобы он занял треть, и мочат в воде в течение 6–8 часов. Затем варят на слабом огне 1¹/₂-2 часа и, откинув на решете, катают в соленом сливочном масле. По моим замечаниям, особенно любят горох подлещики и некрупные лещи. Насаживают его на крючок № 5–6, с коротким стержнем, по одной горошине, но лучше по нескольку, так чтобы жало, будучи спрятано в горошине, при подсечке свободно из нее выступало. По всей вероятности, лещи еще удачнее будут ловиться на молодой горох или на вареный зеленый горошек, что и советую попробовать.

Во Франции, кажется, гороху предпочитают простой русский боб, на который, по-видимому, берет более крупный лещ. В юго-западных губерниях иногда удят лещей и на кукурузные зерна, преимущественно молодые; они насаживаются, как и горох. По словам Курбатова, в Августовском канале насадкой служит полусырой картофель. Вообще на картофель в качестве приманки следовало бы обратить побольше внимания, так как его любят многие рыбы.

Одни из лещатников-рыболовов ловят лещей исключительно с берега, другие, напротив, предпочитают ужение с лодки. Бывают, разумеется, такие условия, что удобнее ловить, сидя на берегу, чем с лодки, особенно под ярами, где сейчас же начинается значительная глубина, но в большинстве случаев выгоднее ловить с лодки, которая дает возможность стать где угодно и бросать приваду только для себя, а не для всякого проходимца. Поэтому береговые лещатники ловят всегда меньше «ездовых», и главная добыча их приходится на ночь и сумерки, когда лещи подходят к берегам. Первые, притом по необходимости, должны чаще прибегать к донным, закидным удочкам, чем к поплавочным; ужение же на донную – вообще ужение не совсем правильное, тем более по отношению к такой неверно берущей рыбе, как лещ, и может употребляться лишь в крайности, когда или место, или время не допускают ловли с длинным удилищем, поплавочным или нахлыстовым. Нельзя не принять в соображение, что во многих государствах Западной Европы ловля на донную вообще, а ночная в особенности, принадлежат к числу запрещенных.

Некоторые любители устраивают для ужения лещей особые мостики, как и для ловли карпов. Так как почти всегда приходится ловить лещей в тихой воде и на приваженном месте, то лодку ставят всегда в одном положении, наиболее удобном. Ее или двигают (носом) в береговой камыш или тростник, стараясь не очень его ломать и шуметь, или привязывают носом же к берегу, в котором иногда для этой цели прокапывают канаву. Хорошо также прикреплять лодку к лозниковым кустам, нависшим над берегом. Наконец, лодку привязывают к сваям, устоям моста, закрепляют около быков и ледорезов или же вбивают постоянные колья. Во всех случаях необходимо, чтобы лодка была не качка (лучше всего плоскодонная) и чтобы она не моталась от ветра или течения; поэтому лучше всего вбивать не два, а три кола: два по сторонам носа и один у кормы. Воронежские лещатники, по-видимому, предпочитают ловить лещей на перетяжке, т. е. удерживая лодку на веревке, перетянутой через реку. Способ этот очень хорош, но не везде доступен, и о нем я буду еще иметь случай говорить впоследствии.

Лодка ни в каком случае не должна «пускать волны», даже при резких движениях рыболова. На открытых местах ее, кроме того, не только полезно, но иногда необходимо бывает маскировать искусственными кучами травы или снопами куги и камыша. Известно положительно, что шум на приваде на более или менее долгое время отгоняет лещей. Есть наблюдение, указывающее, что иногда лещи и остаются на месте, но поднимаются в полводы и, наклонившись мордами по направлению к приваде, стоят так по нескольку часов, пока одному из них не придет в голову опуститься на дно и увлечь за собой остальных. В худшем случае лодка дает возможность занять место, неудобное для ловли с берега. Главная же заслуга лодки заключается в том, что с лодки можно ловить где угодно и притом закидывать удочки гораздо дальше от себя, чем при ловле с берега.

О закидывании удочек уже было говорено выше. Здесь скажу только, что поплавки должно ставить не ближе 4,2 м от лодки, еще лучше на 5,6–7 м, и что прикормку следует бросать главным образом туда же, где будут стоять поплавки. Близко к лодке ходят только плотва да подлещик, присутствие которого часто узнается по игре его поверху, причем он так же «брызгается», как и плотва. Удить следует одному и забрасывать не более трех удочек; товарищ будет только мешать, да и большое число удочек только прибавит излишних шума и возни. Поплавки должны быть не ближе 2,1 м один от другого, так чтобы редко приходилось после подсечки вынимать другие удочки, во избежание путаницы.

Насадка и грузило должны обязательно лежать на дне; на весу лещ берет только в травянистых местах, т. е. случайно. Эта рыба почти всегда, тем более на приваде, ищет корм на самом дне; будучи очень умен и осторожен, лещ даже не подойдет к подозрительно висящей на привязи насадке, и необходимо, чтобы насадка не казалась бы ему нераздельной, а стоящей вертикально леской и находилась бы поодаль от нее. Но слишком длинный поводок делает поклевку менее заметной, что будет ясно далее. Расстояние от грузила до поплавка должно быть несколько более глубины данного места и определяется экспериментально, без помощи лота, который производит слишком много шума. При ветре этот излишек должен быть около 4,5 см, а на течении – значительно больше. При ужении лещей нет надобности, чтобы поплавки стояли торчком и сидели бы глубоко в воде; напротив, при несколько наклонном его положении (если только не мешает ветер) видно бывает самую тонкую поклевку, даже сдвигание грузила с места, не только его поднятие кверху.

Поклевка леща, как и других рыб, несколько варьирует, смотря по величине рыбы, времени года, местности, течению, а всего более сообразно насадке. Но почти всегда, при обыкновенной ловле с поплавком, лещ кладет поплавок на воду, и эта характерная лещевая поклевка объясняется тем, что лещ, взяв своим сухим ртом, вытягивающимся в виде хобота, насадку со дна, для чего он должен или лечь на бок, или стать вертикально, хвостом кверху, принимает затем горизонтальное положение и поднимает грузило. Очевидно, что последнее не должно быть тяжело и далеко отстоять от насадки, т. е. что поводок не должен быть длиннее 22–25 см. Самые крупные лещи имеют, впрочем, 35 см в ширину при 70 см длины.

Подняв насадку, лещ некоторое время, иногда минуту-две, держит ее в губах, как бы смакуя, не трогаясь с места, затем или идет в сторону и везет за собой поплавок, заглатывая на ходу, или, что бывает много чаще, нащупывает крючок и выплевывает приманку. Одни рыболовы утверждают, что лещей следует подсекать, как только стоячий поплавок ляжет плашмя на воду, другие – что надо выждать, когда поплавок из горизонтального положения перейдет снова в вертикальное и начнет погружаться в воду. Первое мнение вернее, но торопиться не следует и лучше выждать тот момент, когда поплавок закачается; это означает, что лещ, смакуя насадку, начинает вбирать ее в рот, а не держит ее за кончик. Я замечал, однако, что при ловле на хлеб полезнее выжидать несколько лишних мгновений, чем при ловле на кучу красненьких. Может быть, впрочем, это продолжительное смакование зависело от прибавления к хлебу пахучих веществ. Иногда, прежде чем поплавок ляжет, он начнет качаться, т. е. рыба толкает носом, пихает насадку, потом берет ее своими губами, вытягивающимися (у крупного) на целый вершок (4,5 см).

Несомненно, что при большом количестве прикормки лещ клюет очень слабо и вяло – во-первых, потому, что сыт, а во-вторых, потому, что подбирает корм (и насадку), почти не двигаясь с места. Во всяком случае, как только поплавок начал колебаться и принимает лежачее положение, необходимо наложить руку на удочку и быть готовым к подсечке. В редких случаях поплавок вдруг совсем выскакивает или, вернее, выпрыгивает из воды. Это означает, что рыба быстро подняла высоко грузило. Большей частью так клюет крупный лещ, который иногда сразу утаскивает поплавок. На течении же лещ не всегда кладет поплавок, и нередко бывает, что последний (при ужении нотингэмским способом) или задерживается на месте, или плывет в сторону. Но ужение лещей на течении, тем более на плывущую насадку – ловля случайная, еще более случайная и неверная, чем ужение на донную.

На не особенно сильном течении гораздо практичнее ловить на грубый поплавок с тяжелым сквозным, лучше всего плоским грузилом. Впрочем, этим способом можно весьма успешно удить и в стоячей воде, получая возможность забрасывать очень далеко и употреблять скользящие поплавки и очень длинные поводки. Само собой разумеется, что поклевка при таком грузиле, остающемся неподвижным, передается поплавку совершенно иначе, и он не ложится более, а окунается, почему из воды должен торчать лишь его кончик.

Настоящее ужение на донную употребляется как в реках, на течении, так и в стоячей воде. На течении ловить удобнее, потому что леска не провисает и поклевка заметнее; с лодки лучше, чем с берега. Днем на донную ловят редко; насадкой служит выползок, куча красненьких, реже хлеб. На донную лещ почти всегда берет тихо и неверно, и только продолжительная практика укажет время подсечки. Лещ почти никогда не звонит, а если и зазвонит, то немедленно выплевывает насадку. В реке на слабом течении обыкновенно приходится подсекать, когда леска закачается, зачастит. Кроме того, в большинстве случаев, взяв насадку в рот, лещ идет дальше против течения, ослабляя леску и, следовательно, подсечку. На хлеб в реке лещ берет еще менее верно; большей частью он сначала легонько потянет, раза два качнув слегка удильник, затем везет в сторону или вперед. В прудах тоже на всякую насадку подсекать надо, как только леска закачается и ослабнет. До сих пор никто еще, кажется, не пробовал ловить на донную с тяжелым сквозным грузилом, а такое грузило делало бы забрасывание и подсечку в тихой или стоячей воде более правильным. На течении же, при ловле с просверленным грузилом, вероятно, надо подсекать еще скорее – как только почувствуется потяжка.

Так как у леща губы очень сухи, а насадку он не только не заглатывает, но редко забирает ее в рот, то подсечка должна быть достаточно сильна и резка. Лещ, очевидно, очень чувствителен к боли и при подсечке шалеет, так как даже крупные лещи зачастую покорно идут на поверхность. На первое мгновение крупный лещ после подсечки делает впечатление задева. Сравнительно с другими рыбами одинакового веса он оказывает наименьшее сопротивление и идет очень ходко, становясь то одним, то другим боком. Очевидно, он с перепуга теряет способность управлять плавниками и никак не может сохранить равновесие. Несколько кругов, даже один – и лещ, как доска, всплывает наверх. Держа леску наслаби между двумя пальцами в расстоянии 0,7–1 м от рыбы, ее осторожно подводят к лодке. Заправские лещатники никогда не станут подхватывать пойманного леща сачком, так как при этом трудно обойтись без возни и шума, который отгоняет других лещей с привады. Поэтому леща вытаскивают за глазные впадины и, прежде чем он успеет очнуться от обморочного состояния, проворно впихивают его в садок и опускают его поглубже в воду, предварительно завязав крышку покрепче: в противном случае лещ умудрится выскочить из заключения. Некоторые рыболовы предпочитают сейчас же прикалывать пойманного леща и класть в солому на лодке. В лодке живой лещ очень бьется и производит страшный грохот. «Первый признак дельного лещатника заключается, – говорит один из рыболовов, – в том, что он ухитряется не только поймать, снять с крючка, но и опустить добычу в рядом привязанный садок или, иногда прирезав ее в мозжечок, положить под себя, в солому так тихо, чтобы рядом находящийся другой охотник совершенно не услышал бы шороха и не мог бы себе составить идеи о поимке соседом даже крупного экземпляра – «калинника». Лещ, как известно каждому, весьма осторожен, а потому, если, ожидая хорошего клева, случайно придется подсечь язя, сазана или какую-либо другую большую или сильную рыбу, то лучше, чтобы не испортить охоты, пожертвовать случайной добычей и даже удочкой, бросив ее в воду на произвол судьбы».

Мясо леща имеет более или менее желтоватый цвет и довольно вкусно, хотя и очень костляво. У очень крупных лещей оно, впрочем, уже несколько приторно, грубо и жестко.

Вообще родина сырти, иначе рыбец, – Средняя Европа… В юго-западной России сырть уже весьма многочисленна, особенно в Днестре и Буге; в Днепре она попадается реже и выше порогов бывает уже в небольшом количестве, хотя доходит до Смоленска. Еще реже рыбец заходит в Дон, но, несмотря на это, в Кубани ловится в очень большом количестве. Кроме того, сырть водится в некоторых больших озерах северо-западной России.

Рис. 80. Сырть, рыбец

По своему удлиненному, выдающемуся носу, который совершено прикрывает рот, сырть легко отличается от всех других рыб, и ее можно смешать только с подустом, который действительно представляет с ней некоторое сходство. Но подуст гораздо уже рыбца, имеет совершенно другой цвет и узкий заднепроходный плавник (с 15 лучами, у сырти 21–25); притом рот у подуста, будучи раскрыт, имеет не круглую, а четырехугольную форму, брюшина черноватая и чешуя крупнее. Цвет сырти значительно изменяется по временам года. Весной, перед метанием икры, она принадлежит к числу наиболее красивых наших рыб: вся спина делается у нее черной, середина брюха и нижние плавники – красными, а у самцов в это время на голове, жаберных крышках и по краям чешуй развиваются маленькие зерновидные бородавочки. Осенью и зимой спина у рыбца голубовато-серая, брюхо серебристо-белое и нижние плавники бледно-желтоватые. Сырть редко бывает более 30–38 см и 0,8–1,2 кг веса… Эта рыба очень проворная и бойкая: в реках она всегда придерживается быстрой воды и охотно держится на перекатах; вообще она любит свежую холодную и чистую воду, чем отчасти объясняется ее отсутствие в реках Волжского бассейна. Она не боится, однако, солоноватой воды и весьма охотно живет в устьях рек и в больших лиманах, особенно осенью. Пища рыбца состоит исключительно из различных насекомых, рачков, червей, моллюсков, реже питается он водяными растениями.

Рис. 81. Глоточные зубы сырти

Сырти нерестятся сравнительно поздно – на юге в мае, а в северо-западных губерниях – в конце этого месяца или в начале июня. Перед этим, ранней весной, они собираются в многочисленные и очень густые стаи и из озер, речных устьев иногда идут очень далеко вверх по рекам, так что могут быть причислены к проходным рыбам. Икру мечут они всегда в самом русле, в глубоких местах с каменистым дном, на довольно быстро текущей воде; нерест продолжается обыкновенно две недели и, по-видимому, производится только ночью.

Самые подробные сведения об образе жизни рыбца, хотя и довольно разбросанные, мы встречаем у Терлецкого, который наблюдал рыбца в Западной Жере Двине и Немане. Судя по его описанию, сырть названных рек во многих отношениях отличается от сырти южной России и даже других местностей северо-западной России. «Сырть, – говорит Терлецкий, – рыба речная, по крайней мере в Западно-Двинском и Неманском бассейнах; она в озерах не встречается. Как для стоянки, так и ходов летом избирает весьма прихотливые, особенные места, которые определить бывает весьма трудно. Преимущественно держится в воде ходовой, с дном, устланным крупным жвиром или мелким камнем, с различной глубиной. При высоком подъеме воды, впрочем, держится берега и заходит в заводи. Она как дома, так и в походах, которые совершает чаще других речных рыб, постоянно придерживается стада. Самые стада сырти довольно строго группируются по одновозрастности, и в косяках старых или средневозрастных редко встречаются молодые особи, и наоборот. Маленькие сыртинки, до двух лет, удалившись на глубокие быстрины, постоянно копаются в песке и между камней, разыскивая яички и личинки водных насекомых, которыми и питаются. Поэтому не только поймать, но и встретить юных рыбок сырти редко удается».

«Сырть бросает икру в конце июня или в начале июля месяца. Ни одна рыба пресных вод не приготовляется к этому торжеству так, как щука или подуст (сырть). Еще недели за две до течки подуст начинает окрашиваться и становится пестрее, блестящее и красивее. Обыкновенно бело-серебристый цвет его чешуи принимает оттенок нежно-палевого и бледно-розового цвета с золотистыми отливами около краев жабр и при соединении плав ников».

«В Западной Двине замечателен особый ход подуста во время цвета черемухи, во время выколашивания ржи и цвета малины. Велика ли, мала ли вода – подуст поднимается в это время в большие притоки Западной Двины.

Надо заметить, что эти подъемы предпринимают сначала малого возраста подусты, потом, во время выколашивания ржи, средние и цвета малины – самые крупные. Говорят: «Идет подуст – черемховка, малиновка или путевица». Предполагают, что подуст, приготовляясь к будущему метанию икры, отыскивает себе заблаговременно удобное для этого место и, как бы ознакомившись с ним, уходит тотчас назад, так что самый ход продолжается только несколько дней».

«Подуст для нереста не собирается в стада, а, оставшись в тех самых больших или меньших станичках, в которых его застала (?) самая икра, сначала бродит, отыскивая нерестовые места, а затем, стеснившись за большим камнем, через который, переваливаясь, течение образует падающий каскад, подуст, один за другим, беспрестанно выпрыгивает на самый камень, как бы желая через него переметнуться. Радужные металлические спинки их блестят на солнце, то выдвигаясь, то исчезая в падающей воде, и быстрые взмахи хвостом взметывают беспрестанно светлые вертящиеся струйки. Обыкновенно подуст бросает икру и молоки в течении быстром, каскадном, которое тотчас же их и уносит вниз по течению. Отыскивая удобные места для нереста, подуст нередко заходит в большие притоки рек в значительных станицах, где его и ловят жаками (жохами, мордами), поставленными на быстром месте. Чтобы жак не был так заметен и чтобы образовать около него хотя небольшой каскад, который в это время так привлекает подуста, его обыкновенно оттеняют довольно густо хвоей (?) из ветвей, покрытых листьями или иглами».

Об ужении рыбца нам известно еще очень мало, хотя местами, например около Ковно, он составляет чуть ли не главный объект ловли удочкой, так как ценится в свежем виде около 20 к. штука. Мы имеем только отрывочные и неясные сведения о сырти в северо-западном крае и в Смоленской губернии, но до сих пор ни один из киевских рыболовов-охотников не сообщал о том, как ловят эту рыбу на нижнем Днепре.

Ловят рыбца весной и летом, реже осенью, когда он лучше берет в озерах, куда, вероятно, уходит зимовать, чем в реке. В Западной Двине (Терлецкий) он начинает брать с весны (до нереста) на песчаных местах на донную удочку; летом – на более глубоких, становых или ходовых местах, которые надо отыскать, для чего требуется большое искусство и опытность; в таких местах устраиваются заязки, задерживающие течение и позволяющие ловить с поплавком. В верхнем Днепре (Корде) сырть ловят больше с лодок или плотов на быстрых, но не особенно глубоких местах (около 1,4 м) на поплавок. Лучшее время дня для ужения – раннее утро и к вечеру. Удят на донную с довольно тяжелым грузилом, сообразно течению (Неман, Западная Двина), особенно весной также (в Смоленской губернии) на легкие довольно длинные удочки с небольшим поплавком, грузилом, тонкой и притом короткой (?) леской, так чтобы расстояние от конца удильника до поплавка не превышало 0,7 м; небольшой крючок с насадкой должен плыть на 4,5 см от дна. В Западной Двине во время падения метлицы, что бывает в конце июля и в начале августа, сырть ходит поверху и ее ловят на метлицу, вероятно, без грузила и поплавка, забрасывая удочку около заязка. Насадкой служит чаще всего червь; в Ковно обыкновенно насаживают на крючок кучу навозных червей, а также, кажется, ловят и на личинку мошкары (Phryganea) шиворотку. Лучшей насадкой считается раковая шейка, но в верховьях Днепра ловят сырть преимущественно на муравьиные яйца, насаживаемые по 3–4 на крючок (вероятно, не крупнее № 10). В Германии (Ruhlich) рыбцы хорошо берут также на печень, нарезанную в виде червяков в 8 сантиметров длиной, но эта насадка вряд ли прочно сидит на крючке, особенно на быстрине; для прикормки же печенка весьма целесообразна, особенно за неимением червей. На хлебные насадки рыба эта вовсе не клюет, хотя на Днепре (Корде) обязательно употребление прикормки из конопляных выжимок, которые кладутся в редкий мешок или частую сетку и с бечевкой опускаются на шесте в воду (с плота или лодки) так, чтобы мешок не доходил до дна на 4,5 см. Вероятно, рыбец привлекается здесь главным образом запахом прикормки. На удочке сырть ходит несравненно бойчее леща одинакового веса (и сильнее даже подуста) и не так скоро утомляется, но вне воды снет скорее последнего.

Из сказанного можно заключить, что ужение рыбца имеет довольно много общего с ужением подустов, а потому следовало бы попробовать ловить его «в проводку» и «на пробочку» (см. ЯЗЬ) или – еще лучше – нотингэмским способом (см. МИРОН-УСАЧ). Несомненно также, что гораздо удобнее будет ловить эту рыбу на мотыля, который встречается чуть не во всех реках и прудах, хотя не везде его знают и умеют добывать (вымывать из ила), а для прикормки употреблять глину с замешанными в ней мотылями или же муравьиными яйцами.

По вкусу мяса сырть принадлежит к лучшим и наиболее ценным карповым рыбам. Мясо ее очень бело, нежно, сочно и, прокопченное, мало уступает в достоинстве и цене шемае. В Днепре она обыкновенно ценится почти наравне с вырезубом.

Густера отличается от других видов лещей исключительно числом и расположением глоточных зубов, которых находится с каждой стороны не по пяти, а по семи, и притом в два ряда. Формой тела она весьма похожа на, молодого леща или, вернее, подлещика, но имеет меньшее число лучей в спинном (3 простых и 8 ветвистых) и заднепроходном (3 простых и 20–24 ветвистых) плавниках; кроме того, чешуя у нее заметно крупнее, и парные плавники имеют красноватый цвет. Тело густеры сильно сплющено, и вышина его составляет не менее трети всей длины его; нос у нее тупой, глаза большие, серебристые; спина голубовато-серая, бока туловища голубовато-серебристые; непарные плавники серые, а парные при основании красные или красноватые, к вершине темно-серые. Впрочем, эта рыба, смотря по возрасту, времени года и местным условиям, представляет значительные видоизменения.

Рис. 82. Густера, тарань

Густера никогда не достигает значительной величины. Большей частью она бывает не более 400 г и менее 30,5 см в длину; реже попадаются 600-800-граммовые, и только в немногих местностях, например в Финском заливе, Ладожском озере, она доходит весом до 1,2 кг.

В России густера водится во всех реках, иногда даже речках, также в озерах, особенно в северо-западных губерниях, и проточных прудах.

Рис. 83. Глоточные зубы густеры

Густера – рыба вялая, ленивая и, подобно лещу, любит воду тихую, глубокую, довольно теплую, с иловатым или глинистым дном, почему очень часто встречается вместе с лещом. Она долго живет на одном месте и всего охотнее держится у самых берегов, особенно в ветер, так как валы, размывая берега, а на мелких местах самое дно, обнаруживают различных червяков и личинок. В небольшом количестве она, по-видимому, держится в устьях рек и на самом взморье, как, например, в устьях Волги и в Финском заливе между Пе тербургом и Кронштадтом. Весной и осенью густера встречается чрезвычайно густыми стаями, откуда, конечно, и произошло ее общеупотребительное название. Впрочем, она редко совершает очень дальние странствования и почти не доходит, например, до среднего течения Волги, где живет уже своя, местовая густера. Вообще главная масса этих рыб скопляется в низовьях рек, в море, и, подобно весьма многим другим, они совершают периодические движения: весной идут вверх для нереста, осенью для зимовки. Входя осенью на зимовку, они ложатся на ямы под перекаты большими массами. Пища густеры почти одинаковая с другими видами лещей: она кормится исключительно тиной и заключенными в ней мелкими моллюсками, рачками и червяками, чаще всего мотылем, но также истребляет и яйца других рыб, особенно (по наблюдениям Блоха) икру красноперки.

Нерест густеры начинается очень поздно, большей частью по окончании нереста леща – в конце мая или в начале июня, на юге несколько ранее. В это время чешуя у нее изменяется в цвете, и парные плавники получают более яркий красный цвет; у самцов, кроме того, на жаберных крышках и по краям чешуй развиваются маленькие зерновидные бугорочки, которые потом опять исчезают. Обыкновенно мелкая густера мечет икру раньше, крупная позже. Местом нереста густера выбирает травянистые и мелкие заливы и выметывает икру чрезвычайно шумно, подобно лещу, но несравненно смирнее его: в это время иногда даже случается ловить ее руками; в морды же, крылены и бредни ее ловят тогда пудами. Нерестится она обыкновенно с заката до десяти часов утра, и каждый возраст кончает игру в 3–4 ночи, но если помешает холодная погода, то в один день.

Где много густеры, там она очень хорошо идет на удочку, особенно после нереста. Местами удят густеру обыкновенно на червяка, со дна, как и леща, и клев ее сходен с клевом последнего; густера даже еще чаще леща тащит поплавок в сторону, не погружая его, и часто сама себя подсекает. Это едва ли не самая смелая и надоедливая рыба, которая составляет чистое наказание для рыболовов, удящих с прикормкой. Замечено, что она лучше всего берет по ночам. По словам Поспелова, густеру на реке Тезе (во Владимирской губернии) ловят будто бы на кусочек соленой селедки (?!). В Германии осенью она также хорошо идет на хлеб с медом, а на Волге ее очень часто ловят и зимой из прорубей (на червя). Зимний клев густеры имеет обычный характер – она сначала дергает, затем слегка топит. Для ловли сомов, щук и крупных окуней густера – одна из лучших насадок, так как она много живучее других видов лещей.

С первого взгляда красноперка представляет большое сходство с плотвой и, вероятно, часто принимается за последнюю. Но, не говоря о том, что красноперка гораздо красивее плотицы, имеет совсем другие глоточные зубы, она легко может быть отличена по своему косому рту, направленному вверх, по острому выдающемуся ребру на брюхе, по желтой каемке на губах, более мелкой и золотистой чешуе, а также по тому, что спинной плавник у нее начинается не над брюшным, как у плотвы, но позади его. Кроме того, красноперка не покрыта слизью, подобно плотве. У красноперки с каждой стороны находится по 8 зубов, расположенных в 2 ряда, между тем как у плотвы только 6, даже 5 зубов; брюхо, начиная от брюшных плавников до заднепроходного отверстия, образует выдающееся ребро, покрытое чешуями. Красноперка притом всегда несколько толще и шире плотвы и складом более походит на подлещика; кроме того, она желтее, а плавники и глаза ее имеют гораздо более яркий цвет; спина у нее коричневато-зеленая, бока туловища блестящего желтовато-золотистого цвета, а края чешуй с золотисто-коричневой каймой; глаза оранжевые с красным пятном в верхней половине; спинной плавник при основании черноватый, на вершине красный, грудные – серые, на вершине тоже искрасна, а все остальные кровяно-красные, даже малиновые.

Рис. 84. Красноперка

Красноперка хотя несколько крупнее обыкновенной плотвы, но, подобно последней, принадлежит к довольно мелким и малоценным рыбам. Большей частью она бывает в длину около 24 см и весом около 400 г; более крупные попадаются довольно редко, и только в исключительных случаях она достигает 1,2 кг. В реке Вороне красноперки достигают даже 2 и более килограммов веса. Она водится почти во всех странах Европы, за исключением северных, также, по свидетельству Палласа, встречается и в Сибири (по крайней мере до Байкала).

Рис. 85. Глоточные зубы красноперки

Главное местопребывание красноперки – заливы и старицы рек, также проточные пруды и озера, где в изобилии растуг камыш, тростник и другие водяные растения. Здесь она довольно часто встречается в сообществе с карасями, линями и лещами и ведет почти оседлую жизнь, редко отдаляясь от раз избранного ею места. Поэтому она встречается далеко не всюду, а местами, и где весьма многочисленна, где составляет большую редкость. Во всяком случае, она, по-видимому, гораздо обыкновеннее в юго-западной и южной России, чем в средних губерниях. Так, например, в низовьях Волги она держится во множестве во всех ильменях и тихих заросших протоках, весьма обыкновенна также во всех больших и средних озерах западной России. В подмосковных губерниях она держится преимущественно в проточных прудах, хотя в весьма немногих, но зато в большом количестве – в заливных озерах и старицах.

По общепринятому мнению, красноперка довольно вялая и ленивая рыба, по образу жизни занимающая как бы середину между плотвой и карасем. Она постоянно держится на средних глубинах в траве, еще более камышах, особенно в молодом возрасте, не любит сильного течения и в быстрых реках даже вовсе не встречается. Пища ее, как и следует ожидать, состоит преимущественно из растительных веществ, частью насекомых, личинок и червяков. По свидетельству низовых рыбаков, красноперка весной (?) кормится почти одним шелковником, нитчатой водорослью, которая плавает в затишьях и ильменях в виде тонких ярко-зеленых нитей; от этого рыба будто бы принимает более зеленый цвет, а мясо ее приобретает более горький вкус. Действительно, мясо красноперки летом очень горькое, и весьма многие рыбаки объясняют эту горечь тоже ее исключительно растительной пищей. Осенью красноперка обыкновенно уходит в глубокие и тихие места и лежит там в продолжение всей зимы.

По моим пятилетним наблюдениям над красноперкой в подмосковных прудах – это, относительно говоря, довольно сильная, бойкая и осторожная рыба; во всех этих отношениях она превосходит плотву – свою постоянную спутницу, хотя местопребывание их несколько различно. Именно красноперка встречается в наибольшем количестве в самых густых зарослях трав, преимущественно в камышах, тростниках, между лопухами (кувшинкой) и около водяного мха, так что в заросших прудах она всегда многочисленнее плотвы. Подобно линю, она встречается, таким образом, в наибольшем количестве в верховьях пруда и на открытые, незаросшие места почти никогда не выходит; но она не любит, однако, тени и свежей воды и не придерживается дна, как линь и плотва, а потому плавает все лето (с середины мая до середины августа) большей частью в полводы, а в солнечную погоду – в верхних ее слоях, примерно на 18 см от поверхности; вообще она любит греться на солнце. В жары даже плавает совсем поверху и ведет еще более дневной образ жизни, чем щука и окунь: ее видно только с восходом и до заката солнца (кроме времени нереста); вечером она уходит в нижние, более теплые слои воды и забивается в траву, большей частью в так называемый водяной мох или в камыш и тростник. Самая крупная красноперка держится в камышовых и тростниковых зарослях весь день и плавает здесь на самом дне, выходя только на их окраины.

Красноперка никогда не уходит под плавучие берега – любимое местопребывание линя в жары и холод, – а также не прячется (в жаркое время) под кусты и корни на берегу, подобно плотве, которая, по крайней мере при совместном сожительстве с красноперкой, придерживается более открытых мест и плавает большей частью близко от дна. Красноперка любит плавать около купален, мостов, плотов, но только в том случае, если поблизости их растут травы.

Она положительно не отдаляется от зарослей и на несколько сажен (сажень равна 2,1 м) и не любит даже и слабого течения, хотя охотно держится в более тихих местах мельничного омута, привлекаемая сюда обилием пищи. В быстроте движений она ничуть не уступает плотве, а кто видел, с какой силой она всплескивает или, вернее, кувыркается, играя на поверхности, тот наверное скажет, что этот всплеск производится более сильной рыбой, чем плотва.

Пища красноперки состоит, по моим наблюдениям, из молодых побегов растений, нитчатых водорослей (Spi-rogyra, Cladophora – шелковник, зелень), червей, насекомых, икры других рыб, а также молоди. Летом красноперки весьма охотно, по-видимому, объедают икру улиток на нижней стороне листьев кувшинок; нередко в зарослях кувшинок слышится повсеместное чмокание – это красноперки счищают прилипшую к листьям слизистую икру улиток. Подобный же звук часто издает в воздухе и пойманная красноперка.

Нерестится красноперка очень поздно, почти одновременно с карасем и линем, – в конце мая или в июне, когда вода достигнет температуры 15 °R. У самцов в это время на голове и спине выступают зернистые бородавочки, и все красноперки принимают более яркие цвета; но (сравнительно) внешние покровы красноперки изменяются мало, и чешуя у них не получает шероховатости, особенно резко выраженной у плотвы. По Эренкрейцу, сначала к месту нереста идет стайка самцов, потом стайка самок и за ними снова самцы; каждая стая идет густой массой и отдельно одна от другой. Много лет подряд наблюдая красноперок (в прудах между Кузьминками и Люблином, в 7 верстах от Москвы, по Курской железной дороге), я, однако, не замечал ни разу густых стай этих рыб. Крупная красноперка, кажется, нерестится раньше в камышах и тростнике, средняя и мелкая всегда в июне; икра выпускается в несколько приемов, а не сразу. Самый процесс икрометания совершается весьма тихо, небольшими партиями, и его трудно заметить, тем более что красноперки трутся (хотя днем) почти на дне и не выпрыгивают на поверхность, а только всплескивают. Только качание камышовых и тростниковых стеблей указывает на место нереста. Мелкая красноперка, кажется, иногда трется и в водяном мху, но никогда под берегом. Вообще икру красноперки разыскать почти так же трудно, как икру линя, и надо полагать, что она прикрепляется большей частью к корням водяных растений. Число икринок довольно значительно (в четырехсотграммовой самке насчитывается до 100 тысяч), но, вероятно, значительная часть икры пропадает, так как молоди красноперки всегда бывает меньше, чем молодой плотвы, от которой первая отличается с первого взгляда по своему общему красноватому цвету; кроме того, стайки молодой красноперки никогда не бывают многочисленны. Держатся они, конечно, в траве, всегда на солнечной стороне и почти у самой поверхности воды. Молодая красноперка растет довольно быстро и к осени уже обгоняет плотичек-сеголетков, выведшихся месяцем ранее. Через год, в июле, красноперка имеет в длину иногда более 4,5 см (в не очень кормных водах), а двухгодовалая – до 9 см и, по-видимому, уже мечет икру. Впрочем, прирост, как всегда, неодинаков в различных местностях, и даже годами в прудах рыба растет еще медленнее.

К сентябрю, когда начнут пропадать травы, молодые красноперки переходят в камыши и, вероятно, там же и зимуют. Взрослые рыбы в это время держатся более глубоких мест, все реже и реже показываются у поверхности и, наконец, в октябре залегают на зиму, как бы пропадают, и уже не берут на удочку. В прудах и озерах, при зимнем сдыхании воды, красноперка всплывает на поверхность и ловится тогда в большом количестве. Впрочем, это очень выносливая рыба, почти такая же неприхотливая на качество воды, как линь, и много крепче и живучее плотвы.

Как рыба относительно довольно редкая, встречающаяся далеко не всюду, и притом в заросших прудах и травянистых заливах, красноперка почти не имеет промыслового значения и только местами, на юге, ловится в довольно большом количестве для местного потребления. Во вкусе она уступает даже плотве, часто отзываясь тиной и горечью.

Ужение красноперки там, где ее много, может быть очень добычливо. У нас, под Москвой, ловля ее на удочку хотя и не пользуется большим уважением, но все же предпочитается ловле плотвы, которая обыкновенно бывает и мельче красноперки, и менее ее сопротивляется на удочке, вернее, не так упориста; кроме того, красноперка встречается не везде и вдобавок красивее плотвы. В общем ужение этих двух рыб имеет очень много сходного, так как очень часто ловятся они в одних и тех же местах и на те же насадки. Удилище, складное или цельное, должно быть довольно длинно, легко, с очень гибким кончиком; леска тонкая шелковая или волосяная (в 3–4 волоса); крючок № 8-12, на тонкой жилке или, еще лучше, на поводке из отборного конского волоса; поплавок самый легкий – из иглы дикобраза (в 12 см длины) или коры осокоря (в 4,5 см), особенно когда приходится удить на глубоких местах или неглубоко пускать насадку. Последняя разнится сообразно времени года и другим условиям. Весной у нас (с первых чисел мая), когда красноперка выйдет ближе к берегам, где уже показывается молодая трава, она прежде всего берет на мелкого червя, лучше всего навозного, со дна; крючок употребляется покрупнее; позднее, со второй половины мая (под Москвой), когда поднимутся травы, красноперка держится в полводы и охотнее берет на шарики мятого хлеба (белого или черного) величиной с мелкую горошину или на пареную рожь, насаживаемые на крючок № 10–12. Насадка пускается в полводы или же на 18 см от поверхности, смотря по тому, где красноперки плавают. Летом, в жары, красноперку лучше всего ловить на муху, с легким поплавочком и без грузила, а крупная очень хорошо берет на кузнечика (см. ЯЗЬ). С конца августа красноперка опять лучше всего берет почти со дна и на червя. Изредка самые крупные красноперки попадаются на выползка (большого земляного червя), большей частью под вечер и со дна, при ловле линей. Местами, именно в реках, рыба эта хорошо клюет на зелень и на раковые шейки. Кроме того, можно ловить ее на муравьиные яйца, а местами, где ее очень много, а корму мало (как, например, в прудах близ Ропши, в окрестностях Петербурга), красноперка жадно берет на кусочки рыбы, в чем я убедился лично.

Ужение производится всегда в травах, вернее в прогалинах, с берега, купален, плотов, мостов или же с лодки. Всего добычливее бывает ловля с берега, так как обыкновенно, поймав десяток-другой, надо переходить на новое место. Впрочем, весной и осенью, когда стайки красноперки многочисленнее, можно поймать их очень много и на одном месте. Крупная красноперка всего лучше берет в прогалинах камыша и тростника. Сколько я мог заметить, прикормка для красноперки приносит мало пользы, вероятно, потому, что летом она не ищет пищи на дне и вообще сыта; но во время ловли не мешает изредка подбрасывать крошки хлеба или понемногу зерен пареной ржи.

Клев красноперки очень верный; только мелкая двухгодовалая рыба таскает и щиплет насадку; средняя же и крупная сразу проглатывает насадку и потому при ловле на мелкие крючки очень редко попадается за губы, которые у нее довольно слабы и, при резкой подсечке и жесткой верхушке, легко могут быть оторваны. При ловле на червя, со дна, клев красноперки имеет некоторое сходство с клевом окуня, но не так резок: поплавок погружается один раз и затем довольно быстро идет в сторону под водой. Чем мельче пущена насадка, тем поплавок менее погружается и более тащится в сторону, так что при ловле, например, на мух красноперка берет почти так же, как уклейка, но не так стремительно и притом гораздо вернее. Вытаскивать красноперку надо осторожно, так как при ловле на мелкие крючки легко можно оборвать слизистую оболочку неба, за которую они обыкновенно зацепляют. Крупную рыбу, около 400 г, необходимо поводить несколько секунд, заставить ее сделать два-три круга, не пуская в траву, и, подведя к лодке или берегу, подхватить сачком. Вообще красноперка ходит на удочке бойчее, чем плотва, по крайней мере прудовая, и гораздо упористее ее. Надо принять во внимание, что красноперка, поднятая из воды, сильно трепещется и потому чаще срывается в это время, чем плотва… Когда бросаешь ее в лодку или сачок (заменяющий иногда сажалку для рыбы), то она при этом делает в воздухе такое сальто-мортале, что часто попадает вовсе не туда, куда бы следовало. По своей живучести красноперка очень хороша как насадка для сома и щуки, только надо ставить ее подальше от травы, иначе она непременно в ней запутается. В травах лучше ловить хищную рыбу на других живцов, которые травы избегают, как, например, на ельца, голавлика, пескаря.

Едва ли найдется другая рыба, которая бы имела такое обширное распространение и всюду была бы так обыкновенна, как плотва. Всюду – и в России и Сибири – она составляет самую многочисленную породу рыб, и немного найдется таких рек, где бы она не составляла главную массу всего рыбьего населения, тем более встречалась бы очень редко. По всем этим причинам, а также по тому значению, какое плотва имеет в устьях наших рек и многих озерах, она заслуживает гораздо большего внимания, чем многие другие, более ценные рыбы.

Рис. 86. Плотва

Наружность плотвы известна каждому, и потому мы упомянем только о главнейших признаках и главных вариететах, которые, следует заметить, весьма многочисленны. Цвет тела, плавников и глаз этой рыбы подлежит бесчисленным изменениям, которые зависят частью от возраста, частью от состава воды и других местных жизненных условий. Вообще же плотва с возрастом становится шире и толще, а цвет глаз и плавников делается более ярким.

Рис. 87. Глоточные зубы плотвы

По своему наружному виду плотва приближается всего более к красноперке, которую нередко принимают за первую, но красноперка отличается от плотвы золотистым отливом чешуи, желтыми губами, числом и формой глоточных зубов, тупозакругленным носом и закругленным брюхом с выдающимся ребром. У плотвы обыкновенно бывает на левой стороне 6 (иногда 5), на правой 5 (редко 6) глоточных зубов, и венчик их не надрезан на многие зубчики, как у красноперки. Кроме того, плотва несколько уже красноперки одинакового роста, длина головы относительно менее и сама она не так красива, как красноперка. Цвет спины у плотвы черноватый с голубым или зеленоватым отливом, бока туловища и брюха серебристо-белые, спинной и хвостовой плавники зеленовато-серые с красноватым оттенком, грудные плавники бледно-желтоватые, брюшные и заднепроходные – красные, радужина желтая с красным пятном вверху. Тело плотвы обильно покрыто слизью, особенно у прудовой, и в теплое время года.

Обыкновенно плотва имеет незначительную величину и большей частью не достигает более 30,5 см длины и 600 г веса. Но при благоприятных условиях, т. е. при изобильной пище и достаточном просторе местообитания, презренная плотица в росте не уступает многим другим карповым рыбам.

Плотва – крайне неприхотливая рыба: она одинаково хорошо уживается как в небольших речках, почти ручьях, прудах и озерах (лишь бы вода в них была достаточно свежа и глубока), так и больших реках, а вариететы ее живут даже в малосоленых морях, каковы Азовское, Черное и Каспийское. Притом плотва почти всюду бывает всегда многочисленна и по количеству особей, бесспорно, занимает первое место между всеми европейскими рыбами. Впрочем, нельзя не заметить, что на севере она все-таки гораздо малочисленнее, чем на юге, а в речках с холодной ключевой водой, также в горных встречается очень редко или даже вовсе не попадается. Вообще плотва избегает холодной и очень быстрой воды и более предпочитает тихую и теплую, хотя и не особенно долюбливает очень тинистые и иловатые места, почему гораздо многочисленнее в озерах с песчаным дном, нежели иловатых, где уже преобладает карась.

Ранней весной, после вскрытия вод, плотва держится около самого берега как в прудах и озерах, так и в реках; в последних она очень часто выходит на пойму, в старицы и поемные озера, где значительная часть ее остается и по спаде воды. Как и у всех других рыб, у плотвы также замечается стремление подняться вверх против течения, вызываемое мутностью воды, но при первой возможности она старается выйти на разлив или в устья притоков и никогда не уходит далеко от своих притонов, чем отличается от язя.

Выметав икру, плотва в реках держится сначала повсюду, кроме быстрин, но, как только появится трава, переходит в заливы, затоны и притоки, а за неимением таковых в ямы со слабым течением, к купальням, мостам и другим надводным сооружениям. В летние жары плотва или уходит вглубь или забивается под берег и в корни прибрежных кустов. Нельзя сказать, чтобы рыба эта особенно любила держаться в травянистых зарослях, подобно линю, карасю и красноперке; большей частью она держится около травы или в больших прогалах и вообще избегает иловатого дна, предпочитая ему песчаное. В противоположность красноперке, плотва держится глубже, хотя и не ползает по дну подобно ершу, и выходит на поверхность сравнительно редко и периодически. Часто, впрочем, можно наблюдать ее плавающей в полводы, и вообще в этом отношении плотва – рыба очень капризная, хотя в большинстве случаев стоит на 9-17 см от дна.

Главную пищу плотвы в реках летом составляет зелень, или шелковник, т. е. нитчатые водоросли, растущие на сваях, реже камнях, на небольшом течении. Кроме того, она, при обилии мальков, подобно другим рыбам, кормится (в мае и июне) молодью, а в некоторых реках также метлицей (июль и август). После каждого паводка, т. е. сильного дождя, стаи плотвы поднимаются против течения, но вскоре возвращаются обратно. После сильных дождей в конце лета, когда смоет водой всю зелень и вода похолодеет, плотва (по крайней мере в Москве-реке) покидает свои ямы и заводи и начинает бродить в поисках пищи, которой с этого времени служит главным образом мотыль, особенно в реках с тихим течением и иловатым дном. В речках плотва держится в бочагах, питаясь водорослями и различными личинками, в особенности личинками мошкары (Phry-ganea).

В озерах мелкая годовалая плотва держится около берегов, в траве, где находит убежище от своего главного врага – окуня, но взрослая предпочитает более глубокие и открытые места. Здесь она тоже кормится летом главным образом растительной пищей, именно водорослями, чаще всего зеленой шарообразной водорослью, обусловливающей так называемое цветение воды, от которого не избавлены и многие реки. Кроме того, пищей плотвы служат, конечно, и различные мелкие животные организмы – до небольших раковин (Lymnaeus и др.). Во многих озерах, особенно северных и сибирских, главный весенний, осенний и частью зимний корм плотвы составляет известный мормыш (Gammarus), от обилия которого здесь и зависит главным образом рост чебака зауральских озер. В совершенно непроточных прудах плотва встречается редко, и вообще ей почти везде сопутствуют окунь, щука, и она много прихотливее карася, линя и верховки. Несмотря на то что в прудах корма больше, чем в реках и озерах, плотва никогда не достигает здесь больших размеров, кроме, конечно, больших прудов.

С наступлением холодного времени, в октябре или ноябре, плотва, как речная, так и озерная, уходит на зимовку в глубокие ямы, причем снова собирается по необходимости в большие и очень густые стаи. Зимой она кормится периодически во время оттепелей, которые побуждают ее выходить на более мелкие места, ближе к берегу, и, кажется, подниматься выше. Главным зимним кормом в реках, вероятно, служит мотыль, в озерах – мормыш, но как мотыль, так в особенности мормыш встречаются, к сожалению, далеко не всюду. Хотя зимой плотву и ловят иногда самодером, т. е. багрят на голые крючки, но я не думаю, чтобы она где-либо залегала на зиму и впадала как бы в спячку, наподобие сазана, сома, некоторых осетровых и даже ближайшего своего родича – каспийской воблы. По крайней мере, на нашей плотве зимой, как и вообще в холодное время, с осени замечается гораздо меньше слизи, чем летом, и рыба эта хотя зимой оказывает сравнительно слабое сопротивление, но не имеет на себе и следа так называемого слена, или рубашки, т. е. слоя затвердевшей слизи. С февраля плотва уже начинает понемногу расходиться из ям и встречается и на мелких местах, где и держится до прибыли воды, заставляющей ее жаться к берегам и входить в заводи.

Плотва нерестится не особенно рано – позднее щуки, язя, шереспера и некоторых других рыб, но раньше леща, судака, сазана и сома. Несомненно, однако, что нерест плотвы находится главным образом в зависимости от температуры воды. Чем южнее местность, чем теплее весна и скорее нагреваются воды бассейна, тем плотва ранее освобождается от икры. Нормальное время нереста плотвы в подмосковных губерниях – конец апреля и начало мая, когда вода имеет от 10 до 15°, причем в Москве-реке она трется до 20 апреля, в речках, имеющих более холодную воду, в конце апреля, а в прудах и озерах, на которых лед держится очень долго, чуть не весь апрель, – нередко даже и первую декаду мая. На севере, а также в некоторых озерах Среднего Урала плотва мечет икру в средине мая.

За неделю и за две до начала нереста, но никак не ранее, плотва покрывается твердой сыпью, имеющей сначала вид небольших беловатых пятнышек, которые затем темнеют и твердеют и делают чешую крайне шероховатой на ощупь, вроде подпилка. По-видимому, этот брачный наряд получает далеко не вся плотва, а преимущественно, если не исключительно, одни самцы, которые, в противность большинству карповых рыб, значительно малочисленнее икряников, чем и обусловливается самый способ нерестования большими и очень густыми стаями. Следы бородавок исчезают спустя около недели по окончании нереста. Шершавые молошники, как всегда, мельче и тоньше икряников.

Плотва трется очень большими стаями. В подмосковных озерах, например в Сенежском, нерест плотвы совершается в больших массах около берегов, на мелких местах. Менее заметно и менее шумно совершается он в реках, например в Москве-реке, хотя плотва составляет здесь главную массу всей рыбы. Но все-таки он никогда не проходит здесь незамеченным, тем более что и продолжается дольше, чем в стоячих водах, где вся плотва выметывает икру много дружнее, в несколько дней, редко в неделю, и то если теплые дни перемежаются с холодными. В такие дни нерест приостанавливается или совершается только около полудня. Вообще же он продолжается чуть не весь день и всю ночь, но всего интенсивнее, сильнее бывает всюду по утрам, после восхода. В прудах плотва трется под берегом в водяном мху и в мочках прибрежных деревьев и папоротника, растущего на плавунах, в хворосте около плотин, реже в траве и камышах. Везде и всюду в это время она делается крайне смелой и не обращает внимания на шум, так что отогнать ее от выбранного ею места очень трудно. Щуки и крупные окуни находят себе обильную поживу и держатся всегда поблизости, готовые схватить ошалевшую плотичку и нередко даже врываясь в плотные ряды трущейся рыбы и производя в них значительные опустошения. Клев окуня и щуки тогда значительно слабеет, и этих хищников можно поймать только поблизости нерестилищ, всего лучше на плотву же. Последняя на удочку в это время почти не берет и попадает лишь случайно, машинально схватывая насадку.

Молодь плотвы выклевывается не ранее недели при очень теплой погоде; обыкновенно же через 10 дней, а иногда даже через две недели. Тем не менее мальки плотвы появляются во множестве во всех заливах и затонах уже в середине мая (на юге ранее) и черными тучами плавают в траве и камышах, поблизости от поверхности воды. Первое время молодь, впрочем, безвыходно таится в чаще водяных растений, где находит пищу – ракообразных, водоросли – и защиту от бесчисленных врагов. В местах, где происходит нерест плотвы, вода положительно кишит от громадного количества выклюнувшихся рыбок. В реках молодь плотвы держится главным образом около плотов, купален, где находит корм и защиту от быстрины и хищников. По моим наблюдениям, молодь большинства речных рыб, а плотвы в особенности, кормится главным образом не циклопами и дафниями, которых в проточной воде и не может быть много, а водорослями, именно нитчатыми.

В июне молодая плотва уже начинает мало-помалу выходить из своих убежищ в открытую воду, а в августе уже окончательно покидает мелкие заливы и переходит в более глубокие, а также и в самое русло реки или середину пруда или озера; в конце сентября или в начале октября вся молодая и взрослая плотва уходит, как уже было сказано, в глубокие ямы, где и проводит всю зиму почти до вскрытия льда. Впрочем, по моим наблюдениям, в зауральских озерах плотва и поздней осенью нередко выходит с глубины в камыши и траву, без сомнения, ради пищи. Вообще она кормится как днем, так и ночью; по крайней мере, плотва, подобно ельцу, находится в движении и постоянно бродит и в полночь, с чем легко согласится всякий, кто ездил лучить рыбу в позднюю осень. В самые сильные декабрьские и январские морозы плотва вряд ли питается чем-либо: по крайней мере, в середине зимы она клюет редко.

Прирост этой рыбы по весьма понятным причинам бывает весьма различен, хотя можно принять за правило, что в устьях рек, еще того более в озерах прирост ее всего значительнее.

Ужение плотвы – хорошая школа для начинающего рыболова, но и, помимо этого воспитательного значения презренной плотички, у нас найдется немало вод, где плотва составляет по необходимости главную добычу удильщика.

Где искать и ловить плотву – видно из предыдущего, и повторяться не стоит. При употреблении насадок сообразно сезону ужение ее может продолжаться почти весь год, кроме глухой зимы; мало того, я убежден в том, что ее можно с некоторым успехом ловить и ночью – в реке на донные, а в прудах на поплавочные удочки, при освещении, которое вместе с тем служит приманкой рыбы. По крайней мере, мои опыты ужения плотвы в купальнях при свете лампы были довольно удачны.

Плотва весьма чувствительна к переменам погоды, держится то глубоко, у дна, то в полводы, а иногда на поверхности. Поэтому клев ее весьма капризен. Несомненно, что перед ненастьем она перестает брать, но верно также и то, что неудача большей частью происходит оттого, что плотву ловят не там, где она есть, и не на надлежащей глубине. Если она часто плавится, т. е. плавает поверху, разрезая спинным пером воду и оставляя след в виде линии, или же переворачивается, пуская брызги, то со дна ловить ее не стоит, а лучше удить или в полводы. Точно так же не стоит удить ее на донные удочки, в закидку, тем более что она и попадается на них довольно редко. А потому главный, почти исключительный способ ужения плотвы – это ловля на длинное удилище с поплавком, практикуемая как в стоячих, так и в не особенно быстро текущих водах. Главная разница заключается в насадках.

Первое условие плотичной удочки заключается в ее легкости, а потому она делается из самого легкого дерева или еще лучше – тростника. При ужении с берега удильник должен быть гораздо (чуть не вдвое) длиннее, чем при ужении с лодки, до 6,3 м, для более дальнего закидывания. Вообще плотва чуть не единственная рыба, которую в большинстве случаев бывает удобнее и выгоднее ловить с берега, чем с лодки. Многие английские удильщики и даже некоторые русские рыболовы предпочитают ловить плотву с катушкой, ради возможности употреблять очень маленький крючок, конский волос для поводка и ради удобства укорачивания. По моему мнению, возиться с такой мелкой и слабосильной рыбой в течение нескольких минут, даже четверти часа, не только не стоит, но даже несколько смешно. Но раз вы ловите плотву без катушки, то рациональнее ловить ее не на шелковую, а на хорошую и свежую трехволосную леску, которая, растягиваясь, до некоторой степени заменяет катушку, а главное – дает возможность употреблять мелкие номера крючков и мелкую насадку. Удить же на шелковые лески с крючками ниже № 10, без катушки, совершенно неблагоразумно, потому что рыба покрупнее, в большинстве случаев зацепившаяся только слизистой оболочкой неба или губ, легко срывается с крючка. Тем более не стоит ловить плотву нотингэмским способом, т. е. отпуская поплавок на расстояние до 21 и даже 35 м. Не стоит потому, во-первых, что далеко отпускать поплавок можно только на сильном течении, на котором плотва стоит редко; во-вторых, поплавок должен быть велик и не глубоко огружен, иначе его не будет видно, а величина поплавка необходимо обусловливает и размеры крючка и величину насадки; в-третьих, плотва не отличается осторожностью, подобно лещу, язю, сазану, и отлично берет у самой лодки. По всем этим причинам благоразумнее ловить плотву упрощенным нотингэмским способом – москворецким, в проводку, с длинной волосяной леской, до 14–17,5 м длины, и легким поплавком. Об этом ужении будет говориться далее, при описании ужения язя и ельца, а здесь скажу только, что при ужении плотвы москворецкие рыболовы не отпускают поплавка и вполовину так далеко, как на подъязка.

В редких случаях ловят плотву на несколько удочек; большей частью необходимость заставляет держать удилище в руке и быть постоянно наготове к подсечке. Впрочем, при ловле на зелень в тихих местах можно с успехом ловить на 2, даже 3 удочки, потому что при хорошем улове плотва иногда даже заглатывает крючок.

Крючок никогда и ни при какой насадке не должен быть крупнее № 8, и то только когда насаживается навозный червь, не особенно, впрочем, уважаемый плотвой; специальной же ловли плотвы на выползка, т. е. большого земляного червя, требующего крупных крючков, быть не может. Всего удобнее крючки № 10. Загиб в сторону излишен и даже вреден; при ужении на хлеб, зерно, опарыша практичнее употреблять крючки с короткими стержнями. Для ловли на мотыля – местами главной осенней и зимней насадки – самые практичные крючки мотыльные, с длинным стержнем; на обыкновенные крючки мелких номеров насаживать мотыля в холод очень трудно. Для ловли плотвы, замечу, необходимо выбрать крючки, у которых бородка начиналась бы как можно ближе к сгибу. Чем длиннее эта часть крючка, тем менее вероятности, что жало крючка будет во рту плотвы.

Поводок может быть при ловле с катушкой из одного волоса, который пристегивается петлей к тончайшему шелковому шнурку. Чаще для поводка берут самую тонкую жилку или так называемую тянутую, т. е. с которой состроган верхний слой; но последняя очень непрочна, скоро изнашивается и всегда менее упруга, чем обыкновенная. Для ловли на волосяные лески практично употреблять волосяной же поводок, но не в один, а в два волоса. Необходимые качества поводка – прозрачность и незаметность. Лучше всего, если он будет желтоватого цвета.

Грузило плотичной удочки всегда легкое и состоит обыкновенно из одной или нескольких дробинок, расположенных не очень тесно, причем более крупные должны быть дальше от крючка. Вместо дробинок еще лучше употреблять тонкие пластинки свинца, которые обертываются вокруг лески (повыше ее конечной петли, к которой-пристегивается поводок с крючком) в виде удлиненного узенького цилиндрика. Очень удобно для выверки поплавка грузило из свинцовой проволоки, потоньше булавки. Эта проволочка обертывается вокруг лески спиралью, причем для удобства навертывания подкладывают тонкую иголку, которая потом выдергивается; спираль же несколько сдавливается, чтобы не скользила по леске. Иногда, при ужении на течении, необходимо бывает помещать придаточный грузок – небольшую дробинку с булавочную головку или немного крупнее, и уже на поводке, в расстоянии 9 см от крючка. Этот «подпасок» употребляется москворецкими рыболовами для того, чтобы насадка шла глубже и поводок не составлял бы вместе с леской почти прямого угла. Такое положение легкой насадки невыгодно потому еще, что становится менее заметной, что всякому понятно.

Поплавок имеет очень важное значение при ужении плотвы, тонкий клев которой вошел в поговорку. Он должен быть настолько возможно меньше и легче и сидеть в воде как можно глубже; иногда необходимо, чтобы верхушка поплавка высовывалась из воды только на 5 мм, даже на 2,5 мм. Пробочные поплавки малопригодны, кроме самых маленьких и притом удлиненной формы; для ловли в стоячей воде очень хороши длинные перьяные поплавки или же из иглы дикобраза. При ужении на течении длинные поплавки, однако, неудобны. Леска здесь всегда более или менее оттягивает верхушку поплавка, между тем как необходимо, чтобы последний всегда находился в вертикальном положении. По этой причине москворецкие рыболовы прикрепляют поплавок к леске только снизу; при таком условии длина поплавка, очевидно, излишня и даже вредна. Большинство столичных удильщиков ловят с небольшими поплавками из коры осокоря (реже ветлы), от 4,5 до 9 см длины и толщиной около 1,2 см или полудюйма. Практичность подобных поплавков и подобного способа соединения их с леской не подлежит никакому сомнению, и я еще буду иметь случай говорить о них при описании ужения ельца. Очень хороши и гораздо чувствительнее, но несравненно менее прочны поплавки из сухого камыша или куги (см. ЛЕЩ).

Так как плотва рыба сравнительно сытая и малоподвижная, то для того, чтобы обеспечить себе успех ловли, необходимо привлечь ее или даже приучить к данному месту каким-нибудь лакомым кормом. Это достигается прикормкой или притравой, бросаемой перед ловлей или во время ловли, а в особенности привадой, устраиваемой за несколько дней и постоянно поддерживаемой. Впрочем привада более необходима в стоячей или полустоячей воде – в прудах и озерах, – в реках же можно ограничиться бросанием прикормки во время ловли; стоящая ниже рыба, встречая плывущие мимо частицы корма, поднимается выше, к самому источнику, и встречает тут крючок рыболова с еще более лакомой приманкой. Отсюда легко заключить, что прикормка должна соответствовать силе течения, т. е. быть тем легче, чем слабее течение. Напротив, привада как в стоячей, так и в текучей воде может быть и тяжелой и легкой, на течении даже лучше тяжелая, так как легкая скоро будет снесена вниз. Впрочем, легкий корм может быть задерживаем на более или менее продолжительное время, если будет смешан с глиной или заключен в редкие мешки, кульки или особые жестяные снаряды с отверстиями. Иногда, но довольно редко, к такому экономическому распределению корма бывает полезно прибегать и при ловле в стоячей воде. В большинстве случаев в прудовом ужении ограничиваются бросанием корма на месте лова в количестве нескольких горстей, если это привада, и одной горсти, если это прикормка. Относительно прибавки каких-либо пахучих веществ ради сдабривания корма следует опять повторить, что они гораздо более достигают своей цели в стоячей воде, так как здесь пахучие частицы распространяются во все стороны радиусом, в проточной же воде только в одном направлении. Однако если прикормка или привада несоразмерно тяжела, то масла и тому подобные снадобья небесполезны и могут скорее привлечь рыбу своим запахом.

В прудах места, избранные для ужения плотвы, всего лучше запроваживать пареной рожью или же крошками черного хлеба, которые можно заменить распаренными корками; к этому основному корму благоразумно прибавлять ради запаха пшеничных отрубей или толченого конопляного семени, слегка поджаренных. Разбрасывать приваду надо дня 2–3, утром и вечером по 3–4 хороших пригоршни, выбирая глубину около 1,4 м. Перед ловлей бросают немного прикормки. Очень хорошей привадой служит мелко искрошенная конопляная или льняная избоина (жмыхи, колоб, дуранда). Некоторые во время ужения прикармливают поджаренным конопляным семенем – толченым или драным, которое заблаговременно заготовляется в виде маленьких удобопереносных плиточек, причем связью может служить крахмал или клейстер. В очень заросших прудах привада и прикормка не оказывают большого влияния на успех ловли и вообще надо избегать закармливания рыбы.

При ужении плотвы на слабом течении как хлебная или зерновая прикормка, так тем более привада употребляются сравнительно редко. Здесь гораздо более действительной оказывается прикормка в виде мотыля, муравьиных яиц, которые далеко относятся течением и издали привлекают рыбу, между тем как слабое течение, на которых держится плотва, не в состоянии увлечь с собой зерна. Крупные пшеничные отруби, а также драное конопляное семя по своей легкости очень хороши, но летом привлекают слишком много мелочи. Лучшей прикормкой служит все-таки мотыль: весной – в мае, после нереста плотвы, а затем уже в августе или в начале сентября. В конце мая и в июне, когда мотыля достать трудно (в это время он вылетает из воды), можно с успехом ловить плотву, прикармливая ее муравьиными яйцами. Обе эти прикормки хороши тем, что не очень скоро насыщают рыбу. То и другое сминается обыкновенно вместе с глиной, но на очень слабом течении лучше прямо подбрасывать мотыля вместе с сором позади лодки; вообще для прикормки лучше употреблять не чистого мотыля, а вместе с водорослями и сором, в котором он застревает и который отчасти заменяет глину. Чем слабее течение, тем рыхлее и мельче должны быть глиняные шары с прикормкой. Весьма полезно бывает в том случае, когда сильно надоедает мелочь, теребящая насадку, прикормку бросать в виде глиняных пирожков с начинкой из мотыля. При обыкновенном же способе замешивания прикормки вместе с глиной мелочь перехватывает исподволь размываемого водой мотыля, тогда как в пирогах начинка выходит сразу, и значительная часть мотыля относится далеко от лодки и привлекает нижестоящую крупную рыбу, которая затем поднимается кверху и отганивает мелочь. По всей вероятности, летом лучшей прикормкой была бы «зелень», т. е. нитчатая водоросль, лакомая летняя пища не одной плотвы, но трудно придумать, как это устроить. В песчаных местах для привлечения плотвы иногда полезно бывает взрывание дна граблями или веслом; образующаяся муть приманивает плотву, хотя и не в такой степени, как пескаря.

Насадки для ужения плотвы довольно разнообразны. Они могут быть разделены на растительные и животные, причем первые употребляются большей частью в стоячей воде, а вторые в проточной. Главные растительные насадки – хлеб, пареные хлебные зерна, зелень; главные животные – мотыль, опарыш, муравьиные яйца, навозные черви; кроме того, изредка насадкой служат мухи, мелкие кузнечики, шиворотка, т. е. личинка мошкары, раковые клешни и шейки.

В реках на хлеб плотва берет хуже, чем в прудах, а иногда и вовсе не берет, если не будет им же прикормлена. Черный хлеб, более пахучий и вязкий, чем белый, предпочтительнее, но и его не лишнее сминать с различными снадобьями: плотва – самая прихотливая и привередливая рыба, и если ей не понравится насадка, то она выплевывает до подсечки. Вообще всякий, в особенности белый, более безвкусный хлеб лучше сминать с медом и прованским маслом, в которое прибавлено несколько капель анисового или мятного масла. Белый хлеб пригоднее домашнего приготовления, особенно сдобный и несколько сыроватый; можно его также заменять тестом; De la Blanchere советует тесто немного просаливать, а затем слегка поджарить с салом на сковороде. За неимением сдабривающих веществ можно ограничиться тем, что мякиш сминают с слизью или даже с содержимым желудка пойманных рыб. Кроме того, так как несомненно, что вся рыба питает особую слабость к красному цвету, весьма полезно мякиш белого хлеба окрашивать суриком, сминая его с мелким порошком этой краски. Хлебные шарики могут быть величиной от просяного зерна до горошины; наиболее пригодные номера крючков – от 10 до 12.

Хлебные зерна как насадка уступают мякишу. Лучше всех, по моему мнению, перловая крупа (из ячменя), которая, если не очень разварена, держится на крючке довольно крепко, даже на не очень сильном течении. За ней следует пареная пшеница, рожь и, наконец, овес. На пареный горох плотву ловить не стоит, но я ловил ее довольно удачно на вареный зеленый горошек, который, вероятно, может быть заменен молодым сахарным горохом, а также и пареной чечевицей; последняя как насадка и прикормка, кажется, никем не употребляется, но во многих отношениях она должна быть лучше пареного гороха, да и лучше его держится на крючке. Ловят обыкновенно на одно отборное и хорошо распаренное (не треснувшее) зерно. Вероятно, плотва будет хорошо брать и на разваренное настоящее саго (тапиоку), о котором я уже упоминал при описании ужения лещей.

Зелень, как сказано, составляет превосходнейшую летнюю насадку для плотвы. К сожалению, последняя берет на зелень только там, где к ней привыкла. Это нитчатая водоросль, называемая также по своему виду, напоминающему пряди тончайшего шелка ярко-зеленого цвета, шелковником; по мнению Черкасова, научное название ее Confer-vula rivularis. Может быть, можно ловить и на эту водоросль, но москворецкие рыболовы удят на один из видов рода Cladophora. Зелень растет как на слабом, так и на умеренном течении, преимущественно на сваях и на камнях, притом на небольшой глубине; на очень слабом течении она всегда бывает очень груба и темна, почему рыба берет ее не особенно охотно. Лучшая, т. е. самая яркая, тонкая и вместе крепкая, зелень растет обыкновенно на сваях под мостами. Растет зелень чрезвычайно быстро и, если не было паводков, которые обыкновенно смывают или обрывают ее, достигает длины 0,7 м и более. Предпочитается, впрочем, молодая короткая зелень – около 18 см длины. Водоросль эта имеет очень сильный запах, напоминающий огуречный, и довольно приятный вкус, так что нет никакого сомнения в том, что она сама по себе составляет лакомый корм для рыбы, которая вовсе не ищет в ней мелких организмов, которых на течении бывает очень немного. Что плотва летом питается главным образом зеленью или, за неимением ее, какой-либо другой нежной водорослью, можно убедиться, исследовав содержимое ее желудка, в чем, впрочем, не представляется особенной надобности. Легкая горечь мяса плотвы обязана своим происхождением именно водорослям. К сожалению, зелень летом довольно скоро портится и, даже если хранилась ночью в погребе, на другой день становится квелой, разлезается и рвется на крючке. То же самое происходит и от хранения ее в банке с водой, хотя она в ней и разрастается. Во время ловли держат ее в мокрой тряпке.

Способ насаживания зелени довольно оригинален. Берут прядку не короче 9, даже 13 см, от спички до гусиного пера толщиной, сгибают ее пополам и делают посредине двойную петлю в виде буквы b в отверстия эти продевают крючок, петлю затягивают и концы обрезывают или откусывают так, чтобы длина прядки была не менее 4,5 см. Жало крючка находится, таким образом, совсем наружи, но это не имеет никакого или почти никакого влияния, на клев плотвы по крайней мере, что объясняется тем, что эта легчайшая насадка плывет впереди крючка, всегда очень маленького (большей частью № 11–12), и по причине своей длины заглатывается прежде, чем рыба почувствует крючок. Где течения нет и зелень висит, там рыба очень плохо берет или не берет вовсе.

Ловля плотвы, а попутно подъязка, голавля, ельца на зелень – один из самых добычливых способов ужения. Ни на какую насадку, с привадами, прикормами, притравами, нельзя поймать летом столько плотвы, сколько на зелень без всякой прикормки, если только, конечно, выбрано удачно время и место, а плотвы много.

Ужение на зелень начинается обыкновенно в конце мая или позднее, как только установится теплая погода и на сваях покажется зелень в 4,5 см, а продолжается до середины августа или первых чисел сентября. Первое время, впрочем, плотва берет плохо; рыболовы говорят, что настоящий клев ее начинается только, когда она «въестся» в зелень, т. е. привыкнет к ней, а это бывает после первого порядочного паводка, который смоет часть зелени и таким образом приучит к ней рыбу. Хотя плотва и держится в тех местах, где растет зелень, но здесь она берет плохо, вероятно, потому, что сыта. Всего практичнее ловить ниже таких мест, на умеренной глубине, так как здесь рыба привыкла сторожить мимо плывущий корм и бросаться на оборванные течением прядки зелени. Надо только «потрафить» глубину, т. е. узнать, где стоит плотва – в полводы или низко. Это можно узнать эмпирически, начав ловлю с дна и постепенно спуская поплавок, но само собой понятно, что если ловят ниже мелкого места, где растет зелень, то ловить со дна не следует, потому что зелень имеет почти одинаковый удельный вес с водой. Вообще на зелень со дна ловят редко. Очень успешно можно ловить на зелень под плотинами, в ямах, где воду крутит, а также ниже перекатов, где течение сразу ослабевает. На очень быстрых местах и на самых перекатах плотву на зелень не ловят и здесь скорее можно поймать голавля, ельца или подъязка. Замечено, что при каждом не только усилении, но и ослаблении течения (в шлюзованных реках) плотва начинает брать на зелень жаднее. В тихих местах можно ловить, не перебрасывая, даже на 2 или 3 удочки. Перед тем как забросить удочку, зелень на крючке немного отхлестывают, чтобы она распушилась и имела бы еще более соблазнительный вид. О характере поклевки плотвы на эту насадку будет говориться далее.

Из живых насадок для ужения плотвы самая лучшая – мотыль, конечно, там, где можно доставать его в большом количестве, но на мотыля рыба, худо ли, хорошо ли, должна брать всюду, так как вид и цвет этой насадки не оставляет ничего желать и он составляет для рыбы любимую пищу, а иногда и лакомство. Трудно представить, чтобы его где-нибудь вовсе не было и рыба была бы с ним совершенно незнакома. Нельзя, однако, не заметить, что в прудах, озерах и вообще в стоячей воде рыба берет на мотыля хуже, чем на течении и в реках, что я склонен приписать тому, что мотыль, который держится в иле, где течения нет или почти нет, рыбе приелся. Как сказано выше, москворецкие рыболовы, признающие, кстати сказать, только две главные насадки – выползка для ловли взакидку да мотыля для ловли на весу, с поплавком и без оного, – ловят на мотыля весной – с конца или средины апреля, когда прочистится вода, до средины мая; позднее удят здесь на муравьиные яйца и зелень. Затем, с первыми заморозками, снова главной дневной насадкой как для плотвы, так и для другой рыбы является мотыль, который удерживает свое первостепенное значение всю зиму вплоть до вскрытия. Для плотвы насаживают на крючок (№ 10, 14) по 2 или по 3 мотыля, нанизывая их пониже головы, у второго сустава; при вялом клеве надевают самого крупного мотыля, как червя, т. е. пропустив жало за головой, надвигают потихоньку пальцем мотыля на крючок. Эта операция при тонком и мелком крючке (№ 12) вовсе не так трудна, как может показаться с первого раза.

На червей плотва берет хуже, чем на хлеб или мотыля, а на больших, т. е. выползков, берет только случайно, большей частью ночью на донную, и еще реже попадается. Местами, впрочем, плотва недурно ловится весной на мелкого земляного и навозного червей. Иногда, при ужении подуста и ерша, она попадается на кусочки червя (выползка и железняка) и берет на эти кусочки сравнительно верно.

Опарыш составляет очень хорошую летнюю насадку для плотвы, но она берет на него не везде, а в прудах почти никогда, вероятно потому, что падаль в пруды попадает реже, чем в реки. Обыкновенно надевают на крючок (№ 12) только одного опарыша. Опарыши окуклившиеся, сходные величиной и цветом с барбарисом, тоже очень хороши, но очень плохо держатся на крючке. Муравьиные яйца, как прикормка и насадка, для плотвы не имеют такого важного значения, как для подуста, подъязка и других рыб, но в мае на эти куколки муравьев нередко можно поймать несколько десятков крупных плотиц.

Клев плотвы крайне капризен: сегодня она берет хорошо, завтра совсем не берет без всяких видимых причин. Но более наблюдательный рыболов, который замечает, на какой глубине стоит плотва, всегда поймает, хотя немного. Эта рыба очень вяла, и раз она стоит на известной высоте, то, если сыта, неохотно поднимается или опускается за падающей приманкой. На течении, т. е. в реках, если насадка плывет на 4,5 см ниже или выше, чем следует, можно ничего не поймать, тогда как рядом будут таскать плотву десятками. В прудах же плотву большей частью приходится ловить или со дна так, чтобы насадка почти касалась земли, или же поверху (на муху), а в полводы, подобно красноперке, плотва берет здесь редко. Вообще наилучшая глубина для ужения плотвы – 1,4–2,1 м; место – около (на границе) травы, в прогалинах между травой (в прудах), в заводях и на слабом течении. Что касается погоды, то наиболее благоприятная – серенькая, слегка ненастная, когда дым стелется по земле.

Клев плотвы в большинстве случаев крайне вял и нерешителен, особенно, когда она сыта. Дело в том, что эта рыба чаще других имеет привычку пробовать вкус насадки, и притом довольно оригинальным способом: она подплывает к насадке, втягивает ее в рот и опять выплевывает; это повторяется несколько раз, и притом с такой быстротой, что нельзя даже сосчитать числа выплевываний. В стоячей воде эта проба насадки выражается едва заметным дроблением поплавка и кончается тем, что хлеб или зерно безнаказанно срывается рыбой, но поклевки плотвы весьма разнообразны: иногда она окунает поплавок, иногда даже кладет его на воду. На течении клев всегда вернее, а на быстрых местах, как и все рыбы, плотва хватает приманку с налета, без предварительных раздумываний, рассматриваний и пробований. На слабом течении, как было замечено, всего вернее плотва берет на зелень, большей частью взаглот, но тем не менее поклевка здесь малозаметна; поплавок или как бы начинает затягивать под воду, как будто крючок зацепил, или же замечаются едва заметные последовательные колебания поплавка, который продолжает плыть, не останавливаясь. Это самые обычные здесь поклевки. В первом случае рыба схватывает зелень и, стоя на месте, ее заглатывает; во втором – она совершает это на ходу. Во всяком случае, здесь не следует так торопиться с подсечкой, как при ужении на другие насадки. При жадном клеве и наиболее сильном течении, если приноровиться к клеву, на зелень промахов почти не бывает.

Скажу теперь несколько слов о зимнем ужении плотвы, которое резко отличается от обычного и во многом напоминает ловлю ерша. Уже в октябре некоторые москворецкие рыболовы начинают ловить плотву с кобылок, ставя их на борт или скамейку лодки; грузило должно быть довольно тяжелое, с двойчаткой, т. е. перекладинкой из щетины и привязанными к ней по концам крючками на волосяных поводках (см. ЕРШ); грузило должно лежать на дне 0,7–2,1 м от лодки, а иногда отвесно; насадкой служит, конечно, мотыль. Затем, по перволедью, плотва отлично берет на ямах, но позднее клев ее ослабевает, и она иногда вовсе перестает брать, хотя попадается на голые крючки – самодером. Затем в феврале снова начинают ее ловить в большом количестве. Клев плотвы зимой еще слабее, но она часто сама зацепляется и реже срывается. В большинстве местностей России плотву зимой вовсе игнорируют, еще более, чем летом, но в некоторых зауральских озерах ее ловят массами на мормыша, а в других (например, в озере Кабане под Казанью) даже на хлеб. Эта казанская охота весьма своеобразна. Насадкой служит пшеничное тесто, смятое с порошком сурика и называемое здесь просто суриком. Удочка короткая, рукоятка с вставленным китовым усом; леска волосяная с небольшим осокоревым поплавком и оканчивается довольно тяжелым грузом, выше которого прикреплена щетинная двойчатка. Поплавок устанавливается так, чтобы видно было малейшую поклевку. Обыкновенно бросают прикормку, большей частью конопляную избоину. У нас же, на Москве-реке, бросают только мотыля, и то очень редко. Замечательно, что казанские рыболовы считают полумрак над прорубью необходимым условием успешности зимнего лова, а потому над прорубью ставят шалаш; для того же, чтоб прорубь не замерзала, а также для отогревания рук употребляют жаровню. Очень может быть, что именно огонь и привлекает плотву к проруби.

Пойманная плотва оказывает относительно весьма слабое сопротивление – не только зимой, но и в теплое время года. Она почти вдвое слабее подъязка одинакового веса. Всего бойчее бывает эта рыба в начале осени, когда выходит на мелкие и довольно быстрые места. Но так как плотву всегда приходится ловить на мелкие крючки и мелкую насадку, а крючки часто лишь слегка зацепляют за слизистую оболочку рта, то пойманную рыбу следует тащить очень круто. Пойманную плотву нетрудно признать, потому что она сначала очень вертится на крючке и трясет леску и кончик удилища; но она очень скоро ослабевает и всплывает кверху доской, подобно лещу; если же ей приподнять голову и дать несколько раз захлебнуться воздухом, то можно и крупную плотву, слегка зацепившуюся, поднять из воды без большого риска. Плотва тем и отличается от язя, ельца и красноперки, что вытаскивается из воды точно окоченелая, подобно судаку, ни разу не трепыхнувшись.

От других сродных с ним рыб голавль легко отличается своей толстой широколобой головой, почти цилиндрическим туловищем и крупной чешуей. Молодые голавлики, правда, часто смешиваются с ельцами, но их можно признать с первого взгляда по широкой пасти и более тупому носу, большей толщине и более темному цвету спины. Вообще эти два вида – голавль и елец – имеют между собой большое сходство и потому соединяются в один род, отличительный признак которого число (2, 5, 5, 2) и форма (удлиненные и крючковатые кончики) глоточных зубов, также толстое, почти цилиндрическое туловище.

Рис. 88. Голавль

Голавль очень красив. Спина у него темно-зеленая, почти черная, бока серебристые с желтоватым оттенком, края отдельных чешуек оттенены блестящей темной каймой, состоящей из черных точек; грудные плавники оранжевые, брюшные и заднепроходный – с красноватым оттенком, а спинное и особенно хвостовое перо – темно-синие, иногда несколько искрасна; глаза сравнительно очень большие, блестящие, с буровато-зеленым пятном сверху. Вообще крупный голавль всего ближе подходит к язю, но гораздо длиннее, толще и широколобее последнего. Следует заметить, однако, что он, смотря по возрасту, местности и времени года, представляет более или менее заметные отличия, почему многие принимают несколько видов голавлей. Все эти разности имеют только маловажные отличия в форме головы и цвете плавников.

Рис. 89. Глоточные зубы голавля

Эта рыба всего многочисленнее в средней полосе России, так как в низовьях рек голавль вообще редок и в устьях почти не встречается.

Вообще голавль избегает больших, медленно текущих рек и главным местопребыванием его служат небольшие, быстрые речки с достаточно холодной водой. В восточной и северо-западной России он живет почти в одних местах с форелью (пеструшкой), хариусом и часто держится в таких местах, где по причине низкой температуры не встречается никакой другой рыбы из семейства карповых, за исключением гольца и гольяна. По той же самой причине голавль водится в очень немногих озерах, например в Чухловском (в Костромской губернии), Ильмени, изредка заходит из Волги в Селигер и проч. В малопроточных прудах он тоже довольно редок, держится всегда в самом материке пруда или его верховьях, и то если вода еще достаточно свежа и прозрачна.

При благоприятных условиях голавль достигает значительной величины и в этом отношении превосходит язя.

Как сказано выше, голавль предпочитает небольшие, несудоходные реки большим. Он любит песчаное, каменистое или глинистое дно и избегает ила и тины, в чем составляет совершенную противоположность язю. Можно даже принять за правило, что там, где много голавлей, не может быть много язей, и наоборот, так что эти две близкие породы рыб находятся как бы в некотором антагонизме.

По всему образу жизни голавль довольно сходен с форелью, которую и заменяет в средней и южной России. Он очень любит песчаные мели и каменистые перекаты с довольно быстрым течением, также водовороты под крутоярами и охотно держится под береговыми кустами лозы и деревьями ольхи и чернотала, дающими ему обильную пищу – насекомых. В заводи, заливы и старые русла он заходит очень редко и положительно избегает тихих травянистых мест. Даже весной, в водополь, он не выходит из русла в пойму, а обыкновенно поднимается в притоки, где мечет икру. По этой причине голавли так редко встречаются в поемных озерах, где всегда бывает много язя, леща, плотвы, окуня и щуки, а на юге и сазана.

Еще в феврале, с первыми оттепелями и закраинами, голавли начинают выходить из зимнего оцепенения, в котором пребывали с глубокой осени, и из глубоких ям-становищ перебираются на мелкие места и понемногу, исподволь, вместе с прибылью воды, трогаются против течения, охотно заходя в мелкие притоки. Этот весенний ход голавля совершается стаями приблизительно одного возраста, более или менее многочисленными, смотря по местности и величине рыб, но никогда не бывающими такими большими, как стая язей, тем более плотвы. Нерестятся голавли, по моим наблюдениям, уже по 3-му году, достигнув величины около 200 г, более или менее, что зависит от изобилия корма. Кроме того, следует заметить, что самки значительно крупнее самцов одинакового возраста и я в Москве-реке не встречал икряников менее 400 г весом. Начинают тереться, кажется, самые крупные голавли, а кончают мелкие, которым только минуло два года. Голавли почти всегда мечут икру на довольно быстрых и очень неглубоких перекатах, вернее мелях, с хрящеватым или каменистым дном.

На юге России голавли нерестятся в конце марта или в первой половине апреля, а в средних губерниях почти всегда в последних числах. Но время нереста находится в прямой зависимости от погоды и вскрытия реки. Вообще можно принять, что голавль выметывает икру 7-10 днями позднее язя, когда река уже почти достигнет своего обычного уровня и вода просветлеет. Нерест каждой стаи, по-видимому, непродолжителен и оканчивается в несколько часов. По-видимому, голавли выпускают половые продукты разом, а не в несколько приемов.

Выметав икру, голавли разбиваются на мелкие стайки, а самые крупные на пары или одиночки, уходят в ямы и некоторое время, около недели, болеют и собираются с силами. Затем они снова выходят на мелкие и быстрые места, на перекаты и под плотины и начинают жадно кормиться. В средней России этот выход происходит в начале мая, редко в конце апреля. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы голавль все лето придерживался перекатов; он выходит сюда только периодически, чаще среди дня, в ясную погоду, а большую часть стоит на границе переката с глубью, за уступом дна, иногда за камнем. Вообще он любит близость быстрины и струи, несущей ему пищу, но при всей своей силе не может долго стоять на быри без какой-либо защиты. Он любит также водовороты, особенно в быстрых речках, и мельничные омута, охотно стоит за мостовыми сваями, а также там, где два течения сливаются в одно, например ниже устоев моста. В речках голавль почти всегда держится под нависшими кустами и деревьями, дающими ему обильную пищу в виде падающих в воду майских жуков и других насекомых, и здесь он встречается нередко и в почти стоячей воде.

Кроме того, местопребывание голавля обусловливается также состоянием погоды. В полдни, в жаркое время, голавли плавают на поверхности, и вообще, чем яснее погода, тем они выше стоят; в холодную погоду они опускаются на дно, а в продолжительное ненастье уходят в глубокие места или забиваются под плоты, барки и (в прудах) даже под наплавы и в траву. Ночью голавль тоже находится в движении и кормится, хотя и не может быть назван ночной рыбой, как язь; в это время он стоит на более глубоких местах и на дне, но в лунные ночи обыкновенно плавится. Ветер летом всегда заставляет голавлей выходить на быстрину и подниматься кверху в ожидании обильной поживы. Замечено также, что они находятся в большом оживлении перед грозой и чрезвычайно жадно берут в это время на рака, что, вероятно, происходит от того, что последний перед грозой выходит из нор. Но как только начнутся гром и молния и пойдет ливень, рыба под влиянием электричества уходит в глубину. Не очень большой дождь побуждает голавлей подходить к ручьям, несущим мутную воду. На Москве-реке, в городе, голавли весьма охотно держатся близ водосточных труб, несущих всякую гадость.

В общем голавль держится в менее глубоких и более быстрых местах, чем язь, и чаще последнего плавает на поверхности. По этой причине он кажется более осмотрительным и осторожным, чем его сородич, что несправедливо. Голавль осторожен, только когда видит рыболова или грозящую ему опасность, а так как он чаще держится в верхних слоях воды и в более прозрачной воде и обладает более острым зрением, чем язь, то немудрено было прийти к ошибочному заключению относительно его умственных способностей. При одинаковых условиях голавли всегда оказываются более жадными, смелыми и неосмотрительными, чем язь, в особенности же ночью или в обществе товарищей.

Пища его довольно разнообразна, и голавль может назваться вполне всеядной рыбой, так как кормится и насекомыми, и растительной пищей, и рыбой, даже мышами и крысами. Хищным голавль становится большей частью, когда достигнет веса около 800 г, а местами, при изобилии раков, еще того позднее, но рыбью мелюзгу летом хватают и небольшие голавлики. Главную пищу голавля, летом почти исключительную, составляют раки мелкие и крупные. По весне голавль кормится больше червями, попавшими в реку; затем – на небольших реках – майскими жуками и другими насекомыми, падающими в воду; позднее – раками, местами метлицей (поденкой) и кузнечиками, падающими в воду с прибрежных покосов. В сентябре голавли питаются главным образом лягушками или, вернее, лягушатами, собирающимися в реке для зимовки, а также мелкой рыбой, преимущественно пескарями, на которых иногда устраивают на песчаных перекатах настоящие облавы. С наступлением заморозков и увеличением силы течения вследствие осенних дождей голавли покидают свои летние стоянки, держатся в сравнительно глубоких местах, обыкновенно поднимаются кверху, к плотинам, а в октябре или в начале ноября окончательно залегают в ямы на зимовку и всю зиму до весны пребывают в полусонном состоянии, подобно сазанам, и принимают пищу только в исключительных случаях, после продолжительных оттепелей. Этой спячкой голавли отличаются от язей, плотвы, лещей и некоторых других карповых рыб. Следует, однако, заметить, что в теплые зимы голавли даже в декабре и январе встречаются на сравнительно мелких местах и недурно берут на удочку. На Москве-реке, например, их нередко ловят среди зимы с лодки, под Бабьегородской плотиной, где река никогда не замерзает.

Во время своего медленного подъема на жировку станицы голавлей плывут с открытыми ртами и зорко следят за всем окружающим, в особенности на поверхности воды; все упавшее с берега или несомое течением привлекает на себя их внимание, и они бросаются на каждый сучок, лист и соринку, особенно небольшие голавлики, таскают эти предметы и даже пробуют их вкус; крупные голавли менее любопытны и неосторожны, но если заметили, что впереди их мелкие голавли хватают какой-либо корм, то бросаются к ним, отгоняют их со струи, несущей корм, и нередко отнимают у них пойманное. При виде какого-либо незнакомого предмета, плывущего на воде, голавли обыкновенно круто сворачивают в сторону или погружаются на дно; мало того, даже насекомые – жуки, стрекозы, кузнечики, упавшие или брошенные в открытом месте, и не у берега, а посредине реки, – возбуждают их недоверие и нередко остаются нетронутыми. Между тем эти самые насекомые, упавшие близ берега и кустов, с жадностью хватаются осторожными рыбами, и между ними начинается суматоха и возня. Голавли бултыхаются на поверхности, редко выпрыгивая наружу, и это бултыхание очень напоминает звук брошенного в воду куска глины. На пути своем они также нередко взрывают носами песок и хрящ, разыскивая тут личинок и рачат, почему нередко дорога стайки обозначается мутными струйками. В местах, изобильных голавлями, стайки следуют одна за другой в незначительном отдалении и если встретят много корма, то смешиваются между собой. Крупные голавли часто встречаются на быстринах, где держатся за крупными камнями. В запруженных, тихо текущих реках голавли держатся главным образом в мельничных омутах и ниже их; в самом же пруде встречаюгся довольно редко. В стоячей воде голавль становится очень ленивым и неподвижным.

Ужение голавля, принадлежит к числу самых трудных и требует в большинстве случаев основательного знания привычек этой рыбы и немало сноровки. Ужение это довольно разнообразно, особенно что касается насадок, которые изменяются сообразно времени года и другим условиям. Прежде чем приступить к описанию этих разнообразных способов ловли голавля, считаю необходимым сделать несколько общих замечаний относительно ужения этой рыбы.

Голавль хотя кормится и ночью, но все-таки более дневная рыба, чем язь, а потому и ловят его больше днем. А так как он держится в чистой и мелкой воде, то всего удобнее ловить его или с берега, с мостов, плотов и купален, или же в забродку; ужение же с лодки употребляется сравнительно редко. Главное условие успеха – не быть замеченным и услышанным этой рыбой, держащейся в верхних слоях воды, а потому надо ловить из-за прикрытия – кустов, деревьев – и стараться, чтобы тень не падала на воду.

О месте и времени, удобных для ловли, было уже говорено выше. Голавли берут очень жадно после не очень сильного дождя, при первых потоках мутной воды, и подходят тогда к ручьям, оврагам и водостокам. Так как у голавля пасть очень велика, то благоразумнее употреблять возможно большие крючки, насколько это позволяет насадка. Относительно последней надо отметить, что на незнакомую приманку голавли берут весьма неохотно; мало того, для успеха ловли не мешает знать, чем они кормятся в данное время, что достигается вскрытием пойманных.

Прикормка при ловле голавлей употребляется русскими рыболовами сравнительно редко, и очень немногие заранее приваживают эту рыбу. Между тем это единственно верное средство не остаться без добычи. Привадить, т. е. приучить голавлей посещать известное место, можно различными пареными зернами, хлебом, которые иногда сдабриваются маслом и пахучими веществами. Еще лучше – куски или крошки конопляных или льняных выжимок (колоб, макуха, дуранда). Прикормка же, бросаемая перед ужением и во время ловли, должна состоять из более легких веществ, которые бы могли привлечь рыбу издалека. Лучшей прикормкой надо считать муравьиные яйца, также отруби, особенно для ужения поверху, затем макуха – толченая и кусочками. На все эти прикормки рыба, особенно голавль, подходит не столько потому, что видит их, сколько потому, что далеко слышит по течению шум, производимый рыбами, хватающими плывущий корм. Интересно наблюдать бульканье и возню, поднимаемую голавлями, когда они начинают хватать плывущие поверху муравьиные яйца. Прежде всего появляются мелкие годовалые голавлики, затем подходят побольше и наконец являются самые крупные. Последних всего лучше привлекать жуками – майскими и хлебными. Так как голавль любит муть, то можно притравлять его, взмучивая воду в устье ручья. Достаточно в течение десяти минут хорошенько взмутить воду в ручье или реке, чтобы на муть подошли голавли, язи и другая рыба. Напротив, если взмучивать воду, как на пескаря, – с места лова, то этим можно только отогнать крупную рыбу.

Голавль берет насадку с срыву, очено резко и внезапно, так что часто утаскивает удочку, особенно донную. Так как обыкновенно эта рыба ловится во время ее обычного подъема кверху, то и хватает она насадку на ходу, идя с нею дальше. Таким образом, после поимки одного голавля вся стайка разбегается и затем продолжает свой путь, так что большей частью приходится ждать следующей партии. Только лакомая прикормка может задержать станичку на более продолжительное время и, раззадорив аппетит рыб и прибавив им храбрости, побуждает их смелее хватать насадку. В прозрачной воде (особенно с моста) нетрудно наблюдать, как берут голавли. Увидев насадку, стая подошедших рыб останавливается в нерешительности: наконец один из партии, большей частью самый юный и неопытный, решается схватить насадку; остальные голавли, точно испугавшись смелости товарища, разбегаются во все стороны. Взяв насадку в рот, голавль, если не почувствует никакого препятствия, заглатывает ее на ходу; если же она слишком велика и не помещается во рту или он почувствует сопротивление, тем более уколется, то бросает ее. На тихом течении, в прудах голавль очень ленив и даже лакомую пищу хватает не торопясь, медленно раскрывая свою объемистую пасть. Надо быть всегда готовым к подсечке и не зевать – это главное. Подсекать можно посильнее, так как губы у голавля крепкие, а пасть гораздо мясистее, чем у язя. Вообще голавль срывается сравнительно реже последнего, но чаще его обрывает лески, что, впрочем, больше происходит от неумения и неуместного пугания рыбы шумом. Голавль хотя и сильнее и много упористее язя, но далеко не так вертляв, и при некоторой сноровке вытащить его вовсе не так трудно, как может показаться на первых порах; голавль даже вовсе нечасто выскакивает из воды, если его ловят не поверху; напротив, он тогда упорно придерживается дна, в особенности ночью. В силе, бойкости и особенно неутомимости голавль значительно уступает карпу и мирону, даже подусту одинакового веса. Вообще он скорее утомляется и чаще ошалевает после подсечки, чем язь.

Ужение голавлей может быть разделено на весеннее, летнее и осеннее. Каждый сезон имеет свои специальные насадки, оказывающиеся малодействительными в другое время; кроме того, каждая местность имеет свои излюбленные насадки и способы ловли, и незнакомую приманку голавль берет очень плохо, хотя можно приучить его ко всякой. Главные насадки следующие: весной – червь и майский жук, летом – рак, осенью – лягушонок и живец.

С весны некоторое время, до и после нереста, голавль ловится на донную удочку, на большого земляного червя (выползка, глисту), как и язь. Вообще он начинает брать несколько позднее последнего, когда установится хорошая погода и распустятся березы. Клев на червя весьма непродолжителен: голавль берет на него большей частью на рассвете и с наступлением сумерек, реже днем, и то если вода еще мутна; ночью клев реже, но вернее. Удочки употребляются те же, как и для ловли язей (см. далее), но крючки могут быть крупнее, а леска покрепче. Лучше всего становиться на лодке, на мелях и перекатах, косах и отмелях с каменистым дном и довольно быстрым течением, недалеко от глубокого места, так, чтобы насадка находилась вблизи от ямы. За неимением лодки можно с удобством ловить на донные с плотов, купален, плавучих мостов, в крайнем случае закидывают удочки с берега. Выползка голавль не особенно любит, но местами, где хорошо знаком с ним весной, когда очень голоден и корму мало, берет на него довольно жадно. Поклевка его отличается от поклевки язя тем, что он большей частью берет внезапно, без предварительных постукиваний и подщипываний, а потому необходимо держать удочку (или две) в руках или же класть около себя небольшой запас лески. Еще лучше, конечно, ловить на донную с катушкой. Только при катушке можно быть вполне уверенным, что удочка не будет утащена голавлем в воду. Если же удочка будет привязана, то рыба большей частью срывается, причем обыкновенно стаскивает с крючка всего выползка, чего язь почти никогда не делает. Некоторые рыболовы при вялом клеве нарочно стравливают одного червя, слегка зацепив его за крючок так, чтобы голавль мог безнаказанно его сорвать, или же забрасывают нарезанных выползков. После подсечки голавль узнается по тому, что он упорно держится на дне, не всплывая кверху, подобно язю, и идет большей частью или вбок, или против воды, т. е. на лодку. Ночью даже крупный голавль, если его не форсировать и не пугать резкими движениями, идет после подсечки очень ходко прямо на лодку и, ошалев, упирается в нее лбом. Этим моментом и нужно пользоваться для того, чтобы выхватить его из воды сачком или руками. Днем, а также если очень шуметь и суетиться, пойманный голавль очень часто уходит под лодку и затем обрывает леску; в таком случае необходимо отпускать леску (когда голавль идет к лодке, ее подбирают двумя пальцами, держа все время наслаби) сколько возможно далеко; в крайности же лучше бросить шестик и потом перехватить его. В конце мая голавль уже перестает вовсе брать на выползка до поздней осени.

На Москве-реке голавли попадаются при ловле язя с поплавком в проводку на муравьиные яйца (см. ЯЗЬ), но довольно редко, так как этот способ ужения производится в довольно глубоких местах с умеренным и даже слабым течением. В мае весь голавль стоит на перекатах, его ловят в забродку нахлыстом с легким грузилом, сначала на черного таракана вместе с шереспером (см. ШЕРЕСПЕР), потом на шпанку, т. е. большую мясную муху, и затем на тополевого червя – мохнатую пеструю гусеницу, во множестве держащуюся на листьях тополя. Но как на шпанку, так и червя попадается больше подъязков, чем голавлей, а потому об этих способах будет говориться в статье о язе. Местами небольшие голавли попадают весной на навозного червя, а также на мотыля.

Самая главная – весенняя (майская) и частью летняя (июньская) ловля голавлей – это на майского жука, реже на хлебного, более мелкого. Майский жук и рак, бесспорно, любимейший корм голавля, однако нельзя не заметить, что не только на больших, но и на средних реках голавль берет на жука гораздо хуже, чем на речках, что объясняется тем, что берега последних чаще зарастают ивняком и ольхой и жуки здесь гораздо обильнее. Местами, в мае и первой половине июня, голавли кормятся исключительно майскими жуками, особенно при их урожае, который бывает, кажется, через три года в четвертый. Способов ловли на жука очень много: можно ловить на донную с тяжелым и легким грузилом, на поплавок с грузом и без него, с короткой и очень длинной леской, наконец, нахлыстом, поверху и из-за кустов или плавом с лодки. Рассмотрим вкратце все эти методы.

На донную удочку с тяжелым грузилом ловят сравнительно редко, большей частью по ночам, с лодки, на умеренном течении и средней глубине. Правильнее и целесообразнее ужение на перекатах с легким грузилом на длинное удилище с довольно длинной леской, вроде москворецкой ловли язей на кузнечика (см. ЯЗЬ). Жук плывет около дна, и рыба хватает его охотнее, чем неподвижного. Удочку более или менее часто перезакидывают. Этим способом можно ловить как днем, так и ночью, лучше с берега или в забродку, чем с лодки.

Жук насаживается почти всегда снизу, в грудной щитик так, чтобы жало крючка (№ 1–3) свободно выходило или даже торчало наружу из зада насекомого. Другие пропускают крючок сбоку в щиток, к которому прикреплены крылья. Эти способы насаживания, однако, неудобны тем, что жука часто объедает или обрывает мелочь. Jobey советует продевать крючок через спинку между надкрыльями так, чтобы жало выходило тоже в брюхе; этот способ очень хорош для ужения нахлыстом, потому что жук долго плавает и барахтается на брюхе. Еще лучше (особенно когда жуков мало), но несколько хлопотливо, снять поводок и, зацепив его петлю, которой он пристегивается к леске, длинной иголкой (для этого ушко немного пропиливается, образуя крючок), пропустить через голову и все тело; крючок таким образом находится наружи у головы. Или же берут небольшой якорек (№ 6–8) и точно так же продевают его через задний проход в рот, т. е. через все тело жука, так, чтобы тройничок торчал из хвоста насекомого. Подсеченный голавль выплевывает жука, который вздергивается на леску без изъяна; таким образом, на одну насадку можно поймать 4–5 рыб. Кроме того, при продевании иголкой жук очень долго живет и шевелит ногами, что весьма важно.

Некоторые авторы (John Fisher) советуют отрывать у жуков надкрылья и (передние) ноги, но это большей частью излишне, особенно отрывание лапок. Для того чтобы жук дольше держался на воде (особенно при ловле нахлыстом), достаточно расправить ему надкрылья, но если голавли мелки, то можно обрывать надкрылья, так как крылья при забрасывании силой воздуха раскрываются и жук падает на воду очень плавно. Как известно, майские жуки появляются (в средних губерниях) около половины мая и держатся около месяца. Ловят их или с вечера, после заката, когда они начинают летать, кисейной сеткой, а еще лучше частым сачком или же стряхивают с деревьев ранним утром, когда они еще не успели оправиться от оцепенения. Хлебные, или июньские, жуки (Rhizotragus solstitialis) похожи видом на майского, но значительно меньше и темнее его; особенно многочисленны бывают они на юге, на низах, во время цветения ржи. Обыкновенно на крючок насаживают трех хлебных жуков. При ужении нахлыстом некоторые западноевропейские, особенно английские, рыболовы предпочитают живым жукам искусственных из гуттаперчи, пробки и мастики, но это предпочтение вызвано главным образом нежеланием возиться с живыми насекомыми; если их нет или очень мало, то на искусственного жука поймать трудно, разве только на быстрине. Кроме того, у нас почти все продажные жуки тонут и вовсе не пригодны для верховой ловли, а на искусственную насадку можно ловить только поверху и на глаз.

На жука с поплавком ловят сравнительно редко по той причине, что голавль поплавка боится, да последний большей частью бывает излишен, так как эта ловля собственно верховая, без грузила. Но иногда, например при ветре, когда голавли особенно жадно берут на жука, потому что в такую погоду больше жуков падает в воду, приходится употреблять самоогружающиеся поплавки, т. е. поплавки с грузом внутри.

Рис. 90. Стоячий самоогружающийся поплавок

Собственно говоря, самоогружающиеся поплавки с успехом употребляются только в мелкой, быстрой и прозрачной воде на тонущую приманку, которая своим быстрым падением может возбудить опасения осторожной или сытой рыбы. Для того чтобы можно было закидывать удочку без грузила, при ловле с берега почти необходимо, чтобы поплавок был достаточно тяжел и имел намежкащую устойчивость. Для этого поплавок огружают, насколько это требуется, свинцом. Самый простейший самоогружающийся поплавок состоит из гусиного пера или кусочка бузины, из которого вынута сердцевина и один конец заткнут наглухо; в этот глухой конец всыпается несколько дробинок, а чтобы они не катались, прибивают их пыжом из кусочка ваты. Свободный конец поплавка затыкается плотно пригнанной палочкой. Необходимо, чтобы поплавок был так выверен, чтобы кончик его торчал из воды не более как на 0,6 см. Такой поплавок очень хорош для ужения в тихой воде, но для ловли на быстрине необходимо, чтобы поплавок был лежачий.

Усовершенствованный самоогружающийся поплавок состоит из удлиненно-овальной пробки, просверленной вдоль; в сделанное отверстие вставляется тонкое перышко (из куриного или утиного крыла), а в эту трубку клинышек из того же пера или палочки. Груз находится в самом поплавке: это полоска свинца надлежащих размеров, имеющая в разрезе треугольную форму и вставленная в соответственное продольное отверстие внизу поплавка. Таким образом, поплавок будет иметь как бы свинцовую подошву. Выверенный поплавок в 4 местах обматывают шелком, чтобы свинец не сдвигался с места; затем его красят снизу в зеленый, а сверху в белый цвет и покрывают копаловым лаком. Для того чтобы поплавок был виднее, иногда сверху делается небольшое отверстие, в которое вставляется маленькое белое перышко. Леска, разумеется, пропускается в перьяную центральную трубочку и затем заклинивается.

Так как на быстрине такие тяжелые поплавки требуют энергичной подсечки, то удилище должно быть довольно жесткое, а леска крепка – лучше всего здесь употреблять леску из связанных жилок. При плохом клеве самоогружающиеся поплавки весьма полезны, особенно когда требуется наловить поскорее живцов. Но во всяком случае ловля с этими поплавками гораздо затруднительнее и менее добычлива, чем так называемое ужение на пробочку, описанное далее (см. ЯЗЬ).

Лучший клев на жука при ловле поверху бывает после заката и в сумерках; днем же голавль берет гораздо осторожнее, тогда как, напротив, на кузнеца ловится почти исключительно днем. Обыкновенное нахлыстовое ужение голавля с берега на жука мало чем отличается от ужения нахлыстом форели, только закидывать жука приходится сравнительно недалеко, почему оно гораздо легче. Катушка здесь полезна, но не так необходима, как для ловли форели, и практичнее ловить голавля, как язя, на цельные гибкие удилища и тонкие, но крепкие волосяные лески; особенно церемониться с пойманным и распускать катушку, тем более с трещоткой, даже невыгодно, так как возня надолго распугивает рыбу и приходится менять место после каждой выуженной, что не всегда бывает удобно. Если жук не шевелится, то надо его слегка подергивать. Ловят или из-за кустов, или же на земле, если берег открытый; в забродку ловить нахлыстом на жука не стоит, за редкими исключениями; гораздо удобнее удить на перекатах с легким грузилом, далеко отпуская от себя насадку. По всей вероятности, для этого ужения было бы иногда удобно применить нотингэмскую катушку (см. МИРОН-УСАЧ). Некоторые ловят довольно успешно голавлей с плотов, плавучих мостов и купален, пуская длинную леску, к которой, начиная примерно на 0,7 м от насадки – жука или, чаще, крупного зеленого кузнеца, надеты в некотором расстоянии один от другого от 3 до 12 круглых или овальных просверленных насквозь поплавочков, выкрашенных в красную или черную краску. Это называется ловить «на пуговки». Леска должна быть шелковая, крепкая, длиной не менее 21 м; привязывается она к длинному крепкому удилищу, так как подсекать надо очень сильно. Эта ловля бывает весьма успешна на глубоких местах и на слабом течении. Я полагаю, что здесь также можно было бы пользоваться нотингэмской катушкой, но ловить уже на тонкий шнурок и отпускать пуговки (которых много и не нужно) гораздо дальше – до 50 и более шагов.

Самый верный, весенний и отчасти летний способ ужения на жука, дающий возможность на одном и том же месте ловить почти ежедневно по нескольку штук голавлей, – это ужение с берега на поплавочную удочку в глубокой и тихой воде на предварительно заприваженных местах. Этот метод ловли, очень подробно описанный харьковским рыболовом Н. А. Дублянским, основан на знании образа жизни и привычек голавлей и, вероятно, может быть применен на всех небольших реках с берегами, заросшими кое-где кустами и деревьями. В мельничных омутах на жука и других насекомых голавль берет неохотно, и он здесь всего лучше ловится на хлеб, реже на угря, червя и на живца.

Рис. 91. Усовершенствованный самоогружающийся поплавок

Ловля на жука с поплавком производится в местах, наичаще посещаемых голавлями, – в конце весны и в начале лета, именно там, где над водой нависли деревья, кусты или камыш, с которых падают жуки и другие насекомые.

Всего удобнее, если глубина будет здесь довольно значительна – не менее 1,4 м, а течение очень слабо. Таких пунктов надо выбрать не менее двух или трех на расстоянии нескольких десятков сажен (сажень равна 2,1 м). В каждом избранном месте подчищаются мешающие сучья, ветки и камыш, устраивается сиденье таким образом, чтобы можно было оставаться невидимым рыбе; затем у сиденья вколачивают две вилки – одну на берегу, другую в воде – и кладут на эти развилки длинную палку или негодную удочку с шнурком и поплавком из куги (тростника). Назначение этой фальшивой удочки – приучить рыбу к виду настоящей во время ужения. Суть заключается, однако, в прикормке или, вернее, приваде.

Прикармливают рыбу дней шесть-семь, бросая ежедневно или через день, не ранее 10 часов утра, на место, где будет впоследствии находиться насадка, смоченную в воде измельченную макуху (конопляные выжимки) и пшеничные отруби; то и другое бросают с перерывами (через 2–3 минуты) небольшими щепотками, отнюдь не показываясь из засады. Когда эта мелкая и легкая прикормка привлечет достаточное количество голавлей, начинают бросать майских или хлебных жуков вместе с небольшими кусочками макухи так, чтобы кусочки эти падали на дно около насадки. Достаточной ежедневной порцией можно считать около 600 г макухи и десятка два жуков. В последние два-три дня для более верного успеха ловли, прежде чем бросать жуков в воду, весьма полезно привязывать к ним нитки даже с поплавком из куги, прокалывать мягкие места соломинкой, сучочком и т. п. Когда голавли станут безбоязненно хватать таких жуков, можно начинать ловлю с полной уверенностью в успехе.

Ловят только на одну удочку, которая кладется на рогульки, на место фальшивой. Удилище должно быть крепкое, легкое, негибкое и возможно более длинное; лучше всего цельное березовое; верхнюю половину его полезно окрашивать зеленой краской, особенно при ловле из-за тростника. Можно без сомнения употреблять здесь и английские складные удилища с кольцами и катушкой, но продолжительная возня надолго отпугивает рыбу, и выгоднее как можно скорее вытаскивать голавля на берег и не давать ему возможности запутаться в траве, т. е. употреблять крепкие и толстые лески. Всего пригоднее плетеные шелковые английские шнурки (№ 4 и даже крупнее) или же из кавказского сырца, выдерживающие 5–6 кг мертвого веса. Длина лески ни в каком случае не должна быть более длины удилища. Крючок берется средний (№ 4), поплавок делается из зеленой куги (в крайности из сухого сучочка) и прикрепляется таким образом, чтобы насадка была четверти на две (около 36 см) от дна; грузило небольшое, а в стоячей воде может и не быть вовсе, так что жук плавает на поверхности и ловят уже поверху, с поплавком.

Клев голавлей на приваде начинается с 10 часов утра и продолжается с перерывами почти до 6 ч. пополудни. В ясную и тихую погоду они берут лучше, чем в облачную и ветреную. Рыболов, согнувшись, осторожным и незаметным образом подходит к месту, снимает фальшивую удочку и, стоя на коленях, забрасывает настоящую, заблаговременно насаженную жуком; острие крючка должно быть скрыто в мягких частях насекомого и отнюдь не выходить наружу. Лучше всего закидывать, натянув лесу так, чтобы удилище согнулось; потом, выпустив ее из рук, подают удилище вперед и тихо кладут его на развилки. Затем в несколько приемов подбрасывается макуха с отрубями, а как только послышится плеск, то и жуки. Все внимание рыболова должно быть обращено на поплавок, и руку надо держать на комле удилища в полной готовности к подсечке. Сначала насадку щиплет мелочь, но в скором времени подходят более крупные голавли, и поплавок внезапно исчезает. Первое время, т. е. в первый день, они, впрочем, берут не торопясь, но потом становятся осторожнее и хватают насадку с срыву, совершенно неожиданно, нередко утаскивая удочку и даже выдергивая ее из рук. Этой стремительностью они как бы рассчитывают избежать подозреваемой опасности, в чем иногда и успевают. Подсечка не должна быть резкой, и вставать с места можно только в крайности. Если попался небольшой или даже средний голавль, то во избежание плеска и шума надо держать его как можно круче и как можно скорее поднимать кверху и тащить из воды на берег. Только крупных голавлей по необходимости приходится некоторое время водить стоя и затем подхватывать сачком. В этом случае большей частью клев прекращается, и надо переходить на другое прикормленное место. Если же возня была непродолжительной и нешумной, то, бросив несколько раз на место прикормки, минут через 15–20 можно опять поймать голавля. Ежедневно на одном месте ловить не следует.

Летнее ужение голавля еще разнообразнее; кроме упомянутых способов и насадок, ловят его на хлеб, на зелень, сыр, большей частью с поплавком; на кузнечика – нахлыс-том с берега, затем на пиявку, на угря и главным образом на рака.

На хлебную насадку вообще голавль берет только в местах населенных, там, где он привык встречать таковую, – в городах, селениях, на мельницах. Всего лучше ловить его в тихих и глубоких местах, под мостами, плотами, мельницами, также около купален на донную, в закидку или же на длинное удилище без поплавка и с легким грузилом, и с короткой леской – не длиннее удилища. Насадкой служит черный или белый хлеб, к которому не мешает прибавлять различных пахучих и маслянистых веществ или сминать вместе с швейцарским или зеленым сыром в виде груши или шарика величиной с волошский орех. На юге голавлей ловят на галушку и на пшеничное тесто; у нас, в Москве, иногда на драчену, нарезанную кубиками.

На зерна пшеницы, риса, гороха голавль идет плохо, преимущественно под мельницами, да и ловить его на мелкую насадку, а следовательно, на мелкие крючки крайне неудобно.

Из других летних растительных насадок следует упомянуть о зелени, на которую идет, впрочем, больше мелкий голавль; ловят с поплавком на тихих местах, пониже мелей, перекатов и мостов, как и плотву, только крючки надо брать покрупнее (№ 8–9) и прядочки делать потолще. В Германии местами весьма успешно удят (на донную) на мелкий недоваренный картофель, который довольно хорошо держится на крючке. Замечу кстати, что вареный картофель может служить и для приваживания всякой крупной рыбы, особенно карпов, язей, миронов.

Из летних животных насадок всего менее употребительны мучной червь, подкорыш, опарыш и ракушка. Мучной червь, или костяник, – личинка мучного хруща, которого можно доставать почти во всякой булочной, очень прочно держится на крючке, но рыболовам гораздо менее известен, чем любителям соловьев и других насекомоядных птиц. Не думаю, чтобы он был хуже опарыша или подкорыша. Голавль, однако, берет на костяника не везде, а большей частью где лучше знаком с ними, например под мельницами. Насаживать лучше по нескольку червей, зацепляя их пониже головки на довольно легкий крючок (№ 7–8). Опарыш – очень хорошая насадка, но на нее можно ловить без катушки только мелких голавликов, так как крупные с маленького крючка срываются. Немногим лучше и подкорыши – личинки жуков различных видов, находимые в большом количестве в старых пнях, а чаще в плотах. Они-то главным образом и привлекают в последние места рыбу, а потому, по моему мнению, с плотов всего лучше удить на подкорыша. Последний в Западной Сибири (на Иртыше, в Омске) служит одной из главнейших насадок, и в Омске замораживают его на зиму в большом количестве. Ракушка, т. е. моллюск большой двухстворчатой раковины (Unio или Anodonta), – превосходная насадка для крупных голавлей, но тоже малоупотребительна. На нее ловят исключительно на донную, ночью, тогда как предыдущие насадки требуют поплавка; очень редко на них удят с легким грузилом без поплавка. Кроме того, летом можно ловить голавлей на весенние насадки – черного таракана, тополевого червя, шпанку; некоторые говорят, что голавль и язь очень жадно берут на пустую кожуру личинок стрекоз, но эта насадка очень плохо держится на крючке. В конце лета местами, где близ реки много огородов, всегда удачно удят голавлей на картофельных и капустных (зеленых гладких) червей (личинок бабочек), которых много попадает после ливней в реку. Всего удобнее употреблять здесь длинные удочки с поплавком или с легким грузилом.

Довольно мало распространено ужение на пиявку, которую голавль берет очень жадно. Чаще употребляются конские пиявки, которых ловят сачком в прудиках и озеринках, но еще лучше настоящие, т. е. медицинские, которых достать иногда легче, чем первых. Английские рыболовы очень ценят пиявку как насадку для голавля и отчасти язя и иногда пользуются даже сушеными (на солнце) пиявками, которых перед употреблением размачивают в горячей воде. Пиявка насаживается с головы на небольшой крючок (не крупнее № 6) так, чтобы жало выходило наружу, а червь как можно более извивался, возбуждая аппетит подошедшей рыбы: понятно, сушеная пиявка не может быть такой подвижной, как живая; вообще потому нужно поддерживать пиявку в постоянном движении, подтаскивая и отпуская леску, и менять заморенных и замятых на свежих. На пиявку ловят (под Москвой) большей частью днем, реже ночью, в глубоких местах с течением – на донные удочки с легкой пулькой на относе, т. е. которая бы слегка приподнималась течением. Это делается опять-таки для того, чтобы насадка извивалась и не свертывалась кольцом или не присасывалась ко дну. Можно ловить и на перекате на длинное удилище с легким грузилом, часто перезакидывая леску и по временам подтягивая ее к себе на 1,4–2,1 м и снова отпуская. С поплавком удят на пиявку редко; в этом случае насадка должна быть летом на 35 см от дна или более, смотря по глубине; осенью же и весной ее надо пускать сантиметров на девять от дна. Лучше всего ловится голавль на пиявку в июле и августе, но в хорошую погоду берет иногда на нее до конца сентября.

Гораздо более распространено ужение голавлей на угря, или сальника. Так называются большие личинки крупных жуков, большей частью черного навозного, но также майского и жука-носорога. Личинки последнего в длину и толщину бывают больше мизинца и считаются менее пригодными. О сальнике говорилось при описании ужения карпов. Здесь добавляю, что его надо искать в перегоревшем навозе, в парниках, муравейниках; личинки майских жуков живут и не в жирной земле. Лучшими для ловли считаются молодые белые черви в 2,5 см длины или немного больше; старые всегда бывают желтее. Перед употреблением необходимо бывает выдавить из них содержимое, и притом в воде, иначе они скоро чернеют. Более предусмотрительные рыболовы заблаговременно кормят червей творогом, отчего они белеют и делаются более твердыми. Насаживают угря на большой или средний крючок, сообразно величине червя; крючком прокалывают немного пониже головы снизу и выпускают жало наружу, немного дальше, не близко к хвосту, так как в последнем случае угорь свертывается шариком и на порядочном течении начинает описывать на поводке большие круги, закручивая поводок и самую леску. Во всяком случае лучше поводок привязывать не непосредственно к леске, а к карабинчику, даже двойному. Ловят на угря только на донные, притом ночью или в сумерки; днем голавль берет на него плохо или вовсе не клюет. Но ночью он очень жадно хватает эту насадку и сразу ее утаскивает, так что надо держать удочку в руке или приделать катушку, как при ужении на выползка. Без катушки голавль часто срывает угря, а с ней всегда сам засекается и почти никогда не сходит с крючка.

Самой главной и всюду в России распространенной летней насадкой для большинства карповых рыб, в особенности же голавля, служит рак – или цельный, только что скинувший старую скорлупу, или его шейка (т. е. хвост), реже клешни, тоже лишенные твердого покрова. У нас много рыболовов, которые даже не признают никакой другой насадки, кроме рака, начиная с мая и кончая поздней осенью.

Ужение на раков начинается вместе с их линянием, большей частью с первых чисел июня, и продолжается почти до конца августа. Все это время, в особенности же во второй половине июня и весь июль, крупная рыба ночью и по зарям держится почти исключительно около рачьих нор, так как рак составляет тогда ее главную пищу. Днем в жаркую погоду рыба уходит в глубокие места, где холоднее. На рака берет большая часть рыб, начиная со щуки и кончая плотвой (впрочем, последняя берет на шейку и клешни), но всего более ловят на него голавлей, язей и окуней.

Смотря по тому, какая рыба берет – крупная или средняя и мелкая, – для насадки употребляют или цельного рака, вернее, его туловище, или же его части, т. е. клешни (крупных раков) и шейку, которая может быть разделена на 2, даже 4 части. Иногда, впрочем, крупную рыбу ловят, насаживая на крючок по 2 больших или 3 небольших раковых хвостика. Всего удобнее ловить на рака, готового линять или только что вылинявшего, еще мягкого (на вылупка), но, за неимением таковых, можно удовольствоваться жесткими раками, еще неготовыми к линьке, выбирая из них самых темных и жестких, или раками с уже затвердевшей молодой кожей. Последние хуже, так как облупить их очень трудно.

Рак, готовый к линьке или мягкий, насаживается на крючок (средних или лучше крупных номеров) в разных местностях различно. Во всяком случае лапки обрывают, а у жестких, кроме того, предварительно обламывают клешни. Лапки бросаются в воду для приманки, также и клешни, но более крупные из клешней лучше приберечь для ловли мелкой рыбы на мелкие крючки. Всего удобнее насаживать рака таким образом, чтобы острие крючка было спрятано в «шейке», потому что рыба почти всегда хватает рака с хвоста, и, следовательно, подсечка будет вернее. Так насаживают большей частью мягкого рака. Крючок втыкают в (левый) глаз и выдергивают около второй пары ног, потом немного спускают рака на поводок и уже окончательно заправляют крючок в хвостик. Хорошо также насаживать рака, продевая крючок в бока, в края молодой кожи, два раза. Последний способ всего пригоднее для раков, готовых к линьке, которых приходится предварительно облуплять. Это делается так: у рака отламывают клешни и лапки, почти вплоть, и отрезывают хвост, но не совсем, а оставляя один-два сустава или звена (иначе легко выпустить печень); затем подрезывают немного острие на лбу, после чего старая, черная кожа сама собой снимается со спины рака.

Многие рыболовы, имея в виду, что обыкновенно на крючок насаживается или такой недолупок без хвоста и клешней, или же цельный мягкий рак с мягкими клешнями, продевают крючок сначала в середину хвоста, вдоль по кишечному каналу; потом, вынув его внизу первой пары ног, так что шейка будет продета поводком, снова отступя на полпальца, впускают крючок во внутрь рака, так чтобы острие его выходило или под глазами, или под верхней кожицей между глаз, причем стараются не проткнуть ее.

По моему мнению, всего удобнее и надежнее цельного рака насаживать на снасточку из двух крючков (№ 4–5), из которых верхний привязан к поводку на 2–2,5 см от нижнего. Последний продевается в хвост у последнего сустава, верхний – в брюхо у последней пары ног, так что вся передняя часть остается свободной. Этот способ, кажется, самый употребительный в Западной Европе, где, впрочем, большей частью ловят на шейки или клешни, надевая их на крючки средней величины. Иногда, ради большей крепости, эту насадку привязывают к крючку волоском, ниткой или шелковинкой. Кстати, хвост рачихи малопригоден для насадки, свежеоблупленную шейку прежде насаживания надо подержать в воде. Цельная шейка насаживается посредине – червяком. Клешни годятся для насадки только от мелких раков или готовых лупиться; их отрывают от туловища и (очистив от скорлупы) насаживают во всю длину с верхнего узкого конца, а крючок прячут в клешню, при ее раздвоении.

Как было сказано выше, голавлей, язей и других рыб большей частью ловят на рака и ночью на донные. Днем, там, где раков много, рыба берет на них сравнительно редко, во-первых, потому, что она сыта, во-вторых, потому, что смелость рака возбуждает ее опасения, наконец, что видит леску, а иногда и рыболова. Не оттого ли прудовая рыба ловится на рака и его шейку реже, чем в реках, что ночью ее там не ловят? Вообще, как известно каждому, успех ночной ловли в пруде крайне сомнителен, и, по-видимому, прудовая рыба ночью почти не кормится, так как в темноте ни видеть, ни слышать и осязать по течению предмет, подобно речной рыбе, стоящей «на струе», не может, а должна руководиться только обонянием. На длинное удилище с поплавком ловят редко – на клешни и шейки, а не на цельного рака.

Надо полагать, что на шейки и клешни можно будет довольно удачно ловить нотингэмским способом (см. выше МИРОН-УСАЧ), отпуская насадку на 21–35 и более метров от лодки, если только на таком пространстве будет не очень большая (от 1,4 до 2,1 м) и ровная глубина с довольно сильным течением. По крайней мере на реке Мологе ловят на рака (шейку) с поплавком и грузилом, но без удильника, пуская насадку на 18 см от дна и на значительное расстояние от лодки, причем леску (волосяную) наматывают прямо на пальцы или просто спускают ее из лодки; подсекают же очень сильным размахом руки.

В медленно текущих реках и в глубоких заводях иногда довольно успешно ловят с поплавком на длинные удилища, пуская насадку (шейку) тоже на 13–17 см от дна. В некоторых приволжских губерниях в таких же местах ловят иногда без поплавка, на весу, с так называемым клевом, т. е. так, чтобы клев непосредственно передавался кончику удилища, которое обыкновенно кладется поперек лодки или на развилках около берега. Это ужение в отвес может быть успешно только на значительной глубине.

При ужении на донные надо становиться на лодке недалеко от берега и рачьих нор или же закидывать леску с берега. Ловят, как водится, не менее как на 2–3 удочки, крепко втыкая их комлями (заостренными) в берег или привязывая к довольно длинным бечевкам (в лодке). Крупная рыба, в особенности голавль, берет на рака чрезвычайно резко, сильно и верно и большей частью сама себя засекает, нередко при этом утаскивая шестик или обрывая леску. Поэтому при ужении на рака ночью необходимо употреблять сравнительно очень толстые волосяные лески (в 10–12 волос) или крепкие шелковые (№ 3 и 4). Подробности об ужении на донную читатель найдет далее (см. ЯЗЬ).

Во вторую половину лета, обыкновенно после сенокоса, когда уже совсем выросшие кузнецы и мелкие скачки подгоняются косцами к берегам и оттуда часто попадают в воду, рыба, в особенности голавль, часто стережет их, стоя неподалеку и близко от поверхности воды. С этого времени начинается весьма добычливая ловля голавлей и язей на кузнечика, с берега или в забродку В общем ужение голавля на кузнеца мало отличается от такового же ужения язя, которое будет подробно описано в своем месте, но голавля чаще, чем язя, приходится поймать на кузнеца из-за кустов, пропуская насадку через ветви. Местами, где голавлей много и они не напуганы, их можно удачно ловить из купальни, высматривая стоящих поверху около ящика и осторожно подводя к ним кузнечика на коротком поводке, привязанном к упругой стальной проволоке. Но так можно поймать только мелких или небольших голавлей.

К числу летних способов ловли голавля принадлежит также ужение его при помощи ветра на различных крупных насекомых. Известно, что голавль в ветреную погоду не так осторожен, потому что рябь и волна маскируют рыболова и леску. Этот вариант нахлыстового ужения весьма удобен в тихих и глубоких местах, тем более что он не требует обычного искусства забрасывания и доступен всякому: закидывает насадку ветер. Удят при помощи ветра – разумеется, попутного – и с берега, большей частью открытого, сначала на жука, потом на кузнеца, стрекозу и бабочку. Последние две насадки удобнее, так как, подхваченные ветром, имеют вид летящих насекомых и еще естественнее падают в воду.

Неудобства ужения на живых насекомых давно заставили западноевропейских рыболовов при ловле голавлей пользоваться искусственными насекомыми. Но всегда и везде голавль берет на последних хуже, чем на живых, гораздо хуже, чем форель, лосось и хариус, а местами вовсе не берет. Вообще голавля можно поймать на поддельное насекомое только под вечер и на порядочном течении, где он часто хватает насадку с разбега. Кроме того, он охотнее берет на искусственных жуков и кузнечиков, чем на искусственных мух; ввиду того же, что и настоящие жуки и кузнечики встречаются в большом количестве и относительно крепко держатся на крючке, вовсе нет необходимости прибегать к искусственным. Во Франции иногда ловят голавлей просто на кусочек черного сукна, подбрасывая его к кустам с лодки, плавом, обыкновенно после заката.

Для осенней ловли голавля употребляются уже совершенно другие насадки, в свою очередь мало пригодные в другое время года. В Западной Европе с сентября или октября удят голавлей большей частью на сыр, на вареную говядину и печенку, на сало, бараний мозг, рубцы, куриные кишки, наконец, на лягушку и на живца или искусственную рыбку. У нас осенью ловят голавлей преимущественно на лягушку и живца, реже на выползка; все же прочие насадки, можно сказать, почти неизвестны.

Что касается ужения на живца, а также на искусственную рыбку, то оно очень мало отличается от такового же ужения шереспера, которое описано далее. Только голавль чаще берет на живца ночью, чем жерех, а днем попадается только на быстром течении. Где мало раков, голавли берут на живца и летом, даже некрупные, но вообще они становятся хищными в конце лета и в начале осени. Лучшим живцом считается пескарь, затем голец, местами же, например в Воронежской губернии, на реках Воронеже и Дону, голавль лучше всего берет (и летом) на пискаву слепого вьюнчика, безглазую личинку речной миноги. Ельчик, а тем более уклейка очень недолго живут и плохо держатся на крючке. Прожорливость голавля осенью замечательна: в 1,2 кг голавле, кроме массы разложившихся пескарей, однажды было найдено более десятка только что проглоченных пескарей. Так как голавль хватает рыбу с хвоста и часто его откусывает или срывает живца с крючка, то лучше употреблять два крючка и один задевать за губы, а другой за хвост; некоторые советуют в крайнем случае насаживать (пескаря) на один крючок за хвост, а не за губы, но это еще менее надежно. На искусственную рыбу голавли берут обыкновенно со шлюзов и плотин, на сильной струе, всего лучше после паводка. С лодки, на перекатах и мелях, также ходом они берут гораздо хуже шересперов, но чаще последних попадают на переметы, наживленные мелкой рыбой. За границей ловят голавлей на живца нотингэмским способом, пуская на перекатах живца сантиметров на 33–34 от поверхности воды и поплавка (лучше в виде круглого шарика), без грузила или с очень легким. Леску отпускают от лодки на 21 и более метров. По свидетельству Поспелова, голавль (в Владимирской губернии) весьма успешно ловят на глаз соленой селедки, будто бы это самая лакомая для них насадка, на которую они берут, даже когда их нельзя поймать ни на какую другую. Вероятно, голавлей привлекает не столько глаз, сколько вкус соли, очень любимый всеми рыбами. Окские рыбаки недаром кладут в верши для приманки рыбы куски соленой селедки.

Ловля на лягушек, вернее на лягушат, начинается у нас обыкновенно в конце августа или в начале сентября, когда последние подрастут и начнут собираться к ручьям и канавкам для зимовки. На болотистых речках голавли берут на лягушку и летом. Крупных лягушек следует избегать, и всего лучше прошлогодние обыкновенные травяные лягушки (Rana temporaria) величиной (в комке) немного более грецкого ореха; для некрупных же голавлей пригоднее лягушата-сеголетки, которых весьма полезно насаживать по две на стюартовскую снасточку, описанную выше. При таком способе насаживания рыба редко не попадается на крючок; но еще лучше надевать небольшую лягушку на три крючка, из которых два нижних крючка привязаны на коротких поводках (жилковых) под верхним; крючки средних номеров (№ 4–6) мельче обыкновенно употребляемых; верхний крючок (коренной) зацепляется за обе губы снизу или через рот за нижнюю губу, а боковые – за ляжки. За что не ухватит голавль – за ногу или за голову, – он если не попадается, то не сорвет лягушки, что часто бывает при обыкновенном способе насаживания.

Ловят на лягушонка у нас только ночью, на донные (с берега или с лодки) или на переметы; всего целесообразнее закидывать поближе к берегу и траве. В Западной Европе, напротив, ловят на лягушат раньше, чем у нас, на донную реже, чем с поплавком или из-за кустов и нахлыстом. С поплавком ловят лишь на быстрине, причем грузило ставят на расстоянии не менее 25 см от крючка. Из-за кустов ловят большей частью с катушкой и тяжелым грузилом. Лягушка насаживается за кожу спины так, чтобы не причинить ей серьезного вреда. Рыболов наматывает затем леску так, чтобы грузило дошло до концевого кольца удилища, и, пропустив последнее между ветвей, спускает лягушонка на воду и начинает водить его на самой поверхности (не опуская в воду грузила) так, чтобы он находился в постоянном движении. Если есть поблизости голавль, то он редко не соблазнится этой приманкой. Неудобно только выводить в таких местах крупную рыбу. Во избежание этого некоторые рыболовы делают в местах, любимых голавлями, искусственные защиты из ветвей или камыша, к которым затем подкрадываются почти ползком так, чтобы тень щитка закрывала бы их тень. Пойманную рыбу отводят подальше от места ловли, стараясь по возможности не показываться. Вообще же начинают удить снизу, постепенно идя берегом кверху. Это делается ради того, что сорвавшаяся рыба бросается всегда вниз по реке и может распугать других голавлей, стоящих поблизости. Ужение на мертвого лягушонка нахлыстом удобнее всего производить с лодки; в общем оно мало отличается от обыкновенной ловли нахлыстом на мушку, жука и кузнечика.

Лучше всего насаживать лягушонка на небольшой якорек № 4–6 с опиленным стержнем. Для этого поводок снимается и петля его посредством иглы пропускается между передними лапками, насквозь тела, и выводится между задних ног. Стержень якорька прячется в туловище, один из крючков втыкается в горло лягушки, задние лапки в колене крепко привязываются к поводку, остальная же часть их отрезается.

Сыр для голавля, как и для мирона, составляет большое лакомство и местами в Западной Европе принадлежит к числу обыкновенных насадок. Швейцарский, не старый, предпочитается другим; его прямо режут кубиками, но часто приходится его предварительно вымачивать, варить или даже разминать в молоке и потом высушивать; еще пригоднее, как говорят, для насадки сыр, распущенный на слабом огне. Насаждают сыр (кубиками или шариками с орех) на крючки средней величины (№ 4–5) и закидывают осторожно на длинном удилище с поплавком или без поплавка, с легким грузилом. Удить можно на местах глубоких со слабым течением. Ловить на донные с этой непрочной насадкой крайне неудобно.

К непрочным насадкам принадлежат также шкварки, т. е. сальные вытопки. Лучше всего бараньи; сначала кладут их в горячую воду, чтобы размягчить, и для насадки выбирают самые белые куски. Еще хуже в отношении крепости спинной и головной мозг (бараний и коровий), слегка обваренный, хотя все это очень лакомые насадки. Недурно берет голавль и на коровью (самую крепкую) печенку, сырую и вареную; ее режут на длинные червеобразные куски в 8 см так, чтобы можно было спрятать весь крючок и оставался бы еще хвостик. Говядину (вареную) тоже режут на куски и привязывают к крючку. В крайности можно ловить даже на колбасу, вареную и копченую. Немцы (Эренкрейц) ловят иногда на рубцы, которые, надо полагать, должны держаться на крючке очень прочно, а также на куриные кишки.

Это одна из наиболее распространенных и обыкновенных наших рыб. В России он всего многочисленнее в средних и северных губерниях, реже попадается на юге.

Рис. 92. Елец

По своему общему виду эта небольшая рыбка представляет большое сходство с молодым голавлем, но отличается от последнего значительно более сжатым телом, более узкой головой, выдающимся носом и небольшим ртом. Кроме того, он заметно серебристее голавля и в этом отношении несколько напоминает уклейку, к которой приближается и образом жизни. Цвет спины темно-серо-голубовато-серый со стальным отливом, бока туловища немного светлее, брюхо серебристо-белое, спинной и хвостовой плавники темно-серые, остальные плавники бледно-желтоватые, изредка желтовато-красные; радужина желтая. Впрочем, не только по цвету, но и даже и по форме своего тела елец разделяется на множество разностей, из коих весьма многие встречаются и у нас в России. Но из этих вариететов ни один не достигает такой величины, как голавль. Впрочем, воронежская «калинка» бывает и до 400 г весом.

Рис. 93. Глоточные зубы ельца

Елец любит воду свежую, чистую и потому чаще встречается в небольших и средних, чем в больших, реках; местами, как, например, за Уралом, он весьма нередок в проточных озерах с песчаным или хрящеватым дном; в непроточных озерах и копаных прудах елец никогда не попадается и вообще он избегает ила и теплой воды, почему редко встречается в речных заливах. Это очень живая и проворная рыбка, которая в быстроте движений почти не уступает уклейке. Однако елец предпочитает держаться на более или менее сильном течении и притом гораздо реже уклейки встречается на поверхности или в верхних слоях воды. Подобно большинству других рыб, он плавится, только когда на поверхности может найти насекомых – мошек, комаров и других мелких двукрылых. У нас в средней России главным кормом ельца служит, по-видимому, мотыль в виде личинок, а затем уже в виде взрослого насекомого – комара-толкунчика, большей частью в тот момент, когда он выплывает на поверхность и собирается улететь, реже когда уже, обессилев, упадет в воду. В местностях с берегами из синей мергельной глины, составляющей, по-видимому, необходимое условие для существования личинок-поденок (Ephemera) или метлы, последнее перепончатокрылое составляет также любимую пищу ельца, хотя и на довольно короткое время. В больших незапруженных реках, почти лишенных ила, необходимого для существования мотыля, например в Волге и Днепре, надо полагать, главным кормом ельца служат личинки мошек. Но, кроме насекомых, эта рыбка не брезгает и различными растительными веществами – зернами пшеницы, овса и ржи, особенно в судоходных реках, а также водорослями, именно шелковником, зеленью московских рыболовов, которая местами в июне и июле, судя по содержимому желудка, составляет основной корм ельца, хотя и не такой исключительный, как для плотвы. Наконец, крупные особи хватают нередко мальков других рыб, особенно же убившихся (т. е. снесенных течением) под плотиной. В небольших речках едва ли не главной пищей их служат так называемая шиворотка (см. ПЛОТВА), т. е. личинка мошкары (Phryganea), живущая в трубочках, а также самая мошкара. Всюду весной елец истребляет во множестве икру других, более ценных рыб и таким образом нередко приносит немалый вред, едва ли не более значительный, чем другие мелкие рыбы.

Вред этот обусловливается как многочисленностью, так и очень ранним нерестом ельцов, почему они около полутора месяца без перерыва подбирают икру других рыб. Елец мечет икру очень рано, вскоре после щуки, одновременно с язем, а местами даже раньше его. С первыми закраинами стада ельцов выходят из глубоких ям, где держались почти безвыходно всю зиму, и начинают понемногу двигаться против течения. Полая вода застает их большей частью в мелких притоках, которые входят в берега и вода которых прочищается тем ранее, чем они меньше. Стремление рыб в эти притоки, особенно рыб, рано нерестящихся, обусловливается, несомненно, главным образом относительной чистотой этих вод. В больших судоходных реках ельцы икры никогда не выпускают, но в Москве-реке, например, изредка нерестятся на хрящеватых отмелях с слабым течением; в речках и озерных протоках они очень часто выпускают икру на прибрежную траву, еще залитую водой. Вообще в средней России эта рыба трется в конце марта или в начале апреля. Но так как летом между сеголетками замечается очень резкое отличие в росте и к осени нередко можно встретить сеголетков в 9 см и в 4,5 см длины, то надо предположить, что нерест совершается не сразу, а в два-три приема, с значительными промежутками, или что сначала мечут икру более старые, 3-4-летние особи, а двухлетки – только достигнув полных двух лет, т. е. месяцем позднее. Может быть, разнокалиберность сеголетков зависит от обеих причин.

Ельцы – рыбы стадные и общительные. Они всегда встречаются большими стаями, особенно одно– и двухгодовалые; самые крупные, однако, ведут довольно уединенный образ жизни и, по-видимому, предпочитают заводи и тинистое дно. Вполне оседлыми ельцы делаются, т. е. устанавливаются на местах, когда вода окончательно сбудет (в небольших реках) и плотины будут заперты.

Оседлая жизнь стай ельца выражается в том, что они держатся какого-либо определенного района, выходя с утра на ближайший перекат, а к вечеру уходя вниз, на ямы или к берегу. Обыкновенно елец стоит на 4,5–9 см от дна; в полводы, подобно плотве, он плавает редко, но зато чаще плавится, держась близ самой поверхности. Всего чаще бывает этот плав (летом) по ночам, особенно лунным, после заката и перед восходом, т. е. именно в то время, когда вылетают из воды и падают на нее комары-толкунчики, мошки и метла. В небольших речках с деревьями и кустами по берегам ельцы плавятся и среди дня, особенно в ветреную погоду, когда всего больше падает насекомых. Весьма возможно, что в таких местах они придерживаются верхних слоев воды в течение всего лета. Елец, подобно уклейке, плавится всегда с брызгами, вероятно не без цели, так как от этого мошки и толкунчики, летающие над самой водой, падают в нее.

Оседлая жизнь ельца нарушается только паводками после сильных дождей. Мути он не выносит и начинает немедленно идти кверху до тех пор, пока не встретит речки, в которой и укрывается на некоторое время. Елец не выносит также посторонних ядовитых примесей и вообще при порче воды от жаров скоро чумеет, хотя в этом отношении несколько крепче пескаря и подуста. На шлюзованных реках, как на Москве-реке, паводок привлекает к плотине ельца, стоявшего иногда ниже за десять и более верст. Часть этих пришельцев остается здесь, другая же вскоре скатывается обратно.

С наступлением холодной погоды и утренников стаи ельцов все реже и реже выходят на мели и на перекаты и держатся больше на глубине около 2,1–2,8 м В мороз и после него на мели не бывает ни одной рыбы, что не требует объяснения. Тем не менее ельцы кормятся, т. е. берут на удочку, даже плавятся (в теплую погоду) до замерзания реки. По первому льду они еще довольно бойки, держатся около его поверхности, в верхних слоях, но вскоре залегают в самые глубокие ямы, откуда они выходят на мели лишь в продолжительные оттепели.

Об ужении ельцов я не стану особенно распространяться – не потому, однако, чтобы это ужение не представляло ни для кого и ничего особенно привлекательного, сколько потому, что все способы ловли этой рыбки мало отличаются от уже описанных выше. Несмотря на незначительную величину ельца, последний имеет очень много любителей, конечно, большей частью там, где водится мало крупной рыбы.

Рис. 94. Осокоревые поплавки

Ужение ельца требует большого проворства и немалого навыка и его почти исключительно приходится ловить на течении, постоянно перезакидывая удочку, постоянно наготове к подсечке. Такая активная ловля имеет много преимуществ перед пассивным выжиданием клева при обыкновенном ужении с поплавком в прудах и тиховодье, а также на донную в закидку на течении. Между активными способами ужения нахлыстом, в проводку и т. п. и последними методами совершенно такое же отношение, как между стрельбой влет и стрельбой в неподвижную дичь. Настоящему охотнику, не шкурятнику, гораздо приятнее убить бекаса влет, чем, например, тетерева на току. Елец же, пожалуй, может быть назван водяным бекасом, и если он сыт, то поймать его довольно мудрено. Прудовые рыболовы, привыкшие к вялому клеву прудовой рыбы, даже любители донной – «слепые» рыболовы при ужении ельцов, да и при всякой ловле с немедленной подсечкой всегда терпят позорное фиаско и именно потому, что они привыкли не торопиться, как не привыкли торопиться стрелки по сидячей дичи. Я лично держусь того мнения, что ловить ельцов гораздо веселее, чем ершей, мелких окуньков, пескарей и даже плотву, хотя она и много крупнее.

Рис. 95. Насаживание опарыша

Для ужения ельца обыкновенно употребляется самая легкая и тонкая снасть. Удильник гибкий, легкий, длиной от 2,1 до 3,5 м, если можно – цельный, всего лучше тростниковый; леска в 3, даже 2 отборных волоса, поплавок осокоревый, из иглы дикобраза или перьяной, крючок от № 10 до № 12. Удить ельца на английские удилища с катушкой – излишняя роскошь: ловить мелочь с машиной, если и не совсем нелепо, то довольно смешно. Хотя ельца можно удить чуть не всеми известными способами, но главный из них – это все-таки описываемое ниже ужение в проводку. Без поплавка, на муху нахлыстом ловить специально ельца не стоит, как не стоит удить его с самоогружкающимся поплавком (см. ГОЛАВЛЬ) и на «пробочку» (см. ЯЗЬ), за исключением очень редких случаев. Затем, без прикормки много его не поймать, хотя на перекатах и можно бывает обойтись без нее. Предварительной привады на ельца, конечно, никто не делает и прикормку бросают только во время ужения. Она бывает различна по временам года, но почти всегда замешивается с глиной. По моему мнению, глину гораздо лучше заменять творогом, смешанным с тестом и крупными отрубями, в различной пропорции, сообразно силе течения; в эту массу прибавляют мотыля, муравьиных яиц, опарыша, пареных зерен. Такая прикормка очень быстро привлекает ельца, притом с очень дальних расстояний. Опускают ее или в продырявленных жестянках, или в частой сетке с тяжелым грузом около лодки, которой рыба эта почти не боится, если только глубина превышает 0,7 или 1,4 м (в прозрачной воде).

Ужение ельца с поплавком в проводку начинается в Москве-реке, как только прочистится вода, большей частью во второй половине апреля, но иногда и в первой (в 1890 г. с 10 апреля). Первое время ловят на мотыля, с таким же прикормом, на не особенно быстрых местах, но затем, по мере убыли воды, подаются все более и более на воду. Я подразумеваю, конечно, ужение с лодки, так как оно несравненно правильнее и удобнее ловли с берега. В мае, когда мотыль начнет вылетать, насадкой служат крупные муравьиные яйца. Кстати замечу, что в Пскове ельца тоже ловят на эти так называемые пирожки, с 1,4–2,8-метровыми еловыми удилищами с нарощенным можжевеловым кончиком. Вообще эти муравьиные куколки должны быть признаны самой удобной и легкодоставаемой насадкой для мелкой и средней рыбы. Летом елец очень хорошо берет на опарыша, который превосходит все другие насадки своей прочностью. Выдержанный опарыш (особенно в сыре) становится как бы гуттаперчевым, и на одну личинку можно поймать несколько рыб. Впрочем, насаживают как опарыша, так мотыля и яйцо по 2–3 штуки на крючок обыкновенным способом, т. е. зацепляя мотыля пониже головки, кисточкой, яйцо за край кожицы, а опарыша – за его толстый задний конец. Только при очень плохом клеве надевают по штуке, а мотыля (крупного) надвигают на крючок, как обыкновенного червя. Реже елец берет на пареную пшеницу, но, вероятно, в больших и быстрых реках зерновая насадка с таковой же прикормкой окажется самой действительной. При ловле подуста елец часто попадается на кусочки червя, а при ловле плотвы – на зелень. Нередко при ловле подъязка и голавля он берет на шпанку, т. е. большую мясную муху, нахлыстом, без поплавка, а также на простую муху с берега. На «пробочку» (см. ЯЗЬ) одного ельца ловить не стоит, да надо заметить, что с притравой нет никакого расчета пускать поплавок дальше двух или трех метров от лодки, так как елец весь стоит поблизости. Только при этом условии и с коротким 1,8-метровым удилищем можно поймать его в большом количестве. Если ельца много и он верно берет, то для постороннего зрителя рыболов может показаться машиной – до того бывают однообразны его манипуляции: раз – поплавок заброшен у борта лодки, два – поклевка и моментальная подсечка, три – рыба выхватывается из воды и ловится на лету левой рукой, четыре – она уже ловко брошена в садок, висящий под рукой, пять – насадка оправлена или заменена новой.

Елец, впрочем, далеко не всегда берет верно, и клев его нередко бывает крайне капризен. Это одна из самых привередливых рыб: сегодня он хорошо берет на мотыля, завтра только на опарыша и так далее. Весьма важно также, чтобы поплавок был выверен и как можно меньше торчал из воды; что же касается глубины, на которой должна плыть насадка, то надо помнить, что елец держится на 4,5 или на 9 см выше дна, а потому, отмеривая глубину, необходимо, чтобы весь поплавок был под водой. Так как у наших москворецких удочек, употребляемых для ужения в проводку, на 4,5–7 см выше крючка прикреплена к поводку небольшая дробинка (так называемый подпасок; см. также ЯЗЬ), независимо от настоящего грузила, то крючок с насадкой несколько приподнимается течением и плывет в надлежащем расстоянии от дна. Когда елец стоит выше, то он лучше всего берет на вытяжку. В общем, ужение ельца с поплавком почти не отличается от такового же ужения язя, к которому и отсылаю читателя.

Поклевка ельца обыкновенно довольно резкая, особенно сравнительно с поклевкой плотвы, но, когда он сыт и «балует», то только хватает насадку за кончик, иногда при этом высасывая ее, именно мотыля. При таком неверном клеве случается, что елец наполовину попадает за зобок и за бок, притом десятками. Я уже говорил о том, что мало найдется у нас рек, где бы рыба так часто попадалась на крючок совершенно незаконными путями. Подсекать надо резко, но не размашисто – одной кистью. Елец ходит на удочке очень бойко, особенно если попал за бок; крупные экземпляры значительно сильнее всех других родственных рыб одинаковой величины. При снимании с крючка эти рыбки часто выскальзывают из рук, подобно вьюну, что также свидетельствует об их силе. Замечу, кстати, что в теплое время они часто выпрыгивают из открытой корзинки, но после морозов, подобно всем другим рыбам, лишаются этой способности.

Всего лучше, по крайней мере вернее, елец берет в конце лета и в начале осени. В это время некоторые рыболовы ловят его на двойчатки (см. ЕРШ) и таскают парами. Замечательно, что крупный елец нередко хватает мелкую (перьяную) искусственную рыбку при ловле на нее со шлюзов язей и шересперов. Некоторые думают, что он принимает ее за гусеницу, но я положительно уверен в хищности ельца, да и как не быть ему хищным, когда даже неповоротливые ерши при урожае молоди оказываются летом под шлюзами, чуть не набитыми крохотными малявочками, снесенными вниз усилившимся течением. Крупный елец попадает также и на донную; поклевка его при этом довольно резко отличается от поклевки подъязка: кончик несколько раз один за другим качнет, бубенчик задребезжит – а кончик червя оказывается обгрызенным.

В некоторых местностях (например, на Пахре, в Московской губернии) елец очень хорошо берет на хлеб; в других – на цельного навозного червя. Обе насадки, вероятно, пригоднее на слабом течении или в совсем стоячей воде. В небольших речках, где нельзя или не стоит ловить с лодки, ельца всего лучше ловить на мушку нахлыстом, также на мошкару (Phryganea), а еще того лучше – на куколку-личинку, так называемую шиворотку (см. ПЛОТВА). Глубокой осенью – в октябре – елец уходит с перекатов на глубокие места, где и надо его ловить. По перволедью его много ловят у нас на кобылки, но среди зимы он попадается главным образом только самодером, т. е. на голые крючки – в ямах.

Мотыль и опарыш – едва ли не лучшие насадки для ужения ельца и всякой другой мелкой и средней рыбы.

Мотыля хранят небольшими количествами (лучше горстью) в сырой, но не очень мокрой (отжатой) тряпочке, лучше толстой холщовой, сложенной плоско – конвертом, чтобы мотыль не лежал кучей. Эти тряпочки надо хранить в прохладном и сыром месте (на погребице, в корме лодки). Очень хорошо тряпки с мотылем класть в посуду с сырым песком, которую ставят на лед. Таким образом мотыль может держаться неделю, но в спитом (свежем) чае, в сыроватом мху, в «зелени», а тем более в иле он может прожить (в прохладном месте) значительно дольше. При ужении в жаркую погоду тряпочки с мотылем полезно держать в цинковой жестянке, обвернутой толстой мокрой тряпкой, а в холодную погоду, зимой в особенности, мотыля держат в деревянной (березовой) с отодвигаемой вбок крышкой табакерке, которую держат за пазухой, чтобы мотыль не замерз. О насаживании мотыля уже говорилось несколько раз; с непривычки оно действительно покажется очень затруднительным и мешкотным, но все-таки не настолько, чтобы можно было предпочесть настоящему мотылю искусственный. Поддельный мотыль из крашеной жилки очень прочен, но рыба берет на него очень редко и то только на быстрине.

Опарыш, или подпарыш, как насадка отличается своей необыкновенной прочностью. Для того чтобы они очистились и сделались более крепкими, их за день или два до ловли кладут в отруби или же, еще лучше, в испортившийся, но сухой сыр. Как это ни странно, но на мелкого, вернее, среднего опарыша рыба берет охотнее, чем на крупного, который всегда бывает очень мягок. Опарышей необходимо держать в сухой посуде без трещин (иначе они выползут) и на погребице, вообще на холоде, так как в теплом месте, особенно в сухих отрубях, они быстро превращаются в темно-коричневую бабочку, уже малопригодную для насадки. У нас насаживают на крючок или одного опарыша, или 2–3 и более, слегка прихватывая их крючком за толстый конец. Опарыш живет в воде, т. е. двигается минут пять, но затем еще долго может держаться, не слетая, на крючке. В Англии некоторые рыболовы заготовляют опарышей впрок, опуская их предварительно в уксус, а затем слегка пропекая их на листе в печи. Через это личинки делаются крепче и увеличиваются в объеме.

Это, бесспорно, одна из наиболее известных рыб. Язь легко отличается своим толстым телом, довольно широкой, укороченной головой, маленьким косым ртом и цветом плавников. Всего более походит он на голавля, но у последнего голова гораздо шире, туловище имеет почти цилиндрическую форму, чешуя крупнее и пасть шире. Глоточные зубы язя (3.5 5.3) почти так же, как у шереспера, но он гораздо шире и короче последнего и заднепроходный плавник у него значительно уже.

Рис. 96. Язь

Язь очень красив, особенно весной. В это время почти все тело его принимает металлический блеск: жаберные крышки (щеки) и голова кажутся как бы вылитыми из золота; когда он поворачивается на солнце, цвета его быстро меняются, и он представляется то серебряным, то золотым, то почти темным; нижние плавники как бы окрашены киноварью, а иногда и спинное и хвостовое перо принимают красноватый оттенок. Вообще спина у него иссиня-темная, хотя и светлее, чем у плотвы и голавля, бока туловища беловатые, брюхо серебристое, спинной и хвостовой плавники темные, все остальные красные; глаза зеленовато-желтые с темным пятном наверху. Следует заметить, однако, что язь, смотря по местности, а также и возрасту, представляет иногда более или менее значительные различия. Молодые язи, называемые обыкновенно подъязками, значительно светлее и серебристее, и плавники их заметно бледнее.

Рис. 97. Глоточные зубы язя

По своей величине язь принадлежит к крупным карповым рыбам. В России язь имеет весьма обширное распространение и встречается почти всюду, за исключением самого Крайнего Севера… Всего многочисленнее он, по-видимому, в реках Волжского бассейна и в средней и восточной России, а на юге водится уже в меньшем количестве.

Язь избегает горных, очень быстрых и холодных рек и предпочитает более глубокие реки с довольно тихим течением, также речные пруды и проточные озера.

Язь принадлежит к самым выносливым рыбам и легко выносит резкие перемены температуры и, до известных пределов, порчу воды без вредных последствий. Так как он ловится на удочку почти круглый год, за исключением одного или двух зимних месяцев, вернее, за исключением периода лютых морозов, то настоящей зимней спячки, как у сазана, сома, осетровых, мирона, отчасти голавля, у него быть не может. С первыми признаками близкого наступления весны, в средней полосе уже в феврале, язь начинает мало-помалу выходить из глубоких мест, где зимовал, к закраинам или полыньям. Едва ли в это время он не собирается в еще более значительные стаи по возрастам, чем зимой. Настоящий его ход или, точнее, подъем вверх по течению начинается со вскрытием реки, раньше всех рыб, не исключая даже щуки (которая часто выходит в заводи и поймы). Во время ледохода, когда река начнет разливаться, язь держится около берегов, но из русла в пойму, однако, не выходит, за исключением поемных озер, соединенных с рекой протоками. Так как притоки большей частью очищаются от льда и вступают в берега ранее рек, в которые впадают, то язи весьма охотно входят в эти притоки и затем уже здесь нерестятся.

В больших реках, например Оке, Волге, Каме и подобных, можно положительно сказать, что язь икры вовсе не мечет, кроме верховьев. Для этой цели он поднимается во второстепенные притоки, даже в небольшие речки, но не особенно высоко, хотя дальность подъема и находится в зависимости от созревания половых продуктов, а именно особи, которые должны выметать икру раньше, поднимаются выше по реке или ее притоку. В Москве-реке и, вероятно, во многих других небольших, хотя и судоходных реках язи нерестятся всего ранее в верховьях и в притоках, если последние не перегорожены каменными плотинами.

По-видимому, язи всегда идут руслом реки, не вступая в пойму, но выбирают, конечно, более слабое течение у пологих берегов, почему чаще встречаются весной на песчаных или хрящеватых местах.

Подъем язей вверх по реке и в ее притоки обусловливается не столько мутью полой воды, засаривающей жабры рыбе и заставляющей ее уходить на пойму или плыть против течения, сколько необходимостью своевременно приискать удобное место для нереста. Язь, вместе со щукой, окунем и ельцом, принадлежит к числу рыб, мечущих икру ранней весной, но как на юге, так и на севере он нерестится, лишь когда река войдет в берега, очистится от мути и несколько потеплеет, т. е. когда лед совсем растает. А так как в притоке и верховье реки эти условия наступают ранее (тоже в озерах, которые долго остаются покрытыми льдом), то понятно, почему во многих больших реках и озерах язи вовсе не выметывают икры и почему они так настойчиво лезут даже в незначительные ручьи. По моим наблюдениям, язь начинает нереститься вместе с набуханием березовой почки, когда сойдет почти весь снег даже в хвойных лесах, прекратятся утренники и вода достигнет температуры 10 °R, река войдет в берега и прибылой воды (например, в Москве-реке) останется менее 0,7 м.

Поднимается вверх по течению и нерестится только рыба, достигнувшая половой зрелости, – не менее 200 г, а большей частью в 300–400 г весом; мелочь же остается на местах или заходит в пойму и в заливные озера. Молошники всегда заметно менее ростом и многочисленнее самок, но далеко не в такой степени, как у голавлей. Несомненно, что язь или, вернее, подъязок нерестится, достигнув 2-летнего возраста. Прежде всех трутся самые крупные язи, от 2 кг и выше, затем средние и наконец мелкие – подъязки, конечно и самые многочисленные.

Нерест всегда совершается одновременно всей стаей, а не семейно, как у щук, сазанов и других рыб, но с большим шумом и плеском, которые часто, впрочем, проходят незамеченными, потому что нерестилищем служат большей частью довольно бурливые перекаты с крупными камнями, реже хрящем. Кроме того, язи охотно выпускают икру около старых свай, оставшихся от разных подводных сооружений (мостов, купален), а в реках на корнях прибрежных деревьев, в корягах, на упавших в воду деревьях и т. д., но непременно на течении; в камышах и тростнике (прошлогодних) язи вряд ли когда выпускают икру, разве в крайних случаях.

Самый нерест совершается главным образом вечером и утром, но в теплую погоду продолжается всю ночь без перерыва. Разгар игры бывает все-таки в сумерках и на рассвете и выражается в выпрыгивании и плаве, тем более частых, чем мельче самое нерестилище.

Урожай молоди язя, да и многих других рыб, в небольших, хотя и судоходных реках средней России зависит главным образом от весенних, т. е. майских, паводков. Эти последние сносят вниз и забивают большую часть еще неокрепшей рыбешки и гораздо гибельнее для нее, чем все хищники.

Выметав икру, язи в озерах скрываются в глубину, откуда через несколько дней выходят жировать на песчаные отмели. В реках же они обыкновенно начинают немедленно скатываться вниз, на свои обычные летние (и зимние) становища. Скатывание это совершается днем, не стаями, а вразбивку – поодиночке, но к вечеру они снова собираются на ближайшей яме, вообще глубоком месте, откуда ночью выходят жировать на мели, выше ямы.

Пока вода еще мутна и язи очень голодны, они кормятся весь день, но затем они жируют только по ночам, поздним вечером и ранним утром, а когда вода совсем очистится и они отъедятся – только ночью.

Окончательно устанавливаются язи на летних становищах, по-видимому, через 3–4 недели по окончании нереста; в Москве-реке, например, около середины мая, после того, как совсем запрут все плотины. В больших судоходных реках, в которых прибылая вода держится гораздо дольше, по всей вероятности, эти рыбы как и все другие, становятся оседлыми позднее, чем в притоках. Повсеместно, как в реках, речках, так и проточных прудах и озерах, язь выбирает своим постоянным местопребыванием глубокие и непременно иловатые места, избегая песчаных и каменистых. В общем становища язей аналогичны с становищами сазанов и даже по образу жизни эти рыбы имеют много сходства: язь по праву называется местами, например в Петербургской губернии, русским карпом. В более северных местностях в европейской части России, примерно от 55° с. ш., язь вполне заменяет недостающего здесь сазана. Между этими двумя рыбами замечается как бы некоторый антагонизм: они вместе не уживаются, и на севере преобладает язь, а на юге сазан.

Любимым становищем язей служат: в небольших реках – мельничные омута, в больших – глубокие иловато-глинистые ямы под крутоярами; кроме того, язи охотно держатся под мостами, около свай, под купальнями, пристанями и плотами на глубине около 2,8 м Как рыба крайне осторожная, язь предпочитает места, не доступные неводу, т. е. заваленные корягами, глиняными глыбами и с неровным дном – уступами. Мелкие язи, т. е. подъязки, менее прихотливы и держатся на меньшей глубине, часто в травах, вместе с плотвой; что же касается прошлогодних подъязков, то, по моим наблюдениям, в стоячей воде они стоят всегда около берега, в траве, а в проточной воде – на мелях со слабым течением, где собираются в огромном количестве. Мелкие подъязки, иногда, впрочем, и язи, нередко подходят, как и сазаны, к местам, где полднюет скот, который, ходя по воде, вырывает из земли личинки насекомых. Но еще больше привлекает сюда рыбу коровий помет.

В ямах и глубоких, сравнительно тихих местах язи держатся также стаями, но уже менее многочисленными и густыми, чем весной; отдельные особи ведут здесь относительно более самостоятельный образ жизни. Отсюда язи нередко, особенно в тихие утра и вечера, выходят на поверхность – «плавятся», но жируют, т. е. кормятся, они главным образом по ночам и на более мелких местах или даже на перекатах, вообще на течении, которое приносит им пищу.

Несомненно, что каждая прибыль воды имеет большое влияние на жизнь язей. Особенное значение имеют паводки в таких шлюзованных реках, как, например, Москва. Усилившимся течением приносится огромное количество пищи, а потому не только язь, но и многие другие рыбы временно покидают свои становища и начинают понемногу двигаться вверх по струе, привлекаемые главным образом естественной прикормкой, отчасти мутью, побуждающей рыбу двигаться против течения и отыскивать чистую воду. Надо иметь также в виду, что в тихой и мутной воде рыбе уже трудно добывать себе пищу на глаз и гораздо удобнее подстерегать мимо плывущую, частью на слух, частью на осязание. Значение мути доказывается тем, что после каждого паводка в мелкие притоки, очищающиеся от мути ранее, заходит много рыбы, особенно мелкой и сеголетка, труднее выносящих муть и сильное течение. При более продолжительной прибыли воды язи и многие другие рыбы поднимаются на десятки верст и подходят к плотинам и начинают возвращаться обратно, на прежние места, как только вода начнет сильно убывать или (на москворецких плотинах) ее запрут и течение сильно уменьшится. Каждая, даже незначительная прибыль воды и усиливающееся течение вызывают некоторое движение рыбы и побуждает ее выходить «на струю» даже в неурочное время, а из ближних ям подвигаться к самым плотинам.

В прудах и озерах дожди не имеют такого влияния на образ жизни язей, и они здесь еще более оседлы. Впрочем, они также выходят здесь на ближайшие мели не только ночью, но и днем. В некоторых озерах, например Чудском, замечено, что стаи язей охотно посещают ночью каменистые берега, на прибое, особенно после бури. Вероятно, их привлекает сюда обильная животная и частью растительная пища, выбиваемая волной из-под камней. Подобно большинству других рыб, язи в стоячей воде, однако, кормятся больше днем, чем ночью, т. е. руководствуются в приискании пищи преимущественно зрением, а не слухом, осязанием и обонянием, которые служат им на течении. Даже подъязки в реках ведут все лето и большую часть осени почти такой же ночной образ жизни, как налимы.

Осенью язи ведут уже сравнительно более кочевую жизнь, что вызывается частыми дождями и паводками. С наступлением холодной погоды язи уже редко выходят на мели и перекаты, хотя охотно держатся под шлюзами и плотинами. Во время замерзания рек или озер язей всегда застанешь подо льдом, иногда даже на неглубоких местах, хотя бы середина реки оставалась свободной. Вообще очень многие рыбы питают какое-то особенное пристрастие к первому льду и начинают искать глубоких мест и полыней, только когда вся вода замерзнет и им станет душно. Я объясняю это пристрастие тем, что нижняя поверхность льда первое время покрыта множеством пузырьков воздуха.

Язи зимуют больше в ямах и на иле, в озерах вместе с окунями; мелкий подъязок живет зимой там же, где и плотва, ближе к берегу, и держится иногда под самым льдом. Первое время язи еще кормятся главным образом, вероятно, мотылем, но в середине зимы, в большие морозы, подвергаются некоторого рода спячке и стоят почти неподвижно на ямах. Отсюда они начинают выходить на мели и перекаты с первыми февральскими оттепелями. Очень может быть, что с этого времени и начинается постепенный подъем их кверху. На мели и перекаты язи, несомненно, привлекаются налимьей икрой.

В большинстве случаев язи держатся и кормятся на дне, не ползая по нему, подобно налиму, подусту и пескарю, но не поднимаясь высоко, почти в полводы, как плотва. Приблизительно язь ходит, как окунь, на 13–17 см от дна. Однако если дно идет уступами, то он стоит на уровне уступа, стоящего выше по течению. Поверху язи ходят реже голавлей и «плавятся» не ежедневно. Обыкновенно «плав» замечается в тихую погоду и вызывается преимущественно падающими в воду насекомыми. Ночью язи ходят поверху реже, чем вечером и ранним утром, но при сильном лунном, даже искусственном освещении, например от электрических фонарей (и недальнего пожара), они, подобно другим рыбам, «плавятся» и в глухую полночь. По замечанию некоторых рыболовов, даже свет фонаря вызывает рыбу на поверхность.

Плав язя начинается, как только установится теплая погода, вскоре по окончании нереста, и прекращается с осенними утренниками, губящими всех летающих насекомых. Язи выпрыгивают из воды сравнительно редко, хотя и чаще голавлей, и ограничиваются всплесками и бульканьем. Поднявшись на поверхность, играющий язь круто поворачивается и производит глухой всплеск, подобно брошенному камню, но без брызгов. Этот всплеск, однако, не так силен, как у голавля, и менее слышен, но, конечно, сила его зависит от величины рыбы. Некоторые высовывают только морду, другие же, но редко, выворачиваются совсем наружу. Мелкий подъязок, не свыше 200 г, «плавится», подобно плотве, с брызгами.

Пища язей весьма разнообразна, и они могут быть названы всеядными рыбами, так как питаются всеми съедобными органическими веществами, начиная с растений и кончая мелкой рыбой. Корм этот разнообразится соответственно времени года и местности, и при описании ужения и насадок придется говорить о нем подробно.

Последние наблюдения показали мне, что язи, как и большинство карповых, – рыбы более травоядные, чем насекомоядные. По крайней мере, в Москве-реке, во всех прудах и озерах главное содержимое желудков нехищных рыб, за немногими исключениями, состоит летом из зеленой кашицы растительного происхождения, всего чаще нитчатых водорослей родов Cladophora, Spirogyra. Шелковник положительно составляет местами главный и любимый рыбий корм, которым не брезгают даже судаки и ерши. Это доказывается тем, что на зелень ловят все лето не только плотву, но даже подъязков и язей, притом днем, когда последние ни на какую другую насадку не берут. Нитчатые водоросли весьма обыкновенны во всех стоячих и проточных водах и, кроме того, отличаются от всех других водяных растений необыкновенно быстрым ростом, составляя, таким образом, в жаркое время года почти неиссякаемый источник рыбьего продовольствия. Я могу положительно сказать, что в реках, почти не имеющих мелких ракообразных (циклопов, дафний), тончайшие нити зелени служат главной пищей молоди большей части рыб. Более взрослые рыбы, кроме зелени, едят также молодые побеги различных водяных растений, но уже с меньшей охотой.

Язь – крайне умная и осторожная рыба, хотя и не такая пугливая, как лещ. Проезжая в лодке, можно видеть в прозрачной воде, как язи отходят в сторону и затем возвращаются на прежнее место. Умом они не уступают сазану и, пожалуй, его превосходят. Ни одна рыба так ловко не вывертывается из рук, ни одна не выскакивает так часто из плохо прикрытых садков. Увертливость язя даже вошла в поговорку. Следует, однако, заметить, что после морозов язи уже не могут выпрыгивать из садка – по той причине, что они сильно слабеют и перья, т. е. плавники, теряют свою подвижность и растяжимость. Все чувства у язя развиты превосходно: он отлично видит, слышит и чует, а потому перехитрить его довольно трудно. Язи попадаются в сети и другие снасти или весной, во время нереста, либо подо льдом, на зимовках. На удочку эти хитрецы берут преимущественно ночью, днем же попадаются лишь в мутную воду или когда очень голодны, что со «стоевой» рыбой бывает редко; на удочку попадают преимущественно «ходовые» язи и подъязки, пришедшие издалека и, как у других видов, легко узнаваемые по своей белесоватости и сравнительной худобе.

Язь принадлежит к числу сравнительно быстро растущих рыб и в этом отношении уступает лишь немногим рыбам. Разумеется, прирост у язей зависит от большего или меньшего количества пищи и может поэтому сильно варьировать не только по местностям, но и по годам.

Способы ужения язей весьма разнообразны, но все эти способы могут быть сведены к трем или четырем главнейшим типам, а именно: ужению на длинные удочки с поплавком; на длинные удочки без поплавка – нахлыстом; на короткие удочки с длинной леской – в закидку и на короткие удочки с короткой леской – в отвес.

Еще более разнообразны насадки, употребляемые для ловли этой всеядной рыбы, питающейся как растительным кормом, так и беспозвоночными и высшими животными. Распаренные зерна пшеницы, ржи, овса, ячменя, гороха и кукурузы, картофель, хлебные шарики, смятые комочки всякой каши, тесто, масляные выжимки и, наконец, зелень – вот насадки первой категории.

Ко второй принадлежат различные земляные черви, начиная с выползка и кончая навозным, раки, личинки жуков (угри, подкорыши), двукрылых (крыски, опарыши, мотыль), бабочек (тополевый, капустный и другие черви), муравьиные яйца (куколка), взрослые насекомые – мухи, пчелы, кузнечики, стрекозы, метлица, тараканы. Наконец, местами язи изредка берут на лягушат (осенью), гораздо чаще на малявку и мелкого живца, даже на блесну и небольшую искусственную рыбку.

Так как язь среди дня кормится редко и его вернее можно назвать сумеречной рыбой, то большая часть его добывается удочкой под вечер, ранним утром и ночью. Днем он обыкновенно попадается в более или менее мутную воду, преимущественно весной и осенью, когда голоден. Поэтому едва ли не большая часть язей выуживается у нас на ночные донные, в закидку. Язь слишком осторожен для того, чтобы взять насадку, когда видит леску. Поэтому надо принимать меры к тому, чтобы он ее не заметил, и дневная ловля язей весьма трудна, требует большого знания и немалой сноровки. Вообще это весьма осторожная и проворная рыба, дающаяся не всякому. Особой силы сопротивления при вытаскивании она не оказывает, но очень при этом кувыркается, причем зачастую, при значительной величине, перешибает этим маневром леску или успевает отцепиться от крючка или оборвать губы, которые у нее почти так же слабы, как у окуня и леща. Особенно часто уходит язь в момент вытаскивания его из воды. Замечательно, что ночью и в сумерки он гораздо смирнее и идет на леске ходчее, чем когда совсем светло, и что язи, пойманные на кузнечика, даже днем барахтаются сравнительно менее и очень поводливы. Чем объяснить последнее – право не знаю. При ловле на донные и поплавочные удочки подсеченный язь поднимается кверху, на мелях даже выскакивает из воды, некоторое время кувыркается почти на одном и том же месте, не отходя далеко в стороны, затем, сравнительно скоро утомившись, «всплавливается», т. е. совсем выходит на поверхность. В это время его можно осторожно подтаскивать к себе тем или другим способом, о которых будет речь впереди, но во всяком случае надо помнить, что при виде человека, по-видимому, совсем утомившийся язь выказывает большую энергию и снова начинает кувыркаться и извиваться.

Для более успешной ловли язей весьма полезна, а иногда даже необходима бывает предварительная привада или прикормка во время ужения. Для ловли в стоячей воде привада удобнее прикормки и наоборот – последняя на течении лучше и скорее достигает своей цели. Ночью можно успешно ловить и без всяких подманиваний, но только при удачном выборе места, на тракте, т. е. на пути, или когда стоишь около водостоков, при впадении ручьев и речек, т. е. в сущности ловишь с даровой, натуральной прикормкой. Вообще прикормка и приправа должны соответствовать насадке.

Наибольшим разнообразием, по отношению к насадкам, приманкам и принадлежностям ужения отличается, однако, ловля с поплавком, хотя, по известным причинам, все способы, сюда относящиеся, не дают таких постоянных результатов, как данное ужение, в закидку. Есть много местностей, где ужение не только язей, но и всякой крупной рыбы, иногда по уважительным причинам, но чаще по рутине, производится только на донные. В большинстве случаев удят с поплавком весной и осенью, очень редко летом, – вообще ходового голодного язя, а не мостового, который жирует преимущественно по ночам.

Всего совершеннее, по-видимому, москворецкое ужение с поплавком, которое производится несколькими различными способами, которые применяются здесь в большей или меньшей степени для ловли других главных москворецких рыб – плотвы, ельца, подуста и отчасти голавля. Главнейшие – ужение в проводку, чаще называемое просто ужением на поплавок, ловля «на пробочку», на зелень, т. е. нитчатую водоросль, и ужение под плотинами.

Ужение в проводку, пользующееся наибольшей известностью, есть в сущности упрощенное нотингэмское, только без катушки, почему поплавок не может быть отпущен далеко и не делает такие большие проплавы.

В общих чертах ужение в проводку почти не отличается от ужения подуста на поплавок. Производится оно почти всегда с лодки, в умеренном течении, на глубине не менее 1,4 и не более 2,8 м, с прикормкой, подбрасываемой во время ловли. Удилище должно быть легкое и очень гибкое, тем гибче, чем тоньше леска и мельче крючок. На Москве-реке употребляется обыкновенно 4 волосные лески из отборного белого прозрачного волоса, любительской работы; некоторые артисты ловят не только подъязков, но язей на трехволосные лески собственного изделия. Крючки всегда мелкие, не крупнее № 7, но не мельче № 10, непременно самого высокого достоинства, т. е. не хрупкие и не гибкие; лучше всего бронзированные пэнэлевские с колечком, уарнеровские с игольным ушком и так называемый Sneck bent, без лопаточки. Поводок делается или из очень тонкой жилки или тонкого 3-волосного коленца. Некоторые предпочитают волосяной на том основании, что тонкая жилка очень скоро размокает в воде, теряет упругость и начинает захлестываться за грузило и даже завязываться в петли. Грузилами служат 2–3 крупные дробинки, изредка картечины, или расплющенные листики свинца. Груз прикрепляется обыкновенно на леске, сверху покрупнее, снизу мельче; на поводке же, на 7–9 см выше крючка, у нас всегда защемляется небольшая дробинка средних номеров (английского счета). Этот так называемый «подпасок» не позволяет поводку, при легкой насадке на мелком крючке, образовать слишком большой угол с леской и делает подсечку более верной. Размеры поплавка (а вместе с ним и груза) должны соответствовать течению и глубине, так, чтобы он становился в расстоянии 1,4 м от лодки; впрочем, если леска отпущена не очень длинно, то можно ловить и на более легкий поплавок. У москворецких рыболовов в употреблении осокоревые поплавки (неправильно называемые цоколевыми) удлиненной формы, от 4,5 до 9 см длины и от карандаша до мизинца толщиной. Поплавок этот прикрепляется к леске только с нижнего конца, за шишечку которого леска захлестывается тремя простыми петлями; поплавки с колечками удобнее, но волосяные лески в месте прикрепления часто пересекаются, и испорченное коленцо приходится выбрасывать и снова отмеривать глубину. Другие поплавки (из пробки, пера, иглы дикобраза, куги) малоупотребительны, но тоже вполне пригодны, при условии прикрепления лески только к нижнему концу. Если поплавок соединен с леской сверху и снизу, то он, оттягиваемый на течении леской, плывет в наклонном положении, а не вертикально; притом подсечка всегда бывает при первом способе соединения правильнее и сильнее. Некоторые, с этими же целями употребляют подвязные поплавки, на 4,5-сантиметровых шелковых поводках, которые с помощью петельки на конце передвигаются вниз и вверх по леске.

На Москве-реке, для ужения в проводку, становятся на лодке поперек реки, спуская с носа и кормы камни или рельсы, как при ловле на донную (см. далее). Такое положение лодки не совсем, однако, удобно, так как требует большого груза для удержания ее на месте и нарушает правильность течения. А потому при ужении в одиночку лучше ставить лодку вдоль реки, кормой вниз, спуская с носа более или менее длинную, а с кормы, чтобы ее не мотало течением, – короткую веревку в отвес, т. е. в упор. Лодка, поставленная вдоль течения, менее заметна и не так пугает осторожную рыбу.

Ловят на поплавок, как сказано, в местах с умеренно сильным течением, на небольшой глубине. Слабое и очень сильное течение, малая или слишком большая глубина неудобны, и их надо избегать. В большинстве случаев выбирают места с иловатым дном, причем весьма важно, чтобы оно было совершенно ровно, на расстоянии не менее 6,3 м от лодки, или даже слегка приподнималось, но отнюдь не опускалось, т. е. имело бы почти те же условия, как и для нотингэмского ужения. Поэтому дно надо предварительно тщательно вымерить впереди и сбоку, при помощи лота, или, по-московски, отмера. Затем поплавок прикрепляется к леске в таком расстоянии от крючка, чтобы насадка плыла на 4,5 или 9 см выше дна. Язи не ползают на дне, тем более на иловатом, и стоят выше пескаря, налима и подуста. Обыкновенно, если на поводке есть «подпасок», приходится ставить поплавок так, чтобы во время измерения глубины при помощи лота (в виде усеченной пирамиды или конуса из свинца с впаянным медным ушком вверху и пробочной пластинкой внизу) кончик поплавка едва высовывался из воды. Насадка ни в каком случае не должна волочиться по дну позади, а должна идти немного впереди груза. Так как даже подъязок от 200 г весом не берет насадку у лодки, подобно ельцу и подусту, разве только глубина будет свыше 2,8 м или вода очень мутна, то при ужении в проводку леска должна быть не короче 4,2 м.

Ловля эта начинается на Москве-реке спустя несколько дней после окончания нереста язей, когда вода несколько просветлеет и когда проголодавшаяся рыба соберется массами в наиболее кормных местах для жировки.

Несмотря на натуральную притраву, весенняя ловля язей с поплавком дает верные результаты только с прикормкой. Так как весной мотыля добывают у нас, за неудобством промывания, в небольшом количестве, то для прикормки употребляются преимущественно муравьиные яйца, сначала мелкие сушеные, а потом, когда потеплеет, и свежие крупные. Сушеные яйца предварительно обваривают кипятком (в противном случае они будут всплывать кверху). Муравьиные куколки, бесспорно, лучшая прикормка для рыбы, в особенности на слабом течении, так как имеют два весьма важных достоинства – они не насыщают рыбу и плывут очень далеко, не задерживаясь на дне. Отличную прикормку для язей составляет также обваренная перловая (ячменная) крупа, удобная тем, что не требует продолжительного приготовления (парения), подобно пшенице, рису, овсу и гречневой крупе. Но она хороша только на довольно сильном течении и в небольших дозах, потому что рыба очень скоро ею наедается. Что касается гречневой каши из крупной ядрицы, то она далеко не оказывает полезного действия при ловле язей, как при ловле подустов; то же самое можно сказать и о сдабривании прикормки различными маслами, хотя масло, бесспорно, придает ей вкус и запах, кроме того, легкость и некоторые слабительные свойства.

Весьма вероятно, что одной из лучших прикормок окажутся здесь мелко истолченные жмыхи (конопляные и льняные), называемые также выжимками, избоиной, макухой, колобом и дурандой.

Во всяком случае прикормка, даже тяжелая, предварительно смешивается с глиной, которая бросается затем комками или шарами в воду. Чем сильнее течение, тем эти глиняные шары должны быть крупнее (не толще, однако, кулака) и плотнее; всего лучше, если они будут ложиться в одном направлении прямо перед сидящим рыболовом и в 1,4–2,1 м от лодки. При таком условии рыбы располагаются ниже прикормки вереницей, поджидая вымываемого течением корма, иногда разрывая глиняные комья. Отсюда следует, что нет никакого расчета ни разбрасывать прикормку по сторонам, ни ловить вдвоем или втроем, причем рыба, очевидно, должна разбредаться. Для полного успеха ужения в проводку необходимо также, чтобы течение было совершенно правильное и лодку не мотало бы в стороны. Если течение и положение лодки меняется, то, очевидно, невозможно всегда «потрафить» так, чтобы крючок с насадкой проходил около прикормки. Изредка глиняные шары опускают в сетках или продырявленных жестянках на бечевке, но язи боятся этих предметов и держатся в некотором от них отдалении. Если лодку сильно мотает ветром или течением вбок или назад, то становятся или вдоль, или если течение не дозволяет стать поперек реки с грузом (камнями или рельсами около 16 кг), спущенным в упор, то опускают против середины лодки третий груз, тоже в отвес.

Только в начале ловли следует травить, т. е. бросать прикормку, не скупясь, так как весьма возможно, что рыба находится лишь в нескольких десятках сажен (более 40 м) ниже и надо ее заставить подняться выше, к лодке. Но раз рыба показала свое присутствие, прикормкой злоупотреблять не следует и лучше бросать ее в малом количестве и только когда клев несколько перемежится, т. е. когда или вся прикормка размыта, или рыба, испугавшись возни при вытаскивании, спустилась ниже. Само собой разумеется, что если прикормка привлечет только мелочь – ельца, плотву и уклейку, – то надо или вовсе переменить место, или спуститься на несколько сажен (4–8 м) ниже.

Насадкой при весеннем ужении язей в проводку служат главным образом крупные муравьиные яйца, насаживаемые кисточкой за кончик так, чтобы из них не вытекло содержимое, в количестве от 3 до 5 штук, причем жало крючка остается свободным. Всего лучше употреблять крючок № 9, но если берет настоящий язь или крупный подъязок, то благоразумнее ловить на № 8 и четырехволосную леску. Хорошая четырехволосная леска, белого волоса, средней толщины, должна держать 1,6 кг или даже двухкилограммовую гирю и может удержать в воде, не оборвавшись, какого угодно язя. Муравьиное яйцо сидит на крючке очень крепко и не так часто сбивается рыбой и течением или слетает при закидывании, как зерновая или хлебная насадка, и представляет поэтому немаловажное удобство, уступая в прочности только лишь опарышу и крыске, которых весной не бывает.

Процесс ловли в проводку довольно утомителен, так как требует постоянного перезакидывания, а потому даже не очень тяжелая удочка очень скоро дает себя чувствовать. При длинной леске надо иметь немалую сноровку для того, чтобы каждый раз выхватить из воды поплавок таким образом, чтобы насадка тонула около лодки и притравы. Вообще это ужение требует если не острого, то не слабого зрения, тем более что поплавок не должен высовываться из воды больше чем на 1,2 см. Некоторые рыболовы красят кончики своих поплавков черной краской или белилами: первые виднее в ясную погоду, при сильном отсвечивании воды, вторые – в пасмурную погоду или в тени, например моста.

Отпустив поплавок возможно дальше от лодки, обыкновенно подсекают легким движением кисти, затем сильным движением выхватывают леску из воды, откидывая удильник таким образом, что он кончиком почти касается воды позади лодки; так как в этот момент насадка находится или в воздухе, или близко к поверхности воды, то наблюдают, есть ли что на крючке.

Подсекать каждый раз, как поплавок начинает затягивать, необходимо потому, что рыба, как известно, охотно хватает насадку в тот момент, когда она приподнимается кверху течением, вытягивающим леску. Это называется у нас – рыба берет «на вытяжке». Временами большая часть рыбы берет на вытяжке, что иногда бывает очень неудобно, потому что крупная рыба часто при этом срывается или обрывает леску. Так как такой клев большей частью показывает, что рыба стоит выше от дна, то лучше спустить поплавок ниже; благоразумнее также «держать запас», т. е. не отпускать поплавок очень далеко и не вытягивать удочку и руку параллельно воде, как это делает большинство, а держать «шестик» под углом не менее 45°.

Кроме выносливости и сильного зрения, ужение в проводку, т. е. на плывущую насадку, требует немалой быстроты соображения, так как здесь необходима такая же быстрая, немедленная подсечка, как и при ловле на искусственных насекомых. Некоторые очень хорошие прудовые рыболовы долго или даже вовсе не выучиваются этой ловле, потому что слишком опаздывают подсечкой: речная рыба, схватив на течении насадку, как только почувствует некоторое сопротивление, тем более если наколется, большей частью успевает выплюнуть приманку, если подсечка не последовала почти одновременно с погружением поплавка. Подсекать надо не сильно, но резко – только кистью руки, и тем резче, чем гибче удильник. Жесткий шестик вовсе не пригоден для ловли в проводку на мелкие крючки, так как рыба мало-мальски покрупнее с них срывается, и допускается только, когда насадка и крючки крупны. Подсекают у нас, впрочем, различно: одни прямо кверху, другие вбок, вправо или влево, с каким-то вывертом кисти, третьи только как бы встряхивают леску, причем этого встряхивания достаточно для того, чтобы мелкий крючок вонзился в губу или слизистую оболочку рта рыбы. В последнем случае, если удилище не очень гибкое, а рыба попалась покрупнее или побойчее, она большей частью срывается. Тем не менее у нас, на Москве-реке, почти нет расчета ловить в проводку даже на самые легкие английские удилища с катушкой. Последняя имела бы смысл только в том случае, если бы у нас ловился главным образом не подъязок, а настоящий язь свыше 1,2 кг весом.

Поклевка язя и подъязка, особенно весной, довольно резкая. Обыкновенно поплавок сразу исчезает под водой, но сытая или очень напуганная рыба, разумеется, начинает щипать насадку и безнаказанно срывает ее с крючка. Поэтому поздним утром, часам к 9-10, клев, начинающийся с рассвета, почти совершенно прекращается. Вечернее ужение бывает далеко не так удачно; начинается оно незадолго до заката и продолжается не более 2 часов. Пойманный подъязок сразу сказывается своим барахтанием на одном месте, затем всплывает на поверхность; язь только упористее и дольше не «всплавляется». Это самый критический момент; но если рыба выдержана на шестике в достаточной мере, можно без опаски перехватывать леску и, держа ее двумя пальцами, тащить к себе рыбу. Последняя, если только не сильно ее дергают, идет ходко до самой лодки, где, как бы опомнившись, собирает последние силы и оказывает довольно большое сопротивление. Нередко приходится снова отпускать рыбу и снова подтаскивать к себе, но обыкновенно бывает достаточно приподнять ей голову, так чтобы она, глотнув воздуха, несколько очумела, и выхватить ее из воды при помощи сачка, почти необходимого при дневном ужении, хотя некоторые свободно обходятся без его помощи. Само собой разумеется, что если леска длиннее удильника лишь в полтора раза или, вернее, равняется удилищу плюс рост рыболова, то последний должен все время держать рыбу на шестике, не трогая лески.

Почти одновременно с ужением на муравьиное яйцо начинается на Москве-реке ловля на навозного червя. Всего удачнее бывает эта ловля в таких местах, где черви являются естественной прикормкой, т. е. попадают в реку в большом количестве.

Ужением в канаве оканчивается весенняя ловля язей на поплавок. Летом язи берут днем сравнительно редко, большей частью после сильных дождей и паводка, когда вода сильно помутнеет. Впрочем известно, что если бросать постоянную прикормку в глубоком месте, именно выползков, то можно почти каждое утро ловить по нескольку подъязков, тоже на выползка, следовательно, с довольно большим поплавком и крупным (№ 5–6) крючком. Кроме того, подъязки и крупные язи попадаются рыболовам при ужении плотвы на зелень, т. е. шелковник, но специальная ловля язей на зелень бывает лишь летом и то не на поплавок, а «на пробочку».

Ловля «на пробочку» составляет весьма оригинальный и вместе с тем крайне остроумный и добычливый способ, вошедший в употребление вряд ли более 10 лет назад. Кажется, он впервые стал применяться Т. Г. Силиным, одним из лучших московских рыболовов. Происхождение ловли «на пробочку», несомненно, обусловливается невозможностью применить обыкновенный метод ужения в проводку с поплавком на местах с крайне неровным или крупнокаменистым дном, притом еще в настолько мелких и быстрых, что нужно было отпускать леску очень далеко от лодки. Насадка часто цепляла за камни или за траву, а крупная рыба пугалась лески и поплавка.

С «пробочкой» все эти неудобства совершенно устраняются. Насадка идет далеко впереди наплава, его поддерживающего, так как расстояние между последним и «пробочкой» более глубины и груз состоит из дробинки, прикрепленной высоко от крючка; таким образом, насадка, легко приподнимаемая течением вместе с грузом, более или менее минует все препятствия, не задевая за них. Затем пробочку видно издалека, а потому ее можно отпускать на значительное расстояние. В сущности этот способ представляет как бы соединение ловли с самоогружающимся поплавком с ловлей нотингэмским способом.

Очевидно, вся снасть должна быть здесь самых высоких качеств, начиная с удильника и кончая крючком; в общем же она не отличается от уже описанной выше. Но ловить «на пробочку» гораздо труднее, так как леску отпускают на 10,5-14 и более метров, насколько позволяет зрение или состояние воды. Для того чтобы перезакинуть 10,5-метровую леску, надо иметь ловкость и сноровку. А потому, кто не имеет этой сноровки или же рассчитывает на очень крупную рыбу, тому лучше пользоваться легчайшим английским (нахлыстовым) удилищем с катушкой, на которую приходится каждый раз наматывать около половины лесы.

Ловля «на пробочку» бывает удачна только после паводка, вообще, когда в Москве-реке сильно пущена вода и вся рыба, особенно подъязок и елец, выйдет из затишья на струю и начнет подниматься кверху. В сущности это осенняя ловля, так как всего удачнее бывает она в сентябре, когда и рыба голоднее, и вода мутнее, чем летом. Предвестником удачной ловли служит всегда «плав» на перекатах. Местом ловли служат, так сказано, перекаты, причем становятся обыкновенно несколько выше того места, где образуется так называемое «зеркальце», т. е. спокойное течение.

Сама «пробочка» состоит из пробочного шарика от вишни до китайского яблока величиной, что зависит от силы течения. Чем правильнее этот шарик, тем лучше, для большей видимости его можно окрашивать в белую, черную или красную масляную краску, причем белая виднее в тени и в пасмурную погоду, а черная – когда вода сильно отсвечивает. Для того чтобы прикрепить к леске «пробочку», кругом последней, по ее экватору, вырезывают неглубокий желобок; леску захлестывают обычным порядком, тремя простыми петлями, точно так же, как прикрепляют ее к осокоревому поплавку без колечка или к кончику удилища. Для большей верности хода «пробочки», чтобы она не соскакивала, а леска в скреплении не пересекалась, весьма полезно, чтобы последняя захлестка делалась с противоположной стороны, т. е. если захлестывают первые две петли той частью лески, которая находится ниже «пробочки», то третью петлю делают верхней частью. Очевидно, такой способ соединения «пробочки» с леской, при шелковом шнурке, очень неудобен, так как шнурок не имеет упругости волоса и «пробочку», подобно вышеописанному поплавку, трудно бывает снять с шелковой лески. В этом недостатке упругости и в трудности передвижения поплавка и надо искать причину того, что поплавки обыкновенно соединяются с леской с обоих концов: леска продевается в нижнее колечко, а в верхнем кончике поплавка зажимается перяным колечком. Между тем этот способ соединения поплавка с леской положительно невыгоден, особенно на течении.

Некоторые пробовали заменить «пробочку» осокоревыми и пробочными поплавками удлиненно-яйцевидной формы с колечком или же приделывали колечко к обыкновенной «пробочке», но эти видоизменения оказались на практике менее удобными, потому именно, что не имеют такой чувствительности. Хотя язь и подъязок хватают насадку на перекатах резче ельца, тем более плотвы, но так как насадка идет иногда на 0,7 м впереди, то поплавок редко погружается в воду и круглый поплавок незаменим. При нем видна, особенно на гладкой поверхности воды, тончайшая поклевка, которая сказывается в легком содрогании «пробочки»; она как бы мигнет или скользнет, сделав на воде заметный кружок, причем иногда как бы повернется на оси. «Пробочка» же с колечком при тонкой поклевке лишь слегка и незаметно погружается в воду. Замечу, кстати, что необходимо, чтобы пробочный шарик во всяком случае сидел очень неглубоко, менее чем наполовину.

Употребительнейшая насадка для ужения на «пробочку» – это мотыль, который необходимо подбрасывать в виде прикормки, но без глины, лучше всего так называемый сорный мотыль, который не мог быть отделен от травы и прочего сора при промывке. На зелень, как я уже сказал, он попадается иногда и в тихой глубокой воде. Летом иногда язь берет на опарыша или зелень на такие же крючки.

Главная летняя пища подъязка, как и плотвы, – эта самая зелень, что доказывается содержимым желудка.

При удаче и навыке на пробочку ловят по нескольку десятков подъязков и язей – утром или вечером, кроме другой рыбы. Это, бесспорно, один из самых тонких и добычливых русских способов ужения, заслуживающий известности и большого распространения. Крупную рыбу на мелких местах днем почти невозможно поймать иначе. На сильном течении пойманный язь очень упирается, согнувшись в дугу, и иногда его почти невозможно бывает свернуть с места. Между тем всего чаще берет он на «вытяжку», когда почти нечего ему поддать.

Изредка язь попадает летом, большей частью ранним утром или поздним вечером, на пареную пшеницу, при ужении подуста. По-видимому, в устьях Москвы и Коломны и на Оке эта приманка весьма употребительна.

Перехожу к рассмотрению способов ловли язей на длинные поплавочные удочки в других местностях России.

Замечательно, что в большинстве случаев для этой ловли язей употребляются различные хлебные насадки. С поплавком на червей, насекомых и раков удят очень редко: это или донные или верховые насадки. Впрочем, местами, например на Шексне и, кажется, на Клязьме, ловят язей летом на раковые шейки с поплавком, которые, кстати сказать, местами называют «шепталками». Моложские рыболовы удят на эту насадку нередко без удилища, опуская леску с руки, на которую она наматывается, и остановясь на лодке вдоль течения, очень быстрого. Способ этот есть, конечно, первообраз нотингэмского. В Архангельской губернии (на Двине) язей ловят также преимущественно на рака, большей частью у самого увала, перед мелью; всего лучше берет здесь эта рыба в июле или несколько позже. В Псковской губернии, по свидетельству Воронина, язей ловят (с поплавком!) на червя, с прикормкой из ржаного солода. Большое количество язей, лещей и всякой другой бели ловится на так называемую метлу или поденку (Ephemera), которая употребляется также для наплавного или нахлыстового ужения. Эта оригинальная ловля была уже описана выше (см. ЛЕЩ), а потому я не стану к ней возвращаться.

Об ужении язей с поплавком на хлебные насадки в различных местностях России имеются довольно краткие, неполные и иногда сбивчивые сведения. Очень часто удят и без поплавка, хотя на длинные удочки. В общем можно сказать, что хлеб и всякого рода зерна составляют скорее летнюю, чем весеннюю насадку. Впрочем, на Клязьме, у Владимира, язь хорошо начинает идти на черный хлеб с цветения черемухи. Здесь, кажется, и не знают другой насадки для язей и употребляют ее как днем с поплавком, так и ночью, на донных удочках. По другим замечаниям, клев начинается с цветения калины. В Пензенской губернии, по словам Алыбина, крупные язи с начала весны охотнее берут на кусочек умятого черного хлеба, тесто и пшеничную кашу. Здесь, по слитию воды, места приваживаются пареной рожью и тестом из ржаных отрубей, которое, по-видимому, имеет особенную привлекательность для язей. Это можно заключить из того, что на Волге в последнее время стали вылавливать огромное количество этой рыбы на отрубяное тесто, так что ужение язей сделалось для многих горожан-ремесленников немалым подспорьем в летнее время.

Ловля на отрубяное тесто, по-видимому, весьма недавнего происхождения и, кажется, изобретена самарскими рыболовами. Начинается она близ Самары в начале июня, после спада воды, и продолжается до середины октября. Удят на глубине 1,4–2,1 м, на быстром течении, конечно с лодки, которая, вероятно, ставится вдоль реки. Прикормкой служат крупные пшеничные отруби, которые набиваются в частую сетку и с камнем опускаются в воду. Удилище употребляется легкое, в 2,1–2,8 м длиной; поплавок (и груз) должен быть большим, так чтобы торчал из воды на 4,5 или 3,5 см и его было бы видно далеко; леска пускается возможно длиннее. Насадка – довольно жидкое тесто из пшеничного теста с пшеничными отрубями, половина на половину, иногда берут 2 части отрубей на 1 часть муки. Насадка эта плохо держится на крючке и после каждой подсечки слетает. Язь берет на нее очень жадно и скоро подходит на прикормку, которая привлекает также густеру, лобача (сапу), сорожу (плотву) и голавля.

Ужение язей с навесу, в Хвалынске, в сущности отличается от описанного только отсутствием поплавка. Ловят здесь по утрам и вечерам с лодки, становясь на якоре (кошке), который обыкновенно оставляется на месте. Носовую часть лодки прикрепляют к кошке, а с кормы опускают камень пуда в два (около 32 кг). Ловят большей частью (но не всегда) без поплавка с тяжелым грузилом, на вязовые удилища около 3,5 м длины, волосяные лески в 6-10 волос и крючки № 6. Вымерив предварительно глубину, пускают насадку, начиная от носа, так, чтобы она шла сантиметров на девять от дна. Когда леску снесет и начнет вытягивать, обязательно подсекают, причем случается, что рыбу зацепляют за бок, за жабры и проч. Насадкой служит здесь жидкое белое тесто, прикормкой же – комья из размоченных (пшеничных) отрубей, бросаемые с завернутым внутри камнем. Изредка берет с навесу жерех (шереспер), а в сумерки и ночью, особенно ближе к берегу, попадается и лещ.

Как видно, воложское ужение на тесто есть то же ужение в проводку, только на более быстрых местах. Несомненно, что это один из лучших способов ловли язей, который может быть применен всюду, с заменой местами пшеничного теста и отрубей – ржаными. Причины его добычливости зависят главным образом от консистенции прикормки и насадки. К прикормке, довольно медленно размываемой течением, рыба подходит с очень дальних расстояний, привлекаемая плывущими отрубями, затем, подойдя, она щиплет самые комья прикормки и стоит около нее. В свою очередь, насадка в течение проплава отделяет частицы, как бы тает, чем возбуждает жадность рыбы, которая не может воздержаться от искушения.

Неудобства ужения на какую бы то ни было тающую и слабодержащуюся на крючке насадку заключаются в том, что она часто слетает и приходится менять ее после каждой подсечки. Эти неудобства отчасти ослабляются употреблением тройничков и нотингэмской катушки. Тройнички или мелкие якорьки № 8 до 12 вообще незаменимы для ловли на хлеб, тесто и мятую кашу. Затем на быстром течении, если только позволяет дно, выгоднее отпускать насадку как можно дальше, на десятки сажен (более 40 м) от лодки, а потому, вероятно, нотингэмский способ ужения окажется на Волге, Днепре и других реках, более быстрых, чем Москва-река, более применимым на практике. Сколько известно, нотингэмский способ для ловли язей применяется весьма успешно Н. Н. Ермоловым, хотя только весной и на большого земляного червя (выползка).

Ужение язей на тесто применяется, вероятно, почти повсеместно. В верховьях Наровы, в Чудском озере, по словам Румянцева, язей ловят на кусочки теста, приготовленного из солодяной муки. В Воронеже язей ловят, как и лещей, на плотно смятые комочки круто сваренной каши из ржи или пшеницы с примесью муки и мелких отрубей, также на моченый, пареный горох. Местами горох составляет любимую насадку язей или, вернее, подъязков, например в Уфе, где для ужения на горох употребляются самодельные крючки с очень тонким жалом, обращенным внутрь. Кстати скажу, что в Омске, на Иртыше, язей также ловят на особые крючки, делаемые из швейных иголок. Поводок (волосяной) продевается в ушко, завязывается на конце узелком, так что крючок составляет с леской почти прямой угол. Мельников говорит, что на такие крючки язи берут гораздо лучше, чем на обыкновенные. Теоретически это совершенно верно, так как если крючок с насадкой плывет почти параллельно дну, то жало его скорее может оказаться во рту рыбы, чем если крючок висит почти перпендикулярно. Я не раз пробовал при ужении в проводку надевать таким образом на поводок (волосяной и жилковый) уарнеровские крючки, а также пэнэлевские с отогнутым колечком, но не заметил видимого улучшения в клеве не только язя, но даже ельца и плотвы, которые гораздо чаще сосут и щиплют насадку за кончик, чем язь.

В большинстве случаев на горох ловят язей, как лещей, на тихих местах, с предварительной прикормкой. Весьма оригинальный способ ужения на Днепре (под Киевом). Ловля производилась на быстром месте, на глубине до 2,1 или 2,8 м, с лодки, укреплявшейся на кольях. Для прикормки изредка подбрасывался горох, который служил и для постоянной привады. Удочка без поплавка и грузила, так что насадка – распаренная горошина – держалась на поверхности. Язь, привлекаемый плывущей (тоже на поверхности) прикормкой, хватал насадку с разбега и сам себя подсекал, почему удочку надо было держать поперек течения. Этот, так сказать, наплавной способ ужения язей на горох очень добычлив и может быть применен и на других, сравнительно быстрых реках.

На Вятке и, вероятно, многих других реках весьма успешно удят язей на конопляную дуранду (жмых, выжимки, избоина, колоб), которая может быть заменена и льняной. Начинается эта ловля по спаде воды, около 5 июня; удят на быстрине, устраивая предварительно мостки на берегу, из трех жердей. Привадой и прикормкой служит тоже дуранда, смешанная с глиной в очень большие комья. Удильник (березовый) длиной до 4,2 м, причем кончик его, чтобы леска не путалась, согнут крючком и слегка подсушен; леска на 0,7 м длиннее, черная, из 15–18 (!) волос; на леску насаживается несколько мелких (?) грузил по 13 г. Насаживается дуранда кусками с ноготь большого пальца и по своей хрупкости держится на крючке непрочно и слетает при каждом перезакидывании. Забрасывают леску вверх по течению и когда ее вытянет – перезакидывают. Ловля эта, распространенная между вятскими крестьянами, очень утомительна, но весьма добычлива, так как нередко удается в день поймать до 32 кг.

Настоящее ужение язей на донную, т. е. на короткие удочки с длинными лесками, по-видимому, более распространено, чем ловля с поплавком, по крайней мере в Москве-реке и в средних губерниях очень многие рыболовы не знают или не признают другого способа ловли крупной рыбы, иначе как на донную и, кроме того, большей частью ночью. А потому считаю необходимым дать его подробное описание. Главные основания донной ловли одинаковы для всех рыб, и различие бывает лишь в мелочах, которые указаны в своем месте.

Типичная донная закидочная удочка состоит из короткого прочного удильника, длинной крепкой лески, более или менее тяжелого грузила и крупного крючка. Донной она называется потому собственно, что груз и насадка (не всегда) лежат на дне, закидочной – потому что закидывается на возможно далекое расстояние от рыболова. Правильная ловля на донную может производиться только с лодки, с берега же можно успешно удить лишь при очень жадном и верном клеве. Грубость снастей в общем зависит не столько от величины насадки, сколько от силы течения.

Удильник или шестик для донной должен иметь от 1 до 1,4 м длины, при значительной крепости, соединенной с упругостью. Впрочем, жесткость его находится в прямом отношении с толщиной лески. Длинные удочки, от 2,1 и более метров длины, употребляются при донном ужении сравнительно редко. Заграничная донная удочка состоит из рукоятки, около 35 см, в нижний конец которой воткнут железный шкворень, а в верхний – китовый ус или камыш, почти такой же длины. Такие удочки почти непригодны для ужения осторожной рыбы и между русскими рыболовами-специалистами носят пренебрежительное название «скалок». Действительно, при таких скалках вовсе не слыхать тонких поклевок и предварительных пощипываний рыбы. Для этого необходимо, чтобы вся удочка составляла как бы одно нераздельное целое. В настоящее время более тароватые московские любители ловят на удочки, состоящие из приблизительно 0,7-метровой деревянной (большей частью кленовой или березовой) или камышовой (из красного толстого камыша) рукоятки, в которую глубоко вставлен 22-33-сантиметровый китовый ус. Рукоятка к концу утончается таким образом, чтобы вся удочка имела вид очень удлиненного конуса. Китовый ус вставляется на клею и закрепляется при помощи медной гайки (в виде усеченного конуса) или шелком, который густо покрывается несколько раз лаком. Камышовые рукоятки, как более гармонирующие по упругости с кончиками китового уса, предпочтительнее деревянных. Длина кончика зависит от толщины уса, который редко бывает у нас толще карандаша, а также от того, какой шестик желательно иметь – более жесткий или более жидкий. Идеальная гибь донного удильника изображает параболу, и верхняя часть рукоятки обязательно должна гнуться. Толстый конец рукоятки обыкновенно заостряется ради удобства втыкания, причем иногда на него надевается медная (или жестяная) коническая трубочка с впаянным железным шкворнем. В нижней же половине рукоятки, на расстоянии около 22 см один над другим, ввинчиваются медные крючки для наматывания лески или же привязываются шелком надлежащим образом изогнутые толстые булавки (более 4,5 см длины), употребляемые для китайских бильярдов; острыми кончиками эти булавки втыкаются (неглубоко) в рукоятку. Для втыкания рыболовных крючков надевают на рукоятку вдвое сложенную бечевку, по которой передвигается просверленная круглая или овальная пробочка.

Большинство московских и среднерусских рыболовов ловят на можжевеловые шестики. Действительно, можжевельник самый сподручный материал для коротких удочек. Насколько редко можно найти хороший можжевеловый кончик для длинной удочки, тем более длинное можжевеловое удилище, настолько часто попадаются почти идеальные донные шестики из этого упругого дерева. Лучшим, т. е. более жестким, считается боровой можжевельник с красноватой корой; по моим замечаниям, самый твердый всегда корявый, с черной сердцевиной. Выбирать надо более закомелистые и избегать хлыстоватых; всего лучше, если комель будет толщиной с большой палец, гибь при сильной тяге не будет переходить на нижнюю половину, а длина не превышает 1,2 м. Самое важное, однако, качество кончика, который должен быть тонок, прям, с возможно меньшим количеством сучков и без всяких изъянов. Для ершей употребляются более жидкие и короткие удильники, а для щук и шересперов более длинные (до 1,6 м) и жесткие. Кору снимать не следует, но весьма полезно шестик протереть несколько раз стеклянной бумагой и затем слегка промаслить (постным маслом или глицерином). Комель заостряется; прикрепляются крючки. Очень хорошо красить кончики в белую краску: они гораздо виднее ночью, хотя и становятся несколько более хрупкими. Чтобы леска не соскакивала при подсечке, необходимо на кончике донного шестика, особенно с китовым усом, делать небольшую шишечку из нитки или шелка и эту шишечку покрыть лаком. Так как случается, что рыба берет со срыву, то, во избежание риска лишиться дорогой или любимой удочки, к комлю ее привязывают короткую (до 2,1 м) бечевку, иногда продевая ее в колечко, ввинченное в нижнюю часть рукоятки.

В последнее время некоторые, очень впрочем немногие, москворецкие рыболовы начали ловить на короткие донные шестики с катушкой, прикрепляя последнюю к самому комлю, так что она находится ниже его; и этом случае употребляется особая, большей частью деревянная, катушка, ось которой лежит перпендикулярно к медной пластинке, которая и прикрепляется к комлю. Гораздо проще пользоваться обыкновенными продажными медными катушками самых малых размеров (от 7,5 см в диаметре), прикрепляя их к комлю обыкновенным способом (при помощи двух колец) или же просто резиной (резиновыми кружками, употребляемыми для портсигаров, бумажников и для других целей), даже бечевкой. Чем больше будет колец на удильнике, тем лучше, но число их не должно быть менее пяти. Кольца делаются из медной проволоки, непременно стоячие.

Такие усовершенствованные донные, обыкновенно с кончиком китового уса, весьма удобны для ловли крупной рыбы, а также при ночной ловле на шелковые лески, но на Москве-реке, за редкостью рыб свыше 1,2 кг, менее пригодны, чем в других реках. Здесь всего важнее, что катушка дает возможность быстро укоротить или удлинить леску и не дозволяет рыбе стащить шестик в воду или, наколовшись, выплюнуть насадку. По моему мнению, целесообразнее, по крайней мере на Москве-реке, удить с катушкой, когда к шелковому шнурку привязана волосяная (тонкая) леска в 10,5-14 м длиной: леска наматывается на крючки, а не на катушку. При такой составной леске соединены удобства и катушки, и волосяной лески.

Для ловли на донные обыкновенно употребляют волосяные лески средней толщины, выдерживающие не более 8 кг мертвого веса (т. е. такую же гирю); в редких случаях, на очень быстрых реках или при ловле очень крупной рыбы (мирона, щук, сомов), пользуются самыми толстыми лесками, выдерживающими более 16 кг. Москворецкие рыболовы для ужения язей, вернее подъязков, довольствуются леской, выдерживающей всего около 4 кг, № 6 в малую воду и № 5 весной, в полую воду. При пользовании катушкой можно брать на тихом течении, конечно, еще более тонкие шнурки. Хорошая волосяная леска любительской работы как для поплавочной, так и для донной ловли без катушки положительно незаменима потому именно, что она своей эластичностью отчасти заменяет катушку. Хорошая волосяная леска, прежде чем оборваться, должна вытянуться почти на четвертую долю: рыбе надо сделать из 14-метровой 17-метровую леску. Можно сказать, что опытный рыболов на леску в 6–8 волос может смело ловить (на донную) всякую рыбу до 4 кг весом, кроме сазанов, миронов, вырезубов и, конечно, лососей и форелей. Необходимо только, чтобы леска была сделана из очень ровного и крепкого волоса.

Длина как шелковой, так и волосяной лески для донной не должна быть менее 14 м, а большей частью бывает около 21 м, а при ловле шересперов свыше 35 м.

Крючки для ужения на донную в большинстве случаев употребляются крупных номеров, соответственно насадке. На Москве-реке язя и подъязка обыкновенно ловят весной на крючки от № 1 до № 3, в конце весны на № 4–5, а летом иногда даже на № 8–9. Чаще всего для донного ужения идут обыкновенные крючки Кирби с загибом, также Лимерик, но лучшими я считаю крючки Sneck bent, без лопаточки, которые поэтому труднее привязываются к поводку. По мнению некоторых рыболовов, для донной прямые крючки без загиба удобнее на том основании, что при нерешительном клеве рыба имеет меньше шансов наколоться. Может быть, это и справедливо, но верно и то, что крючок с загибом всегда лучше «задевает» на дне – более цепок, чем прямой, который при подсечке чаще вылетает изо рта рыбы, ни за что не зацепив. Крупные пэнэлевские крючки с отогнутыми ушками очень хороши, но чересчур грубы и удобны лишь для ловли крупной рыбы. В последнее время некоторые москворецкие рыболовы начали весьма успешно ловить в закидку на снасточку в 2 или 3 крючка, навязанные на поводок один выше другого, на расстоянии в 2,5–3,5 см. При насаживании крупных червей (выползков) эти снасточки иногда оказывают большие услуги. Крючки употребляются средних или даже мелких номеров. Очень немногие также ловят на донные с двойчатками (см. ЕРШ), так как ночью и при тяжелой насадке они очень путаются.

В большинстве случаев крючки привязываются непосредственно к леске, и только более состоятельные рыболовы употребляют жилковые поводки. Последние, конечно, гораздо удобнее, так как менее заметны для рыбы, особенно если они не белые, а синеватые. Необходимо только помнить, что поводок должен быть всегда несколько слабее самой лески и что чем он будет длиннее, тем лучше.

Грузила для донной бывают довольно разнообразны по весу, форме и даже способу прикрепления. В быстрой воде необходимость заставляет употреблять груз до 400 г, даже более; напротив, на слабом течении достаточно бывает крупной дробинки, а в некоторых случаях, при тяжелой насадке, ловят даже вовсе без грузила. На Москве-реке самый тяжелый груз (в полую воду) редко равняется пуле 12-го калибра, а затем, когда запрут плотины, то бывает достаточно небольшой картечины с горошину. На Волге, Днепре, Неве груз всегда бывает в несколько лотов. Что касается формы груза, то чаще всего она круглая – пуля или картечь; реже свинец имеет вид цилиндра (большей частью скатанного из свинцовой пластинки) или очень удлиненного овала, еще реже форму пластинки. Всего оригинальнее груз, употребляемый на Куре, где ловят только на донные. Он имеет вид небольшой репы, выдолбленной внутри, и бывает весом более 400 г. С одной стороны, к отверстию в крае прикрепляется длинная бечевка (леска), а с противоположной – более короткая (поводок) с несколькими крючками, так что это, собственно, уже подпуск (см. далее); крючки, завернутые в бумажку, укладываются с поводком в углубление, а самая леска наматывается на репку, так что вся снасть занимает очень мало места.

Чаще всего грузило неподвижно защемляется на леске у поводка, на расстоянии 22–25 и более сантиметров от крючка. Иногда груз (большей частью круглый) привязывается (к леске, у поводка) на отдельном поводке около 4,5 см длиной, причем этот поводок должен быть слабее лески (на случай задева). Проще всего прикрепляют груз к свободному кончику лески, оставшемуся от петли, т. е. когда делают мертвую петлю на леске, то оставляют длинный кончик. Многие москворецкие рыболовы употребляют передвижной груз – просверленные пульки и картечины, которые скользят по леске, от поводка, на более или менее значительное протяжение; чтобы пулька не соскальзывала на крючок, немного повыше поводка, на леске, защемляется дробинка; такую же дробинку прикрепляют на 0,7–1,4 м выше поводка, на леске. Подобные же скользящие грузы употребляются, по-видимому, с давних времен и в других местностях России, например на Клязьме, в пределах Владимирской губернии, и на Немане, в Ковенской.

За границей для донных чаще употребляют просверленные удлиненные, овальные или плоские грузы, но такие менее удобны, чем пули, так как чаще задевают и их труднее отцепить.

Как привязные, так и передвижные грузила употребляются с целью сделать поклевку более чувствительною, потому что при очень большом, по необходимости, грузе нерешительный клев и пощипывание насадки не передаются леске и шестику. Скользящее грузило в этом отношении предпочтительнее привязного, которое, однако, зато имеет то преимущество, что насадка не лежит на дне и «играет» – вертится на некотором от него расстоянии. Поэтому «передовые» москворецкие охотники начали недавно употреблять привязное грузило (пульку), которое скользит по леске с помощью крошечного костяного колечка, к которому привязан поводочек с грузом. По моему мнению, на сильном течении привязной груз излишен, так как насадка так быстро вертится, что поводок и леска закручиваются, подсечка становится неверной, а жилковый поводок даже перекручивается. Без употребления известных карабинчиков, парализующих закручивание, ловить при таких условиях невозможно. Некоторые ловят со скользящим грузилом, а для того, чтобы насадка не лежала на дне, между грузилом и крючком прикрепляют небольшую пробочку. Не думаю, однако, чтобы она приносила большую пользу.

Скользящие, а отчасти и привязные грузила имеют еще то удобство, что могут быть сравнительно тяжелее и не соответствовать течению. Но правильная ловля на донную требует, чтобы груз не был слишком велик и чтобы его временами даже слегка приподнимало течение, так как только при этом условии леска всегда будет натянута и можно всегда почувствовать в руке (или увидеть глазом) малейшую потяжку. Грузило считается вполне достаточным, когда, подтянув леску и сразу отпустив ее, слышно по руке как стукнет свинец, коснувшись дна. Всего лучше, если и пулька, и насадка всегда чувствуются осязанием и после подтягивания или подсечки относятся течением на прежнее место. Само собою разумеется, что на одном и том же течении более толстая леска должна иметь больший груз, чем более тонкая, и что чем длиннее отпущена леска, тем меньшего груза она требует.

Обыкновенно городские рыболовы прикрепляют к своим донным удочкам звонки в виде игрушечных бубенчиков, сигнализирующих зазевавшемуся, уснувшему (а иногда и удалившемуся) рыболову, что на удочку берет какая-то рыба. В некоторых случаях, например при ловле с берега, когда удочки расставлены широко, бубенчики необходимы, но при ужении с лодки они чаще бывают бесполезны, даже вредны. Лучшие москворецкие рыболовы их не употребляют. Во-первых, более нежели вероятно, что при нерешительном клеве звонки отпугивают рыбу, так как они должны телефонировать; во-вторых, частый звон смущает других рыболовов и побуждает их занимать место впереди или сбоку счастливого рыболова и отгонять рыбу. Поэтому благоразумнее ловить с очень глухими бубенчиками, а иногда даже залеплять их воском, затыкать отверстие бумагой, надевать на них колпачки из гуттаперчи или, наконец, совсем снимать. Большей частью бубенчики прикрепляются к кончику шестика (надеваются на кончик или привязываются к нему толстым шелком), но на тихом течении и при слабом нерешительном клеве лучше захлестывать бубенчики на леску, на четверть (18 см) или две (36 см) от верхушки удильника, т. е. леску просовывают петелькой в ушко бубенчика и в эту петельку пропускают самый бубенчик. При этом лучше, если звонки будут посеребренные, т. е. белые, так как ночью они виднее. При таком способе привязки бывает если не слышна, то видна малейшая поклевка, которую уже никак нельзя смешать с качанием лески ветром. На Москве-реке подъязка иначе и нельзя удачно ловить летом, как с подобным грузом у кончика, так чтобы леска образовала здесь тупой угол, увеличивающийся при поклевке. Одни рыболовы прикрепляют звонки, другие дробинки или небольшие картечины, третьи довольствуются привязыванием кусочков стеарина или бумаги, которые очень хорошо видны ночью. По той же причине предпочитается белая леска, если не вся, то по крайней мере верхняя ее часть.

Насадки, употребляемые для донной, весьма разнообразны, и о них уже упоминалось при описании ужения отдельных рыб. Для ловли язей – главные: червь, рак и хлеб. Изредка (местами) насаживаются: угри (личинки навозных жуков), пшенная каша (мятая), тесто, картофель, дуранда (см. выше). На Немане, около Ковно, язей и другую крупную рыбу весьма успешно ловят на молоки соленой селедки, которые обертывают кругом крючка и закрепляют белым волосом или ниткой. Изредка язь берет на пескаря (на Неве также на слепого вьюнчика), но попадается редко, если только пескарь не на двух крючках (один во рту, другой около хвоста). В Петербургской губернии весной язь берет на так называемую «жамку», ленту из замши, принимаемую им за червя или, всего вероятнее, за миногу и ее личинку. Еще реже берет он на лягушат, на которых так хорошо идет осенью голавль. Однако, по словам Румянцева, язи около гдовских берегов Чудского озера берут очень хорошо на лягушат в августе и в начале сентября, по ночам, преимущественно на переметы (см. дальше). Иногда язь недурно берет со дна на майского или (в прудах) на навозного жука, которого, вероятно, принимает за плавунца или водолюба, а также на кузнечика, но последняя ловля будет описана ниже. На угря язь берет не очень охотно, особенно на крупного и если угорь насажен клубком. Может быть, это зависит от того, что у язя, тем более подъязка, рот гораздо меньше, чем у голавля.

Гораздо более употребительной донной насадкой служит хлеб или, правильнее, шарики смятого хлеба, преимущественно ржаного, который хотя и не так заметен, как белый, но много его пахучее. Здесь также лучше употреблять якорьки, только больших размеров, чем при ужении на хлеб с поплавком. Прикормкой служит при этом ржаной солод или квасная гуща, опускаемые в мешках.

Еще чаще ловят язей на рака – цельного линючего или на шейки (шепталки), на которые они берут охотнее и вернее. Это ужение ничем не отличается от такого же ужения голавлей, но кстати укажу на вариант этой ловли, употребляемый на Клязьме, во Владимирской губернии. Здесь удят на длинные, очень гибкие (березовые?) цельные удильники с очень длинной леской в 12–18 волос и с передвижным грузилом. Леску закидывают с берега, преимущественно на средней глубине и быстрине, с хрящеватым или каменистым дном. Ловят ночью, особенно лунной (?), и рано утром. Это называется «ловить на лески».

Но самой главной, иногда даже почти единственной насадкой для ловли язей и другой крупной бели, по крайней мере в культурных местностях, служит большой земляной червь, живущий в садах, огородах, парках, вообще в самой жирной почве. Он встречается почти повсеместно под различными названиями (дождевой, росовой червь, росник, выползок, выползень, буртыль, щур, глиста, глистов-ка), легко может быть добыт в большом количестве и хорошо сохраняется довольно продолжительное время.

Кроме выползка (Lumbricus terrestris), у нас, в средней России, встречается не менее четырех видов различных земляных червей, которые все служат отличной насадкой. Южнорусские и западносибирские черви, по-видимому, отличаются от наших, но выползок и обыкновенный навозный червь там, кажется, принадлежат к тем же видам. Навозный червь имеет несколько разновидностей – красный и желтый кольчатый; первый называется в Москве просто «красненьким». К навозному близко подходит подлистник, называемый также пыльником или подглистником. Первое название происходит от того, что он встречается во множестве в кучах старого полусгнившего листа в садах и парках, а подглистником потому, что несколько похож на глисту, т. е. выползка. Это самый плохой для насадки червь, так как он очень квел и рвется на крючке даже сам собой, особенно если он недавно вырыт. Изредка встречается в глинистой почве беловатый или розоватый червь с круглой головой, но он не имеет значения для рыбной ловли. Для ужения на донную, кроме выползков, часто употребляются лишь так называемые железняки, довольно крупные (до 13 см) черви, отличающиеся очень острой головой, тонкой передней частью с синеватым отливом и плоским беловатым хвостом. Они замечательно крепки, почему очень прочно держатся на крючке и некоторыми рыболовами даже предпочитаются выползку. При ловле «на кусочки» ершей и другой рыбы железняк незаменим. Все черви перед ловлей должны быть выдержаны.

Насаживание червей на крючок производится различными способами, смотря по величине крючка и червя. Как насаживать навозных червей – в одиночку, кучей, – уже говорилось выше. Выползки по своей величине и вертлявости насаживаются на крючки с большим трудом. Самый простой способ – проколоть его немного ниже головы и насадить на крючок, пустив длинный хвостик. На крючках помельче крупная глистовка не может держаться, а потому ее необходимо насаживать петлями, прокалывая в нескольких (3–4) местах и вздергивая головную часть на поводок. Также насаживаются на крючок несколько (2–3) выползков, причем жало прячется в самом коротком хвостике. Тут же трудно обойтись без помощи сухого песка, в котором черви становятся менее скользкими Самый рациональный способ насаживания на два или три крючка (снасточку), один выше другого, причем, зацепив головку верхним крючком, нижний крючок пропускают в так называемый узел (это половой пояс, находящийся примерно в первой трети длины всего червя) и, проткнув червя еще раза два, скрывают в хвостике. При самом тонком, нерешительном клеве на Москве-реке ловят язей и подъязков только на мелкие крючки (№ 8-10), которыми задевают за голову или середину выползка, как показано на рисунке. Самую оконечность головы протыкать не следует, так как такой червь недолго извивается. Если мелочь часто щиплет и обрывает хвостик, то полезно надевать выползка с хвоста, оставляя голову совсем свободной. Некоторые рыболовы, прежде чем насаживать, макают выползка в конопляное масло. Запах этого пахучего масла привлекает рыбу, по струе, со значительного расстояния. Вероятно, подобное действие оказывает и керосин; несомненно, что черви, обмакнутые в керосин, скорее и охотнее хватаются рыбой, чем вовсе не пахнущие. Полагаю, что весьма полезно также окажется натирание или вымачивание поводков (жилок) в анисовом и других пахучих маслах.

Рис. 98. Различные способы насаживания выползка (уменьшено)

При ужении на донную привада и прикормка употребляются редко. Большей частью, по крайней мере у нас на Москве-реке, рыболовы довольствуются естественной привадой, становясь около устьев речек, ручьев, близ родников, водосточных труб и т. п. Однако заблаговременная привада или даже одновременная с ловлей прикормка имеет не менее огромное влияние на успех донного, преимущественно ночного ужения, как и на дневное ужение с поплавком. Материал для прикормки может быть также весьма разнообразен: кроме различных зерен, рыбу привлекают ржаной солод, кусочки дуранды (жмыхов). Некоторые валят в намеченное место конский и всякий другой кал, но самой лучшей прикормкой при ужении язей на выползка служат сами выползки, и чем больше их будет выброшено, хотя бы за 2–3 часа до ловли, тем последняя будет удачнее. Эту истину москворецкие рыболовы познали только очень недавно: года 2–3 назад выкинуть какую-нибудь сотню непрокисших выползков считалось чуть не безумием.

Ужение язей на донную начинается на Москве-реке очень рано, вскоре после того как пройдет лед и вода тронется на убыль. Замечено, что язь берет только после первых теплых ночей и когда температура воды достигнет 6°. За исключением налима, язь – первая рыба, которая начинает попадаться на удочку. В большинстве случаев это бывает около 10 апреля, но иногда начало клева задерживается до 15–20 апреля или начинается в конце апреля. Прежде всего ловят у нас выше Бабьегородской плотины (разбираемой перед вскрытием), а потом спускаются все ниже и ниже, до Устьинского и даже Краснохолмского моста. Вообще, чем ниже по реке, тем клев язя начинается позднее, что зависит от большей высоты и низшей температуры воды. Язи под Коломной, по-видимому, берут почти на неделю позднее, чем около Москвы, а на Оке ужение этой рыбы начинается или, вернее, становится возможным гораздо позднее. Первые дни язи берут на донную (на выползка) днем даже лучше, чем ночью, но по мере того как вода очищается от мути, они все чаще и чаще попадаются ночью, а вскоре, по окончании нереста, их скорее можно поймать (днем) на поплавочные удочки (см. выше), чем на донные. В первой половине мая, ранее или позднее, язь совершенно перестает брать днем на выползка, да и ночная ловля его становится все менее и менее добычливой, находясь в зависимости от дождей или, вернее, от того, как много идет воды поверх плотины. Летняя ловля язя на донную подвержена многим случайностям и требует большого внимания и проворства, так как поклевка сытого язя почти незаметна. В сентябре, редко с конца июля, после обычных осенних дождей, вызывающих подъем рыбы к плотинам, начинается более или менее удачная ловля пришлого – ходового, голодного язя и продолжается, все усиливаясь, до окончательного замерзания реки, что бывает в конце октября, большей частью в начале ноября. При этом, чем ближе к зиме и чем чаще выпадают дожди, тем более вероятности на успех ловли язей днем. Однако они в это время редко берут (на выползка) среди дня, а большей частью с рассвета до 9-10 часов утра или под вечер.

Выбор места для ужения на донную зависит от времени года и состояния воды. Весной, когда вода только что вошла в берега, ловят на песчаных отмелях с сравнительно слабым течением, большей частью у самого берега; с дальнейшей убылью воды становятся все ближе к середине реки, т. е. на воду. С запором плотины, когда язи окончательно установятся, их ловят там, где они стоят, т. е. на глубоких иловатых местах со слабым течением. Среди лета язей нередко удят на выползка без всякого грузила, нередко с предварительной прикормкой. После паводков летних и в особенности осенних москворецкие охотники становятся на ходовых местах, большей частью на самой струе, перехватывая таким образом мимо идущую рыбу. Тракт этот бывает очень неширок, даже настолько узок, что не только рядом стоящая лодка, но даже один из рыболовов (на донную ловить можно только вдвоем), сидящий на другом конце лодки, рискует ничего не поймать или очень мало. Вообще в знании и изучении этих рыбьих путей лежит залог успеха почти всякого ужения, и зачастую никакие привады и прикормки не могут заставить рыбу уклониться от дороги.

Что касается погоды, наиболее удобной для ловли язей на донную, то нелишне здесь повторить, что язь всего лучше берет весной в теплые апрельские ночи, летом в холодные, пасмурные ночи с небольшим дождиком; если дождь усилился и вода сильно замутилась, клев временно прекращается (рыба от сильной мути как бы шалеет), но затем снова усиливается. В это время, при упомянутой погоде, всего выгоднее становиться около таких мест, которые доставляют рыбе натуральную приваду, т. е. около канав, водостоков, речек и ручьев. Осенью язи снова всего лучше ловятся в теплые, пасмурные ночи, а позднее, перед замерзанием, очень верно, хотя и вяло, берут на выползка, когда идет мокрый снег и даже идет так называемая шуга, или «сало». Лунные ночи не благоприятствуют ужению на донную главным образом потому, что язь держится тогда в верхних слоях воды и плавится.

«Как уже было сказано, москворецкие рыболовы устанавливают лодку на «якорях», вернее, на различного рода грузах. Эта установка требует, на течении, некоторой сноровки, так как можно рисковать стать вовсе не на то место, на которое следует. Обыкновенно выезжают на десяток сажен (более 20 м) выше намеченного места и, повернув лодку вниз по течению, кормой вполоборота, сбрасывают сначала кормовой груз, затем как можно проворнее опускают якорь с носа, прежде чем нос станет ниже кормы. Веревки выравнивают, подергивая к себе груз, и, отпустив их, сколько позволит его тяжесть и быстрота течения, закрепляют за утки, наматывая на них 2–3 восьмерки. При боковом ветре или очень неправильном течении, которого следует избегать, полезно бывает спускать спереди, посредине лодки, третий груз.

Правильная ловля на донную возможна только с тремя удочками; при частом клеве лучше ловить на две, даже на одну. При хорошем клеве самое лучшее – держать в каждой руке по удочке и по временам (чем чаще, тем лучше) потихоньку подтаскивать к себе насадку (на 0,7 или 1,4 м) и затем снова отпускать ее. Шестик при этом держат наискосок, верхушкой вниз, как можно ближе к поверхности воды. Такого рода подтягивание рыба слышит издалека и сбоку, тем более если стоит «на струе», а потому оно вполне возмещает немногочисленность удочек. Во всяком случае, при ужении язя с лодки шестики не следует затыкать в доски лодки, а надо или класть их (на сиденье, нос, корму) наискось, или же класть на борт перпендикулярно к нему, но так, чтобы кончики немного (на четверть) высовывались из-за него. Последний способ хуже первого. Если есть какой риск, что удочка может быть утащена в воду, то, вместо того чтобы крепко затыкать ее, надо привязать к комлю шестика 1,4–2,1-метровую бечевку. При ужении с берега шестики по необходимости втыкаются в землю.

Обыкновенно, при ловле с лодки, прежде чем закидывать донную, разматывая леску, опускают ее в воду, чтобы она несколько намокла вместе с поводком и чтобы проверить, насколько соответствует тяжесть грузила течению. Затем или меняют грузило на другое, или, если оно состоит из нескольких картечин и дробин, отбавляют сколько следует; еще чаще довольствуются тем, что отпускают (при чересчур тяжелом грузе) леску короче или (при чересчур легком) длиннее. Закидывание лески требует большого навыка, особенно когда дует противный или сильный боковой ветер. Чем тяжелее груз, тем оно менее затруднительно. У нас закидывают большей частью так: леску укладывают, начиная почти от верхушки шестика, более или менее правильными и небольшими кругами на скамейку, нос или корму (иногда к борту приделывается для этого особая подъемная доска на шарнирах), реже на колени (тогда необходим клеенчатый или кожаный фартук). Затем берут за леску немного выше грузила и, не вставая с места и стараясь не качнуть лодку, сделав несколько размахов, резким и сильным движением посылают насадку перпендикулярно к лодке, соразмеряя силу этого размаха с длиной лески, так как в противном случае шестик вылетит из лодки. Во всяком случае необходимо сейчас же схватить шестик, подать его вперед, встряхнуть леску и подтянуть для того, чтобы убедиться, что она не запуталась и на ней не образовалось петель. Неопытные рыболовы сначала всегда закидывают, стоя в лодке.

Это самый употребительный способ закидывания, некоторые, впрочем, леску собирают наполовину кругами в левую руку, а в правую остальную часть с насадкой наверху, которую кидают от себя. Так закидывают большей частью живца. По моему мнению, самое спокойное и правильное, хотя и несколько мешкотное, закидывание состоит в том, что леску с насадкой спускают до тех пор, пока не будет слышно в руке, что пулька лежит на дне. Этот способ особенно удобен, даже незаменим, при очень легком грузе или при сильном ветре.

Закидывание с берега производится тоже собиранием лески в кольца, только насадку бросают таким образом, чтобы леска легла почти перпендикулярно к берегу. Чтобы насадку не прибивало к берегу, грузило должно быть сравнительно тяжелее, что не может не отозваться на верности поклевки. Вообще, береговая ловля на донную, язей в особенности, очень неудобна и неправильна и не может быть сравниваема с ужением на лодке. Поклевка язя на донную довольно разнообразна и обусловливается насадкой, временем года и силой течения. Всего вернее берет язь на хлеб и раковую шейку, так как тут почти не бывает предварительных пощипываний: он сразу берет насадку в рот и более или менее резко дергает удильник, который иногда при этом выскакивает. Летом, в жару, язь берет сравнительно вяло и менее порывисто. Такую сравнительно крупную насадку, как выползок, язи, тем более подъязки, редко берут сразу, всем ртом, а сначала щиплют за хвостик губами. Весной, до нереста и после него, примерно до середины мая (на Москве-реке) язи берут на выползка довольно резко, срыву, хотя редко утаскивают шестики, подобно голавлям. Чаще всего это делают покатные язи, которые мимоходом берут насадку в рот и плывут вниз. Поклевка язя в это время далеко не такая смелая, как у голавля, но резкая, сильная, отрывистая, однако не без вороватости. Слышно по руке, как он дергает за червя. Это называется – «подъязь стучит». Чаще всего он стучит два раза, а на третий уже тащит, совсем забрав червя в рот, – и это есть настоящий момент для подсечки, как, впрочем, и во всех других случаях. Подсекать надо всегда довольно резко, но не сильно, лучше кверху, чем вбок. При небольшом грузиле, слегка приподнимаемом течением со дна, эти постукивания не так ясно заметны, как при тяжелом, и язь часто (весной) сразу берет насадку в рот, без предварительных пощипываний, и тащит ее в сторону или прямо (вверх по течению). Чем мельче язь, тем дольше продолжается стучание.

Летом язь берет на выползка совсем иначе, поклевка его гораздо осторожнее и тише, особенно в тиховодье, так что бубенчик редко звенит; почувствовав малейшее сопротивление, в слишком ли тяжелой пульке или в шестике, он большей частью бросает насадку. Клев его можно заметить лишь по легкому качанью лески, почему (ночью) и необходимы с одной стороны привязанные звонки или белые маячки, а с другой – возможно легкое грузило и возможно меньший крючок (иногда № 10), которым зацепляют червя за голову. Сытая и вороватая рыба потихоньку, как бы исподтишка, забирает его в рот и тащит вместе с тем вниз по течению, так что приходится как можно более поддавать шестик, вытягивая вперед руку. Неудачные подсечки происходят всего чаще потому, что они по необходимости бывают преждевременными. Следовательно, катушка может в этом случае очень пригодиться и весьма полезно было бы насаживать червя на снасточку в 2 или в 3 маленьких крючка. Иногда бывает слышно, как пулька приподнимается и опускается – это значит, что язь сосет червя; тогда надо потянуть слегка леску на себя и этим подзадорить рыбу. Это подзадоривание вообще весьма полезно при вялом, нерешительном клеве. При летнем ужении в особенности необходимо соблюдать правило брать шестик как можно тише, не спеша, подавая его слегка вперед.

Рис. 99. Червь, насаженный на снасточку в 2 крючка

Рис. 100. Тройная сна с точ ка

Осенний клев язя на выползка иногда напоминает весенний, т. е. язь сначала резко стучит раза два, затем тащит на себя. Но чаще, особенно после морозов, клев даже ходового язя бывает довольно вял и неслышен, хотя и очень верен. Это происходит потому, что язь берет насадку мимоходом и плывет потихоньку далее вверх; в таких случаях подсекать надо, лишь только – после предварительного, очень легкого пощипывания – леска ослабнет.

Как вытаскивать язя из воды, как он идет на удочке – говорилось выше. Замечу только, что ночью он барахтается и кувыркается гораздо менее, чем днем, и вообще гораздо смирнее. Выползок всегда оказывается или совсем сдернутым с крючка, или как бы изжеванным. Елец же и подуст, поклевка которых мало отличается летом от поклевки язя, всегда обрывают кончик; голавль же узнается по тому, что всегда берет со срыву.

Зимнее ужение язей имеет уже более случайный характер. На Москве-реке по перволедью они еще иногда весьма хорошо ловятся на выползка или красного червя, из лунок, на известные уже кобылки (см. ерш и налим), но с длинным прутиком (или китовым усом). Ловят, как всегда, в отвес, с очень тяжелым сравнительно грузилом и так, чтобы червяк висел у дна. Язь (чаще подъязок) берет вяло и, забрав всю насадку в рот, часто сосет ее, оставаясь без движения.

Позднее, с прочным льдом, клев язей почти прекращается, возобновляясь урывками, с сильными оттепелями, а также перед вскрытием.

Местами, например в Иртыше, также и в некоторых реках европейской части России, крупные язи временами идут на блесну.

Перехожу теперь к описанию самой интересной ловли язей – ужению нахлыстом на насекомых. Ловят язей нахлыстом преимущественно на небольших реках, притом на настоящих, а не на искусственных насекомых. Последнее объясняется тем, что эта рыба редко берет сразу всю насадку в рот, подобно голавлю, хариусу, форели, а сначала пробует ее губами. Затем следует заметить, что ужение производится в большинстве случаев без катушки, на волосяные лески, что зависит от того, что, во-первых, язь – рыба сравнительно небойкая, во-вторых, – от того, что вовсе не требуется, чтобы насекомое (естественное или искусственное) находилось на поверхности: очень часто язи лучше берут насадку под водой, даже со дна.

На Москве-реке и, вероятно, в других местностях выработался даже особый способ ловли язей, который можно бы назвать полунахлыстом, а москворецкие рыболовы называют или нахлыстом, или почему-то ловлей «брандахлыстом». Эта ловля представляет те существенные отличия от настоящей нахлыстовой ловли (см. ФОРЕЛЬ), что производится почти всегда в сумерки или ночью и большей частью с небольшим грузилом, так что насадка плывет в полводы или почти ко дну. Таким образом, эта ловля имеет некоторое сходство с уже описанной ловлей язей на дуранду (вятским способом), на горох (днепровским способом) и на рака (клязьминским) и составляет переход от этих донных методов ужения к ужению поверху. Настоящая ловля нахлыстом, описание которой будет далее, на Москве-реке вовсе не практикуется, даже вряд ли возможна, потому что язи здесь подходят к берегам или перекатам и «плавятся» только по ночам.

Снасть, употребляемая для москворецкого «брандахлыста», существенно не отличается от обыкновенных (не английских) удильников и лесок, служащих для настоящего нахлыста. Удилище очень гибкое, хлыстообразное, длиной редко более 3,5 м, лучше цельное, чем складное; в последние три года начали входить в употребление цельные удильники желтого тростника (японского) со слегка закругленными подпилком узлами. Леска в 4, редко в 6 белых волос, самого высокого достоинства. Употребление прививка (см. ЛЕЩ) здесь неизвестно, но, конечно, он весьма облегчил бы дальшее закидывание. Груз или отсутствует, или это дробина не крупнее № 1. Поводок из тонкой жилки или волосяной. Крючок – мелких номеров, № 8–9, реже № 6–7, лучшие – пэнэлевские без загиба, с ушком. Леску редко отпускают более чем на 7–8,4 м и закидывают обыкновенным способом, стараясь, при выхватывании ее, чтобы насадка не коснулась поверхности воды позади рыболова.

Ловят чаще в забродку, до 1 м глубины, иногда с берега, редко с лодки, которую в этом случае ставят вдоль течения. Надо заметить, что ловят «брандахлыстом» главным образом в пределах Москвы, на участке реки между Каменным мостом и Бабьегородской плотиной, именно у моста, около свай, и на перекатах, что пониже плотины и ниже моста. Удобных мест для этого ужения очень немного, но и занимаются ею не более десяти охотников, из которых только трое могут назваться ее специалистами. Быстрота течения составляет менее необходимое условие, чем небольшая глубина (не свыше 1,4 м), и всего удачнее бывает ужение на слабом течении (около свай).

Москворецкие рыболовы начинают ловить «брандахлыстом» очень рано, иногда ранее запора плотин, вообще же когда вода достигнет летнего уровня, примерно около 9 мая, и продолжают с некоторыми перерывами, зависящими от состояния погоды, высоты воды и недостатка в насадке, удить до октября или середины этого месяца, пока не начнутся сплошные ночные морозы. Всего удачнее бывает эта ловля после больших дождей, когда вода пойдет на убыль и прочистится. Вообще же ловят только, когда бывает плав, т. е. рыба, в данном случае язь, ходит поверху, и притом на неглубоких местах. Ловят, как сказано, в сумерки и ночью, довольно редко сейчас после заката или ранним утром; засветло «хлещут» только весной, когда чаще попадаются голавли, чем язи. Однако несомненно, что в очень темные ночи язи берут насадку реже, вероятно, потому, что не видят; всего же жаднее и вернее они хватают ее в лунные ночи. Прежде, лет десять назад, ловля полунахлыстом и производилась только в светлые ночи, но с устройством электрического освещения на Каменном мосту она стала гораздо доступнее и добычливее. Электричество в данном случае заменило луну и имело некоторое благоприятное влияние на ночную донную ловлю, так как дало воз можность рыбе руководствоваться при отыскивании пищи не только осязанием, слухом и обонянием, а также и зре нием.

Насадки, употребляемые москворецкими охотниками для ловли «брандахлыстом», довольно разнообразны и соответствуют сезону. Самой ранней насадкой служит черный таракан, но это жирное и тяжелое насекомое требует для своего закидывания большого искусства и потому употребляется немногими «артистами» нахлыстового ужения, преимущественно для ужения шересперов и голавлей; на пьявку также язи идут редко. Во второй половине мая начинается ужение на майского жука, с небольшим грузом, на перекатах, но на Москве-реке язи берут его не так охотно, как на небольших реках. Это зависит от того, что жук чаще попадает в небольшие речки с прибрежных деревьев, чем в голобережную Москву-реку, а также и от того, что для москворецкого подъяза это слишком крупная насадка, которую он не может сразу взять в рот, подобно настоящему язю. Настоящее ужение подъязка на «брандахлыст» начинается после сильной жары, когда появятся в большом количестве мясные мухи, выведшиеся из опарыша. Эти мясные мухи, называемые у нас шпанками, составляют для язей лакомство, и они предпочитают их всякому выползку и опарышу, который, впрочем, изредка употребляется и для нахлыстового ужения. Ловля на шпанку очень проста, так как не требует постоянного перезакидывания, производится иногда с берега и вообще в очень многих местностях реки (также на водоотводной канаве) и очень напоминает летнее донное. Отличие в длинном удильнике, постоянном подтягивании и частом сравнительно перезакидывании. Очень удачна бывает ловля на шпанку поблизости водосточных труб (после дождя), вероятно потому, что этих мух (только что вышедших из окуклившихся опарышей) много попадает в водостоки. На более мелких и тихих местах, например около свай под Каменным мостом, ловят иногда на шпанку и без дробинки – чистым нахлыстом, т. е. совсем поверху. Насаживаются обыкновенно по 2 или по 3 мухи на крючок № 8–9. Шпанок ловят заблаговременно, днем, привлекая мясом, и сохраняют в пузырьке. Очень редко шпанку заменяют пчелой или шмелем.

Еще позднее, уже в июне, подъязь охотнее начинает брать на тополевого червя, которого всегда можно бывает набрать массами на тополях. Это темно-пестрая мохнатая личинка какой-то сумеречной белой бабочки. Насаживают его по одному на крючок № 8–9, как всякого червя. Иногда тополевый червь заменяют крапивным. Удят на эти насадки так же, как и на шпанку, но преимущественно на перекатах и вообще мелких, хотя бы и тихих местах. Как на шпанку, так и на мохнатых червей (личинок бабочек) довольно часто ловят с лодки.

Самой главной насадкой для полунахлыстовой ловли на Москве-реке служит мелкий кузнечик, которого можно доставать начиная с 1 июня, сначала бескрылых, и до больших октябрьских ночных морозов. В сентябре, впрочем, некоторые заменяют кузнечиков желтым капустным червем, которого собирать гораздо легче. Больших кузнецов у нас избегают, потому что подъязок берет на них неверно и часто срывает брюшко, да и сам кузнец плохо держится на крючке и часто слетает при перезакидывании. Так как приходится удить в темноте, то пузырьки и коробочки, в которых обыкновенно хранятся кузнечики (с травой, чтобы не перегрызлись), очень неудобны, так как много их выскакивает. Поэтому всего целесообразнее держать кузнечиков в стеклянной банке (или цилиндрической жестянке), к которой привязана частая сеточка или марля с короткой жестяной трубочкой на конце, которая затыкается пробкой. Когда надо переменить насадку, опрокидывают баночку, нащупывают в сетке кузнеца и пропускают его в откупоренное отверстие трубки. Крючки берут покрупнее, чем для шпанки, именно № 6–7; насаживают по два или по три кузнеца, смотря по их величине. В большинстве случаев употребляется грузило в виде одной-двух дробинок, сообразно течению. Ловят большей частью на неглубоких местах с небольшим течением, близ травы (особенно шелковника, т. е. нитчатых водорослей), чаще в забродку, чем с лодки, которая на мелком месте пугает рыбу, так как, качаясь при перебрасывании, дает волну. Некоторые рыболовы нарочно заблаговременно расчищают прогалинки в траве. Забрасывают кузнеца всегда почти поперек течения, но на слабом течении – наискось. Когда леска совсем вытянется, ее перебрасывают или предварительно (в тихой воде) несколько раз подтаскивают к себе толчками и снова отпускают. Язь иногда охотнее берет кузнеца поверху, даже иногда хватает его, прежде чем он успеет коснуться воды, но в большинстве случаев хватает насадку под водой, почему необходимо, чтобы она тонула, хотя и медленно. Бескрылые кузнечики мясистее и тяжелее (и непрочнее на крючке) крылатых, а потому на них часто ловят без грузильца. Кстати скажу, что у нас изредка ловят на кузнеца и на простую донную.

Подсекают при ловле «брандахлыстом» на слабом течении всегда, как только зашевелится леска: когда язь потащит леску, то большей частью бывает уже поздно. На течении поклевку слышно очень ясно, но вообще язь берет кузнеца под водой тихо, не торопясь, губами, а не всем ртом; напротив, поверху, когда насадка еще не потонула, он хватает ее проворнее, и надо подсекать немедленно после того, как рыба сделает кружок около кузнеца. Очевидно, для подсечки на глаз, а не на ощупь надо иметь острое зрение при естественном и искусственном освещении, т. е. лунном или электрическом, и необходимо, чтобы леска была непременно белого волоса. Пойманный язь идет ходко и оказывает почему-то менее сопротивления, чем пойманный на донную. Вываживают и вытаскивают его обыкновенным порядком – при ужении на лодке чаще с сачком, но при ловле в забродку или тащат пойманную рыбу волоком на берег, или же, утомив ее, берут за леску и, подтащив рыбу к себе, схватывают ее под жабры указательным и средним пальцами правой руки, пропуская эти пальцы по леске. Более крупную рыбу берут обеими руками, взяв предварительно леску в зубы или зажав ее коленями. Наконец, очень большую рыбу (большей частью голавлей и шересперов) подводят к ногам и, зажав между коленями, хватают руками и выносят на берег. Любители ловли в забродку редко берут с собой корзинку, так как она только мешает, и рыбу чаще сажают на кукан.

Ужение «брандахлыстом» годами, при большом выходе подъязка, бывает крайне добычливо.

В других местностях ловят язей нахлыстом на метлицу (например, на Шексне), во время ее падения на воду в конце июля и в начале августа отличной насадкой для ужения поверху на небольших реках служит молодой овес. На Десне, по словам Вербицкого, удят много крупных язей лунными ночами на майского жука. На некоторых небольших реках, также в проточных прудах их ловят на мошкару (Phryganea), которая вообще может часто заменить кузнечика. Мошкару эту нетрудно наловить (в июне) сачком, всего лучше с лодки. Насаживается она на маленький крючок (№ 9-10), причем лучше, если острие крючка находится в голове, а не в туловище насекомого.

В юго-западных губерниях, по-видимому, довольно распространена ходовая ловля язя нахлыстом, причем рыболов едет в челноке вниз по течению, постоянно перезакидывая длинную леску с майским жуком или кузнецом. Этот способ ужения, уже описанный выше (см. ГОЛАВЛЬ), по-видимому, может быть применим только на небольших реках с более или менее заросшими берегами.

В некоторых местностях средней и отчасти северной России, например во Владимирской, Петербургской, вероятно, и других губерниях, весьма успешно ловят язей нахлыстом на стрекозу, именно весною – в мае и в начале июня, до появления кузнечиков. Язи очень любят этих насекомых и часто хватают их, когда они садятся очень близко от воды, причем иногда высоко выпрыгивают за ними. Ловят по утрам или вечером, в ясную погоду, с лодки или в забродку, на длинное гибкое удилище с крупкой шелковой (?) леской. Стрекоза насаживается так, чтобы крючок проходил через голову и хвост. Насадка не должна вовсе тонуть на дно, а находиться на 0,7 м от поверхности. Берет здесь большей частью крупный язь и довольно верно – сразу, так что руке сообщается довольно чувствительный толчок. Ловля эта прекращается к концу мая. В Петербургской губернии (на небольших реках, а не в Неве) язей тоже ловят нахлыстом на стрекозу, чаще на так называемых шаркунов – больших толстобрюхих стрекоз. Замечательно, что, по уверению Либериха, рыба берет на пустую куколку, оставленную уже вылетевшей стрекозой, еще лучше, чем на последнюю. Насаживается здесь стрекоза так: жало втыкают в туловище под самое горло, пропускают крючок сквозь все насекомое и выводят жало, не доходя 2,5 см от конца хвоста. Иногда полезно бывает, для большей верности клева, обрывать длинную пару крыльев.

Перехожу теперь к описанию самой распространенной ловли язей нахлыстом – на кузнечика, днем и поверху.

Так как это ужение вполне верховое и поэтому требует взрослых крылатых насекомых, то оно редко начинается ранее конца июня. Удят обыкновенно рано утром, часов до 9-10 утра, редко около полудня, затем вечером перед закатом и до сумерек. Самый лучший клев бывает около заката. Местом ловли служат всего чаще глубокие места – ямы, в заворотах реки, недалеко от переката, мельничные омута, вообще так называемые становища, где язи живут постоянно все лето и о которых говорилось уже не раз выше.

Рис. 101. Метлица

Снасть для этой ловли должна быть очень легкая и тонкая. Некоторые рыболовы удят на кузнеца обыкновенными английскими нахлыстовыми удильниками с катушками и тончайшим шнурком (см. ФОРЕЛЬ и ГОЛАВЛЬ), но особенной необходимости в этих дорогих снарядах нет, и можно успешно заменить их цельным березовым удильником со срощенным длинным, гибким и тонким рябиновым кончиком (всего длиной до 4,9–5,6 м) и волосяной леской в 4–6, редко 8 волос, высшего достоинства и любительской работы. Для того чтобы она дольше держалась на воде, ее полезно натирать салом. Чем длиннее пущена леска, тем лучше, и она ни в каком случае не должна быть короче чем в 1¹/₂ раза против удильника. При неумении закидывать надо делать прививки, т. е. подвязывать, начиная от верхушки, особую волосяную леску, сплетенную (или скрученную) в виде постепенно утончающегося пастушьего кнута (см. ЛЕЩ). Крючок берут мелких номеров – 8-й, даже 10-й – при употреблении катушки, но для большого кузнеца необходимы более крупные.

Насадкой служат обыкновенные серые и зеленые кузнечики небольшой величины, но и не самые мелкие. Насаживают скачка целиком, по одному, у большого же кузнеца лучше отрывать ноги. Крючок втыкают в грудь, оставляя голову свободной, и проводят в брюхо; еще лучше, так как язь берет кузнечика с головы, крючок (мелкий), проведя наискось через грудь, выпускать сверху из правого, а не левого щитка шеи. Жало крючка нет никакой надобности прятать, и даже лучше, если оно будет торчать наружу.

Ловля производится с берега или плота, реже в забродку (так как на мелких местах язи днем не «плавятся») и не с лодки, которой они боятся. Но если кто может далеко закидывать, особенно с катушкой, тот может удить и с лодки, тем более если будет стоять в более укромных местах – у тростников, камышей или кустов. На берегу тоже надо придерживаться таких прикрытий. Закидывают обыкновенным способом. Скачок, особенно крылатый самец (тонкобрюхий), очень прочная насадка, и при умении его можно перезакинуть раз десяток, прежде чем он слетит с крючка. После нескольких перебрасываний скачок начинает слегка тонуть, но это небольшая беда; впрочем, если это не желательно, его можно просушить, заставив его сделать в воздухе несколько туров. Разумеется, надо стараться бросить кузнечика в то место, где только что всплавился язь. Иногда он немедля хватает приманку, иногда же, всплавившись, проходит мимо, как бы не замечая ее, потом круто поворачивает и хватает скачка. Поклевка язя чаще всего обозначается кружочком или воронкой вокруг кузнеца, который затем исчезает. Эта рыба большей частью берет очень тихо и осторожно, губами и нередко только пробует и выплевывает насадку. Но в жор язь берет очень верно; после исчезновения скачка слышно, как за леску точно кто трогает, затем она начинает как бы крутиться и идет не туда, куда следует, и как будто вместе с тем зацепила за корягу. Крупный язь тащит за леску, как малый ребенок. Подсекать всего лучше, когда леска натянется, причем подсечка не должна быть очень сильной и резкой; затем потихоньку ведут рыбу к себе. Язь, пойманный на кузнечика, странное дело, идет очень ходко и почти не кувыркается; только мелкий – подъязок около 600 г – сопротивляется довольно бойко и может порядочно нашуметь; настоящий же язь только упирается и идет плавно, на кругах, стараясь уйти в траву или в берег. Поймав несколько рыб или после порядочной возни надо переменить место или же переждать, пока язи снова поднимутся кверху и начнут «плавиться».

Мясо язя довольно вкусно, но костляво; оно несколько розоватого цвета и летом, почти всюду, отзывает травою.

Чехонь имеет некоторое сходство с саблей или, вернее, косарем и отчасти напоминает селедку. Коренное же название этой рыбы, по мнению некоторых, происходит от слова «чешуя», которая у нее легко спадает и потому обращает на себя внимание, но вернее предположить, что и чеша и чехонь даны ей тоже по форме тела и происходит от тесать, теша, где трудновыговариваемое «т» заменилось буквою «ч».

По форме своего удлиненного и сильно сплющенного тела чехонь легко отличается от других карповых рыб; спина у нее почти совершенно прямая, брюхо очень выпукло, остро, и вся рыба представляет большое сходство с бердышом или короткой саблей. Боковая линия у чехони лежит очень близко к брюху, и притом идет не прямо, а зигзагами. Спина у нее серовато-бурая, бока и брюхо серебристо-белые, спинной и хвостовой плавники серые, нижние имеют красноватый оттенок; глаза серебристые. Чехонь достигает значительной величины – до 70 см, но никогда будто не бывает тяжелее 1,2 кг; большей частью она имеет в величину около 46 см и весит не более 600 г.

Рис. 102. Чехонь, сабля-рыба

Рыба эта имеет довольно ограниченное распространение. Она встречается исключительно в реках Черного, Азовского, Каспийского морей, также в Аральском море и в среднем и нижнем течении Сырдарьи. В реках Балтийского моря она встречается уже гораздо реже, а на севере ее нет вовсе. Вообще чехонь принадлежит исключительно средней и особенно южной России, и здесь, за исключением Кубани, в которую входит в небольшом числе, и собственно кавказских рек, принадлежит к числу самых обыкновенных рыб.

Вообще чехонь любит простор и держится преимущественно в больших реках, внутренних морях, реже в больших озерах (Ладожском, Ильмени, Платенском), а в небольшие реки почти никогда не заходит. Осенью и весною она совершает очень большие путешествия вверх и вниз по рекам, собирается тогда в огромные табуны и ловится в громадном количестве. Большей частью она живет в самых глубоких и быстрых местах реки и в самых широких рукавах (в низовьях Волги), летом также в черных и морских заливах и никогда не заходит в поемные места, заливные озера и ильмени. Плавает очень быстро и нередко выскакивает из воды, гоняясь за насекомыми и мелкими рыбками, которых очень часто находят в ее желудке. Большей частью ей достаются в добычу мелкие уклейки и молодь некоторых других рыб, но главную пищу чехони все-таки составляют разные черви и насекомые; во время падения метлицы на Шексне, Мологе и других второстепенных реках средней России она кормится исключительно этими перепончатокрылыми. Продолжительность жизни ее незначительна, но все-таки она живет не менее десяти лет, а не 4–5, как это предполагает Геккель. Плодовитой чехонь делается, по-видимому, еще не достигнув двухлетнего возраста, так как растет чрезвычайно быстро. По крайней мере в низовьях Волги в январе, т. е. на 9-й месяц своей жизни, она достигает уже почти половины своего роста, именно 20 см.

Главный лов чехони происходит весной, также осенью, исключительно в низовьях рек, неводами и другими сетями. Иногда попадается она и на удочку, наживленную червяком и закинутую на быстрине и глубоких местах реки. Клев ее сходен с клевом уклейки, но гораздо вернее; удочка также пускается очень мелко, так как чеша держится у самой поверхности воды. Где ее много, она берет беспрестанно, особенно в начале лета.

На Десне, в Черниговской губернии, не так давно еще чехонь ловилась на удочку во множестве – ночью, когда она стаями подходит к берегу, причем слышно издалека ее чмокание. Удят здесь нахлыстом («на свист»), наживляя удочку червями. Чехонь клюет чрезвычайно резко и всегда сама себя подсекает.

Несмотря на свою костлявость, чехонь очень вкусна и нежное сладковатое мясо ее весьма уважается.

Весенний ход чехони в нижней Волге, под Астраханью, по наблюдениям В. Е. Яковлева, начинается с ранней весны, причем отдельные косячки ее состоят обыкновенно из рыб одного возраста. Трогается она с зимних ям уже в феврале, когда еще Волга бывает покрыта льдом. Эти ранние косяки состоят из мелкой чехони, не крупнее 30–35 см, крупная же идет позднее – в марте и апреле. Относительно икрометания чехони известно очень мало, и даже время ее нереста не определено с достоверностью. По-видимому, в южной и средней России она мечет икру после спада воды, в мае, но в нижней Волге значительно ранее, вероятно в конце марта или в апреле, до разлива, который начинается здесь много позже, чем в верховьях и средней части реки. Во всяком случае чехонь нерестится всегда в самой реке, на очень быстрой воде, по перекатам, отмелям и песчаным косам, по словам сведущих ловцов, нерест происходит по утренним зорям, перед восходом солнца, преимущественно в туманную погоду. В это время она выпрыгивает из воды на 35 см и выше и толчется на одном месте до того густо, что вода кажется кипящей, как в котле. Низовые рыбаки говорят про нее: «Чеша икру бьет, точно огонь сечет». По некоторым наблюдениям можно заключить, что чехонь мечет икру неодновременно, именно более мелкая раньше, а крупная позднее, как это замечается и у других рыб. Идущая со взморья чехонь поднимается по Волге невысоко, ибо вступает в реку почти со зрелыми половыми продуктами, за Енотаевск заходят уже очень немногие косяки, так что главная масса рыбы нерестует в самых устьях. Надо полагать поэтому, что чехонь, встречающаяся весною в средней и частью верхней Волге, принадлежит уже к оседлым, а не проходным рыбам, как нижневолжская.

О ходе и нересте чехони как в средней Волге, так и на Дону и Днепре почти ничего не известно, и здесь требуются наблюдения. В Дон она идет, по словам Данилевского, в мае и продолжает идти до октября, но эта продолжительность хода показывает, что, вероятно, речь идет о ходе чехони после нереста. По другим сведениям, чехонь трется в мае, иногда в начале июня.

Выметав икру, рыба вместе с выклюнувшимися по дороге мальками скатывается в черни, т. е. на взморье. На некоторое время чехонь в нижней Волге как бы совершенно пропадает, она начинает входить в нее вновь с конца июля и идет всю осень до заморозков. Впрочем, на зимовку главные массы ее в Волгу не входят, а располагаются в чернях, перед самыми устьями. Зимует чехонь всегда на тиховодных местах, где и залегает огромными косяками, в несколько десятков тысяч штук. Если зима теплая, то рыба лежит некрепко и переходит с места на место, подвигаясь исподволь ближе к реке. Ловцы считают чехонь предвестницей хода судака; если она тронулась, вслед за нею тотчас же трогается судак. Вероятно, эта связь между чехонью и судаком зависит от того, что чехонь составляет любимую пищу судака низовьев Волги.

Гольян во время нереста отличается своими яркими радужными цветами, кожа у него, однако, лишена чешуек только на брюхе и иногда вдоль средней линии тела, а на прочих частях тела чешуйки очень мелки, нежны и малозаметны и не покрывают одна другую. Своей мелкочешуйчатостью, пестротой цветов, также брусковатым туловищем и по своему местопребыванию эта рыба много напоминает форелей, почему и называется местами, как в Уфимской губернии, лошком, от уменьшительного лох, а в Московской – форелькой.

Рис. 103. Гольян-малявка и его зубы

Вообще гольян легко отличается от всех других карповых рыб и как по своей мелкой чешуе, толстому, широкому туловищу, так и по числу глоточных зубов (6, редко 7 с каждой стороны, в двух рядах – 24 42) отделяется в особый род – Phoxinus. В восточной России водится еще другой вид, отличающийся большей величиной, более крупной чешуей, менее брусковатым туловищем и менее тупым носом, а также своим образом жизни, но об этом виде мы будем говорить далее, а теперь перейдем к обыкновенному гольяну.

Последний всегда отличается необычайной пестротой и потому названия «скоморох» и «красавка» гораздо более идут к нему, нежели, как мы видели, не совсем правильное название «гольян». Спина у него буровато-зеленого, иногда синеватого цвета, с более или менее ясной черной полоской вдоль середины; бока зеленовато-желтые, с золотистым, а ближе к брюху с серебристым блеском; самое брюхо, начиная от губ до хвостового плавника, красноватое или даже ярко-красное, но иногда бывает и белое (у гольянов реки Свияги). Плавники желтоватые с черноватой каемкой; парные плавники и заднепроходный имеют красное основание; глаза желтовато-серебристые. Впрочем, весьма трудно совершенно верно описать цвета этой рыбки, тем более что они изменяются по временам года и по местности. Всего красивее бывают гольяны во время нереста, но, по-видимому, нередко встречаются исключения из этого правила. Следует заметить, что у обыкновенного гольяна боковая линия продолжается только до середины тела, а далее прерывается и даже совсем пропадает.

Гольян встречается почти во всей Европе и в большей части Сибири. В России он всюду принадлежит к числу весьма обыкновенных рыб, но на юге водится в меньшем количестве, чем на севере. Гольян любит холодную воду и потому преимущественно держится в небольших, быстротекущих речках, даже в ручьях с каменистым или песчаным дном, и всего многочисленнее в горных речках Крыма, Зауральского края и, вероятно, Кавказа. Теплой, медленно текущей воды он, видимо, избегает и потому очень редок в больших реках, также озерах (например, в Онежском крае) и тут попадается большей частью у каменистых берегов. Вообще до сих пор распространение у нас гольяна не известно с точностью; причина того – его незначительная величина и сравнительная редкость в больших реках, но судя по тому, что в средней, северо-восточной и северо-западной России он встречается во множестве решительно во всех речках и ручьях, надо полагать, что он водится повсеместно и только ускользал от внимания наблюдателей. По крайней мере в Ярославской и Пермской губерниях он встречается во всех небольших реках, даже ручьях. В Московской же губернии, в которой гораздо больше фабрик, гольян водится только местами и в окрестностях Москвы довольно редок (в реках Лихоборке и Синичке, впадающих в Яузу, и, вероятно, в верховьях самой Яузы), хотя попадается иногда и в самой Москве (у Каменного моста).

Итак, главное местопребывание гольяна – ручьи и речки. Здесь он доходит почти до самых истоков, где не встречается уже никакой другой рыбы; поэтому в горных странах он подымается очень высоко – до высоты нескольких тысяч футов (один фут равен 30,5 см) над уровнем моря (например, в Средней Европе, также в Уральских горах). Большую часть года он проводит на каменистых перекатах, и, вероятно, многим из читателей приводилось видеть гуляющие тут стаи мелких, синеватых, краснозобых и вообще очень красивых и пестрых рыбок величиной не более 7,5– 10 см: это, наверное, гольяны. Обыкновенно каждая стая, иногда в несколько тысяч штук, располагается в несколько рядов один над другим – самые крупные на дне, самые мелкие вверху; наиболее многочисленные стаи гольянов можно встретить у мельничных колес, у берегов, где течение уже не так сильно; здесь они исключительно кормятся мельничным «бусом», падающим в воду, но обыкновенная пища их состоит из микроскопических рачков, мелких червячков, комаров и мошек. Впрочем, гольяны едят также рыбью молодь, уснувших рыб и всякую падаль, изредка и водоросли (Москва). В одиночку гольяны попадаются крайне редко и всегда живут большими или меньшими стайками, особенно во время нереста, который бывает (в средней России) не ранее 9 мая, иногда значительно позже – в июне. Самцы отличаются от самок меньшим ростом, более тупым носом и более яркими цветами, но голова и нос покрываются острыми, роговидными бородавочками не у одних молошников, а также у всех икряников.

Икра гольянов очень мелкозерниста и многочисленна, и они выпускают ее на камни; сначала, как говорят рыбаки, трутся о камни самки, а потом самцы. По словам одного наблюдателя, упоминаемого у Дарвина, нерест происходит следующим образом: «Самцы, собравшись толпой, начинают преследовать самок (последние всегда в несколько раз малочисленнее самцов) и, окружив первую попавшуюся, стараются как можно ближе к ней протесниться. В ответ на эти ухаживания самка или убегает, что обыкновенно случается в том случае, если она не достигла еще полной половой зрелости, или же остается среди них. Тогда два из более смелых подступают к ней и начинают сдавливать ее с боков, и притом с такой силой, что выдавливают из нее икринки, которые тут же и оплодотворяются. Между тем остальные самцы ждут наготове своей очереди и лишь только первые ослабнут, как два новых заступают их место; за этими следят еще два других и т. д. до тех пор, пока вся икра из самки не будет выдавлена»

По своей незначительной величине гольян очень редко обращает на себя внимание рыбаков, которые если и ловят его, то единственно для насадки хищных рыб. Щука, окунь, голавль, форель и налим очень хорошо берут на гольяна, но, к сожалению, последний сохраняется летом всего несколько часов и в ведре, даже при частой перемене воды, скоро засыпает.

С весны до поздней осени гольяны берут очень хорошо на кусочек красного червя, мотыля, опарыша, муху, также на небольшой шарик из хлеба или теста и нетрудно в самое короткое время выудить несколько десятков этих рыбок. В Западной Европе ужением гольянов занимаются поэтому многие рыболовы, употребляя для этой цели самые легкие удочки, самые легкие поплавки и тоненькую леску в 1–2 волоса, к которой привязывают на коротеньких поводках, один над другим, 2–4 крючка № 12–14. Ловят в полводы и глубже, целый день, кроме ветреных и холодных дней (и грозы); ночью гольян не берет. Клюет он очень верно и не выпускает раз схваченной насадки, которую сейчас же заглатывает, так что не надо медлить подсечкой. Он настолько смел и жаден, что хватает кусочек красного сукна, на который его иногда и ловят во Франции (Пуатевен). Рыболовы ловят его для насадки в стеклянные бутыли, а также в большие глиняные горшки с просверленными на дне дырочками, а с боков (внутри) обмазанными тестом.

Поздней осенью гольян вовсе исчезает и на зиму зарывается в ил или забивается под корни деревьев и подводных растений.

Рис. 104. Озерный гольян-моль

На восточном склоне Урала, в весьма многих тинистых, так называемых карасьих, озерах Пермской и Оренбургской губерний, как степных, так и уральских, водится другой вид гольяна, называемый местными жителями озерным гольяном, а по некоторому, хотя и отдаленному, сходству с линем – линевой рыбой. Впервые гольян этот (вернее, очень близкий к нему вид) был найден Палласом в Восточной Сибири, где он известен под названием мунда, мундушка и описан под названием Cyprinus percnurus[1]. Эта рыбка значительно более обыкновенного гольяна и в некоторых исключительных случаях достигает величины 18 см и до 100 г веса… Чешуя у нее сравнительно крупнее, чем у гольяна, форма тела менее брусковатая, она заметно сжата с боков, и нос у нее не так выпукл и, кроме того, она никогда не имеет таких пестрых цветов. Обыкновенно спина у озерного гольяна темно-голубовато-зеленая, бока золотистые, плавательные перья оранжевые, даже почти красные, глаза бледновато-желтые, а красноты на брюхе не замечается у него даже во время нереста, который начинается позднее, чем у какой-либо другой рыбы, – именно в начале, даже в середине июля. В это время, также осенью, они ловятся (в Зауральском крае) в большом количестве частыми мордами, и уха (щерба) из них, как говорят, очень вкусна. Несмотря на то, что озерные гольяны часто живут в непроточных, мелких и притом иловатых озерах, всегда вместе с карасями или линями, они не отличаются большой живостью и после того, как будут вынуты из воды, скоро засыпают и быстро портятся. Пища их состоит исключительно из растительных веществ, и желудок постоянно набит битком зеленой грязью. Поэтому они никогда не идут на удочку. На зиму они, без сомнения, подобно карасям, зарываются в «няшу».

Вьюн служит главным представителем небольшой группы рыбок, которые характеризуются удлиненным телом, покрытым очень мелкой, гладкой чешуей, а иногда и вовсе без чешуи, небольшими глазами, небольшими жаберными отверстиями и нитевидными усиками на мягких губах. По этим, а также некоторым анатомическим признакам все вьюны отделяются в семейство Cobitidae.

По своему наружному виду вьюн несколько напоминает угря или змею; самое название его показывает его способность извиваться подобно последним. По этой причине он употребляется в пищу только местами и вообще находится в большом пренебрежении, чего, однако, вовсе не заслуживает. Тело вьюна очень длинное, спереди почти цилиндрическое; несколько обращенный вниз рот окружен десятью усиками, из коих шесть самых больших находится на верхней, а четыре на нижней губе; все плавники у него более или менее закруглены, брюшные лежат далеко позади грудных и имеют незначительную величину; чешуя очень мелка и так как всегда бывает покрыта толстым слоем слизи, то и вовсе незаметна. Спина у вьюна желтовато-бурая с черными крапинками, брюхо желтое, иногда даже красноватое, а по бокам туловища тянутся три продольные черные полоски, из которых средняя гораздо шире крайних; все плавники бурые с черноватыми крапинками; глаза желтые, очень маленькие. Вьюны, перемещенные в проточную или чистую воду, получают более яркие цвета. Изредка встречаются белые выродки – вьюны-альбиносы. Обыкновенная величина вьюна около 20–22,5 см, но иногда он достигает более 30,5 см в длину и бывает толщиной в большой палец.

Рис. 105. Вьюн

Распространение этой рыбы довольно ограничено. Вьюн встречается только в Средней и Восточной Европе. На западном склоне Урала вьюн довольно обыкновенен во всех иловатых и болотистых речках; в реках, изливающихся в Белое и Ледовитое моря, также в Финляндии его недостает; даже в Петербургской губернии он принадлежит к редким рыбам и несколько чаще встречается в Кронштадтском заливе и Пейпусе. В наибольшем количестве вьюн водится в болотистых речках, болотах и канавах того огромного края, который известен под названием Пинских болот и Полесья; во множестве он ловится также на Днепровских плавнях (заливах); весьма странно, однако, что не был еще до сих пор найден в низовьях Волги. В Кубани эта рыба еще довольно обыкновенна, но вовсе не встречается в крымских и кавказских реках. Под Москвой вьюн встречается во многих заливных озерах, в болотистых прудах, но в реках очень редок. Всего многочисленнее он в Дмитровском уезде.

Вьюн любит тихую воду и тинистое дно, и потому главное местопребывание его составляют болотистые, медленно текущие речки, тихие заводи больших рек, глухие протоки, иловатые пруды и озера, часто канавы и болота, где уже немыслимо существование какой-либо другой рыбы, не исключая и карася. Вьюн живучее последнего и может очень долго прожить во влажной тине, остающейся на дне высохших озер, ям и болот. Вообще он постоянно держится на дне воды, часто совсем зарывается в тину и здесь же отыскивает себе пищу, которая обыкновенно состоит из червяков, личинок насекомых, мелких двустворчатых моллюсков, а также и самого ила. На поверхность он выходит только перед наступлением ненастья или грозы, и по этой способности предугадывать погоду иногда за сутки его нередко держат в комнате в банке с водой. Для рыболова – это самый лучший, верный и дешевый барометр. Другая замечательная способность вьюна, послужившая к названию его пискуном, заключается в том, что он, если его взять в руки, издает слабый писк. Это, очевидно, происходит от способности набирать воздух в пищеприемный канал, что подтверждают вьюны, которые держатся в банке с не совсем свежей водой: тогда они время от времени выходят на поверхность, высовывают голову из воды, глотают воздух и сейчас же с шумом выпускают его через заднее отверстие. Это пропускание воздуха через пищеприемный канал как бы заменяет собой дыхание жабрами.

Время нереста вьюна достоверно неизвестно. По одним наблюдениям, он мечет икру зимой в декабре, по другим – весной, по третьим – два раза в год – зимой и в мае; но всего вероятнее, что он начинает нерестится очень рано весной, в марте, и что нерест его длится весьма долгое время.

В средней и восточной России никто не занимается ловлей вьюнов и весьма немногие употребляют его в пищу, но в юго-западной и северо-западной России, особенно в Минской губернии, они ловятся в тамошних болотах и болотистых реках в громадном количестве. Как, однако, ловят их в этих местностях, неизвестно. Впрочем, вьюнов много и в болотах Дмитровского уезда, Московской губернии, о чем упоминал еще Озерецковский. В приднепровских озерах и плавнях, по словам Середы, вьюны будто бы имеют обыкновение собираться в мелководные болотистые места, чтобы своим скоплением в несметную массу препятствовать замерзанию воды. Это заключает он из того, что обыкновенно в тех местах, где зимний притон их, лед бывает очень тонок, так что не выдерживает тяжести человека. Однажды, провалившись в таком месте, он имел случай наблюдать, как вьюны не только не старались уплыть, но с писком и суетой стремились в образовавшееся отверстие; масса вьюнов все увеличивалась и увеличивалась, и можно было брать их чем угодно и сколько угодно. Весьма возможно, что вьюны массами зарываются в ил в родниках. Под Москвой вьюнов ловят в поемных озерах, опуская в проруби корзины с палкой, куда они и забиваются.

Там, где вьюнов много, они отлично берут на удочку, на червя, со дна на небольшие крючки и легкие поплавки; иногда они даже хватают голый крючок, и наловить их можно сколько угодно. Клюют вьюны как днем, так и ночью. Но охотников до ловли этой рыбы немного; больше, кажется, ее удят в качестве очень хорошей и крайне живучей насадки для щуки, сома и в особенности угря, который едва ли не предпочитает вьюнов другой рыбе. С этой целью их можно держать в запасе в большом количестве целую неделю. Только надо наливать в ведро не более 4,5–9 см воды, положить сверху свежей травы – пырея, крапивы, осоки – и менять воду раза два в день.

Мясо вьюна очень жирно, мягко, легковаримо и имеет сладковатый вкус, хотя почти всегда отзывается тиной, почему вьюнов лучше некоторое время продержать в сажалке в проточной воде или счистить предварительно слизь золой. У нас вьюнов, где их много, больше варят для ухи, реже жарят.

Голец легко отличается от других вьюнов своим брусковатым и почти голым телом, откуда, конечно, и произошло его название; только бока туловища покрыты чрезвычайно мелкими чешуйками, которые притом лежат отдельно, не накрывая одна другую; боковая линия тоже голая; вышина тела немного только больше толщины; на верхней губе находится 6 усиков, из которых 4 средних очень сближены между собой, а 2 крайних сидят в углах рта.

Рис. 106. Голец

По своему цвету голец подвержен значительным изменениям, которые зависят как от возраста, так и его местообитания. Так, в речках с песчаным и каменистым дном он бывает всегда светлее, желтее, нежели когда живет в непроточной тинистой воде; молодые же всегда значительно пестрее взрослых; кроме того, гольцы, живущие на юге, всегда бывают несколько бурее, нежели на севере. Обыкновенно спина и бока туловища серовато-желтые с зеленовато-бурыми пятнышками различной формы и величины, которые большей частью сливаются с каждой стороны в продольную широкую ленту, а иногда образуют поперечные полоски; на голове с каждой стороны от края глаза к основанию средних усиков идет темная полоска; на нижней части основания хвостового плавника с каждой стороны находится черноватое пятно. Все плавники бывают испещрены рядами темных пятнышек или же сплошными темными полосками, и только брюшные и заднепроходный остаются иногда желтовато-белыми без пятнышек. По величине своей голец принадлежит к самым небольшим рыбкам и в весьма редких случаях достигает 12 см длины и толщины большого пальца; обыкновенно он бывает вдвое менее.

Рыба эта водится почти во всех странах Европы (за исключением, быть может, только самых южных частей ее), также в Западной Сибири. У нас он водится повсеместно как на севере, так и на юге. Притом он, за исключением немногих местностей, как, например, в Зауральском крае, встречается решительно всюду как в речках и ручьях, где вместе с гольяном доходит до самых истоков, так и в проточных озерах и прудах. Голец крайне неразборчив относительно качества воды и живет одинаково хорошо и в холодных родниковых источниках, и в тинистой теплой воде копаных прудов, где иногда размножается до невероятного множества.

Но как в тинистых стоячих, так и чистых быстротекущих водах голец держится постоянно на дне воды и хотя плавает очень быстро, но большей частью лежит неподвижно и прячется между камнями, корягами и мохом, часто зарывается в тину, песок, под берег или делает себе норки под камнями и залезает в трещины, отчего у него плавники кажутся иногда как бы обитыми. В небольших речках голец редко встречается стаями, а больше – в одиночку в заливах, у перекатов, обыкновенно на небольшой глубине; в прудах и озерах он, напротив, встречается в гораздо большем количестве и придерживается уже более глубокой воды, особенно зимой; тогда он собирается большими массами в омуточках рек и глубоких ямах на прудах, зарывается в тину и выходит оттуда только к весне, перед вскрытием; впрочем, в незамерзающих речках он, кажется, всю зиму встречается на перекатах. В мелких прудах, вымерзающих почти до самого дна, но очень иловатых, голец выдерживает зиму так же хорошо, как и карась. Вообще он отличается своей живучестью и при пересыхании болотистых ручьев еще долго живет во влажной земле. Когда вода в прудах очень нагревается летом, гольцы всплывают кверху и начинают метаться на поверхности. Этим пользуются вороны и ловко, на лету, выхватывают их из воды. Пища гольца состоит из водяных насекомых, червяков, также икры других рыб; в особенности вреден он в копаных прудах, где размножается во множестве и истребляет икру карасей в таком количестве, что иногда вовсе переводит эту рыбу. Несомненно, что сравнительная малочисленность гольца в речках, составляющих его коренное местопребывание, объясняется его беззащитностью от щук и окуней, также налима, форели, даже голавлей, если голец еще встречается здесь, то благодаря тому, что днем прячется и выходит кормиться только ночью. В прудах же он, несомненно, ведет более открытый, дневной образ жизни. Беззащитность этих рыбок очевидна из того, что они не могут спастись бегством, ибо в состоянии проплыть очень небольшие расстояния, хотя и очень быстро. Подобно вьюну, голец весьма чувствителен к переменам погоды. Тогда он беспрестанно поднимается со дна к поверхности, вернее, взвивается кверху, набирает в рот воздуха и затем обратно падает в воду, подобно палке. Особенно беспокоится он перед началом и во время грозы. Несомненно, электричество оказывает более сильное действие на рыб, живущих на самом дне, чем на рыб, придерживающихся верхних слоев воды.

Гольцы нерестятся довольно рано, большей частью в апреле, реже в мае, и икра их весьма многочисленна. В речках они мечут икру на перекатах, а в прудах для этой цели входят в весенние ручейки и канавки. По Лейнису, самец вырывает в песке яму, в которую самка кладет икру; оплодотворенная икра будто оберегается самцом до вылупления молодых. Наблюдение это, однако, требует проверки.

По незначительной величине гольца на него мало обращают внимания и редко занимаются его ловлей. В большом количестве они ловятся и удочкой только в прудах; в речках гольцы всегда малочисленны и редко берут на удочку.

В рудах же, где голец, как мы уже говорили, разводится до невероятного количества, он клюет беспрестанно, во всякое время дня, с мая до поздней осени, всего лучше на красного навозного червяка с небольшим хвостиком или на мотыля, очень редко на хлеб, но не иначе как со дна. Клев его довольно верен, но очень тих, так что поплавок едва погружается в воду или медленно плывет в сторону.

По своей живучести и мягкости голец всюду, бесспорно, составляет самую лучшую насадку для хищных рыб, особенно налимов и форелей; местами, где его много, окунь берет преимущественно на эту рыбку, также и голавль. Насаживают гольца или за спинку, причем крючком осторожно задевают кожу в двух местах, или за губу. При ловле на гольца надо иметь в виду, что он имеет привычку забиваться в камни и вообще прятаться. При ужении голавлей и окуней на сильном течении, где они берут со срыву и часто стаскивают живца, гольцов благоразумнее насаживать на известную снасточку из трех небольших крючков на поводке из жилки. Это, бесспорно, один из самых прочных живцов во всех отношениях: гольца при мясистости его губ сорвать трудно, а живет он еще дольше пескаря. Его нетрудно сохранять довольно долго живым в мокрой траве на погребе.

Гольцы очень вкусны и удобоваримы и местами употребляются в пищу в большом количестве; всего лучше уха из них, особенно рекомендуемая для больных и выздоравливающих, но гольцов также жарят и маринуют.

Название «подуст», употребляемое в большей части России, указывает на главную особенность этой рыбы – положение рта, который находится под сильно выдавшимся коническим и хрящеватым носом, в чем он с первого взгляда несколько напоминает уже знакомого нам рыбца, или сырть. Но подуст легко отличается от рыбца своим более брусковатым телом, почти, как у голавля, прямым ртом, небольшими глазами и коротким заднепроходным плавником. Кроме того, число глоточных зубов (обыкновенно 6 + 6) у него более и зубы эти имеют совсем другую форму и гораздо толще; нижняя губа хрящеватая. Спина у подуста зеленовато-черная, бока и брюхо блестящего серебристого цвета; все плавники, за исключением черноватого спинного, более или менее красноваты, а хвостовой, кроме того, сверху и снизу имеет черную кайму. Во время нереста, особенно у самцов, все цвета становятся ярче и на углах рта, на жаберной крышке и у основания грудных плавничков замечаются оранжевые желтые пятна; с боков, начиная от глаз до конца хвоста, тянется темная полоса, а на чешуях, в свою очередь, образуются черные пятнышки, через что подуст принимает довольно оригинальный вид. Москворецкий подуст, однако, почти вовсе не изменяется в цвете и никаких полос и пятнышек я на нем не замечал. Внутренности подуста замечательны тем, что брюшная плева у него более или менее темного черного цвета, который всего интенсивнее кажется во время нереста, отсюда, конечно, и произошли названия чернопуз, чернобрюшка, и по этому признаку его легко можно отличить от всех других рыб.

Рис. 107. Подуст и его голова (снизу)

По величине своей подуст принадлежит к небольшим рыбам и редко достигает более 1,2 кг веса и свыше 44 см длины; обыкновенно он бывает значительно менее – около 400 г весом и 30,5 см длиной. Местопребыванием этой рыбы служат почти все большие реки Европы, за исключением северных ее частей.

Образ жизни русских подустов известен очень мало; иностранные авторы дают весьма отрывочные сведения о западноевропейских подустах, которые, впрочем, несколько отличаются от наших. Поэтому при описании жизни и ужения этой рыбы я буду руководствоваться главным образом своими собственными наблюдениями на Мос кве-реке.

Подуст в Москве-реке, а также в Оке принадлежит к числу весьма обыкновенных рыб, так как уступает в этом отношении только язю и плотве, и то только в более тихих и иловатых участках реки; что же касается голавля, то подуст всюду превосходит его численностью. По-видимому, подуст многочисленнее в среднем и верхнем течении реки, чем в нижнем. В притоках Москвы он, кажется, вовсе не встречается, хотя и заходит в устья. По крайней мере, я не встречал его ни в Пахре, ни в Десне, ни в Сетуни. Его нет также в верховьях Клязьмы и ее притоке – Уче. Вообще он, кажется, встречается в Европейской России только в судоходных реках, не имеющих постоянных плотин, которые препятствуют его подъему. Подуст не любит стоячей воды и придерживается почти всегда более или менее сильного течения, хотя и не встречается у нас на мелких и быстрых перекатах так часто, как голавль. Его любимое место – там, где кончается бырь и переходит в более спокойное и глубокое течение, где волна сменяется уже легкими водоворотами. Подуст очень редко держится на песчаном, тем более иловатом дне, а всего чаще встречается там, где есть хрящ или даже крупный камень, не избегая также глинистого дна, особенно если оно твердо и идет уступами, вообще неровно. Неровность дна составляет одно из главных условий присутствия подуста, почему и затрудняет его ловлю сетями, а также и удочкой. Притом он, подобно пескарю и налиму, большей частью ходит по самому дну, касаясь его брюхом, хотя «плавится», т. е. выходит на поверхность, почти так же часто, как язь и елец.

Полая вода застает москворецкого подуста на песчаных отмелях, вместе с язем; обе эти рыбы в разлив не уходят, а постепенно поднимаются вверх по реке, придерживаясь берегов и более слабого течения. Судя по некоторым данным, подъем подуста начинается еще подо льдом, и весьма вероятно предположение некоторых рыболовов-охотников, что он приходит издалека, за многие десятки верст, даже из Оки. Несомненно, что «выход» подуста бывает годами очень велик, годами же незначителен. Чем дольше стоит полая вода, не убывая, тем больше поднимается этой рыбы. Муть и стремление отыскать место, удобное для нереста, заставляет подуста подниматься все выше и выше до тех пор, пока река не войдет в берега, вода не очистится и вместе с тем не наступит теплая погода, благоприятная для нереста.

Подуст в Москве мечет икру несколькими днями позднее язя, около средины апреля, а чаще в конце этого месяца.

Выметав икру, подуст некоторое время держится на местах нереста, где кормится отчасти своей, но главным образом икрой других рыб, нерестящихся позднее, – голавля, плотвы, пескаря и, может быть, шереспера, который, кажется, у нас, на Москве-реке, мечет с ним одновременно. Киевские рыбаки рассказывали профессору Кесслеру, что подуст в особенности любит икру шереспера и весной постоянно ходит за ним следом, так что если удается захватить несколько нерестующих жерехов, то всегда вместе с ними попадается и несколько штук подустов. В середине мая подуст скатывается вниз, но в это время москворецкие (разборные) плотины бывают уже поставлены и пришлая сверху рыба поневоле вынуждена выбирать летним местопребыванием пространство между двумя плотинами. Спрыгивать вниз с плотины, подобно голавлю, язю и судаку, подуст не решается, хотя и собирается у самой плотины в большом количестве.

Подуст всегда держится более или менее многочисленными стаями в несколько десятков, а чаще несколько сот штук, большей частью одного возраста; других рыб, меньших ростом, он не выносит и всегда отгоняет. В малую воду, т. е. когда воды пущено с плотины мало и течение слабо, подуст разбредается и ходит зря, большей частью на глубине; но как только течение усилится, он выходит «на струю» и стоит здесь довольно густыми вереницами. Выше городка, где плотин нет и течение ровнее, выход подуста «на струю» зависит больше от времени дня, чем от силы течения, хотя паводок и здесь имеет большое влияние на количество поднимающихся «на воду» подустов.

Это чисто дневная рыба, которая кормится преимущественно днем. Основная пища ее летом – водоросли, которыми обрастают камни и сваи; эти водоросли подуст весьма искусно соскабливает своими хрящеватыми губами. Весной он истребляет, как сказано, икру других рыб, преимущественно тех, которые нерестятся не в траве, а на камнях, хряще, сваях. В этом отношении подуст приносит немало вреда, так как, подобно пескарю и налиму, ест преимущественно оплодотворенную икру, которую сдирает с подводных предметов. Прочие виды рыб (кроме гольцов) обыкновенно только подбирают плывущие, большей частью неоплодотворенные, икринки, которые все равно бы погибли. Кроме икры, подуст ест весной червей – земляных и навозных, но с середины или конца мая желудок у него постоянно туго набит той же зеленоватой кашицей, как у плотвы, так что это одна из наиболее травоядных рыб. Когда по Москве-реке ходили многочисленные барки с хлебом, с зерном пшеницы, ржи и овса, они имели для подуста не меньшее значение, чем водоросли, теперь же ему достается здесь разве овес от конского кала, попадающего в реку в немалом количестве после каждого сильного дождя. В прежнее время, когда не было еще москворецких плотин и шлюзов, подусты поднимались к Москве круглый год и летом их приходило еще более, так как каждая хлебная барка имела свою стаю подустов, которые неотступно следовали за ней, привлекаемые постоянной прикормкой, выбрасываемой водоливами. Эта прикормка заключалась в подмоченном зерне и в личинках крупной мухи, кладущей яйца в сырую муку, сенную труху и прочий барочный сор, и называемых, по очень длинному хвостику, «крысками».

Под осень подуст переходит в более тихие и иловатые места, вероятно за недостатком растительной пищи, и разыскивает здесь в иле мотыля, избегая, однако, очень глубокого и вязкого ила и предпочитая ему иловатый песок и хрящ. В октябре он уже почти не встречается на сильном течении и перестает выходить на перекаты, а в ноябре, с замерзанием реки, становится на зимовку в глубокие ямы, откуда выходит только после продолжительной оттепели.

Подуст очень сильная, но вместе с тем довольно простая и доверчивая рыба. Местопребывание ее почти одинаково с местопребыванием голавля, но она менее прихотлива, менее осторожна и гораздо многочисленнее, так что при благоприятных условиях можно поймать более сотни подустов. Подобно пескарям, эти рыбы очень любят муть, которая привлекает их с большого расстояния. Купаясь в реке, часто можно видеть, как подусты, и не мелкие, подходят чуть не к самым ногам. Несомненно, в мути они ищут личинок насекомых, вырытых из песка или ила. Взрослыми насекомыми, падающими в воду, подусты кормятся относительно редко; большей частью они плавятся на мелких местах – мелях и перекатах. Всего чаще можно видеть их на поверхности во время нереста и затем в мае и июне, во время вылета мотыля. В первом случае они, как говорится, «разбивают икру», что, действительно, надо понимать в буквальном смысле слова; во втором – они «плавятся», привлекаемые обилием вылетающих из воды и падающих в нее комариков-толкунчиков. Вообще всякая рыба выходит на поверхность, только когда может найти здесь насекомых и даже во время самого нереста никогда не «плавится» бесцельно. Положение рта, несколько напоминающее положение рта у стерляди, заставляет подуста при схватывании чего-либо на поверхности переворачиваться кверху брюхом, почему плав его легко отличить от плава других рыб. Выпрыгивает из воды подуст редко, но мелкий подуст на неглубоких местах часто выскакивает торчком наподобие пескаря. Как рыба дневная подуст ночует в глубине или же уходит к берегу, под кусты, где нередко попадает вместе с плотвой в наметки и даже корзины. В солнечную погоду при известном освещении с крутого берега реки видно, как подуст стоит стаями, длинными рядами, «на струе» касаясь дна. Стаи эти иногда бывают очень густы и многочисленны. Интересно наблюдать, с какой быстротой при виде щуки подусты рассыпаются во все стороны. К каким хитростям и обходным движениям ни прибегает хищница, но, вероятно, ей довольно редко удается тут поживиться, разве слабыми и больными особями. Подуст довольно чувствителен к порче воды, вероятно потому, что, подобно пескарю, не уходит с переката, по которому идет какой-либо ядовитый, растворяющийся в воде, отброс приречных фабрик и заводов, а затаивается за камнями. Почти каждое лето, в июньские жары, вместе с дохлым пескарем плывет по Москве-реке очень много полумертвого и сонного подуста, достающегося в добычу коршунам и воронам.

Ужение подуста имеет в среде столичных рыболовов очень многих любителей, хотя число их по крайней мере впятеро менее числа охотников ловли язей на донную. Это зависит от того, что ловля подуста, большей частью дневная, гораздо труднее ловли ельца, язя и даже плотвы по следующим причинам: клев его очень неверный, требующий быстрой подсечки; он очень силен или, вернее, боек и часто срывается и, наконец, требует обильной прикормки. Без нее трудно поймать и десяток подустов, между тем как ельца на перекате и плотву в затишье (на зелень), подъязка на «пробочку» или на кузнеца можно временами наловить изрядное количество без всякой прикормки.

Ужение подуста привлекательно еще в том отношении, что оно главным образом производится среди лета, в самое глухое время, когда язь и другая рыба покрупнее попадаются, можно сказать, случайно и приходится ловить ельца (на муравьиное яйцо и опарыша) и плотву (на зелень). Настоящее ужение подуста начинается в конце мая и даже позднее; ранней весной он попадается лишь случайно, при ужении другой рыбы, и поймать его в это время много нельзя, потому что он, во-первых, сыт (икрой других рыб), а во-вторых, еще не «установился», т. е. не собрался на известных местах. Во второй половине апреля, вскоре после нереста, подуст иногда недурно берет на донные при ужении язей, днем и в сумерки, но попадается редко, потому что насадка (выползок) слишком велика – не по его маленькому рту. Если на донные набредет стайка подустов, то она испортит немало крови рыболову беспрерывным клевом. Поклевка подуста на донную сходна с поклевкой ельца: подуст тоже берет со срыву, но чаще совсем стаскивает выползка с крючка. Обыкновенно звонок резко задребезжит, затем кончик удильника начинает кивать. В это время и надо подсекать, не дожидаясь потяжки, так как подуст не тянет насадку к себе, подобно язю. Попадаются, однако, лишь крупные подусты, свыше 400 г, а потому благоразумнее переменить крючки на более мелкие (№ 6–7) и насаживать или навозного, а еще того лучше – более крепкого железняка. На донной удочке подуст ходит далеко не так бойко, как на поплавочной, отчасти потому, что после нереста он очень слаб, но больше оттого, что насадку он часто заглатывает и крючок реже задевает за хрящеватый нос – «хрюкалку» или «нюхалку», как его называют москворецкие рыболовы, – а за губу или небо, почему рыба ощущает более сильную боль и идет ходчее, менее упираясь и мотаясь, чем обыкновенно.

Все-таки весной как на донные, так и на поплавочные удочки подуст попадается случайно. Специальное ужение его начинается в Москве-реке, когда совсем кончится ужение язя, на муравьиное яйцо, недели две спустя после того, как окончательно запрут Бабьегородскую и Перервинскую плотины. К концу мая почти весь подуст собирается, как было сказано выше, или ниже Бабьегородской плотины, или выше ее, притом очень большими стаями.

Удочка для ужения подуста у нас почти ничем не отличается от удочки, употребляемой для ловли язя, ельца и плотвы, днем – на течении. То же самое, очень легкое 2,1–3,5-метровое удилище, 2-3-коленное или, еще лучше, цельное из желтого японского или темного перцового (который надежнее) тростника, 4-волосная леска отборного волоса, более или менее легкий осокоревый поплавок, захлестываемый леской только снизу, соответственный груз с добавочной дробинкой близ крючка, так называемый подпасок, и крючок № 9-10. Некоторые рыболовы придерживаются того мнения, что для ужения подуста лучше употреблять более жесткие удилища и шелковые лески на том основании, что это дает возможность делать более сильную подсечку, необходимую будто для того, чтобы засадить крючок в хрящеватый нос рыбы. Опыт, однако, убедил меня, что при употреблении мелких крючков гораздо целесообразнее ловить на очень гибкие удильники и на растяжимую волосяную леску, так как при этом условии подуст гораздо реже соскакивает с крючка, хотя бы он только слегка зацепился за нос: гибкость удильника и растяжимость лески парализуют резкие движения пойманной рыбы. Шелковая леска, даже самая тонкая, конечно, может быть крепче четырехволосной, но она полезна только при ловле на более крупные крючки, которые действительно требуют более энергичной подсечки, или же, наоборот, при ловле на самые мелкие – № 11, 12, но уже с катушкой. К катушке полезно прибегать только, когда довольно крупный подуст берет очень вяло и его приходится ловить на одного мотыля, одного опарыша, одно яйцо, а следовательно, на мельчайший крючок. Москворецкие подусты не достигают таких больших размеров, чтобы катушка была необходима, но изредка, на быстрых перекатах, без нее на мелкий крючок, даже № 10, подуста поймать довольно трудно: из десяти, подсеченных на быри, девять сходят с крючка. Так как подуст очень смел и берет почти у самой лодки, то чем короче будет леска и шестик (не менее, однако, 1,4 м), тем лучше. Впрочем, длина лески и удильника находится в некотором отношении с силой течения и глубиной места лодки.

Всего удобнее ловить подуста на глубине около 1,4 м, но чаще приходится удить его у нас на глубине в 2,8 м Было уже сказано выше, где он обыкновенно держится, а потому и становиться надо (на лодке) там, где волнение и быстрина уменьшаются и глубина сразу увеличивается. Чем ровнее и правильнее будет течение, тем лучше, но, к сожалению, это бывает очень редко и большей частью приходится становиться на местах с изменчивым и водоворотным течением. Впрочем, выше плотины течение очень слабое и довольно ровное, но здесь можно ловить с успехом, только когда сильно пущена вода, а еще того лучше – открыто одно или несколько «окон», вследствие чего против этих мост образуется не только верховое, но и донное течение. На удачу ужения, впрочем, и ниже плотины можно рассчитывать, только когда вода не заперта; при уменьшении силы течения обыкновенно клев ослабевает, так как подуст, вышедший «на струю», расходится или, вернее, возвращается в глубокие места (под купальню). С берега подуста никто не ловит, и он попадается здесь только случайно, но с плотов (а в прежние времена – барок) его удят довольно успешно. Лодка необходима, но нет никакой надобности ставить ее поперек течения, а чаще бывает выгоднее становиться вдоль. При этом и течение, и подсечка бывают правильнее, да и «проплав» при одинаковой длине лески может быть длиннее.

Подуст начинает брать летом с раннего утра, еще до восхода, но так как надо еще его подманить, то обыкновенно самый сильный клев бывает часа два после того, как покажется солнце. К 11 часам клев почти прекращается главным образом потому, что рыба к этому времени очень наедается прикормки. Клев снова возобновляется с 2, 3 или даже 4 часов, но, за редкими исключениями, подуст к вечеру берет хуже, чем утром того же дня, опять-таки потому, что он бывает очень сыт. После заката он перестает брать раньше ельца и плотвы, тем более подъязка. В октябре подуст держится уже более глубоких мест и на перекаты почти не выходит; в это время он едва ли не всего лучше берет среди дня.

Самая существенная часть ужения подуста заключается в прикормке. Без прикормки ловить его у нас положительно не стоит. Это самая привередливая и избалованная в этом отношении рыба, в чем виновата, впрочем, излишняя тароватость некоторых москворецких рыболовов, не жалеющих «припаса» и закармливающих рыбу. Однако недостаточно бросить прикормку, хотя бы и в большом количестве. Надо, чтобы она была брошена в надлежащее место и, мало того, раньше других рыболовов. Кто первый стал где следует и притравил, тот и ловит: Весь подуст из ближайших окрестностей и издалека снизу собирается около его лодки и упорно игнорирует прикормку, в изобилии бросаемую справа, слева и впереди. Эти злосчастные рыболовы обречены быть только свидетелями ловли более счастливого или, вернее, предусмотрительного соседа. Единственное средство быть с рыбой – это стать позади последнего и переманить к себе рыбу более лакомой прикормкой. Сплошь и рядом бывает, что даже из сидящих на одной лодке ловит только один, не столько потому, что поплавок ходит у него правильнее, сколько потому, что его насадка плывет по той же струе, которой увлекается размываемая прикормка.

Прикормка, как известно, бросается во время ужения или незадолго до него, чем отличается от привады, назначение которой приучить рыбу к известному месту. Но привада действительно полезна только в стоячей или тихой воде, где прикормка, в свою очередь, приносит только вред. Кроме того, надо иметь всегда в виду, что привадой почти всегда может воспользоваться постороннее лицо, что, конечно, не входит в расчеты рыболова.

Самой обыкновенной прикормкой для подуста служит у нас гречневая каша-ядрица (цельным зерном), смешанная с глиной и иногда сдобренная конопляным или льняным маслом. Но каша хороша не везде и не всегда, хотя несомненно, что подуст любит эту прикормку больше других рыб. На очень слабом или, наоборот, на сильном течении гречневая каша не вполне достигает цели в качестве прикормки, так как в первом случае она ложится у лодки, а во втором уносится очень далеко. Кроме того, при гречневой каше надо употреблять и соответственную насадку, а именно кусочки выползка, железняка или же навозного червя, нарезываемых «под кашу». Варить кашу надо умеючи, так как она должна быть и крутой, и рассыпчатой, чтобы зерно отделялось одно от другого. Обыкновенно ее, еще горячую, откидывают на решето, поливая холодной водой. Так как кашу приходится варить накануне и приготовление ее довольно продолжительно, то для экстренных случаев весьма полезно иметь запас так называемой «обварной» крупы, т. е. уже сваренной и потом высушенной.

Некоторые москворецкие рыболовы отрицают пользу промасливания каши, но, по-моему, совершенно напрасно. Масло каши никогда не испортит по следующим трем причинам: оно придает очень сильный запах, слышимый рыбой издалека, оно делает насадку более легкой и, наконец, имеет, несомненно, довольно сильное слабительное действие, почему наевшаяся рыба скоро опять подходит кормиться. Кроме того, масло в глине полезно тем, что поздней осенью дает возможность не мыть рук после каждого подбрасывания прикормки, а только обтирать тряпкой или толстым полотенцем, заметим кстати, необходимой принадлежностью ловли. Некоторые прибавляют к конопляному или льняному маслу несколько капель какого-нибудь эфирного масла – мятного, анисового или какого другого. Всего выгоднее употреблять масло дерева родия (oleum rhodii), потому что оно не так скоро сохнет, а потому спорее других. Польза этих эфирных масел подвержена, однако, некоторому сомнению, потому что как конопляное, так и льняное масла достаточно пахучи сами по себе. Иногда, за неимением под рукой простого масла, я ограничивался прибавлением к каше 10–15 капель эфирного масла.

Самая лучшая прикормка для привлечения подуста издалека, даже при слабом течении, – это отруби и муравьиные яйца. Неудобство их, правда только на первых порах, заключается в том, что эта прикормка сначала приманивает много мелочи, особенно под осень. Но если выждать время, то рано или поздно подошедший подуст прогонит всю мелюзгу. Отруби и яйца хороши тем, что не могут насытить рыбу. Самой лучшей приманкой для подуста, по личному опыту, я считаю ту же, как и для ельца, – крупные пшеничные отруби, лучше поджаренные, муравьиные яйца свежие или даже (осенью) сухие и предварительно обваренные кипятком (сухие будут всплывать), все это замешивается с глиной на быстрине – повязче, на слабом течении – порыхлее. В последнее время я стал предпочитать глине, как цементу для прикормки, творог, смятый с жидковатым тестом (пшеничным или ржаным); яйца и отруби сминаются с этой массой, в свою очередь служащей отличной прикормкой, действительной на дальнее расстояние и не особенно сытной, если ее спускать в воду в частой сетке или в жестянке с дырами (в карандаш диаметром), и притом временами с ослаблением клева. Надо иметь также в виду, что в Москве часто труднее бывает достать глины, чем муки и творога. Насадкой служат муравьиные яйца (свежие), реже опарыш.

При ловле на мотыля прикормкой служит или мотыль с сором, бросаемый позади лодки, или мотыль, замешанный на глине (можно заменить глину творогом с тестом). Прикормкой для подуста мотыль служит лишь поздней осенью, когда каша малодействительна, но на мотыля подходят больше елец и плотва. Лучше всего бросать, как при ловле плотвы, пирожки из глины с начинкой из мотыля по той причине, что начинка выходит разом и стоящая у лодки мелочь не успевает перехватать всего мотыля, который плывет дальше и приманивает рыбу, стоящую много ниже.

На глубоких и довольно быстрых местах, если тут стоит много подуста, весьма практично употреблять более тяжелую прикормку, а именно пареные рожь, ячмень или пшеницу, всего же лучше перловую крупу (т. е. драный ячмень), которая и вкуснее и распаривается гораздо скорее на самоваре. С первыми прикормками ловят на пшеничку, при перловой же крупе большей частью или на муравьиное яйцо, или на опарыша, которые, как говорится, приходятся ей «под масть». В крайнем случае можно насаживать на крючок 2–3 перловки. Некоторые бросают зерновую приманку без глины позади лодки, но это полезно лишь на умеренном течении и в начале ловли.

Более тяжелых прикормок у нас не употребляют. Притравка всегда должна более или менее соответствовать силе течения и отнюдь не оставаться на месте, а медленно, с задержками, плыть по дну далее; в противном случае можно рисковать или вовсе не подманить рыбу, или закормить ее. Легкая прикормка всегда действительнее. Поэтому на Москве-реке подустов никто не прикармливает горохом и не ловит на пареный горох, как на Оке, Днепре, Сосне и других быстрых реках. На Днепре, впрочем, и при ловле на горох прикормкой служат тоже отруби и каша с глиной. Горох чересчур сытный корм, и нет никакого расчета бросать его в воду. Кроме того, и москворецкий подуст несколько мелковат для такой крупной насадки.

В конце весны ловят большей частью на крупные муравьиные яйца (куколки крылатых, половых, особей), насаживая по 1–2 штуки за кожицу, чтобы не выпустить «молочка»; лучше задевать крючком поперек, а не за кончик яйца; потому что клев тогда будет вернее. Выбирать надо свежее, белое, «незасиженное» яйцо. Так как уже в июне крупные муравьиные яйца встречаются в муравейниках редко между мелкими куколками обыкновенных рабочих муравьев, то их приходится отбирать или отсеивать на решете, через которое бы проскакивало мелкое яйцо, которое идет на прикормку. Ловить подуста на последнее не стоит и удобнее насаживать опарыша. Обыкновенно летом удят на кусочки червей – «под кашу», величиной в 0,8–1,2 см, прихватывая крючком (№ 9) поперек; для этой цели всего пригоднее упругий и жесткий «железняк». При вялом клеве весьма полезно уже насаженный кусочек червя обмакнуть в родиевое или другое эфирное масло, чистое или с прованским маслом (на чайную ложку прованского – несколько капель эфирного). Это очень действительное снадобье надо иметь под рукой в маленькой широкогорлой стеклянке или жестянке. Подуст не менее плотвы и других травоядных рыб соблазняется летом острыми насадками: пресный корм им, очевидно, надоедает. Нелишне сдабривать таким образом и пареную пшеницу, которая также составляет хорошую, хотя и менее прочную, летнюю насадку при ужении на более глубоких и быстрых местах. Лучше насаживать по одному отборному зерну. Рожь держится на крючке хуже пшеницы, которая притом круглее. Для насадки надо покупать тонкокожую, самую крупную пшеницу и, прежде чем парить, мочить ее часов 12 или целые сутки. На мятый хлеб у нас почти никто не ловит по той причине, что эта насадка не выдерживает и двух перезакидываний и вообще для ужения в проводку почти непригодна. На зелень, т. е. нитчатые водоросли, подуст хотя и берет, но попадается редко, во-первых, потому что на зелень большей частью ловят не со дна, а почти что в полводы, а во-вторых, по той причине, что он вбирает в рот прядку шелковистых нитей еще медленнее, чем плотва.

С сентября подуста удят главным образом на кусочки, реже на мотыля, которого очень теребит подросшая мелочь – сеголетки-ельцы, подустики, голавлики, подъязики, пескарики, а в тихой и глубокой воде – молодой ерш, так называемый «глаза» в 4,5 см, много – 7 см ростом. В сентябре вообще клев подуста слабее, может быть потому, что к этому времени успевают переловить всю рыбу. Надо полагать, что поздней осенью, в ноябре, когда разберут Перервинскую и все нижние плотины, немало подуста приходит в городской район зимовать, так как в начале зимы он очень недурно берет на кобылки, на мотыля, и берет притом очень бойко, нередко утаскивая кобылки под лед. В середине зимы подуст попадается редко. Весной перед вскрытием, в конце февраля и в начале марта, подуст опять начинает ловиться у нас на мотыля, преимущественно в оттепель. По словам Ремезова, подуст в реке Самаре тоже хорошо берет в марте (подо льдом) именно в ясную погоду.

Хотя клев подуста начинается утром довольно поздно, но полезно, а именно даже необходимо, выезжать на ловлю еще затемно. Для того чтобы собрать рыбу в известное место, надо по меньшей мере час времени, иногда более трех. Кроме того, при обилии конкурентов и малом числе удобных для ловли мест не следует забывать, что здесь вполне оправдывается действительность поговорки «Кто раньше стал да палку (читай удочку) взял, тот и капрал». Укрепившись на избранном месте, прежде всего самым тщательным образом (при помощи свинцового отмера – лота) измеряют глубину воды на возможно дальшем расстоянии от лодки вниз: если дно оказывается очень неровным, передвигают лодку в сторону, вниз или вверх. Для успеха ужения подуста необходимо, чтобы по крайней мере на 2,8 м от лодки была почти одинаковая глубина, не менее 0,9 м, и чтобы дальше было немного мельче, но не глубже. Крупных камней следует избегать, но присутствие мелких даже необходимо. Всего верное – попасть на ложбинку, т. е. на подводный ровик, где всякая рыба держится охотнее. Этими ложбинками и пролегают подводные пути ее – рыбьи тракты, притом подобные промоины имеют более ровную глубину и течение.

Только вполне удостоверившись в том, что место выбрано удачно или что оно то же самое, на котором удачно ловился подуст ранее (полезно для этого делать какие-либо не видные постороннему глазу, большей частью подводные, заметки), окончательно и неподвижно закрепляют лодку так, чтобы она отнюдь не моталась. У нас обыкновенно спускают с носа и кормы два груза (камни, рельсы, чугунные гири и т. п.), но иногда, именно при боковом ветре или неправильном течении, третий груз необходим, иначе крючок с насадкой будет часто ходить далеко в стороне от прикормки. Этот третий груз, довольно тяжелый (не менее 16 кг), всегда спускают в упор, т. е. в отвес с средины лодки, впереди или позади ее. Предполагается, что лодка поставлена поперек течения; при продольном же ее положении можно крепко стоять на двух грузах, спуская один с носа на более или менее длинной веревке, а другой с кормы в отвес. Этот способ постановки всего применимее на большой быстрине, где, впрочем, и неудобно, а иногда даже невозможно стать (на тяжелой плоскодонке) поперек.

Вымеряв глубину, а также поставив поплавок как следует, бросают прикормку, обыкновенно замешанную в глине, большими или меньшими комками, сообразно с обстоятельствами. На первых порах, особенно при ужении ранним утром, прикормки жалеть не следует, если только она не будет чрезмерно тяжела. При употреблении жестяного снаряда тоже нелишне, чтобы прикормка шла из него в изобилии, для чего необходимо жестянку или другое вместилище почаще встряхивать. Всего рациональнее бросать глину с прикормкой сначала на большое расстояние от лодки, метров на 10,5 и больше, и притом широко, небольшими комками; потом кидают глину все ближе и ближе к себе и на все более и более суживающемся пространстве; самые большие и жирные куски – главная масса брошенной прикормки – должны находиться не далее сажени (2,1 м) от лодки, против места сиденья, т е. против середины лодки. Такой способ прикармливания сектором, вершина которого находится почти у борта, даст возможность разыскать главную прикормку и той рыбе, которая стоит далеко сбоку, так сказать на чужой стороне. Но как только будет констатировано присутствие крупной рыбы, прикормку надо бросать крайне экономно, только после большой возни с пойманной рыбой или когда рыба отойдет от лодки и поклевки заставят себя долго ждать. При послеполуденном ужении, когда приходится иметь дело с более сытой рыбой, прикормки и в начале ужения следует бросать как можно меньше, притом менее питательной. Самое главное – это заставить рыбу стоять вереницей в той струе, где ходит насадка, и стоять на таком расстоянии, чтобы можно было удобно подсекать ее при клеве, т. е. не очень близко, не чересчур далеко от лодки. Выше было уже сказано, что подуст лодки не боится и что ловить его вдали от нее, на расстоянии более 6,3 м, подобно язю, голавлю, даже ельцу и плотве, положительно не стоит, а при обычных москворецких снастях и крайне неудобно.

Так как подуст – рыба донная, рот у него расположен снизу и к тому же сравнительно мал, то понятно, что он может с удобством, не поднимаясь кверху и не поворачиваясь кверху брюхом, брать только ту насадку, которая плывет, касаясь или почти касаясь дна. Если же она будет идти даже на 4,5 см выше, чем стоит подуст, шансы на поклевку будут довольно ничтожны. Вообще не надо забывать, что только голодная речная рыба поднимается или опускается с той глубины, на которой стоит, за плывущим кормом. В верной постановке поплавка лежит залог успеха ужения всякой рыбы, подуста в особенности. При отмеривании на слабом течении надо, чтобы верхушка поплавка торчала из воды, т. е. если крючок будет просунут в петельку обыкновенного продажного лота в виде усеченной свинцовой пирамидки и выгнут в пробочную пластинку на ее основании, то поплавок должен быть под водой только на две трети. Чем сильнее будет течение, а дно ровнее, тем расстояние между насадкой и поплавком может быть более. Главное, надо, чтобы поплавок только не затягивало под воду. По замечанию некоторых рыболовов, подуст рано утром берет только со дна на волочащуюся насадку, но часов с 9 берет лучше, когда она ходит примерно на 4,5 см выше, т. е. другими словами, он днем ходит не по дну. Это наблюдение может быть и верно, но, по-видимому, далеко не всегда, так как иногда во всякое время дня подуст берет только со дна, особенно на сильном течении. При сильном ветре и волнении тоже надо пускать насадку глубже обыкновенного, но в ветер подуста ловить очень трудно и, пожалуй, даже не стоит вовсе.

Дело в том, что подуст берет насадку еще, так сказать, нежнее, чем плотва. Он не втягивает в себя плывущую приманку, подобно последней, но задерживает ее своими хрящеватыми губами, долго ее не проглатывая. Поэтому на слабом течении не всегда можно разобрать – подуст ли клюет или насадка цепляет за какую-нибудь неровность. На быстрине поклевка выражается всегда внезапным исчезновением поплавка, который, само собой разумеется, должен сколь возможно менее торчать из воды – на 7,5 мм, даже на 2,5 мм, т. е. с самым «тонким клевом», особенно в тихой воде. Мелкий подуст-годовичок часто даже не окунает поплавка, а только трясет его, так как, взяв насадку за кончик, плывет с нею вниз. Подсекать надо как можно быстрее, вместе с погружением поплавка, и тем энергичнее, чем слабее течение, иначе подуст успеет выплюнуть насадку или же жало крючка только скользнет по его крепкому носу. При хорошем клеве подуст, погрузив поплавок, т. е. задержав насадку, немедленно отходит с ней в сторону, от чего поплавок принимает под водой косое направление. В большинстве случаев он зацепляется «нюхалом», иногда – в ноздрю, редко – углом рта, а еще реже – за нижнюю губу. В первом случае он срывается гораздо чаще, чем в других. Едва ли на какой-либо другой ловле, даже плотвы, бывает столько осечек, промахов, столько наколотой и спущенной рыбы, сколько при ужении подуста, особенно если он не особенно крупен (меньше 400 г), сыт и берет вяло и неохотно. На десять поклевок обыкновенно приходится не менее шести-семи промахов, а из 3–4 подсеченных иногда удается вытащить только одного. Случается, что подуст берет так вяло и неохотно, только прижимая насадку, что у большей части пойманных крючок оказывается не во рту, а или в самом носу, или же снизу, под нижней губой, даже под грудными плавниками. За глаз, подобно плотве, подуст попадает редко. Такая незаконная ловля «за хрюкалку и за зобок» служит явным доказательством многочисленности рыбы и ее сытости и вместе с тем значения прикормки. Особенно часто попадается не в рот мелкий подустик, так как крупный большей частью срывается.

Крупный подуст очень силен и боек и в этом отношении превосходит всех москворецких рыб, кроме карпа, который составляет у нас почти редкость. Подсеченный подуст немедленно бросается в сторону, противоположную подсечке; крупный начинает упираться на дне и ходить зигзагами, делая резкие движения и крутые повороты; подуст, говорят рыболовы, дергает «как собака на цепи» и мотает головой, стараясь освободиться от крючка, что ему очень часто и удается. Это самая вертлявая рыба, хотя она никогда, впрочем, не кувыркается, подобно язю или, вернее, подъязку. Вообще подуст очень крут в поворотах и резок в движениях, но довольно скоро утомляется. Если удочка гибка, а леска прочна и первый натиск выдержан, то подуст идет довольно ходко, продолжая метаться из стороны в сторону и не всплывая кверху, подобно подъязку, к самой лодке. Замечено, что он, видимо, старается удариться об нее носом и соскочить с крючка, почему не следует пускать его (на удильнике или перехватив леску пальцами, если она очень длинна) под лодку, а, заставив сделать несколько небольших кругов, поднять на поверхность и быстро ловким движением подхватить сачком. Можно вытаскивать подустов, даже крупных, на подъем без сачка, но только в том случае, если он достаточно утомлен и если очевидно, что крючок крепко зацепился.

Сорвавшийся подуст скоро опять подходит к прикормке, и случается очень часто ловить этих рыб с свежеразорванной губой и даже с недавно оборванным крючком в носу. Неудивительно поэтому, что на Москве-реке эти рыбы вылавливаются удочкой почти начисто, так что едва ли уцелевает десятая часть. Однако нельзя отказать подусту в некоторой смышлености, так как он довольно искусно выпрыгивает из садков-кружков и рыболовных корзин. В воде он, пожалуй, несколько живучее плотвы и ельца, но в жаркую погоду брюхо его очень быстро краснеет, а спина светлеет и становится светло-рыжей. Ни одна рыба, уснувши, не портится так быстро: подуст, пойманный летним утром, к вечеру совсем разбухает и протухает. В гастрономическом отношении подуст уступает даже язю и голавлю и довольно вкусен лишь в копченом виде.

Шереспер, или жерех, несмотря на свое сходство с уклеями, служит представителем особого рода… От уклей шересперы отличаются большим количеством глоточных зубов (3.5_1_5.3) и выдающимся тупым ребром на брюхе между брюшными плавниками и заднепроходным, который заключает меньшее число членистых лучей (12–15). В очень молодом возрасте шереспер имеет очень большое сходство с уклейкой, но легко отличается от нее по своим небольшим глазам, более мелкой чешуе (65–71) и удлиненной, несколько заостренной головой. Но вообще он принадлежит к самым крупным рыбам всего семейства: обыкновенный вес его 2–4 кг.

Рис. 108. Жерех, шереспер

Довольно широкая спина этой рыбы (вдвое уже ширины тела) синевато-серого цвета, бока туловища голубоватые, брюхо белое; спинной и хвостовой плавники серые с голубым отливом, остальные светло-серые с красноватым оттенком; глаза желтые с зеленой полоской в верхней половине. Хвостовые и спинные перья у жереха очень твердые и широкие, и так как он вообще, когда выскакивает из воды, расширяет их и они кажутся еще большими, то, без всякого сомнения, это и послужило поводом к его названию – шереспер или шерешпер. Названия «конь», «кобыла», «хват» даны ему по его бойкости и привычке выскакивать из воды, жерех, вероятно, происходит от слова «жировать» или, может быть от его прожорливости, а белизна и белесть – от серебристого цвета его туловища.

Рис. 109. Глоточные зубы шереспера

Шереспер распространен почти по всем большим и средним рекам, впадающим в Немецкое, Балтийское, Черное, Каспийское и Азовское моря. Вообще эта рыба принадлежит более бассейнам Черного и Каспийского морей. Она всего многочисленнее в Урале, Волге и ее главных притоках.

Рис. 110. Шереспер щуковидный

В непроточных прудах шереспер не встречается вовсе, очень редко, случайно, замечается в заливных озерах, однако очень хорошо размножается в почти непроточных ключевых прудах, если туда был посажен. К таковым принадлежат, например, пруды Николо-Угрешского монастыря под Москвой. В таких местах небольших и средних шересперов можно наблюдать целыми стаями; в реках же эта рыба ведет одиночный образ жизни и встречается небольшими стайками только до совершеннолетия, до 3-летнего или даже 2-летнего возраста; лишь на зимовьях, т. е. в глубоких ямах, можно найти у нас по нескольку десятков шересперов.

С зимних становищ жерехи выходят, вероятно, с первой прибылью вешней воды, вместе с язем, так как нерестятся немного его позднее, а иногда почти одновременно. Не знаю, как в других местах, но на Москве-реке шересперы хотя и поднимаются очень высоко, но не любят заходить для нереста в небольшие речки, подобно язям, и выметывают икру на перекатах. Только в это время можно наблюдать десятки крупных экземпляров, да и то редко, почему надо полагать, что эти рыбы нерестятся попарно. Это косвенно подтверждается наблюдением Терлецкого, который ловил весной сильно пораненных жерехов со сбитой чешуей и кровяными подтеками и, будучи сам свидетелем боя шересперов самцов, полагает, что эти раны наносятся во время дуэлей последних из-за самок. Но вообще, по причине своего семейного характера, нерест проходит совершенно незаметно и о нем известно еще очень мало. Нерестятся шересперы в Москве-реке большей частью во второй половине апреля, когда уже останется прибылой воды около 70 см, по-видимому, днем, но не ночью, подобно язям, так как это вполне дневная рыба. Выметавшие икру шересперы, изнуренные долгим зимним постом и нерестом, чрезвычайно слабеют и вряд ли вначале могут поймать какую-либо здоровую рыбу; но они очень жадно сейчас же начинают кормиться червями, почему нередко попадаются на донную, причем не выказывают почти никакого сопротивления.

По-видимому, на шлюзованных реках, например Москве-реке, Мсте, в верховьях Волги и др., а также в реках, перегороженных плотинами, все шересперы первое время, до запора шлюзов и плотин, держатся под ними, кормясь рыбами, снесенными вниз водой, а позднее мелкой рыбой, привлеченной сюда обилием пищи. Здесь шересперы очень быстро отъедаются – недели в две или три, затем, когда река войдет в межень и вешняки будут закрыты, расходятся по плесам и встречаются здесь уже поодиночке. Местопребыванием своим они выбирают более или менее глубокие ямы, поблизости которых находятся большие и широкие перекаты, преимущественно песчаные, которые и служат местом их жировки. При сильной прибыли воды, особенно в шлюзованных реках, шересперы периодически поднимаются против течения и подходят к самым плотинам, но, как только вода пойдет на убыль, снова скатываются вниз, возвращаясь на свои летние места.

Шереспер – рыба вполне дневная. Она любит свет, простор и держится на дне и на глубине только по ночам. Впрочем, в майские и июньские, воробьиные, ночи он кормится и всю ночь напролет. В глубокой воде жерех большей частью плавает в полводы или в верхнем слое, в мелкой же – почти на поверхности, так что видно бывает его большое спинное перо. Небольшие шересперы передвигаются всегда более или менее быстро и своим корпусом образуют крупную волну; большие жерехи, напротив, плывут всегда неторопливо и несколько глубже в воде, так что вал, волна, которую они гонят своим спинным плавником, не так высок, но зато шире и солиднее. Выпрыгивание шереспера из воды или так называемый «бой» его означает, что он врезался в стаю мелкой рыбы и, оглушив ударом одну или несколько уклеек или пескариков, хватает их своей большой пастью. Есть некоторые основания предположить, что бой западно-русской (днепровской и западно-двинской) белизны и ловля ею рыбы совершается несколько иначе, чем жировка среднерусского шереспера. Последний не так боек и далеко не всегда прибегает к предварительному оглушению преследуемой рыбы, а нередко ловит ее раскрытой пастью, наподобие окуня, т. е. «бьет» не так часто и неистово, хотя и у нас встречаются жерехи с избитым о камни брюхом. Терлецкий, очень точный наблюдатель, утверждает, что западно-двинская белизна не трогает ни одной рыбки и не возьмет ее в рот, пока предварительно не оглушит, и она, завертевшись на месте, уже не в состоянии обратиться в бегство; также, что он хватает рыбу всегда с головы. Бой шереспера слышен издалека – на большое расстояние, так как он, выпрыгнув из воды, падает обратно с большим шумом и брызгами, притом повторяет этот маневр несколько раз.

Добычей шереспера служат главным образом уклейки, голавлики и пескари, смотря по местности, а именно: первые в тихих и глубоких заводях, вторые на быстрых перекатах, а последние на песчаных отмелях. Наши москворецкие шересперы, видимо, предпочитают пескарей. Рыб крупнее 200 г даже крупные шересперы ловят и берут (на удочку) весьма неохотно.

Молодые шересперы в конце мая встречаются в довольно большом количестве, хотя и небольшими стайками, отличаясь от прочей молоди – бели – своей величиной. Первое время они придерживаются берега и затишья, но уже в июне, подобно голавликам, переселяются на мели и перекаты, где, вероятно, большинство их становится добычей некрупных голавлей, шересперов и других хищников. Только этим можно объяснить сравнительную редкость взрослых шересперов. В нижней Волге молодь шереспера сначала выходит на заливные места, но по убыли воды (что бывает здесь среди лета) скатывается в реку и уже крайне редко заходит в ильмени. Судя по малочисленности мелких жерехов в реке, надо полагать, что большая часть их уходит в море и остается там до совершеннолетия, т. е. до 3-годового возраста.

Ужение этой рыбы принадлежит к числу самых трудных. Очень немногие специалисты могут похвастать несколькими десятками жерехов за целый сезон.

Способы ловли шересперов довольно разнообразны и могут быть разделены на несколько категорий: ужение на червя, ужение на насекомых, ужение на живца и, наконец, ловля на различные искусственные насадки.

На червя, именно на большого земляного или выползка, шересперы попадаются главным образом весной, вскоре после нереста, обыкновенно при ловле другой рыбы, преимущественно язей, конечно, на донные удочки, в закидку и на глубоких, но не очень быстрых местах. В это время жерех берет очень вяло, но верно и после подсечки идет свободно к лодке, не оказывая почти никакого сопротивления и вовсе не выкидываясь из воды. Вообще шереспер, когда ему приподнимут голову, сразу чумеет и, вынутый из воды, совершенно беспомощен и как бы коченеет, не двигая хвостом, быстро меняя краски чешуи и скоро засыпая. В остальное время года эта рыба берет на червя очень редко, можно сказать случайно.

Настоящая ловля шересперов начинается, по крайней мере у нас на Москве-реке, в первых числах мая, сначала в забродку на черного таракана, позднее на жука и на живую рыбку, с лодки и со шлюза. Ужение на таракана и на жука мало чем отличается от такового же ужения голавлей. Рыбак ходит по перекату с довольно коротким удилищем и длинной леской, 8,4-10,5 м, с легким грузильцем, пуская таракана в полводы. Ловить в забродку весной очень неудобно, но зато вываживание крупной рыбы сравнительно много легче. Москворецкие «артисты» ужения нахлыстом весьма искусно подводят пойманного шереспера к ногам и, зажав его коленками, сажают на кукан. Шереспер при всей своей бойкости вовсе не силен и в этом отношении уступает очень многим рыбам. Он крайне чувствителен к боли и поводлив, особенно если зацепился за нижнюю губу и вода, следовательно, заливает ему жабры. При умении и сноровке можно поймать шереспера на самую тонкую снасть: главное, надо, чтобы леска выдержала первый порыв рыбы, испуганной подсечкой.

Подобным же образом, т. е. полунахлыстом, только с лодки, ловят шересперов на реке Меше в Лаишевском уезде Казанской губернии. Насадкой служит белый червь (вероятно, «угорь», т. е. личинка навозных жуков); удилище очень короткое. Ловля производится так: около заката рыбак садится в челн, бока которого обиты войлоком или тряпьем, чтобы не слышно было малейшего прикосновения весла к борту, и спускается потихоньку по течению, на некотором расстоянии от берега. В удобных местах он хлещет по направлению к берегу. Обыкновенно шереспер хватает насадку в то мгновение, когда она падает в воду, и сам себя засекает.

На Днепре, Тетереве, Случе и Ирпене шересперов, по-видимому, ловят главным образом не на живца, как у нас, а на рака. По описанию Домбровского, здесь удят на короткие удильники с тонкими лесками, длиной от 10,5 до 25,2 м. Рыбак вскарабкивается на камень, расположенный посредине переката, и забрасывает удочку вдоль по течению – для жереха поверху, а для мирона по дну; сильное течение выравнивает леску, натягивает ее, и рыбаку остается смотреть на конец удилища. Кроме рака, наживкой для белизны служат здесь также бабочки, кузнечики, хрущи, в особенности на тихих и лесистых реках, – но уже на длинные удочки (4–5 м) и сравнительно короткие лесы в 8,4-11,2 м Так как такую удочку довольно трудно забрасывать на тихом течении, то выбирают обыкновенно безветренный день. При ловле на майского жука советуют (Радкевич) развертывать ему крылья.

В Днепровском бассейне весьма распространена ловля шересперов на искусственные насадки, долженствующие, по-видимому, изображать или крупных насекомых, или больших червей, вернее личинок миноги (слепых вьюнчиков). Терлецкий описывает жереховый вабик, употребляемый на Западной Двине. Из пучка гусиных белых перьев, связанных по краям и посредине, делается плотный цилиндрик в 4,5 см длиной и 5 мм толщиной. В задней части этого вабика, в самом конце, укрепляются четыре или три средней величины крючка в одинаковом друг от друга расстоянии, т. е. со всех четырех сторон, а в средине между ними приделывается кусочек красного сукна наподобие хвостика рыбы. К верхней части вабика привязывается длинная, метров в двадцать, леска без грузила и поплавка. Закидывая на весьма длинном удовье этот вабик на струю ходовой воды, рыболов его постоянно подтягивает и перезакидывает.

Подобная же искусственная насадка употребляется, по словам Радкевича, в Киевской губернии. К крючку, прикрепленному к толстой (?) леске, привязывается два маховых пера сойки (Garrulus glandarius) вогнутостью внутрь, так чтобы крючок был между ними. Удилище употребляется не очень длинное, легкое, лучше всего березовое. Рыбак, разведав, где плещется белизна, медленно плывет в лодке по течению и забрасывает свою удочку к берегу, не очень быстро ведет ее к себе так, чтобы крючок с перьями плыл к нему на поверхности воды; затем, вынув удочку, опять ее забрасывает и подтягивает и т. д. По свидетельству Бэра, на Днепре также ловят с лодок, на месте, на короткие шесты, к комлю которых привязаны большие пучки куги, а к леске – насадка в виде узкого (в 0,7 см) обрезка белой овчинки, длиной в 22 см; крючок привязывается к нижнему ее концу, затем все скручивается, представляя нечто вроде глисты или миноги. Шереспер берет обыкновенно с разбега и сразу утаскивает шест в воду. Рыбак снимается с места, отыскивает по пучку свою удочку и вываживает попавшуюся рыбу. На Десне, по Вербицкому, тоже ловят шересперов на клочок белой шерсти, перевязанной красной ниткой.

В средней России, за исключением Московской губернии, и в восточной шереспера почти исключительно ловят на живую рыбку удочками, реже жерлицами. Насадкой служит обыкновенно пескарик, реже голавлик. Жерлицы ставят редко, но всегда на отмелях, на чистом месте, недалеко, однако, от глубокого места; живец должен свободно ходить примерно на метр, и груз должен быть почти на поверхности. Шереспер попадается на жерлицы сравнительно редко и большей частью сбивает живца с крючка. Гораздо чаще ловится жерех на длинные лески (крепкие шелковые, реже волосяные), прикрепленные к коротким (метра в полтора-два), большей частью можжевеловым шестикам, шестики эти втыкаются в ряд на мели как можно крепче. На более глубоких местах ставится поперек реки перемет, большей частью верховой, а не донный. Все эти пассивные способы ловли мало занимательны, и рыба очень часто срывается.

Гораздо успешнее бывает ловля ходом, или плавом. Рыболов ездит по перекату или всему плесу взад и вперед, отпустив с короткого шестика на очень длинной леске (метров 35 и более) пескарика или голавлика, насаженного за губу на одиночный, реже двойной крючок. Под Москвой большей частью теперь употребляют шелковые лески. Чтобы насадка не задевала за дно, на 0,7–1,4 м выше ее, смотря по глубине, употребляют небольшой поплавок. Можно употреблять для этой ловли ельчика и уклейку, но эти рыбки, особенно последняя, скоро снут. Клев шереспера весьма быстр и решителен: поплавок сразу скрывается под водой, и рука чувствует резкий толчок, нередко он вырывает шестик. Так как шереспер, несмотря на свою большую пасть, очень часто зацепляется губой и срывается, а бывалые в переделках рыбы сшибают насадку или стаскивают ее с крючка, то москворецкие рыболовы стали в последнее время насаживать рыбку (пескарика) на два крючка, зацепляя за губу и хвост. Ловят ходом большей частью по утрам, хотя иногда жерех всего лучше берет между 9 и 11 часами, а затем под вечер. Так как у шереспера зубов нет (кроме глоточных), то поводок делается из жилки и в баске нет никакой надобности. На быстрине, когда приходится спускаться, весьма полезно задерживать ход лодки, пуская за ней привязанный на прочной веревке камень, достаточно тяжелый, чтобы в требуемой степени замедлять силу течения.

Рис. 111. Искусственная рыбка

В последние пять лет на москворецких шлюзах стали ловить очень большое количество шересперов с плотин на искусственную рыбку. К сожалению, я не могу в настоящее время представить подробное описание этой интересной ловли и должен ограничиться поверхностным очерком.

Рис. 112. Обыкновенная металлическая рыбка

Дело в том, что шересперы вообще очень любят держаться под плотинами, вообще там, где спущена вода, так как здесь в бою находят обильную пищу, в особенности голавликов и ельчиков. Здесь всегда или почти всегда имеются местовые шересперы, которые периодически выходят сюда из ближних ям на жировку, некоторые стоят, подстерегая добычу, почти у самых чугунных ферм разборных плотин. После дождей и паводка, когда лишнюю воду по необходимости приходится спускать, к плотине подходит вместе с другой хищной и нехищной рыбой много шересперов и с дальних плесов, иногда за 10–20 верст, и они начинают здесь жадно хватать мелкую рыбу, привлекаемую, в свою очередь, обилием корма, начиная с овса, зелени, т. е. водорослей, и кончая малявкой-сеголетком, сносимым вниз быстрым течением. Сначала пробовали здесь ловить с плотин на простые удочки, без катушки, на живца, но так как, по причине быстрины, шереспер часто сбивал рыбешку с крючка, а попавшись, с разбега обрывал и довольно крепкие шелковые лески, то необходимость заставила прибегнуть к помощи катушки и к искусственным рыбкам. Удочки здесь употребляются складные, довольно крепкие и жесткие, вроде так называемых щучьих, большей частью трехколенные и не особенно длинные (около 3–3,5 м). К удочке прикрепляется обыкновенным порядком большая катушка с трещоткой или глухим тормозом, вмещающая не менее 70 м прочной шелковой лески, № 5–6, с подлеском из связанных жилок, если много щук, необходим поводок из баскаа Но так как басок очень заметен в воде, то в последнее время его стали заменять так называемым фостеровским волокном, т. е. очень тонкой стальной проволокой. Она делается пяти размеров: самая тонкая выдерживает 1 кг, самая толстая – 5 кг мертвого веса. Искусственная рыбка может быть различных фасонов, смотря по течению и другим условиям. На слабом течении хороша легкая гуттаперчевая, полая внутри рыбка, посеребренная снаружи и с одним или двумя одиночными крючками; еще лучше, кажется, небольшая искусственная рыбка, вроде маленького пескарика, сделанная из раскрашенного пера и снабженная двумя небольшими тройничками. На более сильной струе можно пользоваться различными металлическими рыбками, блеснами или дорожками, выбирая, однако, для шересперов наименьшие и наиболее узкие. Лучшими оказались металлические разрезные с тремя (или четырьмя) тройничками, известными в английских прейскурантах под названием Devon Minnours. Эти рыбки отлично вертятся на течении средней силы, хотя требуют одного или двух карабинчиков. Опыт показал, что в светлую воду надо употреблять или золоченые рыбки, или пестрые, в мутную же всегда действительнее блестящие, посеребренные. За неимением таких рыбок английского изделия можно удовольствоваться обыкновенными медными блеснами или дорожками; из них лучше всех «играют» скрученные винтом. Такую блесну можно приготовить самому из полоски листовой меди или польского серебра. Искусственные рыбки, делаемые из шелка и какой-то композиции, непригодны, так как очень непрочны. Грузило требуется очень редко, когда течение слишком быстро, а рыбка чересчур легка. На 70 см или выше на леску надевается поплавок, высокий и с красной верхушкой для большей «видимости» в волнах и пене.

Ловля производится следующим образом. Рыболов становится на плотине и понемногу спускает шнур с катушки, насколько позволяет место и течение. Сначала, впрочем, редко приходится спускать более 21 м, так как можно ожидать, что шересперы стоят у самой плотины. Затем охотник начинает ходить по плотине взад и вперед, постепенно отпуская рыбку все дальше и дальше, насколько позволяет длина шнура, оставляя, однако, в запасе несколько сажен (сажень равна 2,1 м). Хождение, конечно, способствует более быстрой игре рыбки и основательному обуживанию всего района. Шереспер почти всегда дает знать о своем присутствии характерным выскакиванием из воды – «боем» – и при некоторой сноровке и удачном выборе подходящей рыбки можно держать десять против трех, что через час-два он будет пойман.

Кроме искусственной рыбки, можно с успехом ловить со шлюзов на мертвую рыбку так называемым spinning-способом, описанным при ужении лосося, куда мы и отсылаем читателя.

Остается теперь сказать несколько слов о ловле довольно еще загадочного краснопера. Ужение этой рыбы, по-видимому, различно и местами более напоминает ужение язя, а в других водах – ловлю шереспера. Сердобский краснопер, судя по всему, вовсе не отличается хищностью и проворством. Он попадается на красного червя, и клев его напоминает клев подлещика, но несколько порывистее. Напротив, воронежский краснопер, по свидетельству Бэра, хорошо ловится на искусственную рыбку, мертвую, живую и на блесну с плотины. Это упористая, но смирная, небойкая рыба, так как, попавшись на крючок, тянет сильно, но не порывисто. В противоположность язю, который после подсечки всплывает на поверхность, краснопер упорно держится дна и долго не выходит наверх.

Наружность сома крайне оригинальна и безобразна. По общей форме тела он имеет некоторое сходство с налимом, но голова у него гораздо шире и площе и составляет почти ¹/₆ часть всего голого тела, покрытого густым слоем слизи. Пасть у него огромная и вооружена по краям многочисленными, очень мелкими, но довольно острыми зубами, имеющими вид короткой щетки; на верхней челюсти находятся два длинных беловатых уса, а на нижней, несколько выдавшейся, – 4 желтоватые усика, втрое короче первых; глаза несоразмерно малы со ртом и очень придвинуты к верхней губе. Хвост, сильно сплющенный с боков, особенно к заднему концу, занимает более половины всего тела; заднепроходный плавник очень длинный. Цвет сома изменяется, смотря по воде, также по возрасту и времени года, но всего чаще спина у него бывает черная, брюхо желтовато-белое или несколько красноватое и почти всегда испещрено крапинками голубоватого цвета; бока туловища черновато-зеленые и покрыты оливково-зелеными пятнами; глаза бледно-желтые с черными пятнышками, плавники темно-синие, грудные и брюшные с желтоватой полоской посредине. У молодых сомов цвет кожи и плавников резче и ярче. Озерные сомы всегда темнее речных, и брюхо у них серо-голубоватого цвета. Наружность старого, крупного сома отвратительна: голова из беловатой становится грязно-желтой, и к ней прилипает множество водяных червей, вроде пиявок, покрывающих и тело, и голову.

Рис. 113. Сом

Обыкновенный сом обитает у нас преимущественно в реках Арало-Каспийского и Черноморского бассейнов. Причем в устьях наших южных рек, особенно Волги, Куры, Дона и Днепра, сомы принадлежат к числу самых обыкновенных рыб; в самом море они придерживаются, однако, речной воды.

Сом – одна из самых оседлых рыб и очень редко предпринимает далекие путешествия. Большей частью он десятки лет, с молодых лет до глубокой старости, почти круглый год живет в одной и той же яме, выходя из нее для приискания пищи поблизости, и то далеко не всегда. Только весной, в полую воду, сом временно покидает родную яму и несколько подымается вверх по реке, часто заходя при этом в пойму и поемные озера, где нередко и нерестится.

На нижней Волге (вероятно, и в низовьях других русских рек) весенний ход сомов начинается вместе с началом разлива, в данном случае около середины апреля. Почуяв теплую воду, они пробуждаются от своего зимнего сна и выходят из ям в затоны, озера, иногда и в море, чаще, однако, подымаясь кверху. Очень мутной воды сом не выносит и, подобно судаку, иногда даже погибает от нее, а потому каждый более значительный паводок заставляет его покидать свою яму и искать более чистой воды в устьях мелких притоков. По той же причине в полую воду он редко встречается в русле реки и до самого спада держится на пойме и в поемных озерах. Подобно всем другим рыбам, сомы заходят тем дальше вверх по течению, чем разлив реки больше и продолжительнее. Вообще, чем меньше река и чем менее продолжителен ее разлив, тем более оседлую жизнь ведет эта рыба и тем чаще нерест ее совершается в самом русле реки, а не на пойме. Во второстепенных реках средней России сомы и не могут метать икры на пойме, так как они входят в берега к началу мая, задолго до начала нереста. Всего чаще сомы нерестятся на разливе в низовьях Волги, где главная прибыль воды начинается в конце весны.

Между пробуждением и началом нереста сома проходит немало времени, не менее месяца. В течение этого периода бродячей жизни сомы усиленно кормятся рыбой, особенно мечущей икру, и таким образом вознаграждают себя за долговременный пост. Первое время он также питается и червями, на которых летом не обращает почти никакого внимания, даже не особенно крупный. Вообще же пища сомов довольно разнообразна, хотя исключительно животная. Основным кормом служит, конечно, рыба всех видов и разной величины, от самой мелкой до самой крупной. Но, как, впрочем, нетрудно видеть из его сложения, сом не способен к продолжительному преследованию и ловит рыбу почти всегда из засады, стремительно врываясь в мимоидущую стаю или с быстротой молнии хватая близко плывущую одиночную рыбу. Несомненно, что этой стремительностью сом обязан своему могучему и гибкому плеску, т. е. задней половины тела с хвостом, и что этим же плеском он иногда оглушает несколько рыб в стае. Гоняясь за живцами, сом иногда выскакивает из воды, неуклюже, мешком, падая обратно, разбрасывая при этом кучей воду и отклоняя несколько набок хвост.

Зажиревшие сомы кормятся большей частью лягушками, раками и ракушками, т. е. крупными речными моллюсками из рода Unio и Anodonta, а в море и устьях, вероятно, и многими другими. Лягушки, преимущественно зеленые (Rana ridibunda), составляют для сома лакомство; лежа на дне, он всегда внимательно прислушивается, не квакает ли где лягушка, немедленно подплывает к певице и стремительно, заблаговременно открыв свою огромную пасть, бросается на нее. Эта слабость к лягушкам побуждает сома не только посещать речные травянистые заводи, но нередко застревать в поемных озерах; на ней же основана самая добычливая и интересная ловля, так называемое клоченье. Сомы, особенно крупные, не дают спуску ничему живому, плавающему на поверхности. Сомы едят также всякую падаль, попавшую в реку, а с голоду бросаются даже на сгнившие тряпки.

Нерест сомов начинается сравнительно очень поздно, когда вода достигнет температуры не менее 15 или даже 16 °, вообще почти одновременно с сазанами, большей частью в мае.

Нерестилище, или тырло, сомов бывает в довольно различных местах, сообразно условиям местности, но, по-видимому, очень редко замечается в той яме, которая служит их постоянным обиталищем. Исключение составляют, быть может, только небольшие реки, где сомы по необходимости ведут вполне оседлую жизнь. В юго-западной России сомы нерестятся большей частью в глубоких, но тихих промоинах и протоках, наполненных затонувшими корягами; на Дону сомы трутся около камыша, куги или другой травы, на мелких местах; на нижней Волге – всегда на разливе, на затопленных лугах, преимущественно там, где плавает старое сено и прошлогодний камыш. В заливных озерах нерест сомов замечается не так часто, как в протоках, но и здесь они иногда замечаются перед нерестом в большом количестве, целыми стаями. Но хотя эти сомовьи сборища в местностях, изобилующими сомами, сопровождаются необычайным всплеском и раскатистыми ударами, которые можно сравнить только с шумом, произведенным загнанным в воду табуном, хотя сомы гоняются друг за другом и даже обвиваются, подобно змеям, но это еще не настоящее тырло, а только, так сказать, прелюдия нереста. Сомы собираются стаями и производят описанные эволюции с двумя целями: во-первых, они «разбивают икру», а во-вторых, здесь происходит выбор супругов сомихами. Сомовье тырло – в некотором роде токовище, на котором, однако, первенствует женская половина. Там же, где сомов немного, за самкой обыкновенно плывет 3–4 самца, из которых сомиха выбирает одного, вероятно сильнейшего; затем общими усилиями пара прогоняет заштатных кавалеров. Между многими промышленниками средней и отчасти южной России распространено убеждение, что сомиха клохчет, призывая самцов этим клохтаньем. Некоторые даже полагают, что так называемое клоченье сомов основано на подражании клохтанью сомихи, а не кваканью лягушки. Может быть, сомы-самцы действительно идут иногда на клок, полагая встретить самку, так как в способности сомов производить звуки, кажется, нет никакого сомнения, но так как клоченье производится почти всегда летом, после окончания нереста, то, очевидно, сома привлекает не сомиха, а лягушка. Во всяком случае желательны в этом отношении более точные наблюдения, а не одни голословные мнения.

Выбрав себе самца, сомиха удаляется с ним в уединенное место на разливе или в протоке, как сказано выше, и грудными перьями (кулачками) вырывает ямку. Эта ямка, так называемое «мазло» нижневолжских рыбаков, бывает иногда до 107 и более сантиметров глубиной. Подробности икрометания неизвестны, но сюда, в это «мазло», сомиха складывает свои икринки, довольно крупные и сравнительно немногочисленные.

Во время нереста сомы часто плавают на поверхности, переворачиваясь вверх брюхом. В жаркий день они лежат на солнце в таком положении довольно долгое время, «распаривают тешку» – на жаргоне рыбопромышленников. По всей вероятности, нерест совершается не в один, а в несколько приемов, но, как почти и у всех других рыб, он имеет еще много темного и неисследованного.

Сомовья парочка живет в большой дружбе и, встретив одного, можно быть уверенным найти поблизости другого. Этого мало: самка и самец не покидают «мазла» до тех пор, пока не выклюнется вся молодь, и оберегают икру от нападения лакомой до нее мелочи, отгоняя ее от «мазла» ударами плеска. По этим ударам рыбаки узнают о близости нерестилища и, подъехав к нему, часто убивают (сандовьем) одного или обоих сомов, так как они, во время нереста в особенности, крайне смирны, подпускают человека очень близко, и если будет убит один, то другой в скором времени возвращается на прежнее место.

Молодые сомики выклевываются из яйца через 7– 10 дней и первое время остаются на ямке, питаясь илом и растительными веществами, но скоро разбредаются, причем на нижней Волге огромное количество сомят, оставшихся в мелких калужинах и болотах, обсыхает или достается в добычу птицам. Тем не менее трудно объяснить, почему сомы при особенно благоприятных условиях для сохранности икры встречаются относительно реже других рыб. Весьма возможно, что большая часть выведшихся мальков поедается сомами же, даже своими родителями. Последние, впрочем, выполнив свои обязанности, возвращаются на свои обычные места, в ямы, причем в низовьях Волги скатываются в реку. Конец нереста здесь всегда совпадает с убылью воды. По моим наблюдениям в реке Сити, одном из притоков реки Мологи, сомята здесь держатся первое время на перекатах, за камнями, в сообществе гольцов, подкаменщиков и пескарей, которыми через месяц или два начинают питаться.

После вывода мальков сомы, как сказано выше, возвращаются в ямы, служащие их постоянным пребыванием, причем, вероятно, пары разлучаются. В нижней Волге около середины июля идет массами покатной сом, после нереста, из ильменей обратно в море. Там, где сомов мало, они живут постоянно в самых глубоких ямах, причем чем она глубже и недоступнее, тем сомы, в ней живущие, многочисленнее и крупнее. Сомята до 8-12 кг не особенно придерживаются глубоких мест, и их можно встретить местами на 1,4–2,1 м. Для сомов важны не столько глубина, сколько недоступность места и тень, а потому их очень часто можно встретить, особенно на юге, под так называемыми плавами, т. е. плавучими берегами, под нависшими кустами, береговыми навесами, корнями ив и верб, под плотинами и т. д. В скалистых реках, например Днестре и Буге, сомы часто встречаются между камнями и в больших расщелинах в сообществе с налимами, которых они настойчиво преследуют.

Образ жизни сома нельзя назвать вполне ночным, так как он все-таки больше бродит по зорям, чем в глухую полночь, и временами выходит на поверхность и вообще заявляет о своем существовании и днем. Как во время нереста, так и после него в тихие жаркие дни можно наблюдать сомов, выплывших на поверхность и, перевернувшись вверх брюхом, греющихся на солнце. В большинстве случаев появление сомов днем предвещает ненастье, грозу или перемену погоды. Очень мутная вода после продолжительных дождей и сильный паводок тоже вызывают сома на поверхность, заставляют его временно покидать свою яму и переселяться в тихие места, заводи с песчаным дном и иногда в устья притоков, ранее очищающихся от мути. Но теплую дождевую воду после непродолжительного летнего дождя сом очень любит и подходит к образовавшимся ручейкам даже днем. Особенное беспокойство сом выказывает во время грозы и перед ее началом. В это время он уже не может лежать спокойно на дне, а держится верхних слоев, совершенно бесцельно плавая взад и вперед по своей яме; в ночную грозу он плавает всю ночь, и в такую пору поднимаются со дна омута даже самые древние его обитатели, самые крупные великаны сомовьего царства, олицетворяющие водяных. Действительно они поднимают такую возню, что трудно приписать ее рыбе. Плавая поверху, сомы перевертываются боком, редко высовывая голову, особенно днем. Всего чаще они заявляют о своем присутствии характерным сильным всплескиванием, дающим иногда большую волну. Сом выставляет вертикально свой могучий плес и затем с силой ударяет им вправо и влево по поверхности. Плещется сом, кроме самых крупных, впрочем, почти каждую ночь по зорям, выходя из ямы на жировку и возвращаясь в нее обратно. Иногда, как говорят, сом на заре дремлет, высунув голову на поверхность и плывя по течению.

Хотя, по мнению южнорусских рыбаков, жор сомов бывает на новолунии (по другим, также на ущербе), но тем не менее сомы кормятся ежедневно или, вернее, каждую ночь, хотя, может быть, и не с одинаковой жадностью. Каждый мелкий и средний сом, до 16 и 32 кг весом, выходит из своего дневного убежища около заката. Обыкновенно сом прежде всего обходит кругом всю яму, иногда несколько раз, затем поднимается вверх по течению, посещая преимущественно те места реки, которые изобилуют живцами. Случается, что за поисками пищи голодный сом очень удаляется от своего притона, но тем не менее к утру непременно возвращается домой. Надо полагать, что сомы, которые наблюдаются иногда дремлющими, выставив голову на поверхность, и плывущими по течению, – это те усталые странники, которые поднялись очень высоко. Вообще пути сомов на жировку, как и всякой другой рыбы, более или менее постоянны и известны каждому наблюдательному местному рыболову. Сомовьи тракты тем легче могут быть определены, что, даже плывя не на поверхности, а на дне, сом оставляет наглядные признаки своего присутствия. Когда он плывет мелким местом, то оставляет за собой светлую полосу, обозначающую его след, а на мелях впереди его идет как бы небольшая волна. Кроме того, сом чуть не постоянно «бурунит», т. е., плывя по дну, задевает разные предметы, из-под которых, так же как из-под доставаемых им раков и ракушек, выходят пузырьки воздуха. Эти пузырьки замечаются очень часто даже там, где грунт довольно твердый, а не илистый, что зависит от строения плавательного пузыря этих рыб, сообщающегося с пищеводом, почему сом может произвольно выпускать воздух из заднего прохода, подобно вьюну. В холодную погоду, ближе к осени, сом лежит на дне, целыми днями не выходя из ямы.

Сом, как рыба умеренных и даже теплых стран (почти все виды семейства сомов принадлежат тропическому климату), весьма чувствителен к холоду, а потому перестает кормиться и залегает раньше всех рыб, иногда даже (в средних губерниях) в сентябре. На нижней Волге в августе и сентябре сомы, месяц-два назад вернувшиеся в море после окончания нереста, опять поднимаются в реку и ложатся в глубокие ямы. Судя по словам Воронина, подобное же осеннее движение, только обратное, замечается и на Псковском озере. Прибылой сом, как известно, идет в сентябре массами в озера на зимовку. В октябре все сомы уже на зимних становищах. Всего охотнее сом ложится под глинистыми крутоярами, где берег подмыт и образовались большие печуры. Впрочем, кажется, большей частью сомы вырывают себе для зимовки отдельные ямы или, вернее, ложбины, глубиной иногда до 122 см, зарывая в ил всю голову с «кулаками». Таким образом, вся стая лежит почти сплошной массой, в один ярус, причем на них нередко ложится в несколько слоев другая крупная белая рыба, всего чаще сазаны, постоянные спутники сомов, которым, по причине своей быстроты, редко достаются в добычу даже летом. Зимой же сом вполне безопасен для всякой рыбы, так как совершенно неподвижен, ничего не ест и спит настолько глубоким сном, что не успевает опомниться и выказать сопротивление, когда его зацепили багром и вытаскивают на лед.

Ловля сомов на крючки с насадкой производится довольно разнообразными способами: жерлицами, на донные и поплавочные удочки и, наконец, плавом, с клоком. Но прежде чем перейти к описанию этих более или менее охотничьих методов ловли сомов, считаю необходимым дать более подробные сведения о времени и местах ловли, насадках и указать общие правила вытаскивания.

Лучшее время ловли бывает летом, по совершенном окончании нереста, т. е. после вывода сомят. Весенняя ловля, до нереста, подвержена многим случайностям и не везде бывает удобна, смотря по местности, она иногда продолжается (с апреля) до конца мая и даже начала июня. На Свияге, как говорят местные рыболовы, сом лучше всего берет в конце мая и начале июня, но это слишком поздно для весеннего и слишком рано (по местности) для летнего периода. С конца мая начинается летняя ловля только на юге и совпадает здесь со временем линяния раков, в средних же губерниях сомы начинают брать лишь в июле, даже в конце месяца (река Ворона); по замечанию клязьминских рыболовов, клев начинается с цветением шиповника и с того времени, как сомов начнет донимать пиявка, но дело, конечно, не в пиявках. Даже в низовьях Волги главная ловля производится с половины июля, когда идет обратно в море покатной сом, выметавший икру в ильменях и на речных разливах. Летний клев сома продолжается весь август и большую или меньшую часть сентября, смотря по погоде. Ловля бывает успешна только в теплую погоду, в холод же и продолжительное ненастье сомы лежат на дне и на жировку из ямы не выходят. По замечанию одних рыбаков, сомы всего лучше берут приманку в лунные ночи, хотя нельзя отрицать того, что в такое время сомы охотно выходят на мелкие места, где и ловятся, но вернее принять, вместе с большинством, что жор бывает около новолуния и на ущербе, вообще в темные ночи. Впрочем, местами в мае, т. е. до нереста, сомы лучше берут днем, чем ночью, да и в летнее время они всего чаще попадаются на утренней заре, перед восходом. Во время ночной грозы они жадно хватают насадку, если она только пущена близко от поверхности. Ночи, когда моросит небольшой дождь, должны считаться самым удобным временем для ловли сома: сомы любят свежую и тепловатую дождевую воду и попадаются в эту пору на снасти всего чаще (Домбровский).

Определить место ловли, т. е. где надо ставить переметы, жерлицы и удочки, довольно трудно, так как это зависит от многих условий. Только наблюдение и опыт могут безошибочно указать те пункты, где сомы бывают постоянно или только проходом. Опытный рыболов всегда определит, есть ли сомы, по их характерному всплеску и «броханью», но без предварительной рекогносцировки ловить сомов не стоит. Можно сказать только, что ставить крючки разного рода выгоднее не на самой яме, где живут сомы, а в тех пунктах, которые лежат на пути ночного путешествия сома, идущего всегда одним и тем же «трактом». Всего проще ставить переметы, особенно в небольших реках, с одного берега на другой.

По мнению Домбровского, лучше ставить «крючки» около травяного переката, богатого живцами, или около неглубокого переката, на котором живца мог бы видеть и донный, и верховой сом, или на светлой стороне берега, т. е. выходящего на северо-запад. Хорошими местами считаются углы ям и перемела, места со слабым течением, с небольшими зарослями травы, в которой держатся красноперки, плотички и голавлики, – так называемые (на юго-западе) закабаи. Если дно закабая илистое, то сом изредка идет по дну; здесь он рассчитывает найти или рака, или карася и линька; но чаще все-таки идет поверху. Далее, хорошими сомовыми местами должны быть признаны глубокие перекаты, зарастающие хоть с одной стороны лентообразной, реже какой другой травой, не доходящей до поверхности воды и над которой любят плавать голавли и красноперки. Весьма часто недурными местами могут быть названы короткие берега ям, вдающихся в какую-нибудь сторону; эти ямы почти всегда круглые, имеют один берег окружностью в 300°, а другой – короткий, почти прямой и соединяющий смежные перекаты; сом, переходя из одной ямы в другую, идет мимо этого берега напрямик, а не по довольно длинной дуге ямы; таких мест на небольших реках, текущих извилисто, очень много; если такой берег нечист, вследствие кустов ивы или поднимающихся наверх водорослей, то рыбаку следует перед постановкой крючка позаботиться о прочистке этого места рыболовной косой или просто веслом, и затраченный труд очень часто будет награжден хорошей добычей. Хорошими местами для постановки крючка нужно считать переделы – ямы, имеющие между своими углами и собственно перемелами кусты лоз, обнаженные корни деревьев, живых или засохших. Вообще верховой крючок удобнее всего пристраивать там, где есть живцы: это лучший признак, могущий указать в 2–3 ближайшие ночи на существование или отсутствие сома в данном месте; так, сорванный живец укажет, что сом есть; живой – что еще нужно попробовать счастья одну или две ночи; только там, где много черепах, белизны, язей и наколовшихся сомов, которые хвостами сбивают насадку крючка, бывает трудно определить качество ямы. Что касается донных крючков, то их вообще ставят на перекатах таким образом, чтобы насадка (живец, рак, тараний пузырь) приходилась на соединении ямы с перекатом и недалеко от дна; места соединения перемолов и глубоких ям зачастую служат местопребыванием сомов, которые и не замедлят увидеть насадку.

Рис. 114. Киевский сомовий крючок (уменьш.)

Насадки для ловли сомов довольно разнообразны, но почти всегда бывают животного происхождения. Хотя сом неприхотлив на пищу и ест все съедобное, вряд ли где его удят на куски хлеба или крутосваренной каши, которыми, однако, несомненно, можно прикармливать. Предварительная прикормка сомов, если где и употребляется, то лишь в исключительных случаях, хотя она, несомненно, полезна. Чаще всего переметы, жерлицы и удочки насаживаются живцами. Живцами могут быть почти все породы рыб; они не должны быть только очень мелки или чересчур крупны, а самое важное – необходимо, чтобы они были живучи, т. е. обладали способностью долго не снуть, даже в теплой воде. В каждой местности существуют у рыболовов свои любимые живцы, которые будто бы предпочитаются сомами всем другим. Очень хороши голавлики, также караси и небольшие линьки; на реке Вороне почему-то предпочитают всем подлещика, потому, вероятно, что он не любит прятаться в траву; в других же местах – налима, вьюна, небольшую щуку и миногу или ее личинку – слепого вьюнчика; на реке Воронеже на сомовьи переметы насаживают 0,8–1,2-килограммовых язей. Большей частью при ловле на весу и в тихой воде живцов насаживают, зацепляя крючком под спинной плавник, реже за губы (на течении при ловле на донную), и еще реже пришивают живца к крючку или (на Оке), пропуская поводок (медный) через рот и задний проход так, чтобы крючок торчал изо рта. Превосходной насадкой для ужения на донную служит вьюн, но так как он насаживается за губы, то сом часто его срывает; вьюнов (и налима, а на западе также угря) следует надевать на крючок, предварительно обернув тряпкой, так как эти рыбы крайне скользки. Под Смоленском ловят на веретеницу (слепого вьюнчика), тоже зацепляя ее за губу; сом берет ее с хвоста и часто жует.

Некоторые рыболовы предпочитают насаживать для ловли сомов очень крупных живцов весом около килограмма на том основании, что эти хищники берут на них охотнее. Мнение это, однако, совершенно ошибочно. На нижней Волге сомовники насаживают обыкновенно мальками, т. е. мелкой рыбой.

Кроме живых рыб, насадкой служат рыбьи и птичьи потроха, особенно тараний пузырь, жареный воробей, скворец, галка или другая птица, что, вероятно, для сома совершенно безразлично; наконец, всякое мясо большим куском, не менее как в кулак величиной. Почти все эти насадки не особенно крепко держатся на крючке, почему приходится их пришивать. При ловле на мясо для того, чтобы крючок лучше выходил из него при подсечке, полезно наполовину разрезать кусок, вложить крючок в разрез и связать мясо ниткой. Чтобы сделать мясо более мягким, его иногда разбивают палкой. Лягушка (преимущественно зеленая, постоянно живущая в воде) почти всюду составляет одну из любимых, если не самую любимую, приманок для сомов, но местами, где лягушек нет вовсе, они (например, в реке Вороне) вовсе не употребляются. Мнение, что с лягушек лучше сдирать шкуру, – совершенно ошибочно, так как сом, конечно, предпочтет живую полумертвой. О способе насаживания лягушки будет говориться далее при описании жерлиц и клоченья.

Что касается насадок из числа беспозвоночных, то самая употребительная из них – рак, лучше линючий, но пригоден также и твердокожий. Мелкие сомы отлично берут на раковую шейку, притом (кажется, 1-2-годовалые) и в то время, когда взрослые еще ни на что не ловятся. Некоторые советуют вылинявших раков сохранять на льду, где они долгое время сохраняются. Рак насаживается как всегда (см. ГОЛАВЛЬ), но Есипов рекомендует для ловли сома следующий способ: крючок с частью лески пропускают, начиная от конца шейки (хвоста) к ее основанию, через задний проход; затем крючок пропускают вторично с половины шейки, так что поводок образует петлю, и прячут его в теле рака, а леску поддергивают. Сорвать рака, таким образом насаженного, весьма трудно. Для ужения собственно на донную или с поплавком рак и раковая шейка незаменимы. На червя или, вернее, кучу червей (преимущественно красных навозных) берет только мелкий сом, и притом весной. Ракушка или устрица (речная раковина – Unio и Anodonta) местами очень уважается сомами, но ее и труднее доставать, и труднее насаживать. Изредка сомята берут на угрей или сальников. В низовьях же Волги самой лучшей насадкой для покатного сома при ловле его считается саранча.

Перейдем теперь к общим правилам ловли или, точнее, вытаскиванию сомов. При значительных размерах рыбы манипуляция эта требует немалой сноровки. Сом – рыба очень сильная, но все-таки он не может бросаться с такой стремительностью, как сазан, усач, вырезуб, и относительно слабее: он оказывает сопротивление главным образом массой, т. е. своей тяжестью, затем, как рыба донная, он сильно упирается внизу, залегая или задевая за подводные предметы. Сила сопротивления много зависит, однако, от того, за что зацепил крючок: если в пасть или в губу, то сом, почти не чувствуя боли, идет напролом и часто рвет довольно крепкую снасть, сом же, заглотавший крючок, много смирнее и идет кверху ходчее. Не следует только слишком форсированно тащить его, так как иногда случается, что сгоряча большой сом, даже проглотивший насадку, не только обрывает бечевку-леску, но крючок выскакивает из его нутра с куском кутыря (желудка). Вообще сом срывается редко, так как крючок всегда хорошо зацепляет в его мясистой пасти, но рыба, раз побывавшая на крючке, очень долго не идет на приманку и может быть поймана в этом году только другим, а не тем же способом и на другую насадку. Наколовшийся сом, бывавший в переделках, очень часто сбивает хвостом насадку с крючка.

Самый лучший способ вытаскивания небольших сомов заключается в том, что тащат его на поверхность, к лодке, как можно ровнее и вместе медленнее, без толчков и торопливости, безостановочно перебирая бечевку двумя пальцами обеих рук по очереди. Сом, достаточно утомившийся на удочке, идет кверху очень ходко, особенно если крючок у него в желудке: он виснет, как гиря, опустив вниз хвост и изредка помахивая головой. Мелких сомят, до четырех и более килограммов, надо вытаскивать без всяких церемоний и как можно скорее, если, конечно, они не попали на снасть, предназначенную для еще более мелкой рыбы; в сачке особенной надобности нет и лучше тащить добычу прямо в лодку или на берег. Сачки при вытаскивании сомов употребляются редко и рыболовы чаще пользуются (для крупных) багром, который подводится со стороны хвоста к голове и зацепляется под нижнюю челюсть; средних, около 16 кг, всего удобнее тащить или за жабры, особенно с берега, или же (с лодки) следующим очень простым, в сущности, приемом: подтащив утомленную рыбу, всовывают ей в рот четыре пальца руки, а большим сильно вдавливают в рот подбородок, обхватив таким образом нижнюю челюсть сверху и снизу, и этим отгибанием парализуя силу челюстей рыбы, вваливают ее через борт в лодку. Сомов покрупнее приходится тащить обеими руками, подхватывая другой под жабру, а помельче, около 8 кг, – вкладывая в рот большой палец и вдавливая указательным подбородок.

Матерых рыб большей частью приходится предварительно оглушать ударами обуха или колотушки по голове, отчасти ради большого удобства втаскивания в челнок, но также и потому, что крупный сом в лодке, опомнившись, легко перекидывается через борт; кроме того, он иногда наносит плесом очень сильные удары и даже сбивает рыболова с ног. Никогда не следует забывать, что 32-48-килограммовый сом может стащить рыбака с лодки или опрокинуть последнюю, а потому, не утомив предварительно гиганта до полного изнеможения, нельзя подтаскивать его слишком скоро, хотя бы он и шел (от боли, вызываемой заглотанным крючком) очень ходко. Убедившись в неминуемой гибели и увидав руки рыболова, сом забывает о мучительной боли и, неожиданно рванувшись, или обрывает снасть, или заставляет рыбака принять невольную ванну. Некоторые второстепенные правила вытаскивания пойманных сомов будут приведены при описании их ужения и клоченья.

Устройство жерлиц известно (см. выше ЩУКА): главная составная часть ее – рогулька. Разница между щучьими и сомовьими жерлицами заключается в том, что все части последних делаются прочнее: шесты (тычки) толще, рогульки больше, бечевки толще, а крючки крупнее; затем, сомовьи жерлицы ставятся большей частью не на мелких и травянистых местах, а на ямах или поблизости ям. Лучшими шестами считаются березовые и рябиновые, а лучшие рогули делаются из жосты (жимолости); бечевка, предпочтительнее голландская, должна выдерживать не менее 32 кг мертвого веса, и ее необходимо просмолить, т. е. вымочить в составе, где главную роль играет масляный лак, или, по крайней мере, продубить (в отваре дубовой, ивовой коры). Это необходимо как для того, чтобы предохранить ее от гниения, так и потому, что на светлую или белую бечевку всякая хищная рыба берет неохотно. Что касается крючков, то они должны быть на басках (или на поводках из медной проволоки) и иметь значительную величину (нолевых номеров), а главное – прочность. В двойных или тройных крючках нет необходимости. Размеры крючка зависят, конечно, главным образом от величины насадки. Тычки, которые могут быть длиной до 6,3 м и более, втыкаются или в берег, или в дно; бечевка, навертываемая на рогульку, не должна быть особенно длинна, так как в противном случае сом заведет ее за коряги. Насадку пускают различно – иногда около дна, иногда в полводы, а иногда и почти на самой поверхности (на 24–35 см от нее) – смотря по местности, погоде и прочим условиям. Вообще надо иметь в виду, что со дна в глубоких ямах берут большей частью самые крупные сомы, а потому на донных жерлицах насадка должна быть крупнее. Приманкой служит чаще всего живец, насаженный или за спинку, реже (как, например, в Рязанской губернии) пришиваемый к крючку в двух местах – у головы и у спинного плавника. Кроме того, употребляются и все другие уже известные сомовьи насадки. Для того чтобы живец не мог описывать слишком больших кругов, избегая этим сомовьей пасти, грузило должно иметь соразмерный вес. Местами, именно где много травянистых заливов, лучшей насадкой для сомовьих жерлиц служит зеленая лягушка. На нее, однако, лучше ловить совсем поверху, без грузила, зацепляя крючком (сравнительно небольшим) за спинку. Обыкновенно ставят такие жерлицы неподалеку от листьев лопушника и других водяных растений. Стремясь доплыть до этих листьев, лягушка будет постоянно огребаться задними ногами, производя довольно сильный плеск, который и привлекает сома издали, почему этот способ может назваться самым совершенным изо всех жерличных.

Так как при ловле на рогульки часто бывает, что сом, смотав леску, уходит в коряги и там запутывается, а во всяком случае лежит на дне, сберегая свои силы, то в юго-западной России настоящие жерлицы заменяются так называемые «крючками», которые в сущности представляют упрощенную жерлицу. Рогульки тут не имеется, и ее заменяет небольшой запас лески, около метра, защемляемый в расщеп на конце тычка. Последняя несколько отлична от жерличного шеста или жерди и имеет больше общего с удильником, так как должна быть очень крепка, довольно гибка и упруга. Очень крепко втыкать ее в берег или дно, подобно шесту, не следует, чтобы крупный сом не мог ее сломать или оборвать бечевку, а только бы выдернул. Тычки эти, как и жерличные шесты, отнюдь не должны быть белого цвета, а темного (липовые, вербовые), почему их иногда приходится чернить, как и бечевку. Самые «крючки», употребляемые в Киевской губернии, несколько отличаются от обыкновенных, что видно из рисунка (рис. 114), и приготовляются здесь на месте самыми рыболовами или слесарями из толстой телеграфной проволоки. Преимущества этого крючка перед другими, однако, весьма сомнительны, и между сотнями образцов английских крючков можно найти немало гораздо более надежных и более цепких. Тычки втыкаются таким образом, чтобы свободный конец их находился на 0,7–1 м от воды; насадка же, почти всегда живец, должна быть или на 35–50 см от поверхности воды, или на 18–35 см от поверхности дна. Обыкновенно ставят и донные, и верховые крючки, причем первые имеют грузило, а последние его не имеют.

Для ловли в крепких местах «крючки» незаменимы, так как сом, особенно попавшийся на верховой крючок, большей частью остается на месте; сдернув запас бечевы, он подсекается упругой тычкой и, побарахтавшись более или менее продолжительное время, беспомощно виснет на крючке; если даже тычка и будет им выдернута, он все-таки редко успевает забиться в лом и коряги. Сходство ловли на крючки с ужением сомов еще более увеличивается тем, что рыболову всегда приходится вываживать попавшегося хищника на тычку, так же как и на удилище, что при длинной, в несколько сажен (сажень равна 2,1 м), жерличной бечевке совершенно невозможно. Небольшой запас бечевки, по моему мнению, однако, необходим, главным образом для более надежной подсечки.

Ужение сомов каким бы то ни было способом возможно только на чистых местах, свободных от задевов на более или менее значительное расстояние, т. е. большей частью не на самых ямах, а несколько поодаль, на местах, которыми сомы постоянно ходят на жировку. Почти всегда удят сомов с берега, крепко втыкая удильники в землю или стлань плотины при ловле в мельничных омутах; ужение с лодки, укрепленной на месте, почему-то вовсе не употребительно, хотя сом вовсе ее не боится; несомненно, однако, что с лодки ловить гораздо удобнее, особенно на удилища с катушкой. На короткие донные удочки ловят обыкновенно только небольших сомов, около 8 кг, так как больших очень трудно выводить на коротких шестиках. Насадкой служат рак или раковая шейка, реже вьюн или голавлик, зацепляемый за губы, причем грузило должно быть настолько тяжело, чтобы живец почти не мог сдвинуть его с места. Следует заметить, что на течении даже соменок очень сильно упирается, согнув кольцом свой широкий плес, так что его очень трудно сдвинуть с места. Сомята же очень часто встречаются даже на довольно порядочной быстрине и на незначительной глубине.

Гораздо практичнее ставить на сомов длинные удилища; они должны быть довольно длинны, а главное, очень прочны и упруги, почему предпочитаются березовые, которые, однако, необходимо подчернивать. Толщина удильника у заостренного конца должна быть не менее 4,5 см, а у кончика – в карандаш. Леской служит более или менее толстая и просмоленная пеньковая бечевка, выдерживающая 32-килограммовую гирю; весьма пригодны также толстые шелковые лески из желтого кавказского сырца. В большинстве случаев выгоднее пускать леску не очень длинно и, привязав ее сначала к комлю, обвить вокруг удильника до верхушки. Размеры поплавка зависят от величины насадки, большей частью живца, который пускается на 35 см или немного более от дна с очень тяжелым грузилом, редко в полводы. Таких удочек, почти ничем не отличающихся от киевских крючков, русские сомятники ставят иногда по нескольку штук. Изредка на тот случай, если крупный сом вырвет удильник, хотя и крепко втыкаемый в берег под углом в 30–45 градусов, к комлю удовья привязывают доску или большое полено, по которому и разыскивают утащенную рыбой снасть. Кстати, следует заметить, что сома, забившегося в коряги, лучше не форсировать, даже оставить в покое и выждать, пока он сам не выйдет из своей засады.

Настоящим охотничьим, вполне активным, способом ловли сомов может быть названо только так называемое клоченье, при котором рыболов постоянно перемещается, всегда держа леску в руке. Клоченье сомов известно на многих реках средней, юго-восточной и частью северо-западной России, но весьма странно, что в юго-западной России о нем почти не имеют никакого понятия, по крайней мере я нигде не мог найти никакого на этот счет указания. Вообще ужение на клоковую уду распространено как-то местами и не всегда практикуется даже в реках, изобилующих сомами, как, например, на реке Вороне. Объяснить такую странность можно скорее всего незнанием, чем предположением, что местами сомы почти не берут на лягушку – главную, хотя вовсе не исключительную, насадку при клоченье. Самая идея клоченья, как я заметил выше, до сих пор не выяснена с достаточной ясностью: по мнению одних рыболовов, например западнодвинских, неманских, клязьминских, уфимских и других, идут на клоченье самцы, и клохтуша подражает голосу (овдовевшей?) сомихи, которая будто на заре троекратно клохчет или уркает, призывая самцов. По этой причине и ловля на клоковую уду производится здесь (также на реке Свияге) очень рано, начиная со времени нереста, уже в конце мая. Весьма странно, однако, что южные рыбаки, живущие в местах, гораздо более изобилующих сомами, ничего не говорят о клоченье во время нереста, а полагают, что сом идет на клоченье потому, что оно напоминает ему кваканье лягушки, или даже оттого, что полагает, что тонет какое-либо животное. Только Потехин говорит вскользь, что употребляемый в Саратовской губернии клок производит звук, который делает сом. Настоящее вабленье сомов производится, однако, сколько известно, только в Витебской губернии, где, по словам Терлецкого, на звуки, производимые вабом, очень скоро подходят к лодке сомы, и тогда их бьют острогами. В других же местностях клочат всегда с насадкой.

Рис. 115. Сомовка

Главная принадлежность или особенность клоченья сомов – тот инструмент, которым приманивают сомов. Принцип его тот же, как у известного ботала, и витебский сомовий ваб, или вабик, мало от него отличается, так как это тоже род деревянного стакана, насаженного на палку. Простая среднерусская клокуша, или клок, имеет вид небольшой дощечки в 25–33 см длины, 2,2 см толщины и в 4,5 см ширины, с одного конца которой выдалбливается углубление в виде воронки не глубже 1,3 см, а с другого стесывается и привязывается к 22-сантиметровой рукоятке. Настоящая охотничья клохтуша, клокуша, или сомовка, – несколько изогнутый костыль, около 44 см длиной, из черемухи, рябины, вяза или яблони; на одном конце костыля делается шляпка или утолщение, в котором выдалбливается небольшое углубление, величиной с трехкопеечную монету.

Рис. 116. Обыкновенный клок

Гораздо более совершенную или, вернее, более практичную клокушу представляет клоковая снасть, употребляемая на Немане и Вилии. Удобство ее заключается в том, что удочка, т. е. бечевка с крючком и наживой, соединена вместе с клокушей, которой служит коровий рог. Для этой цели выбирается небольшой и по возможности прямой рог; он внутри вычищается, и края его обравниваются, а в остром конце просверливается насквозь, вдоль, а не поперек, отверстие, через которое пропускается бечева; на конце бечевы прикреплен крючок, а для того, чтобы рог не сдвигался с места, ее закрепляют в роге узлами или палочками. Рог держится от крючка на расстоянии, равном глубине, на какой хотят ловить, чтобы он, т. е. рог, при опускании снаряда в воду всегда ударял по ней нижними своими краями и производил бы известный, приманивающий сомов звук; на бечевку, ниже рога, надевается тяжелое свинцовое грузило. Таким образом, при ловле на эту снасть у рыбака занята только одна рука: он одновременно опускает уду и ударяет клокушей по воде.

Что касается насадки, то самой лучшей для клоченья считается лягушка; на Дону, однако, приманкой служат чаще всего рак и голова сухой тарани, также угорь (белая личинка навозного жука), воробей, кусок мяса. Это разнообразие не говорит в пользу того предположения, что сом идет на клокушу потому, что она подражает кваканью лягушки. Но само собой разумеется, при ловле на лягушку весьма полезно, чтобы клокуша действительно как бы квакала.

Почти всегда клочат плавом, очень редко заякориваются на яме. Лодка должна быть легкая; ловят вдвоем или в одиночку, но всегда с одним правильным веслом, причем сначала поднимаются вверх, а затем спускаются по течению. На Клязьме в нос ботника обыкновенно ввертывают железное кольцо; сквозь это кольцо продевается удочка, свободный конец которой (т. е. комель) привязывается к корме. Это делается для того, чтобы крупный сом не мог опрокинуть челна. Рыболов, прибыв на место (яму, где держатся сомы), левой рукой управляет веслом, а правой берет леску, привязанную к прикрепленному, как сказано, удильнику, и, отпустив неглубоко крюк с насадкой (устрицы), слегка заматывает бечевку на пальцы и той же рукой мерно ударяет клохтушей. Клохтуша производит такой звук, как если бы опрокинутым стаканом ударять по воде, только гораздо громче (?); после трех ударов рыболов поводит рукой, чтобы двигалась приманка… На этот звук сом подходит к ботнику (случается, что подходит их несколько), наваливается на весло так, что весла не сдвинешь с места, высмотрит приманку и не сразу глотает ее, а как бы сосет, причем виснет, точно гиря; в этот момент рыболов спускает с руки понемногу лесу, затем уже подсекает сильнее. Если сом невелик, его сейчас же надо тащить в ботник, если же он очень большой, то необходимо спустить бечевку, чтобы она отошла к носу ботника; таким образом охотник старается достигнуть понемногу до отлогого берега, где выходит из ботника и вытаскивает добычу, что, впрочем, одному удается нескоро. Иногда большой сом сначала слабо тащится к ботнику, потом, у самого борта, вдруг выкидывает свое плесо наружу, задевает за борт и, головой книзу, стремглав опускается на дно. Вероятно, таким маневром ему удается опрокидывать лодку, примеры чему бывают нередко. На клохтушу сомы ловятся в Клязьме только до половины июля.

Рис. 117. Клоченье сомов

На Дону клочат несколько иначе. Бечевка – крепкий льняной или конопляный шнур, называемый здесь урезом, наматывается на небольшую толстую ручку, которую и держат в руке, опустив крюк с насадкой на надлежащую глубину. Ловят тоже с легких лодок-баркасиков вдвоем или в одиночку, но сначала заезжают далеко вверх, держась около берега; затем рыболов выплывает на середину реки, кладет весло, перестает грести и крюк с насадкой опускает в воду; левой рукой он держит урез, а в правую берет клокушу, потому что клочить правой гораздо удобнее. Здесь принято за правило никогда не заматывать бечевку на руку, так как если шнурок нескоро смотается, то крупный сом может сдернуть рыбака с лодки. Всего лучше сом ловится здесь на неглубоких быстринах, куда он выходит поохотиться за рыбой. Но положительно и точно определить, где сом берет лучше, невозможно, потому что ловят его и на глубоком месте, и на мелком, что зависит от погоды и от времени года. Когда рыбак почувствует, что сом на крючке, то начинает вытаскивать добычу. С сомятами, конечно, не церемонятся, но если же сом большой или сильно рвется, то рыбак не подтягивает его вовсе, а несколько попускает урез, т. е. дает рыбе смотать часть бечевки с рукоятки. Таким образом, эта последняя почти вполне заменяет катушку. Однако чересчур попускать урез не следует, так как сом может забежать под корму и там залечь. В таком случае к рукоятке привязывают чурбан или доску и бросают урез в воду. Сом, почувствовав себя более свободным, спешит уйти; рыбак ловит урез и снова начинает водить рыбу. Утомив сома, который нередко долго водит лодку взад и вперед, его осторожно подводят к лодке и, оглушив ударом обуха (топора), втаскивают в баркас. Если же сом не будет достаточно вывожен, то он ударом хвоста по краю лодки иногда опрокидывает ее вверх дном. Пойманного сома оглушают по голове обухом для того, чтобы он не мог выпрыгнуть из лодки и вообще не мешал бы продолжать ловлю. Ошеломленный сом лежит спокойно или вовсе засыпает, но нередко приходит в себя, начинает биться, и рыбак опять прибегает к обуху. В один вечер здесь редко удается поймать более четырех сомов.

Всего лучше ловятся сомы на Дону в тихую погоду, по вечерам и по утрам; вечером он хорошо идет на клок, с того времени как садится солнце и до самых сумерек; утром же – до восхода солнца. Тихая погода – необходимое условие при ловле сомов; в дурную или ненастную погоду сом лежит на дне, не поднимаясь, и не слышит клоченья. В верховых станицах клочат больше вечером, чем утром. Сом попадается на Дону и днем, но не на клок, а крюк просто закидывается в омут. Близ станицы по вечерам можно видеть на Дону несколько баркасов; на каждом из них сидит рыбалка (рыбак) и клочет; снесет его течением – он возьмет весло, поворотит со средины к берегу и, упираясь, снова заедет вверх и снова повернет на самую середину и клочет, пока его опять не снесет вниз или пока не сядет сом на крюк.

Примечания:

1

Phoxinus percnurus (Pallas) – озерный гольян, мундушка – Примеч. ред.