После запуска «Спутника-1» американскому правительству стало очевидно, что возникла необходимость доказать свое превосходство в принципиально новой сфере – на космических орбитах. С целью как можно быстрее преодолеть технологический разрыв было принято важное стратегическое решение – объединить разные группы и проекты, связанные с ракетной тематикой, в одну организацию. Первого октября 1958 года состоялось рождение НАСА – Национального управления по аэронавтике и исследованию космоса (National Aeronautics and Space Administration, NASA)[176]. Главнейшей задачей, которую поставил перед НАСА американский президент Дуайт Эйзенхауэр, стала подготовка запуска пилота в космическое пространство.

В качестве носителя была выбрана ракета «Redstone», созданная командой немецких специалистов[177] под руководством Вернера фон Брауна. Но эта одноступенчатая ракета, летающая на спирте, в принципе не могла доставить человека на орбиту – максимум тот мог совершить суборбитальный прыжок на большую высоту. Оставалось рассчитывать на пропаганду, которая объявила бы миру о приоритете американцев. Старт назначили на 1 сентября 1960 года. Однако технические трудности не позволили уложиться в намеченные сроки, и старт неоднократно переносили.

В Европе с интересом следили за этой космической «гонкой». Видя, как Советский Союз запускает на орбиту все более тяжелые аппараты, наблюдатели сделали вывод, что повторяется ситуация с первым спутником: пока в США по всем каналам рекламируют свои будущие космические достижения, в Советском Союзе тайно готовят очередной прорыв. Как показало дальнейшее развитие событий, наблюдатели оказались правы. С одним нюансом – еще до запусков кораблей «3КА» был сделан ошибочный вывод, будто бы на тяжелых спутниках находятся советские пилоты.

Цех сборки кораблей «Восток»

Так, после полета 15 мая 1960 года первого корабля-спутника «1КП» западные газеты утверждали, что на его борту был пилот, который погиб из-за сбоя в системе ориентации, выведшей корабль на более высокую орбиту.

Мифический космонавт Иван Качур нашел свою «смерть» 27 сентября 1960 года во время неудачного старта. Как мы помним, в тот месяц не было космических запусков, однако прошел слух, что Никита Сергеевич Хрущев, который тогда посещал США, привез с собой очередной «сюрприз» – демонстрационную модель пилотируемого космического корабля, которую собирался с триумфом показать западным журналистам после получения сообщения об удачном полете и возвращении космонавта. Но не показал – следовательно, не захотел признаваться в трагическом провале.

Наибольшее количество слухов вызвал неудавшийся февральский запуск аппарата «1ВА» № 1 («Спутник-7») в сторону Венеры. Поскольку советские официальные лица хранили молчание по поводу того, с какой целью стартовал этот аппарат, а его описание так и не появилось в открытой печати, логично было предположить, что во время полета случился сбой. Перед этим, в 1960 году, на орбиту дважды выводились космические корабли с собаками, и утверждалось, что это «репетиция» пилотируемого запуска. Соответственно, напрашивался вывод: полет состоялся, но пилот, находящийся на борту, погиб. Называлось и имя космического «смертника» – Алексей Грачев.

Позднее этот миф оброс цветистыми подробностями, и до сих пор его пересказы можно встретить в фильмах и книгах, посвященных «страшным тайнам» советской космонавтики. На самом же деле происхождение слухов о Качуре и Грачеве имеет один-единственный и вполне конкретный источник. В октябре 1959 года журнал «Огонек» поместил статью-репортаж некоего А. Голикова «На пороге больших высот», в которой рассказывалось о работе испытателей перспективной авиационной техники. Героем репортажа стал Алексей Грачев, участвовавший в тестировании костюма для высотных полетов. В репортаже упоминался и Иван Качур, который «может переносить весьма значительные ускорения»[178]. Статья была переведена на английский, и западные журналисты вообразили, что речь в ней идет о будущих пилотах космических кораблей. А поскольку Качур и Грачев больше в открытой печати не упоминались, возникли кривотолки. Косвенным «доказательством» героической гибели Грачева стало вполне заурядное событие – когда советские ученые на правах первооткрывателей стали давать имена объектам на обратной стороне Луны, они назвали один из кратеров «Грачевым». Иностранным «акулам пера» было невдомек, что у испытателя авиационной техники был знаменитый однофамилец – ленинградский ракетчик Андрей Дмитриевич Грачев, коллега и соратник двигателиста Валентина Петровича Глушко.

Испытатель Алексей Грачев готовится к эксперименту (фото Д. Бальтерманца)

Испытатели довольно часто попадали в кадр – их работа не считалась чем-то особенно секретным. Разумеется, они были привлечены к изучению влияния факторов космического полета на человеческий организм. Перед тем как запустить человека на орбиту, требовалось хотя бы «вчерне» подготовить его к условиям, в которых придется жить и работать. Особую озабоченность вызывали перегрузки, невесомость, изолированность, перепады температур и давлений.

История отряда испытателей началась 30 июня 1953 года, когда Главнокомандующий ВВС издал соответствующий приказ. В ГНИИИ авиационной медицины был сформирован отдел № 7, который возглавил подполковник медицинской службы Евгений Анатольевич Карпов[179]. Личный состав отдела набирался из солдат и сержантов, проходивших срочную службу в авиачастях. Требования по здоровью были жесточайшие – из тысяч обследованных отбирались единицы.

Испытания проводились в предельно допустимых для человеческого организма условиях: в различных природных средах, барокамерах и термокамерах, на катапульте и центрифуге.

Например, требовалось выяснить, под каким углом надо расположить кресло, чтобы космонавт смог выдержать жесткую посадку, и какую максимальную скорость падения перенесет его позвоночник без угрозы быть сломанным. Для этого между двумя 14-метровыми мачтами расположили кресло, которое падало на бетонную площадку с амортизаторами. Те имитировали разные типы грунта – мягкий, средний, жесткий. В ходе эксперимента только четверо испытателей решились на серьезные перегрузки, но поскольку с каждым экспериментом риск возрастал, трое от дальнейшего участия в программе отказались. Оставшимся храбрецом был Джон Иванович Гридунов – он и стал обладателем мирового рекорда в этом экстремальном виде «спорта» – 50 g. Еще один его рекорд был поставлен на центрифуге – 18,5 g при медленном увеличении нагрузок. Благодаря Гридунову авиационные медики вынесли вердикт о том, что взрослый тренированный человек спокойно выдержит нарастающую перегрузку до 10 g и кратковременную ударную перегрузку в 25 g. Эти данные определили конечный вид корабля «Восток» и схему его приземления.

Заслуживает внимания еще один уникальный эксперимент, проведенный отделом № 7. Специалисты Института авиационной медицины знакомились с исследованиями, которые проводились в области их профессиональных интересов зарубежными коллегами. В частности, в США довольно много времени и сил было потрачено на изучение влияния полной обездвиженности (гипокинезии) на человека, находящегося в воде. Исследования показали, что человек может находиться в таком состоянии без вреда для здоровья не более шести суток. Но советские испытатели пошли на рекорд. Двадцатилетний ефрейтор Леонид Викторович Сидоренко пробыл в бассейне (в плавках и шапочке) в неподвижности двенадцать суток, а потом смог выполнить полный цикл физических упражнений! Впрочем, целесообразность подобного опыта была поставлена под сомнение, и в программу тренировок будущих космонавтов погружения в бассейн не вошли.

Испытатель в защитном костюме в барокамере (фото Д. Бальтерманца)

Очень рискованными были так называемые высотные эксперименты, проводимые в барокамере. В начале 1950-х годов авиационные медики имели смутное представление о том, что произойдет при мгновенной разгерметизации и падении давления от одной атмосферы до нуля. Поэтому сначала эксперименты проводились на крысах, кроликах и собаках. В ходе этих исследований животных бинтовали, предупреждая раздутие органов – так появился высотно-компенсирующий костюм. Вскоре в подобном костюме в барокамеру уже мог войти человек.

Однако будущему космонавту угрожали не только внезапные перепады давления. Мог нарушиться процесс газообмена, и тогда кабина начала бы наполняться углекислым газом. Специалисты считали, что опасным для здоровья является содержание углекислого газа в 3,7 %. Однако испытатели смогли провести месяц в барокамере при 5,2 % и при этом не утратили работоспособность!

Но если перегрузки, разгерметизацию, нарушение в работе систем жизнеобеспечения и катапультирование еще можно было имитировать в земных условиях, как быть с невесомостью? Для отработки этого состояния в ЛИИ с февраля 1960 года начались полеты по параболической траектории летающей лаборатории «Ту-104А» (борт № 42396). Первый пробный полет выполнил заслуженный летчик-испытатель Сергей Николаевич Анохин[180]. Целью рейса было выяснить, какие доработки нужно внести в системы «тушки», чтобы она могла беспрепятственно пикировать – только так в ее салоне могла на короткое время возникнуть динамическая невесомость. По итогам были внесены изменения в конструкцию масла-топливоподачи – это помогло избежать помпажа двигателя[181]. Внутри салона убрали перегородки, буфетный отсек и все пассажирские кресла. Пол покрыли многослойной пористой резиной, чтобы испытатели не повредили конечности после «плавания» в невесомости.

С 1961 года полеты лаборатории проводились регулярно. На высоте 6 км она разгонялась на форсаже, затем «прыгала» на 9 км, и пикировала с выходом на прежний уровень. В каждом полете невесомость продолжительностью полминуты создавалась до 28 раз. Понятно, что до и после этих периодов все, кто находился на борту, испытывали перегрузки от 1,5 до 1,8 g. И здесь тоже появились свои рекордсмены. Например, врачу-экспериментатору Леониду Алексеевичу Китаеву-Смыку пришлось побывать в кратковременной невесомости 2580 раз!

Разумеется, прошел проверку и вариант отказа тормозной двигательной установки, который так беспокоил Сергея Павловича Королева. В этом случае одновитковый полет превращался в десятидневный. Соответственно, пилот должен был подготовиться и к такому развитию событий. В эксперименте по длительному нахождению в кабине корабля принял участие сержант Сергей Иванович Нефедов – более десяти суток он провел в макете корабля «Восток». В этом наземном «полете» не хватало только перегрузок и невесомости – все остальное, как в реальности: стартовый гул двигателей, вибрация, ограниченное пространство кабины, обед из туб, короткие сеансы радиосвязи, проблемы с отправлением естественных надобностей. За этот эксперимент товарищи прозвали сержанта Нефедова «космонавт номер ноль», а правительство наградило его орденом Красной Звезды. В результате врачи института пришли к выводу, что физиологические резервы человека позволяют ему находиться в тесной кабине корабля в течение десяти суток.

Самим испытателям отдела № 7 на орбиту отправиться было не суждено, а имена многих из них на десятилетия засекретили, но своим героическим трудом они создали тренировочную базу для будущих космонавтов, а главное – доказали, что человеческий организм куда более устойчив к тяготам космического путешествия, чем полагали теоретики.

Термины «космонавт», «космодром» и «космонавтика» до 1961 года широко не использовались. В ходу были «астронавт» и «астронавтика», введенные французским основоположником Робером Эсно-Пельтри[182], который, в свою очередь, позаимствовал их у соотечественника – фантаста Жозефа Рони-старшего. Поэтому в документах, связанных с рождением первого отряда космонавтов, сами они называются как угодно, но только не космонавтами.

Начало отбора в первый отряд можно отнести к 1958 году, когда в ГНИИИ авиационной медицины были начаты работы по темам 5827 (отбор человека для полета в космос) и 5828 (подготовка человека к первому космическому полету). Научным руководителем этих тем был Владимир Иванович Яздовский, а ответственным исполнителем – Николай Николаевич Гуровский.

Сначала следовало определиться, кто больше подойдет для первого полета в космос. В ходе обсуждения между специалистами предлагалось несколько вариантов. Медики утверждали, что нужно послать коллегу – специалиста по авиационной медицине. Инженеры настаивали на включении в экипаж конструктора космической техники. Можно было, ориентируясь на опыт американцев, пригласить в программу летчиков-испытателей…

После некоторых раздумий Сергей Павлович Королев остановил свой выбор на летчиках истребительной авиации, полагая, что только они обладают достаточной физической подготовкой, чтобы выдержать все возможные нагрузки и при этом имеют разностороннее образование: летчик может быть пилотом и штурманом, инженером и радистом. Выступая перед медиками, которым предстояло произвести отбор, главный конструктор изложил свои пожелания по кандидатам: «Безупречное состояние здоровья при высокой психической устойчивости и общей выносливости организма; высокая летная успеваемость при выраженных задатках воли, трудолюбия и любознательности; активное желание освоить полеты на ракетных летательных аппаратах; антропометрические параметры: рост – не более 170 см, вес – 70–72 кг, возраст – не старше 30 лет».

Начало и принципы отбора были закреплены 5 января 1959 года Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 22-10сс «Об усилении научно-исследовательских работ в области медико-биологического обеспечения космических полетов». Головной организацией, ответственной за отбор и подготовку будущих пилотов космических кораблей, был определен ГНИИИ авиационной медицины, преобразованный в Государственный научно-исследовательский испытательный институт авиационной и космической медицины первой категории (ГНИИИАиК).

Первичная работа по отбору кандидатов была возложена на врачей Центрального военного научно-исследовательского авиационного госпиталя (ЦВНИАГ). Специалисты понимали, что по опыту летной работы, возрасту и физическим данным личный состав в разных авиационных частях примерно одинаков, поэтому нецелесообразно забираться для поиска необходимых кандидатов в Сибирь или на Дальний Восток – решено было ограничиться европейской частью страны.

Медики разбились на пары и разъехались по воинским частям. Прибывая на место, они внимательно просматривали личные дела летчиков, которые подходили по критериям отбора. Были просмотрены медицинские книжки 3461 человека, а отобрано 347.

Строго соблюдался принцип добровольности. Сделав выбор, медики приглашали летчика на собеседование. Инструкция рекомендовала ряд вопросов, на которые полагалось услышать определенный ответ. Одним из этих вопросов был: «Желаете ли вы летать на более современных типах самолетов, на новой технике?» Как правило, все летчики на этот вопрос отвечали утвердительно.

В ходе беседы как бы невзначай задавался и вопрос, который был весьма существенен: «Хотели бы Вы полететь на ракетах вокруг Земли?» Здесь реакция была различной. Большинство летчиков говорили, что хотели бы, но иные медлили с ответом или отвечали: «Надо подумать», а встречались и те, кто сразу отказывался. Затем отобранные в результате бесед кандидатуры обсуждались у командира части и его замполита.

Согласившихся кандидатов ждал первый медицинских этап обследования, который проводился обычно в гарнизонном госпитале. После него в списке осталось уже 206 человек. Медики уехали восвояси, и для отобранных потянулись месяцы ожидания. За это время 52 человека сами приняли решение отказаться от участия в новом деле. Причины были самые разные, но чаще называлось нежелание расставаться с летной работой. Число кандидатов сократилось до 154 человек.

Юрий Гагарин проходит медицинский осмотр

Осенью 1959 года их начали группами вызывать в Москву, чтобы провести наиболее детальное обследование в стенах Центрального авиационного госпиталя в Сокольниках. Перед этим, 30 сентября 1959 года, приказом Главнокомандующего ВВС № 00240 была создана Главная медицинская комиссия, в задачу которой входило вынесение окончательного экспертного заключения. Консультантами комиссии выступали авторитетные академики. Обследование продолжалось в среднем два месяца.

Приезжали кандидаты группами по 20–30 человек. В первые дни отбора (уже в госпитале) 18 человек не захотели проходить процедуры. На этот раз причиной отказа стали опасения, что неудача может помешать дальнейшей летной карьере. Еще два человека были отбракованы медицинской комиссией. Кроме всевозможных анализов и осмотров, кандидатов подвергали так называемым нагрузочным пробам – выдерживали в барокамере, крутили на центрифуге, встряхивали на вибростенде, проверяли устойчивость организма к гипоксии. На следующий этап прошли только 134 летчика.

Старший лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин прибыл в госпиталь 24 октября 1959 года[183]. Благополучно прошел медицинский осмотр у окулиста, терапевта, невропатолога, ларинголога, хирурга. Успешно выдержал испытания на стендах. При этом он неизменно оставался в бодром расположении духа, а впоследствии, вспоминая этот строгий медицинский отбор, шутил: «Врачей было много, и каждый строг, как прокурор».

Юрий Гагарин в центрифуге: до перегрузки и при воздействии ускорения в 5 g (октябрь 1959 года)

В целом комиссия придерживалась требований главного конструктора. Впрочем, для некоторых, особо выделявшихся, делались исключения. Так, Владимиру Михайловичу Комарову было 33 года, но он отличался блестящей инженерной подготовкой; Павлу Ивановичу Беляеву – 35, но он был великолепным летчиком; Георгий Степанович Шонин оказался немного выше положенного роста, но поразил всех своим хладнокровием и рассудительностью. При отборе продолжал действовать принцип добровольности – в любой момент можно было «сойти с дистанции» по собственному желанию. Что некоторые и делали, не выдержав психологического напряжения или физических нагрузок. Так, кстати, собирался поступить и Алексей Архипович Леонов – остаться его уговорил Юрий Гагарин.

Одиннадцатого января 1960 года Главнокомандующий ВВС подписал директиву № 321141, согласно которой была организована специальная воинская часть (в/ч 26266), позднее преобразованная в Центр подготовки космонавтов. В феврале ее возглавил полковник медицинской службы Евгений Анатольевич Карпов, руководивший отделом испытателей ГНИИИ авиационной медицины.

Валерий Быковский готовится к испытаниям в центрифуге

К этому времени пройти комиссию по «теме № 6», предусматривавшей психофизиологическое обследование, удалось только 29 офицерам. Но поскольку директивой Главнокомандующего состав первого отряда не должен был превышать двадцати человек, комиссии пришлось сделать окончательный выбор, переведя девятерых в «резерв». Какими соображениями руководствовались на этом последнем этапе, сегодня никто сказать не может. Но результат хорошо известен. В первый отряд космонавтов прошли:

• Иван Николаевич Аникеев (летчик-истребитель, 27 лет);

• Павел Иванович Беляев (летчик-истребитель, 35 лет);

• Валентин Васильевич Бондаренко (летчик-истребитель, 23 года);

• Валерий Федорович Быковский (летчик-истребитель, 26 лет);

• Валентин Степанович Варламов (летчик-истребитель, 26 лет);

• Борис Валентинович Волынов (летчик-истребитель, 26 лет);

• Юрий Алексеевич Гагарин (летчик-истребитель, 26 лет);

• Виктор Васильевич Горбатко (летчик-истребитель. 26 лет);

• Дмитрий Алексеевич Заикин (летчик-истребитель, 28 лет);

• Анатолий Яковлевич Карташов (летчик-истребитель, 28 лет);

• Владимир Михайлович Комаров (авиационный инженер, 33 года);

• Алексей Архипович Леонов (летчик-истребитель, 26 лет);

• Григорий Григорьевич Нелюбов (летчик-истребитель, 26 лет);

• Андриян Григорьевич Николаев (летчик-истребитель, 31 год);

• Павел Романович Попович (летчик-истребитель, 30 лет);

• Марс Закирович Рафиков (летчик-истребитель, 27 лет);

• Герман Степанович Титов (летчик-истребитель, 25 лет);

• Валентин Игнатьевич Филатьев (летчик-истребитель, 30 лет);

• Евгений Васильевич Хрунов (летчик-истребитель, 27 лет);

• Георгий Степанович Шонин (летчик-истребитель, 25 лет).

После итогового заседания мандатной комиссии кандидаты вновь разъехались по своим гарнизонам в ожидании вызова в Москву. Зачисление в секретную воинскую часть еще не давало «путевку» в космос. Кандидатам предстояло преодолеть еще множество препятствий. Но члены первого отряда были готовы к этому.

Третьего марта 1960 года появился приказ министра обороны СССР № 31 «Временное положение о космонавтах», на основании которого определялся статус и обязанности космонавта. В документе употребили новое для русского языка слово – «космонавт».

Автором неологизма по праву считается Ари Абрамович Штернфельд – крупнейший советский теоретик космонавтики. Он использовал его в своих работах еще до войны, за что его часто критиковали коллеги. Штернфельд резонно указывал, что нельзя называть новую сферу деятельности человечества по одной из ее возможных целей, ведь астра – звезда. В любом случае «летчик-космонавт» звучало куда более по-русски, чем «пилот-астронавт».

Первые вызовы будущих космонавтов в Москву были направлены, вероятно, в феврале 1960 года. Так, в самом начале марта в столицу прибыл Павел Попович. Через три дня к нему присоединился Валерий Быковский, затем приехали Иван Аникеев, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Владимир Комаров, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Герман Титов, Георгий Шонин. Еще через четыре дня прибыл Алексей Леонов.

Сергей Павлович Королев в окружении космонавтов первого отряда

Седьмого марта 1960 года двенадцать прибывших летчиков были представлены Главкому Константину Андреевичу Вершинину[184]. В тот же день приказом № 267 все они были зачислены на должность «слушателей-космонавтов» Центра подготовки космонавтов ВВС (ЦПК ВВС). Руководил их подготовкой легендарный летчик генерал-полковник Николай Петрович Каманин[185], назначенный помощником Главкома ВВС по космосу.

К приезду слушателей в Москву жилье для них было еще не готово, поэтому группу разместили в здании метеослужбы Центрального аэродрома имени Фрунзе, напротив метро «Динамо». Теоретические занятия начались утром 14 марта. Первую лекцию прочитал Владимир Иванович Яздовский. Он детально рассказал будущим космонавтам о действии перегрузок, невесомости и ввел в курс медико-биологических проблем.

Сергей Павлович Королев, узнав, что занятия ограничились медицинской тематикой, приказал своим сотрудникам (Михаилу Тихонравову, Константину Феоктистову и Виталию Севастьянову[186]), а также физикам из Академии наук подключиться к обучению слушателей. Читались лекции по ракетной технике, динамике полета, конструкции корабля и отдельных его систем. Изучались астрофизика, геофизика, космическая связь и многие другие узкоспециальные вопросы.

В течение марта-апреля к отряду присоединились еще семь летчиков, а 17 июня приказом Главкома ВВС № 839 в него был зачислен Анатолий Карташов, оказавшийся последним в наборе.

К тому времени прибывшие ранее слушатели уже ознакомились с теоретическими основами космонавтики, и 13 апреля отправились на парашютную подготовку в город Энгельс. Ею руководил полковник Николай Константинович Никитин, известный парашютист, заслуженный мастер спорта, обладатель нескольких мировых рекордов и испытатель первых катапульт. Разумеется, все кандидаты в космонавты, будучи кадровыми летчиками, знали, как пользоваться парашютом. У Юрия Гагарина, например, за спиной было пять парашютных прыжков. Но когда Никитин познакомил их с программой парашютной подготовки, они были потрясены. Предстояли не просто прыжки, а настоящие полеты – с разной высоты, при различном направлении и силе ветра, с посадками не только на землю, но и на воду… Планировались и прыжки с задержкой раскрытия парашюта от 10 до 50 секунд. Получалось, что по окончании этого этапа каждый из слушателей получит звание инструктора.

Парашютная подготовка заняла больше месяца. Несмотря на имеющийся у летчиков опыт, Никитин начал с азов – с полевой укладки парашютов и наземной отработки техники приземления на тренажере Борщевского. Все летчики успешно преодолели этот этап и были допущены к прыжкам. Каждый раз тренер сопровождал их, проверял снаряжение, следил за настроениями. «Учиться у такого мастера было интересно, – писал позднее Гагарин. – Он многому научил нас: как оставлять самолет, как управлять телом во время свободного падения, как определять расстояние до земли, как приземляться и приводняться».

Юрий Гагарин перед парашютным прыжком

Несмотря на жесткую программу, у будущих космонавтов было и личное время, которое они использовали по своему вкусу и желанию. Например, Алексей Леонов готовил и выпускал «боевые листки». В боевом листке за 23 апреля есть такие строки: «Показаны хорошие и отличные результаты по отработке техники управления телом в пространстве при свободном падении. Товарищи Гагарин и Попович при отработке этого упражнения показали смелость, решительность, хладнокровие и умение реально оценивать и выполнять осознанно все движения при свободном падении…»

Отряд космонавтов на парашютной подготовке

Девятнадцатого мая будущие слушатели-космонавты сделали зачетные прыжки, и Никитин объявил летчикам, что программа парашютной подготовки ими успешно пройдена, всем присваивается звание инструктора парашютно-десантной подготовки. Некоторые из слушателей, в том числе и Гагарин, выразили недовольство и стали просить у тренера допустить к дополнительным прыжкам, поскольку в этом случае они могли претендовать на звание мастеров спорта. Но Никитин был неумолим – это было вне предписанной руководством программы. Вечером вышел очередной и последний боевой листок с рисунком Леонова: перед Никитиным стоят на коленях космонавты и просят у него хотя бы еще один прыжок. Подпись гласила: «Невиданное в авиации». Кстати, лучшим парашютистом в отряде был признан Борис Волынов.

В первых числах июля 1960 года отряд переехал в подмосковный Зеленый (впоследствии – Звездный) городок. Именно здесь, в районе платформы «41-й километр» Северной железной дороги, началось строительство ЦПК ВВС. Однако до завершения строительства основные испытательные стенды находились на территории ГНИИИАиК и ЦВНИАГ.

Из-за отсутствия достаточной тренажной базы невозможно было готовить к полету сразу всех слушателей, поэтому приняли решение отобрать из них шестерых для первоочередной подготовки. При отборе в «шестерку» в первую очередь учитывались результаты нагрузочных проб, успехи в теоретических дисциплинах и физическая подготовка. Однако принимались во внимание и «габариты». Волынов был слишком широк. Шонин слишком высок. Комаров в теоретических дисциплинах лидировал, но у него была незначительная скрытая патология сердечной деятельности, которую случайно выявили при вращении на центрифуге. Кроме того, при отборе учитывались результаты психологического тестирования, а также коммуникабельность, характер, темперамент, общительность, терпимость.

В конце концов начальник ЦПК выбрал самых, на его взгляд, перспективных кандидатов: капитанов Павла Поповича и Андрияна Николаева, старших лейтенантов Юрия Гагарина, Германа Титова, Валентина Варламова и Анатолия Карташова. «Шестерка» получила приоритет при тренировках и доступе к тренажерам корабля «Восток». Остальные слушатели готовились по менее интенсивной программе.

Первым из лидирующей шестерки выбыл Анатолий Карташов. Он позже всех прибыл в отряд, но сразу же обратил на себя внимание руководства ЦПК и был включен в лидирующую группу. Карташов, стараясь догнать остальных, тренировался очень интенсивно. Меньше чем за месяц он выполнил программу парашютных прыжков и приступил к тренировкам на центрифуге, причем часто шел на нарушение установленных методик. В результате 16 июля после одной из тренировок на спине Анатолия появились мелкие кровоизлияния – петехии. Сначала врачи думали, что это случайность. Повторные нагрузочные пробы на центрифуге подтвердили диагноз: проявление кровоизлияний говорит о неблагополучном состоянии сосудистого русла. В итоге Анатолия отчислили из отряда. Карташов еще долго служил на Дальнем Востоке, затем был летчиком-испытателем в Киеве.

Нелепая случайность «вывела из игры» Валентина Варламова. 24 июля он купался в Медвежьих озерах, неудачно нырнул с берега и, задев дно головой, почувствовал резкую боль. В госпитале Звездного городка было проведено обследование и поставлен диагноз: смещение шейного позвонка. В тот же день его положили на «вытяжку». После лечения Варламов начал было тренироваться, но вскоре медицинская комиссия наложила запрет. Покинув отряд, Валентин не уехал из Звездного городка, а стал работать заместителем начальника Командного пункта управления космическими полетами Центра подготовки космонавтов, затем старшим инструктором космических тренировок, специализировался на астронавигации.

Анатолия Карташова заменили Григорием Нелюбовым, вскоре ставшим одним из лучших. А вместо Варламова к занятиям приступил Валерий Быковский. Этот худенький старший лейтенант – он весил всего 63 кг – оказался необычайно выносливым: стандартную девятикратную нагрузку выдерживал в течение 25 секунд при норме 15, а малоприятное состояние невесомости переносил даже с наслаждением.

Космонавтам-слушателям предстояло выдержать те же нагрузки, что и испытателям отдела № 7, хотя рекордных показателей от них не требовалось. Впрочем, в отдельных случаях им все же пришлось пройти достаточно серьезные проверки на выносливость.

Например, из ОКБ-1 пришло задание испытать «шестерку» на 12,1 g – такая перегрузка могла возникнуть при отвесном снижении спускаемого аппарата. Это довольно серьезно с учетом того, что в то время еще экспериментировали с позой в кресле центрифуги, и она была далека от оптимальной (добиться оптимальной позы удалось только в конце 1961 года). «Шестерка» с честью выдержала испытание. При этом выяснилось, что наиболее устойчивы к перегрузкам Андриян Николаев и Валерий Быковский. Устойчивость Юрия Гагарина была оценена как хорошая, и в этом смысле он не отличался от большинства.

Герман Степанович Титов на центрифуге

Летом подготовили сурдокамеру (от латинского «сурдос» – глухой) – небольшое помещение, тщательно изолированное от мира. Сурдокамера имеет искусственное освещение, в ней царит глубокая тишина, зрительная связь с внешним миром отсутствует. Хотя подобных условий на космических кораблях нет, сурдокамера позволяет проверить выносливость к сенсорному голоду и устойчивость к клаустрофобии; в сурдокамере человек развивает самоконтроль – учится рассчитывать свое время, засыпать и пробуждаться в точно заданный срок.

Слушатели-космонавты по очереди отправлялись в сурдокамеру, оставаясь там под присмотром врачей на десять суток. Разумеется, они не сидели без дела, а по специальной программе выполняли разнообразные упражнения. Связь с ними устанавливалась при помощи сигнальных ламп. Испытуемый получал психологические задания, выполнение которых очень строго регистрировалось. В ходе исследования составлялось достаточно ясное и полное представление о состоянии нервно-психической сферы будущего космонавта. Это позволяло заранее представить, как испытуемый будет вести себя в необычной обстановке, которая может неожиданно возникнуть в условиях реального космического полета.

Павел Попович в сурдокамере («Новости космонавтики»)

Специальные приборы, установленные в сурдокамере, давали возможность записывать физиологические функции организма: электрические потенциалы мозга, мышц, кожно-гальванические реакции, частоту дыхания, электрокардиограмму. Здесь же находились устройства, позволявшие воздействовать на человека ритмическими, световыми и звуковыми сигналами, оценивая его реакцию. Для наблюдения за будущим космонавтом использовались специальные телевизионные и киносъемочные камеры. Кроме того, обслуживающий персонал и научные работники могли видеть испытуемого через специальные смотровые люки.

В процессе тренировки в сурдокамере у будущего космонавта вырабатывалась способность плодотворно работать и не прерывать свою деятельность даже при помехах. В качестве помех использовались музыкальные ритмы, внезапные слуховые раздражения (сирена, джаз, трещотки), световые воздействия (яркие вспышки). Кроме того, проходила проверку способность слушателя к длительному пребыванию в состоянии так называемой ждущей схемы – в напряженном ожидании нового приказа к действию.

Нередко при испытаниях использовалась черно-красная таблица Шульца. Она состоит из 49 квадратов: 25 – с черными цифрами (от 1 до 25) и 24 – с красными цифрами (от 1 до 24). Причем цифры распределены беспорядочно. Будущий космонавт должен был назвать две цифры (черную и красную) с таким расчетом, чтобы сумма их всегда равнялась 25, при этом черные цифры требовалось называть в возрастающем порядке, а красные, наоборот, – в убывающем. Этот психологический тест применялся со звуковыми или световыми помехами, например, ту же самую таблицу читал вслух другой человек или сам космонавт, голос которого заранее записывался на пленку, но не в такт или не в том темпе.

Герман Титов в сурдокамере – тест на внимательность

Валерий Быковский, первым прошедший испытания одиночеством в сурдокамере, успокаивал сослуживцев: «Ничего особенного». Но Павел Попович потом признался: «Нелегко». Андриян Николаев вспоминал: «Хотелось услышать хотя бы тонюсенький птичий писк, увидеть что-нибудь живое. И вдруг меня словно кто-то в спину толкнул. Поворачиваюсь – и в малюсеньком обзорном кружочке вижу глаз. Живой человеческий глаз. Он сразу исчез, но я его запомнил: от табачного цвета глаза до каждого волоска рыжеватых ресниц.» Нечто подобное испытал Борис Волынов: «Живое слово, только одно слово – что бы я отдал тогда за него!» У Марса Рафикова, когда он спал, отказал датчик дыхания. Дежурный врач заглянул в иллюминатор – и обмер: лежит и. не дышит! А может, все-таки спит? Он написал записку, положил ее в передаточный люк и включил микрофон: «Марс Закирович! Возьмите содержимое передаточного люка». Теперь перепугался проснувшийся Рафиков: ему показалось, что начались слуховые галлюцинации.

Юрий Гагарин отправился в сурдокамеру 26 июля 1960 года. С собой он взял инструменты, чтобы мастерить. На каждый день было составлено расписание: с утра физзарядка, велоэргометр, ходьба и бег на месте, проведение анализов, а также наблюдения и отчеты о температуре, давлении в сурдокамере, ведение рабочего дневника и многое другое. Дежурные на связь не выходили, хотя и смеялись над шутками неистощимого на выдумки испытуемого. Чтобы не скучать, Гагарин загрузил себя дополнительной работой с астронавигационными приборами. Меню Гагарина состояло из содержимого туб с супами, копченой колбасы, плавленого сыра, хлеба.

Дежурные медики сразу отметили выдающуюся способность Юрия Алексеевича к естественному быстрому переключению от активной работы к полному расслаблению. В вынужденном одиночестве он читал стихи Александра Пушкина, Владимира Маяковского, пользовался библиотекой, подаренной будущим космонавтам издательством «Молодая гвардия». Увлеченно мастерил, напевая: «Я люблю тебя, жизнь…» Проведенное через десять суток изоляции обследование подтвердило: реакция была адекватной, отмечалась быстрая ориентация в окружающем пространстве, умение владеть собой, эмоциональная устойчивость, чувство юмора.

Космонавт тренируется на неустойчивой опоре

Особое значение придавалось тренировкам, направленным на укрепление вестибулярного аппарата. Индивидуальные программы составлялись для каждого слушателя-космонавта с учетом «слабого звена» в его вестибулярной системе. При тренировках использовали батут, качели Хилова[187], кресло Барани[188] и рейнское колесо[189], а также специальные стенды, позволяющие балансировать на неустойчивой опоре, комбинировать вращение и балансирование, создавать так называемые «оптокинетические раздражения» в виде мелькания объектов в поле зрения. Космонавты тренировались и в домашних условиях, выполняя гимнастические упражнения, в которых преобладали вращательные движения головой, повороты туловища и т. п.

После завершения основного комплекса тренировок настало время приступить к «освоению» невесомости. Сначала слушатели-космонавты выполнили по три полета в кабине двухместного истребителя «МиГ-15УТИ»[190], который для создания кратковременного состояния невесомости (не более 15 секунд) разгонялся и выполнял «горку» (петлю Кеплера). В первом полете они знакомились с состоянием невесомости, отрабатывали ведение радиопереговоров. Во втором изучали координацию движений, остроту зрения, возможность приема пищи. В третьем регистрировали физиологические параметры. Все космонавты состояние невесомости оценили как «приятное». После второго испытательного полета Юрий Гагарин записал в бортовом журнале: «Ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. Поймал плавающий перед лицом карандаш. На третьей горке при невесомости попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. Ощущение приятное, где ногу поставишь, там и висит, забавно. Захотелось побольше двигаться».

Для изучения заданных усилий в условиях невесомости использовался специальный дозиметр. Левой рукой Гагарин держал его на уровне глаз, а большим пальцем правой руки нажимал на рычаг, создавая мышечное усилие в 750 г. Результаты фиксировала специальная кинокамера. Проводились и пробы письма. Гагарин писал имя, фамилию, дату полета, показывающие, что кратковременное пребывание в состоянии невесомости не влияет на почерк космонавта, закрепленного в кресле. За три полета Гагарин получил оценку «отлично».

Для первоочередной «шестерки» начали шить скафандры. Поскольку в результате упрощения схемы корабля «Восток» конструкторы отказались от катапультируемой герметичной кабины, нужно было в кратчайшие сроки сконструировать и сшить костюм, который защитил бы космонавта в случае разгерметизации.

Скафандр «СК-1» разрабатывался инженерами томилинского завода № 918 на основе защитного костюма «Воркута», созданного для пилотов самолета-перехватчика «Су-9». При этом возникли сложности. Сначала поступило техзадание на аварийно-спасательный костюм, который обеспечивал безопасность космонавта только при старте и посадке. Затем возобладало мнение, что нужно делать полноценный скафандр. Времени на состыковку с бортовой системой корабля уже не осталось, и был принят автономный вариант системы жизнеобеспечения скафандра, размещаемый в катапультном кресле.

Эскизный проект защитного снаряжения космонавтов для полета на объекте «Восток» (1960 год)

Оболочка для первого космического скафандра «СК-1» была во многом позаимствована от «Воркуты», но шлем полностью сделали заново. Например, в нем был установлен специальный механизм, управляемый датчиком давления. И если в корабле оно резко падало, специальный механизм мгновенно захлопывал прозрачное забрало, полностью герметизируя скафандр.

Скафандры «СК-1» состояли из двух основных оболочек: внутренней герметичной и внешней «демаскирующей» ярко-оранжевого цвета. Внутренняя оболочка изготавливалась из листовой высококачественной резины методом элементарного склеивания. Для надевания и снятия оболочки в ней сделали распах, герметизируемый «аппендиксом», который завязывался после надевания скафандра. В условиях вакуума избыточное давление растягивало ткань оболочки – чтобы удержать ее в определенном объеме, применили силовую систему из прочных шнуров и лент. Скафандры делали по мерке космонавтов, а из-за недостатка времени требовалось определить, какие из них изготавливать в первую очередь.

Это непростое решение – выделить лучших из лучших – должен был принять Николай Петрович Каманин. В дневниках он характеризовал своих подопечных так: «Отличные человеческие экземпляры. О Гагарине, Титове и Нелюбове нечего сказать – как люди и космонавты они пока не имеют отклонений от эталона. Николаев – самый спокойный. Быковский менее, чем другие, внутренне собран, способен на некоторую долю развязности и может сказать лишнее. Попович – пока загадка: создает впечатление волевого человека, но ведет себя с женой излишне мягко. Попович по всем данным может быть одним из первых среди шестерки, но семейная неурядица тянет его назад. Будем принимать меры, чтобы помочь».

Таким образом, тройка лидеров определилась: Юрий Гагарин, Герман Титов, Григорий Нелюбов. Каждый из них был готов к полету в космос. И в любом случае полетел бы. Но кто станет первым?

После выделения «шестерки» Сергей Павлович Королев стал заметно больше уделять внимания подготовке космонавтов, приезжал в строящийся Звездный городок, осматривал тренажеры и беседовал с кандидатами.

Восемнадцатого июня 1960 года главный конструктор пригласил их к себе в Подлипки, чтобы познакомить с кораблем «Восток». Сначала сидели в кабинете, и Королев – он был в прекрасном настроении – увлеченно рассказывал о будущих полетах, о многодневных экспедициях и больших орбитальных станциях. Затем повел слушателей в цех Опытного завода, где стояли блестящие, пока без теплозащитной обмазки, шары спускаемых аппаратов.

«Как зачарованные разглядывали мы еще невиданный летательный аппарат, – вспоминал эту встречу Юрий Гагарин. – Королев сказал нам то, чего мы еще не знали, что программа первого полета человека рассчитана на один виток вокруг Земли».

Сергей Павлович весело поинтересовался, хочет ли кто-нибудь посидеть внутри корабля. Сразу вызвался Гагарин. Он шагнул вперед, нагнулся, быстро расшнуровал и сбросил ботинки, в носках стал подниматься по стремянке к люку. Королеву очень понравилось, что Гагарин снял ботинки. С тех пор главный конструктор стал к нему приглядываться и выделять среди остальных… Всем участникам этой встречи Королев подарил по копии вымпела, доставленного на Луну автоматической станцией «Е-1А».

Первая шестерка космонавтов осматривает корабль «Восток»

В начале октября 1960 года «шестерка» временно переехала в подмосковной Жуковский. Будущие космонавты поселились в отделе № 28 (авиационной и космической медицины) на третьем этаже корпуса спецполиклиники Летно-исследовательского института. В соседнем здании сотрудники лаборатории № 47 ЛИИ под руководством Сергея Григорьевича Даревского[191] проводили занятия на тренажере космического корабля «3КА». Методическую работу осуществлял заслуженный летчик-испытатель ЛИИ Марк Лазаревич Галлай[192].

Тренировка выглядела следующим образом. Слушатель-космонавт облачался в авиационный костюм «Воркута» и садился в кабину тренажера (ее называли «шарик»), в которой все приборное оборудование было аналогично штатному. По переговорному устройству воспроизводились акустические эффекты старта ракеты. Затем Галлай громко говорил: «Поехали!» – и начиналось воспроизведение штатных и нештатных ситуаций полета с ручным включением тормозной установки «ТДУ-1». Это был последний этап подготовки, пройдя который слушатели получали должность «космонавт»[193].

Шестого января 1961 года Главком ВВС назначил комиссию по приему экзаменов у первой «шестерки». В нее вошли представители ВВС, ОКБ-1, ЛИИ, завода № 918 (по скафандру) и Академии наук СССР. Председателем комиссии стал генерал-лейтенант Николай Петрович Каманин.

Четырнадцатого января завершилось медицинское обследование Быковского, Поповича, Николаева, Гагарина, Нелюбова и Титова. Все они были допущены к выполнению космического полета.

Семнадцатого января в лаборатории № 47 ЛИИ начался экзамен по конструкции, эксплуатации и навыкам управления космическим кораблем. В ходе экзамена каждый слушатель из кабины макета «3КА» в течение 40–50 минут докладывал об оборудовании корабля, о действиях космонавта на различных этапах полета. По ходу доклада члены комиссии задавали вопросы. Особое внимание уделялось навыкам ориентации корабля перед включением тормозной двигательной установки. В результате Нелюбов и Быковский получили оценку «4», остальные – «5».

Юрий Алексеевич Гагарин сдает экзамен

На следующий день, 18 января, теперь уже в Центре подготовки космонавтов состоялся экзамен по теоретическому курсу космического полета. Каждый слушатель тянул билет с тремя вопросами и отвечал после 20-минутной подготовки. Затем следовало несколько дополнительных вопросов. На этот раз все шестеро сдали экзамен на «отлично».

По итогам рассмотрения общей успеваемости космонавтов, личных дел, характеристик, медицинских книжек в протоколе комиссии была сделана запись: «Экзаменуемые подготовлены для производства полета на КК «Восток-3А». Комиссия рекомендует следующую очередность использования космонавтов в полетах: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович».

С этого времени «шестерка» начала интенсивную подготовку к полету. Двадцатого февраля космонавты приступили к занятиям на заводе № 918 по изучению скафандров, кресла, носимого аварийного запаса (НАЗ). Одновременно проходила индивидуальная подгонка скафандров, которые успели изготовить только для троих: Гагарина, Титова и Нелюбова.

Таким образом, были официально зафиксированы главные кандидаты на космический полет – как видите, фамилии расположены в списке, утвержденном экзаменационной комиссией не по алфавиту. И Гагарин стоит в нем первым.

Григорий Григорьевич Нелюбов

По своим профессиональным качествам члены отобранной к полету «тройки» были примерно равны. Многие отдавали предпочтение Нелюбову, который был неформальным лидером отряда, «душой компании». Но это же воспринималось как недостаток – Григорий обожал быть в центре внимания, неизменно подчеркивая свое превосходство. Способности молодого интеллигентного Германа Титова не вызывали сомнений ни у кого. При этом он был прямым и открытым парнем. Но руководство смущала его импульсивность – если уж он срывался, то быстро терял голову. Зато к Гагарину хорошо относились все.

Конструктор «Востока» и космонавт Константин Феоктистов, читавший слушателям-космонавтам лекции по матчасти, позднее отмечал: «Уже тогда и на занятиях, и на экзаменах чувствовалось, что среди отличных ребят есть свой лидер – молоденький старший лейтенант Юрий Гагарин. На всех экзаменах и зачетах набирал он лучшие баллы. Всем он нравился, особенно Королеву и Каманину».

Космонавт Алексей Леонов рассказывает, что во время первой встречи с Сергеем Павловичем Королевым на столе у главного конструктора лежали личные дела членов отряда. Сергей Павлович называл фамилию, кандидат вставал, и начиналась беседа-знакомство. Наконец дошла очередь до Юрия Гагарина, и все обратили внимание, что с ним Королев разговаривал долго и внимательно. «Создалось впечатление, что Сергей Павлович как бы забыл обо всех, кто сидел в комнате. Это можно было понять. Юрий обращал на себя внимание и чисто внешне: открытое русское лицо, улыбка, не сходящая с него, голубые глаза, доброта, которая как бы струилась из уголков глаз.»

Космонавт Герман Титов указывает на особенность личности Гагарина, которая, несомненно, повлияла на последующий выбор: «Я обратил внимание на одну из самых, пожалуй, характерных черт Гагарина – его постоянную готовность к самым трудным испытаниям. Касалось ли это упражнений в условиях невесомости, тренировок на центрифуге, длительного пребывания в сурдокамере или парашютных прыжков – всегда он предлагал: «Можно сначала я?»»

Юрий Гагарин сдает экзамен Сергею Королеву по системам управления корабля «Восток»

Гагарин первым забрался в корабль. Первым испытывал новые скафандры в тренажере. Ему первому пришлось сдавать экзамен комиссии. Очень «чистой» была и его биография, что являлось немаловажным – космонавт должен был в какой-то степени олицетворять эпоху, быть символом своего времени и своей Родины. А Юрий Гагарин – сын крестьянина, переживший страшные годы немецкой оккупации. Кроме того, только у Гагарина было три диплома с отличием: ремесленного училища (город Люберцы Московской области), Саратовского индустриального техникума и Чкаловского военно-авиационного училища.

Незадолго до старта среди членов отряда распространили анкету, разработанную ЦПК ВВС. Среди вопросов был и такой: кто, по вашему мнению, должен лететь первым? Большинство космонавтов назвали Юрия Гагарина. В своей анкете он написал: «Первый полет – это высокое доверие, и на первый план при равенстве других качеств должны выйти моральные качества человека. Вероятно, уже сейчас нужно посмотреть, каким будет человек, первым полетевший в космос. На него будет смотреть вся планета.» Самым подходящим кандидатом сам Юрий Алексеевич назвал Павла Ивановича Беляева.

К беспилотным полетам «3КА» некоторые системы корабля еще не были готовы. Чтобы ускорить процесс отработки корабля, 22 февраля 1961 года Государственная комиссия под председательством Константина Николаевича Руднева[194] решила запускать первый «3КА» с недоделками в начале марта, а второй – только когда будет испытан полный комплект аппаратуры.

После успешного полета «3КА» № 1 с Чернушкой на борту, состоявшегося 9 марта, настало время провести «генеральную репетицию» пилотируемого запуска. Пятнадцатого марта «шестерка» космонавтов прошла очередное обследование в Институте авиационной и космической медицины, а затем встретилась с Главкомом ВВС, который сказал теплые слова напутствия. А вечером Юрий Гагарин привез из роддома домой жену Валентину с новорожденной дочкой Галей.

На следующий день рано утром на трех самолетах «Ил-14» космонавты вместе с Николаем Петровичем Каманиным, Евгением Анатольевичем Карповым и Леонидом Ивановичем Гореглядом[195] вылетели в Куйбышев. Там они облетели район будущего приземления корабля и космонавта. Район космонавтам понравился: в основном там были поля, небольшие водоемы, лишь немного леса на севере да Жигулевские горы.

Ю. Гагарин, П. Попович, Г. Титов, В. Быковский, А. Николаев в МИКе на полигоне Тюра-Там

В районе аэродрома Смышляевка ожидалась посадка спускаемого аппарата корабля «3КА» № 2 с манекеном Иваном Ивановичем и собакой Удачей на борту. Космонавты должны были наблюдать приземление корабля и катапультируемого кресла. В ожидании они разместились в санатории Приволжского военного округа. Однако запуск корабля-спутника отложили на несколько суток, и космонавты вылетели в Тюра-Там.

Восемнадцатого марта 1961 года на «площадке номер два» полигона космонавты встретились с главными конструкторами. Они прошли по сборочному корпусу МИКа. Там космонавты впервые увидели, как собирают «пакет» ракеты «Восток».

Чтобы не терять времени в ожидании запуска, 19 марта «шестерка» вместе с Константином Феоктистовым изучала «Инструкцию космонавту» и возможность посадки корабля на территории СССР на разных витках полета – на случай, если после первого витка приземление не состоится. Все места посадок, а также точки включения «ТДУ-1» нанесли на полетную карту. Вечером участники подготовки отработали план переговоров космонавта с Землей. 20 и 21 марта Гагарин, Титов и Нелюбов провели тренировки по одеванию скафандра, изучали организацию приводнения и поиска на воде.

Вечером 23 марта на полигон пришла страшная весть – в сурдобарокамере погиб слушатель отряда Валентин Васильевич Бондаренко. Случилось это на десятый день изоляции. Утром кандидату в космонавты сообщили, что эксперимент подходит к концу, и разрешили снять медицинские датчики. Сняв их, Валентин протер кожу ватным тампоном, смоченным в спирте, и бросил его, не глядя, в корзину для мусора. Но она упала на включенную электроплитку, и атмосфера сурдобарокамеры, насыщенная кислородом, вспыхнула. Пламя охватило все помещение, загорелся шерстяной костюм. Открыть камеру быстро не получилось – в ней поддерживалось пониженное давление. Но когда Бондаренко вынесли из нее, он был еще в сознании и повторял: «Никого не вините, я сам виноват». Восемь часов врачи Боткинской больницы боролись за его жизнь, но спасти Валентина не удалось, он скончался от ожогового шока.

Космонавтов потрясла весть о его гибели: к Валентину все очень хорошо относились, он был очень коммуникабельным и к тому же самым младшим в отряде. В апреле 1961 года было издано особое распоряжение министра обороны, в котором говорилось: «Обеспечить семью старшего лейтенанта Бондаренко всем необходимым как семью космонавта».

Валентин Васильевич Бондаренко

Двадцать четвертого марта 1961 года в 11:00 по московскому времени под председательством Мстислава Всеволодовича Келдыша началось заседание Государственной комиссии по пуску корабля «3КА» № 2. Были заслушаны доклады по испытаниям систем катапультирования и жизнеобеспечения. Выяснилось, что требуются доработки. Катапультирования с испытателями еще не проведены, а система регенерации воздуха сбоит – после 10-суточного эксперимента в кабине корабля образовалась лужа соляного раствора, осушитель оказался малоэффективным. Планируется применить более активное химическое вещество, испытания при этом займут две недели. Тем не менее совещание решило провести пуск корабля ближайшей ночью.

Комплексные испытания Пятого корабля-спутника на технической позиции полигона Тюра-Там

В 13:00 на стартовой «площадке номер один» Тюра-Тама состоялась генеральная репетиция пилотируемого запуска. Космонавты присутствовали на вывозе ракеты «Восток» (8К72-3КА, № Е10315) с кораблем «3КА» № 2. В 18:00 часов Юрий Гагарин и Герман Титов надели скафандры, затем их перевезли к ракете, и они поднялись на лифте. Только в кабину вместо них поместили манекен и собаку Удачу, которую Гагарин предложил переименовать в Звездочку. «Удача нам самим пригодится», – сказал космонавт.

Запуск состоялся 25 марта в 8 часов 54 минуты по московскому времени. «Пятый космический корабль-спутник» массой 4695 кг вышел на околоземную орбиту высотой 178,1 км в перигее и 247 км в апогее. Кроме дворняги Удачи-Звездочки, на борту находились морские свинки, пресмыкающиеся, крысы, мухи, семена различных растений, бактерии и микроорганизмы, культуры клеток (элементы крови и раковые клетки человека). В катапультируемом кресле сидел манекен, одетый в настоящий оранжевый скафандр; его деревянные ноги были обуты в гермосапоги.

Чтобы не напугать людей, которые могли обнаружить его после приземления раньше спасательной команды, за окошком белого гермошлема была прикреплена табличка с надписью «Макет».

Иван Иванович после приземления

Сделав один виток по орбите, корабль совершил мягкую посадку на территории СССР, в 45 км от города Воткинска. В полете опять не отделился герморазъем кабель-мачты, из-за чего перелет расчетной точки посадки составил 660 км.

Итоги «генеральной репетиции» не добавили уверенности, что пилотируемый полет пройдет идеально. Система жизнеобеспечения нуждалась в доработке. Но главное – никто не мог объяснить, почему не отделяется кабель-мачта.

Времени на решение этой проблемы не оставалось. Американцы вовсю готовили свой корабль «Mercury» к первому суборбитальному прыжку. Нужно было принимать решение, за последствия которого нес ответственность только один человек – главный конструктор Сергей Павлович Королев.

Двадцать девятого марта 1961 года руководители ОКБ-1 подписали отчет «О ходе экспериментальной отработки кораблей «Восток»». В нем, в частности, было указано на проблему разделения отсеков корабля перед входом в атмосферу, что привело к значительному перелету расчетного района посадки.

Штатная схема разделения выглядела так. Спускаемый аппарат и приборный отсек стягивались четырьмя металлическими лентами с единым узлом крепления на вершине спускаемого аппарата и четырьмя пирозамками на срезе приборного отсека. После выдачи тормозного импульса и перед сходом с орбиты пирозамки разрывали механическую связь, а пироножи перерубали высокочастотные кабели, проходившие от антенн по стягивающим лентам в приборный отсек. Электрическая связь отсеков осуществлялась по кабелям, тянувшимся через гермоплату приборного отсека, по кабель-мачте и через гермоплату спускаемого аппарата. Гермоплата кабель-мачты также должна была отстреливаться с помощью пиропатронов.

Важно, что датчики разделения на обоих кораблях сигнализировали о том, что оно произошло. Такая ситуация была возможна только в одном случае: когда пирозамки и пироножи срабатывали, а пиропатроны отделения кабель-мачты – нет.

По идее, Королев должен был бы начать расследование, назначить испытания, провести еще один беспилотный запуск и выяснить причины такого странного отклонения от нормы. Но тогда он отдал бы первенство американцам. Оставалось рискнуть.

Неотделение гермоплаты не приводило к гибели кораблей. Сама природа позаботилась о резервной схеме посадки – кабель-мачта перегорала при движении в атмосфере. И эту ситуацию вполне можно было считать еще одним вариантом резервного отделения. Чтобы не вносить разброд и шатания в среду главных конструкторов, Сергей Павлович не стал предавать широкой огласке подробности разделения отсеков. Ничего не узнали о них и космонавты.

Двадцать девятого марта 1961 года Госкомиссия под председательством Константина Николаевича Руднева заслушала предложение Королева о запуске человека на борту корабля «Восток». В тот же день состоялось заседание Военно-промышленной комиссии (ВПК), которая единогласно решила сделать следующий пуск пилотируемым, несмотря на недоработки по отдельным системам. Комиссия отредактировала и подписала доклад в ЦК КПСС о готовности к проведению первого в мире полета человека в космос. К докладу приложили три варианта сообщения ТАСС: 1) об успешном полете (оглашается сразу после выведения); 2) об успешной посадке (сразу после посадки); з) об аварийной посадке в океане или на чужой территории с просьбой к государствам оказать помощь космонавту. Комиссия также приняла важное решение: снять с корабля систему аварийного подрыва объекта. Запуск предлагалось провести в период с 10 по 20 апреля.

Третьего апреля Гагарин, Титов и Нелюбов записали свои предстартовые речи на магнитофон. Текст речи был отредактирован Николаем Петровичем Каманиным и звучал так:

«Дорогие друзья, близкие и незнакомые, соотечественники, люди всех стран и континентов!

Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Что можно сказать вам в эти последние минуты перед стартом? Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты. Сами понимаете, трудно разобраться в чувствах сейчас, когда очень близко подошел час испытания, к которому мы готовились долго и страстно. Вряд ли стоит говорить о тех чувствах, которые я испытал, когда мне предложили совершить этот первый в истории полет. Радость? Нет, это была не только радость. Гордость? Нет, это была не только гордость. Я испытал большое счастье. Быть первым в космосе, вступить один на один в небывалый поединок с природой – можно ли мечтать о большем?

Но вслед за этим я подумал о той колоссальной ответственности, которая легла на меня. Первым совершить то, о чем мечтали поколения людей, первым проложить дорогу человечеству в космос… Назовите мне большую по сложности задачу, чем та, что выпала мне. Это ответственность не перед одним, не перед десятками людей, не перед коллективом. Это ответственность перед всем советским народом, перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. И если я решаюсь на этот полет, то только потому, что я коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников – советских людей. Я знаю, что соберу всю свою волю для наилучшего выполнения задания. Понимая ответственность задачи, я сделаю все, что в моих силах, для выполнения задания Коммунистической партии и советского народа.

Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях.

Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма – общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на Земле.

Сейчас до старта остаются считанные минуты. Я говорю вам, дорогие друзья, до свидания, как всегда говорят люди друг другу, отправляясь в далекий путь. Как бы хотелось вас всех обнять, знакомых и незнакомых, далеких и близких!

До скорой встречи!»

Удостоверение космонавта («Новости космонавтики»)

Четвертого апреля Главком ВВС выдал полетные удостоверения всем трем космонавтам, поскольку все еще не было определено, кто же из них полетит первым. Николай Петрович Каманин в своем дневнике сделал такую запись: «Итак, кто же – Гагарин или Титов?.. Трудно решать, кого посылать на верную смерть, и столь же трудно решить, кого из двоих-троих достойных сделать мировой известностью и навеки сохранить его имя в истории человечества».

Пятого апреля в Тюра-Там отправилась целая экспедиция. Космонавты летели на разных самолетах: на одном – Гагарин, Нелюбов и Попович, на втором – Титов, Николаев и Быковский.

Шестого апреля было составлено задание на одновитковый полет. В нем были указаны цели полета и действия космонавта при нормальном его ходе, а также в «особых» случаях. В этот же день Гагарин и Титов примерили скафандры и подогнали под себя подвесную парашютную систему.

Последняя примерка скафандра

Седьмого апреля на «площадке номер два» полигона Гагарин, Титов и Нелюбов провели занятия по ручному спуску с орбиты.

Восьмого апреля состоялось заседание Госкомиссии во главе с Рудневым. Обсудили и утвердили задание космонавту на полет, заслушали доклады о готовности средств поиска. Затем было принято решение: «Выполнить одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180–230 км продолжительностью 1 час 30 мин с посадкой в заданном районе. Цель полета – проверить возможность пребывания человека в космосе на специально оборудованном корабле, проверить в полете оборудование корабля и радиосвязь, убедиться в надежности средств приземления корабля и космонавта».

После этого в зале остались только члены Госкомиссии и в узком составе заслушали предложение Каманина о назначении пилота корабля «Восток». Именно тогда Юрий Гагарин был утвержден первым пилотом, а Герман Титов – «запасным» (словосочетание «дублер космонавта» в те времена не использовалось). Затем обсудили возможность допуска на место посадки спортивных комиссаров для оформления полета в качестве мирового рекорда. Постановили: при составлении документов «не допускать разглашения секретных данных о полигоне и носителе». Говоря о возможности аварийного катапультирования космонавта на старте, решили, что до 40-й секунды полета команду на катапультирование подает Королев или Каманин…

Девятого апреля, в воскресенье, космонавты отдыхали. Примечательно, что в тот день с 51-й площадки Тюра-Тама была запущена межконтинентальная ракета «Р-9А». На 153-й секунде ее полета произошел отказ клапана, регулирующего подачу газа в турбонасосный агрегат двигательной установки второй ступени. Установка выключилась, и ракета упала в 375 км от старта. Эта авария стала впоследствии источником распространения слухов о якобы состоявшемся 9 апреля первом полете человека в космос. Согласно публикациям в западной печати, космический корабль «Россия», пилотируемый летчиком-испытателем Владимиром Сергеевичем Ильюшиным[196], совершил трехвитковый полет, однако при снижении отклонился от заданной траектории и разбился где-то в Китае. Пилот остался жив, но получил серьезные ранения. Хотя эта «байка» неоднократно опровергалась как несоответствующая действительности, она жива до сих пор.

Десятого апреля Каманин неофициально сообщил Юрию Гагарину и Герману Титову о назначении первого космонавта планеты. Титов, разумеется, расстроился, но свои чувства постарался не выказывать.

Сергей Павлович Королев выступает на встрече с космонавтами (Тюра-Там, 10 апреля 1961 года)

В тот же день в «нулевом квартале» (так назывался гостиничный комплекс для руководящего состава) в беседке на берегу Сыр-дарьи собрались члены Совета главных конструкторов, членов Госкомиссии и шестеро космонавтов. Первым на этой дружеской встрече выступил Королев, который сказал: «Не прошло и четырех лет с момента запуска первого спутника Земли, а мы уже готовы к первому полету человека в космос. Решено, что первым полетит Юрий Алексеевич Гагарин, за ним полетят другие – уже в этом году будет подготовлено около десяти кораблей «Восток». В будущем году мы будем иметь двух– или трехместный корабль «Север»»[197]. За ним слово взяли Руднев, Каманин, Карпов, Гагарин,

Титов и Нелюбов. Руднев сказал: «Партия, правительство и лично Никита Сергеевич Хрущев направляли всю нашу работу по подготовке первого полета человека в космос. Мы все уверены – полет подготовлен хорошо и будет успешно выполнен».

Вечером состоялось торжественное заседание Госкомиссии в присутствии журналистов и кинооператоров. Первым снова выступал Королев:

«Товарищи! Намеченная… – главный конструктор на секунду запнулся, но тут же продолжил: – В соответствии с намеченной программой в настоящее время закончена подготовка многоступенчатой ракеты-носителя и корабля-спутника «Восток». Ход подготовительных работ и всей предшествующей подготовки показывает, что мы можем сегодня решить вопрос об осуществлении первого космического полета человека на корабле-спутнике…»

Заседание Госкомиссии. Выступает Юрий Алексеевич Гагарин (Тюра-Там, 10 апреля 1961 года)

Затем выступил Николай Петрович Каманин: «Трудно из шести выделить кого-нибудь одного, но решение нам нужно принять. Рекомендуется первым для выполнения космического полета назначить старшего лейтенанта Гагарина Юрия Алексеевича. Запасным пилотом назначить Титова Германа Степановича».

Юрий Алексеевич Гагарин, выступая, сказал: «Разрешите, товарищи, мне заверить наше Советское правительство, нашу Коммунистическую партию и весь Советский народ в том, что я с честью оправдаю доверенное мне задание, проложу первую дорогу в космос. А если на пути встретятся какие-либо трудности, то я преодолею их, как преодолевают коммунисты».

Слова Гагарина были встречены аплодисментами.

Вечером, после суматохи дня, будущий первый космонавт получил возможность побыть в одиночестве. Это время он потратил на то, чтобы написать прощальное письмо своим самым близким людям – жене и дочерям. Он писал:

«Здравствуйте, мои милые, горячо любимые Валечка, Леночка и Галочка! Решил вот вам написать несколько строк, чтобы поделиться с вами и разделить вместе ту радость и счастье, которые мне выпали сегодня.

Сегодня правительственная комиссия решила послать меня в космос первым. Знаешь, дорогая Валюша, как я рад, хочу, чтобы и вы были рады вместе со мной. Простому человеку доверили такую большую государственную задачу – проложить первую дорогу в космос!

Можно ли мечтать о большем? Ведь это – история, это новая эра! Через день я должен стартовать. Вы в это время уже будете заниматься своими делами. Очень большая задача легла на мои плечи. Хотелось бы перед этим немного побыть с вами, поговорить с тобой. Но, увы, вы далеко. Тем не менее, я всегда чувствую вас рядом с собой.

В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что-нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится, то прошу вас и в первую очередь тебя, Валюша, не убиваться с горя. Ведь жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован, что его завтра не задавит машина. Береги, пожалуйста, наших девочек, люби их, как люблю я. Вырасти из них, пожалуйста, не белоручек, не маменькиных дочек, а настоящих людей, которым ухабы жизни были бы не страшны. Вырасти людей достойных нового общества – коммунизма. В этом тебе поможет государство. Ну а свою личную жизнь устраивай, как подскажет тебе совесть, как посчитаешь нужным. Никаких обязательств я на тебя не накладываю, да и не вправе это делать. Что-то слишком траурное письмо получается. Сам я в это не верю. Надеюсь, что это письмо ты никогда не увидишь и мне будет стыдно перед самим собой за эту мимолетную слабость. Но если что-то случится, ты должна знать все до конца.

Я пока жил честно, правдиво, с пользой для людей, хотя она была и небольшая.

Когда-то еще в детстве прочитал слова В. П. Чкалова: «Если быть, то быть первым». Вот я и стараюсь им быть и буду до конца. Хочу, Валечка, посвятить этот полет людям нового общества, коммунизма, в которое мы уже вступаем, нашей великой Родине, нашей науке.

Надеюсь, что через несколько дней мы опять будем вместе, будем счастливы. Валечка, ты, пожалуйста, не забывай моих родителей, если будет возможность, то помоги в чем-нибудь. Передай им от меня большой привет, и пусть простят меня за то, что они об этом ничего не знали, да им не положено было знать. Ну вот, кажется, и все. До свидания, мои родные. Крепко-накрепко вас обнимаю и целую, с приветом ваш папа и Юра.

10.04.61 г.

Гагарин»

В этих строках чувствуется скрытое волнение. Да и как можно не волноваться в такие минуты? В этот день, 10 апреля, у дочки Лены был день рождения. Юрий Алексеевич не поздравил ее и жену с этим событием. Забыл? Возможно. Ведь он думал о важнейшем событии в истории человечества.

Корабль «Восток» в МИКе (РГАНТД. Ф. 107, оп. 2, д. 177)

Гагарин просил командование вручить письмо жене в случае его смерти. Валентина Ивановна прочла эти прощальные строки только после гибели мужа в авиационной катастрофе 27 марта 1968 года…

Корабль Гагарина на Опытном заводе ОКБ-1 готовили с особым тщанием, но уже в МИКе было выявлено и устранено свыше семидесяти мелких неисправностей.

Одиннадцатого апреля, в пять часов утра по московскому времени, ракету-носитель «Восток» (8К72К, № Е103-16) с кораблем «3КА» № 3 вывезли из МИКа. Сергей Павлович Королев прошел за ней до самого стартового комплекса.

Этот день объявили «резервным» для устранения возможных неполадок. Тогда же, в обед, у подножья ракеты Гагарин встретился с пусковым расчетом, заверил их, что постарается выполнить задание, «как учили», и дал первые автографы. Затем Королев и Гагарин на лифте поднялись к кабине корабля. Юрий Алексеевич заглянул в нее, внимательно осмотрел и сказал: «До завтра…»

Главный конструктор попросил Бориса Раушенбаха и Константина Феоктистова в спокойной обстановке еще раз «проиграть» с космонавтом весь полет, вспомнить все операции. Полтора часа они проговорили, а потом решили, что хватит. Гагарин был готов к полету.

Юрий Гагарин прячет удостоверение космонавта

Ночевать Гагарин и Титов отправились в «маршальский» домик на «площадке номер два», в котором еще год назад останавливался погибший маршал Митрофан Иванович Неделин. Перекусили «космической» пищей из туб. Затем врачи укрепили на телах Гагарина и Титова датчики для записи физиологических функций организма перед полетом.

В 19:30 к космонавтам зашел Королев с пожеланием спокойной ночи. В 19:50, проведя медицинский осмотр Гагарина, начальник ЦПК Евгений Анатольевич Карпов записал: «Артериальное давление космонавта 115 на 75. Пульс – 64 удара в минуту, температура – 36,7°».

В 20:00 по московскому времени[198] космонавты легли спать. Следующим утром Юрию Алексеевичу Гагарину предстояло отправиться в первый космический полет…