СПОР, КОТОРОМУ ЧЕТЫРЕ ВЕКА

(Вместо предисловия)

Мало найдется в отечественной истории людей с такой стойкой популярностью в массовом сознании, как Иван Грозный. Вероятно, в этом феномене соединилось многое. И неизбывное чувство преклонения перед сильной личностью, от которого мы подчас не можем избавиться и до сих пор. И несомненная яркость этого человека, особенно по сравнению с посредственностями, которых так много перебывало после него на русском престоле. И ужас перед садизмом и жестокостью, перед страшными казнями. Быть может, из-за того, что в отношении к царю Ивану сплелись столь разные чувства и настроения, так разнообразна всегда была его оценка: и в народном сознании, и в исторической науке, которая тоже несвободна от влияния массовых представлений.

Спор о царе Иване Васильевиче идет уже четыре с лишним века: ведь начался он еще при жизни Грозного. Одна из первых его общих характеристик дана в начале XVII века младшим современником царя то ли князем Катыревым-Ростовским, то ли князем Шаховским (авторство - предмет спора в научной литературе). В этом портрете ужились противоречивые оценки личности царя Ивана. Автор начал с внешности (а в литературном обычае средневековья внешность тесно связана с душевными качествами): некрасивый ("образом нелепым"), с длинным и кривым носом ("нос протягновен и покляп"), царь вместе с тем высок, у него "сухо тело" и толстые мышцы, высокие плечи и широкая грудь. А дальше начинается настоящий панегирик: "Муж чюднаго рассужения, в науке книжнаго поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен".

Но восхваление внезапно обрывается, и мы читаем слова сурового осуждения: "На рабы своя, от бога данный ему, жестосерд вельми, и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многия грады своя поплени... и иная многая содея над рабы своими..." Кажется, не может быть человека хуже. Но нет: "Той же (не какой-то другой, а тот же, тот же!) царь Иван многая благая сотвори, воинство вельми любяше и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше". А вывод? Его автор предоставил сделать читателю, заключив коротко и нейтрально: "Таков бо бе царь Иван". Похоже, современник стал в тупик перед многогранностью человеческого характера.

Разнообразен царь Иван и в фольклоре. В одних песнях он - герой, взявший Казань. Правда, и под стенами вражеской крепости он проявляет необузданный, жестокий нрав: стоило чуть-чуть запоздать взрыву подкопа под городские стены по сравнению с царскими расчетами, как уже "государево сердечко рассердитовалось, приказал он пушкарев казнить-вешать". И только нашедшиеся "в полку люди умные, люди умные, люди разумные" сумели уговорить царя не торопиться. И все же здесь он хоть и вспыльчив, но отходчив. В другой песне народ горько оплакивает Грозного: "Ты восстань, восстань, ты, наш православный царь... царь Иван Васильевич, ты наш батюшка!" При желании можно при помощи этих текстов сконструировать образ этакого народного царя (и конструировали!). Только пришлось бы замолчать другие.

Ведь "при Грозном царе Иване Васильевиче были годы те недошлые (неудачные - В. К.), времена были студеные". А как фольклорный царь Иван разговаривает с собственным сыном:

Тут стемнел царь, как темна ночь,

Зревел царь, как лев да зверь:

"Сказывай, собака, про измену великую!

Ты на братца скажешь, так братца не видать,

На себя ты скажешь, то свою головку потеряешь".

В другом же случае Грозный похваляется:

Первого боярина в котле велю сварить,

Другого боярина велю на кол посадить,

Третьего боярина скоро велю сказнить.

Песенный Грозный по вздорному обвинению приказывает казнить родного сына. А в одной из былин скоморохи идут "во инишное царство переигрывать царя Собаку". Скоморохи эти - не обычные бродячие актеры, они "не простые люди, а святые, веселые люди скоморохи".

"У того царя да у Собаки

а около двора да тын железный,

а на каждой-та да на тычинке

по человечьей-то сидит головке".

"Царь Собака" не назван по имени: узнать в нем грозного царя и так не составляло труда.

Множество легенд ходит в народе про царя Ивана: только Петр Первый может сравниться с ним в этом отношении. Ивану Грозному приписывают строительство многих сооружений, связывают с его именем эпизоды местной истории... В Рузском районе Московской области в селе Аннине жители лет тридцать тому назад были твердо уверены, что их село получило название от того, что Иван Грозный заточил в местную .церковь свою сестру Анну. Напрасно я убеждал своих собеседников, что у Ивана Грозного не было ни одной сестры, что в церкви никого никогда не заточали, а темницами для женщин служили монастыри, монастырь же не может быть назван по имени монахини-узницы... Жители села твердо стояли на своем. Такая прочность легенды - одно из свидетельств популярности Ивана Грозного.

Разнообразие оценок дел и личности царя Ивана нашло продолжение и в науке. У замечательного историка начала XIX века Николая Михайловича Карамзина, который стремился прежде всего к моральной оценке исторических событий и деятелей, отношение к Ивану Грозному однозначно: "герой" в первый период своего царствования, он превращается в тирана во втором.

Во второй половине XIX века набирает силу уже не дворянская, а буржуазная историческая наука.

Историки так называемой "государственной школы" подошли к оценке царствования Ивана IV по-новому. Эти ученые изучали уже не столько события, сколько явления, стремились не только ярко описывать прошлое и находить в нем хорошие и дурные примеры, а познавать причины явлений, вскрывать закономерности хода истории. Историк этого типа как бы вонзал в живую ткань истории хирургический скальпель холодного анализа. Для своего времени такой подход был необходим, он помогал преодолеть царивший в истории произвольный психологизм, сделать историю наукой.

Самым ярким ученым этой школы был великий русский историк Сергей Михайлович Соловьев (1820-1879). По его представлениям, в ходе исторического развития России шла постепенная смена начал "родовых" новыми, "государственными". В этом, как полагал Соловьев, и состоял прогресс истории. Соловьев считал, что при всех жестокостях царя Ивана его деятельность была шагом вперед, к победе "государственных" начал.

Но если Соловьев резко и недвусмысленно говорил о казнях невинных людей, писал, что "не произнесет историк слово оправдания такому человеку", то многие последующие историки (например, выдающийся ученый конца XIX - начала XX века С. Ф. Платонов), за исключением, пожалуй, Василия Осиповича Ключевского, порой как бы даже бравировали своей свободой от эмоциональных и моральных оценок прошлого. Всякое привлечение в историю нравственных критериев почиталось ненаучным. Распространилось бытующее и сегодня мнение, что задача историка в том, чтобы не судить, а лишь понять людей минувших веков.

Такая позиция, на мой взгляд, противоречит самой сути истории, превращает ее в социологию прошлого, науку не о людях, а об абстрактных схемах.

Вероятно, наши человеческое достоинство и нравственное чувство были бы оскорблены, узнай мы, что через четыре века историк будет пытаться лишь "понять" гитлеровцев, не осуждая их преступлений. Так вправе ли мы отказывать в справедливости тем, кто жил и страдал за четыре века до нас? Говорят, что историю надо писать без гнева и страсти, "sine ira et studio", по выражению древних римлян. Берут даже себе в союзники Пушкина: "Добру и злу внимая равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева", забывая, что у Пушкина эти слова произносит не летописец Пимен, а Григорий Отрепьев. А летописец-то как раз не равнодушен, он описывает для потомков "земли родной минувшую судьбу". Да, историк, разумеется, обязан понять прошлое. Но как понять без "гнева и страсти", без сочувствия людям?

С конца 30-х годов оценка деятельности Ивана Грозного становится почти единодушной. На страницах учебников, и ученых трудов, и романов, и на киноэкранах и театральных подмостках царя Ивана стали изображать только как великого патриота Русской земли, борца за правое дело, который беспощадно, но справедливо расправлялся с изменниками-боярами. Многие писатели и режиссеры - и бездарные, и, к сожалению, талантливые приложили к этому руку, А. Н. Толстой написал драматическую дилогию о Грозном, отнюдь не принадлежащую к лучшим творениям его пера. Замечательный режиссер С.М. Эйзенштейн снял фильм, в котором живописность кадров, изысканность монтажа, филигранная игра актеров были мобилизованы, чтобы показать, какие гнусные и грязные заговоры плели бояре против царя, такого романтичного и обаятельного в прекрасном исполнении Николая Черкасова. Сценарий написал сам режиссер. Фильм должен был кончаться апофеозом: царь и умирающий от боевой раны Малюта Скуратов смотрят на расстилающееся перед ними "море русское".

В чем же дело? Почему все рассказы современников о жестокостях Ивана Грозного были объявлены вражеской клеветой на выдающегося деятеля? Причины лежали за пределами науки. Террор Ивана Грозного показался привлекательным И. В. Сталину. Именно поэтому Эйзенштейн еще в годы войны написал сценарий своего трёхсёрийного фильма и снял первую серию. Созданная же сразу после войны вторая серия Сталину не понравилась (из третьей успели снять лишь отдельные эпизоды). Эйзенштейн пытался показать, что террор необходим, несмотря ни на что. Но это "несмотря" оказалось в фильме неожиданно ярким: казни, пьяный разгул опричников были изображены живописно и производили сильное впечатление. В постановлении ЦК ВКП(б) о киноискусстве, принятом в сентябре 1946 года, авторов фильма обвинили в том, что "прогрессивное войско опричников" (так и было сказано!) получилось чем-то "наподобие американского ку-клукс-клана".

Два месяца спустя Эйзенштейн отправил Сталину письмо, а еще через три месяца, в феврале 1947 года Эйзенштейна и Черкасова вызвали в Кремль. Там их приняли Сталин, Молотов и Жданов. С 11 часов вечера до начала первого ночи три высших руководителя страны обсуждали, каким должен быть фильм об Иване Грозном. Вернувшись домой, Эйзенштейн и Черкасов по свежим следам записали эту беседу.

Сталин и его приближенные объясняли режиссеру и актеру, как им надлежит показать личность царя. "Царь Иван был великий и мудрый правитель, - наставлял Сталин и продолжал: - Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждал страну от иностранного влияния". Тем Иван Грозный был выше Петра I, хотя и он тоже "великий государь": "Петруха открыл ворота в Европу и напустил слишком много иностранцев".

Видно, Сталин неважно знал историю: ведь не допускали в Россию иностранных специалистов как раз ее тогдашние враги, чтобы ослабить страну. Например, в 1548 году Ганс Шлитте набрал по приказу Ивана IV в Германии более ста мастеров разных профессий. Однако в Любеке местный магистрат их задержал, а самого Шлитте заточил в тюрьму: о такой услуге попросил городские власти Ливонский орден. Да и среди опричников процент иностранных выходцев был выше, чем среди всего русского дворянства той поры. Сталин защищал свою политику: ведь именно он закрыл петровское "окно в Европу". Поскольку культура, наука и техника не могут развиваться в условиях изоляции, страна за сталинский страх перед "коварными иноземцами" заплатила не преодоленным до сих пор отставанием во многих областях.

Сталин дошел до того, что сравнил Ивана Грозного с Лениным: "Замечательным мероприятием Ивана Грозного было то, что он первым ввел монополию внешней торговли. Иван Грозный был первый, кто ее ввел, Ленин - второй". Кто знает, откуда почерпнул Сталин этот удивительный факт? Ведь этой монополии не только не было, но при феодализме и быть не могло.

Молотов и Жданов вставляли замечания, говорили о частностях: Молотов - о том, что "нет шума Москвы, нет показа народа", Жданов - о том, что "Иван Грозный получился неврастеником", что режиссер "отвлекает зрителей от действия и бородой Грозного" (Эйзенштейн "обещает в будущем бороду Грозного укоротить")... Сталин заговорил о главном:

"Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно. Но нужно показать, почему нужно быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал. Нужно было быть еще решительнее".

Откуда Сталин взял эти пять семейств? Почему именно пять и какие пять? Ведь десятки боярских родов пережили опричнину, да и в ней самой, как убедится читатель, прочтя эту книгу, служили многие аристократы. Где источник этой лжеэрудиции? Как-то я печатно признался в своем неведении. Один читатель подсказал: а не было ли сталинское утверждение ошибочным выводом из шедшей во МХАТе классической пьесы А. К. Толстого "Царь Федор Иоаннович"? Князь Иван Петрович Шуйский там говорит, что царь Иван, "умирая, Русь пятерым боярам приказал". Похоже, что и впрямь мхатовский спектакль стал для Сталина источником его познаний в истории России XVI века.

Высказался Сталин и о Малюте Скуратове, который, по его словам, "был крупным военачальником и героически погиб в войну с Ливонией". (Действительно, Малюта погиб в бою, но крупным военачальником он никогда не был; и прославился все же как палач.)

Постановление ЦК ВКП(б), в котором говорилось о "прогрессивном войске опричников", было опубликовано в 1946 году, но какие-то негласные, идущие явно с самого верха указания появились значительно раньше, вероятно, в конце 30-х годов.

С этой точки зрения наводит на многие размышления судьба книги известного специалиста по истории античности и раннего средневековья Р. Ю. Виппера "Иван Грозный". Первое ее издание вышло в 1922 году в частном издательстве "Дельфин". Автор восхищался внешней политикой царя Ивана, называл его одним из "великих организаторов" Москвы и приходил к выводу, что "исторический приговор об Иване Грозном, во всяком случае, не должен быть строже, чем о Петре I". В 1924 году Виппер уехал из СССР в буржуазную Латвию и стал профессором Рижского университета.

В 1933 году молодой историк, будущий академик М. В. Нечкина в статье "Иван IV" в Большой советской энциклопедии (издание 1-е) писала: "Эмигрировавший в 1924 г. проф. Р. Ю. Виппер в своей книге "Иван Грозный" (1922) создает контрреволюционный апофеоз И. IV как диктатора самодержца, прикрывая "историчностью" темы прямой призыв к борьбе с большевизмом". Прошло всего шесть лет, и в том же издании энциклопедии неподписавшийся автор статьи "Опричнина" уже утверждал, что "С. Ф. Платонов и Р. Виппер правильно усматривали в О. крупную реформу служилого землевладения, имевшую и большое военное значение", что "кровавый террор", связанный с "искоренением боярской измены, заслонил как для современников, так и для многих исследователей существо О.". В том же 1939 году вышел вузовский учебник истории СССР, в котором опричнина, "несмотря на ряд темных и отрицательных сторон", названа "явлением положительным".

В марте 1941 года в "Известиях" появилась статья горьковского писателя В. И. Костылева, который отрицал как клевету иностранцев рассказы о жестокости Ивана Грозного и оценивал его как выдающегося государственного деятеля. Пухлый .роман Костылева, беспомощный художественно и откровенно фальсифицирующий историю, стал своего рода "бестселлером" и был удостоен вскоре Сталинской премии.

Незадолго до того, в 1940 году, Латвия стала советской, Виппер вернулся в Москву и двумя новыми изданиями (1942 и 1944) выпустил свою книгу. Концепция осталась прежней, но появились цитаты из одной работы И. В. Сталина, несколько ссылок на новые источники и литературу, да еще и целая новая глава с многозначительным названием "Борьба с изменой". Автор был избран академиком.

Итак, кампания по возвеличиванию Грозного явно разворачивалась. Мы не знаем точно, в какой форме Сталин давал свои указания об оценке Ивана Грозного, но можем себе до некоторой степени представить их механизм по воспоминаниям кинорежиссера С. Юткевича. Он рассказывает, как после просмотра Сталиным фильм Юткевича по пьесе Н. Погодина "Кремлевские куранты", уже принятый художественным советом, был обвинен в идейно-политических ошибках. Прочитав список обвинений, Юткевич спросил, принадлежат ли эти замечания Сталину? Ему ответили, что Сталин во время просмотра не произнес ни слова, но министр кинематографии Большаков зафиксировал, где вождь неодобрительно хмыкнул, а потом при помощи А. А. Жданова расшифровал эту запись "хмыканий". Такая негласность составляла особую силу идеологических указаний тех лет: границы дозволенного не очерчены четко, а потому и авторы, и их многочисленные контролеры стараются их максимально сузить.

Неудивительно, что большинство историков включилось в кампанию по восхвалению Грозного царя: это была как бы демонстрация благонадежности. Вслед за Р. Ю. Виппером аналогичные книги выпустили и крупные ученые, специалисты по истории средневековой России С. В. Бахрушин и И. И. Смирнов. Горько сегодня читать эти сочинения тому, кто знает и ценит другие труды этих маститых ученых, кто с восторгом слушал в студенческой аудитории лекции Бахрушина и сохранил о них благодарную память. Неужели большой историк сам верил, что "в лице Ивана Грозного мы имеем... крупного государственного деятеля своей эпохи, верно понимавшего интересы и нужды своего народа и боровшегося за их удовлетворение"? Впрочем, не мне через сорок с лишним лет судить - у каждого времени свои компромиссы.

Но на такие и тогда шли не все. Например, Степан Борисович Веселовский (1876-1952), замечательный советский историк. В тяжелые годы этот ученый спасал честь и достоинство отечественной исторической науки. Опричнина была вроде далека от его традиционно сложившихся научных интересов: предмет его исследований составляла история социально-экономических отношений. Но преданность научной истине и отвращение ко лжи заставили его взяться за большой труд. Первые его работы об опричнине еще успели выйти в свет: они были опубликованы до издания постановления о киноискусстве, а малотиражные научные сборники и журналы оказались не в такой жесткой зависимости от негласных указаний. Но основная часть трудов Веселовского по истории опричнины дошла до читателей лишь через 11 лет после смерти ученого, в 1963 году. Историк решительно отвергал "прогрессивность" опричнины, острым пером создал достоверную картину жизни России XVI века. Это был подвиг - и научный, и гражданский. Но подвиг тем и подвиг, что недешево обходится герою.

Вскоре против Веселовского началась травля. Повод нашелся. В 1947 году вышел в свет его фундаментальный труд "Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси". Книга была далека от острых политических или хотя бы мировоззренческих вопросов, но тем не менее не просто попала под огонь критики, а стала объектом настоящей "проработки". Представление о ней дает хотя бы уже название рецензии И. И. Смирнова в "Вопросах истории": "С позиций буржуазной историографии". А некто А. Кротов в "Литературной газете" негодовал: "Читая книгу С. Б, Веселовского, трудно поверить, что автор ее - советский ученый". Не была ли эта кампания завуалированной расправой за борьбу против восхваления Ивана Грозного, средством замазать рот ученому? Ведь в самом деле, после 1948 года для Веселовского оказались закрыты почти все печатные издания. Лишь одна подготовленная им публикация документов вышла в свет в 1951 году.

Так факторы, основанные на вненаучных соображениях, сделали надолго запретной правду об Иване Грозном. Лишь со второй половины 50-х годов, после исторического XX съезда КПСС, наука стала возвращаться к истинным, взвешенным оценкам. Но человеческая природа такова, что многие ученые успели привыкнуть к, определенным стереотипам и с трудом отказывались от них. Следы прежних представлений до сих пор можно найти и в учебниках, и в научных исследованиях, и в романах.

Цель этой книги - попытаться разобраться в личности царя Ивана, в его времени, в том, какой отпечаток они наложили друг на друга: время на Грозного и Грозный на время. Не хотелось бы, чтобы читатель был вынужден верить автору на слово. Ведь мой вариант ответа на вопрос, каков "бе царь Иван", разумеется, лишь вариант. Поэтому свою задачу я вижу в том, чтобы представить читателю максимум четких, научно выверенных фактов. На их основе он будет вправе принять или оспорить мои взгляды.