В последнее время стало модно оснащать исторические книжки приложениями – для солидности и нагнетания объема. Особенно этим увлекается небезызвестный Бушков: у него приложения занимают бол ьшую часть объема книги. Я считаю это разновидностью обмана, торговлей с нагрузкой (кто помнит Совок, тот поймет, о чем речь). Потому что деньги за эту макулатуру читатель отдает, лишний вес таскает, но купленным воспользоваться не может: приложения эти совершенно нечитабельны в силу их необыкновенной суконности.

Я от моды отставать не хочу. Но я хороший, честный автор. Поэтому те довески, которые прикладываются к моему эпохальному труду, читать легко и приятно, ибо они – естественное продолжение той увлекательной книжки, которую вы только что одолели. В путь!

В сталинском СССР, как в стране тотальной лжи, уголовной сентиментальности, всеобщего ханжества и деревенской стыдливости в официальной понятийной сфере были в ходу самые разные эвфемизмы – вербальные и символические. Говорилось одно, а подразумевалось другое. Показывалось одно, а за ним пряталось нечто иное.

Вот например, Сталин придумал дополнить оружием парадную форму людей самой мирной профессии – дипломатов. Но на ножнах у этих рыцарей кителя и кинжала скромно красовался символ миролюбия – две перекрещенные пальмовые ветви, трогательно перевязанные ленточкой. Разве не прелесть?

Это Гитлер был наивен и прост как правда, поэтому его каратели честно носили на униформе череп и скрещенные кости. А сталинские костоломы, работавшие в аналогичной конторе, никаких черепов не носили. Их форму украшал венок из золотых колосьев! Очень мирные были палачи.

Он, конечно, захватил бы Европу. Сразу после этого (или незадолго до окончания «освободительного» европохода) Турция также подверглась бы нападению и была разбита двойным ударом – через Кавказ и Болгарию. Европа покрылась бы густой сетью концентрационных лагерей, часть из которых даже строить не пришлось: воспользовались бы уже построенными немецкими.

Иран достался бы Сталину весь, а не половинкой. Далее – путь к Персидскому заливу, в Тибет, Корею и Индию. Еще через год из Китая была бы в два счета выброшена Япония, как это случилось в 1945-м, а Юго-Восточная Азия (все эти вьетнамы и прочие бирмы) ощутили бы радостное дыхание социализма гораздо раньше, чем это случилось в реальной истории.

После оккупации и советизации Европы в Кремле задумались бы о судьбе Америки. Любопытно, что в реальной истории уже в 1946 году Воениздат начал публиковать художественные книжки о том, что вообще-то, Аляска – эта наша земля, русскими открытая, освоенная и неосмотрительно проданная Америке. Позже на Чукотке появились танки.

Но изобретение ядерного оружия и смерть Сталина приостановили бы военную экспансию. Далее советизация продолжалась бы в том виде, в каком она шла в реальной истории: через Третий мир, в нашем случае – через Южную и Центральную Америку. Сколько в таком режиме продержались бы на карте мира США, окруженные красным цветом, неясно. Но совершенно ясно другое: полное завоевание мира коммунизмом привело бы планету на грань термоядерной войны с еще большим успехом, нежели это случилось в реальном мире (см. «Карибский кризис»). И история взаимоотношений двух коммунистических держав – СССР и Китая – это наглядно подтверждает. Равно как и наука этология, которая гласит, что самая острая конкуренция всегда идет между близкими видами.

Мы уже знаем, что шансов на чисто военное разрешение конфликта в пользу Германии у Гитлера не было. Гитлер делал ставку на две вещи – внезапность и внутреннюю гнилость сталинского режима. Внезапность сработала великолепно – практически вся кадровая Красная Армия, стоявшая в первом стратегическом эшелоне, была уничтожена. Сталин, который уважал только силу и боялся только силы, после катастрофического разгрома 1941 года через болгарского посла пытался наладить с Берлином связь, чтобы заключить с Германией позорный мир, отдав Гитлеру значительные территории СССР на западе. Этот «Брестский мир-2» так и не состоялся. А между тем он был бы для Гитлера если и не спасением, то долговременной передышкой.

Что же касается гнилости сталинского режима, то здесь Гитлер ничуть не ошибся. Да, советские люди очень любили Сталина! Но эта пышная восторженная пена, самовнушенная самосохранением, легко сдувалась и быстро могла освободить место для самой лютой ненависти – даже быстрее, чем любовь россиян к царю-батюшке: едва прозвучал выстрел «Авроры», как вся эта пасхально-поцелуйная любовь мгновенно сменилась озверением, виселицами для попов, помещиков, офицерья и расстрельным подвалом для самого государя. Любовь народа к Сталину была истерична и легка, как эфир. Она легко возгонялась и обращалась в свою противоположность при изменении внешних условий.

И неудивительно. В СССР никто, кроме одного человека, не был защищен от карающего меча, который мог обрушиться на любую голову, словно повинуясь генератору случайных чисел. В стране торжествовал кровавый абсурд. Человеческое достоинство в таких условиях угнеталось максимально, а наружу выползали, поскольку всячески культивировались властью, худшие человеческие качества. В армии процветало рукоприкладство, генерал запросто мог получить по морде от высокого проверяющего из Москвы. Один из таких проверяющих – генерал Еременко – хвастался, что с одобрения Сталина лично «избил нескольких командиров корпусов, а одному разбил голову». Надо ли удивляться описанным ниже настроениям высшего генералитета?..

В январе 1940 года один из самых грамотных сталинских генералов – Павлов (позже ни за что ни про что расстрелянный) за рюмкой водки имел с генералом Мерецковым беседу, в которой (что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!) признался коллеге, что в случае победы Гитлера над СССР «хуже нам не будет». Вот так вот чувствовали себя генералы в сталинской армии – как на сковородке. А простой народ прекрасно помнил раскулачивание, массовые казни и жил в постоянном страхе сболтнуть лишнее и оказаться в концлагере.

Немудрено, что гитлеровские войска во многих местах СССР встречали как освободителей. Послевоенное советское искусство рассказывало нам сказки о том, что народ на оккупированных территориях повсеместно уходил в партизаны, ибо не представлял себе жизни без колхозного строя и плетки товарища Сталина. Но это легенды. Фактически же большинство партизанских отрядов, созданных, например, к сентябрю 1941 года в Белоруссии, целиком и полностью состояли из сотрудников НКВД. Местных жителей в них просто не было! В 1942 году основой для формирования партизанских отрядов в немецких тылах по-прежнему были чекисты, местные партийные и советские работники, а также агенты госбезопасности.

Как пишет доктор исторических наук В. Боярский, «на февраль 1942 года органы НКВД совместно с партийными органами подготовили и перебросили в тыл врага 1798 партизанских отрядов и 1533 диверсионные группы общей численностью 77 939 человек. Если исходить из того, что в 1941 году общее число партизан на оккупированной территории составило около 90 тысяч человек, а число партизанских отрядов – 2 тысячи, то получается, что 90 % было подготовлено органами НКВД. Они же и руководили ими».

Вот так советский народ стремился защитить свой режим. Как видите, защищали этот режим от немцев те же палачи, что защищали его от собственного народа…

И если бы Гитлер повел себя по-умному, если бы он, повинуясь бесноватым идеологическим чертикам в своей голове, не развернул террор на оккупированных территориях, а пришел туда как настоящий освободитель русского народа от ига большевизма, его шансы на победу изрядно возросли бы. Но у Гитлера психотип Жириновского, а это тот тип истерического фантазера, которому его безумные припадки застилают реальность. Какое-то время Гитлеру его неадекватность даже помогала. Когда по приказу Гитлера слабенькая тогда еще Германия ввела свои войска в демилитаризованную зону и генералы вермахта схватились за голову, опасаясь удара Франции, Гитлер оказался прав: Франция не ударила. Когда гитлеровские генералы хватались за головы, опасаясь авантюры с Чехословакией, Гитлер их успокаивал. И опять оказался прав. Он делал вещи, которые все считали невозможными, и выигрывал. Фюрер поверил в свою удачу, в свою звезду, в провидение, которое его вело. Это была ошибка. Долго подобное везение новичка продолжаться не могло. После нападения на Польшу союзники объявили-таки Германии войну. Удача изменила Гитлеру. Невозможно всю жизнь ставить на «зеро» и выигрывать.

Фюрер ожидал антибольшевистской революции в СССР. И в то же самое время считал славян недочеловеками. Командующий группой армий «А» генерал-полковник Клейст так писал о завоеваниях на Украине: «Никакой настоящей революции здесь не предвидится». Клейст полагал, что советский тыл не поддержит немцев из-за террористического режима, развернутого СС. Он был прав…

Но большая история войны дала потомкам интересную иллюстрацию того, как можно было по-умному устроить немецкий тыл, так, чтобы советские люди в массе своей поддержали Гитлера и повернули свое оружие против красных. Я говорю о Локотской республике.

Осенью 1941 года немецкие войска заняли Орловскую и Брянскую области. В числе захваченных был и небольшой городок Локоть. Примерно через месяц после того как все устаканилось, два простых советских человека – инженеры местного спиртового заводика Константин Воскобойник и Бронислав Каминский пришли к Гейнцу Гудериану с интересным предложением – организовать в Локте самоуправление. Гудериан загорелся этой идеей. Ему был нужен крепкий мирный тыл, и если русские его обеспечат. Почему бы и нет? Гудериан был свободен от идиотских расистских комплексов, которые переполняли Гитлера.

Воскобойник и Каминский быстренько сформировали окружное самоуправление и народную милицию для поддержания порядка. Но помимо жесткой вертикали исполнительной власти в Локотской республике существовала и демократия в виде сельских сходов, на решения которых могла, правда, наложить вето районная власть.

Основатели Локотской республики решили строить капитализм, то есть нормальную жизнь для трудящихся, которой те были лишены при Сталине. Крестьяне наконец получили обещанную еще Лениным в 1917 году землю – по 10 гектаров на человека. Колхозы были решительно разогнаны. Все отнятое советской властью при раскулачивании возвращалось хозяевам. А при невозможности возврата выплачивались денежные компенсации за отнятое. Поощрялась частная инициатива. Плати налог новой власти и делай, что хочешь!

Результаты не замедлили сказаться. Район начал процветать. Отмечая годовщину самоуправления, местная газета «Голос народа» подводила итоги: «Восстановлены и пущены в эксплуатацию многие промышленные предприятия (Севский сушильный завод, Локотский кожевенный завод др.); во всех районных центрах работают сапожные, слесарные, колесные, бондарные, шорные, валяльные и другие мастерские. Восстанавливаются такие заводы, как Дерюгинский и Лопандинский сахзаводы, Локотский спиртзавод. С каждым днем расширяется и торговая сеть».

Ширилась и сама Локотская республика. Через год она уже состояла из восьми районов бывших Орловской и Брянской областей, а площадь республики превышала площадь Бельгии. Население республики достигло полумиллиона человек. На ее территории действовали свои законы – Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, в соответствии с которыми локотской суд однажды приговорил к смертной казни двух немецких солдат за мародерство. Приговор был приведен в исполнение, немецкое начальство не возражало: закон есть закон!

В городе Локоть, ставшем столицей Локотской республики, был открыт театр. Театры также были созданы во всех районных центрах. За год локотчане открыли 345 школ, 9 больниц, 37 медпунктов. Естественно, открывались и православные церкви.

Немцы устроили нескольким чиновникам Локотской администрации командировку в Германию – показать, как живут люди в цивилизованной стране. Посетив один из германских заводиков, главный редактор «Голоса народа» рассказал своим потрясенным читателям, как живут рабочие в Германии. При чтении обратите внимание, с каким восторгом совершенно простые бытовые вещи воспринимались диковатым советским человеком. Я теперь понимаю, почему с таким упоением Красная Армия грабила в 1945 году Германию, потроша ее на «трофеи» – гармошки, велосипеды, швейные машинки…

Итак, журналист удивляется простой германской жизни: «В Германии чистота, аккуратность и порядок – прежде всего. В раздевальной, где рабочие перед работой и после работы переодеваются, каждому отведен отдельный ящик с вешалками и местом для обуви. За раздевальной находится душ с ванной, где рабочий может по окончании работы хорошо вымыться горячей водой. Раздевальная и умывальная так отделаны и обставлены, что нисколько не отличаются от ванных комнат русских больниц.

В цехах предприятия также полный порядок. Рабочим выдаются премиальные… „за чистоту“. Все механизировано, и ручной труд применяется только в исключительных случаях. В работе нет ни спешки, ни сутолоки, как это бывает на советских предприятиях при стахановских методах, каждый рабочий спокойно, уверенно отделывает ту или другую деталь…

В столовой предприятия столы покрыты чистыми скатертями. На столах – цветы… В выходной день рабочий может поехать с семьей в дом отдыха (в Германии все предприятия имеют свои дома отдыха) и там культурно провести время: покататься на лодке, побродить по красивым долинам, проехать по автостраде.

Продолжительность рабочего дня в Германии 8—10 часов, а до войны работали 6–8 часов, причем за два часа, введенные в военное время, рабочий получает дополнительную оплату.

Средний заработок рабочего составляет от 200 до 500 марок в месяц; при существующих в Германии ценах на товары (костюм стоит примерно от 40 до 60 марок, велосипед – от 50 до 60 марок, ботинки, туфли мужские и женские – от 10 до 20 марок, шляпа – от 3 до 10 марок, пальто – от 50 до 70 марок; цены на продукты питания также очень низки) за свою месячную зарплату рабочий имеет возможность одеться, обуться и культурно провести время – сходить в театр, что так доступно для рабочего в Германии, в выходной день выехать куда-нибудь за город, проехать по автостраде…

Встретившись с немцем, вы, судя по одежде, не скажете, куда он идет – на работу ли, в учреждение или просто гуляет. Рацион продуктов, получаемый немецким рабочим, вполне достаточен для него… Обеды в ресторанах вкусны и дешевы. Немец без пива никогда не садится кушать.

Живут рабочие в отдельных домах (по 6–8 комнат) с электрическим освещением и водопроводом. Дома утопают в зелени и фруктовых деревьях. Возле каждого дома разбиты клумбы, имеется огород, на котором рабочий выращивает всевозможные овощи. Дома бывают собственные, но есть дома, принадлежащие предпринимателю, которые с течением определенного времени переходят в собственность рабочего…

Таких примитивных, тесных и нездоровых жилищ, в каких живет бол ьшая часть населения Советской России, в Германии вообще не существует…

Народный спорт развит высоко, каждое село, например, имеет свою футбольную команду, бесчисленные, даже самые мелкие местечки имеют бассейны для плавания».

Именно такую жизнь и стремились построить в Локотской республике ее жители. Потому что они слишком хорошо помнили жизнь при Сталине. А чтобы не забывали, газета «Голос народа» начала публиковать документы из захваченного немцами архива НКВД, которые раскрывали людям глаза на тайные пружины кровавой сталинской власти.

Любопытно, что локотские газеты позволяли себе даже фельетоны с критикой новой власти. В октябре 1942 года, скажем, фельетонисты возмущались плохим обслуживанием в центральной столовой города. В пример заведующему плохой столовой господину Майорову они ставили хорошую столовую в местечке Комаричи. Причем, поскольку фельетонисты были советской закалки, стилистику они сохранили вполне советскую: «Майоров говорит, что в Комаричах столуется 200 человек, а здесь 500–600, да еще бывают внезапные заказы. Этим и объясняет он причину недоброкачественности обедов. Нет, господа начальники, мы с вами не согласны! Если по-настоящему взяться за то или иное дело, если приложить к нему все усилия и любовь, всегда можно и найти все, и вкусно сварить. Надо помнить только, что общественное питание – дело большой важности, требующее большого внимания. Итак, ждем вкусных обедов и культурной обстановки!»

Разумеется, все это идеологически прикрывалось газетной трескотней о гениальном фюрере и гениальных идеях национал-социализма, но в основе процветания лежало одно – частная инициатива, которая просто творила чудеса. В небольшом уездном городке Дмитрове Локотской республики за короткий срок открылось четыре магазина, один ресторан, восемь ларьков, две парикмахерских, две общественные бани, гостиница, несколько мелких рынков. Были восстановлены две школы, ряд небольших предприятий, детский садик и организовано местное радиовещание. Городок стал по-немецки чистым, муниципальные службы работали отменно, мусор вывозился по расписанию. В маленьком Дмитрове начали даже асфальтировать тротуары!

На прилавках в изобилии появились товары – мука, зерно, галантерея, скобяные изделия, разнообразная обувь, спички, табак, школьно-письменные принадлежности, кондитерские изделия…

Люди стали жить настолько хорошо, что немцы полностью доверились русскому самоуправлению и русской милиции, которая представляла собой, по сути, небольшую армию. Локотская армия состояла из 14 батальонов (20 тысяч человек). На вооружении локотчан были даже артиллерийские орудия и танки! Против кого же они воевали? Против лесных бандитов – партизан… Дело в том, что когда товарищу Сталину доложили, что в немецком тылу живет и без всяких колхозов под немцами вполне себе процветает Локотская республика, он взбеленился и отдал приказ ее уничтожить. С этого момента партизаны-энкавэдэшники принялись за привычную работу – уничтожать своих.

Пожалуй, нигде больше партизаны не учиняли таких зверств против мирного населения, как в Локотской республике. Красный террор был страшным. Партизаны убивали мирных жителей совершенно без разбора – стариков, инвалидов, крестьян, рабочих. А перед смертью партизаны пытали своих жертв – снимали скальпы, рубили суставы топорами, вырезали ремни из кожи, отрезали головы… В деревне Тарасовка сталинские партизаны замучили и расстреляли 115 мирных жителей. У половины жертв были отрублены пальцы, выколоты глаза, шомполами пробиты барабаные перепонки. Пытки в захваченном партизанами селе продолжались несколько дней, после чего истекших кровью людей выбрасывали на мороз умирать или просто расстреливали.

Эти зверства подтверждают не только документы Локотской республики, но и независимые от них рапорта немецких войск по охране тыла. Они отразили факты массового уничтожения партизанами мирного населения нескольких деревень. Примечательно, что в тех районах, где партизанское движение было менее развито, подобных явлений не отмечалось.

Надо ли говорить, с какой «радостью» граждане Локотской республики, нюхнувшие нормальной жизни, ждали наступающую с востока Красную Армию? Все, кто мог и хотел, перед наступлением красных собрали манатки и ушли вместе с отступающими немцами.

И здесь я вынужден повторить: если бы не идиотские заморочки Гитлера, ему без труда удалось бы сформировать из русских многомиллионную армию и повернуть ее против Сталина. Но Гитлер считал славян недочеловеками и вооружать славянские части категорически не хотел, хотя умные люди советовали ему это сделать. У Гитлера был прекрасный шанс: огромные людские резервы на оккупированных советских территориях и плюс к тому 4 миллиона пленных красноармейцев, взятых в первые месяцы войны. Сколько из них могли взять в руки винтовку и обернуть ее «против большевизма за возрождение России», если бы такой лозунг был провозглашен Гитлером? Я думаю, подавляющее большинство! Но не исключаю, что кто-то может со мной не согласиться. Как же определить, кто прав – я или «кто-то»? Критерием истины, как известно, является практика, эксперимент. И такой эксперимент был проведен во время финской войны бывшим секретарем Сталина Бажановым, который сбежал из советского «рая» в 1928 году через Персию. Вот отрывок из его воспоминаний, касающийся данного вопроса:

«Во все довоенные годы я делал все, что мог, по борьбе с большевизмом. Но пустяками и мелочными делами я никогда не любил заниматься и потому не принимал никакого участия в шумной и малопродуктивной эмигрантской политической жизни. Всякая эмиграция всегда образует много маленьких негритянских царств, которые соперничают и ссорятся друг с другом. От всего этого я держался в стороне. Когда Советы напали на Финляндию, оказалось, что я поступал правильно. Я был единственным человеком, решившим по поводу этой войны действовать, и все главные эмигрантские организации меня дружно поддержали и пошли за моей акцией. Было написано письмо маршалу Маннергейму, в котором организации просили маршала оказать мне полнейшее доверие и обещали меня всячески поддержать. Маннергейм предложил мне приехать в Финляндию.

Я исходил из того, что подсоветское население мечтает об избавлении от коммунизма. Я хотел образовать Русскую народную армию из пленных красноармейцев, только из добровольцев; не столько чтобы драться, сколько чтобы предлагать советским солдатам переходить на нашу сторону и идти освобождать Россию от коммунизма. Если мое мнение о настроениях населения было правильно (а так как это было после кошмаров коллективизации и ежовщины, то я полагаю, что оно правильно), то я хотел катить снежный ком на Москву, начать с тысячи человек и дойти до Москвы с пятьюдесятью дивизиями».

Французское общественное мнение поддержало Бажанова, и вскоре он был уже в Финляндии:

«Маршал Маннергейм принял меня 15 января в своей Главной квартире в Сен-Микеле. Из разных политических людей, которых я видел в жизни, маршал Маннергейм произвел на меня едва ли не наилучшее впечатление. Это был настоящий человек, гигант, державший на плечах всю Финляндию. Вся страна безоговорочно и полностью шла за ним. Он был в прошлом кавалерийский генерал. Я ожидал встретить военного, не столь уж сильного в политике. Я встретил крупнейшего человека – честнейшего, чистейшего и способного взять на себя решение любых политических проблем.

Я изложил ему свой план и его резоны. Маннергейм сказал, что есть смысл попробовать: он предоставит мне возможность разговаривать с пленными одного лагеря (500 человек): „Если они пойдут за вами – организуйте вашу армию. Но я старый военный и сильно сомневаюсь, чтобы эти люди, вырвавшиеся из ада и спасшиеся почти чудом, захотели бы снова по собственной воле в этот ад вернуться“.

Дело в том, что было два фронта: главный, узенький Карельский в сорок километров шириной, на котором коммунисты гнали одну дивизию за другой; дивизии шли по горам трупов и уничтожались до конца – здесь пленных не было. И другой фронт от Ладожского озера до Белого моря, где все было занесено снегом в метр-полтора глубины. Здесь красные наступали по дорогам, и всегда происходило одно и то же: советская дивизия прорывалась вглубь, финны окружали, отрезали ее и уничтожали в жестоких боях; пленных оставалось очень мало, и это они были в лагерях для пленных. Действительно, это были спасшиеся почти чудом.

Наш разговор с Маннергеймом быстро повернулся на другие темы – вопросы войны, социальные, политические. И он продолжался весь день. Как я говорил, вся Финляндия смотрела на Маннергейма и ждала спасения только от него. В этот день советская авиация три раза бомбила Сен-Микеле. Начальник Генерального штаба приходил упрашивать Маннергейма, чтоб он спустился в убежище. Маннергейм спрашивал меня: „Предпочитаете спуститься?“ Я предпочитал не спускаться – бомбардировка мне не мешала. Мы продолжали разговаривать. Начальник штаба смотрел на меня чуть ли не с ненавистью. Я его понимал: бомба, случайно упавшая на наш дом, окончила бы сопротивление Финляндии – она вся держалась на старом несгибаемом маршале. Но в этот момент я был уже военным: было предрешено, что я буду командовать своей армией, и Маннергейм должен был чувствовать, что я ни страха, ни волнения от бомб не испытываю».

Вскоре Бажанов оказался в лагере для советских военнопленных и понял, что не ошибся в своих расчетах:

«В лагере для советских военнопленных произошло то, чего я ожидал. Все они были врагами коммунизма. Я говорил с ними языком, им понятным. Результат: из 500 человек 450 пошли добровольцами драться против большевизма. Из остальных пятидесяти человек сорок говорили: „Я всей душой с тобой, но я боюсь, просто боюсь“. Я отвечал: „Если боишься, ты нам не нужен, оставайся в лагере для пленных“.

Но все это были солдаты, а мне нужны были еще офицеры. На советских пленных офицеров я не хотел тратить времени: при первом же контакте с ними я увидел, что бывшие среди них два-три получекиста-полусталинца уже успели организовать ячейку и держали офицеров в терроре – о малейших их жестах все будет известно, кому следует, в России, и их семьи будут отвечать головой за каждый их шаг.

Я решил взять офицеров из белых эмигрантов… в первые дни марта мы кончаем организацию и готовимся к выступлению на фронт. Первый отряд, капитана Киселева, выходит; через два дня за ним следует второй. Затем третий. Я ликвидирую лагерь, чтобы выйти с оставшимися отрядами. Я успеваю получить известие, что первый отряд уже в бою и что на нашу сторону перешло человек триста красноармейцев. Я не успеваю проверить это сведение, как утром 14 марта мне звонят из Гельсингфорса от генерала Вальдена (он уполномоченный маршала Маннергейма при правительстве): война кончена, я должен остановить всю акцию и немедленно выехать в Гельсингфорс.

Я прибываю к Вальдену на другой день утром. Вальден говорит мне, что война проиграна, подписано перемирие…»

Однако на этом приключения Бажанова не закончились. Они имели удивительное продолжение:

«Почти год я спокойно живу в Париже. В середине июня 1941 года ко мне неожиданно является какой-то немец в военном мундире… Он мне сообщает, что я должен немедленно прибыть в какое-то учреждение на авеню Иена. Зачем?

Этого он не знает. Но его автомобиль к моим услугам – он может меня отвезти. Я отвечаю, что предпочитаю привести себя в порядок и переодеться и через час прибуду сам. Я пользуюсь этим часом, чтобы выяснить по телефону у русских знакомых, что это за учреждение на авеню Иена. Оказывается, что это парижский штаб Розенберга. Что ему от меня нужно?

Приезжаю. Меня принимает какое-то начальство в генеральской форме, которое сообщает мне, что я спешно вызываюсь германским правительством в Берлин. Бумаги будут готовы через несколько минут, прямой поезд в Берлин отходит вечером, и для меня задержано в нем спальное место.

…В Берлине меня на вокзале встречают и привозят в какое-то здание, которое оказывается домом Центрального комитета Национал-социалистической партии. Меня принимает управляющий делами Дерингер, который быстро регулирует всякие житейские вопросы (отель, продовольственные и прочие карточки, стол и т. д.). Затем он мне сообщает, что в 4 часа за мной заедут – меня будет ждать доктор Лейббрандт. Кто такой доктор Лейббрандт? Первый заместитель Розенберга.

В 4 часа доктор Лейббрандт меня принимает. Он оказывается „русским немцем“ – окончил в свое время Киевский политехникум и говорит по-русски, как я. Он начинает с того, что наша встреча должна оставаться в совершенном секрете и по содержанию разговора, который нам предстоит, и потому, что я известен как антикоммунист, и если Советы узнают о моем приезде в Берлин, сейчас же последуют всякие вербальные ноты протеста и прочие неприятности, которых лучше избежать. Пока он говорит, из смежного кабинета выходит человек в мундире и сапогах, как две капли воды похожий на Розенберга, большой портрет которого висит тут же на стене. Это – Розенберг, но Лейббрандт мне его не представляет. Розенберг облокачивается на стол и начинает вести со мной разговор. Он тоже хорошо говорит по-русски – он учился в Юрьевском (Дерптском) университете в России. Но он говорит медленнее, иногда ему приходится искать нужные слова.

Я ожидаю обычных вопросов о Сталине, о советской верхушке – я ведь считаюсь специалистом по этим вопросам. Действительно, такие вопросы задаются, но в контексте очень специальном: если завтра вдруг начнется война, что произойдет, по моему мнению, в партийной верхушке?

Еще несколько таких вопросов, и я ясно понимаю, что война – вопрос дней. Но разговор быстро переходит на меня. Что я думаю по таким-то вопросам и насчет таких-то проблем и т. д. Тут я ничего не понимаю – почему я являюсь объектом такого любопытства Розенберга и Лейббрандта?

Мои откровенные ответы, что я отнюдь не согласен с их идеологией, в частности, считаю, что их ультранационализм – очень плохое оружие в борьбе с коммунизмом, так как производит как раз то, что коммунизму нужно: восстанавливает одну страну против другой и приводит к войне между ними, в то время как борьба против коммунизма требует единения и согласия всего цивилизованного мира… Это мое отрицание их доктрины вовсе не производит на них плохого впечатления, и они продолжают задавать мне разные вопросы обо мне. Когда они, наконец, кончили, я говорю: „Из всего, что здесь говорилось, совершенно ясно, что в самом непродолжительном будущем вы начинаете войну против Советов“.

Розенберг спешит сказать: „Я этого не говорил“. Я говорю, что я человек политически достаточно опытный и не нуждаюсь в том, чтобы мне разжевывали и вкладывали в рот. Позвольте и мне поставить вам вопрос: „Каков ваш политический план войны?“ Розенберг говорит, что он не совсем понимает мой вопрос. Я уточняю: „Собираетесь ли вы вести войну против коммунизма или против русского народа?“ Розенберг просит указать, где разница. Я говорю: разница та, что если вы будете вести войну против коммунизма, то есть, чтобы освободить от коммунизма русский народ, то он будет на вашей стороне, и вы войну выиграете; если же вы будете вести войну против России, а не против коммунизма, русский народ будет против вас, и вы войну проиграете.

Скажем иначе: русский патриотизм валяется на дороге, и большевики четверть века попирают его ногами. Кто его подымет, тот и выиграет войну. Вы подымете – вы выиграете; Сталин подымет – он выиграет. В конце концов Розенберг заявляет, что у них есть фюрер, который определяет политический план войны, и что ему, Розенбергу, пока этот план неизвестен. Я принимаю это за простую отговорку. Между тем, как это ни парадоксально, потом оказывается, что это правда (я выясню это только через два месяца в последнем разговоре с Лейббрандтом, который объяснит мне, почему меня вызвали и почему со мной разговаривают).

Дело в том, что в этот момент, в середине июня, и Розенберг, и Лейббрандт вполне допускают, что после начала войны, может быть, придется создать антибольшевистское русское правительство. Никаких русских для этого они не видели. То ли в результате моей финской акции, то ли по отзыву Маннергейма, они приходят к моей кандидатуре и меня спешно вызывают, чтобы на меня посмотреть и меня взвесить. Но через несколько дней начинается война, и Розенберг получает давно предрешенное назначение – министр оккупированных на Востоке территорий, и Лейббрандт – его первый заместитель.

В первый же раз, как Розенберг приходит к Гитлеру за директивами, он говорит: „Мой фюрер, есть два способа управлять областями, занимаемыми на Востоке, первый – при помощи немецкой администрации, гауляйтеров; второй – создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России“. Гитлер его перебивает: „Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами“. После этого Розенберг больше ко мне не испытывает ни малейшего интереса и больше меня не принимает».

Через несколько дней началась война с Россией. 22 июня выйдя из отеля, Бажанов понял это по лицам людей, читавших газеты. А еще через месяц он снова оказался в ведомстве Риббентропа:

«Через месяц меня неожиданно принимает Лейббрандт. Он уже ведет все министерство, в приемной куча гауляйтеров в генеральских мундирах. Он меня спрашивает, упорствую ли я в своих прогнозах в свете событий – немецкая армия победоносно идет вперед, пленные исчисляются миллионами. Я отвечаю, что совершенно уверен в поражении Германии; политический план войны бессмысленный; сейчас уже все ясно – Россию хотят превратить в колонию, пресса трактует русских как унтерменшей, пленных морят голодом. Разговор кончается ничем…

Еще месяц я провожу в каком-то почетном плену. Вдруг меня вызывает Лейббрандт. Он опять меня спрашивает: немецкая армия быстро идет вперед от победы к победе, пленных уже несколько миллионов, население встречает немцев колокольным звоном, настаиваю ли я на своих прогнозах. Я отвечаю, что больше чем когда бы то ни было. Население встречает колокольным звоном, солдаты сдаются; но через два-три месяца по всей России станет известно, что пленных вы морите голодом, что население рассматриваете как скот. Тогда перестанут сдаваться, станут драться, а население – стрелять вам в спину. И тогда война пойдет иначе. Лейббрандт сообщает мне, что он меня вызвал, чтобы предложить мне руководить политической работой среди пленных – я эту работу с таким успехом проводил в Финляндии. Я наотрез отказываюсь. О какой политической работе может идти речь? Что может сказать пленным тот, кто придет к ним? Что немцы хотят превратить Россию в колонию и русских – в рабов и что этому надо помогать? Да пленные пошлют такого агитатора к… и будут правы. Лейббрандт наконец теряет терпение: „Вы, в конце концов, бесштатный эмигрант, а разговариваете как посол великой державы“. – „Я и есть представитель великой державы – русского народа; так как я – единственный русский, с которым ваше правительство разговаривает, моя обязанность вам все это сказать“. Лейббрандт говорит: „Мы можем вас расстрелять, или послать на дороги колоть камни, или заставить проводить нашу политику“. – „Доктор Лейббрандт, вы ошибаетесь. Вы действительно можете меня расстрелять или послать в лагерь колоть камни, но заставить меня проводить вашу политику вы не можете“. Реакция Лейббрандта неожиданна. Он подымается и жмет мне руку: „Мы потому с вами и разговариваем, что считаем вас настоящим человеком“.

Наконец, сделав над собой усилие, он говорит: „Я питаю к вам полное доверие и скажу вам вещь, которую мне очень опасно говорить: я считаю, что вы во всем правы“. Я вскакиваю: „А Розенберг?“ – „Розенберг думает то же, что и я“. – „Но почему Розенберг не пытается убедить Гитлера в полной гибельности его политики?“ – „Вот здесь, – говорит Лейббрандт, – вы совершенно не в курсе дела. Гитлера вообще ни в чем невозможно убедить. Прежде всего, только он говорит, никому ничего не дает сказать и никого не слушает. А если бы Розенберг попробовал его убедить, то результат был бы только такой: Розенберг был бы немедленно снят со своего поста и отправлен солдатом на Восточный фронт. Вот и все“. – „Но если вы убеждены в бессмысленности политики Гитлера, как вы можете ей следовать?“ – „Это гораздо сложнее, чем вы думаете, – говорит Лейббрандт, – и это не только моя проблема, но и проблема всех руководителей нашего движения. Когда Гитлер начал принимать свои решения, казавшиеся нам безумными, – оккупация Рура, нарушение Версальского договора, вооружение Германии, оккупация Австрии, оккупация Чехословакии, каждый раз мы ждали провала и гибели. Каждый раз он выигрывал. Постепенно у нас создалось впечатление, что этот человек, может быть, видит и понимает то, чего мы не видим и не понимаем, и нам ничего не остается, как следовать за ним. Так же было и с Польшей, и с Францией, и с Норвегией, а теперь в России мы идем вперед и скоро будем в Москве. Может быть, опять мы не правы, а он прав?“

Вернувшись в Париж, я делаю доклад представителям русских организаций. Выводы доклада крайне неутешительные. Среди присутствующих есть информаторы гестапо. Один из них задает мне провокационный вопрос: „Так, по-вашему, нужно или не нужно сотрудничать с немцами?“ Я отвечаю, что не нужно – в этом сотрудничестве нет никакого смысла.

Конечно, это дойдет до гестапо. Но к чести немцев, должен сказать, что до конца войны я буду спокойно жить в Париже, заниматься физикой и техникой, и немцы никогда меня пальцем не тронут.

А в конце войны, перед занятием Парижа, мне придется на время уехать в Бельгию, и коммунистические бандиты, которые придут меня убивать, меня дома не застанут».

Гитлер упустил свой шанс спасти Россию от коммунистической заразы. Впрочем, если бы он не был упертым дураком и думал головой, прежде чем действовать, он бы и не захватил половину Европы. Достоинства – это продолжение недостатков. И наоборот. Промедли Гитлер с нападением на СССР, Европу целиком захватил бы Сталин. Парадокс: ненавидимый Европой Гитлер спас Западную Европу от большевизации.

Интересы Сталина простирались не только на запад, но и на юг, и на восток. И даже на север – СССР воткнул на Северном полюсе свой красный флажок, в одностороннем порядке провозгласив его своей вотчиной. Жадность!.. Вроде и нет никого на полюсе, кроме белых медведей, а все равно: «Мое!»

Про запад (Европа) и юг (Персидский залив, турецкие проливы, Индия) мы уже говорили. Про аннексию Сталиным формально независимого государства Тува, которое по площади превышает три Прибалтийских государства, я тоже упоминал. Осталось разобраться с востоком.

Еще не кончилась война, а Сталин вновь обратил свое внимание на Китай, где несколько лет воевали с японцами на стороне китайцев его бравые летчики. Сталин положил глаз на Синьцзян, Внутреннюю Монголию и Маньчжурию. В Синьцзяне даже была провозглашена независимая (от Китая) Восточно-Туркестанская республика уйгуров, киргизов, узбеков и казахов. В этой республике даже на деньгах был портрет Сталина. Однако китайские коммунисты, придя к власти, с синьцзянским сепаратизмом быстро покончили, поубивав политическую верхушку сепаратистов. Сталин только зубами скрипнул.

Что же касается Маньчжурии, то интерес Сталина к ней понятен: эта часть Китая еще до революции входила в сферу влияния Российской империи. Россия проложила там железную дорогу, построила города – Порт-Артур, Харбин… Присоединить Маньчжурию к СССР помешали опять-таки китайские коммунисты, взявшие в Китае власть.

А вот советскую марионетку Монголию никто аннексировать не мешал. И ее решено было присоединить вместе с Тувой – в том же 1944 году. Но в сталинскую голову пришла следующая идея: а зачем присоединять одну только Монголию, если можно чуток подождать и взять больше? Ведь есть же еще такая область Китая, как Внутренняя Монголия. И если вся Монголия сначала воссоединится в единое государство, а затем уже совершенно добровольно (как Тува в Россию, как Австрия в Третий рейх) вступит в состав СССР, то Советский Союз получит гораздо больше!.. Но и эта операция не удалась, и все из-за тех же китайских коммунистов… Нет, что ни говорите, а коммунизм – зло!

Советский тяжелый пушечный бронеавтомобиль БА-10. Пушка калибра 45 мм. В 1939 году, в момент начала Второй мировой войны, столь мощной пушки не было ни на одном германском танке, не говоря уж о броневиках. В 1941 году этой пушкой можно было сразить любой германский танк. У фрица, который на крыше, кожаные штаны. Явно кавалерист. Повезло парню – в России пересел с немецкой крестьянской лошадки на русского железного коня.

Один широкий люк – это Т-34 образца 1940 года. В 1942 году в СССР таких уже не выпускали – только с двумя люками.

Наша 152-мм гаубица – пушка МЛ-20. Фашисты ее очень любили и успешно ею воевали.

Начальник полиции безопасности (СД)

Берлин, 1941.

Секретное дело Рейха.

Доклад рейхсфюреру СС

и начальнику германской полиции

Общеизвестно, что коммунистический Интернационал вплоть до заключения 23.08.1939 года пакта о ненападении и консультациях между Германией и Советской Россией вел подрывную деятельность против держав Оси, особенно против национал-социалистической Германии. Надежда на то, что Советская Россия после заключения этого пакта будет вести себя лояльно в соответствии с достигнутыми договоренностями и прекратит подстрекательскую работу против Рейха, не оправдалась. Наоборот, коммунистическая подрывная деятельность, акты саботажа и террора, а также максимальное форсирование работы военной, экономической и политической разведки остались незыблемыми – хотя и известными – целями правителей Советской России.

Единственное, что изменилось, это методы, с помощью которых перед разведкой постоянно ставились новые задачи с использованием все новых форм и утонченной маскировки.

Коммунистический Интернационал (Коминтерн) – организация, созданная в Советской России (местопребывание – Москва) с целью (параграф 1 Устава): «Соединить коммунистические партии всех стран в одну всемирную партию для борьбы за интересы рабочего класса, принципы коммунизма и диктатуру пролетариата». И сегодня в президиум Исполнительного комитета Коминтерна входят: Сталин как 1-й секретарь Коммунистической партии Советского Союза, Молотов, немецкий эмигрант Пик как представитель германской секции коммунистического Интернационала, вождь французских коммунистов Торез и, в качестве председателя, – известный по поджогу Рейхстага болгарский террорист Димитров.

Для официальных властей Советского Союза Коминтерн удобен как неофициальный, т. е. не государственный аппарат, который можно использовать для любой подрывной работы в мировом масштабе. Но Коминтерн используется для этих специальных задач за рубежом параллельно с его разведывательной и шпионской деятельностью, так что при борьбе против него трудно четко отделить одно от другого.

…Для работы против Рейха предпочитают использовать бывших главных активистов германской компартии, которые долгие годы учились в Москве и других городах Европы. Впервые они были заброшены в Рейх в 1939 году…

Главную роль в руководстве этой разросшейся до опасных размеров организацией играл депутат шведского риксдага Линдерот, который является представителем европейского бюро Коминтерна в Стокгольме. Он выполнял особые поручения ИККИ в отдельных странах. Линдерот активизировал из Стокгольма работу уполномоченных Коминтерна в Копенгагене против Рейха, таких как Артур Эммерих (род. 20.07.1907 в Нидервизе), или Вилли Галль (род. 3.10.1908 в Фалькенштайне/Фогтланд), или Рудольф Халльмейер (род. 3.02.1908 в Плауэне), или Генрих Шмеер (род. 20.03.1908). Агенты Линдерота обучали их методам работы, которые якобы применяет полиция. Обучением руководил наиболее известный здесь комиссар ГПУ, которое с 3.02.1941 г. стало частью объединенного Наркомата внутренних дел под названием «Народный комиссариат государственной безопасности», Дмитрий Федосеевич Крылов.

Так как дальнейшее наблюдение из-за масштабов организации не могло больше предотвращать наносимый ею ущерб, в конце мая 1941 года все ее участники были своевременно арестованы.

2. Против оккупированных Германией областей Нелегальная подрывная деятельность Коминтерна в оккупированных Германией областях осуществляется в формах, сходных с вышеописанными. Особо надлежит сказать об этой деятельности в следующих областях:

А) В протекторате Чехия и Моравия

Еще до оккупации бывшей Чехословакии коммунистическая партия была очень активной, а после учреждения протектората 16 марта 1939 года целиком ушла в подполье. За последние годы коммунистических активистов из этой области постоянно направляли в Ленинскую школу в Москву для военно-политической подготовки и обучения теории и практике гражданской и террористической войны.

Эти обученные активисты бы ли задействованы после учреждения протектората. Они сразу же начали воссоздавать нелегальную компартию. Связи с Коминтерном, а также контроль и руководство партийной работой осуществлялись генеральным консульством СССР в Праге. Связным с советским генеральным консульством работает корреспондент ТАСС и референт по печати при советском генеральном консульстве Курт Беер (еврей).

Кроме этой связи, через советское генеральное консульство Коминтерн поддерживал также прямую радиосвязь из протектората с Москвой. Активисты, которым было поручено руководство этой радиостанцией Коминтерна в Праге, также прошли спецкурс в Москве в школе радистов и телеграфистов (эта школа находится под контролем Коминтерна и Красной Армии). Обучение проводится на самой широкой основе, название курсов – ОМС («Организация международного соединения»).

Радиотехническая аппаратура в Праге, которая работала до последних дней, состояла из одной большой приемно-передающей установки.

Радиотелеграфом из Праги передавались доклады об общем внутриполитическом положении, о ходе проводимых партией акций, о заседаниях центрального руководства и принимаемых им решениях, а также о положении, настроениях и деятельности партии, принимались распоряжения и директивы Исполкома Коминтерна из Москвы. Перехваченные двусторонние радиопереговоры служат лучшим доказательством того, что Коминтерн не оставил своих революционных идей, направленных на уничтожение национал-социализма.

Б) В оккупированной части Франции

Особое внимание Коминтерн уделял также французской коммунистической партии, поскольку еще Ленин предполагал, что Франция станет большевистским бастионом в Западной Европе. При современной раздробленности и внутренней слабости Франции коммунистический Интернационал, который перед войной имел там многочисленных приверженцев, надеется достичь успеха.

И в данном случае пакт от 23.08.1939 г. не сыграл никакой роли, более того, с этого момента косвенным образом усилилась деятельность французских коммунистов, направленная против Германии. Самым веским и одновременно самым объективным доказательством этого является обнаруженный в ходе проверки в Париже акт «Сюрте насьональ» (фанцузской тайной полиции), касающийся французской газеты «Ордр». Как засвидетельствовано подлинными документами французской полиции, в санации, проведенной в ноябре 1939 года, кроме начальника пресс-службы югославской миссии Вицевича и Жака Эбштейна, любовника леди Стэнли, сестры лорда Дарби, участвовал чешский еврей Отто Кац, он же Карл Симон, состоявший на советской службе. В ноябре 1939 года советский посол Суриц (Яков Захарьевич Суриц был послом в Париже до 26 марта 1940 года) вместе с бывшим красным испанским министром Негрином (социалист Хуан Негрин с 18 мая 1937 года возглавлял в Испании правительство Народного фронта), а в январе-феврале 1940 г. – с секретарем посольства Бирюковым посещал главного редактора газеты Бюре на его вилле в Сен-Клу. Во время этих визитов была достигнута договоренность, что некий Этвенон войдет в правление газеты «Ордр» как официальный представитель советского посольства. Ассигнованная на это финансовая помощь была увеличена в конце марта до 800 000 франков в месяц. После роспуска их партии во Франции 28 сентября 1939 года коммунистические вожди отдали своим сторонникам категорический приказ читать «Ордр» как орган, занимающий четкую антигерманскую позицию…

Еще за десять лет до начала войны Коминтерн стал направлять испытанных коммунистов изо всех секций в Советский Союз и обучать их там в специальных школах, в частности, саботажу и взрывному делу. Так, с 1930 года снова заработали с особой интенсивностью так называемые военно-политические учебные курсы в Москве и до сих пор не прекратили работу. Так как Коминтерн в своем стремлении к всемирному политическому господству всегда учитывал возможность военного конфликта, он давал на своих всемирных съездах директивы, которые однозначно ориентировали его приверженцев на проведение актов террора и саботажа и оправдывали эти преступления политической необходимостью.

Хотя предполагалось, что серия этих совершенных Коминтерном или находившихся на стадии подготовки преступлений закончится с заключением германо-русского пакта о ненападении 23 августа 1939 года, обширные сведения, в том числе и из оккупированных Германией областей, доказывают, что Коминтерн не хочет прекращать свою преступную деятельность против Рейха.

Деятельность этих распространившихся на всю Европу коммунистических террористических групп включает в себя акты террора против 16 немецких, 3 итальянских и 2 японских судов, которые в двух случаях привели к их полной потере. Сначала преступники пытались уничтожать суда путем поджогов, но поскольку этот способ обычно не приводил к полной потере судов, в последнее время перешли к использованию взрывчатых веществ против судов, курсирующих в Балтийском и Северном морях. Главные опорные пункты организации находятся в портах Гамбург, Бремен, Данциг, Роттердам, Амстердам, Копенгаген, Осло, Ревель и Рига.

Созданными в Голландии, Бельгии и Франции группами коммунистических саботажников руководил голландский коммунист Иозеф Римбертус Схаап, который был также руководителем Интерклуба в Роттердаме и имел самые тесные связи с главными активистами организации в скандинавских странах. Ему непосредственно подчинялся бывший руководитель гамбургского Рот Фронта Карл Баргштедт, который ведал во всей организации техникой устройства взрывов. Необходимые для актов саботажа взрывчатые вещества поставлялись из рудников на севере Скандинавского полуострова группам коммунистических террористов в Голландии, Бельгии и Франции голландскими моряками через норвежский порт Нарвик и шведский форт Лулео. Одним из главных курьеров, развозивших взрывчатые вещества, был арестованный в Роттердаме голландский коммунист Биллем ван Вреесвейк.

Как голландская, так и бельгийская группы имели несколько лабораторий, где изготавливались зажигательные и взрывчатые бомбы. Акты террора против итальянского парохода «Боккаччо» и японского парохода «Касии Мару» – дело рук этих групп. Подготовленные акты саботажа против немецких судов в портах Амстердама и Роттердама удалось своевременно раскрыть и предотвратить.

По мере поступления дальнейших сведений полиции безопасности (СД) удалось арестовать 24 коммунистических террориста, в том числе руководителей голландской и бельгийской групп террористов Ахилла Бегина и Альфонса Фиктельса.

Сам Схаап был арестован датской полицией 1.08.1940 года в Копенгагене, где он намеревался активизировать уже существующую в Дании организацию, которая занималась актами террора против морских судов.

На счету коммунистических групп в Дании акты террора против немецкого парохода «Саар» в порту Ревеля и немецкого грузового парохода «Фила» в порту Кенигсберга, причем в последнем случае из-за сильного взрыва образовалась большая пробоина в стенке носовой части судна на уровне ватерлинии. Мина с химическим взрывателем и часовым механизмом была пронесена на борт в рижском порту.

Используемые датской коммунистической организацией химико-механические зажигательно-взрывчатые вещества и бикфордовы шнуры поступали из Швеции и доставлялись в Копенгаген специальным курьером из Мальмё, где они хранились в магазине мужской одежды. Важнейшие сведения о работе Коминтерна против Германии содержатся и в показаниях других коммунистических террористов из Дании.

Так, Коминтерн придавал особое значение вербовке в качестве сотрудников моряков из скандинавских стран, так как считалось, что в будущей войне только скандинавские государства останутся нейтральными и только граждане этих стран будут иметь возможность устраивать теракты в немецких портах и на немецких кораблях…

…организация совершенных в последнее время преступлений указывает на типично коммунистические методы исполнения в том виде, в каком они были доведены Коминтерном до всех секций при составлении «тезисов о войне» на его VI и VII Всемирных конгрессах в Москве.

1. Методы работы ГПУ с переселенцами из этнических немцев (фольксдойче)

Когда благодаря немецко-русскому договору о границе от 28.09.1939 г. Россия получила большие выгоды для себя, пожав плоды немецкой победы над Польшей и значительно увеличив свою территорию, она использовала урегулирование вопроса о разграничении сфер немецких и русских интересов для того, чтобы использовать вновь появившуюся общую границу с Великогерманским Рейхом в качестве ворот для засылки бесчисленного множества шпионов на территорию своего партнера по пакту о ненападении.

Великодушная акция Фюрера по возвращению на родину живущих на русской территории этнических немцев была бесстыдным образом использована в указанных целях.

Когда этнические немцы, следуя призыву Фюрера, стали массами подавать заявки на переселение, на сцену вышло пресловутое ГПУ, которое с 3.02.1941 г. стало частью объединенного Наркомата внутренних дел под названием «Наркомат государственной безопасности», чтобы с помощью самых отвратительных средств заставить многих из этих немцев заниматься шпионской деятельностью против страны, в которую они, движимые любовью к родине, собирались вернуться. Хотя ГПУ и не может похвастаться особыми практическими успехами, так как люди, насильно принужденные к шпионажу на немецкой территории, в большинстве своем сразу же сообщали об этом, тем не менее этот факт остается позорным пятном на методах ГПУ и правителей Советской России.

В подобных случаях немецких переселенцев вызывали в ГПУ, часами допрашивали и угрожали вычеркнуть их из списков на переселение, если они не согласятся на дерзкие требования ГПУ. Излюбленным был и такой метод: пришедшим переселенцам объясняли, что их остающимся родственникам не причинят вреда, но они будут заложниками на тот случай, если отъезжающие не будут выполнять обязательства, к которым их принудили, или посмеют рассказать об этом в Германии. Им угрожали также, что длинная рука ГПУ достанет их в Германии. Эта угроза производила впечатление на отдельных переселенцев из маленьких людей. Не только мужчин, но и женщин заставляли таким бесстыдным способом давать подписку о сотрудничестве. Из сотен подобных случаев ниже указаны лишь несколько, которые являются характерными примерами того, как обращались с немцами.

а) В процессе переселения в Рейх бессарабских немцев (на основе соглашения от 5 сентября 1940 г.) из Черновиц приехала г-жа Мария Бауман, которая показала под присягой, что русская секретная служба хотела принудить ее к шпионажу в Германии. Ее не раз вызывали к большим начальникам ГПУ и воздействовали на нее всеми средствами, чтобы заставить согласиться с наглыми требованиями ГПУ Так как она вдова, мать пятерых оставшихся без кормильца детей, ей обещали высокие заработки, причем сказали, что даже суммы 10 000 рейхсмарок и выше – не проблема. Она должна была заниматься шпионской деятельностью в Праге и привезла с собой материалы и документы, по которым можно судить об уровне специализированного обучения.

б) Замужняя женщина Элизабет Крейтель, муж которой имел в Черновцах магазин перевязочных средств, также была вызвана в ГПУ для получения загранпаспорта. Она должна была выполнять шпионские задания в Саксонии. Она тоже привезла учебные материалы, важные для немецкой контрразведки. К этим отдельным доказанным примерам можно добавить сотни других. Установлено, что, по осторожной оценке, около половины от общего числа переселенцев ГПУ с помощью шантажа и угроз или обещая огромные деньги, принуждало к сотрудничеству.

Мало того что ГПУ пыталось с помощью отвратительных средств сделать этих немцев предателями своей родины; во многих случаях органы ГПУ просто грабили этих людей, отнимали у них документы, деньги и ценности. В 16 случаях есть доказательства того, что документы крали, чтобы снабдить ими русских шпионов. Еще в шести случаях есть сильное подозрение, что ГПУ для этой цели убило несколько этнических немцев, чтобы использовать их документы для незаметного проникновения своих агентов в Рейх.

2. Советские дипломатические представительства как центры экономического и военного шпионажа против Рейха с явной целью подготовки к войне.

После заключения пакта формы работы русской шпионской спецслужбы стали почти провокационными. От своих и без того беззастенчивых методов она перешла к тому, что стала широко использовать для своих шпионских целей русские представительства в Рейхе. Когда некоторое время назад бывший русский посол в Берлине Шкварцев был отозван и его заменил Деканозов, эта замена стала сигналом для еще более интенсивного шпионажа в форме политической, экономической и военной разведывательной деятельности. Деканозов, доверенное лицо Сталина, возглавлял в России разведывательный отдел НКВД, входивший в ГПУ как специальный орган шпионажа. Задание, с которым он прибыл из Москвы, заключалось в том, чтобы через расширенную сеть доверенных лиц найти доступ в учреждения Рейха и делать доклады, прежде всего, о военной силе и оперативных планах Рейха. Таким образом, с 1940 года велась широкомасштабная мобилизационная подготовка в области шпионажа.

Знание того, что русский шпионаж усиливается, прежде всего, в восточных германских областях, – в первую очередь, в Генерал-губернаторстве и Протекторате, стало поводом для того, чтобы обратить особое внимание на эти угрожаемые области. При этом было установлено, что сотрудник русского генерального консульства в Праге Леонид Мохов был главой русской шпионской сети, созданной ГПУ в Протекторате. К шпионажу в пользу России принуждали бывших солдат чешского легиона, которые во время войны против Польши сражались на польской стороне, были набраны, главным образом, в кругах сторонников бывшей коммунистической партии Чехословакии, а после краха Польши попали в русский плен. Их обучали, прежде всего, пользованию тайными передатчиками. Этих людей с фальшивыми документами засылали в Протекторат, где они работали под руководством вышеупомянутого сотрудника русского консульства Мохова. Когда был произведен захват, удалось арестовать более 60 человек из этой шпионской сети и конфисковать дюжину работающих тайных передатчиков.

Из имеющегося обширного материала… приведем для примера два случая:

а) Булочник Витольд Пакулат из Мариамполя в Литве, который был членом Немецкого культурного союза в Литве и имел родственников в Рейхе, прежде всего в Берлине, был однажды вызван в Каунасе в ГПУ, где ему угрожали судом за шпионаж. Того факта, что он был членом Культурного союза и, чтобы посетить своего брата в Мемеле, несколько раз ездил из Литвы в Германию, для ГПУ было достаточно, чтобы возбудить против него дело о шпионаже. Этому запуганному человеку обещали освободить его от наказания лишь в том случае, если он согласится под маской беженца-фольксдойче переселиться в Берлин и работать там по указаниям из России. Его послали в Рейх, а его жена и ребенок остались заложниками в руках ГПУ. Ему тоже грозили, что у ГПУ руки длинные и в случае измены его достанут и в Берлине. Несмотря на эту угрозу и на то, что его близкие остались во власти ГПУ, этот фольксдойче тоже выполнил свой долг и связался с полицией безопасности (СД). Благодаря этому удалось втайне от русских начать контригру, перечеркнуть все их планы и с самого начала держать их деятельность под контролем. В Берлине Пакулат через посредника из ГПУ получал из русского посольства текущие инструкции и приказания. Он должен был снять здесь квартиру, где ГПУ собиралось установить большой тайный передатчик. Он должен был также приобрести небольшую гостиницу с пивной, где могли бы останавливаться проезжающие русские агенты и курьеры. Ему постоянно давали задания завязывать знакомства с работниками военной промышленности и добывать у них материалы, передача которых была государственной изменой. Русская шпионская служба вела целенаправленные военные приготовления: намечали цели будущих бомбардировок с воздуха, незаметные тайники в общественных местах и на предприятиях, где можно было бы хранить наготове материалы для измены и саботажа, чтобы их можно было достать в подходящий момент.

На все лишь вкратце перечисленные выше подготовительные операции ГПУ потратило 100 000 рейхсмарок. Для своего тайного передатчика русская разведслужба завербовала через Пакулата немецкого радиста с фирмы Сименс, которого в порядке контригры подсунула ей полиция безопасности (СД). Русская разведывательная служба твердо рассчитывала на то, что Пакулат создал надежную сеть доверенных людей из 60 немцев, которых, кроме многочисленных шпионских заданий, можно будет использовать и для подрывной деятельности. Эта сеть, которая контролировалась в ходе контригры, уже разрослась до Кенигсберга, где как раз должна была отмечать на плане города важные военные объекты.

б) Другой случай шантажа, которому подвергся гражданин Рейха, произошел также в Берлине. Этот человек, родом из Петербурга (имя его мы по понятным причинам в настоящее время пока не можем назвать), после повторного посещения Германии в 1936 году окончательно вернулся в Берлин. В России он женился по русским законам. От этого брака родилась дочь. Так как по русским законам женщина, вышедшая замуж за иностранца, остается гражданкой России, ему не разрешили взять ее с собой в Рейх. В Берлине он при поддержке Министерства иностранных дел начал хлопотать о получении необходимых документов, чтобы его русский брак был признан законным и в Германии. Так как он страдает тяжелым легочным заболеванием и по одной этой причине хотел бы скорейшего воссоединения со своей семьей, он в своем положении не увидел иного выхода, как поехать еще раз в Петербург, чтобы там получить нужные документы и окончательно увезти жену и ребенка в Рейх. Для этой цели он обратился в русское бюро Интурист с просьбой о въездной визе в Россию. Когда руководитель этого бюро Шаханов понял из рассказа посетителя, что этот больной человек очень озабочен судьбой своей семьи, он начал с ним самую постыдную, низкую игру. Шаханов обещал ему разрешение на въезд в Петербург при том условии, что он согласится предать свою немецкую Родину. Шаханов продолжал нажимать на отчаявшегося человека, так что тот был уже близок к самоубийству. Шаханов постоянно разыгрывал против него карту его жены и ребенка и подчеркивал, что они остаются заложниками в руках ГПУ. Гражданин Рейха, о котором идет речь, в конце концов признался немецкой контрразведке. По ее указанию он сделал вид, что согласен на требование агента ГПУ Шаханова и снял по его заданию большую квартиру, которая тоже предназначалась для установки нелегального передатчика.

Отметим в заключение факт самого тесного сотрудничества между Шахановым и «советником посольства» Кобуловым.

в) В результате постоянного наблюдения за радиоспециалистом из русского посольства в Берлине, который периодически ездил в Данциг, удалось и там в ходе контригры взять под контроль установку нелегального передатчика и создание сети политического и экономического шпионажа. И в этом случае своевременное признание граждан Данцига, брата и сестры по фамилии Формелла, которых заставили работать на ГПУ, помешало успеху шпионского предприятия.

Ряд этих примеров можно продолжать до бесконечности, так как русская разведывательная служба таким же образом работала во всех немецких городах, которые она считала важными.

В заключение следует указать на то, что советская сторона непрерывно вызывает пограничные инциденты, число которых с февраля 1941 года увеличилось. Для немецкого населения пограничных областей на Востоке они стали просто кошмаром. Преступные убийства граждан Германии и постоянные обстрелы с советской стороны территории, находящейся под немецким господством, сменяют друг друга непрерывной чередой.

Вся направленная против национал-социалистической Германии деятельность Советского Союза, как показывают приведенные примеры, отобранные из обширного материала, свидетельствует о том, какие размеры приняли нелегальная подрывная деятельность, саботаж, террор и осуществляемый в порядке подготовки к войне шпионаж в военном, экономическом и политическом плане.

Эти враждебные устремления после заключения пакта о ненападении 23.08.1939 года не только не уменьшились, – наоборот, их объем и сила увеличились.

Гейдрих

Бывший сталинский секретарь Бажанов, который много лет проработал вместе со Сталиным, так характеризовал своего бывшего патрона:

«Постепенно о нем создались мифы и легенды. Например, о его необыкновенной воле, твердости и решительности. Это – миф. Сталин – человек чрезвычайно осторожный и нерешительный. Он очень часто не знает, как быть и что делать. Но он и виду об этом не показывает. Я очень много раз видел, как он колеблется, не решается и скорее предпочитает идти за событиями, чем ими руководить.

Умен ли он? Он неглуп и не лишен природного здравого смысла, с которым он очень хорошо управляется. Например, на заседаниях политбюро все время обсуждаются всякие государственные дела. Сталин малокультурен, и ничего дельного и толкового по обсуждаемым вопросам сказать не может. Это очень неудобное положение. Природная хитрость и здравый смысл позволяют ему найти очень удачный выход из положения. Он следит за прениями, и когда видит, что большинство членов политбюро склонилось к какому-то решению, он берет слово и от себя в нескольких кратких фразах предлагает принять то, к чему, как он заметил, большинство склоняется.

Оратор он плохой, говорит с сильным грузинским акцентом. Речи его очень малосодержательны. Говорит он с трудом, ищет нужное слово на потолке. Никаких трудов он, в сущности, не пишет; то, что является его сочинениями, это его речи и выступления, сделанные по какому-либо поводу, а из стенограммы потом секретари делают нечто литературное.

Ничего остроумного Сталин никогда не говорит. За все годы работы с ним я только один раз слышал, как он пытался сострить. Это было так. Товстуха и я, мы стоим и разговариваем в кабинете Мехлиса – Каннера. Выходит из своего кабинета Сталин. Вид у него чрезвычайно важный и торжественный; к тому же он подымает палец правой руки. Мы умолкаем в ожидании чего-то очень важного. „Товстуха, – говорит Сталин, – у моей матери козел был – точь-в-точь как ты; только без пенсне ходил“. После чего он поворачивается и уходит к себе в кабинет. Товстуха подобострастно хихикает.

Женщины. Женщинами Сталин не интересуется и не занимается. Ему достаточно своей жены, которой он тоже занимается очень мало. Какие же у Сталина страсти? Одна, но всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком, – жажда власти. Страсть маниакальная, азиатская, страсть азиатского сатрапа далеких времен. Только ей он служит, только ею все время занят, только в ней видит цель жизни.

Конечно, в борьбе за власть эта страсть полезна. Но все же, на первый взгляд, кажется труднообъяснимым, как с таким скупым арсеналом данных Сталин смог прийти к абсолютной диктаторской власти.

Проследим этапы этого восхождения. И нас еще более удивит, что отрицательные качества были ему более полезны, чем положительные. Начинает Сталин как мелкий провинциальный революционный агитатор. Ленинская большевистская группа профессиональных революционеров ему совершенно подходит – здесь полагается не работать, как все прочие люди, а можно жить на счет какой-то партийной кассы. К работе же сердце Сталина никогда не лежало. Есть известный риск: власти могут арестовать и выслать на север под надзор полиции. Для социал-демократов дальше эти репрессии не идут (с эсерами, бросающими бомбы, власти поступают гораздо более круто). В ссылке царские власти обеспечивают всем необходимым; в пределах указанного городка или местности жизнь свободная; можно и сбежать, но тогда переходишь на нелегальное положение. Все ж таки жизнь рядового агитатора гораздо менее удобна, чем жизнь лидеров – Лениных и Мартовых в Женевах и Парижах: вожди уж совсем отказываются подвергать каким-либо неудобствам свои драгоценные персоны.

Лидеры в эмиграции заняты постоянно поисками средств – и для своей драгоценной жизни, и для партийной деятельности. Средства дают и братские коммунистические партии (но скудно и нехотя), буржуазные благодетели. Но этого мало, всегда мало. Анархисты и часть социалистов-революционеров нашли способ добывать нужные средства просто путем вооруженных ограблений капиталистов и банков. Это на революционном деловом жаргоне называется „экс-ами“ (экспроприациями).

Но братские социал-демократические партии, давно играющие в респектабельность и принимающие часто участие в правительствах, решительно отвергают эту практику. Отвергают ее и русские меньшевики.

Нехотя делает декларации в этом смысле и Ленин. Но Сталин быстро соображает, что Ленин только вид делает, а будет рад всяким деньгам, даже идущим от бандитского налета. Сталин принимает деятельное участие в том, чтобы соблазнить некоторых кавказских бандитов и перевести их в большевистскую веру. Наилучшим завоеванием в этой области является Камо Петросян, головорез и бандит отчаянной храбрости. Несколько вооруженных ограблений, сделанных бандой Петросяна, приятно наполняют ленинскую кассу (есть трудности только в размене денег). Натурально Ленин принимает эти деньги с удовольствием. Организует эти ограбления петросяновской банды товарищ Сталин. Сам он в них из осторожности не участвует.

(Кстати, трус ли Сталин? Очень трудно ответить на этот вопрос. За всю сталинскую жизнь нельзя привести ни одного примера, когда он проявил бы храбрость, ни в революционное время, ни во время Гражданской войны, где он всегда командовал издали, из далекого тыла, ни в мирное время.)

Ленин чрезвычайно благодарен Сталину за его деятельность и не прочь продвинуть его по партийной лестнице; например, ввести в ЦК. Но сделать это на съезде партии нельзя, делегаты скажут: „То, что он организует для партии вооруженные ограбления, очень хорошо, но это отнюдь не основание, чтобы вводить его в лидеры партии“. Ленин находит нужный путь: в 1912 году товарищ Сталин „кооптируется“ в члены ЦК без всяких выборов. Поскольку он затем до революции живет в ссылке, вопрос о нем в партии не ставится. А из ссылки с февральской революцией он возвращается в столицу уже как старый член ЦК.

Известно, что ни в первой революции 1917 года, ни в Октябрьской Сталин никакой роли не играл, был в тени и ждал. Через несколько времени после взятия власти Ленин назначил его наркомом двух наркоматов, которые, впрочем, по ленинской мысли, были обречены на скорый слом: наркомат рабоче-крестьянской инспекции, детище мертворожденное, который Ленин думал реорганизовать, соединив с ЦКК (что и было потом проделано), и наркомат по делам национальностей, который должен был тоже быть упразднен, передав свои функции Совету национальностей ЦИКа.

Когда Ленин предложил это назначение, один из участников заседания предложил другого кандидата, доказывая, что его кандидат человек толковый и умный. Ленин перебил его: „Ну, туда умного не надо, пошлем туда Сталина“.

Наркомом Сталин только числился – в наркоматы свои почти никогда не показывался… Настоящая карьера Сталина начинается только с того момента, когда Зиновьев и Каменев, желая захватить наследство Ленина и организуя борьбу против Троцкого, избрали Сталина как союзника, которого надо иметь в партийном аппарате. Зиновьев и Каменев не понимали только одной простой вещи – партийный аппарат шел автоматически и стихийно к власти. Сталина посадили на эту машину, и ему достаточно было всего лишь на ней удержаться – машина сама выносила его к власти.

Сам собой напрашивается вывод, что в партийной карьере Сталина до 1925 года гораздо большую роль сыграли его недостатки, чем достоинства. Ленин ввел его в ЦК в свое большинство, не боясь со стороны малокультурного и политически небольшого Сталина какой-либо конкуренции. Но по этой же причине сделали его генсеком Зиновьев и Каменев: они считали Сталина человеком политически ничтожным, видели в нем удобного помощника, но никак не соперника…

Грубость Сталина. Она была скорее натуральной и происходила из его малокультурности. Впрочем, Сталин очень хорошо умел владеть собой и был груб, лишь когда не считал нужным быть вежливым».

Я хочу вас порадовать напоследок. Заслужили. Вон как много уже прочитали! За это вам приз. Или, как теперь говорят, бонус – глава из еще недописанной книги Виктора Суворова, у которой еще даже нет названия, но которая когда-нибудь обязательно выйдет в свет. Привожу с разрешения автора и в авторской редакции.

В каждом новом издании мемуаров Жукова встречаются все более удивительные откровения… Радикальная переработка первоначального текста началась сразу после выхода первого издания. Потому уже второе издание разительно отличалось от первого.

В первом издании, например, было заявлено, что у высшего руководства Красной Армии была полная ясность в вопросе о характере грядущей войны: «В целом военная теория тех лет, выраженная в трудах, лекциях, закрепленная в уставах, в основном была, как говорится, на уровне времени» («Воспоминания и размышления». М., АПН, 1969, стр. 215).

А второе издание было дополнено заявлением о том, что в данном вопросе у высшего руководства Красной Армии была полная неясность: «Меня иногда спрашивают, почему к началу войны с фашистской Германией мы практически не в полной мере подготовились к руководству войной и управлению войсками фронтов? Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны. Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме» («Воспоминания и размышления». М.: АПН, 1975, том 1, стр. 319).

Вот, оказывается, в чем разгадка грандиозного разгрома: «многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба» оказались дураками. Военная теория была на уровне времени, но она существовала сама по себе, а высшие руководители Красной Армии канонизировали опыт Первой мировой войны, потому «большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба» готовились вести войну по старым рецептам и сценариям.

Здорово.

Для тех, кто не понимает.

А мы обратим внимание на мелкую, мало кому заметную, стилистическую неувязку. Читаем цитату еще раз. Пропустим слова «практически не в полной мере». На совковой фене это эквивалент выражения «отдельные недостатки», что означало полный провал. Итак, Жуков вопрошает: почему мы не подготовились к руководству войной. И отвечает: они готовились вести войну по старой схеме.

За подготовку страны к войне отвечает Наркомат обороны и его центральная структура – Генеральный штаб. И вот выясняется, что в Наркомате обороны и в Генеральном штабе войну готовили таинственные «они». А Гениальный Полководец, который был начальником Генерального штаба и заместителем Наркома обороны, вопросами подготовки страны к войне вовсе не занимался. Бездарные «они» готовились вести войну по отжившим рецептам Первой мировой. В Наркомате обороны и Генеральном штабе царил непробудный идиотизм, но гениальный начальник Генерального штаба, зам. Наркома обороны ко всему этому слабоумию отношения не имел. Он, великий, задним умом непробиваемо-крепкий, описывает ситуацию как бесстрастный сторонний наблюдатель: любуйтесь – «они» ничего не соображали.

А нам бы в мемуарах Величайшего Полководца XX века хотелось узнать его мнение: он-то сам держался за отжившие рецепты и схемы Первой мировой войны или не держался?

Честный человек в этой ситуации должен четко определить свое место в происходящем. Ему следовало определиться.

Или надо было прямо и честно признать: да, я, Жуков, ничего не понимал, придерживался устаревших взглядов на характер грядущей войны. От меня, начальника Генерального штаба, непонимание сути распространялось вниз и вширь. Потому, когда весной 1941 года под моим руководством перерабатывались оперативные планы Генерального штаба, были допущены ошибки, которые и привели к позорному разгрому и поражению Советского Союза во Второй мировой войне, к так называемой «великой победе», после которой деградация и вымирание русского и других народов великой страны стали необратимыми.

Или – противоположное: я, Жуков, все правильно понимал, но Красной Армией заправляли дебилы (Иванов, Петров и Сидоров), которые держались устаревших взглядов.

Во втором случае следовало представить документы, которые обличали бы Иванова, Петрова и Сидорова и показывали бы, что мудрый и храбрый Жуков изо всех сил боролся против носителей мертвых концепций, но победить не сумел.

И кто же все-таки эти неопознанные «они»?

Народный комиссариат обороны – структура грандиозная. Но все же на вершине пирамиды толпе места нет.

Перед войной наркомом обороны был Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко.

Маршал Советского Союза С. М. Буденный был его первым заместителем.

Кроме того, маршалу Тимошенко подчинялись еще четыре заместителя:

генерал армии Г. К. Жуков – Начальник Генерального штаба;

Маршал Советского Союза Г. И. Кулик – зам. по артиллерии;

Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников – зам. по укрепленным районам;

генерал армии К. И. Мерецков – зам. по боевой подготовке.

В Красной Армии старшинство определялось не воинским званием, а занимаемой должностью. Например, 15-м стрелковым корпусом 5-й армии летом 1941 года командовал полковник И. И. Федюнинский, а его заместители и командиры дивизий были генералами. И ничего. Ходили по струнке, отдавали честь полковнику и покорно выслушивали его матюги.

Так вот, из пяти заместителей наркома обороны Жуков – самый старший. И вот почему.

Артиллерия – бог войны. Но обязанности заместителя наркома обороны по артиллерии заключалась в том, чтобы планировать пути развития артиллерии, направлять работу конструкторских бюро и испытательных полигонов, размещать заказы на военных заводах, принимать готовую продукцию, распределять ее по войскам и хранилищам, готовить кадры артиллеристов, руководить подбором и расстановкой кадров, готовить резервы личного состава и материальной части на случай войны и проч. и проч.

И надо сказать, что со своими обязанностями Григорий Иванович Кулик справлялся. По крайней мере, ни в Германии, ни в Великобритании, ни в США, ни в Японии равных ему артиллеристов не нашлось, и столь мощной полевой артиллерии ни в одной стране мира не было ни в начале войны, ни в ее ходе, ни на завершающем этапе.

А вот к решению вопроса, выдвигать ли тяжелую осадную артиллерию к границе или отводить ее за Днепр, зам. наркома обороны по артиллерии Маршал Советского Союза Кулик отношения не имел. Тут решал Генеральный штаб: если с самого первого момента войны планируем рывок через границу, то, ясное дело, всю артиллерию к границе выдвигаем.

И в вопросах размещения стратегических запасов боеприпасов решающее слово принадлежало Генеральному штабу. Если Генеральный штаб планирует главный удар из Львовского выступа на Краков, то понятно каждому, что там и запасы накапливать. Заместитель наркома по артиллерии при решении этой проблемы отвечает только за то, чтобы боеприпасы соответствующих типов и калибров в заявленных количествах оказались в указанное время в соответствующих районах.

И так во всем. Если война планируется на чужой территории, если предполагается прорывать полосы железобетонных укреплений, то Генеральный штаб заказывает бетонобойные снаряды. Задача заместителя Наркома обороны по артиллерии – разработать такие снаряды, испытать, обеспечить размещение заказов, приемку, хранение, доставку, проконтролировать правильность применения, подготовить артиллеристов к использованию таких боеприпасов. Да не забыть о том, что у такого снаряда иная траектория, потому надо разработать для них соответствующие таблицы, и сетки в оптических прицелах должны быть иными. Значит всю оптику надо менять на тысячах орудий. Если же готовимся останавливать танки противника, то нам нужны не бетонобойные, а бронебойные снаряды.

По мемуарам того же Жукова проскакивает мысль: война началась, а с бронебойными снарядами завал. Нет их. И он тогда принимает мудрое решение: стрелять по танкам бетонобойными! Вот какой мудрый! Только забыл разъяснить, кто же перед войной требовал производить бетонобойные снаряды вместо бронебойных. И кому вообще потребовались бетонобойные, если на нашей земле нет и быть не может вражеских бетонных сооружений?

Мысль повторяю: Григорий Иванович Кулик – маршал, однако характер грядущей войны определял не он. И если бы он и придерживался устаревших взглядов на характер грядущей войны, то ничего страшного в этом не было. От него планирование боевых действий не зависело. Этими вопросами занимался Генеральный штаб.

Заместитель наркома обороны по укрепленным районам Маршал Советского Союза Шапошников по всем основным вопросам тоже во всем зависел от планов Генерального штаба. Если Генеральный штаб не намерен обороняться на своей земле, то укрепления на «Линии Сталина» больше не нужны. Потому никто не разрешил бы заместителю наркома по УР распылять народные средства на содержание в готовности ненужных укреплений. И опять же, если Жуков планировал нанести главный удар из Львовского выступа на Краков, то много укреплений ему тут не нужно. Потому их тут и строили в минимальном количестве или не строили вовсе.

И боевая подготовка тоже полностью зависела от планов войны, то есть от того, что затевал Генеральный штаб. Если планы наступательные, то в соответствии с ними зам. наркома обороны по боевой подготовке генерал армии Мерецков учил войска форсировать реки, прорывать укрепленные полосы, вводить в прорыв мощные танковые соединения, высаживать морские и воздушные десанты. А обороняться учил только те войска, которые находились на Дальнем Востоке и в Закавказье.

Остается первый заместитель наркома Маршал Советского Союза Буденный. Но он по давно установившейся традиции является двойником наркома. Нарком убыл в Кремль, на войсковые учения, на испытательный полигон, на рекогносцировку в район государственной границы, а за него остался первый зам. Но решать возникающие вопросы первый зам мог и обязан был только в том же духе, что и сам нарком. Иначе будет разнобой. Таким образом, нарком и его первый зам – это как бы единое существо, хотя и в двух лицах.

Все это приходится вновь и вновь повторять и пережевывать для того, чтобы еще раз подчеркнуть: две ключевых фигуры в Наркомате обороны – это сам нарком и начальник Генерального штаба. В тот момент – Тимошенко и Жуков.

И вот вопрос: так кого же Жуков относит к числу высших руководителей Наркомата обороны, которые не понимали сути современной войны? Кого это он нарекает загадочным термином «они»?

Опустимся на ступеньку ниже и попадем в Генеральный штаб. Вот высшее руководство Генштаба в первой половине 1941 года.

Начальник Генерального штаба генерал армии Жуков Г. К. Первый зам. НГШ – генерал-лейтенант Ватутин Н. Ф. Заместители:

генерал-лейтенант Соколовский В. Д. – по мобилизационным вопросам;

генерал-лейтенант Голиков Ф. И. – по разведке;

корпусной комиссар Кожевников С. К. – по политболтовне.

Кожевников отпадает сразу. Его работа в Генеральном штабе заключалась в том, чтобы контролировать личный состав: водки не пить (или пить в меру), вместо пития водки читать Маркса. Характера грядущей войны корпусной комиссар Кожевников не определял.

Заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Голиков тоже не определял характера грядущей войны. Его работа – добывать сведения о противнике. А уж как с тем противником будут расправляться – решать не ему. Кроме всего прочего, Жуков упорно забывал называть Голикова своим заместителем. Если верить мемуарам Жукова, то никакого Голикова в Генеральном штабе вовсе и не было.

Генерал-лейтенант Соколовский тоже отпадает. Он был заместителем по мобилизационным вопросам. Характер грядущей войны он тоже не определял. А со своими обязанностями справлялся: за первую неделю войны в обстановке всеобщего хаоса сумел обеспечить призыв более пяти миллионов резервистов, по существу, заменив разгромленную кадровую Красную Армию новой армией. В ходе войны Соколовский находился на высших штабных и командных должностях, причем очень часто под прямым командованием Жукова. В Московской битве – начальник штаба Западного фронта, которым командовал Жуков, в Берлинской операции – заместитель командующего 1-м Белорусским фронтом, которым командовал Жуков. После войны Соколовский получил звание маршала. Никогда у Жукова не было претензий к Соколовскому. Никогда Жуков не объявлял, что Соколовский не понимал сути войны.

А генерал-лейтенант Ватутин – один из самых образованных и самых талантливых советских полководцев. Окончил военную школу, кроме того – высшую военную школу, военную академию имени Фрунзе, затем оперативный факультет той же академии и Военную академию Генерального штаба – две военных школы и три академии. Показал себя выдающимся стратегом, отличился как на штабных, так и на командных должностях. На должность первого заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенант Ватутин был назначен в начале 1941 года. В тот момент ему не исполнилось еще и 40 лет. Во время войны поражений не имел. Осенью 1941 года, командуя оперативной группой, нанес успешный контрудар по корпусу Манштейна, чем спас Ленинград от захвата (а славу спасителя Питера потом приписали Жукову).

В Сталинградской наступательной операции Ватутин командовал Юго-западным фронтом, вместе с Рокоссовским замкнул кольцо окружения.

В Курской битве Ватутин командовал Воронежским фронтом, который принял на себя один из двух ударов германских танковых таранов. Далее Ватутин успешно командовал 1-м Украинским фронтом при форсировании Днепра и освобождении Киева. Этот фронт действовал на главном направлении войны: Сталинград – Берлин. Этому фронту суждено было штурмовать Берлин. Но уже без Ватутина.

В феврале 1944 года генерал армии Ватутин был тяжело ранен. Вместо него фронт возглавил Жуков, а Ватутин скончался в госпитале. Не подлежит никакому сомнению, что уже в 1944 году Ватутин был бы маршалом, героем и кавалером ордена Победы. Это один из трех сталинских богатырей: Рокоссовский, Ватутин, Черняховский. И никто никогда не упрекал Ватутина в непонимании сути войны, в слепом преклонении перед отжившими схемами и стереотипами.

А вопрос повторяю: так кого же в высшем руководстве Генерального штаба Жуков обвиняет в непонимании основ военного искусства? Кого он подразумевает под неопределенным термином «они»?

Теперь разберем, что же это такое – «опыт Первой мировой войны», за который цеплялись неопознанные кретины из НКО и Генштаба?

Ту войну можно описать одним словом: траншеи. Первая мировая война – это колючая проволока в десять, двадцать, а то и в пятьдесят рядов, а за теми рядами – первая траншея, вторая, за ней третья, и далее в бесконечность. И отсечные позиции. И ходы сообщения. И блиндажи.

Еще в самом начале XX века в ходе Русско-японской войны возникло понятие сплошного фронта. Он представлял собой оборонительный рубеж, на всем протяжении занятый войсками, прикрытый огнем и инженерными заграждениями. Первый пример: в 1905 году сплошной фронт 3-й русской армии простирался на 155 км.

В ходе Первой мировой войны десятки километров сплошного фронта превратились в тысячи.

В ноябре 1915 года по первой траншее Русской армии можно было пройти от Балтийского моря до Черного. По первой траншее Германской армии на Западном фронте можно было пройти от побережья Северного моря до границ Швейцарии. И по британско-французской – тоже. Там, в лабиринтах траншей, все воюющие армии зарывались в землю все глубже. Они устраивали в глубоких норах командные пункты и госпитали, склады боеприпасов и церкви, кухни, пекарни, прачечные, электростанции и пункты водоснабжения, туалеты, сапожные мастерские, узлы связи, почтовые отделения, бани, дома терпимости и все остальное, без чего не может функционировать здоровый армейский организм.

Однажды мне пришлось видеть снимок германских позиций, сделанный с французского аэроплана. Это нечто невообразимое. Это настоящая паутина траншей от переднего края и на много километров в глубину. Все это изрыто воронками многолетнего артиллерийского разгула. Но проломить эту оборону было невозможно.

И вот вопрос: почему никто не высмеял Жукова после того, как он вписал в свой эпохальный шедевр очевидную глупость о том, что высшее руководство Красной Армии слепо цеплялась за опыт Первой мировой войны?

Покажите мне, непонятливому, ту несокрушимую оборону от моря до моря с подземными лазаретами и прачечными, с сортирами под перекрытием в пять накатов и землянками политпросвещения вместо походно-полевых домов терпимости. Покажите мне оборонительный рубеж, который на всем его протяжении занят войсками, прикрыт огнем и инженерными заграждениями. Ну не в 1000 километров, не в 500 и не в 100. Покажите мне хоть где-нибудь сплошной оборонительный рубеж, ну хотя бы в 10 километров, занятый войсками, прикрытый огнем и заграждениями.

Весной и в начале 1941 года лета Красная Армия свои оборонительные позиции колючей проволокой не оплетала. Да она и не возводила никаких позиций. А все, что возвели ранее, было к лету 41-го брошено за ненадобностью, засыпано землей и поросло бурьяном. Колючая проволока была только на границе, и была это не армейская проволока, а чекистская. Но пограничники ее борзо снимали и сматывали.

И с траншеями та же картина. Пусть кто-нибудь из официальных кремлевских идеологов назовет мне номер одной советской стрелковой дивизии, которая перед войной отрыла траншеи и заняла оборону. Пока никому не удалось отыскать ни одной советской армии, ни одного корпуса, ни одной дивизии, ни одного полка, которые бы накануне войны сидели в траншеях. Из этого следует, что ни один командующий армией, ни один командир корпуса, дивизии, полка и ниже за опыт Первой мировой войны не цеплялся.

Мало того, Полевой устав (и ПУ-36, и ПУ-39), Боевой устав пехоты (БУП), Наставление по инженерному обеспечению операций и все другие документы, которыми руководствовались войска и штабы, не только не рекомендовали отрывать траншеи, но и прямо это запрещали. Одиночная или парная стрелковая ячейка – вот основа обороны, но только на короткое время и только на второстепенных направлениях.

Выдающейся военный историк и теоретик стратегии Александр Андреевич Свечин предлагал встретить вражеское вторжение обороной, выбить танки противника, перемолоть его дивизии, дать противнику выдохнуться, растратить резервы, топливо, боеприпасы, растянуть коммуникации и только после этого переходить в контрнаступление. Свечин рассуждал просто: на тебя прет бугай, но у тебя – крепкий дом. Запри дверь перед ним! Пусть он рогами в дверь врубится! Пусть увязнет! И вот тогда – твое время! А бежать ему навстречу, даже с вилами или с топором, не стоит. Можно нарваться. Наступать на врага можно, если он слаб. Или спит. Но если силен и наступает сам, то его следует встречать обороной. Непроходимой и непробиваемой.

Бездарный лизоблюд и карьерист Тухачевский обвинил Свечина в пораженческих настроениях, в пособничестве врагу. Тухачевский развернул садистскую травлю Свечина и всех, кто имел смелость вспоминать об обороне. Тухачевский возглавил дикую свору таких же, как и сам, безграмотных, узколобых злобствующих клеветников. На мудрого теоретика Свечина, который осмелился смотреть правде в глаза и иметь собственное мнение, обрушился каскад оскорблений, наветов и доносов в ОГПУ—НКВД: Свечин намерен отдать инициативу в руки врага, это стратегическое вредительство!

В результате Свечин был арестован, осужден и посажен, затем выпущен, арестован во второй раз, осужден и расстрелян.

В 1937 году расстреляли и Тухачевского, но вовсе не за его вредительские теории и взгляды, а за подготовку государственного переворота. Безумные теории Тухачевского не пострадали. У него нашлись подражатели и продолжатели. Главный из них – Жуков: наступать! наступать! наступать!

Но дальнейший опыт показал, что Свечин был прав. В 1943 году советское командование преднамеренно отдало инициативу противнику: наступайте, ребятки, посмотрим, что у вас получится. Жуков бахвалился: это я Сталину подсказал, как надо действовать! Решение действительно мудрое. Только где эта мудрость была в 1941 году? Уж слишком поздно она проявилась. Два года дурацких наступлений на сильного противника обескровили страну и армию, потому на третий год жизнь заставила думать головой. Вот тогда Жуков (а вернее, кто-то в Генеральном штабе) и вспомнил про теории Свечина: а почему бы в оборону не встать, не отдать бы инициативу в руки врага, не выбить его танки, не обескровить его в изнурительных боях, а уж потом самим перейти в наступление?

Так и сделали. В результате германским танковым войскам раз и навсегда переломили хребет и отучили их наступать.

А мудрость Свечина Жуков выдал за свою собственную.

Не оттого случился разгром 1941 года, что Красная Армия цеплялась за опыт Первой мировой войны и слепо ему следовала, а оттого разгром, что опыт Первой мировой войны, опыт обороны в стратегическом масштабе был отвергнут, осмеян, оплеван и забыт.

И только злая судьба заставила опомниться.

15 июля 1941 года пал Смоленск. В этом районе Западная Двина и Днепр текут параллельно, грубо говоря, с востока на запад, образуя коридор на Москву. Потом Двина резко поворачивает на север, Днепр – на юг. Двина и Днепр образуют мощные водные преграды и естественные рубежи, на которых при грамотном руководстве можно было остановить любое вторжение. И только в районе Смоленска остается беспрепятственный с географической точки зрения проход к Москве. В стратегии этот район именуется Смоленскими воротами. Падение Смоленска во все века означало, что противник вышиб дверь, и путь на Москву открыт.

Именно это и случилось летом 41-го. Не прошло и месяца войны, и вот враг у ворот столицы, а поперек его пути ни крупной реки, ни канала, ни укрепленного района, пусть бы даже и недостроенного или брошенного. Руководство Красной Армии реагировало на такой поворот событий правильным решением. «Была издана директива Генерального штаба о переходе к прочной обороне. И если бы в той обстановке эта директива была выполнена, и на занимаемых рубежах была создана глубокоэшелонированная оборона, глубокого прорыва противника к Москве не случилось бы. Но от войск постоянно требовали предпринимать частые наступательные действия, которыми они изматывали не столько противника, сколько себя» («Красная звезда», 1.12.2006).

Тут у нас целая охапка вопросов.

Отчего же директива о переходе к прочной обороне была издана только 15 июля? Отчего ее не издали 22 июня? Отчего такую директиву не издали 21 июня, когда, как уверяет Жуков, все сомнения отпали и стало ясно, что нападения не миновать? Отчего такую директиву не издали 1 февраля 1941 года, в день, когда Жуков принял должность начальника Генерального штаба? И если, в конце концов, ее издали 15 июля, то какой же идиот требовал от войск «предпринимать частые наступательные действия, которыми они изматывали не столько противника, сколько себя»? И как на такие действия реагировал начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков, если видел, что его директиву кто-то осмелился не выполнять?

Он на это никак не реагировал.

Ибо сам лично срывал выполнение собственной директивы. С одной стороны – директива Жукова: зарыться в землю! С другой стороны – приказы того же Жукова: давай-давай! Ура! Вперед!

И даже после того как Сталин выгнал Жукова из Генерального штаба и отправил под Ельню, великий стратег занимался тем же – гнал свои дивизии, корпуса и армии в самоубийственные атаки: «Как и в начале войны, все имеющиеся и подходящие резервы использовались не для наращивания глубины обороны, а для усиления соединений первого эшелона и проведения контратак и контрударов, которые в условиях господства противника в воздухе и слабого огневого обеспечения не давали положительных результатов» («Красная звезда», 1.12.2006).

Если боец с винтовкой или пулеметом идет в атаку, то тело его полностью открыто для пуль и осколков. Он не может нести на себе много боеприпасов, он запыхался и выбился из сил, он ведет огонь с ходу или с короткой остановки (то есть неприцельно или почти неприцельно). Он ведет огонь по целям, которые плохо или вообще не видны. За каждым новым бугорком для него открывается совершенно новая картина, которую нужно охватить взглядом, оценить и принять решение. Под убийственным огнем.

А тот, кто сидит в траншее, имеет боеприпасов в достатке. Его тело укрыто от пуль и в значительной степени – от осколков. Ему не страшен танк: пройдет над окопом, обвалит стенки в одном месте – вот и все. Тот, кто в траншее, ведет прицельный огонь. У него много сил, дыхание ровное, местность перед ним знакомая, расстояние до местных предметов промерено.

Парадокс заключался в том, что наступавшая германская армия била Красную Армию обороной. Встретив сопротивление, немцы немедленно останавливались, отрывали окопы и траншеи по принципу: пот экономит кровь – лучше десять метров траншеи, чем метр могилы. А Красная Армия под водительством гениального Жукова бросалась на рожон.

Выбив советские танки и перемолов пехоту, немцы без сопротивления шли дальше. А встретив сопротивление, тут же останавливалась, зарывалась в землю, и все повторялось с самого начала.

Красная Армия имела в своем распоряжении все преимущества обороны, но она два года губила себя наступлениями и контрнаступлениями.

Но жизнь учила.

13 октября 1941 года перед лицом наползающей катастрофы Сталин приказал сформировать десять саперных армий, укомплектовать их рабами ГУЛАГа, во главе поставить лагерных вертухаев высшего ранга.

Не завершив формирования, саперные армии вгрызлись в землю. Они построили неисчислимое множество блиндажей, огневых сооружений, позиций артиллерии, укрытых наблюдательных и командных пунктов, установили проволочные и минно-взрывные заграждения небывалой протяженности, отрыли сотни и тысячи километров траншей и противотанковых рвов от Архангельска до Астрахани во много рядов. Это во многом и позволило остановить немцев у стен Москвы в декабре 1941 года.

А потом началось советское контрнаступление, которое снова обернулось кровавым финалом для Красной Армии. Даже «Красная звезда» (1.12.2006) вынуждена признать: «К сожалению, в последующем зимнем наступлении в январе—марте 1942 года наши поспешные, неподготовленные наступательные операции не давали должных результатов и вызвали неоправданно большие потери».

Жаль, что «Красная звезда» оставила во мраке имя того Величайшего и Гениального Полководца, который гнал на убой сотни тысяч бойцов и командиров в этих «поспешных, неподготовленных наступательных операциях, которые не давали должных результатов и вызвали неоправданно большие потери».

И если на такие действия Гениального Полководца толкал глупый Сталин, то куда в этом случае девалась хваленая принципиальность означенного Гения Стратегии?

Весной 1942 года с грохотом и большой кровью провалилась еще одна грандиозная наступательная операция. Потому жизнь вновь заставила вспомнить об обороне. В конце лета на подступах к Сталинграду строились четыре оборонительных обвода: внешний, средний, внутренний и городской. Вспомнили об обороне, измотали противника в изнурительных боях, и только потом перешли в контрнаступление. И получили грандиозную победу, которой не померкнуть в веках.

На следующий год на Курской дуге Центральный и Воронежский фронты возвели по 5–6, один за другим, оборонительных рубежей. Позади войска Степного фронта возвели еще один рубеж обороны, а за ним по левому берегу Дона был построен Государственный рубеж обороны. Общая глубина инженерного оборудования местности достигала 250–300 километров. Проломить такую оборону (при условии грамотного руководства и стойкости обороняющихся войск) было невозможно даже теоретически.

Вот бы в 1941 году иметь хотя бы половину или даже треть такой обороны! Но Красная Армия 41-го года была подготовлена только к внезапному, стремительному, сокрушительному наступлению.

Генерал армии Гареев, яростный защитник Жукова и Тухачевского, сообщает про 1941 год: «Не были выполнены даже первоочередные инженерные работы. Ведь еще в 1930-е годы те же идеологи выдвинули лозунг, что траншейная система – это пережиток Первой мировой войны. Дескать, для революционного солдата траншеи не нужны» («Красная звезда», 1.12.2006).

Досадно, что генерал Гареев не назвал «идеологов» революционно-наступательной стратегии по именам. Какие-то недоумки без имен и званий отказались от траншей, потому-то и случился разгром.

Вот она, тухачевско-жуковско-гареевская школа во всей красе. Главное для этой учено-стратегической братии – представить всех нас недоумками.

Выходит, что Красная Армия по вине каких-то неизвестных кретинов полностью отказалась от траншей, то есть всецело отвергла опыт Первой мировой войны. Вывод: о, как глупы эти русские!

И тот же Гареев восхваляет Жукова, который объявил на весь мир, что Красная Армия по вине каких-то анонимных олухов мертвой хваткой вцепилась в опыт Первой мировой войны и никак не хотела от него отказываться.

А вывод все тот же: о, как же глупы эти русские!

Нет более спокойного и семейного человека, чем этот возмутитель спокойствия, поднявший бурю в тихом омуте исторической науки. Виктор Суворов живет в пригороде Бристоля тихой жизнью семейного человека. Он считает семью главной ценностью жизни и хвастается фотографиями внуков.

– Это мой внук Александр, ему сейчас 12 лет. Вот он на берегу моря стоит.

– Ух ты, в резиновых сапогах! Оказывается, в Англии продаются резиновые сапоги…

– Да. Англия – смешная страна. Когда идет снег, тут все надевают резиновые сапоги и щеголяют в них, включая королеву. Думают, наверное, что снег – это нечто вроде дождя, только очень холодного… А вот моя внучка Скарлетт, ей 6 лет. Видишь, какая прелестная, улыбается.

У меня трое внуков и двое детей. Старшего сына зовут Александром, ему сейчас 31 год, он журналист, работает в Восточной Европе, пишет для «Таймс» и других английских газет. Он буквально не вылезает из славянских и прибалтийских стран, а вот в Россию я ему ехать не советую, от греха подальше.

Дочери Наташе 35 лет. Она занимает довольно высокую должность в крупной европейской фирме, связанной с недвижимостью. По финансовому положению уже давно переросла меня.

Вообще, крепкая семья – это наша традиция. И отец мой с матерью жили всю жизнь крепко, и дед с бабкой, и мы с моей женой вот уже 37 лет вместе. У детей моих в этом плане тоже все в порядке. А вот смотри, это фотография моего деда.

Дед был ранен во время знаменитого Брусиловского прорыва в Первую мировую и попал в плен, в Австрию. В австрийском плену офицеры ходили в своей форме и даже при погонах. Условия содержания пленных русских офицеров были совершенно «зверские» – чтобы выйти из лагеря в город, в увольнение, офицер должен был дать честное слово, что он не убежит. Солдат тоже отпускали в город погулять, но построже: рядовой, чтобы получить увольнение, должен был пользоваться уважением товарищей – три товарища должны были поручиться, что он не даст деру. А если все-таки солдат сбегал, поручителей сажали на пять суток в карцер…

После того как Австро-Венгерская монархия рухнула, дед вернулся домой, на Украину, где уже вовсю носились разные банды – банда Якира, банда Котовского. Против этих банд воевала армия, и дед, естественно, в эту армию вступил. Она называлась РПАУ – Революционно-повстанческая армия Украины. Командовал ею Нестор Иванович Махно. Так дед стал махновцем… Жил он долго, сталинских лагерей счастливо избежал и всю жизнь проработал в колхозе кузнецом. А в семидесятые годы вышел на заслуженный отдых и получил пенсию – 8 рублей 70 копеек.

Фамилия деда, кстати говоря, была не Резун, а Резунов. Русская. А Резуном он стал так. Когда Ленин сдал всю Украину кайзеру, дед очень огорчился этому обстоятельству и назло Ленину переиначил свою русскую фамилию на украинский манер – Резун. И детей всех после этого стал называть по-украински. До того у него рождались Александры да Иваны, а как стал Резуном, родился у него совершеннейший Богдан – отец Суворова. Очень обиделся дед на Россию…

– Говорят, когда внук сбежал за границу, дед, не выдержав эдакого позора, повесился. Или застрелился.

– Мой дед умер 5 февраля 1978 года. А я сбежал в Англию 10 июня 1978 года. Но я уверен: если бы дед дожил до моего побега, то непременно умер бы, узнав о нем, – от пьянки на радостях. Потому что дед ненавидел советскую власть лютой ненавистью и часто укорял меня: «Кому ты служишь!..»

– А еще по телевизору говорили, что отец предателя-перебежчика Богдан Резун проклял сына за его исторические теории и до самой смерти так и не простил.

– Докладываю. Мой отец, как человек, прекрасно знавший военную историю, собравший все (!) книги военных мемуаров и обладавший прекрасной памятью, в конце концов полностью со мной согласился. Надо сказать, иллюзий по поводу советской власти он тоже никогда не питал. Отец в детстве пережил голодомор на Украине, и с тех пор у него всю жизнь было такое отношение к еде. Он в гостях никогда ничего не ел, чтобы не объедать хозяев, и не мог себя преодолеть. Даже приезжая ко мне, в богатую Англию, ничего не ел! Травма на всю жизнь.

Причем мой отец пережил голод дважды! Второй раз – на Северо-Западном фронте. Малоизвестная страница войны… Снабжение солдат на этом фронте было убийственное, да еще разворовывалась половина. Там творились жуткие вещи, когда-нибудь я об этом напишу, не только по рассказам отца, но и с документами в руках. Фронтовые медики решали вопрос, как бороться с дистрофией среди солдат, которые более напоминали бухенвальдских заключенных. Отец рассказывал, солдаты делили хлеб, как в кино «Судьба человека» делят хлеб узники гитлеровского концлагеря – режут на куски, один отворачивается, а его из-за спины спрашивают: «Этот кусок кому?» Он говорит, допустим: «Иванову!» А немецкие окопы были неподалеку от наших, все прекрасно слышно, поэтому иногда на вопрос «кому?», из немецких окопов кричали: «Политруку!»

Но даже моему прекрасно знающему историю войны отцу понимание моей правды о войне далось нелегко. Отец потом говорил, что я, конечно, прав, но что в России эту правду не все смогут принять. И что за нее будут проклинать и будут упорно не желать в нее верить.

– Оставим отца в покое и перенесемся в 1978 год, когда еще не было никакого Виктора Суворова, а был только работник советской разведки Владимир Резун, который сбежал из женевской резидентуры на Запад с большим шумом. Что поразило в Великобритании советского офицера?

– Поразил чудовищно низкий жизненный уровень. Не как в голодном Советском Союзе, конечно, но и со Швейцарией, из которой я бежал, не сравнить. Лондон был завален мусором, на улицах змеились очереди, магазины стояли полупустые. Зима 1978/79 годов была зимой разгрома. Дело в том, что к тому времени в Британии уже давно правили социалисты и полностью развалили экономику, как это умеют делать только они. Бастовали к тому времени все – мусорщики, транспортники. Это надо было видеть! Едва заканчивалась забастовка стрелочников, как начиналась забастовка машинистов. Потом бастовали проводники. Профсоюзы имели огромную силу, и страна неудержимо катилась в пропасть. Меня это просто поразило – после Женевы я думал, что весь Запад процветает. Но оказалось, что социализм добрался и до Англии. Жуть! Довели великую страну до уровня какой-то Болгарии.

К счастью, на выборах тогда победила Маргарита – Маргарет Тэтчер. Она пришла к власти и начала ломать социализм и спасать Британию. Самое трудное было победить шахтеров. В Англии ведь уголь добывать нерентабельно, и каждая добытая тонна угля разоряла страну. Это было, как в Советском Союзе, – чем больше колхоз производил мяса, тем больше потерь нес бюджет страны. Маргарита начала закрывать шахты, шахтеры стали бастовать, поскольку привыкли грабить свою родину, паразитировать на ней. Но железная леди не сдавалась. А врагами у нее были не только шахтеры! Вторым сильным врагом были докеры. Весь мир к тому времени уже перешел на высокоэффективную контейнерную разгрузку судов. А профсоюз английских докеров сопротивлялся нововведению, потому что контейнерная разгрузка резко повышала производительность труда, и это неминуемо привело бы к массовым увольнениям лишних работников. Доходило до курьезов. Суда-контейнеровозы приходили в голландский Роттердам, там все перегружалось в вагоны и поездами уже доставлялось в Англию. А простаивающие докеры за все простои все равно получали деньги, потому что эту поблажку выбил из предпринимателей профсоюз.

Или вот такая была глупость… Решили социалисты защитить родную английскую кинематографию. Раньше были несовершенные камеры, и их обслуживало три человека. Потом камеры усовершенствовались, и с камерой теперь мог управляться один человек. Однако социалисты тут же приняли закон, по которому на камере все равно обязаны были работать трое! Руководствовались при этом гуманными соображениями: не увольнять же живого человека с работы из-за какого-то там прогресса!.. На том английская кинематография и загнулась, не выдержав конкуренции с Голливудом.

Социализм – самоубийство нации. И Маргарита железной рукой начала душить социализм, спасая страну. Она выказала полную решимость не сдаваться. Решила: сдохнем, но не сдадимся! И она победила. После этого страна начала выкарабкиваться из кошмара. И теперь Англия – передовая держава. Она расцвела буквально на моих глазах. Не зря российские олигархи сюда все стремятся.

Тем не менее не весь еще социализм задушен на Западе! Вот недавно ехал я из Лондона в Париж на поезде. Хороший поезд, шампанского наливают. Очень удобно: из центра Лондона прямо в центр Парижа за 2 часа 15 минут. И не надо в аэропорт ехать, ждать там. Билет стоит 75 фунтов, включая шампанское. А вот от Лондона до Бристоля билет стоит 100 фунтов, хотя расстояние меньше. Или вот еще примерчик. Летел я однажды из Лондона в Сидней – 22 часа 40 минут. И тоже с шампанским. А потом из Сиднея в Канберру – перелет длится меньше часа, буквально взлет-посадка, без всякого шампанского, да и самолетик плохонький. Так вот, за билет на этот самолетик я заплатил больше, чем за билет от Лондона до Сингапура! Потому что на международных линиях жесткая конкуренция. А внутри страны – социалистическая монополия. Вот вам и результат.

Так вот, в 1978 году британцы сказали мне сразу: рот на богатства не разевай, у нас у самих тут большие проблемы. Я говорю: сам вижу и ни на что не рассчитываю, ничего мне от вас не нужно. Я выбрал свободу и работу себе найду. Готов туалеты на вокзале чистить, поэтому насильничать и склонять меня к сотрудничеству не надо. Все, что работает против коммунизма, я вам сообщу, а все, что может повредить моим товарищам, – нет. Они джентльмены и сказали: ладно-ладно, не психуй. Это был очень жесткий разговор, в котором я сразу поставил себя. И выиграл.

– А не страшно было сортирами пугать гордых бриттов? Могли ведь и отправить сортиры мыть за неуступчивость…

– Понимаешь, какая штука. Если есть решимость работать в сортире, то работать в сортире не придется. Это как при встрече с хулиганами на улице. Если ты показал свою решимость сдохнуть, но не сдаться, то умирать не придется. А если будешь трусить и за жизнь цепляться, то с ней расстанешься.

Черчилль в начале Второй мировой войны так сказал о предыдущем британском правительстве: у него было две возможности – воевать или сдаться. Они выбрали капитулянтство, поэтому нам теперь придется воевать. А если бы Британия сразу продемонстрировали решимость воевать, воевать бы не пришлось. Черчиллевская логика. И суворовская. И тэтчеровская. Главное – продемонстрировать решимость сдохнуть в борьбе. И тогда дохнуть не придется.

Самой тяжелой была первая ночь в Англии. Мы провели ее в гостинице «Браун-отель», что в центре Лондона, через квартал от Пикадилли и неподалеку от представительства «Аэрофлота». Ночь, тишина, жена спит, дети спят, а я не сплю, сижу и думаю: что же я, окаянный, наделал? Родину предал! Совершил большую ошибку, нехорошо поступил. Отца вспомнил, мать. И решил исправить свою ошибку через самоубийство. Но что после моей смерти будет с женой, детьми? Решение пришло тут же: нужно их забрать с собой! Дальше я начал думать, как это сделать, и понял, что со всеми сразу могу не справиться – одного, допустим, убью, а на других мне сил не хватит. Поэтому я решил поискать другие варианты. Их было два – алкоголизм и упорная работа. В силу нелюбви к водке я выбрал работу.

И утром сел писать свою первую книгу: «Рассказы освободителя». Нашел издателя, принес ему рукопись, он налил мне виски и сказал: «Ты известный человек, не так уж много народу сбегает в свободный мир из СССР, тем более из ГРУ. И если мы опубликуем книгу под твоей настоящей фамилией – Владимир Резун – это будет гарантированный бестселлер, какую бы ахинею ты там не написал. Вот скажем, твой предшественник, беглец Шевченко – личный друг Громыко! – написал полнейшую хрень о том, что Советский Союз стремится к миру. И все равно эту чушь раскупили. Потому что имя! И ты поставь свое имя». Я ответил: нет, напишу под псевдонимом, пусть пробивается не имя, а книга. Хорошо, говорит он, тогда нужно правильно выбрать псевдоним. Но учти: в маркетинговых целях псевдоним должен состоять из трех слогов: та-та-та. Он не должен быть украинским, а должен быть русским, то есть оканчиваться на «ов». Наконец, фамилия автора должна что-то такое отдаленно читателю напоминать. Лучше что-то военное. «Суворов», спрашиваю, подойдет? – «Подойдет!..»

Книга вышла и стала бестселлером. Я-то думал, что следующую – серьезную книгу – выпущу уже под своей настоящей фамилией. Но после оглушительного успеха первой книги издатель запретил мне менять раскрученный псевдоним. С тех пор я Виктор Суворов.

Любопытно, что первая моя книга была о том, что и танки советские плохи, и командиры – говно, и солдат наш – раб в портянках. И все это было правдой!.. А вторая книга, которая никогда не издавалась в России, называлась «В Советской армии». Она была признана книгой месяца в Америке. Это уже был гимн Советской армии: армия у нас – самая лучшая, генералы – умные, солдаты отличные, планирование превосходное, в общем, куда вам за нами!.. И это тоже было правдой, хотя и полностью расходилось с первой книгой. И на одной пресс-конференции меня в это расхождение ткнули носом: мол, как же так, в первой книге у тебя армия советская – дерьмо полное, а во второй она лучше всех. Не вяжется! Я сел и задумался: как же так? Ведь ни в одной книге я не солгал! Везде писал правду. Почему же так вышло?.. А потом во Флориде попал я на крокодилью ферму. И узнал, что крокодил может лежать несколько часов в полной неподвижности, даже не мигая. Но если побежит за жертвой, может развить довольно высокую скорость. И сожрать может сразу огромного бугая. А потом полгода вообще ничего не есть. И вот тут только я все понял про Советскую армию! Она – крокодил.

Русские экстремальны всегда. И правда о нашей армии не находится ни на одном из полюсов, она находится на двух полюсах одновременно. Армия – полное отражение русского характера, который не способен на ежедневную муторную работу, но в экстремальных ситуациях может брать удивительные аккорды.

– С фамилией «Суворов» ясно. А имя Виктор откуда взялось?

– А имя «Виктор» мне дали, как только мы прибыли в Англию – всей моей семье сразу сменили имена. Слово «Владимир» англичане выговорить не могли, а «Виктор» – вполне интернационально. И фамилию мне дали вполне интернациональную.

– Какую?

– Не скажу. Но теперь есть у меня паспорт и на имя Виктора Суворова. С ним я езжу за границу.

– Ладно, вернемся немного назад. Прошла первая тяжелая ночь с мыслями о самоубийстве. Что было дальше?

– Некоторое время мы жили на барже, скрываясь от советской разведки. Еще до индустриальной революции вся Англия была прорезана узкими каналами, которые сохранились до сих пор. По ним теперь плавают узкие баржи, в которых живут и путешествуют люди. И мы какое-то время жили на такой барже, постоянно меняя место дислокации. Одновременно был распространен слух, что я живу на военной базе – чтобы отбить у Советов охоту гоняться за мной. Дело в том, что в тот самый год, когда мы прибежали, в Англии был убит уколом зонтика болгарский диссидент Георгий Марков. В любой другой стране это преступление осталось бы нераскрытым. Ну, умер человек от сердечного приступа, и умер. Но Англия – родина Шерлока Холмса и Скотланд-Ярда, они обратили внимание на небольшую красную точку на теле Маркова, нашли в глубине ранки крохотный шарик с дырочкой, который источал яд. Я видел этот шарик под микроскопом… В общем, предосторожности с укрытием моей семьи были нелишними. А когда шум с моим уходом стих, нам, как беженцам, дали маленький дом на берегу моря и небольшое денежное пособие. Жили не жирно, надо сказать.

Домик этот купило на мое имя Министерство иностранных дел. Я был благодарен англичанам, но заявил, что расплачусь за этот дом. Они сказали, что расплачиваться не надо. Но я объяснил, что это дело принципа и, получив гонорар за первую книгу, продал этот домик, вернул деньги МИДу, а себе купил большой дом в Бристоле.

Это типично английский дом. Восемь комнат. Все спальни по традиции наверху. Внизу большая комната с камином. Я всегда считал, что в доме должен быть живой огонь. Не какой-то там газ гореть, а настоящие чурки трещать, и чтобы чуть-чуть дымом пахло. Когда отец приехал в гости ко мне, он все удивлялся: огонь открытый, камин неглубокий, почему же дым в дом не валит. Потому что делать умеют. Кроме каминного зала на первом этаже находятся столовая, кухня и библиотека. Есть еще небольшая хозяйственная комната, где стоит стиральная машина. На втором этаже – четыре спальни и мой кабинет, в котором ящики с картотекой. Две спальни из четырех очень маленькие. Они используются, когда приезжают дети, то есть собирается вся семья. Дом очень уютный, я сам его выбирал.

– Почему именно в Бристоле?

– Потому что я читал про этот город с детства. Все самые знаменитые путешествия начинаются в Бристоле. Отсюда вечно уплывает какой-нибудь герой. Отсюда уходила «Эспаньола» на Остров сокровищ… 4 мая 1699 года из Бристоля отправился в свое знаменитое путешествие Гулливер. Я помню эту дату с детства, еще когда на Дальнем Востоке читал Свифта.

– На какие деньги живет Суворов?

– Моя финансовая история выглядит так… В 1978 году я начал писать книги. А в 1979 году меня пригласили читать лекции по военной истории в военную академию. Им нужен был человек, который мог смотреть на излагаемый предмет с непривычной точки зрения, то есть имел парадоксальный взгляд на вещи и говорил что-то непривычное, выбивающееся из ряда. Альтернативные точки зрения – это большая ценность, чего у нас в СССР, где главенствовало единственное верное учение, совершенно не понимали. В общем, меня пригласили на должность старшего лектора, обещали перспективу роста. Но я сразу отказался, потому что выше старшего лектора начинается работа, связанная с администрированием, а я не хотел быть никаким начальником, меня больше устраивал свободный график работы. Я – вольная птица, приехал, отчитал – свободен. Так я четверть века и проработал старшим лектором.

Мои лекции приходили послушать даже генералы. Я рассказывал слушателям о разных вещах. О том, например, что такое плановая экономика. Они сильно смеялись, находя параллели со своей страной. Вообще, на Западе прекраснодушная интеллигенция часто заражена идеями социализма, равенства и братства. С этого я и начинал свои объяснения. Я сразу говорил, что эти идеи – прекрасны. Действительно, что плохого в том, чтобы у человека были гарантированные работа, бесплатное жилье, бесплатное медицинское обслуживание? Разве дурно, когда человек не имеет забот о еде и одежде? Да еще при этом все люди равны!.. Нравится вам это? Хотите вы этого?.. Да, кричат, хотим, это хрустальная мечта человечества, но, к сожалению, недостижимая… Нет, говорю, напротив! Этот идеал легко достижим! И его чудные оазисы есть даже в самых раскапиталистических странах. И в Бристоле есть свой оазис социализма, где все мною перечисленное строго соблюдается! Это городская тюрьма. Люди там обеспечены бесплатным теплом, электричеством, жильем, едой, одеждой, медициной. Их никогда не уволят с работы. И они равны между собой. Идеал социализма по всем пунктам.

А иначе нельзя, ребята. Как ни строй социализм или коммунизм, все время получается тюрьма. И показывал им это со всей наглядностью. Вот смотрите, говорю. От каждого по способностям, каждому по потребностям – этот марксов лозунг вам известен. А вы знаете, сколько моей жене нужно пар туфель?.. Нет, мне отвечают, потребности будут разумными, а у кого нет разума, тому общество поможет скорректировать его потребности до разумных пределов. Отлично! Переходим ко второму пункту. Вот я машинист тепловоза – работаю, так сказать, по способности. Но с утра у меня после вчерашнего голова болит, и работать я поэтому совершенно не способен! И нет гарантии, что буду способен работать завтра после сегодняшнего. Что же делать?.. Мне отвечают, что определенный минимум наработки должен быть непременно, его определит за тебя общество, а если станешь ерепениться, общество будет вынуждено применить санкции. И так постепенно-постепенно мы приходим к тому, что от каждого – норма, каждому – пайка. И люди постепенно понимают: коммунизм – это тюрьма. А если захочешь из нее сбежать, тебя пристрелят или объявят предателем. Поэтому социализм и коммунизм принципиально несовместимы со свободой. В том числе и экономической. А значит, все коммунистические режимы обречены за экономическую стагнацию и загнивание.

Впрочем, я отвлекся от своих финансов. Сегодня мое финансовое благополучие складывается из трех составляющих. Во-первых, у меня написано 15 книг. Они до сих пор хорошо продаются во многих странах и приносят мне неплохие деньги. Вот скоро в России выйдет книга «Последняя республика. Часть II», тиражом сразу 150 000 экземпляров. Плохо ли?..

Во-вторых, я все-таки пропахал всю жизнь в военной академии лектором. И теперь получаю пенсию. А быть пенсионером выгодно! Мне шестьдесят лет стукнуло, недавно пошел в аптеку и узнал, что людям после шестидесяти медикаменты выдаются бесплатно. А я даже и не знал, мне аптекари сказали, я у них там в компьютере уже фигурирую как льготник. На железнодорожные билеты пенсионерам, опять же, скидки хорошие. Во многих магазинах скидка идет по пенсионерской карточке.

В-третьих, я до сих пор читаю лекции, хотя сейчас уже реже. Платят мне неплохо – 250 фунтов за двухчасовую лекцию. А читаю я курсами – пять дней по одной лекции в день. И мне не только оплачивают полный курс, но и возмещают транспортные расходы, поскольку академия находится не в Бристоле.

Но главные деньги мне приносили, конечно, книги. Гонорара за первые две книги мне хватило не только на дом, но и на то, чтобы устроить детей в очень престижную школу. Это сейчас все престижные английские школы забиты русскими детьми, а тогда русскими там были только мои дети. И одноклассники спрашивали Наташку: «Ты и вправду русская?» – «Да!» – «Врешь! А почему ж ты тогда в синагогу не ходишь?» Вот такие тогда были представления о русских.

– Дети, наверное, выросли англичанами?

– Конечно! И это естественно, они же попали в Англию совсем маленькими, сыну было два года, а дочери четыре. А маленькие дети хотят быть как все окружающие, не выделяться.

– Но ведь окружающие все равно знали, что Александр и Наташа – русские, то есть враги. Времена были суровые – холодная война.

– Был один очень напряженный момент, когда наши сбили корейский «боинг». Формально СССР был прав, самолет залетел в наше воздушное пространство, на приказы сесть никак не реагировал, его и сбили. Но это был пассажирский самолет! А наши военные вместо того, чтобы занять твердую позицию – «сбили сейчас и впредь будем сбивать, потому как живем в осажденной крепости и всех боимся!», – сначала все отрицали, потом начали что-то лепетать в свое оправдание… Вот тут-то я и понял: Советский Союз – не жилец. А во всем мире тогда это вызвало просто волну ненависти к СССР. В то время в Канаде гастролировал советский цирк, так канадцы нашим медведям даже воды не давали, хотя медведи никаких «боингов» не сбивали. Накал ярости был такой, что сына моего в школе изрядно побили. Очень сильно!.. Он это дело так не оставил, всех запомнил, записался в секцию карате, и когда получил зеленый пояс, отловил всех своих обидчиков по одному и тоже побил. После чего он еще некоторое время занимался, получил черный пояс, но ни разу в жизни его так и не надел, спрятал куда-то и ушел из карате.

Но после того случая он стал все меньше и меньше говорить на русском языке. Мы этот момент как-то упустили, и теперь если сын вдруг обращается ко мне по-русски, я сразу спрашиваю: «Так, Саш. Сколько тебе надо?» Правда, в последнее время он зарабатывает достаточно, и русский я от него почти не надеюсь услышать…

– Дети спрашивали, почему их папа «предал Родину»?

– Спрашивали. Не сразу, правда, они ведь были маленькие. А для маленьких все естественно: ну, жили сначала в Женеве, потом в Лондоне стали жить. И только по мере взросления начались вопросы. «Почему мы здесь? Почему все вокруг говорят, что русские плохие?.. И почему во всех фильмах русские плохие?..» Это нужно было как-то объяснять. Поэтому с самого детства я постарался разграничить: русские – хорошие, а вот коммунисты – плохие. Учил детей нашей культуре. Книжки на русском у нас были, так я сыну про Мальчиша-Кибальчиша читал – бочка варенья, корзина печенья. Читал до тех пор, пока сын однажды не воскликнул: «Папа! Да ведь он же – коммунист!» Тут я язык и прикусил: действительно. Пришлось отложить Мальчиша-Кибальчиша в сторону.

– А жена чем занимается?

– Жена моя является главной жертвой «Ледокола». И главной моей опорой в жизни. Все тыловые заботы она взяла на себя. Я писал книги, и это было моим основным занятием. Я не видел, как выросли дети – все было на Татьяночке, и я сам в том числе. Я всегда был накормлен, наглажен, напоен, уложен в теплую постель. И до сих пор, когда я с утра сажусь в кабинет писать книгу, Татьяночка приносит мне кофе. Причем она помогала мне и с архивами. Когда не было компьютеров, я все архивы и записи вел на карточках, она их сортировала по ящикам.

И до сих пор жена страдает от моих изысканий. Мы, допустим, едем в отпуск куда-нибудь на юг Франции, а я ей всю дорогу рассказываю про Гитлера, про Сталина. Мы лежим на пляже, загораем, а я ей рассказываю, почему Сталин назначил Молотова наркомом иностранных дел в 1939 году и снял Литвинова. Она соглашается, говорит: да, конечно, но, может быть, сходим куда-нибудь, вина попьем? А я ей отвечаю: «сходим непременно»… а сам рассказываю, что 16-й армией командовал Лукин Михаил Федорович…

– Куда вы обычно ездите отдыхать?

– Раньше часто ездили на Майорку. Сейчас, правда, меньше, поскольку предпочитаем нетронутую природу, а Майорку уже всю застроили. Слава богу, еще есть места, не исхоженные туристами. Норманнские острова, например. Они расположены ближе к Франции, но считаются английскими, хотя печатают свою монету. Во время войны острова захватили немцы и поставили там российские орудия, которые были сняты с кораблей, уведенных из Черного моря в Европу белыми, чтобы красным не достались. Ой, опять я на войну съехал… В общем, на этих островах можно плавать, загорать, туристов мало.

– А в Бристоле как время проводите?

– Обычно я сижу в кабинете и пишу. Иногда приходит Татьяночка и говорит: «Пойдем лебедей покормим». И мы идем. В Бристоле колоссальное количество лебедей! Все лебеди Англии являются частной собственностью Ее Величества – восемьсот лет назад так установлено. И если кому-то захочется в Англии убить лебедя, очень не советую этого делать: не поймут. С живностью тут вообще хорошо. На окраинах Бристоля живет множество лисиц – в полях лис бьют, вот они и перебираются в город, где на них не охотятся.

Теперь, когда дети выросли и разъехались, Татьяночке стало скучнее. Но она у меня спортивная, и у нее много подруг в спортивном клубе. Вообще, вся наша социальная жизнь протекает через ее спортивное общество. Там собираются семьи, в которых мужики знают друг друга только потому, что их жены занимаются в этом спортивном клубе.

Вообще, я горжусь тем, что когда в критический момент нашей жизни вопрос встал ребром, она пошла за мной. Татьяночка – сильная женщина. Я иногда даже думаю, что она сильнее меня. И если она когда-либо жалела о нашем уходе, то этого не показывала.

– Выходит, жизнь удалась?

– Я люблю гулять по лесу один. У меня много врагов и, пока я хожу, мысленно ругаюсь с ними, матерюсь. После этого из леса выхожу чистый, как из бани. А иногда во время этих прогулок я не ругаюсь, а размышляю, что было бы, если б я не ушел. Сейчас я – сука, изменник, предатель, и это очень нехорошо. Но если бы я не сбежал?.. А вот если бы не сбежал, то все равно вместе со всеми мужчинами СССР изменил бы присяге. Ведь присяга, которую заставляли в СССР давать всех мужчин, требовала до последнего дыхания защищать социалистическое отечество и правительство. Ну и кто в СССР поднялся на защиту СССР, когда его уничтожали? Кто отдал социалистической стране свое последнее дыхание? Никто. Все изменили присяге. Просто я сделал это чуть раньше и осознанно. А все остальные – когда не изменять было уже нельзя, а изменять – безопасно. Не убежал бы я в 1978 году, был бы такой же сукой, как и все остальные, только сукой, не написавшей книг. А я вон сколько написал!.. Поэтому считаю, что жизнь удалась.

Впрочем, в шестьдесят лет итоги подводить рано. Я ведь весьма активный пенсионер: могу на два стула лечь – затылком на спинку одного, пятками на спинку другого. Тут главное представить, что твое тело – стальной мост с заклепочками. Так что здоровья мне хватает. И голова работает – задумок будущих книг у меня столько, что на две жизни хватит…