По узости нашего мышления мы даже не в силах уразуметь, в чем, собственно, состоит разница между политическим деянием и уголовным, тем более что их и впрямь легко спутать…

(Е. Лукин. «Алая аура протопарторга»)

В два часа дня в танковой дивизии – обед. Если, конечно, нет войны. Ну а ежели войны нет, то в 14.00 личный состав рассаживается с мисками на травке или за столами в столовой, как получится.

И вот в это самое время командиру танкового соединения звонит министр обороны и, ничего не объясняя, приказывает срочно поднимать по тревоге три танковых полка, четвертый оставить в резерве в полной боевой готовности, загружаться боеприпасами под завязку и войти в столицу. Три полка – это 270 танков… Один полк, заняв господствующую над столицей высоту, изготовился к обстрелу, другой перекрыл подступы к городу, третий взял под контроль вокзал, почту, телефон, резиденцию правительства.

В то же время и те же действия по приказу того же министра обороны произвела мотострелковая дивизия. Соединение реактивных бомбардировщиков получило боевую задачу: в состоянии полной боевой готовности ожидать приказа произвести прицельное бомбометание; цель – резиденция правительства, расположенная в центре столицы. Единственный, кто отказался выполнять боевую задачу, – командир этого соединения, который объяснил, что если он отбомбится по правительственной резиденции, то заодно снесет и город. И от него отстали. Но две другие авиадивизии были все же изготовлены к бою. На самолеты установили вооружение для стрельбы по наземным целям.

Базировавшийся неподалеку от столицы артиллерийский полк, наоборот, получил задание развернуть батареи на огневых позициях и изготовиться к стрельбе по воздушным целям. Однако на выезде к шоссе путь им перекрыла мчащаяся к столице колонна танков…

Что это? Где это?!

Ну, происходило сие, допустим, в некоей условной стране, в условное время, конкретнее – во второй половине ХХ века. Шумиха была поднята по приказу руководителя политической партии, ярого консерватора, действовавшего в сговоре с министром обороны, для нейтрализации (то бишь ареста) вице-премьера страны, лидера «нового курса» в государственной политике. В результате вице-премьер был арестован, предан суду по явно сфабрикованным обвинениям и приговорен к смертной казни. По другим данным, он был расстрелян без всякого суда. Его противник свернул начатые несколько месяцев назад конституционные преобразования и установил в стране открытую диктатуру своей партии…

Итак, если очистить эту реальную историю от конкретных имен и дат, изложить ее «условно», преподав лишь голые факты, то современному человеку с его наметанным глазом станет совершенно ясно, что перед ним – сценарий государственного переворота. Причем переворота экстремистского, куда жестче и круче, чем, скажем, чилийский путч генерала Пиночета, ибо путчисты не останавливаются ни перед чем, они готовы ради своей победы даже стереть с лица земли собственную столицу с многомиллионным населением. До некоторых пор бомбить столицу собственного государства приказывал, кажется, только генерал Франко.

Так что же это перед нами? Если сценарий путча, то – да, 26 июня 1953 года в СССР произошел путч. Если нет, то… То как еще это называется? Все тихо, мирно, и вдруг – танки на улицах?

Короче говоря, 26 июня произошло нечто такое, что одни из посвященных в тайну, едва заходит речь на эту тему, начинают врать и путаться, а другие – пугаются и замолкают вовсе, причем люди, в общем-то, не пугливые. Вроде Молотова и Кагановича.

Дабы понять, что это было, кто с кем расправился и почему, вернемся еще раз в тот роковой для нашей страны день…

Предыстория событий подробно изложена в воспоминаниях Хрущева. Никита Сергеевич в своем репертуаре – держит читателей за полных дураков. Оказывается, все дело было в давным-давно расстрелянном наркоме здравоохранения, а может, и не наркоме, а давным-давно прошедшем пленуме ЦК, состоявшемся не то в 1938-м, не то в 1939 году. Этот самый нарком, которого Хрущев нежно называл Гришей Каминским, выступил на давно прошедшем пленуме со страшным разоблачением Берии…

«Это был очень уважаемый товарищ с дореволюционным партийным стажем… Это был очень прямой, очень искренний человек. Я бы сказал, что у него была святая партийность и правдивость. Он выступил и сказал:

– Все выступают и все говорят, что знают о других. Я тоже хотел бы сказать, чтобы в партии было известно. Когда я работал в Баку ( он работал секретарем Бакинского горкома партии в первые годы советской власти, еще при жизни Ленина. – Н. Х.), то ходили упорные слухи, что Берия во время оккупации Баку английскими войсками, когда было создано мусаватистское правительство, работал в органах контрразведки мусаватистов, а мусаватистская контрразведка работала под руководством английской контрразведки. Таким образом, говорили, что Берия в то время являлся агентом английской разведки через мусаватистскую контрразведку.

Он кончил. Никто не выступил с опровержением или с разъяснением. Даже Берия не выступал ни с какой справкой. Однако сейчас же после заседания Центрального Комитета Гриши Каминского уже не было, он был арестован и бесследно исчез…»

И вот эту уже тридцать лет как протухшую новость Никита Сергеевич вдруг вспомнил и преподнес членам Президиума ЦК с тревожным восклицанием: надо срочно разобраться! Потому что имеются некие смутные опасения по поводу сам не знаю чего… Ей-богу, пересказывать Хрущева – дело неблагодарное, он растекается мыслию не то что по древу, а по всему лесу. Лучше пусть сам говорит…

В своих воспоминаниях о событиях, предшествовавших этому памятному дню, сначала он долго мусолит вопросы, по которым Президиум был не согласен с Берией: о национальных кадрах, о Германии, (стыдливо умалчивая, что незадолго до того весь Президиум дружно подписывал соответствующие постановления), о каких-то там дачах, то ли существовавших в действительности, то ли нет, рассказывает про какие-то вносимые предложения… Причем, по его собственным словам, «в этих предложениях не все было неправильно», просто «Берия преследовал другие цели». Какие – не говорит. Потом вдруг, ни с того ни с сего, обсуждая эти «проблемы» с Маленковым, Хрущев начинает трубить тревогу:

«Тут уж я Маленкову говорил:

– Слушай, товарищ Маленков, неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идем к катастрофе. Берия ножи подобрал.

Маленков мне тогда ответил:

– Ну а что делать? Я вижу это, но что делать?

Я говорю:

– Надо сопротивляться. Хотя бы в такой форме. Ты же видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто имеют антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать против этого».

Как говорится, кто бы спорил. Не нравится – возражайте, еще больше не нравится – снимайте с поста. Это обычная практика, и товарищи из Политбюро были в подобных делах далеко не овечки. Когда принималось постановление по ГДР, Молотов, например, уперся рогом на слове «социализм» – и ведь дожал, всех переборол, не позволил исключить из постановления священное слово. Но Хрущеву удобнее изобразить их запуганными до полной бессловесности, так что даже возразить Берии было для них подвигом.

Однако попробовали, и – получилось!

«Я сейчас не помню, какие вопросы стояли, потому что много лет прошло. На заседании аргументированно выступили „против“ по этим вопросам. Другие нас поддержали, и эти вопросы не были приняты. Так было сделано на нескольких заседаниях, и только после этого Маленков обрел надежду и уверенность, что, оказывается, с Берией можно бороться партийными методами и оказывать свое влияние на решение вопросов или отвергать предложения…»

Какое все-таки счастье, что, когда Хрущев диктовал свои воспоминания, он уже пребывал в отставке, рядом не крутились многочисленные референты и консультанты, и никто не мешал ему говорить своими, простыми и, главное, понятными словами! Потом уже все эти тексты были отредактированы, облагорожены многочисленными писателями, которые извлекли из них рациональное зерно, подогнали под обычные шаблоны мемуаров. Весь цимес-то и есть в натуральном, непричесанном изложении!

Итак, что было дальше?

«Мы видели, что Берия форсирует события. Берия уже чувствовал себя над членами Президиума, он важничал и даже демонстрировал свое превосходство. Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно действовать. Я сказал Маленкову, что надо поговорить с членами Президиума. Видимо, на заседании этого не получится, а надо с глазу на глаз с каждым переговорить и узнать их мнение по коренному вопросу отношений в Президиуме и их отношение к Берии…»

Дальше он на многих страницах описывает, как «разговаривал» с членами Президиума и кто как себя вел.

Булганин, оказывается, к тому времени уже «стоял на партийных позициях и правильно понимал опасность» – только по-прежнему неясно, какую. Маленков тоже быстро согласился. Ворошилов праздновал труса, громко восхвалял Берию, но в конце концов обнял уговаривавшего его Маленкова, поцеловал и заплакал.

Молотов тоже ничуть не возражал:

«– …Очень правильно, что вы поднимаете этот вопрос. Я полностью согласен и поддерживаю вас. Ну а дальше что вы хотите делать, к чему это должно привести?

– Прежде всего нужно освободить его от обязанностей члена Президиума – заместителя председателя Совета Министров и от поста министра внутренних дел.

Молотов сказал, что этого недостаточно.

– Берия очень опасен, поэтому я считаю, что надо, так сказать, идти на более крайние меры.

Я говорю:

– Может быть, задержать его для следствия?

Я говорил «задержать», потому что у нас прямых криминальных обвинений к нему не было. Я мог думать, что он был агентом мусаватистов, но это говорил Каминский, а факты эти никем не проверялись, и я не слышал, чтобы было какое-то разбирательство этого дела. Правда это или неправда, но я верил Каминскому, потому что это был порядочный партийный человек. Все-таки это было только заявление на пленуме, а не проверенный факт (да и заявление-то было всего лишь о том, что «ходят слухи»! – Е. П.). В отношении его провокационного поведения все основывалось на интуиции, а по таким интуитивным мотивам человека арестовывать невозможно. Поэтому я и говорил, что его надо задержать для проверки…»

Ага, вот и Гриша Каминский появился! Только зачем задерживать Берию для проверки? Ведь среди них был человек, который мог пролить свет на всю эту историю! Уж кто-кто, а Микоян-то знал все. Ежели действительно есть желание разобраться с Гришей, тогда надо спрашивать у Микояна, а если Гриша здесь играет роль фигового листочка, прикрывающего подлинные мотивы, то спрашивать как раз и не нужно. Кстати, по Хрущеву, с Микояном о Грише и не говорили.

«Позиция Микояна была такая: товарищ Берия действительно имеет отрицательные качества, но он не безнадежный, он в коллективе может работать. Это была совершенно особая позиция, которую никто не занимал…»

А как же Гриша-то?..

Да ладно, бог с ним, с Гришей. Лучше скажите: вы что-нибудь поняли? Собирались партийцы арестовать Берию или всего лишь снять его со всех постов – нехай валит к себе на дачу, огурцы сажает? А если собирались, то за что? За то, что он не может работать в их коллективе? Или за то, что вступил в партию ради карьеры? Даже при Ежове, в самый разгул репрессий, требовалось, как минимум, участие в правотроцкистском блоке и шпионаж. А то ведь как же получается: десяток человек договорились, что кто-то им не нравится, вызвали ребят покрепче, и – нет человека…

«…Мы условились, как я говорил, что соберется заседание Президиума Совета Министров, но пригласили туда всех членов Президиума ЦК. Маленков должен был открыть не заседание Президиума Совета Министров, а заседание Президиума ЦК партии…

…Когда Маленков открыл заседание, он сразу поставил вопрос:

– Давайте обсудим партийные вопросы. Есть такие вопросы, которые необходимо обсудить немедленно.

Все согласились.

Я, как мы заранее условились, попросил слова у председательствующего Маленкова и предложил обсудить вопрос о товарище Берия. Берия сидел от меня справа.

Он сразу же встрепенулся, взял меня за руку, посмотрел на меня и говорит:

– Что ты, Никита? Что ты мелешь?

Я говорю:

– Вот ты и послушай. Я об этом как раз и хочу рассказать.

Вот о чем я рассказал. Начал я с судьбы Гриши Каминского… У меня все время в голове бродила мысль о том, что вот такое заявление сделал Каминский и никто не дал объяснения – правильно или неправильно он говорил, было это или не было. Потом я указал на последние шаги Берии уже после смерти Сталина…

Дальше Хрущев перечисляет все, в чем был не согласен с Берией, – про национальные республики, про Германию и т. д.

«…Я закончил словами:

– В результате действий Берии у меня сложилось впечатление, что он не коммунист, что он карьерист, что он пролез в партию из карьеристских побуждений. Он ведет себя вызывающе, недопустимо. Невероятно, чтобы честный коммунист мог так вести себя в партии…

…Потом остальные выступали…

…Когда все высказались, Маленков, как председатель, должен был подвести итог и сформулировать постановление. Он, видимо, растерялся, заседание оборвалось на последнем ораторе. Получилась пауза.

Я вижу, что такое дело, и попросил Маленкова, чтобы он мне предоставил слово для предложения. Как мы и условились с товарищами, я предложил поставить на пленуме ЦК вопрос об освобождении Берии от обязанностей заместителя председателя Совета Министров, от поста министра внутренних дел и, в общем, от всех государственных постов, которые он занимал.

Маленков все еще пребывал в растерянности. Он даже, по-моему, не поставил мое предложение на голосование, а нажал секретную кнопку и вызвал военных, как мы условились. Первым зашел Жуков. За ним – Москаленко и другие генералы. С ними были один или два полковника…»

Ага, значит, в соседней комнате уже сидели вышеозначенные крепкие ребята. Не сами же собой они после маленковского звонка материализовались. То есть, по Хрущеву, дело было так: президиум ЦК, основываясь на смутных слухах и хрущевской интуиции, сговорился взять и вот так по-простому арестовать второе лицо в государстве, подготовился к акции, отобрал команду из верных военных, обсудил с ними нюансы, даже условный сигнал. Берии высказали все претензии и, даже не выслушав (а вдруг он сумеет объясниться!), отправили в тюрьму. Лихо!

«…Почему мы привлекли к этому делу военных? Высказывались соображения, что если мы решили задержать Берию и провести следствие, то не вызовет ли Берия чекистов, нашу охрану, которая была подчинена ему, и не прикажет ли нас самих арестовать? Мы совершенно были бы бессильны, потому что в Кремле находилось довольно большое количество вооруженных и подготовленных людей. Поэтому и решено было привлечь военных.

Вначале мы поручили арест Берии товарищу Москаленко с пятью генералами. Он и его товарищи должны были быть вооружены, и их должен был провезти с оружием в Кремль Булганин. Накануне заседания к группе Москаленко присоединился маршал Жуков и еще несколько человек.

Одним словом, в кабинет вошло не пять, а человек десять или больше.

Маленков мягко так говорит, обращаясь к Жукову:

– Предлагаю вам, как Председатель Совета Министров СССР, задержать Берию.

Жуков скомандовал Берии:

– Руки вверх!

Москаленко и другие даже обнажили оружие, считая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к своему портфелю, который лежал у него за спиной на подоконнике. Я Берию схватил за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало в портфеле.

Потом проверили – никакого оружия у него с собой не было ни в портфеле, ни в карманах. Он просто сделал рефлекторное такое движение.

Берию сейчас же взяли под стражу и поместили в здании Совета Министров рядом с кабинетом Маленкова…»[58]

Самое слабое место – мотивация. За что, собственно, арестовывать Берию? О заговоре Хрущев не говорит ни слова, у него есть лишь какое-то интуитивное ощущение, будто Берия может сам их заарестовать, будто он что-то такое вроде бы готовит…

И этот человек, который и соврать-то толком не может, стал главой государства! Неудивительно, что спустя всего десять лет руководимая им страна оказалась в глубочайшей луже…

Ну да ладно. Мы не об этом. Мы пытаемся разобраться, что же произошло 26 июня 1953 года.

Следующий рассказчик – маршал Жуков. Тут прошу читателя набраться терпения – рассказ будет довольно длинным:

«…Меня вызвал Булганин – тогда он был министром обороны – и сказал:

– Садись, Георгий Константинович.

Он был возбужден, даже не сразу поздоровался, только потом подал руку, однако не извиняясь.

Помолчали. Затем Булганин, ничего не говоря по существу дела, сказал:

– Поедем в Кремль, есть срочное дело.

Поехали. Вошли в зал, где обычно проходят заседания Президиума ЦК партии.

Потом я узнал, что в тот день было назначено заседание Совета Министров. И министры, действительно, были в сборе. На заседании информацию должен был делать Берия. И он готовился.

Я оглянулся. В зале находились Маленков, Молотов, Микоян, другие члены Президиума. Берии не было.

Первым заговорил Маленков – о том, что Берия хочет захватить власть. Что мне поручается вместе со своими товарищами арестовать его.

Потом стал говорить Хрущев… Микоян лишь подавал реплики. Говорили об угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки.

– Сможешь выполнить эту рискованную операцию?

– Смогу, – отвечаю я.

Знали, что у меня к Берии давняя неприязнь, перешедшая во вражду. У нас еще при Сталине не раз были стычки. Достаточно сказать, что Абакумов и Берия хотели в свое время меня арестовать… Берия нашептывал Сталину, но последний ему прямо сказал: «Не верю. Мужественный полководец, патриот и – предатель. Не верю. Кончайте с этой грязной затеей». Поймите после этого, что я охотно взялся его арестовать. За дело.

Решено было так. Лица из личной охраны членов Президиума находились в Кремле, недалеко от кабинета, где собрались члены Президиума. Арестовать личную охрану самого Берии поручили Серову. А мне нужно было арестовать Берию.

Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета Министров будет отменено, министры отпущены по домам. Вместо этого он откроет заседание Президиума.

Я вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким и адъютантом Москаленко должен сидеть в отдельной комнате и ждать, пока раздадутся два звонка из зала заседания в эту комнату.

Меня предупредили, что Берия физически сильный, знает приемы джиу-джитсу (рукопашной схватки).

– Ничего, справлюсь, нам тоже силы не занимать.

Уходим. Сидим в этой комнате. Проходит час. Никаких звонков. Я уже встревожился. Уж не произошло ли там что без нас, не перехитрил ли всех Берия, этот изощренный интриган, пользовавшийся доверием Сталина?

Немного погодя (было это в первом часу дня) раздается один звонок, второй. Я поднимаюсь первым…

Идем в зал. Берия сидит за столом в центре. Мои генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Я подхожу к Берии сзади, командую:

– Встать! Вы арестованы.

Не успел Берия встать, как я заломил ему руки назад и, приподняв, эдак встряхнул. Гляжу на него – бледный-пребледный. И онемел.

Ведем его через комнату отдыха в другую, что ведет через запасной ход. Тут сделали ему генеральный обыск.

Да, забыл. В момент, когда Берия поднялся и я заломил ему руки, тут же скользнул по бедрам, чтобы проверить, нет ли пистолета. У нас на всех был только один пистолет. Второй взяли уж не помню у кого. Нам же не говорили, зачем вызывают в Кремль. Поэтому приехали невооруженными. Но и Берия, оказывается, не взял пистолета. Когда Берия встал, я смахнул его набитый бумагами портфель, и он покатился по длинному полированному столу.

Итак, посадили в эту комнату.

Держали до 10 часов вечера, а потом на ЗИСе положили сзади, в ногах сиденья, укутали ковром и вывезли из Кремля. Это затем сделали, чтобы охрана, находившаяся в его руках, не заподозрила, кто в машине.

Вез его Москаленко. Берия был определен на гауптвахту, вернее, в тюрьму Московского военного округа. Там находился и во время следствия, и во время суда, там его и расстреляли».[59]

Итак, говоря коротко: что произошло? Первому заместителю министра обороны предложили арестовать одно из первых лиц государства. Причем так предложили, словно и в мыслях не было, что он может отказаться: вызвали в Кремль и велели. Ни словом не объясняя, а за что, собственно. Про Гришу Каминского все забыли, просто-напросто Берия, видите ли, создает угрозу… А какую, простите, угрозу? Как именно он пытается захватить власть?

Впрочем, что бы там ни было с властью, все равно арест, по мнению Георгия Константиновича, будет произведен «за дело», поскольку Берия, подлец этакий, собирался арестовать его самого, маршала Жукова. Да и вообще у них плохие отношения.

Вот только если Берия и хотел его арестовать, то, по-видимому, законными методами, а не хватая за шиворот на заседании Политбюро и размахивая притом стволом… И, кстати, когда хотел? Не во время же войны! А после войны Берия к органам отношения уже не имел… Ну да не генеральское это дело – о законах думать. Генеральское дело – выполнять приказы. Министр приказал, маршал выполнил.

В Нюрнберге, правда, за такую исполнительность вешали, невзирая на оправдания. И нам остается лишь подивиться геройской храбрости прославленного маршала…

Еще один свидетель – генерал Москаленко. Этот орел всю честь активных действий приписывает себе, а Жуков, мол, рядом стоял.

«…В 9 часов утра мне позвонил по телефону АТС Кремля Хрущев Н. С. Поздоровавшись, он спросил:

– Имеются в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?

Подумав, я ответил:

– Такие люди имеются, и партии они преданы беззаветно.

После этого Хрущев сказал, чтобы я взял этих людей с собой и приезжал с ними в Кремль.

Тут же он добавил, чтобы я взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигары. Я ответил, что заберу с собой все перечисленное, однако курить бросил еще на войне, в 1944 году. Хрущев засмеялся и сказал, что сигары могут потребоваться не те, которые я имею в виду.

Только тогда я догадался, что надо взять с собой оружие.

Намек Хрущева на то, что надо взять с собой оружие, навел меня на мысль, что предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС…»

Так, а это уже очень интересно. Стало быть, в описываемое время Советская Армия подчинялась Президиуму ЦК КПСС? А Хрущев, надо понимать, по примеру Сталина, не иначе как Верховный Главнокомандующий?

Правда, потом Москаленко спохватывается и пишет, что ему позвонил еще и министр обороны Булганин, вызвал к себе, и уже от него-то генерал и получил формальный приказ. Причем Булганин сказал, что вызвал его потому, что ему позвонил Хрущев. Это важно: Москаленко, сам того не понимая, выдает полный расклад сил в антибериевской клике.

Кстати, примечательны имена людей, которых Москаленко взял с собой. Запомним их – они не раз еще появятся в этой грязной истории.

«Нажатием кнопки электрического сигнала я тут же вызвал офицера для особых поручений майора Юферева В. И. (фамилии выделены мною. – Е. П.), начальника штаба генерал-майора Баксова А. И., начальника Политуправления полковника Зуба И. Г. и сказал им: надо ехать в Кремль, взяв с собой оружие, но так как его ни у кого не было, то я вызвал коменданта штаба майора Хижняка М.Г. и приказал ему принести и выдать пистолеты и патроны. Так как группа была маленькая, то я позвонил начальнику штаба ВВС (бывшему начальнику штаба Московского округа ПВО) генерал-майору Батицкому П. Ф. и предложил ему прибыть ко мне, имея с собой оружие».

Что было потом?

«И вот часов в одиннадцать дня 26 июня мы по предложению Булганина Н. А. сели в его машину и поехали в Кремль. Его машина имела правительственные сигналы и не подлежала проверке при въезде в Кремль…»

А вот теперь – внимание!

«Вслед за нами на другой машине подъехали Жуков Г. К., Брежнев Л. И., Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин А. М.»

Думаю, не надо объяснять, почему «внимание»?

«Всех нас Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил нас и ушел в кабинет к Маленкову.

Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов. Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведет себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит и т. д. (Наверное, все ж таки не Берия, а МВД? – Е. П.). Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова – Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию…»[60]

Дальше мы цитировать Москаленко не станем, дальше идет описание самого ареста, не шибко отличающееся от описания Жукова. Просто отметьте, что товарищ генерал, в отличие от маршала Жукова, вовсе не умеет держать язык за зубами и о большем проговаривается.

В 1988 году появились воспоминания еще одного участника событий – полковника Зуба. У него своя версия, тоже весьма любопытная: во многих подробностях, которые забыть невозможно, с рассказом Москаленко она не совпадает…

«26 июня 1953 года Иван Григорьевич находился на своей служебной даче в Филях, когда его порученец майор Мартынов сообщил, что приказано прибыть к министру обороны. При этом необходимо непременно иметь при себе личное оружие, без кобуры, в кармане.

– Ты ничего не путаешь? – озадаченно переспросил Зуб Мартынова. – К министру и с пистолетом?

– Именно так передал указание адъютант Булганина. Слово в слово. Выезжайте, вас ждут.

Действительно, Булганин ждал полковника Зуба. По крайней мере, в кабинет министра обороны его провели незамедлительно…»[61]

Поговорив с Булганиным, Зуб вышел в приемную, где встретился с Москаленко и другими членами группы. Затем они поехали в Кремль и арестовали Берию. Но вот что совершенно замечательно, так это обстоятельства ареста. Их вызвали звонком, они с трех сторон подошли к Берии, и:

«Когда все успокоились, Маленков сказал:

– Товарищи, я предлагаю еще раз рассмотреть вопрос о Берии.

То есть до этого разговор уже был. Все согласились. Тогда Маленков продолжил:

– Он такой аферист, так опасен, что может наделать черт знает чего. Поэтому я предлагаю арестовать его немедленно».

Ну и как вам мотивация?

Что еще поражает в истории ареста Берии – так это невероятное мужество наших генералов, которые по устному приказу членов Президиума решились на такой шаг, как арест одного из первых лиц государства. Да ведь если что пойдет не так, Хрущев с Булганиным от всего отопрутся, а вот Жукову с Москаленко припишут попытку государственного переворота и поставят к стенке! Неужели им это в голову не приходило? Такие вещи понимают даже двадцатилетние лейтенанты и в серьезных случаях требуют письменный приказ. Ну, версию насчет того, что наши генералы из высоких побуждений стремились, рискуя жизнью, избавить страну от кровавого тирана, оставим, как говорят американцы, людям с интеллектом зрителей телешоу. Вопрос-то не праздный.

Почему они идут на такой риск?

Есть у нас еще один свидетель. Странный свидетель. Ибо Вячеслав Михайлович Молотов в своих беседах с Феликсом Чуевым не только обнаруживает превосходную память, но и дает ясные и резкие оценки. Например, события ночи с 21 на 22 июня 1941 года он по памяти восстанавливает до мелочей. И вдруг, едва речь заходит о 26 июня, начинает путаться и мямлить, что, в общем-то, совсем не в духе Молотова.

«…Перед этим была подготовлена работа. Все-таки Хрущев тут был очень активным и хорошим организатором… Он вызвал меня в ЦК, я пришел. “Насчет Берии хочу поговорить. Нельзя ему доверять”.

Я говорю: “Я уж вполне поддерживаю, что его надо снять, исключить из состава Политбюро ”…

…И уже перед самым заседанием мы уговорились, что его мало исключить из состава Политбюро, а надо арестовать».

Ну, это мы уже слышали… Но за что, черт возьми, за что?!

«Хрущев как секретарь тогда выполнял обязанности Первого секретаря, но еще не был Первым секретарем, он был организатором всего этого дела. Почему? Он сидел в ЦК. И ему прислали информацию, видимо, такого рода, что что-то Берия готовит. А у него были воинские части. Помимо аппарата… Дивизия была МВД…»

Надо прочитать книгу Чуева, чтобы понять, насколько это не типично для Молотова. Если уж он что-то знает, то так и говорит, ясно и определенно. А тут – Хрущеву, видимо, прислали какую-то информацию, что-то там такое Берия готовит… Что ж получается: он голосовал за арест члена Политбюро, даже не понимая толком, в чем дело? Просто потому, что ему Хрущев сказал? Да кто такой этот Хрущев?! Кем он был, когда Молотов уже сидел одесную от Сталина?!!

И вот теперь смотрите, как этот человек описывает заседание, где решался вопрос их жизни и смерти. Всех их.

«Кто первый взял слово, я уже не помню. Я тоже в числе первых выступал, может, я даже первый, а может, и второй… Были и другие вопросы, какие, я сейчас точно не могу вспомнить. Может быть, с этого началось. Начали с этого вопроса вне очереди, а вероятно, кто-то поставил вопрос: просто надо обсудить Берию…

Берия говорил, защищался, прения же были. Выступал: “Конечно, у меня были ошибки, но прошу, чтобы не исключали из партии…”»

Единственное, кажется, что он запомнил четко, так это пресловутую кнопку.

Чтобы понять, насколько это не типично для Молотова, возьмем другие его воспоминания. Так, по поводу какой-то малозначительной поездки начала 20-х годов у них с Феликсом Чуевым состоялся такой диалог:

«Ф. Чуев. О чем говорили в машине, не помните?

– О какой-то книжке прочитанной. На шоссе, возле Всехсвятского, лопнула шина. Мы вышли из машины у деревни. Подошли несколько крестьян. Каменева они узнали, потому что он был председатель Московского Совета… Начали с ним разговор. А на Ленина и на меня не обратили никакого внимания…»

Вот такая на самом деле память у Молотова. А тут: может быть, первый выступал, а может, второй… Может, был в повестке дня вопрос, а может, предложил кто-то, а кто – не помню…

Ой сильно что-то не так с этим заседанием! Ой не так!

В общем, пока мы видим, что в основе расправы над Берией лежат всего лишь смутные опасения да хрущевская интуиция. Но вот, наконец, мы добрались и до заговора. В книге Владимира Карпова «Маршал Жуков. Опала» приводятся воспоминания еще одного участника событий. Это Дмитрий Суханов, бывший помощник Маленкова. Как оказалось, заговор все-таки был. И даже два.

«Первый готовил Берия на 26 июня, намереваясь с помощью его охраны, приставленной к членам Президиума ЦК, всех их арестовать после просмотра спектакля в Большом театре (об этом коллективном просмотре было принято решение) и после театра всех привезти на Лубянку, ну а дальше предъявить им соответствующие обвинения. И Берия захватывает всю власть в стране».

А затем следует настолько крутой поворот в развитии событий, что аж дух захватывает!

«…Об этом его намерении знали и поддерживали Хрущев и Булганин, с которыми у Берии были очень доверительные отношения.

Дошла информация о замысле Берии и до Маленкова. Он вызвал Хрущева и Булганина к себе в кабинет (по телефону говорить не стал, опасаясь подслушивания) и прямо им заявил, что знает и о заговоре Берии, и об их в нем участии. Хрущев и Булганин думали, что они теперь из кабинета Маленкова не выйдут, а их выведет охрана, которая подготовлена в приемной. Но Маленков в смутное время после смерти Сталина не хотел осложнять обстановку в руководстве партии. Главное было обезвредить Берию. И он заявил Хрущеву и Булганину, что они могут искупить свою вину перед партией и жизнь свою сохранить только активным участием в аресте Берии. Оба поклялись быть верными партии. После этого и как бы для проверки его преданности Маленков поручил Булганину провезти подобранных Жуковым военных в Кремль на своей машине, т. к. у них нет пропусков…»

Ага, получается, заговорщики съели друг друга?!

Нет, не стоит обольщаться. Девяносто девять из ста, что Суханов таким образом мстит Хрущеву: ведь тот впоследствии грубо отпихнул от власти его босса, только и всего… Да и за себя мстит – его при Хрущеве посадили, но не за «политику», а за то, что прикарманил облигации одного из арестованных – надеялся, что того посадят «с конфискацией», а дело это спустя несколько лет вскрылось.

Итак, заседание идет, военные сидят в кабинете Суханова, ждут сигнала.

«А в кабинете Маленкова произошло следующее. Неожиданно Маленков предложил изменить повестку заседания и рассмотреть вопрос о Берии, который хотел совершить государственный переворот.

Маленков поставил на голосование:

– Кто за арест Берии?

Голосовали “за” – Первухин и Сабуров. Против – Молотов, Ворошилов, Каганович. Воздержались – Хрущев, Булганин, Микоян.

Молотов обрушился на Маленкова с обвинением в произволе. Вот в этот момент Маленков нажал кнопку вызова. И вошли военные во главе с Жуковым…

Маленков повторил предложение об аресте Берии. Теперь, при военных, все проголосовали «за». Маленков приказал Жукову арестовать Берию, что маршал и выполнил, подняв Берию с кресла и завернув ему руки за спину.

Прежде чем увести Берию в комнату отдыха, чтобы ничего не знала его охрана, ожидавшая в приемной, Жуков спросил Маленкова: “Может быть, арестовать и членов Президиума ЦК, бывших в сговоре с Берией?” Маленков не принял предложения маршала Жукова, не хотел, чтобы его обвинили в диктаторстве. Это был крупный политический просчет Маленкова, за который он позднее поплатился. А маршал Жуков обрел врага в лице Н. С. Хрущева…

Главной фигурой и решающей силой при аресте Берии был маршал Жуков, при нем, вторично голосуя, никто не осмелился даже воздержаться, все стали “за”».[62]

А вот это – самая интересная фраза. Без военных разворачиваются дебаты по поводу ареста, а при них никто «не осмеливается» даже проголосовать против абсолютно беззаконного решения. Теперь вспомним танковые полки, которые к тому времени полным ходом прут к столице, и получаем классический сценарий путча. Правительство под пронзительным взглядом генералов принимает требуемое решение. И тот факт, что путч организован Предсовмином, ничего не меняет. Когда в октябре 1993 года в России был расстрелян парламент, во главе сего действа вообще стоял президент, но суть – суть-то не изменилась. Можно спорить, являются ли подобные действия государственным переворотом, ибо переворот – это когда меняется государственный строй. Но… но когда одна ветвь власти в обход всех и всяческих законов учиняет расправу над другой ветвью, это безусловно означает, что строй изменился. Перестал быть конституционным. А то, что конституционность потом была восстановлена, это уже совсем другая история…

Вообще, по поводу нарушений и восстановлений конституционного строя мне часто приходит на память эпизод из романа Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Там злой дядька сунул топор под компас, и корабль, шедший к западному побережью Америки, в сильный шторм и незаметно для капитана, обогнул мыс Горн и оказался в Атлантическом океане. После чего топор был вытащен, и корабль пошел правильным курсом, но уже совсем к другому континенту.

Итак, вот воспоминания основных свидетелей происшедшего. Это уже потом, стараниями писателей и журналистов, правда превратилась в то, что «все знают». А чистая, необогащенная словесная руда именно такова.

По утверждению этих свидетелей и их сторонников, у них были смутные опасения, что Берия замыслил государственный переворот. Мог он замышлять нечто подобное? Конечно. Есть ли хоть какие-то данные, хоть какие-то доказательства этих замыслов, хоть какие-то основания, найденные перед арестом, или постфактум, или много лет спустя? Об этом мы поговорим в свое время. Но тогда у Хрущева со товарищи таких доказательств не было, иначе бы непременно уж кто-нибудь о них вспомнил.

История ареста Берии столь несуразна, что даже Н. Рубин, который, в общем-то, пересчитал почти все нелогичности и нестыковки в бериевском жизнеописании, сказал о ней следующее: «Принято считать, что если об одном и том же событии двое рассказывают по-разному, значит, один из них лжет. Если же разные версии одних и тех же событий предлагают сразу несколько человек, это будто бы означает, что правду говорит кто-то один, а остальные лгут. А, собственно, почему мы так считаем? Разве не может быть так, что по каким-либо причинам лгут все, причем лгут именно для того, чтобы скрыть правду?»

Юрий Мухин в книге «Убийство Сталина и Берии» провел расследование событий того дня, попросту сопоставив показания. Не он первый этим занимался. Например, В. Карпов в книге о маршале Жукове сопоставил рассказ своего героя об этом дне с рассказами других участников и нашел уйму несовпадений, но никак это не прокомментировал и никаких выводов не сделал. А Мухин сделал…

«…Рассмотрим воспоминания об аресте Берии, которые оставили Н. С. Хрущев, В. М. Молотов, Л. М. Каганович, К. С. Москаленко, Г. К. Жуков и Д. Н. Суханов – помощник председателя Совмина СССР Г. М. Маленкова.

1. На заседании какого коллективного органа власти был арестован Берия?

Члены Правительства и одновременно члены Президиума ЦК КПСС[63] Молотов и Каганович, казалось бы, должны были разбираться и помнить, где они тогда находились. Но Хрущев довольно быстро (в 1957 году) отправил их на пенсию, а Феликс Чуев заставил их вспоминать эти события только после 1985 года. И они, судя по всему, вспоминали не хрущевские, а сталинские порядки проведения Политбюро, когда материалы уголовных дел на членов ЦК обязательно рассматривались этим высшим руководящим органом страны. Поэтому оба безапелляционно заявили, что Берия был арестован на заседании Президиума ЦК (Политбюро): “На Политбюро его забирали (Молотов), “На заседании Политбюро дело было” (Каганович).

Хрущев, который любил эту легенду рассказывать иностранным делегациям, тоже сначала сообщил, что Берия был арестован на заседании Президиума ЦК, но потом, видимо, умные люди ему пояснили, что он постоянно сознается в преступлении, предусмотренном ст. 115 УК “Незаконное задержание”. Кто такие члены Президиума ЦК, чтобы задерживать первого заместителя Совета Министров СССР, назначенного на должность парламентом страны – Верховным Советом? И к моменту надиктовывания мемуаров Хрущев поменял место ареста Берии: “Мы условились, как я говорил, что соберется заседание Президиума Совета Министров, но пригласили туда всех членов Президиума ЦК”. Теперь уже Берия арестовывала не партия, а Правительство СССР. Однако ни сам Хрущев, ни хотя бы один мемуарист не вспомнил в связи с этим арестом имени ни единого члена Президиума Совмина, который бы присутствовал на этом заседании. И после никто из членов Президиума Совмина в мемуарах о таком заседании тоже не написал.

Вывод: врут!

2. Кто приказал военным арестовать Берию и кто возглавил военных?

Г. К. Жуков, естественно, уверяет, что возглавлял группу военных он, а Москаленко ему дали для количества и чтобы было кому с пистолетом стоять. Москаленко уверяет, что группу возглавил он, а Жукова взял с собой для количества и как “свадебного генерала”. Это, надо сказать, довольно странно для военных, которые немедленно и автоматически определяют, кто из них старший: кто будет давать команды, а кто – исполнять.

Жуков в первоначальном варианте сообщал, что задание на арест Берии ему дал Хрущев, но потом, видимо, и Жукову подсказали, что он не имел права покушаться на свободу зампреда Совмина по приказу Секретаря ЦК. И в окончательной редакции воспоминаний Жуков поменял ориентацию – теперь уже команду на арест ему дает Маленков (глава Правительства СССР) на заседании Президиума Совмина.

С Москаленко дело интереснее, поскольку это непосредственный участник убийства Берии и он, действительно, получал официальный приказ на его арест и неофициальный – на убийство. Поэтому у него все логично – он опирается на реальные события, но не связанные с арестом Берии на Президиуме. По его воспоминаниям, он получил приказ от Хрущева, инструкции – от министра обороны Булганина, а затем этот приказ ему подтвердили лично Маленков, Булганин, Молотов и Хрущев, которые для этого вышли к нему и его людям из зала заседаний Президиума ЦК.

Но наиболее оригинальную версию этой легенды дал Суханов, который, как помощник главы страны, должен был организовывать техническую сторону вопроса. Он утверждает, что в “заговоре Берии” участвовали и Хрущев с Булганиным. Поэтому Маленков (глава Правительства), давая в своем кабинете приказ Жукову на подготовку ареста Берии, рассказал ему об измене и этих лиц, и Жуков был готов вместе с Берией арестовать и Хрущева с Булганиным.

Вывод: врут!

3. Давали ли Берии слово для объяснений?

Хрущев это категорически отрицает. Он даже акцентирует, что когда выступили все, то Маленков растерялся и не вызывал военных, тогда Хрущев снова был вынужден взять слово и говорить, пока Маленков не догадался нажать на кнопку.

А Молотов с Кагановичем, которым, видимо, и в голову не пришло, что можно вот так, не выслушав, осудить товарища, утверждают, что Берия выступал и оправдывался. Но что именно Берия говорил, ни Молотов, ни Каганович не сообщают, и это естественно – ведь самого этого заседания с Берией не было. (Поэтому-то Хрущев, часто рассказывая эту историю, и не дает в ней Берии слова, чтобы не нарываться на вопрос, о чем именно Берия говорил).

Вывод: врут!

4. Где военные ждали сигнала об аресте Берии?

И Жуков, и Хрущев, хорошо знавшие расположение кабинета Сталина, в котором, по легенде, шло заседание, расположили группу военных для захвата Берии в самом удобном для этого месте – в комнате помощника Сталина Поскребышева, которая имела дверь прямо в кабинет, минуя приемную. Поэтому военные вместе с Москаленко, по их версии, ждали сигнала там.

Но Москаленко был не вхож ранее в этот кабинет, а знал обычные кабинеты, которые имеют только приемные и комнаты отдыха. Поэтому в своей легенде Москаленко разместил группу захвата (вместе с Жуковым) в приемной, и она там тряслась от страха в окружении телохранителей Берии. “За это время каждый из нас пережил, передумал многое. В приемной все время находились человек 15–17 в штатской и военной одежде. Это порученцы и лица, охраняющие и прикрепленные. А больше всего это люди от Берии”, – пишет он.

Вывод: врут.

6. В котором часу был арестован Берия?

Как вы понимаете, по легенде, военные долго ждали сигнала и поэтому не могли не поглядывать на часы.

Москаленко: “Примерно через час, то есть в 13.00, 26 июня 1953 г…” Жуков: “Немного погодя (было это в первом часу дня) раздался звонок, второй. Я поднимаюсь первым…” Суханов: “Заседание началось в 14.00 26 июня 1953 г. Военные ждали условного сигнала… Ждали больше часа. И вот раздалось два звонка”.

Если мы учтем, что, по легенде Москаленко, военные приехали в Кремль в 11.00, то ждать сигнала на арест, по версии Жукова, им пришлось около часа, по Москаленко – два часа, по Суханову – более четырех.

Вывод: врут!

7. Где именно арестовали Берию?

К началу своего публичного озвучивания это место определилось всеми более-менее одинаково – Берию арестовали, когда он сидел вместе со всеми за столом Президиума ЦК. Зайдя с тыла, как коршун, бросился на него храбрец Жуков: “Я подхожу к Берии сзади, командую: “Встать! Вы арестованы”. Не успел Берия встать, как я заломил ему руки назад и, приподняв, эдак встряхнул”. Москаленко: “Все обнажили оружие. Я направил его прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх”. После этого Хрущев, который, по легенде, сидел рядом с Берией, рассказывал эту историю не менее красочно, но по-другому. Первому секретарю ЦК КП Узбекистана Н. А. Мухитдинову посчастливилось одному из первых услышать эту легенду из уст Хрущева, и вначале она выглядела так: “Как осуществлялась операция? В назначенное время члены Президиума ЦК вошли в зал заседаний. Когда одним из последних вошел и сел на свое место Берия, его охрана, прикрепленные помощники, были тут же изолированы, эти помещения заполнили сотрудники спецгруппы во главе с К. С. Москаленко. В этот же момент были заменены посты охраны на этажах и в Кремле.

Маленков открыл заседание Президиума и объявил:

– Давайте рассмотрим вопрос по товарищу Берии, – и дал слово Хрущеву. Тот прямо, открыто изложил суть дела. Когда Берия начал решительно опровергать сказанное, к обвинениям подключились и другие. Уяснив до конца степень опасности, Берия протянул руку к портфелю, лежавшему на столе. В эту секунду Никита Сергеевич быстро отобрал портфель, заявив: “Шалишь, Лаврентий!” (Это штафирка-то Хрущев отобрал портфель у старого чекиста, знающего джиу-джитсу? Ха-ха! – Е. П.) Там оказался пистолет. После острых перепалок Маленков объявил:

– Давайте созовем Пленум и там все до конца обсудим.

Все, кроме Берии, согласились. Когда Берия выходил из зала заседаний, прямо у дверей его арестовали и увезли”.

Как видите, в этом варианте отсутствует Жуков, но зато присутствует пистолет в портфеле Берии. В последующих вариантах легенды Жуков появился, но пистолет из портфеля вдруг исчез.

Вывод: врут!

8. Что произошло с охраной Берии и Кремля?

Выше вы уже обратили внимание на неувязку: по Москаленко, военные ждали сигнала в приемной вместе с охранниками Берии, а по раннему Хрущеву, именно Москаленко эту охрану и разоружил. По позднему Жукову: “Арестовать личную охрану поручили Серову” (заместителю Берии в МВД). А по окончательному Москаленко, с устранением охраны дело обстояло так:

“В ночь с 26 на 27 июня, примерно около 24 часов, с помощью Суханова (помощника Маленкова) я вызвал пять легковых машин «ЗИС-110» с правительственными сигналами и послал их в штаб Московского округа ПВО на ул. Кирова. К этому времени по моему распоряжению было подготовлено 30 офицеров-коммунистов штаба округа под командованием начальника оперативного управления полковника т. Ерастова. Все они были вооружены и привезены в Кремль без проверки на пяти машинах и, как только прибыли, сразу же заменили охрану в Кремле внутри здания, где под охраной находился Берия. После этого, окруженный охраной, Берия был выведен наружу и усажен в машину «ЗИС-110» на среднее сиденье. Там же сели сопровождавшие его вооруженные Батицкий, Баксов, Зуб и Юферев. Сам я сел в эту машину спереди, рядом с шофером. На другой машине были посажены шесть из прибывших офицеров из ПВО.

Двумя этими машинами мы проехали без остановки через Спасские ворота и повезли Берию на гарнизонную гауптвахту г. Москвы…” (А где же ковер, в который, по маршалу Жукову, заворачивали Берию? Жаль ковра, красивый, эффектный номер! – Е. П.)

Вывод: все врут!

9. А было ли это пресловутое заседание Президиума ЦК и Совмина, на котором якобы был арестован Берия?

С давних времен заседания высших органов страны и партии стенографируются и протоколируются. Если такое совместное заседание действительно имело место 26 июня 1953 г., то в архивах двух ведомств сразу – в ЦК КПСС и Совмина – должны сохраниться протоколы этого заседания с решением об аресте Берии и о возбуждении против него дела. Но ни в одном архиве таких протоколов нет!

Более того, решение “Об организации следствия по делу о преступных антинародных и антигосударственных действиях Берии” принято на заседании президиума ЦК только 29 июня.

Вывод: все врут!

Думаю, что дальше анализ легенды об аресте Берии нет смысла продолжать. Ни в каких даже основополагающих деталях, которые невозможно забыть, она в показаниях “участников” не стыкуется. Все стараются доказать, что Берия был арестован, но каждый врет об этом по-своему».[64]

В архиве Маленкова нашелся один весьма интересный документ. Это черновик заседания Президиума, назначенного на 26 июня. Вот что он гласит.

«К РЕШЕНИЮ ВОПРОСА О БЕРИИ

Протокол № 10 от 26 июня 1953 г.

Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством.

Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии (здесь и далее – курсив мой. – Е. П.).

Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД.

Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений.

Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью.

Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью.

(Большая перестройка; исправление методов; агентура; внедрять партийность.)

Комитет – внутр. взоры на врагов друзей защищать вне – разведку наладить

МВД – задача – (лагери долж. провер…).

1. Факты – Укр., Литва, Латв.

Нужны ли эти меропр.

Что получилось, как стали понимать?

МВД поправлял партию и правит.

ЦК – на второй план.

2. Пост Мин. вн. дел у т. Б. – он с этого поста контролир. парт. и пр. Это чревато большими опасностями, если вовремя, теперь же не поправить.

3. Неправильно и др.

Суд – подг.

Особ. совещ.

факты венгер. вопр. – Мы заранее не сговаривались (Еще подчеркнуто!)

Герм. – чекиста послать? руков. послать?

Правильно ли это – нет!

Надо вовремя поправить. – Подавление коллектива. Какая же это коллективн.

Безапелляционность – покончить.

4. Разобщенность, с оглядкой.

Письмо о Молотове?

Настраиваемся друг на друга!

Нужен – монолитн. кол(лектив) и он есть!

5. Как исправить:

а) МВД – пост дать другому (Кр(углов) + ЦК.

Управл. охраны – ЦК

С утра до вечера не шагу без контроля!

наша охрана – у каждого в отд., тому, кого охр.

(без доносов)

Мы при т. Ст. недов. (возможно, имеется в виду, что при Сталине не пользовались таким недоверием. – Е. П.)

Орг. подслушив. – ЦК – контроль

Т. (товарищи. – Е. П.) не увер., кто и кого подслуш.

?б) От поста зама (председателя Совета Министров. – Е. П.) – освободить назнач. мин. нефт. пр.

в) Спец. Комит. – в Минист. Сабуров и Хруничев. (Имеется в виду преобразование атомного комитета в соответствующее министерство и назначение туда новых руководителей. – Е. П.)

г) президиум ЦК – по крупн. вопр. реш. – за подп. секр., Предс?

было реш.

Кто хочет обсудить…».[65]

Теперь требуется некоторая расшифровка.

Надеюсь, суть претензий к Берии из этой записки ясна и комментариев не требует. Меры тоже ясны: от поста министра внутренних дел освободить в любом случае. Если будет вести себя смирно и признает свои ошибки, то этим и ограничиться, если же «не проявит понимания», то снять и с должности зампреда Совмина, а также председателя специального комитета и отправить на пост министра нефтяной промышленности. О том, что последние меры условны, говорит маленький знак вопроса перед пунктом б). То есть размах репрессивных мер по отношению к Берии зависел от того, как он будет вести себя на заседании. И если, как вспоминает Молотов, он «признал свои ошибки», то должен был потерять только МВД, но не свободу и не жизнь…

Так что же там на самом деле произошло, на этом Политбюро? Но что бы ни произошло, Маленков, автор черновика, выходит, к подготовке ареста Берии непричастен, коли явился на заседание с этой бумажкой в портфеле?

Это первый пласт размышлений, которые вызывает сей документ. Однако он куда более глубок, чем кажется на первый взгляд. Например, совершенно в ином свете предстает перед нами вопрос об МВД.

Для сравнения вернемся в 1938 год. В октябре начала работу комиссия Политбюро, которая должна была подготовить проект постановления ЦК, СНК и НКВД «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» – постановление было утверждено Политбюро 17 ноября, и соответственно, в свои сроки было утверждено Совнаркомом и НКВД. Зачем такие сложности? Неужели Политбюро не могло само повелеть?

В том-то и дело, что не могло! К тому времени уже действовала Конституция 1936 года, но даже и без нее в официальной структуре власти Политбюро было никем, и звать его никак. Просто руководящий орган политической партии, без каких бы то ни было властных полномочий. Да, мы знаем, что партия в то время руководила всем, но механизм этого руководства был достаточно хитер, он действовал не через властные структуры, а опосредованно, через членство. Самые значимые люди в стране входили в Политбюро и обязаны были выполнять его постановления в порядке партийной дисциплины. Поэтому-то и принималось совместное постановление Политбюро и того ведомства, которого касался решаемый вопрос. Кстати, и Хрущев, когда до него наконец-таки дошло, изменил свою версию событий 26 июня, присовокупив сюда еще и Президиум Совмина. Но про черновик, по-видимому, все попросту забыли. Дело в том, что, если вопрос рассматривался на заседании, то по нему выносилась резолюция, а черновик уничтожался. Его наличие в архиве Маленкова доказывает, что этот вопрос 26 июня не рассматривался. Вот и проворонили улику.

А улика-то это серьезная! На основании этого документа (соответствующие места выделены курсивом) членам Президиума ЦК, в принципе, можно предъявить обвинение по пресловутой ст. 58 в самой страшной ее части – 581: измена родине. В тогдашнем УК, правда, нет статьи о государственном перевороте, но насчет приговора можно не сомневаться. И обвинение это гласит: попытка, в ущерб Конституции, подчинить Министерство внутренних дел Президиуму ЦК, то есть высшему органу политической партии. Выражаясь современным языком, это говорит о намерениях вместо конституционного установить в СССР внеконституционную диктатуру одной политической партии.

Это, конечно, шутка – хотя, в определенное время и при определенных обстоятельствах такие шуточки могли привести их героев к стенке. При Сталине за подобными нюансами следили очень тщательно – раз Конституция есть, она должна выполняться. Пусть ритуально, но выполняться. Что же получается, эти претенденты на высшую власть даже таких простых вещей не понимали?

Впрочем, что они вообще понимали, было продемонстрировано стране в последующие десять лет. У Стругацких в романе «Трудно быть богом» есть такой замечательный персонаж – сановник при королевском дворе дон Рэба, нечто вроде кардинала Ришелье, которого все считали хитрым интриганом. А он только изображал хитрого интригана, будучи на деле глуп и примитивен. Так же и здесь. Потому что чем дальше, тем явственнее обнаруживалась феноменальная тупость всей этой гоп-компании. В многочисленных спорах мне с пеной у рта доказывали, что люди, стоящие у власти, не могут быть так глупы! Ну вот не могут, и все!

А если могут?

Не будем спешить с ответом, вернемся пока к пресловутому черновику. Судя по тому, что черновик оказался в архиве Маленкова, либо заседание не состоялось, либо вопрос о Берии на нем не обсуждался… Но ведь, как утверждают все без исключения участники, и заседание состоялось, и вопрос обсуждался, да еще как! Дальше: в черновике ни слова об аресте. Выходит, Маленков – а он, между прочим, Предсовмина – ничего не знал?

Возможна и другая версия появления этого черновика. Перечитайте его еще раз. Ничего странного не замечаете? Сначала идут длинные гладкие фразы, стилистически выверенные, без сокращений, и при этом совершенно дежурные, которые опытный партчиновник без всяких записей произнесет. И вдруг текст становится сбивчивым, конспективным, слова сокращаются. Вся существенная часть документа изложена кое-как, словно бы в страшной спешке. Фразы стилистически разные. Рядом с вполне грамотной – о том, что МВД поправлял партию и правительство, – стоит возмущенный выкрик: ЦК – на второй план! Такое ощущение, что над Маленковым буквально нависают несколько человек, и лихорадочно он записывает то, что ему наперебой говорят. Проекта резолюции здесь также нет, хотя обычно он готовился заранее.

Все записано настолько наспех, что, скорее всего, вышеупомянутый черновик готовился утром 26 июня, непосредственно перед акцией. Так, словно перед самым заседанием, некто – и мы вскоре поймем, кто именно – сказал: «Товарищи, сколько ж можно! Положение сложилось недопустимое, Берия черт знает что себе позволяет! Доколе?! Сегодняшние вопросы подождут, давайте-ка лучше обсудим вот что…»

Но с чего вдруг? Так свербило, что и дня было не подождать, не решить проблему мирным путем?.. А это смотря какая проблема! О заговоре Берии, думаю, можно забыть. Но ведь заседание было назначено заранее, и у него должна была быть нормальная, официальная, заранее обговоренная повестка дня.

О чем должна была идти речь на заседании Президиума ЦК 26 июня?

А вот об этом сведений нигде нет!

Юрий Мухин предполагает, что Берию под каким-либо предлогом заманили куда-нибудь, например, в штаб ПВО, и там убили. Хотя трудно представить себе, чтобы предельно занятый Берия вдруг изменил свои планы и отправился куда-то в штаб ПВО, если он туда изначально не собирался. А куда он, кстати, собирался? И кто мог знать о его планах?

В первую очередь об этом могли знать жена и сын. И вот что вспоминает Серго Берия.

«26 июня 1953 года отец находился на даче. Я уехал раньше, где-то около восьми, и через час был в Кремле. (Кабинет отца располагался в противоположном здании.) В четыре часа дня мы должны были доложить отцу о подготовке к проведению ядерного взрыва… (Дальше рассказывается о подготовке к докладу, совместно с другими конструкторами, у Б. Л. Ванникова. – Е. П.) Часов в двенадцать ко мне подходит сотрудник из секретариата Ванникова и приглашает к телефону: звонил дважды Герой Советского Союза Амет-Хан, испытывавший самолеты с моим оборудованием. “Серго, – кричал он в трубку, – я тебе одну страшную весть сообщу, но держись! Ваш дом окружен войсками, а твой отец, по всей вероятности, убит. Я уже выслал машину к кремлевским воротам, садись в нее и поезжай на аэродром. Я готов переправить тебя куда-нибудь, пока еще не поздно!”

Я начал звонить в секретариат отца. Телефоны молчали. Наверное, их успели отключить. Не брал никто трубку и на даче, и в квартире. Связь отсутствовала всюду… Тогда я обратился к Ванникову. Выслушав меня, он тоже принялся звонить, но уже по своим каналам. В тот день, по предложению отца, было назначено расширенное заседание Президиума ЦК… (Дальше мы часть фразы пока выпустим, потом я ее приведу. – Е. П.)… Ванников установил, что заседание отменено и происходит что-то непонятное…

…Борис Львович (Ванников. – Е. П.), чтобы меня одного не схватили, поехал вместе со мной на городскую квартиру, расположенную на Садовом кольце. Район в самом деле был оцеплен военными, и нас долго не пропускали во двор, пока Ванников снова не позвонил Хрущеву. Наконец, после его разрешения, нас пропустили, что и подтверждало его причастность к происходящему. Стена со стороны комнаты моего отца была выщерблена пулями крупнокалиберных пулеметов, окна разбиты, двери выбиты.

Пока я все это отчаянно рассматривал, ко мне подбежал один из охранников и говорит: “Серго, только что из помещения вынесли кого-то на носилках, накрытых брезентом”.

Охранника срочно позвали, и я не успел спросить у него, находился ли отец дома во время обстрела».[66]

Скорее всего, так оно и происходило. Именно так – тупо, грубо, нелепо. Этими чертами отмечены все действия убийц Берии – и «Танки-шоу» в центре столицы, и пресловутый Пленум ЦК, о котором еще пойдет речь, и «суд», и все прочее.

Еще несколько штрихов, доказывающих, что Берия уже был мертв. Из воспоминаний Серго: «После всего, что произошло,[67] Анастас Иванович (Микоян. – Е. П.) разыскал меня в Москве у дочери и долго твердил о своей непричастности к гибели отца… Я тогда не мог знать содержания его выступления на Пленуме, поэтому принял за истину слова Микояна. Правда, некоторые сомнения в искренности этих клятв заронила мне в душу реплика, как бы случайно оброненная им: “Эх, дорогой Серго, о чем угодно можно говорить, когда человека уже нет в живых!..” Только спустя десятки лет я понял подтекст микояновской реплики».[68]

И снова слово Ю. Мухину:

«Я позвонил последнему оставшемуся в живых члену тогдашнего ЦК Н. К. Байбакову. В ходе разговора по техническим вопросам я спросил его, помнит ли он июльский 1953 г. Пленум ЦК? Когда Николай Константинович его вспомнил (ему 90 лет), я неожиданно задал ему вопрос: “Знали ли вы на Пленуме, что Берия уже убит?” Он быстро ответил: “Нет, я тогда ничего не знал, – но затем, после заминки, сказал: – Но факт в том, что он оказался убитым”».[69]

Можно еще и еще доказывать, что Берия был не арестован, а убит. Но стоит ли?

Да, но все это как-то слишком уж грубо и непрофессионально. Если так уж необходимо было ликвидировать Берию, неужели обязательно затевать пальбу в центре Москвы? Есть же и другие способы… да хоть автокатастрофа, чем плохо?

Тому может быть лишь одно объяснение: у заговорщиков не было времени обставить все прилично. Это был экспромт. Они спешили, причем так спешили, и опасность была так велика, что им было уже все равно, как убрать Берию. Да хоть в самом деле Москву бомбить – лишь бы убрать!

Но почему?!

А вот теперь вернемся к опущенной фразе из воспоминаний Серго. «В тот день, по предложению отца, было назначено расширенное заседание Президиума ЦК, на котором планировалось обсудить деятельность министра государственной безопасности СССР С.Игнатьева и его заместителя М.Рюмина с целью установления их личной вины в фабрикации ряда дел: мингрельского, ленинградского и т. п…». Он настолько не придал этому факту значения, что даже не включил его в свою книгу, ограничившись упоминанием в интервью. Значит, ни о какой подтасовке не может быть и речи, случайно вспомнил и случайно сказал.

А из других источников известно, что накануне, 25 июня, едва вернувшись из десятидневной поездки в Германию, Берия просил у Маленкова санкции на арест Игнатьева.

При чем тут это? Чушь какая-то…

Давайте не будем торопиться. Пока просто запомним: на этом заседании Президиума Берия должен был говорить о бывшем министре госбезопасности Игнатьеве и, по всей видимости, получить санкцию на его арест.

Итак, сие весьма похоже на правду: 26 июня 1953 года в Москве было совершено одно из политических «убийств века». Без суда и следствия был убит вице-премьер и министр внутренних дел СССР Л. П. Берия. По масштабу и последствиям для своей страны (надеюсь, после того, как мы внимательно рассмотрели биографию Берии, это очевидно) это убийство может быть сопоставлено, например, с убийством Сальвадора Альенде, и оно уж куда более значительно повлияло на мировую историю, чем, скажем, убийство в Мексике Льва Троцкого, о котором кричат много и громко. Сей факт оставался незамеченным почти пятьдесят лет – по двум причинам.

Во-первых, ему не придали значения, потому что тремя месяцами раньше умер Сталин, и огромность его смерти заслонила все остальные события, что дало возможность историкам списать смерть Берии на верхушечные разборки. А во-вторых, сразу же после убийства была поставлена колоссальная по интенсивности дымовая завеса. Она продержалась полвека, и надо было измениться государственному строю, чтобы часть – только часть! – документов, связанных с этой историей, стала достоянием гласности.

Попробуем реконструировать события. Теперь мы практически точно знаем время убийства. На него указывают три независимых источника – Жуков, Москаленко и Серго Берия. Все они называют один и тот же промежуток времени: между 12 и часом дня. Версию Суханова можно в расчет не принимать, ибо Берия в Кремль не приезжал и тот его не видел.

Впрочем, можно и еще уточнить. Вспомним, Москаленко по поводу времени говорит: «Примерно через час, то есть в 13.00, 26 июня 1953 г…» Жуков: «Немного погодя (было это в первом часу дня) раздался звонок, второй. Я поднимаюсь первым…». То есть оба бессознательно оперируют промежутком времени, привязанным к полудню. Если заседания не было, то откуда такое единообразие в «воспоминаниях»? Подсознание – великая вещь! По-видимому, примерно тогда все и произошло.

В 14 часов войска, находившиеся на учениях, получили приказ двигаться к столице. По той же хрущевской версии, это было сделано, чтобы нейтрализовать выступление войск НКВД. В таком случае, это глупость запредельная, поскольку посредством танков, артиллерии и авиации уличные бои не ведутся. Поскольку засевший в окне человек с противотанковым гранатометом легко превратит танк в факел, и, если в ответ не будет снесена огнем вся улица, то возле следующего дома запылает следующий танк. Что же касается решения проблемы уличных боев с помощью бомбежки… Вот уж доподлинно: есть город – есть проблема, нет города – нет проблемы… (А собирался ли Хрущев и компания разрушать собственную столицу – надеюсь, вопрос риторический. То есть, конечно, кто их знает… но после подобного акта потребовалось бы установление диктатуры такой степени жесткости, на какую у них элементарно не хватало бы сил. Ну не было среди них ни Ленина, ни Троцкого!). Да и не та структура НКВД, на которую можно воздействовать подобным способом. Зачем ей вообще задействовать войска? В то время там служили одни из лучших ликвидаторов в мире: пройдут тихо, незаметно, оставят десяток трупов – и никаких следов.

Кроме того, если б заговор в НКВД существовал в реальности, чекисты наверняка приняли бы меры на случай ареста или исчезновения руководителя, и ликвидация Берии не уничтожила бы заговор, а наоборот: активизировала. (Этого, кстати, боялся Сталин, когда в 1937 году громили армейских заговорщиков – тогда он, действительно, по жердочке прошел.[70])

Есть и еще один аргумент в пользу того, что ничего Берия не замышлял. Если б заговор на самом деле существовал, то члены Президиума не пошли бы в театр 27 июня, а сидели в надежном месте под охраной! Но они слушали оперу «Декабристы», а значит, ничего не боялись. Не боялись же потому, что ничего им не угрожало.

Итак, заговора не было, и устроители «Танки-шоу» прекрасно об этом знали. Поэтому единственный смысл приказа о стягивании войск к столице заключался в следующем: запомниться как можно большему количеству людей. Чтобы спустя какой-то срок можно было сказать: «Мы направили в столицу танки, чтобы нейтрализовать возможные действия войск НКВД» и, таким образом, сделать арест Берии достаточно мотивированным в глазах если не юристов, то хотя бы широких партийных масс – беспартийные для этих «детей семнадцатого года» были вообще не люди. Юристы были свои, прикормленные, из породы «чего прикажут», что же касается всего прочего населения, то для быдла есть политруки и газета «Правда».

Итак, будем считать временем убийства 12 часов дня. Время начала «боевых действий» – 14 часов. Что же происходит в промежутке?

Этого мы не знаем. Но можем предположить.

Когда должно было начаться заседание Президиума ЦК? В двенадцать Берия, по всей видимости, находился еще дома. В четыре у него назначена встреча с сыном. В два часа началось «Танки-шоу». Получаем примерное время начала заседания: 12.30–14.00. Возможно, организаторы убийства попросили товарищей собраться немножко пораньше, чтобы обсудить предполагаемое изменение повестки дня. И вот, когда все собрались, один из членов Президиума сообщил остальным, что Лаврентий Берия убит.

Естественно, при этом была изложена некая легенда. Например, в одной из ранних версий «ареста Берии» упоминается, что у него в портфеле лежал пистолет. А также то, что всех членов Президиума злодей Берия предполагал арестовать в театре на представлении оперы «Декабристы», куда они должны были пойти на следующий день, 27 июня. Значит, легенда могла звучать, например, так.

Несколько членов Президиума получили информацию о том, что Берия и его сподвижники из НКВД устроили заговор с целью всех членов ЦК арестовать и уничтожить. Возможно, как раз 27 числа, в театре. Поскольку времени практически не оставалось, эти члены Президиума сами, не вынося вопрос на заседание, «посоветовались» с верными военными, и пришли к единому мнению: арестовать Берию и доставить в Кремль, «на суд товарищей». (Поскольку в деле замешаны военные, то ясно, что одним из этих осведомленных «членов Президиума» был министр обороны Булганин. Исключительно по его приказу можно поднять войска. Второй осведомленный и сам не отпирается, на всех углах кричит о своем участии, рассказывает кому попало, и даже пишет мемуары.) Арестовать Берию вызвались два генерала, которые, захватив с собой нескольких верных офицеров, отправились к заговорщику. Но, когда Берию попытались арестовать, он открыл портфель, выхватил пистолет и был убит при сопротивлении аресту. (Кстати, с какого перепугу старый чекист носил пистолет в портфеле? Что, у него карманов не было?)

В этом случае в Президиум должен был прибыть кто-либо из военных – рассказать, как дело было. Кто – мы тоже можем вычислить, да тут и вычислять не надо, они и не отпираются, сами все рассказывают. Это маршал Жуков и генерал Москаленко. Вероятно, им-то и принадлежит идея об использовании армии.[71]

Более того: возможно (согласно легенде), информацию о заговоре получил и принял решение об аресте не какой-то член Президиума, а, допустим, тот же маршал Жуков… Это неважно, как именно выглядела та легенда. Важно, что члены Президиума оказались перед фактом: один из них, заместитель председателя Совмина и министр внутренних дел, убит при попытке ареста, и с этим надо что-то делать, надо как-то прятать концы.

А может, все было еще проще, и сухановская версия о том, что все дружно проголосовали «за» после появления военных, тоже несет в себе некий первичный слой правды. На заседание пришли несколько военных, числом от двух до десяти. (Возможно, как вспоминает Маленков, и две группы по пять-шесть человек.) Членам Президиума вкратце объяснили, что произошло, и ненавязчиво предложили присоединиться. Берию, по причине некоторых свойств его характера, члены Президиума не любили, а даже если кто и относился к нему хорошо, то ведь Берии-то уже все равно, а жить хочется всем. Людишки эти были безынициативными, привыкшими прятаться за спину сильного лидера, и теперь они безропотно пошли за другим лидером. Тем более, что тот, другой, был заинтересован в сохранении прежнего, привычного порядка вещей, а Берия покушался этот порядок поломать.

Скорее всего, тогда-то и был составлен пресловутый черновик, написанный в страшной спешке и коллективно, как будто Маленкову со всех сторон кричат: «И это напиши! И вот это еще! А про спецкомитет не забыл?» Потом подлинный черновик с планом заседания был уничтожен и заменен этим – вот почему он и сохранился в архиве, а вовсе не по недомыслию «чистильщиков»…

Итак, посреди бела дня в столице, без суда и следствия, убит вице-премьер и министр внутренних дел, второе лицо в государстве, и с этим надо что-то делать. Решено было сообщить всем, что он арестован за «антипартийную и антигосударственную» деятельность.

Сообщили – и начали прятать концы.

В отличие от «заговорщика» Берии, у Хрущева была команда столь же беспринципная, как и ее лидер, так что он сумел кое-что организовать. По официальной версии, сначала Берию поместили на московской гарнизонной гауптвахте, и лишь на следующий день перевели в тот знаменитый бункер, где он и содержался до суда. Зачем это? Почему не в тюрьму? Боялись, что «сподвижники» отобьют у надзирателей? Но ведь остальных арестованных по этому делу держал в тюрьме министр обороны – и ничего…

Да все проще: арестанта, поименованного Берией, прятали в бункере затем, чтобы его никто не мог увидеть. Точнее, видели-то его многие, но не из тех, кто хорошо знал Берию в лицо… Но если о пребывании Берии в бункере сохранилось множество воспоминаний очевидцев, то о его суточном заточении на гауптвахте не вспомнил никто. Зато с этими сутками связана одна интересная история.

Утром 27 июня на гауптвахту приехали оба заместителя Берии – С. Н. Круглов (МВД) и И. А. Серов (госбезопасность) – со вполне естественным желанием: увидеть своего начальника и, возможно, допросить, на что они имели непреложное право. Москаленко их не пустил. Тогда, зная, что вечером все власть имущие идут на оперу, они поехали в театр. Там же был и Москаленко. Дальше, по воспоминаниям последнего, произошло следующее:

«Во время антракта в особой комнате Большого театра собрался весь состав Президиума ЦК. Серов и Круглов доложили, что я и мои товарищи неправильно обращаемся с Берией, порядок содержания его неверный, что я не хочу сам с ними вести следствие и т. д.

Дали слово мне. Я сказал: я не юрист и не чекист, как правильно и как неправильно обращаться с Берией, я не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия – враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но мы ничего плохого к нему не допускаем. Если я в чем и не прав, подскажите, и я исправлю. Выступили Маленков и Хрущев и сказали, что действия т. Москаленко правильны, Президиум их одобряет, и тут же сказали, что следствие будет вести вновь назначенный Генеральный прокурор т. Р. А. Руденко в присутствии т. Москаленко…

После этого Серов и Круглов вышли, а мне предложили сесть за стол и выпить рюмку вина за хорошую, успешную и, как сказал Маленков, чистую работу».[72]

Тут интереснее всего что? Предложение Маленкова выпить за «чистую работу». В чем она заключалась? Ну как же: работа была выполнена одна – успешно отфутболены представители органов внутренних дел. Да, но почему бы не дать им встретиться с Берией, ведь он уже арестован, что плохого-то? Объяснение только одно: никакого Берии на гауптвахте не было…

Однако долго такое положение продолжаться не могло. Рано или поздно Берию пришлось бы «предъявить народу». Да и занимать гауптвахту долго нельзя… Впрочем, долго там «арестованного» «держать» и не предполагалось. Это было временное укрытие для призрака наркома, на первое время, день-два, пока что-нибудь придумается.

На следующий день его «переводят» в бункер при штабе МВО. Это подземное помещение – центр боевого управления и бомбоубежище одновременно. Во двор, где находился бункер, загнали четыре танка: три встали по углам двора, один перегородил арку. Поставили караул из офицеров охраны штаба МВО.

А вот теперь смотрите… А. Сухомлинов пишет: «Штаб округа – место, конечно, историческое, но для содержания подследственных непригодное, да и навыков у военных в этом деле не было никаких. Во всяком случае, при заполнении анкеты арестованного Берии, которое производил следователь прокуратуры СССР Цареградский, в штабе даже не смогли сфотографировать его, Берию, как положено – в анфас и профиль. Ограничились комическим фото штабного фотографа. Дактилоскопирование, т. е. получение образцов отпечатков пальцев, – обязательная процедура в МВД при аресте – также не производилось». Ну, а у следователя прокуратуры Цареградского, заполнявшего анкету, что – тоже «нет навыков»? Он-то почему не провел все необходимые процедуры?

Читаем А. Сухомлинова дальше:

«Машинистка военного совета и ветеран штаба МВО Екатерина Алексеевна Козлова рассказывает, что на все время нахождения Берия в бункере передвижение по территории внутреннего двора штаба было сначала запрещено, а потом ограничено. Начальник штаба округа генерал-полковник С. Иванов приказал закрасить белой краской все окна на первом и втором этажах, чтобы никто не видел, как водят Берию.

Сопровождал его всегда полковник Юферов с охраной. Он практически каждый день водил Берию на допросы. Екатерина Алексеевна Козлова вспоминает, что многие офицеры в своих кабинетах тайком отчищали краску с окон, чтобы посмотреть на Берию. Интересно было.

Она, Е. А. Козлова, этого, правда, не делала, поскольку сама работала в том же главном корпусе, куда приводили Берию. Несколько раз видела его в коридоре и запомнила, что он всегда был в шляпе, горло замотано шарфом, а осенью и зимой 1953 года на нем было черное пальто.

Для работы с Берией на следствии в штабе МВО выделили кабинет члена военного совета генерал-лейтенанта Пронина. На допросы, как вспоминает Екатерина Алексеевна, часто приезжал сам генеральный прокурор Руденко в сопровождении своих работников и машинисток прокуратуры. Все документы они печатали и размножали сами, без участия машинисток…»[73]

…Почему-то при первом же упоминании о том, что в бункере содержался не Берия, а его двойник, сразу начинаются крики о безудержной фантазии. А что тут, собственно, такого? Использование двойников – достаточно распространенная практика у политиков всех без исключения времен, народов и государственных строев. А в бункере штаба МВО даже полной идентичности не требовалось, достаточно было некоторого внешнего сходства.

Итак, что же мы имеем в результате милицейской деятельности военных? Процедура регистрации арестованного не проведена. Нет фотографии человека, сидящего в штабном бункере, одно лишь «комическое фото» штабного фотографа, не анфас и в профиль, как положено, а в 3/4, так что эти фотографии нельзя сличить с фото Берии даже наложением. Что, штабному фотографу никогда и никого не приходилось снимать на документы?

Впрочем, вклеить нужное фото – не проблема, вытащи из семейного альбома, ножничками подравняй – и все. Безусловно, человек на снимке похож на Берию, однако ж есть некое несоответствие – лицо вроде то же, но как будто на несколько лет моложе. Подтянутое, и куда-то делись щеки, у реального Берии лежавшие на плечах… А фотографии в профиль, по-видимому, в альбоме не нашлось. Это, знаете ли, мало популярный ракурс…

Далее: нет отпечатков пальцев сидящего в бункере. Ну, это ясно, это чтобы никто и никогда не мог сличить, на случай если «пальчики» Берии где-то существуют.

И наконец: содержат арестованного не в системе МВД, где Берию в лицо знает, пожалуй, каждый, а в штабе МВО. Работникам штаба, конечно, всем «интересно», но они-то Берию в лицо не знают, ведь телевидения тогда не было, а по газетным фото кого-либо опознать… Впрочем, на случай, если среди штабных служащих найдется кто-то, видевший Берию лично, окна были закрашены краской, а арестованный всегда ходит по коридорам в шляпе и шарфе. Представьте себе: перед каждым допросом, да и просто чтобы выйти из импровизированной камеры, арестованный всякий раз надевает шляпу и плотно обматывает шею шарфом – хотя на дворе лето, да и идти всего ничего, до кабинета неподалеку, даже на улицу не надо выходить… очень естественно, не правда ли? Допрашивают его специально отобранные следователи, а приезжающие с Руденко машинистки и прочие делопроизводители тоже наверняка не видели реального Берию в лицо.

Ладно, в самом-то деле, давайте не будем доказывать, что в бункере штаба сидел двойник. Поставим вопрос иначе. Существует ли хотя бы ОДНО доказательство того, что человек, содержавшийся в бункере, действительно был министром внутренних дел СССР Лаврентием Павловичем Берией?

Ой, какой интересный документ был опубликован в конце 90-х годов! Называется он «Постановление президиума ЦК КПСС “Об организации следствия по делу о преступных антипартийных действиях Берии”».

«1. Ведение следствия по делу Берии поручить Генеральному Прокурору СССР.

2. Обязать т. Руденко в суточный срок подобрать соответствующий следственный аппарат, доложив о его персональном составе Президиуму

ЦК КПСС, и немедленно приступить, с учетом данных на заседании Президиума ЦК указаний, к выявлению и расследованию фактов враждебной антипартийной и антигосудартвенной деятельности Берии через его окружение (Кобулов Б., Кобулов А., Мешик, Саркисов, Гоглидзе, Шария и др.), а также к расследованию вопросов, связанных со снятием т. Строкача».[74]

Чем же интересен этот документ? Нет, не содержанием (кроме последней фразы), а самим фактом своего существования. Во-первых, формально он доказывает, что в СССР произошел государственный переворот. Это уже не полувнятная записка Маленкова, это настоящий, официальный документ, имеющий номер: П12/II от 29 июня 1953 г., в котором черным по белому записано, что с этих пор ЦК КПСС является высшим органом, обладающим всей полнотой власти в СССР. Потому что в противном случае можно спросить: а с какой такой стати ЦК политической партии дает распоряжения генеральному прокурору?

Начиналась новая эпоха в истории страны – эпоха, приведшая ее к деградации, распаду и позору.

«Дайте ему высказаться, это полезно знать!

Он выбалтывает то, о чем другие молчат!»

(Николай Островский. «Как закалялась сталь»)

2 июля вопрос о Берии был представлен на суд нового высшего органа Страны Советов – на Пленум ЦК КПСС.

Тут ведь что еще надо учитывать? Мы, к сожалению, до сих пор рассматриваем события тех лет через призму времен «развитого социализма», когда партия действительно была высшей властью в государстве. Мы, увы, до сих пор пребываем в шорах из учебников брежневских времен, и даже мысли не возникает: а всегда партия была нашим рулевым? Между тем, этот вопрос еще ждет своего исследователя.

Нет, до первой половины 30-х годов, пожалуй, все именно так и обстояло. Но потом в стране начались некие малопонятные процессы. В 1936 году была принята новая Конституция, затем состоялся съезд партии… и после этого он не собирался 13 лет. Верно, шла война, но в Гражданскую-то съезды проводились! Да и Политбюро собиралось все реже и реже. В верхах встречались те же люди, но теперь на заседаниях иных, конституционных органов.

Это, кстати, признал в своем докладе и сам Маленков, открытым текстом.

«А все ли у нас благополучно, товарищи, в деле соблюдения выработанных великим Лениным норм большевистских принципов руководства? Нет, не все. Больше того, у нас накопились за многие годы значительные ненормальности. Сошлюсь, например, на то, что у нас годами не собирался Пленум ЦК, у нас последние годы Политбюро перестало нормально функционировать как высший партийный орган в период между пленумами ЦК. Я не говорю уж о том, что XIX съезд партии у нас собрался спустя 13 лет после XVIII съезда…»

Да, если смотреть на прошлое сквозь очки «развитого социализма», то, конечно, все в нашей истории понятно. Но если взглянуть, так сказать, невооруженным глазом, то придется признать, что послевоенное время – вообще «темные годы» советской истории. Происходившие тогда процессы скрыты за семью замками архивов и семью завесами дезинформаций. Ясно одно: после войны партия вовсе не имела такого влияния, как раньше. И ее верхушке это не могло нравиться…

Но вернемся к пленуму. Естественно, из его материалов мы никогда не узнаем, за что на самом деле расправились с Берией. А вот почему товарищи по партии заточили на него зуб – узнать легко и просто, они сами об этом постоянно говорят. Так в чем же заключалась «антипартийная и антигосударственная деятельность» Берии? С докладом на эту тему выступил Председатель Совмина Маленков. И какие же «ужасные факты» он привел?

Главное обвинение было выдвинуто в самом начале. Но мы, для пущего драматического эффекта, приведем его в конце. А сперва давайте посмотрим, в чем еще, кроме озвученного Маленковым жуткого антигосударственного деяния, обвинялся на этом пленуме «злодей эпохи» Лаврентий Берия.

После главного блюда в докладе Маленкова шли стандартные десерты: «ужасные» обвинения в попытке нормализовать отношения с Югославией, в том, что ратовал за единую Германию, что с амнистией переборщил, что водородную бомбу взорвал без санкции «сверху»… Все это мы уже проходили. Но разве за это арестовывают и сажают?

Ладно, поехали дальше. После доклада начались прения, где «дорогие товарищи» уже от своего имени предъявляли обвинения. Запевалой выступил Хрущев. Вот кусочки из его выступления – это стенограмма, снова необогащенная словесная руда:

«Берия был большим интриганом при жизни товарища Сталина. Это ловкий человек, способный, он очень, я бы сказал, крепко впился своими грязными лапами и ловко навязывал другой раз свое мнение товарищу Сталину… Ловкость, нахальство и наглость – это основные качества Берии…».

У Н. С. Хрущева была одна особенность, с которой я столкнулась при работе над книгой «Сталин. Второе убийство». Сличая его воспоминания о Сталине с воспоминаниями других людей, я убедилась: тому, что он говорит, верить нельзя. То есть не то чтобы он временами искажал факты или что-то придумывал – нет, нельзя верить ни одному слову, он описывает какой-то параллельный мир, не имеющий ничего общего с реальностью. Кому хочется, может, например, взять книгу «Сталин в жизни» и проверить, кому лень – поверьте мне на слово, я эту работу проделала. А вот теперь посмотрите, сколько устоявшихся мнений сформировано на основе только этого человека.

«Я говорю, вот моя тревога: после смерти Сталина Берия будет всеми способами рваться к посту министра внутренних дел. Зачем ему этот пост? Этот пост ему нужен для того, чтобы захватить такие позиции в государстве, с тем, чтобы через свою разведку установить шпионаж за членами Политбюро, подслушивать, следить, создавать дела, интриговать…»

Еще одно обвинение:

«Он мне один раз звонит и говорит: “Знаете, у вас работник административного отдела позвонил Кобулову и спрашивает его, как дела идут. Это невозможно. Я член Президиума ЦК, и вроде какая-то тень наводится, кто-то вызывает моего первого заместителя, а не меня”. Одним словом, этим самым он ставит вопрос, что ни в ЦК не вызывать, ни в обкомы не вызывать, а это значит освободить от всякого партийного контроля органы МВД для произвола».

Так, ужасный грех: не позволял партийным проверяльщикам таскать к себе на ковер своих подчиненных. Интересно, а кто это любит? Ляпнет Кобулов, не привычный вращаться в кремлевских сферах, что-нибудь не то, а Берии потом разбираться… Впрочем, деяние явно антипартийное: ЦК хочет сунуть нос в дела МВД, а его – по носу, по носу!

А вот и вовсе уж кошмарное обвинение:

«Помните, тогда Ракоши сказал: я бы хотел знать, что решается в Совете Министров и что в ЦК, какое разграничение должно быть… Надо более рельефно выявить решение вопросов. Берия тогда пренебрежительно сказал: что ЦК, пусть Совмин решает, ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой… Значит, он исключает руководящую роль партии…».

Ого, на что замахнулся!

А вот еще один блестящий образчик хрущевской логики. Отрывок этот имеет лишь косвенное отношение к делу, но он такой вкусный, что нельзя его не привести:

«Интересна такая вещь: он сам многим возмущался, что делалось в МВД или в госбезопасности. Интересно, с какими предложениями вошел он в Президиум. Мы еще их не обсудили, не успели, решили раньше его посадить, а потом обсудить. (Браво!!! – Е. П.). Он внес предложение, что нужно ликвидировать Особое совещание при МВД. Действительно, это позорное дело. Что такое Особое совещание? Это значит, что Берия арестовывает, допрашивает, и Берия судит…

Почему это нужно было Берии? Потому что, имея Особое совещание в своих руках, он на любого человека имел право. Он сам говорил: я могу любого человека заставить, что он скажет, что имеет прямую связь с английским королем или королевой, сам подпишет. И он это делал…».

Так чего, все-таки, добивался Берия – отмены Особого совещания или же, наоборот, Хрущев отменял, а Берия за него обеими руками цеплялся?

Пора бы заканчивать чтение Хрущева, не один он был на том пленуме, но ведь невозможно оторваться! Еще перл:

«Товарищи, вы знаете, что несколько лет как поручено товарищу Маленкову наблюдать за сельским хозяйством. Берия демонстрирует внешнюю свою дружбу, неразлучную, неразрывную с товарищем Маленковым, гробя сельское хозяйство, доведя до последней степени это хозяйство. Дальше терпеть нельзя: молока нет, мяса мало. Объявили переход от социализма к коммунизму, а муку не продаем».

Сельское хозяйство-то к Берии каким боком?!

«Это делалось для того, чтобы свалить, а потом добраться до власти, потом объявить амнистию, выступить с ворами и рецидивистами, чтобы сказали: вот Берия спасает. Он делал так, чтобы народ подкупить. Дешевая демагогия».

Вы что-нибудь понимаете?..

Ладно, в самом деле хватит. Пора послушать других.

Молотов начал с чисто процедурных, аппаратных вопросов – кто кого куда выдвигает, кто какие подписи ставит. Он аппаратчик, его еще в 20-е годы прозвали «каменной задницей», ему так и положено. Но у Вячеслава Михайловича есть одно замечательное свойство – полное отсутствие фантазии. И хотел бы соврать, да не умеет…

«У нас ненормальность зашла и дальше. У нас установилась старая, древняя традиция, что все вопросы международной политики, МИДа и прочие решаются в Политбюро. Теперь перенесли в Президиум Совета Министров… Если мы дорожим партией и понимаем, что такое наша партия большевиков, ленинская партия, вождями которой были Ленин и Сталин и останутся ее духовными вождями, то по этому пути долго идти не могли».

Говорите, Вячеслав Михайлович, говорите, говорите!

«Тут впервые раздалась речь Берии – что нам этот социализм в Германии, какой там социализм, была бы буржуазная Германия, только бы миролюбивая… Не может советский человек говорить против того, чтобы держать курс на строительство социализма в ГДР…».

Вскоре Берия у Молотова стал прямо-таки равносилен Сталину:

«С тех пор как Берия приехал в Москву, атмосфера испортилась: пленумы перестали собирать, съезд затянулся на 13 лет… Это началось после 18 съезда, как раз после приезда Берии в Москву. Переворота он не сделал, но все, что можно делать, он делал. Он отравлял атмосферу, он интриговал…».

И снова почему-то о сельском хозяйстве:

«У нас нетерпимое положение в сельском хозяйстве, особенно в животноводстве, овощеводстве, по самым необходимым вещам. Тут правильно говорили товарищи о том, что нам не только не помогал такой человек, как Берия, в исправлении и улучшении экономической работы, он мешал, он тормозил, он всячески препятствовал выправить это дело».

Ну, как они «выправляли», общеизвестно. Именно в результате деятельности этой команды Россия, европейская житница, начала ввозить хлеб. Но Берия-то тут при чем?!

Ладно, идем дальше. Булганин, министр обороны:

«Еще при жизни товарища Сталина Берия вел себя очень подозрительно. На глазах у нас, мы видели его, он вел себя грубо, нахально, нагло, пренебрегая коллективом, пренебрегая товарищами, интригуя перед товарищем Сталиным… После смерти товарища Сталина он не только продолжил эту линию на разобщение коллектива, на дискредитацию, но, как вы видите, повел себя еще более нагло… Несмотря на то, что мы терпели его в своей среде, больше того, как правильно говорили, относились с видимым уважением, на деле же было совершенно другое…».

Ну прямо сказка про «Тараканище»! Если он такой мерзавец, то какого же… вы относились к нему «с видимым уважением»? И не стыдно во всеуслышание признаваться в подобном?!

Слово Кагановичу. Его беспокоит обстановка внутри Президиума ЦК:

«После смерти Сталина этот человек… распоясался. Никого не опасаясь, он с заднего плана вышел на передний план, он начал действовать с открытым забралом, он начал нахально и нагло подавлять с каждым днем…».

В чем же заключалась эта наглость? А вот и пример:

«И он все более и более наглел, наглел до того, что, когда приняли решение ЦК по вопросу об Украине, не было там в решении о том, чтобы записку Берии прикладывать, не было об этом в протоколе. Он звонит Маленкову и Хрущеву и настойчиво требует, почему не записано, что утвердить записку Берии, приложив к протоколу, и разослать всем членам Президиума… Ну, тогда тоже казалось, что не стоит из-за этого устраивать споры, разногласия, потому что с ним приходилось говорить на высоких тонах…»

Что правда, то правда – Лаврентий Павлович не обладал христианским терпением. Впрочем, его можно понять. У какого человека дела хватит терпения на таких вот коллег?

И снова сельское хозяйство! Далось оно им… Ага, кажется, пошли и факты… партийцы доказывали, что нужно поднять цены на картофель – Берия был против. Естественно, ради популярности… А, вот началось более интересное:

«Например, на Урале сельское хозяйство в трудном положении, потому что области там промышленные… Например, в Свердловской области 11 % сельского населения… Надо размещать механизацию высокую или делать баланс – рассматривать рабочую силу, чтоб сельское хозяйство не подрывалось, чтобы на Урал не завозить сельскохозяйственные продукты, чтобы Урал сам себя прокармливал… Этого Берия не понимал».

Я тоже, по правде сказать, не понимаю. Почему Урал должен кормить себя сам, если в стране существуют сельскохозяйственные районы? И зачем нужны сельскохозяйственные районы, если промышленные должны кормить себя сами?

А вот Каганович вытащил из рукава козырного короля:

«Начал он атаку на партию с атаки на Сталина. То, что меня потрясло и поразило, это когда он на другой день после смерти Сталина, когда еще Сталин лежал в Колонном зале, фактически он устроил переворот, свергнул мертвого Сталина, он стал мутить, пакостить, то рассказывал, что Сталин и против него, Берии, шел. Он нам, группе людей, говорил: Сталин не знал, если бы меня попробовал арестовать, то чекисты устроили бы восстание. Говорил?

Голоса из президиума . Говорил.

Каганович .…Он изображал Сталина самыми неприятными, оскорбительными словами…»

Что, хуже, чем Хрущев на ХХ съезде? Кстати, странно, что Хрущев об этом разговоре не упомянул. Не знал? Или Каганович это только сейчас придумал?

Пусть-ка еще поговорит:

«Партия для нас выше всего. Никому не позволено, когда этот подлец говорит: ЦК – кадры и пропаганда. Не политическое руководство, не руководство всей жизнью, как мы, большевики, понимаем. Но это не значит, что ЦК должен заменять Совет Министров, обком – облисполком и т. д., но мы должны концентрировать политическое руководство…»

Для тех, кто уже забыл или никогда не знал, что такое социализм, поясняю. Говоря, что ЦК не должен подменять Совмин, Лазарь Моисеевич имеет в виду, что ЦК будет руководить, то есть следить, вмешиваться и указывать, а Совмин – отвечать за результаты работы… А вы думаете, Берия партию не любил, потому что ему цвет партбилета не нравился?..

Вот Багиров, старый товарищ, первый начальник:

«Берия – этот хамелеон, злейший враг нашей партии, нашего народа – был настолько хитер и ловок, что я лично, зная его на протяжении тридцати с лишним лет до разоблачения Президиумом Центрального Комитета, не мог его раскусить, выявить его настоящее вражеское нутро…»

А ведь золотые слова говорит: до тех пор, пока Президиум не затявкал, пока не вылил на Берию цистерну грязи, никто ничего, оказывается, и не подозревал! И что обидней всего – Багиров, как и все, Берию поливал, а его все равно расстреляли. Как в том грубом анекдоте: за что же дерьмо-то ел?..

Но вот и до сельского хозяйства, наконец, добрались:

«Два года тому назад, в 1950 году, было принято решение партии и правительства по расширению производства хлеба, главным образом пшеницы, в Закавказских республиках. Теперь, в связи с пересмотром ряда решений, которые не имели и не имеют для советских республик, краев и областей актуального значения, Совет Министров решил этот вопрос пересмотреть и принял решение. Вдруг ни с того ни с сего звонит в Баку Берия: я готовлю материал, чтобы пересмотреть этот вопрос. Выходит, не партия готовит, не Совет Министров, не руководство партии, а он готовит…»

Поясню, о чем речь. В мае 1950 года Совмин принял постановление, в соответствии с которым в течение 4–5 лет закавказские республики должны были начать полностью обеспечивать себя хлебом. Если кто читал внимательно о работе Берии на посту Первого секретаря в Закавказье, тот помнит: земли там мало, сеять хлеб бессмысленно. Республику все равно не прокормишь, а сельское хозяйство угробишь. И вот эти… (кто там в Политбюро отвечал за сельское хозяйство?) принимают такое вот бредовое постановление. А через три года, в марте 1953-го, отменяют. Кто отменяет? Да уж, наверное, не Маленков, у которого картошка не растет…

Ну, теперь, наконец, ясно, как именно Берия саботировал гениальные начинания партии в области сельского хозяйства. Он не позволил насытить страну закавказским и уральским хлебом. Вот муки-то и нет… А если чайные плантации распахать и засеять пшеницей, то-то вся страна сыта будет!

А вот и Микоян, старый бакинец. Что он скажет?

Микоян, министр внутренней и внешней торговли, приводит конкретику. Ну наконец-то! А то голова уже кругом идет от заклинаний.

«Когда надо было подписать соглашение о торговых поставках с Чехословакией на 1953 год, то полгода шли переговоры. Министерство, которое я возглавляю, вошло с решением дать несколько меньшие поставки, пойти навстречу чехам, которые говорили, что не могли выполнить договор, который был подписан несколько лет назад… У нас было многолетнее соглашение о поставках. Правда, может быть, поставки могли идти несколько лучше, но дело не в этом. А Берия взбесился, как-то узнав об этом долголетнем соглашении. Долголетнее соглашение предусматривало поставку 800 штук дизелей нефтяных по 500 сил каждый… Это сумасшедшая цифра. Когда-то товарищи включили по ошибке в заявку это количество. Министерство проверило и выяснило, что нефтяникам столько не нужно, что нужно только 400… Наше министерство, Госплан совместно с нефтяниками включили 400 штук. Он тогда говорит, что многолетним договором предусматривалось 800, а Микоян предлагает 400. На каком основании такое разложение, такая поблажка чехам и так далее…»

Но что любопытно, дальше Микоян проговаривается о причинах срыва поставок.

«Не нужно столько, чехи не могут освоить. Это еще новая, трудная сейчас задача для них, они еще не владеют заводами, много сволочей у них на заводах».

Говоря общечеловеческим языком, дело вот в чем. В Чехословакии на заводах бардак, работу организовать не могут, а вместо поставок по договору слезно жалуются русским партнерам на трудности бытия. Вообще-то, в таких случаях принято платить неустойку. А Микоян ласково соглашается: конечно-конечно, мы все понимаем, давайте сколько сможете, да нам столько и не нужно… Неудивительно, что Берия «взбесился» – нефть-то нужна! Да и дурной пример – позволять торговым партнерам нарушать соглашения.

Вот еще пример, пожалуй что и покруче:

«Президиум Совета Министров обсуждал вопрос об Индии. Индусы играют между нами и американцами. Они обратились к нам, чтобы мы, русские, дали им некоторое количество зерна, около 300 тыс. тонн, и за это они будут давать свои товары. Президиум ЦК сказал – хорошо бы, если бы не отказать индусам, чтобы уменьшить влияние американцев и выбить почву у тех врагов советского народа, которые имеются в Индии. Поручили Молотову и мне такой проект составить. Мы подготовили. Мы нашли зерно из экспортных ресурсов, за счет снятия продажи другим капиталистическим странам, чтобы это зерно продать индусам, имея в виду политически более выгодное дело. Внесли предложение. Он говорит – нельзя принимать, неизвестно, откуда это зерно идет. Я говорю, что это подсчитано, это в пределах экспортного фонда. А он говорит – может быть, тогда экспорт нужно сократить, кто баланс проверял?.. И только когда Берию арестовали, нам удалось провести это решение».

Ага! И Берия виноват, что в СССР муки не было!

«Это был такой дезорганизатор, особенно в последнее время, что совершенно нельзя было спокойно работать… Я часто по своим делам советуюсь с товарищем Маленковым… Меня товарищ Маленков спрашивает, каких промтоваров не хватает стране. Я ему отвечаю: самое главное – не хватает хороших тканей для мужских и женских костюмов, не хватает хороших сорочек, а с остальным обойдемся… Или взять улов сельдей. Улов у нас в два раза больше, а в продаже сельдей меньше, чем при царе. При царе на 280 тысяч импортировалось взамен хлеба. Нажимаем, нажимаем, а рыбпром больше не дает…»

Анастас Иванович, ну селедка-то тут при чем?!!

Все! Больше не могу это читать, никакой выдержки не хватает. Да и смысла нет продолжать. Из вышеизложенного, по-моему, совершенно ясно, что имела партия против Берии. Непонятно другое: что против него имеют «прорабы перестройки»?

Ведь что же это получается, господа хорошие! Получается, что не Бухарин с Троцким, не их любимец Тухачевский, а Берия должен быть в числе первых героев нового времени! Бухарин призывал прижать к ногтю кулака, Троцкий был вообще такой революционер, что Ленину и не снилось, Тухачевский крестьян пачками расстреливал. А Берия – мало того, что реабилитировал невинно посаженных, явившись предтечей «Мемориала», так теперь еще он, выходит, и борец с партократией, поскольку не позволял партноменклатуре вмешиваться в сферы своей деятельности. Это вам не Солженицына на машинке перепечатывать да на митингах орать, это дело настоящее! И за это дело он, получается, еще и поплатился жизнью!

Впрочем, жизнью он поплатился, есть такие подозрения, все-таки за другое…

Ну вот мы и дошли до главного обвинения, которое, как козырного короля, выложил на стол Маленков (козырной туз был выложен 26 июня).

Приводим его сообщение дословно:

«Несколько дней назад т. Строкач – начальник МВД Львовской области – сообщил в ЦК КПСС следующее.

“В апреле с.г. министр внутренних дел Украины Мешик дал мне как начальнику областного Управления МВД по Львовской области указание собрать и донести в МВД УССР сведения о национальном составе руководящих кадров партийных органов, начиная от парторганизаций колхозов, предприятий и до обкома партии включительно. Одновременно Мешик предложил сообщить о недостатках работы партийных органов в колхозах, на предприятиях, в учебных заведениях, среди интеллигенции и среди молодежи…

Считая такие указания неправильными, так как органы МВД не должны и не имеют права проверять работу партийных органов, я позвонил по ВЧ лично Мешику и проверил, действительно ли он дал такое указание. Мешик подтвердил, что это его указание, и потребовал ускорить исполнение. Думая, что Мешик по ошибке или по неопытности дал такое указание, я пытался убедить его, что собирать такие сведения о работе партийных органов через органы МВД недопустимо. Мешик обрушился на меня с ругательством и с большим раздражением сказал так: “Тебе вообще наших чекистских секретных заданий нельзя поручать, ты сейчас же пойдешь в обком и доложишь о них секретарю, но знай, что это задание тов. Берии и с выполнением его тянуть нельзя, потрудитесь выполнить его сегодня же”. Я не поверил Мешику, что это задание исходит от т. Берии, так как считаю, что т. Берия как член Президиума ЦК КПСС в любое время может такие данные получить в ЦК КПСС или в ЦК КП Украины.

Руководствуясь своим партийным долгом, я доложил секретарю обкома партии т. Сердюку о полученном мною от т. Мешика таком явно неправильном указании.

В тот же день вечером мне во Львов позвонил т. Берия и сказал дословно следующее: “Что вы там делаете, вы ничего не понимаете, зачем вы пошли в обком партии и рассказали Сердюку о полученном вами задании? Вместо оказания помощи вы подставляете подножку т. Мешику. Мы вас выгоним из органов, мы вас сотрем в порошок, в лагерную пыль вас превратим”. И далее т. Берия в состоянии сильного раздражения несколько раз повторил следующее: “Ты понял это или нет, понял, понял? Так вот учти”. На мои попытки объясниться по этому вопросу т. Берия не стал меня слушать и положил трубку.

МВД СССР 12 июня с.г. меня сняло с должности начальника УМВД и отозвало в Москву. На мою просьбу оставить меня работать на Украине мне категорически в этом отказали.

Тов. Мешик, зная о разговоре Берии со мною, дважды напоминал мне: “Ну как, попало тебе от т. Берии? Впредь умнее будешь”. Далее т. Мешик в издевательской форме говорил мне буквально следующее:

“А т. Мельников – секретарь ЦК – плохой чекист. Он тебя как шпиона ЦК сразу выдал, звонит мне и прямо говорит, что Строкач доложил секретарю обкома Сердюку о том, что я, Мешик, собираю сведения о партийных органах. Разве так можно расконспирировать свою агентуру”.

Характерно отметить, что и заместитель министра внутренних дел УССР т. Мильштейн ведет такие же разговоры. Например, в марте с.г. он мне и т. Ивашутину, бывшему заместителю министра внутренних дел УССР, говорил, что теперь все будет по-новому, партийные органы не будут вмешиваться так, как это было раньше, в работу чекистских органов. Начальники УМВД областей должны и будут независимы от секретаря обкома партии.

Генерал-лейтенант Кобулов А. З. (брат заместителя министра Кобулова Б. З.) также сказал мне: “Вы не учли того, что к руководству МВД СССР пришел т. Берия и что теперь органы МВД не будут в такой зависимости от партийных органов, как это было раньше. Вы не представляете себе, какими правами пользуется т. Берия. Он решительно ломает все старые порядки не только в нашей стране, но и в демократических странах”.

Как теперь стало известно, точно такие же задания Берия дал и по другим республикам…»

Обратим внимание на фразу: «Органы МВД не должны и не имеют права проверять работу партийных органов». Чтобы она среди текста не затерялась. А теперь пусть продолжает товарищ Маленков:

«…Вы помните, товарищи, что совсем недавно, в декабре 1952 года, ЦК КПСС дал директиву партийным организациям в отношении органов МГБ. В этой директиве… было сказано:

Считать важнейшей и неотложной задачей партии, руководящих партийных органов, партийных организаций… осуществление контроля за работой органов Министерства госбезопасности. Необходимо решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности органов Министерства госбезопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль партии, ее руководящих партийных органов, партийных организаций».

То есть вопрос стоял так: партия имеет право контролировать все. В ходе обсуждения на пленуме то и дело слышалось возмущение по поводу того, что партийным деятелям не удается контролировать МВД, что их не пускают в тюрьмы, не дают присутствовать на допросах.

Получается, что, с точки зрения, высказанной на пленуме, партия имеет право контролировать все, а ее, партию, не смеет контролировать никто. Ибо каким образом, как не через органы МВД, правительство может получать информацию о том, что делается в единственной партии СССР? А вдруг там готовится измена, свержение существующего строя, может быть, они готовятся совершить радикальные преобразования, провести приватизацию общенациональной собственности, продать промышленность иностранным хозяевам, развалить страну на отдельные государства? А распродав все, вместе с деньгами свалить куда-нибудь на Багамы, предоставив страну и народ их собственной судьбе? Где гарантия, что такого не могло быть? Как же можно не контролировать такую огромную силу?!

Но что здесь любопытно! У Хрущева явственный интерес в Строкаче. Даже в постановлении об аресте Берии упоминается:

«Обязать т. Руденко… немедленно приступить… к выявлению и расследованию фактов враждебной антипартийной и антигосударственной деятельности Берия… а также к расследованию вопросов, связанных со снятием т. Строкача».

Мало ли кого снимал Берия на своем веку. Этому-то за что такая честь?

Т. А. Строкач – украинский чекист. С 1940 по 1942 годы работал заместителем наркома внутренних дел Украины – как раз в то время, когда первым секретарем там был Хрущев. Кстати, с Мешиком Строкач познакомился отнюдь не в 1953 году, а в 1941-м, когда тот был назначен наркомом внутренних дел Украины. В 1946 году министром внутренних дел республики стал Строкач, и благополучно сидел на этом посту до 1953 года, пока Берия не снял его и не отправил служить начальником УМВД Львовской области, вновь назначив на его место Мешика, а в июне и вовсе отозвал Строкача в Москву. Строкач утверждает, будто причиной опалы было то, что он поставил партийные органы в известность по поводу коварных планов Берии, но это версия самого Строкача, а за что его на самом деле сняли – еще вопрос. Он явно ставленник Хрущева, тем более, что после смерти Берии ему тут же вернули пост министра, а вскоре он стал заместителем министра внутренних дел СССР.

Было на пленуме еще одно свидетельство – его озвучил секретарь Львовского обкома товарищ Сердюк, дав Строкачу красноречивую характеристику:

«Строкач – партийный человек, преданнейший коммунист, он ходит в областной комитет, информирует и меня, как секретаря обкома, что он думает делать и что от него требует назначенный Берия какой-то Мешик».

Так вот: Сердюк тоже поведал об инциденте со сбором сведений. Но несколько в ином ключе, поскольку говорил, похоже, не по писаному, да и особым умом, видимо, не блистал – впрочем, как и абсолютное большинство ораторов.

По его словам, дело было так: Строкач получил от Берии задание – проверить, сколько в партаппарате работает русских, сколько украинцев, столько местных. О поиске недостатков в работе парторганизаций не было сказано ни слова.

Строкач кинулся к Сердюку: «Я не знаю, как мне быть». Это Сердюк утверждает, а скорее всего, Строкачу просто было лень напрягаться и собирать сведения, вот он и решил использовать статистику обкома. Сердюк ему сведений не дал, сказав: «Если бы звонили из ЦК, то через час у них были бы все сведения, а МГБ я не дам». И не дал. Как же так – верному бойцу партии, которого он столь высоко ценил, преданному осведомителю, рискнувшему ради партии должностью, – и не дал. Вот и служи после этого КПСС!

Но это так, к слову. Дело в том, что в выступлении Сердюка есть одна фраза, которая совершенно четко и недвусмысленно объясняет, в чем суть всей этой истории. Вот она: «Товарищ Мельников был тогда секретарем ЦК». Что сие означает?

Означает эта фраза очень простую вещь: история происходила до того, как было принято постановление ЦК КПСС от 26 мая 1953 года «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей Украинской ССР», потому что этим самым постановлением товарищ Мельников с поста секретаря ЦК был снят.[75] А само постановление было подготовлено Берией на основании данных, полученных через систему МВД. Этого никто не скрывал, Президиум ЦК знал обо всем. Более того: записка Берии была передана в обкомы и горкомы для изучения вместе с постановлением. И то, что об этом на пленуме не вспомнили, говорит лишь об исключительной подлости партийного руководства. А то, что это было выдвинуто в качестве основного обвинения против Берии, говорит о том, что подлость центрального руководства славной коммунистической партии уже не исключительная, а запредельная.

И все же: за что сняли Строкача в июне 1953 года, да еще и в Москву вызвали? Тут места для рассуждений нет. Известно, за что Берия всегда снимал и предавал суду чекистов: за перегибы, за дутые дела, за избиения при допросах. Строкач – явно человек Хрущева, а Хрущев известен тем, что сначала развернул репрессии в Москве, а потом – на Украине, да так рьяно, что, когда вся страна уже подуспокоилась, Украина все еще продолжала сажать и стрелять. Как бы то ни было, если уже один раз снятого Строкача сняли снова и вызвали в Москву, то уж явно не для того, чтобы наградить и повысить.

Великое дело – оказаться в нужное время в нужном месте. Хрущев и компания без конца талдычили, что Берия следит за их передвижениями с помощью охраны, что прослушивает их телефоны – но все это было как-то несерьезно. Коль скоро Берия отвечает за охрану правительственной верхушки, то он обязан следить за их передвижениями. А вдруг Хрущева в заложники возьмут – куда ж высылать группу захвата? С правительственными телефонами то же самое: вспомним хотя бы бессмертный фильм «Семнадцать мгновений весны», там эта работа очень хорошо показана. Нет, несолидно как-то это все. А Пленум-то близится… И тут подвернулся Строкач, и кому-то пришло в голову – а пусть он напишет письмо!

Строкач написал, и разговор тут же стал иным: во, и на местах МВД следит за партией – не иначе, что-то затевается!.. Любопытно, что принципиальный правдолюбец Строкач написал свое письмо 28 июня, через два дня после событий. А Сердюк изложенное подтвердил.

В этом деле вообще очень уж много украинских деятелей: Руденко, Москаленко, Батицкий (с ним мы еще встретимся), теперь вот Сердюк со Строкачем… Кстати, Маленков сказал: «Как теперь стало известно, точно такие же задания Берия дал и по другим республикам…». Но другие республики отчего-то с подобными разоблачениям не выступили, несмотря на то, что нечто подобное совершенно точно имело место в Литве и предположительно – в Западной Белоруссии, Эстонии, Латвии и Молдавии. По-видимому, тамошние деятели еще не окончательно совесть растеряли…

Существовал и еще один человек, который мог бы пролить свет на эту темную историю, – министр внутренних дел Украины Мешик. Но Мешик ничего сказать на Пленуме не мог, поскольку к тому времени уже сидел на Лубянке. Он, между прочим, был единственным из осужденных и расстрелянных по «делу Берии», кто не принадлежал к его давней команде. «Из первичных материалов нельзя понять, почему Мешика арестовывают в связи с делом Берии, – пишет А. Сухомлинов. – Его жизненный путь и послужной список безупречны». Может быть, чтобы не мешал своими высказываниями разыгрываемой карте?..

Или все еще более знакомо и просто? Воспоминания Павла Судоплатова показывают ситуацию несколько в ином ракурсе:

«На Украине разгорелся конфликт между вновь назначенным министром внутренних дел Мешиком и местными партийными чиновниками, а также сотрудниками аппарата МВД Украины. Мешик во что бы то ни стало стремился выгнать с работы хрущевского протеже Строкача, которого в 1941 году уволили из органов за то, что он не сумел вывезти часть архива НКВД, когда немцы окружили Киев. К тому же Мешик не ладил с партийными руководителями Украины Сердюком и Шелестом. Сердюк пытался отобрать у МВД дом, использовавшийся под детский сад для детей сотрудников министерства: он облюбовал этот особняк во Львове для себя и своей семьи…

Хотя на заседании украинского ЦК принято было говорить по-русски, Мешик позволил себе дерзко обратиться к присутствующим на украинском языке, порекомендовав шокированным русским, включая первого секретаря ЦК Мельникова, учить русский язык…»[76]

Ну так может быть, арестом Мешика Хрущев платил Строкачу и Сердюку за помощь на Пленуме? Помощь-то немаленькая! Подумаешь, шлепнуть еще одного человека – что им, привыкать, что ли? Так украинец Мешик и попал в «грузинскую» команду Лаврентия Берии.

Итак, обвинения Маленкова нам известны. Есть в них хоть что-то, объясняющее причины ареста Берии?

Почему Хрущев так пекся о Строкаче и столь щедро с ним расплатился, теперь ясно как день. Ведь именно письмо Строкача легло в основу обвинения Берии на Пленуме – без него еще неизвестно, какой оборот приняли бы события. Скорее всего, расправившись с Берией, Хрущев вызвал своего старого верного вассала, находившегося в Москве, объяснил, что надо делать, и тот написал свое письмо, за что и вернулся на пост министра внутренних дел Украины. Потом надо было договориться с Сердюком – это нетрудно, и убрать с дороги Мешика – того арестовали 30 июня. Надо сказать, Строкач здорово их выручил. Потому что все прочие обвинения и осуждения, высказанные на Пленуме, – полная ахинея!

Итак, главная цель достигнута: Пленум постановил исключить Берию из партии и предать его суду.

За что? Ну, был бы человек, а статья найдется. В конце концов, для того и работает новый генеральный прокурор, чтобы подкрепить фактами решение Президиума. Для того и заводится дело.

И что же содержится в этом деле?

Зернышком, из которого выросла эта книга, стали три письма Василия Сталина из тюрьмы, написанные в 1955–1959 годы. Приводить их полностью я не буду, они слишком длинные, приведу по отрывку из каждого, чтобы читатель получил представление не столько о содержании этих писем – оно к делу не относится, сколько об их стиле.

«Мне не известно, какие обвинения предъявлены Новикову при снятии его с должности Главкома ВВС, т. к. я был в это время в Германии. Но если на снятие и арест Новикова повлиял мой доклад отцу о технике нашей (Як-9 и М-107) и о технике немецкой, то Новиков сам в этом виноват. Ведь было бы правильно и хорошо для Новикова, когда я рассказывал отцу о немецкой технике, если бы отец сказал: “Мы знаем это. Новиков докладывал”. А получилось все наоборот. Я получился первым докладчиком о немецкой технике, а Новиков, хотел я этого или нет, умалчивателем или незнайкой…

Значимость решения, принятого ЦК и правительством, о перевооружении ВВС на реактивную технику и вывозе специалистов из Германии огромна. А в том, что не Новиков оказался зачинателем этого реактивного переворота в нашей авиации, а ЦК и Совет Министров, только сам Новиков и виноват…»

«…Разговор этот был совершенно не такой, каким его мне предъявляют в обвинении. Я говорил: “Если бы на моем месте был сволочь и враг советского народа, то он дал бы интервью иностранным корреспондентам, а последние, подняв шумиху в прессе, нажились бы сами и дали бы ему нажиться, а потом он (сволочь) удрал бы за границу”. Все “если бы” и “сволочь” отброшены и мне предъявляется обвинение в желании связаться с корреспондентами и изменить Родине. Сплошная клевета.

Я, балда, даже не стеснялся этого говорить, т. к. не мог представить, что кому-либо придет в голову не только предъявить мне такое обвинение, но даже подумать о способности рождения в моей голове такой мысли…» и т. д.

Это письмо адресовано Президиуму ЦК КПСС и датировано 23 февраля 1955 года. Следующее – 10 апреля 1958 года и адресовано Н. С. Хрущеву:

«…Бывают моменты, когда сливаешься с выступающим в единое целое. Такое ощущение было у меня сегодня, когда я слушал Вас. Буду откровенен до конца, Никита Сергеевич! Бывали и бывают моменты, когда я ругаю в душе Вас. Потому что невозможно не ругнуться, глядя на эти 4 стены и беспросветность своего положения со всеми этими зачетами, работой, содержанием и т. д. […] Но, слушая Ваши выступления, а особенно сегодняшнее, вся злость пропадает и кроме уважения и восхищения ничего не остается. Ведь верно говорите и замечательно действуете! Нельзя не радоваться за Вас, Родину и не восхищаться…»

«Уверяю Вас, я мог бы быть действительно преданным Вам человеком, до конца! Потому что (это мое глубочайшее убеждение) мешает такому сближению и взаимопониманию – не разность политических убеждений, ибо они одни; не обида и желание мстить за отца, – у меня этого в голове нет, – а Ваша неосведомленность об истине моих взглядов и помыслов о дальнейшей своей жизни…

И вообще, я считаю, что все полезное для партии должно восприниматься, как полезное! Это я о Вас говорю, Никита Сергеевич! Потому что верю, что Вы пошли на борьбу с культом не с радостью, а в силу необходимости… Были и враги принципиальной линии ХХ съезда. Многие в начале не поняли всей величины Ваших действий, всей Вашей принципиальности (а не кощунства) ради партии. Не осознали сразу, что так надо было поступить не от хорошей жизни, а во имя партии.

Это не была месть за что-то кому-то, а был большой политической значимости акт, – вызванный необходимостью, а не личным отношением!..» и т. д.

Третье письмо, связанное с так называемой «антипартийной группой Маленкова, Молотова, Кагановича, Булганина и Шепилова», представляет собой фактически донос на Булганина и Маленкова и датируется 19 января 1959 года.

«…Создается впечатление, что он (Булганин. – Е. П.) чувствует за собой какую-то силу (?!) или считает партию настолько глупой, что позволяет себе слишком свободно каламбурить. Номинальный лидер?!. Нет, он собирался быть не номинальным лидером, как это видно из его же выступления! Номинальным же лидером (то есть пустышкой!) он стал не по своей воле (ибо сие не от него зависело), а по воле партии. Выступление его не искреннее, а смесь фарисейства с трусостью…» и т. д.

А теперь приведем подлинное письмо Василия Сталина. Оно, правда, написано раньше, 4 марта 1941 года, но дает полное представление об уровне литературных талантов его автора:

«Здравствуй, дорогой отец!

Я недавно (22, 23-го и половина 24-го) был в Москве по вызову Рычагова, очень хотел тебя видеть, но мне сказали, то ты занят и не можешь.

Начальник Главного управления ВВС Рычагов вызывал меня по поводу учебы. Летать тут мне опять не дают. Боятся, как бы чего не вышло. Он меня вызывал и очень сильно отругал за то, что я начал вместо того, чтобы заниматься теорией, ходить и доказывать начальству о том, что необходимо летать. И приказал об этом выводе и разговоре доложить тебе, но я тебя не видел.

Все же Рычагов приказал давать мне летать столько же, сколько летают и остальные. Это для меня самое главное, так как я уже 2 месяца не летал и если бы так пошло бы и дальше, то пришлось бы учиться сначала летать…»

Глядя на эти документы, что же видишь? Подлинное письмо Василия Сталина написано короткими фразами, а когда в нем появляются длинные предложения, то автор начинает путаться в согласованиях, не говоря уж о том, что литературностью его речь отнюдь не отличается. По-видимому, за последующие пятнадцать лет он полностью преодолел этот недостаток, потому что даже письмо 1955 года написано вполне гладким и правильным стилем, второе – просто поэма, передовица «Правды», а третье – это уже настоящее литературное произведение, автор которого прекрасно владеет пером и даже достаточно сложным стилем памфлета. Хотелось бы знать, где и при каких обстоятельствах Василий Иосифович развил в себе такие литературные дарования, поскольку все это время он летал, пьянствовал, соблазнял женщин, командовал округом, сидел в тюрьме, где тоже вряд ли читал шедевры мировой литературы, о несомненном знакомстве с которыми говорит третье письмо, да, пожалуй, и второе. А также о несомненных писательских способностях. Подумать только, какие таланты иной раз открывает в человеке тюрьма!..

Впрочем, есть и еще одно объяснение столь стремительной писательской эволюции сибаритствующего генерала-летчика. А именно: первые три письма – фальшивка. Кстати, в данном случае фальшивка видна невооруженным глазом, именно по причине абсолютного стилевого несоответствия этих писем друг другу и подлинному письму Василия Сталина. Второе письмо об этом просто кричит!

Да, но зачем? Зачем было фабриковать письма, с какой целью?

Ну, со вторым письмом все ясно. Оно должно было греть сердце Никиты Сергеевича и оправдывать его перед историей, а может быть, не только перед историей, а иной раз и перед людьми: вот, мол, даже сын самого Сталина выражает мне преданность и одобряет мой курс на борьбу с культом личности… Хотя никакого одобрения не могло быть по определению: у Василия Сталина было много недостатков, но трусостью и раболепием он не страдал. Например, когда Василий ненадолго вышел из тюрьмы и Ворошилов спросил его, почему он не хочет встречаться со Светланой, тот ответил без обиняков: «Дочь, которая отреклась от отца, мне не сестра!»

А вот с первым и третьим письмом все куда интереснее. Читая и перечитывая их в поисках ответа: «Зачем они написаны?», – я заметила две вещи. Во-первых, при общем достаточно деловом стиле время от времени автор вдруг начинает многословно рассуждать о Берии, хотя никакой необходимости в этом нет. А во-вторых, всякий раз, когда заходит речь о давно покойном министре внутренних дел, автора буквально начинает трясти от ненависти:

«…Тут я должен оговориться о Берии. Отвращение к Берии внушено мне было матерью. Она ненавидела его и прямо говорила: “Он много зла и несчастья принес отцу”. До сих пор смерть матери я в какой-то мере связываю с влиянием Берии на отца…».

Здесь неплохо бы напомнить, что мать Василия, Надежда Аллилуева, покончила с собой осенью 1932 года, когда Сталин был едва знаком с Берией, а Василию было одиннадцать лет. Так что непонятно, как Берия ухитрился в то время принести Сталину «много зла» и с какого перепугу Надежда вдруг откровенничала по этому поводу с десятилетним сыном. Но читаем дальше:

«Позже я утверждался в плохом мнении об этом человеке. Часто замечал, как он разыгрывал перед отцом “прямодушного человека”. И отец, к несчастью, попадался на это, верил, что Берия не боится говорить “правду”. Невозможно было в этом переубедить отца…

…Последний разговор с Берией был в Боржоми. На этот раз отец, увидав кое-какие грузинские “порядки” своими глазами, не сердился, а задумался и даже вспомнил: “Надя его терпеть не могла”. Я вынужден воспроизвести все эти разговоры с отцом, чтобы стало ясно, почему так резко о Берии высказывался после смерти отца. Это не случайность, а последовательное, все более и более утверждающееся мнение, что он подлец. Счастье мое, что он не вызвал меня после ареста. Отец однажды при нем заставил меня повторить мое мнение о нем. Берия перевел все в шутку. Но не такой он был человек, чтобы забыть, хотя внешне разыгрывал, особенно перед отцом, моего покровителя…»

В третьем письме Берии вообще уделяется больше места, чем кому бы то ни было. Много говорится о его «взаимоотношениях» с Маленковым, приводится, на правах очевидца, история с арестом Реденса:

«Когда Берию назначили в НКВД, Реденс был для него помехой… ибо Реденс знал Берию по работе в Закавказье с отрицательной стороны и был вхож к т. Сталину в любое время. Берия решил убрать Реденса с дороги. Когда Берия заговорил с т. Сталиным о необходимости ареста Реденса (я случайно был при этом разговоре), т. Сталин резко возразил Берии и казалось, что вопрос этот больше не поднимется. Но… Берия был поддержан Маленковым». И дальше, дальше в том же духе. Ну и неизменная «ругательная» часть.

«Еще несколько слов о Берии. Т. Сталину я называл его (причем при самом Берии): подлецом, лжецом, лицемером и т. д., то есть доказывал, что он морально нечестный человек-карьерист. Для выражения политического недоверия у меня не было фактов – я этого не заявлял и не предполагал. Но в связи с разоблачением Берии как врага народа, мне кажется, надо в новом свете взглянуть на людей, бывших его друзьями, и на людей, которым он доверял…»

Нет, кто бы что ни говорил, доносы – не жанр Василия Сталина, равно как и хвалебные оды такому человеку, как Хрущев. Может быть, он и пьяница, и неуправляемый скандалист, но не трус и не подлец, и лизать сапоги своему тюремщику не стал бы…

Ну так вот: когда я обнаружила, что в этих, явно фальшивых письмах разоблачению вот уже несколько лет как покойного Лаврентия Павловича уделено непропорционально много места, и что это единственное объяснение самого факта существования писем, – тогда-то я и заинтересовалась всерьез вопросом: чем же так насолил Берия Хрущеву и компании, если даже не с ним, а с его памятью расправляются таким гнусным образом?

Кстати: судьба сестры Василия после смерти отца сложилась весьма благополучно. Светлана не узнала ни ареста, ни высылки, ни безработицы. Более того, в середине 60-х годов ей дали возможность эмигрировать, выпустили за границу на похороны очередного мужа, что совершенно нетипично по отношению к советским людям вообще и к детям высокопоставленных родителей в частности. Чем-то ведь подобные «услуги» были оплачены! И плата могла быть только одна: пресловутые мемуары. В них сдержанно-доброжелательно говорится о Сталине, да… но Светлану тоже начинает трясти от ненависти, едва речь заходит о Берии. Могло ли это быть ценой эмиграции? А почему бы и нет? И если да, то опять же – почему?

Тот факт, что когда мемуары были опубликованы, Светлана находилась вне досягаемости, не должен сбивать с толку – ведь дети-то ее оставались в СССР!

Зачем я так подробно останавливаюсь на письмах Василия Сталина? А затем, что у наших людей, в том числе и исследователей, и историков, невероятно велико доверие к слову, к соответствующим образом составленному документу. А то, что этот документ может быть фальшивкой, почему-то в голову не приходит. Но кому и зачем нужно составлять компрометирующие Берию фальшивки? Кому мешает давно покойный министр?

Так ведь это-то и есть самое интересное!

Теперь перейдем к документам из «дела Берии». Сами «письма Берии» – те, что будто бы «написаны» им из заключения, я приводить не буду: во-первых, пустое дело, во-вторых, противно. Да и сравнивать их не с чем – подлинных писем Берии пока обнаружить не удалось. Но для чего эти «документы» изготовлены – предельно понятно:

а) доказать, что после 26 июня Берия был жив – ясное дело, раз он писал письма, значит, его не убили;

б) продемонстрировать полновесное унижение, от заискивающего виляния хвостом перед всеми вместе и каждым в отдельности до мольбы о пощаде;

в) продемонстрировать уверения в верности партии, партии и еще раз партии. Правительство и родина неизменно на втором плане;

г) ну и некоторые «специальные моменты», вроде настойчивых напоминаний о «проработке на Президиуме» (том самом), свидетельств об особой дружбе с Маленковым и признании его особых достоинств в прекращении репрессий, организации ГКО и пр. Впоследствии фрагменты из этих писем легли в качестве свидетельств в политологические анализы.

Но поскольку собрано множество доказательств того, что Берия был убит 26 июня, и нет ни одного достоверного факта, свидетельствующего об обратном, то говорить тут, полагаю, не о чем. С литературной точки зрения эти письма смастрячены умело, даже передают тонкие оттенки настроения, а также стилизованы под речь умеренно грамотного грузина и снабжены небольшим количеством орфографических ошибок, но какое они имеют отношение к самому Берии?

Более интересны содержащиеся в этом же «деле» письма Меркулова – человека, который долгие годы был ближайшим соратником Берии. А уже 21 и 23 июля он отправил в ЦК письма, где, поливая грязью своего бывшего начальника, давал ему следующую характеристику:

«Вообще он считал всех людей ниже себя, особенно тех, которым был подчинен по работе. Обычно он старался осторожно дискредитировать их в разговорах с подчиненными ему работниками, делал о них колкие замечания, а то и просто нецензурно ругал. Он никогда не упускал случая какой-нибудь фразой умалить человека, принизить его. Причем иногда он это делал ловко, придавая своим словам оттенок сожаления: жаль, мол, человека, но ничего не поделаешь!

А дело сделано – человек в какой-то мере уже дискредитирован в глазах присутствующих.

Я не могу сейчас конкретно вспомнить, про кого и что именно он говорил, но его выражения, вроде: “Что он понимает в этом деле?! Вот дурак! Он, бедняга, мало к чему способен!” и т. д. – я это хорошо помню. Эти выражения часто срывались у него с уст, буквально, как только после любезного приема затворялась дверь за вышедшим из его кабинета человеком. (Вот уж в чем-чем, а в «любезном приеме» Берия никем из оставивших воспоминания о встречах с ним замечен не был! Корректен, но отнюдь не любезен! Разве что с очаровательной женой Бухарина, когда допрашивал ее на Лубянке. – Е. П.).

Я неоднократно наблюдал Берию в игре в шахматы, в волейбол. Для Берии в игре (и, я думаю, в жизни) важно было выиграть во что бы то ни стало, любыми способами, любой ценой, даже нечестным путем. Он мог, например, как Ноздрев, стащить с шахматной доски фигуру противника, чтобы выиграть. И такая “победа” его удовлетворяла.[77]

Общая культурность и грамотность Берии, особенно в период его работы в Тбилиси, была невысокой. Берия тогда буквально не мог написать стилистически грамотно несколько строк.

Берия шел к власти твердо и определенно, и это было его основной целью, целью всей его работы в Грузии и Закавказье».

И снова давайте поговорим о стиле. Если в случае с Василием Сталиным имел место «перелет» – предполагаемый автор писал гораздо лучше, чем позволяли ему таланты и образование, то с Меркуловым мы видим совершенно обратное – здесь явный «недолет». Напомним, что Меркулов был человеком литературно одаренным, на досуге занимался писательским трудом. И что бы ни писал такой человек, даже сопроводительную записку к следственному делу, там все равно останется отпечаток его неповторимого стиля. Мы уже приводили одно письмо Меркулова к Берии, и даже по тому небольшому отрывку видно, что стиль у него легкий, летящий, отточенный, с характерной внутренней интонацией, с особым «дыханием» – такие письма очень трудно подделать, а хрущевские фальсификаторы, судя и по письмам Василия, да и по многим другим подделкам, о которых еще пойдет речь, не затрудняли себя ювелирной работой.

Вот, в качестве примера, еще одно подлинное письмо Всеволода Меркулова, датированное 11 марта 1953 года – любой желающий может сравнить его с вышеприведенным текстом:

«Дорогой Лаврентий!

Хочу предложить тебе свои услуги: если я могу быть полезным тебе где-либо в МВД, прошу располагать мною так, как ты сочтешь более целесообразным. Должность для меня роли не играет, ты это знаешь. За последнее время я кое-чему научился в смысле руководства людьми и учреждением, и, думаю, теперь я сумею работать лучше, чем раньше.

Правда, я сейчас полуинвалид, но надеюсь, что через несколько месяцев (максимум через полгода) я смогу уже работать с полной нагрузкой, как обычно.

Буду ждать твоих указаний.

Твой Меркулов».

Как видим, письмо абсолютно грамотно, словоупотребление правильное до идеальности, это вам не «общая культурность и грамотность» – такой оборот из-под пера «Всеволода Рокка» (псевдоним, под которым писал настоящий Меркулов) не мог бы вылететь даже в бреду. Что же касается фактов и оценок, изложенных как в письме Василия Сталина, так и в письме Меркулова, то не будем их опровергать. Мы их просто отбросим: это не оценки, это «черный» пиар примерно того же розлива, что и общеизвестное утверждение, будто Григорий Распутин спал с царскими дочерьми. Кстати, в то время по рукам тоже гуляли «письма царицы к Распутину»…

То, что эти документы вроде бы не предполагались для издания – они были опубликованы лишь в 90-х годах – не должно сбивать нас с толку. Существовали ведь всякого рода закрытые просмотры и показы, где тщательно отобранную публику знакомили с неподлежащими оглашению документами. А широкие массы, как уже говорилось, для пришедших к власти после 26 июня вообще за людей не считались.

Присовокупим к этим письмам еще один документ, тот, с которого началась эта книга. Письмо Нины Теймуразовны Берия, Нино, к Хрущеву, то самое, где имеются разночтения между изложенной там биографией и ее подлинным интервью. Почему-то большинство подобных документов адресуются не в ЦК, не в Совмин, а лично Никите Сергеевичу. Как все-таки хотелось Кукурузнику стать «вторым изданием» Сталина!

До сих пор мы знакомились со значимой частью этого документа, а теперь почитаем риторическую:

«Мне предъявлено обвинение в участии в антисоветском заговоре с целью восстановления капитализма в Советском государстве. Такое обвинение – страшное, тяжелое! В этом можно обвинить человека, который, потеряв человеческий образ, превратился в “свинью под дубом” и, продав свою родину врагам, пользуется правами и благом, предоставленными ему почетным званием советского гражданина; в этом можно обвинить человека, которого Великая Октябрьская социалистическая революция лишила материальной базы для эксплуатации трудящихся и который хочет вернуться к старому положению… Условия жизни, в которых я выросла и жила, не могли из меня сделать такого подлеца!»

Не та ли рука это выводила, которая писала второе письмо Василия Сталина к Хрущеву – то, что с придыханиями: «Бывают моменты, когда сливаешься с выступающим в единое целое…»?

Дальше идет монолог за жизнь, долго идет… Когда же начнет клеймить? Ага, вот:

«Действительно страшным обвинением ложится на меня то, что я более тридцати лет была женой Берии и носила его имя. При этом, до дня его ареста, я была ему предана, относилась к его общественному и государственному положению с большим уважением и верила слепо, что он преданный, опытный и нужный для Советского государства человек… Я не разгадала, что он враг советской власти, о чем мне было заявлено на следствии…»

На удивление одинаково пишутся все эти отречения – словно под копирку!

Дальше речь идет об аморальных поступках в отношении семьи – любовницу завел, значит, разложился! Это удобно, когда жена такое говорит! И в конце – униженная просьба:

«Я беру на себя непозволительную смелость обратиться к Вам, к партии с просьбой возбудить ходатайство перед генеральным прокурором Советского Союза – Руденко, чтобы мне не дали умереть одинокой… Если мое общение с людьми, как с опозоренной и всеми презираемой, в настоящее время нецелесообразно, я обязуюсь и дома сохранять тот тюремный режим, который сейчас имею…» и т. д., и т. п.

В общем-то, такое письмо может быть подлинным, может… Если б не было настолько похоже стилистически на другие письма. И если не знать, что эта женщина, когда от нее уводили единственного сына, уже зная, что муж ее мертв, сказала: «Только не бойся ничего. Человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно». А когда на ее глазах сына поставили к стенке и предложили спасти его, подписав признание, ответила: «Расстреливайте нас вместе!» И такая женщина будет прогибаться перед теми, кого презирает? Ох, как хочется Хрущеву и компании, чтобы все перед ними пресмыкались: сын Сталина, жена Берии… В психиатрии это, кажется, называется компенсаторным фантазированием…

Ну, а теперь слово Серго Берии, который расскажет еще кое-что интересное:

«То, что против отца использовали военных, несомненно. Его убийство было, по существу, военным переворотом. (Как приятно, когда люди синхронно мыслят! – Е. П.) О роли конкретных военачальников в этом перевороте затрудняюсь что-либо сказать. Знаю лишь одно: Георгий Константинович Жуков дружил с моим отцом. Они сотрудничали как до войны, так и весь военный период… После выхода мемуаров маршала Жукова я получил возможность побеседовать с ним, кстати, по его же инициативе. Он мне сказал тогда: “Все разговоры о моем участии в аресте Берия – чистейшей воды выдумка!” Я ему поверил, ибо какой смысл Георгию Константиновичу оправдываться передо мной…»

Напомню, что запись рассказа об аресте Берии маршал Жуков в печать не передавал: она была найдена в бумагах после его смерти.

Еще одна фальшивка? Или еще одна ложь?

Итак, едва прикоснувшись к «делу Берии», мы уже вляпались в фальшивое заседание Президиума, в фальшивого арестанта, в фальшивые письма. Но это пока только начало. То ли еще будет!

Одним из первых шагов после ареста Берии стала смена Генерального прокурора. Вместо добродушного, не слишком дисциплинированного, но непоколебимо добросовестного Г. Н. Сафонова новым Генеральным прокурором стал Р. А. Руденко. Видный юрист, он был главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе и, что менее известно, но для нас куда более важно, почти всю свою трудовую жизнь проработал на Украине и был хорошим приятелем Хрущева. Не слишком ли много украинцев занимает ключевые места в этой истории? Москаленко, Строкач, теперь вот Руденко…

Свою работу на посту Генерального прокурора Руденко начал с того, что уже в день вступления в должность, 30 июня, возбудил против Берии уголовное дело, по которому было проведено следствие и состоялся судебный процесс. Это общеизвестно. А вот материалы процесса мало кто видел, и даже из посвященных мало кто может в них разобраться, поскольку тут надо быть юристом, и желательно опытным.

В 2003 году вышла книга заслуженного юриста России, бывшего военного прокурора Андрея Сухомлинова «Кто вы, Лаврентий Берия?» В том, что касается общих оценок, автор, ничтоже сумняшеся, повторяет «общеизвестные истины», оговариваясь в самом начала предисловия: «Не приведи Господь, чтобы кто-то подумал, что я взялся за перо, дабы оправдать, обелить, реабилитировать, попросту говоря, отмыть от людской крови Лаврентия Берию!» И ни в коей мере он не относится к этим «истинам» критически. Но когда дело доходит до конкретных процессуальных моментов, перед нами сразу же оказывается совсем другой автор. Что-что, а свою профессию Сухомлинов знает досконально! Правда, выводов из своих наблюдений он не делает… ну, да выводы можно сделать и без него. Но историк, писатель, журналист, читая «дело Берии», не заметит и десятой доли тех несообразностей, которые прокурор.

Итак, Руденко немедля создал следственную группу и включился в ее работу. И сам проводил допросы основного обвиняемого.

«В уголовном деле я насчитал около 30 протоколов допросов, составленных лично Руденко. Явление уникальное. Нынешние генеральные прокуроры в допросах практически не участвуют…» – пишет Сухомлинов.

И сразу же вопрос: почему Генеральный прокурор вдруг решил поработать следователем? Ввиду важности дела? Или потому, что никому не мог перепоручить высокую ответственность – сочинять допросы призрака убитого министра?

А вот как велось следствие по самому громкому из всех обвинений, которого, в глазах обывателя, само по себе достаточно, чтобы поставить обвиняемого к стенке. Цитата длинная, но сокращать ее не стоит, ибо лучше прокурора не скажешь:

«В приговоре читаем: “Судом установлено, что Берия совершал изнасилование женщин. Так, 7 мая 1949 г., заманив обманным путем в свой особняк 16-летнюю школьницу Дроздову В. С., изнасиловал ее…”

И все. На этом в приговоре преступления этого вида заканчиваются. А где же остальные сотни изнасилованных? Почему суд остановился только на одном факте, ограничив себя рамками лишь этого эпизода? По закону, преступные действия лица должны быть расследованы всесторонне, полно и объективно, и при наличии доказательств полностью вменены в вину. Совершил, допустим, десять краж. Все они должны быть исследованы и на следствии, и в суде. Совершил десять убийств – то же самое. А здесь получается так – совершил семьсот изнасилований, одно записали в приговор, а остальные забыли. Причем не просто забыли записать, а забыли расследовать даже на стадии предварительного следствия. Кстати, и изнасилование Дроздовой абсолютно не расследовано. Это уже упрек, как вы понимаете, Руденко и его следственной группе. (Всего лишь упрек? Андрей Викторович, а если бы те, за кем вы, как прокурор, надзираете, сляпали такое дело – вы что, ограничились бы упреком? – Е. П.)

Давайте проанализируем работу Руденко по этому эпизоду, исходя из документов предварительного следствия, составленных с его участием.

Согласно материалам уголовного дела (том 6) в ходе следствия, 11 июля 1953 года 20-летняя Валентина Дроздова обратилась к генеральному прокурору СССР с заявлением о том, что четыре года назад (!) она была подвергнута изнасилованию Берия. В деле имеется собственноручное заявление об этом. Правда, настораживает, что это заявление нигде не зарегистрировано, никаких резолюций и иных отметок на нем нет, об уголовной ответственности за заведомо ложный донос (в те годы это тоже было предусмотрено) она не была предупреждена. Вопрос о привлечении Берии к уголовной ответственности заявительница не ставит…

…Итак, заявление подано. Основания к возбуждению уголовного дела, как вы понимаете, по этому факту имеются. Дело, прямо скажу, непростое. Прошло четыре года. Возникают сотни вопросов. Да и организация расследования этого эпизода четырехлетней давности очень тяжела… Как быть с экспертизами, осмотром места происшествия, наличием телесных повреждений, гинекологией, биологией, изъятием одежды, белья, другими доказательствами? Как организовать работу со свидетелями? А все эти мазки, смывы, влагалищный эпителий? Ох, поверьте мне, бывшему следователю и прокурору, прошедшему горнило низовой работы, – все это так непросто…»

Верим, что непросто. Мне в свое время приходилось писать судебные очерки, держать в руках уголовные дела – знаю, как выглядит расследование. Что дальше?

«Ну ладно, приняли дело к производству. И что же? Коротко допросили Дроздову, ничего толком не выяснив. Допросили ее мать – то же самое… Допросили Берия – он в отказе.[78] Допросили Саркисова. Пять протоколов его допросов в томе 3, четыре протокола в томе 27. И что? Да ничего, допросили так поверхностно и плохо, что каких-либо выводов сделать невозможно. Саркисова Руденко допросил, кстати, еще 1 июля 1953 года, до того, как к нему обратилась Дроздова…

Скажу, если бы следователь принес мне такой протокол допроса одного из основных свидетелей по делу, то этот следователь вылетел бы из моего кабинета в одночасье. Нахватал каких-то кусков и отрывков, ничего толком не выяснил, контрольных вопросов не поставил, увлекся “сожительством и распутством Берии”, тогда как это не является предметом доказывания, ну и так далее. (Ага, значит, прокурор Андрей Сухомлинов простых следаков за такое не “упрекал”, а все-таки выкидывал из кабинета. – Е. П.).

… И в таком вот виде, без очных ставок и признания Дроздовой потерпевшей (она так и осталась свидетелем), этот эпизод “переехал” в суд…»

Далее Андрей Сухомлинов рассказывает, как шло судебное заседание, посвященное этому вопросу (интересующихся подробностями отсылаю к его книге: «Кто вы, Лаврентий Берия?»).

«…После перерыва к этому эпизоду суд уже не возвращался, посчитав полученные куцые доказательства достаточными для признания Берии виновным в этом преступлении. А приговор усилен таким абзацем:

“Судебным следствием установлены также факты иных преступных деяний Берии, свидетельствующих о его глубоком моральном падении.

Будучи морально разложившимся человеком, Берия сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе связанными с сотрудниками иностранных разведок”.

Ссылок на статьи УК РСФСР при этом, естественно, нет. А знаете, почему? Потому что все это преступлением не является. Таких статей в УК РСФСР просто не было, нет и сейчас».

Вывод Сухомлинов делает такой: «Я думаю, если показать все это любому судье районного масштаба и задать ему вопрос: признал бы он виновным в изнасиловании человека при наличии в деле такого количества и качества имеющихся доказательств, то ответ, я уверен, будет один: нет».

И вот здесь-то, среди текста, затерялся один из главных абзацев сухомлиновской книги.

«Возникает еще один вопрос. А знали ли члены следственной группы все эти “технические детали”, которые известны каждому стажеру районной прокуратуры? Знали ли они методику расследования изнасилований? Могу сказать одно: и Руденко, и Камочкин, и Цареградский, и Базенко все отлично знали. Это опытнейшие следственные работники. Трое первых – в генеральских званиях. Они прекрасно ориентировались в законодательстве. Знали, как нужно расследовать уголовные дела любой категории сложности…»

Тогда в чем же дело? Почему эти опытнейшие следственные работники вдруг утратили свою высокую квалификацию?

Продолжим сплошное цитирование Сухомлинова. Лучше него никакой журналист не скажет. А поскольку все мы нынче образованные, детективами зачитываемся и засматриваемся, то комментарии, думаю, совершенно излишни.

«Материалы дела пестрят противоречиями… Берия говорит, что список на расстрел 25 человек в 1941 году готовили Меркулов и Кобулов, а последние заявляют, что это не так. Церетели и Миронов показывают, что жену полпреда Бовкун-Луганца убил молотком Влодзимирский, а Влодзимирский говорит, что этого не делал. Кобулов вообще ничего “не помнит”.

В этих случаях по закону для собирания и последующей оценки доказательств проводятся очные ставки. Ничего сложного здесь нет. Тем более, все обвиняемые в одном городе. Берется охрана, сажаются в кабинете друг против друга два допрашиваемых, и им поочередно задаются контрольные вопросы. Составляется протокол. Это очень важное и нужное следственное действие… Так вот, по делу Берии очных ставок вообще не проводилось. Такого следственного действия для Руденко “не существовало”. Мне думается, что это нарушение было допущено умышленно. Следствие считало все доказанным и без проведения очных ставок… По этой же причине в деле нет ни одной экспертизы, ни одного следственного эксперимента, не применялась судебная фотография. Сплошные упрощенчество и примитив. Это первое.

Второе. Все эпизоды преступной деятельности Берии расследованы поверхностно, без глубокого исследования необходимых обстоятельств. Допустим, по притянутому “изнасилованию” Ляли Дроздовой. Она показывает, что в 1949 году “попала в особняк Берия”. Как это попала? Зачем и почему? Не выяснено. Далее она же, впрочем, как и некоторые другие потерпевшие, показывает, что “Берия совершил изнасилование”. Записано так: “Он меня изнасиловал”. А как и что он делал конкретно – об этом ни слова. А нужно, отбросив стыдливость, с использованием знаний физиологии и гинекологии… подробно разбираться – что, где, когда, как, куда, зачем и почему. Об этом знает каждый начинающий следователь… Почему так поверхностно велось дело? Отвечаю – судьба Берии и остальных была предрешена. Оставались формальности».

Давайте мы пока оставим вопрос, почему дело велось столь поверхностно. На этот счет могут быть разные мнения. Перейдем к самому интересному открытию прокурора.

«Само дело, – пишет Сухомлинов, – на 90 процентов состоит не из подлинных документов и протоколов, а из машинописных копий, заверенных майором административной службы ГВП (Главная военная прокуратура. – Е. П.) Юрьевой. Где находятся оригиналы, можно только догадываться. Ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко».

Ну, насчет правил и нарушений – пусть прокуроры сами разбираются и Руденко посмертное взыскание выносят, это их дело. А вот насчет копий – чрезвычайно интересно! Это, пожалуй, историки и журналисты проморгали бы…

«Где находятся оригиналы?» – спрашивает Андрей Сухоминов. А если задать другой вопрос: «А были ли оригиналы вообще?»

Ведь чем тогдашняя копия отличалась от подлинника? С ксерокопией все просто: переснял, заверил, и вот тебе полностью идентичный документ. Но ксерокопирования тогда не существовало. Значит, это был просто переписанный от руки или перепечатанный на машинке текст, заверенный означенным майором Юрьевой. Текст чего? Протокола допроса? Тогда это протокол без подписей следователя и подследственного!

И тут же возникает очередной вопрос: а был ли допрос вообще? Знали ли оба – и следователь, и подследственный – о том, что один дал, а другой снял показания? Да, и следователь тоже – кстати, он мог никогда и не узнать, что участвовал в «деле Берии» – ведь суд-то был закрытым, проводился в секретном порядке.

Копии документов? И снова вопрос: а существовали ли оригиналы? В книге Сухомлинова приводится одна такая копия, заверенная Юрьевой. Касается она докладной записки Гоглидзе, адресованной Берии, о массовых расстрелах кулаков и уголовников. Свирепая записка. Но есть в ней одна странность. Любой человек, имеющий дело с документами, отлично знает, что они должны быть зарегистрированы, то есть иметь номер, под которым они вышли из канцелярии отправителя, и другой, под которым они зарегистрированы в канцелярии получателя. При снятии копии в первую очередь снимается номер, без номера деловой бумаги как бы и нет. А этот страшный документ номеров не имеет. Точнее, есть номер, но в непривычном месте, внизу, после даты. Это что, в Грузии так документы оформляли? Затейливый, однако, народ, эти грузины…

В общем, не процесс, а детективный роман – автор пишет, что хочет, все равно ни следователи, ни герои не обидятся, поскольку их на самом деле не существует.

В декабре 1953 года, в рекордные сроки, дело «главного злодея Советского Союза» было закончено. (Для сравнения скажем, что следствие по делу Василия Сталина, например, длилось два года.) Предстоял суд.

Кабинет главного политработника МВО Пронина оборудовали под судебный зал, где должно будет заседать специальное судебное присутствие. Рассматривать дело было решено в особом порядке, без участия прокурора и адвокатов. Обвинительное заключение подсудимые получали за сутки до суда, кассации и прошения о помиловании не допускались, приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Между прочим, в 1934 году, когда был введен этот «особый порядок», в постановлении ЦИК и СНК указывалось, что сия процедура применяется при расследовании дел о терроре.

Судей было аж восемь человек, из них только двое профессионалов: к органам юстиции имели отношение первый заместитель председателя Верховного суда Е. Л. Зейдин и председатель Московского городского суда М. И. Громов. Кстати, Зейдин позднее будет судить бывшего министра МГБ Абакумова и Василия Сталина… Кто же остальные судьи?

Председателем специального судебного присутствия был маршал Конев. Очень интересный, знаете ли, товарищ. В 1941 году его почти обвинили, наряду с такими субчиками, как генерал Павлов, в катастрофических неудачах первых месяцев войны. Спас Конева от лубянских застенков и неминуемой гибели маршал Жуков, который уговорил Сталина понизить Конева в должности и перевести к нему, к Жукову. Надо сказать, что другие генералы, арестованные по тому же обвинению, во главе с командующим Западным военным округом генералом армии Павловым, получили высшую меру. Позже маршал Конев щедро «расплатился» со спасшим его Жуковым, приняв в 1957 году самое активное участие в травле опального маршала, и даже по поручению партии подписал статью в газете «Правда». Любопытен еще один нюанс его биографии: когда началось «дело врачей» и в правительственном сообщении был опубликован список тех, кого эти врачи плохо лечили, Конев написал письмо Сталину, где просил включить в список себя, поскольку он, Конев, тоже пострадал-де от медицины. Ничего не скажешь, милейший товарищ…

А Серго Берия, ссылаясь на маршала Василевского, утверждал, что Конев был человеком грубым и очень жестоким. Но нам важно другое: это был человек, связанный с маршалом Жуковым и обязанный ему жизнью.

Еще одного представителя военных, генерала Москаленко, мы уже знаем.

Партия на суде была представлена Н. А. Михайловым, чистопородным функционером, с 1938 по 1952 годы бывшим первым секретарем ЦК ВЛКСМ, а затем – секретарем ЦК КПСС.

Как бы от «органов» представителем был К. Ф. Лунев. Я пишу «как бы», потому что лишь в июле 1953 года он стал начальником Управления охраны МВД, а до тех пор служил чисто партийным чиновником: сначала начальником отдела кадров наркомата текстильной промышленности, потом, во время войны, первым секретарем Павлово-Посадского горкома ВКП(б), затем зам. начальника отдела кадров и, наконец, заведующим административным отделом Московкого горкома КПСС. Так что, как видим, человек зело компетентный.

«От Грузии» Берия судил М. И. Кучава, ответственный работник ЦК КП этой республики.

И, наконец, солидность и вес этой компании должен был придавать Н. М. Шверник, в недавнем прошлом номинальный глава государства, председатель Президиума Верховного Совета СССР, а ныне «брошенный» на профсоюзы. Естественно, тоже родом из партаппарата.

Итак, как мы видим, из восьмерых судей четверо представляли партию, Москаленко и, вероятно, Конев (как протеже Жукова) имели непосредственное отношение к команде Хрущева, Зейдин, судя по тому, что это не единственный в его биографии громкий процесс, тоже.

Суд был закрытым. (К слову говоря, процессы «врагов народа» в 30-х годах были открытыми, на них присутствовало множество народу, в том числе и представители прессы со всего мира.) Да, в зале заседаний находились и другие профессионалы – секретари судебного заседания, из Военной коллегии. Их не удалось заменить прапорщиками, ибо для секретаря, в отличие от следователя и судьи хрущевского образца, требуется квалификация. И они были свидетелями этого позорища, если заседание состоялось в действительности, или другого позорища, если они писали свои протоколы в прокурорском кабинете, под диктовку, дав подписку о неразглашении.

О чем шла речь на суде – в следующей главе. Пока отметим кое-что еще. Снова слово Сухомлинову:

«Весь протокол судебного заседания, находящийся в деле Берии, не первый экземпляр. Старшее и среднее поколение хорошо помнит, каким способом печатались документы. В каретку машинки вставлялось 5–6 листов бумаги, между которыми закладывались копирки. Последние экземпляры “пробивались” хуже, и их было труднее читать. В протоколе суда по делу Берии бросается в глаза то, что запись показаний Меркулова исполнена более бледным шрифтом, чем остальных, а Берия – еще бледнее. Это значит, что протоколы размножались в большом количестве, и чем выше был начальник (в частности, Меркулов и Берия), тем больше экземпляров их показаний готовилось. Уже достоверно известно, что и копии, и оригиналы протоколов рассылались всем членам Президиума ЦК. Вот и получилось, что, допустим, десять первых экземпляров отослали в ЦК, а одиннадцатый – самый плохой – оставили себе… Короче, протокол показаний в суде Берии, как и Меркулова, читать без применения “технических средств” порой нельзя. Хорошие экземпляры отправили в “инстанцию”, а плохие оставили себе в деле».

Что собой представляет «инстанция» (а попросту говоря – кто заказчики процесса), нетрудно догадаться. А чтобы уж совсем ясно было, вот и еще документ.

Из «Постановления президиума ЦК КПСС о составе суда, проектах обвинительного заключения и информационного сообщения по делу Л. П. Берии» от 17 сентября 1953 года:

«Поручить тов. Руденко Р. А., с учетом поправок, данных на заседании Президиума ЦК, в двухдневный срок:

а) Доработать предоставленный проект обвинительного заключения по делу Берии.

б) Внести предложения о составе Специального Судебного Присутствия Верховного Суда СССР. Дело Берии и его соучастников рассмотреть в судебном заседании без участия сторон».

А вот и самое интересное.

«2. Поручить тов. Суслову М. А. принять участие в подготовке Генеральным прокурором СССР как проекта обвинительного заключения по делу, так и проекта сообщения от Прокуратуры».[79]

Надо же! Среди офицеров, арестовывавших Берию, называют Л. И. Брежнева, обвинительное заключение помогал готовить М. А. Суслов. Получается, что брежневцы и хрущевцы – одна команда, а не разные, как нас столько лет пытались уверить?

Готовили они требуемые документы три месяца, и в конечном итоге ЦК обвинительное заключение и состав судей утвердил.

Все-таки наши бандиты осмотрительнее. Они тоже «кладут в карман» суд и прокуратуру – но, по крайней мере, не оставляют в архивах постановлений своих сходок!

Теперь о приговоре. И снова слово прокурору Сухомлинову:

«По правилам судебного делопроизводства во всех уголовных делах, на каком бы уровне они ни рассматривались, оригинал приговора должен храниться в материалах дела и должен быть подписан всеми членами суда.

В нашем же деле оригинала приговора нет. Куда его отправили, можно только догадываться, а машинописная копия приговора судьями не подписана. Написано “верно”, стоит печать Военной коллегии Верховного суда СССР и подпись полковника юстиции Мазура, который возглавлял группу секретарей. С точки зрения судебного делопроизводства все неправильно. Уверен, в делопроизводство суда опять вмешалась “инстанция”.

Это что касается приговора. Теперь о протоколе.

Протокол судебного заседания заканчивается указанием о том, что 3 декабря 1953 года в 18 часов 45 минут Конев огласил приговор и объявил судебное заседание закрытым.

Протокол подписан Коневым и всеми секретарями. Без труда можно определить, что этот экземпляр протокола далеко не первый…

Короче, не уголовное дело, а сплошные копии», – делает вывод Андрей Сухомлинов.

Он в выводах скромен. А мы пойдем дальше. Стало быть, подписи судей ни на приговоре, ни на протоколе нет, кроме одной-единственной – маршала Конева. Дело на 90 % состоит из сплошных копий, протокол судебного заседания и приговор – тоже копии, не подписанные судьями, а всего лишь заверенные секретарями. Сухомлинов ставит вопрос: где оригиналы? Мы спросим иначе: а существуют ли оригиналы в действительности?

Ладно, на основании 10 % протоколов допросов, которые являются подлинниками, можно поверить, что следствие, какое-никакое, велось. Но где доказательства, что был и судебный процесс? Может быть, собрались Руденко с Сусловым, состряпали протокольчик, дали Коневу подмахнуть – и весь суд? Берия-то уже в могиле, а остальных просто вывели из камер, привели в подвал и шлепнули. Все просто, и не надо заморачиваться, отрывать от дел Шверника и других занятых людей. Все просто…

В последнее время стали потихоньку обсуждать вопрос о реабилитации Берии. Спорят, насколько законен отказ в ней.

Но простите! Чтобы говорить о реабилитации человека, нужно, чтобы он был осужден! Где протокол, где приговор? Кто докажет, что этот процесс вообще был?

А в заключение – немного о нашем времени. Мы видели, что произошло с «делом Берии», едва оно попало в руки нормального, квалифицированного юриста – да от «дела» камня на камне не осталось! А теперь послушаем, что ответила военная прокуратура, когда в начале 90-х годов в нее обратились родственники осужденных с просьбой о реабилитации.

Главная военная прокуратура не нашла основания для реабилитации расстрелянных, поскольку «вина всех осужденных доказана, содеянное ими квалифицировано правильно, мера наказания соответствует характеру и степени общественной опасности совершенных преступлений, осуждены они обоснованно, а потому реабилитированы быть не могут».[80]

Ну, правда, все же в отношении Деканозова, Мешика и Влодзимирского исключили «измену Родине», «терроризм» и «контрреволюционную деятельность» и приговорили вместо расстрела всего к 25 годам лишения свободы – живите и радуйтесь! При этом даже отменили конфискацию имущества. Последнее особенно умиляет…

Вот такая у нас, блин, новая юстиция – не хуже старой!

Это высказывание принадлежит не мне. Так называется одна из глав книги все того же Андрея Сухомлинова.

Давайте рассмотрим ее подробней. Хотя, вроде бы, уже и нет такой необходимости, однако ведь обвинения до сих пор гуляют по страницам прессы, теперь уже без ссылки на источник, в качестве общеизвестных истин.

Из приговора:

«Став в марте 1953 года Министром внутренних дел СССР, подсудимый Берия, подготовляя захват власти и установление контрреволюционной диктатуры, начал усиленно продвигать участников заговорщической группы на руководящие должности как в центральном аппарате МВД, так и в его местных органах.

Намереваясь использовать для захвата власти органы МВД, подсудимые Берия, Деканозов, Кобулов, Гоглидзе, Мешик и Влодзимирский противопоставляли Министерство внутренних дел Коммунистической партии и Советскому правительству. Установлено, что заговорщики принуждали работников местных органов МВД тайно собирать клеветнические, фальсифицированные данные о деятельности и составе партийных организаций, пытаясь таким преступным путем опорочить работу партийных органов. Берия и его сообщники расправлялись с честными работниками МВД, отказывавшимися выполнять эти преступные распоряжения.

В своих антисоветских изменнических целях Берия и его сообщники предприняли ряд преступных мер для того, чтобы активизировать остатки буржуазно-националистических элементов в союзных республиках, посеять вражду и рознь между народами СССР и в первую очередь подорвать дружбу народов СССР с великим русским народом».

А дальше снова про сельское хозяйство – о том, как саботажник Берия мешал своим гениальным соратникам завалить страну хлебом и прочей сельхозпродукцией. (Истинная правда! Ведь когда злодея не стало, освобожденные от его ига соратнички принесли нам изобилие! Принесли, да?)

И в роли главного свидетеля – наш добрый знакомый Строкач.

Мимо такого свидетеля пройти невозможно!

Строкач рассказал, как Берия громил украинское МВД. Лиходей заявил с трибуны, что, дескать, «нам нужны хорошие работники, чекисты, а не такие люди, которые только с трибун умеют болтать: “Ленин – Сталин!”» В результате со своих мест полетели многие украинские чекисты, в том числе и он, Строкач. Ну не сволочь ли Лаврентий Палыч, ну не преступник ли!

В раздел «активизации остатков буржуазно-националистических элементов» пошло создание на Украине легендированного центра ОУН. Что такое легендированный центр (а не «легализованный», как выразился Строкач), суду мог бы объяснить представитель от МВД, если бы понимал в чем-либо, кроме обмена партбилетов. Еще Берия виноват в страшном преступлении – собирался открыть униатские монастыри…

Так, стоп. А где же заговор? Допросы самого Берии, показания свидетелей, признания подельников?! В «деле Тухачевского» – фальсифицированном, по общему мнению, – есть даже собственноручное признание маршала и план работы на поражение в случае войны с Германией. А тут? Не только признаний и свидетельских показаний не имеется – Берию и его товарищей на допросах вообще никто о заговоре не спрашивал! Забыли, ай-ай-ай! Учитывая непосредственное участие ЦК в деле подготовки этого и прочих документов, можно с уверенностью сказать, что сей пункт внесен в приговор по настоянию Хрущева и компании. Юристы с таким обвинением даже работать не стали, и их нетрудно понять – одно дело выглядеть фальсификаторами, и совсем другое – идиотами. Имеющий глаза да увидит!

Так что же у нас по «ужасному» первому пункту?

Ни-че-го.

Более интересен второй пункт приговора:

«Установлено, что тщательно скрывая и маскируя свою преступную деятельность, подсудимый Берия и его соучастники совершали террористические расправы над людьми, со стороны которых они опасались разоблачений. В качестве одного из основных методов своей преступной деятельности они избрали клевету, интриги и различные провокации против честных советских работников, стоявших на пути враждебных советскому государству изменнических замыслов заговорщиков и мешавших им пробраться к власти. Используя свое служебное положение в органах НКВД – МГБ – МВД, подсудимые… занимались истреблением честных, преданных делу Коммунистической партии и советской власти кадров…

Насаждая произвол и беззакония, участники заговора на протяжении ряда лет производили аресты невиновных людей, от которых затем путем применения избиений и пыток вымогались ложные показания о совершенных или готовящихся контрреволюционных преступлениях…

Как установлено судом, подсудимые Берия, Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоглидзе, Мешик и Влодзимирский лично избивали и истязали арестованных невиновных людей, а также отдавали приказы о применении массовых избиений и истязаний арестованных подчиненными им работниками НКВД – МВД…»

Ну, и так далее – в общем, обвинения в организации репрессий.

Доказать такие обвинения легче легкого. Достаточно пройтись по тюрьмам и лагерям, и отыщутся сотни людей, готовых выступить на суде с утверждениями, что их пытали на допросах. Как правило, подследственный к следователю симпатии не испытывает, и весьма большой процент осужденных за любые преступления не упустит возможности рассчитаться с теми, кто их посадил. Так, чекист Шрейдер в мемуарах рассказывал, как приплетал к своему «контрреволюционному заговору» собственных следователей. А уж если намекнуть, что помощь в «деле Берии» приведет к сокращению срока наказания…

А вот ежели все делать по закону, то обвинения в избиении арестованных доказываются чрезвычайно сложно – отчасти поэтому в органах били, бьют и будут бить, что ты с ними ни делай. А где тогда не били? Взять ту же Германию, где пытки были введены в обычную практику органов. Пытали в гестапо, пытали в сигуранце, пытали в дефензиве, ну, у франкистов в Испании, само собой – впрочем, и у республиканцев тоже… Да везде. А сейчас что, все иначе? Вспомните скандал с американскими охранниками, которые не только пытали иракских пленных в тюрьме Абу-Грейб, но и фотографировались со своими жертвами!

Короче, свидетельских показаний против Берии по этому пункту должно быть завались!

Ничуть не бывало. По работе в Москве припомнили несколько эпизодов – не десятки и не сотни, а несколько. А в основном все показания и документы, обвиняющие Берию и его команду в организации террора, относятся исключительно к Грузии. Вот уж где лютовали гады!

Грузинских показаний и документов в деле действительно множество. Вот только странные это бумаги…

В книге Сухомлинова приводятся копии документов с резолюциями Берии. Это справки, списки, на которых стоят резолюции: «арестовать», «взять крепко в работу», «крепко излупить» и т. п. Все они относятся к тому времени, когда он был Первым секретарем ЦК КП Грузии. То есть формально эти резолюции, адресованные работникам НКВД, были превышением власти, за них можно судить, правда, не столько Берию, сколько чекистов, которые эти распоряжения выполняли. Приказать может кто угодно и что угодно, а виновен тот, кто, в нарушение закона, выполняет эти приказы.

Впрочем, зачастую ничего криминального те резолюции не содержат. «Взять крепко в работу», «крутить», «добиться признания», «лично размотайте». Ничего указывающего на незаконные методы следствия. Есть бумаги с указанием Берии арестовать каких-то людей. Есть данные о работе Кобулова и Гоглидзе в составе «особых троек» и количество вынесенных приговоров.

Последние бумаги – справки о работе в «особых тройках» – особо примечательны. Идут они под грифом «сов. секретно» и, по-видимому, настолько засекречены, что написаны от руки (дабы не посвящать даже машинистку) начальником 1 отдела МВД Грузинской ССР. Мы привыкли к тому, что всякая официальная бумага имеет номер, по которому можно впоследствии проверить ее подлинность. На двух из этих записочек действительно стоит нечто похожее на номера – 200 и 202. На третьей вообще ничего нет, и датируется она 18 декабря 1953 года – вспомним, что 18 декабря начался сам процесс. Таким образом, вообще непонятно, что это такое. Если бумажки затребовало следствие, то почему процесс начался до их прибытия, а если суд – то каким образом их успели составить уже 18-го, даже если запрос везли самолетом? Хотя, судя по характеру оных бумажек, написанных от руки, без входящих и исходящих номеров, их вполне могли написать в любом из следственных кабинетов генпрокуратуры и пришлепнуть печатью МВД Грузии. «Скажете: „В Москве нет печати МВД Грузии“? Ха-ха.) Тем более, участие в „тройках“ не являлось чем-то незаконным, значит, документы были приобщены к делу явно „для иллюстрации“ – мол, пусть обвинение и сляпано кое-как, но подсудимые-то все равно злодеи!

Но есть в деле и куда более интересные бумаги. Это те самые, на которых стоят резолюции Берии «арестовать», «взять в работу» и пр. Уже привыкнув к рекордному количеству фальшивок, я попыталась сравнить подписи Берии на этих документах между собой и с теми его подписями, подлинность которых не вызывает сомнения. Так вот: невооруженным глазом видно, что подпись Берии выглядит по-разному (особенно отличается заглавная буква «Б» – совершенно разное начертание!), и зачастую сильно отличается от его подлинной подписи на копиях приказов 1953 года. Что же получается, Берия, подписав тысячи бумаг, не смог выработать себе устоявшегося автографа?

Но и это еще не все. Никакого графолога не нужно, чтобы увидеть: некоторые документы, те, что Берия якобы составлял от руки, написаны вообще разным почерком! Что же получается – и это тоже фальшивки? Если разным почерком – то ведь фальшивки, правда? Теперь понятно, почему практически все «документальные» материалы о зверствах Берии и его команды относятся к грузинскому периоду их работы. Сами посудите: где Грузия, а где мы, – поди проверь, что там творилось на самом деле. Кроме того, именно в Грузии торчала бериевская банда вместе со своим паханом во главе во время самого разгара репрессий. Ну, а то, что с переездом Берии в Москву репрессии прекратились – так это он так удачно маскировал свою звериную сущность, не верьте, люди… Свидетельские показания? Всегда можно сфабриковать, или, еще проще, придумать. Тем более что очных ставок для бригады Руденко, как уже было отмечено, «не существовало».

Теперь отчасти ясен и ответ на вопрос, заданный в предыдущей главе: с чего вдруг Генеральный прокурор самолично проводил допросы? В книге Сухомлинова описан один из таких допросов. Следователь предъявляет «Берии» документы – те самые, с резолюциями. Спрашивает: это вы писали, ваша подпись, ваша резолюция? И тот признается: да, моя… Теперь ясно, для чего потребовались эти допросы? Чтобы Берия своим признанием придал силу этим, с позволения сказать, «доказательствам». А силу всему протоколу допроса придает участие самого Генерального прокурора… И теперь у каждого, кто читает материалы дела, не возникает и тени сомнения в их подлинности. Вон, даже Андрей Сухомлинов, уж на что прокурор опытный, и то – обычного следака из кабинета выкинул бы, а к генпрокурору относится с куда большим почтением. А ведь деяние-то одно и то же!

Кстати, один из вариантов такой подписи, не совпадающей с реальным автографом Берии, – тот, где буква «Б» написана с отрывом пера от бумаги (у реального Берии, подписывавшего сотни документов, роспись, естественно, была без отрыва) где у нее прямая палочка и круглый «животик», так вот, точно такую же подпись мы видим и под приведенным в той же книге факсимиле «писем Берии», и на постановлении об аресте. Такое вот неожиданное подтверждение версии о том, что Берия этих писем не писал и постановления не подписывал. Пустячок, а приятно…

Какие еще доказательства? Начальник охраны Саркисов показал, что Берия в Москве лично допрашивал арестованных в Лефортовской тюрьме, и из его кабинета доносились шум и крики, как будто там били людей. Впрочем, Саркисов вообще фигура интересная, мы еще к нему вернемся – дальше он такого напоказывал!

Из приговора:

«Судом установлено, что в октябре 1941 года подсудимый Берия, заметая следы совершенных заговорщиками преступлений, отдал письменное распоряжение о расстреле без суда 25 арестованных по списку, составленному подсудимыми Меркуловым и Кобуловым. В этот список были включены лица, со стороны которых заговорщики могли опасаться разоблачения. Никто из них не был осужден…».

К счастью, в этой же книге Сухомлинова приведена факсимильная копия этого распоряжения и некоторых других. Записка подлинная – не копия, и даже номер на месте, там, где ему и положено быть. В ней написано:

«Ст. лейтенанту госбезопасности тов. Семенихину Д. Э. С получением сего предлагается Вам выехать в гор. Куйбышев и привести в исполнение приговор – высшую меру наказания (расстрелять) в отношении следующих заключенных…» И дальше список.

Однако ведь здесь черным по белому написано: привести в исполнение приговор. Допустим, суда не было – учитывая дату составления этой записки, такое очень даже могло случиться. А датирован этот документ 18 октября 1941 года. Накануне немцы подошли к самым окраинам Москвы, бьльшая часть правительства эвакуирована в Куйбышев, в столице паника. Но даже в этой ситуации просто так никто никого не расстреливал.

В сборнике документов «Начало» (Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне), где опубликован этот документ, стоит маленькая сноска: «17 октября 1941 г. было составлено заключение НКВД СССР о необходимости расстрела по указанию “директивных органов Союза ССР” 25 заключенных. Оно подписано начальником следственной части по особо важным делам НКВД СССР Л. Влодзимирским, утверждено заместителем наркома внутренних дел Б. Кобуловым и согласовано с Прокурором СССР В. Бочковым». И сразу вопросы.

Во-первых, почему не судят прокурора Бочкова?

Во-вторых, эти, как их… юристы, во, они даже исполнителей перепутали – не Меркулов список составлял, а Влодзимирский.

В-третьих, если заключенные расстреляны по указанию «директивных органов Союза ССР» – а директивный орган в то время был один, ГКО, то к чекистам-то какие претензии? Кстати, этого указания в деле нет – впрочем, неудивительно, в этом деле много чего нет, в первую очередь в нем нет следствия, и на этом фоне отсутствие даже здравого смысла – такая мелочь…

А главное: с чего вдруг хрущевское «следствие» прицепилось к этому документу? Шла война, расстрелы без суда, по законам военного времени, не были чем-то таким уж из ряда вон, какого-нибудь мародера могли и просто так на улице шлепнуть…

А вот теперь давайте-ка прочтем список, кого там расстреляли-то? Девять генералов: Штерн, Локтионов, Смушкевич, Савченко, Рычагов, Володин, Проскуров, Арженухин, Каюков, еще несколько военных, крупные хозяйственники, несколько жен. Все без исключения арестованы в 1939–1941 гг., все обвиняются в принадлежности к «правотроцкистской организации». Троцкистское подполье, кстати, это далеко не миф, оно реально существовало, и одним из пунктов его программы была работа на поражение СССР в будущей войне с Германией. Чего ж удивляться, что их расстреляли? Интересно другое.

Последним в списке стоит Кедров Михаил Сергеевич. Это тот самый Кедров, который вроде бы раскрыл злоупотребления Берии и Багирова в Азербайджане. О нем в приговоре сказано особо:

«Подсудимые Берия, Меркулов, Кобулов, Мешик и Влодзимирский совершили террористическое убийство старого коммуниста, члена КПСС с 1902 года М. С. Кедрова, бывшего члена Президиума ВЧК и коллегии ОГПУ при Ф. Э. Дзержинском, располагавшего данными о преступном прошлом Берия и намеревавшегося его разоблачить. Несмотря на то, что Кедров был оправдан Верховным судом СССР, заговорщики не выполнили указаний суда о немедленном освобождении Кедрова из-под стражи, а затем расстреляли его на основании распоряжения подсудимого Берия».

Между прочим, в краткой биографии М. С. Кедрова, приведенной в сборнике документов госбезопасности «Начало», – а это источник серьезный – об оправдании Кедрова ни слова. «Данные о преступном прошлом Берии» – это, по всей вероятности сказочка о «комиссии Кедрова». Ладно следствие сфальсифицированное, ладно подсудимый давно мертв – но зачем же в приговоре-то врать с такой наглостью! Приговор – это ведь исторический документ, его потом кто-нибудь и прочесть может!

В книге Сухомлинова приводится факсимильная копия еще одного документа. Под ним подпись: «Сфальсифицированные документы – вещественные доказательства вины Л. Влодзимирского». Почему документ сфальсифицированный – не сказано, просто подпись такая, и все. Наверное, руденковские следователи так написали, а автор повторил. Однако в отличие от большинства «доказательств» в этом деле, бумага производит впечатление подлинной. Хотя она и приведена без «шапки», но наверху, например, виден какой-то номер. Судя по содержанию, это, наверное, обвинительное заключение или его фрагмент.

«Осужденные Афонский, Кедров И. М. и Шилкин свои показания о Кедрове М. С. как на предварительном следствии, так и на суде полностью подтвердили.

На основании изложенного обвиняется Кедров Михаил Сергеевич, 1878 года рождения, уроженец г. Москвы, русский, гр-н СССР, с высшим образованием, бывший дворянин, член ВКП(б), до ареста пенсионер, – в том, что: он являлся участником антисоветской организации, разделял контрреволюционные идеи правых и вел неоднократно антисоветские и провокационные разговоры.

В интересах английских империалистов занимался предательством на Северном флоте в период 1918 года, – т. е. в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 58–10 и 58–11 УК РСФСР.

Считая предварительное следствие по делу Кедрова М. С. законченным и предъявленное ему обвинение доказанным, руководствуясь специальным указанием директивных органов Союза ССР, – полагал бы:

Кедрова Михаила Сергеевича, 1878 года рождения – расстрелять».

Подпись: Влодзимирский.

Лев Влодзимирский был тогда начальником следственной части по особо важным делам…

Кстати, последний штрих. Это кинематограф виноват – почему-то при слове «старый большевик» перед глазами встает образ собранного худощавого партийца, говорящего правильные истины, доброго, благородного и никогда не нарушающего законов. А вы обратили внимание на то, что чекисты вдруг занялись расследованием деятельности товарища Кедрова на Северном флоте в 1918 году? Далеко не с бухты-барахты. В мае 1918 года Михаил Сергеевич был командующим Северо-Восточного участка «завесы», то есть организовывал оборону Советской республики на севере. Попутно еще и руководил борьбой с контрреволюцией в Архангельске – руководил так, что даже по тем не слишком-то гуманным временам отмечено, что он широко применял репрессии. Кстати, руководя всем этим, перессорился с местными Советами. Склоки и расстрелы были единственными достижениями «верного ленинца» на поприще обороны, потому что город был сдан англичанам. Вам это ничего не напоминает? В то же время только на юге, и не Архангельск, а Баку, и не расстрелы, а резня, но в остальном-то, а?! Сколько их было, этих бакинских коммун, на территории Страны Советов!

Так вот: в свое время Кедров говорил Кривицкому, тому, что впоследствии перебежал за границу: «Вы не знаете, что можно сделать с человеком, когда он у вас в кулаке. Здесь мы имеем дело со всяким, даже с самым бесстрашным. Однако мы ломаем их и делаем из них то, что хотим!»[81]

Дзержинский выгнал Кедрова из органов, Берия его арестовал, а Хрущев поднял на щит, как героя. Кстати, стоило бы подумать: а кого реабилитировали при Хрущеве, если незаконно посаженных выпустил еще Берия?..

Это небольшое расследование касалось только одного из двадцати пяти людей, поименованных в списке. Но теперь и остальные двадцать четыре не внушают доверия…

И в заключение еще об одном деле, которое не имеет прямого отношения к «делу Берии», но будет наверняка интересно читателям, а заодно и послужит иллюстрацией того, что не надо бы прокурору перекрашиваться в историки. Андрей Сухомлинов пишет: «В 1953 году Влодзимирский начинал следствие в отношении Василия Сталина, который 28 апреля 1953 года был арестован с ведома Берии и Кобулова за то, что, находясь в опьяненном состоянии, неоднократно во всеуслышание заявлял об убийстве его отца соратниками, а также сказал жене, что “Булганина убить мало…” (Хотя я бы лично с ним согласилась! – Е. П.), собирался встретиться с иностранными журналистами…” И, несколько ниже: “Но этот эпизод с незаконным арестом В. Сталина в деле самого Влодзимирского не исследовался…»[82]

И хоть бы где-нибудь в ином месте – так нет, ведь в той же книге приводится факсимильная копия постановления на арест, оформленная по всем правилам и с санкцией прокурора, где черным по белому написано: «Мы, начальник следственной части по особо важным делам МВД СССР генерал-лейтенант Влодзимирский и зам. начальника Следчасти по особо важным делам полковник Козлов, рассмотрев имеющиеся материалы в отношении Сталина Василия Иосифовича… нашли:

“Являясь командующим ВВС Московского военного округа, Сталин В. И. систематически, на протяжении многих лет широко применял антигосударственную практику и совершал уголовные преступления, выражавшиеся в крупных расхищениях, присвоении и разбазаривании государственного имущества и денежных средств. В целях сокрытия этих преступлений и обмана государства, Сталин В. И. занимался подлогом и мошенничеством, склоняя к этому и подчиненных ему по службе лиц”». И лишь потом – про враждебные выпады. Откуда взялись эти материалы? Напомню: у военных своя юстиция, так что, скорее всего, дело обстояло так. Материалы были собраны военными, юристами ведомства Булганина. А поскольку Василий Сталин к тому времени был уже уволен из армии, то их передали в МВД, вместе с сомнительной честью разбираться с сыном покойного вождя.

Я уже не раз встречалась с практикой, когда авторы книг не обращают внимания на собственные иллюстрации… но не до такой же степени!

Из приговора:

«Подсудимые Берия, Меркулов, Влодзимирский совершали тайные похищения и убийства людей…»

Самое известное из организованных Берией убийств – убийство Троцкого. Но тогда за этот теракт судить не додумались. Не время было. Это сейчас некоторые наши сторонники «правового государства» договорились до того, что надо бы и за тот взмах ледорубом исполнителей привлечь. Что ж, давайте тогда присовокупим к страшным преступлениям режима и доведение до самоубийства Гитлера – а что, разве не так, разве не довели бедняжку?

Следователям удалось найти кое-что получше. Нет, не Михоэлс, как можно подумать, – это совсем другое шоу. Берию и его команду обвинили в организации убийств Бовкун-Луганца – посла СССР в Китае, его жены и Киры Симонич-Кулик – жены генерала Кулика.

Нет, ну это просто песня!

Из протокола допроса Влодзимирского (оригинала или копии – неизвестно, не указано).

«В июле или августе 1939 г. меня, Церетели (начальник 3-го спецотдела НКВД СССР. – Е. П.) и Миронова (начальника внутренней тюрьмы) вызвал к себе Берия. У него тогда находились Кобулов Б. и Меркулов. Берия поручил нам троим выполнить строго секретную операцию по уничтожению двух лиц, которые являются шпионами…

Согласно этому плану мы получили вагон с салоном. Начальник внутренней тюрьмы привез двух арестованных, мужа и жену, которые были помещены в разные купе. Двери этих купе держали приоткрытыми и я, Церетели и Миронов поочередно сторожили арестованных в коридоре. В этом вагоне мы следовали с поездом из Москвы в Тбилиси, а затем далее на Батуми. В пути на одном из перегонов за Тбилиси Миронов и Церетели убили арестованных ударами молотков по затылку. Сначала мною был выведен из купе в салон арестованный мужчина, который в салоне был убит Церетели и Мироновым, а затем таким же порядком мною в салон была доставлена арестованная гражданка, которая ими же была убита.

На одном из полустанков нас встретил с двумя автомобилями Рапава (нарком НКВД Грузии. – Е. П.) Мы вынесли трупы и, поместив их в одну из машин, отвезли на дорогу к обрыву у крутого поворота дороги. Шофер на ходу выскочил, а машина с трупами свалилась в обрыв и разбилась. После этого мы уехали с места происшествия, и все остальное по инсценировке автомобильной катастрофы и ее расследование организовал Рапава…»

Еще из того же протокола:

«Я помню, что я уточнял у Кобулова после ухода от Берии о том, что эти лица – Бовкун-Луганец и его жена – работали за границей, являются крупными иностранными шпионами, и что их ликвидация необходима для дезинформации иностранной разведки, чтобы там не знали, что Бовкун-Луганец и его жена были арестованы».

А согласно показаниям Церетели, данным им в 1955 году на судебном заседании, «мы поехали вместе с Влодзимирским и убили этих людей в поезде. Убивали мы их деревянными молотками».

А теперь давайте отрешимся на время от гипноза печатного слова и переведем текст на общедоступный язык. Итак, летом 1939 года зачем-то решено было тайно убить полпреда СССР в Китае и его супругу. Ну, ладно, бывает… Может, они и в самом деле были какими-нибудь шпионами, на которых завязана целая сеть… хотя в таком случае естественней было бы устроить оперативную игру – что-что, а это Берия умел! Но все же допустим, что решено было их тайно умертвить. Самый простой способ – отвезти из тюрьмы в очень хорошую больницу и что-нибудь вколоть. Или, допустим, грибочками ребята отравились. Машина сбила. На даче угорели. Наконец, утонули во время купания. Способов тьма, и таких, что комар носа не подточит.

Нет, вместо этого, в самый разгар работы по наведению порядка в НКВД заместитель начальника следственной части, начальник одного из спецотделов и начальник внутренней тюрьмы – лично! не передоверяя низовым работникам! – взяли арестованных и повезли их убивать. Странно, что сам Берия не присоединился, ему такая работа как раз по статусу. Убивать их зачем-то повезли в Грузию – ближе места не нашлось. Ну ладно, в Грузию, так в Грузию. Можно и туда. Вывести из поезда, сделать укол снотворного, посадить в машину и сбросить с обрыва… Так нет же: вместо этого их в салон-вагоне (!) убивают деревянными (!!) молотками по затылку, наверняка перепачкав кровью весь салон-вагон, так что потом уборщики и поездная обслуга с замиранием сердца обсуждают – а что это тут ночью делали? Никак убивали кого? Без шума убийство с помощью деревянного молотка обойтись не могло, а в поезде ведь есть и другие пассажиры, и обслуживающий персонал – их что, тоже того… как свидетелей? А трупы куда?

Это был первый куплет песни. Теперь второй. Убийцы начинают возиться с трупами. Интересно, поезд был обычный или специальный? Если обычный, то тела вытаскивают из поезда на виду у доброй тысячи весьма заинтригованных пассажиров… Ах, да, дело было ночью – тогда на виду у сотни пассажиров и полутора десятка проводников, высунувшихся посмотреть: а с какого это перепугу дальний пассажирский остановился на каком-то полустанке? Если поезд специальный, то посмотреть, что делает на полустанке спецпоезд с одним салон-вагоном, сбегается все окрестное население, от годовалых младенцев до столетних старух. Ну, ночью несколько меньше, но уж крайне заинтересованный начальник станции и десяток свидетелей все равно найдутся, плюс поездная бригада и обслуга. И вот на виду у всей этой толпы из салон-вагона выносят трупы, кладут в машину, которую пригнал не кто-нибудь, а сам нарком внутренних дел Грузии! И, придав скорости, сбрасывают с обрыва.

Куплет третий. На следующий день машину в пропасти обнаруживают. Начинается расследование нечастного случая. Ищут гараж, к которому приписана машина, шофера, виновного в аварии, тут же, естественно, кто-нибудь из местных жителей сообщает о странной возне ночью на полустанке. Тела опознают, отправляют к патологоанатому, который без труда устанавливает, что погибли они не от аварии, а от того, что их били деревянными молотками по голове, так что от голов, вообще-то говоря, мало что осталось. Затем появляется Рапава, велит патологоанатомам молчать и прекращает следствие. В результате по всей Грузии ползет слух, что кого-то важного убили, вроде бы не то нашего посла в Китае, не то китайского посла в СССР. И как раз во всю эту кашу и влезает агент, отправленный иностранной разведкой расследовать это дело. Ни фига себе, секретное умерщвление!

Но и это еще не все!

10 июля 1939 года, на следующий день после этой истории, газета «Заря Востока» напечатала акт об аварии машины. Там говорится: «В ночь на 8 июля с. г. легковая машина ГАЗ-А, в которой следовали полпред СССР в Китае тов. И. Т. Бовкун-Луганец и его жена Н. В. Бовкун-Луганец, потерпела аварию на 7-м километре от Кутаиси по Цхалтубской дороге.

Машина шла по прямой дороге с небольшим подъемом. Свернув внезапно резко вправо, в сторону оврага глубиной 12 метров, машина пошла под откос и, ударившись о земляной бугор, перевернулась на левый бок.

Авария произошла в результате того, что у продольной рулевой тяги, в месте крепления ее у рулевой сошки, отвернулась незашплинтованная пробка. Рулевая тяга сошла с места крепления, и машина потеряла управление. При аварии погибли тт. И. Т. и Н. В. Бовкун-Луганец и водитель автомашины т. Б. А.Чуприн.

Техническая комиссия: К. Кадагишвили, Мамаладзе, ст. госавтоинспектор Г. Гвания».[83]

Да, а Владзимирский говорил, что шофер вроде бы спрыгнул. А почему не допросили техническую комиссию – кто приказал им подписать заведомо ложный акт? И как быть с Чуприным? Существовал он в реальности или просто «для антуража» вписан? Если вписан, то начальник гаража на следующий день возмущался бы на всех углах, почему ему приписали аварию, к которой он ни сном, ни духом… Дело-то серьезное, погиб важный работник МИДа, посол. А если шофер Чуприн существовал, то куда он делся? Секретно убили? А куда тело дели?..

Мухин считает, что идиотизм этой явно сфабрикованной истории проистекает от умственной неполноценности Руденко и компании. У меня на сей счет иное мнение. Но как бы то ни было перед нами проявление столь махрового кретинизма, что хуже может быть лишь история о вредительской деятельности Берии на ниве улова сельдей.

Примерно того же уровня и дело об убийстве Киры Симонич-Кулик, жены генерала Кулика. 5 мая генеральша вышла из дому, отправившись к зубному врачу… и бесследно пропала. 8 мая генерал заявил о ее исчезновении, по этой причине был объявлен всесоюзный розыск; так она и находилась в розыске, поскольку, ни живая, ни мертвая, обнаружена не была. Судьба ее была тайной до тех пор, пока Руденко не начал разматывать «дело Берии».

Рассказал о ее судьбе все тот же несчастный начальник следственного отдела Влодзимирский, которого Берия, отрывая от дел, постоянно использовал в качестве «шестерки», чтобы бить послов молотками по голове и сутками сидеть в засадах, подстерегая генеральских жен. К тому времени Влодзимирский стал начальником следчасти Главного экономического управления НКВД, но все равно ведь больше никого не было!

Из «показаний» Влодзимирского (судя по той ахинее, которую он лепит, это опять протокол из числа копий):

«Летом или в начале осени меня вызвал к себе Берия в присутствии Меркулова… и объявил мне, что я вхожу в состав группы из четырех человек, которой поручается произвести секретный арест жены маршала Кулика гр-ки Кулик… Согласно намеченному плану, задержание гражданки Кулик должно было быть произведено на улице, без огласки. Для этого были выделены 1 или 2 легковых автомашины, и в них дежурила вся группа. Засада была установлена недалеко от дома, в которой находилась квартира Кулика. На второй или третий день, когда гр-ка Кулик вышла из дому одна и пошла по пустынному переулку, она была нами задержана и доставлена во двор здания НКВД СССР… Всей этой операцией руководил Меркулов, он приезжал и проверял засаду и в ночное время один или два раза снимал пост.

Через месяц или полтора после задержания гр-ки Кулик, Меркулов или Кобулов поручили мне и начальнику внутренней тюрьмы Миронову съездить в Сухановскую тюрьму, взять арестованную, которую нам выдадут, привезти ее в здание НКВД и передать ее коменданту Блохину. Когда мы приехали в Сухановскую тюрьму, то нам выдали арестованную, в которой я опознал жену Кулика.

Гр-ку Кулик мы доставили в помещение НКВД на Варсонофьевском переулке. Нас там встретил комендант Блохин, который вместе с Мироновым отвел ее во внутреннее помещение нижнего этажа здания. Я с ними прошел в первое помещение и остался в нем, а Блохин с Мироновым провели гр. Кулик в другое помещение, где ее и расстреляли».

Другой свидетель по этому делу, некто В. Н. Гульст, который был заместителем начальника 1-го отдела по охране, показывает:

«В 1940 году меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос: знаю ли я жену Кулика? На мой утвердительный ответ Берия заявил: „Кишки выну, кожу сдеру, язык отрежу, если кому-то скажешь то, о чем услышишь!“ Затем Берия сказал: „Надо украсть жену Кулика, в помощь даю Церетели и Влодзимирского, но надо украсть так, чтобы она была одна“.

В районе улицы Воровского в течение двух недель мы держали засаду, но жена Кулика одна не выходила. Каждую ночь к нам приезжал Меркулов проверять пост, он поторапливал нас, ругал, почему мы медлим. Но однажды она вышла одна, мы увезли ее за город в какой-то особняк…».[84]

Вообще, Влодзимирскому не везет. Как пишет Сухомлинов: «Характерно, что в первых двух случаях: “изъятие” жены маршала Кулика и убийство в поезде семьи Бовкун-Луганца Влодзимирскому были поручены “не свойственные” его должности акции. В то время он служил помощником начальника следственной части, а в 1940 г. – начальником следственной части по особо важным делам. Его обязанность – организация и ведение предварительного следствия по этим делам. Контроль за ходом расследования, допросы, очные ставки, экспертизы, соблюдение сроков следствия, контроль за работой следственного аппарата. Короче, чисто следственная и, я бы сказал, наиболее культурная работа. Однако, как видим, он нередко привлекался и к проведению далеких от следствия акций».

Да уж, куда дальше от следствия – то послов бить по голове, то неделями мерзнуть в засадах, ожидая одиноких генеральш. «Это еще раз свидетельствует о том, что Влодзимирский был особо приближенным к Берии и Кобулову человеком, – продолжает Сухомлинов, – коль скоро именно ему оказывалось такое “доверие”».

А больше это ни о чем не свидетельствует? Например, о том, что Руденко с компанией нам всем лапшу на уши вешают, а загипнотизированный высокой должностью бывший военный прокурор ее даже не стряхивает?

Ладно. Допустим, после того, как начальник следчасти две недели сидел в засаде, а заместитель наркома каждую ночь прибегал к нему «поторапливать», дамочку все же похитили. Но кто же она такая? Какой мотив у этого жуткого преступления – похищения и убийства жены генерала? Если ради каждой домохозяйки сутками в засаде торчать, то начальников следчастей не напасешься. Чем она так уж особенно важна?

Из данных следствия понять не удалось. Меркулов «рассказал», что это Берия приказал потихоньку «изъять» Симонич-Кулик, которая, согласно агентурным данным, была шпионкой. Меркулов посмотрел сводки и ничего не нашел. Он «показывает»: «Мне было приказано изъять Кулик-Симонич и так, чтобы никто об этом не знал. Получив такое указание, я вызвал Миронова и Влодзимирского и поручил произвести операцию…».

Что же было дальше? Об этом снова «рассказывает» Меркулов:

«Кулик-Симонич я допрашивал вместе с Берия, правильнее сказать – допрашивал ее Берия, а я вел запись протокола. Никаких показаний о своей шпионской работе она нам не дала и была завербована нами в качестве агента.

Вопрос. За что же была убита Кулик-Симонич?

Ответ. Я ее не убивал. Берия сказал мне, что о ее расстреле есть указание свыше…»

Ну да, естественно, когда следователи уже окончательно запутались в собственном вранье, им не оставалось ничего другого, кроме как валить все на Сталина. На другом допросе Меркулов «показывает»:

«Изъятие и расстрел Симонич-Кулик я не считаю незаконным, поскольку по этому поводу было указание инстанции, а любое указание инстанции я бы выполнил безоговорочно… На мой взгляд, уничтожать эту женщину не было никакой оперативной необходимости…»

Вот так выглядит история с похищением генеральской жены, как она изложена руденковскими следователями. Теперь понятно, почему Генеральный прокурор сам вел следствие? Только его высокая должность хоть как-то вуалирует тот факт, что все это чистый бред шизофреника. Если Кира Симонич была изобличена в шпионаже (и даже если не изобличена), то в чем проблема-то? Бери, арестовывай, шей дело, расстреливай обычным порядком – никто и не заметит. Генералов брали тепленькими в постелях, а ради бабы начальник следчасти сутки в засаде проводит. Чтобы соблюсти тайну? Ни фига себе тайна – всесоюзный розыск объявили, фотографии в каждом отделении милиции…

Кроме того, в этих протоколах – то есть, скорее всего, в копиях – все время упоминается некая «инстанция». Ясно, зачем это делается – Хрущев подбирается к Сталину, чтобы свалить на него ответственность за репрессии. Но у «инстанции»-то мотив какой? Зачем Сталину жена генерала Кулика? Ну как же, ведь всем известно, что «вождь народов» – человек коварный и непредсказуемый. Раз приказал убить, значит, так надо…

Тем не менее, «Меркулов» не совсем прав насчет того, что «уничтожать эту женщину не было никакой оперативной необходимости…» Была такая необходимость. Только не у Сталина и не у Берии.

Сухомлинов пишет, что генеральше было восемнадцать лет. Должно быть, он взял возраст все из того же источника. На самом деле это четвертая жена Кулика была восемнадцатилетней, а та, что пропала – жена номер три. Было ей не восемнадцать, а малость за сорок, за плечами имелась бурная жизнь, еще один брак и, мягко говоря, не слишком твердые правила – ее биографию излагает Владимир Карпов в книге «Расстрелянные маршалы». И при всем при этом у нее был муж-генерал, который вскоре после исчезновения дражайшей половины женился на однокласснице собственной дочери. Ни на какие размышления сие не наводит – насчет того, у кого могла возникнуть «оперативная необходимость» избавиться от сорокалетней шлюхи, чтобы практически сразу же жениться на школьнице?..

Если дело распутывать, то возникают вопросы, а если надо не распутывать, а пришивать – то вопросы ни к чему. Сталин приказал, Берия кокнул, Руденко протокол написал, и все слились в экстазе…

Ну, дальше в приговоре – про шпионскую деятельность. Это такой бред, что и говорить не стоит. Берия, мол, пытался заключить сепаратный мир с Гитлером, открыть врагу перевалы на Кавказе. Что ж не открыл-то? Это ведь так просто – оставить на занимаемых постах Буденного с Кагановичем, и порядок… И следов вражеской деятельности никто не найдет.

А, вот, кажется, еще кое-что:

«Как до начала Великой Отечественной войны, так и в 1953 году подсудимый Берия с помощью Меркулова, Деканозова, Кобулова совершил ряд преступлений, направленных на ослабление деятельности советской разведки».

Разведка – это интересно. В первую очередь потому, что это область, где вообще ничего, как правило, доказать не удается. Поэтому-то Ежов и перестрелял разведчиков почти поголовно – а чего доказывать, раз доказать нельзя? Хватай да стреляй!

Чем же подтверждает следствие «вредительскую деятельность» Берии на ниве разведки? Подтверждением служат чисто ведомственные разборки, в основном, гнилые. Кого снял, кого с работы уволил, кого из-за границы отозвал. Так, на суде свидетель Коротков говорил:

«Как в первый раз, так и во второй, приходя на работу в МГБ – МВД, Берия разрушал наши разведывательные органы, дезорганизовывал нашу работу… В 1938 г., став народным комиссаром внутренних дел СССР, Берия вызвал из-за границы наших резидентов, как легальных, так и нелегальных. Он охаивал нашу заграничную разведку, убирал наших разведчиков…»

Коротков – человек уважаемый, генерал, серьезный разведчик. Но… как же тогда быть с Павлом Судоплатовым, уважаемым не менее, который утверждал, что Берия «высококомпетентный в вопросах разведывательной работы и диверсий человек»? Тут надо разбираться – кого отзывал, за что…

Об этом не стоило бы и говорить, однако именно по этому пункту устроители шоу неожиданно допустили серьезный прокол – из тех, что подвергают сомнению достоверность всего происходящего. Легенды сыплются на мелочах. На судебном заседании между «Берией» и свидетелем будто бы произошел такой диалог:

«Берия. Свидетель Коротков, вы подтверждаете, что в 1939 году все руководство иностранного отдела НКВД СССР во главе со Слуцким было разгромлено, так как руководители этого отдела оказались врагами народа?

Коротков. Я Слуцкого не знаю. В разведке работало много рядовых работников. Не Слуцкий же, сидя в Москве, добывал сведения, а рядовые разведчики.

Берия. Пусть скажет свидетель Коротков, кто его самого послал на работу в Германию?

Коротков. В Берлине находился Амаяк Кобулов, который никакого отношения к агентуре не имел».

Нет, если б перед судом стоял престарелый колхозный конюх с хроническим алкоголизмом, то подобные ответы на поставленные вопросы можно было бы считать нормальными. Но таким образом отвечает, элементарно не понимая вопроса, заместитель начальника Первого главного управления, зарубежной разведки. Что это с ним?

А теперь о проколе. Прокол касается Слуцкого. Все, конечно, замечательно, но дело в том, что в реальности ни этот вопрос, ни ответ существовать не могли, ибо и реальный Берия, и реальный Коротков прекрасно знали, что начальник ИНО Слуцкий… умер в 1937 году, еще до прихода Берии в НКВД! Кстати, реальный Коротков, в качестве нелегала, не мог не быть знаком с начальником ИНО, а также не мог не помнить, что Слуцкий умер своей смертью. Можно ошибиться в датах, но расстрел с сердечным приступом перепутать затруднительно даже пятнадцать лет спустя… Так что либо Коротков исполнен величайшего презрения к суду и к себе за то, что явился сюда ради сохранения места, свободы или жизни, либо… либо его на суде попросту не было, и весь этот базар – грубо сляпанная фальшивка.

Другой свидетель обвинения – может быть, даже реальный, кто знает? Это начальник ПГУ Савченко. Он рассказал про полный разгром разведки, организованный Берией, – выходило, что новый нарком изничтожил ее на корню. Но тут интересно другое: а кто он такой, этот Савченко? После войны был министром госбезопасности Украины и связан с Хрущевым не только местом службы, но и некоторыми общими делами куда круче тех, за которые сейчас судят Берию. Так, согласно воспоминаниями Судоплатова, именно Савченко по настоянию Хрущева организовал убийство архиепископа Украинской униатской церкви Теодора Ромжи. Просто-напросто еще один Строкач, только и всего…

Из приговора:

«…Установлено, что тайные связи с иностранными разведками Берия завязал еще в 1919 году, когда, находясь в Баку, он совершил предательство, поступив на секретно-агентурную должность в контрразведку мусаватистского правительства в Азербайджане…».

Ну да, конечно! Следствие все помойки пересчитало – как же обойтись без этой тухлятины!

Однако именно здесь устроители шоу допустили очередной прокол. Вот что «показывает» Меркулов:

«Как-то Берия, будучи еще в Тбилиси, вызвал меня и сказал, что враждебно настроенные к нему люди распускают слухи о том, что он, Берия, якобы работал в 1919 году в Баку в мусаватистской разведке. На самом деле это-де не так. В мусаватистской разведке он, Берия, никогда не работал, а работал по заданию партии в молодежной азербайджанской организации “Гуммет”, и что об этом имеются документы в партийном архиве в Баку, и что мне необходимо съездить в Баку, разыскать эти документы и привезти их к нему, а то, мол, его враги могут сами разыскать эти документы и уничтожить их, и тогда он, Берия, ничем не сможет доказать свою правоту…»

Реальный Берия никогда не мог сказать такое реальному Меркулову, потому что, как мы знаем, он на самом деле работал в мусаватистской контрразведке и никогда этого факта не скрывал. И реальный Меркулов, его старый и близкий друг, не мог об этом не знать.

(Впрочем, в деле есть виражи и покруче. Так, некто Якобашвили вообще показывает, что некие Муса Мдивани и Левон Гогоберидзе рассказывали ему, будто Берия участвовал ни больше ни меньше чем в расстреле 26 бакинских комиссаров.)

Естественно, Берии пришили и обвинение в предательстве. Как справедливо отметил Андрей Сухомлинов, это все равно, что обвинить Штирлица в том, что он служил у Шелленберга. Вообще, мне этот суд очень напоминает сценку из прелестной современной книжки «Рыжий рыцарь», написанной в жанре «фэнтэзи»:

«– Дочь моя, хотите ли вы выйти замуж за баронета Фредерика Шлюп де Голя?

– Нет.

– Почему?

– Потому что на фиг!

– Отлично. Значит, вы согласны и готовы принести будущему супругу клятву верности?

– Нет.

– Почему?

– Потому что на фиг надо!

– Превосходно, объявляю вашу помолвку законной… Будьте счастливы, дети мои!»

Это было бы смешно, если б не кончилось так мрачно…

Воспоминаний и рассказов о расстреле Берии множество. Первым, пожалуй, надо дать слово Антонову-Овсеенко. Хотя он и не был очевидцем, и врет много, но зато красивей всех пишет:

«Казнили приговоренного к расстрелу в том же бункере штаба МВО. С него сняли гимнастерку, оставив белую нательную рубаху, скрутили веревкой сзади руки и привязали к крюку, вбитому в деревянный щит. Этот щит предохранял от рикошета пули.

Прокурор Руденко зачитал приговор.

Берия. Разрешите мне сказать…

Руденко. Ты уже все сказал. (Военным). Заткните ему рот полотенцем.

Москаленко (Юферову). Виктор, ты у нас классный стрелок…

Батицкий. Товарищ командующий, разрешите мне (достает свой “парабеллум”). Этой штукой я на фронте не одного мерзавца на тот свет отправил.

Руденко. Прошу привести приговор в исполнение.

Батицкий вскинул руку. Над повязкой сверкнул дико выпученный глаз… Батицкий нажал на курок, пуля угодила в середину лба, тело повисло на веревках».

Еще одну версию дал некто Хижняк-Гуревич в интервью британскому еженедельнику «Санди таймс». Москаленко в своих мемуарах упоминает некоего майора Хижняка, коменданта штаба – правда, речь там идет не о штабе МВО, а о штабе ПВО. Интересно, они находились в одном здании или в разных?..

Так вот, Гуревич утверждает, будто находился в числе конвоя, который привез Берию из Кремля в тюремный бункер и что все время заключения обслуживал арестованного. Правда, по его словам выходит, что из Кремля того доставили сразу в штаб военного округа. А как же гауптвахта? Это несоответствие заставляет серьезно усомниться в его показаниях – можно запутаться в датах, людях, но едва ли можно забыть, что заключенный сутки находился совсем в другом месте. Впрочем, какая разница? Мы ведь перечисляем легенды…

«Он знал, что идет на смерть, но не поддался панике. Это был умный человек, умевший вести себя достойно. Он не был трусом. Лишь на один миг он побледнел, и его левая щека задрожала. Это был единственный и последний раз, когда он выказал свои эмоции…

…Батицкий достал пистолет и выстрелил в привязанного к столбу осужденного. Присутствовавшим при аресте офицерам тоже приказали стрелять».

Затем Гуревич завернул тело в брезент и отвез в Донской крематорий.[85]

Что любопытно, ни Юферев, которого упоминает Антонов-Овсеенко, ни Хижняк в акте о расстреле Берии не фигурируют.

«Коммерсантъ-Власть» обнаружил еще свидетелей. Некий командир ракетной базы, который просил не упоминать его имени (опять вариант «старого большевика»?) вспоминает:

«Все рассказы о том, что Берия чин-чинарем привязали к какой-то доске и потом расстреляли – вранье. Ребята так ненавидели его, что не смогли довести до той доски, начали стрелять прямо на лестнице. Я их понимаю. Но отправлять его с такой кучей дыр в крематорий они не решились. Мне потом рассказывали, что кто-то предложил растворить труп в щелочи. Подходящая ванна была там же, в убежище. Щелочь принесли. Вот так трупа Берии и не стало…».[86]

Впрочем, в «деле Берия» существует еще и акт о расстреле. Приведем для полноты мифологии и его.

Написано от руки:

«1953 года декабря 23 дня.

Сего числа, в 19 часов 50 минут, на основании предписания председателя специального Судебного присутствия Верховного Суда СССР от 23 декабря 1953 года за № 003, мною, комендантом Специального Судебного Присутствия генерал-полковником Батицким П. Ф., в присутствии Генерального прокурора СССР действительного Государственного советника юстиции Руденко Р. А. и генерала-армии Москаленко К. С. приведен в исполнение приговор Специального Судебного Присутствия по отношению к осужденному к высшей мере уголовного наказания – расстрелу Берия Лаврентия Павловича».

Все. По закону положена еще подпись врача, констатировавшего смерть, но ее нет. Сухомлинов объясняет это тем, что военные, видимо, «даже и не знали, что по инструкции МВД нужно в таких случаях врача вызывать». А Генеральный прокурор что – тоже не знал?

Это очень интересно, более чем интересно: прокурор знает все правила проведения следствия, суда, исполнения приговора, поскольку по должности обязан за всем надзирать – и практически каждый пункт нарочито, цинично нарушает. Почему?

А вот расстрел уже не виртуальный, а реальный. 23 декабря 1953 года шестерых приговоренных вместе с Берией чекистов вывели из камер Бутырской тюрьмы, доставили в тюремный подвал и расстреляли. Об этом существует акт, составленный по всей форме. Цитирую:

«Декабрь 1953 года. Зам. министра внутренних дел СССР т. Лунев, зам. Главного военного прокурора т. Китаев в присутствии генерал-полковника т. Гетмана, генерал-лейтенанта т. Баксова и генерал-майора т. Сопильняка привели в исполнение приговор Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР от 23 декабря 1953 года над осужденными (дальше список).

В 21 час 20 минут вышеуказанные осужденные расстреляны».

На акте есть подписи присутствующих и подпись врача, который констатировал смерть.

В 22 часа 45 минут тела казненных были кремированы неизвестно кем и неизвестно где.

Тут сразу напрашивается вопрос: а кто был палачом? Ведь из акта недвусмысленно вытекает, что Лунев и Китаев расстреляли осужденных собственноручно. Отличились, так сказать. Да, но какую тогда роль играют присутствовавшие при расстреле генералы? И, кстати, кто они?

Генерал-полковник Гетман командовал бронетанковыми войсками Московского военного округа, генерал-лейтенант Баксов – из штаба ПВО, из ведомства Москаленко.

Странный расклад. Логично было бы, если б генералы расстреливали, а высокопоставленные судейские присутствовали при расстреле. Логично было бы, если б судейские расстреливали, а при расстреле присутствовали представители заказчика – члены Президиума ЦК или какие-нибудь аппаратчики с крепкими нервами. Но такой расклад сил при таком составе совершенно иррационален. Каковы функции генералов при расстреле?

А каковы их функции во всем «деле Берии»?

Ситуация оставляет только один вариант истолкования: высокопоставленные судейские на самом деле были «шестерками», а генералы за ними «присматривали». Причем присматривали одни военные, ни одного партийца! Что, нервы у представителей КПСС слабоваты на расстрелы глазеть?

И вообще: не кажется ли вам, что в этом деле многовато военных для обычной партийной разборки?

Берии было уже все равно – какое там следствие, какой суд… Но ведь судили не его одного. Не надо забывать, что по этому делу проходили и живые люди. В 1953 году судьбу наркома разделили еще шесть человек, виновных лишь в том, что работали в команде Берии. Им срочно сочинили преступления, осудили и расстреляли. И их судьбой, в отличие от судьбы Берии, никто не озабочен. О них не пишут книг, не оставляют воспоминаний. О них не известно почти ничего. Кто они, эти люди, разделившие судьбу своего наркома?

Их судьбы не служат темой нашего расследования. Просто хотелось бы, чтобы все сделанные нами выводы автоматически распространились и на этих шестерых, как автоматически распространился на них приговор, вынесенный человеку, с которым они проработали много лет, которому доверяли и которого, хочется верить, не предали. Наверное, так оно и есть, учитывая, что в «деле Берии» 90 процентов копий…

Еще раз, поименно:

Меркулов Всеволод Николаевич

Кобулов Богдан Захарович

Гоглидзе Сергей Арсеньевич

Деканозов Владимир Георгиевич

Влодзимирский Лев Емельянович

Мешик Павел Яковлевич

К ним можно добавить еще и брата Богдана Кобулова Амаяка Кобулова, которого тоже осудили и расстреляли по приговору Военной коллегии Верховного суда. Андрей Сухомлинов предлагает, чтобы хоть кто-нибудь позаботился о реабилитации этого человека. «Тем более, – пишет он, – что Амаяк Кобулов не виновен вообще ни в чем».

Были в этом деле и другие люди, о которых вообще мало кто знает. Они пошли под суд в 1955 году – по так называемому «делу Рапава, Рухадзе и других».

Это бывшие министры госбезопасности Грузии А. Н. Рапава, Н. М. Рухадзе, заместитель министра госбезопасности республики Ш. О. Церетели, сотрудники НКВД, НКГБ, МГБ Грузии Н. А. Кримян, К. С. Савицкий, А. С. Хазан, Г. И. Парамонов, С. Н. Надарая.

19 сентября 1955 года им вынесли приговор: первым шести – высшая мера, Парамонову – 25 лет, Надарая – 10 лет лишения свободы. Поскольку их допрашивали по шизофреничекому делу Бовкун-Луганца, это тоже явный след «бериевского дела». Все те же материалы о зверствах в Грузии, вероятно, с тем же комплектом доказательств. Конечно, Рапава и Рухадзе – не одного поля ягодки, но раз их объединили на изначально фальшивом процессе, это о чем-то говорит.

Впрочем, едва ли кто-либо когда-либо станет пересматривать это дело – кому нужно! Да и не собираюсь я ставить вопрос о реабилитации. С какой стати инициировать очередную стирку мундира советской юстиции? Нет уж, нечего ее чистить, пусть позорные пятна этих приговоров останутся на ней вечно.

Поэтому давайте просто их не забудем…

По органам МВД прошла целая волна арестов. После того, как было объявлено об аресте Берии, состоялся партийный актив МВД. Проходил он в лучших традициях тридцать седьмого года. Вспоминает Павел Судоплатов:

«Выступления Маленкова и Шаталина (секретарь ЦК КПСС, назначенный первым заместителем министра внутренних дел. – Е . П.) с объяснением причин ареста Берии для профессионалов, собравшихся в конференц-зале, прозвучали наивно и по-детски беспомощно. Аудитория молча выслушала откровения Шаталина о том, что для усыпления бдительности Берия Центральный Комитет сознательно пошел на обман, принимая заведомо ложные решения и отдавая соответствующие распоряжения. Все это было беспрецедентно…»

Вот еще милый эпизод с того партактива:

«Шаталин сообщил, что начальник отделения в контрразведывательном управлении полковник Потапов проявил политическую близорукость и вопиющую некомпетентность: встречаясь со своими осведомителями накануне ареста Берии, он позволил себе восхвалять его политическую прозорливость. Шаталин процитировал письмо осведомителя, учившегося в Институте иностранных языков. Я увидел, как побледнело лицо Потапова, услышавшего вопрос Маленкова: “Этот человек здесь?” Потапов поднялся, но был не в состоянии что-либо сказать. Вмешался Серов, заявивший, что такие безответственные люди, допускающие антипартийные высказывания, не могут присутствовать на закрытых партсобраниях, и Потапов был выдворен из зала. К его счастью, он не занимал столь высокое положение, чтобы стоило затевать громкое дело, – его уволили из органов с партийным взысканием».[87]

В органах начались аресты. Были арестованы легендарные «ликвидаторы» НКВД – Эйтингон и Серебрянский, секретарь Берии Людвигов, многие другие – несколько сотен работников НКВД. Генерал Масленников, командующий войсками МВД, понимая, что его ждет, предпочел застрелиться.

Тюрьма ждала и самого Судоплатова. Незадолго до ареста его вызвали на Президиум ЦК, и там он повел себя не так, как надо. Во-первых, не стал клеймить Берию, а во-вторых, упомянул некоторые послевоенные ликвидации и назвал их организаторов, в числе которых были Молотов, Хрущев и Булганин. С этой минуты его судьба была предрешена. Судоплатов стал опасным и неуправляемым свидетелем.

Вскоре его арестовали. На одном из допросов Руденко предложил дать показания о планах тайного сговора Берии и Гитлера во время войны, о тайных контактах Берии и Черчилля, а также о планах устранения советского руководства посредством ядов – однако Судолатов отказался, хотя и понимал: его вряд ли оставят в живых. Следствию не нужно было даже признание – все шло к расстрелу. И тогда он решился на крайний шаг…

«Я решил действовать в духе советов, которые давал мой предшественник и наставник Шпигельглаз своим нелегалам, пойманным с поличным и не имевшим возможности отрицать свою вину: постепенно надо перестать отвечать на вопросы, постепенно перестать есть, без объявления голодовки каждый день выбрасывать часть еды в парашу. Гарантировано, что через две-три недели вы впадете в прострацию, затем полный отказ от пищи. Пройдет еще какое-то время, прежде чем появится тюремный врач и поставит диагноз – истощение; потом госпитализация – и насильное кормление.

Я знал, что Шпигельглаза “сломали” в Лефортовской тюрьме. Он выдержал эту игру только два месяца. Для меня примером был Камо (Тер-Петросян)…»

Камо, легендарный соратник Сталина, будучи арестован в Германии, симулировал сумасшествие в течение четырех лет, о чем подробно рассказывал на инструктажах чекистов. Однако Судоплатов смог побить этот «рекорд» – он продержался пять лет и «пересидел» в психиатрической больнице самое опасное время. Его приговорили по сфальсифицированному обвинению к пятнадцати годам тюремного заключения. Время от времени генерала навещали в тюрьме следователи, интересуясь участием в громких «ликвидациях» сначала Маленкова, потом Молотова, Булганина, Кагановича. Лишь упоминание имени Хрущева в качестве организатора террора оставалось под запретом.

Эйтингон в 1963 году сдался и написал то, чем узники добывали себе свободу, – униженное письмо Хрущеву с просьбой о помиловании. Его освободили в 1964 году. Судоплатов же свой срок отбыл полностью, на все ходатайства родственников и сослуживцев о пересмотре дела следовал отказ с прозрачными намеками, что все решено «наверху», а умолять Хрущева о пощаде он не стал. (Он вышел на свободу 21 августа 1968 года, в день вторжения советских войск в Чехословакию.) И пока существовала КПСС, так и не смог добиться реабилитации.

«По иронии судьбы, в то время как я подавал ходатайства о реабилитации, Горбачев получил своеобразное послание, подписанное тремя генералами, принимавшими участие в аресте Берии. Они потребовали от Горбачева в апреле 1985 года присвоения звания Героя Советского Союза, которое было им в свое время обещано за проведение секретной и рискованной операции… Горбачев отклонил оба ходатайства – и мое, и генеральское».

Реабилитирован Павел Судоплатов был в начале 1990-х годов, когда исчезли и КПСС, и СССР.

И, на десерт, рассказ о мамуловском крокодиле, как и его хозяин, пострадавшем от хрущевских репрессий.

Степан Мамулов, работник аппарата ЦК КП Грузии, приехал в Москву вместе с Берией в 1938 году, став у него бессменным начальником секретариата. И вот однажды в день рождения шеф подарил ему… крокодила.

– Я благодарю тебя, Лаврентий Павлович, за прекрасный подарок, – ответил именинник. – И прошу разрешения назвать его в твою честь!

Крокодильчик рос, признавая из всех людей только денщика, который его кормил, хозяина и своего тезку Лаврентия Берию. Когда в мамуловскую квартиру пришли с обыском, он беззаветно защищал свой дом и пал, изрешеченный пулями. А его хозяин отсидел пятнадцать лет, свято соблюдая тюремный закон: «Не верь, не бойся, не проси!» Если ему случалось встретиться с кем-либо из высокопоставленных кремлевских или КГБ-шных чинов – мало ли какая у них бывала надобность! – генерал Мамулов поворачивался к ним спиной, и никакие меры воздействия не смогли его перевоспитать.[88] Свои пятнадцать лет он отсидел от звонка до звонка и, насколько известно, до сих пор не реабилитирован… Ну должен же быть хотя бы один из бериевских соратников, чье презрение к тогдашней власти будет так сильно, чтобы повернуться к ней спиной на всю оставшуюся жизнь!

Надеюсь, что Берия не будет реабилитирован никогда – КПСС и продажное советское правосудие не заслуживают такого подарка.

«Что является великой силой природы? Секс, не правда ли?.. Дайте людям хорошую сенсацию на сексуальной почве, и она привлечет их гораздо больше, чем любой политический скандал или мошенничество. Eh bien, это и было мое задание…»

(Агата Кристи. «Авгиевы конюшни»)

И вот мы дошли до самого-самого… И это самое-самое умещается в один абзац приговора:

«Будучи морально разложившимся человеком, Берия сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе связанными с сотрудниками иностранных разведок».

И дальше про несчастную соплюшку Лялю Дроздову – мы уже писали, что собой представляет единственный эпизод, дошедший до суда. Остальное, если что и инкриминировалось, завяло на стадии предварительного следствия. Впрочем, в этом аспекте бериевских «преступлений» суд не виноват. Это постарались товарищи по партии.

Все началось еще на Пленуме. Вытащил грязное белье на свет секретарь ЦК КПСС Н. Н. Шаталин, который, как он утверждал, делал обыск в сейфе в служебном кабинете Берии.

«Мы натолкнулись на необычные для служебных кабинетов вещи и предметы, – говорит он. – Наряду с документами мы обнаружили в больших количествах всевозможные, как уж там назвать, атрибуты женского туалета. Вот краткие выдержки из описи, которую я хочу огласить… дамские спортивные костюмы, дамские кофточки, чулки дамские иностранных фирм – 11 пар, женские комбинации шелковые – 11 пар, дамские шелковые трико – 7 пар (а почему не 11 – для комплектности? – Е. П.), отрезы на дамские платья – 5 отрезов, шелковые дамские косынки, носовые платки иностранных фирм, шелковые детские комбинации, еще некоторые детские вещи и т. д., целый список… Нами обнаружены многочисленные письма от женщин самого интимного, я бы сказал, содержания. Нами также обнаружено большое количество предметов мужчины-развратника. Эти вещи говорят сами за себя и, как говорится, комментариев не требуется».

Думаю, не надо объяснять, что при том подходе к законности, какой продемонстрировал Хрущев, ничего не стоит внести в протокол обыска что угодно – от презерватива до атомной бомбы. Тем не менее, весь список был старательно оглашен на Пленуме, большинство делегатов которого были мужчинами и испытывали по поводу услышанного самые сложные чувства – от мужской солидарности до откровенной зависти.

«Тем не менее для большей убедительности этой стороны дела, – продолжал, оборачиваясь к вытянувшей шеи аудитории Шаталин, – я зачитаю показания некоего Саркисова, на протяжении 18 лет работавшего в охране Берии. Последнее время он был начальником охраны.

Вот что показал этот самый Саркисов: “Мне известны многочисленные связи Берии со всевозможными случайными женщинами. Мне известно, что через некую гражданку С. (разрешите фамилию не упоминать) Берия был знаком (в показании фамилия сказана) с подругой С., фамилию которой я не помню. Работала она в Доме моделей, впоследствии от Абакумова я слышал, что эта подруга С. была женой военного атташе. Позже, находясь в кабинете Берии, я слышал, как Берия по телефону звонил Абакумову и спрашивал – почему до сих пор не посадили эту женщину. (И куда Абакумов, который терпеть не мог Берию, его послал? – Е. П.) То есть, сначала жил, а потом спрашивает, почему не сажают в тюрьму?

Кроме того, мне известно, что Берия сожительствовал со студенткой Института иностранных языков Майей. Впоследствии она забеременела от Берии, ей сделали аборт. Сожительствовал Берия также с 18–20-летней девушкой Лялей. От Берии у нее родился ребенок, с которым она жила на даче.

Находясь в Тбилиси, Берия сожительствовал с гражданкой М., после сожительства с Берией у нее родился ребенок…

Мне также известно, что Берия сожительствовал с некоей Софьей, телефон такой-то, проживает по такой-то улице, дом такой-то. По предложению Берии в санчасти ей был сделан аборт. Повторяю, что подобных связей у Берии было много.

По указанию Берии я завел целый список женщин, с которыми он сожительствовал (смех в зале). Впоследствии я этот список уничтожил. Однако один список сохранился, в этом списке указаны фамилии, номера телефонов 25–27 таких женщин. Этот список находился на моей квартире в кармане кителя.

Год или полтора тому назад я совершенно точно узнал о связях Берии с проститутками (так он пишет). Он болел сифилисом, лечил его врач поликлиники МВД такой-то. Подпись – Саркисов”».

Интересно, с какого перепугу Берия поручил своему начальнику охраны заводить такой список? Но это ерунда. По ходу судебного процесса возникли и другие списки. К. Столяров, один из тех, кто был допущен к «делу Берии» и читал его, пишет: «Когда следствие состыковало все обнаруженные списки и присовокупило сюда агентурную информацию, то число установленных любовниц Лаврентия Павловича возросло до 221. Кого там только не было – и спортсменки в ранге чемпионок мира и Европы, и официантки, и певицы, и комсомольские функционерши, и прима-балерины, и проститутки, и жены известных деятелей культуры, и домохозяйки, и киноактрисы, и отличившиеся на войне летчицы, и врачи с медсестрами, и студентки, и научные работницы, и даже школьницы». Впоследствии молва возвела их количество до семисот.

Как и другие очень уж сомнительные данные, вроде документов из Грузии, все эти списки были «подтверждены» на допросах.

«Руденко. Признаете ли вы свое преступно-моральное разложение?

Берия . Есть немного. В этом я виноват.

Руденко .…По вашему указанию Саркисов и Надарая вели списки ваших любовниц. Вам предъявляется 9 списков, в которых значатся 62 женщины. Это списки ваших сожительниц?

Берия . Большинство женщин, которые значатся в этих списках, это мои сожительницы…

Руденко . Кроме того, у Надараи хранились 32 записки с адресами женщин. Вам они предъявляются. Это тоже ваши сожительницы?

Берия . Здесь также есть мои сожительницы.

Руденко . Вы сифилисом болели?

Берия. Я болел сифилисом в период войны, кажется, в 1943 году, и прошел курс лечения. […]

Руденко : По вашему указания Саркисов и Надарая вели списки ваших любовниц. Вы подтверждаете это?

Берия : Подтверждаю.

Руденко : Вам предъявляется девять списков, в которых значатся 62 женщины.

Берия : Большинство женщин, которые значатся в этих списках, мои сожительницы. Списки составлены за ряд лет.

Руденко : Вы признаете, что превратили свой дом в притон разврата, а свою личную охрану в сводников?

Берия : Дом я не превратил в притон, а что Саркисов и Надарая использовались для сводничества – это факт…»

Да, но как все это было?

А вот, оказывается, как:

«Как правило, такие знакомства намечались во время его прогулок, – показывал на допросе полковник Саркисов. – Прохаживаясь около своего дома, Берия замечал какую-нибудь привлекательную женщину. В этом случае он посылал меня, моего заместителя Надарая или сотрудников охраны узнать ее фамилию, имя, адрес и телефон. Я шел вслед за этой женщиной и старался разговориться с нею, чтобы выяснить интересовавшие Берию сведения. Таким же путем Берия заводил знакомства и во время поездок по улицам на автомашине. Ездил он, как правило, очень тихо и всегда рассматривал проходивших женщин. Если какая-нибудь из них нравилась Берии, он велел мне установить связь. Если это удавалось, я докладывал Берии и по его указанию ездил за женщиной, либо посылал машину, предварительно договорившись о встрече…».[89]

Ага, и по Садово-Кудринской, милой, но довольно обычной московской улице, так вот стаями и фланировали знаменитые спортсменки и прима-балерины, героини-летчицы и врачи, певицы и комсомольские функционерши… Да, кстати, еще проститутки, которым порученцы Лаврентия Павловича неукоснительно платили положенную за сеанс цену. Если бы по Москве прошел слух, что Берия снимает женщин таким вот образом – а слух родился бы на следующий день, то фонари на Садово-Кудринской можно было бы смело менять на красные.

Но в этом деле есть факты и позабавнее. Так, в журнале «Коммерсантъ-власть» утверждается: «Один из специалистов, имевших возможность изучать дела Берии и начальника охраны Сталина генерала Власика, обнаружил крайне интересный факт. Списки женщин, в изнасиловании которых, судя по материалам его дела, признал себя виноватым Берия, почти полностью совпадают со списками тех дам, в связи с которыми обвинялся арестованный задолго до Берии Власик».[90]

Бедный Лаврентий Павлович! Надо же, как не везет! Поставьте себя на его место: едешь на машине по улицам, медленно-медленно, а навстречу тебе так и идут любовницы генерала Власика. Гуляешь возле дома, а по тротуару так и шмыгают любовницы Власика! Проститутку на дом вызовешь – и та любовница Власика! Легко ли такое перенести горячему грузину? На какую бабу глаз ни положишь – она обязательно из-под Власика…

Но и это все еще цветочки. Самое интересное-то начинается дальше. Саркисов продолжает:

«Женщины на квартиру Берии доставлялись, как правило, на ночь…»

Ему вторит и сам «Берия»:

«Этих женщин привозили ко мне на дом, к ним я никогда не заходил…»

А вот что показал полковник Надарая, заместитель начальника личной охраны Берии:

«Посещала особняк Берии В., жена известного артиста. Однажды Берия вызвал мужа В. к себе на Лубянку, и он до утра ждал “приема”, а в это время Саркисов отвез его жену в особняк, где она всю ночь провела с Берией».

Да но ведь дома-то у Берии была семья! С ним в одном доме жили сын, жена сына, двое их детей. И, главное, дома была жена – грузинка!

А супруга наркома была такова, что у нее не загуляешь. Серго вспоминал, какой скандал устроила его мать отцу, когда он заинтересовался – только заинтересовался – какой-то красивой женщиной в Тбилиси. Бедный супруг тогда еле уговорил жену остаться.

Впрочем, жена и сын Берии показывали на следствии о его «моральном разложении». В том письме, которое непонятно, настоящее или нет, Нина Берия пишет: «С 1942 г., когда я узнала о его супружеской неверности, я отказалась быть ему женой и жила с 1943 г. за городом вначале одна, а затем с семьей своего сына. (А Серго, также на следствии, показывал, что ему и его семье принадлежал первый этаж в доме на Садово-Кудринской. – Е. П.) Я за это время не раз предлагала, для создания ему же нормальных условий, развестись со мной с тем, чтобы жениться на женщине, которая, может быть, его полюбит и согласится быть его женой. Он мне в этом отказывал, мотивируя это тем, что без меня он на известное время может выбыть как-то из колеи жизни… Я примирилась со своим позорным положением в семье с тем, чтобы не повлиять на его работоспособность отрицательно…»

«О его аморальных поступках в отношении семьи, о которых мне также было сказано в процессе следствия, я ничего не знала. Его измену мне, как жене, считала случайной…»

Письмо, как я уже говорила, скорее всего, поддельное, но ведь оно было предназначено для показа Президиуму ЦК, тем людям, которые знали Берию лично, и завираться было нельзя. Поэтому должно было соблюдаться определенное правдоподобие. Там, естественно, говорится о «моральном разложении», но что же это получается: вся история с расставанием была из-за одной-единственной измены? И как бы прореагировала Нина Теймуразовна, если б муж стал ходить по бабам? Или, тем более, таскать их в особняк? Можно сказать, как: на следующий день после того, как муж привел первую шлюху, жена оказалась бы в Тбилиси. Нина Берия не боялась никого – ни Сталина, ни собственного супруга. И, кстати, Сталин, который сам был верным мужем, в этой ситуации поддержал бы ее, а не Лаврентия Павловича.

А теперь слово Серго Берия. На следствии он говорил, что его отец ведет развратный образ жизни. «Он отдалился от меня и моей матери, по отношению к которой он оказался подлецом», «Я знал, что он аморальный, развратный человек» и, наконец: «Мне было известно, что Берия Л. П. вел развратный образ жизни, имел вторую семью, о чем я узнал от Саркисова…»

Только и всего?!! Да у какого нормального мужика за всю жизнь не было ни одной любовницы?

А вот, без всяких сомнений, подлинные слова Нины Теймуразовны, сказанные ею в интервью: «Удивительное дело: Лаврентий день и ночь был занят работой, когда ему было иметь дело с легионом этих женщин!»[91]

Да, вот этого господа прокуроры, действующие по указке партийных бездельников, не учли.

А теперь, положа руку на сердце: вам ничто здесь не кажется странным? Этих женщин могло быть не 62, а 620 или 6200… их могло быть сколько угодно – но какое до них дело прокурору! Спать с женщинами – деяние, не наказуемое Уголовным Кодексом. Зачем же следствие принялось вдруг выяснять этот факт?

Ну это же так просто! Чтобы организовать утечку информации «из материалов следствия» и чтобы похождения «растленного маршала госбезопасности» стали той грязевой волной, которая похоронит под собой любые сомнения по поводу обоснованности или необоснованности осуждения Берии. При этом до суда дошла лишь недоказанная история Вали Дроздовой. Но доказана она или нет, это обывателя, которому обвинительное заключение было торжественно продемонстрировано (об этом несколько ниже), уже не интересовало. Слово «изнасилование» было произнесено, число жертв – 220 человек, – озвучено. И пошла писать губерния!

«Обычно машина Берии останавливалась у Театра Красной Армии. Там недалеко была женская школа. Ученицы расходились с уроков. Берия, как черная пантера за оленятами, наблюдал за ними. Когда замечал пухленькую девочку 14–15 лет, розовощекую, с влажными губами и ослепительно белыми зубами, он указывал на нее кивком головы…

Держа девушку за руку, Саркисов вталкивал ее на Лубянке в кабинет Берии, который садился за стол и тихо требовал, чтобы девочка разделась. Если она прирастала к полу, дрожала и ревела, Берия вытаскивал кнут из ящика и ударял девочку по икрам ног. Она могла кричать сколько угодно: в его кабинете все кричали и плакали – никто не смеялся…

…Он бросал ее, голую, на диван, сминал своим весом. Если инстинктивно она сжимала ноги, он левой рукой брал ее за волосы и бил головой о деревянный подлокотник дивана. Девочка сдавалась. Наступал радостный миг для Берии, когда он входил в молодое невинное тело. Словно разрывал его. Девочка кричала – он целовал ее слезы, катившиеся из молодых невинных глаз. Дефлорировать, то есть лишать невинности молодое женское тело, было для Берии высшим наслаждением. Девочку тошнило от запаха водки, чеснока, гнилых зубов…»[92]

Этот пускающий слюнки литератор – не кто иной, как уже упоминавшийся Т. Виттлин, западник, в России не бывавший, тем не менее изготовивший книжечку, которая потом была переведена на русский язык, к вящей радости наших сексуально озабоченных диссидентов. (Но почему этот придурок решил, что второй человек в СССР не может привести зубы в порядок?!)

Затем появились мемуары бериевских «жертв». Можно задать вопрос: как женщине не стыдно вспоминать такие вещи? Очень просто. Надо понимать один нюанс психологии женщин определенного сорта: описывая, что на них позарился «сам» Берия, они набивают себе цену, только-то и всего.

Некая «домохозяйка К.» вспоминает:

«Лежа со мной в кровати, Берия спрашивал: “А кто твои приятельницы? Как они выглядят, какие у них глаза, фигурки, темперамент? Приезжай ко мне с ними вместе, и мы вместе ляжем в постельку”. Все это Берия сопровождал циничными комментариями в очень грубой, неприличной форме. Берия находил особое удовольствие выражаться нецензурно и страшно хотел, чтобы я также произносила нецензурные слова. Он очень просил меня об этом. Но я не согласилась…»

А вот Нина Алексеева, бывшая артистка ансамбля песни и пляски:

«И вы знаете, я конечно, с ним сблизилась, с Лаврентием Павловичем. Никаких, конечно, насилий с его стороны не было! Если уж говорить откровенно, он был сильный мужчина. Очень сильный, без всяких патологий. Такому мужчине, наверное, надо было очень много женщин. Когда он в первый раз овладел мной и с такой, вы знаете, страстью, я чувствовала, что, конечно, ему нравлюсь…»

На эту тему писали рассказы, повести, даже стихи. Стихов в моем скромном исследовании, кажется, еще не было. Но в одной из книжек я нашла строки, которые стоят того, чтобы их привести. Не буду называть автора, бог с ним, может быть, ему впоследствии самому было стыдно за этот опус…

«Я никогда не увижу Красные ворота,

сколько столицу шагами не меряю.

Но зато моя дочь свободна от страха стать сексуальной добычей Лаврентия Берия.

Этот палач лубянский,

исчадие ада,

иногда по улице Горького ехал медленно,

из машины на женщин поглядывая.

Его лакомством были восемнадцатилетние.

(В самом деле? А в народе говорят – лет 15–16! – Е. П.)

Он выбирал пристально – как в ювелирном отделе – и молча указывал на избранную своим вертухаям…

Многие уступали – куда деваться? – а красавицы, что не хотели,

становились украшением

Колымского края.

У дочерей и внучек “врагов народа”

этот кровопийца вымогал любовь.

Говорят, он раздевался в потемках,

чтоб не увидели ненароком несмываемую, насквозь его пропитавшую кровь.

Горемычные, безответные наложницы…

Рушились женские души,

как взорванный храм…

Одна художница пыталась пырнуть его маникюрными ножницами,

но здесь же, в постели,

получила девять грамм…»

Ну, и так далее все в том же духе…

Тут что еще интересно: в чью голову пришла идея обвинить Берию, никогда не замеченного в какой-либо сексуальной озабоченности (в отличие от многих других деятелей советской верхушки), именно в этом? Кто вообще придумал столь наглую дезу? А кто придумал объявить человека, всю жизнь боровшегося за соблюдение законности, «карманным палачом» Сталина? Министра, первым шагом которого на этом посту стал приказ о запрещении пыток, ославить как садиста? Государственного деятеля, все делавшего открыто, будь то «подсиживание» Молотова или признание преступлений МВД, объявить заговорщиком?

Впрочем, стиль узнаваемый. Мы знаем, в чьих мемуарах Сталин, не пивший ничего крепче вина, ославлен как алкоголик, он же, не боявшийся ни пули террориста, ни немецких бомб, представлен трясущимся от страха за семью запорами параноиком, в чьих рассказах о последних годах его жизни вождь, никогда не терявший ясности мышления, представлен впавшим в маразм.

Сама ложь о Берии, бьющая через край ее пошлость и беспардонность, выдает автора с головой. Назвать этого человека? Это те же уста, которые утверждали на ХХ съезде, что Сталин воевал по глобусу. Политик, воспринявший всем существом бессмертный принцип Льва Давидовича Троцкого – врать надо нагло.

Человек этот в своем роде уникален. Почти у каждого из нас есть совесть, есть хоть какая-то, но мораль. И каждому свойственно мерить других по себе. Поэтому столько гадостей и вышло в широкий мир с легкой руки Никиты Сергеевича Хрущева, что простому смертному трудно понять: бывают люди, у которых совести и морали нет совсем…

В этом деле, помимо Берии, еще множество действующих лиц. После его убийства прокатился целый вал арестов в органах и по стране – брали тех, кто имел и мог иметь дело с Берией. Но мы сейчас не о них, а о членах их семей. Как Хрущев, нарядившийся в украденную тогу «отца реабилитации», поступил с родственниками расстрелянных?

После осуждения Берии и его кавказских соратников их близкие родственники были высланы из Грузии в Свердловскую область, Красноярский край и Казахстан. Чтобы не возмущались. А если и будут возмущаться, то пусть не в Грузии.

Сестры Берии и другие сородичи, высланные в Казахстан, как значится в записке Серова от 19 сентября 1955 года, «продолжают и ныне восхвалять Берия, утверждать о его невиновности и высказывать недовольство решением об их выселении». Сестру Берия и ее мужа даже решено было привлечь к ответственности «за злобную антисоветскую агитацию».

«В 1953 году, – пишет Серго Берия, – обеих моих бабушек, одной в то время было 84 года, другой – 81 год, в одночасье вышвырнули из квартир и отправили в дом престарелых в сотне километров от Тбилиси. Никому из родственников взять их к себе не разрешили…» Поскольку их не выселили из Грузии, то, надо понимать, даже центральные власти решили не трогать старушек, это была уже самодеятельность местных товарищей.

А теперь о самых близких Берии людях…

Серго Берия задержали в тот же день, 26 июня, в Кремле. Арестовывать пока не стали, просто отвезли на дачу, к матери, жене и детям. Дача была окружена военными, во дворе стояли бронетранспортеры.

«Не останавливаясь, прошел в дом, – вспоминает он. – Все – и мама, и Марфа (Марфа Пешкова – жена Серго. – Е. П.), и дети, и воспитательница – собрались в одной комнате. Здесь же сидели какие-то вооруженные люди.

И мама, и жена вели себя очень сдержанно. Меня явно ждали.

– Ты видел отца? – это был первый вопрос мамы.

Я ответил, что, по всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал, что увидел недавно дома.

Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась успокаивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка.

Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в военную форму.

– Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу.

Мама оставалась здесь.

– Ты только не бойся ничего, – сказала она очень тихим и спокойным голосом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо, потому что Марфа тоже услышала. – Человек умирает один раз, и, что бы ни случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло. Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни твоих детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллигенция им этого не позволит».[93]

И в самом деле, внучку Максима Горького хоть и вызывали в МВД, и допрашивали, но арестовать не решились. Насчет своей судьбы ни Нина Теймуразовна, ни Серго не обольщались: они были уверены, что прощаются навсегда.

Нину Теймуразовну арестовали 19 июля 1953 года. Андрей Сухомлинов прочел и ее дело. О чем оно? Да все о ерунде какой-то. Родственные связи с Евгением Гегечкори, с Теймуразом Шавдия, который был осужден за измену Родине. О каких-то «особых условиях» отдыха – салон-вагоне, обслуживающем персонале.

«Можно сказать, что дела в отношении ее и ее сына Серго были возбуждены незаконно. Оснований для их ареста и содержания под стражей в течение полутора лет также не было. Да и в ссылку они были направлены без всяких законных оснований…», – пишет прокурор.

Ну, естественно, незаконно – а как же иначе? А вот насчет того, в чем их обвиняли, – тут все было несколько по-другому. Тюремщики знали, чего хотели…

«Я сидела в Бутырке, – рассказывала Нина Теймуразовна. – Каждый день приходил следователь, который требовал от меня показаний против мужа. Говорил, что “народ возмущен преступлениями Лаврентия”. Я ему ответила, что никогда не дам сведений – ни плохих, ни хороших. Меня больше не беспокоили. Больше года была в тюрьме.

Обвинение? Как нет? Предъявили, но не смейтесь, это было вполне серьезно: я обвинялась в перевозке одной бочки краснозема из Нечерноземной зоны России в Москву. Дело в том, что я работала в сельскохозяйственной академии, изучала состав почвы. И по моей просьбе мне в самом деле когда-то привезли одну бочку краснозема, а он, как оказалось, был привезен самолетом. На этом основании меня обвинили в использовании государственного транспорта в личных целях.

Второе обвинение состояло в использовании мной чужого труда. В Тбилиси жил некий известный портной по имени Саша. Действительно, этот Саша приезжал в Москву, сшил мне платье, и я заплатила ему за это… Но что в этом преступного – я и сейчас не знаю…

Как-то в тюрьму пришел один мой “доброжелатель” и посоветовал, чтобы я написала заявление с просьбой о переводе в больницу, так как в тюрьме невыносимые условия. Это правда, я находилась в очень тяжелых условиях. О карцере, об “одиночке” слышали? Так вот, в “одиночке” я и была. Ни лечь, ни сесть. И продолжалось так больше года. Но я от больницы решила отказаться, потому что надзиратель мне тайком поведал, будто меня хотят поместить в психиатрическую больницу…».[94]

Все ж таки слабо верится, что эта женщина могла написать то униженное письмо о помиловании, после которого ее выпустили из тюрьмы. Нет, письмо-то она, конечно, написать могла – но не такое. «Я беру на себя непозволительную смелость обратиться к Вам (Хрущеву. – Е. П.), к партии с просьбой ходатайствовать…» Это письмо сломленного человека. А если б Нино Берия удалось сломить, то она, уж верно, подписала бы показания против мужа. И ведь она рассказала далеко не все из того, что ей пришлось пережить.

Тогда же арестовали и Серго. Спрашивали тоже о какой-то ерунде – с чьей помощью он писал диссертацию, сам или ему кто-то помогал. (Правда, впоследствии на основании этих допросов его лишили не только ученой степени доктора технических наук, но и диплома.) Затем начались настоящие вопросы – об отце. Он не был так непреклонен, как мать, и кое-что сказал. Что именно, кроме «морального разложения», о котором мы уже писали?

Серго допрашивали практически каждый день, должно быть, рассчитывая присовокупить хоть что-нибудь к «делу Берии». И он дал следующий «компромат» на отца.

7.08. 1953 г. (21 ч – 0 ч. 50 мин.)

«…В квартиру отца я ходил только по его вызову или же через домработницу, испрашивая у него разрешения зайти к нему. По характеру властный, нетерпимый к замечаниям, он очень редко со мной разговаривал, а в разговорах обрывал. По вопросам государственного управления он со мной не разговаривал, редко по этим вопросам обращался к нему и я. Вспоминаю отдельные разговоры с отцом. После появления в газете “Правда” передовой статьи о серьезных недостатках в органах Министерства государственной безопасности в связи с делом врачей, я обратился к отцу с вопросом: “Почему охаивают работу Игнатьева, ведь он секретарь ЦК КПСС?” Задал я этот вопрос отцу потому, что для меня было ясно – без ведома отца передовая не появилась бы, поскольку он работал министром внутренних дел. Берия Л.П. на мой вопрос ответил раздраженно, презрительно по адресу т. Игнатьева: “Какой он секретарь ЦК, он… (нецензурное слово) собачье. И вообще ты не лезь не в свое дело”».

В своей книге и интервью Серго обрисовывает характер отца совершенно иначе. Возможно, к тому времени он несколько изменился. А может быть, это была просто защита от следствия – отец со мной не разговаривал, обрывал, я ничего не знаю. Судя по тому, что Серго было известно, чему конкретно будет посвящено заседание Политбюро 26 июня, они разговаривали и больше, и подробней, чем он утверждал на допросе.

И обратите внимание: опять Игнатьев! С чего бы это он вдруг о нем вспомнил? Спрашивали?..

На следующий день опять допрос.

8.08.1953 г. (16 ч. – 17 ч. 35 мин.)

«Вопрос: Расскажите все, что вам известно о вражеской деятельности Берия Л. П.

Ответ: Я утверждаю, что о вражеской деятельности отца – Берия Л. П. мне ничего не известно, он со мной никогда о своих намерениях не говорил…». Дальше – о «развратном образе жизни».

10.08.1953 г.

Вопрос тот же.

«Я вновь утверждаю, что мне не были известны факты преступной деятельности Берия Л. П… Если Берия Л. П. возглавлял заговорщическую группу, то он скрывал от меня свою преступную деятельность».

Так записано в протоколе. А в реальности едва ли он говорил такими гладкими фразами. Это могло выглядеть как-нибудь так:

Серго:…Я ничего об этом не знал.

Следователь: Значит, он скрывал от вас свою преступную деятельность?

Серго: Наверное, скрывал…

Следователь: Так наверное или скрывал?

Серго: Скрывал.

Следователь: Значит, так и запишем…

11.08.1953 г. (21 ч. – 0 ч. 30 мин.)

Вопрос тот же.

«Утверждаю, что о преступной деятельности Берия Л. П. мне не было известно… В то время я не мог представить, что Берия Л. П. был врагом народа. Вражеских высказываний от Берия Л. П. я не слышал, в семье он не делился о своей работе, о своих намерениях, замыслах…»

12.08. 1953 г. (21 ч. – 0 ч. 15 мин.)

Доведенный до отчаяния Серго «сдается», точнее, дает слабину:

«Для меня теперь ясно и понятно, что мой отец, Берия Л. П., разоблачен как враг народа и кроме ненависти, я к нему ничего не имею. Вместе с тем я вновь утверждаю, что о своей преступной деятельности, о преступных намерениях и целях, а также о преступных путях, которыми враг народа Берия шел к своей преступной цели, он мне не говорил… Очевидно, проживая с нами, враг народа Берия Л. П. маскировался под государственного деятеля, а мы в семье этому верили…».

13.08. 1953 г.

Вопрос тот же.

«Я вспомнил высказывание Берия Л. П., которое характеризует его, как авантюриста. В конце 1952 г., по возвращении из командировки, я в числе других работников был в кабинете у Берия Л. П. в Кремле. Во время обсуждения одного из вопросов стала обсуждаться одна кандидатура и в процессе обсуждения кто-то сказал, что этот человек работает не за страх, а за совесть. Берия Л. П. серьезно заметил, что “нет людей, работающих за совесть, все работают только за страх”. (А сам он за какой “страх”, интересно, работал? – Е. П.) Меня это высказывание Берии Л. П. так поразило, что я на том же совещании сказал ему: “Как же так, ведь советские люди работают из-за убеждений, из-за совести”. На это Берия Л. П. мне сказал, что я не знаю жизни…»

И это все. «Обижаться на Серго за проявленную им слабость не следует», – пишет Андрей Сухомлинов. А где тут, собственно, слабость? Парень тверд, как кремень. К этому времени ему, уж всяко, дали почитать газеты, может быть, даже материалы пленума. Сначала он думал, что произошел антикоммунистический переворот, потом вообще перестал что-либо понимать… Он молод, совершенно лишен цинизма, растерян и, тем не менее, держится. Всего лишь раз дрогнул…

О том, что с ним было в тюрьме, Серго написал подробно в своей книге. Ничего особо страшного не происходило, не сравнить с мемуарами «жертв сталинизма». Пару раз избили, как-то раз неделю не давали спать. Запугивали:

– Я тебе, гаденыш, устрою здесь такую жизнь, что ты меня, пока жив, помнить будешь. Но это, поверь, будет недолго… – говорил военный прокурор Китаев. И другое: – У тебя ведь ребенок скоро должен родиться… А вообще-то можно сделать, что он и не родится…

Обещал, что если Серго даст показания на отца, то его сразу же отпустят, восстановят на работе.

Серго еще не знал, кто его допрашивал. В своем интервью он сказал, что «это были три заместителя Генерального прокурора СССР. Первый заместитель – военный прокурор генерал-лейтенант Китаев, сволочь невероятная; заместитель Камочкин и заместитель Цареградский, порядочный человек и не сволочь, хотя и прокурор…»

Лишь позднее Серго узнал, что Цареградский был тем следователем, который «допрашивал» его отца, и совершенно не мог знать, что генерал-лейтенант Китаев в скором времени собственноручно расстреляет в подвале Лефортовской тюрьмы соратников Берии.

…А как-то раз к нему приехал Маленков. Это было невероятно – председатель Совмина! Должно быть, очень уж нужны были показания Серго. Он тоже стал уговаривать. Сказал: «Так нужно». Не уговорил. Потом приехал еще раз, спросил, не знает Серго о судьбе личных архивов Сталина и Берии. Этого Серго тоже не знал.

«Допросы, на которые меня вызывали ежедневно, стали носить какой-то странный характер. Следователь спрашивает, слышал ли я такую-то фамилию. Слышали? А в связи с чем? Хорошо. А такую? Не слышали?

Хорошо. Бывал ли у вас дома такой-то? Бывал… Никакой системы здесь явно не было».

Должно быть, они искали и вылавливали близких к Берии людей по всем министерствам и ведомствам.

Зимой, уже после «суда», Серго перевели в Лефортово. Как и в Бутырской тюрьме, здесь его держали не под собственным именем, а под номером, но ведь это была система МВД! Его поместили в большую камеру, шестиместную – одного, разрешили пользоваться библиотекой, работать, вообще относились по-человечески. Каким-то образом охранники узнали, кто он такой. Как-то раз один из надзирателей тихонько сказал:

– Все нормально, жить будешь! С тебя номер сняли.

Однако их – Нину Теймуразовну и Серго – еще раз попробовали заставить заговорить.

«Во время одной из получасовых прогулок в тюремном дворе вместо обычной охраны появился взвод автоматчиков. Солдаты схватили меня за руки, поставили к стенке, и командир зачитал текст, надо полагать, приговор. Я не помню его дословно, но содержание сводилось к следующему: преступника номер такой-то, который уводит следствие по ложному пути, расстрелять! Вдруг в тюремный двор кто-то вбегает, приказывает солдатам опустить оружие, а меня отвести назад в камеру…

Это сегодня я так кратко рассказываю, но тогда показалось, что минула вечность… Мне потом сообщили, что я крикнул солдатам: “Знайте, негодяи, что и вас расстреляют по одному, чтобы свидетелей не оставить!”

Однако самое отвратительное в этой истории было то, что все происходящее со мной видела из тюремной камеры моя мать. Ее подвели к решетке и предупредили: “Сейчас мы расстреляем вашего сына! Но его судьба в ваших руках. Вот документы, которые нужно подписать! Подпишете – и мы гарантируем ему жизнь!”

Мама ответила: “Расстреливайте нас вместе! Вы все равно не сдержите свое слово, а мы умрем порядочными людьми”. Но, увидев меня под прицелом автоматчиков, упала в обморок. На второй день – а мне тогда не было и тридцати! – я увидел в отражении воды, что поседел.

Вот почему солдаты так странно смотрели на меня! Их изумило мое мгновенное преображение».[95]

После этой истории Серго рассекретили, смягчили режим, он смог даже работать в тюремной камере. Там он создал систему, которая позднее будет использоваться на подводных лодках.

«Допросы приняли характер бесед, – вспоминает Серго. – Заместитель генерального прокурора Цареградский сказал мне, что ведет следствие по делу моей матери, а позднее признался, что оформлял протокол допросов моего отца, которые якобы проводились.

В последнюю нашу встречу в тюрьме сказал:

– Сделайте что-нибудь хорошее, обязательно сделайте. Докажите, что все это…»

Следствие по их делу явно зашло в тупик. Никаких более-менее толковых обвинений предъявить жене и сыну Берии следователи так и не сумели. Надо было что-то с ними делать…

Конечно, простые люди могли и исчезнуть бесследно. Но они не были простыми людьми. Это были жена и сын Берии.

Прошло уже почти полтора года со дня ареста. «Наверху» все успокоилось, вопрос о власти был решен, угар рокового июня проходил. Да и управление страной на поверку оказалось далеко не таким простым делом, как думалось сначала. Должно быть, не раз за эти полтора года члены Президиума ЦК, обладавшие теперь всей полнотой власти – но и всей полнотой ответственности! – вспоминали Берию, который был пусть и резким, и нетерпимым, но какая это была голова! Мстить его жене и сыну уже никому не хотелось. Просто так отпускать тоже было нельзя. Так что же делать?

Должно быть, тогда и родилось это письмо Нины Берия Хрущеву с просьбой о помиловании. Его разослали всем членам Президиума ЦК и постановили: раз уж она так просит, отправить ее и Серго на поселение в административном порядке.

Вскоре Серго привезли на Лубянку, в кабинет тогдашнего председателя КГБ И. А. Серова. Там же находился и Генеральный прокурор.

Вспоминает Серго Берия:

«В кабинете Серова Руденко объявил мне, что Советская власть меня помиловала.

– Извините, – говорю, – но я ведь и под судом не был, и оснований для суда не было. О каком же помиловании идет речь?

Руденко вскипел и начал говорить о заговоре. Но тут его перебил Серов:

– Какой там заговор! Не морочь ему голову! Хватит этого вранья. Давайте по существу говорить, что правительство решило.

И Серов зачитал мне решение Политбюро, на основе которого Генеральная прокуратура и КГБ СССР вынесли свое решение. Я узнал, что отныне допущен ко всем видам секретных работ и могу заниматься своим делом.

Еще мне сказали, что выбор места работы остается за мной. О Москве не говорили, предполагалось, что я ее не назову…

Я выбрал Свердловск… Еще до моего ареста мы начали создавать там филиал своей организации.

– Свердловск так Свердловск, – согласился Серов…

Сюда же, в кабинет Серова, привезли и маму. Ее вызвали после меня и сказали, что она может оставаться в Москве или уехать в Тбилиси. Мама ответила, что поедет туда, куда направят меня…

В Свердловск мы ехали под охраной. Мне выписали паспорт на имя Сергея Алексеевича Гегечкори, а на все мои недоуменные вопросы я получил единственный ответ: “Другого у вас не будет…”»

Итак, их не просто отпустили, а отпустили, как невиновных, лишь убрав из Москвы, чтобы не мозолили глаза. Нину Теймуразовну даже готовы были выпустить в Грузию, куда въезд родственникам Берии был, вообще-то, запрещен. Серго получил в Свердловске работу, квартиру – зато потерял имя. Кроме того, его лишили воинского звания, ученой степени, орденов и медалей, даже боевых. Ему предстояло начинать все сначала.

В тот день, 26 июня, когда Серго увозили из Кремля, Ванников обнял его и сказал: «Держись! Знай, что у тебя друзей больше, чем ты предполагаешь!» И ведомство Берии не выдало сына своего руководителя.

После ареста Серго, в той организации, где он работал главным конструктором, состоялось партийное собрание, на котором его должны были исключить из партии. Собрание проголосовало «против», пришлось исключать через ЦК. Затем провели повторные испытания всех систем, которые он конструировал, и все испытания прошли успешно, статью о саботаже пришить не удалось.

Помогали ему и позднее. Серго вспоминает, что в Свердловске его навещали ученые, в том числе и Курчатов. Как он узнал позднее, известные ученые, такие, как академик Минц, обратились в ВАК с требованием вернуть ему ученую степень – из этого, правда, ничего не вышло. Но он все равно пробился, стал заместителем директора института, главным конструктором крупного проекта, защитил кандидатскую диссертацию, подготовил докторскую, но тут ему мягонько так посоветовали: «Не надо». Ну, не надо, значит не надо…

Серго считает, что в первую очередь в такой заботе проявилось отношение не к нему, а к его отцу, опосредованная реакция на происходящее. Скорее всего, так оно и было. Даже сейчас, когда в беседе с людьми, связанными с атомными разработками, упоминаешь фамилию Берии, о нем говорят только хорошее.

…Естественно, в Свердловске скоро узнали, кто такие Нина и Серго Гегечкори. Серго вспоминает: «Иной раз возвращается мама после второй смены – она в заводской лаборатории работала – а тут, как это нередко случалось в рабочем районе, драка. Сразу же кто-то подходит:

– А мы вас знаем. Не волнуйтесь только… Мы вас проводим до самого дома.

И провожали».

…Поле десяти лет жизни в Свердловске Нина Теймуразовна заболела. Врачи посоветовали сменить климат. Тогда Серго обратился за помощью к руководству – естественно, к своему, и неожиданно им разрешили переехать куда угодно – хоть в Москву, пожалуйста! Более того: Хрущев поручил тогдашнему председателю КГБ Семичастному заняться его трудоустройством. Они выбрали Киев. Забегая вперед, скажу, что к 1990 году Серго стал директором и главным конструктором киевского института «Комета». Два раза он терял паспорт, пытаясь вернуть себе имя – не получалось. Лишь с началом перестройки он смог снова стать Серго Берией, и в 1994 году, в самый разгар антисталинской истерии, издал под собственным именем книгу «Мой отец – Лаврентий Берия». Да, те, кто выпускал его из тюрьмы в 1955 году, и во сне предвидеть не могли такой поворот событий… То «хорошее», о чем просил следователь Цареградский, Серго Берия сделал. Он первый начал счищать грязь и мусор с могилы своего отца. Ветер истории пришел позже…

…Хрущев два раза писал Нине Берии, зачем-то предлагал встретиться, но она не отреагировала – да и о чем им было говорить? К Серго приходили из комиссии партийного контроля с предложением восстановиться в партии, но он не захотел.

Когда Серго приезжал в Москву, с ним встречались Микоян, маршал Жуков – об этих беседах мы уже писали. Виделся он и с членами суда Шверником и Михайловым.

«Я поверил Швернику, который, будучи членом суда, не видел на судебном процессе моего отца. Не было его там![96] Сидел на скамье подсудимых слегка похожий на отца какой-то человек и за все время разбирательства не произнес ни слова.

“Это не был твой отец!” – сказал мне Шверник.

Михайлов утверждал то же самое». […]

Впрочем, и эти встречи, и оправдания, и запоздалое сожаление Хрущева уже не имели ни малейшего значения. Машина, запущенная в 1953 году, набирала обороты.

Вслед за первым убийством Берии последовало второе – уничтожение его как государственного деятеля и просто как человека, невиданный по размаху, беспрецедентный «черный» пиар, сравнимый разве что с той истерией, которая поднялась вокруг имени Григория Распутина.

В постановлении Президиума ЦК КПСС от 10 декабря 1953 года, на котором утверждалось обвинительное заключение по делу, было записано: «Обвинительное заключение разослать для ознакомления членам и кандидатам в члены ЦК КПСС, а также первым секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик». Однако, судя по нижеследующим воспоминаниям, сделано было не только это…

Вспоминает полковник в отставке А. Скороходов, который в 1953 году служил в гвардейском зенитном артиллерийском полку, расположенном под Москвой:

«В ноябре 1953 года призрак Берии снова напомнил о себе. Вместе с шестью батареями полка я был в лагере, где нам предстояло провести учебно-боевые стрельбы. Как-то вечером позвонили из штаба лагерного сбора: “Приезжай как можно скорее, познакомишься с одним любопытным документом”.

На следующий день валил снег, мела метель, полеты, а следовательно, и тренировки, были отменены. Поехал в лагерь к начальнику штаба. Тот открыл свой сейф и вытащил оттуда тоненькую книжку в мягком сером переплете. К книжке скрепкой был прикреплен список. Найдя в нем мою фамилию, майор поставил возле нее галочку и протянул мне книжку:

– Читайте, товарищ, узнаете много интересного. – Помявшись, добавил: – Гадости тоже. Приказано довести документик. Распишитесь в списке и читайте в соседней комнате сколько душе угодно.

Посередине страницы было написано крупно: “Обвинительное заключение по делу Берия по ст. УПК…” – и шло перечисление статей, которые я, естественно, не запомнил. Так вот оно что! Состояние лихорадочного возбуждения охватило меня. Теперь, опять же, не помню весь текст, но основные разделы остались в памяти.

Незаконное преследование и расстрел родственников Серго Орджоникидзе и бесконечные грязные похождения растленного маршала госбезопасности. Насилие, наркотики, обман, использование высокого служебного положения. Среди его жертв – студентки, девочки, жены, уведенные от мужей, и мужья, расстрелянные из-за жен…

Читал я не отрываясь, без перерывов и раздумий. Сначала залпом, потом помедленнее, ошарашенно, не веря глазам, перечитывая отдельные места. Записывать было ничего нельзя. Вышел из комнаты, отдал книжку веселому майору, тот подмигнул:

– Ну, каков Лаврентий Павлович?

– Как в помойную яму окунулся, – ответил я…»[97]

Должно быть, все-таки память подвела отставного полковника, и он перепутал обвинительное заключение с валом последующих публикаций, потому что уж чего-чего, а «грязных похождений растленного маршала» в обвинительном заключении не было. С другой стороны, на «книжечку» текст заключения явно не тянет, так что, вполне возможно, к «книжечке» было подколото что-то еще, какие-то материалы процесса. Но факт тот, что эта брошюрка, разосланная обкомам и крайкомам, была по списку доведена и до рядовых коммунистов. Как водится, были и разоблачительные публикации в газетах. Но чтобы понять, почему и Хрущев, и Жуков, и Микоян искали встречи с родственниками Берии, почему оправдывались перед ними, надо понимать еще и законы пиара.

Предполагалось, что все пройдет не хитрее, чем на уровне 30-х годов – заклеймили, вырезали портреты из учебников и энциклопедий, и все кануло в Лету. А лет через пятьдесят опальных товарищей можно будет потихонечку вернуть в учебники, и все снова станет на свои места.

А на деле-то вышло совсем не так.

На посмертную судьбу Лаврентия Берии повлияло несчастливое для него стечение нескольких обстоятельств.

Во-первых, состоялся ХХ съезд, на котором Хрущев выступил со своим разоблачительным докладом. Метил он в Сталина, и попал в Сталина, это так, но рикошетом удар пришелся и по Берии, и еще какой удар! После съезда текст доклада был разослан для ознакомления коммунистам, естественно, тут же произошла утечка информации, и по стране разошелся вал самых невероятных слухов.

А теперь надо понимать, что такое охранительная психология. Доклад для всех был чудовищным шоком, но реагировали на него по-разному. Очень многие, стремясь обелить Сталина в своем сознании и не понимая, что партия умеет и врать, принялись искать «козла отпущения» – человека, на которого можно взвалить ответственность за репрессии, снятую с по-прежнему любимого вождя. На кого? Ну конечно же, на наркома внутренних дел. Уж за пытки и избиения отвечает только он. И кто, по-вашему, стал этим «наркомом отпущения»? Ягода, Ежов – это все давно прошедшее, о них уже мало кто помнит, тем более, мало кто помнит даты. Попробуйте-ка ответить, когда Яковлев в Питере сменил Собчака – в 1994-м, 95-м, 96-м? А ведь мы куда грамотнее тогдашнего населения, и телевизоры у нас есть… Естественно, всю вину взвалили на того наркома, который только что, совсем недавно, был объявлен преступником, тем более что в материалах процесса что-то такое насчет репрессий и пыток имелось.

Так Берия стал «отцом репрессий».

Во-вторых, «хрущевская оттепель» активизировала творческую интеллигенцию. Начали писать книги, статьи. Продолжалось это недолго, но самой удобной фигурой для «образа злодея» подобной литературы стал Берия – тиран, садист, да еще и сексуальный маньяк. Читатели всего мира падки на секс, даже в тех странах, где сия тема давно в зубах навязла, а ведь у нас секса не было! Сталина все-таки, по старой памяти, по внушенному с детства уважению, трогать побаивались, так что Берии и тут досталось за двоих.

Едва ли бывшие товарищи Берии по Политбюро этого хотели – даже Хрущев. Все-таки Берия был их товарищем, они много лет работали вместе, вместе прошли войну и, в общем-то, члены Президиума ЦК не должны были испытывать к нему особую вражду. Да и товарищ-то был совсем неплохим человеком и хорошим государственным деятелем, они прекрасно это знали.

То, что убили – ну, так это политическая борьба, так положено, его надо было убить и заклеймить, но в планы не входило создание из давно убитого коллеги монстра, одной из самых чудовищных фигур ХХ века. Недаром Молотов, уже в возрасте под девяносто, когда ему совершенно нечего было бояться, едва при нем упоминался Берия, тут же начинал мямлить и умолкал. Не иначе как стыдно было Вячеславу Михайловичу. Но что толку от того стыда?

…Наконец, вся эта грязная «информация» выплеснулась за границу, а уж там-то вообще никаких ограничений не знали. Там появлялись самые разные публикации, от довольно приличного Авторханова, у которого Берия, правда, тоже выглядит монстром, до совсем уж грязных книжонок, типа «Комиссара». И эти книги начали потихоньку просачиваться в СССР.

Пришедшая к власти команда Брежнева попыталась прекратить «черный» пиар против Сталина, а заодно и против Берии, но было поздно. Ничего сделать было уже нельзя. Исчезнув со страниц газет и журналов, вся грязь ушла вглубь, перекочевала в самиздатовские листочки – от того, что она была вроде как бы запретной, стало только интересней. Книги, статьи, стихи, сценарии писались и складывались в стол, ожидая своего часа. И этот час пробил. Мутный вал перестройки окончательно вбил в очередной раз шокированное массовое сознание образ жуткого чудовища. Все бы ничего, что у нас, монстров, что ли, не было – один Ежов чего стоит!

Все бы ничего, если б не секс – удобнейшее для писателей сочетание секса и репрессий окончательно сделало Берию «злодеем века». И даже начавшаяся реабилитация Сталина в массовом сознании нисколько не повлияла на этот образ: он формировался совсем на другом уровне сознания, не там, где живут общественно-политические телепередачи, а там, где обитают бразильские сериалы. А против сериалов средства нет…

И даже те, кто, в общем-то, неплохо относится к Берии, пасуют перед этим устоявшимся фантомом.

«Конечно, Берия отнюдь не был ангелом. На его совести лежит не меньше преступлений, чем на совести любого из прочих видных деятелей сталинской эпохи…» – это Николай Рубин.

«Лаврентий Павлович Берия был умным человеком, талантливым организатором и в добре, и в зле», – это Алексей Топтыгин.

«Не приведи Господь, чтобы кто-то подумал, что я взялся за перо, чтобы оправдать… Лаврентия Берию», – это Андрей Сухомлинов.

Одновременно авторы своими книгами доказывают, что это был выдающийся государственный деятель, чекист, боровшийся с репрессиями и пытками, без вины убитый и посмертно опозоренный. Все это написано в их книгах, но сами авторами не признано. Почему?

Потому что они оправдывают Берию на уровне мышления и сознания. Ни один из них не пачкает рук рассуждениями о половых преступлениях. А между тем отвращение к Берии было внушено им давно, внушено на уровне подсознания рассказами об изнасилованных школьницах и выколотых на допросе глазах. Умом понимаешь, что все это бред, но умом от этого отвращения не избавишься, не тот механизм. Думаю, что избавиться можно, лишь поняв, что на самом деле происходило тогда, в 1953 году, какой вираж дала на сей раз иррациональная наша история…

«В России истина почти всегда имеет характер фантастический»

(Ф. М. Достоевский)

– Не может быть! – ахнул Сашок.

– Не может, – хмуро согласился Выверзнев. – А значит, скорее всего, так оно и есть…

(Е. Лукин. «Алая аура протопарторга»)

…И вот, сделав круг, мы возвращаемся все к тому же вопросу: что это было? Что произошло в столице СССР 26 июня 1953 года?

Нет ни одного доказательства того, что после 26 июня Берия был жив. Ни одного! А внезапное, без какого бы то ни было видимого повода, убийство одного из первых лиц государства вызывает вполне естественные вопросы. Первый: за что его убили? Второй: почему? Третий: с какой целью?

Все, что до сих пор написано на эту тему, не отвечает сколько-нибудь убедительно на три заданные выше вопроса. Потому и пытаются теперь уже современные исследователи отрицать убийство Берии, ввести расправу с этим человеком хотя бы в рамки стандартных процессов «врагов народа» – потому что нет на них ответа.

Впрочем, ведь и на вопрос – с какого перепугу Берию вдруг сделали героем такого процесса, тоже нет ответа. Да и сценарий в этом случае должен был быть совсем другим. По классическому варианту 30-х годов, Берию сначала следовало снять со всех постов, и уже потом арестовать и заклеймить, и все возможности для этого были. А так, чтобы внезапно арестовать члена Политбюро, находящегося в полной силе и при полной власти, фактически второе лицо в государстве… да какая ядовитая муха вдруг укусила коллег-партийцев? А уж тем более как поверить, что в качестве одного из организаторов выступил безынициативный Маленков?..

Да и не было необходимости ни арестовывать Берию, ни, тем более, убивать – ну не было, и все! И, какое обоснование сюда ни подводи, все равно получается надуманно, нелогично, невозможно…

Так за что же его убили? За что, почему, с какой целью?

Версий по-прежнему несколько. Хрущевскую, с арестом и последующим «судом», мы уже рассмотрели. Какие еще?

На втором месте по популярности – версия о разгоревшейся после смерти Сталина верхушечной борьбе за власть. Здесь вариантов тьма, и полный простор любителям политологического анализа. Перечисляются интересы «первых лиц», их предполагаемые связи и группировки. С кем блокировался Берия – с Маленковым или с Хрущевым и Булганиным? Кто начал борьбу с «культом личности»? Кто был «за» и «против» по каждому вопросу? При этом молчаливо обходится тот факт, что для решения вопроса о личной власти при тогдашнем составе Президиума ЦК вовсе не надо было не то что убивать Берию, но даже и арестовывать. Самое естественное решение проблемы «несовместимости» Берии и Президиума содержится в той записке, что была найдена в архиве Маленкова – дать пост министра нефтяной промышленности, и нехай работает. Примерно так поступили с Молотовым, Кагановичем, Маленковым, Жуковым – их не только не убили и не арестовали, но даже не лишили партийных льгот. Почетная старость, и никаких проблем! Так что нет ответа на наши три вопроса, нет их по-прежнему.

В последнее время появилась еще одна версия: будто бы Берия замахнулся на власть партии, точнее, ее аппарата, и с той минуты был обречен. Ну, допустим. Но и в этом случае проблему можно было решить гораздо проще. Ну не дали бы ему взять всю власть, не дали, и все! Задавили бы любые неугодные преобразования большинством голосов. В крайнем случае, опять же, подарили бы пост министра нефтяной промышленности, и нехай работает. А в самом уж крайнем, можно арестовать, пришить десяток-другой обвинений и обычным порядком расстрелять, без всякого шума.

Но зачем, зачем было гонять танки по Москве и устраивать пулеметную пальбу в центре столицы? На это есть ответ: политбюровцы спешили. Но почему? Что произошло такого, из-за чего нельзя было ждать ни дня?

И еще один вопрос в последнее время звучит все чаще: почему старый чекист Берия был так беспечен? Почему он не принял элементарных мер собственной безопасности? И этот маленький вопросик – та «шестерка», что кроет все тузы. Потому что если на первые вопросы существуют хоть бы туманно-теоретические, политологические, аналитические ответы, то на этот маленький, но каверзный – нет вообще никакого.

С него и начнем. Итак, почему Берия был так беспечен?

Ответ лежит настолько близко к поверхности, что не заметить его можно только, как того слона, по причине его бесспорности. Берия был беспечен потому, что ему ничто не угрожало.

Итак, предположим, что после смерти Сталина его бывшие соратники действительно сцепились между собой в верхушечной борьбе за власть. Вернемся в первую половину 1953 года, когда еще все было неясно. Кто только не делал расклады сил на ту весну! И все мыслили одинаково.

«К концу 1952-го самый сильный тандем Маленков – Берия, казалось бы, прочно овладел инициативой, прежде всего потому, что опирался на спецслужбы, плюс к этому Маленков держал в руках весь партийный и советский аппарат… Их союз был скорее вынужденным, чем добровольным. Действуя совместно, каждый мечтал править единолично…

…Теперь власть уже делили в открытую… Вперед, как и ожидалось, вырвалась связка Маленков – Берия. Маленков по предложению Берии становится председателем Совета Министров, Берия и Молотов – его первыми заместителями…

В первые же дни после смерти Сталина дружба Маленкова и Берии переросла в тайное соперничество. Но к открытому противостоянию они еще не были готовы. В этих условиях Хрущев вдруг оказался полезным для обоих. Он стал своего рода посредником между Маленковым и Берией и, ловко используя ситуацию, сохранял хорошие отношения и с тем, и с другим…»

(А. Сухомлинов. «Кто вы, Лаврентий Берия?»)

Эта цитата взята из первой книжки, что была под рукой, навскидку. Автор тут несущественен, ибо все пишут одно и то же. Версия о таком раскладе «наверху» очень стара, кочует из издания в издание и гласит, что после смерти Сталина его бывшие соратники вступили в спор за личную власть. «Связки», правда, варьируются: кто называет в качестве дружественной пары Берию с Хрущевым, кто объединяет «ястребов» Булганина с Берией против «голубя» Маленкова.[98] Доказательств никаких, все это – не более чем обычный, так называемый «политологический анализ», когда, основываясь на оценках современников и очень косвенных доказательствах, пытаются каким-то образом реконструировать события – как говорят в народе, «от балды». При этом иной раз делаются такие выводы, что просто слов нет. Да вы что, смеетесь – какой в конце 1952 года может быть тандем Маленков – Берия, овладевший инициативой? Сталина-то, Сталина куда дели, господа политологи?

Но вот что тут странно… О «тандемах» мы еще поговорим, но почему решили, что Маленков предал Берию в порядке борьбы за власть, ибо возжелал править единолично?

Почему-то все априори считают, что в верхах не существует людей, которые не рвутся к власти. Милые мои, да кто же вам это сказал? В верхах таких полно! Как раз там-то они и группируются, ибо сильный лидер всегда окружает себя исполнительными подчиненными, а не потенциальными конкурентами. Очень надо Сталину, чтобы рядом с ним на Политбюро сидел Троцкий! И нужно еще очень крепко подумать: а кто из членов тогдашнего Политбюро реально мог хотеть править страной?

Ведь это только розовые дураки, вроде захлебнувшихся от счастья «демократов» из первого состава Временного правительства, думают, что власть – это радость. Потому что власть – это в первую очередь ответственность. И ответственность сия далеко не номинальная: не оправдаешь возложенных надежд, история снесет тебя, как танк сносит гнилое дерево. Временное правительство этого не понимало. Гитлер понимал, но не справился. А сталинское Политбюро, члены которого полжизни пробыли рядом с одним из величайших правителей? Вот уж у кого и власть была запредельная, но и ответственность он чувствовал сообразно власти.

Человек, берущий личную власть, взваливает на себя очень много. Для этого надо быть, выражаясь современным языком, пассионарием. Кто из них был пассионарен?

Молотов. Тень Сталина, вечно второй, идеальный исполнитель и никудышный руководитель (вспомним хотя бы историю с танками – когда Берия его «подсидел»). Умный, непроницаемый, прекрасный аппаратчик и дипломат. Власть? Едва ли он мог даже думать о власти. Совершенно не его амплуа. Он – достойный «второй номер» при Сталине, но первый – никогда! А в сложном послевоенном мире Молотов и вовсе не тянул, не зря же Сталин под конец убрал его из самого высшего круга.

Каганович. Руководитель так себе. Хорошо справлялся в мирное время и плохо – в чрезвычайных ситуациях. Не очень умный – по крайней мере, по сравнению со Сталиным и Молотовым, но достаточно осторожный. Власть? А оно ему надо?

Маленков. По выражению Сталина – «писарь». «Резолюцию он напишет быстро, не всегда сам, но сорганизует людей… На какие-нибудь самостоятельные мысли и самостоятельную инициативу он не способен», – так характеризовал его вождь. Бессменный секретарь на заседаниях Политбюро, составитель протоколов и резолюций. В этом качестве едва ли даже подумать мог о том, чтобы стать «первым». И вообще у него лицо на всех фотографиях какое-то растерянное, как у ребенка, заблудившегося в лесу. Если и был тандем Маленков – Берия, то, скорее всего, он просто прислонился к Берии, как к наиболее сильной личности тогдашней верхушки. Маленков – и власть? Вы это серьезно?

Но если при отсутствии президента или иного первого лица премьером делают заведомо слабую фигуру, это наводит на о-очень глубокие размышления. Молотов одно время был председателем Совнаркома – однако за ним стоял Сталин. А кто стоял за Маленковым?

Микоян. Тот, который «от Ильича до Ильича». Или, по другому анекдоту, которому в дождь не надо зонтика, потому что он пройдет меж дождевых струй. Опять же: оно ему надо? Ему и так неплохо.

Булганин. Тот, который, по выражению Сталина, «сидит на коне, как начальник Военторга». Он и в министрах тоже начальник Военторга – чего стоит идея о бомбежке Москвы. Если б ему предложили стать Первым, наверное, перепугался бы до полусмерти.

Хрущев. Фигура, кажущаяся сложной, а на самом деле предельно простая: ограниченный обыватель и горлопан. Серьезных дел не доверяют.

Перед войной слетел с секретарей Московского Комитета на должность Первого на Украине, в войну был всего-навсего членом Военного совета фронта. Поэтому, несомненно, ущемлен и хочет реванша. Злопамятен. Чрезвычайно амбициозен, но хитер, умеет взвешивать возможности и понимает, что серьезное дело, скорее всего, запорет. И еще очень большой вопрос, хотел ли Хрущев власти. Очень уж безропотно он шел сначала за Сталиным, а потом в кильватере Берии.

Но. В этой фигуре заложена определенная двойственность, как у динозавра, у которого передней половиной тела управляет головной мозг, а задней – спинной. С одной стороны, как уже говорилось, Хрущев хитер… даже не хитер, есть другое слово, созвучное, но не идентичное. Однако возможности он взвешивает головным мозгом, а спинной иной раз берет верх, и тогда Хрущева несет так, что ему море по колено – а, однова живем! И он грозится показать всем «кузькину мать», стучит ботинком по трибуне ООН и произносит речь на ХХ съезде. А также начинает управлять страной. При Сталине он эту составляющую своей натуры не показывал, Сталин мог и не знать о ней. А мог и знать – просто у него не было выбора. Почему – о том речь ниже.

И, наконец, еще один, восьмой персонаж (седьмой – Берия). Серая тень за спинами вождей, точнее, тень защитного цвета. Военные – их нельзя не учитывать в раскладе сил, хотя бы потому, что большинство переворотов в мире происходит с участием армии.

Об этой силе мы знаем мало, но ощущаем ее, ого-го как ощущаем! Во всем этом деле о начале лета 53-го что-то слишком много военных. 26 июня они поднимают танки и самолеты, они же «арестовывают» Берию, держат его у себя в бункере, и даже председателем Специального Судебного присутствия назначен не юрист, а генерал. Чем дальше знакомишься с этим делом, тем больше вырастает за спиной цекиста тень генерала. Партийная верхушка и военные все время идут рука об руку. В деле Берии напрямую замешано, как минимум, три генерала: это во всеуслышание хвастающиеся своим палаческим подвигом Москаленко и Батицкий, и это также признающийся в соучастии, хотя и не хвастающий им, маршал Жуков, которого надо добавить к списку. Можно вспомнить и маршала Конева, председателя Судебного присутствия. Партийные дирижируют, но генералы все время рядом, ничто не проходит мимо них, словно они и вправду присматривают за соратниками.

Мы не можем назвать конкретного военного – представителя этой силы. Обозначим его условно: генерал.

Итак, генерал. Энергичен, амбициозен. Не стесняется в средствах. Груб, напорист, тщеславен – для военного такой набор качеств не является отрицательным, он присущ всем героям этой истории в погонах. К 1953 году «дозрел» до того, чтобы стремиться на Олимп. Не стесняется в средствах, играет мускулами и плюет на законы. (Помните: «Я не юрист… я воин и коммунист».) Возможно, не отказался бы от военной диктатуры, но может и выставить вперед себя марионетку, а сам удовлетворится постом министра обороны – кто его знает… Вот и давайте подумаем, кому может принадлежать авторство сценария «Расправа над Берией» – кому-нибудь из членов Президиума ЦК или же Генералу?

Той весной партия власти если и разыгрывалась, то между этими тремя игроками: Берией, Хрущевым и Генералом. Остальные были сбоку припека.

Да, но в чем, собственно, состояла игра?

И опять-таки неясно, по какой причине принято считать, что весной 1953 года борьба развернулась между личностями в схватке за личную власть. Как будто бы не было в стране группировок, все были едины и монолитны, партия – наш рулевой, просто на водительском месте происходит тихая возня вокруг руля – с отдиранием пальцев от вожделенной «баранки» и спихиванием с сиденья. Ой ли? Смерть лидера всегда приводит к схватке не между людьми, но между группировками. Если в стране нет разных партий, значит, есть партии внутри партии. А что мы о них знаем?

Итак, что мы имеем «наверху» в конце 40-х годов?

В 30-е годы партия делилась на «сталинистов» и оппозиционеров – «верных ленинцев», «большевиков». Первые были государственниками, созидателями, вторые – революционерами, разрушителями, борцами. С чем бороться – дело шестое. Если получится, то с мировым капитализмом, не получится – с «узурпатором» Сталиным. В ходе репрессий конца 30-х годов «большевики» нашли себе новую цель: самих себя, и за пару лет успешнейшим образом извели себя почти под корень. К сожалению, не полностью – ну да нет в мире совершенства. Однако проблема «власть – оппозиция» была снята. К счастью для страны, ибо в условиях надвигающейся войны только разборок с оппозицией не хватало…

Начиная с конца 30-х годов, Сталин стал всемерно укреплять режим личной власти. В начале войны эта власть стала абсолютной. Вождь, оставаясь главой партии, стал еще и председателем Совнаркома, председателем ГКО, министром обороны и Верховным Главнокомандующим. Во время войны это была необходимая мера, с коллективным руководством Гитлера не разобьешь, это тебе не Югославию бомбить или Ирак захватывать.

Но война закончилась, а вождь не спешил восстанавливать коллегиальность, оставаясь по-прежнему и фактическим главой партии, и председателем Совнаркома, сложив с себя разве что пост министра обороны. Почему? Ведь теперь можно восстановить коллегиальное руководство! Почему он не стал? Потому, что к тому времени «наверху» сложился новый баланс сил.

Тогда же – это отмечают многие, хотя и не очень внятно, Сталин постепенно начинает перемещать центр тяжести в управлении страной из ЦК партии в Совнарком. Перемещать потихоньку, по-прежнему не выпуская из рук абсолютную власть. Все реже собирается Политбюро – это не значит, что к управлению страной пришли другие люди, просто со своими соратниками Сталин теперь встречается на заседаниях Совнаркома. Политбюро теряет свое значение как властная структура, и партийные аппаратчики наблюдают за процессом с явной тревогой.

А Сталин давно уже недоволен партийным аппаратом, новыми барами и господами Страны Советов. Тут надо помнить, когда и как партия получила свою «руководящую и направляющую» роль. Во время Гражданской войны, когда ни в одной из важных областей государственной жизни, будь то госслужба, армия, промышленность или еще что, большевики не имели своих кадров, им поневоле приходилось пользоваться услугами царских специалистов. «Спецы» были квалифицированны, но ненадежны, а собственные выдвиженцы работали вообще кто во что горазд. И вот для того, чтобы присматривать за всей этой публикой, как-то организовывать ее, и использовалась партия, как этакий глобальный комиссар.

Но время шло, постепенно вырастали свои кадры народного хозяйства и государства, и надобность в партийном пригляде уменьшалась – но партаппарат-то не собирался отдавать свою «руководящую и направляющую» роль. И вождь не мог не вступить по этому поводу в конфликт с аппаратом КПСС.

Косвенно о недовольстве Сталина свидетельствует сцена, которую в своих воспоминаниях привела Светлана Аллилуева. В конце октября 1941 года она ненадолго приехала из Куйбышева в Москву повидаться с отцом и, между делом, рассказала ему, что в Куйбышеве организовали специальную школу для эвакуированных детей. «Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: “Как? Специальную школу? – я видела, что он приходит постепенно в ярость. – Ах вы! – он искал слова поприличнее, – ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай!”»

Конечно, это свидетельство девочки, которая не очень-то поняла, что произошло, и просто изложила увиденное и услышанное. Но эта вспышка, как молнией, освещает внутреннюю, не декларируемую позицию вождя.

И ведь аппарат, к которому мы привыкли, партийные боссы брежневских времен – это совсем не те люди, что заправляли партией в сталинские годы. Это как российская купеческая династия: дед разбойничал, отец торговал, а сын выучился в университете, свихнулся, половину состояния отдал на революцию, вторую пропил и с перепою застрелился. При финале мы присутствовали лично. Давайте теперь посмотрим, что представляли собой первые два поколения: разбойников и торговцев.

До революции это была радикальная партия, которая и не готовилась к власти. В нее собирались оппозиционеры-экстремалы, борцы с режимом, то есть, по психологическому типу, разрушители, созидателей там было крайне мало. А потом, паче всякого чаяния, партия большевиков взяла власть, и из этих партийных бойцов с дореволюционным стажем начал формироваться аппарат. За редким исключением, к созидательному труду они были неспособны – психологически неспособны, а это не лечится.

Жизнь их была трудная. Разрушать им не давали, созидать они не умели. Что оставалось? Можно было еще воевать с остатками «классового противника», вот они и воевали – сначала с оппозицией, затем с кулаками, потом с «врагами народа». Кончилось все тем, что в конце 30-х годов, в ходе репрессий, партия с яростью безумца набросилась на себя самое, и большая часть «верных ленинцев» друг дружку перестреляла, к сожалению, прихватив с собой и множество посторонних людей.

Репрессии 1930-х годов выбили большинство старых революционеров, оставив на аппаратных должностях кого попало: иной раз случайных людей, иной раз – карьеристов. И те, и другие быстро адаптировались и задавали новый тон. На место разрушителей постепенно приходили господа.

Серго Берия приводит характерный эпизод. Его семья была близко знакома с матерью Алексея Аджубея, зятя Хрущева, которая неплохо шила.

«…Когда мы вместе обедали у нас дома, Нина Матвеевна неожиданно вновь вернулась к больной для себя теме. Видимо, просто хотела с кем-то поделиться:

– Ужасная семья, Нина! Они меня не принимают. Я для них всего лишь портниха.

Мама опешила:

– Да что ты такое говоришь!.. Этого не может быть.

– Еще как может. Вы исходите из своего отношения к людям, а там совершенно другое. Они – элита, а я всего лишь портниха, человек не их круга…»

Все это началось в 30-х годах и расцвело пышным цветом уже во время войны – новая «элита» со своими спецдомами, спецшколами, спецмагазинами и прочая, прочая. И если б от них была хотя бы адекватная польза!

Правда, Сталин еще с начала 30-х годов ввел номенклатурный принцип, фактически назначая работников на ответственные должности, но у него катастрофически не хватало кадров. Тем более что нормальный профессионал и сам не пойдет работать в партаппарат, он предпочтет заниматься делом. Да, были такие люди, как Берия, как сам Сталин, но это исключения. А в остальном – увы…

И, что хуже всего, потеря своего места в жизни означала для аппаратчика потерю всего. Директор завода, будучи снят со своего поста, пойдет работать рядовым конструктором или инженером, но он не пропадет, потому что знает дело. А куда пойдет уволенный аппаратчик? Улицы подметать? Метлу сломает…

Нет, один конкретно взятый секретарь райкома может быть замечательным человеком, исполненным самых высоких идеалов и добродетелей. Но идеалы есть идеалы, а интересы есть интересы. А спинной мозг – он к конечностям-то ближе…

Уже к концу 30-х годов новое барство сплотилось, а через десять лет превратилось в единую монолитную силу. У этой силы имелись свои вполне определенные интересы. Очень показательно в этом смысле выступление на июльском Пленуме 1953 года бывшего наркома танкостроения, а в то время министра транспортного и тяжелого машиностроения Малышева. Мучительно выискивая, что бы плохого сказать про Берию, он не нашел ничего, кроме обвинения в непартийности. Но посмотрите, как этот человек, не представитель аппарата, а смотрящий на аппарат со стороны, понимает партийность! Золотые ведь слова говорит!

«Не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна услуги оказывать, когда были приказы секретарям областных комитетов партии, то они скажут, что было понукание – ты то-то сделай, другое сделай.

Голоса: Правильно.

Малышев. Не было положения, чтобы он нас учил, чтобы у партийной организации попросил помощи организовать партийную работу и так далее. Он считал секретарей областных комитетов диспетчерами. За какое дело он возьмется, по такому делу секретарь обкома – диспетчер…»

Вдумайтесь, что он говорит. Идет война. Вся страна работает на победу, двенадцатилетние дети по 12 часов стоят за станками. А партийцев оскорбляет, что их заставляют быть «диспетчерами» в работе на оборону, то есть выполнять те функции, для которых они и существовали в СССР! Они уже тогда хотели заниматься исключительно «партийной работой»: на митингах выступать, собрания проводить – и ничего не делать… Вот ведь сукины дети-то, а?! Впрочем, за что суку обижать, собака – существо верное и честное…

…Таков был противник, с которым предстояло столкнуться Сталину в задуманных им реформах. И таков был послевоенный расклад сил: с одной стороны – партаппарат, с другой – Сталин и те, кто стоит за ним.

Неужели кто-то всерьез думает, что за Сталиным стоял только сам Сталин? При всей его гениальности, он не продержался бы и года. Нет, за Сталиным всегда маячило огромное молчаливое большинство. В 20-е годы это были те, кому надоела затянувшаяся революция, в 30-е – все, кто был наделен государственным мышлением, в 40-е – люди дела. А вот позиция партаппарата изменилась. Если до войны аппаратчики хотели непременно вести страну по своему, вымечтанному в русских ссылках и европейских кофейнях пути, то после войны их вполне устроила бы возможность оседлать страну и ехать в том направлении, в котором она сама движется. Но ехать, а не идти пешком. И тогда между Сталиным и партией появилась возможность диалога.

Итак, в конце 40-х годов – это отмечают многие исследователи – Сталин начал постепенно смещать центр тяжести от партии к Совету Министров. То есть от идеологии к промышленности, от внеконституционного к конституционному органу управления государством.

Тринадцать лет не собирался партийный съезд. Почти перестали проводиться заседания Политбюро. Да и слова, что ЦК должен заниматься кадрами и пропагандой, принадлежат вовсе не Берии, а Сталину, об этом тоже есть свидетельства. Берия эти слова только повторил, и у него были на то основания.

А решающий бой Сталин дал партии в октябре 1952 года, на XIX съезде, том самом, где попросил освободить его от должности партийного секретаря. Учитывая, что он по-прежнему оставался председателем Совета Министров, нетрудно догадаться, что это вовсе не означало намерения вождя уйти на пенсию. В таком случае, что же это означало?

Хотя Сталин и повторял все время: «партия, партия…», но партия без Сталина была ничем. Заседания Политбюро без него ничего не решали и ничем не руководили, кроме внутрипартийных дел. У нас был культ личности, то есть, культ и личность, а весь прочий антураж мог варьироваться. И партия без этой личности сразу превратилась бы просто в общественную организацию. Иными словами, просьба Сталина означала не его отставку, а отставку партии от руководства страной. А уж кому руководить, найдется и без секретарей…

Да и сама развернувшаяся впоследствии борьба с культом личности, помимо расправы с мертвым львом, имела еще один смысл – кстати, именно так она и начиналась, этот смысл был не «еще одним», а изначальным, Сталина сюда приплели потом. Смысл был следующий: сделать так, чтобы лидер никогда больше не смог противопоставить себя партии. Те из читателей, кто вырос при социализме, должны помнить, что авторитет Генерального секретаря никогда не переходил определенных пределов. Он был уже не «вождем и учителем», а первым среди равных.

…Итак, на Пленуме ЦК, состоявшемся после съезда, Сталин попросил освободить его от должности секретаря ЦК. Писатель Константин Симонов, присутствовавший на этом съезде, вспоминал позднее:

«На лице Маленкова я увидел ужасное выражение – не то чтоб испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других… осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина…»

Это «ужасное выражение» трактуют так, словно Маленков боялся репрессий, того, что если отставка Сталина будет принята, то их всех ждет ужасная смерть. Да бросьте вы! Кого из ближайших соратников Сталин предал смерти? Да и при чем тут отставка? Что, перед расстрелом Тухачевского или Бухарина он в отставку подавал? Да кто он такой, этот Маленков, что для его ликвидации вождю пришлось бы выйти из секретариата партии?

Нет, Маленков осознал другую угрозу: это был критический момент, партию пытались лишить власти и, по сути, будущего. Точнее, не саму КПСС, а, пользуясь терминологией Оруэлла, «внутреннюю партию», то есть партноменкатуру, партаппарат. И Сталин проиграл этот бой, покинуть ряды секретарей ЦК ему не дали. Он кое-чего добился, расширив состав высшего органа КПСС, Президиума ЦК, за счет людей из промышленности и партийного контроля, но главная задача решена не была. Партия коммунистов по-прежнему сидела на шее страны и народа, представляя собой немалую опасность.

Почему опасность? Очень просто. Возьмем директора завода. Это власть? Да, но и ответственность. Директор отвечает за свои решения, вплоть до суда и тюрьмы. А возьмем секретаря обкома. Власть у него огромная, куда больше, чем у директора. Попробуй не послушайся – слетишь, ибо партия ведает кадрами. А кто будет отвечать в случае неудачи? Правильно, директор. Вплоть до суда и тюрьмы. Власть без ответственности. Вспомним, как Каганович на Пленуме говорил: «Партия для нас выше всего. Никому не позволено, когда этот подлец говорит: ЦК – кадры и пропаганда. Не политическое руководство, не руководство всей жизнью, как мы, большевики, понимаем…».

Вот за это-то руководство всей жизнью и бился партаппарат! А что, мало? Такая жизнь стоит того, чтобы за нее вцепиться зубами в горло кому угодно, хоть бы и товарищу Сталину. Но хотел ли партаппарат брать на себя власть как таковую – полную власть, вместе с ответственностью – это еще большой вопрос.

Это ведь и трудно, и страшно, и работать надо так, как Сталин работал. А оно им надо?

Такой вот был расклад сил на конец 1952 года. С одной стороны – не «тандем Берия – Маленков», а Сталин, за которым стояло народное хозяйство, возглавляемое Совнаркомом, формирующийся нормальный государственный аппарат и, естественно, Берия. С другой – партаппарат, выразителем интересов которого в разной мере были старые соратники. К тому времени Сталин убрал из первого, самого узкого круга, а значит, отстранил и от решения вопроса о власти, «старых большевиков» Молотова, Кагановича и Ворошилова, оставив относительно молодого, не имевшего дореволюционного партийного стажа Маленкова, которому во многом доверил управление страной, пока он сам занимался… чем? А чем он занимался, если пропустил мимо глаз даже бредовое постановление о выращивании хлеба в Закавказье?

Косвенно, по штрихам и обмолвкам, можно предположить, что Сталин готовил нечто. Это, например, подтверждает в своих мемуарах Д. Т. Шепилов. В 1952 году Шепилов был занят важным делом – написанием учебника по политэкономии. И вдруг его назначают главным редактором «Правды». Он – к Сталину: как же так, у меня ведь учебник…

– Да, я знаю, – сказал Сталин. – Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону – победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила – печать… – ну, и так далее.

Какие глобальные преобразования задумал Сталин? В настоящее время самым крупным его делом, будто бы намеченным на 1953 год, считается предполагаемое выселение евреев на Дальний Восток. Если ради этого ему понадобилась помощь всего советского народа и экономически грамотный человек на посту редактора «Правды», то, извините, это не политика, это психиатрия, диагноз под названием «мания величия» – не у Сталина, разумеется, а у борцов с антисемитизмом.

Итак, Сталин готовил какие-то преобразования в стране. Но перед их началом надо было что-то сделать с партаппаратом, который мог торпедировать любые начинания. Открытый бой вождь проиграл, теперь приходилось договариваться. Тем более что возможность диалога, как уже говорилось, была…

А теперь перенесемся в зиму 1952–1953 годов. Сталин мало появлялся в Кремле. «Старел…» – впоследствии, качая головами, говорили соратники, намекая, что вождь в последний год жизни отошел от дел. Ну да, старел, никто с годами не молодеет, но ведь в маразм-то не впадал, нет об этом свидетельств, даже Хрущев не решился такое написать, лишь намекал исподволь. Серго Берия рассказывает, что в 1952 году видел Сталина раз пятнадцать – даже он, отнюдь не входивший в «близкий круг», – в том числе видел и на заседаниях Политбюро по военно-техническим вопросам, где вождь присутствовал далеко не в качестве «свадебного генерала». Так что Сталин и не думал отходить от дел.

На самом деле у него были серьезные причины показываться на людях нечасто. После 17 февраля он вообще не приезжал в Кремль (почему – о том еще будет речь). Не доверял он и врачам – впрочем, не всем без разбору. Серго Берия вспоминает такой факт: как-то раз Сталин обратился к его матери с просьбой пригласить в Москву врача, который курировал семью Берии. Жил тот в Тбилиси, фамилия его была Кипшидзе. Доктор приехал, осмотрел вождя, получил предложение стать его личным врачом, но отказался, сославшись на возраст. Серго приводит этот эпизод между делом, «среди текста», не придавая ему особого значения… а между тем эпизод замечательный. Из него видно, что, во-первых, вождь опасался не всех вообще эскулапов, а только кремлевских, а во-вторых – что Берии он доверял всецело.

Итак, Сталин сидит на даче, там у него и кабинет, и зал заседаний, и туда к нему постоянно ездят четверо с государственного олимпа: Маленков, Берия, Хрущев, Булганин. Все время о чем-то совещаются. Молотов, Каганович, Ворошилов к тому времени с самой «верхушки» уже сняты, но продолжали пребывать на олимпе, вроде бы в запасе.

Совещалась «пятерка» помногу. Хрущев в своих мемуарах неявно внушает мысль, что занимались они, в основном, застольями и «общением», но позвольте все-таки не поверить.

А теперь давайте попробуем предположить, какие преобразования мог готовить Сталин. Взглянем на состав «пятерки». Мне он с самого начала казался странным. Это ведь не были совещания единомышленников, да и фигуры очень уж разновеликие. Сталин и Берия объединены общими интересами и замыслами, и Берия действительно очень крупный государственный человек. Маленков – первый заместитель председателя Совмина и, кроме того, явно находится «при Сталине», вместо Молотова. Булганин – заместитель предсовмина, хоть и фигура совсем иного масштаба, чем первые трое. Критерий тут простой: они во время войны были членами ГКО, а Булганин – всего лишь членом Военного совета фронта. Ну да ладно, в конце концов, он тоже заместитель Сталина. А что здесь делает Хрущев? Кто он такой?

В своих мемуарах Никита Сергеевич представляет дело таким образом, словно бы он на равных входил в государственную «верхушку». На самом деле это совершенно не так. Хрущев – партаппаратчик, перед войной «слетевший» с должности первого секретаря МК на должность Первого на Украине, в войну – член Военного совета фронта. Лишь в 1949 году он смог вернуть себе утраченное перед войной положение, снова дослужившись до первого секретаря МК и секретаря ЦК КПСС. Член Президиума ЦК? Да их, таких членов, двадцать пять человек! Секретарь ЦК? Да в ЦК одиннадцать секретарей! К Совету Министров ни малейшего касательства не имеет. Так что его привычка говорить «мы» собирательно с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым просто смешна. Кто они – и кто Хрущев!

Так что же делал Хрущев зимой 1952–1953 годов на сталинской даче?

Он мог присутствовать там лишь в одном качестве: как «полномочный представитель» противной стороны, той политической силы, которой Сталин хотел обрезать крылья. А Булганин, кстати, кроме того, что заместитель Сталина, – старый, еще по работе в Московском комитете партии, друг Хрущева. Да и 26 июня он выступил на его стороне.

Вот теперь четко прослеживаются «связки», но совсем не те, о которых пишут все. Одна из них: Хрущев – Булганин, за которыми стоит партаппарат. Вторая: не Берия – Маленков, а Сталин – Берия, и при них Маленков, «писарь»… Маленков-то им зачем, какова его роль в сценарии, который придумывал для страны Сталин?

А вот в этом-то все и дело – зачем им Маленков и почему он участвовал в этих совещаниях по поводу грядущих преобразований! У него была своя, совершенно отдельная роль.

Вождь был уже стар и болен. Он не мог знать, сколько ему осталось, но не мог и не понимать, что случиться, в общем-то, может всякое. И должен был позаботиться о том, что после его смерти станет со страной.

Сколько раз приходилось читать об очередном открытии: обнаружен-де некий загадочный преемник Сталина! Каждый раз называлась какая-нибудь малоизвестная тогда фамилия из состава ЦК или Президиума ЦК. Между тем, преемника Сталина искать не надо, он на виду, как слон в кунсткамере, а слона-то и не приметили.

В 1953 году только один человек мог быть преемником Сталина. По той простой причине, что только один из окружающих вождя людей, по опыту работы и положению пригодных для поста главы государства, мог эту работу «потянуть» по деловым качествам и по интеллекту. Более того, управляя в 30-х годах Грузией, он продемонстрировал блестящие результаты. И, забегая вперед, можно сказать, что и за свои «сто дней» он продемонстрирует не менее блестящие возможности.

Не согласны? А кто еще? Назовите имя!

Кстати, косвенным доказательством этой версии, опять же, может служить тот факт, что Берия частенько задерживался на даче после совещаний. Потом это подавали так, словно он наушничал вождю на соратников и готовил репрессии. Чушь несусветная. Берия не мог сообщить Сталину об этих людях ничего такого, чего вождь не знал бы сам, а возможности собирать негласную информацию и готовить репрессии у него не было – в органах сидели сначала Абакумов, потом Игнатьев, оба и близко не подпустили бы Берию к Лубянке. Но ведь есть и другое объяснение: Сталин просто передавал своему преемнику опыт, готовя его для роли главы государства.

Однако у Берии имелся один серьезнейший недостаток: национальность. Один грузин сменяет другого на троне Империи – исключено. Но ведь этот недостаток можно компенсировать простым приемом – если сделать Берию первым по значимости, а по положению – вторым, поставив во главе страны слабую фигуру, ничего не значащую, но зато национальности правильной. Наши господа «политологи» не додумались, но забавно, что этот вариант углядел сидящий в эмиграции Авторханов. Точно такой же механизм применялся в некоторых национальных республиках, когда во главе ЦК или обкома ставили человека коренной национальности, а замом к нему – русского, чтобы, значит, русский работал. По-видимому, для того и был нужен Маленков, коий после смерти Сталина стал бы номинальным лидером государства, хотя бы на некоторое «буферное» время. Самостоятельную игру вести он не мог, не был способен, так что самодеятельности от него можно было не опасаться. А выждав положенный приличием срок, главой государства мог бы стать и Берия…

И, кстати, ему предстояло снова взять органы, для удобства и единоначалия объединив их в одно министерство, и еще раз навести там порядок, а то абакумовско-игнатьевские умельцы опять черт знает чего наворотили.

А что же делали на сталинской даче Хрущев и Булганин?

Об этом тоже нетрудно догадаться. Проводили переговоры.

Хотела ли партия власти? И да, и нет. Тогдашний аппарат – это уже не пассионарные (хоть и безбашенные) «старые большевики», а «элита» второго набора, сытая и ленивая. Ее представители не собирались ничего преобразовывать, строить какой-то там «новый мир», у них не атрофировался даже инстинкт разрушения. И плевать им было, по какому курсу пойдет держава, их интересовало лишь одно: собственное положение в стране, старой ли, новой – безразлично. Так что с ними вполне можно было торговаться, тем более, что и у партийцев был прямой интерес договориться с «государственниками».

Тут уместно вспомнить послеленинское Политбюро первой половины 20-х годов, где Зиновьев, Каменев и Бухарин всячески воевали со Сталиным, требуя коллегиальности руководства. Когда Сталину болтовня осточертевала, он демонстративно предлагал свою отставку – справляйтесь, мол, сами. Тут же критики разворачивали оглобли, наперебой принимались уговаривать его остаться и, в конечном итоге, шли на его условия. Почему? Да элементарно! У них было своеобразное понимание «коллегиальности»: партийцы всем скопом будут руководить, а Сталин – работать, ибо у них были смутные подозрения, граничащие с уверенностью, что без вождя они управление страной завалят. Угроза отставки – это было то, чем смиряли своих соратников не только Сталин, но и Ленин, Мао и многие другие. И Берия вполне мог бы сказать соратникам: если я не нравлюсь, то уйду министром нефтяной промышленности, и разбирайтесь сами! Догадываетесь, что последовало бы за таким заявлением?

И это еще большой вопрос – так ли уж страстно партия хотела государственной власти как таковой. А вот что у нее можно было вырвать лишь вместе со щупальцами – так это влияние. Об этом же, кстати, проговаривается Каганович, когда после своей эпохальной фразы на июльском Пленуме о «политическом руководстве, руководстве всей жизнью» сразу же поправился: «Но это не значит, что ЦК должен заменять Совет Министров, обком – облисполком и т. д., но мы должны концентрировать политическое руководство…» Вот она, мечта партийного секретаря любого уровня – руководить, но не работать, указывать, но не отвечать… Однако получить такое право они могли лишь из рук Сталина… или подобрать с его могилы.

После XIX съезда сложилась патовая ситуация: никто не мог взять верх. С одной стороны, в делах управления государством Сталину с Берией партаппарат конкурентом не был. В партийных креслах сидели отнюдь не дураки, они прекрасно понимали, что с управлением страны не справятся – как оно в итоге и произошло. С другой, партаппарат мог торпедировать любые преобразования. Сталин уже попробовал помериться с ним силами и проиграл в открытом бою. Идеальная ситуация для переговоров. И, скорее всего, той зимой на сталинской даче как раз и имели место такие переговоры – если хотите, о разделе сфер влияния. Поэтому-то и присутствовал там Хрущев, хотя ему встречи такого уровня были явно не по чину.

Косвенно о том, что расклад сил был именно таков, говорит тот факт, что уже 14 марта на внеочередном пленуме ЦК Маленков, как утверждается в документах, «по его собственной просьбе» был освобожден от обязанностей секретаря, «имея в виду нецелесообразность совмещения функций председателя Совета Министров и секретаря ЦК КПСС». Для Сталина такое совмещение никоим образом не было «нецелесообразно», а Маленкову оно не годилось!

Теперь шло уже формальное разделение властей. Маленков оставался членом Президиума ЦК и даже председательствовал на его заседаниях, но реальной власти в партии больше не имел. Зато Хрущев стал руководителем секретариата – фактически первой фигурой в КПСС.

На каких условиях они договорились со Сталиным, тоже можно догадаться: партийные об этом то и дело пробалтываются. Партии – кадры и пропаганда, Сталину и Берии – управление государством. Вероятно, Сталин изначально предполагал оставить партии одну лишь пропаганду, но, проиграв на съезде, пришлось отдать и кадровую политику. Это много, это огромное влияние, это коррупция и взятки, но тут уж ничего не попишешь, надо платить откупной.

О том, опять же косвенно, свидетельствует разговор, воспроизведенный в книге воспоминаний Судоплатова. Автора мемуаров больше всего поразило, что Берия обращается к Хрущеву на «ты», а саму реплику министра он приводит лишь для иллюстрации. Между тем, Берия говорил Хрущеву:

– Послушай, ты сам просил меня найти способ ликвидировать Бандеру, а сейчас ваш ЦК препятствует назначению в МВД компетентных работников, профессионалов по борьбе с национализмом!

Понимаете? Кадровая политика была громадной уступкой, но кадры пришлось отдать в качестве репарации. А поскольку Сталин получал контроль над МВД, то партийные выторговали себе министерство обороны, которое прибрал хрущевский друг Булганин. Поэтому-то и неудивителен тандем партийцев и генералов, который организовал расправу над Берией. Если б министром обороны оставался маршал Василевский, то пришлось бы приплетать к «заговору Берии» и его…

В общем, расклад понятен, и кто скажет, что он невозможен?

Говорят: мол, удивительно, как это соратники так быстро поделили власть после смерти вождя – уже к 5 марта без шума и пыли были проведены все назначения… Да потому и быстро, что никаких портфелей они не делили, а попросту автоматически реализовали уже готовый сценарий! Маленков стал предсовмина, Булганин – министром обороны, Берия – заместителем Маленкова и министром внутренних дел.

Лаврентий Павлович совершил одну ошибку – повел себя слишком уверенно. Кстати, его властность и уверенность после 5 марта тоже говорят о том, что он чувствовал себя первым в стране. Сценарий-то был, и в нем Берии отводилось место реального главы государства. Да, существование негласного договора подтверждается еще и возмущением соратников после его смерти – он, мерзавец, проталкивал черт знает какие решения, он нас заставлял… Заставишь их, как же! Нет, не заставлял их Берия, а проводил преобразования в стране, а когда заступал за границу раздела, ему бдительно указывали на место.

Ситуация была форс-мажорной, и Берию вполне могло иной раз заносить на поворотах. Хотя – а кого бы в такой ситуации не занесло? Но любые зигзаги корректируются элементарно, не стали бы его из-за «заносов» не то что убивать – смещать бы не стали: поговорили бы на Президиуме, одернули, показали, что он целиком и полностью в лапах аппарата, – и все, притих бы и успокоился, снова стал бы прежним корректным Берией. Впрочем, имея представление о характере и уровне вранья, вылитого на жизнь этого человека, вполне можно предположить, что не был он с соратниками ни грубым, ни высокомерным, что и грубость, и высокомерие были придуманы задним числом, как и все остальное.

Думаю, вряд ли кто-нибудь из соратников претендовал на его место. В этом-то все и дело, потому-то Берия и был так беспечен, что его место в государстве никому из партийных было не нужно. А стало быть, он находился в полной и абсолютной безопасности.

Что же случилось? Поведение Берии говорит, что он не ждал удара, все произошло абсолютно неожиданно. Что он сделал не так?

А вот теперь пора вспомнить, какой вопрос должен был обсуждаться на том самом заседании Политбюро, где, по легенде, был арестован Берия и которое так и не состоялось.

На этом заседании Президиума Берия должен был говорить о бывшем министре госбезопасности Игнатьеве и, по всей видимости, получить санкцию на его арест.

Кто же он, этот Игнатьев, вокруг личности которого разворачиваются столь бурные события? По послужному списку – чистопородный партийный функционер. За одним исключением: в 1951–1953 гг. он был министром государственной безопасности СССР. Много чего там наворотил, устроил такое, что Берия, придя и увидев творящееся в органах, заявил: дескать, он пришел, чтобы искоренить «игнатьевщину». Но не в том суть. За игнатьевых не убивают. Партия не один раз сдавала и более значимых для нее людей, чем какой-то там секретарь ЦК.

Однако была у Игнатьева в пору его пребывания на посту министра госбезопасности и еще одна обязанность – ему подчинялась охрана Сталина. Кроме того: именно Игнатьев был человеком, полностью посвященным в обстоятельства смерти вождя.

В последний раз Берия видел Сталина живым и здоровым в ночь на 1 марта 1953 года, когда простился с ним после очередных посиделок на даче. В следующий раз они встретились уже при трагических обстоятельствах утром 2 марта.

Что же произошло в промежутке? Тут надо понимать один момент: общепринятые версии событий 1–2 марта 1953 года, те, которые «все знают», были озвучены позже, спустя десятилетия. Тогда, в том неласковом марте, ходили совсем другие версии. До сих пор можно заметить их следы. Кое о чем можно догадаться. И лишь одного делать нельзя: верить свидетельствам, которые приведены ниже.

Так что же произошло на даче в Кунцево 1 марта 1953 года? Кто там вообще присутствовал-то?

Присутствовал и, естественно, оставил свою версию Хрущев. Согласно его мемуарам, 28 февраля, в субботу, Сталин вызвал самых близких ему членов Политбюро в Кремль.

«И вот как-то в субботу, – пишет Хрущев, – от него позвонили, чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он говорит: “Давайте посмотрим кино”. Посмотрели. Потом говорит снова: “Поедемте, покушаем на Ближней даче”.

Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили, его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его “обеды”. Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-нибудь неожиданность. Распрощались мы и разъехались».

Присутствие Сталина 28 февраля в Кремле никем, кроме Хрущева, не зафиксировано. Но это и не важно. Важен сам факт ужина. Как вспоминает охранник дачи П. Лозгачев: «В ту ночь на объекте должны были быть гости – так Хозяин называл членов Политбюро, которые к нему приезжали. Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню. В ночь с 28 февраля на первое марта у нас было меню: виноградный сок “Маджари”… Это молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: “Дай нам сока бутылки по две…”» Крепких напитков Сталин не заказывал – сам-то он и не пил ничего крепче вина, но ведь ничего крепче вина не было заказано и для гостей! Каким же образом он сумел оказаться «навеселе»? От молодого вина, да еще под ужин, даже дети не пьянеют…

На самом деле отсутствие крепких напитков вечером 28 февраля говорит о том, что никакой это был не «ужин», а совещание «под виноградный сок». Может быть, совещание перед заседанием Президиума ЦК, назначенным на 2 марта, а может быть, и по иному поводу.

Чем обед закончился, в каком настроении выходили оттуда сотрапезники? Хрущев очень старается уверить нас в том, что настроение у Сталина было превосходным. «Он много шутил, замахнулся, вроде бы, пальцем и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Распрощались мы и разъехались».

Итак, внеплановое заседание партийной верхушки закончилось, по словам Хрущева, около пяти – шести часов утра, по данным же охраны – часа в четыре. Один из охранников, стоявший на посту у входа в дом, вроде бы, видел, как около четырех утра из дома выходили Маленков, Берия и Хрущев – правда, об этом охраннике рассказывает Красиков в своей книге «Возле вождей», а Красиков – автор весьма сомнительный. Но будем считать, что так оно и было.

После окончания обеда, по свидетельству охранника Лозгачева, записанному уже в 90-е годы Радзинским, Сталин будто бы сказал другому охраннику, полковнику Хрусталеву: «Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать». «Хрусталев Иван Васильевич, – вспоминает Лозгачев, – закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: “Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь”. И Хрусталев пришел и радостно говорит: “Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…” И передал нам слова Хозяина…»

Что самое невероятное – как утверждает Лозгачев, они действительно легли спать, «чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра. Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем. В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный, М. Старостин». Поскольку Хрусталев вскоре после смерти Сталина также отправился в мир иной, то он ничего уже не подтвердит и не опровергнет. Однако элементарное понимание психологии охраны говорит, что Сталин может позволить им все что угодно – хоть спать лечь, хоть по бабам отправиться, но выполнять они будут лишь то, что велят должностные обязанности. Запомним это крепко-накрепко, еще пригодится.

Тому же охраннику Лозгачеву принадлежит и хроника следующего дня – это было 1 марта 1953 года, воскресенье. В 10 часов утра охрана и обслуга собрались на кухне, чтобы спланировать распорядок наступившего дня и дождаться указаний Хозяина. Однако в хозяйских комнатах было тихо, как они говорили – «нет движения» (по некоторым данным, «движение» отслеживалось специальными датчиками, вделанными в мягкую мебель, хотя на самом деле охранники, когда было надо, просто входили к вождю). Не было движения ни в одиннадцать, ни в двенадцать часов, ни позднее. Заволновались. «Мы сидим со Старостиным, – вспоминает Лозгачев, – и Старостин говорит: “Что-то недоброе, что делать будем?” Действительно, что делать – идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: “Вижу, зажегся свет в малой столовой”. Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем… и опять ничего! В восемь – ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять – нету движения, в десять – нету. Я говорю Старостину: “Иди ты, ты – начальник охраны, ты должен забеспокоиться”. Он: “Я боюсь”. Я: “Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?” В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее, я – почта моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти…» Примерно то же самое рассказывал и охранник Старостин много лет спустя.

Итак, что было дальше?

«…Я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: “Товарищ Сталин, что с вами?” Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: “Может, врача вызвать?” А он в ответ так невнятно: “Дз… Дз…” – дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета “Правда”. На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды “Нарзан”, он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся…»

Написано, надо сказать, весьма душевно, вот только один недостаток у этих воспоминаний – этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Надо же, какие пугливые у главы правительства охранники! Если б охранять Сталина поставили милиционеров из ближайшего отделения, даже те себя так не вели бы, не торчали б под дверью двенадцать часов – а это ведь специальная охрана, обученная и проинструктированная. Охраняют они старого и больного человека, у которого уже было два инсульта и с которым в любую минуту может произойти что угодно. На этот счет у них не могло не быть инструкций… Надо понимать, что такое охранник. Охранник – это машина, которая в ответ на определенное воздействие срабатывает строго определенным образом. И никак иначе.

Юрий Мухин раскопал и привел в своей книге воспоминания полковника КГБ Н. П. Новика, который был в то время заместителем начальника Главного управления охраны. И тот рассказал эпизод с баней, из которого видно, как охрана действовала в подобных ситуациях на самом деле. По субботам Сталин ходил в баню, которая была построена тут же, на территории дачи. Обычно он парился час с небольшим, но однажды в назначенное время из бани не вышел. Через двадцать минут охрана доложила Новику, тот связался с министром госбезопасности Игнатьевым, последний – с Маленковым. И через пятнадцать минут охрана получила команду: ломать дверь бани. Но едва они подошли с фомкой, как дверь открылась сама и вышел Сталин… Именно так обязана была действовать охрана, и так она действовала всегда. За одним-единственным исключением: 1 марта 1953 года.

Теперь о том, насколько охрана боялась Сталина. Все вспоминают, что он был чрезвычайно прост в обращении с обслугой и охраной, которые души в нем не чаяли и нисколько его не боялись. Тот же охранник Старостин вспоминает другой эпизод. На поминках по Жданову, которого Сталин очень любил, «вождь народов», против обыкновения, крепко выпил. И, уезжая домой, Молотов велел Старостину: если Сталин соберется ночью поливать цветы, из дома не выпускать, поскольку он может простудиться. Что делает Старостин? Он загоняет ключ в скважину так, что его заклинивает и дверь не открыть. Сталин пробует выйти из дома. Ничего не получается. Тогда он просит Старостина:

«– Откройте дверь.

– На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, – возразил Старостин.

– Повторяю: откройте дверь!

– Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.

– Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! – вспылил Сталин. – Вы мне больше не нужны.

– Есть! – козырнул Старостин».

Дверь, правда, он так и не открыл. Еще немного повозмущавшись, Сталин ушел спать. А наутро вызвал Старостина и велел забыть о ночном инциденте… Как видим, охрана чрезвычайно «боялась» Сталина, да и он был «свиреп» необычайно. Если даже за явное неповиновение максимум, что могло грозить охраннику, так это откомандирование, то уж за несанкционированное вторжение в комнаты генсека с целью удостовериться, все ли с тем в порядке, ничего бы не было, кроме «спасибо». А вот за то, что охрана упустила время и ее нерасторопность могла обернуться смертью объекта – тут бы ей мало не показалось.

Итак, чему можно верить в рассказе Лозгачева? Тому, что охранники легли спать? Ни одной секунды не верим! Они не имели права спать на дежурстве. Значит, и не ложились. Точно так же нельзя верить и тому, что поняв, будто в комнатах нет движения, они ждали до восьми вечера. Самое позднее, в полдень дня начальник охраны должен был позвонить своему прямому начальству и доложить ситуацию, следовательно, позвонил и доложил. И так было, и иначе не могло быть, потому что не могло быть никогда. А самое трогательное – это, конечно, эпизод с часами. Агата Кристи в своем «Восточном экспрессе» высмеивала этот трюк как дешевый прием из плохих детективов, но авторы версии, вероятно, Агату Кристи не читали.

Почему же Лозгачев врет? И что на самом деле произошло 1 марта на Ближней даче?

Итак, охрана в десять часов вечера обнаружила Сталина лежащим на полу – с ним явно было что-то очень и очень не так. Что же происходило дальше? Вспоминает охранник Старостин:

«В первую очередь я позвонил Председателю МГБ С.Игнатьеву и доложил о состоянии Сталина. Игнатьев адресовал меня к Берии. Звоню, звоню Берии – никто не отвечает. Звоню Г.Маленкову и информирую о состоянии Сталина. Маленков что-то промычал в трубку и положил ее на рычаг. Минут через 30 позвонил Маленков и сказал: “Ищите Берию сами, я его не нашел”. Вскоре звонит Берия и говорит: “О болезни товарища Сталина никому не говорите и не звоните”. Положил трубку».

Что охранник делает дальше? Сидит и ждет. «В 3 часа ночи 2 марта около дачи зашуршала машина. Я оживился, полагая, что сейчас я передам больного Сталина медицине. Но я жестоко ошибся. Появились соратники Сталина Берия и Маленков… Стали соратники поодаль от Сталина. Постояли. Берия, поблескивая пенсне, подошел ко мне поближе и произнес: “Лозгачев, что ты панику наводишь? Видишь, товарищ Сталин спит. Его не тревожь и нас не беспокой”. Постояв, соратники повернулись и покинули больного».

Тем временем взбунтовалась обслуга дачи, требуя немедленного вызова врачей. Тогда охранники вновь позвонили Маленкову и Берии, около 7 утра. И только после этого появились медики…

Странно, очень странно вели себя соратники, вы не находите? Впрочем, на Берию к тому времени можно было валить все грехи мира. Вот и валили…

О чем находившийся в доме охранник Лозгачев не знал? Немногим раньше, вечером в воскресенье, на дачу приезжал и Хрущев. По крайней мере, так рассказывает сам Никита Сергеевич. По его словам, около полуночи позвонил Маленков, он вызвал машину, и, взяв с собой Булганина, приехал на дачу. Однако в дом они почему-то не пошли. «Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: “В чем дело?” Они: “Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было”. (Заметьте, ни слова о том, что они не видели Сталина с самого утра! – Е. П.) Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина. Ограниченную, но честную и преданную ему женщину.

Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит. А под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам».

То есть, попросту говоря, надрался товарищ Сталин до совершенно неприличного состояния (это с виноградного-то сока!), пьяный упал и обмочился, и желательно было бы, чтоб он не знал, что кто-то его в таком положении видел. (Все логично увязывается, если вспомнить, что Хрущев – единственный из многих – утверждал, что Сталин пил.)

Ну, то, что рассказ Хрущева не стыкуется с версией охранников по многим пунктам – неудивительно. Это как с арестом Берии. Спустя много лет после событий от их участников потребовались подробности, о которых они тогда не договаривались – вот и лепят теперь кто во что горазд, в меру ума сообразуясь с теми версиями, что бродили все эти годы. И в первую очередь с запущенной в обращение Хрущевым и приобретшей статус общеизвестной истины байкой, что все они, и партийные, и даже охранники, так боялись Сталина, ну так боялись, что аж коленки тряслись…

И, на закуску, еще одна версия – заместителя министра и будто бы начальника правительственной охраны Василия Рясного, записанная Ф. Чуевым:

«Беда со Сталиным случилась в ночь с 1 на 2 марта 1953 года. Рясному позвонил его подчиненный Старостин, начальник личной охраны Сталина:

– Что-то не просыпается…

Было уже часов девять утра. А он обычно вставал рано». И какой же совет дает своему починенному начальник правительственной охраны?

«– А ты поставь лестницу или табуретку и загляни! – посоветовал Рясной Старостину.

Над дверью в спальню было стеклянное окно. В комнате стояли диван, стол. Маленький столик для газет и рядом с ним мягкий диванчик, покрытый шелковой накидкой. Старостин приставил лестницу, заглянул в окно и увидел, что Сталин лежит на полу. Потрясенный, он тут же позвонил Рясному, у которого на даче всегда дежурила машина. Рясной помчался в Кунцево и, приехав, сразу вскарабкался на ту же лестницу. Сталин лежал на полу, и похоже было, что он спиной съехал с диванчика по шелковой накидке.

– Скорей звони Маленкову! – приказал Рясной Старостину. Дверь в спальню заперта на ключ. Ломать не смеют. Ключ у Хозяина.

“Не знаем, что делать, – говорит Рясной, – ждем, приедет Маленков, распорядится. Я-то чего?”

Маленков и Берия приехали вместе. Рясной встретил их во дворе, кратко доложил о случившемся и добавил:

– Надо срочно вызвать врачей!

Тучный Маленков побежал в коридор к телефону, а Берия усмехнулся:

– А наверное, он вчера здорово выпил!

“Эта фраза покоробила меня настолько, что до сих пор заставляет кое о чем задуматься”, – признается Рясной. Тем самым Берия нежданно высказал свое отношение к Сталину».

В общем, как в фильме Дэвида Линча: чем дальше, тем страннее. Одно с другим до такой степени не вяжется, что дальше некуда. Рассказ Рясного вообще ни в какие ворота… А впрочем, подождем исключать его версию, она еще может пригодиться…

А теперь будем думать. То, что основные свидетели – охранники – беспардонно врут, думаю, оговаривать особо не надо. Но в чем они врут и зачем? И почему делают это даже сорок лет спустя, когда, казалось бы, им давно ничего не грозит? И нет ли в этом вранье следов правды?

Что мы можем сказать точно? Что врачи появились на даче не ранее утра 2 марта – это общеизвестно. Что охранники, обнаружив неладное, тут же связались со своим прямым начальством – потому что иначе они поступить не могли. И тут возникает два очень интересных вопроса: когда они обнаружили неладное и кто был этим начальством?

До весны 1952 года начальником охраны Сталина был генерал Власик – личность весьма приметная. Три класса образования, служака, ограниченный и прямолинейный, как асфальтовый каток, но кристально преданный. В апреле 1952 года на него завели дело о хищениях и отправили сначала начальником колонии куда-то на Урал, а потом и вовсе арестовали. Преемника ему нашли не сразу, так что охрана временно подчинялась напрямую министру госбезопасности Игнатьеву, а тот – лично Сталину. Поэтому охрана и звонила Игнатьеву – не как министру МГБ, а как своему прямому начальству, и не «посоветоваться», а за приказами. О Рясном как о начальнике охраны нигде не упоминается.

Что мог и чего не мог в этом случае сделать Игнатьев? Он не мог приказать охранникам самостоятельно искать членов Президиума ЦК – по двум простым причинам. Во-первых, он лично, персонально отвечал за безопасность Сталина, и если б отмахнулся от такого сигнала, с него, дойди дело до следствия, с живого кожу сняли бы. А как он мог быть уверен, что до следствия не дойдет?.. Во-вторых: есть такая штука, как субординация. Охрана подчинялась лично Игнатьеву, министру ГБ. И Маленков, и Хрущев, и Берия для охранников были никто и звать их никак, ибо должностная инструкция обязывала их знать только Игнатьева. И только Игнатьева они и знали. Механизм действия в подобных обстоятельствах очень четко разложен по полочкам как в случае с баней. Охранники позвонили Игнатьеву, тот – Маленкову, заместителю председателя Совмина, Маленков отдал приказ. Игнатьев передал приказ подчиненным, и те приступили к активным действиям. Это схема, определенная инструкцией, и события могли разворачиваться так и только так. Следовательно, так все и происходило 1 марта. Охрана позвонила Игнатьеву, тот связался с кем-то из «верхушки», этот, который «сверху», отдал приказ… Какой? Естественно, взять врача и немедленно мчаться на дачу. А скорее всего, «некто» из партийной верхушки помчался на дачу сам, дело-то важное… Можно (что значит – можно? Нужно!) ни на секунду не сомневаться, что именно так все и было.

И еще два вопроса: кто был этот «некто сверху» и когда все произошло? Ответ на второй вопрос прост: ни в коем случае не вечером 1 марта, и не днем, и не утром, потому что в это время вся обслуга уже давно была на ногах, так что приехать незамеченными они никак не могли. Но никто о подобном визите не упоминает. Стало быть, остается либо время между 4 часами ночи и утром 1 марта, когда на даче спали все, кроме охраны, либо следующая ночь.

А вот теперь все сходится. Вспомним-ка о странном сне охранника Лозгачева, который спать права не имел ни малейшего. А раз не имел права, значит, и не спал: что он, самоубийца, что ли, под расстрел захотел – заснуть на таком посту! А ежели он утверждает, что спал, значит, было нечто такое, что он не должен был видеть. И не видел, не видел – и все, и хоть ты тресни, даже двадцать пять лет спустя намертво стоит на своем: «не видел»!!! И его можно понять – те, кто видел, поплатились жизнью. Так что же это было?

Немножко поразмыслив, мы получаем точное время действия: ночь на 1 марта. Охрана спать не ложилась, а вот обслуга, нежелательные свидетели, крепко спала и видеть ничего не могла. Из тех, кто охранял Сталина в эту ночь, в живых остался только Лозгачев. Хрусталев умер, еще два охранника покончили жизнь самоубийством вскоре после смерти Сталина – можно с вероятностью 90 % утверждать, что это были как раз те, что стояли на посту на улице. Ну, а Лозгачев спал.

Итак: как, вероятней всего, развивались события? Кто-то из охраны ночью, после отъезда соратников, заметил, что Сталин без сознания. Либо Сталину стало плохо в присутствии кого-либо из задержавшихся соратников (только не Берии, конечно). Тут же позвонили Игнатьеву, который через несколько минут примчался на дачу вместе с «кем-то» из партийной верхушки и врачом. Врач поставил диагноз – правильный, и сообщил его своим спутникам. А также дал прогноз: что будет, если оказать помощь немедленно, и что будет, если ее не оказывать, допустим, сутки.

Что потом? Потом соратники вышли из кабинета и что-то сказали охране. Что именно? А вот это вопрос. Пока вопрос… Но мы знаем, как охрана действовала – изо всех сил тянула время. Слабо верится, что стражи на виду обслуги по-детски волновались, теребили друг друга за рукав: «Что делать?», «Кто пойдет?» Та же подавальщица Матрена сама вошла бы в кабинет и сама бы врача вызвала. Скорее всего, охранники имитировали «движение»: носили чай, газеты, говорили что-нибудь вроде: «Товарищ Сталин велел не беспокоить», а может статься, и укольчики какие-нибудь делали, чтобы товарищ Сталин уж точно отправился в мир иной. Получает обоснование и непонятный визит Хрущева с Булганиным на дачу вечером 1 марта, когда они в комнаты не пошли. А чего им туда ходить? Вызвали Лозгачева: «Ну как?» – «Да все так же…» – «Хорошо, продолжай в том же духе…» Перекинулись парой фраз и уехали.

Может быть, конечно, все произошло и в ночь на 2 марта. Но зачем тогда Лозгачеву врать про свой сладкий сон? Зачем вообще охранники врали? Почему они тянули время? Кто мог им приказать? Или: кто мог поставить на этот пост людей, которые по особому распоряжению станут тянуть время?

Вот тут-то на авансцену и выходит фигура, которую все действующие лица той ночной драмы упорно прячут в тени: министр госбезопасности, генерал-майор Игнатьев. Ибо кто бы ни срежиссировал спектакль, разыгравшийся на Ближней даче, сыграть его мог только один человек – тот, кому по долгу службы подчинялась сталинская охрана, не подчинявшаяся никаким членам Политбюро. Только Сталину и ему.

ИГНАТЬЕВ Семен Денисович. Родился 1 (14) сентября 1904 года в деревне Карловка Елисаветградского уезда Херсонской губернии, в украинской крестьянской семье. С десяти лет работал на Термезском хлопкоочистительном заводе, затем в железнодорожных мастерских. С 1920 года работал в политотделе Бухарской группы войск, с 1921 года – в военном отделе Всебухарской ЧК, затем в главном управлении милиции Бухарской республики. В 1922 году стал заместителем заведующего орготделом ЦК КСМ Туркестана, затем работал в профсоюзах. В 1931 году закончил Промакадемию по специальности инженера-технолога по самолетостроению, но тут же начинал работу в аппарате ЦК ВКП(б), дальше делает чисто аппаратную партийную карьеру. После того, как 4 июля 1951 года к Маленкову обратился следователь М. Д. Рюмин с жалобой на министра госбезопасности Абакумова, Игнатьев стал членом комиссии Политбюро по расследованию этой жалобы, затем представителем ЦК в МГБ, а 9 августа 1951 года – министром госбезопасности, так что и «дело врачей», и прочие дела 1951–1952 годов – на его совести. 3 апреля 1952 года направил Сталину обвинительное заключение по делу ЕАК с предложением приговорить всех «еврейских националистов – американских шпионов» к расстрелу, кроме академика Лины Штерн. Тогда же доложил Сталину о завершении следствия по делу «сионистской организации» на Кузнецком металлургическом комбинате, по которому в сентябре того же года было расстреляно четыре человека. В сентябре же Игнатьев направил Сталину подготовленную Рюминым справку по допросам арестованных врачей и по медэкспертизам, касающимся возможного убийства врачами Лечебно-санитарного управления Кремля Щербакова и Жданова, после чего сразу же были арестованы несколько крупных медиков… То есть, как видим, перед нами точная копия Ежова – партаппаратчик, ставший министром ГБ и раскручивавший маховик репрессий. Казалось бы, и судьба его должна была ждать ежовская. Но не спешите…

После смерти Сталина Игнатьев действительно был снят с поста министра – зато стал секретарем ЦК. Однако 6 апреля, по докладной записке Берии, в которой тот писал: «Игнатьев не обеспечил должного контроля за следствием, шел на поводу у Рюмина», был снят с этого поста и 28 апреля выведен из состава ЦК. Вскоре Берия предложил арестовать Игнатьева, но не успел. 7 июля, через десять дней после исчезновения Берии, Игнатьев был восстановлен в членах ЦК, стал первым секретарем Татарского, затем Башкирского обкома КПСС. В 1960 году вышел на пенсию. Умер 27 ноября 1983 года, похоронен на престижнейшем Новодевичьем кладбище.

Странная фигура и странная биография. Человек, повинный в тяжелейших должностных преступлениях, сразу же после смерти Сталина идет на крутое повышение. За фальсификацию следственных дел по настоянию Берии его скидывают с поста, но после смерти последнего он снова на коне, получает не слишком заметную, однако хлебную должность и находит последнее упокоение там, где человеку с его биографией явно не место. Да, странная, очень странная фигура этот Игнатьев…

Одно можно сказать определенно: Берия узнал обо всем утром 2 марта, это можно совершенно точно установить по появлению на даче медиков. Естественно, он не имел ни малейшего представления о том, что там происходило на самом деле. Ему, как и всем непосвященным, выдали какую-то другую версию, вполне логичную. По крайней мере, даже старый чекист Берия поверил и не стал проводить расследование.

А теперь вспомним о странной истории, рассказанной Рясным, которая, при сопоставлении показаний, не лезет ни в какие ворота. Однако тут есть один нюанс: показания и Лозгачева, и Старостина были даны много позже, иные в 60-е, иные в 70-е, а иные и в 90-е годы. Сначала я решила вообще отмести рассказ Рясного, как чистую выдумку, но потом вдруг подумала: а может, в нем сохранился след изначальной версии, той, что была озвучена утром 2 марта 1953 года?

Это соображение невольно подтверждает профессор Мясников: «Министр здравоохранения рассказал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер из охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате. В кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном».

Теперь понятно, почему Берия, став министром внутренних дел, не начал расследование обстоятельств смерти главы государства и даже не привлек охрану к ответственности. Если б ему рассказали то, что «вспоминали» охранники двадцать и сорок лет спустя, он обязан был раскрутить этот клубок.

…Итак, кто-то из вышестоящих должен был приехать той роковой ночью на дачу, хотя бы для того, чтобы морально поддержать охрану – а то еще, не дай бог, с перепугу местную «скорую помощь» вызовут. Кто это был? Ответ напрашивается сам собой: тот единственный человек, который мог приказать охраннику поднимать или не поднимать шум. Его прямой начальник, министр госбезопасности Игнатьев, заговорщик. Его выслушал и выполнил приказ полковник Лозгачев, заговорщик. Потому что если б он был не при чем, то не рассказывал бы в 1977 году Рыбину свои воспоминания, а тихо лежал бы себе на кладбище, рядом с полковником Хрусталевым. Он или был заговорщиком изначально (а что тут, собственно, невозможного? Его могли запугать, подкупить, наконец, завербовать), либо стал им, когда понял, во что втравил его начальник охраны и что с ним будет, если он попытается уйти в сторону. Игнатьев должен был приехать на дачу и еще с одной целью: согласовать все версии «очевидцев», чтобы не было разночтения в показаниях. Был ли он один? Или же с ним приехал и тот «некто» из партийной верхушки, который стоял во главе заговора? Не Игнатьев же, в самом деле, заварил всю эту кашу. Естественно, приехал и «сам», которому тоже нужно было единство показаний, чтобы, упаси бог, ничего не заподозрил Берия, противостоять назначению которого на пост министра внутренних дел заговорщики, по-видимому, уже не могли.

В этом деле есть одна чисто психологическая несообразность. Представьте себе, что у вас есть многолетний сослуживец, родственник, сосед. И вот вам звонят и сообщают: с ним происходит нечто непонятное – обморок там, инфаркт, инсульт. Вы мчитесь к нему, тусуетесь во дворе или на лестнице, разговариваете с родственниками – и что же, неужели вы даже одним глазком не заглянете в комнату больного? Пусть через окно, или в дверную щелку, неужели не посмотрите – как он там? Однако и Хрущев, и Булганин, приехав вечером 2 марта на дачу, побороли естественное любопытство, хотя Сталин был не то без сознания, не то спал, и удовлетворение этого любопытства ничем им не грозило. Что за трепетность такая? Если отбросить хрущевскую сказку о том, что все тряслись от страха перед грозным вождем, то удовлетворительное объяснение этому может быть только одно: они уже видели Сталина в таком состоянии, поэтому им и было неинтересно. Когда же они могли его видеть? Только в один промежуток времени: в ночь на 1 марта, и видели они Сталина, приехав вместе с Игнатьевым по вызову охраны. А может быть, никуда с дачи не уезжая. Зачем же они приехали в воскресенье? О, это очень просто – прозондировать обстановку и посмотреть, пора вызывать врачей, или можно еще потянуть время? Потянули еще, потянули сколько могли…

Резюмируя все эти рассуждения: как развивались события? Вероятней всего, Сталину стало плохо в ночь на 1 марта. У нас нет оснований утверждать, что ему «помогли» умереть, поэтому будем считать, что это было кровоизлияние в мозг, вызванное естественными причинами. Охрана, как и было положено, доложила по инстанции, на дачу приехали Игнатьев, врач и либо один Хрущев, либо вместе с Булганиным. И тут в мозгу Хрущева родился гениальный экспромт: если время так дорого, то пусть оно работает на сталинскую смерть. Велели охране не поднимать шума, то ли обманув ее, то ли открытым текстом приказав тянуть время, а может быть, обманув Хрусталева и сговорившись с Лозгачевым… Утром Хрусталева сменил Старостин – для него тоже что-нибудь придумали. (Кстати, а Лозгачев что, не сменялся?) Потом приезжали проконтролировать ситуацию: днем – Хрущев и Булганин, ночью, вероятно, не Маленков и Берия, а Игнатьев и Хрущев – сын последнего вспоминает, что отец в тот день дважды уезжал из дому, один раз ближе к вечеру, а второй раз ночью, и вернулся только под утро. И лишь утром, когда тянуть больше было нельзя, сообщили остальным и вызвали врачей.

Да, но зачем им это было надо? И как же договор?

А вот теперь выскажем одно предположение. Есть такой способ доказывания математических теорем: предположим, что… и посмотрим, что получится.

В последний месяц жизни Сталин явно чего-то опасался. Как мы уже говорили, начиная с 17 февраля он не приезжал в Кремль. Паранойя? Не спешите… Дело в том, что 17 февраля произошло одно вполне реальное событие: внезапно умер комендант Кремля генерал Косынкин, бывший телохранитель Сталина, беззаветно преданный ему человек. Вот после этой смерти вождь и заперся на даче.

А теперь вернемся в 30-е годы. В то время в СССР сформировался военно-политический заговор, аналогичный тому, что несколько позже возникнет в Германии, заговор против Гитлера.[99] И в том, и в другом случае против вождя консолидировалась политическая оппозиция и часть армии. Ничего особенного, обычный сценарий подготовки государственного переворота. Результатом немецкого заговора стало покушение на фюрера летом 1944 года. Наши такими успехами похвастаться не могли. Заговор вовремя раскрыли, и результат оказался противоложным: процесс Тухачевского и некоторые другие.

Но раскрыли заговор не до конца. Есть свидетельства, что его апологеты еще остались в армии. Возможно, кстати, что те 25 расстрелянных по приказу Берии «правотроцкистов», о которых столь трепетно заботились хрущевские следователи, были из их числа – такое предположение рождается как раз из этой «трепетной заботы». По всей вероятности, остались заговорщики и в партии, благополучно пережив репрессии, а после войны заговор возродился в несколько новом качестве: в его политической части место «параллельной партии», сформированной оппозицией, занял партаппарат КПСС… ну, а военные остались военными. И мы может предположить, что все трое: Хрущев, Булганин и Игнатьев – были его участниками.

Если это предположение верно, то сразу становится ясно, что именно Берия сделал не так: он решил арестовать Игнатьева. Решил наобум, не как заговорщика, а просто как чекиста-костолома, как современный вариант Ежова. У Берии и в мыслях не было, что это решение приведет к роковым последствиям. Он не знал…

Но заговорщики-то знали! Поэтому в тот момент, когда 25 июня Берия сказал Маленкову, что собирается потребовать ареста Игнатьева, он был обречен. И действовать надо было быстро, нельзя было допустить, чтобы это заседание Политбюро состоялось. Потому что, по-видимому, Игнатьев не отличался твердостью, и после первого же допроса Берия узнал бы все не только о смерти Сталина, но и о заговоре. А вот после этого он действительно поднял бы МВД и в ту же ночь арестовал всех подпольщиков. И чем закончится суд, сомнений не было.

Или все было еще проще? Игнатьев, чувствуя свою уязвимость и не желая идти в тюрьму, а может, и к стенке, поставил своим товарищам условие: или вы меня спасаете, или я всех вас сдаю.

Косвенно эта версия подтверждается тем, что, в отличие от многих других участников событий, карьера Игнатьева после 26 июня вверх не пошла. Наоборот, он, бывший секретарь ЦК и министр, был сослан в Башкирию, потом в Татарию на пост секретаря обкома, а в 1960 году и вовсе выдворен на пенсию. Мол, спасти-то мы тебя спасли, раз ты так ставишь вопрос, но больше ты нам не товарищ…

Тут уж было не до сценариев и договоренностей, тут речь шла о собственной жизни. Если вспомнить, как Берия целовал руку умирающему Сталину, то заговорщиков, может статься, и до тюрьмы бы не довезли. И не устраивали бы потом цирк с пленумами, а открыли народу правду, Берия бы на это пошел, с него станется, и народ бы понял и одобрил…

Это был, наверное, тот единственный случай, когда Хрущев мог решиться взять власть в государстве – спасая собственную шкуру. Тут уже не до головного мозга, одни конвульсии ужаса…

А что, чем плох такой вот политологический анализ? У него есть и еще одно достоинство: он вгоняет нашу немыслимую, иррациональную историю в логичные общечеловеческие рамки. Никакого Оруэлла – нормальные заговоры, перевороты… Красота!

Каковы бы ни были мотивы, думаю, вполне можно считать события 26 июня государственным переворотом. Если совсем уж коротко и без реверансов, то что произошло? В результате этих событий вместо задуманного коалиционного правительства – партия аппарата и партия государства – к власти пришел аппарат, установив свою монопартийную диктатуру. Да, кстати, партийную или военно-партийную? Что там поделывает наш Генерал?

И, кстати, кто он?

На роль Генерала претендуют два человека в погонах, потому что военные участвуют в событиях в двух качествах. Это видно из одного маленького фрагментика мемуаров генерала Москаленко, когда тот описывает свой приезд в Кремль 26 июня. В Кремле он в тот день явно был – по тексту видно, непридуманный текст. По всей вероятности, Москаленко приехал сразу после акции на совещание Президиума ЦК и военных. И, если помните, он пишет, что одновременно приехали две группы. В первую входили Москаленко и с ним Баксов, Батицкий, Юферев и Зуб, во вторую – Жуков и с ним Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин. С первой группой все ясно: это команда Хрущева, а вот Жуков, по-видимому, и есть искомый Генерал. Косвенно это подтверждается тем, что именно его Хрущев убрал от власти в 1957 году.

Участвовал ли маршал Жуков в заговоре? Некоторые непрямые подтверждения тому есть: это странные зигзаги его карьеры. В июне 1946 года герой войны, человек, на белом коне принимавший Парад Победы, заместитель министра обороны и главком сухопутных войск, пробыв всего три месяца в новой высокой должности, внезапно сослан командовать Одесским, а потом Уральским военным округом. А сразу же после смерти Сталина маршал Жуков извлечен из своего богом забытого округа и назначен на пост первого заместителя министра обороны, которое, напоминаю, было булганинским ведомством, то есть находилось в сфере партийного влияния.

С другой стороны, возможно, маршал Жуков сказал Серго правду: в аресте его отца он не участвовал. То есть, ни в чем не замешан: ни в аресте, потому что никакого ареста не было, ни, тем паче, в убийстве. Все устроила группа Хрущева, включавшая в себя и нескольких генералов, связанных с ним по службе и группировавшихся в войсках ПВО. Жуков же, узнав о событиях, приехал в Кремль и поневоле каким-то образом включился в игру, чтобы не остаться на обочине. И на Пленуме он не выступал, а мог бы заклеймить, мог бы…

Кстати, в таком случае Москаленко оказывается в сложной ситуации. Пока Берия жив, Генерал занимает нейтральную позицию, но после его ухода в игре вокруг власти остались две силы: Хрущев (партия) и Генерал, так что Москаленко оказался меж двух огней – или на двух стульях, какой образ кому больше нравится. С одной стороны, он формально принадлежал к партийной команде, с другой – ему, генералу, военные были ближе. Неявно это подтверждается забавным эпизодом из воспоминаний Хрущева:

«Когда в 1957 г. обсуждался вопрос о пресечении попытки Жукова организовать военный путч с целью захвата власти в руки военной хунты, то Москаленко активно выступал с обвинениями в адрес Жукова. Уже не на общем заседании Пленума ЦК КПСС, а в более узком кругу лиц, когда Москаленко со страстью обвинял Жукова за поползновение к захвату власти, а Жуков с его солдатской грубостью, с его солдатской прямотой… бросил ему: “Что ты меня обвиняешь? Ты же сам не раз мне говорил: чего смотришь? Бери власть в свои руки, бери!”»[100] Так что, пожалуй, на место Генерала мы все же можем поставить маршала Жукова.

После того, как Хрущев победил своего основного противника и постепенно избавился от тех соратников, которые поневоле помогли ему 26 июня 1953 года, он остался наверху один. Но не надо забывать, что в тот день вместе с маршалом Жуковым в Кремль приехал полковник Брежнев, а над обвинительным заключением по «делу Берии», в качестве представителя партийной команды, работал будущий главный идеолог СССР Суслов. После того, как Хрущева, в свою очередь, выкинули в отставку, паритет в «верхах» восстановился. Новое поколение аппаратчиков, в отличие от старого, сумело договориться…

Да, а что же наша теорема? Мы предположили, что заговор был, и посмотрели, что получится. Получилась вроде бы вполне возможная и логичная картина. А теперь давайте предположим обратное – что заговора не было. В этом случае Хрущев и Булганин за одно утро нашли десяток людей, готовых поучаствовать в деяниях, квалифицируемых УК СССР как измена Родине – именно так квалифицируется незаконный арест или (тем более!) убийство второго лица в государстве. Кстати, по знаменитой статье 58 УК, для штатского в этом случае предусмотрены разные наказания, а для военного только одно: расстрел. Без вариантов. Вы верите, что в течение одного дня нашлось… ну, возьмем минимальное число – пятеро людей, которые вот так с бухты-барахты взяли и согласились? И что никто из тех, к кому обращались и кто не согласился, чуть погодя не донес?

Правда, в истории подобное встречалось. Пример тому – заговор и убийство Павла Первого, когда исполнители были привлечены к делу в последний день. Но подбирались-то кандидатуры заранее! К ним присматривались, изучали, кто чем дышит, на кого можно положиться… И главное – заговорщики-то все равно существовали! Что ж, если так, то нам надо говорить не о военно-партийном, а о партийном заговоре с привлечением военных, только и всего.

Впрочем, Москаленко опять проговаривается. Помните тот кусочек его воспоминаний, когда ему звонит Хрущев? Что он спросил?

– Имеются ли в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?

То есть Москаленко уже «предан партии», а вот других должен был подобрать сам.

Если до 26 июня еще могли быть сомнения – существовал ли в СССР заговор против власти (естественно, против Сталина, поскольку планы государственных переворотов за три месяца не созревают), то после 26 июня все сомнения развеялись. Ибо заговор вышел из тени. В 1953-м блестяще удалось то, что не вышло в 1937-м – связка из партаппаратчиков и военных захватила власть в стране.

Что в такой ситуации оставалось делать нескольким беспомощным членам Президиума ЦК? Один из них убит, двое других диктуют свои условия, в спину дышат генералы. Естественно, перепуганные руководители государства безропотно выполнили все приказы. Так Берия стал «заговорщиком», а Хрущев получил высшую власть, на которую не мог даже надеяться при любом ином раскладе.

Таким вот образом… И если это не переворот – то что это такое и как это назвать?

Нет, аппаратчики, весьма вероятно, и не хотели брать власть, их устраивал сценарий Сталина. Но у них не было иного выхода: чтобы выжить, пришлось уничтожить Берию, а уничтожив Берию – взять власть поневоле, просто от безысходности, потому что не было другого варианта. Впрочем, поначалу обретенное могущество вызвало эйфорию, и начался пир победителей. Уже на известном Пленуме Маленков объявил манифест новой власти:

«Первый вывод и урок касается задачи укрепления руководящей роли нашей партии, повышения партийного руководства во всех звеньях нашей государственной работы…

Надо проверять работу любого руководителя, проверять, обеспечивает ли любой из нас должную партийность, ленинско-сталинскую принципиальность… Надо решительно покончить с бесконтрольностью в работе кого бы то ни было… Деятельность любого из руководителей должна протекать под руководством ЦК партии. Надо понять, что только ЦК способен и должен обеспечить дисциплину в работе партийных и государственных деятелей…»

И так все время, во всех выступлениях: партия, партия, партия!

Имеющий уши да услышит!

Попытка создать из СССР конституционное государство, которую в последние годы жизни предпринимал Сталин, провалилась. После 26 июня 1953 года в стране установилась диктатура партии, вскоре выродившаяся в олигархию, где роль олигархов играла верхушка партаппарата. Дальнейшее нам известно.

И я думаю, что отнюдь не по причине глупости или халатности Руденко нарушал все мыслимые и немыслимые правила ведения дел. Это было сделано специально, сделано совместными усилиями Руденко и Хрущева. Никита Сергеевич, в азарте и ярости боя, принялся топтать поверженного врага, взваливая на него все мыслимые и немыслимые грехи, чтобы обелить себя перед страной и историей, чтобы никто и никогда не задавал никаких вопросов. А у Руденко и его прокуроров были свои, личные счеты с Берией. Что за счеты – мы не знаем, но личные счеты наверняка были, иначе не получил бы Руденко этого задания, ибо для того, чтобы его выполнить, мало старания и услужливости, нужна еще и ненависть. А вот «деловые» счеты угадать можно. Люди, стряпавшие процесс, ненавидели Берию дважды, даже трижды: как человека, рядом с которым чувствовали себя пигмеями, как врага их партии, а также естественной ненавистью «карманных» прокуроров к человеку, для которого во главе угла стоял закон. Нарочитая беззаконность «дела Берии» происходила по воле продажных прокуроров, сводивших счеты с непродажным министром. Это старый психологический казус: почему подлецы с такой силой – до дрожи, до истерики! – ненавидят честных людей? Да и кроме того, он же наверняка все время мешал им работать!

Так что этот процесс можно рассматривать и как демонстрацию силы новой власти, и как посмертную месть. Именно так это и должно было выглядеть: ничего не доказано, но все осуждены, обвинения бредовые – но все равно смертный приговор. Вы боролись с беззаконием – так получите сполна от торжествующего беззакония! Так в некоторых диких племенах, уничтожив врага, победитель мочится на его труп.

…А потом эйфория кончилась, и оказалось, что управлять государством далеко не просто. Вроде бы к концу своего правления, проиграв и развалив все что только можно, Хрущев кое-что понял. По крайней мере, он вдруг «подобрел». Перестал преследовать Василия Сталина, внезапно позволил Серго Берии покинуть место ссылки и даже озаботился его трудоустройством, отпустил Светлану Аллилуеву за границу. Может быть, это было довольство сытого льва, который достиг всего, чего хотел, и милостиво разрешил побежденным жить. А может статься, и страшно стало ему от того, что натворил за свою бурную жизнь. Но это было уже неважно, потому что лишенная сильного управления экономика стала разваливаться, а психологический удар, нанесенный ХХ съездом, надломил народ. Выморочная идеология не работала, а попытка возродить культ личности обернулась фарсом. Страна начала гнить, и быстрее всего гнила голова, победивший и взявший власть партаппарат.

Для того, чем все кончилось, хорошо подходит очаровательная в своей выразительности фраза из бестселлера времен социализма – повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу»: «Он захапает все, до чего сможет дотянуться, свернет пространство, закуклится и остановит время».

Но время нельзя остановить, даже в одной отдельно взятой стране.

Жена и сын Берии, при всей своей любви к мужу и отцу, кое в чем с ним не согласны. Свое интервью Нино Берия закончила горькими словами:

«Бог протянет руку каждому, кто борется за благополучие своей Родины. Другая нация никогда не оценит стараний чужеземца. Да возьмите, к примеру, Сталина, Орджоникидзе, Чхеидзе, Церетели, Гегечкори, Берия и многих других. Они на самом деле верили, что борются ради какой-то великой цели, ради всего человечества. А что вышло из этого? Своей нации и Родине ни один из них пользы не принес, а та, вторая, нация также не приняла их трудов. Эти люди остались без Родины. Так будет с каждым, кто отказывается от интересов своей нации в пользу других…»

Ей вторит Серго:

«Возвращение отвергнутых имен, как вы могли заметить, происходит весьма выборочно. Тщательно отслеживается сегодня, кто за что боролся, какие цели преследовал. Царь-батюшка и Столыпин отстаивали великую Российскую империю, Петлюра и Бандера сражались за независимую Украину, а за кого боролся Лаврентий Берия? Неизвестно!..Пока он стоит вне национальных интересов, он не нужен никому: ни русским, ни грузинам, ни украинцам… Никому! Это – его крест и его трагедия…»

И все-таки это не так. Лаврентий Берия, как и Сталин, служил не какому-то определенному народу, а Империи. Великой Российской империи, которая после 1917 года возродилась под именем Советского Союза и снова рухнула… Она уже столько раз погибала и возрождалась, что…

…Но жалкое зрелище представляет собой Империя, позволяющая заваливать мусором могилы своих героев!