Глава 9

«ГОРЕЦ»

Меня проводили в мои апартаменты, и я сразу увидел старшего помощника, который распаковывал вещи в соседней каюте. Он зашел, представился, и мы вместе отправились в обход по кораблю. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять: мне очень повезло со старшим помощником – лейтенантом Х. Э. Г. Аткинсом. Некоторые люди, как и корабли, вызывают двойственное, неопределенное ощущение, чтобы разобраться в них, требуется время, даже если общаться с ними приходится достаточно тесно. Другие производят впечатление сразу, благоприятное или неблагоприятное – это уже другой вопрос. Относительно Аткинса у меня не возникло никаких сомнений. Это был высокий, стройный, симпатичный, пожалуй, если говорить честно, даже слишком красивый молодой человек, но вместе с тем в нем не было ничего женственного. Он обладал таким же врожденным обаянием, перед которым невозможно было устоять, как старший помощник с «Вербены» Джек Хантер. Я хорошо помнил знаменитую улыбку Хантера, быть может, поэтому мне и показалось, что я знаю Аткинса уже долгие годы.

Думаю, мы оба влюбились в корабль, лишь только его увидели. И тем не менее, вернувшись в мою каюту, мы оба чувствовали беспокойство. Нас насторожила царившая здесь атмосфера. По пути мы остановили двух-трех матросов, чтобы задать несколько вопросов, и были неприятно удивлены полным отсутствием интереса к нашим персонам. Это было странно – ведь мы оба должны были стать не последними людьми для них по крайней мере на несколько месяцев. Я еще размышлял, что бы это значило и стоило ли обратить на это внимание Аткинса, когда раздался громкий стук в дверь. После моего приглашения войти в каюте появился высокий и уже немолодой старший механик. Чиф двигался медленно и осторожно, поскольку был очень большим и казался неуклюжим.

При первой встрече я получил представление лишь о внешнем облике этого человека. Гарнер был медлителен в движениях и немногословен. Будь он шотландцем, его бы наверняка назвали суровым и угрюмым. Но очень скоро мы узнали, что эти слова меньше всего подходили к характеру чифа. Он оказался человеком, приятным во всех отношениях, и чем крепче становилась наша дружба, тем большую симпатию я испытывал к нему. Отмечу сразу, что слово «дружба» я всегда употребляю очень осторожно и избирательно. Нас троих, конечно, объединяла любовь к «Горцу», но вместе с тем между нами возникла самая настоящая крепкая мужская дружба.

Чиф был на добрых двадцать лет старше, чем подавляющее большинство офицеров «Горца». На флот он пришел тридцать лет назад зеленым юнцом, а перед началом войны ушел на пенсию. Как он нам сказал, предстоящий рейс на «Горце» должен был стать первым после возвращения на службу. Очень скоро я понял, что в душе он истинный моряк. Я бы никогда не сумел вести 2000-тонный корабль в манере, которую вполне можно было бы счесть безрассудной, если бы за машины отвечал кто-то другой.

В море он всегда носил белый комбинезон, настолько чистый – без единого пятнышка, – что мы нередко недоумевали, сколько же раз в сутки он переодевается и сколько котельных машинистов переквалифицировались в прачки. Даже когда мы позаимствовали у него полдюжины, чтобы одеть хор на самодеятельном концерте, это, казалось, никак не повлияло на гардероб чифа.

Входя в гавань или отправляясь в море, я всегда видел белое пятно у поручней за кормовой трубой. Это чиф стоял на своем любимом месте. Отсюда он мог заглянуть через люк в свое обожаемое машинное отделение и одновременно наблюдать, как я веду корабль. Не знаю, был ли еще у кого-нибудь более требовательный зритель. Он долго служил на эсминцах на Средиземноморье, и, как бы хорошо ни обстояли дела, все равно беспокоился, да и находил к чему придраться. В конце концов, нет предела для совершенствования. После завершения швартовки я сбегал по трапу на верхнюю палубу и спешил в свою каюту в корме. Он всегда оказывался на пути – поджидал.

– Прекрасная работа, чиф, – говорил я, зная, что этого он и ждет. Даже маленькая похвала очень много для него значила.

– Ох, не знаю, сэр. Мои парни все еще тянут резину при отработке назад – надо бы быстрее.

– Черт возьми, чиф, они же дали задний ход моментально, как только звякнул телеграф.

– Да, но, когда ведешь корабль на скорости, все могут решить секунды. Понимаете, сэр, если бы парни смогли послать его назад на секунду или даже две раньше и если бы мы дали чуть больше оборотов – к примеру, 180, а не 150, -тогда вам бы не надо было дополнительно подталкивать корабль, перекладывая штурвал до упора, – мы бы и так стояли вдоль причала.

– Вы предлагаете использовать 180 оборотов вместо 150 для команд «средний вперед» и «средний назад»?

– Ну… можно попробовать, сэр.

– Благодаря вам я отправлюсь под трибунал за то, что подвергаю корабль ненужной опасности. Принесите вашу копию «Приказов капитана» в мою каюту – я внесу соответствующие изменения.

Именно он, в конечном итоге, заставил меня управлять «Горцем» так, как следует управлять эсминцем. Но я не смог бы это сделать ни с кем, кроме него.

Вначале чиф заявил, что слишком стар для участия в офицерских вечеринках, но думаю, что виной тому был не возраст. Он был человеком очень строгой морали и, видимо, опасался, что наши вечеринки станут разнузданными. Когда он понял, что мы вовсе не собираемся погрязнуть в пороке и стремимся только повеселиться, чтобы немного снять напряжение, то довольно легко давал себя уговорить сменить свою каюту на удобный стул в кают-компании. Как и мистер в «Ветре в ивах», он весь вечер сидел, как добрый дядюшка, снисходительно наблюдающий за расшалившейся ребятней. Он был наставником и другом для каждого из нас, философом, прекрасным инженером, первоклассным офицером и приятнейшим собеседником.

К счастью, до того, как я покинул корабль, мне удалось рекомендовать его на повышение, которого он безусловно заслуживал и которое существенно отразилось на его пенсии. Когда мы обменялись прощальными рукопожатиями, он нерешительно проговорил:

– Я вам так признателен, капитан.

– А я очень благодарен вам, чиф, за ваше участие в управлении «Горцем», – ответил я, ни на йоту не покривив душой.

Но когда мы впервые встретились в Труне, это было еще в далеком будущем. Все, что я мог с уверенностью сказать, забравшись поздно вечером в койку, это то, что мне повезло с офицерами и кораблем. Насчет команды вопрос пока оставался открытым.

Дело оказалось даже хуже. На следующий день мы обнаружили, что происходит нечто непонятное. Список нарушителей впечатлял своей длиной, кроме того, поступило двадцать или даже более запросов «разрешить перейти на другой корабль».

Через три дня мы трое – я, старший помощник и старший механик – собрались в моей каюте, чтобы решить, как быть дальше.

– Знаете, – сказал я, – думаю, здесь что-то произошло между офицерами и матросами. Они заранее настроены против нас. Да и капитаны у этих бедолаг последнее время менялись каждый квартал. При этом вряд ли можно ожидать, что этот корабль счастливый. Давайте разорвем все старое и начнем заново, с чистой страницы.

– Что вы имеете в виду, сэр, – изумленно воззрился на меня старший механик, – разорвать список нарушителей?

– Именно это, чиф, весь чертов список. И немедленно простить всех наказанных.

– Но у нас есть двое или трое, получившие второй класс за поведение.

Это означало, что люди лишились некоторых очень ценных привилегий за постоянные нарушения.

– Вы не можете это сделать, – подал голос старший помощник.

– Конечно, могу, во всяком случае, пока они остаются на моем корабле. Но разумеется, все зависит от того, позволят ли они мне порвать эти запросы на перевод.

На следующее утро я «очистил нижнюю палубу». Вся команда собралась вокруг универсального 4-дюймового орудия, которое я использовал как трибуну.

– Я хочу поговорить с вами, – начал я. – Я привык быть капитаном счастливого корабля. На этом происходит что-то неладное. Не знаю, что именно, но я намерен это исправить. У людей на лицах должны сиять улыбки, а с тех пор, как я появился на борту «Горца», я не видел ни одной улыбающейся физиономии. Сейчас я вам объясню, что собираюсь сделать. Здесь у меня список нарушителей, имеющий воистину фантастическую длину. Не менее 10 процентов корабельной команды ожидает моего первого капитанского решения, еще 10 процентов уже наказано. Вот он, этот список. В настоящее время каждый пятый человек из команды или наказан, или ожидает наказания. Так больше продолжаться не может. Понятно, что я ничего не могу сделать там, где выплаты уже остановлены, но все остальное в моей власти. Я могу порвать все эти бумаги, и мы начнем заново. Это относится и к парням со вторым классом тоже. Но есть условие. – Я отлично видел, что заинтересовал людей, на лицах собравшихся явственно читалось любопытство. – Вы же не думаете, что я круглый дурак и сделаю все это просто так. Во-первых, я больше ничего не хочу слышать о переводе на другие корабли. В будущем будет существовать только один путь уйти с «Горца» – на повышение. Немедленно по выходе из Труна мы начнем подготовку старших матросов и других специалистов. Я хочу, чтобы вы сделали этот корабль самым счастливым в Лондондерри. Итак, могу я порвать эти бумаги? – Я поднял вверх стопку форм. Я видел, что люди озадачены. Они еще не знали, как поступить, но витавшее в воздухе напряжение ощутимо ослабло. В тот самый момент между командой и офицерами появлялись некие новые узы. Я улыбнулся и счел возможным слегка подразнить людей: – Ну, решайте же скорее.

Они тоже рассмеялись.

– Ладно, можете ничего не говорить. Я вижу ответ. Номер один, возьмите эти бумаги и определите туда, где им самое место. Нет, пожалуй, так не пойдет. Вы их наверняка где-нибудь припрячете. Лучше передайте их чифу, он их сожжет. Будет хоть какая-то польза.

Последовал взрыв смеха, но я поднял руку, призывая к тишине.

– Итак, прежде чем я сойду с этого пьедестала, хочу сказать следующее: я не потерплю двух вещей. Одна – это неявка на корабль перед выходом в море. Я хочу, чтобы вы всегда возвращались на корабль, в каком бы виде ни находились. Другая – халатное отношение к своим обязанностям. И еще одно. Вы должны помнить, что обязанность офицера – заботиться о своих подчиненных. Если у вас проблемы – обратитесь к своему офицеру, и он их решит. Если он не сумеет – решу я. Раз уж нарушителей на корабле не будет, у меня появится время и для других дел.

Мы нашли причину неприятностей. Здесь происходило слишком много перемен. «Горец» был кораблем старшего офицера, на нем постоянно находился штаб, и у офицеров не хватало времени, чтобы уделять внимание команде. Мы обнаружили удивительные вещи. У некоторых матросов путаница в оплате существовала годами, и никому до этого не было дела, о медалях и поощрениях даже вопроса не возникало, о повышениях речь также не велась. Просьбы о переводе сменились потоком самых разнообразных просьб и жалоб. Мы создали специальное «бюро жалоб» и делали все возможное, чтобы разобраться с проблемами каждого. Число нарушений свелось практически к нулю. Поскольку нарушителей не стало, у рулевого, который одновременно выполняет обязанности корабельного полицейского, появилось изрядно свободного времени. Мы поручили ему заниматься самодеятельностью.

Наш корабль «усыновил» город Перт. Во время стоянки в Труне мы отправили письмо мэру с приглашением городской администрации посетить корабль. По прибытии они вручили нам в качестве подарка три волынки. Очевидно, таков был заказ одного из предыдущих капитанов, имевших музыкальный слух. Я принял подарок и выразил признательность настолько искренне, насколько мне позволило удивление. Боюсь, высокопоставленные городские чиновники все же заметили испуг на моей физиономии, когда гигантский пакет – это был куб размером 4 на 4 фута – открыли на верхней палубе, потому что он был слишком велик, чтобы внести в кают-компанию. Тогда меня спросили, чего бы я желал для корабля. Я высказался за шелковый флаг, чтобы поднимать его воскресным утром. Это очень старый флотский обычай, сейчас уже почти забытый. В последний раз я видел подобное на «Худе». Благодаря доброте жителей города Перт флаг нам прислали, и он стал одной из мелочей, впоследствии превративших «Горец» в первоклассный корабль.

У нас всегда были проблемы с музыкальными инструментами и дверью в кают-компанию. Ее размеры не позволяли внести внутрь инструменты, периодически доставляемые на борт офицерами, поскольку их набор был очень уж неожиданным – от пианино до арфы.

В середине марта мы отправились в Тобермори, чтобы «освежить» свои знания. Команда была достаточно опытной, поэтому у нас не возникло трений с «кошмаром Тобермори», мы успешно преодолели все испытания и направились в Лондондерри, чтобы присоединиться к группе В-4.

Поскольку никто не умел играть на волынке, мы решили доверить трем матросам стоять на платформе прожектора и держать волынки в правильном, как мы надеялись, положении для «дутья». При включенном репродукторе, передающем мелодии на волынке, картина получалась довольно реалистичной. Мы это проверили в Тобермори.

Теплым весенним вечером мы шли вверх по реке в Лондондерри. Бум-Холл с прелестными зелеными лужайками, спускающимися вниз к реке, был занят женской вспомогательной службой – мы видели девушек, сидящих на траве. Проходя мимо них, мы дали им возможность послушать наш волыночный концерт. Прием оказался настолько восторженным, что мы всерьез задумались о повторении. Выключив громкоговоритель, мы развернулись, легли на обратный курс, тихо прошли вниз по реке и затем снова с триумфом проследовали мимо отдыхающих девушек, поставив наших «музыкантов» на платформу и включив репродуктор на всю мощь, причем двигались мы на куда большей скорости, чем в первый раз. «Горец» был кораблем, на котором можно было эффектно войти в гавань на большой скорости – до 15 узлов он не создавал попутной струи. Повторное представление привлекло еще больше зрителей – девушки выскакивали из здания наружу.

Очень трудно сказать, с какого именно момента дела, раньше шедшие из рук вон плохо, начинают идти хорошо. Мы на «Горце» не любили оглядываться назад. Создавалось впечатление, что была ликвидирована некая преграда, ранее не дававшая людям дышать. Новые идеи, получив долгожданную свободу, забили фонтаном. Офицеры всегда старались поддержать хорошие начинания. У нас появились футбольная и хоккейная команды, регулярно участвующие в товарищеских матчах. Во время стоянки у берега лодки всегда были спущены на воду. В Лондондерри организовывались танцевальные вечера для команды, да и вечеринки в кают-компании были отнюдь не редкими, причем я мог быть уверен, что сегодняшнее веселье не повлияет на завтрашнюю дисциплину. В море устраивались интеллектуальные соревнования и викторины, причем их эффективность была особенно высока, когда они проводились по внутренней связи во время «собачьей вахты». Люди проявляли высокую активность, постоянно что-то придумывали, репетировали, к чему-то готовились, в общем, жизнь вошла в правильную колею.

Мой личный вклад в общее заключался в организации соревнований артиллеристов с использованием 4,7-дюймового орудия. В нем приняло участие 12 команд из разных корабельных служб. Команда офицеров выиграла первый и второй раунды, но безнадежно проиграла третий. Их главными противниками были команда «орудия Б» и команда котельных машинистов. Команда «орудия Б» считала себя лучшей во всех отношениях, поэтому им пришлось испытать настоящий шок, когда они проиграли котельным машинистам, которые в свою очередь оказались в финале разбиты офицерами. Собственно говоря, так и должно было случиться. Соревнования проводились следующим образом: из носового орудия выстреливали дымовой снаряд, который взрывался примерно в 8000 ярдах, затем соревнующиеся делали шесть выстрелов из кормового орудия снарядами с ввинченными взрывателями за определенный промежуток времени. На мостике я установил круговой прицел, который держал наведенным на дымовую мишень и отмечал взрывы снарядов. Учитывая высокую скорость движения корабля и боковую волну, практика получилась превосходной. Сразу же после окончания соревнований в небе появился немецкий самолет. Уверен, летчику пришлось пережить далеко не самые приятные минуты в своей жизни.

У немцев как раз появились только что разработанные небольшие самолеты-снаряды «Фау-1», которые могли переноситься другим самолетом до тех пор, пока они не оказывались в непосредственной близости от цели, после чего задейство-вался радар, установленный в носовой части снаряда, который управлял его движением до столкновения с целью. Немцы или не умели правильно оценивать расстояние, или не допускали, что на кораблях эскорта могут быть 4,7-дюймовые орудия, такие, как на «Горце». Как бы там ни было, но как-то вечером они решили испробовать на нас свою новую игрушку. Мы встретили противника так «тепло», что он потерял управление своим снарядом и тот с грохотом рухнул в море на полпути до нас. В ту же ночь атака повторилась, но мы вовремя засекли приближающийся самолет на радаре и открыли огонь. Мы не видели противника, но, очевидно, стреляли неплохо, поскольку он так и не приблизился. Эти самолеты базировались в Бордо и могли доставить серьезное беспокойство конвоям. Они несли не только миниатюрные самолеты-снаряды, но еще и специальные сигнальные буи, которые сбрасывали в нескольких милях впереди конвоя. Эти буи посылали сигналы, наводящие на конвои подводные лодки. Утром из Бордо вылетел еще один вражеский самолет, но наш эскортный авианосец поднял в воздух свои истребители, и они его сбили. «Горец» был отправлен к месту крушения подобрать обломки, но они, очевидно, были слишком мелкими, мы ничего не нашли.

Дела на корабле явно изменились к лучшему. Появились первые результаты. Мы выиграли групповую регату и футбольное первенство. Двенадцать матросов из четырнадцати, сдававших экзамен на должность старшего матроса, были с «Горца». Шесть наших старших матросов стали старшинами – я очень старался помочь этим молодым людям стать офицерами.

Моя жизнь превратилась в сущую идиллию. Корабль, безусловно, стал счастливым и очень эффективным – его высокая боеспособность подтверждалась постоянно. Я мог делать то, что никогда бы не позволил себе, к примеру, на «Шикари». Если мы подходили к причалу, ни один бросательный конец, как правило, не падал в воду, если же вдруг такое случалось, другой взлетал в воздух даже раньше, чем первый успевал достичь воды. Благодаря превосходной работе старшего помощника мы теперь тратили гораздо меньше времени на получение топлива в море. В общем, жизнь была прекрасной. Нам не хватало только одного – немецких подводных лодок.

В феврале и марте вражеские лодки, базирующиеся в Бресте, были изрядно потрепаны капитаном Уокером и 2-й группой поддержки и перешли к обороне. Летом многие из них были переведены в район ожидаемого вторжения или отправились в доки для установки шноркелей. Правда, в море их оставалось все-таки достаточно, чтобы мы не чувствовали себя ненужными, но, имея постоянное воздушное прикрытие, обеспечиваемое эскортными авианосцами, можно было не сомневаться: немецкие подводные лодки – команда побежденная. Коммандер К. В. Макмален был старшим офицером эскортной группы В-4. Он обосновался на фрегате класса «Ривер» «Хелмсдейл». «Горец» был вторым по старшинству. Нашей задачей было сопровождение конвоев до Гибралтара и обратно. Теперь путь стал намного короче. Мы шли вдоль 15-го меридиана, и на переход тратилось не более 10 суток. В 1941 году такой же переход занимал вдвое больше времени, да и маршрут был намного длиннее. Таким образом, мы проводили 10 суток в море, а потом пять – в Гибралтаре. Погода благоприятствовала, и мы искренне радовались каждому приходу в порт, причем на обоих концах маршрута. В Гибралтаре мы много купались – ну как не воспользоваться возможностью поплавать в теплом Средиземном море! Да и в Лондондерри можно было приятно проводить время. Мне всегда везло со знакомствами на базах, особенно в Северной Ирландии. В свой первый заход сюда я познакомился с очень приятной семьей, в которой всегда мог рассчитывать на радушный прием. В Лондондерри было много красивых девушек из женской вспомогательной службы, так что мои офицеры тоже имели возможность развлекаться. Девушки женской вспомогательной службы Западных Подходов считали себя избранными для высокой миссии, и в какой-то степени так оно и было. Они определенно старались облегчить жизнь офицеров, и, несмотря на утверждения наших романистов, стряпающих военные романы, никаких проблем, связанных с взаимоотношениями полов, не возникало. С одной стороны, на серьезные романы просто не хватало времени, а с другой, у каждой девушки было столько поклонников, что, когда один уходил на месяц в море, на берег уже сходил другой. Девушки всегда знали, когда ожидается тот или иной корабль, и устраивали свои дела соответственно. Я считаю весьма примечательным тот факт, что за всю историю базы Лондондерри произошел лишь один весьма прискорбный инцидент, причем виновником был офицер с «чужого» корабля, не принадлежащего к эскортным силам Лондондерри.

Нельзя не отдать должное коммодору Симпсону и его штабу – эти люди выполняли огромную работу, порой самую неожиданную. Если офицеры на корабле хотели организовать вечеринку, они сообщали об этом коммодору, а также о своем желании пригласить на нее некоторых офицеров женской вспомогательной службы. При этом указывалось место и время. Получив подтверждение, следовало позвонить командиру женской вспомогательной службы и сообщить ей, кого вы пригласили. В указанное время девушки прибывали на борт. На кораблях они были обязаны носить форму, но в офицерском клубе союзников им разрешалось носить длинные юбки. Женщина-офицер, командовавшая женской вспомогательной службой, прекрасно владела ситуацией. Думаю, она хорошо знала офицеров, приписанных к базе кораблей, понимала, чего от них можно ожидать. Запрещай не запрещай, мужчина и женщина все равно найдут способ быть вместе. Бороться с этим бесполезно. Значительно лучше признать этот факт и обеспечить соответствующую организацию, чтобы избежать неприятностей. На мой взгляд, это довольно удачное решение вопроса. На нашей базе именно это и было сделано. К тому же ее географическая изоляция позволяла без особых усилий не только разрабатывать правила, но и неукоснительно им следовать. Я слышал, что нам завидовали команды кораблей с других баз.

База Лондондерри всегда имела репутацию первоклассной, начиная с тех дней, когда капитан Рук-Кине создал ее на пустом месте. Она располагалась достаточно далеко, чтобы устанавливать собственные порядки, и в то же время достаточно близко к военно-морским складам Соединенного Королевства, чтобы получать для своих кораблей все необходимые запасы. А при коммодоре Симпсоне здесь были построены превосходные тренажеры. К примеру, здесь воздвигли куполообразное строение, на белых сводах которого с применением кинематографии можно было имитировать любой угол атаки вражеского самолета, который обучающиеся артиллеристы «расстреливали» из световой пушки. При нажатии на спусковой крючок там, куда в действительности должны были попасть пули, вспыхивали пятнышки света. Тренажер создавал на удивление реальную картину – да и игрушка была воистину замечательная.

Еще в арсенале у Симпсона имелся «учитель ночной атаки». Это был мостик корабля, сооруженный в центре зала, в котором обеспечивалась полная темнота. Вы отправлялись туда вместе со всеми матросами и офицерами, обычно находящимися на мостике, – вахтенным офицером, наблюдателями, сигнальщиками. Внизу располагалась модель рулевой рубки, где находился ваш рулевой, и каюта с автоматическим прокладчиком, в которой работал штурман и его помощники. По команде «пошел» вам сообщали расстояние и пеленг, а повернув корабль в указанном направлении, вы получали приказ выстрелить осветительный снаряд. Сразу же где-то под мостиком вспыхивал порошок магнезии, имитируя выстрел орудия, и в помещении становилось немного светлее, и при наличии определенной доли везения вы видели всплывшую вражескую подводную лодку – в зале находилась камера-обскура. На этом тренажере могло быть воспроизведено все, что когда-либо случалось в западном океане. Если ваш корабль оказывался слишком близко к конвою, ведущий занятие офицер сообщал вам радарное расстояние и пеленг, и, взглянув в том направлении, вы бы обязательно увидели вырисовывающуюся в тумане колонну торговых судов. В целом обстановка казалась настолько реальной, что мы иногда забывали, что находимся на тренажере.

Еще один павильон был оборудован для тренировки операторов асдика. Здесь помещалась вся необходимая аппаратура, соединенная с автоматическим прокладчиком, – таким образом воспроизводились все реалии настоящей атаки. Поэтому если у читателя создалось впечатление, что на базе мы проводили время только в праздных развлечениях, оно ошибочно. Уверяю вас, на берегу мы тоже не бездельничали. Примерно раз в два месяца группа в полном составе отправлялась на «Филант» – учебное судно флота Западных Подходов. До войны оно было паровой яхтой мистера Тома Сопвита. Теперь оно стояло в Белфаст-Лаф, и при нем постоянно находилась британская субмарина. Наши операторы радаров и асдиков могли получить достаточно практики в деле обнаружения вражеских подводных лодок в подводном и надводном положении. К тому моменту тезис адмирала сэра Перси Нобла о необходимости «тренировок и еще раз тренировок» уже начал приносить плоды. Теперь на наших океанских кораблях были опытные, отлично обученные команды, всегда готовые к действию. Большинством тренажеров управляли офицеры, много лет прослужившие в море и не понаслышке знавшие свое дело.

На протяжении всего лета 1944 года мы сопровождали гибралтарские конвои без вмешательства немецких подводных лодок. Однажды «Горец» даже совершил небольшую экспедицию в одиночку. В конце июня через два дня после выхода из Гибралтара мы получили приказ отделиться от группы В-4 и «немедленно следовать в точку, расположенную в 50 милях от мыса Финистерре». Чрезвычайно взволнованные, мы ринулись выполнять приказ, не имея ни малейшего представления, зачем нас туда послали. Место, куда мы прибыли, оказалось в опасной близости от Бордо, а значит, и от немецкой авиации. Было 10 часов вечера, на безоблачном небе ярко светила жемчужно-белая луна. Не прошло и получаса, как оператор радара доложил, что в пяти милях от нас кружит самолет. В такую ясную ночь мы стали бы превосходной мишенью, реши немецкий летчик атаковать. Оператор радара сообщил, что это не «один из наших». Конечно, из этого еще не следовало, что самолет обязательно немецкий. Он мог быть, к примеру, испанским, хотя маловероятно, поскольку он летел без навигационных огней. Чтобы не дать летчику увидеть «Горец», я все время старался держать корабль носом к самолету, чтобы даже в лунном свете противник смог разглядеть только треугольное пятно на лунной дорожке, в котором невозможно опознать силуэт британского военного корабля. У меня имелся радар, предназначенный для определения целей на воде, поэтому я имел очень приблизительное представление о высоте самолета. Да и радарное управление огнем было у нас самодельным. Поэтому я бы предпочел не вступать в бой с самолетом в темноте. По непонятной причине адмиралтейство направило «Горец» в этот район. Но ведь не для того же, чтобы нас здесь потопили.

Ситуация сложилась глупейшая. Невидимый летчик хотел знать, кто мы такие, мы же, в свою очередь, очень хотели знать, кто он, и ни одна из сторон не желала предпринять решающий шаг для выяснения вопроса. Летчик потерял терпение первым. Судя по показаниям радара, он быстро пошел на сближение. Подходя со стороны луны, он видел меня в лунном свете как на ладони, но все-таки вряд ли мог идентифицировать силуэт – он видел корабль с носа. Когда он находился в миле от нас, я включил навигационные огни на мачте и бортах – они засветили ярко, как в мирное время. Он прогрохотал над нашими головами, но града бомб не последовало. Мои эксперты сказали, что это был «Юнкерс-290» и что его бомбовые люки были открыты. Признаюсь, я не силен в авиации и вряд ли смогу отличить один летящий самолет от другого. Знаю только, что он пролетел слишком низко, чтобы можно было чувствовать себя спокойно. Казалось, летчик успокоился, увидев навигационные огни, и удалился в сторону Франции.

Распознать корабль с воздуха всегда было нелегко. Помню байку, услышанную мной в начале войны о четырех британских эсминцах, которые вели патрулирование в Скагерраке – участке между Данией и Норвегией. На одном из кораблей возникли неполадки, поэтому они возвращались поздно. Корабли еще днем были замечены с британских бомбардировщиков «бленхейм», и летчики вознамерились разбомбить «вражеских лазутчиков». Они как раз заходили на атаку, когда были замечены немецкими патрульными «хейнкелями». Немецкие летчики решили, что англичане атакуют немецкие корабли, и сочли своим долгом отогнать противника.

Мы стали ждать приказа относительно дальнейших действий, но все было тихо. Миновало полночь, час, два – ничего. В конце концов приказ все-таки поступил. Нам следовало «немедленно и на максимально возможной скорости возвращаться в Гибралтар». Позже мы услышали, что его величество король возвращался в Англию после инспекции армии в Северной Африке, и на протяжении всего маршрута дежурили эсминцы. Лично я был только рад, что нам больше не надо было играть в кошки-мышки с немецкой авиацией.

Я позвонил в машинное отделение старшему механику:

– Возвращаемся в Гибралтар на максимальной скорости. Слышите, чиф? Вы всегда жаловались, что лишены возможности проверить, сколько оборотов могут дать наши машины? Считайте, что у вас есть шанс. Раскочегарьте третий котел и вперед. На телеграфе будет триста оборотов, но вы можете дать сколько считаете нужным.

Наш курс лежал прямо вдоль лунной дорожки по тихому, абсолютно спокойному морю. Лишь с юга накатывали длинные ленивые волны. С мостика поверхность моря прямо по курсу выглядела как волнистое стекло. Корабль начал подрагивать. Оживился электрический лаг – корабль набирал скорость. Он скатывался с вершины каждой волны, поднимая тучи мелких золотистых брызг.

Поступило сообщение из машинного отделения:

– Третий котел работает, сэр.

– Прекрасно, чиф. Посмотрим, что вы сумеете выжать из наших машин.

Я положил телефонную трубку и обернулся к вахтенному:

– Наш старина чиф – сущий ребенок. Клянусь, спускаясь в машинное отделение, он оставляет наверху как минимум тридцать лет.

– Совершенно верно, сэр. Но он теряет года не только у своих возлюбленных машин, а еще и в кают-компании. Знаете, как его любят девушки? На всех вечеринках вокруг него вьется не меньше двух!

– Да, я заметил, – рассмеялся я. – Надо сказать старпому, чтобы в следующий раз пригласили лишнюю девушку, раз уж чиф не может обходиться без двух.

Нашу беседу прервал зуммер телефона.

Да, чиф… 330? Здорово! Это рекорд? Нет? А сколько? По-моему, мы никогда не бегали быстрее! А вы не надеетесь добавить еще 10? Нет, я вовсе не намерен вас ограничивать. Все это так волнующе. Когда вы удовлетворите свое любопытство там внизу, поднимайтесь наверх. Через полчасика мы собираемся пить какао.

Я снова положил трубку. Телефон зазвонил через несколько минут.

– 340, сэр!

– Вот это да! Извините, но у меня на шкале нет скорости для таких оборотов. Все заканчивается на 330 оборотах, что соответствует скорости 36 узлов. Думаю, 10 оборотов добавляют нам узел. Поднимайтесь и ощутите сами, что у вас получилось.

Через несколько минут его высокая, облаченная в белое фигура появилась возле помещения асдика. Как раз в этот момент корабль перевалился через очередной гребень и в обе стороны от форштевня разбежались две волны, словно два расправленных птичьих крыла. Стремительный бросок заставил стармеха устремиться вперед, чтобы ухватиться за что-нибудь и устоять на ногах, но на лице его отражался вовсе не испуг, а восторг. Мы угостили его какао, после чего он сразу же заторопился обратно, чтобы проверить, как его парни справляются с двумя ревущими монстрами, которые были для него в тот момент ближе, чем родные дети. Когда он ушел, я спустился на бак, взял из ящика боцмана канат и обвязал его вокруг пояса. Затем я прошел к швартовной лебедке и крепко привязал второй конец каната к звену якорной цепи. Дальше я полз на четвереньках до тех пор, пока не добрался до форштевня. Я уже давно мечтал взглянуть с носа летящего на полной скорости корабля вниз на несущуюся подо мной воду.

Не думаю, что когда-нибудь мне довелось увидеть что-нибудь столь же волнующее и завораживающее. За мной, удивительно белый в лунном свете, возвышался эсминец. С моего наблюдательного пункта я видел палубу «орудия В», сигнальную палубу и высокий мостик, крепкие стекла которого отражали лунный свет. Впереди расстилалась золотистая лунная дорожка, а внизу пенилось и искрилось мириадами брызг море, сквозь которое рвался вперед корабль. Сначала нос погружался в воду так глубоко, что она всплескивала примерно в 12 дюймах от моего счастливого лица. Но уже в следующий момент корабль поднимался на очередной волне и я мог видеть почти весь форштевень до того места, где он переходил в киль. В один момент я оказывался в каком-то футе над морем, которое неслось мне навстречу со скоростью 42 мили в час, но уже в следующий момент я взлетал на добрых 30 футов над поверхностью. Ух! – и корабль снова зарывался подрагивающим носом в очередную волну. Мгновенная пауза – и корабль снова бросается вперед, рассекая в лунном свете золотистую воду. Мне казалось, что так можно лежать часами, наблюдая за взаимным движением корабля и воды – такое зрелище просто не могло надоесть.

Я находился в самой крайней точке корабля, так сказать, на кончике носа, и мне здесь чрезвычайно нравилось. Несколько минут я наблюдал за стаей черепах, которую мы догнали. Забавно, но они некоторое время старательно плыли следом, хотя, конечно, не могли долго двигаться с такой скоростью. Заинтересовавшись их попытками удержаться рядом с кораблем, я прикинул, что они могли плыть со скоростью 50 миль в час, но на протяжении максимум одной минуты. При наших 42 милях в час они не отставали примерно минут пять, после чего все же остались далеко за кормой, так что их возможность поддерживать большую скорость примерно такова, как у скаковых лошадей.

Поскольку в первый день после прибытия в Гибралтар должен был состояться экзамен на старшего матроса, мы были очень заинтересованы, чтобы успеть туда вовремя. Подойдя к месту назначения, мы увидели, что конвой как раз входит в пролив, и с шиком пронеслись сквозь него на полной скорости. В гавань мы вошли раньше всех остальных.

Между прочим, у нас появилась новая игрушка. Я имею в виду невод. Я нашел упоминание о нем в книгах, оттуда же узнал, что на эсминце невод должен быть. Естественно, я сразу же заказал его для использования в Гибралтаре и в Мовиле в устье реки Фойл. Правда, о том, что с ним делать, мы имели весьма смутное представление, когда же он прибыл, его оказалось очень много, куда больше, чем мы ожидали. Шанс разобраться представился только в воскресенье. В Гибралтаре мы знали только одно место, где его можно было использовать, – песчаный пляж на средиземноморском берегу, на который можно было попасть через довольно длинный тоннель. Мы не могли нести невод в руках через тоннель, к тому же рассчитывали, что добыча окажется достаточно большой, чтобы ее можно было нести обратно тем же путем. Поэтому мы решили обойти на корабле вокруг, пригласив с собой офицеров с других кораблей, желающих позабавиться. На буксире мы тянули катера с «Хелмсдейла» и «Фоули». Мы решили, что потребуется не меньше трех катеров, чтобы вытащить огромный невод в море, а затем обратно. «Горец» получил официальное разрешение выйти в море для тренировок, куда и направился с катерами на буксире. Обогнув мыс, мы бросили якорь в непосредственной близости от роскошного песчаного пляжа.

На берег переправили группу офицеров и невод. Первый раз сеть забросили неудачно и вытащили пустой. Зато второй улов оказался просто великолепным: несколько сотен сверкающих чешуей, изумительно красивых рыбин, десять хохочущих девушек из женской вспомогательной службы и три коммандера-казначея, задыхающиеся от ярости. Причем пойманы они были не каждый в отдельности, а все вместе – в кучу смешались рыбины, казначеи и девушки-военнослужащие. Кстати, я и не знал, что рыбья чешуя так здорово прилипает к телу. В итоге у всей команды был чудесный рыбный ужин, офицеры получили возможность провести прекрасный вечер с девушками, а казначеи доложили обо мне командующему. Я не был наказан – да и за что? Нет никаких правил, запрещающих ловлю рыбы сетью на пляже, и, кроме того, мы же проводили тренировки, уведомив об этом всех, кого положено.

Но по-моему, в штабе решили занести в черный список всю группу В-4, потому что с тех самых пор в Гибралтаре у нас постоянно возникали проблемы. Все, что делала группа, на поверку оказывалось не более чем наглой эскападой, и чем внимательнее следили за нами штабные деятели, тем более серьезные происшествия происходили. В группе подобрался прекрасный коллектив, и в большой кают-компании «Горца» всегда жизнь била ключом – от гостей не было отбоя. Чтобы избежать быстрого опустошения кошельков наших офицеров, которое было неизбежно при таком количестве гостей и развлечений, по моему предложению многочисленные друзья с других кораблей группы были объявлены почетными членами нашей кают-компании. Это добавило работы доктору, который выполнял функции секретаря и занимался отчетностью, но зато наша кают-компания превратилась в офицерский клуб группы В-4. Впоследствии большинство разгульных вечеринок начиналось именно на «Горце», и в этом есть изрядная доля моей вины.

По пути домой чиф чрезвычайно обеспокоился расходом пресной воды, превысившим, по его мнению, все разумные пределы. После отхода из Гибралтара следовало постирать белую тропическую форму – на берегу времени для этого не нашлось, поэтому мы расходовали больше воды, чем давали корабельные выпарные аппараты. Предупреждение, вывешенное на доске объявлений, не возымело эффекта. Тогда чиф прибыл ко мне на мостик:

– Мы попали в отчаянное положение, сэр. Пресная вода полностью закончится раньше, чем мы придем в Лондондерри.

– Сколько следует экономить, чтобы вы были спокойны, чиф?

– Расход должен быть снижен вдвое, сэр.

– Сигнальщик!

– Сэр?

– Дайте листок бумаги, пожалуйста.

Я написал другое объявление и отдал его чифу, который, ухмыляясь, отнес его на доску объявлений. Но положение не изменилось. Спустя два дня во время полуденной вахты помощник боцмана объявил: «Уборщикам срочно подойти к вельботу! Ведра берите с собой!»

Там собравшихся поджидали чиф и группа механиков. Вооруженные молотками и зубилами, они быстро проделали отверстия в середине стенки каждого ведра, что сразу же привело расход воды в соответствии с производительностью наших выпарных аппаратов. Я не знал, как отреагируют на это моряки, но выяснилось, что опасения были напрасными. Они немало потешались над своими увечными ведрами и даже с гордостью демонстрировали их приятелям с других кораблей. С тех пор обо всем, что не являлось во всех отношениях превосходным, говорили, что от этого пользы, «как от ведер на „Горце“».

Мы находились на пути домой, когда наступил долгожданный день «Д». Все гадали, попытается ли немецкий подводный флот нанести ответный удар. Таких попыток сделано не было. Оставалось только удивляться, что такая масштабная, воистину грандиозная операция оказалась для противника внезапной. Как-то раз в Гибралтаре, когда в кабинете у коммандера Макмалена собралось много офицеров, кто-то поднял вопрос о том, где именно произойдет вторжение. Мы разыскали карты Английского канала и, тщательно изучив их, решили, что, по нашему мнению, для этого существует только один подходящий район. Именно там в действительности и произошла высадка. Можно только в очередной раз заметить, что немцы – сугубо сухопутная нация и имеют менталитет сухопутных крыс, иначе они непременно обеспечили бы более серьезную защиту восточного побережья полуострова Шербур.

Перед выходом следующего конвоя в Гибралтар «Хелмсдейл» стал в док для очистки котлов, и старшим офицером группы оказался я. До Гибралтара мы добрались без каких бы то ни было происшествий и в гавани бросили якоря вместе – «Горец», фрегат класса «Капитан» «Фоули» (лейтенант-коммандер Чарльз Берд, КВДР) и четыре корвета класса «Касл».

Чарльз был моим старым закадычным другом. Он был старослужащим из Бристольского дивизиона КВДР и командовал отличным, очень эффективным и боеспособным кораблем. Среди множества чудачеств – а Чарльз Берд, безусловно, был закоренелым индивидуалистом – была непреклонная решимость никогда не переводить часы на корабле. На «Фоули» всегда жили по британскому двойному летнему времени, как бы далеко на запад ни заходили. Какой-то смысл в этом, конечно, был. Ежедневный перевод часов автоматически влек за собой и смещение вахт, чтобы никому не было обидно. Чарльз решил бороться с этой бессмыслицей. В результате однажды, когда пути войны завели нас дальше, чем обычно, на запад, команде «Фоули» пришлось завтракать в полдень, а ужинать в полночь по местному времени. Понятно, что порядки на корабле Берда не влияли на нас, но все-таки сообщения, поступившие с «Фоули», порой не могли не удивлять. Время после чая традиционно считалось очень удобным для всяческих экспериментов с радарами и приборами прокладки, но, прежде чем обратиться на «Фоули» с просьбой о сотрудничестве, всегда следовало вспомнить, который там час. Иначе на предложение поработать совместно вполне можно было получить ответ: «Конечно, если вы приказываете, но, быть может, можно не будить людей?»

Я столь подробно охарактеризовал Чарльза только потому, что он сыграл значительную роль в событиях, происшедших за пять суток стоянки в Гибралтаре, когда группа находилась на пике своей непопулярности у адмирала и его штаба.

Мы пришвартовались в среду, а поскольку на следующий день должен был состояться большой концерт солистов нашей самодеятельности, утром мы произвели перешвартовку, поставив «Горец» между двумя корветами. Таким образом появилось много удобных мест, с которых можно было видеть сцену, сооруженную на нашей главной палубе. К началу концерта наши палубы, а также палубы кораблей с обеих сторон от «Горца» заполнились людьми, которым мы раздали отпечатанные и размноженные копии новой песни – гимна «Горца».

Из-за занавеса, закрывающего сцену, раздались тяжелые удары молотка по чему-то металлическому. Когда занавес поднялся, взору собравшихся предстал некий персонаж, подозрительно похожий на меня, трудолюбиво пробивающий дырки в новеньких ведрах.

На сцену вышел полицейский:

– Эй, что ты тут делаешь?

– Ведра для «Горца».

– «Горца»? Что еще за «Горец»?

– Как, вы никогда не слышали о «Горце»? Тогда слушайте! Мы споем вам о нем песню!

При этих словах на сцену выходил хор и начинал песню, выбранную после соревнования, в котором мог принять участие каждый член команды. Это было совместное произведение четырех старшин-рулевых, разделивших между собой заслуженный приз.

Концерт получился великолепным. Даже удивительно, как много талантов можно отыскать среди самых обычных людей, если преодолеть их природную застенчивость.

На следующий день, в четверг, мы снова переставили корабль к причалу. Вечером я ужинал с Чарльзом Бердом. Вернувшись на корабль, мы обнаружили, что в кают-компании «Горца» в самом разгаре грандиозная вечеринка. Ночь была душной и жаркой, поэтому находиться в помещении было довольно тяжело. К тому же на корабль пожаловали гости – несколько представительниц женской вспомогательной службы, работавших в Гибралтаре шифровальщицами. Кто-то предложил взять катер и слегка проветриться. Катер как раз собирался тронуться в путь, когда мы с Чарльзом поднялись на борт. Меня уговорили присоединиться к гуляющим и занять место у штурвала. Кто-то позаботился захватить с собой взрывпакеты и, должно быть в порядке смелого эксперимента, потихоньку сбросил один за борт. Он с шумом взорвался под водой, напугав девушек. Более интересным оказался другой эффект подводного взрыва – очень красивый фосфоресцирующий круг на воде. Зрелище действительно было необычным, девушкам понравилось, и мы взорвали еще несколько пакетов. Затем мы еще немного покатались по бухте, удивляясь неожиданной активности береговой охраны – должно быть, у них были какие-то учения. Ночную темноту перерезали длинные яркие пальцы прожекторов – тоже красиво, что ни говори! Мы и не предполагали, что прожекторов на берегу так много – прячут их, что ли?

Когда мы вернулись к борту корабля и старшина-рулевой поймал конец, мне был передан блокнот с записью сообщения. Оно было от командующего.

«Получена информация, что с вашего катера в бухте взрывали снаряды. Доложите имя офицера, виновного в этом безобразии».

Девушки уже выбрались с катера. Я показал бумагу товарищам и оглядел собравшихся. В катере находились все капитаны кораблей группы и по меньшей мере половина старших помощников. Я исполнительно составил список присутствующих.

– А как насчет девушек, сэр?

– В этом списке одиннадцать имен, мое – двенадцатое. – Я взмахнул листком и покачал головой. – Никто не поверит, что с нами было еще как минимум одиннадцать девушек. Я пойду в штаб и отдам сию бумагу лично.

И я отправился в штаб. Дежурный капитан учинил мне самый грандиозный разнос из всех, что мне когда-либо доводилось получать. В конце я почувствовал себя провинившимся мальчишкой-школьником. Из-за нас весь береговой гарнизон был поднят по тревоге или, выражаясь нашим языком, занял места по боевому расписанию. Уведомили даже губернатора! Солдаты сочли наш первый подводный взрыв атакой противника, поэтому адмирал приказал посадить виновного в беспорядках офицера под арест. Но поскольку арестовать всех командиров эскортной группы и половину старших помощников не представлялось возможным, мне было сказано, что о вопиющих безобразиях будет самым подробным образом доложено командующему флотом Западных Подходов, а уж он разберется с нарушителями по возвращении.

Вернувшись на корабль, я застал всех командиров в своей каюте.

– Мне удалось не вмешивать в это девушек, – сообщил я. – Они хотели посадить кого-то под арест, но запереть нас всех не могут. Оказывается, они подняли по тревоге весь гарнизон и даже растревожили губернатора.

– Интересно, каким образом они растревожили губернатора?

– Возможно, порцией бензедрина.

– Или порцией его собственного великолепного шерри. – Последнее было намеком на случай, когда мне довелось заполучить губернаторское шерри из подвалов «Саксон энд Спид».

– Как бы там ни было, – вздохнул я, – выметайтесь-ка все отсюда. От вас у меня одни неприятности. – И я выпроводил из каюты всех, кроме Чарльза.

– Это серьезно? – спросил он.

– Для меня очень серьезно. Я – старший офицер группы и сам находился на катере. Кроме собственных грехов мне приходится отвечать еще и за ваши. Жаль, что Макмален чистит котлы, иначе он бы тоже был здесь.

– А как насчет завтрашней свадьбы? Пойдем?

Один из офицеров штаба женился на шифровальщице, и по этому поводу планировался большой прием в яхт-клубе. Мы оба были приглашены.

– Разумеется, если, конечно, тебе не придет в голову швырять взрывпакеты в невесту. Тогда я тебя не возьму.

– Как и решили? На катере?

– Конечно. Возьмем мой, а не ту американскую калошу, которую вы именуете катером. Я постараюсь привести его в порядок. Ты представляешь, они заявили, что мы не умеем себя вести и позорим звание офицера флота! Так что наш катер просто обязан стать самым изящным в Гибралтаре.

На следующее утро, это было воскресенье, мне пришлось провести очередную плановую инспекцию одного из кораблей группы. Во время стоянки в Лондондерри люди в основном находятся в отпуске, и было решено инспектировать по одному кораблю при каждом заходе в Гибралтар. Прежде чем отправиться выполнять свои обязанности, я приказал Аткинсу к трем часам подготовить катер.

И он действительно был готов к указанному времени. Со всех латунных частей соскоблили старую краску, и они засверкали с довоенной яркостью. Переборки и доски настила отдраили до первозданной белизны. Крюки багров на солнце казались золотыми. Кормовые решетчатые люки были задрапированы бело-голубой тканью, а навес украшен бахромой.

Такой прекрасный подарок мне сделала команда, разумеется знавшая обо всех неприятностях. Не знаю, сколько человек здесь работало, но этот катер по праву мог занять место у трапа правого борта флагманского корабля – в нем не было ни единого изъяна. Спускаясь вслед за Чарльзом на катер, я подумал, что вскоре все это может закончиться – развивать эту неприятную мысль не было никакого желания. У штурвала стояла очень знакомая фигура – когда я ступил на палубу, рулевой отдал честь.

– Рулевой, почему вы так одеты?

Главный старшина-рулевой «Горца» был одет в форму старшего матроса.

– Понимаете, сэр, я не мог доверить штурвал этим молодым салажатам. Они же ничего не умеют и обязательно сделают что-нибудь не так. Опыта же нет. Ладно еще, если бы день был обычный, но сегодня мы никак не можем допустить никаких проколов, ведь правда, сэр?

– Вы очень добры, рулевой.

– Баковый гребец у нас сегодня тоже старшина, и в корме старшина, и внизу у машины старшина.

– Вы хотите сказать, что сегодня столовая старшин пуста?

– Совершенно верно, сэр.

– Что ж, надеюсь, вы все придете сегодня в шесть часов ко мне в каюту выпить. А поскольку вы сегодня выдаете себя за других, приводите с собой и настоящую команду катера. Хорошо, поехали, рулевой.

Пересекая гавань, чтобы подойти к причалу яхт-клуба, мы видели, как в этом же направлении идут катера с других кораблей. Некоторые уже высаживали гостей у причала. Катера были разные – хорошие, плохие – в общем, безликие. Мы ожидали своей очереди. Наконец она подошла. Старшины с баграми застыли у борта. Сидя под навесом, я мог разговаривать с рулевым.

– Подойдем с шиком, рулевой?

– Вы сами всегда говорите, сэр, что это опасно.

– Разве?

– Ну да, только не сейчас, сэр.

Капитана и главного старшину-рулевого всегда связывают особые отношения. Именно этот человек занимает место у штурвала в бою и когда корабль входит в порт или покидает его – иными словами, в самые ответственные моменты. Не знаю, что может успокоить более надежно, чем голос проверенного рулевого из голосовой трубы, возвещающий: «Рулевой у штурвала, сэр». Это гарантия надежности. Он – человек, претворяющий твои приказы в жизнь, в некотором роде продолжение тебя.

Трижды прозвучал гонг в машинном отделении. Винт бешено завертелся в обратном направлении, вспенив воду за кормой. Еще один звук гонга – и винт замер. Катер слегка покачивался, подталкиваемый попутным потоком. Два багра синхронно опустились, поймав рым-болты на причале. Я спрыгнул на берег, Чарльз последовал за мной.

– Спасибо, рулевой, прекрасная работа. Подождите немного, я вернусь примерно через час.

За нашим прибытием наблюдало множество глаз. Не осталось без внимания и то, как лихо катер отработал назад и отошел от причала.

Нам навстречу уже спешил коммандер Г. О. Симондс, бывший ранее противолодочным офицером у Говарда-Джонстона на «Малколме».

– Это было достойно выходца из группы В-12, но ради бога, будь осторожен. Штабисты мечтают расстрелять тебя, но не знают, как это сделать.

– Они решили доверить это дело Максу Хортону – отдадут винтовку ему.

Оставалось только одно воскресенье перед уходом из Гибралтара, и я считал, что все неприятности закончились. Утром после обычного построения я вернулся на корабль, оставив старшего помощника подготовить людей для похода в церковь. На площади перед собором они должны были пройти строем перед адмиралом, который вместе с капитаном (Э) и офицерами штаба «принимал парад». Капитаны с других кораблей тоже были обязаны присутствовать, и капитаны кораблей нашей группы собирались пересечь гавань на катере «Горца», чтобы избежать довольно долгой и утомительной прогулки по берегу. Неожиданно я услышал, как Аткинс сбежал по трапу и устремился в свою каюту. Я поспешил за ним.

– Что случилось, номер один?

– Споткнулся, черт побери, и приземлился прямо в лужу нефти. Придется поменять шорты, носки и туфли, сэр.

– Хорошо, я отправлю людей, потом догоните.

Я снова спустился на причал и приказал группе моряков, стоявших ближе всех к дороге: «Налево – шагом марш!» Они удалились. Вернувшись к борту корабля, я увидел, что с трапа сбегает Аткинс. Он обеспокоенно огляделся и воскликнул:

– Сэр, вы отправили не тех! Мы должны послать только сорок человек, а в той группе не меньше ста пятидесяти и в ней есть римские католики, иудеи – в общем, все!

– Все равно поздно что-то менять. Вам и так придется изрядно попотеть, чтобы их догнать.

Мы погрузились на катер и поспешили на свою стратегическую позицию перед собором. По дороге уже маршировали группы моряков с разных кораблей. Первые колонны были небольшими – по два-три десятка человек. Затем шли матросы с эсминцев – в каждой колонне было сорок человек. Люди с «Горца» шли последними. Судя по всему, они были в полном восторге от происшедшей путаницы. Они шли идеальным строем, чеканя шаг, – на их фоне все остальные выглядели просто толпой разгильдяев. Единственный минус заключался в том, что людей с «Горца» было в четыре раза больше, чем было необходимо. Капитан (Э) обернулся ко мне – на его физиономии легко читалось жгучее любопытство.

– У вас чертовски много народу ходит в церковь!

Мне потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы удержаться от смеха и сохранить подобающее случаю выражение лица.

– Да, сэр. У нас очень религиозная команда.

Как позже заметил капитан одного из корветов, капитан (Э) выглядел так, словно пережил подводный взрыв.

Итак, моряки «Горца» строем проследовали в церковь – верующие и неверующие вместе. Но всем не хватило места. Колонна остановилась – половина внутри, половина снаружи, пока перепуганные церковные служки суетились в поисках стульев.

Между прочим, говоря о религиозности команды, я почти не кривил душой. В первое воскресенье в море ко мне пришел старпом и предложил провести богослужение. До этого мне не приходилось бывать на кораблях, где было бы необходимое помещение и соответствующая атмосфера, и, кроме того, я был твердо убежден, что такие мероприятия должны посещаться добровольно. Поэтому я ответил Аткинсу, что можно попробовать, но люди должны знать: присутствие обязательным не является. Спустя полчаса на жилой палубе «воздвигли» церковь. Спустившись вниз, я был чрезвычайно удивлен, что практически все члены команды, свободные от вахты, явились. Мероприятие получилось столь успешным, что в следующее воскресенье мы привлекли к делу самодеятельный хор, и с тех пор чаще всего во время «собачьих вахт» на корабле можно было услышать пение – это хор разучивал гимны к очередному воскресному богослужению.

Когда в понедельник утром мы вышли в море, я с облегчением вздохнул. Но мы еще не покончили с Гибралтаром, как и он с нами. Мы не провели в море и часа, когда вышел из строя гирокомпас и пришлось возвращаться в порт для ремонта. Причем мы вернулись раньше, чем с сигнальной башни принесли наше сообщение о случившемся. Не ожидая разрешения на швартовку, мы подошли к причалу, причем так быстро, что из офиса капитана (Э) высыпали люди, чтобы не пропустить крушение. К тому времени, как на борт прибыл штабной офицер выяснить, что случилось, я уже был на берегу, пытаясь связаться по телефону с ремонтниками. Через два часа мы снова вышли из порта и догнали в море конвой. На полпути к дому мы получили приказ конвою войти в пролив Святого Георга с юго-запада, а не обходить вокруг Ирландии с севера. Брест пал, и в Бискайском заливе можно было больше не опасаться появления подводных лодок. По прибытии в Лондондерри я почему-то вовсе не удивился, получив срочный вызов к командующему. В ту же ночь я уехал в Ливерпуль.

Сначала я зашел к начальнику штаба. Он поднял глаза от бумаг и изрек:

– Вас хочет видеть командующий.

Именно этого я и опасался. Чуть позже я вошел в приемную, и секретарь мне радостно объявил:

– Входите и подождите немного, вас хочет видеть адмирал.

Могли бы сказать что-нибудь новенькое! Из кабинета адмирала вышла его помощница – очаровательная дама, офицер женской вспомогательной службы. Улыбнувшись, она сказала:

– Адмирал хочет…

– Да знаю я, знаю! – взорвался я. – Адмирал хочет меня видеть. Мне очень хочется сбежать домой к маме. Мне не нравится ваша школа. Пусть лучше мама меня отшлепает.

– Что с вами?

– А то вы не знаете…

– Дело не во мне, а вот Макс действительно знает все. Заходите, ваша очередь.

И я предстал пред высочайшие очи.

– Райнер, немецкие подводные лодки начали появляться возле наших берегов. Корветы класса «Касл» уже неоднократно выходили в море с разными группами и, я думаю, теперь являются вполне боеспособными, эффективными кораблями. Я объединяю шесть единиц в группу поддержки – 30-ю. И хочу, чтобы вы стали в ней старшим офицером… Что это с вами?

– По поводу этого письма, сэр… которое вам прислал командующий из Гибралтара. Он направил мне копию.

Командующий испытующе, без улыбки посмотрел мне в глаза – его взгляд проникал прямо в душу.

– Ах, это… На такие вещи я не обращаю внимания. Так о чем это я? И извольте меня больше не перебивать. – Сделав короткую паузу, он продолжил: – Это самые лучшие противолодочные корабли из всех, что мы сейчас имеем. На них есть все – «сквид», новый радар, новый асдик, специальный эхолот и новая радионавигационная система, с помощью которой можно определять свое местонахождение днем и ночью с точностью до 50 ярдов.

Я больше не волновался относительно собственной судьбы, поэтому сразу же насторожился, предчувствуя ловушку.

– Кораблем старшего офицера останется «Горец»?

– Нет, – отрезал адмирал. Он уже открыл рот, явно намереваясь сказать что-то резкое, но, видя мой искренний ужас, промолчал.

– Я бы предпочел остаться на «Горце».

– У вас с головой все нормально? – взорвался адмирал. – Это самые лучшие противолодочные корабли в мире!

– Но я люблю свой корабль.

Он смотрел на меня с неприкрытой злостью, но неожиданно его лицо смягчилось и я увидел Макса Хортона, о существовании которого даже не подозревал, – мудрого, доброго, понимающего. Я уже упоминал, что совершенно случайно нашел ключик к этому великому человеку. Он жил ради того, чему дал жизнь сам. Как бы там ни было, он понимал мое нежелание покидать эсминец.

– Не затрудняйте мне жизнь, Райнер. Вам придется уйти. – Думаю, таким тоном отцы беседуют с неразумными детьми.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

– Желаю удачи. Дайте мне знать, когда группа будет готова к выходу в море. Вы мне очень нужны.

Попрощавшись, я направился к двери. На полпути адмирал меня окликнул:

– Райнер, вечеринка-то удалась?

– Еще как удалась, сэр.

В глазах Хортона засверкали озорные огоньки.

Я вернулся в Лондондерри и зашел к коммодору (Э).

– Значит, вы покидаете «Горец» и принимаете группу?

– Да, сэр. Мне даже думать об этом не хочется, но похоже, все уже решено.

– А по моему мнению, вам просто повезло, что не надо возвращаться в Гибралтар. Я недавно получил письмо от капитана (Э).

– От капитана (Э)? – воскликнул я. – Впрочем, да, у вас же была копия письма адмиралу.

– Копия у меня есть тоже. Но капитан (Э) написал еще и лично мне – там речь идет о том, что вы вошли в гавань со скоростью 12 узлов…

– Но это же неправда, сэр! – от души возмутился я.

– С какой же скоростью вы шли?

– 140 оборотов, значит, 15 узлов.

– Ну вот, значит, вы хорошо понимаете, что я имею в виду. В Гибралтаре для вас стало слишком жарко. Отдохните недельку, а потом собирайте группу. Кстати, возможно, вам будет приятно узнать, что командующий рекомендовал вас на присвоение статуса соответствия коммандера. Вы станете первым офицером добровольческого резерва, получившим его.

Ранее я лишился своего статуса, поскольку логично иметь соответствие чину, который имеешь в настоящий момент.

На «Горце» мне устроили торжественные, можно сказать пышные, проводы. Когда на причал выехало такси, оно оказалось оборудовано тросами для буксировки. Половина команды тянула такси по главной улице Лондондерри, а другая половина бежала следом. Этот момент можно было бы назвать самым счастливым в моей жизни, если бы он не стал самым печальным.