Глава 16

Филарет в Тушине

Чтобы не быть обвиненным в предвзятости, процитирую объективного очевидца событий Мартина Бера*: «Сапега отрядил небольшую дружину, состоявшую из немцев, казаков и поляков, под начальством испанца дона Жуана Крузатти, для покорения окрестных сел и городов. Переяславль присягнул Димитрию, но Ростов, отстоящий от него не далее 12 миль, не хотел покориться. 11 октября [37] он был предан огню и мечу. Все сокровища, в нем найденные, – золото, серебро, жемчуг, драгоценные каменья – достались победителям. Свирепые воины не щадили и св. икон, даже разрубили серебряный гроб св. Леонтия, а изображение угодника, вылитое из золота, в 200 фунтов весом, присвоили себе. Митрополит Ростовский князь Федор Никитич взят был в плен и отправлен в подмосковный лагерь, где Самозванец принял его ласково и возвел в достоинство патриарха; митрополит вынул из своего жезла восточный яхонт ценою в полбочки золота, и подарил его Димитрию».

А вот что говорит верноподданный историк середины XIX века Сергей Соловьев: «Переяславцы, едва только отряды Са-пегина войска показались перед их городом, присягнули самозванцу и вместе с тушинцами двинулись на Ростов. Ростовцы, по словам современного известия, жили просто, совету и обе-реганья не было; они хотели бежать далее на север всем горо

дом, но были остановлены митрополитом своим Филаретом Никитичем Романовым и воеводою Третьяком Сентовым, который собрал несколько тысяч войска, напал с ним на Сапеги-ных козаков и переяславцев, но был разбит, бежал в Ростов и там упорно защищался еще три часа. Одолев, наконец, воеводу, козаки и переяславцы ворвались в соборную церковь, где заперся Филарет с толпами народа и, несмотря на увещания митрополита, вышедшего с хлебом и солью, выбили двери, перебили множество людей, поругали святыню; сам летописец говорит, что все это было сделано не литовскими людьми, а своими, переяславцами; такой поступок последних трудно объяснить иначе, как историческою враждою Переяславля к Ростову. Филарета с бесчестием повезли в Тушино, где ждали его почести еще более унизительные, чем прежнее поругание: самозванец из уважения к его родству с мнимым братом своим, царем Феодором, объявил его московским патриархом, и Филарет должен был из Тушина рассылать грамоты по своему патриаршеству, т.е. по областям, признавшим самозванца»*.

Тут следует сделать маленькое замечание. Ростов в те времена был почти не укреплен, а Ярославль представлял собой мощную крепость. Поклонники Романовых утверждают, что Филарет отказался ехать в Ярославль исключительно ради того, чтобы разделить участь своей паствы. Но ведь и в Ярославле была паства, а титул Филарета – митрополит ростовский и ярославский. Но почему не предположить, что митрополит сам желал попасть в Тушино?

Начнем с того, что клан Романовых ненавидел Шуйских еще со времен Ивана Грозного. Царь Василий ловко надул Филарета, столь страстно мечтавшего о чине патриарха. В случае победы царя Василия Филарету в лучшем случае светило остаться митрополитом, а его любимому чаду Мише – умереть стольником, ну в крайнем случае окольничим.

Встреча Филарета тушинцами хлебом и солью и подарок самозванцу «восточного яхонта» подтверждают последнюю версию.

Позже русские историки будут утверждать, что поляки насильно посадили бедного Филарета в простые сани и отвезли в Тушино. И ехал он в простой меховой татарской шапке и в казацких сапогах. Ну, это вполне можно допустить. У Сапеги не было шикарных колымаг, да и время поджимало. Но что обычно делают с пленными? Казнят, заключают под стражу, меняют, отдают за выкуп. А кто и когда делал пленника главой церкви?! Нет, не был никогда Филарет пленником. С православными иерархами Лжедмитрий II обращался круто. За отказ поддержать самозванца пострадали суздальский епископ Галактион и коломенский епископ Иосиф, принял мученическую смерть в Тушине тверской архиепископ Феоктист.

Митрополиту ростовскому устроили торжественную встречу в Тушине. Лжедмитрий произвел Филарета в патриархи. Тот стал вершить богослужения в Тушине и рассылать по всей России грамоты с призывами покориться царю Димитрию, а под грамотами подписывался: «Великий Господин, преосвященный Филарет, митрополит ростовский и ярославский, нареченный патриарх московский и всея Руси».

Вслед за Филаретом в Тушино перебежала и его родня по женской линии – Сицкие и Черкасские. В Тушине оказался даже Иван Иванович Годунов. Родственник убийцы едет к спасенному царевичу? Ни в коем разе! И.И. Годунов – муж Ирины Никитичны Романовой – едет к ее брату Федору Никитичу. Заодно И.И. Годунов уговорил присягнуть самозванцу и жителей Владимира, где царь Василий поставил его воеводой.

Власть «царя Димитрия» в Тушине была номинальной. Главной силой в таборе являлись поляки, возглавляемые с весны 1608 г. гетманом Романом Наримунтовичем Ружинским (Рожинским). Имя-отчество пишу не из пиетета, а из-за того, что в войске Лжедмитрия было еще два Ружинских – полковник Адам и командир роты Александр.

Летом 1608 г. на службу к Лжедмитрию II прибыла новая партия «панов рокошан» во главе с Яном (Петром) Сапегой, двоюродным братом литовского канцлера Льва Сапеги. Поначалу поляков у Лжедмитрия II было около 6 тысяч, позже их число возросло до 15 тысяч.

К весне 1608 г. в войске Тушинского вора оказалось 2020 запорожцев. Их начальниками были Гриц (700 человек), Под-видзавский (750 человек), Ростенецкий (500 человек) и Лис (100 человек). Как видим, большей частью запорожцев в Тушине командовали польские шляхтичи Подвидзавский и Рос-тенецкий, а меньшей – атаманы Гриц и Лис. Откуда взялись два последних персонажа – неизвестно. В конце правления Сигизмунда III малороссийские казаки убили «королевского атамана Грицька»*. Видимо, тушинец Гриц и этот Грицько были одним и тем же лицом. Несколько позже запорожцы разошлись по разным польским отрядам. Несколько сотен запорожцев были в отряде пана Александра Лисовского – отпетого бандита, приговоренного в Польше к смерти.

По данным участника событий польского полковника Осипа Будилы, под началом атамана Ивана Заруцкого служили 5 тысяч донских казаков. Об этом персонаже стоит сказать особо. Родом Иван Мартынович Заруцкий, по одним данным, из Тарнополя, а по другим – из Москвы. В детстве он был захвачен крымскими татарами. Иван провел несколько лет в Крыму, а затем бежал к донским казакам, у которых скоро стал атаманом. Грамоты царевича Димитрия, отправленные на Дон, увлекли и Ивана Мартыновича. Есть сведения, что он с первым самозванцем пришел в Москву. После гибели Лжедмитрия За-руцкий вернулся на Дон, но вскоре он, теперь уже в войсках Болотникова, был вновь под столицей. Вместе с Болотниковым он сидел в осаде в Туле, но потом был послан на поиски все еще не являвшегося «царя Дмитрия», во имя которого боролись осажденные. В Стародубе Заруцкий нашел нового самозванца, примкнул к нему и стал близким ему человеком. Зимой, чтобы набрать новые силы, Заруцкий побывал на Дону и весной 1608 г. привел в Орел пять тысяч казаков. Тут еще раз стоит напомнить, что к числовым данным современников о величине казацких отрядов следует относиться осторожно.

Значительную часть «донских казаков» Заруцкого составляли воровские казаки, в основном те, кто подался в казаки уже после начала противоборства Лжедмитрия II с Василием Шуйским. А.Л. Станиславский писал: «"Как вор пошел из Староду-ба», начал казачью службу зарайский крестьянин С. Петров, с 1607/08 г. был казаком «тульский жилец» К. Матвеев, в Тушине в казачьей станице «с бедности беспоместной» находился бывший каширский сын боярский С.Д. Молохов. «Новоприборные» казаки наряду с донскими и украинскими упоминаются в войске Лжедмитрия II осенью 1608 г.»*.

Тушинскому вору служили и отдельные представители русской аристократии, среди которых доминировали Романовы и их родня. Почему я говорю «отдельные»? Да потому, что крупных отрядов русских дворян в Тушине не было и реальной военной силой Боярская дума не обладала.

Зато тушинский патриарх и дума создавали иллюзию законной власти Лжедмитрия II и его сброда. Именно они управляли, хотя очень бестолково, землями, признавшими власть Тушинского вора.

Особо весомыми были грамоты патриарха Филарета. Увы, современным историкам известна только одна из его грамот. В ноябре 1608 г. Филарет посылает Яну Сапеге благословение и просит дозволить Юрьевскому соборному протопопу освятить храм в Киржацком монастыре, разоренном ратными людьми. Не зная, как назвать Сапегу, то ли полковником, то ли гетманом (от немецкого слова «гауптман» – начальник), Филарет называет его «великим господином».

Любопытно, сохранилась лишь грамота, посланная поляку, зато исчезли многие десятки, если не сотни других грамот и различных актов, подписанных тушинским патриархом или связанных с его деятельностью. А ведь патриаршествовал Филарет больше полутора лет. Нетрудно догадаться, что все эти документы были уничтожены по воле самого Филарета или его потомков. Вот если бы нашлась хоть одна грамота, где говорилось бы о споре патриарха с царьком или польским «гауптма-ном» или «печалование» за какого-нибудь осужденного, то эту грамоту с умилением цитировали бы наши историки уже не менее трех веков.

Как я уже говорил, Кошкины – Захарьины – Романовы были предельно осторожны. И сейчас в ходе противостояния Лжедмитрия II и Василия Шуйского они не «жгут мостов» и «не кладут все яйца в одну корзину». Большая часть родни и глава клана – в Тушине, а где боярин Иван Никитич, инокиня Марфа и стольник Михаил Федорович? В Москве!

О жизни инокини Марфы после ее возвращения в Москву Гришкой Отрепьевым историкам ничего не известно. Судя по всему, она жила в Москве. Хотя существует любопытный документ от 27 ноября 1608 г. «Отписка устюжан к вычегодцам… о пленении митрополита Филарета»: «…литовские де люди Ростов весь выжгли и людей присекли, и с Митрополита с Фило-рета сан сняли и поругалися ему, посадя де на возок с женкою да в полки свезли»*. Ну, «в полки» надо понимать – в тушинский табор, а как насчет «женки»? То, что это была бывшая жена Ксения (Марфа), маловероятно. Может быть, любовница Филарета? Не с одними же «малыми» старец развлекался?

Тут надо заметить, что Романовы не были исключением по сравнению с другими знатными родами. Сергей Соловьев писал: некоторые, «целовавшие крест в Москве Шуйскому, уходили в Тушино, целовали там крест самозванцу и, получив у него жалованье, возвращались назад в Москву. Шуйские принимал таких ласково, так как раскаявшийся изменник был для него дорог: своим возвращением он свидетельствовал перед другими о ложности тушинского царя или невыгоде службы у него. Возвратившийся получал награду и от Шуйского, но вскоре отправлялся опять в Тушино требовать жалованье у Лже* Тушинский вор. Личность, окружение, время. Документы и материалы / Сост. В.И. Кузнецов, И.П. Кулакова. М.: Издательство Московского университета, 2001. С. 368.

Царь Василий больше не рискует назначать воеводой Ивана Никитича, но тронуть кого-либо из клана Романовых боится. Даже патриарх Гермоген в своих воззваниях к народу отзывался о Филарете, что не своею волею, а по нужде тот находится в Тушине, и за это патриарх молит о нем Бога.

дмитрия. К примеру, собирались родные и знакомые за одним столом, вместе обедали, а после обеда одни отправлялись ко двору к царю Василию, а другие ехали в Тушино. Оставшиеся в Москве были спокойны: если одолеет тушинский царек, думали они, то у них есть родные и друзья, служившие Лжедмитрию II, которые их защитят, если же одолеет царь Василий, то они за свою родню заступятся. На улицах и площадях громко обсуждали события, не боясь, превозносили тушинского царя, радовались его успехам. Многие знали людей, которые, оставаясь в Москве, поддерживают самозванца, но не доносили о них Шуйскому, а тех, которые доносили, называли клеветниками и шепотниками. На сильного боялись доносить, ибо у него найдется много заступников, без воли которых Шуйский не мог казнить изменника. Но на слабого, не имеющего покровительства, доносы к царю шли постоянно. И виноватые наказывались, вместе с виноватыми наказывались иногда и невинные»*.

Соловьев не хотел или не мог сказать о церкви. За него договорил Казимир Валишевский: «Вслед за Филаретом, этой пародией на патриарха, вся церковь ринулась, очертя голову, в тину: священники, архимандриты и епископы оспаривали друг у друга милости Тушинского вора, перебивая друг у друга должности, почести и доходы ценою подкупа и клеветнических изветов. Вследствие этих публичных торгов епископы и священники сменялись чуть ли не каждый месяц. Во всем царила анархия: в политике, в обществе, в религии и в семейной жизни. Смута была в полном разгаре».

Как показывает история, русский народ обладает достаточно большой инерцией, но, как гласит пословица, «очень долго запрягает, зато потом очень быстро едет». С начала 1608 г. в ряде мест «тушинские воры» начинают получать хороший отпор. Причем народ уже держится не за царя Василия, а за свое имущество, дома и семьи.

Так, к примеру, 5 января 1609 г. конный отряд поляков напал на окрестности маленького городка Устюжны-Железно-польской. Обычно в Устюжне-Железнопольской гарнизона не было, но из Москвы для защиты города прислали воеводу Андрея Петровича Ртищева, а с Белоозера подошло четыреста ополченцев. У деревни Батневки Ртищев сразился с поляками. Устюжане и белоозерцы мало смыслили в ратном деле, и, как гласит летопись, поляки «покосили их как траву». Однако жители Устюжны-Железнопольской не пали духом. Стар и млад строили укрепления. В 60 верстах от Устюжны находились залежи железной руды, а в городе было свыше тридцати кузнечных мастерских. За четыре недели было изготовлено вновь и доделано свыше ста пушек и крепостных пищалей. 3 февраля 1609 г. к Устюжне подошел польский отряд пана Козаковско-го. Ляхи полезли на деревянные стены городка, но были встречены шквалом огня. Понеся большие потери, поляки отступили. Трофеем горожан стала польская пушка. 8 февраля, получив подкрепление, поляки снова приступили к Устюжне с двух сторон, и снова вынуждены были отступить с большими потерями, и после этого уже не возвращались. До 1917 г. устюжане 10 февраля праздновали спасение своего города от поляков крестным ходом, в котором носили чудотворную икону Богородицы.

23 сентября 1608 г. около 30 тысяч поляков и русских «воров» под началом Петра Сапеги подступили к стенам Троице-Сергиева монастыря. В монастыре находилось около полутора тысяч ратных людей и несколько сот крестьян из окольных сел, нашедших там защиту. Многие монахи приняли активное участие в обороне монастыря. Кстати, в осажденном монастыре была и дочь Бориса Годунова монахиня Ольга, в миру Ксения.

Троице-Сергиев монастырь окружали мощные каменные стены высотой от 4,3 до 5,3 м и толщиной 3,2—4,3 м, и взять его с ходу приступом полякам не удалось. Тогда Сапега приказал подтянуть к монастырю осадную артиллерию. В течение тридцати дней и ночей 63 пушки и несколько мортир вели огонь по монастырю, но разрушить стены монастыря так и не смогли. Поляки сделали несколько подкопов под стены, но осажденным удалось уничтожить эти подкопы и не дать полякам взорвать мины.

17 ноября 1608 г. в монастыре началась эпидемия («мор») из-за большого скопления народа, всего с мирными жителями там находилось несколько тысяч человек. Тем не менее монастырь не сдавался.

На северо-западе страны, говоря современным языком, шла позиционная война. У Лжедмитрия II не было сил штурмовать столицу, а у Шуйского – сжечь «воровскую» столицу Тушино.

Хотя Шуйского и не любили в Москве, земские люди не хотели менять его на какого-нибудь другого боярина, тем более на Тушинского вора, и догадывались, чем грозит его победа. Вот почему попытки свергнуть Шуйского не удавались.

Первая попытка переворота была предпринята 17 февраля 1609 г. воеводой Григорием Сумбуловым, князем Романом Гагариным и Тимофеем Грязным, заговорщиков собралось около 300 человек. Они предложили боярам свергнуть Шуйского, но бояре отступились и разбежались по своим домам ждать, чем дело кончится. Один только боярин Василий Васильевич Голицын примкнул к заговорщикам. Тогда заговорщики пошли за патриархом в Успенский собор и потребовали, чтобы он шел на Лобное место. Гермоген не хотел идти, его потащили силой, подталкивали сзади, обсыпали песком и мусором, хватали за грудь и трясли. Заговорщики поставили Гермогена на Лобное место и стали кричать, что Шуйский избран незаконно, одними своими приспешниками, без согласия Земского собора, что кровь христианская льется за человека недостойного, глупого, нечестивого, пьяницу и блудника. Но вместо одобрения заговорщики услышали из толпы слова: «Сел он, государь, на царство не сам собою, выбрали его большие бояре и вы, дворяне и служивые люди, пьянства и никакого неистовства мы в нем не знаем. Да если бы он, царь, вам и неугоден был, то нельзя его без больших бояр и всенародного собрания с царства свести».

Кончилась сия попытка мятежа анекдотично. Заговорщики спокойно уехали в Тушино, князь Голицын спокойно отправился на свое московское подворье, а Шуйский продолжал править державой.

У Лжедмитрия II в Тушине тоже хватало проблем. Польские паны вели себя более чем нагло. Так, гетман Рожинский мог

публично закричать на «царя»: «Молчи, а не то я тебе башку сорву!» Впрочем, удивляться этому особенно не приходится, поскольку и в Польше магнаты позволяли себе подобное с королем.

Допекали самозванца и конкуренты-царевичи. По сему поводу Лжедмитрий II издал даже специальный указ, где говорилось: «За наши грехи в Московском государстве объявилось еретичество великое: вражьим советом, злокозненным умыслом, многие называются царевичами московскими, природными царскими семенами!» И самозванец приказывал этих «царевичей» хватать, бить кнутом и сажать в тюрьму.

«Царевич» Петр Федорович, «сын» царя Федора Иоанно-вича, сдуру решил заехать в Тушино к «дяде». Видимо, мелкий жулик помнил, что Отрепьев в свое время пригласил царевича Петра в Москву. Но Димитрий оказался не тот и велел казнить незадачливого племянника. По мнению Скрынникова, Лжедмитрий II сделал это по настоянию патриарха Филарета. Кроме того, Лжедмитрий приказал саратовскому воеводе Замятне Сабурову повесить захваченных «царевичей» Ивана-Августа и Лаврушку.