На Дворцовой площади и Хлебной бирже

Утром 30 августа на Дворцовой площади Петрограда появился велосипедист. Это был молодой человек в клетчатой кепи, кожаной куртке, бриджах и щегольских желтых крагах. В таких ходили разбогатевшие на войне интенданты царской армии. Он небрежно поставил велосипед у стены здания и уверенно вошел в подъезд Комиссариата внутренних дел.

Леонид Канегиссер вошел в подъезд той половины дворца Росси, которая идет от арки к Миллионной улице. Урицкий всегда приезжал на службу к этому подъезду. Каким образом узнал это Канегиссер? Возможно, что он в предыдущие дни следил за народным комиссаром. У него могли быть сообщники. Помощники. Мог он и запросто узнать у первого попавшего служащего, в котором часу, к какому подъезду приезжает Урицкий.

Риск? Конечно. Но кто не рискует в молодости?

— Товарищ Урицкий принимает? — спросил швейцара Канегиссер.

— Еще не прибыли…

Канегиссер отошел к окну, выходящему на площадь. Сел на подоконник. Снял фуражку и положил рядом с собой. Долго глядел в окно. О чем он думал? О том, что еще не поздно отказаться от страшного дела? Еще можно вернуться на Саперный. Попить чаю с сестрой. Взять реванш в шахматы у отца. Продолжить чтение "Графа Монте-Кристо". О том, что жить осталось несколько минут, что он больше не увидит ни этого солнца, ни этой светлой площади, этого расстреллиевского дворца? О том, что не пора ли снять затвор с предохранителя? О том, что швейцар начал странно коситься на него? Уж не заподозрил ли?

Все это могло так и быть. Ощущения вполне вписывались в психологический настрой террориста. Он напряженно ждал. Люди проходили по площади, а Урицкий все не появлялся. И те двадцать минут его отсутствия показались Канегиссеру вечностью…

Почему же доступ в дом N 5, где помещалась Петроградская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, оказался свободным для велосипедиста в кожаной куртке и желтых крагах? И для всех тех посетителей, что сидели в вестибюле? Все дело было в том, что сразу же после назначения М.С.Урицкого комиссаром, он приказал охрану у подъезда дома N 5 немедленно отменить!

Председатель Петроградской ЧК медленно вошел в подъезд, приветливо кивнул швейцару, не спеша пересек вестибюль и направился к лифту. "Велосипедист" встал с подоконника. Выхватил из-за пазухи кольт. И почти в упор выстрелил в затылок Урицкому. Комиссар упал. Сидевшие в вестибюле люди ахнули и, толкая друг друга, бросились к дверям. Вместе с ними выбежал на улицу и убийца. Если бы Канегиссер надел фуражку, положил в карман оружие и спокойно пошел пешком налево, он, вероятно, легко бы скрылся. Ему стоило свернуть под аркой на Морскую и затеряться в толпе Невского проспекта. Но он сел на велосипед и помчался, что есть силы.

За преступником бросился комиссар Дыхвинский-Осипов. Он трижды выстрелил в "велосипедиста" из браунинга, но не попал. Преступник беспрепятственно удалялся.

В это время из-под арки Главного штаба выехала автомашина германского консульства. Комиссар Дыхвинский-Осипов не растерялся. Вместе с подоспевшими на помощь красноармейцами из охраны решительно преградил автомобилю путь.

— Временно машину конфискуем, — заявил Дыхвинский-Осипов. Вскочил в кабину и приказал растерявшемуся шоферу догнать мелькавшего впереди велосипедиста. Тот уже поворачивал на Дворцовую набережную и мог скрыться из виду. Красноармеец, лежавший на крыле автомобиля, открыл огонь из винтовки. Велосипедист сделал несколько ответных выстрелов и свернул в Мошков переулок /ныне Запорожский/. Затем выехал на Миллионную улицу /ныне Халтурина/, бросил велосипед и вбежал в дом Северного английского общества.

На помощь комиссару Дыхвинскому-Осипову подоспели еще три автомобиля с сотрудниками Центральной комендатуры революционной охраны Петрограда во главе с ее комендантом Шатовым. Из бывших Преображенских казарм, тоже находившихся на Миллионной улице, бежали поднятые по тревоге красноармейцы. По команде Шатова они быстро оцепили дом, в котором скрылся убийца. Шатов приказал прекратить стрельбу и преступника взять живым.

Из окруженного красноармейцами и чекистами здания вышла женщина и сказала, что человек в кожаной куртке спрятался в одной из квартир верхнего этажа. Шатов и два его сотрудника вошли в дом. Чтобы избежать жертв, красноармейцы соорудили из шинели рядового Сангайло подобие чучела, поместили его в лифт и подняли наверх в расчете на то, что преступник через дверь лифта расстреляет все патроны, приняв чучело за красноармейца. Но провести террориста не удалось. Он открыл лифт, взял шинель и надел ее на себя. Спустился вниз по лестнице и попытался незаметно проскочить улицу. Чекистам, охранявшим подъезд, сказал:

— Тот, кого вы ищите, там, наверху.

Казалось, что уловка сработала. Красноармейцы было кинулись вверх по лестнице. Но Сангайло опознал свою шинель. Преступника тут же схватили и обезоружили.

Личность велосипедиста вскоре установили. Двадцатидвухлетний студент 4-го курса Политехнического института. В недавнем прошлом — юнкер Михайловского артиллерийского училища. Член партии народных социалистов. В училище — председатель секции юнкеров-"социалистов". Одно время был комендантом Выборгского района. Активно участвовал в заседании штаба эсеров за Невской заставой.

А.В.Луначарский указывал на суде, что Канегиссер был членом организации М.М.Филоненко — поручика царской армии, известного издевательским отношением к "низшим чинам" и заслужившим ненависть солдат. Он был человеком огромного честолюбия, карьеристом, склонным к авантюрам. Это был тот Филоненко, которого Керенский назначил военным комиссаром Временного правительства при 8 — й армии генерала Л.Г.Корнилова — претендента в военные диктаторы России. И Филоненко не замедлил стать его ближайшим советником и сподвижником. Не случайно Корнилов намечал его членом правительства военной диктатуры. Он участвовал в расстреле 26 бакинских комиссаров.

После Октябрьской революции Канегиссер вращался среди антисоветски настроенных офицеров и юнкеров, участвовал в подпольных военных группировках, создававшихся в Петрограде Филоненко и Савинковым, Гоцем и Авксентьевым. Он был одним из активных сторонников террористической борьбы против Советской власти. Эрудированный, не без способностей, Канегиссер был сыном богатых родителей, подлинным представителем "золотой" молодежи буржуазно-помещичьей России. Эсеры держали его до поры до времени в тени, и вот наступил день и час его действий: Председатель Петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий пал, сраженный пулями Канегиссера.

Следователь Антипов, допрашивая Канегиссера, внутренне поражался: убийца Урицкого рассказывал о себе без утайки. Но ни словом не заикнулся о главном — сообщниках, руководителях террора. Выходило, что их вроде бы и не существовало. Об этом же свидетельствует и официальный документ. В нем сказано: "При допросе Леонид Канегиссер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии или какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и за расстрел своего друга Перельцвейга, с которым был знаком около 10 лет. Из опроса арестованных и свидетелей по этому делу выяснилось, что расстрел Перельцвейга сильно подействовал на Леонида Канегиссера. Узнав о расстреле, он уехал из дому на несколько дней — место его пребывания за эти дни установить не удалось".

Запись следователя весьма противоречива. Она наводит на многие вопросы, на которые следствие должно было ответить и не ответило. По признанию следствия "точно установить путем прямых доказательств, что убийство Урицкого было организовано контрреволюцией, не удалось". Значит, прямых доказательств не нашли, а косвенных было предостаточно? Да и могло ли быть простым совпадением убийство Урицкого в Петрограде и тяжелое ранение Ленина в Москве в один и тот же день — 30 августа 1918 года? Почему это не насторожило следствие? Почему эта "случайность" не фигурирует в следственных материалах, а всячески обходится следователями? На фоне злодейского покушения эсерки Каплан на Ленина, видимо, как-то сглаживалась острота восприятия убийства Урицкого в Петрограде.

Следствию так же не удалось точно установить, когда было решено убить Урицкого. Но о том, что на него готовится покушение, Урицкий знал. "Его неоднократно предупреждали и определенно указывали на Канегиссера, — говорится в следственных документах, — но т. Урицкий слишком скептически относился к этому. О Канегиссере он знал хорошо по той разведке, которая находилась в его распоряжении".

Петербург 1918 года кишел заговорщиками — монархическими и республиканскими. С кадетской и эсеровской примесью. С немецкой ориентировкой и союзной. Удары тех и других направлялись против большевиков. Петроградская ЧК не успевала разоблачать одних врагов революции, как появлялись другие. В одну из облав попал близкий друг Леонида Канегиссера — некто Перельцвейг. Суд был коротким и однозначным — расстрел. Сам Канегиссер оказался не схваченным и не арестованным по чистой случайности. Он ходил вооруженным с головы до ног и публично грозился отомстить за смерть друга взрывом Смольного.

В дни, предшествовавшие покушению на Урицкого, мать Леонида Канегиссера часто видела сына за беседой с Германом Лопатиным. О чем они так оживленно и заинтересованно говорили, она не знала. При ее приближении они замолкали. Но однажды она слышала, как Лопатин говорил Леониду:

— Есть, Леонид, обязательная воинская повинность. Но нет обязательной революционной повинности. Все революции обыкновенно творятся добровольцами.

По какому поводу были сказаны эти слова, мать Канегиссера не знала. Но они ее насторожили. Безусловно, речь шла о каких-то высоких замыслах. О жертвенности во имя революции. Во имя свободы. Более жертвенно настроенного человека, чем Лопатин, хозяйка дома не встречала. Ее сын буквально боготворил Германа и впитывал в себя каждое произнесенное им слово. Нелестно отзывался народоволец об Урицком. По его мнению, мещанин из города Черкасс, комиссионер по продаже леса, меньшевик, перекрасившийся в большевика, беспардонно распоряжался свободой и жизнью нескольких миллионов людей Северной Коммуны.

Белоэмигрантский писатель Марк Алданов вспоминал, что после смерти Урицкого, коммунистическая печать изобразила его беззаветным рабом идеи, фанатиком большевистского корана. Выразил сомнение, что это было именно так. Фанатик — комиссионер по продаже леса! И меньшевистское прошлое не тянуло на фанатика. Да и в сам "коран большевизма" он уверовал только за несколько месяцев до своей кончины.

У меньшевиков Урицкий никогда не считался крупной величиной. Самое большее, чего он достиг и что ему зачтется историей — это личное секретарство у Г.В.Плеханова.

Но справедливости ради заметим, что в 1912 году Моисей Соломонович все же был избран в организационный комитет РСДРП/меньшевиков/. Оказывается, серый, да не совсем.

В дни Октябрьского вооруженного восстания Урицкий стал членом ВРК, затем — комиссаром по делам Учредительного собрания. И в этой должности проявил себя решительным сторонником Ленина. Хотя до этого многожды был им бит, так как по вопросу о Брестском мире стоял на позициях "левого коммунизма".

Почему М.С.Урицкий избрал для себя полем деятельности чрезвычайную комиссию? Перед ним были открыты и другие дороги. И надо признать, что мест у власти освободилось много, а людей компетентных было мало. Характер отдельных лидеров большевизма сказался самым непосредственным образом в сделанном ими выборе. Ленин взвалил на свои плечи всю полноту власти. Троцкий облюбовал место, которое должно было сразу стать на виду у всего мира — народный комиссар по иностранным делам. В военные гении смело шагнул Крыленко. Урицкий воевать не любил. Говорить красиво не умел. Партия предложила ему пост главы Петроградской ЧК. Партии, к которой он только что примкнул, — отказать было нельзя. И на него сразу, обвалом свалилась вдруг и власть — громадная, настоящая власть. Не стесненная ни законами, ни формами суда — ничем, кроме "революционной совести"…

Весьма необычен и тот факт, что за несколько дней до покушения — Канегиссер разговаривал по телефону с Урицким.

— Знаете с кем я говорил сегодня? — сказал Леонид Герману Лопатину.

— С кем?

— С Урицким.

О чем говорил Канегиссер с Урицким — осталось неизвестным…

Мать убийцы М.С.Урицкого продержали в тюрьме сравнительно недолго. Как только сына казнили, ее выпустили. Вернувшись домой, она узнала, что в больнице умирает Герман Александрович Лопатин. Не откладывая на завтра, Р.Л.Канегиссер поехала в Петропавловскую больницу. Германа Александровича застала еще в полном сознании.

— Счастлив увидеть Вас перед смертью, — сказал он. — Думал, Вы на меня сердитесь.

— За что?

— За гибель Вашего сына…

— Чем же Вы в ней виноваты?

Герман Александрович промолчал. Не сказал больше ни слова. Он умер через несколько часов и унес свою тайну в могилу.

Что же происходило 30 августа 1918 года в Москве? Секретарь МК РКП/б/ В.М.Загорский, получив известие об убийстве М.С.Урицкого в Петрограде, немедленно послал В.И.Ленину записку. Предупредил о грозящей ему опасности, просил воздержаться от поездок на митинги.

Записку Загорского передал телефонист Верхнего Кремлевского коммутатора П.Д.Дмитриев. Владимир Ильич прочитал ее, взглянул на часы и спокойно сказал:

— Позвоните товарищу Гилю в гараж. Поедем на Хлебную биржу.

За обедом Мария Ильинична пыталась отговорить Владимира Ильича от поездки на митинги. Ленин отшучивался, посмеивался над опасениями сестры.

Зазвонил телефон. Мария Ильинична взяла трубку.

— Тебя, Володя.

— Я слушаю, кто говорит?

— Людвинская, Владимир Ильич. Звоню по просьбе товарища Загорского.

— И какая у него просьба, товарищ Таня?

— Да вот… — смутилась Людвинская. — Он хотел напомнить вам о решении бюро МК, чтобы вы временно воздержались от выступлений на митингах. Она хотела сказать: "В связи с участившимися случаями террористических актов врагов революции", но Владимир Ильич прервал ее:

— Что? Что? Вы хотите прятать меня в коробочке, как буржуазного министра?

Людвинскую у телефона сменил Загорский.

— Обстановка тревожная, — говорил секретарь МК. — Пролетариат должен оберегать своего вождя. Просим вас сегодня на митинги не ездить…

— Товарищ Загорский, — сердито возразил Ленин, — я отказаться от выступления на Хлебной Бирже и на заводе Михельсона не могу, во-первых, потому, что обещал быть на собрании; во-вторых, считаю принципиально важным в настоящее время выступать на рабочих собраниях. И положил трубку телефона.

Мария Ильинична с минуту выждала, а потом тихо спросила:

— Все-таки едешь?

— Бог не выдаст… — примирительно улыбнулся Владимир Ильич.

— Ты удивительно беспечен, Володя. В таком случае — я еду с тобой…

— Сегодня не получится. В другой раз — обязательно поедем вместе, обещаю.

Мария Ильинична вздохнула: ни под каким предлогом задержать невозможно. С тревогой прислушивалась к удаляющимся шагам Владимира Ильича, гулко раздававшимся в сводчатом коридоре старинного здания Совнаркома.

… За 2–3 часа до начала митинга на Хлебной бирже секретаря Басманного райкома Е.М.Ямпольскую вызвали в МК партии и сообщили, что в связи с тревожным положением В.И.Ленину предложено сегодня не выступать. Понятно, как дороги были трудящимся выступления Владимира Ильича. Как все стремились послушать его, какой это был праздник для всего района. Но в обстановке того времени Ямпольская все же почувствовала облегчение, что Ленина на митинге не будет…

На Хлебную биржу для выступления на митинге приехало несколько видных работников партии. Среди них были А.М.Коллонтай и Емельян Ярославский.

Помещение Хлебной биржи имело только один вход с широкой лестницы, которая вела непосредственно с площади в зал, на второй этаж.

Против входа в зал находились грубо сколоченные подмостки, на которых стоял стол для президиума и откуда выступали ораторы. Митинг начался вовремя. Первой слово попросила А.М.Коллонтай. Слушателей было достаточно. Большинство — рабочие, работницы и красноармейцы. Ямпольская, убедившись, что все идет хорошо, прошла центральным проходом и остановилась в конце зала у окна. Оно выходило на Гавриковскую площадь. Взглянув в окно, она увидела, что по площади к зданию Хлебной биржи бегут люди. Особенно ее поразили женщины. Они на ходу снимали фартуки и спускали закатанные рукава кофточек и платьев. Ничего не понимая, Ямпольская двинулась было к выходу, но увидела, что со сцены в проход спрыгнул Емельян Ярославский и быстро пошел кому-то навстречу. В зал Хлебной биржи входил В.И.Ленин и за ним толпа людей. Ярославский обнял Владимира Ильича за плечи и повел вперед, к трибуне. Раздались бурные, восторженные аплодисменты. Владимир Ильич несколько раз пытался успокоить собравшихся, но овации еще более усиливались. Террорист Федоров-Козлов, захваченный волной энтузиазма, вместе с рабочими неистово кричал пролетарскому вождю "Ура!" Потом вдруг опомнился и затих…

В.И.Ленин выступал с речью "Две власти /Диктатура пролетариата и диктатура буржуазии/". Призывал рабочих к революционной бдительности, к беспощадной борьбе с контрреволюцией на Кавказе, Украине, в Сибири и на Волге, где Советы свергнуты и "большевистские деятели отданы на растерзание чехословацким наймитам и российским белогвардейцам".

— У нас один выход, — говорил Ленин, — победа или смерть!

В.И.Ленин говорил не больше двадцати минут. Он никогда не скрывал от народа правду, как бы тяжка она ни была. Так было и на этот раз. Но, говоря о различии между пролетарской и буржуазной диктатурой, Владимир Ильич подчеркивал силу пролетарской диктатуры, опирающейся на массы и проводящей в жизнь политику в интересах народа.

Владимир Ильич предостерегал об опасности для Советской власти со стороны внутренней контрреволюции и начавшейся иностранной военной интервенции. К этому времени в Архангельске успели уже высадиться английские и американские войска, на Урале и в Поволжье восстал чехословацкий корпус. В Самаре образовалось контрреволюционное правительство из бывших членов Учредительного собрания. На Дону и Кубани генералы Краснов и Каледин формировали полки и дивизии из казаков и офицеров. Украина, Белоруссия и Прибалтика захвачены германскими войсками… Ленин призвал трудящихся для защиты Советской власти идти в ряды Красной Армии.

— Как бы небыли велики переживаемые трудности, — говорил Ленин, — они носят временный характер и будут преодолены.

Много было задано Владимиру Ильичу вопросов. Всем хотелось услышать ответ от Ленина, от человека, которому доверяли больше, чем себе, и тогда, казалось, легче будет перенести, преодолеть те трудности, о которых он только что говорил и которые сулило надвигающиеся осень и зима.

Федоров-Козлов напряженно ловил каждое слово Ленина о рабочих, о их роли в революции, об их исторической ответственности за судьбы социализма в России.

В толпе, окружавшей Ленина, Ямпольская заметила спешно пробирающегося к выходу члена райкома Федора Шабловского, которому было поручено охранять Владимира Ильича на митинге и проводить затем до Замоскворечья. Но Владимир Ильич вежлива отказался от его услуг. Федоров-Козлов слышал, как Ленин сказал:

— Не беспокойтесь, мы с шофером знаем дорогу. Спасибо, сопровождать меня не надо.

Федоров-Козлов пришел на Хлебную биржу убить Ленина. Не убил. Не решился на такой ответственный шаг. Шаг можно было сделать, но поправить нельзя. И он не решился. Подавленный вышел на улицу. Подошедшему к нему Зубкову сказал:

— Не мог. Рука не поднялась.

— Правильно сделал, — ответил Зубков. — Никто из рабочих не будет стрелять в Ленина. Я выхожу из партии эсеров.

— Не партия, — злобно буркнул Федоров-Козлов, — а банда политических убийц.

— Это ты в точку попал, — горячо заметил Зубков. — Не знаешь, куда поехал Ленин с Хлебной биржи?

— На завод Михельсона.

— На завод Михельсона? Туда же назначена исполнительницей Фанни Каплан, — встрепенулся Зубков. — Дежурным боевиком у нее сегодня Василий Новиков. Они убьют Ленина. Я — в Замоскворечье. Может, еще успею помешать…

Не успел…

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

БИЦЕНКО: Федоров-Козлов и Зубков — рабочие-боевики. Оба — бывшие члены партии эсеров… Но была ли у Федорова-Козлова и Зубкова самая простая, твердая, спокойная уверенность в том, что они творят святое дело? Был. ли тот обязательный для сознательного боевика порыв, с которым он бросается в "бой кровавый, святой и правый". Нет, не было. Зубков рассказал, как он делился своими сомнениями с Каплан, как относился к тому, что Усов, а затем Федоров-Козлов не стреляли в товарища Ленина. Он объяснил это тем, что в глубине души рабочие сознавали, что нельзя поднимать руку на социалиста.

ЗУБКОВ: Обстановка, в которую мы попали в боевой организации, была такова, когда говорят: вот вам санкция ЦК и честное слово Гоца на разрешение покушения на Ленина. Но когда убьете Ленина или Володарского, то не называйте себя членами партии социалистов-революционеров.

БИЦЕНКО: Естественен вопрос: что же они, Козлов, Зубков, действительно такие слабые, поскользнувшиеся, как выражался… Гоц обо всех боевиках, которые от них ушли. Ничего подобного. Они не верили, что, убивая Ленина, совершают святое дело во имя революции.

КРЫЛЕНКО: Мы установили, что Усов и Козлов не стреляли, что Зубков не хотел стрелять: они были убеждены, что выстрелить не могли, потому что у них рука на Владимира Ильича не поднялась. Так поступили рабочие. Так было до трагического дня 30 августа…