Браунинг N150487

Террористы в Томилино собирались сделать налет на Лубянку и освободить Каплан. Они не знали, что ее по распоряжению секретаря ВЦИК В.А. Аванесова перевезли с Лубянки в Кремль. Варлаам Александрович вызвал коменданта Кремля П.Д.Малькова и сказал:

— Немедленно поезжайте на Лубянку и заберите Каплан. Поместите ее в Кремле под надежной охраной.

Мальков выполнил указание В.А.Аванесова. Перевез Каплан с Лубянки в Кремль. Поместил ее в полуподвальной комнате. Она была с высоким потолком, гладкими стенами, с зарешеченным окном, которое находилось метрах четырех от пола. Не заглянешь в него, не дотянешься до рамы рукой.

Возле двери и на всякий случай у окна. Мальков поставил усиленные посты. Часовых проверял ежечасно. Не спускал глаз с заключенной. Больше всего Мальков боялся, как бы кто-нибудь из охраны не отправил террористку на тот свет раньше времени. Каплан вызывала у латышских стрелков брезгливость и ненависть.

Террористка отказалась от завтрака. Первые часы пребывания в камере ни на минуту не останавливалась. Все ходила и ходила от стены до стены. Приезжал с Лубянки Петерс. Когда на допросы вызывать перестали, затихла. Присела на табурет. Озабоченный, усталый взгляд. Глубокая поперечная морщина, прорезавшая лоб у переносицы, придавала лицу несвойственное ему выражение обреченности. Не было раньше этой морщины и этой безысходной обреченности. Три дня и три ночи, проведенные на Лубянке в поединках с чекистами и наедине с собой, вытряхнули из нее что-то очень существенное и невосполнимое: безрассудное, необъяснимое, полное восприятие жизни, когда все — и неудачи, и беда, и сомнения, и огорчения — все благодать!

Каплан прислушалась к себе. Ядовитым туманом клубился внутри страх. Опалило сознание бессилия. Рок неудач преследовал ее и после каторги. Сковывал волю. Сколько ей можно убегать, кого-то догонять, быть в конечном итоге битой?

Каплан ходила по камере. С трудом переставляла ноги. Куда ни повернется — серая стена. О нее тупо ломался взгляд. Будто она никогда не видела солнца. Не кипела в половодье революции. Откуда эта серая стена? Какая дьявольская сила забросила ее в одно из подвальных помещений Кремля?

Каплан надеялась, что ее больше не будут вызывать на допросы. Она боялась встреч с Петерсом. Уцепится за ниточку — размотает весь клубок. Она уже на пределе. Скорей бы конец. Взаимные прощупывания, пробные атаки и контратаки, истерики, уход в глухую защиту, обманные маневры поведения. С чем все это сравнишь?

Память Каплан распахнула в минувшее одну из своих бесчисленных дверок и она услышала голос Петерса:

— Я думаю, у вас есть еще много что сказать…

По спине пробежали мурашки.

— Я сказала все, — выдавила Каплан и отвернулась. Мутным, нехорошим взглядом уставилась в окно. В глазах бродило что-то этакое… Мысль? Воспоминание?

— Я не ошибаюсь, — сказал Петерс. — Вы утаиваете главное — сообщников и руководителей покушения… Вам предстоит очная ставка…

— С кем?

— С Верой Тарасовой.

— Зачем? Зачем эта канитель с очными ставками? Я подпишу все, о чем рассказала.

— Нам нужна полная правда.

Вошла Вера Тарасова. Остановилась. Собралась с силами.

— Послушай, Фаня, — голос Тарасовой прерывался. — Как ты могла?.. Ну почему?

Тарасова подождала ответа и, убедившись, что не получит его, добавила:

— Трудилась бы, как все. Имела бы семью…

— Очевидно, я не такая, как все, — голос Каплан завибрировал от напряжения.

— Фаня, — с горечью сказала Тарасова, — Ты сама себя загнала в тупик. Разве об этом ты мечтала в Акатуе?

Каплан откачнулась назад, будто ударенная, и впервые посмотрела в лицо Тарасовой — потерянно поомотрела. Слепо.

— Акатуй — совсем другая жизнь, — бормотала Каплан. Осеклась от невозможности хоть что-то объяснить Тарасовой, искренне горюющей о ней. Махнула обреченно рукой:

— Эх, Верочка!

После ухода Тарасовой Каплан продемонстрировала один из резких скачков перемены настроения. Петерс ни разу не видел Каплан обмякшей и безоружной. И все же она ни в чем не раскаялась. Ни в чем существенном не призналась. Задумчиво стряхивала с правого плеча невидимую пушинку. Но та, вероятно, не исчезала. Тогда Каплан сняла ее пальцем, отвела в сторону и проследила, как она медленно падала вниз…

Каплан подняла к Петерсу лицо с грустными глазами.

— Я была на заводе Михельсона одна…

Петерс тяжело вздохнул. Чуя перемену, Каплан беспокойно всматривалась в Петерса, пока тот делал какие-то записи в протоколе допроса.

— Где здоровый рассудок? — едва слышно спросил Петерс.

В голосе чекиста звучало сочувствие. Не наигранное — настоящее. Откровенность не ему одному нужна. Ей самой. Петерс провел рукой по горлу: нельзя запираться. И застыли два профиля друг против друга. Глаза в глаза. Петерс, упершись грудью о стол, подался вперед, словно притянутый. Признание, казалось ему, было у Каплан уже на языке…

— Я не скажу… Не могу…

Взгляд ее потух. Она сгорбилась. И сразу постарела на десяток лет…

Тусклое лицо. Бормочущий осевший голос. Маска, внешняя оболочка. Защитная окраска. Вроде бы все правильно. И однако Петерс чувствовал, что-то здесь не то, определенно не то. Что же должна чувствовать эта маска? Что такое сокровенное и тайное призвана она столь упорно защищать от следствия?

… Каплан все ходила и ходила по камере. Трудно оказать почему, но у нее было такое ощущение, что дело движется к развязке. Так оно и было. Сознавая это, Каплан почему-то впервые со времени выхода на свободу с неподдельной теплотой подумала о каторге в Акатуе. Ведь там она, как это кажется ни странно, умерла бы в кругу близких ей по духу товарищей. А здесь, в Москве, ей придется умирать в глухом остервенелом одиночестве. Память о себе ей помогут оставить выстрелы в Ленина, но самой-то ее уже не будет.

Ненадолго, всего на пять-шесть минут к Каплан зашел Петерс. Он ни о чем не спрашивал. Ничего не уточнял. Не записывал. Смотрел на нее и о чем-то сосредоточенно думал… Каплан так и осталась для него за семью замками со своей трагической судьбой и загадочной психологией.

Жизнь Каплан подходила к последней черте. Да и была ли у нее в сущности жизнь? Что она видела? Что познала? Кто ее любил? Кого она одарила своей любовью? Кому поверила сокровенное? Кто ей открывал свою душу? Чье сердце она обогатила мечтой? Детство она почти не помнила. Юность ее растворилась и заглохла в обшарпанных стенах пересыльных тюрем, в кошмарных снах, горьких и беспросветных думах… На каторге Каплан сгорала от внутренней сосредоточенности. Растворялась в бесплодных затереотизированных спорах, вера в торжество добра над злом. Ощущение тревоги не покидало ее ни на один день. А тут еще глаза… Отказывались видеть белый свет — единственное, что ее всегда радовало. Страдала ужасно. И если бы не Мария Спиридонова и Вера Тарасова — наверняка сошла бы с ума. Они не давали окончательно упасть духом, вселяли надежду. Целых три года длилось тяжкое испытание, и она прозрела…

И, как удар грома, неожиданная свобода… Пока добиралась из Акатуя до Читы — отшумела бурями Февральская революция. И вдруг снова заболели глаза. Скиталась по госпиталям и больницам. Зрение то пропадало, то восстанавливалось. Случалось такое и раньше. Но тогда она не била тревоги. Не жаловалась на судьбу. Малая беда не заслоняла большую — вечную каторгу… Потерю зрения воспринимала, как еще один удар из-за угла… Пошла на риск. В Харькове ей сделали более или менее удачную операцию. Хоть и плохо, но все же стала видеть. Воспрянула духом. Вернулась в Москву. Партия эсеров находилась в бегах, на полулегальном положении. С ходу ринулась в бой. Не хотела выключаться из борьбы даже на короткое время… События разворачивались с невероятной быстротой… Вскоре она оказалась в самом центре "святого дела" ЦК ПСР — заговора против Ленина.

Почему она его не убила? Ведь стреляла отравленными пулями? И ни одна из них не оказалась смертельной? Глаза… Всему виной глаза. На расстоянии трех шагов не попала… Фигура Ленина почему-то расплывалась. Голова, в которую она целилась, ускользала в сторону. Бежали секунды… Подходили рабочие. И тогда она начала палить в его спину…

Почти никто из боевиков не знал, какую операцию Каплан сделала в Харькове. Даже Семенову она не сказала, что стала плохо видеть. А ведь ему она верила. У нее с ним одна точка отсчета — возмездие. Он один из немногих сумел глубоко заглянуть в ее противоречивую душу. Догадывался или не догадывался, почему она под разными предлогами отказывалась одна ходить на ведение слежки? Ее постоянно сопровождали то Зубков, то Усов. Чаще всего — Новиков. Молча несла свой крест. Отчаянно торопилась встретить Ленина. И судьба, наконец-то, над ней смиловалась. В роковую пятницу — 30 августа 1918 года он приехал на завод Михельсона…

После выстрелов смутно видела, как Ленин медленно оседал на землю… Как из кабины выскочил шофер и бросился за ней… Швырнула ему под ноги револьвер и кинулась в толпу бегущих к воротам женщин. Забыла, что для ее побега в ближайшем переулке стоял наготове рысак с пролеткой. Забыла, как Новиков сказал ей:

— После выстрелов бегите к извозчику. Он вас быстро умчит отсюда.

Ей бы только свернуть в переулок… А она, ошеломленная содеянным, куда-то бежала. Потеряла ориентировку. Растерялась. Прислонилась на тротуаре к развесистому дереву. Перевела дух. Загнанная и затравленная, обратила на себя внимание какого-то военного комиссара…

Каплан не питала иллюзий на снисхождение Советской власти. Слишком велико и чудовищно было ее преступление. Знала — пощады не будет. Мучилась и казнилась только одним: могла ли она скрыться после покушения? Могла. Лихач — извозчик, нанятый по распоряжению Семенова дежурным боевиком, ждал ее наготове у завода в условленном месте. Но Каплан, да и Семенов, придерживались той точки зрения, что исполнитель после свершения террористического акта не должен бежать и скрываться. И Каплан, помня об этом, сыграла свою роль до конца, создав впечатление, что эсеровские террористы по-прежнему, как и при царизме, — герои, рыцари без страха и упрека, без колебания жертвуют жизнью за святое дело… И все же, видимо, Каплан рассчитывала на побег. Не случайно при обыске у нее был найден железнодорожный билет до станции Томилино, где находилась одна из явочных квартир членов Центрального боевого отряда при ЦК ПСР.

Угнетали Каплан не столько мысли о предстоящей смерти, сколько сообщение Свердлова о том, что она Ленина не убила, а только ранила. Значит, вождь большевиков будет жить, а вместе с ним будет жить и Советская власть. Вспомнила о бомбе. Она до последнего дня настаивала на ее применении в террористическом акте против Ленина. И только колебания Семенова, сопротивление Коноплевой, Зубкова, Козлова и Усова заставили заменить бомбу браунингом.

После Каплан на квартире у Рабиновича, где она жила вместе с Коноплевой, осталась бомба. Значит, не исключалось, что для покушения Каплан использует бомбу.

С минуту на минуту Каплан ожидала прихода коменданта Кремля. не появлялся. Каплан не могла знать, что его вызвал к себе секретарь ВЦИК В.А.Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан — расстрелять. Приговрр привести в исполнение коменданту Кремля П.Д.Малькову.

— Когда? — коротко спросил комендант Аванесова…

— Сегодня…

Круто повернувшись, Мальков вышел от Аванесова и отправился в комендатуру. Вызвал несколько человек латышей — коммунистов, которых хорошо знал. Обстоятельно их проинструктировал, и они отправились за Каплан.

В замке заскрежетал ключ… Распахнулась дверь… Каплан вскинула голову. Перед ней стоял комендант Московского Кремля Павел Мальков. Это о нем Григорий Семенов говорил боевикам:

— Чекист — большевик. Встретится на узкой дорожке — не щадить.

Мальков и рослые конвоиры с винтовками, смотрели на террористку враждебно. Шли молча длинными коридорами. Под высокими сводчатыми потолками гулко раздавались звуки солдатских сапог латышских стрелков.

— Стойте.

Каплан повернулась лицом к конвою. Павел Мальков посмотрел на часы, а затем на террористку:

— По постановлению Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, — сказал он глухо, — вы приговорены к высшей мере наказания…

Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года.

О расстреле Каплан первой сообщила газета "Известия ВПИК" за 4 сентября 1918 года: "Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в товарища Ленина правая эсерка Фанни Ройд /она же Каплан/".

Возникло было затруднение с захоронением трупа Каплан. Разрешил его Я.М.Свердлов. Он сказал: "Хоронить Каплан не будем. Останки уничтожить без следа."

И уничтожили. Писатель Юрий Давыдов утверждает, что труп Каплан был облит бензином и сожжен в железной бочке в Александровском саду. "Кремацию" проводил комендант Кремля П.Д.Мальков. Помогал ему пролетарский поэт Демьян Бедный. "Оба, кажись, не инородцы, — пишет Давыдов, — А куда было податься коменданту, ежели еврей Свердлов не хотел осквернить нашу землю погребением еврейки Каплан?"

Казалось бы, на этом можно было поставить точку. И тем не менее, нельзя игнорировать существование нескольких версий о судьбе Каплан. Встречается утверждение /правда — бездоказательное/ о ее казни ранним утром 31 августа. В то же время Брюс Локкарт видел Каплан на Лубянке рано утром 1 сентября. Нельзя исключить, что постановление о расстреле Каплан вынесли задним числом, после свершившейся казни. Во всяком случае мысль о возможном помиловании Каплан тогда ни у кого не возникала. Слишком накаленной была обстановка. Слишком одиозно звучала фамилия убийцы. Слишком велика была опасность, угрожавшая жизни Ленина, исходу революции. Каплан была не личным врагом Ленина. Она была злейшим врагом Советской власти. Рабочие и крестьяне не собирались смягчать суровую кару, не думали оберегать её от справедливого возмездия.

Слухи о том, что Фанни Каплан осталась жива благодаря заступничеству раненого Ленина, начали распространяться в 30–40 годах заключенными тюрем и концлагерей, якобы встречавших Каплан в роли работника тюремной канцелярии или библиотеки на Соловках, Воркуте, Урале и в Сибири Теперь, когда стали доступными архивы бывшего КГБ СССР, мы располагаем документами, в одном из которых говорится, что арестованный — бывший эсер-террорист, участник покушения на В.Н.Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона В.А.Новиков встречал Фанни Каплан на прогулке в тюремном дворе Свердловской пересыльной тюрьмы в 1932 году, а заключенный Матвеев в 1937 году утверждал, что Каплан в поте лица трудилась в Управлении Сиблага в Новосибирске.

Выписка из протокола допроса арестованного Новикова Василия Алексеевича, 1883 года рождения, от 15 декабря 1937 г.

ВОПРОС: Вы называли всех бывших участников эсеровской террористической дружины, с которыми вы встречались в последующие годы?

ОТВЕТ: Я упустил из виду участницу покушения на В.И.Ленина — Ф.Каплан, которую встречал в Свердловской тюрьме в 1932 г.

ВОПРОС: Расскажите подробно, при каких обстоятельствах произошла эта встреча?

ОТВЕТ: В июле 1932 г. в пересыльной тюрьме в г. Свердловске, во время одной из прогулок на тюремном дворе, я встретил Каплан Фаню в сопровождении конвоира. Несмотря на то, что она сильно изменилась после нашей последней встречи в Москве в 1918 г., я все же сразу узнал ее. Во время этой встречи переговорить мне с нею не удалось. Узнала ли она меня, не знаю, при нашей встрече она никакого вида не показала. Все еще сомневаясь в том, что это Фаня Каплан, я решил проверить это и действительно нашел подтверждение того, что это было именно так,

ВОПРОС: Каким образом?

ОТВЕТ: В Свердловской тюрьме содержался Кожаринов, переводившийся из челябинского изолятора в ссылку. Кожаринов был привлечен к работе в качестве переписчика. Я обратился к нему с просьбой посмотреть списки заключенных, проверив находится ли среди них Фаня Каплан. Кожаринов мне сообщил, что действительно в списках тюрьмы числится направленная из политизолятора в ссылку Каплан Фаня, под другой фамилией — Ройд Фаня…

ВОПРОС: От кого и что именно вы слышали о Каплан в 1937 г.?

ОТВЕТ: 15 ноября 1937 г. я был переведен из Мурманской тюрьмы в Ленинградскую на Нижегородской ул. Находясь там в одной камере с заключенным Матвеевым, у меня с ним возник разговор о моей прошлой эсеровской деятельности и, в частности, о Каплан Фане. Матвеев, отбывавший наказание в Сибирских к/лагерях, сказал мне, что он знает о том, что Каплан Фаня — участница покушения на В.И.Ленина — работает в управлении Сиблага в Новосибирске в качестве вольнонаемного работника…

Новиков подтвердил правильность записи протокола и то, что он им был прочитан. Допрос вели: начальник и оперуполномоченный 4-го отделения УГБ УНКВД Ленинградской области. Подписи неразборчивы. Выписка заверена II апреля 1991 года сотрудником Центрального архива КГБ СССР Ю.М.Разбоевым.

На запрос N 12916 Зам. Наркома Внутренних дел Фриновского: верны ли сведения В.А.Новикова, сподвижника Ф.Каплан в покушении на В.И.Ленина 30 августа 1918 года, из Свердловска ответили "Дмитриев N 655 от 26.ХII. сообщает, что ответ задержан на сутки ввиду того, что производил тщательную проверку. Не установлено, что Ройд Фаня содержалась в Свердловской тюрьме в 1932 г. и позднее, чтобы не ошибиться проверку произвели по архивным данным Свердловской тюрьмы, по архивным материалам конвойного полка, картотеки ОМЗ, а также РКМ и ДТО. Также не установлено ни одного арестованного с фамилией, сходной с Ройд Фаней. Просит сообщить более полные установочные данные для установления. Просит телеграфировать".

На "Меморандуме N 52892" /так озаглавлена телеграмма из Свердловска/ малоразборчивые подписи, краткая резолюция Фриновского и штамп 4-го отдела ГУГБ от 30 декабря 1937 года.

Пришел ответ из Новосибирска. В нем говорилось: "Мальцев N 647 от II января 38 г. сообщает, что в числе заключенного и вольнонаемного состава Фаня Ройд, она же Фаня Каплан в прошлом и в настоящее время не имеется".

Текст заверен работниками КГБ СССР и штампом 4-го отдела ГУГБ от 14 января 1938 года.

Согласно изданной в Израиле энциклопедии, в годы массовых репрессий в СССР, Клаплан мирно работала в библиотеке Бутырской тюрьмы и тихо умерла в 1950 году. Авторы энциклопедического текста исказили биаграфию Каплан. Передвинули дату рождения с 1890 на 1881 год, прибавили ей в общей сумме 42 года жизни.

В 70-х годах последовал новый всплеск сенсаций о Каплан. Некто Борис Орлов опубликовал в двух номерах журнала "Время и мы" /N 2, 1975 г; N 3, 1976 г./ пространный материал, в котором сделал попытку доказать, что покушение на Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона совершила не Фанни Каплан, а террористка Лидия Коноплева.

Дикость этой "версии" более чем очевидна. Да, Коноплева первой в Центральном боевом отряде при ЦК ПСР выдвинула идею покушения на В.И. Ленина, да, Коноплева первой пыталась осуществить его в марте 1918 года. да, Коноплева была одним из самых активных помощников Григория Семенова в организации покушений на вождя революции в августе 1918 года. Да, Коноплева была образована, хорошо владела огнестрельным оружием. Отличалась высокими бойцовскими качествами, да, Коноплева страстно хотела убрать с политической арены лидера большевиков. Да, Коноплева жаждала громкой славы, известности. Признание партий эсеров ее революционных заслуг. И все же ни Гоц, ни Донской, ни Семенов не доверили ей осуществить покушение на Ленина 30 августа 1918 года. На завод Михельсона, куда наиболее вероятно должен был приехать на митинг Ленин, главным исполнителем была назначена Фанни Каплан.

Почему? По окладу натуры Коноплева была больше человеком слова, порыва и взвинченности. 30 августа Абраму Гоцу, его партии эсеров и стоящими за ней посольствами Франции, США и Англии на заводе Михельсона нужен был человек дела, веры, фанатичной убежденности в постулаты эсеровского народовластия. Таким человеком в боевом отряде террористов оказалась Фанни Каплан. Не случайно, что опытный, прошедший школу царских тюрем, ссылок и каторги, Василий Новиков заменил на посту дежурного боевика на заводе Михельсона начавшего колебаться в праведности покушения, Федора Зубкова.

Лидию Коноплеву Григорий Семенов назначил исполнительницей в район Александровского /ныне Белорусского/ вокзала, как можно дальше от места вероятного покушения. Дисциплина в отряде была предельно строгой. Заранее все обговорено и рассчитано. И никак, ни при каких условиях не могла Коноплева бросить свой пост у Александровского вокзала, приехать на завод Михельсона, не зная, там ли находится Ленин, подменить Каплан, стрелять в Ленина, остаться незамеченной ни Каплан, ни Новиковым.

Все дело в том, что при "сооружении" своей "версии" — стреляла в Ленина не Каплан, а Коноплева — Борис Орлов пользовался не архивами фонда ЦГАОР, КГБ СССР, не материалами предварительного следствия Революционного Трибунала по делу Ф.Каплан, а публикациями, появившимися за границей в 40 — 70 — е годы. Он пользовался — стенограммами судебного процесса правых эсеров 1922 года, но истолковал их произвольно, подчиняя главной цели: любыми штрихами, недомолвками, натяжками, противоречиями, ошибками подсудимых, доказать недоказуемое — в Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона стреляла не еврейка Фанни Каплан, а русская Лидия Коноплева. Каплан — непризнанная героиня еврейского народа, добровольно взвалившая на себя непомерный груз чужой вины — вины Лидии Коноплевой, которая не нашла в себе мужества признаться в содеянном злодейском покушении на В.И.Ленина.

Свою "версию" Б.Орлов аргументирует тем, что Лидия Коноплева еще в феврале 1918 года выбрала себе браунинг, вооружила этим оружием террористов отряда Семенова. 30 августа 1918 года браунингом был вооружен боевик Козлов, встретивший Ленина на Хлебной бирже и не ставший в него стрелять. Коноплеву де обучал стрельбе старый террорист Ефимов. Каплан же такого послужного списка не имела. Всего за две недели до покушения обсуждала с Пелевиным технику акта, что лучше применить: бомбу или револьвер? И это, дескать, не случайно. Вся террористическая деятельность Фанни Каплан началась и закончилась в 1906 году взрывом бомбы, от которой пострадала только она сама. Не умея, мол, стрелять, Каплан продолжала считать бомбу лучшим средством совершения террористического акта.

Лидия Коноплева имела браунинг. Но она его не выбирала и тем более не вооружала этим оружием членов Центрального Боевого отряда при ЦК ПСР. Браунинг ей подарил руководитель военной работы при ЦК ПСР Б.Рабинович. Он же вооружал боевиков отряда Г.Семенова. Если меткой стрельбе Коноплева училась у боевика Ефимова, то Каплан — у боевиков в отряде Семенова — Коноплевой и Зубкова. Если бы Каплан не умела стрелять из револьвера, ее никогда бы не назначили исполнителем покушения и не послали бы 30 августа 1918 года на завод Михельсона.

Каплан была последней надежной ЦК ПСР убить Ленина. Боевики — рабочие колебались. Встречали Ленина и стрелять в него отказывались. Как они говорили: " Рука не поднялась"… Каплан оправдала надежды лидеров партии эсеров: стреляла в Ленина, хоть не убила, но тяжело ранила. Тяжкие, почти смертельные ранения преждевременно свели Ленина в могилу.

В том, что Каплан обсуждала с Пелевиным, старым эсером, за две недели до покушения, что лучше применить: бомбу или револьвер, ничего удивительного нет. Она-то знала, что плохо видела и боялась промахнуться. Бомба казалась ей более надежным средством убийства Ленина, чем револьвер. Пелевин с такой постановкой вопроса не согласился. От выстрела из револьвера гибнет только тот, в кого целишься, а от бомбя чаще всего гибнут ни в чем неповинные люди. Предмет же акта террора часто остается невредимым. Более того, вероятность гибели самого террориста стократ возрастает. Каплан согласилась с Пелевиным и решила воспользоваться при покушении на Ленина только браунингом, а бомбу передала на хранение Григорию Семенову.

В конечном итоге в результате передержек, недомолвок, искажений, некомпетентности, плохого знания фактического материала, всех нюансов предварительного следствия, результатов эксперимента воссоздания реалий покушения 30 августа 1918 года на заводе Михедьсона Э. Кингисеппом, заставляют Б.Орлова задать самому себе вопрос: "Как же все-таки объяснить сделанное Фанни Каплан признание, что именно она стреляла в Ленина?"

Причина тому /по Орлову/: напряженная обстановка, в которой была задержана Каплан; признание, вырванное толпой у больной истеричной женщины: покушавшаяся смотрела в глаза смерти, находилась в состоянии нервного возбуждения.

Заметим, что методы физического воздействия в ВЧК к Каплан не применялись. Наоборот, обыск производили женщины. Сопровождали надежные проверенные чекисты. Допрашивали не рядовые следователи, а известные революционеры, члены Советского правительства и даже второй человек в государстве — Председатель ВЦИК Я.М.Свердлов. Признание в покушении на Ленина никто из Каплан не выколачивал, она призналась добровольно. Её признание подтвердили свидетели, а их было на момент ареста не менее 15-й человек. Добивались от Каплан совершенно другого признания: кто руководил террористическим актом?

Сама по себе Каплан не представляла загадки для ВЧК. Загадка заключалась в другом — кто стоял за ее спиной? Кто направлял её руку? Кто вложил в неё револьвер с отравленными пулями? А что они были отравлены. — доказала медицинская экспертиза и пуля, которую извлекли при операции из тела Ленина в апреле 1922 года в Боткинской больнице г. Москвы. Каплан не отвечала ни на один из этих вопросов. Почему? Находясь на пределе человеческих возможностей, она боялась проговориться, сказать что-либо такое, что могло бы навести чекистов на след Центрального боевого отряда, на его базу в Томилине, на явочные квартиры в Москве. Затягивая допросы, она давала тем самым возможность Григорию Семенову заметать следы. Перебазировать террористов на новые явочные квартиры. главное — она проявляла истеричность не из-за того, что взяла на себя чужую вину — вину Коноплевой, а потому что промахнулась. Не убила Ленина, а только ранила, не выполнила святого дела. Не спасла эсеровского народовластия. Ставка всей ее жизни оказалась фальшивой.

На что же следует обратить особое внимание? На совпадение по времени покушений: на Урицкого — в Петрограде, на Ленина — в Москве. Канегиссер, убийца Урицкого, как и Каплан, вращался в эсеровских кругах, тесно связанных с разведками держав Антанты. Он, как и Каплан, предпочел остаться в истории террористом — одиночкой. Но если миф об одиночке — террористке Каплан развеян начисто процессом правых эсеров в 1922 году, Канегиссера такие сокрушительные разоблачения не коснулись. Но они грядут. Они — не за горами. Все тайное, рано или поздно, становится явным. Это стало аксиомой, не требующей доказательств.

В назидание потомкам Борис Савинков писал: "Не мы, русские, подняли руку на Ленина, а еврейка Каплан; не мы, русские, убили Урицкого, а еврей Канегиссер. Не следует забывать об этом…"

… Генеральная прокуратура России постановила возбудить производство по вновь открывшимся обстоятельствам дело Ф.Е.Каплан /Ройдман/. Из материалов уголовного дела N Н-200 по обвинению Каплан прокуратура, якобы, усмотрела, что следствие в 1918 году проведено ВЧК поверхностно: не назначались судебномедицинская и баллистическая экспертизы, не допрашивались свидетели и потерпевшие, не производились другие следственные действия, необходимые для полного, всестороннего и объективного расследования обстоятельств совершенного преступления.

Постановление Генеральной прокуратуры РФ — это бесплодная попытка российских радикалов и стоящих за ними международного сионизма и масонства задним числом обелить террористку Каплан, сделать её жертвой политических репрессий большевизма. Но убийца есть убийца. Покушение есть покушение, а не импровизация фанатика-одиночки. Не спонтанная прихоть неуравновешенной истерички… Не мгновенный всплеск порыва ненависти. Не проявление целомудрия и благородства. Это была акция широкого заговора контрреволюции, настойчиво и умело направляемого Западом против Октябрьской революции. Выстрелами Каплан в ее вождя реакция легализовала белый террор против Советской власти.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК О КРАСНОМ ТЕРРОРЕ

Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их… что подлежат расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а а также основания применения к ним этой меры.

Народный комиссар юстиции Курский.

Народный комиссар внутрених дел Петровский.

Секретарь Фотиева.

Москва, Кремль, 5 сентября 1918 г.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ТИМОФЕЕВ: Произошло покушение на Ленина. Мы с Гоцем читали в газетах. Фамилия Каплан мне ничего не говорила. Я только смутно вспомнил, что Каплан была каторжанкой. Сидевшие в Иркутской тюрьме как-то рассказывали о бессрочнице, почти слепой анархистке Каплан.

КРЫЛЕНКО: Ваше мнение о Каплан? Как вы ее оцениваете?

ТИМОФЕЕВ: Каплан для меня человек воли, которая с уверенностью непоколебимого революционера довела свое дело до конца, вплоть до своей смерти… Каплан старалась, оставшись, очевидно, без поддержки, всюду и везде найти себе поддержку.

КОНОПЛЕВА: Гоц дал честное слово Семенову, что террористический акт против Ленина будет признан. Такое же заверение Донской дал эсерке Каплан. Она, да и все боевики, были убеждены, что действует от имени ЦК ПСР. Каплан думала, что покушение на Ленина обеспечила себе особым договором. Она не только искала, но и нашла поддержку своих устремлений в лице высших руководителей ЦК ПСР — Гоца и Донского.

РАТНЕР ЕВГЕНИЯ: Я лично Фанни Каплан не знаю. Может быть, опишете ее наружность.

ПЯТАКОВ: Мы карточку покажем.

РАТНЕР ЕВГЕНИЯ: Мне не нужна карточка. Пусть гражданин Дашевский опишет ее наружность: брюнетка или блондинка, бледная или румяная?

ДАШЕВСКИЙ: Румяного впечатления у меня не осталось.

РАТНЕР ЕВГЕНИЯ: Полная или болезненная?

ДАШЕВСКИЙ: Не полная, может быть, болезненная.

РАТНЕР ЕВГЕПИЯ: Я имею основания подозревать, что вы путаете ее с другим лицом.

ДАШЕВСКИЙ: Нет, я ее хорошо помню. Встречал много раз, беседовал… Хотя описать наружность, черту за чертой, не берусь.