Вода, община и боги

Рим от природы на редкость обилен водой. Город возник на левом, восточном берегу полноводного Тибра, на холмах, которые возвышались над сырой, заболоченной низиной. В нее стекали многочисленные ручьи, из склонов холмов били источники; воды здесь было столько, что начиная с VIII–VI вв. до н. э., еще при царях-этрусках, с ней пришлось начать борьбу, которая потом длилась столетиями, — осушать болота, заключать в трубы ручьи и речки, дренировать почву. Знаменитый римский Форум, застроенный базиликами и храмами, место пребывания сената, изначально представлял собой сочащееся влагой болото[56], жизнь лепилась лишь по его возвышенной северо-восточной окраине, и еще в эпоху наибольшего расцвета империи ключи упрямо и шумно пробивались сквозь его нарядно замощенную поверхность[57]. Вода была низкого качества, неприятная на вкус, но ее с избытком хватало на бытовые и производственные нужды, и город веками удовлетворялся ею. Природу никто не мыслил себе отдельно от общины, от ее верований и установлений, труда и истории; все вместе они образовывали здешний, обжитой, богами данный и ими охраняемый единственный свой мирок, непреложный и неизменяемый. Источники и реки были его частью, обиталищем богов или даже самими богами[58] — их дары надо было благодарно принимать, а не искать лучшего.

1. Римский Форум сегодня

Но человек всегда ищет лучшего, и один из самых разрушительных сдвигов в подобном мировосприятии обозначился тогда, когда в поисках лучшей воды он начал создавать колодцы. На фоне органического консерватизма архаической общины добывать воду, проникая в земные недра, считалось занятием кощунственным, неримским, ведовским; следы этого воззрения сохранялись и в историческую пору. Очевидным фактам вопреки считалось, что римляне не сами стали рыть колодцы, а их научили этому египтяне[59]; приемы поиска подземных водоносных мест (как на заре истории — поиска металлов) еще и при империи явно отдавали чем-то колдовским[60].

Так или иначе, колодцы стали рыть, и чем дальше, тем чаще, а чем шире они распространялись, тем больше совершенствовалась и изощрялась техника их создания. Наверное, все современные пособия по римским древностям обошел рассказ[61] о том, как весной 1928 г. несколько рабочих, ведших раскопки в Помпеях у северных, так называемых Геркуланских ворот, внезапно почувствовали, что земля под ними расступается, как они, разобрав почву и сгнившие доски, обнаружили уходившую в подземную тьму, казалось, бесконечной глубины шахту и как археологи, проведя тщательное ее обследование, смогли впервые дать детальное научное описание древнеиталийского колодца, стволом которого эта шахта оказалась.

Колодец, как выяснилось, был очень старый — III в. до н. э., и для столь ранней эпохи совершенство его поразительно. Шахта, диаметром около двух метров, слегка расширяющаяся по мере удаления от поверхности земли, тянется вниз более чем на двадцать метров и потом уходит еще на три метра в водоносный слой. При геологическом строении холма, на котором стоят Помпеи, ее приходилось не рыть, а прорубать — шестнадцать метров в твердой как базальт окаменевшей лаве, последние перед водой девять метров и более трех метров под водой — в туфе. Там, где шахта проходит через землю и туф, стены ее проведены совершенно ровно, а первые три метра от поверхности земли облицованы. Колодец у Геркуланских ворот дает яркое представление о неуклонном и постоянном стремлении италиков к лучшей воде и о техническом совершенствовании способов ее добывания.

2. Колодец со стелой в Помпеях

Насколько ко времени империи единообразно-всеобщим стало распространение колодцев, как они выглядели и какое изобилие воды могли обеспечить, видно на примере римского поселения на месте нынешнего Заальбурга в ФРГ. Оно было создано в конце I в. н. э., при Домициане, в качестве заставы на границе с германцами. С крепостью, где размещался гарнизон, вскоре слилась так называемая канаба — посад, где размещались склады, лавки и ютились пришлые дюди, мелкие торговцы, сожительницы солдат и их дети. У стен крепости бьет несколько источников, которые вполне могли обеспечить потребности небольшого гарнизона в воде. Тем не менее солдаты вырыли дополнительно еще двенадцать колодцев, и по мере роста канабы вода из них подавалась также по деревянным трубам в посад для нужд жителей. Вскоре оказалось мало и этого. Число колодцев росло стремительно, в общем совершенно непропорционально росту населения, и к концу жизни города достигло девяноста (на пока что раскопанной территории)[62].

Судя по заальбургским реконструкциям, подтверждаемым многообразным материалом из самых разных областей империи, римский колодец окружала загородка — так называемый puteal, — первоначальный смысл которой состоял в том, чтобы предупредить случайное падение в шахту. В первое время то была низкая деревянная коробка, прямоугольная; позже ее стали делать значительно выше, до одного метра, придавать ей цилиндрическую форму и складывать из камня. Над колодцем сооружалась крыша, защищавшая воду от солнечных лучей и загрязнения; по углам заальбургских puteal'oв до сих пор видны следы опор, которые ее поддерживали. Воду из колодца римляне доставали воротом или руками, спуская в шахту ведро[63]. Журавль и подобные приспособления, насколько можно судить, не использовались.

Интенсивность римского водоснабжения, обнаружившаяся в изобилии колодцев, их широком распространении и совершенствовании, раскрылась еще полнее в пришедших на смену колодцам водопроводах. Из отдаленных речек или прохладных горных ключей забирали они воду в местах, где она славилась особым вкусом и чистотой, и, доставив ее за многие километры в город, распределяли по частным домам, уличным резервуарам и общественным сооружениям. Весь этот путь вода проделывала по трубам — частью подземным, частью наземным, — сложенным из массивного камня, чтобы предупредить ее нагревание от солнечных лучей, снабженным отдушинами, чтобы обеспечить проветривание и сохранить свежесть, тщательно покрытым изнутри водонепроницаемой облицовкой[64].

Первое, что обнаруживают водопроводы, — это дальнейшее развитие технических знаний и навыков, реализуемое в специфической, антично-римской форме. Чтобы доставить воду по трубам на большое расстояние и подать ее в пределах города в возвышенные, лежавшие на холмах районы, надо было обеспечить в водопроводе постоянный и достаточно высокий ее уровень. Проще всего было добиться этого, если вода перемещалась под влиянием собственной тяжести и поднималась на высоту, подчиняясь закону сообщающихся сосудов[65]. С этой целью, когда на пути водопровода встречалась более или менее глубокая долина, канал в нее не спускали, а удерживали на предшествующем уровне, выводили из-под земли и клали на высокие каменные субструкции, придававшие ему на всем дальнейшем протяжении небольшой и равномерный уклон[66]. Строительной основой таких субструкции была бесконечно повторенная арка. Если им предстояло удерживать канал водопровода на значительной высоте, то аркады ставились одна на другую в два или даже в три яруса.

3–4. Акведук, подававший воду в Немаус (ныне Ним в Южной Франции). См. подробнее.

Так возникло неповторимое явление архитектуры и строительного искусства, техники и культуры, в таком виде и в таких масштабах не встречавшееся никогда и нигде, — знаменитые римские акведуки. Благодаря высящимся до сих пор величественным их развалинам и полностью сохранившимся целым участкам они легко восстанавливаются перед умственным взором — то уходящие под землю, то взлетающие высоко над окрестностями, вьющиеся в обход гор или тоннелями пробивающиеся сквозь них.

Первый римский водопровод был сооружен в 312 г. до н. э. в цензуру Аппия Клавдия Слепца[67], почему и получил название Аппиева или, по-латински, Aqua Appia. В 280–275 гг. до н. э. Рим вел тяжелую, изнурительную войну с эпирским царем Пирром, которая кончилась победой не в последнюю очередь благодаря таланту и мужеству крупного полководца и государственного деятеля, трижды консула Мания Курия Дентата. Став цензором, Дентат употребил значительную часть добычи на сооружение еще одного водопровода, который был окончен уже после его смерти в 272 г. и получил название Старого Анио по имени речки, питавшей его своими истоками. Оба водопровода эксплуатировались в своем первоначальном виде более ста лет, но наконец пришли в ветхость, и в 144 г. до н. э. сенат поручил претору Марцию заняться их восстановлением. Рим только что завершил разрушением Карфагена серию длившихся более века Пунических войн и разрушением Коринфа — серию также весьма долгих войн за овладение Грецией. В казну поступили огромные суммы денег, в город — огромные массы рабов, и Марций, используя то и другое, сумел не только отремонтировать оба старых водопровода, но и построить новый, получивший его имя и навсегда оставшийся лучшим водопроводом Рима. Зеленовато-голубоватая вода его отличалась такой удивительной свежестью, чистотой и вкусом, что римляне провели ее в главную святыню своего государства, храм Юпитеру на Капитолии, даже вопреки пророческим указаниям Сивиллиных книг[68], требовавших, чтобы храм пользовался водой Старого Анио. Последний водопровод времени республики, известный под именем Теплого, был сооружен в 125 г. до н. э. цензорами Гнеем Сервилием Цепионом и Кассием Лонгином Равиллой[69].

Первые императорские водопроводы, Юлиев и Дева, отстроенные соответственно в 33 и 24–23 гг. до н. э., значительно увеличили приток воды в столицу, но их вскоре полностью затмила невиданная по масштабам водораспределительная система, которую начал строить в 38 г. н. э. Калигула, а кончил в 52 г. император Клавдий. Она состояла из двух взаимосвязанных водопроводов, получивших название Новый Анио и Клавдиев, причем имя Aqua Claudia часто употребляется для обозначения всей системы. Оба водопровода, к которым в случае необходимости подключался третий, Aqua Augusta, соединялись неподалеку от Рима и входили в город на едином акведуке. Часть его сохранилась до наших дней в виде так называемой Porta Maggiore — грандиозных ворот, еще в Средние века образовывавших один из въездов в Рим. В верхней их части видны прямоугольные в сечении каналы — Клавдиев и Новый Анио, а в нижней — травертиновый руст, покрывавший в древности все опоры акведука. В последующий период водопроводы продолжали строиться, и к концу империи общее их число в Риме доходило до одиннадцати.

7, 8. Порта Маджоре.

В верхней части видны каналы двух водопроводов

9. Акведук в Цезарее (ныне Баньяс в Сирии)

10. Акведук Клавдия в Римской Кампании, Италия

11. Акведук в Арелате (ныне Арль в Южной Франции)

Римская цивилизация обладала одной особенностью: в ее системе величина и размах переставали быть чисто количественной характеристикой вещей, становились, чем дальше, тем отчетливее, особым качеством предметного мира и фактом мировоззрения, культуры. "Грандиозность есть явление римского этоса, она представляла собой нечто гораздо большее, чем тоннаж, — принцип творческого мышления"[70].

Длина Аппиева водопровода равнялась 16,6 км, Старого Анио — 63,7, Марциева — 91,33, Клавдиева и Нового Анио вместе — 158. Наземные субструкции водопроводного канала занимали соответственно 89, 400, 1026, 14000 + 8000 м. О количестве арок можно судить по тому, что на десять примерно километров наземной трассы Aqua Marcia их приходилось до тысячи. Высота акведуков, особенно двух- и трехъярусных, известна не всегда. В Клавдиевом водопроводе она местами достигала 31 м, в акведуке Сеговии в Испании — 28, в акведуке города Немауса (Нима) в Южной Франции — 48[71].

5, 6. Акведук в Сеговии, Испания

Количества воды, которые эти сооружения доставляли в Рим, совершенно несоизмеримы с обычными масштабами древнего мира и могут быть оценены лишь при сопоставлении с соответствующими данными по индустриальным обществам нашей эпохи. Мытищинский водопровод Москвы при своем вводе в строй в 1885 г. давал ежесуточно 43 тысячи кубических метров воды, а Рублевский к 1918 г. довел выпуск до 135 тысяч. "В 1917 г. в город подавалось 170 тыс. куб. м. воды в сутки, но это был предел возможностей"[72]. Aqua Claudia с самого начала доставляла ежесуточно 191 190 кубометров, Новый Анио -196 627, объединенная их система — почти 388 тысяч[73], и для нее это далеко не был "предел возможностей"[74]. А ведь к концу I в. н. э. ее пропускная способность составляла, по данным Юлия Фронтина, руководившего водным хозяйством Рима при Нерве, менее половины общей пропускной способности столичных водопроводов. Во II–IV вв. после ввода в строй еще четырех мощных систем эта доля, естественно, должна была стать еще меньше. В начале XX в. в Петербурге на каждого жителя приходилось 200 литров воды в сутки, в середине века в Нью-Йорке — 520, в конце империи на каждого римлянина — от 600 до 900[75].

Для характеристики римского общества важно не только количество воды, поступавшей в город, но также пути и особенности ее использования. Первое, что обращает на себя внимание, — это полное молчание источников относительно потребления воды на нужды производства. Около 30 процентов ее шло в особняки для удовлетворения потребностей домашнего хозяйства, примерно столько же — в уличные водоразборные бассейны, и основная доля — для I в. н. э. 40 процентов — в городские фонтаны, амфитеатры, цирки, бани. Водообеспеченность Рима, а за ним и провинциальных центров, больших и малых, увеличивалась, таким образом, быстро и постоянно, но диктовался этот процесс не насущной необходимостью, не расширением, интенсификацией производства, а растущей потребностью в роскоши, удовольствиях, комфорте и украшении жизни.

Эстетическое оформление источников воды было предметом особых забот. Колодезные ограды уже в I в. до н. э. начинают делаться из мрамора и покрываются изящными декоративными рельефами. Устраиваясь в 67 г. до н. э. в недавно приобретенной Тускуланской усадьбе, Цицерон просил своего друга, постоянно жившего в Афинах, приобрести там, барельефы, которые я мог бы вставить в штукатурку стен малого атрия и две каменные ограды с изображениями для колодцев"[76].

Вместо опор, вмурованных в углы puteal'a, рядом с ним теперь нередко ставятся колонны, придававшие колодцу вместе с крышей облик миниатюрного архитектурного сооружения. Ограда уличного водоразборного бассейна представляла собой примитивный каменный ящик. Но труба, по которой в него поступала вода из подземной линии городского водопровода, была скрыта в поставленной на борт ящика каменной стеле, непременно украшенной накладным рельефом — зайцем, головой ослика, каким-либо иным художественным изображением.

12. Скульптура-водомет

Тщательно продуманные и совершенные произведения искусства представляли собой — при всей их откровенной и даже подчеркнутой функциональности — римские акведуки. Поверху шел канал, отделенный от субструкций карнизом, ниже — арки, еще ниже — зрительно обособленные от арок опоры. Длинные непрерывные горизонтали скрадывали высоту и подчеркивали бесконечность уходящего вдаль водопровода. Столь же продуманно оформление опор: они выступают за края арок, потому что несут на себе всю тяжесть конструкции, но это же делает аркатуру зрительно более легкой, а мощь опор, подчеркнутая облицовкой из грубо обработанного камня, создает естественное, эстетически оправданное распределение масс в пределах всего сооружения. Уже в Марциевом водопроводе диаметр арки находится к ширине столба в отношении золотого сечения — строители позаботились о том, чтобы многотонные арки и не вдавливались зрительно в опоры и не "улетали", а спокойно, легко и естественно располагались на них. Гармоничности целого способствует и продуманная пропорциональность частей — все размеры кратны единому модулю. В Марциевом водопроводе, например, им является ширина канала, 75 см[77]. Наконец, трудно избавиться от впечатления, что архитекторы, прокладывая трассу акведука, учитывали его художественное взаимодействие с окружающим ландшафтом, до такой степени свободно и красиво взбегает он на пригорки, противостоит плоскости равнины, исчезает в зелени, отражается в зеркале реки.

Аэрофотография акведука в Ниме

Связь водного изобилия с ростом духовной культуры выражалась не только в художественном оформлении колодцев и акведуков, но и в том, что вода для римлян была необходимым элементом особого ценностного состояния, которое они обозначали непереводимым словом "otium". В этом понятии соединялись для них удовлетворение выполненной жизненной задачей; отдых от дел, войны или общественных обязанностей; досуг, отданный творчеству, беседе и размышлениям; наслаждение красотой благоустроенной природы и произведений искусства. "Покой в сочетании с достоинством", — определял их Цицерон и добавлял, что такое сочетание "самое важное и наиболее желательное для всех здравомыслящих честных и благоденствующих людей"[78]. Для того чтобы понять, как протекал otium зажиточных римлян, надо представить себе устройство их дома и ту роль, которую в нем играла вода.

Римский особняк, домус, состоял из двух половин — официальной, где комнаты были сосредоточены вокруг очень высокого зала, атрия, и семейной, центром которой был внутренний дворик — перистиль. В крыше и атрия и перистиля находился световой колодец, а под ним бассейн, куда собиралась дождевая вода. Но если в атрии он лишь хранил воду (когда дождей долго не было, его заполняли водопроводной водой), то в перистиле положение было более сложным и разнообразным. Углубленное в землю пространство под световым колодцем здесь редко бывало целиком занято обычным бассейном[79].

Чаще в центре его располагался большой фонтан, а вокруг — фонтаны поменьше, так что в жаркие дневные часы весь перистиль заполнялся шелестом воды и солнечными бликами, отражавшимися в ее струях[80]. В других случаях здесь располагался садик, и вода била в самых разных направлениях из трубок, скрытых внутри заполнявших его небольших скульптур[81]. В роскошном доме Лорея Тибуртина на восточной окраине Помпей, которому суждено было так и остаться недостроенным к моменту катастрофы, уничтожившей город, перистиль переходил в галерею, по всей ее длине тек ручей, кончавшийся серией каскадов, а посреди русла возвышался маленький храм, окруженный фонтанами. Там же, в Помпеях, есть дом, знакомящий нас с еще одной очень распространенной разновидностью фонтана. Его перистиль завершается глубокой нишей, целиком покрытой драгоценными мозаиками и инкрустациями из полихромной стеклянной массы. В глубине ниши — большая вакхическая маска, при выходе — малые, очень реалистические бронзовые статуи: мальчик, играющий с птицей, рыбак, ребенок, заснувший возле опрокинутой амфоры. Изо рта маски, из клюва птицы, из горлышка амфоры били струи воды, со звоном падавшие в омывающий нишу бассейн. Такое помещение, центр которого всегда составлял фонтан, римляне называли — нимфей. Их было много, прохладных и порой очень красивых, и в частных домах и в общественных местах как в Риме, так и во многих городах империи[82].

Вот здесь-то, обязательно около воды, и протекал otium римлянина. Здесь, в завершающей перистиль нише, ведет с друзьями свой разговор о дружбе Гай Лелий — герой одноименного диалога Цицерона. На перистиль и его фонтаны выходили по большей части столовые, где протекал обед с друзьями, за которым читались стихи и исполнялись музыкальные произведения. В доме Лорея Тибуртина непосредственно над каскадами, упомянутыми только что, располагалась столовая с ложами всего на двух сотрапезников-собеседников. Вода была аккомпанементом отдыха, его условием, темой успокоительного разговора. "Утомленные, они сели в нимфее, где водоем выложен белым мрамором и бьет струя воды, никогда не спускающейся ниже его краев, но и никогда не переливающейся через них, и рассеянно беседовали о воде и ее удивительных свойствах"[83].

13. Атрий в вилле Сан-Марко в Стадиях; в центре бассейн-имплювий

14. Грот Тиберия на Капри. В гроте был устроен пиршественный зал, где столы размещались по краям большого бассейна

Если учесть, что вода была спутником не только отдыха, но и спорта, что в домашних купальнях и общественных банях всегда предусматривалась площадка для игры в мяч, для гимнастических упражнений, солярий, складывается впечатление, что в необычной любви римлян к воде, в ее изобилии, в широком ее общественном использовании проявлялся их особый, гармонический подход к жизни, где соединялись воедино материальный достаток, развитие цивилизации, культура отдыха и тела. "Здесь римляне учились ценить физическую опрятность, спорт, закаляющий тело, и культуру. Идя этим путем из поколения в поколение, они не давали своему обществу распасться, ибо всегда оставались верны старинному идеалу — тому, который некогда вдохновлял их на подвиги и о котором Ювенал все еще напоминал им как об их высшей цели: «в здоровом теле здоровый дух»"[84].

15. Атрий и таблин в доме Индийской статуэтки в Помпеях. На первом плане имплювий и стол-картибул

16. Эврип в доме Лорея Тибуртина в Помпеях

17. Нимфей в доме Малого фонтана в Помпеях

18. Нимфей из дома Большого фонтана в Помпеях. (Воспроизведение). Музей Ж. -П.Гетти в Мапибу, Калифорния (США)

19. Нимфей в доме Публия Корнелия Тегета

20. Нимфеи с фонтаном в доме Марка Лукреция Фронтина в Помпеях

Подобное заключение, увы, отражает лишь одну сторону дела. Изобилие воды и роскошь связанных с ней устройств предполагали наличие в обществе огромных избыточных материальных ресурсов. Но общественное богатство в Риме было всегда тысячью нитей связано с богатством отдельных лиц, принадлежавших к высшему социальному слою, пробившихся или пробивавшихся в него. Масштаб, роскошь и затейливость сооружений, доставлявших воду, характеризовала поэтому жизнь не только городов, но и преуспевших богачей, и здесь описанное маститым французским ученым идеальное состояние распадалось на глазах, раскрывая оборотную сторону античного гармонического идеала, внося в него реально-повседневные коррективы.

21. Руины бассейна в доме Августа в Риме

22. Перистиль и писцина в доме Мелеагра в Помпеях. В центре бассейна — основание большого фонтана

Сосредоточенные в руках богачей бешеные деньги порождали не в последнюю очередь безвкусную роскошь и невиданные размеры домашних купален, ставших постепенно обязательной принадлежностью каждого особняка[85]. Купание в Риме было ритуалом: оно занимало определенное место в распорядке дня между завершением дел и обедом с друзьями, длилось определенное время — около часа[86], протекало в определенным образом устроенном помещении.

Раздевшись в так называемом аподитерии, человек входил, чтобы отдохнуть и привыкнуть к банной атмосфере, в теплую комнату (тепидарий), откуда переходил в кальдарий, где для начала мылся горячей водой, а затем — в фригидарий, где освежался холодной; рядом располагались две жаровых камеры — парильня и другая, с сухим жаром; к этому блоку примыкали площадка для спортивных упражнений и солярий[87].

Вот эти-то купальни по мере роста городского водоснабжения и становились предметом особых забот и особого тщеславия. Они сооружались огромных размеров ("баней для целой толпы ты обладаешь один", обращается Марциал к какому-то римскому парвеню[88]); располагались так, чтобы, плавая в горячем водоеме, можно было видеть прохладное море[89]; закрывались стеклянной крышей, которая пропускала лучи солнца, но не пропускала холодного воздуха и была "фигурами испещрена, рисунками переливалась"[90]; поражали выставленной напоказ роскошью.

"Любой сочтет себя убогим бедняком, если стены вокруг не блистают драгоценностями, если александрийский мрамор не оттеняет нумидийские наборные плиты, если их не покрывает сплошь тщательно нанесенный и пестрый, как роспись, воск, если кровля не из стекла, если фасийский камень[91], прежде редкое украшение в каком-нибудь храме, не обрамляет бассейнов, в которые мы погружаем похудевшее от обильного пота тело, если вода льется не из серебряных кранов. И ведь все это — у простых граждан… А что если взять бани вольноотпущенников? Сколько там изваяний, сколько колонн, ничего не поддерживающих и поставленных для украшения, чтобы дороже стоило! Сколько ступеней, по которым с шумом сбегает вода! Мы до того дошли в расточительстве, что не желаем ступать иначе как по самоцветам"[92].

23. Бассейны и фонтаны в саду дома Юлии Фелицы в Помпеях

24. Бассейн-канопа в Тибуре, вилле императора Адриана (справа)

Не менее примечательны были римские городские купальни и развившиеся из них общественные бани, или термы. Здесь, среди десятков тысяч людей, заполнявших неоглядных размеров залы, переходы, портики, исчезали общественные перегородки, бывшие обязательными в античном мире, устанавливалась социально-культурная однородность, немыслимая в рамках полиса и практически отрицавшая его.

Общественные купальни появились в Риме в конце республики, и число их росло стремительно вплоть до конца античности: в I в. до н. э. их было 170, в IV в. н. э. — 900 или 1000[93]. Мы мало что о них знаем по существу. Они были устроены по типу домашних купален: то же чередование помещений с горячей и холодной водой, те же влажные и сухие парильни, то же обязательное сочетание купания, отдыха и гимнастики. Судя по характеристикам Марциала, многие из них были тесными, темными и неопрятными. Скорее всего, именно из желания как-то компенсировать этот недостаток строительство терм в Риме взяли на себя императоры, продав этим своеобразным учреждениям подлинно государственный размах, соревнуясь между собой в щедрости, изобретательности, инженерно-техническом совершенстве. Первые термы подарил городу при Августе ближайший его сотрудник Випсан Агриппа, в 64 г. построил свои термы Нерон, в 68 г. — Веспасиан, в 75 г. — Тит, в 110 г. завершил строительство своих терм Траян, в 120 г. — Адриан, в 188 г. были сданы в эксплуатацию термы Коммода, в 217-м — Каракаллы, в 230-м — Александра Севера, в 272-м — Аврелиана, в 295-м — Диоклетиана, в 324-м — Константина.

В основе терм лежала все та же схема: аподитерий, тепидарий и дальше в различных группировках — кальдарий, фригидарий, бассейн для плавания, палестра; во многих случаях некоторые из этих помещений дублировались. Первоначально центром композиции была палестра — большой двор для занятий спортом, на который выходили остальные, расположенные по периметру помещения. Так выглядели, например, Стабиевы бани в Помпеях. Уже в термах Тита, однако, намечается тенденция, вскоре полностью восторжествовавшая, — сводить все помещения для мытья в единый комплекс и располагать его в центре огромного двора, обведенного портиками и экседрами. В наиболее чистом виде эта схема представлена термами Каракаллы и Диоклетиана. Помещения, располагавшиеся вокруг двора, были как бы царством духовной культуры — здесь прогуливались, читали, беседовали: собственно термы были царством культуры физической и телесной гигиены.

25. Аподитерий Стабиевых терм в Помпеях. Справа в вестибюле видна дверь, ведущая в фригидарий

26. Обогрев в тепидарии Стабиевых терм в Помпеях. Видны мозаичный пол и устье печи

Как всегда в Римской империи, в термах поражают их масштабы и их вездесущесть. Двор терм Каракаллы имел размеры 400х400 м, центральный комплекс — 150x200 м; в термах Диоклетиана этот комплекс был 200х300 м; бани в прирейнском городе Августа Тревиров (ныне Трир) настолько огромны и роскошны, что археологи сначала, пока не опознали их, долго спорили, каково было назначение этой громадины — был это храм или императорский дворец. Встречаются термы почти во всех городах и городках империи, особенно значительные там, где для них можно было использовать воду из местных горячих источников — Aquae Flavinae (ныне Эль-Хаммам в Алжире), Augusta Traiana (Стара-Загора в Болгарии), бани с окружающим их городком на месте нынешнего Баденвейлера в ФРГ[94].

Массовое распространение терм выдает далеко зашедшую эволюцию античного общества-несвязанность значительных масс населения, могущих проводить долгие часы в праздности, с повседневным производительным трудом, размытость некогда единой схемы общественного поведения и организации жизни, ослабление жесткого стандарта традиционной морали. Бани становились постепенно массовой страстью, местом ленивого сибаритства и отнюдь не самых чистых наслаждений. Был популярен стишок:

"Бани, вино и любовь разрушают телесные силы, Но ведь и жизни-то суть в банях, вине и любви".

27. Термы Каракаллы (слева) и Диоклетиана, планы

28–29. Центральный блок терм Каракаллы, план и перспектива

39. Термы Адриана в Лептис Магна в Северной Африке. План. 1 — плавательный бассейн под открытым небом; 2 — фригидарий; 3 — бассейны; 4 — тепидарий; 5 — ванны тепидария;6 — кальдарий; 7 — парильные камеры; 8 — печи; 9 — уборные

Имелась упорная, причем явно шедшая снизу тенденция к тому, чтобы мужчины и женщины мылись в банях одновременно и совместно. Адриан специальным указом "разделил бани на мужские и женские"[95], но не прошло и полувека, как Марку Аврелию понадобилось снова "уничтожать совместные бани"[96], которые, следовательно, возродились немедленно после первого запрещения. Последний раз пытался настоять на их ликвидации еще полувеком позже Александр Север. Отсутствие позднейших свидетельств говорит, скорее всего, не об устранении самого явления, а о том, что с 30-х гг. Ill в. императорам было уже не до того. Что из этого совместного купания получалось, видно из некоторых эпиграмм Марциала[97]. В термах с их ежечасно сменявшимся многотысячным, бездельным, падким на легкие радости населением особенно ясно выступала деструктуризация этого жестко структурного по своей природе общества[98].

29–31. Термы Каракаллы в Риме. 211–217 гг.

32, 33, 35. 37, 44 Термы Каракаллы

34. Термы в Лютеции (ныне Париж). II в

38. Руины императорских терм в городе Августа Тревиров (ныне Трир в ФРГ). Ок. 300 г.

36. Аподитерий в Форумных термах в Геркулануме

41. Пригородные термы в Геркулануме

Развитие водоснабжения в Риме, таким образом, предстает перед нами как частное, повседневное проявление общей закономерности. В этой области особенно ясно видно, как патриархальная бедность и "нравы предков" уступают место прогрессу, цивилизации, как накопление избыточных средств общины нарушает ее традиционную структуру, как специфически общинные формы жизни тиражируются в тысячах копий по всему римско-средиземноморскому миру, утрачивая свой исконный, корневой, чисто местный (и тем самым собственно общинный) смысл. Разобранные выше особенности римского водоснабжения иллюстрируют эту эволюцию и объясняются ею. При более внимательном взгляде, однако, в нем обнаруживаются и совсем иные черты, которые противоречат указанной закономерности, остаются в ее пределах непонятными и загадочными и требуют, следовательно, какого-то другого объяснения.

Бичом римского водоснабжения всегда была кража воды. Основной наш источник — книга Юлия Фронтина "О водопроводах города Рима"[99], - содержит бесконечные жалобы по этому поводу. А ведь в той же книге говорится, что ко времени ее написания, то есть к принципату Нервы (96–98 гг.), все граждане Рима были обеспечены водой. Кто же крал и, главное, зачем? И как вообще могли существовать кражи при фантастическом изобилии воды? При том же крайнем изобилии чем можно объяснить упорное ограничение воды, подаваемой в частные дома? Включение домов в систему городского водоснабжения производилось в Риме отнюдь не автоматически, а в виде привилегии данному домовладельцу, каждый раз по особому разрешению. Если воды с избытком хватало и она в принципе могла подаваться в дома, то зачем сохранялся и даже рос уличный водоразбор? В Москве в 1925 г. было 324 уличных водоразбора, в Риме в 98 г. н. э. — 591, хотя воды здесь было больше, а населения вдвое меньше. Почему таким благополучным, полностью обеспеченным и, в сущности, второстепенным участком коммунального хозяйства города, как бытовое водоснабжение, в Риме ведали высшие магистраты?

Полной загадкой представляется крайнее — хочется сказать: демонстративное — техническое несовершенство водопроводной сети Рима, резко контрастирующее с высоким инженерным уровнем акведуков. Каждый из семи главных водопроводов, в конце I в. н. э. подававших в Рим воду, соединялся своей особой системой проложенных под землей труб со своими же разбросанными по городу водораспределительными сооружениями, так называемыми сastellum'ами, которых всего было 247, от 14-ти до 92-х на каждый водопровод. От каждого castellum'a к разным центрам потребления воды в свою очередь шли не сообщавшиеся между собой линии подземных труб. В итоге под улицами города перекрещивались, сталкивались, разбегались 988 независимых друг от друга водопроводных сетей! Надо ли удивляться, что вероятность аварий на линиях была очень высока, а обнаружить аварию было головоломно трудно, что для обслуживания и эксплуатации требовался штат в 700 человек, и стоило все это очень дорого. Римляне тем не менее упорно держались за эту явно нерациональную систему. Очевидно, она покоилась для них на каких-то основаниях, более важных, чем экономия средств или удобство эксплуатации.

Наконец, не поддается логическому объяснению и тот факт, что жители империи, уже с I в. н. э. прекрасно умевшие изготовлять краны[100], почти ими не пользовались, и поступавшая в города вода текла непрерывным потоком из домашних водопроводов, из уличных колонок и фонтанов, переполняла бассейны, лилась на землю и, доставленная с таким трудом в город, ежедневно тысячами тонн уходила без всякой пользы в канализацию[101] и реки. Это было не упущение, а принцип: в сенатусконсульте 11 г. до н. э. говорилось, что главная задача сенатора, ответственного за римские водопроводы, — "прилагать величайшее тщание к тому, чтобы в уличных бассейнах вода изливалась днем и ночью"

Эти особенности римского водоснабжения не так нелогичны, как кажется. Просто они связаны не с процессом распада общины под влиянием роста общественного богатства, а отражают иную закономерность и растут из иной системы взглядов, всегда в Риме дополнявшей первую. Познакомиться с ней лучше всего, проанализировав раздел,"Дигест", который называется "О воде и задержании дождевых вод"[102].

Хотя речь в нем идет не о водопроводной воде, а о дождевой и не о городе, а о селе, картина, из него встающая, обнаруживает некоторые исходные основы общего отношения к воде в Риме, в том числе и к перечисленным только что особенностям водоснабжения.

45. Цистерны для сбора дождевой воды на одной из вилл на острове Капри

"Дигесты" представляют собой свод положений римского права, которые в разное время были выдвинуты наиболее авторитетными римскими юристами и вошли в практику судопроизводства. По самому своему характеру, таким образом, тексты "Дигест" отражают разновременные пласты римского правового сознания, амальгамированные единой правовой системой империи во II–IV вв. н. э. В разбираемом разделе эта многослойность выступает особенно отчетливо. Речь в нем идет о судебных претензиях, которые может (или не может) предъявлять владелец земельного участка своим соседям, если их действия по использованию почвенных вод или по задержанию дождевых нанесли ему ущерб. По самой сути дела при этом в центре внимания оказывается вопрос о взаимных обязательствах членов сельской общины, о степени их солидарности и допустимых отклонениях от нее. Целый ряд текстов, вошедших в данный титул и извлеченных из сочинений юристов I–II вв. фиксирует реальные и развивающиеся отношения этой эпохи — далеко зашедшее отчуждение общинников друг от друга и ограничение их взаимных обязательств принципом непричинения вреда: "Никого нельзя принуждать, чтобы он заботился о пользе соседа, но только чтобы не чинилось ни ущерба, ни препятствий тому, кто действует в согласии с законом".

Последовательное проведение этого принципа, однако, оказывалось в условиях сельской общины немыслимым. Когда, например, человек, копая свою землю, изменял русло протекавшего по ней ручья, в результате чего вода переставала орошать участок соседа, то последний не имел права возбуждать дело в суде, "если намерение изменившего русло состояло не в том, чтобы принести ущерб соседу, а в том, чтобы улучшить свое поле". Отправным моментом судебного разбирательства здесь, как и в других текстах данного раздела, признается чистота помысла. Пусть я фактически повредил соседу, но если очевидно, что я сделал это без злого умысла, то поступок мой неподсуден — верность традиционно общинному ходу мысли, обязательной соседской приязни важнее реальных, материальных последствий моего поступка. За группой земельных собственников, из которых каждый преследует свои выгоды и не ограничен ничем, кроме как правом другого точно так же преследовать свои, здесь все время ощущается единый коллектив общины, прошитый скрепляющими его нитями традиции, солидарности, взаимных обязательств, неразрывности хозяйственных интересов. Это положение становится особенно ясным во втором пункте анализируемого титула "Дигест".

Здесь рассматриваются случаи, когда естественный или искусственно созданный рельеф земельного участка, расположенного выше по склону, препятствует проникновению воды на ниже расположенный участок, а будучи разрушен или изменен, ведет, наоборот, к пересыханию участка, лежащего выше, или к переувлажнению того, который лежит ниже. Мнение большинства цитируемых юристов состоит в том, что возникшая таким образом ситуация не подлежит судебному разбирательству. "На ниже расположенных участках и всегда лежит повинность (servitus), состоящая в том, чтобы принимать в себя воду, естественным образом стекающую сверху. . Природные особенности поля надо сохранять неизменными, и тому, кто живет ниже, — поступаться своими выгодами в пользу живущего выше (semper inferiorem superiori servire), принимая проистекающие отсюда неудобства как естественные". Здесь обнажена самая основа римско-общинного мировосприятия: уважение к данности, к миру природы и человека такому, каким он сложился, причем в эту его неизменно данную структуру входит в качестве абсолютно естественного элемента иерархия. Одни живут выше, владеют лучшими землями, другие — ниже, земли у них хуже, но — semper inferiorem superiori servire… Эти отношения закреплены обычаем и традицией, они важнее письменного закона, универсальнее его и определяют положение во всех тех случаях, которых закон предусмотреть не может: "Если положение поля не определено законом, то давность рассматривается как заменяющая его… Повинность, отправляемая давно и вошедшая в привычку, считается как бы установленной юридически".

Отношения господства и подчинения, пронизывающие этот мир, не воспринимаются как несправедливость. Напротив того, они выражают ту структурность бытия, которая составляет залог его справедливости. Справедливость присуща природному устройству общинного мирка, ибо "ниже расположенный участок за те выгоды, которыми он поступился, должен иметь от участка, лежащего выше, какое-либо иное возмещение: так, хотя воды, стекая на него, причиняют ему ущерб, но с ними же перемещается вниз и наиболее плодородная почва".

Там, где природа не обеспечивает справедливости, об установлении ее заботится закон: если условия эксплуатации нижнего участка гарантированы специальным правовым документом, а верхний участок особенно обилен водой, то владелец нижнего имеет право сооружать завалы и рыть каналы на непосредственно ему не принадлежащем верхнем участке. В пределах общины, другими словами, частная собственность на землю не абсолютна, интересы общинного общежития сильнее ее и вносят в нее определенные коррективы.

В изложенном титуле "Дигест" говорится почти исключительно о дождевой воде и последствиях, которые может вызвать ее переизбыток. Речь идет, таким образом, не о природных водах, заданных природой местности, входящих в ее субстанцию, наличных постоянно, а водах, появляющихся и исчезающих, случайных, так сказать, не субстанциальных, а акцидентальных. Они воздействуют на жизнь крестьян, но не входят в конститутивное бытие общины и питающей ее природы. Естественные же воды принадлежат здешней земле, общине, неотделимой от ее природных условий, и потому входят в сферу не столько права как такового, сколько сакральных установлений, мироустройства — того, что римляне называли "fas".

Дождевая вода — "пришлая", использование ее целиком зависит от деятельности человека, и именно поэтому она в гораздо большей мере, чем вода почвенная или проточная, составляет объект права, подчинена юридическим правилам общежития — тому, что римляне называли "jus". Правила же эти лишь в своем верхнем, позднем слое отражают отношения взаимно обособленных личностей, в нижнем, более глубоком слое они отражают нормы общинного существования. В установлениях, регулировавших в Риме использование колодезной и особенно водопроводной воды, то есть тоже воды добытой, появившейся, "пришлой", обнаруживаются те же принципы: с одной стороны, учет чисто личных интересов, с другой — живое влияние общинных традиций, в результате их взаимодействия — противоречивое единство fas и jus. Именно в этих принципах находят себе объяснение выглядящие столь нелогично и странно особенности римского водоснабжения — громоздкость его технического устройства, его правовой статус, принципиальная неэкономность.

Существование при каждом castellum'e друг от друга независимых водопроводных сетей объяснялось тем, что сама поступавшая в castellum вода была, так сказать, водой разных иерархических уровней и имела три совершенно разных назначения: "именем Цезаря", "для частных лиц", "на общественные нужды". Вода, распределявшаяся "именем Цезаря", шла только в публичные бани, в большие парадные бассейны и нимфеи, во все сооружения, подаренные населению императорами и служившие для удовольствия публики и украшения города. В италийских и провинциальных городах эта вода имела то же назначение, хотя, по-видимому, так не называлась. Вторая система труб подавала воду только в частные дома. Вода "на общественные нужды" шла в казармы, для общественных работ, в уличные водоразборные колонки и на местные культы.

Неравноценность этих трех видов использования воды выражалась в самой технике водораспределения. В камере castellum'a поступавшая вода сразу делилась на три рукава, устроенных так, что при нормальном, среднем поступлении они были заполнены все три, но стоило уровню упасть, как это сказывалось на дебите в обоих крайних каналах — "именем Цезаря", "для частных лиц"; дебит же среднего, "на общественные нужды", оставался неизменным. Точно так же и при чрезмерном увеличении объема поступавшей воды весь излишек сливался только в средний канал. Смысл устройства заключался в том, чтобы обеспечивать во всех случаях только и именно жизнедеятельность города как целого в тех ее проявлениях, которые к I в. во многом утратили свое былое значение, но некогда составляли основу существования общины — оборону, общественное строительство, удовлетворение нужд околотка.

Некогда вся водопроводная вода предназначалась только и исключительно для общественных нужд в указанном выше смысле этого слова, и еще в конце I в. н. э. Фронтин писал об этой системе как всем памятной, достойной и правильной. В согласии с ней частным лицам вообще разрешалось пользоваться лишь той водой, которая переливалась за края уличного бассейна или фонтана, то есть оставшейся сверх неприкосновенного и постоянно возобновляемого водного запаса общины. Комфорт и роскошь общедоступных портиков, форумов, терм, обеспечение водой семейной кухни или перистиля в особняке играли в практической, сегодняшней жизни римлян I–II вв. несравненно большую роль. Но в подсознании народа еще сохранялась уверенность в том, что все это — излишество и баловство и только выживание общины составляет смысл жизни. И хотя такая уверенность почти не опиралась уже на актуальный опыт, хозяйственный, политический или идеологический, именно эта генетическая память определяла распределение поступавшей в город воды. Сохранявшейся установкой на то, что в принципе и в идеале вся вода принадлежит общине как целому и составляет условие ее выживания, объяснялись, во-первых, возложение ответственности за доставку и распределение воды на высших магистратов города, во-вторых, сохранение и рост уличного водоразбора и, в-третьих, особые условия включения частных домов в систему общественного водоснабжения.

40. Термы Диоклетиана в Риме. 302 г.

42. Термы в Бате в Англии

43. Термы Диоклетиана. Главный зал тепидария, в 1563 г. превращенный Микеланджело в церковь Санта Мариа деи Анджели

Управление римским водоснабжением — явление для древнего мира исключительное. В государствах Востока вода составляла предмет государственных забот в той мере, в какой она была необходима для общественного производства, в частности для земледелия. За высшей администрацией здесь сохранялось управление лишь главными каналами: отводными каналами ведали местные общины, а за правильное использование их воды отвечали отдельные общинники. Сохранившиеся тексты законов показывают, что и в Ассирии и в Вавилоне II тысячелетия до н. э.[103] отношения между общинниками при использовании воды строились на юридической основе, а не на представлениях о солидарности общины, моральной ответственности и т. п. Сведений о том, чтобы правители государства занимались водоснабжением городов с целью обеспечить их эстетическое оформление и комфорт, мало[104].

На ту же в основном производственную ориентацию водоснабжения и на очень далеко зашедшее разложение общинных отношений в области использования воды указывает и древнегреческий материал, прежде всего эпиграфический[105]. В сельской местности вода, как почвенная, так и водопроводная, образовывала неотъемлемую принадлежность земельного участка и как таковая входила в частную собственность его владельца. При некоторых пережиточных ограничениях частной собственности основой использования воды оставалась здесь именно она. Широко распространена была продажа воды, в которой участвовали даже храмы; правовые отношения между арендатором общинной земли и общиной строились на том, что он обязан предоставить колодец на своем участке в общее пользование (а не на том, что он допускается к общественным колодцам); загрязнение водных устройств рассматривалось как нарушение общественной гигиены, а не как святотатство.

Города в Греции были, как правило, хорошо обеспечены водой и для бытовых нужд и для общественного комфорта. Доставленная водопроводами вода поступала в открытые бассейны, а так как последние располагались по естественному рельефу местности и соединялись между собой трубами, то она свободно перемещалась из вышележащих районов в нижние и обеспечивала весь город. При этом, однако, городское водоснабжение в целом рассматривалось как частная область коммунального хозяйства, а эксплуатация системы и руководство ею, соответственно, — как дело чисто техническое, поручаемое работникам низшего ранга[106]: "Служба поддержания порядка имеет множество отраслей, каждой из которых в многолюдных городах ведают отдельные смотрители-блюститель городских стен, распорядитель, ответственный за источники воды, начальник портовой охраны"[107]. По-другому роль и место водоснабжения в административном устройстве никто в Греции себе и не представлял — в идеальном государстве Платона "городские смотрители" также должны были обеспечивать приток воды, распределять ее по бассейнам и следить, "чтобы она была чистой и служила украшению и пользе города" наряду с починкой дорог и инспекцией хозяйственных построек[108].

Все это резко контрастирует с управлением водоснабжением в Риме — с его организацией и, главное, с его общественным престижем и иерархическим уровнем. Технический надзор за водопроводами отдавался в Риме на откуп частным лицам, но их деятельность находилась под постоянным надзором высших сакральных магистратов республики — цензоров, а в те годы, когда их не было, — эдилов. Насколько бдительным был этот надзор, видно из того, что поименные списки рабочих, которых использовали откупщики, выбивались на камне или меди и выставлялись на всеобщее обозрение. Главным принципом оставалась крайняя экономия и общественной воды и общественных средств: в дни цирковых представлений, проходивших под открытым небом и, следовательно, под палящим италийским солнцем, поливать арену и разбрызгивать воду для охлаждения воздуха можно было только по специальному разрешению магистрата; проведение водопроводов и их ремонт осуществлялся при республике отдельными лицами из своих средств, но отсюда отнюдь не следовало, что они автоматически получали право провести воду к себе домой.

При Августе, в 11 г. до н. э., заведование водоснабжением было передано специальным магистратам, так называемым смотрителям водопроводов (curatores aquarum). По рангу они были приравнены к сенаторам, ведавшим обеспечением города хлебом, и назначались из числа самых доверенных лиц из ближайшего окружения принцепса. В I в. в их число входили, например, Марк Кокцей Нерва (дед императора), великий юрист и единственный сенатор, которого взял с собой Тиберий, удалившийся на Капри; он ведал водопроводами Рима с 24 по 33 г.; с 49 по 59 г. по главе их стоял Гней Домиций Афр, знаменитый оратор и талантливый карьерист, сумевший, происходя из галлов, стать римским сенатором, консулом и сказочным богачом; curator aquarum в 63–64 гг. Петроний Турпилиан был шурином Вителлия, впоследствии императора, и сыном консулярия, авгура и проконсула Азии Публия Петрония, он был консулом в 61 г., управлял Британией в 6I-63 гг. показал какие-то чрезвычайные услуги Нерону при подавлении заговора Пизона в 65 г., за что был удостоен триумфальных отличий (после смены власти в 68 г. — убит по распоряжению Гальбы).

На протяжении I в. доверие и почет, сопряженные с этой магистратурой, неизменно росли: просопографический анализ наводит на мысль от том, что начиная с Флавиев curatores aquarum входили по положению в Совет принцепса[109]. Нет никаких оснований считать, что реальное содержание работы по управлению водопроводами требовало деятелей такого масштаба. Взгляд на сенатора, обеспечивающего город водой, как на одну из ключевых фигур общины был данью архаической традиции, но традиции, как видим, живой и усиленно поддерживаемой.

46. Перистиль с фонтанами в Доме Черного якоря в Помпеях

47. Кастеллум у Везувиевых ворот в Помпеях

Живым воздействием той же архаической общинной традиции объясняются правила распределения водопроводной воды между частными домами и уличным водоразбором. Поскольку в принципе вся вообще вода в городе целиком принадлежала общине, то личное и бесконтрольное пользование ею у себя дома могло быть разрешено лишь людям, воплощавшим и представлявшим общину, — "первым людям государства". Но такой перенос прав общины на отдельное лицо с древности отдавал для римлян чем-то монархическим, диктаторским, его всячески избегали и за предоставлением "права домашней воды" ревниво следили, давая его на время, скупо, а подчас и отбирая обратно. Ставши цензором в 184 г. до н. э., Катон Старший объявил своей главной целью борьбу за восстановление древней простоты нравов и против новомодной роскоши нобилей; одним из первых его шагов в этом направлении явилось полное запрещение подачи общественной воды в частные дома[110]. Это было одно из тех шоу, которые так любил суровый блюститель нравов: требование его не могло быть выполнено хотя бы потому, что треть городской водопроводной сети была специально рассчитана на подачу воды в частные дома, но само направление этого пропагандистского жеста показательно. В дальнейшем "домашняя вода" предоставлялась еще шире. Суммарные данные на конец I в. (по Фронтину) могут быть представлены в виде следующей таблицы.

Количество воды указано в квинариях. 1 квинарий равен примерно 240 литрам в сутки.

Разрешение на "домашнюю воду" и впоследствии — в императорскую эпоху давалось весьма жестко и органиченно. Заинтересованный домовладелец обращался с письменной просьбой к принцепсу и вручал ее сенатору — смотрителю водопроводов, который и получал по ней разрешение. Император или помогавший ему в этом отпущенник давали такое разрешение персонально, учитывая общественное и имущественное положение просителя. По наследству "право домашней воды" не передавалось и при империи. В сенатском решении, принятом по этим вопросам в 11 г. до н. э., содержится весьма примечательная формулировка: "Хозяева сохраняют право на воду до тех пор, пока они владеют землей, ради которой вода им была дана". Другими словами, в порядке консервативной юридической фикции просьба о предоставлении домашней воды мотивировалась необходимостью орошать земельный участок при доме. Отпущенник, только вчера получивший гражданство, меняла или хапуга ростовщик, которому вода нужна была для купален и фонтанов, соприкасаясь с системой водоснабжения, должен был предстать как старозаветный крестьянин-земледелец, заботящийся о возделывании земли, предоставленной ему общиной. Самовольное отведение воды также рассматривалось не на уровне сегодняшних отношений, то есть не как обычное и весьма распространенное нарушение правил, а как покушение на жизненные интересы общины, то есть как государственное преступление, и каралось конфискацией земли и штрафом до десяти тысяч сестерциев.

Ограничивая право проведения воды в частные дома, власти стремились сохранить значение и престиж уличного водоразбора. Его вода, как мы видели, обеспечивалась в первую очередь и потому стояла иерархически выше, чем вода частная или даже "именем Цезаря". Она считалась непосредственным общинным достоянием, и для пользования ею тоже нужно было именное разрешение сенатора — смотрителя водопроводов. То была, другими словами, вода не для прохожих и случайных людей, а только для своих. С тем же восприятием воды как общинного достояния связано отношение в Риме к ее продаже. Такая продажа существовала — это прямо явствует из источников[111], но из того, насколько редкими и беглыми являются упоминания о ней, явствует и другое: что она играла в Риме несравненно меньшую роль, чем, скажем, в Греции[112]. Показательно, что по мере подачи воды в частные дома относительный удельный вес уличного водоразбора сокращался, но в абсолютных цифрах он неизменно продолжал расти[113]. Пережиточно, генетически, общинное мышление продолжало жить, и одно из доказательств тому — последняя из отмеченных выше особенностей римского водоснабжения: упорное нежелание римлян ограничивать в своих городах и домах свободное течение воды.

Выше мы упоминали о том, что в глубокой древности римляне видели в источниках и реках либо богов, либо их обиталища. В классическую эпоху, то есть при поздней республике и ранней империи, это представление продолжало жить отчасти в виде искреннего убеждения, отчасти как дань народной традиции или как миф, сплетшийся с поэтическим образом. "Белы твои, о Клитумн, стада, постоянно омыты // Влагой священной твоей", — обращался Вергилий к притоку Тибра[114]. Вряд ли можно свести к поэтическому вымыслу ту речь, с которой во время битвы с Ганнибалом обращался к реке Требии римский полководец Сципион[115].

Богами, однако, были не только источники и реки сами по себе. Водопроводы, уличные фонтаны и колонки также имели свой культ, как и питавшие их родники[116]. Ежегодно 13 октября отмечался праздник Фонтаналий, посвященный главному богу источников Фонту — в этот день в его честь украшали цветами равно и родники и колодцы[117]. Не исключено поэтому, что и рельефные изображения, неизменно украшавшие уличные колодцы, имели если не сакральный характер, то сакральное происхождение. В одном из своих стихотворений Стаций славит нимф, которые "в Лации и на семи Рима холмах обитают", но которые в то же время "полнят волною своей" течение Тибра, живут в водах Анио и Марция и "сжатые камня громадой, по аркам высоким стремятся"[118].

Если в стихах Стация стирается грань между нимфами, живущими на холмах и в реках Лация, и теми, что населяют его водопроводы, то Проперций прямо включает в число священных источников наряду с Тибурном и Клитумном также и Марциев водопровод[119]. В специально отстроенных и питавшихся водопроводной водой нимфеях, заполнявших Рим и города империи, совершались обряды, связанные с культом местных источников[120].

Единый строй восприятия охватывал, таким образом, не только естественные водоемы, но соединял в общем сакральном представлении источники, реки, водопроводы, колодцы, фонтаны, уличные колонки. Водопровод, по-видимому, воспринимался как простое продление источника, а водоразборная колонка или уличный фонтан — как один из его выходов. Отсюда — та изоляция распределительных линий каждого водопровода от других, которая отмечалась выше как одна из трудно понимаемых особенностей римского водоснабжения.

48а, б; 49. Водопроводные трубы из Помпей

50. Схема водораспределительного устройства в головном сооружении римского водопровода

51. Водоразборная камера в Немаусе

Сакральное отношение к текущей воде — родниковой, речной или водопроводной — отражало характерное для замкнутой маленькой древней общины обожествление именно местной природы. Храмы, строившиеся по берегам рек и источников, были посвящены genii loci и возводились местными общинами[121]; в Риме древнейший алтарь Фонта находился рядом с основанным Анком Марцием храмом Януса и храмом царя Нумы на Яникуле, то есть на границе, замыкавшей некогда владения римской общины. Соответственно, по мере отмирания общинной экономики, общинной системы институтов и общинной идеологии исчезало сакральное отношение к текущей воде, появлялись плотины, ирригационные сооружения, краны, в источниках, хотя и с некоторыми ограничениями, стало разрешено купаться. Но, как видим, водопровод никогда не превращался до конца в инженерно-техническое сооружение. И при расцвете империи он продолжал оставаться для ее граждан током живой воды, имеющим свое начало, свое духовное бытие, свое лицо. Уличные линии водопровода были разновидностями русла, своеобразной дельтой, проточи которой, пусть заключенные в трубы и скрытые в земле, тем не менее оставались протоками, лишь доносившими все ту же местную, живую воду до улиц и домов. Смешивать их между собой в единой безликой "водораспределительной сети" было бы противоестественно и кощунственно[122].

И столь же противоестественным и кощунственным представлялось пресечение свободного тока природной воды, доставленной водопроводами в город. В римской мифологии в основе каждого культа обычно лежал некоторый исходный образ-понятие. Когда речь шла о проточной воде источников и рек, таким образом-понятием была энергия, с которой вода, подчиняясь неведомой силе, вечным током устремлялась из тьмы, где дотоле пребывала, на белый свет. Фонт был аватаром Януса — бога границы и перехода, осязаемо сопоставляемых концов и начал. Не случайно другим аватаром Януса и, следовательно, "братом" Фонта был Термин — покровитель межей и границ.

52. Двуликий Янус, римская монета

Непосредственным предметом почитания в культе источника было именно само не подчиняющееся никакой внешней силе вечное и свободное истечение. "Fons — unde funditur е terra aqua viva", — объяснял этимологию слова "источник" и тем самым имя Фонта Варрон ("источник — оттого, что истекает из земли живая вода")[123]. Главное для Горация в источнике Бандузии — что течение его не может пресечь (nescittangere) никакой зной[124]; главное для Плиния Младшего в Клитумне — "изобилие вод" ("ipsa sui copia"), которых столько, что они тут же, в нескольких шагах от источника, образуют полноводную реку[125]. Всякое преграждение изливающейся воды, задержка ее течения или загрязнение были нарушением этой энергии свободного тока. Римские краны, в тех редких случаях, когда они использовались, были сконструированы так, что лишь сужали струю воды, но никогда не перекрывали ее полностью.

Священный шум и плеск древней, природной, живой воды сопровождали жизнь италийских городов до конца… "Помпеи были оживленным и по-южному шумным городом. К вечеру, когда городской шум постепенно стихал, все сильнее начинали раздаваться иные, особые, звуки, которые за дневной суетой были едва слышны. Они разрастались, усиливались и постепенно заполняли собой весь город; внимательное ухо могло разобрать в них отдельные голоса, сливавшиеся в одну симфонию. То пела вода, с журчаньем лившаяся из водоемов, плескавшаяся в фонтанах и с тихим шорохом разливавшаяся по земле"[126].

Примечания:

"Именно в духовных и экономических отношениях повседневной жизни открываются силы, лежащие в основе исторических движений; эти последние, будь то война, дипломатия или внутреннее развитие государственного устройства, — лишь итог, конечный результат изменений, происходящих в глубинах повседневного" (Ауэрбах Э. Мимесис. М., "Прогресс", 1976, с. 53).

Эта мысль подтверждается тем хотя бы, что русское платье московских славянофилов 1840-х гг. за пределами их узкого круга, по-видимому, воспринималось как чудачество и было лишено своего демонстративно-принципиального, то есть знакового, смысла: "К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах принимал его за персианина" (Герцен А.И. Былое и думы. Ч. IV. — Собр. соч. в 30-ти т., т. 9. М., Изд-во АН СССР, 1956, с. 148). Примерно ту же мысль высказывал и другой современник, Б.Н. Чичерин: К. Аксаков "первый в 40-х гг. надел терлик и мурмолку и в высоких мужицких сапогах разъезжал по московским гостиным, очаровывая дам своим патриотическим красноречием. . Вне литературного круга на них смотрели как на чудаков, которые хотят играть маленькую роль и отличаться от других оригинальными костюмами" (Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов. М., изд. М. и С. Сабашниковых, 1929, с. 239–240).

См.: ThieI E. Geschichte des Kostums. Berlin, Henschelverlag Kunst und Gesellschaft, 1973, S.461 ff. Там же очень выразительный иллюстративный материал.

Цит. по статье: Журавлева Л. Как вспоминается Талашкино. — "Декоративное искусство СССР", 1981, № 3, c. 27.

См.: Рыбченков Б.Ф., Чаплин А.П. Талашкино. М., 1973, ил. 28 и 29.

См.: Москва. Памятники архитектуры 1830-1910-х годов. М., "Искусство", 1977, ил. 78–89.

См.: Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов, с. 81.

После 1814 г. "и без того уже расстроенный трехгодичным походом порядок совершенно разрушился; и к довершению всего дозволена была офицерам носка фраков. Было время (поверит ли кто сему), что офицеры езжали на учение во фраках" (Записки Николая I. — В кн.: Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М. — Л., Госиздат, 1926, с. 15).

Например, в письме Николая I брату Константину (см. там же с. 146).

См.: Мarucchi A. Le Forum Romain et le Palatin. Paris-Rome. Desclee Lefevre, 1902, p. 38–39; Ward-Perkins J.B. Roman Architecture. New York, Abrams, 1977, p. 326. Ср.: Тит Ливий, I, 12,10.

Священный источник Ютурны у подножия Палатинского холма; так называемый "бассейн Курция" в центре Форума (см.: Тит Ливий, VII, 6; Тацит. История, 1 41,2).

Богами были Тибр, его приток Анио, Ютурна на Форуме и еще один источник Ютурны на Марсовом поле и др. См.: Рrеllеr L. Romische Mythologie. Berlin, Weidmann, 1858, S. 506 ff.

Cм.: Плиний Ст. Естественная история, VII, 195.

См.: Витрувий. Об архитектуре, VIII, 1,1.

См., например: Сергеенко М.Е. Помпеи. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1949, с. 54.

См.: Neuburger A. Die Technik des Altertums. Leipzig, 1919, S.578–580; Fietz W. Vom Aquadukt zum Staudamm, eine Geschichte der Wasserversorgung. Leipzig, Koehier und Amelang, 1966, S. 45–46.

Следы, оставленные веревкой в мягком туфе, хорошо видны на ограде колодца Ютурны в Риме или колодца у бокового входа в здание Евмахии в Помпеях. См. илл. № 123.

Они подробно описаны у Витрувия (VIII, 5–6).

Отсюда не следует, что римляне не знали приборов для подкачивания воды на должный уровень. Следы их обнаружены в водопроводах Лугдунума (ныне Лион) и Арелате (ныне Арль) в Южной Франции. Малое их распространение объясняется тем, что они были технически сложны и предполагали при эксплуатации высококвалифицированный персонал — два требования, плохо совместимые с глубинными, принципиальными основами античного производственного мировоззрения.

Классический пример — римский водопровод в Ниме (древний Немаус в Южной Галлии), на отдельных участках сохранившийся до наших дней. Он пересекал глубокую долину реки Гар (отсюда его французское имя — Pont du Gard. - V.V.). Строители перекинули его через реку на высоких трехъярусных субструкциях, зато остальные 50 км до города вода шла своим течением.

См. примечание ко второму, историческому, "Введению".

Сборники пророческих текстов, написанных по-гречески и известных в Риме со времен Тарквиниев (Авл Геллий, 1,19, 2; Дионисий Галикарнасский. Римские древности, IV, 62, 2). Раскрывались только по постановлению сената специально на то уполномоченными жрецами в тех случаях, когда над республикой нависали предвещаемые знамениями бедствия (Тит Ливий, 22, 9, 8). Сгорели во время пожара Капитолийского храма в 83 г. до н. э. (Тацит. История, III, 72,3).

Здесь и в дальнейшем надо иметь в виду, что хронологические и цифровые данные по римским водопроводам расходятся в источниках весьма значительно и должны рассматриваться как приблизительные.

Wheeler М. Roman Art and Architecture. London, Thames and Hudson, 1964, reprint 1976, p. 22.

См.: Блаватский В.Д. Природа и античное общество. М., "Наука", 1976, с. 36–42.

Горин Г. Московский родник. М.,"Моск. рабочий", 1973, с. 30, 41,46–47.

Cм.: Curtius L. Das antike Rom. Wien, A.Schroll, 1943, S.70.

Cм. сказанное выше о подключении к этой системе в случае необходимости дополнительного водопровода Aqua Augusta.

См.: Сергеенко М. Е. Жизнь древнего Рима. Очерки быта. М-Л. "Наука", 1964, с. 58; Fietz W., Op. cit. S.58. Плиний Старший (Естественная история, 3, 54) полагал, что водопроводы приносят в Рим столько же воды, сколько получает Тибр от всех сорока своих притоков.

Цицерон. Письма Аттику, 1,10,3.

См.: Николаев И.С. Инженерные сооружения. — В кн.: Всеобщая история архитектуры. Т. 2. М., Стройиздат, 1973, с. 462–463.

Цицерон. Речь в защиту Публия Цестия, 98.

Таково положение, например, в помпейских домах Пансы или Кастора и Поллукса.

Основания большого фонтана и окружавших его малых сохранились, например, в Помпеях в доме Мелеагра (см. ил. № 22). Поразительный эстетический эффект был достигнут там же, в Помпеях, в так называемом Доме Черного якоря (см. ил. № 46). Перистиль его был в два этажа, поверху — портик, внизу — ниши со скульптурами; в узкой стене напротив выхода из атрия располагался большой нимфей, а по бокам от него — статуи, скрывавшие водометы. Струившаяся из них вода омывала и орошала партер декоративных растений и цветов. См.: Eschebach Н. Pompeji. Еrliebte antike Welt. Leipzig, Seemann Verlag,1978, S.310, Abb. 178. На сопоставлении водного партера и скульптур основывалось эстетическое воздействие Египетского бассейна ("Канопы") на вилле Адриана в Тиволи (см. ил. № 24).

Так выглядел, например, знаменитый, многократно воспроизводивишийся в самых разных изданиях перистиль дома Веттиев в Помпеях.

В западных провинциях они часто сооружались в местах, где до римлян отправлялся местный культ ручьев и текущей воды, так что их комфортный смысл был неотделим от сакрального. Таков, например, роскошный нимфей в Ниме, окруженный храмами, с театром, алтарем, искусственным островом. См.: Harmand L. L'Occident Remain. Paris, 1960, p. 331.

Филострат. Жизнеописание Аполлония Тианского, VIII, 11.

Слова Жерома Каркопино, которыми он завершает описание римских терм. Мне был доступен лишь английский перевод его монографии: Саrсорinо J. Daily Life in Ancient Rome. Harmondsworth, Penguin Books, 1941, reprint 1975, p. 286.

См.: Сенека. Нравственные письма, 86, 8; Марциал, XII, 50. Если верно, что в Риме в I в. н. э. было 1790 особняков (см.: Античная цивилизация. М…Наука", 1973, с. 201) и если учесть, что в особенно роскошных встречалось по нескольку купален, число их должно было превышать две тысячи.

"…Час бани — зимой в девять, летом в восемь" (Плиний Мл., Ill, 1, 8), то есть, по современному счету, в 13.30 зимой и в 14.30 летом; о часе обеда см. ниже, в посвященном ему очерке.

Подробное описание такого комплекса помещений бани см. Плиний Мп., II, 17, 11 и V, 6, 25.

XII, 50, 2.

Плиний Мл., II, 17, 12.

Стаций. Сильвы, 1, 5, 42–43.

To есть кавказский; для римлян — привезенный из бесконечного далека.

Сенека. Нравственные письма, 86, 6–7. (пер. С.А.Ошерова).

Cм.:Fietz W.Op.cit.,S.86; Сергеенко М. Е. Жизнь древнего Рима, с. 145.

В 1920-е гг. группа немецких ученых составила сравнительный атлас всех известных к их времени римских терм по всем провинциям империи — их оказалось более трехсот. См.: Krencker D., Kruger Е., Lehman H., Wachtter H. Die trierer Kaiserthermen. Augsburg, 1929.

Писатели истории императорской. Адриан, 18, 11.

Там же. Марк Антонин, 23, 8.

I,23: III, 51; VI, 93.

"..Сейчас вокруг меня со всех сторон — многоголосый крик: ведь я живу над самой баней. Вот и вообрази себе все разнообразие звуков, из-за которых можно возненавидеть собственные уши. Когда силачи упражняются, выбрасывая вверх отягощенные свинцом руки, когда они трудятся или делают вид, будто трудятся, я слышу их стоны; когда они задержат дыханье, выдохи их пронзительны, как свист; попадется бездельник, довольный самым простым умащением, — я слышу удары ладоней по спине, и звук меняется смотря по тому, бьют ли плашмя или полой ладонью. А если появятся игроки в мяч и начнут считать броски — тут уж все кончено. Прибавь к этому и перебранку, и ловлю вора, и тех, кому нравится звук собственного голоса в бане (имеются в виду выступавшие в банях поэты, декламаторы, риторы. — Г. К.). Прибавь и тех, кто с оглушительным плеском плюхается в бассейн. А кроме тех, чей голос, по крайней мере, звучит естественно, вспомни про выщипывателя волос, который, чтобы его заметили, извлекает из гортани особенно пронзительный визг и умолкает, только когда выщипывает кому-нибудь подмышки, заставляя другого кричать за себя. К тому же есть еще и пирожники, и колбасники, и торговцы сладостями и всякими кушаньями, каждый на свой лад выкликающие товар" (Сенека. Нравственные письма, 56,1–2: пер. С.А. Ошерова).

В дальнейшем все цитаты, выдержки из документов, все цифровые и фактические данные, источник которых специально не оговорен, взяты из этого сочинения и приводятся без указания главы и параграфа.

100

О кранах идет речь в цитированном выше 86-м письме Сенеки (§ 6). Технический рисунок великолепного крана из дворца Тиберия на Капри приведен в кн.: Neuberger A. Op.cit., р.440; ср.: Fietz W. Op.cit., p.71ff. Примечательно, однако, что кран обозначался ученым греческим словом "эпитонион", то есть не был для римлян ни исконным, ни привычным приспособлением. Римляне, по-видимому, не знали сальника, краны же их были устроены так, что ограничивали течение воды, но не могли перекрывать струю полностью.

101

Даже в общественных уборных, крайне распространенных в городах империи, вода не перекрывалась и текла под сиденьями непрерывным потоком.

102

Дигесты, 39,3.

103

См. Законы вавилонского царя II тысячелетия до н. э. Хаммурапи, статьи 53–56 (в кн.: Хрестоматия по истории древнего Востока. Под ред. М.А.Коростовцева и др. Ч.1. M., 1980, с. 158), и Среднеассирийские законы, таблица В+О, § 17 (в кн.: Хрестоматия по истории древнего мира. Под ред. В.В.Струве и Д.Г.Редера. М., 1963, с. 260–261).

104

Проложенный ассирийским царем Санхерибом (704–681 гг.) водопровод, обеспечивавший Ниневию хорошей питьевой водой, воспринимался современниками, судя по тексту надписи, рассказывающей об этом сооружении, как событие совершенно исключительное. См.: Fietz W. Op.cit., p.15.

105

Он суммирован в работе: Коerner R. Zu Recht und Verwaltung der griechischen Wasserversorgung nach den Inschriften. Archiv fur Papyrusforschung. Bd. 22–23, 1974, S. 155–202.

106

Это явствует, например, из в высшей степени выразительной надписи некоего Питеаса, "надзирателя колодцев" в Афинах в середине IV в. до н. э. См. "Inscriptiones Graecae" (Berlin, 1895–1909, № 338).

107

Аристотель. Полития, VI (VII), 132I в.

108

См.: Платон. Законы, VI, 763.

109

Материал, его анализ и выводы, подтверждающие это впечатление, см. в статье: Dеvreker J. La continuite dans ie consilium Principis sous les Flaviens. — "Ancient Society", Leuven, 1977, № 8, p. 225.

110

См.: Тит Ливий, 39, 44, 1; Плутарх. Катон Старший, 18, 2.

111

Cм.: Фронтин. Указ. соч., гл. 95; ср.: Ювенал, VI, 333.

112

См.: Koerner R. Op.cit. S. 170–174.

113

Как явствует из таблицы, приведенной выше.

114

Георгики, II, 146–147; ср.: Проперций, II, 19,25–26.

115

Сипий Италик. Пуническая война, IV, 55I-561. Обращения римских полководцев не только к своим богам, но и к богам, помогающим врагу, перед боем и в ходе его засвидетельствованы документально. См.: Макробий. Сатурналии, III, 9,7.

116

В свете данных, приведенных далее, вряд ли случайно, что Центральное управление римскими водопроводами, Static Aquarum, находилось непосредственно над источником Ютурны и как бы на принадлежащей ему священной территории. См.: Marucchi A. Op.cit. (см. примеч. 1 к данному очерку), р. 194–197.

117

Варрон. Латинский язык, VI, 22.

118

Стаций, Сильвы, 1, 5, 25–29.

119

Проперций, III, 22, 25–26.

120

Проперций, III, 22, 25–26.

121

См. — Плиний Мл. Письма, VIII, 8, 5, и комментарий к этому месту в кн.: Sherwin-White A.N. The Letters of Pliny. A Historical and social commentary. Oxford, Clarendon Press, 1968, p. 457. См. также передаваемое Тацитом в "Анналах" (I, 79, 3) мнение о том, что "необходимо уважать верования италийских союзных общин, которые обрядами, священными рощами и алтарями чтят реки родного края (patriis amnibus dicaverint)".

122

Напомним, что Новый Анио и Aqua Claudia, хотя и образовывавшие общую систему водоснабжения, хотя и входившие в Рим на едином акведуке, текли тем не менее по раздельным каналам. См. выше ил. № 8.

123

Варрон. Латинский язык, V, 123.

124

См.: Гораций. Оды, III, 13, 9-10.

125

Плиний Мл. Письма, VIII, 8, 3.

126

Сергеенко М.Е. Помпеи, с. 64.

Оглавление