Глава 4

Борьба двух альянсов

Когда на закате зимнего дня Ганнибал подошел к воротам Капуи, он сменил роль воителя на роль дипломата. В его руках находились нити к богатейшему городу Италии. Спешившись у портика роскошного дома братьев Келерес, он попросил о встрече с консулом. Аристократы Капуи запротестовали. Они не хотели, чтобы дела примешивались к этой событийной встрече с карфагенским завоевателем. Они хотели показать Ганнибалу свой город. Весело, с шутками беседуя с ними, он ходил от одного портика к другому. Их украшали статуи греческих богов, взгляды которых были устремлены на восток. А на запад простиралась зеленая равнина, которая, по словам жителей Капуи, была богата серными водами, приятными на вкус и исцеляющими болезни. «Это самая благословенная из всех равнин, — заявляли они, — потому что из тамошнего винограда производят фалернское вино».

После этого Ганнибал пригласил верхушку аристократии поужинать с ним после захода солнца в доме, в котором он остановился. Он свободно говорил с ними на греческом, получая сам удовольствие от этого языка после трудных диалектов средней полосы. Он вел себя с учтивостью, которой научился в домах иберов, пока изучал их нравы. Эти аристократы были гордыми, возможно даже излишне гордыми людьми. Капую основали этруски. Она была первым городом Италии в те времена, когда Рим был просто одним из городов на Тибре, сражавшимся со своими соседями. Капуя была такой же большой, как город на Тибре, который подчинил ее civitas sine jure (не имея на то законного права). Ганнибал поинтересовался, есть ли тут лидер римской фракции. (Он знал, что многие из членов этих аристократических семейств состояли в браке с римскими патрициями.) Узнав, что такой лидер, некто Деций, закованный в цепи, дожидается казни, Ганнибал предложил вместо этого отправить его в Карфаген. Он пообещал всем, что недалек тот день, когда Капуя будет жить по своим собственным законам.

Все удивлялись тому, почему Ганнибал ест, сидя на низком табурете, вместо того чтобы полулежать рядом с ними за столом. Он ответил, что не привык лежать. Но они поняли, что он получает удовольствие от их гостеприимства под мирным кровом. Вокруг него велись разговоры о целительном врачевании Галена. Ему показали манускрипты, которые были скопированы искусной рукой в Александрийском музее, и геометрические чертежи престарелого Архимеда. Люди действительно вели беседы в лежачем положении, держа в руках кубки с вином. Они были похожи больше на эпикурейцев, чем на стоиков. Они вежливо лгали, клянясь, что его финиковое вино, привезенное в кувшинах из Карфагена, лучше их фалернского. Но они предложили ему безграничную дружбу, несмотря на то что он был африканцем. Словно невзначай сын Гамилькара оставил захваченные символы власти Фламиния, Варрона и Эмилия лежать на мраморном полу атриума в доме братьев Келерес.

Над Капуей, со стороны заката, возвышалась лишенная растительности гора Тифата. Ганнибал поставил здесь свою палатку и разместил штаб армии, который охраняли африканские щитоносцы. Он решил вести себя в Капуе как гость. Хотя его армия фактически оккупировала город, он приказал воинам всех отрядов самим расплачиваться за угощение, женщин и памятные подарки. В их поясах было много серебра, как в римских, так и в испанских монетах. С Тифаты перед Ганнибалом открывался вид на прекрасную долину Кампании, которая простиралась до Священного мыса с городом Суррент (ныне Сорренто), мимо покрытой пеплом вершины курящегося Везувия и небольшого рыбацкого городка Помпеи, где старики вырезали из кораллов амулеты. Этот серый пепел Везувия, омытый дождями, обогащал почву побережья, и на ней произрастали прекрасный виноград и винные ягоды.

Не угомонившись даже в этом райском зимнем тепле, Ганнибал предпринимал долгие ознакомительные поездки по равнине. Он хорошо познакомился с Кумами, старейшим из морских портов, где теплый пар, поднимающийся из подземного царства Плутона, использовался для обогрева общественных бань. В сопровождении отборных нумидийских воинов в чистых белых шерстяных накидках (все они великолепно играли на свирелях), он поскакал в ту долину, где Фабий продержал его в ловушке целый день и где быки помогли ему выбраться из этой ловушки. Карфагенский завоеватель с удивлением увидел, как неторопливые крестьяне, которые сеяли озимую пшеницу — на почвах Кампании снимали по меньшей мере два урожая в год, — уставились на него так, словно он был привидением из той битвы, которая здесь происходила. С еще большим удивлением Ганнибал подумал, что он с тех пор одержал верх над Медлителем. За два года до этого хитрый Фабий, располагая временем, уверял его в том, что он самый надежный союзник. Сейчас карфагенянин мог позволить себе медлить, и само время таило теперь опасность для его врагов, которые должны были без промедления найти зерно для своего города и пополнение для своей армии.

К тому же после двух суровых зим иберийцы Ганнибала наслаждались теплом Кампании, где было сколько угодно прекрасного фуража для лошадей. Здешняя равнина напоминала им их любимую долину Бетис. Карфагенян Ганнибала тоже связывали узы с Южной Италией. С незапамятных времен — с тех пор, как в устье реки возникли этрусские торговые порты, — африканские купцы были частыми гостями на этих берегах, особенно в заливе Таранто. Они вели торговлю и теперь в обход вражеской блокады.

Старые знакомые пожаловали к Ганнибалу, когда он возвратился на свой опорный пункт на Тифате. Делегация от бруттийских горцев проделала весь этот путь, принеся в дар резные деревянные изделия и цветную керамику, отобранную у греческих ремесленников. Бруттийским купцам, которые доставляли товары Гамилькару на гору Эрик, было знакомо имя Ганнибала, детеныша льва. Они недоумевали по поводу того, как этот детеныш льва смог добраться почти до их цитадели на самом краю Италии и что он собирался здесь делать.

На исходе первой зимы Ганнибал добился преданности части пицентинских крестьян с побережья Адриатики, большинства суровых самнитов (они предпочли служить ему как господину, а не быть ограбленными его конниками) и луканцев и бруттийцев юга. За этой преданностью стоял глубоко укоренившийся инстинкт. Апулийцы, луканцы и бруттийцы принимали участие в последней войне за независимость против республики на реке Тибр. Это относилось и к греческим купцам, и к ремесленникам из многих прибрежных городов. Немало стариков, ставших свидетелями прихода Ганнибала, помнили времена, когда Тарент был еще свободным городом. Дух того времени, дух Великой Греции, еще был силен. Уклад жизни в здешней провинции, в отличие от земель этрусков, нисколько не изменился. Приход римских преторов принес пользу аристократам и землевладельцам, но не крестьянству или простым горожанам.

После своих ознакомительных рейдов Ганнибал понял, что большинство из низших слоев общества сочувствует ему, в то время как большинство аристократов не симпатизирует. Кроме того, глубинные районы страны — Великая Греция — поддерживали карфагенскую захватническую армию, в то время как более богатые прибрежные города, связанные с римским флотом, твердо стояли за Рим. Среди этих городов Неаполь был самым важным. Без этого крупного порта, не уступающего Риму, и контроля над всем заливом захват Капуи мало что значил, кроме того, что армия получила место для отдыха. Если Неаполь не удастся завоевать или подвергнуть осаде, его необходимо отрезать от наземных путей сообщения. Ганнибал решил разработать способ, как это сделать.

Он понимал недоумение, связанное с тем, что он господин, но не титулованный. Окружающие гадали, не станет ли он вторым Пирром: вступит в сражение за земли, потом потерпит поражение и уплывет подальше от их берегов. Какова его главная цель, которую он утаивает от них?

Ганнибал осторожно объяснил, что он вовсе не ищущий приключений монарх, а главнокомандующий вооруженными силами Карфагена. Он поклялся, что Карфаген не имеет никаких территориальных притязаний в Южной Италии и что он сам не покинет их до тех пор, пока они не обретут свою прежнюю независимость, несмотря на угрозу со стороны Римской республики.

Понимая, что одни заверения мало что значат для обеспокоенного крестьянства и просвещенных греками горожан, Ганнибал подтвердил свои слова действием. Пограничным городам, занимающим стратегическое положение, было разрешено сделать собственный выбор: их жители могли оставаться членами нового союза или, если они сохраняли лояльность по отношению к Риму, могли спокойно переселиться вместе со своим имуществом на римскую территорию. Один из укрепленных городов вблизи Неаполя предпочел переселение. Вышедший из себя Ганнибал позволил своим войскам разграбить и спалить опустевшие жилища.

Локры были маленьким портовым городом на холме у южного залива Таронто. Его жители бросились в панике бежать. Ганнибал отдал приказ коннице Ганнона, не причиняя вреда толпе, занять положение между нею и городскими воротами. После обсуждения их судьбы в сложившейся ситуации локряне уступили увещеваниям Ганнибала. Они сосредоточились возле залива, в то время как карфагеняне заняли холм. (Если бы Ганнибал лишился Неаполя, он бы получил надежно укрытый порт высадки, в Локрах.) Вскоре после этого Бомилькар, отец Ганнона, привел в Локры небольшой отряд судов из Карфагена. Корабли доставили Ганнибалу в качестве подкрепления нумидийцев с их лошадьми и 40 слонов. Как слонов высаживали на берег, осталось неизвестным. Возможно, они перешли вброд с подплывших близко к берегу судов.

Наконец итальянская армия Ганнибала восстановила связь с Карфагеном по морю.

Теперь можно было называть сторонников Ганнибала итальянской армией. Сын Бомилькара Ганнон объездил холмы позади города Локры и пополнил ряды войска своего господина десятью тысячами суровых бруттийцев. С этим пополнением войско Ганнибала стало объединением народов, населявших западное побережье Средиземноморья, начиная от Нумидии, через Лигурию до Бруттия на оконечности полуострова. И как и в ту зиму, которая предшествовала Каннам, Ганнибал занялся обучением и вооружением новобранцев. На этот раз он предоставил своим ветеранам перехода через Альпы отдых.

Это обстоятельство стало поводом к появлению еще одного выражения, помимо «фабианской тактики». Это была «капуанская зима». Их первая роскошная зимовка с банями и прислуживающими им рабами оказала свое влияние на ветеранов из Испании. После этого они уже не были теми людьми, которые боролись с болотной лихорадкой, стараясь выиграть сражение на Тразименском озере. Ливий объединял три вещи, более всего ему ненавистные: Ганнибала, взбунтовавшуюся Капую и все низшее сословие, изображая карфагенских воинов погрязшими в пороках вероломного города, «одурманенного необузданной свободой низших сословий». Вот еще одно из его определений: «Капуя стала Каннами Ганнибала». Однако, хотя на ветеранов повлияла их зимовка возле Капуи, линия их поведения изменилась главным образом потому, что Ганнибал больше никогда не использовал их в аналогичных действиях. После Канн его тактика изменилась коренным образом.

Эта зима завершилась триумфом иного рода. В ответ на обращение Ганнибала после Канн посланцы Филиппа V Македонского пересекли Адриатику, чтобы встретиться с ним. Похоже, что Ганнибал принял их по-царски в своем новом городе. Был заключен договор, по которому Карфаген и Македония объединяли свои силы против Рима и обязывались помогать друг другу, в случае если будут подвергнуты нападению. Ганнибал согласился с тем, чтобы побережье Далмации было освобождено от оккупации римскими войсками и возвращено под власть Филиппа.

Потом прибыли другие греки, всколыхнувшие Капую. Они явились от юного внука покойного Гиерона из Сиракуз, «величайшего и самого прекрасного из городов Греции». Сиракузы, где хорошо поработали карфагенские агенты, стремились стать союзником Ганнибала. Снова был заключен односторонний договор о взаимной защите, и на этот раз он был подписан.

Таким образом Ганнибал стал командующим армией альянса Карфагена, Македонии и Сиракуз. Его итальянская армия, сгруппировавшаяся вокруг Тифаты, лишила Рим сухопутных возможностей связи с Сицилией. Однако флот Римской республики все еще господствовал на морских путях через Тирренское море, залив Таранто и Адриатику и, самое главное, через быстрину Мессинского пролива. Однако превосходная гавань Сиракуз была потеряна для римских быстроходных судов. Два важных порта, Неаполь на Тирренском море и Тарент, все еще обслуживали римские суда и их команды. Теперь Ганнибал подумывал не только о Неаполе, но и о Таренте.

Каждый месяц в благоприятную погоду все больше боевых кораблей выходило из бухты Карфагена в открытое море. Помимо соперничества двух этих сил, Рима и Карфагена, раскол существовал и на самом Средиземноморье. Юг выступал против севера, сонная культура эллинистического мира противостояла устоям воинственного варварства. И теперь, в финальном конфликте, умирающие города-государства противопоставили себя мощи возникающей единой империи.

Можно с уверенностью сказать, что Ганнибал понимал этот более серьезный аспект конфликта. Безусловно, в эти годы Рим был сосредоточен только на его возрастающей опасности.

Предзнаменования, полученные в наступившем году, очень беспокоили авгуров с Виа Сакры. В храме Юноны кровоточили изображения; некая корова, как говорили, произвела на свет жеребенка; видели, как море полыхает огнем.

Довольно странно, однако после Тразименского озера менее значительные поражения сильнее потрясали город на Тибре, чем катастрофа у Канн. Новость о потере легионов, охранявших долину По, и появление Ганнибала в соседней Калабрии подорвали у римлян веру в свою удачу. Число их союзников почти ограничивалось, как это ни невероятно, городами самого Лациума, сабинянами, умбрами и почти забытыми этрусками.

От лояльности оставшихся союзников зависела судьба самого Рима. В тот год (215) сенат был вынужден взимать с них двойной налог и вдвое увеличить набор в армию. Чтобы население почувствовало чрезвычайность ситуации, Фабий потребовал заложить вдвое больше храмов и устраивать смертельные игры с участием двадцати двух гладиаторов, то есть в два раза большего количества, чем обычно.

Он осознавал, как и многие другие вожди сената, что римское владычество над союзническими народами имело наряду с сильными и свои слабые стороны. Римское правление обеспечивало защиту и жизнеспособность; оно объединяло разобщенные народы в союз, который мог стать объединенной Италией; в то же время оно распространяло на отдельных индивидуумов римское право с его высшими привилегиями.

Составляя лишь меньшинство, римляне обладали этим правом в числе других, более многочисленных народов. Гражданин Рима имел права на женитьбу (connubium), ведение деловых операций (commercium) и голосование (suffragio). По закону он мог пользоваться этими правами на всей территории Италии, в отличие от тех, что не были гражданами. Таким образом, право голоса становилось наградой, которая предоставлялась заслужившим ее иностранцам, и в то же время становилось предметом зависти тех, кто этого не заслуживал. А таких было большинство. Союзные города могли вести свои внутренние дела по собственному усмотрению при условии, что будут ежегодно поставлять людей и материальные ресурсы в соответствии с требованиями сената. Сенат единолично устанавливал в каждом случае требуемое количество того и другого. (Предложение предоставлять во время кризиса места в сенате самым заслуженным лидерам союзников было отклонено старейшинами после негодующих речей.)

Различия между гражданами и негражданами еще острее проявлялись в армии. Рекруты из союзников начинали отличаться от всех остальных, как только появлялись в римском тренировочном лагере; они получали только половинное жалованье, но должны были находиться на самообеспечении. Войска союзников составляли до 57 процентов всей армии. Они стояли на флангах, не в легионах, подчиняясь командованию римских военачальников, которые внедряли дисциплину карательными методами. Эта система создала великую национальную армию республики и прекрасно зарекомендовала себя в успешных кампаниях, когда условия были легкими и выплата жалованья могла быть восполнена военными трофеями, если не высшей наградой римского гражданства. Но двухлетняя борьба с Ганнибалом принесла лишь потери без всяких трофеев; призывники этого года в римских учебных центрах говорили друг другу, что больше всего им повезет, если их возьмут в плен карфагеняне, которые будут их хорошо кормить и разрешат возвратиться домой. Против ежегодной реквизиции зерна, лошадей и повозок отчаянно запротестовали города Этрурии и Умбрии. Походы Ганнибала опустошали их угодья, в то время как поля Лациума, ager Romanum, то есть владения Рима, оставались нетронутыми. Как могли союзнические города обеспечивать поставки в двойном размере, чего требовали от них сенат и римский народ?

Столкнувшись с угрозой того, что союзники могут нарушить свои обещания, сенат не отступил от своих требований ни на йоту. Дезертировавшие из учебных лагерей были взяты в кольцо военным патрулем, чтобы наказать их у позорного столба перед строем товарищей. Около 370 человек были сброшены позже с Тарпейской скалы Капитолийского холма. Карательные экспедиции отправились к юго-востоку, на Самнитские холмы, для наведения там порядка. Нарушение верности было расценено как вероломство и поэтому наказано. Один из генералов, Семпроний Гракх из рода Клавдиев, повел свои войска против одного из святилищ на холме вблизи Кум, где обитатели города собрались на ночное религиозное празднество. Легионеры окружили освещенную факелами обитель и истребили собравшуюся там толпу жителей Кампании.

В своей бессильной злобе римское руководство в это кризисное время не щадило граждан. Цензоры разыскивали всех жалобщиков. Такая твердость воли перед лицом катастрофы, возможно, и спасла Римское государство, но оно уступило свои стратегические города Ганнибалу. В последующие после Канн дни жители Капуи посылали свои делегации прежде всего к Варрону, который собирал тогда остатки уцелевшей армии в Венузии. Население Капуи подтвердило свою преданность, поставив обезумевшему от горя консулу зерно, лошадей и оружие. Варрон неблагоразумно обидел их, потребовав, чтобы они сказали, каким образом он мог использовать их лошадей, когда у него больше нет всадников, и что проку в оружии, если от легионов ничего не осталось? Возможно, это была раздраженная реакция измотанного человека. Варрон тем не менее призвал население Капуи снарядить 30 000 жителей их города для действий на поле брани против Ганнибала. Это была его реакция как консула: призвать провинившийся город выполнить свой долг. В конце концов его глупая тирада вызвала подозрение у жителей Капуи, и они предпочли, чтобы Варрон попытался заключить соглашение с Ганнибалом.

Город Тарент был обязан держать юношей из самых знатных семейств своего города в Риме в качестве заложников за свое некогда бунтарское поведение. В какой-то момент после Канн заложники попытались сбежать на юг. Восемьдесят человек из них были пойманы и сброшены с Тарпейской скалы. Расправа с этими юношами вызвала необузданный гнев их семей, и Тарент направил своих послов к Ганнибалу в Тифаты.

Известие о том, что Сиракузы были отданы Ганнибалу, вызвало шок у лидеров сената. Город Сиракузы был овеян легендарной славой и обладал огромными ресурсами. Символическая золотая статуя богини победы Виктории, подарок Сиракуз, казалось, насмехалась над римлянами. Может быть, бессмертные боги гневались на город, который служил им? Остров Сардиния был охвачен волнением. На дальнем его побережье македонский царь заключил договор (сенаторы видели текст) с этим врагом рода человеческого, карфагенянином Баркой.

Торкват, приверженец древнего духа, был послан с наспех созданным флотом на Сардинию.

Однако никакой суеверный страх не шел в сравнение с опасениями лидеров, для которых вера в установленный порядок была сильнее всяких суеверий. Эта вера основывалась на сознании превосходства армии над всеми врагами. Всегда, даже в черные дни вторжения галлов и боевых побед Пирра, финальная мобилизация римской живой силы приносила победу священным орлам и самому городу. Римские лидеры и не мыслили других путей сохранения города. Но не приведет ли их последняя мобилизация, которая начиналась сейчас, к повторению Канн? Какие средства им найти, чтобы противодействовать почти сверхъестественному авторитету Ганнибала на поле брани?

До сих пор Рим опирался на предыдущий опыт в достижении своих успехов. Эта привычка, обусловленная недостатком воображения, едва ли не обрела силу закона. Но римлянам никогда не приходилось иметь дело с таким умом, которым был наделен Ганнибал. Под влиянием непрекращающихся сомнений уже начали появляться некоторые изменения в традиционном римском порядке. Фабий стал цензором, а не вторым диктатором. «Неудачи не позволили римлянам медлить и дальше». Лидеры из группировки Эмилиев — Сципионов (большинства из которых и так уже не было в живых) потеряли свое ведущее положение в сенате. Они отдавали предпочтение плебейским консулам и заморским победам. «Богам не было угодно, чтобы были избраны эти плебейские консулы». Даже выбор консулов из патрициев был под вопросом. Что могли сделать такие политические руководители, избранные всего на один год, против Ганнибала? Фабий и авгуры использовали зловещие предзнаменования и пророчества, чтобы предотвратить одни из выборов. Народные собрания прекратили предлагать своих кандидатов, способных выиграть войну. «В критическом для нации положении» сенат начал принимать во внимание предостережения опытных военачальников. Двое из них — Гракх и Марцелл (один из группировки Клавдиев, другой ветеран-военачальник) — были наделены на один год неограниченной властью. Марцелла называли «мечом Рима».

В результате этого поиска достойных лидеров возникли зачатки идеи, которую едва еще можно было назвать планом. Она заключалась в том, чтобы отправить зарекомендовавших себя людей сдерживать Ганнибала у каждой городской стены, у каждой реки, и особенно в Сицилии. Фабий начал новую кампанию.

Марцелл спешил к Ноле — внешней защите Неаполя. Ганнибал начал осаду Нолы.

Новые союзники Ганнибала наградили его сложными проблемами. Они требовали не только дипломатичности, но и изобретательности. Жители Капуи, заявлявшие о своем неприятии войны, с большой подозрительностью относились к присутствию самнитов и галлов, своих давних недругов, в окрестных лагерях. Галлы, которые сейчас хотя и напоминали своим снаряжением легионеров, по-прежнему стремились к грабежам; бруттийские горцы надеялись пограбить аристократию греков в портовых городах, которые были главной целью Ганнибала.

На самом деле, после того как Локры сдались карфагенянам, бруттийцы направили к Ганнибалу делегацию с протестом. Они сказали, что согласились на захват портов, а не на охрану греческих торговцев, у которых полно золота. Ганнибал спокойно отправил их к Ганнону, который руководил операциями на южном побережье. Недовольные бруттийцы объединились и подвергли атаке Кротон. Это был, по обычаю окруженный стеной, город на холме, возвышавшемся над небольшой укрепленной гаванью. Рядом находился мыс, на котором было воздвигнуто необычное святилище — храм в честь Юноны, в котором пилигримы оставляли драгоценные дары. Пастухи клялись, что богиня защищала их стада от диких зверей. Карфагенянам было совсем некстати, чтобы этот порт или богатое святилище разграбили разгневанные горцы. Ганнон прибыл на место действия, чтобы поставить охрану вокруг храма и удалить высший слой купцов из Кротона в безопасные Локры. Бруттийцам было разрешено мародерствовать в прибрежной части города и на покинутых земельных владениях, в то время как карфагенские военачальники захватили в свои руки гавань.

В этом безостановочном походе через цепь южных городов, чтобы встретить римские отряды, высадившиеся с моря, Ганнибал должен был доверять своим полководцам Ганнону и особенно Магарбалу, командовавшим отдельными формированиями. Они добросовестно служили ему. Повелитель будущей Великой Греции буквально не слезал с седла (он проводил ненастные месяцы второй зимы после Канн на Адриатике), держа при себе новобранцев и слонов. Ветераны старой армии, кажется, были освобождены от тяжелых обязанностей. Он не мог сдержать данное им обещание разрешить отрядам испанцев и африканцев возвратиться домой, поскольку дорога через Альпы все еще оставалась закрытой. Не мог он также пока и разрешить им высадиться в Италии.

Ганнибал воздерживался от осады городов, защищенных крепостными стенами и боевой техникой. Когда он не мог одержать победу над жителями, то окружал город, лишая его возможности получать продовольствие. Голод вынудил город Казилин сдаться, несмотря на попытку упрямого Гракха оказать ему помощь. Ганнибал постоянно возвращался в Нолу, последний город на пути к Неаполю. Тамошнему низшему сословию, которое к нему благоволило, почти удалось открыть городские ворота. («Одна болезнь, так сказать, охватила все города-государства Италии. Простые люди, не ладившие с высшим классом, перетягивали государство на сторону карфагенян».)

Представители самнитов жаловались на то, что набеги римлян из Нолы опустошают их земли.

Однажды Ганнибал не сдержал гнева.

— Вы жалуетесь мне, — укорил он их, — по любому поводу.

Однако он позволил своим отрядам, в основном состоявшим из бруттийцев, подвергнуть осаде крепостные стены Нолы. Тут он встретился с новой тактикой энергичной обороны со стороны Марцелла. Этот закаленный полководец казнил 70 вожаков простого народа и бдительно охранял ворота, из которых выехал неожиданно под звуки трубы со своей галопирующей тяжелой кавалерией. Карфагенские рекруты вжались в окопы, сломленные духом из-за постоянных дождей и неистовых атак легионеров. Ганнибал обрушился на них.

— Вы воображаете себя карфагенской армией? Тогда действуйте как подобает этой армии. Возьмите Нолу для меня, и я поведу вас туда, куда вы только захотите.

Впервые его войска понесли более тяжелые потери, чем римляне. Больше того, 272 нумидийца и испанца дезертировали, чтобы присоединиться к Марцеллу — в ответ на обещание им земель. Марцелл повернул оружие Ганнибала против него же самого. И тут резко, в одну ночь, карфагеняне исчезли из своих траншей. Римский полководец попытался очень осторожно выяснить, по какой дороге они ушли. Но Ганнибал был уже далеко, он поспешно шел через горы к Таренту, в сопровождении двух проводников, жителей города, которые обещали открыть для него ворота.

Потерпев неудачу при Неаполе и Ноле, карфагеняне не могли упустить возможности проникнуть во второй по величине южный порт. Ганнибал готовился к этому плану, детально изучая его.

Молодые тарентийцы казались искренними. Оба потеряли родных, захваченных в заложники Римом. Филемен, более нетерпеливый из них двоих, предложил путь, по которому он мог провести карфагенян ночью мимо стражников, охраняющих боковые ворота. Стражники привыкли пропускать его, когда он возвращался с охоты, и шутили с ним при этом. Пока все сходило с рук, но малейшая оплошность могла помешать входу в эти ворога. Не может ли второй юноша, Никон, находясь уже в городе, привести сочувствующих к другим воротам и заставить открыть их по сигналу Ганнибала? Никон мог сделать это. Последовало тщательное обсуждение условий: карфагеняне согласились не вводить войска в Тарент и не требовать никакой дани. Были подробно изучены улицы города, ведущие к рыночной площади и дальше, к крепости, возвышавшейся над гаванью. Римляне вывели свой гарнизон из этой крепости под покровом ночи, оставив только стражей у наружной крепостной стены. Ганнибал проверил подлинность утверждений Филемена и Никона у других своих агентов и согласился подойти ночью, согласовав точное время.

Во время этих переговоров Ганнибал часто ложился на постель и распустил слух, что он болен и задерживается в одном из лагерей. Нумидийцы были посланы обследовать окрестности под предлогом поисков провизии. В ночь перед попыткой осуществить план Ганнибал проделал быстрый марш с несколькими тысячами легковооруженных галлов и испанцев, привыкших к переходам в темноте. 80 нумидийских всадников рассредоточились вокруг них, задерживая или убивая всех, кто оказывался возле дороги. Отборные войска скрывались в дневное время за пасущимися лошадьми. В вечернее время Ганнибал разрешал своей пехоте отсыпаться. Перед наступлением полуночи он поднимал людей и вел их дальше.

Детали этого наступления сохранились в анналах римской истории.

«Проводником Ганнибала был Филемен, который вел свою обычную игру. Вскоре они расстались: Филемен повел вооруженных людей, как обычно, к боковым воротам, Ганнибал — к Теменитским (главный въезд в город с суши). У Теменитских ворот было множество захоронений внутри крепостной стены. Подойдя к этим воротам, Ганнибал подал сигнал с помощью костра. Увидев это, Никон ответил таким же сигналом. Оба костра сразу загасили. Ганнибал бесшумно повел своих воинов в ворота. Там люди Никона напали на часовых, прикончили многих не успевших проснуться и открыли ворота. Ганнибал велел своим всадникам ждать снаружи, чтобы встретить любого врага под открытым небом. Он вошел в город вместе с пехотой.

А на другом конце города Филемен подходил к боковым воротам, через которые обычно входил и выходил. Его свист и хорошо знакомый голос разбудили часового, и тот открыл калитку. Филемен сказал, что у них здоровенный кабан, его с трудом поднимешь вдвоем. Он вошел сам вместе с охотником, у которого ничего не было в руках. Часовой хотел посмотреть на такого громадного зверя и на людей, несущих его, и тут Филемен проткнул его охотничьим копьем. Тогда около тридцати вооруженных людей ворвались, чтобы прикончить остальных часовых и открыть соседние ворота. Через них ворвался отряд карфагенян. Тарентинские юноши молча повели их к рыночной площади, где к ним присоединился Ганнибал. Он сразу отправил галлов через город двумя отрядами во главе с тарентинцами. Он приказал им занять главные улицы, а потом, когда начнется переполох, расправляться с римлянами, но оставлять в живых жителей Тарента. Чтобы способствовать этому, он велел проводникам предупреждать всех встреченных жителей города, чтобы они вели себя спокойно и ничего не боялись.

Уже началось волнение, но в чем дело, никто из жителей точно не знал. Тарентинцы думали, что, должно быть, это римские солдаты грабят город. Римляне полагали, что городские жители совершили какое-то предательство. Их рано разбуженный ничего не понимающий военачальник скрылся на ялике в гавани и стал грести к крепости. Недоумение еще больше возросло, когда послышались звуки трубы. Это была присвоенная предателями труба римлян, на которой неумело играл какой-то грек. Никто не мог сказать, кто подавал этот сигнал и кому.

Когда рассвело и перед уцелевшими в крепости римлянами предстали вооруженные пунийцы и галлы, все их сомнения рассеялись. В то же время греки, увидев повсюду убитых римлян, осознали, что город взят Ганнибалом. Он приказал всем горожанам, кроме тех, кто последовал за римлянами в крепость, собраться без оружия. Ганнибал по-доброму обратился к ним, напомнив, как отпустил их сограждан, захваченных в плен в битвах при Тразименском озере и Каннах. Он сурово осудил надменность римлян. В заключение он предложил всем разойтись по домам и написать на дверях „Тарентинец“. После того как двери всех жителей были помечены, он разрешил своим сторонникам разграбить дома римлян. Трофеи оказались весьма значительными».

Такое вступление в Тарент в духе Робин Гуда было предпринято в предвидении будущей кампании. Но это не помогло захватить крепость в гавани и выбить из этой твердыни римлян. Ганнибал завладел, наконец, желаемым главным портом, но воспользоваться им не смог.

В другую ночь, в другой гавани произошла атака совсем другого рода. В предрассветный час, когда все еще спали глубоким сном, 60 пентеконторов, медленно работая веслами, вплыли в Ахрадину, внутреннюю гавань Сиракуз. Первые галеры представляли собой странное зрелище. Они были связаны попарно, только внешние ряды гребцов работали веслами и напоминали шуточный бег парами, при котором ногу одного бегуна связывают с ногой другого. Верхние палубы и скамьи гребцов больших галер были заполнены легионерами с тяжелыми железными щитами. К голым мачтам были подвешены на веревках и блоках странные приспособления — тяжелые лестницы поднимались с передней палубы с платформами, выступающими с верхних концов. Когда корабли с таким оборудованием подплывали к внешней крепостной стене осажденного приморского города, эти лестницы опускали на верхнюю часть стены и тяжеловооруженные пехотинцы взбирались по ним на стену. Потом легионеры должны были разбежаться влево и вправо и сомкнуться с другими штурмующими силами. На основании опыта прежних осадных действий подобного рода можно было полагать, что и сиракузские греки не устоят перед натиском тяжеловооруженных легионеров.

Между парами пентеконторов, оснащенных лестницами, двигались суда, доставившие лучников, пращников и команды катапульт и легких камнеметательных машин. Осадные орудия этих вспомогательных судов должны будут прикрывать атаку когорт, взбирающихся по лестницам.

Эта ночная атака с борта судна не могла, конечно, принести победу над всеми Сиракузами, которые состояли из трех отдельных городов, окруженных одиннадцатимильной крепостной стеной, которая часто проходила по вершинам отвесных скал. Сиракузы никогда еще не были захвачены штурмом. До римлян доходили слухи об их оборонительных сооружениях, придуманных чудаковатым мечтателем Архимедом и способных противостоять боевым механизмам римских кораблей. Но едва корабли вошли в гавань, осаждающая армия ринулась с воды на город и ворвалась в него, как острие копья входит в уязвимое место в броне.

Осадной флотилией командовал лично Марцелл, который провел ее через Мессинский пролив. Марцеллу было приказано взять Сиракузы любыми средствами и любой ценой. Этот приказ был отдан ему, «поскольку он не был побежден Ганнибалом» у Нолы. Его помощник ждал на берегу у лагеря осаждающих.

Море было спокойным. Легкое волнение утихло, когда флот миновал мыс Насо и вошел в защищенную гавань. Все греческие корабли, казалось, были укрыты в небольшой торговой гавани. Весла медленно опускались на воду с тихим скрипом, заглушаемым плеском воды о корпус галер. Суда с подъемными лестницами вплыли из звездного света в тень дамбы и холмов за ней. Военачальники с облегчением вздохнули, поскольку миновали гигантские каменные оборонительные сооружения, которые держали римские корабли на расстоянии в течение дня.

На поверхности темной стены внезапно появились просветы. Это были бойницы, из которых полетели короткие тяжелые копья. Нацеленные точно на палубы, они вонзались в тяжеловооруженных людей, сея панику в их рядах. Звуки трубы и отдаленные голоса разносились по всей длине стены.

Когда оборудованные лестницами суда приблизились к берегу вплотную, с парапета на них опустились как бы длинные лапы. То были подъемные ворота, так как под ними закреплены были железные цепи с чем-то плохо различимым в темноте на концах. Тяжелый металл, опускаясь на нос судна, расщеплял деревянный каркас. Цепи загремели где-то наверху, и носы кораблей начали задираться, словно Нептун, бог морских глубин, подбросил их вверх.

Гигантские когти, вцепившиеся в носы кораблей, поднимали их все выше, пока люди не покатились кубарем с палуб, а галеры не начали зачерпывать кормой воду. Когти неожиданно ослабили хватку, а цепи провисли. Изломанные корабли падали в воду, подъемные лестницы валились за борт. Иногда чудовищные машины над головой роняли свинцовые шары величиной с теленка, которые пробивали корпус корабля, и в пробоины устремлялась вода. Другие шары из горящей смолы воспламеняли деревянные корпусы судов. А обыкновенное боевое оружие дождем сыпалось со стен.

Возможно, все эти повреждения не остановили бы продвижение легионов среди дня и на твердой почве. Но в темноте и на воде эффект оказался сокрушительным. Лестницы уже нельзя было использовать. Марцелл приказал протрубить отбой.

«Так гений одного человека, Архимеда, победил силу бесчисленных рук».

Упорные римляне попытались штурмовать Сиракузы с суши под прикрытием своих боевых машин. Но защитная стена со стороны суши тоже была неприступной благодаря изобретениям Архимеда, который разбирался в баллистике куда лучше инженеров Марцелла. Штурм с суши провалился.

Ганнибал отправил двух греческих военачальников в гарнизон Сиракуз, который состоял частично из наемников, частично из римских дезертиров, а также из небольшой сицилийской армии и множества гражданских лиц. «Рабам было велено надеть венки свободы, — рассказывает Ливий, — а преступники были освобождены от тюремных оков. Все это разношерстное скопище выбрало Гиппократа и Эпицида (офицеры Ганнибала) своими военачальниками».

Римское командование решило ограничиться блокадой города. В конце концов римлянам удалось проникнуть в огромный порт благодаря предательству в ночь пиршества у одного из трех избранных наемниками командиров. Будучи когда-то властителями округа, легионы систематически наведывались в гавань, где потерпели неудачу их корабли. Они развязали дикую оргию, разграбив ценные произведения искусства греческих мастеров. Легенда гласит, что семидесятипятилетний Архимед был поглощен изучением чертежа на песке, когда римские воины ворвались к нему. Вероятно, он сердито прикрикнул на тех, кто его побеспокоил, и тогда люди Марцелла закололи его мечом и начали обшаривать все вокруг. Так погиб старый человек, который был выдающимся астрономом и математиком эллинистической эпохи.

Слух о страданиях Сиракуз быстро распространился по острову и вызвал возмущение в его западной части. Там армия из Карфагена встретилась лицом к лицу с войском Марцелла, и Ганнибал послал военачальника из числа своих нумидийцев возглавить ее.

Сам Ганнибал был отрезан от Сицилии Мессинским проливом. Да и не мог он оставить свой пост на горе Тифате. Однако с нарастающим беспокойством он следил за конфликтом, который разворачивался на театре военных действий Средиземноморья.

После Канн Гасдрубал, брат Ганнибала, попытался выполнить приказ прорваться через армии двух Сципионов и войти в Италию. Атаковавшая слишком поспешно армия Гасдрубала была разбита на линии реки Эбро. Карфагенян оттеснили на юг Испании способные и осторожные братья Сципионы.

Экспедиция Бомилькара на Сардинию ускользнула от римского сторожевого флота, но не от шторма, который вынудил ее укрыться на Балеарских островах, правители которых всегда держались дружелюбно по отношению к карфагенянам. Но к тому времени, когда карфагеняне высадились на скалистом побережье Сардинии, Торкват подавил сопротивление островитян, и его легионы быстро разделались с недостаточно подготовленной карфагенской экспедицией. По иронии судьбы, делая это, Торкват, поборник древних традиции, вопреки всем традициям дал в руки оружие членам команд своих кораблей.

Часто утверждают, что город Карфаген не оказал помощи Ганнибалу в Италии. Разумеется, единственный конвой с 4000 человек плюс 40 слонов, высадившийся в Локрах, был жалкой поддержкой великому полководцу, который противостоял римской мощи. В качестве объяснения (и в подтверждение римской легенды о связанном клятвой Ганнибале, который втянул свой город в войну) утверждалось, что Карфаген, оплот купцов, мало интересовался этим конфликтом и поэтому только на словах помогал своему своевольному сыну. Это не так. Карфаген всюду посылал свои войска для ведения военных действий, когда позволяли ресурсы. Захват морских путей был бы гарантией побед для Ганнибала.

Ганнибал потребовал срочно прислать подкрепление в Сиракузы. Карфаген отправил 13 000 вооруженных воинов. Они высадились возле Сиракуз, где каждого десятого в лагере поразил мор. Остальные, которыми командовал один из военачальников Ганнибала, в конечном счете были рассеяны превосходящими силами Марцелла. У Карфагена не было средств, чтобы обучать рекрутов для итальянской армии Ганнибала, да и военачальников, равноценных братьям Барка, тоже.

Бомилькар, самый опытный карфагенский флотоводец, однажды привел свой флот в Сиракузы, но потом увел его оттуда при приближении римских боевых кораблей. Свыше 100 галер было сейчас у Карфагена в море, но не было ни одного компетентного командующего. Действительно, город Бирса, не затронутый конфликтом, не приложил особых усилий и не предложил никого в чрезвычайной ситуации, когда это было столь необходимо Ганнибалу на Тифате.

Было мобилизовано 20 000 человек подкрепления для отправки конвоем в Тарент. После поражения Гасдрубала на Эбро его армия была отведена в Испанию. Возможно, это было сделано с согласия Ганнибала, потому что Магон, его второе «я» в Карфагене, взял на себя командование этой армией.

К тому же Карфаген постоянно старался выглядеть слабее, чем на самом деле, по одной причине. Военно-морские базы римского блокирующего флота находились в Остии, у берегов Сардинии, у Эгатских островов, в Мессинском проливе и в порту Бриндизи (Брундизий) у входа в Адриатику. Около 200 галер сопровождали римские конвои и исследовали берега, чтобы перехватить Ганнибала. Вскоре после Канн римляне пополнили свой флот шестьюдесятью боевыми кораблями, чтобы заменить старые или поврежденные суда. У богатых граждан были заимствованы средства на то, чтобы нанять новые команды, когда нанесенный Ганнибалом ущерб портам привел к уменьшению их рядов.

Эти римские галеры не просто доставили войска Марцелла в ночь штурма Сиракуз. Они проложили «дорогу жизни» для армии Сципиона в Испании. Один разведывательный корабль перехватил посланников Филиппа Македонского, когда те возвращались с Тифаты.

(Главный посланник, грек по имени Ксенофон, прошел через римский контрольный пост на суше, убедив тех, кто его спрашивал, что он направляется в сенат, а не к карфагенянам. Однако его басням не поверили морские офицеры, когда он возвращался назад.) Это дало возможность переслать в сенат полный текст одностороннего договора Карфагена с Македонией, в то время как Филиппу пришлось ждать целый год, пока его эмиссары смогли принести ему дубликат договора от Ганнибала. Когда македонцы наконец появились у Далматинского побережья, римский флот, крейсировавший здесь, рассредоточил свои боевые силы и помешал армии Филиппа высадиться на побережье Италии. Год промедления со стороны его союзников дорого обошелся Ганнибалу.

Историографы были такого невысокого мнения о римских военно-морских силах, что сохранили имя лишь одного римского морского военачальника. Между тем этот Отацилий нес свою тяжелую службу на протяжении почти всей войны.

К 211 году до н. э., седьмому году конфликта, карфагенский флот разросся до 130 галер. Этот год принес неожиданное известие о победе в Испании.

Канны в Испании! Оба военачальника в ранге проконсулов, Публий и Гней Сципион, были убиты! Их армии почти уничтожены, остатки, лишившиеся своих руководителей, бежали на Эбро.

Это известие повергло в ужас собравшихся на римском Форуме. А дальнейшие детали вызвали еще большее оцепенение. В сердце Испании кельтиберы, клявшиеся в верности, бросили Сципиона. Молодой нумидиец, Масинисса, появившийся здесь, ввел в заблуждение римские легионы, взяв их в кольцо всадников. Хуже всего было то, что обе армии доблестных Сципионов оказались застигнутыми по отдельности проворными отрядами братьев Барка, Гасдрубала и Магона, и третьего карфагенского полководца. Неприятельское командование ликовало. Дорога на Эбро, если не на Альпы, была открыта карфагенянам.

А в самой Италии торжествовал Ганнибал. Его пограничные лагеря, располагавшиеся к востоку и западу от Апеннин, у Лючеры и Казилина, находились теперь соответственно в 150 и 110 милях от Тибра. Самый дерзкий из начальников конницы, Семпроний Гракх, попал в засаду, то ли охотясь на берегу этой реки, то ли купаясь в ней. Его тело было доставлено во время перемирия на ближайший армейский пост неким карфагенянином Карталоном.

Тень Гракха присоединилась к духам Фламиния, Эмилия, других только что избранных консулов в Цизальпинской Галлии, тех Сципионов, что находились в преисподней. Только Марцелл, казалось, был в состоянии осадить неуловимого Африканца, который командовал не настоящей армией, а сворой мятежных галлов, греков, капуанцев и бруттийцев. Но Марцелла нельзя было отозвать из Италии, чтобы удерживать Пиренеи в Испании.

Ко времени выборов 211 года до н. э. старейшины сената встречали восьмой год войны с глубокими опасениями. Не приходилось ждать морских транспортов с зерном из разоренной Сардинии или охваченной чумой Сицилии. Резня, устроенная Марцеллом на взбунтовавшейся Сицилии, была уместна для восстановления порядка, но лишила сельскохозяйственные работы многих рук. В то же время в римских отрядах упала дисциплина, что приводило к вспышкам неповиновения. Отряды, сформированные из рабов после Канн, были распущены как неспособные ни на что, кроме разграбления сельской местности. Командир центурии по имени Пенула увел два легиона, поклявшись, что найдет и прикончит Ганнибала, и возвратился без этих легионов.

Цензор привел лидерам сената жесткие цифры. На текущий момент они имели в Италии 23 дееспособных легиона. Эта мобилизация отняла больше половины из 270 000 мужчин, пригодных для военной службы. В год появления Ганнибала с Альп их число составляло 770 000. Сколько людей осталось для уборки урожая на уцелевших полях и для его перевозки?

Молодой сановник в безукоризненной тоге, выслушав аргументы перед входом в храм Юпитера, сделал странное заявление:

— Вы все время говорите только о Ганнибале. Вы думаете только о Ганнибале. Между тем ваш враг — город Карфаген.

Те, кто услышал это, обратили внимание на его слова, потому что сановником этим был Публий Корнелий Сципион, двадцатипятилетний сын покойного главнокомандующего в Испании. Кроме того, молодой Сципион присутствовал в Треббии и Каннах, где обнажал свой меч, чтобы остановить бегство недостойных офицеров. Однако Сципион никогда не был военачальником. Ему было больше по душе заниматься политикой на Форуме.

Ему сообщили правду, простую, как перстень с печаткой на его пальце.

— Ганнибал находится на расстоянии недельного марша от ворот Рима у Квиринала. Карфаген — в Африке.

Сципион ответил с необычайной страстностью:

— Даже если и так, если вы разрушите Карфаген, что останется от Ганнибала?

Он принадлежал к молодым оригиналам. Часто заставлял хранителя храма Юпитера на Капитолийском холме открывать ему двери храма ночью, чтобы он мог предаваться там в одиночестве размышлениям до рассвета.

— Никто не может быть менее одиноким, — объяснял он, — чем тот, кто находится в полном одиночестве.

Поговаривали, что духовные бдения в одиночестве объясняются тем, что отцом Сципиона был сам бог, соединившийся с его матерью. Слышали, как он что-то бормотал в пустом храме. Кто был с ним в это время? Однако юный Сципион, прекрасный, как греческий эфеб, забывал о своей любви к одиночеству, когда какая-нибудь привлекательная девушка, даже рабыня, бросала взгляд в его сторону.

Вопрос о странностях Сципиона, возможно, оставался бы на уровне слухов, если бы не требования, исходившие от народных собраний тридцати пяти триб. Голодные римские граждане находились в состоянии возбуждения, вызванного притоком в город крестьян, насильственно согнанных со своих мест, и расправой с дезертирами, сброшенными с Тарпейского холма. Собрания яростно выступали против того, чтобы отдавать на откуп сбор налогов со спекулянтов, и против магнатов, которые оперировали новыми кораблями. У людей были доказательства того, что некоторые из этих магнатов преднамеренно топили полупустые суда и взимали плату из общественной казны за потерю ценных грузов. Но куда сильнее этого обоснованного возмущения были безотчетные тревоги. «Люди, чувствуя, что покинуты своими богами, отказывались от многих древних ритуалов в погоне за новыми божествами».

Совершенно очевидно, что толпа на Форуме верила, что Сципион, один из героев Канн, общался с невидимыми божествами.

Все это приняли во внимание старейшины в своих предвыборных раздумьях. Загадочный Сципион выглядел изнеженным со своими кудрявыми, как у грека, волосами. Он был еще слишком молод даже для того, чтобы стать претором. При этом он происходил из рода Корнелиев, и в молельне его роскошного дома висели посмертные маски около тридцати его предков консульского ранга с мемориальными надписями. Кроме того, он, без сомнения, верил в собственные способности, независимо от того, были они дарованы ему богом или нет. Старейшины решили, что у Публия Корнелия Сципиона не должно быть никаких конкурентов, когда он занял свое место на трибуне Форума, чтобы сообщить, что он — кандидат в проконсулы для Испании. Пожилой государственный деятель, обладающий всеми требуемыми достоинствами, мог сопровождать его в качестве номинального главы.

Так и случилось, молодой Сципион был единогласно выбран проконсулом. Некоторые критически настроенные люди говорили, что только идиоты могли отправить его в Испанию, туда, где его ждали могилы отца и дяди.

Многими чертами характера Сципион напоминал другого оригинала — Юлия Цезаря. Он был амбициозен, цинично относился к окружающим, обладал холодным умом, притом что был способен на неожиданную дерзость. Он мог быть обаятельным, если ему надо было кого-то убедить. Возможно, после Канн он разочаровался в способностях Рима к руководству и хотел быть как можно дальше от указаний сената. Почти с самого начала Фабий не доверял ему. Однако Сципион терпеливо дожидался у порога сената возможности занять высокий пост в момент политической нестабильности. В процессе этого ожидания он создавал легенды о себе. Когда толпа жаждала помощи сверхъестественной силы, Сципион появлялся как посредник, так сказать, невидимых богов.

Он инстинктивно понял самое главное в великом конфликте — что Ганнибал действовал по воле Карфагена, а не потому, что хотел того сам.

В некотором смысле так было и в случае Сципиона и Рима. Элегантный политик улицы решил выполнить план своего отца — добиться победы через завоевание Испании, используя ее в качестве моста в Африку.

Сципион, вместе со своим номинальным главой и легионами, высадился в Эмпории, к северу от Эбро. Здесь остатки разгромленной армии воссоединились с подкреплением, срочно подоспевшим из Рима. Они видели своего молодого военачальника в двух ипостасях: доброго друга и непреклонного поборника дисциплины.

Разыскивая военачальника, который принял на себя командование после катастрофы, Сципион нашел его в центурии. Это был Луций Марций, молодой человек примерно одного с ним возраста. Сципион приблизил Марция к себе, честно признавшись, что совершенно несведущ в обстановке на испанском фронте. Он хотел узнать, какие города здесь были настроены дружелюбно и почему, каких заложников удерживали и почему, что плохого и что хорошего случилось за последние восемь лет и почему. Расспрашивая Марция, Сципион знакомился с нагорьем, лежавшим между Эбро и величественными Пиренеями, объезжая его верхом на коне. Это, как говорили ветераны, оставшиеся от команды его отца, был рубеж, который необходимо удержать, и только тогда можно считать себя в безопасности. Сципион улыбался и хвалил ветеранов за остроту ума. Он имел высокого профессионала в лице своего легата Лелия. Ко всеобщему удивлению, Сципион назначил Марция начальником своего штаба.

Сципион имел обыкновение наведываться в разные когорты, чтобы поговорить с людьми. Он говорил им о том, что поражение, которое нанесли карфагеняне, объясняется не недостатком храбрости у римских воинов, а тем, что римская армия была разделена на две половины. Он обещал, что под его командованием такого не произойдет, и давал солдатам почувствовать свою внутреннюю уверенность в том, что произойдет дальше.

В течение осени и зимы Сципион муштровал новые легионы. Люди маршировали строем до тех пор, пока не падали под тяжестью снаряжения, и отставших оставляли без рациона или наказывали плетью у позорного столба. Они скакали, выстроившись в каре, навстречу невидимой кавалерии. Они тащили технику вверх по склонам горы. Они мужественно встречали метательные копья, которые в них бросали на испанский манер. И снова маршировали.

Сципиона предупредили, чтобы он не удалялся от побережья: три карфагенские армии защищали внутренние районы страны, к тому же население центральной части было ненадежным. Сципион полностью с этим согласился. Он не станет далеко отходить от моря, где стояли в ожидании готовые галеры. Для большей уверенности Сципион подвергал информаторов перекрестному допросу до тех пор, пока не получил точные сведения о том, что команда Магона остановилась на зимние квартиры возле Геркулесовых столбов, в то время как Гасдрубал ждал в Кантабрии, а еще один карфагенянин вблизи Атлантического побережья. Все они, таким образом, находились на расстоянии не менее десяти дней марша от своей базы в Новом Карфагене.

Новый интерес Сципиона на побережье заставил его опросить капитанов кораблей обо всех приливах на почти не имеющем приливов и отливов Средиземноморье и о воздействии береговых ветров. Флот, стоявший на Эбро, был готов выйти в море.

На исходе зимы Сципион лично повел легионы в долгий марш к югу. Они не поворачивали назад. Едва рассветало, снова двигались к югу. Сципион сообщил когортам, что войсковое имущество следует за ними. И еще он сказал, что они не остановятся, пока не дойдут до Нового Карфагена. Легионы ускорили шаг. Флот сопровождал их, держась в пределах видимости с берега.

Смелость Сципиона, сумевшего неожиданно захватить оплот карфагенян в Испании, вызвала впоследствии восхищение военных специалистов. В городе Гасдрубала Великолепного гарнизон состоял не более чем из 1000 человек, было там и около 2000 резервистов. Но Сципиону не удалось бы добиться успеха в этом первом рискованном предприятии, если бы он не прибег к помощи Нептуна. Перед тем как римляне подошли к Новому Карфагену, раскинувшемуся на мысе между морской гаванью и лагуной, Сципион пообещал наградить золотой короной того, кто первым взберется на городскую стену, и уверил, что Нептун поможет им, когда придет время. Он, Сципион, видел это во сне.

Быстро идущим легионам хоть и с трудом, но удалось отбить внезапное нападение карфагенян, но не удалось после этого захватить восточную стену. В конце дня Сципион снова бросил своих легионеров в атаку, а сам с пятью сотнями и специалистами по технике, прихватившими с собой лестницы, обогнул стену с севера, со стороны лагуны. Римляне продвигались по пояс в воде. Кроме них, здесь никого не было. Флот вынужден был ждать у входа в гавань. Небольшие воинские подразделения карфагенян располагались на суше, возле стены.

Сципион передвигался по мелководью. В этот час, видимо, наступил незначительный отлив или ветер дул с берега. Люди, следовавшие за Сципионом, тем не менее верили, что только Нептун мог сдержать воду. Они легко взобрались на стену со стороны лагуны и ринулись на полупустынные улицы города.

Так, менее чем за семь часов, армия Сципиона взяла штурмом цитадель карфагенян, когда этого менее всего ожидали. Сципион еще больше упрочил легенду о том, что если ему и не помогают боги, то они, по крайней мере, наделили его даром предвидения.

Вскоре в руки Сципиона перешел большой порт, где находил пристанище конвой из Африки, — вместе со складами, серебром Гасдрубала и 18 судами, годными к плаванию. Сципион получил укрепленную базу для своей армии и открыл ее для флотилий из Рима.

Гасдрубал не мог отправиться в Италию по суше, пока Сципион удерживал Новый Карфаген.

Это обстоятельство внушало оптимизм толпам, собиравшимся в Риме на Виа Сакра. Новость о захвате города Гасдрубала вызвала всеобщий энтузиазм. В то же время трофеи, захваченные Марцеллом, выставили на всеобщее обозрение за стенами храма, посвященного воинской доблести. То были статуи греческих богов, привезенные из разграбленных Сиракуз. Вместе с ними был доставлен золотой шар с тонким, словно кружево, узором — глобус, сделанный по рисункам Архимеда.

На улицах говорили, что до сих пор у римского народа было все необходимое для победы, кроме Ганнибала. Теперь молодой Сципион восполнил этот пробел. Разве не был он любимцем богов, как был храбрецом из храбрецов Марцелл?

«Никогда еще карфагеняне и римляне не были в столь равной мере подвержены колебаниям переменчивой судьбы, переходя попеременно от надежды к страху».

И в это время, в критические годы с 212-го по 210-й до н. э., все следы самого Ганнибала едва просматриваются на палимпсесте истории. Почти невозможно выяснить, на что он надеялся, чего опасался. Ясно только, что ему удалось ускользнуть от наблюдения врагов до той поры, когда он появился во главе армии. Было похоже, что он перемещался, как ему заблагорассудится, по знакомым долинам его владений, от башен Казилина до Белых Скал в конце Апеннин.

Он не утратил своего озорного юмора. Время — от времени какой-нибудь римский отряд получал предсказание поражения, написанное на хорошем латинском языке, с обозначением даты и места. Направляясь туда, несмотря на устрашающее предупреждение, отряд действительно терпел поражение, согласно предсказанию. Другой отряд получал иное послание — приказ проконсула, скрепленный, как положено, его личной печатью. Приказ уже готовы были выполнить, как вдруг кто-то вспоминал, что проконсул убит, и карфагеняне, должно быть, захватили его кольцо с печатью. Возможно, Ганнибал относился с большой долей сарказма к своей роли правителя Южной Италии, лидера прекрасной армии.

Его карфагеняне искусно изводили своих врагов. Сообщения передавались от холма к холму со скоростью взгляда — с помощью «огненного телеграфа» — световых сигналов при помощи костров, пока неведомого римлянам способа. Иберийцев видели по ночам танцующими вокруг костров. Когда линия когорты приближалась к линии испанцев, время от времени обрушивая на врагов шквал дротиков, испанцы припадали к земле, пропуская залп, и поднимались, чтобы метнуть свои железные копья. Карфагеняне переправлялись через полноводную реку, не замочив ног, по мосту из небольших лодок, после чего забирали этот мост с собой. Корабли-призраки появлялись на Тибре и снова исчезали. Что это было?

Карфагеняне умели обращаться с кораблями. Ганнибал научил тарентинцев, как увести галеры из заблокированной римлянами внутренней гавани их города. Небольшие суда тарентинцев поставили на катки и передвинули по улицам на берег открытого моря. Тарент, единственный порт, которым могли пользоваться македонские союзники Ганнибала, никогда не выходил у него из головы. Он обращает внимание на детали, не замеченные его врагами, знает, что потерпевшие неудачу в Каннах легионы пали духом в Сицилии и что этрусские крестьяне впервые проложили себе дорогу к его границам. Его источники информации трудно было установить. Многие нумидийцы, которые якобы дезертировали, к радости римлян, возвращались к Ганнибалу с сообщениями о том, что они видели своими глазами у неприятеля. На Тифате вдруг объявился гость из Александрии, что было довольно странно, потому что Египет времен Птолемеев был врагом Македонии, союзника Ганнибала. Однако Ганнибал узнал от него, что находящийся в затруднении сенат договаривается с Птолемеем о доставке зерна на кораблях. Некий римский офицер, тоже находящийся в плену на Тифате, не отходил от Ганнибала. Их часто видели беседующими, но о чем?

Тифата была теперь укреплена, а другие города заняты гарнизонами карфагенян. Потому что Ганнибал потерял Капую.

Римляне неизбежно должны были направить все свои усилия против Капуи. Никакой бунт в Великой Греции не вызывал у них такой гнев, как нарушение верности со стороны их любимого города. Больше того, миф о непобедимости Ганнибала был развенчан его неудавшейся осадой Нолы. А подготовка осады Капуи могла производиться с берега, со стороны реки Волтурно. К тому времени появились разные тактические новшества. Легковооруженные войска были усилены, чтобы противостоять опасным карфагенским легким частям, испанским и балеарским. В кавалерии (главное слабое звено римской армии) копьеметателей учили садиться на лошадей позади всадников и спешиваться, чтобы метать оружие в пораженную страхом карфагенскую тяжелую кавалерию.

Итак, южные отряды Римской республики были готовы выступить в направлении Капуи. Встревоженные жители города обратились с призывом к Ганнибалу, который был в то время занят делами в цитадели Тарента. И Ганнибал поручил Ганнону с тяжелой кавалерией помочь капуанцам. Последовал совершенный при помощи «огненного телеграфа» быстрый маневр — и в результате смерть Гракха, гибель одного из римских отрядов (согласно пророчеству) и расстройство планов хвастливого Пенулы. Два войсковых соединения, которым удалось добраться до Капуи, поспешно укрылись в горах.

Осада мятежного города была прервана, но не отменена. Армии двух проконсулов сблизились снова, чтобы соорудить кольцо укрепления вокруг крепостных стен Капуи. И снова Ганнибал получил призыв о помощи. На этот раз он сам двинулся форсированным маршем на место событий, вместе со своими ветеранами-пехотинцами и 32 слонами. Послание, переправленное в город, призывало жителей Капуи быть готовыми выйти в указанное время на указанное место, откуда они смогут наблюдать за тем, как Ганнибал атакует римскую линию осады. Тем самым они вынудят окопавшегося врага к сопротивлению в одной точке протяженной линии осады.

Горожане, в их числе мальчики-подростки и женщины, послушно поднялись на одну из стен; женщины надеялись все увидеть и подбодрить своих воинов криками. Но они перестарались. Говорят, что поднятый на стене шум в равной степени помешал как римлянам, так и карфагенянам слышать команды. Но защитникам Капуи так и не удалось преодолеть внутренний вал укреплений осаждающих.

Ясно, что Ганнибал со своей стороны предпринял молниеносную атаку с использованием тяжелой пехоты при поддержке слонов, защищенных во время боя кожаными нагрудниками. Карфагеняне, атакуя, прорвали внешнюю линию укреплений. Передовой отряд нападавших при поддержке испанской пехоты ворвался в римский лагерь. Появившиеся там три слона растоптали палатки и вызвали переполох среди лошадей и вьючных животных. В конечном итоге слонов отогнали с помощью огня. Бой был жестоким. Проконсула ранили, а разгромленный легион вновь собрался только благодаря трибуну, который призвал его под знамена. Несколько испанских отрядов прорвались к жителям Капуи. Римская осада в основном удержалась, и Ганнибал вынужден был увести свои атакующие войска.

Его силы оказались меньшими, чем у двух неприятельских армий, ведущих осаду. И его позиция к концу дня стала критической — между линией римлян и стремительной рекой. В этот момент Ганнибал по своему обыкновению быстро внес коррективы в первоначальный план. С помощью одного незаменимого нумидийского «дезертира» он передал послание своим испанским военачальникам и размещенному в городе гарнизону. В нем он просил их продержаться несколько дней. После этого неприятельские войска прекратят осаду.

Сам Ганнибал двинулся на Рим.

Понадобилась искусная операция, чтобы увести от противника небольшую армию, переправившись через реку. Карфагенянину, который, вероятно, предвидел это, помогло бездействие второго, уцелевшего проконсула, который удерживал в ту ночь свое войско на месте. Ганнибал принял меры предосторожности, разбив укрепленный лагерь в качестве плацдарма на берегу реки. В ту ночь его люди собрали все имеющиеся лодки и под покровом темноты незаметно переправились через реку вместе со слонами. На противоположном берегу они присоединились к всадникам Ганнона и Магона, которые прикрыли их марш на север. К началу дня карфагеняне уже были далеко от Капуи.

Надеялся ли Ганнибал поразить великий город на Тибре, который оставался нетронутым после семилетней кампании в Италии? Иногда говорят, что он этого хотел. Его поход имел все признаки броска на Рим. Карфагеняне выбрали для похода удаленную от моря Латинскую дорогу. На более простой, прибрежной Аппиевой дороге были расположены неприятельские города. К тому же она просматривалась с проплывающих мимо боевых кораблей.

Вскоре тем не менее Ганнибал позволил своим уставшим войскам отдохнуть день в лагере. После этого, вторгшись на неприятельскую территорию, всадники рассыпались по долинам, вытаптывая посевы, поджигая налившееся зерно и вселяя в население ужас своими факелами и мечами. Новость о походе Ганнибала, соответственно, доходила до армий проконсулов под стенами Капуи и до ворот Рима. Однако в долине, под прикрытием серых скал Касина (того самого массива Монте-Кассино, который так надолго задержал армии союзников на их пути к Риму во время последней мировой войны), Ганнибал разрешил своим отрядам два дня отдыхать, грабить и добывать фураж.

Совершенно ясно, что он не совершал марш-бросок, чтобы привести в смятение город. Он смотрел назад, а не вперед. Он давал своему врагу время на то, чтобы проследить путь его похода, и даже для того, чтобы наладить сообщение между сенатом и Капуей. Он надеялся на то, что оба проконсула прекратят готовиться к осаде, чтобы последовать за ним и защитить свою столицу. Сейчас при нем была вся его кавалерия, и на открытом месте, внизу под горой, он мог бы перехитрить и уничтожить войска, преследующие его, как преследовали в свое время отряды Фламиния.

Эта надежда почти осуществилась. Весть о приближении Ганнибала вызвала панику на улицах Рима. Как это произошло и после Канн, первые вошедшие в город люди распространяли дикие слухи об охваченных пламенем сельских районах и о нумидийцах, несущихся галопом следом за ними. Hannibal ad portas! Ганнибал у ворот! Женщины бросились бежать из своих домов в храмы. Сенат день и ночь заседал под открытым небом, чтобы все видеть и самому быть у всех на виду. Всем влиятельным сенаторам было приказано взять на себя руководство теми, кто занимал более низкое положение.

Старейшина из группировки Корнелиев (в отличие от молодого Сципиона) потребовал, чтобы войска были отозваны с поля битвы ради спасения города.

Фабий Максим говорил от лица мудрейших. Фабий давно знал все маневры Карфагенянина. На этот раз он лишь воззвал к Юпитеру — покровителю города. Как, вопрошал он, может Ганнибал, который не сумел помешать осаде Капуи, преодолеть стены Рима?

— Не для осады Рима идет он, а для избавления Капуи от осады.

И в своем послании проконсулам на поле битвы сенат рекомендовал им двинуть на север только те легионы, отсутствие которых не отразится на осаде.

Отряд в 15 000 воинов отправился по Аппиевой дороге от реки Волтурно к городу. Он немного задержался, переправляясь через реку, потому что Ганнибал сжег лодки, которыми воспользовался. Это подкрепление, совершая марш-броски через прибрежные города, где пополнялись запасы продовольствия, достигло южных ворот Рима до появления Ганнибала на горизонте.

Ганнибал пришел на Тибр через горный проход Аньо. Сожженные деревни отмечали его путь. Вид карфагенской конницы вызвал новую волну страха в сельской местности. По ночам беженцы, напуганные дикими воинственными криками африканцев, собирались у городских ворот. Ганнибал разбил лагерь на расстоянии трех миль от них. В сопровождении конного эскорта он подъехал к воротам Рима у Квиринальского холма и не спеша обследовал крепостную стену.

Ганнибала и его спутников встретили вооруженные защитники. Три легиона охраняли город. Легионы из Капуи заняли место на равнине под стенами города. Хотя количество защитников Рима достигало 35 000, не было предпринято никаких усилий, чтобы противостоять пришельцам, и карфагеняне принялись, как обычно, грабить ближайшие храмы и уносить все, что можно было унести.

Видимо, в отместку в лавках Форума была организована распродажа земель, занятых карфагенским лагерем, по ценам, не меньшим обычных рыночных. Слух об этой распродаже разнесся по улицам города.

Днем позже из карфагенского лагеря вышел посланник в сопровождении трубача. Посланник оказался гражданским лицом и принес краткое известие: «Ганнибал предлагает продать все лавки Форума. Какую цену я должен ему назвать?»

Каким-то образом Ганнибал узнал о хвастливом намерении устроить продажу того поля, на котором он разбил свой лагерь, и ответил шуткой. Фабий нисколько не удивился. Впервые карфагеняне опустошали Лациум — сердце Римской империи. Они скакали по священным холмам Альбы; они разрушили усыпальницу богини горы Соракт, в 30 милях к северу. На севере, востоке и юге поднимался дым от горящих городов, в то время как пять легионов находились в ожидании за стенами Рима.

И тут Ганнибал ушел, вместе со своими слонами и добычей. На этот раз он не оставил никаких признаков того, куда держит путь.

Результат его рейда тем не менее скоро сказался. Он пополнил свои запасы золота, серебра и ценностей, в то время как Рим столько же потерял. На следующий год Лациум был не в состоянии выплачивать свою часть налогов и делать поставки. От двенадцати колониальных и союзнических центров пришло сообщение, что они не могут ничего отдать, потому что у них ничего не осталось. Снова зароптали плебеи: на их плечи легли нестерпимые тяготы войны, в то время как магнаты, которые развязали ее, не испытывали никаких трудностей. В воздухе запахло бунтом. (Впервые за эти изнурительные годы сенат взял средства в долг из частных фондов богатых людей, под обязательство расплатиться в конце войны.) Слышался общий ропот: почему ничего не делается для того, чтобы положить конец войне?

Рим тоже истекал кровью.

— Не меньший ущерб, чем карфагеняне и жители Кампании, — возмущенно вещал какой-то оратор на улице, — наносят римскому народу наши консулы. Наши дома сжигает враг, наших рабов, которые возделывают поля, теперь отбирает государство. За какие-то жалкие гроши, которые нам платят, наши рабы должны идти гребцами на галеры. У кого из нас осталась хоть чуточка золота или серебра? Появись они, и государство тут же их отберет. Скажите мне, граждане, какая сила может заставить нас отдать то, чего у нас больше нет?

При конфискации драгоценных металлов женам было разрешено оставлять себе по одному кольцу, а глава семьи мог сохранить по одной унции золота из расчета на каждого члена семьи. Загадочные пожары начали возникать на главных улицах. Власти обвиняли в поджогах капуанских шпионов.

Несмотря на все доводы фабианской партии, появление Ганнибала и его всадников возле римских ворот у Квиринала возродило миф о его непобедимости. С новой силой вспыхнула религиозная истерия. На улицах появились прорицатели, предсказывающие гнев богов и гибель города. Говорили, что в статую богини победы Виктории ударила молния. Боевые трофеи из Испании и захваченные в Сиракузах идолы больше не казались олицетворением триумфа.

Эти годы, 211–210-й до н. э., разрушили римскую экономику, и, как после Канн, казалось, что больше невозможно позволять Ганнибалу действовать, как и когда ему заблагорассудится. Престарелый Фабий снова начал боевые действия, и вскоре Марцелл был отозван в Италию, чтобы остановить разрушительные походы карфагенян. «Судьба гнала Марцелла навстречу Ганнибалу».

Когда Ганнибал исчез из окрестностей Рима, сенат ожидал, что он возвратится в Кампанию. Но вместо этого он повел свою небольшую армию через гористый Самний, пересек Апулию и спустился в самый носок итальянского сапога. Здесь он молниеносно напал на Регий (ныне Реджо-ди-Калабрия), римский порт, откуда суда уходили в Мессину, на Сицилию. Регий был последним портом на самом юге побережья, который еще удерживал свои позиции.

Этим неожиданным броском Ганнибал, видимо, пытался помочь имеющему крайне важное значение карфагенскому флоту. (Флот все еще находился у западной оконечности Сицилии, заходил на Сардинию и пытался перевозить македонцев по Адриатике. Он все еще не мог конкурировать с флотом римлян, насчитывающим 215 судов. Однако флот Тарента совместно с карфагенскими кораблями основательно потрепал неприятельские эскадры, охранявшие Мессинский пролив. Здесь искусство мореплавания взяло верх над вооруженными схватками на палубах. Ганнибал отвоевал гавани Локров, Кротона, Метапонта и Тарента у своих врагов.)

Регий между тем упорно держался. Когда неожиданным нападением не удалось захватить его, Ганнибал ушел, как сделал раньше у Неаполя.

Тут сдалась Капуя.

Главный город Великой Греции был отрезан и не мог противостоять натиску римской осады. В сенате Капуи произошел горький разговор накануне того дня, когда парламентеры отправились узнавать об условиях сдачи. Часть аристократов надеялась на снисходительность сената на Тибре, но большинство не рассчитывало на это. Один из них, Вибий Виррий, заявил, что им остается лишь одна свобода — соответствующим образом подготовить свои тела для сожжения перед вторжением римского легиона.

«Двадцать семь сенаторов последовали за Виррием к нему в дом. Все вместе они пировали, чтобы одурманить себя вином как можно сильнее, потом соединили правые руки и приняли яд. Они оплакивали собственную судьбу и судьбу своего города. Одни остались, чтобы сгореть вместе с Виррием в одном погребальном костре, другие разошлись по домам. На них, после всего съеденного и выпитого, яд не оказал немедленного смертельного действия. Большинство из них испытывало мучительные боли всю ночь и часть следующего дня. Все они тем не менее умерли до того, как ворота были открыты перед врагом».

Первый легион вошел в ворота по Аппиевой дороге. Были расставлены посты, все оружие отобрано, включая и оружие карфагенян, находившихся в гарнизоне. Капуанцев в ранге сенаторов отвели к проконсулам, которые приговорили пятьдесят трех человек к смертной казни. Других было решено продать как рабов. Квесторы забрали 2070 фунтов золота и 33 200 фунтов серебра из домов пленников. Остальные горожане были изгнаны, а сам город лишен самоуправления и собственного судопроизводства.

Поскольку прекрасно возделанные поля были плодородными, а ремесленники необыкновенно искусными, этот регион впоследствии превратился в весьма доходный для Рима. Он стал «местом обитания чужестранцев и вольноотпущенников, купцов и мелких ремесленников».

Так Капуя, подобно Сиракузам, заплатила за то, что взялась за оружие против сената и римского народа, хотя в действительности капуанцы не оказали никакой значительной помощи Ганнибалу ни деньгами, ни людьми. «Врагу, — как писал Ливий, — пришлось узнать, какой силой обладали римляне, чтобы наказать вероломных союзников». И еще одна часть древней культуры, еще один центр слабеющего эллинистического мира исчез со страниц истории.

Падение Капуи высвободило большую часть осаждающих армий. Марцелл пришел из Регия, чтобы возглавить выступление против неуловимого войска Ганнибала.

Клавдию Марцеллу устроили в Риме торжественную встречу после его победы в Сиракузах. Это был человек средних лет, угрюмый ветеран, способный на быстрые и компетентные действия. Он добивался побед, силой оружия оттесняя врага на конечный рубеж. И он верил в то, что не уступает Ганнибалу. «Он действует, — как однажды сказал Ганнибал о Марцелле, — без устали. Если успешно, он преследует врага, если неудачно — отступает».

На самом деле Марцелл был человеком, одержимым битвой. Он имел обыкновение вызывать противников на единоборство и убивать их своим мечом. Однажды, во время официального торжества по случаю одной из побед, он въехал в Рим на колеснице, везя с собой доспехи поверженного кельтского вождя, которые болтались на деревянной раме и были похожи на тело человека. Он жаждал схватиться с Ганнибалом.

К этому времени (209–208 годы до н. э.) итальянская армия Ганнибала почти превратилась в двигающийся скелет. Девять лет нанесли тяжелый урон ветеранам, которые совершили переход через Альпы, и некоторые из них шли в сопровождении детей, достаточно сильных, чтобы нести их щиты. Возможно, их было больше, чем самих воинов. Римские дезертиры, этруски и изгнанники из Кампании пополнили их ряды. Отряды нумидийской конницы, кажется, сохранились неизменными, видимо за счет пополнения, добравшегося из Африки. Однако сведений о Ганноне с его тяжелой кавалерией и о Магарбале не сохранилось. Только Ганнибал знал истинную цену своему марширующему воинству, но не показывал этого. Более всего ему необходимо было укрепить оставшиеся жизненно важные порты на заливе Таранто — его единственный выход к морю. Будучи незащищенными, они немедленно были бы атакованы и попали в руки врага. Однажды, когда Локры взял в осаду римский отряд, Ганнибал бросился в город, чтобы возглавить молниеносное наступление изнутри совместно с атакой проворных нумидийцев извне. Этот маневр, который не удался в Капуе, успешно осуществился здесь, и осада города была сломлена. И, защищая Калабрию, 500 нумидийцев боролись не на жизнь, а на смерть на улицах города, в то время как могли прорваться в безопасное место.

209 год до н. э. близился к концу. Римляне вслед за Марцеллом нащупывали путь к твердыне юга. Цель поспешного передвижения Ганнибала была неясна. Казалось, что он защищал морские порты, тем не менее он ушел перед приходом Марцелла из гористого Бруттия в холмистую Апулию. Марцелл усиливает натиск, стараясь разместить свой лагерь как можно ближе к неприятельскому и лицом к лицу довести борьбу до конца. На исходе одного из дней он вступает в борьбу с карфагенянами, в то время как они разбивают свой лагерь, и загоняет их в тупик. В другой раз его легионы подверглись атаке слонов, но уже имеющие соответствующий опыт римские воины сбиваются в плотную массу, чтобы обрушить град дротиков на огромных животных. И только однажды некий легион, вместе с флангами союзников, был вынужден обратиться в бегство, потеряв четыре своих штандарта.

В ту ночь Марцелл, едва накормив людей, занимавших фланги, потребовал, чтобы они собрались с обнаженными мечами, но без ножен. Он устроил им разнос, который, как говорили, было выдержать труднее, чем битву:

— Неужели я обращаюсь к воинам? Я что-то не вижу таковых в этих когортах и манипулах. Где ваши штандарты? Случалось, что римские легионы терпели поражение. Но вы овладели редчайшим умением показывать врагу свои спины.

После такой жестокой взбучки Марцелл, консул, лично повел опозорившихся солдат в наступление. С каждым днем он был все ближе к тому, чтобы войти в соприкосновение с неуловимым Карфагенянином и, соответственно, все больше возрастали его нетерпение и раздражение. Он был предупрежден об уловках Ганнибала: о посланиях с поддельными подписями; о появлении карфагенян, одетых и снаряженных как римляне; о кавалерии, прячущейся за отступающей пехотой. Он обратил внимание по пути на один холм, который показался ему подозрительным.

Ганнибал имел обыкновение располагать свое войско на ночь за небольшими холмами. Это мешало римлянам подходить близко, а также давало карфагенскому командованию возможность следить за окружающей обстановкой.

Поскольку Марцелл отступил в лесистую местность, это затрудняло наблюдение за лагерем Карфагенянина. В один из дней он был скрыт за деревьями, перед которыми находился небольшой холм, поросший кустарником, но без признаков чьего-либо присутствия. Марцелл, приглядываясь к этому холму, приказал занять его прежде, чем там окопаются карфагеняне. Он вывел два кавалерийских отряда, один из них был этрусским, и с ним выступил консул-соратник Марцелла с пятью ликторами и командирами из штаба, чтобы осмотреть местность с высоты. К холму, через низину перед ним, вела тропа. 200 всадников передвигались рысью по этой низине, когда внезапно подверглись атаке. Из-за гребня холма выскочили нумидийские всадники, со всех сторон прямо на римских командиров, пересекавших низину, налетели другие отряды.

Этрусские фланги отступили, и только им удалось уцелеть. Смертельно раненный копьем Марцелл упал с коня. Получившего ранение второго консула отнесли в сторону его офицеры, но позже он тоже умер. Помимо двух консулов, римляне потеряли пятерых легатов, попавших в засаду, устроенную Ганнибалом на холме, который находился на стратегически выгодном месте.

В этот вечер Ганнибал двинул свое войско вперед и разбил свою палатку на холме. Он распорядился похоронить здесь Марцелла. Незнакомые с римским погребальным обрядом, некоторые из испанцев Ганнибала с факелами в руках устроили ритуальные танцы у могилы. Что касается римской армии, которая в буквальном смысле слова лишилась своего командования, она быстро отошла к ближайшей горе и окопалась там. Преследование армии Ганнибала было прекращено. Всем римским командирам поступило предупреждение не подчиняться никаким приказам за подписью, скрепленной печатью Марцелла, потому что кольцо с печаткой погибшего консула находилось теперь в руках врага.

В Риме весть о гибели двух консулов усилила всеобщее уныние. Девять лет все действия, предпринимаемые против Ганнибала, приносили те или иные несчастья. Не осталось в живых ни одного военачальника, способного справиться с ним, и было невыносимо дольше мириться с гибелью простых людей.

Весть о том, что Новый Карфаген завоеван проконсулом Сципионом, окрылила людей. В доказательство этого Лелий, легат Сципиона, прибыл с целым караваном серебряных слитков и тетивами от луков плененных карфагенян. В качестве трофея Лелий также принес щит с серебряными инкрустациями, на котором была изображена голова, как утверждали, очень похожая на голову Гасдрубала Барки. Этот щит был вывешен на всеобщее обозрение в храме Юпитера на Капитолийском холме, где Сципион вел свои ночные бдения. Эта голова была предвестницей победы.

Сенат передал весть о победе над Новым Карфагеном через море Филиппу Македонскому (в то время вовлеченному в конфликт с северными варварами — этолийцами, развязанный римской дипломатией). Наконец, баланс сил на Средиземноморье изменился в пользу римского альянса и в ущерб Карфагену и независимым городам.

Цитадель Тарента выстояла после трехлетней осады. Наконец, сильный карфагенский флот прибыл, чтобы заблокировать эту крепость с моря. При приближении римских отрядов он уплыл. (Слабость карфагенского военачальника Бомилькара после падения Сиракуз остается неразрешимой загадкой. Возможно, у карфагенян не хватало человеческих ресурсов, чтобы одновременно послать подкрепление в Испанию и усилить флот, а возможно, карфагенские капитаны просто были недостаточно сильны духом, чтобы противостоять превосходному флоту латинян.)

Тарент пал.

Каким бы стремительным ни был Ганнибал, он не мог одновременно находиться в двух местах. Было более чем 200 миль по суше от Регия на одном конце его урезанного доминиона до Салапии на другом конце. И он не мог пересечь залив Таранто на судне, как это могли сделать его враги. Он был далеко на юге Бруттия, когда Фабий Максим атаковал Тарент с суши и моря.

Медлитель действовал со своей обычной осторожностью, надеясь, преодолев крепостную стену, добраться до мужественного гарнизона и привести свои галеры в гавань. Случай помог ему. Один из офицеров бруттийского гарнизона, охранявшего город, состоял в любовной связи с женщиной. Он предложил впустить Фабия и его отряд в ворота со стороны гавани. Римляне в цитадели были предупреждены об этой попытке. Воины Фабия отвлекли внимание, устроив шумную диверсию в другой стороне. Войдя в город под покровом ночи, Фабий обеспечил охрану гавани, а его когорты начали вливаться следом за ним.

Филемон, который почти таким же способом пропустил к стене Ганнибала, оседлал коня и отправился навстречу неизвестной судьбе. Карталон, который командовал карфагенским гарнизоном, был схвачен легионерами. Обладающий даром убеждения начальник разведки Ганнибала даже в этих обстоятельствах сумел убедить захвативших его в плен людей в том, что находится в дружеских отношениях с их консулом (Фабий был избран консулом в четвертый раз). Подробная запись римского историографа об этом штурме рассказывает, что произошло дальше.

«Карталон сложил оружие и уже направлялся к консулу, когда был убит повстречавшимся ему воином. Римляне повсюду убивали людей, невзирая на то, были они вооружены или нет. И карфагенян, и тарентийцев. Повсюду лежали и бруттийцы, убитые то ли по ошибке, то ли из давно укоренившейся ненависти к ним. А может быть, для того, чтобы все выглядело так, будто Тарент был завоеван силой оружия, а не ценой предательства. Говорят, что захватили до тридцати тысяч рабов. Вместе с ними было захвачено бесчисленное количество серебра, и в монетах, и в виде изделий; свыше трех тысяч фунтов золота, и такое количество скульптур и картин, что это превосходило Сиракузы. Фабий оставил тарентинцам огромные статуи их разгневанных богов». (Они были слишком тяжелыми, чтобы их можно было сдвинуть с места.) «Стена была полностью разрушена».

Не успел Ганнибал подвергнуть осаде порт Кавлонию, находящийся на расстоянии свыше 150 миль, как услышал о наступлении Фабия на Тарент. Немедленно двинувшись форсированным маршем вдоль побережья, он узнал об участи города и карфагенского гарнизона.

— Вот римляне и нашли себе Ганнибала, — сказал он, — чтобы взять Тарент.

Ганнибал не намеревался позволить Фабию уйти от возмездия. Подойдя к Метапонту, он решил предложить престарелому Фабию попытаться заработать вторую награду. Его армия ушла в один из своих потайных лагерей в окрестностях Метапонта, а несколько горожан поспешили к консулу с предложением впустить его в город. Карфагенский гарнизон, как объяснили ему псевдопредатели, можно было легко разгромить.

Проницательный Медлитель, однако, был не чета Марцеллу.

Несмотря на столь заманчивое предложение (его офицеры жаждали получить трофеи Метапонта), Фабий заколебался. Что-то вызвало его подозрения. Чтобы убедить своих воинов в том, что такая экспедиция не будет благоприятной, он прибег к гаданию с помощью священных кур. Как обычно в таких случаях, предсказание обернулось так, как было нужно Фабию. Куры отказались клевать рассыпанное перед ними зерно. И армия Фабия не попала в ловушку, расставленную Ганнибалом.

После того как все было кончено, Ганнибал сказал очень странную фразу своим офицерам: «Мы обречены проиграть войну в Италии, если не обретем новую силу».

Он сказал это, находясь в своем пристанище на берегу спокойного залива. Его армия оставалась непобежденной в течение десяти лет пребывания в Италии. Его враги, сказать по правде, предпочитали не встречаться с ней. Почему он полагал, что война может быть проиграна?

Возможно, он со своим проницательным умом понимал, что произойдет. Не стало Тарента, а вместе с ним огромного порта, в котором могли высаживаться македонские союзники. Новый Карфаген, его собственный город, был потерян. И в самой Италии ему не удалось одержать победу над большинством. «Мост» кораблей не мог протянуться от Сицилии до берегов Африки. Эту картину Западного Средиземноморья он всегда видел умственным взором, а теперь она померкла.

Оставалась одна возможность. Если бы он получил подкрепление для своих ветеранов, он мог бы победить римлян в последней битве.

Ганнибал отправил посланника в Карфаген с настоятельной просьбой к своему брату Гасдрубалу перейти с войском через Альпы и явиться в Италию.