Слово о Ганнибале

В трудах современных ученых до сих пор встречается римская интерпретация истории времен Ганнибала. Некоторые современные специалисты в области военно-морского дела проявляют интерес лишь к тому, каким образом римскому флоту удалось получить господство над Средиземным морем. Многие военные эксперты довольствуются теми описаниями сражений, которые приводятся латинскими историками, и не особенно задумываются над тем, как эти сражения могли происходить на самом деле. (К счастью, Ливий и его последователи достоверно описывают элементы военного искусства Ганнибала. Справедливости ради надо признать, что римляне все же сумели оказать сопротивление такому выдающемуся стратегу, а потом и одержать над ним победу.) Поскольку римские летописи в большинстве своем дошли до наших дней, а свидетельства карфагенян не сохранились, ученым пришлось полагаться на Ливия и Полибия, заочно признавая достоверность использованных ими материалов. Увы, молчание неспособно говорить за себя, и потому мы смотрим на Пунические войны глазами древних историков, писавших для римского юношества в эпоху Августа.

Однако, как это ни странно, в римских летописях того периода прослеживается любопытный комплекс вины. Во времена Ганнибала римляне едва ли испытывали угрызения совести — любая победа тогда служила доказательством доброй воли богов войны и соответственно придавала уверенность. Даже мораль стоиков редко занимала мысли римлян. Вергилий с восхищением писал, что миссией его народа было «parcere subjectis et debellare superbs» («щадить покорившихся и усмирять горделивых»), не задумываясь, что не слишком много доблести в том, чтобы властвовать над теми, кто подчинился, и уничтожать тех, кто роптал.

Непонятно, почему римские историографы почувствовали необходимость искать оправдания спустя более столетия после того, как Карфаген был разрушен. Возможно, стало понятно, что его уничтожение было варварством; возможно, война Ганнибала стала видеться как грандиозная эпопея, приблизившая образование Римской империи. Так или иначе, Ливий и его современники чувствовали необходимость оправдываться в большей степени, чем грек Полибий, который стал свидетелем окончания этой войны.

Потому они и начали рисовать картину perfido Carthago (вероломного Карфагена), жадного до богатства, коварного, «молящего с поднятыми руками о договоре, который он собирался нарушить». На самом деле именно римляне нарушили договор 241 года до н. э. Они захватили Корсику и Сардинию и начали войну в 218 году до н. э. (Ливий фальсифицировал этот факт, написав, что военные действия Ганнибала имели место не в 218 году до н. э., а годом раньше). Рим также нарушил договор 201 года, совершив по инициативе фракции Катона вторжение втайне от карфагенян. Притом, что никаких сомнений не вызывает жестокость римлян, Ливий изображает Ганнибала зверем, «более вероломным, чем пунийцы».

Поскольку Ганнибал, по существующему мнению, был одновременно величайшим антагонистом Римской империи и главным лидером дискредитированных карфагенян, его портрет дан в довольно своеобразной манере. Этот портрет не выдерживает критики или того, что называют проверкой на достоверность и здравый смысл, но он присутствует на страницах истории до сих пор.

Это образ мальчика — представителя народа, стремившегося добиться падения Рима. Мальчика, поклявшегося в детстве никогда не забывать о своей вражде. Мальчика, мужавшего в Испании, которую готовили в качестве базы для атаки на латинян. Это образ человека, который не совсем по своей воле вовлек свой город Карфаген в войну. Человека, который начал войну походом по суше, как планировал его отец, к воротам Рима и не воспользовался единственным шансом, появившимся после победы при Каннах. Человека, который в конечном итоге был отозван в Карфаген, не сумевший оказать ему поддержки в Италии. Он проклял свой город и свою судьбу, когда приплыл назад в Африку (неизвестным путем), где в конце концов был побежден римским консулом. При этом он продолжает тайно мечтать о той победе, которая выскользнула из его рук, и склоняет на свою сторону Антиоха Третьего. А когда в конечном итоге его загоняет в угол Фламиний в Вифинии (не говоря о том, что существует приказ сената взять Ганнибала в плен), он убивает себя, моля римских богов отомстить ему после его смерти.

Я призываю ученых нового поколения пересмотреть свидетельства истории в данном случае и восстановить подлинную сущность Ганнибала, его народа и его города.

Ганнибал, сын Гамилькара, покинул этот мир так тихо, словно вышел через потайную калитку своего сада. Мало кто из нас знает, что его могила, вероятно, где-то там, над заливом у Никомедии и над нынешней современной турецкой деревней Гебзе. Он не оставил никаких объяснений после себя.

Каким человеком был он в глазах современников? Он явно избегал привлекать к себе внимание. История о том, что он иногда менял свой облик, может быть, не более чем логическое объяснение этой его особенности. Его единственными близкими друзьями были два его брата, и Магон выступал от его имени в совете Карфагена до самого конца войны. Не было найдено ни одной монеты с его изображением, хотя существует много узнаваемых изображений греческих монархов и римских полководцев именно на монетах.

Его личная жизнь, в поразительном контрасте с жизнью Александра Македонского, была простой и уединенной. Он не был любителем вина, и лишь одна-единственная женщина была в его жизни. По-видимому, он владел домом в Карфагене и поместьем вблизи Хадрумета, но, кажется, никогда особенно не заботился о них. Его враги говорили, что он был корыстолюбивым; однако в противоположность римлянам он не требовал контрибуций с богатых городов, таких, как Капуя и Тарент, и почти ничего не просил из казны Карфагена. От предпринятого им ужесточения статей о доходах Карфагена в конечном счете должно было пострадать наравне с другими и его собственное состояние. Что касается его выдержки, те несколько случаев, когда он терял ее, породили анекдоты, и мы можем быть уверены в его самообладании. После триумфальных побед он, видимо, был слишком озабочен своими дальнейшими планами, чтобы проявлять бурную радость, хотя иногда устраивал празднества для своих соратников.

Полибий утверждает, что карфагеняне считали Ганнибала корыстолюбивым, а римляне жестоким. Так и было позже. «Война Ганнибала» была безжалостна с обеих сторон. Ганнибал почти истребил Лациум. Но он не проявлял неумолимости Гамилькара в войне с наемниками. Вероятно, по причине кровавой безжалостности, свидетелем которой он был ребенком, Ганнибал проявляет отвращение к убийству. Его нельзя обвинить ни в одной расправе над пленными и ни в одном истреблении жителей покоренных городов — в том, что было так типично для римских войск. Его забота о том, чтобы подобающим образом похоронить поверженных римских военачальников, контрастирует с жестокостью римлян, которые подбросили голову Гасдрубала к ногам карфагенских караульных. В те времена это был вряд ли вопрос морали. Люди, подобные Гракху и Марцеллу, беспощадно уничтожали врагов, где бы те ни находились. Ганнибал, человек более высокой культуры, сохранял человеческую жизнь всегда, когда это было возможно.

Был ли Ганнибал суеверен? На этот вопрос не так легко ответить в случае с любым карфагенянином того времени. Точно известно, что он никогда не окружал себя ореолом божественности, как Александр или «божественный» Цезарь времен более поздней империи. Не просил он и помощи у незримых богов, как Сципион, то ли по убеждениям, то ли из благоразумия. Очевидно, что Ганнибал полагался на собственные силы, и от своей армии он хотел только реальных действий за вещественное вознаграждение.

Теперь относительно гениальности Ганнибала. Он относится к величайшим лидерам человечества. Он нарушил старое представление о том, что управлять могут только совет или старейшины, и доказал, что самый обычный человек способен на такое, что и представить себе невозможно. В этом отношении его можно сравнить только с Александром, но с одной существенной разницей. Непостоянный Александр умудрился раздражать всех, кого он вел за собой. Он заложил новое государство, евразийское, которое не сохранилось целиком, но уцелело частями, где были сформированы эллинистические правительства. Ганнибал никогда не прекращал быть карфагенянином, в отличие от европейцев, даже греков. Кроме того, Александр настолько привлекал к себе внимание, что все его деяния преувеличивались и о нем слагали мифы. Он стал героем мирового цикла. В случае с Ганнибалом все было иначе. Его враги написали историю его жизни, украсив собственными небылицами. «Его жестокость была бесчеловечной, его коварство хуже, чем вероломство» (Ливий).

Однако ни Ливий, ни его собратья не могли скрыть уникального умения Ганнибала вести за собой людей. Тридцать шесть лет его личность была критерием для всего Средиземноморья, и все последующие события пошли по другому пути. Некоторые идеи, которые мы воспринимаем как современные, унаследованы от него больше, чем от Александра. Этим можно объяснить тот парадокс, что, хотя Ганнибал был в большой степени чужд своему собственному времени, он понятен нам. Мы понимаем, что он делал: как финансировал свою армию за счет серебра, добытого в испанских рудниках; как заимствовал альпийскую одежду у племен «Острова» и совершенно новое оружие и доспехи у римлян после битвы у Тразименского озера. Его идея разношерстной армии из представителей маленьких народностей была скопирована в разные времена, но Ганнибал заставил эту идею работать. Что-то подобное наблюдается сегодня на Южном побережье Средиземноморья от Египта до Марокко, но нет Ганнибала, чтобы руководить этим процессом. Его метод ведения войны с использованием знания психологии римлян мы называем «психологической войной». Его разведывательная служба могла бы стать примером и в наши дни.

Ганнибал знал, какие природные ресурсы («стратегические материалы») находятся в распоряжении врага и как помешать врагу воспользоваться ими. Он всегда следил за тем, есть ли трава эспарцет и табуны лошадей в его нежно любимой Испании, или залежи меди и олова и бесценного серебра, или сицилийское зерно, кожи и железная руда Сардинии, а главное — древесина и урожаи там, где их можно было ожидать. Интересно наблюдать за его бросками через всю Италию с целью собрать римские урожаи. Возможно, критический поворот в этой борьбе за ресурсы наступил тогда, когда римляне в отчаянии закупили партию зерна в Египте, а потом лишились своего конвоя с зерном из-за карфагенского флота, предупрежденного разведкой Ганнибала. А еще тогда, когда Сципион Африканский стал, наконец, хозяином испанских рудников и начал вывозить на кораблях серебро на радость Риму.

Экономические факторы в «войне Ганнибала» (столь знакомые по конфликтам современного мира) никогда не были подвергнуты квалифицированному анализу. Великолепные исследования Тарна и Гриффита ограничиваются эллинистическими государствами, то есть Восточным Средиземноморьем. Один из авторов, Роуз, заходит так далеко, что видит причину конца карфагенского господства на море в недостатке материалов для строительства судов после того, как римляне захватили Сицилию, Сардинию и Корсику. Но это случилось скорее по причине недостатка человеческих ресурсов в конце великой борьбы за Средиземноморье. Старое историческое заблуждение о том, что Карфаген был средоточием огромного богатства в противоположность страдающему от бедности Риму, не вызывало возражений до сегодняшнего дня. Современные ученые говорят как о чем-то само собой разумеющемся о «богатом» Карфагене, противостоявшем Риму, который не имел ничего, кроме «бедности и нищеты». Карфаген, будучи торговым центром, имел больше денег, чем его соперник в 219 году до н. э. Карфагенский шекель являлся денежным стандартом на востоке Средиземноморья до самого Родоса. Закрытие морских путей тем не менее нанесло ущерб его экспортной торговле, и денежные ресурсы Бирсы уменьшились во время конфликта по меньшей мере вдвое. Рим всегда располагал значительными природными ресурсами, а путем конфискации драгоценных металлов еще больше приумножил свое богатство. (В 157 году до н. э. в римской казне было 16 810 фунтов золота и 22 700 фунтов серебра, а также 61 миллион серебряных монет. Лишь незначительная часть этого была добыта в рудниках Италии.) Ганнибал, который далеко не распоряжался «богатством», никогда не имел адекватных средств для ведения своих грандиозных дел и всячески старался не выходить за рамки ограниченных ресурсов своего города. Мало кто из современных авторов задумывается над этим или над тем, каким огромным было численное превосходство римлян. Согласно Страбону, который является в этой области почти единственным авторитетом, население карфагенских территорий в Африке составляло менее 700 000 человек, в то время как численность народов Римской империи была 6 миллионов человек.

Так что Ганнибалу приходилось изыскивать любые средства, от лечения заболевших или раненых лошадей до продажи пленных в рабство или на выкуп. Он постоянно находил неожиданное решение для своих трудностей. Он применял такие тактические приемы, которые никто не мог предвидеть. Семпроний, Фламиний, Марцелл и еще многие и многие римляне пытались перехитрить его, но тщетно. Ганнибал имел обыкновение менять свои планы чуть ли не по ходу дела. Продвигаясь вверх по побережью Испании в 218 году до н. э., он в течение ночи принял невероятное решение — направиться через Альпы в Рим. Потом, вместо того чтобы идти в Рим после Канн, изменил свою стратегию и переключился на формирование средиземноморского альянса и экономическое удушение вражеской столицы. У Замы он вывел на поле боя строй, совершенно неожиданный для проницательного Сципиона. От начала и до конца его действия вызывали изумление римлян. Никому другому не удавалось прятать целую армию в тумане, в котором шел ничего не подозревающий враг, или превратить открытую равнину, как при Каннах, в смертельную ловушку. Никому, кроме Александра, не удавалось держать свою армию на вражеской земле так долго.

Ганнибал был величайшим из воинов. Нелегко провести сравнение между ним и другими военачальниками, которых знала история. Его достижения были уникальными. В Азии монгол Субудай вел к победе конных лучников на открытых равнинах. В Европе Фридрих Великий в Пруссии и Наполеон добились военного превосходства. Они действовали с баз, расположенных на их землях, против вражеских союзов. Когда армии Наполеона отважились уйти дальше, в такие страны, как Испания, Египет и Россия, они жестоко поплатились. Мы не можем представить, чтобы Ганнибал повел огромную армию на Москву в июне 1812 года в надежде выиграть войну с помощью одной решающей битвы. Так же как не можем представить его бросающим эту армию в атаку против строя в Бородино. Снова необходимо обратиться для сравнения к Александру. Оба, и карфагенянин, и македонец, предприняли беспощадную атаку на вражескую столицу и армию. Оба хотели сломить вражеское сопротивление всеми имеющимися средствами. И опять, разве повел бы Ганнибал своих последователей на берега индийских рек, чтобы добраться до призрачного конца материка, до тех пор, пока они не взбунтовались бы против него? О Ганнибале пишут: «Его армия выдерживала немыслимые тяготы, невозможно было предположить, что какая бы то ни было армия способна выдержать подобное… Однако, собрав такую огромную армию, он удержал ее от мятежа против себя самого и внутри ее собственных рядов».

Современные военные критики часто утверждают, что Ганнибал был неспособен вести осаду. Как пишет английский военный историк генерал-майор Дж. Ф.Ч. Фуллер: «Он мог приспособиться к любым обстоятельствам, кроме одного — осадных действий». Однако очень сомнительно, чтобы Ганнибал когда-нибудь собирался превратить свою исключительно полевую армию в осаждающую силу, действующую из окопов с боевыми механизмами. Он захватил достаточно большое количество этих механизмов у римлян, однако это была форма сражений, в которой превосходство было у его латинских врагов, что было доказано Марцеллом при Ноле. Во всяком случае, Ганнибал стал хозяином большинства городов Южной Италии другим путем, не положив при этом жизни своих людей у каменных стен. Современные критики не могут понять, что против Карфагенянина всегда выступали более сильные армии. «Его армия была не столько многочисленна, сколько прекрасно знала свое дело» (Полибий). Он старался выманить своих врагов на открытые пространства, где могла маневрировать его непревзойденная кавалерия. Но это до тех пор, пока он не перешел к обороне (после 207 года до н. э.) на нагорье Бруттия. Его великий противник, Сципион Африканский, старался не оказаться притиснутым к линии осады в Утике и отказался приближаться к стенам Карфагена. Сталинград — лишь один из многих примеров, когда сильная оккупационная армия не смогла справиться с городом.

Что касается Сципиона Африканского, который как тактик не уступал Наполеону, он тем не менее учился стратегии у Ганнибала. Фактически, чтобы победить Ганнибала, Римское государство должно было прибегнуть к тотальной мобилизации и к методам, свойственным империи, в которую это государство вскоре превратилось. Сципион был предшественником Суллы и Гая Юлия Цезаря. В этой своей эволюции римляне следовали скорее карфагенским, чем македонским методам, но закончили не так, как Ганнибал. Для него война не была конечной целью. Он боролся за сохранение Карфагена.

«Карфагеняне боролись за самосохранение и суверенность Африки, римляне — за верховенство и мировое господство» (Полибий).

Нам остается только представить, что было бы, если бы римляне приняли условия мира после Канн или если бы карфагенский флот был способен господствовать на морских путях. Единственный ключ к такому миру лежит в недолгом правлении Ганнибала народами Испании, и мы располагаем только отрывочными данными об этом. Очевидно, он предоставлял все больше власти иберийским принцам юга и востока. Испания могла приветствовать местную автономию под властью карфагенской торговой империи. Разведка Атлантического побережья была бы ускорена при контроле над островами Западного Средиземноморья (Порт Магон на Минорке до сих пор носит имя Магона), в то время как получили бы независимость лигурийцы и цизальпинские галлы. Капуя стала бы столицей Южной Италии, населенной преимущественно греками. И возможно, Этрурия и Самний были бы освобождены в противовес римскому Лациуму. Сколько времени просуществовало бы такое положение дел — другой вопрос. Вероятнее всего, все кончилось бы после ухода из жизни Ганнибала. Он предупреждал карфагенян, что их империя не сможет продержаться долго за счет одной только торговли.

Жизнь Ганнибала — это и предупреждение современному миру. Оно заключается в том, что война не должна быть огромным конфликтом между техническим мастерством и накопленным оружием разрушения. Независимо от ее механизмов, война нивелирует людей и их интеллект. Она никогда не переставала быть искусством, в котором может появиться высочайший мастер своего дела и совершить переход через Альпы, чтобы одержать победу над силой денег — и людей — и оружия. Никакое богатство не может сравняться с превосходством ума. В 219 году до н. э. Римское государство было готово к войне в обычной форме, а карфагеняне — нет. «В том, что выпало на долю и римлян, и карфагенян, были вина и воля одного человека — Ганнибала».

Ганнибал отдалил разрушение Карфагена на пятьдесят лет.

Рассказ о том, как это произошло, должен стать эпилогом его жизни. Потому что, начиная от условий, впервые предложенных Регулом в Африке, до окончательного решения Катона и его партии в Риме более века спустя, прослеживается одна цель, и тщетно полагать, что сын Гамилькара не знал об этой цели — положить конец существованию его города. Здесь приводится лишь короткая хронология тех шагов, которые предпринимали римляне.

Мирный договор 201 года до н. э., навязанный Сципионом и принятый Ганнибалом, обещал, что городу Карфагену «как другу и союзнику Римской республики» не будет нанесен ущерб и что его границы по состоянию на 218 год до н. э. будут сохранены, но при условии, что Карфаген не станет воевать в Африке без согласия сената. Карфагену было предложено выплатить контрибуцию до истечения срока выплаты за прошедший год. Такое предложение было отклонено. Соответственно последний платеж Риму был осуществлен в 152 году до н. э.

В 167 году до н. э. в Македонии закончилось последнее результативное сопротивление римскому правлению. В 155 году до н. э. в Далмации — то же самое. В 154 году до н. э. было завершено постепенное покорение лигурийцев, а 40 000 уцелевших удалены с их земель. Сопротивление в Испании, разгоревшееся в 154 году до н. э., угасло после уничтожения всего мужского населения Лузитании (на Атлантическом побережье — нынешняя Португалия) преторами Лукуллом и Гальбой после того, как жители сдались на том условии, что будут просто изгнаны со своих земель.

В тот момент, когда Рим получил последнюю контрибуцию от Карфагена, положение народов Западного Средиземноморья (за исключением Испании) очень напоминало то, с которым столкнулся Ганнибал в Новом Карфагене в 219 году, до н. э.

Полибий пишет: «Народы, которые сдавались на милость римлян, сначала отдавали свои земли и города, в которых жили; потом сдавались сами, мужчины и женщины, их водные пути, их порты, храмы и гробницы, так что римляне становились абсолютными хозяевами всего, что у них было, а сами они больше ничем не владели».

Карфаген честно выполнил условия договора 201 года до н. э., даже предложил некоторое количество кораблей и денег, чтобы помочь своим римским «друзьям и союзникам» в борьбе против Антиоха, при жизни Ганнибала. Теперь Карфаген нарушил один пункт этого договора, собрав армию, чтобы оказать сопротивление постаревшему Масиниссе, который вторгся в пределы карфагенской территории. Семь раз перед этим карфагеняне взывали к сенату, прося его стать посредником между ними и приближающимися нумидийцами. Римские комиссии, которые посылались в Африку, обычно благосклонно относились к этому царю, территория которого теперь значительно превосходила территорию Карфагена (несмотря на мирный договор 201 года до н. э., согласно которому границы Карфагена должны были оставаться неизменными). Попытка карфагенян оказать вооруженное сопротивление нумидийцам провалилась.

Вслед за этой новая комиссия направилась из сената в Африку. В ее составе был Катон. Бывший цензор и аскет заработал некоторую военную славу, участвуя в подавлении испанского сопротивления (очевидно, разделяя заверения Сципиона Африканского в преимуществах римского правления), и увеличил свое богатство за счет строительства судов и торговли рабами в Делосе. Теперь он по-новому взглянул на Карфаген, поняв, что он снова процветает, расширив заморскую торговлю в соперничестве с Римом. Говорят, что Катон сказал: «Карфагеняне всегда будут в безопасности, пока один из их флотоводцев сможет запускать руку глубоко в море». Он показал сенаторам свежий финик, доставленный за два дня из Карфагена в Рим, и объявил, что этот город опасен. Он повторил свое «Delenda est Carthago».

Не все были с этим согласны. Публий Корнелий Сципион Назика заявил:

— А я считаю, что Карфаген не должен быть разрушен.

Были и такие, кто предвидел опасность, если воинственные нумидийцы станут хозяевами великого города. Этот вопрос обсуждался на секретных заседаниях, и истории известны доводы, которые приводились «за» или «против» устранения Карфагена со Средиземноморья. Конечное решение: разрушить город с наименьшими затратами.

Карфагенское посольство, прибывшее в Рим, чтобы выразить искреннее раскаяние по поводу своих враждебных действий против Нумидии и узнать, что можно сделать в качестве компенсации, получило невразумительное требование: «Удовлетворите римский народ». И не более того.

Второе посольство, которое хотело понять суть этого требования, услышало только: «Карфагеняне знают достаточно». С этим они и уехали.

Потом, в 150 году до н. э., Карфагену была объявлена война. С двумя мобилизованными армиями и флотом два консула перебрались в Сицилию, чтобы подготовиться к вторжению в Африку. Третье посольство отправилось из Африки в Рим с полномочиями заключить договор. В договоре говорилось, что Карфаген сдается на милость римского сената и готов удовлетворить римский народ. И снова карфагеняне спросили: как можно искупить вину? Сенат тем не менее потребовал только одного: чтобы 300 детей членов Комитета ста или из знатных семей были привезены в качестве заложников в течение 30 дней. Их надо было доставить консулам в Сицилию, поскольку имело место состояние войны. Это было сделано. Но консулы отказались обсуждать дальнейшие условия мира. Это, по их словам, могло быть сделано только в Африке.

Оккупационная римская армия высадилась в Утике, не вызвав противодействия. Утика уже предложила римлянам дружбу и союзничество. Посланцы Карфагена были приняты во время военного парада. Они стояли среди рядов вооруженных солдат перед помостом, где восседали два консула, от которых теперь зависела их судьба. Консулы потребовали «без всякого обмана и мошенничества» сдать все оружие, технику и военное имущество города Карфагена. Это было выполнено.

Потом, после того как были отданы юные сыновья знатных семей и все оружие, 50 карфагенских членов совета, жрецов и магистратов заняли указанное им место в параде легионов и их знамен.

Консул, который сделал объявление об этом, сказал, что карфагенянам не будет принесено никакого вреда. Они могут отправляться в любое место в Африке и строить там новый город, но на расстоянии не ближе 80 стадий (около 9 миль) от побережья. Потому что город Карфаген должен быть разрушен.

Неистовый крик карфагенян закончился единственной мольбой. Они не могли бросить свои храмы и могилы своих предков. Консул ответил, что им будет разрешено посещать территории своих храмов и могил.

Тогда карфагеняне стали умолять, чтобы вместо этого их лишили жизни. Их народ не имел других средств к существованию, как только жить за счет моря. Консул сказал им, что они могут жить за счет возделывания земли. Что он лично не в силах ничего изменить, поскольку действует в соответствии с приказом, который должно исполнить.

Когда карфагеняне начали покидать ряды легионеров, они остановились, чтобы сказать еще одно: «Вы больше не увидите никого из нас живыми».

Это оказалось правдой. Уцелело лишь несколько человек из пятидесяти. Большинство из них было убито в воротах Карфагена разъяренным населением. Город, обманным путем приговоренный к разрушению, поднялся, чтобы защитить себя с отвагой отчаяния.

Как это ни удивительно, но, не имея ни руководства, ни оружия, техники или боевого снаряжения, население Карфагена прекрасно сражалось. Военные корабли пришли из внутренней гавани, а последняя армия Карфагена была сформирована из всех его семей, заново вооруженных ремесленниками.

Три года карфагеняне выбивали римские легионы из своих пригородов и побеждали их на поле боя. Победа в 3-й Пунической войне (как называют это римские аналитики) досталась не так легко, как этого ожидал сенат. Эта война могла бы не быть выиграна вообще, если бы один очень способный человек («мудрец из тени», как его назвал Катон) не принял на себя командование в Африке на третьем году. Это был Сципион Эмилий, приемный сын старшего сына Сципиона Африканского. Во многом подобно тому, как это делал Сципион Африканский, он вернул уверенность изможденным легионам и приступил к осаде великого города, с профессиональной четкостью отрезав снабжение продовольствием и медленно продвигая свои силы за стены с помощью подрывных устройств.

Карфагеняне сражались на улицах и удерживали каждое высокое здание, пока его не поджигали или не разрушали. Борьба велась день за днем в дыму и разрушениях, приближаясь к холму Бирсы.

Полибий, сам воин и к тому же грек, который когда-то был заложником, наблюдал за холокостом последних дней со стороны Сципиона Эмилия. Он сказал, что Гасдрубал, вожак сопротивления в Бирсе, вышел вперед, прося у Сципиона передышки, когда борьба стала безнадежной. Наступила тишина. Пламя пожара охватило ограждение храма. Уцелевшие карфагеняне потеряли человеческий облик. Одна женщина появилась на балконе храма Мелькарта. Она надела на себя свои лучшие одежды и взяла с собой детей. Вокруг нее покрытые сажей, превратившиеся в скелеты мужчины бросали древесину и масло в пламя под балконом. Женщина закричала, и голос ее был услышан там, где стояли римский военачальник и потерявший надежду Гасдрубал. Она показала на него с криком: «Это не мой муж стоит у ног римского военачальника. Это трус, проходимец, которому предстоит больше мучиться, чем мне».

Все увидели, как женщина схватила своих малолетних детей, бросила их в пекло огня и бросилась за ними следом. Странно, что история Карфагена, которая началась легендой о женщине, должна была и закончиться легендой о другой женщине в 146 году до н. э.

Полибий был удивлен, когда услышал, как Сципион Эмилий процитировал строчки из Гомера, в которых говорилось о башнях Трои, объятых пламенем. Сципион думал о том, что Рим может когда-то постичь та же участь, что и Карфаген.

Когда из сената прибыла комиссия, чтобы проинспектировать руины, Катон потребовал уничтожения храмов и зданий, которые уцелели в пожаре. Массивные сооружения из кирпича и известняка тем не менее не могли быть полностью уничтожены. Огромные груды остались лежать вдоль полуострова, среди древних захоронений.

Что было полностью разрушено действиями римлян, так это жизнь Карфагена. Около 50 000 уцелевших граждан были проданы в рабство или исчезли в глубинах Ливии и Нумидии, превращенных римлянами в провинции, наряду с Испанией и Сицилией. Не осталось, кажется, ни одной достаточно большой группы беженцев, которые могли бы заложить собственный город, и карфагенские корабли исчезли с моря. Уцелевшие библиотеки были переданы нумидийским принцам, которые умели читать по-финикийски. Очевидно, там были работы по истории, новым наукам, а также жизнеописания философов и царей. Там должны были быть и отчеты о великих экспедициях, и книги по сельскому хозяйству, потому что римляне перевели одну из них и пользовались ею долгое время. Завоеватели постепенно стали называть «Африкой» провинцию, которая была карфагенской территорией, и «Азией» — земли на противоположном берегу моря, где умер Ганнибал. Удивительно, но карфагенский язык сохранялся несколько веков после того, как из памяти исчезли обычаи и традиции города Ганнибала. Наверное, это был красноречивый язык, потому что следы его уцелели даже до V века н. э., когда святой Августин был епископом Регия на закате Римского государства.

Однако в 146 году до н. э. другие соперничающие поселения исчезли с побережья Средиземноморья. Коринф потерял свободу. Этот город был последним центром греческого сопротивления. Македония стала провинцией, в которой было введено военное положение. Испанией (теперь Иберией) закончился перечень народов, которые выступали против Рима под руководством Ганнибала. Все они были покорены.

Примечания:

3

Карфаген должен быть разрушен (лат.).