Глава 9

Адмирал Канарис

Абвер был в такой степени творением адмирала Канариса, что самым лучшим будет завершить эту книгу главой о нем. Когда он приступил к работе, это было небольшое, хотя и эффективное подразделение. Когда его сняли с должности весной 1944 года, его великие дни достижений были позади. Политическая борьба с нацистской партией, стремившейся захватить в свои руки контроль над любым видом разведывательной деятельности, к тому моменту была проиграна. Эта попытка узурпации военной разведки, по существу, политической организацией стала одним из главных факторов в ограничении эффективности германской секретной службы и поэтому нанесла значительный ущерб всей германской военной экономике. Как только Канарис ушел, абвер вскоре начал разваливаться, пока к концу войны не стал тенью прежнего себя, в то время как нацистская СД, применяя методы, которые для Канариса были анафемой, добилась лишь частичного успеха в выполнении функций разведывательной службы.

Таким образом, Канарис в самые важные годы, помимо контроля всемирной сети разведывательных баз и их вспомогательных служб, помимо обязанности перехитрить британские, французские, американские и советские спецслужбы, был вынужден вступить в постоянную, хотя и главным образом безмолвную борьбу с врагами и соперниками у себя дома, стремившимися узурпировать его позиции, а значит, и власть. Этот факт определенно делает его достижения еще более примечательными.

Вильгельм Канарис, сын промышленника, родился в 1887 году в Аплербеке возле Дортмунда. Семья Канарис эмигрировала в Германию в семнадцатом веке из Сало на озере Комо; она не имела корней, как это общепринято считать, в Греции, хотя Канарис – это имя одного из греческих героев морских сражений, добывших себе славу в войне, в результате которой их страна освободилась от турецкого ига, и германский адмирал хранил картину с этим греческим героем, носившим свою шляпу с эмблемой освобождения, которая висела у него в доме.

Вильгельм Канарис поступил на службу на Императорский германский флот 1 апреля 1905 года. Он участвовал в сражении, которое вела эскадра графа фон Шпее у побережья Южной Америки, и был интернирован со своими уцелевшим товарищами. Ему удалось бежать, и, преодолев все трудности, он добрался на обратном пути до Испании. Там он явился к германским властям и получил работу в разведотделе; ему было поручено скупать сырье и товары, которых не хватало в рейхе, и организовывать их перевозку обходными путями в Германию.

Потом он вернулся в Германию и поступил на службу в подводный флот. Весной 1918 года его назначили командиром подводной лодки, на которой он отправился через Атлантику и Гибралтарский пролив в Адриатику. Там он воевал с торговыми судами противника; среди его товарищей-офицеров были Арно де ла Ферьер и Мартин Нимеллер. После крушения австро-венгерской монархии германские субмарины вернулись, совершив опасное путешествие, на свою базу в Киль.

В Киле на мачтах боевых кораблей уже реяли красные флаги. Началась революция, а война закончилась. Новая германская республика скоро вступила в отчаянную борьбу за свое выживание; условия мира, которые были бы хоть как-то приемлемы, надо было получить от союзников, в то время как на восточных территориях шла открытая война против сил воинствующего коммунизма.

По традиции и по убеждениям Канарис был твердым монархистом, и в этот период в нем развилось непримиримое неприятие коммунизма, которое наложило отпечаток на всю его оставшуюся часть жизни. Этот базовый постулат его политического мировоззрения проливает существенный свет на его последующую позицию по отношению к национал-социализму. С одной стороны, он признавал национал-социалистов как врагов коммунизма и как таковых сердечно их приветствовал; с другой стороны, и во все более возрастающей степени с течением времени, он полагал, что видит во влиятельных кругах нацистских лидеров семена разновидностей национального большевизма, которые могут в будущем расцвести как явный коммунизм, и по этой причине он им не доверял и боялся их. В середине войны он с глубокой тревогой наблюдал ситуацию, созданную разоблачением «Красной капеллы», которая обосновалась в германском министерстве авиации; он твердо верил, что нити этой организации протянулись наружу и вверх к собственной ставке Гитлера и к его заместителю Мартину Борману.

В 1920-х и в начале 1930-х годов он продвигался по службе обычным путем. Он уже командовал крейсером в скромном флоте, который был разрешен Германии по Версальскому договору, а в 1934 году был назначен комендантом крепости Свинемюнде. В возрасте, когда он еще мог ожидать впереди многие годы работы, это назначение могло означать конец его активной карьеры и долгий закат жизни, проведенной в положении полуотставки. Но в этот момент разногласия привели к увольнению морского капитана Патцига с его поста начальника абвера в германском министерстве обороны. Сюда назначили Канариса, которого тем самым спасли от угрожавшей ему бездеятельности.

Это назначение изумительно соответствовало его способностям и талантам. То, что так много морских офицеров оказалось в абвере, не случайное совпадение. Зарубежная разведка требовала знания других стран либо длительного обучения тех, кто не обладал такими знаниями. В армии немногие офицеры имели возможность путешествия за границу или продолжительной службы за рубежом, в то время как на флоте заграничная стажировка составляла нормальную и важную часть офицерской карьеры.

По получении этого нового назначения Канарис столкнулся с организацией, которая уже функционировала свыше десяти лет и была построена на принципе децентрализации. Центральный аппарат издавал общие указания и держал в своих руках анализ таких областей деятельности, которые имели общее назначение: технические вопросы, организация радиосвязи, выбор кодов и шифров. Очень редко он осуществлял прямой контроль своих агентов; это выполнялось почти целиком различными отделениями абвера, а в военное время – военными организациями в дружественных и нейтральных странах.

Финансирование разведывательной службы, которое можно было наскрести в очень скромном бюджете армии в сто тысяч человек, составляло весьма малую долю; абвер поэтому был вынужден отказаться от всякой идеи широко распространенной и дорогостоящей деятельности за рубежом, а вместо этого сосредоточить свои силы на конкретных и точно указанных задачах; и в соответствии с принципом децентрализации огромная ответственность возлагалась на отделения абвера. Результатом было высокое доверие, оказываемое им.

Канарис придерживался этой системы, и основа его успеха в тщательности, с которой он подбирал себе подчиненных, и доверии, которое он им оказывал. В этом отношении он показал себя большим мастером, хотя можно и задаться вопросом, справедливо ли применять к нему традиционную фразу «хорошо разбирался в людях». Иногда он совершал ошибки и слишком доверял людям, которым поручал какие-то задания. Есть два вида доверия – вера в умственную способность личности выполнить вверенную ей задачу, а также уверенность в характере и честности человека, на которого это доверие возлагается. Ошибка в первом варианте, и там Канарис временами оказывался не прав, может быть легко исправлена; но ошибка во втором варианте опасна, и здесь Канарис редко допускал ошибки, если вообще совершал их.

Наградой за доверие была преданность и вера, которые его офицеры и подчиненные испытывали к нему. В его способностях они не сомневались, потому что это был человек многих талантов и острого и быстрого мышления; и этому человеку они могли обоснованно доверять, ибо знали, что он никогда их не бросит, даже если они окажутся в трудном положении. Офицер разведки постоянно сталкивается с опасными ситуациями и трудными решениями. А в Третьем рейхе, помимо этих обычных опасностей, каждый без исключения, занятый разведкой и имеющий любые контакты за рубежом, подвергался постоянному недоверчивому наблюдению гестапо и службы безопасности. Если один из его офицеров попадал в трудное положение с этими людьми, он знал, что все еще может рассчитывать на твердую поддержку адмирала Канариса.

Иногда адмирала Канариса изображают как «загадочного человека», и, возможно, сознательно или подсознательно, он сам способствовал росту этой легенды. Ему очень помогало, когда он оставался наедине с собой и ему не докучали посторонние. Он был, как это единодушно замечают все, кто с ним был связан, очень нервным человеком; и он явно стремился избегать всяких ненужных тривиальностей и подробностей, ибо только таким путем мог справиться с огромным грузом, налагаемым на его находчивость и целеустремленность, и сохранить свою энергию и всестороннее восприятие обширного поля деятельности, которое ему было доверено. Есть поговорка о философе Лихтенберге, которая полностью применима к Канарису. «Не следует, – писал он, – говорить «я думаю», а лучше, подобно тому, как говорят «идет дождь», сказать «так думается»; это абсолютно точно приложимо к Канарису. «Она» – мысль – независимо работала внутри него. Когда к нему поступала какая-то новая проблема, он не раздумывал над ней, а давал ей какое-то время независимо перевариться внутри себя, и мог быть уверен, что к нему придет нужное решение; и этот «приход» решения – практическое проявление теории Лихтенберга.

Канарис, как и его офицеры, был человеком интуиции. И он, и они должны были ощущать уверенность, что в постоянно меняющейся череде событий их в конце концов осенит правильная идея; а когда шеф работает с людьми, обладающими проницательностью и воображением, которые в то же время – офицеры, люди, воспитанные на дисциплине и привыкшие подчиняться приказам и требовать от других безусловного исполнения своих приказов, тогда получается сплав личных и официальных отношений, какого больше нигде не найдешь. Как раз эти человеческие взаимоотношения, смесь военного поведения, взаимного уважения к разуму и эффективности, а также здоровая доля личного восхищения и привязанности, и составляли основу службы при адмирале Канарисе. Ощущение, что они в безопасности, я бы сказал, что они находились под сверхчеловеческой защитой, никогда не покидало тех, кто стоял близко к нему.

Человеческое достоинство было руководящим принципом, по которому он работал и требовал того же от своих офицеров. После завершения дела Сосновского он и несколько его офицеров обсуждали различные факты, которые стали известны. Сосновский, вдруг сказал адмирал, использовал настоящую любовь женщины и доверие многих женщин в своих собственных целях, а это то, что ни один офицер абвера не должен делать, позволять или способствовать совершению. Могут найтись те, кто думает, что такого рода сантименты не должны иметь места в секретной службе. Они не правы, как это доказывает дело Сосновского. Великолепный доклад о германской мобилизации, который он направил в польский Генеральный штаб, был в Варшаве отвергнут как дезинформация. Польская разведслужба была одурачена фальшивым донесением, подсунутым ей в руки немцами; а когда Сосновский вернулся в свою страну, он был обвинен в подсовывании ложной информации и даже в сознательном сотрудничестве с немцами в ее подготовке и брошен в тюрьму.

Если разведка проводится в самой низкой этической плоскости, она не может рассчитывать на доверие своих вышестоящих руководителей, а вся организация, больная сверху донизу, – нечистое общество. Абвер при Канарисе был чистым и здоровым органом. Только поэтому он стал за четыре с половиной года такой эффективной разведывательной службой; его работа освобождала дорогу армиям, вторгшимся в Польшу и Францию, от всех препятствий (незнание вражеских сил, их состава и дислокации), которые могли бы преградить им путь, а его гибкость была таковой, что он мог немедленно приступать к решению новых задач в Дании, в Норвегии и на Балканах.

Когда в результате советско-германского пакта русские оккупировали страны Прибалтики, работники разведслужб этих стран оказались под серьезной прямой угрозой. Они могли не сомневаться, что русские схватят любого, кто работал в разведке против советских вооруженных сил. Представитель Канариса в Эстонии собрал членов разведывательного отдела эстонского Генерального штаба, снабдил их необходимым прикрытием и безопасно переправил их в Штеттин. Уверенный, что эта акция найдет одобрение у его шефа, он доложил о ней адмиралу только после того, как все закончил. Канарис не только одобрил: он сделал значительно больше. Он лично взял на себя ответственность за размещение и будущую финансовую безопасность этих офицеров. В отличие от этого конфиденциальные агенты некоторых из держав союзников были просто брошены и попали в руки русских.

Такие эпизоды не остались без внимания работников других секретных служб по всему миру, к тому же это были не отдельные случаи. Когда Морузов попал в опалу в Румынии, Канарис сделал все, что было в его силах, чтобы помочь ему, и немало таких людей, которые многим обязаны помогающей руке адмирала.

На что в действительности нацелена разведывательная служба? Однажды, когда я находился в отделении «Ближний Восток», у меня состоялась беседа с офицером Верховного командования очень высокого ранга. «Что конкретно вы хотели бы знать, сэр? – спросил я. – Может, вы хотите выяснить, находится ли третий саперный батальон «Свободной Франции» в Дейр-эз-Зор или в Алеппо, или вас интересует, желают ли турецкие генералы, чтобы Турция вступила в войну либо наоборот, или что еще?»

«Нам нужна информация, – ответил штабной офицер, – на которой Верховное командование может основывать свои оперативные решения».

Это очень удачное определение того, что в конечном итоге должно быть задачей разведывательной службы. Существует огромное искушение механически собирать всевозможную информацию из любого источника, не задумываясь всерьез, надежен этот источник или нет. Даже источники, которые в течение значительного времени давали хорошие результаты, склонны иметь «периоды засухи», особенно если данный агент более или менее зависит от вознаграждения, которое ему выплачивают за количество информации, приносимой им; в случаях такого рода офицер, отвечающий за операцию, должен проявить мудрость, честность и мужество доложить, когда один из его источников начинает пересыхать: такой откровенный разговор может только увеличить взаимное доверие между вышестоящим начальником и его подчиненными, и наоборот.

На службу Канариса официально была возложена задача только получения информации. Полученный материал затем направлялся в Генеральный штаб, отдел «Иностранные армии Востока или Запада» либо в штаб флота или авиации, где он будет критически рассмотрен, а его цена определена. Перед началом войны и примерно в течение года эта система работала достаточно удовлетворительно. Твердая вера затронутых штабов в эффективность адмирала и его офицеров, а также личные контакты, поддерживавшиеся между членами Генерального штаба и управления абвера, обеспечивали успешное сотрудничество. Однако аппарат разведки – во многом замкнутая цепь; он также очень чувствителен, и любое крупное изменение персонала способно расстроить его равновесие.

Этот дисбаланс мог скорее возникнуть тогда, когда происходило изменение в составе персонала, занятого критическим анализом, чем когда это изменение касалось стороны, поставляющей информацию. С течением войны количество молодых офицеров в Генеральном штабе постепенно возросло до заметных размеров. Сейчас омоложение, без всякого сомнения, самая важная вещь во многих случаях, как в штабе, так и на фронте. Но оно легко может привести к потере эффективности в тех службах, чей успех зависит от подготовки и опыта их офицеров. Никакой офицер, как бы ни был он молод, никогда не получал назначения в Генеральный штаб, если у него не было адекватной штабной подготовки; однако в отделы критического анализа и оценки информации Генерального штаба без колебаний направляли молодых людей, которые не имели знаний ни зарубежных стран, ни их психологических особенностей или тонкостей повседневной работы в секретной службе, которая поставляла им их информацию.

Молодой офицер Генерального штаба, например, который говорил главе отделения абвера «Гамбург», что его донесение о неизбежном прорыве из Бретани на юг не представляет ценности, потому что не содержит никаких подробностей об участвующих соединениях, был виновен в плохой и глупой оценке. Информация о противнике не должна вызывать вопросов; но, когда подобное донесение посылается из Гамбурга, обязанность офицера Генерального штаба состоит в том, чтобы сделать логические выводы, оценить возможности и принимать соответствующие меры.

Нечто подобное происходило и с донесениями о высадке десанта на Сицилии. В общей сложности было прислано около пятидесяти донесений, некоторые из них – с подробностями о намеченных береговых плацдармах для высадки. В нескольких случаях эти подробности оказались точными, в других они были неверными. Последовали жалобы из Генерального штаба. Видимо, штаб совершенно позабыл, что, когда враг составляет план в первой инстанции, а информация об этом плане может быть получена именно в тот момент, нередко в последнюю минуту возникают факторы, которые вызывают изменения, а к этому времени либо никто уже не в состоянии выявить эти изменения, либо отсутствуют средства для передачи информации, если она действительно была получена.

Самым важным примером такого рода ошибок можно считать десанты в Северной Африке. Абвер точно докладывал, и не один раз, о местах, где противник намеревается высадиться. Испанская разведка подтвердила, что, по ее мнению, эти места являются наиболее возможными целями для такого вторжения. И все-таки германское посольство в Мадриде знало лучше, как утверждает сэр Сэмюэл Хоар, британский посол; и идеи посольства были более весомы для гитлеровского Генерального штаба, чем донесения абвера.

Это был яркий пример ошибочного выбора. В то время, когда зачитывались донесения военной разведки, бесчисленное множество других людей и департаментов, косвенно вовлеченных в вопрос о разведке, тоже оказывали влияние на выбор. Более того, Гитлер был склонен больше доверять творениям своей собственной фантазии, принимая желаемое за действительное, чем фактам, добытым абвером и фронтовой разведкой; и чем дальше, тем больше его окружение поощряло такое состояние дел с возрастающим единодушием, пока даже его военные советники не могли устоять перед магией его пророческих заклинаний.

И все это венчал тот факт, что Канарис и его служба были камнем преткновения для Гиммлера и Гейдриха. Эти двое имели абсолютный контроль над внутренней разведкой, полицией, гестапо и источниками информации, которые служба безопасности добывала для себя за рубежом. Правда, им была дана директива, ограничивающая их деятельность до политической и полицейской информации; но их огромные амбиции подталкивали их на вмешательство и в военные дела, что вполне понятно, ибо во время войны первостепенную важность имеют военные дела. Такая военная информация шла не в службу военной разведки для оценки или в Генеральный штаб для создания убедительной картины военной ситуации, а прямиком к Гитлеру, обычно сопровождаемая намеком на то, насколько служба безопасности более эффективна, чем абвер; и ни Гиммлер, ни Гитлер не имели достаточно проницательности, чтобы осознать серьезности ошибки в выборе, которая совершалась таким образом.

Далее шли трудности, которые приписывались симпатиям, испытываемым некоторыми офицерами Канариса к оппозиции, и для сокрытия которых от любопытных глаз Гиммлера, Гейдриха и остальных этим офицерам недоставало умения.

Полковник (позднее генерал) Остер был начальником Центрального отдела, отвечавшего за техническую сторону, но не имевшего ничего общего с фактическим получением информации. Зимой 1939/40 года дата начала Западной кампании откладывалась несколько раз. Остер был в очень дружеских отношениях с военным атташе Нидерландов Сасом. В начале мая 1940 года Сас узнал от японцев окончательно установленную дату наступления на Запад. Он спросил у Остера, правда ли это, а последний совершенно спонтанно ответил, что да и что будет вторжение в Голландию и в Бельгию. Остер, помня о том, как неспровоцированное нападение на Бельгию в 1914 году стало решающим фактором в формировании мирового общественного мнения против Германии, считал, что расширение войны на Запад и нападение на нейтральные страны Бенилюкса совсем не улучшит позиции Германии, а нанесет величайший вред ее делу. Он допускал, что, по донесению Саса, королева Голландии и король бельгийцев оповестят весь мир о намерении Германии захватить их страны через сорок восемь часов и что тем самым мировое общественное мнение заставит Гитлера опять воздержаться от этого нападения и даст новые возможности для мирного урегулирования конфликта, но эти ожидания не оправдались. После многократных изменений в дате начала Западной кампании ни Голландия, ни Бельгия не обратили ни малейшего внимания на донесения Саса, и поэтому усилия Остера не принесли результатов. Точно так же голландские защитные меры против возможного германского нападения не были усилены, и с этой точки зрения никакого вреда германским войскам причинено не было.

Кроме того, в близком контакте с движением Сопротивления был офицер абвера, базировавшийся в Риме, – Йозеф Мюллер, который через свои связи в Ватикане передавал сообщения союзникам, призывая тех к открытию переговоров. Остер, его сотрудник Донани и Мюллер были арестованы. Канарис наверняка сделал все возможное, чтобы помочь своим офицерам; но так и не было доказано, что он уже знал об их деятельности, и, вероятнее всего, он не знал.

Также у меня нет причин верить, что Канарис когда-либо устанавливал контакты с врагами Германии или хотя бы помышлял об этом, несмотря на то что ему часто предоставлялись возможности для такой деятельности. Например, однажды русские предложили главе военной организации в Стокгольме начать переговоры. Офицер немедленно доложил об этом в Берлин лично, и Канарис сразу же поехал с донесением в министерство иностранных дел, то есть в то самое государственное учреждение, которое призвано заниматься иностранной политикой страны. Уже упоминался американский подход к фон Папену и предложение турецкого министерства иностранных дел о попытке заручиться помощью архиепископа Спеллмана в деле обеспечения мира, и в главе 1 этой книги описывались результаты. Также осенью 1943 года венгерский офицер сообщил офицеру абвера на Балканах о зондировании венгерского Генерального штаба со стороны британцев при американской поддержке. Как только об этом доложили Канарису, он связался с венгерским Генштабом и позаботился, чтобы эта информация была передана германскому и венгерскому министрам иностранных дел. Человек, стремящийся наладить отношения с противником, так себя не ведет. Я уже упоминал об обращении ко мне как к главе стамбульской военной организации в апреле 1944 года через посредника из турецких друзей. Я тогда вернулся в Германию, а адмирал Канарис был уволен. Когда меня допрашивало гестапо в июле того года, я рассказал об этом случае. Мой следователь с большим интересом отнесся к сообщению, что враг предпринимает попытки установить контакт в тех местах. Вряд ли стоит удивляться этому, поскольку некоторые из офицеров Гиммлера, и в частности Шелленберг, неоднократно заявляли, что Гиммлер и его коллеги не только очень стремились начать мирные переговоры, но и фактически уже делали это за спиной Гитлера.

Люди без морали стремятся приписать подобную аморальность другим. Конечно, абвер имел огромную возможность для установления контактов с противником. Если Гиммлер пытался сделать это ради собственных интересов, что кажется более чем вероятным, то неудивительно, что он так сурово реагировал на действия абвера. Действительно, допрашивавший меня офицер гестапо после войны сказал мне, что в начале 1944 года Гиммлер дал указание арестовать Канариса и тех офицеров абвера, которым Канарис доверял и которые служили за границей. Они должны были отправиться в концентрационные лагеря.

Но ни у одного из офицеров Канариса, служивших за границей, не было даже тени подозрения, что он обращался к противникам для начала мирных переговоров или даже для установления контактов, прямо или косвенно, либо с членами враждебных разведок, либо с правительствами стран, воюющих с Германией. В результате судебного процесса адмирал был осужден и казнен в концентрационном лагере, но никаких обвинений этого рода против него выдвинуто не было. Поскольку штаб службы безопасности имел в своем распоряжении все шифры, используемые абвером, и в течение долгого времени пристально следил за всей радиосвязью абвера, никакая деятельность подобного рода, если бы она происходила, не могла бы ускользнуть от их внимания: и, если бы служба безопасности добыла хоть малейшее свидетельство в этом отношении, она бы его с готовностью представила.

Поэтому для его оппонентов, если они желали обрести контроль над службой разведки, не оставалось ничего иного, как избавиться от Канариса, постоянно призывая Гитлера снять его с этого поста.

Обвинения, выдвинутые против абвера на процессе, были безосновательными. Они свелись к фактам, что два сотрудника стамбульской базы и один сотрудник отдела «Абвер-III» дезертировали к британцам, но вскоре после этого женщина-секретарь одного офицера СД в Анкаре (Мойзиш, работодатель знаменитого шпиона по кличке Цицерон) также дезертировала к британцам, а еще раньше была раскрыта советская шпионская организация, обосновавшаяся в министерстве авиации. Такие эпизоды могут произойти в любой войне, и особенно в войне, где сталкиваются мировые идеологии. Тем временем были серьезные случаи предательства не только в абвере, но и в тех кругах, которые с национал-социалистической точки зрения были или должны быть выше подозрений.

Еще в молодости Канарис выбрал карьеру офицера и следовал ей без особых отличий вплоть до зрелого среднего возраста. Его огромная задача – создание и управление разведывательной службой – выпала на его долю в конце жизни. Он подходил к ней и выполнял ее с открытым сердцем и разумом, и очень быстро ценность его услуг была доказана при испытании войной. Кампании в Польше и Франции показали, что вся необходимая подготовительная разведка была хорошо и надежно выполнена; то же самое произошло в Дании, Норвегии, на Балканах и в Советском Союзе. Было доказано, что он создал организацию, которая способна быстро решать новые задачи, которая может импровизировать в больших масштабах и которая по своим знаниям и методике работ была равной во всем и даже превосходила большинство разведок противника. Создание новых баз на Ближнем и Дальнем Востоке в то время, когда Германия была изолирована от остального мира, показало, что он выбрал для своей команды людей, которые знали, как прорвать эту изоляцию и оказать помощь германским войскам в Африке, а германским кораблям – в дальних морях. Своевременным вмешательством он спас румынскую нефть – наиболее жизненно важное и ценное сырье вермахта. Он заботился о прогерманских меньшинствах твердо и с пониманием, как в Европе, так и в Азии, и он использовал их для того, чтобы обременить вражеские силы и облегчить тяжелое бремя, возложенное на свои войска на фронте. Он создал подразделения, которые современная война считает необходимыми, – полки типа «Бранденбург», боевые соединения, которым ставились задачи на всех фронтах, – задачи, которые предъявляли столько же требований к предприимчивости и присутствию духа, сколько и к боевым качествам.

По сути, работа Канариса и его службы выполнялась за кулисами и без гласности. Их достижения разделили трагическую судьбу великих подвигов германских солдат; все было сведено к нулю глубочайшей некомпетентностью германского политического и военного руководства. Это была его особая личная трагедия, что адмирал Канарис на основе знаний, которыми он располагал, смог, пожалуй, раньше, чем кто-либо другой, признать судьбоносный приход безжалостного рока.