Глава 7

Князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862-1905)

Как видно в рассказе о генерале Шанявском и его единомышленниках, российское общество было неудовлетворено состоянием народного образования. «Народный университет генерала Шанявского» был создан вследствие того, что «обычные», «императорские» университеты потребности страны, стремление к знаниям российского народа не удовлетворяли. Великие реформы 60-х годов XIX века сопровождались бурными событиями в общественной жизни, студенты университетов были активными участниками этих событий. Нормальные учебные занятия стали практически невозможными. Ситуация крайне обострилась после неожиданной смерти Александра Ш и восшествия на престол Николая II. Это все те же годы — последнее десятилетие ХЖ и первое десятилетие XX веков, когда жили герои предыдущих очерков — принц Олъденбургский, генерал Шанявский, братья Сабашниковы, X. С Леденцов и их соратники. Князю С. Н. Трубецкому принадлежит в этой славной плеяде особое, почетное место. В этой главе, как и в большинстве других глав этой книги, моя главная цель — «реанимация исторических материалов» — приведение материалов и текстов, непосредственно характеризующих прошедшее время. Поэтому я пытаюсь дать как можно больше примеров давно прозвучавших речей и ныне мало известных текстов. Самое сильное впечатление на меня производит их сопоставление с нашей современностью. Если самодержавие на словах и на деле отождествляет себя со всемогуществом бюрократии, если оно возможно только при совершенной безгласности общества... — дело его проиграно, - оно само себе роет могилу и, рано или поздно, но во всяком случае не в далеком будущем, - падет под напором живых общественных сил. (из «адреса» Тверского губернского земского собрания, направленного царю 19 января 1895 г.): Выбор судьбы... Пророки Основной предмет очерков в книге — «выбор линии поведения» в сложных жизненных ситуациях. В ситуациях, когда от этого выбора зависит «судьба». Судьба самого человека, его близких, дела его жизни, страны. По смыслу слова — наша «судьба» предопределена. Если бы так — можно было бы не напрягаться. Раз все предопределено... Однако нам все время приходится принимать решения... И тут не на кого надеяться. Выбор нужно делать самому... Пойдешь налево — сам погибнешь. Направо — будешь без коня. А прямо - я тебя забуду, И ты забудешь про меня. Пойду налево - И не сможешь вовеки ты меня забыть, Пока меня ты помнить будешь — Ничем меня не погубить! Это в сказках. А на самом деле сделанный по высоким критериям выбор может стоить жизни. Такой выбор называется героическим. Мы знаем множество примеров героизма. Героизм — высшая форма альтруизма. Необходимость героизма означает кризисную ситуацию. Я уже отмечал сходство кризисных ситуаций в нашей стране на грани XIX и XX, и на грани XX и XXI веков. Нам бы научиться извлекать уроки из опыта прошлого... Кризисная ситуация — «режим фазовых переходов» — здесь чрезвычайна роль «случайных флуктуации». Судьба — будущее системы — может определяться случайными флуктуациями. «Случайно» — может оказаться в это время человек, определяющий своим влиянием, своей жизнью выход из кризиса. Много написано об объективных факторах истории. Это пафос Толстого в «Войне и мире». Наверное, это так. Но есть множество других примеров в истории, когда именно данный человек определяет ход истории... Среди таких людей — пророки. Пророки — предвидящие будущее. Как они это делают? Свойство, которое В.И.Вернадский называл «глубокой мистикой»... Таинственное свойство мозга - многофункционального компьютера, мгновенно выдающего решения сложнейших задач? Сразу «вычисленная» картина будущего, без включения контролирующего ход этого решения сознания? Пророки — лишь «уста, которыми Бог объявляет свое решение...»? Не будем отвечать на эти вопросы. Нам достаточно знать, что в истории человечества неоднократно были пророки. Если бы их слушались правители и народы... В истории нашей страны, на рубеже XIX и XX веков таким пророком был князь Сергей Николаевич Трубецкой [1,2]. 6 июня 1905 г. князь Сергей Николаевич Трубецкой стоял в Александрийском дворце в Петергофе перед Николаем II и от имени делегации Земств говорил ему о положении в стране. Ситуация в стране была ужасна. В январе пал Порт-Артур. 9 января - расстреляна мирная демонстрация у Зимнего дворца. В мае - Цусима — погиб российский военный флот. Забастовки рабочих, волнения студентов, бунты крестьян. Катастрофической была ситуация с университетами. Студенты волновались. Жандармы и казаки избивали их на демонстрациях. Зачинщиков отдавали в солдаты. Волнения нарастали. Речь С. Н. о ситуации в стране, о бесполезности репрессий, о необходимости участия народных представителей в управлении страной, потрясла царя.

Он обещал положительно откликнуться на прозвучавшие призывы. А потом он подошел к Трубецкому и благодарил его за сказанные слова. Но, кроме того, он спросил, можно ли рассчитывать на возобновление занятий в университете и удивился, что «кучка забастовщиков терроризирует большинство, желающих заниматься». С. Н. сказал, что причина беспорядков кроется в общем недовольстве. Николай попросил С. Н. составить докладную записку и представить ему ее через министра двора барона Фредерикса. С. Н. Трубецкой написал свои соображения по «университетскому вопросу» (они были поданы 21 июня 1905 г.). Главным в них был призыв предоставить (вернуть!) университетам автономию. Дать профессорам право самим исправить ситуацию, убедить студентов в первостепенной важности академических занятий и несовместимости этих занятий с революционными волнениями. ...Основное свое обещание — созвать народных представителей, представителей всех слоев общества, а не только двух сословий - дворянства и крестьянства - царь не выполнил. Прошло около двух месяцев. Казалось, что Николай И, как было уже не раз, не выполнит обещания и по «университетскому вопросу». Но, вопреки этим ожиданиям, царь принял решение согласиться с предложениями С. Н. Трубецкого. Университетам предоставлялась автономия и право избирать ректора. Трубецкого выбрали ректором Московского Университета. Он был на этом посту 28 дней и умер от инсульта в С.-Петербурге на заседании у министра просвещения. Гроб с его телом в Петербурге провожали до вокзала многие тысячи людей. Похороны в Москве стали, как сейчас говорят, общенациональным событием. Так выглядит «конспект» этих событий. Сколько же трагических обстоятельств скрывается за этим конспектом! Почему так взволновала эта смерть жителей страны? Я думаю, дело в ощущении возможной, но не реализованной исторической роли этого человека, ощущения, что если бы Сергей Николаевич Трубецкой не умер в 1905 г. - история России могла быть другой. Что это было в Александрийском дворце? Два человека, два представителя древних российских родов — Трубецких и Романовых — князь С. Н. Трубецкой и царь Н. А. Романов — стояли друг перед другом. Князь пытался убедить царя изменить курс - перейти от режима подавления к сотрудничеству со своим народом. Дать возможность представителям всех слоев народа участвовать в управлении государством. Дать свободу печати. Снять сословные ограничения. Князь был сторонником «идеального самодержавия», основанного на единении царя и народа. Если бы царь последовал этому потрясшему его впечатлению — у нас была бы другая история. Кем были эти два человека, от которых зависела судьба России? Сергей Николаевич Трубецкой родился 4 августа 1862 г. 5 октября следующего 1863 г. родился его брат Евгений. Братья были очень близки друг другу. В семье было еще 3 брата и 8 сестер. Большая роль в семье принадлежала матери Софье Алексеевне (Лопухиной), убежденной «в равенстве людей перед Богом». Это были годы после отмены крепостного права, и идеология гуманизма соответствовала общему настроению культурного общества. Большое место в жизни семьи принадлежало музыке. Отец — Николай Петрович — был одним из создателей Московского музыкального общества, был дружен с Н. Г. Рубинштейном. Осенью 1874 г. Сергей поступил в 3-й класс московской частной гимназии Ф. И. Креймана, в 1877 г., в связи с назначением отца калужским вице-губернатором, перешел в калужскую казенную гимназию, которую окончил в 1881 г. В гимназические годы зачитывался Дарвином и Спенсером, на совет матери жить больше сердцем, отвечал: «Что такое сердце, мама: это полый мускул, разгоняющий кровь вниз и вверх по телу» (Трубецкой Е. Н. Воспоминания.). В эти годы они с братом пережили острый психологический кризис — отвергли религию. Однако через некоторое время они вновь стали глубоко верующими людьми. Биографы отмечают влияние на братьев книг по философии (4 тома «Истории новой философии» К. Фишера) и особенно религиозных брошюр А. С. Хомякова. Николай Александрович Романов родился в 1868 г. Ему было 13 лет, когда был убит его дед — царь Александр II. Его юность прошла в обстановке постоянного страха и опасений новых покушений на жизнь членов его семьи, и попыток борьбы с террором (сейчас мы говорим о борьбе с «терроризмом»»...). Его отец — Александр III — был постоянной целью террористов. Эта атмосфера страха и неуверенности, эти события, поиски путей преодоления революционных настроений, сильно повлияли на характер будущего царя — Николая П. Естественно, что эта атмосфера влияла и на братьев Трубецких. С. Н. искал ответы на главные проблемы человеческой жизни в религии, в философских основаниях религиозной идеологии. Николай II - считал своей главной задачей сохранение устоев самодержавия. С. Н. искал ответы на «вечные», «наивные» вопросы: Имеет ли какой-нибудь разумный смысл человеческая жизнь, и если да, то в чем он заключается? Имеет ли разумный смысл и разумную цель вся человеческая деятельность, вся история человечества, и в чем этот смысл и цель? Имеет ли, наконец, смысл весь мировой процесс, имеет ли смысл существование вообще? Этим вопросам посвящена его основная книга «Учение о Логосе в его истории». Он полагает, что: Человек не может мыслить свою судьбу независимо от судьбы человечества, того высшего собирательного целого, в котором он живет, и в котором раскрывается полный смысл жизни. Эволюция личности и общества и их разумный прогресс взаимно обусловливают друг друга. Какова же цель этого прогресса? С. Н. пишет: Для многих мыслителей совершенное культурное государство, правовой разумный союз людей и является идеальной целью человечества. Государство есть сверхличное нравственное существо, воплощение объективного, собирательного разума: это Левиафан Гоббса, земное божество Гегеля. Для других государство является лишь ступенью в объединении или собирании человечества в единое целое, в единое Великое Существо, le Grand Etre, как называл его Конт. Но в каком образе явится Великое Существо грядущего человечества? В образе одухотворенного Человека, «Сына человеческого», который будет «пасти народы», или в образе многоголового «зверя», нового всемирного дракона, который растопчет народы, поглотит их и поработит себе все. Я останавливаюсь — слишком серьезны и глубоки вопросы о смысле жизни и существовании нашего мира вообще, чтобы рассматривать их в моей книге. Вовсе не очевидны ответы на эти вопросы. На эти вопросы С. Н. риторически отвечает вопросом — альтернативой: или «Сын человеческий» или «Дракон, который растопчет, поглотит, поработит все». Решение этой альтернативы зависит от направления истории — путь, по которому пойдет человечество, зависит от хода конкретных исторических событий... Так от идеальной философии, от размышлений о смысле жизни становится актуальным переход к активной общественной деятельности — к попытке направить ход истории к «Сыну человеческому», а не к «Дракону», и С. Н. начинает эту деятельность. Героический идеализм! Высокими идеями, словом, можно повлиять лишь на очень малую, одухотворенную часть «человечества». Не эта часть делает историю! Мы знаем, что в дальнейшем победил дракон. В ходе ужасной Первой Мировой войны и последовавших революций погибли миллионы людей. Победили наиболее жестокие деятели мировой истории — фашисты и большевики. Погибла Российская империя. Были зверски убиты царь Николай II и вся его семья — жена, дочери, сын — и верные им слуги, в том числе и личный врач Е. С. Боткин. (Сын С. П. Боткина!) Погибла Российская империя. Погибло множество близких С. Н. Трубецкому людей. Расстрелян его сын Владимир (Сергеевич), арестованы и погибли его внучки княжны и прошли через каторжные концлагеря его внуки Григорий и Андрей (Владимировичи). В Советском Союзе были отправлены на каторгу многие миллионы, расстреляны миллионы невинных людей, уничтожено крестьянство. А в Германии Дракон применил в Первой Мировой войне отравляющие вещества для убийств на фронте, а во 2-й — создал лагеря смерти для пленных и мирных жителей, и впервые в истории целенаправленно уничтожил десятки тысяч детей... О пророках В библейские времена пророков было много. Даже должность при царских дворах была такая... Дар пророчества не имеет рационального объяснения. Это глубокая мистика. Лермонтов (27-летний!): С тех пор как вечный судия Мне дал всеведенье пророка, В очах людей читаю я Страницы злобы и порока. Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья; В меня все ближние мои Бросали бешено каменья Он же: В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая еще дымилась рана, По капле кровь точилася моя В 1903 г., как раз во времена, о которых идет речь в этом очерке, молодой (23 года!) человек — Александр Блок — создал стихотворение: — Все ли спокойно в народе? Нет. Император убит. Кто-то о новой свободе На площадях говорит. — Все ли готовы подняться? — Нет. Каменеют и ждут. Кто-то велел дожидаться: бродят и песни поют. — Кто же поставлен у власти? — Власти не хочет народ. Дремлют гражданские страсти: Слышно, что кто-то идет. Кто ж он, народный смиритель? Темен, и зол, и свиреп: Инок у входа в обитель Видел его - и ослеп. Он к неизведанным безднам Гонит людей, как стада... Посохом гонит железным... Боже! Бежим от Суда! А. Блок. 3 марта 1903 г. 1903 г. - император еще только будет убит; народный смиритель еще не объявился, но движение к бездне началось. Чувство надвигающейся катастрофы, победы дракона охватывало поэтов и пророков. Друг С. Н. Трубецкого философ и поэт В. С. Соловьев, писал: «и мглою бед неотразимых грядущий день заволокло». Блок взял эти слова в качестве эпиграфа к стихотворению: Опять над полем Куликовым Взошла и расточилась мгла И, словно облаком суровым, Грядущий день заволокла.

Пророком был и Сергей Николаевич Трубецкой. Вся его жизнь в те годы — жизнь пророка. Он видит надвигающуюся катастрофу. Он видит выход. Он пытается сообщить о грядущих событиях царю и обществу. Пророков редко слышат цари... Стихотворение Блока «На поле Куликовом» кончается словами: Теперь твой час настал. — Молись! Для Николая Александровича Романова этот час настал после неожиданной смерти его отца Александра III 20 октября 1894 г. Он стал царем Николаем II. Новый царь Николай II не был готов к трудной роли самодержца. Его почти не знала страна. Возникли надежды на либеральные перемены. Об этом времени замечательно пишет О. С. Трубецкая — сестра Сергея Николаевича — в книге «Князь С.Н.Трубецкой. Воспоминания сестры», изданной в 1953 г. в Нью-Йорке издательством имени Чехова. Мне дал эту книгу Михаил Андреевич Трубецкой — сын моего университетского друга Андрея Владимировича Трубецкого — внука Сергея Николаевича. Это очень ценная и редкая книга и я почти без изменений привожу оттуда большие отрывки текста. О. С. Трубецкая: «Вступление на престол государя Николая II, облик которого был еще совершенно неясен, оживило во многих надежду на перемену курса. Из земских собраний посыпались адреса с заявлением чаяний и надежд, что голос народа получит возможность свободно восходить до царя, что исчезнут средостения между царем и народом, и что общественные силы будут призваны к совместной работе с правительством и т. п. Москва оживилась, в обществе стали циркулировать земские адреса, из коих Тверской пользовался особым вниманием и успехом. Но этому оживлению и надеждам скоро пришел конец: речь государя земским представителям, собравшимся в Петербурге 17 января 1895 г., облетела всю страну и произвела на всех самое тягостное впечатление: при том конец речи, сказанный в повышенном тоне, прямо оскорбил многих из присутствовавших» [1]. В конце своей речи Николай II назвал «бессмысленными мечтаниями» надежды на участие представителей земства в делах государства: Мне известно, что в последние времена слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представительства земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель. В ответ на эту речь царю было послано множество посланий и протестов земских организаций. Наиболее ярким было «Открытое письмо», «ходившее по рукам». Мне кажется текст этого письма очень актуальным и в наши дни. Мне, как и в других главах этой книги, важно услышать подлинные слова — тексты и стиль того времени. Вот текст «Открытого письма» (все из той же книги [1]). Вчитайтесь в него: Вы сказали свое слово, и оно разнесется теперь по всей России, по всему свободному миру. До сих пор Вы быЯи никому неизвестны, со вчерашнего дня Вы стали определенной величиной, относительно которой нет больше места «бессмысленным мечтаниям». Мы не знаем, понимаете ли Вы то положение, которое Вы создали своим твердым словом. Но мы думаем, что люди стоящие не так высоко и не так далеко от жизни, как Вы, и потому могущие видеть то, что происходит теперь в России, легко разберутся и в Вашем и в своем положении. Прежде всего, Вы плохо осведомлены о тех течениях, против которых Вы решились выступить с Вашей речью. Ни в одном земском собрании не слышалось ни одного голоса против самодержавной власти, и никто из земцев не ставил вопроса так, как его поставили Вы. Наиболее передовые земства и земцы настаивали, или, вернее, просили лишь о единении Царя с народом, о непосредственном доступе голоса земства к Престолу, о гласности, о том, чтобы закон всегда стоял выше административного произвола. Словом, речь шла лишь о том, чтобы пала бюрократическая придворная стена, отделяющая Царя от России. Вот те стремления русских людей, которые Вы, только что вступив на Престол, неопытный и несведущий, решились заклеймить названием «бессмысленных мечтаний». Для всех сознательных элементов русского общества ясно, кто подвинул Вас на этот неосторожный шаг. Вас обманули, Вас запугали представители той именно придворной бюрократической стены, с самодержавием которой никогда не примирится ни один русский человек. И Вы отчитали земских людей за слабый крик, вырвавшийся из их груди против бюрократического полицейского гнета. Вы увлеклись так далеко в ненужном охранении того самодержавия, на которое ни один земский человек не думал посягать, что в участии представителей в делах внутреннего управления усмотрели опасность для самодержавия. Такой взгляд не соответствует тому положению, в которое Земство поставлено Вашим отцом, и при котором оно является необходимым участником и органом внутреннего управления. Но Ваше неудачное выражение не просто редакционный промах: в нем сказалась целая система. Русское общество прекрасно поймет, что 17 Января говорила Вашими устами вовсе не та идеальная самодержавная власть, носителем которой Вы себя считаете, а ревниво оберегающая свое могущество бюрократия. Этой бюрократии, начиная с кабинета министров и кончая последним урядником, ненавистно расширение общественной самодеятельности, даже на почве существующего самодержавного порядка. Она держит самодержавного монарха вне свободного общения с представителями народа, и самодержцы оказываются лишенными всякой возможности видеть их иначе, как ряжеными с иконами, поздравлениями и подношениями. И речь Ваша еще раз доказала, что всякое желание представителей общества и сословий быть хоть чем-нибудь большим, всякая попытка высказаться перед Престолом, хотя бы в самой верноподданнической форме, о наиболее вопиющих нуждах русской земли — встречает лишь грубый окрик. Русская общественная мысль напряженно работает над разрешением коренных вопросов народного быта, еще не сложившегося в определенные формы со времени великой освободительной эпохи, и недавно, в голодные годы, пережившего тяжелые потрясения. И вот в такое время, вместо слов, обещающих действительное и деятельное единение Царя с народом и признания с высоты престола гласности и законности, как основных начал государственной жизни, — представители общества, собравшиеся со всех концов России и ожидавшие от Вас одобрения и помощи, услышали новое напоминание о Вашем всесилии и вынесли впечатление полного отчуждения Царя от народа. Верьте, что и на самых смиренных людей такое обращение могло произвести удручающее и отталкивающее действие. День 17 Января уничтожил ореол, которым многие русские люди окружали Ваш неясный молодой облик. Вы сами положили руку на Вашу популярность. Но дело идет не только о Вашей личной популярности. Если самодержавие на словах и на деле отожествляет себя со всемогуществом бюрократии, если оно возможно только при совершенной безгласности общества и при постоянном действии якобы временного положения об усиленной охране — дело его проиграно, — оно само себе роет могилу и, рано или поздно, но во всяком случае не в далеком будущем, — падет под напором живых общественных сил. Вы сами своими словами и своим поведением задали обществу такой вопрос, одна ясная и гласная постановка которого есть уже страшная угроза самодержавию. Вы бросили земским людям, и вместе всему русскому обществу, вызов, и им теперь не остается ничего другого, как сделать сознательно выбор между движением вперед и верностью самодержавию. — Правда, своею речью Вы усилили полицейское рвение тех, кто службу самодержавному Царю видит в подавлении общественной самодеятельности, гласности и законности. Вы вызвали восторги тех, кто готов служить всякой силе, ни мало не думая об общем благе, и в безгласности и произволе находя лучшие условия торжества личных узко-сословных выгод. Но всю, мирно стремящуюся вперед, часть общества Вы оттолкнули. А те деятельные силы, которые не способны довольствоваться полной сделок и уступок трудной и медленной борьбой на почве существующего порядка, — куда пойдут они?.. После Вашего резкого ответа на самые скромные и законные пожелания русского общества, — чем, какими доводами удержит оно на законном пути и охранит от гибели самых чутких и даровитых, неудержимо рвущихся вперед детей своих... Итак, какое действие произведет на русское общество первое непосредственное обращение Ваше к его представителям? Не говоря о ликующих, в ничтожестве и общественном бессилии которых Вы сами скоро убедитесь, — Ваша речь в одних вызвала чувство обиды и удрученности, от которых, однако, живые общественные силы быстро оправятся и перейдут к мирной, но упорной и сознательной борьбе за необходимый для них простор; у других — она обострит решимость бороться с ненавистным строем всякими средствами. Вы первый начали борьбу, и борьба не заставит себя ждать. Петербург, 19 января 1895 г. (цит. по [1]) В это время С. Н. Трубецкой пытается создать «модель идеального общества». Об этом кратко и емко говорит друг семьи Трубецких — М. Поливанов в предисловии к упомянутой книге О.Н.Трубецкой [1]. С. Н. полагал, что идеальной, достойной человечества моделью общества, должен быть Университет. Здесь общение учителей и учеников основано на высокой цели: сообщении учащимся новых знаний и раскрытии перед ними неизвестных им ранее истин. ...Здесь создается общество, в котором все бескорыстно стремятся к общему благу, раскрытию истины. ...Но университет может осуществлять свою истинную задачу только тогда, когда он совершенно свободен, когда всей жизнью университета руководит свободно избранная профессорская корпорация с свободно избранным ректором во главе, когда допускается полная свобода преподавания, не стесненная требованиями извне выработанных программ, и когда допускается свободное общение студентов с преподавателей и между собой, словом, когда университет автономен. Не было в России таких университетов. С. Н. создает на основании этих принципов сначала кружок, а потом историко-филологическое общество, «которое в значительной мере осуществляет принцип свободного университета. ...Одним из существеннейших условий, необходимых для борьбы, как за автономию университета, так и за другие реформы, потребность в которых болезненно ощущалась всем русским обществом, была свобода печати. С. Н. выступает с рядом статей в защиту автономии университета и свободы печати, в которые по выражению проф. А. А. Кизеветтера, проявил весь блеск своего публицистического таланта. Университетская и публицистическая деятельность С. Н. естественно выводила его на широкую общественную арену. Хотя С. Н. не был даже земским гласным, его привлекают к земским совещаниям и земским съездам, и он становится одним из самых деятельных участников освободительного движения... Им руководило только стремление к установлению правды и справедливости, и он думал, что это может быть достигнуто взаимным вниманием и доверием, как со стороны исторически сложившейся власти, так и со стороны общества. — Он всей душой верил в возможность мирного исхода и сила его была в том, что его горячее искреннее слово и в других умело зажигать ту же веру. Верили в то, что он найдет и скажет такие слова, которые убедят, перед которыми смирится и всемогущая власть и бушующая народная стихия». Царь Николай не разделял эти настроения. Окружавшие его представители «силовых структур» знали только один способ взаимодействия с «бушующей народной стихией» — подавление. Бастуют рабочие, волнуются студенты, бунтуют крестьяне - реакция самодержавия - репрессии, подавление. В ответ - еще чаще забастовки, еще сильнее волнения, еще жестче бунты. Еще сильнее подавление... Еще резче протесты. Террор в ответ на террор. Тут не найдешь начала. С чего началось? Кто виноват? Что делать? Если в ответ на слова царя о «бессмысленных мечтаниях»», взрослые общественные деятели ответили приведенным выше резким письмом, то не удивительна еще более сильной эмоциональностью реакция студентов. Студенческие волнения нарастали. Нормальные занятия в университетах страны почти прекратились. 30 ноября 1894 г. студенты Московского Университета устроили демонстрацию протеста на лекции профессора В. О. Ключевского, посвященной памяти Александра III. 1 декабря правление университета «судило 10 человек, выбранных по указанию педелей»: трех студентов исключили, трех посадили в карцер(!) на три дня и четверым объявили выговор. Студенты устроили сходку и избрали депутацию к ректору с петицией об отмене этого приговора Правления Университета. Ректор (А. А. Тихомиров, ректор с 1899 по 1904 гг.) отказался удовлетворить просьбу студентов и сходка была разогнана полицией. После чего еще 59 студентов были уволены и высланы из Москвы... 10 декабря некоторые профессора собрались, чтобы обсудить создавшееся положение. Владимир Иванович Герье принес текст, ставший основой Петиции в защиту студентов к генерал-губернатору Великому князю Сергею Александровичу. Петицию составили вместе с В. И. Герье П.Н.Милюков и В.Д.Ширвинский. В ответ всем «петиционерам» министерством было выражено порицание, а четырем «вожакам» — профессорам Герье, Эрисману, Остроумову и Чупрову — был сделан выговор с предупреждением, «что в случае беспорядков они будут считаться их виновниками». «Более решительные меры обрушились на приват-доцентов В. В. Безобразова и П. Н. Милюкова»... Как и в других очерках, я привожу имена многих действующих лиц. Это мне кажется важным. Это знаменитые люди, известные совсем в других аспектах: В. И. Герье — «реакционный историк»... он же основатель Высших женских курсов (в Москве); Эрисман и Остроумов — знаменитые врачи; А. И. Чупров — замечательный лектор, общественный деятель и автор широко (в то время) известных трудов по статистике и экономики страны (см. главы о Шанявском и Леденцове). Понимали профессора, что так нельзя: спираль насилия и беспорядков раскручивается. С. Н.Трубецкой остро переживал эти события. В 1894 г. он читал в Университете курс «Философии Отцев Церкви» (происхождение христианства), вел семинар по Аристотелю и организовал вместе с проф. П. Г. Виноградовым (см. главу «Шанявский») студенческий кружок по философии истории. Его мечтой было свободное общение студентов и профессоров в работе над глубокими философскими проблемами смысла бытия. Эта работа требовала полной сосредоточенности и была несовместима с суетой политической жизни. Он призывал студентов к такой академической сосредоточенности. Однако отрешиться от «мирской суеты» было все труднее. После голода 1891 г. наступил новый голодный год — 1897. Правительство не давало деньги на борьбу с голодом, поскольку населением еще не были возвращены ссуды, выданные в 1891 г.... Повлияли выступления Л.Н.Толстого. Развернулись гонения на староверов-раскольников и сектантов. Обсуждалась возможность отнятия детей у родителей-молокан. В результате духоборы переселились в Канаду... Студенческие волнения возрастали. К 1899 г. они охватили практически все высшие учебные заведения России. Для анализа причин этих волнений была создана правительственная комиссия во главе с министром народного просвещения — бывшим военным министром — генералом П. С. Вановским (человеком уважаемым). Казалось, был поставлен вопрос об университетской реформе. Многие профессора готовы были обсуждать эти проблемы. С. Н. полагал необходимым провозглашение автономии университета. Свободное обсуждение этих проблем в печати было запрещено. Однако после опубликования выводов комиссии Вановского, где было отмечено «неудовольствие Государя тем, что „профессура не смогла приобрести достаточного авторитета и морального влияния, чтобы разъяснить студентам границы их прав и обязанностей", казалось, что такое обсуждение становится возможным. С. Н. написал ряд статьей в „Петербургских ведомостях" по проблемам свободы печати и университетской автономии. ...Наиболее острые его статьи в печать не пустили. О.Н.Трубецкая приводит часть текста его, не пропущенной цензурой, статьи „На рубеже" >: ...существует самодержавие полицейских чинов, самодержавие земских начальников, губернаторов, столоначальников и министров. Единого царского самодержавия в собственном смысле не существует и не может существовать. Царь, который при современном положении государственной жизни и государственного хозяйства может знать о пользе и нуждах народа, о состоянии страны и различных отраслей государственного управления лишь то, что не считают нужным от него скрывать, или то, что может дойти до него через посредство сложной системы бюрократических фильтров, ограничен в своей державной власти более существенным образом, нежели монарх, осведомленный о пользе и нуждах страны непосредственно ее избранными представителями, как это сознавали еще в старину великие московские государи. Царь, который не имеет возможности контролировать правительственную деятельность или направлять ее самостоятельно, согласно нуждам страны, ему неизвестным, ограничен в своих державных правах той же бюрократией, которая сковывает его. Он не может быть признан самодержавным государем: не он держит власть, его держит всевластная бюрократия, опутавшая его своими бесчисленными щупальцами. Он не может быть признан державным хозяином страны, которую он не может знать, и в которой каждый из его слуг хозяйничает безнаказанно, по-своему прикрываясь его самодержавием. И чем больше кричат они об его самодержавии, о чудесном, божественном учреждении, необходимом для России, тем теснее затягивают они мертвую петлю, связывающую царя и народ. Чем выше превозносят они царскую власть, которую они ложно и кощунственно обоготворяют, тем дальше удаляют они ее от народа и от государства. Сам С. Н. за самодержавие, он продолжает: А между тем народу нужен не истукан Навуходоносора, не мнимое мифологическое самодержавие, которое в действительности не существует, а действительно могущественная и живая царская власть, свободная, зиждующая, дающая порядок и право, гарантирующая законность и свободу, а не произвол и бесправие. Долг верноподданного состоит не в том, чтоб кадить истукану самодержавия. А в том, чтобы обличать ложь его мнимых жрецов, которые приносят ему в жертву и народ и живого царя (Собр. соч. Т. 1. С. 466-468.) «...9 февраля 1901 г. московские студенты вынесли резолюцию о необходимости вступить на путь общественно-политической борьбы, и открыто признать всю несостоятельность борьбы за академическую свободу в несвободном государстве...» Московские студенты поплатились за сходку ссылкой в Сибирь. С. Н. отправился в Петербург хлопотать за своих учеников. Он обратился к министру Вановскому. А тот оказался бессильным не только остановить это решение, ему было отказано даже в аудиенции (у царя...) и это только усилило брожение в среде студенчества... С осени 1901 г. беспорядки возобновились во всех высших учебных заведениях и по самому ничтожному поводу (так пишет О. Н. Трубецкая) — вследствие ( гатьи кн. Мещерского в <• Гражданине» о взаимоотношениях между мужской л женской учащейся молодежью. Статья была принята как оскорбление... и студенты и курсистки требовали удовлетворения от кн. Мещерского. Ввиду того, что директор Московских Женских курсов проф. В. И. Герье не выступил в печати против Мещерского, студенты готовились устроить против Герье враждебную демонстрацию. С. Н. удалось воздействовать на студентов для предотвращения скандала, который они собирались устроить Герье... Как ему это удалось? В чем секрет эффективности его речей? Я думаю, главное его оружие - искренность. Это можно видеть на этом примере. Вот еще один необходимый отрывок из книги О.С.Трубецкой: «25 октября 1901, г. после лекции С. Н. пригласил студентов, желающих поговорить с ним по делу профессора Герье в малую словесную аудиторию. ...К сожалению, я слышал, что среди студентов всех курсов и факультетов господствует довольно интенсивное возбуждение. Всякие студенческие беспорядки крайне меня тревожат, всегда горячо принимаешь их к сердцу: волнуешься за судьбу университета, за то, что многие пострадают в результате фактически. Но здесь я не знаю... Больно за наше студенчество, потому что, в самом деле, как предположить такой недостойный поступок! Человек, который с университетской скамьи идет одной прямой дорогой, поддерживая честь университета, отстаивая его автономию, отстаивая корпоративные права студентов и заступаясь за старый „Союзный совет", человек, которого чуть не выставляли за это заступничество. Который никогда не менял своих убеждений, и вдруг!., за что же его так незаслуженно оскорблять? — Неужели за то, что он не стал полемизировать с одним из самых гнусных органов... Нельзя забыть заслуг Владимира Ивановича и перед женским образованием, которые во всяком случае громадны. — Вы не можете представить себе, какая агитация ведется против (женских) курсов, и какие пустые иногда поводы выставляет правительство к их закрытию. В этом отношении на В. И. Герье падала тяжелая обязанность отстаивать их, и многие действия Владимира Ивановича вызываются вечным страхом за их существование. — Мне кажется, что наша прямая обязанность помешать готовящейся демонстрации. — Я уверен, что, будь это в руках студентов Филологического факультета, большинство было бы за него... Когда-то и я был студентом, и у меня были очень крупные столкновения с ним, из-за чего я даже ушел с исторического отделения... Но потом я оценил его. Не знаю, что я готов был бы сделать, чтобы помешать скандалу, для московского университета, и я уверен, что большинство филологов, не только те, которые здесь, но и все бывшие питомцы нашего факультета, нас за него осудят. Дело в том, что студенты других факультетов часто совершенно не имеют понятия ни о Владимире Ивановиче Герье, ни о его деятельности. Мне кажется, надо действовать в том направлении, чтобы знакомить студентов с истинным положением дела. Скажу прямо, у человека этого не было ни разу случая, чтобы он изменил своему университетскому долгу! — Ведь не у всех профессоров такая достойная репутация. Но он не только не изменял, он никогда не был индифферентен, он всегда шел во главе, и вдруг студенты собираются осрамить на старости этого человека. 06 этом даже тяжело подумать. Против кого же хотят протестовать? Против Мещерского или против Герье? Нельзя смешивать такие противоположные личности: Герье и Мещерский. Есть лица, с которыми нельзя полемизировать. Я себя спрашивал: будь я на месте Герье, как бы я поступил? Может быть, если бы у меня были слушательницы, которые меня бы просили об этом, я бы и уступил, но сам по себе я этого не сделал бы. Ведь в самом деле, вы, вероятно, не читаете „Гражданина"? Полемизировать же с ним все едино, что полемизировать с „Московскими Ведомостями" по университетскому вопросу. И не нападаете же вы на каждого из нас за то, что мы с ними не полемизируем, потому что там каждый день черт знает что пишут. Я не осудил бы В. И. Герье, если бы он, уступая требованиям, написал в опровержение Мещерского, но это бы доказывал нехорошее: человек должен делать то, в чем убежден, а ведь это — насилие. Мне кажется, что студенчество может избрать другой способ: заявить протест Мещерскому. И это было бы естественно... должно обратиться теперь же к отдельным профессорам: пусть говорят со своими слушателями. Пусть обсудят вместе этот вопрос... ...Под впечатлением этой речи тотчас же сорганизовалась группа студентов, задавшихся целью предотвратить беспорядки... Это удалось им не без трудной борьбы... благодаря дружному содействию наиболее популярных профессоров, непосредственно от себя обращавшихся к студенчеству, удалось направить недовольство в другое русло, организовать курсовые собрания для выработки формы протеста по адресу Мещерского. Была учреждена специально разрешенная комиссия профессоров под председательством П. Г. Виноградова, которая совместно с выборными представителями от студенчества выработала форму протеста: но министерство оставило это дело без удовлетворения...) Опять было выбрано насилие. Профессора, поддержавшие студентов оказались в трудном положении... «...П.Г.Виноградов, чувствуя, что почва уходит из под ног, и что моральный авторитет профессоров не может не пострадать от той комедии, которую им пришлось разыграть... решил покинуть Московский Университет и уехать за границу... Он видел университет накануне величайшего кризиса и не находил слов для осуждения тактики правительства, слепо и сознательно роющего могилу будущей русской культуре. В таком же состоянии был и С. Н. Он буквально метался, не находя себе места: ездил к Виноградову, уговаривая его не уходить, наконец, сам собирался в отчаянии и тоске бросить университет... и все-таки остался». Царское правительство продолжило подавление: 29 декабря 1901 г. вышли знаменитые «Временные правила»... Правила эти вводили постоянный контроль инспекции, возлагали функции полицейского характера на профессоров и студентов, вводили мелочную регламентацию и вполне игнорировали существующие курсовые и студенческие организации. Совет университета единодушно высказался против применения этих правил, а студенчество решило собрать общую сходку 3 февраля с целью составления резолюции с ясно выраженным политическим характером требований. Во всех высших учебных заведениях страны начались «беспорядки». Разумеется, не все студенчество хотело принимать в них участие, и многие тяготились невозможностью заниматься. После истории с Герье на старших курсах Филологического факультета стала крепнуть и усиливаться партия сторонников академической свободы, которая стала известна среди студентов под именем партии «академистов» или «академической». Сергей Николаевич вступил в самое тесное дружеское общение со сторонниками этой партии, читал их бюллетени и высказывал свое мнение о них. Одновременно и в Петербурге зародилась партия «Университет для науки». Возмущенные «Временными правилами), московские академисты считали забастовку в занятиях вполне допустимым приемом борьбы, петербургские же безусловно отвергали ее, и Сергей Николаевич старался убедить и московских академистов в недопустимости такого анти-академического средства борьбы. Он полагал, что нужно не разделять, не дезорганизовывать, не противиться естественному стремлению к взаимному общению, а наоборот, сплотить студенчество в организацию чисто академическую, нравственно сильную, солидарную с университетом, объединить его во имя высшей цели — наилучшего подготовления к общему служению родной земле. 24 февраля 1902 г. С. Н. собрал у себя на квартире совещание из представителей академической партии и нескольких профессоров, и здесь было выработано некоторое соглашение по вопросу о дальнейшем возобновлении занятий. Главным результатом этих совещаний было основание Историко-филологического общества, которое было встречено горячим сочувствием со стороны студентов... Уже в марте общество насчитывало до 800 членов...Утверждение устава Студенческого Историко-филологического Общества произошло в марте 1902 г., и на первом собрании С. Н. единогласно был выбран председателем, и А. А. Анисимов секретарем Общества. Публичное же торжественное открытие Общества состоялось осенью 6 октября в совершенно переполненной Большой Физической аудитории Московского Университета. В речи своей С. Н. говорил студентам, что судьба Общества всецело в их руках. Он считал, что такое общество необходимо для того, чтобы «университет исполнил свою настоящую миссию и сделал науку реальной и живительной общественной силой, созидающей и образующей, которая простирает свое действие на все слои народа, поднимает и просвещает самые низшие из них». (Как актуальна эта задача и сто лет спустя! Как упал у нас престиж высокой науки в наше время...) Этот романтическая, идеальная, утопическая цель соответствовала романтическому, идеальному настроению юношества, и идеи С. Н. Трубецкого повлияли на многих студентов. Историко-филологическое общество, согласно принятому уставу, предназначалось не только для историков и филологов, но для всех студентов, желающих пополнить свое образование в области наук гуманитарных, философских, общественных и юридических. В уставе была предусмотрена возможность создания любого числа секций. С. Н. говорил в речи на открытии Общества:

Вам дана академическая организация, свободная, ничем не стесненная, широкая, соответствующая уставу, который вы сами выработали; вам дана возможность широкой академической деятельности в стенах университета; вам даны обширные средства для достижения ваших целей... но вместе с тем вам предстоит показать перед университетом, насколько вы зрелы в смысле общественном, и насколько свободная академическая организация представляет более прочные гарантии порядка, чем всякая другая. Я (С. Ш.) подчеркнул здесь слова, содержащие главную идею в обсуждаемой альтернативе: свободная академическая организация университета, как гарантия поддержания порядка... Речь С. Н. была встречена сотнями студентов бурными аплодисментами. (И я бы на их месте вел себя также. Я легко представляю себя в этой — Большой Физической - аудитории во дворе «старого» Университета на Моховой. Мы слушали в этой аудитории лекции по физике через 45 лет после этих событий, в 1946-1948 гг. ...Как замечательно читал нам их профессор Евгений Иванович Кондорский...). «Успех Общества превзошел все ожидания. Вскоре после своего основания оно разбилось на многочисленные секции, где занятия шли вплоть до волнений 1905 г.» С. Н. был увлечен деятельностью этого общества. Сочетал свои религиозно-философские исследования с педагогической деятельностью. Он осуществлял свой идеал — непосредственное тесное общение профессора и студентов в исследованиях глубоких проблем бытия. Наверное, кульминацией этой деятельности была поездка С. Н. во главе большой группы студентов в Грецию, в страну с памятниками древней Эллады. Это Общество имело большое значение в жизни страны в те годы. Реакционные «Временные правила» провоцировали студентов, вызывая протесты и волнения. В этой обстановке возможность углубленных занятий «академической наукой» была очень привлекательна для многих студентов-«академистов» и была важной альтернативой. (Это в советское время общества такого рода преследовали. Участников философских кружков и обществ ожидал неизбежный арест и хорошо, если дело ограничивалось тюрьмой и концлагерем, а не завершалось расстрелом. См. главу В. П. Эфроимсон, биографии Д. С. Лихачева, моего отца - Э. Г. Шноля - и тысяч других.) Однако ситуация в стране все более осложнялась. Разгорался террор. В 1901 г. был убит министр просвещения Н. П. Боголепов; в 1902 г. — министр внутренних дел Д. С. Сипягин; в 1904 г. — министр внутренних дел В. К. Плеве и генерал-губернатор Финляндии Н. И. Бобриков; в 1905 г. — великий князь Сергей Александрович и еще многие. В 1902 г. была создана партия эсеров. В августе 1903 г. на Втором съезде РСДРП была создана марксистская партия, разделившаяся на большевиков и меньшевиков. Бастовали рабочие. Но главным событием, сделавшим невозможным «альтернативное течение» нашей истории, была война с Японией. Япония начала войну 6 февраля 1904 г. 9 февраля японские миноносцы напали на Порт-Артур. В тот же день (в ту же ночь) в корейском порту Чумульпо 6 японских крейсеров и 8 миноносцев блокировали крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец». Гибель этих кораблей — «врагу не сдается наш гордый „Варяг"» — стала героической легендой.

Не место здесь напоминать подробности течения этой ужасной войны. Российское общество — все его слои и классы — было подавлено неудачами и потерями в военных действиях. 31 марта (ст. ст.) подорвался на мине броненосец «Петропавловск», на котором находился выдающийся адмирал Макаров (и вся команда, и художник Верещагин...). 20 декабря 1904 г. после почти 8-ми месячной обороны пал Порт-Артур. С 5 по 25 февраля 1905 г. развернулось Мукденское сражение — русская армия потеряла около 90 000 человек, японская около 70 000. Стало ясно, что война проиграна. Однако, несмотря на это, царское правительство не вернуло эскадры вице-адмирала Рождественского и контрадмирала Небогатова, направленные во Владивосток из Балтийского моря в октябре 1904 г. и феврале 1905 г. Российский флот в мае подошел к корейскому проливу Здесь 14-15 мая произошло знаменитое сражение около острова Цусима. Российский флот был разгромлен. Это было тяжелейшее время России. Напряжение в обществе стало «запредельным». Нужно было резко изменить «вектор» взаимодействия правительства и народа. Насилие вызывало лишь насилие. Вопреки этому 9 января 1905 г. стало «Кровавым воскресеньем» — войска стреляли в безоружную демонстрацию рабочих, шедших с петицией к царю. Друг С. Н. Трубецкого Владимир Иванович Вернадский в письме об этом времени: События идут быстро и иногда кажется, точно направляются невидимой рукой... Самодержавная бюрократия не является носительницей интересов русского государства; страна истощена плохим ведением дел. В обществе издавна подавляются гражданские чувства: русские граждане, взрослые мыслящие мужи, способные к государственному строительству, отбиты от русской жизни; полная интеллектуальной, оригинальной жизни русская образованная интеллигенция живет в стране в качестве иностранцев, ибо только этим путем она достигает некоторого спокойствия и получает право на существование. Но в такие моменты отсутствие привычки к гражданскому чувству сказывается особенно тяжело. Наконец, в стране изменнической деятельностью полиции истираются сотни и тысячи людей, среди которых гибнут бесцельно и бесплодно личности, которые должны были бы явиться оплотом страны, и которые вновь не могут народиться или не могут быть заменены... И так уже десятки лет и кругом подымается все большая ненависть, сдерживаемая лишь грубой полицейской силой; с каждым днем теряющая последнее уважение. При таких обстоятельствах сможем ли мы сдержать легкомысленной и невежественной политикой правительства тронутый Восток? Или мы стоим перед крахом, в котором будут сломлены живые силы нашего народа, как гибли не раз в истории человечества сильные и мощные общественные организации... Также как и Вы, я от всей души, всеми фибрами моего существа желаю победы русскому государству и для этого готов сделать все, что могу... Я физически не в состоянии радоваться русским поражениям... Настроение здесь тяжелое, так как война только начинает накладывать свою печать на жизнь, и кругом усиливается реакция, масса обысков, арестов, грубых и диких нарушений самых элементарных условий человеческого существования. Говорят, Плеве желает воспользоваться вниманием общества, направленным к войне, для того чтобы искоренить крамолу...

Меня занимает здесь сопоставление двух судеб — С. Н. Трубецкого и Николая II. В годы, когда С. Н. пытается создать модель общества, основанную на высших духовных и интеллектуальных ценностях, он остро переживает происходящие события. Но Николай II, в силу его положения, находится в еще более тяжелой ситуации. На него, прежде всего, обрушиваются ужасные события и несчастья. Его окружают сторонники жесткого курса, «силовики», как мы их сейчас называем. «Ходынка», «Кровавое воскресенье», убийства террористами его министров, его брата, рождение сына-наследника (1904), больного неизлечимой гемофилией и, наконец, поражение в войне с Японией, потеря доверия народа - все это невыносимый груз для психики человека. Он еще хорошо держится! И тут — гибель флота у острова Цусима!.. С. Н. настолько остро переживает эти ужасные события, что здоровье его оказывается подорванным. Консилиумы врачей предписывают ему уход от волнений общественной деятельности. А он пишет статью в «Московской неделе»: Теперь совершилось последнее: у России нет флота, он уничтожен, погиб весь в безумном предприятии, исход которого был ясен всем. Умер ли русский патриотизм, умерла ли Россия? Где же живые силы, ее исполинские силы, ее гнев и негодование? Или она разлагающийся труп, падаль, раздираемая хищниками и червями... Час пробил. И если Россия не воспрянет теперь, она никогда не поднимется, потому что нельзя жить народу, равнодушному к ужасу и позору!.. Полгода назад еще раздавались голоса, говорившие, что поражения на Дальнем Востоке не наши поражения, а поражения нашей бюрократии. Но можем ли мы, имеем ли мы право успокаиваться на этом, особенно теперь, когда наша армия разбита, когда русский флот уничтожен, когда сотни тысяч людей погибли и гибнут? Мы-то русские или нет? Армия наша русская или нет? И, наконец, миллиарды, которые тратят, принадлежат России или бюрократии? И, наконец, самая бюрократия, самый строй наш, который во всем обвиняют, есть ли он нечто случайное и внешнее нам, независящее от нас приключение? Если причина в нем, то снимает ли это с нас наш стыд, нашу вину, наше горе, наш долг и нашу ответственность?.. Так, как мы жили до сих пор, мы больше не можем, не должны жить, не хотим жить. Теперь всякое промедление в созыве народных представителей было бы не ошибкой, а преступлением. Организационное бюро земских съездов признало необходимым созвать общеземский съезд 24 мая 1905 г. в Москве с целью выработать обращение к верховной власти. На этот съезд был особо настоятельно приглашен С. Н. (который не был «земским гласным»). Реакция Николая II была, как обычно для него, парадоксальной — было образовано особое Министерство полиции во главе с Треповым («в ответ на народное бедствие — учреждение полицейской диктатуры...» говорили делегаты съезда). Земской съезд 24 мая 1905 г. принял петицию на имя Николая П. Вот ее текст: Ваше Императорское Величество! В минуту величайшего народного бедствия и великой опасности для России и самого Престола Вашего, мы решаемся обратиться к Вам, отложив всякую рознь и все различия, нас разделяющие, движимые одной пламенной любовью к Отечеству. Государь! Преступным небрежением и злоупотреблением Ваших советчиков Россия ввергнута в гибельную войну. Наша армия не могла одолеть врага, наш флот уничтожен, и грознее внешней разгорается внутренняя усобица. Увидав вместе со всем народом Вашим все пороки ненавистного и пагубного приказного строя, Вы положили изменить его и предначертали ряд мер, направленных к его преобразованию. Но предначертания эти были искажены и ни в одной области не получили надлежащего исполнения. Угнетение личности и общества, угнетение слова и всякий произвол множатся и растут. Вместо предуказанной Вами отмены усиленной охраны и административного произвола, полицейская власть усиливается и получает неограниченные полномочия, а подданным Вашим преграждается путь, открытый Вами, дабы голос правды мог восходить до Вас. Вы положили созвать народных представителей для совместного с Вами строительства земли, и слово Ваше осталось без исполнения, несмотря на все грозное наличие совершающихся событий, а общество волнуют слухи о проектах, в которых обещанное Вами народное представительство, долженствовавшее упразднить приказный строй, заменяется сословным совещанием. Государь! Пока не поздно, для спасения России, во утверждение порядка и мира внутреннего, повелите без замедления созвать народных представителей, избранных для сего равно и без различия всеми подданными Вашими. Пусть решат они, в согласии с Вами, жизненный вопрос Государства, вопрос о войне и мире, пусть определят они условия мира, или отвергнув его, превратят эту войну в войну народную. Пусть явят они всем народам Россию, не разделенную более, не изнемогающую во внутренней борьбе, а исцеленную, могущественную в своем возрождении и сплотившуюся вокруг единого стяга народного. Пусть установят они в согласии в Вами обновленный государственный строй. Государь! В руках Ваших честь и могущество России, ее внутренний мир, от которого зависит и внешний мир ее, в руках Ваших Держава Ваша, Ваш Престол, унаследованный от предков. Не медлите, Государь! В страшный час испытания народного велика ответственность Ваша перед Богом и Россией!. Представители Земств просят царя о личной встрече. Царь считает желательным присутствие на этой встрече С. Н. Трубецкого. Встреча состоялась 6 июня в Петергофе в Александрийском дворце. Ольга Николаевна так описывает эту встречу [1]: ...Сережа рассказывал, что, когда царь вышел к ним, и он увидал его испуганное и взволнованное лицо и глаза («эти чудные, загадочные огромные глаза с выражением жертвы обреченной») и нервные подергивания, ему стало страшно жаль его, жаль, как студента на экзамене, захотелось прежде всего ободрить, успокоить его. Он невольно заговорил с ним ласковым, отеческим тоном...Перед выходом царя депутатов много раз предупреждали, что царь не любит «речей», и чтоб с ним избегали впасть в тон речи и говорили бы просто, в разговорной форме.

Сережа так удачно попал в «тон» и говорил с такой горячностью и задушевностью, что старик Корф плакал, а Новосильцев и Львов говорили, что с трудом держались. Присутствовавшие рассказывали, что когда Государь вошел и встал поодаль, всех охватило чувство бездны, лежащей между ними, но по мере того, как Сережа говорил, расстояние сглаживалось, выражение Государя стало меняться, он улыбался и поддакивал, особенно в том месте, где Сережа говорил против сословного представительства.... Здесь я остановлюсь: не было магнитофонов. Речь Сергея Николаевича была записана потом, по памяти его самого и тех, кто был на приеме. Тут у меня большой опыт — устная, импровизационная речь очень плохо «ложится на бумагу». При такой записи речь невольно редактируется. Исчезают интонации, акценты и паузы. И в этом случае из записанного текста трудно понять «механизм» необычайно сильного впечатления от этой речи у слушателей и, прежде всего, у царя. Смысл речи соответствовал Петиции съезда. «Мелодия» речи не сохранилась. И я не хочу приводить записанный несколько дней спустя ее текст. Главный смысл этой речи — необходимость созыва народных представителей от всех слоев общества, а не только от двух сословий — дворян и крестьян. С. Н. говорил царю: ...единственный выход из всех этих внутренних бедствий... созыв избранников народа... однако не всякое представительство может служить тем благим целям, которые Вы ему ставите. Ведь оно должно служить водворению внутреннего мира, созиданию, а не разрушению, объединению, а не разделению частей населения, и наконец, оно должно служить «преобразованию государственному», как было сказано Вашим Величеством... Нужно, чтобы все Ваши подданные равно и безразличия — чувствовали себя гражданами русскими, чтобы отдельные части населения и группы общественные не исключались из представительства народного, не обращались бы тем самым во врагов обновленного строя, нужно чтобы не было бесправных и обездоленных. Мы хотим, чтобы все Ваши подданные, хотя бы чуждые нам по вере и крови, видели в России свое отечество, в Вас — своего Государя, чтобы они чувствовали себя сынами России и любили бы Россию также, как мы ее любим. ...Поэтому также нельзя желать, чтобы представительство было сословным: как Русский Царь — не Царь дворян, не Царь крестьян или купцов, не Царь сословий, а Царь всея Руси, так и выборные люди, от всего населения призываемые, чтобы делать совместно с Вами Ваше Государево дело, должны служить не сословным, а общегосударственным интересам. Сословное представительство неизбежно должно возродить сословную рознь там, где ее не существует... Именно в этом месте, как отмечено выше, Николай наиболее прочувственно положительно реагировал. Именно об этом в своем ответном слове царь сказал: ...отбросьте Ваши сомнения: моя воля — воля царская — созвать выборных от народа — непреклонна.... Но через две недели (как отмечает Ольга Николаевна) царь Николай II столь же положительно реагировал на обращение депутации Курского дворянства, утверждавших, что собирать нужно представителей только этих «основных» сословий. Он сказал им [1]: Я зполне сознаю ту пользу, которую может принести в будущем законно-совещательном учреждении присутствие двух основных земельных сословий, дворянства и крестьянства. С. Н. потряс царя, но это потрясение ничего не изменило — выбор между Сыном Человеческим и Драконом оказался в пользу Дракона. Но речь С. Н. Трубецкого имела, однако, очень важный результат. Как сказано в начале этого очерка, в завершении приема царь предложил С. Н. изложить его предложения по «университетскому вопросу» в особой записке. Записка была подана через министра двора барона Фредерикса 21 июня 1905 г. А потом молчание — никаких известий. Можно было не удивляться — примеров царского непостоянства было множество. Обстановка в университетах страны накалялась. Ректор Московского Университета профессор А. А. Тихомиров предлагал резко усилить влияние полиции в университете. В министерстве обсуждалась возможность полного разгрома университетов, увольнения всех студентов и профессоров. И вдруг... 27 августа было опубликовано правительственное сообщение о даровании университетам автономии, о полном принятии предложений князя С.Н.Трубецкого... На самом деле, это был первый случай принятия радикальной реформы. Это решение произвело сильное впечатление в стране. Естественно возникло мнение, что выборным ректором Московского Университета должен стать С. Н. Трубецкой. Это было естественно. Но состояние здоровья С. Н. было крайне тревожным. Сам он говорил, что профессора Медицинского факультета знают это и объяснят членам Университетского Совета, что должность ректора для С. Н. может быть, поэтому, непосильной. Но в таких ситуациях люди не властны. Предотвратить избрание С. Н. было невозможно. Его встречали овациями и профессора и студенты. Это были дни ликования в Университете. О. Н. пишет: «1 сентября, к вечеру, брат Сергей Николаевич выехал из Меньшова в Москву и прямо с поезда проехал к Николаю Васильевичу Давыдову, у которого в это время собралось несколько человек профессоров: В. И. Вернадский, П. И. Новгородцев, А. А. Мануйлов, Б. К. Млодзеевский, М. К. Спижарный, А. Б. Фохт и В. М. Хвостов. Н. В.Давыдов рассказывает, что С. Н. долго не приезжал, так как поезд почему-то опоздал. „Раздался звонок у входной двери: было ясно, что это — Трубецкой; все мы примолкли и в великом волнении ждали его появления, а когда он вошел, то все, не сговариваясь, по какому-то общему неудержимому побуждению, встретили его аплодисментами". На следующий день состоялись выборы: в результате оказалось, что С. Н. получил 56 избирательных и 20 неизбирательных шаров. В ответ на шумные, долго не смолкавшие аплодисменты и приветствия С. Н. сказал: Вы оказали, господа, мне великую честь и возложили на меня великую обязанность, избрав меня ректором в такой тяжелый и трудный момент. Я высоко ценю эту честь и понимаю всю возлагаемую на меня ответственность и сознаю все трудности, выпадающие на мою долю. Положение в высшей степени трудное, но не безнадежное. Мы должны верить делу, которому служим. Мы отстоим университет, если мы сплотимся. Чего бояться нам? Университет одержал великую нравственную победу. Мы получили разом то, чего ждали: мы победили силы реакции. Неужели бояться нам общества, нашей молодежи. Ведь не останутся же они слепыми к торжеству светлого начала в Университете. Правда, все бушует вокруг... волны захлестывают: мы ждем, чтоб они успокоились. Мы можем пожелать, чтобы разумные требования русского общества получили желательное удовлетворение. Будем верить в наше дело и нашу молодежь. Та преграда, которая нам раньше мешала дать молодежи свободно организоваться и войти с ней в правильные сношения, теперь пала. Тот порядок, который нельзя было ранее осуществить, получил возможность осуществления. Мы должны осуществить его совокупными нашими усилиями. Нам надо быть солидарными и верить в себя, в молодежь, и в святое дело, которому мы служим! Я прошу, я требую от вас деятельной мне помощи. Совет ныне есть хозяин Университета! Гром несмолкаемых рукоплесканий, совершенно необычных в деловых светских заседаниях, был ему ответом. „Все были потрясены до глубины души, вспоминает П. Новгородцев, и подходили к нему, чтобы поблагодарить, пожать руку и сказать, что верят, как и он, в светлые дни университета, в силу товарищеской солидарности и любви молодежи. Но то, что говорил он об университете, не говорил ли он обо всей России?.. И разве он не имел основания так говорить?.. Ни для кого не тайна, что требования университетов были удовлетворены только благодаря его нравственному влиянию. Как же мог он не верить в силу светлого начала по отношению ко всей России?"» Чрезвычайное напряжение этих дней еще больше подорвало его здоровье. Ольга Николаевна восприняла его выборы в ректоры как смертный приговор. Она видела его состояние. Его мучили пророческие кошмары. О. Н. пишет: «Все лето он страдал приливами в голове и какой-то особенной тошнотой. Лицо у него было постоянно красное и глаза красные... Помимо напряженной работы по университетским и общественным делам, весь последний год его сильно удручало положение его собственных дел: он не знал, как свести концы с концами. А, главное, он ясно сознавал, в какую бездну мы летели... Помню, как однажды, вернувшись из Москвы, утомленный и измученный, он в какой-то тоске метался по комнате, кидаясь то на диван, то на кресло, с какими-то стонами. На мой вопрос: „Что с тобой?" он, с ужасной тоской во взгляде, ответил: „Я не могу отделаться от кровавого кошмара, который на нас надвигается"... Кошмары преследовали его по ночам. Помню один сон, о котором он не раз рассказывал при мне, с одинаковым мистическим ужасом... Он видел себя ночью на вокзале, с чемоданом, у столба платформы в ожидании поезда. Горели фонари, и при свете их он видел огромную толпу, которая спешила мимо него. Все знакомые, родные лица, и все непрерывно двигались в одном направлении к огромной, темной бездне, которая - он знал - там, в этой зале, куда все спешат и стремятся, а он не в силах им этого сказать, их остановить...» [1, с. 158]. Провозглашение автономии Университета, ликования студентов по поводу выбора ректора уже не смогли остановить революционные настроения. Аудитории Университета наполнялись множеством людей, не имеющих отношения к университету. Шли митинги. 19 сентября помощник ректора А. А. Мануйлов (встреченный аплодисментами!) обратился к студентам с речью о недопустимости сходок в аудиториях в часы, когда в них должны происходить лекции... Сходки однако продолжались... 21 сентября... снова начался наплыв массы посторонней публики... когда занятых помещений оказалось недостаточно, собравшиеся проникли в некоторые запертые помещения... Тогда Совет Университета, под председательством С. Н., признал необходимым временно закрыть университет... На следующий день (22 сентября) на Моховой у университетских ворот стали собираться студенты... На просьбу студентов разрешить им собраться в одной из аудиторий для обсуждения создавшегося положения, С. Н. ответил согласием, но под непременным условием недопущения в университет посторонней публики. В Юридическую аудиторию собралось 700-800 студентов... Появление С. Н. и А. А. Мануйлова было встречено дружными рукоплесканиями. С. Н. обратился к ним с речью. Он сказал, что во время вчерашнего митинга Московские власти вызвали в Манеж войска, которые должны были применить оружие, если бы участниками был нарушен внешний порядок...При таких условиях, исключающих возможность правильных занятий и представляющих угрозу для самих участников сходок, Совет признал необходимым временно закрыть университет. Если же явления, подобные вчерашнему будут продолжаться, это приведет к разгрому университета и ответственно за это будет студенчество... Университет не может и не должен быть народной площадью, как народная площадь не может быть университетом, и всякая попытка превратить университет в такую площадь или превратить его в место митингов, неизбежно, уничтожит университет, как таковой. Помните, что он принадлежит русскому обществу, и вы дадите ответ за него. Речь эта, сказанная с необычайным душевным подъемом, вызвала гром долго не смолкающих рукоплесканий. Вместо скандала, которого многие опасались, студенты устроили ректору овацию. То была большая моральная победа, которую Совет Московского Университета оценил по достоинству и вечером того же дня, в свою очередь, сделал ему овацию. ...Беспорядки в Москве усиливались. С. Н. решил ехать в Петербург хлопотать о разрешении студентам собираться где-нибудь вне стен университета: он надеялся, что, открывши отдушину в другом месте, он оттянет от университета постороннюю публику... Он уставал до изнеможения... Последнее время им овладело особое нервное возбуждение и в университете замечали, что он не мог говорить спокойно, без глубокого внутреннего волнения... Перед отъездом в Петербург он, уступая просьбам Прасковьи Владимировны, объявил о своем нездоровье... Тем не менее, он уехал в Петербург 28 сентября. Я не буду пересказывать обстоятельства смерти С. Н. Скажу только, что 29 сентября министр просвещения 1лазов с большим вниманием выслушал его рассказ о событиях в Московском Университете и о его мнении о необходимости предоставить населению возможность обсуждать общественные проблемы вне стен университета. Он умер на заседании министерской комиссии, обсуждавшей проект устава университетов.

Умер пророк, пытавшийся недопустить движение отечественной истории в предвидимую им бездну. Он знал, что эта попытка могла стоить ему жизни, и умер как герой. Его памяти были посвящены статьи и воспоминания многих замечательных людей. Среди них - статья В. И. Вернадского, ставшего в последующие годы свидетелем ужасных событий, предсказанных его другом. Умер пророк. Его пророчества оправдались. Николай II не последовал советам пророка. И вместе со своими близкими и своей страной упал в бездну.

* * *

Я лишь недавно узнал о дружбе С. Н. Трубецкого и В. И. Вернадского. Мне показалось необходимым сообщить об этом тем моим читателям, кто также как и я не знал этого раньше. Вот как об этом написано в http://intra.rfbr.ru: «В. И. Вернадский и С. Н. Трубецкой познакомились в конце 1880 - начале 1890-х гг., когда оба они практически почти одновременно приступили к преподавательской работе в Московском университете. Знакомство вскоре переросло в дружбу. Их связывали, помимо глубокой взаимной симпатии, близость духовных и нравственных идеалов и общее дело: оба принимали активное участие в либеральном земском движении конца XIX - начала XX вв., оба были лидерами движения передовой общественности России за свободу научной мысли и преподавания, за автономию высшей школы. Ученых сближали общий взгляд на взаимоотношения научной и философской мысли, интерес к истории науки и научного мировоззрения. Не случайно С. Н. Трубецкой был одним из первых, кто заинтересовался работой В. И. Вернадского „О научном мировоззрении" и предложил опубликовать ее в журнале „Вопросы философии и психологии"». И там же замечательная статья В. И. Вернадского о С. Н. Трубецком. Не могу удержаться! И... копирую ее из этого же источника... б. И. Вернадский Черты мировоззрения князя С.Н.Трубецкого I После смерти князя С. Н. Трубецкого не прошло и трех лет. Еще в этих стенах — молодежь, которая его помнит и знает лично, для которой он был учителем. Она еще не успела возмужать. Еще не сменилось даже одно университетское поколение. А между тем, как все кругом изменилось! В тяжелое и мрачное время нам приходится жить, но его время было еще безотраднее. Свинцовыми, беспросветными сумерками была охвачена университетская жизнь - отражение жизни России. И, казалось, не было выхода. Густой туман бессилия тяжелой пеленой ложился на человеческую личность. Иссякала вера в будущее. В это время рос и воспитывался дух маловерия в историческую роль русского народа, тяжелым вековым трудом и страданиями создавшего великую мировую культурную силу. В это время из тяжелого настоящего не видно было лучшего будущего: оно казалось навеки потерянным, недосягаемым. Переоценивались силы защитников старого. Университет замирал в тисках этих порождений общественного гниения. В это тяжелое время ярко засияла светлая личность Сергея Николаевича. Быстро засияла на всю Россию и так же быстро загасла. Хрупкая, тонкая жизнь надорвалась в тяжелой обстановке современности. Вся его жизнь была борьбой. Это не была борьба политика, не была борьба человека улицы или газетного деятеля, — это была борьба свободной мыслящей человеческой личности, не подчинившейся давящим ее рамкам обыденности. Своим существованием и непреодолимым проявлением себя самой она будила кругом мысль, возбуждала новую жизнь, разгоняла сгущавшиеся сумерки. Та борьба, в которой прошла жизнь Сергея Николаевича, была борьбой ученого и мыслителя — она была проявлением вековой борьбы за свободу мысли, научного искания человеческой личности. Она была борьбой потому, что смело и твердо Трубецкой проявил свою личность в чуждой ей обстановке общественной забитости, общественного отчаяния, узкой кружковщины. Свободный, гордый дух его бестрепетно шел своей собственной дорогой. И во всей его недолгой жизни ярко выступал этот элемент искренности и смелости личного самоопределения. Им оживлялось столь быстро прерванное в самом начале его философское творчество. II Философская мысль отражает, может быть, более глубоко человеческую личность, чем какая-нибудь другая форма человеческой деятельности. В науке, в религии и в искусстве, в государственном творчестве неизбежны рамки, созданные вековым трудом поколений, невольно вдвигают личность во многом в чуждую ей обстановку. Они стирают элемент личности, ибо везде приходится считаться с другими людьми, с их трудом, с их работой, с их вкусами, понятиями и представлениями. Приходится идти плечо о плечо с ними, вместе класть камень общего здания, приходится искать общий язык, так или иначе действовать на чуждую душу. И в этом стремлении, может быть, раздаются новые мотивы, получаются такие глубокие отзвуки, которых напрасно мы стали бы искать в философии, но в то же время невольно личность приноравливается к общим формам — в своем творчестве она связана чужими, готовыми, вне ее воли стоящими рамками. Этот элемент есть и в философии, но не он составляет самую характерную, самую господствующую черту7 философского творчества. Это творчество является, главным образом, отражением человеческой личности, результатом самоуглубления. Несомненно, и богатый материал общественной жизни, и интуиции, и концепции — религии, и великие создания искусства дают материал для этого творчества. Неизбежно научная мысль и научные завоевания кладут предел его применению. Но в оставляемых ими — по существу бесконечных — рамках, творческая мысль философа свободна. Она руководится только своим разумом, только тем сложным, неделимым и несравнимым элементом человеческого существа, которое мы называем духовной личностью человека. Творец всякой философской системы накладывает на нее всецело свою личность. Он может создать свой собственный язык понятий, он исходит из непонятных для других переживаний и перечувствований окружающего, он все окружающее облекает в странные, иногда и причудливые формы своего я. Этим биением своего я он своеобразно оживляет окружающее. И во все растущую, вековую культурную атмосферу созданий человеческой мысли и чувства, которая окружает нас и соединяет нас с давно минувшим, самостоятельно мыслящий философ бросает частицу своего я, результат самоуглубления, отражения жизни и знания в своей духовной личности. Эта творческая работа философии суждена немногим. С каждым поколением перед нами становятся все новые и новые философские концепции - эти своеобразные, друг к другу не сводимые создания личностей! И всюду в них новое поколение открывает при их изучении новые, раньше неизвестные черты. Изучая эти философские системы, мы как бы охватываем различные проявления человеческих личностей, каждая из которых бесконечна и бессмертна. Новая философская концепция не заменяет и не погашает старых, как не погашают старые создания искусства новые акты творчества. Она не теряет своего живого значения и влияния на человеческую личность даже тогда, когда падает вера в ее истинность, окажутся неверными и неправильными основные ее выводы и построения. В ней остается неразложимое и неуничтожаемое зерно, тесно связанное с реально существовавшей духовной личностью, выражением которой она является. Есть или нет что-нибудь общее между этими философскими концепциями? Откроет ли перед нами их изучение что-нибудь такое, что напрасно пыталась высказать и выразить отдельная личность? Есть ли в ходе развития философских идей своеобразная законность, даст ли нам их изучение по существу новое, заставит новым образом углубиться в бесконечное, нас окружающее и нас проникающее? Есть ли смысл и есть ли законность в истории философии? Эти вопросы, по существу, два последних, неизбежно становятся перед всяким исследователем истории философии. Философ, обращающий свое внимание на эти явления, ищущий смысла в философском процессе, стремящийся этим путем углубиться в понимание неизведанного, невольно становится ученым, как только он вступает в область истории философии, подымается вопрос о ее законностях, о ходе развития философской мысли. Самостоятельный мыслитель в этой пограничной области неизбежно вдвигается в строгие рамки научного исследователя. III Эта двойственная сторона умственной деятельности всякого философа, становящегося историком философии, накладывает на его работу оригинальный отпечаток. Она не остается бесследной ни для его философского мышления, ни для его научной работы. Ярко и глубоко эта двойственная сторона духовного творчества сказалась в недолгой жизни С. Н. Трубецкого. Еще в последние месяцы жизни его интересы сосредоточивались одновременно в двух областях - в философии и науке. С одной стороны, он углублялся в развитие своеобразной, очень глубокой, мистической стороны своего мышления, вращаясь в области идей, связанных с учением о Логосе и с допущением эонов... С другой стороны, все его научные интересы были сосредоточены в области истории древнего христианства, критика текста книг Завета, истории греческой философии - одновременно как самого древнего ее периода, так и ее конца - эпохи неоплатоников. Он подходил к еще более широким вопросам — к истории религии, углубляясь в историю религии греческой. Близкие области археологии и языка захватывались его мятущимся духом, и по мере расширения его научной работы все более углублялась и все более обострялась его философская мысль. Все строже, осторожнее и более критически он относился к тому материалу, на котором покоились его выводы. Из его философских концепций отпадало то, что могло быть охвачено научным мышлением, и тем самым философская работа уходила в проблемы, недоступные знанию. Его философский интерес, казалось, сосредоточивался в областях, самых далеких от научной работы. Вопросы религиозного гнозиса, обоснований веры, мистического созерцания неотступно захватывали его; к ним он возвращался неуклонно в течение всей своей деятельности. И можно сказать, что постепенно он подходил к ним все ближе и ближе, по мере того, как выяснялись для него вопросы теории познания, как он составлял себе суждение об основах живых и господствующих в его время философских построений. Эти вопросы должны были увенчать его философские создания, если бы он когда-нибудь подошел к связному и целостному изложению своей философской системы. Но его душе был чужд догматизм философа-систематика, и он касался отдельных проблем, не сводя их в одно целое. Идеалист-философ с резко мистической основой своего миропонимания, в то же время являлся крупным ученым, владеющим всем аппаратом ученого XX в. — этим наследием многовековой работы ученых поколений. Я живо помню, как он глубоко и ярко чувствовал эту вековую связь, когда он указывал на значение критики текста Завета, созданной строгой, критически беспощадной научной работой ученых двух столетий, и как он учился на этой работе историческому пониманию более близких ему областей истории мысли. Как мог мистик сознательно и энергично вести эту тяжелую научную работу, все углубляя ее и расширяя? Мистицизм кажется не только чуждым и враждебным научному мышлению, — он является на первый взгляд разрушителем философского миропонимания. Ибо, казалось, для мистика исчезают не только значение и законность научного мировоззрения, но и разумность философских обобщений. Глубоким слиянием с неизвестным, уходом в области духа, равно далекие и от научной работы и от философского разума, мистик подходит к тем переживаниям человеческой личности, которые находят себе выражение в религиозном творчестве и религиозном сознании. А между тем глубоко мистически настроенный Трубецкой был не только строгим ученым, он в своем философском идеализме был строго критическим мыслителем. Смело и безбоязненно подходил он к самым крайним положениям философского скепсиса и этим путем оживлял и очищал основы своего философского познания. Это соединение глубокого мистицизма и проникнутой им веры, критического - почти скептического — идеализма и строгого научного мышления представляет ту удивительную загадку, какую дает жизнь этого замечательного русского мыслителя. Вдумываясь и всматриваясь в жизнь этого дорогого, еще недавно бывшего здесь человека, невольно останавливаешься над этим вопросом и этой мыслью о его личности, подымаешься к глубоким проблемам человеческого существования. IV В этом облагораживающем и глубоком влиянии, какое оказывает попытка понять его духовное бытие, сказывается сила и красота его духовной личности. Каким образом он совмещал, казалось, несовместимое? Разгадкой служит искренность его жизни, целостность его духовной личности. Мистика является одной из самых глубоких сторон человеческой жизни. Если мы всмотримся в жизнь мистиков, мы увидим, что они жертвуют для мистических настроений всем. И в то же время, если мы проследим историю мистики, мы видим, как легко мистический порыв человеческой души, выразившийся в глубокой идее, в великом построении или в красивой интуиции, покрывается наростом пустых слов, бессодержательных символизации, мелких желаний и грубых предрассудков, если только мистика всецело и без сопротивления охватывает человека. Как только мистическое настроение начинает охватывать широкие слои, как только начинает непрерывно и доминирующе длиться года, — оно обволакивается образами и созданиями, по существу ему чуждыми, но которыми человек пытается дать сколько-нибудь понятное, земное выражение неуловимому и невыражаемому словами или образами мистическому настроению. За этими печальными созданиями неудачных стремлений теряется глубокое содержание мистического настроения и мистического миропонимания. История мистики, главным образом, вращается в этой грубой коре — коре разбитых стремлений, совершенно обволакивающей внутреннее содержание мистических настроений. Эти грубые символы и странные образы дают почву той игре в мистицизм и мистическое настроение, выражение которой мы видим в современной литературе — русской и западноевропейской. Для того, чтобы дойти до мистики, надо прорвать этот туман мистических наваждений, надо подняться выше всей этой сложной, временами грубой, иногда изящной и красивой символики. Надо понять ее смысл и не даться в руки ее засасывающему и опьяняющему влиянию. Трубецкой стоял выше этой символики. Он переживал слияние с Сущим, он исходил из мистического миропонимания. На нем строилось его религиозное чувство. Но он не подчинял ему и его образам своей личности. Личность его оставалась свободной, она получала лишь опору в мистицизме и в чувстве бесконечного и в слиянии с ним находила поразительную силу для своего проявления в жизни. Благодаря целостности его личности, все другие ее стороны получали на этом общем фоне необычное в нашей окружающей жизни выражение. Они ею не затемнялись и не погашались. Он всегда оставался самим собой, всюду проявлял себя всего. Будучи мистиком, он в философии оказался критическим идеалистом, в науке — строгим и точным исследователем, в общественной жизни — сознательным деятелем. Философским мышлением и научной работой он заменил ненужные ему символические формы мистических настроений. В гармонии их — в своей личности — он мог убедиться, что несогласимые противоречия между этими сторонами человеческого существа рождаются лишь при подавлении какой-нибудь одной его стороной других ее проявлений. Благодаря этому мы наблюдаем в его жизни и в философском мышлении живой пример глубокой гармонии обычно разделенных проявлений духовной жизни человека - мистических элементов веры, философского мышления и научной мысли. Его личность всюду вносила необходимый корректив и создавала своеобразную гармонию. Ее создание, его философская система, является одной из наиболее оригинальных и глубоких проявлений свободного личного творчества. Этим она получает чрезвычайно целостное выражение. Вследствие этого некоторые вносимые Трубецким в свою философскую мысль поправки и оговорки кажутся неожиданными для людей, привыкших к логической последовательности строго рационалистического проявления философского творчества. Они глубоко иррациональны, ибо коренятся в неподдающейся рационализированию свободной личности. Тесно слившись с русской действительностью и отражая в философской системе всю личность, Трубецкой был одним из первых оригинальных, чисто русских философов. Он явился благодаря этому новой, глубоко своеобразной фигурой в истории русского культурного общества, ибо самостоятельная систематическая философская мысль есть явление новое, только что нарождающееся в истории русской культуры. В то самое время, как в искусстве и науке русское общество давно уже явилось огромной всечеловеческой культурной силой, — в философии его работа лишь начинается... Культурная работа общества отнюдь не ограничивается готовыми созданиями творческих сил его членов. Здесь не менее, может быть более, важен самый процесс творчества, происходящий в среде общества. Важно не то, чтобы те или иные научные исследования, те или иные произведения искусства были созданы членами русского общества — важно, чтобы они вырабатывались в его среде, чтобы они черпали свою силу, свое содержание, свои формы в жизни этого общества, в его надеждах будущего, в окружающей и чеканящей его природе и обстановке. Только этим путем и подымается культурная сила обществ. Весь процесс философского творчества Трубецкого прошел здесь, в Москве, тесно связан с жизнью Московского Университета. Глубоко любящий Россию, переживающий все ее горе и все ее радости, он был русским всем своим существом, и это неизбежно отражалось на характере его философского и научного творчества. Поэтому вся жизни князя С. Н. Трубецкого, русского ученого и русского философа, являлась сама по себе глубоким культурным делом общественным. Она не может и не должна быть забыта русским обществом. Ее след прочно и непреодолимо заложен в самой русской культуре и будет жить и развиваться вместе с ней. Здесь живая, неумирающая память о С. Н. Трубецком явится одним из отражений того личного бессмертия, поразительно живая вера в которое составляла такую чарующую черту его благородной личности. 1908 Примечания 1. Трубецкая Ольга, княжна. Князь С.Н.Трубецкой. Воспоминания сестры. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1953. 2. В 1996 г. под общей редакцией ректора Московского университет профессора В. А. Садовничего и профессора В. И. Ильченко в справочно-информационной серии «Московский университет на пороге третьего тысячелетия» была опубликована книга «Сергей Николаевич Трубецкой» (М, 1996) (тиражом всего в 500 экземпляров!), содержащая тексты докладов участников научной конференции «С. Н. Трубецкой - ректор Московского университет», состоявшейся в МГУ 22 ноября 1995 г., а также наиболее яркие публицистические работы С. Н. Трубецкого и некоторые архивные материалы о нем. Первая статья в этом сборнике принадлежит доктору биологических наук, профессору Андрею Владимировичу Трубецкому (внуку С. Н.) Статья эта называется «Детские и юношеские годы С. Н. Трубецкого» затем: статья А. А. Левандовского «Усмиритель студентов»; В. А. Садовничий «С. Н. Трубецкой и Московский университет»; М. А. Маслин «С. Н.Трубецкой и русская философия»; и далее материалы и статьи самого Сергея Николаевича: «Высочайший прием делегатов от земств и городов»; «Записка кн. С. Н. Трубецкого Николаю II о настоящем положении высших учебных заведений и о мерах к восстановлению академического порядка»; «Записка князя С. Н. Трубецкого министру внутренних дел князю П. Д. Святополк-Мирскому»; Из сообщения в «Русских Ведомостях об избрании С. Н. Трубецкого ректором Московского университета»; С. Н. Трубецкой «По поводу правительственного сообщения о студенческих беспорядках»; С. Н. Трубецкой «Университет и студенчество»; С. Н. Трубецкой «Татьянин день*; С. Н. Трубецкой «Быть или не быть университету?»