Глава 40

Лев Александрович Блюменфельд (1921-2002)

Кафедра Биофизики Физического факультета МГУ, «биогенный магнетит»

В серии моих очерков этот — особый. В нем переплелись многие линии повествования. Л. А. Блюменфельд - «эталонный» представитель поколения, родившихся в 20-ые годы. С детством во время индустриализации и коллективизации. С увлечением поэзией и наукой. Уходом на фронт в 1941 г. Артиллерист и разведчик он воевал, а его отец, арестованный в 1938 г., умирал от голода в конщагере. Он не «устраивал судьбу», был тяжело ранен, но выжил. После Победы он, склонный к физике и математике, был участником глубоких научных исследований. Но в 1949 г. его выгнали из секретного института. Он был принят на работу на кафедру Патофизиологии Центрального Института Усовершенствования Врачей. Наряду с преподаванием, исследовал биохимию гемоглобина. Почти завершил докторскую диссертацию. Но снова был уволен в 1953 г. в компании «борьбы с космополитизмом». В 1954 г. вернулся в ЦПУ, защитил докторскую диссертацию и вместе с А. Э. Калмансоном создал спектрометр ЭПР для физико-химических и биологических исследований. Н. Н. Семенов пригласил его в качестве заведующего лабораторией в Институт химической физики, Я прожил жизнь. Не мне судить Как прожил — хорошо иль плохо, Но не смогла совсем убить Меня во мне моя эпоха т.1936 год. Полина Моисеевна, Александр Матвеевич, Лев, Раиса Моисеевна 1950 год. Полина Моисеевна, Л. А., Раиса Моисеевна, Нина Николаевна а И. Г. Петровский предложил организовать кафедру Биофизики на Физическом факультете МГУ. Создание этой кафедры можно считать главным делом его жизни. Однако в то же время он сделал выдающееся открытие — обнаружил «магнитные свойства» ДНК. Сообщение об этом открытии вызвало большой интерес в научном мире. Но вскоре появились сообщения, что это - ошибка, обусловленная загрязнениями препаратов ДНК «железными опилками». Сообщения эти были неверными. Однако они были приняты «научным сообществом». Тяжелые переживания, связанные с этой ситуацией, в совокупности с переживаниями предыдущих лет, подорвали здоровье Л. Л. В 1969 г. его постиг тяжелый инфаркт миокарда. В последующие годы он выполнил еще ряд фундаментальных научных исследований, продолжал чтение лекций и руководство кафедрой в МГУ и лабораторией в Институте химфшики. Но изменить общее мнение об ошибочности своей главной работы не смог. Он умер 3 сентября 2002 г., а уже в декабре 2002 г. стала ясной истинность его работ по «магнитным свойствам ДНК», обусловленных образованием на определенных стадиях жизни клеток на молекулах ДНК магнетитовых агрегатов, дающих «широкие линии» в сигналах ЭПР. Это было сделано в работах выпускника кафедры Г. Б. Хомутова. Каждый этап в жизни Л. А. был сопряжен с решением трудных психологических и нравственных проблем. Я сделал в этом очерке акцент на драматические обстоятельства его, как мне кажется, главной работы. Но весь его жизненный опыт, облик представителя поколения, перенесшего тяжелейшие испытания, весьма важен.

1952 год. Нина Николаевна 1959 год. Л. А. с сыном с сыном Осенью 1950 г. наш с М. Н. Кондрашовой высокочтимый учитель Сергей Евгеньевич Северин сказал: «Симон! на заседании Биохимического общества будет доклад интересного человека. Он физик, пытающийся объяснить механизм оксигенации гемоглобина. Боюсь, что многое будет в его докладе не понятно в аудитории. Приходите и обязательно выступите после этого доклада». Я делал тогда дипломную работу и пытался понять природу макроэргичности АТФ и родственных соединений. На кафедре Биохимии я имел (завышенную!) репутацию знающего физику. Я, в самом деле, очень хотел знать физику и особенно термодинамику и квантовую механику. Слушал лекции Я. К. Сыркина и ходил на семинар С. С. Васильева. Был под впечатлением курса общей физики, прочитанного нам Е. И. Кондорским. Но знания у меня были без должного фундамента. Тут я себя не переоценивал. В главе 39 я уже рассказывал о заседаниях Московского Биохимического общества и председательстве на заседаниях С. Е. Северина. Это были торжественные театрализованные события. Аудитория была полна. Докладчик имел впечатляющий облик. Очень он годился бы на роль молодого контрабандиста в опере «Кармен». Черные густые брови, сверкающие глаза. Выдающийся нос. Некоторая свирепость в лице. И низкий, рокочущий бас. Он вполне сознавал, что аудитория его не понимает. И продолжал без снисхождения употреблять основные представления квантово-механической теории химической связи, теории валентности, рассказывать о расчетах на основании уравнения Шредингера. Мне показалось даже, что он получает удовольствие от своего явного превосходства над притихшей и даже оробевшей аудиторией. Сергей Евгеньевич, многие годы занимавшийся биохимией крови и особенно оксигенацией гемоглобина, пытался скрыть свое смущение. Из доклада никак не было видно, что квантовая механика поможет понять природу оксигенации... Сергей Евгеньевич поглядывал на меня. Во мне «кипели» протест и смущение. Смущение из-за неуверенности в себе. Протест - зачем это докладчик так с нами обращается... Преодолевая это смущение, я спросил зачем он так поступает, ведь ясно же, что его не понимают! И, кроме того, квантово-механические представления для такой сложной системы пока еще ничего не дали. И дадут ли? Реакция докладчика была в том же «превосходном» стиле «А, - сказал он, - кажется, один здесь хоть что-то понимает...». Он сказал, что будущий прогресс в этих проблемах неизбежно связан с современной физикой и знакомство с этой наукой обязательно... Я не сразу «остыл». После доклада мы немного поговорили вполне мирно. Нам было суждено дружеское сотрудничество на протяжении более полувека. Вот уже несколько лет его нет на Земле, и мне остро не хватает его общества. Ему тогда было 29 лет. Его отец — Александр Матвеевич — в молодости был увлечен революционными событиями, но довольно быстро отошел от политики и занимался техническими проблемами кинематографии. А вот матерей у него было две - тут он был уникален! Полина Моисеевна и Раиса Моисеевна — были одинаковыми близнецами. Я, бывая у них в доме, различить их не мог. Сам он их как-то различал. Матерью «непосредственной» была Полина Моисеевна. Она была в дружбе с сестрой великого физика Леонида Исааковича Мандельштама. Юный Л. А. присутствовал на дискуссиях по злободневным проблемам физики. Сильнейшее, на всю жизнь, впечатление произвели на него комментарии Л. А. Мандельштама хода знаменитого спора Н. Бора и А. Эйнштейна по основам квантовой механики. В 1938 г. Александр Матвеевич был арестован вместе с большой группой деятелей кинематографии. Он один из группы не подписал вздорные обвинения и один из всех не был расстрелян. Он умер от голода в лагере в 1942 г., когда Л. А. был на фронте. Война осталась главным событием в его жизни В 1943 (?) году он писал: И снова бой. Опять растет Число убитых и сгоревших А мы опять идем вперед И помним только уцелевших. И часто спрашиваю я: Когда же очередь моя? И как? Граната ль стукнет рядом? Иль снайпер в сердце попадет? Или нечаянным снарядом Меня на части разорвет? Иль прозвенит осколок мины И с горлом срежет жизнь мою? Иль в танке, облитый бензином. Как факел медленно сгорю? Иль в суматохе ресторанной а в 1985: Другим гуляющим в пример Меня застрелит в драке пьяной Такой же русский офицер? Иль немец быстро между делом Часы с руки моей сорвет, К виску приставит парабеллум И спусковой крючок нажмет? Или нечаянно узнают Про строки глупые мои И на рассвете расстреляют За нелегальные стихи? Все спят. Легли сегодня рано. В квартире тихо и темно. Сижу один перед экраном, Смотрю военное кино. Ослаблен звук, и залпов шорох Не заглушает тишину, А в телевизоре актеры Играют в прошлую войну. От пуль увертываясь ловко, Берут окопы на ура, И понимают обстановку Равно сержант и генерал. И, танки подпуская близко, С гранатой к ним ползет солдат, И пять минут без смены диска Не замолкает автомат. Немецкий снайпер очень меток, Но все ж стреляет лучше наш, И погибает напоследок Второстепенный персонаж. И вот уж он землей засыпан, И друг, сжав зубы, мстит врагу, А я гляжу на эту липу и оторваться не могу. 9.05.1985 Он хотел бы учиться на Физическом факультете Московского Университета, а еще лучше, ввиду склонности к поэзии, в Литературном институте. Но — сын репрессированного отца — никуда бы его не приняли. А тут он в 10-м классе предложил какой-то усовершенствованный способ получения соды, и его по льготным правилам приняли на химфак. На Химическом факультете он выбрал специальность возможно более близкую к физике — квантовую механику, как основу теории химической связи и строения химических соединений. Его учителем стал профессор Яков Кивович Сыркин (см. главу 38). Он оканчивал 3-й курс, когда началась война. Он стремился уйти на фронт. Не брали - не надежен - отец репрессирован. Лишь в октябре 1941 г., когда он не написал в анкете об отце, его взяли в армию. В октябре наше положение было отчаянным. Немцы были под Москвой. Наверное, анкетные детали перестали интересовать военкоматы. (И сами военкоматы в Москве почти не существовали). Из каждых 100 ушедших в 1941 г. на фронт вернулось лишь 2-3 человека. Он оказался в их числе. Он «не устраивал судьбу». Он был сначала солдатом (красноармейцем), связистом — устанавливал под огнем телефонную связь, потом прошел курсы и был пулеметчиком, потом прошел подготовку и стал лейтенантом-артиллеристом. Был дважды тяжело ранен. День победы застал его в госпитале. До последнего, тяжелого ранения, был начальником взвода разведки полка самоходных артиллерийских установок Резерва Главного Командования и участвовал в ожесточенных боях на Западном (1942 г)., Степном (1943 г.), 3-ем Украинском (1944-1945 гг.) фронтах (в том числе в Болгарии, Румынии и Венгрии). Многие месяцы в госпитале весной и летом 1945 г. он занимался квантово-механическими расчетами галогеновых соединений и углеводородов. А осенью 1945 г. на костылях, в военной форме, в орденах появился на факультете и, сколько можно быстро, сдал последовательно экзамены за оставшийся университетский курс. Экзаменаторы были снисходительны, тронуты его обликом и самим фактом возвращения с фронта. Сделанные им в госпитале расчеты после доработки он защитил в качестве дипломной работы. Настоящее, фундаментальное образование он получил в аспирантуре — особой аспирантуре Карповского Физико-химического института. Их там очень основательно учили. Нужно было сдать 10 трудных экзаменов по курсам, которые читали виднейшие специалисты страны и среди них проф. Я. К. Сыркин. В других главах я не раз обращался к этому времени. Было нам дано всего около двух лет для ощущений счастья Победы. Счастья сквозь слезы о погибших. Уже в 1947 г. вновь начала развертываться машина репрессий и опустился железный занавес. Массовые репрессии — аресты и расстрелы — возобновились в 1949 г. Интеллигенция была, по понятным причинам, основным объектом репрессий. Одна за другой проходили кампании по борьбе с «вражеской идеологией» в литературе, музыке, истории, биологии, языкознании, химии, физиологии. «Он был сначала солдатом (красноармейцем) (фото 6 июня 1942 г.), а потом стал боевым лейтенантом» (ноябрь 1944 г. Румыния, г. Тульча) Март 1945 г. Венгрия, оз. Балатон Июнь 1945 г. Веспреш, Венгрия В 1949 г. Л. А. уволили из Карповского Института и он нашел пристанище на кафедре Патофизиологии Центрального Института Усовершенствования Врачей (ЦИУ). Он был убежден в могуществе современной физики и считал, что на ее основе могут быть объяснены основные «механизмы» биологических процессов. Он попал в общество врачей и биологов, совсем не знакомых с современной физикой. Он думал, что в этом незнании причина медленного развития исследований биологических проблем. Такой проблемой была, в частности, способность гемоглобина в эритроцитах переносить кислород в кровотоке так, что при этом валентность железа не изменяется. Железо не окисляется, а лишь «оксигенируется» — кислород связывается невалентными связями с гемоглобином в легких и освобождается в периферических тканях. В небиологической физхимии такой процесс был неизвестен. Л. А. решил, что природа обратимой оксигенации гемоглобина может быть решена на основании квантово-механических представлений. Поэзия как фактор биологической эволюции Склонность к поэзии — «классовый» признак интеллигенции разных стран — древних Персии и Греции, Японии, Англии, Германии и, м. б., более прочих, — России. Поэзия становится общественным делом во времена социального напряжения - Россия в XIX веке, Россия на грани веков и, особенно, в начале XX века - времени войн и революций. В то время интеллигенты могли на память читать стихи много часов подряд. Перед войной образовался целый «пласт» молодых поэтов. Большинство из них погибли на фронтах. Не погибшие определили поэтический строй фронтовой лирики в послевоенных изданиях. Л. А. с юных лет сочинял стихи и изучал технику стихосложения. И пошел бы в поэты, не придумай он, как сказано выше, особый способ получения соды... Мне кажется, хорошо, что не пошел в «профессиональные поэты». Сколько бы мы тогда в нем потеряли. Ну, был бы еще один поэт военного поколения... Л. А. всю войну концентрировал свои впечатления в стихах. Эти «концентраты» помогали ему жить. Но после войны вихрь новых занятий и событий не позволил ему погрузиться в поэзию. Он, как это бывает, надеялся на просветы — «вот тогда... >. Но первая и единственная книга его стихов была издана нами — его окружением — к его 80-летию — он получил ее в подарок в день рождения 23 ноября 2001 г., находясь в Кардиологическом центре. Он оставался поэтом, но другая поэзия — красота лаконичных формул и парадоксов квантовой механики и термодинамики, биохимии, физики макромолекул, теории информации - почти не оставляла ему «валентностей» для собственной поэзии. Но он старался не пропустить появление новых стихов и новых поэтов — он чувствовал свою принадлежность к ним и был их тонким ценителем. Борьба с идеализмом и космополитизмом Итак, он под обстрелом тащил катушку с проводом, устанавливая телефонную связь, стрелял из пулемета, мерз в окопах, а отец в концлагере умирал от голода — некоторые лагеря просто перестали снабжать продовольствием... — война! Не до них... Вряд ли он тогда знал о судьбе отца. А если бы и знал. Это же — интеллигенты, они шли на войну, на защиту своей страны вне связи с личными обстоятельствами. Так поступало большинство представителей этой таксономической группы, представленных в книге - князь Андрей Трубецкой (глава 33), Владимир Эфроимсон (глава 31), Николай Перцов (глава 40), Роман Хесин (глава 35), Владимир Вехов (глава 40), Борис Кулаев (глава 35), Иосиф Рапопорт (глава 29) и Лев Блюменфельд в их числе. Но вот, День Победы! Закончен экстерном университетский курс. Интеллектуальные наслаждения на лекциях в аспирантуре. Досрочная защита в феврале 1948 г. кандидатской диссертации на тему «Электронные уровни и спектры поглощения углеводородов с сопряженными двойными связями и их производных». Родился сын - Александр. Увлекательная работа по исследованию соединений урана... Ему доверяли на войне, ему позволяли умереть, защищая страну. Но в 1949 г. вдруг лишили доверия в работе над секретной темой. Однако пропуск в Институт ему оставили — он еще имел возможность участвовать в «открытых» институтских семинарах. Пропуск отняли, когда он восстал против уничтожения науки — против бессмысленной идеологической критики квантовой механики. В августе 1948 г. прошла трагически знаменитая сессия ВАСХНИЛ (см главу 27). В июне 1951 г. состоялось «Совещание по теории строения химических соединений», посвященное борьбе с идеологическими нарушениями в этой теории (см. главу 38). Нарушения состояли в объяснении свойств ароматических углеводородов на основании квантово-механической теории «резонанса», предложенной великим ученым Лайнусом Полингом (Тогда его называли «Линус Паулинг»...). В этом объяснении специалисты по диалектическому материализму (диамату) усмотрели идеализм - речь шла о «резонансе» виртуальных структур. Виртуальных — значит их вроде бы и нет. Значит вы говорите о резонансе несуществующих структур — это явный идеализм! После Совещания было принято постановление ЦК КПСС, повелевающее осудить идеализм в теории строения химических соединений во всех партийных организациях страны — на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах, в научных учреждениях, в сухопутных войсках, в эскадрильях и на кораблях. Сейчас это кажется странным сном. Но это было. В Карповский Институт для искоренения идеализма пришел представитель райкома партии. После его пламенной речи Л. А. попросил слова. Он нарисовал на доске одну, из двух возможных, формул бензола и спросил «Есть ли в ней идеализм?». Нет, в ней нет, сказал представитель. Тогда Л. А. нарисовал вторую структуру. В ней тоже не оказалось идеализма. Тогда Л. А. нарисовал знак « + » между двумя структурами — в этом, в суперпозиции структур, и состоит идея резонанса. Таким образом, заключил Л. А., идеализм заключен в этом знаке... Аудитория высоких профессионалов веселилась. Л. А. довольный эффектом ушел — у них с Ниной Николаевной были билеты в театр. На следующее утро его не пустили в институт — был аннулирован пропуск. Л. А. Блюменфельд — оппонент на защите моей диссертации 26 ноября 1956 г. Оксигенация гемоглобина В 1949 г. он оказался безработным. Время было серьезное. Вся страна боролась с «космополитами». Как удалось профессору Абраму Марковичу Чарному взять его на работу на руководимую им кафедру Патофизиологии ЦИУ - я не знаю. Думаю, это смогла сделать (преодолеть руководящие запреты) замечательная женщина — директор ЦИУ, профессор Вера Павловна Лебедева (см. главу 34). В 1951 г. и я оказался сотрудником ЦИУ. Об обстоятельствах этого «оказался» подробно рассказано в главах 17,34,39. Мы были в одном учреждении. Но кафедры ЦИУ размещались в разных зданиях города, и я очень удивился, когда увидел Л. А. в составе комиссии по технике безопасности, пришедшей выяснять, как мы работаем с радиоактивностью. У нас все это было секретно. На вопросы я отвечал смутно. Однако Л. А. понял, что лучевая нагрузка у меня очень большая. Я обрадовался собеседнику и рассказал о странных результатах своих опытов. Кто бы предсказал, что я буду иметь эту возможность далее, на протяжении ровно 50-ти лет... При исследовании оксигенации гемоглобина Л. А. пришлось входить в совершенно неизвестную ему ранее область знаний. Но он был убежден в могуществе физики и даже в превосходстве умственного склада представителей этой науки над прочими. Он говорил: «В результате исследований должен быть четкий ответ: „да" или „нет", а не „может быть", к чему склонны биологи»... Ему потребовалось много лет, чтобы несколько смягчиться и признать, что иногда даже ответ «может быть» представляет большую ценность. Он замечательно взялся за экспериментальную работу. У меня сохраняется один из его лабораторных журналов — как образец для подражания студентам. Все тщательно и детально записано. «Беру навеску (глюкозы) 350 мг. Торзионные весы. Растворяю в 350 мл дважды дистиллированной воды... определяю спектр - получил... рассчитываю концентрацию гемоглобина...» По журналу можно воспроизвести каждый шаг... При оксигенации — присоединении кислорода к гемоглобину, — изменяются магнитные свойства молекул. Это можно определить при помощи «магнитных весов» — выталкивании или втягивании уравновешенного на весах образца в соленоид при возбуждении магнитного поля. Эффекты эти очень слабы и недостаточно информативны. Изменения магнитных свойств при оксигенации, без изменения валентности железа, обусловлены изменениями спинового состояния комплекса. Для исследования этих изменений необходимы более совершенные методы. Таким методом является исследование спектра электронного парамагнитного резонанса, явления открытого Е. К. Завойским в 1944 г. О явлении электронного парамагнитного резонанса Л. А. узнал (будучи аспирантом) в 1948 г., когда по поручению Я. К. Сыркина подготовил доклад о микроволновой спектроскопии и магнитном резонансе. Яков Кивович хотел в будущем организовать работы по ЭПР в Карповском Институте. Однако в Карповском Институте этого будущего не оказалось. Не оказалось его и в ЦИУ. В конце 1952 г. Л. А. закончил докторскую диссертацию, посвященную физико-химическим механизмам обратимой оксигенации гемоглобина, и решил освоить метод ЭПР. К тому времени никто еще не применял метод ЭПР для исследований такого рода. Л. А. увлекся к этому времени проблемой возникновения свободных радикалов в ходе биохимических процессов. И тут метод ЭПР был совершенно необходим. Для этого нужно было самостоятельно изготовить ЭПР-спектрометр. Решение это было очень смелым (но он был начальником взвода разведки...). Нужно было не просто освоить методы радиоэлектроники, но методы работы в области сантиметровых радиоволн. В этом диапазоне как раз работают радиолокационные станции, и соответствующая техника была в основном засекречена. Л. А. наряду с ежедневной экспериментальной работой и проведением занятий с врачами-курсантами по свойствам крови, начал изучать радиотехнику и физику ЭПР. Но это был 1952 год. 12 августа, после 3-х летних истязаний, по прямому указанию Сталина, были зверски расстреляны члены Еврейского антифашистского комитета - поэты и артисты - и задумано «Дело врачей убийц» (см. главу 34). Аресты по этому новому делу начались в ноябре. ЦИУ, с его высокой концентрацией профессоров-евреев, был центром этих «мероприятий». Л. А. был уволен — формулировка значения не имеет. Все рухнуло. Он не просто безработный, но еще и без надежд на возобновление научных исследований. Он за небольшую плату брался юстировать спектральные приборы в разных институтах. Делал рефераты в реферативных журналах. Семья жила на зарплату Нины Николаевны. Страна родная! Настроение было очень мрачное. Сталин умер 5 марта. 4 апреля 1953 г. было объявлено, что «врачи-убийцы» на самом деле вполне хорошие люди и все это «Дело» - ошибка. В начале 1954 г. Л. А. вернулся в ЦИУ. (А. М. Чарного в качестве заведующего кафедрой Патофизиологии заменил профессор П. Д. Горизонтов). Л. А. чувствовал себя на этой кафедре по возвращении очень «неуютно». В своей диссертации Л. А. объяснил природу связывания кислорода гемом без СН3—С v у С—СН$ изменения валентности железа тем, что оксигенация сопровождается сильным изменением конформации глобина - белковой части гемоглобина. Молекула гемоглобина как связывая и освобождая связанный кислород. Это «дыхание» СНа у СН y молекулы было замечательным пророчеством, следовавшим из физико-химических СН2 и спектральных исследований. По материалам диссертации Л. А. написал книгу [1]. Структурная формула гема Как раз к этому времени Перугц в Лондоне усовершенствовал метод рентгенографического исследования кристаллов белка и начал заключительный этап исследования структуры гемоглобина. К I960 г. он показал с полной детальностью, как именно изменяется конформация гемоглобина при оксигенации. Качественное объяснение природы процесса, предложенное Л. А. оказалось верным. Таким образом, Л. А. в своем объяснении опередил Перутца на 6 лет. Защита докторской диссертации В апреле 1954 г. в Институте химической физики АН СССР состоялась защита докторской диссертации Л. А. Блюменфельда «Структура гемоглобина и механизм обратимого присоединения кислорода». Его оппонентами были замечательные люди - С. Е. Северин, А. Г. Пасынский и А. А. Красновский. Защита эта была совершенно необычна для этого Института. Там всегда занимались весьма сложными процессами, происходящими с относительно очень маленькими и простыми молекулами: Н2, 02, NO, N2, Cl2, Н20. А тут огромный белок с массой 64 000 дальтон, чрезвычайно сложная (и красивая) молекула порфирина, да еще в комплексе с железом... Л. А. развесил большие листы ватмана с изображением гема, основными формулами и схемами эксперимента. Члены Ученого совета внимали докладу и речам оппонентов, размещаясь в глубоких кожаных креслах. Председательствовал Н. Н. Семенов. Он был зачарован формулой гема. Время от времени, почти вне связи со звучащими речами, он останавливал говорившего и восклицал: «Погодите! Погодите! Лев Александрович! Тут в молекуле четыре азота в четырех кольцах? Поразительно!» Через некоторое время, продолжая разглядывать рисунок, он останавливал очередного говорящего, и восклицал: «И здесь столько двойных связей! Поразительно!» Потом он уточнил, сколько всего атомов водорода в молекуле гема и как там помещается атом железа... Выступления оппонентов были красочны и полны эрудиции. Они очень положительно отзывались о диссертации. Но Н. Н. не мог оторваться от прекрасной молекулы тема. Он сказал: «мы всю жизнь занимаемся простыми молекулами и не очень далеко продвинулись, а тут в молекуле столько атомов, сложных связей, есть четыре азота и атом железа и раз все это диссертант понимает - он безусловно достоин докторской степени». Н. Н. не придал значение тому, что эта молекула, ее строение давно, до Л. А., исследована другими людьми. Что смысл диссертации, не менее важный, состоит в зависимости характера связи молекулы гема от конформации макромолекулы глобина... «Достоин!» сказал он и «нечего тут сомневаться». С ним согласились присутствующие и проголосовали единогласно. Я много раз рассказывал потом в разных собраниях эту мою гротескную версию хода этой исторической защиты диссертации. Все веселились и более всех Л. А. На самом деле, это была (художественная) правда. Все так и было — диссертация была ценным, пионерским трудом. ЭПР После защиты Л. А. сосредоточился на изготовлении ЭПР-спектрометра. В августе 1955 г. он перешел, в качестве старшего научного сотрудника, на работу в группу при Биологическом отделении АН СССР чл.-корр. АН СССР Н. И. Гращенкова (о нем надо бы подробнее...), бывшего одновременно зав. кафедрой Нервных болезней ЦИУ. Принадлежащая этой кафедре небольшая комната в 4-м корпусе Боткинской больницы была превращена в физическую лабораторию и радиомонтажную мастерскую. Но, пожалуй, самое важное событие — начавшееся сотрудничество с Александром Эммануиловичем Калмансоном. Саша Калмансон У Эммануила Александровича Калмансона и Антонины Петровны Сошниковой было два сына. Старший — Виктор — родился в 1918 г. А младший — Александр в 1926 г. Сам Э. А. до революции был студентом, затем солдатом в Первую Мировую войну. А потом комиссаром-большевиком. Но он умер в 1929 г., когда Саше было около 3-х лет. Виктор хотел быть летчиком. Он имел чрезвычайное влияние на младшего брата. И Саша также считал (как он рассказывал мне) своей главной задачей в детстве стать летчиком-истребителем. Это настроение братьев поддерживала мать - Антонина Петровна Сошникова. Еще до революции она получила медицинское образование, а после революции также была политработником — комиссаром. Она ушла в отставку в звании гвардии майора-военврача. Мне кажется история этой семьи пригодной в качестве еще одного материала для создания «портрета эпохи». Комиссары Революции и Гражданской войны, воодушевляемые высокими идеалами, сохраняют им верность «несмотря ни на что». Их дети воспитаны на этих идеалах. На идеалах коммунизма, защиты первого на Земле государства трудового народа, идеалах Мировой революции... Несмотря ни на что... Это люди крайне привлекательного облика.

(Я благодарен Андрею Викторовичу Калмансону — сыну Виктора за ценные материалы, использованные мною для написания этого очерка) Виктор стал летчиком еще до войны. Он воевал в Финской и в Отечественной войнах. Он погиб 20 мая 1952 г. в Корее - в войне, в которой официально Советский Союз не участвовал. На его могиле в Порт-Артуре - (там хоронили советских летчиков...) написано на корейский манер: Кал-Ман-Сон... Какая странная, «безыдейная» война. Она почти не оставила следов в нашей памяти. А в ней погибло около 4-х миллионов человек. За что они погибли? Чтобы установилась на расколотой корейской земле власть диктатора — «Великого руководителя» Ким-Ир-Сена и затем его сына — «Любимого Руководителя, Великого Продолжателя Бессмертного Чучхейского Революционного Дела» Ким Чер Ира? Я не знаю событий военной жизни Виктора Калмансона в Финской и Великой Отечественной войнах. Но только что, в 2007 г., вышла книга Игоря Сейдова «Красные дьяволы» в небе Кореи. Советская авиация в войне 1950-1953 гг. Хроника воздушных сражений. Странная книга. Подробное описание воздушных боев. Очень похоже на спортивный комментарий. Воздушные сражения наших и американских летчиков. Сравнивается число побед. У наших побед больше. 22 летчика стали Героями Советского Союза (секретно...). Более 120 похоронены в Порт-Артуре... есть в этой книге и о Викторе Калмансоне Судьба Саши могла быть аналогичной. Он добровольно, 17-ти лет, в феврале 1943 г. ушел в Красную Армию. Его направили в 1-е Московское Ордена Ленина Краснознаменное Военное Авиационное училище связи. Мечта стать военным летчиком стала осуществляться. Но... при неизвестных мне обстоятельствах у него был сильно травмирован позвоночник. Травма перешла в хроническое состояние. Ему пришлось почти год провести, лежа в гипсовом корсете, в специальном госпитале под Звенигородом. Он был в отчаянии. Он не предусматривал для себя других занятий, и до конца жизни оставался верен авиации. Его друзья — летчики не оставляли его и он дорожил их обществом. Они вместе отмечали редкие победы и частые поражения своей любимой футбольной команды «Крылья Советов»... В последующие годы болезнь он преодолевал интенсивными спортивными нагрузками. Он занимался боксом, бегом и плаваньем. Плавал в Москва-реке круглый год - зимой в проруби, неспешно ступая на пути к проруби босиком по льду с накинутой на организм шубой. Но тогда нужно было что-то делать. И после госпиталя он поступил в мед. институт (влияние матери?) и получил специальность детского хирурга. Он очень годился для этой работы. Большой, веселый, добрый - дети доверяли ему. Доверяли ему и взрослые. Он был обаятельным. В соответствии с перечислением основных признаков российских интеллигентов — он любил поэзию и сам легко и весело («без звериной серьезности») писал стихи, посвященные разным событиям.

Саша Калмансон — курсант Военного Авиационного училища связи с матерью Антониной Петровной Сошниковой. 1943 год Он дружески общался с самыми разными людьми, самого разного ранга и веса. Среди них были и водители Скорой помощи больницы. Эта дружба очень помогала Саше - когда родилась у них с Ларисой (Лариса Михайловна Бабушкина (1928-1980) дочь (Виктория — в честь брата Виктора) — Лариса хотела как можно меньше отрываться от исследовательской работы — и Саша возил ей в нужные часы дочь на кормление в институт - в машине Скорой помощи, по центральной полосе, с включенным звуковым сигналом... В мед. институте Саше показалось, что полученных знаний недостаточно для проникновение в тайны жизни. Он стал искать знающих эти тайны. Пришел в лабораторию Александра Гавриловича Гурвича (см. главу 16) (это отдельный рассказ) и там услышал, что ближе всех к этим тайнам Лев Александрович Блюменфельд. Он стал приходить (после дежурств в Детской Морозовской? больнице) в лабораторию к Л. А. Его приход был чрезвычайно кстати. Он хорошо знал радиотехнику. Радиолокационная электроника, необходимая для построения спектрометра ЭПР была секретной. Волноводы, клистроны, развязки, резонаторы в изобилии были в списанных радиолокационных аппаратах, но добыть их открыто было очень трудно. Саша изящным движением заворачивал в газету бутылку коньяка и шел к друзьям-летчикам обсуждать игру «Крыльев Советов». Обратно в таком же свертке он нес нужные детали от списанных радиолокаторов... Так я запомнил его рассказы... Но вот Василий Птушенко сделал мне ценный подарок - он разыскал воспоминания самого А. Э. Калмансона в сборнике, посвященном автору метода ЭПР академику Е. К. Завойскому [36] — вот фрагмент этих воспоминаний: «...в 1952 г. мы начали, а осенью 1955 г. закончили изготовление, монтаж и иаладку спектрометра ЭПР своими руками. Заказали на заводе ярмо магнита по чертежам мастерских ИХФ АН СССР, латунные катушки... СВЧ-генератор использовали от измерительной линии для наладки радиолокационной аппаратуры. Усилитель сигнала ЭПР я паял сам. Катушки магнита мы мотали на токарном станке под руководством шеф-механика ЦИУ (Кажется, это был Александр Васильевич Семин? — С. Ш.). Волноводы для изготовления СВЧ-тракта я выносил тайком в... штанинах брюк из лаборатории А. М. Прохорова в ФИАНе с его молчаливого одобрения... А.Э. Калмансон и Л. А. Блюменфельд. 1955-1956 гг. Наконец, „сердце" радиоспектрометра ЭПР, высокодобротный объемный резонатор был любезно изготовлен в СКВ А. Э. Нудельмана, нашего ведущего конструктора авиационного вооружения.... К концу 1955 г. прибор был готов и мы приступили к его наладке. В декабре 1955 г. нами был получен первый сигнал ЭПР от стабильного свободного радикала дифенилпикрилгидразила (ДФПГ)...» Очень они с Л. А. были вдвоем хороши. Два веселых здоровых (небритых) дяди, с постоянными папиросами в зубах, в густом табачном дыме, они проживали лучшие дни своей жизни. Все у них получалось. Наступил день, когда первый в СССР пригодный для физико-химических исследований спектрометр ЭПР, заработал - на экране осциллографа появился сигнал от стандартного образца — дифенилпикрилгидразила. Это было замечательно. Все было впервые. В мире у них был только один предшественник (впоследствии друг Л. А.) — Барри Коммонер — тоже построивший (в США) спектрометр ЭПР. (Традиционная история — Коммонер построил свой прибор на полгода позже, чем Л. А. и А. Э. Калмансон. Но опубликовал сообщение об этом на полгода раньше...). Но Коммонер успел посмотреть лишь очень небольшое число образцов. Тогда естественен был интерес к продуктам, возникающим при радиоактивном (ионизирующем) облучением. При этом образуются свободные радикалы — как раз и дающие сигнал ЭПР. Они стали помещать в резонатор самые разные вещества. В самом деле, при радиационном облучении образуются свободные радикалы. И они исследовали продукты радиолиза разных аминокислот. Это были их первые публикации. Впрочем, большие концентрации свободных радикалов они могли найти у себя на рабочем месте - пепел из пепельницы содержал их очень много. (Курильщики должны были бы испугаться! Рак легких становится от этого очень вероятным! Л. А. бросил курить только после инфаркта. Саша много лет спустя умер от рака, но этиологию его болезни я не знаю...) ЭПР-спектрометер За 5 лет - с 1955 по 1961 гг. они с Л. А. опубликовали в соавторстве 12 статей (см. в [2]). По Москве пошел слух: Л. А. Блюменфельд на кафедре Нервных болезней ЦИУ сделал уникальный прибор — спектрометр ЭПР и видит посредством этого прибора поразительные, ранее лишь предполагаемые вещи! Великие люди Н. Н. Семенов, И. Е. Тамм, П. Л. Капица. Я. К. Сыркин, А. И. Шальников обсуждали открывающиеся перспективы и просили Л. А. рассказывать подробности. Известие о большом, имеющем приоритетный характер, научном событии в советской науке дошло до Отдела Науки ЦК КПСС. В Боткинскую больницу приехал представитель этого отдела — А. Н. Черкашин, со свитой менее значительных товарищей. Они были настроены подчеркнуто доброжелательно. Все столпились перед экраном осциллографа, и Л. А. рассказывал им о природе наблюдаемых эффектов. Л. А. сказал, что если он сейчас опустит этот капилляр (с дифенилпикрилгидразилом) в это отверстие резонатора, то на экране появится ЭПР-спектр вещества в виде совокупности пяти полос — экстремумов. А. Н. Черкашин был взволнован. Он спросил: «Вы, в самом деле, можете это предвидеть?» «Да!», сказал Л. А. и опустил капилляр в резонатор. На экране появился спектр, такой же, как нарисованный мелом на доске при объяснении ожидаемых эффектов. Присутствующие были взволнованы. «Товарищи, — сказал А. Н., - мы присутствуем при знаменательном событии - мы видим, что это истинная наука, поскольку она обладает свойством предвиденья...». В Москве, рядом с Уголовным розыском - Петровка 33, в Колобовском переулке есть небольшая, прекрасная церковь. В ней (кощунственно) размещалась тогда лаборатория «Анизотропных структур» АН СССР при Институте химической физики, созданная ярким человеком, архитектором Андреем Константиновичем Буровым. Там проводились эксперименты по изучению возможности лечения рака с помощью мощного ультразвука. В этой лаборатории были разработаны и созданы фокусирующие ультразвуковые преобразователи с рекордно высоким уровнем излучаемой мощности. А. К. Буров умер в 1957 г. Его уникальные медико-физические опыты были прекращены. Некоторое время директором этой лаборатории был сам Н. Н. Семенов. В 1959 г. Н. Н. Семенов предложил Льву Александровичу возглавить, соответственно перестроив, эту лабораторию. Лабораторию назвали сначала «Физика биополимеров» а потом: «Лаборатория Неравновесных белковых структур». Лисицы-биологи Со времени нашего первого знакомства — доклада Л. А. на заседании Московского Биохимического общества в 1950 г. — мне очень хотелось услышать систематическое изложение основ квантовой механики применительно к возможным задачам химии и биохимии. За прошедшие годы мы многократно обсуждали разные, относящиеся сюда проблемы. Я, в качестве биохимика, был для Л. А. полезным собеседником. Он даже просил меня сделать для него обзоры принципиально важных разделов биохимии. (Потом, по его рекомендациям, я рассказывал о современной биохимии Я. К. Сыркину и С. 3. Рогинскому). Теперь, после успешного изготовления спектрометра ЭПР и возникновения общей благоприятной атмосферы, как-то все полегчало, и Л. А. согласился прочесть нам систематический курс лекций по физ. химии и квантовой механике. Нам — это я собрал группу биологов в 10-12 человек, в нее входили мы с М. Н., Игорь Корниенко, Саша Колмансон, Михаил Меркулов и еще несколько человек. Вечерами, по-одиночке, таинственные люди шли по почти неосвещенным аллеям Боткинской больницы и собирались в лекционной аудитории нашего (несуществующего ныне) корпуса кафедры Медицинской радиологии ЦИУ. Я в это время «исполнял обязанности» зав. кафедрой - проф. В. К. Модестов надолго уехал в Индию. Мы располагались тогда в отдельном одноэтажном корпусе № 26 в Боткинской больнице. Глубокая подвальная часть корпуса была оборудована под хранилище радиоактивных веществ и для работы с высокой радиоактивностью. Всюду были укреплены дозиметры и действовала система звуковой и световой сигнализации на случай радиационной опасности. Наверху были обычные лаборатории, небольшая лекционная аудитория и кабинет заведующего. Из кабинета дверь вела прямо в аудиторию. Но эта дверь была из аудитории не видна - она была заслонена классной доской. Я это рассказываю потому, что во время лекций Л. А., в кабинете, в глубоком кожаном кресле, по своей инициативе, располагался наш сотрудник, отвечающий за секретность и безопасность. Он был обеспокоен странными вечерними собраниями, и, не видимый лектором и аудиторией, через открытую дверь, слушал о чем идет речь. Слушать ему было трудно. Все было непонятно. Он быстро засыпал. А Л. А. замечательно последовательно рассказывал о становлении квантовой механики. Когда он дошел до пси-функции Шредингера, наш секретный сотрудник не выдержал. После лекции он сказал мне (не без юмора): «Я думал, у тебя тут что-нибудь серьезное! А тут что-то о собаках — все пси и пси...» И больше слушать не стал. А мы слушали с большим усердием. Мы далеко не все понимали с должной глубиной. Но лекции были очень полезны. И не только нам, но и лектору. Л. А. тщательно готовился к лекциям. Этот двухлетний курс потом составил основу его лекций на кафедре Биофизики Физического факультета МГУ. Весной 1957 г. на последней лекции мы подарили лектору деревянную скульптуру «Журавль и лисица». Лисица умильно смотрит на журавля, который засунул свой длинный клюв в узкий, недоступный лисе кувшин. На скульптуре была укреплена бронзовая таблица с надписью: «От лисиц-биологов в память о лекциях Льва Александровича. 1956-1957 гг.» Как я и предусмотрел, Л. А. обиделся. Он растеряно смотрел на меня. Но я сказал: «Здесь изображено, как журавль достает из узкого кувшина с недоступной нам наукой пищу и дает нам, лисицам...» Л.А. был тронут... Эта скульптура стояла все годы — 45 лет! — перед ним на его письменном столе. А после его смерти стоит передо мной на моем письменном столе, подтверждая, что все это мне не показалось, а было на самом деле... Кафедра Биофизики Физического факультета В предыдущих главах этой книги много сказано о разгроме нашей науки в результате сессии ВАСХНИЛ 1948 г. и других, аналогичных «мероприятий». Подавление научной мысли угрожало существованию страны. Прошел XX съезд КПСС с докладом Хрущева. Наступила оттепель. Волновались студенты. Ректор МГУ И. Г. Петровский был остро озабочен состоянием биологии в стране и в МГУ. Он обсуждал эти проблемы с И. Е. Таммом, Н. Н. Семеновым, А. А. Ляпуновым. Они ясно понимали, что восстановление истинной биологии на Биологическом факультете университета в его тогдашнем состоянии невозможно. Сторонники Лысенко занимали все ключевые позиции. Студенты Физического факультета (Таня Шальникова, Виктор Липис, Валерий Иванов, Толя Ванин, Андрей Маленков, Георгий Гурский, Толя Жаботинский, Костя Турчин и др.) решили организовать изучение биологии у себя на факультете. Студенты сами подбирали себе лекторов, читали и обсуждали новые работы по биологии, пытались организовать систематические занятия. Лекторов они подбирали очень критично (см. главу 17). Если лектор не нравился, они это не скрывали. Лекция Л. А. и он сам произвели на них сильное впечатление. Он, как и они, считал, что прогресс биологии зависит не только от прогресса в физике, но и от профессиональной подготовки исследователей, что именно профессиональные физики должны решать проблемы биологии. Это им нравилось... Студентов поддержал И. Г. Петровский. Так возникла идея кафедры Биофизики на Физическом факультете МГУ Ректор предложил Л. А. Блюменфельду организовать новую специализацию и затем кафедру на Физическом факультете. Л. А. сказал ректору, что в качестве лектора по биохимии должен быть приглашен С. Э. Шноль. Мне это было лестно... Однако, руководству Физического факультета, несмотря на оттепель, показалось, что сразу и Блюменфельда и Шноля на факультете будет слишком много... И мне сказали «кота в мешке мы покупать не можем» — почитайте лекции просто так, а там посмотрим. Меня это вполне утраивало. (Приказ о моем зачислении в штат факультета был 20 декабря I960 г.). Мы обсуждали с Л. А. учебный план и состав будущей кафедры. У нас с М. Н. был многолетний дружеский и научный контакт с И. А. Корниенко. Он был склонен к глубокому анализу природы физиологических процессов, и в последующие годы оказался очень ценным сотрудником и преподавателем кафедры. Я с большим трудом уговорил И. А. Корниенко перейти из Института физиологии АМН СССР на работу на Физический факультет. В отличие от меня, он не вызвал опасений руководства факультета и 3 октября 1959 г. был (одновременно с лаборантом Е.В.Денисенко), зачислен в сотрудники факультета. Курс лекций И.А. по физиологии был уникален. Он продолжал его около 10 лет. Но в условиях Физического факультета экспериментальные физиологические исследования были невозможны и И. А. ушел работать в Институт возрастной физиологии АПН (?).

У Л. А. была мощная лаборатория в Институте химфизики и в МГУ он работал по совместительству. Я не без сожаления оставил лабораторию на кафедре Медицинской радиологии ЦИУ Там был большой простор для экспериментальной работы. В моем распоряжении была практически полная коллекция радиоактивных изотопов, производимых в Советском Союзе. Практически полный набор всех меченых радиоактивными изотопами веществ. Полное благорасположение руководства — зав. кафедрой Василия Корниловича Модестова, дирекции и Ученого совета института. Я был самым молодым доцентом ЦИУ... Но я стремился в Университет, на Физический факультет, в надежде на сотрудничество с Л. А., с мечтой оказаться в атмосфере высокого интеллекта и фундаментальных научных проблем. Мне пришлось почти на два года прекратить экспериментальные исследования и погрузиться в заботы, связанные с созданием новой кафедры. Первые годы существования нашей кафедры совпали по времени с началом возрождения нашей науки после снятия идеологического пресса. Еще недавно шельмуемая, как империалистическое порождение, начала развиваться кибернетика. Во главе этого движения были А. А. Ляпунов и И. А. Полетаев (см. главу 37). Л. А. увлекался проблемой связи теории информации и термодинамики, рассматривал эти проблемы на наших семинарах. Яркими явлениями были лекции и семинары М. М. Бонгардта по распознаванию образов и личность и работы М. Л. Цетлина по «конечным автоматам». Крайне своеобразным был биологический семинар, руководимый математиком И. М. Гельфандом. Высшая нервная деятельность, работа мозга были предметом увлекательных семинаров и лекций А. Р. Лурии. Но главным было возрождение исследований в генетике, цитологии, молекулярной биологии и теории биологической эволюции. Тут у нас была уникальная возможность непосредственного общения с Н.В.Тимофеевым-Ресовским. Л. А. читал фундаментальные курсы — «Квантовая химия и строение молекул». «Основы физической химии». Содержание курсов было очень широким. Л. А. рассматривал в них также проблемы термодинамики и квантовой механики, имеющие отношение к биофизике, рассказывал об истории ключевых открытий. Впоследствии чтение этих и других курсов было передано выпускникам кафедры, ставшим профессорами и доцентами: А. К. Кукушкину, В. А. Твердислову. Л. В. Яковенко. А. Н. Тихонову, Ф. И. Атауллаханову В. И. Лобышеву А. А. Бутылину П. С. Иванову Я продолжал многие годы лекционный курс «Общая биохимия». Из него выделились впоследствии отдельные курсы лекций «Молекулярная биология», «Иммунология», «Основы фармакологии». Отдельные курсы лекций были и есть в настоящее время по «Биофизике клетки», «Фотосинтезу», «Физиологии». Это было замечательное время. Все нужно было делать заново и впервые. Нужно было предоставить возможность студентам-физикам получить второе фундаментальное образование. Так, чтобы получение первого фундаментального образования — физики — не нарушалось. Так, чтобы огромный фактический материал биологии не заслонил бы общие принципы и закономерности биологических явлений. Это было очень сложно. Были организованы курсы лекций — обзоров по основам биологии. В качестве преимущественной дисциплины для знакомства с принципами биологии была выбрана зоология беспозвоночных с бесценной месячной практикой на Беломорской биостанции МГУ (ББС) у Н.А. Перцова (см. главу. 40). Дочь Алексея Андреевича Ляпунова — Наталья Алексеевна — только что кончившая «мичуринский» биофак, но получившая настоящее общебиологическое образование в «домашних условиях», вела занятия по зоологии и организовывала курсы лекций по другим разделам биологии (см. главу. 37). Остро нехватало курса классической, «дрозофиллиной» генетики. Его не было в то время ни в одном вузе страны. Слова «ген», «хромосома», боясь обвинений в политической неблагонадежности, произносить все еще опасались. Но в это время, на Урале, в Миассово начал проводить свои «летние школы» Н. В. Тимофеев-Ресовский (см. главу 14) Первыми на эти школы по собственной инициативе поехали студенты-инициаторы (Сойфер, Иванов, Маленков, Туманян...). В 1961 г. в Миассово на летнюю практику поехал уже 3-й курс. Л. А. Блюменфельд и Н. В. Тимофеев-Ресовский стали друзьями. Лекции Н. В. по теории эволюции, генетике, истории науки, основам радиобиологии стали существенной частью образования биофизиков-физиков. Бесценную помощь в первые годы оказывал нам Александр Иосифович Шальников — заведующий кафедрой Низких температур — отец Тани Шальниковой. Мы получили от него в подарок спектрофотометры, термостаты и самописцы. Однако на факультете мы были чужими. Для облегчения «врастания» в Физический факультет к нам перешел с кафедры Волновых процессов Г. Н. Берестовский. Его диссертация была посвящена кабельным свойствам нерва. Он был, в сущности, сложившимся биофизиком-физиком и у них с И. А. Корниенко очень быстро установился дружеский и научный контакт. С той же целью к нам перевели трех аспирантов - И. Г. Харитоненкова с кафедры Физики полупроводников (?), Э. Г. Рууге с кафедры Ускорителей Ядерного отделения и С. В. Тульского с кафедры Радиотехники. Все они защитили кандидатские диссертации по новой для них, биофизической тематике под руководством Л. А. Прошло 50 лет. Профессор И. Г. Харитоненков работает на биофаке. Профессор Э. К. Рууге заведует лабораторией в Кардиологическом центре и все годы читает студентам нашей кафедры лекции по радиоспектроскопии. Доцент С. В. Тульский - «фундамент» кафедры, выполняющий множество обязанностей, связанных с ежедневными педагогическими и административными делами и читающий лекции и ведущий практикум по радиотехнике. Важная роль на кафедре в первые десятилетия была у Сергея Николаевича Чернова — механика, «мастера на все руки». Он, как и Л. А. ушел на фронт в 1941 г., и участвовал в тяжелейших боях в пехоте. Он рассказывал, как в знойное лето 1942 (?) года, из-за интенсивного обстрела, на передний край, в окопы не доставляли воду. Была постоянная жажда. Засохшие, пропотевшие гимнастерки затвердевали - их можно было снять и поставить на землю - они сохраняли «фигуру». Он был очень тяжело ранен и демобилизован в 1943 г. Мы обязаны ему многими приспособлениями и приборами и стилем общения спокойного мудрого человека. Завершением этого процесса кадрового укомплектования был приход к нам в 1961 г. Галины Николаевны Зацепиной. До этого она занималась ядерной физикой. Об этих занятиях она ничего не рассказывала, но было известно, что ее работа была связана с опасностью облучения нейтронами. Если облучение и было, оно не отразилось не ее облике красавицы. Она бесстрашно стала осваивать совсем новые для нее области знания. Это, несколько наивное, бесстрашие позволяло ей выдвигать оригинальные гипотезы для объяснения биофизических проблем. Эта оригинальность и смелость мысли ярко отразились в последующие годы в ее кандидатской и докторской диссертациях, посвященных свойствам воды и водных растворов. В результате образовался разнообразный и бодрый коллектив. Потом, по мере окончания МГУ, в число сотрудников кафедры стали входить наши выпускники (2-й выпуск — А. К. Кукушкин и Т. А. Преображенская, 4-ый — В. А. Твердислов; 6-й — В. И. Лобышев; 7-й — М. К. Солнцев; 9-ый — Ф. И. Атауллаханов; 12-ый — А. Н. Тихонов и Л. В. Яковенко; 19-ый - Г. Б. Хомутов; 26-й - А. А. Бутылин; 28-й - П. С. Иванов; 30-ый — С. А. Яковенко; 38-й — Е. Ю. Симоненко; 42-й — А. А. Дементьев). Было бы несправедливостью забыть, что еще за несколько лет до решения о создании специализации «Биофизика» на Физическом факультете МГУ, Наталья Сергеевна Андреева неоднократно выступала с яркими рассказами на конференциях и семинарах о перспективах в изучении белков, открывающихся при исследовании их структуры методами рентгеновской кристаллографии. Она выступала от имении кафедры «Физики твердого тела», руководимой Г. С. Ждановым и В. И. Ивероновой. Кафедры, на которой до войны был В. А. Крылов (см. главу 21) Н. С. приняла живое участие в комплектовании группы нашего будущего 2-го выпуска. Выпускница этой кафедры Наталья Георгиевна Есипова «приняла флаг» из рук Н. С. Андреевой, и с первых лет создания нашей кафедры создала и читает лекционный курс «Физика биополимеров». Она знаменита работам по структурам коллагенов и, особенно, по соответствию этих структур свойствам воды и разным температурным условиям, в которых функционируют эти белки. Ее эрудиция безгранична. Ее лекционный курс уникален. Этому способствует ее, продолжающаяся многие десятилетия работа в качестве ответственного секретаря журнала Биофизика. Она знает все - ей по необходимости приходится читать все статьи, присылаемые в журнал. В этом качестве почти все эти годы она тесно сотрудничала с Л. А. Блюменфельдом. Журнал Биофизика Основателем журнала был Глеб Михайлович Франк. Им был определен особый стиль этого журнала, соответствующий его главному лозунгу: «не гасите пламя!». Это, возможно, единственный академический журнал с таким лозунгом. Здесь особенно ценят статьи, содержащие новые экспериментальные данные, но могут опубликовать и гипотезы, посвященные трудным проблемам. Н. Г. Есипова и Л. А. вполне следовали этому лозунгу. После смерти Г. М. Франка главным редактором много лет был А. А. Красновский. Он пытался сделать отбор публикуемых статей более строгим, полагая мерой достоинства журнала процент отклоняемых работ. Я был в те годы также членом этой редколлегии и получал большое удовольствие от того, как Л. А. и Н. Г. следовали лозунгу Г. М. Франка при сопротивлении А. А. Красновского. Следует заметить, что острые дискуссии нисколько не омрачали общую дружескую обстановку в редколлегии. Об этом отчасти можно судить по стихотворению, написанному Л. А. к юбилею А. А. Красновского. А. А. Красновстму 26 августа 1983 г. Не в стиле оды иль элегии, А просто от избытка чувств От нашей сложной редколлегии Я Вас приветствовать хочу Вам «Биофизика» поручена, И Вы, как смелый капитан, Ее ведете по излучинам, А мы — за Вами по пятам Мы изменяем все названия, Чтоб автор не воображал, И нет роскошнее издания, Чем наш оранжевый журнал! И рецензентов мы не спросим, Что, рецензент умнее нас? Статьи по профилю отбросим, А Либермана, так анфас! Покамест сроки сильно сдвинуты, Но наша сбудется мечта, Когда процент статей отринутых Мы с Вами доведем до ста. И если я не стану шизиком, То эдак через десять лет, Спрошу, что значит «Биофизика»? И точный получу ответ. Прошло более 25-ти лет. Точное определение понятия «Биофизика» еще не сформулировано... Редколлегию после А. А. Красновского возглавил Е. Е. Фесенко, а Л. А. остался в удобном для него качестве — зам. главного редактора. С Е. Е. у них не было разногласий и вместе с Н. Г. они еще много лет сохраняли «остров свободной научной прессы» в море научной информации. Проблемы биологического образования студентов-физиков. ББС МГУ. Миассово, летние и зимние школы по молекулярной биологии Для воспитания исследователей биологических проблем лекции и семинары не могут заменить непосредственных впечатлений от «естественной среды обитания» и живущих в этой среде растений и животных. У студентов-физиков очень мало возможностей для таких впечатлений. Идеальным местом для получения таких впечатлений вместе с конкретными знаниями биологии является Беломорская Биостанция МГУ — ББС (см. главу 39). Ко времени создания нашей кафедры, заботами и трудами Н. А. Перцова, ББС стала прекрасным местом для проведения студенческой практики. Соответственно, из всех биологических курсов именно Зоология беспозвоночных животных была оптимальна для формирования облика таких исследователей. А если к этому прибавить просторы тайги, почти незаходящее летом Солнце, поразительные краски Севера, крики чаек и пролетающих гагар, тишину и оранжево-желтую морошку по берегам болот, чернику и бруснику вдоль таежных тропинок и внезапно открывающиеся при выходе на берег морские заливы ... А еще чрезвычайное разнообразие разных животных — губок, медуз, морских звезд, полихет, голожаберных моллюсков, гребневиков, балянусов... Их названия сохраняются в памяти как стихи. Приплывающие иногда тюлени, шумно дышащие белухи и весь строй жизни, определяемый приливами и отливами со всем понятными словами «низкая вода», «высокая вода»... А еще ловля трески и наваги, и много еще чего... Ботанические экскурсии и занятия ботаникой «на подножном» материале. Маршруты по тайге с В. Н. Веховым или В. Р. Филиным. Все это, в самом деле, «впечатывается» в память и становится нестираемыми «впечатлениями», самыми яркими воспоминаниями в жизни. Ведь было же, что Армен Сарвазян (лето 1961 г.), боясь упустить ежеминутную смену и игру красок и оттенков, старался почти весь месяц вовсе не ложиться спать, и поселился среди черных скал на берегу... (на литорали). С I960 г. практика на ББС стала важной частью образования биофизиков на Физическом факультете. В разные годы к впечатлениям беломорской практики добавлялось Миассово на Биостанции у Н. В. и Е. А. Тимофеевых-Ресовских, Хибины, Звенигородская биостанция, Пущинская практика. Но практика на ББС оставалась главным событием кафедральной жизни поколений студентов. Николай Владимирович часто останавливался в доме Нины Николаевны и Льва Александровича. Замечательные вечера - рассказы, чай, коньяк и пение (когда к ним присоединялся Саша Коган с гитарой). Это там Н. В. сформулировал (без звериной серьезности!) определение: «Блюм, конечно, самый умный на Физическом факультете, а значит самый умный в Университете! А, следовательно, и в Москве. Следовательно, и во всем Советском Союзе и, следовательно, во всем мире... ». Эту формулу он весело озвучивал еще не раз на наших кафедральных праздниках. Л. А. посвятил Н. В. несколько своих стихотворений. Вот одно из них:

Известно всем: вначале было слово. Важнее слова вещи в мире нет. Мы слово услыхали в Миассово Тому назад уж двадцать с лишним лет Ведь человек и суетен, и грешен, Не отличает в слепоте своей Немногие существенные вещи От многих несущественных вещей. Чему Вы только нас не обучали! Но если все до афоризма сжать, То главное — и в счастье, и в печали Существенное в жизни отличать. Пущино. Институт Биофизики. Филиал Кафедры. Осенняя практика В главе 45 рассказано о мотивах и обстоятельствах создания Пущинского Центра биологических исследований АН СССР. Этот рассказ нужно несколько дополнить. Г. М. Франк был чрезвычайно озабочен возникшей ситуацией. Он был назначен директором-организатором нового научного центра. В марте 1961 г. в Пущино было начато строительство нового здания Института биофизики, а большинство сотрудников института вовсе не были склонны покидать уже достаточно оборудованные лаборатории в здании на Профсоюзной улице, и тем более переезжать из Москвы в Пущино, где не было должных условий для цивилизованной жизни. Я сказал Л. А., что мне представляется ситуация крайне благоприятной для нашей кафедры. Мы могли бы создать на базе Института биофизики в Пущино мощную базу для курсовых и дипломных работ наших студентов. Л. А. отнесся к этой идее с энтузиазмом. Г. М. Франк, недавно переживший от всех волнений, связанных с созданием научного центра, тяжелый инфаркт, также отнесся к этой идее крайне положительно. Он обещал предоставить нашим выпускникам и студентам любое число квартир и любое число лабораторных помещений в новом здании. В качестве базы кафедры была создана специальная лаборатория, названная Г. М. Франком «лаборатория Физической биохимии». Я стал (по-совместительству) заведовать этой лабораторией. 24 июня 1964 г. переехала для работы в Пущино группа выпускников из нашего «3-го курса» и затем присоединились к ним из 1-го выпуска А. Жаботинский, из 2-го В. Брусков и Т. Преображенская, а также А. Н. Заикин, Г. Н. Берестовский и Л. П. Калиниченко. Через некоторое время Г. М. Франк и В. С. Фурсов подписали договор о сотрудничестве Института и Факультета и предоставлении условий для работы студентов и сотрудников кафедры Биофизики в Пущино. С тех пор на протяжении 30 лет в осенних семестрах студенты 5-го курса кафедры 2-3 месяца проходили в Пущино «преддипломную практику». Некоторые оставались потом для ды неоднократно приезжал в Пущино и участвовал в наших семинарах.

Но пока в моем повествовании — осень I960 г. Университетские события этих дней накладываются на события научной жизни. Для Л. А. это самые драматичные дни, возможно, самые остро-эмоциональные положительные переживания. Все вновь, все впервые! Впервые — биология для физиков. Впервые спектры ЭПР. Впервые термодинамический анализ процессов передачи информации. А кругом — какие потрясающие события! Двойная спираль ДНК. Открытие рибосом и мРНК. Синтез АТФ в митохондриях. Идеи конформационной подвижности молекул белка. Аналогия белок—машина. Доминантный Тимофеев-Ресовский. Лекция И. Е. Тамма о ДНК. Семинары П. Л. Капицы и Л. Д. Ландау в «Физ. проблемах». Спектры ЭПР. Химическая колебательная реакция. Светящиеся бактерии! Какая концентрация ежедневных новостей! Спешим на лекции. Спешим в лаборатории. Спорим на семинарах. Мир и дружелюбие в лабораториях и на кафедре... Полное счастье. Открытие «магнитных» свойств ДНК В это время в лаборатории Л. А. в Институте химфизики было сделано удивительное открытие — открыты «магнитные» свойства ДНК. В ходе исследований в клетках дрожжей, в препаратах нуклеиновых кислот и нуклеопротеидов был обнаружен странный, очень широкий сигнал ЭПР. Такой широкий, что его было трудно заметить — линия спектра еле возвышалась над осью абсцисс, но простиралась очень далеко. Пришлось уменьшить скорость развертки. Поразительно! Такие спектры ЭПР характерны для ферромагнитных веществ. Откуда они в препаратах ДНК? Не грязь ли? Л. А. и А. Э. Калмансон тщательно исследовали возможность загрязнений препаратов. Ни на одном из этапов препаративного выделения ДНК не было источников таких загрязнений - нигде не применялись железные инструменты и содержащие металлическое железо препараты. Кроме того, сигнал был лабильным — его интенсивность сложным образом зависела от рН. Это исключало тривиальные объяснения [3-8]. Возникло смелое предположение - эти необычные для органических веществ магнитные свойства обусловлены уникальными особенностями структуры ДНК. Тут простор фантазии. Огромная молекула ДНК аналогична магнитофонной ленте? Наследственная память аналогична записи на магнитофонную ленту? Значит, на эту запись могут влиять электромагнитные поля? Такая красота предположений! А эти «аномальные» свойства могут быть результатом «стеккинг-взаимодействия» конпланарных радикалов нуклеиновых оснований, образующих «монетные столбики» с обобщенными на больших расстояниях тг-электронами... Вместе с выдающимся выпускником Химического факультета, В. А. Бендерским Л. А. произвел теоретический анализ реальности таких структур. Они пришли к выводу, что такие структуры могли бы объяснить «феномен широких линий». Эту теоретическую работу и проблему «широких линий» Л. А. доложил на семинаре П. Л. Капицы в Институте физ. проблем. Была интенсивная дискуссия. Но работа была одобрена самим (...!) Л. Д. Ландау... В пользу этой концепции свидетельствовало обнаружение «аналогичных широких линий ЭПР с теми же свойствами (асимметрия сигнала, температурная зависимость и т. д.) в препаратах искусственных полимеров ряда полиаминохинона, содержащие азот и многочисленные полярные группировки в цепи сопряжения и не содержащие металлов» [4,7,9]. Обнаружение «аномальных магнитных свойств нуклеиновых кислот» произвело большое впечатление в научных и околонаучных кругах. Н. Н. Семенов полагал это открытие чрезвычайным научным событием. Появились статьи в советских и зарубежных газетах. Был поставлен вопрос о внеочередном присуждении Л. А. Блюменфельду Ленинской премии и его выдвижении в академики. Л. А. поставил условие: Ленинскую премию он согласен получить только вместе с Калмансоном и Бендерским! Но, (какие люди!), и Калмансон и Бендерский не согласились и сказали, что премию следует присудить только одному Блюменфельду! Тогда, верный однократно принятому решению, Л. А. заявил, что отказывается от Ленинской премии... Это ярко характеризует всех участников этих событий. Л. А. никогда не менял своих решений. (А потом стало ясно: как хорошо, что он не получил эту премию...) Однако, данное Л. А. объяснение природы «широких линий» вызвало критику ряда авторитетных исследователей. Недостаточно убедительным его считали Я. К. Сыркин и М. Е. Дяткина. Резко возражал Я. Г. Дорфман - он считал неверной оценку концентрации неспаренных электронов (1021 на 1 грамм), данную Л. А. в этих работах. Я. Г. Дорфман отметил, что «широкие линии» могут быть следствием относительно небольшого числа мелких кристаллов ферромагнитных примесей. В апреле 1961 г. Я. Г. Дорфман передал Л. А. текст своей критической статьи (до ее опубликования), в которой подробно рассмотрел экспериментальные результаты работ по «широким линиям». Я. Г. Дорфман был выдающимся физиком. Магнитные явления были предметом его глубоких исследований. Еще в 1923 г. он предсказал возможность электронного парамагнитного резонанса. Экспериментальное подтверждение верности этого предсказания - открытие эффекта ЭПР - независимо сделал в 1944 г. Е. К. Завойский. Я не знаю деталей, но мне кажется, что Я. Г. Дорфман был несправедливо отстранен от интенсивной научной деятельности, начатой в молодости. Он работал в Институте истории естествознания и техники (?) и в ВИНИТИ. Наверное, эта несправедливость отразилась на его характере. Я. Г. Дорфман пришел к выводу, что все экспериментальные результаты естественно объясняются наличием «мелкодисперсных частиц примеси». И тут произошло ужасное событие! Ю. С. Лазуркин и др. [9] посредством обычного магнита извлекли из насыпанного на стекло порошкообразного препарата ДНК, дававшего аномальный спектр ЭПР, серые крупинки - носители этих свойств. Основная масса препарата «широких линий» не давала... Я. Г.Дорфман прав... Казалось, проблема закрыта - феномен «широких линий» - артефакт, обусловленный загрязнениями препарата в ходе его получения. Говорили о выдающемся открытии, а это просто грязь — артефакты, обусловленные плохой работой экспериментаторов. И казавшаяся убедительной теория основана на экспериментальной ошибке... Нравы научного сообщества. Общее мнение. Это прединфарктная ситуация! Спокойно! Спокойно! Ни на одной стадии выделения препарата ДНК не было железных предметов. Все реактивы чисты. Это раз. Два — широкие линии появляются только на некоторых стадиях жизни клеток. Три - сам феномен зависит от условий, в частности от рН раствора, из которого осаждается препарат... Это значит, что магнетитовые частицы образуются на определенной стадии жизни клетки на молекулах ДНК - это критикам казалось абсолютно невероятным... Научное сообщество возбуждено «разоблачением». Оно, как правило, встречает с удовлетворением такие ситуации. Л. А. с его темпераментом очень остро переживал эту ситуацию. Смерть Славы Цуцкова В эти дни на кафедре произошло ужасное событие — самоубийство студента 4-го курса Славы Цуцкова. Он был одним из самых талантливых студентов физфака. Он имел склонность к математике, был участником семинара молодого тогда В. И. Арнольда, и был признан первым на отборочном собеседовании со студентами, желающими специализироваться по биофизике. Однако, вопреки мнению кафедры, деканат не зачислил его в нашу группу — у него были нарушения учебной дисциплины — он опаздывал на занятия (поскольку по ночам работал на стройке каменщиком!) и не сдал должное чисто прочитанных страниц английского текста. Мы не были готовы к такому произволу и неуважению нашего мнения. В деканате против Цуцкова была резко настроена инспектриса, ранее работавшая воспитательницей в детском саду, и, возможно, поэтому не вполне понимающая студентов. Ее поддерживал всесильный зам. декана И. И. Ольховский. Нас явно хотели сразу приучить к дисциплине. Мы растерялись и сначала лишь «роптали» на наших собраниях по пятницам. А Слава Цуцков, насильственно распределенный на другую кафедру, пытался одновременно посещать и все наши занятия и практикумы. И это при работе на стройке, так как кормил себя сам - не хотел (не мог?) получать помощь от отца. Это была для него невыносимая нервная и физическая перегрузка. Он не вынес напряжения и застрелился 3 мая 1961 г. Мы были потрясены. Л. А. направил декану В. С. Фурсову письмо об ответственности деканата в этом ужасном происшествии. Сам Л. А. был в очень тяжелом настроении. Как раз в эти дни развертывалась кампания по «разоблачению» артефактов в «широких линиях» в препаратах ДНК (см. дальше...). Шбель Цуцкова и последовавшие события сделали горизонт очень мрачным.

Письмо Л. А. возмутило Физический факультет. Признать себя виновным в доведении студента до самоубийства факультет не мог. Новая кафедра, новые сотрудники факультета явно не соответствовали требованиям. Речь шла о самом существовании новой кафедры (тогда все еще называемой «лаборатория») в ее тогдашнем составе. Подробно о сложившейся ситуации написано мною в книге, посвященной 50-летию нашей кафедры на Физическом факультете [10]. 1961 г. — в Миассово у Н.В.Тимофеева-Ресовского В тяжелом настроении в конце мая 1961 г. по приглашению Н.В.Тимофеева-Ресовского мы с группой студентов приехали на семинар на Биостанцию в Миассово. Л. А. сделал на этом семинаре доклад с подробным анализом ситуации с «широкими линиями», рассмотрев работы сторонников и противников его концепции, Л. А. согласился с тем, что измеряемое «число неспаренных спинов» (порядка 1021 на грамм) «следует понимать, как то количество свободных спинов обычного парамагнетика, которое дало бы линию ЭПР такой же интегральной интенсивности... и что оно может не иметь отношения к действительному содержанию неспаренных электронов в образцах». Он перечислил три возможных объяснения наблюдаемых феноменов: 1. Наличие ферромагнитных включений. 2. Наличие парамагнитных ионов, коллективное взаимодействие которых осуществляется с помощью основной структуры. 3. Появление неспаренных электронов и их необычных свойств как следствие особенностей самих упорядоченных органических систем. Подробно рассмотрев все варианты, он пришел к выводу, что «наблюдаемый эффект не сводятся к тривиальным ферромагнитным загрязнениям, однако может быть обусловлен лабильными ферромагнитными включениями, стабилизация или образование которых определяется свойствами основной структуры». Н. В. Тимофеев-Ресовский, комментируя доклад Л. А., сказал, что, по его мнению, наибольшее количество железа содержит в себе именно Л. А. Блюменфельд... В переработанном виде этот доклад был опубликован тремя авторами Л. А. Блюменфельдом, В. А. Бендерским и А. Э. Калмансоном в № 6 журнала Биофизика за 1961 г. [11]. Дискуссия на этом не завершилась. Я. Г. Дорфман был обижен, что в переоценке концентрации неспаренных электронов в исследуемых образцах нет должной ссылки на его расчеты. Он полагал все работы по «широким линиям» ошибкой, основанной на неучете ферромагнитных примесей, тем, что «присутствие совершенно ничтожных следов (10_6-10~2 %) железа в виде нерастворимых ферромагнитных частичек может существенно исказить любые опытные данные на любых объектах». В письме к Л. А. он писал: «Я не испытываю ни малейшего удовольствия от всей этой пикировки с Вами. Но наука в Советском Союзе является, прежде всего, государственным и общественным делом. Как советский человек и как коммунист я считаю себя морально обязанным противодействовать распространению в печати ошибочных утверждений, тем более выдаваемых за новейшие научные открытия, сбивающих с толку неспециалистов и только порочащих честь нашей науки». Эти слова об «ошибочных утверждениях, порочащих честь нашей науки» Я.Г.Дорфмана отражали реакцию части «научного сообщества». Они абсолютно не соответствовали высоким этическим нормам. Л. А. переживал трудные времена. Но еще в I960 г. в статье вместе с О.П.Самойловой [7] они показали, что сигнал ЭПР, «широкие линии*, резко зависит от стадии жизни клетки. Они показали, что«... покоящиеся дрожжевые клетки обладают лишь весьма слабо выраженными псевдоферромагнитными свойствами. В наших условных единицах интенсивность сигналов ЭПР не превышает 3 • Ю19 неспаренных электронов на грамм.... начало процесса деления клеток и роста культуры всегда сопровождается резким повышением интенсивности сигнала ЭПР (по крайней мере в 50-100раз, а возможно, и значительно больше). Интенсивность сигнала ЭПР в условных единицах соответствует в данном случае 1 -г 3 • Ю21 неспаренных электронов на грамм. Прекращение в конце опыта процессов роста и деления ... всегда сопровождается резким падением интенсивности сигналов ЭПР, вплоть до исходного, практически нулевого уровня.» Эта работа была получена редакцией 18 октября I960 г. - за несколько месяцев до критики Я. Г. Дорфмана - термин «условные единицы» был употреблен авторами независимо от этой критики. Но главное - поразительный факт — если даже это ферромагнитные частицы, то они возникают (и исчезают!) лишь на определенной стадии жизни клеток. Ни о каком загрязнении и артефактах тут говорить нельзя. Авторы пишут: «Все эти результаты без каких-либо исключений были воспроизведены в 30 сериях опытов. В опытах, поставленных на различных расах дрожжей и в различных условиях проведения эксперимента (аэрация, питательная среда, наличие солей и т. д.) наблюдается закономерный параллелизм между интенсивностью сигналов ЭПР, появляющихся во время развития культуры, и скоростью роста». Л. А. убежден, что ферромагнитные включения, если они и образуются, то это происходит под влиянием полимерных органических структур. Он убежден в реальности ферромагнетизма органических структур. В 1963 г. в Докладах Академии наук вышла его статья на эту тему [12]. Он писал: «Целью настоящей работы явилась попытка непосредственного установления возможности сведения наблюдаемого ферромагнетизма органических структур к тривиальным ферромагнитным загрязнениям. Под последним понимаются ферромагнитные включения, образующие отдельную неорганическую фазу, независимо от того, попали ли они в образец извне или образовались в нем из парамагнитных частиц в процессе выделения и обработки. Для этого было проведено в возможно более чистых условиях выделение препаратов ДНК. Были получены из других лабораторий или синтезированы некоторые типы полимеров с сопряженными связями, измерены их спектры магнитного резонанса, сняты кривые намагничивания и проведен анализ на содержание железа и других металлов... ». Среди результатов этого исследования, автор подчеркивает «экспериментальный факт, проверенный на десятках образцов. Полимеры с сопряженными связями, состоящими только из атомов С и Н ... никогда не обнаруживают широких линий ферромагнитного резонанса, который всегда наблюдается у систем, содержащих гетероатомы в цепи сопряжения... Каково бы ни было объяснение этого эффекта, необходимо постулировать, что ферромагнитные области и их свойства тесно связаны с основной органической структурой* (выделено мною. — С.Ш.). Возражения Л. А. критикам были убедительны. Однако они не влияли на распространившееся мнение: «широкие линии» в опытах Л. А. Блюменфельда - результат «тривиальных загрязнений». Сложная субстанция это «общее мнение». Это «общее мнение» может, как и в данном случае, совершенно не соответствовать действительности, фактам! Ну, никакие это не загрязнения, не артефакты раз они появляются и исчезают в зависимости от стадии жизни клетки! Никакие это не загрязнения препаратов, если не было внешних источников ферромагнитных частиц! Но «общее мнение» очень устойчиво. «Мы-то думали..., а оказалось...» Членам «научного сообщества», особенно тем, кто сам не получал в своих работах ярких результатов, разоблачения такого рода доставляют мрачное удовольствие. И они распространяют это общее мнение. А мнение это — клевета! Включите, пожалуйста, (в памяти) арию Дон Базилио из «Цивильского цирюльника» Бомарше—Россини! Куда тут деться? Вас встречают понимающие или скорбно сочувствующие взгляды. Вас жалеют друзья... Ухмыляются враги... Мы все «метеочувствительны». Легко работать в атмосфере всеобщего одобрения и даже восхищения. А тут «атмосфера» резко изменилась. Из авторов выдающегося открытия вы вдруг превращаетесь в неудачников, принимающих грязь в опытах за «потрясающий феномен». Истории науки полна такими примерами. Н. Н. Семенов расстроен: Л. А. Блюменфельд поставил его в неудобное положение... Ему сказали, что Л.А.Остерман известный высоким методическим искусством также видел «широкие линии в спектре ЭПР» в культуре E.coli... Н. Н. позвонил Остерману. Остерман подтвердил - есть сигнал в образце высушенных бактерий. Н. Н. молча повесил трубку... Эта атмосфера омрачила жизнь со-авторов. А. Э. Калмансон и В. А. Бендер- ский покинули поле боя. Саша Калмансон резюмировал эту ситуацию в стихотворной форме: Мы открыли не феррит, — органический магнит! Разглядев такое чудо нам закрыть его б не худо! Через некоторое время, по представлению В. М. Жданова - директора Института вирусологии и эпидемиологии им. Д. И. Ивановского, Президиум АМН СССР принял решение о создании лаборатории биофизики «...для исследований радиоспектроскопическими методами ферментативных процессов, лежащих в основе размножения вирусов в клетках». Младшему научному сотруднику А. Э. Колмансону было предложено возглавить эту лабораторию. Резолюция Л. А. Блюменфельда: «Не возражаю» 17.10.1962. Калмансон был увлечен заботами по созданию новой лаборатории. В этих заботах он получил поддержку от «первоисточника» — академика Е. К Завойского. От проблемы «широкие линии» он отошел.

Калмансон был увлечен заботами по созданию новой лаборатории. В этих заботах он получил поддержку от «первоисточника» — академика Е. К. Завойского (на фото слева). От проблемы «широкие линии» он отошел Примерно также поступил и Виктор Бендерский. И его нельзя за это упрекать. И он и Саша были в этой работе психологически, не первыми авторами. А «первенство», личная ответственность выявляется именно в таких драматических ситуациях. В. А. Бендерский начал сотрудничать с Л. А. еще в 1956 г. — он был тогда студентом 2-го курса Химического факультета. Он талантлив и разносторонен. Возникшая атмосфера всеобщего неодобрения губительна для молодых талантов. Кроме того, он был тогда «чистым теоретиком» и не мог отвечать за экспериментальные результаты. Н. Н. Семенов предложил ему возглавить самостоятельную группу. Они занимались электрическими, оптическими свойствами и фотопроводимостью органических полупроводников. Это были направления работы с весьма вероятным важным технологическим результатом. Через некоторое время В. А. Бендерский стал заведовать лабораторией в филиале Института химической физики в Черноголовке и к проблеме «широких линий» в живых клетках не возвращался. Таким образом, весь груз ответственности за истинность полученных результатов и сделанных на их основании выводов оказался на одном Л. А. Блюменфельде. Мне кажется уместным здесь остановиться на этой стадии «получения нового знания». Обычно неожиданные, «новорожденные», результаты вызывают скептическое отношение научного сообщества. Неожиданное — значит не соответствующее имеющимся представлениям. Естественная реакция — неприятие. Родители должны защищать беспомощных новорожденных. Это психологически трудная миссия. Логики тут мало. Нужна «слепая родительская любовь». Л. А. не стал продолжать работы на культурах клеток — ему казалось, что и так все что нужно сделано и опубликовано... «Чего же им еще надо...». Он был неправ. «На самом деле», (любимое выражение Л. А.) нужно было вновь и вновь доказывать: «Это не грязь, а замечательное научное явление!» В самом деле, в клетках, в связи с изменением состояния нуклеиновых кислот, образуются ферромагнитные включения. Ясно, что наличие таких ферромагнитных частиц жизненно важно - в эволюции не сохраняются случайные свойства. Возможно, что образование таких частиц необходимо для основных функций ДНК. Возможно, они нужно для того, чтобы сделать клетки (организмы) чувствительными к внешним магнитным полям? Необходимо понять смысл и природу этих явлений. Зачем в жизни клетки нужна стадия резкого усиления чувствительности к магнитным полям, зачем и как образуются магнетитовые включения? Вряд ли дрожжам и бактериям нужно ориентироваться в земном магнитном поле. А может быть нужно? Может быть, необходимо восприятие флуктуации межпланетного магнитного поля? Может быть, в самом деле, слабые магнитные поля влияют на внутриклеточные процессы? Что это за процессы? Пока эти вопросы без ответов. Может быть, именно этим объясняется чувствительность организмов к флуктуациям свойств межпланетного магнитного поля? Может быть, поэтому мы теперь жадно прислушиваемся в прогнозах погоды к сообщениям о «магнитных бурях» и их возможной опасности при сердечно-сосудистых неисправностях? Может быть, эти частицы воспринимают направление земного магнитного поля при ориентации в полете птиц и пчел? Эти вопросы остались для будущих поколений. А мы опять сыграли в традиционную российскую игру — сначала, в борьбе друг с другом, задушили новую мысль, затем, как обычно, после смерти автора, начинаем говорить об отечественном приоритете... Российская традиция! Через несколько лет после отнесения нашим «научным сообществом» феномена «широких линий» к артефактам - было обнаружено широкое распространение «биогенного магнетита»у самых разных живых существ - у пчел, голубей, бактерий. Мы благостно ссылаемся на (замечательных, выдающихся и пр. исследователей) Дж. Киршвинка, Д. Джонса, Б. Мак-Фадена, открывших (!!) биогенный магнетит и установивших его роль в магниторецепции. Переводим их труды на русский язык - два тома - перевод с английского под редакцией д-ра физ.-мат. наук В. А. Троицкой и д-ра биол. наук Ю. А. Холодова [13]. Биогенным магнетитам посвящены международные конференции и обзоры [14,15]. И никаких ссылок на работы Блюменфельда ... Но ведь это те самые магнетитовые частицы, которые обнаружили в 1959-1960 гг. Л. А. и сотрудники! Однако... Однако... Однако, не надо винить в этой ситуации только «научное сообщество»! Л. А. с его принципом «ДА» или «НЕТ», а не «МОЖЕТ БЫТЬ» оказался в чрезвычайно тяжелой психологической ситуации. «На самом деле» вроде бы и делать ничего не надо! Все сказано. Критика опровергнута! Но это — вязкая среда. Его не слышат. С его темпераментом, со столь привлекательными резкими и определенными реакциями, ситуация невыносима. Он все сделал. Все сказал. А дальше — «как хотят»... Он всегда помнил о проблеме «широких линий». Но делать новые опыты и обсуждать эту проблему публично перестал. Было множество других замечательных проблем... Л. А. вернулся к этим работам лишь через 25 лет... После 1961 года... Трагедия Славы Цуцкова и психические травмы, связанные с «широкими линиями», казалось бы, постепенно ушли «под спуд». Их заслонили события повседневной жизни. Заботы о формировании лекционных курсов и практикумов на кафедре, ход исследований в лаборатории в Институте химфизики. Казалось, мы «вышли на стационар». Жизнь полна и интересна. После «падения» Т. Д. Лысенко - смещения Хрущева осенью 1964 г., начала возрождаться отечественная биология. В январе 1965 г. в Дубне, по примеру Летних школ Тимофеева-Ресовского, открылась первая Зимняя школа по Молекулярной биологии. Большая роль в их организации принадлежала ленинградским физикам Т. М. Бирштейн и О. Б. Птицину. Эти Зимние школы стали регулярными. Активное участие в них принимали наши корифеи «первых выпусков»: В. Иванов, Г. гурский, В. Туманян, А. Маленков, В. Дещеревский. С лекциями на первых школах выступили Н. В. Тимофеев-Ресовский, В. Я. Александров. Л. А. Блюменфельд. М. В. Волькенштейн, Т. М. Бирштейн, В. Степанов, Р. Б. Хесин, А. С. Спирин. В. И. Иванов, А. Г. Маленков и Г. Г. Маленков, В. И. Дещеревский, С. Э. Шноль... Эти Зимние школы стали важной частью жизни научного сообщества. Среди прочего они создавали возможность дружеского общения представителей разных институтов из разных городов. Л. А. был очень активным участником этих школ. Инфаркт На этом внешне положительном интеллектуальном и эмоциональном фоне резкой неожиданностью стал инфаркт миокарда, случившийся у Л. А. на 5-й школе, в январе 1969 г. в Дубне. Наверное, если бы не радостное оживление, характерное для атмосферы зимних школ, можно было бы заметить надвигающуюся опасность — характерные боли в левой руке и пр. Но Л. А. решил преодолеть их лыжной прогулкой... И вообще, никуда не делся эмоциональный груз переживаний последних лет. Инфаркт — характерное последствие сильных потрясений. Выздоровление Л. А. было долгим и постепенным. Жизнь после инфаркта. «Проблемы Биологической физики» ...Инфаркт настиг Л. А., конечно, не только из-за «широких линий». Арест и смерть отца, война, изгнание из Карповского Института, угроза ареста и изгнание из ЦИУ, постоянное напряжение и резкий переход от всеобщего восхищения к «общему мнению»... После инфаркта условие выживания — исключение острых эмоций. Никаких темпераментных дискуссий! К 1971 г. Л. А. не то чтобы совсем «оправился» от инфаркта — он постепенно приспособился к новому после-инфарктному состоянию. Он (во всяком случае «публично») не возвращался к «широким линиям», а погрузился в обдумывание давно занимавших его общих проблем физики, биофизики и даже философии [16-20]. Очень важным для него стало в этих трудах в последующие годы сотрудничество с А. Н. Тихоновым [19,20]. Результатом этого очень плодотворного времени стало множество статей на русском и английском языках и его книга «Проблемы биологической физики» [16]. Это именно «Проблемы», а не их решения - рассказ о загадках и парадоксах, о проблемах, подлежащих исследованию. О проблемах многократно обсуждаемых в лекциях Л. А. В этих книгах множество глубоких и ярких идей, но... даже не упоминаются «широкие линии»... Железный Блюменфельд, в сущности, оставил эту тему будущим поколениям... Трудно объяснить, почему, когда в разных лабораториях мира стали развиваться исследования «магнитных свойств» живых существ и материалов биологического происхождения, в Советском Союзе все это направление было объявлено «лженаукой». В основе этой тенденции были безапелляционные суждения, в основном, теоретиков, не имеющих собственного опыта экспериментальной работы. Мало нам было запрета генетики и кибернетики, мало нам было «борьбы с теорией резонанса»! Мы ничему не научились. Мы не научились бережно относиться к экспериментальным результатам. Произошла «инверсия» — а-приорные суждения теоретиков стали восприниматься как «не подлежащие обжалованию приговоры». Я не раз в этой книге говорил о целой популяции «борцов с лженаукой», зарабатывающих дешевый авторитет в этой «борьбе», умеющих лишь «возбуждать улыбку дам огнем нежданных эпиграмм» и ради этого «готовых на все».... Удивительно, что это могут быть вполне хорошие по обычным критериям люди... В те годы главным борцом с лженаукой был М. В. Волькенштейн. «Магнитобиологические исследования» вызывали у него особо острую реакцию. Его позиция четко изложена им самим в книге [20]. Там есть специальная глава № 13 «О ложной биофизике». В этой главе М. В. даже классифицирует направления «ложной биофизики». Среди этих направлений: «Представления об особых электронных свойствах — полупроводниковых и даже сверхпроводниковых — биополимеров и биологических систем в целом... Представления о наличии в биологических системах новых для физики видов полей. Представления о биологической значимости особых видов слабых излучений. Разнообразные представления о специальных свойствах воды в биологических системах, в частности, о влиянии „омагниченнои воды" на физиологию растений и животных.» ... Бывают же неосторожные авторы! Насколько же нужно быть самоуверенным, чтобы составлять и публиковать такие перечни! Казалось бы - дело в опыте. Надо знать «как на самом деле»... Нет, этим борцам экспериментальные данные не важны. Они и так знают заранее, что может быть и чего быть не может. М. В. не успокаивается на этом и помещает в книгу специальный раздел (стр. 144-149) «Беседы и доказательства, касающиеся лженауки и научных ошибок, этики, эстетики и прочих важных предметов». В этой книге в смягченной форме приведен спор автора с неназванным оппонентом... Я то знаю, что оппонентом был как раз Л. А. Они друзья — давно знакомы и на «ты». Я то знаю, что для Л. А. этот предмет очень острый — его «широкие линии» объявлены результатов вульгарной ошибки - загрязнения препаратов ДНК железными опилками. Он знает, что это не ошибка. Но «научное сообщество»... М. В. ни в каких экспериментальных открытиях «не виновен» - он теоретик, интерпретатор чужих опытов, судья, решающий «лже» или «не-лже». Всю «Беседу» я цитировать не буду. Вот определение автора (М. В.): «Лженаука — явление универсальное, и причина ее процветания лежит главным образом в нас самих - в ученых, не сумевших преодолеть лень, робость, в ученых, лишенных чувства юмора». (Л. А. вряд ли согласится с отнесением этих качеств к себе...) Оппонент (Л. А.) спрашивает: «А не кажется ли тебе, что борьба с лженаукой в какой-то мере нарушает принципы научной этики, нарушает свободу и демократию, без которых наука не может существовать?» Автор (М. В.): «Нет, не кажется. Свобода и демократия означают, что каждый автор работы имеет право на внимание и его труд должен быть оценен специалистами. Но та же демократия означает право на критику и требует, чтобы автор отнесся к ней серьезно и внимательно».

Это, без сомнения фарисейство. Речь идет обычно, о закрытой критике — рецензии тайные и автору критикуемой работы возразить обычно не удается. Достаточный пример - история открытия Б. П. Белоусовым колебательной реакции (глава 17). Ну, а как быть с экспериментальными данными? (Во время этой «беседы»... в комнату врывается возбужденный Посетитель): Посетитель. «...Вы неуважительно, более того грубо отозвались о моей работе. Я требую объяснений и извинений.» Автор. Сожалею, я не хотел вас обидеть, но ничего к мною написанному добавить не могу... Далее текст я пропускаю и привожу лишь самые главные слова Посетителя: «Я готов повторить свои опыты вместе с вами.» Автор. <Лженаучность вашей работы непосредственно следует из общефизических положений. А от совместных опытов я отказываюсь. Я не могу тратить время на опыты, которые считаю бесполезными.» Раздраженный и оскорбленный Посетитель уходит. Оппонент. «И так ли ты уж прав, отказываясь от совместных опытов?» Автор. «Прав, конечно... у меня хватает более серьезных занятий, чем проверка опытов нашего гостя...» Ох, неосторожен М. В. Волькенштейн! И в перечне заведомо лженаучных тем и в без-аппеляционных суждениях и в бестактности, имея в виду ситуацию с «широкими линиями» и беседу с Л. А. Ничему не учит история науки! Сколько вреда принесла человечеству безаппеляционность рецензентов. Мало было борьбы с Коперником, Галилеем, Майером, Зоммельвейссом., мало было авторитетного мнения о невозможности определения химического состава звезд, последовательности аминокислот в белках, падения камней с неба..., мало было запрета на публикацию статьи Б. П. Белоусова о колебательной реакции... Л. А. Блюменфельду потребовалось почти 25 лет, чтобы преодолеть психологические барьеры и вернуться к экспериментам с «широкими линиями». Я не буду нарушать хронологию. Пока речь о годах жизни, в которых он к этим работам не возвращается. В эти годы, его, наряду с «проблемами биологической (и небиологической) физики», остро занимали (типичные для интеллигентов) общефилософские вопросы о сущности и смысле жизни, о смерти, о «свободе воли». До некоторой степени они нашли отражение в его стихах... Что значит «Я»? Ответа нет. Молчит сознание мое. Придется за ответом мне Уйти опять в небытие. 23.11.1995 Пожалуйста, без звериной серьезности! Атмосфера праздников. Важность праздников. Юбилеи Чем острее научные разногласия, чем труднее жизненные обстоятельства, тем важнее «некоторое легкомыслие». Лозунги Н. В. Тимофеева-Ресовского «Наука — баба веселая! Пожалуйста, без звериной серьезности!» — важные условия преодолений не только научных разногласий, но и жизненных трудностей, и имеют медицинский, терапевтический смысл. Мы старались следовать этим принципам, как в повседневной жизни, так и во время регулярных кафедральных праздников. Очень важно с некоторой регулярностью собираться всем вместе. Смотреть друг на друга, оценивать настоящее и вспоминать друзей и обстоятельства прошедших лет. Такие собрания - станции на непрерывном пути во времени. Мы первый раз устроили такой юбилей к 10-летию создания кафедры. В Большой Физической аудитории не было свободных мест. Множество гостей — Н. Н. Семенов, Н. В. Тимофеев-Ресовский, Л. А. Туммерман, М. В. Волькенштейн, Я. М. Варшавский... Шноль-старший (Э. Э. Шноль) снял на 8-мм пленку уникальный фильм. Ценные (как обычно!) фотографии сделал С. В. Тульский. Какие были речи! Какое веселое «выпитие» было потом в столовой Института молекулярной биологии... Кафедральные праздники — эти «станции на пути во времени» сильно отличались друг от друга. 20-летие, 25-летие и 30-летие кафедры мы праздновали в Пущино. И многих уже не было на следующих остановках. Мне представляются кульминационными два наших юбилея: в 1984 г. и 1989 г. (25- и 30-летия). Еще почти все бодры и интенсивны. Но уже ясно, что происходит «смена караула». Л. А. передает руководство кафедрой В. А. Твердислову. А в стране «перестройка». Вот-вот рухнет Советский Союз. Кипят политические страсти. Пусты магазины. Но все еще идет по устоявшимся нормам. Праздник 30-летия нашей кафедры в 1989 г. кажется мне кульминацией... 30 выпусков (30-ый в январе 1990 г.) — около 500 российских интеллигентов! Благородное дело — увеличение численности этого уникального класса. 500 представителей этого класса, объединяемых общими воспоминаниями о лекционных курсах, о лекторах, о Беломорской практике, о лучших годах жизни, бывших до «постепенного холода жизни». В кульминации Л. А. передает жезл — заведывание кафедрой В. А. Твердислову В декабре 1989 г. в Пущино, в здании Института биофизики мы устраиваем грандиозный праздник. В ресторане Пущино более 300 человек. Соединение многих выпусков. Атмосфера всеобщей приязни. Мы с Л. А. настроены элегически. Мы то знаем, что это (как все в жизни) неповторимо. Мы впитываем мгновения. А фотографы С. В. Тульский, С. Савкин (и я тоже...)... запечатлевают эти мгновения. Речь Л. А. в аудитории 5-19 Физического факультета о 30-летии кафедры Биофизики (снимки С. Савкина) После 30-летия кафедры...

С годами Л. А. все больше соответствовал традиционному облику респектабельного университетского профессора, инвалида Великой Отечественной Войны. Он стал медлительным и размеренным. Возобновились боли от осколков в ноге. Был пережит второй инфаркт. Он ходил с палкой. ...Но удостоенный инфаркта По достиженьи зрелых лет Я и де-юре и де-факто Отныне лыс, солиден, сед... Но иногда, когда он читал свои стихи или обсуждал яркие научные новости, он приобретал прежний облик молодого, темпераментного контрабандиста из оперы «Кармен». «Широкие линии» 25 лет спустя... Как ясно из сказанного, Л. А. после 1961 г. напряженно и успешно занимался многими проблемами. Но также ясно, что все эти годы проблема «широких линий» не уходила из его головы. Однако, прошло почти 25 лет когда он смог вернуться к этой проблеме. Много всего было за эти 25 лет. Много и на кафедре и в Институте биофизической химии (отколовшейся части Института химфизики). О событиях в Институте я рассказывать не берусь - не был непосредственным свидетелем. Знаю только, что к этому времени лаборатория Л. А. разделилась на две. Одной стал заведовать А. Ф. Ванин, проводивший все эти годы пионерские исследования природы биогенной N0, открывшие новое научное направление, по которому вслед за ним пошли сотни исследователей во всем мире [22-24]. Вторую возглавил Р.М.Давыдов, занимавшийся механизмами ферментативного катализа. Л. А., освободившись от обще-лабораторных проблем (он остался в должности главного научного сотрудника) наконец, вернулся к «широким линиям». В октябре 1987 г. в редакцию журнала Биофизика была направлена статья А. И. Цапина, О. П. Самойловой и Л. А. Блюменфельда «Закономерности изменения магнитных характеристик клеток дрожжей Sacharomyces cerevisiae на разных стадиях роста культуры» [25]. Были повторены старые опыты с использованием новой современной техники низкотемпературной ЭПР-спектроскопии. Вновь была показана четкая корреляция клеточного цикла развития синхронной культуры дрожжей и величиной сигнала ЭПР в области «широких линий». Показано, что максимальная интенсивность сигнала ЭПР наблюдается за 10-15 минут до начала интенсивного деления клеток. Установлено, что центры, ответственные за этот сигнал представляют собой структуры типа спиновых стекол. Все подтвердилось. Но к этому времени острота ситуации сгладилась. Пришло новое поколение. Мало кто помнил о «проблеме широких линий». Почти некому стало доказывать правоту работ 60-х годов. Зато все знали, что в клетках бактерий, растений, животных могут образовываться кристаллы биомагнетита и что в этом направлении работает много лабораторий в мире... Почти тогда же, в 1989 г. Л. А. оставил должность заведующего кафедрой. Им стал наш выпускник В. А. Твердислов. Оставил должность, но продолжал активно участвовать в обсуждении кафедральных дел. Жизнь кафедры всегда полна событий. Отборочные собеседования, лекции, летняя практика, экзамены, веселые праздники и элегические расставанияе с очередным выпуском. ...Наверное, для всех нас самым важным событием в жизни было поступление в Университет. Самым торжественным — момент окончания Университета (так мы говорим «окончил» Университет...). Мы отмечали эти торжественные моменты вручением золотых шоколадных медалей и групповой фотографией очередного выпуска. Больших золотых медалей на красных шелковых лентах... Шоколадных, чтобы смягчить серьезность момента... Многие наши выпускники сохраняют эти (съедобные!) медали всю жизнь.

* * *

...Свой последний, 80-й день рождения 23 ноября 2001 г. Л. А. встретил в индивидуальной палате Кардиологического центра. Ира Лисовская принесла огромное блюдо с пирожками необычайной вкусноты. Л. А. угощал ими многочисленных посетителей. Он надписывал и дарил сборник своих стихов [25], изданных в точности к этому дню (в основном усилиями Кати Симоненко и Наташи Бодровой). Мы (и он) понимали, что это прощание. Но еще не вышла его последняя книга «Решаемые и нерешаемые проблемы биологической физики» [27] — этим изданием неуклонно занимался А. Н. Тихонов. 3 сентября 2002 г. Саша принес в палату корректуру этой книги. Л. А. подписал ее и через несколько минут умер. Странное, известное многим, состояние... В реальности Л. А. нет. А я продолжаю обсуждать с ним происходящие события. Я рассказываю ему о подготовке специальных номеров журнала Биофизика с посвященными ... ему статьями. Моя статья о нем — стараюсь сохранить равновесие между повествованием, апологией и необходимой официальностью академического журнала [28]. В этих номерах журнала (№ 6 за 2003 г. и № 1 за 2004 г.) статьи друзей и учеников. В этих номерах журнала, поразительным образом заключалось завершение драмы «широких линий»! «Широкие линии» не артефакт! Магнетитовые частицы необходимы для нормальной жизни клеток! В этом, посвященном Л. А., № 6 журнала Биофизика была опубликована большая статья коллектива авторов во главе с Г. Б. Хомутовым. Статья, среди прочего, посвящена тонким «ленгмюровским» пленкам ДНК и обнаружению на этих пленках - мономолекулярных слоях - крупинок... железного магнетита. Г. Б. окончил кафедру в 1979 г. (выпуск № 19). Удивительно! Оказывается уже к этому времени трагическая история «широких линий» была для студентов далеким прошлым и в памяти не отложилась. Г. Б. пришел ко мне с только что полученным номером журнала в большом волнении. Обнаруженные им наночастицы железа образуются при взаимодействии с ДНК! Это же разгадка тайны «широких линий». Он узнал об этой тайне из моей статьи о Л. А. Блюменфельде в этом номере. Г. Б. «тут же», в несколько дней, написал замечательную статью «О возможной роли ионов железа в изменениях состава комплексов ДНК и их магнитных свойств в процессах клеточного цикла» [29]. В статье показан возможныйм биологический смысл и механизм образования нано-частиц магнетита в жизни клеток. Статья успела прямо в следующий (№ 1 за 2004 г.) номер журнала Биофизика, также в значительной части посвященный памяти Л. А. Блюменфельда. Я поместил там свой краткий, «драматургический» комментарий. В самом деле, получилась удивительная драматургия! Такую пьесу нельзя придумать... Как жаль, что Л. А. не дожил до этих событий. Как странно, что он также не заметил этого смысла в работах Хомутова. (Он о них знал, но «не вникал»). Если бы можно было передавать сообщения «на тот свет»... В этой статье Г. Б. предлагает интересную гипотезу. Он обращает внимание на то, что в циклах деления клеток ключевым является процесс изменения упаковки ДНК — от плотной компактной, суперспиральной до развернутой. Плотная упаковка в ядре обусловлена комплексами ДНК с катионными молекулами — полиаминами или гистонами. Для перехода к развернутой конформации необходимо изменить состав лигандов. Г. Б. полагает идеальными для этой цели катионы металлов и более всего трехвалентный катион железа. Он пишет: «Центральным местом нашей гипотезы о возможной роли катионов железа в изменении состава и в структурных трансформациях нуклеопротеидных комплексов является идея о том, что ионы железа обеспечивают изменение состава комплексов, образуемых фосфатными группами ДНК, эффективно конкурируя и замещая аминогруппы органических лигандов в таких комплексах. Доставка катионов железа к компактизованной ДНК (в том числе адресная доставка к определенным участкам нуклеопротеидных комплексов на ДНК) может быть обеспечена переносчиками железа различной природы, при этом включение железа в комплексы с ДНК может происходить по механизму обмена и замещения лигандов. После стадии конкурентного вытеснения органических лигандов (полиаминов, гистонов или других белков) из комплексов с ДНК катионами железа встает вопрос об удалении самих катионов железа и получении свободной ДНК. Эта задача может решаться путем изменения заряда связанных с ДНК ионов железа в ходе окислительно-восстановительных реакций и их перехода в мобильные комплексы. Также возможно образование и последующее удаление слабозаряженных железосодержащих наночастиц из катионов железа, образующих комплексы с молекулами ДНК. Нами продемонстрирована возможность включения катионов Fe3+ в планарные комплексы ДНК-амфифильный поликатион и получения организованных цепочечных ансамблей наночастиц оксида железа (магнетит и маггемит, диаметр 2-5 нм) в таких системах при нормальных условиях (комнатная температура, атмосфера воздуха) под действием восстановителей (использовались борогидрид натрия или аскорбиновая кислота) при повышенных значениях рН ... Вполне возможно, что широкие линии сигнала ЭПР, открытые Л. А. Блюменфельдом с сотрудниками в препаратах ДНК, интенсивность которых коррелировала с процессами деления клеток, обусловлены магнитными наночастицами оксидов железа, образующимися в процессах трансформации нуклеопротеидных комплексов на начальных стадиях деления клеток...» Замечательно красивая картина! Железо оказывается необходимым участником клеточного цикла. Образование магнетитовых частиц — обязательное следствие деления клетки. И, совсем замечательно, клеточный цикл тесно сопряжен с циклическими измерениями окислительно-восстановительного потенциала! Тем самым «феномен широких линий» оказывается проявлением фундаментальных биологических процессов. В подтверждение этой картины Г. Б. приводит экспериментальные данные из своих ранее опубликованных работ на пленках ДНК. Но наиболее полная картина представлена в обзоре [30]. Здесь приведено детальное описание полученных Г. Б. Хомутовым результатов по синтезу магнитных наночастиц оксида железа в комплексах ДНК с участием реагентов исключительно биогенной природы — источников железа (ферритин) и восстановителей (аскорбиновая кислота) при нормальных условиях (физиологические значения рН ~ 7,5, комнатная температура, атмосфера воздуха). Г. Б. пишет: «...Наночастицы магнетита в наших экспериментах образуются из ионов железа, перенесенных от молекул ферритина на иммобилизованные комплексы молекул ДНК, в ходе последующих окислительно-восстановительных процессов, инициируемых аскорбиновой кислотой, и взаимодействий образующейся неорганической нано-фазы с лигандами. Наночастицы магнетита, как известно, обладают магнитными свойствами, которые могут проявляться, в том числе, в резонансном поглощении СВЧ-излучения. Такие магнитные наночастицы в принципе могут обусловливать эффект „широких линий сигнала ЭПР", обнаруженный Л. А. Блюменфельдом с сотрудниками в препаратах ДНК и в клеточных культурах на определенных стадиях деления клеток... Таким образом, в результате проведенного исследования процессов образования наночастиц оксидов железа в системе, включающей иммобилизованные комплексы ДНК и биогенные реагенты, установлено, что в системе, включающей ферритин в качестве источника ионов железа и аскорбиновую кислоту в качестве восстановителя, происходит образование наночастиц магнетита Fe304 с доминирующими характерными размерами 2-3 нм. Полученные результаты указывают на возможность формирования магнитных наночастиц оксида железа на молекулах ДНК или их комплексах с полиаминами в биологических системах при соответствующих условиях, обеспечивающих наличие и доступность источников ионов железа и восстановителя. Такие процессы в принципе могут иметь место в ходе некоторых биогенных физиологических или патологических процессов в живых системах, включающих метаболизм железа, окислительно-восстановительные процессы, регуляцию стадий клеточного цикла и процессов с участием ДНК. В результате таких процессов образования стабильных нанофазных оксидов железа возможна нейтрализация ионов железа (находящихся в избыточном количестве или в ненадлежащем месте) в биологических системах и тем самым предотвращение их участия в патологических окислительно-восстановительных процессах. В частности, такие процессы могут являться элементами защитных реакций живых систем от факторов, приводящих к образованию активных форм кислорода и обусловленных редокс-активными ионами железа...» Могу себе представить волнение Л. А., если бы он прочел эти слова... А я должен отметить, что в этой, представленной выше, картине, речь идет вовсе не только о «магнитных свойствах» биогенных структур. Одна из общих проблем, занимавших Л. А. многие годы, — связь окислительно-восстановительных и ионных процессов в клетке. Он говорил об этой проблеме в своих лекциях. В начале 60-х Валерий Иванов (наш 1-ый выпуск - один из инициаторов создания кафедры Биофизики на Физическом факультете) увидел сходство пространственной структуры аскорбиновой кислоты и нуклеиновых оснований и высказал предположение о роли комплексов аскорбиновой кислоты с металлами с переменной валентностью - железом и медью в регуляции превращения нуклеиновых кислот, способности ДНК к репликации. Статью В. Иванову помог опубликовать Л.А.Блюменфельд - это было в 1965 г. Многие десятилетия потом В.И.Иванов не оставляет эти идеи. Он сам и вместе с Л. Е. Минченковой опубликовал много работ по этой проблеме [31, 33]. В самом общем виде теперь ясно, окислительно-восстановительные изменения состояния комплексов железа (меди) с ДНК могут быть регуляторами клеточных циклов [34]. Тем самым соединяются две великих ветви биохимии - окислительно-восстановительные процессы метаболизма и процессы преобразования наследственной информации.

Прошло несколько десятилетий. (Авторы новых идей живите, пожалуйста, как можно дольше!) В 2004 г. произошло замечательное событие. Роберт Клевеч и сотр. [33, 34] обнаружили, что многие сотни (многие тысячи!) генов дрожжей «включаются» и «выключаются» синхронно в зависимости от окислительно-восстановительного состояния клетки. Это состояние изменяется с четким 40-минутным периодом. Разные группы генов активируются на разных фазах этих колебаний. Этот вновь открытый вид колебаний, связывающий метаболизм и «геномику», сопровождается «включением» и «выключением» репликации ДНК! Итак, почти (!) ясно, что, в самом деле, окислительно-восстановительные реакции изменяют состояние реагентов, изменяют — разрешают или запрещают — осуществление ими их функций. Репликация ДНК управляется изменениями редокс-условиями в клетке. Условиями, определяющими возможность обратимого восстановления нуклеиновых оснований при взаимодействии восстановителей (аскорбиновой кислоты, глютатиона) с металлами переменной валентности — железом или медью. Идеи эти прекрасны. Множество нитей переплетено в них. И смысл «широких линий» и ранее неизвестное назначение ионов железа в клетке. И возможная роль аскорбиновой кислоты (без которой м. б. нельзя избавиться от образовавшихся магнетитовых нано-частиц). И даже сентенция А.П.Чехова, говорившего, что в человеке слишком мало железа и много фосфора... Осталось «совсем немного» — показать, что «широкие линии» в спектрах ЭПР появляются и исчезают с периодом Genome-wide oscillation. Осталось только измерить эти спектры в должной постановке опытов. И быстрее сообщить Блюму результаты... Совсем ли завершилась эпопея «широких линий»? Чтоб совсем — этого не бывает. Можно ожидать здесь еще множество интересных «поворотов темы». Но эта эпопея наполнила многие десятилетия жизни Л. А. Блюменфельда особым напряжением. Здесь была и радость открытий и интеллектуальные озарения и тяжесть «разоблачений» и недоверия. Здесь проявились характеры и определились жизненные траектории многих людей. Как жаль, что Л. А. немного не дожил до счастливого финала.

* * *

«Блюменфельдовские чтения» Лев Александрович Блюменфельд умер 3 сентября 2002 г. 23 ноября этого же года, в день его 81-летия, мы собрались на первую конференцию его памяти. Эти конференции становятся традиционными — уже было шесть таких конференций. Эпилог Многое приходит мне на память - студент, идущий мрачной осенью 1941 г. много километров, чтобы найти военкомат и пойти воевать. 4-ый корпус Боткинской больницы и монтаж спектрометра ЭПР, первые лекции на кафедре, наши сражения на семинарах и волшебное свойство университета — каждый год, год за годом, десятилетие за десятилетием — в аудитории опять веселые молодые лица и у них своя жизнь. А на Блюменфельдовских конференциях бывшие молодые люди, когда-то давно проходившие отборочные собеседования в конкурсе для поступления на кафедру, и молодые, проходившие эти собеседования недавно, выступают с докладами. Головы «бывших» седые, или, даже вовсе без волос, но глаза сверкают, и мы опять ощущаем присутствие в аудитории Л. А. Блюменфельда. Он озабочен. Он пытается узнать, кто это сейчас на трибуне? Неужели это... Скоро число выпускников кафедры дойдет до 1000! А среди них только профессоров будет почти две сотни. А мы уходим, уходим в память... И есть в этом движении тайна. Л. А. «опять ушел в небытие». А мы еще здесь... Мы еще здесь ищем ответы на такие вопросы... А пока стоит у меня на столе деревянная скульптура «Журавль и лисица»...

* * *

Наверное, основное содержание этой книги — размышления о социальном явлении «Российская интеллигенция». Тема, как было заранее ясно, необъятная. В этой главе книги, сколько удалось, представлен портрет типичного представителя этого класса 2-й половины XX века. Научим конференция состоите! е субботу. 24 иоеора 2007 гола ма физическом факультете МГУ ааулитории 5-19 (Малая физическая) Начало• II 00 Тел. дня справок (495)939-30-07.939-30-25 38*

Ректор В. А. Садовничий и декан В. И.Трухин поздравляют В. А.Твердислова с 60-летием (фото С. Савкина) Пройдена жизнь: Безмятежное детство. Поэзия. Радость познания. Арест отца. Война. Победа. Послевоенная жизнь. Творчество. Широкие линии. Кафедра Биофизики. Счастье человеческого общения. Что же осталось, кроме памяти живых? Я думаю, что драма «широкие линии» - открытие магнетитовых структур в живых клетках сохранится в истории науки. Сохраниться не только как важное открытие, но и как типичный пример трудности на пути нового знания. Пример, уроки которого могут помочь будущим открывателям нового. И главный из них — призыв к стойкости! Но, кажется мне, самым ценным наследством Л. А. Блюменфельда является создание кафедры Биофизики на Физическом факультете. Мы приближаемся к ее 50-летию. Прошло уже много лет, как Л. А. Блюменфельд передал «жезл» В. А. Твердислову Прошло много десятилетий со времени отборочного собеседования (I960 г.!) студентов будущего 4-го выпуска кафедры. За это время и этот черноволосый юноша превратился в седого профессора. Мы отмечаем теперь и его юбилеи... Облик и стиль кафедры сохраняются. Усложнилась жизнь. Резко уменьшилось финансирование. Но жизнь продолжается. Не прекращаются удивительные открытия в нашей науке. Не уменьшается стремление студентов-физиков принять участие в этих открытиях. И мы приветствуем новые поколения! Более подробно обстоятельства жизни Л. А. Блюменфельда, связанные с кафедрой Биофизики Физического факультета МГУ, отражены в публикациях, посвященных 50-летию кафедры в 2009 г. Далее приведены лишь некоторые, из более чем 200 публикаций Л. А., имеющие отношение к тексту главы. Полная библиография трудов Л. А. Блюменфельда имеется в выпусках журнала Биофизика, посвященных его памяти (Биофизика. Т. 48, №6, 2003 и Т. 49, № 1, 2004). Работа Л. А. в Институте химической физики отчасти отражена в его статье в книге: (Дубовицкий Ф. И. Институт химической физики (очерки истории). Черноголовка 1992 г. С. 452-457. Л. А. Блюменфельд. Личные воспоминания). О работе в Институте биохимической физики я не пишу, надеясь, что это сделают его друзья и сотрудники в этом институте. Примечания 1. Блюменфельд Л. А., «Гемоглобин и обратимое присоединение кислорода», «Наука». 1957. 2. Библиография трудов Л. А. Блюменфельда (см. Биофизика. Т. 49, Вып. 1, 2004). 3. Блюменфельд Л. А. «Аномальные магнитные свойства нуклеиновых кислот» Биофизика 1959. Т. 4. Вып. 5. С. 515. 4. Блюменфельд Л. А., Калмансон А. Э., Шен Пей-гень «Об особенностях электронной структуры нуклеиновых кислот и их комплексов с белками». Доклады Академии наук СССР, 1959. Т. 124. С. 1144-1146. 5. Блюменфельд Л. А., Берлин А. А., Матвеева Н.Г., Калмансон А. Э., Сельская О. Г. «Полимеры с сопряженными связями в цепях макромолекул. О некоторых особенностях полимерных соединений, содержащих гетероатомы в цепи сопряжения». Высокомолекулярные соединения. 1959. № 11. С. 1647. 6. Блюменфельд Л.А. Бендерский В.А. «Магнитные и диэлектрические свойства высоко-упорядоченных макромолекулярных структур». Доклады Академии наук СССР I960. Т. 133. №6. С. 1451. 7. Самойлова О. П., Блюменфельд Л. А. «Изменение магнитных свойств культуры дрожжей в процессах роста и деления». Биофизика 1961. Т. 6. Вып. 1. С. 15-19. 8. Блюменфельд Л.А. «Магнитные и электрические свойства макромолекул»// Природа 1961, №2, С. 55 9. Александров А. А., Гаврилов В. Ю., Киселев А. Г., Лазуркин Ю. С, Мокульский М. А. К вопросу о широких линияхЭПР в нуклеиновых кислотах и их комплексах с белками. М.: Изд. Ин-та атомной энергии им. И. В. Курчатова, 1961. 10. Шноль С.Э. Блюменфельд Л.А. и кафедра биофизики физического факультета МГУ К 50-летию кафедры (в печати). 11. Блюменфельд Л. А., Бендерский В. А., Калмансон А. Э. О возможности различных объяснений аномальных магнитных свойств макромолекулярных соединений. Биофизика 1961. Т. 6. Вып. 6. С. 631-637. 12. Блюменфельд Л.А. «О ферромагнетизме органических структур» Доклады Академии наук СССР 1963. Т. 148. № 2. С. 361-364 13. Биогенный магнетит и магниторецепция. Новое о биомагнетизме. Т. 1,2. Под ред. Дж. Киршвинка, Д. Джонса, Б. Мак-Фаддена. Пер. с англ. под ред. В. А. Троицкой и Ю. А. Холодова. М.: Мир, 1989- 14. R. В. Frankel, and R. P. Blakemore (editors), Iron Biominerals, (Plenum Press, New York, 1991). 15. Safarik L, and Safarikova M., Magnetic nanoparticles and Biosciences, Chemical Monthly, 133, 737-759, (2002). 16. Блюменфельд Л. А., Проблемы биологической физики. Наука, 1974 (первое издание), 1977 (второе издание). Переведена на английский язык (1881, pringr-Verlag, New-York). Переведена на немецкий (Akademie-Verlag, Berlin, 1977). 17. Блюменфельд Л. А., Кукушкин А. К, Квантовая химия и строение молекул. Изд-во МГУ, 1980. 18. Blumenfeld LA., Physics of Bioenergetic Processes, Springer-Verlag, 1983. Лев Александрович Блюменфельд 19. Blumenfeld LA, Tikhonov AN., Biophysical Thermodynamics of Intracellular Processes. Molecular Machines of the Living Cell. Springer-Verlag, 1994. 20. Блюменфельд Л.А, Тихонов АН. «Преобразование энергии и молекулярные машины биологических систем». Физическая Мысль России. 1995. Вып. 2. С. 3-16. 21. Волькенштейн М.В. «Физика и биология» Изд. Наука 1980 г. 22. Ванин А Ф., Налбандян P.M., Блюменфельд Л. А. «Сигналы ЭПР нового типа в дрожжевых клетках» В кн.: Свободнорадикальные состояния в биологии. М.: МОИП. 1964. 23. Ванин А. Ф., Налбандян P.M. Сигналы ЭПР нового типа в дрожжевых клетках. Биофизика, 1965.110. Вып. 1, С. 167-168. 24. Реутов В. П., Сорокина Е. Г., Косицын Н. С, Охотин В. Е. Проблема оксида азота в биологии и медицине и принцип цикличностим. URSS, 2003. 25. ЦапинАИ, Самойлова О. П., Блюменфельд Л. А. «Закономерности изменения магнитных характеристик клеток дрожжей Sacharomyces cerevisiae на разных стадиях роста культуры» Биофизика 1989- Т. 34. Вып. 4. С. 30-34. 26. Блюменфельд Лев Стихи и переводы разных лет. М.: URSS, 2002. 27. Блюменфельд Л. А. Решаемые и нерешаемые проблемы биологической физики. М.: URSS, 2002. 28. Шноль СЭ. Лев Александрович Блюменфельд (23.XI.1921-03.IX.2002). Биофизика, 2003. Т. 48. Вып. 6. С. 966-976. 29. Хомутов Г. Б., О возможной роли ионов железа в изменениях состава комплексов ДНК и их магнитных свойств в процессах клеточного цикла, Биофизика, 2004. Т. 49(1). С. 140-144. 30. Homutov G. В. DNA-based synthesis and assembly of organized iron oxide nanostructures. In: Nanomaterials for Application in Medicine and Biology. Giersig Michael, Khomutov, Gennady B. (Eds.) Springer, Dordrecht, The Netherlands, 2008. 31. Иванов В. И. «О роли металлов в дезоксирибонуклеиновой кислоте» Биофизика, 1965. Т. 10. Вып.1, С. 11-16. 32. Minchenkova L. E., Ivanov V. I. Influence of Reductants on optical characteristics of the DNA-Cu2+ complex; 1967, Biopolymers v. 5, 615-625. 33. Vanin Anatoly F., Ivanov Valery I. Interaction of Iron Ions with Oxygen or Monooxide in Chromosomes Triggers Synchronous Expression/Suppression Oscilations of Compact Gene Groups («Genowide Oscillation»): a New Outlook. In: Nitric Oxide v. 18 P. 147-152, 2008 34. Klevecz Robert R., Bolen James, Forrest Gerald, Murray Douglas B. A Genomewide Oscillation in Transcription Gates DNA Replication and Cell Cycle Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America. V. 101. № 5 (Feb. 3, 2004), pp. 1200-1205 35. Reinke Hans and Gatjield David. Genome-wide oscillation of transcription in yeast. Trends in Biochemical Sciences. V.31. №4, April 2006. P. 189-191 36. Калмансон А. Э. Электроны и жизнь. В сб. Чародей эксперимента: Сборник статей об академике Е. К. Завойском. М.: Наука, 1993. С. 127-131.