Глава 3

Принц Александр Петрович Ольденбургский (1844-1932)

Еще недавно я лишь смутно знал, что создание знаменитого Института экспериментальной медицины в Петербурге как-то связано с именем принца Ольденбургского. Слово «принц» и его имя вызывали у меня лишь детские ассоциации со сказками Андерсена. Сын Эрвина Бауэра - Михаил Эрвинович прислал мне книгу «Первый в России исследовательский центр в области биологии и медицины. К столетию Института экспериментальной медицины» [1]. Этот институт был создан по инициативе и на средства принца А. П. Ольденбургского. Значит, я неверно написал в первом издании этой книги, что первый собственно научный институт в России был создан по замыслу и на деньги Х.С.Леденцова! Первый институт был создан намного раньше. Мне интересны нравственные стимулы - с чего это принц создает ИЭМ? Кто он? Что за семья Ольденбургские? Более 70-ти лет после 1917 г. искажалось наше прошлое. Из общественной памяти исчезли имена и дела многих замечательных людей. Память о прошлом соединяет отдельных людей в единый народ. Как важно, что по всей стране идет сейчас процесс «реставрации истории». Восстанавливаются названия улиц и городов, возникают из прошлого имена замечательных людей. Петербургские исследователи Э. А. Анненкова и Ю. П. Голиков написали книгу «Русские Ольденбургские и их дворцы...» [2] — это не только о дворцах, а о многих поколениях Ольденбургских и их роли в просвещении, культуре и науки России. Принц А. П. Ольденбургский - один из династии, многие представители которой достойны нашей памяти. В книге о столетии ИЭМ сказано, что консультантами принца А. П. Ольденбургского при создании ИЭМ были профессора из «Еленинского Клинического института»... Значит ИЭМ — не первый. Первый —Еленинский — в честь великой княгини Елены Павловны. Как сказано в предыдущей главе, по ее инициативе был создан в 1885 г. Клинический институт. И те же вопросы. В силу чего великая княгиня и принц поступали таким образом? Возможно причина их поступков — «дух времени» — настроение в обществе. Настроение общества, определяющее наши поступки, даже если мы это не осознаем. Такое объяснение почти бесспорно. Но оно как-то снижает личные заслуги конкретных людей. Почему-то этот «дух» действует лишь на очень немногих. Замечательны заслуги перед нашей страной великой княгини Елены Павловны и принцев П. Г. и А. П. Ольденбургских. Они «создали прецедент» - и, возможно, под их влиянием через несколько лет купец X. С. Леденцов завещал свое состояние для создания «Московского научного института» (см. главу 6), а генерал A. Л. Шанявский решил создать Московский Народный университет (см. главу 5).

* * *

Итаю Русские Ольденбургские. Принц А. П. Ольденбургский - создатель Института Экспериментальной Медицины. Причудливы траектории судьбы. Не боялся бы я шокировать ревнителей изящной словесности, сказал бы: «причудливы траектории переноса ДНК!». Как переносится «ДНК» от датских или немецких аристократов в Россию. Как приобретает «эта ДНК» облик выдающихся деятелей России... Герцоги Голштинские, или принцы Ольденбургские, появились в России в 1725 г. Голштинский герцог Карл-Фридрих - супруг дочери Петра I Анны - отец Карла-Петра-Ульриха - будущего императора Петра III. Петр III вызвал в Россию своего двоюродного дядю Георга-Людвига. Один из сыновей Георга- Людвига — Петр служил в российской армии, участвовал в войне с Турцией. Петр Ольденбургский женился на Вюртембергской принцессе Фредерике - сестре императрицы Марии Федоровны (также до замужества - принцессе Вюртембергской). Так что Петр Ольденбургский и Павел I - «свояки». Один из сыновей принца Петра и Фредерики Петр-Фридрих-Георг (1784-1812) в России зовется «Принц Георгий Ольденбургский». Он женится на своей двоюродной сестре - дочери Павла I Елене Павловне (1788-1828) - это в моем изложении первая великая княгиня Елена Павловна. Их дети - внуки Павла I и племянники Александра I и Николая I - принцы Александр (1810-1829) и Петр-Георг (1812-1881). Принц Петр-Георг - отец А. П. Ольденбургского - воспитывался бабкой - вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Он был очень заметен в российской жизни в XIX веке. Стал сенатором в 1834 г., членом Государственного Совета в 1836 г., председателем Департамента Гражданских и Духовных дел в 1842 г., был генералом от инфантерии, председателем Опекунского Совета, президентом Вольного экономического общества - 1841-1859 гг. В 1845 г. стал председателем вновь учрежденного Главного Совета женских учебных заведений, а с 1860 г. - управляющим всеми учреждениями Ведомства императрицы Марии Федоровны, Главноуправляющим IV Отделения Собственной Его Величества канцелярии. Под его руководством находилось 104 воспитательных и других учреждений, происходило быстрое развитие женских гимназий, были созданы Женский Институт Принцессы Терезии (супруга П. Г. Ольденбургского) и первая в России «Свято-Троицкая община сестер милосердия» (1844), детский приют Принца Петра Георгиевича и училище Правоведения (1835) - где учились выдающиеся люди - не только будущие юристы, но и композиторы А. Н. Серов и П. И. Чайковский, поэты А. М. Жемчужников и А. Н. Апухтин, К. С. Аксаков, B. В. Стасов, В. О. Ковалевский [2]. Кроме того, с 1843 г. П. Г. был попечителем Александровского Лицея. Рассказывали, что он не мог вынести обязанности присутствовать при зверских наказаниях принятых в российской армии и однавды, когда «вели сквозь строй» солдата, он, генерал, ушел с плаца. Много ли это? Поразительно количество совершаемых им дел и занимаемых должностей. Какая давняя традиция «совместительства»! И сколько здесь благотворительности. Признательные современники после смерти П. Г. поставили ему памятник перед зданием Мариинской больницы в Петербурге с надписью «Просвещенному благотворителю принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому». А сама эта больница была сооружена по предложению императрицы Марии Федоровны в 1805 г.... Памятник П. Г. Ольденбургскому был снесен в советское время. Подробнее об этой замечательной деятельности П. Г. и его супруги принцессы Терезии можно прочесть в упомянутой книге Э. А. Анненковой и Ю. П. Голикова [2]. Мне важно лишь отметить, в такой семье, с таким образом жизни и мировоззрением рос их сын - принц Александр Петрович Ольденбургский. Символическая деталь: «19 октября 1861 г. торжественно и широко отмечалось пятидесятилетие Лицея, на которое собрались все воспитанники, от первого до последнего выпусков. Акт открыл попечитель П. Г. Ольденбургский... А еще через 50 лет, на столетнем юбилее, А. П. Ольденбургский выполнил ту же функцию, что и его отец» [2]. Наконец, создатель ИЭМ - принц Александр Петрович Ольденбургский (1844-1932) - троюродный брат Александра III. А. П. сразу, в день рождения 21 мая 1844 г. зачислен прапорщиком лейб- гвардейского Преображенского полка. Фактическую службу в этом полку начал в 1864 г., а в 1870 г. стал его командиром. В 1876 г. командовал 1-й Гвардейской Пехотной дивизией. Участвовал в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. В 1885-1889 гг. был командиром Гвардейского корпуса. Унаследовал от отца обязанности попечителя Императорского училища Правоведения, Приюта Призрения принца Петра Георгиевича Ольденбургского, Дома призрения душевнобольных, Свято-Троицкой общины сестер милосердия. В 1897 г. стал председателем Противочумной комиссии. А еще А. П. Ольденбургскому обязан своим обликом абхазский курорт Гагра. До благоустройства, из-за обилия болот это было крайне нездоровое место. Служивший там в Черноморском батальоне писатель-декабрист А. А. Бестужев-Марлинский писал (цит. по [5]): «Есть на берегу Черного моря, в Абхазии, впадина между огромных гор... Туда не залетает ветер, жар там от раскаленных скал нестерпим... лихорадка свирепствует до того, что полтора комплекта в год умирает из гарнизона... Там стоит пятый Черноморский батальон, который не иначе может сообщаться с другими местами как морем и, не имея ни пяди земли для выгонов, круглый год питается гнилью солонины. Одним словом, имя Гагры... однозначаще со смертным приговором...» В 1901 г. А. П. Ольденбургский «принял на себя заботу» о Гагрской климатической станции. К началу Первой Мировой войны в Гагре были построены: Климатическая станция, дворец принца Ольденбургского (в советское время дом отдыха «Чайка»), четыре гостиницы. Магазины, рестораны, больница, две школы, на берегу моря заложен парк, устроен телеграф, электрическое освещение, водопровод.

В представленном выше изложении нарисована, надо признать, благостная картина. Щедрые и человеколюбивые представители царствующего дома заняты благотворительностью и просвещением. Однако это в самом деле так. Это так несмотря на чрезвычайно напряженную обстановку в России в эти годы. По-видимому, ИЭМ был первым собственно научным институтом в России. В самом деле, как отмечено в предыдущей главе, Еленинский Клинический институт, как и Ветеринарные институты были предназначены для использования новейших достижений науки. Для собственно научных исследований они подходили мало. Мотивы, обстоятельства, история создания ИЭМ весьма замечательны. Первая глава упомянутой выше книги, выпущенной к 100-летию ИЭМ [1], написанная Ю. П. Голиковым и К. А. Ланге, называется: «Становление первого в России исследовательского учреждения в области биологии и медицины». Я в значительной степени основываюсь на тексте этой главы. «В ноябре 1885 г. своей взбесившейся собакой был укушен гвардейский офицер Д. По распоряжению А. П. Ольденбургского (командира Гвардейского корпуса) его направили в сопровождении военного врача Н. А. Круглевского (1844-1907) в Париж для лечения. Круглевскому было также поручено ознакомиться с приемами приготовления „яда бешенства". ...Тогда же с целью распространения в России открытого Пастером способа борьбы с водобоязнью, Ольденбургский поручил ветеринарному врачу К. Я. Гельману (1848-1892) (выпускнику Дерпт- ского ветеринарного института) осуществить опыты прививки (от) бешенства офицеру, укушенному собакой, и приступить к пассивированию „яда", как тогда назывался вирус бешенства, на кроликах. Лаборатория для проведения первых в России научных исследований в области антирабического дела была организована при ветеринарном лазарете лейб-гвардии конного полка, размещавшемся в здании на углу Конногвардейского (Профсоюзов) бульвара и Благовещенской (Труда) площади. Первое заражение кролика вирусом бешенства было осуществлено Гельманом 20 ноября 1885 г., а к моменту возвращения Круглевского из Парижа в лаборатории имелся вирус девяти генераций. Для ускорения подготовительных работ и открытия станции Пастер передал Гельману двух кроликов с 115 и 116 генерациями вирусов и направил в Петербург препаратора А. Лоара и химика Пердри». Очень интересны приведенные выше даты событий. Первые «в истории человечества» прививки против бешенства были проведены лишь за несколько месяцев до этого. 4 июля 1885 г. в лабораторию Пастера привезли 9-летнего мальчика Жозефа Мейстера с многочисленными укусами бешеной собаки - первая прививка человеку в Париже. Доклад Пастера о двух успешных случаях на заседании Французской академии и Академии медицинских наук был 27 октября 1885 г. 1 марта 1886 г. он сделал доклад об успешном лечении 350 больных. Уже изобретен телеграф. Весь мир взволнован этими событиями. Еще далеко не полностью были разработаны методы прививки. Но российские исследователи были инициативны и деятельны. Речь шла не только о борьбе с бешенством, но о проблеме борьбы с инфекционными болезнями вообще. Для этого А. П. Ольденбургский считал нужным создать специальный научный институт. Но сначала нужно было наладить работу по борьбе с бешенством. Работа по пассивированию полученного из Парижа вируса началась 13 июня, а спустя месяц 13 июля 1886 г. станция была официально открыта. Станция была создана на средства Ольденбургского. Сначала было всего два сотрудника — К. Я. Гельман и Н. А. Круглевский. С октября 1986 г. вместо Круглевского - врач В.А.Краюшкин (1854-1920), возглавлявший противорабическую станцию до 1920 г. Работы на станции быстро развивались - к концу 1886 г. сделаны прививки 140 пострадавшим. Годовой бюджет 18 тысяч руб. В книге [1] приводится часть текста речи Петербургского городского головы В.И.Лихачева 18 марта 1887 г. на заседании Городской думы. В этой речи интересна не только высокая оценка деятельности станции, но и сам уровень понимания проблемы: «Кроме постоянной текущей работы по наблюдению за животными, по приему больных и приготовлению яда для предохранительной прививки людям... на петербургской станции разрабатывается в широких размерах вопрос о бешенстве вообще и лечении этой болезни. И в то же время производятся исследования не только бешенства, но и других заразительных болезней. Так с целью изучения сифилиса старший врач городской Калинкинской больницы доктор Шперк проводит с июня 1886 г. последовательный ряд опытов над обезьянами, которые тоже содержатся на станции. А после поездки в ноябре 1866 г. принца А. П. Ольденбургского с д-ром Шперком и магистром Гельманом во Францию, к Пастеру, для личного ознакомления с вопросами перенесения сифилиса на животных и об изменении методов предохранительных прививок бешенства и сибирской язвы, магистр Гельман начал производить контрольные опыты с целью определить ее (?) силу и предохранительные свойства». Каков Городской голова! Мы теперь говорим «мэр». Нам бы в научном центре такого! Итак, «пастеровская станция» с самого начала имела задачи более широкие - не только борьбу с бешенством. Необходимость создания специальных научных институтов стала понятной почти одновременно во Франции, Германии, Англии и России. Была объявлена международная подписка по сбору средств для создания Пастеровского института в Париже. Российское правительство пожертвовало 100000 франков (40000 р.). Пастер был награжден орденом Анны 1-ой степени. Всего было собрано более 2 млн франков, и в 1888 г. Пастеровский институт в Париже был открыт. Вскоре в Германии создается «Гигиенический институт народного здравия» руководимый Р. Кохом. Ведется подготовка Листером к открытию подобного института в Англии. Подобный институт в России и задумал А. П. Ольденбургский. Это бесспорно проявление «духа времени» - А. П. Ольденбургский был не единственным представителем России, заинтересованном в работах Пастера. Почти одновременно с Ольденбургским аналогичные настроения охватывают многих прогрессивных граждан России. Молодой врач Николай Федорович Гамалея, будучи с февраля 1886 г. по поручению Одесского общества врачей в Париже у Пастера, оказал ему существенную нравственную и научную поддержку [1]. В 1886 г. при активном содействии Пастера в России открыто 6 пастеровских станций. Какой темп! - в мае 1886 г. в Одессе, 17 июня в Варшаве, 2 июля в Самаре, 13 июля в С.Петербурге, 17 июля в Москве при Александровской больнице, 19 июля в Москве при Генеральном военном госпитале. Пастер лично координировал деятельность русских станций. Но особенно активным было общение с А. П. Ольденбургским и его сотрудниками. Как отмечает Т. И. Ульянкина [3], до конца века в России была создана, наряду с ИЭМ, целая сеть более узко специализированных, бактериологических институтов. Так за счет казны были учреждены: Бактериологический институт Московского Университета, Бактериологическая лаборатория Женского медицинского института в С.-Петербурге, Военно-медицинская лаборатория Кавказского военного округа. На средства земств: Харьковский бактериологический институт (1894), Одесская городская бактериологическая станция, Екатеринославский институт Смоленского губернского земства (1911), Казанский бактериологический институт (1900), Томский бактериологический институт. На средства частных лиц: Еленинский Клинический институт, Бактериологический институт Ф. М. Блюменталя в Москве, Институт д-ра Н. И. Власьевского — «Иммунитет» в Москве, Институт Белоновского, Маслаковца и Либермана в С.-Петербурге. В 1911 г. Н.Ф.Гамалея создал Бактериологический институт в С.-Петербурге на свои средства.

* * *

Однако все эти институты несравнимы по масштабам с ИЭМ-ом. Замысел Ольденбургского был весьма широк. Он хотел пригласить И. И. Мечникова в качестве директора будущего института. Мечников предпочел работу в Париже в институте Пастера — возглавил там Отдел морфологии низших организмов и сравнительной микробиологии. Принц обратился к Александру III (троюродному брату) с просьбой разрешить организовать в Петербурге институт, подобный Пастеровскому в Париже и 1игиеническому в Берлине. Последовала резолюция, примерно такая: «Согласен, за твой счет». Для определения структуры и направлений научной деятельности будущего института А. П. Ольденбургский организовал специальный комитет в составе: 1. Профессор Еленинского института В. К. Анреп - физиолог и токсиколог, ученый секретарь и совещательный член Медицинского совета МВД; 2. Директор Еленинского института, профессор М. И. Афанасьев - бактериолог; 3. Магистр ветеринарии К. Я. Гельман, сотрудник Пастеровской прививочной станции; 4. Доктор медицины В. А. Краюшкин, сотрудник Пастеровской прививочной станции; 5. Профессор кафедры Фармакологии Медико-хирургической академии И. П. Павлов; 6. Профессор Еленинского института, директор Института органопрепаратов [8], совещательный член Медицинского совета МВД, А. В. Пель - фармацевт и фармаколог; 7. Равный врач Калинкинской больницы, внештатный сотрудник Пастеровской прививочной станции Э. Ф. Шперк - дерматолог и сифилидолог. Я под впечатлением этого списка. Ясна тесная связь замыслов великой княгини и принца. Сколь замечателен этот комитет по компетенции и разнообразию специальностей. Не удивительно, что они решили организовать институт более широкого профиля, чем институты Пастера и Коха. Задачи такого института - «экспериментальное изучение сущности производимых болезнетворными началами изменений в тканях и функциях организма и изыскание способов борьбы с ними» [1]. В книге, посвященной 100-летию ИЭМ, можно найти еще множество интересных сведений об организации ИЭМ. Там написано, как после завершения подготовительной работы из состава Специального комитета вышли все три сотрудника Еленинского Клинического института. Наверное, чтобы не ослаблять этот институт. Написано, что В. К. Анреп и И. П. Павлов не согласились стать директорами нового института. Возможно, Анреп отказался из-за трагических неудач лечения туберкулеза туберкулином, предложенным Кохом. Анреп ездил к Коху в Берлин, было так много надежд. Они не оправдались [7]. Павлов не смог бросить кафедру, но очень активно участвовал в создании ИЭМ. Принц затратил большие деньги на приобретение земли на Аптекарском острове и на строительство. Он еще раз обратился к Александру III. 25 ноября 1890 г. император посетил новое учреждение и повелел «принять в казну» с присвоением наименования «Императорский Институт экспериментальной медицины» и назначением А. П. Ольденбургского попечителем института. Хорошо быть принцем, членом царствующего дома при создании таких учреждений в самодержавном государстве. Принц в декабре 1890 г. представил в Государственный совет проект устава, его штаты, структуру, научные задачи. Все прошло, кроме «сметы расходов». Министр финансов (8 февраля 1891 г.) посчитал нужным (естественно!) сократить расходы и в первую очередь... штатные оклады научного и вспомогательного состава, приравняв их к окладам профессорского и преподавательского состава университетов. (Чтобы не было поводов для возбуждения ходатайств об увеличении окладов работникам университетов и Академии наук) [1]. Ольденбургский не согласился (16 февраля 1891 г.) с большинством доводов министра финансов [1, с. 15-16]: «...Вообще же не подлежит сомнению, что профессия ученого есть одна из самых невыгодных в нашем отечестве, красноречивым свидетельством чего служат многие вакантные кафедры в университетах и едва ли русский деятель науки может даже в отдаленном будущем мечтать о такой плате за свой труд, какую получают его иностранные коллеги на поприще даже теоретической медицины» (Прошло более 100 лет. Все стало еще хуже! С. Ш.) 28 февраля 1891 г. Министр внутренних дел обратился в Государственный Совет: «Ввиду важности задачи, преследуемой Императорским Институтом Экспериментальной Медицины, состоящей в изыскании и разработке открытых современной врачебной наукой новых методов борьбы с заразными болезнями, признавая учреждение названного института явлением весьма выдающимся и благодетельным для дальнейшего развития русской медицинской науки, я, со своей стороны, вполне разделяю вышеизложенное мнение его высочества принца А. П. Ольденбургского, а потому полагал бы необходимым ходатайствовать о высочайшем соизволении на утверждение у сего прилагаемых проектов устава и штата названного института с изменениями в них... признанных его высочеством целесообразными» 16 марта 1891 г. Государственный Совет в присутствии министра внутренних дел, министра финансов и принца Ольденбургского рассмотрел и одобрил предложенный проект. 15 апреля проекты временного устава и штата Института были «высочайше утверждены». Мне важны эти даты — это сверхвысокая скорость прохождения дел в государственной машине. Посмотрите на темпы «прохождений бумаг» при создании университета Шанявского или Леденцовского общества. Большое впечатление производит первоначальная структура и «кадры» ИЭМ: отдел физиологии - зав. И. П. Павлов; отдел патологической анатомии - зав. Н. В. Усков; отдел физиологической химии - зав. М. В. Ненцкий; отдел общей бактериологии - зав. С. Н. Виноградский; отдел эпизоотии — зав. К. Я. Гельман; отдел сифилидологии — зав. Э. Ф. Шперк; во главе отделов выдающиеся исследователи. Не нуждается в аттестации И. П. Павлов. Менее известен Маркел Вильгельмо- вич Ненцкий (1847-1901). В истории биохимии его имя связано с выяснением строения гема в гемоглобине и установлением его сходства с хлорофиллом. Особенно мне симпатичен Сергей Николаевич Виноградский (1856-1953). Это он открыл хемосинтез у микроорганизмов. В чисто минеральной среде, за счет энергии, выделяющейся при «простых» химических реакциях, например, при окислении серы, или превращениях нитритов в нитраты, эти микроорганизмы обеспечивают все жизненные потребности. Иные из них могут усваивать газообразный, молекулярный азот. Из минеральных исходных веществ — углекислого газа, аммиака, фосфорнокислых солей, сероводорода - они синтезируют аминокислоты, углеводы, нуклеиновые основания, изготавливают из них свою «протоплазму» - белки, нуклеиновые кислоты и пр., и пр. Это было потрясение. Так могла возникнуть жизнь на ранее безжизненной планете. Он много чего сделал за свою долгую жизнь [4]. При этом, наряду с общенаучными проблемами, С. Н. занимался и актуальными вопросами медицинской микробиологии типа дезинфекции предметов, зараженных чумными микроорганизмами. Его ближайшим сотрудником был, впоследствии очень известный, микробиолог Василий Леонидович Омелянский (1867-1928). В дальнейшем структура института дополнялась новыми отделами и новыми выдающимися сотрудниками. Я должен удержаться от соблазна перечислять их. Читатель может обратиться к цитируемой книге [1]. Значение ИЭМ в жизни нашей науки широко известно [9]. См. также [10]. Произошла Октябрьская революция. Большевики вполне понимали необходимость научного учреждения, разрабатывающего среди прочих проблемы борьбы с заразными болезнями. Понимали. Но изменить свою природу не могли. Не могли и преодолеть ужасную разруху, голод и холод в стране после многих лет войн и революций. Ослабел и заболел от лишений И. П. Павлов. Принимались специальные меры, чтобы добыть для него дрова и обеспечить его продовольственным пайком. Другим было не легче. Ко всему добавили обыски и аресты. Т.И.1]рекова пишет [1]: «...Почетный директор ИЭМ, нобелевский лауреат академик И. П. Павлов подал в Наркомпрос и в Совнарком РСФСР заявление с просьбой разрешить заграничную переписку и выезд за границу... Управляющий делами Совнаркома В.Д.Бонч-Бруевич доложил о просьбе... В.И.Ленину... Ленин поручил Бонч-Бруевичу срочно... связаться с председателем Петросовета Г. Е. Зиновьевым, чтобы сделать все возможное для улучшения условий жизни и работы ученого. Кроме того, он попросил Бонч-Бруевича письменно известить академика Павлова о том, что советская власть высоко уценит его заслуги и обеспечит всем необходимым. В ответном письме... Павлов описал тяжелое положение ученых: болезни и смерти в результате истощения, уплотнение жилплощади, необоснованные аресты. Заканчивая он писал:

Теперь скажите сами, можно ли при таких обстоятельствах, не теряя уважение к себе, согласиться, пользуясь случайными условиями, на получение только себе жизни „обеспеченной во всем, что только ни пожелаю, чтобы не чувствовать в моей жизни никаких недостатков" — (выражение из вашего письма)? Пусть бы я был свободен от ночных обысков (таких у меня было три за последнее время), пусть я был бы спокоен в отношении насильственного вселения в мою квартиру и т. д. и т. д, но перед моими глазами, перед моим сознанием стояла бы жизнь со всем этим моих близких. И как бы я мог при этом заниматься моим научным делом?.. В. И. Ленин, которому Бонч-Бруевич показал это письмо... вынес вопрос о помощи ученым на рассмотрение Совнаркома. В декабре 1919 г. в тяжелые для Советской республики дни постановлением Совнаркома „Об улучшении быта научных специалистов" была создана Комиссия по улучшению быта ученых — КУБУ. Возглавить комиссию поручили М. Горькому... В июне 1920 г. Ленин лично высказал председателю Петроградского исполкома Зиновьеву просьбу обеспечить Павлова всем необходимым „...в виде исключения предоставить ему сверхнормативный паек и вообще позаботиться о более или менее комфортабельной для него обстановке, не в пример прочим"». Я бы подчеркнул тут «не в пример прочим» (цит. по статье Т. И. фековой [1]). Прошло несколько лет. Наступил «Год великого перелома» с уничтожением крестьянства, борьбой с «меньшевиствующим идеализмом», массовыми арестами. «Среди арестованных в 1929-1931 гг. „буржуазных спецов" было немало крупных ученых. В ИЭМ были арестованы: А. А. Владимиров, возглавлявший его с перерывами в 1918-1927 гг., заведующий химической лабораторией Отдела патофизиологии И. А. Обергард, микробиолог профессор О. О. Гартох. Правда, вскоре они были освобождены по ходатайству руководства института. Павлов, возмущенный гонениями, обрушившимися на интеллигенцию, писал председателю Совнаркома В. М. Молотову: Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исключительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерно усердное искание врагов режима, или метод устрашения, или еще что-нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем большинстве случаев для ареста нет ни малейшего основания, т.е. виновности в действительности» (Т. И. Грекова [1]). Репрессии усиливались, фекова пишет далее ([1, с. 61]): «Освобождение отдельных ученых не меняло общей ситуации. В 1930-1932 гг. в печати возникла активная кампания против политически нейтральных и оппозиционно настроенных ученых, начала воплощаться идея „особой пролетарской науки" и особой социальной природы передовых научных кадров. Глава Ассоциации институтов естествознания Коммунистической академии главный редактор журнала „Естествознание и марксизм" Э.Я.Кольман писал в статье „Вредительство в науке" (Большевик. 1931. №2. с. 73-81): Подмена большевистской политики в науке, подмена борьбы за партийность науки либерализмом, тем более преступна, что носителями реакционных теорий являются маститые профессора, как махист Френкель в физике, виталисты Гурвич и Берг в биологии, что Савич в психологии, Кольцов в евгенике, Вернадский в геологии... „выводят" каждый в своей науке реакционнейшие социальные теории.» Я еще надеюсь иметь повод отметить преступно-самодовольную и отвратительную роль Э. Я. Кольмана - очень он мне интересен как социально-психологический типаж того (нашего!) времени. Как похожи на него в те годы Б. П. Токин, И. И. Презент и многие-многие. По созвездию выдающихся исследователей ИЭМ долгие годы в советское время занимал особое место в стране. И все это время Институт подвергался руководящему партийно-административному давлению. Вместе со всей страной он претерпел репрессии и террор 1930-1940 гг. Пережил Отечественную войну и страшную блокаду Ленинграда. На ИЭМ в значительной мере были направлены удары «Павловской сессии», «сессии ВАСХНИЛ», О. Б. Лепешинской. Выдающихся сотрудников унижали и увольняли. Иных арестовывали. Однако, возможно, самый сильный ущерб Институту был нанесен постановлением правительства о переводе основной части ИЭМ в Москву в статусе Всесоюзного института экспериментальной медицины. В Ленинграде остался лишь филиал - «просто ИЭМ». Рассказывать об этом подробно мне «не по чину» - это сделано сотрудниками ИЭМ - читайте их книгу [1]. Можно лишь сказать, что созданное принцем Оль- денбургским учреждение выполнило самую главную задачу — способствовало, насколько было возможно, сохранению интеллектуального потенциала России в важнейшей научной отрасли. Примечания 1. Первый в России Исследовательский Центр в области биологии и медицины. К столетию Института экспериментальной медицины. 1890-1990. Л.: Наука, 1990. 2. Анненкова Э.Л. и Голиков Ю.П. Русские Ольденбургские и их дворцы... СПб.: ООО «Алмаз», 1997. 3. Ульянкина Т.Н. Зарождение иммунологии. М.: Наука, 1994. С. 79. 4. ЗаварзинГ.А Сергей Николаевич Виноградский. К 100-летию открытия хемосинтеза // Природа. 1986. №2. С. 71-85. 5. Вианор Пачулиа По древней, но вечно молодой Абхазии. Сухуми: Изд. «Алашара», 1969 (я благодарен И.П.Белецкой, подарившей мне эту редкую книгу). 6. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. 7. Попытка Р. Коха лечить туберкулез туберкулином оказалась неудачной. Были случаи смерти после введения туберкулина, см. Яновская М. Роберт Кох / Серия «Жизнь замечательных людей». М.: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия», 1962; Крюи П. де. Охотники за микробами. Наука, 1987. 8. Упоминание об Институте «Органопрепаратов» сначала меня «обескуражило» - значит, не только Еленинский институт, но и другие были до создания ИЭМ-а... Нет, кажется, все же это был не «настоящий» научно-исследовательский институт. Ю. П. Голиков любезно сообщил мне, что в С-Петербурге действительно существовал такой институт, выпускавший медицинские препараты, стимулирующие жизнедеятельность. В частности, препарат «спермин Пеля». Это было в русле начавшихся исследований гормональных эффектов препаратов, предназначенных для «омоложения» вслед за Броун-Секаром. А. В. Пель опубликовал на эти темы ряд статей и выступал с докладами в российских и международных собраниях (Пель А В. Броунсекардин, орхидин, спермин их свойства и значение СПб.: Акад. изд., 1894; Пель А. В. Препараты животной терапии, отвечающие современным требованиям практической медицины проф. Пеля. СПб., 1897; Пель А. В. Применение физиологических катализаторов в качестве лечебных средств // Сообщение на съезде естествоиспытателей и врачей в Касселе (сентябрь 1903 г.). СПб., 1904. 9. Ценные сведения по теме и этой главы содержатся в книге: Самойлова В. О. История российской медицины. М.: Изд. «Эпидавр», 1997. 10. Из этих институтов два в советское время стали широко известными. Это Институт эпидемиологии и микробиологии им. Н. Ф. Лшалеи РАМН - потомок частного химико-микроскопического и бактериологического кабинета д-ра Ф. М. Блюменталя, открытого в помещении аптеки Келлера на Мясницкой в 1891 г. Ф. М. Блюменталь эмигрировал после революции. Я ничего о нем не знаю. Другой — Московский научно-исследовательский институт эпидемиологии и микробиологии им. Г. Н. Габричевского. Георгий Норбертович Габричевский [11 (23).2.18б0, Москва, - 23.3(5.4).1907, окончил Медицинский факультет Московского Университета (1884), в 1889-1891 гг. работал в лабораториях И. И. Мечникова, Р. Коха, Э. Ру, П. Эрлиха. В 1891 г. создал бактериологическую лабораторию в терапевтической клинике Московского Университета, где впервые в России начал читать лекции по бактериологии. Основатель первого Российского бактериологического общества. В 1895 г. организовал при Московском Университете Бактериологический институт, который возглавлял до конца жизни. Биография его вполне замечательна. (Нечаев С. В., Г. Н. Габричевский - основоположник отечественной микробиологии, М., 1960). Его сын - выдающийся искусствовед - Александр Георгиевич Габричевский — супруг Наталии Алексеевны Северцовой. В их доме многократно бывал Б. Н. Вепринцев и много рассказывал мне о незабываемых впечатлениях о художественно-интеллектуальной атмосфере этого дома.