Глава пятая

Москва

Управление «Д» (дезинформация)

По возвращении в Москву я был назначен в специальное подразделение, которое только что было создано. Тогда оно называлось «Управление Д» (дезинформации), позднее ему дали более благозвучное название — «Служба активных мероприятий». Я вновь попал под начало к шефу и создателю этой службы Ивану Ивановичу Агаянцу, он же был короткое время моим руководителем в начале карьеры в разведке, ещё в европейском отделе.

Агаянц, теперь уже посмертно, хорошо известен как талантливый разведчик и исключительного ума руководитель. Сейчас о нём регулярно пишут статьи в газетах, а журнал «Люди» (июнь 1998 года) опубликовал большой очерк с его портретом в генеральской форме.

За довольно длительное время работы в службе «А» я принимал участие в целом ряде крупных операций, за одну из которых был награжден знаком «Почётного чекиста». Абсолютное большинство операций службы «А» описывать и до настоящего времени невозможно. Пусть их анализирует Центральное разведывательное управление США. В задачи службы, в частности, входили мероприятия по разоблачению деятельности иностранных разведок, направленных против СССР, его внешней политики и его конкретных представителей за рубежом. В первую очередь эти операции были направлены на разоблачение ЦРУ и английской «Intelligence Service».

Упомяну для примера лишь несколько таких операций, и то только потому, что они носили характер контрпропаганды и широко освещались в печати.

В 1962 году был арестован и предан суду полковник Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооружённых сил СССР Олег Пеньковский. Вместе с Пеньковским на скамье подсудимых оказался мелкий английский бизнесмен Винн, который использовался английской разведкой в качестве связника для работы с Пеньковским, так как он часто посещал Советский Союз и социалистические страны. История самого Пеньковского освещалась многократно в нашей и зарубежной печати, я её касаться не буду.

Я был подключён к «делу Пеньковского» с позиции контрпропаганды и поэтому присутствовал на слушаниях в суде, которые проходили довольно помпезно в Колонном зале Дома Союзов. Приговор суда был суров, но справедлив. Пеньковского расстреляли, а Винна осудили и через некоторое время обменяли на упоминаемого выше Лонсдейла. Как только американцы убедились, что Пеньковский действительно расстрелян, в ЦРУ было принято решение максимально использовать «такой заряд» для очередной пропагандистской компании, которые сменяли одна другую в этот период особенного обострения холодной войны.

Большими тиражами, сначала в США и Англии, а затем и в ряде других стран вышла книга, якобы являющаяся переводом на английский переданных Пеньковским англо-американцам своих личных записок. Она так и была названа «Записки Пеньковского». Книга являлась собранием «разоблачений» советской политики, якобы основанных на личных впечатлениях Пеньковского, полученных им в Москве от общения с видными фигурами, такими как маршал авиации Неделин, бывший Председатель КГБ генерал армии Иван Серов, начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал Ивашутин и другими.

Даже первичный анализ книги, вышедшей только на английском языке, а как показало дальнейшее развитие событий, русского текста просто не существовало, подтверждал, что записки являются фальсификацией, основанной на устных сообщениях Пеньковского, записанных англо-американцами на встречах с ним за рубежом и приправленных солидной порцией пропагандистского вымысла.

Сделаю небольшое отступление. По моему глубокому убеждению, Пеньковский был типичным шизофреником с манией величия. Потерпев фиаско в своей оперативной работе разведчика в ГРУ, решил прославиться на стезе «мирового шпионажа». Я отлично помню, как на процессе во время допроса Винна Пеньковский вскакивал и кричал: «Нет, это было не так, я разоблачу этого английского шпиона до конца!». Он имел в виду Винна, хотя речь на суде шла в первую очередь о самом Пеньковском. Я сидел довольно близко от него в зале и видел явно ненормальный взгляд этого человека. Могу только попытаться представить, как сложно остаться нормальным, когда тебя публично судят за предательство. Но ведь известен и ряд других примеров его «странного поведения». Находясь в командировке в Англии, он потребовал, например, чтобы его хозяева срочно сшили для него мундиры полковника американской и английской армии, сфотографировался в этих мундирах и потребовал, чтобы его представили лично королеве. Англо-американцы, очевидно, понимали психические отклонения Пеньковского, и, с точки зрения корректности работы с агентом, работали с ним безобразно. Встречи шли одна за другой, они спешили как можно быстрее получить от него любую доступную ему информацию.

В период работы с англо-американцами Пеньковский уже не работал в центральном аппарате ГРУ, а был под «крышей» в Государственном комитете по науке и технике. На мой взгляд, было ошибкой представлять Пеньковского, как на суде, так и в нашей печати, не как полковника ГРУ, а как сотрудника гражданского учреждения среднего звена. Стыдно, конечно, говорить о предательстве офицера Генерального штаба, но с другой стороны, смешно прикрываться фиговым листком, когда во всём мире писали и пишут о полковнике Пеньковском. В то же время начальству в ЦК, да и в КГБ, хотелось громкого дела с расстрельным финалом.

Американцы же использовали позднее имидж Пеньковского, как «рыцаря без страха и упрёка», чуть ли не спасшего мир от Третьей мировой войны. Дело в том, что Пеньковский якобы явился одним из источников информации о размещении советских баллистических ракет на Кубе. Итак, я уверен, что если бы суд, спокойно рассуждая, на базе вполне объективного медицинского заключения, не приговорил Пеньковского к расстрелу, а отправил на всю оставшуюся жизнь в «персональную палату» в институт Сербского — не было бы никакого «героя» Пеньковского, защитника западных свобод, не было бы и «Записок Пеньковского».

Оценив полученный текст «Записок…», было принято решение попробовать убедительно разоблачить фальшивку. Мы привлекли квалифицированных лингвистов, дали проработать «Записки…» опытному редактору, и вскоре вскрылся целый ряд нестыковок, даже прямых ошибок, которые можно было публично проиллюстрировать. Вот один только пример. В книге шла речь о генеральском госпитале, который, как было сказано в книге, находился в Москве в Серебряном бору. Известно, что такой госпиталь в Москве имеется, но находится не в Серебряном бору, на окраине Москвы, а в самом центре — в Серебряном переулке, между Старым и Новым Арбатом.

Для решения поставленной задачи подвернулся интересный и удобный случай. Так, на темы разведки, в том числе об ошибках ЦРУ, а особенно о промахах КГБ, в Англии писал известный журналист польского происхождения Виктор Зорза. Его никак нельзя было заподозрить в просоветских настроениях, статьи его носили резкий, а иногда и злобный характер, и клеймили, в первую очередь, КГБ и его политику в отношении социалистических стран Восточной Европы. Он был достаточно объективным журналистом. У нас был подходящий контакт, которому было поручено встретиться с Зорзой и наглядно, на примере «Записок Пеньковского», продемонстрировать ему, что ЦРУ прибегает к методам откровенной фальсификации и обмана западной общественности.

Зорза взял из нашего анализа тезисы, разоблачающие сам факт, что «Записки» написаны не только не Пеньковским, но и вообще не русским человеком. Вскоре в крупнейшей английской газете «Гардиан» появилась сногсшибательная статья на целую газетную полосу, в которой Зорза в стиле классного журналиста не только привёл наши аргументы о подделке «Записок», но и добавил целый ряд своих квалифицированных замечаний и наблюдений.

Разоблачение получило самый широкий резонанс во всём мире, включая США и Западную Европу. Естественно, статью цитировали и перепечатывали множество прогрессивных и левых изданий, не говоря уже о социалистических странах. Своего рода итог был подведён нашей статьей, целым подвалом в газете «Правда».

Служба осуществляла и целый ряд других операций, которые носили не только разоблачительный характер, но, как правило, получали политическое звучание в соответствии с нашей позицией в «холодной войне». Примером такой акции может служить операция «Лиотей». Анализируя деятельность спецслужб противника, я обратил внимание на документ английской разведки, озаглавленный «Операция „Лиотей“». Документы «Интеллиндженс Сервис» в разное время передавали нам наши, не боюсь этого слова, великие помощники, такие, как всем известный Ким Филби, и Джордж Блейк. Не знаю точно, почему англичане назвали свой план подрывных операций против СССР «Лиотей», известно только, что Лиотей — французский маршал, завоеватель Северной Африки. Пишут, что в своей резиденции в городе Алжире, стремясь подчеркнуть, что французы обосновались здесь всерьёз и надолго, Лиотей приказал посадить вдоль дороги от резиденции к порту аллею наиболее красивых деревьев. Кто-то возразил ему, что эти деревья вырастут только через 30–40 лет, на что Лиотей сказал: «Тогда их надо было сажать ещё вчера».

Называя свой план «Лиотей», английский начальник разведки вкладывал в это тот смысл, что подрывные операции против такой страны, как Советский Союз, должны проводиться в любом случае, даже если их конечный результат проявится через десятки лет. Не преувеличивая заслуг англо-американских спецслужб, замечу, что в определённой степени эта их тактика себя оправдала. План «Лиотей» содержал концепцию подрыва Советского Союза как изнутри, так и на внешнеполитической арене. Здесь были тезисы и о межнациональных противоречиях, и о поддержке центробежных сил в странах народной демократии.

Не буду на этом подробно останавливаться, так как направления подрывной деятельности против Советского Союза западных спецслужб хорошо известны. Замечу только, что в плане особое внимание уделялось разжиганию противоречий, а возможно, и вражды между СССР и Китаем. Именно потому что недоверие между этими странами наносило вред, подрывало и ту, и другую стороны, к чему, собственно, и стремились англо-американцы. План намечал целый перечень дезинформационных операций. Любопытно отметить, что англичане считали наиболее эффектным методом доведения дезинформации и провокационных сведений до нашего руководства не через каналы разведки, т. е., имея в виду работу с двойниками и выходы непосредственно на наших оперработников, а ставили на первое место публикации хорошо замаскированной дезинформации в открытой, но солидной печати. Кроме того, противник доводил дезинформациюдо советских делегаций или наших дипломатов высокого уровня.

Их логика была проста: в разведке каждую полученную информацию будут анализировать специалисты, а при малейшем сомнении будут её проверять и перепроверять, прежде чем направить в Политбюро ЦК и правительство. Публикации же в прессе, «слухи» или беседы заметных политических деятелей могут ложиться прямо на стол высших руководителей и оставлять в их головах нужный след.

Было решено предать гласности документ СИС с планом операции «Лиотей» в советской и зарубежной печати. Это было сделано. Сыграло ли это заметную роль в противодействии планам противника? В пропагандистском плане — да. Но думаю, что ЦРУ и СИС работали, работают и будут работать по плану «Лиотей» или его модификациям.

Работа в службе дала мне возможность близкого общения с такой легендой разведывательной деятельности, как Ким Филби. Мы помогали ему пробить на Западе публикацию его книги «Моя тайная война» (английские службы этому сопротивлялись).

Ким Филби был хорошо известным, одним из бывших, руководителей английской разведки, многие годы работавшим на советскую разведку. В это время он уже нормально обосновался в Москве. До сих пор помню сенсационную статью, которая готовилась мной вместе с Кимом и была опубликована в газете «Известия»: «Здравствуйте, Ким Филби!», где мы откровенно заявили, что один из бывших руководителей английской разведки многие годы работал для блага Советского Союза и теперь находится в Москве.

И уже в спокойной обстановке, в своей новой комфортабельной квартире, он написал мемуарную книгу. Написал о себе и, главное, о своей работе в Сикрет Интеллиндженс Сервис. Книгу он, естественно, передал в нашу службу, и в силу служебных обязанностей, она попала ко мне для решения различных, как выявилось, многочисленных вопросов, а иногда и проблем. Скажу сразу, книга написана ясным простым языком и подкупает своей достоверностью, что нечасто бывает с мемуарной литературой. Вопросы работы Филби с советской разведкой были аккуратно опущены, и проблемы нарушения нашей «секретности» не возникали. Содержание и форма книги получили единодушное одобрение руководства и специалистов моего управления.

Книга написана, и встал вопрос об её издании. Естественно, что книга, написанная на отличном английском, рассказывающая об одной из самых секретных английских служб, должна была быть издана в Англии.

Рукопись от имени Филби была направлена в одно из самых солидных и достаточно «независимых» издательств.

Очень быстро вылезли уши английских спецслужб. Рассказ об огромном провале и разоблачениях, конечно, им был не нужен. Издательство «деликатно» сообщило, что в связи с возникшими проблемами секретности и именем автора «табу» на издание книги по английским законам будет снято, только если материал будет опубликован в достаточно солидном издании в третьей стране. Подвернулась оказия, и мы сумели предложить рукопись крупнейшему парижскому журналу «Пари-Матч». Было получено согласие с обязательным условием, что солидные отрывки из книги будут опубликованы при наличии интересных фотографий, в первую очередь, самого автора в московской обстановке. Фотографии сделали и передали в «Пари-Матч». Главная из них, которая стала известной, — Ким Филби у памятника Карлу Марксу на Театральной площади. Французы остались довольны и, никого не спрашивая, опубликовали большой материал со всеми фотографиями. Лёд тронулся.

Англичане сообщили, что вопрос почти решён, но по английским правилам для снятия «табу» необходимо, чтобы публикации были на языке рукописи, т. е. на английском. Довольно быстро наши товарищи подыскали второстепенное, но достаточно крупное издание — журнальный вариант в Соединённых Штатах. В Штатах материал опубликовали почти без задержки. Теперь англичане сообщили, что приступают к изданию. Ещё одно, очень любопытное «но» возникло вскоре в Москве. Руководству службы позвонили из ЦК из секретариата Суслова и проявили интерес к книге Филби. Напомним, что Суслов, «серый кардинал», как его называли «за кулисами», был вторым человеком в Политбюро, и его влияние было очень высоко. Нам стало известно, что на имя Суслова пришло письмо от руководства английской компартии (прямо от первого лица). В письме выражалось беспокойство публикацией книги Филби. Было сказано: из текста книги очевидно, что Филби согласился работать на советскую разведку из-за марксистско-коммунистических убеждений (речь шла о пребывании Кима в довоенное время в университете), и это даёт читателю и английской общественности представление, как утверждалось, что советская разведка вербует английских коммунистов и с их помощью ведёт шпионаж в Англии. Аргументация была слабой, так как хорошо известно, что накануне войны, на фоне растущей угрозы со стороны гитлеровской Германии в английских университетах было массовое увлечение марксизмом. И в дальнейшем многие известные английские деятели были увлечены марксистскими теориями, сочувствовали компартии и доброжелательно относились к Советскому Союзу. Однако вопрос был поставлен на таком высоком уровне, что требовался быстрый и ясный ответ.

Меня пригласил начальник разведки и дал указание поехать в ЦК на встречу с первым помощником Суслова с рукописью книги и её русским переводом. Нужно было обязательно подготовиться к беседе и на конкретных примерах из книги доказать нашу правоту. Я прибыл в ЦК и был очень доброжелательно принят помощником Суслова, он как раз отвечал за связь с зарубежными компартиями. Беседа была продолжительной.

Наши аргументы были убедительными. Собеседник попросил оставить ему экземпляр перевода, а нас вместе с Филби — попробовать «смягчить» некоторые места книги, заменив главную причину прихода Филби в советскую разведку (приверженность марксизму) на более осторожные определения. Например, обозначив как главный идеологический мотив, вопросы гитлеровской угрозы и проблемы борьбы за мир.

Помощник Суслова попросил прислать ему отредактированный вариант и обещал свою поддержку. Реакция нашего руководства была положительной, так как были опасения, что могут запретить издание вообще. Возможные поправки в рукопись были внесены, но, конечно, в окончательном варианте их должен был сделать сам Филби. Ким был очень недоволен такой редакцией и в самой деликатной форме продолжал отстаивать свою версию. Он говорил, что стремится написать книгу как можно правдивее, и любые отступления от этого принципа вызывали его сопротивление. И вот работа была закончена. Отослали рукопись с внесёнными поправками помощнику Суслова и вскоре получили одобрение этого варианта книги.

В это время Киму пришла мысль послать рукопись известному английскому писателю Грехэму Грину. Грин во время войны сам работал в разведке и хорошо был знаком с тематикой. Кроме того, он был критически настроен по отношению к спецслужбам, что явно выразил в своих романах, в частности, «Наш человек в Гаване». Г. Грин проявил большой интерес к книге Филби и вызвался написать небольшое предисловие, где отметил полную правдивость книги и компетентность автора.

Это был большой успех. Английское издательство тут же приступило к изданию без всякой дополнительной редакции. С предисловием Грина книга вышла в свет и вскоре была переиздана ещё в нескольких странах; естественно, во всех странах социалистического лагеря и, наконец, вышла в Москве на русском языке под названием «Моя секретная война». В самом начале работы над продвижением книги мы, как и полагалось, должны были получить согласие ЦК партии на издание за рубежом книги «нашего человека». Письмо в ЦК было отправлено, и соглашение было получено. Хочу отметить: я «догадался» указать в этом письме одной строчкой, что возможные гонорары будут отнесены на счёт лично автора, т. е. Филби. Вскоре выяснилось, что гонорары составили по тем временам приличные суммы, и это дало Киму некоторую «свободу» в материальном плане. Он, в частности, смог существенно помочь своему сыну, профессиональному фотографу. И не только деньгами, но и в росте его карьеры, так как получил возможность пригласить сына в Москву, где тот сделал серию хороших снимков.

Исключительное впечатление на меня произвело общение с Джорджем Блейком, бывшим заместителем отдела специальных технических операций английской разведки, который передал нам за время работы невообразимое количество информации обо всей деятельности и внутренней кухне английских секретных служб. В ответ на одну из антисоветских акций англичан мы вместе с Блейком подготовили сенсационную статью для «Известий» — «Операция GOLD и другие», где впервые предали огласке ряд провалившихся англо-американских операций, в том числе операцию «Gold». В статье рассказывалось, что операция англо-американцев с прорытием в Берлине туннеля для подслушивания коммуникаций в Советской зоне была с самого начала известна нашим службам, а англо-американская новейшая аппаратура, снабжавшаяся длительное время нашей дезинформацией, была затем захвачена нашей разведкой.

В службе активных мероприятий приходилось работать по вопросам, связанным с пропагандой крупных событий в нашей жизни, которые также были связаны с разоблачением американской разведки за рубежом.

В комплексе операций по обмену нашего разведчика на разведчика противника, разоблачённого у нас, участвовала и служба активных мероприятий. В конце пятидесятых годов в США уже несколько лет в заключении находился блестящий наш нелегал полковник Рудольф Абель. Руководство разведки и КГБ постоянно искало случая выручить Абеля и вернуть его на Родину. Но случай не подворачивался.

И вот, 1 мая 1961 года к главе правительства Н. Хрущёву прямо на трибуне мавзолея В. И. Ленина, где Хрущев и другие руководители страны приветствовали демонстрантов, проходящих по Красной площади, подошёл помощник и что-то сообщил на ухо. Помощник сообщил, что где-то в приволжском районе в центре России сбит нашей ракетой американский разведывательный самолет У-2, который уже не первый раз делал полёт через всю страну на высоте более 20 000 метров, вне досягаемости наших зенитных установок или самолетов. Американцы таким образом вели разведку наших глубоко тыловых целей в тех районах, куда не имели доступа ни дипломаты, ни технические средства. Самолет был сбит нашей ракетой, но, что ещё важнее, лётчик-шпион остался жив и был захвачен. Как стало известно, ракета, удачно посланная нашей зенитной батареей, разорвалась близко от самолета, и от удара волной или от попадания осколка самолёт начал разваливаться. Лётчик, опытнейший ас, сумел на высоте в 22 000 метров катапультироваться, не замерзнуть, в нужное время раскрыть парашют и приземлиться на колхозном поле, где его и задержали работавшие неподалёку колхозники. Лётчик в тот же день был доставлен в Москву.

В это же время, а именно на начало мая, была намечена встреча «в верхах». Президент США Дуайт Эйзенхауэр должен был встречаться с Хрущёвым в Париже. И весь мир ждал этой важной встречи в разгар «холодной войны».

Наше очень резкое заявление по поводу полёта У-2 сразу поставило под вопрос встречу лидеров двух стран. Эйзенхауэр уже прибыл в Париж. Факт, что американский лётчик жив, не был придан гласности. ЦРУ заверило своего президента, что лётчик, конечно же, погиб, а самолёт на этой высоте развалился на мелкие части.

Президент, при таком заверении своей разведки и по её прямой подсказке сделал громкое заявление о «непричастности США к какому-то эпизоду с самолётом в СССР». Как же подставило ЦРУ своего президента, когда всё вскрылось, а встреча в Париже была сорвана на глазах у всего мира.

Через день Хрущёв выступил на специальном заседании Политбюро ЦК КПСС. Он рвал и метал по поводу двуличия и наглости американцев и, наконец, заявил, что шпиона-лётчика нужно судить в нашей высшей судебной инстанции, приговорить к смертной казни и повесить на Красной площади.

Последовало полное молчание, и взоры всех присутствующих обратились к Руденко Роману Андреевичу, Генеральному прокурору страны. Он не был членом Политбюро партии, но был приглашён именно на это экстренное заседание.

Руденко, очень грамотный юрист, уравновешенный и спокойный человек, поднялся и сказал: «Закона нет. Нет закона». «Как нет закона? — не мог остановиться Хрущёв. — Напишите закон!». Указание повисло в воздухе, так как это уже не относилось к Генеральному прокурору. На другой день Хрущёв пригласил одного Руденко и попросил изложить возможные предложения.

Руденко подготовился, он уже был на допросах Пауэрса, так звали захваченного лётчика, и коротко изложил свои предложения. Так как Пауэрс шёл на сотрудничество со следствием, ничего особенно не скрывал и сообщил, что работал на ЦРУ по контракту, с задачей пролететь из Ирана в Норвегию на самолете У-2, постоянно фотографируя на полуавтоматических аппаратах территорию СССР по всему маршруту. Руденко предложил провести открытый процесс над американским шпионом в Москве, пригласить на заседание суда семью Пауэрса и любых журналистов для широкого освещения всех перипетий дела в советской и мировой печати. Хрущёв был на этот раз спокоен. Задал несколько вопросов и полностью согласился с предложенным вариантом развития дела. Он заявил, что решение о суде будет принято, но непременным условием является то, что обвинителем на процессе будет Руденко, а все возникающие вопросы будут докладываться ему лично, Хрущёву. Вскоре о деле У-2 и о лётчике-шпионе Пауэрсе было широко объявлено в печати, и была назначена дата суда в Колонном зале Дома Союзов. В Москву приехали жена и отец Пауэрса, а так же один или два американских адвоката, которые даже и не собирались выступать на суде. В Парке культуры и отдыха им. Горького была открыта выставка обломков самолёта (то, что сумели собрать). Процесс проходил, с нашей точки зрения, очень успешно. В своей речи прокурор заклеймил американцев и их двуличную политику и в деталях рассказал о шпионской операции У-2 и базах ЦРУ в Норвегии и Иране. Пауэрс ничего не отрицал и ясно отвечал на все вопросы суда. Приговор ни у кого не вызвал сомнений, но был для нашего суда мягким — 7 лет тюремного заключения.

Прошло какое-то время, и наши товарищи провели первый зондаж через юристов, имевших отношение к делу Абеля, в том числе через известного адвоката Донована, который защищал Рудольфа Абеля в американском суде, о возможном обмене Пауэрса на Абеля. Донован проникся к Абелю большой симпатией, о чём писал в своей книге. Он охотно взялся за разрешение вопроса об обмене. Переговоры — вначале тайные, а затем открытые — оказались довольно сложными. И наконец, все детали обмена, вплоть до места, точного времени, гарантий и т. д., были согласованы, и обмен состоялся по всем правилам детективного сценария. Абель, к радости родных и товарищей, вернулся в Москву. Он ещё долго работал в разведке и был с почётом похоронен. Кто пожелает, может поклониться его могиле на Донском кладбище, его могила находится недалеко от центрального входа.

Пауэрс прибыл в Штаты, получил очень большой гонорар, оплату по контракту с ЦРУ за всё время его работы и заключения в тюрьме. Но, увы, от него за это время ушла жена, но ещё хуже то, что через пару лет он погиб в автокатастрофе. Наши специалисты говорили, что ЦРУ — не та служба, которая может простить такую «пощёчину», которую она получила по делу «У-2».

Служба активных мероприятий поддерживала постоянный контакт с разведками соцстран. В развитии этого направления в работе я побывал в Болгарии, в Чехословакии и Венгрии. Наши отношения были самыми дружескими, и проблемы взаимодействия решались сравнительно легко. Расскажу о примере такого взаимодействия с венгерской службой госбезопасности. Венгерская разведка получила серьёзные документальные свидетельства о подрывной деятельности ЦРУ США против их страны, как в среде многочисленных венгерских эмигрантов, так и непосредственно на территории Венгрии. Помню, что мы смогли дополнить материалы венгров имеющимися у нас фактами и документами. На этой базе созрел план предания этих материалов гласности и проведения пропагандистской кампании по разоблачению подрывной деятельности американских спецслужб. В то время такая акция представлялась для венгерского правительства очень актуальной. Венгры решили начать осуществление задуманного с разрекламированной пресс-конференции министра государственной безопасности страны и обратились к нам с просьбой прислать специалиста для её подготовки. Должны были быть задействованы наши материалы и имеющиеся у венгерской стороны. Выбор выпал на меня. В течение нескольких дней я с участием венгерских товарищей и переводчиков готовил как сами материалы, так и тезисы выступления министра. Далее были проработаны вопросы, которые должны были быть поставлены на пресс-конференции, и ответы на них, а также продуманы возможные вопросы, которые могли возникнуть в ходе пресс-конференции, и варианты ответов на них. Подготовка была окончена, и я отбыл в Москву, так как дата проведения мероприятия ещё не была определена. Через несколько дней я уехал в отпуск в один из крымских санаториев. Прошла ещё неделя, и однажды утром меня на пляже нашёл сам директор санатория, объяснив, что мне приказано срочно прибыть в Москву и что билет для меня заказан на ближайший рейс самолёта, и машина на Симферополь меня ждёт. Я позвонил в Москву по «ВЧ» И. Агаянцу. Он просил прямо с самолёта заехать на службу и в этот же день вечером вылетать в Будапешт. В Москве выяснилось, что венгерский министр просил, чтобы сотрудник, который готовил материалы, находился непосредственно в штабе подготовки и работы его пресс-конференции. Он получил пояснение от своих подчинённых, что это можно осуществить в столь короткий срок (конференция должна была состояться через день) только по его личному министерскому каналу, т. е. его звонком председателю КГБ Ю. Андропову. Звонок состоялся — и машина завертелась. Это, пожалуй, и был единственный вариант быстро получить все санкции, документы и улететь в тот же день.

Я занял место в самолёте венгерской компании в самой гуще пассажиров, и мы взлетели. Стюардесса пошла по рядам, задавая одни и те же вопросы: «Вы из группы? Вы из делегации?», и получала повсюду положительные ответы. Наконец подойдя ко мне, назвала меня по фамилии и, убедившись, что я — это я, пригласила меня в пустой салон первого класса и заявила, что это приглашение командира корабля, который меня просит с ним поужинать. Были накрыты столики, вышел командир корабля, выпил со мной рюмку вина, и, пожелав приятного полёта, оставил меня в компании стюардесс. Они ухаживали за мной как могли, предлагали разные вина и закуски. Уже в Будапеште я узнал, что шеф венгерской контрразведки, к которому в помощь я летел, дал через авиационное начальство команду к такому тёплому приёму меня на борту лайнера.

Конференция прошла успешно. Пресса на неё дала отличные отзывы. Я сидел в спецкомнате с переводчиком и следил за ходом событий. На второй день, проанализировав результаты, я предложил венграм написать специальную записку в Политбюро партии с анализом и этим подвести итоги мероприятия, как это было принято у нас. Для венгерских товарищей это было новинкой. И когда я взялся написать такую записку сам, все восприняли это с радостью. Написанная мною записка была переведена, отредактирована и доложена министру. Ему эта идея очень понравилась. После успешного доклада записки генсеку партии меня пригласили, поблагодарили и передали письмо с благодарностью в Москву. Естественно, венгры принимали меня наилучшим образом. Мне показали страну, конечно же, повезли в известные винные погреба, где я «сумел» определить при дегустации лучшее вино погреба и получил в подарок от директора винзавода ящик именно этого вина.

Бывали в нашем сотрудничестве с разведками соцстран и не столь успешные мероприятия, но на моей памяти отношения постоянно развивались в дружественном ключе и при полном согласии сторон.