Защитим Москву!

Сентябрьское солнце продолжало выжигать последнюю зелень в приволжских степях. С Волги потянуло приятной прохладой — показался Сталинград. «Эмка» зашуршала шинами по набережной. Город жил еще мирной жизнью. На базарах торговали арбузами, дынями и прочей снедью щедрого лета, по широкой речной глади бегали юркие прогулочные катера, проходили, разрезая легкую волну, большие пассажирские суда, оглашая окрестности привычными гудками.

В местных органах власти и областном военкомате Катуков узнал, как идет строительство танков на Сталинградском тракторном заводе. Узнал и адрес поселка, где формируется 4-я танковая бригада, — Прудбой.

Прудбой — поселок и станция одноименного названия. Станция — громко сказано, скорее, железнодорожный переезд в заволжской степи. Здесь никогда не формировались поезда, но с началом войны и эта точка на географической карте стала играть важную роль. Через станцию на фронт проходили эшелоны с военными грузами.

4-я танковая бригада формировалась из остатков 15-й танковой дивизии, разделившей ту же участь, что и 20-я танковая. Танковые экипажи размещались в палаточном городке. До приезда Катукова формированием бригады занималась комиссия из Главного автобронетанкового управления. Уже был подобран командный состав. Временно обязанности комбрига исполнял полковник П. И. Рябов, начальником штаба был подполковник П. В. Кульвинский, начальником оперативного отдела — капитан М. Т. Никитин, комиссаром — полковой комиссар М. В. Бойко, начальником политотдела — старший батальонный комиссар М. Г. Деревянкин, в прошлом работник Горьковского обкома партии. Со своим помощником по технической части П. Г. Дынером Катуков познакомился во время занятий с механиками-водителями прямо в степи. Обступив танк БТ-7, они слушали своего наставника.

До войны Павел Григорьевич Дынер работал инженером на одном из киевских заводов, технику любил и знал ее в совершенстве. Михаил Ефимович был бесконечно благодарен судьбе, пославшей ему такого грамотного и толкового офицера.

Командный и политический состав, как показалось комбригу, вполне соответствовал своему назначению, работа комиссии Главного автобронетанкового управления проведена основательная, дело теперь за учебой и сколачиванием танковых экипажей. Приятно было сознавать и то, что среди командного состава есть фронтовики, понюхавшие пороху во многих боях. Среди них выделялись старшие лейтенанты К. М. Самохин, В. И. Раков, лейтенанты Г. М. Луговой, П. П. Воробьев. Командир роты Евгений Луппов был на финском фронте, получил звание Героя Советского Союза. Столь же успешно сражался с немецкими захватчиками старший лейтенант П. А. Заскалько. В 15-й танковой дивизии он командовал танковым батальоном. Когда в 4-й бригаде ему предложили стать во главе роты, он заявил, что готов командовать даже танком, только скорее бы направили на фронт.

Танкистам предстояло многому научиться: управлять танками Т-34 и КВ, стрелять по движущейся цели, постичь тактику борьбы с немецкими танками — словом, познать все, что диктовала новая фронтовая обстановка.

Собрав в степи только что созданные подразделения, Катуков говорил о самом главном, о том, что командование поручило ему сформировать танковую бригаду в самое короткое время. Он говорил о том, что обстановка на фронте складывается не в нашу пользу, но скисать не к лицу советским танкистам. Скоро бригада получит новые машины, рабочие Сталинграда не покидают сутками цеха, стараются обеспечить войска новой техникой, которую предстоит освоить и применять в боях. Он не скрывал, что немцы хорошо отмобилизованы, организованны и дисциплинированны. Но бить их можно, что мы и делали в приграничных боях. Наша задача сейчас — освоить боевые машины, овладеть современной тактикой боя. Если в ближайшее время все это мы сделаем, в успехе можно не сомневаться!

Как только в бригаду поступила первая партия «тридцатьчетверок», началась учеба. Перво-наперво надо было подготовить механиков-водителей и ремонтников. Времени отпущено было так мало, что пришлось часть бойцов роты технического обеспечения направить на завод, где они вместе с рабочими собирали машины, попутно изучая их устройство.

Вождение танка Т-34 требовало определенных навыков. Экипажи должны были научиться на полном ходу преодолевать рвы и балки, противотанковые препятствия — эскарпы и надолбы. Во второй половине сентября подразделения — взводы, роты и батальоны — начали отрабатывать тактические приемы в учебных боях. Трудились бойцы и командиры по 12–14 часов в сутки, но никто не жаловался, зная, что труд не пропадет даром.

Опыт прошлых боев заставлял Катукова вновь и вновь обращаться к тактике танковых засад. Он исходил из того, что противник по-прежнему имеет преимущество в танках и авиации, поэтому бригада, вступив в бой, в большинстве случаев будет сражаться с превосходящими силами противника.

С механиками проводил занятия Дынер, с командирами — сам комбриг. Михаил Ефимович раскладывал на столе большой лист ватмана, на котором рисовал схему оборонительного боя с участием танковых, артиллерийских и пехотных частей. Когда его замысел становился понятным слушателям, тут же предлагал новую комбинацию взаимодействия войск, рисовал ложный передний край и задавал вопрос: «Что это значит?» Пояснял просто и доходчиво: помимо настоящей оборонительной полосы со всеми средствами огня не исключено, что придется строить полосу «бутафорскую». В ложных окопах в таком случае ставятся макеты пулеметов и пушек. При атаке противника небольшая группа бойцов, так называемых «актеров», инсценирует передний край, бьет из пулеметов. Через какое-то время уходит в настоящие окопы. Противник усиленно штурмует ложную оборонительную полосу, вызывает авиацию. Падают бомбы на ложные окопы, где уже никого нет. И вот наступает момент, когда противник бросает в бой танки, они подходят на 200–300 метров. Теперь начинается самое важное: артиллеристы, стрелки и минометчики расстреливают пехоту в упор, а из засад выходят наши танки и бьют в борта вражеских машин. Огонь с разных позиций будет косоприцельный, губительный.

Шли дни за днями, не похожими один на другой. Учеба продолжалась. Сегодня, например, отрабатывался учебный бой между танковыми ротами, завтра — уже бой с участием мотострелковых подразделений, послезавтра — новое усложненное задание. По вечерам у палаточного городка подводились итоги. Не все пока получалось. Экипажи в отдельных случаях действовали разрозненно, не использовали выгодных условий местности, командиры допускали тактическую безграмотность. В пылу боя, пусть даже учебного, все руководствовались одним правилом — наступать. Приходилось объяснять, что наступать надо тогда, когда созданы для этого благоприятные условия, когда есть уверенность в победе. Бросишься в бой сломя голову — потеряешь машину и экипаж. Так, постепенно, набирались опыта катуковские танкисты.

Жаркий сентябрь в приволжских степях был на исходе, все чаще небо заволакивали серые тучи, иногда сыпал мелкий дождик. Последние дни учебы Катуков снова был в поле. Вместе с начальником штаба Кульвинским он наблюдал за действиями батальонов в наступательном бою. Командиры знали свои задачи, и теперь им предстояло показать, чему они научились за это время.

Кондратенко каждое утро отвозил комбрига на полигон. 20 сентября вместе с Катуковым в поле выехал комиссар Бойко. Комиссару тоже захотелось увидеть, как будут «сражаться» лучшие батальоны бригады капитанов Гусева и Рафтопулло. Оба танкиста опытные. Василий Гусев в 1938 году закончил бронетанковое училище, успел повоевать. Под стать ему и Анатолий Рафтопулло, тоже закончивший Ульяновское бронетанковое училище и тоже понюхавший пороху.

По дороге Бойко стал жаловаться, что к нему непосредственно и в политотдел к Деревянкину часто обращаются командиры с единственной просьбой — отправить их на фронт. Пишут в своих рапортах, что достаточно подготовлены, их место в атакующих батальонах, а не здесь, в этой степи, где приходится ползать по балкам, жечь горючее и впустую расходовать снаряды.

Комбриг спокойно выслушал исповедь комиссара. В душе, конечно, он понимал тех, кто пишет такие рапорты, и, улыбнувшись, сказал, что сейчас представится возможность увидеть, чему научились наши командиры.

«Эмка» остановилась у балки, дальше Катуков и Бойко пошли пешком. В батальонах царило оживление: танковые экипажи заканчивали последние приготовления к учебному бою. Худощавый, черный от загара и пыли А. А. Рафтопулло первым подбежал с рапортом.

Что дальше происходило, вспоминает сам Анатолий Рафтопулло: «Мой батальон занял оборону на рубеже возле небольшой речушки. Докладываю комбригу: „К бою готов!“

— Давайте посмотрим, так ли это, — сказал полковник и вывел всех командиров на передний край оборонительных позиций.

Признаться, мне было даже неловко, мы увидели, как на ладошке, расположение наших огневых средств… Легко раскрывались система огня, построение боевого порядка, стыки подразделений — словом, весь замысел предстоящего боя.

— Вот здесь, как нам доложил комбат, приготовлен огневой мешок для врага, — заметил Катуков. — Но разве противник дурак? Разве он полезет в этот мешок? Нет, он изберет для наступления другое направление и, скорее всего, нанесет удар в стыке ротных опорных пунктов, которые мы только что легко обнаружили.

Стало ясно, что сокрушить такую оборону — нетрудное дело даже при равенстве противоборствующих сил, а ведь она должна была, по своей идее, сдержать противника, имеющего тройное превосходство в силах и средствах»[8].

Все, что можно было устранить перед началом учебного боя, командиры устранили, приняли к сведению замечания комбрига. Трудились бойцы и командиры до седьмого пота. Катуков понимал, что этот труд был не напрасным. Когда начались не учебные, а настоящие бои под Орлом и Мценском, а затем и под Москвой, многие танкисты с благодарностью вспоминали «степную академию полковника Катукова».

Со дня на день бригаду должны были отправить на фронт, положение там не улучшалось. Сводки Совинформбюро по-прежнему были тревожные. Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои на огромном пространстве от Баренцева до Черного моря. Оставлены многие города, в том числе и Киев. Из газет стало известно, что 20 сентября 1941 года, буквально на второй день после оставления столицы Украины, в районе городка Лохвицы (Полтавская область) погибли командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос и начальник штаба генерал-майор В. И. Тупиков.

Противник добился успеха не только на Киевском направлении. Немцы заняли Минск, Смоленск, подходили к Вязьме. В связи с этим Гитлер отдал приказ войскам, в котором говорилось: «Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага»[9].

Прорвав оборону Брянского фронта, танковая группа Гудериана двинулась к Орлу, чтобы с юга начать наступление на Москву.

Ставка Верховного Главнокомандования начала стягивать к столице сформированные в тылу новые дивизии. Получил приказ и Катуков — срочно погрузить 4-ю танковую бригаду в эшелоны и перебросить в Подмосковье, на станцию Кубинка. 23 сентября бригада двинулась к Москве.

Железные дороги во время войны работали бесперебойно. Военные эшелоны пропускались в первую очередь. Через два дня бригада уже разгружалась на станции Кубинка. 2 октября в штабе появился офицер связи с пакетом. Взломав печать, Катуков извлек небольшой листок. Это был приказ Главного автобронетанкового управления, подписанный генералом Федоренко. В нем говорилось о необходимости снова погрузить технику на платформы и следовать в район города Мценска. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — произнес Катуков, передавая листок начальнику штаба Кульвинскому. — Значит, дело наше дрянь». Кроме того, в приказе сказано, что необходимо прикрыть Тулу. Было ясно и другое: надо прикрывать и Москву.

Враг рвался к советской столице. Гитлер еще надеялся на блицкриг. Он считал, что после падения Смоленска будет взята и Москва. С ним соглашался и начальник генерального штаба Гальдер. В своем дневнике он записал: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна… Конечно, она еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель»[10].

Чтобы достичь своей цели, германское командование усилило группу армий «Центр» танками, авиацией и артиллерией, поставив перед ней задачу окружить и разгромить войска Западного и Брянского фронтов, затем, развив наступление, прорываться к Москве с трех сторон: с запада через Вязьму, с северо-запада через Калинин и юго-запада через Орел и Тулу.

Особенно опасным считалось южное направление — со стороны Орла, на котором действовала 2-я танковая группа Гудериана, только что переименованная во 2-ю танковую армию. У Гудериана было 600 танков. Эта армия прорвала нашу оборону, прошла с боями 150 километров и захватила Орел.

В сентябре 1941 года три фронта держали оборону на Московском направлении: Западный (командующий И. С. Конев), Резервный (командующий С. М. Буденный) и Брянский (командующий А. И. Еременко). Держали и не удержали. Просчеты? Вне всякого сомнения. Ставка и командование фронтов не сделали надлежащих выводов после приграничных боев. Противник действовал нагло, но шаблонно. Создав перевес сил, он наносил удар на каком-то одном направлении, пробивал брешь в нашей обороне и неудержимо катился на восток, занимая город за городом. Теперь немцы концентрировали войска на севере и юге в 200–300 километрах от Москвы.

Гитлеровцы были уверены, что наступление пойдет по намеченным планам. На западе и юго-западе немецкие войска заняли Дмитровск, Вязьму, Брянск, Орел. Был уверен в успехе и командующий 2-й танковой армией Гудериан. Он писал: «По мнению главного командования сухопутных войск, создавшаяся выгодная обстановка благоприятствовала дальнейшему развертыванию операций в направлении на Москву. Германское командование хотело помешать русским еще раз создать западнее Москвы глубоко эшелонированную линию обороны. Главнокомандование сухопутных войск носилось с идеей, чтобы 2-я танковая армия продвинулась через Тулу до реки Оки между Коломной и Серпуховом. Во всяком случае, это была очень далекая цель! В соответствии с той же идеей 3-я танковая группа должна была обойти Москву с севера. Этот план командующего сухопутными войсками встретил полную поддержку со стороны командования группы армий „Центр“»[11].

По направлению ударов германских войск можно было судить о том, что наступление на Москву начнется с юга, со стороны Орла. Ставка в спешном порядке начинает укреплять линию обороны войсками, подошедшими из Заволжья и Сибири. В районе Мценска развертывается 1-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора Д. Д. Лелюшенко. В состав корпуса вошла и 4-я танковая бригада Катукова.

Тихий районный городок Мценск встретил танкистов Катукова моросящим дождем. Пока бригада разгружалась, комбриг вместе с заместителем начальника штаба капитаном Лушпой вышел на шоссе, по которому в беспорядке двигались грузовики, по обочинам шли пехотинцы. Тыловые повозки то и дело создавали на дороге пробки. Неразбериха и поспешное движение войск — тревожный признак. Катуков решил выяснить ситуацию на оборонительном рубеже. Машины проходили не останавливаясь. Но в одном притормозившем грузовике оказался командующий Орловским военным округом А. А. Тюрин. Он сообщил, что 3 октября Орел занят танковыми войсками противника, который с минуты на минуту может двинуться на север.

Догадка Катукова о прорыве немцами фронта подтвердилась, но он пока еще смутно представлял, что произошла катастрофа. Случилось то, чего никак не ожидало наше командование. 2-я немецкая полевая армия, прорвав наши слабо защищенные рубежи на реках Судость и Десна, открыла путь танкам Гудериана. Его 4-я танковая дивизия беспрепятственно двигалась на восток, практически не встречая никакого сопротивления. Орел был захвачен без боя. Гудериан сообщает об этом так: «Захват города произошел для противника настолько неожиданно, что, когда наши танки вступили в Орел, в городе еще ходили трамваи. Эвакуация промышленных предприятий, которая обычно тщательно подготавливалась русскими, не могла быть осуществлена. Начиная от фабрик и заводов и до железнодорожной станции, на улицах всюду лежали станки и ящики с заводским оборудованием и сырьем»[12].

4-я танковая бригада была, пожалуй, первым и единственным боевым соединением, которое прибыло под Мценск. Действовать предстояло незамедлительно, пока немцы не начали наступление на этом участке фронта. К счастью, на станции удалось встретить комкора Д. Д. Лелюшенко, который начал собирать свои войска, прибывавшие в район Мценска. В штабном вагоне Лелюшенко и Катуков определили позицию, которую бригада должна занять немедленно.

Участок фронта оказался довольно внушительным. Закрыть его двумя танковыми полками и мотобатальоном, имеющим всего 49 танков, из которых больше БТ-7, чем «тридцатьчетверок», будет непросто. При необходимости придется ставить в цепь зенитный дивизион, транспортную и разведывательную роты.

Когда Катуков назвал силы, какими он располагает, комкор тяжело вздохнул, зная, что у Гудериана многократное превосходство в танках и пехоте. Вся надежда на то, что в ближайшее время сюда должны подойти приданные корпусу части 5-й и 6-й гвардейских стрелковых дивизий, 11-я танковая бригада, курсанты Тульского оружейно-технического училища. Сумеют ли танкисты выстоять в столь ответственный момент, чтобы задержать немцев хотя бы на то время, пока корпус развернется на линии фронта?

Лелюшенко простился с катуковцами и уехал в штаб Орловского военного округа. Комбриг сразу же вызвал в свой штабной вагон Кульвинского, Никитина и командиров танковых полков Еремина и Черяпкина. Он ознакомил их с задачей, поставленной комкором. Начинать пришлось с разведки. «Я всегда отводил разведке первостепенную роль, — писал Катуков. — Любые усилия, затраченные на выяснение действительных сил противника, всегда оправдывали себя»[13].

В сторону Орла были направлены две разведывательные группы во главе с капитаном Гусевым и старшим лейтенантом Бурдой.

В полдень 4 октября, оставив в штабе подполковника Кульвинского для руководства разгрузкой последнего эшелона с военным имуществом, Катуков вместе с Никитиным, сев в броневик, направились по шоссе в северном направлении, километров за пять от Мценска, чтобы определиться с линией фронта. Сейчас фактор времени решал все: успеет бригада к ночи закрепиться на занятых позициях, можно считать — полдела сделано.

Броневик пересек дорогу Москва — Симферополь, выскочил на пригорок и остановился. С высоты хорошо просматривалось большое село Ивановское, внизу, теряясь в кустарнике и зарослях камыша, текла небольшая речка Оптуха. Катуков вышел из машины, взобрался на небольшой склон, сверил высоту с отметкой на штабной карте. Высота ему пришлась по душе. Он уже прикидывал: если тут поставить батарею, то Орловское направление окажется под прицелом, а разместив танки в роще близ Ивановского — и скрытно, и удобно бить противника.

Обозревая окрестности, комбриг поинтересовался мнением начальника штаба Никитина, любимого им «Никитки»: откуда противник может начать наступление, с какого направления?

Не задумываясь, Никитин ответил, что немцы могут нанести удар с двух направлений: вдоль шоссе Орел — Мценск и с юго-восточной окраины Орла по грунтовым дорогам. Предпочтительнее, конечно, считал он, направление удара — по шоссе.

Никитин был прав в одном, грунтовая дорога хуже, чем шоссе, и немцы всегда предпочитали двигаться по дорогам с твердым покрытием. Но какой бы вариант они ни избрали, бить будут все равно по Мценску. В этом Катуков не сомневался.

Бездействие — смерти подобно. Неизвестно, когда противник начнет наступление — через час-два, а может, завтра утром, но в любом случае, надо встретить его эффективным огнем. Жаль только, что от разведки до сих пор не поступило никакой информации.

Комбриг отдал приказ капитану Рафтопулло занять боевые позиции у села Ивановское. Только что прибывшие в район Мценска 32-й пограничный полк под командованием полковника И. И. Пияшева и батальон Тульского оружейно-технического училища также были поставлены на линию обороны.

Всех беспокоил вопрос: как долго немцы задержатся в Орле? Если не начнут наступление до утра, то удастся закрепиться на оборонительной линии. На берегу Оптухи уже вовсю шли работы. Бойцы рыли окопы полного профиля, по соседству с пехотинцами артиллеристы устанавливали батареи 76-миллиметровых пушек.

Наконец начали поступать сведения от разведки. Первым по радио вышел на связь капитан Гусев. Он сообщил, что на шоссе Орел — Мценск немцев нет, город горит, на юго-западе слышны залпы артиллерийских орудий. Видимо, еще какие-то наши части ведут бой. Гусеву приказано было возвращаться в бригаду. Вторая разведгруппа не давала о себе знать уже несколько часов. В штабе стали беспокоиться: уж не попал ли Бурда в беду?

Время перевалило за полночь. Катуков вместе с адъютантом Иваном Ястребом обошел позиции, побеседовал с танкистами и пехотинцами, убедился, что люди накормлены, держатся по-боевому, задачу свою знают. Хоть и холодно уже было, артиллеристы не оставляли своих пушек. До рассвета оставалось несколько часов.

Комбриг вернулся в штаб, прилег на топчан и задремал, его разбудил Кульвинский: из разведки вернулась группа Гусева. Через несколько минут капитан докладывал о своем рейде. Танкисты побывали на окраине Орла, вели бой с немцами. Не зная системы их огня, попали под сильный артиллерийский обстрел. При отходе потеряли четыре машины. Компенсируя неудачу, разгромили по дороге на Волхов немецкую колонну танков и автомашин. Захваченные документы не давали полной ясности о силах Гудериана.

Оценивать действия группы капитана Гусева Катуков не спешил, но потерю четырех танков переживал болезненно, из разведки не вернулись экипажи танков старшего лейтенанта Ракова, младших лейтенантов Овчинникова, Дракина и Олейника. Это были первые потери в бригаде с момента прибытия под Мценск.

По-прежнему оставался открытым вопрос: сколько дивизий у Гудериана? Какие? Если даже бросит одну танковую дивизию на Мценск, это будет до 200 машин. Многовато!

Некоторую ясность внесла группа Александра Бурды, возвратившаяся из-под Орла к самому рассвету. Бурда — танкист опытный, с начала войны уже побывал в приграничных боях, он не ринулся в город на полном газу, разведку повел более осторожно. Замаскировав машины в кустарнике, направил несколько пеших групп выяснять систему огня противника. Захватив «языка», вытрясли из него нужную информацию. Пленный назвал номера танковых частей, расположившихся в городе. Передать эти сведения в штаб бригады не представлялось возможным: вышла из строя радиостанция на головной машине, а на других радиостанций не было. Надо было прорываться назад.

Можно было сказать, что более успешным в разведке оказался Александр Бурда. Его рейду Катуков придавал особое значение, а в своих мемуарах рассказал следующее: «В начале октября 1941 года в боях под Орлом старший лейтенант тов. Бурда, командуя ротой танков с десантом (рота пехоты), получил задачу: произвести боевую разведку юго-восточных окраин Орла, уточнить имеющиеся там силы противника и расположение огневых точек.

Тов. Бурда отлично справился с задачей, ворвавшись в расположение немцев на окраине Орла и вызвав своим появлением переполох среди немцев, он уничтожил до 90 человек пехоты противника, 1 средний танк, несколько автомашин, 1 бронемашину и т. д. Встреченный затем превосходящими силами противника, тов. Бурда отскочил, оставив заслон пехоты с танками; а другой частью сил ударил по противнику с фланга, изрядно поколотил его при поддержке заслона с фронта и возвратился без потерь»[14].

Добытые сведения о противнике, пусть, может быть, и неполные, все же позволяли комбригу принять меры по укреплению наиболее опасных участков оборонительной линии, в первую очередь — флангов.

Утром, как и следовало ожидать, из Орла по направлению к Мценску двинулась колонна гитлеровских войск. Ее сопровождали танки и бронетранспортеры. Бригада Катукова готова была встретить противника, на левом фланге стояли танки капитана Гусева, правый фланг прикрывала рота старшего лейтенанта Самохина, центр — рота старшего лейтенанта Бурды. Часть машин была спрятана в засадах, а на танкоопасном направлении — на шоссе Орел — Мценск — кроме танков немцев ждали артиллерийские батареи и группы бойцов с противотанковыми ружьями.

У Катукова не было полной уверенности в том, что ему удастся выдержать напор танковых и моторизованных дивизий Гудериана, но сковать их действия ему по силам. И все же был предусмотрен и вариант отвода бригады на новые рубежи. К такому исходу боевых действий склонялся и комкор Лелюшенко. Чтобы помочь Катукову выстоять на речке Оптухе, он бросил в бой батарею реактивной артиллерии. Как только немецкая колонна вытянулась вдоль шоссе, по ней было произведено несколько залпов. «Катюши», сделав свое дело, ушли в тыл, а в бой вступила танковая бригада.

Залп гвардейских минометов значительно облегчил положение катуковцев. Комбриг сразу же воспрял духом: «Выстоим!» Повеселели бойцы и командиры. Капитан Рафтопулло потом вспоминал: «Тишину разорвал залп „катюш“. Языки пламени взметнулись на позициях врага, на его ударных группировках, нацеленных на наши фланги. Там пылало все: танки, машины, словно огненный смерч пронесся по фронтовому участку. Затем ударила артиллерия. Наконец прозвучала команда: „Всем вперед!“ Взревели моторы. Танковые роты устремились в атаку»[15].

Несмотря на то, что бой был тяжелым, бригада все же выстояла. «Рота Бурды уничтожила 10 средних и малых танков, 2 тягача с двумя противотанковыми орудиями и расчетами, несколько автомашин с мотопехотой, 2 ручных пулемета и 90 солдат и офицеров противника»[16].

В ходе боя были добыты ценные документы, которые давали возможность установить номера частей противника. Это были 3-я и 4-я танковые и одна мотодивизия Гудериана, имевшие целью прорваться главными силами через Мценск к Туле.

В этом и заключалась главная задача гитлеровского командования, что и отражено было в книге боевых действий 4-й танковой бригады:

«В результате умелых и инициативных действий танковых групп было установлено, что противник спешно подтягивает свои резервы, главными силами стремится развить успех по наикратчайшему пути вдоль шоссе Орел — Мценск — Тула и с южного направления обеспечить выход к Москве»[17].

Получив отпор, Гудериан не остановил наступление, 5 октября он усилил натиск. С утра несколько звеньев немецких самолетов прошли над речкой Оптухой и сбросили бомбы на село Ивановское. Через некоторое время из-за пригорка показались танки. Их было так много, что наблюдатели сбились со счета. С НП следил и Катуков за передвижением немецких танков, начавших перестроение в боевой порядок. Тактика у немцев прежняя, знакомая с первых дней войны. Впереди идут T-IV за ними T-III, на небольшом расстоянии следуют бронетранспортеры с пехотой. Только бы удар пришелся не по флангам, тогда дело может обернуться бедой: сомнут.

Спустившись на равнину, немецкие танки открыли интенсивный огонь. Наша сторона молчала. Ответные выстрелы прогремели только тогда, когда танки противника подошли к Оптухе, намереваясь проутюжить там мотострелковый батальон капитана Кочеткова. Хлестнули резкие выстрелы из засады. Это бил Бурда. Сразу же задымили несколько вражеских машин. Противник наседал. Над селом Ивановское появился разведывательный самолет «Хеншель», который одновременно корректировал огонь.

От разрывов снарядов и мин поле, на которое недавно выпал первый снег, вмиг покрылось черными уродливыми воронками. Катуков перенес свой командный пункт с переднего края поближе к сельским постройкам. Комбат Кочетков доложил: немецкие танки прорвались на его позицию. Вскоре связь с батальоном была прервана. Положение там сложилось критическое.

В бинокль с командного пункта хорошо просматривалась линия обороны мотострелкового батальона. Видно было, как немецкие танки утюжили окопы пехотинцев. «Кочеткову сейчас довольно туго приходится, если еще жив, — подумал комбриг. — Пора вводить в бой свой резерв». По радио он отдал приказ роте старшего лейтенанта Самохина: атаковать противника!

Несколько «тридцатьчетверок» выскочили наперерез немецким танкам. Извергая языки пламени, Т-34 сразу же внесли замешательство в неприятельские боевые порядки. Задымили еще несколько машин с крестами на борту, выбрасывая к небу черные клубы дыма. Из горящих танков выскакивали фашисты и тут же попадали под кинжальный огонь наших пулеметчиков.

Бой длился несколько часов. Кругом стоял страшный грохот, рвались снаряды и мины. Гудериан бросил на село Ивановское еще один моторизованный полк, решив, что против него действуют значительные танковые силы, по крайней мере не меньше дивизии.

Бригада отбила еще несколько атак, но дальше держать позиции было бессмысленно. Чтобы сохранить личный состав и боевые машины, Катуков отдал приказ отойти несколько севернее, к селу Первый Воин, где закрепиться и дать противнику новый бой. Такое решение диктовалось складывающейся обстановкой. Хотя Гудериан потерял 18 танков, 8 орудий и несколько сот солдат и офицеров, сил у него было достаточно, чтобы продолжать наступление на этом участке фронта.

В ночь на 7 октября пошел обильный мокрый снег, дороги раскисли. Штабной автобус буксовал в ямах и промоинах, его кидало из стороны в сторону, словно утлое суденышко в бушующем море. Выбившийся из сил комбриг валился от усталости. Выпив кружку горячего чая, он упал на походную койку, предупредив Никитина: в случае чего будить немедленно.

На ходу в автобус вскочил начальник штаба Кульвинский и доложил комбригу отчет об итогах прошедшего боя. Противник остановлен, но бригада понесла потери: есть убитые и раненые, подбито несколько танков. С поля боя эвакуировано три танка БТ-7. Дынер обещает ввести их в строй.

Остаток дня и всю ночь части бригады укрепляли свои новые позиции. После кратковременного отдыха Катуков был снова полон сил и энергичен. Он спокойно и буднично, как на учениях, отдавал распоряжения, уточнял на карте расположение батарей, танковых засад, определял наиболее вероятные направления ударов противника — одним словом, готовил бригаду к предстоящему бою.

Прибыв на позиции у села Первый Воин, комбриг потребовал от комбата Дмитрия Кочеткова и комиссара Семена Волошко проследить за тем, чтобы бойцы закапывались в землю как можно глубже, отрывали ложные окопы, устанавливали «бутафорию» — макеты пулеметов и пушек. Как ни странно, но затея с ложной обороной спасала жизнь многим бойцам.

Оборонительная линия у сел Первый Воин и Нарышкино давала некоторые преимущества 4-й бригаде: с небольших высот хорошо просматривалась местность, а березовые рощи и стога сена, оставшиеся на лугах под зимовку, позволяли маскировать танки и пушки. Только у одной деревни Константиновки было устроено шесть засад.

Утром стало подмораживать, но снег продолжал падать. Катуков уже находился на командном пункте, оборудованном в небольшой роще, рядом с одной из засад. С переднего края возвратился комиссар Бойко, доложил, что танковые батальоны готовы встретить противника.

Немцев долго ждать не пришлось. Вначале Гудериан бросил против 4-й танковой бригады авиацию. Над шоссе прошло несколько «юнкерсов» в сопровождении «мессершмиттов», самолеты сбросили бомбы на позиции мотострелков. К счастью, бомбардировке подверглись ложные окопы, над которыми несколько минут назад вздымалась земля и разлеталась в разные стороны наша «бутафория». «Не зря старались мотострелки, — отметил про себя Катуков с нескрываемым удовольствием, поднося к глазам бинокль. — Потери от такой бомбардировки не столь велики».

Зато новый удар немецкой авиации пришелся по селу Первый Воин. Но тут в бой вступила зенитная артиллерия отдельного дивизиона под командованием старшего лейтенанта И. В. Афанасенко. Офицеру всего 22 года, уроженец села Стодолище, что на Смоленщине. Окончив Высшие академические курсы, Иван Владимирович мечтал о продолжении учебы. А тут война. Вот и сбивал теперь сельский парень вражеские самолеты, а если надо, ставил свои пушки на прямую наводку и бил по танкам и скоплению пехоты. Не сплоховал и на этот раз, его расчеты сбили два самолета противника, их обломки догорали на правом берегу речки Лисицы. И все же несколько бомб упало на батарею, четверо бойцов были выведены из строя.

Наблюдатели передали на КП бригады: на шоссе появилась колонна танков и мотопехоты. За фланги на этот раз Катуков не беспокоился: их прикрывали танкисты Василий Гусев и Александр Бурда. На центральном участке обороны стояли танкисты Константина Самохина. Вызывал тревогу лишь батальон Анатолия Рафтопулло. У него старые «бэтушки», в основном Т-26 и БТ-7. Машины хоть и быстроходные, но гораздо слабее в вооружении и броневой защите, чем Т-34. Выдержать напор немецкой армады ему будет непросто.

Немецкие танки стали спускаться по крутому склону в долину речки Лисицы. Их было несколько десятков. За танками шли бронетранспортеры с пехотой и тягачи с орудиями. Танки открыли огонь по позициям мотострелкового батальона. Снова комбату Кочеткову пришлось принять на себя удар чудовищной силы.

Гитлеровцы, перейдя речку, пытались с ходу прорваться через нашу линию обороны. Мотострелки ответили ударом из противотанковых ружей, забрасывали вражеские машины гранатами и бутылками с зажигательной смесью, дружно била и противотанковая артиллерия, которую успел подбросить комкор Лелюшенко. По одну сторону речки горел один танк T-IV, на противоположном берегу вертелась другая машина с перебитой гусеницей. Хлестнул еще один снаряд, и она уткнулась стволом в небольшой холмик, последний раз лязгнув многотонным железом.

Потеряв две машины, немцы не остановились, продолжали усиленно атаковать. Когда большая часть танковой колонны перешла Лисицу, Катуков по радио отдал приказ старшему лейтенанту Дмитрию Лавриненко выводить из укрытия свои машины. Приказ звучал коротко: «Пошел!» В одно мгновение из рощи выскочили четыре «тридцатьчетверки» и на полном ходу открыли огонь. Немецкие танки даже не успели развернуться в боевой порядок, как некоторые из них запылали яркими кострами.

Лавриненко считался мастером стрельбы из танковой пушки, да и все его подчиненные, под стать своему командиру, умели постоять за себя. Все, кто был в это время на КП бригады, наблюдали, как разворачивались события на поле боя. Т-34 по всем параметрам превосходили немецкие машины — и в скорости, и в маневренности. Лавриненко умело управлял боем. Открыв огонь в одном месте и подбив один-два немецких танка, его машины, прячась в складках местности, появлялись в другом. И также успешно били по бортам немецких танков. Такая тактика увенчалась полным успехом. «Молодец, Лавриненко! — восхищался Катуков. — Вот с кого надо брать пример!»

Пример, достойный подражания: на поле боя горело 15 вражеских машин. Отлично сражались в этот день и другие экипажи, по пять-шесть раз они ходили в атаку. Особенно отличился экипаж старшего сержанта Ивана Любушкина, в прошлом скромного тамбовского колхозника. Когда немецкие танки прорвались через позиции мотострелкового батальона, намереваясь зайти в тыл бригаде, Любушкин, спрятавшись за стогом сена, поразил сначала один вражеский танк, затем еще четыре. Немцы обнаружили его машину и открыли по ней огонь. Несколько снарядов ударили по броне. С большим трудом Любушкину удалось вывести из-под обстрела свою машину.

Вечером, узнав о подвиге танкистов, Катуков приказал начальнику штаба Кульвинскому написать приказ о награждении отличившихся танкистов. Просил особо отметить подвиг старшего сержанта Любушкина.

Потеряв значительную часть техники, Гудериан, однако, не успокоился и продолжал прорываться к Мценску. По его планам, город должен был быть взят к 9 октября. Натыкаясь в одном месте на танковые засады, организованные комбригом Катуковым, он, перегруппировав свои силы, снова бросался в атаку.

Командир разведроты Пантелеймон Павленко только что доложил, что немцы стягивают к шоссе Орел — Мценск мотопехоту и большое количество танков. Значит, бьют в том же направлении. Сдерживать такую силу становилось все труднее и труднее. В связи с большими потерями людей и техники в предыдущих боях Катуков просил комкора Лелюшенко оказать поддержку. Бой вот-вот грянет, но каков будет его исход?

Лелюшенко знал о положении 4-й танковой бригады, сдерживавшей основную ударную силу Гудериана, но, кроме огневой поддержки, ничем помочь не мог: ему и так приходилось латать бреши почти на каждом участке фронта. И все же он направил под Мценск гвардейский дивизион «катюш» во главе с капитаном Чумаком.

Появление в бригаде гвардейских минометов сразу подняло дух бойцов. Все уже были наслышаны об этом чудо-оружии, но в действии его не видели, как не видели и самих установок с реактивными снарядами. Когда машины ЗИС-5 стали на боевую позицию, кто-то из офицеров штаба, хмыкнув, произнес: «Тоже мне грозное оружие!»

Капитан Чумак размеренно делал свое дело, не обращая внимания на критические реплики, поторапливал подчиненных. Установки были быстро подготовлены к открытию огня. Катуков посмотрел на часы и дал команду: «Можно начинать!»

Вдруг небо пронзили ослепительные молнии, снаряды с воем устремились куда-то вдаль, оставляя за собой светящиеся хвосты. Через несколько минут лощина, в которой немцы сосредоточили до 60 танков и мотопехоту, была объята пламенем. Каждый, кто наблюдал этот «концерт», старался представить себе, что там творилось.

Произведя залп, БМ-13 быстро ушли в тыл — таков приказ. Спустя час Катуков направил разведку к месту огневого налета. Она зафиксировала потери немцев: 43 танка, 16 противотанковых орудий, 6 автомашин, до 500 солдат и офицеров[18].

Эффект огневого налета был впечатляющим. Такого еще никто не видел с начала войны. Отношение к реактивным установкам сразу же изменилось. У Катукова даже появилась мысль — выпросить у Лелюшенко хотя бы одну БМ-13. Но «катюши» у него появились только на Калининском фронте.

Пока же немцев били тем оружием, которое имелось в бригаде. Надо сказать, били довольно успешно. Гудериан это почувствовал. Чтобы удостовериться в том, что его армия несет большие потери, «танковый бог» собственной персоной выехал в 4-ю танковую дивизию. Ее командир барон фон Лангерман показал ему «результаты боев 6 и 7 октября». После осмотра поля боя Гудериан записал: «Подбитые с обеих сторон танки еще оставались на своих местах. Потери русских были значительно меньше наших потерь»[19].

В боях 6 и 7 октября немцы понесли потери, но теперь им стала известна местность, на которой расположены танковые засады и артиллерийские батареи бригады Катукова. Надо было срочно менять позицию, иначе при очередной атаке можно попасть впросак. Так считал комбриг, так считали и работники его штаба. В ночь на 7 октября бригада ушла на новый рубеж — Ильково — Головлево — Шеино.

Погода не баловала, шел дождь вперемешку со снегом — ни обсушиться, ни обогреться. Но каждый боец и командир понимали сложность задачи, поставленной перед бригадой, лично перед ним, и верил в правоту своего дела, в конечном счете — в победу. Катуков не раз удивлялся солдатской стойкости, выносливости и мужеству своих людей. Вот и теперь уставшие, измотанные в боях части, получив приказ, снялись с оборудованных позиций и потянулись на север.

Новая линия обороны занимала ни много ни мало 15 километров. Снова надо было возводить систему настоящих и ложных окопов, которая еще ни разу не подводила, снова надо было зарываться в землю — и как можно глубже. Учитывалось при этом все — и рельеф местности, и наличие сил и средств, в том числе инженерно-технических. Тут многое зависело от начальника инженерной службы капитана Андрея Замулы. Специалистом он был стоящим, до войны успел окончить Военно-инженерную академию. Построенные под его руководством укрепления давали возможность нашим бойцам стойко держаться и отбивать атаки врага. Не случайно в списки к награждению, поданные начальником штаба Кульвинским на подпись комбригу, Михаил Ефимович собственноручно внес имя Андрея Андреевича Замулы, сказав при этом: «Многие ему обязаны собственными жизнями».

Конечно, прочность обороны зависела не только от хорошо оборудованных окопов и блиндажей, не только от тех, кто сражался на передовых рубежах, но и от тех, кто обеспечивал войска боеприпасами, горюче-смазочными материалами, продовольствием, кто лечил и ставил в строй раненых бойцов и командиров. Работая после войны над своими мемуарами, Катуков с гордостью называл имена своих технарей и хозяйственников, снабженцев и медиков. В 4-й танковой бригаде это были начальник ГСМ Афанасий Кузнецов, начальник артиллерийского снабжения Алексей Сырцов, начальник продовольственного снабжения Алексей Богданов, начальник медслужбы Архип Кулик. А разве можно было обойтись без ремонтно-восстановительной роты, которую возглавлял капитан Павел Жуков, или автороты капитана Василия Иващенко? Конечно нет. Если Архип Кулик, Наталья Пухтаевич, Дмитрий Черновалов и Владимир Постников лечили бойцов, то Павел Дынер «лечил» танки. У комбрига Катукова слово «вылечить» было равнозначно слову восстановить.

Вот так и сражалась 4-я танковая бригада, сдерживая огромные силы Гудериана на пути к Москве. Сражалась стойко, мужественно, отчаянно. Ее бойцы дрались за каждый метр территории, за каждый населенный пункт, за каждую речку, такую, как Оптуха или Лисица. Недаром позже здесь, в бригаде, была сложена песня, в которой есть такие слова:

Вперед, гвардейцы! Сломим все преграды,
Мы рождены, чтоб в битвах побеждать.
Чужой земли ни пяди нам не надо,
А наше — никому не отобрать!

И у Илькова, Головлева и Шеина катуковцы готовы были встретить огнем танки Гудериана. Но немецкий генерал, получив хороший удар у села Первый Воин, на этот раз не стал бросать в бой крупные силы, а лишь отдельными танковыми группами стал прощупывать нашу оборону. Позже в своих мемуарах он написал: «Южнее Мценска 4-я танковая дивизия была атакована русскими танками, и им пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить»[20].

Гудериан уже начал понимать, что, несмотря на все старания верховного командования и самого Гитлера, война в России приобретает затяжной характер, что Москву в ближайшее время не взять, что воевать придется в русских снегах, а это чревато серьезными последствиями. Он уже дважды запрашивал командование группы армий «Центр», умоляя доставить его солдатам теплое обмундирование.

Ему отвечали, что оно будет получено своевременно и нечего об этом излишне напоминать.

А тем временем сопротивление Красной Армии на Московском направлении нарастало с каждым днем.

День 8 октября прошел относительно спокойно, стал своего рода небольшой передышкой, словно награда за упорство и мужество ее бойцам. В этот день к танкистам приехал комкор Лелюшенко. Он похвально отозвался о действиях бригады, сообщил, что докладывал об этом в Ставку Верховного Главнокомандования. Катуков тут же передал новые списки людей, представленных к награждению. Не удержался и от просьбы — пополнить бригаду хотя бы десятком «тридцатьчетверок».

Танков и мотострелков Лелюшенко не обещал, артиллерии — тоже: резервов у него никаких нет. Но полк пограничников полковника Пияшева передал в полное распоряжение комбрига.

Комкор не скрывал, что положение на фронте еще очень тяжелое и держаться приходится изо всех сил. Он говорил также и о том, что сложившаяся под Мценском ситуация — остановка танковых колонн Гудериана — на руку нашему командованию, которое стремится выиграть время, чтобы развернуть под Москвой прибывавшие с востока воинские резервы.

Катуков понял, что рассчитывать, как и прежде, придется на свои силы. После отъезда Лелюшенко он отправился на передовую — хотел собственными глазами увидеть, как чувствуют себя бойцы и командиры после многодневных боев. Кратковременная передышка дала возможность привести в порядок оружие, технику, одежду. Политотдел бригады во главе с Иваном Деревянкиным успел выпустить несколько боевых листков, в которых рассказывалось о подвигах танкистов, артиллеристов и мотострелков. В мотострелковом батальоне ему представилась такая картина: на бруствере окопа сидел комбат Дмитрий Кочетков и чистил пистолет, рядом — фотограф политотдела Ваня Панков, балагур и весельчак, читал собравшимся бойцам стихотворение Александра Твардовского «Танк»:

Взвоют гусеницы люто,
Надрезая снег с землей,
Снег с землей завьется круто
Вслед за свежей колеей.
И как будто первопуток
Открывая за собой,
В сталь одетый и обутый
Танк идет с исходной в бой.

Увидев подъехавшего на бронетранспортере комбрига, бойцы вскочили и стали по стойке «смирно».

— Продолжайте, — сказал Катуков и направился к Кочеткову, а Панков вдохновенно закончил:

И уже за взгорьем где-то
Путь прокладывает свой,
Где в дыму взвилась ракета,
Где рубеж земли,
Край света — Бой!..

Комбриг поздоровался с Кочетковым, выслушал его доклад, поинтересовался наличием оружия и боеприпасов в батальоне, спросил, как обстоят дела с продовольствием и обмундированием. Много ли бойцу надо? Важно, чтобы вовремя был накормлен, одет по сезону, чтобы у него были патроны к винтовке или автомату, гранаты для ближнего боя, тогда и воевать будет исправно. Комбат не жаловался: все есть. Посетовал только на то, что в ротах не хватает бойцов. Если честно, то не хватает не только бойцов, но и командиров. Зачастую офицерский состав заменяли старшины, хотя это было временное явление. Катуков убедился, что, несмотря на тяжелые бои, — а мотострелкам досталось больше, чем другим подразделениям, — батальон все же боеспособен. Это ли не радость для командира!

В целом была боеспособна и бригада, она готова была встретить противника мощным огнем. За время передышки снабженцы успели подбросить боеприпасы и продовольствие. Прибыло небольшое пополнение в батальон Кочеткова: Лелюшенко, как говорится, все же поскреб по сусекам и набрал до полуроты бойцов. Не ахти какая сила, но и это было важно. Дынер восстановил три танка, вывезенные с поля боя. Их тоже направили в строй. На большее пока рассчитывать не приходилось.

9 октября бои возобновились. Гудериан снова бросил против корпуса Лелюшенко крупные силы, намереваясь несколькими фланговыми ударами взять его в клещи. И снова 4-я танковая бригада стала на пути вражеских колонн. Наступление противник начал с налетов авиации. Бомбардировка передовых позиций длилась в течение пятнадцати минут. Зенитчики Афанасенко не остались в долгу, сбили шесть самолетов. Упорные бои начались с танками. Гитлеровцы, наученные горьким опытом, уже не лезли напролом, к Илькову и Шеину пробивались отдельными группами по 15–20 машин. Но на участок, занимаемый 4-й танковой бригадой, Гудериан бросил до 100 танков. В штабе бригады замысел Гудериана разгадали сразу; ударом на Шеино он планировал прорваться к Мценску, намереваясь захватить его с ходу. Но не тут-то было! Сразу же его танковые группы натолкнулись на упорное сопротивление. У села Шеино в засаде стояли танки старшего лейтенанта Лавриненко. Его взвод поджег до десятка машин. Экипаж танка Петра Воробьева, замаскировавшись в кустарнике, ждал, когда немецкая колонна из 14 танков, выйдя из деревни Азарово по направлению к Шеину, окажется на узкой проселочной дороге, ведущей через овраг. Командир воспользовался удачным моментом и открыл огонь. Бой был скоротечным, но в овраге уже пылали три бронетранспортера и 7 танков. Остальные обратились в бегство[21].

Гудериан усилил натиск. Бой ожесточился. Выходили из строя люди и техника. Большие потери ощущались в полку пограничников, у Пияшева, поредел и батальон мотострелков капитана Кочеткова. Поступили тревожные сведения из 2-го танкового батальона — ранен комбат Рафтопулло, которого пришлось отправить во фронтовой госпиталь. Батальон принял комиссар Фрол Столярчук.

На редкость упорный бой разгорелся у сел Ильково и Шеино. Немецкие танки несколько раз подходили к нашей оборонительной линии, но дружный огонь батареи «сорокапяток» отгонял их. Тогда немцы ударили у села Думчино. И здесь атака была отбита взводом лейтенанта Кукаркина.

Близилась ночь, а бой гремел не умолкая. В 22 часа Катуков получил приказ комкора Лелюшенко отвести бригаду на новый рубеж: немцы прорвались на Волховское шоссе, угрожая корпусу и 4-й танковой бригаде окружением.

Бригада еще могла держаться, хотя противник на отдельных участках вклинился в ее оборону. Немецкие танки, остервенело лезли на высоты, которые по нескольку раз переходили из рук в руки.

Не хотелось уходить с укрепленных позиций, да делать нечего. По привычке, выработанной годами армейской службы, Катуков тут же написал приказ об отводе частей и передал Кульвинскому. Приказ предстояло размножить и разослать по воинским частям, иными словами, довести до сведения каждого командира.

Раздался зуммер полевого телефона. Кульвинский снял трубку. Докладывал комбат Кочетков: снова появились немецкие танки.

Катуков понимал, что Гудериан, пробивая путь к Москве, будет давить на бригаду до тех пор, пока не удастся выбить его танки, с одной мотопехотой он бессилен. Чтобы прикрыть батальон Кочеткова, решено было направить взвод легких танков Фрола Столярчука. Приказ ему был передан по телефону.

Создав арьергарды, комбриг отводил свои войска на новые позиции. Времени в обрез: на новом месте еще надо было закрепиться. На это отпущена одна ночь, утром немцы наверняка возобновят наступление.

Едва рассвело, фронт ожил. Как и ожидалось, немцы полезли снова. Особенно упорно ломились они к деревне Фарафоново, где только что закрепился батальон мотострелков. Тут же в засаду стал Фрол Столярчук со своими «бэтушками». Дальше в складках местности притаились экипажи «тридцатьчетверок» Воробьева, Тимофеева, Корсуна, Заскалько, Ивченко и Аристова. Ударную группу составили танковые подразделения Самохина, Бурды и Самойленко.

Атаку Гудериан начал с традиционной авиационной бомбардировки. Группами до 17 самолетов немцы бомбили за ночь построенную оборону 4-й танковой бригады. Наших самолетов в воздухе не видно. А как бы они нужны были для прикрытия! Зенитный дивизион не в состоянии обеспечить всю глубину обороны бригады, хотя зенитчики сражались, не щадя живота своего.

Таранный танковый удар не принес желанного успеха Гудериану. Не только распутица затрудняла движение войск, как после войны жаловался немецкий генерал, его атаки разбивались о стойкость и мужество наших бойцов на любом участке обороны, хотя под давлением превосходящих сил им приходилось отступать. Гудериану удалось протолкнуть дивизию Лангермана к Мценску, где она и застряла, потеряв значительную часть своих солдат и техники.

Борьба с русскими танками складывалась не в пользу немцев. Это признавал и Гудериан: «…танк T-IV co своей короткоствольной 75-мм пушкой имел возможность уничтожать танки Т-34 только с тыльной стороны, поражая его мотор через жалюзи, а для этого требовалось большое искусство. Русская пехота наступала с фронта, а танки наносили массированные удары по нашим флангам. Они кое-чему уже научились»[22].

Еще до конца не осознав причин своих неудач, Гудериан пытался найти их в превосходстве русских танков, винил погоду, ругал снабженцев, которые не поставили его солдатам теплое обмундирование, а для машин — глизантин, составную часть антифризной смеси. Разве дело было только в этом? Перспективы «на быстрый и непрерывный успех» давно исчезли, но генерал их не заметил. Он еще надеялся, что, улучшив конструкцию своих танков, непременно дойдет до стен Кремля. Видимо, поэтому предложил направить на фронт комиссию, в состав которой должны войти представители министерства вооружения и танкостроительных фирм, а также конструкторы танков. Комиссия должна осмотреть на поле боя русские и немецкие танки, решить вопрос об изменении конструкции танков T-IV и об ускорении производства противотанковых пушек, способных пробивать броню танка Т-34. Во второй половине ноября 1941 года такая комиссия прибыла из Берлина. На поле боя она появилась тогда, когда планы Гитлера о захвате Москвы уже трещали по всем швам.

Но в октябре сил у группы армий «Центр» было еще достаточно, чтобы продолжать наступление на Москву. Генерал-фельдмаршал фон Бок отдал приказ: овладеть Курском, подавить сопротивление окруженных в районе Трубчевска и Брянска войск Красной Армии и нанести удар по Туле. Задача у Гудериана остается прежней — занять Мценск и двигаться на север. Ему удается оттеснить бригаду Катукова к реке Зуша, где он намеревался покончить с ней раз и навсегда. Только удастся ли?

Неудачи на фронте, безусловно, сказались на настроении не только солдат Гудериана, но и офицерского состава. Боевой дух их был сломлен. Уже не так нагло они держались на допросах, когда попадали в плен. Некоторые пленные, воевавшие в Польше, Франции, Бельгии и Голландии, вспоминали боевые походы, когда, например, без особых проблем прорывали линию Мажино, форсировали реку Маас, затем победным маршем шли по улицам Парижа.

С упоением вспоминал прошлые победы в Европе и Гудериан. Что и говорить, было время! А тут у какой-то русской речки, которую и на карте не найдешь, пришлось остановиться. С большим трудом сюда удалось подтянуть свои дивизии. Проклятая русская зима!

Теперь, потеснив батальон Тульского оружейно-технического училища, танковые войска Гудериана двинулись по левому берегу Зуши к Мценску, до которого было немногим более четырех километров. За танками шла мотопехота.

Катуков со своего командного пункта, размещенного в поселке Подмонастырская Слобода, наблюдал, как немцы танковыми клиньями пробивали себе дорогу, явно стараясь окружить 4-ю танковую бригаду. Бой усиливался с каждой минутой. Начальник штаба Кульвинский, обеспокоенный складывающейся обстановкой (батальоны дрались в полуокружении), высказался за то, чтобы начать немедленный отвод войск. Комбриг, глядя в бинокль на мост через Зушу, спокойно произнес, что он не видит в этом пока такой необходимости, приказа об отходе нет, значит, драться надо до последней возможности.

Сдерживать немцев с каждым часом становилось все труднее и труднее. Танки Гудериана прорвались к окраинам Мценска, создавалась угроза тылу бригады. Катуков вызвал начальника связи Г. Е. Подосенова и приказал связать его с командиром корпуса. Когда связь была установлена, он доложил Лелюшенко о критическом положении бригады. Лелюшенко внимательно выслушал комбрига, сказал, что критическое положение сейчас не только под Мценском, но и на других участках фронта, и просил, а не приказывал, продержаться до темноты. Приказ об отходе бригада получит позже.

Слово «продержаться» всегда понятно каждому фронтовику. Это означало: дела на фронте складываются куда как плохо. Не лучше дела обстояли и в 4-й танковой бригаде. Подкреплений никаких, в строю половина боевых машин, боеприпасы на исходе, а немцы продолжают напирать. Что можно предпринять, чтобы сдержать противника? Катуков признавался: «Противник усиливал нажим с фронта. Перед передним краем обороны появлялись все новые и новые танки. Командиры частей и подразделений докладывали, что держатся из последних сил. Все просят подкрепления. Я сам знаю, что им трудно. За семь дней непрерывных боев части сильно поредели, а оставшиеся в живых выбились из сил. Но пока могу отдать только один приказ: „Ни шагу назад!“»[23]

Выбить танки Гудериана с окраин Мценска Катуков уже был не в силах, хотя еще пытался сделать это отдельными группами. Полтора-два десятка машин уже ничего не решали. Только что донесли: погиб политрук Иван Лакомов. Он находился в одной из танковых групп, подавлявших артиллерийские батареи врага, его танк сгорел вместе с экипажем.

К вечеру противник подтянул свежие силы и занял южные кварталы Мценска. Капитан Дынер едва успел эвакуировать танки и автомобили, находящиеся в ремонте. Вопрос об отводе бригады в штабе уже не обсуждался, было и так ясно, что надо уходить. Автомобильный мост через Зушу немцы успели занять раньше, чем сюда подошла 4-я танковая бригада. В штабе обсуждались разные варианты переправы: наведение моста и поиски брода. Река Зуша в районе Мценска не так широка, но в осеннее время после дождей становится полноводной и стремительной. Ее крутые и обрывистые берега будут немалым препятствием.

В нескольких километрах от города разведчики обнаружили брод, но там тоже хозяйничали гитлеровцы. Оставалось одно — прорываться через узкий железнодорожный мост. Колесный транспорт и люди пройдут по нему свободно, а вот как быть с танками?

Тянуть время и ждать приказа на отвод частей Катуков уже не мог. Он передал по радио донесение комкору: «Занимаю прежнее положение, веду бой в окружении. Выручайте»[24].

Надежда переправиться по железнодорожному мосту окрепла после того, как с правого берега вернулся политрук Завалишин. На своей «тридцатьчетверке» он благополучно прошел по шпалам почти до конца моста, беда случилась неожиданно — свалилась гусеница, и он вынужден был возвращаться обратно пешком.

Сразу же после беседы с политруком Катуков отдал приказ саперам сделать на мосту настил из досок, бревен и другого подручного материала, чтобы по нему прошел колесный транспорт. Работа закипела, но приколачивать доски пришлось в сплошной темноте — наступила ночь. При свете автомобильных фар настил был сделан, хотя качество его оказалось скверным.

Прикрываясь арьергардами, к переправе стягивались вышедшие из боя батальоны и роты, шли обозы, походные кухни, машины с ранеными. Вначале решено было пропустить колесный транспорт и артиллерию, затем мотострелковые подразделения. Отход прикрывали танкисты.

Немцы увидели, что прижатые к Зуше советские войска, ускользают на глазах. Они пришли в ярость, начали обстрел моста полевой артиллерией. Снаряды стали разрываться как на левом, так и на правом берегу реки, автоматчики при поддержке танков атаковали непрерывно. Над мостом повисли сброшенные на парашютах самолетом-разведчиком осветительные ракеты.

Переправа шла уже несколько часов. Теперь никто не обращал внимания на погоду, хотя вовсю хлестал холодный дождь. Все стремились как можно быстрее попасть на противоположный берег. Настил на мосту, сделанный на скорую руку, не выдерживал такой нагрузки, доски, прикрепленные к шпалам, то и дело разъезжались, грузовики застревали, образуя настоящие пробки. Люди бросались на помощь водителям, почти на руках выносили машины — только бы не останавливаться, иначе гибель.

У моста появился военком разведроты Борис Юнаков, разыскивая комбрига. Катукова он нашел среди водителей грузовиков, подбежав к нему, доложил, что немецкие танки с пушками на прицепе приближаются к реке, вот-вот откроют огонь прямой наводкой. Стоявший у моста танк сержанта Капотова тут же получает приказ бить по станционным постройкам. Обстановка на переправе была напряжена до предела, но комбриг, предельно собранный, спокойно отдавал приказ за приказом. Как только Капотов открыл огонь, тут же отдал распоряжение начальнику химслужбы капитану Ивану Морозову — ставить дымовую завесу, чтобы помешать немецким артиллеристам вести прицельный огонь по мосту. В реку упало несколько снарядов. Разрывы подняли фонтаны воды на высоту до десяти метров, но опоры выдержали. Переправа продолжалась. Почти вся техника была уже на правом берегу Зуши, успешно прошел полк пограничников Пияшева, проследовали мотострелки Кочеткова, на мост вступали арьергардные группы, прикрывавшие отход бригады. Последних торопил комиссар Бойко:

— Быстрее, быстрее, не задерживаться!

Тем временем саперы готовили мост к взрыву.

К утру переправа была завершена, и части бригады готовились к походному маршу. Сделано, казалось, невозможное: из окружения выведены люди, техника, сохранена боеспособность частей и подразделений. Постепенно стало спадать огромное напряжение восьмидневных боев. Катуков, присев на камень, спокойно закурил и, глядя на горевший Мценск, тихо сказал Бойко:

— И все же нам повезло. Здорово выручил нас этот чертов мост. Вечная ему память!

Через несколько минут раздался мощный взрыв, и пролеты железнодорожного моста рухнули в реку.

За четыре года войны у Катукова было немало переправ — и на своей территории, и на территории противника, но эта переправа на реке Зуше запомнилась особенно.

Он писал: «Тем, кому удалось остаться в живых, переправа через железнодорожный мост, наверно, запомнилась навсегда. Недаром танкисты прозвали этот мост „чертовым“»[25].

Бригада с достоинством вышла из окружения. Оторвавшись от противника, Катуков связался по радио со штабом корпуса. Последовал приказ: бригаде сосредоточиться в расположении второго эшелона 50-й армии. Было утро 11 октября 1941 года.

Наконец-то можно было немного отдохнуть, привести в порядок материальную часть, подвести итоги многодневных боев, посчитать свои потери. Они были, и немалые: убито 27 человек, ранено 60. На поле боя остались 23 автомашины, 4 рации, 19 мотоциклов, 3 противотанковых орудия, 6 минометов. Из 28 подбитых танков 9 сгорели, остальные удалось увести на СПАМ — сборный пункт эвакуации машин[26].

Гудериан потерял в несколько раз больше людей и техники: 133 танка, 2 бронемашины, 2 танкетки, 4 полевых, 4 зенитных, 6 дальнобойных и 35 противотанковых орудий, 8 самолетов, 12 автомашин, 2 цистерны с бензином, 15 тягачей с боеприпасами, 6 минометов, до полка пехоты[27].

Задача, поставленная перед 4-й танковой бригадой, была выполнена. Она обеспечила сосредоточение войск не только 1-го гвардейского стрелкового корпуса, но и 26-й и 50-й армий.

В ходе боев враг почувствовал на себе силу ударов танковых и мотострелковых соединений, понес ощутимые потери от налетов авиации и артиллерии, особенно гвардейских минометов. Об этом говорят и признания Гудериана, о которых говорилось ранее. Генерал уже не мог пробиться дальше Мценска. Его войскам пришлось повернуть на восток, к Туле. Настроение у него было скверное. Это видно из письма, которое он позже написал жене в Берлин: «Наши войска испытывают мучения, и наше дело находится в бедственном состоянии, ибо противник выигрывает время, а мы со своими планами находимся перед неизбежностью ведения боевых действий в зимних условиях. Поэтому настроение у меня очень грустное. Наилучшие пожелания терпят крах из-за стихии, единственная в своем роде возможность нанести противнику мощный удар улетучивается все быстрее и быстрее, и я не уверен, что она может когда-либо возвратиться. Одному только богу известно, как сложится обстановка в дальнейшем. Необходимо надеяться и не терять мужества, однако это тяжелое испытание…»[28]

Планы гитлеровского командования о быстром продвижении к Туле, затем к Москве терпели провал. И причин тут много. Гудериан на них указывал, но при этом подчеркивал, что войск у него маловато. Генерал, конечно, лукавил, войск у него было предостаточно — две танковые и мотодивизия. Кроме того, в разное время ему придавались танковая группа Кемпфа, 1-я кавдивизия, другие части и соединения.

Катуков, правда, отмечал, что к осени 1941 года ударная мощь гитлеровских танковых соединений резко упала. По штату танковая дивизия насчитывала от 147 до 209 танков, мотодивизии полагалось 14 тысяч солдат и офицеров, 37 бронемашин, 1443 мотоцикла, 1353 грузовика[29].

Бросая в бой танковые и моторизованные полки, вне сомнения, Гудериан терял людей и технику. Были моменты, когда в частях у него оставалось до десятка танков. 15 сентября, например, генерал побывал в 6-м танковом полку 3-й дивизии. Полком командовал подполковник Мюнцель. Вот что он там обнаружил: «В этот день Мюнцель имел в своем распоряжении только один танк T-IV, три танка T-III и шесть танков T-II; таким образом, полк имел всего десять танков. Эта цифра дает наглядное представление о том, насколько войска нуждались в отдыхе и приведении в порядок. Эти цифры свидетельствуют также о том, что наши храбрые солдаты делали все, что было в их силах, для того чтобы выполнить поставленную перед ними задачу»[30].

Справедливости ради следует сказать, что Гудериан был бит не числом, а умением. Катуков в полосе своей обороны противопоставил немецким танковым колоннам мастерство танкистов, новую тактику нанесения ударов из засад, атаку на максимальной скорости с ведением огня на ходу, маневр на поле боя для выхода во фланг и тыл противника, подвижную разведку, действия которой распространялись на десятки километров.

Гудериан никогда не знал, где располагаются основные силы Катукова и каковы они, откуда он нанесет удар, видимо, поэтому назвал советского командира «генерал хитрость».

Сам Катуков описывает свой успех под Мценском так: «За восемь дней непрерывных боев бригаде пришлось сменить шесть рубежей обороны и вынуждать противника каждый раз организовывать наступление. Удавалось нам и резко уменьшить потери от ударов противника с воздуха. Занимая оборону на новом рубеже, мы устраивали впереди него ложный передний край, отрывали здесь окопы, траншеи, ходы сообщения. Вражеская авиация сбрасывала бомбовый груз по мнимому переднему краю, оставляя нетронутыми действительные позиции наших танков, нашей артиллерии и пехоты. Под Мценском мы бросили клич: „Один советский танкист должен бить двадцать немецких“»[31].

Отступив и заняв оборону во втором эшелоне 50-й армии, Катуков принялся оборудовать свой командный пункт во Льгове. Рядом с 4-й танковой бригадой, на участке Стекольная Слободка — Большая Рябая, находились части 6-й гвардейской стрелковой дивизии. В районе Зайцево держал оборону 5-й воздушно-десантный корпус.

Танкисты готовились к новым боям. Противник тот же — Гудериан. Его войска, прикрываемые с воздуха авиацией, двигались со стороны Мценска и Волхова, намереваясь обойти фланги 4-й танковой бригады и 34-го полка НКВД на линии Калиновка — Лаверино — Бунаково.

Утром 12 октября Катуков, объехав боевые порядки, вернулся в штаб. В это время раздался телефонный звонок. На проводе был начальник Главного автобронетанкового управления генерал Федоренко. Он поздравил бригаду с боевыми успехами, сказал, что Ставка и Верховный Главнокомандующий высоко оценивают действия танкистов в боях под Мценском. Так держать!

В конце разговора комбриг спросил о положении Москвы: как она там, держится? Вопрос не удивил Федоренко: от настроения в Москве зависело многое. «Слушайте завтра радио» — был ответ.

На следующий день комбриг вместе с Кульвинским занимался комплектованием ударной танковой группы. В бригаду поступило небольшое пополнение — четыре «тридцатьчетверки». Кроме того, Дынеру удалось восстановить еще несколько машин. В связи с последними потерями командиров, имеющих специальное образование, не хватало. На должность командиров танков пришлось назначать людей, окончивших перед войной ускоренные танковые курсы, или старшин. Практика показывала, что и старшины неплохо справлялись с командирскими обязанностями. Например, Николай Капотов, бывший рабочий из Гжатска. У Катукова он всегда был на хорошем счету.

В полдень комбриг попросил Кульвинского включить радио, сказав при этом, что Москва должна передавать какие-то важные новости. Сначала прозвучала сводка Совинформбюро, затем Левитан зачитал указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями начальствующего и рядового состава танковых войск Красной Армии. Среди 82 воинов 4-й танковой бригады были имена Катукова и комиссара Бойко, награжденных орденами Ленина. Многие танкисты получили ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Поздравляли Ивана Любушкина, удостоенного звания Героя Советского Союза.

Из этой же радиосводки Катуков узнал, что северо-западнее Мценска сражается 11-я танковая бригада полковника П. М. Армана (Тылтыня), переброшенная из-под Ленинграда. С Полем Арманом Михаил Ефимович начинал свою танковую службу в бригаде, которой командовал Альфред Матисович Тылтынь, родной брат Поля. Вместе они готовили батальон «бэтушек» для участия в Первомайском параде 1933 года. Потом Поль воевал в Испании.

Информационная сводка разбередила душу, очень хотелось встретиться с Арманом, поговорить, как в былые времена. Но встрече не суждено было состояться. Танковые бригады Катукова и Армана оказались на разных участках фронта, а после разгрома немцев под Москвой Арман снова был переброшен под Ленинград, где и погиб 7 августа 1943 года.

Узнав о смерти боевого друга, Михаил Ефимович сильно переживал. Уже после войны в послесловии к книге комкора С. М. Кривошеина «Междубурье» он написал: «Запоминается образ талантливого танкового начальника, командира батальона советских добровольцев-танкистов Армана (Поля Матисовича Тылтыня). Человек, влюбленный в свое дело, он всей своей большой душой сочувствует правому делу испанского народа, не щадя сил и жизни, в сложных условиях горной Испании беззаветно храбро сражался с численно превосходящим врагом и всегда выходил победителем. Грамотный танковый командир, умный и чуткий товарищ — таким встает Арман со страниц „Междубурья“»[32].

Но вернемся в 1941 год. 16 октября Катукова вызвали в штаб 50-й армии. Командарм М. П. Петров предупредил, что разговаривать он будет с Верховным Главнокомандующим. «Час от часу не легче, — подумал комбриг, узнав, с кем предстоит разговор. — Наверно, Верховный стружку снимать будет».

Сталин, осведомившись о боеспособности бригады, сказал, что ему надлежит немедленно погрузиться в эшелоны, чтобы как можно быстрее прибыть в район Кубинки, там придется защищать Москву со стороны Минского шоссе.

Мысль сработала мгновенно. Переброска бригады эшелонами при господстве в воздухе гитлеровской авиации — опасное предприятие. Набравшись смелости, Михаил Ефимович возразил, попросил разрешения идти своим ходом.

Верховный усомнился:

— А как же с моторесурсами? Ведь надо будет пройти триста шестьдесят километров…

— Это немного, — ответил я. — Для ведения боевых действий моторесурсов хватит с избытком.

— Ну, раз ручаетесь, двигайтесь своим ходом[33].

Через несколько часов 4-я танковая бригада начала сниматься с позиций, чтобы двинуться к Москве.

Примечания:

Жуков Ю. А. Крутые ступени. М., 1983. С. 202.

Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации (далее — ЦАМО РФ), ф. 229, оп. 161, д. 1, л. 1.

История Второй мировой войны. М., 1975. Т. IV. С. 40.

Рафтопулло А. А. В атаке «тридцатьчетверки». Саратов, 1973. С. 15–16.

Яковлев Н. Маршал Жуков. Роман-газета. 1986. № 1. С. 26.

Гальдер Франц. Военный дневник. Т. 3, кн. 1. С. 79.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. Смоленск, 1998. С. 317.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. Смоленск, 1998. С. 312.

Катуков М. Е. На острие главного удара. С. 32.

Катуков М. Е. Боевые действия танков (Из опыта фронтовика). М., 1942. С. 15.

Рафтопулло А. А. В атаке «тридцатьчетверки». С. 41.

Там же.

ЦАМО РФ, ф. 3060, оп. 1, д. 2, л. 2.

Катуков М. Е. На острие главного удара. С. 45.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. С. 318.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. С. 315.

См.: Ростков А. Ф. Первые гвардейцы-танкисты. М., 1975. С. 142.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. С. 318.

Катуков М. Е. На острие главного удара. С. 52.

Ростков А. Ф. Мастерство и мужество., М., 1983. С. 15.

Катуков М. Е. На острие главного удара. С. 55.

ЦАМО РФ, ф. 3060, оп. 1, д. 2, л. 4.

Там же.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. С. 333–334.

Катуков М. Е. На острие главного удара. С. 36–39.

Гудериан Гейнц. Воспоминания солдата. С. 295–296.

Люди бессмертного подвига. М., 1975. Кн.1. С. 474.

Кривошеин С. М. Междубурье. Воронеж, 1968. С. 253.

Катуков М. Е. На острие главного удара. С. 60.

Оглавление