Великое переселение народов в III–V вв. привело к глобальным переменам в полосе цивилизаций между Рейном и рекой Хуанхэ.

В самых восточных районах Монголии, по соседству с маньчжурскими протомонголами, в тесном контакте с ними обитали племена тюркских народов, самые известные из которых – изгили, байырку, татары и огузы. К этому времени рядом с ними уже появились кидани, протомонголы, которым предстояло сыграть важную роль. Два первых упомянутых народа не представляют особого для нас интереса: место обитания изгилей точно не известно, а байырку жили в верхнем течении Керулена. Зато двух других ожидало блестящее будущее.

Татары составляли федерацию, насчитывающую не менее тридцати племен – отузтатар (тридцать татар); была другая, меньшая федерация из девяти племен – тогузтатар (девять татар), хотя она могла быть частью первой. Их территория простиралась между Керуленом и озером Байкал, причем никак не дальше его юго-восточной оконечности. Согласно некоторым гипотезам, древние монголы тюркизировались позже. Во всяком случае, упомянутые племена всегда жили в тесном контакте с монголами, вплоть до эпохи Чингисхана (XIII в.), когда их имя прогремело на весь мир, правда, их ошибочно называли татарами, или «тартарами» – результат путаницы и произвольного соединения названия античной мифической реки и тюркского слова. Они были почти неизвестны в древности, зато часто упоминаются начиная с Х в., когда стало модным описывать их воинственность и дикость. В ХI в., либо в результате их очень быстрого переселения, либо в силу ошибки, Махмуд аль-Кашгари поселил их в стране Отюкен, но в XIII в. они вновь фигурируют в верховьях Керулена.

Что касается тогуз-огузов (девяти огузов), они могли составлять огромную тюркоязычную совокупность, которая занимала территорию, простиравшуюся далеко на запад, и частью которой могли быть будущие тюрки, ту-кю, как называли их китайцы. В эту совокупность также могли входить байырку и уйгуры, причем последние, возможно, имели над первыми определенное превосходство. Согласно текстам начала VIII в. сфера деятельности тогуз-огузов находилась к югу и юго-востоку от Байкала.

В северной Монголии и на юге Сибири до того, как ту-кю обосновались в стране Отюкен, где до них жили хунны и жужани, кочевали куриканы, кыргызы, тардуши и уйгуры. Две первые группы локализовать несложно. Куриканы жили к западу от Байкала, где ныне находится Иркутск, и, возможно, входили в уйгурскую конфедерацию. Кыргызы занимали верховье сибирского Енисея, т. е. районы Минусинска и Абакана. Иногда их земли расширяют до устья Енисея, до нынешней Тувы, но найденные там древние надписи указывают на довольно существенные различия по сравнению с кыргызскими надписями, так что можно сказать, что речь идет о другом, неизвестном племени.

Как было сказано, кыргызы – один из самых древних тюркских народов, однако у них нет антропологических признаков, присущих так называемой тюркской расе. Как правило, их считают тюркизированными индоевропейцами. Китайцы описывают их как людей крупных и светловолосых, а араб Гардизи в XI в. приводит легенду, согласно которой кыргызы имеют славянское происхождение, и добавляет, что они сохранили свой прежний внешний облик, а именно – рыжие волосы и светлую кожу.

Само название – кыргызы, как и многие слова их языка, чисто тюркское. Название этого народа можно объяснить корнем «кырк» (сорок) и четко выраженным суффиксом «ыз» – эки (два), «икиз» (близнецы).

Второй этимологический вариант – кырк (сорок) и кыз (девушка), т. е. сорок девушек, – связан с кыргызским мифом, который гласит, что они произошли от сорока девственниц, вступивших в связь с диким хищником. Очевидно, кыргызы были объединены в федерацию из сорока членов, точно так же по числу членов именовали свои объединения татары и огузы. Они оставили интересную эпиграфию, согласно которой в VIII в. кыргызы предприняли попытку подчинить себе Центральную Азию, но в Х в. им пришлось отступить на свои исходные земли, где оставались до XVIII в. (см. далее «Кыргызы»). Это редкий пример географического постоянства в истории Центральной Азии. Впрочем, некоторые из них могли мигрировать, этот факт объясняет, почему западные тюрки подарили кыргызскую рабыню византийскому послу Земарку; однако девушка-кыргызка могла оказаться там в результате не только миграции, но и войны.

Что касается тардушей, которые пасли свои стада южнее кыргызов, между Алтайскими горами и озером Байкал, они до сих пор остаются загадкой. Возможно, слово тардуши в VII в. и даже в V в. означало «западные тюрки».

Уйгуры, группа из десяти союзных племен (он-уйгур), судя по текстам VIII в., жили к югу от Байкала, хотя, если говорить точнее, они могли жить севернее гор Отюкен до самых границ, разделяющих сегодня Сибирь и Монголию.

Присутствие тюркских народов в южных районах Гоби, т. е. на территории Китая, уже не является серьезным утверждением, тем более что тюркские надписи, обнаруженные в Монголии, указывают на то, что южнее жили только китайцы и тибетцы.

Монгольский и сибирский Алтай, несомненно, был колыбелью тюркских народов, среди которых в эпоху жужаньского владычества фигурировали и племена, называемые китайцами ту-кю, они – первые тюрки, носившие это имя.

На востоке, до самых берегов озера Балхаш, жили «снежные люди», карлуки и теле; именно они заключили союз с арабами, чтобы одержать победу над китайцами в решающей битве на р. Талас, о чем речь будет идти позже. Этот народ был такой же загадочный, как и тардуши, и, скорее всего, во всяком случае в эпоху уйгурского владычества, представлял собой западный фланг империи.

Южнее Алтая кочевали «племена пустыни», которых китайцы называли «шато», не зная, к какому тюркскому имени относится это слово. Они были последними тюрками, которые самостоятельно вторглись в Китай и образовали последнее тюркское царство. По соседству с ними обитали басмилы, чье название является вариантом глагольной формы «басмиш» (те, которые наступают); они занимали юго-восточные земли Джунгарии. Их наступление, возможно, было направлено на Тарим, но вопреки некоторым утверждениям, они вряд ли вторгались туда, и будущий Синьцзян оставался территорией, вмещающей в себя несколько царств индосасанидской культуры и буддийской религии.

Наконец, к югу от Балхаша жили тюргеши, несомненно, родственники ту-кю (собственно говоря, тюрки, если судить по суффиксу «еш», что значит «спутник»). Впрочем, в тюркских текстах не чувствуется большой разницы между словами «тюргеш» и «он-ок» (десять стрел). Он-ок – это десять западных племен, входивших в федерацию ту-кю. Можно сказать, что речь идет об одном из этих племен, подчинивших себе остальные. Они были хорошо известны китайцам и делились на «черные» и «желтые» племена. До 711 г. они составляли доминирующую группу, затем, в период 716–766 гг., когда их территорию заняли карлуки, они снова были правящей группой.

Нет оснований сомневаться в том, что страна между озером Балхаш и Аральским морем оставалась заселенной, по крайней мере частично, потомками хуннов и тинь-линей.

Что касается территории между Каспием и северным побережьем Черного моря, она была предметом вожделения тюркских племен, которые не поддаются идентификации, и гуннских орд, которые вторглись туда после смерти Аттилы и поражения его сына в войне против Византии. При этом на арену вышли булгары, венгры и хазары.

Совершенно очевидно, что динамичный тюркский мир простирался почти сплошной длинной, но относительно узкой полосой от Маньчжурии до Византии (примерно между 45-й и 55-й параллелями). Эта полоса зажата между лесами Северного полушария и высокими горами, территорией развитой Южной цивилизации.

Для азиатских народов знание родословной было издавна весьма характерным.

К примеру, тибетцы считали своими предками самца обезьяны и самку ракшаса (лесного духа), монголы – волка и лань, телесцы – тоже волка и дочь хуннского шаньюя, а тюрки – хуннского царевича и волчицу.

Говоря о появлении на исторической арене древних тюрок, следует остановиться на происхождении их правящего клана – рода Ашина.

Итак, среди племен, побежденных тобасцами при покорении ими Северного Китая, находилось «пятьсот семейств Ашина». Эти «пятьсот семейств» возникли из смешения разных родов, обитавших в западной части Шэньси, отвоеванной в IV в. у китайцев хуннами и сяньби. Ашина подчинялись хуннскому князю Мутаню, владевшему Хэси (область к западу от Ордоса, между излучиной Хуанхэ и Наньшанем). Когда в 439 г. тобасцы победили хуннов и присоединили Хэси к империи Вэй, то Ашина с пятьюстами семействами бежал к жужаням и, поселившись по южную сторону Алтайских гор, добывал железо для жужаней.

Слово «Ашина» означало «волк», «А» – префикс уважения в китайском языке. Следовательно, «Ашина» – «благородный волк».

По-видимому, Ашина был вождем небольшой дружины, состоявшей из удальцов. Имя Ашина сохранилось как имя династии.

Китайцы называли подданных ханов Ашина – ту-кю. Это слово удачно расшифровано историками как «тюрк+ют», т. е. «тюрки», но с суффиксом множественного числа не тюркским, а монгольским. В древнетюркском языке все политические термины оформлялись монгольским множественным числом. Это дает основание полагать, что они привнесены в тюркскую языковую среду извне.

Само слово «тюрк» значит «сильный, крепкий». Согласно мнению большинства ученых, «тюрк» – собирательное имя, которое впоследствии превратилось в этническое наименование племенного объединения.

Таким образом, древние тюрки сложились в V в. из небольшого народа, населявшего отроги Монгольского Алтая и орды Ашина, пришедшей из Ганьсу в 439 г. Создавшийся таким образом народ получил название «тюрки».

Род Ашина до середины VI в. был подданным жужаней.

В 545–547 гг. союзом племен ту-кю (тюркютов) во главе с Бумыном было положено начало Великому Тюркскому каганату.

Как же возникла степная империя? По этому вопросу обратимся к труду О. Трицака: «Когда в степи появлялся талантливый организатор, то он собирал вокруг себя толпу сильных и преданных людей, чтобы подчинить с их помощью свой род, а потом племя и, наконец, тот племенной союз, о коем идет речь. Потом он предпринимал со своими людьми разбойничьи походы. Если они протекали успешно, то следствием их было присоединение соседних племен. Следующей задачей было, с одной стороны, уничтожение господствующих родов племенных федераций, с другой, – размещение гарнизонов в степных укреплениях.

Обладание священными местами в степи давало основателю новой федерации благодать (харизму), которая придавала его империи силу законности. Так как только принадлежащие к господствующему роду могли рассматриваться как господа, то созываемый на священном месте вблизи от укрепления курултай, в котором принимали участие старейшины племен, вошедших в эту федерацию, выбирал кандидата в степные цари. Кроме титула правителя, устанавливалось название для нового государства и федерации».

Естественно, можно поспорить с некоторыми положениями историка, но, как очевидно, именно эпоха Великого каганата дала ему основание для построения этой концепции.

Великий Тюркский каганат – первое крупное государство, объединившее народы, проживавшие на огромной территории от Днепра на западе до Амура на востоке и от Енисея на севере до предгорий Тибета на юге.

Великий Тюркский каганат прочно объединял кочевую степь и очаги земледельческой оазисной цивилизации – города Центральной Азии.

Теперь остановимся на процессе объединения более подробно.

Итак, уже в 545 г. Бумын установил дипломатические отношения с Китаем. Тем не менее тюркюты продолжали плавить железо для жужаней.

Но в 546 г. Бумын разбил и присоединил к своему айману 50 тыс. кибиток уйгуров, воевавших тогда против его сюзерена, жужаньского хана Анахуаня. Успех окрылил его надеждой, и он обратился к хану Анахуаню с просьбой отдать ему в жены царевну. Оскорбительный ответ последнего послужил поводом к войне. К тому же в указанном году Бумын получил поддержку от телеутов – 50 тыс. конников. Все это дало возможность для формирования профессиональной армии.

В 551 г. Бумын женился на китайской принцессе. Тот же год был знаменателен тем, что Бумын получил титул кагана (хана), объединил тюркские народы в одно государство и в 551–555 гг. нанес сокрушительный удар по Жужаньскому царству. Таким образом закончилась зависимость тюркютов от жужаней.

В 553 г. на трон взошел его сын Муганькаган (553–572 гг.), который превратил Тюркское объединение в каганат. Появление тюркской централизованной державы, охватывавшей всю азиатскую степь, оказалось для Китая, Византии и Ирана фактором неожиданности и огромного значения для дипломатии.

Восточная политика сасанидского Ирана была гибкой и прозорливой: в столицу каганата прибыло персидское посольство, установившее союз, скрепленный браком шаха и дочери Истеми-хана. Согласно китайским источникам, вместе с десятью влиятельными вождями он-ок (десять стрел) Истеми сопровождал своего брата Бумына в поход на Джунгарию, затем, когда брат умер в год своей победы, он получил титул «ябгу» (можно перевести как вице-император), охранял западные земли империи по поручению своего племянника, сына Бумына Мугань-кагана, который сделал своей резиденцией «священную страну Отюкен» на берегах Орхона и Селенги в Верхней Монголии, представляя огромную угрозу Китаю.

Для закрепления договора с Ираном к персам было направлено тюркское посольство. Их путь лежал через Центральную Азию, в ту пору завоеванную эфталитами. Эфталиты разграбили караван, а послов предали смерти. С требованием немедленной выдачи убийц к царю эфталитов обратился Мугань-каган, но получил резкий отказ. Война с эфгалитами стала неизбежной.

В 560 г. Истеми-хан выступил в поход в Центральную Азию. Решающая битва между объединенными персидскими и тюркскими войсками против армии эфталитов произошла в 565 г. в горах у Несефа и завершилась полным разгромом последних. Победители же поделили их земли: персам досталась Бактрия, тюрки вступили в Согдиану, страну древней иранской цивилизации, где заложили основы будущей тюркизации. Тот факт, что она осуществлялась медленно и сопровождалась метисацией, т. е. смешением населения, не меняет ее разрушительной сути: Иран окончательно потерял одну из своих главных провинций, а индоевропеизм вновь откатился назад, однако родился Туран, который позже назовут Туркестан. Так Центральная Азия стала неотъемлемой частью каганата. Вскоре к тюркютам примкнули остатки хазар, булгары-утургуты (на Северном Кавказе), кидани (в Маньчжурии) и согдийцы. Тюркюты дошли до Волги, но не перешли ее, ограничившись подчинением народов, населявших приуральские степи.

Времена изменились. На сцену великих цивилизаций вышли тюрки.

С тех пор тюрки и персы имели общую протяженную границу: Туран, Иран – уже начертан план «Книги Царей» и великой эпопеи Фирдоуси.

Каганат достиг не только политического, но и экономического могущества. По сути дела, каганат стал колониальной империей, как Рим в эпоху принципата, или как Англия и Франция в ХVIII—ХIХ вв. Каганат был не только обширнее, но и экономически сильнее государства Хунну, ибо он взял контроль над «дорогой шелка» – караванным путем, по которому китайский шелк уходил в Европу в обмен на европейское золото.

Шелк тюркюты получали из раздробленного Китая, где два царства – Бэй-Чжоу и Бэй-Ид – охотно платили за военную помощь и даже за нейтралитет. Тюркютский хан говорил: «Только бы на юге два мальчика были покорны нам, тогда не нужно бояться бедности» (два мальчика – Чжоу и Ци).

В VI в. шелк был валютой и ценился в Византии наравне с золотом и драгоценными камнями. За шелк Византия получала и союзников, пусть подкупленных, и наемников, и рабов, и любые товары. Она готова была покупать сколько угодно шелка, но торговый путь шел через Иран, который жил за счет таможенных пошлин с караванов и потому вынужден был их пропускать, при этом строго ограничивая, ибо при получении лишнего шелка Византия наращивала военный потенциал, направленный против Ирана.

Вскоре после 565 г. Истеми направляет сасанидскому царю посольство, состоящее из согдийцев, под руководством некоего Маниаха. Затем, в 567 г., он расширяет область своих связей с Византией.

Первая война между Ираном и Тюркском каганатом в 568 г. явилась следствием посольства Маниаха, который сумел убедить Истемикагана изменить персидскую ориентацию на византийскую. И не последнюю роль здесь сыграл факт ограничения прохождения караванов с шелком через Иран.

Истеми-каган решил с помощью оружия сделать Иран более сговорчивым: его войска перешли Амударью и в Джурджане захватили торговые города, принадлежащие персам. Но линии пограничных укреплений, воздвигнутых персами еще в V в. против эфталитов, не смогли пройти и в 569 г. вернулись в Согдиану, зная, что Византия вот-вот начнет войну в Месопотамии и отвлечет персидские войска. Тем временем другая часть войск Истемихана вступила на территорию Северного Кавказа, стремясь проложить новый караванный путь вокруг Каспийского моря через Кавказ.

Мир с Ираном был заключен в 571 г.

В 572 г. умер Мугань-каган. На похороны приехали послы всех соседних государств. Византийская империя послала специальную делегацию. На курултае, созванном после похорон, присутствовали представители всех тюркских племен, входящих в состав Великого Тюркского каганата, и на престол был посажен Арслан-хан с титулом Тобо-каган.

Тюркский каганат быстро расширялся, особенно на западе, в его состав входили новые тюркские племена со своими территориями. Каганат, для облегчения правления, разбили на восемь улусов: Тобо-каган отдал восточное крыло улуса в управление своему племяннику Шету, западное крыло – своему брату, у которого был сын Бурихан.

Тем временем Истеми-хан, закончив организацию государственного аппарата, начал войну с аварами.

Авары, бежавшие из Центральной Азии в Причерноморье, за короткое время создали крепкое тюркское государство. Чтобы противостоять Великому Тюркскому каганату, авары заключили мир с Византией. Война между каганатом и Аварским государством была долгой и кровопролитной. Одержав победу над аварами, тюрки в 576 г. дошли до Босфора и вышли к границам Византийской империи. У Менандра мы находим обращение Истеми-хана к послу византийского императора Валентиниана: «Не те ли вы римляне, которые говорят на десяти языках и на всех одинаково обманывают! Мы, тюрки, не знаем ни лжи, ни обмана, и знайте, что я найду случай отомстить вашему государю, который, уверяя меня в своей дружбе, покровительствует аварам, беглым рабам нашим».

В 576 г. умер Истеми-хан. Командование армией и верховной властью на западе Тобо-каган поручил его сыну Кара-Чурин Тюрку с титулом Тардуш-хан (576–603 гг.). Он стал первым лицом после кагана.

Начиная с 576 по 583 гг. тюрки вели войну с Византией и аварами. Война шла на Черноморском побережье, в Крыму и на Кавказе. Тюрки завладели северо-восточными берегами Черного моря и прорвались в Крым, но потерпели поражение и отступили, оставив Крым.

Что касается восточных дел, то Каганат заключил мирный договор с империей Бэй-Чжоу, которая ежегодно выплачивала 100 тыс. кусков шелковых тканей, за что тюрки помогали ей совершать походы в глубь территории Бэй-Ци.

В 576 г. началась война между двумя китайскими империями – Бэй-Чжоу и Бэй-Ци. Чжоусцы победили. Но объединение Северного Китая не входило в планы Тобо-кагана, поэтому он приютил царевича Ци у себя и объявил его законным императором Бэй-Ци. В 578 г. Тобо-каган вторгся в Китай и наголову разбил чжоускую армию. Однако китайцы пошли на хитрость, предложив Тобо-кагану в жены китайскую принцессу и большое приданое в обмен на императора Ци. Тобо-каган дал согласие, и это подорвало его авторитет среди высшего сословия и народа. Кроме того, Тобо-каган принял буддийскую веру и покровительствовал буддийским миссионерам, но это учение тюрками не воспринималось, лишь усиливало противостояние народа и религиозных деятелей. В 581 г. Тобо-каган неожиданно умер, а в Китае Чжоуская династия была свергнута генералом Ян Цзяном – основателем династии Суй. А в Великом Тюркском каганате медленно назревал конфликт. Следует отметить, что до этого периода внутри Тюркской державы не было распрей.

Итак, движение тюрок на запад было не просто завоеванием, а крупной миграцией тюркоязычных народов и заселением ими обширных территорий.

Под энергичным командованием Истеми-кагана и его выдающегося сына Кара-Чурин Тюрка на западе тюрки добились больших успехов, и в первую очередь успехов дипломатических. Истеми-хан принял язык иранских сасанидов, возобновив, таким образом, союз кочевников с оседлыми племенами, союз противоестественный и очень опасный, наподобие того, что римляне заключали с германцами, затем с Аттилой, а также того, что Китай и Византия позже так часто заключали с варварами: он упрочил связи для борьбы против эфталитов.

Хосров I, Царь царей, самый великий из династии Сасанидов, взял в жены тюркскую принцессу, которая родила ему сына, Хормизада IV, названного при короновании Тюркзаде – Сын Тюрка. Это был факт исключительной важности, если не для того времени, то для будущего; он призвал в свою армию тюркских наемников, несомненно, христианского вероисповедания, но все-таки тюрков.

Его политику будет продолжать мусульманский Иран, затем Византия, Арабский халифат Аббасидов, Египет, позже эти страны окажутся под властью тюрков, т. е. утратят свою независимость и самобытность.

При Хосрове I Иран был так могуч, что тюрки не шли на решительную агрессию.

Дипломатические связи тюрков на западе (благодаря которым мы имеем ценные источники – византийские заметки о западных тюрках) сделали возможным протекторат, который Истеми и Кара-Чурин установили над жителями равнин Юго-Восточной Европы: об этом впервые заговорили в 569 г., затем в 576 г. Все сказанное свидетельствует о размахе тюркской дипломатии. Связи подпитывались амбициями тюрков и византийцев. Последние в течение долгого периода, начиная с римской эпохи, вели бесконечную войну против иранцев, борьбу, которая истощила обе стороны и сделала их беззащитными к тому моменту, когда арабы вышли из своих пустынь. Новая ситуация, обусловленная появлением тюрков далеко на западе, сделала их потенциальными союзниками.

Итак, Кара-Чурин в 567 г., после смерти Истеми-кагана, унаследовал верховную власть на западе и титул Тардуш-хана и был самым сильным из князей, несмотря на то что занимал по иерархии лествичной системы подчиненное положение. Остановимся на этой социальной системе подробнее.

Чтобы держать в покорности такую огромную страну, как Великий Тюркский каганат, надо было создать жесткую социальную систему. Тюркюты ее создали и назвали «эль». В центре этой социально-политической системы была орда – ставка хана с воинами, их женами, детьми и слугами. Вельможи имели каждый свою орду с офицерами и солдатами. Все вместе они составляли этнос «кара будун» – «тюркские беки и народ», почти как в Риме: «сенат и народ римский». По сути, орда – это было упорядоченное войско с правым (восточным) и левым (западным) крылом. Восточные назывались «толос», а западные – «тардуш». Все вместе составляли ядро державы, заставлявшее «головы склониться и колени согнуться». А кормили этот народ-войско огузы – покоренные племена, служившие орде и хану из страха.

Прежде всего, мы должны учесть, что покоренное племя было верным до тех пор, пока панцирная конница с волчьими головами на знаменах была недалеко. Только наместник, обладающий значительными силами, мог предотвратить откол племени.

Но что могло заставить самого наместника сохранить верность, если в его руках были власть и войско и огромные расстояния отделяли его от ханской ставки? Правда, можно было посадить в наместники родственника, но война между родственниками – дело обычное, и одно это положения не спасало. Тогда-то и была принята удельно-лествичная система. Смысл ее заключался в следующем. Наместник, сажаемый в отдаленную область, должен был быть заинтересован в верности великому хану. Тюркские владыки не имели того цемента, которым для халифов дамасских и багдадских был ислам, а для китайских императоров – развитая бюрократия. Добрые чувства или личные качества наместников не служили гарантией. Необходима была его личная заинтересованность, и таковую могла создать лишь перспектива роста. Эту-то перспективу и давал лествичный, или очередной, порядок занятия престола. Первое время, пока Тюркская держава была невелика, в нем не было надобности. Но со времени фактического основания империи Мугань-кагана тюрки ввели закон о престолонаследии, по которому младший брат наследовал старшему, а старший племянник – дяде. В ожидании престола близкие родственники хана получали в управление уделы. Лествичная система свою роль сыграла, и Великая Тюркская держава просуществовала двести лет.

Обратимся вновь к Кара-Чурину, который правильно оценивая политическую реальность, отказался от дружбы с иранцами и обратился к византийцам. Он напал на Иран в 584 г., затем в 588 и 590 гг. и наконец захватил Тохаристан. Это не помешало ему, как только представился случай, вмешаться во внутренние византийские распри. Именно тогда, когда при его дворе находился византийский посланник Валентин, он послал войска на помощь тюркам, жившим на территории нынешней Украины, в их борьбе против крымских заговорщиков.

Казалось, ничто не могло удержать тюрков в их агрессивной экспансии. Они распространили свою власть на Монголию, Туркестан, часть китайского Туркестана, западный берег Каспийского моря, север и восток Афганистана, дошли почти до Инда, оказались на пороге Индии.

Что касается китайцев, то на громадную империю тюрков они смотрели, естественно, с опаской. Вначале китайцы были поражены появлением новой варварской державы и по своей привычке решили отгородиться от нее. Однако, когда в их стране стали искать убежище последние потомки жужаней, они не смогли устоять перед требованием кагана об их высылке: беженцы были выданы и истреблены у Великой стены. Затем китайцы опомнились: это случилось в тот самый момент, когда они собирались возвести на трон династию Тан. После чего они с еще большим упорством продолжили свою традиционную внешнюю политику, состоящую из военных походов, которым предшествуют и которые сопровождают дипломатические игры. Тюрки понимали ее двойственность и достаточно точно оценивали поведение противника. «Китайцы, – писали они, – люди хитрые, ловкие интриганы и смутьяны. Они плетут заговоры между старшими и младшими братьями… клевещут на беков и народ… Если ты отправишься к китайцам – тебе конец».

Итак, за период с 546 по 582 г. были покорены жужани, кидани, кыргызы и разбиты эфталиты. В 556 г. удачный набег на Тогон заставил и это государство считаться с тюрками. В 558 г. тюркам подчинились огоры. В 60-е гг. начинаются войны в Китае, в результате которых обе северные империи – Ци и Чжоу – стали тюркскими данниками. В 570 г. поход на Иран стабилизирует границу на Джейхуне, а в 576 г. тюрки отнимают у Византии Боспор и в 582 г. вторгаются в Лазику.

Это апогей их могущества, и необходимо еще раз отметить, что в этот период внутри Тюркской державы не было распрей.

И прежде чем обратиться к следующему этапу истории тюрков – распаду Великого Тюркского каганата на Западный и Восточный, – остановимся на древней тюркской цивилизации.

Внимательнее присмотримся к тюркам, поскольку их деяния уже ко второй половине VI в. обеспечили им всемирную славу.

Сначала обратимся к месту обитания древних тюрков.

Итак, выйдя из сибирских лесов, тюркюты сделались степняками, и их новой родиной стали безлюдные просторы Великой степи.

Совершенно незнакомая географическая среда создала для них большие трудности, связанные с адаптацией, однако они справились с ними, сохранили все, что можно было сохранить из прежнего уклада жизни (о чем свидетельствует большое сходство в верованиях лесных охотников и кочевых скотоводов), и оставили в прошлом все, что надо было оставить, причем иногда в ущерб древним традициям, (например, в захоронениях Пазирика обнаружены останки лошадей в сбруе!).

Новая страна оказалась суровой и безжалостной, здесь мог выжить только тот, кто соблюдал ее законы. Мы никогда не узнаем, сколько детей погибло в младенческом возрасте, скольких слабых и больных людей погубили степи. Оставшиеся в живых, «с детства закаленные холодом, голодом и жаждой, – как писал Аммиан Марцеллин, – порожденные и принятые Степью, унаследовали степную суровость в своем характере. Их тело и их дух сформировались в атмосфере буранов, морозов и каменистой пустыни. Тюрки не случайно назвали себя сильными».

Речь идет о плоскогорье, которое лежит на высоте от 1200 до 4000 м над уровнем моря с резкими впадинами и впечатляющими горными массивами. Алтайские горы достигают высоты более 4500 м. Кунгей, где находится страна Отюкен, – 4000 м, а Танну-Ола – около 3000 м. Здесь практически не идут дожди: в Джунгарии, Гоби осадков выпадает менее 100 мм в год, и их количество нигде, за исключением горных районов, не превышает 200 мм. Зимой стоят сильные морозы с абсолютным минимумом –50 °C, когда земля покрывается тонким слоем снега, когда замерзают реки и озера. Летом может неожиданно случиться сильная жара, между тем как в ненастные годы солнце не успевает прогревать землю, когда дуют холодные ветры с севера. У подножья высоких гор, покрытых густыми хвойными лесами, расстилаются степи, а в низменных местах прячутся пышные травы; затем постепенно зона бедных кустарников переходит в пустыню.

Там бродят стада животных, на первый взгляд их движение беспорядочно, однако оно подчиняется определенному ритму жизни кочевников, который диктуется чередованием времен года: летом они поднимаются на джайлоо, выше в горы, зимой спускаются на менее суровые равнины. Самый древний расчет, который не смогли вытеснить ученые календари, основан на солнечном годе, который начинается во время появления первой зелени, и на лунных месяцах, которые не связаны с наблюдениями за природными явлениями: буранами, брачным зовом оленей, рождением детенышей, возвращением перелетных птиц. Изучение неба, в ту пору мало развитое, привело к разделению года на сезоны, в противоположность совмещению орбит солнца и Плеяд.

Календарь Двенадцати Животных был настолько глубоко прочувствован и усвоен тюрками, что в XI в. они создали на его основе свои мифы о происхождении. Самое первое упоминание о нем в 584 г. связано с западными тюрками, и, без всякого сомнения, он пришел к ним через аварцев и достиг степей Украины, где использовался булгарами в начале VII в. Этот календарь основан на двенадцатичном цикле, в соответствии с которым каждый год, каждый месяц, день и час соответствует определенному животному.

Транспортным средством служили двугорбые верблюды, называемые бактрийскими, хорошо приспособленные к морозу, а также лошади, запряженные в повозки или сани, причем последние упоминаются в надписях и изображаются на примитивных гравюрах.

Тюрки и их сородичи из Центральной Азии использовали верблюдов для передвижения, хотя зачастую предпочитали повозки. Повозки не имели конкуренции в западных степях. Запряженные быками, реже верблюдами, они представляли собой впечатляющее зрелище для путешественников, например, Кларк так описывал их: «Они не спеша, сотнями, друг за другом движутся по прямой линии». Такие повозки были довольно большие, о чем говорят результаты раскопок в Пазирике: высота 3 м, ширина 3,35 м, колеса 2,15 м в диаметре, – что позволяло двигаться по труднопроходимой местности. Китайцы тоже пользовались повозками, но те были меньших размеров. Такие же повозки служили гуннам для «перевозки целых семей»; о них писали Ибн-Баттута в XIV в. во время пребывания в Южной Руси, а также многие другие авторы. Эти повозки представляли собой настоящие жилища, где царили покровители домашнего очага, где женщины ткали, шили, рожали и кормили детей.

Повозки или кибитки не исключали применение войлочного шатра прямоугольной или квадратной формы, иногда они имели внушительные размеры для племенных правителей (шатер эфталитского принца имел сорок шагов с каждой стороны), кроме того, были распространены юрты, названные так первыми русскими путешественниками, которые придали новый смысл тюркскому слову «юрт», т. е. «страна», «место разбивки лагеря», «участок земли, на котором ставят жилище». Юрта сделана из жердей, связанных между собой и накрытых войлоком, она имеет круглую форму, напоминающую колокол. В верхней части предусмотрено отверстие для выхода дыма, а прямо под ним находится очаг, и все это вместе создает целый микрокосм. В верхней части юрты имеется полог, которым прикрывают дымоход, чтобы погашенный очаг дольше сохранял тепло.

«Дверь» открывается на восток – дань уважения той стороне, откуда встает солнце. Такая ориентация, неукоснительно соблюдавшаяся древними тюрками, к концу Х столетия изменится под китайским влиянием: дверь будет открываться на юг, соответственно положению солнца в зените. По китайской традиции стороны света соответствуют определенному цвету и одному из четырех элементов Вселенной. Османы Черное море называли «черным», потому что это – северное море, а Средиземное море, расположенное южнее, называлось «Ак Дениз», т. е. Белое море.

Теперь перейдем к кочевому скотоводству – основному занятию степных тюрков. В этом заключается их сила и этим объясняется, почему именно в их месте обитания формируются империи степей. Этот факт дает ключ к пониманию ее истории, которая в конечном счете есть «история лошади», и проясняет судьбу тюрков и их роль в мире, а также множество черт, которые без этого, несмотря на ценные аргументы, остались бы в густом тумане, как фотография, снятая без наводки на резкость. Для того чтобы могли свободно развиться все качества, которые обуславливают превосходство кочевников, последние должны были иметь сильную конницу.

Интенсивное коневодство достигло у тюрков совершенства. Оно распространилось во всех степных странах, кроме пустынь, а также в лесных и земледельческих районах, в частности в Сибири, Китае, Европе, в долинах Тигра, Евфрата, Нила. Тюрко-мусульманское могущество на Балканах, Ближнем Востоке, в Индии будет базироваться на другом фундаменте. Ни один оседлый народ не имел достаточно пастбищ для крупных стад. Вот почему так часто кочевники предпочитали грабить такие земли, но не селиться на них, зная, что рано или поздно им придется ассимилироваться с местным населением или уйти оттуда по причине не столько «изнеживающей» цивилизации, сколько из-за утраты орудия их завоеваний – конницы.

Кочевник брал с собой на войну минимум две-три лошади, что позволяло ему всегда иметь свежего коня, 900 тыс. лошадей было более чем достаточно для армии численностью в 300 тыс. воинов, а это была огромная армия для того времени, хотя приведенная цифра вызывает у нынешних историков сомнения, на мой взгляд, неоправданные. В любом случае этого хватало, чтобы иметь превосходство над всеми пехотными армиями мира.

Можно смело оказать, что ни Китай, ни Индия, ни Европа не были способны прокормить столько лошадей. А высокогорные плато Ирана и Турции – тем более.

Венгерская равнина, самая богатая пастбищами на Западе, в лучшем случае могла прокормить 323 тыс. голов, т. е. одну двенадцатую часть тюркского поголовья, причем в прошлом леса покрывали большую ее часть, чем сегодня. Если свести к реальной цифре поголовье крупного и мелкого рогатого скота, необходимого для пропитания населения, Венгрия могла содержать только 50–70 тыс. всадников: этого было достаточно, чтобы совершать походы в Галлию и Италию, особенно с помощью союзников, но слишком мало, чтобы оккупировать эти страны, тем более что для лошадей там почти не было корма. Поэтому, к примеру, в планы Аттилы не входило завоевание Европы. Поэтому сельджуки, опытные всадники, были вынуждены заняться земледелием в Иране и Анатолии. Поэтому тюрки не могли надолго закрепиться в Сирии, Иране или использовать эти страны в качестве плацдарма для вторжения в долину Нила, где им пришлось противостоять мамлюкам (между тем их сильная конница смогла пройти через Синайскую пустыню). Поэтому Чингисхан, человек проницательного ума, прекрасно понимал эту проблему, но, не желая отказываться от мирового господства, думал о том, чтобы превратить в пастбища все пахотные земли Китая. Вот почему, когда не было войны, степняки экспортировали лошадей. К примеру, Китай, чтобы сохранить мир с уйгурами, был вынужден делать массовые закупки лошадей по баснословным ценам и оставлял купленных животных сдыхать от бескормицы. Вот почему походы зачастую бывали такими кратковременными: они продолжались до тех пор, пока не иссякал фураж и не истощались лошади, и возобновлялись почти каждый год.

Для того чтобы обосноваться на цивилизованных землях, не превращая их в степи, требовалось беззаботное отношение к завтрашнему дню, сильная тяга к городской жизни и та жадность, которая, наподобие пьянства, заставляет терять разум. Или медленная адаптация, в продолжение одного-двух столетий, к новым условиям, результат оседлости, при которой конница остается важным элементом, но не является первостепенным, как это было у османов.

Аттила, арбитр Римской империи, не уходил дальше равнин Венгрии. Как волк, который был его эмблемой и его любимым животным, этот настоящий кочевник, разумный человек, должен был бродить по окраинам цивилизации, чтобы прокормиться, не смея пойти дальше. Что толку в сильной армии, прекрасной конской сбруе, в быстроте и выносливости лошадей, когда их недостаточно? Лошадь не проживет долго без степей. В этой связи становится ясно, почему многие великие завоеватели в конечном счете выбирали для создания своих государств страны с оседлым населением. И в то же время понятен факт, почему огромные пространства нынешней Азии, когда-то бывшие очагами культуры, опустели: это случилось потому, что там жили кочевники.

Скотоводство, охота, война – казалось бы, этих основных занятий вполне достаточно для обеспечения существования тюрков. Между тем было бы ошибкой считать, что тюрки Верхней Азии не занимались и другой деятельностью. Помимо торговли в том узком смысле, в каком она служила основой благополучия, к примеру, в древнем тюркском мире существовала целая торговая сеть, которая не ограничивалась продажей лошадей. Контроль за той великой осью, которая связывала Средиземное море с Китаем, проходя через Месопотамию, Иран, южное побережье Каспия, Мавераннахр и оазисы Синьцзяна, северную и южную части пустыни Такла-Макан и заканчиваясь в Синганфу, и которая получила название Шелковый путь по названию основного товара, всегда была предметом вожделения многих народов: кочевников, иранцев, китайцев. В Центральной Азии монополистами были согдийцы, которые даже хотели захватить в свои руки контроль над этим путем в Иране. Конфликт между сасанидами и тюрками был в основном порожден желанием тех и других получить для своих вассалов и для себя решающие выгоды и преимущества на иранских рынках.

Земледелие играло меньшую роль, но оно существовало. Развиваясь в долинах рек, оно расцветало в богатых оазисах, куда часто заходили тюрки и приобщались к нему. Городская жизнь была недостаточно известна, но уже привлекала людей. Для многих она казалась идеалом, сказкой – рискованной, но соблазнительной. Бильге-каган мечтал построить город по китайскому образцу, и уже не за горами был тот день, когда соблазн все-таки одержал верх над опасением.

Существовала и промышленность. Речь идет не только о производстве войлока и ковров – предметов монополии тюрко-иранского мира, – но и о выплавке металлов: железа, бронзы, золота. Искусство хуннов, которое пережило своих создателей на целые столетия и которое всего лишь вариант степного анималистического искусства, свидетельствует о мастерстве древних азиатских степняков в области металлургии. В Ордосе, в излучине Хуанхэ, Минусинске, Южной Сибири, на севере Монголии, в частности в районе Ноин-Ула, древнем поселении, обнаружены металлические пряжки, застежки и аксессуары сбруи, наконечники кнутовищ, и эти предметы вызывают восхищение. Тюркюты обязаны части своего могущества мастерству алтайских кузнецов во времена владычества жужаней: алтайцы умели обращаться с огнем и выплавлять железо, что в ту эпоху было чем-то вроде шаманства, и, кроме того, они делали оружие. Получив независимость, тюркюты стали продавать железные изделия византийцам.

Даже если оставить в стороне тюркские черты этих рыжеволосых людей со светлыми глазами, которых часто сравнивали с аламанами и викингами, вряд ли можно говорить о том, что существует общий, собирательный портрет тюрков, жителей Верхней Азии, – настолько они стали метисами по причине разноплеменных браков, связей с рабынями-наложницами и стремления их правителей брать в жены чужеземных принцесс, в частности китайских. Однако тюрки отличались сильно выраженным общим типом, и черты лица и телосложение этих людей вызывали у иностранцев живой интерес, смешанный со страхом. Их облик производил неизгладимое впечатление на жителей Запада. Марцеллин отмечал их «коренастое телосложение, огромные верхние конечности, непропорционально крупную голову». Апполинер подчеркивал особенность носа – «бесформенный и плоский, глаза, глубоко сидящие в орбитах, как в пещерах», откуда «исходит пронзительный взгляд, охватывающий далекие пространства».

Можно ли говорить о трансформации тюрков во времени? В XII и XIII вв. эти люди с длинными косичками, выступающими скулами, раскосыми миндалевидными глазами считались образцом человеческой красоты для эстета-мусульманина. И действительно, мы любуемся ими на иранских миниатюрах и газневидских фресках!

Их характер не менее интересен, и суждения о нем не более благоприятны. Чаще всего негативные оценки были результатом страха, презрения или ненависти. Это – люди гордые и вспыльчивые, алчные, хитрые, коварные, жестокие, склонные к грабежу. «Они превосходят в жестокости и варварстве все, что только можно себе представить». «Они не варят пищу, а мясо хранят, положив его на спину лошади и прижав ногами». «Их породили нечеловеческие существа. Под маской человека таится звериная жестокость». Так пишут Марцеллин и Иордан о гуннах, эти выражения почти слово в слово повторяет Матвей Парижский в описании монголов Чингисхана. Конечно, эсхатологические черты связаны с нашествиями и, возможно, в них отражаются видения Жоэля: «Неизвестный доселе народ выступил против моей страны… Идет истребление, земля лежит в трауре… Близится день гнева Иеговы… Это – народ, подобного которому не было никогда… перед ним все пожирает огонь, за ним все горит пламенем».

Здесь есть и правда, и вымысел, справедливые комментарии, иногда непонятные, иногда специально драматизированные, есть неверные суждения, которые вошли в обиход. Что мог думать рафинированный римлянин эпохи декаданса о людях, которые из уважения к воде, из боязни осквернить ее, не хотят мыться и чистить свои вещи и одежду, по крайней мере не приняв заранее многих мер предосторожности? Было ли большим преувеличением говорить о «нечеловеческих существах, которые рыскают в пустыне» и порождают людей, а те высокомерно утверждают, что они произошли от совокупления волка и лани или от других самых разных животных, чьи матери зачинали потомство в болотах и пещерах? Широко известен анекдот о куске мяса, зажатого между ягодиц мужчины и спиной лошади, и в этой истории сквозит глубокое презрение. Любой всадник знает, что невозможно, не поранив при этом коня, положить мясо под седло прямо на кожу животного; и гуннам действительно приходилось питаться, не слезая с лошади, мясом, которое они доставали, но из седельной сумки.

Свирепость их вторжений, сопровождающихся резней, ужас, который они наводили, жуткие легенды, которые сами же и распускали, чтобы посеять всеобщий страх, – однозначны. Они убивали безо всякой жалости, а их нервы должны были быть железными, чтобы с таким хладнокровием проливать чужую кровь, впрочем, как нам кажется, они делали это без особой изощренности. Ведь пытки не свойственны варварам – это изобретение людей высокоцивилизованных. Может быть, дело в отсутствии чувствительности или воображения? Массовое истребление не пугало их. Они считали, что лучше убить, чем погибнуть, и что их жизнь напрямую зависит от смерти других.

Живя в лоне природы, они знали ее законы, они усвоили, что жизнь рождается из смерти, что она не длится вечно, потому что существуют пожиратели и пожираемые. Да, они меньше других боялись смерти и предпочитали погибнуть на поле битвы, чем в постели. Смерть, говорили они, есть «необходимость». Но это были люди, обладавшие чувствами, которые могли быть глубоко человечными. Вот как прочувственно говорит Бильге-каган о смерти своего младшего брата Кюльтегина: «Мои глаза, которые все видели, стали слепыми; мой разум, который все понимал, помутился… Если из глаз льются слезы, если из души и сердца рвутся рыдания…» А сын правителя выгравировал на погребальном памятнике отцу такие слова: «Улетел мудрый каган. Когда приходит лето, когда вверху поднимается радуга, когда в горах пробегает марал, я думаю о тебе…» Приведем еще один пример: сдавленный отчаянием крик одного племенного вождя, который выразительнее длинной речи: «Ты ушел на войну, и с тех пор я больше не видел тебя, мой сын, мой лев!»

Какими же тюрки были воинами и какова была их тактика ведения войны?

Тюрки имели репутацию непобедимых воинов, и это было действительно так. Тот факт, что заслуженная ими репутация – ужасна, зачастую соответствовала реалиям их военных походов, но здесь не следует сбрасывать со счетов и психологический фактор воздействия их непобедимости на народы, против которых тюрки направляли свои действия: чем больше их боялись, тем меньше им сопротивлялись. Таким образом, из воинственных тюркских масс сформировался образ неорганизованных жестоких дикарей устрашающей внешности. Мы располагаем документами, позволяющими усомниться в этом.

Итак, это не банда недисциплинированных и беспощадных дикарей, а организованная армия с талантливыми полководцами. Приказы командира не обсуждались, а строгая организация присутствовала во всем войске. Армия состояла из подразделений по десять, сто, тысячи и десяти тысяч солдат; самая крупная единица называлась персидским словом «тумен» и имела свой штандарт: хвост яка или лошади на древке, увенчанном позолоченной волчьей головой или изображением другого зверя.

В основном это – всадники, причем превосходные, но у них была и пехота. Историки нередко отрицают этот факт или, по крайней мере, обходят его молчанием: гунны, как пишет, например, один историк, совершенно не способны сражаться в пешем строю. Однако на грубо выполненных гравюрах изображены воины, стоящие на коленях и натягивающие луки; а в кургане около Кул-Оба в Крыму найдено изображение двух скифов, которые стоят, прижавшись спинами друг к другу, широко расставив ноги и слегка согнув колени, и вытаскивают из колчана стрелы. Тюркский генерал Тонюкук писал, что с ним идет в сражение армия, состоящая на две трети из всадников и на одну треть из пехотинцев. К сожалению, нам ничего не известно о действиях пехоты. Зато чего только ни писали о воинах, сражавшихся верхом на конях! Подвижные, быстрые, не знающие усталости, вездесущие на поле брани – они иногда воспринимаются нами как индейцы Дикого Запада, которые скачут без седла, полуголые и легковооруженные. В действительности экипировка и вооружение тюрков постоянно совершенствовались в продолжение столетий с учетом новых условий. В интересующую нас эпоху у них была прекрасная экипировка: лошадь, защищенная доспехами, а ее голова – бронзовыми пластинами. Солдат носил кирасу и кольчугу, имел щит, длинное и тонкое копье, боевой топор и, возможно, саблю, которая стала обычным холодным оружием в более поздние времена, прямой меч с рукоятью, надежно защищающей руку, и великолепный лук, который прославили скифы и парфяне. «Горе тому, кто станет мишенью, потому что его стрелы несут смерть», – писал Сидуан, а Амьен добавлял: «Ничто не сравнится с ловкостью, с которой они посылают далеко свои стрелы… твердые и смертоносные, как само железо».

Что не меняется со временем, так это надежный степной скакун небольшого роста, крепкий, неприхотливый, выносливый, послушный седоку, занимающий в клане почти такое же место, как человек, носящий имя своего хозяина, или имя, связанное с одеждой, происхождением или внешностью хозяина. В текстах коню часто уделяется больше места, чем всаднику.

Эта армия настроена на наступательные действия, но всегда готова к отражению внезапного нападения и сама часто использует фактор неожиданности. Если она не прячется за стенами, то всегда расставляются многочисленные дозоры. Способная действовать в городских условиях, она, тем не менее, не имеет осадных орудий, но тюрки брали города.

Численность войск оценить трудно, она может меняться в широких пределах. Стоит напомнить, что у истока империй стояли семнадцать, семьдесят и семьсот человек – цифра, конечно, символическая и намеренно заниженная. (Но генерал Халджи, имея 90 всадников, захватил столицу Бенгалии в конце XII в.!) В надписях, встречающихся в Монголии, рассказывается о битве двух-трех тысяч тюркютов против шести тысяч огузов, а согласно другой надписи тюркюты атаковали стотысячную армию, сосредоточенную на равнине. Сто тысяч воинов! Возможно, речь идет просто о большом количестве, когда оно не исчисляется кратными величинами семи и девяти и когда армия не делится на десятки, сотни и т. д. Хазары предлагают византийцам 40 тыс. всадников, а западные тюркюты выставляют 300 тыс. солдат. В продолжение более пятиста лет самые разные документы настаивали на малой или, напротив, большой численности войск, при этом не надо забывать, что тюрки имели слабость к архивам, статистическим данным и отчетам. Что касается китайцев, они оценивали тюркютские силы примерно в один миллион человек. И здесь нет никакого преувеличения. Каждый тюркют был солдатом с возраста совершеннолетия до глубокой старости. Не являются выдумкой рассказы о массовых мобилизациях или о том, что каждый человек должен был убивать других либо быть убитым, какой бы чудовищной ни казалась такая мысль в наш цивилизованный век.

В тюркютских текстах подробно описываются боевые действия, которые иногда велись посреди зимы. «Я с трудом прошел по глубокому снегу, – писал Тонюкук, – я заставил солдат пешком подняться на вершину, а лошадей вести на поводу. Мои люди помогали себе саблями».

Солдаты форсировали реки вброд, вплавь или на плотах, когда реки не были покрыты льдом. Они убегали и преследовали отступающих. Нападали на спящего врага ночью или на рассвете, когда враг чувствовал себя в безопасности, под защитой большого расстояния или естественных препятствий; солдаты шли в бой, даже если они были измучены, если ворчали, требуя отдыха; быстрота и воля к победе – вот решающие факторы. Воля может все. Но она подкреплялась верой в Бога, который «заставлял», когда это нужно, и умелой тактикой, причем складывается впечатление, что все тюрки – прирожденные тактики.

Нельзя понять причину постоянных успехов кочевников, начиная с эпохи скифов до времени появления огнестрельного оружия, если, допуская, что они – лучшие всадники и лучшие лучники, забыть о том, как они пользовались этим двойным преимуществом: тюрки избегали рукопашного боя, если не были твердо уверены в победе, исходя из численного превосходства.

Они предпочитали мчаться на врага галопом, а приблизившись к вражеским боевым порядкам, сразу начинали стрелять, вольтижируя и на скаку доставая из-за спины «парфянские стрелы». Марцеллин подчеркивал такую тактику гуннов: «Встречая сопротивление, они рассеиваются в стороны, но возвращаются с той же быстротой, продолжая мчаться вперед и снова рассеиваться». Побеждая, но чувствуя, что враг не сломлен до конца, они уничтожали его, возможно, бессознательно помогая природе избежать перенаселения. Массовые истребления и геноцид? Теофилакт приводит цифру в 300 тыс. погибших в ходе только одной кампании: «Трупы валяются вокруг на протяжении четырех дней марша».

Тюрки нисколько не стыдились обращаться в бегство. Напротив, они старались держать противника на большом расстоянии, чтобы чувствовать себя неуязвимым; по пути они, «подобно пчелиному рою», как писали китайские хроники, нападали на отставшие вражеские отряды и арьергарды, отсекая их от главных сил, истребляя их и забирая провиант. Они стояли насмерть. Только оказавшись прижатыми к могилам предков, как говорили сами скифы, или когда их отступлению мешала тяжелая добыча, они занимали круговую оборону, укрывшись за своими кибитками, настоящими мобильными крепостями; так поступал Аттила на полях Каталаунских.

Какой же была социальная жизнь тюрков? Основной социальной ячейкой была семья, ограниченная рамками экзогамного родства по отцовской линии, члены которой имели общее имя и общую легенду о происхождении. Семья была членом клана, связанного сложной сетью отношений, потому что географические и экономические условия не допускали изоляции. Однако были и одиночки, которые в силу магических способностей (шаманы) или по причине исключения из группы вели бродячую жизнь, как правило нищенскую, что касается последних. Позже из таких отшельников вышло несколько известных личностей. Тогда они старались во что бы то ни стало обрести свою родословную, ссылаясь на древние узы либо кровные, либо обусловленные брачными отношениями, на брачные союзы, заключенные в детстве, кровное братство, т. е. союз, скрепленный клятвой двух людей, которые обычно обменивались подарками и в знак верности пили кровь друг друга, надрезав руку кинжалом.

Однако отдельное существование было опасным, поэтому тюрки объединялись в федерации, которые вскоре превращались в империи. Социальная жизнь в те времена была чрезвычайно изменчивой: тотемизм, как изначальная система тюркского мира, политемизм, основой которого являлось Небо как «пассивное божество», идентифицирующие и разделяющие элементы, в которых «тамга», абстрактный знак собственности – клеймо, выжженное на спине домашних животных и выгравированное на камне, – уступает место династическому тотему, который становится Великим Предком, и монотеизму с множеством богов, а тамга превращается в печать.

Империя централизуется по иерархическому принципу. Во главе ее находится суверен, шаньюй у хуннов, каган, или хан, начиная с эпохи жужаней. Императрица называется хатун и ханум, именно ей, «дорогой, обожаемой и пугающей памяти» дамы, Пьер Лоти посвятил свои «Очарования». Царственная чета «создана Небом», «подобна Небу», «происходит от Неба». Она получила от Неба свой «кут», жизненную силу, или душу. В момент церемонии восхождения на трон чету представляют Небу, поднимая обоих на войлочном ковре, чтобы Оно узнало свои создания. Их окружают важные лица – беки. Беки, как члены привилегированного класса, имеют выраженную склонность к цивилизации и первыми принимают чужеземные нравы, отдаляясь от народной массы, например, через китаизацию. Они берут на себя функции и носят титулы. Самые почетные – ябгу, что равнозначно «вицекоролю», возможно, это – старшие сыновья правителей, возглавлявших походы тюркютов на запад, тегины – младшие сыновья или братья или, по меньшей мере, родственники императора, и «шады», вероятно, самые важные после правителей, если судить по Бильге, который был «шадом», прежде чем стать каганом. За ними идут «тарканы», «чоры», «тутуки», «атаманы», последний титул есть у казаков, и он не происходит от немецкого «гауптман», как полагают некоторые ученые. Они – сборщики налогов, чиновники, презираемые народом, это говорит о том, что они являются креатурой принца, но не организационным элементом жизни племени.

Титулы переходят по наследству, но в произвольном порядке, в зависимости от выбора или личных качеств. Братья часто ссорятся между собой, а их согласие имеет первостепенное значение; об этом свидетельствует примеры Бумына и Истеми, Бильге-кагана и Кара-Чурина, возможно, также Бледы и Аттилы.

В более поздние времена мы увидим, как, используя символы и пословицы, матери пытались убедить своих сыновей в необходимости единства. До тех пор, пока не были приняты радикальные меры, пленение или истребление членов правящей семьи и распри между родственниками оставались бедствием для тюркских империй. Нет достоверных фактов того, что в то время действовал закон, согласно которому старшие сыновья с детства получали надел или при жизни отца имели часть отцовского наследства, между тем как младшие оставляли за собой родительский дом или императорский трон.

Жизнь народных масс, за исключением времени катаклизмов, нельзя назвать трудной, когда в стране царил порядок или велась захватническая война. Тогда простых людей называли «будун», т. е. «народ», и это слово несет скорее политический, нежели социальный смысл. Согласие народа с каганом показывало, что люди хорошо понимали пользу от действий властителя, и тот часто оправдывал их доверие. «Мои племена живут в довольстве, и этого мне достаточно» – так говорил один каган в китайском тексте.

Согласно хроникам, тюрки носили меховые и шерстяные одежды, а головы их оставались непокрытыми. Гунны «одевались в льняные туники, куртки из крысиных шкурок, носили каску или колпак… и обмотки из козлиной кожи».

Работа чередовалась с долгими периодами отдыха. Многие целыми днями пасли стада, неподвижно сидя на лошадях, и этим объясняется бытовавшее утверждение о том, что гунны, а затем и тюрки рождались на коне. Они ели, а иногда и спали, не слезая с коня. Исключая обычные развлечения, например игру в кости, прятки, запускание бумажного змея, нескончаемые сказки и музыку, «полудикую, но приятную для слуха и радующюю сердце», их времяпрепровождение, как правило, носило бурный характер: прежде всего это – занятия любовью, попойки и охота. Последняя считалась заменой войны или, как сказано в одном тексте, лучшей тренировкой. В их глазах это почти одно и то же: надо было убить человека, чтобы тебя признали взрослым, и охотничий подвиг часто рассматривался как почетное убийство. Они стреляли из луков, но поскольку кровавая смерть опасна для дичи, которая будто тем самым лишается души вместе с кровью, следовательно, она опасна для человека, потому что жертва будет мстить, они предпочитали охоту с ястребом, лассо, ловушки, забрасывали загнанную в круг дичь камнями или насмерть забивали кнутом.

Любовь к женщинам ценилась больше, чем все богатства, и служила движущей силой их жизни. Чингисхан завоевал мир, но что им в том числе двигало? Он говорил так: «Нет для меня большего опьянения, чем прижимать к себе жен и дочерей врагов!»

Отношение к женщине у тюрков было подчеркнуто почтительным, даже рыцарским. Сын, входя в юрту, кланялся сначала матери, а потом отцу.

Наследование жен предполагает полигамию, однако это не делало тюркютскую женщину бесправной.

Влияние жены на мужа подчеркивает Табари, который писал: «У тюрков всего можно добиться через женщину».

Происхождению по линии матери придавалось большое значение. Утверждалось право охранять женщину: изнасилование замужней женщины каралось смертью; соблазнитель девушки должен был немедленно жениться на ней.

Весьма достопримечателен обычай, который в эпоху Тан был перенят у тюрков. Заключался он в следующем. Девушки со сходными вкусами торжественно заключали между собой братский союз, причем число членов достигало 14–15, но не менее 8–9 девушек. Эти девушки называли друг друга братьями, а если юноша женился на какой-либо из них, то он получал женское имя, и подруги ходили к новобрачным «отведать невесту», т. е. мужа. Молодая жена не ревновала к своим «братцам», но с членами других женских «братств» такая связь не допускалась.

Все это исключает вопрос о приниженном положении женщины в VI–VIII вв.

Очевидно, ограничение прав женщины в кочевом мире – явление более позднее.

Постоянная жажда заниматься тем, что сегодня мы называем спортом, находила выход в играх в мяч, скачках, борьбе, поединках, на примитивных гравюрах изображена борьба на верблюдах, которая практикуется в нынешней Турции.

У тюрков был ярко выражен вкус к пирам: свадьбы, ритуалы инициации по случаю наступления половой зрелости, приемы послов, заключение договоров и пактов, траур и поминовение мертвых – одни из немногих предлогов для пира. Они радушно принимают случайных путников, и тюркское гостеприимство сегодня так же широко известно, как и в прошлом. Они не знают меры в еде в питье. Даже в тех местах, где не знали вина – хотя оно существовало в Согдиане и тюрки продавали виноград в Северный Китай, – пьянство было обычным делом. Великий законодатель Чингисхан требовал, чтобы подданные напивались допьяна не чаще, чем один раз в неделю. Напрасные попытки. Историки часто констатировали «смерть от опьянения», завершая биографию принцев Центральной Азии.

Хьюань Цанг, китайский паломник, обедал за столом тюркютов: «Каган пригласил гостей сесть и приказал подать им вина, заставив их пить под звуки музыки. Затем в большом количестве принесли огромные куски сваренной баранины и телятины». Он писал о том, что предводитель застолья вытирал руки об одежду гостей, что считалось знаком благоволения. Иметь замасленную одежду было признаком богатства и щедрости. Имя Тонюкука означало «в тунике, блестящей от жира».

Однако в менее благополучные времена пища была скромнее: ели то, что давали домашние животные – молоко и молочные продукты, в частности йогурт, одно из замечательных изобретений тюрков; мясо, свежее летом, хранившееся в морозной земле – зимой – после большого забоя скота в конце осени. Использовались корни диких растений, в некоторых местах их выращивали, например лук, настолько необходимый людям, живущим без витаминов, и даже одно из племен табгачей взяло себе имя «кюмюкрен» или по закону метатезы – «кюмюркен», т. е. «лук».

Что же значила для них еда? На земле, где постоянно витала угроза голода, где умирали от голода, когда еще не было социальной организации, счастье выражалось простыми словами: «Мы царили, поедая оленину и зайчатину. Брюхо людей было полным». Это – слова Тонюкука, мудрого правителя, который понимал суть вещей, когда ни в чем не было недостатка; вот что он писал после очередной победы: «Со всех сторон стекались золото и серебро, парча и шелк, рабы в большом количестве…» В этом присутствовал элемент хвастовства варвара своими богатствами, которые изумляли даже людей цивилизованных. Византийцы видели у тюрков «шелковые ткани, искусно расцвеченные самыми яркими красками», статуи, урны, игольницы и сосуды из золота, серебряную посуду, позолоченные деревянные колонны, золотые стулья и кровати, «стоящие на четырех павлинах»; у эфталитов – то же самое, правда ножки кроватей были сделаны в виде фигурок феникса. Хьюань Цанг восхищался каганом, который его принимал: «Он был одет в платье из зеленого сатина, волосы его были распущены… Лоб был повязан шелковой лентой, несколько раз обмотанной вокруг головы, конец ленты спадал на затылке. За ним стояли две сотни офицеров, одетых в парчовые одежды, с заплетенными косичками на голове». Сонг Юнь писал об императрице эфталитов: «…на ней была шелковая одежда, спускающаяся до земли…» И далее отмечает, что «на голове у нее сверкал длинный золотой гребень, украшенный драгоценными каменьями пяти разных цветов» – это типичная прическа «буктак», которую мы видим на мусульманских миниатюрах, скорее всего, она была скопирована со средневекового головного убора западных женщин.

Теперь о культуре тюрков. Элементы материального быта свидетельствуют о единстве, которое имеет место, несмотря на различия в деталях, во всем степном мире, от Восточной Европы до побережья Тихого океана, и которое мало изменилось в продолжение столетий. Дюмезиль обнаружил далеких потомков скифов в осетинах. Но он отметил, что вполне возможно сблизить скифские элементы с алтайскими, хотя Дюмезиль, как индоевропеист, не смог извлечь из этого наблюдения все должные выводы. Это – сходство и единство, которые, по Дюмезилю, вытекают из аналогичных условий жизни, благодаря чему можно с осторожностью объяснить факты VIII в. фактами XII в. и обратиться к нынешним анатолийцам для того, чтобы лучше понять тюрков Средневековья. Это совсем не значит, что повсюду и во все времена можно наблюдать одинаковую картину. Если считать, что культурные различия зависят от социального положения и политической организации, тогда надо признать, что могли существовать более или менее проницаемые границы, по эту сторону которых есть истина, а по другую – ошибка.

Было бы очень просто, но, как свидетельствуют факты, не совсем правильно поставить восточных тюркютов под китайское влияние, а западных тюркютов – под иранское. Ошибка состоит в том, что некоторые тюркюты считают, будто культ огня (пантюркского происхождения) практиковался западными тюрками потому, что они жили рядом с иранцами и игнорировались восточными племенами.

Календарь Двенадцати Животных был известен на Украине, а тюрки с Ближнего Востока продавали виноград в Китай! Методы, мысли, искусства широко распространялись с одного в другой конец Евразии, и до сих пор невозможно определить, чем тюркский мир обязан Китаю, а чем Ирану, не говоря уже об Индии, германцах, палеоазиатах, тохарийцах, кученах. Оазисы Тарима достигли высокого уровня цивилизации. Достаточно сказать об их знаменитых школах пиктографии, например в Кызыле, которые процветали между 450 и 750 гг., об авторитете, который имели даже в Китае музыканты, танцовщицы и куртизанки Кучи, о нескрываемом восхищении китайцев перед дворцами этого города.

Влияние Китая на кочевников признается издавна, да разве могло быть иначе, когда тюркютская знать китаизировалась, между тем как их подданные в течение последующих пятидесяти лет находились под китайским протекторатом. Однако это влияние преувеличено. Самые северные народы оно затрагивало лишь в небольшой степени. Команы не знали китайского календаря. Зато можно объяснить некоторые китайские феномены тюркским влиянием, причем обратного влияния не наблюдается.

А вот согдийское влияние было минимальным, хотя общепризнанно, что согдийский язык представлял собой смешанный язык, общий для нескольких народов Центральной Азии. После обнаружения надписи в Бугуте стало ясным, что он использовался в VI в. и был принят в качестве официального языка первой тюркской империи. Отношения между этой империей и Согдианой развивались естественным образом после согдийских завоеваний, хотя они имели место и раньше. Миф о происхождении Бумына и Истеми упоминает факт женитьбы сынов волчицы на девушках из Турфана, другими словами – индоевропейках и, конечно, согдианках. Позже согдийцы станут послами каганов в Иране и Византии и одновременно их советниками, при этом они «занимались контрабандой» китайского влияния.

Итак, можно считать достоверным следующий факт: то, что кажется относящимся к самым старым тюркским культурным пластам, частью заимствовано у разных кочевых или оседлых народов, как ближних, так и дальних, и только синтез остался тюркским, если это вообще имеет какое-то значение, потому что здесь возникает вопрос: является ли любая цивилизация оригинальной, т. е. как бы вышедшей из собственных недр?

Беспорядочное смешение народов не позволяет определить вклад тюрков в формирование степного искусства. За исключением ковров и изделий из металла, которыми мы, несомненно, обязаны тюркам, вряд ли можно сказать то же самое о тех предметах, которые украшали дворы правителей. Имел ли место контакт с живописью оазисов? Как обстоит дело с великим анималистическим искусством степей, которое оставило на них свою печать: продолжили ли они эту традицию, возродили ли ее или, напротив, оставили ее в забвении?

Их мастерство и их таланты нам достаточно известны, особенно их вкусы. Подвергшись китаизации, они сделались меценатами, а Китай обязан вэям, т. е. табгачам, многими выдающимися творениями.

Для захоронения своих принцев восточные тюркюты приглашали китайских художников, которые делали росписи в усыпальницах и мавзолеях, их единственных архитектурных сооружениях. К сожалению, от этих произведений почти ничего не осталось, кроме развалин, в которых сохранились стелы с надписями, статуи и балбалы. Последние представляют собой бесформенные монолиты с изображениями убитых врагов; эти сооружения стояли в триумфальных аллеях, и их было великое множество: например, не менее двухсот семидесяти в мавзолее Мугань-кагана.

Статуи, которые встречаются во всех степях и которые мы называем «каменные бабы», хотя они изображают людей обоих полов, ничего общего с балбалами не имеют, но их довольно часто путают специалисты. Высотой от 0,55 до 2 м, иногда достигают 2,85 м, они изображают вооруженных людей, сидящих или, реже, стоящих, с кубком в правой руке, прижатой к груди. Именно эти статуи служили прототипом условного образа исламского принца, который начиная с II в. запечатлевался в бронзе и слоновой кости.

У самых отсталых племен письменность неизвестна. Зато она рано появилась у тюркютов. Самым древним документом является надпись в Бугуте – правый приток Селенги – обнаруженная в 1956 г. и исследованная в 1972 г. Она не датирована, но, по всей очевидности, восходит к 581 г. Подобно всем тюркютским (а затем уйгурским) надписям она сделана на стеле, стоящей вертикально на спине черепахи – образ мира в китайской космогонии, а китайцы заимствовали его у ведической Индии. Текст выполнен рукой мастера не по-тюркски, а по-согдийски, на трех сторонах и содержит 29 строк высотой 1,2 м с пробелами и выбоинами; на четвертой стороне имеется текст на санскрите. Надписи на тюркском языке – более поздние. Самая древняя (?) посвящена Тонюкуком Баину Цокто и относится примерно к 715 г. (?) На несколько лет позже появились надписи, посвященные братьям-императорам Бильге-кагану и Кюльтегину, датированные 732 и 735 гг., все вместе они носят название «орхонских надписей». Стелы, на которых они выполнены, имеют высоту 3,75 м и содержат, кроме тюркских текстов с большими одинаковыми отрывками, китайские надписи. Остальные тексты того же времени имеют меньшее значение. Все они вырезаны на камне буквами или знаками (которые ошибочно считаются руническими), хорошо соответствующими языку, и имеют явно арамейское происхождение (пришли к тюркам через парфянский язык): заимствованы у согдийцев около VI в. Они были расшифрованы почти сразу после того, как их обнаружили Томсен и Радлов, которые работали порознь (1896 г.). Тексты составлены неудачно, хотя и с неплохими эпическими и поэтическими пассажами, которые делают их настоящей литературой; они содержат краткие сведения о религиозных ритуалах, социальной организации, политической идеологии и повествуют о военных кампаниях и биографиях. Эти тексты составляют основу любого тюркологического исследования.

Поговорим о религии тюрков и их изначальной тяге к универсальным или мировым религиям.

Культурные контакты тюрков с различными народами и влияние, оказанное на первых, не придают религии, которую они исповедуют, оригинальности, и здесь мы находим мало ранее неизвестных фактов. Даже шаманизм, магически-религиозная практика, ставящая целью войти в экстаз, чтобы осуществить космическое путешествие с помощью «добрых» духов, которые воюют со «злыми» (и те, и другие зооморфны), известный с доисторических времен и считающийся специфическим сибирским и верхнеазиатским феноменом, не представляет собой ничего исключительного. Что касается религии, которая стоит намного выше шаманизма и противостоит ему, если магия вообще противостоит религии, ее нельзя назвать монолитной. Основанная на фундаментальных принципах и определенном видении мира, она варьируется от региона к региону, от эпохи к эпохе в зависимости от исповедующих ее социальных классов. В конечном счете она представляется не чем иным, как мистикой.

Самым высшим ее выражением является Тенгри, Бог-Небо. Он – голубой, вечный, высокий, могучий, созидающий или несозидающий; это Вселенная, которая «сформировалась» или «была создана». Он распоряжается, оказывает давление на людей и не знает иного наказания, кроме смерти. Это, конечно, трансцендентная фигура, но к нему могут иметь доступ суверены, шаманы и птицы – души мертвых, причем он служит для последних местом пребывания; Тенгри также может прийти к человеку через своих посланников, орлов и соколов, через лучи света, которые дают жизнь и оплодотворяют женщин.

Второстепенные божества, с трудом отличаемые от высших духов, действуют параллельно Тенгри, могут иметь с ним связь, как, например, богиня Земля, которая дает ему кров, совокупность «духов земли и священных вод», плацентарная богиня Умай, покровительница новорожденных, и Од Тенгри, бог времен, вероятно отличающийся от Неба или являющийся одним из его проявлений. Другие, по крайней мере в ту эпоху, никогда не упоминаются вместе с ним и даже не всегда появляются в тюркских текстах. В частности, только из иностранных источников и более поздних текстов мы знаем Луну и Солнце, Венеру, Гору, особенно священную гору Отюкен, космическую ось, центр мироздания; Великое Древо и совокупность деревьев, т. е. рощу, лес; опять-таки лес Отюкена; очистительный огонь и хранитель очага, альтер эго шамана, также подверженный трансу и дым которого, как и шаман, может достичь Неба; бог Порога и все неидентифицируемые божества, проявления жизни, объекты, имеющие «нумен», души вещей, которые, возможно, начиная с этого времени превращаются в идолов.

Если волк, тотем семейства Ашины, становится Великим Предком, тогда как остальные тотемы теряют свои очертания, то животный мир в целом сохраняет свою интегральность, будучи «всем другим и всем подобным» и обладающим сверхъестественными возможностями, превышающими возможности человека. Его помощь абсолютно необходима – нужно, чтобы животные давали себя стричь, доить и убивать, и они это делают, потому что совершают тем самым ритуал; существуют ритуалы жертвоприношения по случаю первого приплода, охоты, казни, освящения, через которое определенные представители вида «остаются на свободе», т. е. не используются.

Культ, часто незаметный, выражается в молитвах, кратких восклицаниях, бескровных жертвоприношениях и повседневных жертвенных возлияниях, в жертвоприношении Небу и другим божествам, главным образом в виде заклания лошади, иногда совершаемое на специальном колу; для этой цели брали и других животных, а также собак (у булгар). Эти жертвоприношения служили для поддержания установленного порядка: чтобы не обрушилось небо, чтобы не провалилась земля, а стада продолжали жиреть и дети рождаться…

Погребальные церемонии и поминовения мертвых – это, вероятно, самые важные элементы ритуала. Способ захоронения изменился в эпоху владычества тюркютов: раньше был обычай сжигать мертвых, теперь их хоронят в земле, пишут китайские источники. Сожжение, эксгумация и подвешивание трупов на дереве – все эти способы мирно сосуществовали, поскольку речь шла лишь о технических деталях при одинаковом результате: мертвое тело или основная его часть – кости – хранились до двух единственных дней в году, когда можно было исполнить погребальную церемонию – когда опадали листья и когда они распускались. Похороны сопровождались пышными процессиями, а когда хоронили принца, вассалы и союзники присылали делегации. Все присутствующие должны были участвовать в таких похоронах: они толпились вокруг мертвого тела, брили себе головы, царапали себе лица, громко оплакивали умершего и рассказывали о его подвигах. Потом все совершали общую торжественную трапезу. В могилу закапывали вещи, необходимые для другой жизни, – коней, рабов, жен. Однако начиная с тюркютских времен вдову уже не убивали и предпочитали выдавать ее за брата или сына покойного, которые должны были сохранять ее для того, кто умер. День смерти также отмечался через сорок дней после захоронения и год спустя.

Как и все живое, человек – это одновременно единственный в своем роде и множественный феномен. Его души находятся в определенном месте и одновременно повсюду. Души находятся вне его, в его крови, костях, дыхании, бродят в его теле, и каждая из них может жить в двух разных местах: на небе, где «мертвый пребывает как среди живых», в «тотемном месте предков», в могиле, в знамени, в «балбале», перевоплощаться в другое тело или в то же самое, только оживленное, которое они покинули, или бродить как тень, пугая живых.

Этики здесь почти нет, и зачастую она далека от того, что мы называем моралью. Запрещается нарушать табу или порядок, освященный ритуалами. Нельзя «пачкать» воду, огонь, нельзя требовать от природы больше, чем она может дать, нельзя оскорблять, пусть даже ненамеренно, своих господ. Первая заповедь – подчиняться кагану, гаранту космического порядка, и верно служить ему. Сдаваться врагу – это коллективное преступление, которое влечет за собой коллективное наказание, как показывает исторический опыт. Преступления считаются таковыми и влекут за собой наказания, только если преступления совершены внутри общины, к которой принадлежит преступник. Убийство, кража, адюльтер, насилие не считаются преступлениями, если они совершаются в отношении врага или чужака, но не гостя. Нельзя нарушать данное слово или клятву – это тяжелейший грех, и верность торжественному обязательству остается одной из основных черт тюркских обществ.

Какой бы сильной ни была национальная религия (а говорит о ее силе то, что она сохранилась с немногими изменениями до наших дней), являющаяся преимущественно мистикой, она остается открытой для других людей. Однако она придает некоторым ритуалам особое значение, что бывает препятствием для новых адептов, и история подтверждает этот факт. Здесь кроется источник конфликтов, но религиозные войны – это не тюркское изобретение: как правило, тюрки старались обойти углы и найти компромисс в спорных вопросах, твердо стоя на том, что может быть принято другой стороной. Все дело в том, что у тюрков есть неукротимая тяга к универсальным религиям.

Бугутская надпись, которая свидетельствует о согдийском влиянии на тюрков, также указывает на влияние буддизма. Бумын-каган здесь представлен как приверженец этой доктрины: когда однажды вызвали его дух, покойный приказал своим наследникам основать новый монастырь. Это доказывает, что Бумынкаган принял буддизм, по крайней мере формально, и здесь нет ничего удивительного, если только речь не идет о простом невежестве. Хорошо известно, что буддизм, рожденный в Индии, сделал Центральную Азию одним из путей своего проникновения в Китай, построил там прочные форпосты и послал по всем главным дорогам индийских, парфянских миссионеров уже во II в. Некоторые из них оставили свидетельства о том, как их приняли тюрки. Жинагупта, который жил среди племен ту-кю с 574 по 584 г., беспрепятственно проповедовал им свое учение. Прабхакарамистра (626 г.) учил их закону. Хьюань Цанг неустанно восхвалял добродетели своих хозяев и их учтивость. При таком отношении буддисты спасались от преследований китайцев у тюрков так же, как в свое время евреи бежали от византийских погромов к хазарам. Таким образом, тюркский буддизм существует начиная с VI в., но не играет сколько-нибудь значительной роли и остается поверхностным, ничего не меняя ни в образе мышления, ни в образе жизни. Источники убедительно подтверждают сохранение туземных верований, которые разделяются массами и уважаются правящими классами: на «буддистской» стеле в Бугуте в скульптурном виде изображен языческий миф о происхождении, к этой стеле ведет длинная аллея традиционных балбалов. В VIII столетии, несмотря на склонность Бильге-кагана к индийской религии, которая выражается в его желании построить монастырь в городе его мечты, его министр Тонюкук смело, как пишут китайские историки, отговаривает правителя от этой затеи, аргументируя такими словами: «Будда и Лао-Цзы учат людей мягкости и униженности. Но воинам не подходят такие науки».

Аллюзия на даосизм кажется случайной в этом контексте, но в тот ранний период она явно не была частью религиозной жизни тюркютов и в целом Центральной Азии. Наряду с буддизмом по степям прошло много религий, которые оставили там свои следи, о чем мы писали ранее, в частности несторианское христианство и манихейство.

Таким образом, в то время, когда хазары проводили политику терпимости, которая так удивляет историков, тюрки, сохраняя свою древнюю религию, прилежно усваивали великие универсальные религии. Они готовили почву для того необычного уйгурского общества, которое скоро придет им на смену, введет тюрков в лоно высокой культуры и явит миру неслыханное зрелище настоящего экуменизма.

Когда VII в. прошел половину своего пути, глубокие потрясения произошли в Азии и почти решили ее судьбу на следующие столетия. Новую эру открыли два события. В 744 г. – падение тюркютов, а в 751 г. – битва при Таласе, в результате чего китайцы ушли из Центральной Азии, точнее, они утратили возможность китаизировать этот регион, как они делали в прошлом.

Сформировались все главные мировые религии и, за исключением ислама, который только предвкушал свои завоевания, распространились в Азии, на Ближнем Востоке до самого Китая, охватывая центральную часть континента. Местное население горячо приняло их, и они глубоко пустили свои корни в этой почве, обеспечив хороший урожай на будущее. Природная терпимость тюрков, их склонность ко всему, что касается религии, стали благоприятной почвой и обеспечили религиям такую поддержку, какой они, конечно, не имели бы в иных обстоятельствах и местах. Здесь не использовался принцип «кто царствует, тот вершит культ», здесь не было инквизиторов и всего того, что провоцирует мусульманский джихад или христианский крестовый поход, не было китайского фанатизма и национализма. Здесь создавалась уникальная в мировой история вселенная, которая впоследствии озарит своим светом оазисы Ганьсу и Синьцзяна. Но до этого было еще далеко.

Начиная с 582 г. между восточными тюрками, тюрками Орхона и западными племенами он-ок произошел раскол. И вскоре соперничество между двумя царствами переросло в вооруженное столкновение, чем не замедлил воспользоваться Китай.

Изначально раскол между восточными и западными тюрками носил характер династической распри.

Рассмотрим катаклизмы 583 г. более подробно.

Итак, кто же были участниками этой распри?

Амрак – старший сын Тобо-хана – совершенно не подходил к той деятельности, к которой был предназначен своим царственным происхождением, предпочитая спокойную жизнь превратностям судьбы властителя.

Торэмен – сын Мугань-хана – властолюбивый, но нерешительный, храбрый в бою, но нерешительный в политике, уступчивый перед сильным, наглый перед слабым. К тому же его мать была всего лишь наложницей-китаянкой Мугань-хана, что весьма негативно отразилось на популярности ее сына.

Шету и Чулохеу – сыновья Кара Иссык-хана. Шету – храбр, умен, решителен, энергичен настолько, что даже жена считала его «по свойствам настоящим волком»; эти качества обеспечивали ему уважение народа и знати.

Чулохеу ни в чем не уступал старшему брату и был весьма популярен в народе. Его удел располагался на восточной границе каганата. Имя его означает буквально «второстепенный князь каменистой пустыни». Очевидно, именно эта «второстепенность» тянула его на сближение с китайцами.

Кара-Чурин Тюрк Тардуш-хан был самой значительной фигурой и при этом дядей всех перечисленных ханов. Он и Шету ненавидели друг друга, хотя и старались скрывать свои чувства.

Итак, в 581 г. Тобо-хан умирает и оставляет свой трон, согласно лествичной системе, сыну своего брата Мугань-хана – Торэмену. Но в закон престолонаследия вносится корректива: в силу того что у Торэмена мать – наложница и он не пользуется популярностью у тюркской знати, престол передается Амраку. И в принятии этого решения далеко не последнюю роль сыграл Шету, который в качестве аргумента привел «длинное копье и острую саблю». Аргументация оказалась убедительной, но безвольный и слабый Амрак уступил свое место Шету, который вступил на престол под именем Ишбар-каган.

Таким образом, первым ханом стал Ишбар-каган, ставка находилась у гор Отюкен, в центре его восточных владений.

Вторым ханом, западных владений, был Кара-Чурин Тюрк. Ставка Кара-Чурина располагалась у горы Актаг.

Третьим ханом считался безобидный Амрак. Его ставка находилась у реки Толы, среди привольных охотничьих угодий.

Торэман получил удел на северных окраинах государства и титул Або-хана (старейшего хана).

Второстепенные ханы также получили уделы.

Тюркская держава распалась на уделы, причем наиболее крупным и значимым был удел не великого хана, а Кара-Чурина – Семиречье. Тем не менее, обойденный Кара-Чурин не смирился, затаил обиду. Его сторону принял Торэмен.

В это время весьма активно зерна раздора между ханами каганата сеял китайский лазутчик, находившийся при посольстве, – Чжан-сунь Шэ, который был дружен с Шету еще со времен, когда тот был удельным князем.

Чжан-сунь Шэ очень ловко плел интриги и сумел поссорить Ишбар-кагана с Або-ханом, а затем и с другими удельными ханами – такова была цель суйского императора.

Объединенный Северный Китай стал сильным государством. Чувствуя это и видя назревавший в Каганате конфликт, новый император Ян Цзянь прекратил платить дань и разорвал дипломатические отношения с тюрками. Это означало объявление войны.

У Бичурина мы находим: «Война оказалась не такой легкой, как предполагали император и его советники. Тюрки сразу взяли инициативу и лишили китайцев возможности использовать численный перевес. Суйская армия растянулась по всей линии Великой стены. Левый фланг упирался в Наньшаньские горы, а правый располагался на равнинах Шаньси. Китайские пограничные войска были разбиты и укрылись за Великой стеной. Тюрки форсировали ее через проходы Мухя и Шиминь, в Ганьсу». Шесть богатых областей Северо-Западного Китая были захвачены тюрками. Ян Цзянь объявил мобилизацию всех сил империи, но спешно укомплектованная армия из крестьян не соответствовала боевой подготовке тюркских войск. После первых же сражений император Ян Цзянь понял, что с такой армией нечего и думать о победе. Военные поражения на фронтах были с лихвой восполнены дипломатической службой. Император Ян Цзянь послал к Кара-Чурину брошь из золота в форме волчьей головы, показав этим, что Китай признает его. Получив политическую поддержку от Китая, Кара-Чурин Тардуш-хан – правитель западной части каганата – объявил о своем неподчинении кагану и заключил сепаратный мир и вывел войска из Китая. Ишбар-каган негодовал.

Что касается Китая, то гегемония Суйской династии покоилась, во-первых, на жестокой вражде, возникшей между западными и восточными тюркютами, и, во-вторых, на неослабевающей потребности в шелковых тканях.

Умный и хитрый император Ян Цзянь понимал, что его армию спасла только распря в Каганате, и он сделал следующий шаг, отправив посольство с дарами, как во времена правления Бэй-Чжоу, к Ишбар-кагану. Посол потребовал, чтобы каган назвался вассалом империи Суй, за что получит войско против Кара-Чурина. Одним словом, в 584 г. Ишбар-каган совместно с китайской армией выступил в поход на запад. Объединенные войска разбили армию Торэмена и захватили в плен его жену и детей. Торэмен с войсками отступил на запад и обосновался возле Пайкенда (Бухары).

Таким образом, в этот критический для Тюркской державы момент Ишбар-каган капитулировал перед империей Суй, вследствие чего китайцы разгромили мятежников, что дало возможность кагану умереть на престоле в 587 г.

После смерти Ишбар-кагана положительную роль в сохранении империи сыграла опять же лествичная система: на трон не решался сесть сын Ишбара Юн Йоллыг, поскольку наследником был Чулохеу-хан, хотя последний и находился в стане врага, западного кагана. По личным качествам он превосходил своего старшего брата Шету.

Между племянником и дядей завязалась переписка, в результате которой, соблюдая законы лествицы, на трон сел Чулохеу-каган, который вместе с престолом унаследовал и политику своего брата: подтвердил союз с империей Суй и повел войну против своего бывшего друга Або-хана.

Противостояние между западными и восточными тюрками было обусловлено тем, что восточные тюрки претендовали на главенство, западные – на самостоятельность.

Воцарение Чулохеу-кагана сразу разрядило обстановку. Многие из числа сторонников Торэмен-хана перешли на сторону нового кагана. Кара-Чурин тоже перестал активно действовать против центральной власти и поссорился с Торэмен Або-ханом, который оказался в полной изоляции. Но, несмотря на свое плачевное положение, Торэмен продолжал политику непризнания кагана и центральной власти. После переговоров с Торэменом, не добившись его повиновения, Чулохеу-каган повел против него восточные войска. На помощь кагану были посланы войска западного каганата. Ими командовал сын Кара-Чурина Янг Соухтегин. Весной обе армии окружили войско Торэмен Або-хана и заставили его принять битву около Бухары. Войско Торэмена было разбито и рассеяно, а сам он погиб. Покончив с мятежником, Чулохеу-каган оповестил об этом всех в Каганате, надеясь на мирное управление. Но надежды не оправдались: после разгрома и гибели Або-хана усилились распри между востоком и западом. Хан западного крыла каганата Кара-Чурин вновь начал выражать свое неподчинение центральной власти и плести интриги против каганата. Верховная власть решила, что дальше нельзя терпеть Кара-Чурин Тардуш-хана, так как из-за него нет мира в державе.

Зимой 588 г. Чулохеу-каган двинулся на запад против Кара-Чурин Тардуш-хана. После жестокого побоища войска Чулохеу были разбиты, а сам он погиб. Но война не прекратилась, а продолжалась до 593 г. Китайский летописец приводит слова первого министра об этих событиях: «Родные истребляют друг друга подобно ядовитым насекомым». Только в 593 г. мир с Тардуш-ханом заключил Юн Йоллыг – сын Ишбара, ставший каганом после смерти своего дяди Чулохеу. Этот мир восстановил единство каганата и стабилизировал границы между улусами.

Мир, воцарившийся в каганате, лишил китайского императора плодов своих усилий. В 593 г. был обезглавлен последний сторонник Китая – Кинюй-шад, младший брат Юн Йоллыга. Труп казненного каган отправил в Китай как знак того, что в каганате императору не на кого больше рассчитывать. Китайского императора больше устраивала раздробленность каганата, когда ханы и беки ходили к нему поодиночке за подачками в виде помощи. Сейчас же перед ним снова был мощный каганат, требующий выполнения подписанных договоров. Император не стал обострять отношения с каганом, а предоставил полную свободу в проведении своей политики в тюркской державе китайским разведчикам и дипломатам, чтобы они продолжали вносить раскол. Разведчики и на этот раз нашли ему нужного человека. Это был наследник престола, двоюродный брат кагана – Жангар. Он имел удел на северо-востоке и титул Тули-хан. Жангар, по докладу китайского разведчика Чжань-сунь Шэн, был беспринципен, завистлив, труслив, непостоянен и вероломен, т. е. имел все качества, присущие изменнику. И в каганате вновь образовалась прокитайская партия. Однако Кара-Чурин по-прежнему оставался удельным властителем западных областей.

Тюркская держава в 90-х годах VI в. продолжала оставаться внутренне крепкой и грозной для соседей. С этим, безусловно, не мог примириться суйский Китай.

Для тюрков Китай – источник доходов, для Китая тюрки – угроза для своих границ, и вместе с миром 593 г. перед суйцами снова встал единый и могучий каганат, настаивающий на строгом выполнении торгового договора, столь убыточного для Китая.

В это время фактическим правителем каганата стал Кара-Чурин. Неизбежность войны с Китаем была очевидной. Центральную Азию Кара-Чурин держал крепко: в Пайкенде сидел его внук Нили-хан, в Чаче (Ташкенте) – другой внук – Шегуй.

Здесь следует остановиться на отношениях западных тюрков и согдийцев. Если западно-тюркские каганы черпали у степных племен Семиречья и Чуйской долины силу, то богатство текло в их руки из оседлых владений Центральной Азии и бассейна Тарима. Согдиана в конце VI – начале VII в. была раздроблена на мелкие княжества и не имела сил к объединению. Безопасность их торговых караванов, возделанных садов, мастерских, городов гарантировали каганы западной ветви тюрков, при этом последние не вмешивались в дела своих подданных – согдийцев. Много хорошего видели согдийцы от западных ханов, потому были им надежной опорой.

В начале VII в. Центральная Азия была на гребне своего экономического и культурного расцвета: торговля, земледелие и ремесла развивались с предельной быстротой; религиозные культы мирно уживались друг с другом; шелк, перевозимый из Китая в Византию, частично оседал в Пайкенде, Самарканде, Чаче, Кашгаре, Куче и Турфане в виде золотых слитков. И все это благополучие было результатом подчинения Согдианы тюркским каганам. Этот, ставший традиционным союз с согдийскими купцами неизбежно влек за собой вражду с Ираном.

В 598 г. китайская армия вступила в Степь, началась война с Китаем.

В войне участвовали войска восточного и западного крыла Каганата. Западным крылом командовал сам Кара-Чурин-хан. На стороне китайцев открыто выступил Жангар.

Зимой 598/599 г. тюркская конница обошла китайские линейные войска и обрушилась на ставку Жангара, которая была расположена к югу от Великой стены. Братья, дети и все родственники Жангара были убиты, а сам он бежал в китайскую крепость. Император принял участие в укрывательстве Жангара и не жалел дорогих подарков изменникам.

Летом 599 г. произошла битва между армией Кара-Чурина и суйской армией под командованием генералов Гао Фаня и Ян Со. Кара-Чурин потерпел поражение и отступил. Армия восточного крыла во главе с Дулань-каганом громила другую китайскую армию, а также войско Жангара, подаренное ему императором. Удачное наступление восточной армии остановилось только после того, как китайскими разведчиками был убит Дулань-каган. Не созывая курултая, Кара-Чурин объявил себя великим каганом. Таким образом, был нарушен закон о престолонаследии. Восточные тюрки стали называть Кара-Чурина узурпатором.

В 601 г. Кара-Чурин вторгся в Китай и разбил армию генерала Хань Хуна; другой отряд тюрков разгромил кочевья Жангара, увел людей и скот. Но неожиданно, подстрекаемая китайскими агентами, подняла мятеж конфедерация десяти телесских племен: повстанцы разбили западных тюрков.

На востоке Кара-Чурин оказался отрезанным от своего удела, и восточные тюрки бросили его в беде. Кара-Чурин бежал в Тогон, где был убит тибетцами.

Когда Кара-Чурин объединил обе половины Каганата, это не вызвало сопротивления на востоке, но как только он был разбит, восточные тюрки бросили его. Погибла его личная дружина, очевидно, состоявшая из западных тюрков.

Между родственниками погибших и предателями пролилась кровь, каганаты пребывали в состоянии кровной вражды, и воссоединение стало невозможным.

Китайцы торжественно возвели Жангара на трон, и сопротивляться было некому. В конце 604 г. Жангар стал признанным каганом Восточного каганата, который навсегда отделился от Западного. Империя Суй праздновала полную победу.

Никогда прежде в своей истории Китай не достигал такого величия, такого авторитета, и никогда не достигнет позже: империя входила в свою самую славную эпоху.

Что же касается тюркской державы, то ее восточное крыло стало вассалом Китайской империи Суй. Китай постепенно распространил свое влияние на Центральную Азию, и тюрки в конце концов попали в полную зависимость от него.

Окитаивание тюрков встретило серьезное сопротивление. Среди тюркского народа начались волнения, открыто выражалось недоверие кагану. Видя это, китайское правительство стало опасаться тюрков. Оно не без оснований полагало, что воля кагана далеко не отражает настроений народа. Оказавшись в плачевном положении, Жангар написал письмо китайскому императору: «Я подчиняюсь Вам, плачу налоги и посылаю ценные подарки, но с моей помощью Вы хотите, чтобы мой народ изменил свой язык, стриг длинные волосы, одевался по-китайски, принимал ваши обычаи и законы, чего фактически сделать невозможно. К этим вопросам нация относится чувствительно и объединяется как одно-единое сердце».

В 608 г. Жангар умер. Китайский император Ян-ди назначил каганом его сына – шада Дуги. Это было прямое нарушение тюркского закона о престолонаследии, но Ян-ди полагал, что китайское правительство полностью подчинило всех восточных тюркских ханов и беков. Ключевые позиции китайцы заняли сами, на прочие были поставлены безвольные либо купленные, либо полностью подчиненные, подконтрольные им беки, а поэтому уже можно было и не стесняться.

Дуги принял титул Шибир-хан и взял в жены китайскую принцессу – вдову своего отца, по сути, китайскую разведчицу.

Став каганом, Шибир-хан повел политику, прямо противоположную своему отцу. Он окружил себя верными беками и старейшинами, настроенными против Китая. Все это весьма встревожило китайское правительство. К военным действиям против Китая побудило предложение китайских агентов младшему брату Шибир-хана, Чики-шаду, участвовать в заговоре против кагана с последующим восшествием на престол, о чем Чики-шад поведал брату. Началась война. Но в это время в империи Суй из-за непосильных налогов, неудачных войн в Корее, жестокости императора произошло восстание. За 614 г. в Китае вспыхнуло пять восстаний: восстали князья, генералы, атаманы разбойничьих шаек, восстал народ. Шибир-каган принял в смуте самое активное участие. Наиболее сильным повстанческим отрядам и претендентам на императорский трон он посылал лошадей и знамена с золотой волчьей головой.

Настало время, и тюрки сполна отплатили китайскому правительству за недавнее унижение. Войска восточного крыла каганата совершали опустошительные набеги в глубь Китая, в результате чего Шибир-каган стал фактическим хозяином империи Суй.

В ходе гражданской войны одержал победу генерал Ли Юань, полукитаец-полутюрк, который сверг императора, отразил нашествие тюрков и основал династию Тан. Это стало переломным моментом не только для Китая, но и для всей Азии.

Китайский полководец, администратор и выдающийся политик Ли Юань, подобно Александру Македонскому, стремился не просто завоевать страны с разными культурами, но и сроднить эти культуры – цивилизованного Китая и кочевых варваров.

Культурный обмен поначалу воспринимался весьма позитивно. Китайцы полагали, что политическая обстановка благоприятствовала этому процессу – немало китайцев, бежавших от суйской тирании, осело в кочевьях и породнилось с тюрками. Их принимали на службу, не интересуясь, кто они – китайцы или тюрки. Казалось бы, много хорошего было заложено между китайцами и тюрками в тот период: составлен китайско-тюркский словарь (к сожалению, не сохранился), при императорском дворе исполнялась тюркская музыка, шел постоянный обмен людьми, одежда и нравы тюрков импонировали китайской знати и, наконец, совершенным жилищем для китайцев представлялось тюркское жилище – юрта.

Заигрывая таким образом, танские китайцы надеялись восстановить мир с соседними варварами. Но эта, в целом лицемерная политика свидетельствовала о том, что Китай претендует на мировое значение, стремясь объединить свою страну с Великой степью. Это был внешний антураж, а что же происходило изнутри?

619 г. был и для Китая и для Восточно-тюркского каганата годом кризиса: столкновение между ними стало неизбежным.

Установление в Китае сильной власти грозило восточным тюркам гибелью их самостоятельности, как политической, так и экономической. Поэтому тюркские ханы всеми силами поддерживали все восстания и беспорядки, возникавшие в Китае, и давали прибежище тысячам политических эмигрантов. Тюрки возобновили набеги на Китай. Однако их нажим не так скоро, но все-таки ослабел, и империя Тан получила передышку – и вот по какой причине.

Племена телесцев, кочевавших к северу от Великой пустыни Гоби, составляли большую часть земель восточно-тюркского хана. Тюрки, используя их раздробленность, облагали эти племена высокими налогами и насильно забирали в свои войска. Так вот, племена уйгуров, буту, тонгра и байырку объединились и восстали под знаменами рода Яглакар, впоследствии ставшего во главе Уйгурского каганата. Восточные степи оказались во власти повстанцев.

Здесь, очевидно, следует отметить, что изначально уйгурский племенной союз и Тюркский каганат имели противоположные направления развития, и их столкновение – это столкновение двух систем. Между ними была масса расхождений: антропологических, психологических, миропонимания. Основной показатель их тюркской общности – лингвистический: говорили они на одном языке. Уйгуры, как и тюрки, до последнего отстаивали свою свободу, однако, в отличие от тюрков, победив, уйгуры разбредались по своим кочевьям, давая врагу возможность оправиться. Поэтому вскоре тюрки смогли вновь продолжить войну против империи Тан.

Что же касается Западного каганата, то на тот момент владения западных ханов охватывали всю Джунгарию, и только хребет Монгольского Алтая разделял их. Поскольку Кара-Чурин и его внук Нили погибли, брат Кара-Чурина Басы-тегин – законный наследник престола – томился в китайском плену, главенствовал союз пяти тюркских племен под названием Дулу, а ставка орды находилась в долине реки Или, в Семиречье.

Беки и старейшины союза Дулу, осознавая, что в каганате нет центрального управления, захватили власть и без созыва курултая возвели на престол сына Нили-хана Тамана с титулом Нигю Чуло-хан. Государственный переворот, совершенный союзом племен Дулу, явился для всего Западного каганата полной неожиданностью. Но когда об этом стало известно, многие тюркские племена стали выказывать неповиновение правительству. Восточные области отпали, на караванных дорогах начались грабежи. Внутри страны положение становилось угрожающим. Некоторые тюркские племена стали самостоятельно заключать союз с Китаем. Появился и претендент на престол, у которого сразу нашлись сторонники. Это был бек Шегуй – внук Кара-Чурина, который имел удел Чач и его области.

Китайская дипломатия, предчувствуя назревающую гражданскую войну, не осталась в стороне от событий. Китайское правительство оказало поддержку Шегую, который в 612 г. немедленно выступил в поход против войск Тамана и наголову разбил их. Таман бежал на восток, но там попал в плен к китайцам. Китайское правительство выдало его послу Шегуя, который его и убил.

С гибелью Тамана закончилась гражданская война. Его приверженцы были разделены на три малые орды. Шегуй с титулом Тунджабгу-хан на курултае был избран ханом Западного каганата. Внутреннее положение каганата упрочилось, внешние затруднения рассеялись. Самая острая проблема – существование в Джунгарии независимой телеской конфедерации – разрешилась сама собой. В 619 г. оба телеских вождя – кибисский Мохэ-хан Гаяэн и сеяньтоский Ишбар – отреклись от титулов и добровольно подчинились Тун-джабгу-хану. Грабежи на караванных дорогах прекратились.

Тун-джабгу-хан расположил свою ставку в зеленой степи, к северу от Чача. Это был центр его обширных владений. Здесь он принимал посольства от восточного (китайского) и западного (византийского) императоров.

По старой древнетюркской традиции Западный тюркский каганат разделился на восточное и западное крыло. Первым лицом после кагана был ябгу. На эту должность Тунджабгу-хан назначил своего младшего брата Мохо-шада. Он стал правителем западных областей и первым лицом после хана. Старший брат Нишу Гян-шад был назначен удельным беком в Бухаре. Территория современного Западного Казахстана называлась в те времена Сибирью. Удельным беком этой области Тун-джабгу-хан назначил своего дядю, который впоследствии принял титул Кюйлюг Сибир-хан.

С установлением мира в Западном каганате жизненный уровень кочевников и жителей городов поднялся. Доходы в казну возросли, усилилась и мощь армии.

Вот как описывает внешний вид богатого и роскошного двора западнотюркского хана китайский монах Сюань Цзан, встретивший Тунджабгу-хана на охоте: «Хан был одет в халат из зеленого атласа, голова его была не покрыта, только узкая шелковая лента перехватывала лоб и удерживала волосы, ниспадавшие на плечи. Хана окружала свита из двухсот всадников, одетых в меховые или полотняные одежды и вооруженных длинными копьями с флажками и прямыми луками. Их было так много, что конца войска не было видно». Однако, несмотря на богатство, сытость и праздность, сохранилось поклонение интеллекту, восхищение им. Нищего китайского монаха встретили, накормили. Хан с вниманием выслушал его и дал все необходимое для дальнейшего путешествия в Индию, откуда Сюань Цзан обещал привезти крупицу мудрости.

Западный каганат продолжал расширять свои территории на западе. В это время перед западными тюрками были две нерешенные проблемы: покорение аваров и прокладывание через Иран дороги для «шелковых караванов». Разрешение этих проблем было делом довольно сложным, и, безусловно, своих сил не хватало. Необходимо было иметь союзником Византию, но персы и авары зажали ее в тиски.

Талантливый полководец Византии Ираклий, ведя мудрую политику с аварами, спас Константинополь и повел армию на персов.

Эта война 623 г. рассматривалась современными историками как «крестовый поход» за христианскую религию, ибо персы осквернили Иерусалим.

Однако Ираклий оказался одинок перед лицом врага, и в 625 г. он был вынужден отправить своего представителя к хазарам. Из ставки хазар был дан ответ: «…я приду сам с храбрыми войсками моими на помощь ему (Ираклию), совершу угодное ему делами воинскими, мечом моим и луком, как он этого желает».

Любопытно то, что с этого момента византийские историки отождествляли западных тюрков и хазар, считая последних опорой Каганата в степях Прикаспия.

Таким образом, западные тюрки были втянуты в войну Византии и Ирана (здесь следует отметить, что западные тюрки оставались в дружеских отношениях с Китаем), и, вследствие чего, было образовано две коалиции: Китай, Западно-тюркский каганат, Византия и Восточно-тюркский каганат, Иран и держава аваров.

У членов первой коалиции было стремление установить свободную торговлю между Европой и Китаем.

Цели второй коалиции были различны: аваров интересовал грабеж; у Ирана были давние счеты с Византией, Восточно-Тюркскому каганату, как мы отмечали ранее, не нужен был сильный Китай, и они постоянно в него вторгались: 621, 622, 623, 625 гг. Лишь в 626 г. на реке Вэй был заключен мир, и, очевидно, этому способствовало подготавливаемое выступление западных тюрков, союзников Китая.

В последующие три года после заключения мира империя Тан набралась сил, а восточные тюрки упустили инициативу из своих рук.

Тем временем западнотюркский хан, узнав о мире на реке Вэй, успокоился за свою восточную границу и перекинул часть войск в поддержку византийцев.

Иранцы же, не придавая тюркам большого значения, уверовали в неприступность дербентского укрепления, которое перекрывало дорогу в Закавказье. Дербентское укрепление представляло собой мощную стену протяженностью 40 км от гор до Каспийского моря.

Штурм Дербента тюрками и хазарами весьма красочно описан историками тех лет.

Падение Дербента вызвало панику. Затем наступила очередь Грузии. Тюрки и хазары окружили и осадили изнеженный, торговый, славный и великий город Тифлис. Тогда же к ним присоединился император Ираклий. Осенью 627 г. он снял осаду, вышел к Тигру и в декабре разбил персидское войско.

Безусловно, без тюрко-хазар, победивших персов в Закавказье, вряд ли Ираклий победоносно завершил бы свой поход. Ресурсы Ирана были исчерпаны.

В феврале 628 г. персы запросили мира, однако это был сепаратный мир: тюрко-хазары продолжали войну с Ираном один на один.

Итак, зимой 628 г. западные тюрки вновь вступили в Закавказье и подошли к стенам Тифлиса. Город был разграблен. Но на сей раз это было не просто ограбление страны, а присоединение ее к своим владениям, поскольку через Каспийское море и Кавказ можно также было провозить шелк в Константинополь.

Однако власть в западнотюркских владениях держалась только «на копье». Войско же не было монолитным, как и сам каганат. Соперничество племенных группировок обострило противоречия внутри страны, в результате чего произошли события, которые спасли Иран; восстания в армии и падение Восточного каганата вынудили Тун-джабгу-хана выехать из Закавказья в Центральную Азию, перепоручив дальнейшие военные действия своему сыну Дури-шаду, армия которого не смогла устоять против персов.

По возвращении хана в ставку произошел переворот, в результате которого он был убит своим дядей, захватившим престол и принявшим титул Кюйлюг Сибир-хан. Убийство Тун-джабгу-хана настроило против новой власти тюркских беков и старшин. Началось восстание во главе с законным наследником Нишу-шадом, которое Сибир-хан проиграл, так как народ не примкнул к нему. Сибир-хан бежал к Алтайским горам, но в 631 г. был настигнут и убит.

С 631 по 639 г. сменился ряд ханов, совершенно невыразительных в своем правлении, поэтому остановимся на Ирбис Ишбар Джабгу-хане, во время правления которого, с помощью китайской дипломатии, началась смута в Западном каганате. Китайский император, пользуясь ситуацией в каганате, потребовал от хана несколько восточных областей. Требование спровоцировало войну.

Началась продолжительная и изнурительная война с превосходящей в силе императорской армией, в которой кроме китайцев участвовали уйгуры и другие тюркские племена Восточного каганата, добровольно признавшие себя вассалами китайцев.

Ишбар-хан мобилизовал всю свою армию, чтобы остановить наступление войск императора, но потерпел поражение и ретировался в Таласскую долину. Следующее сражение состоялось в 657 г., и тюрки Западного каганата вновь были разбиты. Ишбар-хан умер в китайском плену в 659 г. После чего покорение Западного каганата пошло быстро: крупные города Западно-Тюркской державы признали себя вассалами империи.

Беспорядки охватили всю тюркскую державу. Тюрков выбивали из их крепостей, которые затем переходили в руки китайского императора. Военные неудачи тюрков оказались роковыми: армия была разгромлена. Восточно-Тюркская держава перестала существовать. В 660 г. Западно-Тюркская держава как независимое государство погибла и больше никогда не воскресала.

С 630 по 681 гг. Китай осуществлял настоящий протекторат над императорским домом в Орхоне и прочно утвердился в западных уделах.

На этой трагической для западных и восточных тюрков ноте сделаем паузу и обратимся к главным племенным группам, проживающим в евразийских степях, инициатива к которым перешла сразу после смерти Аттилы: булгарам, венграм, печенегам, – и особо остановимся на Хазарском каганате, чья роль в мировой истории была велика.

Булгары. Предполагается, что булгары происходят от гуннов, отступивших на восток, и от различных групп, пришедших еще раньше из Азии. Они сами, или их правящий клан Дуло, считали себя потомками сына Аттилы, Ирника, память о котором они хранили до VIII в. включительно, хотя странным образом забыли о его великом отце. Об этом свидетельствует их имя, деепричастие на «ар» от тюркского слова «булга» («перемешиваться»), что значит «смешанные люди». Тем не менее языковые особенности булгар, как и их потомков – чувашей, указывают на их разрыв с общим тюркским древом.

Впервые они упоминаются в 480 г. в районе между Каспийским морем и Дунаем, где они были союзниками византийца Зенона в борьбе против готов, поддерживавших аваров, которые двигались к Черному морю. Во второй половине VI в. булгары подпали под владычество аваров, ставших новыми завоевателями степей Юго-Восточной Европы. Под предводительством Кубрата, вождя булгар (воспитывался в Византии, принял крещение в 619 г.), аварское могущество в Причерноморье было сокрушено в 635 г. Возникло новое государство, Великая Булгария, просуществовавшее, однако, только до кончины своего основателя (642 г.). Пять сыновей Кубрата поделили между собой булгарские племена и земли в Предкавказье и Приазовье. Этот раздел облегчил задачу хазар, которые пришли из глубин Азии и в конце концов заставили булгар перегруппироваться в три орды.

Под давлением новых захватчиков первая булгарская орда осталась на месте в качестве вассала, и ей было суждено раствориться в массе других этносов западной части Кавказа.

Вторая орда во главе с Испериком (644–702) ушла на запад. В 679 г. она перешла Дунай, а в 680 г. обосновалась в стране, которая позже стала называться Болгарией. Она была опасным соседом для Константинополя и не раз осаждала его, в частности в 762 г., затем в 811 г., когда хан Крум (803–814 гг.) разгромил и убил императора Нисефора I, причем по тюркскому обычаю он приказал сделать из его черепа кубок. Смешавшись с южными славянами, эта орда быстро ославянилась. Процесс ассимиляции ускорился, когда Борис I в 864 г. или 865 г. перешел в христианство. С тех пор балканские булгары уже не имели никакого отношения к тюркской истории.

Третья орда поднялась вверх по течению Волги и основала в конце VIII в. хорошо организованное царство на месте слияния Волги и Карды, известное как Великая Булгария, Волжская, или Камская, Булгария. Его столица Булгар, находившаяся в сотне километров от нынешней Казани и пришедшая в упадок, – это одно из самых древних тюркских поселений, где были проведены раскопки.

При наличии богатой волжско-булгарской литературы, состоящей в основном из поздне-исламских погребальных надписей (XIII–XIV вв.), самым важным языковым документом считается «Список булгарских принцев» – это 14 страниц, вставленных в хронику на древнеславянском языке, который относится к концу XIII столетия и вызывает много вопросов. Список содержит две части. В первой приводятся имена принцев, живших по ту сторону Дуная, во второй части перечисляются имена Исперика и его преемников вплоть до Умора, умершего в 763 г. Ирник, сын Аттилы, упомянутый в первой части, прожил, как сказано, 150 лет, а его отец Аттила – 300 лет. Такое мифическое долгожительство потребовалось хроникеру только для того, чтобы локализовать этих персонажей во времени.

Венгры. В первые века христианской эры это кочевое племя было вытеснено с прежней своей территории на Урале и мигрировало через степи на юг, чтобы остановиться в междуречье Дона и Кубани. Так они стали соседями хазар еще до того, как те приобрели значимость. Венгры были союзниками хазар, причем союзниками добровольными, с самого зарождения Хазарской империи.

Примерно с середины VII в. и до конца IX в. они оставались подданными Хазарии. Примечательно, что между венграми и хазарами не было зафиксировано ни одного конфликта, хотя по отдельности они то и дело воевали со своими близкими и дальними соседями: волжскими булгарами, дунайскими болгарами, огузами, печенегами, не говоря об арабах и русах. Из того, что венгры доминировали над соседями-славянами и собирали с них дань, Тойнби делает вывод, что «хазары использовали венгров как своих агентов, хотя венгры, несомненно, умели извлекать из этого пользу для себя».

Приблизительно тогда же, когда был построен Саркел, венгры совершили переход на западный берег Дона. Начиная с 830 г. почти весь народ переселился в район между Доном и Днепром, названный позже Леведией. Почти полвека все было тихо. За это время отношения между венграми и хазарами сделались еще теснее. Кульминацией в их отношениях стали два события: сначала хазары одарили их царем, основавшим первую венгерскую династию, потом несколько хазарских племен примкнули к венграм и глубоко преобразовали их этнический характер. Это привело к целому ряду последствий. По меньшей мере до середины X в. в Венгрии говорили одновременно по-венгерски и по-хазарски. Так Бьюри пишет: «Результатом этого двуязычия стал смешанный характер современного венгерского языка, что используют в своей аргументации противные стороны в споре об этнической принадлежности венгров». У Маккартни находим: «Все, что мы знаем о происхождении венгров определенно, – это то, что они состояли в родстве с финнами и что их язык принадлежит к так называемой финно-угорской языковой группе, вместе с языками вогулов и остяков, населявших леса Северного Урала».

Тесное взаимодействие хазар и венгров закончилось в 898 г., когда венгры, простившись с евразийскими степями, пересекли Карпатские горы и завоевали территории, ставшие с той поры их родиной.

В Х в. они составили вторую волну Великих западных походов, причем одну из наиболее разрушительных.

Таким образом, косвенно, по дьявольской логике истории, хазары способствовали созданию Венгерского государства, а сами исчезли в тумане веков.

Кстати, владычество тюркоязычных народов над венграми ни в коей мере нельзя считать причиной того, что мусульманские или византийские источники, в частности Константин Порфирогенет, классифицируют их как тюрков. Позже мусульмане считали тюрками русских или славян. Похожий образ жизни и восточное местонахождение – вот и все аргументы, достаточные для того, чтобы навесить ярлычки, не заботясь об исторической точности.

Современная Венгрия, в отличие от других малых стран, не имеет языковых связей с соседями: венгры остались этническим анклавом посреди Европы.

Печенеги – тюркские племена, обитавшие в заволжских степях в VIII–IX вв. Зажатые в заволжских степях между значительно более сильными соседями – огузами (гузами), кыпчаками и Хазарским каганатом, печенеги стали двигаться к западным рубежам своих кочевий. Хазары попытались остановить движение печенежских орд. Каган заключил союз с огузами, надеясь силами союзников разгромить неожиданных захватчиков. Однако результат этого соглашения оказался совершенно противоположным. Огузы пошли войной на печенегов, живущих в Заволжье, одержали победу и потеснили их. Тогда, теснимые огузами, печенеги оставили свои земли, и основная часть направилась на запад, круша все на своем пути. Переправившись через Итиль, они стали занимать (донские) степи, разрушив большинство богатых земледельческих поселков степной и лесостепной зон Подонья. Население тюрков-хазар частично уничтожили, а остальные вошли в кочевые подразделения печенегов.

Приблизившись к Днепру, печенеги подошли к владениям венгров, живших тогда в днестро-днепровском степном междуречье, называемом Ателькуза. Воспользовавшись тем, что основные силы венгров отправились в поход, печенеги ворвались в их страну, истребили (как пишет византийский историк и император Константин Багрянородный (913–959 гг.)) их семьи и прогнали воинов, оставленных для охраны кочевий. Вернувшиеся из похода венгры нашли свою землю занятой свирепыми врагами. Убедившись, что им уже не удержаться здесь, венгры повернули на запад и двинулись через Карпаты в Подунавье. Добившись там победы, они поселились на богатых землях Паннонии. Случилось это в 898 г.

Разрушив города и поселения в Восточном Крыму, печенеги заняли степи от Итиля до Дуная.

В последние десятилетия IX в. печенеги, очевидно, доминировали на всей равнине, которую омывает Черное море, от нижней излучины Дона до Молдовы.

Вот что пишет Константин Багрянородный о печенегах, обитавших в восточно-европейских степях в середине X в.: «Восемь тюркских племен, объединившись в один союз, или народ, называются баджанг (свояк). Каждое племя во главе со своим вождем кочует отдельно, в строго очерченных своих границах».

В торговом городе-крепости Саркел селились печенежские наемники. К ним постоянно присоединялись выходцы из огузских орд. Так постепенно вырастала печенежско-огузская орда.

Власть была выборная, и ханы наследовали ее двоюродным братьям или детям двоюродных братьев, чтобы власть не оставалась постоянно в одной ветви рода и чтобы ее получили также и родичи по боковой линии.

Гардизи превосходно описывает их бесчисленные стада и богатства – вазы и пояса, военные трубы в виде голов животных, прекрасное оружие.

Агрессивно настроенные против малейшего намека на цивилизацию и мирное существование, печенеги отказались от мудрой политики своих предшественников, обитавших в этих местах. В 934 г. они заключили союз с венграми, своими вчерашними врагами, дабы захватить Фракию; в 944 г., чтобы вести борьбу против Византии, они стали союзниками князя Игоря, который был русским в очень малой степени и сделался таковым позже, в памяти поколений.

Когда хазары исчезли по причине того, что Киевское княжество достаточно усилилось, чтобы помешать им продвигаться на север, либо потому, что северные земли не интересовали их, печенеги предприняли бешеный натиск на Византийскую империю, в войсках которой, между прочим, было немало их соплеменников-наемников. Они нападали на Византию в 1026, 1061, 1064, 1087, 1088—89 и 1090 гг.

Это были тяжкие времена для Второго Рима. Его постоянно атаковали тюрки-варвары, тюрки-мусульмане, т. е. тюрки, вышедшие из недр самой высокой цивилизации той эпохи. Базилеус Диоген был вынужден выступить против них и на восточной окраине своей империи в 1071 г. потерпел поражение и попал в плен в битве при Маницкерте. Печенеги, также бывшие у него на службе, перешли на сторону противника, т. е. своих братьев по расе, что, впрочем, очень часто случается в истории.

Итак, в результате цепной реакции, начавшейся на Урале – огузы потеснили печенегов, печенеги – венгров, венгры – болгар и моравов, – карта Центральной Европы стала приобретать свой сегодняшний облик.

Хазарский каганат. В те времена, когда Карл Великий носил корону императора Запада, на восточной окраине Европы, между Кавказом и Волгой, властвовало иудейское государство, известное как Хазарская империя. На пике своего могущества, с VII по X в., оно играло важную роль в судьбах средневековой Европы. Константин Багрянородный, должно быть, хорошо знал положение дел, когда отметил в «Книге о церемониях византийского двора», что на посланиях папе Римскому и императору Запада золотая печать должна быть достоинством в два солида, тогда как печать на посланиях правителю хазар – в три солида. Дж. Бьюри писал: «Вероятно, хазарский хан значил для византийской внешней политики никак не меньше, чем Карл Великий и его преемники».

Страна хазар занимала стратегическое положение между Черным и Каспийским морями, где в те времена сталкивались интересы крупнейших восточных держав. Она играла роль буфера, защищавшего Византию от вторжения сильных варварских племен из северных степей – булгар, венгров, печенегов и др., а позднее викингов и русских.

Однако более важен с точки зрения византийской дипломатии и европейской истории тот факт, что хазарские армии реально воспрепятствовали арабскому нашествию на раннем, самом разрушительном этапе и тем помешали арабскому завоеванию Восточной Европы. У Данлопа мы находим: «Земли тюрков-хазар… лежали на пути естественного продвижения арабов. За считаные годы после смерти Магомета (632 г.) армии Халифата, прорываясь на север и круша две империи, достигли великой горной преграды – Кавказских гор. Стоило преодолеть этот барьер – и перед ними открылся бы путь в Восточную Европу. Но как раз на кавказском рубеже арабы столкнулись с организованной военной силой, помешавшей им продолжить завоевание в этом направлении. Войны арабов и хазар, продолжавшиеся более столетия, но ныне почти неизвестные, имели большое историческое значение. Франки под предводительством Карла Мартелла отразили арабское вторжение в битве при Пуатье (732 г.). Одновременно Европе грозила не менее серьезная опасность с востока… Победоносные мусульмане были остановлены силами Хазарского царства… Вряд ли можно сомневаться, что если бы не хазары, населявшие области к северу от Кавказа, то Византия, оплот европейской цивилизации на востоке, была бы обойдена арабами с флангов, и тогда история христианства и ислама сильно отличалась бы от известной нам сегодня».

Учитывая эти обстоятельства, не приходится удивляться, что в 732 г., после громкой хазарской победы над арабами, будущий император Константин V (741–775 гг.) женился на хазарской принцессе. Со временем их сын стал императором Львом IV (775–780 гг.), известным под именем Лев Хазар.

Союз был выгоден обеим сторонам – одним он дал могучего союзника, другим – важный торговый путь для товаров из Дальнего Востока и экспорта развитой культуры, – поэтому он был почти безоблачным и зиждился на взаимовыгодных интересах, по крайней мере в течение первых столетий.

Так кто же были эти удивительные люди, удивительные как своим могуществом и достижениями, так и переходом в религию иудеев?

В некоторых персидских и арабских хрониках можно найти занятное сочетание легенд и слухов. Начинаться они могут с Сотворения мира. Так, арабский историк IX в. Якуби прослеживает историю хазар до библейского Яфета, третьего сына Ноя. Возведение родословной того или иного народа к потомкам Ноя – традиционная тема в средневековой литературе, хотя встречаются и другие легенды, связывающие хазар то с Авраамом, то с Александром Македонским.

Одно из наиболее ранних фактических свидетельств о хазарах содержится у сирийского хрониста VI в. Захарии Ритора, упоминавшего хазар в списке народов, населявших Кавказ. Судя по другим источникам, хазары заявили о себе столетием раньше, причем в тесной связи с гуннами. В 448 г. византийский император Феодосий II направил к Аттиле посольство, включив в него знаменитого ритора по имени Приск (см. «Империя Аттилы»). Тот подробно записывал не только дипломатические переговоры, но и все, что касалось придворных интриг и событий на пышном приеме у Аттилы; оказавшись превосходным эклектиком, он оставил нам один из главных источников сведений об обычаях и привычках гуннов. Приск писал и об одной народности, покоренной гуннами, которую называет «акатцирами» – скорее всего, речь идет об «ак-хазарах», или «белых хазарах» (в отличие от «черных» кара-хазар). Приск свидетельствует, что византийский император пытался переманить этот воинственный народ на свою сторону, но хазарский вождь по имени Каридах счел посулы недостаточными и примкнул к гуннам. Аттила нанес поражение вождям, враждовавшим с Каридахом, сделал его полновластным правителем акатциров и пригласил к себе в гости. Каридах поблагодарил за приглашение, но заявил, что «трудно смертному смотреть в лицо богу. Нельзя смотреть на солнечный диск, тем более в лицо величайшему из богов, не рискуя обжечься». Аттила был, видимо, польщен, ибо не отнял у Каридаха право на власть.

Крушение империи гуннов после смерти Аттилы образовало в Восточной Европе вакуум власти, куда волнами устремились с востока орды кочевников, среди которых выделялись уйгуры и авары. Хазары в то время как будто довольствовались набегами на закавказские земли Грузии и Армении, захватывая богатую добычу. Во второй половине VI в. они стали доминирующей силой среди северокавказских племен. Многие из этих племен – сабиры, сарагуры, самандары, баланжары и другие – перестают с той поры упоминаться в источниках: их либо подчинили, либо поглотили хазары.

Прежде чем образовать суверенное государство, хазарам пришлось побывать под властью еще одной державы – Западно-Тюркской империи.

В первые десятилетия VII в., до того как из Аравии нагрянул мусульманский смерч, на Среднем Востоке властвовал триумвират держав: Византия, Иран, Западно-Тюркский каганат. Первые две непрерывно воевали друг с другом на протяжении столетия и стояли на краю краха; Византия впоследствии оправилась, но Иранское царство было обречено, и хазары фактически привели приговор в исполнение.

Номинально они еще оставались под властью Западно-Тюркского каганата, в рамках которого представляли наибольшую силу. Поэтому император Ираклий заключил в 627 г. военный договор с хазарами – первый в череде нескольких таких договоров, – готовясь к решающей войне с Ираном. Хазары поставили под знамена Ираклия 40 тыс. всадников под командой вождя Зиевила, но вскоре, устав, видимо, от чрезмерно осторожной стратегии греков, развернули коней и осадили Тифлис. Осада успеха не принесла, и на следующий год они снова объединили силы с Ираклием, захватили грузинскую столицу и вернулись с богатой добычей.

После заката восточных и западных тюрков в середине VII в. пришел черед хазар править Северным царством, как оно именовалось персами и византийцами. По одной из легенд, во дворце великого персидского шаха Хосрова Ануширвана (Благословенного) стояло три золотых гостевых трона специально для императоров Византии, Китая и Хазарии. Ни тот, ни другой, ни третий так и не посетили Иран с государственным визитом, так что золотые троны – если они существовали – играли, видимо, чисто символическую роль.

Примерно в то время, когда Западно-Тюркская конфедерация распалась на племенные тюркские союзы, прежний треугольник держав сменился другим: исламский Халифат – христианская Византия – новообразованное Хазарское царство на севере.

Таким образом, Хазария была первым феодальным государством Восточной Европы, стоявшим в одном ряду с Византийской империей и Арабским халифатом. Лишь благодаря мощным набегам хазар, отвлекавшим арабские армии на Кавказе, выстояла Византия. Важно отметить, что основной вклад хазар в мировую историю заключался в успешном отстаивании кавказского рубежа от рвавшихся на север арабов.

Хазарский каганат отличался веротерпимостью. Основной религией было тэнгрианство. Чтобы усилить свое влияние в Хазарском каганате, Византия старалась через купцов и миссионеров внедрять христианство. Так в хазарских городах для купцов были построены церкви. Арабский халифат для распространения в каганате ислама затрачивал энергию не меньшую, чем Византия.

В начале VIII в. мир был строго разделен между двумя сверхдержавами, олицетворявшими христианство и ислам. Их идеологические доктрины находили выражение в силовой политике, осуществлявшейся классическими методами пропаганды, силового давления и военных захватов. Хазарская империя представляла собой третью силу, доказавшую свое равенство двум другим и в роли противника, и в роли союзника. Но сохранить независимость Хазария могла, лишь избежав принятия христианства или ислама, в противном случае она оказалась бы подчинена власти византийского императора либо багдадского халифа.

Обе силы упорно старались обратить хазар в христианство или в ислам, однако старания эти приводили лишь к обмену дипломатическими любезностями, основанными на взаимных интересах. Полагаясь на свое военное могущество, Хазарский каганат, имея в тылу вассальные племена, решительно отстаивал свое положение третьей силы, возглавляющей независимые степные народы.

Обращение в одну из этих религий означало бы подчинение, конец независимости и потому было неприемлемо. Разве не логичнее в этой ситуации было перейти в третью веру, не связанную с другими двумя, но в то же время послужившую той и другой древней основой?

И этой третьей верой стал иудаизм.

Обращение хазарского двора имело, несомненно, политические мотивы, но было бы ошибкой полагать, что эти люди слепо перешли к исповеданию религии с неведомыми догматами. Напротив, перед обращением они, как минимум, столетие знакомились с евреями и их религиозной практикой благодаря многочисленным беглецам, спасавшимся от религиозного преследования в Византии и, хоть и в меньшей степени, в завоеванной арабами Малой Азии. Известно, что среди варваров севера Хазария выделялась как относительно цивилизованная страна, еще не склонившаяся ни к одной из противоборствующих религий, превратившаяся потому в естественное убежище для евреев, спасающихся от византийского ига, насильственного обращения в другую веру и других притеснений.

Вспомним историю проникновения иудаизма в Хазарский каганат.

В 724 г. до н. э. Салманасар IV, ассирийский царь, захватил и разграбил Израильское государство. Около 30 тыс. человек были уведены и расселены в ассирийских и мидийских городах. В 597 г. до н. э. Иерусалим был осажден вавилонским царем Навуходоносором. Город разграбили, а аристократов, военных и богатых горожан (около 10 тыс. человек) увели в Ассирию и Вавилонию.

В 538 г. до н. э. Вавилон был взят персами, и через год персидский царь Кир позволил иудеям вернуться на родину. Но вернулись немногие. Оставшиеся создали еврейскую диаспору в Иране.

В I–II вв. н. э. значительные иудейские колонии разместились на территории Ирана – великой восточной державы. Иудаизм нашел здесь более благоприятную почву для сохранения своей обособленности и самобытности. Было построено много синагог, и раввины проповедовали учения Талмуда и бога Яхве. Шахи Ирана благосклонно относились к евреям и позволили им создать колонии в столице Ктесифоне и Исфагане.

В 491 г. Иран постигли засуха и связанный с нею недород и налет саранчи. Шах Кавад открыл государственные амбары с зерном, но это не предотвратило народных волнений. И тогда один из вельмож, Маздак, предложил шаху свою концепцию спасения государства. Она была дуалистична, но в ней, в отличие от манихейства, «Царство Света» наделялось качеством воли и разума, а «царство тьмы» – качеством неразумной стихии. Отсюда вытекало, что существующая в мире несправедливость – следствие неразумности и исправить ее можно средствами разума: введением равенства, уравнением благ (т. е. конфискацией имущества богатых и разделом его между маздакитами) и казнями «сторонников зла», т. е. тех, кто с Маздаком не согласен. Система подкупала безукоризненной логикой, и шах поддержал Маздака. Маздакиты, взяв власть в свои руки, развернули массовый террор, а шах стал в их руках марионеткой. В 496 г. шах Кавад бежал от своих министров к эфталитам, вернулся с войском и занял престол, но маздакиты продолжали занимать должности вокруг престола и расправлялись с неугодными людьми. Только в 529 г. царевич Хосрой собрал войско из людей, обиженных маздакитами, и приказал повесить Маздака, а его сторонников закопать в землю живыми. В этих событиях, в лагере сторонников Маздака, активное участие принимали и евреи. Когда начались расправы с маздакитами, то и примкнувшим к ним евреям пришлось плохо. Уцелевшие евреи бежали в Закавказье (Азербайджан и Грузию) и на Кавказ, часть очутилась на широких равнинах между Тереком и Сулаком. Там они стали обживаться, избегая конфликтов с соседями. Тюркские ханы по простоте своей пожалели евреев и разрешили им поселиться в Хазарском каганате. Они считали, что держава приобретет работящих и интеллигентных подданных, которых можно использовать для дипломатических и экономических поручений. Богатые евреи подносили хазарским ханам и бекам роскошные подарки, а красавицы-еврейки пополняли ханские гаремы. Основными занятиями евреев были торговля и ростовщичество. Еврейские купцы быстро освоили не только восточный путь, по которому шел шелк в обмен на золото, но и северный – из Ирана на Каму, по которому текло серебро в обмен на меха. Постепенно еврейские поселения объединялись в общины.

Иудейская община, жившая в Хазарском каганате и состоявшая в основном из купцов, ростовщиков и менял, не только накопила огромные богатства, но и включила в свой состав ханов тюркской династии Амина. Тюрки, сохраняя обычай многоженства, женились на прекрасных еврейках, а сыновья их, оставаясь тюркскими царевичами, становились членами иудейской общины (у евреев продолжение рода идет по материнской линии). Они изучали Тору и Талмуд, общались с родственниками своих матерей и женились по их совету на соплеменницах из числа богатых невест.

По истечении 200 лет в Хазарском каганате уже никто не помнил о событиях, произошедших в Иране.

Таким образом, милость Истории к беглецам евреям заключалась в существовании Хазарии – и до, и после ее обращения. До обращения она служила убежищем для беглецов, а после превратилась в подобие национального гнезда. Беглецы были представителями более высокой культуры и стали, несомненно, важным фактором формирования космополитизма и терпимости. Их влияние и, наверное, их миссионерский пыл первыми должны были ощутить придворные и знать. Видимо, евреи умело сочетали теологическую аргументацию, мессианские пророчества и разумные соображения по поводу преимуществ, которые получили бы хазары от перехода в «нейтральное» вероисповедание.

Изгнанники принесли с собой византийское искусство и ремесла, прогрессивные методы земледелия и торговли, а также еврейскую азбуку.

Добровольное обращение хазар в иудаизм в 790 г. привело к глубоким и долговременным последствиям.

Таким образом, не только воинские подвиги составляют основу хазарской истории, но напротив – мир и религиозная политика в сотрудничестве с Византией.

Земля, часть которой позже стала российским Черноземьем, была еще нетронутой, и все историки сходятся на том, что на ней ничего не выращивалось. Но, несмотря на это, страна была богатой. Это богатство зиждилось на предприимчивости населения, на импорте и экспорте или, если хотите, на посредничестве. В их города и селения съезжались путешественники и торговцы со всего Ближнего Востока. Они привозили с собой чужеземные привычки, вкусы, идеи. Отношения с Византией в какой-то мере приобщили хазар к византийской школе, но византийское влияние уравновешивалось влиянием ислама, который очень скоро достиг высокого уровня цивилизации и имел большой авторитет. Подобно всем другим тюркским империям, Хазарская держава оказалась способной к усвоению чужого образа жизни, но в отличие от многих она сформировалась на почве сильных традиций. Поэтому она не утратила своей идентичности: язык остался тюркским, не изменился и кочевой образ жизни. Не стоит питать иллюзий в отношении хазарских городов: это всего лишь крупные поселения, благоустроенные биваки, даже если к ним приложили руку византийцы, поскольку люди там не жили круглый год, а чаще всего зимовали. Хазары отказались лишь от традиционной религии и приобрели налет цивилизованности, но это типично для тюрков, которые до принятия ислама всегда тяготели к новым религиям.

Как отмечал арабский географ Идриси (около 1166 г.), никогда не существовало государственной религии – иудейской или какой-либо иной – в этом толерантном обществе, где каждый человек мог свободно высказаться по любым вопросам.

Если верить Ибн-Рустеку (X в.), царь был иудеем, а его народ все еще исповедовал религию остальных тюрков. И вполне вероятно, что массы никогда не забывали эту религию. По мнению Масуди (примерно 956–957 гг.), иудаизм был главной религией, но судей было семеро: два – для мусульман, два – для евреев, два – для христиан и один – для язычников – русских, славян и других. Но было ли такое равенство всех трех религий чисто формальным или оно осуществлялось на практике? Однако следует отметить, что в Матарке находился епископ, а в Самарканде были церкви, мечети и храмы, в Итиле существовали отдельные кварталы для евреев, христиан, мусульман и язычников. Тем не менее ислам продвинулся в своем развитии дальше, чем его соперники, в частности, в IX в., а еще более – в X в. Есть упоминание об одном кагане, который принял ислам из политических соображений. В такой ситуации могла сформироваться религиозная индифферентность или, скорее, религиозный синкретизм, поскольку тогдашние религиозные чувства нельзя назвать пылкими. В качестве иллюстрации можно привести одного хазарского принца Дагестана, который исповедовал одновременно все три основные религии.

И все-таки выбор хазар кажется удивительным – иудаизм. Долгое время ученые, не обращая внимания на арабские тексты, пытались сделать из хазар иудейский народ. «История еврейских хазар» – так назвал свою книгу Данлоп. Однако он сделал оговорку, что только правящий класс принял эту религию в эпоху, о которой идет речь. Еврейские источники датировали это событие первыми десятилетиями VIII столетия. Великий историк Масуди утверждал, что это случилось во времена халифа Гарун аль-Рашида, и это кажется более правдоподобным. Но в середине IX в. апостолы всех конфессий имели широкие возможности, и византийцы послали (851–863 гг.) святого Кирилла проповедовать среди них Евангелие. Он был принят со всем почтением, какое тюрки традиционно оказывали духовенству, и получил возможность вести теологические дискуссии с раввинами за императорским столом. Этот факт заслуживает уважения, но это никак нельзя считать прообразом спонтанных или организованных дебатов между представителями различных церквей, примеров которых немало насчитывается в истории. Намного раньше и гораздо дальше к востоку этот процесс уже шел полным ходом.

Как бы то ни было, но в первой половине VIII в. первым каганом полуевреем стал Булан, проводивший центристскую политику между хазарами и еврейской общиной. После него с помощью еврейской общины произошел «переворот», и к власти пришел иудей Обадий. Это означало, что он возглавил правительство при номинальном кагане. В каганате начался период двоевластия. Обадий был человеком интеллигентным и имевшим связи с еврейской диаспорой. Для «мудрецов израильских» он не пожалел хазарского серебра и золота, чтобы только эти мудрецы согласились пожаловать в Итиль.

Для хазарского народа значение переворота определил царь Иосиф, глава иудейской общины Итиля, написав: «И с того дня, как наши предки вступили под покров Шехины (присутствие божества), он нам всех наших врагов и ниспроверг. Все они служат и платят нам дань. Да, дело было выгодное».

После принятия иудаизма государственной религией в Хазарский каганат стали стекаться иудеи из разных стран. Вновь прибывшие евреи, гонимые в христианских и мусульманских странах, быстро заселили целые кварталы хазарских городов, особенно крымских. Почти на все ключевые государственные должности были назначены евреи. Сюда устремились работорговцы – евреи из Ирана и Византии. Евреи стали строить для себя синагоги. Кроме иудаизма из Ирана пришло новое религиозное течение, названное «карай», а тюркское племя, принявшее эту религию, стало называться «караитами». Таким образом, каганат превратился из тюркского в еврейско-тюркский. Основную массу составляли тюрки, а правили ими, по сути дела, евреи.

Л. Гумилев писал, что «двоевластие» в Хазарском каганате было грандиозным обманом народа, которому, как куклу, показывали законного хана, уже ставшего иудеем, для того, чтобы глава иудейской общины мог выжимать из тюрков-хазар и окрестных народов средства на наемников, которые должны были этих же хазар подавлять. И хазары платили… Так продолжалось более 150 лет.

Все это привело к тому, что к концу IX в. каганат стал слабеть. Государство было большим, для его защиты требовалось много воинов. Армия была наемной, во главе ее стояли евреи. Народ утратил единство духа. В стране было неспокойно, доходы в казну уменьшились. Государство теряло былую мощь.

Ненависть тюрков-хазар была направлена на тюрков-аристократов, живших в столице и поддерживающих политику иудеев. Политика столичной знати оторвала их от остальной хазарской аристократии, проживающей в дальних провинциях и мало связанной со столицей, но обладающей весьма значительным влиянием в своих кочевьях и аулах. Началась национально-освободительная война тюрков-хазар против оккупационного правительства. Ее возглавила провинциальная аристократия. Между столичной и провинциальной аристократией началась борьба за власть и влияние в каганате. Народ встал на сторону провинциальной аристократии. Борьба началась беспощадная, в ней гибли не только тюрки-хазары, но и виднейшие представители иудейской знати.

Когда в эпоху политического заката каганата хазары столкнулись с агрессивными действиями Руси, чье могущество выросло при Святославе Киевском, византийцы решили, что настал момент предать своих верных союзников, и в царствование Василия II они направили против них флот с целью поддержки русской армии (1016 г.). Это было началом конца хазар. Но эпоха походов на Константинополь была уже не за горами.

Какой бы ни была политическая роль хазар в степях, которые они долго и надежно охраняли от менее цивилизованных тюркских кочевников, надо признать, вслед за ведущим западным историком Данлопом, что Запад часто недооценивал их вклад в борьбу против ислама во времени, когда эта религия находилась в расцвете сил и молодости.

Значительно укрепив мощь византийцев, они позволили им выстоять и в конце концов спасти Константинополь и христианство. Если забыть о том, что в истории нет сослагательного наклонения, тогда стоит задуматься, что бы произошло, если бы хазары проводили обычную тюркскую агрессивную политику в отношении Византии и стали бы союзниками ислама. Но они были врагами.

И все-таки не воинские подвиги составляют основу хазарской истории, но напротив – мир и религиозная политика в сотрудничестве с Византией.

Обратимся вновь к истории Тюркского каганата.

За год-полтора восточные тюркюты из степных господ превратились в беглецов, стремившихся сдаться китайцам.

Количество тюрков, подчинившихся китайскому императору, достигло 190 тыс. Император счел целесообразным поселить их вдоль границы в степях Ордоса и Алашаня и использовать как вспомогательные войска для дальних походов, а в мирное время – как охранников границы.

Любопытно, что за 50 лет, с 630 по 679 гг., с кочевниками, поселившимися в Ордосе, произошли такие изменения, что они стали называться голубыми или небесными тюрками и слились в единый народ.

Традиционное уважение к роду Ашина, поддерживавшее династию в середине VII в., сменилось полным безразличием после того, как последние каганы показали себя верными слугами китайцев и врагами своего народа.

Западные тюрки перестали видеть смысл в объединении, подчинившем их Китаю.

Именно период тотального влияния Китая на страну Отюкен выбрали тюрки, дабы восстановить или, скорее, заново создать свою империю. В 679 г. было положено начало распаду империи Тан.

Восстание 679–693 гг. изначально было истинно народным. Об этом свидетельствуют царские надписи, в которых встречается фраза о «подлом в своей совокупности тюркском народе», а также такое обвинение: «…невежественные катаны (которые) царствуют… злые каганы (и) их чиновники, тупые и бесчестные», или еще сильнее: «…тюркские аристократы (которые) забыли свое тюркское имя, аристократы (которые) взяли себе китайские имена и подчинились китайскому императору». Но этот процесс все-таки мог иметь место только через новый союз династии и народных масс – союз, который, как это ни покажется странным, как и сама революция, нашел поддержку в лице крупного феодала, выдающейся личности Тонюкука, в свою очередь, китаизированного, хотя и ненавидевшего все китайское.

Нет сомнений в том, что все это происходило из чувства глубокого национализма. Все факты говорят об этом: неожиданное отторжение буддизма как чуждой религии, бывшей на вершине почета в первые десятилетия существования империи, которой оставались верными только правители; возрождение традиционной религии; восстановление культа великого Бога Тенгри и великих предков Бумына и Истеми; возврат к национальному языку, впервые употребленному вместо согдийского в официальных текстах и царских надписях, так называемых «орхонских надписях» на стелах в честь Бильге-кагана, его брата Кюльтегина и их мудрого советника Тонюкука в 724–726 гг., а также в 732 и 734 гг.

Крупные рунические памятники, обнаруженные на территории нынешнего Казахстана, отражают период так называемого Второго Тюркского каганата и начало Уйгурского каганата; надписей Первого Тюркского каганата не найдено.

В тюркской истории редко случалось, чтобы единственным чувством народов была племенная верность и уважение к далекому предку, чье дело начинало возрождаться. По-видимому, это чувство восходит к новым временам.

«Я был народом со своей империей… Где теперь моя империя? Я был народом со своим каганом… Где теперь мой каган? Так я сказал».

Восстание было массовым, по сути своей народным, но его постигла судьба всех аналогичных движений. Восстание было обречено, поскольку враги были повсюду, зато оно имело продолжение в новой форме: почти через год после разгрома тюрок война под руководством новых вождей приняла иной оборот. На этот раз выступили осколки аристократии, просвещенные тюрки, получившие китайское образование.

Горстка тюрков – семнадцать, затем семьдесят, затем шестьсот человек, как гласит исторический текст (его, разумеется, нельзя понимать буквально, так как числа имеют мистический смысл), – ушла в партизаны во главе с Кутлугом, который имел достоинство тугуна (офицерский чин).

Следует уточнить, что Кутлуг не имел прямого права на престол, т. е. это была не борьба отстраненных от власти царевичей, а народное движение.

Во время восстания Кутлуг, вместо того чтобы толкать необученные толпы на копья латников, напал на ничего не подозревавших уйгуров (в те годы они были верными слугами китайского императора) и отбил у них косяк коней, необходимых для партизанской войны. Кутлуг восстановил старую систему чинов и, следовательно, ввел дисциплину. Это была не мобилизация толп, а создание отряда из старой знати, не отвыкшей от военного дела, что сделало возможным вести партизанскую войну. Кроме того, Кутлуг привлек людей, получивших китайское образование. И один из таких людей был Тонюкук – весьма яркая, неординарная личность. Это был образованный тюрк, который сыграл немалую роль в восстании.

Ход войны вскоре изменился.

Успехам тюрков способствовал происшедший в Китае переворот: вдовствующая императрица У-хоу арестовала своего сына и сослала в Центральный Китай. Начались внутренние распри, что, безусловно, ослабило китайскую армию. В кровопролитном бою в провинции Шэньси китайцы были разбиты. Их потери, по сведению китайских источников, исчислялись в 5 тыс. человек.

Воля в борьбе за независимость привела к восстановлению Тюркского каганата.

Любопытно, что совершенно аналогичное восстание произошло у западных тюрков: дело освобождения тюрок вступило в новую фазу.

По существу восстания западных и восточных тюрок однотипны, но у первых оно было немедленно подавлено, а у вторых имело поистине грандиозный успех.

Императорские войска не сложили оружия, но стали сражаться вяло и неохотно. В 689 г. династия Тан была упразднена, и императрица приняла титул императора. Буддисты немедленно создали сочинение, доказывающее, что У-хоу – дочь Будды и наследница династии Тан. В благодарность императрица издала указ строить по всей стране храмы Будды.

Внимание китайского общества занимали произведенный переворот, казни, пропаганда буддизма, что в значительной мере предопределило возможность воссоздания Тюркского каганата.

Как гласит источник, Кутлуг совершил 47 походов и дал 20 сражений, «врагов он принудил к миру, имевших колени он заставил их преклонить, а имевших головы – склониться». В 693 г. Кутлуг умер.

Итак, орда небесных тюрок поддерживалась главным образом железной волей своих основателей и их военными талантами, стоявшими на принципах военной демократии.

Безусловно, тюрки Второго каганата еще в большей степени, чем в период Первого, находились в состоянии военной демократии. Внутри армии иерархия не исключала равенства, но для окружающих это была не демократия, а живодерня. Поэтому основным противоречием в таком обществе было противоречие между господствующими и покоренными племенами.

Примерно за 60 лет (681–744 гг.) сформировалась, расцвела, затем исчезла необычная держава, настоящее государство, стремившееся к «порядку и организации». Ее прославили три кагана, при которых находился все тот же Тонюкук (ему было чуть более тридцати лет (681–693 гг.), когда началось это движение, а умер он в восемьдесят): сначала Кутлуг, который заложил ее основы, затем Капаган-каган (693–716 гг.), который привел ее к расцвету, наконец, Бильге-каган (716–734 гг.) – самый знаменитый, судя по памятной надписи, выбитой на камне в его честь и с его именем, – одной из самых древних и красивых надписей, сделанных на тюркском языке.

У небесных тюрков Второго каганата был грандиозный план, можно сказать, их главное дело: собрать воедино всех тюрков, сбросить китайское иго, подчинить сначала тогуз-огузов как залог политической надежности системы, затем остальные племена, включая тюргешей, кыргызов; дать отпор киданям, протомонголам, которые в ту пору были еще мало известны в истории, но которым суждено было большое будущее; привести армии до самых Железных Ворот, т. е. до Ирана и Византии, а оттуда вернуться с «желтым золотом, белым серебром, девственницами и женщинами, горбатыми верблюдами и шелковыми тканями, наконец, повернуть оружие против Китая и за один поход разрушить двадцать три его города; дойти до Реки-Океана (несомненно, речь идет о Тихом океане)».

Конечно, план был грандиозен, но не весь реализован. Остается неизвестным, шла ли речь о захвате земель или об их разграблении, о подчинении или истреблении врагов. Судя по надписям, создается впечатление, что одни и те же события повторяются с упрямой периодичностью. Частично так оно и есть. Походы в Китай начинаются в 683 г., затем повторяются в 685, 687, 694, 698, 699 и 702 гг. Первая кампания в Согдиану имела место в 700–701 гг.; вторая, по призыву жителей Бухары, в 707 г.; по сведениям арабских историков, третья произошла в 712–713 гг. Она привела к покорению всей страны, кроме Самарканда. Что касается конфликтов между племенами, они остаются необъяснимыми. Кыргызы, к примеру, терпят поражение только для того, чтобы вновь подняться, или, по крайней мере, отличаются редким даром сопротивления. Между прочим, именно на добровольном или вынужденном сотрудничестве различных племен держалась Тюркская империя, как и любая империя степей. Империя тогуз-огузов особенно показательна в этом отношении. Присоединение этой группы племен к Кутлугу в 681 г. оказалось решающим фактором, а ее раскол, начиная с 716 г., ознаменовал закат Бильге-кагана. Хотя именно Бильге-каган гибкостью своей политики обеспечил двадцатилетний мир (722–742 гг.) всему Тюркскому каганату.

Благодаря его советнику Тонюкуку впервые в истории империи тюрков была принята политика, ориентированная на развитие собственной тюркской культуры. До того господствовало китайское влияние. Этот момент чрезвычайно важен, здесь была не только борьба государств, но и борьба культур, борьба мировоззрений. Великая степь манифестом заявила свое право не быть ни Китаем, ни другим государством, а быть только собой. Борьба за это велась еще со времен хуннского Модэ-шаньюя.

Тонюкук наметил новую мирную и военную программу действий: победами вынудить врага согласиться на приемлемый мир, не доводя противника до отчаянного сопротивления, и объединить тюркский мир в единый народ.

Тюркскому каганату от агрессивного Китая нужны были мир и независимость. И эти задачи решал Бильге-каган.

Тем временем в каганате усиливались центробежные силы.

Капаган-каган, «Кровавый», или точнее, «Каган, который берет силой», был убит в засаде, устроенной «байырку», а его голову отправили в Китай. Поистине славный конец! Его брат, Кюльтегин, который постоянно помогал Бильге-кагану, исчез в феврале 731 г. Великий старец Тонюкук умер около 725 г. Несмотря на все усилия и таланты каганов, Второй каганат был только тенью Первого.

Китайцы уже снова прибрали к рутам Джунгарию (714 г.), а ханство тюргешей во главе с ханом Су-Лу (717–748 гг.) опять захватил Тарим.

Второй Тюркский каганат просуществовал до 744 г. под властью честолюбивого принца, назвавшего себя Тенгри-каган, «Император Неба», затем его сменил узурпатор Озмиш-каган.

События этого периода в китайских хрониках изложены крайне лаконично, но этот пробел заполняет надпись «Селенгинского камня», увековечившая подвиги уйгурского хана Маянчура. Источник ценен тем, что отражает уйгурскую точку зрения на события этого периода. Согласно этой надписи, хан начал с тюрками освободительную войну. Господство тюрок над уйгурами определяется в 50 с лишним лет (с 688 по 741 гг.). Уйгурский вождь, получив от своего отца титул шада, в 742 г. собрал и объединил свой народ – тогуз-огузов.

В 742 г. одновременно восстали уйгуры, басмалы и карлуки. Тюрки должны были расплачиваться за свои прошлые кровавые успехи. В 744 г. басмалы убили Озмиш-кагана и голову его отправили в Чанъань.

Китайский корпус из Ордоса окончательно разбил тюрок. Тюрок ловили и убивали всюду, как волков, и знамя с золотой волчьей головой больше никогда не развивалось над степью. Так распалась просуществовавшая почти 200 лет (552–743 гг.) Великая Тюркская империя.

На равнинах тюркской державы выросла уйгурская, а тюрки, не пожелавшие подчиниться уйгурам, откочевали на юг и подчинились Китаю. Держава рода Ашина перестала существовать. Но тюркский мир получил мощный толчок на будущие столетия.

Как только Тюркская империя получила смертельный удар, Китай столкнулся с арабами.

В начале VII в. на Аравийском полуострове возникает ислам. Вскоре же он становится знаменем, под которым были совершены значительные завоевания на средневековом Востоке и Западе. Его основоположник – Мухаммед, призывая арабские племена к единобожию, тем самым заложил идею объединения разрозненных враждующих арабских племен под единым идеологическим началом. С самого начала своего зарождения ислам набирал силу и укреплялся вследствие завоеваний. Сперва мусульманская община в Медине во главе с Мухаммедом покорила одно за другим основные арабские и еврейские племена, а после смерти Мухаммеда его преемники продолжили завоевательную деятельность. Объединенные арабские племена составили войско мусульманской общины, и под предлогом распространения ислама оно начало захваты далеко за пределами Аравии.

До появления у границ Центральной Азии в Хорасане арабы одержали верх над двумя могущественными империями того времени: Византийской и Сасанидской. В решающей битве при Кадисии в 636 г. они разгромили сасанидское войско, а несколько недель спустя захватили столицу Сасанидов – Мадаин. В 638 г. пал Иерусалим, в 640–642 гг. завоеван Египет. На западе арабские отряды захватили в 642 г. Барку, а через год – Триполи. На северо-востоке ими также были достигнуты большие успехи: в 640 г. завладели Двином, в 641 г. – Мосулом и выиграли второе, решающее, сражение с сасанидами при Нихавенде. После этого арабы, не встречая сколь-нибудь серьезного сопротивления, вступили в пределы Хорасана.

Так, арабы и тюрки, обуреваемые одинаковыми стремлениями к экспансии, правда направленной в противоположные стороны, сошлись лицом к лицу. Начальный этап арабского завоевания в Хорасане и Мавераннахре продолжался 60 лет. Однако полному подчинению захваченных центральноазиатских владений на начальном этапе завоевания препятствовало несколько обстоятельств. Во-первых, упорное сопротивление народов Центральной Азии арабскому проникновению в этот регион; во-вторых, недостаточное развитие государственного аппарата арабов; в-третьих, нестабильность положения в арабском мире (борьба за власть между претендентами, межплеменная борьба, отделение некоторых военачальников с крупными контингентами войск, выступление различных социальных групп, недовольных местной или центральной властью).

К началу VIII в. мусульманские арабы захватили огромные территории от южных районов Франции до берегов Инда и Окса и, отяжелев от такой добычи, были не в состоянии наступать дальше. Начиная с 705 г. их походы при Омейадском халифате уже не напоминали прежние молниеносные войны: речь идет о вторжении в Тохаристан, древнюю Бактрию, находившуюся в то время под властью Кундуза, т. е. обращенных в буддизм тюркских царей, в Хорезм и Согдиану, где они столкнулись с местными принцами, тюрками и иранцами, с переменным успехом несколько раз вступали в сражение с тюрками Орхона и, наконец, с тюргешами, которые оказались самыми опасными врагами. Что касается Китая, он пребывал в полной нерешительности и избегал вмешательства.

В 750 г. китайцев к действию побудил один незначительный инцидент: смерть тюркского царя Ташкента от руки китайского губернатора провинции. Сын погибшего обратился за помощью к карлукам, жившим в верховье Иртыша, самой восточной точке озера Балхаш, и к арабским гарнизонам в Согдиане. К несчастью для Китая, и те и другие ответили согласием.

Столкновение востока и запада произошло летом 751 г. в Таласской долине. Это было вторым столкновением (вспомним, что первое произошло в Таласской долине в 36 г. до н. э., в результате чего китайцы не добрались до Европы на рубеже нашей эры).

Итак, китайское войско явилось туда по мольбе жителей Согдианы, жестоко терроризируемых арабами.

Бой на равнине шел три дня и был окончательно решен тюрками-карлуками, стоявшими неподалеку и державшими нейтралитет, следующим образом: китайцы, по их мнению, были все же хуже арабов, посему нанесли удар по их флангу – китайцы бежали.

По иронии судьбы китайский полководец Гао Сяньчжи не понес наказания за проигранное сражение и потерю Согдианы. Он остался при дворе и служил империи Тан в последующих войнах, а араб, победитель и герой Зияд ибн Салих, был вскоре казнен как политически неблагонадежный.

В результате победы арабов Центральная Азия стала мусульманской провинцией, т. е. повернулась лицом к исламу: происходило насаждение ислама и мусульманской культуры (по-видимому, исламизация части местного населения на левобережье Амударьи происходила еще до начала VIII в.). Центральная Азия, оккупированная Китаем при династии Тан, истребившей тюрков, сбросила китайский гнет – там возник Уйгурский каганат.

Китай же, несмотря на возможности для контрнаступления, погрузился в пучину восьмилетней гражданской войны (755–763 гг.).

Итак, в тот момент, когда Китай обладал силой и мощью для завоевания Азии, всегда именно тюрки останавливали агрессию Китая на запад. И в этом – заслуга тюрков перед человечеством.

Военная экспансия арабов, которая началась в 635 г., достигла кульминации и захлебнулась. Огромная империя халифов простиралась от южной оконечности Пиренеев до Инда и Окса, порождая внутренние проблемы, которые вскоре привели к ее расчленению и яростным идеологическим схваткам. Ее сказочно богатые правители утратили вкус к войне и предпочитали наслаждаться своими богатствами, казавшимися неистощимыми, и не мечтали о новых. Вместе с ними перестал быть агрессивным ислам, сделавшись благодаря этому более притягательным. Он породил великолепную цивилизацию, самую высокую в ту эпоху, используя богатые греческие и иранские традиции; он предлагал ее соседям, в частности северным варварам, которые сразу возлюбили ее. Чтобы охранить себя от их притязаний, арабы проводили главным образом оборонительную политику, возводя стену на границах со степью, своего рода плотину, о которую море бессильно будет бить своими волнами. О степени их амбиций и мощи их средств свидетельствует тот факт, что ислам почти не воспользовался плодами своей победы в борьбе против Китая, довольствуясь районом у подножья Тянь-Шаня.

Итак, сложилась следующая ситуация: у границ империи, от Черного моря до Памира, находился тюркский мир или, по меньшей мере, мир в стадии тюркизации. Индоевропейцы отступают по всем фронтам. Степи Южной Украины подвергаются уже не просто нерегулярным набегам тюрков, но настоящему массовому нашествию. Скифы ушли, как ушли и их наследники сарматы и другие племена, а также германцы, между тем как славяне еще не нашли свою нишу. Оазисы Согдианы еще принадлежат согдийцам, но уже начинают входить в орбиту монгольских племен, которые готовят свою будущую полную аннексию. Все происходит так, будто по мере того, как Согдиана все активнее противостоит натиску тюрков, они все упорнее проникают в нее и все сильнее сжимают ее в своих объятьях, от которых рождаются метисы. Разумеется, еще в течение некоторого времени тюрки продолжали поглядывать в сторону Китая, но уже не так жадно, поскольку их взоры были устремлены за другие горизонты. Конечно, у них еще на одно столетие останется мощная цитадель в священной земле Отюкен, но всего лишь на сто лет! Обстоятельства толкают их на запад. Там все привлекает их с тех пор, как тюркюты дали им фантастически сильный толчок в этом направлении. Теперь там их судьба.

Массовому движению арабов на восток противостоит стремление тюрков на запад. Это напоминает столкновение двух больших противоположных ветров. И из этого рождаются настоящие ураганы. Но дело в том, что эти две силы, равные по динамизму, имеют разную природу. Одна превратилась в духовную и культурную, а другая остается преимущественно военной. Ислам дал тюркам свою религию и свою цивилизацию, а тюрки взамен дали исламу свои армии.

Разомкнулись железные клещи империи Тан.

Народы, полтораста лет скованные Китаем, разошлись, и каждый стал на свой путь развития.

Тибет осваивал восторжествовавший буддизм.

В Согдиане камня на камне не было оставлено от ее неповторимой культуры, но на пепле начал складываться таджикский народ, которого ожидало великое будущее.

Западные степи склонились под натиском кыпчакских и карлукских мечей.

На Волге потомки западнотюркских ханов создали могучее Хазарское царство.

Хазары и карлуки остановили натиск ислама, храня традиции степной культуры.

Обрел силы халифат, и персы, получив доступ к власти, открыли новые перспективы развития культуры Багдадского халифата.

Централизованная система объединяла земли от Гибралтара до Памира.

Византия, остановив арабский натиск, была охвачена лихорадкой иконотворчества.

Поднималась Западная Европа. Карл Великий, вступив на престол в 768 г., предпринял создание разноплеменной империи. Этот шаг ознаменовал выход Европы из варварства к оригинальной культуре.

В дремучих лесах от Лабы до Днепра и Оки копили силы славянские племена: у них было еще все впереди.

Великая степь начала наслаждаться покоем и относительной свободой.

Уйгуры хорошо известны в китайской истории. Это – потомки гаоцзюй, которые сами были выходцами из группы хуннов. Они издавна имели сношения с царским двором Поднебесной империи, который не раз оказывал им помощь в борьбе против тюркютов и поручал им управлять «дикими северными землями».

Историки описывают новый варварский народ как людей «низкого роста, гордых и жестоких, превосходных всадников и лучников, более алчных, чем все остальные степные племена».

В 742 г. уйгуры, карлуки и басмалы восстали против тюрок Второго каганата и разбили их. К тому времени они уже испытали влияние Китая, заимствовали китайскую административную систему и стали верными союзниками китайцев.

Уйгуры пришли к власти в лице кланового вождя Бильге из рода Яглакар, и 745 г. можно считать годом основания Уйгурского каганата.

Они построили свою державу на иных принципах, чем тюрки. Десять родов составляли племя тогуз-огузов, которое было ведущим, но не господствующим. Уйгуры подчинили себе басмалов и карлуков и приняли их в свою среду как равных; шесть телеских племен – буту, хунь, тайырку, тонгра, сыче и киби – в правах и обязанностях были приравнены к тогуз-огузам.

Ставка хана находилась между Хангаем и Орхоном. На востоке границы охватывали Западную Маньчжурию, на западе – Джунгарию. После разгрома карлуков их восточные кочевья на Черном Иртыше оказались в составе Уйгурского каганата. Уйгуры не стремились к территориальным приобретениям: они устали от потрясений.

Каган Бильге признал себя вассалом империи. Его сын Маянчур, пришедший к власти в 747 г. через сопротивление народа, обратившегося за помощью к киданям и татарам, подавил восстание и смял противника. В целом Маянчур стремился к компромиссам, и этим, наверное, объясняется его успешное завершение гражданской войны.

Маянчур сформировал мобильную, хорошо обученную армию. Арабский историк Кужама писал, что десять уйгуров могли справиться с сотней карлуков. Маянчур с присущей ему энергией обустраивал свою державу: весной 750 г. он нанес поражение чикам в верховьях Енисея; осенью – татарам в Северо-Западной Маньчжурии; на следующий год – на северо-западе кыргызам. При этом некоторые представители побежденных племен присоединялись к уйгурам, и те называли их «гостями».

Кыргызы, граничившие с Уйгурским каганатом на севере и о которых речь пойдет далее, сопротивлялись до 758 г. И хотя они потерпели поражение и покорились, платя уйгурам дань соболями, зато не утратили самоуправление. Западные границы не позволили расширить уйгурам печенеги, кочевья которых в это время распространились до Нижней Волги.

В 755 г. один из военачальников китайской армии Ань-Лушань, выходец из благородной тюркской семьи, воспитанный на согдийской культуре, один из самых известных кондотьеров Азии, во главе сильного отряда, состоявшего в основном из тюрков, поднял мятеж против императорской власти и захватил обе столицы – Лоян и Чанъань. Сыну Неба ничего не оставалось, кроме как обратиться к уйгурам.

Маянчур послал в Китай своего сына, Ябгу. Тот одержал победу над узурпатором и вернулся в свою страну для участия в походе на кыргызов (758 г.). Но в 761 г. в Северном Китае снова вспыхнула гражданская война. Танская династия, опередив своих противников, которые также собирались обратиться к уйгурам, заручилась поддержкой последних, заплатив золотом. Каган Идигань лично, во главе четырех тысяч профессиональных и десяти тысяч вспомогательных воинов, вступил на территорию империи и за период с 762 по 770 г. восстановил порядок и спас династию. За это пришлось платить. Еще больше китайцы заплатили за то, чтобы спасители ушли. Тюрки всегда неохотно уходили с захваченных китайских земель. Но уйгуры ушли. И возвращались еще только один раз – в 790–791 гг. Важная страница истории оказалась перевернутой.

Открылась новая страница. В 762 г. Идигань встретил в Лояне манихейских проповедников, говоривших на согдийском языке, обратился в их веру и широко распахнул для них двери своего царства. Он увел их с собой и сделал из своей столицы роскошный, окруженный стенами город. Город, построенный уйгурами на берегах Орхона, «город царского лагеря», тогда он назывался Орду-Балик.

Следует отметить, что после падения Второго каганата Азия вступила в эпоху смены веры: кочевники начали заимствовать культуру и мировоззрения с Запада, а вовсе не из Китая. Из Ирана уйгуры позаимствовали манихейство, из Сирии кочевники приняли несторианство, из Аравии – ислам, из Тибета – теистический буддизм. Правда, буддизм был воспринят позже, но принцип заимствования остался прежним – «антикитайским».

Напомним, что религия Мани, манихейство, опирающаяся на противопоставление и сосуществование доброго, светлого принципа и злого, темного принципа (оба созидательные), родилась в Вавилоне в III в. и распространилась по всему миру, включая даже Северную Африку, где ее проповедовал будущий святой Августин до своего обращения в христианство. Оно пришло в Европу, породив альбигойскую ересь, и в иранский мир, который продвинул его еще дальше, до Дальнего Востока. Уйгуры сделали манихейство своей государственной религией, и она оказала на них сильное цивилизующее воздействие. Необходимо подчеркнуть, что в некотором отношении Азия опередила Европу на триста лет: Тибет уже в VII в. стал теократической державой, а Уйгурия сделалась ею во второй половине VIII в. Манихейство было тесно связано с согдийской культурой, и согдийский язык стал вторым официальным языком империи наравне с тюркским, начиная с надписи в Севрее (762 г.), которая прославляет счастливый исход китайской кампании и не менее счастливое обращение.

Постепенно входила в употребление новая письменность, менее приспособленная к их языку, чем старая система, используемая тюрками, зато передающая много гласных. Она произошла из согдийской графики и долго существовала параллельно с тюркской рунической письменностью, к которой тяготела национальная религия, – именно руническими знаками, при помощи кисти, будут сделаны в середине VIII столетия надписи на опасном перевале, который ведет в долину Хойту Тамир, а позже будут написаны несколько манускриптов в оазисах Тарима. Но в конце концов ее вытеснил новый алфавит и в течение нескольких веков был основой первой великой национальной литературы на тюркском языке. Еще позже эту письменность, которая получила название уйгурской, взяли на вооружение монголы и передали маньчжурам.

Благодаря согдийскому языку этот, еще дикий народ вступил в тесные контакты с утонченной мыслью Ирана, а через нее – со всем миром Средиземноморья. Конечно, преувеличением является то, что сказано в надписи в Кара Балгассуне (около 810 г.): «Эта страна варварских нравов, полная запаха крови, превратилась в страну, где выращивали овощи; эта страна, где убивали, стала страной, где учились творить добро».

Никакая религия никогда не могла полностью отвратить своих адептов от их природных наклонностей, в частности от насилия. Историю Уйгурского каганата никак не назовешь мирной и спокойной. По меньшей мере два кагана пали от рук убийц, пятый – в 790 г., одиннадцатый – в 832 г., двенадцатый покончил жизнь самоубийством в 839 г. в результате бунта, организованного своим министром. Но медитация и религиозная жизнь отвлекали часть людей от агрессивности или ослабляли ее, и за большими захватническими походами следовал расцвет сельского хозяйства и торговли.

К 800 г. – исключительно важная веха для уйгуров: были основаны колонии в Серинде, Карачаре, Бешбалыке, Турфане, т. е. в богатых оазисах Тарима, которые были своего рода залогом будущего.

Что касается отношений с Китаем, хотя они и были мирными, плодотворными назвать их никак нельзя. После похода 762–770 гг. уйгуры начали общаться на равных со своим могучим соседом и даже относиться к нему свысока. Если они оказывали китайцам неоценимые услуги, например в борьбе против тибетцев, то за них приходилось расплачиваться ценой жесткого уйгурского протектората, который с трудом переносили китайские националисты, священники и консерваторы. Уйгуры требовали – и получали – в жены принцесс, насаждали манихейство и, что еще хуже, ввели систему обмена скота на шелк по такому курсу, что лошадь, в сущности, не нужная китайцам, стоила в два раза больше своей настоящей цены, другими словами, это было не что иное, как требование платить дань. Интенсивное коневодство в Уйгурии предполагало либо войну, либо экспорт лошадей. Китай предпочитал мир, и министру, который жаловался на безвыходное положение в стране, император однажды ответил: «Народ постоянно страдает от отсутствия лошадей…» Поистине царский ответ!

Как бы искренне ни было обращение каганов в новую веру, как бы ни было сильно их убеждение, манихейство отвратило массы от своих древних верований не в большей степени, чем буддизм в начале эпохи Тюркской империи. Отношения между манихейством и шаманством оставались загадочными, хотя в них присутствовали и терпимость, и сотрудничество, несмотря на то что эти две религии вдохновлялись совершенно разными идеалами. Возможно, дихотомия древнего шаманства, со всеми его параллелями типа «небо—земля», «восток—запад», «синее—черное», только усиливалась манихейством, что может объяснить определенную тенденцию к дуализму в некоторых последующих религиозных представлениях тюрков. Как бы то ни было, именно в манихейском монастыре в Х в. будет написана похожими на рунические знаки книга пророчеств «Ирик Битиг», которая восходит целиком к традициям кочевников; а чего стоит созданная примерно в 1300 г. великолепная огузская эпопея «Огуз-намэ», которая хранится в Национальной библиотеке в Париже и прославляет тюркское язычество. Наконец, немаловажный в этой связи великий уйгурский миф о происхождении, который появился в манихейской среде, но отражал традиционные религиозные представления, получил столь широкую популярность, что его не раз упоминали китайцы, мусульманин Джувайни в монгольскую эпоху, а также другой великий иранский историк – Рашид-ад-Дин, Марко Поло; этот миф оказал влияние на огузов, кайманов, онгутов, калмыкских и ойратских монголов и многих других. Согласно этому мифу, Идигань-каган родился от дерева, оплодотворенного лучом света. Это наводит на мысль о том, что речь идет не о первобытном мифе уйгуров, предводительствуемых кланом яглакаров, верных тюркским традициям, но о более позднем мифе, который окончательно сформировался в начале IX в., во время смены династии и восхождения на трон племени эдизов.

Обратимся к политическим отношениям между Уйгурией и ее мощным соседом Китаем.

В 778 г. в Китае на престол вступил Дэцзун, который не был расположен к уйгурам.

Идигань-каган, зная это, решил принудить нового императора к покорности, и в том же году напал на Северный Китай, но война закончилась отступлением уйгуров. Этот проигрыш был следствием того, что за 15 лет, т. е. за период с 764 по 780 г. население Китая выросло на полмиллиона душ, что позволило создать армию в 768 тыс. человек.

После поражения уйгуры получили разрешение жить в столице как «гости», но в 780 г. Дэцзун выслал их из Китая. Однако на границе обнаружилось, что уйгуры в дорожных мешках увозили китайских девочек. Пограничные войска оцепили табор уйгуров, отобрали девочек, а «гостей» казнили.

Император, понимая, что уйгурский каган потребует китайской крови, направил посла с объяснениями и извинениями.

В это время в Уйгурии власть была узурпирована Кутлугом, и уже новый каган (из вельмож) в 781 г. взял выкуп за смерть «гостей», а в 783 г. был заключен мирный договор на следующих условиях: 1) каган назывался вассалом Китая; 2) посольство Уйгурии не должно превышать 200 человек; 3) для принудительного торга приводилось не более тысячи лошадей; 4) запрещено уводить китайцев за границу. Договор был скреплен в 788 г. через брак и союз против Тибета.

В 789 г. Уйгурия стала выборной монархией, и фактически получалось, что не уйгуры зависели от китайцев, а китайцы – от уйгуров.

Уйгуры вступили в войну с Тибетом, и в течение трех лет мешали наступлению Тибета на север Китая. Уйгуры выиграли трехлетнюю кампанию, но когда они возвратились в родные степи, им было необходимо подавлять протибетские настроения среди карлуков, тюргешей, входивших в состав Уйгурского каганата. Кроме того, в тылу у уйгуров восстали кыргызы, сохранившие при подчинении в 758 г. автономию. В китайских источниках отмечается: «Кутлуг сумел подавить кыргызов, подверг их страну разгрому, и их государственные дела прекратились, на земле их не стало живых людей». Это, очевидно, значительно преувеличено, но, тем не менее, после разгрома целых 20 лет, т. е. пока не выросло новое поколение, о кыргызах не было слышно.

И вновь уйгуры включились в войну с Тибетом. Они остались победителями, и снова им перешел город Бешбалык, затем уйгуры перебили корпус тибетский под Кучей. Однако кучийские китайцы оказались неблагодарны и стали торговаться о размере дани за освобождение. Каган пошел против скупых союзников, которые были разбиты и бежали до самой Ферганы. На берегах Нарына уйгуры настигли беглецов и ограбили их дочиста. Уцелевшие «слезно просили и молили» принять от них дань, на что уйгурский каган милостиво согласился.

Таким образом, остатки китайских владений на западе вошли в состав Уйгурского каганата.

Далее уйгуры разгромили западных и восточных карлуков и поддерживающую их тибетскую армию. Все эти события произошли с 795 по 805 г.

Таким образом, тибетская армия не смогла сокрушить уйгуро-китайскую коалицию. В 816 г. тибетцы бросили армию на уйгурскую столицу Каракорум. Они удачно подрассчитали время: в тылу у уйгуров вспыхнуло восстание кыргызов, на этот раз удачное для последних.

В Китае воспользовались унижением Уйгурии и в 817 г. выслали уйгурское посольство, состоящее из манихейского духовенства. Конфуцианцы вели активную борьбу и с мистикой и с кочевой культурой, а тут были налицо и то и другое. Высылка посольства означала разрыв китайско-уйгурского союза. Но поскольку Тибет продолжал оставаться грозным врагом, в 821 г. союз Китая и Уйгурии был восстановлен и скреплен браком. В том же году тибетцы запросили мира, и был заключен договор с некоторыми для Тибета потерями.

Тем временем Уйгурия была связана по рукам и ногам войной с кыргызами, вождь которых Ажо объявил себя ханом и заявил уйгурскому кагану: «Твоя судьба кончилась. Я скоро возьму твою золотую орду, поставлю перед ней моего коня, водружу свое знамя. Если можешь состязаться со мной, то немедленно приходи, если не можешь, то немедленно уходи».

Возникает вопрос: почему уйгуры встречали гораздо более сильное сопротивление племен, входивших в состав каганата, нежели все прочие тюрки? Совершенно очевидно, что не только в Тибете и Арабском халифате, но и в Индии, Китае и Уйгурии религиозная нетерпимость стала знамением эпохи.

Китайские учения: даосизм, конфуцианство и даже чан – созерцательный буддизм – кочевниками не усваивались. Ислам был религией их врагов арабов. Культ Митры – бон – в это время переживал жестокие гонения в Тибете и отнюдь не отвечал настроениям уйгуров. Зато христианство и манихейство понравились степнякам.

В свое время тюрки просто требовали покорности и дани, а эти государства заставляли побежденных ломать весь строй своей психики и весь уклад своей жизни; они навязывали кочевникам такие представления, которые те не могли ни понять, ни принять. Поэтому Уйгурия была окружена врагами, и примирение было невозможно.

К примеру, манихейство считало высшей добродетелью неудовлетворенность и даже неприятие жизни, непримиримость ко всему плотскому, совмещение аскетизма и распутства, в результате чего семья не была благословенна. Как можно было это втолковать простому люду? Поэтому подлинными манихеями могли быть только аристократы, остальные же ими только назывались. Как следствие – шел разрыв между народом и знатью.

Войны с тибетцами, карлуками и кыргызами сделались борьбой за веру.

Но самым губительным последствием манихейства было разрушение семьи: семья стала вырождаться.

Процесс вырождения не быстр – нужно не менее трех поколений, т. е. лет 80. Именно столько и продержалась манихейская Уйгурия. Однако в манихействе были и положительные стороны – приобщение к западной культуре. Историки, в частности Ибн Хордадбег, описывают Уйгурию как самую обширную и культурную из тюркских стран. На ослабление мощи Уйгурской державы косвенно указывает тот факт, что до 839 г. никаких крупных событий там не происходило.

Итак, к середине IX в. сила Уйгурии была уже в прошлом. Племена отпадали от Уйгурии: в 794 г. отошло племя шато, в 835 г. – татабы. И конечно, самым страшным для уйгур было восстание кыргызов.

Уже в 841 г. вся Халха, Каракорум, а также все сокровища уйгуров были в руках кыргызов, и только воинственный дух уйгуров толкал их на дальнейшее сопротивление.

Здесь важно подчеркнуть, что разгром Каракорума – событие такого же масштаба, как падение Константинополя в 1453 г., а уйгуры по талантам, восприимчивости, героизму не уступали византийцам эпохи Палеологов.

Итак, в 842 г. Китай мобилизовал против уйгуров армию, и те были разбиты и отброшены от Ордоса в Маньчжурию, однако кыргызский хан, узнав, что уйгуров приютили татары, пришел в Маньчжурию и уничтожил беглецов.

Уничтожение Уйгурской державы – это была акция не только военно-политическая: после ее разгрома китайцы предали огню все «книги мониев», а их имущество взяли в казну. Разгром манихейства в дальнейшем открыл дорогу буддизму.

И все-таки в 861 г. было создано небольшое уйгурское княжество. В конце концов, они обосновались на северо-западе Китая, в нынешней провинции Ганьсу, главным образом в районе сегодняшнего Турфана, где и основали два независимых небольших удельных княжества; во главе первого, по всей вероятности, стояла старая императорская династия Орхона – Яглакар.

Вслед за падением Уйгурской империи, истреблением большой части племен, миграцией в оазисы произошла длительная конфронтация с тибетцами. Последние оказывали сильное давление на весь бассейн Тарима после битвы при Тафей-Чуане (679 г.). Теперь же уйгуры могли позволить себе содержать лишь небольшую армию для сдерживания нападения соседей: с севера им угрожали карлуки, хозяева нынешней Джунгарии, с запада – племена ягма и чигили, о которых сохранились обрывочные сведения, оставленные мусульманскими авторами.

Китай поддерживал мирные отношения с уйгурским княжеством Ганьсу и долгое время относился к нему с уважением, тем более что уйгуры исправно платили дань и официально находились в зависимости от Китая благодаря китайскому укрепрайону с центром в Дуньхуане. Однако постепенно эти связи ослабли. Китайцы обвиняли уйгуров в мятежах, разбоях, в тысячах других всевозможных прегрешениях. Наконец, в 1028 г. тангуты, близкие к тибетцам, самым жестоким образом овладели землями уйгуров и тем самым положили конец существования их княжества. Однако часть населения осталась на месте, хотя и перестав играть политическую роль, но сохранив свой язык и некоторые культурные традиции. Другая нашла убежище неподалеку – на юге у ван-шаней – и поселилась среди них.

Уйгуров Ганьчжу иногда называли сары-уйгуры (желтые уйгуры), или еще «уйгуры с желтой головой». Это имя, которое сохранилось за ними, они получили «по причине своей буддийской веры». Однако следует отметить, что некоторые тюркские народы специально уточняли свое название «цветовым признаком»: синий, красный, черный, желтый, причем эти определения всегда имели мифические или мистические значения в шаманстве, по связи с солнцем и луной. В действительности, сары-уйгуры – это тюрки, принявшие буддийскую веру, – племена, скорее «уйгуризированные», нежели настоящие уйгуры; это выходцы из бассейна Среднего Тарима, постепенно вытесненные на восток в результате продвижения ислама и смешавшиеся с истинными уйгурами Ганьсу после того, как тангуты уничтожили их княжество. В XI в. они жили в районе Хотана; в XIV в. – между Цайдамом и Черченом; только в XVII или XVIII столетии они обосновались к югу от пути, ведущего из Си-Чеу в Ганьчжеу.

Уйгурское княжество Синь-Кянь осталось в большой изоляции от Китая, от которого его отделяло уйгурское Ганьсу, затем ставшее тангутским государством Ганьсу. Китайские хроники упоминают только большое посольство, отправленное оттуда в 951 г., но подробности этого предприятия неизвестны. Однако судьба Синь-Кяня оказалась более счастливой. Оно процветало вплоть до эпохи Монгольской империи, к которой оно присоединилось, причем Монголы не только пощадили его, но и проявляли к нему большую благосклонность. Когда-то это княжество находилось под влиянием киданей, а потом, напротив, оно закладывало основы культуры Монгольской империи и поставляло ей административные кадры. В итоге оно на долгие годы пережило саму империю.

Дело в том, что культурный уровень уйгуров был намного выше в оазисах в конце IX в., чем в Северной Монголии, выше, чем в более поздние времена. Уже в первой половине IX в. они в полной мере испытали на себе благотворное влияние цивилизации. Нет оснований полагать, что они предпринимали какие-то попытки уменьшить ее воздействие или вообще трансформировать цивилизацию. Они оказались хорошими учениками и в чем-то даже стали наставниками. По крайней мере, знаменитая художественная школа Центральной Азии продолжала существовать, как существовала и прежде, до их появления. Они ее унаследовали. Взяли ее на свое попечение. В Южной Кашгарии такие центры, как Тумшук, Кызыл, Кумтура, Шортук, Бешбалык, Муртук, когда-то были вехами на пути продвижения буддизма на восток. В Дуньхуане, провинция Ганьсу, где достижений было больше и где не было признаков упадка за долгий период между V и XIII вв., китайцы не привнесли ничего нового, и когда уйгуры заселили город и всю провинцию вновь, они не обнаружили ничего нового. Так же обстояло дело и с искусством.

Ситуация в литературе складывалась аналогично. Оригинальных произведений почти не было, зато было изобилие переводов. Они занимали весьма почтенное место в трудах писателей Турфана, а самые древние произведения восходят, возможно, к VIII в. Более поздние, датируемые Х в., представляют собой первые тексты Дуньхуаня, что объясняется тибетской оккупацией оазиса, которая продолжалась до IX в., а также отсутствием тюркской колонизации.

Тангутскому нашествию в 1028 г. мы обязаны богатым собранием полотен и многоязычных манускриптов, преимущественно китайских, а также тюркских, хранившихся в архивах одного монастыря в пещере, служившей убежищем в Дуньхуане, и обнаруженных в 1900 г.

В 1907 г. здесь побывал сэр Орэл Штайн, а в 1908 г. – Пеллио; сегодня в Британском музее и Национальной библиотеке хранятся тысячи страниц, большая часть которых еще не опубликована. Они относятся к самим разным жанрам, зачастую написаны в форме личных заметок, упражнений или деловых писем; однако среди них есть и назидательные сказки, религиозные трактаты, в большинстве своем переведенные с иностранных языков – китайского или санскрита.

Пластические искусства и литература свидетельствуют о жизнеспособности буддизма. Есть основания полагать, что манихейство уйгуров постепенно уступало место буддизму, хотя все-таки сохранилось. Мы обязаны ему значительной коллекцией религиозных текстов, найденных во время немецких раскопок в Турфане и в Дуньхуане, а также так называемым «Сборником покаянных молитв», написанным, как это было принято в ту эпоху, простым и ясным языком.

Что касается буддизма, он также подарил нам много манускриптов на тюркском, уйгурском графическом, согдийском и индийском (брахми) языках. Среди них можно выделить «Сказку о добром и злом принцах», навеянную китайскими сказаниями: она была изучена уже в 1914 г.

Наряду с буддизмом, манихейством и шаманством (при этом следует помнить, что все они существовали одновременно и независимо друг от друга) в Синьцзяне и уйгурском Ганьсу были распространены и другие религии, в частности несторианское христианство. Известно, что несторианство, доктрина Нестора, патриарха Константинополя, утверждает, что в Христе жили два человека, соответствующие его двойственной природе или двум разным природам. После того как эта вера была осуждена церковным собором в Эфесе в 431 г. и после преследований, которые она пережила в странах Средиземноморья, несторианство нашло пристанище в сасанидском Иране и направило свои миссионерские усилия на восток. Мы не знаем, когда оно проникло в Центральную Азию, но в Китае оно появилось в 635 г. и продержалось недолго. Зато оно прочно закрепилось в Тариме, который стал его апостольским центром, нацеленным на крупные государства кочевников: очевиден его успех в Монголии. В мусульманских источниках упоминается о существовании христианских общин в Х в. в Синьцзяне, а немецкие экспедиции собрали много несторианских текстов в районе Турфана, которые напоминают тексты, обнаруженные Пеллио в пещере Дуньхуаня, например «Похвала Святой Троице».

Маздейство и иудаизм оставили меньше следов в Центральной Азии. Присутствие первого в Турфане подтверждается мусульманскими источниками, а китайцы упоминают Заратустру и существование жертвенных алтарей, посвященных огню. Присутствие второго более достоверно, что доказывают иудейско-персидские документы Кашгарии и рукопись на иврите примерно 800 г., которую Пеллио нашел в Дуньхуане. Тем не менее их активность была ограниченной. Наконец, ислам, призванный торжествовать победу в этих регионах, в ту пору был еще слабо представлен, хотя мусульманские торговцы, посланники и суфии давно бродили по стране.

Одним словом, это было удивительное общество! В одном и том же городе, который вовсе не был мегаполисом, бок о бок жили приверженцы по меньшей мере трех великих мировых религий – манихейства, буддизма и христианства, не считая анималистский культ – древнюю национальную религию тюрков; на улицах и площадях свободно проповедовали евреи, мусульмане и зороастрийцы, одновременно занимаясь торговлей. Можно лишь восхищаться тем, что терпимость и экуменизм, проникнутые неизбежным скептицизмом или релятивизмом, были более популярны, чем строгое и несгибаемое сектантство. Нам не известно ни единого примера, сравнимого с тем, что являют собой уйгуры, и, очевидно, такое можно встретить только в других тюркских или монгольских обществах, родственных уйгурскому.

В начале главы мы уже упоминали об этом древнем народе.

Итак, Великая степь словно полуостровами проникает и на север, где наибольшим по своему значению был в VII–VIII вв. район верховьев Енисея. Там создавалась культура кыргызов, равно не похожая ни на тюркскую, ни на уйгурскую.

Несмотря на сходство языка и письменности, кыргызы по некоторым своим особенностям были далеки и от тюрок, и от уйгуров. Они как бы занимали третью вершину равностороннего треугольника, представлявшего, тем не менее, единую тюркскую целостность, гармоническую напряженность непрекращающейся борьбы, обусловливающей общее развитие.

Кыргызы на севере, востоке и северо-западе граничили с племенами, не имевшими ничего общего со Срединной Азией: древние сибиряки не составляли никакой целостности. Однако непосредственная близость кыргызской территории к племенам сибирской тайги наряду с природными условиями определила возможности и направление развития кыргызской державы.

Кыргызское ханство было объединением нескольких племен, во главе которого стоял хан.

Северная граница Кыргызского ханства, согласно источникам, проходила несколько севернее нынешнего Красноярска. Что же касается восточной границы, то их было две: основная, первая, проходила по подножию Восточных Саян, а вторая – по водоразделу Оки и Ангары. В промежутке между этими двумя границами жили три племени: дубо, т. е. тувинцы, милигэ, т. е. меркиты, и эчжи. На эти лесные племена кыргызы совершали набеги, а пленников обращали в рабство. Зато мощный отпор кыргызы получали от куракан, живших на Ангаре. Именно на второй границе шла напряженная непрекращавшаяся война.

Следует отметить, что в Хакасии, составлявшей тогда ядро Кыргызского ханства, во многих местах добывалось железо, почти во всех сосновых лесах встречаются остатки древних железоплавилен. Здесь изготавливались орудия труда и оружие – мечи и кинжалы, а также детали конной сбруи. Развитие металлургии позволяло ханам создавать отборные ударные части из латной кавалерии.

Итак, древний народ – кыргызы, им предстояло восстановить степную империю, что не смогло сделать уйгурское манихейство. Впрочем, этого не удалось сделать и им.

Наследники Великого Тюркского каганата, уйгуры и кыргызы, крупных государств не создали, а потому не имели нужды в применении удельно-лествичной системы.

Древние тюркизированные индоевропейцы – кыргызы – остались прочно привязанными к своей реке, Енисею, в районе нынешнего города Минусинска, где тюркюты покоряли их и несколько раз подвергали репрессиям. В глазах последних они были грубыми варварами, хотя кыргызы усвоили зачаточные понятия о цивилизации от своих соседей по Монголии. Они умели писать, правда на примитивном уровне, недостаточном для появления литературы. Но они часто писали небольшие надгробные тексты, сильно напоминавшие надписи их соседей. Долгое время эти тексты считались древними, между тем это – всего лишь результат архаизма, обусловленного посредственной культурой и практикой шаманства. В противоположность тому, что гласит плохо поддающаяся расшифровке надпись в Суджи, манихейство уйгуров нисколько кыргызов не затронуло. Самая древняя их надпись датируется, скорее всего, VIII в., а самые последние могут относиться к IX в. или началу Х в. Они представляют ценность для истории цивилизаций. Однако эти тексты малоинтересны для истории событий, поскольку их трудно прочитать: они изобилуют пробелами. Поэтому мы обойдем молчанием то, что кыргызы делали на покоренных землях, если только это не толкало их назад к варварству.

Отношения кыргызов с уйгурами изначально складывались однозначно: это был язык мятежей, восстаний и войн: 758, 795, 818, 840, 861–870 гг. Великая степь стала театром войны между уйгурами и енисейскими кыргызами, которые вышли победителями и образовали Кыргызский каганат, но впоследствии не сумели на этой земле закрепиться. Впрочем, по-видимому, они не очень к этому стремились. Привыкшие к оседлому быту в благодатной Минусинской котловине, кыргызы видели в степях только поприще для боевых подвигов, целью которых была военная добыча. Когда же между кыргызскими войсками и становищами уйгуров легла пустыня, а уйгурские женщины и дети попрятались в крепостях, унаследованных ими от китайских военнопоселенцев, война стала невыгодной для кыргызов и постепенно затухла.

В 924 г. кыргызов изгнали новые пришельцы, на этот раз кидани. Кыргызы мирно вернулись в долину, откуда пришли.

Экспансия киданей, как правило, сдерживалась мощью тюркютов и уйгуров. Ослабление кыргызов дало киданям толчок. В период между 907 и 926 гг. их вождь Апао-Ки объединил киданей и после вторжения в Монголию открыл своим преемникам путь в Северный Китай. Китайский император ретировался с земель, расположенных к северу от Хуанхэ, и кидани образовали династию под именем Ляо. Когда-то они были учениками уйгуров, затем китаизировались. В ходе смены нескольких поколений они утратили свою силу. Удар им нанесли чжурчжени из Маньчжурии, которые вошли в Китай и довершили крах Великого Ляо в 1125 г. Осталось только их имя в истории Китая: «каракитаи» (каракидани), которые, с подачи Марко Поло, долго были вожделенным предметом поисков западных ученых!

Они не имеют отношения к тюркам, они – протомонголы, и упоминаются здесь, во-первых, потому что кидани – предвестники скорого появления монгольского могущества, а этот момент чрезвычайно важен для тюркской истории, а с другой стороны, потому, что они сыграли определенную роль в тюркском мире. Когда в 1125 г. их изгнали из Китая, произошел фантастический энергетический взрыв, который вернул их к кочевой жизни. Они прошли через всю Центральную Азию, чтобы основать (1130–1135 гг.) в северовосточной части Туркестана буддийское государство, известное под названием Каракитай.

Согласно китайским хроникам, племена шато сформировались после исчезновения Западной-Тюркской империи к западу от Баркола (озеро Бар), откуда тибетцы вытеснили их на восток (?), где они попросили покровительства Китая (800 г.).

Китайцы включили их в свой состав в качестве члена федерации, как они обычно поступали со всеми «варварами», которые приходили в Китай, «униженно преклонив колени и склонив голову». Им дали территорию на севере Ордоса. В течение 70 лет шато жили там в мире и спокойствии. Затем, в 878 г., они проникли в Шэньси и даже приняли участие в бесконечных распрях китайцев.

Империя Тан в те времена воевала с мятежниками, которые отобрали столицу Чанъань. Тогда китайцы призвали на помощь своих федератов. Шато откликнулись без промедления. Их предводитель Ли-Ко-Юнь прогнал мятежников из Чанъаня (883 г.), получил в виде вознаграждения титул министра и был назначен губернатором захваченного им Шэньси. Племена шато были верными вассалами. Но с исчезновением Тан (907 г.) они посчитали себя свободными от всяческих вассальных обязательств и провозгласили себя императорской династией в Лояне.

Шато основали две династии, которые просуществовали совсем недолго: одна – с 923 по 936 г., другая – с 936 по 946 г. Подобно кыргызам, они не смогли противостоять киданям. Так в середине Х в. наступил конец последнему тюркскому царству в Китае.