В сердце Центральной Азии, граничащей на юге с Афганистаном, на западе – с пустыней Кара-Кум, на севере и северо-востоке – с Туркестаном и огромной горной цепью Тянь-Шань, располагался Мавераннахр.

Эта страна, которая составляла улус Чага-тая (второй сын Чингисхана), в XIII в. граничила южнее Аральского моря с северным Ираном, на востоке простиралась до Монголии и Китая. Это было разношерстное ханство, западная часть которого включала в себя Бухару, Самарканд, Кеш, Термез, Балх, – города, имевшие богатые культурные исламские и буддистские наследия, а северный регион охватывал дикие степи Туркестана и Тарбагатайские горы, где кочевали тюркские и монгольские племена. Не менее интересным был юго-восточный регион, включавший в себя бассейн реки Тарим, сердцевину древнего царства Каракитай, переход от знаменитого Великого Шелкового пути к «караванным» городам Кашгар, Яркенд, Хотан, Аксу, Карашар и Турфан, находившимся под сильным китайским влиянием.

Чагатай дал свое имя этим непохожим друга на друга провинциям, объединенным волей Чингисхана, но основа населения была не монгольской, а тюркской. Это была степная страна в самом центре империи Чингисхана. Народ и страна чагатаидов представляли собой особый элемент со своим тюрко-чагатайским языком и своими обычаями.

Чагатай был убежденным консерватором и ничего не хотел менять в тюрко-монгольских нравах и обычаях времен своего отца. Напомним, что именно ему Чингисхан поручил почетную миссию следить за соблюдением Ясы во всей ее строгости, согласно тому, как она излагается на знаменитых железных табличках.

В XIV в., через сто лет после тюрко-монгольских завоеваний, большую часть подданных Чагатая составляли кочевники, неспособные понять и принять городской уклад жизни, жившие по-прежнему кланово, совершавшие беспорядочные набеги на богатые селения, которые зачастую принадлежали их же ханству.

Традиционно преданные древним анималистским верованиям, поклонявшиеся Тенгри (Синее Небо) и шаманам, эти тюрко-монголы, запоздавшие на целое столетие, были свидетелями разрушения своего царства в результате религиозных и социальных конфликтов.

Если буддисты и христиане-несторианцы, составлявшие меньшинство, как правило, уйгурского происхождения (давние подданные монголов), не очень нарушали сложившийся порядок вещей, то мусульмане, мятежные люди, составлявшие большинство в городах, представляли собой силу, враждебную установкам тюрко-монгольской Ясы. Положение осложнялось еще и тем, что некоторые тюрко-монгольские кланы приняли ислам и испытывали влияние иранской цивилизации, исходившей из крупных городских центров. К этому добавлялись последствия распрей и конфликтов между чингисидами, правителями ханств, соседствующих с Ираном, Кыпчакией и Китаем.

В 1334 г., раздираемое социальными и религиозными противоречиями, царство Чагатая разделилось на два соперничавших ханства: на севере и северо-востоке – Моголистан, страна степей и гор, где жили кочевые племена, соблюдавшие монгольские нравы и традиции; в центре и на юго-западе – Мавераннахр, земля оседлых и полуоседлых людей, живших в городах и селениях, исповедовавших мусульманство, приверженных иранской культуре, находившихся под военной властью исламизированных тюрко-монгольских кланов.

Новое ханство Мавераннахр образовалось под властью принца дома Чагатая, которого поставили на трон тюрко-монгольcкие кланы, чтившие монгольские традиции, которые требовали, чтобы суверены Азии принадлежали династии Чингисхана. Но недолго продолжалась власть чагатаидов.

В 1346–1347 гг. эмир караунасов Казган убил хана чагатаидов Казан-хана и сам сел на престол. Казган не пытался установить полную власть над улусом, он довольствовался титулом эмир и держал при себе марионеточного хана из чагатаидов, дабы оправдать свое правление. В этот период улус Чагатая был разделен на две группы племен: южную и северную. Южная группа включала караунасов, арлатов, апардов и куттуланов. Это была довольно сплоченная и сильная группа. Северная группа состояла из ясауров и старых улдусских племен: барласов и джалаиров. Племя сельдусов колебалось между двумя этими группами. Когда к власти в улусе пришел Казган, южная часть улуса одержала победу и сохраняла свое преимущество до прихода Темура (1370 г.). Казган был у власти двенадцать лет – до 1357–1358 гг., но неизвестно, в какой мере ему были верны северные племена.

Благодаря энергии Казгана эта страна, которая официально была монгольским ханством, но на деле тюркской конфедерацией, вновь начала играть видную роль в Центральной Азии.

В другом ханстве, Моголистане, правил Туглук Тимур-хан, принадлежавший ветви Чага-тая, который держался на троне благодаря силе и коварству. Этот властитель, энергичный и ловкий, решил восстановить великое ханство своего предка. С целью подчинения себе Мавераннахра Туглук Тимур и его подданные приняли ислам. Его решительные действия в этом направлении сдерживали лишь только авторитет и могущество его соперника – эмира Казгана.

В 1357 г. Казган был убит сыном Боролдая, бывшего эмира караунасов, обидевшегося на то, что ему не дали командовать войсками отца (туменом Боролдая). На смену Казгану пришел его сын Абдаллах, более амбициозный, чем его отец: он мечтал распространить свою власть и на северную часть улуса. Историки описывают отрицательную реакцию северных племенных вождей на притязания Абдаллаха. В период правления Казгана Абдаллах предпринял поход на Хорезм. Об этой экспедиции сообщалось неодобрительно, очевидно, Казган в свое время был против нее. Абдаллах решил перенести свою столицу в Самарканд, несмотря на предупреждения его советников о том, что не следует покидать насиженные места. Он убил марионеточного хана отца Буян-Кум и заменил его другим. Эти необдуманные поступки стоили ему власти. В 1358–1359 гг. Хаджи Барлас и Байан Сельдус изгнали его, убили его братьев и его хана. Абдаллах скрылся у караунасов и вскоре умер.

Рассматривая причины свержения Абдаллаха, хроники подчеркивали совершенное им убийство хана, назначенного его отцом. Однако убийство марионеток воспринималось и прежде довольно легко: и Казган, и впоследствии Темур проделывали это без серьезных для себя рецидивов. Возможно, что решающим толчком для его падения было решение Абдаллаха перенести столицу в Самарканд. Расправившиеся с ним Байан Сельдус и Хаджи Барлас имели земли рядом с Самаркандом. Хаджи Барлас квартировал в Кеше, Байан – в Шадмане. Перспектива появления рядом с их областями центрального правителя с большим отрядом воинов-караунасов была им не по душе. Также им не нравилось абсолютное правление над регионом, который был ханским, и землями, контролируемыми племенами, которые не были близкими союзниками караунасов. Северные племена больше теряли, нежели приобретали от этого предприятия.

После смерти эмира Казгана в Мавераннахре не было сильного правителя. Страна находилась в состоянии полной феодальной раздробленности. По словам Низам ад-Дина Шами, в Мавераннахре в 50-х гг. XIV в. было несколько более или менее крупных владений, которые никому не подчинялись и враждовали между собой. Шами, перечисляющий эти владения, замечает, что каждый из владетелей, даже обладавший небольшой военной силой, держал себя по отношению к другим владетелям высокомерно, вследствие чего в стране не прекращались раздоры и смуты, а дела государственные приходили в полное расстройство.

В феврале—марте 1360 г. Туглук Тимур вступил со своими войсками на территорию Мавераннахра.

Он не встретил сопротивления со стороны племенных вождей, которые использовали нападение по-разному: кто для того, чтобы укрепить свои позиции, кто для того, чтобы выйти из улуса. Баязед Джалаир и его племя, земли которого находились на границе Моголистана, присоединились к чагатаидам и пошли с ними против Самарканда и Кеша. Хаджи Махмуд-шах Ясаури, чья территория соседствовала с барласами, решил в этой ситуации разграбить их земли. Вождь барласов Хаджи Барлас сначала собрал свое войско для отпора, но затем, решив, что враг сильнее, ушел в Хорасан.

В XIV в. падала пассионарность (Л. Гумилев) тюрко-монголов Мавераннахра. Ярко горела она у сарбадаров Хорасана и Самарканда.

Положение в Мавераннахре было нестерпимо и безнадежно. Потомки Чагатая показали полную неспособность управлять этнической химерой (Л. Гумилев), состоящей из монголов, тюрков, таджиков. Они правили только в степях Моголистана, т. е. в привычном для кочевников ландшафте. Эмиры, бывшие вожди племен, умели воевать лишь друг против друга, а вожди сарбадаров, изгнав из своих городов тюрко-монголов, сводили личные счеты с согражданами, что практически невозможно назвать борьбой. Стране нужна была твердая власть.

В 1361 г. Туглук Тимур возобновил нападение на Мавераннахр, имея намерение окончательно подчинить себе богатую страну и, таким образом, стать этой твердой властью. И на этот раз Туглук Тимур не встретил на Кашкадарье отпора.

Именно во время этого вторжения Туглук Тимура сделал первый шаг к лидерству в племени барлас будущий великий Темур.

Для лучшего восприятия неординарной личности Темура надо знать среду, в которой он родился и жил, политические обстоятельства, из которых он, как гениальный государственный деятель и военачальник, извлекал выгоду, дабы превзойти Чингисхана и стать Господином мира.

В отличие от Чингисхана, родившегося в степи, Темур появился на свет в другой обстановке: в организованном и упорядоченном обществе, скорее, оседлом, нежели кочевом, здесь были плодородные земли, крупные города, хорошие дороги, способствующие торговле; страна производила шелк, а поскольку она находилась на караванном пути из Китая в Переднюю Азию, ее положение следует считать чрезвычайно благоприятным. Поэтому было бы большой ошибкой изобразить Темура как «монгольского варвара», уподобив его Чингисхану, потому что он – тюрк, а не монгол, и общество, в котором он родился, держалось на земледелии, хотя кочевой инстинкт, унаследованный от предков, зачастую толкал его на авантюры, присущие степнякам.

Итак, 8 апреля 1336 г. в селении Ходжа Илгар, недалеко от города Кеш, на свет появился будущий великий Темур.

Его отец Тарагай, глава местного клана барласов, был мирный человек, более озабоченный религиозными обязанностями, чем воинским делом. В этом отношении большинство барласцев не были похожи на своего предводителя: это были всадники, владеющие саблей и луком так же, как их предки, и всегда готовые совершить набег.

Племя барласов было в числе тех, кто присоединился в свое время к Чингисхану, и от них, возможно, вели род барласцы Кеша: они тюркизировались и исламизировались за счет контактов с местным населением, составив преобладающую силу в военном плане.

Город Кеш, расположенный к югу от Самарканда, на западной оконечности Алайского хребта, располагался в середине долины, окруженной бурными реками Кашкадарья и Кызыл-Су. Здоровый климат, плодородная земля и буйная растительность дали ему название Зеленый город. Под защитой гор, гарантированный от холода и засухи благодаря источникам, охраняемый воинственными барласцами, Кеш был одним из крупных мавераннахрских городов, избранным Темуром в начале своего царствования в качестве столицы империи.

Детство Темура прошло в этом благодатном месте. Он рано потерял мать и воспитывался мужчинами. У него была суровая жизнь: охота, охрана скота клана и жесткие игры в компании маленьких барласцев, которые сразу признали его своим лидером.

Часто происходили драки с охранниками соседних стад: летели стрелы, сверкали ножи, порой текла кровь, а животные доставались самому сильному и ловкому. Возможно, здесь кроются истоки утверждения некоторых авторов о том, что Темур начал свою карьеру завоевателя маленьким вором скота.

В перерывах между подобными мужскими развлечениями Темур посещал мечеть в Кеше для того, чтобы получить религиозное образование, достойное, по мнению его набожного отца Тарагая. Частые посещения религиозных собраний шейхов и улемов, а также изучение шариата не прошли бесследно: полученные им знания были весьма глубокими для воина.

Вечерами, при свете костра, он подолгу беседовал с дервишами, членами братств, несущими идеи мистицизма, которые дали обет бедности и бродили по Центральной Азии, живя подаяниями. Быть может, Тарагай был их приверженцем, и юный Темур получил нечто вроде инициации? Однозначного ответа на этот вопрос нет, хотя интересно то, что Темур всю жизнь пользовался активной поддержкой этих людей, которые были для него настоящим источником знаний и орудием пропаганды, способным увлечь других. Не исключено, что их представители пришли в Кеш для того, чтобы оценить способности и, соответственно, возможности сына Тарагая. Очевидно, обнаружив у этого молодого человека неординарные способности, они уже тогда просчитали его приход к власти, и что в ответ на их религиозную поддержку им будет обеспечено влиятельное положение в государстве. Это предвидение оказалось пророческим.

Темуру не было и 20 лет, когда правитель Мавераннахра Казган взял его на службу и, восхищенный его умом, отвагой и силой, поставил его на одну ступень со своими ближайшими соратниками и друзьями. Он даже отдал ему в жены одну из своих внучек, Алджай, и доверил командовать тысячным отрядом всадников. Его другом стал внук эмира Хусейн.

Двор Казгана был полон интриг, заговорщиков и предателей. Темур не примкнул ни к одной из оппозиций. К сожалению для него, Казган был убит в 1357 г. во время охоты, и беспорядок в стране после смерти властителя привел к отставке его преемника Абдаллаха, правление которого сменила диктатура двух знатных мавераннахрцев, одним из которых был Байан Сельдус, другим – дядя Темура Хаджи Барлас. Эти люди не имели достаточного политического таланта, чтобы держать в руках тюркскую знать Мавераннахра. Более того, внук Казгана – Хусейн – объявил себя правителем крупного княжества в Афганистане, включавшего в себя Кабул, Балх, Кундуз и Бадах-шан. Это было феодальное разделение страны.

Правитель Моголистана Туглук Тимур-хан воспользовался анархией и захватил Мавераннахр, тем самым снова объединив под своей властью бывший улус Чагатая. Хаджи Барлас, оставив безнадежную борьбу, сбежал из Кеша в Хорасан.

Темур оказался гораздо мудрее. Этот двадцатипятилетний юноша решил, что пришло время выйти на политическую арену. Он не собирался вести мавераннахрских тюрков против илийских тюрко-монголов. Наоборот, в происходивших событиях Темур увидел возможность легально унаследовать от своего дяди Хаджи Барласа титул правителя клана барласов и, соответственно, Кеша. С этим намерением он стал вассалом Туглук Тимура.

Шараф ад-Дин так комментирует действия Темура: отдаваясь в добровольное подчинение, он приносил себя в жертву общественным интересам вместо своего дяди, чье бегство стало угрозой краха их семейства. Туглук Тимур был рад заполучить такого сторонника: он вознаградил Темура и поручил ему править Кешем.

Теперь Темур приступил к формированию армии кочевников от Окса до Самарканда и союзов с правителями других племен, особенно выбирая тех, кто враждебно относился к Хаджи Барласу. Прежде всего, он сблизился с Хидром Ясаури, который возглавлял племя ясауров и был связан через брак с двоюродным братом Темура – Хаджи Махмудшахом Ясаури. В это время тюрко-монголы рассорились между собой, и ушли из этих мест. Воспользовавшись таким положением дел, внук Казгана, вождь караунасов Хусейн вернулся из Кабула и просил Хидра, Темура и Баязеда Джалаира идти с ним против Байана Сельдуса, чтобы отомстить за убийство своего дяди и других членов семьи. Хидр и Темур согласились, а Баязед, проявив определенный интерес, все же от похода уклонился. Заручившись поддержкой Хидра и Темура, Хусейн приобрел большую силу в улусе. Втроем они направились к Шадману с целью нападения на Байан Сельдуса, но тот, услышав об их приближении, сбежал в Бадахшан; когда же они стали его преследовать, то местный правитель Баха ад-Дин покинул вотчину. Хусейн заявил о своих претензиях на власть в регионе и лидерство в улусе. Так, с помощью Темура и Ясаури власть в улусе вновь вернулась к южной коалиции, и Темур, готовившийся к борьбе с Хаджи Барласом, получил в лице Хусейна сильного союзника. Однако притязания Хусейна встретили сопротивление. Вскоре после возвращения Темура и Ясаури в свои земли они получили от Хусейна весть о том, что Туглук Сельдус, правитель одной части Сельдуса, стал врагом. Хидр и Темур откликнулись, собрали войска и соединились с Хусейном, но Туглук ретировался.

В это время вернулся Хаджи Барлас и начал восстанавливать власть над своим племенем. Прямо он не выступал против Темура, хотя взял себе в союзники Баязеда Джалаира. Услышав об этом, Темур объединил свое войско с армией Хидра Ясаури. Историки спорят насчет исхода первой битвы между ними, но едины в оценке ее последствий: барласские эмиры решили довериться Хаджи Барласу, поэтому большая часть воинов Кеша покинула Темура, за исключением его соратника Чеку Барласа. Чеку и Темур решили подчиниться Хаджи Барласу. Это вовсе не удивительно, так как в ненадежной и постоянно меняющейся системе эмиры часто переходили с одной стороны на другую, а их правители, не желая терять сторонников, соглашались с такими рокировками. Темура вновь приняли в родное племя, и он вскоре стал противником своего недавнего союзника Хидра Ясаури. Теперь Баязед, Хаджи Барлас и Темур выступили против Хидра, которого быстро разгромили. Эта победа расширила земли Баязеда и утвердила Хаджи Барласа в качестве лидера. Таким образом, первая попытка Темура взять власть провалилась.

В марте—апреле 1361 г. Туглук Тимур снова совершил набег, и позиции Темура вновь укрепились. Когда войска тюрко-монголов дошли до Ходжента, Баязед Джалаир сдался, а когда они были около Самарканда, его примеру последовал Байан Сельдус. Хаджи Барлас собирался сделать то же самое. Но узнав, что хан казнил Баязеда, решил сбежать в Хорасан. Хаджи Барлас прошел через Кеш для сбора войск и, преследуемый тюрко-монгольской армией, переправился через Окс в Хорасан, где был схвачен и убит. Темур явился к хану, имел беседу с Туглук Тимуром, и ему опять отдали область Кеш и сделали начальником тумена.

Туглук Тимур, по достоинству оценив молодого человека, назначил его воспитателем своего сына Ильяс-ходжи, которого определил правителем Мавераннахра, а сам тем временем вернулся в Моголистан.

Такое возвышение могло сделать сына Тарагая фактическим господином Мавераннахра, настолько было велико его влияние: он выполнял регентские функции, был хранителем печати и командовал десятью тысячами солдат, но эфемерность этой должности была очевидна – если бы фортуна повернулась к нему спиной, если бы кто-то другой завоевал расположение Ильяс-ходжи, если бы Туглук послушал наветы завистников и заподозрил в нем потенциального соперника, падение Темура было бы еще более впечатляющим, чем восхождение. Выжидательная позиция также была невыгодна: в любой момент враги могли убить его, да и сам Туглук, не колеблясь, казнил бы советника по подозрению в неверности. Возможно, до Темура дошли тревожные слухи или он перехватил послание хана с угрозой для себя, но, как бы то ни было, он решил исчезнуть, оставить двор, бросить печать, десять тысяч всадников и воспитанника. В сопровождении жены Алджай и небольшого количества сторонников он ушел в горы навстречу с судьбой, предназначенной для отважных, которые полагаются на волю Аллаха.

Его целью было найти своего шурина, эмира Хусейна, изгнанного Туглуком, который скрывался где-то на границах Мавераннахра, ожидая подходящего момента для реванша. Изгнанники встретились в пустынном месте и поклялись объединить свои силы против врага. У них было всего шестьдесят воинов.

Правитель Хивы решил схватить их, окружив кольцом из тысячи всадников. В результате яростной схватки в живых осталось пятьдесят солдат противника и правитель, пронзенный копьем Темура.

Пятеро оставшихся в живых беглецов укрылись в горах и несколько долгих дней терпели лишения. Именно тогда Хусейн и Темур решили разойтись, чтобы собрать сторонников в родных местах.

Темур тайно пробрался в Кеш, где его восторженно встретили молодые барласцы. Он беседовал с дервишами, которые обещали предупредить своих собратьев в Самарканде о его скором прибытии. У него созрел дерзкий план распространить восстание и на столицу, где находилась резиденция Ильяс-ходжи. Племена, жившие в окрестностях Самарканда, приветствовали Темура как предводителя в борьбе с захватчиками.

Темной ночью, минуя стражу, Темур проник в центр Самарканда. Днем он прятался в саду рядом с гаремом своего шурина, куда его сестра Туркан-ага доставляла пищу и новости. Ночью, переодетый нищим, ускользая от патрулей, он ходил по базарам и караван-сараям, слушая, о чем говорят люди, встречался с дервишами, которые сообщали ему обо всем, что происходило в Самарканде.

Однажды утром, когда он выходил от сестры, его узнали прохожие и окружили, приветствуя. Предупрежденная шпионом стража бросилась схватить его, но он сумел выбраться из города. За чертой города его уже ждал отряд из пятисот хорошо вооруженных сторонников. Они добрались до Кеша, затем до Кандагара, где находился Хусейн со своими людьми.

Теперь у них было более тысячи всадников в полном вооружении. Чтобы всем обеспечить приличное жалованье, Темур и Хусейн вместе со своими воинами поступили на службу к принцу провинции Систан в качестве наемников для борьбы с мятежными племенами. За несколько недель они усмирили бунтовщиков и восстановили порядок. Принц должен был заплатить им, но, сделав хитрый и коварный ход, что было довольно обычным делом в те времена, условился со своими вчерашними врагами устроить засаду не в меру ретивым чужакам.

Окруженные со всех сторон превосходящими силами, мавераннахрцы сражались с яростным желанием отомстить. Нападавшие, узнав Темура, устремились к нему, дабы уничтожить самого опасного противника. В мгновение ока лучники начали осыпать его стрелами. Одна из них попала в локтевое сухожилие правой руки, другая пронзила правую ногу. Но все-таки враг был отброшен, раны Темура перевязали, и с тех пор он стал известен во всем мире как «хромец», или «ленг», Темурленг – по-персидски.

Во время вынужденного лечения к нему присоединялись все новые и новые люди, желавшие служить ему. Темур сформировал небольшую, но мобильную армию, которая скоро доказала свою боеспособность, разгромив под Балхом войска, посланные Ильяс-ходжой для преграды пути Темуру.

За первым успехом последовал победоносный поход в соседнее царство Бадахшан, но, возвращаясь, войско Темура встретилось с настоящей вражеской армией, укомплектованной лучшими тюрко-монгольскими офицерами, которая стояла на противоположном берегу реки. Смелый маневр, свидетельствующий о появлении нового полководца, позволил Темуру победить превосходящего числом противника.

Оставив Хусейна с половиной армии на берегу охранять единственную переправу, Темур тайно перешел реку выше по течению с остальной конницей и занял холмы в тылу врага. Утром, когда начался бой, он приказал зажечь большие костры на возвышенности и бить в барабаны. Тюрко-монгольская армия решила, что ее окружили большие силы; она не имела возможности перейти на другой берег, так как мост хорошо охранялся, и начала отступать. Темур и Хусейн с обеих сторон обратили противника в бегство.

По окончании сражения Темур послал эскадрон в Кеш, приказав привязать ветки к лошадиным хвостам. Увидев облака пыли, монгольский правитель решил, что Кеш атакует большое войско, и сбежал со своей свитой. Солдаты Темура вошли в город без боя, громко выкрикивая имя своего командира.

Таким образом, в Азии появилась новая легенда о том, как Темур, юный представитель барласцев, разбил целую армию при помощи костров и взял город с помощью пыли.

В 1363 г., через несколько месяцев после этого события, настал черед Ильяс-ходжи, который к тому времени стал правителем Моголистана после смерти Туглук Тимура, но он потерпел сокрушительное поражение под Кешем.

Накануне Темуру приснился сон, где глас небесный пророчествовал ему победу, если он нападет немедля. Проснувшись, он убедил своих воинов в реальности этого послания свыше и повел их в бой, несмотря на меньшую численность и неподготовленную атаку. Это было одно из первых проявлений его провидческого дара, которое убедило современников в том, что он – посланец Провидения.

Ильяс-хан исчез с политической арены Моголистана, и мавераннахрская знать собралась в Самарканде, где с новой силой возобновились распри за обладание верховной властью. Чтобы не допустить анархии в стране, Темур и Хусейн созвали общее собрание эмиров, на котором было решено вернуться к старому обычаю – избирать хана среди потомков Чингисхана. Каждый участник, естественно, имел в виду марионеточного хана, которому можно будет навязывать свою волю.

Нашли человека, потомка «несокрушимого императора», скрывавшегося в монастыре под видом дервиша. Собравшиеся надели на этого наивного и боязливого человека ханский халат, посадили на трон, и каждый из участников прошел перед ним с кубком в руке, девять раз преклоняя колено, согласно монгольскому обычаю приветствовать властителя.

Вечером Темур устроил роскошный праздник для эмиров и одарил их богатыми подарками. «Обязанность хозяина дома – проявлять щедрость к гостям», – сказал он. Такая заявка на право хозяина Самарканда явно не понравилась его шурину и соратнику Хусейну, и он молча ушел в знак протеста.

Собрание присвоило Темуру титул «Сахиб-Киран», т. е. «повелитель созвездий», который избранно получали восточные владыки и который намекал на его провидческий дар и успех во всех предприятиях. После того как деликатный вопрос назначения суверена был решен к удовлетворению эмиров, они разъехались по своим владениям на зиму.

С приходом весны возобновилась агрессивность Ильяс-ходжи. Темур и Хусейн спешно собрали войска и двинулись навстречу захватчикам.

Сражение произошло на берегах реки, но на этот раз удача отвернулась от мавераннахрцев. Очевидно, причиной были разногласия между сторонниками Темура и Хусейна.

В связи с этим напомним любопытную историю о буре, будто бы вызванной монгольским колдуном при помощи магического камня яда.

Предупрежденные солдаты Ильяса оделись в непромокаемые плащи и вырыли укрытия в своем лагере, а мавераннахрцы промокли до костей и всю ночь не могли сомкнуть глаз. Утром они были измученные, усталые и промокшие, а от дождя тетива луков ослабла.

Схватка, вошедшая в историю под названием «грязевая битва», произошла между Чиназом и Ташкентом. В момент сражения начался сильный ливень. Образовалась липкая, скользкая грязь, лошади теряли устойчивость и падали. Темур и Хусейн проиграли сражение. Историки темуридов возлагали вину на Хусейна, и это стало причиной первой серьезной стычки между ним и Темуром.

Они покинули поле боя с остатками войска, и ушли сначала в сторону Самарканда, а потом, признав дальнейшее сопротивление бессмысленным, направились к Амударье, которую перешли, скрывшись в Балхской области.

Такое поведение обоих правителей открывало врагу свободную дорогу на Самарканд. Самарканд в то время не имел ни укрепленных стен, ни цитаделей, где можно было бы укрепиться на случай осады города. Более того, Хусейн не оставил в нем ни гарнизонов, ни военачальников. Таким образом, население древнего города было оставлено на произвол судьбы, на волю победителя – Ильясходжи. К счастью для Самарканда и его многочисленных жителей, в городе в это время находилась значительная группа сарбадаров. Сарбадар значит висельник. Лучше погибнуть на виселице, говорили сарбадары, чем гнуть спину перед монголами. Среди сарбадаров имелись левые группировки, которые мечтали об улучшении положения народа. В ту эпоху сарбадарство широко было распространено в северо-восточном Иране, главным образом, Хорасане и в 1365 г. охватило Самарканд. Это было весьма прогрессивное течение, ставившее своей основной задачей освобождение родной страны от монгольского ига. Сарбадарство широко поддерживалось демократически настроенными жителями городов, прежде всего, ремесленниками и учащейся молодежью, лавочниками, за пределами городов – крестьянством и средними землевладельцами.

Только феодальная аристократия, высшее мусульманское духовенство да крупное купечество были довольны монгольскими порядками и враждебно относились к сарбадарской пропаганде. Однако и в сфере феодальной аристократии, особенно среди патриотически настроенной молодежи, были и сочувствовавшие сарбадарам.

Когда весть о приближении тюрко-монголов Ильяс-ходжи дошла до жителей Самарканда, начались большие волнения. Сарбадары призывали народ оказать сопротивление тюрко-монгольскому войску. Среди самаркандских сарбадаров особенно выделились Мавлан-заде Самарканди – учащийся самаркандского медресе, Абу Бакр Калави, согласно Шами – трепальщик хлопка, а у других авторов – староста квартала трепальщиков хлопка, и Хордак Бухари – хороший стрелок из лука. Когда в соборной мечети собралось около 10 тыс. человек из знати и простого народа, Мавлан-заде, опоясанный мечом, выступил с горячей речью. Он говорил о том, что правитель, взимавший незаконную подушную подать под видом пошлин и хараджа, в часы опасности бросил население города на произвол судьбы, что жители города не спасутся, если дадут за себя даже самый большой выкуп, что спасение только в сопротивлении и борьбе. Мавлан-заде обратился с вопросом: кто возьмет на себя защиту ислама, но знать безмолвствовала. Тогда Мавлан-заде спросил простой народ, окажут ли они ему содействие, если он примет на себя ответственность. И те поддержали Мавлан-заде.

Получив полномочия народа, сарбадары под руководством Мавлан-заде и Абу Бакра, который имел большие связи в среде самаркандских ремесленников, начали энергичную подготовку к обороне родного города. Задача была очень трудной: Мавлан-заде составил списки годных к военной службе людей и привлек к работам по укреплению города самые широкие слои населения. Сарбадары использовали узкие улицы города для возведения на них баррикад. Свободной была оставлена, по-видимому, только главная улица города. В наиболее важных и выгодных для обороны пунктах были расставлены лучники. Все было рассчитано на то, чтобы впустить конных тюрко-монголов в свободный проход, а с флангов, со стороны забаррикадированных узких улиц, нанести им тяжелый удар. Тюрко-монголы не подозревали, что их ожидает в Самарканде, и предполагали легко овладеть городом. Однако они ошиблись: когда передовые отряды прошли засаду, Мавлан-заде дал сигнал, и на врага посыпались стрелы, камни и палки.

Тюрко-монголы не смогли взять город и окружили его тесным кольцом. Осажденные начали испытывать голод, и тут чудо спасло Самарканд: страшная эпидемия уничтожила всех лошадей армии противника. Тюрко-монголы спешно сняли осаду, потеряв, по одним данным, тысячу, а по другим – две тысячи человек.

Это был конец Ильяс-ходжи. Он хотел уйти в Моголистан, но на границе его убил эмир Камар ад-Дин, предводитель клана дуглатов, и захватил власть.

Весть о победе сарбадаров над Ильяс-ходжой дошла до эмира Хусейна и Темура. Зиму последний проводил в Кеше, а Хусейн – на берегу Амударьи. Весной они сошлись и направились к Самарканду. Остановились они у самого города, в местности Канигиль. Они дали знать сарбадарам, что одобряют их поведение и хотят их видеть. Сарбадары поверили «добрым» намерениям эмиров, и действительно, на приеме им были оказаны знаки внимания. Однако, когда на следующий день они вновь появились в ставке Хусейна и Темура, их вероломно схватили, связали и казнили всех, за исключением Мавлан-заде, которого своим заступничеством перед Хусейном спас Темур. Что в этой ситуации руководило Темуром? По-видимому, между Хусейном и Темуром существовало разногласие по вопросу о сарбадарах. Есть основания полагать, что Темур имел с некоторыми из них старые связи, особенно с сарбадарами из знатной среды.

Покончив с сарбадарами, особенно с таким выдающимся из них, как Абу Бакр, Хусейн и Темур вновь подчинили себе Самарканд. Произошло это в конце весны 1366 г. Совместное пребывание в лагере Конигиль было в известной мере испытанием дружбы Хусейна и Темура. Между обоими эмирами усугубились недоразумения, которые трудно было преодолеть.

Темур предпринял неожиданную кампанию против авторитарных устремлений своего шурина. Тот добивался признания его в качестве фактического правителя Мавераннахра, напоминая о своем родстве с Казганом. Опираясь на чисто номинальную власть хана, недавно избранного в Самарканде, Хусейн решил наложить налог на эмиров для создания государственной казны, причем особо большие налоги налагались на эмиров и военачальников, близких Темуру. Тем самым он хотел одновременно унизить оппозицию.

Это была грубая ошибка с его стороны, так как эмиры, потерявшие большую часть состояния во время «грязевой битвы», обеднели и вынуждены были обратиться за помощью к вождю барласов, которому пришлось опустошить свои сундуки, чтобы помочь им. Он даже отдал драгоценности своей жены, сестры Хусейна.

Теперь стало ясно для всех, что эмир Хусейн – жадный тиран, а Темур – щедрый и надежный господин. Впрочем, от последнего именно таких действий и ждали. Этим актом щедрости он приобрел в среде своих военных помощников большую популярность. Хусейн же, напротив, нажил немало недругов среди влиятельных людей. Уже в лагере под Самаркандом оба понимали, что каждый из них является помехой другому. Расхождения между ними с каждым годом усиливались, и волей-неволей оба эмира втягивали в круг своих единомышленников мавераннахрских владетелей. Феодальная анархия в стране не могла продолжаться бесконечно. Наряду с феодальными сепаратистскими силами, в самом обществе того времени накапливались силы, заинтересованные в феодальном объединении, в сложении прочной государственности. Объединения хотели купцы, ремесленники и мусульманское духовенство, а также земледельческое население. Хотя между Темуром и Хусейном не было столь резких противоречий, какие в свое время имелись между Кебекханом и чагатайскими кочевыми беками, однако Темур лучше, чем Хусейн, понимал требования настоящего периода и, не теряя времени, подготавливал в среде духовенства и городского населения сочувствующие ему группы.

Этот тандем с самого начала был обречен. Хусейн был могущественнее: кроме Мавераннахра, у него было собственное царство в Афганистане с городами Балх, Кундуз, Хулм и Кабул. Темур же прочно держал власть в своих землях – Кеше и Карши, на самых подступах к Самарканду, и был более сильной и яркой личностью.

Смерть жены Темура еще больше разделила их. Сначала Хусейн выдворил Темура из Карши. Затем Темур силой вернул себе этот город и, кроме того, захватил Бухару. В ответ Хусейн с большой армией вышел из своей резиденции в Сал-и Сарае, к северу от Кундуза, чтобы снова захватить Мавераннахр. Он отобрал Бухару и Самарканд, а Темур ретировался в Хорасан. Однако воинская отвага Темура была вне всяких сомнений: он мог сражаться рядом с солдатами, когда это было необходимо, но в политическом смысле проявлял осторожность, коварство и умел выжидать удобного момента. Темур не погнушался заключить договор с илийскими тюрко-монголами и тем самым спровоцировать их на вторжение, которое предполагалось на следующую весну. Таким образом, очистив Мавераннахр от чагатайских тюрко-монголов Или, он был готов отобрать страну у Хусейна с их же помощью. Здесь следует отметить, что Темур не осуществил этот план, потому как, опасаясь нового тюрко-монгольского нашествия, Хусейн предложил Темуру мир, ссылаясь на мусульманскую веру, которая связывала их друг с другом, на необходимость объединиться, дабы не допустить, чтобы полуязычники Или и Юлдуза разграбили священные земли Мавераннахра.

Темур того и добивался. Он сделал вид, будто его глубоко тронули слова соперника, и даже сказал, что давно мечтает действовать сообща во благо родины. Мир был восстановлен, так же, как и статус кво: он вернул свою область Кеш.

Этот случай представляет собой яркий образчик восточной хитрости. Внешне Темур исправно играл роль союзника Хусейна: он помог ему подавить мятеж в крепости Кабула, затем усмирить воинственных горцев Бадахшана. Но теперь в его помощи сквозила настороженность, принуждение и даже угроза. Хусейн понимал, что Мавераннахр будет находиться в руках соперника, поэтому все больше замыкался в Афганистане; он спешно отстроил заново крепость Балх, что весьма не понравилось Темуру.

«Когда Бог чего-то хочет, – говорится в „Зафарнаме“, – он представляет причины, на основании которых можно исполнить Божий замысел. Темуру и его потомкам он предназначил азиатскую империю, предвидя мягкость его правления, которое в конечном счете сделало его подданных счастливыми». Такой высокопарный тон в этой ситуации вполне уместен. Шараф ад-Дин морализирует на тему жадности Хусейна, его упрямства, которое отдаляло от него других феодальных правителей, его неразумного, с точки зрения политики, поведения. В стране распускались слухи, представляющие Хусейна, естественно, в негативном свете и обвиняющего его в заговоре против Темура. Однако сам Темур без предупреждения, неожиданно напал на Хусейна. Он вышел из Кеша, переправился через Амударью недалеко от Термеза и вторгся в Бактрию – владение соперника. Застигнутый врасплох, гарнизон Кундуза сдался, затем сдался правитель Бадахшана, а Темур неожиданно появился под Балхом и осадил его. Находившийся в городе Хусейн оказался в ловушке, без надежды на спасение, посему он вынужден был капитулировать.

Итак, Темур и Хусейн отвоевали у врагов добрую часть Мавераннахра. Но их отношения к тому времени были исчерпаны. И мы предполагаем, почему. Вклад Хусейна в их союз был более значителен: его войска – могущественнее, казна – богаче, и он сам занимал более высокое положение. Напротив, авторитет Темура среди воинов, его отвага и воинский талант намного превосходили личные качества Хусейна. И тот оказался побежденным. Согласно хроникам, Темур хотел сохранить ему жизнь, но его сподвижники убили Хусейна. Скорее всего, Хусейн не питал особых иллюзий относительно своей участи: после поражения он пытался скрыться в развалинах и стал жертвой предательства. Однако есть основания полагать, что Темур не хотел отдавать приказ о казни противника. Он сказал: «Предоставь того, кто оскорбил тебя, Времени и Судьбе: они отмстят лучше, чем ты сможешь сделать это сам».

Как только стало известно о смерти Хусейна, все знатные люди Мавераннахра поспешили в Балх, чтобы засвидетельствовать почтение победителю. Темур объявил им о своем желании стать властителем Мавераннахра в соответствии с обычаем, установленным Чингисханом.

10 апреля 1370 г. Темур занял место на квадратном куске из белого войлока, надел на голову золотую корону и подпоясался царским поясом. Присутствующие девятикратно преклонили колени, вручили почетный кубок, затем осыпали его золотыми монетами и драгоценными каменьями. По окончании церемонии новый властелин объявил подданным, что титул его будет не хан, а Великий эмир и что религия, которой он верен, – ислам. В это время ему исполнилось 34 года.

Темур начал с того, что распорядился вернуть в казну деньги и драгоценности, отобранные покойным Хусейном, затем приказал казнить часть жителей Балха, которые поддерживали его соперника. Этим жестоким актом Великий эмир не имел в виду мщение: он установил власть, основанную на терроре, который должен был предостеречь население от следования примеру тех, кто проявил сочувствие его противникам. Постепенное расширение империи и одновременно резкое увеличение численности подданных вынуждали его и в дальнейшем вести жесткую политику по отношению к своему народу, поскольку мятежи, как правило, начинались в то время, когда он находился в походе.

Вначале Темур пожелал сделать своей столицей Кеш, но удаленное положение города, труднодоступность, особенно в зимнее время, и невозможность расширения его границ заставили Темура отказаться от своего первоначального замысла.

Он отправился в Самарканд, который больше подходил для столицы благодаря своему богатому прошлому и географическому положению. Просторный, богатый и удачно расположенный Самарканд пользовался тысячелетним приоритетом, о котором не забывали ни тюрки, ни иранцы. Помнили и о расцвете греко-римской цивилизации с ее восхитительной культурой, сформировавшейся в результате симбиоза греческого и согдийского гениев и развившейся в рамках Кушанского государства, которое уничтожили иранские сасаниды. Тюрки или родственные им народы (известные как эфталиты) пришли туда в 420 г. Согдийский язык иранских корней в ту пору имел статус межнационального языка всей Центральной Азии, а Шелковый путь сделал Самарканд одним из главных перевалочных пунктов. Виноград, золотая и серебряная посуда, льняные ткани, ароматические масла, изделия городских ремесленников, а также танцовщицы были хорошо известны и пользовались спросом даже в Китае. С появлением здесь арабов пришел и ислам. Самарканд стал для них, как и для их предшественников, воротами Востока. Именно в эту эпоху впервые была изготовлена бумага, заменившая собой папирусы и пергамент.

Самарканд был сверх всего прочего чем-то вроде святилища, местом почти священным. Задолго до Александра Македонского, там жил Афрасиаб, которого воспел в «Шах-наме» Фирдоуси и коего тюрки впоследствии сделали одним из главных своих героев. По прошествии некоторого времени там преставился двоюродный брат Пророка Мухаммеда Аббас.

В 1370 г. Темур из Кеша переехал в столицу своей империи Самарканд, где прежде всего начал строить крепкие стены, цитадель и дворец. Хорошо укрепленный Самарканд был необходим Темуру как надежный оплот против возможных выступлений его врагов, противников объединения Мавераннахра.

Первым его шагом был созыв всех знатных людей страны на курултай, или «великое собрание», на просторную равнину, окружавшую город. Это было предпринято в знак уважения обычаев монгольских властителей, которые таким образом производили смотр своих вассалов перед военными походами. Почти все эмиры откликнулись на приглашение и получили за это вознаграждение, а отсутствовавшие были объявлены бунтовщиками.

Темур хорошо понимал, что стране необходима твердая власть, которая могла бы прибрать к рукам непокорных и беспокойных владетелей, особенно кочевых – тюрко-монгольских эмиров среди джалаиров, барласов, сульдусов и др. В этом стремлении его активно поддерживали жители городов и крестьянство, а также представители влиятельного мусульманского духовенства. Вместе с тем Темур проникался настроением большинства владетелей Мавераннахра. Свою среду он знал очень хорошо, поэтому не только учитывал, как крепко сидит у мавераннахрских владетелей желание провести удачный поход и сорвать большую добычу, но и сам имел к этому вкус. Большой государственный ум сочетался у Темура с привычками феодала-владетеля, который не упустит случая захватить у соседа добро, если для этого есть у него достаточная сила.

Поэтому Темуру оказалось труднее удержать власть в улусе, чем взять ее. Он скоро почувствовал, что опасность угрожает как со стороны тех, кто помог ему прийти к власти, так и со стороны тех, кого он покорил силой.

План Темура превратить Мавереннахр в основу паназиатской империи с самого начала натолкнулся на препятствия, казавшиеся непреодолимыми.

Пропасть, разделявшая жителей городов, приобщившихся к персидской культуре, и грубых полукочевников, существовала всегда. Первые боялись и презирали жестоких и суровых всадников, которые разговаривали на вульгарном тюркском языке, последние с высокомерием относились к «изнеженным» горожанам, которые пользовались изысканным языком, понятным лишь немногим. Эта ситуация отразилась в иронической пословице: «Даже тюркская собака, входя в город, должна лаять по-персидски». Принадлежность к разным этническим группам и верованиям разделяла население.

Чтобы выглядеть безусловным и мудрым правителем в глазах всех жителей, Темур должен был, прежде всего, примирить обе группы, составлявшие большинство населения страны.

С одной стороны, это были мусульмане, жившие в городах и служившие в армии, а с другой – тюрки и монголы, сохранившие верность монгольским обычаям и верованиям и составлявшие многочисленные кланы, участие которых было необходимо для формирования армии и защиты границ государства.

Чтобы успокоить мусульман, Темур, отдавая дань уважения членам семьи Пророка, «садатам», взял под защиту улемов и дервишей, часто советуясь с ними, подавая пример набожности, строя мечети, медресе и приюты для бедных. Он даже приказал построить деревянную разборную мечеть, чтобы возить ее с собой во время походов. Наконец, он объявил, что мусульмане будут жить по законам шариата.

Для тех, кто тосковал по монгольским временам, он оставил в армии Ясу, сборник правил, составленный Чингисханом. Темур не принуждал приверженцев Тенгри к переходу в ислам и не притеснял шаманов. Сам он публично принял некоторые монгольские обычаи, которые практиковали ханы: почтительное отношение к вассалам, коленопреклонение в момент подачи хану кумыса – как знак поклонения Тенгри, поскольку только суверен находился на вершине горы и мог благодарить Синее Небо за победы.

Он посадил на трон принца, потомка Чингисхана – Суюргатмыша, объявив, что сам он – всего лишь его генерал. В действительности же этот хан во всем подчинялся ему, Темуру, сопровождая его в походах, и не имел никакой власти, кроме командования элитным отрядом. С такими разными людьми Темур создавал ядро непобедимой армии, с которой он завоюет полмира.

По мере укрепления власти Темура сила применялась все чаще, и все больше случалось казней. Очень немногие племенные эмиры были казнены или отстранены от правления до тех пор, пока они не восставали открыто и неоднократно. Когда Темур приказывал казнить кого-нибудь, он следовал практике прежних властителей и отдавал обвиняемого в руки того, кому тот навредил. Жестокость проявлялась по соображениям безопасности и по возможности обращалась во благо подданных. Если Темур был мягок к вождям племен, еще мягче он вел себя по отношению к племенам. Из многих племен, которые сопротивлялись ему, ни одно не было уничтожено, и только над одним был поставлен эмир, совершенно чуждый этому племени.

Первыми предали Темура бывшие союзники его противника. Среди них самым активным был Муса Тайчиут, который, в сущности, дезертировал еще до решающей битвы Темура с Хусейном. Его хотели схватить, но он бежал сначала на север, затем, узнав, что там небезопасно, – в Шабуркан к Зинде Хашаму Аларди. Когда Темур созвал эмиров улуса на курултай, Зинда Хашам и Муса не приехали туда. Затем они выступили более решительно. Они поднялись и убили двух арлатских эмиров, которые были настроены враждебно к Хусейну и намеревались поздравить Темура с победой. Тогда Темур обратился к родственнику Зинды Хашама, Олджейту Аларди, чтобы тот призвал его к порядку. Олджейт оказался неспособен сделать соответствующие внушения Зинде Хашаму. Темур, не желая вмешиваться во внутренние дела племени, послал к Зинде Хашаму сына Олджейта, Хаджи Юсуфа, но тот пленил его. Тогда Темур, не стерпев оскорбления, собрал войско и пошел на Шабуркан. Зинда Хашам капитулировал, предал Мусу и отдал Темуру в заложники своего младшего брата. Темур не мог позволить себе сурово обойтись с двумя такими влиятельными эмирами, как Муса и Зинда Хашам, поэтому он вынужден был простить обоих и вернуть им власть.

В 1371–1372 гг. Темур начал обращать взор за пределы улуса. Он совершил поход против суфийской династии Кунгират, которая контролировала Хорезм, и в районы Ферганы, Или и Таласа против Камар ад-Дина и других монгольских эмиров, которые взяли власть в Моголистане после убийства Ильяс-ходжи.

Таким образом, едва успев утвердиться на троне Мавераннахра, Темура вновь погнала в поход война в старом ханстве Чагатая, в восточной его части. На этой земле началось восстание.

Ранее ведущее положение в Моголистане занимало семейство монгола Дуглата: оно почти полностью контролировало Кашгарию с центром в Аксу и, кроме того, владело большой территорией в чагатайской зоне Или, где находилась ханская ставка. В 1347 г. дуглатского эмира Пуладжа после нескольких лет анархии сместил с престола Или чагатайский хан Туглук Тимур. После смерти Пуладжа, которая случилась в царствование Туглук Тимура, титул «улус-беки» (примерно то же, что и комендант дворца) был отдан его юному сыну Худайдаду. Брат Пуладжа, эмир Камар ад-Дин, который жаждал получить этот пост, напрасно просил его у хана Туглук Тимура, за что после смерти последнего отомстил, убив Ильяс-ходжу, сына покойного хана. Камар ад-Дин сверг чагатайскую династию и узурпировал титул хана. Камар ад-Дин, тюрк по происхождению, правил Моголистаном, государством, образовавшемся при распаде улуса Чагатая и занимавшем территории Восточного Туркестана, Семиречья, части южной Сибири, примерно с 1366 по 1390 г.

Хан Камар ад-Дин был особо крепким орешком, хорошо знающим военное искусство засад и скрытых маневров.

Именно против Камар ад-Дина совершил Темур ряд походов, менее удачных, чем его операции в Иране, Дели или Анкаре, но в чем-то более знаменательных, потому что они проводились на «более трудной» территории против хитрого и умного врага. Это были превентивные меры с целью защиты Мавераннахра от регулярных набегов кочевников.

Походов на Моголистан, согласно хроникам, было семь, последний из них Темур совершил в 1389–1390 гг. Здесь следует отметить, что особенностью военных экспедиций, несмотря на их четкую стратегию и безупречную тактику, было то, что их зачастую приходилось повторять. Масштабы военных действий Темура были огромны: от Волги до Дамаска, от Смирны до Ганга и Юлдуза; его экспедиции в такие разные регионы следовали одна за другой и вовсе не в географическом порядке. Он действовал от Ташкента до Шираза, от Табриза до Ходжента в зависимости от маневров противника; поход в Россию имел место между двумя кампаниями в Иране, поход в Центральную Азию – между двумя экспедициями на Кавказ. Такая политика ведения войн в корне отличалась от четкого планирования военных экспедиций Чингисхана: походы в Монголию, походы на Дальний Восток, походы в Туркестан и Афганистан и снова на Дальний Восток.

Темур в конце каждой успешной кампании оставлял страну без всякого контроля, не считая Хорезма и Ирана, и то это имело место только в самом конце его царствования. Правда в том, что он беспощадно уничтожал всех своих врагов, и за ним оставались в качестве урока пирамиды человеческих голов. Но оставшиеся в живых забывали страшный урок и скоро возобновляли тайные или открытые попытки мятежа, так что ему приходилось повторять походы, которые отвлекали его от достижения основной цели. Багдад, Брусса (Бурса), Сарай, Кара-Шахр и Дели были уничтожены, но он не сделал того же с Османской империей, Золотой Ордой, Моголистаном или Индийским султанатом; даже джалаиры Ирана взбунтовались, как только он ушел. Таким образом, Темур был вынужден трижды покорять Хорезм, Моголистан – семь раз, Восточный Иран – дважды, Западный Иран – не менее трех раз, не считая двух кампаний в Россию и других военных походов.

Тактика «выжженной земли», излюбленная тюрко-монголами, применялась Темуром выборочно, потому что он не был «чистым» кочевником, а, скорее, представителем оседлого народа, вынужденного вести кочевую жизнь из-за своей жажды власти, которая не давала ему ни сна, ни покоя. Он любил города, сады, возделанные поля, но, когда ему случалось вырубать деревья или сжигать посевы, это диктовалось необходимостью обречь непокорного врага на голодную смерть.

Чисто географический подход к завоевательной деятельности Амира Темура неоправдан, здесь следует исходить из геополитических расчетов.

При обобщающем взгляде на военные кампании, проведенные Амиром Темуром в течение трех десятилетий его правления, мы видим, что он стремился выстроить державу, состоящую из трех концентрических зон. Средняя Азия, Балх и Восточный Хорасан представляют собой ядро его империи, располагавшееся между Аралом, Каспием, Балхашем, Тянь-Шанем и Гиндукушем. Стабильность ядра активно подкреплялась локализацией, а отчасти и ликвидацией смут во второй зоне, которую образовывали территории пяти междуречий: Урала – Волги, Оби – Иртыша, Тигра – Евфрата и, в меньшей степени, Инда – Ганга и Хуанхэ – Янцзы. Этот пояс рассматривался Темуром в качестве гласиса его среднеазиатской крепости. Наконец, в третью зону входили более отдаленные приморские государства. Если бы там существовали конкурентные центры силы, они не должны были непосредственно угрожать империи Темура. Впрочем, таковых практически не было за исключением набиравшего силу Османского султаната, который Темур и сокрушил. Московская Русь опасности для Амира Темура не представляла. Столь же отдаленный минский Китай, к тому же ослабленный гражданской войной 1399–1402 гг., также вряд ли рассматривался Темуром в качестве серьезного противника. Таким образом, главной заботой Темура были контроль над «Ираном и Тураном» на юге и влияние на ситуацию во всем евразийском степном поясе – на севере.

Но вернемся к хронике походов Темура на Моголистан. Первые два похода против воинствующего хана Камар ад-Дина Темур предпринял весной и осенью 1371 г. Первый поход закончился перемирием; во время второго Темур, выйдя из Ташкента через Сайрам, расположенный к северу от города, двинулся в сторону селения Янги на Талас, известный также как Аули-Ата. Там он обратил кочевников в бегство и захватил большую добычу.

В 1375 г. Темур осуществил третий поход. Он вышел из Сайрама и прошел через районы Таласа и Токмака по верхнему течению реки Чу. Камар ад-Дин, используя обычную тактику кочевников, отошел к Отару – городу в верхнем течении Или около одного из северных отрогов Ала-Тау. Джахангир, старший сын Темура, захватил противника врасплох, и тот отступил к Или. Темур разорил эту часть района Или, которая представляла собой центр бывшего восточного ханства Чагатая, затем, очевидно, двинулся в долину верхнего Нарына, потому как в «Зафарнаме» описывается его движение вдоль рек Арпа и Язи к северо-западу от Кашгара. Он захватил в плен принцессу Дильшад-ага, дочь Камар ад-Дина, и поместил ее в свой гарем. Темур возвратился в Самарканд через Узген и Ходжент.

Но Камар ад-Дин не был разгромлен. Когда армия Темура вернулась в Мавераннахр, он вторгся в Фергану, провинцию, принадлежавшую Темуру, и осадил город Андижан. Разъяренный Темур поспешил в Фергану и долго преследовал противника за Узгеном и горами Яссы до самой долины Ат-Баши, южного притока верхнего Нарына.

Вступив в этот район Тянь-Шаня, Темур попал в засаду, устроенную Камар ад-Дином. Он ускользнул только благодаря собственной храбрости, своему копью и мечу, но затем вновь вернулся и обратил противника в бегство.

Еще раз отбросив тюрко-монголов, он увидел один из своих вещих снов, которые посещали его в экстремальные моменты жизни: он видел своего старшего сына Джахангира в агонии. Охваченный беспокойством, он спешно вернулся в Самарканд. Подъезжая к городу, Темур увидел, что все население собралось у крепостных валов. У всех жителей на плечах были кусочки черного или синего войлока – знак траура, и они громко оплакивали Джахангира, который умер от скоротечной болезни в возрасте 20 лет.

Темур был потрясен горем, потому что очень любил своих детей, в отличие от других восточных правителей, его современников, в чьих семьях совершались убийства, заключение в тюрьмы и увечья самых близких родичей. Темур никогда не допускал ни малейшей вражды между членами своей семьи.

В 1376–1377 гг. Темур совершил свой пятый поход против Камар ад-Дина. Он разбил его армию в ущельях западнее Иссык-Куля и преследовал до Кочкара.

В «Зафарнаме» упоминается шестой поход Темура в район Иссык-Куля против Камар ад-Дина в 1383 г., но хану опять удалось ускользнуть.

В 1389–1390 гг. Темур активизировал свои действия, чтобы основательно разгромить Камар ад-Дина. В 1389 г. он перешел Или и пересек район Имиль по всем направлениям, к югу и востоку от озера Балхаш и вокруг Ата-Куля; эти земли позже стали русской провинцией Семиречье и китайским протекторатом Тарбагатай, а тогда были самым центром Моголистана. Он послал свои самые быстрые эскадроны прочесать эти исторические степи, где когда-то была ставка хана Чагатая, а его авангард тем временем преследовал тюрко-монголов до Черного Иртыша, южнее Алтая. Затем его армия, двигаясь раздельными колоннами через Тянь-Шань, прошла от Балхаша до Баграч-Коля. Встреча состоялась в долине Юлдуза, куда Темур добрался через долину Кунгеза. По свидетельству «Зафарнаме», его передовые отряды дошли на востоке до Кара Ходжи, т. е. почти до Турфана.

Среди предводителей тюрко-монголов, с которыми Темур сражался в тех местах, «Зафарнаме» называет хана Хизр Ходжу, наследника чагатайского дома, которого сверг узурпатор Камар ад-Дин, и Хизр Ходжа сбежал сначала в Хотан, потом в Лобнор, где он пытался основать новое царство, силой обращая последних уйгуров Турфана в ислам. Хотя главный противник Темура Камар ад-Дин был также врагом Хизра Ходжи, Темур, не задумываясь, напал на последнего, очевидно опасаясь, что дом Чагатая соберет новые силы в Уйгурстане. Хизр Ходжа был разбит и скрылся в Гоби. Победитель созвал военный совет в Чалише и разделил взятую у кочевников добычу. «Зафарнаме» сообщает, что, обосновавшись в сердце Центральной Азии, Темур взял на себя роль наследника Чингисхана. На самом деле он покончил с монгольским владычеством в Восточном Туркестане в тот самый момент, когда набиравший силу Минь разгромил монголов в Китае.

Прежде чем вернуться в Самарканд, Темур послал своего сына Умаршайха вперед, из Юлдуза через Турфан на Кашгар. Мы не знаем, выбрал ли он этот путь для себя и основных сил армии или же возвращался из Юлдуза через Или, Чу и Талас.

В то время, пока Темур находился в Гоби, его главный враг, хан Камар ад-Дин, оставался непобежденным. Не успела армия Темура вернуться в Мавераннахр, хан Камар ад-Дин снова установил свою власть в долине Или. Поэтому в 1390 г. Темур вновь отправил против него войска. Из Ташкента они прошли Иссык-Куль, переправились через Или в районе Алмалыка, продвинулись за Кара-Тал и преследовали армию Камар ад-Дина до Черного Иртыша, где и потеряли его след. Камар ад-Дин исчез на Алтае, и о нем больше не слышали. Солдаты Темура развлекались тем, что выжигали имя своего полководца на стволах алтайских сосен, затем по берегу Балхаша вернулись в Мавераннахр.

Исчезновение Камар ад-Дина позволило Хизру Ходже вернуть себе трон Моголистана. Новый глава дома Дуглата, эмир Худайдад, племянник Камар ад-Дина, который считался легитимистом, сам призвал Хизра Ходжу и помог ему взять власть. Новый хан был убежденный мусульманин. По духу он был близок Темуру, и скоро между ними был заключен мир. Примерно в 1397 г. Хизр Ходжа отдал свою дочь в жены Темуру, который очень высоко ценил этот союз, так как он ввел его в знатный чингисидский род.

Хизр Ходжа умер в 1398 г., и трон Моголистана наследовали три его сына. Все трое имели покровителем дуглатского эмира Худайдада. Темур, воспользовавшись смертью своего тестя, отправил новую военную экспедицию в Кашгарию (1399–1400 гг.). Войска под командованием Мирзы Умара, его внука, вошли в Кашгар, разорили Яркенд, взяли город Аксу (жители которого откупились тем, что выдали богатых китайских торговцев, живших среди них), затем один отряд отправился на северо-запад грабить Баи и Куча. После этого Мирза Умар направился в Хотан, жители которого встретили его дарами и объявили себя подданными Темура. В Самарканд он возвратился по Андижанской дороге через Фергану.

Вернемся вновь в 1371 г. Осенью Темур направил в Хорезм посланника с письмом к правителю Хусейну Суфи, в котором он требовал подати с Хивы и Кята за последние пять лет. Посланник вернулся с грубым ответом Хусейна. Темур вновь послал представительство в Хорезм, но Хусейн приказал заключить их под стражу, что, по сути, и послужило причиной первого похода Темура против Хорезмского государства.

А предыстория требований Темура такова.

Включавший в себя нижнее течение Амударьи и ее дельту в месте впадения в Аральское море, Хорезм играл значительную, хотя и недолгую роль в истории Востока на исходе XII в. и первые 18 лет XIII в. во время царствования «великой хорезмской династии» тюркского происхождения, которую изгнал в 1220 г. Чингисхан. После чего Хорезм вошел в состав Кыпчакского ханства, а между 1260 и 1264 гг. был захвачен Алагу, ханом чагатаидов, низвергнувшего золотоордынского хана Берке. Затем Хорезм стал частью Чагатайского ханства, что соответствовало его географическому положению. Но длилось это недолго. Вскоре, как отмечает Бартольд, Хорезм разделился на кыпчакскую и чагатайскую части: кыпчаки контролировали дельту Сырдарьи и Ургенч, а чагатайцы управляли южным регионом, включавшим в себя Кят и Хиву. После 1360 г. тюркский правитель племени кунградов по имени Хусейн Суфи воспользовался анархией в Кыпчакии и создал независимое ханство Хорезмское. Затем он отобрал Кят и Хиву у мавераннахрцев. Но когда правителем Мавераннахра стал Темур, он потребовал оба этих города (1371 г.). Хусейн Суфи сделал первый враждебный шаг, и Темур захватил Кят и запер противника в Ургенче. Во время осады Хусейн Суфи умер, а его брат Юсуф Суфи унаследовал престол и поспешил заключить мир, согласившись вернуть Кят и Хиву. Но вскоре, воспользовавшись тем, что Темур воевал с Моголистаном, Юсуф попытался отвоевать отданные города.

Как только Темур узнал об этом, он покинул Моголистан и со своими мобильными отрядами прибыл в Хорезм. Зимой 1373 г. Юсуф спасся бегством, попал в окружение и избежал уничтожения только благодаря красоте дочери, принцессы Ханзадэ. Очарованный ее роскошными формами, суровый завоеватель пожелал сделать ее женой своего старшего сына Джахангира. В обмен на согласие правитель Хорезма получил прощение.

Торжественный кортеж сопровождал принцессу в Самарканд, где состоялась свадьба (1374 г.) со всей пышностью, какую Темур любил демонстрировать в периоды передышек между походами.

На следующий день после свадьбы Темур отправился на поиски неуловимого Камар ад-Дина.

В 1375 г., после окончания траура по сыну Джахангиру, Темур еще активнее продолжил борьбу против своих соседей. Он снова был занят Моголистаном. Тем временем Юсуф Суфи, несмотря на первое поражение, решил, что настал подходящий момент, чтобы отвоевать Кят и Хиву. Как только он осадил их, Темур, совершив молниеносный рейд, вернулся и отбросил противника. Но Темура потребовал в Самарканд бунт двух его военачальников.

Заключенный с Хорезмом мир был кратковременным.

В 1379 г., когда Темур воевал с тюрко-монголами севернее нижнего течения Сырдарьи, Юсуф Суфи грабил страну вокруг Самарканда, углубляясь все дальше в Мавераннахр. Этого опасного соседа, который угрожал столице в отсутствие Темура, необходимо было нейтрализовать. Именно тогда Юсуф объявил, что вызывает Темура на смертный бой.

В назначенный день, в назначенном месте, у больших ворот Ургенча, Темур в боевых доспехах появился на своем любимом коне, готовый к поединку. Что касается Юсуфа, то он в последнюю минуту струсил и не вышел к противнику. Презираемый подданными, потерявший всякий авторитет, правитель Хорезма умер от отчаяния спустя несколько недель.

После трехмесячной осады город был взят штурмом, и царство Хорезм вошло в состав Мавераннахра. Часть жителей Ургенча уничтожили, как не пожелавших подчиниться по второму требованию и как участников бунта против власти Великого эмира во время его отсутствия.

Темур впервые применил жесткий метод устрашения, которым впоследствии пользовался в непокорных странах. На этот счет был даже издан декрет. Когда его войска подходили к крепости, осажденным делали первое предложение о сдаче. В случае согласия им, как правило, оставляли жизнь, но требовали большой выкуп и клятвы о безусловном повиновении. Когда гарнизон и жители отвергали первый ультиматум, Темур приказывал подрывникам взорвать слабо укрепленные места обороны, чтобы обеспечить продвижение армии.

Однако прежде чем начать штурм, осажденным посылали последнее предупреждение. Немедленная сдача давала возможность жителям избежать истребления, а городу – разрушения. В любом случае наказание было суровым: уничтожение гарнизона, разграбление домов, разрушение крепостных стен и взятие заложников. Отказ принять последний ультиматум означал немедленный тотальный штурм, который всегда приводил к взятию города. Не было крепости, которая могла бы устоять перед Великим эмиром. Тогда участь осажденных была ужасной: полное разграбление, насилие, истребление почти всех жителей, обращение оставшихся в рабство и уничтожение жилищ огнем. Против бунтовщиков Темур применял самые жестокие меры: в назидание другим у разрушенного дотла города возводили пирамиды из отрубленных человеческих голов.

Используя такие исключительные меры, Великий эмир хотел поддерживать порядок, «свой порядок», и тем самым обеспечивать повиновение жителей покоренных районов, так как он не располагал достаточными силами, чтобы оккупировать и контролировать все земли своей империи, которая с каждым днем разрасталась, и все сложнее было ею управлять.

Впрочем, необходимо внести некоторые уточнения в то, что говорилось выше о жестокости завоевателя. Темур всегда пытался договориться с противником, прежде чем начать необратимый процесс применения силы.

Он уважал неприкосновенность послов и зачастую первым посылал своих. Он проявлял большое терпение, естественно не без хитрости и коварства.

Но любопытно то, что Великий эмир систематически практиковал политику, одновременно «проинтеллектуальную» и антимилитаристскую. Во время истребления людей, после взятия мятежного города, он почти всегда приказывал казнить солдат и офицеров, но сохранял жизни потомкам Пророка, толкователям закона, писателям, поэтам, музыкантам, художникам, хорошим мастерам и ремесленникам. Самых лучших отправлял в Самарканд, дабы они способствовали культурному расцвету и украшению его столицы. Там им предоставляли жилища и денежные ссуды.

Среди пленников, избежавших смерти, было большое число красивых девушек, которых брали в жены и наложницы для улучшения облика жителей Самарканда. Аннексия Хорезма завершила формирование Мавераннахра.

Именно тогда появился герб Темура с тремя кольцами: одно вверху – два внизу, и девиз на персидском языке: «Сила в справедливости». Три круга, очевидно, символизировали три части света, над которыми он собирался властвовать, но это также и монгольский магический знак, суливший удачу. На всех официальных бумагах стояло его имя Темурленг (буквально – «Железный господин»).

На монетах писали «Темур Гураган», когда надпись была на персидском языке, и «Темур Кореген» – на тюркском. «Гураган» – означает «зять чингисидов».

Однако в этот же период, когда Темур вел многомасштабные военные действия за формирование и укрепление Мавераннахра, ему приходилось вести непримиримую борьбу с заговорщиками, бунтовщиками, предателями.

В 1372–1373 гг., когда Темур вернулся из похода на монгольские земли, он столкнулся с бунтом ряда эмиров из северной и южной частей улуса. Во главе снова были Зинда Хашан Аларди, Муса Тайчиут и Кандзада Абул-Маали из Термеза. Они собирались пленить и убить Темура, но заговор был раскрыт. Темур обошелся с ними мягко и даже простил Мусу, на сей раз потому, что дочь Темура была помолвлена с внучатым племянником Мусы. Зинда Хашан был сослан в Самарканд, где и умер. Его земли были отданы Байану Найману.

В ходе хорезмского похода Темура в 1373 г. Кайхусро Куттулан предал Темура и пытался вступить в союз с правителями Хорезма. Темур отдал Кайхусро людям Хусейна, и те казнили его в отместку за убийство Хусейна. Потом он передал тумен Куттулана другой ветви семьи Куттулана – Мухаммаду Мирке, сыну Шера Бахрама. Темур не часто так скоро и так сурово карал за измену. Кайхусро был его верным союзником с 1367 г., когда Темур нашел убежище в Моголистане, спасаясь от Хусейна. Благодаря союзу с Темуром, Кайхусро вернулся в улус и взял власть над своим племенем. И эти обстоятельства особенно усугубили его вину в глазах Темура.

Казнь Кайхусро имела свои последствия: его сын Султан Махмуд бежал к Юсуфу Суфи в Хорезм с двумя ясаурскими эмирами. По их наущению Юсуф Суфи совершил набег на область Кят. В ответ Темур совершил новый поход на Хорезм в 1375 г. и быстро добился извинений Юсуфа. В 1375–1376 гг. Темур раскрыл еще один заговор племенных эмиров. Возвращаясь из похода против тюрко-монголов, он остановился в Ходженте, где его принял сын Бахрама Джалаира, Адилшах, в то время правитель джалаиров. Там Темур и узнал о готовящемся заговоре джалаиров.

Но в то время Темур еще не был готов бросить вызов племени джалаиров, он тогда счел нужным укрепить свою власть над Сельдусами. Темур вовремя замечал начинающуюся смуту и своевременно ее пресекал. Весной, перед новым походом на Хорезм, он отдал шейха Мухаммада Сельдуса под суд. Затем передал власть над этой частью племени Сельдусов своему соратнику Актемиру: это было единственное племя в улусе, над которым Темур поставил чужого, «не племенного», правителя. В то же время он казнил двух сыновей Баязеда Джалаира-Али Дарвиша и Мухаммада Дарвиша. Историки между тем не упоминают случая бунта со стороны этих двух эмиров. Поскольку они были детьми бывшего правителя и потенциальными соперниками Адилшаха, их казнь, по-видимому, была средством купить верность Адилшаха.

Попытка Темура призвать к порядку вождей племен методом «кнута и пряника» не увенчалась успехом. Племенные эмиры продолжали выказывать неповиновение, особенно правители джалаиров, к которым Темур всегда относился благосклонно. В это время Темур послал войско на Моголистан под командой Адилшаха и Сырыбуги Джалаира, а сам отправился в очередной поход на Хорезм. Оба похода были неудачными из-за предательств эмиров.

Вскоре Темур узнал о более серьезном бунте Адилшаха и Сырыбуги Джалаира. После выступления Темура в поход они сговорились с правителем Андижана и вместе со своими людьми, джалаирами и кыпчаками, осадили Самарканд. Темур поспешил обратно, и мятежники бежали в Моголистан.

Большая часть джалаирских воинов осталась, и Темур разделил их между своими эмирами, а сына Умаршайха поставил править в Андижане.

Однако эмиры джалаиров не теряли интереса к улусу Чагатая. В 1376–1378 гг. Камар ад-Дин с помощью Адилшаха и Сырыбуги пошел на Андижан и атаковал Умаршайха, которого бросили отдельные люди из его окружения, и Темуру пришлось выручать его. Вскоре Темур узнал, что Адилшах Джалаир находится в горах на севере улуса. Он послал туда двух эмиров, и те, скорее всего, схватили его и убили. Спустя два года Сырыбуга вернулся к Темуру, и ему снова отдали власть над джалаирским племенем. С этого времени он оставался преданным Великому эмиру.

Джалаиры были самыми сильными и упорными противниками Темура. После их усмирения у него были редкие столкновения с племенными вождями улуса. Он подавил сопротивление почти всех племен: апардов Шабуркана, арлатов, эмиров Куттулана, Сельдусов, ясауров и джалаиров. Он успешно вел с ними дела и по мере необходимости менял правителей племен. Теперь во главе самых влиятельных племен улуса – джалаиров, Сельдусов и апардов Шабуркана – стояли личные его соратники. После двенадцати лет правления Темур подчинил себе весь улус.

В поисках внешних союзников племенные вожди и соперники за власть в улусе не ограничивались внутренними силами улуса. Правители, окружавшие улус – в Хорезме, Хорасане и Моголистане, – всегда были готовы оказать помощь и укрыть мятежников из улуса, и их роль часто бывала решающей в исходе борьбы.

При таком положении было очень трудно решить успех борьбы в улусе или удержать над ним власть. Это способствовало усилению власти вождей племен, которые были кровно заинтересованы в раздорах и борьбе за власть над улусом. Как только один эмир становился правителем союза племен, племенные вожди переставали поддерживать его. Они восставали против любого межплеменного правителя, претендовавшего на контроль за ними. Отношение Темура к предателям и заговорщикам из племенных вождей в начале его правления свидетельствует о его осторожности. Он добивался власти в улусе скорее терпением, чем силой. Зинда Хашан бунтовал три раза и убил двух сторонников Темура, прежде чем оказался в тюрьме, а Муса Тайчиут так и не был наказан за все свои дела. Темур особенно осторожно применял силу против самых мощных племен, благоволя и Бахраму, и Адилшаху Джалаиру, несмотря на их непостоянство. Когда Темур приказывал казнить какого-нибудь эмира, он не пачкал рук в крови, передавая виновника тому, кому тот причинил вред. Совершенно ясно, почему Темур опасался применить силу против членов улуса, но как же ему удавалось сохранять над ним власть? Существует несколько объяснений тому. Племена во многом зависели от сильного центрального правителя, который мог лишить всех привилегий. После победы над Хусейном Темур приобрел новые неплеменные отряды, которые были преданы лично ему и делали его самой большой силой в улусе, независимо от поддержки племен. Но главная причина его успеха в том, что он не имел серьезных соперников. Племена были слишком привязаны к улусу, чтобы нарушить свой долг, хотя их правитель мог это сделать и часто делал, но они не оказывали серьезного сопротивления. Если племенной вождь восставал, правитель улуса мог легко найти ему замену внутри племени без насилия и без нарушения традиций. Таким образом, несмотря на постоянное противодействие правителей племен, Темур мог осуществлять свою власть и удерживать свое положение. Сила племенных вождей заключалась в шаткости центрального руководства, а когда появился сильный межплеменной властитель, они оказались бессильны. Темуру понадобилось почти 10 лет для того, чтобы отбросить кочевников Моголистана далеко от своих границ, захватить Хорезм, установить в покоренных странах строгую и эффективную систему правления, завершить формирование мощной армии, преданной своему полководцу, убедить своих сторонников, что для него нет ничего невозможного, и самое главное – воссоединить Мавераннахр. Создание Великой империи Темура и станет результатом такой неутомимой деятельности.

В начале 1380 г. Темуру было 45 лет, когда цель казалась достигнутой: он восстановил Мавераннахр и утвердил свою власть, но это был лишь первый этап триумфального марша, готовность приступить к завоеванию мира. Великий эмир взвалил на себя тяжелейшую ношу – всегда побеждать, ни от чего не отступать, никогда не ошибаться. Каждая выигранная битва, каждая взятая крепость, каждый поверженный враг – подвиг, который для покоренных народов станет «Судом Божьим».

В глазах всех – и врагов, и союзников – он был избранником Бога, тем, «кого Бог сотворил в своем гневе, кому Он дал абсолютную власть над теми, кого Он обрек своей яростью», как говорится в одном из его писем, адресованных султану Египта. Впрочем, он добавляет: «Бог изгнал всякую жалость из моего сердца».

Его гибкая политика, личные качества, воинский талант привлекали к нему духовенство и высшую знать. Он создал чисто клерикальное законодательство, при этом в исламском государстве он предоставил тюркским воинам особый статус: они не подчинялись законам, которые определяли жизнь остальных людей, а зависели только от кади – воинского судьи. Его принципы и щедрость снискали уважение знати, однако к каждому из них он приставлял своего человека, который в любой момент мог заменить предводителя. Авторитет, страх, надежда, восхищение, безусловно, способствовали повиновению мавераннахрской знати. Однако племенная знать, контролировавшая улус, находила неустойчивость более выгодной, нежели сильную центральную власть, поэтому раздаваемые Темуром награды, конечно, не могли обеспечить их верности. А в тех политических условиях Темур не мог применять силу для подавления племенных вождей, чтобы укрепить свое положение, Темуру предстояло изменить политическую систему – превратить улус Чагатай из активного племенного союза в верную и послушную армию, зависимую от его воли. Первым шагом в этом направлении было создание надежной группы подвластных ему начальников. Как и многие другие суверены, главным образом Чингисхан, Темур выдвинул новую элиту, состоявшую из личных соратников и членов своей семьи. С ними он постепенно отстранил от власти племенную знать. Новая группа правителей Темура не зависела от внешней поддержки, ее члены пришли к власти благодаря деятельности Темура и зависели только от него лично.

Но положение Темура еще не совсем упрочилось. Он должен был быть уверенным, во-первых, в том, что племенные вожди не вернут утраченного положения, а во-вторых, что новая знать не получит той политической власти, которую он отобрал у правителей племен. В обществе с такой политической структурой и активностью, как в улусе Чагатай, это была очень нелегкая задача. Для поддержания нового порядка Темур использовал тот же способ, что и для его создания: войну.

Темур помнил слова Пророка Мухаммеда, что мир может быть видом войны, а сама война построена на хитрости, обмане. В этом Мухаммед солидарен с классиком китайской стратегии, знаменитым Сунь-цзы. Вот почему сила должна находиться в «узде разума». По определению арабского мыслителя аль-Маварди, «храбрый убьет десятерых, хитрый – уничтожит все войско». В арабском «Поучении владыкам» рекомендуется силе предпочитать хитрость, воевать лишь тогда, когда иного выхода нет, не растрачивать в боях «армию – опору государства». Сам Темур напоминает, что «благоразумие завоевывает царства, не поддающиеся мечу», а потому «не должно прибегать к силе там, где требуется разумная политика». Но поскольку вовсе обойтись без войны вряд ли возможно, войну в политике и боевые действия на войне следует сводить к минимуму.

Громкие победы Темура базировались на разведывательно-диверсионной инфильтрации и парадоксальных маневрах, которые были делом не чисто военным, а предметом геополитики. Геополитика Темура – это высшая метастратегия, одновременно и военная, и гражданская и потому в полном смысле слова – интегративная. В этой метастратегии применяются любые мыслимые средства, а различие между миром и войной чаще всего не прослеживается.

Что главное в геополитике или высшей метастратегии Темура? То, что в ней нет ставки на силу, которую он, однако, умел продемонстрировать виртуозно и сколь угодно устрашающе. Известно, что победа – понятие не физическое, а психологическое, подчинение воли противника, захват инициативы. До сих пор по достоинству не оценена мысль Темура, что жалок правитель, чей духовный авторитет слабее его кнута. Сам Темур, по его признанию, старался устранять таких горе-правителей, чьи государства служили рассадниками смут и хаоса на всем досягаемом пространстве Евразийского континента. Причем добиться этого ему удавалось заведомо легче не силой, а умом и умением: он использовал заветные желания, устремления и побуждения противника, не регулируемые в должной мере «уздой разума».

По мнению Темура, государство для общего блага обязано богатеть, армия – служить ему надежной опорой.

Темур подкрепил свой новый порядок не созданием новой структуры, а постоянными маневрами и перемещениями, наподобие тех, которые он практиковал внутри улуса. Главное, чтобы это движение оставалось под его контролем. Он добился этого благодаря завоеваниям, и история его карьеры в качестве неограниченного властителя улуса – это почти нескончаемые военные действия в чужих странах. Походы представляли ему много политических выгод. Во-первых, покорение чужих земель давало занятие, отличное от опасной политики, и богатства, которые заменяли политические награды, ради которых в тот период велась вся военная деятельность в улусе. Кроме богатой добычи, война поставляла новых воинов, которых ставили под начало его сторонников, и новые должности в растущей армии и администрации.

Каким же образом он сумел внушить безграничную преданность к себе? Он не был для них мессией, не внушал им чувство патриотизма или фанатизма, тем не менее воины преданно служили ему, терпели ради него тяготы, шли на смерть и подчинялись дисциплине, не менее строгой, чем при Чингисхане. Должно быть, Темур излучал какую-то почти гипнотическую силу.

В его армии каждого уважали только за отвагу и за поступки, независимо от расы, вероисповедания или знатности. Для солдат Темур был единственным судьей, на которого ничто не могло повлиять, когда требовалось кого-то наказать или наградить. Он всегда был вместе с ними в сражениях, делил военные тяготы и заботился о них. Когда болезнь ослабила его, солдаты носили Темура на носилках в бой и по ледяным или обжигаемым солнцем дорогам Азии. В его армии монгол находился рядом с иранцем, бывший горожанин – рядом с тюрком-кочевником, мусульманин – с язычником, христианиннесторианец – с буддистом. Это была настоящая Вавилонская башня, объединенная только волей Великого эмира.

Элитные войска имели хорошее вооружение: конический шлем с наносником и затыльником, короткая кольчуга или кираса, нагрудник, круглый щит, сабля, кинжал, палица, легкое копье, лук и колчан со стрелами. Лошадей тоже защищала прочная попона, похожая на китайскую. Благодаря постоянной тренировке, эти всадники прекрасно стреляли из лука и были лихими рубаками в рукопашном бою.

Темур заложил основы гражданской и военной администрации, которая эффективно работала во время его долгих отлучек. Грамотные чиновники вели записи всех событий (официальным языком был персидский), переписывались с провинциями и другими странами, собирали необходимую информацию и вели государственную документацию. Великий эмир организовал контроль за ценами, продуктами питания и поощрял деятельность ремесленников. Он усовершенствовал службу курьеров и перевозки по всему Мавераннахру, создал отряды охраны порядка, которые обеспечивали безопасность даже путешественников.

Военные походы Темура приостанавливали политические процессы в улусе, так как увлекали эмиров из районов, где были сосредоточены их политические интересы. Его кампании против Моголистана и Хорезма были не завоевательными, а средством утвердить свое превосходство и показать, что он не намерен терпеть угроз своему правлению.

Очевидно то, что, разгромив врагов на востоке своей страны, Темур завершил самую трудную партию своей великой игры. Теперь ему предстояло крепить свое могущество и славу.

И вскоре Темур доказал силу своего оружия.

Когда Темур достиг могущества, сравнимого с тем, какого добился Чингисхан, он обращался с этим достоянием мудро и осторожно. Можно отметить, что даже его самые отчаянные поступки были разумны. Это равновесие было основой политики Темура. Бесстрашный воин и умелый стратег считал войну последним средством и религиозным актом, называемым «священной войной».

Обоснованно опасаясь нового объединения северного степного соседа, улуса Джучи, Темур поддержал войсками своего наставника Тохтамыша в его борьбе против Урус-хана, правителя Белой Орды.

Хан Тохтамыш (?—1406 гг.) пришел к власти после почти двадцатилетнего периода внутренних смут и кровавой резни в правящей верхушке Золотой Орды, получившем в истории красноречивое название «Великой смуты». Если бы не убийство верховного хана Золотой Орды Джанибека его сыном Бердибеком, последующее его уничтожение нукером Кульпой, которого в свою очередь уничтожил некий Навруз, выдавший себя за сына Джанибека, если бы не последовавшие за этими событиями многие годы жесточайших внутригосударственных чисток тюрко-монгольской кочевнической элиты Золотоордынского государства, то хан Тохтамыш не смог бы реально претендовать на власть в улусе Джучи, хотя бы в силу своего недостаточно знатного происхождения.

В 1361 г. в Белой Орде, располагавшейся в Восточном Приаралье, ханский престол перешел к Урус-хану, который с первых же дней пребывания у власти показал себя сильным государственным деятелем. Заняв престол Белой Орды, Урус-хан немедленно собрал большой курултай кочевой знати, на котором в течение нескольких дней устраивал шумные празднества, щедро раздавал богатые подарки влиятельным эмирам. В результате всех мероприятий курултай принял решение оказать Урус-хану всемерную поддержку в его военном походе на Золотую Орду. Главная цель этого похода не скрывалась: Урус-хан открыто стремился восстановить единство былого улуса Джучи.

Персидские источники упоминают в числе ханов Золотой Орды периода «Великой смуты» некоего Кутлук-ходжу, который являлся вместе с тем отцом Туй-ходжы (а тот, в свою очередь, отцом Тохтамыша).

Факт кратковременного властвования Кутлук-ходжи в Сарае давал его потомкам вполне законное право претендовать на Золотоордынское ханство, тем более что корни их происхождения так или иначе, но все же пересекались с родовым древом чингисидов. Надо полагать, именно так расценивал ситуацию и Урус-хан, который сразу же после успешно проведенного курултая отдал приказ схватить и казнить Туй-ходжу.

Тохтамышу, сыну Туй-ходжи оглана, по молодости лет была сохранена жизнь, но, видимо, он чувствовал себя в Белой Орде крайне неуютно, поскольку несколько раз пытался оттуда бежать. Укрыться он мог только у явных или потенциальных противников Урус-хана.

Побег Тохтамыша в 1376 г. из Белой Орды застал Темура в период его очередного похода против ханов Семиречья и Восточного Туркестана. Великий эмир находился в местности Кочкар, в верхнем течении реки Чу, когда ему доложили, что в Самарканд прибыл царевич Тохтамыш, спасающийся от гнева Урус-хана. Приезд Тохтамыша обрадовал Темура. Задача объединения удельных ханств степной полосы Евразии в единое исламское государство не могла быть успешно решена в случае резкого усиления Белой Орды, а тем более при поглощении этим государством бывших владений Золотой Орды. Темур понимал, что Азия не могла стать единой при наличии двух могущественных правителей, каждый из которых претендовал на роль безусловного лидера. Урус-хан зарекомендовал себя именно таким – воинственным, целеустремленным и самодержавным политиком, а раз так, то следовало всемерно поддерживать и усиливать его конкурентов.

Наряду с великими дарами Темур пожаловал Тахтамыша городами Отраром и Саураном, а по данным Йезди – Сыгнаком, столицей Белой Орды.

Занятый в 70-х гг. объединением Центральной Азии в единое государство, Темур вместе с тем был все время озабочен вопросом о создании такого внешнеполитического окружения для своего государства, при котором оно могло бы спокойно существовать, – одним словом, Великий эмир хотел создать буферное государство между Мавераннахром и Золотоордынским ханством.

Чтобы понять, почему ситуация была столь непростой, следует вернуться на несколько столетий назад в историю империи, называвшейся Золотой Ордой.

Уже с появлением на арене Чингисхана в степях Азии жили кочевники и оседлые племена разных этнических групп, с преобладанием тюркских. Напомним, что там была империя хазаров, которые приняли иудаизм и обитали по берегам Волги. В XI в. они полностью ассимилировались с кыпчаками, которых византийцы называли «команы», а русские – «половцы».

Владения кыпчаков тянулись от истоков Дуная до Урала и включали в себя крупный торговый центр булгар на Волге (будущий город Казань), который в те времена весьма процветал. Кыпчаки были самыми богатыми работорговцами своей эпохи: они часто совершали набеги на северных соседей – русские княжества – и брали русских в плен. В начале XIII в. тюрко-монгольское нашествие потрясло эту часть Азии. Земли кыпчаков оказались в руках Чингисхана. После завоевания его старший сын Джучи получил улус, включавший в себя степи, расположенные к западу от Монголии, на север и северо-запад от улуса Чагатая. Согласно тюрко-монгольским законам, старший сын и его наследники получали во владение самую удаленную часть родительских земель. В данном случае это была западная часть Монгольской империи, обращенная к Европе, вместе со степями кыпчаков, Хорезмом и странами, которые еще предстояло завоевать к западу от Волги.

В царствование хана Бату, сына Джучи, эти обширные земли превратились в могущественную империю. Меньше чем за четыре года тюрко-монголы прибавили к своим владениям русские княжества, затем с территории Украины стали совершать грабительские походы в Польшу и Венгрию (одна из колоний находилась даже в Нейштадте, около Вены). Династические проблемы были главной причиной прекращения тюрко-монгольского наступления на Европу.

Улус Джучи наследовал хан Бату, назвав его Золотой Ордой. На берегу Волги он построил в дельте реки столицу Сарай. Батухан был человек необыкновенной энергии и организаторских способностей: он восстановил торговлю, открыл торговые пути, создал систему налогообложения во всей своей империи. Русские княжества платили дань ханским чиновникам, которых всегда сопровождали вооруженные отряды на случай неповиновения.

К северу от Аральского моря, между Золотой Ордой и ханством Чагатая, находился улус старшего брата Бату, называвшийся Белой Ордой. Это было ханство меньшее по размеру, чем Золотая Орда, но имело общие границы с Мавераннахром.

Хан Берке, брат и наследник Бату, в период с 1255 по 1266 г. сделал Золотую Орду одной из крупнейших держав Евразии. Войдя в конфликт с дальним родственником Хулагу, правителем Иранского ханства, он вступил в союз с мамлюками Египта с тем, чтобы они стали союзниками в войне с Иранским ханством. Мамлюки помогали ослабить Хулагу, заставляя его сражаться на двух фронтах. Берке, возможно, искал свою выгоду, но тем самым подрывал устои наследия Чингисхана.

Обрадовавшись такому союзнику, мамлюки послали к Берке представительную делегацию, чтобы уговорить его принять мусульманство. Исламизация Золотой Орды не охватила все улусы, но окружение ханов и оседлая часть населения приняли ислам, однако кочевники долго оставались верными древним верованиям. В начале XIV в. хан по имени Тохта был даже буддистом.

Тем временем Орда богатела. Она продолжала поддерживать с египетскими мамлюками дружественные отношения, направленные против тюрко-монгольского Ирана, у которого она мечтала отобрать Азербайджан.

Преемник Берке разрешил генуэзцам открыть первую торговую контору в Кафе, в Крыму. Чтобы оказывать большее давление на русские княжества, ханы регулярно проводили перепись своих подданных, чтобы собрать все положенные налоги.

К 1347 г. для Орды начались трудные времена: свирепая чума косила целые племена, власть оказалась в руках феодалов, а в 1371 г. русские князья отказались платить дань и оказывать традиционные знаки почтения ханской ставке в Сарае.

Тюрко-монгольская армия под командованием главного эмира Орды, Мамая, была разбита объединенными русскими войсками на Куликовом поле: это был первый случай, когда тюрко-монголы потерпели поражение на своих землях. Однако могущество Орды было еще велико, и энергичный властитель мог отвоевать потерянные территории.

Что касается Темура, то он был хорошо осведомлен о событиях в Золотой Орде, о смутах в ней, о Мамае, наконец, о той роли, которую начинали играть в возрождении улуса Джучи Белая Орда и ее правитель Урус-хан. Объединение Золотой Орды, возрождение могущества улуса Джучи, с точки зрения Темура, было вредно Мавераннахру, ибо могущественный улус Джучи всегда был угрозой возглавляемому им государству. Темур, как правитель Мавераннахра, был очень заинтересован в ослаблении Золотой Орды. Вот почему, когда в Самарканде в 1376 г. появился царевич Тохтамыш, бежавший от происков Урус-хана, Темур сразу же оценил связанную с этим возможность активного вмешательства в дела Белой, а потом и Золотой Орды.

Итак, в том же 1376 г. Тохтамыш отправился в военный поход с целью реального овладения пожалованным уделом, для чего Темур выделил ему войска.

Вчерашний беглец, вдруг ставший знатным полководцем, двинул свои войска к Саурану, но туда уже подошел со своей армией Кутлук-Бука, сын Урус-хана. Сам Урус-хан был в это время в походе на Волге и потому отсутствовал на месте разыгравшегося сражения. Тем не менее армия Тохтамыша была разбита. Темур, сам не раз испытавший не себе превратности военной судьбы, спокойно воспринял весть о разгроме войска Тохтамыша. Тохтамыш вновь, притом с еще большим почетом, был принят в резиденции Темура в Самарканде, где ему вновь был передан очередной военный корпус для похода на Сауран.

Набег Тохтамыша на южную границу Белой Орды не на шутку встревожил Урус-хана: он мобилизовал специальную армию. И вновь белоордынская конница опрокинула мавераннахрские войска. Вторая попытка Тохтамыша захватить Сауран закончилась полным провалом.

Вскоре к Амиру Темуру прибыли два посла от Урус-хана, передавшие ему требование о выдаче Тохтамыша. Как пишет Йезди, Урусхан заявил: «Тохтамыш убил моего сына и, убежав, пришел в ваши владения. Выдайте же моего врага. Если же нет – назначьте место битвы и тотчас явитесь на бой».

На этот ультиматум Великий эмир без промедления ответил: «Он нашел у меня убежище, я его не выдам, что же касается боя, то я для него готов».

Зимой 1377 г. во главе большого войска Темур выступил на север. Белоордынский хан, увидев, что дело принимает очень серьезный оборот, стал собирать войска со всего улуса Джучи. Это потребовало времени, и Амир Темур успел дойти почти до Сыгнака – столицы Белой Орды. Наконец два огромных войска стали друг против друга. Однако битвы не случилось: неожиданно разразилась снежная буря, а затем ударил мороз, притом такой сильный, что воины не могли держать в руках оружие. В течение почти трех месяцев военные действия ограничивались мелкими стычками, пока Урус-хан не покинул военного лагеря и не уехал в столицу, оставив армию под командованием приближенного эмира. Узнав об этом, Темур немедленно атаковал войска противника. До полного разгрома белоордынской армии остался буквально один шаг, но Темур не смог его сделать, поскольку должным образом не было организовано преследование врага: в самаркандской армии от бескормицы пало не менее 15 тыс. лошадей и возможности темуровской конницы резко ослабли. Однако через 15 дней, вернувшись после кратковременной поездки в Самарканд, Темур внезапно напал на ордынское войско в районе Джайранкамыша и разбил его.

В руки Темура попала значительная военная добыча: сокровища Саурана и весь обоз белоордынской армии. Покидая Сауран, Темур «пожаловал царство той области царю Тохтамышу и оставил (его) в том государстве». Победа Темура над войсками Урус-хана и вторичное провозглашение Тохтамыша ханом Белой Орды, как утверждают персидские источники, совпали со смертью Урус-хана.

Несмотря на смерть верховного правителя Белой Орды, политический контроль Тохтамыша не распространялся дальше Саурана, поскольку в Сыгнаке благополучно воцарился Тохтакия, старший сын Урус-хана, а в Сарае правил зависимый от него эмир. По данным персидских историков, хан Тохтакия царствовал всего лишь два месяца, а потом заболел и умер. Престол Белой Орды перешел в руки Темур-Малика, следующего сына Урус-хана.

Очевидно, Темур действительно очень тепло относился к Тохтамышу, нелегкая судьба которого напоминала злоключения его самого во времена юности. Однако новых контингентов войск в распоряжение Тохтамыша передано не было, и в делах последнего наступило некоторое затишье.

Хан Темур-Малик вскоре совершенно забросил государственные дела. Он пьянствовал, устраивал кутежи, неделями не отдавал самых насущных государственных поручений. Под стать своим новым увлечениям он начал подбирать эмиров. Белоордынская знать, привыкшая за годы правления Урус-хана к строгому порядку и ответственности власти, начала все громче роптать, а потом некоторые эмиры или их доверенные нукеры потянулись в Самарканд. Из Сыгнака и других мест Амир Темур стал получать информацию, что в Белой Орде ширится число тайных сторонников Тохтамыша.

Учитывая эти обстоятельства, Темур в очередной раз выделил весьма значительную армию для разгрома Белой Орды с целью в итоге посадить на ханский престол своего неудачливого ставленника. По-видимому, на этот раз Тохтамыш был лишен права непосредственного командования армией и выполнял только декоративные функции. Командование было поручено самаркандским военачальникам.

Вновь собранные формирования белоордынцев встретились с армией Амира Темура на ближайших подступах к Сыгнаку. Темур-Малик яростно сопротивлялся, лично возглавляя передовые ряды атакующих конных сотен. В одной из таких атак он был сбит с коня и пленен.

Амир Темур, по-видимому искренне обрадовавшийся успеху Тохтамыша, издал указ об амнистии: из всех тюрем Мавераннахра в честь победы над Темур-Маликом были выпущены на волю заключенные.

Проведя зиму 1379/80 г. в Белой Орде, Тохтамыш весной 1380 г., снарядив огромное войско, двинулся в поход на Золотую Орду. К зиме 1380 г. Тохтамыш загнал Мамая, узурпатора золотоордынского трона, в Крым, где в Кафе его поджидала смерть от рук генуэзцев.

Тохтамыша провозгласили ханом Золотой Орды, таким образом, произошло объединение двух Орд – Белой и Золотой, – и новая империя теперь включала в себя почти все бывшие земли Джучи. С тех пор империя Тохтамыша простиралась от нижнего течения Сырдарьи до Днестра, от Сыгнака и Отрара – почти до Киева. Его столицей был Сарай на Нижней Волге, и он стал считаться одним из самых могущественных суверенов Центральной Азии. Возрождая традиции чингисидов, Тохтамыш осуществил крупные походы, захватил часть России, сжег Москву в августе 1382 г., разорил Владимир, Юрьев, Можайск и другие русские города и под Полтавой нанес поражение литовцам, которые попытались вмешаться; он снова поставил Московию в подчинение тюрко-монголам.

Рассмотрим более внимательно общеполитический аспект проблемы взаимоотношений между ханом Тохтамышем и Великим эмиром.

За истекшие с момента бегства Тохтамыша в Самарканд (начало 1376 г.) семь лет Темур сделал большие шаги по дальнейшему устроению огромной центральноазиатской исламской державы под своей властью. Методично организуемыми походами он добился подчинения большей части Моголистана и Хорезма. Кроме того, Темур уничтожил государства сарбадаров в Сабзаваре и курдов в Герате, а земли этих владений присоединил к своей империи. В 1382 г. он вторгся в Иран и присоединил к Мавераннахру область Мазандаран. С каждым годом его держава приобретала все большую мощь и динамизм. В области идеологии Амир Темур добился почти невозможного: он сумел совместить в общественном сознании политической элиты своего государства мысль о необходимости восстановления единого циркумазиатского государства (в границах империи Чингисхана) с мыслью о том, что это государство должно быть построено на принципах шариата. Территории северных государств, к которым он, несомненно, относил и воссозданный с его помощью улус Джучи, интересовали Темура только с точки зрения обеспечения безопасности Мавераннахра, который оставался сердцем его державы и который Великий эмир был вынужден постоянно оставлять, отправляясь в дальние (преимущественно на юг и юго-запад) военные рейды. Исходя из этих соображений, Темур оказывал всестороннюю военно-политическую помощь Тохтамышу. В лице молодого Тохтамыша Темур видел политически неопытного, но верного нукера, который сможет надежно прикрыть Мавераннахр с севера, обеспечив тем самым полную свободу рук Амиру Темуру в южном секторе геополитического горизонта. В принципе от Тохтамыша требовалось немного (исходя из принятой Амиром Темуром общей схемы взаимоотношений с вассалами): обеспечивать покой и защиту северных рубежей Мавераннахра; поставлять в Самарканд определенные, впрочем очень умеренные, по численности воинские контингенты; возможно, выплачивать в казну своего сюзерена строго фиксированный ежегодный денежный взнос. Как видим, политико-экономические требования Амира Темура к своему «сыну» в Сарае были не слишком обременительными. В начале 1383 г. (т. е. как раз в период завершения Тохтамышем успешного похода на Русь) в пределах державы Темура в Хорасане вспыхнуло мощное восстание сарбадаров, очень быстро перекинувшееся на Афганистан. Темур был очень огорчен этим фактом, тем более что политическая ситуация в гораздо ближе расположенном к Мавераннахру Хорезме тоже была взрывоопасной. Таким образом, накануне первого обострения взаимоотношений с Тохтамышем (в 1383 г.), Темур не мог предпринять каких-либо политических действий, которые бы угрожали безопасности или экономическим интересам Орды Тохтамыша.

Тем не менее кризис в отношениях между Сараем и Самаркандом возник.

Конфликт, разразившийся между двумя союзниками, указывает на антагонизм, существовавший между тюрко-монголами и тюрками везде, где они жили рядом. Тюрко-монголы гордились славным прошлым и превозносили до небес своего великого предка, завоевателя мира Чингисхана, который бросил к их ногам столько народов и унизил столько империй. Тюрков тюрко-монголы считали самозванцами и чужаками, которые, воспользовавшись расчленением населения Чингисхана после его смерти и ослаблением власти, разделенной между его сыновьями, не обладавшими гением отца, превратились в главный слой населения империи, в местную знать. Тохтамыш забыл о том, что именно благодаря одному из этих тюрков он стал править Золотой и Белой Ордами. Встречаясь с Темуром, начал проявлять к нему презрение настоящего кочевника к народу, который поселился на его земле. Он стал открыто говорить, что его прежний защитник – всего лишь мелкий тюркский царек с большими амбициями, недостойный быть соперником Великого хана обеих Орд. Таким образом, прежде всего ему хотелось избавиться от неудобного свидетеля своей трудной юности. И он начал в этом направлении предпринимать активные действия.

Темур осознавал, что поступки Тохтамыша рано или поздно приведут к столкновению между ними. Знал это хорошо и сам Тохтамыш, в силу чего энергично готовился к борьбе со своим покровителем. Готовился к столкновению и Темур, но не торопился, а, скорее, откладывал, так как считал, что еще не настало время. Темур был хорошо осведомлен о том, какими огромными средствами и людскими резервами обладал в это время Тохтамыш. До второй половины 80-х гг. Тохтамыш был явно сильнее Темура. Только в конце 80-х гг., да и то под воздействием грабительского похода Тохтамыша в Мавераннахр в 1387 г., Темур принял решение повести борьбу против Тохтамыша.

Открытый конфликт между Тохтамышем и Темуром начался через четыре года после того, как Тохтамыш захватил Москву. Однако разногласия этих двух правителей стали очевидны с 1383 г. Конфликт имел два аспекта: личностный и геополитический. Психологически, хотя Тохтамыш был обязан Темуру своими первыми успехами, после победы над Русью он стал, с собственной точки зрения, более могущественным властелином, чем его сюзерен, и повел себя как независимый хан.

Так, в 1383 г. Тохтамыш, совершенно неожиданно для Темура, распространил свой протекторат на Хорезм, лежащий близ пересечения всех караванных путей Центральной Азии. Поволжское купечество хотело торговать в Азии широко и, главное, беспошлинно, и Тохтамыш, не обходя, а скорее ломая все внешнеполитические обстоятельства, со всей безоглядностью степняка начал активно реализовывать это пожелание новой политической элиты своего ханства.

Вступив в политический союз с хорезмскими эмирами династии Суфи, Тохтамыш, словно бросая открытый вызов Амиру Темуру, стал чеканить в Хорезме монеты со своим именем. Якубовский отмечал, что «этот акт являлся настоящей политической программой Тохтамыша в отношении Хорезма». Разумеется, Тохтамышу были хорошо известны давние целенаправленные усилия Темура по воссоединению Хорезма с остальными землями Мавераннахра. Знал Тохтамыш и о той роли – мелких и бесправных эмиров, – которую Темур отводил для княжеских отпрысков из династии Суфи. Поэтому заключение с эмирами Хорезма особого договора, притом совершенного в обход подлинного хозяина этого центральноазиатского владения, чеканка на хорезмской территории собственной монеты – все это должно было восприниматься в Самарканде как открытый и дерзкий призыв к противоборству.

Амир Темур, умевший хорошо просчитывать последствия своих внешнеполитических шагов, никак не отреагировал на этот вызов. Если советники Тохтамыша рассчитывали на скоропалительность решений и импульсивность действий Великого эмира, то они жестоко просчитались. Абсолютное безмолвие Амира Темура (которому в период с 1383 по 1387 г. важнее было сохранить мирное сосуществование), способное насторожить более дальновидного политика, по-видимому, совершенно опьянило Тохтамыша, который после объединения улуса Джучи, разгрома Мамая и сожжения Москвы возомнил себя великим полководцем. Конечно, в политическом арсенале Орды имелось немало методов для более адекватной защиты интересов поволжского купечества, которое нуждалось не только в военном протекционизме, но и в мире, однако Тохтамыш, ослепленный действительным величием золотого трона великого Бату, не видел иных средств к возрождению былого могущества улуса Джучи, кроме кривой степной сабли.

Геополитически столкновение государства Тохтамыша и империи Темура являлось возрождением старого антагонизма между Золотой Ордой и империей ильханов конца XIII–XIV в. Сходство дипломатических тенденций старой и новой борьбы ясно показывает попытка Тохтамыша заручиться поддержкой мамлюков. В 1385 г. он отправил в Египет послов для подготовки пути к союзу, точно так же, как это делали предыдущие джучиды.

Посланники Тохтамыша привезли в Египет богатые подарки, и султан воспринял этот политический жест по достоинству, распорядившись отпускать ордынским послам довольствие в большом количестве, а на личные расходы выдать по 1000 дирхемов на каждый день пребывания в султанате. По последующим событиям можно понять, что Тохтамыш, предвидя решительную схватку с Темуром, лихорадочно искал союзников, способных отвлечь на себя часть военных сил Великого эмира. Надежды Сарая на султана Египта были, конечно, иллюзорны: султан имел громкое имя, очень хороший гарем, но возможности всех его войск, вместе взятых, едва достигали силы одного пехотного корпуса Амира Темура. У Темура служили профессионалы – ветераны многих походов, и все его командиры – от верховного эмира до простого сотника – были обучены сложным построениям и маневрам на поле боя. Обо всем этом египетский султан, вероятно, был в той или иной мере наслышан, именно поэтому посольство Тохтамыша повезло в Сарай его добропожелания, но отнюдь не план совместных военных действий.

Двумя основными регионами, оспариваемыми Золотой Ордой и центральноазиатской империей, являлись Хорезм и Азербайджан, оба на тот момент автономные. Каждый управлялся местной династией: Хорезм – суфиями, Азербайджан – джелаирами.

В 1385 г. Амир Темур совершил поход против Азербайджана. Хотя он и разбил войска джелаиров Султании, но не закончил завоевания страны. Поход Темура выявил слабость правителей Азербайджана и Тохтамыш решил воспользоваться ситуацией, посчитав возможным теперь уже предметно преподать своему бывшему великодушному покровителю военный урок: он направил 90-тысячный экспедиционный корпус в Азербайджан.

Зимой 1385/86 г. Тохтамыш захватил Тебриз тем же приемом, при помощи которого он тремя годами раньше обманул москвичей. Город был разграблен и разрушен так же основательно, как Москва. Затем были опустошены города Миранда и Нахичеван. Только после этого завоеватели повернули на север, гоня перед собой огромный человеческий караван из 200 тыс. азербайджанцев, обращенных в рабов. Этот набег раскрыл Темуру глаза на серьезность опасности, угрожающей со стороны Золотой Орды.

Наступил 1386 г. – последний год относительно мирных взаимоотношений между Золотой Ордой и империей Великого эмира. Вскоре Амир Темур узнал о готовящемся новом походе Тохтамыша на Азербайджан и решил заранее разместить там свою армию, чтобы не допустить разграбления этого богатейшего и очень важного для его дальнейших военных планов региона, чем вновь подтвердил свою репутацию величайшего военного стратега всех времен. Вскоре самаркандские военные дозоры принесли ему весть о проходе войск Тохтамыша через Дербент и появлении передовых отрядов ордынцев в долине реки Самур.

Темур приказал своим эмирам сделать рекогносцировочный рейд к передовым частям армии Тохтамыша. Когда эмиры перешли Куру, Тохтамыш обрушился на небольшой отряд, пытаясь его захватить, однако всадникам удалось оторваться от преследователей и вернуться в свой лагерь. Тотчас против Тохтамыша был послан другой, значительно более крупный отряд во главе с Мироншахом, сыном Темура. В результате большой битвы воины Мироншаха захватили в плен несколько высокопоставленных ордынцев.

Темур хотел оставаться по отношению к Тохтамышу благородным, поэтому послал ему письмо, написанное в отеческом тоне: «Забудем все, что было, и снова станем друзьями». Но такой примирительный тон, необычный для Темура, напротив, оскорбил самолюбивого Тохтамыша, тем более что это случилось сразу после его поражения. Проглотив обиду, хан Орды начал готовиться к реваншу формированием мощной армии, благодаря неистощимым резервам кочевых племен, которые жили в предгорьях Урала, на границе с Европой.

Великодушие Темура возымело совсем не то действие, на которое он рассчитывал. Тохтамыш не мог забыть, что только благодаря Темуру он спасся и получил престол. Поэтому его агрессивность вроде бы должна быть расценена как черная неблагодарность. Однако вспомним, кто его окружал. За 200 лет потомки «людей длинной воли», богатырей, верных хану нойонов, превратились в беков и огланов, своевольных провинциалов с крайне узким политическим кругозором и безудержными эмоциями. Унаследованные ими традиции постепенно деформировались, уровень пассионарности снизился, и осталась лишь память об обидах, которые мусульмане нанесли их предкам в начале XIV в.

Насколько разделял эти настроения хан Тохтамыш – неясно, но даже если у него было собственное мнение, то оно не имело никакого значения в условиях лавинообразного спада пассионарности, достигшей равновесия с инстинктивными импульсами, формируемыми традиционной культурой Великой степи. Сподвижники хана были храбрыми, сильными, выносливыми, даже верными, но способность предвидения они утратили, как и их соседи ойраты – западные тюрко-монголы, отколовшиеся от улуса Чагатая вследствие происходивших там беспорядков. Степняки конца XIV в. достигли гармоничности этнопсихологической структуры и были убеждены, что ореол победы всегда будет окружать их бунчуки, каких бы гулямов ни набрал себе Темур. Такая наивная самонадеянность характерна для обывательского уровня любой культуры. В данном случае она привела к трагичным последствиям.

Тохтамыш был отнюдь не глуп. Он правильно расценил характер своего бывшего благодетеля, Темура, которого историческая закономерность превратила в злейшего врага его улуса.

Похоже, что Амир Темур до последнего часа не оставлял надежды вразумить Тохтамыша, вновь и вновь напоминая ему об их совершенно особом формате личных отношений. Но Тохтамыш не услышал или не пожелал услышать призыва Темура. И тогда в 1387 г. началась настоящая война.

По существу, в 1387–1388 гг. повторились события 1225 г., причем Темур был почти копией Джелал ад-Дина, но Тохтамыш отнюдь не походил на Чингисхана, равно как и его сподвижники не обладали талантами Джэбэ и Субэтэя. Но, поняв, что столкновение неизбежно, Тохтамыш постарался обзавестись союзниками, в частности в лице врага Темура – хана Камар ад-Дина.

Как мы писали ранее, с 1375 г. Темур вел перманентную войну с эмиром Моголистана Камар ад-Дином.

Воспользовавшись этой войной, Тохтамыш заключил союз с Камар ад-Дином и тем самым создал реальную угрозу владениям Темура в Центральной Азии. Логично предположить, что союзный договор между Золотой Ордой и Моголистаном предусматривал нанесение одновременного удара по Мавераннахру с двух сторон: с севера и востока. Для более энергичного вовлечения Моголистана в войну с Темуром Тохтамыш направил в Центральную Азию многочисленное войско. Соединившись с армией Камар ад-Дина, войска ордынцев вторглись в Мавераннахр с территории Туркестана. Почти одновременно другой отряд золотоордынцев совместно с хорезмским войском ударил в направлении Мавераннахра с территории Хорезма, причем, воспользовавшись отсутствием Великого эмира.

На попытки Тохтамыша усилить свое военно-политическое присутствие у границ Центральной Азии Темур ответил захватом Грузии (ноябрь 1386 г.). В районе Мцхеты и в Дарьяльском ущелье были выставлены усиленные гарнизоны. Захватом Грузии Темур обеспечивал свои дальнейшие военные действия в Иране и мог не опасаться за свои тылы, ибо проход в Закавказье для золотоордынцев через Дарьяльское ущелье и через Дербент был надежно закрыт.

Умаршайх спешно собрал гарнизоны северных городов и пытался остановить Тохтамыша у Отрара, но под давлением превосходящих сил был вынужден отступить к Андижану. Тюрко-монголам не удалось овладеть этим городом, но они начали грабить страну, следуя примеру своих предков. Захватив неукрепленные пригороды, они осадили Бухару, окружили Самарканд, а на юге угрожали Карши.

Ситуация казалась катастрофической, когда в феврале 1388 г. Темур бросил 30 тыс. всадников к Самарканду, и сам во главе быстрых эскадронов появился у Кеша. Тохтамыш тотчас отступил вместе со своими союзниками в степи. Темур вошел в Самарканд и вывесил имперский штандарт, к огромному облегчению жителей. Никогда опасность не была столь ощутимой. Но чем тревожнее было поражение, тем больше проявлялся в Темуре организатор и стратег. Столица Хорезма – город Ургенч – был взят Амиром Темуром без боя. После нескольких дней пребывания в Хорезме Темур издал указ о том, чтобы «всех жителей и обитателей города и области переселить в Самарканд, а Хорезм, т. е. Ургенч, целиком разрушить и территорию города засеять ячменем». Хотя указ Темура полностью не был осуществлен, но после этого разгрома Хорезм потерял свое прежнее значение.

К исходу 1389 г. стало вполне очевидно, что Тохтамыш проиграл крупную военную кампанию, которая продолжалась около трех лет. Золотоордынский хан потерял все свои военно-политические позиции в Хорезме, утратил обширные территории по реке Сырдарье (включая крепость Сыгнак), лишился значительного числа отборных войск, опустошил казну государства.

Внешнеполитическая линия Тохтамыша, направленная на слом военно-политической гегемонии Темура в Центральной Азии, вызывала у наиболее родовитых представителей ордынской знати крайнее раздражение. Недовольство политикой Тохтамыша получило массированную подпитку.

В 1391 г. борьба между Тохтамышем и Темуром вступила в решающую стадию. Рассерженный опустошительными набегами Тохтамыша на Мавераннахр, Темур решил пойти за своим противником в его собственные владения. В феврале 1391 г., после тщательной подготовки, он сосредоточил армию (историки отмечают, что из 200 тыс. человек) на Сырдарье и собрал курултай, который одобрил его планы и на котором его военачальники получили последние наставления.

Главная трудность степной войны – это проблема снабжения не столько людей, сколько коней. Чтобы быть боеспособным, каждый воин наступающей армии должен был иметь трех коней – походного, вьючного и боевого, шедшего порожняком. Кроме этого, были обоз с запасом стрел и осадными машинами, личные кони полководцев и их жен. Запасти фураж и, главное, везти его с собой было очень трудно. Именно поэтому китайцы эпох Хань и Тан ограничивали свои походы во Внутренней Азиии, а в Согдиану вторгались, лишь обеспечив склады по маршруту следования армии.

Всадники Темура скакали во весь опор днем и ночью без отдыха, хотя иногда снег доходил до крупа их коней. Разведчики сообщили, что вражеский авангард достиг предместий Ходжента, который находился в трехстах километрах к востоку от Самарканда.

Во время марша Темур отправил гонцов к Умаршайху, который готовился помочь ему с севера. Он приказал своему сыну ничего не предпринимать, а оставаться в тылу врага и затем атаковать его в нужный момент.

На рассвете пятого дня Великий эмир отбросил авангард Тохтамыша, а затем нанес сокрушительный удар по центру армии тюрко-монголов.

У тех было явное численное преимущество, но они были дезориентированы появлением Темура и его смелыми маневрами. Сражение стало особенно кровавым, когда всадники Умаршайха ударили тюрко-монголов с тыла и вызвали в их рядах панику, которая вскоре перешла в полное беспорядочное отступление. Войска Тохтамыша и Камар ад-Дина спешно перешли Сырдарью и рассеялись в степях. Темур не стал их преследовать, потому что опасался удара тюрко-монгольских банд с тыла, а в случае поражения он мог быть отрезан от Самарканда.

Темур решил, что Тохтамыша надо уничтожить и сломить мощь Орд, пока не поздно. Время снисходительного отношения к неблагодарному другу окончательно прошло.

Он знал, что в борьбе против северных кочевников любая оборонительная тактика бесполезна и что им надо дать бой на их территории, на бескрайних степных просторах, среди песков, в стране безводья и одиночества.

Темур смог собрать под Кешем мощную армию и лично повести ее к северным границам. Тохтамыш, такой же упорный, как и его соперник, перегруппировал свои силы, разбросанные на большом пространстве, и выжидал удобного момента на берегу Сырдарьи. При приближении конницы Великого эмира он снова отступил в степи.

Темур провел перепись всех войск империи, организовал несколько новых воинских соединений, назначил командиров, губернаторов и высших чиновников в городах и провинциях на период своего отсутствия и, наконец, отправил на север мобильные отряды, чтобы подготовить продвижение основных сил и разведать вражеские позиции.

Затем он отправился в Ташкент, куда должны были подтянуться войска и ждать весны. Там он тяжело заболел: сорок дней он не вставал с постели и не мог двигаться, это был первый серьезный криз, вызванный поражениями костей и суставов вследствие раны на ноге, полученной в юности. Другой на его месте отказался бы от личного участия в опасной экспедиции, назначенной на начало весны, только не он. Едва поправившись, Темур 9 января 1391 г. покинул Ташкент во главе мощной армии в направлении Белой Орды. Он снова поставил все на карту.

Самая последняя информация относительно местонахождения Тохтамыша указывала на то, что он вернулся в Белую Орду, севернее Аральского моря. На основе таких неточных сведений армия двинулась вдоль Сырдарьи, затем повернула на север. Форсировав реку Сары-Су, она прошла через пустыню, где люди и животные в течение нескольких дней страдали от жажды.

Через три месяца после выхода из Ташкента армия дошла до горного массива Субар-Тенгиз, у подножия которого был разбит лагерь. Темур поднялся на одну из гор и полюбовался бескрайним степным пейзажем. «Степи по площади и по цвету похожи на море», – сообщает историк. Но как Темур ни всматривался вдаль, он не видел никаких следов стоянки войск Тохтамыша.

Прежде чем снова спуститься на равнину, Великий эмир приказал соорудить башню из камней, на которой начертал: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! 23 дня месяца джумада первого семьсот девяносто третьего года (28 апреля 1391 г.) здесь проходил султан Турана Амир Темур Гураган с 200-тысячным войском походом против Тохтамыш-хана».

Войска снова, на этот раз медленнее, отправились в путь. Вперед посылались группы охотников за дичью, но ее всегда было недостаточно, чтобы накормить такую армию. Все имеющиеся запасы пищи и все, что давала охота, сдавалось на кухню. Каждый человек, будь то солдат или эмир, получал одинаковый паек на день. Но постепенно в пище увеличивалась доля травы, были дни, когда армия питалась только травой.

Громадное войско почти умирало от голода, когда Темур приказать устроить облавную охоту, организовав «большой охотничий круг», или «черге»: солдаты разошлись далеко в стороны, затем медленно сошлись, образуя непроходимый кордон, который неумолимо сужался. Эта гигантская облава дала немалые плоды: попадались звери, не виданные ранее мавераннахрцами, например лоси. Люди наелись досыта, оставшуюся добычу высушили и оставили про запас.

Теперь армия удовлетворила изголодавшуюся плоть, но оставалась усталость после тяжелого марша по бесконечным равнинам. Появились сомневающиеся, и пошли слухи о том, что Тохтамыш заманил их в степи, чтобы атаковать истощенную голодом и усталостью армию.

Чтобы поднять боевой дух армии, Великий эмир устроил смотр войскам, как он обычно делал в торжественных случаях в Самарканде. «Он сел в седло в парадной одежде, на голове у него был шлем, инкрустированный золотом и рубинами, в руке он держал золотой скипетр с бычьей головой на конце» – так сообщает историк. Он медленно проехал перед строем всадников, под развевающимися знаменами и грохот барабанов.

После приветствий офицеров, среди которых были и его сын Мироншах и два внука, он, медленно продвигаясь вдоль шеренги, разговаривал с солдатами и проверял их вооружение: копья, луки, стрелы, сабли, медные щиты.

Потребовалось не менее двух дней для осмотра всей армии, но он с удовлетворением отметил ее прекрасное состояние, несмотря на перенесенные тяготы, и, самое главное, то, что люди сохранили веру в своего командующего. Армия, которую вел Темур, была страшной военной машиной. Каждая деталь ее организации и вооружения основывалась или на лучших тюрко-монгольских военных традициях, или на собственном предыдущем опыте Темура. Хотя он следовал основным принципам десятичной системы военной организации и жесткой дисциплины, заложенным Чингисханом, Темур ввел некоторые существенные новации и в стратегии, и в тактике. Среди прочего он отвел важную роль пехоте. Чтобы его пешие воины могли выдерживать атаки конницы, он создал соединения опытных саперов. На поле битвы его пехота была хорошо защищена окопами, закрытыми огромными щитами. Вся армия делилась на семь соединений, два из которых составляли резерв, который главнокомандующий мог бросить в любом направлении в зависимости от хода сражения, чтобы поддержать или центр, или фланг. Центр теперь был много мощнее, чем в старых тюрко-монгольских армиях, фактически мощнее, чем и в прежних собственных армиях Темура.

Темур повел войско на север в район Верхнего Тобола, где, по данным разведки, базировалась часть армии Тохтамыша. Однако к моменту, когда солдаты Темура достигли Тобола, войска Тохтамыша отошли на запад, к Яику. Было очевидно, что Тохтамыш так же желал избежать решительного сражения, как Темур желал его дать. Пока Темур спешно следовал к Яику, Тохтамыш отступил еще раз, и только на Средней Волге, в районе Самары, войска Темура настигли основной лагерь своего врага. На сей раз организованное отступление для Тохтамыша было невозможно; он вынужден был принять сражение 18 июня 1391 г. на берегах реки Кондурча, притока Соки (которая, в свою очередь, является восточным притоком Волги, севернее современной Самары). Кровавая битва закончилась полным разгромом армии Тохтамыша.

Когда тюрко-монголы, сражавшиеся в центре, потеряли Тохтамыша из виду, они решили, что он погиб: его знаменосец, распростертый в пыли и склонивший в знак траура большой штандарт с девятью хвостами яков, вызвал панику среди тюрко-монгольских солдат.

Тохтамыш, объятый ужасом, смотрел на поражение своей армии, но ничего не мог поделать. Чтобы не попасть в руки Темура, он скрылся в степях.

Тысячи тюрко-монгольских солдат сложили головы на поле битвы. Но и Темуру победа досталась дорого. Это видно из того, что он не стал продолжать военные действия и не переправился на правый берег Волги.

После победы армия разбила лагерь на зеленых равнинах у Волги. Добыча оказалась огромной.

Великий эмир приказал организовать празднества, которые продолжались 26 дней. Воины хорошо отдохнули: они ели и пили из золотой посуды, подавали им «самые красивые девушки на свете», как сообщает историк. В руки мавераннахрцев попало много рабынь-черкешенок, которых возил с собой Тохтамыш. Солдаты Темура занимались с ними любовью, а музыканты и поэты услаждали их слух песнями и стихами.

В конце праздника принесли царский трон наследников Чингисхана, покрытый золотом и украшенный драгоценными камнями, захваченный в качестве добычи, и Темур сел на него.

Великий эмир поставил во главе побежденных Орд принцев-чингисидов. Его должно было удовлетворить возрождение Белой Орды и то, что царевичи Кайричак, Темир-Кутлуг, Кунче-оглан и Едигей, будучи врагами Тохтамыша, составят буфер между Самаркандом и Сараем.

Наступала южносибирская осень, и Темур дал приказ к возвращению на родину. Войска быстро пересекли пустыню, в октябре достигли Отрара и вернулись в «райскую область Самарканда».

Жители Самарканда с восторгом встретили своего господина и его солдат, которых они не видели 11 месяцев. Новые сокровища прибавились к огромным богатствам, уже собранным в подземельях Арка, крепости, построенной Темуром.

Он поселился в цитадели Арк, которая возвышалась над всем городом. Сокровища, прибывшие вместе с армией, сложили в подземелья после подсчета императорскими чиновниками. Историк сообщает, что потребовалось несколько дней и ночей, чтобы переписать всю добычу в бухгалтерские книги, несмотря на большое количество задействованных людей.

Во время грандиозного праздника он одарил тех, кто оставался в Самарканде, – каждому по рангу и заслугам. Однако первыми получили подарки религиозные деятели и теологи, а не высшие государственные чиновники.

В последующие дни Темур занимался делами империи: многие чиновники тряслись от страха, потому что суд его был скорый. Он интересовался буквально всем, что произошло за время его долгого отсутствия, и только потом приказывал наказать виновных.

Бедняки получили зимнюю одежду и пищу, а население всей империи было освобождено от налогов на три года.

После этого Завоеватель решил активно заняться обустройством Самарканда.

Он строил мечети, больницы, школы и укрепил стены города, которые в длину уже достигли 76 тыс. метров. Но все эти мирные труды не могли его заставить забыть, что война с Тохтамышем была не закончена и в этом противостоянии точки над «i» еще не расставлены.

Казалось, что после такого трудного похода и такой яркой победы Темур будет долго наслаждаться отдыхом в кругу близких, осмысливая результаты своего триумфа. Но время поджимало: ему исполнилось уже 55 лет.

Поражение Тохтамыша в 1391 г., как бы оно ни было велико, не решило еще окончательно судьбу ни его самого, ни его государства. Тохтамыш имел еще немало ресурсов для продолжения борьбы. Нужны были воля и неослабная энергия. То и другое у него нашлось. Пока Темур после битвы 1391 г. был занят в Иране и Закавказье, Тохтамыш готовил силы для новых происков в Азербайджане и явно искал случая для решительного столкновения со своим противником. Арабские авторы аль-Макризи, аль-Асади, аль-Айни отмечают, что Тохтамыш в 1394 и 1395 гг. всячески искал сближения с египетским султаном Беркуком, уговаривая его помочь ему в борьбе с Темуром, который равно был опасен той и другой стороне. Характерно, что Золотая Орда и государство мамлюков в Египте только тогда сближались, когда у них появлялся общий враг. Пока существовало могущественное государство Хулагуидов (до 1335 г.), ханы Золотой Орды охотно сближались с мамлюкским Египтом, который один не в силах был противостоять притязаниям хулагуидских ханов. В течение полувека после 1335 г. дипломатические сношения были более чем редки, так как они потеряли для обеих сторон всякий политический смысл. Начиная же с 80-х гг. XIV в. обстановка резко изменилась, ибо Темур стал опасен для той и другой стороны. Искал в эти годы Тохтамыш и сближения с Литвой.

Все эти весьма широкие военно-политические мероприятия Тохтамыша, призванные изолировать Амира Темура в политическом мире позднего Средневековья, хотя и были важным подспорьем в подготовке к новой схватке, но именно подспорьем, а никак не средством достижения желанной победы. Великому князю Литвы Ягайло в действительности Амир Темур не мешал, он был очень далеко и строил великую исламскую империю в Азии, которая до поры никак не угрожала Литве. Ей угрожала крепнущая день ото дня Москва, и русский великий князь был для Ягайло потенциально гораздо более опасным врагом, чем Великий эмир. С маленькой грузинской армией был в состоянии расправиться один туранский боевой корпус, поэтому союз Тохтамыша с Грузией был лишь иллюзией, возможно приятной, но иллюзией. Столь же эфемерным был союз с султаном Египта, армия которого, изнеженная и слабо подготовленная, не годилась для сколько-нибудь серьезной войны с Темуром. Единственным реальным союзником мог бы стать султан Османской империи Баязед, но он отчего-то не оказал Тохтамышу реальной военной помощи.

Таким образом, единственным эффективным оружием для борьбы с Темуром оставалась армия, опирающаяся на единство страны и народа. А вот как раз с единством народа в Золотой Орде были большие проблемы. С каждым десятилетием, пожалуй, даже с каждым годом в Орде все сильнее проявлялись этническая неприязнь и взаимное экономическое отчуждение кочевого и оседлого народов. Это внутреннее противоречие, влияющее самым роковым образом на боеспособность золотоордынской армии и до сих пор проявлявшееся только в критических ситуациях на поле битвы, весной 1395 г. неожиданно вспыхнуло с новой силой уже в мирное время.

На фоне кровавых межэтнических столкновений в Золотой Орде внутреннее этнополитическое положение в Мавераннахре отличалось исключительной стабильностью. Все войны Темура велись далеко от границ Турана, в страну свозились колоссальные богатства, а значит, Самарканд и Бухара, другие города Центральной Азии росли и хорошели буквально на глазах. Экономическое процветание самым непосредственным благотворным образом сказывалось на положении армии Амира Темура. Армия была исключительно хорошо подготовлена в оперативно-тактическом отношении, отлично вооружена, абсолютно дисциплинированна, обладала фанатической верой в своего полководца.

С такой армией Тохтамышу предстояло вновь скрестить свой меч, и следует признать, что решение золотоордынского хана вновь померяться силами с Амиром Темуром, несомненно, принадлежит к числу наиболее рискованных военных авантюр в мировой истории.

Осенью 1394 г. Темур находился в Шеки, когда к нему пришло известие, что войско Тохтамыша прошло Дербент и начало грабить селения и города Ширвана. Темур отдал распоряжение своим войскам готовиться к походу, так как считал столкновение неизбежным и не видел пользы в том, чтобы его откладывать. Таким образом, до весны 1395 г. создалась передышка.

И все-таки в этот период война Темуру была не нужна. Поэтому он отправил Тохтамышу письмо-ультиматум: «Во имя Всемогущего Бога спрашиваю тебя: с каким намерением ты, хан кыпчакский, управляемый демоном гордости, вновь взялся за оружие? Разве ты забыл нашу последнюю войну, когда рука моя обратила в прах твои силы, богатства и власть?! Образумься, неблагодарный! Вспомни, сколь многим ты мне обязан. Но есть еще время: ты можешь уйти от возмездия. Хочешь ли ты мира или не хочешь? Избирай. Я же готов идти на то и другое. Но помни, что на этот раз тебе не будет пощады».

По словам Йезди, Тохтамыш был готов на компромисс, но «эмиры его, вследствие крайнего невежества и упорства, оказали сопротивление, внесли смуту в это дело, и… Тохтамыш-хан вследствие речей этих несчастных… в ответе своем на письмо Темура написал грубые выражения». Темур разгневался и двинул войско на север через Дербентский проход.

Первый жертвой войск Темура оказался народ кайтаки – племя, обитавшее на северных склонах Дагестана. Темур приказал истребить «этих неверных», что вызвало задержку наступления, и Тохтамыш успел послать авангард своего войска с заданием задержать Темура на рубеже реки Кой-Су. Это было разу мно, так как Кой-Су протекала в очень глубоком ущелье и переправа через столь бурную реку затруднительна.

Но Темур перевел отборный отряд выше по течению, к крепости Тарки, и отбросил тюрко-монгольский отряд за Терек. Преследуя противника, Темур перешел через Терек, и туда же подтянул свое войско Тохтамыш. Там и произошел бой, решивший судьбу монгольского этноса.

В истории иногда бывают роковые мгновения, которые определяют ход дальнейших событий. Эти зигзаги истории рано или поздно сливаются с главным направлением этногенеза или социогенеза, но участникам событий и даже целым поколениям они приносят либо славу, либо гибель, а последствия их сказываются десятилетиями и даже веками. Там, где царит вероятность, детерменизм неуместен.

Столкновение Тохтамыша с Темуром было не случайной войной местного значения. Оно происходило на уровне суперэтническом, ибо великая степная культура защищалась от не менее великой городской культуры Востока – мусульманской. Соперничество этих суперэтнических целостностей вспыхивало и затухало неоднократно, но описываемый нами период начался в XI в. и закончился в XVI в. (победа Шейбани-хана над Бабуром).

В 1395 г. участники событий помнили о походах Чингисхана, но никто из них не мог предугадать результатов войны, которой суждено будет изменить лик Евразии. Да это им и не казалось важным. Существенно было то, что либо Золотая Орда уцелеет и подавит мятежных эмиров Мавераннахра, либо она падет и рассыплется в прах, а воины Темура привезут в Самарканд и Бухару золото, меха и волооких красавиц.

Можно вообразить, с каким трепетом ждали результатов этой битвы в Москве, Рязани, Твери и даже в Смоленске.

На берегу Терека решалась судьба не только Золотой Орды, но и Святой Руси, опоры православия, собранной трудами митрополита Алексия и Сергия Радонежского. Русские люди XIV в. знали, как надо вести себя с «татарами», вполне представляли, кто такой эмир Темур, так как сношения России с Грузией тогда были частыми, а эта многострадальная страна уже трижды испытала нашествие Темура: в 1386 г. пал Тбилиси, в 1393 г. были разорены Самцхе и область Карс, в 1394 г. в Грузию была направлена карательная экспедиция за переговоры, которые вел Георгий VII с Тохтамышем. На Руси знали, чего надо бояться. «В самом деле, победа над разноплеменным скопищем Мамая на Куликовом поле справедливо расценивается как подвиг, но кочевники Арабшаха были сильнее и боеспособнее войск Мамая, а их дети уже служили Тохтамышу.

По логике событий, на их долю выпало сдерживать армию Темура; благодаря этой логике Русь была спасена от участи Хорасана, Индустана, Грузии и Сирии. Спасая себя, татары ограждали Русь от такой судьбы, о которой и подумать-то страшно» (Л. Гумилев).

Как мы отмечали ранее, ордынское войско состояло не только из тюрко-монголов, но и из народов покоренных стран, в частности Булгарии, Руси, Крыма, Северного Кавказа и других. Воины этих народов, участвуя в сражении на Тереке, вынуждены были проливать кровь и умирать за чуждые им интересы. Вместе с тем они преследовали и свою цель – остановить Темура и оградить свою территорию от новых погромов. Войско Темура, в свою очередь, также было многоликим. Оно состояло из народов Центральной Азии, монголов, персов, курдов и насильно завербованных жителей Закавказья.

Представляет интерес вопрос о длительности сражения на Тереке. В своих записках современники свидетельствуют, что оно длилось с переменным успехом три дня. Об этом пишут аль-Макризи, аль-Асади и аль-Аскалани со слов очевидца – египетского посла Тулумена Алишаха, который находился тогда при Тохтамыше. Русская летопись также сообщает о нескольких «суймах» (т. е. схватках, боях), из которых складывалось сражение. Арабшах, побывавший при дворе Темура и позже посетивший Астрахань, Северный Кавказ и Крым, писал, что «длился этот бой и погром около трех дней». То же самое говорится в «Родословной тюрков», где указано, что Тохтамыш несколько дней давал сражение за сражением. Совокупность этих сведений заслуживает доверия.

Эскадроны Великого эмира ринулись на врага под звуки труб с развернутыми знаменами. Но ордынские войска отступили с обычной маневренностью. Наступила ночь. Самаркандская армия оставалась в боевой готовности до утра под защитой двойного ряда часовых, не зажигавших костров, с оружием в руках.

На рассвете 15 апреля 1395 г. Темур неожиданно приказал наступать, но Тохтамыш был к этому готов.

В мгновение ока небо потемнело от летевших стрел, как гласит история; после обстрела отряды обрушились друг на друга с такой яростью, что сразу сошлись в рукопашной. Битва была страшной. В какой-то момент тюрко-монгольский элитный корпус решился сделать то, чего не удалось в свое время Шах-Мансуру: убить Темура. Тюрко-монголы отрезали его от гвардии и окружили вместе с горсткой приближенных, которые погибали один за другим. Темур сражался как отважный воин: «Стрелы у него кончились, пика сломались, и он отбивался саблей».

Его спасли пятьдесят офицеров, которые пробились к Темуру, мгновенно спешились, образовав круг, и, опираясь одним коленом о землю, пустили град стрел в тюрко-монголов. Тем пришлось отступить под таким натиском.

Подмога пришла, и знаменосец Великого эмира смог высоко поднять императорский штандарт, что означало – предводитель находится в опасности. Затем к Темуру пробилась его гвардия, которая окружила его стеной щитов.

Увидев это, Тохтамыш сделал последнее отчаянное усилие и бросил все свои силы на противника, но со всех сторон к Темуру стекались его солдаты, сметая тюрко-монгольских воинов в рукопашном бою.

Тогда Тохтамыш, обливаясь кровью, понял, что его солдаты теряют инициативу, не выдержав рукопашного боя, и что фортуна, а может быть, и боги отвернулись от него. И он бежал со своим штабом на север, бросив армию, которая была почти полностью уничтожена. Воды Терека сделались красными от крови погибших воинов.

После сражения, на виду своей ликующей армии, Великий эмир сошел с коня и пал ниц благодарить Аллаха за исход битвы. Для всех, кто уцелел после этой мясорубки, не было никаких сомнений в Божественном провидении. От этого их фанатическая преданность вождю стала еще сильнее.

Несметные богатства и сокровища, захваченные во время похода, Темур оставил при обозе со своим сыном Мироншахом, который еще до битвы упал с лошади и сломал руку.

Темур отобрал самых быстрых всадников и бросился в погоню за ханом Золотой Орды и едва не настиг его на берегу Волги. Он остановился там, чтобы объявить о низложении Тохтамыша и возложить корону обеих Орд на голову сына Урус-хана, который служил в его армии офицером.

После этой церемонии он продолжил преследование, но ему удалось захватить только брошенное имущество противника, который уклонился от боя и скрылся в глухих лесах Булгарии.

Попытаемся определить хотя бы приблизительно потери в армии Темура. Во время сражения на Тереке внук Темура Пир Мухаммад был начальником 10-тысячного отряда, т. е. темником, а после сражения, когда Темур отправлял его в Шираз (для охраны своего улуса), в его отряде осталось лишь 6 тыс. человек, т. е. 40 % воинов пало на поле боя. У другого темника – Шамс ад-Дина Аббаса, назначенного для охраны Самарканда, осталось 3 тыс. воинов, т. е. потери составили 70 %. Следовательно, можно предположить, что почти половина войска Темура погибла на Тереке.

Каковы же причины поражения Тохтамыша? Определенное значение, видимо, имело то, что в сражении на Тереке Темур применил огнестрельное оружие. Описывая бои 1395 г., Йезди упоминает об «огненосных копьях», отличая их от «метательных». Под «огненосными копьями» подразумевается, видимо, огнестрельное оружие, причем не пушки, а ружья (мушкеты, пищали). В частности, применение «огненосных копий» помогло Темуру выйти из окружения и спастись, казалось бы, от неминуемой гибели в первый день сражения. В ходе сражения немаловажную роль сыграло предательство военачальников Тохтамыша.

Разгром на Тереке и опустошение Сарая Берке в 1395 г. нанесли Золотой Орде непоправимый удар. Хребет государства, причинившего столько зла Древней Руси, был сломлен. Разгром Мамая в 1380 г. на Куликовом поле был первым и главным клином, вбитым в Золотую Орду; поражение на Тереке в 1395 г. и разгром Сарая были вторым ударом. Темур вел борьбу с Золотой Ордой ради среднеазиатских интересов и без контакта с московским князем, о котором не имел четкого представления, однако объективно он сделал полезное дело не только для Центральной Азии, но и для Руси. Темур, по-видимому, не осознавал, какое значение для русской истории имел его удар по Золотой Орде: освобожденная Русь вновь вышла на арену истории.

Темур проявил себя не только полководцем, но и искусным политиком. Он собрал тех воинов Белой Орды, которые служили в его армии еще с 70-х гг., дал им в вожди сына Урус-хана Кайричака и повелел последнему объединить свой народ. Темур делал политическую ставку на ханов Белой Орды, территориально наиболее близкой и экономически наиболее зависимой от Мавераннахра.

Амир Темур покорил все племена, встретившиеся на его пути, и повел войска к Оренбургу, где нанес поражение тюрко-монголам четыре года назад, затем повернул на запад. Он прошел победным маршем через земли, расположенные вдоль Волги, и собрал огромные богатства, которые тюрко-монголы взяли в России. Армия Самарканда нагрузилась огромной добычей – «золото, серебро, меха, рубины, жемчуга, юные рабы и рабыни необыкновенной красоты».

Отправив в столицу империи добычу, взятую у тюрко-монголов, в сопровождении нескольких принцев и сильной охраны, он покорил исконно русские земли, правители которых были вассалами Тохтамыша. Он поднялся вдоль Волги до Булгар, города южнее Казани, потом двинулся на запад и быстро прошел расстояние до Ельца и разрушил его.

Интересно то, что Йезди и Шами повествуют о походе Темура на Машкав, т. е. на Москву, которого не было. Тем не менее описание побед над «эмирами русскими… вне города» и перечисление захваченной добычи весьма подробно: «…рудное золото и чистое серебро, затмевавшее лунный свет, и холст, и антиохийские домотканые ткани… блестящие бобры, несметное число черных соболей, горностаев… меха рыси… блестящие белки и красные, как рубин, лисицы, равно как и жеребцы, еще не видавшие подков. Кроме всего этого, еще много других сокровищ, от счета которых утомляется ум».

Как понять эту сентенцию? Предлагаю гипотезу: Йезди выдал желаемое за действительное. По-видимому, Темур планировал поход на Русскую землю для вознаграждения своих воинов. Что же спасло Русь на этот раз?

Интересная мотивировка тому дается в «Памятниках литературы Древней Руси: XIV – середина XV вв.»: во спасение Москвы от вторжения войск Темура «…великий князь Василий Дмитриевич послал в славный город Владимир за иконой Пречистой Владычицы нашей Богородицы и велел понести ее из города Владимира в Москву. И было это в самый праздник Успения святой Богородицы». Когда икону донесли почти до Москвы, весь город, молясь, вышел навстречу. «Так по Божьей благодати, молитвами Святой Богородицы город Москва цел остался, а Темур Аксак-царь ушел в свою землю».

В исторических хрониках поворот войск Темура от Москвы на юг трактуется следующим образом: силы Золотой Орды хотя и были надломлены, но не сокрушены. Двигаться на север, оставив столько врагов в тылу, было бы безумием. К тому же наступала зима, и очень суровая. О походе на Москву не могло быть и речи. И армия Темура повернула на юг.

В низовьях Днепра, Дона и в Крыму оставалось еще много храбрых воинов, а степи между Доном и Кубанью контролировали черкесы. По южному направлению продвижения войск, между Доном и Кубанью, черкесы сжигали сухую траву, из-за чего скот, служивший провиантом армии, погибал от бескормицы. Тогда авангард Темура достиг Кубани и разгромил черкесов. Затем наступила очередь горцев Дагестана. Воины брали их крепости, а защитников, связав, сталкивали в пропасть. Шла уже война на истребление.

Однако надо было расплачиваться с воинами, поэтому Темур отдал им на разграбление Ходжи-Тархан (Астрахань) и Сарай, после чего отправился домой через Дербент, где весной 1396 г. его воины занялись истреблением горцев Южного Дагестана как «неверных». Укрепив заново Дербент, Темур сделал его границей своей державы, а Великая степь, окровавленная и опустошенная, получила нового хана из рук победителя.

Итак, в 1388–1396 гг. профессионалы победили дилетантов, что, впрочем, неудивительно. Дисциплина в войске – условие победы, но возможна она лишь при толковом полководце, справедливо награждающем своих солдат и командиров. Однако тут-то и кроется ущербность системы, построенной на использовании наемников, не жалеющих жизни ради награды, а не Отечества. Такое войско стоило очень дорого даже для богатой Центральной Азии. Плату для солдат приходилось добывать путем завоеваний и грабежей побежденных, а из-за этого война становится перманентной. Территориальные приобретения наемникам не нужны, но победившее войско, уходя, оставляет пустыню. Это бедствие поразило сначала Иран и Семиречье, затем Поволжье и Кавказ и, наконец, Сирию, Турцию и остановилось только со смертью предводителя, победы которого оказались эфемерными, так как «сила вещей», или статистический ход событий, выше возможностей одного человека.

Темур был гениальным политиком. В 1397 г. к нему прибыли из Степи посол Темир-Кутлуга и человек эмира Едигея и из Семиречья – посол Хызр-Ходжи. Они просили от имени своих правителей стать подданными Темура, что в переводе на язык современной дипломатии означало заключение союза слабого с сильным, дабы иметь помощь и защиту. Так, Темир-Кутлуг, внук Урус-хана, был признан ханом улуса Джучи при условии «покорности и подчинения». Фактически этот этикет ни к чему не обязывал хана, но давал ему могучую моральную поддержку Темура, а она была дорога. С другой стороны, Темур мог не охранять северную границу, так как за ней был не враг, а друг. Казалось, все утихло, но новые волнения возникли незамедлительно.

Хан Тохтамыш не сложил оружия. С кучкой соратников он отошел в Крым, поскольку Русь перестала платить ему дань, а кормить войско было нечем. Пришлось искать объект для грабежа, и уже в 1396 г. Тохтамыш осадил Кафу. Это было безнадежное предприятие. Генуэзцы устояли, а с тыла ударили войска Темир-Кутлуга. Тохтамыш успел убежать в Киев, принадлежавший тогда князю Витовту.

Витовт принял Тохтамыша и оказал ему помощь. Летом 1397 г. литовско-монгольское войско, оснащенное новым оружием – пищалями и пушками, выступило из Киева в Крым и 8 сентября у стен Кафы одержало победу над небольшими силами Темир-Кутлуга и Едигея. Тохтамыш возликовал и направил послов пригласить к нему верных тюрков. Но уже зимой 1398 г. Темир-Кутлуг нанес ему поражение и вынудил бежать обратно в Литву.

Тохтамыш вновь пытался завоевать благосклонность Темура, который 1 января 1405 г. принял в Отраре его посланника. Темур все-таки питал слабость к своему неблагодарному другу и, видимо, обещал восстановить его на троне, но вскоре умер. Темир-Кутлуга сменил на троне Золотой Орды его брат Шади-Бек (ок. 1400–1407 гг.). По русским источникам, именно солдаты Шади-Бека убили Тохтамыша в 1406 г. в Сибири, куда привела его судьба.

Значение победы Темура над Тохтамышем в 1395 г. огромно. На протяжении 15 лет Золотая Орда получила два огромных удара, которые предопределили ее судьбу. Разгром Мамая Дмитрием Донским на Куликовом поле в 1380 г. был столь значительным ударом, что Золотая Орда, разъедаемая к тому же смутами, не нашла в себе сил, чтобы вернуть свое былое могущество. Попытка возродить Золотую Орду вышла из Белой Орды, в лице энергичного Тохтамыша.

Второй удар нанес Темур, который понимал, что золотоордынское великодержавие – постоянная угроза Мавераннахру, его земледельческим оазисам и культурным городам. После этого удара Золотая Орда сведена была на положение второстепенного государства.

Победа Темура над Тохтамышем, опустошение и сожжение Астрахани и особенно Сарая Берке – столицы Золотой Орды в 1395 г. – имели огромное значение не только для Центральной Азии и Юго-Восточной Европы, но и для Руси. Сам того не подозревая, тот самый «Темир Аксак», который опустошил Рязанскую землю, объективно победой над Тохтамышем оказал Русской земле услугу: Золотая Орда теперь была ей не опасна.

Последующие победы еще более поражают – настолько огромное влияние они оказали на судьбы мира, но они уже были «естественными» после того, как Темур разгромил потомков Чингисхана.

Когда Темур укрепил свое государство Мавераннахр, объектом его военных экспедиций стали богатые государства Иран и Афганистан, раздробленные на соперничающие царства. В свое время Чингисхан имел дело с объединенным государством, Хорезмской империей, которая простиралась от Кабула до Хамадана. А уже перед Темуром были четыре или пять соперничающих друг с другом государств, из которых бывшая Хулагуидская империя отличалась особой раздробленностью. Все эти государства были в извечном конфликте, поэтому их правители даже и не пытались объединиться, чтобы дать отпор тюркам. Курды, жившие в Герате, были суннитами и принадлежали к афганской расе. Их ярыми врагами являлись сарбадары Сабзавара – персидские шииты. Арабо-персидские музаффариды Фарса были соперниками джелаиров, тюрко-монголов, властвовавших в Табризе и Багдаде. Темур, который привык к упорной борьбе с кочевниками – монголами и кыпчаками, – на этот раз столкнулся с противником, который сдавался почти без боя. В 1380 г. Персидский Иран, практически добровольно, оказался завоеванным.

После падения Хулагуидского ханства угроза со стороны мавераннахрских тюрков нависла над Восточным Ираном.

В 1351 г. хан Казган, вождь мавераннахрцев, осадил Герат и сделал его правителя своим вассалом. Теперь то же самое проделал Темур. В 1380 г. он вызвал малика, или царя Герата, Гияс ад-Дина II явиться на курултай в качестве вассала. Гияс ад-Дин (1370–1381 гг.), сын и наследник Муиз ад-Дина Хусейна и седьмой принц Курдской династии, не был лишен политического чутья, которое позволяло и его отцу, и более ранним предкам оставаться в стороне от хулагуидских войн, за что и получали они признание Казгана. Гияс ад-Дин объявил о своем вассальстве, но на курултай не явился. Весной 1381 г. Темур направил свои войска в Герат.

Походы Темура в Восточный Иран с первых лет носили завоевательный характер. Таким был и его поход на Герат в 1381 г. Несмотря на прекрасные укрепления Герата и неприступность знаменитой крепости-цитадели Ихтияраддин, Гияс ад-Дин не сумел воодушевить гератцев на борьбу, и жители не оказали упорного сопротивления, так как поверили обещаниям Темура, что он им предоставит неприкосновенность и гарантирует жизнь, если они будут сидеть дома и не примут участия в защите города.

Малик сдал город после короткого и безуспешного сопротивления. Победитель завладел огромными богатствами. Этот большой город был одновременно перекрестком торговых путей и центром культурного обмена между Центральной Азией и Индией.

Гияс ад-Дину пришлось капитулировать. Темур доброжелательно принял его, позволив «поцеловать ковер у его трона», и заставил всех богатых жителей города прийти с повинной. Темур оставил Гияс ад-Дина номинальным правителем Герата, но город попал в полную зависимость от империи Темура. Сам Гияс ад-Дин, превратившийся в вассала, был отправлен в Самарканд к новому, вынужденному месту жительства.

Наложив на жителей огромную дань, Темур приказал наиболее именитым жителям Герата покинуть город и отправиться в Кеш, который в то время Темур всячески старался возвеличить и украсить. Темур также забрал с собой величественные ворота города, сделанные из резного отполированного железа, расписанные учеными текстами, и украсил ими Кеш.

Боясь возможного восстания жителей, которые разочаровывались в Темуре (дань была очень тяжела), он приказал срыть укрепления города (городские стены с башнями). Не тронута была только цитадель Ихтияраддин. Предположения Темура оправдались: в 1383 г., т. е. через два года, гератцы восстали.

Принц Мироншах жестоко подавил бунт и воздвиг пирамиды из отрубленных голов. «Зафарнаме» коротко упоминает, что после этих событий Гияс ад-Дин и его семья, подозреваемые в заговоре, «получили приказ умереть». Так прекратила свое существование афганская династия Курдов, которая благодаря ловкости смогла пережить все катаклизмы на протяжении 130 лет в крепости Герат, всегда притягивавшей взоры завоевателей.

Завоевав курдское царство Герат, Темур пошел в 1381 г. на Хорасан. В то время два государства воевали между собой за обладание этой страной: сарбадарское государство со столицей в Сабзаваре во главе с Али Муайада (1364–1381 гг.) и Мазандаран. Мазандаран, включая территорию Астрабада, Бистама, Дамгана и Самнака, находился под властью эмира Вали (1360–1384 гг.). Был и третий властитель, Али-Бек, правитель Келата и Туса. При приближении войск Темура Али-Бек сдался добровольно. Али Муайад, сарбадарский государь, испытавший жестокое давление эмира Вали, обратился за помощью к Темуру: он радушно приветствовал Великого эмира, оказав ему большие почести в Сабзаваре, и объявил себя его поданным. С тех пор он преданно служил Темуру и в 1386 г. погиб, сражаясь на стороне его армии.

Что касается Али-Бека, то Темур отправил его обратно как полномочного вассала. Сам же Великий эмир продолжил наступление на запад с целью подчинения своей власти эмира Вали, царя Мазандарана, территории которого простирались по южному побережью Каспийского моря и граничили с Азербайджаном. Но эмир Вали остался глух к доводам Темура и укрепился в Астрабаде, Бистаме, Дамгане и Самнаке.

Тогда Великий эмир устроил демонстрацию силы: полностью разрушил город Исфараин, также принадлежавший эмиру Вали. Войска Темура взяли стены приступом, захватили город, перебили жителей, разрушили дома, снесли укрепления и засыпали рвы. Как гласит история, «от Исфараина осталось только название». Наказание было столь устрашающим, что эмир Вали сообщил о своей готовности «поцеловать край императорского ковра» в качестве вассала. Но в это время Темуру пришлось срочно вернуться в Самарканд, чтобы участвовать в похоронах своей любимой дочери Тагай Шах Ака Беги, которая скончалась от внезапной болезни. Тем временем эмир Вали, отказавшись от своих намерений, договорился с Али-Беком захватить земли, которые их сосед Али Муайад отдал Великому эмиру.

Гнев последнего был страшен: историки его царствования сообщают, что «вся Азия дрожала от страха», когда он выступил в поход. Несмотря на зимние холода, Темур собрал около Бухары армию возмездия и бросил ее на Хорасан.

При ее приближении Али-Бек заперся со своими приближенными в мощной крепости Келат, находившейся на горе. Однако Темур имел элитный отряд горцев для взятия подобных крепостей. Келат пал, и Али-Бека казнили.

Затем армия приступила в осаде Тюршиза, укрепленного города, который считался неприступным, потому что был построен на огромной скале, окруженной пропастью и лесом. Город был под охраной гарнизона, состоявшего из афганских воинов, особо отличавшихся отвагой.

Горцы Темура переправили через пропасть осадные орудия, сокрушившие крепостные башни и пробившие бреши, в которые вошли осаждавшие войска.

Афганцы сражались яростно, но в конце концов, после больших потерь, сдались. Великий эмир, восхищенный героизмом воинов, помиловал их и включил в свою армию. Факт интересен тем, что это был редчайший акт милости в столь жестокой войне.

Расправившись с Али-Беком, Темур двинулся на Сейстан, население которого восстало, несмотря на то что местный принц находился в армии Самарканда. Восстание было жестоко подавлено. Дабы предотвратить новый бунт, Темур приказал замуровать 2 тыс. живых пленников в кирпичную стену. После этой расправы армия пошла на столицу Зарендж и овладела ею, несмотря на ожесточенное сопротивление. Жители были беспощадно истреблены. Для того чтобы те, кто остался в живых, не имели возможности к существованию после ухода войск, была разрушена старая плотина, служившая с незапамятных времен для полива земель этой страны. Повернув на восток, армия осадила Кандагар и захватила его.

Жестоко наказав Хорасан и Сейстан, Темур двинулся на запад, в обход Мазандарана, потому как хотел дойти до Султании, которую незадолго до этого взял принц Мироншах.

В 1385 г., после празднеств в этом городе, Великий эмир со своей армией неожиданно повернул на восток в горные массивы Эльбурза и Гилтана. Крепости, не пожелавшие сдаться, были взяты приступом и разграблены, жители погибли или разбежались, а правители объявили о своей покорности.

В результате этих молниеносных побед вой ска Великого эмира оказались лицом к лицу с Мазандараном, чтобы наконец наказать упрямого Вали. Последний оказал ожесточенное сопротивление, но исход был предрешен. Когда все города Мазандарана пали и столица Астрабад была взята, эмир Вали сбежал в Азербайджан.

Темур, посчитавший первую часть своего плана выполненной, возвратился в Самарканд, чтобы дать войскам отдых и заняться внутренними делами своей империи. Жители столицы встретили его с ликованием, как и подобает встречать победителя, и были по-настоящему поражены, узнав, какую огромную добычу он привез, тем более что большую ее часть получал город.

Теперь империя Темура простиралась от Самарканда до Султании на западе и от Самарканда до Кандагара и Заренджа на юге; были аннексированы провинция Герат, а также Хорасан, Сейстан, Эльбурз и Мазандаран.

Темур провел около года в своей столице, совершенствуя административную систему, укрепляя армию, собирая воедино силы своей империи.

К середине 80-х гг. XIV в. огромная часть Восточного Ирана принадлежала Темуру. На этом его движение в глубь Ирана не остановилось. Мы имеем в виду его длительные походы в Иран. Сначала трехлетний – с 1386 г., затем пятилетний – с 1392 г., наконец, семилетний – с 1399 г. Походы эти были успешны и завершились покорением всего Ирана. Целью этих походов было завоевание чужих территорий и получение богатой добычи.

Азербайджан принадлежал султану Ахмеду Джелаиру, правителю страны, которая занимала территорию от Бассоры на юге до границ Армении на севере, со столицей Багдад.

Это царство, занимавшее почти всю территорию Ирана, было одним из осколков тюрко-монгольского ханства, которое пришло в упадок после убийства хана-чингисида в результате феодальных споров за власть. Оставалось два претендента: один – Хасан-чопаниец, захвативший Азербайджан и северную часть Ирана, другой – Хасан из рода Джелаиров, сумевший стать багдадским царем. К сожалению для первого Хасана, в 1355 г. один кыпчакский царь совершил набег на Азербайджан, во время которого тот и умер.

После чего сын Хасана Джелаира присоединил Азербайджан к своему маленькому царству Багдад. К началу военных действий Темура этой страной уже правил его племянник Ахмед Джелаир. Именно этого человека посланник Темура в Багдад оценил так:

«Султан Ахмед – это кусок мяса с двумя глазами».

Завоевание Азербайджана оказалось для Темура простой армейской прогулкой: Табриз сдался без сопротивления. Этот город уже немало пострадал от последнего нападения Тохтамыша. Поскольку его жители сдались сразу, их пощадили, заставив заплатить «выкуп за сохраненную жизнь», как отмечается в хрониках. Великий эмир приказал войскам завершить покорение Азербайджана и усмирить воинствующие туркменские племена, которые составляли часть местного населения. Во время этих операций был обнаружен эмир Вали, скрывавшийся в одном из этих племен, и ему отрубили голову. Так бесславно закончилась жизнь прежнего царя Мазандарана.

Что касается султана Ахмеда Джелаира, то он обладал талантом ретироваться в пиковой ситуации: во время нашествия Тохтамыша он скрылся и объявился вновь лишь только после ухода тюрко-монголов; узнав о приближении войск Темура, султан также сбежал, и Багдад был покорен. Темур перешел Тигр, и вскоре все окрестные правители покорились ему.

Покорив султана Ахмеда, Темур направился в Грузию.

В начале 1386 г. Великий эмир возглавил штурм Тифлиса. Царь Грузии Баграт V вступил в бой. В кровавой схватке он нанес поражение войскам Темура и заставил его с большими потерями отступить.

Последующие безуспешные попытки Темура штурмом овладеть Тифлисом провалились, и он вынужден был приступить к его осаде. Темур приказал подтянуть к городским крепостным сооружениям метательные орудия и инженерную технику. Однако первые же его попытки использовать эти виды техники и живую силу вновь привели к большим потерям. Чтобы обезопасить войско от ударов защитников города, в стане Темура начали сплетать корзины и железные сети, которыми покрывали целые массированные группировки войска и техники. Накрытая железом армада тронулась, и, применяя метательную технику, непрерывно пополняя потери, она смогла преодолеть крепостные стены, протаранить ворота и ворваться в город. Дикий рев, барабанный бой, предсмертные крики людей заполнили город. Баграт со своей свитой отошел в главную крепость, яростно отражая атаки. Поэтому предложение Темура сдаться было бессмысленным. Когда Баграта V взяли в плен, Темур настаивал на принятии им мусульманской веры. Оценив сложившую обстановку и для того, чтобы дать временную передышку своему народу, возможную только при его свободе, Баграт V согласился. «Расчет Темура был ясен. Впервые столкнувшись с христианами, он понял все трудности и их принципиальное отличие от сравнительно легко покоряемых, а главное, покорных мусульманских народов. Известная веками непоколебимость христианской веры Грузии сделала несбыточным подчинение ее любым формам насилия, зверства и устрашения. Поэтому через согласие царя и его свиты на принятие мусульманства Темур рассчитывал с их помощью изменить веру всего народа. Со своей стороны Баграт, догадываясь об этих планах Темура, попросил его о вызволении из плена, разрешения вернуться со своей семьей и свитой не для царствования в Грузию, а для выполнения главного плана – омусульманивания народа и попросил дать ему значительные воинские силы. Темура вполне устраивали эти предложения, тем более что сам царь Грузии оказывался под контролем его военной машины. Он выделил 12 тыс. воинов, и Баграт V с ними и со своей свитой тронулся в путь. Выполнение своей сокровенной тайны о перехвате в определенном месте с целью полного уничтожения тюркского отряда Баграт поручил верному азнауру из своей свиты – Егнаташвили. В письме к сыну Георгию он обращал его внимание на тщательный выбор местности с целью надежного перекрытия головной и тыловой частей тюркских войск. Все было исполнено четко. Баграт завел войско тюрок в узкое ущелье, и собранные его сыном грузинские отряды зарубили всех до единого» (И. Джорджадзе). Для спасения грузинского народа их с равнинных мест вывели в горные труднодоступные места.

Весной 1387 г. Темур организовал новый поход на Грузию со своими главными силами. К нему примкнули мусульманские силы Ширван-шаха, которые во много раз превосходили количество грузинских войск, наскоро собранных Багратом и Георгием. В разыгравшемся страшном бою первые эшелоны войска Темура одолели грузинские войска, поскольку они дрались с ожесточением обреченных, ибо за ними стоял заградительный отряд специальной конницы, готовый зарубить любого отступающего. Тем не менее перевес силы был явно на стороне грузинских воинов. Тогда Темур сам возглавил атаку и, несмотря на большие потери, победил.

В то время Великий эмир получил сообщение о том, что горцы Луристана, провинции к северо-западу от Исфахана, напали на караван из Мекки и разграбили его. Это были отъявленные разбойники, которые нападали с гор на путников, грабили их и убивали.

Строгие суфистские принципы, заложенные отцом и духовными наставниками, и вместе с тем стремление воинствующего духа были выдающимися чертами характера Темура, что он и продемонстрировал в этой ситуации. В сообщении Темур усмотрел возможность достичь одним ударом трех целей: наказать бандитов и тем самым завоевать доверие верующих, показать своим подданным, что он поддерживает порядок и обеспечивает безопасность, и, наконец, продемонстрировать силу своих войск.

Он выбрал двух человек из каждых десяти, самых надежных и отважных, приказал снабдить их веревками и крюками и вместе с этим отрядом сам пробрался в горы Луристана. Укрепления «орлиные гнезда» разбойников были взяты приступом, а сами они – сброшены в пропасть. Учитывая ситуацию, недоступность гор и известную неукротимость горцев, надо сказать, что отборные солдаты Великого эмира под командованием своего предводителя совершили беспрецедентный подвиг.

Под предлогом, что туркмены напали на караван, возвращающийся из Мекки, Темур объявил «священную войну» Армении и вторгся в ее западные районы. Страна была разделена на удельные княжества нескольких туркменских эмиров, и хотя все они были примерными мусульманами, но, как сказано в «Зафарнаме», война была объявлена, тем не менее, «священной».

Великий эмир взял Арзирум в течение одного дня. Туркменский эмир Тахуртан, правитель Арзинджана, признал себя вассалом и данником Темура, и тот оставил его у власти. Затем Темур послал Мироншаха в Мус и Курдистан против туркменского государства, называвшегося Черная Орда (Орда Черной Овцы), которой тогда правил Кара-Мухамад-Турмуш.

Мухаммад вступил в партизанскую войну против Мироншаха. Он отвоевал часть территории, захваченной Мироншахом, но не смог долго сопротивляться войскам Великого эмира, который вскоре изгнал его вместе с остатками армии.

Темур завершил покорение Армении взятием Вана. И прежде всего ему пришлось разрушить знаменитую крепость на высоком берегу: после двадцатидневной осады она была взята, а ее защитников сбросили в пропасть. Они были христианами и не могли рассчитывать на милость завоевателей-мусульман.

Избежавшее гибели мирное армянское население укрывалось в самых труднодоступных местах, используя естественные пещеры и создавая искусственные сооружения целых скальных поселений.

Согласно хроникам, в один из переходов через горный массив передовой эшелон главных сил, который вел сам Темур, обнаружил одну из подобных скальных пещер, в которой, как оказалось, разместился монастырь. Согласно законам войны, следовало сжечь внутренние строения пещеры и уничтожить всех ее обитателей. Но это был монастырь, хотя и неверных, а с религией у Темура были особые отношения. К тому же он знал наверняка, что в подобных пещерах монахи хранили древние манускрипты.

Первым порывом Темура было уничтожение монахов, женщин, стариков и детей, находящихся в пещере. Мольбы пощадить женщин и детей и предложение выкупа их жизней золотом и серебром не тронули его. Однако Темур предложил следующее: за каждого помилованного выложить столько рукописных книг, сколько будет весить каждый. В ответ на это все, кто находились в монастыре, склонили головы в знак согласия скорее принять смерть, нежели отдать самое ценное, что у них есть. Темур был поражен этим выбором. Он помиловал их, ибо достоин жизни тот, для которого корни, питающие его народ, – святая святых. В этом акте милосердия, не свойственном простому завоевателю, – все величие духа Великого эмира.

Покорив Армению, Темур оставил некоторым эмирам власть в их владениях после получения заверений в преданности. Затем он разбил лагерь у подножия Гиланских гор, где стал ждать наследного принца Фарса Зайн аль-Абидина. За год до этого Темур получил клятву верности от шаха Шуджа, музаффарида, которому принадлежал трон Фарса и были в подчинении южные и центральные провинции Ирана. После смерти монарха его сын Зайн стал властителем Фарса, а его племянник шах Мансур – правителем Исфахана и Язда. Но новый шах Фарса и Шираза не явился на прием к Темуру, более того, он допустил непростительную оплошность, силой удержав посла, который приехал за ним.

Для Великого эмира это был удобный случай вмешаться в дела государства, и он направился на юг, и в конце 1387 г. его армия появилась у стен Исфахана. Темур намеревался мирным путем взять этот богатый город и удовлетвориться крупной данью. Сначала все шло хорошо. Правитель города и высшие чиновники вышли ему навстречу и передали ключи, а также дали торжественное обещание собрать требуемую сумму.

Опасаясь, что горожане не послушаются их, они попросили Великого эмира послать сборщиков налогов. Темур согласился и вошел в город с сильной охраной. Тем не менее вечером он и его войска покинули город и разместились за его стенами, дабы предотвратить возможные злоупотребления своих солдат по отношению к мирным жителям. Темур выставил у ворот небольшую охрану – три тысячи солдат – вместе со сборщиками дани.

Когда начался сбор дани, произошел инцидент: горожанку пытался изнасиловать солдат. Свидетелем оказался кузнец, поднявший тревогу. В мгновение ока чиновники и солдаты Великого эмира подверглись нападению и были уничтожены разъяренной толпой. Солдат, спасавшихся бегством, убивали на улицах города. Восставшие бросились к воротам и, застав охрану врасплох, перерезали ее. Потом они забрали оружие погибших, забрались на крепостные валы и начали готовиться к бою. В ту ночь погибло 3 тыс. воинов Темура. Спаслось лишь несколько человек, которых укрыли благоразумные горожане.

Проснувшись, Великий эмир узнал о побоище от одного из приближенных, сына которого убили в ту ночь. Темур никогда не был милосердным к тем, кто бунтовал после заверений в своей преданности. В этой ситуации малейшая слабость со стороны Великого эмира повлекла бы за собой, как цепная реакция, восстания покоренных народов тех стран, где находились относительно малочисленные войска Темура.

Охваченный гневом, он отдал приказ уничтожить всех жителей Исфахана. Исключением стали дома именитых и духовных лиц и тех, кто спас жизни солдат, уцелевших от резни.

Исфахан пал очень скоро, и армия уничтожила жителей города. Великий эмир пожелал, чтобы в репрессиях приняли участие все его отряды, и приказал каждому принести определенное количество отрубленных голов. К концу дня чиновники записали в своих отчетах 70 тыс. голов, из которых сделали пирамиды вокруг мертвого города.

Вскоре после бойни Темур ушел из города и направился в Шираз. Весть об истреблении жителей Исфахана опередила его: Шираз сразу открыл свои ворота. Что касается властителя, то он сбежал к своему племяннику шаху Мансуру, а тот несколько дней спустя приказал ослепить его.

Шираз был присоединен к империи и получил правителей, присланных из Самарканда. Лучших мастеров отправили в столицу империи для украшения ее.

В Ширазе, согласно хроникам, произошла любопытная встреча Темура с поэтом Хафизом. Великий эмир строго вопросил поэта, как он смел в своей поэме подарить возлюбленной за одну лишь ее родинку Самарканд! Тогда Хафиз показал ему на свои бедные одежды и ответил, что уже достаточно наказан за свое безумное расточительство. «Впредь обращайся осторожнее со своим добром, а особенно с моей столицей», – заметил Темур и отпустил остроумного собеседника, одарив его деньгами.

Грандиозные планы Темура относительно завоеваний богатых цивилизованных стран на юго-западе отдалил вынужденный поход в северные ханства кочевников. Этот поход был вызван смертельной опасностью в лице Тохтамыша, мечтающего о титуле властелина Азии, о чем было рассказано ранее.

В Иран Темур вернулся в 1392 г. в связи с тем, что во многих провинциях во время его отсутствия начались восстания.

Перед походом он заменил свой имперский штандарт новым черным флагом с изображением большого серебряного дракона. Возможно, Темур хотел этим показать, что он принимает наследие Кха-ханов, которые властвовали под таким знаменем от Дуная до Тихого океана.

Первым делом он повел войско в Мазандаран, чтобы завершить завоевание этой страны. Темур взял приступом огромный и отлично укрепленный замок, преодолев девственные леса на берегу Каспийского моря. Он приказал истребить членов секты, скрывавшейся в Мазандаране, не признававшей призывов на молитву и не совершающих намаз. По пути он захватил несколько городов, которые еще не были покорены.

С наступлением весны 1393 г. армия вошла в Курдистан и в Луристан, навела страх на жителей и овладела местными крепостями. Затем, перегруппировавшись, она двинулась на Шираз, взяв по дороге крепость Кале-и-Сафид, которая считалась самой неприступной во всем Иране. Перед Ширазом Темура ждал опасный противник. Это был шах Мансур, который, воспользовавшись тем, что армия Темура была далеко, в Самарканде, захватил Исфахан и Шираз, где ослепил и взял в плен своих близких родственников, законных властителей.

Предвидя возвращение Темура, шах Мансур объявил в стране военное положение и сформировал небольшую армию, собрав самых опытных и отважных воинов по всему Ирану.

Как только корпус под командованием Темура появился в мае 1393 г. около Шираза, шах Мансур и его храбрые солдаты напали на него. Благодаря храбрости и внезапности иранцы раздавили центр вражеской армии и посеяли панику в ее рядах. Во время этого хаоса шах Мансур, заметив, что Темур и его свита изолированы от основных сил, бросился туда.

Яростный натиск позволил шаху Мансуру добраться до Темура. Тот увидел врага, хотел схватить свое копье, которое обычно возил его копьеносец, но никого не увидел рядом. Шах Мансур нанес ему два удара саблей в голову.

Прочный шлем и хладнокровие спасли Темура: лезвие скользнуло, но не проникло в кость. И здесь пробил смертный час отважного шаха Мансура.

Солдаты Великого эмира оправились от внезапного натиска и стали уничтожать персов. Принц Шахрух, которому не исполнилось и 17 лет, бросил к ногам отца отрубленную голову шаха Мансура.

После боя эмиры поздравляли своего полководца, многие видели в этом событии доказательство вмешательства высших сил.

Сдавшийся Шираз открыл ворота и заплатил огромную дань. Во время роскошного праздника, на котором пили изысканные вина из золотых кубков, подаваемых самыми красивыми девушками, Великий эмир объявил, что Умаршайх назначается властителем Фарса.

Он приказал арестовать принцев прежней царской династии, намереваясь позже казнить их, а грамотных людей и опытных ремесленников – отправить из Шираза в Самарканд.

Он покинул Шираз в июне 1393 г., направился в Исфахан и Хамадан и по дороге взял несколько крепостей. В Хамадане он провозгласил своего сына Мироншаха вице-королем Западного Ирана, затем расправился с турецкими бандами, которые орудовали в горах.

Когда Темур возвращался в долину, он принял великого муфтия Багдада, посланника султана Ахмеда Джелаира. Тот привез много подарков от своего господина и письмо, в котором султан заявлял о своем неповиновении. Такое поведение вызвало негодование суровых воинов Мавераннахра. Темур решил начать осаду Багдада и застать султана врасплох. Во главе мобильного конного отряда он преодолел пустыню и горы, не останавливаясь даже ночью, освещая дорогу факелами. Его солдатам, несмотря на крайнюю осторожность, не всегда удавалось избежать засад.

Получив тревожное сообщение от своих разведчиков, трусливый султан оставил свой роскошный дворец и унес с собой все самое ценное. Он остановился на другом берегу Тигра, страшась увидеть облака пыли, поднятые всадниками противника.

Несмотря на недавнюю болезнь, Темур без отдыха преодолел 70 км в седле, но султан Ахмед убегал еще быстрее. Конница, отправленная в погоню, упустила султана недалеко от Кербелы, но в руки Темура попали его казна, жены и его сын. Сам же Ахмед сбежал на запад и, добравшись до Египта, нашел убежище у султана мамлюков Беркука.

Великий эмир провел в Багдаде два месяца: в украшенных золотом дворцах, на берегах реки давали празднества в его честь, а войска в это время грабили жителей.

Население уплатило кровавую дань. Ремесленники, ученые и литераторы были отправлены в Самарканд.

После отдыха в городе «Тысячи и одной ночи» Темур осадил мощную крепость Тикрит. Надеясь на высоту и толщину стен, которые всегда служили надежной защитой, обитатели крепости, нечто вроде рыцарей-разбойников, терроризировавших районы к северу от Багдада, решили не сдаваться.

Великий эмир велел своим солдатам разрушить все крепостные стены. Под защитой лучших лучников инженеры замерили площадь стен, сделали расчеты и составили план работ. Потом они принесли к основанию горшки с красной краской и начертили границы участков, которые предназначались для атаки каждого отряда. Копии схемы раздали командирам, а солдат вооружили пиками, палицами, веревками и лопатами. По сигналу солдаты начали рушить стены. Когда были проделаны бреши и подземные проходы, их своды укрепили бревнами, пропитанными смолой. В расчетах не обошлось и без ошибок, и одна группа солдат прошла сквозь гору под крепостью и вышла на другом склоне, к великому удивлению товарищей.

В истории упоминается число людей, занятых в этих работах: 72 тысячи! Примерно такой была численность армии Темура.

Когда все было готово, бревна подожгли, и преграды рухнули. Солдаты яростно бросились на штурм и расправились с защитниками цитадели. Из отрубленных голов соорудили башню, на которой вывесили дощечку с лаконичной надписью: «Так наказывают злодеев».

Далее Великий эмир направил войско во все провинции с целью уничтожить укрепленные пункты и оставить при покорившихся правителях военные гарнизоны.

Пока Мироншах шел на юг через Хиллу, Насирию и Басру, Темур добрался через Мосул в северный регион и разбил лагерь около Дьярбакира, который служил воротами в Турцию и Сирию. Оттуда он двинулся на древний город Эдесс, к северу от Алеппо, и захватил его, тем самым объявив войну Сирии и Египту. В то время эти страны находились под властью мамлюков Каира, которые поддержали турок, предоставили убежище Ахмеду Джелаиру, а также заключили союз с Тохтамышем.

Но волнения в Грузии и Азербайджане, а также новый поход тюрко-монголов Золотой Орды заставили Темура отложить это военное предприятие. Именно тогда, 16 января 1394 г., он потерял своего сына Умаршайха, убитого курдской стрелой близ крепости Хурмату.

С тяжелым сердцем он начал осаду города Мардин, правитель которого не выполнил своих обязательств. Этот укрепленный город, построенный на огромной известняковой скале, защищенный неприступным замком из белого камня, был взят в результате яростного штурма. Оставшихся в живых спасло только чудо.

На рассвете 22 марта 1394 г. прибыл гонец и сообщил Темуру о рождении принца Улугбека, сына Шахруха. На радостях Темур помиловал мятежников и даже велел вернуть им отобранные вещи.

Уходя из Мардина, армия по ходу подавляла мятежи в Курдистане. Воспользовавшись коротким отдыхом, Великий эмир отправил во все провинции империи приказ – без промедления собирать новые войска: размах завоеваний и возможность появления на западе новых противников требовали увеличения численности армии.

Далее следовали усмирительные акции укрепленного города Ван, который восстал, хотя до этого жители объявили о своей покорности. Осада была тяжелой, и Темур приказал срубить все деревья в округе и соорудить из них холм выше вражеской крепости. С его вершины солдаты непрерывно бомбардировали крепость. Город был взят.

Затем армия двинулась на восставшую Грузию. В дороге случилась радостная остановка по случаю получения известия о рождении еще одного сына Шахруха, Ибрахим Султана.

Великий эмир устроил грандиозный праздник в честь еще одного внука. Историк сообщает, что его трон, усыпанный драгоценными камнями, в окружении тысячи огней стоял под пышным балдахином, поддерживаемым сорока колоннами. Вокруг него стояли «самые красивые женщины Азии» с головными уборами из золоченой ткани. Перед троном стояли певцы и музыканты, в центре находились виночерпии с бутылями и золотыми кубками в руках. Они прислуживали гостям, наливали им белое вино из Мазандарана, красное – из Шираза, бордовое – из Косруана, а также очень крепкий прозрачный напиток, чистый, как ключевая вода. Галантные беседы с красавицами, чьи заплетенные в косы волосы ниспадали до земли, были не единственным увеселением на этом празднике.

Прежде чем продолжить путь, Темур назначил Шахруха правителем Самарканда и сразу отправил его в столицу. Это назначение свидетельствовало о том, что кампания должна была продлиться дольше, чем предполагалось.

В 1394 г. Грузия вновь подверглась разрушению огнем и мечом.

Войска Темура вторглись в пределы Грузии четырьмя десятичными колоннами и, ломая упорное сопротивление, разорили Самцхе, Карскую область, Кола, разрушили и сожгли Ахалцихе и другие крепости. Однако ввиду непрекращающегося противодействия во многих оккупированных областях, основные силы Темура вынуждены были покинуть Грузию. Лишь в 1400 г., после очередного нашествия мавераннахрских войск и отчаянного сопротивления грузинских, было подписано мирное соглашение между Великим эмиром и царем Георгием.

После многочисленных походов в Иран владения Темура простирались от границ Османской империи до Китая, от берегов Индийского океана до русских степей.

Дело его жизни, великое предприятие с целью завоевания мирового господства, теперь выходило за рамки классических завоеваний; его новые соседи – османский султан, царь каирских мамлюков, император Индии и сын Неба ожидали своей очереди Божьего Суда, на который он их обрек.

Темура всегда вдохновляли традиции чагатайских ханов относительно походов в Индию. Северо-Западная Индия, Пенджаб и Доаб считались «охотничьей» вотчиной принцев-чингисидов. С 1292 по 1327 г. они периодически совершали набеги на Лахор и Мултан, уничтожая все на своем пути. Эти набеги, как правило, не имели долговременных последствий, так как, во-первых, их главной целью был грабеж, во-вторых, потому, что в то время чагатайские тюрко-монголы имели дело с сильным государством. Делийский султанат, тюркский или тюрко-афганский по государственному устройству и мусульманский по религии, с такими могущественными правителями, как Ала ад-Дин-Хилджи (1296–1316 гг.) и Мухаммад-ибн-Туглуг (1325–1351 гг.), всегда имел возможность сдержать натиск тюрко-монголов через перевалы Афганистана посредством золота или оружия.

Темур, так же как и чингисиды, имел целью овладеть сокровищами одной из богатейших земель мира. Но для мотивировки военного похода на Индию следовало искать серьезной подоплеки, и Темуром был найден религиозный предлог.

Хотя в то время тюркский султанат Дели был в основном мусульманским и некоторые из его властителей пытались обратить подданных в ислам, Темур считал их действия бесполезными, ибо они слишком глубоко увязли в своем «язычестве». В «Зафарнаме» особо подчеркивается, что Великий эмир отправился на завоевание Индии только для борьбы с врагами ислама: «В Коране говорится, что высшее достоинство, какого может достичь человек, состоит в личной войне с врагами веры. Поэтому великий Темур всегда стремился к уничтожению неверных, чтобы приобрести заслуги за добрые дела и из любви к славе».

Темур был прекрасно осведомлен о том, что происходило в Дели, и о политической ситуации в Индии. Делийский султанат, который в 1335 г. охватывал почти всю Индию, вскоре пришел в упадок и распался на отдельные государства. Так, империя потеряла Деккан, который разделился на Бахманидский султанат (1347 г.) и Бенгалию (1358–1359 гг.), Удх, или царство Джампур (1394 г.), и, наконец, Гуджарат (1396 г.). После появления этих небольших мусульманских государств Делийский султанат включал в себя только Пенджаб и Доаб, причем Пенджаб сотрясали мятежи кокхарского племени. Кроме того, царствующий в то время султан Дели Махмуд-Шах II (1392–1412 гг.) был слабым правителем и находился под влиянием своего всемогущего министра Маллу-Икбала.

Таким образом, Темуру в Индии мог противостоять лишь один хиреющий султанат, лишенный своих самых богатых провинций. Анархия и вражда делали северную часть Индии легкой добычей.

Великий эмир без обиняков объявил своим эмирам: «…захватим Индию, воспользовавшись разногласием правящих принцев, дабы в этом царстве был только один властитель – я».

В начале 1398 г. Темур направил в поход на Индию 92 тыс. воинов. Из них 30 тыс. конницы, находившейся в Кандагаре, составляя правое крыло, должны были следовать через проходы Соломоновых гор и, перейдя через Инд, взять город Мултан. Другие 30 тыс. конницы, составляя левое крыло, выступили из Кабула и, переправляясь через Инд, вероятно, у Аттока, имели назначение вторгнуться во владение Лахор. Сам Темур с остальными 32 тыс. должен был выступить из Самарканда в марте 1398 г. и направиться в Термез, где по устроенному на судах мосту перейти через Амударью и разбить лагерь в Эндерабе, у подножия Гиндукуша.

Его внук Пир Мухаммад уже был правящим принцем страны, которая тогда называлась Малая Индия (часть нынешнего Афганистана с городами Кабул, Кундуз, Балкан и Кандагар и приграничными районами, в одном из которых находился знаменитый перевал Кайбер) и была отличным плацдармом.

Темур с основными силами пошел вперед в конце весны 1398 г. По дороге он дал своему внуку Мухаммаду большой отряд и приказал идти в направлении Лахора вдоль Гималаев.

Для себя он поставил самую трудную задачу: уничтожить племя катур, которых он назвал «черные одежды». Это были отъявленные горные разбойники, чье присутствие в тылу армии могло стать серьезной опасностью в случае отхода. Взяв с собой элитные войска, Темур углубился в горный массив Гиндукуша. Поскольку катуры отступали к вершинам, было необходимо неустанно преследовать их днем и ночью на головокружительной высоте, по крутым горам, покрытым снегом и льдом. Вскоре пришлось бросить лошадей: они не выдерживали жуткого ночного холода, от которого не спасала войлочная попона.

Солдаты с трудом передвигались по снежным склонам, цепляясь за длинные веревки, привязанные к копьям, которые смельчаки воткнули на вершинах. Для Темура сделали сани из круглых бревен, которые спускали по склону, придерживая ремнями.

В одном месте сани не смогли протащить. «Тогда, – как свидетельствуют хроники, – Темур взял палку и, опираясь на нее, прошел большое расстояние, утопая в снегу». Это было нелегким делом для хромого человека. Наконец войска достигли проходимого участка местности, где Великого эмира посадили на единственную лошадь, которую до этих пор буквально несли на руках. Армия шла следом.

Утомленные долгим переходом, страдая от недостатка кислорода и ночного холода, а днем от яркого солнца, слепившего глаза, люди начали роптать и говорить о возвращении на равнину. Но чудовищная воля предводителя не давала им ни минуты отдыха. «Никогда не прекращай начатой охоты» – таким был один из девизов Темура.

Катуров преследовали до подножия их цитадели, состоявшей из камня и льда, громоздившейся на недоступной вершине. Вид этой скалы приводил в уныние самых отважных. После нескольких дней бесполезной осады, сгибаясь под порывами снежного ветра, войска погрузились в мрачную апатию.

Именно тогда проявилась яростная энергия Темура. Этот эпизод описан Ибн Арабшахом.

Прежде всего, Темур собрал эмиров и офицеров в своем шатре и обрушил на них весь свой гнев. В состоянии аффекта он дошел до того, что вытащил саблю и стал махать ею над их склоненными головами. При этом никто не пытался защититься, тогда он успокоился так же быстро и неожиданно, как и рассвирепел: вложил саблю в ножны и велел принести шахматы. На следующий день Темур с каждым держал совет, как добраться до проклятой крепости. Он еле сдерживал негодование, выслушивая их уклончивые ответы. Тогда его любимый советник Мухаммед Коагин имел неосторожность прямо заявить, что взятие такой маленькой крепости не стоит жизней отважных воинов, которые погибнут при осаде. Конечно, то был голос разума, но не этого ожидал от него Темур. Бледный от гнева, он приказал привести к нему самого забитого слугу. Привели уродливого и очень толстого человека, который помогал поварам убивать животных и мыть посуду. Ледяным тоном Темур приказал Мухаммеду Коагину поменяться одеждой с несчастным слугой. Затем он подписал указ о том, что все имущество советника – дома, поместья, земли, деньги, драгоценности, женщины – переходит к онемевшему от изумления слуге. Мухаммеда Коагина отправили на кухню, где он, униженный и ошеломленный, влачил жалкое существование до самой смерти тирана, потому что Темур так и не простил его.

Офицеры повели своих воинов на приступ, и ценой невероятных усилий они взяли крепость. «Тогда перерезали этих нечестивцев, чьи сердца были чернее их одежд», – сообщает историк. Вскоре Темур покинул эти мрачные места. Продолжая двигаться к Кабулу, войска громили все встречавшиеся на пути племена.

На подступах к Кабулу к ним присоединилась остальная часть армии. И Великий эмир принял одно из тех решений, которые до сих пор восторгают историков: он приказал армии прорыть ирригационный канал, чтобы обеспечить процветание этой страны. Что и случилось впоследствии.

Осенью 1398 г. Темур вошел в Индию во главе своей конницы и форсировал Инд по мосту, сооруженному из связанных лодок и камыша. Первым захваченным городом был Таламба, где он уберег от грабежа и насилия священнослужителей и ученых людей.

Срочное послание Пир Мухаммада вынудило его двинуться на Мултан. Его внук только что овладел этим городом после шестимесячной осады, но его войска потеряли всех лошадей в результате наводнения. Почувствовав слабину в войсках противника, раджи соседних провинций осадили их. Однако лишь только увидев клубы пыли, поднятой конницей Великого эмира, враги рассеялись. Темур снабдил отряды внука лошадьми, включил их в свое войско и пошел на Дели.

Но на подступах к столице надо было сокрушить мощную крепость Батнир, которую защищал правитель Рей Дул Техад. Штурм был яростным, как и схватка в городе, потому что индусы благородной касты воинов сражались не на жизнь, а на смерть. Увидев, что поражение неизбежно, они сами перерезали горло своим женам и детям, подожгли свои жилища и встретили смерть лицом к лицу.

Наконец армия вышла в долину Панипат. Темур взял укрепленный город Лони и разместил там свой штаб. Услышав о страшных боевых слонах в армии противника, тревога охватила офицеров и солдат.

В преддверии битвы Темур собрал эмиров, и во время совещания выяснилось, что тысячи пленных индусов оживились в ожидании сражения. И скорее всего, их невозможно будет усмирить, когда начнется схватка. Тогда Темур принял жесткое решение: уничтожить всех пленных. Кровавая расправа продолжалась около часа, после чего, согласно хроникам, вызвали астрологов, чтобы те составили гороскоп на предстоящую битву.

Расположение звезд оказалось неблагоприятным для армии Великого эмира, и он открыто выразил недоверие к астрологии: «Что значит соединение и тройственность планет – ни радость, ни беда, ни счастье, ни несчастье не могут зависеть от звезд. Я не собираюсь менять свои планы, когда для их осуществления приняты все меры». Такая свобода мысли не была присуща людям той эпохи, особенно полководцам. Но это был гениальный полководец.

Отпустив астрологов, он велел принести Коран и со словами: «Я верю только во Всевышнего, который никогда не оставлял меня» – открыл наугад страницу. Его чтец прочитал такие слова: «Воюй с неверными». Тогда Великий эмир приказал объявить войскам, что с ними Бог и близится решающий час.

18 декабря 1398 г. армия Темура заняла боевые позиции. Вскоре из Дели выступили войска противника.

Султан Махмуд имел 10 тыс. всадников в кирасах, 40 тыс. хорошо вооруженных пехотинцев и несколько сот боевых слонов, защищенных попонами из железных пластинок и несущих на спине деревянные башенки, в которых сидели лучники и метатели дротиков. Это устрашающее животное, «танк» той эпохи, покачивал в такт движению хоботом, к которому были прикреплены щетинившиеся острые лезвия.

Индийская армия располагала передовым для того времени вооружением: между рядами слонов располагались метатели «огненных горшков» – прообраз зажигательных гранат – и летящих снарядов с металлическими заостренными выступами, которые падали на землю и несколько раз отскакивали от нее.

В центре султан Махмуд и его первый министр, покрытые с ног до головы позолоченными доспехами, сидя на спине огромного слона, молили Аллаха о том, чтобы он ниспослал им победу.

Темур верил в своих воинов и опасался только слонов, поэтому принял против них меры предосторожности. Он приказал выкопать рвы, которые должны были первыми встретить мастодонтов, и привязать вязанки хвороста на спины многочисленных буйволов: хворост должны были поджечь и направить этих горящих животных навстречу слонам. Кроме того, изготовили трехконечные метательные снаряды, у которых один из наконечников всегда торчал вверх независимо от того, как их бросать. Всадники должны были на скаку разбрасывать их перед наступавшими слонами. Все так и произошло.

В процессе битвы главный удар по индийским войскам нанесла конница. Она расколола вражескую армию на части и тем самым решила исход битвы. Всадники наносили слонам удары копьями и саблями, и эти огромные животные, отчаянно раскачивая порезанными, утыканными стрелами хоботами, обратились в беспорядочное бегство, растаптывая индийских пехотинцев. Воспользовавшись смятением, султан и его министр сбежали.

На следующий день Темур-победитель вошел в Дели и сел на трон, украшенный драгоценными камнями индийских императоров, – для принятия делегаций от населения, которые явились объявить о своей преданности. Он обещал сохранить им жизнь и назначил сумму выкупа, которую должен был выплатить город.

В главные города империи были отправлены сто двадцать боевых слонов с глашатаями, объявляющими населению, что индийский император потерпел поражение.

Пока все шло хорошо, и Великий эмир проявил необычное благородство по отношению к жителям этого богатейшего города. К сожалению, его огромные богатства стали соблазном для солдат, которые проникали в богатые кварталы и, несмотря на строжайший запрет, начали грабить, насиловать и уничтожать жителей. Сопротивление населения ожесточало их еще больше, и наконец это бедствие перешло в новое сражение не на жизнь, а на смерть. Подоспевали другие солдаты и, не понимая, что происходит, включались в грабежи и убийства. Скоро весь город оказался в огне и крови.

Наконец, об этом узнал Темур, но уже ничего не мог поделать: было слишком поздно, а виновников было слишком много. Тем не менее он послал охрану, чтобы защитить священников, ученых и мастеровых людей. Насколько это было возможным, Темур многим спас жизни и приказал вывезти их в Самарканд. «В этой свинцовой душе таилось какое-то мистическое уважение к науке» (Т. Грановский).

Темур провел в делийской крепости Джаханпанах две недели. Он торжественно сел на трон индийских султанов и любовался парадом 120 тыс. боевых и церемониальных слонов. «Эти дрессированные животные склоняли головы и вставали перед ним на колени и трубили, как бы воздавая ему почести». Их отправили в дальний путь в города империи Темура: Самарканд, Герат, Шираз и Табриз. Темур помолился в большой делийской мечети, где в его честь была прочитана хутба. Он вел себя как император Индии. Покидая Индию, Темур увел с собой до миллиона рабов.

Разграбив сокровища Индии, он приобрел несметные богатства, которые позволили ему содержать на жалованье более 1 млн воинов. Амир Темур хорошо знал и умел применять на деле правило Юлия Цезаря – войну питать войною.

По пути он взял крепость Мират, где были разрушены статуи и памятники идолопоклонников, а тех, кто не принимал ислам, – уничтожали.

В это время Темур был очень болен – рецидив старой болезни, результат образа жизни Великого эмира. Он хромал все сильнее, и ему все сложнее было садиться на лошадь без посторонней помощи, хотя он по-прежнему был отличным наездником, как и во времена своей молодости.

Несмотря на болезнь, он повел войска к Гангу и форсировал ее. Ему сдались несколько крепостей, много раджей потерпели поражение, пока армия Темура двигалась на север; в честь Аллаха единого было разрушено немало храмов и непонятных завоевателям статуй.

В глубине джунглей был уничтожен отряд индусов, который находился в засаде: это происходило при свете факелов, потому что даже днем было темно в глухом непроходимом лесу. Ночью с деревьев в лагерь спустились обезьяны, которые утащили снаряжение у спящих солдат.

Войска вдоль Сиваликских гор поднялись в Верхний Пенджаб, преодолевая на своем пути невероятные препятствия.

Прежде чем войти в Афганистан, Темур заручился клятвой верности вассала султана Кашмира Сикандар-Шаха. Там присоединились нагруженные богатой добычей войска, завоевавшие Лахор.

Затем Темур перешел через Кайберский перевал и решил отдохнуть в замке Нагар, гарнизон которого состоял из верных ему людей. Во время отдыха Темур в окрестностях замка заметил ручей с необыкновенно вкусной водой. Он захотел вывести ручей на территорию замка. Для этого он велел снести высокие толстые стены и заново возвести их на расстоянии двух стрел от прежнего места. Затем в горе пришлось вырубить русло. Эта гигантская работа была выполнена за одну неделю, и в ней была задействована вся армия; историк сообщает, что даже эмиры таскали тяжелые камни.

Для того чтобы эти воинственные всадники, презиравшие все, кроме сабли и коня, превратились в строителей, была необходима только несгибаемая воля Темура. Даже в районе Кабула армия Темура построила большую кирпичную больницу. Однако, не доходя до Шибаргана, Великий эмир заболел. Он оставался недвижим три дня по причине болезненных язв на ногах и руках. Тем не менее он приказал двигаться дальше. Когда же оказалось, что он не в состоянии сесть на лошадь, его несли на носилках.

Несмотря ни на что, в конце марта армия перешла Амударью, не доходя Термеза, где он встретился со своими женами и внуками, которые ожидали его.

Через несколько дней Темур вошел в Кеш, чтобы помолиться на могиле отца и старшего сына, как он обыкновенно делал по возвращении из похода. Здесь он принял делегации из всех провинций империи, которые пришли поздравить его с покорением Северной Индии. «Бог даровал мне победу», – говорил он людям, раздавая щедрые подарки.

Вступление в Самарканд было триумфальным, как и прежде. В течение двух лет отсутствия Темура в городе появились новые сады и дворцы. Завоеватель остался доволен тем, что его наказы выполнены, и с удовлетворением осмотрел новые сооружения.

Он поочередно провел по нескольку дней в Баг-и-Чинаре (сад в окрестностях Самарканда), где был удобный и красивый дом, во дворце Наг-и-Джахан, названном так из-за совершенства его пропорций, в Баг-и-Бихишт (Райский сад), где стоял посреди цветущего парка дворец, восхищавший взоры своей разноцветной мозаикой. Наконец, он остановился в большом поместье под названием Давлат-Абад, куда доставили его вещи и привели слонов, объект удивления и восхищения жителей.

Состоялся большой праздник, на котором Темур раздавал подарки, милостыню беднякам своей империи; отблагодарил жену Туман-ага за больницу, которую она построила, и объявил, что воздвигнет кафедральную мечеть, которая должна соперничать с делийской мечетью.

На следующий день астрологи определили дату, благоприятную для начала строительства.

Это было самое грандиозное сооружение Великого эмира – одна из крупнейших на Земле мечетей; множество архитекторов, инженеров, мастеров керамики и каменщиков, собранных со всех уголков мира, работали без отдыха в течение четырех лет под руководством принцев.

В нее вел монументальный портал, закрываемый дверьми из позолоченной бронзы – сплава семи металлов, звонкого и стойкого, секрет которого затерялся в глубине веков. Для строительства фундамента огромного зала центрального здания индийские слоны доставляли материалы, которые пятьсот каменотесов вырубали из склона горы. Мечеть венчал гигантский свод, покрытый синей эмалью (самаркандская синь), который возвышался на сто метров от уровня земли. Поскольку сооружение находилось недалеко от медресе, построенного в честь его жены Мули-Ханум, жители Самарканда назвали его «мечетью Биби-Ханум».

Во время своего кратковременного пребывания в Самарканде Темур узнал, что Мирон-шах, его сын и правитель Западного Ирана, ведет себя неподобающим образом. Это известие весьма огорчило его, поскольку на своих преемников он возлагал большие надежды.

В начале осени 1399 г. Темур вновь пошел на запад, в страны Передней Азии, в свой самый продолжительный, так называемый семилетний поход.

Во время этого похода Темур восстановил контроль над Грузией и снова отобрал Багдад у султана Ахмеда Джелаира, который захватил город в его отсутствие; он также совершил новый поход в Курдистан и разгромил туркменов Черной Орды. Затем он пошел дальше на запад.

На Ближнем Востоке Темур столкнулся с двумя мощными мусульманскими державами: мамлюками и Османской империей.

Империя мамлюков, включавшая в себя Египет с 1250 г. и Сирию с 1260 г., была преимущественно военным государством. Тюрко-черкесские мамлюки были преторианской гвардией, которая свергла законную династию в 1250 г. и посадила на трон в Каире своего военачальника, а сама стала угнетать арабское население, как военная аристократия. Следует отметить, что в 1260 г. в сражении у Айн-Джалуда мамлюки остановили тюрко-монгольское нашествие и отбросили персидских тюрко-монголов на восточный берег Евфрата. Но к концу XIV столетия мощная военная машина, изгнавшая крестоносцев и тюрко-монголов из Сирии, начала буксовать в результате непрекращающихся конфликтов между мамлюкскими генералами из-за египетских и сирийских владений и за сам трон. Энергичному мамлюкскому султану Аз-Захир Беркуку (1382–1399 гг.) приходилось почти постоянно подавлять волнения среди своих офицеров. Темур подумывал о союзе с ним. Но Беркук, осознавая угрозу для мамлюкской империи со стороны этой новой силы, формировавшейся на востоке, казнил одного из послов Темура в 1393 г. и несколько раз предоставлял убежище Ахмеду Джелаиру, султану Багдада, который был обращен в бегство Темуром. Сын и наследник Беркука, юный султан Фарадж (1399–1412 гг.), восходя на трон, отказался признать Темура в качестве своего сюзерена и вернуть ему нескольких беглецов. Тогда Темур решил начать войну.

Стратегия Темура основывалась на исключительной мобильности войск и на неожиданных решениях, которые заставали противника врасплох.

Узнав, что султан Багдада, султан Египта и Сирии, а также властитель Туркменской Орды, являвшейся частью Черной Орды, заключили пакт против него и ждали его вторжения в Турцию, чтобы напасть с тыла, Темур быстро ушел из Сиваса в сторону Малатии, находящейся к югу на пути в Сирию.

Теперь его план заключался в том, чтобы нейтрализовать союзников османского султана Баязеда поодиночке – либо силой, либо посредством дипломатии, – прежде чем дать решительное сражение. Он знал, что Баязед слишком глубоко завяз в осаде Константинополя, чтобы прийти на помощь своим соратникам.

Он решил начать с мамлюков Египта и Сирии, ведь, несмотря на то что их влияние уменьшилось, они оставались сильными противниками. Юный Фарадж считал, что конным мамлюкам нет равных и что сирийские крепости неприступны, поэтому он жестоко расправился с посланником Темура, заковав его в цепи и бросив в яму, а затем убив.

Когда Темур объявил эмирам о своем намерении напасть на Сирию, произошло неожиданное. Они опустились на колени и отвечали, что солдаты не отдыхали после возвращения из Индии, что они измучены стычками, которые им пришлось вести последнее время в горах Грузии. Эмиры добавили, что сирийские войска – свежие, хорошо вооруженные и что у них высокие крепости. Те, кто намекал на гороскоп, по которому Великий эмир Самарканда погибнет в Каире, в ответ получили лишь презрительный взгляд властителя. Несколько эмиров даже предлагали перевести армию в Триполи, чтобы она могла отдохнуть на берегу моря и подготовиться к действиям против Сирии следующей весной. Темур сердито отверг предложение о «средиземноморских каникулах» и ответил, что, напротив, надо спешить, дабы нанести неожиданный и сильный удар по врагам, пока они не объединились.

Касательно состояния войск он напомнил, что его воины одерживали победы и в более трудных условиях. «Победы, – сказал он, – не зависят от численности и вооружения солдат, а определяются только чудесным благословением, которое Аллах дает своим избранникам. И разве факты не доказывают, что ваш полководец – один из них?»

Видя, что Темур непреклонен, эмиры стали готовить армию к походу.

В октябре 1400 г. армия Темура в боевом порядке вошла в Сирию по дороге через Антиохию и направилась на Алеппо под грохот тяжелых барабанов. Султана Фараджа предупредили о приближении врага разведчики, которые не скрывали опасения, лицезрев такое множество солдат. Один из них писал: «Это – Сатана, за которым следуют Гог и Магог в сопровождении бури».

Султан немедленно принял необходимые меры: приказал всем своим отрядам сгруппироваться у Алеппо и остановить захватчиков, а также призвал всех своих союзников – турок, курдов, туркменов и арабов – атаковать Темура, потрепав его тылы и лишив войска источников продовольствия.

Эти решительные действия подогрели воинственный дух его солдат, которые признавали в нем достойного наследника мамлюкских султанов, изгнавших из страны персидских тюрко-монголов, а в XII в. – крестоносцев. Но Фарадж не был ни Байбарсом, ни Беркуком, а сабли тюркских и черкесских авантюристов, ставших хозяевами Египта и Сирии, затупились за сто лет.

Однако в начале боевых действий случилось одно событие, которое едва не спасло сирийцев. Во время осады замка, который мешал продвижению армии, Темур поставил свой шатер на холме, на виду у защитников крепости. Отдыхая в нем, он неожиданно вышел посмотреть на защитные рвы. Не успел он выйти из шатра, как огромный камень, выпущенный из катапульты, раздавил императорское жилище. Такие случаи убеждали Великого эмира в помощи со стороны высших сил: разве он не покинул шатер, получив некий сигнал свыше?

Тем не менее он велел бросить этот камень обратно к врагам из метательной машины, прибавив к нему другие снаряды, после чего его солдаты овладели замком. Проявив необычное для него милосердие, он оставил в живых жителей замка и потребовал символические знаки подчинения.

Очевидно, таким образом Великий эмир хотел подтолкнуть остальные сирийские крепости к сдаче без боя, потому что стремился как можно быстрее разгромить войска султана в столице, а не захватывать крепости одну за другой.

Этот акт оказался действенным: открыл ворота укрепленный город Азаг, а позже – Хомс.

Иная ситуация возникла в Алеппо, у стен которого собрались сирийские и египетские войска под командованием эмира эмиров Дамаска. Что касается правителя Алеппо, эмира Темурташа, он склонялся к почетной капитуляции, между тем как эмир Дамаска хотел сражаться до последнего. Офицеры проголосовали за сражение.

Между тем самаркандская армия выстроилась перед городом в самом безупречном боевом порядке. Гремели барабаны, гудели трубы, развевались и хлопали на ветру знамена, а боевые слоны из Индии, покрытые роскошными тканями, расшитыми золотом, тяжело ступая, двигались впереди Темура, который находился в центре.

При виде такого зрелища сирийские войска также заняли боевые позиции, что было не менее впечатляющим: прекрасно оснащенная конница и вооруженные пиками пешие полки.

С каждой стороны раздалось: «Аллах велик!» Затем началась схватка. Это была катастрофа для защитников Алеппо, так как оба их фланга скоро оказались смяты и изрублены всадниками-излатами, а их центр раздавлен слонами.

Десятки тысяч сирийских солдат ринулись к стенам города в поисках защиты, но у ворот началась свалка, и многие были просто растоптаны наседавшими сзади. Конница Великого эмира ворвалась в город. Поскольку Алеппо отказался сдаться, Темур разрешил своим солдатам три дня грабить город. Они собрали огромную добычу и перебили немало жителей. Однако оставалась высокая и мощная цитадель, стоявшая на горе с крутыми склонами. Эту гору окружал ров, наполненный водой. Осажденные, понадеявшись на укрепления, принялись бросать во врагов «множество снарядов, начиненных серой, действие которых напоминало удары молнии» – так комментируется в одной из хроник. Тем не менее очень скоро их охватило отчаяние, когда они стали собирать трупы под ураганным и удивительно точным обстрелом лучников Темура и когда атаковавшие перебросили мосты через ров.

Увидев такое стремительное продвижение противника, гарнизон во главе с правителем города и дамасским генералом предпочел сдаться.

В качестве наказания за убийство своего посланника Темур приказал соорудить несколько башен из отрубленных сирийских голов. Современник рассказывает, что завоеватель был в страшном гневе, узнав, что его солдаты отрубали головы живым людям, чтобы соорудить эти башни, поскольку его приказ был отрубать головы солдатам, погибшим на поле боя.

Вскоре после взятия Алеппо Великий эмир двинулся на Дамаск. По пути он принял капитуляцию Хамы и Хомса, потребовав от жителей лишь небольшую дань.

Он дошел до Баалбека, гарнизон которого сбежал. Дело было в начале зимы, в горах стояли сильные холода, так что армия ненадолго задержалась в этом удивительном городе. Повара раздобыли овощи, фрукты и мясо, и солдаты успели посмотреть грандиозные руины, которые, по арабским легендам, считаются остатком города, построенного в далеком прошлом по приказу Соломона.

Покинув Баалбек, армия оказалась в просторной долине Бекаа, где можно было развернуться.

Не доходя до нынешнего города Захле, Темур остановился в Керак-Нух, чтобы посетить одну необычную могилу длиной несколько десятков метров и шириной не более метра, в которой, согласно легенде, захоронен Ной.

В этом месте к нему присоединились конные отряды, посланные ранее прочесать местность вокруг Бейрута и Сайды. Затем полностью укомплектованная армия прошла через большую равнину, остановилась в Анджаре пополнить запасы воды из источника Литани и с обычными мерами предосторожности двинулась дальше по дороге, ведущей в Дамаск.

В декабре 1400 г. Великий эмир наконец подошел к древней столицы Сирии. Он увидел множество белых домов, куполов и минаретов.

Для путешественников, прибывавших из Ирана и Аравии по пустынной караванной дороге, Дамаск казался раем. Не зря его называли «зернышком красоты на Земле».

Дата его основания теряется в глубине веков: о нем упоминается уже в библейской истории Авраама и в египетских текстах XVIII династии. Для мусульман он был истинной столицей халифов-омейадов, но шииты именно поэтому прокляли его.

Для Темура он был вторым городом мамлюкского султаната и одним из самых богатейших городов мира. Создаваемые там ювелирные украшения, изделия из резного дерева, тонкого металла, кожи и ткани вызывали восхищение торговцев от Требизонда до Камбалука.

Сначала город собирался сдаться, как Хомс и Хама, особенно после рассказов оставшихся в живых в битве при Алеппо, но появление Фараджи с многочисленным, прекрасно вооруженным отрядом усилило позиции тех, кто хотел сражаться.

Темур расположил свой лагерь с западной стороны города, где высокий холм давал возможность вести наблюдение. Он стал ждать ответа султана на предложение о мире, которое два офицера доставили к крепостным стенам.

Ответ Фараджи был вызывающим.

Три фанатика в качестве посланников явились на переговоры с Великим эмиром с заданием убить его, но один из секретарей Темура обратил внимания на их подозрительное поведение и предупредил охрану. Посланников обыскали и нашли у них отравленные кинжалы. Перед смертью они признались под пыткой в своих замыслах. Темур ответил на это Фарадже казнью эмира эмиров Дамаска, который находился в плену после событий в Алеппо.

Во время одной из вылазок войска султана обратили в бегство несколько эскадронов осаждающих. Жители Дамаска приободрились, но они не подозревали, что Темур дал приказ солдатам инсценировать бегство.

Он знал настоящее положение дел в стане противника, что сирийские и египетские военачальники начали терять надежду и подумывали о бегстве из города. Поскольку было невозможно окружить такой большой город, Темур применил хитрость, чтобы удержать врага до момента решительной битвы, внушив ему надежду на победу.

Именно тогда произошло событие, которое задело самолюбие Великого эмира. После иллюзорного успеха сирийцев, совершивших вылазку, племянник Темура Султан Хусейн, сын его сестры, дезертировал, в надежде найти поддержку у Фараджи.

С радостью увидев члена темуридской семьи, тот поручил ему важный военный пост, предварительно обрив ему голову и облачив в сирийскую одежду.

Тогда Темур снова послал гонца к Фарадже, но уже с требованием вернуть своего офицера и своего племянника. Также гонец передал, что, если город капитулирует, жителям и гарнизону оставят жизнь и имущество.

На этот раз гонца ждал хороший прием: в его честь даже произвели салют. Фарадж обещал вернуть султана Хусейна через неделю и признать, что Темур является его сюзереном.

После такого обнадеживающего ответа между противниками установилось нечто вроде перемирия; оно длилось до того дня, когда Темуру пришла в голову мысль переместить войско с западной стороны города на северо-восточную. Там был огромный сад Гута, который почти со всех сторон окружал Дамаск.

Увидев, что вражеская армия перегруппируется, офицеры Фараджи решили, что настал час их славы.

Сирийская и египетская конницы в боевом порядке вышли из города и двинулись на врага. Что касается жителей, они подумали, что войска Темура отступают, и последовали за солдатами султана.

Когда Темуру доложили, что разъяренные люди напали на тыл его армии, он понял, что снова, в который раз, события благоприятствуют его планам.

Военные советники Фараджи не могли предположить, что такое большое войско, отступая, в момент может перейти в контратаку. Тем не менее это случилось, когда Великий эмир приказал трубить и поднять знамена. Его войска сгруппировались, а конные отряды в безупречном порядке развернулись фронтом к сирийцам.

Сражение было ожесточенным и кровавым и закончилось повальным бегством остатков армии Фараджи, смешавшихся с жителями, которые бежали к открытым воротам города. Часть оставшихся в живых сумела добежать до стен и запереться, опередив мавераннахрских всадников.

В бою был захвачен султан Хусейн, когда он пытался взять на себя командование левым флангом армии противника. Его дядя с самого начала своего царствования принял за правило не проливать кровь членов своей семьи, поэтому виновника наказали палками перед всей армией, как того требовала Яса Чингисхана, которой Темур продолжал неукоснительно следовать.

На следующий день войска Великого эмира заняли боевые позиции перед городскими укреплениями. Слышался только глухой рокот барабанов и трубные звуки слонов, стоявших впереди кавалерии. Жители Дамаска, объятые ужасом, молча смотрели на эту неподвижную и грозную силу, но никто не смел открыть ворота.

Когда наступила ночь, Фарадж и его штаб воровски покинули город и сбежали в Египет.

Предоставленные своей участи, жители Дамаска и сирийский гарнизон решили просить пощады: они слышали о благоволении Темура к служителям религии и ученым, поэтому послали к нему делегацию, состоявшую из самых видных горожан, – кади, имамов, правоведов и теологов.

Во главе делегации был арабский историк и философ Ибн Халдун. Как высокопоставленный чиновник египетского султана, он имел неосторожность сопровождать своего господина в Дамаск, где тот бросил его. Этого мудрого человека жители Дамаска выбрали в качестве парламентера.

Впоследствии Ибн Халдун писал о своих беседах с Темуром в «Мемуарах». Его рассказ подтверждается отрывком из книги Ибн Араб-шаха, сирийского историка, попавшего в плен в Дамаске.

Темур пригласил членов делегации на обед, где усадил Ибн Халдуна рядом с собой, сразу выделив его умное и одухотворенное лицо. Между ними завязалась беседа, в ходе которой Великий эмир произвел такое впечатление на гостя, что тот забыл, что разговаривает с жестоким властелином, а видел перед собой только страстного любителя истории.

Итак, мы предлагаем выдержки из мемуаров Ибн Халдуна.

«Когда назвали мое имя, к нему добавили титул „кади маликит из Магреба“. Темур вызвал меня. Войдя в шатер, я увидел его. Он сидел, опираясь на локоть. Перед ним проносили блюда с пищей, которые он отсылал одно за другим группе тюрков, сидевших перед шатром.

Я заговорил первым. Я сказал: „Да пребудет мир с тобой“. И смиренно поклонился. Он поднял голову и протянул мне руку, которую я поцеловал. Он знаком велел мне сесть, что я тотчас сделал. Потом он подозвал Абд аль-Джаббара, своего советника, и велел ему сесть рядом со мной и переводить мои слова.

Он спросил меня, зачем я пришел. Я ответил: „Я покинул родину, чтобы путешествовать…“ Тогда он спросил: „Где ты родился?“. Я ответил: „Во внутреннем Магребе“.

„Что значит внутренний Магреб?“ – спросил он. Я ответил:

„На языке местных жителей «внутренний» означает «самый удаленный», потому что сам Магреб находится на южном побережье Средиземного моря; ближе всего к Дамаску – Барка и Ифрикия, а Средний Магреб включает Тилимсан и страну занатов. Самый удаленный Магреб включает Марокко и Фез“. Он спросил: „Где находится Танжер?“ Я ответил: „В самом углу Средиземного моря у средиземноморского пролива Гибралтар“.

Следующий вопрос: „А где Сейта?“ Я ответил: „На расстоянии одного дня пути от Танжера на берегу пролива. Оттуда через пролив можно попасть в Испанию, потому что это недалеко, примерно 20 миль“.

Затем он спросил: „А Сижилмаса?“ Я ответил: „Между плодородными землями и пустыней на юге“.

„Этого недостаточно, – сказал он. – Опиши на бумаге весь Магреб с дальними и ближними районами, горами и реками, селениями и городами, чтобы я мог увидеть это как бы собственными глазами“.

Я сказал: „Все будет, как ты хочешь“.

Потом он дал знак слугам принести из шатра блюдо, которое тюрки называют „ристия“ и готовят очень хорошо. Принесли несколько подносов и поставили их передо мной. Я стал есть с аппетитом. Это ему понравилось.

Мы молчали. Мне было грустно и тяжело при мысли о несчастье, постигшем Садр ад-Дина Аль Манави, главного кади шафиитов. Его схватили в Шагбахе во время преследования отступавшей египетской армии и бросили в тюрьму. За него требовали выкуп. Мне пришла в голову идея произнести короткую речь, прежде чем обратиться с просьбой к Темуру, дабы вызвать его расположение.

Когда я жил в Магребе, я слышал предсказание о появлении Великого Завоевателя. Ждали совмещения двух верхних планет. Однажды в Фезе я встретил предсказателя Абу Али-ибн-Бадиса из Константины, который был сведущ в этих делах. Я спросил его об этом совмещении. Он ответил: „Речь идет о могущественном человеке, который появится на северо-востоке. Некий народ, живущий в пустыне в шатрах, победит царства, сбросит правителей и станет господином большей части обитаемого мира“. „Когда эта случится?“ – спросил я. „В году 784-м, и об этом много будут говорить“.

Ибн Раяр, еврейский врач и астролог царя франков Ибн Алонсо (король Кастилии Альфонс XI), также писал мне об этом. Мой господин, авторитет в метафизике Мохаммед-ибн-Ибрагим аль-Алиби – да будет милостив Аллах к нему – говорил мне, когда я беседовал с ним: „Это событие приближается, если ты доживешь, ты будешь его свидетелем“.

Суфии в Магребе также ожидали этого события. Поэтому сейчас, чтобы расположить Темура к себе, я заговорил об этом.

Я начал так: „Пусть Аллах поможет тебе! Тридцать или сорок лет я ждал нашей встречи“. Переводчик Абд аль-Джаббар спросил: „Почему?“

Я ответил: „Есть две причины: первая в том, что ты – султан вселенной, правитель Мира, и я не думаю, что со времен сотворения Мира до сегодняшнего дня был властитель, подобный тебе. Я не из тех, кто рассуждает на темы, не зная их сути, потому что я – специалист и говорю тебе следующее: ученые всех времен признавали, что большинство народов, составляющих человеческий род, делятся на две группы: арабы и тюрки. Тебе известно, какова власть арабов, когда они объединены религией Пророка. Что касается тюрков, ни один царь на Земле не может сравниться с их царем (здесь Ибн Халдун имеет в виду Темура) – ни Хосров, ни Цезарь, ни Александр, ни Навуходоносор. Хосров был правитель персов и их царь, но какая большая разница между персами и тюрками! Цезарь и Александр были цари греков, и опять же, какая большая разница между греками и тюрками! Что касается Навуходоносора, он был правитель вавилонян и набатеян, но какая разница между ними и тюрками! В этом убедительное доказательство могущества этого царя. Вторая причина, которая заставила меня ждать этой встречи, в том, чтобы рассказать о предсказаниях святых мусульман в Магребе“. И я рассказал ему все.

Тогда он сказал: „Я вижу, что ты назвал Навуходоносора вместе с Хосровом, Цезарем и Александром, хотя он был ниже их; это были великие цари, а он – всего лишь из персидских генералов, точно так же, как я всего лишь представитель монарха. Что касается самого царя, – он перед тобой“. С этими словами он указал на группу людей за его спиной, среди которых должен был находиться тот, о ком он говорил: его приемный сын Сатылмыш (Темур женился на его матери, когда она овдовела). Но ему объяснили, что тот ушел.

Тогда он снова повернулся ко мне и спросил: „К какому народу принадлежал Навуходоносор?“ Я ответил: „Нет единого мнения на сей предмет. Некоторые считают, что он был набатеянин, т. е. последний царь Вавилона, другие называют его одним из первых персов“.

Он сказал: „Это значит, что он – потомок Мануджира“ (один из первых персидских царей эпохи Моисея). Я ответил: „Да, говорят и такое“. Он продолжал: „А мы тоже родственники Мануджира по матери“. Я обратил внимание переводчика на эти слова и сказал: „Это еще одна причина желать сегодняшней встречи“.

Тогда царь сказал мне: „Какое из этих двух мнений о происхождении Навуходоносора наиболее правдиво, по-твоему?“ „То, что он был одним из первых царей Вавилона“, – ответил я. Но он настаивал, что ему больше нравится другое. Я заметил: „Рассмотрим мнение Ат-Табари, так как он – историк, хранитель традиций, и никакое мнение не может изменить его точку зрения“. „Что мне до мнения Табари“, – возразил он и велел переводчику достать историю арабов и персов, чтобы подробнее изучить этот вопрос. Я ответил: „Что до меня, я на стороне Табари“. На этом дискуссия закончилась.

Ему доложили, что ворота города открылись и через них вышли судьи и знатные люди города выразить ему верность, надеясь, что Темур сохранит им жизнь.

Затем его вынесли из шатра, по причине раны в колене, и усадили на коня. Взяв в руки поводья, он сел прямо в седле, а музыканты заиграли на своих инструментах так громко, что задрожал воздух.

Он поехал к Дамаску и остановился у могилы Маужата около ворот Джабия.

Там он спешился, чтобы дать прибывшим аудиенцию. Судьи и знатные горожане были ему представлены, я также присоединился к ним. Он выслушал их, затем дал им знак уйти, сказав шаху Малику, своему помощнику, чтобы им дали почетные туники, подтверждающие их полномочия. Мне было велено остаться.

Он позвал приближенных эмиров, отвечающих за строительство. Они привели с собой руководителей строительных бригад и инженеров и стали обсуждать, можно ли взять город, если повернуть воду, текущую по крепостному рву. Они долго обсуждали этот вопрос, потом удалились.

Я тоже пошел домой, который находился в городе, получив на это разрешение. Я закрылся у себя и начал работать над описанием Магреба, как велел мне Темур. Я писал его несколько дней, а когда передал ему текст, он приказал секретарю перевести его на тюркский язык.

Потом он предпринял активную осаду крепости и приказал подготовить катапульты, пушки, заряженные сырой нефтью, балласты и орудия для пробивания стен. За несколько дней было установлено 60 катапульт и других орудий. Осада пошла еще активнее, и сооружения крепости были разрушены со всех сторон. Наконец защитники города, среди которых были люди, служившие египетскому султану, попросили мира. Темур помиловал их, а когда их привели к нему, город был уничтожен полностью.

Что касается жителей, он забрал у них серебряные слитки, а также все ценное имущество и шатры, которые бросил султан Египта. Потом он разрешил войскам грабить дома жителей, из которых вынесли всю утварь и все пожитки. Не имеющие ценности предметы и посуда были сожжены, огонь добрался до стен домов, стоявших на мощных бревнах. Пожар бушевал до тех пор, пока не загорелась большая мечеть: пламя достигло крыши, свинец расплавился, потолок и стены обрушились. Это было ужасное деяние, но все в руках Аллаха: он поступает с нами так, как захочет, и все решает в своем царстве согласно своей воле.

Однажды во время моего пребывания у Темура, когда он объявил амнистию жителям, к нему пришел один из потомков египетских халифов по линии Аль-Хакима, одного из абассидов. Он попросил у Темура восстановить справедливость – вернуть ему титул халифа, ранее принадлежавший его предкам. Султан Темур ответил ему: „Я созову сведущих людей и судей, и если они решат в твою пользу, я выполню то, что ты просишь“.

Темур созвал сведущих людей и судей и допустил меня на собрание. Перед ним предстал и человек, просивший титул халифа. Он сказал: „Халифат принадлежит мне и моим предкам. Согласно традиции, титул халифа принадлежит абассидам с начала века“.

Абд аль-Джаббар предложил нам высказаться. Некоторое время все молчали, обдумывая, тогда он спросил: „Что вы скажете об этой традиции?“

Бурхан ад-Дин Ибн Муфлих ответил: „У этой традиции нет основания“, потом он спросил мое мнение. Я сказал: „Как ты только что заметил, эта традиция не имеет силы“.

Тогда Темур сказал просителю: „Ты слышал слова судей и сведущих людей. Выходит, что у тебя нет никакого права просить у меня халифат. Иди прочь, и пусть Аллах наставит тебя на путь истинный“.

Один из моих друзей, знающий обычаи тюрков, посоветовал мне сделать Темуру подарок, даже если он будет иметь малую ценность в денежном выражении. Поэтому я купил на книжном базаре очень красивый экземпляр Корана, роскошный молитвенный коврик, копию знаменитой поэмы „Касидат аль-Бурда“, которую написал Аль-Бусири в честь Пророка – да благословит его Аллах и дарует ему мир, – и прибавил к этому четыре коробки превосходных сладостей из Каира.

Я вручил Темуру свои дары во время его пребывания в Каср-аль-Абдаке, в зале для приемов.

Увидев меня, он поднялся и дал мне знак сесть справа от себя, что я и сделал. Там находились некоторые из властителей Джаг-Натаи. Немного посидев, я приблизился к нему и указал на подарки, которые держали в руках его слуги. Я попросил положить подарки на пол, и он вопросительно взглянул на меня. Тогда я открыл Коран. Когда он увидел книгу, то поспешно поднялся и положил ее себе на голову. Затем я вручил ему „Бурду“. Он спросил о сюжете и авторе, я рассказал все, что знал об этом. После этого я подал ему молитвенный коврик, который он взял в руки и поцеловал.

Потом я поставил перед ним коробки со сладостями, и, согласно этикету, сам взял несколько штук. Он раздал сладости из одной коробки присутствующим. Он принял все, что я ему подарил, и остался доволен.

Обдумав то, что мне предстояло сказать ему по поводу себя самого и некоторых моих друзей, оставшихся в Дамаске, я начал так: „Пусть Аллах поможет тебе. Позволь мне сказать“.

„Говори“, – разрешил он.

„Я – чужеземец в этой стране, причем вдвойне чужеземец. Прежде всего потому, что нахожусь далеко от Магреба, моей родной страны, во-вторых, потому, что я далеко от Каира, где находится моя семья. Я пришел просить у тебя защиты и надеюсь, что ты поможешь мне обрести покой“.

„Говори. Я сделаю для тебя все, что ты хочешь“.

Я сказал: „Мое положение изгнанника заставляет меня забыть то, что я хочу; окажись ты на моем месте, да хранит тебя Аллах, ты бы понял, чего я хочу“.

Он ответил: „Уходи из города и живи в моем лагере, и, если тебе поможет Аллах, я выполню самое большое твое желание“.

На это я промолвил: „Скажи об этом своему помощнику, шаху Малику“. Он кивнул шаху Малику. Я поблагодарил и благословил его, потом добавил: „У меня есть еще одна просьба“.

„В чем дело?“ – спросил он. Я ответил: „Духовные лица, секретари, чиновники и администраторы, которых бросил султан Египта, оказались в твоей власти. Конечно, царь займется их судьбой. Твоя власть велика, твои земли огромны, и велика твоя нужда в людях, способных управлять“.

Он меня спросил: „Чего ты хочешь для них?“ Я ответил: „Документ, который бы обеспечил их безопасность при любых обстоятельствах“.

Он сказал своему секретарю: „Напиши об этом приказ“.

Я поблагодарил и благословил его, и мы вышли вместе с секретарем. Когда документ был составлен, шах Малик приложил к нему царскую печать. С тем я вернулся к себе.

Узнав о том, что Темур готовится покинуть Дамаск, я отправился к нему.

После обычных приветствий он сказал мне: „У тебя есть мул с собой?“

„Да“, – отвечал я.

„Хороший мул?“ – спросил он.

Я ответил: „Да“.

„Не хочешь ли ты продать его? Я хотел бы его купить“.

Я ответил: „Да хранит тебя Аллах, такой человек, как я, не продает ничего такому, как ты. Но я хочу подарить его тебе на память и подарил бы и других, если бы имел их“.

Он сказал: „Я как раз хотел сказать, что прошу у тебя такой щедрости“.

Я ответил: „Разве есть на свете щедрость, которая сравнится с той, что ты уже оказал мне. Ты осыпал меня знаками внимания, ты предоставил мне место в твоем совете среди твоих ближайших соратников. Я надеюсь, что Аллах вознаградит тебя за это“.

Он молчал, я тоже. Пока я был с ним, привели моего мула, и я никогда больше не видел его.

„Ты отправляешься в Каир?“ – спросил он меня.

Я ответил: „Да поможет тебе Аллах. Мое единственное желание – служить тебе, потому что ты дал мне приют и защиту. Если мое путешествие в Каир может быть полезным для тебя, я охотно совершу его, если нет – я не хочу в Каир“.

„Ты должен вернуться к своей семье и своему народу“.

Он повернулся к своему сыну, который должен был ехать в Сакхаб, к месту весеннего выпаса скота, и начал разговаривать с ним. Абд аль-Джаббар, переводчик, сказал мне: „Султан рекомендует тебя своему сыну“. И я поблагодарил его.

Тем не менее я подумал, что путешествие с его сыном мне не подходит и что мне лучше отправиться в Сафад, ближайший морской порт. Когда я сказал об этом, он выразил согласие и рекомендовал мне в качестве попутчика посланника правителя Сафада, который как раз собирался вернуться туда. Я простился с Темуром и удалился».

Разумеется, Темур понимал, что Ибн Халдун – один из крупнейших историков своего времени и что отношение к нему должно быть подобающим. Участь же Дамаска была совсем иной. Назначив большой выкуп, который должны были заплатить жители, Великий эмир направил своих сборщиков, которые стали выполнять приказ с невиданно жестоким усердием.

На то, конечно, имелось молчаливое согласие их господина, который оправдывал жестокость тем, что сирийцы должны искупить свой ужасный грех, который когда-то, еще в VII в., совершили их предки против семьи Пророка Али.

Возможно, что на самом деле причиной было их ожесточенное сопротивление, которое замедлило осуществление планов Великого эмира.

Впрочем, желая предотвратить кровопролитие в Дамаске, какое случилось в Дели, он запретил солдатам, кроме сборщиков дани, входить в город. В качестве меры предосторожности он велел закрыть все городские ворота за исключением Баб-эль-Сагхир (Южные ворота), через которые проходили лишь те, кто выполнял задание.

Однако нескольким солдатам удалось проникнуть в город и начать грабеж, но Темур приказал схватить их и повесить на видном месте.

Поскольку крепость продолжала упорствовать и не капитулировала, он решил применить жесткие меры. Элитные отряды заняли берега реки Барада вплоть до мощных укреплений замка, построенного в XIII в. Его стены охраняли 12 высоких полукруглых башен.

Армейские инженеры воздвигли огромную башню из деревьев, откуда можно было обстреливать осажденных камнями и стрелами, а саперы занялись разрушением стен у их основания. Камни накаливали докрасна при помощи костров, затем поливали водой и уксусом.

Тем временем Темур устроился в одном из дворцов города и руководил отбором лучших ремесленников и ученых людей Дамаска для отправки их в Самарканд. Он также вел долгие беседы с персидскими и сирийскими теологами. Великий эмир велел построить две башни и два купола на могилах жен Пророка, а местные ткачи в знак признательности выткали для него великолепный халат из шелка и золотых нитей, в котором не было ни одного шва.

Однажды дрожащий от страха гонец принес ему письмо от египетского султана, в котором говорилось: «Не думайте, что мы боимся вас. Нам пришлось отлучиться, чтобы навести порядок в нашей столице, но мы вернемся, как разъяренные львы, и поступим с вами, как поступали с созревшей пшеницей. Напрасны будут ваши слезы – пощады вам не будет».

Это письмо рассмешило Великого эмира, и он отослал гонца назад, дав ему несколько золотых монет.

Наконец после 43-дневной осады крепость сдалась. Чтобы наказать город за упорное сопротивление и вознаградить солдат за терпение, Темур разрешил войскам войти в Дамаск и беспрепятственно грабить в течение трех дней, после чего все население было взято под защиту эмиров и их стражи. Его солдаты собрали невиданную добычу. К несчастью, они разожгли костры на улицах, чтобы сжечь мебель, которую не могли унести с собой. Ветер раздул оставшиеся без присмотра костры и вызвал сильный пожар, который добрался до центра города.

Кафедральная мечеть Омейадов, построенная в VIII в. халифом Валидом на месте церкви Святого Иоанна Крестителя, оказалась в огне. Обрушилась кровля, часть стен этого великолепного здания, и саперы, посланные Темуром, не смогли ее спасти. Единственной частью мечети, которая необъяснимым образом осталась нетронутой, был большой минарет, посвященный Иисусу, на котором, согласно мусульманской версии, должен появиться Пророк в День Последнего суда.

Темур ушел из Дамаска в марте 1401 г., оставив за собой разоренный город. Много жителей погибло от голода и болезней после его ухода. На полях появилась саранча, пожиравшая все, что оставалось. Как следствие, разразился жестокий голод, ставший причиной случаев людоедства. Имя Темура было проклято навсегда – как жителями, так и их потомками.

Хомс, опасаясь такой же участи, предусмотрительно открыл ворота Великому эмиру и поэтому совсем не пострадал. Из этого города Завоеватель послал войска захватить Пальмиру, Антиохию и пастбища, где пасли свой скот туркмены, стоявшие лагерем на берегу Евфрата.

Что касается Хамы, она была разграблена под тем предлогом, что ее жители разрушили сооружения, построенные солдатами Темура во время его первого похода. Алеппо был частично сожжен оккупационным отрядом перед тем, как его покинуть.

Наконец, перегруппировав свои силы, Темур ушел из Сирии и направился в Месопотамию. Мамлюки больше не мешали ему.

Пока он занимался тем, что подчинял правителей этой провинции, большой отряд был отправлен в Багдад. Ворота города оказались закрыты, и жители заняли позицию защитников.

В отсутствие султана правитель заявил прибывшим, что повелитель приказал сдать город лично Темуру. Когда об этом сообщили Великому эмиру, он покинул район Мосула, где в это время находился, и двинулся быстрым маршем на Багдад. Перед крепостными валами он объявил о своем прибытии и потребовал сдать город.

Видимо, обещание сдать ему город было просто уловкой султана Ахмеда, потому что правитель, вопреки очевидному факту, каждый день говорил жителям, что Темур не появится, и подстрекал их к сопротивлению. Когда люди, увидевшие Темура, вернулись в город, правитель велел им молчать об этом.

Ворота по-прежнему оставались закрытыми перед Темуром, а на стенах и в бойницах дежурили вооруженные солдаты.

Тогда он решил по-своему дать знать Багдаду о своем прибытии. На его зов собралась вся армия и окружила город таким плотным кольцом, что никто не смог бы ускользнуть из него.

Жители окаменели от ужаса и наконец поняли, что настал их конец: они были мятежниками и поэтому оказались в страшном положении обреченных городов.

Осада была мучительной для обеих сторон, потому что в июле 1401 г. стояла такая жара, что птицы падали замертво с раскаленного неба, как пишут историки. Однажды люди, охранявшие стены, не выдержали и покинули позиции, чтобы отдохнуть в тени домов за закрытыми окнами. Кроме того, они по наивности оставили свои каски в бойницах, повесив их на палки, дабы создать иллюзию присутствия.

Скоро зоркий глаз одного солдата обнаружил обман; осаждающие тут же, не производя шума, взобрались на стены. Отдых жителей закончился кровавой бойней.

Темур пощадил Багдад в первый раз, когда тот сдался, теперь же он был безжалостен. Великий эмир объявил, что каждый солдат должен принести отрубленную голову для возведения пирамид. В результате погибло около 90 тыс. человек: армейские секретари насчитали 120 пирамид по семь тысяч голов в каждой. Тем не менее оставили в живых ученых, художников и священников, которых отправили в Самарканд вместе с трофеями.

Солдаты начали разрушать самые величественные здания, но Темур вскоре дал приказ уходить из этой жуткой атмосферы, отравленной тысячами разлагающихся трупов. Армия двинулась в направлении Грузии, на север. После разгрома мамлюков царство султана Ахмеда было не в состоянии сопротивляться.

Пока Великий эмир находился в Дамаске, султан Баязед Молниеносный, подстрекаемый своими союзниками Кара-Юсуфом и Ахмедом, захватил Эрзинджан, владение Тахиртена, вассала Темура. Когда Темур, только что прибывший в Нахичевань, узнал об этом, он начал собирать войска. Со своей стороны то же делал и Баязед. Но каждый старался выиграть время и подготовиться к неотвратимому поединку как можно лучше. Баязед, безусловно, был самым достойным противником Темура.

Теперь не было силы, которая стояла бы между Темуром и Баязедом.

Османская империя образовалась в результате больших, граничащих с авантюрой событий. К 1221 г. под давлением тюрко-монголов племя тюрок-огузов оказалось вытесненным из Центральной Азии в Малую Азию. Один из кланов этого племени, которое кочевало в поисках территории для охоты и скотоводства, предложил свои услуги сельджукскому султану, когда тот больше всего нуждался в них. Этот клан возглавлял некий Эртогрул. За это предок Баязеда получил во владение небольшую территорию, пригодную для выпаса скота, в Анатолии, в двухстах километрах от Константинополя. Из этой территории со временем выросла огромная Османская империя.

Сын Эртогрула принял ислам и взял имя Осман (отсюда название его подданных – османы). Это был один из выдающихся основателей династии, суровый и неприхотливый. После его смерти из личных вещей у него осталось немного: расшитый кафтан, тюрбан, несколько кусков муслина, ложка и солонка. В его царствование сын Орхан захватил Бурсу и отбросил наемников, которых послал против него Константинополь.

В те времена армия состояла из всадников, которые владели землей, сами снаряжали себя и, по мере надобности, собирались на зов султана. Став императором, Орхан и его брат Ала ад-Дин поняли, что для того, чтобы победить соседей-христиан и захватить необходимые им земли, надо добавить к боеспособной, но недисциплинированной кавалерии надежную и постоянную пехоту.

Они создали регулярные пехотные войска, разделенные на единицы по десять, сто и тысяче человек, которые носили униформу и получали большое жалованье – серебряную монету в день. Для той эпохи это был большой прогресс, но нововведение не принесло значительных результатов, так как «пияды» (пешие солдаты) плохо подчинялись приказам.

Выход нашли принц Ала ад-Дин и паша Халил Сендерели. Поскольку тюрки той поры были неспособны к строгой дисциплине и к службе в пехоте, они сформировали пехотный корпус из европейцев, взятых в плен и обращенных в ислам. Одна из тайных целей двух создателей новых отрядов заключалась в том, чтобы обеспечить надежное окружение султана и оградить его от заговоров и интриг.

Использование неверных тоже было не совсем эффективным, поэтому один юрист, Кара Рустем, предложил отбирать у христиан детей, давать им соответствующее воспитание и подготовку, как физическую, так и моральную, до «рекрутского» возраста. Идея Кара Рустема оказалась плодотворной: после пленения или захвата (это называлось «девширме») самых крепких мальчиков (греков, армян, румын, поляков, венгров, грузин и т. д.) обращали в ислам, учили турецкому языку, делали все, чтобы они забыли своих родителей и считали отцом султана, вернее, его образ. Благодаря суровому и методичному физическому воспитанию, они становились хорошими солдатами, а религиозное воспитание прочно привязывало их к правилам дервишей Бекташа.

В 1362 г., в царствование Мурада I, этот воинский корпус был утвержден официально, его назвали «новое войско», по-тюркски – «иенычеры», в европейских языках – «янычары».

Эти воины носили высокую шапочку квадратной формы с кисточкой, которая свешивалась на затылок, балахон из красного сукна и широкие панталоны синего цвета. Их оружием были сабля, круглый щит, кинжал, боевой обоюдоострый топор, лук и колчан со стрелами.

Новички-янычары давали клятву соблюдать строгий кодекс поведения, а именно:

– абсолютно повиноваться офицерам и другим начальникам;

– жить в полном согласии друг с другом и составлять единую боевую единицу;

– отказаться от роскоши, недостойной настоящего воина, и во всем стремиться к простоте;

– никогда не уклоняться от принципов святого Бекташа и соблюдать все религиозные правила ислама;

– не жениться;

– отдавать все свое время воинской подготовке;

– не заниматься другим делом, кроме военного.

Никто не мог вступать в корпус янычар, кроме рекрутированных в соответствии с законом «девширме».

Ореол непобедимости долгое время сопровождал янычар. Именно их султаны бросали в бой, когда исход его уже был предрешен; как правило, появление янычар означало окончательное поражение противника.

Кроме этого элитного корпуса, в турецкой армии были конные отряды, включая легкую, очень мобильную кавалерию, которая должна была изматывать противника и вести разведку: прежде всего, это были отряды «сипаев» – в кольчугах на восточный манер, с копьями, щитами, луками, боевыми топорами или палицами, саблями и кинжалами. Сипаи получали наследственные земельные владения и должны были выставлять всадников в количестве, пропорциональном их доходу. Сама же легкая кавалерия жила за счет грабежей и выкупа пленных.

Вооружение сипайских конников было примерно таким же, как у конницы Темура. Они выполняли функции почетной охраны султана вместе с янычарами и имели священный штандарт османов красного цвета.

Остальная часть армии состояла из легкой пехоты, вольтижеров, которые также жили грабежами, и регулярных пехотных частей. Начиная с Мурада I, султаны располагали вспомогательными отрядами христиан, набираемыми из покоренных народов, которые были хорошими солдатами даже в бою против своих же соплеменников, к примеру сербские кирасиры под командованием своего князя.

С такой армией за сорок лет, начиная с султана Орхана до султана Баязеда, Турция стала могущественной империей. Под власть Орхана по очереди попали Бурса, Никодемия, Никея, второй город Византии, Пергам и его провинция и, наконец, Галлиополи, город на европейском берегу.

Мурад I успешно продолжил дело отца, захватив Анкару и Адрианополь, куда перенес свою ставку. Это был открытый вызов Европе, поскольку этот город (нынешняя Эдирне) является воротами в Грецию и Болгарию.

София была взята в 1383 г., за ней – Фессалоник; половина Болгарии оказалась под османским игом. Мурад обратил взор на своих восточных соседей: на востоке еще оставались небольшие независимые государства, появившиеся в результате распада крупного сельджукского султаната Малой Азии; они также были покорены.

В Косово он разгромил сербскую армию с помощью своего сына Баязеда, который проявил в этой битве незаурядные таланты полководца. Он был провозглашен султаном после того, как Мурад погиб в сражении. Покоренные сербы с тех пор стали поставлять военные контингенты для султана, которые воевали даже против европейцев.

Баязед I правил Османской империей с 1389 г. и оказался достойным наследником своих предков. Он продолжал завоевания в таком темпе и настолько сокрушительно, что его прозвали Молниеносным. Баязед отобрал у византийцев Ала-Шерир, последний город, которым они владели в Азии, покорил независимые государства, граничившие с его империей на востоке, несмотря на то что они просили помощи у Темура, затем осадил Константинополь, а его другая армия продвинулась до Дуная.

В 1394 г. он присоединил к своим землям всю Болгарию и не скрывал, что собирается сделать то же самое с Венгрией, затем со всей Европой. Он заявил: «Мой конь будет есть овес на алтаре Святого Петра в Риме».

Поражение, которое Баязед нанес сербам и болгарам, его быстрое продвижение в Малую Азию показали, что он – ярый противник христианства. Хотя время Крестовых походов давно закончилось и такие предприятия казались анахронизмом, король Венгрии Сигизмунд и бургундский герцог Жан Бесстрашный решили поднять христиан на борьбу с Полумесяцем.

Европейцы организовали так называемый крестовый поход против османов, в котором главную роль играла Франция, предоставившая для этого элиту своего дворянства во главе с графом Неверским, сыном герцога Бургундского, графом Евским, коннетаблем, и маршалом Франции Бусико. Крестоносцы соединились с венграми и остальными христианскими войсками на берегах Дуная, затем двинулись на город Никополис, который уже был захвачен султаном. Однако между французами и их союзниками возникли большие разногласия, и тогда Баязед атаковал их.

Знаменитая битва произошла под Никополисом 25 сентября 1396 г. Французская кавалерия решила дать бой самостоятельно: она бросилась на османские позиции и была уничтожена янычарами. Венгры и другие союзники отступили под ударом сербской конницы, которую султан держал в резерве.

Баязед, такой же безжалостный, как и Темур, приказал уничтожить большую часть пленных, прежде чем вернуться в Бурсу, потому что получил тревожные известия о приближении к границам опасного противника. Но перед возвращением он велел разграбить Грецию (подробно см. «Османская империя»).

В это время Баязед, конечно, был самым достойным противником Темура.

Темур, рьяный приверженец своей веры, строгий в своих представлениях о справедливости, был мастером расчета и планирования. Часами, нередко в одиночестве и по ночам, Темур проводил время за громадной шахматной доской. Он передвигал фигуры, вырабатывая стратегию замысловатых кампаний, «которые он неизменно выигрывал в борьбе с любым оппонентом». В его победоносной армии количество лошадей исчислялось шестизначной цифрой. За войском следовали стада не только верблюдов, но и слонов, животных, оказавшихся не только полезными в бою, но и использовавшихся как тягловая сила при строительстве его легендарной новой столицы – Самарканда. Из этой новой столицы – в конце XIV в. – Темур правил империей, которая простиралась на восток до Великой Китайской стены, на север – до российских степей, на юг – до реки Ганг и Персидского залива, на западе включала Иран, Армению и до верховий Тигра и Евфрата – и, следовательно, до границ Малой Азии. Дальше простиралась другая великая мусульманская империя – империя османов.

Интересы двух победоносных соперничающих императоров, Темура и Баязеда, должны были столкнуться на этой границе, в районе, где (каким виделось различие в их характерах Гиббону) «Темур проявлял нетерпение равного, а Баязед был неосведомлен о превосходстве».

Вызывает сомнение наличие у Темура каких-либо планов в отношении территории его османских соседей. Как солдат, он отдавал должное военной мощи турок. Как создатель империи, стремящийся приумножить свои владения, он все еще имел другие области для завоеваний; его дорога на юг – в Сирию, Святую землю, Месопотамию и в Египет – была открыта. Схожим образом Баязеду больше всего нужно было завершить завоевания на Балканах захватом Константинополя, который наверняка в скором времени попадет в его руки. Темур видел, в чем заключаются интересы каждого из них в отдельности. Баязед этого не видел. Преисполненный гордости и иллюзий непобедимости после десяти лет побед без единого поражения, Баязед недооценивал силы своего соперника и действовал таким образом, что провоцировал Темура выступить против него.

Европейские монархи не забыли ужас, вызванный нашествием Чингисхана, и с беспокойством следили за восхождением нового тюркского завоевателя – Темура, – который претендовал на титул Властелина мира. Жестокость, сопровождавшая его походы на Русь, указывала на то, что это был решительный враг христиан и он был так же опасен, как султан Баязед, самый грозный противник Византийской империи. Однако западные короли надеялись, что, когда две мощные воли столкнутся – что было неизбежно, так как Азия была слишком мала для их амбиций, – христианство воспользуется их раздором.

Отношения между двумя великими завоевателями становились все напряженнее. Яблоком раздора стал эмират Эрзерум и Эрзин-джан.

Баязед послал угрожающее письмо властителю Эрзерума и Эрзинджана, предлагая немедленно заплатить вассальную дань как его сюзерену. Напомним, что сюзереном Тахиртена был не кто иной, как Темур. Тот послал гонца, чтобы сообщить Темуру о «приглашении» Баязеда.

Кроме того, Баязед подстрекал на эту территорию Кара-Юсуфа, властителя Черной Орды, которому Темур неоднократно давал почувствовать свою мощь и который затаил на него злобу. Здесь были задействованы не только амбиции – эмират Тахиртена был ключом к Малой Азии.

Баязед, оккупировав, но в то же самое время не сумев ассимилировать значительную часть Анатолии, оставил у себя за спиной в качестве изгнанников из завоеванных им владений ненавидящих его бывших правителей, стремившихся вернуть себе свои земли из-под власти османов и начать снова править своими прежними подданными, все еще сохранявшими им верность. Многие из них жили в изгнании при дворе Темура. Темур, однако, не связывал себя с их положением или же с действиями султана до тех пор, пока османы не захватили Сивас. Прояви Баязед тогда осторожность, он понял бы, что этот укрепленный город может служить ему оборонительным аванпостом. Вместо этого в 1399 г. Баязед предпочел использовать его в качестве опорного пункта для осуществления наступления далеко на восток, вплоть до верховий Евфрата, под командованием сына Сулеймана. Там войска османов вскоре нарушили границы территории находившегося под протекторатом Темура тюркского правителя Кара Юсуфа, который попал в их руки.

Впервые гнев Темура обратился против Баязеда, и он письменно обратился к нему (снова находившемуся в Европе), требуя вернуть пленника. Гиббон цитирует письмо, приведенное у персидского историка Шараф ад-Дина. «В чем причина твоего высокомерия и безрассудства? – спрашивал Темур султана. – Ты провел несколько сражений в лесах Анатолии: ничтожные трофеи». Продолжая в качестве одного из главных защитников ислама, обращающегося к другому его не менее верному защитнику, он, тем не менее, доводит до сведения: «Ты одержал несколько побед над христианами в Европе; твой меч был благословлен апостолом Аллаха; и твое следование заповеди Корана в войне против неверных есть единственное отражение, которое удерживает нас от разрушения твоей страны, передней линии и оплота мусульманского мира». В завершение Темур убеждает султана: «Вовремя прояви мудрость, подумай, раскайся и предотврати удар грома нашего возмездия, которое все еще висит над твоей головой. Ты не больше чем муравей, зачем ты дразнишь слонов? Увы, они растопчут тебя своими ногами».

Баязед предпочел отнестись к этому и последующему посланиям с презрением: «Твои армии бесчисленны, пусть так, но что такое стрелы твоих стремительных тюрков против ятаганов и боевых топоров моих непоколебимых и непобедимых янычар? Я буду охранять князей, которые искали моего покровительства. Ищи их в моих шатрах. – Он закончил послание оскорблением, более интимным по своему характеру: – Если побегу от твоего оружия, пусть мои жены будут трижды отрешены от моего ложа; но если у тебя не хватает мужества встретиться со мной на поле битвы, может быть, ты снова примешь своих жен после того, как они трижды окажутся в объятиях чужестранца».

Баязед гордился тем, что представлял собой ислам и защищал от Креста знамя Пророка. Темур справедливо считал, что он сделал для ислама гораздо больше, чем его соперник: он утвердил ислам и распространил его до самой Индии. Конфликт был неизбежным и потому, что Баязед и Темур объявляли себя проводниками одной политики – собрать военные силы тюрков и поставить их на службу Полумесяцу, – и оба считали, что земля слишком мала для двух героев: Аллах должен был выбрать из них одного.

Итак, разрыв состоялся. Это был 1402 год.

Неистовый в сражениях, Баязед вместе с тем отличался тщательностью в подготовке к ним.

Темур тем временем вступил в Южную Грузию. Видимо, в этот период он принял решение сразиться с Баязедом, поскольку срочно отправил своих жен и внуков в Табриз. Однако он еще раз послал своих представителей к султану и потребовал сдать крепость Кемах и отдать одного из его сыновей в качестве «залога мира», – за это он был готов отказаться от завоевания Османской империи.

Темур остановился у границы, в Авнике, чтобы дождаться возвращения своих посланников. В этот период, предшествующий накалу страстей между завоевателями, Темур принял несколько европейских послов, которые предлагали ему союз с императором Византии, королем Франции, генуэзцами и венецианцами, которые обосновались в Малой Азии и в окрестностях Константинополя.

Представитель императора Константинополя, доминиканский монах отец Франсуа, подтвердил, что его повелитель готов стать его вассалом, если он победит Баязеда. Со своей стороны генуэзские и венецианские посланники обещали использовать свои флотилии, чтобы помешать османам войти в Босфор.

Возвратившись в Константинополь, эти посланники подняли штандарт Темура на башнях Пера: это означало, что они уже были уверены в превосходстве Великого эмира над Молниеносным.

Опасаясь, что мусульмане будут ему пенять за столь странную роль спасителя Европы, Темур отправил верных людей – дервишей пропагандировать среди народа неприглядный образ Баязеда – насквозь прогнившего, женатого на христианке, окруженного продажными придворными – и светлый образ Темура, Великого эмира Самарканда, человека строгих нравов, защитника верующих, уважающего ислам.

В довершение этой «психологической акции» он поручил одному из эмиров очернить Баязеда в глазах туркменов, которые жили главным образом в районе Сиваса, Кайзери и Малатии. Этот секретный агент должен был обещать им свободный выбор своего хана из числа предводителей, которые не будут поддерживать султана.

Баязед медлил, и Темур решил активизировать свои действия: он послал Мухаммада Султана захватить Кемах, а сам занял Эрзерум. Кемах, известная крепость на неприступной скале на берегу Евфрата, был взят после жестокого боя, в котором обе стороны проявили непомерную отвагу.

Затем Великий эмир пошел на Сивас, где встретился с посланниками Баязеда с подарками, а также высокомерным письмом, в котором Молниеносный категорически отвергал все требования Темура.

Возмущенный тоном письма, Темур отказался от подарков и велел посланникам передать Баязеду, что Кемах уже захвачен.

Прежде чем отпустить посланников, он показал им лагерь своей армии, где они с изумлением и страхом увидели многочисленные, прекрасно вооруженные конные отряды, которые проводили учения под командованием двадцати царствующих принцев Туркестана, Ирана, Индии и Монголии, безусловных вассалов Великого эмира из Самарканда.

Когда его люди вернулись, Баязед понял, что будет война. Со своей обычной мобильностью, как мы отмечали выше, он снял осаду Константинополя, который был уже на грани капитуляции, и двинулся в Бурсу. Там он собрал большую армию, призвав под знамена войска, отведенные из-под Константинополя, армию Анатолии, Румелии, Кармана и гарнизон Галлиполи, он также призвал своих новых вассалов, как христиан, так и мусульман, и татар с юга Руси. Он призвал и своего союзника Фараджа, но султан Египта не откликнулся на призыв, опасаясь Темура после того, как тот захватил Сирию.

Предвидя, что Великий эмир пойдет прямо на Анкару, Баязед решил дать бой на заранее подготовленных позициях и направил большую армию к этому городу, чтобы занять прилегающие высоты до прихода своего противника.

Но шпионы доложили ему, что Темур готовится пойти на север, на город Токат. И Баязед тут же изменил планы.

С самого начала столкновение между двумя завоевателями напоминало шахматную партию, в которой Темур превосходил Баязеда на каждом ходу и в конце концов ставил шах и мат.

Оставив в Анкаре только резервы для укрепления гарнизонов города, Баязед с основными силами перешел реку Кизи Ирмак и дошел до лесистой горной местности к западу от Сиваса и Токата, откуда он мог контролировать путь, соединяющий два города. Это было идеальное место для пехоты, которая должна была отразить натиск вражеской конницы.

Но вместо того чтобы подняться на север по дороге в Токат, Великий эмир резко отклонился влево, вышел на Сивас и спустился до Кайзери.

Немного передохнув и пополнив запасы продовольствия и фуража, армия двинулась на северо-запад и достигла Киршехира.

Таким образом, избежав лесного массива, занятого османами, армия Темура окружила их с юга, чтобы выйти на Анкару с юго-востока.

Произошла стычка между сторожевыми отрядами, и тогда ошеломленный Баязед понял, что противник у него в тылу. Он сразу принял меры для того, чтобы броситься на Киршехир со всеми войсками в надежде опередить Темура.

Между тем Темур совершил еще один скрытый маневр: он ушел из этого города в направлении Анкары, дошел до нее за три дня, тогда как Баязед находился в сорока километрах от Киршехира. Великий эмир остановился в этом пустынном районе и отправил вперед отряды, которые должны были рыть колодцы на пути следования армии.

Прибыв в окрестности города, войска сразу начали мощную осаду – Темур надеялся взять город до подхода Баязеда. Через несколько дней стены начали поддаваться под ударами саперов, а элитные войска готовились к штурму; в это время Великий эмир вдруг снял осаду и отвел все войска к северу от города, заняв единственную реку в округе и отравив единственный источник за рекой.

Тем временем Баязед, поняв, что движение войск Темура на Киршехир – это лишь только хитрый маневр, повел свою армию форсированным маршем в направлении Анкары. Молниеносный намеревался застать Темура врасплох и навязать ему бой на равнине между своими войсками и сильным гарнизоном крепости. Такая тактика была бы выигрышной против любого другого военачальника.

Фактически Баязед совершал свои маневры, будучи ведом военным гением Великого эмира: его измученная многодневным переходом армия, истощившая все запасы воды, была на грани деморализации, тем более что ей пришлось занять боевые позиции, которые выбрал для нее противник.

Султан с ужасом осознал, что он вернулся туда, откуда вышел, что его люди небоеспособны, и что Темур стоит на выгодных позициях, оставленных им самим.

Со своей стороны, Темур высоко оценивал стойкость и дисциплинированность османов, которые будут сражаться за своего султана до последнего солдата. Он также прекрасно понимал, что Баязед – опасный и талантливый противник.

Ночь прошла в подготовке к сражению. Мало кто спал в османском лагере: солдаты искали источники неотравленной питьевой воды, но все равно воды не хватало для такой многочисленной армии.

На рассвете Темур объявил своим солдатам, что Аллах уже решил, кто будет победителем, потому что он видел сон, в котором ему вручили штандарт Али от имени Пророка.

28 июля 1402 г. в 9 часов утра Великий эмир отдал приказ начать битву. Это было самое крупное сражение в мировой истории, вплоть до Наполеоновских войн.

На карту Мира было поставлено все. Исход этой битвы должен был изменить судьбы многих народов. Для Константинополя победа Великого эмира была последней надеждой, как и для эмиратов Малой Азии. Европа, еще не способная противостоять Молниеносному, видела в этом свое спасение: ее представляли два посланника короля Испании, сидевших за стенами Анкары, и флотилии, которые стояли перед Босфором. А от Багдада до Каира молили Аллаха о победе Баязеда.

Темур имел чуть больше 100 тыс. всадников, около двадцати боевых слонов и многочисленную пехоту (300 тыс.), укомплектованную саперами, инженерами, кузнецами и копальщиками колодцев. Его конница состояла из легких эскадронов, вооруженных саблями и луками, и тяжелых эскадронов в кирасах и кольчугах, которые имели копья, палицы и боевые топоры.

По этому случаю он сохранил свой обычный боевой порядок из шести частей: два корпуса в центре под его личным командованием, левый и правый фланги, а впереди два мощных авангарда.

В резерве оставались элитные отряды, только что прибывшие из Самарканда. Арьергард обладал такой силой и мобильностью, что мог решительным образом вмешаться в сражение в любой момент. Слоны находились на передней линии в центре.

Армия Баязеда, уступавшая в численности (80 тыс. всадников), рассчитывала главным образом на прекрасно обученную и вооруженную пехоту (200 тыс.), ядро которой составляли янычары. Ее боевой порядок также состоял из шести частей, но располагался по-другому.

Мощный центр, которым командовал сам султан, находился на одной линии с флангами, а позади них стояли еще два корпуса. Позади центра располагались конные отряды сипаев (10 тыс.), за ними – арьергард.

Его конница, кроме сипаев, включала в себя туркменов из Малой Азии, вассалов султана; тяжелая кавалерия состояла в основном из сербов (6 тыс.), которыми командовали два сербских принца, данники и зятья Баязеда.

Сербы, с головы до ног одетые в черные доспехи, составляли правый фланг, а янычары располагались вокруг султана.

Под звуки труб авангардные отряды Темура одновременно бросились на фланги османов, и левый фланг начал отступать.

Зато правый фланг, усиленный сербской кавалерией, сумел отразить эскадроны принца Шахруха. Скоро все смешалось, и началась общая схватка.

Темур понял, что пришло время ввести в действие план, который был задуман для того, чтобы пробить брешь в рядах противника.

Он бросил против туркменских отрядов, включенных в османскую армию, конный корпус под командованием туркменских военачальников, которых когда-то изгнал Баязед. Увидев, что против них сражаются Тахиртен и другие туркменские принцы, туркмены перешли на их сторону и помогли раздавить левый фланг Баязеда, уже изрядно потрепанный.

Однако центр османской армии, сгруппировавшийся вокруг султана, и янычары держались стойко. Принц Хусейн, снова обретший милость Темура после своего предательства под Дамаском, жаждал доказать свою преданность дяде. Он ввел в дело лучший конный отряд, который стремительно пробился к рядам янычар, но те тут же уничтожили смельчаков, осыпав их градом стрел.

В этот момент Мохаммед, самый храбрый сын султана, осуществил такую мощную контратаку против правого крыла противника, что наступление задохнулось. Хрупкое равновесие установилось между двумя армиями, и было невозможно предсказать, кто окажется победителем.

Обычная тактика Великого эмира заключалась в учете всех факторов: силы противника не были истощены отражением атаки авангарда, зато Баязеду, чтобы компенсировать дезертирство туркменов, спасти левый фланг от уничтожения и блокировать наступление правого фланга Темура, пришлось бросить в бой все резервы, между тем как резервы его противника оставались неиспользованными. Солдаты сражались с небывалым ожесточением. В этой братоубийственной схватке в полной мере проявилась храбрость османов.

Однако у Темура было большое превосходство в силе. У него были пушки, которыми Баязед, видимо, никогда не пользовался. Темур привел из Индии слонов, с высоты которых его воины швыряли в солдат Баязеда горящую жидкость.

К полудню Темур решил, что наступает решающий момент. Он бросил все свои войска вперед, а своему внуку Мухаммаду поручил заняться центром турецкой армии, дав ему лучшие эскадроны, недавно прибывшие из Самарканда. Османы уступали на всех позициях, их центр раскололся на несколько частей, которые отчаянно сражались до полного уничтожения.

Множество турецких солдат покинули поле боя, когда увидели, что высшие офицеры сбежали вместе с наследником трона, но большая часть погибла с оружием в руках. Сербы, выделявшиеся черными доспехами, сражались настолько отважно, что заслужили восхищение Темура.

Баязед отчаянно отбивался вместе со своими янычарами, которые героически гибли, защищая его. С несколькими, оставшимися в живых, он захватил холм и держал там оборону до вечера. Только после гибели последних янычар султан согласился сесть на коня, дабы укрыться бегством. Но далеко он не ушел – его настиг Махмуд-хан, фиктивный суверен империи Темура, и взял в плен вместе с двумя сыновьями.

Уже была ночь, когда несчастного султана, израненного, в грязной одежде, привели в шатер победителя. Темур прервал шахматную партию и сказал пленнику несколько вежливых слов. Он заверил его, что ему и его сыновьям ничего не грозит, и добавил: «Известно, как ты бы поступил со мной и моей армией, если бы Аллах дал тебе сегодня победу».

Темур оказал редкую милость побежденным, ведь он разбил врага, чья слава не уступала его собственной. Эту победу можно сравнить с победой Македонского над Дарием, Наполеона над Фридрихом Великим.

Великий Завоеватель мог позволить себе благородство после такой убедительной победы, без сомнения самой престижной за всю его карьеру полководца.

Баязед Молниеносный в один день потерял свободу, армию и империю. Его поместили в удобный шатер под охраной эмиров. Чтобы обеспечить безопасную перевозку столь знатного пленника, который проявлял признаки беспокойства, Темур приказал посадить его на носилки, оборудованные прочными прутьями и напоминавшие клетку, которую поставили на спину верблюда. Этот способ перевозки породил легенду о железной клетке, о которой так часто писали восточные и западные авторы. По их версии, Темур держал Баязеда в клетке и кормил его сырым мясом через решетку. Кроме того, некоторые пишут, что Баязед служил подставкой для победителя, когда тот садился на коня, и что его вели, как привязанного быка, за императорским кортежем. В действительности же Темур относился к Баязеду с почтением, но держал его под строгим наблюдением.

На следующий день Темур подошел к Анкаре, которая тут же капитулировала. Он дал аудиенцию знатным гражданам и утвердил сумму выкупа, которую должны были заплатить жители города.

Два посланника испанского короля в Малой Азии, Пайо Гомес де Сотомайор и Эрнан Санчес де Паласуэлос, которые находились в крепости во время сражения, пришли поздравить Великого Завоевателя с победой от имени своего повелителя.

Желая объявить всей Европе о своей победе над Баязедом, Великий эмир разрешил им вернуться в Испанию и послал вместе с ними своего гонца, который должен был передать королю Испании письмо и подарок: трех юных и знатных пленниц-христианок из гарема Баязеда.

Этим жестом, одновременно дипломатическим и галантным, Темур хотел заверить европейских монархов в том, что собирается поддерживать с ними взаимные добрые отношения, которые начались перед битвой при Анкаре, потому как опасался, что победа над османами обеспокоит европейцев в продолжение его западных завоеваний.

Перед тем как покинуть Анкару, Темур послал войска во все районы Малой Азии, чтобы закрепить победу, сломив огнем и мечом любое сопротивление, собрав военную добычу и освободив от власти Баязеда туркменские государства. Его чиновники составили реляции о победе под Анкарой и покорении Османской империи, разослав их по всем провинциям империи.

Из Анкары он двинулся в Кутахью, где находился почти месяц. Согласно историкам, это был «великолепный город, как в смысле внешнего вида, так и по качеству его плодов, красоты домов и количеству фонтанов… Он устроил там роскошные празднества и пригласил на них самых красивых женщин своего двора; там подавали изысканные вина Азии, а музыканты показывали чудеса своего искусства».

В это время отряды, отправленные в Анатолию, собрали огромную добычу.

По этому поводу историк пишет, что «самый последний солдат стал богачом благодаря награбленному добру, а тот, у кого не было ничего, кроме лошади, оказался владельцем нескольких табунов; все воины возблагодарили Аллаха, который сделал их такими богатыми».

Темур поручил Мухаммаду Султану захватить Сулеймана, старшего сына Баязеда, прежде чем тот доберется до Бурсы, где его отец хранил свои сокровища.

Во главе тридцати тысяч отборных всадников Мухаммад Султан дошел до Бурсы форсированным маршем за пять дней, оставшись только с четырьмя тысячами после столь стремительного и изнурительного перехода, но Сулейман все-таки успел скрыться, захватив часть казны отца.

Впрочем, победителям осталось достаточно добычи, чтобы нагрузить караван из 2 тыс. верблюдов, который пришел в Кутахью, где остановился Темур. Среди доставленных богатств находилась одна реликвия – знаменитый Коран в переплете из кожи газели, который читал халиф Осман в момент, когда его убили.

Ученые и теологи, взятые в плен в Бурсе, были отпущены на свободу, причем Великий эмир дал им денег и провизию.

В гареме Баязеда осталась его любимая жена, прекрасная принцесса-сербка Оливера, которую Темур отправил к ее супругу, своему знатному пленнику, после того как она приняла ислам.

В отношении христиан, которые не принадлежали населению его империи, он проявил удивительное благородство. Но надо отметить, что генуэзцы и венецианцы, а также византийские греки, перестали пользоваться прежней свободой в торговых делах.

Европейцы, опасавшиеся, что Темур продолжит свои завоевания на запад, успокоились, когда увидели, что он и не думает переходить через пролив, где все еще стояли генуэзские и венецианские корабли, которые должны были препятствовать бегству османов.

Первыми драматическим положением беглецов из армии Баязеда воспользовались генуэзские моряки. Они согласились перевезти османов на другой берег за огромные деньги. Несколько генуэзских капитанов даже утопили «человеческий груз» недалеко от берега, чтобы скорее вернуться за новыми «клиентами».

Затем примеру генуэзцев последовали венецианские корабли и даже византийцы, не желавшие упустить столь «выгодное дело». Таким образом, большое количество османских солдат и придворных Баязеда добрались до европейского берега; среди них был и принц Сулейман, старший сын султана, который в обмен за свое спасение заключил договор о союзе с Византией.

Действуя таким образом, византийцы, генуэзцы и венецианцы своими руками рыли себе могилу: они упускали беспрецедентный шанс, который предоставила им фортуна в лице Темура, т. е. спасали тех, кто в скором будущем погубит их же самих.

По причине слепоты, алчности и политической недальновидности этих европейцев Османская империя вскоре после ухода Темура восстановила свое могущество. И взятие Константинополя будет реваншем тех, кто потерпел поражение под Анкарой, и их местью недалеким «союзникам» Великого эмира.

Удивительно, что Темур, который, без сомнения, был осведомлен о поведении европейских и византийских моряков в проливе, ничего не предпринял, чтобы положить конец таким нечестным действиям. Он смотрел на это предательство сквозь пальцы.

Так, например, он доброжелательно принял генуэзскую делегацию, которая привезла в Кутахью богатые подарки и вела с ним переговоры о сумме налога, который отныне должен был платить «базелиус» Мануэль, который все еще находился в Европе и выпрашивал деньги у христианских королей.

Но Темур не хотел, чтобы мусульмане его империи упрекали его в разрушении исламской державы, которая вела войну с «неверными», и спланировал гениальный отвлекающий маневр. Этим маневром было взятие Смирны, владения рыцарей Родоса, европейского анклава в Анатолии, которая выдержала осаду Мурада, затем самого Баязеда, благодаря выгодному географическому положению.

Эта крепость, защищенная высокими толстыми стенами, стояла на берегу, прилегая к морю, а перед ней был вырыт глубокий ров и построена мощная стена. При ней имелась внутренняя гавань, так что она могла получать помощь морем.

2 декабря 1402 г. Темур появился перед Смирной и предложил рыцарям сдаться, обещав сохранить им жизнь, если они обратятся в ислам.

После категорического отказа он сосредоточил там все имевшиеся у него войска. Взятие Смирны доказывает, насколько Темур был искусен в осаде и штурме крепостей: османы топтались у Смирны десять лет, а он достиг успеха за несколько дней.

Его саперы начали со строительства моста через ров, затем разрушили внешнюю стену и вышли к укреплениям. Они разрушили их в основании, используя пики, рычаги, огонь, горящее масло, холодную воду и даже уксус.

Чтобы защититься от снарядов осажденных, они придумали передвижные ограждения, которые постоянно пропитывались уксусом, что делало их несгораемыми.

Но самое замечательное в этой осаде – строительство огромного деревянного настила в море, который превратил в «сушу» часть города, обращенную к морю, так что ни один корабль не мог войти в гавань или выйти из нее.

С этого настила солдаты стали с небывалым остервенением пробивать бреши в стенах. Лучшие лучники Великого эмира вели обстрел осажденных, которые пытались помешать разрушению стен. Темур отдал приказ поджечь громадные бревна, поддерживающие стены. Когда они обрушились, начался массовый штурм.

Население и гарнизон были уничтожены, после чего победители снесли укрепления и подожгли город. Корабли, пришедшие на помощь Смирне, были вынуждены отступить под градом снарядов, выпущенных из катапульт.

Несмотря на эту акцию против христиан, Великий Завоеватель получал благодарности и предложения о союзе от многих европейских монархов.

После посланий от короля Испании он получил аналогичные письма от Карла V, французского короля; Генриха IV, короля Англии; и Мануэля, императора Византии. Император Трапезунта стал его вассалом так же, как и его давний соперник, египетский султан, который направил своего посланника с письмом, где давалось обещание чеканить монеты и воздавать молитвы в честь победителя во всех городах Сирии и Египта.

Эта блестящая победа, по всеобщему признанию, сделала пребывание Великого эмира у ворот в Европу ненужным. Он считал, что судьба зовет его дальше, на восток, к этому «нечестивому» Китаю Миня, где толпы язычников только и ждут «огня и меча», чтобы обратиться в истинную веру.

Несмотря на поспешность, какую он обычно проявлял после каждого завоевательного похода, как бы чувствуя неумолимый бег времени, он предпринял меры, дабы не потерять плоды своей победы: восстановил эмиров и принцев, свергнутых Баязедом, и спровоцировал вражду между сыновьями султана за обладание османской императорской короной.

Он даже подумывал отдать Анатолию своему знатному пленнику в обмен на выкуп и договор о вассальности, но Баязед умер 9 марта 1403 г. в результате болезни, несмотря на то, что у его постели находились лучшие османские и персидские врачи.

Баязед был побежден, потому что преждевременно и не имея соответствующих ресурсов, встал на путь расширения империи в мусульманском мире, стремясь следовать распространяющимся на весь мир завоевательским тенденциям ислама. Таким образом, Баязед на свою погибель вступил в конфликт с мировой империей Темура, который в то время желал всего лишь мирного сосуществования с Османской империей. И в этой войне между двумя великими тюркскими империями далеко не последнюю роль сыграли интриги Византии в возможно мирных отношениях между Темуром и Баязедом.

Темур, опечаленный смертью Баязеда и, очевидно, испытывающий что-то похожее на угрызения совести, устроил ему роскошное погребение в Бурсе, в мечети, которая носит имя Великого султана.

Последующий траур тяжело отразился на Великом эмире, будто Молниеносный уносил с собой в могилу тех, кого Темур любил больше всего на свете.

Первым стал Махмуд-хан, принц-чингисид, номинальный властитель Самарканда, назначенный Темуром, который скончался после кратковременной болезни. Это был верный и преданный его сподвижник; Темур, называвший себя его генералом, проливал слезы над его бездыханным телом.

Самый тяжелый удар случился 13 марта 1403 г.: Мухаммада Султана, его любимого внука, наследника трона, за несколько часов унесла болезнь в возрасте 29 лет, несмотря на отчаянные молитвы деда и усилия самых известных лекарей.

На этот раз старый и суровый Завоеватель потерял контроль над собой: историки сообщают, что «он сошел с трона, разорвал на себе одежды и бросился на землю, издавая странные стоны». Может быть, Темур предчувствовал, что эта смерть является предвестником краха дела его жизни?

Мухаммад Султан действительно был лучшим из наследников, который мог бы в дальнейшем объединить единомышленников и спасти империю.

Историки сообщают, что Мухаммад Султан, сын первенца Темура, Джахангира, и принцессы Шумерзан, самой красивой женщины своего времени, был известным и уважаемым членом темуридского семейства, когда ему еще не было и 20 лет от роду. Они пишут, что Темур видел в нем признаки твердого и благородного характера и считал, что ему нет в этом смысле равных среди остальных сыновей и внуков. Поэтому он и назначил его своим преемником. Даже враги Великого эмира восхищались отвагой и благородством юного принца.

По всей империи был объявлен большой траур. Били барабаны, эмблема полководца, принадлежавшая покойному, лежала вместе с ним в гробу из ценного дерева, который эскортировали две сотни элитных всадников под командой семи эмиров; кортеж направился в Самарканд, правителем которого был покойный.

После молитв, продолжавшихся несколько дней, Великий Завоеватель вновь приступил к командованию армией, но было заметно, что «с этого дня в нем произошла большая перемена, и он стал совсем другим».

Он покинул Анатолию и пошел на восток через Конию, Кайзери, Сивас, Эрзинджан и Эрзерум. Позади лежала разгромленная Османская империя, которую он не стал присоединять к своим владениям. Его задача состояла в том, чтобы вывести из строя опасного соперника, успехи которого могли привести к образованию мощной коалиции против него. Теперь западные границы империи Темура на севере примыкали к Грузии и Армении, в центре и на юге – к Ирану.

Примечательно, что он увел с собой племена карататар, которые жили в Анатолии, чтобы расселить их в Хорасане вместе с другими подданными империи.

Между тем вмешательство Темура в судьбы Малой Азии привело к глубоким изменениям в истории этой части света. Когда Баязед был на вершине могущества, ему должен был сдаться Константинополь, а восточные европейцы, ослабленные и раздробленные, не смогли бы сопротивляться османам, усиленным конницей с востока. Победа Великого эмира при Анкаре спасла то, что осталось от Византии на целых полвека; она вызвала кардинальные перемены в завоевательной политике Османской империи, которая, отрезанная от Азии своим поражением, снова оказалась вынужденной обратиться к Европе. Но когда эта империя вновь восстановила свои силы за счет необычной жизнестойкости, она столкнулась уже с более сильной Европой, готовой дать отпор.

Битва под Анкарой со всей очевидностью продемонстрировала слабость христианского Запада. Впервые за несколько веков судьба Европы решалась за пределами Европы, в соперничестве двух тюркских держав. Христианство оставалось пассивным перед лицом великой драмы, в которой столкнулись Баязед и Темур. Решался вопрос, кто будет владеть Балканами. Решалась судьба Константинополя. Два Полумесяца сошлись в этой битве, а христианский мир даже не имел возможности сделать выбор между двумя силами, которые оспаривали друг у друга мировое господство.

Весной 1404 г. Темур наконец двинулся в обратный путь, жестоко усмиряя непокорных и наказывая государственных чиновников за злоупотребления, воровство и угнетение подвластных им людей.

Он прошел через Термез и Кеш и вернулся в Самарканд летом 1404 г. Итак, семилетний поход был завершен.

Сразу по возвращении он посетил медресе Мухаммада Султана, где покоились останки его внука до окончания строительства великолепной мечети, которая должна была принять их.

Затем он вышел в город и объявил, что хочет воздать должное жителям Самарканда. С этой целью он назначил суды над нерадивыми чиновниками и нечестными торговцами, которые воспользовались его отсутствием для своих корыстных дел.

Следствием руководил сам Темур; он приказывал арестовывать, допрашивать, пытать и строго наказывать виновных, невзирая на их богатство, положение или родственные связи. Вероятно, в его глазах их главная вина заключалась в том, что они усомнились в предназначении их властителя, втайне надеясь, что он потерпит поражение от Баязеда, в противном случае они никогда не осмелились бы злоупотреблять. В то же время он чествовал и щедро награждал тех, кто честно служил ему в течение этих лет.

В перерывах между судами, государственными делами по реорганизации системы власти и подготовкой к самому крупному курултаю, какой когда-либо проводился в Самарканде, Великий эмир предавался любимому занятию – украшению столицы новыми зданиями и садами. Чтобы держать в форме офицеров и солдат, он заставил их непосредственно участвовать в грандиозном строительстве. Хотя воины вернулись с богатой добычей, они продолжали служить своему повелителю в мирных трудах с тем же усердием, что и в боях.

По его велению армия полностью разрушила и заново отстроила главную улицу Самарканда, включая дома и лавочки, стоявшие на ней, чтобы расширить проезжую часть. Причем все это было сделано за один день и одну ночь.

Великого эмира часто видели на гигантской строительной площадке: он бранил и награждал архитекторов и мастеров.

Послы из Московии, Византии, Индии, Монголии, Египта и многих других стран замирали в восхищении при виде архитектурных красот столицы.

Однажды Темур принимал в своем дворце Баг-и Дилкуша шевалье Руи Гонсалеса де Клавихо и его спутника, брата Алонсо Паэза, доминиканского монаха, – посланцев короля Испании, который отправил их в Самарканд поблагодарить Темура за то, что тот прислал к нему миссию с подарками.

Клавихо и брат Алонсо присутствовали на большом празднике при дворе, когда Великий эмир унизил представителя китайского императора за то, что тот сел выше, чем испанские послы. Испанцы преподнесли властителю подарки от своего монарха: богатые, изысканной работы ковры своей страны и яркие ткани. Придворных поразили столь богатые дары, которые Темур тут же раздал своим довольным женам.

Затем испанские послы участвовали в празднествах, по-восточному помпезных и вместе с тем, по их понятию, варварских, о которых Клавихо рассказывает в своем путевом дневнике.

Хотя послы короля Генриха не считались важными персонами (действительно, чем была маленькая Европа в те времена?), они упомянуты в истории в связи с одним большим пиршеством: «Были приглашены европейские послы и даже получили право на угощение, потому что в море есть место и маленьким рыбкам».

Осень 1404 г. – апофеоз царствования Темура, которому было уже 69 лет, но он, вместо того чтобы спокойно наслаждаться плодами своих побед, думал о покорении Китая.

Для этого у него имелись две причины. Во-первых, он хотел разорвать вассальные узы, какими бы слабыми они ни были, но, тем не менее, они связывали его с китайским императором, и, во-вторых, объявив «священную войну», обратить в ислам китайцев и получить у Всевышнего прощение за свои грехи.

Что касается перелома в сознании Великого эмира, историк сообщает, что тот обратился к Богу с такой молитвой: «Сам по себе я ничего не значу: это Ты сделал из ничтожного принца самого могущественного властителя мира. Я установил порядок среди моих подданных, и сегодня любой человек, несущий на голове серебряную корзину, полную золотых монет, может без боязни пройти по всей моей империи. Но покорение царств было сопряжено с жестокостями, убийствами, взятием пленных, пытками и пожарами; чтобы стереть эти чудовищные и неизбежные следы наших побед, ставшие нашими грехами и нашими преступлениями, я обязуюсь обратить в истинную веру язычников Китая и свергнуть их идолов. Я возьму с собой солдат, которые были орудием моих прегрешений, чтобы теперь они стали средством моего покаяния».

Однако моральный аспект его предприятия не мешал ему забыть о суверенности Китая над Самаркандом, предыстория которого такова.

После того как Чингисхан покорил Азию, Мавераннахр оказался под властью Чагатая, одного из его сыновей. Позже, когда империя раскололась на отдельные царства, великий Хубилай, внук Чингисхана, взошел на трон Китая, завоеванного тюрко-монголами, и ханство Чагатая стало платить ему дань. С тех пор правители Самарканда регулярно оказывали почести монгольскому хану Китая и его наследникам.

В XIV в. чингисидов прогнало из Китая народное восстание под руководством Минь-Хонг-Ву, который сел на трон и потребовал от правителя Мавераннахра, в данном случае от Темура, оказывать ему почести, полагающиеся сюзерену в Пекине.

Будучи связан обязательствами и опасаясь конфликта между Китаем и Мавераннахром, Великий эмир согласился на такое положение.

После того как он арестовал, посадил в тюрьму, затем отпустил в 1385 г. двух посланников императора Миня, он ограничился тем, что один раз в два или три года посылал ему подарки, которые с натяжкой могли считаться данью.

Сын Неба не питал на сей счет никаких иллюзий и в 1395 г. послал к Темуру человека с благодарностью за все подарки.

Но его преемник Йонг-Ло без обиняков потребовал возобновить выплату дани, положенной ему как сюзерену. Однако момент был выбран неудачно, и это свидетельствовало о том, что Йонг-Ло был недальновидным политиком, так как в это время Темур находился на вершине славы, устранив всех своих соперников и мобилизуясь на новый поход. Преклонный возраст Темура, на что делал ставку китайский император, напротив, заставлял его торопиться, отбросив все восточные куртуазности, на которые втайне надеялись китайцы.

В то время, когда войска, собранные со всех провинций империи, одетые в разношерстные одежды и говорившие на разных языках, прибывали в окрестности Самарканда и пока для них готовили снаряжение и новое вооружение, Великий Завоеватель знакомился с огромной подробной документацией о регионах, дорогах, климате, ресурсах и силах стран, которые надо было пройти на пути в Китай.

Темур предпринимал и провоцирующие шаги, которые были преддверием войны: он унизил китайских послов в присутствии посланцев испанского короля. Одним словом, вопрос о походе в Китай был для Великого эмира решенным.

Но прежде чем отправиться в поход, который – и он это знал – будет для него последним, Темур решил женить своих внуков, пригласив на это торжество всех знатных людей своей империи. Таким образом, перед неизбежной смертью Темур хотел собрать и сплотить силы империи вокруг своей династии.

В течение нескольких недель продолжались праздники, превосходящие один другого в помпезности, на которых присутствовали цари, принцы, правители провинций и городов, офицеры, послы и представители всех частей империи и соседних государств.

Все жители Самарканда были приглашены на торжества. Историк сообщает, что Темур произнес перед началом такую речь: «Забудьте о своих делах, вымойте руки, наденьте самые лучшие одежды и приготовьтесь веселиться. Я приказываю всем людям, простым и могущественным, богатым и бедным, не чинить никому неприятностей и запрещаю обнажать саблю. Собирайтесь в садах города, где вам в изобилии подадут напитки и яства».

С каждым днем приглашенных становилось все больше, и размах празднеств возрастал с каждым днем.

В один из дней, когда веселье было в самом разгаре, глашатаи Темура объявили, что настал час правосудия. Прекратился смех. На большой площадке между шатрами палачи уже поставили несколько виселиц. Приговоры Темура были суровые и приводились в исполнение немедленно. Свидетельства историков: «Он начал суд над своим главным визирем, который управлял Самаркандом во время его отсутствия: этого известного во всей империи чиновника обвинили в плохом исполнении своих обязанностей и тут же повесили. Та же участь постигла нескольких других чиновников, обвиненных в казнокрадстве; перед казнью некоторых из них пытали, чтобы они признались, где спрятали наворованное. Затем Темур взялся за лавочников и торговцев, которые обогатились на спекуляциях или слишком дорого продавали продукты питания: некоторым перерезали горло, у других конфисковали имущество».

По окончании свадебных торжеств Великий эмир вышел к людям со своим внуком Пир Мухаммадом, братом покойного Мухаммада Султана. Отправляя его в Кабул, он назвал его своим наследником перед всеми эмирами.

На следующий день было объявлено, что время веселья закончилось. Теперь каждый должен был вернуться к своим делам и забыть о вине.

27 ноября 1404 г. армия была готова к вторжению в Китай. 200 тыс. всадников из Мавераннахра, Туркестана, Хорасана, Ирана, монгольских орд выстроились позади большого императорского черного штандарта с серебряным драконом, готовые идти за ним, несмотря на начинающуюся суровую зиму.

Китайская кампания обещала быть более трудной, чем покорение Индии и Сирии, учитывая военную мощь императора Йонг-Ло и разношерстность армии Темура. Эти эскадроны он формировал из покоренного населения – сирийцев, афганцев, персов, тюрко-монголов Мавераннахра, переселенцев из Золотой и Белой Орд. Воля и энергия полководца обеспечили железную дисциплину в войсках, хотя их преданность оставалась под сомнением. Личный авторитет Темура, его отвага в бою, щедрость и тот факт, что при необходимости он мог спать на земле и делить пищу с солдатами, завоевали ему их преданность, но в случае его смерти вряд ли они так же верно служили бы другому.

Историки насчитывают 200 тыс. всадников в качестве ударной силы, которая ждала приказа в шатрах вокруг крепости Отрар, где находился со своими эмирами и военачальниками и разрабатывал план кампании Темур. Поход был сопряжен с большими трудностями. Для того чтобы дойти до китайской границы, надо было пройти через горные хребты и форсировать мощные реки, и прежде всего Сырдарью. Чтобы перейти реки ценой меньших потерь, Темур решил начать поход в середине зимы, когда они замерзнут. Кроме того, он рассчитывал застать Сына Неба врасплох, потому как тот не ожидал, что враг начнет войну в таких неблагоприятных погодных и климатических условиях.

Чтобы нагляднее продемонстрировать солдатам волю к победе и законность своих прав на китайскую корону, Темур приказал изготовить штандарты с золотым драконом. Он также ввел униформу для разных отрядов, чтобы солдатам было легче узнавать своих в пылу сражения, чем придал армии большую организованность, отличавшую ее от монгольских орд в разношерстных одеждах, увешанных драгоценностями и мехами. Несколько эскадронов были экипированы в красную униформу, другие были одеты во все желтое, третьи – в белое. Разными были и доспехи: некоторые отряды – в кирасах, другие – в кольчугах. Но труднее всего было придать общий дух стремления к победе этой массе, собравшейся со всех уголков империи под командованием эмиров, которые с трудом мирились с унизительной необходимостью подчиниться главному командующему. Нужна была строгость, чтобы усмирить строптивых и предотвратить стычки, которые часто возникали среди вассалов.

Темур уже был серьезно болен, когда вышел из Самарканда, но он скрывал болезнь, о которой знали только самые близкие, и продолжал лично следить за всеми деталями подготовки к войне против Китая. В Отраре ему пришлось остановиться. Исключительно суровая зима мешала дальнейшему продвижению. Лошади и всадники буквально умирали от холода, хотя были привычны к суровым степным условиям. Однако ни разу не поднимался вопрос о возвращении. Когда Темуру сообщали, что высота снежного покрова в горах достигает длины двух пик, он отвечал, что надо покорить горы. Великий эмир веровал в то, что если не успеет что-то сделать он сам, завершат его преемники. Завоевание Китая следовало осуществлять методично и упорно, даже если ему придется уступить командование более молодым военачальникам.

Когда Темур почувствовал приближение смерти, он хотел скрыть это от солдат, но они настолько привыкли видеть его в седле, что факт смерти было бы скрыть невозможно. Поэтому он решил передать власть своему наследнику, который будет одновременно главой государства и командующим армией.

Как сказано выше, своим преемником Темур назначил Пира Мухаммада, в котором он видел добродетели и достоинства своего старшего сына Джахангира, умершего несколько лет назад. Итак, Темур потребовал от эмиров клятву верности наследнику империи. После чего он собрал членов своей семьи и наказал им хранить единство, чтобы сообща выполнить его завет. Некоторые из близких принялись оплакивать его, но он строго запретил плач.

История сохранила последние слова, с которыми он обратился к присутствующим, собравшимся у его смертного одра: «Не надо ни слез, ни сожалений, когда я умру, потому что нет смысла плакать. Смерть никогда не боялась ни слез, ни стенаний. Вместо того чтобы бегать, как безумные, раздирая на себе одежды, просите Аллаха о том, чтобы Он был снисходителен ко мне, и молитесь о том, чтобы Он спас мою душу в день Страшного суда. Действуйте сообща, на благо единства империи». Если верить Ибн Арабшаху, в его последние минуты на дворе бушевала буря и «жалобно завывал ветер».

Созданная Великим эмиром империя должна была оставаться прочной и могущественной, его наследники должны были действовать сообща на благо единства и сплочения, – лишь это беспокоило его в последние минуты жизни. Однако в реалии все они напоминали лоскутное одеяло, а сам он был терпеливым портным, который знал, насколько непрочна ткань. Даже в день смерти, на рассвете 18 февраля 1405 г., Темур с беспокойством размышлял о непрочности своих владений и об отсутствии среди наследников человека, который мог бы продолжить его дело и поддержать мощь воздвигнутого им величественного сооружения.

К 18 часам вечера он испустил ужасный стон, пробормотав: «Нет Аллаха, кроме Аллаха», – и умер.

По примеру Чингисхана, перед смертью Амир Темур разделил империю среди своих наследников. Шахруху, которого он любил больше других, единственного, кого считал способным продолжить его дело (но, к сожалению, как отсутствующего в момент смерти, по причине подавления бунта в Хорасане, не мог назначить наследником престола), он передал Хорасан. Внукам от второго сына, Умаршайха, он доверил наследие их отца в персидских провинциях. Мироншах, третий сын, был жив, но почти впал в безумие и находился под опекой своего сына Омара Мирзы, который от его имени правил Западным Ираном. Таковой была воля Великого эмира относительно своих наследников.

Гроб с телом Амира Темура был отправлен в Самарканд ночью. По рассказу анонимного автора, останки надушили благовониями, розовой водой, мускусом и камфорой, гроб поставили на носилки, украшенные драгоценными камнями и жемчугом. Отвезти тело было поручено Ходже Юсуфу, по всей вероятности, по пути он должен был делать вид, что везет одну из жен или наложниц Темура, отправленную обратно в Самарканд. Женам и детям было предложено, «согласно требованию шариата и рассудка», не надевать траурных одежд. Через день после отправления носилок в Самарканд направились и царицы.

Ходжа Юсуф прибыл в Самарканд гораздо раньше цариц, по словам Йезди, уже в понедельник, 23 февраля, хотя, если принимать во внимание расстояние между Отраром и Самаркандом, едва ли это возможно. Тело в ту же ночь, очевидно тайно, было опущено в склеп, причем были выполнены только религиозные обряды. Место погребения названо у Йезди «куполом гробницы».

Однако ко времени прибытия цариц факт смерти Темура был уже всем известен. После некоторых переговоров жены Темура были впущены в город; «царевичам и военачальникам было отказано в этом до решения вопроса о престолонаследии. Царицы и немногие бывшие с ними царевичи остановились в ханаке Мухаммада Султана, где был погребен и Темур. Вместе с царевнами и другими знатными женщинами они выполнили обычные у кочевников траурные обряды: обнажили головы и расцарапали и почернили лица, рвали на себе волосы, бросались на землю и посыпали головы прахом, накрывали шею войлоком. При этом присутствовали в траурных одеждах бывшие в городе царевичи и вельможи, даже представители ислама, как шейх ал-ислама Абд ал-Эввель и Ислам ад-Дин; все базарные лавки были закрыты».

Печальные обряды были совершены еще раз, с большею торжественностью, после захвата престола Халилом Султаном, внуком Темура, занявшего город ровно через месяц после смерти Великого эмира, 18 марта. На этот раз в обрядах принимали участие в черных траурных одеждах «не только царицы, царевичи, вельможи и должностные лица, но и все население города».

Из обрядов говорится только о чтении Корана, раздаче милостыни и угощения. Ибн Арабшах сообщает некоторые сведения о внутреннем убранстве мавзолея: «На могилу Темура были положены его одежды, по стенам были развешаны предметы его вооружения и утвари; все это было украшено драгоценными камнями и позолотой; цена ничтожнейшего из этих предметов равнялась подати целого округа. С потолка, подобно звездам на небе, висели золотые и серебряные люстры; одна из золотых люстр весила 4000 мискалей (золотников). Пол был покрыт шелковыми и бархатными коврами; тело через некоторое время было переложено в стальной гроб, приготовленный искусным мастером из Шираза. К гробнице были приставлены, с определенным жалованьем, чтецы Корана и служители, к медресе – привратники и сторожа. Могила вызывала такое благоговение, что перед ней совершались молитвы и произносились обеты; из уважения к ней князья, проезжавшие мимо, склоняли головы и даже спешивались».

Не соответствующее правилам ислама убранство мавзолея было удалено только после занятия Самарканда Шахрухом, что произошло в мае 1409 г. По рассказу Ибн Арабшаха, Шахрух, посетив могилу своего отца, вновь совершил траурные обряды, утвердил приставленных к мавзолею чтецов Корана, сторожей и служителей, но велел убрать и передать в казну находившиеся в гробнице предметы одежды, утвари и вооружения.

С событиями 1409 г. и последующих лет связана, по всей вероятности, и другая перемена, о которой говорит Йезди, не определяя точно времени. Темур, всегда питавший искреннюю любовь к потомкам Пророка, будто бы выражал желание, чтобы его похоронили у подножия гробницы сейида Береке, его духовного наставника, поэтому «через некоторое время» гроб с телом сейида перенесли из Андхоя в Самарканд и похоронили в «куполообразной постройке, воздвигнутой Темуром, смежной с суфой упомянутой ханаки». Прах Великого эмира положили, согласно его желанию, у ног сейида и в ту же куполообразную постройку перенесли прах Мухаммада Султана.

На смертном одре Темур назначил наследником престола своего внука Пира Мухаммада Джахангира, но тот, являясь правителем Кандагара и Западной Индии, имел мало реальных шансов на престол. Пиру Мухаммаду было 29 лет, и доверенная ему власть над Афганистаном и Индией дала ему возможность проявить качества настоящего государственного деятеля.

Через месяц после смерти Амира Темура Великая империя начала распадаться. Сыновья и внуки Темура вместе с его ближайшими соратниками начали собирать войска для борьбы за власть, и эта борьба длилась пятнадцать последующих лет. Уже не было речи о покорении Китая, армия разделилась на враждующие части, во главе которых встали наиболее честолюбивые и алчные наследники. Сын Мироншаха, Халил, опередил соперников и, первым добравшись до Самарканда, овладел и городом, и короной, а затем предался безумным оргиям со своей любовницей. Пир Мухаммад пытался заявить о своих правах и выступил против него, но лишь в 1409 г. Халил Султан был низложен Шахрухом. После чего сыновья и внуки поспешили еще больше раздробить империю Темура.

Вассалы подняли головы и объявили себя независимыми. Вчерашние поверженные торжественно возвратились в свои столицы, откуда их когда-то изгнал Великий Завоеватель: султан Ахмед Джелаир вернулся в Багдад, Кара Юсуф, правитель Черной Орды, захватил Азербайджан и овладел Табризом. Шахрух, единственный из темуридов, обладавший качествами вождя, терпеливо и настойчиво пытался восстановить империю отца. Он восстановил ядро империи, но без чужеземных государств, которые поделили между собой восставшие вассалы и внуки, объявившие их своими владениями.

Оказавшаяся более хрупкой, чем творение Чингисхана, империя Темура ненадолго пережила своего творца: союз развалился на части, и каждая из них продолжила свою собственную историю. При Шахрухе и его сыне Улугбеке, которые были людьми высокой культуры и изысканного вкуса, продолжала процветать Самаркандская цивилизация вплоть до того рокового дня, когда в 1449 г. тюрко-монголы хана Абулхайра разрушили город и весь Мавераннахр. От мощной империи степей, созданной Амиром Темуром, остались обломки: еще раз единение Азии, которое было его великой мечтой, как и мечтой Чингисхана, ускользнуло из рук гениального человека, осмелившегося осуществить ее.

Имеется достаточно материала об Амире Темуре в работах ученых и в биографии, написанной Ибн Арабшахом, чтобы составить физический портрет Великого Завоевателя. Это был человек крепкого телосложения и энергичный, несмотря на увечья, ростом 170 см (высокий рост для той эпохи), с широкими плечами, мощной шеей, массивной головой и суровыми чертами. Лицо, свидетельствующее, что его предки – тюрки и монголы: широкое, с выступающими скулами, плоский в основании нос, полные губы и небольшие раскосые глаза; у него была белая кожа, высокий лоб, а в его длинных усах и короткой бороде были перемешаны рыжие, черные, каштановые и седые волосы. Вполне возможно, что у Темура были предки-кочевники, принадлежавшие к индо-иранской группе или к первым ариям, которые жили у подножия Тянь-Шаня в непосредственном контакте с тюрками и монголами.

Если физический портрет Темура можно восстановить с достаточной степенью точности, то довольно сложно воссоздать личностный портрет Великого Завоевателя, дать объективные мотивировки его поступкам.

Сложно представить, каким образом в относительно короткий период с такими малыми начальными средствами Темур завоевал столько царств и сверг с трона стольких знаменитых и могущественных монархов, если исключить то значение, какое имела для его войск Яса, если забыть юридические основы, на которых он строил свою империю, – «Уложение», суть принципов его геополитики и стратегии, сравнимое лишь со знаменитым Кодексом Наполеона. Яса Чингисхана, одинаково распространяющаяся как на гражданское население, так и на армию, была введена в действие в 1206 г. на ежегодном собрании всех предводителей – курултае. Она равно касалась и монголов, и покоренных, и подданных народов. Этим сводом законов восхищались впоследствии западные историки.

Придя к власти примерно через 150 лет после провозглашения монгольской Ясы и оказавшись властителем совокупности составных государств, организованных иначе, чем империя Чингисхана, Темур решил сохранить этот свод законов. Одно из важнейших достоинств Ясы заключалось в том, чтобы держать всадника в боевой форме, чтобы он слезал с седла только для короткого отдыха, чтобы в любую погоду, в любой час дня и ночи был готов отправиться в поход по первому зову трубы и барабана.

Из всех юридических систем, придуманных вождями народов, дабы держать подданных в активном повиновении, Яса, несомненно, одна из самых мудрых.

Однако такое уважение к законности Ясы приводило к определенным парадоксам. Например, в 1388 г. в возрасте 33 лет, имея уже большую власть, Темур носил всего-навсего титул «керген», т. е. Величественный, так же как Лоран де Медичи назывался Великолепный, и имел при себе настоящего чингисида, который пользовался подобающим хану почетом, носил высший титул, довольствовался роскошными одеяниями, оружием и участием в официальных церемониях, на которых его титул давал ему право самого почетного места, но не более того.

У Темура хватило мудрости не прерывать наследственную цепочку, установленную Чингисханом, и не лишать короны тех наследников, которым курултай дал титул хана. Он осыпал почестями тех призрачных суверенов, чье присутствие было ему необходимо как гарантия юридического принципа и не беспокоило его: Кабул-хан, затем Суюргатмыш и Махмуд-хан, которые подписывали законы и декреты и принимали подобающие почести от подданных и иностранных представителей. Официальный хан жил в Самарканде в прекрасном дворце и сопровождал Темура в его походах, тем самым как бы освящая их своим присутствием. Игнорируя мнение призрачного монарха, Темур действовал сам, по своему усмотрению, но от имени «игрушечного короля», которого никогда и не думал свергать, чтобы присвоить себе этот пустой титул, поскольку имел в своих руках всю полноту власти.

Если Аттила и Чингисхан даже на вершине своего могущества и славы оставались кочевниками, будучи убеждены в превосходстве колесниц, повозок, войлочных юрт над дворцами из камня и мрамора; если они правили покоренными империями, не слезая с лошади, то Темур сочетал в себе и осуществлял в своей внешней и внутренней политике принципы кочевников и оседлых людей.

У него не было цинизма, присущего Аттиле, – беспричинной ненависти кочевника, который ненавидит и, более того, презирает оседлых людей. К примеру, Чингисхан перед походом в Китай подумывал о том, чтобы истребить народ земледельцев, бесполезный, по его мнению, так как только занимал земли, которые могли бы служить пастбищами. Темур был более мудр, поскольку в своих отношениях с государствами древней культуры он являлся султаном Самарканда, самой красивой и богатой столицы Азии, покровителем литературы и искусства, который осыпал поэтов и историков дарами и собирал при своем дворе известных талантами людей, для менее цивилизованных народов, особенно монголов и тюрков, у которых кочевой образ жизни сидел в крови, он – «господин шатров», неутомимый завоеватель, который преодолевал территории от Урала до Персидского залива, от границ Китая до Дамаска и Трапезунда. Внедрять же в империи оседлых народов старую тюрко-монгольскую неупорядоченность и смотреть на население завоеванных стран как на низшие расы, предназначенные для того, чтобы признавать превосходства кочевников и подчиняться им, – это значило уважать обычаи предков. Несмотря на то что после смерти Чингисхана идеал чистого кочевника утратил свою былую привлекательность, тюркские и монгольские подданные не поняли бы своего господина, если бы он отличался от предшественников. Неупорядоченность отвечала двум основным потребностям всадника: постоянно менять место пребывания, чтобы избежать изнеженности, моральной и физической слабости, к которым приводит неподвижность, а также желание получить добычу. В этом отношении Темур должен был придерживаться обычаев своих предков.

Несомненно то, что цель Великого эмира состояла в насаждении своего порядка любой ценой, без малейшей жалости, которая могла подорвать его авторитет.

Если бы ему пришлось оправдываться перед современниками и потомками в своих жестокостях, Темур мог бы сказать, что между его народом и покоренными народами существует такая же естественная разница, какая имеет место между расой господ и толпой рабов или между свободными людьми и рабами, как в Греции. Все кочевые народы считали, что земледельцы отмечены печатью «низости». У кочевников Северной Африки шатер не должен касаться земли: земля удерживает и впитывает в себя все, что на ней находится; дистанция между основанием жилища и землей придает гордому арабу уверенность в том, что он как бы существует в пространстве.

Извечный конфликт между кочевником-скотоводом и оседлым земледельцем, которые оспаривают владение землей – один для того, чтобы пасти свои стада, другой – для своего пропитания, – продолжается и на пороге XIV в. и определяет политику азиатских правителей, как это было в эпоху Чингисхана и Аттилы. В глазах этих завоевателей – и Темур не составляет исключение – земледелец, человек оседлый в силу необходимости и природы, является узурпатором, которого надо изгнать. Здесь сталкиваются два типа экономики, две политики и две идеологии, а также две концепции пространства. Между статикой и движением устанавливаются антагонистические отношения, основанные на двух противоположных подходах к пространству. Понятие богатства или могущества, конечно, также присутствует, но в истоках конфликта лежит жизненная философия, настолько глубоко связанная с наследием и традицией, что она кажется незыблемой в эпоху, когда над Европой всходит солнце Просвещения, а Исфахан, Дели, Багдад и Дамаск освещены светом высокой цивилизации.

Амир Темур неустанно напоминал, что распространяет на земле порядки и заповеди ислама, хотя он и его воины были весьма далеки от ортодоксального исламского правоверия, тем более фанатизма и догматизма. Ислам – религия, приспособленная к кочевым формам жизни и родившаяся в среде кочевых народов, точно соответствовала понятию «мирового пространства» тюрко-монголов. Она будто специально создана для них, так же, как и Яса. Таким образом, все способствовало поддержанию у подданных Темура уверенности в своей двойной избранности, поскольку они были одновременно кочевниками и мусульманами, и в праве собственности на землю, которую незаконно занимают «презренные недочеловеки», т. е. земледельцы.

В борьбе с последними хороши все средства, так как они не имеют права жить, уничтожение городов и всех жителей поголовно – это совсем не жестокость дикаря, а просто осуществление такого права. Отсюда вытекает очевидная разница в поступках Темура, когда он сталкивается с противником своей расы и своего ранга. Например, в борьбе с Золотой Ордой. Показательна его нерешительная политика в отношении Тохтамыша: Темур прощает ему неверность и даже предательство, а затем, когда война становится неизбежной, потому что Тохтамыш доводит конфликт до крайности, Темур завершает кампанию с присущей ему быстротой и твердостью, не оставляя врага в покое до тех пор, пока тот не оказывается разгромленным и рассеянным в холодных степях. В продолжение этой войны, утомительной и долгой, так как речь идет о борьбе между равными, кочевниками, он даже ведет себя по-рыцарски, что вовсе для него необычно. Во всех случаях, когда перед ним были равные соперники – во время установления своей власти в Мавераннахре и покорения кыпчаков, – Темур проявлял какую-то гуманность, потому что имел дело с достойными людьми, но за пределами Центральной Азии, завоевывая империи оседлых народов, правила ведения войны в корне менялись, так как перед ним были уже низшие расы, которые занимают своими крошечными зерновыми полями и виноградниками драгоценную землю.

Даже такого цивилизованного человека, как Темур, обладавшего культурой и вкусом и превосходящего в этом отношении Чингисхана и его потомков, не стоит обвинять в макиавеллизме и лицемерии, когда он поступает с оседлыми народами так же, как это делал Завоеватель мира, – он действовал таким образом в силу своей этики кочевника, и когда он готовился завоевать Китай в последние годы жизни, он вел себя точно так же, как за сто пятьдесят лет до него Чингисхан, когда бросал свою конницу против «золотого» царя цзиней в 1211 г.

Темур был жестоким в меру своего могущества, в котором ему, конечно, не было равных в ту эпоху.

Правда в том, что в тот период это была обычная практика ведения войны, которую использовали цари и военачальники. Разница между ними и Темуром была только в масштабах.

Всякий раз, начиная войну с неверными или с мусульманскими правителями, заподозренными в потакании неверным, Темур применял политику, которая придавала военным действиям характер «священной войны» и подчеркивала его религиозные цели. Безусловно, он не мог ссылаться на то, что несет цивилизацию таким развитым империям, как государства индусов, османов и мамлюков: он был варваром в их глазах, несмотря на его искренний интерес к государственной организации завоеванных стран и любовь, которую он проявлял даже во время военных действий к архитектуре, искусствам, истории и литературе других народов.

Во время штурма городов действовала специальная команда, назначенная Темуром, задача которой заключалась в том, чтобы защитить нужных и полезных людей: шарифов (людей, имевших родство с Пророком), кадисов и улемов (духовенство), известных писателей и философов, инженеров, архитекторов, художников, мастеров. Многих из них отправляли в Самарканд на работы, некоторых же просто освобождали безо всяких условий. Причем каждый раз эта специальная команда получала список, составленный Темуром, из чего следует, что он был прекрасно осведомлен о происходившем в осажденном городе и знал поименно нужных ему людей.

Великий эмир отдавал предпочтение талантам и мыслителям, но безжалостно относился к основной массе населения и к воинам противника. Такое отношение, не совсем обычное для полководца, подтверждается многими источниками. Ибн Арабшах писал: «Темур любил врачей, уважал людей знатных, знающих и достойных; каждому из них он давал место, какого они заслуживали, включая права и привилегии. Он уважал людей искусства и просто мастеров, независимо от их прочих качеств».

Описание встречи Великого эмира с Ибн Халдуном во время взятия Дамаска, о котором речь шла выше, характерно в этой связи. Он долго расспрашивал магребского мыслителя об истории Запада, затем «поведал вещи, которые немало удивили… потому что Темур прекрасно знал историю принцев и государств». Его беседа с историком закончилась тем, что он предложил ему свою протекцию и дал свободу и ему, и его друзьям.

В «Зафарнаме» описан аналогичный случай: «Всего лишь нескольким писателям повезло в том, что они пали к ногам Темура и получили от него помилование и саму жизнь; он дал им даже одежду и охрану, чтобы доставить их в безопасное место. Остальные жители были истреблены».

Несмотря на то что Темур обладал знаниями и любил интеллектуалов, многие его биографы отмечали, что он не знал грамоты. На сей счет в истории нет ясности. Интересные строки можно встретить у Ибн Арабшаха: «Темур очень любил читать историю и слушать исторические рассказы», и далее: «…потому что во всем остальном он был невежда и не умел ни читать, ни писать по-арабски и не понимал этого языка. Что касается персидского, тюркского и монгольского, он знал их лучше, чем кто-либо другой».

Возможно, что Ибн Арабшах, писавший на арабском, считал, что это – единственный язык, достойный ученых, а тот, кто его не знает, – полный невежа. Но, быть может, он хотел сказать, что Темур в совершенстве знал персидский, тюркский и монгольский или же только говорил в совершенстве на них.

Учитывая сомнения на этот счет, можно предположить, что Великий эмир, в силу своих удивительных знаний и способностей, не раз доказанных, особенно во время теологических и философских дискуссий, а также в вопросах истории и сложной административной организации империй, умел и читать, и писать, и черпал знания из книг. Вполне возможно, что он получил необходимое образование от суфиев, друзей своего отца, с которыми постоянно встречался в Кеше, когда был молодым.

Общепризнанным фактом является то, что у Темура был вкус к архитектуре и декоративным искусствам. Здания, возведенные в Самарканде во время его царствования – мечети, дворцы, медресе, монастыри, – это вовсе не подражание персидским или китайским сооружениям. В них видны оригинальные черты, это – синтезированные произведения, созданные мастерами, принадлежавшими к разным культурам, которых Великий эмир со знанием дела собирал повсюду для того, чтобы доверить им украшение своей столицы.

Несмотря на все величие Самарканда, многие жители империи были равнодушны к роскоши, удобствам и преимуществам оседлой жизни, их идеалом были дом на колесах, шатер или юрта, которую можно быстро поставить и быстро разобрать и которая несла в себе образ временного жилья, необходимого кочевнику. Темур переставал быть кочевником или становился им только тогда, когда этого требовала его политика или инстинкты предков. Большую часть жизни, судя по историческим сведениям, Темур проводил в шатре, не считая зимних кампаний, когда он оставался в городе, или какого-то периода его бурной юности, когда у него не было даже шатра над головой, тем не менее он все-таки родился под сенью «Зеленого города» – Кеша, который сделал из него горожанина, и этим объясняется сочетание в нем кочевого и оседлого начал.

Возможно, что с изменением нравов тюрко-монголов Темур решил, что ему для поддержания своего престижа следует представлять чужеземным посланникам и вассалам красоту и роскошь столицы, где как бы материализовалось его могущество, чтобы о нем говорили как о создателе одного из чудес света. Самарканд находился в райском уголке Земли в окружении виноградников и садов. Благодаря искусной ирригационной системе вода из реки доходила до полей по многочисленным каналам. По берегам реки стояли мельницы, которые дополняли ткацкие мануфактуры. Темур умело использовал местоположение столицы и мягкий климат для создания «идеального города», которым он правил. Как и все великие строители, он придал столице что-то свое, в какой-то мере построил ее по своему образу и подобию: величественная и простая, роскошная и безыскусная, удовлетворяющая человеческие потребности за счет гармонии пропорций и совершенства форм.

Красота Самарканда в основном заключалась в удачном расположении кварталов, в чередовании трудов и удовольствий. Когда здесь обосновался Темур, город был почти разрушен, и ему повезло в том смысле, что он все делал с чистого листа, как говорят урбанисты, не будучи связан необходимостью соблюдать принципы предшественников. Вдохновленный тем, что он видел в Индии и Иране, обладая способностью восхищаться, прежде чем разрушать, он не хотел копировать чужие столицы, но заимствовал у них самое характерное и изысканное. Сопровождавшие его архитекторы рисовали планы и отмечали самые интересные постройки до того, как он приказывал снести их; он не мог унести с собой храмы и дворцы, как это он делал с ценностями или с мастерами, но, по крайней мере, оставлял в памяти все, что могло пригодиться его Самарканду.

Темур приказывал уничтожать памятники покоренных государств, красоту и совершенство которых он прекрасно сознавал, причем это не было «невинным» варварством, которое разрушает и плохое, и хорошее, а скорее, в этом проявлялся знаток искусства, вынужденный подчиняться политическим императивам.

Возможность восстановить эти памятники в своей столице руками тех же художников и мастеров, которые воздвигали их на своей родине, видимо, позволяла ему сознательно и со спокойной совестью совершать акты вандализма. В нем не было наивности римского полководца, который при погрузке на корабль ценных греческих статуй грозил капитану, что, если с ними что-нибудь случится, он заставит его заново сделать такие же. Он больше напоминал Наполеона, который отбирал в коллекциях покоренных европейских монархов шедевры, чтобы украсить ими свой музей.

Темур приказывал собирать в захваченных персидских городах эмалированные фаянсовые плитки, украшавшие здания, а чтобы иметь их в достаточном количестве для отделки дворцов и мечетей Самарканда, он оставлял в живых всех мастеров-керамистов Герата, Шираза и Исфахана и сотнями отправлял их в Самарканд. Он входил в курс всех подробностей строительства столицы так же, как курировал строительство собора Св. Петра папа Римский Александр VI, так же, как Людовик XIV руководил строительством Версаля.

Строителям случалось сносить и заново отстраивать почти законченные сооружения, если Темуру не нравились пропорции или размеры. Возможно, именно эта неудовлетворенность, которая скрывалась под маской стремления к совершенству, и была частью его «кочевнического» наследства, чем-то вроде суеверного страха – как гласит восточная пословица, «когда дом построен, наступает смерть».

Он строил и для мертвых, и для живых. Когда его внук Мухаммад Султан был убит во время похода в Малую Азию, он приказал построить в Самарканде величественную гробницу, но когда она была закончена, то показалась ему не достойной памяти Мухаммада: он велел снести ее, вызвал мастеров и приказал построить новый вариант в течение десяти дней. К назначенному сроку сооружение было готово и получило его одобрение. Ему ничего не стоило поступать таким образом, потому что во всех покоренных странах не было ни одного мастера, которого он не мог бы взять к себе на службу. Он снабжал своих архитекторов всем необходимым, вплоть до боевых и тягловых слонов, доставленных из Индии. Но при всем великолепии его дворцов и необходимости обеспечить роскошную жизнь своим сыновьям, женам и приближенным защитник веры мечтал соорудить самый большой и красивый дворец Богу. Он хотел, чтобы то, что строилось в Самарканде, затмило собой самые известные мечети Исфахана, Багдада и Дели.

Требовалось снести целые кварталы, чтобы освободить место для широких улиц, по которым слоны перетаскивали мраморные блоки, привезенные с гор, которые обрабатывали пять сотен каменотесов. Двадцать дней дали двум офицерам для того, чтобы снести базар и перенести его на другое место. Внутри огромной мечети мраморный потолок поддерживали 490 каменных колонн в память об иранских «ападанах».

Испанец Клавихо в своих дневниках отмечает, что никогда до этого не видел ничего подобного при дворе испанских королей. Гигантские залы, похожие на лес из колонн ахаменидских дворцов в Сузе и Персеполисе, напоминали этому «любителю пространства», как и всем огнепоклонникам, о бесконечном и безграничном. Несмотря на то что Темур любил отдыхать в своей столице и наблюдать за возведением новых зданий, он оставался человеком «открытого пространства», кочевником, который не выносит пространственных ограничений. Большие дворцы в окружении парков можно было сравнить с беседками в саду, таких дворцов было множество, потому что в каждом из них он останавливался только на несколько дней: может быть, из опасения за свою жизнь, но скорее всего ему просто нравилось строить и любоваться красивыми сооружениями, забывая о старости и болезнях.

Темур доверил руководство своими художественными мастерскими Абд ал-Хайи – талантливому художнику и рисовальщику, которого он забрал у багдадского султана. К сожалению, фрески, созданные им, погибли в одно время с дворцами, а мастер Абд ал-Хайи, измучившийся в конце жизни угрызениями совести на религиозной почве, самолично уничтожил все свои шедевры. Однако его искусство осталось жить в его учениках и представляло собой великолепную школу темуридской миниатюры, которой вскоре вновь предстояло расцвести, но уже при наследниках Великого эмира.

Интерес Темура к живописным изображениям был не только эстетическим, но и имел под собой политическую подоплеку. Он использовал его примерно так же, как сегодня используется кино и телевидение, т. е. в пропагандистских целях.

В этой связи характерен отрывок из сочинений Ибн Арабшаха: «Темур приказывал расписывать стены в некоторых своих дворцах для того, чтобы сделать дворцовые собрания более впечатляющими, а также для популяризации своего образа – то сурового, то улыбающегося, – для увековечивания своих сражений, своих встреч с царями, эмирами, благородными и мудрыми людьми… Здесь изображены многие события, которые случились в империи при его жизни, вплоть до самых последних. Он ничего не упускал и ничего не преувеличивал. Он хотел, чтобы их увидели те, кто не знал о его подвигах, и чтобы они могли как бы участвовать в них». Но из этих росписей почти ничего не осталось, так как дворцы были разрушены.

Помимо живописи Великий эмир любил музыку. По его приказу на всех праздниках играли оркестры и пели известные певцы. По-видимому, у него был эклектический музыкальный вкус. Хафиз-и-Абру по поводу церемоний в преддверии похода на Китай пишет: «Музыканты и певцы показывали свое искусство во всем многообразии: это были персы, арабы, тюрки, монголы, китайцы».

Он также был сильным шахматистом и не гнушался участвовать в турнирах с мастерами этого дела.

Эти любопытные, в общем, притягательные черты его личности уходили на второй план перед проявлением его характера и мышления завоевателя и государственного деятеля, и в этом ему не было равных. Ибн Арабшах описал его властность в нескольких строчках, не лишенных образности: «Темур имел натуру леопарда и темперамент льва; он не терпел, когда кто-нибудь поднимал голову выше, чем он, или кто-то превосходил его в чем-либо: в таких случаях он без раздумья наносил удар». Такое поведение часто вызывало ужас у его окружения, к тому же он ненавидел лесть, пустословие и под страхом смерти требовал только правду, даже если она была нелицеприятна.

У него была непоколебимая вера в свою судьбу. Темур связывал Аллаха со своими решениями и деяниями, считая, что его постоянные успехи – суть свидетельство Божественной помощи.

Хафиз-и-Абру приводит одну из речей Темура, в которой присутствует поэтическое вдохновение: «Аллах, несравненный владыка непостоянной судьбы, вложил в мои могучие руки бразды правления царствами населенного мира; он поставил под мою власть различные категории живых существ, которые живут на земле и в море…»

Однако Бог Темура был не богом любви, а богом войны.

Считая себя избранником Аллаха, Темур свободно обращался с догмами; в его армии закон Чингисхана основывался на шариате: его жены появлялись на людях с закрытым лицом, его подданные могли напиваться до бесчувствия, а солдаты – обращать в рабство мусульман.

В полуязыческом мире, в котором он жил, помимо ислама сохранились многие древние верования монголов и тюрков, а иногда они парадоксальным образом сочетались с исламом. Темур, несомненно, обладал парапсихологическими способностями, которые давали ему почти магическую власть, как у шаманов. Он видел пророческие сны, которые часто сбывались, и умел разгадывать скрытые намерения своих врагов и распознавать в своем окружении потенциальных предателей.

Этот дар проявлялся довольно часто, особенно в экстремальных ситуациях. Темур ловко эксплуатировал его, окружая себя таинственностью и поражая своими предсказаниями людей. Он специально усиливал такие эффекты, превращая их во впечатляющий спектакль. Например, по свидетельству Ибн Арабшаха, он требовал, чтобы ему тайно описывали жилище и образ жизни знатных людей какого-нибудь города, который он собирался посетить. Прибыв в этот город, он направлялся в их дома и поведывал хозяевам о таких подробностях из их жизни, которые никто не мог знать, кроме них самих. Конечно, те чрезвычайно удивлялись этому и начинали думать, что Темур вездесущ.

Кстати, у него была прекрасная память даже в отношении мелких деталей. Он заставлял своих посланников составлять самые полные отчеты о каждом регионе, его ресурсах, топографии, естественных и искусственных преградах на пути к нему, о климате и населении. Он накапливал эти сведения и по мере необходимости использовал для своих тактических и стратегических планов.

Великий эмир много времени уделял административной и торговой деятельности в своей империи. Он был очень суров с чиновниками, желая, чтобы во всех провинциях был четкий порядок, особенно в его отсутствие. Очевидно, только так можно было предотвратить мятежи в его отсутствие.

Возвращаясь в столицу, Темур развивал бурную деятельность, выслушивал отчеты о делах в провинциях и о людях, проживающих там; он также был в курсе событий, происходивших в покоренных им странах. Великий эмир возвышал людей достойных и талантливых, уважал науки и ученых людей, не забывая об их нуждах и награждал тех, кто того заслуживал. Он жестоко искоренял злодейство, измену и пустословие. Таким образом, все дела империи были под его строгим контролем, правление же осуществлялось по закону Чингисхана.

Он ревностно следил за соблюдением справедливости, невзирая на титулы, богатства, расу или вероисповедание людей. Такое отношение к справедливости было одно из основ его авторитета и власти над солдатами, не считая личного мужества и репутации лучшего полководца своего времени. Как и все крупные полководцы, Темур разделял тяготы и успехи своих солдат. Он поддерживал железную дисциплину в армии, но в сражениях находился в первых рядах, несмотря на свои увечья.

Строжайшая воинская дисциплина и тяготы, сообща переносимые в заснеженных горах Кавказа или на склонах Гималаев, способствовали укреплению единства в армии Темура, чего невозможно было добиться никаким чувством патриотизма, потому что ему служили солдаты разной национальной принадлежности. Наконец, следует отметить, что с первых дней своего восхождения на трон и буквально до смертного часа, когда, захватив казну Ирана и Индии, он готовился бросить свою конницу на Китай, войска сплотила добыча, которую везли домой оставшиеся в живых. Случалось, особенно по возвращении из Ирана и Индии, что победители были настолько отягощены богатой добычей, что бoльшую ее часть они вынуждены были бросать на долгом обратном пути.

Роскошь при его дворе и в его столице была не просто инструментом престижа, рассчитанным на то, чтобы поразить воображение иностранных послов и правителей. Темур поражал их своими богатыми одеждами, оружием, изяществом своих манер. В походах он жил в палатке из барсовых шкур, напоминающей палатку Хубилая, и в бамбуковом шатре, скрепленном сотней шелковых шнуров. На голове он носил шапочку из горностая, украшенную рубинами, а в сражениях надевал шлем с забралом и кольчугу. Его никогда не видели в тюрбане, а принимая посетителей, он держал в руке скипетр с золотым наконечником в виде бычьего черепа.

Щедрость, с какой он вознаграждал храбрецов, богатства, которыми он одаривал бахадуров, т. е. героев, личное мужество в сражениях – все это повышало его популярность и способствовало сотворению легенд о нем. Сама история признала его великим воином, гениальным политиком, выдающимся строителем, человеком, который сочетал в себе качества кочевника и утонченные достоинства цивилизованного человека.

Власть суверена, господина такой обширной империи, каким стал Темур в конце ХIV – начале XV в., не могла быть мягкотелой. Народы, которыми он управлял, можно было держать в повиновении только за счет постоянной бдительности и жестоких наказаний, обрушивающихся на мятежников. Террор в покоренных странах был единственным средством предотвратить мятежи и бунты. Несмотря на совершенную организацию тайной службы, которая восхищала испанца Клавихо и арабских историков, власть в руках императора-кочевника, который непрерывно пересекает Азию из одного конца в другой, может быть эффективной только в том случае, если все его подданные чувствуют на себе постоянный надзор и живут под страхом сокрушительной кары при малейшем недовольстве правителя.

В отличие от Аттилы и Чингисхана, которые оставили в памяти потомков ужасные образы, он хотел, чтобы его уважали за ра зум. Ему нравилось, когда о нем говорили, что он – «тень Аллаха на земле». Аллах же бывает нелицеприятно суров и грозен. Как записано в «Зафарнаме», «Аллах предназначил Темуру и его потомкам азиатскую империю, потому что предвидел мягкость его правления, которая сделает народы счастливыми». Но, как и Макиавелли, Темур считал, что ход истории наполовину в Божьих руках и наполовину в руках человеческих. Быть «тенью Аллаха» означало для него понимать свершившееся и предвидеть исторические перемены.

Анализируя особо жестокие действия, совершенные по его приказу или с его молчаливого согласия, можно отметить, что его гнев обрушивался главным образом на три самых цивилизованных и развитых города Азии того времени – Исфахан, Дамаск и Багдад. В упорном уничтожении этих городов можно видеть нечто, похожее на зависть к народам и монархам, более цивилизованным, чем его народ и он сам. Мы знаем, как страстно он хотел сделать свою столицу, Самарканд, самым красивым городом мира и не жалел ничего, чтобы добиться этого; цель разрушения трех столиц – Ирана, Сирии и Месопотамии – заключалась в том, чтобы стереть с лица земли соперников, чья репутация как «городов искусств» ранила его самолюбие, и, кроме добычи, он имел целью заполучить людей, умелых в строительстве, каких практически не было среди его подданных.

Конечно, в этом человеке, воспитанном шейхами, человеке, который вступал в беседы с известными людьми, встречавшимися на его пути, жили искренняя любовь к культуре и желание понять философские вопросы бытия. Клан Барлас, к которому он принадлежал, представлял собой племя обедневшей родовой знати, сохранившей самостоятельность мышления. Возможно, он неохотно проводил политику «выжженной земли», которая, что также возможно, была необходима для запугивания врагов. В сыне Тарагая можно видеть «вынужденного варвара», практиковавшего суровую монгольскую дисциплину, эффективность которой доказало царствование Чингисхана и которую он использовал потому, что надеялся при создании мировой империи на другие средства.

Отвага и рассудительность, благородство и дикость, коварные интриги и неожиданные поступки – все это присутствует в нем и проявляется в зависимости от обстоятельств, и всегда удачным образом. Он был хорошим знатоком людей и никогда в них не ошибался, шла ли речь о том, чтобы помиловать врага или заподозрить друга. Время работало на него в том смысле, что он иногда годами выжидал удобного момента для реализации своего решения, а иногда действовал сразу и энергично. Только пространство сдерживало осуществление его грандиозных планов: чем больше становилась его империя, тем слабее делалось его могущество. Сила истощается, желая расширить до безграничности свои пределы. Необходимость и фатальность заставляют нападать первым в нужный момент, чтобы не подвергнуться нападению в момент максимальной слабости. Все завоеватели – от Македонского до Гитлера – были вынуждены смирять свои амбиции. В жизни великого полководца, будь то Аттила или Наполеон, неизбежно наступает момент, когда он обречен предпринять кампанию, которая должна потерпеть поражение. Но фортуна служила Темуру всякий раз, когда он затевал войну против самых крупных государств – мамлюков, османов, персов; скорее всего, удачным был бы и поход на Китай. Завоевательная политика Темура парадоксальна, ибо нацелена на созидательное мироустроение. Государства, неустроенные и пораженные беззаконием, он берет за правило завоевывать, – но не только и не столько оружием, сколько политическим влиянием. Поэтому вряд ли случайно Бартольд считал Темура в равной мере выдающимся разрушителем и созидателем.

Темур прекрасно знал, что, если он не нападет первым, нападут на него, и именно тогда, когда у него не будет возможности выбрать час или место сражения. Опыт войн, политики и дипломатии научил его элементарным истинам: «Умный враг не так опасен, как глупый друг» и «Лучше оказаться в нужном месте с десятком людей, чем не оказаться там с десятью тысячами», а на своей печати он выгравировал такие слова: «Сила в справедливости». Он был прагматик и научил своих сыновей одному из правил правления, пригодному во всех случаях: «Искусство править заключается частью в терпении и твердости, а частью в том, чтобы плыть по течению обстоятельств и делать вид, будто ты не знаешь то, что на самом деле ты знаешь». Так могли сказать и так говорили многие высокоцивилизованные европейские монархи.

Геополитические успехи Темура были столь велики, что четыре века спустя им завидовал Наполеон. Но высший секрет первого оказался для второго непостижимым: Наполеон побеждал, истощая силы Франции и Европы, тогда как силы и возможности Темура в ходе борьбы лишь прирастали. У Наполеона ум служит силе, у Темура – сила уму.

Столь многочисленные победы создателя континентальной сверхдержавы, которые он одержал за сорок лет над столь великими империями и над столь многочисленными врагами, наводят на мысль о некоем причинном постоянстве, но мы такой причины не знаем. Поэтому в данном случае стоит последовать совету Ницше и «отнести все за счет гения».

Великие завоевания Темура были результатом не только его военного гения, но и действий исключительно верной, дисциплинированной армии. Для своего времени Темур располагал, бесспорно, сильнейшей и наиболее совершенной регулярной армией. Но и она лишь подкрепляла тщательно продуманную и рассчитанную политику, должна была действовать с минимальными потерями и предельной осмотрительностью. Кредо Темура-полководца известно: «Безрассудная храбрость – дочь бесов», «Хороший план стоит ста тысяч воинов». Как правило, Темур начинал с детального изучения противника; оно давало ему обильную пищу для «размышления в тиши покоев», а затем – для квалифицированной игры, напоминающей игру в шахматы даже не с противником, а с самим роком истории. Стратегическая работа была поставлена Темуром на системную основу и расписана по «нотам» геополитики. Насколько стратегия Темура отличалась продуманной изощренностью, настолько насилие не было для него самоцелью, оставалось предельно и целесообразно дозированным. Жестокость – вполне в духе времени – допускалась этой стратегией ради демонстрации величия Великого завоевателя.

Его войска были не просто случайным собранием племен, жаждущих добычи, но объединенной силой во главе с начальниками, лично преданными Темуру. И эта сила была как следствие значительных политических и социальных изменений в улусе, начатых сразу после прихода Темура к власти. В течение первых двенадцати лет правления Темур превратил улус Чагатая из племенного союза в завоевательную армию, в которой племена играли второстепенную роль. У Темура были две группы, на которые он всегда мог положиться: члены его семьи и личные соратники. Эти люди были обязаны своим положением Темуру и связаны с ним узами личной преданности, т. е. в отличие от племенных вождей у них был свой интерес в сохранении его власти. Они также отличались от правителей племен тем, что не имели внешнего источника власти, который надо было охранять политическими интригами. В начале царствования Темура правящая элита командовала лишь частью его войск. Но с течением времени войска, ранее подчинявшиеся племенным вождям, перешли под их начало. Новые отряды, которые Темур создавал в ходе своих военных экспедиций, также возглавляли люди из новой знати, тем самым еще больше подрывая мощь племенных вождей. Темур начал выдвигать своих соратников сразу после того, как стал правителем улуса в 1370 г.

Переход войска под начало Темура и его соратников, очевидно, мог быть естественным процессом. Чтобы держать в руках местные отряды, правителям племен надо было обладать сильной властью, а для вербовки местного населения требовались большие средства. Поскольку племенные вожди не смогли свергнуть Темура или серьезно противостоять ему, менее сильные племена и группы встали на сторону сильнейшего. Когда же племена утратили власть над племенными землями, местные войска и «каучины» также перешли под начало Темура. Впрочем, это лишь предположение, доказать которое невозможно. Однако оно вполне объясняет резкую перемену в соотношении власти племенных правителей и новой власти.

К 1380–1381 гг. переход власти в армии шел полным ходом и скоро завершился. К этому времени большинство соратников Темура имели под своим началом крупные воинские соединения. Из пятнадцати известных членов свиты Темура одиннадцать командовали туменами. Поэтому перед первым походом в Западный Иран в 1384–1385 гг. власть над большей частью войск улуса перешла от правителей племен к соратникам Темура.

В армии Темура командование обычно передавалось по наследству, и его соратники передавали власть своим потомкам. У многих было по несколько сыновей и внуков, так что у Великого эмира появлялось все больше людей, лично преданных ему, которые и возглавляли большие соединения. В то же время увеличилось потомство собственных сыновей, которых у Темура было четверо, им также выделялись войска.

Почти все самые надежные военачальники Темура принадлежали его семье, соратникам, их сыновьям или родственникам. Это была правящая группа улуса, и скоро она стала замкнутым автономным классом, скрепленным между собой многочисленными браками.

В ходе своего правления Темур радикально изменил состав военного населения в улусе, вместо местных войск под командованием племенных вождей войска Мавераннахра состояли главным образом из иностранных воинов, которые подчинялись самому Темуру и назначенным им начальникам.

Одним из самых поразительных факторов в этой связи было отсутствие насилия по отношению к племенам – к вождям и их соплеменникам. Темур не трогал не только людей, но и племенные структуры, предпочитая не уничтожать племена, как таковые, а оттеснять их.

Отношение Великого эмира к собственному племени, барласам, хорошо иллюстрирует то, как он сохранял формальные племенные структуры, отнимая у племени власть и активность, которые были для него угрозой. Как племя нового властителя, барласы не могли остаться без властных атрибутов вообще. Темур дал им почетное место в своей империи, но они были не так влиятельны, как можно было бы предположить и как считают некоторые ученые.

Племена, оставшиеся под властью собственных правителей – куттуланы, апарды и ясауры, – жили спокойно, но занимали довольно низкое место в армейской иерархии.

Большинство групп, составляющих улус, сохранили свою первоначальную структуру. Темур мог позволить это, так как их правители уже не имели прежней силы и независимости. Управление племенем укрепляло власть некоторых соратников Темура, но само по себе было недостаточным, чтобы занять высокое положение. Эмиры, управлявшие племенами и занимавшие высокий пост в армии, входили в число его сподвижников.

Армию Темура правильнее назвать завоевательной. Новая элита, прежде всего, была военным классом, могущество и положение которого в основном зависело от количества воинов, которым командовали его представители, но распределение живой силы было прерогативой Темура. В своем новом виде армия Великого эмира во многом напоминала тюрко-монгольскую завоевательную армию Чингисхана. Оба завоевателя были обязаны своим успехом личным соратникам, которым они доверяли важные посты в армии и администрации. Ни Чингисхан, ни Темур не отделяли своих соратников от остальной части армии. В этом они отличались от многих властителей, которые сохранили свои племенные войска без изменений, лишь добавив к ним элитные части, созданные их сторонниками. Вместо этого и Чингисхан, и Темур выдвигали своих соратников на высшие должности в армии и, отбирая войска у племенных вождей, передавали их новой знати. Таким образом, и тот, и другой трансформировали и децентрализовывали общество, состоявшее из племен, в единую армию, подчиненную одному человеку. Командующий такой армией обладал большей властью и имел более надежное положение, чем правитель племенного союза. Тем не менее, несмотря на все изменения, положение Темура оставалось недостаточно твердым. Он ослабил политическую систему, которая угрожала его власти в начале его карьеры, но не разрушил ее. Он не уничтожил племена как систему и не убрал племенную знать, возглавлявшую их. Новая элита, которую он поставил в центр своей армии и администрации, была предана ему лично, но состояла из людей, менталитет которых формировался в условиях улуса Чагатая, и были они воспитаны его гибкой и активной политической системой.

Темуру недостаточно было создать новую систему, ему надо было ее удержать, помешать племенным правителям восстановить свою власть, отобранную у них, и не дать новой знати возможности заниматься политикой и превращать подчиненные ей войска в новые племена. Это было тем более важно, что воинов набирали и экипировали эмиры, которые ими же командовали. Вербовщики – «товачи» – определяли количество солдат в армии и следили за тем, чтобы эмиры улуса и губернаторы областей обеспечивали нужное количество и вооружение. Вполне возможно, что преданность войск могла обратиться на начальников, и тогда перед ними открывался путь к получению независимого могущества.

Однако Темур не допускал самостоятельной политической активности среди своих соратников, в частности, благодаря тому, что постоянно использовал их в походах, кроме того, он располагал большую часть армии на завоеванных землях. После 1392–1393 гг. военная часть населения улуса не проживала в Мавераннахре, а была разбросана на большой территории и удалена от своих земель и соплеменников. Когда взрослели сыновья и внуки, он назначал их правителями новых провинций и поставлял их на службу эмиров. Эти эмиры представляли весь спектр правящего класса, каждое войско состояло из представителей разных племен или групп и родственников личных соратников Темура. Таким образом, Темур создавал новую региональную базу для войск, которые прежде зависели от Мавераннахра. Каждое войско принцев отражало состав всей армии, включая членов разных племен.

Принцы-темуриды являлись мощными центрами власти в империи, но Темур не позволял им создавать самостоятельные ветви власти. Провинциальные войска нельзя считать эффективной частью армии улуса, так как самостоятельность принцев была ограничена. У Темура имелось много способов ограничения их власти. Один из самых действенных заключался в назначении в их войска своих соратников. Многие из них были его ровесниками, а некоторых связывали с династией темуридов брачные узы. Они были включены в административную жизнь с самого начала правления Темура, и что касается власти, авторитета и близости к нему, то в этом почти не уступали принцам. Поскольку многие принцы назначались правителями в очень юном возрасте, эмиры служили не помощниками, а хранителями или сторожевыми псами, руководившими ими. Даже находясь в войске принца, они продолжали хранить верность Темуру, и в их присутствии власть принцев находилась под контролем.

Смерть наследника Темура Мухаммада Султана в 1403 г. совпала с окончательной реорганизацией провинций, и ее кульминацией стал раздел империи на четыре части, каждой из которых правила семья одного из сыновей: северная часть была под властью Мироншаха и его детей, юго-западная – под властью сыновей Умаршайха, юго-восточная – сына Джахангира Пир Мухаммада, а северо-востоком правили Шахрух и его сыновья. По примеру Чингисхана Темур назначил одного члена семьи своим преемником и дал остальным наказ повиноваться ему.

Завоевательная армия Темура во время его Великих походов была элементом, совершенно отличным от улуса, над которым он установил власть. Люди, составлявшие ее, и большинство групп, правивших до Темура, продолжали служить в его войсках, многие под новым командованием, но ни одна из групп не претерпела больших изменений в структуре. Однако динамика власти резко изменилась. Если прежние племенные вожди держали власть в руках, владея и землей, и большим числом воинов, то теперь они уступили место новой знати, а сами заняли невысокое положение. Они потеряли большую часть власти над своими территориями, их людские ресурсы перешли в войска сторонников Темура. Племена же, управляемые непосредственно людьми Темура, остались нетронутыми и способствовали могуществу новой знати. Власть теперь зависела не от могущества племени, а от близости к Великому эмиру. Во главе ненадежных мятежных племен он ставил своих людей, так случилось с джелаирами, Сельдусами и апардами Шабуркана. Он отсылал племенные войска подальше: тумен апардов составил гарнизонное войско в Узгене и Кашгаре под командованием Умаршайха.

К 90-м гг. XIV в. наследники и самые видные соратники Темура держали в руках все важные позиции в армии. Он добился этого посредством завоевательных войн, которые держали его людей за пределами улуса практически постоянно, до самой его смерти. Завоевания Темура представляют собой основу его реформ в улусе. Они давали дополнительные богатства и людские резервы, которые еще больше возвысили новую знать над племенной. Они также позволили разбросать на огромной территории народ улуса и прервать политические процессы, которые угрожали его власти.

Теперь Темур мог управлять улусом, даже находясь за его пределами. Главная причина его успеха – превращение улуса из активного племенного союза в завоевательную армию, действия которой зависели от него самого. Без этой трансформации он не смог бы долго оставаться властителем улуса Чагатая и наверняка не совершил бы столько завоевательных походов.

Свидетели описывают армию Темура как огромное скопление разных народов – кочевых и оседлых, мусульман и христиан, турок, таджиков, арабов, грузин, индусов. Великий эмир завоевал огромные территории с разным населением, богатыми ресурсами и использовал их для новых завоеваний.

Рассмотрим положение представителей покоренных народов в армии Темура и в его империи – как они набирались, как они управлялись и в какой мере они были частью войск Великого Завоевателя.

В покоренных странах Темур свергал немногие династии. Тем, которые были не очень сильны, оставлял власть, но приставлял к ним надежных правителей. Завоеванные регионы, как правило, управлялись небольшими династиями, оспаривавшими друг у друга власть, и среди них было трудно найти союзников.

Темур не одинаково относился к покоренным странам и народам, и изменения его политики мотивированы обстоятельствами в разных районах. На многих захваченных землях – Северной Индии, Сирии, Анатолии, Моголистана и Кыпчакской степи – он довольствовался сбором дани и усмирением враждебно настроенных правителей, не оставляя постоянных губернаторов. Завоеванные земли со смешанным населением, бывшие прежде под властью чингисидов – Фергана, Хорасан, Систан, Хорезм, Западный и Восточный Иран, – не представляли для Темура и его эмиров особых трудностей в управлении. На таком фундаменте, как собственное войско и собственные союзники, он мог воздвигнуть здание. Так что Темуру великих трудов стоило завоевать власть и не меньших – удержать. Следует отметить, что все эти области состояли в основном из оседлого населения, которое имело персидские культурные корни.

Соседи Темура на севере – джучиды Дешт-и-Кыпчака и тюрко-монгольские племена, обитавшие в восточной части империи чагатаидов, – имели схожие культурные традиции и, наподобие районов к югу от улуса, были предусмотрены в его политике. Но Темур не включал эти территории в свою империю, за исключением Ферганской долины с развитым сельским хозяйством.

Присоединение новых стран с их войсками и знатью представляло и выгоду, и угрозу для Темура. С одной стороны, приток богатств и людских ресурсов из новых земель был очень выгоден для его армии; с другой – его империя уже включала немало народностей, не имевших традиционной преданности Великому эмиру. Все было обусловлено тем, насколько мог он управлять ими. В свою очередь, это зависело от их отношения к нему и его войску и какую выгоду они могли извлечь из такого сотрудничества. В этом смысле между покоренными народами были значительные различия. Те, которые были ему полезнее, не являлись кочевниками, похожими на чагатайцев по образу жизни и обычаям, а оседлыми представителями в основном персидских династий Ближнего Востока. Именно они присоединились к Темуру – либо насильно, либо благодаря посулам, – а кочевники остались в основном как бы вне его поля зрения.

Кровь, сопровождавшая походы Темура на Ближнем Востоке, в каком-то смысле не дает проанализировать его политику сохранения местного управления. Покоренные земли изначально управлялись бесчисленными мелкими династиями, и когда пришел Темур, их земли и их воины оказались в его распоряжении. Две династии – курды в Герате и музаффариды в Фарсе – владели большой территорией, и их влияние распространялось на соседние страны. Они могли оказаться угрозой для Темура, и он их уничтожил.

Темур умел контролировать политику местных династий покоренных земель, не уничтожая и не захватывая их земли непосредственно. Он добивался их верности, заменяя непослушных правителей, иногда делая это по несколько раз, и ограничивая их власть на подвластных им территориях. Во многих случаях, когда Темур сталкивался с сопротивлением, он просто менял строптивого правителя на более послушного из той же семьи или другой династии, которая претендовала на эти земли. Междоусобная борьба за власть облегчала ему задачу. Он изолировал сменяемых правителей, высылая их вместе с семьями в Мавераннахр или на границы Туркестана. Это давало ему возможность снова поставить их у власти, если новые правители оказывались слабыми и ненадежными.

Его отношение к местным правителям зависело от их прежних связей с улусом и от их готовности подчиниться, и некоторые из них даже пользовались его благосклонностью. Однако ни один из них так и не стал полноправным соратником Темура. Вновь подчиненные правители и их войска частично включались в армию Великого эмира, но не становились ее составной частью. Кроме денежного выкупа или дани и последующих налогов, которые шли в казну темуридов, они были обязаны поставить определенное количество воинов и также либо самолично участвовать в походах Темура, либо отправлять на войну члена своей семьи. Местные правители и их войска иногда становились частью провинциальных армий, возглавляемых сыновьями Темура.

Для правителей, находившихся вне завоеванных областей, появление армии Темура представляло зачастую не угрозу, а возможность: армия Темура, проходя через новые земли, привлекала людей, которые были готовы к службе и рады внешнему союзнику, способному помочь им вернуть свои владения. Одним из самых известных таких людей был Искандер Шайхи, участвовавший в хорасанском походе Темура. Его отца сместил Сайид-Камал аль-Дин, который правил Амулом. После потери своих земель Искандер Шайхи поступил на службу к курдским царям, приведя с собой тысячу всадников, а после падения курдов присоединился к войскам Темура. Во время похода на Иран в 1393 г. Искандер Шайхи сопровождал Темура и уговаривал его напасть на сайидов. Темур так и сделал и подарил за это Искандеру область Амул.

Ряд других, менее известных эмиров оставили службу у местных правителей, дабы искать счастье в войсках Великого эмира.

Новые члены армии Темура были не так преданны, как его чагатайские эмиры, и составляли менее привилегированный класс. Они не получили прав, которые имели чагатайцы, и были не столь богаты. Темур чувствовал неприязнь к вождям, присоединившимся к нему, и зачастую давал волю своим чувствам. Во время первого иранского похода он назначил Сару-Адила, влиятельного эмира, служившего и джелаирам, и музаффаридам, в Табриз. Сару вступил в армию Темура вместе с семнадцатью «кошунами». Он служил Темуру только два года после своего назначения, когда тот заподозрил его то ли в предательстве, то ли в излишних амбициях и казнил его вместе со многими родственниками.

Итак, большинство местных правителей, служащих в армии во главе своих войск, не становились членами элиты Темура. Они находились в армии, занимая второстепенное и очень шаткое положение. Однако исключение представляли правители тех мест, с которыми улус Чагатая прежде поддерживал связь: Хорасан, Систан и в меньшей степени Мазандаран и Хорезм. Это были первые завоеванные области, и у них были давние и устойчивые политические связи с улусом.

Таким образом, в течение своего правления Темур сохранил и внутри своей армии подобие границ улуса Чагатая и соответствующие отношения с соседями. Более удаленные районы, покоренные Темуром, как, например, Западный и Восточный Иран, мало контактировали с улусом до походов Темура. Поэтому правители и эмиры этих земель оставались чужаками в его армии и находились под постоянной угрозой наказания, и им не были обещаны награды и продвижение по службе.

Как же использовались простые воины, набиравшиеся из новых областей империи, и покоренные народы?

Большое количество чужеземных воинов в армии Темура поставляли не только те, которых приводили подчинившиеся правители в свои отряды. Были также воины из покоренных стран, которых набирали и командовали ими непосредственно эмиры Темура. Некоторых использовали только в походах местного значения, а другие становились постоянной частью армии и ходили в дальние экспедиции.

Трудно сказать, кто составлял новые подразделения в армии Темура, или отыскать подробности их вербовки. Поэтому следует обратиться к традициям и истории завоевания стран Темуром.

Для анализа региональных войск при темуридах следует рассмотреть возможность того, что многое было взято из всеобщей армии, созданной ильханами. Нам известно, что эта система была в силе по крайней мере до 1330 г., т. е. за 50 лет до Великих походов Темура. Кроме того, надо принять во внимание типы людских ресурсов, используемых в армиях Ближнего Востока до тюрко-монгольского завоевания: численность войск из рабов, очевидно, сократилась, и в армию набирали из племен кочевников и горцев и из искателей приключений. Такой деятельный завоеватель, как Темур, нуждавшийся в воинах для покорения новых земель и для сохранения завоеванных, должен был использовать все людские ресурсы, которые были в его распоряжении.

В некоторых случаях Темур, видимо, просто брал с собой крестьян по пути и использовал их либо для битв, либо для прочих работ. В источниках не раз упоминается набор в местные войска, иногда только в пехоту, для небольших походов. Примером служит вербовка в пехоту из районов Райи, Кума, Кашана, Исфахана и Кумиса, чтобы подавить восстание в 1403–1404 гг. Поскольку в Мазандаране местность лесистая и затруднительно передвижение на лошадях, пехота проделывала тропы в чаще и, конечно, участвовала в боях. В 1392 г., воюя с сайидами, Темур остановился собрать войско в Шасмане, прежде чем продолжить поход, и, очевидно, мог просто рекрутировать местных жителей.

Понятно, что не вся пехота Темура состояла из крестьян, набранных на небольшой срок. Пехотинцы Хорасана служили во время индийского похода Темура на значительном расстоянии от своих мест, и многие отряды остались в Индии в качестве городских гарнизонов, включая пехоту. Кроме того, пехотинцы не всегда оставались пешими: когда в 1399–1400 гг. эмиров Мироншаха судили за коварство в сражении, они были оштрафованы на 50—300 лошадей каждый, и эти лошади были отданы пехотинцам.

Набор чужеземных воинов в армию Темура способствовал не только увеличению ее численности, но и ужесточению контроля над местными правителями. Правители завоеванных провинций, хотя и оставались во главе своих земель и части своих бывших войск, имели уже гораздо меньший резерв для пополнения, так как многие члены племен, ранее подчинявшиеся им, теперь составляли часть армии Темура.

Некоторые племенные народы, особенно малочисленные, Темур не трогал и пополнял ими свои войска, когда в них нуждался, как часто делали до него правители этих земель. Например, так поступил он с гурами и горцами Гарджистана в Хорасане, которые влились в хорасанскую армию Темура. В районе Сава, Кума и Кашана Темур забрал в армию племена арабов и каладжей, чтобы подавить восстание в Мазандаране в 1403–1404 гг.

Однако большую часть племен и кочевых групп, упомянутых в истории походов Темура, уничтожила его армия. В Курдистане войска Темура разгромили племена судаков, фейлов и кочевников Шуштара; в Сирии был совершен поход против туркменской конфедерации Джул-Кадр, а также против ойратов в Иране и кочевников, живших около Багдада, Мардина и Рас-аль-Айна. Во время походов в Руме и Кыпчакской степи Темур также разгромил многочисленные племена. Эти набеги, очевидно, были предприняты с целью пополнения провианта для армии, и в источниках часто упоминается о захвате животных. Походы Темура были стремительны и иногда очень губительны для скота. Много животных умирало, особенно во время походов против северных соседей. Армия Темура была армией кочевников, сопровождаемых женами и детьми, и требовала много пищи. Для ее снабжения надо было пополнять стадо и забирать животных у встреченных по пути кочевников.

Темур переселил большое количество чагатайских кочевников на покоренные земли и сделал их частью своих военных гарнизонов. На новом месте они ссорились с местными кочевниками из-за пастбищ. Это могло быть одной из причин, почему Темур переместил массу кочевников из покоренных областей в Мавераннахр и на ее северные границы. Часто это делалось довольно безжалостно и стоило многих жизней. Самым известным примером является переселение кара-татар из Рума в Мавераннахр: по сведениям историков, он заставил сняться с места от тридцати до сорока тысяч хозяйств. Они по дороге взбунтовались, и многие были перебиты. Также Темур переселил часть кочевников, покоренных во время походов в Кыпчакскую степь, и многих из Азербайджана и Ирана. Небольшие группы кочевников либо забирали с собой, либо громили, но наиболее крупные кочевые племена оказывали отчаянное сопротивление. Его походы против северных соседей, особенно против Золотой Орды, были успешны: он разгромил своих врагов, не дав им опомниться, и вернулся с большой добычей. Но он аннексировал довольно мало земель в этих областях и, очевидно, захватил мало людей.

Особенно удивительным это представляется в случае с восточными чагатаидами и хорезмийцами, имевшими общие традиции с улусом Чагатай и активно участвовавшими в делах улуса еще до прихода Темура к власти. Тем не менее армия Темура имела в своем составе немного монгольских или хорезмских эмиров, хотя некоторые, присоединившись к Темуру, достигали высокого положения. Сложно говорить о действительно тюрко-монгольских и хорезмских эмирах, так как определить их идентичность труднее, чем правителей оседлых народов. Источники упоминают одного эмира по имени Яик Суфи, являвшегося представителем суфийской династии Хорезма, которому дали под начало тумен его области, и это был один из самых влиятельных эмиров правого крыла армии Темура. В 1393–1394 гг. он взбунтовался и был заключен в тюрьму. В войсках Темура упоминаются два известных тюрко-монгольских военачальника, равных по влиянию большинству чагатайских эмиров. Одним из них был Буян Темур-бен-Бекичек Чете. Он был известен в войсках Умаршайха, впоследствии стал его атабегом. Другим был Амир Кутб ад-Дин, брат Камар аль-Дина, который состоял в тумене Мироншаха при осаде Такрита в 1393 г. Тюрко-монголов могло быть и больше, но историки не называют их. В армии Темура наверняка не было отрядов из Хорезма и Моголистана, но многие могли быть военнопленными, а не войсками, воевавшими под командованием своих правителей.

Из Золотой Орды Темур набирал новую живую силу, хотя некоторые видные эмиры присоединились к нему временно. Самым известным из них был Тохтамыш. Трое других – Кюнче Оглан, Темир-Кутлуг и Едигей – предали Тохтамыша и примкнули к Темуру в 1388 г. или раньше, но во время похода на улус Джучи в 1391 г. они предали его и вернулись к себе из кочевых каганатов, в дальнейшем проявляя себя союзниками.

Отношения Темура с кочевыми конфедерациями на Ближнем Востоке – джелаирами, каракоюнлу и аккоюнлу – были сложными. Несмотря на многочисленные набеги и походы против них, он смог только временно притеснить их, и после его смерти они быстро восстановили свою власть.

Каракоюнлу, жившие в Восточной Анатолии и частично в Азербайджане, всегда были врагами Темура, он отвечал им тем же. Совершив против них несколько походов, он лишь ненадолго утихомирил их.

С туркменской конфедерацией аккоюнлу, менее сильной в это время, у Темура были относительно дружеские отношения.

Неудача Темура в попытке подчинить кочевую конфедерацию Западного Ирана объяснялась не недостаточной военной силой, а отсутствием трайбализма, т. е. племенного духа. Чтобы уничтожить кочевые конфедерации, с которыми он воевал, военной победы было недостаточно: необходимо было лишить их поддержки, оттянув от них часть племен, а это Темуру не удалось. Служение в армии Великого эмира мало привлекало кочевников из земель, не входящих в улус. Правление Темура было слишком суровым, чтобы позволять племенам действовать самостоятельно, поэтому новые племена или группы могли влиться в его армию лишь в качестве второстепенных членов. Эта перспектива была не по душе членам союза, который обеспечивал значительную степень свободы в его пределах. И если некоторые группы, не обладавшие влиянием, например арабы и каладжи Кума и Кашана и аккоюнлу, служили в войсках Темура, то лишь как временные отряды.

Поскольку Темур не смог отколоть племена от большой конфедерации, он не сумел подчинить их надолго или даже ослабить. Возможно, поэтому значительные массы кочевников – тюрко-монголов и степняков Золотой Орды, – несмотря на высокое положение некоторых эмиров, так и не сохранили верности Темуру.

Во время Великих походов Темур разорил множество городов и областей, уничтожил немало династий и племен, но не смог полностью подчинить своей власти самые могущественные из оседлых – это были курды и музаффариды, которых он стер с лица земли, среди кочевников – джелаиры, каракоюнлу, которых он вытеснил, но не уничтожил.

Итак, отношение Темура к покоренным правителям во многом напоминало его отношение к племенам улуса, отличаясь, пожалуй, большей жестокостью к недавно завоеванным народам. Как и племена, местные династии остались на месте, но были лишены большей части политической, региональной и военной власти. Их правителей то и дело меняли, страны перекраивали, военную мощь ограничивали. Что касается их структуры, Темур внес немного изменений, он лишь создал новый управленческий слой. Однако этого было достаточно, чтобы держать завоеванные страны под контролем в продолжение всего царствования и, соответственно, в руках их правителей.

Новые подданные Темура из оседлого населения были уязвимы в том смысле, что их ресурсы были привязаны к определенному месту, поэтому их не очень сложно было держать в повиновении. Кроме того, в противном случае их без труда можно было наказать. Но для них в правлении Темура были некоторые выгоды: оно давало возможность их младшим братьям или свергнутым правителям прийти к власти, к тому же процесс унификации на Ближнем Востоке благоприятствовал городскому населению и торговцам. Во всяком случае, разумнее была покорность, так как противостоять Темуру они все равно не могли.

Чужеземные кочевники были менее лакомым куском для Темура. Они имели большую свободу, нежели оседлое население, поскольку земля их не привязывала, в связи с чем они меньше опасались террора Темура, да и не имели практических выгод от его нашествий.

Темур так и не смог справиться с крупными союзами кочевников Западного Ирана, так как, чтобы их ослабить, ему надо было оторвать от них некоторые племена, но это было сделать практически невозможно.

Его армия была организована не по племенному признаку, и его правление было разрушительным в плане могущества племен. Поэтому новые племена могли ассимилировать в армии лишь в качестве неравноправных членов и служить в войсках по принуждению, не преследуя выгоды. Его успехи в борьбе с кочевыми противниками были временными, а после его смерти все вернулось на круги своя. Он покорил обширные земли с кочевым населением в Моголистане и в Дешт-и-Кыпчаке, но не присоединил их к империи. Он вытеснил туркменскую конфедерацию Ближнего Востока из их восточных территорий, но не смог завладеть их людскими ресурсами, как это было с оседлыми народами, которых Темур подчинил себе и использовал, почти ничего не меняя в их жизненном укладе, ну, а для того, чтобы сделать то же самое с кочевыми племенами, надо было лишить их племенных традиций, что ему удалось с кочевниками улуса, но на новых землях его в этом отношении постигла неудача.

Темур нес на себе печать счастливой судьбы, и противиться ему – значило противиться воле Аллаха. Некоторые элементы этой идеологии совпадали с иранскими и исламскими принципами. Кураническая идея о том, что военные и политические победы доказывают расположение Всевышнего, и иранская идея о харизматической природе царской власти всегда использовалась на Ближнем Востоке. Поэтому Темур приспособил эти идеи к своим целям и свел на нет отдельные недочеты своей завоевательной политики. Таким образом, к концу жизненного пути Великий эмир имел мощнейшую армию в мире, имеющую самую универсальную структуру для той эпохи – эпохи Великих завоеваний.

В общих чертах администрация Темура напоминала властные структуры других государств кочевников, которые были до него и после него. Получив в наследство две хорошо отработанные системы управления – тюрко-монгольскую и арабо-персидскую, – он их скомбинировал и приспособил к своим задачам. Темур использовал письменность и чиновничество оседлых народов для осуществления административных функций в завоеванных странах и над этими чиновниками поставил другую администрацию, организованную согласно тюрко-монгольской традиции и укомплектованную представителями правящего класса улуса Чагатая.

В системе управления Темура основное распределение имело место между оседлым и тюрко-монгольским населением, что достаточно ясно прослеживается в исторических источниках. Доказательством тому является перечень должностей для его тюрко-монгольских сторонников. Как и в других государствах кочевников, военные дела, почетные обязанности при дворе и управление делами улуса возлагались на тюркские группы, а чиновники из оседлого населения управляли финансами, собирали налоги и занимались местным управлением. В администрации было два центральных дивана: диван-и-ала, в котором работали персидские чиновники, и чагатайский диван, или диван-и-бузуг. Эти диваны не были параллельными учреждениями.

Первый был административным, с широкими полномочиями, а второй, очевидно, функционировал главным образом как трибунал для чагатайских эмиров.

В правительстве Темура, как у большинства кочевых династий, не было четкого разграничения между гражданскими и военными делами, и нельзя связывать персидских чиновников только с гражданским, а тюрко-монгольских – только с военным управлением. Трудно определить сферу тех и других, и есть сведения о персах и чагатайцах, которые занимались разными вопросами. Почти во всех землях, присоединенных к империи Темура, персидский язык был основным канцелярским и языком литературы и культуры.

Отсутствие разграничения между оседлыми жителями и чагатайцами в администрации частично объясняется близким знакомством чагатайцев с культурой оседлых народов. Включение чагатайских эмиров в «оседлую», в частности персидскую, культуру еще до завоеваний Темура ясно прослеживается в истории. Племена улуса частично зависели от налогов, которые они собирали с оседлых подданных, а тюрко-монгольские эмиры улуса тесно контактировали с оседлой «уламой», членов которой они использовали как посредников во внутренних и внешних спорах. Более того, некоторые эмиры Темура сами были поклонниками персидской культуры. Один из первых и влиятельных сподвижников Хаджи-Саиф аль-Дин писал стихи и на персидском и на тюркском, а внук Темура Халил Султан изучал поэзию вместе с персидским поэтом Исмат-Аллах-Бухари. Одним словом, Темуру и его соратникам были понятны нужды и обычаи оседлых подданных. Административная система оседлых народов была знакома им, поэтому они могли контролировать основные аспекты гражданского и даже финансового управления. Персидская графика была нужна им в первую очередь как техническое средство управления, которое требовало специфических навыков в письме и счете.

Тесная связь персидского и чагатайского персонала заметна в диван-и-ала, т. е. в персидском диване, в делах которого прекрасно разбирались чагатайские эмиры. В источниках упоминаются эмиры из диван-и-ала, которые явно были чагатайцами.

Сбор налогов, главная забота диван-и-ала, является хорошей иллюстрацией того, как эти задачи распределились между чагатайским и персидским персоналом. Первым налогом, который брался с завоеванного города, был денежный выкуп, или «мал-и-аман». Обычно высокопоставленные эмиры-чагатайцы занимались этим сами, а в некоторых случаях они работали вместе с двумя-тремя высшими чиновниками дивана. Вторым источником дохода от покоренных городов была городская казна. Считать и регистрировать эти богатства было обязанностью персидских писцов из диван-и-ала. Сбором обычных налогов в провинциях империи Темура также занимались и чагатайцы, и оседлое чиновничество, хотя они делали это раздельно.

После сбора налогов самой важной обязанностью оседлых чиновников был надзор за местными диванами в провинциях, и этим также занимались персы совместно с чагатайскими эмирами. Неясно, были ли это регулярные инспекции, но доподлинно известно, что в Керман такие группы периодически наезжали. Их посылал центральный диван, и в каждую группу входили один чагатайский эмир и один персидский чиновник. Группы, проверяющие особые дела, часто включали в себя эмиров и писцов. Например, в 1399 г., когда Темур узнал о неподобающем поведении Мироншаха, он отправил одного эмира и одного писца разобраться в этом. Когда же Великий эмир узнал о том, что в Азербайджане конницей Мироншаха было раздавлено 40 тыс. мальчиков, Темур физически жестоко и публично наказал его. Что касается Пира Мухаммада, который, являясь губернатором Фарса, не выполнил приказ о выступлении в поход, в это дело вмешались соратник Темура Аллахдад и видный персидский чиновник Музаффар аль-Дин Натанзи.

Историки повествуют, что когда Умаршайх растратил целевые деньги, предназначенные для благоустройства Герата, перс-финансист, не побоявшись гнева Темура, доложил обо всем властителю, за что Умаршайх в наказание был отправлен правителем Андижана.

В отдельных случаях, иногда особо важных в финансовом отношении, разбором занимались только персидские писцы. Когда Едигу Барлас, правитель Кермана, был уличен в краже, туда были посланы люди из диван-и-ала без эмира. Однако это дело разрешилось в частном порядке: жена Едигу, двоюродная сестра Темура, выплатила похищенную сумму. Итак, при расследовании нарушений персидские чиновники-писцы использовались даже чаще, чем чагатайцы, возможно, в связи с тем, что большая часть нарушений была связана с финансовой стороной.

При распределении должностей и обязанностей обе части правительства Темура рассматривались достаточно демократично. Некоторые должности могли занимать и персы, и эмиры, а другие, хотя и относились к сфере правительства, могли занимать и неправительственные чиновники. Пост визиря или непосредственного руководителя диваном занимали чагатайские эмиры.

Должность даруги, предполагающая командование войсками, обычно принадлежала чагатайской сфере, но иногда Темур назначал персов-писцов или представителей духовенства. Особо выдающиеся писцы назначались военачальниками.

Можно предположить несколько причин тесной связи между персидским и чагатайским кругами. В период почти не прекращавшихся походов было естественным, что все члены правительства в той или иной мере участвовали в свою очередь в военных делах; поскольку армия была самым крупным учреждением при Темуре, неудивительно, что военные служили и в гражданской администрации. Кроме того, чагатайские эмиры, служившие Темуру, хорошо знали менталитет персов и умели находить общий язык с ними, работавшими на них, ну, а персидские чиновники издавна служили тюрко-монгольским правителям. Очевидно, поэтому не было препятствий в сотрудничестве эмиров-чагатайцев с чиновниками-персами.

Таким образом, разделение администрации Темура на две сферы не влекло за собой четкого разделения обязанностей или разобщенности между чагатайскими и персидскими служащими, точно так же наличие различных должностей не ограничивало и не определяло возможности людей в достижении высокого положения. Не многие посты открывали широкую дорогу или обеспечивали определенное место в администрации Темура. Обязанности, связанные с определенной должностью, могли выполнять люди, фактически не занимающие ее. Эмиры, назначенные править городами и районами в империи Темура, ходили в походы вместе с войсками, а приписанные к военным делам зачастую занимались сбором налогов или восстановлением городов.

И все же персидская бюрократия Темура занимала более низкое положение при дворе, особенно что касается власти. Нам даже известно, кто возглавлял персидский диван. Сам Темур большей частью использовал чагатайских эмиров, знакомых с персидской традицией и оседлым образом жизни, с целью ограничения власти и независимости персов. В своей книге о визирях династий Ближнего и Среднего Востока «Дастур аль-вузара» Хондемир пишет, что визири при Темуре имели не много власти, что правители темуриды часто назначали и смещали визирей и назначали на эту должность ограниченных людей. Особенно это справедливо в отношении эпохи Темура. Биографии его визирей в книге Хондемира краткие и неполные по сравнению с биографиями визирей при поздних темуридах.

Есть несколько причин относительно низкого статуса визирей Темура. Отношение Темура и его сподвижников к персам, в котором сочетались фамильярность и презрение, определяло место и роль персидских чиновников при дворе. Термин «таджик-мизан», т. е. «персидского происхождения», служил выражением презрения. Когда представители царского дома недостойно вели себя, как это часто случалось, ответственность возлагалась на персов из их окружения, и влияние этих «низких» людей считалось причиной, например, безумных поступков Мироншаха, или неудачного похода Пир Мухаммада в 1399–1400 гг., или поражения внука Темура Султана Хусейна в Дамаске в 1400–1401 гг. В случаях с Мирон-шахом и Пир Мухаммадом несколько придворных-персов были казнены. Темур, не колеблясь, отменял распоряжения диван-и-ала, к примеру, так было с его решением снизить размер дани, наложенной диваном на правителя Калимира.

Чиновники верховного дивана, который постоянно находился в поле зрения Темура, обладали особенно малой властью. Нет сведений о том, что визири или сахибы дивана влияли на политику Темура в отношении оседлых народов. Руководители дивана, о которых нам известно, упоминаются лишь в связи со сбором дани или подсчетом богатств, взятых из казны покоренных городов.

Руководители провинциальных диванов там, где их не контролировали влиятельные эмиры, видимо, имели больше возможностей для независимости, и у них были значительные источники могущества. Политическая раздробленность Ирана до нашествия Темура обусловила трудности в централизации бюрократии из оседлого населения. Даже редкие сведения указывают на то, что местные чиновники могли обладать значительным влиянием на местах. После завоевания Ирана такая вероятность независимости была, очевидно, предметом озабоченности Темура, и он наложил ряд ограничений на власть этих чиновников. Над ними стоял правитель провинции из чагатайских эмиров, многие из которых занимались и гражданским правлением. Кроме того, в каждом крупном городе был даруга, чаще всего чагатаец, ведавший и гражданскими, и военными делами, иногда он был связан с местными диванами. Хотя высшие лица провинциальных диванов отвечали за финансы, сами они не могли контролировать сбор налогов. Таких сборщиков назначал непосредственно диван-и-ала, и эти люди, видимо, осуществляли контроль за местными диванами. Сборщиками налогов были мухассилы, большей частью из чагатайцев.

Темур следил за недопущением злоупотреблений на местах, особенно в последние годы своего царствования. В 1403–1404 гг. он потребовал дать отчет от улама своего меджлиса и послал священников вместе с чиновниками дивана во все уголки империи расследовать злоупотребления и наказать виновных.

Члены оседлой бюрократии имели большие возможности для поборов, тем более что в их задачи входила эксплуатация местного завоеванного населения, а не его защита. Налогообложение, конфискация и опись местной казны, расследования и наказания злоупотреблений на местах – все это не способствовало любви чиновников Темура к местному населению. И Темур, и его сподвижники поощряли чиновников за увеличение поборов. Описывая покорение Сирии, Ибн Арабшах дает перечень местных бюрократов, которым Темур поручил обирать население. Темур продолжил тюрко-монгольский обычай получать богатые дары от чиновников, что, естественно, способствовало коррупции.

Темур брал на себя роль защитника подданных, когда наказывал чиновников-персов за злоупотребления, делая это прилюдно и всенародно.

В своей завоевательной политике одним из пунктов он ставил задачу устранения опустошительных последствий военных действий, и ее реализация возлагалась на эмиров и войска.

Темур был заинтересован в развитии сельского хозяйства и торговли. Его войска занимались восстановлением городов, строительством новых зданий и сельскохозяйственными работами, а в обязанности даруг и губернаторов вменялось восстановление подведомственных им областей. Темур и его царевичи следили за созданием больших ирригационных каналов в Карабахе, Хорасане, близ Кабула, за строительством ирригационных сооружений на границе Мавераннахра в Шахрухии, Ашбара и Баш-Харма, а также мечетей, дворцов и крепостных стен. Контроль за строительством осуществляли эмиры-чагатайцы, иногда товаги, которые следили за работой своих воинов.

Персидское же чиновничество практически не занималось строительством. Только два писца-перса упомянуты в связи со строительными проектами: Джалал Ислам, чиновник, известный также как военачальник, которому вместе с Шахмаликом поручили отремонтировать мечеть в Ириабе по пути в Индию, и сахиб самаркандского дивана, занимавшийся постройкой мечети во время семилетнего похода Темура, но допустивший ошибку в чертежах, за что и был казнен.

Интересны различия в использовании чиновников-персов Темуром и династиями сельджуков, тюрко-монголов и сафавитов. При вышеназванных династиях визирь или сахиб дивана обычно был влиятельным и могущественным лицом. Многие визири основателей династий – Тогрул Бека у сельджуков, Хулагу у ильханов и Тах-Исмаил у сафавитов – были большими людьми. Эти династии предоставляли власть персидским чиновникам по разным причинам. Сельджуки и монголы, не знакомые с культурой и политикой Ближнего Востока, нанимали чиновников Хорасана и поручали им управлять оседлым населением и договариваться с местными правителями. Желание ильханов продолжать персидско-исламскую традицию монархического правления и обосновать законность власти традициями Ближнего Востока обеспечивало их визирям высокое положение. Ранние ильханы не хотели адаптироваться на Ближнем и Среднем Востоке и основали монархическую власть на базе тюрко-монгольских традиций. Однако они нуждались в опытных администраторах на новых землях и многие сферы в правлении доверяли своим чиновникам-персам, назначая их не только на финансовые должности, но и губернаторами больших провинций.

Сафавиды предоставляли власть персам по другим причинам. Они пришли к власти на территории Среднего Востока и хорошо знали его культуру и обычаи. Поэтому они не очень нуждались в чиновниках из оседлого населения для управления этими землями, что объясняет относительно низкое положение визирей при шахе Исмаиле. Но персы были нужны им для другой цели – ограничить власть племенных вождей, которые командовали большей частью отрядов в армии. Поэтому шах Исмаил назначал на должность вакила – вице-регента по гражданским, религиозным и иногда военным делам – персидских чиновников, а не туркменских эмиров. Политика выдвижения персов в ущерб менее послушным вождям туркменских племен продолжалась и при преемниках шаха Исмаила.

Таким образом, существовало несколько способов использования кочевниками чиновников из оседлого населения: их могли назначать управляющими оседлых территорий, о нуждах и возможностях которых кочевники знали недостаточно; их использовали для строительства или для утверждения новой власти на основе местных обычаев и традиций; наконец, они и административная система, созданная ими, служили противовесом власти племенных вождей.

Темур же нуждался в чиновниках из оседлого населения совсем по иным соображениям. Он довольно хорошо знал покоренные народы, и его люди могли править самостоятельно. Он основывал законность своей власти, скорее, не на традициях Ближнего и Среднего Востока, а на традициях тюрко-монгольской империи, внутри которой он пришел к власти и от которой унаследовал отношение к оседлым народам. Персидское чиновничество не было нужно ему и для уменьшения могущества своих соплеменников, так как он уже имел в распоряжении более эффективные средства для контроля за ними. Поэтому персидским чиновникам отводилась достаточно скромная роль: техническое управление финансами и местными делами. Такое положение давало им мало возможностей для усиления их власти или авторитета. Темур использовал должность и посты в качестве вознаграждения и контроля, дабы усилить свой новый политический порядок, не давая лицам, занимавшим их, добиться независимой власти, которой пользовались их предшественники.

Хорошей иллюстрацией этой политики служит пост эмира как представителя высшей власти. Этот титул был одним из самых высоких, и его занимали лишь выдающиеся люди, но их функции неопределенны и неясны. При помощи этого титула Темур выделял новую чагатайскую элиту и устанавливал в ней иерархию, и в то же время это был инструмент исключительности.

В начале своего правления Темур назначил на посты эмиров нескольких племенных вождей, и в этом, видимо, была попытка завоевать их лояльность.

Темур разделял верховенство над племенем от высших и почетных должностей в улусе Чагатая. Когда он потерпел неудачу склонить на свою сторону племенную знать, то начал планомерно исключать из своей элиты племенных вождей и не давал пост эмира даже своим сподвижникам, если те возглавляли какое-нибудь племя. Эмирами были люди, получившие этот пост благодаря их преданности в службе, а не по причине их знатности.

Однако Темур делал исключение для своего племени, барласов, допуская их к высшей власти, хотя их положение было ниже, чем у членов его семьи и его соратников. Представительство барласов в числе эмиров являлось на редкость постоянным: был один эмир из каждой главной ветви барласов (их было всего пять), и эти эмиры передавали свой титул сыновьям или братьям по наследству. Назначение барласов на этот пост говорит о стратегии Темура возвышать людей своего племени и сохранять, хотя бы формально, его структуру.

Следующим по значимости был пост бахадура, функции которого еще неопределеннее. Темур, видимо, использовал его как предоставление почета второму уровню своей элиты, т. е. для тех, кто ни по рождению, ни по своим заслугам не заслуживал титула эмира. Среди бахадуров было несколько соратников Темура, несколько каучинских эмиров, а также лица неизвестного происхождения, но не было представителей влиятельных племен улуса. Титулы эмир и бахадур служили для оформления и укрепления новой политической системы.

Темур был последователен в распределении должностей, дающих более четкие властные привилегии и функции. Значимость постов определялась количеством и формой власти, которую имели люди, их занимавшие, и любая власть тут же исчезала, как только начинала представлять самую малую опасность верховному властителю. Прежде всего, Темур проводил четкую грань между военной и провинциальной сферами деятельности, он отделял контроль за основными военными силами от управления каким-нибудь регионом.

В предыдущей части рассмотрено распределение власти в армии Темура. Самые крупные отряды в ней возглавляли либо его наследники, либо соратники, либо их родичи. На первый взгляд распределение военных должностей отражает его благосклонность к своим личным друзьям, получавшим самые высокие посты в армии. Назначение на высокие воинские посты людей, в руках которых сконцентрированы большие военные силы, будто бы способствует концентрации власти у отдельных лиц, но как бы ни были почетны должности эмир аль-умара и товачи, они не обеспечивали солидной базы для власти. Люди, занимавшие их, тесно сотрудничали с Темуром и работали под его надзором, их положение не давало им ни войск, ни земель, ни даже, насколько нам известно, определенной власти над частью армии. Выбор на эти два поста соратников и каучинских эмиров является логичным. И те, и другие знали военное дело, а сподвижники имели крепкие, на протяжении ряда лет, личные связи с Темуром. Другим постом, аналогичным вышеупомянутым, был пост мухрдара – хранителя печати, который также занимали его соратники, в основном, члены семьи Эйгу Темира. Этот пост, как и предыдущие, якобы предполагал прочное положение, но, по сути, не давал ни самостоятельности, ни основы для независимой власти.

Должность, которая представляла больше возможностей для получения личной власти, – это даруга, предполагавшая управление территорией на определенной дистанции от верховного властителя. Знаменательно, что ее занимали, как правило, барласы, каучинские эмиры или хорасанцы, что касается двух последних, их назначали правителями мест, удаленных от родных земель, они обладали небольшой властью в армии и контролировали меньшие силы, нежели сподвижники Темура. Однако сподвижники получали редко земли, за исключением племенных территорий, которые передавались им вместе с племенными войсками.

Темур часто менял людей на посту даруги, даже из числа своих сподвижников. Темур назначил Дауда Дуглата даругой Самарканда в 1370 г., но после 1372 г. Самаркандом правили другие люди, причем, когда Темур уходил в поход, он назначал нового даругу. Шейх Али Бахадур стал даругой Хорезма в 1379–1380 гг., но на короткое время, и есть сведения, что затем Хорезмом правил протеже Темура Тохтамыш. Столь частая смена лиц на посту даруги не давала времени для того, чтобы прибрать к рукам достаточно власти и богатств в подотчетных регионах. Административная политика Темура отличалась от политики других тюрко-монгольских стран, где пост даруги часто занимали высшие представители знати. Похоже, что в конце жизни он отказался от этой политики, так как в 1403–1404 гг. назначил несколько личных друзей или их наследников на пост даруги.

В империи Темура не было такого слоя, в чьих руках находились бы и земли и войска. Используя метод контролирования и вознаграждения представителей правящего класса, сама структура должностей предотвращала возможную опасность для Темура. Среди сподвижников и соплеменников, личных сторонников и конечно же родичей распределялись самые большие воинские отряды и высокие посты – эмир аль-умара, мухрдар, товачи. Однако, награждая своих соратников, Темур старался ограничить их возможности в получении независимости, не допуская их к должностям, предполагавшим власть над большими территориями империи.

Следует рассмотреть еще один аспект в административной деятельности Темура – служебные перемещения или переход должности от одного лица к другому. При той новой и не во всем упорядоченной системе вызывает удивление, до какой степени разнообразные атрибуты власти сохраняли наследственную структуру. Командование войсками, посты эмира и бахадура, должности мухрдара, эмир аль-умара и часто товачи – все это сосредоточивалось в пределах одной и той же семьи. Переход по наследству войск и должностей был распространен у тюрко-монгольских правителей, например, при великих тюрко-монгольских ханах и в Китае под владычеством монголов. Нам остается лишь выяснить, почему Темур сохранил такую же практику.

Наследование должностей можно считать как ограничение власти верховного властителя, поскольку это не позволяло ему выбирать высших чиновников и уменьшало количество должностей, которыми он мог манипулировать. Однако для Темура такая система, вероятно, имела много преимуществ. Потратив значительные силы на то, чтобы отобрать власть у племенных вождей и распределить ее среди своих сторонников и соплеменников, Темур не был заинтересован в сохранении свободного доступа к атрибутам власти и авторитета. Переход по наследству должностей и войск служил укреплению групп, к которым он благоволил, и недопущению к ним людей, которых он лишил власти. Это также способствовало сохранению разделения между представителями военной и региональной властей.

Кроме того, наследственные права на должности не означали утрату контроля над ними. В отсутствие правила приоритета ближайших родственников всегда имелось несколько вероятных кандидатов на любой пост, т. е. должности могли передаваться не только сыновьям, но и более дальним родственникам. И зачастую это решал сам Темур. Когда, например, в 1383–1384 гг. умер Чеку Барлас, Темур отдал его пост сыну покойного – Джаханшаху. После смерти Эйгу Темира в 1391 г. Темур оказал честь нескольким его родственникам, но в первую очередь Шахмалику, которому доверил пост мухрдара.

Пост даруги реже переходил по наследству, чем остальные. Единственными даругами, передававшими свое место наследникам, были барлаские эмиры, это могло быть связано с традицией совместного правления, о чем речь шла выше. Города Балх и Бухара, управляемые эмирами-барласами, оставались до конца жизни Темура в руках одних и тех же семейств.

Что касается земли, то владение ею ограничивалось только соплеменниками Темура, которые жили в основном в центре империи. В провинциях, где население было меньше связано с Темуром и где было больше возможностей обрести независимую власть, землевладение не сосредоточивалось в одной семье. Если наследование должностей могло представить собой угрозу для верховного правителя, оно не разрешалось. Одним словом, такая система была выгодна властителю.

Управление империей было нелегким делом, но еще труднее было для суверена сохранить свою личную власть. Территории улуса Чагатай и завоеванные земли Ирана издавна не имели центрального руководства, а их политические системы были рыхлые, власть осуществляли племена в улусе и местные династии в Иране. Все это надо было заменить централизованным правлением, сосредоточением в руках суверена. Создавая свою администрацию, Темур использовал имеющиеся традиции – тюрко-монгольскую систему и исламскую чиновничью систему покоренных стран. Из этих элементов Темур создал правительство, служившее его целям. Активную и размытую политическую систему он заменил более послушной, пригодной как нельзя лучше для подавления независимых источников и политической активности, которая могла возникнуть вокруг них.

Чтобы понять логику администрации Темура, надо уяснить не только ее структуру, но и то, как он ею пользовался. Он использовал текучесть своей администрации для усиления личной власти, это была система, которой легко манипулировать, чтобы контролировать подчиненных. Если рассматривать ее под таким углом зрением, то система правления Темура является абсолютно логичной и последовательной.

Темуру могло угрожать не только появление отдельных центров власти, но и продолжение политической активности, которая имела место до его прихода к власти. Его манипулирование титулами и постами с целью появления политической активности особенно ясно видно на примере назначения на пост эмира. Не предоставляя его тем, кто правил племенами, даже тем, кто были его личными сподвижниками, он отказывал, таким образом, племенам в высоком положении внутри своего нового порядка и еще больше ослаблял этот источник независимой политики. Так как главенство в племени не давало ни военной власти, ни большого престижа, за это место не стоило и бороться. Поскольку борьба за власть над племенем, прежде всего, была главным фактором политической жизни в улусе, его устранение способствовало созданию спокойной политической системы, нужной Темуру для сохранения своей власти. Темур продолжил традиционное распределение титулов и должностей частично потому, что это служило упрочению нового порядка. Он мог влиять на выбор кандидатов, поэтому наследственные посты не были базой для усиления власти или центром продолжения политической активности.

Перед нами система, основанная не на четком разграничении функций, а на тщательном разделении и ограничении властных полномочий. Если старые традиции были ему выгодны, он их сохранял, но если они могли стать угрозой его положению, он от них отказывался. Хотя персидские чиновники и при нем исполняли свои традиционные функции, роль их теперь была неопределенной. Он оставил многие должности наследственными и назначал своих людей на самые ключевые посты, однако по главным направлениям он отошел от этой практики, почти преграждая своим сторонникам доступ к должности даруга и очень часто меняя людей на этом посту.

До конца жизни Темура его администрация работала исправно. Недостаточно четкая структура лишала подчиненных определенных властных полномочий и позволяла ему вмешиваться в их дела. В то же время систематическое распределение должностей не допускало появления независимой политики как источника возможной опасности для верховного властителя.

В апокрифической автобиографии Темура есть строки, повествующие о том, что в возрасте шестнадцати лет он уже знал, что «…мир – это золотой сундук, полный змей и скорпионов», и, очевидно, этой сентенцией он зачастую руководствовался на дипломатическом поприще.

Еще до восхождения на высшую ступень власти, его неустанной заботой являлось поддержание тесных сношений, за развитием которых проследить очень трудно, с племенными вождями и соседними владетелями, правившими Моголистаном, Гератом, сербадарской «республикой», и, разумеется, со многими другими. Единственная дипломатическая миссия того периода, о которой мы располагаем мало-мальскими сведениями, – это посольство, направленное им в столицу Хорасана весной 1367 г. и возглавленное одним из его родственников, человеком верным, а именно эмиром Чакубарласом.

Избрание Темура в 1370 г. не только не положило конец этой деятельности, но и существенно ее активизировало. В указанном году – возможно, и раньше – он вновь имел контакты с сербадарами и, как свидетельствует Хафизи Абру, послал им подарки; его же эмиссары оказались достаточно убедительными для того, чтобы «республика» не замедлила примкнуть к Темуру. Переговоры с Гератом происходили все чаще; в документах они датируются 1372 г., однако могли иметь место и ранее.

Одним из козырей в руках правящих семей средневекового Запада было заключение политических браков, приносивших им новые землевладения или, за неимением таковых, союзников. На Востоке, где женщины, за редким исключением, самодержавными правительницами не бывали, произвольно распоряжаться улусами они не могли, но были властны укрепить союз; увы, опыт свидетельствовал, что поставленная на них карта слишком часто бывала бита. То, что Хусейн и Темур были шуринами, естественно, их союзнические отношения упрочило, но не спасло от разрыва, который в конце концов произошел. Вместе с тем войти в семью, стоявшую на ступеньку-другую выше семейства собственного, являлось делом почетным; вот почему Темур любил титуловать себя «царским зятем». Начиная с первых лет христианской эры, вся китайская иностранная политика вращалась вокруг обмена женщинами между императорским двором и родоплеменными вождями «северных варваров», и последние к этому заметно привыкли. Разумеется, Великий эмир тоже попробовал создать сеть союзов на основе перекрестных династических браков, однако результат оказался малоубедительным. В 1378 г. он высказал гератскому малику пожелание укрепить их старинную дружбу посредством брака. Тогда сына малика женился на Темуровой племяннице, что, тем не менее, не помешало разразиться конфликту всего через несколько месяцев. Красавица Хан-заде, став снохой владетеля Самарканда, тоже спасла Ургенч весьма ненадолго.

С объединением в единое государство огромных территорий Темур стремился к установлению как внутри своей империи, так и за ее пределами тесных экономических контактов. С этой целью Темур прежде всего восстановил и обезопасил караванные дороги Великого Шелкового пути, что сделало возможным увеличить приток товара и капитала в Мавераннахр. Следуя основными направлениями Великого Шелкового пути – семиреченскому, ферганскому и каратегинскому, – купцы не только везли товары, но и сообщали о состоянии экономики в других государствах, рассказывали о быте, обычаях и верованиях людей, выступая своеобразными распространителями культур различных народов. Несомненно, купцы представляли и разведывательные данные. Обладай и далее континентальная Азия той степенью безопасности и стабильности, которую сумел ей обеспечить Темур к началу XV в., морским путям было бы нелегко (если вообще возможно) выдержать конкуренцию с Великим Шелковым путем и другими караванными артериями.

С усилением влияния государства Темура в Центральной Азии и на западных ее границах связи между странами начали расширяться. Мамлюкское государство в Египте, включавшее в себя Сирию и Хиджаз вместе с мусульманскими святынями, с середины 80-х годов XIV в., при султане Беркуке, обладало мощной силой и служило защитой для сопредельных стран Востока. Взаимоотношения Темура с Беркуком начались еще в 1385 г., и тогда между странами установились официальные отношения. С 1386 по 1405 г. Темур более 20 раз обменивался письмами и посольствами с египетскими султанами Беркуком, затем с Фараджем, а также с их наместниками в Сирии.

Отношения между Темуром и Беркуком не складывались: Беркук в союзе с Баязедом и предводителями туркменских эмиратов объединился против Темура. Однако внезапная смерть Беркука в 1399 г. сделала султаном Египта и Сирии его сына Ан-Насир Фараджа, но тот следовал по отношению к дипломатическим миссиям Темура политике своего отца, что привело в 1400 г. к военным действиям, в результате которых пострадали города и население. И только в 1403 г. отношения между Темуром и Фараджем немного наладились, о чем свидетельствуют хроники об обмене посланиями и посольствами между двумя правителями: мир был подписан, и султан Египта признал верховную власть Темура. Очевидно, Темур не ставил перед собой цели завоевать Египет, но стремился заручиться поддержкой султана Египта против своих соперников. Так или иначе, Темур добился своего.

С Китаем и Индией у Амира Темура были весьма активные дипломатические отношения. В истории дипломатических отношений Темура с Китаем можно выделить два периода.

Первый из этих периодов начинается с 1384 г., когда устанавливались дипломатические отношения между Темуром и китайским императором Чжу-Юань Чжань (1360–1398 гг.). С 1387 по 1397 г. Темур отправил в Китай шесть посольств. Однако ухудшению отношений между государствами был виной сам китайский император, назвав в одном из посланий Темура сыном, что означало признание Темура, самого могущественного правителя Востока, своим вассалом.

С 1397 г. начинается второй этап между государством Темура и Китаем, который характеризуется ухудшением дипломатических отношений, о чем свидетельствует отсутствие каких-либо данных об обмене дипломатическими миссиями и торговыми караванами.

К началу 1405 г. 200-тысячная армия Темура была готова к походу на Китай, но его смерть спасла Китай от разрушения.

Постоянное дипломатическое представительство короля Испании Генриха III находилось при дворе Амира Темура. Как мы ранее отмечали, его возглавлял Руи Гонсалес де Клавихо, который написал «Дневник путешествия в Самарканд ко двору Темура», и там приводятся любопытные данные, свидетельствующие об оживленных международных дипломатических отношениях государства Амира Темура с сопредельными государствами и западными странами.

Решению Темура начать борьбу с османами, помимо отказа Баязеда выполнить его требования, способствовали также призывы о помощи со стороны государств Запада. В предстоящем столкновении с турками Темур, по-видимому, намеревался сочетать свои действия на суше с действиями итальянцев и греков на море. Вот почему содействие Трапезунда и Константинополя, где еще были военные суда, казалось Темуру необходимым для достижения его целей. Вероятно, этими же мотивами руководствовался Темур, отправляя посольства с подарками и письмами в Геную и Венецию, которые в то время обладали солидными морскими силами.

До нас дошло письмо Амира Темура к Иоанну Палеологу, наместнику византийского императора в Константинополе. Это письмо, подлинность которого не вызывает сомнения, было составлено на персидском языке, но сохранилось в несколько искаженном итальянском переводе. Доставленное из Константинополя в Венецию знатным венецианцем, оно было опубликовано в 1793 г. итальянским историком Муратори.

Из письма следует, что Темур, уже выступивший против Баязеда, требовал от императора Трапезунда, где находились послы Темура, морских подкреплений в количестве 20 кораблей. Далее говорилось, что Темур в переговорах с Баязедом (посредниками были католические миссионеры) требовал от него возмещения нанесенного Византии ущерба и возвращения отнятых у нее областей. От наместника византийского императора Темур требовал выполнения договора, который, судя по письму, состоял в том, что наместник должен с 20 кораблями прибыть в Трапезунд. Однако после Анкарской битвы, на полвека отсрочившей падение Византии, трапезундский император Мануил не выполнил договора и открыто помогал разбитым туркам, а у Темура не было флота, чтобы наказать Мануила.

Во время пребывания в Малой Азии Темур вступил в дипломатическую переписку с отдаленными государствами Западной Европы, в частности с Францией и Англией. Эта переписка свидетельствует, что у европейцев и у Темура оказался один общий враг – могущественная Османская империя.

Об обмене официальными посольствами между Темуром и французским королем Карлом VI у нас сведений нет, а сохранившаяся в архиве Франции дипломатическая переписка между ними относится ко времени после Анкарской битвы. Однако из оригинала письма Темура Карлу VI можно заключить, что и до этого письма между ними велась переписка. Их послания передавались католическими монахами, за спиной которых стояла Римская курия.

Из этой переписки видно, что предложения французского короля не были отвергнуты Темуром и что Карл VI встретил со стороны Великого эмира поддержку в его восточной политике. До нас дошло только одно послание Темура Карлу VI (на персидском языке), подлинность которого не вызывает сомнения уже потому, что в двух местах поставлена печать Темура. Факсимиле письма было издано в Бомбее в 1928 г. в сборнике статей иранского востоковеда Мирзы Мухаммедхана Казвини.

Письмо датировано 1 августа 1402 г. Следовательно, оно было отправлено почти тотчас же после разгрома турок при Анкаре. Однако Темур ни единым словом не обмолвился в этом письме о блестящей победе над османами. Трудно допустить, что Темур не сообщил бы Карлу VI о своей победе над их общим врагом. Этому факту можно дать такое объяснение: по всей вероятности, письмо было заготовлено до анкарского сражения, а датировано и отправлено после этого события. Однако в письме приписано, что «отправленный к Вам монах Иоанн изложит Вам обо всем, что произошло». Вероятно, монаху, католическому архиепископу в Иране, игравшему значительную роль в сношениях Темура с Западной Европой, автору мемуаров о Темуре, было поручено устно доложить о событиях в Малой Азии. Письмо это было написано в необычной для восточных правителей манере. Стиль письма чрезвычайно прост, даже с оттенком небрежности. В нем нет обычных для такого рода писем гиперболических метафор и изысканных выражений. Наконец, в письме ясно выражено желание Темура установить регулярные торговые связи между его государством и Францией.

В Национальной библиотеке в Париже сохранилось еще одно письмо Темура Карлу VI, дошедшее до нас в латинском переводе. В заголовке письма стоит следующая надпись: «Это есть копия или изложение письма достославного повелителя Темур-бея, которое он прислал светлейшему королю Франции, переведенного с персидского на латинский язык». Персидский подлинник письма в архивах Франции обнаружен не был. Это письмо датировано тем же числом, что и первое письмо, т. е. 1 августа 1402 г. В нем уже говорится о победе Темура над Баязедом. Следовательно, оно было написано почти тотчас же после анкарской битвы, вслед за первым письмом.

Второе письмо Темура резко отличается по форме и по содержанию от первого письма. Он обращается к королю Франции в таких выражениях: «Светлейшему и победоноснейшему и другу Всевышнего, благодетельнейшему для мира, победоноснейшему в великих войнах, малику и султану, королю франков и многих других народов привет и мир я возвещаю». Насколько известно, мусульманские правители не жаловали христианским правителям титула «султан». Трудно поверить, что Темур в этом отношении представлял исключение.

К тому же в персидском письме мы этого титула не встречаем.

Далее в письме Темур, приглашая короля Франции верить тому, что ему будет говорить архиепископ Иоанн, делает такую оговорку: «…но не в делах веры». Это совершенно неожиданное ограничение могло прийти на ум монаху, но не Темуру или его министру. В этом письме встречаются противоречащие исторической действительности неточности в указании места и времени отправки письма. Наконец, нельзя не обратить внимание на весьма витиеватый стиль письма и весьма почтительные выражения в адрес французского короля. Все это отсутствует в первом, подлинном письме Темура французскому королю. Напрашивается вывод, что редактором данного латинского письма, по всей вероятности, был указанный монах Иоанн, который стремился вложить в письмо все, что могло бы польстить самолюбию французского короля, укрепить авторитет архиепископа и поднять значение возложенной на него дипломатический миссии. Нам неизвестно, на основании каких данных автор надписи в заголовке указывает, что письмо якобы было переведено с персидского на латинский язык. Не исключена поэтому возможность, что персидского текста вообще не существовало. Письмо могло быть составлено на латинском языке от имени Темура архиепископом Иоанном и привезено им во Францию в 1403 г. В «Повременной записи деяний франков» приведены не лишенные интереса сведения о прибытии посольства архиепископа Иоанна в Париж в 1403 г. В хронике говорится, что, прибыв в Париж, посол Темура в торжественной обстановке изложил цели своего приезда, а именно: 1) известить о победе Темура над Османской империей, о взятии в плен султана; об освобождении христиан, взятых в плен Баязедом, и о намерении Темура предоставить свободу и другим христианам, если таковые найдутся; 2) желание увидеть величие трона Франции и поведать о блеске державы Темура. Далее посол заявил, сообщает летописец, что его посольство предлагает две существующие выгоды для христианской религии: 1) обеспечить свободу торговых отношений для купцов обеих стран и 2) если король и герцоги согласятся, эту свободу торговли закрепить заключением соответствующего соглашения или договора. Представляет известный интерес единственно сохранившееся письмо Карла VI Темуру, датированное 15 июня 1403 г. Более ранние письма, о существовании которых свидетельствует дошедшая до нас переписка, к сожалению, не сохранились. Письмо начинается такими словами: «Карл, Божией милостью, король франков, светлейшему и победоноснейшему государю Темурбею привет и мир». Не вызывает сомнения подлинность письма, так как его копия сохранилась в Национальной библиотеке в Париже. Редактором письма, по всей вероятности, был все тот же архиепископ Иоанн, которому в данном письме уделено очень много внимания, да и по форме оно является подражанием латинской редакции письма Темура. Немало места в письме короля Франции уделено развитию торговых отношений между Францией и государством Темура. Обе стороны были в этом заинтересованы. Из письма короля становится ясным, что подданные Франции имели свободный доступ во владения Темура и широко этим пользовались в своих интересах. Из сохранившейся переписки между Францией и Темуром видно, что речь идет о заключении торгового договора. Есть основание думать, что лишь смерть Темура, наступившая в 1405 г., помешала довести до конца начатое дело. В 1405 г. в Париже был воздвигнут Амиру Темуру памятник с надписью: «Освободителю Европы». Таковы наши сведения о связях государства Темура с Францией. Впервые занимался изучением упомянутой переписки видный французский востоковед начала XIX в. Сильвестр де Саси.

Менее изучены связи Англии с Востоком. Известно, что англичане в Средние века не приняли участия в исследовании Востока, если не считать фантастического путешествия английского рыцаря Джона Мандевиля в XIV в.

Из западноевропейской хроники известно, что Темур и его сын Мироншах вели дипломатическую переписку с Англией. Эта переписка со стороны Англии велась на латинском языке, а со стороны Темура – на персидском. До нас дошли только два послания английского короля Генриха IV (1399–1413 гг.): одно – Мироншаху, другое – Темуру. Подлинность этих посланий не вызывает сомнения, ибо копии этих документов сохранились в архивах Англии. Послание Генриха IV к Мироншаху было издано в Лондоне в 1860 г. в многотомной переписке Генриха IV со своими корреспондентами, а его послание к Темуру – в Лондоне в 1846 г. (подлинник хранится в Британском музее). Указанные послания представляют несомненный интерес, так как они являются дополнительным источником, откуда можно почерпнуть сведения, которых нет в исторической литературе Востока и Запада. Доверенным лицом в сношениях между Темуром и Мироншахом, с одной стороны, и Генрихом IV, с другой, являлся тот же архиепископ Иоанн. Этот представитель Ватикана был не только служителем католической церкви на Востоке, но и ловким дипломатом.

Вспомним, что в рассматриваемый период отношения между Англией и Францией были весьма натянутыми. Заключенное ими в 1396 г. перемирие было вскоре нарушено: в 1404 г. снова возобновились военные действия между Францией и Англией. Следовательно, дипломатическая деятельность архиепископа Иоанна в Англии, сумевшего снискать полное доверие не только французского короля Карла VI, но и английского короля Генриха IV, могла иметь место между 1399 (год вступления на престол Генриха IV) и 1404 гг.

В послании Генриха IV к Мироншаху, которого король именует «Мирасса Амирасса» (т. е. Мирза Мироншах), выражается благодарность короля за неизменно дружественное и благожелательное отношение Мироншаха к католикам и «особенно к лицам духовным и франкам-католикам, даруя им милость и ласку и обеспечивая также безопасность купцам-христианам, как личную, так и в делах, – и равным образом для блага торговых выгод». Далее в письме выражается надежда, что «великий государь, покровитель католической религии… не отступит и впредь от столь благочестивых и счастливых намерений», поскольку, читаем далее в письме, «Ваше Величество по своему почину, как сообщают, возымело желание войти с нами в дружеское соглашение, во славу Божию, по некоторым вопросам, касающимся государственных дел и установления с этого времени мира, то да соблаговолит Его Величество ведать, что мы горячо желаем, дабы это самое соглашение было заключено от нашего лица и имени вышеназванным архиепископом», к которому король Англии питает полное доверие и который хорошо осведомлен об английских делах. В конце письма сказано следующее: «Словам его (т. е. архиепископа) соблаговолите оказывать полное доверие, как в силу этой нашей просьбы, так и в силу занимаемого им высокого положения; соблаговолите также принять всех его подчиненных и еще нескольких лиц, приставленных к нему с особой целью, описав нам с достоверностью, чтобы и мы с нашей стороны что-либо сделали, буде ваша милость того пожелает». Рассматриваемое послание было написано в Гертфорде в феврале месяце, но год не указан. Как можно усмотреть из доступных нам материалов, послание это могло быть составлено в 1401 г. У нас нет сведений, дошло ли послание Генриха IV до адресата.

Нам остается еще рассмотреть послание Генриха IV Темуру. Послание Темура Генриху IV в архивах не найдено; однако о нем упоминается в ответном послании английского короля, которое доставил также Иоанн. В начале послания указывается, что неизменно дружественное отношение Темура к английскому королю, о чем тот узнал от архиепископа Иоанна, ничем со стороны короля не заслуженное, высоко оценивается в Англии. В письме выражается за это благодарность. Далее в послании дается согласие на предложение Темура об установлении свободных торговых сношений между подданными Темура и Генриха. В послании мы читаем следующее: «Просим вас от всей души о вашем неизменном и впредь благоволении к нам и к нашим подданным и о том, чтобы наши купцы могли бы прибывать в ваши владения при вашей личной благосклонности к ним, поскольку и нам угодно, чтобы и ваши купцы могли прибывать в наши владения». В послании выражается «чувство большого облегчения и большой радости» по поводу «значительной победы» Темура над общим врагом – турецким султаном Баязедом.

В послании указывается, что архиепископ Иоанн, к которому автор письма отнесся «не столько с благоволением, сколько дружественно», должен не только передать Темуру данное послание короля, но и на словах поведать Темуру о его «делах и деяниях, поскольку ему (т. е. архиепископу Иоанну) подробнейшим образом сообщены наши соображения». Король просит «отнестись с полным доверием к тому, что поручено ему сообщить вашему высочеству от нашего имени». Из послания видно, что архиепископ Иоанн, прежде чем посетить Англию, был во Франции по поручению Мироншаха, «по случаю мира и объединения» (так указано в послании) и вернулся обратно к Темуру. Подробности этой поездки нам неизвестны. Другим доверенным лицом Темура был монах из ордена доминиканцев Франциск, имя которого встречается в письмах Темура наместнику византийского императора (Франческо), в двух письмах Темура к французскому королю Карлу VI и в письме Генриха IV. Этот монах доставлял Темуру сведения о Западе и выполнял его дипломатические поручения.

Сохранившийся латинский текст послания Генриха IV к Темуру не дает сведений о месте и времени его составления. Но, поскольку в послании речь идет о поражении, нанесенном Темуром турецкому султану Баязеду при Анкаре, данное послание могло быть написано в конце 1402 или в начале 1403 г.

По форме и по содержанию письмо английского короля Темуру весьма близко к латинским посланиям Темура французскому королю Карлу VI. Отсюда можно предположить, что редактором и этого послания был архиепископ Иоанн. У нас нет сведений, было ли послание короля Англии вручено Темуру. Поскольку ответные послания королей Англии и Франции к Темуру датированы 1403 г., то они могли быть вручены ему до его возвращения в Самарканд осенью 1404 г. У нас нет также оснований полагать, что передатчик письма архиепископ Иоанн был в Центральной Азии и в столице Темура, Самарканде.

Приведенные факты свидетельствуют, что стремление к развитию торгово-посольских связей между государствами было основной частью политики государства Темура в международных отношениях.

С Амиром Темуром связан расцвет культуры средневековой Азии – «Темуридский ренессанс». На фронтоне портала Ак-Сарая в Кеше Великий эмир велел выложить керамическими плитками слова: «Если сомневаешься в нашем величии, – посмотри на наши сооружения».

В начале своей победоносной карьеры Темур был особенно расположен к городу Кеш и сделал его духовным и культурным центром среднеазиатского мира, поэтому этот город и получил титул «куббатуль ильм валь адаб» (купол науки и морали); профессора знаменитых высших школ Хорезма, ученые Бухары и Ферганы должны были поселиться в его стенах, и Темур имел намерение объявить его своею резиденцией. В Кеше он построил прекрасный дворец Ак-Сарай. Этот дворец, строившийся более двенадцати лет, был произведением исключительно персидских архитекторов, которые остались верны национальному вкусу, и на верху главного фронтона поместили герб солнца и льва и украсили жилище туранского завоевателя эмблемою иранских властителей.

С течением времени Самарканд своим более удобным положением отнял преимущества Кеша и сделался настоящей столицей империи, и скоро, благодаря своей уникальной архитектуре, вышел на уровень великолепных столиц мира.

Весьма любопытна история этого города.

В IV в. до н. э. Александр Македонский вел свою армию на покорение Согдианы.

Город Мараканда (согласно источникам, так назывался Самарканд) – важнейший торговый центр в Согдиане – оказывал упорное сопротивление грекам, и во время последнего штурма войска Александра разрушили большую его часть.

Именно во время пребывания Александра Македонского в Мараканде был запятнан его образ героя-победителя: по случаю победы был устроен праздник, на котором, опьянев от вина и гнева, Александр ударом копья убил своего друга детства Клитуса. Очевидно, так было угодно Провидению.

Александру Македонскому понадобилось два года битв, походов и кровопролития, чтобы сломить сопротивление Согдианы.

После смерти Александра Мараканда перешла под власть его генерала Селевка и его наследников. В 256 г. до н. э. губернатор Диодот взбунтовался и основал Греко-бактрийское царство, в которое вошла и Мараканда. Век спустя городом овладел парфянский царь Митридат I.

В I в. здесь появился народ, происхождение которого окутано тайной, и известно лишь, что он родственник тюрков. Речь идет о кушанах. Из Кабула, ставшего их столицей, они создали огромную империю, которая охватывала северную часть Индии и большую часть Центральной Азии, где располагался и Самарканд.

В течение пятнадцати столетий происходил беспрецедентный культурный расцвет города. Самарканд был одним из тех блестящих центров, где в чудесном синтезе сливались дух и искусство греков, индусов, согдианцев и бактрийцев.

Кушанская империя пала под ударами новых соседей – сассанидов Ирана. Но и те недолго владели Центральной Азией, потому что, вытеснив кушанов, они вошли в контакт с варварами.

К 426 г. эфталиты, народ тюркского происхождения, вторглись в Согдиану и взяли Самарканд. Через 150 лет их сменили другие тюркские племена, пришедшие из районов Алтая, и властвовали здесь до прихода арабов. Эти западные тюрки оказались важным фактором цивилизации, обеспечив безопасность и религиозную терпимость в данной части Центральной Азии, властителями которой они были два столетия.

Их просвещенность способствовала исключительной активности согдианских вассалов. В Самарканде построили четыре монументальных выхода в виде ворот, ведущих на крупные трансазиатские пути, и торговцы воспользовались этим, чтобы добраться до Китая. Согдианский язык, алфавит которого имеет арамейское происхождение, стал международным языком торговой Азии. Следы, оставленные ими, включают: разные деревянные предметы, изображающие виноград, посуду из золота и серебра, части кольчуг, ткани, благовония и стеклянные сосуды изящной формы, которые пользовались спросом по всей Азии.

Китай благосклонно принял этих отважных торговцев, которые назывались «люди из страны Кан», или «самокийцы». Они научили китайцев делать и пить виноградное вино, посадили вишневые деревья своей страны в личном саду императора и выполнили сенсационный для того времени заказ – трон из радужного стекла. Взамен согдианцы покупали у китайцев шелк и перепродавали его персам и византийцам.

В то время Самарканд насчитывал двенадцать тысяч домов, расположенных внутри периметра большой стены, в том числе храмы, посвященные различным культам: в Согдиане были разрешены все религии. Проповедники Будды, Мани, Нестора и Зороастра шли по дорогам Азии, распространяя духовный свет. Грациозные танцовщицы из Самарканда украшали дворы царей.

Весь VIII в. прошел в Самарканде под знаком арабского завоевания и умиротворения в Согдиане, которую новые властители назвали Мавераннахр, т. е. «страна за рекой». Китай, переживавший трудный период экспансии, начинал считать тюркских принцев вассалами, но армия, посланная для защиты от арабов, вела себя настолько беззаконно, что население скоро перешло на другую сторону.

После тридцати лет конфликтов, споров и предательств произошло решающее столкновение недалеко от Самарканда, в 751 г. Это был один из тех решающих дней, которые определяют судьбы народов на века вперед. Столкнулись две сверхдержавы того времени: авангард молодой и воинственной империи арабов и передовые силы древней громоздкой Китайской империи.

Китайская армия и ее славный командующий Као-Сьен-Че были раздавлены арабскими войсками под командованием Зияд-ибн-Салиха, усиленными тюрко-согдианскими отрядами. Наступление китайцев окончательно захлебнулось под Самаркандом, но арабы, несмотря на победу, так и не смогли продвинуться дальше на восток.

Самарканд вновь стал золотыми воротами между Западной и Восточной частями Азии, то запертыми, то открытыми живительным ветрам торговли и цивилизации. Неожиданным результатом победы арабов было появление в Самарканде тысяч пленных китайцев, среди которых оказались мастера по изготовлению бумаги.

Местные жители научились у них этому методу и скоро стали поставщиками товара, пользовавшегося большим спросом во всех мусульманских странах. Бумага из Самарканда пришла на смену папирусу, была воспета поэтами и ценилась на вес золота.

В первые годы арабской оккупации произошли многочисленные восстания, после чего аббасидский халиф казнил Абу Муслима, тюркского героя из Хорезма, который когда-то помог ему взойти на трон «предводителя верующих». Это был один из самых смутных периодов в истории Самарканда.

За черными знаменами аббасидов, которые развевались над жертвами репрессий, появились белые штандарты тюрков, которые, в свою очередь, ознаменовали истребление угнетателей. Армия халифа потерпела поражение, но тут на сцене появилась любопытная личность – Аль-Муканна – «крылатый пророк», который показывался на людях только в маске из золота. Со своими сторонниками, называвшимися «белые туники», по цвету одежды, он два года управлял Самаркандом с помощью террора.

Затем под властью далеких багдадских халифов, их губернаторов, которые с течением времени стали независимыми (саманиды), Самарканд снова стал процветающим городом, мировым торговым центром, перевалочной базой на Великом Шелковом пути, одним из сокровищ ислама, который в конечном счете стал его религией.

Самарканд продавал свои товары по всему миру: арбузы, пересыпанные снегом и перевозимые в свинцовых ящиках; вышитые серебром ткани, кубки и вазы, отделанные медью; знаменитый бархат; седла, украшенные подвесками из драгоценных металлов, и бумага.

В первой половине XIII в. этот город, одно из владений могущественного султана Хорезма шаха Мухаммада, находился на краю пропасти. С каждым победным походом воины Чингисхана все ближе подходили к воротам мусульманской Центральной Азии. Шах своими действиями провоцировал их, и, в конце концов, в 1220 г. тюрко-монгольский ураган опустошил цветущий город. Под неоднократными штурмами всадников, облаченных в кожу и железо, рухнули стены и замечательный акведук из свинца, питавший город водой, сгорела дотла мечеть, а перепуганные жители явились мишенью для стрел.

После смерти Чингисхана Самарканд стал собственностью его сына Чагатая и его потомков. Для опустошенного города это был долгий период почти полного забвения. Об этом пишет Марко Поло в своем «Описании мира», сообщая, что имеющаяся там христианская церковь, потерявшая свою центральную колонну, украденную мусульманами, держится только благодаря ангелам.

В царствование Святого Людовика Самарканд посетил Семпад, коннетабль царя Армении; он описал свое путешествие в письме, которое прочитал своим вассалам король Франции, затем сам царь Гайтон, попытавшийся изменить ход истории, призывая своих союзников монголов объединиться с рыцарями и уничтожить мусульманскую державу. Христиане, как известно, ответили отказом.

К середине XIV в. великий марокканский путешественник Ибн Баттута посетил Самарканд и описал раненый, но выздоравливающий город. Он писал, что «это – один из самых больших и красивых городов мира», но «его дворцы и памятники, пропорции которых свидетельствуют о возвышении духа жителей, большей частью разрушены так же, как и многие жилые кварталы. В городе нет ни стен, ни ворот, зато для полива садов установлены гидравлические машины. Тенистые берега реки застроены чайными, и много скамеек для отдыха людей, которые приходят туда вечером». Ибн Баттута присутствовал при свержении царствующего хана его двоюродным братом и при параде победившего войска численностью в 90 тыс. всадников в кирасах, на конях, покрытых кольчугами.

Всего лишь тридцать лет отделяют визит Ибн Баттута от торжественного вступления Темура в свою новую столицу, куда впоследствии стекались со всего мира по велению Великого эмира зодчие, художники, поэты, мастеровой люд…

Из содружества местных и пришлых мастеров уже в конце XIV в. складывается единая художественная школа. В стремлении к синтезу искусств (исключая скульптуру) создавались лучшие творения эпохи. Из таковых в наши дни в Самарканде сохранились три архитектурных ансамбля: большая мечеть, называемая Биби-Ханум, Гур Эмир – мечеть, ставшая мавзолеем темуридов, и Шах-и Зинда – мемориальный архитектурный ансамбль с великолепным орнаментом.

Темур играл активную роль в этих работах. Согласно историческим сведениям, он несколько раз приказывал сносить части этих сооружений, считая их непропорциональными, и строить новые по его личным указаниям. Он проявил в этом деле замечательные способности: безошибочно выбирал лучший проект из многих предложенных, со знанием дела обсуждал планы, предлагал оригинальные решения, организовывал строительные работы, иногда сам руководил ими, доверял талантливым людям, независимо от их происхождения. Рядом с Темуром, покорителем и разрушителем городов, уживался Темур – строитель прекрасных архитектурных памятников, школ, садов и каналов.

В отделке мавзолея Гур Эмир, мечети Биби-Ханум, ряда блестящих мавзолеев в комплексе Шах-и Зинда помимо облицовок были использованы настенные росписи в интерьерах, элементы из папье-маше с золочеными рельефами и прорезями в виде медальонов и цветов на синем фоне, создающие эффект художественных тканей. Великолепие и прелесть Самарканда заключались во внешней, загородной части, именно в садах, простиравшихся на два-три километра и щеголявших множеством увеселительных замков и дворцов. На востоке поднимался летний дворец Баг-и Дилкуш (Сад, восхищающий сердце) – увеселительное место, соединенное с городом красивой аллеей, а широкий, высокий, выложенный голубыми и золотистыми кирпичами портал этого дворца издали ослеплял блеском. Первый, или передний, двор был занят ханской гвардией в богатом вооружении, во втором дворе посетителя неожиданно поражали выстроенные в ряд шесть слонов с башенками, пестревшими разноцветными флагами, и только в третьем, самом внутреннем дворе здания, Темур обыкновенно давал аудиенции, сидя на ковре, расшитом шелками. Внутри этих дворов находились бассейны, густо обсаженные деревьями; в бассейнах струи фонтана играли красными и золотыми шариками.

В южной, загородной части Самарканда, располагался дворец Баг-и Бихишт (Райский сад), знаменитый как своей архитектурой, так и очаровательным расположением сада. По свидетельству Йезди, он был построен из чисто белого табризского мрамора на искусственном холме, окруженном глубоким рвом и соединенным мостами с парком, на одной стороне которого находился зоологический сад. Темур подарил этот дворец одной из своих внучек, дочери Мироншаха, и, так как он ее особенно любил, то и проводил зачастую именно здесь свои свободные часы. В этой части города находился и Баг-и Чинар (Сад чинар), названный так потому, что в нем были большие и роскошные аллеи в обрамлении чинар. В саду возвышался на искусственном холме выстроенный в форме креста увеселительный замок, снаружи украшенный искусными произведениями сирийского резца, а внутри расписанный альфреско и обставленный роскошной мебелью, как-то: массивными серебряными столами, кроватями и прочими дорогими, сказочно прекрасными вещами. Еще упоминается Баг-и Шимал (Сад ветра) и Баг-и Нав (Новый сад) – дворец квадратной формы, а длина каждого фасада определялась полутора тысячами шагов.

«Зафарнаме», Ибн Арабшах и Хафиз-и Абру свидетельствуют об определенном интересе Темура к рисункам, изображающим людей и животных, что, впрочем, противоречит предписаниям ислама, запрещающим отображать лики.

У Темура была галерея рисунков Мани (этому пророку доисламского периода приписывают самые лучшие рисунки в Центральной Азии), которыми он в часы отдыха любовался. Темур приказал художникам из Багдада и Ирана нарисовать еще более замечательные фрески, чтобы украсить ими стены своих дворцов Баг-и Шимал и Баг-и Дилкуш. Это было время возрождения настенной тематической живописи.

Сюжетная живопись украшала лучшие дворцы Темура в Самарканде. По свидетельству современников, она отражает основные события жизни восточного властителя и его дворца: сражения в Иране, Дешт-и-Кыпчаке и Индии, приемы послов, правителей, ученых, празднества, пиры и пирушки, а также портреты Темура, членов его семьи и окружающей его знати – все то, что казалось главным в жизни общества, основанного на абсолютной власти и авторитете Великого эмира.

Настенная живопись времени темуридов (ХIV—ХV вв.) наряду с миниатюрой той же поры не уступала по широте охвата жизни миниатюрам известных «Больших французских хроник XV в.», но художественная концепция их разная. Живопись темуридов была верна вековым традициям изобразительного искусства Среднего Востока и являла собой синтез приемов отдельных его школ.

Пейзажная живопись возникла в убранстве интерьеров Самарканда около 80-х годов XIV в., после походов Темура и появления значительного числа иноземных мастеров. Известное влияние оказали на нее китайские мастера декоративной живописи.

Следы пейзажной живописи в настенных панно ХIV–XV вв. имеются в росписи ряда самаркандских мавзолеев, в частности, Ширин-Бика-ака, 1385 г.; Биби-Ханум, 1404 г.; Туман-ага, 1405 г. Все они выполнены синей краской по белому ганчу в сочетании с позолотой.

Естественнонаучная живопись, частью аллегорическая, заключала в себе графические, иногда цветные рисунки к сочинениям о животных, растениях и небесных светилах. Интерес к научному познанию диктовал авторам этих рисунков возможно большее приближение к натуре. Вместе с тем уровень средневековой науки предполагал значительную долю домыслов, выражением их была аллегория.

Со временем аллегория теряла свое былое мифологическое и символическое значение, и уже лишенные всякого религиозного знания фигуры входили в архитектурный декор и настенную роспись в качестве распространенных украшений.

В хрониках темуридской эпохи упоминаются оформленные картинами дворцы Темура в Самарканде, Шахруха в Герате, Абу Саида в Исфахане. Сюжетный диапазон их был обширен: портретные изображения государя, его сородичей и сподвижников, сцены дворцовых приемов и пиршеств, походов и сражений, охоты и развлечений.

В послемонгольский период художественный металл возрождается сначала в отдельных местностях, а в пору Темура и темуридов – повсеместно, как общее явление всего Среднего Востока. Наряду с бронзой в качестве материала широко применяется луженая медь. Надписи на арабском языке вытесняются надписями ираноязычными.

Самаркандские мастера по-своему преломляли в творчестве лучшие образцы художественной бронзы и меди всего Переднего Востока. В отдельных школах сохранялись традиции, которые уходили в домонгольское прошлое. Лишь в последней четверти XIV и на протяжении XV в. эта стилевая общность стерла многие различия и утвердила некое единство.

Предметом увлеченности Темура была и литература, в особенности поэзия, большим знатоком и тонким ценителем которой он был. Во второй половине ХIV – первой половине XV вв. в Самарканде, Герате, Балхе трудились и создавали свои бессмертные художественные произведения такие выдающиеся деятели тюркской литературы, авторы превосходных стихотворений и на фарси, как Атоий, Саккокий, Хафиз, Луфти, о которых возвышенно, с пафосом и глубоким уважением говорил в свое время Алишер Навои.

Важно отметить, что при решении важных вопросов Темур сначала советовался с учеными и сведущими людьми, а потом принимал решения. Как правило, Темур лично беседовал с представителями математических и астрономических наук, историками, поэтами, литераторами, лингвистами, а также с известными людьми в области теологии по самым насущным, жизненно важным вопросам созданной им Великой империи.

В этом отношении представляет определенный интерес приведенные Йезди факты созыва и проведения собраний известных в государстве Темура ученых и теологов. Собрав ученых, он сказал: «Люди, знатоки науки и религии, всегда царям в их деяниях оказывали помощь своими советами, а вы мне эту услугу не делаете. Моя цель заключается в том, чтобы вы оказывали содействие в установлении справедливости, в упрочении порядка и спокойствия, чтобы подданные жили в обеспеченности, а страна строилась и развивалась. Вам больше, чем кому-либо известно положение на местах, совершенных и совершаемых злоупотреблениях властью, притеснения властью простых людей, чтобы вы нам сообщали бы обо всем этом и предпринимали меры, обеспечивающие установление шариата и закона, если раньше военные походы на захват других стран занимали нас, теперь мероприятия, направленные на обеспечение спокойствия, составляют главную нашу заботу, прошу вас помочь мне в этом созидательном деле».

При дворе Темура служили мавлоно Абдужаббар Хорезми, мавлоно Шамсутдин Мунши, мавлоно Абдулла Лисон, мавлоно Бадриддин Ахмед, мавлоно Нигманиддин Хорезми, Ходжа Афзал, мавлоно Алаутдин Каши, Джалал Хаки и многие другие. Темур особое внимание обращал на развитие таких отраслей знания, как математика, архитектура, астрономия, литература, история, музыка.

Из светских наук он лучше всего знал историю; слова Хафиз-и Абру о его познаниях по истории тюрков, арабов и персов вполне подтверждаются тем впечатлением, которое, по словам Ибн Арабшаха, вынес из своей беседы с Темуром историк Ибн Халдун. Кроме того, Темур имел определенные познания в медицине и астрономии; среди ученых, привезенных им в Самарканд, были представители и этих наук, в частности, Хусам ад-Дин Ибрахим-шах Керманский – «мессия и Гиппократ своего времени», мавлоно Ахмед – врач и астроном, говоривший Ибн Арабшаху в 1406 г., что произвел астрономические вычисления за 200 лет. Есть, впрочем, данные, свидетельствующие о том, что Темур не признавал астрологии и предпочитал предопределять события по Корану.

Весьма любопытен и своеобразен этикет при дворе Великого эмира, где были синтезированы обычаи и церемонии всех тех земель и династий, на развалинах которых он утвердил свой могущественный трон. Придворный костюм из шелка, бархата и атласа имел арабский или мусульманский покрой, между тем как придворный наряд женщин, в котором главную роль играл шаукеле (высокий головной убор), напоминал староиранохорезмскую моду, именно: ханши носили длинное, падавшее пышными складками красное шелковое платье, отделанное золотыми кружевами; оно плотно охватывало шею, было без рукавов и имело такой длинный шлейф, что его обыкновенно несли часто до пятнадцати женщин. Лицо было под покрывалом, а в путешествии смазывалось белилами для предохранения от пыли и климатических воздействий. На голове они носили шапку из красного сукна, похожую на шлем, усыпанную жемчугами, рубинами и изумрудами, с круглым зубчатым украшением наверху и ниспадавшими длинными перьями. Отдельные перья опускались до самых глаз, придавая при движении особую прелесть лицу. Как женщины при дворе осыпали себя драгоценностями Азии и искусными изделиями ювелиров Мультана, Исфахана, Ганжи, Бурсы и Венеции, так и мужчины демонстрировали не менее ослепительную роскошь в осыпанных драгоценными камнями оружии и поясах.

Двор Темура был необыкновенно блестящ, что свидетельствовало о его богатом содержании.

Походный лагерь Великого эмира состоял из 10–15 тыс. палаток, где размещались не только двор и вельможи, но и прочий люд. Здесь были представители всех городских цехов, открывались богатейшие лавки, ремесленники устраивали свои мастерские, даже были импровизированные горячие ванны. Прежде всего разбивались палатки двора Темура, для чего обыкновенно выбирался центр лагеря, и ему придавалась форма раскрытого веера. Потом уже размещались прочие палатки.

Под этими шатрами устраивались великолепные пиры. Наиболее любимыми кушаньями были: жареное мясо, баранье и лошадиное, плов, как его и теперь приготавливают, мучные блюда с фаршем, торты с фруктами и сладкие сухарики. Лакомым блюдом считалась задняя часть лошади, разрезанная на кусочки и залитая соусом; ее подавали в золотых и серебряных чашах, между тем как другое жаркое, разделенное на куски искусными резальщиками, клали на кожаные скатерти и обносили кругом только после того, как Темур съедал первый кусок. Блюда из рубленого мяса также подавались к обеду. На десерт подавали фрукты. Затем следовала очередь напитков, но без позволения Темура никто не смел пить спиртное ни в гостях, ни дома. Любимыми напитками были вино, буза, сливки с сахаром, кумыс, впрочем, предпочтение отдавалось вину. В начале застолья его разливали кравчие, которые, стоя на коленях, одной рукой подносили кубок на подносе, а другой держали шелковый платок или салфетку, чтобы гость не закапал себе платье. После того, как кубки совершали несколько церемониальных кругов, мало-помалу исчезали чинность, появлялись огромные бокалы для тех, кто желал осушить подобный за здоровье Темура.

Обряд поднесения вина женщинам был гораздо изящнее: один держал золотой кувшин, другой – золотой кубок и поднос. Только после троекратного коленопреклонения они смели приблизиться к женщинам, кравчий должен был обернуть руку салфеткой во избежание малейшего прикосновения к ханским дочерям, но это мелочное правило целомудрия не мешало прекрасному полу при дворе Темура оставлять пиршество в совершенно одурманенном состоянии.

Разумеется, в царствование Темура женщины не могли оказывать влияние на государственные дела, однако иногда им удавалось смягчить гнев Темура против какого-нибудь опального царевича.

Дневниковые записи испанского посла Руи Гонсалеса де Клавихо о свадебных торжествах внуков Великого эмира, состоявшихся в сентябре 1404 г. в Самарканде, дают возможность представить двор Темура во всем его блеске.

Праздник проходил на самой большой поляне в окрестностях Самарканда, называемой Ханский лагерь. Послы с удивлением увидели ряды разноцветных шатров, через которые они шли в сопровождении хозяев по аллеям, предназначенным для гостей и их подарков, затем направились вдоль реки, где стояли самые красивые и богатые шатры. Один из них выделялся роскошью и убранством – это был императорский шатер. Клавихо предположил, что он имел сто шагов в ширину и три боевых копья в высоту. Снаружи он был накрыт шелковой тканью в черную, желтую и белую полоску, а внутри слепило глаза от ярких цветов и золотых вышивок.

Он насчитал тридцать шесть огромных столбов сине-золотистого цвета, связанных пятьюстами позолоченными веревками со множеством крашеных шестов, которые поддерживали весь этот замок из войлока.

На концах самых высоких столбов сверкали медные шары, увенчанные полумесяцем. Пол шатра был устлан красивыми коврами и подушками.

Через один из двух выходов можно было пройти под круглой, просторный, выше человеческого роста, длиной более 300 шагов – навес из шелковой ткани, внутри которого стояли другие шатры, поменьше, богато украшенные и предназначенные для женщин императорской семьи.

Каждый день устраивались долгие трапезы с возлияниями. Послы понемногу богатели, потому что по окончании обедов Темур имел обыкновение раздавать подарки.

Однажды испанцам подарили столики, полностью отлитые из серебра, рулоны ткани и расшитые золотом одежды. Кроме того, они собирали серебряные монеты и золотые пластинки с вкрапленными в середину самоцветами, которые по тюрко-монгольскому обычаю щедро рассыпались над головами гостей.

В один из дней послов пригласили на женскую половину. Невестка Темура, жена его сына Мироншаха, полная белотелая женщина лет сорока, устраивала прием в своем роскошном шатре. Гости поклонились принцессе, которая предложила им сесть напротив нее. Ее окружали женщины из личной свиты; на коврах и небольших возвышениях сидели вельможи и родственники, расположившиеся в углу, музыканты играли на разных инструментах.

Женщины начали с вина и подслащенного кобыльего молока; они пили из золотых чашек, которые им подносили слуги благородного происхождения с соблюдением сложного церемониала. Потом они предложили напитки приглашенным, причем в таких количествах, что некоторые вскоре свалились под стол мертвецки пьяные. В шатре царило безудержное веселье.

В этот момент вошла императрица Каньо и стала предлагать гостям еще вина. Особенно настойчиво она угощала брата Алонсо и Клавихо, но когда последний начал отказываться, ссылаясь на то, что вообще не пьет, она очень удивилась.

За возлияниями последовал обед, состоявший из большого количества мяса и других блюд, которые мужская компания оценила по достоинству; некоторые, особенно те, кто много выпил, закончили тем, что принялись обстреливать друг друга кусками пищи. А дамы нашли это занятие весьма забавным.

Затем испанцы были свидетелями церемонии бракосочетания, во время которой новобрачные девять раз меняли одежды, и их девять раз короновали золотыми диадемами, следуя древнему тюрко-монгольскому обычаю, который означает пожелание счастья будущим монархам. Близкие родственники сыпали им на головы жемчуга, золото и драгоценные камни, и в конце церемонии у их ног образовался сверкающий ковер, к которому не смели прикасаться гости, потому что все, что упало на землю, принадлежало слугам.

Наконец, в один из дней послов препроводили к императорскому шатру, рядом с которым они увидели два новых навеса из шелка, под которыми стояли яркие шатры. Они были предназначены для юных принцев, которые вступали в брак. Вокруг навесов поставили множество зонтов от солнца, а под каждым из них – большой кувшин с вином для гостей.

Перед обедом все послы вошли в шатер поприветствовать принца, который недавно прибыл из Малой Азии, своей вотчины. Это был Пир Мухаммад, сын старшего сына Темура, который проделал столь длинное путешествие, чтобы участвовать в свадьбе своих двоюродных братьев.

К полудню послов и избранных гостей пригласили к Темуру. Когда все расположились на возвышениях и коврах, из-под одного навеса вышла императрица Каньо и направилась к августейшему супругу. Клавихо описывает свое восхищение блестящим кортежем, который предстал взорам собравшихся. Первой шла Каньо, одетая в свободное платье из шелка, расшитого золотом, его шлейф несли пятнадцать придворных дам. Ее лицо, покрытое белилами, казалось маской. Она горделиво несла свою необыкновенную прическу, напоминавшую шлем воина, увенчанный пикой. Это сооружение было сделано из полосок ткани, прошитых золотыми нитями и украшенных гирляндами из жемчужин и драгоценных камней. Надо всем этим возвышалась диадема с тремя огромными рубинами, к ней был прикреплен белый плюмаж, который колыхался при каждом шаге императрицы. Ее иссиня-черные волосы свободно ниспадали на плечи. Рядом с ней шел евнух, который держал в руке белый зонт, защищавший голову госпожи от солнца. Свиту императрицы составляли три десятка дам в великолепных одеяниях. Войдя в шатер, она оставила их и села рядом с Темуром – но немного поодаль. Затем, к удивлению Клавихо, один за другим появились три кортежа, во главе каждого из которых шла женщина, одетая точно так же, как Каньо, а за ней следовало такое же количество придворных дам. Все три принцессы расположились в ряд, но позади императрицы.

Это были три другие жены Темура. Очевидно, одев их одинаково, он тем самым хотел устранить причины вполне естественного женского соперничества. Затем пришли пять женщин – жены его внуков.

Открывая празднество, Темур лично подал кубки с вином тем гостям, которым хотел выразить особое почтение. Один он протянул брату Алонсо, но не предложил вина Клавихо, так как знал от жены, что тот не пьет.

Немного позже состоялся парад боевых слонов, выкрашенных по такому случаю в зеленый цвет. Огромные животные, подробно описанные Клавихо, важно покружась, бросились в погоню за группой всадников, которых они, в конце концов, окружили, закончив впечатляющую скачку.

После парада начался обед. В течение нескольких часов сотни слуг разносили медные подносы с горами вареного мяса, а жареных баранов и лошадей привозили на повозках.

Когда все это невероятное количество пищи было съедено, Темур приказал зажечь множество фонарей из цветного стекла. После обеда принесли кувшины с вином и кумысом, которые быстро опустошались, не минуя и женщин. Поздно ночью уставшие послы удалились спать, а Великий эмир продолжал руководить праздником.

На следующий день, когда послы проснулись, их уже ждал человек от Каньо, чтобы передать им приглашение от госпожи. Близился полдень.

Они вошли под навес, где находились шатры императрицы и ее свиты. Многие знатные люди, включая женщин, пришли засвидетельствовать свое почтение Каньо по случаю браков, заключенных в императорской семье.

Испанцев привели в один из шатров, где по знаку императрицы им подали обед. После обеда два принца крови повели их по другим шатрам показать собранные там сокровища.

Среди шатров выделялся один, похожий на ротонду, очень высокий и просторный, как это принято у тюрко-монголов; он был настолько великолепен, что Клавихо посвятил ему несколько страниц. Шатер был накрыт многоцветной шелковой тканью, сверху ниспадали длинные полосы из парчи с привязанными к ним пластинками позолоченного серебра. В нем хранились сокровища мира.

Перед дверью испанцы увидели икону прекрасной работы, довольно большого размера, изображавшую Святых Петра и Павла с Евангелиями в руках. Икона была украшена золотом и серебром, эмалью самых ярких оттенков и драгоценными камнями византийского происхождения.

В центре шатра находился комод из золота, инкрустированный эмалью и драгоценными камнями, на котором стояли шесть графинов и шесть чашек, также из золота, отделанных необыкновенной красоты жемчужинами. Перед комодом стоял золотой столик, на котором красовался огромный изумруд, оправленный в ценный металл.

Немного в стороне стояло странное дерево с очень толстым стволом. Оно было сделано целиком из золота. Вместо плодов на ветках висели рубины, изумруды, самоцветы, сапфиры, жемчужины – круглые и овальные, необыкновенной чистоты. Среди дубовых листьев, сделанных из тонкого листового золота, сидели золотые птицы, покрытые эмалью разного цвета.

В шатре было немало других произведений ювелирного искусства, но дерево затмевало собой все остальное (ранее оно принадлежало багдадским халифам).

В другом шатре послы увидели небольшую мечеть из резного дерева, покрашенную в сине-золотистый цвет. Она была разборной, и Темур брал ее с собой в походы. Послы также побывали в шатре, который был покрыт ценными мехами, в том числе белыми соболями.

К празднеству присоединялись другие приглашенные: это были солдаты, явившиеся на зов Темура со всех провинций империи – «орда». «Орда Темура быстро и организованно соорудила более двадцати тысяч шатров и палаток, ничем не уступавших городским жилищам, с улицами, площадями и ступенчатыми переходами. Императорский шатер был центром этого города, появившегося как по волшебству.

Ордынцы прибывали все более многочисленными группами в боевом порядке, затем с шутками и смехом расходились по садам, счастливые от того, что их пригласил предводитель».

Таковы впечатления европейца о дворе Великого эмира и о проведении празднеств.

С необычайной жесткостью Темур относился к воспитанию своих наследников, считая это государственным делом. Он совершенно исключал этот процесс из ведения их собственных родителей. Когда ожидалось счастливое событие, родильницу вызывали ко двору и окружали ее всяческими заботами, но тотчас же после разрешения от бремени у нее отнимали ребенка и поручали его воспитание назначенным для этого лицам, тщательно следившим за его пищей, одеждой и всем необходимым; когда наступало время, ребенка поручали воспитателю (атабеку), и тот обучал его всему, что нужно было знать будущему государю. Разницы между воспитанием наследника престола и воспитанием других царевичей не могло быть, так как не было точно установленного порядка престолонаследия; кроме того, государство считалось собственностью всего рода, и отдельные царевичи в своих уделах были почти совершенно самостоятельными правителями; вмешательство главы династии происходило только в тех случаях, когда удельный правитель обнаруживал мятежные наклонности или ссорился с другими правителями, или когда область подвергалась явной опасности через никчемное правление или через внешних и внутренних врагов.

В 1370 г., в разгар борьбы с Хусейном, Темур приобрел духовного покровителя, сейида Береке; о его происхождении приводятся разноречивые сведения. Сейид остался в государстве Темура и получил в удел город Андхой, оставшийся и в XV в. во власти его потомков. По словам Йезди, сейид Береке всегда в походах сопровождал Темура; после смерти они были похоронены в одном мавзолее, причем лицо Темура было обращено в сторону сейида Береке.

Немногим больше известно об отношении Темура к другим представителям духовенства. В хрониках о вступлении Темура на престол в 1370 г. вместе с сейидом Береке названы термезские сейиды, или худаванд-заде, братья Абул-Маали и Али-Акбар. Подобно Береке, эти сейиды оставались, по крайней мере внешне, влиятельными лицами в государстве Темура до конца его царствования, с той разницей, что в их жизни была минута, когда они изменили своему государю.

Кроме Термеза, влиятельные представители духовенства были, конечно, в других городах Мавераннахра, без сомнения, и в Кеше, и в Самарканде. В хрониках о прибытии к Темуру в Карабах зимой 1403–1404 гг. представителей духовенства после сейида Береке и термезских худаванд-заде отдельно названы только самаркандские шейх ал-исламы и ходжа Абд ал-Эввель и его двоюродный племянник ходжа Исам ад-Дин, кешский ходжа Афзаль и сыновья кешского шейх-ислама Абд ал-Хамид и Абд ал-Рахман; говорится о присутствии бухарских шейхов, но при этом не называется ни одно отдельное имя. Несмотря на то, что современником Темура был знаменитый Беха ад-Дин, основатель ордена Нахшбанди, источники вообще ничего не говорят о каких-либо связях между двором Темура и шейхами Бухары.

Не совсем обычная встреча была оказана Темуру представителями духовенства в Хорасане в 1381 г. Еще в Андхуде юродивый Баба-Сенгу, считавшийся святым, бросил перед Темуром кусок мяса от груди животного; Темур объявил, что считает это благоприятным предзнаменованием и что Бог, очевидно, передает в его руки Хорасан, «грудь земной поверхности». В местности к югу от нынешнего Кухсана, в селении Тайабад, жил отшельник Зайн ад-Дин Абубакр Тайабади. Темур, прибыв туда, велел передать ему, что хочет его видеть, на что отшельник ответил, что у него к Темуру дел нет, если же у Темура есть дело, пусть придет сам. Встреча произошла. Темур потом сам рассказывал Хафиз-и Абру, что во всех других случаях он при свидании с отшельниками замечал в них признаки страха, только при свидании с Тайабади страх испытывал не отшельник, а сам Темур. Ибн Арабшах, посвятивший этому свиданию особую главу, рассказывает, что шейх положил руки на спину Темуру, преклонившему пред ним колени, и тому, как он потом рассказывал, показалось, что небо упало на землю и что он придавлен между ними. Выслушав наставления шейха, Темур спросил, почему не наставлял таким же образом своего государя, гератского царя, предававшегося запретным удовольствиям. Шейх ответил: «Мы ему говорили – он не послушался. Бог наслал вас на него; теперь мы говорим вам: если вы не послушаетесь – Бог пошлет другого на вас».

По словам Ибн Арабшаха, Темур считал Зайн ад-Дина одним из трех духовных покровителей, которым он был обязан своими успехами (двое других были Шамс ад-Дин Кулал и сейид Береке); но в истории Темура после 1381 г. он больше не упоминается, хотя прожил еще восемь лет.

Историки, писавшие при Шахрухе, когда шариат уже явно преобладал перед законами Чингисхана, естественно, были склонны преувеличивать благочестие Темура и его исключительное отношение к вере. Несомненно, что Темур был покровителем улемов, беседовал с ними как равный с равными и относился с особенным уважением к потомкам Пророка. Кроме наследников самого Темура, сейиды были в его государстве, быть может, единственными людьми, жизнь которых считалась неприкосновенной.

Отношение к вере будто бы побудило Темура закрыть увеселительные места в Багдаде, Табризе, Султании, Ширазе, Кермане и Хорезме, несмотря на доход, который они приносили казне.

Как свидетельствует история, для Темура религия чаще была орудием достижения политических целей, чем причиной, определявшей его поступки. Тот же Темур, который в Сирии выступил защитником Али и его потомков, вследствие чего сирийцы считали его ревностным шиитом, в Хорасане восстановил суннитское правоверие, в Мазандаране наказывал шиитских дервишей за оскорбление памяти потомков Пророка. Вполне естественно, что мусульманские богословы в беседах с таким государем всегда опасались западни.

Вопрос о религиозных воззрениях Темура вызывал споры уже в его эпоху Великих завоеваний. Его почтение к Пророку, генеалогическая схема на его могиле, ведущая его происхождение от Али, и присутствие в его армии шиитов дали повод некоторым современникам и поздним ученым назвать его шиитом. Но вряд ли это правильно, так как Темур – выходец из области сильного суннитского влияния – даже использовал необходимость защитить суннизм как предлог для походов против властителей-шиитов. Кроме того, его придворным религиозным советникам был ханафитский ученый Абд-аль-Джаббар Харазми. Религиозная вера Темура с примесью тюрко-монгольских элементов шаманизма была близка к суфийской традиции, и в этом вопросе (вопросе религии) он, очевидно, принадлежал к суфийскому ордену Нахшбанди, чья власть уже хорошо укоренилась в Мавераннахре.

Темур нашел ислам особенно приемлемым для мотивировки своей власти и своих завоеваний. Он предпринимал походы против грузинских царей, шиитских саидов Амула и Мазандарана и немусульманских народов на пути в Индию, руководствуясь принципами шариата. Он благоволил к суфийским шейхам Мавераннахра и Хорасана, чтобы утвердить свой авторитет среди своих соплеменников и оседлых народов, в связи с чем священники не только подтверждали его верховную духовную власть, но и оправдывали его вторжение в исламские страны. В 1382 г. влиятельные шейхи Андхуда и Турбат-и-Шаих-и-Джам в Хорасане поддерживали его предстоящий поход против династии курдов в Герате.

Поддержка Темуром религии служила и для возвеличивания его личности и его династии. Он строил мавзолеи для членов своей семьи рядом с усыпальницами важных суфиев, а один из самых величественных комплексов, сооруженных по приказу Темура, был усыпальницей шейха Ахмада Ясави. Всю свою жизнь Темур высказывал почтение суфийским шейхам, которые входили в число его приближенных, таким образом, он положил начало покровительству деятелям религии, как улемам, так и суфийским шейхам. Однако власть оставалась только в его руках, и он не делился ею со священниками, поэтому ни улемы, ни суфийские шейхи не обладали большим политическим влиянием при его дворе.

27 ноября 1404 г. Темур выступил из Самарканда и начал свое последнее военное предприятие – поход на Китай. Известно, что он дошел только до Отрара, где умер, по словам Йезди и Ибн Арабшаха, в среду, 18 февраля 1405 г., однако, судя по надгробной надписи, – тремя днями раньше. События следующего месяца, до захвата Самарканда внуком Темура Халил Султаном, рассказаны довольно подробно у Йезди, источником которого было, по-видимому, анонимное сочинение.

Йезди в «Зафарнаме», помимо обширных рассуждений о бренности всего сущего, в стихах и прозе сообщает следующее: «Помимо семилетнего похода, когда Темур завоевал почти всю Азию, он направил свои мысли на то, чтобы водворить в мире справедливость, и он не имел большего желания, как желание осведомляться о положении своих подданных и излечивать их беды; если они были притесняемы тиранами, он заставлял вступаться за них правосудию, если они были бедны, он одаривал их благодеяниями, и, таким образом, он сделал мир цветущим и вселил радость в сердца народов. С целью искупить грехи и получить прощение за них, он тотчас по прибытии в столицу после семилетнего похода – и не отдохнув больше пяти месяцев – вознамерился пойти войной на идолопоклонников Китая и отправился в поход так, как об этом уже было рассказано. В то время, когда славные знамена прибыли в Отрар, находящийся в 76 фарсахах от Самарканда в среду 10 шаабана 1405 г., высочайшее здоровье отклонилось от пути равновесия, и тело стало сильно гореть… Так как ум Темура с начала до конца оставался здоровым, то он, несмотря на сильные боли, не переставал справляться о состоянии и положении войска. Когда, вследствие своей проникновенности, он понял, что болезнь была сильнее лекарств, он мужественно приготовился к смерти, приказал явиться к нему женам и собственным эмирам и с удивительной предусмотрительностью сделал завещание, где изложил свою волю в следующих словах: „Я знаю наверное, что птица души улетит из клетки тела и что мое убежище находится у трона Аллаха, подающего и отнимающего жизнь, когда Он хочет, милости и милосердию Которого я вас вручаю. Необходимо, чтобы вы не испускали ни криков, ни стонов о моей смерти, так как они ни к чему не послужат в этом случае. Кто когда-либо прогнал смерть криками? Вместо того чтобы разрывать ваши одежды и бегать подобно сумасшедшим, просите лучше Аллаха, чтобы Он оказал мне свое милосердие, произнесите и прочтите фатиху, чтобы порадовать мою душу. Аллах оказал мне милость, дав возможность установить столь хорошие законы, что теперь во всех государствах Ирана и Турана никто не смеет сделать что-либо дурное своему ближнему, знатные не смеют притеснять бедных, все это дает мне надежду, что Бог простит мне мои грехи, хотя их и много; я имею то утешение, что во время моего царствования я не позволял сильному обижать слабого, по крайней мере, мне об этом не сообщали. Хотя я знаю, что мир не постоянен и, не будучи мне верен, он не станет к вам относиться лучше, тем не менее я вам не советую его покидать, потому что это внесло бы беспорядки среди людей, прекратило бы безопасность на дорогах, а следовательно, и покой народов, и, наверное, в день Страшного суда потребуют ответа у тех, кто в этом виновен… Теперь я требую, чтобы мой внук Пир Мухаммад был моим наследником и преемником; он должен удерживать трон Самарканда под своей суверенной и независимой властью, чтобы он заботился о гражданских и военных делах, а вы должны повиноваться ему и служить, жертвовать вашими жизнями для поддержания его власти, чтобы мир не пришел в беспорядок и чтобы мои труды стольких лет не пропали даром; если вы будете делать это единодушно, то никто не посмеет воспрепятствовать этому и помешать исполнению моей последней воли“. После этого он приказал явиться всем эмирам и вельможам и заставил их поклясться великою клятвой, что они исполнят его завещание и не допустят, чтобы кто-либо воспрепятствовал этому. Эмиры, услышав эту речь, пришли в волнение и отчаяние, заплакали и бросились с заплаканными лицами на землю.

А Темур, повернувшись к ним, сказал свое последнее слово: „Помните все, что я вам советовал, осведомляйтесь всегда о положении подданных, будьте тверды и мужественны, держите в руках свою саблю с достоинством, чтобы вы пользовались, подобно мне, долгим царствованием и большим государством; я очистил земли Ирана и Турана от врагов и возмутителей общественного порядка, я сделал их цветущими справедливостью и благодеяниями, если вы исполните мое завещание и возьмете за правило ваших поступков справедливость и милость, царство и корона останутся в ваших руках на долгие годы, но, если раздор утвердится среди вас, успех будет дурным, враги вызовут войны и возмущения, которые будет трудно потушить“. Если они будут поступать вопреки его приказаниям, то „поверхность земли наполнится преступлением, и гибель найдет путь к государству и вере“. Прежде чем испустить дух, он распорядился, чтобы сделали несколько копий завещания и отправили их всем принцам и правителям империи. Затем Темур произнес несколько раз слова: „Нет Аллаха, кроме Аллаха“, согласно Мухаммеду, который говорит, что тот, кто произнесет эти слова последними, войдет в рай, – и затем передал свою душу Аллаху».

Великий эмир имел четырех законных жен и многочисленных наложниц. Но титул принцев крови и наследников получали только дети от законных браков.

Из четырех его сыновей старшие – Джахангир и Умаршайх – умерли раньше его. Джахангир оставил двух сыновей – Мухаммад Султана, который также умер, и Пир Мухаммада, правителя Восточного Афганистана. Сыновьями Умаршайха были: Пир Мухаммад, Рустам, Искандар, Ахмад, Сиди Ахмад и Байкара. Они правили Фарсом и Восточным Ираном. Третий сын Темура – Мироншах – получил провинции Азербайджана и Западного Ирана, но в результате падения с лошади он повредился разумом, и правление перешло его сыновьям – Умару мирзе, Аба Бакру и Халил Султану. Четвертый сын – Шахрух – в возрасте 28 лет стал правителем Хорасана и отцом Улугбека и Ибрахим Султана, которые в то время были еще детьми.

Темур был мусульманином и хотел соблюсти исламские обычаи, передавая власть старшей ветви своих потомков, но по рождению он был туранец и уважал также монгольский закон, отдавая каждому принцу крови часть наследства при условии, что они будут признавать верховным властителем законного наследника, восседающего на троне в Самарканде. Темур прекрасно понимал противоречия этой политической системы, но, зная, что власть его преемника будет зависеть от его личных качеств, надеялся на несомненные достоинства и ум своего внука Мухаммад Султана, сына старшего сына Джахангира, который станет гарантом порядка и спокойствия в семье темуридов. К сожалению, его любимый внук умер за два года до смерти Темура. Поэтому пришлось объявить престолонаследником его младшего брата Пир Мухаммада, правителя Афганистана, отважного воина, как большинство темуридов, но не имевшего необходимых качеств настоящего монарха и к тому же питавшего слабость к вину. В ту пору ему еще не исполнилось 30 лет.

Темур представил его в качестве своего преемника всем принцам и эмирам, собравшимся в Самарканде по случаю помпезного курултая, на котором присутствовал посол Испании. Лежа на смертном одре в Отраре, Темур назвал престолонаследником Пир Мухаммада в завещании и потребовал от эмиров торжественной клятвы соблюсти его последнюю волю.

Однако стечение злополучных обстоятельств нарушило планы Великого эмира. В момент смерти его преемник Пир Мухаммад находился в Кандагаре, в нескольких неделях пути от Отрара. Шахрух, его четвертый сын, единственный из наследников, который мог бы спасти положение, обосновался в Герате. Зато самые амбициозные принцы со своими отрядами стояли недалеко от Отрара и Самарканда.

Что касается эмиров и правителей, которые командовали войсками во всех провинциях империи, они наверняка выполнили бы все условия завещания, если бы оно дошло до них вовремя. Но сильные морозы и снегопады сделали непроходимыми дороги для гонцов с копиями завещания. Сказалась также нерешительность эмиров, находившихся в Отраре. Изолированные от мира за стенами дворца Берди-Бег, которые дрожали от ураганного ветра, императрицы и эмиры приступили к похоронной церемонии, читая ритуальные молитвы и держа совет, что делать дальше.

Было приказано хранить молчание о смерти Темура и блокировать любое передвижение войск до прибытия Пир Мухаммада. Эмиры решили, что достаточно собрать большую армию и направить ее в Китай, и враг, не подозревавший о смерти Великого эмира, сдастся без боя. Они не осознавали, что большая армия отныне представляет собой разрозненные части. Тем самым они нарушили последнюю волю покойного господина и решили начать поход, не дожидаясь законного преемника, ссылаясь на то, что приближается благоприятный для похода момент. Они вручили юному принцу, одиннадцатилетнему сыну Шахруха, Ибрахим Султану, который находился вместе с императрицами, черный штандарт с серебряным драконом и барабанами деда и принудили армию оказать ему императорские почести. Согласно их планам, Ибрахим должен был вести войско до Ташкента, где находился правый фланг армии под командованием его кузена, сына Мироншаха, Халил Султана, которому Ибрахим и передаст общее командование. Далее, победив китайцев, в чем никто не сомневался, Халил сдаст свои полномочия Пир Мухаммаду и совместными усилиями все помогут ему сесть на трон в Самарканде.

Дабы осуществить этот наивный план, эмиры, находившиеся в Отраре, допустили еще две оплошности, имевшие катастрофические последствия: они одновременно послали запечатанные письма всем принцам крови с известием о смерти Великого эмира и о решениях, принятых ими в отношении отсрочки с использованием завещания. Первыми оказались предупреждены те, кто находился поблизости, таким образом, у них было достаточно времени для действий и для того, чтобы опередить самых преданных принцев, которые находились в удаленных провинциях.

Наконец эмиры возложили на носилки тело Темура и отправили его в Самарканд в сопровождении императриц и небольшой охраны. Им даже не пришла в голову мысль, что любой претендент-авантюрист мог захватить караван по дороге или по прибытии в Самарканд, чтобы использовать в своих интересах восточный обычай: похороны организует тот, кто назначен преемником покойного монарха.

Султан Хусейн, племянник Темура, который однажды дезертировал под Дамаском, находился недалеко от Отрара во главе крыла армии, готовой к походу. Он первым получил сообщение. Этот принц, о котором историки пишут, что «он отличался извращенной завистью и неуемными амбициями», сразу начал плести заговор и собирать сторонников для захвата Самарканда и трона.

Предупрежденные шпионами, эмиры запаниковали и срочно отправили еще два сообщения. Первое было адресовано Аргуншаху, губернатору Самарканда: ему приказывалось оказать сопротивление Султан Хусейну и даже схватить его при возможности. Другое было для принца Халил Султана, командующего правым крылом, располагавшимся в Ташкенте: его предупреждали о коварных намерениях кузена и просили о помощи.

Халил Султан понял, что фортуна повернулась к нему лицом: извещенный одним из первых о смерти Темура, об отсутствии законного преемника, отсрочки исполнения завещания, заговоре Султан Хусейна и о беспорядках, которые начали проявляться в армии, он сумел навязать свою кандидатуру на трон в Самарканде, вопреки завещанию. Халил сумел доказать, что также имеет права на трон, будучи сыном третьего сына Великого эмира, и что судьба не благоволит к Пир Мухаммаду, раз тот отсутствует, наконец, необходимо срочно его короновать, дабы защитить столицу от злодея Хусейна, иначе империя погрузится в анархию.

В сущности, Султан Хусейн, довольно непопулярный и слишком импульсивный, не представлял большой угрозы, но служил хорошим козырем для Халила, которого армия приветствовала как преемника Темура и была готова пойти с ним на защиту столицы. Несколько эмиров, включая одного из сыновей Умаршайха, присоединились к нему под влиянием его «веских» аргументов, хотя их в основном прельщали сокровища Самарканда, которые Халил обещал разделить с ними в случае успеха. О Пир Мухаммаде скоро забыли, как и о самом завещании.

Главной фигурой в этой шахматной игре был губернатор Самарканда, и Халил сделал все, чтобы привлечь его на свою сторону, отправив к нему двух тайных эмиссаров, которые посулили ему от имени их хозяина часть сокровищ Великого эмира и очень высокий титул в обмен на поддержку. Халил просил Аргуншаха не открывать ворота города кому бы то ни было и ждать его приезда. Он должен был пропустить только носилки с телом Темура без эскорта. Жены Великого эмира также могли войти в город при условии, что их охрана и слуги останутся снаружи. После чего никто не должен был выходить за пределы стен.

Этот план удался. Султан Хусейн не посмел приблизиться к закрытым воротам и к стенам, ощетинившимся лучниками. Юные принцы Улугбек и Ибрахим Султан также не были допущены в Самарканд: губернатор объявил им, что имеет приказ никого не впускать в город до прибытия Пир Мухаммада. Это выглядело как действия, согласные завещанию. Но, понимая, что это заговор, оба принца ушли в Бухару вместе со своими отрядами.

Между тем тело Великого эмира внесли в город и положили в усыпальницу Мухаммад Султана. Вскоре появились императрицы, одетые в траурные одежды, с всклокоченными волосами, в слезах, и начали оплакивать покойного супруга. Большая часть населения покинула рынки, закрыла свои лавочки и также пришла оплакивать Великого эмира. Таким образом, жители Самарканда оказались искренне верными памяти Темура, в отличие от высокопоставленной знати, которая получала из его рук богатства и титулы.

18 марта 1405 г. у городских стен появился Халил со своей армией, которую уже покинули многие эмиры, – некоторые в силу угрызений совести, а другие, более многочисленные, понимая, что триумф этого юноши будет кратковременным.

Предатель-губернатор открыл ворота и вручил Халилу ключи от города и императорской цитадели. Через несколько дней самозванец сел на трон, приветствуемый своими сторонниками и врагами Самарканда. Он получил клятву верности от эмиров, высших чиновников и нескольких членов темуридского семейства, затем посетил глубокие подземелья крепости, где, согласно историческим сведениям, «были собраны сокровища всей Азии». Увидев ямы, наполненные рубинами, алмазами, изумрудами, жемчугами, сундуки с золотом и серебром, мешки с монетами со всех стран, рулонами китайского шелка и ценных персидских ковров, Халил решил, что это и есть гарантия его амбициозных планов и его власти.

Чтобы завершить триумф, ему оставалось устроить торжественные похороны деда, что выглядело бы в глазах тюркских и монгольских подданных естественным актом наследника, получившего благословение Неба.

Перед гробом из черного дерева, в окружении принцев, эмиров, представителей племен и вдов Великого эмира, стоял Халил в траурном платье; в это время чтецы читали суры из Корана, а беднякам раздавалась милостыня. Он сидел во главе ритуального обеда в большом новом зале мавзолея и рассказывал о выдающихся делах Завоевателя и его преданности религии. Он приказал перенести гроб с телом потомка Пророка сейида Береке и поставить его чуть выше гроба Великого эмира, согласно предсмертному желанию последнего. Останки Мухаммад Султана поместили справа от его деда. Затем он велел повесить на стены мавзолея ценное оружие, ткани, вышитые золотом, и покрыть надгробья роскошными покрывалами.

Вечером Халил, соблюдая монгольский обычай, приказал принести большой боевой барабан Темура, и один старый солдат долго выстукивал на нем траурную мелодию, после чего инструмент разбили на тысячу кусочков и разбросали их по ветру.

Сделавшись хозяином Самарканда и его богатств, Халил мог считать себя триумфатором. Он полагал, что все провинции империи со своими принцами, эмирами и войсками тут же признают его наследником Темура.

Однако меньше чем за три года он потерял трон и стал инициатором и свидетелем краха государства. В истории падения империй подобную зловещую роль еще никто не играл.

Ситуация напоминала ту, что имела место до прихода Темура к власти. Военная активность улуса Чагатая, которую Темур обратил на соседние страны, снова вернулась в границы империи. Члены его династии соперничали между собой, и удержать политическую власть вновь стало трудно, так как эмиры то и дело переходили от одного правителя к другому. В борьбе за власть после смерти Темура встречаются почти все действующие лица, которые участвовали на момент его прихода к власти и в первые годы его правления. Члены семьи Темура и его сторонники, тюрко-монгольские племена улуса, местные династии оседлых народов и кочевники Ближнего и Среднего Востока – все принимали участие в гражданской войне. Но здесь надо отметить и существенные различия: несмотря на то что почти все прежние группы остались, их относительное могущество и влияние резко изменились.

Влиятельные политические силы, соперничавшие между собой после смерти Темура, были представлены людьми, которым он лично покровительствовал. Первыми мобилизовались и вступили в борьбу за наследство члены семьи Темура. Принцы быстро забыли отцовское завещание и принялись утверждать личную власть в регионах, пытаясь распространить ее на земли братьев и других родичей. Вторыми были люди, которым он доверял больше всего, – его сподвижники и их наследники. Они также активно включились в борьбу за власть, и в первые же годы после смерти Темура большинство членов этого класса взбунтовались против своих новых господ. Третьей политически активной группой были местные правители, к которым благоволил Темур, – в Хорасане, Систане, Мазандаране и в меньшей степени в Азербайджане. Эти люди начали устанавливать независимую власть над своими землями и посягать на территорию соседей. Зато менее активны были теперь силы, которые прежде доставляли беспокойство Темуру. Правители и династии, которые ему сопротивлялись и которых он усмирял, почти незаметны в эти годы, и их власть резко уменьшилась. Племена улуса Чагатая остались нетронутыми и участвовали в политической борьбе, особенно в Мавераннахре, но не в той мере, как родственники или соратники Темура. Одним из народов, которых Темур так и не смог покорить, были племенные союзы Западного Ирана, в частности джелаиры и каракоюнлу. Как отмечено выше, все конфедерации сохранили свое могущество и сплоченность во время правления Темура и только лишились части территории, теперь же они вернули отнятое и восстановили прежние границы.

Но больше всего изменился характер политической активности. Темур пришел к власти в хорошо отлаженной политической системе, которая, будучи неопределенной и текучей, тем не менее, основывалась на признанных политических отношениях и относительно малом насилии. Темур превратил ее в другую систему, столь же бесструктурную, но основанную исключительно на личной преданности суверену и на постоянных завоеваниях.

Смерть сильного властелина, особенно кочевника, часто приводила к политическому краху и к вооруженной борьбе за наследство. Борьба после смерти Темура была особенно долгой, кровавой и разрушительной частью из-за его личной жажды власти, частью из-за его исключительно успешной карьеры. Сыновья и внуки Темура, борясь за власть, оказались втянутыми в войну без всяких правил. Было неясно, кто кому хранил верность. Принцы убедились в том, что нельзя доверять не только своим братьям, но и своим подданным – ни эмирам с их войсками, ни правителям оседлых народов, ни простым воинам. Война была активна и беспорядочна, поскольку вознаграждения за верность были ничтожны. С окончанием великих завоеваний наступил конец притоку добычи извне. Принцы, воюющие за власть в империи, не могли обеспечить нормальной жизни и могли предложить лишь деньги из своих запасов. Борьба велась на всех уровнях и всеми средствами.

После смерти Темура его империя распалась на четыре региона, и каждый стал ареной борьбы за власть. В Мавераннахре Халил Султан легко захватил и затем в течение трех лет развалил государство. Шахрух правил Хорасаном, Систаном и Мазандараном с 1397 г., и хотя ни один член династии не мог оспаривать его права на эти земли, он постоянно сталкивался с многочисленными местными династиями и влиятельными сподвижниками Темура. В Фарсе трое сыновей Умаршайха, каждый из которых правил в отдельном городе, претендовали на власть. Азербайджаном правили дети Мироншаха – Умар и Аба Бакр, которые постоянно воевали друг с другом, а также, впрочем безуспешно, против конфедерации Каракоюнлу. История этих народов иллюстрирует различные аспекты того положения, в котором оказалась империя после смерти Темура. Рассмотрим каждый регион в отдельности, опустив Фарс и Керман, о которых информации очень мало.

Самым упорным противником Халил Султана был законный наследник Темура Пир Мухаммад. В конце 1405 г. он прибыл в Балх из Кабула, чтобы заявить свои права на трон. Он попросил помощи у Шахруха, который назначил своего сына Улугбека и одного из своих верных эмиров Шахмалика править районами Андхуда и Шабуркана, недалеко от Балха. Пир Мухаммаду с большим трудом удалось уговорить Шахмалика выступить в совместном походе против Халил Султана; армии встретились под Карши в феврале 1406 г., и Халил Султан одержал победу. Пир Мухаммад вместе со своим самым могущественным эмиром Пир Али Таз Сельдусом скоро вновь собрал войска и захватил крепость Хизар-и-Шадман в верховье Окса. В феврале 1407 г. Пир Али Таз собрал вокруг себя несколько эмиров и убил Пир Мухаммада.

Предательство Пир Али Таза заслуживает внимания и по причине важности этого бунта, и также потому, что это было одним из немногих выступлений того периода, который можно считать временем племенной организации.

Пир Али был среди тех, кого вместе с Халил Султаном послали в 1404 г. в Ташкент, но после смерти Темура он оставил Халила и вернулся в Балх. Скоро он стал одним из самых могущественных эмиров Пир Мухаммада и, по сведениям Хафизи Абру, управлял делами Пир Мухаммада, пока сам принц предавался удовольствиям. Он первым захватил Хизар-и-Шадман, уговорил Пир Мухаммада присоединиться к нему и дать отпор Халил Султану. Выбор этой крепости не случаен, так как это было местопребыванием главной ветви Сельдусов во время прихода к власти Темура, где правили эмиры-Сельдусы вместе с некоторыми барласами.

Поэтому поступок Пир Али мог быть попыткой вновь объединить племя сулдусов. Интересно, что сулдусскими войсками, участвовавшими в битве Пир Мухаммада с Халилом в феврале 1406 г., командовал не Пир Али, а эмиры из области Хизар-и-Шадман. Эти войска дезертировали, что обусловило поражение Пир Мухаммада, поэтому возможно, что эта экспедиция имела целью установление полного контроля над регионом, где имелась многочисленная, но ненадежная армия. Вскоре Пир Али убил Пир Мухаммада. После смерти последнего Пир Али Таз попытался захватить в этом регионе власть и хотя потерпел неудачу, но причинил много беспокойства, пока не был разбит в 1407–1408 гг. и убит своими сторонниками.

Другим крупным актом сопротивления со стороны племен можно считать восстание Шайха Нур ад-Дина, сына Сарыбуги Джелаира, которого Темур сделал вождем джелаиров. Шайх Нур ад-Дин ушел от Халила Султана в начале 1405 г. и обосновался в Отраре.

Вскоре Шайх Нур ад-Дин вступил в союз с Худайдадом против Халила Султана. В ходе набегов эти эмиры захватили всю пограничную область, включая Сайрам, Ташкент, Андижан, Ходжент, Шахрухию, Отрар и Сыгнак. Самые западные районы, в том числе Отрар и Сыгнак, были землями Шайха Нур ад-Дина, а восточные, включая Андижан, принадлежали Худайдаду. Хотя Халил совершил несколько походов против бунтовщиков, успеха он не имел: они удержали свои территории и дошли до Самарканда.

В конце зимы 1409 г. Худайдад, возможно под влиянием Шайха Нур ад-Дина, написал Шахруху письмо с предложением атаковать с юга, в то время как они пойдут с севера. Когда Шахрух выступил из Хорасана, Худайдад взял в плен Халил Султана и овладел Самаркандом. По мнению Ибн Арабшаха, Худайдаду помогла информация, исходящая от эмиров Халила, но Хафиз-и Абру это отрицает.

Факт, что Хафиз-и Абру считает необходимым отрицать заговор, указывает на то, что это все-таки могло иметь место. Когда Шахрух подошел к Самарканду, Худайдад отступил с Халил Султаном. Позднее Худайдад был убит монгольскими эмирами, у которых он просил помощи, а Халил Султан перешел к Шахруху; Шайх Нур ад-Дин также засвидетельствовал ему свою преданность. В конце 1409 г. Шахрух захватил Мавераннахр, назначил Улугбека правителем и вернулся в Герат. Это восстание надо считать бунтом самых влиятельных соратников Темура, не желавших попасть под власть принца, не такого сильного и талантливого, как их прежний хозяин. Именно эти люди – высшие лица из свиты Темура – бросили самый большой вызов принцам-темуридам.

В эти годы было несколько аналогичных восстаний сподвижников Темура и в других провинциях. Они были преданны самому Темуру, но не считали себя подданными его наследников, поэтому подумывали над тем, чтобы продолжить политику племенной знати. Они возвращались к системе улуса Чагатая, где лояльность была делом добровольным, а союзы заключались по воле племенных вождей. Эмиры Темура, особенно его личные сподвижники, считали себя независимыми союзниками принцев. А принцы смотрели на них как на подданных, требовали от них послушания и стремились наказать строптивых. Кроме упомянутых выступлений, племена улуса почти не нарушали спокойствия.

История Мавераннахра при правлении Халил Султана свидетельствует об огромных изменениях, которые совершил Темур в улусе Чагатая. Во время прихода Темура к власти в этом регионе основными политическими силами были тюрко-монгольские племена улуса. После его смерти большинство племен продолжали существовать, и два из них – сельдусы и барласы – сохранили свою идентичность, но уже не были столь влиятельными. Борьбу за наследство вели представители новой элиты – семья Темура и его сподвижники, которые в основном базировались за пределами улуса. Когда Халил потерял свою власть, она перешла в Шахруху, правителю Хорасана.

Ситуация в Хорасане была совсем иной. Шахрух являлся властителем провинции с 1397 г. и держался настолько прочно, что не боялся соперничества со стороны других членов династии. Но после смерти Темура и он не мог доверять местным хорасанским правителям или военачальникам своей армии. Темур особенно благоволил к правителям Хорасана, Мазандарана и Систана, и они обладали достаточной мощью, чтобы сопротивляться его наследникам.

В первые годы после смерти Темура Шахрух почти постоянно усмирял восстания местных правителей, которые при жизни Великого эмира были исключительно верны ему и пользовались его особой благосклонностью. Поэтому они сохранили свое могущество и воспользовались расколом династии темуридов в собственных интересах.

В то же время Шахрух столкнулся с предательством и заговорами собственных эмиров, в частности соратников Темура и их сыновей. Самыми опасными оказались люди, приближенные к властелину. Эти эмиры потребовали привилегий и, не получив их, стали открыто проявлять недовольство. Первым восстал в начале 1405 г. Сулайман-шах бен-Дауд, породнившийся с династией через брак и назначенный правителем Райи и Фирузкуха. Непосредственной причиной восстания Сулайман-шаха была казнь Шахрухом племянника Темура Султан Хусейна, которого Сулайман-шах укрывал у себя, когда тот сбежал из Мавераннахра после бунта оппозиции Халил Султана.

В конце 1406 г. против Шахруха объединились некоторые самые влиятельные его эмиры. Восстание возглавил сын соратника Темура – Саид Хаджа. Шахрух снарядил большую экспедицию и обратил их в бегство. Саид Хаджа сбежал в Шираз, но Пир Мухаммад выдал его Шахруху, и тот казнил его. Некоторые примкнувшие к Саиду Хадже эмиры вернулись к Шахруху, другие остались в Фарсе.

В конце 1408 г. вновь организовался заговор другой группы влиятельных эмиров. Главой заговора был Джаханмалик бен-Мулкат. Джаханмалик был послан на службу Шахруху, когда принц был еще ребенком, и посему пользовался большим авторитетом. Причиной заговора было опасение высоких налогов со стороны визиря Шахруха, составившего подробный список всех владений людей Шахруха, в котором их богатства были весьма преувеличены. В результате многие эмиры проявили недовольство, которое переросло в предательство. Почти все заговорщики были сыновьями и внуками самых видных сподвижников Темура. Они покинули Герат, надеясь прибрать к рукам войска, подготовленные к походу в Систан, но Шахрух успел разоблачить их и разгромить. Многих он захватил в плен, казнил Джаханмалика и Саадата бен-Темурташа, некоторых помиловал.

Как и другие принцы, Шахрух нуждался в деньгах, чтобы обеспечить верность своей армии. Историки упоминают мало случаев раздачи наград Шахрухом. Возможно, это свидетельствует о нежелании истощать казну, которая образовалась за время его правления в Хорасане. В отличие от Халил Султана, ему была свойственна привязанность к управляемой им области и заинтересованность в ее благополучии. В 1405 г., когда Шахрух планировал поход в Мавераннахр с целью свергнуть Халил Султана, он послал эмиров собрать вой ско и деньги в своей провинции и одновременно отправил Шахмалика в Бухару за ее казной.

С целью поощрения своих военачальников он использовал земельные наделы, или «суюргалы». Количество подарков, которые Шахрух раздал в первые годы своего правления, и постоянное употребление слова «суюргал» свидетельствуют о том, что это были земельные дары, не подлежавшие налогообложению и приносившие доход владельцам. Такой метод редко применялся при Темуре, но при Шахрухе стал основным средством оплаты.

Используя то силу, то дипломатию, Шахрух восстановил значительную часть империи отца. К своему царству Хорасан, где правил 50 лет, он прибавил Мазандаран, Мавераннахр с Самаркандом, Фарс с Ширазом, Исфаханом и Керман. Несмотря на два победоносных похода против Черной Орды, которая захватила Табриз, он не смог удержать Азербайджан и Западный Иран.

Шахрух был способен усмирять свои амбиции и соизмерять свои возможности в Центральной Азии, которая в то время стала добычей многих алчных и воинствующих правителей, в том числе и принцев-темуридов. Он мудро отказался от господства над Западным Ираном и Багдадом и ограничился укреплением границ своего царства, свободное же от государственных дел время посвятил трудам ума и религиозным размышлениям.

Оставив планы завоевания Китая и Индии, он направил в эти страны дипломатические и культурные миссии, которые привнесли много позитивного между странами.

При его дворе снова появился старый посол Китая, которого Темур когда-то унизил в присутствии Клавихо. Но теперь уже не стоял вопрос о войне: речь шла о торговых отношениях.

Большой любитель книг и просвещенный меценат, Шахрух создал большую библиотеку в Герате, впоследствии известной во всей Азии. Он построил «Дом книги», впечатляющий комплекс, в котором лучшие специалисты своего дела создавали рукописи: переписывали каллиграфическим почерком старые тексты, рисовали миниатюры, переплетали и классифицировали.

Не совсем типичным для этого темурида был тот факт, что он всю жизнь предпочитал Герат Самарканду.

Смерть Шахруха в 1447 г. ускорила крах огромной империи, созданной Амиром Темуром вокруг Самарканда.

Далее следует остановиться на истории Азербайджана, потому как она свидетельствует о самых слабых местах в системе, созданной Темуром. Азербайджан темуриды потеряли первым вместе с Западным Ираном.

После смерти Темура Азербайджаном правил сын Мироншаха Умар. Первой угрозой его власти стал Джаханшах бен-Чеку, один из самых верных и, возможно, самых влиятельных соратников Темура, который унаследовал от своего отца Чеку Барласа и войска караунасов, и пост эмир аль-умара. Темур сделал его опекуном Умара, назначив правителем этой провинции. У Джаханшаха и Умара была масса противоречий в вопросах правления, и Джаханшах, пытаясь убедить Умара продолжить политику Темура, видел, что тот все меньше следует его советам. Через месяц после смерти Завоевателя Джаханшах выступил против Умара: он вошел в палатку Умара, где тот беседовал со своими советниками, и убил нескольких его приближенных. Когда же Джаханшах понял, что силы неравны, он ретировался, но его преследовали и убили. Все историки сходятся на том, что это была попытка усилить свою власть и влияние. Согласно одним источникам, он чувствовал неприязнь Умара, которая должна была скоро излиться в какие-то действия против него, согласно другим – имея большую власть, он стремился к верховенству. Анализируя его положение, можно сказать, что он был способен править Азербайджаном – с Умаром или без него. Но при этом он был, по собственному мнению, верным исполнителем воли Темура.

Другой угрозой власти Умара были его брат и отец. В 1403 г. Темур разделил Западный Иран между сыновьями Мироншаха, отдав Халилу Султану Армению и Грузию, Умару – Азербайджан, а Аба Бакру – западную часть Ирана и Курдистан. Сам Мироншах, ранее лишенный правления, поехал с Аба Бакром в Иран. Вскоре после смерти Темура Аба Бакр уступил Иран Ахмаду Джелаиру и вместе с Мироншахом присоединился к Умару в Азербайджане. Принцы начали ссориться, и Умар арестовал Аба Бакра, посадил его в тюрьму в Султании и присоединил к своим войскам его армию.

Аба Бакр с помощью охранников сбежал из тюрьмы, забрал казну Султании, поделив ее между своими воинами. Затем пошел на соединение войск с Мироншахом, который был уже в Хорасане (это случилось в начале 1405 г.). Аба Бакр и Мироншах затем вновь вернулись и захватили Султанию. Многие эмиры Умара перешли к Аба Бакру, в том числе двое, собиравшие налоги в Табризе, они и отдали собранные средства Аба Бакру. Тем не менее Аба Бакр убил многих из них как участников своего пленения.

Умар, покинутый большинством своих эмиров, отступил в Марагу, где собрал новое войско, состоявшее из барласов, Сельдусов и туркменов. Затем он пошел на Табриз, где рассчитывал укрепиться и набрать денег для армии. Но население, сильно пострадавшее от поборов его чиновников, не впустило его в город. Узнав о приближении Аба Бакра, Умар пошел к Фарсу просить помощи у сыновей Умаршайха. Вместе с ними он встретил Аба Бакра в Дхул-Када в апреле 1406 г. Аба Бакр разбил союзников и заставил их отступить в Исфахан, который затем захватил. После этого Умар бежал к Шахруху в Хорасан, где и умер в конце 1407 г.

Аба Бакр вновь захватил на некоторое время Табриз и Султанию, но, во многом из-за предательства среди приближенных, скоро уступил эту область Кара Юсуфу и его союзникам, которые разгромили его в октябре 1406 г. В 1407–1408 гг. Аба Бакр и Мироншах пытались захватить Азербайджан, но потерпели сокрушительное поражение от Кара Юсуфа; в апреле 1408 г. Мироншах был убит, а Аба Бакр скрылся сначала в Кермане, потом в Систане. Так Азербайджан был потерян для темуридов.

Принцы потерпели поражение в Азербайджане не только потому, что были сильны их противники, но в основном по причине несостоятельности их политической и финансовой базы.

История Азербайджана в те годы – это череда постоянных предательств и бунтов чагатайских эмиров и жестоких репрессий со стороны принцев-темуридов. Положение принцев усугублялось недостаточностью средств для выплаты воинам. Имевшиеся в казне деньги скоро иссякли. Когда Аба Бакр бежал из Султании в 1405 г., он взял с собой всю казну и раздал ее своим сторонникам. Казна Табриза также скоро опустела: в 1406 г. Умар послал чиновников собрать деньги у богатых жителей Табриза, после чего пытался обобрать население, когда готовился к битве с Аба Бакром, но его в город не впустили. Истощив все запасы, полученные и законными и незаконными путями, принцы начали грабить, чтобы платить войскам. Так, когда Умар пошел на Султанию против Аба Бакра, его армия по пути забирала скот у жителей. Аба Бакр, отступая после нанесенного ему поражения Кара Юсуфом в 1406 г., разрешил воинам разграбить Табриз. Позже он послал часть армии в Курдистан с той же целью. Он разграбил также области Марана и Ардабила в своих же собственных землях. Меры, принятые Темуром для сохранения своей власти в Азербайджане, не дали возможности членам его семьи создать себе надежную базу, никоим образом не разрушили мощь местных кочевых союзов и не поколебали положения местных династий, к которым он благоволил. Мироншах, Умар и Аба Бакр рассорились между собой, потеряли верность своих сторонников, поэтому не смогли выдержать натиск местных противников.

Политическое положение в империи было аналогичным времени прихода к власти Темура. Претенденты на власть проводили время в постоянных походах, а их подданные – в бунтах. Сложно было удержать власть, и эмиры то и дело меняли покровителей, когда это им было выгодно. И все-таки новая ситуация была отлична от прежней. Прежде всего люди, имевшие власть и участвовавшие в политической борьбе, являлись теми лицами, которые обладали влиянием раньше. Лишь самые преданные Темуру сохранили достаточно могущества для участия в борьбе за наследство. Вместо племенной знати теперь действующими лицами были представители новой элиты Темура – его наследники и приближенные.

Факт краха не должен удивлять нас. Естественно, что власть, основанная на личной преданности, не может переходить в неизменном виде. А в тюрко-монгольской системе борьба за наследство была обычным делом и полезной для поддержания эффективной системы правления. Следует задаться вопросом: почему борьба после смерти Темура была исключительно долгой и разрушительной? Не надо искать причину длительности этой борьбы в том, что Темур не централизовал свою империю и оставил отдельные провинции под властью сыновей. Напротив, его правление отличалось высокой степенью централизации, а проблемы, оставленные им, заключались не в слишком большом количестве обладающих властью принцев, а в слишком малой власти в их руках. Ни один из наследников Темура не имел прочной базы, опираясь на которую он мог бы претендовать на власть. Именно успешная монополизация власти так дорого обошлась потомкам Темура.

Затрудняло задачу наследников и отсутствие тех политических норм и отношений, которые регулировали подобные катаклизмы в прежние времена. Когда вновь встал вопрос о соперничестве за власть, определенной системы уже не было. Племена, чья практика мести помогала регулировать степень этой мести, больше не являли собой центр политики. Главные участники – наследники и приближенные Темура – не имели четких политических взаимоотношений за рамками, установленными для них Темуром. Приближенные Темура и его наследники стремились получить права и привилегии, прежде предоставляемые племенным эмирам, и пользоваться той же независимостью. С другой стороны, принцы хотели проводить новый тип политики и требовать от подчиненных той же абсолютной преданности, которую требовал Темур. Обе группы пытались апеллировать к воле покойного, и каждый участник понимал ее по-своему. Выходит, именно могущество Темура, его успехи в устранении прежних норм взаимоотношений и в концентрации их на своей персоне сделало общий крах после его смерти таким полным.

Крах огромной империи ярко иллюстрируется на истории двух последних и самых известных правителей-темуридов – Улугбека – ученого, астронома и Бабура – Великого Могола.

Итак, в 1409 г. Шахрух оставил Улугбеку, которому в ту пору было 29 лет, умиротворенный, но обескровленный Мавераннахр, который перестал быть стержнем империи, каким был в славные времена Великого эмира.

Благодаря Улугбеку Самарканд прожил в мире еще 40 лет: это были годы настолько благоприятные для искусств и наук, что их назвали «золотым веком Самарканда». Но это была и лебединая песня города.

В течение первых лет правления Улугбек находился под прессингом военного окружения. Следуя его советам и дабы почтить память своего великого деда, он возглавил несколько походов против кочевников. Но даже если Улугбек был человеком отважным, тем не менее он не унаследовал воинственных качеств Великого эмира. Существует надпись, выбитая на скале в начале Джизакского перевала: «С помощью Аллаха, великий султан, победитель царей и народов, тень Аллаха на земле, опора царей Аллаха, предпринял военный поход в монгольскую страну и вернулся из него живым и невредимым». Эти слова дают понять, что возвращение нынешнего властителя Самарканда вовсе не было триумфальным. Кроме того, было еще несколько походов в неуточненных направлениях.

В 1427 г. Шахрух приказал Улугбеку вести армию против узбеков, но эта кампания закончилась поражением для войск Самарканда. Военные неудачи сына очень огорчали Шахруха, он даже хотел отобрать у него власть над Самаркандом, но потом смилостивился над ним.

Улугбек в конечном счете оказался неспособным полководцем, зато оставил глубокий след в других областях.

Он проявлял большие способности в поэзии, музыке, архитектуре, математике и особенно в астрономии. Обладавший оригинальным мышлением гения-самоучки, он был и выдающимся организатором, который собрал при дворе много талантов, направлял работу исследователей и оставил преданных учеников.

Ему приходилось вести упорную, хотя и не ярко выраженную борьбу, дабы избавиться от влияния военных, которые жаждали сражений, и религиозных деятелей, в чьих глазах любые интеллектуальные знания, кроме чтения Корана, были преступными. Эта борьба, которую Улугбек вел умело и энергично, вызывала ненависть и тех и других. Существовало несколько заговоров с целью его убийства.

Отстранив от дел военных советников и фанатиков-улемов, Улугбек смог наконец отдаться своим любимым делам, окружив себя поэтами, художниками и учеными. Будучи неутомимым строителем, как и его дед, он украсил Самарканд и Бухару прекрасными дворцами и садами. Он строил медресе, купола которых были очень высоки, удобные бани, облицованные цветным камнем, школы, где преподавались различные науки, и на фронтонах зданий был вырезан стих из Корана: «Долг каждого мусульманина и каждой мусульманки – просвещать свой разум…»

Улугбек завершил оформление мавзолея Гур Эмир, где покоился прах Темура, и поручил своему младшему сыну выполнить монументальный портал, ведущий во дворец Шах-и Зинда. Создав знаменитую обсерваторию в Самарканде, он посадил вокруг холма, служившего ей основанием, сад Баг-и Майдон (Сад площади), в котором построил красивый дворец с «сорока колоннами» и павильон «для размышлений» с фарфоровой башней, привезенной из Китая. «В царствование Улугбека ученые пользовались самыми большими привилегиями, люди достойные были возведены в ранг, который они заслуживали», – писал Давлат-шах, историк, поэт того времени.

Улугбек вовсе не был похож на сурового ученого-аскета, скорее, он напоминал правителей европейского Возрождения, любителей прекрасного и ценивших прелести жизни.

Этот необычный правитель сочинял музыку и хорошо исполнял ее сам. У него была великолепная память, и это подтверждают хроники. Улугбек был страстный охотник и вел записи убитых им зверей с указанием их характерных особенностей, а также даты и обстоятельства событий. Однажды кто-то из свиты потерял эту довольно объемистую книгу, и вместо того чтобы разгневаться, Улугбек позвал писцов и по памяти продиктовал ее. Через несколько дней книга нашлась, и когда сравнили оба текста, оказалось, что они отличаются тремя-четырьмя незначительными деталями. Он знал наизусть Коран и читал его вслух согласно всем семи правилам чтения; он вспоминал лицо человека, которого видел несколько лет назад.

Улугбек также был хороший писатель: есть свидетельства, что он написал большую часть исторического труда о временах царствования сыновей Чингисхана. Он свободно владел персидским, тюркским и арабским языками.

Страстно же он любил математику, астрономию и философию. Он отовсюду собирал при дворе математиков, астрономов и философов, давал им денежное содержание и защищал от неприязни военных и религиозных фанатиков.

Для развития и познания астрономии необходим был мощный и точный инструмент, по этой причине долгие годы Улугбек и его технические советники разрабатывали планы и чертежи, затем в 1428 г. вышел указ о строительстве обсерватории.

На вершине холма Кухак была построена огромная обсерватория Улугбека, которая в XV в. считалась одним из чудес света, где самаркандские астрономы осуществляли свои замечательные исследования. Главное трехэтажное здание представляло собой огромный цилиндр высотой 45 метров. Снаружи оно было отделано кирпичами, покрытыми эмалью, внутри было множество помещений для приборов и исследований.

Самарканди так описывает обсерваторию: «На стенах были нарисованы небесные сферы с указанием углов и градусов и неподвижные звезды. Имелись географические карты с изображением климатических зон, гор, пустынь и морей. Все это было сделано с великим искусством и соблюдением всех пропорций…»

Основной частью обсерватории была огромная дуга окружности, представлявшая собой сектант размером более 60 метров, разделенный на градусы, выполненный из полированного мрамора и уходящий под землю. Стрелкой этого гигантского сектанта служила тележка, которая перемещалась по специальным опорам и в которой сидел наблюдатель. Он «целился» в нужную звезду при помощи системы визиров и мог измерять угол между этим объектом и линией горизонта. Этот удивительный инструмент располагался строго с юга на север по меридиану с точностью, которая и в наши дни достойна восхищения. При помощи этой удивительной обсерватории Улугбек и его единомышленники создали свои «Астрономические таблицы». Сегодня эти таблицы почти забыты, но в XVII в. они были очень известны в Европе. Есть голландские гравюры той эпохи, где изображен Улугбек – справа от Урании в окружении самых знаменитых астрономов, от Птоломея до Тихо Браге. В те времена считалось, что монументальный труд самаркандских астрономов представляет собой самый полный в мире звездный каталог. Потребовалась гигантская работа и исключительно высокая квалификация для того, чтобы выполнить его; он, например, содержит результаты наблюдений за полным циклом звезды (в данном случае – Сатурна), обращение которой длится тридцать лет. В нем также собраны результаты детальных исследование всех астрономических календарей и новые наблюдения за движением планет, а также приводятся методы расчетов, причем некоторые из них разработаны для решения конкретных задач. В течение тридцати с лишним лет Улугбек активно участвовал в этих разработках и увлеченно руководил работой ученых. Соратники правителя умерли один за другим, заполняя длинные свитки цифрами и астрономическими знаками. Первым ушел Кади Задэ, которого называли учителем. За ним последовали другие – великий математик Гиясуддин, астроном Аль-Каши… Улугбек завершил «Астрономические таблицы» вместе со своим молодым учеником, блестящим астрономом Аль-Кушчи.

2 марта 1447 г. после скоротечной болезни умер Шахрух. Улугбек был настолько опечален смертью отца, что на несколько месяцев забросил государственные дела. Остальные принцы-темуриды воспользовались его трауром и предприняли попытку захвата власти. В конце концов, уступив просьбам членов своей семьи, Улугбек выступил из Самарканда во главе армии, чтобы наказать бунтовщиков. Но, увы… Пока правитель вел безрезультатные сражения, против него созрел заговор в самой столице. Ситуацией воспользовались узбеки и совершили поход на Самарканд. Они взяли летний дворец, уничтожили знаменитую бесценную коллекцию миниатюр и разрушили фарфоровую башню китайского павильона. Жизнь и смерть Улугбека предопределили звезды. В одном гороскопе, составленном в день его рождения, есть предсказания о том, что он станет властелином и добьется выдающихся успехов в науках, что действительно осуществилось. Улугбек очень интересовался астрологией и даже посвятил ей одну, хотя и краткую, главу в своих «Астрономических таблицах»; составляя свой гороскоп, он увидел, что его убьет собственный сын. Возможно, что это мрачное предсказание постоянно давило на него, и он испытывал недоверие к Абдуллатифу, своему старшему сыну, и невольно прислушивался к тем, кто советовал ему отдалить сына от себя и отдать предпочтение младшему сыну Абдаль-Азизу. Мулла Ходжа Ахрар (прототип доминиканского монаха, настоятеля монастыря Сан Марко Дж. Савонаролы; эпоха Возрождения) при поддержке претендентов на власть разжигал ревность Абдуллатифа, обладавшего необузданным и жестоким характером, и настраивал его против отца. Встав во главе армии, к которой присоединилось множество недовольных миролюбивой политикой Улугбека, Абдуллатиф разгромил войско отца у стен Самарканда. Потерпевший поражение Улугбек сдался сыну, который притворился, что прощает и милует его, но при условии, если тот отречется от престола и совершит паломничество. В то же время Абдуллатиф отдал приказ персу, офицеру свиты по имени Аббас, убить отца. Убийство было совершено спустя несколько дней. Пока бывший правитель ждал караван, который должен был проводить его до Мекки, на него набросились солдаты, схватили и привели его к Аббасу, который отрубил Улугбеку голову. Это случилось 27 октября 1449 г. Улугбек был похоронен рядом с дедом в величественной гробнице Гур-Эмир. На надгробной плите сегодня можно прочесть: «Проклятие Абдуллатифу – отцеубийце».

После гибели Улугбека правитель, назначенный Абдуллатифом, начал преследовать ученых и поэтов, которые спешно покидали страну. Постепенно обсерватория обветшала и разрушилась, но великий труд самаркандских астрономов – «Астрономические таблицы» – были спасены благодаря Аль-Кушчи, последнему ученику и другу покойного, которому удалось с риском для жизни тайком увезти их в Константинополь, где их опубликовал Магомет II. Историческая заслуга Улугбека заключается в создании утонченной местной цивилизации, известность которой пережила века, продолжая темуридский Ренессанс. Под его влиянием появились и другие очаги высокой тюрко-персидской культуры, долго процветавшие в Центральной Азии.

Когда в Центральной Азии шла к закату звезда темуридов в Фергане родился принц-темурид, которому предстояло стать не менее знаменитым, чем его славный предок Великий Амир Темур, и создать в Индии сказочную империю Великих Моголов. Захиреддин Мухаммед, более известный как Бабур, родился 14 февраля 1483 г. Внук Мироншаха, сын властителя Ферганы Умаршайха в 1494 г., в возрасте одиннадцати лет, унаследовал трон своего отца.

Бабур, будучи правителем Ферганы, был одним из многих властителей в конгломерате провинций, управляемых его дядями либо двоюродными и троюродными братьями, ведущими свое происхождение от Темура; что же касается Бабура, то по линии отца он был темурид, по линии матери – чингисид. Это вдвойне благородное происхождение, самое высокое в Азии, давало юноше права и уверенность в победе над конкурентами. Тем не менее вопрос о том, кому и на каком троне сидеть, служил постоянным поводом для военных столкновений между ними, поскольку право по рождению принадлежало каждому, но утвердить его мог только захват.

Однако во владениях темуридов находилось несколько городов определенной силы и значимости – Самарканд, Бухара, Герат, – правители которых устанавливали политический климат в государстве.

Но из всех городов и крепостей во владениях темуридов Самарканд, столица Темура, всегда оставался в глазах его потомков самой блистательной наградой. Стать властелином этого города было страстным желанием и юного принца. В начале правления Бабуру представилась первая блестящая возможность совершить такую попытку: в течение полугода умерли один за другим правители Самарканда, разразилась гражданская война, – и в 1496 г. Бабур двинулся на запад с целью осадить заветный город, но на подступах к нему он встретился с войсками двух своих двоюродных братьев, преследующих те же цели. Принцы выступили объединенными силами, но с наступлением зимних морозов они были вынуждены ретироваться. На следующую весну Бабур вновь вернулся к стенам города и после семимесячной осады, в ноябре 1497 г., четырнадцатилетний принц с триумфом вошел в Самарканд, дорогой сердцу его знаменитого предка. Но, увы, этот город уже не был «жемчужиной Востока», «сокровищницей», «любимцем небес», как когда-то. Самарканд был почти опустошен: там властвовал голод.

Цепь событий лишила Бабура Самарканда почти столь же быстро, сколь быстро он его завоевал. Сторонники Бабура, разочарованные малым вознаграждением (город сильно обнищал в результате гражданской войны и осады), вскоре покинули его, к величайшему удивлению и огорчению молодого правителя.

Тем временем знать Ферганы, прослышав, что Бабур утвердился в Самарканде, решила ублажить другого царевича и передала власть над большей частью провинции младшему брату Бабура, двенадцатилетнему Джахангиру. В феврале 1498 г. Бабур выступил в поход с целью спасти положение, но стоило ему покинуть Самарканд, как он его потерял, а в Фергану прибыл слишком поздно, чтобы удержать ее. Остаток зимы он провел в маленькой крепости Худжанд – единственном месте, где чувствовал себя в безопасности. «Это очень тяжело подействовало на меня, – писал он позже в «Бабурнаме» (произведение, сделавшее его известным тюркоязычным писателем и объективным историком своего времени), далеко от родных мест, в своей новой империи в Индии, вспоминая о четырнадцатилетнем мальчике, чья удача едва не отвернулась от него окончательно в Мавераннахре. – Я не мог удержаться от горьких слез». Замечательная автобиография Бабура, основанная на записях, которые он делал всю жизнь, хотя целиком книга написана большей частью в последние годы в Индии, дает живое описание того, что сам он называет «временем без престола», когда он скитался с кучкой единомышленников в поисках пропитания, средств и царства.

Когда Бабур все-таки отвоевал земли Ферганы у своего младшего брата, для него снова стала доступной более приятная сторона жизни. Его мать и другие женщины его семьи присоединились к Бабуру – затворничество в гареме позволяло женщинам незаметно и в относительной безопасности перемещаться между воюющими сторонами, и после каждого переворота у них вошло в обычай дожидаться, пока их царевич снова займет престол, и затем присоединяться к нему. Теперь, поскольку ему уже исполнилось шестнадцать, его первая жена прибыла, чтобы представиться ему.

К февралю 1500 г., спустя два года после того, как Бабур покинул Самарканд, он отобрал у своего брата такую часть земель Ферганы, что Джахангир пожелал заключить договор. Каждый из царевичей получал власть над половиной Ферганы, но они должны были объединить свои силы, чтобы вернуть Самарканд: как только Бабур вновь утвердит свои права на Самарканд, Фергана переходит целиком к Джахангиру. Таким образом, честь и честолюбие стали побудительными стимулами к объединению в борьбе за возвращение Самарканда. В течение столетия город много раз переходил из рук в руки, но всегда от одного темурида к другому. Теперь же он был захвачен опасным человеком, вторгшимся в родовое гнездо темуридов. Его имя Шейбани-хан, и эта личность в последующие десять лет будет вносить радикальные коррективы в планы Бабура.

Бабур рассчитывал, что жители Самарканда не слишком восторженно относятся к своим новым хозяевам и что, если он войдет в город, население его поддержит. Получив от своих разведчиков информацию о том, что Шейбани, занятый усмирением окрестных земель, оставил для охраны Самарканда небольшой гарнизон, Бабур решился на отчаянный шаг. В сопровождении нескольких сторонников, темной безлунной ночью, он пробрался в город, а утром атаковал застигнутых врасплох узбеков. Жители узнали своего любимого правителя и бросились ему на помощь с палками и ножами. Когда Шейбани вернулся из карательного похода, Самарканд снова был в руках Бабура, и ему пришлось ретироваться под градом стрел, которые летели в его воинов со стен и крепостных валов.

Зимой 1500 г. Бабур, находясь в Самарканде, сформировал небольшую армию, а весной выступил с ней против узбекского войска, стоявшего около Бухары. Армия Шейбани-хана, более многочисленная и лучше вооруженная, одержала победу. Бабур сумел прорваться с десятком верных людей и вернуться в Самарканд. На следующий день узбеки окружили город. Когда припасы закончились, Бабур капитулировал, дабы не подвергать население ужасам осады и штурма. Когда Шейбани с триумфом входил в сдавшийся город, Бабур с помощью жителей уходил через другие ворота. Так он потерял Самарканд во второй раз. На тот момент Бабуру было всего лишь восемнадцать лет.

Собственное владение Бабура в Фергане также было захвачено врагами. Оставшийся без удела Бабур отправился к своему дяде Махмуд-хану, правителю Ташкента, который, однако, не дал ему в управление ни одного из своих городов, на что Бабур, несомненно, рассчитывал. Тогда в 1503 г. он оставил дядю и решил попытать счастья в чужом краю.

Ему пришлось скрываться целый год у бедных кочевников-кыргызов, чтобы не попасть в руки Шейбани-хану, который назначил награду за его голову. В Мавераннахре не оставалось места, где он мог чувствовать себя в безопасности, поэтому Бабур попросил убежища у своего двоюродного брата Хусейна Байкары, правителя Герата. В июне 1504 г. в сопровождении своих соратников он направился на юг с намерением достичь Хорасана через горную цепь в Туркестане. Бабур так пишет об этом переходе: «Тех, кто шел рядом, веря в свою счастливую звезду, было не более трех сотен; оружием им служили только палки, обувь и одежды их были в жалком состоянии. Наше положение было настолько тяжелым, что мы располагали только двумя шатрами, и свой я отдал матери».

На этот раз Бабур не дошел до Герата, потому что по дороге к нему присоединились около 15 тыс. человек, также спасавшихся от Шейбани-хана, и он получил сообщение, которое круто меняло его судьбу: один из его дальних родственников был изгнан из Кабула местным вождем.

У Бабура сразу созрел план – использовать новых сторонников для того, чтобы вернуть Кабул. Он изменил направление, со своей маленькой армией перешел Гиндукуш и, несмотря на холод, голод, высоту и снег, преграждавшие путь, неожиданно появился у стен Кабула, в результате чего узурпатор обратился в бегство. Теперь Бабур мог расширить свои завоевания на всю провинцию.

Так в его власти оказалась территория, которая имела исключительно стратегическое значение: это были ворота в Индию, через которые проходили все завоеватели, включая Великого Темура. Но на тот момент мысли Бабура были заняты севером, потому что Шейбани-хан, продолжая свой победный поход, овладел Хивой, осадил Балх и угрожал Герату.

Чтобы помочь своим двоюродным братьям в Хорасане, он собрал самых надежных всадников и повел их на Герат. К сожалению, с полпути обстоятельства вынудили его спешно вернуться в Кабул для подавления бунта.

От нового похода он отказался, узнав ужасную новость: Шейбани-хан взял Герат и казнил всех членов царствующей темуридской семьи.

Бабур остался единственным наследником и потомком темуридов, имевшим в руках власть. Он получил титул падишаха в Кабуле и объявил, что является преемником Темура со всеми правами, соответствующими этому высшему званию. Кабул остался его базой до конца дней. Даже находясь в Индии и готовясь передать престол империи сыновьям, Бабур продолжал считать Кабул чем-то вроде родного дома, где он чувствовал себя спокойно и с наслаждением окунался в мир искусств.

Тем временем, зорко наблюдая за происходящим в Центральной Азии, Бабур не мог не думать о загадочной Индии, располагавшейся неподалеку от его новых владений. В январе 1505 г. он совершил поход на Джамну и Пешевар. Тогда он в первый раз увидел Индию. «Когда я достиг их, то увидел новый мир, – вспоминает Бабур. – Трава была иная, деревья – другие, дикие животные – новых видов, птицы иного оперения, обычаи и нравы народа совершенно другие. Я был изумлен, и в самом деле это место вызывало изумление». Во время этого первого индийского похода были захвачены крепости Кохат, Бангаш и Нагз.

В мае армия Бабура вновь вернулась в Кабул. Бабур не думал пока о создании своего царства в Индии, поскольку еще оставались надежды на сохранение власти темуридов в Центральной Азии. Часть зимы он провел в Герате, а в начале 1507 г., когда все перевалы были завалены снегом и стояли жестокие морозы, вернулся в Кабул. Город он застал во власти мятежников, смело ударил против них и восстановил порядок. Как место неожиданной стабильности в беспокойном мире двор Бабура сделался прибежищем для преследуемых темуридских царевичей, отступающих перед Шейбани-ханом.

К этому времени оставался еще один двор темуридов, правда более значительный, нежели двор Бабура. То был Герат, который стал городом художественной значимости при любимом сыне Темура Шахрухе. Но в 1507 г. Герат пал под натиском Шейбани-хана. «Как только дошла об этом весть, – пишет Бабур, – я созвал беков и устроил совет. Я завел речь о том, что столь чужие нам люди и исконные враги, как узбеки и Шейбани-хан, завладели всеми землями, прежде подвластными потомкам Темура… Я остался один в Кабуле; враг весьма силен, а мы – очень слабы. Заключить мир надежды нет, сопротивляться тоже нет возможности. Имея столь сильного и могущественного противника, нам надо найти для себя какое-нибудь место; пока еще есть время и возможность, следует уйти подальше от такого мощного и грозного врага». После долгого совещания большинство беков высказалось за то, что следует уходить в Индию. Второй поход Бабура в Индию, начавшийся в сентябре 1507 г., был плохо подготовлен и организован.

Спустя некоторое время стало известно, что Шейбани-хан ушел из-под Кандагара. Непосредственная угроза владениям Бабура миновала. В начале 1508 г. он вернулся в Кабул и пробыл здесь до смерти Шейбани-хана, т. е. до 1510 г.

Казалось более чем вероятным, что Шейбани продолжит свою экспансию и, миновав горы, рано или поздно доберется через Кандагар к Кабулу, но, к счастью, он совершил ошибку, вступив в противоборство с могущественным шахом Исмаилом, основателем династии Сефевидов в Иране. Оскорбительный обмен дипломатическими подарками, во время которого Шейбани-хан отправил шаху деревянную плошку для сбора подаяния, а в ответ получил прялку, естественно, привел к войне. Но Шейбани-хан встретил достойного противника – как по уровню военных ресурсов, так и по владению военной тактикой. В результате целой серии хитростей Шей бани-хан попал в 1510 г. в засаду и погиб. Его череп, оправленный в золото, был превращен в кубок, которым охотно пользовался сам шах.

Сефевиды, главой династии которых был шах Исмаил, были ярыми шиитами, т. е. в религиозном плане являлись противниками мавераннахрцев, ортодоксальных мусульман, или суннитов. За победами шаха Исмаила начались кровавые преследования всех, кто отказывался принять шиитскую веру. В это время шах Исмаил был на грани войны с тюрками-османами, и Бабур предложил ему союз против сына и племянника Шейбани-хана, которые снова собирали узбекские войска, при условии что шах Исмаил предоставит ему снаряжение и солдат для похода на Самарканд.

Шах Исмаил, желая нейтрализовать узбеков на тот случай, если ему придется сразиться с османами, принял предложение Бабура, но также с условием: Бабур должен принять шиитский толк ислама. Религиозный фанатизм шаха Исмаила соответствовал его территориальным притязаниям, и шах рассчитывал воспользоваться законными правами Бабура на Самарканд как средством присоединить эту область к своей империи. В обмен на военную помощь Бабур обязывался чеканить монету от имени Исмаила и упоминать в хутбе имя шаха, а поскольку то были два непременных символа суверенности, Бабур, по сути дела, превращался в вассала, управляющего Самаркандом по воле иранского шаха. Но поскольку Бабуру было дозволено чеканить свою монету и упоминать свое имя в хутбе в Кабуле, он, далекий от фанатизма, видимо, решил, что ничего не теряет, возвращаясь хотя бы окольным путем в свой возлюбленный Самарканд, и принял, совершенно неразумно, условия шаха.

При таком раскладе шах Исмаил не замедлил отправить Бабуру хорошо вооруженный экспедиционный корпус. Он сам возглавил поход против узбекской армии, которая отступила в степи во избежание полного уничтожения. Победившие войска прошли долину Зеравшан и в октябре 1511 г. были в Самарканде. Бабура встретили с энтузиазмом, таким образом, он в третий раз вернулся в Самарканд. Но скоро радость жителей Самарканда сменилась недоумением, потому что сефевидские отряды шаха Исмаила вели себя грубо и открыто оскорбляли почитаемых халифов.

Популярность Бабура резко упала, а когда войска шаха Исмаила ушли в Иран на зимние квартиры, большая часть его подданных, убежденных суннитов, отказалась помочь ему в борьбе с узбеками, которые вновь появились у стен Самарканда.

Бабур покинул Самарканд с небольшим отрядом верных ему людей и двинулся навстречу узбекам.

Он потерял Самарканд в третий и последний раз и больше туда никогда не возвращался.

Под Бухарой Бабур дал ожесточенное сражение, но проиграл узбекским воинам по причине малочисленности своих войск. Он укрылся за стенами города Хиссар и стал готовиться к обороне. Прибытие новых сефевидских подкреплений дало ему возможность перейти в наступление, но те вели себя по отношению к местному населению еще хуже, чем их предшественники. Увидев почти поголовное истребление людей, включая женщин и детей, возмущенный Бабур объявил о разрыве союза с шахом Исмаилом. Однако до этого дело не дошло – помешали чрезвычайные события.

Изгнанные из Бухары, узбеки отошли в Гадж-Даван, селение, окруженное густым кустарником и рвами, где устроили засаду. Их лучники перебили первые ряды сефевидов, которые наступали в авангарде. Бабур и его всадники снова отступили к Хиссару. Тюрко-монгольские наемники, служившие в его войсках, воспользовались ситуацией и разграбили обоз и даже попытались убить Бабура ночью, когда он спал. Ему удалось бежать; он добрался до Кундуза, где у него были сторонники. Тюрко-монголы разграбили всю округу, но с наступлением зимы они оказались без съестных припасов для себя и корма для своей конницы и были уничтожены узбеками, которые набирали силу и вскоре стали хозяевами всего Мавераннахра.

Два года Бабур находился в Кундузе, правитель которого был его вассалом и родственником, в ожидании каких-либо перемен.

Последняя надежда исчезла, когда в 1514 г. шах Исмаил потерпел сокрушительное поражение в сражении с османами. Смирившись со своей участью, Бабур в сопровождении нескольких верных сторонников вернулся в Кабул после четырехлетнего отсутствия. Там он начал серьезно заниматься своим маленьким государством.

Придворные историографы потомков Бабура в Индии оценивали его трижды не удавшуюся попытку удержать Самарканд как величайшее Божье благословение, а его последняя авантюра с персами, как им казалось, наконец-то изменила направление его честолюбивых устремлений – он перестал думать о севере и обратил свой взгляд на восток. Бабур уже предпринимал попытки проникнуть на территорию Индии через Хайберский перевал с целью почувствовать себя более уверенно по отношению к Шейбани-хану; более того, Хиндустан, а в особенности Пенджаб, он считал, как и Самарканд, своим по праву. Он постоянно возвращался в мыслях к молниеносному завоеванию Индии Темуром в 1399 г.

Хизр-хан, которого Темур оставил управлять Пенджабом в качестве своего вассала, впоследствии стал султаном Дели и основал династию Сайидов, но даже при этом он открыто подтверждал свою верность дому Темура, отказываясь именовать себя шахом, а при сыне Темура Шахрухе утверждал, что он в Индии всего лишь наместник. Этот факт представлял для Бабура особую важность, и он, уже деятельно занимаясь подготовкой к захвату Хиндустана, отправил к султану Ибрахиму в Дели посла «во имя сохранения мира» и предложил, вероятно, самый оптимистичный в истории обмен. «Я послал ему ловчего ястреба-тетеревятника, – писал Бабур в своих воспоминаниях, – и попросил у него земли, которые исстари зависели от тюрков».

Бабур не слишком спешил начинать вторжение. Он упорно продолжал укреплять свои силы в Кабуле и лично занимался образованием собственных сыновей. Хумаюн родился в 1508 г., а двое других, Камран и Аскари, соответственно в 1509 и 1516 гг.; в 1519 г. весть о рождении самого младшего дошла до Бабура, когда он совершал подготовительный поход в Хиндустан, и потому мальчик получил имя Хиндал.

Подготовительные действия Бабура включали в себя захват Кандагара, сильной крепости, важной для него с точки зрения защиты Кабула с запада в то время, когда сам он углубится в земли Хиндустана, но понадобились одно за другим еще три лета, прежде чем мощная цитадель, прикрываемая высоким горным хребтом, пала перед ним в 1522 г. Еще одной части важных приготовлений Бабура суждено было стать решающей. В какое-то время между 1508 и 1519 гг., точно сказать невозможно, поскольку его записи за это достаточно длительное время утрачены, Бабур приобрел первую партию пушек, а при пушках находился опытный артиллерист уста Али. Таким образом, Бабур извлек пользу из горького поражения, понесенного его соседом шахом Исмаилом, чья великолепная конница в 1514 г. галопом понеслась на османов и была уничтожена новым оружием. Шах немедленно ввез артиллерию и османских пушкарей для своей армии, а Бабур решил, что было бы вполне разумно последовать его примеру.

В то время пушки в Индии были в ходу только на западном побережье и вели обстрел османских и португальских кораблей, но на севере, на равнинах Хиндустана, ими не пользовались сколько-нибудь эффективно, пока Бабур не протащил их с собой по горным перевалам из Кабула. Помощь уста Али и его орудий поэтому носила столь действенный характер.

Свой пятый и последний поход в Хиндустан Бабур начал в октябре 1525 г., двинувшись к югу и востоку с двенадцатью тысячами воинов. Как раз в это время в Делийском султанате начались беспорядки, против султана Ибрахима выступали все более многочисленные группировки, и до самого конца февраля 1526 г., когда Бабур уже далеко продвинулся в Пенджаб, он не встретил серьезного сопротивления, пока Ибрахим не выслал ему навстречу свое войско. Бабур поручил командование правым крылом армии семнадцатилетнему Хумаюну, и царевич одержал победу, захватив сотню пленных и семь или восемь слонов. «Уста Али со своими стрелками из фитильных ружей получили приказ расстрелять для острастки всех пленных, – записал Бабур. – То было первое дело Хумаюна, его первый опыт сражения и прекрасное предзнаменование». Пример, преподанный экзекуцией пленных, не был, вероятно, просто проявлением жестокости, так как Бабур обыкновенно заботился об умиротворении поверженных врагов. Суть задачи этой первой расстрельной команды, употребившей дорогостоящий порох там, где проще было бы обойтись мечом, заключалась в ином: это была деморализующая демонстрация, известие о которой непременно дошло бы до армии Ибрахима и убедило всех ее воинов в магической силе нового оружия.

Две армии сошлись лицом к лицу в Панипате в середине апреля. Силы Бабура, по-видимому, возросли до двадцати пяти тысяч человек в результате пополнения во время похода, но армия Ибрахима, как утверждают источники, насчитывала сто тысяч человек и тысячу слонов. Бабур подготовил плацдарм, который в последующие годы сделался для него в Индии обычным, однако он признает, что заимствовал его из османской практики, – кстати, в этот же год османские пушки Сулеймана Великолепного пробивали путь далеко на запад, в Европу, и Турция после битвы при Могаче подчинила себе Венгрию. Бабур приказал своим людям собрать как можно больше повозок. Набрали семьсот штук и связали их между собой сыромятными ремнями. Из-за этого заграждения уста Али и его стрелки должны был палить во вражеской коннице, как это делали османы в войне с персами в 1514 г., а тремя столетиями позже – пионеры в Северной Америке, сражаясь с индейцами. Бабуру понадобилось несколько дней, чтобы вынудить Ибрахима предпринять атаку на подготовленные позиции, и когда он 20 апреля наконец преуспел в этом, армия Ибрахима, как и планировалось, остановилась под огнем мушкетов из-за ограждения, в то время как конница Бабура осыпала ее дождем стрел с обоих флангов. Жаркая битва продолжалась до полудня, и победа осталась за Бабуром. В индийской армии погибло около двадцати тысяч человек, в том числе и сам полководец. В знак уважения к Ибрахиму Бабур распорядился похоронить его на месте битвы, и гробница его до сих пор цела в Панипате. Но в ознаменование своей победы Бабур – и это было для него типично – не возвел в Панипате еще один монумент, а велел посадить прекрасный сад.

В тот же день Бабур отправил Хумаюна с небольшим отрядом охранять сокровища Агры, которая с 1502 г. служила столицей династии Лоди. На следующее утро Бабур с остальным войском выступил по направлению к Дели и достиг города в течение трех дней. Он, как обычно, немедленно принялся осматривать достопримечательности и отпраздновал событие, распивая арак с друзьями в лодке на Джамне. Он оставался Дели столько времени, чтобы в ближайшую пятницу в мечети была прочитана хутба с упоминанием его имени; он объявлял себя, таким образом, императором Хиндустана, ибо спокойное выслушивание хутбы во имя правителя означало молчаливое признание власти этого правителя народом. Потом Бабур направился в Агру, и по случаю его прибытия сын преподнес ему в подарок великолепный алмаз, о дальнейшей истории которого стоит рассказать. Его преподнесла в дар Хумаюну семья раджи Гвалиора: члены этой семьи укрылись в крепости Агры, и Хумаюн взял их под защиту. Сам раджа погиб вместе с Ибрахимом в Панипате. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что камень этот и есть знаменитый Кохинор, впервые тогда упомянутый в истории. «Хумаюн передал его мне, когда я приехал в Агру, – писал Бабур. – Я просто вернул ему камень», – добавляет он небрежно, хотя уже подсчитал, что камень стоит столько же, сколько «пропитание на два с половиной дня для всего мира». Позже Хумаюн передал алмаз персидскому шаху Тахмаспу, тот отослал его в подарок Низам-шаху в Декан, а оттуда камень неизвестным путем попал обратно в сокровищницу Великих Моголов, к императору Шах Джахану. Им, как и всеми другими драгоценностями Моголов, завладел царь персидский Надир-шах, когда в 1739 г. разграбил Дели. Именно он и дал камню название Кох-и-Нор, то есть Гора света. От внука Надир-шаха он перешел к царствующей фамилии в Кабуле, от них – к Раджиту Сингху, знаменитому сикхскому правителю Пенджаба, а когда Пенджаб был в 1848 г. аннексирован британцами, камень передали верховному комиссару сэру Джону Лоуренсу, который был столь очевидно не заинтересован в приобретениях для империи, что шесть недель носил драгоценность в жилетном кармане, позабыв о ней. Наконец камень был отправлен им королеве Виктории и прибыл как раз вовремя, чтобы стать главным экспонатом Великой выставки 1851 г. и попасть потом в лондонский Тауэр, из которого ничто не исчезает.

Упадок династии Лоди казался полным. Правда, мать Ибрахима соблаговолила принять от Бабура милостиво предложенную им помощь, хотя позже едва не преуспела в своем намерении погубить завоевателя, подкупив повара, который подмешал яд в его еду. Что касается армии Бабура, то большая его часть, устрашенная наступлением жаркого сезона в Индии, стремилась поскорее вернуться в прохладный летом Кабул, питая надежду, что теперешний поход – всего лишь затянувшийся набег, сравнимый с походом Темура. Даже Александр Великий, находившийся гораздо дальше от родных мест, вынужден был из-за недовольства войск повернуть назад сразу после переправы через Инд. Однако Бабур после созыва военного совета обратился к армии с речью, блестяще сочетавшей ободрение с иронией, и это возымело желаемое действие. Непосредственную опасность, в борьбе с которой Бабур нуждался в поддержке всех своих воинских сил, представляло объединение раджпутов под руководством Рана Санги из Читора.

Теперь они готовились выступить против него. Бабур снова оставался в меньшинстве, примерно в той же пропорции, как при Панипате, и его люди, уже недовольные перспективой долгого пребывания в Индии, были еще сильнее деморализованы слухами о несокрушимой отваге раджпутов. Но Бабур извлек максимум выгоды из того обстоятельства, что его воинам предстояла битва с неверными, первая за тридцать лет, проведенных им в сражениях. Он запретил им употребление вина, приказав вылить на землю только что доставленную из Газны партию напитков и разбить свои золотые и серебряные кубки на кусочки, раздав как милостыню беднякам. Подоплека «священной войны» побудила воинов Бабура поклясться на Коране, что ни один из них не «повернется спиной к врагу и будет сражаться до тех пор, пока жизнь не покинет его тело».

Оба войска встретились 16 марта 1527 г. возле Кханвы, примерно в сорока километрах к западу от Агры, и после битвы определенно более жесткой, чем при Панипате, Бабур в конечном счете выиграл сражение, приняв на себя после такого успеха гордый титул «гази» – воина за веру ислама.

Эта победа предоставила ему неоспоримую власть над центральным Хиндустаном, и он расширил ее самым простым способом: пожаловал своей знати те области, которые еще не были завоеваны, и отправил их туда, дабы они сами провозгласили себя правителями. Сыновьям своим Бабур предоставил провинции, наиболее удаленные от главного теперь центра его деятельности в Агре. Кандагар был отдан на попечение Камрана; Аскари отправился в Бенгалию; Хумаюн стал правителем самой отдаленной провинции – Бадахшана, затерянного среди гор на север от Кабула.

Во время своих поездок по стране Бабур проявлял живой интерес к вещественным подробностям своих новых владений. В Чандери, крепость которого, удерживаемую сильным военачальником Рана Санги, ему пришлось брать штурмом, и он захватил ее в 1528 г., на Бабура произвело сильное впечатление то, что все дома были выстроены из камня, а «принадлежащие самым влиятельным людям украшены искусной резьбой».

У Бабура теперь было время для систематизации своих впечатлений. Он придавал отрывочным записям, представлявшим собой нечто вроде дневника, повествовательную форму, также нашел время для великолепного и очень подробного, на сорока страницах, описания своего нового владения, Хиндустана. Он объясняет в этой книге общественный строй и систему каст, повествует о географических особенностях страны и ее истории в последние годы; удивляется приемам счета и определения времени, изобилию индийских ремесленников и многому другому, однако главный интерес для него представляют флора и фауна страны, которые он наблюдает с тщательностью прирожденного натуралиста и описывает их как истинный художник – интерес и дар, во всей полноте унаследованные его правнуком Джахангиром.

Драгоценная рукопись была практически окончена к 1530 г. и заняла почетное место в быстро растущей семейной библиотеке. Собирание и хранение манускриптов было традицией темуридов. Бабур много книг привез с собой в Индию, и когда он овладел крепостью в Лахоре, то едва ли не первым его действом было посещение библиотеки Гази-хана, где он сам отобрал бесценные книги и отослал их сыновьям.

Положение падишаха, которым объявил себя Бабур в Кабуле, поскольку остался единственным царевичем из династии темуридов, обладающим троном, стало теперь более прочным и законным, чем когда-либо, и Бабур получил возможность торжественно отпраздновать свое верховенство. Распространили известие, что все потомки Темура и Чингисхана, а также все, кто служил Бабуру в прошлом, должны явиться в Агру и «получить подобающие милости». К концу 1528 г., видимо, немалое количество народу приняло приглашение на великолепное празднество.

«Сокровища пяти царей достались ему, – писала позже дочь Бабура Гульбадан, – и он все раздал». Он хладнокровно вернул Кохинор Хумаюну. Он послал ворох самых великолепных драгоценностей женщинам своей семьи в Кабул.

В глазах индусов он стал Великим Моголом, т. е. великим господином, пришедшем с севера, из страны монголов, или моголов. Теперь он владел могущественной империей, которая простиралась на большой территории, имела огромные богатства, многочисленных подданных, являющихся в основном его союзниками и единомышленниками. Но его здоровье подкосили болезнь и печаль, что он никогда не увидит вновь Самарканд, не отобьет его у узбеков и не восстановит наследие Темура.

Было заметно, что после приезда в Индию Бабур стал болеть гораздо чаще, и это обстоятельство, несомненно, повлияло на решение Хумаюна поспешить из Бадахшана в Агру вопреки приказанию, данному ему 1529 г. Непосредственным поводом для этого послужило известие, что кое-кто из ближайших советников Бабура строит планы, как обойти Хумаюна и его братьев, решив дело в пользу некоего Махди-ходжи, всего лишь их дяди, ставшего таковым в результате женитьбы. В ходе событий дядюшка лишился всякой поддержки по причине своего высокомерного поведения, но тут Хумаюн, а не его отец, вскоре тяжело заболел. Прошло несколько месяцев между выздоровлением Хумаюна и последней болезнью Бабура, которая и в самом деле была очень недолгой.

Хумаюн, к которому послали гонца в Самбхал, оказался единственным из сыновей, находившимся достаточно близко, чтобы успеть к одру отца.

Бабур умер в Агре 26 декабря 1530 г., назначив своего сына Хумаюна наследником и преемником. Ему было 48 лет, и он успел поцарствовать в Северной Индии только пять лет. Границы империи простирались от Кабула до Бенгалии, но в истории редко случалось, чтобы человек за столь короткий срок, с такими малыми ресурсами осуществил столь грандиозную работу. И, кроме всего прочего, он оставил потомкам замечательный литературно-исторический памятник – «Воспоминания» («Бабурнаме»).

Его любовь к родине отцов, Мавераннахру, была настолько глубока, что он пожелал, чтобы его похоронили в Центральной Азии как принца династии темуридов, а не в Дели как монарха Индии.

Бабур стал основателем Империи, как и его предок, Великий Темур. Кроме того, благодаря ему кровь Великого эмира еще 300 лет текла в жилах императоров, которые правили Индией. Некоторые из Великих Моголов были замечательными монархами. Несколько поколений Великих Моголов следовали концепции правления Бабура, которая по меркам того времени была безусловно либеральной.

Гульбадан, дочь Бабура, писала, что последние слова отца, обращенные к Хумаюну, были такие: «Не причиняй зла твоим братьям, даже если они того заслуживают». Впоследствии историографы Хумаюна приводили эти слова по поводу каждого из многих случаев, когда он проявлял необъяснимую иными причинами мягкость по отношению к трем своим непутевым единокровным братьям – Камрану, Аскари и Хиндалу. То был фатальный совет для человека от природы склонного к сентиментальности.

Итак, в декабре 1530 г. Хумаюн занял престол и стал вторым падишахом из рода Великих Моголов. С самого начала он столкнулся со значительными трудностями.

Немедленно после восшествия на трон Хумаюн позаботился о том, чтобы преобразовать двор в соответствии со своим вкусом и его новые правила превратили дело управления в сложнейшую астрологическую игру. Общественные учреждения были разделены на ведомства соответственно стихиям. Ведомство Земли занималось сельским хозяйством и строительством, ведомство Воды – каналами и винными погребами, ведомство Огня – делами военными.

Власть моголов держалась только благодаря военной силе. Афганские вожди на востоке – все еще многочисленные и могущественные – готовы были взяться за оружие. Раджпуты на юге могли подняться в любую минуту. Остальные сыновья Бабура были скорее соперниками Хумаюна, нежели союзниками, и покинули его в самую решительную минуту. Как показали дальнейшие события, новый государь мог время от времени проявлять большую энергию, но вообще не был способен к длительной напряженной деятельности. Его лень и любовь к развлечениям очень часто мешали ему закреплять победы. Вследствие чего удача то и дело отворачивалась от него, и все его царствование было полно драматических перипетий.

Прежде всего, Хумаюн двинулся на афганцев, объединившихся под началом Махмуда Лоди, и разбил их в битве при Даухруа. В ноябре 1534 г. он внезапно напал на правителя Гуджарата Бахадур-шаха, который возвращался с большой добычей после разграбления Читора. Гуджаратцы были блокированы в укрепленном лагере в Мандасоре и вскоре сдались. Бахадур-шах бежал ночью всего с несколькими своими приверженцами. Развивая успех, Хумаюн легко занял Мальву и вторгся в пределы Гуджарата. Под власть его перешли Ахмадабад и некоторые другие города. Бахадур-шах укрылся в Диу. Но едва Хумаюн покинул страну, против моголов начались повсеместные выступления, и Бахадур-шах легко вернул власть над своей державой. Из рук Хумаюна ушла даже Мальва. В конце 1530-х гг. грозным противником моголов стал афганский полководец Шер-хан из династии Сур, правивший Бихаром. В 1537 г. он напал на султана Бенгалии Махмуд-шаха III и завладел его столицей. Хумаюн поспешил с большой армией в Бенгалию, но Шер-хан уклонился от боя и ушел в Бихар. Весной 1539 г. противники встретились у Чаусы, близ Буксара. Один из хронистов пишет, что «в том положении, в каком он теперь оказался, Хумаюн должен был получить помощь от своих братьев и из провинций, расположенных поблизости от его столицы. Но ни один луч надежды не проник в его душу. Вместо готовности помочь он встретил медлительность, интриги, измены». 27 июня 1539 г. Шер-хан неожиданно для противника обрушился на могольский лагерь. Армия Хумаюна была наголову разгромлена. Его жена и многие приближенные оказались в плену, но самому Хумаюну удалось бежать.

Впрочем, поражение не было пока окончательным. К началу 1540 г. Хумаюн собрал новую 40-тысячную армию и развернул наступление против Шер-шаха (тот короновался вскоре после своей победы). Решительная битва произошла в мае при Канаудже на берегу Ганга и была очень неудачной для Хумаюна. Хавас-хан, военачальник Шер-шаха, атаковал правый фланг моголов, опрокинул его и погнал многочисленных обозников на ее центр, что вызвало там смятение. Армия превратилась в беспорядочную толпу и бежала. Враги овладели всей Северной Индией. Хумаюн отступил в Пенджаб, но даже не пытался укрепиться здесь. Часть армии он отправил на завоевание Кашмира, а сам ушел в Синд. Летом 1541 г. он женился, а затем в поисках союзников отправился в Марвар. Однако никто не решился поддержать его в борьбе против Шер-шаха.

Хумаюн вынужден был уйти из Раджпутаны (по пути в Амаркоте у него в 1542 г. родился сын Акбар). Побежденному падишаху пришлось искать убежища за пределами Индии. Сначала он отправился в Кандагар, но потом должен был бежать в Иран. «Изгоняемый отовсюду, где он только что властвовал, – пишет летописец, – и холодея от ужаса при мысли о возможности попасть в руки своего брата, он решил покинуть государство своего отца и довериться сомнительной милости чужеземца». Иранский шах Тахмасп I хорошо принял Хумаюна и согласился (в обмен на уступку Кандагара) оказать ему помощь. В 1545 г. Хумаюн при поддержке персидских войск овладел Кабулом, сверг своего вероломного брата Камрана и велел его ослепить. Следующие десять лет он провел в вотчине своего отца – в Кабуле. Тем временем Шер-шах умер. Распри, начавшиеся между его наследниками, позволили Хумаюну вновь вступить в борьбу за Индию. В феврале 1555 г. он захватил Лахор, а в июне у Мачивары наголову разбил армию наместника Пенджаба Сикандар-шаха Сура. В том же году были заняты Дели и Агра. На тот момент у Хумаюна были проекты перестройки управления империей намного более разумные, чем его прежние астрологические фантазии. Но Хумаюн не успел воспользоваться плодами своей победы, так как вскоре погиб – он разбился, упав с лестницы.

Жизнь Хумаюна, которая выглядит цепью неудач, имеет примечательные параллели с течением жизни его отца, бесспорно являющей собой путь к успеху. Каждый из них унаследовал царство, каждый утратил его – в основном в результате появления на сцене более могущественного завоевателя; каждый в последние годы жизни овладел Индией, однако сама параллель как бы определяет некую перспективу его неудач. И он оставил Индии благое наследство – Акбара.

Акбар родился в октябре 1542 г. в тяжелое для его отца время, когда Хумаюн потерпел тяжелое поражение в войне с Шер-шахом и скитался из одного города в другой в тщетной надежде отыскать союзников для продолжения войны. Впрочем, в дальнейшем его положение поправилось.

Одно из последних письменных распоряжений Хумаюна оказалось необыкновенно разумным. Всего за два месяца до смерти он назначил Байрам-хана, чей талант полководца вернул Великим Моголам их империю, опекуном Акбара.

В ноябре 1555 г. Акбар был объявлен номинальным правителем Пенджаба. Реальная власть над этой провинцией находилась в руках его опекуна Байрам-хана. В феврале 1556 г., когда пришла весть о смерти Хумаюна, Акбар был провозглашен императором. Войско принесло ему присягу.

Новый государь был сильный, здоровый мальчик, воспитанный среди походов, любящий охоту, езду на возбужденных слонах и все распространенные тогда виды физических упражнений. Смелый, не теряющийся в трудных ситуациях, он хорошо воспринимал военное дело и имел феноменальную память. Однако грамота ему не давалась, и Акбар за всю свою жизнь так и не смог научиться читать и писать. Забегая вперед, следует отметить, что этот недостаток нисколько не отразился на его образованности. Акбар был большим любителем книг и заставлял много читать себе вслух по самым разнообразным предметам. Имперская библиотека к концу его жизни насчитывала 24 тыс. томов рукописей, многие из которых были специально для него скопированы и снабжены иллюстрациями. Сын Акбара Джахангир писал позже: «Мой отец всегда имел дело с учеными Индии, и хотя он был неграмотным, так много становилось ему ясным, благодаря постоянным беседам с умными и учеными людьми, что никто не знал про его неграмотность».

Первой задачей юного падишаха было упрочение власти моголов и борьба с могущественным афганским кланом Сур. Главными его врагами были Хему (полководец недавно изгнанного из Дели султана Мухаммада Адил-шаха Сура) и бывший правитель Пенджаба Сикандар-шах Сур. Это были серьезные противники. Сообщают, что армия Адил-шаха имела в своих рядах прекрасную афганскую конницу и 5 тыс. боевых слонов. Получив известие о смерти Хумаюна, Хему двинулся на Дели и без боя занял город. Акбар и его опекун находились в это время в лагере в Каланауре. 5 ноября 1556 г. произошла вторая по счету битва при Панипате (первая, как известно, была выиграна в 1526 г. Бабуром). Начиная сражение, Хему полагался главным образом на своих боевых слонов. Ему действительно удалось смять фланги более многочисленной армии Акбара. Но в тот момент, когда победа уже казалась обеспеченной, один из могольских лучников ранил Хему в глаз. От боли и неожиданности тот свалился со слона. Потеряв из виду своего полководца, воины Хему (как это часто бывало в аналогичных случаях в истории Индии) обратились в бегство, и Байрам-хан выиграл эту решительную битву. В следующие годы он разбил Сикандар-шаха Сура, отнял Аджмир и крепость Гвалиор у раджпутов и упрочил власть моголов в Пенджабе. Таким образом, заслуги Байрам-хана перед правящей династией были очень велики. В то время как юный император, по выражению философа и историографа Абу-ль-Фазла, «был скрыт занавесом», Байрам-хан весьма успешно вел государственные дела, осуществляя строгий контроль в центре, и время от времени проводил военные кампании с целью расширения границ империи. Тем не менее обстоятельства начали складываться против него. Первопричина в том, что он исповедовал шиизм, а большинство знати было суннитским. Однако религиозные разногласия были попросту благовидным предлогом для того, чтобы бороться с огромным личным влиянием Байрам-хана. Он вел настолько роскошный образ жизни, что даже Акбар понимал, что его приближенные куда беднее, чем люди Байрам-хана.

В 1560 г. члены семьи Акбара, заручившись поддержкой самого императора, совершили дворцовый переворот.

Байрам-хан был отстранен от власти и отправлен в почетную ссылку в Мекку (по дороге его убили). Управление страной сосредоточилось в руках узбекских ханов Адхама и Пир Мухаммада. При них в 1560–1561 гг. в основном завершилось покорение Мальвы, но поведение Адхам-хана и его сподвижника Пир Мухаммада после победы было возмутительным даже по отношению к Акбару. Вместо того чтобы отправить пленных и добычу в Агру, они отправили туда всего несколько слонов, а остальное оставили себе. Всех пленников, за исключением молодых девушек и гарема, безжалостно убили.

Когда известия из Мальвы дошли до Акбара, он показал себя как хозяин, способный действовать быстро и решительно. Беспредельная жестокость двух узбекских ханов вызвала небывалый гнев у Акбара, в результате чего Адхам-хан был убит, а Пир Мухаммад «утонул в реке». С этого времени Акбар взял власть в свои руки, и его твердой воле никто уже не смел перечить.

Он продолжил завоевания, начатые его дедом и отцом, и прежде всего покорил Раджпутану. Часть раджпутских княжеств была завоевана силой оружия, с другими были заключены брачные союзы. В 1564 г. моголы разгромили рани Дургвати, которая правила в Гондване в качестве регентши при своем несовершеннолетнем сыне. Гондвана вошла в состав Империи Великих Моголов. В октябре 1567 г. Акбар выступил против правителя Читора Удайа Сингха. Крепость была взята после упорной четырехмесячной осады. Б 1569 г. пал Рантхамбхор. Большая часть князей раджпуты признала власть Акбара и стала его верными военачальниками. В 1569 г., после падения Каланджара, Акбар приступил к завоеванию Гуджарата. В ноябре 1572 г. он подступил к Ахмадабаду. Гуджаратский султан Музаффар III сдался на милость победителя. Затем, после осады, капитулировали Сурат, Камбей, Броч и Патан. В 1574 г., в сезон дождей, Акбар вторгся в Бенгалию, двинулся вниз по Гангу и взял Патну. Здешний султан Дауд отступил в Ориссу. В марте 1575 г. он был разбит в сражении при Тукарои, а в июле 1576 г. – окончательно разгромлен и убит в битве при Раджмахале. В 1586 г. к империи был присоединен Кашмир, в 1590 г. – Синд, в 1592 г. – Орисса, в 1595 г. – Белуджистан и Кандагар. Укрепив северные границы империи, Акбар продолжил завоевания на юге. В результате войны 1595–1600 гг. моголы взяли Ахмеднагор и установили свою власть над частью государства Низам-шахов. В том же году в Хандеше была осаждена неприступная крепость Асиргарх, которая сдалась после долгой блокады в 1601 г. Еще прежде пала столица Хандеша Бурханпур.

Акбар продолжал укоренившуюся при Байрам-хане политику постоянных и непрерывных походов ради расширения границ империи. Одним из так называемых «удачных изречений», как их определил Абу-ль-Фазл, было такое: «Государь должен быть всегда готов к завоеваниям, иначе соседи поднимутся на него с оружием». Он мог бы добавить, что иначе иссякнет поток поступлений в казну, потому что в государстве, по преимуществу милитаризованном, экспансия есть экономическая необходимость. Каждый из трех предпочитаемых Акбаром способов расширять пределы империи – посредством завоевания, договора или брака – приносил великолепное пополнение в имперскую сокровищницу. Так же, как Чингисхан или Темур, Акбар постоянно находился в движении, ни в малой мере не поддаваясь соблазну расслабиться после первого же успеха и предаться отдыху и удовольствиям, как это неизменно делал Хумаюн.

Когда Акбар выступал в поход «под предлогом участия в охоте», это выглядело настолько внушительно, что большинство оппонентов предпочитало придержать языки. Излюбленным способом охоты у моголов была «круговая облава», для участия в которой привлекались значительные воинские соединения. Способ этот, как мы отмечали ранее, ценили и Чингисхан и Темур, главным образом за то, что он обладал качествами военных учений, хотя такая многолюдная охота порой оказывалась занятием весьма опасным.

Акбар не только обладал талантами военачальника, но имел также исключительные административные способности. Он понимал, что простое механическое расширение пределов его государства не придает ему прочности. Для того чтобы держава Моголов обрела внутреннюю устойчивость, необходимо было уничтожить различия между победителями и побежденными и, прежде всего, смягчить противоречия между последователями различных религий.

Оглядываясь на историю правления девяти предшествовавших ему мусульманских династий в Индии, каждая из которых продержалась не более сорока лет, Акбар проявил недюжинную проницательность, осознав, что устойчивость власти в этой стране зависит от мирных и терпимых отношений между двумя основными религиозными конфессиями. Впрочем, он и по натуре был склонен к подобным реформам: «сын отца суннита, матери – шиитки, рожденный в стране суфизма и в доме индуса».

Еще во время завоевания Раджпутаны падишах познакомился со многими индусскими князьями и взял себе в жены несколько принцесс-индусок. Все они получили полную свободу в отправлении обрядов их веры, Брахманам впервые было позволено жить во дворце мусульманского правителя Индии. Вслед за тем последовали другие важные нововведения. В 1563 г. падишах отменил налог на индусов-паломников, а через год ликвидировал в своем государстве джизью – подушную подать, взимавшуюся с иноверцев во всех мусульманских странах. Отмена двух важнейших налогов означала для казны потерю многих миллионов рупий, однако Акбар был уверен, что лояльность индусского населения, несомненно, этого стоит. И действительно, многие раджпутские князья – до этого непримиримые враги моголов – изъявили свою покорность падишаху, были с почестями приняты при его дворе и получили высокие должности.

Склонность Акбара к религиозным размышлениям подогревалась, разумеется, широким потоком суждений в Индии того времени. В рамках ислама давно уже существовала традиция вольнодумного мистицизма, именуемого суфизмом и выступающего против жестких ограничений ортодоксии; в прошедшем столетии оно соприкасалось в Индии со сходными течениями в индуизме, в особенности с движением бхакти и зачинающейся религией сикхов, оба эти течения отрицали кастовую систему и веру в личного Бога.

В следующие годы Акбар пошел в своей религиозной политике еще дальше. В 1575 г. по его указанию при дворе в Фатхпур-сикри был построен молитвенный дом, где в присутствии государя началось широкое обсуждение религиозных вопросов. Сначала сюда приглашались только ортодоксальные сунниты, но с 1578 г. здесь стали выступать шииты различных толков, индусы, парсы, джайны, несториане и евреи.

Мусульмане были правы, утверждая, что император отошел от ортодоксального ислама. Он и в этом отношении поступал как политик. Сам принцип средневекового мусульманского государства предоставлял большую власть муллам, поскольку существовало твердое убеждение, что верное решение любого вопроса должно опираться на Коран или на один или два устоявшихся комментария к нему. Вопреки этому в 1579 г. появился знаменитый указ о непогрешимости, в котором утверждалось, что в случае несогласия между учеными о толковании того или иного места в Коране впредь надо считать решающим суждение Акбара о том, какое толкование следует считать верным, и если император предпринимает некий шаг на пользу государству, шаг этот должен быть одобрен, даже если он находится в противоречии с Кораном. Указ соответствовал догме ислама в том смысле, что он признавал священную книгу «высшей инстанцией», но он производил – по крайней мере, по замыслу своему – воистину потрясающий переворот в отношениях между собранием улемов – толкователей мусульманской теологии и светской властью.

В 1580 г. по требованию Акбара виднейшие улемы империи признали его муджтахидом, т. е. высшим мусульманским духовным авторитетом, и доверили ему решение всех спорных религиозных вопросов. Этим правом он воспользовался для утверждения полной веротерпимости. Чтобы привлечь к себе симпатии индусов, Акбар стал появляться на публичных аудиенциях с кастовым знаком брахмана на лбу и со шнурками, повязанными вокруг кистей рук. Он запретил забой коров и употребление в пищу говядины. Вместе с тем он приказал возжечь при дворе неугасимый светильник и, подобно парсам, стал публично простираться перед солнцем.

В 1579 г. император положил конец обыкновению ежегодно отправлять крупные суммы денег в Мекку и Медину; в 1580 г. отменил свое ежегодное паломничество в Аджмер; в 1584 г. отменил мусульманскую систему летоисчисления по Хиджре и заменил ее новой хронологией, ведущей отсчет дней с восшествия самого Акбара на престол. Все эти новшества очень не нравились воинствующим ортодоксам. Немалое возмущение вызвало его решение чеканить монету с двусмысленной надписью «Аллах акбар», которую можно истолковать либо как «Аллах велик», либо как «Акбар есть Аллах».

Недовольные политикой Акбара шейхи и мусульманская знать подняли в 1580 г. восстание в Бенгалии и Пенджабе под лозунгом защиты ислама. Мятежники объявили Акбара низложенным и провозгласили падишахом его сводного брата Мухаммада Хакима, наместника Кабула. Тот вторгся в Пенджаб и занял Лахор. Акбар немедленно выступил против мятежников, усмирил Бенгалию, вытеснил брата из Пенджаба и занял Кабул. Эти события оказались последней серьезной угрозой безопасности империи. Недовольные должны были смирить свое возмущение. Религиозные реформы продолжились. В этой связи любопытен факт относительно христианской религии.

В 1579 г. Акбар направил к португальским властям в Гоа послов, сообщив через них о своем интересе к христианской религии и обратившись с просьбой прислать к его двору несколько ученых отцов, а также «главные книги: Библию и Евангелие». Иезуитам это показалось благоприятным случаем для еще одной победы христианства, посланной самим Небом возможностью обратить в эту веру целую империю язычников. Что касается португальцев, то они обосновались на западном побережье Индии еще до появления в 1522 г. Бабура, но их отношения с индийскими властями ограничились главным образом их соседями в Гуджарате. Акбар же, помимо искреннего интереса к сравнению разных религий, питал надежду, что дипломатический контакт с португальцами «поможет цивилизовать эту дикую расу». Все, казалось, вело к установлению дружеских отношений, так оно и вышло.

Миссия в составе трех отцов-иезуитов прибыла в Фатехпур Сикри в феврале 1580 г. Неудивительно, что миссионеры возликовали, когда убедились в том, что Акбар склонен к сотрудничеству в области религиозных материй и готов целовать священные книги и иконы, но они ошибались, принимая увлечение императора всеми религиями за его намерение присоединиться к их собственной. Христианство привлекало его в той же мере, как и любая другая религия, хотя Акбар был потрясен тем, что Христос позволил унизить себя такой позорной казнью, как распятие, а не воспользовался своей Божественной силой и не сошел с креста. Высказывались предположения, будто Акбар сознательно надеялся найти в христианстве религию, которая могла бы расширить расовые и религиозные противоречия в его империи, если обратить в эту религию как мусульман, так и индусов, что и намеревались сделать иезуиты. Но Акбар был слишком проницательным политиком, чтобы вообразить, что он может ввести в Индии новую религию официальным указом. Скорее всего, его интерес к христианству происходил из личного пристрастия к философствованию. Поэтому естественно, что, когда он наконец выбрал религию собственно для себя, она получила широкое распространение и создала некий нимб святости вокруг его личности. Сообщение в 1582 г. об этой новой религии показало иезуитам, что они потерпели неудачу.

Акбар стал проповедовать новую «Божественную веру» – дин-и илахи, – в которой слились черты основных религий Индии. От сикхов Акбар взял учение о беспрекословной покорности учеников своему гуру, от движения бхакти – призыв к примирению индусов и мусульман, от ортодоксального индуизма – ношение брахманских знаков и запрещение есть говядину, от парсов – поклонение солнцу и огню, от джайнов – учреждение лечебниц для животных, от шиитов – учение о праведном правителе. Высшим духовным наставником, гуру новой религии, был провозглашен сам Акбар, и полная покорность правителю стала важнейшим символом веры дин-и илахи. У новой веры нашлось много поклонников, хотя прочной основы она не имела и после смерти Акбара быстро сошла на нет. Тем не менее религиозные убеждения Акбара оказались удачным соединением личных склонностей с государственной политикой. Духовная одиссея Акбара быта важна не только с точки зрения его отношения к Богу, но и с точки зрения ее воздействия на отношения с легковозбудимыми и переменчивыми религиозными общностями Индии.

Что касается экономических и социальных преобразований Акбара, то анализ широкого круга его реформ указывает на общее направление его усилий к установлению рационального управления. И это было осуществлено благодаря относительно спокойному периоду его правления в течение пятидесяти лет, позволившему закрепить изменения в рамках единой системы, которая надолго пережила самого Акбара. В результате своих реформ он кардинально изменил Индию, превратив ее из государства военной диктатуры в государство, энергично управляемое разветвленной гражданской службой. Разумеется, в таком государстве имелись условия для развития искусств и ремесел. Весьма счастливым для истории искусства оказалось то обстоятельство, что ни персы, ни моголы не обращали внимания на запрет Корана изображать живые существа, будь то люди или животные. Мухаммед провозгласил, что любому человеку, осмелившемуся подражать могуществу Аллаха в созидании, изображая живых тварей, в день Страшного суда будет предложено наделить эти изображения жизнью, а если он в этом не преуспеет, ему придется пожертвовать изображенному свою жизнь.

Как и в области архитектуры, могольский стиль в живописи достигнет своей вершины уже после правления Акбара. Живописные произведения его времени полны изысканных деталей, но им, как правило, не хватает общеобъединяющей художественной идеи, которой отмечены работы, исполненные по заказу его сына Джахангара.

Акбар проявлял страстный интерес к книгам, и это при его неграмотности. Он создал примерно к 1630 г. библиотеку в 24 тыс. томов. Он учредил департамент переводчиков, переводивших с тюркского на персидский язык темуридские хроники, индийских классиков с санскрита и даже христианское Евангелие с латыни.

Интересная личность при дворе Акбара был его личный хронограф Абу-ль-Фазл. Два труда Абу-ль-Фазла – «Акбарнаме», включающий 2506 страниц в издании на английском языке, и «Айни Акбари» («Уложения Акбара»), включающий 1482 страницы, безусловно, следует считать самым полным и подробным описанием дел и событий одного правящего двора, написанным одним человеком.

В то самое время как Абу-ль-Фазл получил приказание «изобразить пером правдивости славные события и наши завоеванные победы», Гульбадан, сестра Хумаюна, начала писать мемуары, сходные указания были даны в провинции каждому, кто владел какими-либо важными сведениями, – составить воспоминания и продиктовать их переписчикам. Абуль-Фазл, опираясь на факты и цифры, предоставляемые ему различными государственными учреждениями, совершил истинный подвиг координации, использовав все это в своих хрониках. Обе книги Абу-ль-Фазла изобилуют подробностями широких реформ Акбара в области административной, экономической и социальной систем.

К концу жизни Акбара Могольская империя превратилась в огромное государство, простиравшееся от берегов Амударьи на севере до Декана на юге. Последние годы жизни Акбара были омрачены тяжелыми ссорами с сыновьями, большинство из которых выросли пьяницами и никчемными людьми. Особенно много неприятностей доставил падишаху самый способный из них Салим (известный позже как Джахангир). Воспользовавшись тем, что Акбар находился на юге, он в 1601 г. стал фактически независимым правителем Аллахабада. В 1602 г. по его указке вождь мятежного племени бундела убил друга Акбара, Абу-ль-Фазла. Это убийство потрясло престарелого падишаха, но он сдался на уговоры родственников и через несколько месяцев помирился с Джахангиром.

15 октября 1605 г. Акбар скончался. Участники споров о престолонаследии склонились на сторону Джахангира.

Абу-ль-Фазл приводит в своих хрониках замечательное письмо Акбара, посланное сыну, где император излагает свой взгляд на ответственность правителя: «Не позволяй различиям в вере вторгаться в политику, не будь пристрастным, налагая наказания. Советуйся наедине с людьми, которые знают свое дело. Если тебе приносят извинения, принимай их». Следуя этим принципам, употребляя силу для поддержания мира, предпочитая превращать бывших противников в сильных союзников, а не в слабых врагов, выбирая доверенных чиновников из числа тех, кто умел создавать и проводить в жизнь свои планы, Акбар, располагая плацдармом на северо-западе, сумел в течение полувека взять под контроль Индию, причем контроль нового и устойчивого порядка; Акбар привнес в Индию «процветание века и безопасность времени». И как же он опасался, что слабохарактерный Джахангир уничтожит созданные им блага, однако наследник отнюдь не погубил империю.

Итак, еще при жизни Акбара не раз обсуждался вопрос о том, чтобы, минуя Джахангира, престол перешел к сыну последнего, Хосрову. Однако большинство представителей знати высказалось за то, чтобы порядок престолонаследия не нарушался, и перед смертью Акбар объявил Джахангира своим наследником. Во время коронации 24 октября 1605 г. тот принял имя Нур ад-дин Мухаммад Джахангир, падишах Гази. Вскоре после этого Хосров бежал в Пенджаб, собрал 12-тысячное войско и выступил против отца. Джахангир разбил его и свирепо расправился с мятежниками: они были посажены на кол в два ряда, и Хосрова, по приказу отца, провели между этими еще живыми шпалерами, а потом выкололи ему глаза (в 1622 г. Хосров был задушен). То был ужасающий сценарий, свидетельствующий, что Джахангир маниакально и изобретательно жесток. Тем удивительней, что отличительной чертой Джахангира был его эмпирический рационализм в сочетании почти с экстатическим откликом на обычные явления природы. Несомненно, император отнесся бы с пониманием к деяниям ученых, которые за тысячи миль от его страны и тридцать лет спустя после его смерти (1660 г.) собрались в Лондоне, чтобы основать Королевское общество.

Тем, что Джахангир мог уделять достаточно много времени наукам, он был обязан стабильному положению в стране, доставшемуся ему в наследство от отца. Первые семнадцать лет его правления были периодом беспримерного спокойствия, если не считать мятеж его сына Хосрова.

Наиболее значительным событием первой половины правления Джахангира было возвышение двух человек – Мехрунисы Нур Джахан (Свет Мира) и третьего сына Джахангира Хуррама, в будущем Шах Джахана (Владыки Мира).

Мехруниса была тридцатилетней придворной дамой, одной из вдов Акбара. Мехруниса четыре года отвергала домогательства императора, но в конце концов Джахангир женился на ней. Нур Джахан была неординарной женщиной: писала стихи, создавала рисунки для тканей, орнаменты для ковров и разрабатывала фасоны одежды, была страстной охотницей и, ко всему прочему, необыкновенной красавицей. Забегая вперед, следует сказать, что ее племянница Мумтаз Махал вышла замуж за Шах Джахана, который в ее честь построил знаменитый Тадж Махал.

Во время большей части правления Джахангира квартет советников, чьи голоса легко могли убедить императора, состоял из Нур Джахан, ее отца, брата и царевича Хуррама, который в 1613 г. был поставлен отцом во главе армии. После тяжелой двухлетней войны он победил правителя Мевара Амар Сингха. В 1616 г. ему поручили другую тяжелую войну против государства низам-шахов в Декане. В войне с Деканом Хуррам добился значительных успехов, за что в 1617 г. получил имя Шах Джахана. В 1620 г. он захватил столицу низам-шахов Харки. В том же году пала Кангра – почти неприступная крепость, господствовавшая над горной местностью между реками Рави и Сатледж. После этого власть моголов признали окрестные афганские племена.

Таковы были основные внешнеполитические события в годы правления Джахангира. Постепенно он отошел от государственных дел, всецело отдавшись пьянству и курению опиума. «Я дошел до такой крайности, – признается он в своих записках, – что уже не мог держать чарку в собственных руках. Я пил, а другие держали чарку вместо меня». Управление государством взяла на себя любимая жена Джахангира, Нур Джахан. Влияние ее на мужа было огромно: по словам Джахангира, он «передал ей государство за чашу вина и похлебку». С 1624 г. имя Нур Джахан чеканилось на монетах рядом с именем императора. Опасаясь властного и способного Шах Джахана, который считался наследником Джахангира, Нур Джахан попыталась передать престол другому сыну падишаха – безвольному и ни к чему не пригодному Шахрияру. Но Шах Джахан был не из тех людей, что сдаются без борьбы. Зная о происках мачехи, он втайне готовился к мятежу. Обстоятельства благоприятствовали его замыслам.

В 1622 г. персы захватили Кандагар. Шах Джахану было поручено вернуть его обратно. Встав во главе армии, он немедленно поднял восстание и двинулся на тогдашнюю столицу империи – Манду. Однако вскоре союзники его покинули. Шах Джахан с небольшой армией (5 тыс. слонов, 5 тыс. всадников, 10 тыс. пехотинцев) отступил в Голконду. В марте 1623 г. он потерпел поражение в битве при Биллочпуре и бежал в Бенгалию. Потом дела его поправились – он захватил Раджмахал, овладел Бихаром. В апреле 1624 г. в Акбапуре ему удалось разгромить наместника Бенгалии Ибрахим-хана и овладеть этой богатой провинцией. В руки победителей попали правительственная артиллерия, слоны и речной флот. Он поднял бунт против отца. Впрочем, успех Шах Джахана не был прочным. Вскоре он потерпел новое поражение под Аллахабадом, опять отступил в Голконду, а потом в Декан. Здесь он присоединился к Малику Амбару – могущественному министру в царстве низам-шахов – и вместе с ним повел войну против моголов. Наконец он осознал бесперспективность дальнейшей борьбы, запросил мира, был прощен отцом и направлен правителем Балагхата.

28 октября 1627 г. Джахангир скончался. Несмотря на все его слабости, из Великих Моголов именно Джахангир был наиболее привлекательной личностью. Ни один из членов этой династии не кажется столь живым современному ученому. На это есть две причины, и обе они напрямую связаны с талантами и деятельностью самого Джахангира. Благодаря чему облик императора предстает перед нами в широком диапазоне тонко выполненных реалистичных и характерных изображений.

Джахангир в своих записках слагал строго эстетический отклик на жизнь со страстным желанием проанализировать и воспроизвести свое видение жизни. Дневник Джахангира полон мыслей об укреплении общественной справедливости и административного управления; в большинстве случаев он стремился следовать либеральным идеям отца, однако гораздо менее, чем Акбар, преуспел во внедрении этих идей в действительность. Акбар сделал глубокую зарубку на могучем древе чиновничьей коррупции, неизменно росли запасы наличных денег, что увеличивало силу и престиж империи; при Джахангире взяточничество снова возросло, а денежный запас уменьшился.

Джахангир сознательно и с уважением принял постулат религии Акбара, но религиозные воззрения Джахангира были по преимуществу импульсивными, в то время как у его отца они имели политическую подоплеку.

После смерти Джахангира с октября 1627 по февраль 1628 г. престол занимал его внук (сын Хосрова) Давар-Бахш. Но когда к столице приблизился Шах Джахан, Давар-Бахш бежал в Иран. Чтобы исключить в дальнейшем всякие возмущения, Шах Джахан велел «на всякий случай» перебить всех своих родных и двоюродных братьев. Встав во главе государства, он продолжил завоевания в Декане.

1631 г. был скорбный для Шах Джахана: во время родов скончалась его любимая жена Мумтаз Махал, давая жизнь своему четырнадцатому ребенку. Из предыдущих тринадцати выжили четыре сына и три дочери (третий сын Аурангзеб родился 23 октября 1618 г.). Они настолько безраздельно были преданы друг другу, что на этом стоит остановиться. Мумтаз Махал была влиятельной спутницей жизни Шах Джахана, как и ее тетя Нур Джахан для Джахангира, но если тетя господствовала над мужем, то племянница была прежде всего его опорой и советчицей. Известно, что Шах Джахан обсуждал с ней все государственные дела. После ее смерти целых два года Шах Джахан провел в глубокой скорби, отвергая все удовольствия жизни. Будучи человеком действия, он, тем не менее, предоставлял командование в походах своим сыновьям, сам оставаясь в Агре, Дели или Лахоре и отдаваясь новой своей любви – архитектуре. Первое большое сооружение, которому император посвятил себя, был памятник его жене, а само название этого памятника было разговорным сокращением ее имени – Тадж Махал. Единственными архитекторами Тадж Махала были Шах Джахан и традиция Моголов. Работы начались в 1632 г. и закончились в 1648 г. Английский путешественник, присутствующий на этих работах, писал: «Золото и серебро почитаются в строительстве этого сооружения самыми обычными металлами, а мрамор – обыкновенным камнем».

Стагнация роскоши никогда не была столь очевидной, как во время правления Шах Джахана. В то время как Империя Великих Моголов, казалось, достигла наивысшего великолепия, расцвет ее уже миновал.

Со времен Акбара империя не намного увеличила свою территорию. В 1633 г. под власть моголов перешли остатки султаната низам-шахов. В 1636 г. во главе 50-тысячной армии Шах Джахан двинулся против кутб-шахов Голконды и адил-шахов Биджапура. Оба правителя признали верховную власть Великого Могола и согласились на уплату дани. Шах Джахан оставил наместником в Декане своего сына Аурангзеба и вернулся в столицу.

Вновь обострились отношения между религиозными сектами, вероятно неизбежные в стране, где религиозное меньшинство столь долго управляло религиозным большинством. Одновременно с приказом об уничтожении индуистских храмов начались и массовые преследования христиан. Португальцы сделались вечными врагами Шах Джахана, отказав ему в помощи в то время, как он находился в Бенгалии и поднял бунт против отца, а позже по оплошности забыв послать ему подарок по случаю восхождения на престол. Поэтому Шах Джахан повелел правителю Бенгалии как следует проучить беспокойных иностранцев. Но как и с антииндуистской политикой того же времени, положение вскоре стало более спокойным. К концу 30-х гг. христианская община в Агре вернулась к нормальному существованию.

По мере роста пышности империи и примечательного перехода от жизни преимущественно в военном лагере к почти постоянному существованию в резиденции одного из трех главных городов (Агра, Дели, Лахор), менялся распорядок дня Шах Джахана: по сравнению с Акбаром и Джахангиром у него было гораздо больше четко определенных публичных обязанностей.

У историков того времени находим описание Шах Джахана как «крупнейшего и богатейшего владельца драгоценных камней во всем обитаемом мире». В этом отношении Шах Джахан даже превзошел своего отца. Источники сообщают, что эксперту понадобилось бы не менее четырнадцати лет, чтобы сосчитать и оценить драгоценности, принадлежащие лично Шах Джахану.

В сентябре 1657 г. Шах Джахан внезапно заболел. Это послужило сигналом к началу междоусобной войны между его сыновьями. Падишах имел четырех сыновей. Из них старший Дара был наместником в Аллахабаде, Пенджабе и Мультане. В его распоряжении находилось 40 тыс. всадников, и он занимал положение, почти равное положению правителя, поскольку отец избрал его своим наследником. Шуджа, второй сын Шах Джахана, в течение семнадцати лет являлся наместником Бенгалии. Ленивый по природе, он мог иногда проявить большую энергию, но не был способен на длительные усилия. Пылкий, ищущий удовольствий и неумный Мурад, самый младший из братьев, был наместником Гуджарата.

Что касается Аурангзеба, то он стал играть заметную роль в политической жизни Могольской империи очень рано, задолго до своего восшествия на престол. В 1636 г. отец назначил его на ответственный пост наместника Декана, где столицей принца стал Аурангабад. В 1644 г. он ненадолго впал в немилость и был смещен. В 1645 г., когда положение Аурангзеба восстановилось, его послали наместником в Гуджарат, а оттуда – в Балх и Бадахшан. Здесь он вел безуспешную войну с неуловимыми узбеками, которые переходили Амударью и нападали на могольские аванпосты. В конце концов в 1647 г. Балх был сдан узбекам. В феврале 1649 г. персы внезапно отобрали у моголов Кандагар. В мае того же года Аурангзеб во главе 50-тысячной армии осадил этот город, однако из-за отсутствия тяжелой артиллерии взять Кандагар не удалось. В 1652 г. отец вновь вернул его в Декан.

Когда Аурангзеб во второй раз прибыл в Декан в качестве наместника, он обнаружил, что управление страной осуществляется плохо, налоговые поступления сократились и площадь обрабатываемых земель уменьшилась. Между тем в Декане, как в приграничной провинции, постоянно находились значительные войска. Извлекаемые из провинции доходы не покрывали расходов. К счастью для себя, принц нашел в лице перса Муршид Кули-хана исключительно способного чиновника, который сумел провести важную налоговую реформу. Не будучи очень обременительными, новые налоги стимулировали развитие земледелия и освоение заброшенных земель. Многие жители вернулись в покинутые деревни, и там возобновилась нормальная жизнь. Укрепив армию, Аурангзеб в 1656 г. вторгся в Голконду и взял Хайдерабад. Правитель страны Абдаллах Кутб-шах укрылся в Голконде и упорно оборонялся. Из-за происков своих недоброжелателей Аурангзебу не удалось довести войну до победного конца. В марте по требованию Шах Джахана был заключен мир. Кутб-шах выплатил моголам контрибуцию в размере 10 млн рупий. В 1657 г. Аурангзеб начал войну с Биджапуром, занял Бидар и Кальяни. С побежденных также была взыскана контрибуция в размере 10 млн. рупий.

Тем временем в декабре 1657 г. Мурад в Ахмадабаде объявил себя падишахом. Его примеру последовал Шуджа в Бенгалии. Аурангзеб заключил союз с Мурадом, и братья двинулись против старшего Дары. Первая битва между претендентами на престол произошла в феврале 1658 г. при Бахадурпуре. Шах Шуджа был разбит Дарой. В мае при Самугархе, возле Агры, 50-тысячная армия Дары сошлась в решительном сражении с армией двух остальных братьев. Аурангзеб и Мурад одержали полную победу. 10 тыс. сторонников Дары пали в этой битве, а сам он бежал в Пенджаб. В июне 1658 г. Аурангзеб вступил в Агру, низложил и заточил своего отца. Тогда же был брошен в темницу Мурад (в 1661 г. его обезглавили). Укрепив свой тыл, Аурангзеб опять обратился против Дары. Тот бежал, не принимая сражения. В январе 1659 г. при Хаджве Аурангзеб нанес полное поражение Шах Шудже. В марте того же года он во второй раз разбил Дару. Вскоре тот был захвачен в плен и казнен. Шах Шуджа отступил в Бенгалию, но не смог здесь удержаться и бежал в Аракан, где его в 1661 г. убили магхи. Шах Джахан оставался в строгом заточении в крепости Агры до самой своей смерти.

Шах Джахан прожил восемь злосчастных лет со дня своего низложения. В беломраморных покоях, возведенных в свое время по его велению, он упорно боролся против все более строгих установлений сына. Бывали времена, когда его лишали письменных принадлежностей и даже права пользоваться собственным гардеробом. Между Шах Джаханом и Аурангзебом шла переписка: негодующая со стороны отца, строгая и лицемерная со стороны сына. Аурангзеб требовал, чтобы отец отдал ему все драгоценности, вплоть до жемчужных четок для молитвы. Обычно Аурангзеб одерживал верх. В конце концов, когда горечь при мысли об уничтожении трех своих наследников сменилась признанием того, что не осталось альтернативы Аурангзебу, Шах Джахан даже немного уменьшил свою враждебность по отношению к бессердечному сыну, тем не менее они больше никогда не встречались.

Шах Джахан скончался 22 января 1666 г. На следующее утро его тело перевезли в Тадж Махал, где он и был похоронен рядом со своей женой. Жан Батист Тавернье, который находился в то время в Индии, писал, что Шах Джахан имел намерение построить повторение Тадж Махала из черного мрамора на противоположном берегу Джамны как мавзолей для себя, соединенный мостом с усыпальницей жены, однако расчетливый Аурангзеб отказался от возведения столь грандиозного ансамбля и без особых хлопот поместил прах отца в уже существующем Тадже.

Время правления Шах Джахана было отмечено грандиозным строительством во многих городах империи. Самыми замечательными сооружениями этой эпохи стали мавзолей Тадж Махал в Агре, Красный форт, мечети Джами Масджид и Моти Масджид в Дели. Помимо них в Дели при Шах Джахане был построен рядом со старым фактически новый город, названный Шахджаханпур.

Расправившись со всеми врагами, Аурангзеб прочно утвердился на престоле и оставался на нем около пятидесяти лет. Одаренный полководец, хороший организатор, вникавший во все мелочи правления, он был безжалостным и жестоким человеком, чуждым какого бы то ни было великодушия. Еще в молодости Аурангзеб обнаружил склонность к аскетизму, которую не утратил потом до самой смерти, – он не употреблял вина, не ел говядины, а пил только воду и питался таким же просяным хлебом, какой ели бедные люди, спал на голой земле, одевался очень просто, соблюдал все посты и не пользовался дорогой посудой. При всем этом он был очень суров в вопросах морали, имел сильную волю, никогда не поддавался влиянию фаворитов. Бережливый и даже скупой в своих расходах, он щедро раздавал милостыню, а все свои войны превращал в войны за веру.

В первые годы правления Аурангзеба его внимание было сосредоточено на северной границе. В 1672 г. здесь подняли восстание афганские племена афридиев и хаттаков. Началась тяжелая война в горах, в которой моголы то и дело терпели поражения. В июне 1674 г. на помощь своим военачальникам прибыл сам падишах. После полутора лет неустанной борьбы ему удалось добиться значительных успехов, и он мог вернуться в Дели. Наместником на севере он оставил ловкого и энергичного Амир-хана, который усмирил афганских вождей и, искусно натравливая одно племя на другое, раздавая подарки и взятки, сумел разрушить их союз и держал перевалы открытыми для движения.

С самого начала царствования Аурангзеб был полон решимости восстановить мусульманский характер государства. Его взгляды, впрочем, ни для кого не были секретом. Еще будучи наследником государства, он проявлял враждебные отношения к индусам и осквернил несколько их храмов. Укрепив свое положение, падишах стал постепенно уничтожать все привилегии немусульманского населения, дарованные Акбаром. На одиннадцатом году правления Аурангзеба при дворе была запрещена музыка. Одновременно прекратилось совершение индусских обрядов, исполнявшихся во время дворцовых церемоний. Вслед за тем был издан указ о «разрушении храмов и школ неверных», положивший начало уничтожению индуистских храмов. В числе прочих были разрушены знаменитые индийские святыни – храмы Висванатха в Бенаресе, Кешава Раи в Матхуре и многоколонный храм Сомната. В 1679 г. был восстановлен подушный налог на индусов, а также некоторые другие налоги, которые взимались только с немусульман.

Ответом на эту политику стали мощные восстания индусов. Особенно тяжелой для моголов оказалась война в горной Раджпутане. Она была очень упорной, кровопролитной и требовала огромных средств. Кроме того, падишах лишился возможности пополнять ряды своей армии раджпутами, которые были раньше самыми лучшими и преданными воинами династии. Боеспособность могольской армии стала падать с каждым годом. Между тем враги становились все энергичнее и сильнее. На южной окраине Могольской империи образовалось и стало быстро набирать силу индусское государство маратхов. Занятый войнами в северных границах своей державы, Аурангзеб долго не обращал должного внимания на ее южные пределы, несмотря на то что маратхи захватили несколько важных могольских областей. Однако в 1682 г. произошло коренное изменение его внешней политики. Все началось с того, что сын падишаха Акбар восстал против власти отца и бежал под защиту царя маратхов Самбхуджи. Это переполнило чашу терпения Аурангзеба. Он решил лично отправиться в Декан, сокрушить Самбхуджи и заставить Акбара покориться.

В продолжение первых четырех лет (1682–1686 гг.) война против маратхов носила достаточно бесплодный характер. Тогда падишах решил уничтожить союзные им шиитские государства Декана. В апреле 1685 г. он вторгся в пределы Биджапура и в октябре 1686 г. после упорной осады овладел этим богатым городом. Голконда – столица кутб-шахов – была осаждена в январе 1687 г. и взята в сентябре того же года. Покончив с Биджапуром и Голкондой, Аурангзеб обрушился на государство маратхов. В короткий срок были взяты многие из маратхских крепостей, включая Райгарх. Акбар успел бежать в Иран. Сам Самбхуджи со всей своей семьей был захвачен в плен и после мучительных пыток казнен в 1689 г. Таким образом, Империя Великих Моголов достигла при Аурангзебе своих максимальных размеров, включив в свои пределы почти весь Индостан. Однако на этом ее наступательный импульс иссяк. Удержать за собой все завоеванные земли оказалось для моголов непосильной задачей. Именно тогда, когда они, казалось, достигли вершины могущества, их государство стало стремительно разлагаться. Длительное отсутствие падишаха привело к развалу централизованной системы управления. В государственном аппарате возобладала коррупция. Наместники отдельных областей набрали большую силу и стали проявлять признаки неповиновения. Возросли центробежные тенденции.

Аурангзеб видел постепенный упадок империи, но, несмотря на всю свою энергию, не мог остановить этот процесс.

Верных людей при Аурангзебе не осталось по его собственной вине, в результате стойкого недоверия к окружающим и отказа передавать кому-либо полномочия власти. Во время правления Акбара, Джахангира и Шах Джахана преемственность военачальников, надежных министров, доверенных женщин или царевичей смогла оставить след в истории благодаря их успешным действиям на благо империи. В течение полувека правления Аурангзеба главным действующим лицом был только он. Даже собственные сыновья и дочери Аурангзеба оставались на положении непослушных и шалых детей вплоть до того, как переступали рубеж сорокалетия или пятидесятилетия. Характер его обращения с царевичами – это мерило полной неспособности Аурангзеба быть отцом. И Шах Джахан, и Аурангзеб строили свои отношения с сыновьями, имея в виду одну цель – избежать повторения собственного бунта против своих отцов. Решение Шах Джахана предусматривало максимум свободы для любимого им сына Дары, а решение Аурангзеба – минимум свободы для каждого.

Его последние годы прошли в упорных войнах с врагами, которые поднимались со всех сторон. Самыми непримиримыми его противниками оставались маратхи. Они сплотились вокруг Раджарама – младшего брата Самбхуджи – и начали против моголов поистине всенародную войну. Множество партизанских отрядов отважно нападали на имперские войска, не давая им ни минуты покоя. В 1690 г. большая могольская армия под командованием Рустам-хана была наголову разбита маратхами. Несколько раз падишах устраивал крупномасштабные карательные экспедиции в горные области. Положив огромное количество солдат, он сумел захватить многие важные крепости маратхов, однако спустя несколько лет все они были вновь отбиты индусами. Измученный безрезультатной войной, падишах серьезно заболел. В 1705 г. его изрядно потрепанная армия отошла к Ахмеднагару. Здесь он и умер в феврале 1707 г.

При Аурангзебе Могольская империя достигла своих максимальных размеров, но тогда же начался ее быстрый упадок.

Документально империя Великих Моголов в год смерти Аурангзеба прошла чуть более половины своего исторического пути. В течение ста восьмидесяти одного года империей правили шесть связанных узами прямого родства (от отца трон переходил к сыну в течение шести веков) Великих Моголов, чьи деяния выдерживают сравнение с деяниями семьи Медичи и горстки других семей в мировой истории. В оставшиеся полтора века номинального существования империи на троне побывало одиннадцать Великих Моголов, но Аурангзеб оказался последним, кто был достоин этого гордого титула.

После смерти Аурангзеба развернулась война за престол между его сыновьями. Старший из них, Шах Алам, находился в Кабуле, второй, Азам, и третий, Кам-Баш, правили в Декане. Шах Алам, узнав о кончине отца, быстро двинулся в Индию, занял Агру, завладел всеми сокровищами Великих Моголов и взошел на престол под именем Бахадур-шаха I. Вскоре к столице подступил Азам-шах, имевший под своим началом 100-тысячную армию. Решающая битва произошла 18 июня 1707 г. вблизи Джаджау, к югу от Агры. Азам был полностью разгромлен, он сам и двое его сыновей погибли. 13 января 1709 г. Бахадур-шах разбил при Хайдарабаде другого своего брата Кам-Баша, который умер от ран. Покончив с конкурентами, Бахадур-шах начал упорную войну с сикхами, быстро набиравшими силу в Пенджабе. В 1710 г. он лично возглавил против них поход. Большое сражение с мятежниками произошло в декабре под Садхаурой. Войска сикхов, насчитывавшие до 30–40 тыс. конницы и множество пехоты, дрались с большим мужеством, но после ожесточенной и кровопролитной борьбы потерпели поражение. В 1711 г. моголы заняли Сирхинд, оттеснив остатки сикхской армии в предгорья Гималаев.

Бахадур-шах умер в феврале 1712 г. Сразу же началась борьба между четырьмя его сыновьями, Джихандаром, Азим аш-Шаном, Рафи аш-Шаном и Джаханом. Наиболее способным из них был второй сын Азим аш-Шан. Три брата объединились против него. В том же 1712 г. армия Азим аш-Шана была разбита, а сам он погиб. После этого власть сосредоточилась в руках Джихандара, пьяницы и беспутника, от имени которого управлял главный визирь Зулъфикар-хан. Одиннадцать месяцев спустя сын Азим аш-Шана Фаррух-Сийар нанес поражение своему дяде близ Агры. Джихандар был взят в плен и умерщвлен в тюрьме.

Фаррух-Сийар был слабым, лживым и трусливым правителем. Своей победой он целиком был обязан двум братьям-сайидам Абдаллах-хану и Хусайну Али. Абдаллах получил пост визиря и фактически сосредоточил власть в своих руках. Фаррух-Сийар тяготился его господством и тайно готовился к свержению братьев, но те его опередили. В 1719 г. в союзе с маратхами Хусайн Али взял Агру, низложил Фаррух-Сийара и спустя два месяца велел его умертвить. На престол был возведен другой внук Бахадур-шаха I Рафи ад-дараджат. Больной туберкулезом, он начал очень быстро чахнуть и вскоре должен был уступить престол своему брату Шах Джахану II, также болезненному юноше, который в сентябре 1719 г. умер. Престол перешел к его двоюродному брату Мухаммаду. Братья-сайиды к этому времени нажили себе многочисленных врагов. В Декане поднял против них восстание Низам ал-Мульк. Хусайн Али вместе с падишахом начал против него поход, но был убит, причем Мухаммад-шах потворствовал убийцам. Когда Абдаллах-хан узнал о смерти брата, он возвел на престол марионеточного султана Нику-Сийара (внука Аурангзеба), но армия Мухаммад-шаха повернула на север, и у Билочпура Абдаллах был наголову разбит. Спустя два года его отравили в тюрьме.

Вновь страна объединилась под властью одного правителя. Однако Мухаммад-шах был неспособен восстановить престиж власти падишаха и возродить славу его оружия. Он был человеком безвольным, предавался наслаждениям и предоставил событиям идти своим чередом. В период его длительного правления фактически завершился распад Могольской империи. Еще в 1714 г. маратхи заняли Хандеш, Гондвану и Берар. В 1724 г. под их власть перешел Гуджарат. В то же время в Пенджабе обрели независимость княжества сикхов. Фактически независимыми стали наместники падишаха – навабы. Самым могущественным из них был Низам ал-Мульк, которому дважды удавалось стать наместником могольского Декана (в 1713–1714 гг. и 1720–1722 гг.) и побыть недолгое время (в 1722–1724 гг.) визирем империи. В конце концов он основал независимое государство с центром в Хайдарабаде. Фактически независимыми княжествами стали Бенгалия, Ауд, Карнатик и многие другие. Под непосредственной властью Мухаммада остался лишь Доаб с городами Дели, Кора и Аллахабад.

Смертельный удар Могольской империи нанесло вторжение иранского правителя Надир-шаха. Еще в ноябре 1738 г. он занял Пешавар, однако известие об этом не произвело никакого впечатления в Дели. Историк Гулям Хусайн несколько позднее писал: «Поскольку дороги не охранялись, всякий мог пройти по ним в любом направлении, оставаясь незамеченным; никакие разведывательные данные о происходивших событиях не поступали ко двору; и ни падишах, ни визирь никогда даже не спрашивали, почему они не получают этих сведений». Лишь в середине января 1739 г., когда персы выступили походом на Дели, Мухаммад-шах в сопровождении всего двора и министров, с громадным войском, при котором находилось 300 орудий и 2 тыс. боевых слонов, выступил ему навстречу. В конце февраля при Карнале (недалеко от Дели) произошло решающее сражение. Моголы имели огромное численное превосходство над врагом, но их армия уже никуда не годилась. Надир-шах с помощью хитрости напугал слонов падишаха: они обратились против индийского войска и прошибли в нем брешь, в которую ворвались персы. По преданию, побежденные потеряли 17 тыс. человек. 3 марта Мухаммад сдался Надир-шаху и по его требованию распустил свои войска. 20 марта победители без боя вступили в Дели и захватили колоссальную добычу, оцениваемую в 700 млн рупий. По мирному договору Мухаммад уступил Надир-шаху все свои владения к северу от Инда, вследствие чего моголы навсегда потеряли Афганистан. В середине мая, отягченные индийскими сокровищами, персы двинулись в обратный путь. После их ухода Могольская империя осталась «истекающей кровью и обессиленной». Ее слабость стала очевидна для всех, и от ее былого престижа не осталось и следа.

Мухаммад скончался в 1748 г. Перед смертью он совершенно утратил рассудок вследствие злоупотребления опиумом. Ему наследовал сын Ахмад-шах, такой же никчемный человек, как и его отец. В 1752 г. афганский шах Ахмад отобрал у моголов Кашмир. По мирному договору падишах передал афганцам всю восточную часть страны вплоть до Сирхинда. В 1754 г. он был свергнут и ослеплен своим визирем Гази ад-дином, который возвел на престол сына Джихандара Аламгира. Никакой реальной власти тот не имел и был послушным орудием в руках всесильного временщика. Достоинство падишаха в это время пало, как никогда, низко. Даже в Доабе Великий Могол не считался теперь полновластным правителем. В 1754 г. в Аллахабаде провозгласил себя независимым Мухаммад Кули-хан (правил до 1758 г.), а в 1756 г. в районе Агра-Дели возникло государство джатов, управляемое Сураджем Малой. В 1756–1757 гг. последовало новое вторжение в Индию афганского Ахмад-шаха. Он без боя вошел в Дели и взял огромную добычу, оцениваемую в 120 млн рупий. По новому договору Аламгир уступил ему Пенджаб, Кашмир и Синд. В 1757 г. Дели был захвачен маратхами. В 1759 г. афганцы отбили у них могольскую столицу и подвергли ее разгрому. Однако тотчас после их удаления Гази ад-дин с помощью маратхов снова взял город и велел заколоть падишаха (в ноябре 1759 г.). Сын Аламгира, Шах Алам, сумел спастись и бежал под защиту наваба Ауда. Новым падишахом победители объявили внука Кам-Баша, Шах Джахана III.

Это было время наивысшего могущества маратхской державы. Вслед за тем наступило ее быстрое ослабление. В 1760 г. Ахмад-шах взял Дели и возвел на престол сына Аламгира, Шах Алама. Он считается последним энергичным правителем из рода Великих Моголов. Но, несмотря на всю свою предприимчивость, Шах Алам был не в силах изменить жалкого положения правящей династии. Власть падишаха не распространялась за стены Дели, да и здесь он не мог чувствовать себя в безопасности. В январе 1761 г. афганцы нанесли маратхам сокрушительное поражение в грандиозной битве при Панипате, после чего Ахмад-шах отдал Дели одному из своих союзников – вождю рогиллей Неджебу.

Тем не менее Шах Алам пытался проводить активную внешнюю политику. В 1761 г. он назначил наваба Ауда своим визирем и выступил против старинного противника – наваба Патны. Последний был разбит. Но вскоре ему на выручку подоспела небольшая армия англичан (350 европейцев, 1 тыс. сипаев и союзная бенгальская армия наваба Мир Джафара численностью 15 тыс. человек). 22 февраля 1761 г. они нанесли Шах Аламу поражение под Патной и заставили отступить в Бегар. В апреле, собрав новую армию, падишах подступил к Патне и опять был разбит. Шах Алам собрал еще одну армию, лучшую часть которой составлял отряд французских наемников под командованием Лау, но опять потерпел поражение в сражении с англичанами при Гиа. Однако война на этом не кончилась. В 1764 г. Шах Алам сколотил новую антианглийскую коалицию, соединившись с навабом Ауда и свергнутым навабом Бенгалии Мир Касимом. Союзники двинулись к Бенаресу, но в сентябре 1764 г. потерпели поражение в битве при Буксаре. После этого падишах перестал бороться с англичанами, а напротив, постарался опереться на их поддержку в борьбе с другими врагами.

Эта политика вскоре дала благоприятный результат. В 1765 г. английский губернатор Клайв предоставил Шах Аламу Кору и Аллахабад для поддержания его достоинства и покрытия личных расходов. А 25 декабря 1771 г. с помощью наваба Ауда Шах Аламу удалось отобрать у рогиллей Дели. Новый великий визирь падишаха перс Мирза-Наджар добросовестно трудился над возрождением Могольского государства. В 1776 г. он разбил в кровопролитном сражении при Барсане джатов. В том же году у Панипата были побеждены рогилли. В 1779 г. близ Мирата Мирза-Наджар нанес поражение маратхам. Престиж Великого Могола стал вновь укрепляться, однако в 1782 г. Мирза-Наджаф умер, и вместе с ним навсегда ушли в прошлое мечты о воссоздании империи.

При дворе началась борьба за власть. Вскоре престарелый падишах стал испытывать страх перед своими генералами. В 1784 г. по совету английского губернатора он обратился за поддержкой к могущественному правителю Гвалиора Мадгаве-Рао из маратхской династии Синдия.

В марте 1785 г. Мадгава-Рао прибыл в Дели и принял начальство над армией Шах Алама. Могольская знать с трудом переносила главенство индусов. В том же 1785 г. влиятельный мусульманский вельможа Хулам Кадир изгнал из Дели маратхский гарнизон и заставил Шах Алама назначить себя на место Синдии. В ноябре 1787 г. Мадгава-Рао потерпел поражение от армии Хулам Кадира при Шаксане. Лишившись его поддержки, Шах Алам оказался совершенно беззащитен перед своеволием вассалов, озабоченных только собственной выгодой. В июне 1788 г. Хулам Кадир овладел Дели и разграбил его. Затем он низложил Шах Алама и возвел на его место сына Ахмад-шаха Бидар-бахта. В поисках денег он велел обыскать всех жен и наложниц Шах Алама, отнял у них драгоценности, пытал слуг и даже высек самого падишаха. 10 августа Хулам Кадир велел ослепить Шах Алама. Приближение Синдии заставило Хулам Кадира покинуть Дели. Уходя, он велел поджечь дворец. В марте 1789 г. Хулам Кадир был разгромлен армией Мадгава-Рао и после жестоких пыток повешен. Шах Алам был восстановлен на престоле. В 1794 г. после смерти Мадгава-Рао ему наследовал двоюродный племянник Даулат-Рао.

Столица Великих Моголов оставалась под властью маратхов вплоть до начала XIX в., когда последние были окончательно разбиты англичанами. В сентябре 1803 г. Дели занял английский главнокомандующий лорд Лейк. Старый и немощный Шах Алам перешел под покровительство англичан. 23 мая 1805 г. падишаху было назначено постоянное содержание – 120 тыс. фунтов стерлингов. С этого времени он перестал быть сюзереном и не управлял даже теми территориями, с которых получал доходы. В распоряжении Шах Алама остался только Красный форт в Дели. За его стенами управление городом и окрестностями находилось в руках английского резидента. В следующем году Шах Алам умер. Его сын Акбар II и внук Бахадур-шах II были только прихлебателями британской Ост-Индийской компании. Никакой власти они не имели и проводили время в обществе наложниц, придворных поэтов и музыкантов.

В последний раз Великим Моголам суждено было появиться на политической арене во время великого сипайского восстания. 11 мая 1857 г. восставшие заняли Дели и заставили Бахадур-шаха подписать воззвание, в котором падишах сообщал о восстановлении имперской власти и призывал всех индусов объединиться для борьбы за родину и веру. Таким образом, волею восставших беспомощный, слабый духом и телом старец был поставлен во главе антианглийского восстания. Его сыновьям предоставили видные посты в сипайской армии. Впрочем, никакого реального влияния на дела падишах не имел. Позднее, уже после подавления восстания в Дели, когда началось судебное разбирательство, Бахадур-шах дал показания, из которых следовало, что он полностью находился в руках сипаев. «Все документы, – сказал он, – которые сипаи считали необходимыми, составлялись по их приказанию. После этого их приносили ко мне и заставляли прикладывать к ним печать… Часто они прикладывали печать на пустые и незаполненные конверты… Всякий раз, когда принцы Мирза Могол, Мирза Хайр Султан или Абубакр приносили ко мне петиции, их неизменно сопровождали сипайские командиры, которые приносили приказы, какие им было желательно, уже написанные на отдельных листах бумаги, и заставляли их переписывать моей собственной рукой… Я был во власти солдат, и они с помощью силы делали, что им нравилось».

В сентябре 1858 г., после падения Дели, англичане объявили о ликвидации института Могольской империи. Бахадур-шах был арестован и по решению суда приговорен к ссылке. Он умер в 1862 г. в Рангуне. Двое его сыновей и внук были предательски убиты английским офицером Ходсоном.

Лишив Великих Моголов права на трон, его в 1877 г. заняла королева Англии Виктория, получив для себя и своих наследников титул «императрицы Индии».

Этим актом Англия положила конец не только Великим Моголам, но и Темуридской династии, которую Великий Амир Темур основал за пять столетий до этих событий, когда, поднявшись на возвышение из белого войлока, провозгласил себя повелителем Маверранахра.

Великий Гёте, размышляя о роли личности в истории, писал: «Легенда о Наполеоне представляется мне чем-то похожей на откровение Иоанна Богослова: каждый чувствует, что за этим скрывается еще что-то, только никто не знает что». Пожалуй, эти строки можно было бы поставить эпиграфом к историческим изысканиям, посвященным личности великого императора степей – Амира Темура (1336–1405 гг.).

Портрет Темура, каким он предстает перед нами в хрониках европейских и восточных историков, раскрывает личность сложную, пожалуй, самую сложную из всех завоевателей и создателей империй. В некоторые моменты решающих битв он проявлял такую же жестокость, как Аттила, и такое же изощренное изуверство, как Чингисхан. В то же время он, как и Александр, живо интересовался историей цивилизаций, искусством и обычаями покоренных народов. По хитросплетениям политики его можно сравнить с Филиппом II Испанским или Карлом V.

Как Петр Великий и Людовик XIV, он обладал политической прозорливостью, сделав из своей столицы величественный и изысканный город. Сводить его поступки, мысли, чувства к простым и определенным реакциям – значит, лишить эту богатую личность полутонов и нюансов, которые притягивают нас и в то же время сбивают с толку. Военный тактический гений Темура, если проследить его во всей масштабности и разносторонности, мог бы составить целый том исследований. Его внешняя политика была настолько мудрой и гибкой, сочетающей удары по столу и вкрадчивую мягкость, что в ней трудно выделить основную линию и главные посылы. Этот человек необузданных страстей умел сохранять невероятное терпение, а когда надо было обмануть противника, он искусно притворялся пассивным и ошеломленным. Его аналитический склад ума позволял выйти наиболее удачно из самых критических ситуаций и даже извлечь из неблагоприятных обстоятельств определенную выгоду.

Когда он бросился на завоевание азиатского мира, у него была лишь горстка фанатически преданных сторонников, готовых на смерть ради него. Позже за ним шли толпы обожествлявших его воинов, представлявших все народы Азии. Войска, которые он формировал, обучал и держал в кулаке, вдохновлялись единым патриотическим порывом: он мобилизовал их силой личного авторитета и присущего ему магнетизма, которому поддавались все, кто находился рядом.

С 1370 по 1405 г. этот Великий Завоеватель покорил Туркестан, Кавказ, Иран, Сирию, Египет, разграбил Дамаск, Багдад, Дели, разгромил Османскую империю, победил лучших воинов эпохи – тюрко-монголов, мамлюков, янычар.

Но если бы Темур был только лишь великим полководцем, жадным до сражений и завоеваний, он не стал бы настолько интересен для истории. Безусловно, он был гениальный стратег, энергичный военачальник и в этом качестве проявлял безжалостность и жестокость, но этим не исчерпывается характеристика этой неординарной личности.

Темур, чьи предки-кочевники, опьяненные окружающим пространством и свободой, считали городские стены убежищем для трусов, был неутомимый строитель; будучи убежденным мусульманином, воевал с мусульманскими странами и на какое-то время даже вступил в союз с христианами; впитав в себя иранскую культуру, разрушал великие центры персидской цивилизации. Он уважал ученых, людей искусства – и в то же время разжигал низменные инстинкты у своих солдат: усмирив мятежный город, он делал отбор среди местных жителей – с одной стороны выстраивал воинов, которые осуждались на смерть, с другой – священников, ученых, образованных и мастеровых людей, которым даровал жизнь. Бесспорно, неадекватное поведение для завоевателя. Но и немногие великие завоеватели в такой мере, как Темур, изменили ход мировой истории: впервые на территории Центральной Азии была создана государственность нового типа и образована великая мусульманская империя со столицей в Самарканде; победа над Тохтамышем навсегда избавила Русь от тюрко-монгольского ига, что дало ей возможность создать основу российской государственности; победа над Баязедом освободила европейские народы от османского ига и отсрочила падение Византийской империи на пятьдесят лет; его походы на Ближний Восток, в Иран и Северо-Западную Индию коренным образом изменили политическую ситуацию в этих регионах.

Не стремясь к мировому господству, он сумел обеспечить центральноазиатскому государству стабильность, превратить его в сверхдержаву. У этой сверхдержавы не было четких и укрепленных границ, подобных тем, которыми пытались отгородиться Китай и поздний Рим. Но их отсутствие свидетельствовало не о слабости, а о достаточной силе. В этом плане империю Темура правомерно сравнить с ранней Римской империей, которая поддерживала союзников и нейтрализовала соперников решительными действиями по всем направлениям.

Суровый аскет, противник веселья, набожный человек, отважный воин, осторожный и мудрый политик, покровитель художников и литераторов, любитель персидской поэзии, особенно Ширази, – таким был Темур, ставший в 1370 г. правителем Центральной Азии, когда «он взошел на трон, надев на себя золотую корону, подпоясавшись императорским поясом в присутствии принцев и эмиров, которые пали пред ним на колени».

Темур решал вопрос политической власти виртуозно. Он не стал создавать совершенно новый закон, а создал новую ситуацию, синтезировав тюрко-монгольское правление с исконно тюркским.

Темур никогда не заявлял об отмене чингисханской Ясы или о замене ее шариатом. Как ни странно, Ибн Арабшах называет его плохим мусульманином, мотивируя это тем, что Темур предпочел закону ислама закон Чингисхана. Разумеется, это, скорее всего, формальное обвинение, так как в глазах населения Центральной Азии Темур являл собой преемника Чингисхана и в различных ситуациях обращался к Корану, а имамы и дервиши всегда были на его стороне.

Войны Темура объявлялись «джихадом», т. е. священными, даже когда – что имело место почти всегда – он воевал с мусульманами. Темур просто обвинял их в вероотступничестве, будь то чагатайцы Или и Уйгурии, которые позже приняли ислам, или султаны Дели.

Являясь знамением своего времени, в исторических хрониках его личности придавался образ сверхчеловека, каким он и прошел через несколько цивилизаций, ведь Темур всего за треть столетия, то есть за промежуток времени, в пять раз меньший продолжительности Столетней войны, успел построить сверхдержаву и тем воистину потрясти мир.

Любопытно, что после смерти Чингисхана его империя выжила даже при посредственных правителях. А от империи Темура, в которой преуспевали талантливые люди и гении, например Шахрух, Улугбек, Бабур, осталась лишь небольшая территория Мавераннахра и часть Хорасана. Чем же это объяснить?

Долговечность империи чингисидов можно обусловить фундаментом, на котором она была построена. Чингисхан возвысил древнюю тюрко-монгольскую империю, «вечную» империю степей с центром в Орхоне, которую хунны в свое время передали жужаням и эфталитам, жужани – ту-кю, ту-кю – уйгурам и которая к моменту рождения Чингисхана перешла под власть кераитов. У нее была прочная основа – основа степей, этнический и социальный каркас – тюрко-монгольское кочевничество; она зиждилась только на законах природы, согласно которым скотовод ищет корм для себя и своего скота и покоряет оседлых земледельцев.

Чингисхан унаследовал культуру, коренившуюся на идее насилия. Он мог уничтожать своих противников, дробить племена и предавать смерти их членов. Придя к власти в «рыхлой» конфедерации, Темур не мог нарушить устои улуса Чагатая, общества, довольно устойчивого, с традицией, которая отвергала насилие. Поэтому Темур не мог позволить себе уничтожать большинство структур и людей, стоящих за ними.

Империя, созданная Темуром, не только являлась географическим центром, но и представляла собой источник динамизма. Государственная правовая система была тюрко-монгольской, политика и религия – тюрко-монголо-арабскими, культура – тюрко-персидской. То, что в XIV в. Мавераннахр стал «центром тайфуна», – это не случайность.

Важнее всего и сложнее всего для Темура было изменить принцип политики, т. е. поставить в зависимость все политическое движение. Архиважным при этом было подавление всех течений племенной политики. За двенадцать лет упорных усилий Темур передал властные структуры улуса в руки преданных ему людей, но и это не могло гарантировать покорность племен. Было недостаточно усмирить племена и сместить их вождей – надо было в корне изменить внутреннюю политику племен. Не было уверенности в том, что вновь назначенные правители племен смогут сохранить свою власть или пользоваться авторитетом соплеменников. Также было недостаточно ослабить племена как центры власти – их надо было устранить как очаги политической активности, которая позволяла им постоянно менять свои пристрастия, и Темур вывел племена за пределы структуры центральной власти, подавил их как источник личной власти. При этом он использовал и прямолинейные методы. Он отобрал у племен контроль над землей и людскими ресурсами, оставив вождям только наследственные отряды. В первые годы правления он лишил племена почетного места в империи. Отказывая в титуле «эмир» даже самым верным соратникам, которые правили племенами, он лишил племена высокого и почетного статуса.

Отношение Темура к формированию новой элиты свидетельствует, что ему нужна была в этом вопросе монополия. Темур определил состав этой группы в самом начале своего правления, выдвигая туда своих сподвижников, сыновей и внуков. В условиях частых военных походов каждый мог, казалось бы, попасть в правящий класс, но элита Темура сразу стала замкнутой группой, увеличивавшейся, скорее, за счет естественного воспроизводства, а не включения новых членов извне. Лишь немногие племенные эмиры и очень мало чужаков – в первую очередь хорасанцы – могли попасть в эту группу. Основная часть должностей, которые занимали люди из элиты, была наследственной, но выбор из нескольких родственников-кандидатов делал Темур. Посты, которые могли дать какую-то политическую независимость или влияние в регионах, были заказаны для самых могущественных представителей элиты и находились под личным контролем Темура. Темур не допускал также крепких личностных связей между членами элиты, следя за тем, чтобы все хранили верность ему лично. Примером служит почти одинаковый статус, который он предоставлял высшим членам своей свиты и своей семье. Хотя принцы имели свои войска, однако эмиры, входившие в их состав, были преданы в первую очередь Темуру. При таком положении, когда главенствующей была воля правителя, принцы крови не могли претендовать на большую власть, чем приближенные, составлявшие маленький круг у трона властителя. Чтобы править единолично, Темур не перестроил в корне политическую систему, а видоизменил ее. В администрации Темура было немного новых органов. Он не разрушил ни одну из структур улуса: племена и группы улуса, должности, традиционные для тюрко-монгольского государства, и сами люди, занимавшие их до его прихода к власти, – практически все остались на местах. Тем не менее это был настоящий творческий акт, за которым скрывался акт разрушения. Темур изменил – и причем радикально – смысл и функцию этих структур. Оставив в живых людей, он трансформировал их взаимоотношения и правила, регулировавшие их поведение. Темур завоевал полмира и, правя единолично, оставил систему, которая не смогла его пережить.

После смерти Амира Темура мир словно утратил свою энергетику.

Политический развал сопровождался культурным упадком. Ушли в прошлое Крестовые походы и величественные храмы. Запад исчерпал свои силы в выборе достойного папы между Авиньоном и Римом.

Но ислам, несмотря на мощный военный аппарат, который он, до некоторой степени, повернул против самого себя за неимением внешнего врага, так же, как и христианский Запад, вышел ослабленным из длинной череды катастроф. Мясорубка, которую Темур устроил в Иране, потрясла весь исламский мир. Отныне центром сарацинской культуры стала Кордова, а не Багдад. Но не надолго. Испано-берберский ислам, несмотря на все свое великолепие, был слепком с восточного ислама и приходил в упадок вместе с ним.

Такая деградация поражала современников. Ибн Халдун сказал, что «мир должен пережить свое Сотворение». Смысл в том, что Старый Мир, который появился на руинах Рима, мир великих халифов и пап, Ричарда Львиное Сердце и Саладина, Мухаммеда и Карла Великого, себя полностью исчерпал. Ислам теперь являл собою смесь османского милитаризма и берберской анархии: мусульмане потрясали Полумесяцем, заклинали Аллаха, строго соблюдали предписания Корана, но творческая энергия иссякла. Аббасиды унесли с собой в могилу великую эллино-ирано-арабскую цивилизацию. Османы и сам Темур почитали имамов, поэтов, художников, но не принадлежали к народам, породившим этих творцов. Победивший ислам Баязеда и Темура представлял собой загнивающий организм, религия которого все больше напоминала простую вывеску.

Сам Туркестан оказался обреченным после великого предприятия, в которое его втянул Темур. «Тюркский Темур уничтожил тюркский гений», – так писал Леон Каен. И это справедливые слова. Тюркский гений был не чем иным, как привычкой побеждать, присущей рыцарям азиатских степей и гор. Темур победил их, используя смешанные народы Мавераннахра. Его победа над Тохтамышем означала «энергетический» поворот с Востока на Запад: это закон истории, ярчайшим выражением которого был Чингисхан. Темур продемонстрировал, что оседлое население не всегда будет слабее кочевников. Он доказал, что воины, взращенные на Коране, могут побеждать воинов Ясы.

Тюркский мир так и не оправился от этого удара: большие надежды не оправдались. Господство тюрко-монголов над миром оказалось одной из тех иллюзий, которыми полна История.

После Темура все распри в Туркестане усилились. Тюрко-монгольская империя потеряла почти все политические связи с Западной Азией. Китай укрылся за своими стенами. Славяне, освободившись от господства Золотой Орды, создали Российскую империю, направленную против османов. Битва при Анкаре окончательно оторвала Османскую империю от своих тюркских корней. Ее азиатский характер начал исчезать, а ее экспансия повернулась на Запад.

Мавераннахр первым пострадал от великой катастрофы, которую сам и развязал. Он породил плод, который оказался слишком тяжелым для него, и корни оборвались и перестали питать его. Самарканд недолго оставался столицей мира.

Тюрко-монгольская система рухнула. Темур стал последним из великих императоров степи. Бабур не смог восстановить азиатскую империю. Поэтому он пошел на Индию.

Таким образом, все ушло в прошлое: порыв готического Запада, мусульманский мистицизм, военный порядок тюрко-монголов. Ничего от них не осталось, и после ухода мощной личности Темура казалось, что нет никого в пустой вселенной, где только Китай сохранял признаки жизни.

Что касается Европы, как и во все мрачные периоды своей истории, она оставалась простым продолжением Азии. Казалось, произошел возврат к той смутной эпохе, которая предшествовала рождению Мухаммеда. Все напоминало распад Римской империи. Все церкви шатаются и рушатся. Архитектура приходит в упадок вместе с ослаблением творческого порыва, стили вырождаются вместе с народами и людьми.

Эпоха Великой империи Амира Темура – осевое время, которое позволяет нам отчетливо видеть историческое значение тюркских народов для человечества в целом. Тюрков конца XIV – первой половины XV в. с полной уверенностью можно отнести к осевым народам, которые, продолжая свою историю, совершили скачок, как бы вторично родились в нем, тем самым заложив основу духовной сущности, подлинной истории центрально-азиатских народов.

Меняются географические центры, территории, народы, однако именно в Азии всегда остается нечто незыблемое: модифицируясь только в своем явлении, погружаясь в глубины катастрофических потрясений, оно все время вновь возникает на неизменной основе, вечно тождественное самому себе.

Но в тот период заполнила исторический вакуум, образовавшийся после распада империи степей в Центральной Азии и Византийской империи в Европе, дабы развиться внутри этого пространства, – Великая Османская империя.