33. Александр Великий, царь Македонский

Александр III, царь Македонский, сын Филиппа, родился в 356 году до P. X. По отцу происходил он от Геркулеса, родоначальника македонских царей; по матери своей, Олимпии, дочери эпирского царя Неоптолема, — от Ахиллеса. В ту самую ночь, когда родился Александр, сгорел в Ефесе знаменитый храм Артемиды, а царь Филипп в день рождения сына получил известие о трех славных победах, а потому предсказывали, что этот сын предназначен славной участи героя и победителя и что разрушение величайшей, известной грекам, святыни в Азии означало разрушение Александром великого Азиатского царства. Филипп дал своему наследнику тщательное и строгое воспитание. В рыцарских упражнениях отрок рано уже отличался перед всеми своими сверстниками. Когда однажды к царю Филиппу привели для продажи лошадь, названную Буцефалом, и хотели испытать ее, никто из присутствовавших наездников не мог сесть на дикое, бешеное животное и укротить его. Наконец Александр, еще мальчик, выпросил у отца позволение попробовать усмирить Буцефала. Он повел его против солнца, потому что заметил, что лошадь боялась собственной своей тени; гладя ее рукой и приговаривая ласковые слова, он успокоил ее, и вдруг вскочив на седло, помчался, к ужасу всех присутствовавших, которые думали, что жизнь его отдана на произвол диких порывов животного. Но вскоре все увидели, что отрок подчинил коня своей воле. Когда он возвратился, полный гордой радости, все приветствовали его с восторгом и Филипп сказал ему в сердечном удовольствии: «Сын мой, найди себе царство, тебя достойное; Македония слишком мала для тебя!» Буцефал остался любимым конем Александра и служил ему во всех его сражениях и походах до самой Индии.

Александр Македонский, Лувр

Когда исполнилось Александру тринадцать лет, философ Аристотель принял на себя дальнейшее нравственное его воспитание. Филипп после рождения сына написал ему: «Знай, что у меня родился сын; не то радует меня, что он родился, а то, что он родился в твое время; тобою воспитанный и образованный, он будет достоин нас, он станет на высоту того назначения, которое со временем будет его наследством». Александр с величайшею любознательностью следовал за мудрым своим наставником в различные области науки и привязался к нему, как к родному отцу. И впоследствии сохранял он к своему учителю глубокое почтение; он часто говорил, что отцу своему обязан жизнью, а учителю тем, что достоин жизни. Быстро развился под руководством Аристотеля бодрый и мощный дух царственного отрока. Аристотель умерял пылкость и страстность души его, возбудил в нем серьезную мыслительность и благородное, высокое настроение духа, презиравшее обыкновенные наслаждения жизнью и стремившееся только к одной великой цели — наполнить мир славою великих дел, «быть превосходным царем и метателем копий». Этот стих Илиады (III, 179) был его любимым, часто повторяемым стихом, а Илиада, в которой прославлялся предок его Ахиллес, — его любимою книгою. Ахиллес был идеалом, которому он стремился подражать. Стремление к славе и к великим подвигам наполняло его душу, когда он был еще ребенком, и было преобладающею страстью всей его жизни. «Мой отец не оставит более ничего на мою долю», — восклицал часто с печалью отрок, при известиях о победах, одержанных Филиппом. Александр был рожден героем; с тонким умом и гениальным даром полководца соединял он высокопарящее одушевление и непоколебимую уверенность в своих силах и в своем счастье. В самой наружности его все возвещало героя: смелая поступь, блистающий взгляд, сила голоса. Когда он находился в спокойном положении, в нем очаровывали и кротость выражения лица, и легкий румянец щек, и влажно смотрящий глаз, и голова, немного склоненная на левую сторону. Ваятель Лизипп лучше всех умел передать эти особенности наружности Александра, который только ему одному и позволял воспроизводить свое изображение.

В той среде, в которой вырос Александр, при дворе и между македонскою знатью, также и во всем народе, вследствие сделавшихся всем известными планов Филиппа, вообще была распространена мысль о войне с Персией, и юношеская душа Александра уже рано мечтала о блистательных победах и приобретениях в дальней Азии, о походе соединенных греков и македонян против варваров, которые в прежние годы разрушили греческие города и храмы греческих богов. Когда однажды персидские послы прибыли ко двору царя Филиппа, в Пеллу, и Александр, будучи еще отроком, принимал их в отсутствие отца, он подробно и серьезно расспрашивал их о народах, населяющих персидское царство, о персидских войсках, о направлении и длине дорог, о законах и обычаях, образе правления и жизни народов, так что послы удивлялись уму и любознательности отрока. Шестнадцатилетним юношей Александр начал первые свои опыты в военном деле. В эту эпоху своей жизни назначенный Филиппом во время войны его с Византией наместником государства, он отправился в поход против отпавшего от союза фракийского народа, завладел их городом и вновь основал его под именем Александрополь. Битва при Хероне была выиграна наиболее вследствие личного мужества Александра.

Филипп был в праве гордиться сыном, подававшим такие блистательные надежды; он любил его как будущего исполнителя своих планов и замыслов и с удовольствием слышал, когда македоняне называли его, Филиппа, своим полководцем, а Александра — царем своим. Но в последнее время жизни Филиппа хорошие отношения между отцом и сыном пострадали, вследствие того, что мать Александра, Олимпия, которую он нежно любил, была оставляема Филиппом в пренебрежении. Самым чувствительным образом был огорчен Александр, когда Филипп, не расставаясь с нею, взял себе другую супругу — Клеопатру, племянницу своего полководца Аттала. На брачном пиршестве Аттал вскричал: «Македоняне, молите богов, чтобы они через нашу царицу даровали государству законного наследника!» Тогда Александр воскликнул, пылая гневом: «Клеветник! Разве я незаконнорожденный?» — и бросил в него кубком; за это царь во гневе едва не пронзил сына мечом. Александр бежал с несчастной своею матерью в Эпир. Вскоре после этого происшествия Димарат из Коринфа, довольно близкий друг Филиппа, прибыл в Пеллу. Филипп спросил его, мирно ли живут между собой греки. Димарат отвечал ему: «О царь, ты спрашиваешь о мире и согласии в греческой земле, а наполняешь собственный дом свой враждою и ненавистью и удаляешь от себя тех, которые должны быть для тебя всего дороже и ближе». Эти свободные слова произвели впечатление на царя; он послал Димарата к Александру и велел ему возвратиться. Но письма отверженной Олимпии, пылкой и страстной женщины, вскоре снова возбудили недоверие в примиренном с отцом сыне, так что между ними опять возникли неудовольствия, продолжавшиеся до самой смерти Филиппа. Когда Филипп был умерщвлен, подозрение пало на Олимпию; говорили, что она была не чужда замыслу Павсания, и многие думали даже, что сам Александр знал о нем. Но это подозрение недостойно благородного характера юного Александра, а преследование и наказание им тех, которые были почитаемы сообщниками Павсания, служит еще большим доказательством его невинности.

Александр Македонский, фреска, Неаполь

Двадцатилетний Александр после смерти отца своего вступил на престол (336) не без противодействия многих враждебных ему партий; но он обладал любовью войска и доверенностью народа, так что внутреннее спокойствие скоро было восстановлено. Опасен был еще полководец Аттал, который вместе с Парменионом уже послан был Филиппом в Азию, чтобы воевать с персами, и хотел провозгласить наследником Филиппа сына племянницы своей Клеопатры, чтобы самому захватить власть в государстве. Он был приговорен к смерти, как государственный изменник, и умерщвлен посланным в Азию доверенным лицом царя. Между тем положение молодого царя все еще было трудно и полно опасностей. Греческие государства, снова полные надежд, подняли голову, чтобы свергнуть македонское иго, а фракийские и иллирийские племена, на севере и западе, покоренные Филиппом, начали вооружаться с тою же целью. Александр в этих смутных обстоятельствах принял быстрые и решительные меры. Прежде всего, он вторгнулся с войском в Грецию, так неожиданно скоро, что недостаточно еще приготовленные к защите враги его, устрашенные, показали вид дружеского к нему расположения, и все эллины, исключая спартанцев, через уполномоченных, присланных к Александру в Коринф, избрали его главноначальствующим в войне против Персии, при таких же обстоятельствах, как это было при отце его Филиппе.

В Коринф стеклось в ту пору множество греков, чтобы видеть царственного юношу. Один только известный чудак, философ Диоген из Синопа, бывший тогда случайно в Коринфе, не заботился о царе и спокойно оставался в своей бочке. Он благоговел перед правилом Сократа, что человек, чтобы быть счастливым и уподобиться божеству, должен довольствоваться возможно малым, и вследствие этого избрал себе жилищем бочку. Александр посетил чудака и застал его лежащим перед своею бочкою и греющимся на солнце. Он приветливо поклонился ему и спросил, чем может он быть ему полезен. Диоген, который при приближении царя только немного приподнялся, отвечал: «Посторонись немного от солнца». Полный удивления, Александр обратился к своей свите: «Клянусь Зевесом, — сказал он, — если бы я не был Александром, то был бы Диогеном». Случай, а может быть, намеренный вымысел, свел двух людей, которых стремления были совершенно противоположны между собой: Диогена, который от всего отказывался, всего лишал себя, и Александра, хотевшего все подчинить себе, и который, говорят, при виде луны, плакал, что не может завладеть и ею. Александр в эту пору своей жизни посетил также Дельфийский храм. Когда пифия отказывалась пророчествовать ему, потому что был черный день, в который оракул не должен был произносить прорицание, Александр силою повлек ее к храму, причем она воскликнула: «Юноша, тебе нельзя противу стоять!» «Этого изречения мне довольно!» — сказал Александр и не требовал более другого оракула.

После успокоения Греции Александр обратился к северу, быстрыми, искусными движениями оттеснил фракийцев до Дуная и покорил иллирийские племена. В Иллирии был он ранен ударом палицы в шею и камнем в голову. Все преувеличивающая молва распространила в Греции слух, будто Александр лишился жизни, и тотчас возникли в ней новые волнения. Фивы прежде всех других городов взялись за оружие, чтобы изгнать из крепости македонский гарнизон. Но прежде чем остальные эллины успели собраться, Александр усиленными маршами приблизился уже из Иллирии к Фивам. Фиванцы узнали о его приближении только тогда, когда мнимо погибший стоял уже перед самым городом. Он предложил им мировую сделку, но враждебно настроенная толпа, возбужденная и ослепленная демократическими вожатаями, отвергла всякие предложения. Вследствие этого город был взят приступом и по определению союзников, которым Александр предоставил решение этого дела, разрушен. При взятии города погибло 6000 фиванцев, остальные с женами и детьми, в числе 30000, были распроданы в неволю и рассеяны по всему свету. Только жрецы и жрицы, друзья македонян, да потомки умершего в 442 году поэта Пиндара получили свободу. Дом Пиндара был также пощажен при всеобщем разрушении, по повелению Александра. Таким образом Фивы, которые еще так не давно пользовались гегемонией над всей Грецией, обратились в кучу развалин, при которой в крепости поставлена была македонская стража. Участь несчастного города распространила между греками такой ужас, что внезапно затихли все порывы к свободе. В течение одного года, до осени 335 года, Александр победоносно преодолел все опасности, грозившие ему при вступлении на престол, и мог теперь, без опасения за тыл свой, предпринять поход в Азию.

Весной 334 года выступил Александр с войском против персов. Антипатр был назначен на время его отсутствия правителем Македонии и Греции, и ему оставлено было войско в 12000 пехоты и 1500 всадников. Александр взял с собой около 30000 человек и 5000 конницы и направился к Систу на Геллеспонте, где ожидал его македонский флот для переправы в Азию. Войско его было малочисленно в сравнении с огромными полчищами и богатыми средствами персидского царства, которое было почти в 50 раз обширнее царства Александра. Но доказательством того, как слабо и в каком упадке было Азиатское царство, служит за полстолетие перед тем совершенное отступление 10000 греков, которые, под предводительством Ксенофонта, из сердца чуждого государства, невредимо возвратились в отечество. Тогда уже ясно было видно, что может сделать усовершенствованное воинское искусство греков против грубых масс персон. Войско Александра было составлено так превосходно, что до тех пор не было видано ничего подобного; оно было исполнено мужества, желания сразиться с неприятелем и гордых воспоминаний о прежних победах, к тому же воодушевлено юным царем-героем, своим предводителем. Такое войско могло с радостной уверенностью вступить в пределы Азии и испытать свои силы против бесчисленных масс приходившего уже в разрушение царства варваров, где восседал на троне добрый, но слабый и невоинственный царь, Дарий Кодоман.

Около 200 военных и множество ластовых судов перевезли войско на противоположный троянский берег, в ахейскую гавань, где когда-то стояли корабли Агамемнона и возвышались надгробные холмы Аякса, Ахиллеса и Патрокла. Александр сам правил своим нарядным кораблем, на высоте Геллеспонта принес вола в жертву Посейдону, и из золотой чаши излил ему и Нереидам щедрые возлияния. Когда корабль его пристал к берегу, он воткнул свое копье в неприятельскую землю и первый из всех вступил на берег в полном вооружении; потом, со своими полководцами и частью войска, взошел на развалины Илиона, принес жертву в храме троянской богини Афины, посвятил ей свое оружие и вместо своего взял себе священное оружие времени Троянской войны. Поход его, как и поход Агамемнона, должен был служить отмщением Азии со стороны соединенных эллинов. Подобно своему великому предку Ахиллесу, Александр надеялся завоевать себе бессмертие на азиатской земле. Он увенчал памятник героя и излил на него благовоние, а верный друг его Ифестион сделал то же самое над гробом Патрокла; потом он устроил около могильного холма воинские состязания и игры. Он назвал счастливым великого покойника за то, что при жизни своей он нашел верного друга, а по смерти — герольда, провозгласившего славные его деяния*.

* Патрокла и Гомера.

Между тем персидские сатрапы Малой Азии собрали войско, чтобы отразить вторгнувшегося неприятеля. У них было около 20000 конницы и 20000 греческих наем ников. Один из предводителей, грек Мемнон из Родоса, опытный полководец, подал совет: избегать сражения и медленно отступать, опустошая за собой всю страну. Таким образом, Александр не нашел бы в ней ни пристанища, ни средств продовольствия и был бы принужден возвратиться назад. Но персидские сатрапы, исполненные зависти к греку, который был в большой милости у царя Дария, сильно противостали благоразумному совету и требовали решительной битвы, говоря, что Мемнон хочет только продлить войну, чтобы показать, что без него не могут обойтись. Арсит, сатрап Фригии при Понте, который один потерпел бы, если бы последовали совету Мемнона, объявил, что не допустит, чтобы хотя бы один дом в управляемой им стране был разрушен и что войско великого царя сумеет победить неприятеля. Таким образом, сатрапы стали на реке Гранике, текущей в Пропонтиду, чтобы ожидать Александра, приближавшегося со всем своим войском.

Александр, подойдя к Гранику, увидел на северных прибрежных высотах построенную в боевом порядке персидскую конницу, готовую воспрепятствовать его переправе, а позади ее на возвышении — греческих наемников. Парменион, первый и опытнейший полководец царя, советовал расположиться лагерем на берегу реки, чтобы на другое утро, когда неприятель удалится, без опасений совершить переправу. Но Александр отвечал: «Я постыдился бы, легко переправившись через Геллеспонт, быть задержанным этой ничтожной речонкой; это было бы несовместно со славой Македонии и несообразно с моими понятиями об опасности. Персы ободрились бы и вообразили бы, что могут состязаться с македонянами, потому что не тотчас узнали бы, чего им следует страшиться», С этими словами послал он Пармениона на левое крыло, а сам поспешил на правый фланг, чтобы немедленно атаковать неприятеля. После того как некоторая часть войска перешла уже реку и не могла взобраться на крутой и скользкий противоположный берег, несмотря на все свое мужество, потому что персы сверху препятствовали ему в этом, сам Александр со своими македонскими всадниками бросился в поток и атаковал то место берега, где была самая густая масса неприятелей и их предводители. Тут загорелся горячий бой около Александра, между тем как часть его воинов теснила другие персидские отряды. Обе стороны бешено схватились в рукопашный бой, персы — со своими легкими метательными копьями и кривыми мечами, македоняне — со своими пиками: одни пытались отбросить неприятеля далее от берега, другие сбросить назад в реку взбирающихся на крутой берег противников. Наконец македоняне преодолели персов и вышли на землю. Александр, которого можно было узнать по белому перу на шлеме, находился в самом пылу сражения. Копье его переломилось; он велел своему оруженосцу подать ему другое, но и у того копье было переломлено пополам и он сражался тупым концом его. Димарат коринфский передал царю свое собственное копье в ту минуту, когда Митридат, зять Дария, налетел на него, во главе своих всадников. Александр ринулся к нему навстречу и, метнув копье ему в лицо, поверг его мертвым на землю. Это увидел брат падшего, Рисак; он с размаха ударил мечом в голову царя и раздробил ему шлем, но в то же мгновение Александр вонзил меч в грудь противника. Лидийский сатрап Спиеридат хотел воспользоваться этою минутою, чтобы сзади поразить царя по обнаженной голове; тогда кинулся на него «черный» Клит, сын Дропида, и отсек ему руку с поднятым мечом. Все неистовее разгоралось сражение; персы бились с неимоверной храбростью, но беспрестанно подоспевали новые отряды македонян; легковооруженные воины смешивались с всадниками; македоняне шли все вперед неудержимо, пока наконец центр персов был разорван и все обратилось в беспорядочное бегство. 1000 персидских всадников легли на поле сражения, в том числе многие из лучших предводителей. Александр не далеко преследовав бегущих, потому что неприятельская пехота, наемники греки, стояли еще на высотах, не принимая до сих пор никакого участия в битве. Он повел на них свою фалангу и велел коннице атаковать их со всех сторон. После короткого, но отчаянного боя, они были изрублены, а 2000, оставшиеся в живых, взяты в плен.

Александр Македонский, Лувр

Потеря со стороны Александра была невелика. При первой схватке македонская конница лишилась 25 человек; царь велел поставить в Дионе, в Македонии, бронзовые их изображения. Сверх того, убито около 60 всадников и 30 человек пехоты. Они были погребены в полном вооружении и со всеми воинскими почестями, а родителям и детям их, оставшимся на родине, прощены были все повинности. Взятые в плен греки были закованы в цепи и отосланы в Македонию на публичные работы за то, что они, в противность общего соглашения всей Греции, сражались с персами против греков. Одни только пленные фиванцы получили свободу, потому что не имели более отечества в Греции. Из завоеванной богатой добычи Александр послал в Афины 300 полных персидских вооружений в дар афинянам с надписью: «Александр, сын Филиппа, и эллины, за исключением спартанцев, от персидских варваров».

Победою при Гранике было уничтожено владычество персов в Малой Азии. В то же лето Александр овладел городом Сардами и Лидией, приобрел греческие города на западных берегах Малой Азии, в которых восстановил демократическое правление, а также Карию, Ликию и Памфилию, и потом выступил для занятия зимних квартир во Фригию. В этом году умер Мемнон Родосский, единственный из персидских полководцев, который мог бы противопоставить ему препятствие к достижению его цели, потому что был превосходным воином и имел намерение, находясь во главе персидского флота, поднять восстание в греческих государствах, в тылу Александра. Весною 333 года собрались все войска Александра в Гордион, прежнюю столицу Фригии. Из Келен пришли отряды, которые сам он привел в предшествовавшем году к морскому берегу; из Сард пришел другой отряд из зимнего лагеря, под предводительством Пармениона; кроме того, появились новые войска из Македонии. До похода Александр разрубил так называемый гордиев узел. В крепости Гордиена стояла священная колесница древнего фригийского царя Мидаса, ярмо которой было так искусно прикреплено к дышлу сплетенными из лыка путами, что не видно было ни начала, ни конца узды. Кто распутает этот узел, тому, по изречению древнего оракула, будет принадлежать господство над Азией. Александр решился распутать его, но долго и тщетно искал конец сплетенного лыка. Тогда он взял меч и рассек узел пополам. Это был лучший способ разрешения его: силою меча он должен был добыть себе владычество в Азии. Сами боги возвестили в последующую ночь громом и молниею, что Александр исполнил их волю, и он принес им благодарственную жертву. На следующий день Александр выступил в поход к границам Пафлагонии, которая прислала к нему послов с изъявлением покорности, а потом через Алис в Каппадокию. И эта область сделалась македонской сатрапией. Оттуда войско его пошло снова на юг, к берегам Средиземного моря. Горные проходы, приведшие Александра в Киликию, найдены были им без защитников. Он поспешил вступить в Киликию, приблизился к городу Тарсу и принудил к бегству сатрапа этой области.

В Тарсе Александр опасно заболел вследствие сильной физической усталости или, по рассказам других, после неосторожного купания в холодных водах реки Кодна. Все врачи уже отчаялись спасти его; тогда акарманский врач Филипп, который знал царя с самого его детства, вызвался излечить его с помощью приготовленного им напитка. В то же самое время Александр получил письмо от верного старого друга своего Пармениона, умолявшего его не вверяться врачу Филиппу, который будто получил от Дария 1000 талантов и обещал женить его на одной из своих дочерей, если он отравит Александра, Александр передал Филиппу письмо, и в то же мгновение принял от него кубок и выпил его немедленно. Показав верному врачу полное свое доверие, он в скором времени совершенно выздоровел и снова явился между своими ликующими воинами, чтобы вести их к новым победам. Обладание Киликией было очень важно для Александра: оно открывало путь с одной стороны в Малую Азию, с другой — в верхнюю Азию. Между тем как Парменион в восточной части Киликии занял береговые пути, ведущие в верхнюю Азию, сам Александр покорил западную часть этой страны.

Между тем Александр получил известие, что царь Дарий идет с огромным войском от Евфрата и уже расположился лагерем при сирийском городе Сохах, на востоке от Аманийских гор. Дарий хотел одним ударом уничтожить македонскую силу; его войско состояло из 600000 человек, из которых 100000 хорошо вооруженных, дисциплинированных азиатцев, и 30000 греческих наемников. По получении этого известия, Александр немедленно выступил навстречу персидскому царю. От Иссы открывались ему две дороги в Сирию: одна вела к востоку через Аманийские горные проходы, другая к югу, по направлению к морю, через так называемые береговые дефилеи, к городу Мириандру, откуда можно было пройти на равнины Сирии, держась востока, через горы и через главные сирийские ущелья. Александр избрал последний путь. Дойдя до Мириандра и собираясь переходить горы, он получил известие, что Дарий, со всею своею силою, зашел ему в тыл при Иссе. В противность советам македонянина Аминта, врага Александра в персидском лагере, Дарий, надеясь на свою силу, из сирийской равнины, где было бы особенно удобно развернуть его боевые средства, вступил через Аманские ущелья в Киликию, чтобы встретиться с Александром. В своем ослеплении он думал, что противник его не посмеет с горстью людей приблизиться к нему и поспешит уклониться от встречи. В Иссе персы нашли оставленных там Александром больных и умертвили их, подвергнув жестоким мучениям. Греческое войско и предводителей его обуял страх при известии, что неприятель зашел к ним в тыл, но Александр понял благоприятность своей позиции. В тесной горной стране все выгоды были на его стороне. Ободрив своих воинов и воодушевив их к битве, он тотчас обратил их назад, чтобы напасть на неприятеля в тесной позиции его при Иссе.

Поле сражения, на котором оба царя должны были бороться за господство над Азией, простиралось от Иссы к югу до береговых ущелий, на расстояние около двух миль между морем и восточными горами, отчасти выступавшими вперед высокими скалами. В середине, где ровное место простиралось в ширину около полумили, протекала речка Инар, направляясь на юго-запад к морю. Северные берега ее были частью отлоги; вдоль южного берега шла значительная горная возвышенность, расширяясь к равнине. Дарий поставил свои войска густою массой на северном берегу Инара, укрепив менее отлогие места берега. На правом крыле, к стороне моря стояло греческое наемное войско в числе 30000 человек, под начальством Фимонда; на левом крыле расположились так называемые кардаки, тяжеловооруженная пехота, Азиатские наемники из разных племен — дикое и храброе войско. В центре, по персидскому обычаю, находился сам царь, окруженный конным отрядом из знатнейших персов, предводительствуемых братом царя, Оксафром. С левой стороны, на горах, находилось 20000 тяжеловооруженных варваров, присланных из Феры под начальством Аристомеда фессалийского, чтобы беспокоить правый фланг Александра, между тем как вся конница, под предводительством Набарзана, поставлена была на крайнем правом крыле. Остальная пехота, которой уже не было места в передних боевых рядах, расположилась в колоннах сзади линии, чтобы постоянно свежие войска могли принимать участие в сражении.

Приблизившись к неприятелю, Александр построил своих гоплитов отдельными отрядами в боевой порядок, по 16 человек в глубину, а с обеих сторон поставил легкие войска и конницу. Пармениону, который командовал левым крылом, отдано было приказание держаться как можно ближе к морю, дабы правый фланг персов, который был гораздо сильнее, потому что его составляла густая масса кавалерии, не мог в этом месте пробиться через македонскую линию; в эту же сторону послал Александр еще часть своей конницы с правого фланга. Так как на правом крыле его неприятельские отряды, расположенные в горах, далеко превосходили численностью боевую его линию и могли обойти ее в тыл при наступлении, то он послал из своего центра еще два отряда македонских всадников к крайнему правому крылу. Таким образом, на этой стороне боевая его линия опереди неприятельскую и отрезала от персидской линии, посланные в горы неприятельские отряды, которые были уже оттеснены назад сильным напором македонян. Достаточно было небольшого числа всадников, поставленных вдоль возвышенностей, чтобы обеспечить движение боевого фронта против этих отброшенных в горы отрядов. Оби македонских конных отряда должны были с легкой пехотой и остальной конницей занимать и тревожить левое крыло неприятеля, между тем как сам Александр намерен был повести главную атаку на центр персидской линии.

Александр подвигался вперед медленно, делая временам привалы, чтобы тем с большею силою и в большем порядке произвести первую атаку. При радостных криках войска, жаждавшего вступить в бой, объезжал свой фронт, разговаривая то с тем, то с другим, пока приблизился к неприятелю на расстояние полета стрелы. Тогда воины грянули свою боевую песню и Александр во главе македонских всадников и телохранителей своих бросился вскачь в воды Пинара и, сопровождаемый ближайшими конными отрядами, с такою стремительностью и силою ворвался в центр неприятельской линии, что она вскоре начала подаваться и уступать. Самая горячая схватка произошла вблизи Дария. Александр, увидев его в боевой колеснице, устремился на него со своими всадниками; знатные персы, составлявшие его свиту, сражались с отчаянною храбростью, чтобы защитить своего царя; македоняне бешено нападали на них, увидев своего царя раненным в ногу. Дарий, заботясь о сохранении жизни, повернул, наконец, назад свою колесницу и обратился в бегство; за ним бросились ближайшие ряды и вскоре в персидском центре и на левом крыле, куда были посланы конные македонские отряды и легкая пехота, все обратилось в бегство.

Но между тем левое крыло Александра подвергалось величайшей опасности. Македонская фаланга на этой стороне быстро подвинулась вперед, в одно время с царем, устремившимся на неприятеля; но в пылу нападения тяжеловооруженные воины разомкнулись и между ними образовались промежутки. В эти промежутки стремительно бросились греческие наемники; уже исход боя был сомнителен, уже персидские всадники переправились через Инар и разбили один из фессалийских конных отрядов; казалось, нельзя уже было противостоять продолжительному натиску превосходного числом неприятеля. В эту самую минуту левый фланг персов и сам Дарий обратились в бегство перед Александром. Не преследуя бегущего царя, Александр поспешил на помощь к своему теснимому левому крылу и ударил во фланг греческим наемникам. В короткое время они были отброшены и разбиты. Тут началось расстройство всего войска. «Царь бежит!» — раздавалось со всех сторон, и каждый старался спасти себя как можно скорее. В узких проходах, при огромных массах персидского войска, произошли ужасные теснота и замешательство. Персидские всадники, сейчас только вышедшие из самого пыла сражения, в страхе устремились через бегущие толпы персидской пехоты и топтали все, что им попадалось на пути. Целыми толпами погибали бегущие от напора своих соотечественников и от оружия преследующих их врагов. Потеря персов была огромная; поле сражения было усеяно трупами и умирающими; горные ложбины были наполнены падшими персами. Сто тысяч человек, и в том числе 10000 всадников, были убиты. Македоняне потеряли 450 человек. Дарий в своей колеснице, запряженной четырьмя конями, был преследуем до самых гор; там сошел он с колесницы и вскочил на лошадь, которая умчала его с поля сражения. Александр преследовал его, пока не стемнело; он нашел его колесницу, щит, мантию и лук, брошенные бежавшим царем, но самого его не удалось ему взять в плен.

Александр Македонский, Лувр

Александр, вернувшись обратно, нашел своих воинов, занятых грабежом неприятельского лагеря. Он сам взял себе роскошную ставку Дария. «Войдем сюда, — воскликнул он, — сняв с себя оружие, обмоемся от пыли сражения в бане Дария». Увидев в наполненной восточными благовониями бане различные сосуды, золотые ведра и ванны, склянки с мазями и прочее, вошел в большую, высокую ставку, которая приводила в изумление роскошью диванов, столов и столовых приборов, он, усмехаясь, сказал друзьям своим: «Вот, что значит быть царем!» В то время когда он сидел за столом с друзьями, услышал он вблизи плач и жалобы женских голосов \ узнал, что мать Дария, Сизигамбия, и супруга его Статира, красивейшая женщина Азии, с двумя взрослыми дочерьми и маленьким сыном находились в числе пленных и теперь предавались плачу, предполагая, что царь убит, потому что его колесница, мантия и оружие доставлены в лагерь. Александр немедленно послал к ним Леонната и велел сказать им, что Дарий жив и что им нечего опасаться, что ни они, ни Дарий не должны считать его личным врагом, что он честным боем хочет приобрести владычество над Азией и что им и впредь будут воздаваться принадлежащие им царские почести. На следующий день, в сопровождении одного только друга своего Ифестиона, Александр посетил злополучное царское семейство. Так как оба они носили совершенно одинаковую одежду и Ифестион был еще выше ростом Александра, то Сизигамбия приняла его за царя и бросилась перед ним на колени, чтобы, по персидскому обычаю, просить его о милости. Ифестион отступил, и она, поняв свою ошибку, пришла в великий ужас, думая, что поплатится за это жизнью. Но Александр с улыбкою сказал ей: «Не тревожься, мать, ведь и он Александр». Шестилетнего сына Дария он взял на руки, ласкал и целовал его. Александр свято сдержал слово, данное царскому семейству: все члены его остались при нем военнопленными, и он обращался с ними самым дружественным образом и сообразно их достоинству. Сизигамбия возымела такое влечение к благородному, рыцарскому победителю, что полюбила его как сына и позднее, при известии о кончине Александра, как говорят, добровольно уморила себя голодом.

Сражение при Иссе, бывшее в ноябре 333 года, уничтожило все огромное войско персидского царя, и теперь перед счастливым победителем открылся путь во все земли внутренней Азии. Персидский флот, который мог еще быть ему опасным в греческих водах, с тылу, также рассеялся при известии о сражении при Иссе. Дарий с небольшим отрядом пробрался через Сирию и только за Евфратом почел себя в безопасности. Вскоре после того послал он через посольство письмо к Александру, в котором предлагал ему союз и дружбу и требовал возвращения своего семейства. Александр отвечал на это горделивое письмо еще более горделивыми словами; он смотрел на себя с этих пор как на повелителя Азии и требовал, чтобы Дарий лично явился к нему с покорностью; если же Дарий, относительно обладания Азией не разделяет его мнения, то должен ожидать его в открытом поле, а не искать спасения в бегстве; он же, со своей стороны, будет искать встречи с ним, где бы он ни был. Однако Александр не тотчас вступил во внутреннюю Азию; он хотел прежде овладеть всеми береговыми землями и тогда уже, из надежного исходного пункта, вторгнуться в земли, омываемые Евфратом. Он послал Пармениона с частью войск вверх по долине Оронта, чтобы взять Дамаск, куда еще перед сражением при Иссе перевезены были персидская казна, военные снаряды, все богатые принадлежности двора персидского государя, жены, дети и сокровища персидских вельмож. Измена сирийского сатрапа предала город в его руки. Александр с главным своим войском поворотил оттуда к югу, чтобы завладеть финикийским берегом. Вся Финикия готовностью покорилась великому герою; один только город Тир захотел остаться нейтральным и не впускал его в свои стены.

Новый Тир, с тех пор как старый Тир был разрушен Навуходоносором, находился в 1000 шагах от твердой земли, на острове, имевшем в окружности полмили; он был окружен толстыми стенами с башнями, имел 80 кораблей и считался сильнейшим и богатейшим городом Финикии. Полагаясь на выгоды своего положения и на свою крепость, он дерзнул противиться победоносному войску Александра; но Александру невозможно было оставить позади себя непокоренный город. Так как он не имел флота в своем распоряжении, то решился построить плотину от твердой земли к противолежащему острову и с помощью ее атаковать город. Развалины старого Тира доставили для этой постройки камни и мусор, из ливанских кедров сделаны были сваи; царь собственноручно перенес на место работ первую корзину, наполненную землею, и тогда уже македоняне весело начали трудную работу. Когда сооружение плотины приблизилось к городу на несколько сот шагов, на конце ее воздвигнуты были две башни, чтобы отсюда метательными снарядами защищать рабочих от снарядов, которые жители Тира бросали в них с городских стен и с кораблей. Тирийцы отправили к насыпи корабль, наполненный разными горючими материалами, зажгли его и этим разрушили башни Александра и сваи, вбитые македонянами. Александр возобновил и расширил насыпь, привел из прочих городов Финикии много кораблей, к которым присоединились еще 10 родосских и около 120 кипрских судов, так что он располагал уже флотом втрое сильнейшим тирского. Тирийцы не могли противостоять ему на море; не решаясь вступать в сражение, они заперлись со своими кораблями в гаванях, из которых одна находилась к северу, другая к югу от города. Теперь плотина могла быть окончена и город обложен с моря. Толстые стены напротив плотины, имевшие 150 футов высоты и снабженные еще деревянными башнями, противостояли всем таранам, вооруженным башням и другим стенобитным машинам, а потому пришлось испытать атаку на разных других пунктах. Употреблено было всевозможное искусство и сделаны были величайшие усилия, чтобы подвезти эти машины с кораблей к самым стенам и пробить в них бреши; но тирийцы в изобретательности, искусстве и стойкости не уступали своим неприятелям. Никогда свет не видел еще осады с употреблением в дело такой силы, такого механического искусства и таких чрезвычайных планов. Наконец после семимесячных усилий, после разных неудавшихся попыток и приступов Александр назначил общий приступ. Со всех сторон к стенам Тира подступили корабли, имея на борту стрелков из лука, пращников, машины для бросания камней и прочие осадные принадлежности и снаряды. На одно место, в южной части города, Александр обратил особенное внимание: здесь действовал он лично и ему удалось открыть продольную брешь. Пошли на приступ. Адмет, предводитель ипаспистов, первый был на стене и первый пал в битве; с удвоенною яростью устремились за ним верные его воины, и Александр был впереди всех. Вскоре тирийцы были вытеснены из пролома, взята была башня, за нею другая, стены были заняты — и все устремилось в город, к царской крепости. Между тем финикийские корабли Александра проникли в южную гавань, а кипрские корабли штурмовали северную и тотчас завладели ближайшими пунктами города. Тирийцы отступили от стен и ожидали перед Агенорионом — святынею основателя Тира — отовсюду наступающего неприятеля. Тут произошла страшная схватка ярости с отчаянием, из которой македоняне вскоре вышли победителями. Восемь тысяч тирийцев оросили землю своею кровью. Тем из них, которые искали убежища в храме Геракла, — это были царь Аземилк, высшие сановники города и некоторые карфагеняне, прибывшие по случаю Тирских празднеств, — Александр даровал милость. Все прочие были проданы в неволю, а некоторые — распяты на кресте. Упорство тирийцев и чрезвычайные усилия, употребленные к покорению их, особенно же варварская жестокость их в обращении с пленными македонянами, сильно озлобили Александра и все войско его и приготовили им такую тяжкую участь. Город вновь был населен финикийцами и киприотами и занят был македонским гарнизоном. С этих пор он служил главным военным пунктом на этом берегу моря.

Во время осады Тира Дарий отправил к Александру новое посольство и предложил ему выкупную плату за свое семейство в 10000 талантов, обладание Азией до Евфрата, дружбу и союз, а вместе с тем и руку своей дочери. Когда Александр сообщил предложение Дария своим полководцам, Парменион высказал мнение, что они вовсе не дурны, прибавив: «Если бы я был Александром, то принял бы их». Александр отвечал: «И я также, если бы я был Парменионом». Он хотел не части только, а всего. Вскоре после этого умерла Статира, супруга Дария. Когда верный слуга царицы, бежавший из лагеря Александра, прибыл с этим известием в Сузу и рассказал царю, как благородно и великодушно Александр обращался с его супругою, Дарий, растроганный до глубины сердца, простер руки к небу и сказал: «О ты, великий Ормузд, и вы, духи света, сохраните мне мое царство, которое вы даровали Дарию; но если мне не суждено более оставаться владыкою Азии, не отдавайте тиары великого Кира никому другому, как македонянину Александру!» В начале сентября 332 года Александр выступил из Тира через Палестину к Египту, взял приступом после двухмесячной осады сильную и важную крепость Газу, на границе Сирии и Египта, и вторгнулся в Египет, который сдал ему тотчас без сопротивления персидский сатрап Мазак, потому что не имел войска, да и сами египтяне не имели никакой охоты сражаться за ненавистное им персидское иго. Они охотно отворяли победителю ворота своих городов. Александр приобрел преданность их уважением к их религии и восстановлением их обычаев и учреждений. Чтобы оживить внешнюю их торговлю и доставить Греции центральный пункт посреди чужеземных народов, он основал на самом удобном месте морского берега город Александрию, который в короткое время достиг высокого процветания и сделался средоточием торговли между востоком и западом, родиной нового образования, возникшего из сближения греческого мира с восточным.

Александр Македонский, античная статуэтка, найденная в Геркулануме.

Из Египта Александр с небольшим отрядом отправился к Аммониону, священному, знаменитому оракулу Юпитера Аммонского, в простирающуюся на запад от Египта ливийскую степь. Он держался морского берега до города Паретониона и поворотил оттуда на юг к оазису Аммониона. Обильные дожди освежали войско, проходившее через безлесную, безводную пустыню; два ворона указывали ему путь. Старший из жрецов встретил царя в передовом дворе храма, велел всем сопутствовавшим ему остаться вне священного места и повел его во храм для вопрошения оракула. Через некоторое время Александр возвратился с радостным лицом; оракул предсказал ему согласно его желаниям. Ответ бога Александр сохранил от всех в тайне; тем разнообразнее были предположения, догадки и рассказы людей. Распространилось сказание, будто Юпитер Аммонский признал Александра своим сыном и обещал ему владычество над всем миром. Царь не подтверждал этого слуха, но и не опровергал его: ему могло быть выгодно вступить в среду народов Востока со славою божественного происхождения и при обаянии великого, многозначительного пророчества. Наделив богатыми приношениями и подарками храм Юпитера и жрецов его, он возвратился в Мемфис, главный город Египта.

Александр сделался теперь повелителем всех персидских земель, касающихся Средиземного моря, а с тем вместе и владыкой самого моря; теперь он мог уже беспрепятственно и спокойно проникнуть во внутреннюю Азию и сражаться с Дарием за обладание ею. Учредив в Египте внутреннее управление и отпраздновав блистательно свое торжество, он весною 331 года выступил из Мемфиса через Палестину и Финикию к Евфрату, перешел его беспрепятственно при Фапсаке, направился через верхнюю Месопотамию в северо-восточном направлении к Тигру; перешел его счастливо в нескольких днях пути к северу от Ниневии при Бедзабде, несмотря на стремительное его течение, и нигде не встретил неприятеля. Лунное затмение, случившееся в ночь после переправы, с 20 на 21 сентября, было истолковано войском и гадателем царя, Аристандром, как благоприятное предзнаменование. Отсюда Александр направился к югу и 24 сентября наткнулся на передовую неприятельскую конницу. Он узнал от пленных, что главные силы Дария расположились лагерем около двух миль к югу, в равнине близ Гавгамелы, чтобы там дать ему сражение. Дарий, после того как мирные предложения его были отвергнуты, призвал к новой борьбе людей из огромной восточной половины своего царства и собрал страшную силу. Высшим числом этого народного войска полагают: миллион пехоты, 40000 всадников, 200 боевых колесниц и 15 слонов; меньшим — 290000 пехоты и 45000 конницы. С этою силою он из Вавилона, где собрались все эти силы, выступил к северу в Гавгамельскую равнину, лежавшую в нескольких милях к западу от Арбелы и в нескольких милях восточнее Мосула. На тесном поле сражения при Иссе он не мог употребить в дело все свое громадное войско, но широкая Гавгамельская равнина давала ему возможность развернуть все свои боевые силы, особенно свою многочисленную конницу. Он был уверен в победе, все неровности, которые могли бы препятствовать лошадям и колесницам, он заранее велел сравнять на избранном им поле сражения.

Битва при Иссе, мозаика из Помпеи

Получив известие о близости неприятеля, Александр назначил войскам своим четыре дня отдыха, чтобы приготовить их к решительной битве. В ночь с 29 на 30 сентября он снялся с лагеря и к рассвету привел войска свои к цепи холмов, с которых видны были вдали массы неприятельского войска. Тут остановились и стали совещаться: следует ли тотчас же начать нападение, или, укрепившись, предварительно сделать рекогносцировку поля сражения. Осторожный Парменион был последнего мнения, и оно одержало верх. Войска расположились лагерем по отделениям того боевого порядка, в котором они пришли. Дарий ожидал немедленного нападения и весь день держал своих воинов в готовности к бою, да и в следующую ночь все должны были стоять в рядах, потому что можно было ожидать ночной атаки. Таким образом, персы еще до сражения утомились, между тем как Александр дал отдых своему войску. Вечером он собрал своих полководцев и назначил сражение на следующий день. Когда он после того оставался еще в своей палатке с некоторыми из друзей, пришел Парменион с озабоченным видом и посоветовал сделать нападение ночью, потому что днем едва ли можно будет в открытом поле преодолеть громадное войско неприятеля. Александр отвечал ему: «Я не хочу побеждать украдкою». В честном, открытом бою хотел он показать свету превосходство своей силы. Ночью он спал так спокойно и крепко, что, против своего обыкновения, не проснулся к рассвету, и полководцы, долго прождав подле его ставки, сами дали приказание войскам принять пищу и приготовиться к выступлению. Так как дальнейшее промедление казалось небезопасным, то Парменион вошел наконец в палатку, приблизился к ложу Александра и трижды звал царя по имени, пока тот не проснулся. «Как можешь ты, царь, почивать так спокойно, — сказал он, — как будто ты уже одержал победу, между тем как тебе предстоит еще самое важное и решительное сражение?» Но Александр возразил ему: «Как! Разве ты не веришь, что мы держим в руках победу, когда уже преодолели труд дальнего пути через пустынные страны и настигли бежавшего от нас Дария?»

Утром 1 октября 331 года Александр вывел свое войско из лагеря на поле сражения. Бесчисленным массам неприятеля он мог противопоставить только 40000 пехоты и 7000 всадников. В центре боевого порядка стояла тяжелая пехота, на обоих флангах легкие войска и конница. На правом крыле повелевал сам царь, который с македонскими всадниками и ипаспистами примкнул к середине фаланги; на левом крыле — Парменион. Так как персы превосходили числом македонян на обоих флангах, то Александр поставил на этих флангах вторую линию, которая должна была противостоять, нападению с той и другой стороны. Сначала Александр стоял против сильно обставленного неприятельского центра, при котором находился сам Дарий, но потом отошел вправо, против левого крыла неприятеля. Пока конница с правой стороны его сражалась с переменным счастьем, сам он очутился прямо перед 100 колесницами, которые были поставлены на левом крыле неприятеля и быстро устремились на его линию. Град стрел, камней и метательных копий встречает их; дни взяты, лошади заколоты, упряжь разрублена, возницы свергнуты на землю; другие невредимо пролагают себе путь в легко открывающихся промежутках войска и попадаются за македонским фронтом в руки конюхов и оруженосцев. При постоянном движении вперед главной линии продолжается схватка македонской конницы с неприятельскою на правой стороне, где македоняне уже едва могут держаться. Тогда с левого фланга Парменион посылает сказать Александру, что при быстром наступлении линия отделилась от фаланги, что парфянские, индийские и персидские всадники, ворвавшись в интервалы, бросились на лагерь, чтобы грабить его, что неприятельская конница угрожает левому крылу его, и что если Александр немедленно не пришлет ему подкрепление, то все будет потеряно. Александр отсылает прискакавшего всадника обратно со слонами, что Парменион безрассудно требует помощи, что он в смущении, вероятно, забыл, что победителю достается все, что принадлежит неприятелю, а побежденный должен заботиться только о том, чтобы погибнуть честно, с мечом в руке. Тотчас устремляется он с македонскою конницею и ипаспистами на левое крыло в интервал левого фланга неприятельского, вблизи от центра, где находится сам Дарий. Войска его справа и слева следуют за ним; с неудержимою силою проникает он все глубже в толпы врагов. Дарий, внезапно очутившийся посреди этого смятения, в страхе и отчаянии обращается в бегство; ближайшие к нему отряды следуют за ним, чтобы защитить его, и вскоре весь центр бежит в беспорядке. Это внезапное боковое нападение Александра решает судьбу сражения. Все левое крыло персов расстроено, и Александр с главными своими силами идет теперь на левый фланг свой, на выручку Пармениону. Неприятельские всадники, которые с помощью пленных грабили македонский лагерь, как только увидели неблагоприятный оборот сражения, обратились назад в беспорядке и с отчаянною яростью пытались пробиться через македонские войска. Тут произошел опять горячий, кровавый бой, в котором многие греки были убиты и многие, в том числе Ифестион, тяжело ранены. Победа и здесь недолго оставалась сомнительною и вскоре началось общее преследование, при котором персы погибали толпами. Александр употреблял все усилия, чтобы настичь бегущего царя. Между тем как Парменион завладел неприятельским лагерем, верблюдами, слонами и огромным багажом, сам он поспешил через поле сражения, посреди продолжавшейся сечи по тому направлению, куда бежал Дарий. Наступившая ночь положила конец преследованию, но только на несколько часов. В полночь, когда взошел месяц, погоня началась снова. Надеялись найти Дария в Арбелах; когда в продолжение следующего дня дошли до этого места, Дария там уже не было; захватили только его колесницу, щит, лук, сокровища и обоз.

По словам Арриана, описавшего поход Александра, македоняне при этой великой победе потеряли только 100 человек и больше 1000 лошадей; по другим известиям, число павших македонян полагают в 500 человек. Персов убито более ста тысяч.

Сражение при Гавгамеле или Арбелах нанесло смертельный удар владычеству Дария. С небольшим отрядом бежал он к востоку, в Мидию, между тем как Александр обратился к югу, чтобы пожать плоды великой своей по беды. Вавилон, великая столица Востока, средоточие персидского царства, за ним Суза, великолепная резиденция персидских царей, сдались ему со всеми своими сокровищами. В Вавилоне дан был войскам продолжительный отдых и они, после почти непрерывных трудов и битв, предались роскошным жизненным наслаждениям и начали понемногу забывать ту противоположность, которая до сих пор существовала между греками и варварами. Александр старался приобрести себе преданность азиатских народов признанием и уважением их народных особенностей и нравов, законов и религии, защитой их от неправд и притеснений; но вместе с тем он начал окружать себя блеском персидских царей. Великий план его был: не играть роли обыкновенного завоевателя во вновь основанном им государстве, но слить в нем греческие и восточные элементы, сравнять противоположности между Востоком и Западом, без притеснения одной которой-либо стороны. Для полного порабощения многочисленных народов, составлявших персидское царство, недостало бы со временем сил Македонии и Греции, а потому он должен был приобрести любовь этих народов, чтобы они повиновались и служили ему из преданности. Для этого ему нужно было лично приобрести расположение и благодарность знатнейших людей царства. В покоренных уже странах он большей частью сохранил за сатрапами их достоинство и принадлежавшие им почести; надежда на сохранение власти и достоинства заставляла большую часть остальных персидских владык переходить к Александру. Рядом с персидскими сатрапами поставлены были только по одному македонянину или греку с властью военноначальника, так что в каждой провинции, как и при существовании прежнего персидского царства, учреждено было гражданское и военное управление.

В половине декабря 331 года Александр выступил из Сузы в провинцию Персиду — коренное достояние царей персидских. Ему удалось, посредством быстрых и смелых переходов через крутые и дикие в зимнее время горы и после кровопролитных битв, завладеть укрепленными персидскими ущельями и взять главные города этой страны — Персеполь и Пасаргады. Скопленные здесь в течение столетий богатства и редкости персидских царей, доставшиеся в руки Александру, были так велики и многочисленны, что потребовалось 10000 пар мулов и 3000 верблюдов, чтобы вывезти их оттуда. Александр стоял со своим победоносным войском в центре персидского государства, в месте рождения и гробниц персидского царственного дома. С этих пор персидское царство и господство Ахеменидов считаются разрушенными.

Когда Александр в Персеполе в первый раз торжественно воссел на трон Ахеменидов, чтобы под золотою сенью его принять присягу от новых своих подданных, друг его, коринфянин Димарат, встал со своего места и сказал со слезами на глазах: «О, какой радости должны были лишиться эллины, падшие в битвах, прежде чем могли увидеть Александра, сидящего на троне Дария!» Теперь настал наконец для греков день возмездия за опустошительные войны Дария и Ксеркса, время отмщения за разорение их городов и храмов. Чтобы совершить акт возмездия и показать себя мстителем за бедствия, претерпенные Грецией, Александр велел зажечь гордый царский дворец Ахеменидов. Парменион советовал пощадить прекрасное здание, сделавшееся его собственностью, и не оскорблять персов разрушением этого национального памятника, но Александр отвечал: «Я хочу наказать персов за сожжение Афин, за грабеж и поругание эллинских храмов; я хочу отомстить им за все зло, которое они сделали Элладе». Так превратился в кучу пепла царский дворец в Персеполе; это было вместе с тем знаком для народов Азии, что господство персидской династии окончилось*.

*Рассказ, будто бы Александр на шумной попойке возбужден был афинянкой Таисой в сопровождении всех пирующих идти с факелами ко дворцу и лично положить начало его разрушению, принадлежит к числу позже выдуманных басен.

После четырехмесячного пребывания в Персиде Александр в конце апреля 330 года направился в Мидию, чтобы там настигнуть Дария, который в Экватане собрал новые войска с Востока. Когда он подходил к границам Мидии, Дарий с остатком своего войска и с персидскими сановниками, оставшимися еще при нем, бежал в Бактрию. В Экватане Александр оставил Пармениона с частью войска, чтобы принять сокровища из Персиды, которые должны были быть сложены там, а сам, во главе легких войск поспешил через так называемые Каспийские ворота за бежавшим царем. В дороге узнал он, что Бесс, сатрап Бактрии, Барзаент, сатрап Фрахозии и Дрангианы, и Набарзан хилиарх, начальник «бессмертных», первый в государстве после царя, согласившись со многими другими персидскими сановниками, захватили царя Дария и везут его с собой, скованного, чтобы удалиться в восточную часть царства и там удержаться. Они имели намерение выдачей царя Александру купить себе мир, или, если это не удастся, собрать войско и общими силами сражаться с Александром за сохранение своего господства. Бесс управлял всем этим предприятием, потому что пользовался наибольшим почетом в восточных провинциях и в качестве родственника царя имел ближайшее право на престол. Получив об этом известие, Александр поспешил со своими всадниками и легкими войсками вслед за заговорщиками и гнался за ними без отдыха день и ночь через пустынные, незнакомые местности с такою быстротою, что люди и лошади пришли почти в совершенное изнеможение. К усталости от усиленных переходов присоединился еще недостаток в воде. Во время полуденного жара царю принесли воды в железном шлеме; он взял шлем, но взглянув на окружающих и заметив, что истомленные всадники повесили головы и с жадностью поглядывают на принесенную ему воду, он вернул шлем, сказав: «Если я напьюсь один, они упадут духом». Тогда всадники, пришпорив коней своих, воззвали к царю: «Веди нас далее! Мы не устали, жажда для нас нипочем, мы не считаем себя смертными, пока имеем такого царя!»*.

*Некоторые относят этот случай к походу через пустыню Гедрозию, на обратном пути Александра из Индии.

Наконец отряд Александра достиг селения, в котором изменники провели предшествовавшую ночь. Александр поспешил вслед за ними с 500 всадниками по кратчайшей дороге, через безлесную, безводную пустыню. Всю ночь гнался он за ними без устали, многие из людей его остались, изнеможенные, на дороге; с зарею увидели вдали тянувшийся в беспорядке караван изменников. Когда Александр уже настигал их, Бесс и прочие заговорщики потребовали от Дария, чтобы он сел на коня и следовал за ними; так как Дарий медлил исполнить это, то они пронзили его своими копьями и ускакали с немногими всадниками в разные стороны. Остальные люди шайки их разбежались; некоторые были убиты или взяты в плен.

Между тем мулы, везшие царя, не управляемые никем, свернули с дороги и, обессиленные, остановились в долине. Там один из македонских воинов по имени Полистрат нашел раненого царя при смерти. Царь просил знаками напиться и воин принес ему в шлеме воды из ближайшего источника. Царь сказал ему, умирая: «Друг, не есть ли это полная мера моего злополучия, что я не могу даже наградить тебя за твое благодеяние? Но Александр вознаградит тебя, так же как боги воздадут ему за милости его к моему семейству. Через тебя я протягиваю ему мою правую руку». Он схватил руку македонянина и скончался. Одинокий, в пустыне, всеми оставленный, умерщвленный своими подданными, умер злополучный царь, повелевавший когда-то необъятным государством. Он был достоин лучшей участи: благородный и милосердный повелитель, верный и полный любви к своим подданным, справедливый и кроткий, он пользовался любовью и почтением всех его окружавших и подданных, для которых он мог бы быть превосходным царем во времена более спокойные.

Слабость его изнемогла перед геройским величием противника; казалось, неповинная голова его должна была искупить преступление предков. Александр, подойдя к трупу царя, глубоко тронутый судьбою этого человека, покрыл его своею пурпурной мантией. Он велел перевезти его в Персеполь и похоронить между царскими гробницами. Там Сизигамбия похоронила сына. Дарий скончался в июле 330 года.

После смерти Дария Александр считался законным царем Азии и большая часть персидских вельмож, стоявших до сих пор за царя, поспешили принести ему присягу в верности. Но Бесс присвоил себе титул царя под именем Артаксеркса и стал готовиться в Бактрии к защите. Александр, прежде чем выступить против него, подчинил себе еще Парсию, Гирканию, Арию, землю дрангов и ариаспов, архозцев и паропамисадов. В продолжение этих трудных походов над главою царя собралась большая опасность, возникшая со стороны ближайших к нему людей.

В стремлении своем слить восточный мир с греческою жизнью и тем прочнее основать новое свое владычество, Александр ввел в обстановку двора своего восточные элементы: часто носил персидскую одежду, уважал персидские обычаи, собирал кругом себя персидских вельмож и оказывал им такие же милости и льготы, такое же доверие, как и македонянам. Некоторые из его друзей и полководцев, в особенности, например, Ифестион, поняли его великие намерения и поддерживали их; но многие были этим недовольны. Хотя они отчасти, обогащенные щедротами Александра, необузданно предались роскоши азиатской жизни, однако же, гордые и себялюбивые, они не хотели и слышать о признании прав азиатских народов, о сравнении побежденных с ними, победителями. Их оскорбляло то, что персы получали сатрапии, что варвары поставлены были на одну ногу с македонскою знатью. Это неудовольствие все более и более возрастало и привело наконец к заговору против жизни царя.

В свите царя находился македонянин, по имени Димн, невысокого звания, но пользовавшийся у Александра особым вниманием. Когда осенью 330 года македоняне остановились в городе Проффазии, в Дрангиане, он открылся любимцу своему Никомаху, юноше из почетного царского отряда, что, будучи оскорблен Александром, решился отомстить ему, что многие значительные лица согласились с ним произвести переворот и что через три дня Александр перестанет существовать. Никомах поручил старшему брату своему Кевалину сказать царю об опасности. Кевалин поспешил во дворец и настоятельно просил встретившегося с ним при входе Филота, сына Пармениона, немедленно известить Александра. Филот возвратился во дворец, однако ничего не сказал царю, умолчал о заговоре и на следующий день, хотя часто бывал с царем наедине. Это возбудило подозрение в Кевалине: он выхлопотал себе через щитоносца Метрона доступ к царю и открыл ему свою тайну. Царь немедленно приказал схватить Димна, который лишил себя жизни. В следующую ночь схвачен был Филот, бывший в сильном подозрении. Александр созвал свое войско и предоставил ему судить Филота. Он приговорен был к смерти и подвергнут предварительно пытке, на которой признался в своем изменническом замысле против царя, а на следующий день, в присутствии войска, был пронзен копьями македонян. Старик Парменион также признан был достойным смерти. Он навлек на себя подозрение письмами к своим сыновьям, и можно было опасаться, что он собирается отомстить за казнь своего сына. Александр послал в Екватану, где Парменион стоял еще с войском, письменное повеление к трем состоявшим при нем начальникам отдельных отрядов, чтобы они тайно умертвили его.

Старый полководец так был любим своими воинами, что Александр не решился велеть схватить его посреди его войска. Кроме Филота и Пармениона, многие македоняне были казнены как участники заговора.

Вскоре после того Александр отправился походом против Бесса, в Бактрию. В четырнадцать дней он перешел пустынные, покрытые снегом Паропамисские горы посреди бесконечных затруднений и лишений (март 331 года). В безлесных горах нечем было сварить пищу; принуждены были питаться сырым мясом без хлеба. Недостаток в пище дошел наконец до того, что войско питалось кореньями и кониною. Бактрия покорилась без борьбы потому что Бесс, при приближении Александра, бежал через Окс (Аму) в Согдиану. Птоломей, сын Лага, преследовал Бесса и схватил его. Когда цареубийца был приведен к Александру, царь велел влачить его обнаженного, с цепью на шее и поставить с правой стороны на том пути, по которому должно было следовать македонское войско. Александр, проходя мимо Бесса, спросил его, зачем он умертвил своего царя и господина, своего родственника и благодетеля. Тот отвечал, что сделал это не по собственному произволу и решению, но по приговору всех, которые тогда окружали Дария, с целью заслужить тем милость Александра. Царь велел бичевать его и отдал его брату Дария, Оксафру, чтоб перевезти в Бактрию. Там Александр, в следующую зиму, предал его суду собравшихся персидских вельмож и сам явился перед этим судом в качестве обвинителя. Суд приговорил немедленно отрезать цареубийце нос и уши, отправить его в Екбатану и там, на глазах мидян и персов, распять на кресте. Приговор этот был исполнен.

Провинция Согдиана, простиравшаяся к северу до Яксарта (Сыра), была окончательно покорена только в течение 328 года, после упорной борьбы. При Яксарте, на крайнем северо-востоке персидского царства, Александр основал колонию Александрию Есхату (Северную Александрию), предназначенную быть последним средоточием греческой жизни и оборонительным пунктом против разбойнических скифских племен, скитавшихся по ту сторону реки. Ко времени этой войны относится вступление Александра в брак с Роксаною, прекрасной дочерью покоренного бактрийского князя. Этот союз, заключенный по сердечной склонности, принес ему любовь и доверие азиатских народов. В это же время произошел несчастный случай с Клитом. Пока войско располагалось для отдыха в Мараканде, главном городе Согдианы (в нынешнем Самарканде), Александр присутствовал вечером со своими друзьями на веселом пире, по случаю праздника Дионисия. Окружающие царя наперерыв восхваляли его подвиги и превозносили их выше деяний Диоскуров и Геракла. Клит, от природы упрямый и вспыльчивый и уже давно недовольный лестью греческих софистов и покоренных варваров, окружавших царя, слушал с отвращением чрезмерные похвалы; разгоряченный вином, он позволил себе противоречить, льстецам, ценить дела Александра по их действительному достоинству, возвеличивать подвиги его отца и старых полководцев; вспомнил о смерти Пармениона и почитал счастливыми павших на войне, которым не довелось увидеть, как мидяне бьют плетьми македонян и как эти последние принуждены прибегать к персам, прося их о доступе к царю. Многие из старых полководцев осуждали его речь, и Александр сказал одному греку, сидевшему подле него: «Не правда ли, вам, грекам, кажется, что вы между македонянами, как полубоги между дикими зверями?» Но Клит в рвении своем зашел еще далее и воскликнул: «Александр может говорить, что ему угодно, но пусть впредь не приглашает к своему столу людей свободномыслящих; пусть лучше ведет дружбу с варварами и рабами, которые благоговеют перед его персидским поясом и белой одеждой». Эти слова вывели Александра из себя: он взял со стола яблоко, бросил его в голову Клита и стал искать свой меч. Один из телохранителей заблаговременно припрятал его. Произошло всеобщее волнение. Александр воззвал по-македонски к своим телохранителям, чтобы они отомстили за своего царя; он велел трубачу трубить тревогу, и когда тот не послушался, ударил его кулаком по лицу. Между тем друзья Клита вывели его из пиршественной залы; но спустя немного времени опьяневший Клит взошел другою дверью и стал петь песню насмешливого содержания об Александре. Тогда Александр вырвал копье из рук одного из своих телохранителей и бросил его в Клита, который со стоном и скрежетом зубовным упал на землю. Александр убил своего друга спасшего ему жизнь при Гранике. В то же мгновение бешенство его прошло. В ужасе и отчаянии бросился он на труп, вырвал копье из кровавой раны и хотел вонзить его в свою грудь. Его руку удержали присутствовавшие и перенесли его на ложе.

Всю ночь плакал и терзался царь, громко произносил имя убитого и имя Ланики, сестры его, а своей кормилицы «Хорошо наградил я ее за попечение обо мне! — восклицал он. — Сыновья ее пали за меня в битвах; брата ее, спасшего мне жизнь, я умертвил собственными руками!» Три дня и три ночи лежал Александр, запершись с трупом Клита в своей ставке, не принимая ни пищи, ни питья, без сна и покоя; под конец слышны были только его глухие стоны. Друзья, опасаясь за него, ворвались, наконец, к нему силою; войска собрались перед его палаткою и стали требовать своего царя, но он оставался неподвижным и не слушал никаких утешений. Наконец удалось гадателю его Аристандру и софистам Анаксарху из Абдеры и Каллисфену из Олинфа успокоить его и поднять на ноги. Каллисфен старался подействовать на царя нравственными доводами, Анаксарх — низкою лестью. «Разве ты не знаешь, — говорил он, — что рядом с Зевесом восседают Дика и Фемида, богини права и правосудия, чтобы все делаемое повелителем неба и земли считалось сделанным праведно и правосудно? Так и все, совершаемое царем, должно быть правильно и законно и не может быть осуждаемо суетным мнением толпы». Должно сказать к чести Александра, что нехитрая лесть какого-нибудь Анаксарха успокоила его душу, но что всего более известие об опасностях, которым подвергалось его войско, и чувство долга в отношении к воинам, которых он не должен был оставлять в этой отдаленной стране, на конце тогдашнего света, снова возбудили его к жизни; что только новая деятельность и проснувшаяся в нем потребность великих подвигов постепенно утолили его горькую печаль.

Упомянутый выше Каллисфен был племянником и учеником Аристотеля, и Александр оказывал ему особенное внимание из уважения к любимому своему наставнику. Ему было поручено составить описание жизни и подвигов царя; но он был человек тщеславный и высокомерный, полный мелких слабостей; находя, что Александр еще недовольно ценит его достоинства и заслуги, он стал удаляться от двора, прикидываться республиканцем и хвалить старые времена. Он часто оскорблял царя резким обхождением и именно умышленным отказом в наружных знаках почтения, которых Александр желал от окружающих его греков и македонян, чтобы уничтожить различие между ними и азиатами. Отчуждение это зашло наконец так далеко, что Каллисфен был увлечен в заговор против жизни царя, задуманный знатными македонскими юношами, служившими при его особе. Заговор был открыт, главные заговорщики казнены, а Каллисфен, не принимавший непосредственного участия в преступлении, был закован в цепи, чтобы позднее подвергнуться той же участи. Он умер в своей железной клетке, в которой его возили во время дальнейших походов, прежде произнесения над ним приговора, в Индии. По другим известиям, он был удавлен вскоре после открытия заговора.

Приведя в порядок все дела в Согдиане и Бактрии, Александр предпринял поход в Индию. Весною 327 года выступил он с войском из 40000 македонян и 120000 азиатов по направлению к северо-западной Индии. После постоянных и упорных битв с многоразличными племенами Пенджаба он достиг Инда, через который переправился по мосту, наскоро сооруженному его воинами. Между Индом и Идаспом находилось владение царя Таксила с главным городом Таксилою. Таксил добровольно покорился Александру и присоединился к нему, чтобы вместе с ним идти на соседа и постоянного врага своего Пора. Царство, которого начиналось по другую сторону Идаспа и простиралось до Акезина. Александр велел сказать Пору, чтобы он явился к берегам Идаспа, границе своего царства, и изъявил покорность. Пор отвечал, что придет, но только с вооруженною силою. Прибыв к Идаспу, Александр увидел на противоположном берегу потока сильное войско Пора с 300 слонами и многочисленными боевыми колесницами. Поток, поднявшийся вследствие тропических дождей, имел в это время 1200 шагов ширины, и перейти его на глазах неприятеля казалось невозможным. Александр с частью своего войска переправился, однако, не замеченный неприятелем, в расстоянии трех часов от своего лагеря, и завязал с Пором кровопролитную битву, в продолжение которой и остальная часть его войска перешла через реку. После восьмичасового, упорного сражения сила Пора была сломлена: 20000 индийцев легло на поле и между ними два сына царя и все предводители пехоты и конницы, все возницы и управлявшие слонами. Сам седовласый царь, видя бегство и поражение своего войска, устремился на неприятеля на слоне своем и, сражаясь, искал смерти. Наконец и сам он, раненый и изнеможенный, обратился в бегство, хотя оставался одним из последних на поле битвы. Чтобы спасти мужественного старца, Александр послал вслед за ним Таксила. Когда этот последний догнал его и советовал ему предать себя на милость Александра, Пор, исполненный злобы, бросил метательное копье в старого, ненавистного врага своего и пронзил бы его, если бы Таксил поспешно не уклонился назад. Тогда Александр послал к Пору многих других князей, которые побудили его сойти на землю и идти с покорностью навстречу победителю, Александр удивлялся гигантскому росту и осанистому виду воинственного царя. Он приветствовал его с достоинством и спросил, как желает он, чтобы с ним обращались. «По-царски», — отвечал Пор, и когда Александр сказал ему на это: «Это будет исполнено, Пор, уже ради моего собственного достоинства; скажи мне только, со своей стороны, чем я могу показать тебе свое дружелюбие?» — Пор отвечал: «В слове „по-царски“ заключается все».

Александр действительно обращался с Пором по-царски. Он не только оставил ему царство, но еще значительно увеличил его; он примирил с ним Таксила, которого владения также были расширены. На содействии этих двух могущественных царей западной Индии он хотел основать свое влияние по ту сторону Инда. Александр, с самого начала своего предприятия, не имел в виду вполне покорить себе Индию и присоединить ее к своему царству; но для обеспечения восточных границ своих ему нужно было иметь политическое преобладание над государствами по ту сторону Инда. На берегах Идаспа, на месте своей победы, основал он большой город, оборонительный пункт эллинского мира, и назвал его Никеей — город победы. Другой город выстроил он в трех часах пути выше, в том месте, где совершена была переправа через реку. Этот город получил название Буцефал, по имени боевого коня Александра.

После краткого отдыха Александр продолжал свои завоевания к востоку, до Ифазиса; он имел в виду проникнуть до Ганга и к Восточному морю, предполагая, что оно должно быть уже недалеко. Но при Ифазисе начался ропот в войске, которое много страдало в последние месяцы, при бесконечных трудах, от вредных для здоровья дождей Индии, и значительно уменьшилось в числе. Упадок духа, утомление, тоска по родине овладели этим всегда войнолюбивым войском: оно пожелало увидеть конец трудам своим. Александр старался убеждениями и увещаниями ободрить своих воинов, пристыдить их; затем целые три дня не выходил из своей ставки. Все было напрасно; войско утратило бодрость и силу; он видел, что ему придется уступить. Когда он объявил обратный поход, старые воины заплакали от радости, и все тотчас исполнились бодрости и мужества.

В конце августа 326 года войско приготовилось к отступлению. Каждая из 12 фаланг воздвигла на берегу реки жертвенник, похожий на башню, в воспоминание своего победоносного похода. Александр принес на них благодарственные жертвы двенадцати великим богам; у подножия их велел воинам устроить военные игры, и потом повел их обратно к Идаспу. Здесь, еще прежде, соорудил он флот, состоявший из 2000 транспортных судов, на котором хотел плыть вниз по Инду до устья его, чтобы покорить все земли вдоль его течения до самого моря и таким образом открыть путь торговле западных областей с Индией. В первой половине ноября часть войска взошла на суда, вооруженные финикиянами, киприотами, египтянами и греками островов и состоявшие под начальством Неарха. Остальное войско шло рядом с флотом по обеим сторонам реки, под предводительством Ифестиона и Кратера. Из Идаспа флот вошел в воды Инда и плыл до Патталы, северной оконечности Индийской дельты.

Народы по обеим сторонам реки покорились добро вольно или после краткой борьбы. Только воинственные маллийцы дали серьезный отпор. При осаде самого крепкого и большого города их царь благодаря своей отваге едва не лишился жизни. Под градом стрел он счастливо взбежал по осадной лестнице впереди своего войска на городскую стену; вслед за ним — Леоннат, Певкест и старый воин Аврей. Ипасписты с криками также взбираются вверх по лестницам, которые не выдерживают чрезмерной тяжести и рушатся. Царь, которого легко узнать по перу на шлеме и по блестящей одежде, стоит на стене, отрезанный от своих, подвергаясь со всех сторон стрелам неприятеля. Верные воины зовут его назад, но, увлеченный пылом битвы, он соскакивает со стены в город. На него наступают неприятели; он ожидает их, прислонившись к стене спиною; предводителя их он пронзает мечом, другого убивает камнем, третий и четвертый изрублены Александром. Индийцы отступают и со всех сторон пускают в него стрелы. Уже утомленная рука царя не может более держать щит; он падает на него от удара стрелы в грудь, но в то же мгновение Леоннат, Певкест и Аврей поспевают к нему на помощь. Певкест прикрывает падшего священным щитом Илиона, Леоннат защищает его с другой стороны, Аврей лежит подле царя, пронзенный стрелою. За стеной между тем смятение и отчаяние: надо спасти царя, если еще можно спасти его. Приставляют осадные лестницы, машины и леса, делают в стене уступы и взбираются наверх; другие влезают на плечах товарищей на вершины стены, соскакивают вниз, толпятся кругом низверженного царя и кидаются на неприятеля; третьи срывают ворота с крюков и все неистово устремляются в город. Македоняне побивают всех, мщение их не щадит даже жен и детей. Между тем Александра на щите вынесли из свалки. Когда вынули стрелу из раны, сильная боль заставила его очнуться; кровь хлынула, и он снова потерял сознание. Царь находился между жизнью и смертью. Быстро разнеслась в войске страшная весть, что царь убит; упадок духа и отчаянье овладели всеми сердцами. Кто выведет теперь войско из далекого чуждого края, из среды враждебных народов, кто приведет его на родину? Когда пришло известие, что царь жив, что он вне опасности, никто не смел этому верить; но через семь дней показался он своему войску, с еще открытой раной, и его встретила непритворная и нескончаемая радость. Он увидел, что в нем одном были жизнь и связь его войска.

Паттала должна была стать связующим пунктом морской торговли западных земель с Индией. Александр заложил здесь укрепление, устроил гавань и верфь, сам исследовал устья Инда и решил, что флот, под начальством Неарха, должен исследовать морской путь к Персидскому заливу. Остальное войско двумя отделениями выступило сухим путем к западу; одно из них под предводительством Кратера следовало через Арахозию, Дрангиану в Караманию, другое, которое вел сам Александр, через Гедрозию и Караманию, в Персиду. Эта часть войска принуждена была идти в продолжение 60 дней по жаркой, безводной пустыне Гедрозия, подвергаясь ужаснейшим лишениям, так что при возрастающей нужде, во всем необходимом исчезла всякая дисциплина, и едва только четвертая часть победоносного войска, расстроенного, истощенного, в изношенных одеждах, почти без оружия, без лошадей и рабочего скота, достигла Пуры, главного города Гедрозии. Александр, дав здесь отдых изнеможенному войску, повел его в Караманию, где к нему присоединился Кратер и куда прибыл также и Неарх со своим флотом, преодолев множество опасностей. Этот последний с берега, на который высадился, с немногими провожатыми искал Александра внутри страны. Когда он, бледный, оборванный, с длинной бородой, никем почти не узнаваемый, вошел в ставку царя, Александр отвел его в сторону и долго плакал, потом сказал ему: «Свидевшись снова с тобой, я менее чувствую горечь неудач моих, но скажи мне, каким образом погибли мой флот и мое войско?» Неарх отвечал: «О царь, и войско, и флот спасены, мы же пришли к тебе вестниками их спасения». Тогда Александр заплакал еще сильнее от радости и поклялся, посреди всеобщего ликования, что этот день дороже ему, чем обладание всей Азией. Неарх продолжал свое плавание из Карамании вдоль берега Персидского залива и достиг устья Тигра и Евфрата; Александр пошел обратно через Персиду в Сузу, в земли, уже за несколько лет пред тем завоеванные им. Пора было ему вернуться. Многие из поставленных им правителей, предполагая, что Александр никогда более не вернется из далекой Азии, предались своеволию и корыстной алчности и притесняли его подданных. Александр наказал преступников с неумолимой строгостью, но войска наградил за труды по-царски. Он сделал им щедрые подарки и заплатил все их долги, потому что, несмотря на всю приобретенную ими добычу и полученные подарки, многие из воинов, вследствие безумной расточительности, совершенно разорились. Он приказал, чтобы каждый вручил ему записку о своих долгах; но когда многие, из недоверчивости, не решались подписать под счетом свое имя, подозревая, что Александр хочет испытать их, узнать, кто из них легкомысленно тратил свое добро и делал чрезмерные издержки, Александр ответил на сомнение следующими прекрасными словами: «Царь должен исполнить то, что обещал своим подданным, а подданные никогда не должны сомневаться в исполнении царем данного им слова». Потом он велел поставить в лагере столы, на которых было положено золото, и выдавать деньги каждому воину по представляемому им счету, не спрашивая о его имени. Таким образом выдано было 20000 талантов.

В это же время Александр отпраздновал великий праздник примирения и союза восточного мира с западным, свадьбу, какой никогда еще не видывал свет. Сам он, кроме Роксаны, избрал в супруги старшую дочь Дария Барзину, или Статиру; Ифестион вступил в брак с ее сестрою; около 80 знатнейших людей из окружающих царя и более 1000 других македонян заключили брачные союзы с персидскими и мидийскими девицами. Все эти свадьбы Александр великолепно отпраздновал на собственный счет и взял на себя приданое невестам; даже тем, которые прежде взяли себе жен из Азии, получили при этом случае свадебные подарки. Таких было 10000. Несмотря на всю свою щедрость, Александр не мог преодолеть неудовольствия македонян и противодействия их своему плану слияния и сплочения восточных и западных земель. Еще прежде он велел дать 30000 молодым азиатам греческо-македонское воспитание и образование. Они приведены были к Александру в македонских одеждах и он много радовался их виду; но македонские воины вознегодовали на то, что побежденные ими азиаты войдут в состав македонского войска и будут сравнены с ними. Когда Александр хотел отослать на родину многих старых раненых македонских воинов, войско оскорбилось, видя в этом пренебрежение к себе, и открыто выразило царю свое негодование. В тот день, когда при собравшемся войске ветераны должны были быть отпущены на родину, затаенное неудовольствие внезапно вырвалось наружу. Все кричало, что не ветераны, а все войско должно оставить Александра; что он может теперь проделать свои походы со своими молодыми азиатскими плясунами, покорить весь свет своей власти и довершить начатое предприятие с помощью отца своего Аммона. В сильном негодовании Александр с возвышения, на котором стоял, устремился в середину возмутившегося войска, велел схватить 13 самых рьяных крикунов и казнил их немедленно. Бушующаяся толпа тотчас умолкла и Александр обратился к ней с обвинительной речью, в которой напомнил воинам свои и отца своего заслуги в отношении к македонянам и то, как он для их славы и пользы переносил труды, сражался, носил раны, водил их к победам, сделал их владыками всех земель и морей. Наконец он объявил им, что они могут все идти на родину и рассказать там, как оставили его в чужой земле; что он впредь может обойтись и без них, сильный помощью варваров. После этих слов он быстро сошел со своего ораторского возвышения и поспешил к своему дворцу.

Пораженное, в молчании стояло войско и не знало, как быть. Когда же Александр, который заперся на три дня в своем дворце, на третий день призвал к себе избранных персов, отдал им должности главных начальников, организовал по македонскому образцу азиатское войско, дал македонские названия отдельным частям и начальникам его, многих из персов, по восточному обычаю, объявил своими родственниками и допустил к обычному целованию, тогда страх и чувство беспомощности овладели македонянами; они толпами устремились ко дворцу, побросали оружие свое перед воротами и громко молили царя о прощении. Александр вышел к ним наконец, чтобы говорить с ними; увидев их смирение и услышав горестные стоны их, он и сам заплакал. Один из воинов, Каллинес, старший по летам и по званию, подошел к нему и сказал: «Царь мой, македонян огорчает то, что ты некоторых персов объявил своими родственниками и позволяешь им целовать тебя, между тем как честь эта до сих пор не была еще предоставлена ни одному македонянину». «Всех вас, — закричал Александр, — объявляю я своими родными и с этого же часа так буду называть вас». С этими словами подошел он к Каллинесу и поцеловал его, и после того царь принял целование от всех, кто того хотел. Воины подняли с земли свое оружие и с радостью вернулись в лагерь. Александр отпраздновал это примирение благодарственною жертвою и большим пиршеством, на котором македоняне, греки и персы и прочие народы присутствовали все вместе. Всех гостей было до 9000. Все вместе брали пищу из одного общего котла, и Александр произнес речь, в которой выразил желание единства и одного общего царства для македонян и персов. Ветераны охотно отправились на родину, щедро одаренные царем и довольные предоставленною им честью: по возвращении в отечество, на всех зрелищах, играх и состязаниях они должны были украшаться венками и занимать первые места.

Когда Александр, осенью 324 года, справлял в Экватане празднества Дионисия, Ифестион заболел и умер. Смерть верного, искреннего друга, окончившего жизнь во цвете лет, глубоко потрясла Александра. Три дня лежал он подле трупа, то сетуя, то в мрачном молчании, не принимая ни пищи, ни питья. Во всех землях варваров была общая скорбь по Ифестиону: персы погасили священный огонь в своих храмах, как будто скончался сам царь персидский; со стен соседних городов сняты были зубцы и башни. Александр приказал отвезти в Вавилон тело усопшего, чтобы в следующую весну сделать пышные похороны и учредить тризну. Глубокая печаль запала в душу Александра после смерти Ифестиона; он не знал более ни радости в жизни, ни надежды; предчувствие собственной кончины прокралось в его скорбящее сердце. Чтобы оторваться от своих грустных мыслей, он предпринял посреди зимы поход в снежные горы разбойнических коссейцев, которых в 40 дней покорил своей власти. Когда после того он возвращался в Вавилон, посольства от многих народов даже из отдаленных стран, встретили его на пути, частью для того, чтобы приветствовать его, принести ему подарки и приобрести его дружбу, а отчасти с тем, чтобы избрать его судьей в возникших между ними спорах. Между ними были послы из Италии, от бруттийцев, от луканцев, от римлян; послы от карфагенян, ливийцев, иберийцев, кельтов и европейских скифов.

Александр носил в душе новые великие замыслы. Казалось, он хотел подавить свою скорбь массою смелых предприятий. Он велел строить корабли в Гиркании, чтобы исследовать Каспийское море и попытаться соединить его с Черным морем, или с Восточным океаном. Вероятно, помышлял он при этом о походе против азиатских скифов. Он хотел покорить Аравию и открыть ее для всемирной торговли. Воинственные планы его простирались до Карфагена, Сицилии, Италии и Иберии, с целью открыть широкое поле для торговли всех народов в Средиземном море. В Вавилон, который должен был сделаться главным городом всесветного его царства, и кругом этого города предпринял он громадные постройки, заложил корабельные верфи, устроил гавани и каналы.

Между тем пришло время, в которое должны были начаться празднества тризны в память Ифестиона; все ожидали при этом случае объявления нового похода. Тысячи свежих войск были сосредоточены в Вавилоне, множество иностранцев стеклось, чтоб присутствовать при невиданном зрелище. Стены Вавилона были сняты на расстоянии 10 стадий и на этом пространстве воздвигнут был пятью уступами костер в 200 футов вышины, великолепное здание, украшенное золотом, пурпуром, статуями и картинами, стоившее Александру двенадцать тысяч талантов. Этот костер был зажжен посреди жертвоприношений, погребальных процессий и похоронных песен. Когда он сгорел, Ифестиону принесена была жертва, как полубогу, ибо так повелело божество Аммониона. Александр сам положил на жертвенник первое приношение и велел потом принести в жертву 10000 волов, мясо которых было разделено между воинами на роскошном пиршестве. В следующие дни происходили другие блистательные празднества.

Александр вскоре должен был последовать за другом своим Ифестионом, как великий предок его Ахиллес — за своим Патроклом. 30 мая он давал прощальный пир своему адмиралу Неарху, который должен был отправиться к берегам Аравии. После окончания этого пиршества фессалиец Мидий, один из друзей Александра, просил его принять участие в небольшой пирушке в его доме. Александр не мог отказать в просьбе другу: он сам был веселый собеседник и охотно просиживал в кругу близких ему людей до глубокой ночи, не находя, впрочем, особенного удовольствия в попойках. Так и в этот раз засиделся он почти до утра и в следующий вечер, согласно своему обещанию, снова пришел к Мидию. Поздно ночью возвратился он домой, нездоровый. Многие душевные потрясения последнего времени, частые возлияния на пирах и утомления от разнообразных трудов во время бывших походов породили в нем серьезную болезнь. 1 июня проснулся он в горячке; но это не помешало ему продолжать обычные занятия, и даже когда при увеличивающемся недуге он слег в постель, по его приказанию пришли к нему начальники отдельных частей войска, с которыми он рассуждал о приготовлениях к имевшему вскоре открыться походу в Аравию. С каждым днем делался он слабее, а когда 7 июня военачальники собрались у него, он уже не мог говорить. Между тем в войске распространилось известие, что царь скончался, но что смерть его еще скрывается в тайне его телохранителями. Македоняне подступили толпами ко дворцу и требовали, чтобы их допустили к царю. Длинной вереницей проходили они один за другим мимо смертного одра Александра, который, приподняв немного голову, каждому из них протягивал руку или посылал прощальный взгляд. Так воины простились со своим царем и предводителем. 11 июня вечером скончался Александр, в 323 году до P. X. на 33-м году своей жизни, процарствовав 12 лет и 8 месяцев. Он едва только успел положить основание задуманному им великому зданию; но если царство его, составленное из разных завоеванных им земель, распалось тотчас после его смерти, то в руках Провидения он был избранным орудием, чтобы пробудить дремавший Восток к новой жизни и распространением западного образования между народами Азии приготовить свету новую ступень просвещения.

Рассказывают, что Александр на смертном одре своем, на вопрос, кого он назначает своим преемником, отвечал: «Достойнейшего!» — и прибавил: «Предвижу, что в честь мою будет совершенна кровавая тризна». Правдоподобнее известия, что царь пред своею смертью передал Пердикке свой перстень с печатью, в знак того, что он назначает его правителем государства своих наследников. Тотчас после кончины Александра главные военачальники стали между собой совещаться о престолонаследии. Одни предлагали малолетнего сына Александра, Геракла, рожденного от неравной с ним по происхождению персианки; другие — сводного брата Александра, по имени Аридэя, слабоумного человека, который в ту пору находился в Вавилоне; третьи, наконец, высказались за младенца, который должен был вскоре родиться от Роксаны. В чертоге, где лежало тело Александра, начался горячий спор о том, кто будет ему наследовать. В последующие дни пришли к соглашению, что Аридэй будет, признан царем под именем Филиппа, но должен будет поделиться царством с сыном Роксаны. Она действительно родила сына, которому дали имя Александра Эга. Тело Александра, о котором почти забыли за спорами о наследстве, перевезено было в Мемфис, а позднее — в египетскую Александрию. Пердикка, правитель государства, разделил управление отдельными провинциями между важнейшими полководцами, которые вскоре, однако же, начали домогаться независимого владычества и вели между собой продолжительные войны, во время которых семейство Александра окончательно вымерло. Из царства Александра, вследствие этих войн, возникло несколько самостоятельных государств между ними значительнейшими были Сирия, Египет и Македония. В Сирии воцарился Силевк, в Египте — Птоломей, и в продолжение многих веков власть оставалась в их роде; в Македонии же переменялись цари из разных династий.