К концу 90-х гг. I в. внутриполитическая обстановка в Риме вновь обострилась. Главной проблемой был союзнический вопрос — предоставление италикам прав римского гражданства. В 91 г. народный трибун Ливий Друз предпринял очеред­ную попытку решить эту проблему конституционным путем. Провал этой попытки стал сигналом для италиков к вооруженной борьбе, получившей название Союзни­ческой войны (91—88 гг.). Рим сумел подавить движение италиков, но вынужден был дать большей их части права римского гражданства. Во время войны особенно отличился Сулла. В 88 г. он ввел свою армию в Рим и расправился с врагами, а в следующем году отбыл в Грецию на войну с царем Понта Митридатом, захватив­шим римские провинции в Малой Азии и на Балканах. После разгрома Митридата Сулла вернулся в Италию и начал гражданскую войну против марианцев (83—82 гг.). Одержав победу, Сулла добился провозглашения себя диктатором. Он провел серию консервативных реформ с целью восстановить господствующее положение сената, однако по существу его правление было первым примером новой военной диктатуры.

91—88 гг. — Союзническая война.

89—85 гг. — Первая Митридатова война.

88 г. — движение Сульпиция Руфа, захват Рима Суллой.

83—82 гг. — гражданская война, приход к власти Суллы.

82—79 гг. — диктатура Суллы.

После гибели сатурнинцев наступил период реакции. Законы Сатурнина были отменены. Метелл торжественно вернулся из изгнания. Марий своим недостойным поведением сильно себя скомпрометировал. Демо­краты не могли простить ему измены, а оптиматы не желали принять его в свою среду. Поэтому Марий предпочел уехать в Малую Азию под предло­гом богомолья. (Во время войны с кимврами и тевтонами он дал обет съез­дить на поклонение Великой матери богов.)

Однако период сенаторской реставрации и гражданского мира ока­зался непродолжительным. Он основывался на союзе сенаторов и всад­ников, заключенном перед лицом общей опасности. Как только эта опас­ность прошла, союз распался. Главным яблоком раздора и поводом к новой борьбе между обеими фракциями правящего класса послужили, как и прежде, судебные комиссии, особенно quaestio repetundarum. Co времени закона Главции 104 г. она прочно удерживалась всадниками и была источником величайших злоупотреблений в провинциях, так как ростовщики и публиканы чувствовали себя совершенно безнаказанны­ми. В то же время всадники пользовались своим монопольным положе­нием в суде, чтобы сводить счеты с теми провинциальными наместника­ми, которые были им неугодны.

Один возмутительный случай переполнил чашу терпения всех тех оптиматов, у которых еще оставалось чувство патриотизма и собственного достоинства. В конце 90-х гг. был привлечен к суду по обвинению в вымо­гательствах легат наместника Азии Сцеволы Публий Рутилий Руф. Это был честный аристократ, который беспощадно преследовал римских от­купщиков, разорявших несчастную провинцию. Он не останавливался перед самыми суровыми мерами вплоть до казни некоторых агентов публиканов, запятнавших себя особенно тяжкими преступлениями. Тогда от­купщики привлекли Руфа к суду. Обвинение было явно вздорным. Тем не менее Руфа осудили на изгнание с конфискацией всего имущества для по­крытия тех убытков, которые он якобы причинил провинциалам. Он уда­лился в изгнание в ту самую провинцию, которую «ограбил», и был встре­чен там с чрезвычайным почетом.

Дело Публия Руфа послужило началом длинной цепи событий. Одним из народных трибунов в 91 г. являлся Марк Ливий Друз, сын Марка Ливия Друза, противника Г. Гракха. Он получил от отца огромное состояние, а по своему происхождению принадлежал к кругам высшей римской знати. Друз Младший был человеком правых убеждений, принципиальным сто­ронником сенаторского режима, но среди бездарной и подкупной аристо­кратии он выделялся честностью, умом и энергией.

Своей ближайшей задачей Друз поставил вернуть суды сенаторам, что должно было послужить первым шагом к восстановлению господства ари­стократии. Но, как умный человек, он понимал, что это невозможно сде­лать без поддержки народной массы. Отсюда родилась его своеобразная консервативно-демократическая программа, в которой он пытался объеди­нить лозунги демократии с главным требованием оптиматов относительно судов. Со времен Гракхов было три основных демократических лозунга: продажа хлеба по дешевой цене, наделение землей и дарование прав граж­данства союзникам. Друза не смущала противоречивость этой программы. Став народным трибуном, он энергично взялся за ее осуществление.

Центральным пунктом являлся вопрос о судах. Друз предполагал ре­шить его путем компромисса. Судебные комиссии вновь передаются сена­ту, который одновременно пополняется 300 новыми членами из наиболее знатных всадников. Вместе с тем создается особая уголовная комиссия для преследования тех судей, которые окажутся виновными во взяточни­честве[278]. Цель Друза была ясна: восстановить господство сената в судеб­ных делах и подкупить наиболее влиятельную часть всадничества, открыв ей доступ в высшее сословие.

Чтобы привлечь на свою сторону городской плебс, который был совер­шенно не заинтересован в судебной реформе, Друз разработал проект хлеб­ного закона, восстанавливающего или, быть может, даже расширявшего раздачу хлеба.

Аграрный законопроект Друза предусматривал вывод колодий на остав­шиеся еще неразделенными государственные земли в Кампании и Сицилии.

По словам Аврелия Виктора, Друз говорил, что после себя он не оста­вит для раздела ничего, кроме воздуха и грязи[279].

Расходы, связанные с раздачей хлеба и колонизацией, Друз предлагал покрывать своеобразной эмиссией: выпуском на каждые восемь полноцен­ных серебряных денариев одного медного посеребренного.

Наконец, нашими источниками определенно засвидетельствованы свя­зи Друза с вождями италиков, которым он обещал провести закон о пра­вах гражданства для союзников.

В одном из фрагментов XXXVII книги Диодора приведена интересная клятва, которую якобы приносили члены тайной организации италиков. Они клялись стоять за Друза и за общее дело всех италиков. Впрочем, подлинность этой клятвы подвергается в науке большим сомнениям.

Такова была система грандиозного политического компромисса, в ко­тором основные пункты гракховой программы сочетались с реакционны­ми вожделениями аристократии. Сначала Друз, по-видимому, провел пер­вые три закона — хлебный, аграрный и судебный, временно отложив во­прос о союзниках. Это удалось сделать при поддержке сената и демократии, несмотря на сопротивление всадничества, интересы которого энергично отстаивал консул Луций Марций Филипп. Протест последнего был слом­лен теми методами, которые с легкой руки Сатурнина прочно вошли в практику римской политической жизни: консул был избит и арестован.

Нельзя утверждать с полной определенностью, каким путем были про­ведены законы Друза. Возможно, что их голосовали отдельно. Но возмож­но, что автор объединил все три закона в один, чтобы обеспечить ему под­держку лиц, заинтересованных только в отдельных пунктах. В таком слу­чае Друз нарушил закон 98 г. (lex Caecilia Didia), запрещавший объединять в одном законе разнородные пункты. Это стало поводом для последую­щей кассации закона Друза.

Однако сопротивление всадничества новому закону росло. Упорный Филипп грозил сенату, что он разгонит его и заменит новым. Сами сенато­ры начали колебаться по мере того, как росла популярность Друза в массах. Он, незаметно для самого себя, превращался из представителя и защитника аристократии в народного вождя. Его связи с италиками получили широкую огласку, что дало возможность противникам кричать о государственной из­мене. Гражданство в целом было напугано слухами о готовящемся восста­нии Италии. В конце концов большинство сената забило отбой, и законы Друза были отменены под каким-то формальным предлогом (осень 91 г.).

Сам Друз не захотел воспользоваться правом трибунской интерцессии и подчинился решению сената. Мы не знаем, каковы были его дальнейшие планы, так как вскоре он был заколот на пороге своего дома неизвестным убийцей.

Так сошла в могилу эта любопытная фигура римской истории, которую один анонимный источник назвал «бледным отражением Гракхов». Его про­грамма, страдавшая неразрешимыми внутренними противоречиями, пре­красно характеризует тот безвыходный тупик, в который зашла римская политическая жизнь к концу 90-х годов. Италики первыми попытались найти из него выход.

Гибель Друза ясно показала италикам, что всякие пути легального удов­летворения их требований исчерпаны. Оставался последний путь — восста­ние. По-видимому, еще до убийства Друза среди неполноправного населения Италии существовали тайные союзы, ставившие своей задачей добиваться прав гражданства. Теперь эти союзы превратились в боевые организации.

Восстание вспыхнуло в конце 91 г. по случайному поводу и началось несколько преждевременно. Претор Гай Сервилий, узнав, что жители г. Аскула в Пицене обмениваются заложниками с соседними общинами, явился в город с небольшим отрядом. Он обратился к собравшимся в теат­ре жителям с вызывающей речью, полной угроз. Это сыграло роль искры, попавшей в бочку с порохом. Толпа здесь же, в театре, убила претора и его легата, после чего все римляне, находившиеся в городе, были перебиты, а их имущество разграблено.

К аскуланцам сразу же присоединились горные племена марсов, пелигнов, вестинов и др. Руководящую роль среди них играли храбрые мар­сы во главе с Квинтом Поппедием Силоном, близким другом покойного Друза. Вторым вождем этой северной группы был пицен Гай Видацилий.

По примеру северной федерации образовалась южная, куда входили самниты, луканы и другие племена Южной Италии со своими вождями Гаем Папием Мутилом, Понтием Телезином и др.

Однако прежде чем перейти к открытым военным действиям, вожди восстания сделали последнюю попытку примирения. Они отправили в Рим делегацию и обещали сложить оружие, если восставшим будут даны права гражданства. Римское правительство ответило отказом. По предложению трибуна Квинта Вария и при поддержке главным образом всадников была создана уголовная комиссия по делам о государственной измене. Ей пору­чили расследование заговора, якобы организованного Друзом, результа­том которого явилось восстание. Начались расследования и судебные про­цессы, от которых пострадало много лиц, бывших или считавшихся сто­ронниками Друза. Одновременно оба враждебных лагеря энергично готовились к войне.

Так называемая Союзническая (или Марсийская) война была од­ним из самых грозных восстаний, с которым пришлось иметь дело Риму на протяжении его истории. Восстание вспыхнуло в самой Италии, а его центр находился в непосредственной близости от Рима. Оно охватило большую часть полуострова. Незатронуты восстанием оставались только Умбрия и Этрурия, где была сильна земельная и денежная аристократия, державшая сторону Рима. В Кампании и на юге остались верны римлянам только союзные гре­ческие города: Нола, Неаполь, Регий, Тарент и др. Большинство латинских колоний также не примкнуло к восстанию. Но по срав­нению с территорией, охваченной движением, это было немного.

Войска повстанцев насчитывали в общей сложности около 100 тыс. человек — столько же, сколько выставили и римляне (не считая гарнизо­нов в крепостях). При этом италики нисколько не уступали своим против­никам в военном искусстве и вооружении. Что касается мужества, стойко­сти и преданности общему делу, то в этом они значительно превосходили римское гражданство и вспомогательные провинциальные войска. Не было у них недостатка в талантливых полководцах и опытных офицерах. Не нуж­но забывать, что италики проходили в союзных войсках ту же суровую военную школу, что и римляне, а со времен Мария многие из них служили наравне с гражданами и в легионах.

Италики, отпавшие от Рима, создали свою собственную государствен­ную организацию, напоминавшую римскую. Столицей общей италийской федерации был сделан г. Корфиний в области пелигнов, в самом центре восстания. Его назвали Италией. Здесь находилось правительство: сенат из 500 членов и должностные лица — 2 консула и 12 преторов. По-види­мому, существовало и народное собрание, но не ясно, из кого оно состоя­ло: из постоянных ли представителей общин, входивших в федерацию, или из всех граждан федерации, поскольку они практически могли собраться в Корфинии. Ответ на этот вопрос (аналогичный вопрос можно поставить и по отношению к сенату) был бы очень важен, так как дал бы возможность ответить на другой вопрос: применялся ли в новой италийской федерации представительный принцип правления, или она была построена по старо­му типу федерации полисов. Последнее нам кажется более вероятным.

Государство италиков выпускало монеты по римскому образцу, но с легендой «Италия». (На одной из таких монет изображен бык, тотем сам­нитских племен, топчущий римскую волчицу.)

Военные силы повстанцев состояли из отрядов отдельных общин, объе­диненных в две группы: северную (марсийскую), которой командовал Поппедий Силон, и южную (самнитскую) во главе с Папием Мутилом.

Одно из главных преимуществ Рима в этой войне заключалось в том, что он обладал старой централизованной государственной организацией и старыми навыками управления, тогда как италийская федерация была молода и децентрализована. Война со стороны италиков часто приобрета­ла характер большой партизанской борьбы, что имело свои слабые места, так как римляне, действуя крупными войсковыми массами, били восстав­ших поодиночке. Территория восстания редко являлась сплошной: в нее были вкраплены многочисленные гражданские и латинские колонии. Пер­вые всегда, а вторые в большинстве случаев являлись опорой Рима, и ита­лики должны были тратить много сил и времени на их осаду. Самым же слабым местом италиков было отсутствие у них внутреннего единства. Богатые и аристократические слои тянули к Риму. Наиболее непримири­мо были настроены самнитские племена, упорнее и дольше всех продол­жавшие борьбу. Отсутствие единства у восставших, как увидим ниже, об­легчило римлянам задачу разгрома движения.

Периодизация Союзнической войны, естественно, определяется ходом восстания: его восходящая кривая падает на 90-й год, нисходящая — на 89-й. К 88 г. восстание в большинстве районов было подавлено.

Первый год войны ознаменовался для римлян большими неудачами. Военные действия, начавшись еще зимой 91/90 г., в крупном масштабе раз­вернулись весной и летом. Первым объектом нападения стали римские крепости, расположенные на территории восстания. Почти тотчас же на­чалась полевая война. Южная римская армия под начальством консула Луция Юлия Цезаря (одним из его легатов был Сулла) действовала в Кам­пании и Самнии. При первой же попытке наступления римляне были от­брошены самнитами с большими потерями. Результатом этого поражения явился переход на сторону повстанцев крупного города Венафра на грани­це Лация и Самния. Это облегчило восставшим осаду крепости-колонии Эзернии в Северном Самнии, которая через несколько месяцев капиту­лировала из-за недостатка продовольствия. Самниты во главе с Мутилом вторглись в Кампанию, что вызвало присоединение к движению ряда кампанских городов: Нолы, Салерна, Помпей, Геркулана, Стабий и др.

Одновременно происходили военные действия на северном театре. Здесь оперировал второй римский консул — Публий Рутилий Луп. Сре­ди его легатов находились Марий, вернувшийся с Востока, и Гней Помпей Страбон, отец Гнея Помпея, будущего соперника Гая Юлия Цезаря. В июне 90 г. марсы неожиданно напали на консула во время переправы через р. Толен в бывшей области эквов. Римляне потеряли 8 тыс. человек, в том числе и самого консула. Только Марию, сменившему Лупа на посту глав­нокомандующего, удалось улучшить опасное положение, создавшееся в непосредственной близости от Рима.

Страбон в это время действовал в Пицене. Сначала он потерпел пора­жение и был заперт в г. Фирме. Это дало возможность северной армии повстанцев перебросить часть сил на юг. Видацилий вторгся в Апулию и принудил перейти на свою сторону ряд крупных городов: Венузию, Канузию и др. Тем временем положение в Пицене улучшилось. Соединенным римским силам удалось освободить Страбона и запереть повстанцев в Аскуле.

Римские неудачи первых месяцев войны отразились даже на настроении умбрских и этрусских общин: некоторые из них присоединились к восста­нию, другие колебались. В Риме ходили панические слухи. По случаю пора­жения на Толене и гибели консула должностные лица облеклись в траур.

Римское правительство понимало крайнюю опасность положения и ре­шило пойти на уступки. В конце 90 г. консул Юлий Цезарь провел закон (lex Julia), по которому право римского гражданства получали жители тех союзных общин, которые еще не отложились от Рима. Этот закон остано­вил дальнейшее распространение восстания, повлияв в положительную сторону на колебавшиеся умбрские и этрусские города.

Другой закон, принятый, вероятно, в начале 89 г., внес раскол в среду восставших. По предложению народных трибунов Марка Плавция Сильвана и Гая Папирия Карбона было постановлено, что каждый член союз­ной общины, в течение двух месяцев подавший заявление римскому пре­тору о желании вступить в число граждан, получал права римского граж­данства (lex Plautia Papiria). Правда, новые граждане не распределялись равномерно по всем 35 трибам, но записывались только в 8 триб[280]. Это значительно умаляло их правоспособность, так как при голосовании в трибутных комициях новые граждане всегда оказывались в меньшинстве по сравнению со старым гражданством[281].

Для Цизальпинской Галлии, которая в эту эпоху фактически мало чем отличалась от остальной Италии, консулом 89 г. Помпеем Страбоном был проведен особый закон (lex Pompeia). Он давал (точнее, подтверждал дан­ное уже законом Юлия) право полного римского гражданства латинским колониям, находившимся в Циспаданской Галлии, и латинское право — общинам, лежавшим по ту сторону По, и приписанным к ним галльским племенам.

Сделав минимум необходимых уступок, сенат тем энергичнее повел борьбу против упорствующих. Второй год войны был для италиков ката­строфическим. Этрурия и Умбрия быстро успокоились. Большой отряд мар­сов в 15 тыс. человек сделал попытку пробиться на помощь к этрускам, но был наголову разбит Страбоном и почти целиком погиб.

Крупные операции развернулись вокруг Аскула, осажденного римля­нами в предыдущем году. Видацилий явился на выручку с войском пиценов. Под стенами города произошло ожесточенное сражение. Римляне одержали победу, но Видацилию с частью своих сил удалось прорваться в город. Осада возобновилась. Когда через несколько месяцев положение стало безнадежным, Видацилий приказал казнить своих политических про­тивников, т. е. сторонников соглашения с Римом, и затем принял яд. Город сдался римлянам. Командный состав и все видные граждане были казне­ны, остальные изгнаны из города.

Падение Аскула роковым образом сказалось на ходе восстания в Сред­ней Италии. Северная федерация была полностью разгромлена. Сначала были покорены марруцины и марсы, затем вестины и пелигны. «Италия» снова превратилась в скромный Корфиний. После падения Корфиния Поппедий Силон вооружил 20 тыс. рабов, а столица италийской федерации была перенесена в начале 88 г. в г. Эзернию в Самнии. Тем временем рим­ские войска вступили в Апулию. Отряд самнитов пришел на помощь апулийцам, но после некоторых успехов был разбит. Римляне полностью вос­становили свою власть в Апулии.

На юге с большим искусством и с беспощадной жестокостью действо­вал Сулла, сменивший Цезаря. Его армия проникла в Южную Кампанию. Помпеи, Геркулан и Стабии были взяты. Сулла двинулся в Самнии, являв­шийся главным оплотом движения, и заставил сдаться главный город сам­нитов Бовиан.

К началу 88 г. восстание держалось только в г. Ноле в Кампании и в отдельных районах Самния, Лукании и Бруттия. В эту тяжелую для них минуту повстанцы вступили в сношения с царем понтийского царства Митридатом VI, который начал в Малой Азии войну против Рима. Но Митридат не мог оказать им прямой помощи, да и было уже поздно. Хотя в от­дельных местах восстание держалось до 82 г., в основном оно было раз­громлено к 88 г.

Сулла, выбранный консулом на 88 г., начал осаду Нолы, но в это вре­мя в Риме разразились крупные события, помешавшие довести осаду до конца.

Окончание Союзнической войны и начавшееся восстание на Востоке чрезвычайно обострили все старые противоречия, прибавив к ним новые. В Риме разразился сильнейший экономический кризис. Множество людей оказалось в долгу, а кредиторы были неумолимы, так как всадники много потеряли в результате отпадения Востока и теперь не желали идти ни на какие уступки.

Еще в 89 г. произошел инцидент, показавший, до какой степени разыг­рались страсти. Городской претор Авл Семпроний Азеллион, уступая моль­бам должников, попытался смягчить их положение путем отсрочки плате­жей. Кроме этого, он возобновил действие старых законов против ростов­щичества, которые фактически давно уже не соблюдались. Озлобленные кредиторы напали на претора, в то время как он совершал жертвоприно­шение на форуме, и убили его.

Но не одни должники и кредиторы находились в рядах недовольных. К ним принадлежали также италики, хотя и получившие права гражданства, но зачисленные только в 8 триб. Значительная же часть италиков вообще не получила никаких прав (это были те восставшие общины, которые от­казались подчиниться и покорились только силе оружия). Озлоблены были и ветераны Мария, до сих пор ожидавшие обещанных им земельных наде­лов. Марий, вновь появившийся на политическом горизонте, не сумел по-настоящему проявить себя в Союзнической войне и должен был уступить первое место Сулле.

Ко всем этим внутренним трудностям присоединились очень серьез­ные внешние осложнения.

Царь Понта Митридат VI Эвпатор (около 120—63) был одной из са­мых колоритных фигур позднего эллинистического Востока. В его жилах текла смешанная греко-персидская кровь. Оставшись 11-летним мальчи­ком после смерти отца, боясь своих опекунов и матери-соправительницы, Митридат, как говорит традиция, в течение 7 лет скитался в горах, окру­женный кучкой верных слуг своего покойного отца. Эта бродячая и пол­ная опасностей жизнь закалила дух и тело юноши. Достигнув 18 лет, он сверг и отправил в тюрьму свою соправительницу и стал царем не только de jure, но и de facto.

Митридат поражал современников своим гигантским ростом и необы­чайной силой. В верховой езде и стрельбе из лука ему не было равных. Он говорил на 22 языках и наречиях своего разноплеменного царства, любил греческое искусство и окружал себя художниками, историками, поэтами и философами. Однако поверхностное греческое образование не мешало ему быть коварным и жестоким тираном. Испив в ранней молодости горькую чашу страданий и унижений, Митридат в высокой степени развил в себе притворство и лицемерие как защитные приспособления. Ни родственные узы, ни старые заслуги не служили гарантией против жестокой подозри­тельности деспота. За время своего долгого царствования Митридат погу­бил почти всех своих близких и в конце жизни, в минуту смертельной опас­ности, остался одиноким.

Митридат колоссально расширил границы своего царства присоедине­нием Боспора, Колхиды (теперь Западная Грузия) и Малой Армении. Вме­шавшись в дела Каппадокии, он фактически правил и этой обширной стра­ной. Чтобы обеспечить свой тыл от парфян, Митридат выдал свою дочь замуж за царя Великой Армении Тиграна и заключил с ним союз.

Целью Митридата являлось создание великой монархии на Востоке. В этом отношении он выступал одним из последних представителей эллини­стических традиций, политическим наследником Александра, Антигона, Селевка и Антиоха. Главным препятствием на этом пути были римляне. Поэтому Митридат старался стать представителем всех антиримских сил и настроений не только на Ближнем Востоке, но и на Балканском полуос­трове.

Недоразумения понтийского царя с римлянами начались еще в 90-х го­дах из-за Пафлагонии, восточную половину которой он пытался захватить, из-за Каппадокии и Тавриды. Политическая реакция помешала Риму про­явить в этом вопросе должную твердость и энергию, а затем разразилась Союзническая война. Последняя была очень кстати для Митридата. Одна­ко он не сумел вовремя воспользоваться обстановкой и начал военные дей­ствия в крупном масштабе только тогда, когда восстание было почти по­давлено[282].

Ранней весной 88 г., заручившись поддержкой Тиграна, установив свя­зи с Балканским полуостровом и вступив в союз с пиратами Средиземного моря, Митридат с огромным войском вторгся в римские малоазиатские владения. Местное население приветствовало его как освободителя от ненавистного гнета чужеземцев, как «бога-спасителя», как «нового Дио­ниса». Слабые римские отряды не могли оказать почти никакого сопро­тивления, а войска дружественных Риму туземных царей, например Никомеда Вифинского, бежали при одном виде понтийских войск. Некоторые малоазиатские города выдавали Митридату связанными находившихся у них римских командиров. Бывший консул 101 г. Маний Аквилий, усмири­тель Сицилии, попавший в руки Митридата, был подвергнут нечеловече­ским пыткам. По приказу понтийского царя в один и тот же день в Малой Азии было перебито много тысяч римлян и италиков — мужчин, женщин и детей.

Митридат, стремясь привлечь на свою сторону широкие слои населе­ния, вел демагогическую политику: освобождал рабов, объявлял о сложе­нии недоимок и ликвидации долгов на 50 %, освобождал захваченные им области на 5 лет от уплаты налогов и т. д. Столицу своего царства он пере­нес в Пергам. Каппадокия, Фригия, Вифиния были обращены в сатрапии понтийского царства. В Эгейском море безраздельно господствовал флот Митридата, в котором пираты играли большую роль. На о. Делос выреза­ли множество жителей Италии. Только юго-западная часть Малой Азии и о. Родос оказывали мужественное сопротивление.

Митридат не ограничился Азией. Его войска появились в Европе. Один из его сыновей вторгся в Македонию. В Афинах произошел демократиче­ский переворот, во главе которого стоял бывший раб, преподаватель эпи­курейской философии Аристион, и было провозглашено отделение от Рима. Богатые люди бежали из города. В Пирее высадился один из самых спо­собных полководцев Митридата грек Архелай. Большинство мелких гре­ческих государств последовало примеру Афин.

Таким образом, положение в восточной половине Средиземного моря стало катастрофическим, а римляне пока ничего не могли там предпри­нять, так как в самом Риме началась новая гражданская война.

Успех Митридата стал возможен благодаря неразумной политике римлян в провинциях, настраивающей местное население против Рима. Наши сведения о принципах эксплуатации римлянами провин­ций не столь велики, но в отношении провинции Азии мы располага­ем интересным источником, который показывает степень хозяйни­чания римлян в провинциях и особую заинтересованность их в про­винции Азия. Этим источником является речь Марка Туллия Цице­рона «О предоставлении империя Гнею Помпею», которая была про­изнесена в 67 г. и, между прочим, также касалась Митридата, только теперь уже событий Третьей Митридатовой войны. В ней Цицерон так определил значение провинции Азия:

«...Азия же так богата и так плодородна, что и тучностью своих по­лей, и разнообразием своих плодов, и обширностью своих пастбищ, и обилием всех предметов вывоза намного превосходит все другие страны. Итак, эту провинцию, квириты, — если только вы хотите сохранить возможность воевать с успехом и с достоинством жить в условиях мира — вы должны не только защитить от несчастий, но и избавить от страха перед ними. Ведь в других случаях убыток несут тогда, когда несчастье уже произошло; но в деле взимания податей не одна только случившаяся беда, но и самый страх перед ней прино­сит несчастье. Ибо, когда вражеское войско находится невдалеке, то, даже если оно еще не совершило вторжения, люди все же остав­ляют пастбища, бросают свои поля, а торговое мореплавание пре­кращается. Так пропадают доходы и от пошлин в гаванях, и от деся­тины, и с пастбищ. Поэтому один лишь слух об опасности и один лишь страх перед войной не раз лишал нас доходов целого года. Как же, по вашему мнению, должны быть настроены и наши плательщи­ки податей и налогов и те, кто их берет на откуп и взимает, когда поблизости стоят два царя (Митридат и Тигран II, царь Армении), когда один набег конницы может в самое короткое время лишить их доходов целого года, когда откупщики считают большой опаснос­тью для себя присутствие многочисленных рабов, которых они дер­жат на соляных промыслах, на полях, в гаванях и на сторожевых постах? Думаете ли вы, что сможете пользоваться всем этим, не за­щитив тех людей, которые приносят вам эту пользу, и не избавив их не только, как я уже говорил, от несчастья, но даже от страха перед несчастьем?

Наконец, мы не должны оставлять без внимания также и то, чему я отвел последнее место, когда собирался говорить о характере этой войны: речь идет об имуществе многих римских граждан, о которых вы, квириты, как люди разумные должны особенно заботиться. Во-первых, в ту провинцию перенесли свои дела и средства откупщики, почтеннейшие и виднейшие люди, а их имущество и интересы уже сами по себе заслуживают вашего внимания. И право, если мы все­гда считали подати жилами государства, то мы по справедливости назовем сословие, ведающее их сбором, конечно, опорой других со­словий. Затем, предприимчивые и деятельные люди, принадлежащие к другим сословиям, отчасти сами ведут дела в Азии, — и вы долж­ны заботиться о них в их отсутствие — отчасти поместили большие средства в этой провинции. Следовательно, вы по своей доброте дол­жны уберечь своих многочисленных сограждан от несчастья, а по своей мудрости должны понять, что несчастье, угрожающее многим гражданам, не может не отразиться на положении государства. И в самом деле, мало толку говорить, что вы, не защитив откупщиков, впоследствии, путем победы, вернете себе эти доходы; ведь у преж­них откупщиков, уже разорившихся, не будет возможности снова взять их на откуп на торгах, а у новых — охоты браться за это дело из-за боязни. Далее, то, чему нас в начале войны в Азии научила та же Азия и тот же Митридат, мы, уже наученные несчастьем, должны твердо помнить: когда очень многие люди потеряли в Азии большие деньги, в Риме, как мы знаем, платежи были приостановлены и кре­дит упал. Ибо многие граждане одного и того же государства не мо­гут потерять свое имущество, не вовлекая в это несчастье еще боль­шего числа людей. Оградите наше государство от этой опасности и поверьте мне и своему собственному опыту: кредит, существующий здесь, и все денежные дела, которые совершаются в Риме, на форуме тесно и неразрывно связаны с денежными оборотами в Азии; круше­ние этих последних нанесет первым такой сильный удар, что они не могут не рухнуть. Решайте поэтому, можно ли вам еще сомневаться в необходимости приложить все свои заботы к ведению этой войны, во время которой вы защищаете славу своего имени, неприкосно­венность союзников, свои важнейшие государственные доходы, благосостояние многих своих сограждан, тесно связанное с интере­сами государства» (Цицерон. О предоставлении империя Гнею Помпею,^—VII,14—19, пер. В. О. Горенштейна). Своим поведением в провинции римляне вызвали ненависть местно­го населения, которая при первой же возможности вылилась в страш­ную месть. Об этом повествует Аппиан (Митридатовы войны, 22— 23): «В это время Митридат выстроил против родосцев очень много кораблей и всем сатрапам и начальникам городов послал тайный при­каз: выждав тридцать дней, сразу всем напасть на находящихся у них римлян и италийцев, на них самих, на их жен и детей и отпущенни­ков, которые будут италийского рода, и, убив их, бросить их без по­гребения, а все их имущество поделить с царем Митридатом. Он объявил и наказание тем, кто их будет хоронить или укрывать, и награды за донос тем, кто изобличит или убьет скрывающих; рабам за показания против господ — свободу, должникам по отношению к своим кредиторам — половину долга. Такой тайный приказ он по­слал одновременно всем, и когда наступил этот день, то по всей Азии можно было видеть самые разнообразные картины несчастий. Из них я укажу следующие.

Жители Эфеса тех, котрые бежали в храм Артемиды и обнимали изображение богини, убивали, отрывая от статуй, жителей Пергама, бежавших в храм Асклепия и не желавших оттуда уходить, убивали стрелами, когда они сидели, обняв статуи богов. Адрамиттийцы, вый­дя в море, убивали тех, которые собирались спастись вплавь, и топи­ли в море маленьких детей. Жители Кавна, после войны с Антиохом ставшие подданными и данниками родосцев и незадолго до этого от римлян получившие свободу, оттаскивая от статуи Гестии тех рим­лян, которые бежали в храм Гестии в здании Совета, сначала убива­ли детей на глазах матерей, а затем и их самих, и вслед за ними и мужчин. Жители Тралл, не желая стать собственноручными испол­нителями такого преступления, наняли для выполнения этого дела пафлагонца Феофила, человека дикого, и Феофил, собрав всех рим­лян вместе в храм Согласия, стал их там убивать и у некоторых, обнимавших статуи богов, отрубал руки. Такое бедствие постигло живших в Азии италийцев и римлян, всех вместе — и мужчин, и детей, и женщин, и вольноотпущенных, и их рабов, которые были италийского происхождения. И в этом случае особенно было ясно, что Азия не вследствие страха перед Митридатом, но скорее вслед­ствие ненависти к римлянам совершила против них такие ужасные поступки» (пер. С. П. Кондратьева).

Консулами в 88 г. были Сулла и Квинт Помпей Руф. Один из них дол­жен был отправиться на войну с Митридатом. По жребию эта обязанность выпала на долю Суллы. Не успел еще он выехать в Кампанию, где под Нолой стояла его армия, как народный трибун Публий Сульпиций Руф, аристократ и друзианец по своим взглядам, выдающийся оратор, внес в народное собрание четыре предложения¹: 1) новые граждане из италиков распределяются по всем трибам; то же право предоставляется вольноот­пущенникам; 2) сенаторы, долги которых превышают 2 тыс. денариев, лишаются своего звания; 3) все граждане, осужденые судебными комисси­ями на изгнание, возвращаются на родину; 4) Сулла лишается командова­ния в войне с Митридатом, и таковое передается Марию. Вопрос о коман­довании был важен с общеполитической точки зрения. От решения его зависело, будут распоряжаться в восточных провинциях оптиматы или популяры.

Хотя программа Сульпиция Руфа, по-видимому, была дальнейшим раз­витием консервативно-демагогической политики Друза Младшего, одна­ко она сплотила вокруг себя все недовольные элементы и вызвала реши­тельное сопротивление сената. Консулы, чтобы отсрочить принятие пред­ложении Сульпиция, объявили, под предлогом чрезвычайных религиозных празднеств, приостановку всей деловой жизни (iustitium). Тогда Сульпи­ций прибегнул к насилию. У него был наемный отряд из 3 тыс. вооружен­ных кинжалами людей. Кроме них, его постоянно сопровождало 600 мо­лодых людей из всаднического сословия, которых называли антисенатом. Опираясь на эти силы, Сульпиций потребовал от консулов отмены юсти­ция. Когда те отказали, начались беспорядки. Они приняли такие размеры (например, был убит сын консула Помпея Руфа), что правительству при­шлось уступить: празднества отменили, и законы Сульпиция прошли.

Сулла в это время уехал из города под защиту своих кампанских войск. Когда под Нолу явились два военных трибуна, чтобы принять армию для Мария, Сулла созвал сходку солдат и рассказал им о том, что произошло в Риме. При этом он заметил, что Марий, конечно, поведет на Восток но­вую армию, которую он наберет из своих ветеранов. Солдаты, услышав это, пришли в ярость: они вовсе не склонны были уступать другим восточ­ную кампанию, сулившую богатую добычу. Трибуны были побиты камня­ми. Солдаты потребовали, чтобы Сулла вел их на Рим.

Все командиры разбежались, кроме одного квестора. Сулла во главе 6 легионов (около 30 тыс. человек) двинулся на север. Это был первый слу­чай в римской истории, когда свои же войска шли против родного города. Это были первые плоды посеянных Марием семян, начало нового этапа гражданских войн.

Мятежные легионы вступили в город. Население встретило их камня­ми и черепицами с крыш. Марий и Сульпиций попытались организовать сопротивление в самом городе, но были разбиты. Войска Суллы заняли Рим. Сульпиций Руф бежал, был схвачен по дороге и убит. Голову его до­ставили Сулле и по его приказанию выставили на форуме. Марию с боль­шим трудом удалось спастись. После долгих приключений 70-летний ста­рик добрался до Африки, где вместе с другими беглецами нашел времен­ный приют.

Сулла не мог долго задерживаться в Риме: все сильнее разгоравшийся пожар на Востоке настоятельно требовал его отъезда туда. Но и оставить Рим в том неопределенном положении, в каком он находился, было невоз­можно. Поэтому Сулла на скорую руку провел несколько важных реформ, которые должны были ослабить демократию и вернуть всю власть сенату.

Законы Сульпиция Руфа были отменены. Сенат пополнился 300 новы­ми членами из сторонников Суллы. Всякое предложение, вносимое в на­родное собрание, должно было получать предварительное одобрение се­ната. Тем самым уничтожалась законодательная инициатива народных три­бунов. Наконец, отменялась реформа центуриатных комиций 241 г. и восстанавливалась сервианская избирательная система.

Сулле, кроме того, нужно было провести выборы консулов на 87 г. из числа своих сторонников, чтобы установленные им порядки продержались до его возвращения с Востока. Однако полностью сделать этого не уда­лось, несмотря на то, что Рим фактически находился на военном положе­нии. Одним из консулов был избран оптимат Гней Октавий, вторым же прошел Луций Корнелий Цинна, ярый демократ. Сулле оставалось только сделать «хорошую мину в плохой игре» и заявить, что он удовлетворен, видя как народ благодаря ему пользуется свободой[283].

Взяв с новых консулов клятву в том, что они будут соблюдать установ­ленные им порядки, Сулла весной 87 г. переправился на Балканский полу­остров.

Положение Суллы, высадившегося в Эпире, было далеко не блестя­щим. Почти вся Малая Азия, Греция и значительная часть Македонии находились в руках Митридата. Его флот господствовал в Эгейском море. Под командой Суллы было максимум 30 тыс. человек. Флот отсутство­вал, войсковая касса пуста. В Италии было чрезвычайно непрочное по­ложение, и Сулла не строил на этот счет никаких иллюзий. Но выбора не было. Возможно быстрее покончить с Митридатом, а затем вернуться в Италию и заняться окончательным устройством государства — та­ков был единственно возможный план. Сулла со свойственными ему решительностью и презрением к опасности принялся за его осуществле­ние.

Митридат отверг предложенные ему мирные условия: вернуться к до­военному status quo. Сулла разбил в Беотии войска Архелая и афинского тирана Аристиона, после чего вся Эллада, кроме Афин и Пирея, была под­чинена. Сулла не успел захватить Афины, куда бежали Архелай и Аристион, и должен был прибегнуть к осаде города.

Осада затянулась на всю зиму 87/86 г., так как гарнизоны Афин и Пирея получали морским путем подкрепления и продовольствие. Для изго­товления осадных машин и приспособлений римляне вырубили истори­ческие рощи Академии и Ликея. Нуждаясь в деньгах на ведение войны, Сулла ограбил все наиболее почитаемые святилища Греции.

Все штурмы Афин и Пирея героически отбивались. Тогда Сулла пере­шел к тесной блокаде. К весне 86 г. съестные припасы в Афинах истощи­лись. 1 марта римляне предприняли решительный штурм города. Афины были захвачены и подверглись страшному опустошению. Такая же участь постигла и Пирей: он был очищен Архелаем и разрушен по приказанию Суллы, который хотел лишить Митридата важного порта в Эгейском море. Вожди восстания были казнены. Однако из уважения к прошлому Афин[284]городу была оставлена «свобода» и возвращены его владения, в том числе даже о. Делос.

После взятия Афин положение Суллы нисколько не улучшилось. Скорее, наоборот. Митридат двинул из Македонии в Грецию очень крупные силы, ко­торые появились у Фермопил. Флот у Суллы по-прежнему отсутствовал. В Риме произошел новый марианский переворот, Сулла был отстранен от дол­жности, а главнокомандующим восточной армией назначен демократический консул 86 г. Луций Валерий Флакк. Суллу спасли его смелость, граничившая с дерзостью, быстрота действий и превосходство римской армии над разно­племенными полчищами Митридата. При Херонее в марте 86 г. Сулла раз­бил Архелая, несмотря на огромное численное превосходство противника. Жалкие остатки азиатской армии вместе с Архелаем спаслись на Евбее.

В этот момент в Эпире высадился Валерий Флакк с двумя легионами. В Фессалии обе римские армии встретились и некоторое время в бездей­ствии стояли друг против друга. Флакк не решился на сражение: его вой­ско было слишком малочисленно, а солдаты ненадежны, так как многие перебегали к Сулле. В конце концов Флакк отступил на север, чтобы че­рез Македонию и Фракию перейти в Малую Азию для борьбы с Митридатом. Сулла не стал его преследовать, не желая, вероятно, гражданской войной ослаблять римские силы перед лицом общего врага.

К осени 86 г.[285] Митридат снова стянул на Эвбею большие силы, кото­рые переправились в Среднюю Грецию. При Орхомене, в Беотии, произош­ла вторая крупная битва этой войны. Римская пехота была атакована мно­гочисленной вражеской конницей и стала отступать.

Тогда, рассказывает Плутарх, Сулла соскочил с коня, схватил знамя и через толпу беглецов начал пробиваться к неприятелю, кри­ча: «Я здесь умру прекрасной смертью, римляне! А вы, когда вас спросят, где вы предали своего императора, не забудьте сказать: "Под Орхоменом"»[286].

Это создало психологический перелом: пехота сомкнула свои ряды, перешла в наступление, и римляне одержали блестящую победу.

Зиму 86/85 г. армия Суллы провела в Фессалии. Валерий Флакк тем временем занял Византий и переправился в Малую Азию. После неудач Митридата в Греции пошатнулось его положение и в Малой Азии. Зажи­точные слои населения и раньше были недовольны демагогической поли­тикой Митридата, но волей-неволей должны были сдерживать свое недо­вольство. Теперь оно проявилось наружу. Начали отпадать некоторые го­рода. Митридат прибегнул к суровым репрессиям и из «бога-спасителя» быстро превратился в того, кем он был в действительности: в жестокого восточного деспота. Это сильно облегчило римлянам их задачу.

В армии Флакка дело обстояло далеко не благополучно. Консул не пользовался никаким авторитетом, солдаты его не слушались и занима­лись грабежами. Легат Флакка Гай Флавий Фимбрия всячески потворство­вал солдатам и настраивал их против главнокомандующего. Дело кончи­лось тем, что войско взбунтовалось и убило Флакка. Командование при­нял на себя Фимбрия.

В отличие от Флакка, он был способным и энергичным человеком. Фимбрия разбил войско Митридата около Пропонтиды и заставил его очи­стить Пергам. Положение понтийского царя стало безвыходным. В осо­бенности оно ухудшилось, когда на Эгейском море появился флот Суллы, организованный его квестором Л. Лицинием Лукуллом. Приходилось про­сить у противника мира. Но с кем вести переговоры: с Суллой или Фимбрией? Митридат начал переговоры с обоими, но потом окончательно оста­новился на Сулле, считая его положение более прочным.

Конечно, при других обстоятельствах Сулла никогда не пошел бы на мир с Митридатом. Он понимал, какого страшного врага имеет в его лице Рим, и не успокоился бы до тех пор, пока не уничтожил бы понтийского царя и его царство. Но теперь ему нужно было как можно скорее развя­зать руки на Востоке, чтобы вернуться в Италию, где почва ускользала из-под его ног. Поэтому Сулла предложил довольно мягкие условия: возвра­щение Митридатом всех завоеваний, сделанных в Малой Азии с начала войны, уплата 3 тыс. (по другим данным — 2 тыс.) талантов контрибуции, выдача 80 боевых судов и другие более мелкие условия. Митридат не сра­зу согласился, но должен был уступить, когда Сулла пригрозил ему втор­жением в Малую Азию. В августе 85 г. в г. Дардане на Геллеспонте, при личном свидании Суллы с Митридатом, последний принял все римские условия. Мир был заключен.

Оставалась еще армия Фимбрии. Она стояла возле Пергама. В ней с каждым днем усиливались разложение и дезертирство. Когда Сулла подо­шел к ней вплотную, солдаты массами начали перебегать на его сторону. Фимбрия бежал в Пергам и там кончил жизнь самоубийством, бросившись на меч.

После этого Сулла принялся за восстановление порядка. Все видные сторонники Митридата, попавшие в римские руки, были казнены, его ме­роприятия (сложение долгов, освобождение рабов и проч.) отменены. На­логоплательщики должны были уплатить все накопившиеся за время пе­реворота недоимки. Кроме этого, провинция Азия была обложена колос­сальной военной контрибуцией в размере 20 тыс. талантов. Оставшиеся верными Риму общины и государства (о. Родос, Ликия, Магнезия и др.) были щедро награждены.

В 84 г. Сулла переправился из Малой Азии в Грецию, где провел зиму, готовясь к войне в Италии. Несчастная Греция вторично должна была пе­ренести римскую оккупацию. Весной 83 г. Сулла с 40-тысячной армией, нагруженной добычей, высадился в Брундизии. В Италии началась новая гражданская война.

«Самым ярким и, возможно, кульминационным моментом Первой Митридатовой войны была осада Афин Суллой (зима 87/86). Мно­гие десятилетия римляне испытывали непреходящий пиетет пе­ред культурной столицей Эллады, сохраняя видимость свободы го­рода. Сулла, очевидно, не страдал подобными «комплексами» — для него Афины были не более чем просто город, в котором власть зах­ватил сторонник Митридата тиран Аристион. Впервые в истории Афин город был взят штурмом. Подробное описание осады Афин оставил Плутарх в биографии Суллы (12—14). Вот наиболее яркие эпизоды этого трагического события: «Сразу овладев остальными городами Греции, призвавшими его через послов, Сулла подступил со всеми своими силами к Афинам, которые держали сторону царя, вынуждаемые к этому тираном Аристионом и, окружив Пирей, по­вел осаду, установив всевозможные военные машины и вступая во всякого рода стычки... Так как многие машины выходили из строя — рушились под собственной тяжестью или сгорали, подожженные за­жигательными стрелами врагов, и потому не хватало леса, Сулла принялся за священные рощи: он опустошил Академию, самый бога­тый деревьями пригород, и Ликей.

Нуждаясь в больших деньгах для ведения войны, Сулла не оставил в покое и святилища Эллады, посылая то в Эпидавр, то в Олимпию за прекраснейшими и ценнейшими из приношений. Даже дельфийским амфиктионам он написал, что сокровища бога лучше было бы пере­везти к нему, у него-де они будут целее, а если он и воспользуется ими, то возместит взятое в прежних размерах. Вслед за тем он по­слал туда своего друга, фокейца Кафиса, приказав ему принять каж­дую вещь по весу. Кафис прибыл в Дельфы, но не решался прикос­нуться к святыням и пролил много слез, оплакивая при амфиктионах свою участь. И когда кто-то сказал ему, что слышал, как зазвучала находящаяся в храме кифара, Кафис, то ли поверив этому, то ли же­лая внушить Сулле страх перед божеством, написал ему об этом. Но Сулла насмешливо ответил, что удивляется Кафису: неужели тот не понимает, что пением выражают веселье, а не гнев, и велел своему посланцу быть смелее и принять вещи, которые бог отдает с радос­тью...

Суллой овладело неодолимое, безумное желание взять Афины — по­тому ли, что он в каком-то исступлении бился с тенью былой славы города, потому ли, что он приходил в бешенство, терпя насмешки и издевательства, которыми с городских стен ежедневно осыпал его, глумясь и потешаясь... тиран Аристион. Человек этот, чья душа была сплавом из наглости и жестокости, который усвоил и совместил в себе худшие из Митридатовых пороков и страстей, подобно смерто­носной болезни обрушился на город, прошедший некогда невреди­мым сквозь бесчисленные войны, претерпевший многие тирании и усобицы, а теперь стоявший на краю гибели... С большой неохотой он послал для переговоров о мире двоих или троих из своих собу­тыльников, которые, нисколько не интересуясь спасением города, важно повели речь о Тесее, об Эвмолпе, о Персидских войнах, так что Сулла сказал им: «Идите-ка отсюда, милейшие, и все свои рос­сказни прихватите с собой: римляне ведь послали меня в Афины не учиться, а усмирять изменников».

Тогда-то, как передают, и донес кто-то Сулле о подслушанном в Ке­рамике разговоре: старики беседовали между собой и бранили тирана, который не охраняет подступы к стене у Гептахалка, в том един­ственном месте, где враги могут легко через нее перебраться. Сулла не пропустил мимо ушей это донесение, но посетив ночью удоб­ное для приступа место и осмотрев его, взялся за дело... Именно с этой стороны и был взят город, как об этом рассказывают старейшие из афинян. А сам Сулла, срыв и сравняв с землей стену между Пирейскими и Священными воротами, вступил в город в полночь — грозный, под рев бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Уби­тых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному простран­ству, залитому тогда кровью, судят об их множестве. Ведь, не гово­ря уже о тех, кто погиб в других частях города, только резня вокруг Площади обагрила кровью весь Керамик по самые Двойные ворота, а многие говорят, что кровь вытекла за ворота и затопила пригород. Но сколь ни велико было число людей, погибших насильственной смертью, не меньше было и тех, что покончили с собой, скорбя об участи родного города, который, как они думали, ожидало разруше­ние. Это наполняло отчаянием лучших граждан — они боялись ос­таться в живых, не надеясь найти в Сулле никакого чувства меры, ни малейшего человеколюбия. Но когда в ноги Сулле повалились с моль­бой изгнанники Мидий и Каллифонт, когда с просьбой пощадить го­род обратились к нему также соратники-сенаторы, он, и сам уже пре­сытившись местью, произнес несколько слов в похвалу древним афи­нянам и сказал, что дарует немногих многим, милуя живых ради мерт­вых» (пер. В. М. Смирина).

Вернемся на 4 года назад и посмотрим, что произошло за это время в Риме. Едва только Сулла весной 87 г. оставил Италию, как между консула­ми Цинной и Октавием началась борьба из-за старого вопроса о распреде­лении новых граждан и вольноотпущенников по трибам. Цинна, поддер­живаемый большинством народных трибунов, предложил законопроекты о полном уравнении граждан и об амнистии для лиц, объявленных вне закона во время сулланского переворота.

В день голосования между сторонниками Цинны и сулланцами про­изошла вооруженная борьба. До 10 тыс. человек пало на форуме и приле­гающих улицах. Несмотря на призывы Цинны к рабам, сторонники Окта­вия одержали полную победу. Сенат отрешил Цинну от консульства и объя­вил вождей восстания вне закона.

Цинна бежал под защиту армии, осаждавшей Нолу. В ней было много новобранцев из новых граждан, и поэтому она поддерживала популяров. Вожди демократов (Квинт Серторий, из-за личной вражды к Сулле пере­шедший на сторону Цинны, народный трибун Гн. Папирий Карбон и др.) рассеялись по Италии, поднимая народ на борьбу с сулланцами и набирая войска. Марий с отрядом эмигрантов высадился в Этрурии. Скоро у него образовалась целая армия в 6 тыс. человек из беглых рабов и италиков.

Войска демократов с разных сторон подошли к Риму. Марий захватил Остию. Подвоз продовольствия в столицу был прекращен, и там начался голод. Сенат был вынужден капитулировать (июнь 87 г.).

Начался жестокий террор. Пять суток в городе продолжались непре­рывные убийства и грабежи, перекинувшиеся затем в Италию. В них осо­бенно отличался Марий со своими войсками. Наконец-то власть снова была в его руках, и он мог полностью удовлетворить свою жажду мести. Среди погибших находились Гней Октавий, Луций Юлий Цезарь, бывший колле­га Мария Квинт Лутаций Катул и много других видных лиц. Суллу объя­вили вне закона, а его конституцию отменили.

На 86 г. консулами были избраны Марий и Цинна. Однако победитель кимвров и тевтонов не смог насладиться своим седьмым консульством: он заболел и умер в середине января 86 г. На его место избрали Валерия Флакка.

В Риме, наконец, убийства и грабежи прекратились и установился от­носительный порядок. Но этого удалось достичь лишь после того, как Серторий по приказанию Цинны истребил наиболее разложившихся марианцев, превратившихся в настоящих бандитов.

Цинна в течение почти трех лет (87—85 гг.) возглавлял государство в качестве консула и был фактически диктатором. Он провел несколько ме­роприятий для укрепления демократии и в целях борьбы с экономическим кризисом. Кроме отмены сулланских порядков, было восстановлено рав­номерное распределение граждан по трибам, проведены частичная касса­ция долгов (на ³/₄), монетная реформа и увеличены раздачи хлеба.

Однако положение Цинны и его сторонников в Риме было непрочным. В сущности, их главной опорой являлись италики, что создавало среди коренного римского гражданства известную настороженность по отноше­нию к демократическому режиму. Общественное мнение в Риме скорее было настроено в сторону примирения с Суллой. Последний после заклю­чения мира с Митридатом послал донесение в сенат об окончании войны и о своем предстоящем возвращении в Италию. Он обещал, что будет со­блюдать права, предоставленные новым гражданам.

Это дипломатическое послание усилило в сенате умеренную партию сторонников соглашения. С Суллой начались переговоры. Однако консу­лы Цинна и Карбон, стремясь сорвать соглашение, начали зимой 85/84 г. собирать войска на Адриатическом море для экспедиции против Суллы. Солдаты, недовольные тем, что их отправляют в поход зимой, взбунтова­лись и в начале 84 г. убили Цинну в г. Анконе. Карбон остался единолич­ным консулом и отложил экспедицию.

Смерть Цинны была непоправимым ударом для демократов, так как он являлся самым популярным и, пожалуй, самым крупным из демокра­тических вождей. На 83 г. консулами оказались выбраны два совершенно бездарных человека: Гай Норбан и Луций Корнелий Сципион. Им-то и пришлось в первое время возглавлять борьбу с победителем Митри­дата.

Когда Сулла весной 83 г. высадился в Брундизии, у него было около 30 тыс. пехоты и 6 тыс. конницы. Демократы значительно превосходили его количественно: в разгар борьбы, когда в нее вступили самниты, демокра­тические силы достигали 200 тыс. человек. Но армия Суллы была закале­на войной на Востоке, предана своему вождю и поэтому относительно дис­циплинирована. Сулла располагал большими денежными средствами. Вой­ска же демократов были раздроблены, мало дисциплинированы, почти не имели хороших полководцев, плохо снабжались. Римские контингенты были враждебно настроены к италикам. Среди гражданства царил разброд, так как часть его сочувствовала Сулле.

В момент прибытия Суллы у демократов еще ничего не было готово к войне. Брундизий открыл ему ворота, Апулия не оказала никакого сопро­тивления. На сторону Суллы сразу же начали переходить многие оптиматы и даже представители демократических кругов: Квинт Метелл, сын Метелла Нумидийского, Марк Лициний Красс, прибывший из Африки с во­оруженным отрядом, бывший консул Луций Марций Филипп и др. Особенно много сделал для Суллы молодой Гней Помпей (ему было около 23 лет), сын Страбона, который в Пицене набрал для него целую армию.

Сулла двинулся в Кампанию, где его ждали оба консула 83 г. Норбан был разбит в первой же битве, а войска Сципиона перешли на сторону Суллы. На 82 г. в Риме консулами избрали Карбона и Гая Мария-сына, молодого человека 20 лет, храброго и энергичного. Новые консулы стали интенсивно готовиться к продолжению борьбы.

В 82 г. гражданская война вступила в свою последнюю и решающую фазу. К борьбе примкнули остатки еще непокоренных с 88 г. самнитов, которые понимали, что победа Суллы будет означать для них гибель.

Марий ожидал Суллу, идущего на Рим, в Лации. Около Сакрипорта произошла большая битва, закончившаяся полным поражением молодого и неопытного полководца. Остатки его войска разбежались по соседним крепостям, сам он укрылся в Пренесте. Защищать Рим было невозможно, поэтому Марий отдал приказ оставить город, предварительно умертвив всех еще уцелевших там сулланцев. Сулла на короткое время занял Рим, не оказавший ему никакого сопротивления, но затем выступил на Север Италии, где шла упорная борьба между Карбоном и отрядами Метелла, Помпея и Красса.

В этот момент на сцену выступили самниты и луканы под началь­ством своих полководцев Понтия Телезина и Марка Лампония — героев Союзнической войны. Большая армия их, насчитывавшая до 70 тыс. че­ловек, явилась в Лаций на помощь Марию, осажденному в Пренесте. Сулла, оставив часть своих войск в Этрурии против Карбона, с осталь­ными возвратился в Лаций и занял позиции перед Пренесте, загородив путь самнитам.

Тем временем на севере Метелл и Помпей достигли решающих успе­хов. Карбон совершенно упал духом и тайно бежал в Африку. Уцелевшие остатки его войск соединились с самнитами у Пренесте. Освободившиеся силы Помпея и Метелла двинулись на помощь Сулле в Лаций, где должна было произойти развязка гражданской войны, длившейся уже почти пол­тора года.

Когда вожди самнитов узнали о приближении авангарда этрусской ар­мии сулланцев, они решили оставить Пренесте и неожиданным ударом захватить Рим. Это был план, не имевший никакого стратегического зна­чения и продиктованный только отчаянием и жаждой мести. В случае его удачи Рим жестоко пострадал бы, но на исход войны это не оказало бы никакого влияния.

Форсированным маршем самниты двинулись на Рим и появились перед Коллинскими воротами. Сулла бросился вслед за ними. Вечером 1 ноября 82 г. началось сражение, длившееся всю ночь и утро следующего дня. Ле­вое крыло, которым командовал Сулла, вынуждено было отступить до са­мых городских стен. Но Красс на правом фланге одержал победу. Это дало возможность левому крылу оправиться и перейти в наступление. Самни­ты были разбиты и почти полностью уничтожены.

Несколько тысяч их попало в плен, в том числе и тяжело ранен­ный Понтий Телезин. Они по приказанию Суллы были отведены на Марсово поле, заперты в цирке и все до одного перебиты.

Как раз в это время Сулла собрал заседание сената в храме Беллоны, богини войны, находившемся недалеко от места избиения. «В то время как он начинал свою речь, — рассказывает Плутарх, — воины, которым это было поручено, принялись избивать те 6 тысяч. Крик стольких людей, которых резали стесненных на небольшом пространстве, естественно, доносился до храма. Сенаторы пришли в ужас. Но Сулла, не дрогнув, продолжал свою речь и лишь заметил, с холодным равнодушием на лице, сенаторам, чтобы они слушали его внимательно и не беспокоились по поводу того, что происходит снаружи — там просто дают, по его приказу, урок кучке негодяев»[287].

Битва у Коллинских ворот, в сущности, закончила гражданскую войну. Спустя несколько дней капитулировал Пренесте. Марий покончил жизнь самоубийством. Мужское население города, за немногими исключения­ми, было перебито. Другие города держались дольше, но в конце концов либо сдавались, либо захватывались силой. Всюду разыгрывались ужас­ные сцены массовых убийств. Особенно пострадал Самний: Сулла пред­принял туда карательную экспедицию, взял Эзернию и обратил всю стра­ну в пустыню.

Одновременно с этим помощники Суллы подчиняли его власти запад­ные провинции. Раньше всех Луцием Филиппом была занята Сардиния. В Сицилию Сулла послал Помпея. Остатки марианцев очистили остров без сопротивления. Карбон, нашедший там приют, бежал, попал в плен и был казнен в Лилибее. После этого Помпей переправился в Африку, которую подчинил в 40 дней. За эти дешевые победы он получил от Суллы триумф и прозвище Великий, которое в устах умного Суллы звучало несколько иронически. Сам он принял имя Счастливого (Felix).

На Пиренейском полуострове также нашли убежище марианцы. Еще до окончания гражданской войны в Испанию отправился в качестве прето­ра Квинт Серторий. Когда Сулла, захватив власть, послал туда своих на­местников, Серторий удалился в Мавританию, а обе Испании подчини­лись Сулле. Впрочем, Серторий, как увидим ниже, вскоре опять появился в Испании.

В самом Риме захват власти сулланцами ознаменовался неслыханны­ми зверствами. Марианский террор 87 г. был слабым предвосхищением того, что произошло в 82—81 гг. В вакханалию убийств, разразившуюся в первые дни и испугавшую даже друзей Суллы, он внес известный «по­рядок» путем применения так называемых проскрипций, или проскрип­ционных списков (proscriptiones, или tabulae proscriptionis), куда он вно­сил имена лиц, объявленных вне закона и подлежащих уничтожению.

«Сразу же, — пишет Аппиан, — Сулла присудил к смертной казни до 40 сенаторов и около 1,6 тыс. так называемых всадников. Сулла, кажется, первый составил списки приговоренных к смерти и назначил при этом подарки тем, кто их убьет, деньги — кто донесет, наказа­ния — кто приговоренных укроет. Немного спустя он к проскрибированным сенаторам прибавил еще других. Все они, будучи захвачены, неожиданно погибали там, где их настигли, — в домах, в закоулках, в храмах; некоторые в страхе бросались к Сулле, и их избивали до смер­ти у ног его, других оттаскивали от него и топтали. Страх был так велик, что никто из видевших эти ужасы даже пикнуть не смел. Неко­торых постигло изгнание, других — конфискация имущества. Бежав­ших из города всюду разыскивали сыщики и, кого хотели, предавали смерти... Поводами к обвинению служили гостеприимство, дружба, дача или получение денег в ссуду. К суду привлекали даже за простую ока­занную услугу или за компанию во время путешествия. И всего более свирепствовали против лиц богатых. Когда единоличные обвинения были исчерпаны, Сулла обрушился на города и их подвергал наказанию... В большую часть городов Сулла отправил колонистов из служивших под его командой солдат, чтобы иметь по всей Италии свои гарнизоны; землю, принадлежавшую этим городам, находившиеся в них жилые помещения Сулла делил между колонистами. Это снискало их располо­жение к нему и после его смерти. Так как они не могли считать свое положение прочным, пока не укрепятся распоряжения Суллы, то они боролись за дело Суллы и после его кончины»[288].

Сулла не ограничил свою расправу живыми: из могилы был вырыт труп Мария и брошен в реку Аниен.

Система проскрипций действовала до 1 июня 81 г. В итоге погибло около 5 тыс. человек. Она обогатила не только самого Суллу, но и его прибли­женных, скупавших за бесценок имущество проскрибированных. В эти ужасные дни заложили основы своего богатства Красс, вольноотпущен­ник Суллы Хризогон и др.

Из рабов, принадлежавших лицам, объявленным вне закона, Сулла от­пустил на волю 10 тыс. самых молодых и сильных. Они получили имя кор­нелиев и составили своеобразную гвардию Суллы, его непосредственную опору. Такой же опорой служили 120 тыс. бывших солдат Суллы, полу­чивших земельные наделы в Италии.

Юридически Сулла оформил свою диктатуру согласно самым строгим требованиям римской конституции. Так как оба консула 82 г. (Карбон и Марий-сын) погибли, то сенат объявил междуцарствие. Междуцарь, принцепс сената Л. Валерий Флакк,[289] внес в комиции законопроект, согласно которому Сулла объявлялся диктатором на неопределенное время «для издания законов и установления порядка в государстве» («dictator регреШш legibus scribundis et reipublicae constituendae»). Терроризованное народ­ное собрание утвердило предложение Валерия (ноябрь 82 г.), которое ста­ло законом (lex Valeria). Итак, даже Сулла исходил из идеи народного су­веренитета.

Став диктатором, Сулла, как и подобало республиканскому диктатору, назначил своим начальником конницы Валерия Флакка. Однако, несмотря на эту конституционную комедию, диктатура Суллы по существу (да и по форме) отличалась от старой диктатуры. Она была неограниченной и во времени, и по объему ее функций, так как власть Суллы распространялась на все стороны государственной жизни, а не только на определенный круг вопросов, как было в прежние времена. Сулла по желанию мог допускать рядом с собой ординарных магистратов или править единолично. Он напе­ред был освобожден от всякой ответственности за свои действия.

Но еще больше была разница по существу. Власть Суллы носила чисто военный характер. Она выросла из гражданских войн и опиралась на про­фессиональную армию. Конечно, это обстоятельство не лишало ее классо­вого характера: она была диктатурой класса римских рабовладельцев, пре­имущественно нобилитета, для которого служила средством борьбы с рево­люционно-демократическим движением. Но характер ее происхождения придавал ей некоторые своеобразные черты, которые делают из Суллы пер­вого императора в новом, а не в республиканском значении этого слова.

Хотя Сулла, как сказано выше, имел право, предоставленное ему зако­ном Валерия, обходиться без высших ординарных магистратов, однако он этого не делал. Внешняя форма республики сохранялась. Ежегодно обыч­ным порядком избирались должностные лица (в 80 г. сам Сулла был одним из консулов). Законы вносились в народное собрание. Реформа центуриатных комиций, проведенная Суллой в 88 г., теперь не была возобновлена, так как комиции покорно выполняли все желания всемогущего диктатора.

Однако Сулла возобновил и даже расширил все свои старые меры про­тив демократии. Раздачи хлеба были отменены. Власть народных трибу­нов свелась к фикции. Они могли действовать в законодательном и судеб­ном порядке только с предварительного одобрения сената. Право на ин­терцессию за ними сохранялось, но за «неуместное вмешательство» они подлежали штрафу. Кроме этого, бывшим народным трибунам запреща­лось занимать курульные должности. Это постановление лишало народ­ный трибунат всякой привлекательности для лиц, желавших делать поли­тическую карьеру.

Сулла установил строгий порядок прохождения магистратур: нельзя было стать консулом, не пройдя предварительно претуры, а на последнюю нельзя было баллотироваться до прохождения квестуры. Что касается эдильства, то оно не включалось в эту лестницу магистратур, так как пред­полагалось, что всякий политический деятель непременно пройдет через должность эдила, открывавшую широкие возможности завоевать себе популярность. Было восстановлено старое правило (плебисцит Генуция 342 г.), что для вторичного избрания в консулы требуется 10-летний про­межуток.

Сулла увеличил количество преторов до 8, квесторов — до 20, что вы­зывалось растущей потребностью государства в административном аппа­рате. Бывшие квесторы механически становились членами сената. Так как при этом сенаторы были объявлены несменяемыми, тем самым отпадала одна из важнейших функций цензоров — пополнение сената. Хозяйствен­ные обязанности цензоров передавались консулам, и таким образом цен­зура фактически упразднялась.

Конституционные реформы Суллы формально преследовали цель вос­становить господство аристократии. Естественно поэтому, что сенат был им поставлен во главе государства. Все старые права и прерогативы сена­та восстанавливались. В частности, судебный закон Гая Гракха был отме­нен и суды снова переданы сенаторам. Постоянные комиссии уголовных судов были значительно улучшены и число их увеличено. Однако в духе реформы Друза количество сенаторов было пополнено путем выбора по трибам 300 новых членов из всаднического сословия. Фактически избран­ными оказались младшие сыновья сенаторов, сулланские офицеры и «но­вые люди», вынырнувшие на поверхность политической жизни во время последнего переворота. Таким путем было положено начало формирова­нию новой знати, которая должна была служить опорой сулланского по­рядка. Под флагом реставрации сенаторской республики Сулла укреплял свою личную диктатуру.

Среди мероприятий Суллы нужно особенно отметить административ­ное устройство Италии. Это была одна из наиболее прочных и прогрес­сивных его реформ. Здесь Сулла юридически оформил то положение ве­щей, которое создалось в результате Союзнической войны. Сулла сдер­жал свое обещание, данное в послании сенату: новые граждане из италиков сохранили все свои права вплоть до равномерного распределения по всем 35 трибам. Теперь, при ослаблении демократии, это ничем не угрожало новому порядку. В связи с этим Сулла точно определил границы Италии в собственном смысле слова. Северной границей ее должна была служить маленькая р. Рубикон, впадавшая в Адриатическое море к северу от Аримина. Часть современной Италии, лежавшая между Рубиконом и Альпа­ми, образовала провинцию Цизальпинская Галлия. Она была разбита на крупные городские территории, к которым в транспаданской части были приписаны галльские племена. Собственно Италия была разделена на не­большие муниципальные территории с правом самоуправления. Многие италийские города, на землях которых Сулла расселил своих ветеранов, были переименованы в гражданские колонии. Сулла реформировал также в известной мере налоговую систему в провинциях, частично уничтожив откупа в Азии, что должно было ослабить всадников.

Диктаторские полномочия Суллы являлись бессрочными. Но уже в 80 г. он, не слагая этих полномочий, принял звание консула (его коллегой был Метелл), а на 79 г. отказался от повторного избрания. Вскоре после того, как новые консулы 79 г.[290] вступили в исполнение своих обязанностей, Сул­ла созвал народное собрание и заявил, что он слагает с себя диктаторские полномочия. Он распустил ликторов, стражу и сказал, что готов дать от­чет в своей деятельности, если кто-нибудь этого пожелает. Все молчали. Тогда Сулла сошел с трибуны и в сопровождении самых близких друзей отправился домой.

«Когда он возвращался домой, лишь один мальчик стал упрекать Суллу, и так как мальчика никто не сдерживал, он смело дошел с Суллой до его дома и по пути продолжал ругать его. И Сулла, распаляв­шийся гневом на высокопоставленных людей, на целые города, спо­койно выносил ругань мальчика. Только при входе в дом он созна­тельно или случайно произнес пророческие слова о будущем: "Этот мальчик послужит помехою для всякого другого человека, обладаю­щего такою властью, какою обладал я, слагать ее"» (Аппиан. Граж­данские войны, I, 104, пер. С. А. Жебелева).

Вскоре после этой сцены Сулла уехал в свое кампанское поместье. Хотя он почти не занимался государственными делами, предпочитая удить рыбу и писать мемуары, фактически его влияние продолжалось до самой смер­ти, последовавшей в 78 г. от какой-то болезни. Сулла умер 60 лет от роду. Государство устроило ему необычайные по своей пышности похороны.

Неожиданный отказ от власти всемогущего диктатора служил и еще продолжает служить предметом бесчисленных догадок и предположений. Однако, если подойти к делу не только с субъективно-психологической точки зрения, поступок Суллы перестанет казаться таким непонятным. Конечно, психологические мотивы могли играть здесь довольно большую роль. Сулла был стар, пресыщен жизнью; возможно, что уже давно он стра­дал какой-то тяжелой неизлечимой болезнью (в источниках есть на это указания). Однако не это, по-видимому, явилось решающим мотивом. Сулла, с его широким умом, огромным административным опытом, не мог не понимать, что установленный им порядок непрочен. Он прекрасно видел, сколько людей затаило против него страстную ненависть и ждет только удобного момента, чтобы подняться против всей его системы. Он ясно сознавал всю слабость той социальной базы, на которую опирался. И он предпочел добровольно уйти от власти в тот момент, когда она достигла своего апогея, чем ждать, когда рухнет построенное им здание и похоро­нит его под своими развалинами.

Историческая роль Суллы была велика. Каковы бы ни были его субъек­тивные цели, объективно именно он заложил основы той государственной системы, которую впоследствии расширил и укрепил Цезарь и которую мы называем империей. Принцип постоянной военной диктатуры при со­хранении республиканской формы, уничтожение демократии, ослабление сената при его внешнем укреплении, улучшение административного и су­дебного аппаратов, расширение прав гражданства, муниципальное устрой­ство Италии — все эти меры впоследствии вновь появятся в деятельности преемников Суллы и войдут органической составной частью в государствен­ное устройство Рима.

Многие историки обращались к исследованию жизни и деятельности Суллы. Однако до сих пор точка зрения Т. Моммзена остается одной из самых популярных, чему во многом способствует потрясающая по выразительности характеристика, данная немецким ученым диктату­ре Суллы. Он, в частности, пишет: «Потомство не оценило по досто­инству ни личности Суллы, ни его реформ; оно несправедливо к лю­дям, идущим против потока времени. В действительности же Сулла — одно из поразительнейших явлений в истории, пожалуй, единствен­ное в своем роде... Законы Суллы — не творение политического ге­ния, каким были, например, учреждения Гракха или Цезаря. В них нет ни одной новой политической мысли, как это, впрочем, характерно для всякой реставрации... Однако следует помнить, что Сулла ответ­ственен за свою реставрацию в гораздо меньшей мере, чем римская аристократия, которая в течение целых столетий была правящей кли­кой и с каждым годом все более погружалась в старческую дряблость и ожесточение. Все бесцветное в этой реставрации, а также все зло­действа ее шли от римской аристократии... Сулла же, говоря словами поэта, был здесь лишь топором палача, который бессознательно сле­дует за сознательной волей. Сулла исполнил эту роль с удивитель­ным, можно сказать, демоническим совершенством. Но в рамках этой роли его деятельность была не только грандиозной, но и полезной. Никогда еще аристократия, павшая столь глубоко и падавшая все глуб­же, не находила себе такого защитника, каким был Сулла для тогдаш­ней римской аристократии, — защитника, который желал и умел слу­жить ей одинаково мечом и пером, в качестве полководца и законода­теля, и не помышлял при этом о своей личной власти... Не только аристократия, но и вся страна обязана была Сулле боль­ше, чем признавало потомство... В течение более чем полустолетия могущество Рима падало, и в городах царила постоянная анархия. Ибо правление сената при гракховских учреждениях было анархи­ей, и еще большей анархией было правление Цинны и Карбона. Это было самое смутное, самое невыносимое, самое безвыходное поли­тическое положение, какое только можно себе представить, действи­тельно начало конца. Без преувеличения можно сказать, что давно расшатанная Римская республика неизбежно рухнула бы, если бы Сулла не спас ее своим вмешательством в Азии и Италии. Конечно, режим Суллы оказался столь же непродолжительным, как режим Кромвеля, и нетрудно было видеть, что здание, возведенное Суллой, не прочно. Но надо помнить, что без Суллы поток наверное унес бы не только здание, но и самое место стройки... Государственный муж не станет преуменьшать значение эфемерной реставрации Суллы; он не отнесется к ней презрительно... Он будет восхищаться пра­вильно задуманной и в общем, и в целом последовательно проведен­ной среди невыразимых трудностей реорганизацией Римской респуб­лики. Спасителя Рима, который завершил дело объединения Италии, он оценит ниже Кромвеля, но все же поставит его рядом с Кромве­лем» (Моммзен Т. История Рима. Т. II. М., 1937. С. 345—351).

Примечания:

2

См., например: Heurgon J. The Rise of Rome. London, 1973. P. 165—166; Richard J.-Cl. Les origines de la plebe romaine. Rome, 1978. P. 187—188; Scullard H. H. A History of the Roman World 753—146 B.C., 4^th ed. London, 1980. P. 466.

27

Syme R. The Roman Revolution. Oxford, 1939.

28

Grant M. From imperium to auctoritas. A Historical Study of aes Coinage in the Roman Empire. 49 B.C. — 14 A.D. Cambridge, 1946.

29

Magdelain A. Auctoritas principis. Paris, 1947.

278

Наши основные источники в этом вопросе (Аппиан, Ливий (периоха 71-й книги) и Веллей Патеркул) расходятся относительно способа, которым Друз пред­полагал провести судебную реформу. Наиболее достоверной представляется вер­сия Аппиана (I, 35), излагаемая в нашем тексте.

279

О знаменитых мужах, с. 69.

280

Версия Веллея Патеркула. По Аппиану, новые граждане были распределены по 10 трибам, прибавленным к уже существовавшим 35.

281

В этом отношении новые граждане были приравнены к вольноотпущенникам, которые приписывались только к 4 городским трибам.

282

Формально войну объявил Рим (еще в конце 89 г.), но вел ее очень слабыми силами.

283

Плутарх. Сулла, X.

284

Плутарх (Сулла, XIV) рассказывает, что во время страшной резни на улицах Афин афинские эмигранты умоляли Суллу пощадить население, и он якобы «зая­вил, что дарит немногих многим и в память мертвых милует живых».

285

Хронология этих событий спорна.

286

Плутарх. Сулла, XXI.

287

Плутарх. Сулла, XXX.

288

Гражданские войны, I, 95—96.

289

Двоюродный брат одноименного марианского консула 86 г.

290

Публий Сервилий и Аппий Клавдий.