Рыцари плаща и кинжала

Политические покушения случались не только в, столицах. Очень неспокойна была левая интеллигенция южной России.

Давайте познакомимся с несколькими террористами юга и с их практической работой.

Григорий Попко происходил из казачьей семьи. Отец умер от белой горячки, мальчик окончил бурсу, поступил в Ставропольскую семинарию. Позже ему удалось устроиться в Одесский университет на юридический факультет. Воодушевлённый носящимися в воздухе революционными идеями, Попко сближается с пропагандистом Заславским, который наставляет его ехать в Петербург и отомстить за выпоротого Боголепова. По дороге в Петебург Попко заезжает в Киев, где знакомится с Лизогубом и Осинским. Почему бы не организовать террористический кружок? – думают они. В конце 1877 года Попко приезжает в Петербург с замыслом убить Трепова, но уже прозвучал выстрел Засулич. Тогда он возвращается в Киев, и новообразованный кружок террористов решает для начала ликвидировать агента «охранки» рабочего Акима Никонова. Никонов сидел в пивной с друзьями, вместе вышли, и на улице Никонова застрелили. На груди лежала записка: «Шпион Аким Никонов убит за доносы на социалистов».

Далее южные террористы активизировались: совершено покушение на товарища прокурора Котляревского, убийство адъютанта Киевского жандармского управления, устройство побега из Киевской тюрьмы террористов Стефановича и Дейча, проведена демонстрация после суда над террористом Ковальским.

Имя Дмитрия Лизогуба – одно из весьма заметных в истории русского терроризма. Он – сын богатого черниговского помещика, слывшего либералом. Воспитывал мальчика гувернёр-француз, поборник евангелических идей равенства и братства. Юность Лизогуба прошла во Франции. Потом он поступил в Московский университет, увлёкся учениями французских просветителей, сделался социалистом. Лизогуб, имея громадный доход от своих украинских имений, ограничил себя 150 рублями в год. Его обед состоял из четырех яиц и чая. За чердачную комнату он платил пять рублей.

Высшее зарубежное революционное начальство, конечно же, сразу попыталось вытянуть у него все деньги. Ему было поручено осуществлять связь между русскими и заграничными кружками.

Секретарь ростовской городской управы Валериан Осинский, будущий известный большевик, появился в Киеве в 1877 году. По воспоминанию современника, «это был высокий, тонкий блондин, по виду лет 25-ти, казавшийся каким-то хрупким, почти женственным существом, с красивым лицом, живой и подвижный, как ртуть. Осинский не удовлетворялся деятельностью своих петербургских товарищей, сводившейся исключительно к пропаганде, и искал для себя более захватывающего дела».

Кружок изготовил печать с надписью «Исполнительный комитет русской социал-революционной партии» со скрещивающимися посредине револьвером и кинжалом. Печать прикладывали к прокламациям. Никакого комитета, конечно, не было.

Решено было убить товарища прокурора Котляревско-го за то, что он вёл следствие по делам террористов.

Они настигли Котляревского, когда тот возвращался откуда-то домой. Три раза выстрелили. Котляревский упал.

Террористы считали своё дело удавшимся, но оказалось, что они промахнулись. Котляревский остался жив.

Иначе случилось с жандармским ротмистром бароном Гейкингом. Вооружённый кинжалом и двумя револьверами, Попко настиг его в полночь на Крещатике и ударил кинжалом в поясницу. Гейкинг, крича, упал, а Попко побежал. Какой-то человек преградил ему путь, он в него выстрелил. Выбежали двое городовых, дворник. Попко опять стал стрелять, ранил двоих. Он побежал через только что разбитый парк и спрятался в канаве. Погоня его не заметила.

Пропагандист Стефанович, одевшись крестьянином, ходил по сёлам Киевской губернии и рассказывал, что его односельчане послали ходоком к царю. Дворяне якобы пытались не пустить его, но все же встреча состоялась: Стефанович рассказал царю о том, как плохо живёт народ.

К Стефановичу примкнул Лев Дейч, тогда ещё юноша, ставший в 18 лет социалистом, а при советской власти – историком революционного движения, написавший немало книг. Меня особенно позабавила одна из них – «Роль евреев в русской революции».

Дейч, не зная, куда себя девать, поступил вольноопределяющимся в армию. Служивый из него был нерадивый, и в конце концов он попал под суд. Дейч бежал и, перейдя на нелегальное положение, занялся террором.

Стоит вспомнить Ивана Ковальского, всегда носившего за поясом кинжал с револьвером. Сын сельского священника, он был исключён за неуспеваемость из семинарии. Поступил в Одесский университет, откуда тоже был отчислен как замешанный в беспорядках. Его выслали, но он под чужой фамилией возвратился в Одессу. Ковальский заведовал тайной типографией.

Полиция обнаружила конспиративную квартиру.

Из отчёта:

"Одесский жандармский начальник получил сведения о социалистических собраниях в квартире Каплуновско-го на Садовой. Вследствие этого указания капитан Добродеев с товарищем прокурора отправились в девять часов вечера к подозрительному дому в сопровождении восьми жандармов и многих полицейских. Войдя в намеченную квартиру, они застали там семь человек… Капитан Добродеев объявил Ковальскому, что он должен сделать обыск, и предложил прежде всего показать ему все, что могло быть у него компрометирующего. Ковальский тотчас же опустил руку в карман и, вынув револьвер, прицелился в Добродеева, громко крича: «Вот что у меня есть!» Револьвер дал осечку. Тогда капитан бросился на Ковальского и позвал жандармов. В эту минуту раздался выстрел, но пуля пролетела над головой капитана. Последний в происшедшей суматохе упал на спину, не выпуская Ковальского, который давил его своей тяжестью, в то время как другой анархист, размахивая кинжалом над головой Добродеева, поранил ему сначала руки и лоб, а затем ударил его в висок, крича: «Пуля тебя не взяла, но ты не увернёшься!» В то же время был легко ранен один из жандармов, защищавших своего капитана. В довершение беспорядка стол, на котором стояли лампа и свеча, был опрокинут, так что и нападавшие, и защищавшиеся очутились в совершенной темноте. Анархисты забаррикадировались в квартире и стали стрелять через дверь…

Когда прибыла рота пехоты, граф Левашев приказал двадцати солдатам подняться наверх и применить силу, если революционеры откажутся покориться. Солдатам пришлось сделать залп в двери квартиры, так как заговорщики сначала отказались сдаться и стали стрелять. Только по второму требованию они решили открыть дверь и сдались. Двое из них оказались ранеными. После ареста этой группы был произведён подробный обыск в квартире: нашли оружие, много компрометирующих бумаг, революционную литературу, прокламации и проч.".

Дело Ковальского означило заметную веху в истории терроризма. По случаю войны с Турцией одесский округ находился на военном положении, и ввиду этого террористы были преданы военному суду. А этот суд времени зря не терял, и присяжные заседатели ему не требовались. Поэтому правительство и порешило впредь террористов отдавать под военный суд.

Ковальского приговорили к расстрелу, остальных к каторжным работам, ссылке.

В феврале 1879 года был убит в Харькове губернатор князь Кропоткин. В него выстрелили через окно кареты прямо у подъезда губернаторского дома. Пуля раздробила плечо, ключицу и застряла в позвоночнике. На другой день князь умер.

Убийцей был Григорий Гольденберг, выдавший позже «охранке» более ста человек и покончивший с собой в камере Петропавловки. С. Степняк-Кравчинский писал:

"В пропагандисте 1872 – 1875 годов было слишком много идеализма, чтобы он мог устоять в предстоящей трудной и нестойкой борьбе. Он должен был измениться – или исчезнуть.

И уже начал вырабатываться иной тип революционера, готовый занять его место. На горизонте обрисовывалась сумрачная фигура, озарённая точно адским пламенем, которая с гордо поднятым челом и взором, дышавшим вызовом и местью, стала пролагать свой путь среди устрашённой толпы, чтобы вступить твёрдым шагом на арену истории.

То был террорист".

Весной 1879 года в Петербурге сколотилась группа единомышленников. Гольденберг, Зунделевич, Михайлов, Соловьёв и другие народники-пропагандисты собирались в трактирах, пили водку с дешёвой закуской и спорили. Постепенно все они пришли к мысли о цареубийстве. От общих фраз у молодых людей недалёк был путь и к практической стороне дела. Нужно было наметить исполнителя, время, место, орудие покушения.

Исполнителем вызвался быть Гольденберг. Но его отвергли как еврея. Покушаться на русского царя должен русский. По той же причине не стали даже слушать поляка Кобылянского.

Исполнителем стал Александр Соловьёв. Ему был куплен большой револьвер и несколько граммов яда, чтобы не даться живым.

Михайлов на совете «Земли и воли» сделал сообщение о предстоящем покушении, не называя имени исполнителя. Это вызвало целую бурю. Плеханов и другие были категорически против убийства царя. Они считали систематический террор не согласующимся с программой народников. К тому же после покушения неизбежны репрессии, придётся ликвидировать типографию, оставить работу среди крестьян.

Но Соловьёв уже вшил в брюки потайной клеёнчатый карман для револьвера, купил патроны. Он сбрил свою бородку, купил форменную фуражку какого-то гражданского ведомства. Несколько раз Соловьёв выходил по утрам на угол Невского и Адмиралтейской площади наблюдать за выходом царя на прогулку. Александр II обычно шёл от правого подъезда Зимнего дворца вокруг здания сельскохозяйственного музея и обратно. Прохожих в это время там было мало. По пути следования царя дежурили, конечно, филёры.

Ночь накануне покушения Соловьёв провёл у проститутки. В восемь часов утра он вышел и отправился к Адмиралтейской площади, походил там немного и двинулся по тротуару навстречу царю, появившемуся из-за угла штаба. На расстоянии двух-трёх шагов Соловьёв стал стрелять. Царь, уже до выстрелов что-то заподозривший, бросился бежать зигзагами к Главному штабу. Он запутался в полах шинели и упал. Соловьёва схватили. Он ещё успел выстрелом ранить одного из нападавших и раскусить орех с ядом. Но яд оказался выдохшимся и не подействовал.

Дадим слово генералу Н.Литвинову:

«В доме градоначальника нас встретил какой-то хожа-лый, предложивший услуги, чтобы провести в комнату, где находился стрелявший… Мне бросилась в глаза на дверях надпись „Отделение приключений“ – в эту дверь мы и вошли… В длинной, но светлой комнате в одно окно было порядочно много народу. Тут были и штатские, и военные, и полицейские… На.кожаном диване в полулежачем положении находился молодой человек лет около тридцати, высокого роста, с длинными русыми волосами и тонкими белесоватыми усами. Он был в толстом осеннем пальто, левая рука его покоилась на колене, головою он уткнулся в угол диванам и правою рукою подпирал щеку. Он имел вид человека в обморочном состоянии. Под ногами на полу были две лужи. Помощник градоначальника мне объяснил, что преступника рвало, он ему давал молоко…»

Литвинов побывал на благодарственном молебствии и снова отправился в дом градоначальника: «Признаюсь, что любопытство страшно тянуло меня к преступнику… Обстановка изменилась. Диван стоял уже не подле стены, а посреди комнаты, на нем во всю длину лицом к свету лежал преступник. Волосы его были всклочены, лицо бледное и истомлённое, глаза несколько мутны. Его перед тем только что рвало, благодаря рвотным средствам. В него влили несколько противоядий, и они, конечно, произвели действие, совсем не подкрепляющее силы. Подле него на полу стояла умывальная чашка с порядочным количеством блевоты…»

На выстрелы Соловьёва правительство ответило установлением генерал-губернаторской власти на местах, обязательной полицейской пропиской в Петербурге, Москве, Харькове, Одессе и Ялте. Катков в «Московских ведомостях» призывал: «Ещё ли государственный меч будет коснеть в своих ножнах? Ещё ли не пора явить святую силу власти во всей грозе её величия? Её проявления на страх врагам ждёт, не дождётся негодующий народ, беспрерывно оскорбляемый в своей святыне… Пора и всем нашим умникам прекратить праздномыслие и празднословие, выкинуть дурь из головы и возвратиться к частному здравому смыслу…»