Глава десятая

ШПИОНЫ ИЗ СТРАН СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ЛАГЕРЯ И УБИЙСТВО ПО-ЧЕШСКИ

Резкий звук шагов по мраморному полу дробью рассыпался по длинному, хирургически чистому коридору третьего этажа Секретариата Организации Объединенных Наций.

Кто-то спешил.

В десятках кабинетов насторожились бывалые корреспонденты при ООН. Третий этаж Секретариата был зарезервирован для работы аккредитованной прессы и для пресс-службы ООН. В коридоре обычно царило мертвое спокойствие, исключая случаи, когда появлялись сенсационные новости.

Казалось, это спокойствие никогда не было таким полным и всепоглощающим, как в предельно унылый день 16 июня 1961 года. Может быть, именно поэтому внезапная дробь торопливых шагов вызвала такое оживление в рядах бездельничающих корреспондентов.

Не теряя времени, они повскакали с мест, полные желания удовлетворить собственное любопытство. Те, что высыпали в длинный коридор, увидели, как худой человек в черном нырнул в одно из помещений, которое обычно использовалось чиновниками ООН для пресс-конференций.

Большинство журналистского корпуса незамедлительно последовало в тот же зал и, к своему удивлению, убедилось, что пришелец в черном – младший офицер связи чехословацкой миссии при ООН, который исключительно редко появлялся на третьем этаже, поскольку у Чехословакии никогда не появлялось повода обращаться непосредственно к прессе. От имени Чехословакии всегда говорил Советский Союз.

Вбежавший в зал чех был в таком незначительном ранге, что никто, включая корреспондентов, которые отсидели тут по десять и более лет, не знал, как его зовут. Несмотря на настойчивые расспросы корреспондентов, он так и не назвал своего имени.

Его имя, сказал он, не имеет значения. Он здесь для того, чтобы сделать заявление от имени своего правительства. Не будут ли господа корреспонденты любезны взять текст и ознакомиться с ним?

Чех обошел всех присутствующих, раздавая мимеографированные листы, после чего, выбив по мрамору очередную дробь, выскочил в коридор и был таков.

Корреспондентам, оставшимся в конференц-зале, потребовалось несколько минут, чтобы усвоить содержание двух страниц документа, после чего, бросившись к телефонам, они стали диктовать своим агентствам подробности очередной громкой истории шпионажа в ООН.

В сухом, как пески Сахары, стиле чешское заявление обвиняло агентов разведки США в попытке путем угроз и подкупов склонить некоего Мирослава Нацвалека к предательству и заставить его шпионить против правительства Чехословакии. Большинству корреспондентов это имя было знакомо. Он не обладал высоким дипломатическим рангом, не был яркой заметной личностью. Но он занимал довольно важный пост советника чехословацкой миссии при ООН, поэтому был в ООН на виду.

В документе утверждалось, что американская разведка решила прибегнуть к услугам Нацвалека, исходя из того, что он занимает ключевую позицию, позволяющую ему «наблюдать, участвовать и закрытым образом сообщать о тайной деятельности» не только чехов, но и других сотрудников из стран за «железным занавесом», представленных в ООН.

История эта как нельзя лучше подходила для того, чтобы развеять скучную атмосферу дня. Корреспонденты изложили ее со всеми подробностями, тем не менее понимая, что их трудовой день только начинается, что остальные новости не замедлят последовать. Опыт подсказывал им, что подлинная причина экстраординарного появления чешского чиновника на третьем этаже заключалась в желании нанести удар Соединенным Штатам. Особое внимание обратил на себя последний абзац в пресс-релизе. С рассчитанной небрежностью, словно эта мысль пришла кому-то в голову задним числом, сообщалось, что, потерпев неудачу с вербовкой Нацвалека, США объявили его шпионом и потребовали высылки из страны.

Предположения корреспондентов оказались верными. Чешское сообщение опередило американскую версию на час.

Соединенные Штаты представили собственное изложение этой истории устами посла США при ООН Эдлая Стивенсона. Тот сообщил, что Нацва-лек виновен не только в шпионаже, но и в попытке завербовать американского гражданина чешского происхождения, чтобы тот шпионил за военными объектами США.

Заявление посла было кратким и точным. Тем не менее страны «железного занавеса» неистово протестовали против контробвинения США.

Коммунисты решительно отвергали обвинение Нацвалека в шпионаже, упорно настаивая на первоначальной версии: США пытались сделать из чешского гражданина предателя.

В течение трех дней США и весь мир слушали нарастающий хор обвинений из советского лагеря, после чего Америка буквально взорвала общественное мнение. Нацвалек был не просто шпионом, сообщали Соединенные Штаты, он возглавлял разветвленную агентурную сеть чехословацкого шпионажа в Америке.

По сути дела, заявления Чехословакии и США положили конец одному из неблаговидных действ в стиле «плаща и кинжала», которое длилось три года. Начало ему было положено появлением Нацвалека в ООН, куда он прибыл в ранге чешского дипломата, чтобы заниматься бюджетом своей делегации. Он не вызывал никаких подозрений. Его поведение не привлекало внимания, он бывал на всех собраниях стран «железного занавеса» и порой дружелюбно общался со своими новыми западными друзьями в ООН.

Он неизменно демонстрировал качества аккуратного, скрупулезного финансиста. Все, что он делал, отличалось особой методичностью. На собраниях чешской делегации он занимал место еще до начала, никогда не покидал конференций до их завершения, пусть даже ему приходилось из-за этого пропустить ленч или опоздать на деловую встречу.

Когда Нацвалек, высокий, темноволосый, выглядевший гораздо моложе своих тридцати шести лет, летом 1958 года получил назначение в ООН, за спиной у него были годы безукоризненно-преданного служения коммунистической партии. Выяснилось, что он отлично подготовлен для работы в составе чешского дипломатического корпуса. Давняя поездка в Москву по заданию чехословацкого правительства не прошла даром: он неплохо говорил по-русски. Он все время продвигался по службе, какой-то период занимал важный пост в Вене. Когда Нацвалек оказался в ООН, Нацвалек, кроме русского, свободно владел немецким и английским языками.

К жизни в Нью-Йорке Нацвалек приспособился легко. Он часто обедал в ресторанах со своей миниатюрной женой Ганной, а нередко и сам принимал коллег из-за «железного занавеса» в своей комфортабельной квартире в нескольких шагах от Парк-авеню.

По всем признакам Нацвалек вел образцовую жизнь.

Однако он прибыл в США с определенной целью и наконец занялся своим основным делом – шпионажем, что в конечном счете и привело его к краху.

Нацвалек прошел курс советской шпионской школы, где изучал диверсионные науки и искусство шпионажа. Как и многие европейцы, он с презрением относился к американской контрразведке. С его точки зрения, уважения заслуживали только английские и французские разведывательные службы. Спецслужбы США стали следить за ним с того момента, как он ступил на американскую землю.

Сотрудники ФБР могли назвать точную дату – 3 ноября 1958 года, – когда Нацвалек занялся тем делом, обвинение в котором было два года и семь месяцев спустя ему предъявлено.

В тот день Нацвалек оставил помещение чехословацкой делегации на Мэдисон-авеню, – скорее всего, он действовал в соответствии с советскими инструкциями, – и пошел к месту встречи со своим контактером. Она состоялась неподалеку от Нью-Йоркской фондовой биржи, в самом центре Уолл-стрит. Там его ждал Карел Гласны, американец чешского происхождения, служивший инструктором в Школе военных переводчиков в Монтерее, что в Калифорнии.

Нацвалек знал о Гласны сравнительно немного. Сведения были почерпнуты из писем, которые Гласны слал в чешскую миссию при ООН. Невеста Гласны жила на его исторической родине, и он пытался вытащить ее оттуда, обращаясь к соотечественникам в ООН с просьбой посодействовать в получении ею выездной визы. С точки зрения такого опытного шпиона, как Нацвалек, Гласны казался идеальным кандидатом для подрывной деятельности. Сделка, которую он собирался ему предложить, носила характер услуги за услугу. Виза может быть предоставлена в обмен на определенную информацию.

Мужчины встретилась на тротуаре у биржи и отправилась в соседний ресторан. За едой Нацвалек пообещал обеспечить визу для подруги Гласны и получил от молодого чешского эмигранта обещание сотрудничества.

У Нацвалека пока не было для Гласны никакого специального задания, но он сказал, что скоро свяжется с ним. Предварительные переговоры были завершены. Собеседники обменялись рукопожатиями и разошлись.

Следующая встреча состоялась два месяца спустя, 11 января 1959 года в Лос-Анджелесе. Нацвалек дал понять, что пришло время привлечь новобранца к работе. Хотя речь шла о шпионаже международного уровня, задание было элементарным.

В задачу Гласны входило собирать информацию о военных объектах в разных регионах страны. Подобные данные, хотя Гласны этого не знал, на самом деле были вполне доступны широкой публике. Цель задания конечно же состояла в проверке надежности Гласны, чтобы в будущем ему можно было давать более серьезные задания. К удовлетворению Нацвалека Гласны с задачей справился.

Целью следующего задания было получение данных о людях, отобранных армией для изучения славянских языков, а также выяснение слабостей, которым подвержен каждый из них, будь то склонность к алкоголю, гомосексуализм и тому подобное, – эти сведения впоследствии могли пригодиться для шантажа, если в нем возникнет необходимость. Нацвалек «закрепил» сделку, вручив Гласны 600 долларов. И снова Гласны безукоризненно справился с заданием.

27 мая 1959 года, на очередной встрече заговорщиков в Монтерее, Гласны выдвинул встречное требование: никакого сотрудничества, пока он не увидит в Америке свою невесту.

Дальнейшие встречи были отложены на три месяца. В середине августа в Америку прибыла симпатичная молодая женщина. После этого Нацвалек недвусмысленно заметил, что Гласны надо «отработать» свою часть договора.

Хотя презрительное отношение Нацвалека к американской контрразведке не изменилось, он все же учитывал, что имеет дело с неопытным человеком, и решил сменить место их встреч. Вместо привычных свиданий в Монтерее заговорщики договорились на следующее рандеву в Сан-Франциско, в ресторане «Милтон Крейс», что на углу улиц Гэрри и Пауэлл.

Встреча состоялась 14 ноября 1959 года. Гласны доставил результаты очередного незначительного задания, за которое получил 500 долларов.

Они продолжали поддерживать телефонную связь друг с другом с помощью кодовых фраз, но не встречались еще три месяца. Очередная встреча произошла в том же ресторане в Сан-Франциско.

Основная причина столь долгого перерыва во встречах тет-а-тет заключалась в том, что Нацвалеку надо было выполнять свои функции в ООН: слишком долгое отсутствие в Секретариате могло вызвать подозрение. Перерыв во встречах не имел ничего общего с обстоятельствами, о которых Нацвалек не подозревал.

Чешский шпион, на дух не принимавший Соединенных Штатов, старательно играл свою роль, скрывая презрительное отношение к собственному агенту, однако он не знал, что все это время тот сотрудничал с ФБР, исправно сообщая бюро каждую подробность тайных сделок с Нацвалеком.

В течение 1960 года Нацвалек, как и было обговорено, трижды встречался с Гласны – в марте, в августе и в ноябре. Каждый раз Гласны передавал ему информацию, которую Нацвалек просил. Но предварительно над ней работало ФБР.

И вот состоялась их очередная встреча в Сан-Франциско. 21 января 1961 года Нацвалек уплатил Гласны 200 долларов, в обмен на которые получил, как он считал, секретную информацию о деталях некоторых армейских проектов в Калифорнии. Как и прежде, материалы были подготовлены ФБР. Нацвалек вручил Гласны миниатюрную фотокамеру и показал, как ею пользоваться в дальнейшей шпионской работе.

– Я сообщу, чего мы хотим от вас в будущем, – сказал Нацвалек своему сообщнику и отправился в Нью-Йорк.

Несколько месяцев Нацвалек не делал попыток встретиться с Гласны. Наступил июнь. В один из первых дней месяца в офисе ФБР в Нью-Йорке раздался анонимный телефонный звонок.

Мужской голос со славянским акцентом прошептал:

– У вас есть прекрасная возможность завербовать ценного чехословацкого сотрудника ООН. Он сыт по горло системой в своей стране и интересовался возможностью обсудить, как остаться в Соединенных Штатах. Он может снабдить вас информацией…

Агент ФБР, который принял звонок, спросил, как зовут сотрудника ООН.

– Этого человека зовут Мирослав Нацвалек.

Фэбээровец захотел узнать, где и как он мог бы встретиться с Нацвалеком; он не исключал возможности, что позвонившим мог быть сам Нацвалек. То была старая тактика агентов из-за «железного занавеса», когда они начинали чувствовать, что их полезность оказалась под большим сомнением. Иностранные агенты, такие, как Нацвалек, числившиеся в советских платежных списках, часто пытались унести ноги, когда в силу каких-то причин попадали в опалу. Вполне возможно, что Нацвалек мог услышать курсировавшие в кулуарах ООН слухи, что он «будет списан», или же по изменившемуся отношению к себе русских хозяев понял, что на нем собираются поставить крест. В таком случае незамедлительное бегство под защиту ФБР и просьба политического убежища в США представлялись ему куда лучше, чем полет в Прагу, где его ждали весьма сомнительные радости.

Голос в трубке недвусмысленно дал понять, что Нацвалек хотел бы обсудить деловые вопросы. Если ФБР согласно узнать их, оно может послать своих людей во вторник 13 июня в ресторан «Грипсхолм», на 57-й улице. Агент быстро посоветовался со своим начальником. Харви Г. Фостер, руководивший нью-йоркской конторой ФБР, отдал приказ: «Договаривайтесь о встрече».

На встречу Фостер отправил двух своих сотрудников. Они взяли с собой бывшего военного атташе чехословацкого посольства в Вашингтоне Франтишека Тислера, который должен был сыграть роль помощника. Разочаровавшись в коммунизме, Тислер оставил свой пост в посольстве и попросил в США политического убежища. Прага тут же окрестила его растратчиком и потребовала отъезда в Чехословакию. США отказались признать выдвинутое против Тислера обвинение и предоставили ему политическое убежище. Тислер знал Нацвалека.

Агенты и Тислер увидели, что Нацвалек сидит за дальним столиком ресторана, беседуя со своим спутником. Тислер указал на Нацвалека. Один из агентов прошел через переполненный обеденный зал, где в этот час было не менее шестидесяти завсегдатаев, и остановился перед столиком Нацвалека. Он вынул из кармана свое удостоверение и показал сидящим блестящую бляху.

– Я бы хотел, чтобы вы нас покинули, – вежливо сказал он собеседнику чехословацкого сотрудника ООН. – Мы хотели бы обсудить с мистером Нацвалеком кое-какие дела.

Спутник Нацвалека молча встал из-за стола. Второй агент и Тислер подошли и сели рядом с Нацвалеком. Потом ФБР выяснило, что ушедшим был американский экономист из Коннектикута, которого Нацвалек пригласил в ресторан с целью свидетельствовать появление агентов ФБР.

Нацвалек никоим образом не дал понять, что хотел бы начать разговор, хоть отдаленно намекающий на собственное желание стать перебежчиком или двойным агентом. Людям из ФБР вскоре стало понятно, что Нацвалек испытывает некое удовольствие от встречи с агентами американской разведки, как он их называл. И все же он чувствовал себя не в своей тарелке, говорил бессвязно и отрывочно, излагал свои убеждения и взгляды как убежденный коммунист, тем не менее позволил себе выразить завистливое восхищение капиталистической системой. Он намекнул на существование вопросов, которые никак не решаются в ООН, и спросил мнение агентов ФБР и Тислера по этому поводу.

В течение полуторачасового разговора никто из присутствующих не поднимал тем шпионажа или намерений Нацвалека. Тислер чувствовал себя крайне неудобно. Насколько он понимал, его присутствие требовалось, чтобы содействовать переходу Нацвалека на другую сторону. Он был просто растерян.

Но сотрудники ФБР сквозь завесу, скрывающую намерения Нацвалека, видели подлинные мотивы его действий, хотя пока не могли точно их сформулировать, тем более учитывая тот удивительный поворот, который обрело это дело в ООН, когда чехи выдвинули обвинение против Штатов, что они пытались завербовать их соотечественника.

После сообщения Чехословакии в ООН прошло три напряженных дня. Корреспонденты рыскали в поисках подробностей, которые могли бы раскрыть подоплеку всей этой истории. Становилось ясно, что очередной шпионский триллер обречен на скорое небытие. Оставались лишь формальности, связанные с увольнением Нацвалека, после чего историю можно было считать законченной. И вдруг журналистский корпус при ООН испытал неподдельное удивление.

Случилось это 19 июня, когда не кто иной, как сам Мирослав Нацвалек, в первый раз после обвинений и контробвинений появился в ООН. Толпа корреспондентов тут же окружила его. Выглядел он так, будто был именинником.

Звучный и выразительный голос Нацвалека свидетельствовал, что он в прекрасном настроении. Он выдал многословную тираду против Соединенных Штатов, обрисовав гнусные старания ФБР завербовать его на службу «американской контрразведывательной машине». Припомнил он и встречу в ресторане «Грипсхолм», даже назвал по имени агентов: «мистер Мак» и «мистер Джек». Он заявил, что не искал их общества, что они подошли к нему по собственной инициативе.

Откровения Нацвалека были тем же вечером откомментированы радиопередачами из Москвы и из Праги, выдержанными в жестких тонах. Речь в них шла об «американских гангстерах». Был упомянут и инцидент со шпионским самолетом «У-2». Газеты «Правда» и «Известия» присоединились к хору обвинений, доказывая, что дело Нацвалека ясно демонстрирует, что для Соединенных Штатов нет ничего святого, что они посягают даже на принципы Хартии Организации Объединенных Наций, в соответствии с которыми ООН выступает защитником малых народов.

Советские и чешские дипломаты, только что не толкая друг друга локтями, торопились представить ноты протеста генеральному секретарю ООН Хаммаршельду. Эти ноты были полны несущественных подробностей и не проясняли ситуации.

Гром грянул через два дня, когда на передний план вновь выдвинулся Нацвалек, на этот раз с новым заявлением. Он бросил вызов государственному департаменту, потребовав представить хоть малейшее доказательство того, что он встречался с Карелом Гласны в Сан-Франциско или в любом другом месте. Нацвалек отрицал, что вообще бывал в Калифорнии.

– Они лжецы, они никогда не смогут доказать этого! – патетически восклицал он.

Случилось это 18 июня около полудня. Заявление Нацвалека тут же стало известно в Вашингтоне. Через час пресс-атташе государственного департамента собрал в своем офисе столичных репортеров, чтобы оповестить их о развитии событий.

– Итак, джентльмены, – сказал он, – пришла пора положить конец нелепым обвинениям мистера Нацвалека.

Он продемонстрировал репортерам подборку фотографий. На них был изображен вход в ресторан на углу улиц Гэрри и Пауэлл в Сан-Франциско. С предельной четкостью было видно, как Карел Гласны входит в заведение, следуя за другим человеком.

На других снимках был изображен Мирослав Нацвалек.

– Фальсификация! – протестовал он. – Фотографии подделаны!

Следующим утром советская делегация снова с воодушевлением вступила в борьбу за попранные права дипломата. Она недвусмысленно потребовала, чтобы Хаммаршельд заступился за дипломата, и пригрозила, что, опираясь на статью 21-ю Устава ООН, созовет для расследования этого дела международный трибунал из трех судей. Более того, советская делегация привлекла все нейтральные страны, и особенно афро-азиатские, к осуждению «империалистической комедии колониальных сил, которые пытаются управлять ООН».

Через шесть дней после того, как шпионская история попала на первые полосы газет, вызвав озлобленные перебранки, государственный департамент в ноте, обращенной к чешской делегации, потребовал, чтобы Нацвалек в двадцать четыре часа оставил США, в противном случае он будет арестован и насильственно выдворен из страны.

На следующее утро, 23 июня, точно в десять часов Мирослав Нацвалек, его жена и двое детей прибыли в аэропорт Айдлуайлд, откуда на авиалайнере компании «Эр-Франс» им предстояло через Париж лететь в Прагу.

Разоблаченный шпион был мрачен. Иногда по лицу его пробегала нервная гримаса. Он попытался нанести последний удар Соединенным Штатам, заявив:

– Прибегая к шантажу и давлению, меня заставляют покинуть Соединенные Штаты Америки и оставить важный пост в Организации Объединенных Наций. Я решительно осуждаю это вопиющее преступление американского гангстеризма!

Нацвалек стряхнул сигаретный пепел с лацкана безукоризненно сшитого костюма, который он заказывал на Пятой авеню, и стал обмениваться рукопожатиями с членами советской и чехословацкой делегаций, пришедшими проводить его. Затем семья поднялась по трапу и исчезла в салоне самолета.

Мирослав Нацвалек, шпион, высокомерно презиравший систему американских спецслужб, потерпев поражение, возвращался домой.

В течение последующих полутора лет Чехословакия старалась не привлекать к себе внимание ФБР. Но с 19 октября 1962 года слова «чехи», «ФБР», «Организация Объединенных Наций», «полиция» снова замелькали в газетных заголовках.

Накануне, в десять минут одиннадцатого, дорожный патрульный полиции штата Нью-Джерси Стенли Даткус увидел, как «кадиллак»-седан 1962 года выпуска со свистом пролетел мимо его машины, припаркованной на обочине 22-й трассы рядом с пересечением с 69-й улицей в округе Хантердон. 22-я трасса – основная линия, связывающая Нью-Йорк и Гаррисбург в Пенсильвании.

Даткус тут же пустился в погоню за машиной, превысившей скорость. Через несколько секунд, приблизившись к нарушителю, он включил мигалку и сирену.

Казалось, «кадиллак» не замечает патрульного. Водитель продолжал наращивать скорость. Даткус заметил на машине нью-йоркский номер DPL-41. Он знал, что это дипломатический номер, но сомневался, чтобы дипломат мог ехать с такой скоростью. Он подумал, что машину угнали.

Нажав на педаль газа, патрульный Даткус выжал из своего «понтиака» все, на что тот был способен. Он пристроился к «кадиллаку» сбоку в надежде заставить водителя свернуть на обочину. Но человек за рулем рванул влево, чтобы отбросить преследователя на другую сторону дороги.

Даткусу пришлось снизить скорость, чтобы избежать трагического исхода. Пристроившись сзади, он схватил телефон и позвонил в Клинтон-Барракс с просьбой о помощи. Он сообщил, в каком направлении идет погоня, и передал, что нарушитель попытался врезаться в полицейскую машину. Затем Даткус решил еще раз обогнать «кадиллак», но его водитель снова сделал угрожающий маневр. Даткус решил не искушать судьбу и пристроился в хвост нарушителю.

Патрульный Уильям Хови стоял на проверке грузовых машин на той же 22-й трассе, когда в эфире раздался тревожный сигнал из Клинтона. Хови выскочил на середину дороги и посмотрел в восточную сторону, откуда, как ему сказали, должна появиться погоня. Через несколько секунд он заметил вдали черную машину, пушечным ядром летевшую по автостраде, и вторую, которая держалась вплотную за ней. Это были «кадиллак» и не отстававший от него полицейский лимузин.

Хови вскинул руки и отчаянно замахал в надежде остановить приближающуюся машину. Но водитель продолжал мчаться с той же скоростью. Он чуть не сбил с ног патрульного. Хови успел отскочить в сторону, увернувшись от машины. Когда она пролетела мимо, патрульный кинулся к своему автомобилю и присоединился к погоне.

Небольшой затор на дороге заставил первого преследователя, Даткуса, уменьшить скорость, но он не упускал из виду «кадиллак», который, не обращая внимания на другие машины, петлял между ними. Когда затор рассосался, Даткус приблизился к нарушителю, а Хови вырвался вперед и пытался прижать «кадиллак» к обочине, как уже дважды безуспешно пытался сделать Даткус. Водитель «кадиллака» снова прибегнул к тактике поворота на большой скорости и заставил Хови отлететь вбок.

Тем временем погоня стремительно приближалась к двухполосному мосту Филлипсбург-Истон через реку Делавар, за которой лежала Пенсильвания. Оба патрульных сообщили в штаб-квартиру о трудностях, с которыми столкнулись. Полиция на мосту получила приказ загородить проезд.

Дорожное полотно было перегорожено деревянным барьером. Когда «кадиллак» приблизился к барьеру, он впервые снизил скорость, чуть развернулся, ударил по барьеру под углом и проскочил мимо. Патрульные миновали груду обломков и снова пристроились за нарушителем, который, набрав скорость, теперь уже мчался по Пенсильвании.

Даткус наконец получил возможность вырваться вперед. Он оставил «кадиллак» за собой. Оказавшись впереди, он попытался остановить нарушителя. Но Хови, ехавший сзади, по рации предупредил его, что «кадиллак» старается врезаться ему в бампер, и сам прибавил скорость. А «кадиллак» все пытался ударить машину Даткуса сзади.

Внезапно раздался пронзительный скрип тормозов. Водитель «кадиллака», потерял контроль над машиной. Она пошла юзом, затем ее откинуло на обочину. В следующее мгновение «кадиллак», окруженный облаком пыли, летящей из-под вращающихся колес, потеряв управление, проломил деревянное ограждение, покатился по откосу и исчез из виду.

Патрульные остановились, выскочили из машин и побежали вниз по склону холма. «Кадиллак», колеса которого продолжали вращаться, перевернулся. От двигателя шел дымок, бак с бензином занялся огнем.

Хови побежал к своей машине, чтобы принести портативный огнетушитель. Вернувшись, он с удивлением увидел, что водитель «кадиллака», – на вид лет тридцати пяти – сорока, коренастый, с каштановыми волосами, – опираясь на локоть, лежал на животе в машине. В правой руке он держал автоматический пистолет, а левой вставлял в него обойму. В эту минуту появились еще две патрульные машины. Это прибыли полицейские Пенсильвании. Одним из них был капрал Джон Э. Удитис из Бетлехема.

Оказавшись старшим по званию на месте происшествия, Удитис приказал полицейским из Нью-Джерси, чтобы те отошли от машины. Хови и Даткус без промедления вскарабкались на холм.

– Этот парень рехнулся, – сказал Хови Удитису.

– Вот я и проверю, – ответил тот. – Парни, прикрывайте меня! – скомандовал он и, держа в руке пистолет, направился к перевернувшейся машине.

Соблюдая все меры предосторожности, он медленно приблизился к ней. Водитель курил сигарету, держа ее в левой руке. Правая была скрыта из виду. Огонь близ бензобака потух сам собой. Перегретый двигатель еще дымился, но опасности больше не представлял.

– Выньте правую руку… медленно… – сказал капрал Удитис.

Человек в машине, который, казалось, не пострадал в аварии, спокойно продолжал курить. Удитис еще раз приказал ему высвободить правую руку. Но человек продолжал попыхивать сигаретой, спокойно глядя на патрульного.

Повернувшись на долю секунды к патрульным, дожидавшимся на холме, Удитис крикнул:

– Принесите мне монтировку, я выбью окно!

И тут Удитис увидел, что в руке водителя появился пистолет. Через мгновение он был нацелен на патрульного.

Удитис оценил угрожающую ему опасность и спустил курок. Прозвучал выстрел. Человек в машине дернулся. Пуля попала ему в плечо. Несколько секунд казалось, что водитель еле терпит боль, но, похоже, он собрался с силами. Вдруг он поднес к виску пистолет и выстрелил. Патрульные спустились с откоса и помогли Удитису выломать заклинившую дверь.

Прибыла спешно вызванная «скорая помощь». Водителя положили на носилки, и «скорая» помчалась в ближайшую больницу в Истоне.

Полицейские, оставшиеся на месте происшествия, просмотрели бумаги, которые успели вынуть из карманов жертвы происшествия. К своему изумлению, они обнаружили, что человек, доставивший им столько хлопот, оказался дипломатом. Из документов явствовало, что это Карел Жижка, атташе чехословацкой миссии при ООН.

В машине полиция нашла не менее ста разбросанных патронов от револьвера 38-го калибра, 300 долларов и бутылку из-под русской водки.

Информация была незамедлительно сообщена в нью-йоркскую полицию, и ее представители отправились в здание чешской миссии на Мэдисон-авеню в Манхэттене, рядом с 83-й улицей, чтобы сообщить руководству миссии о происшествии с незадачливым дипломатом. Странно, несмотря на то, что время близилось к полудню, жалюзи на окнах миссии были опущены. Полицейских встретил в дверях высокий, изысканно одетый человек, представившийся Антонием Ненко, помощником руководства.

Выяснив, что Ненко знал Карела Жижку, полицейские сообщили, что с ним случилось и в какой он больнице.

– Большое спасибо, – выдавил Ненко, не в силах скрыть напряжения.

Полицейские удалились.

А тем временем в истонской больнице врачи боролись за жизнь Жижки. Пуля, выпущенная в висок, застряла в мозгу. Реанимационная бригада не отходила от пациента. Нейрохирургическую операцию предстояло сделать в больнице Святого Луки в Бетлехеме.

Операция длилась два с половиной часа. Врачи оценили состояние больного как критическое и дали понять, что у них мало надежд на то, что он выкарабкается.

Когда Жижку везли на каталке из операционной в палату, холл в приемной на нижнем этаже гудел возбужденными голосами. Говорили на языке, которого никто из персонала больницы не понимал. Беседовали доктор Зденек Писк, доктор Франтишек Телиша и Антоний Ненко – все они, получив сообщение о Жижке, тут же примчались в Бетлехем.

Нью-йоркская полиция проанализировала всю цепь эпизодов дикой гонки, которую устроил Жижка по дорогам Нью-Джерси и Пенсильвании. Примерно в половине восьмого утра на углу 86-й улицы и Первой авеню «кадиллак» Жижки врезался в «плимут» 1955 года. Повреждение было небольшое, но «кадиллак» не остановился. Владелец «плимута» успел записать номер «кадиллака» – DPL-41 – и сообщил его полиции. Номера с такими буквами предназначались для дипломатов, которых нельзя было штрафовать.

Через несколько минут патрульный Вильям Майерс из службы обеспечения порядка, получив сообщение по рации, заметил «кадиллак» на углу 92-й улицы и Йорк-авеню, где тот остановился на красный свет.

Майер подъехал ближе, но свет сменился на зеленый, и кадиллак рванулся вперед. Внезапно перед ним вывернулся «бьюик». Водитель «кадиллака» потерял контроль и врезался «бьюику» в бок.

Патрульный Майер выключил в машине рацию и подошел поговорить с Жижкой.

– Я спешу, – отрывисто бросил чех. – Направляюсь в аэропорт Айдлуайлд. Я дипломат. У меня дипломатическая неприкосновенность.

Майер понял, что дело дрянь. Он не мог ни задержать Жижку, ни оштрафовать его. Записав обстоятельства происшествия, он взмахом руки отпустил машину, а затем, в соответствии с правилами, передал сообщение, чтобы оно поскорее попало в чехословацкую миссию.

Потом машина нарушителя пролетела мимо патрульного Стенли Даткуса. Гонка завершилась падением машины с откоса и попыткой самоубийства.

Загадочная гонка и дальнейшие действия чешского дипломата поразили всех обитателей ООН. На третьем этаже быстро распространялись слухи, что суть дела кроется здесь, в Нью-Йорке.

Кто-то слышал, что в чехословацкой миссии на Мэдисон-авеню произошло убийство.

Слухи росли со скоростью лесного пожара. Чешскую делегацию буквально осаждали. Но на каждый вопрос следовали лишь вежливые улыбки и категорические отрицания. Во второй половине дня Милош Вейвода, советник чешской миссии, был вынужден спуститься в холл первого этажа чешской миссии и зачитать заявление:

«После сообщений о необъяснимом поведении господина Жижки, стрелявшего в полицейских штата, работники миссии и члены их семей преисполнились подозрений. Жены господина Жижки никто с утра не видел.

Когда она не ответила на телефонные звонки и на стук, пришлось взломать дверь квартиры. Госпожа Жижка была найдена мертвой в ванне. Квартира была в ужасном состоянии.

На столе найдена записка господина Жижки. Он объяснил, что убил свою жену и готовится совершить самоубийство.

По мнению всех, кто знал супругов, их семейная жизнь была спокойной и счастливой. Трагические события могут быть объяснены только внезапным умственным помешательством».

В семье, продолжил Вейвода, двое детей – восемнадцатилетняя дочь и пятнадцатилетний сын; оба живут в Чехословакии.

Вейвода оставался спокойным и невозмутимым, когда читал заявление и отвечал на вопросы.

– Да, – сказал он, – тело все еще в квартире.

Куда более эмоциональный рассказ все выслушали несколько позже, когда на место преступления явилась полиция. Говорила мисс Рита Майатт из Канады, которая жила в многоквартирном доме напротив миссии.

Мисс Майатт сказала, что рано утром ей не спалось. Примерно без двадцати пять она услышала женские вопли. Женщина вскрикнула не менее пяти раз.

– Видеть я ничего не видела, – рассказывала свидетельница, – но это было ужасно. Она кричала, словно ее убивают.

Незадолго до того, как Вейвода зачитал репортерам свое заявление, доктор Иржи Гаек, представитель Чехословакии в ООН, позвонил комиссару полиции Майклу Дж. Мэрфи в штаб-квартиру полиции на Сентер-стрит. Было половина шестого вечера, и Мэрфи собирался домой.

Доктор Гаек попытался быть кратким. Он просто сообщил об убийстве Веры Жижки, жены Карела Жижки, сорока лет от роду.

– Нет необходимости вести расследование, – сказал Гаек комиссару. – Мы владеем ситуацией. Тело будет отправлено в Прагу.

Мэрфи, как это ни странно, убежденный в том, что все убийства в Нью-Йорке должны расследоваться силами его департамента, вежливо уточнил кое-какие подробности. Ему была изложена их суть. Жертва, сообщил Гаек комиссару, найдена в своей квартире из трех с половиной комнат на третьем этаже здания чешской миссии. Похоже, женщина была забита до смерти. Был вызван врач – доктор Анна Чернышева из советской миссии при ООН. Она констатировала смерть жертвы.

– Тем не менее мы обязаны провести расследование, – твердо сказал Мэрфи.

Доктор Гаек продолжал настаивать на своем, говорил, что «пределы миссии нерушимы», что она пользуется дипломатической неприкосновенностью.

– Мы просим вас о любезности, – сказал Гаек комиссару.

Но Мэрфи, в жилах которого текла ирландская кровь, не собирался уступать. Наконец Гаек сдался и дал полиции и другим представителям власти разрешение убедиться в происшедшем.

Доктор Милтон Хелперн, главный медицинский эксперт города, получил позволение войти в миссию вскоре после шести вечера. Вместе с ним были заместитель окружного прокурора Джеральд Фогэрти, заместитель главного инспектора полиции Джордж Галлахэр и помощник главного инспектора Эдвард В. Байрнс. Они были единственными официальными лицами, допущенными в восьмиэтажное здание, где размещалась чешская миссия при ООН и которое теперь стало местом преступления.

Убийцей, по словам Гаека, был муж несчастной, Карел Жижка, который и сам сейчас находился при смерти. У врачей не оставалось надежд, что он сможет дожить до утра, однако они пытались поддерживать слабый огонек жизни, который еще теплился в нем.

Доктору Хелперну было позволено посмотреть на убитую. Она так и лежала на полу ванной. Лицо ее было искажено ужасом, голова разбита.

В ходе торопливого обследования доктор Хелперн выяснил, что череп жертвы расколот каким-то тяжелым предметом. Он заметил в левом виске пулевое отверстие и несколько ножевых ранений на груди.

Чехи сообщили полиции, что в квартире не найдено никакого оружия, но обратили внимание на испачканную кровью деревянную колотушку для отбивки мяса, предположив, что именно она и стала орудием убийства.

Осмотр квартиры выявил ужасающую картину. Комнаты были разгромлены, кухня и столовая залиты виски, джином, водкой. Повсюду валялись объедки. На кухонном столе лежало письмо, нацарапанное большими печатными английскими буквами: «Я, наверное, сошел с ума, поэтому прощайте, прощайте».

На лежащем рядом альбоме для марок было выведено: «Я забил до смерти жену, прощайте, прощайте».

Обратившись к советнику Вейводе, доктор Хелперн попросил разрешить перевезти тело в морг больницы Бельвью.

– Боюсь, вы не сможете этого сделать, – ответил Вейвода медэксперту. – Тут вы не имеете права применить закон. Здесь иностранная территория…

Спорить с Вейводой было невозможно. Здание чехословацкой миссии было коммунистическим островком в самом сердце Манхэттена. Теперь оно в полной мере заслуживало название дома тайн – тайн не только для соседей, но и для властей, которые, прибыв на место убийства, были не в силах его расследовать.

Когда представители закона и доктор Хелперн покинули помещение, на стеклянных дверях были опущены тяжелые портьеры.

– Вот ведь какая незадача, – сказал инспектор Галлахэр, когда его и его спутников окружили репортеры, толпившиеся на тротуаре (им не было позволено войти в здание миссии, за исключением тех минут, когда Вейвода зачитывал заявление). – Стоит вам переступить порог, и вы оказываетесь в Чехословакии…

Через час к дому прибыл катафалк из похоронного бюро «И. Вейл Сане». Трое работников миссии внесли в помещение брезентовые носилки. Спустя пятнадцать минут двери снова раскрылись, и троица вынесла покрытое одеялом тело госпожи Жижки. Оно было помещено в катафалк, который тут же уехал.

И в штаб-квартире полиции, и в офисе окружного прокурора Френка С. Хогена репортеры осаждали официальных лиц. В самом ли деле убийство не расследуется?

Каждый раз приходилось объяснять, что такое дипломатическая неприкосновенность.

Если Жижка в самом деле убийца, его действия не подлежат расследованию. Его даже нельзя арестовать. Он находится под дипломатической защитой. Он пользуется дипломатической неприкосновенностью как член делегации своей страны при ООН, что закреплено соглашением от 26 июня 1947 года между США и Организацией Объединенных Наций.

Оно включало четыре категории членов ООН: полномочные послы или министры; постоянные члены делегаций; лица, особо отмеченные в Хартии ООН; постоянные представители специализированных агентств и их сотрудники.

Этот закон защищал всех дипломатов, о которых шла речь в предыдущих главах, – тех занимавшихся шпионской деятельностью дипломатов, которым удалось уйти от преследования. И вот теперь дипломат из страны социалистического лагеря совершил убийство.

– Никакие действия со стороны полиции не планируются, – сообщил прессе инспектор Галла-хэр. – Не будет предъявлено никаких обвинений. Инцидент произошел на иностранной территории. Она не подлежит действию наших законов. Вскрытия не будет. Тело не будет отправлено в морг. Насколько нам известно, скорее всего, завтра тело будет отправлено самолетом в Прагу, где и состоятся похороны.

– Как вы думаете, кто все-таки убийца? – поинтересовался один из репортеров.

– Нам было сказано, что это ее муж, – ответил Галлахэр. – Мы слышали только мнение другой стороны. Больше мне сказать нечего.

На следующий день эпицентр внимания снова переместился в Бетлехем, где врачам каким-то чудом удалось на ночь продлить жизнь Карела Жижки. Но выиграть битву за его жизнь было невозможно. Жижка так и не пришел в сознание и скончался утром, в десять часов двадцать минут.

Трое чешских представителей, которые еще вчера прибыли в больницу Святого Луки и провели в ней всю ночь, занялись подготовкой перевоза тела в Нью-Йорк. Но доктор Клейтон Верли, патологоанатом округа Лехи, заявил, что тело не будет отправлено, пока не состоится вскрытие.

Доктор Телича, первый секретарь посольства Чехословакии в Вашингтоне, и второй секретарь, доктор Писк, а также Ненко, третий секретарь чешской миссии в Нью-Йорке, выразили решительный протест против вскрытия.

– Таков порядок, господа, – твердо сказал доктор Верли. (Он уже обсудил ситуацию с окружным прокурором и государственным департаментом в Вашингтоне.) – Я получил консультацию, господа, – продолжал доктор Верли. – Дипломатическая неприкосновенность кончается со смертью данного лица. Установление причины смерти является совершенно законным и необходимым действием.

Затем доктор Верли приступил к вскрытию, по завершении которого дал заключение: самоубийство.

Тело Жижки было передано чехам. С небольшим опозданием прибыл катафалк, на котором тело перевезли в Нью-Йорк. Это произошло во второй половине дня, когда в аэропорту Айдлуайлд тело госпожи Жижки поднимали на борт авиалайнера «Эр-Франс», следовавшего в Прагу. Примерно через два часа гроб с телом Жижки тоже был доставлен в аэропорт, откуда его отправили домой на другом трансатлантическом авиалайнере «Эр-Франс».

Чешская миссия больше не возвращалась к делу Карела Жижки и его жены Веры.

Газеты Нью-Йорка и всей страны опубликовали редакционные комментарии в адрес чешской делегации, которая, как и все страны из-за «железного занавеса», постоянно злоупотребляет статусом дипломатической неприкосновенности.

В ООН многие недоуменно пожимали плечами.

Почему чехи упорно сопротивлялись проведению объективного расследования?

Был ли Жижка агентом красных?

Мы неоднократно убеждались в том, что за границей ликвидируют своих агентов, заподозренных в предательстве. Такие убийства часто предстают в виде самоубийств или несчастных случаев.

Что на самом деле случилось с Жижкой?

Можно ли предположить, что Жижке было приказано убить свою жену, которую он так любил, если верить словам Милоша Вейводы? А может быть, его жена совершила какое-то предательское действие и ее решили устранить?

Не здесь ли кроется причина того, что Жижка впал в неистовство, ибо вынужден был убить женщину, которую любил?

Или он просто потерял над собой контроль во время семейной ссоры, в припадке ярости убил жену и, мучаясь угрызениями совести, покончил с собой?

Кто может ответить на эти вопросы? Кто знает ответы? Чешская делегация в ООН прикрыла эту трагедию плотной завесой тайны. Может быть, она подчинялась приказам советской миссии? Так или иначе ни один факт не просочился наружу.

Закон о дипломатической неприкосновенности сослужил отличную службу чехам, сведя на нет все усилия полиции.

Не стоит говорить о том, что закон этот не подвергся изменениям. И в Нью-Йорке, и в любом месте Соединенных Штатов совершить убийство дипломату столь же легко, как и заниматься шпионажем. Убийца, как и шпион, чувствует себя защищенным – наказание ему не угрожает.

Успокаивает лишь одно: убийство, совершенное членом миссии при ООН, было первым и до сих пор остается единственным случаем такого рода.

Но если новый день принес бы нам известие о новом убийстве в ООН, то расследование, скорее всего, завершилось бы точно таким же образом.