|
||||
|
|
«КАНОНЫ», «АПОКРИФЫ» и «ФАЛЬШИВКИ» (или в какое время отправили в западные округа «Директиву № 1»; как в различных округах приводили войска в боевую готовность; о «красных пакетах»)«Канон (греч. *правило, норма») — церковное установление апостолов, Вселенских и некоторых поместных соборов и Отцов Церкви, касающиеся церковного устройства и правил… Каноны являются своего рода канонической интерпретацией догматов в определенный момент исторического бытия Церкви. Они действительно являются образцом, правилом, формой жизни церковного общества…» «Апокрифы (от др. — греч. «скрытый, сокровенный») — произведения позднеиудейской и раннехристианской литературы, не вошедшие в библейский канон…» В переложении на светский язык «канон» — это все, что твердо установлено и стало «общепринятым». «Апокриф» же — это информация или знание, существующее до или вне установления «общепринятых» канонов и догм. Часть I «КАНОНЫ», «АПОКРИФЫ» и ФАЛЬШИВКИ В конце 1960-х годов в военно-исторической науке был заложен и зафиксирован один канон — «Директива № 1 от 21.06.41 г.». Опубликованный ее текст стал «каноническим» и используется в военно-исторической литературе скоро полвека. Данная «Директива № 1» была запущена в оборот самим маршалом Г.К. Жуковым, и этим текстом Жуков пытался подтвердить свой рассказ о том, что именно так и приводили в боевую готовность войска в западных округах — исключительно в ночь на 22 июня. Соответственно, до этого никаких мероприятий по повышению боеготовности в этих округах не проводилось вовсе, и только благодаря настойчивости генерала Жукова и маршала Тимошенко они смогли убедить упирающегося и боящегося Гитлера и «провокаций» Сталина и привели, наконец, в боевую готовность части западных округов. Но из-за того, что приведение в боевую готовность состоялось так поздно, фактически за какие-то пару часов до нападения Германии на СССР, оно, конечно же, запоздало, и развертывание частей тоже запоздало. И, соответственно, поражения Красной армии на начальном этапе войны, как и разгром войск на границе в первые дни, и разгром остатков дивизий в «спящих» казармах в том же Бресте, произошли исключительно по прямой вине тирана Сталина… Для подтверждения этой легенды Г.К. Жуков и запустил в оборот этот текст «Директивы от 21.06.41 года» («№ 1» ей присвоили уже другие умельцы-историки):
При чтении такой «Директивы» у любого человека сложится однозначное мнение, что именно так и приводится в боевую готовность Советская армия — таким «несуразным», «странным» и «противоречивым» набором слов и понятий. При этом данный текст «до запятой» совпадает с текстом, что был передан приказом в ЗапОВО после получения «Директивы» в ночь на 22 июня. И именно этот текст представлен в сборнике документов Яковлева-Сахарова. Т. е. командование округа было не настолько умно, чтобы выдать приказ по округу в соответствии со своими условиями, а, возможно, просто отделалось формальным дублированием важнейшего приказа из Москвы. Но любому историку всегда хотелось знать — а сохранился ли тот самый черновик, который писали в кабинете Сталина вечером 21 июня, на котором лично Сталин делал пометки, и что в нем на самом деле написано? Ведь при всех зачеркиваниях и пометках в округа должна была пойти некая бумага, дословно повторяющая рукописный вариант. Но насколько черновик отличается от показанного в мемуарах Жукова, ставшего каноническим текста «Директивы № 1»? Что было зачеркнуто в черновике, что «осталось за кадром»? Для исследователя «22 июня» найти «черновик Директивы № 1» — практически то же самое, что для историка Древней Руси — найти грамоту с приглашением Рюрика в Новгород. В предыдущих главах была предпринята попытка показать, что «Директива № 1», согласно которой войска на границе якобы приводились в боевую готовность только в ночь на 22 июня и которая якобы «запоздала», на самом деле никакую «особенную» боевую готовность не объявляет. Эта «Директива № 1» является всего лишь последним этапом, условно говоря, в череде мероприятий по повышению боевой готовности войск западных округов последней недели перед 22 июня. Она сообщает и подтверждает командованию западных округов более-менее точную дату нападения — «22–23 июня 1941 года возможно внезапное нападение немцев…». Предписывает «войскам… округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников» и требует «все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно…». При этом указание это не совсем ясное: какие конкретно войска следует привести в боевую готовность, в какую степень боевой готовности их надо привести? То ли все, что есть в округах, то ли отдельные какие-то части, то ли оставшиеся некие части… Ведь в преамбуле приказа уже стоит фраза, прямо противоречащая приказной части: «Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников…» Т. е. вроде бы и так войска этих округов уже должны «быть в полной боевой готовности:» к «22–23 июня», а тут в приказной части дается еще раз команда «привести в боевую готовность» «все части»? То ли «масло масленое», то ли чего-то не хватает в тексте этого пункта приказной части. А может, командиры на местах и так должны были прекрасно понимать, что сообщается данной Директивой… Обращает на себя внимание еще и постоянно повторяющаяся во всех изданиях данной Директивы запятая после фразы «быть в полной боевой готовности». Она есть и в «Жуковском» варианте, и в «Павловском», но из-за нее все предложение звучит как-то не по-русски. Понятнее для военных (да и для любого грамотного человека) звучало бы «войскам… округов быть в полной боевой готовность встретить возможный внезапный удар немцев». Без всяких лишних запятых. Таким образом, войскам ставится вроде бы вполне понятная задача — «быть в готовности встретить нападение». В мемуарах маршала Баграмяна этой запятой вообще нет, но в его изложении эта «Директива» выглядит еще более путаной. Маршал И.Х. Баграмян не приводит полностью текст варианта «Директивы № 1» по Киевскому округу, хотя она и проходила через него как начальника оперативного отдела штаба округа. Впрочем, никто из генералов и маршалов в своих мемуарах не приводит этот текст целиком — ни московский вариант, ни окружные версии. Только Жуков это сделал в 1969 году, и после этого она и стала «догмой», «каноном». Но благодаря пытливому уму неугомонных «искателей артефактов», роющихся в различных архивах вплоть до Центрального Архива Министерства обороны (ЦАМО), в декабре 2009 года в Интернете был выложен некий «документ». Это неизвестный ранее и никогда не публиковавшийся ни в каких сборниках черновой вариант той самой «Директивы № 1 от 21 июня 1941 года»! По уверению человека, выложившего данный текст на форуме, уже упоминавшегося выше «Сергея ст.», этот текст переписан им от руки со всеми пометками и зачеркиваниями с оригинала, написанного самим Г.К.Жуковым. Впервые данный текст появился в конце декабря 2009 года на форуме: http://militera.horda.ru/?1 -3–40-000011QQ-000–0-0–1263198197
Рукопись, автограф ЦАМО, ф. 48а, on. 3408, д. 3, л.л. 257–259
(Полужирным выделены слова и фразы, вставленные вместо вычеркнутых в черновике; Скобками выделены слова и фразы, вставленные вместо вычеркнутых в черновике.) Здесь есть те самые номера, которые появляются у документа при отправке приказа в соответствующий округ. Для ЛВО — № 19 942; для ЗапОВО — № 19 943; для КОВО — № 19 944; для ОдВО — № 19 945; для ПрибОВО — № 19 946. Другой вариант выложен Д.Н. Егоровым (автор книги «Июнь 1941. Разгром Западного фронта») на другом форуме: http://russiainwar.forum24.ru/Pl-6–0-00000042–000-0–0-1268913055. Он несколько отличается от первого, хотя вроде бы скопирован с него. Есть и другие варианты в Интернете, и в них вообще нет вычеркиваний (возможно, потому, что при копировании эти вычеркивания и прочие выделения могут и исчезать). В черновике-оригинале пресловутой «запятой» в тексте фразы «быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев» нет, благодаря чему текст становится более «читабельным», грамотным и понятным — войскам выставляется вполне нормальное требование быть в готовности встретить возможный удар немцев. В обоих вариантах (а второй, по словам Д.Н. Егорова — его копия первого, с «Милитеры») есть некая странность. В примечании указано, что машинистка Грибкова отпечатала две копии данной Директивы, один для наркомата ВМФ, что вполне понятно и оговаривается в начале директивы, а другой — для некоего Покровского. Получается, что один из замов Жукова, видимо ожидавший его в приемной Сталина, отправился с черновиком директивы в Генштаб, чтобы отправить ее в округа, и уже там, перед зашифровкой и отправкой в западные округа, было сделано две копии. Одна для наркома ВМФ Кузнецова, а другая для Покровского: «Я.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00:30 минут 22 июня 1941 года» (стр. 244 «Воспоминания и размышления», 1969 г.). По идее, в архивах МО должен храниться как рукописный черновик из кабинета Сталина, так и директива из шифроблокнота, что ушла в округа (во все округа передавали один и тот же текст, под своим номером для каждого округа). Должны были сохраниться и принятые в округах тексты Директив. Все эти Директивы должны быть идентичны оригиналу-черновику (за исключением зачеркнутых обрывков слов или фраз в оригинале) и соответствовать тому каноническому тексту, что приводится в книге Жукова. Но в округах должны были не примитивно дублировать текст московской директивы, как это показано «яковлевцами» по ЗапОВО, а передать в армии нечто другое — в соответствии с местными условиями. Представленный в Интернете «апокриф» имеет только одно существенное отличие от Жуковского «канона». В «апокрифе» в пункте № 1 стоит фраза «Нападение немцев может начаться с провока Однако есть в черновике детали, на первый взгляд, и особенно для штатского (даже историка), не кажущиеся важными. Это именно вычеркнутые слова и фразы, то, что «осталось за кадром». Согласно утверждениям Г.К. Жукова, приведение в боевую готовность войск западных округов состоялось исключительно по «Директиве № 1» от 21 июня 1941 года, которую он и приводит. Однако если понимать, что данная Директива всего лишь последний этап в череде мероприятий по приведению войск западных округов в боевую готовность (после Директив НКО и ГШ от 10–12 июня и телеграммы ГШ от 18 июня), то, например, такая фраза в черновике как: «в) Все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано», напрямую показывает связь данного приказа Наркомата обороны (так правильно называется «Директива № 1») с Директивами от 10–12 июня, в которых как раз 10 июня и приказывается тому же генералу Павлову: «1. Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стр. корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них планом прикрытия (директива НКО за № 503859/сс/ов)». Для Киевского округа этот пункт Директивы от 12 июня выглядит иначе, в нем приказывается переводить в новые лагеря все «глубинные» (не только стрелковые) дивизии и корпуса, и дается указание для конкретных корпусов округа — каким образом им осуществлять эти перемещения «в новые лагеря согласно прилагаемой карты». И для ЗапОВО и для КОВО установлен срок окончания выдвижения — к 1 июля (замначальника оперативного отдела ЗапОВО показал, что срок вывода для некоторых частей определялся как «21–23 июня»): «…№ 549 Директива Наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной армии Военному совету КОВО То, что в черновике «Директивы № 1» фразу о «лагерях» зачеркнули (в других вариантах «оригиналов» она вовсе не зачеркнута), на самом деле ничего не значит. Приказ Наркомата обороны 21 июня писался Жуковым в присутствии Сталина для командования западных округов и именно в соответствии с предыдущими приказами о выводе войск в лагеря, «в районы, предусмотренные для них планом прикрытия», или «согласно прилагаемой карты». И «Директива № 1» требовала привести в боевую готовность именно войска, находящиеся в лагерях! Собственно, это и были стрелковые дивизии и корпуса второго эшелона, выведенные в лагеря Директивой от 10–12 июня, и все приграничные дивизии округов, выведенные в свои районы обороны «особым» приказом ГШ от 18 июня! Т. е. 10–15 июня фактически запускались в действие планы прикрытия госграницы западных округов, а 21 июня была дана команда на приведение войск этих округов в полную боевую готовность и подъем их по тревоге. Второй эшелон также составляли механизированные корпуса, которые должны были встречать врага контрударами после того, как противник будет ослаблен, пробиваясь через стрелковые части (пехоту) первого эшелона. При этом в Директивах от 10–12 июня, поступивших в округа 14–15 июня, были указаны ограничения для приграничных дивизий, и эти пункты и для КОВО и для ЗапОВО совершенно одинаковы: «2. Приграничные дивизии оставить на месте, имея вывод их на границу в назначенные им районы, в случае необходимости будет произведен по особому моему приказу». Но, например, в ПриОВО, которому, возможно, тоже ставилась задача для глубинных дивизий «перевести ближе к госгранице в новые лагеря, согласно прилагаемой карты», уже 14 июня давали приказы для отдельных стрелковых дивизий, и в этих приказах комдивам ставилась задача провести рекогносцировку местности нового участка будущей обороны. Точная дата будущего нападения еще не была известна, и дивизии ставилась задача «сосредоточение… закончить полностью к исходу 23.06.»: «Директива командующего ПрибОВО…
Приказываю: 1. 23 сд вывести и расположить на стоянку в лесах юго-восточнее и южнее КАУНАС. Точно районы для полков обрекогносцировать и определить в течение 14 и 15.06; 2. вывести все части дивизии и взять с собой все запасы, распитанные на первый мобилизационный эшелон; 3. на зимних квартирах оставитъминимальное количество людей, необходимых для отмобилизования 2 эшелона дивизии и окараулирования складов с имуществом оставленного для этого 2 мобилизационного эшелона; 4 выступить в ночь с 16 на 17.06 и перейти в новый район только ночными переходами. Сосредоточение дивизии закончить полностью к исходу 23.06. 5. днем располагаться на привалах, тщательно маскируя части и обозы, в лесах; 6. план перехода дивизии в новый район и заявку на необходимый автотранспорт представить мне к 12:00 16.06.1941.
(ЦАМО, ф. 140, on. 13 000, д. 4, л. 5.) Согласно Директивам от 10–12 июня и приказу ГШ от 18 июня, все войска западных округов к 24.00 21 июня уже должны были прибыть в новые лагеря. Но фразу о «лагерях» из текста «Директивы № 1» вычеркнули, имея, таким образом, намерение привести в боевую готовность именно все части западных округов! И стрелковые дивизии первого и второго эшелонов, находящиеся в «лагерях», и механизированные корпуса, стоящие на приличном расстоянии от границы и числящиеся во втором эшелоне или в резерве округов, у которых, в принципе, должно было быть время и на приведение в боевую готовность, и на отправку на рубежи обороны даже после нападения Германии. Эти корпуса были далеко от границы, и времени у них на подъем по тревоге даже днем 22 июня было достаточно. Таким образом, «Директива № 1» от 21 июня 1941 года действительно ставит задачу привести в боевую готовность «полная» все части западных округов, но в несколько другом смысле, чем это нам преподносили сначала Жуков, а потом и историки, что в погонах, что без. Но ведь до сих пор практически все историки, что «официоз», что «резуны», преподносят нам именно Жуковскую версию событий, полностью исключая Директивы от 10–12-18 июня о приведении в боевую готовность «повышенная» из описания последних предвоенных дней и повторяя вслед за «маршалами Победы» байку о том, что Сталин не дал им заранее привести в боевую готовность войска на границе. Все эти споры можно будет прекратить, если приведенный выше черновик-оригинал («апокриф») докажет свою подлинность. Данная Директива изначально четко и ясно говорила и подразумевала следующее: «Все части расположенные в лагерях привести в боевую готовность», т. е. поднимать по тревоге в связи с угрозой нападения «22–23 июня». И даже если в дальнейшем слова «расположенные в лагерях» и были вычеркнуты, чтобы усилить значение данного приказа Наркомата обороны, все равно все становится на свои места! И всем старшим командирам в западных округах должно было быть вполне понятно, о каких войсках идет речь, кого требуется «приводить в боевую готовность» — если, конечно, они уже выполнили Директивы от 10–12-18 июня. Наверняка в телеграмме-шифровке ГШ (Г.К. Жукова) «от 18 июня» ставится задача уже всем войскам западных округов, что имели (согласно Директив от 10–12 июня) дату окончания сосредоточения от 2 3 июня до 1 июля, закончить движение к полуночи 21 июня. И именно потому эта телеграмма ГШ от 18 июня скрывается всячески даже в наши дни МО РФ, что в ней наверняка не только ставится задача отводить от границы приграничные дивизии, но и фактически сообщается точная дата начала войны! Эта дата и срок окончания выдвижения от границы на рубежи обороны (к 24.00 21.06) сообщается и приграничным дивизиям, и всем находящимся в движении дивизиям, идущим из глубины округов. Посмотрите еще раз, что показал командир приграничной, 72-й горнострелковой дивизии КОВО П.И. Абрамидзе о шифровке ГШ от 18 июня, какая ему была поставлена задача и в какие сроки он ее должен был исполнить:
(Примечание. В армии не всегда используют слова «привести в полную боевую готовность», особенно в те годы, когда «в пехоте» было всего две степени боевой готовности — «постоянная» и «полная». Первая, по сути — «мирная», которую никто боевой готовностью не считал, и «военная» — настоящая. Достаточно было указать в приказе — «привести часть в боевую готовность», и командир вполне понимал, что от него требуется…) Сначала директивами от 10–12 июня, а потом приказом от 18 июня эти задачи командованию округов и ставились — привести войска в боевую готовность и вывести их в полевые лагеря согласно Планов прикрытия или «прилагаемых карт». И им же ставилась задача закончить выдвижение в новые лагеря к полуночи 21 июня! И приказ Наркомата обороны от 21 июня («Директива № 1»), имея в приказной части фразу «все части привести в боевую готовность», требует от командования округов самого простого — дать команду для частей, которые уже должны находиться в лагерях после 15–18 июня и которые уже должны быть в повышенной боевой готовности, поднять эти войска по тревоге! Времени для этих войск на приведение их в полную боевую готовность нужно немного — буквально считанные минуты и часы. Вот почему вызывает удивление приказ Павлова по Западному округу. Получается, что Павлов просто сдублировал «Директиву № 1», тогда как от него требовалось дать одну короткую команду — поднять находящиеся в лагерях войска по тревоге? В крайнем случае, помимо короткого приказа командующий округом мог расписать в приказе по округу нечто, соответствующее условиям своего округа. Но что мог поднимать Павлов по тревоге, если у него практически все войска были разбросаны, кто по учебным центрам, кто по работам, кто по зимним квартирам? Но даже те, кто находился в полевых лагерях, такого приказа от Павлова своевременно не получили, как не все получили такие приказы в КОВО. Помните ли вы в воспоминаниях Баграмяна хоть какое-то упоминание о приказе-шифровке ГШ от 18 июня для приграничных дивизий, есть ли у него хоть слово о том, что за приказ войскам, «находящимся в лагерях», они отдали войскам округа под утро 22 июня? Нет ничего подобного. А ведь «Директива № 1» после получения в Киеве «приказа Наркомата» по КОВО тоже должна была быть, и она наверняка существует! Получается, что в округах, особенно в Белоруссии, вместо своего приказа примитивно дублировали «Директиву № 1», порождая нечто вообще несуразное — войска-то в большинстве своем находились либо на марше, либо на зимних квартирах. При этом саму «Директиву № 1» в том же КОВО умудрились получать и расшифровывать с 00.30 почти до 2.30 часов ночи, так, что в частях ее получали уже под обстрелом. И многие командиры, получая ее, были в шоке — им предстояло действовать по принципу «хватай мешки, вокзал уходит». Но ведь эта директива предназначалась не комдиву или комкору, и даже не командарму, а именно Командующему округом, который и должен был на ее основе издать приказ для армий и корпусов округа — короткий приказ-команду. Помните, как адмирал Кузнецов описал состояние Сталина, когда вроде бы четко запущенный им и Тимошенко с Жуковым механизм приведения в боевую готовность, дал не просто сбой, а привел к катастрофе?
«Сигнал боевой тревоги», этот самый приказ Наркомата обороны командованию и военным советам западных округов — это и есть та самая «Директива № 1», что была составлена в присутствии Сталина вечером 21 июня и поступила в округа для войск, находящихся в полевых лагерях согласно планов прикрытия, сразу после полуночи 22 июня. Командованию западных округов только и оставалось, что выдать свой приказ по округу и короткий приказ-команду в каждую армию, корпус и дивизию. Подъем по тревоге и приведение в полную боевую готовность войск, находящихся в лагерях в состоянии повышенной боевой готовности, в этом случае потребовали бы немного времени, и для этого и нужен был дежурный по роте, что дурным голосом заорал бы в спящем палаточном городке: «Рота подъем!!!» В КОВО, например, для резервных корпусов и дивизий все-таки отдали такие приказы — наподобие вот этого «Боевого распоряжения» командирам 24 мехкорпуса и 45-й танковой дивизии КОВО:
(ЦАМО, ф. 229, оп. 164, д. 50, л. 3 Подлинник. ВИЖ 1989 г., № 6, с. 31) Простой и короткий приказ по округу для конкретной дивизии и корпуса. Правда, рожден он уже утром или даже днем 22 июня для конкретных частей, находящихся в резерве округа, а не для частей первого эшелона, находящихся в лагерях. Для частей резерва это было более-менее приемлемо — они и должны были вступить в бой только после того, как станет ясна общая картина, нанося контрудары по прорвавшемуся врагу. Правда, тот же комкор 9 резерва КОВО (согласно Плану прикрытия) генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский подобного приказа из штаба округа не получал и в своих воспоминаниях о подобном приказе для своего корпуса ничего не пишет. А ведь 24-й мехкорпус по сравнению с 9-м мк Рокоссовского был урезанным и заметно менее боеспособным: 222 танка, 16 бронемашин, артиллерии и минометов вообще нет. Тогда как в корпусе Рокоссовского были 298 танков, 73 бронемашины, 101 орудие и 118 минометов. При этом 24-й мк подняли приказом по округу, а в 9-й позвонил оперативный из штаба 5-й армии, и сам Рокоссовский вполне однозначно высказался по этому поводу… Но это именно простой и короткий приказ, а не дублирование московской директивы для корпусов (как Кирпонос доводил саму «Директиву № 1» до войск первых эшелонов — отдельный разговор). (Примечание. Войска западных округов должны были находиться в «лагерях» в повышенной боевой готовности. Им действительно понадобились бы считанные часы после получения команды из Москвы для того, чтобы подняться по тревоге и начать выдвижение навстречу врагу. Примерно так же проводилось, например, приведение в боевую готовность тех частей Красной армии, что в сентябре 1939 года выступили в «польский поход» для взятия под контроль Западной Белоруссии и Западной Украины. В сентябре 1939 года все сработало как надо, но 22 июня так, как планировалось, не произошло в западных округах. Выдвижение и сосредоточение войск западных округов на рубежах обороны к 24.00 21 июня 1941 года было сорвано или не выполнено командованием округов, а потом и с доведением до частей «Директивы № 1» произошел «сбой»…) Вычеркнутый из черновика «Директивы № 1» пункт «г) В случае каких либо провокаций со стороны немцев, или их союзников ни на какие провокации не поддаваться, приняв все меры к немедленному урегулированию недоразумений мирным путем» самым тесным образом перекликается с общей установкой тех дней «не поддаваться на провокации», чтобы на Западе никто не смог выставить СССР агрессором в глазах «мировой демократической общественности». Задачей Сталина было предотвратить войну любым способом, отрабатывались все дипломатические ухищрения, чтобы не дать боестолкновениям на границе, которые еще можно было перевести в разряд «мелких провокаций» отдельных немецких «генералов, забывших свой долг», разрастись в Большую Войну. Но при этом Сталин сделал все от него зависящее в последние дни перед 22 июня, чтобы Красная армия заранее была приведена в боевую готовность и могла в случае «провокаций» дать достойный отпор врагу. И сам текст «Директивы № 1» составлен с учетом того, что может все еще получится остановить Большую Войну. А вот то, что данный пункт «г)» был вычеркнут из приказной части, говорит, с одной стороны, о том, что в преамбуле и так есть эта информация, а с другой — и о том, что ни о каком «урегулировании» вечером 21 июня сам Сталин на самом деле уже не думал. И все его дальнейшие действия до 12.00 22 июня, когда по радио официально выступил нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов, говорят только о том, что это были дипломатические игры для того самого «мирового общественного мнения». Также в пункте «а)» приказной части вычеркнуты слова, требующие занимать «и полевые сооружения вдаль» государственной границы. Связано это с тем, что занятие полевых сооружений вдоль границы (тем более в зоне т. н. «предполья») однозначно может быть расценено противником как подготовка к нападению. Именно поэтому еще 10–11 июня Жуков слал телеграммы в КОВО Кирпоносу с запретом занимать предполья, и в ПрибОВО 20 июня напоминали командирам запрет занимать полевые сооружения. Но при этом от войск требовали быть в готовности эти сооружения занять по первой же команде! 20 июня во исполнение Директивы ГШ о работах в предполье (о ней упоминают в ответах на вопросы Покровского генералы после ВОВ) генерал-майор П.П. Собенников направил командирам 10-го и 11-го стрелковых корпусов следующее распоряжение:
(ЦАМО, Ф. 344, оп. 5564, д.10, л. 36. Подлинник. ВИЖ 1989. № 5. С. 46) Также стоит еще раз прочитать, что требовал от Павлова 1-й пункт Директивы от 10 июня: «1. Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стр. корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них планом прикрытия (директива НКО за № 503859/сс/ов).» Данной директивой выводили дивизии не на сами рубежи обороны, а в лагеря, в районы предусмотренные Планом прикрытия. Т. е. запрещалось занимать сами рубежи обороны даже в этих районах, достаточно удаленных от границы, войска требовалось держать в лагерях с соблюдением мер маскировки и вычеркнутые в «п. в)» слова о «лагерях» как раз и подразумевают эти самые лагеря. А командир 72-й приграничной дивизии генерал Абрамидзе сообщает, что было ему доведено в том самом приказе ГШ «от 18 июня»:
Точно в указанный срок я по телеграфу доложил о выполнении приказа. При докладе присутствовал командующий 26-й армией генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко, которому поручалась проверка исполнения. Трудно сказать, по каким соображениям не разрешалось занятие оборонительных позиций, но этим воспользовался противник в начале боевых действий. Остальные части и специальные подразделения соединения приступили к выходу на прикрытие госграницы с получением сигнала на вскрытие пакета с мобилизационным планом. 11 июня 1953 года». (Военно-исторический журнал, № 5,1989 г., с. 27). Генерал Абрамидзе сообщает достаточно точный текст Приказа ГШ от 18 июня для его дивизии. В этом приказе дается не только команда привести в боевую готовность приграничные дивизии (и к 24.00 21 июня доложить о выполнении), но и установка «ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу». Такая установка была на тот момент вполне разумной для приграничной части в те дни, в сторону которой могли случиться как одиночные выстрелы со стороны границы, так и обстрелы ружейно-пулеметным огнем. Таким образом, указания «не поддаваться на провокации» до 22 июня действовали в полном объеме и были вполне разумны (можно подумать, что в наши дни для приграничных частей ставится задача в случае обстрелов и «провокаций» срочно начинать «мировую войну» и «гнать врага до Берлина» или Нью-Йорка). Также генерал был удивлен тем, что части дивизии, расположенные непосредственно у самой границы, отводили «на рубеж подготовленных позиций», но при этом им «не разрешалось занятие оборонительных позиций». Это требование связано именно с тем, что занятие рубежей обороны в непосредственной близости от границы также могло дать повод Гитлеру заявить о «военных приготовлениях СССР». Ведь в эти дни руководству СССР еще в принципе не было ясно, один ли нападет Гитлер, или у него будут союзники — например, та же Япония, или… Англия. (Сегодня может вызвать недоверие то, что «воюющая» тогда с Германией Англия могла оказаться ее союзницей, но тогда это вполне допускалось в Кремле — об этом более подробно пишет историк А. Мартиросян.) Тем более что уже с 2.00 ночи 22 июня на границе имели место не только обстрелы наших пограничников из стрелкового оружия с немецкой стороны, но и попытки прорыва немецких подразделений в районе «Белостокского выступа» на участке 86 погранотряда, которым командовал майор погранвойск Г.К Здорнов: «В два часа ночи с минутами 22 июня через офицера штаба 5-й комендатуры я получил донесение капитана Янчука о боевом столкновении наших пограничных нарядов с войсковой группой (до взвода) немецких армейских войск, которые нарушили границу на участке 6 и 7-й застав 2-й комендатуры в местечке Липске. Спустя минут 30 поступило новое донесение о столкновении наших нарядов на участке 11-й заставы 3-й комендатуры у полотна железной дороги Сувалки-Августов. Оценив эти происшествия как попытку фашистов захватить языка и возможность более крупной провокации, я приказал усилить наряды. Примерно в 3 часа 40 минут кместу моего ожидания подъехали трилегковые автомашины с генералами Соколовым[12] и Богдановым и командиром 87 погранотряда. Тут же на месте я стал докладывать обстановку. Примерно через 5 минут, находясь у автомашин, мы услышали гул самолетов, а затем увидели большую группу самолетов, приближающихся со стороны Восточной Пруссии к нашей территории…» («Военно-исторический архив», № 2, - М. 2002 г.) Абрамидзе ставится задача отвести дивизию «на рубеж подготовленных позиций». Но рубеж этот мог быть оговорен только заранее, в «Плане прикрытия госграницы», и никак иначе. Приграничные полки этой дивизии отводились на рубежи обороны согласно Плана прикрытия, и приказ ГШ от 18 июня требовал от командования западных округов именно этого. Также Абрамидзе об исполнении «шифровки ГШ» докладывает не своим непосредственным начальникам — командиру корпуса и командующему армией, а напрямую в Генштаб, и командующий армией генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко «всего лишь» присутствует при этом докладе комдива. Так делается в одном случае — если данный приказ ГШ был изначально адресован командиру конкретной части. В этом случае командир о выполнении поставленной задачи докладывает именно в ГШ (а не в округ) напрямую, пусть и в присутствии своего старшего начальника. Итак, можно сделать вывод-предположение, что же могло быть в том самом «приказе ГШ от 18 июня»: Приказ ГШ «от 18 июня» приводил в боевую готовность приграничные дивизии, требовал закончить передислокацию приграничных дивизий к 24.00 21 июня, сообщая, таким образом, точную дату нападения — 22 июня. Также этим приказом от 18–19 июня приграничным частям напоминали о запрете занимать позиции непосредственно на границе. И кроме того, командир приграничной дивизии обязан был докладывать об исполнении непосредственно в Генштаб. При этом в штаб округа шел точно такой же приказ ГШ, «2-й экз.». Всего приграничных дивизий было около 40, и столько же комдивов должны были лично докладывать в присутствии своих старших начальников, командующих армиями, в Генштаб. Это говорит о большой важности и серьезности данного приказа и о том, что Москва требовала подтверждения ради уверенности в том, что приказ понят правильно, дошел до каждой приграничной дивизии и выполнен. Теперь вернемся к интересной детали — к вопросу о том, кому была адресована вторая «копия» приказа Наркомата обороны от 21 июня 1941 года, кто такой этот Покровский[13], которого в кабинете Сталина в тот вечер вообще-то не было, и почему именно ему передавался один экземпляр «Директивы № 1». Черновик приказа писался в кабинете Сталина. При этом кроме Г.К. Жукова и С.К. Тимошенко присутствовал также С.М. Буденный, и этот документ исправлялся и редактировался, по некоторым сведениям, при активном участии именно маршала Буденного. После этого черновик «срочно» отправляют в шифровальный отдел Генштаба, там отдают машинистке, чтобы она отпечатала копию для наркома ВМФ, и попутно делают копию для… именно С.М. Буденного! Забирает эту копию заместитель Семена Михайловича генерал-адъютант А.П. Покровский, о чем и делается отметка (Покровский должен был еще и расписаться в получении отпечатанной для него копии). Но зачем Буденному и тем более Покровскому копия данного приказа Наркомата обороны? На самом деле логика в этом есть — Буденный еще утром 21 июня был назначен руководителем группы т. н. Резервных армий, а Покровский стал начальником штаба этой группы. И штабу Резервных армий такой приказ нужен, хотя формально этот приказ и адресован, прежде всего, командованию и военным советам приграничных округов, плюс копия для наркома ВМФ. Но самое интересное то, что именно генерал-полковник Покровский после войны проводил расследование по событиям вокруг 22 июня и именно он задавал те самые «Пять вопросов» генералам, начинавшим войну на границе. Генерал-майор А.П. Покровский и его Военно-научное управление Генерального штаба опрашивало всех генералов начала войны — от командиров дивизий и корпусов, начинавших войну в западных округах, до командования округов, — чтобы иметь полную картину «трагедии 22 июня». Но после смерти Сталина расследование было свернуто, а Г.К. Жуков, став министром обороны в 1955 году, организовал поголовную «реабилитацию» всех «невинно репрессированных» генералов июня 1941 года. Вопросы же «от Покровского», а точнее, ответы генералов на них, были закрыты для изучения до частичной публикации в 1989 году, а большая часть закрыта до сих пор… Чем вообще интересен черновик «Директивы № 1» в историческом исследовании? Тем, что в нем хорошо видно, о чем думали, что предлагали, на что рассчитывали должностные лица, его составлявшие, — Сталин, Жуков и остальные руководители СССР — вечером 21 июня. Например, в «каноническом» варианте от Г.К. Жукова в первом пункте стоит действительно «странная» фраза: «… возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛBO, Приб. ОБО, Зап. ОБО, КОБО, Од. ОБО…». «Несуразность» заключается в словосочетании «на фронтах ЛBO, ПрибОВО…», т. е. на «фронтах округов». Грамотнее и точнее должно быть — либо фронт, либо округ. На этой «несуразице» некоторые историки Сталина уже «подлавливали», ерничая по поводу «грамотности» то Жукова, то Сталина, мол, даже текст приказа о приведении в боевую готовность составить не могут! А различным Солонинным это вообще в радость, мол, видите, еще Гитлер не напал, а они уже фронтами округа назвали — значит, «готовились сами первыми нападать»! (И сокращения в названии округов здесь «неграмотные», написаны не «по-военному».) Но в черновике вполне видно, что первоначально хотели написать именно так:«…возможно внезапное нападение немцев на участках ЛBO, ПрибОВО…», т. е. собирались указать, что нападение, возможно, будет именно на отдельных участках границы этих округов. Так было бы действительно грамотно, и на это, видимо, еще действительно надеялись — что обойдется некими стычками на границе, которые всегда можно урегулировать. Ведь наверняка некие прикидки данного приказа на случай начала войны с Германией, всегда до этого начинавшей именно с «провокаций» на границе, и у военных и у Сталина были. И видимо, все надеялись до последнего, что нападение будет начинаться все же именно с отдельных столкновений-«провокаций» на отдельных участках отдельных округов, а не по всей линии государственной границы. И в черновике эта «несуразность» исчезает, если исходить именно из предвоенных надежд руководства СССР. Однако именно 21 июня этих надежд, похоже, не оставалось и 21 июня ждали именно удара по всей линии границы во всех округах. И приказ был составлен, исходя из понимания того, что провокациями дело уже не ограничится. Как следствие, в тексте осталось именно «на фронтах» западных округов возможно нападение 22–23 июня. Времени на «литературную обработку» уже не было, отправляли «как есть» (в несколько корявом виде), тем более, что западные округа за несколько часов перед этим уже действительно перевели в разряд фронтов потому, что в Москве уже знали возможную дату нападения — 22 июня. Бедные историки уже полвека ломают голову над тем, почему в тексте «Директивы № 1» такие «несуразности» и «ляпы», а надо было всего лишь в архиве оригинал черновика найти и посмотреть. Да сопоставить с предыдущими приказами и директивами тех дней. То, что вопрос с «урегулированием» приграничных конфликтов на отдельных участках отдельных округов оставался надеждой избежать войны, прослеживается в полностью зачеркнутом и не вошедшем в текст приказа пункте «г» черновика: «г Этим пунктом первоначально, видимо, планировали возложить вопрос урегулирования «провокаций» на границе на командование западных округов, как это было сделано в 1938 году на Дальнем Востоке, у озера Хасан, когда конфликт остался «приграничным» и решался силами Дальневосточного военного округа. Однако вечером 21 июня эту идею отвергли. Но еще 18 июня в шифротелеграмме ГШ о приведении в боевую готовность и отводе приграничных частей от границы на свои рубежи обороны вопрос об урегулировании «провокаций» был открытым, и тому же Абрамидзе 20 июня такая задача ставилась: «Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу». Так что если ЦАМО официально подтвердит подлинность черновика-оригинала «Директивы № 1» о 21 июня 1941 года, если МО РФ предоставит для публикации все ответы генералов июня 1941 года на вопросы А Покровского после Великой Отечественной войны, да еще и рассекретит «шифротелеграмму ГШ» от 18 июня 1941 года, то с байкой от наших маршалов Победы о том, что Сталин не давал им приводить войска на границе в боевую готовность можно будет окончательно распрощаться… Но тогда нашим историкам придется вообще с историей начала войны распрощаться. Ее придется переписывать заново… Теперь рассмотрим вопрос о том, каким же образом маршал Г.К. Жуков «сфальсифицировал» «Директиву № 1», если на самом деле, оказывается, он повторил ее в своих мемуарах практически дословно? Вроде бы текст черновика-оригинала и текст отправленной в войска западных округов «Директивы № 1» по Жукову почти ничем формально не отличаются. Фраза о Румынии в данном случае не играет особой роли в приведении войск в боевую готовность. Единственное «отличие» — та самая «запятая» после слова «готовности» во фразе «…войскам… округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Но ведь пресловутая «запятая» в тексте «от Жукова» могла быть всего лишь «опечаткой» первого издания, начавшей потом свое самостоятельное путешествие по переизданиям. Но прежде чем добраться до этой самой «запятой», рассмотрим один вопрос — что же тогда вообще изменил Жуков, что он «сфальсифицировал»? Да в принципе не так уж «много» — своей «интерпретацией» Жуков изменил суть документа. «Директива № 1» — это тот самый «сигнал боевой тревоги» из Москвы, который должны были ждать в округах и войсках на случай нападения врага. После получения этого сигнала командующие округов и тем более командармы должны были дать действительно короткие команды-приказы своим подчиненным, аналогичные тому, что давал флоту адмирал Н.Г. Кузнецов в ночь на 22 июня — объявлять боевую тревогу. После этого приказа флоту понадобилась всего пара часов на подъем по тревоге и приведение флота в полную боевую готовность:
«Директиву № 1» давали в округа с запасом времени вполне достаточным, чтобы там успели дать короткий приказ — команду войскам на подъем по тревоге и приведение в полную боевую готовность — за несколько часов до нападения. По крайней мере, его хватило наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову. Ее давали в войска, которые должны были находиться в лагерях согласно приказов НКО и ГШ последней недели перед 22 июня в повышенной боевой готовности, как и приведенный в повышенную боевую готовность еще с 14 июня флот СССР. А теперь вспомните, что сказал адмирал Кузнецов по этому поводу:
Адмирал ошибается: мероприятия по повышению готовности проводились, начиная с 10–14 июня. Но здесь действительно и произошел сбой: войска западных округов в повышенную боевую готовность своими командирами приведены были не все! И вот тут Кузнецов в принципе прав: прямая вина за это лежала на Генштабе и лично на генерале армии Жукове и наркоме обороны Тимошенко. Одни войска спали в своих казармах, в том числе — вместо того чтобы находиться в лагерях по плану прикрытия или в лагерях согласно Директив от 12 июня. Другие были все еще на марше, хотя срок для всех войск западных округов и тех же приграничных частей приказами ГШ от 18 июня был определен «к 24:00 21 июня»! Третьи, еще за несколько дней до 22 июня прибывшие из внутренних округов в западные, успевали получить на месте и технику, и дополнительный личный состав из местных военкоматов, и стояли чуть ли не в 500 км от границы — «ждали», пока немецкие войска сами до них доберутся. Какая мотивация была у командиров, которые откровенно не выполнили приказы из Москвы о приведении в боевую готовность своих войск, — не есть задача этого исследования. Пусть этим занимается прокуратура, как занималисьи подчиненные Покровского в Генеральном штабе после войны. Но в том, что это был именно прямой саботаж приказов Наркомата обороны, Генерального штаба, а значит, и Главы правительства СССР И. Сталина, нет никаких сомнений. Ведь приказы надо выполнять в армии, четко и в срок. Особенно приказы о подготовке к вражескому нападению. А их как раз и не выполнили конкретные должностные лица на местах. И списать все на то, что Павлов или Кирпонос «не соответствовали своим должностям» по «интеллекту» или «образованию», не получится — даже самый тупой командир и начальник обязан точно выполнять прямые приказы вышестоящего начальства. Тогда как именно в невыполнении приказов Павлов и обвинялся на следствии и суде, когда его буквально трясли по факту невывода трех дивизий из Бреста, являвшихся ключевыми в обороне брестского направления, на направлении на Минск и Смоленск с Москвой. А потворствовать этому саботажу (вольно или невольно) могли только начальник Генерального штаба Г.К. Жуков и нарком обороны С.К. Тимошенко! Но именно Г.К. Жуков преподнес всю историю с приведением в боевую готовность войск западных округов перед 22 июня всего лишь как историю написания вечером 21 июня одной-единственной «Директивы № 1», которая якобы приводила в боевую готовность войска в западных округах и которая якобы «опоздала». Якобы до этого вообще никаких мероприятий такого плана не проводилось, а если что и делалось, то исключительно по «личной инициативе» отдельных командиров, не убоявшихся «тирана»! Г.К. Жуков и ему подобные мемуаристы сделали все, чтобы скрыть тот факт, что уже за 12 дней до 22 июня войска западных округов начали приводиться в боевую готовность именно Директивами из Москвы. Не «по личной инициативе» отдельных смелых командиров отдельных частей (дивизий, флотов и даже… округов), а на основании прямых и однозначных приказов из Москвы — приказов Тимошенко и Жукова! Поэтому и продвигалась версия о том, что они с Тимошенко долго и упорно уговаривали Сталина привести в боевую готовность войска на границе, что Сталин им такого разрешения не давал, что «разрешил» только в ночь на 22 июня, и т. д. И тем более генералы скрывали, что выполнение директив о повышении боевой готовности войск также срывалось в западных округах. Зачем они это делали? Так ведь все, действительно виновные в срыве приведения войск в боевую готовность за неделю до начала войны, расстрелянные в 1941–1942 гг. и сразу после войны, были «реабилитированы» Хрущевым и Жуковым в 50-е годы, многие — еще до XX съезда. Но если виноваты не генералы, не выполнившие прямые приказы своего наркома и начальника Генштаба (а фактически — Сталина), то кто-то же все равно должен быть виновен. И виновным в гибели предвоенной армии и миллионов мирных граждан был назван один человек — И.В. Сталин, Верховный Главнокомандующий. Так решила «Партия», и Жуков помог в этом Хрущеву, сразу после XX съезда подав Хрущеву письмо, в котором уже тогда расписал, как Сталин «мешал» им с Тимошенко приводить войска в боевую готовность. Начни же Жуков говорить правду — придется заново выстраивать всю историю и заново искать виноватых — а кто ж тогда виноват в гибели почти всей предвоенной армии и в итоге почти 28 миллионов граждан СССР? Если Глава правительства СССР И.В. Сталин дал все необходимые распоряжения своим подчиненным — наркому обороны С.К. Тимошенко и начальнику Генерального штаба Г.К. Жукову, — и те направили в западные округа соответствующие приказы и директивы о приведении войск в боевую готовность задолго до 22 июня, почему эти приказы не были выполнены? Если генералы, приговоренные и расстрелянные за срыв этих приказов о приведении в боевую готовность, были «реабилитированы» Жуковым и Хрущевым в 1954–1957 гг., то на каком основании проводилась эта «реабилитация», если они на самом деле не выполняли приказы о приведении в боевую готовность до 22 июня? Если Сталин не виноват, то тогда кто? Кто несет ответственность за своих подчиненных, даже если они и не изменники Родины и не «заговорщики с целью свержения сталинского режима»? Так что проведя «реабилитацию» «генералов Павловых», нельзя было не «назначить виновным» другого человека — Сталина. И уже потом для поддержания и обоснования этой версии Жуков стал рассказывать, что никаких приказов о приведении в боевую готовность ни он, ни Тимошенко от Сталина не получали и что Сталин «запрещал им приводить в боевую готовность войска заранее». Часть II КОГДА «ДИРЕКТИВА № 1» БЫЛА ОТПРАВЛЕНА В ЗАПАДНЫЕ ОКРУГА А теперь подробнее остановимся на вопросе о том, как и в какое время отправляли в западные округа «Директиву № 1». Помогут нам в рассмотрении этого вопроса снова те же давно опубликованные документы и «воспоминания» нескольких известных маршалов. А изучив эти документы и мемуары, придем к поразительному выводу. Жуков и Тимошенко не просто не проконтролировали выполнение собственных распоряжений от 10–12-18 июня 1941 г. о приведении частей западных округов в повышенную и полную боевую готовности. Для такого контроля достаточно было всего лишь обзвонить штабы округов и затребовать доклад о выполнении Директив НКО и ГШ от 10–18 июня не от командующих округов и их ближайших подчиненных, которые слали в Москву бравые оперсводки о выдвижении войск, а, например, по линии «особых отделов», подчиненных самому же Наркомату обороны. Несколько звонков — и саботаж бы выявился! Но они и последнее распоряжение (подтверждающее ранние директивы и телеграммы о повышении боевой готовности) с требованием встретить врага в полной боевой готовности (дословно:«…войскам…округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников…»), так называемую «Директиву № 1» от 21 июня 1941 года, умудрились передавать несколько часов! Так долго «уговаривали тирана привести войска в боевую готовность», а когда им дали такое разрешение, то передавали в округа короткий Важный текст, по сути «сигнал боевой тревоги», несколько часов! И многие части в западных округах в итоге этой «Директивы» вообще не получили. Жуков и Тимошенко так переживали, что «Сталин не дает им привести части в полную боевую готовность», а когда им, наконец, дали себя проявить — фактически устроили саботаж? Тимошенко и Жуков ушли от Сталина еще в 22.20, и, по словам самого Жукова, Ватутин сразу же, получив черновик «Директивы № 1» (на трех листах из рабочего блокнота, скорее всего, Жукова), помчался в Генштаб отправлять ее в округа. Но сделать это смогли только в 00.30, причем в КОВО «Директива № 1» пришла в 0.25–0.30 ночи (по данным Баграмяна, начальника оперотдела КОВО), а в другие округа — спустя почти час. В Одесский округ — после часа ночи, в Прибалтику тоже, скорее всего, после часа ночи, а в Минск, к Павлову — чуть ли не в 1.45 (если верить документу из «сборника документов от Яковлева» за 1998 год). На черновике оригинала «Директивы № 1» стоит важная отметка:
Есть и еще одна, не менее важная пометка («снимающая ответственность» с Жукова и Тимошенко): Директива отправлена в 00.30 в ЛВО, ЗОВО, КОВО, ОдВО, ПрибОВО под номерами: 19 942, 19 943, 19 944, 19 945, 19 946 соответственно». Г.К. Жуков пишет: «С этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в 1ёнералъный штаб, чтобы тотчас передать ее в округа». Сделать это он должен был сразу после подписания «Директивы № 1», как только Жуков и Тимошенко вышли от Сталина (согласно журнала посещений кабинета Сталина — в 22.20):
(«Сборник документов. 1941. т. 2» Под редакцией А. Н. Яковлева, 1998 г.) Жуков и Тимошенко вышли от Сталина в 22.20, Ватутин «немедленно» повез Директиву на машине в Генштаб, а шифровальный отдел Генштаба, согласно отметкам на черновике, получил директиву о приведении войск в боевую готовность спустя почти 1 час 20 минут, в 23–45?! Соответственно, и «передача в округа бы-ла закончена в 00:30 минут 22 июня 1941 года». («Воспоминания и размышления», стр. 244, - М., 1969 г.). На шифровку и передачу директивы в округа (именно во все округа одновременно, и Жуков прямо пишет, что «передача в округа была закончена в 00:30 минут», и пометка на черновике оригинале это подтверждает) необходимо до 45 минут. Тут вопросов нет. Но сколько ж тогда «ехал» Ватутин до Генштаба — больше часа? А ведь Генштаб тогда находился возле станции метро «Арбатская», что всего в 5 минутах езды от Кремля. «Директива № 1» ушла в округа в 0.30, но в ЗапОВО Павлов получает эту директиву в 1.45 (по Яковлеву) и примитивно «дублирует» подчиненным ему войскам московскую «Директиву № 1» в 02.25–02.35. В сборнике документов Яковлева «Директива Павлова» показана — она слово в слово копирует вариант из «Воспоминаний» Жукова от 1969 года, и на ней есть отметка о поступлении «Директивы № 1» в Минск: «…№ 605. Директива командующего войсками ЗАПОВО командующим войсками 3-й, 4-й и 10-й армий (ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 71. Л. 69. Машинопись. Имеются пометы: «Поступила 22 июня 1941 г. в 0145», «Отправлена 22 июня 1941 г. в 02.25–02.35» Подлинник, автограф.) Однако на опубликованном в 1989 году в «Военноисторическом журнале», № 5, «Приказе Народного Комиссара обороны СССР № 1» указано другое время поступления в Минск: этот приказ «Поступил в штаб Западного Особого военного округа 22 июня 1941 г. в 00:45». По Жукову выходит, что отправлять в округа данную Директиву в Генштабе начали около полуночи и закончили передачу в 0.30. В Киевский ОВО, согласно мемуарам Баграмяна, она вроде бы действительно стала поступать в 0.25–0.30. Но и в КОВО, и в других округах только к 2.30 сочинили свои приказы по войскам. Возникает предположение-объяснение, что в округах потому так долго составляли свои директивы, что требовалось время, чтобы собрать командование в штабах, довести до них московскую директиву, и только после этого принимать решение на сочинение своего приказа по округу. Это было бы логично, если бы в округах не ждали именно эту Директиву. Еще раз посмотрим, что пишет об этом Баграмян: «…В О часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тарнополе начал прием телеграммы из Москвы. Она адресовалась командующим войсками всех западных округов. Нарком и начальник Генерального штаба предупреждали, что «в течение 22–23-06.41 г. возможно внезапное нападение немцев»… Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы…». Т. е. «телеграмма из Москвы», «Директива № 1», поступала в штаб Киевского округа, но не в Киев, а в полевой КП, где в этот момент и должно было находиться все командование округом. Баграмян пишет, что ранее, еще 19 июня, «…из Москвы поступила телеграмма Г.К. Жукова о там, что Народный комиссар обороны приказал создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь. Предписывалось сохранить это «в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа»…». Т. е. времени на сбор командования, чтобы ознакомить всех с пришедшей директивой, не требовалось, в КОВО все были на месте. В Прибалтике все также были на месте — Кузнецов точно был на фронтовом управлении и сразу выдал в войска «приказ Наркомата». Правда, в Минске командования действительно не было в штабах вечером 21 июня, но и они прибыли в штаб округа после звонка Тимошенко Павлову, вскоре после полуночи. Павлов на допросе заявил, что Тимошенко позвонил ему в 1.00 ночи уже в штаб округа, и он и его офицеры к этому времени уже были на месте, в штабе округа. Стоит, однако, заметить, что согласно отметке на Директиве «по Яковлеву», в Минск, где штаб округа ни в какое «фронтовое управление» выезжать и не собирался, «Директиву № 1» («приказ Наркомата обороны») отправили не одновременно с отправкой в КОВО, в 0.25–0.30, а спустя 1 час 20 минут. В Минск она «…поступила 22 июня 1941 г. в 01.45-*- Выходит, что слова Жукова о том, что передачу директивы во все округа закончили одновременно, в 0.30, вранье, а пометка на «черновике Директивы № 1» не соответствует реальности? В таком случае возможно, что «черновик» — фальшивка? Не совсем так. В Минске директиву получили, скорее всего, не в 1.45, а все же в 0А5- Расшифровали и составили свою директиву, как и в КОВО, к 2.30, после чего начали отправлять приказы в армии ЗапОВО. И в Киеве, в Минске, т. е. в двух ключевых западных округах, армии получали директиву-команду на поднятие по тревоге корпусов и дивизий только после 2 часов 30 минут ночи, всего за час до нападения! Но и в ПрибОВО приказ по армиям выдали только около 2.30 ночи… Выходит, что и в КОВО, и в ЗапОВО, и в ПрибОВО одинаковое время, почти по 2 часа, «тянули» с расшифровкой и передачей в армии окружных директив?! (В ПрибОВО «Директива № 1» пришла также «около 1 часа ночи», и об этом будет сказано в воспоминаниях генерала Хлебникова далее.) По различным свидетельствам, командование всех округов еще около часа ночи действительно обзванивало некоторые армии и предупреждало о приходе в округ важной шифровки из Москвы. При этом сами приказы в штабах округов составили только к 2.30 и передавали в армии так, что многие вообще ничего не получили. Тем не менее, чтобы катастрофа состоялась наверняка, большую роль должен был сыграть (и сыграл) срыв выполнения приказов о приведении войск в боевую готовность еще перед 22 июня. Особенно в Белоруссии. Кроме того, некий саботаж в передаче «Директивы № 1» устроили еще в Москве. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы окончательно сорвать мероприятия последней недели перед 22 июня по приведению в боевую готовность войск западных округов. Но, возможно, тому же Павлову и ему подобным не стоит ставить в вину «саботаж» с сочинением и передачей «Директивы № 1» во вверенные им войска? Павлов получил свою директиву из Москвы в 0.45 (в это время округа обзванивал оперативный дежурный ГШ), текст был получен и расшифрован еще минут через 30–40, т. е. примерно в 1.20–1.30, а приказ «родился» еще через час. Вроде бы не так долго. А по словам очевидцев, Павлов еще и обзванивал командующих, что-то, значит, делал… Правда, многие командиры в округах так и не получили этот приказ (генерал Голованов, служивший в эти дни в ЗапОВО, примерно об этом и пишет в своих воспоминаниях), а некоторые армии получили на руки «приказ наркома» только… к середине дня 22 июня. Но, например, в КОВО приказ по войскам не могли передать вовремя еще и потому, что Кирпонос и Пуркаев оставили оперативный отдел в Киеве, определив ему время прибытия в Тарнополь — утром 22 июня. Некоторые «адвокаты» генералов считают, что никакой умышленной задержки в отправке «Директивы № 1» не было. Ни в округах, ни в Генштабе. Мол, с учетом «перекуров» вполне нормально передавали, в меру быстро — пока Ватутин доехал до Генштаба, пока вызвал к себе офицера шифровального отдела, пока тот пришел, пока отнес в отдел, пока зашифровали и отправили… А может еще, и шифровальный отдел находился не в здании ГШ, а где-то «по соседству». В КОВО приказ отправили, как и пишет Жуков, в 00.30. А в ЗапОВО — только в 1.45 (если доверять варианту «от Яковлева»), потому что отправляли по списку: в ЛВО (Ленинград), в Прибалтику (Ригу), в Белоруссию (Минск), на Украину (Киев) и в ОдВО (Одессу). Или в обратном порядке Белоруссия стоит в «списке» как раз посередине. Но тогда получается, что всего один аппарат связи стоял в Генеральном штабе, а не на каждый округ свой, и в последний по списку город (Одессу или Ленинград) срочную директиву отправили вообще только утром?! А когда же отправляли «первую Директиву» и в какой округ, в Одессу или Ленинград? Но если в КОВО ее отправили в 0.30, а в Минск только в 1:45, то разрыв получается 1 час 15 минут. Так долго отправляли текст в Киев или и здесь устроили перекур?.. И все бы ничего в такой «логике» — и Ватутин перекуры устраивает с офицерами-шифровалыциками, и с аппаратами передачи шифровок напряженка была в ГШ (был всего «один» на весь Генштаб и «ломался» после каждой отправки, перегревался?)… Да вот только все же ситуация была несколько отличная от каких-нибудь «учений». Ведь оказывается, сам Жуков еще вечером 21 июня обзванивал округа и предупреждал о близости войны. Перед этим, еще 15 и 18 июня, отправляют приказы о приведении войск согласно планов прикрытия в боевую готовность и во втором случае требуют исполнить выполнение приказа к 24.00 21 июня! А тут сплошная «раслабуха»? Как будто ничего необычного не происходит… А ведь Жуков пишет, что отправку «закончили в 0:30». Одновременно для всех округов. И отметка на черновике гласит-подтверждает — «Директива отправлена в 00:30 вЛВО, ЗОВО, КОВО, ОдВО, ПрибОВО под номерами: 19 942, 19 943, 19 944, 19 945, 19 946 соответственно»… И в КОВО, и в ЗапОВО, и в ПрибОВО внутриокружные директивы войскам на основании «Директивы № 1» отдали практически в одно и то же время — в 2.30! Так что, скорее всего, Директиву № 1» они получили тоже одновременно, т. е. передавали ее разными аппаратами, не «по списку». Иначе и быть не могло. Но тогда, похоже, «Директиву № 1» отправили из Москвы в округа все же не в «00:30» 22 июня, как утверждает Г.К. Жуков, а «несколько» позже — ближе к 1.00. Впрочем, повторюсь, время, потраченное на отправку, в данном случае уже особой роли не играло, и это уже вопрос техники, а не «человеческого фактора». Важно то, как быстро попала «Директива № 1» к связистам для отправки, и то, как быстро выдали приказ в войска в самих округах. Тем более что передавать могли и около 0.30 («в среднем»), но пока оперативный дежурный по ГШ не сообщил в штабы округов их дежурным о том, что в их адрес пошли шифровки особой важности, в округах эти шифровки еще не видели. Порядок таков — оперативный дежурный ГШ сообщает в округ, что в их адрес пошла шифровка, и те начинают ей принимать («включив аппарат связи» после этого звонка). Но сначала скажем насчет «перекуров» Ватутина. Ватутин, который, по мемуарам Жукова, якобы получил в приемной Сталина листки от руки написанной «Директивы № 1» и который, по словам Жукова же, «немедля» отправился на машине в Генштаб, в этой ситуации обязан был лично, как ужаленный, носиться с этими листками по ГШ, чуть ли не сам настукивать текст Директивы в округа! А он «перекуры» устраивает с шифровальщиками и машинистками?.. Вспомните, как описывает адмирал Н.Г. Кузнецов, как его подчиненный, адмирал, бегом рванул из кабинета Тимошенко к флотским шифровальщикам в соседнее здание передавать приказ на флоты: «Пробежав текст телеграммы, я спросил: — Разрешено ли в случае нападения применять оружие? — Разрешено. Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову: — Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите! Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!»… Предположим, что Ватутин получил из рук Жукова (по словам Жукова) текст черновика-оригинала в приемной Сталина в 22.20, когда Жуков и Тимошенко, согласно записям в журнале посещений, вышли из кабинета Сталина. В шифровальный же отдел Генштаба Директива поступила, согласно отметкам на черновике, только в 23.45! Отправлять ее в округа (согласно и воспоминаниям Жукова, и отметкам на черновике) стали достаточно быстро после того, как ее получили шифровальщики, — уже в 0.30 отправку якобы закончили. В КОВО, по Баграмяну, она стала поступать уже в 0.25, к Павлову — в 0.45 Т. е. в КОВО директива поступила в то же время, что и была отправлена, а это значит, что как только ее начинают отправлять из Генштаба, ее тут же начинают принимать в округе. И Кузнецов пишет, что его приказ принимали немедленно на флотских шифротелеграфах. В ЗапОВО прием директивы начинается, согласно отметке на «Директиве» из ВИЖ от 1989 года, в 0.45:
Но это означает, что Оперативное управление отправило «Директиву № 1» вполне оперативно — в Киев в 0.30, в Минск в 0.45, в Одессу — примерно в 1.10–1.15, в Ригу тоже около часа ночи. Значит, основную задержку при отправке осуществили еще Г.К. Жуков и С.К. Тимошенко? Вышли они от Сталина в 22.20, а шифровальщики получили документ только в 23.45. А что же в округах? В округа директива пришла около часа ночи, а приказы в войска выдали только в 2.25. И в ЗапОВО, и в КОВО, и в ПрибОВО. Принимали, расшифровывали и отправляли по армиям приказы во всех округах одинаково — по 2,5 часа. Получается, что и в округах еще «накидывали» время? Командование западных округов действительно «тянуло резину» с отправкой в войска этой важнейшей Директивы?! Сведения о том, как, в какое время точно принимали и как быстро расшифровывали «Директиву № 1» в ПрибОВО, в Одессе или в Ленинградском ОВО, при желании, можно найти по номерам директив. На этих директивах также должны стоять отметки, аналогичные тем, что ставились в конце «черновика-оригинала», и время передачи в войска. Можно найти — и сравнить. Вычислить достаточно точное время — когда в округах узнали о «приказе наркома», можно будет на основе мемуаров или уже опубликованных документов. И по ним понять, где тянули время — в ГШ, в округах или и там и там, и кто… И если кому-то из «официальных» историков что-то не нравится в этих «обвинениях» генералов в саботаже с передачей «Директивы № 1» в войска — достаточно только опубликовать тексты директив по округам — Киевского, Ленинградского и Одесского. Где было бы указано точное время и прихода «Директивы № 1» в округа и точно время отдачи приказа по округу в войска. (Напрямую обвинил генерала Кузнецова в ПрибОВО в том, что тот 1,5 часа не мог сочинить приказ по округу, командующий артиллерией 27-й армии ПрибОВО генерал Хлебников… читайте сами.) Командующие округами должны были знать и знали, что, возможно, в эту ночь к ним придет важный приказ; они должны были находиться на месте и быть готовыми отдавать приказы своим войскам. В одном округе именно так и происходило — там именно в ночь на 22 июня ждали «важный приказ Наркомата». Однако по официальным версиям «маршалов Победы» командующие западных округов вроде как ничего не подозревали в последнюю мирную ночь. Но, оказывается, сам Г.К. Жуков еще вечером 21 июня лично обзванивал генералов и предупреждал о возможном нападении Германии в ближайшее время! И Павлов, если он не сознательный саботажник, не должен был идти ни в какие театры. А после отправки «Директивы № 1» в округа Тимошенко и Жуков тем более должны были обзванивать (и обзванивали) командующих округами и предупреждать их об отправленной директиве. Должны были… И не только они. Был еще один человек, что в полночь 21 июня обзванивал штабы западных округов, но о нем чуть позже. Откуда известно, что Жуков обзванивал западные округа еще вечером 21 июня, до посещения кабинета Сталина в 20.50, если сам он об этом толком не пишет? Достаточно посмотреть, как описываются события 21 июня в Москве кем-то еще из маршалов и генералов. Ведь цензоры от ЦК КПСС не могли за всеми уследить и все вычеркнуть. Да и не особо стремились к этому на самом деле. Ведь простой читатель вряд ли перечитает всех мемуаристов и начнет сопоставлять их «показания» по событиям 22 июня и выискивать на этих «сопоставлениях», кто больше «лукавит» и как было на самом деле. Этим может (и должен) заниматься только профессиональный историк на должности, а таковых «энтузиастов» в СССР тогда не было. Ведь «правда» о 22 июня уже написана! Так зачем себе проблемы создавать, выискивая «неточности» в мемуарах генералов? Еще в «антисоветчине» чего доброго обвинят. Но сегодня никто не запретит сопоставлять эти мемуары (тем более ими завалена «Милитера» в Интернете) и сличать слова одних маршалов с другими. И, например, можно сравнить то, как описывает день и вечер 21 июня Жуков, с тем, как описывает эти же события, например, тот же генерал И.В. Тюленев, командующий МВО в июне 1941 года. Например, Тюленев описывает, как и в каком объеме приводили в боевую готовность ПВО Московского округа 21 июня. Помните пункт «г» «Директивы № 1» о приведении в боевую готовность ПВО западных округов, написанной поздним вечером того же дня: «противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава», т. е. не на все «сто процентов»? А заодно генерал Тюленев рассказывает, что сказал ему Жуков по поводу его звонков в западные округа, о близости войны. ((И.В. Тюленев. «Через три войны» — М.: Воениздат, 1972 г., тираж 100 000 экз. Выделено мною. Также эта книга есть на сайте http://militera.lib.ru/memo/russian/ tulenev_iv/06.html):) «В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев: — С вами будет говорить товарищ Сталин… В трубке я услышал глуховатый голос: — Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы? Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал: — Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов. В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии. Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М. С. Громадину. Вечером был у наркома обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г.К. Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжали на машинах за город. Позднее снова зашел к Жукову. — По донесениям штабов округов, — сказал он, — как будто все спокойно. Тем не менее я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки. Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил — наших и германских. — У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, — коротко ответил Жуков. Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо…» Вообще говоря, мемуарная литература — штука в исторических исследованиях не очень надежная. Старые генералы порой грешат и старыми обидами, и память подводит в датах и времени. Например, адмирал Кузнецов пишет, что Тюленев получил команду от Сталина на приведение ПВО в повышенную боевую готовность не в полдень (как пишет Тюленев), а в 21.00 вечера 21 июня, а посещение Кремля Тимошенко и Жуковым обозначает в 17.00 вечера 21 июня, а не в 20.50, как отмечено в «Журналах посещений». Но мы сейчас говорим о сути этих воспоминаний: в принципе, реставрировать вечер 21 июня вполне возможно даже по таким воспоминаниям, отбрасывая явные неточности… Возможно, Тюленев был у Жукова после того, как Жуков (и Тимошенко) ушел от Сталина, после 22.30? Нет, не был. Жуков пишет, что они от Сталина поехали в наркомат: «Заканчивался день 21 июня. Доехали мы с С.К. Тимошенко до подъезда Наркомата молча, но я чувствовал, что и наркома обуревают те же тревожные мысли. Выйдя из машины, мы договорились через десять минут встретиться в его служебном кабинете». Т. е. Тюленев никак не успевал встретиться с Жуковым в этот промежуток времени, кроме упомянутых «десяти минут». Тюленев «вечером был у наркома обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г.К. Жукова>> и «позднее снова зашел к Жукову». Это было в здании Наркомата обороны, что на ул. Фрунзе, д. 19 (в 1990 году улица Фрунзе переименована в ул. Знаменка), что, кстати, достаточно близко от Кремля и практически «на одной улице» с Генштабом, который находится в Колымажном переулке, в соседнем квартале. В 1941 году Генштаб находился на Арбате, недалеко от кинотеатра «Художественный»; это не особенно далеко от Кремля даже пешком и куда отправился Ватутин — «немедленно выехал» для передачи в округа «Директивы № 1» в 22.20 (это близко, но все же не совсем «рядом стоящие» здания). У начальника Генштаба был свой кабинет в Наркомате (у наркома, соответственно, был свой в Генштабе). Возможно, Тюленев общался с Жуковым на ул. Фрунзе, в Наркомате обороны, после того, как Жуков вместе с Тимошенко прибыл туда от Сталина, после 22.00? Тем более, командующему Московского ВО вполне логично в этот вечер быть в здании Наркомата, «поближе» к своему непосредственному начальнику — наркому обороны. И нахождение начальника ГШ в Наркомате в этот вечер было вполне разумным. И по логике он и должен был обзванивать командующих округов после написания им «Директивы № 1», предупреждая их о возможном нападении. Сам Жуков пишет, что: «В ночь на 22 июня 1941 года всем работникам Генерального штаба и Наркомата обороны было приказано оставаться на своих местах. Необходимо было какможно быстрее передать в округа директиву о приведении приграничных войск в боевую готовность. В это время у меня и наркома обороны шли непрерывные переговоры с командующими округами и начальниками штабов, которые докладывали нам об усиливавшемся шуме по ту сторону границы. Эти сведения они получали от пограничников и передовых частей прикрытия. …Последняя мирная ночь была совершенно иной. Как я уже сказал, мы с наркомом обороны по возвращении из Кремля неоднократно говорили по ВЧ с командующими округами Ф.И. Кузнецовым, Д.Г. Павловым, М.П. Кирпоносом и их начальниками штабов, которые, кромеД.Г. Павлова, находились на своих командных пунктах. Под утро 22 июня Н.Ф. Ватутин и я находились у наркома обороны С.К Тимошенко в его служебном кабинете В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотам адмирал Ф.С. Октябрьский…». То есть и Жуков, и Тимошенко вроде бы действительно обзванивали округа после ухода от Сталина, во время отправки в западные округа «Директивы № 1» (по словам Жукова). Но в это время Жуков уже не мог сказать Тюленеву, что в округах «как будто все спокойно». Так что, скорее всего, Тюленев видел Жукова все же до 20.00. Ведь Жуков после 22.20 поехал в Наркомат и оттуда вел «непрерывные переговоры с командующими округами и начальниками штабов, которые докладывали нам об усиливавшемся шуме по ту сторону границы», что подтверждает и адмирал Н.Г. Кузнецов, прибывший в кабинет Тимошенко около 23–00 из соседнего со зданием Наркомата обороны здания Наркомата ВМФ. При этом по логике событий они должны были не просто «вести непрерывные переговоры с командующими округами и начальниками штабов», но и предупреждать командующих о том, чтобы те ждали важнейшую Директиву о приведении войск в боевую готовность, как это делал Н.Г. Кузнецов, дублируя свой приказ флотам. В такой обстановке Жуков никак не мог говорить Тюленеву, что в округах «все спокойно». Значит, Тюленев был у Жукова именно в Наркомате и именно до того, как тот убыл с Тимошенко к Сталину, т. е. до 20.00! Но тогда выходит, что Жуков, по словам Тюленева, обзванивал округа еще и до того, как отправился к Сталину со «своим» вариантом Директивы о «приведении войск в полную боевую готовность» и предупреждал их о возможной войне в эти сутки! Или Тюленев решил таким образом «польстить» Жукову?… Как тот же Тимошенко вел после полуночи «переговоры» с находящимся в театре командующим ЗапОВО Павловым, как он его успокаивал и советовал не волноваться и собрать штаб округа только утром, мы уже видели в протоколах допроса Павлова: «В час ночи 22 июня с. г. по приказу народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта…Первым вопросом по телефону народный комиссар задал: «Ну, как у вас, спокойно?» Я ответил, что очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге… в течение полутора суток…шли беспрерывно немецкие мотомехколонны…во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения… На мой доклад народный комиссар ответил: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации — позвоните. На этом разговор закончился. Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армий, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов. Мною также было предложено командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недоделанные железобетонные…» Врет или не врет Павлов, когда говорит, что приказал командующим армиями прибыть в свои штабы и ждать — сказать сложно. Но они действительно после полуночи уже были в штабах в Минске и ждали «важное сообщение» из Москвы. Нарком звонит Павлову в 1 час ночи, когда «Директива № 1» уже отправлена в округа (и в Минск в том числе). Но Тимошенко, в отличие, скажем, от Н.Г. Кузнецова, вовсе не сообщает об уже подписанном им самим «приказе Наркомата», не требует поднимать войска по боевой тревоге и собирать командующих армиями. Он предлагает утром собрать штаб округа, «на всякий случай»! А Павлов «по личной инициативе» поднимает войска округа — <мною было предложено командующим привести войска в боевое состояние…». (Примечание. Павлов действительно сразу после часа ночи дает команды, «предлагая» командующим «привести войска в боевое состояние». Правда, в протокол допроса он не сообщает, что он действовал так именно после звонка оперативного дежурного ГШ в 0.45. Павлов «не настаивает» на приведении войск в боевую готовность и сообщает командующим, чтобы они ждали «подробностей» в виде приказа. И некоторые армии ждали этого приказа, «подробностей», чуть не до обеда 22 июня, не двигаясь с места. При этом многие командующие армиями западных округов уже после полуночи ждали «у телефонов» «важное сообщение из Москвы», но делали они это после получения указаний… от членов военных советов округов. Которые и обзванивали войска сразу после 24.00 21 июня…) О том, как и в какое время в ЗапОВО пришла «шифровка» из Москвы, как ее доводили до штабов армий, особенно до штаба 10-й армии, есть свидетельство от 15 июля 1941 года. Это свидетельство широко известно и часто используется в литературе «о 22 июня». Опубликовано оно было в «Красной звезде», 17 июня 2006 г., «Тот самый первый день», М. Мягковым (также есть на сайте — http://www.redstar.ru/2006/06/17_0б/6_01.html): «…рапорт начальника 3 отдела 10-й армии полкового комиссара Лося от 15 июля 1941 г., посвященный описанию обстановки в ЗапОВО в момент нападения Германии на СССР. В нем среди прочего говорилось: «21 июня 1941 г. в 24.00мне позвонил член военного совета и просил прийти в штаб… Командующий 10-й армией Голубев сказал, что обстановка чрезвычайно напряженная и есть приказ из округаруково-дящему составу ждать распоряжений, не отходя от аппарата. В свою очередь к этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий. Примерно в 1 час ночи 22 июня бывший командующий ЗапОВО Павлов позвонил по «ВЧ’, приказал привести войска в план боевой готовности и сказал, что подробности сообщит шифром. В соответствии с этим были даны указания всем командирам частей. Около 3 часов все средства связи были порваны. Полагаю, что противником до начала бомбардировки были сброшены парашютисты и ими выведены все средства связи. К10–11 часам утра шифровка прибыла. Точного содержания сейчас не помню, но хорошо помню, что в ней говорилось: привести войска в боевую готовность, не поддаваться на провокации и Государственную границу не переходить. К этому времени войска противника продвинулись на 5–10 км. Шифровка была подписана Павловым, Фоминых, Климовских…» Выходит, Павлов, получив сообщение о шифровке «особой важности» от оперативного дежурного Генштаба «около» (до) часа ночи, получив от связистов и шифровальщиков текст «приказа наркома» около 1.20, действительно обзвонил свои армии и дал команду «привести войска в план боевой готовности». Но при этом он «сказал, что подробности сообщит шифром». А также добавил, скорее всего, уже «от себя»: «Государственную границу не переходить». (Но, например, в одном округе подобным словоблудием — «привести войска в план боевой готовности» и «граничу не переходить», не занимались и дали прямой приказ «боевой тревоги» всем войскам округа, получив на руки «приказ наркома» тоже около 1.30! И об этом округе чуть позже…) Обратите внимание, что не Павлов после звонка Тимошенко, а член Военного совета округа Фоминых обзванивал подчиненных еще в 24.00 и доводил до них требование «ждать распоряжений, не отходя от аппарата». После чего «в свою очередь к этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий. Может быть, это Павлов дал Фоминых команду обзвонить командующих армиями в 24.00, а сам стал обзванивать войска в 1 час ночи? Вряд ли. Можно напомнить — члены военных советов округов (и фронтов в будущем) командующим округов не подчинялись и получали отдельные приказы из Политуправления РККА, от Мехлиса. Можно также напомнить — начальник Политуправления Красной армии Лев Мехлис был в кабинете Сталина вечером 21 июня («12. Мехлис 21:55–22:20», всего полчаса) и вышел оттуда вместе с Тимошенко и Жуковым. Мехлис вызван был к Сталину именно потому, что его, как главного «замполита» армии, не в последнюю очередь касалась «Директива № 1», которую в это время писали в кабинете Сталина! И он, так же, как и нарком флота Кузнецов, тут же стал обзванивать своих подчиненных в округах и сообщать им, чтобы они ждали прихода важнейшего приказа наркома — «ждать распоряжений, не отходя от аппарата». И это Мехлис, который так «любил вмешиваться» в дела военных, по своей линии дал команду членам военных советов округов обзванивать командующих армиями. (Может, «маршалы Победы» так потом ненавидели Мехлиса еще и за эти его «инициативы» в ночь на 22 июня?) Впрочем, о каком «шуме на границе» Павлов «докладывал» наркому из фойе театра и как он это делал, можно узнать и из воспоминаний других очевидцев. Генерал Болдин, первый заместитель Павлова в ЗапОВО, рассказал, как Павлов, сидя в театре, реагировал на доклады об «усиливающихся» приготовлениях немецких войск. Павлов спектакль досмотрел… (Болдин И.В. «Страницы жизни» — М.: Воениздат, 1961. — Также есть на сайте http://militera.lib.ru /memo/russian /boldin /index.html). Жуков не стал упоминать, где находился Павлов в ночь на 22 июня, если его подчиненные, командующие соседних округов-республик уже находились там, где и должны были — «кроме Д.Г. Павлова, находились на своих командных пунктах». В первых изданиях «Воспоминаний» вообще не было слов о Павлове, «не находящемся на своем месте», ее вписали в более поздние издания, когда скрыть факт нахождения Павлова в минском театре в ночь на 22 июня было уже нельзя. При этом остальные командующие западных округов уже с 20–21 июня были во фронтовых управлениях или отправлялись туда. Похоже, что Жуков и Тимошенко действительно обзванивали командующих западных округов вечером 21 июня и в ночь на 22 июня и худо-бедно, но предупреждали штабы западных округов о возможном нападении. И командующие сразу после часа ночи узнавали, что в округа пришла шифровка «Директивы № 1»! Но при этом, в отличие от Кузнецова, ни Жуков, ни Тимошенко не доводили до командующих западных округов, что приказ на подъем по тревоге подписан ими в кабинете Сталина еще в 22.20! Об этом в округа сообщали должностные лица рангом пониже. Или же в момент их телефонных разговоров с тем же Павловым, в час ночи, «Директива № 1» все еще не уходила в округа? Но тогда получается, что Тимошенко и Жуков сами срывали отправку в округа «Директивы № 1»? Не совсем так. Передача в округа «приказа наркома» после того, как ее получили шифровальщики, шла в коридорах ГШ без их участия, и к часу ночи ее действительно получили во всех округах. Но они свои «полчаса» накрутили еще перед этим. Общее время отправки в округа «приказа наркомата» о приведении в боевую готовность составляет около 3 часов! В 22.20 была подписана «Директива № 1» в кабинете Сталина, примерно в 0.25–1.15 ее отправили в западные округа, в 0.30–1.20 ее в округах приняли. Но свои приказы в округах составили только после 2.30, всего за час до нападения! За это время, конечно, уже нереально вывести авиацию из-под удара и рассредоточить ее по полевым аэродромам, как и вывести войска на позиции: все они однозначно окажутся под ударом в момент нападения — в 3–30. Тем более, если эти войска так и не получили свои окружные «Директивы № 1». (Вспомнили вопрос от Покровского № 3?) «Выгораживает» ли Тюленев Жукова, создавая образ полководца, «всей душой болеющего за Родину» и «вопреки Сталину», по собственной инициативе, обзванивающего западные округа еще до посещения Кремля и создания «Директивы № 1»? Наоборот. Тюленев Жукова «подставляет». Его книга была написана и издана в те же годы, что и мемуары маршала Победы, в которых тот рассказывает, что никакой суеты с округами до появления «Директивы № 1» вообще не было — Сталин «запрещал». Никто не обзванивал округа до посещения кабинета Сталина, все было спокойно и благостно. И ведь Тюленев был с Жуковым в хороших отношениях, в отличие от «заклятого друга» адмирала Кузнецова. (Примечание. С началом войны генерал Тюленев неожиданно для всех был снят с поста командующего Московского военного округа и отправлен командовать Южным фронтом, где начальником штаба был генерал Захаров. Вместо Тюленева командующим МВО был назначен генерал Артемьев П.А., подчиненный Л. Берии. Вот что писал об этом в 1966 году командующий истребительной авиации ПВО (подчинялся командующему ВВС Московского военного округа) полковник Сбытов Н.А. (Битва за Москву-М., 1966 г., с. 47) «С нападением Германии на нашу страну в Московском военном округе стали какие-то удивительные события происходить. Во-первых, командующий войсками округа генерал Тюленев со всем штабом и органами управления собрались и отправились воевать на Южный фронт. На их место назначили новых командиров и управленцев, и почему-то всех из НКВД. Командующий войсками МВО Артемьев — из НКВД, его заместитель Соколов — из НКВД, член Военного совета Телегин — из НКВД, начальник штаба Референко — из НКВД. А порядочным человеком оказался только Референко — видит, что не тянет, ничего не понимает, и попросил, чтобы освободили. Освободили, назначили на его место Белова, хорошо, что не оперативного работника, а мобилизатора. Еще членами Военного совета стал Щербаков — партийный работник. Хорошее руководство военного округа — ни одного кадрового военного. И это во время войны! Потом, в июле месяце меня ввели. Но мое дело — ПВО, самолеты…» Смена командования МВО произошла ввиду полного недоверия Сталина к военным (об этом более подробно пишет Мартиросян), для предотвращения возможной попытки военного переворота в начале войны. Подтверждение такого «недоверия» — отправка приказа ГШ от 18 июня на отвод приграничных дивизий на рубежи обороны не командующим округов, а напрямую самим комдивам (см. ответ генерала Абрамидзе). Сбытов этого не понимал, но описал, насколько не доверяли лично ему в ситуации, когда он фактически спас Москву 5 октября 1941 года, когда его летчики обнаружили под Юхновом танковую колонну немцев, более 100 танков и свыше 300 машин с пехотой, идущих на открытую и незащищенную Москву. Его доклад перепроверяли сутки, опасаясь с его стороны попытки посеять в Москве панику этим сообщением! Абакумов: «…где у вас, Сбытов, фотографии немецких танков на Варшавском шоссе? Тоже нету? Я объяснил, что танки обнаружены визуальным наблюдением, фотографирование с боевых истребителей вестись не может, а что самолеты на разведку вылетали об этом есть записи в соответствующих журналах в штабе. Проверили — записи есть, слава Богу. ААбакумов все равно: — Вы не можете командовать, мы считаем, что вас надо снять с должности. Поезжайте! — Куда ехать? — Как куда? К себе. — А я думал, в Бутырку. — В Бутырку еще успеете. Приезжаю к себе, у кабинета уже часовой стоит, Телегин поставил. Я вошел в кабинет, достал маузер, положил рядом автомат, думаю: придут забирать будем воевать. Телегин, оказывается, никаких мер, о которых мы утром договорились, не принял. Тут вскоре приезжает Артемьев, и мы стали звонить начальнику Главного оперативного управления штаба Василевскому. Тот говорит, что наших танков там быть не может. Значит — точно немецкие. Но мер никаких не принял. И Артемьев не принял. А время уже 18 часов. Практически темно. Авиацию использовать сегодня уже нельзя. Значит, одни сутки потеряны…» Эти танки потом уничтожались с воздуха, а пехоту остановили курсанты пехотных училищ с двумя пушками — «Курсантов в период с 6 по 10 октября легло на полях от Медыни до Крестов три с половиной тысячи только убитыми». Впрочем, многие генералы и маршалы Жукова «не любили». А кому-то могла настолько не нравиться его «трактовка событий», что после выхода «Воспоминаний» они рисковали писать о том, что знали и видели сами, как было на самом деле. Насколько это было возможно. Но тот же маршал Василевский в целом подтверждает слова Жукова. Он (Оперативное управление ГШ) и отправлял данную «Директиву № 1» в западные округа. Он сообщает достаточно точное время, когда получил текст Директивы и когда она ушла: получил сразу после полуночи (примерно в 00.10), отправили во все округа якобы в 00.30: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Г.К Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву в адреса командования Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов… В 00:30минут 22 июня 1941 года директива была послана в округа…» ((Дело всей жизни, — М., 1978 г. http://militera.lib.ru/ memo/ russian/ vasilevskv/11.html)) При этом у Жукова написано: «передача в округа была закончена в 00:30 минут 22 июня 1941 года» (стр. 244 — М., 1969 г.). А на черновике-оригинале «Директивы № 1» стоит отметка: «Директива отправлена в 00:30». Но между понятиями «передача была закончена» и «послана» или «отправлена» существует некоторая разница. Скорее всего, к 0:30 отправку в Оперативном управлении ГШ только начали осуществлять, и в округа шифровка с «приказом наркома» стала поступать именно и только около часа ночи. И сообщал о том, что в округа пошла важнейшая директива о начале войны, всего лишь оперативный дежурный ГШ, а не нарком или начальник ГШ. Чего-чего, «воспоминаний» о том, что кому-то в округа звонили Жуков или Тимошенко — нет! А вот у наркома ВМФ адмирала Кузнецова можно увидеть и вовсе поразительные вещи. И при внимательном прочтении этих воспоминаний и увидим — в какое время и как отправляли «Директиву № 1» в западные округа, как и где произошел саботаж. Придется еще раз повторить то, что уже было процитировано ранее — фрагмент о событиях ночи 21–22 июня: «Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С. К. Тимошенко: — Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне… Маршал, шагая по комнате, диктовал… Генерал армии Г.К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго (!!!). Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии…» Что же еще интересного можно найти в этом тексте от адмирала? А то, что, скорее всего, никакой Ватутин ни в какой Генштаб листки с черновиком «Директивы № 1» из приемной Сталина не возил — ни немедленно, ни вообще. Может, он и был в Кремле, но похоже, что Жуков сам привез черновик в Наркомат и уже там подготовил для отправки в округа чистовой вариант «Директивы № 1». Написан был этот «черновик» в кабинете Сталина, на трех листах из рабочего блокнота Г.К. Жукова. Чтобы передать его шифровальщикам (потом он попадет к Василевскому в Оперативное управление ГШ), перечерканный «черновик» надо было переписать в специальный блокнот для шифровального отдела. И делал это не Ватутин, который якобы «немедленно» уехал с листками в Генштаб для «отправки в округа», а сам Жуков. И именно Жуков «под диктовку» наркома Тимошенко и в присутствии Кузнецова и переписывал набело текст черновика в «блокнот для радиограмм» (никто действительно шифровать не будет текст с помарками и исправлениями — таков порядок). (Примечание. Кузнецов говорит о «блокноте для радиограмм», хотя точнее было бы — «блокнот для шифрограмм». Но военно-морской офицер адмирал Кузнецов не «оговорился». Дело в том, что у моряков «в ходу больше сленговое название «радиограммы», т. к. с кораблями существует лишь радиосвязь. Скорее всего, Кузнецов поэтому по привычке и написал «радиограмма». А может, действительно у штаба флота была лишь радиосвязь с флотами. Но в любом случае, и у них службы шифрования и связи разделены — кроме небольших кораблей, где радист и шифровальщик — одно лицо» — С. Мильчаков, полковник ГРУ…) При этом Кузнецов, прочитав около 23.00 уже переписанный в «блокнот для радиограмм» текст «Директивы № 1», практически тут же убыл в свой Наркомат и стал обзванивать флоты. А Жуков и Тимошенко еще около получаса продолжали «переписывать» директиву и только к полуночи передали этот текст шифровальщикам («восьмерикам», как их называют штабисты). Тогда на приводимом в этой главе «черновике» и появилась пометка — «Данная директива поступила в шифровальный отдел в 23:45 21 июня 1941 года». Т. е. с момента выхода Жукова и Тимошенко от Сталина до появления Кузнецова в кабинете наркома прошло уже 40 минут. От момента ухода Кузнецова прошло еще почти полчаса, а Директива все еще была в руках у Тимошенко и Жукова. Поступила она к шифровальщикам не «немедленно», а лишь в 23–45, и только примерно в 0.10 она попала в Оперативное управление ГШ для «немедленной» и срочной отправки в округа. А ведь Оперуправлению ГШ тоже требовалось какое-то время, чтобы отправить телеграфом директивы в округа… Получается, что и здесь Георгий Константинович приврал? Свалил ответственность на давно умершего Ватутина, написав, что тот отвозил текст «Директивы № 1» в ГШ для отправки, а на самом деле лично принес черновик от Сталина в Наркомат и в кабинете Тимошенко переписывал его начисто почти до 23–35? И только после этого отдал текст директивы шифровальщикам, о чем сделана пометка на черновике, и «машинистка Грибкова отпечатала две копии в 23–50». После этого, после 00.00, текст поступил уже к Василевскому для отправки в округа. На «черновике Директивы № 1» стоит отметка с временем отправки директивы в округа: <Директива отправлена в 00:30 в ПВО, ЗОВО, КОВО, ОдВО, ПрибОВО под номерами: 19 942, 19 943, 19 944, 19 945, 19 946 соответственно». Так что картина вырисовывается довольно обычная, без какой-то особой беготни, спешки и нервозности. Жуков и Тимошенко вышли от Сталина в 22.20. «Испытывая чувство какой-то странной, сложной раздвоенности>, Жуков и Тимошенко прихватив с собой в приемной Ватутина (если он вообще там был), минут через 10 приехали в Наркомат обороны на ул. Фрунзе: «Выйдя из машины… договорились (еще) через десять минут встретиться в… служебном кабинете» наркома Тимошенко (видимо, после посещения кабинета Сталина требовалось время, чтобы прийти в себя). Встретились они в кабинете наркома, похоже, уже около 2240–2245, и Жуков сел переписывать набело текст «Директивы № 1» в шифроблокнот, который затем должен был быть передан в шифровальный отдел ГШ для зашифровки и дальнейшей передачи в округа через Оперативное управление. К 23.00 в кабинет наркома пришел вызванный Тимошенко адмирал Кузнецов и, прочитав текст (похоже, что еще черновика) Директивы, послал бегом своего зама передавать короткий приказ на флоты в соседнее здание Наркомата ВМФ. После этого Кузнецов убыл в свой кабинет и примерно после 23–10-23.15 начал лично обзванивать флоты, и даже если там еще не получали его приказ-телеграмму о приведении в боевую готовность, он по телефону требовал немедленно поднимать флоты по тревоге. Жуков же, закончив писать текст Директивы в блокнот шифрограмм, только спустя еще минут 25.30 после ухода Кузнецова передал его Ватутину, чтобы тот (согласно своей должности) отнес Директиву в Генштаб для отправки в войска. Ватутин, возможно, и отнес ее (и шифроблокнот с текстом, и черновик на трех листах рабочего блокнота-тетради Жукова) шифровальщикам к 23.45, а затем и в Оперативное управление для отправки в округа, где ее Василевский увидел в первом часу ночи (возможно в 00.10 22 июня). (Ватутин — генерал-лейтенант с 04–06.1940, начальник Оперативного управления Генерального штаба Красной армии с июля 1940 года. С февраля 1941 года-1 — й заместитель начальника Генерального штаба Красной армии по оперативным и устройству тыла вопросам.) Надо учесть, что здания Наркомата и генштаба находились хоть и практически «на одной улице», но не совсем рядом. И вот тут, возможно, Ватутин и уехал на машине «немедленно» в Генштаб для отправки «Директивы № 1», но не из Кремля и не в 22.20, как поведал Г.К. Жуков, а из Наркомата, из кабинета Тимошенко, и около 23–30. А потом на черновике, «как положено», сделали пометки и о времени реального поступления Директивы к шифровальщикам, и о времени отправки, и о том, что машинистка сделал еще две копии — наркому ВМФ Кузнецову и Покровскому. Формально вроде бы умышленной волокиты нет Жуком и Тимошенко приехали в Наркомат от Сталина к 22.30, перекурили «минут 10», переписали в шифроблокнот и передали текст в шифровальный отдел ГШ для зашифровки и дальнейшей передачи в округа в 23–30-23–40. Ничего особенного, и никакого явного саботажа, если не учитывать, что тот же Кузнецов и бегом бегал, и сам уже в 23–10 начал обзванивать флоты (округа, в это же время, около полуночи, членов Военных советов округов обзванивал и начальник Политуправления Красной армии). И если не считать того, сколько времени (всего-то час?) надо было Жукову для того, чтобы переписать текст составленной в кабинете Сталина «Директивы № 1» в шифроблокнот. А вот во сколько Оперативное управление ГШ послало «приказ наркома» в округа — вопрос уже не столь важный, тут уже сама военно-бюрократическая машина сработала… Из Опер-управления ГШ приказ отправили достаточно оперативно. Ну, может, свои полчасика и накинули, с 0.10 до 0.40. может быть… Зачем Жуков приплел Ватутина? Все может оказаться просто: вышли от Сталина в 22.20, а шифровальщикам и дальше Василевскому отдали текст только через полтора часа. Ничего особенного — вполне небольшой промежуток времени на «раскачку» и если бы ситуация была обычная, но счет-то шел на минуты… А после войны Жуков писал, что отправляли «Директиву» в срочном порядке, и эти полтора часа надо было куда-то списать. Списали в итоге на Ватутина (правда, забыл Г.К. Жуков написать одну «мелочь» — во сколько же ее получали в округах…) Никто в своих воспоминаниях не пишет, что Жуков или Тимошенко по телефону доводили суть «приказа наркома», «Директиву № 1», до того, как она пришла в округа. Флотские командиры получили устный приказ от адмирала Кузнецова, а армейские от Тимошенко или Жукова — нет. Хотя звонок и предупреждение о том, что идет «приказ наркома», командующие в округах после 1 часа ночи получили, но от оперативного дежурного ГШ. Но так просто «положено» — сообщать при отправке из вышестоящих штабов в части приказов, шифровок и т. п. сообщений. Но почему ни Жуков, ни Тимошенко не звонили в округа, как Кузнецов, и не требовали поднимать по боевой тревоге войска?! Вот мнение человека, знающего штабную кухню: «Что касается того, что Жуков сам лично правил документ — то именно так и было, скорее всего, раз он за своей подписью и подписью НКО отправлял это распоряжение. То, что отметка стоит 23:45 — то это и есть то время, с которого начинается отсчет передачи этого распоряжения — так, по крайней мере, принято, и все задержки, которые могут произойти после этого, к исполнителю не имеют отношения. Правда, вопрос, почему ее передали не сразу, а с задержкой, остается открытым. Я и раньше выдвигал версию, что, возможно, сам срок отправки ее в войска был согласован со Сталиным в ходе совещания, если тем более было дано указание отправить ее к исходу 21 июня. Может, они еще раз о чем-то говорили со Сталиным по телефону в этот промежуток времени и уточняли какие-то детали директивы — вопрос так и не будет понятен полностью, т. к. свидетелей этого уже давно нет. Но по своему опыту знаю, что дата отправки какого-то важного документа может быть определена устным распоряжением начальника. Есть такие случаи, когда старший начальник пишет в резолюции ‘‘Дать ответ к… (дате, времени)» и если вы подготовили документ сразу же, то все равно в Генштабе не принято нести его сразу на подпись и отправлять — там все выполняется строго согласно резолюций и устных распоряжений. И это не трусость, а обычная штабная культура, о которой многие «пиджаки» не имеют представления. Да и некоторые военнослужащие иногда несут отсебятину по этим вопросам. Привожу это просто вам к сведению — не думаю, что задержка связана с каким-то умыслом, потому что если была бы спешка, то и «не прилизанную» шифрограмму отправили. Мне встречались и такие — их сразу видно» — полковник ГРУ Сергей Мильчаков. С точки зрения штабиста, все совершенно правильно, и задержка с передачей текста шифровальщикам и дальше в войска вполне объяснима. Но… Если срок отправки согласовывали со Сталиным и «приказ наркома» надо было отправлять не ранее наступления 22 июня, то зачем было потом выдумывать байки про Ватутина и про «срочную» отправку Директивы в войска? Рассказывали бы потом, что Сталин приказал отправлять «Директиву № 1» в округа не раньше 1 часа ночи — кто ж проверит («валите все на мертвого»)? Но если все-таки «торопились», а Сталин отдельных указаний не давал, то тем более непонятно, что делали с «Директивой № 1» нарком и начальник ГШ больше часа, с 22.20 до 23–30, в кабинете наркома. Тем более, что Жуков отправлял не «неприлизанную» Директиву — текст точно совпадает с черновиком, но это беловой вариант. Ведь у Жукова был почти час, чтобы не спеша переписать текст с черновика-оригинала в шифроблокнот. Опять же, Кузнецов кинулся обзванивать флоты, бегом послал своего зама отправлять телеграмму, как только ему дали почитать текст «Директивы № 1» (правда, потом он почему-то заявил, что его эта Директива не касалась вовсе)! Ему в кабинете Тимошенко не было сказано ни о какой необходимости ждать наступления 22 июня. Да и сами маршалы писали, что спешка была, и Сталин вовсе не ставил задачу «тормознуть» отправку Директивы о приведении в боевую готовность в войска. Наоборот, ситуация была неординарная и требовала именно срочной отправки срочной Директивы. Счет действительно шел на минуты. Жуков сам же пишет: «Необходимо было как можно быстрее передать в округа директиву о приведении приграничных войск в боевую готовность…о В конце концов, при всем обилии обвинений в адрес Сталина почему-то никто не «догадался» обвинить его еще и в задержке отправки «Директивы № 1» в западные округа в ночь на 22 июня. Так было бы проще. Однако вместо этого придумали байку про Ватутина, что «немедленно выехал» с Директивой в ГШ прямо из Кремля. Правда, отправлял ее уже Василевский, и только в 00.10–00.30. Якобы. Короче, заврались товарищи маршалы от души… А ведь врут люди в основном, когда есть что скрывать… Такие события, как начало войны, «забыть» все же трудно. А они то ли отправили «Директиву № 1» в округа в 00.30 во все округа одновременно, то ли в разное время отправляли. То ли спешили с отправкой — то ли резину тянули… То, что на «черновике Директивы № 1» стоит отметка «Директива отправлена в 00:30 в ЛВО, ЗОВО, КОВО, ОдВО, ПрибОВО…», говорит только о том, что ее действительно передали в Оперативное управление ГШ для отправки в это время. Но точно узнать время отправления в округа, в каждый соответственно, можно только подняв окружные директивы, на которых соответствующие отметки поступления документа также должны стоять. И в Оперативном управлении должны были остаться «следы» времени отправки «Директивы № 1» в округа. И тогда можно делать достаточно точный вывод — в какое время уже Оперативное управление отправляло в округа этот «приказ наркома»… Но то, как быстро офицеры Оперативного управления ГШ отправили в округа текст Директивы, — не самое важное. В конце концов, для отправки тоже требуется время. 00.30 и даже 1.00, на самом деле не самое большое «запоздание» в их службе. Действительно важно, во сколько Директива поступила в эти округа, но гораздо важнее то, как быстро передали приказ по армиям на местах. Важно, что сделали командующие округов для того, чтобы поднять войска по тревоге в кратчайшее время. А еще более важно — получали ли войска в западных округах этот приказ вообще. В Киев «приказ наркома» пришел якобы в те же 00.30, но приказ по армиям выдали еле-еле к 2.30. Примерно в это же время приказ по армиям выдали в Минске и в Риге. Так что, возможно, Жуков нагородил про Ватутина ради того, чтобы скрыть сразу несколько «странностей»: во сколько на самом деле ушла «Директива № 1» в округа из Генштаба в ночь на 22 июня; то, как он сам лично переписывал ее в шифроблокнот в течение часа; почему в войсках западных округов (кроме одного!) приказ о приведении в полную боевую готовность, приказ об объявлении тревоги был доведен до частей только после 2.30! Всего за 1 час до нападения Германии! На самом деле чертовски сложно восстанавливать картину событий по мемуарам генералов и маршалов. Практически никто из них не указывает точное время, хотя бы суток. К примеру, тот же Тюленев мог быть у Тимошенко и Жукова в Наркомате обороны вечером 21 июня (и еще раз увидеться с Жуковым) до 20.00, когда они убыли к Сталину на совещание. А мог и после 22.00. Но если разговор Тюленева с Жуковым действительно состоялся до 20.00, то получается еще более интересно. Командующие западных округов доложили начальнику Генштаба, что пока все спокойно, но он их все равно предупреждает о скором нападении, о котором ему известно от разведки: «— По донесениям штабов округов, — сказал он, — как будто все спокойно. Тем не менее, я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки…» Об этих «данных нашей разведки», в которых сообщалась точная дата и время нападения и с которым начальник Генштаба был ознакомлен в обязательном порядке, пишет в своих работах Мартиросян. Например, еще 17 июня военно-морской атташе капитан 1 — го ранга Воронцов действительно отправил из Берлина сообщение в Москву, в котором доложил, что нападение Германии произойдет 22 июня в 3–30 утра! Воронцов прибыл в Москву 21 июня, доложился в ГРУ и наркому ВМФ Кузнецову, а тот докладывал согласно журналов посещений в кабинете Сталина вечером 21 июня. Генералы и маршалы и с датами частенько не договаривают. Тот же Жуков писал, что перед 22 июня «по рекомендации наркома» командующие западных округов начали проводить «учения в сторону границы», но в какие точно числа и дни эти «учения» начались — не показал. Впрочем, ловить маршалов на «лукавстве», сличая их слова со словами их подчиненных или сослуживцев, дело увлекательное, но не очень приятное. Но «мемуары» мемуарам рознь. В ходе исследования того, как войска приводились в боевую готовность, были рассмотрены три основных западных округа — Прибалтийский, Белорусский и Киевский. Однако без внимания остался самый «скромный» из четырех западных округов — Одесский. Этот Одесский округ, он же Южный фронт, только в июле 1942 года был соединен с Юго-Западным, а затем влит в Северо-Кавказский фронт. Но в истории войны он как-то «затерялся». А зря. Ведь в этом округе и приказы до 22 июня исполнили, как надо, и в ночь на 22 июня все сделали, как положено. И даже странная задержка в Генштабе с отправкой «Директивы № 1» в округа не помешала командованию этого округа привести свои войска в полную боевую готовность до нападения Германии, и все части получили «приказ наркома» вовремя — почти за 2 часа до нападения врага. Стоит потратить немного времени и посмотреть, что пишет об этих событиях маршал М.В. Захаров, тогда — начштаба ОдВО. Вот уж где командиры действовали по «личной инициативе», причем во всем округе, как «сговорились». Сама книга была написана Захаровым еще в 1969 году, но после его смерти в 1972 году набор рассыпали, а рукописи изъяли. Издана книга была только в 1989 году. Как военный маршал Захаров — примечательная личность. В партию большевиков-коммунистов вступил в 1917 году. Дважды Герой Советского Союза, с 1945 по 1949 г. — начальник Военной академии Генерального штаба. С 1949 по 1952 г. — заместитель начальника Генштаба по разведке, начальник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба. Захаров был в ГШ, когда «в конце 1940-х — первой половине 1950-х годов Военно-научным управлением Генерального штаба под руководствам генерал-полковника А.П. Покровского» и задавались те самые «пять вопросов» генералам по событиям начала войны. В Интернете, в «Википедии», указано: «С июля 1952 года — Главный инспектор Советской армии. С мая 1953 года — командующий войсками Ленинградского военного округа». В это время уже умер Сталин, и к власти в Министерстве обороны вернулся Жуков, «заклятый друг» Захарова. Четыре года М.В. Захаров пробыл на второстепенном округе. Но после того как в октябре 1957 года Жуков был снят и министром стал Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский (бывший подчиненный Захарова по Одесскому округу в июне 1941 года — командир 48-го стрелкового корпуса ОдВО), Захаров в ноябре 1957 года был назначен главнокомандующим Группой советских войск в Германии. В 1959 году он получил звание Маршала Советского Союза. Но самое интересное — М.В. Захаров был начальником Генштаба в 1960–1971 гг., с небольшим перерывом с марта 1963 года по ноябрь 1964. Почти 10 лет, больше чем кто-либо другой за последние лет сто.
Всегда интересно изучать и сравнивать карьеры и биографии генералов и маршалов времен Великой Отечественной. При этом вылезают интересные «совпадения». Малиновский служил в подчинении у Захарова, в округе, который единственный среди западных округов был приведен своими генералами в полную боевую готовность еще до 22 июня. Также как и К.К. Рокоссовский, Малиновский с корпуса летом 1941 года был назначен на армию. Потом командовал фронтом, потом за неудачи — снова армия, потом снова фронт. А в 1944 году Малиновский получил звание Маршала Советского Союза! Пока у власти в Министерстве обороны был Жуков, Захаров находился в заштатном военном округе. Но как только министром стал Малиновский, он сразу отправил Захарова в Германию на повышение, а через три года вернул в Москву начальником Генерального штаба. К сожалению, РЯ. Малиновский не оставил мемуаров о войне, как это успели сделать многие другие генералы и маршалы. Однако в архиве наверняка есть его ответы на «вопросы от Покровского». Много рассказывают о том, как нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов «по личной инициативе поднимал флот по тревоге» и приводил флот в боевую готовность до 22 июня «вопреки Сталину». Но как-то при этом не говорилось о том, как генерал Захаров, начштаба ОдВО, привел свой округ в боевую готовность за несколько дней до 22 июня. А в ночь на 22 июня он рассредоточил авиацию округа по полевым аэродромам и поднял по тревоге войска округа… еще до прихода в округ «Директивы № 1». Кое-что может прояснить книга Захарова «Генеральный штаб в предвоенные годы». — М.: Воениздат, 1989. Глава 6. «Накануне и в первые дни Великой Отечественной». Также есть на сайте — http:/ /militera.lib.ru /memo /russian/ zaharov_mv/06.html Во-первых, о ситуации с отправкой артиллерии округа на полигонные стрельбы: «..В этот же день (15 июня) штаб округа отдал распоряжение: вторую очередь артиллерийских полков не отправлять на окружной артиллерийский полигон, где они должны были проводить боевые стрельбы; задержать также отправку и зенитной артиллерии на полигон…» Помните, как Павлов не вернул свою артиллерию с полигонов после 11 июня, получив Директиву НКО и ГШ от 10 июня о начале вывода «глубинных» дивизий «в районы, предусмотренные планом прикрытия»? И не только не вернул, но и отправлял на полигоны оставшиеся артполки 15 июня. А в ОдВО в этот же день отменяют плановые стрельбы. Насчет того, почему авиация ОдВО не понесла особых потерь в первые налеты 22 июня:
Т. е. и летный состав обучался ночным перелетам, и полевые (оперативные) аэродромы были подготовлены к перебазированию и приему самолетов заранее. Чего не делалось ни в КОВО, ни в ЗапОВО, ни даже в ПрибОВО, где тоже процветала «личная инициатива» и где командующие ВВС после 22 июня были расстреляны за «бездействие». По ситуации вокруг «телеграммы ГШ от 18 июня» об отводе приграничных частей от границы на свои рубежи обороны и приведении войск в боевую готовность: «..В конце июня в округе намечалась армейская полевая поездка со средствами связи, на которую привлекались все корпуса, авиация и армейский аппарат, выделяемый по мобилизации из окружного управления. 18 июня утром командующему войсками округа, возвратившемуся в Одессу, были доложены соображения о том, что полевую поездку со средствами связи следует отменить, так как обстановка требует постоянной боевой готовности войск. Проведение же этого учения вызовет необходимость сосредоточить штабы корпусов и штабы авиационных дивизий с их средствами связи в районе Тирасполя, приведет к тому, что войска всего округа в случае военных действиймогут остаться без управления. В такое тревожное время целесообразнее провести рекогносцировку с решением задач-летучек на местности без средств связи, чтобы командиры частей и соединений могли при необходимости быстро возвратиться к своим войскам. Армейское управление, выделяемое из окружного, нужно поднять по боевой тревоге согласно мобилизационному плану и отправить в Тирасполь, где предусматривалось размещение штаба армии как по игре, так и по плану прикрытия (тем более что в Тирасполе на военное время заранее был подготовлен узел связи). С этим предложением командующий войсками вначале не согласился, ссылаясь на то, что Генеральный штаб обвинит в срыве запланированной армейской полевой поездки. В результате моих настойчивых предложений генерал Я.Т. Черевиченко позвонил в Москву и попросил разрешения на проведение учений. Народный комиссар обороны ответил, что надо согласиться с предложением начальника штаба округа. …было решено в порядке проверки мобилизационного плана поднять по боевой тревоге личный состав развертываемого армейского управления и на автомашинах направить его в Тирасполь. Там, в зависимости от обстановки, в ближайшие дни провести с командирами корпусов рекогносцировки и проигрыш летучек на местности…» Вообще-то эти «учения» округа должны были состояться только «в конце июня», но в Одессе решили эти учения отменить?! Захаров вместо учений организовал выезд штаба округа в Тирасполь «по-боевому». Помните, что требуется от командира при повышении боевой готовности? Правильно — отменять всякие плановые учения и собирать войска в места дислокации. Это предписывалось Директивами «от 10–12 июня», которые требовали выводить войска «в районы, предусмотренные планом прикрытия». Это — само собой разумеется. Если бы хотели ставить части на полигонах, такое обязательно указали бы в той Директиве. Вот поэтому 15 июня штаб ОдВО и принимает решение отменить плановые учения для артиллеристов и зенитчиков. Захаровым были «доложены соображения» командующему ОдВО. Но на каком основании и почему именно 18 июня, Захаров не пишет. Однако если 18–19 июня в каждую приграничную дивизию пошли приказы ГШ на отвод от границы на рубежи обороны с приведением в боевую готовность и комдивы должны были лично в присутствии командиров корпусов и армий докладывать об этом в Генштаб, то тем более необходимо было отменять любые учения. А ведь доклад из ОдВО от командиров приграничных дивизий этого округа в Генштаб и должен был происходить в присутствии Захарова. И Захаров достаточно прямо написал, что «18 июня… командующему… были доложены соображения о том, что… обстановка требует постоянной боевой готовности войск». Вот такое странное совпадение все с той же датой 18 июня. А еще «разрешение» Захарову и Черевиченко на то, чтобы «поднять по боевой тревоге личный состав развертываемого армейского управления и на автомашинах направить его в Тирасполь», дает лично нарком Тимошенко. «Личным указанием», устно. Захаров не пишет о том, что в округ приходила «Директива НКО и ГШ от 12 июня» о начале выдвижения глубинных дивизий к границе (в те годы даже Жуков написал об этом как о «рекомендации наркома» провести «учения» в сторону границы). Захаров пишет нечто «обтекаемое»: «Выполняя директиву НКО от 12 июня 1941 года, приграничные округа начали подтягивать ряд дивизий и корпусов, расположенных в глубине, ближе к государственной границе…» И похоже, что в этот округ подобной Директивы «от 12 июня» вообще не было. Захаров также не пишет, что «полевое управление» штаба округа-фронта разворачивалось в Тирасполе, но пишет, что: «По настоятельной просьбе Военного совета ОдВО личным распоряжением начальника Генерального штаба Г.К. Жукова от 14 июня Одесскому военному округу согласно мобплану разрешалось «выделить армейское управление и 21.06.1941 г. вывести его в Тирасполь»… Утром 20 июня управление 9-й армии тронулось в путь…» Из этого некоторые «историки» делают умопомрачительные выводы. Мол, не штаб округа выдвигался на полевое управление в Тирасполь, а всего лишь штаб одной 9-й армии ОдВО. Но в июне 1941 года в ОдВО и была всего одна армия — 9-я. И управление этой армии действительно было сформировано 14 июня 1941 года на базе управления ОдВО, оно же — управление штаба ОдВО. Таким образом, штаб округа и штаб 9-й армии по сути одно и то же. Так что когда Захаров пишет, что в Тирасполь выдвинулось управление 9-й армии, то надо понимать, что выдвинулся в полевое управление штаб Одесского округа: «18 июня… было решено в порядке проверки мобилизационного плана поднять по боевой тревоге личный состав развертываемого армейского управления и на автомашинах направить его в Тирасполь…» На полевой командный пункт Одесского военного округа. Штаб округа, он же штаб 9-й армии, получив приказ («разрешение») наркома выдвигаться на «армейское управление», должен был ждать следующего приказа из ГШ. Приказа о действиях в связи с началом войны. Но ситуацию с приказом ГШ от 18 июня об отводе войск от границы Захаров преподносит как некую «инициативу» командования округом (если, конечно, это не «цензоры» постарались в 1969 году, «убедив» генерала написать именно так). Захаров, как и адмирал Кузнецов, был не в самых теплых отношениях с Жуковым, но против партии и ЦК КПСС, уже «утвердивших» историю начала войны и «назначивших виновного», пойти не мог. А теперь посмотрим, как начштаба ОдВО описывает историю с получением в округе «Директивы № 1»: как и в какое время это происходило и как ее довели до войск округа. «На следующий день (21 июня) с разрешения командующего войсками округа я также выехал из Одессы поездом в Тирасполь и вечером прибыл в штаб армии, занимавший здание педагогического института. Около 22 часов меня вызвали к аппарату Бодо на переговоры с командующим войсками округа. Он спрашивал, смогу ли я расшифровать телеграмму, если получу ее из Москвы. Командующему был дан ответ: что любая шифровка из Москвы будет прочитана. Вновь последовал вопрос: «Вторично спрашивают, подтвердите свой ответ, можете ли расшифровать шифровку из Москвы?» Меня это крайне удивило. Я ответил: Вторично докладываю, что любую шифровку из Москвы могу расшифровать». Последовало указание: «Ожидайте поступления из Москвы шифровки особой важности. Военный совет уполномочивает вас немедленно расшифровать ее и отдать соответствующие распоряжения. Я и член Военного совета будем в Тирасполе поездом 9:00 22 июня. Черевиченко.» Т. е. еще примерно за полчаса до того, как Жуков и Тимошенко вышли из кабинета Сталина в 22.20, в Одессе командующий округом спрашивает у своего начштаба, может ли он в случае необходимости принять в Тирасполе, в полевом управлении фронта, шифровку из Москвы? С одной стороны, командующий мог проверять готовность полевого управления штаба к работе. А с другой — он явно уже предупрежден или Жуковым, или наркомом о возможности получения в округе приказа из Москвы о поднятии по тревоге войск округа в связи с нападением Германии. Получается, что Жуков перед посещением Кремля действительно обзванивал округа и предупреждал о возможности войны в ближайшие часы? Понимая, что в Кремле именно такой приказ и будет подписан… (кстати, сам Жуков и писал что, идя в Кремль, он имел на руках такой приказ, заготовленный заранее). Но Захаров о таком звонке ничего не пишет. И Жуков не пишет. И даже если бы этот звонок получил командующий округом, начштаба должен был бы знать о нем. Может быть, Захаров умышленно написал, так — на случай, если кто-то начнет разбираться и увидит несуразность этого «звонка в 22.00», которого быть не могло? В 22.00 «Директива № 1» еще не была написана и утверждена в кабинете Сталина, и вряд ли командующий округом имел дар предвидения… Так что, скорее всего, никаких звонков из Москвы в это время еще не было, а Захаров просто выполнял… приказ ГШ от 18 июня! Которым и предписывалось закончить все мероприятия по приведению в полную боевую готовность войск округа и доложить в ГШ к 24.00 21 июня. После этого должен был пройти следующий приказ — либо «отбой», либо «боевая тревога»! Или же пресловутый звонок был не в 22.00, а в 23–00 или даже в 24.00 (Черевиченко в это время еще не был в поезде — от Одессы до Тирасполя около 100 км по железной дороге, и чтобы прибыть в Тирасполь в 9–00 утра, командующему надо было выехать после полуночи). Но достоверной информации о том, кто и как сообщил командующему ОдВО о поступлении «из Москвы шифровки особой важности», пока нет. Скорее всего, этого «звонка в 22.00» вообще не было, и Захаров его «сочинил», чтобы как-то прикрыть свои «самовольные» действия по приведению войск округа в боевую готовность согласно приказов НКО и ГШ перед 22 июня, как-то объяснить свои дальнейшие действия. Ведь общая установка по насаждению «жуковско-хрущевской» версии начала войны уже была утверждена. В рамках этой установки трудно иначе объяснить, на каком основании начальник штаба округа приводит войска округа в полную боевую готовность в 23–00 21 июня без какой-либо информации о том, что в кабинете Сталина подписана директива о приведении войск западных округов в полную боевую готовность. Скорее всего, «звонок командующего в 22.00» — вынужденная байка: в 22.00 еще никто в округах не мог знать, что данная директива уже пишется. «Немедленно после этого начальнику отдела было дано указание выделить опытного работника, способного быстро расшифровать телеграмму. Затем я вызвал к аппарату Бодо оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежурный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение (???), я около 23 часов решил вызвать командиров 14, 35 и 48 стрелковых корпусов и начальника штаба 2 кавалерийского корпуса. Первым к аппарату СТ-35 подошел командир 14 корпуса генерал-майор Д.Г. Егоров, вторым — командир 35 корпуса тогда комбриг И.Ф. Дашичев, а затем — начальник штаба 2-го кавкорпуса полковник М. Д. Грецов. Командиру 48 корпуса Р.Я. Малиновскому распоряжение передавалось по аппарату Морзе. Всем им были даны следующие указания: 1) штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов; 2) частям прикрытия занять свои районы; 3) установить связь с пограничными частями. К этому времени (около 23.30?) в штабе по срочному вызову собрались начальники отделов и родов войск, командующий ВВС округа. Тут же присутствовал командир 2 механизированного корпуса генерал-лейтенант Новосельский, прибывший из Тирасполя. Я информировал их о том, что ожидается телеграмма особой важности и что мною отданы соответствующие приказания командирам соединений. Командиру 2 мехкорпуса также было дано указание привести части корпуса в боевую готовность и вывести их в намеченные выжидательные районы. Таким образом, непосредственно в приграничной полосе Одесского военного округа по боевой тревоге были подняты 7 стрелковых, 2 кавалерийские, 2 танковые и механизированная дивизии и 2 укрепленных района. Во втором эшелоне округа оставались 150-я стрелковая дивизия и дивизии 7-го стрелкового корпуса (на третий день войны этот корпус был передан в состав Юго-Западного фронта). Когда командующему ВВС округа было предложено к рассвету рассредоточить авиацию по оперативным аэродромам, он высказал возражения, мотивируя их тем, что при посадке на оперативные аэродромы будет повреждено много самолетов. Только после отдачи письменного приказания командующий ВВС приступил к его исполнению». Захаров пишет, что «по личной инициативе», в отсутствие командующего округом (тот в это время должен был находиться в Одессе и собираться в Тирасполь) поднял по боевой тревоге практически все войска округа и дал команду на перебазирование авиации на полевые аэродромы. И сделал он это еще за 2 часа до того, как в округ поступила «Директива № 1» — сразу после 23.00. Также интересна фраза в его приказе: «частям прикрытия занять свои районы». Директивы «от 12 июня» требовали вывести войска в районы ПП, но — в лагеря, не занимая сами районы. А теперь Захаров ставит войскам в лагерях четкую задачу занять сами позиции. При этом 2-му мехкорпусу ставится задача выйти в район сосредоточения — находиться в «выжидательном районе». Возможно, Захаров на самом деле перед этим действительно звонил оперативному дежурному ГШ и, доложив о том, что приведение войск округа в боевую готовность закончено (к 24.00 21 июня, как требовал приказ ГШ от 18 июня), наверняка спрашивал, какие будут следующие указания и «когда можно ожидать передачу шифровки особой важности». И ему ответили — ждите. Но Захаров, «оценив создавшееся положение», ждать не стал, а отдал приказ поднимать войска по боевой тревоге примерно в 23.30. Но только потому, что разведка округа и пограничники уже имели соответствующую информацию. Правда, немного поартачился командующий ВВС округа, но после получения письменного приказа он его выполнил — в конце концов, не зря он до этого регулярно проводил ночные тренировки со своими авиачастями. (Павлов на суде сослался именно на то, что «опыта ночных полетов» у летчиков его округа не было.) Напомню — командующего ВВС ОдВО не расстреляли за потерю авиации. Это генерал-майор авиации Федор Георгиевич Мичугин. (Родился 02.03.1899 г. Командующий ВВС Одесского военного округа — 09–40-08.41. Командующий ВВС Западного фронта — 16.08.41–03.42. Командующий Ударной авиационной группой № 1 — 03–42-08.42. Начальник отдела боевой подготовки штаба ВВС Дальневосточного фронта — 05–05-44–15-06.45- Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, медалью «За оборону Москвы». Умер 25.10.1955 г….)
К тому времени, когда самолеты стали перегонять на оперативные (полевые) аэродромы, «Директива № 1» в Одессу еще не пришла. Возможно, Жуков и Тимошенко к 23.00–23.30 уже позвонили в Одессу, как Кузнецов на флоты, и предупредили о том, что приказ о приведении в боевую готовность и о рассредоточении авиации подписан и следует ждать его прихода в округ, а пока пора начинать выполнять мероприятия его пунктов? Нет. Захаров ничего о таких звонках не пишет. Звонок от Тимошенко Павлову состоялся только около 1 часа ночи, но ничего не известно о подобном звонке Тимошенко в Одессу, тем более в 23.00. Командующий ОдВО в это время был еще в Одессе, но Захаров о таком звонке от Тимошенко или от Жукова ему лично тоже не упоминает. «Примерно во втором часу ночи 22 июня дежурный по узлу связи штаба доложил, что меня вшивает оперативный дежурный Генерального штаба. Произошел следующий разговор: «У аппарата ответственный дежурный Генштаба. Примите телеграмму особой важности и немедленно доложите ее Военному совету». Я ответил: «У аппарата генерал Захаров. Предупреждение понял. Прошу передавать». В телеграмме за подписью наркома обороны С.К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г.К. Жукова военным советам приграничных округов и наркому ВМФ сообщалось, что в течение22–23.06.41 г. возможно нападение немцев в полосах Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов. В телеграмме подчеркивалось, что нападение немцев может начаться с провокационных действий. Поэтому войскам ставилась задача не поддаваться ни на какие провокации, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно приказывалось: все войска привести в боевую готовность; в ночь на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; перед рассветом 22 июня рассредоточить по полевым аэродромам и тщательно замаскировать всю авиацию; привести в полную боевую готовность противовоздушную оборону; подготовить к затемнению города и объекты. Округа предупреждались, чтобы никаких других мер без особого распоряжения не предпринимать. ..Получив директиву народного комиссара обороны, я был очень взволнован, так как отданное мною приказание о выводе войск округа в районы прикрытия на государственную границу находилось в противоречии с полученными указаниями из Москвы. Тогда я решил передать от имени командующего войсками округа содержание приказа народного комиссара обороны командирам корпусов для неуклонного исполнения и руководства, что и было немедленно сделано. Однако прежнее распоряжение не только о приведении войск округа в боевую готовность, но и о выводе их в выжидательные районы не отменялось. Более того, объявлялась боевая тревога во всех гарнизонах округа. …В З часа 45 минут 22 июня в комнату, где мы находились, вбежал дежурный по телеграфу и передал принятое из Одессы от заместителя начальника штаба округа по организационно-мобилизационной работе полковника AM. Кашкина сообщение, в котором говорилось, что, по данным командира Одесской военно-морской базы контр-адмирала А. А. Жукова, неизвестная авиация в 3 часа 15 минут бомбила Очаков и Севастополь. Стало ясно — это война. Не успели мы обсудить обстановку с начальниками отделов штаба и начальниками родов войск, как в 4 часа дежурный по узлу связи доложил, что к аппарату СТ-35 меня вызывает командир 14 корпуса генерал Д.Г. Егоров. Передаю примерное содержание разговора: У аппарата Егоров. Товарищ Захаров! В 3 часа 30 минут в районе Рени противник открыл артиллерийско-минометный и ружейный огонь и пытается форсировать реку. Части 25-й стрелковой дивизии заняли район прикрытия и ведут огонь. Нас…» (перерыв связи). Минут через пять-десять, когда аппарат начал работать, Егоров добавил, что авиация бомбит Болград и он, генерал Егоров, уезжает из города в штаб корпуса…» К сожалению, неизвестен точный текст приказа, отданного Захаровым по округу после получения «Директивы № 1», на котором должна стоять отметка о времени отправки этого приказа в войска. Но время получения в округе «приказа наркома» Захаров указал достаточно точно — «во втором часу ночи», т. е. прием «Директивы № 1» начали примерно в 1.10–1.15 ночи 22 июня (на прием и расшифровку требуется еще минут 30). А Жуков и Василевский пишут, что передачу в округа Директивы они закончили в 0.30. И отметка на «черновике-оригинале Директивы № 1» об этом же — «Директива отправлена в 0:30» в западные округа. Но тогда выходит, что Жуков и Василевский решили «подрезать» себе еще полчаса… Но обратите внимание на то, как быстро принималась и расшифровывалась телеграмма с приказом наркома. Такое ощущение, что Захаров читал ее прямо с ленты. По крайней мере, «принимал и расшифровывал» «Директиву № 1» он не до 2.00, как штаб КОВО: поднятые по тревоге войска должны были успеть (и успели) «занять районы прикрытия» и встречать врага огнем. Начальник штаба округа генерал М.В. Захаров, кроме того, что «немедленно» отправил «приказ наркома» в войска, сделал еще одно, самое важное — около 145 ночи он объявил не только во всех войсках округа, но уже «во всех гарнизонах» боевую тревогу. Это не было для округа чем-то особенным или сложным, поскольку войска округа были приведены в повышенную боевую готовность загодя, начиная с 13–18 июня. Захаров пишет, что распоряжения «Директивы № 1» «вступали в противоречия» с отданными им ранее (всего пару часов назад) приказами по округу о «выводе войск округа в районы прикрытия на государственную границу». Дело в том, что Директива НКО и ГШ от 10–12 июня, о которой упоминает сам Захаров, требовала выводить войска округов «в лагерь в районы, предусмотренные ПП», на госграницу, но занимать сами районы «ПП» фактически запрещалось. Но видимо, в Одессу такую Директиву «от 12 июня» не посылали, а в ней как раз и ставится задача выводить войска в «выжидательные районы», как написал сам Захаров. Т. е. «в лагеря в районы», предусмотренные «ПП». Но сами позиции занимать запрещалось. А в «Директиве № 1» пунктом «а» приказной части требовалось «в течение ночи занять огневые точки» УРов на госгранице, но при этом не разрешалось занимать сами рубежи обороны в этих районах — фраза «и полевые сооружения вдоль» госграницы была вычеркнута из черновика «Директивы № 1». Т. е. Захаров, возможно не получая приказов о выводе «глубинных дивизий» от «12 июня», действительно немного опередил события и указания из Москвы и проявил здоровую «инициативу». Однако Захаров и его товарищи точно выполнили приказы Москвы (устные личные указания и «разрешения» наркома), полученные до этого, и к полуночи 21 июня им оставалось только отдать войскам приказ о приведении в полную боевую готовность. И самое важное: добиться этого они могли, дав всего лишь короткую команду на объявление боевой тревоги в округе! Возможно, если бы и в соседних округах были свои Захаровы, мы бы сегодня изучали совсем другую историю Великой Отечественной войны. Так что М.В. Захаров приводил войска округа в полную боевую готовность уже в 23.00–23-30 21 июня 1941 года, не получая еще известий о «Директиве № 1», подписанной в Москве, исходя только из логики предыдущих «Директив НКО и ГШ» и особенно — приказов ГШ от 18 июня и «личных указаний» наркома. Впрочем, эти приказы и требовали закончить все мероприятия по приведению войск округов в полную боевую готовность к 24.00 21 июня. Вот поэтому Захаров, как настоящий военный, и ждал следующего приказа из Москвы в эти часы — либо приказа об объявлении боевой тревоги, либо отмены приведения войск в боевую готовность. Почему такие, как Захаров в ОдВО или многие другие в соседних округах, после выполнения Директив от 10–18 июня ждали именно приказа о войне? Так ведь кроме всего прочего в округах была и своя разведка, и пограничники, от которых генералы примерно 20 июня знали, что война случится «со дня на день»! Округ имел задачу закончить мероприятия по приведению в боевую готовность оставшихся войск к 24.00 21 июня и, исходя из информации, которую Захаров получал от разведки и пограничников, к полуночи 21 июня и ждали именно «боевой тревоги». Увы, ответы генералов из округа, где повышал боевую готовность генерал М.В. Захаров, на вопросы «от Покровского» не вошли в статью «Фронтовики ответили так!…» в «Военно-историческом журнале» в 1989 году… Об этой истории и о том, как воевал этот округ в первые месяцы войны, почти не упоминают. Книга Захарова «Генеральный штаб в предвоенные годы» (не путать с книгой Штеменко «Генеральный штаб во время войны») вышла в 1989 году, на пике очередных «разоблачений сталинизма». Но никто не стал анализировать ее на предмет сопоставления с байками «от Жукова». А потом, после распада СССР, никому уже не было дела до того, как начальник штаба Одесского округа подготовил свой округ к войне. Единственного в СССР военного западного округа, на 22 июня практически полностью готового к нападению врага! И где до частей довели приказ о приведении войск в боевую готовность еще за 2 часа до прихода в округ «Директивы № 1»… Вот что по событиям в ОдВО писал К.А. Мерецков:
Из воспоминаний маршала Н.И. Крылова:
Из воспоминаний маршала И.С. Конева:
Видимо, все же не случайно генерал Захаров, потом командовал Генштабом больше 10 лет. Хотя Хрущев и снял Захарова с должности почти на год, но Брежнев вернул его на эту же должность. Такие командиры всегда нужны и стране, и армии. Вот что еще пишут о Захарове, на этот раз — в «Википедии»: «С апреля I960 года — начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. В марте 1963 года понижен в должности до начальника Военной академии Генерального штаба (в некоторых мемуарах упоминается о предшествующем этому событию конфликте М.В. Захарова с Н.С. Хрущевымпо какому-то военному вопросу). Сразу после отстранения Хрущева от власти, в ноябре 1964 года Захаров повторно назначен вместо погибшего в авиационной катастрофе С. С. Бюрюзова начальником Генерального штаба Вооруженных Сил СССР — первым заместителем министра обороны СССР. В1967 году находился в длительной командировке в Египте, решая вопросы восстановления египетской армии после разгрома от Израиля в Шестидневной войне. Член ЦК КПСС с 1961 г. Депутат Верховного Совета РСФСР 2-го (1947–1952) созыва. Депутат Верховного Совета СССР 4–8-го (1954–1972) созывов. С сентября 1971 года — генеральный инспектор Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. Похоронен в Кремлевской стене на Красной площади в Москве в 1972 году». Подойдет какой-нибудь турист к Кремлевской стене, прочитает имя дважды Героя Советского Союза (1945, 1971 годы) маршала Матвея Васильевича Захарова, но ему и в голову не придет задаться вопросом — а чем так прославился этот маршал, если удостоился быть захороненным на столь почетном кладбище? А он всего лишь честно выполнял свой долг перед Родиной и сделал то, что другие не смогли сделать — будучи всего лишь генерал-майором (генерал-лейтенанта он получит только в мае 1942 года), он привел в боевую готовность подчиненные ему войска Одесского округа перед нападением Германии 22 июня. Как положено… К чести Жукова, он в своих бессмертных воспоминаниях занимался не только тем, что выставлял Сталина негодяем. Он все же написал о последних днях перед 22 июня практически всю правду. И о том, что мобилизацию и доукомплектование войск западных округов военные провели еще в мае-июне, и о том, что они выдвигали войска приграничных округов в сторону границы в последнюю неделю. Под видом «учений» и «лагерных сборов», по «личной рекомендации наркома», но проводили-таки выдвижение войск перед нападением Гитлера. Все вместе это и есть Приведение в повышенную и полную боевую готовность войск западных округов перед нападением Германии 22 июня! Так что в этом плане Г.К. Жуков, в общем-то, чист перед историей — все, что надо было сказать об этих днях, он сказал. Правда, надо еще суметь найти в его воспоминаниях эту информацию, суметь сопоставить с опубликованными спустя почти 30 лет документами этих дней. А так, конечно, маршал «чист», не соврал. Правда, со временем отправки «Директивы № 1» в округа, похоже… «слукавил», но в остальном — «чист». Однако при чтении Жуковских «Воспоминаний» складывается такое ощущение, что если Жуков обвиняет в чем-то Сталина, то, скорее всего, он перекладывает на «тирана» дела и помыслы либо «товарищей генералов», либо свои собственные. Если утверждается, что Сталин «не давал приводить» в боевую готовность войска, то, значит, военные срывали это приведение. Если говорит, что «Директива № 1» опоздала в войска, и виной тому «нерешительность» Сталина перед 22 июня, то, значит, отправку в округа «Директивы» № 1» срывали сами военные уже в ночь на 22 июня. Если говорит, что Сталин «не верил» в то, что Гитлер нападет, то, значит, сами военные делали все для того, чтобы «убедить» в этом главу правительства СССР. Нужен пример? Почитайте воспоминания маршала Голованова об этих днях. Он и Сталина не выгораживает (хотя всю жизнь был «сталинистом»), и Павловых не обличает. Голованов Александр Евгеньевич «Дальняя бомбардировочная…» (размещено на сайте — http://militera.lib.ru/memo/ russian/golovanov_ae/index.html): «..В тот день я в двенадцать часов явился к командующему округом. В кабинете за письменным столом сидел довольно массивного телосложения человек с бритой головой, со знаками различия генерала армии. Павлов поздоровался со мной, спросил, почему так долго не приезжал в Минск, поинтересовался, что мне нужно, и сказал, что давно уже дал распоряжение, чтобы нас всем обеспечивали, так как об этом его просил Сталин. Только я начал отвечать на его вопросы, как он, перебив меня, внес предложение подчинить полк непосредственно ему. Я доложил, что таких вопросов не решаю. — А мы сейчас позвоним товарищу Сталину. — Он снял трубку и заказал Москву. Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задает встречные вопросы. — Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я еще раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчет Голованова? Ясно. Он положил трубку. — Не в духе хозяин. Какая-то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе. Я выжидательно молчал. — Не хочет хозяин подчинить вас мне. Своих, говорит, делу вас много. А зря. На этом мы и расстались. Кто из нас мог тогда подумать, что не пройдет и двух недель, как Гитлер обрушит свои главные силы как раз на тот участок, где во главе руководства войсками стоит Павлов? К этому времени и у нас в полку появились разведывательные данные, в которых прямо указывалось на сосредоточение немецких дивизий близ нашей границы. Но упоминалось, что немецкий генштаб объясняет это переброской войск на отдых в более спокойные места. Так обстояло дело в то время — так думал, в частности, и я. Как мог Павлов, имея в своих руках разведку и предупреждения из Москвы, находиться в приятном, заблуждении, остается тайной. Может быть, детально проведенный анализ оставшихся документов прольет свет на этот вопрос…» Голованов был у Павлова в кабинете, возможно, 9 июня (в понедельник). В эти дни уже готовились Директивы НКО и ГШ на выдвижение к границе дивизий и корпусов из глубины округов «в районы, предусмотренные планом прикрытия». И в этот день Тимошенко и Жуков с Ватутиным несколько часов пробыли в кабинете Сталина. А 10 июня вечером Павлов получил от Тимошенко свою «Директиву». И именно Павлов пытается уверить Сталина в том, что никакой угрозы войны не существует!? При этом его почему-то раздражает, что «какая-то сволочь пытается убедить» Сталина в том, что немцы готовятся к нападению и накапливают войска на границе. Ко всему прочему он пытается подгрести под себя летное подразделение Голованова — отдельный дальнебомбардировочный полк центрального, московского подчинения не подчиняющийся напрямую округу. Можно утверждать — все части центрального подчинения, встретили войну достойно и проявили себя с самой лучшей стороны. Но не потому, что ими командовали «гениальные командиры», а потому, что они оказались в более высокой (на порядок!) боеготовности, чем окружные части. Кстати сказать, «хозяином» звали Сталина либо люди холуйского типа, либо такие, как Павлов. В воспоминаниях тех, кто Сталина действительно уважал, этого слова вы не встретите. А вот что говорится у Голованова уже о событиях ночи на 22 июня и о том, как в Минске «не успели» довести до своих войск «Директиву № 1»: «Почему войска не были приведены в боевую готовность, хотя уже накануне стало очевидно, что завтра может грянуть война и, как известно, были отданы на сей счет определенные указания? Кто виноват в том, что эти, хотя и запоздалые, указания, пусть оставлявшие на подготовку самые что ни на есть считанные часы, не были сразу доведены до войск? По укоренившейся за многие годы версии, все как будто упирается в Сталина, а так ли это?! Ведь, как известно, после полученных из Москвы распоряжений Военно-Морской Флот был приведен в боевую готовность до наступления регулярных войск фашистской Германии. Является ли один Сталин виной этой, надо прямо сказать, катастрофы? В тот июньский день 1941 года я ушел от генерала армии Павлова, даже не задумавшись, не придав сколько-нибудь серьезного значения его разговору со Сталиным, свидетелем которого был…» (Примечание: О подобном «оптимизме» Павлова пишет и маршал артиллерии Н.Н. Воронов — «На службе военной», — М.: Воениздат, 1963. Книга также есть на сайте: http://militera.ltb.ru/memo /russian/voronov/ index, html. Глава «Над Родиной смертельная опасность. Роковые просчеты»: «За несколько дней до начала войны я случайно встретился в Москве с командующим войсками Белорусского особого военного округа Д.Г. Павловым, которого я хорошо знал по совместной работе в Наркомате обороны и по боям в Испании. — Как у вас дела? — спросил я его. — Войска округа топают на различных тактических батальонных и полковых учениях, — ответил Павлов. — Все у нас нормально. Вот воспользовался спокойной обстановкой, приехал в Москоу по разным мелочам. В таком благодушном настроении находился командующий одним из важнейших приграничных военных округов…» И первый заместитель Павлова генерал Болдин И.В. — «Страницы жизни», — М.: Воениздат, 1961 г. Есть на сайте: http://militera.lib.ru /memo /russian /boldin /index.html. Глава «Так началась война» как раз о том, как Павлов в театре войну встречал: «В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия «Свадьба в Малиновке». Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу. Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С.В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д.Г. Павлову, он что-то тихо прошептал. — Этого не может быть, — послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился. — Чепуха какая-то, — вполголоса обратился ко мне Павлов. — Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы. Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, показал на сцену, где изображались события гражданской войны. В те минуты они, как и само слово «война», казались далеким прошлым…» Каков оптимист. Немцы уже обстрелы ведут некоторых участков границы, а командующий не хочет отвлекаться от действия на сцене… Единственное, что невозможно найти в мемуарах всех без исключения генералов и маршалов — это хоть какое-то упоминание о приказах ГШ, Г.К. Жукова от 18 июня, приказах об отводе приграничных частей в округах от границы на предназначенные им рубежи обороны, в которых ставилась задача закончить все перемещения и все мероприятия по повышению боевой готовности войск западных округов к 24–00 21 июня. Как уже писалось выше, все дело в том, что в этом приказе ГШ от 18 июня не только дается команда о повышении боевой готовности приграничных дивизий и об отводе их на их рубежи обороны согласно Планов прикрытия и обороны. В этом приказе именно сообщается точная дата начала войны — 22 июня. Сообщается она в виде требования для всех войск западных округов, участвующих в занятии рубежей обороны, закончить все перемещения и выдвижения в районы обороны к 24.00 21 июня! Вот потому-то этот приказ Генерального штаба от 18 июня, подписанный лично Г.К. Жуковым, и скрывается до сих пор. Ведь выполнен последний предвоенный приказ практически нигде не был (кроме одного округа). А не выполнившие его генералы были сначала — при Сталине — расстреляны, но после его смерти Жуковым же и Хрущевым поголовно «реабилитированы» и названы «невиновными». Обнародуй этот приказ от 18 июня 1941 года — и придется переписывать всю историю Великой Отечественной войны. И имена предателей называть придется по новой… Часть II О «ЗАПЯТЫХ» И ФАЛЬШИВКАХ Теперь еще раз вернемся к «черновику-оригиналу» «Директивы № 1» от 21 июня 1941 года, к «апокрифу», и той самой «пресловутой запятой» в каноническом тексте от маршала Жукова — откуда она все же взялась там, если ее нет в оригинале? И что в ней такого интересного?.. Поговорим немного о «запятой» в жуковском варианте «Директивы № 1», стоящей после слов «быть в полной боевой готовности», и вообще о «фальшивках». Попробуем разобраться, наконец, по имеющимся опубликованным документам, в какое же время, «в каком часу» передавали в округа «Директиву № 1» из Москвы. В сборнике Яковлева представлен приказ Павлова в ночь на 22 июня для ЗапОВО (приведен в предыдущих главах полностью). Этот приказ слово в слово повторяет московскую «Директиву № 1» в жуковском варианте, а также практически дословно (без слов о Румынии) — вариант «черновика-оригинала». Есть только одно отличие приказа Павлова из сборника Яковлева от черновика — именно «запятая» после слов «быть в полной боевой готовности». Но есть еще один вариант этого приказа Павлова в ЗапОВО, отправленного после получения «Директивы № 1», и он существенно отличается и от приказа из сборника Яковлева, и от жуковского варианта «Директивы». В период с 1947 по I960 г. выходил «Сборник боевых документов Великой Отечественной войны» (- М.: Воениздат, 1947–1960 гг., также представлен в Интернете на сайте http: //militera.lib.ru/docs/da/sbd/index.html). В выпуске № 35 (Воениздат МО СССР, Москва — 1958 г.) представлен такой вариант приказа по Западному округу в ночь на 22 июня: «Директива командующего войсками Западного Особого Военного Округа от 22 Июня 1941 г. С объявлением приказа Народного комиссара обороны о возможности внезапного нападения немцев в течение 22–23 июня 1941 г.Совершенно секретно Командующим 3, 4-й и 10-й армиями. Передаю приказ Народного Комиссара Обороны для немедленного исполнения. Военным советам Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского военных округов. Копия — Народному Комиссару Военно-Морского Флота 1. В течение 22–23-06.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого и Одесского военных округов. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев или их союзников. 3. ПРИКАЗЫВАЮ: а) в течение ночи на 22.06.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом 22.06.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировав; в) все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. (Тимошенко Жуков Павлов Фоминых Климовских) На документе отметка: «Отправлен 22 июня 1941 г. в 2 часа 25 минут?.» (ЦАМО Ф. 208, оп. 2454сс, д. 26, л 69.) Как видите, Павлов в действительности не просто примитивно сдублировал московскую «Директиву № 1», но, оказывается, еще и сократил ее — сравните сами текст этой директивы Павлова с текстом оригинала и Жуковским вариантом (которые в принципе одинаковы), и с тем приказом Павлова, который опубликован в 1998 году в сборнике Яковлева. Павлов «совместил» пункты «в» и «г» московской директивы, а пункт «д» превратил в отдельное положение приказа. В оригинале приказывалось: «в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;…» Павлов же из двух отдельных положений соорудил полную ерунду: «в) все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов…» Он выкидывает положение о том, что войска округа надо «держать рассредоточено и замаскировано» и совмещает остаток с требованием для войск ПВО; в результате он дает указание уже всем войскам: «все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава». Правильно, что там можно было «держать рассредоточенно и замаскированно», если войска спали в казармах «зимних квартир», особенно в Бресте, на ключевом направлении. Еще более несуразно выглядит предложение привести войска в боевую готовность «без дополнительного подъема приписного состава» — ночью, за пару часов до нападения, при всем желании «дополнительный» приписной состав уже не поднять. Ведь Павлов точно знал, что нападение произойдет не «22–23 июня», а именно 22 июня, через несколько часов… Таким образом, Павлов и Климовских подошли к выполнению приказа из Москвы вполне «творчески». Примитивно копировать московскую директиву они не стали — они стали сочинять. Хотя в таком варианте это вообще не приказ по округу — в ЗапОВО действительно фактически сочинили некую отписку войскам округа. И в этом варианте тоже нет «запятой» после слов «быть в полной боевой готовности». Но здесь не только отличия в тексте. В начале текста приказа стоит пометка: «Военным советам Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого, Одесского военных округов». И также — «Копия — Народному Комиссару Военно-Морского Флота». Ничего этого нет в яковлевском варианте Павловской директивы. В этой части своей директивы Павлов действительно примитивно продублировал московскую «Директиву № 1». В яковлевском варианте от 1998 года этого положения нет вовсе, но, скорее всего, потому, что в яковлевский вариант вошла «левая» версия: для нее хотя и взят точный текст «Директивы № 1», но по сути — это уже фальшивка. Видимо, составители сборника тоже «творчески» подходили к своей работе в 1998 г. В сухопутном округе копировать слова «копия — наркому ВМФ» вообще нечто… Вот и решили не выставлять Павлова полным идиотом. Ведь даже в соседнем ПрибОВО, имеющем флот в некоем «подчинении» и соседстве, такой пометки для войск округа, как — «Копия — Народному Комиссару Военно-Морского Флота», не было вовсе. Также существует еще один официально опубликованный вариант «Павловской директивы № 1» по ЗапОВО — он был напечатан в 1989 году в «Военно-историческом журнале» МО СССР, в № 5 в статье «Документы первых дней войны», стр. 44. Это практически полная копия того же варианта, что и в СБД № 35 от 1958 года. Но он отличается от варианта 1958 года началом текста и, что самое интересное, «примечаниями» в конце текста. Чтобы не утяжелять и без того загруженное документами исследование, сократим текст директивы там, где он полностью совпадает с вариантом СБД № 35. Получится, что в ВИЖ просто не показали, кому адресован этот приказ и откуда пришел: «ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СССР (ЦАМО. Ф. 208. On. 2515. Д. 71. Л. 69- Подлинник. «Поступил в штаб Западного особого военного округа22 июня 1941 г. в0ч45 мин. Отправлен в войска 22 июня 1941 г. в 2 ч 25 мин. — 2 ч 35 мин.»)» Почему именно яковлевский вариант из «сборника» от 1998 года Павловской директивы — фальшивка, а не, например, вариант из «Сборника боевых документов» от 1958 года, и даже не из ВИЖ от 1989 года? А в варианте от 1958 года нет той самой запятой после фразы «быть в полной боевой готовности», которой не было и в оригинале черновика «Директивы № 1». Нет ее и ВИЖ. Эта запятая появилась в мемуарах Жукова и далее начала «жить своей отдельной жизнью». Яковлев со товарищи не задумываясь перенесли ее в «Директиву Павлова» от 22 июня для ЗапОВО, в свой сборник документов. А еще они «добавили» интересную пометку, которой не было в приказе из СБД № 35, но которая была в варианте ВИЖ. Но, добавив эту пометку, они изменили в ней время поступления «Директивы № 1» в Минск! В сборнике от 1958 года в конце текста время отправки приказа в армии стоит — «Отправлен 22 июня 1941 г. в 2 часа 25 минут». В яковлевском варианте уже другие пометки и архивные данные (из секретной описи уже переложили в обычную) — «…«Поступила 22 июня 1941 г. в 01:45», «Отправлена 22 июня 1941 г. в 02:25–02:35»» И здесь появляется самое интересное в разбирательстве о времени отправки «Директивы № 1» из Генштаба. В Минск «Директива № 1» по версии от Яковлева, «поступила 22 июня 1941 г. в 01:45». При этом архивные реквизиты и в ВИЖ, и в яковлевском варианте совпадают. Зачем Яковлеву и компании надо было вставлять еще и эту пометку? Так ведь если в реальности «Директива № 1» пришла в Минск сразу после 1 часа ночи (как и в остальные округа), то получается, что Павлов умышленно тянул резину с отправкой ее в армии. Но если Павлов — невинная жертва «сталинского произвола», то не стоит его подставлять, и, изменив время прихода «Директивы» в Минск, вроде как Павлова немного «обелили». Т. е. в 1998 году реквизиты и пометки оставили подлинные, но текст поменяли, убрав кастрированный павловский вариант и поставив вместо него текст «от Жукова». Составители умышленно изменили и «пометку» о времени поступления «директивы» в Минск (вместо «0:45» поставили — «1:45»), сделав некий винегрет из трех документов. Зачем они это могли сделать в 90-е? Посмотрите сами на вариант «Директивы № 1», переданный армиям в ПрибОВО: армиям в округе более или менее подробно расписаны их действия применительно к местным условиям — что, кому и как делать согласно приказу из Москвы. И о «наркоме ВМФ» — ни слова. А что «сочинили» Павлов и его замы в Белоруссии? Бредятину. Но скопированную московскую директиву в окружном приказе (или нечто размазанное, как в ПрибОВО) еще можно списать на некую «недалекость командования». А вариант, который состряпали Павлов и его подельники, тянет уже на прямой саботаж Ведь это на самом деле не «Директива командующего округом», а дешевая отписка, запутывающая всех. Вариант из ВИЖ в 1989 году, хоть и немного урезан по сравнению с вариантом из «СБД № 35», но это не «фальшивка». И кто-то сделал важную пометку о времени поступления этого «приказа наркома» в Минск — в некотором роде заложил мину на будущее: «Поступил… в 0 ч 45 мин. Отправлен в войска… в 2 ч 25 мин. — 2 ч 35 мин.». Кстати, «копирование» Московских директив в округах — не такое уж необычное дело. Но в таких случаях производится именно полное копирование документа. И если уж Павлов указал в начале приказа — «Передаю приказ Народного Комиссара Обороны для немедленного исполнения», а дальше оставил перечисление всех, кому данная «Директива № 1» предназначалась, вплоть до «Копия — Народному Комиссару Военно-Морского Флота», то действительно было бы логичнее передать в армии именно точную копию «приказа Наркомата обороны». Но Павлов, исказив «Директиву № 1» от 21 июня, выдал в войска приказ, смысл которого запутывает всех. Яковлев со товарищи, видимо, решили «исправить» это упущение и в точности скопировали за Павлова текст «Директивы № 1» и, «исправив», влепили и ту самую «запятую», добавили «время поступления» и поменяли время прихода: ««Поступила 22 июня 1941 г. в 01:45», «Отправлена 22 июня 1941 г. в 02:25–02:35»». При этом они этот «приказ» еще и в женский род перевели… Возможно, что в Одесском округе Захаров именно так и сделал, чтобы не терять времени — передал в войска точную копию московского «приказа наркома» после того, как «получил его «в первом часу ночи». Но он довел этот приказ до всех частей ОдВО «немедленно» и поднял войска округа по «боевой тревоге»: «..я решил передать от имени командующего войсками округа содержание приказа народного комиссара обороны командирам корпусов для неуклонного исполнения и руководства, что и было немедленно сделано…Более того, объявлялась боевая тревога во всех гарнизонах округа…» Чего точно не делали ни Павлов, ни Кирпонос, ни генерал Ф. Кузнецов в ПрибОВО. Это «обвинение» могли бы подтвердить или опровергнуть показания генералов западных округов, отвечавших после войны на «вопрос от Покровского № 3», однако эти ответы, тем более — ответы генералов из ОдВО, пока не публикуются. А еще нужны точно воспроизведенные документы из ЦАМО по этим событиям или лучше фотокопии этих документов. При передаче точной копии вышестоящего приказа в войска «от имени командующего» на это действительно не требуется много времени. Текст просто копируется, времени на «сочинение» нового не требуется, поэтому уходит несколько минут на прием текста, полчаса на расшифровку, еще столько же на зашифровку «нового» текста приказа — уже по округу, и — готово. И все равно целый час будет потерян. Поэтому лучшее в этом случае — как раз в коротком дополнительном приказе — «объявить боевую тревогу» в войсках, «во всех гарнизонах округа»! Посмотрим для сравнения, какую директиву на основании «Приказа Наркомата обороны» в ночь на 22 июня сделали в ПрибОВО. («Сборник боевых документов Великой Отечественной войны». — М.: Воениздат, 1947–1960 гг. Выпуск № 34. Военное издательство Министерства обороны Союза ССР, Москва, 1953 г.). Особенно достойна внимания приказная часть: «Директива командующего войсками Прибалтийского Особого Военного округа от 22 июня 1941 г. военным советам 8-й и 11-й армий о мероприятиях в связи с возможным нападением немцев в период 22–23 июня 1941 г.
1. Возможно в течение 22–23-06.41 г. внезапное нападение немцев на наше расположение. Нападение может начаться внезапно провокационными действиями. 2. Задача наших частей — не поддаваться ни на какие провокационные действия немцев, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно наши части должны быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев и разгромить [противника]. ПРИКАЗЫВАЮ: 1. В течение ночи на 22.06.41 г. скрытно занять оборону основной полосы. В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны дзотов, а подразделения, назначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать. В случае провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией немецких самолетов не показываться и до тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать. 2. В случае перехода в наступление крупных сил противника разгромить его. 3. Крепко держать управление войсками в руках командиров. 4- Обстановку разъяснить начальствующему составу и красноармейцам. 5. Семьи начальствующего состава 10, 125, 33-й и 128-й стрелковых дивизии перевозить в тыл только в случае перехода границы крупными силами противника. 6. В случае перехода крупных сил противника в наступление: а) саперные батальоны управлений начальника строительства передать командирам дивизий на участках их местонахождения и использовать для усиления войск; б) строительные батальоны, автотранспорт и механизмы управлений начальника строительства отвести на тыловые рубежи по планам армий. 7. Командующему 11-й армией немедленно выдвинуть штаб 126-й стрелковой дивизии и возможное количество пехоты и артиллерии ее в район Калъвария, куда будут продвигаться все части 126-й стрелковой дивизии. 8. Средства и силы противовоздушной обороны привести в боевую готовность номер один, подготовив полное затемнение городов и объектов. 9. Противотанковые мины и малозаметные препятствия ставить немедленно. 10. Исполнение сего и о нарушении границы доносить немедленно. (Командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник Ф. Кузнецов) ([Начальник управления политпропаганды округа бригадный комиссар] Рябчий) ([Начальник штаба округа генерал-лейтенант] Кленов») (ЦАМО Ф. 221, оп. 24б7сс, д. 39, лл. 77–84.) Как видите, директива по ПрибОВО также пошла в штабы армий только после 2.25 ночи! К сожалению, никто из составителей «СБД № 34» не проставил время прихода директивы в Ригу из Москвы (в 1953 г. в этом еще не было нужды). «Директива № 1» должна была поступить в штаб этого округа тоже примерно около 1 часа ночи. С учетом того, что в ПрибОВО составили достаточно подробную директиву армиям, вполне может быть, что на это понадобилось более часа. Так что в этом округе время не тянули, здесь усердно писали длинное сочинение… Нам все эти годы рассказывали, что в Прибалтике окружное командование «по собственной инициативе» и «вопреки Сталину» приводило войска в боевую готовность. По идее, с получением «Директивы № 1» и отправкой ее в войска здесь тоже не должно было быть задержек и проволочек. В Риге должны были сделать так, как сделал начштаба ОдВО — скопировать «приказ наркома» и объявить во всех частях округа боевую тревогу. Или, сочиняя свой приказ, все равно немедленно объявлять боевую тревогу «во всех гарнизонах». Правда, объявлять «боевую тревогу» в частях можно только в том случае, если войска точно знают, что им делать — если до них доведены планы прикрытия и если они приведены заранее как минимум в повышенную боевую готовность. Видимо, с этим в Прибалтике тоже были некие проблемы — приказа на объявление «боевой тревоги» в ПрибОВО в ночь на 22 июня тоже не было. Хотя некоторые части в Прибалтике еще до 22 июня поднимались по «боевой тревоге» и шли к границе на свои рубежи обороны… А в ночь на 22 июня Ф.И. Кузнецов вдруг перестал проявлять инициативу. Даже наоборот. Таким образом, из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что «странные задержки» с отправкой этой директивы в округа были сначала в Генштабе, а потом — в Белоруссии, в Прибалтике и на Украине. А также — в Оперативном управлении ГШ, куда «Директива № 1» попала от шифровальщиков примерно в 0.10–0.15. Отправлять в западные округа «Директиву № 1» Василевские начали только после 0.30 ночи. А оперативный дежурный ГШ «обзванивал» командующих округов с 0.45 до почти 1.30 ночи 22 июня. Отвечая на вопрос о том, как и в какое время в округа пришла «Директива № 1» в ночь на 22 июня, можно привести следующий документ. Составлен он был в конце августа 1941 года замначальника штаба Западного фронта генералом Маландиным, который и отправлял «Директивы № 1» («приказ наркома») в западные округа в ночь на 22 июня из Оперативного управления (отдела) ГШ (сокращено мною — К.О.): «Из журнала боевых действий войск Западного фронта за июнь 1941 г. о группировке и положении войск фронта к началу войны 1 (ЦАМО Ф. 208, оп. 355 802с, д. 1, лл. 4–10.) (Размещено на сайте http://bdsa.ru/documents/html/done-siune 41/4106l822Лtml — «Боевые действия Красной армии в Великой Отечественной войне») Как видите, Маландин указал достаточно точное время поступления «Директивы № 1» в Минск — около часа ночи. Также он написал, что «по сигналу «Гроза» вводился с действие «Красный пакет!’, содержащий в себе план прикрытия госграницы», но вот тут генерал слукавил — сигнал «Гроза» поступил в Минск из Москвы только вечером 22 июня. И значит, «красные пакты» вскрывались только вечером 22? В связи с этим стоит посмотреть подробнее на биографию того, кто командовал Оперативным управлением Генштаба на 22 июня. Итак, Маландин Герман Капитонович, генерал-лейтенант с 4.06.1940 года: «Родился в 1894 году в семье служащих. Окончил гимназию в Нолинске (Вятская губерния, ныне Кировская область), поступил на юридический факультет Московского университета. С началом Первой мировой войны призван на военную службу. Окончил Александровское военное училище в Москве в 1915 году. Воевал на Юго-Западном и Румынском фронтах Первой мировой войны, командовал ротой. В 1917 году занимал должность старшего адъютанта штаба армейского корпуса (примерно соответствует современной должности начальника оперативного отдела штаба корпуса). Последнее звание в российской армии — поручик>. Вступил в РККА в 1918 году, в годы Гражданской войны командовал стрелковым полком и губернскими военкоматами. До войны был в основном на штабной работе в различных частях. С 1939 года — заместитель начальника штаба КОВО. Вступил в партию коммунистов только в 1940 году, будучи уже генерал-майором РККА. С 1940 года переведен в Генштаб заместителем начальника Оперативного управления (начальник — Ватутин), с февраля 1941 года — начальник Оперативного управления ГШ. Интересна военная карьера бывшего царского поручика Маландина после 22 июня 1941 года. Она очень необычна для Великой Отечественной войны и особо никогда не афишировалась: «В первые дни войны, 30 июня, назначен начальником штаба Западного фронта» (к Павлову, после того как Сталин 29–30 июня устроил разнос военным в Наркомате обороны). «С 10 по 21 июля 1941 года — начальник штаба Западного направления. Все это время войска фронта отступали со значительными потерями в глубь территории страны… Вероятно, это стало поводом к понижению Г.К Маландина в должности до заместителя начальника штаба Западного фронта в июле 1941 г. После Вяземской катастрофы войск фронта в октябре 1941 г. снят и с этой должности. В ноябре 1941 г. назначен начальником кафедры Военной академии Генерального штаба. В декабре 1943 года по личной просьбе вновь направлен на фронт, назначен начальником штаба 13-й армии 1 — го Украинского фронта. На этом посту воевал до конца войны, успешно участвовал в Житомирско-Бердичевской, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Нижне — Силезской, Берлинской и Пражской операциях. …в отличие от подавляющего числа других советских военачальников, Г.К. Маландин прошел Великую Отечественную войну с понижением (начальник штаба фронта, заместитель начальника штаба фронта, начальник штаба армии) и ни разу за годы войны не повышался в воинском звании. Видимо, причиной тому стали неудачные операции в первые месяцы войны, хотя вина Г.К Маландина в этих поражениях, как минимум, спорная…» И действительно, после поражений под Вязьмой в 1941 Маландин сначала отсиделся в академии Генштаба, на кафедре, и после 1943 года уже участвовал в победных операциях. Но при этом никакого «повышения» по службе не было, он так и оставался генерал-лейтенантом всю войну. А может, «причиной» опалы генерала Маландина стало его участие в отправке в западные округа «Директивы № 1» в ночь на 22 июня? Как пишет Мартиросян, в первые же дни войны Берия по команде Сталина проводил проверку деятельности Генерального штаба. Может быть, уже тогда вскрылось, как Маландин, Василевский, Ватутин и иже с ними «немедленно» отправляли Директиву в войска? Если это действительно было выявлено, то Маландин, как начальник Оперативного управления, логично понес наказание (на всю войну) за то, что полученный Генштабом в 0.10 текст получили в округах (в Одессе, например) спустя почти час. В таком свете вопрос № 3 «от Покровского» о том, как и когда командиры в округах получили сообщение о возможном нападении 22 июня, воспринимается несколько по-другому. Очередное воинское звание — генерал-полковника — генерал-лейтенант Маландин получил 31 августа 1945 года, видимо, в связи с окончанием Второй мировой войны. Далее он служил зам. Главкома сухопутных войск СССР, зам. начальника Генштаба. Генерал армии с 1948 года. С 1952 года по 1953-й — начштаба Прикарпатского военного округа, а после смерти Сталина — снова замначальника ГШ Советской армии. С 1955 по 1956 год — снова заместитель командующего Сухопутных войск — начальник Главного штаба. С 1956 года — замначальника Военной академии Генерального штаба и с 1958 года — начальник Военной академии ГШ. Умер бывший поручик Маландин в 1961 году. Сравните сами карьеры двух генералов — бывшего поручика Маландина и крестьянского сына Захарова. Поручик войну начал генерал-лейтенантом и получил генерал-полковника только в августе 1945 года. Захаров начал войну генерал-майором и закончил ее генералом армии, 8 сентября 1945 года получив Героя Советского Союза. Маршал Советского Союза с 8 мая 1958 года. При этом Захаров только за время войны 8 раз был награжден орденами, а в 1968 году — почетным оружием с золотым изображением Государственного герба СССР. Однако и генерал Маландин получал лестные отзывы со стороны различных маршалов:
Или:
Правда «талантливый», «скромный», «уравновешенный» и «всегда корректный» генерал Маландин за время войны заслужил все-таки меньше орденов, чем Захаров, и в звании повышен не был. Впрочем, не все генералы становились маршалами, а некоторые еще, можно сказать, легко отделались… Кстати, вопреки расхожему мнению, подобных «поручиков», ставших перед войной генералами РККА и не состоявших при этом в компартии, было очень много. Это к вопросу о том, что каждый красный командир «при Сталине обязан был быть, и был коммунистом», если хотел вырасти в звании, и о том, что «всех славных поручиков перестреляли в 1937» вместе с таким же бывшим поручиком Тухачевским. Только у Павлова в ЗапОВО были арестованы и расстреляны за сдачу округа три бывших «поручика» — генерал Климовских, начштаба округа, генерал Клич, начальник артиллерии округа, генерал Коробков, командующий 4-й армии, прикрывавшей Брест. А еще был начштаба ПрибОВО Кленов, также расстрелянный за 22 июня, и его заместитель, начоперотдела ПрибОВО Трухин, сдавшийся в плен, служивший у Власова в РОА и повешенный с Власовым в 1946. Так, может, мало таких «поручиков» в 1937 году перестреляли? Но справедливости ради надо сказать, что на самом деле в партию коммунистов таких «поручиков» в 1930 годы не пускали по особому решению самой ВКП(б). Право стать коммунистом надо было еще заслужить. Однако при этом никаких особых ущемлений по службе у «поручиков» не было — многие становились генералами, и награды правительственные имели многие. Между прочим, в то время, когда на кафедре академии ГШ отсиживался бывший начальник Оперативного управления Генштаба Герман Капитонович Маландин, начальником Академии ГШ с марта 1942 года стал другой «герой 22 июня» — генерал-полковник Ф.И. Кузнецов, бывший командующий ПрибОВО, ухитрявшийся перед 22 июня одновременно выдавать совершенно противоположные приказы по округу. И кстати, генерал Кузнецов, выходец из крестьян, в Первую мировую был прапорщиком. Ох уж эти… «разночинцы»… Но опять же — огромное количество «поручиков» Россию-СССР защищали как Герои. И фамилии этих русских офицеров как раз и надо помнить. (Примечание. И не хотелось бы делать акцент на «социальном происхождении» всех этих бывших прапорщиков и поручиков, особенно тех, кто занимал ключевые посты в событиях вокруг 22 июня, да не получится. Дело в том, что еще во время испанских событий НКВД проводило спецоперации по устранению руководителей РОВСа — «Российского Общевоинского Союза, которые в эти годы пошли на открытый союз с нацистами Германии, надеясь с их помощью вернуться в Россию. Руководителем «Союза» был генерал Миллер, немец наполовину, которого похитили в Париже и на пароходе вывезли в СССР. После похищения Миллера РОВС захирел и к 22 июня практически прекратил свое существование. Политической пользы от РОВСа и от белой эмиграции в целом к моменту нападения на СССР уже не было, но абвер перед нападением на СССР ставил задачу своим агентам выяснить, сколько бывших офицеров царской армии продолжают служить в Красной армии! Видимо, некую надежду на бывших прапорщиков и поручиков в Германии все же питали. Да и в рядах вермахта было немало «белого» отребья. Перед 22 июня начались аресты «верхушки» Красной армии. Часть была арестована до, а часть — после 22 июня. Многих арестовывали на основе показаний командиров, уже расстрелянных по «Делу Тухачевского» два-три, а то и четыре года назад. Видимо, ведомство Берии, наконец, дошло до подробного изучения «дел маршалов». Появилось так называемое «Дело Героев» — многие арестованные в мае-июне 1941 года командиры действительно были Героями Советского Союза. Но также среди этих «Героев», расстрелянных осенью 1941 года и в феврале 1942, было много именно «бывших поручиков»…) Почему в ПрибОВО сделали подробную «Директиву № 1» для войск округа, а в ЗапОВО Павлов ограничился куцей отпиской? Дело в том, что подробно расписывать войскам (подчиненным), что и как им делать (тем более в ограниченные указанные сроки), можно только в том случае, если подчиненные вам войска способны выполнить в эти сроки (несколько часов) поставленные задачи. Если «войска знают свой маневр». Т. е., если до этого они уже выполнили и отработали некие мероприятия — по повышению боевой готовности войск и о выдвижении этих войск на рубежи обороны согласно «Планов прикрытия». Но что и кому мог приказывать Павлов, если его войска в большинстве своем спали в казармах, в лучшем случае — находились на марше? Потому Павлов и отделался примитивной отпиской. Но мало того, что не выполнил Директивы от 10–18 июня и не довел их до подчиненных, в качестве последней подлости он отправил своим войскам совершенно бредовый «приказ по округу», который окончательно поставил в тупик штабы армий. И даже этот приказ к моменту нападения Германии был доведен далеко не до всех частей. Обратите внимание также на замечательную фразу в приказной части «Директивы № 1» в ПрибОВО: «4. Обстановку разъяснить начальствующему составу и красноармейцам». Вспомните, как нарком Тимошенко после часа ночи по телефону «успокаивал» Павлова, а потом тот расхолаживал и своих подчиненных, вместо того, чтобы «обстановку разъяснить начальствующему составу и красноармейцам». Павлов не просто скопировал московский «приказ Наркомата обороны», он его урезал до неузнаваемости, сделал нечитаемым, и в таком виде Директива стала для его подчиненных действительно и «странной», и «несуразной». И, разумеется, Павлов «забыл» «разъяснить начальствующему составу и красноармейцам» обстановку. Почему в павловской «директиве» (в версии Яковлева) после слов «быть в полной боевой готовности» стоит запятая, которой нет ни в черновике оригинала, ни в директиве по ЗапОВО из «СБД № 35» от 1958 года, ни в директиве по ПрибОВО? Да потому, что, копируя «канон» от Жукова, Яковлев и его товарищи, возможно, в глаза не видели пресловутый черновик «Директивы № 1». И, естественно, им и в голову не приходило задаться вопросом, почему у Жукова эта запятая стоит, а в приказе Павлова по ЗапОВО из СБД № 35 и в приказе по ПрибОВО — нет. Зато, например, в книге маршала Василевского «Дело всей жизни» 1978 года издания, где «Директива № 1» цитируется не дословно, эта запятая стоит. Впрочем, возможно, здесь ее поставили корректоры издательства: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Г.К. Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву в адреса командования Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого и Одесского военных округов. В директиве говорилось, что в течение 22–23 июня возможно внезапное нападение немецких войск на фронтах этих округов. Указывалось также, что нападение может начаться с провокационных действий; поэтому задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокации, которые могли бы вызвать крупные осложнения. Однако далее подчеркивалась необходимость округам быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар противника. Директива обязывала командующих войсками: а) в течение ночи на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; в) все части привести в боевую готовность; войска держать рассредоточено и замаскировано; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов. Никаких других мероприятий без особых распоряжений директива не предусматривала. В 00.30минут 22 июня 1941 года директива была послана в округа…» Кстати, Василевский дает и «точное» время поступления «Директивы № 1» в Оперативное управление Генштаба, и точное время, когда она якобы была отправлена в округа, полностью повторяя слова Жукова: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать… директиву в адреса командования… военных округов… В 00.30минут 22 июня 1941 года директива была послана в округа». По версии Василевского на отправку директивы во все четыре округа потребовалось менее получаса. Должно было потребоваться. При одновременной отправке во все округа. Примерно так пишут все мемуаристы вслед за Жуковым. А может, все же не «одновременно»? Или, скорее, не совсем в 00.30?! Сначала валандались в кабинете Тимошенко, когда Жуков красиво переписывал текст черновика в «блокнот для радиограмм», затем Василевский и Ватутин отправляли приказ в округа, и оперативный дежурный с 0.30 до 1.20 сообщал в округа, что к ним идет важная телеграмма (Баграмян тоже «Директиву № 1» называет телеграммой), приказ наркома. Ведь начштаба ОдВО генерал Захаров написал вполне конкретно: «Примерно во втором часу ночи 22 июня дежурный по узлу связи штаба доложил, что меня вызывает оперативный дежурный Генерального штаба…»У аппарата ответственный дежурный Генштаба. Примите телеграмму особой важности и немедленно доложите ее Военному совету «…». Но, скажем, шифровальщики тянуть время не могли. Их дело — зашифровать текст и передать его для отправки. И если в шифровальный отдел текст поступил в 23–45, то, потратив на зашифровку минут 20–30, «Директиву № 1» должны были передать в Оперативное управление ГШ как раз сразу после полуночи — к первому часу ночи, как и пишет Василевский. А уже здесь, в Оперативном управлении, скорее всего, еще «полчасика» и накинули… а потом начальник Оперативного управления всю войну проходил генерал-лейтенантом за эти «полчасика», хорошо еще, что к стенке не поставили за компанию с Павловым. А в результате войска на границе получили приказы о приведении в полную боевую готовность и сообщение о начале войны — под бомбами и обстрелами (кроме ОдВО). И если «Директиву № 1» действительно отправили из Генштаба не в 00.30, как пишут Жуков и Василевский, а примерно к 1.00, то для Маландина это уже вполне подсудное дело. Но вообще-то текст «Директивы № 1» это всего лишь бумажка, которую можно пришить в «Дело». Не более. И если бы Тимошенко и Жуков действительно стали бы сразу после 23.00 обзванивать командующих западных округов, как сделал нарком флота в отношении своих подчиненных, сообщать о приведении в боевую готовность всех войск округов, «расположенных в лагерях», требовать поднимать войска по тревоге… Ведь перед 22 июня таких звонков в округа с «личными указаниями» от наркома было много. Если бы сами командующие, как Захаров, приказали «немедленно» объявлять «боевую тревогу во всех гарнизонах», то все получили бы «сигнал боевой тревоги» вовремя. Двух-трех часов вполне хватило бы для того, чтобы убрать личный состав из спящих казарм, растащить за хвосты и замаскировать самолеты… Но этого не произошло. Но пора, наконец, объяснить, что же такого важного в пресловутой запятой и почему она появилась в Жуковском варианте в 1969 году, если ее не было в оригинале-черновике, как не было и в настоящих директивах по округам. Дело в том, что, когда текст «Директивы № 1» писался в кабинете Сталина, то там никакую запятую после слов «быть в полной боевой готовности» не поставили, потому что она не была нужна, даже мешала правильно воспринять суть данной директивы (ну, и еще потому, что Сталин отличался высокой грамотностью). И, когда директиву получили в округах, то, как и положено, никакой запятой не поставили и в приказах по округам. Вот эта фраза из черновика-оригинала: «Одновременно войскам, Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». А вот как она показана в «Воспоминаниях» Жукова: «Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». В 1969 году корректор, зная, что в русском языке «однородные сказуемые, не соединенные соединительным союзом «и» разделяются запятой», поставила эту запятую после слова «готовности». Но! Это было бы правильно только в том случае, если рассматривать отдельно только вторую часть всего предложения — «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». В этом случае запятая нужна. При допечатной проверке «Воспоминаний» Г.К. Жукова корректоры поставили запятую в длиннющем предложении после слов «быть в полной боевой готовности», а запятую перед словом «или» убрали. Сравнивать текст с оригиналом документа, как следует делать при публикации серьезных документов, не стали (и кто бы еще дал корректорам «черновик»), и вот уже «запятая» начала свою долгую жизнь в исторической науке. Потом ее добросовестно переносили во все издания и делают это и сегодня, в том числе и в электронном варианте жуковских «Воспоминаний», представленном в Интернете. Оставили эту запятую и Яковлев со товарищи в своем сборнике документов. Впрочем, в наше время этой запятой уже вообще не ставят. Например, в новой книге А. Исаева «Неизвестный 1941. Сорванный блицкриг» или в книге Е. Прудниковой «Технология невозможного» в этом месте «Директивы № 1» вообще нет никаких «запятых». Гуляет уже такой вариант: «…быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Без всяких запятых вообще, как в варианте из ВИЖ от 1989 года. Но этой запятой после слов «быть в полной боевой готовности» на самом деле быть не должно. В этом длинном предложении, при этих «однородных сказуемых», есть важное слово, «общий второстепенный член» — «войскам». Постановка запятой после слов «быть в полной боевой готовности» отделила бы понимание того, «кому быть в готовности», в пользу одного «сказуемого» — «быть». И если поставить эту запятую, то действительно становится непонятно, кому следует «встретить возможный внезапный удар…». «Директива № 1» с этой запятой действительно становится и «несуразной» и «безграмотной», как было не раз подмечено. Нет этой запятой в черновике, нет в изданных вариантах «Директивы № 1» от 1958 года, нет в приказах по округам. Нельзя менять запятые в вышестоящих приказах. А в оригинале «Директивы № 1» написано было так, как надо, и именно так и была эта фраза передана в округа, именно так ее вставляли в тексты своих директив в округах, именно так она и должна была выглядеть в мемуарах Жукова. К сожалению, в «СБД № 36» от 1958 года нет аналога «Директивы № 1» для Киевского ОБО или Одесского ВО. Можно было бы посмотреть и сравнить, есть ли там эта запятая после слов «быть в полной боевой готовности», и, главное, проверить, что же вообще сочинил Кирпонос для своего округа, такую же туфту, как и Павлов, или все же нечто более грамотное, как в ПрибОВО? Или же он действительно просто скопировал текст директивы, «Приказа Наркомата обороны»? Вроде бы «Директива № 1» по КОВО есть в книге «Лето 1941. Украина: Документы и материалы. Хроника событий. Коллектив авт., сост.: Замлинский В.А. (рук.) и др. — Киев. Изд-во «Україна»1 991 512 с.: ил.». Но эту книгу найти пока проблематично. Впрочем, если «Директиву № 1» для КОВО и «забыли» опубликовать в 1958 году, то, возможно, она не слишком отличается от павловской. Время приема приказа наркома там, скорее всего, вообще не стоит (как и на Директиве из ПрибОВО), а время отправки — примерно 2.30, как написал Баграмян в 1971 году. Впрочем, часть этой директивы и время поступления в войска есть в воспоминаниях начштаба 12-й «приграничной» армии КОВО генерала Арушаняна. Генерал-лейтенант Арушанян Б.И., «Боевые действия 12-й армии в начальный период войны», «ВИЖ», 1973, № 6. Размещено на сайте — http://www.rkka.ru/oper/ 12A/main.htm: «21 июня я засиделся в штабе армии, который располагался в Станиславе, за разработкой очередного планового учения и вернулся домой очень поздно. В четвертом часу ночи меня разбудил телефонный звонок: — Товарищ генерал, докладывает оперативный дежурный. Вас срочно вызывает к аппарату начальник штаба округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Быстро одеваюсь, еду в штаб. Дежурный доложил: только что по «ВЧ» звонил командующий войсками округа генерал-полковник М.П. Кирпонос и приказал срочно вызвать в штаб командующего армией генерал-майора П.Г. Понеделина и Вас. Командарм еще не прибыл. Я доложил о своем прибытии командующему войсками (около 4.00). — Какова обстановка в полосе вашей армии? — спросил генерал М.П. Кирпонос. — Пока все спокойно. — Хорошо. Возьмите бумагу, карандаш и записывайте. Немецко-фашистская авиация, — диктует Кирпонос, — сегодня в 3:00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3 часов 30 минут артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и укрепленным районам. Приказываю: 1. Немедленно поднять войска по тревоге, рассредоточить их и держать в боевой готовности; авиацию рассредоточить по полевым аэродромам. 2. Огневые точки УР занять частями укрепрайонов. 3. Полевые войска к границе не подводить, на провокации не поддаваться. Я повторил записанное распоряжение. — Выполняйте, — сказал Кирпонос. — Пусть командарм позвонит мне. Положив трубку, я приказал оперативному дежурному по боевой тревоге поднять личный состав штаба. Затем начал передавать по «ВЧ» связи командирам корпусов и армейским частям полученный приказ. В это время прибыли генерал ИГ. Понеделин и член Военного совета бригадный комиссар И.П. Куликов. Я доложил им о приказе и принятых мерах. Вскоре собрался и весь состав штаба. Ознакомившись с обстановкой, офицеры приступили к работе. Примерно через час (около 5–00? — К.О.) генерал М. А. Пуркаев вызвал меня к аппарату «Бодо» и передал условный сигнал для ввода в действие плана прикрытия государственной границы — «КОВО 1941»- Я сразу же доложил командарму, в кабинете которого находился и член Военного совета. Мы немедленно оповестили соединения и части. Наша армия по плану штаба Киевского Особого военного округа (КОВО), имевшая два стрелковых и один механизированный корпуса, должна была прикрыть станиславское и черновицкое направления. Военный совет и штаб армии разработали (в мае-июне) подробный оперативный план прикрытия государственной границы. Согласно этому плану армия имела оперативное построение в два эшелона: первый составляли стрелковые корпуса для создания прочной обороны, второй — механизированный корпус для нанесения мощного контрудара в случае прорыва противника. …Получив сигнал на прикрытие государственной границы, соединения первого эшелона армии, соблюдая все меры маскировки, довольно быстро заняли свои полосы. 22 июня активных действий против войск армии противник не предпринимал. Из штаба округа, преобразованного в этот день в Юго-Западный фронт, и штаба 26-й армии нам сообщили, что немецко-фашистские войска развернули наступление в полосе армии, особенно ожесточенные бои идут за Перемышлъ. Его успешно обороняла 99-я стрелковая дивизия. Атаки частей 52-го корпуса, стремившихся прорвать оборону к югу от Перемышля, в том числе и нашей 192-й дивизии, были отражены». Как видите, в КОВО Кирпонос сообщал в армии о том, что в округ пришел «приказ Наркомата», не так, как это делал Захаров в ОдВО — сразу после получения «Директивы № 1» из Москвы. Кирпонос это сделал только в 4.00 утра, после того, как война началась. Еще хорошо, что в полосе этой армии 22 июня со стороны вермахта не было активных действий. Но эта армия была приграничной, находилась в «Львовском выступе», и, однако же, ее приграничные дивизии ничего не знали о «приказе ГШ от 18 июня», и в боевую готовность они приводились только утром 22 июня. А еще интересно то, как Кирпонос лично обзванивает армии и под карандаш диктует им «приказ по округу». Отправкой приказов в войска должен заниматься оперативный отдел. Однако по приказу Кирпоноса (точнее, Пуркаева) оперотдел КОВО не убыл на полевой КП вместе со штабом округа-фронта. Баграмян получил команду прибыть в Тарнополь только к утру 22 июня: «Я, естественно, выразил удивление, что командование выезжает на командный пункт без оперативного отдела: ведь случись что, оно не сможет управлять войсками, не имея под рукой ни офицеров-операторов, ни специалистов скрытой связи. Но предложение оставить со мной двух-трех командиров, а остальных во главе с моим заместителем отправить одновременно с Военным советом не было одобрено Пуркаевым. В этом нет необходимости, пояснил он: к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе, а до этого вряд ли он потребуется. — Так что все идет по плану, — нетерпеливо махнул рукой генерал, давая понять, что нечего тратить время на разговоры…» Баграмян прибыл в Тарнополь только к 7 утра 22 июня. А до этого приказы по округу диктовались по телефону лично Кирпоносом или Пуркаевым. Под карандаш. А теперь посмотрите, какой еще «боевой приказ» выдал Павлов в ЗапОВО после получения «Директивы № 1» из Москвы. Почти такой же короткий приказ-команду, какой был дан для войск Белоруссии, отдавал флотам адмирал Кузнецов. Правда, Кузнецов давал свой приказ до нападения, а Павлов отдал его после:
И все бы ничего в этом приказе, да вот только при получении такого «приказа», «боевого распоряжения», командующим армиями этого округа оставалось разве что пустить себе пулю в лоб. Особенно командирам корпусов и дивизий в этом округе. При получении подобного приказа командиры должны вскрыть «красные пакеты» и начинать, согласно приказам в этих «пакетах», «действовать по-боевому» — выполнять План прикрытия. Вот здесь и произошло то, что привело к разгрому ЗапОВО: практически все дивизии и корпуса не имели никакого понятия о том, что им делать и куда выдвигаться. А все потому, что «вскрывать» им было нечего. Дело в том, что при составлении Плана прикрытия каждый командир каждой части, любого подразделения, если его часть указана в этом «плане», должен быть ознакомлен с этим «планом» в части, его касающейся. Если в Плане прикрытия указан район обороны и план действий для конкретной дивизии, то командир дивизии должен иметь тот самый «красный пакет», в котором эти действия и район обороны будут указаны. В «красных пакетах» дается общее указание и разрешение на выполнение «Плана прикрытия» в части, касающейся этой конкретной дивизии, — куда двигаться, в какие сроки и т. п. Так вот практически во всех корпусах и дивизиях ЗапОВО «красные пакеты» просто отсутствовали — в связи с тем, что армейские «красные пакеты», даже если они и были, находились «под сукном» в штабе округа на утверждении у командующего округом Павлова. С одной стороны, окружной «ПП» на 22 июня еще не был утвержден в Москве. Однако «хитрость» была еще и в том, что командиры дивизий и корпусов даже на стадии разработки «Планов прикрытия» не были с ними ознакомлены «в части их касающейся» и не участвовали в их разработке. Хотя генерал Коробков, командующий 4-й армией в Бресте, по словам его начштаба Сандалова, в полночь с 21 на 22 июня срочно выдал неутвержденные «пакеты» в части! Сандалов писал об этом в I960 годы. Впрочем, при Сталине, отвечая на вопросы Покровского, Сандалов давал несколько другие ответы. Из того, что на сегодняшний день накопали «архивные археологи», получается что Планы прикрытия действительно не были к 22 июня утверждены в Генштабе Жуковым. Вот что один из них, полковник запаса С. Бул-дыгин («ник» в Интернете — «Прибалт») утверждает на одном из форумов: «Утверждающая надпись на экземпляре ПП ПрибОВО для ГШ заделана, но подписей на ней нет. Отсюда и следует, что ПП утвержден не был. Такая же ситуация и по остальным планам. Думаю, что в ГШ собирали все планы вместе, чтобы утвердить одним махом. Но к началу войны так и не собрали. План прикрытия КОВО уехал из округа только 19 июня (об этом четко написал и Баграмян! — К.О.), План прикрытия ОдВО — 19 июня, План прикрытия ЗапОВО -11 июня, План прикрытия ЛВО прибыл в ОУГШ 10 июня. ПП ПрибОВО был разработан где-то к числу 10 июня и сразу доставлен к ГШ. Что подтверждается датировкой Генштаба… То, что ПП составлялись, известно, вопрос — былили они утверждены? Вот Захаров, например, имеющий опыт штабной работы, пишет, что в ОдВО Директиву выполнили, ПП разработали, в ГШ его представили. Но для доклада ПП в Москву убыл не ком. округом и не НШ, а — нач. операт. отдела штаба округа. Дальше мне, например, вообще ничего непонятно: «Не ожидая утверждения его Наркоматам обороны, штаб округа дал соответствующие указания командирам корпусов по отработке своих частных планов» (Захаров, ГШ в предвоенные годы, с. 396). Это что — анархия? Нет, скорее, это пришло соответствующее распоряжение изГШ…» Его оппонент («ник» — «ccsr»), отслуживший в армии 26 лет полковник ГРУ Сергей Мильчаков, уверяет, что для боевой готовности округов это в принципе не играло роли, т. к. вторые экземпляры утвержденных Планов прикрытия все равно находились в округах с начала июня, в ПрибОВО это точно было именно так. И ознакомление командиров (в части их касающейся) с этими планами должно было происходить и происходило вовсе не по отдельному распоряжению «из ГШ»: «…Директива НКО от 14 мая 1941 г. № 503920/сс/ов…: «5- План прикрытия разработать в двух экземплярах, один экземпляр через начальника Генерального штаба представить tiаутверждение, второй экземпляр, опечатанный печатью военного совета округа, хранить в личном сейфе начальника штаба округе?… Слово «один экземпляр» означает не «первый экземпляр» и это понятно любому грамотному офицеру. Так как НКО подписал второй экземпляр, который после регистрации в Управлении делами НКО был передан командующему (начальнику штаба) округа, то первый экземпляр с отметкой, заверяющей подпись НКО остался в Генштабе. Если бы у вас был опыт штабной работы, то вы бы знали, что НКО (и все другие большие начальники) подписывают только ОДИН экземпляр, если дело касается подчиненных ему структур, а остальные заверяются печатью и текстом, где указано кем подписано с датой указания подписи. Начальник Генштаба, кстати, имеет право за своей подписью издавать приказы НКО (в части касающейся)… Так что план прикрытия ПрибОВО с подлинной подписью НКО хранился в опечатанном виде в сейфе нач. штаба округа согласно директивы НКО от 14 мая 1941 года…» Маршал Захаров пишет, что директива НКО и ГШ на разработку окружного «ПП» пришла в Одессу еще 6 мая. Но командиры дивизий и корпусов ОдВО знали на 22 июня «свой маневр» только потому, что сами участвовали в разработке частей окружного плана прикрытия, как это и должно происходить в таких случаях. И то, что сам ПП был представлен в ГШ на утверждение только 20 июня, особого значения не имело, и кто его повез в ГШ — тоже было не важно. В «красных пакетах» находились все необходимые указания, и командиры частей прекрасно знали, что им делать в случае нападения. Но сами планы должны были доводить до командиров еще в процессе их разработки. Командующий войсками округа доводит общий ПП командармам, а те, после ознакомления — командирам дивизий, которые и разрабатывают свои «частные планы». Так что даже то, что проекты «ПП» оказались в Генштабе только во второй половине июня, не значит, что командование округов не должно было доводить до своих подчиненных суть этих планов «в части их касающейся». В сборнике Яковлева и выше уже показывался приказ Павлова на отработку в армиях ЗапОВо в конце мая своих Планов прикрытия согласно окружного «Плана» и Директивы НКО и ГШ для ЗапОВО «№ 503859/сс/ов»: «№ 468. Директива Военного совета ЗапОВО командующемУ 3 армией
1. На основании директивы народного комиссара обороны СССРза№ 503859/сс/ов (от 5 мая) и происшедшей передислокации частей, к 20 мая 1941 года разработайте новый план прикрытия государственной границы участка:… Командиры частей должны в совершенстве знать свои боевые задачи и свои участки во всех отношениях, особенно хорошо следует изучить пути, переправы и рубежи, удобные для развертывания и ведения боя». Т. е. в каждой дивизии и полку должны были отработать свои новые Планы прикрытия, по которым «командиры частей» и должны были «в совершенстве знать свои боевые задачи и свои участки во всех отношениях… Штарм — ГРОДНО… (Командующий войсками ЗапОВО генерал армии Д. Павлов) (Член Военного совета ЗапОВО корпусный комиссар Фоминых) (Начальник штаба ЗапОВО генерал-майор Климовских».) (ЦАМО РФ. Ф. 16. Оп. 2951. Д. 248. Лл. 36–54. Машинопись на бланке: «НКО СССР. Штаб Западного Особого Военного Округа». Исполнитель: зам. начальника штаба ЗапОВО генерал-майор Семенов. Указана рассылка. Подлинник, автограф.)» То есть никакого «разгильдяйства» со стороны Д.Г. Павлова и его замов в отработке этих документов в это время не наблюдалось — директива для 3-й армии достаточно подробная и вполне грамотная. А на основании этих армейских планов прикрытия в армиях должны были в каждой дивизии и полку отработать свои новые планы прикрытия, по которым «командиры частей» и должны были «в совершенстве знать свои боевые задачи и свои участки во всех отношениях». И в армиях должны были отработать «красные пакеты» для отдельных частей, которые утверждались в штабе армии. Однако как раз это и не было сделано. И «красных пакетов» в частях не было, и сами командиры толком не знали, что там разработано в новом майском окружном ПП «в части их касающейся». Начштаба 4-й армии Сандалов прямо написал после войны, что майского Плана прикрытия он в глаза не видел, а значит, даже приказа на разработку нового ПП для 4-й армии Павлов не подписывал или до начштаба не довел. В 3-й армии видимо с отработкой ПП многое было сделано, и ее командующий генерал В.И. Кузнецов и расстрелян не был и потом и Берлин штурмовал. В 10-й — начштаба Ляпин также вынудил Павлова выдать ему ПП для ознакомления и для отработки. А вот в 4-й армии Коробкова это было полностью сорвано. Но если нет пакета, нечего вскрывать, и командиру дивизии или корпуса (до которого «планы прикрытия» вообще не доводились, как К.К. Рокоссовскому в КОВО) непонятно, что делать, — и начинается «вечный русский бардак». Прочитайте еще раз «вопрос № 1» «от Покровского». Вопрос этот комплексный и включает в себя в том числе вопрос о «красных пакетах», которые в округах командование «забыло подписать» и выдать командирам дивизий и корпусов до 22 июня. Такое вот «извечное русское разгильдяйство»… Многие командиры западных округов, особенно в Белоруссии, заявили после войны при опросе, что они понятия не имели о том, какие «планы обороны госграницы» имеются в округах. Генералы ЗапОВО сообщали, что Планы прикрытия для их частей отрабатывались в марте-апреле 1941 года, но им не было известно о прибытии в округ в мае Директивы на разработку нового ПП, по которому им предстояло воевать в июне 1941. То же самое говорили и многие командиры в КОВО и даже в ПрибОВО. (Примечание. Как отрабатывали свои «ПП» в других округах — смотрите сами в ответах генералов на вопрос «от Покровского № 1»: «Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана?», из ВИЖ № 3 за 1989 год. Выложен на сайте «Великая оболганная война» — http://liewar.ru/content/view/186/2) Таким образом, дивизии и корпуса в Белоруссии в июне 1941 года собирались воевать по устаревшим и фактически отмененным более ранним, «апрельским» «планам прикрытия государственной границы». В этом случае не имело никакого значения то, как «замечательно и оперативно» Павлов отдавал приказы после начала войны — «действовать по-боевому» или «согласно планам прикрытия», поскольку эти планы не соответствовали реальной обстановке к 22 июня. Войскам предстояло выдвигаться по ним в несоответствующие реальной обстановке районы. Точнее, дивизии отправляли по сути вообще в незнакомые им места. Но мало того, что «красных пакетов» в ЗапОВО не было в частях, так некоторым командирам просто не давали разрешение на вскрытие «пакетов». Пример тому — воспоминания маршала Голованова («Дальняя бомбардировочная…»), который пишет в своей книге, что он не получал разрешение на вскрытие своего «красного пакета»: «Распоряжение о вскрытии пакета и шифровка наркома были получены лишь на третий день войны». При этом в «пакете», разработанном в штабе округа для полка Голованова: «Нового там ничего не бьлло, подтверждалось, что объявлена война. Это мы уже и сами видели». И полк Голованова вступил в боевые действия не утром и даже не днем 22 июня: «Во второй половине второго дня войны полк поднялся в воздух и лег курсам на Варшаву…» И сколько еще было на границе таких частей, которые так же стояли и ждали, когда им из штаба округа «разрешат» воевать с врагом… А вермахт, таким образом, получал свои несколько часов «форы». Но, как мы помним, маршалы утверждают, что это «Сталин запрещал» им воевать даже 22 июня. Кстати, Павлов в 5 часов 25 минут 22 июня отправил командармам 3-й, 10-й и 4-й армий «Боевое распоряжение» — «Поднять войска и действовать по-боевому…». Отправил в армии, не имеющие «красных пакетов»? В армии, командиры которых понятия не имеют, что им делать согласно «майского ПП»? Но в Москву, однако, он об этом «боевом распоряжении» доложил еще за час до этого, еще в 4:20: 22 июня 1941 г., 4:20. Первое: 3-я армия — до 60 самолетов немцев бомбят Гродно. Наша авиация завязала воздушные бои. Второе: 10-я армия — группа диверсантов перешла границу, из них 2 убито, 2 ранено, 3 захвачено в плен, один бежал. Третье: 4-я армия — в 4:20 началась бомбежка Бреста. Количество самолетов не выяснено. Четвертое: По всей границе по данным постов ВНОС — артиллерийская перестрелка. Пятое: Приказано поднять войска и действовать по-боевому. (Начальник штаба Западного особого военного округа генерал-майор КЛИМОВСКИХ».) (ЦАМО, ф. 344, оп. 5564. д. 10, л. 56. Подлинник. Источник: «ВИЖ» № 6,1989 г. стр. 29) То есть сначала Павлов через начштаба Климовских доложил в Москву о том, что он якобы дал «боевое распоряжение» в войска, а потом, спустя час, выдал такое «боевое распоряжение» в армии округа. Похожий приказ по округу выдал 22 июня в 24-й мк и 45-ю тд и генерал Кирпонос в Киевском Особом военном округе, и тоже, видимо, уже утром. Выше он уже приводился, но посмотрим на него еще раз: «Боевой приказ штаба Киевского Особого Военного округа командирам 24-го мех[анизированного] корпуса и 45-й танковой дивизии 22 июня 1941 г. (ЦАМО, ф, 229, ОП.164, д. 50, л. 3. Подлинник. Источник: «ВИЖ» № 6,1989 г.) Однако в КОВО данный приказ был отдан конкретным частям, а не вообще в армии, как это сделал Павлов. Перечисленные подразделения входили в состав резерва командующего округом и находились в глубине округа, у них было время на подъем по тревоге и на отправку. Впрочем, также входивший в состав резерва КОВО 9-й механизированный корпус генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского, согласно его воспоминаниям, такого приказа из штаба КОВО не получал, а получил в 4.00 приказ на вскрытие «красного пакета» из штаба 5-й армии, в состав которой входил. Эта же армия по «Плану прикрытия госграницы» действовала в районе Ковеля. А 9-й механизированный корпус генерал-лейтенанта К.К. Рокоссовского входил по Плану прикрытия КОВО в состав резерва командующего округом и из штаба округа и должен был напрямую получать приказы: «Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет. Сделать это мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны (т. е. Сталина или Тимошенко). А в телефонограмме стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штарма. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в Наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти и начальника особого отдела, чтобы посоветоваться, как поступить в данном случае. Вскоре дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк. Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет…» (К.К. Рокоссовский, «Солдатский долг», М., 1969 г.) Приказ в КОВО для отдельного корпуса и для отдельной дивизии, находящихся в резерве согласно «Плана прикрытия» КОВО, был, но не было отдельного приказа для такого же резервного корпуса Рокоссовского. Ему дал команду вскрывать «красный пакет» не командующий округом Кирпонос, не начальник штаба Пуркаев, не начальник оперативного отдела штаба округа Баграмян, а заместитель начальника оперативного отдела штаба 5-й армии! Дай бог подполковник. А ведь Рокоссовский прямо пишет, что дать команду на вскрытие этого «пакета» ему должны были минимум из штаба округа и со ссылкой на Тимошенко или даже Сталина! Конечно, свой приказ, «сигнал боевой тревоги» Рокоссовский получил около 4.00, и это для корпуса резерва, стоящего от границы в 300 км не страшно. Но дело в том, что этот 9-й мк до этого не был приведен в «повышенную БГ». И пришлось Рокоссовскому лихорадочно готовить корпус к выступлению, на ходу решая вопросы, которые он мог и должен был решить заранее. Но по милости окружного командования не решил. В книге А.В. Владимирского «На киевском направлении в июне-сентябре 1941 г.» (М., 1989 г.) по ситуации в 5-й армии, в состав которой входил и 9-й механизированный корпус К.К. Рокоссовского, говорится ЧТО: «Директива НКО («Директива № 1») о приведении в боевую готовность войск и занятии ими огневых точек на границе была получена в штабе армии и доложена командарму в 2 часа 30 минут 22 июня. Командующий армией, ознакомившись с содержанием директивы, сам лично в начале четвертого часа по телефону приказал командирам корпусов поднять войска по тревоге, повторив при этом требование директивы НКО «не поддаваться ни на какие провокаций’, что было понято некоторыми командирами соединений как предостережение — не давать немцам повода для раздувания спровоцированных ими приграничных конфликтов в войну…» Однако в корпус Рокоссовского позвонил по телефону всего лишь замначальника оперотдела армии. Видимо, на звонок в 9-й мехкорпус резерва округа у командарма И. Потапова и его замов не хватило времени. Больше того, Потапов минут 40 знакомился с текстом «Директивы НКО», прежде чем сообщать о ней в корпуса. Но даже приграничным армиям КОВО довели приказ по «Директиве № 1» только в 4.00 утра 22 июня (см. ответы генералов в ВИЖ № 3, 5 от 1989 г.)… Кузнецов, Кирпонос и Павлов должны были поднимать войска по боевой тревоге сразу после получения из Москвы «Директивы № 1»! По телефону! Получили данную директиву в КОВО якобы в 00.30, приняли (по Баграмяну) и расшифровали к 2.30, но в войсках «Директиву НКО» получили только к 4.00 утра, когда их уже бомбили (доводили под карандаш). Тем более, похоже, что во всех округах (кроме ОдВО) в армии давали дубликат московской директивы — мол, пусть там, в штабах армий, сами решают, что с этим делать. Возможно, повторюсь, Кирпонос при этом примитивно скопировал «Директиву № 1», Павлов сочинил кастрированный вариант, а Ф.И. Кузнецов — преувеличенно подробный. Заметим, эти трое не были ни неопытными, ни слабоумными. В «Сборнике боевых документов № 34» от 1953 года есть Приказ по ПрибОВО командующего округом Кузнецова, который выдали войскам в Прибалтике 18 июня. Для любого штабиста этот приказ — просто образец для подражания и восхищения, что вполне определенно характеризует командующего. Также обратите внимание, что практически все сроки на исполнение установлены именно до 22 июня 1941 года. То есть дата 22 июня действительно была некоей ключевой датой, датой возможного нападения. Только в одном случае складам дается команда исполнение закончить до 25 июня, но это связано со спецификой работы окружных военных складов вооружений. Тем более что в войсках есть свои «склады» с запасом боеприпасов и боекомплекты. Также ряд технических служб должны были отработать некоторые моменты к 1 июля, что совершенно не мешало бы им к 22 июня выполнять свои функции как положено (на складах б/п у начальников отделов тоже есть свои «пакеты» с заготовленными бланками документов на отгрузку и отправку). Директива большая — приведем только основные ее положения. Желающие могут сами найти ее и ознакомиться: «Сов. секретно. Особой важности Приказ управлению Прибалтийского Особого Военного округа № 00 22918 июня 1941 г. гор. Рига С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа, для чего: …б) изготовить всю зенитную артиллерию и прожекторные батареи, назначив круглосуточное дежурство на батареях, организовав бесперебойную связь…и обеспечив огнеприпасами; …д) к 1 июля 1941 г. закончить строительство командных пунктов, начиная от командира батареи до командира бригадного района. 19.06.41 г. доложить порядок прикрытия от пикирующих бомбардировщиков крупных железнодорожных и грунтовых мостов, артиллерийских складов и важнейших объектов. До 21.06.41 г. совместно с местной противовоздушной обороной организовать: затемнение городов: Рига, Каунас, Вильнюс, Двинск, Митава, Либава, Шауляй, противопожарную борьбу в них, медицинскую помощь пострадавшим… е) максимально форсировать все организационные мероприятия, закончив их не позднее 1 июля 1941 г. Лично и через работников управления проверить выполнение изложенных выше мероприятий. 2. Начальнику связи округа привести в полную готовность все средства связи на территории округа, для чего: а) не позднее утра 20.06.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи. Иметь подводы готовыми к немедленному включению. …Особое внимание обратить на радиосвязь с пограничными корпусами и дивизиями, с пограничными войсками, авиацией и службой воздушного наблюдения, оповещения и связи. …г) наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20.06.41 г. по приказу командиров соединений взять под свой контроле утвержденные мною узлы связи. 3 — Начальнику военных сообщений округа: а) потребовать и помочь организовать на крупных железнодорожных станциях и железнодорожных узлах местную противовоздушную оборону, потребовав от начальников управлений дорог обеспечения станции средствами противопожарной охраны, противохимической защиты и создания обученных команд для обслуживания этих станций; выполнить к исходу 19–06.41 г.; …Срок выполнения указанных мероприятий — 21.06.41 г. 4. Командующим 8-й и 11-й армиями: а) определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений на предмет устройства на определенных, предусмотренных планом [направлениях] заграждений. Указанное имущество сосредоточить в организованных складах к 21.06.41 г.; б) для постановки минных заграждений определить состав команд, откуда их выделять и план работы их. Все это через начальников инженерной службы пограничных дивизий; в) приступить к заготовке подручных материалов (плоты, баржи и т. д.) для устройства переправ через реки Вилия, Невяжа, Дубисса. Пункты переправ установить совместно с Оперативным отделам штаба округа. 30-й и 4-й понтонные полки подчинить Военному совету 11-й армии. Полки иметь в полной готовности для наводки мостов через р. Неман. Рядом учений проверить условия наводки мостов этими полками, добившись минимальных сроков выполнения; г) начальнику Инженерного управления составить совместно с начальником [Отдела] военных сообщений округа план устройства переправ через pp. Зап. Двина и Неман на плавучих судах, взяв последние на учет. Места переправ определить рекогносцировками. д) создать на телшяйскам, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин…. Штат этих отрядов…разработать и доложить мне 19–06.41 г. Готовность отрядов 21.06.41 г.; е) командующим поисками 8-й и 11-й армий с цепью разрушения наиболее ответственных мостов в полосе: государственная граница и тыловая линия — Шауляй, Каунас, р. Неман, прорекогносцировать эти мосты, определить для каждого из них количество взрывчатых веществ, команды подрывников и в ближайших пунктах от них сосредоточить все средства для подрыва. План разрушения мостов утвердить военным советам армий. Срок выполнения 21.06.41 г.; ж) начальнику Инженерного управления совместно с командующим Военно-воздушными силами составить и 21.06.41 г. мне доложить план заграждений аэродромов от посадочных воздушных десантов, определив средства и сипы для этой цели. …7- Начальнику Артиллерийского управления округа совместно с командующими армиями прорекогнос-цировать районы расположения указанных выше батарей и пункты их дислокации. …10. Отобрать из частей округа (кромемеханизированных и авиационнглх) все бензоцистерны и передать их по 50 % в 3-й и 12-ймеханизированные корпуса. Срок выполнения 21.06.41 г. …12. Заместителю начальника штаба округа по тылу и начальникам родов войск: а) до 23.06.41 г. доснабдить чисти всем положенным по табелям; б) ответственным представителям до 25.06.41 г. проверить готовность каждого склада к большой оперативной работе по приему и выдаче грузов, очистить склады от всего негодного и ненужного для нужд округа… Срок выполнения 25.06.41 г.; …13- Заместителю командующего войсками генерал-лейтенанту Сафронову совместно с командующим Военно-воздушными силами и начальником Оперативного отдела составить и 24–06.41 г. мне доложить план противодесантной борьбы в наиболее вероятных районах высадки десантов…. (Командующий войсками [Прибалтийского особого военного] округа генерал-полковник Кузнецов) (Член Военного совета округа корпусный комиссар Диброва) (Начальник штаба округа генерал-лейтенант Кленов».) (ЦАМО Ф. 221, оп. 783Зсс,д. 3, лл. 17–21.) Этот приказ некоторые поклонники Резуна и Мельтюхова, не подумав, пытаются притянуть к бреду о том, как СССР собирался нападать на Гитлера и всю Европу. Пользуются они при этом примерно таким «аргументом»: «готовили переправочные средства заранее»!.. Правда, в Прибалтике при этом сначала собирались проводить минирование своих рубежей против вражеских танков. Да и речки, указанные в планах строительства переправ, судя по карте, не очень-то подходят для рывка в Европу — все они находятся в 50–100 км от границы, в глубоком нашем тылу. Надеюсь, комментарии не требуются. Также «мельтюховцы» уверены, что этот приказ — о приведении войск в готовность аж к «к 1 июля», и уж точно не к «22 июня». Аргумент примерно такой: нет прямого приказа дивизиям выдвигаться на рубежи обороны к 22 июня. Однако процитированный приказ предназначен не войскам, а управлению округа и касается прежде всего вспомогательных служб. Да и в названии приказа указано, для чего он: «С целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа…», а не войск. Для «войск» были другие приказы. В «СБД № 33» от 1957 года по действиям бронетанковых войск приводится и такой приказ по 12 мк ПрибОВО (достаточно подробно он показан в предыдущих главах): «Приказ командира 12-го механизированного корпуса № 0038 от 18 июня 1941 г. о приведении частей корпуса в боевую готовность18 иння 1941 г. Елгава 1. С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. 2. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять. Всю работу проводить быстро, но без шума, без паники и болтливости, имея положенные нормы носимых и возимых запасов продовольствия, горюче-смазочных материалов, боеприпасов и остальных видов военно-технического обеспечения. С собой брать только необходимое для жизни и боя. 3. Пополнить личным составом каждое подразделение. Отозвать немедленно личный состав из командировок и снять находящихся на всевозможных работах. В пунктах старой дислокации оставить минимальное количество людей для охраны и мобилизационные ячейки, возглавляемые ответственными командирами и политработниками. 4. В 23:00 18.06.41 г. частям выступить из занимаемых зимних квартир и сосредоточиться:… 10. Командный пункт 12-го механизированного корпуса с 4:00 20.06.41 г. — в лесу 2 км западнее г. дв. Найсе (1266). До 22:00 18.06.41 г. командный пункт корпуса — Елгава. (Командир 12-го механизированного корпуса генерал-майор ШЕСТОПАЛОВ) (Начальник штаба корпуса полковник КАЛИНИЧЕНКО».) (ЦАМОФ. 619, оп. 266 019с, д. 11, лл. 14–15. Машинописная копия.) Обратите внимание на фразу в этом приказе: «Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять». Эта фраза и передает суть проводимых в те дни в западных округах мероприятий по повышению боевой готовности войск. Мероприятия по повышению боеготовности отрабатывались не формально (официально и открыто), но фактически! В «соответствии с планами» по приведению в боевую готовность, но без официального и открытого объявления об этом в приказах. А также обратите внимание на то, что при приведении в повышенную боевую готовность требуется «отозвать немедленно личный состав из командировок и снять находящихся на всевозможных работах…». В этом округе были и еще внутриокружные директивы в эти дни — во исполнение Директивы ГШ от 18 июня, которая предписывала приводить в полную боевую готовность приграничные дивизии первого эшелона и отводить их от границы на свои рубежи обороны. Например, такой приказ приводил ВИЖ № 5, «Первые дни войны в документах», в 1989 году: «Директива штаба Прибалтийского Особого Военного округа19 июня 1941 г. 1. Руководить оборудованием полосы обороны. Упор на подготовку позиций на основной полосе УР, работу на которой усилить. 2. В предполье закончить работы. Но позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы. Для обеспечения быстрого занятия позиций как в предполье, так и (в) основной оборонительной полосе соответствующие части должны быть совершенно в боевой готовности. В районы позади своих позиций проверить надежность и быстроту связи с погранчастями. 3. Особое внимание обратить, чтобы не было провокаций и паники в наших частях, усилить контроль боевой готовности. Все делать без шума, твердо, спокойно. Каждому командиру и политработнику трезво понимать обстановку. 4 — Минные поля установить по плану командующего армией там, где и должны стоять по плану оборонительного строительства. Обратить внимание на полную секретность для противника и безопасность для своих частей. Завалы и другие противотанковые и противопехотные препятствия создавать по плану командующего армией — тоже по плану оборонительного строительства. 5. Штабам, корпусу и дивизии — на своих КП, которые обеспечить ПТО по решению соответствующего командира. 6. Выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы укрытия. Учитывать участившиеся случаи перелета госграницы немецкими самолетами. 7. Продолжать настойчиво пополнять части огневыми припасами и другими видами снабжения. Настойчиво сколачивать подразделения на марше и на месте.
(ЦАМО, Ф. 344, оп. 5564, д. 1, лл. 34–35; В этом приказе есть некие странности. В отличие от приведенного выше приказа командующего ПрибОВО «Л& 00 229 ОТ 18 ИЮНЯ 1941 г…», в данной выписке «..ИЗ ПРИКАЗА ШТАБА…» ПрибОВО от 19 июня нет никаких сроков на выполнение указанных мероприятий. Ни в одном из пунктов. Что странно даже само по себе. Ведь, например, в пункте «2» явно не хватает указания срока на исполнение: «2. В предполье закончить работы. Но позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы». Непонятно, когда «закончить работы» в предполье, в какие сроки? (Обратите еще раз внимание — запрет занимать предполья идет во всех приказах. Вплоть до «Директивы № 1» включительно.) Но самое любопытное написано в пункте «6» (по опубликованному в «ВИЖ»): «6. Выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы укрытия.» При этом непонятно — когда должны выйти в «районы укрытия» «выдвигающиеся части», что это за такие «районы укрытия»? И самое важное — к какому времени таши части должны выйти в свои районы укрытия»? Речь здесь идет о частях, которые начали движение еще согласно Директивы НКО и ГШ от 13 июня, о выдвижении глубинных дивизий «в районы, предусмотренные планом прикрытия»! Судя по тому, что опубликованный в «ВИЖ» приказ ПрибОВО № 0029 существенно отличается от того, как он же выглядит в «Сборнике боевых документов» № 34 от 1953 года, можно предположить, что и данную выписку от «19 июня 1941 г.» в «ВИЖ» показали неверно. Скорее всего, пункт № 6 должен выглядеть следующим образом: «6. Выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы прикрытия». И должен стоять срок окончания выдвижения, например (и скорее всего) — к 24.00 21 июня, поскольку именно такой срок установлен приказом ГШ от 18 июня. Получается, что в «ВИЖ» слегка «корректировали» некоторые документы при публикации? Но в любом случае поражают сами документы из ПрибОВО. То, что в них написано. Ведь согласно им приведение в боевую готовность шло очень активно. Впрочем, попадаются и документы (по КОВО) с такими странными датами: Описание боевых действий 8-го механизированного корпуса с 22 по 29.06.41 г.Карта 200 000 1. По приказу командующего[14] 26-й армией № 0021 от 17.05.41 г. части 8-го механизированного корпуса в 5:40 23.06.41 г. были подняты по тревоге и к исходу дня, составляя резерв 26-й армии, сосредоточились в районе Чишки, Ванъковичи, Райтаревиче. За 22.06.41 г. корпус в среднем, с учетом выдвижения частей в районы сосредоточения по тревоге, прошел 81 км…. (Командир 8-го механизированного корпуса) (генерал-майор РЯБЫШЕВ) (Временно исполняющий обязанности начальника штаба 8-го механизированного корпуса) (подполковник ЦИНЧЕНКО) [18.7.41 г.[15]] № 00 232. Тут явная опечатка. Возможно, в документе должно было быть так:
Напомню: 26-я армия — это та армия, в которой служил командиром 72-й горнострелковой дивизии генерал Абрамидзе. Также в «ВИЖ» № 5 за 1989 год опубликован «сокращенный» вариант приказа по ПрибОВО для частей ПВО от 18 июня 1941 года: «КОМАНДУЮЩИЙ ПРИКАЗАЛ: 1. Частям ПВО зоны, батальонам ВНОС, и средствам ПВО войсковых соединений и частей принять готовность№ 2 (повышенная боевая готовность)… 3. Части ПВО, находящиеся в лагерях, в том числе и войсковые, немедленно вернуть в пункты постоянной дислокации… 6. Срок готовности 18:00 19 июня 1941 года. Исполнение донести 20:00 19 июня 1941 года. Начальник штаба ПрибОВО генерал-лейтенант КЛЕНОВ». (ЦАМО СССР, Ф. 344, оп. 5564, Д. 1, л. 14.) И опять мы видим, что при приведении частей в повышенную боеготовность подразделения из лагерей возвращают в места постоянной дислокации. А вот такой запрос слали в штаб КОВО из 6-й армии: «Телеграмма штаба 6-й армии Киевского Особого Военного округа начальнику штаба округа (ЦАМО, ф. 229, on. 161, д. 26. Л. 64. Подлинник. На телеграмме имеется резолюция: «Нач. ОП перенести на последующее. Начальник штаба Юго-западного фронта генерал-лейтенант ПУРКАЕВ».) Это как раз для «скептиков», заявляющих, что Павлов «не обязан» был возвращать свои зенитные средства в «пункты постоянной дислокации» после 15–18 июня и что учения «не отменяются» при повышении боевой готовности. Видимо, в Прибалтике, Белоруссии и на Украине действовали разные Уставы РККА? Прям как сегодня… На этот приказ по ПрибОВО от 18 июня и на приказ по ПрибОВО «№ 00 229 от 18 июня 1941 г… о проведении мероприятий с целью быстрейшего приведения в боевую готовность театра военных действий округа» последовала телеграмма Жукова от 21 июня с требованием не проводить затемнение городов в Прибалтике:
(ЦАМО, Ф 251, оп. 1554, Д. 4, л. 437. ВИЖ, № 5, 1989 год) Впрочем, как мы все хорошо помним, в округах если что-то делали, то исключительно «по собственной инициативе» и «вопреки Сталину». Сначала в «отдельных частях» и «флотах» стали воевать как положено (выполняя свои должностные обязанности), но, конечно же, по «личной инициативе» отдельных смелых командиров и начальников. А потом и победили назло Сталину, «вопреки». И при этом очень любят приводить пример такой «инициативы» командующего Прибалтийским Особым военным округом генерал-полковника Ф.И. Кузнецова, не вникая особо, какую «инициативу» на самом деле проявлял этот генерал. Примечания:1 Симонов Михаил Ефимович (1889–1938) — дивизионный комиссар, секретарь центральной партийной организации Наркомата обороны СССР и заместитель начальника Административно-мобилизационного управления РККА. Арестован 10 февр. 1938 г. по обвинению в участии в военно-фашистском заговоре. 25 авг. 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР осужден по ст. 58–16, 58–8 и 58–11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 10 мар. 1956 г. приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 25 авг. 1938 г. в отношении Симонова М.Е. отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления. 12 Соколов Г.Г., генерал-лейтенант, начальник погранвойск НКВД СССР, в эти дни проводил инспекцию границы в ПрибОВО и ЗапОВО. Генерал-лейтенант Богданов ИА, начальник погранвойск Белорусского пограничного округа, сопровождал Соколова в поездке по Белоруссии. 13 «Покровский Александр Петрович (1898–1979 гг.). На 22.VI. 1941 г.: генерал-майор. Последнее звание: генерал-полковник (1944 г.). Член КПСС с 1940. В Советской армии с 1919 г. В Гражданскую войну командир батальона и полка. Окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе (1926). С окт. 1940 адъютант, затем генерал-адъютант заместителя наркома обороны СССР маршала С.М. Буденного. В ходе войны начальник штаба Группы резервных армий, Главного командования войск юго-западного направления (с июля 1941 г.), Юго-Западного фронта (с сент. 1941 г.), 60-й (с дек. 1941 г. — 3-я Ударная) армии (с нояб. 1941 г.), затем заместитель начальника штаба Главного командования войск западного направления, начальник штаба 33-й армии, с фев. 1943 начальник штаба Западного, с апр. 1944 г. — 3-го Белорусского фронтов. После войны начальник штаба Барановичского ВО (1945–1946 гг), затем — в Генштабе (до 1961 г.). Награжден орденом Ленина, Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1-й степени, Кутузова 1 — й степени, Богдана Хмельницкого 1 — й степени, Суворова 2-й степени, Красной Звезды.» (Ломов Н. «Генерал-полковник А. П. Покровский», «ВИЖ», 1978, № 11.) 14 Приказ в настоящем выпуске Сборника не публикуется. 15 Дата установлена на основании препроводительного отношения…» (http://bdsa.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2638&Itemid=99 999 999 «Боевые действия Красной армии в Великой Отечественной войне») (ЦАМО Ф. 229, оп. 3780сс, д. 6, ял. 116–121.) |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Прислать материал | Нашёл ошибку | Верх |
||||
|
|
||||
