Глава 10.

Измена Мазепы

А чем тем временем занимался гетман Мазепа? Он исправно выполнял все указания Петра и сам готовился к отражению возможного вторжения в Малороссию. Так, гетман приказал устроить в Чернигове хлебный магазин для царского войска и собрал туда 15 тысяч четвертей хлеба, разложив сбор на жителей Черниговского полка – по четверику44 житной муки с дыма, рассылая по всем полкам универсалы, в которых убеждал народ пребывать в непоколебимой верности царю, везде по церквам приказывал публично молиться о даровании царю победы над еретиками шведскими, а жителям приказывал прятать в землю свои запасы и самим уходить в города, спасаясь от неприятеля.

1 августа гетман с войском стоял в Киеве в ожидании указаний, куда ему посылать конницу. 4 августа Петр приказал Мазепе, не отходя от Киева, послать три или четыре (по своему соображению) тысячи конницы в Польшу на помощь отправленным туда еще раньше полковникам киевскому и белоцерковскому, «дабы поляков доброжелательных содержать и все, что неприятелю к пожитку может быть, разорить». Другую часть конницы Петр приказал отправить в Литву, к Пропойску, для содействия великорусским войскам, которые должны были отражать шведскую армию.

Гетман исполнил волю царя и отправил в Литву к Пропойску 4 500 человек городовых казаков разных полков и 1 600 «компанейцев», а в Польшу на подмогу полковникам послал 2 000 гадячан, находившихся ранее в киевской крепости, и еще тысячу «молодиков», то есть только начинавших воинскую службу казаков.

Кроме того, по приказу Петра гетман отправил к Смоленску Нежинский и Переяславский полки – две тысячи пехоты и тысячу конницы. Позже Мазепа жаловался, что остался с небольшим войском и 16 августа просил вернуть ему посланные к Смоленску полки, чтобы усилить ими киевский гарнизон.

6 сентября Петр пишет Мазепе, чтобы тот готовился в поход к Белой Церкви. 14 сентября царь подтвердил это приказание. Но через день, 16 сентября, Головкин послал гетману указ остановиться.

14 сентября Петр созывает военный совет, на котором было принято решение разделить армию. Большей части армии во главе с фельдмаршалом Шереметевым указано идти за Карлом в Малороссию, а 10-тысячный корпус (корволант) с 30 полковыми пушками двинуть навстречу Левенгаупту. Командовать корволантом было поручено Меншикову, а фактически им командовал сам Петр.

Движение русских и шведских войск накануне битвы при Лесной.

Между тем корпус Левенгаупта двигался из Риги по направлению Шклов – Пропойск. О том, что Карл XII изменил план действий, Левенгаупт ничего не знал и продолжал двигаться к переправе через Днепр у Шклова. 21 сентября 15-тысячный корпус шведов с 16 орудиями и огромным обозом (свыше 7 тысяч повозок) переправился через Днепр и продолжал движение к Пропойску. (Тут я привожу русские данные о численности шведских войск, а по Энглунду у Левенгаупта было 12 500 солдат. Возможно, разница эта возникла за счет возниц обоза и т. д.)

Большую часть петровского корволанта составляли отборные полки – Преображенский, Семеновский, Ингерманландский и один батальон Астраханского полка. Кавалерии было около 7 тысяч, из них 10 драгунских полков и несколько сотен казаков и калмыков.

По приказу Петра часть пехоты и артиллерийской прислуги была посажена на лошадей.

25 сентября кавалерия Меншикова обнаружила шведов и выяснилось, что у Левенгаупта не 8 тысяч солдат, а пятнадцать (так в донесении Алексашки). Получив донесение 26 сентября, Петр, чтобы не упустить Левенгаупта и восстановить баланс сил, приказал отряду двинуться форсированным маршем за Левенгауптом, а Бауэру с 4 тысячами драгун идти немедленно на «случение» с ним. Остальные два полка Бауэра (бригада Фастмана – 1 тыс. человек) были отправлены к Пропойску, чтобы помешать переправе противника через реку Сож.

Послав за Бауэром, находившимся у Кричева, Петр на собранном 26 сентября военном совете решил ждать его не больше двух дней, после чего в любом случае атаковать шведов. Решение это царь основывал на том, что Левенгаупт уже на третий день мог успеть переправиться через Сож, что позволило бы ему уйти от русской армии. Кроме того, исход боя, давая огромное преимущество в случае победы, не мог иметь особенно плохих последствий при поражении, так как Левенгаупт, стесненный громадным обозом, не решился бы преследовать летучий отряд Петра.

26 сентября русская конница атаковала арьергард шведов, но атака была отбита, и Левенгаупт успел благополучно переправиться через реку Ресту, разрушив после себя мост.

В течение 27 сентября шведы занимали позицию за Рестой, сдерживая русские войска, чтобы дать время обозу под прикрытием 3 тысяч человек продвинуться к Пропойску. Лишь к вечеру под огнем наших пяти орудий Левенгаупт оставил позицию и отступил к деревне Лесной.

Битва при Лесной.

В ночь на 28 сентября царь велел построить два моста через Ресту и наутро двинулся к Лесной, решив атаковать шведов, не дожидаясь Бауэра.

Позиция, выбранная Левенгауптом для боя, представляла собой поляну, окруженную лесом. Здесь и расположились шведские войска, устроив позади себя укрепленный лагерь, прикрывающий дорогу на Пропойск. Севернее этой поляны находилась другая поляна, которую Левенгаупт решил занять шестью батальонами пехоты. Эта передовая позиция была удобна тем, что с левого фланга она прикрывалась рекой Леснянкой, а с правого – густым лесом, что затрудняло выход русских войск из леса.

Переправившись через реку Реста, русские войска приблизились к шведам. Петр разделил корволант на две колонны. Во главе левой колонны (один пехотный и семь драгунских полков) стал Меншиков, правой колонной (два пехотных, три драгунских полка и один батальон) командовал сам Петр. В каждой колонне насчитывалось 5—6 тысяч человек. Пехота передвигалась на лошадях.

Любопытно, что впервые в России Петр приказал прислугу длинных полупудовых гаубиц посадить на лошадей. Такие гаубицы придавались как пехотным, так и драгунским полкам45.

В полдень левофланговая колонна, выйдя из леса, стала быстро развертываться для построения в боевой порядок. Однако шведы, стремясь использовать свое выгодное положение, атаковали русскую пехоту, в результате чего создалась тяжелая обстановка. В это время к Петру, объезжавшему полки, обратился солдат с просьбой «повелеть, чтобы находившиеся за регулярною пехотою казаки и калмыки кололи всех, кто подастся назад». «Товарищ! – обратился Петр к солдату. – Я еще от тебя первого слышу такой совет и чувствую, что мы не проиграем баталии». Этим солдатом был разжалованный князь Репнин. Как видим, заградотряды ввел не Сталин, а Петр Великий, а моду стрелять из пулеметов по собственным отступающим войскам ввел в 1915 г. генерал Брусилов.

В час дня русские войска вновь атаковали шведов, а к трем часам «неприятеля с поля паки сбили». Шведы были отброшены к вагенбургу46, потеряв при этом 8 орудий. К пяти часам из-под Кричева подошла кавалерия Бауэра. Петр поставил на правый фланг еще два полка драгун, усилив таким образом боевой порядок. Было решено атаковать вагенбург, направляя главный удар на левый фланг, с тем чтобы занять мост и дорогу на Пропойск и закрыть шведским войскам пути к отступлению. Бой шел успешно, мост через Леснянку был захвачен. Но в это время на помощь шведам подошел трехтысячный авангард, и в результате контратаки мост был ими отбит. Бой продолжался до вечера. На ночь шведы укрылись в вагенбурге. Ночью поднялась сильная метель. Воспользовавшись этим, Левенгаупт решил отступить через реку Сож, куда раньше направился весь обоз. Однако драгуны генерала Фастмана уничтожили мост. Левенгаупт, стремясь спасти остатки своего корпуса, бросил остальную часть обоза и, посадив пехоту на обозных лошадей, спешно двинулся вниз по Сожу, ища место переправы. 30 сентября остаткам корпуса Левенгаупта удалось переправиться у деревни Глинки. Оттуда шведы, постоянно тревожимые русской конницей, двинулись в Севрскую область на соединение с Карлом XII. Радостный Петр отписал в Москву: «Оного неприятеля сломив, побили на голову, так, что трупом с восем тысячь на месте осталось…». В плен было взято 45 офицеров, 730 солдат и захвачено 16 орудий. Спустя несколько дней русские взяли в плен еще 385 шведов, бежавших во время боя. В этих боях русские потеряли 1 111 человек убитыми и 2 856 ранеными. После Лесной царь простил князя Репнина и вернул ему чин генерала. 12 октября остатки корпуса Левенгаупта численностью около 6 500 человек соединились с армией Карла XII. Король был крайне расстроен, но он не только не наказал Левенгаупта, а наоборот, отправил в Стокгольм бюллетень, где на шести листах рассказывалось о том, как шведы весь день храбро от ражали нападения 40 тысяч московитов и как к вечеру варвары отступили. О потере обоза не было сказано ни слова.

16 сентября 1708 г. Карл XII направил генерала Лагеркрону с тысячью пехоты и тысячью всадников для захвата города Мглина. Однако Лагеркрона, что было редкостью в шведской армии, заблудился. Вместо того чтобы взять влево, он уклонился вправо и вышел не к Мглину, а к Стародубу.

Позже полковник Скоропадский заявил, что он де подослал к шведам мужика – потомка Ивана Сусанина. Но, увы, Скоропадский физически не мог знать о планах шведов, чтобы осуществить эту спецоперацию.

Узнав о неудаче Лагеркроны, Карл XII 21 сентября сам двинулся к Мглину. 25 сентября авангард шведов, не имевший пушек, атаковал укрепления Мглина, но был отбит русским гарнизоном, насчитывавшим около 300 человек. После этого русские оставили Мглин, куда и вошли шведы.

29 сентября русский генерал Инфлянт вошел в Стародуб и начал выжигать окрестности города.

Карл XII, узнав, что к 1 октября Стародуб еще не занят, пробормотал: «Лагеркрона совсем сошел с ума». А когда ему доложили о движении Лагеркроны к Мглину, возмущенно воскликнул: «Он совсем сумасшедший и не знает, что делает!» Король приказал Лагеркроне вернуться и взять Стародуб. Тот атаковал город, но безуспешно – потеряв тысячу человек, он был вынужден отойти.

После этого Карл XII решил оставить Стародуб в покое и двинулся к Новгород-Северскому, но, не дойдя двух миль до города, повернул на юг. Позже ряд историков будут утверждать, что у короля имелся план похода на Москву с югозападного направления по маршруту Курск—Тула—Москва. Однако реальных подтверждений этому, увы, нет.

Почти три столетия иностранные и отечественные историки спорят, насколько измена гетмана Мазепы повлияла на решение Карла повернуть на юг. Неменьший предмет споров вызывает и сама личность гетмана.

Возьмем для примера нашего великого специалиста по Петру I Н.И. Павленко: «Иван Степанович Мазепа принадлежал к числу тех людей, для которых не было ничего святого. В нем в одном сосредотачивались едва ли не все пороки человеческой натуры: подозрительность и скрытность, надменность и алчность, крайний эгоизм и мстительность, коварство и жестокость, любострастие и трусость. В случае надобности он умел под личиной покорности скрывать злобу, ловко плести интриги, мог быть беспредельно подобострастным, внешне покладистым»47. Увы, сей портрет ничего не имеет общего с реальным гетманом Мазепой.

Чего же на самом деле хотел Мазепа? Тот же Кочубей, а вслед за ним сонм отечественных историков, стали утверждать, что де Мазепа хотел передаться польскому королю и включить Левобережную Украину в состав Речи Посполитой. Причем никто не замечает очевидной бредовости таких утверждений. Какому королю хотел поддаться Мазепа – шведскому ставленнику Стасю или отказавшемуся от престола Августу? Кстати, к этому времени польский сейм официально лишил их обоих власти и хотел выбрать третьего короля, но депутаты не сошлись в кандидатурах и на том разошлись. Да, Мазепа мог собрать больше сабель, чем у обоих королей вместе взятых. Главное же то, что и до войны власть польского короля была номинальной, и отдать Левобережную Украину Польше означало отдать ее под власть жадных и жестоких магнатов, гонителей православия. Естественно, этого не хотел ни простой народ, ни украинские шляхтичи. Мазепа мог писать чего угодно, обещать чего угодно, но его желанием было – себя наследственным государем. Повторяю до поворота шведов на Украину Мазепа верой и правдой служил царю Петру. Когда к гетману пришла весть, что Карл от Смоленска повернул на Украину, он воскликнул: «Дьявол его сюда несет! Все мои интересы перевернет, войска великороссийские за собою внутрь Украйны впровадит на последнюю ее руину и на погибель нашу!» Мазепа лучше, чем кто-либо другой в Малороссии, знал и лично видел 300—400-верстовую зону выжженной земли, которую делали русские перед шведской армией. И он не без оснований предполагал, что война обратит Малороссию в руины. Был у него и личный мотив. Ведь разорение Малороссии припишут не королю или царю, а ему лично. Поэтому даже в случае победы Петру придется менять гетмана. А претендент уже был – Алексашка Меншиков давно метил в гетманы и всеми правдами и неправдами лез в малороссийские дела.

Когда же Мазепа решил вступить в союз с неприятелем? Этот вопрос до сих пор вызывает споры историков. Как мы уже знаем, доносы на Мазепу с обвинениями в сношениях с королем Стасем и шведами шли уже как минимум два года. Историки говорят и об иных доказательствах измены Мазепы.

Так, тот же Костомаров писал: «Неудовольствие против великороссиян в малороссийском народе все более и более разгоралось и было кстати для Мазепы, когда он намеревался ввести в Украину шведов как освободителей от московской власти. Но тут случилось событие, которое чуть было не открыло замысла Мазепы. Когда генерал Лагеркрона вошел в Стародубский полк, тотчас стали разноситься воззвания, называемые у русских “прелестными” письмами. Шведский генерал убеждал малороссиян не бояться шведов, жить спокойно в своих домах, а из Стародуба пусть выходит к нему навстречу бурмистр со знатнейшими обывателями и пусть везут к ним на продажу хлеб и всякое съестное. Жители не поддавались на эти прельщения, а бежали без оглядки, спасаясь как от шведов, так и от великороссиян. Между разносителями таких “прелестных” писем попался польский шляхтич Якуб Улашин: он вез письмо от пана Понятовского, находившегося резидентом Станислава при шведском короле. Письмо было к Мазепе. Понятовский просил малороссийского гетмана отпустить на свободу его пленного брата, в воспоминание доброго приема, оказанного когда-то Мазепе в Луцке. Почему-то этот господин показался подозрителен, и генерал Инфлянт 1 октября отправил его в походную канцелярию, бывшую тогда в Почепе. Улашина подвергли пытке огнем, и тот, не стерпя мучений, объявил, что Мазепа поколебался в верности царю, и Понятовский послал к нему передать словесно, чтобы, как шведы войдут в Украину, он отписал бы к Понятовскому и при Божией помощи со всем войском запорожским приставал к шведам. Улашина еще раз поджарили, но он более не открыл. Показанию Улашина не придали веры, и копию с него отправили к гетману. Не только все происходившие перед тем явления в таком роде настроили царя и его министров считать всякие обвинения на Мазепу лживыми, но в это самое время Мазепа заявлял свою преданность, сообщая Головкину весть, что Станислав с шведскими и польскими войсками направляется на Волынь, чтоб оттуда ворваться в Украину, просил скорейшей присылки регулярных войск, потому что малороссияне могут изменить и пристать к неприятелю. Вместе с тем снова звали гетмана на соединение с царскими силами. Мазепа [6 октября. – А.Ш.] отвечал, что показания поляка Улашина – не более как коварные затеи неприятеля, который хочет привести верность гетмана в подозрение у государя и тем посеять в Украине смятение. “Никакого брата Понятовского у меня нет, я о нем не слыхал”, – писал гетман. Что касается до требования ехать самому к великороссийскому войску, то Мазепа отговаривался тем, что в малороссийском крае возникли беспорядки от пьяных бродяг, безобразничающих толпами в полках Полтавском, Гадяцком, Прилуцком, Миргородском, Лубенском и Переяславском, и это зло переходит уже в полки: Черниговский, Нежинский и Стародубский, где прежде велось смирнее. Гетман на основании присланных ему донесений сообщал, что появились две шайки разбойников: одна под начальством Перебийноса в числе 800 человек, другая – Молодца в числе 1 000. Они своевольствовали, грабили и убивали людей в приднепровском крае и к ним притекали со всех сторон “купы” бродяг, словно вода. Если гетман с войском отдалится в Стародубский полк, то своевольники нападут на городы и встретят себе единомышленников в поспольстве. Полковники и полковые старшины ропщут и говорят, что если их поведут в Стародубщину, то на крайнюю погибель их семейств и на разорение их имуществ, потому что тогда простонародье захочет грабить и убивать честных и богатых людей. Кроме этих причин, гетман указывал на опасность скорого вторжения Станислава в Украину»48.

На мой взгляд, показания шляхтича Улашина ни о чем не говорят. Его сильно «поджаривали», и тот сказал, чего от него требовали, а дальше, несмотря на продолжение пыток, молчал, потому что сам ничего не знал, да и допросчики не сумели ему подсказать ничего путного. 10 октября Мазепа получил сообщение из царской ставки, что Петр повелел киевскому воеводе князю Дмитрию Михайловичу Голицыну, чтоб он с царскими ратными людьми, находившимися в Киеве, и «с пристойною артиллерией» шел в середину Малороссии с целью не допускать в малороссийском народе «шатости». Гетман должен послать к царю для той же цели казацкий отряд из разных полков своего регимента, а сам со всем остальным войском немедленно должен идти к Новгород-Северскому, расставить свое войско над рекой Десной и сам лично приехать в главную армию для совета с фельдмаршалом. Была и еще одна причина, вызвавшая необходимость его прибытия: в народе носились слухи, будто гетман покидает Малороссию во время неприятельского наступления, и гетману следует своим появлением при царском войске рассеять такие слухи. Насчет опасности вторжения Станислава царь успокаивал гетмана: слухи, полученные им о Станиславе, неверны, министрам же точно известно, что Станислав находится еще в Мариенбурге и ранее конца октября не выступит из Пруссии. Чтобы избавить себя от подозрений, гетман в октябре отправил к Петру войскового есаула Максимовича с «просьбою дать указ утвердить и отмежевать земли, скупленные им у помещиков Рыльского уезда, и дозволить населить их пришлыми вольными людьми. Кто бы мог после этого подумать, что этот человек намерен оторваться от царской державы, когда он в этой державе приобретает себе поземельную собственность! Максимович от имени гетмана поднес царю в дар 2 000 червонцев, а царь, вероятно, тогда в них нуждался. В то же время Мазепа поздравлял царя с победою при Лесном в красноречиво составленном письме, в котором, по своему обычаю, желал царю “до конца” сокрушить своих врагов. Царь после победы при Лесной находился в Смоленске и по обычаю своему, наблюдаемому после каждой военной удачи, праздновал победу, въезжал в город триумфально, при пушечной пальбе; за ним везли отнятые от неприятеля знамена и пушки; он посылал разные распоряжения на Дон, где князь Долгорукий добивал булавинцев, и на север, где Апраксин расправлялся с шведским генералом Либекером, а 20 октября выехал из Смоленска к войску в Малороссию»49.

И вот наконец Мазепа решил вступить в переговоры с королем. Гонцом к шведам он выбрал своего управителя поляка Быстрицкого. Как писал Костомаров: «Тогда Мазепа велел [своему секретарю] Орлику составить инструкцию к графу Пиперу по-латыни, а своему аптекарю перевести ее на немецкий язык и вместе с латинским подлинником вручил Быстрицкому. Не было ни печати, ни подписи на этой инструкции. От себя лично Мазепа также не посылал никакого письма ни к королю, ни к графу Пиперу. Содержание этой инструкции было таково: гетман поручал Быстрицкому передать свою радость по поводу вступления шведского короля в Украину, просил Карла оказать протекцию гетману войска запорожского и всему народу малороссийскому в деле освобождения от тяжелого московского ига. Он предлагал шведским войскам безопасность и просил скорее прислать к нему наперед вспомогательный отряд для обороны, которому обещал устроить паромы для переправы на Десне у Макошинской пристани»50.

Замечу, что Костомаров верит на слово изменнику Орлику, написавшему воспоминания уже после Полтавской битвы. Отправив Быстрицкого к шведам, Мазепа в тот же день послал графу Головкину письмо, в котором извещал, что он уже более десяти дней не ест и не спит и едва жив, «только надеется чудотворного облегчения от елеосвящения». 20 октября Меншиков со своей кавалерией остановился в местечке Горск на реке Снове. Туда прибыл племянник гетмана Войнаровский и привез от дяди письмо. Мазепа извещал Меншикова, что он при последнем издыхании: «от подагры и хирагры приключилась ему эпилепсия». Извещая об этом царя, Меншиков изъявлял сожаление о болезни гетмана. Но вместе с тем Меншиков отзывался вообще неодобрительно о казаках, которых гетман по царскому приказанию отправил на службу против шведов. Действительно, отправленные гетманом в поход полковники, бывшие в сговоре с гетманом, докладывали ему рапортом, что казаки миргородские, прилуцкие и других полков заволновались и просят, чтоб их не посылали за Десну, потому что «великороссияне причиняют их братии всякие обиды и утеснения». Подобное настроение казаков, показывавшее неприязненное отношение к царским генералам, было тогда на руку Мазепе и позволяло надеяться, что Карл найдет себе в Малороссии союзников.

Быстрицкий, отправившись вместе со шведским пленником, представился шведскому королю в селении Паноровке на реке Ревке в 26 верстах от Стародуба на пути к Десне. Быстрицкий был немедленно отпущен назад, но письма Мазепе не привез, зато устно сообщал, что король обещал быть к Десне 22 октября, то есть в тот же день, когда вернулся и Быстрицкий.

23 октября Войнаровский приехал в Борзну с известием, что вслед за ним едет в Борзну сам Меншиков и прибудет к обеденному времени в воскресение. Сам Войнаровский говорил, что убежал от Меншикова тайно, бросив и свои возы, и прислугу, потому что услыхал, как один офицер немецкого происхождения говорил другому офицеру: «Помилуй, Господи, этих людей! Завтра они будут в кандалах». «Я не знаю до сих пор, – пишет передающий события тех дней Орлик, – точно ли слышал это Войнаровский или Мазепа научил его так говорить, чтоб нас всех обольщать».

Но из письма Меншикова к царю видно, что Меншиков действительно имел тогда намерение посетить Мазепу.

Гетман, получив известие о приезде к нему Меншикова, тотчас «порвался как вихорь», по выражению современника, и поспешил в свой Батурин. За ним поехали бывшие при нем старшины. В Батурин он прибыл к ночи 23 октября. Последняя ночь, проведенная Мазепой в своей резиденции, прошла в распоряжениях. Нужно было отпустить царского полковника Анненкова, и гетман отправил его к Меншикову с письмом, в котором просил прощения своему племяннику Войнаровскому, ускользнувшему тайно от Меншикова, и называл его поступок легкомысленным. Так под благовидным предлогом гетман успел удалить из Батурина царского наблюдателя, не смевшего, разумеется, подозревать за Мазепой ничего дурного.

Затем гетман поручил Батурин сердюцкому полковнику Дмитрию Чегелу, арматному (то есть пушечному, артиллерийскому) есаулу Кенигсену, немцу по происхождению, и батуринскому сотнику Димитрию. С ними в Батурине было оставлено четыре сердюцких полка (Чегелов, Покотилов, Денисов и Максимов) и часть городовых полков – Лубенского, Миргородского и Прилуцкого, другую часть этих полков гетман увел с собой.

Начальники, оставляемые в Батурине, уже знали о замысле Мазепы. Гетман наказывал им не сдавать города, если придут русские, отбиваться от них и дождаться шведской помощи. Он уверял, что вернется скоро к ним на выручку и приведет с собой самого шведского короля с его храбрым войском.

Утром 24 октября гетман простился навеки с своей столицей, переправился через Сейм и в тот же день к вечеру прибыл в Короп51, переночевал там и утром 25 октября переправился через Десну у Оболонья52.

Казаки были уверены, что гетман по царскому указу ведет их против неприятеля. С Мазепой переправилось от четырех до пяти тысяч человек. Другая часть, от пяти до шести тысяч, была оставлена на левом берегу Десны. Поскольку многие казацкие полки заранее были разосланы на царскую службу в разные места, то вместо тысяч двадцати готовых и вооруженных воинов, как надеялся Карл по обещаниям от Мазепы, его новый союзник едва мог привести и четверть от обещанного.

Но и с оставшимися нужно было еще объясняться. Кроме немногих единомышленников, никто ни из старшин, ни из рядовых не подозревал даже, что Мазепа ведет их вовсе не на бой со шведами.

После переправы через Десну, двинувшись немного вперед, гетман приказал казакам построиться и начал говорить речь. Тут только гетман объявил своему казачеству, что он ведет его не против короля, а против царя – «утеснителя козацкой вольности». Гетман перечислил разные утеснения, которые творил царь в Малороссии, и напирал на то, что царь хочет казаков обратить в солдаты. Такие слухи давно уже ходили между казаками. Гетман уверял, что, часто беседуя с царем, он выведал все его тайные намерения: «хочет он потоптать все вольности и права Малороссии и ввести московское правительство в крае. Метко было задумано Мазепою затронуть козацкое сердце: боязнь московского правительства и начальствующих лиц великороссийского происхождения вместо туземцев тревожила малороссиян при прежних гетманах и передавалась в поколения»53.

«Я, – говорил Мазепа, – много раз старался отвратить царя от намерений погибельных для всего народа малороссийского. Но из того не вышло ничего доброго: только я сам подпал его гневу и злобе и не нашел иного способа спасения себе, как обратиться к великодушию шведского короля. Он обязывается уважать наши права и вольности и защищать их против всех тех, которые на них посягают и вперед станут посягать. Братия! Пришла наша пора; воспользуемся представившимся случаем: отомстим москалям за их долговременное насилие над нами, за все совершенные ими жестокости и несправедливости, охраним на будущие времена нашу свободу и права казацкие от их посягательств! Вот когда пришло время свергнуть с себя ненавистное ярмо и сделать нашу Украину страною свободною и ни от кого независимою. Вот к какой будущности я вас всех призываю. Вы, братия, верно достигнете этой цели при вашем мужестве и при содействии шведского короля, который предлагает вам воевать против москалей вместе со шведами».

Казаки выслушали гетмана молча. Однако уже ночью началось массовое дезертирство. Гетман послал обозного Ломиковского и писаря Орлика к передовому шведскому посту, состоявшему из двух драгунских полков. Они квартировали в деревне за Орловкой54. Командирами были Гьельм и Гилленкрок. Они удивились появлением казаков. Полковник Гьельм не поверил и подозревал уловку противника. У него в полку служил капитаном один итальянец, который раньше состоял на русской службе и знал Мазепу лично. Гьельм послал его к казакам опознать гетмана. Тот быстро вернулся и доложил, что это действительно сам Мазепа.

Гьельм принял гетмана с подобающими почестями и продержал его у себя до 28 октября, пока шла переписка с королем. Так шведский бюрократизм сорвал замыслы Мазепы.

Пока извещали шведского короля, Мазепа опять созвал своих казаков и велел им присягнуть, что вступают в союз со шведами для освобождения Малороссии «от московского ига». И тут гетман прослезился, увидев, что у него осталось не более полутора тысяч казаков, остальные попросту «дали тягу».

«Вечером 28 октября Мазепа приехал к шведскому королю. Гетман представился ему на другой день, 29 октября. Около короля находились тогда знатнейшие вельможи и военачальники; между ними были: канцлер граф Пипер, генерал-квартирмейстер Гилленкрок, верховный судья, два генерал-адъютанта и несколько полковников. С Мазепою внесли два знамени его гетманского достоинства – бунчук и булаву. Мазепа произнес перед королем короткую, но складно составленную речь на латинском языке. В этой речи он просил короля оказать козакам покровительство и благодарил Бога за то, что посылает им избавление от царского рабства. В уважение к летам и к подагрическим страданиям гетмана его пригласили сесть. Король беседовал с ним стоя.

Так велась беседа шведского короля с гетманом до полудня. Шведы с любопытством смотрели на Мазепу и слушали его речи. По известию секретаря Карла XII, перед ними был старик 66 лет от роду, среднего телосложения, худощавый, без бороды, но с усами по польскому обычаю. Вообще, он имел вид важный, но временами проявлял проблески веселого и живого нрава, шутил с очень метким остроумием и развеселял слушателей; в речах его замечали большой такт и много ума. Видно было, что он был человек образованный и превосходно владел латинским языком. Карлу он сразу понравился и был приглашен к королевскому столу вместе с ближайшими к нему особами из генеральных старшин. Для прочих Козаков накрыто было два больших стола и, кроме того, некоторых из них пригласили еще обедать к себе граф Пипер и генерал Реншильд.

После обеда король отошел в свои покои, а за ним Мазепа с бунчуком и булавой; в знак своей покорности королевской воле он положил эти знаки к ногам шведского короля. Наконец гетман простился с королем и сел на коня при звуке труб, на которых заиграли его люди»55.

Как видим, встреча гетмана и короля «прошла в теплой дружественной обстановке». Подобное поведение короля и * гетмана меня поражает, ведь оба были знатоками военного дела и неплохими политиками. Как до них не дошло, что они упускают драгоценнейшее время и проигрывают кампанию? Карл XII ограничился лишь тем, что послал вечером 29 октября полковника Дельдорфа с отрядом шведской кавалерии и казаками вниз Десны к Оболонью следить за движениями неприятеля и прикрывать левое крыло войска. С 25 по 30 октября шведская главная квартира продолжала находиться в Горках.

29 октября царское войско перешло через Десну. Русские, следуя позади шведов, спешили предупредить переход через Десну своих противников, арьергард войск сжигал на покидаемом берегу все селения, в том числе Почеп56 и Погар57.

Русский главнокомандующий Шереметев еще не подозревал Мазепу и в день своего перехода через Десну писал к нему, убеждая послать универсалы по всей Малороссии, чтобы народ не склонялся на «прелестные» шведские универсалы, распущенные по краю.

Между тем Меншиков, обещавший посетить лично гетмана, 24 октября отправился в путь, но, доехав до Мены58, встретил направлявшегося к нему полковника Анненкова. Тот подал Меншикову письмо от Мазепы и известил, что Мазепа приехал в Батурин.

Меншиков давно недоброжелательно относился к Мазепе, а сейчас его подозрения усилились. Теперь ехать в Борзну не было надобности, и Алексашка сказал Анненкову: «Пошли же скорей нарочного к гетману известить, что я к нему еду».

К Меншикову вскоре присоединился киевский губернатор князь Дмитрий Михайлович Голицын. Меншиков и Голицын переправились в ночь с 24 на 25 октября через Десну и быстро покатили в Батурин. В селе Обмачеве близ Батурина к Меншикову явился некто Соболевский и объявил за собой «слово и дело государево». Его позвали на свидание с Меншиковым в одну сельскую хату.

Там Соболевский рассказал Меншикову: «Мазепа уехал к шведскому королю, а в Батурине дал приказание не впускать русских, пока он сам не придет со шведскими силами, если русские придут в большом числе, если же в небольшом, то впустить, но задержать военачальников». Это была ошеломляющая новость. Меншиков обошелся с Соболевским ласково, но до конца ему еще не поверил. И оба военачальника поехали в Батурин, куда и прибыли к полудню. В батуринском подворке (посаде) оставались русские офицеры и солдаты полка Анненкова. Они объявили, что гетман вчера, в воскресенье, уехал в Короп. Сердюки и батуринские обыватели ушли в замок и заперлись в нем. На стенах стояли вооруженные люди, наведены были пушки. Меншиков отправил Анненкова объясниться с запершимися в осаду. «Что это значит? – спросил Анненков, подъехав к стенам. – Зачем вы укрепились, будто против неприятеля? Отворите ворота, впустите в город князей и с ними царских ратных людей». Ему отвечали со стен: «Гетман не велел впускать никого из великороссийских людей, потому что от них делается великое разорение малороссийским людям, и уже немало городов и сел совсем от них пропали». «Но где же гетман?» – спрашивает Анненков. Ему отвечали: «Он уехал в Короп, оттуда отправится к царскому войску». «Злой у них поступок!» – сказали офицеры и отправились в Короп, где надеялись застать гетмана.

В местечке Новые Млины59 Меншиков и Голицын получили известие, что Мазепа переправился через Десну под Оболонью. «Теперь, – сказал Меншиков, – уже ясно, что он отъехал к неприятелю! Вот зачем Войнаровский в прошлую пятницу ночью, не простясь со мною, уехал от меня и с тех пор гетман ко мне не отзывался! Вот зачем, уезжая из Батурина, он никого из русских с собою не взял, а заранее их по сторонам разослал. Иначе нельзя рассуждать о том, как только, что совершенно изменил».

Меншиков отправился в местечко Макошин60. Там к нему стали являться сотники и простые казаки из ближних мест, подтверждавшие известие об отъезде Мазепы к неприятелю, пори** цали его поступок и просили ходатайствовать за себя перед царем, так как они вовсе не причастны измене гетмана. Меншиков отправил к царю курьера с известием о случившемся и советом поскорее «утвердить» простой народ чрез публичное извещение, выставив на вид все «озлобления и тягости, какие чинились народу во время гетманского управления Мазепы», чтобы таким образом народ не склонялся к его «прелестям».