Глава XIII. Церковь и нищенствующие ордена. Судьба апостольского идеала

1. Нищенствующие ордена (францисканцы, доминиканцы и слитые в один орден папскою буллою 1255 года августинцы-еремиты, включившие в себя тосканских еремитов, джьянбонитов и католических бедняков), возникшие под влиянием нового понимания христианского идеала, сыграли важную роль в истории Церкви. Эти ордена доказывали самим фактом своего существования, что в Римской Церкви можно вести апостольскую жизнь, можно даже мирянам (особенно у францисканцев и еремитов). Они были демократичнее прежних орденов, идя навстречу религиозным потребностям широких слоёв общества, всё более христианизуемого. Моральному идеалу еретиков католиками был противопоставлен тот же моральный идеал, выгодно отличающийся от первого тем, что Церковь его признала и взяла под своё покровительство, тем, что он не требовал от своих последователей разрыва с прочно укоренившимися традициями культа и догмы. Основными моментами этого идеала были апостольская жизнь, выражающаяся главным образом в строгом понимании бедности, и апостольская деятельность – воздействие на мир примером, словом увещания и борьбою с ересью и безнравственностью.

Францисканство своим пониманием бедности наиболее далеко от традиции, и оно же благодаря особенностям личности его основателя, сильнее прочих впитало мистические настроения эпохи, воплотившиеся в облике «серафического отца» и выраженные в многочисленных творениях «серафического доктора» Бонавентуры. Августинство сочетало новые идеалы с традицией еремитизма, торжествующей у кармелитов. Наконец, доминиканство приближается к типу строгих каноникатов, сливая особенности викторинцев и премонстранцев и другими своими сторонами примыкая к францисканству. Эти основные изначальные особенности четырёх нищенствующих орденов не сгладились вполне и позже. Все они поддались ассимилирующему влиянию старых идеалов, сказывающихся всё сильнее с притоком новых лиц, которые не могли вполне проникнуться мировоззрением своего ордена и, увлечённые, но не переделанные им, приносили с собою иные навыки и иные привычки. Особенное значение имел приток клириков и людей богословски образованных, поддерживаемых могучею рукой Церкви, увлеченной новым, но понимающей это новое по-старому. Влияли ордена и друг на друга. Вслед за миноритами доминиканцы строже поняли идеал бедности. Под влиянием соперничества с доминиканцами и поставленных эпохою и Церковью задач францисканцы развили свою проповедническую деятельность, подняли научное образование и занятия наукою в ордене, противопоставив Фоме Аквинскому Бонавентуру, увлеклись борьбою с ересью. И минориты, и доминиканцы вместе с настроениями эпохи обусловили характер апостольской деятельности августинцев и повлияли на кармелитов. С другой стороны, необходимость в организации могла быть удовлетворена лишь обычными формами, выработанными долгим развитием через клюнизм и цистерцианство и признанными со стороны Соборов. Особенности организации отдельных орденов не застилают общей им всем традиционной основы, всё равно дана ли она основателем ордена, как у доминиканцев, Папою, как у августинцев, или же создана долгим и болезненным процессом развития, как в ордене Франциска. Немыслимость жизни большого раскинувшегося ордена одними доброхотными даяниями без заботы о завтрашнем дне привела к весьма значительной орденской собственности, замаскированной убедительным для того времени различением собственности и владения. Необходимость постоянных пристанищ для многочисленных братьев и планомерного руководства ими создала монастыри нищенствующих орденов; у доминиканцев же и августинцев (не говоря уже о кармелитах) общежития были необходимы и появились с самого начала.

Во всех этих изменениях важную роль играло отношение новых орденов к Церкви. Рим понимал ценность существования нищенствующих орденов как носителей нового идеала в лоне Церкви. Но курия, знавшая монастырскую жизнь и понимавшая людей лучше какого-нибудь Франциска, понимала, что в ордене должно существовать единство, должна быть организация. Поэтому она сочувственно относилась к консолидации Францисканского ордена, хотя эта консолидация и не вполне соответствовала намерениям Франциска. И здесь не было злого умысла, лукавства или пренебрежительного отношения к святому. Папа Григорий IX умилялся перед бедностью и самоотречением, но, преклоняясь перед идеалом, он умел примирить его с требованиями жизни. Там, где чуткая совесть Франциска, трепеща, угадывала измену «Владычице Бедности», Папа Григорий видел только уступку необходимости, неизбежную, но устранимую чем-нибудь вроде различения собственности и владения и потому даже не нарушающую идеала. Идеею консолидации монашества, которая одна только и могла сделать возможным должный и необходимый надзор Церкви за ним, руководилась курия, осторожно, но твёрдо объединяя многочисленных тосканских еремитов, а потом, в 1256 году, слив их с джьянбонитами и католическими бедняками.

Но нищенствующие ордена обладали не только показательным значением, были не только доказательством возможности апостольской жизни внутри Церкви. Доминиканцы вслед за католическими бедняками с ожесточением бросились на «хищных волков», опустошающих вертоград Господень – на еретиков, превратясь в «Божьих собак» (Dominicanes). За ними потянулись францисканцы и даже августинцы. Борьба с ересью сделалась существенной стороною апостольской деятельности новых орденов, покрываемой термином cura animarum. «Забота о душах», конечно, шире борьбы с ересью, и целью новых монахов было вообще воздействие на нравственность масс, распространение среди них правильных представлений о христианской жизни и основ христианского учения. Эта пастырская деятельность была неразрывно связана с совершением нищенствующими клириками таинства исповеди, а отсюда вытекало и совершение других таинств, приводящее нищенствующие ордена к многочисленным конфликтам с клиром. Ни сами нищенствующие ордена, ни Рим отнюдь не сводили всё к борьбе с еретиками, хотя и придавали ей важное значение: доминиканцы и францисканцы захватили в свои руки принявшую в 30-х годах XIII века окончательный свой вид инквизицию. Из всего этого ясно, как должна была относиться и относилась Церковь к развитию пастырской деятельности, образования и научной работы в нищенствующих орденах. Отношение Церкви ясно всплывает в длинном ряде привилегий новым орденам, будет ли это охрана миноритов и доминиканцев от притеснения ревнивого к своим доходам и влиянию белого духовенства, или защита монахов-профессоров парижского университета от кастовых притязаний местной ученой коллегии.

Со времени клюнизма папство опиралось на монашество, почерпая в его влиянии силы для борьбы за обновление Церкви. Связь монашества и папства, ещё неоформленная в XI веке, постепенно крепла и приобретала всё более ясные формы, к чему сознательно стремилось само папство, видя в монахах противовес белому духовенству. С этой точки зрения смотрела курия и на новые ордена, тем более, что они обладали очевидными преимуществами перед старыми. Помимо популярности нищенствующих монахов, отсутствие осёдлости и принцип бедности препятствовали скоплению владений и территориальной ограниченности, придавали нищенствующим орденам большую удобоподвижность, позволяли им скорее проникать в жизнь и её запутанные отношения. Благодаря демократичности своего состава они ближе стояли к коммунам и массам, пригоднее были для руководства связанными с коммунальной жизнью политическими отношениями и народными движениями. Благодаря тому же они чрезвычайно облегчали Церкви религиозно-моральную её миссию в низших слоях общества. После смерти Франциска, несмотря на определённо выраженное им и Домиником нежелание, минориты и доминиканцы становятся епископами и папскими легатами; на них возлагаются ответственные дипломатические и финансовые поручения; с молчаливого одобрения Папы они иногда становятся во главе коммун. В XIII веке нищенствующие монахи попадаются везде. Они проповедуют на городских площадях или в своих громадных церквях, исповедуют и совершают таинства, отбивая паству у местного клира; творят новых святых. Они – «инквизиторы еретического лжеучения». Они занимают посты епископов, надевают красную шапку кардинала и подымаются на папский престол. Они же становятся профессорами в виднейших университетах Европы.

2. Все нищенствующие ордена довольно быстро приблизили понимание своего идеала к традиционному и смягчили строгость своей жизни – обмирщились. Особенно это было чувствительно для францисканства, первичный идеал которого был наиболее строг и чист и основатель которого не хотел идти на компромиссы. Августинцы, тем более кармелиты, ближе стояли к традиционному монашеству. Доминиканцы, подойдя к идеалу эпохи с практической точки зрения, сознательно ослабили его и приспособили к своим целям. Поэтому ни у них, ни у августинцев обмирщение не было так заметно и не могло быть столь болезненным, как у миноритов. Во францисканстве же сначала группа ближайших учеников Франциска, потом сменившие её «ревнители» стремились к сохранению первоначального образа жизни, к пониманию устава в духе святого. Бессильные направить орден по желаемой ими дороге, не осмеливаясь громко протестовать против толкования устава Папами, они пассивно сопротивлялись господам положения, стараясь примером своим влиять на остальных братьев. Они собирали и записывали воспоминания о Франциске, на примерах, взятых из его жизни, и его собственными словами старались показать истинность и обаятельность его идеала. Развивая литературу ордена, творя легенду, жила эта группа «зилотов», негодуя на «конвентуалов» и обмирщенных братьев – на отступников, хотя и сама она постепенно удалилась от жизни первых времён францисканства, как все минориты, переходя к осёдлости, увлекаясь наукою. Различие по существу превращалось в различие идеала. Зилоты не держались все вместе. Можно наметить несколько групп их: в Умбрии и Тоскане, в Марке Анконской и в Провансе. Но общение между этими группами, принимающими имя «спиритуалов», поддерживалось, и сознание единства общего идеала не терялось. Когда со вступлением на пост генерального министра Бонавентуры окончательно возобладали конвентуалы, сместив зилотского генерального министра Иоанна Пармского, отношения партий ещё более обострились, отчасти в силу крушения последних надежд спиритуалов на возрождение ордена, отчасти благодаря эволюции идей в их группе. Эта эволюция тесно связана с распространением в их среде иоахимизма – течения, связанного с сочинениями калабрийского аббата Иоахима дель Фьоре, а ещё более с сочинениями, ложно ему приписанными. Иоахимизм пытался начертать будущие судьбы человечества, толкуя и сопоставляя священные тексты. Установив смену царства Бога Отца царством Бога Сына, он ожидал наступления царства Бога Духа, напряжённо ловя признаки его приближения и пытаясь наметить его начальный год. Аналогизируя будущее прошлому, он ожидал второго мессию, противопоставлял духовенству прошлого духовенство будущего, смутно намекая на какой-то орден, который преобразует мир. И спиритуалы – «иоахимиты» готовы были видеть во Франциске нового Христа, в его ордене – орден, предсказанный великим ясновидцем-аббатом, в его учении – истинное понимание Евангелия. Лихорадочно ожидая пришествия Антихриста, гонимые за еретические мысли Церковью, они видели в этих гонениях ясные указания на приближение царства Духа и тем крепче держались за свои идеи, тем резче отрицали современный им орден. Спиритуалам казалось, что они и есть настоящий, предсказанный Иоахимом орден, что падение захвативших власть конвентуалов неизбежно и близко.

Спиритуалы Южной Франции сплачивались около имени горячего защитника евангельской бедности Оливи (конец XIII века). Но сам Оливи был умереннее питавшейся его сочинениями и возведшей его в святые группы, не чуждой стремления отделиться от ордена. Вторым центром движения была Марка Анконская, где после долгой борьбы и преследований руководимая Либератом и Анджело Кларено группа спиритуалов выделилась из ордена, превратясь в «бедных еремитов Целестина», по имени сочувственно отнесшегося к верным ученикам Франциска Папы Целестина V. Из среды этих спиритуалов вышло так называемое обсервантское движение, приведшее в начале XV века к созданию самостоятельной ветви ордена. Но сама идея отделения реформированных монастырей исходила из третьей группы спиритуалов, находившихся в Тоскане и Северной Италии, вождём которых был Убертино да Казале.

Если отвлечься от еретических элементов спиритуальского движения, его можно рассматривать как выражение стремления к строгому пониманию апостольского идеала. Но этот же идеал находил себе исход и в движениях вне Францисканского ордена. Непринятый пармскими миноритами в орден, Сегарелли начал на собственный страх вести апостольскую жизнь, основал в 1260 году «орден апостолов», лишённый какой бы то ни было организации. Братья посвящали себя «заботе о душе» ближних (cura animarum), проповедуя на улицах и площадях, и жители Пармы давали им больше милостыни, чем миноритам. Церковь, подозрительно относившаяся ко всяким новшествам, уничтожила орден в 1285 году, и сам Сегарелли был сожжён (1300 г.). Но остатки братства собрал около себя брат Дольчино. Теперь в движении выразились и иоахимитские идеи, и социальные чаяния масс; идеи апостольства и обновления христианства сочетались с революционным настроением и нравственной распущенностью. Движение не приобрело особенного распространения, и в 1307 году Дольчино взошёл на костёр. Подобные же группы бродячих, живущих подаянием Христа ради и гордящихся соблюдением Евангелия людей существовали во Франции, Провансе и Германии. Частью они стоят в связи с францисканскими спиритуалами и преследуются Церковью под именем бегардов и бегинов.

Часть таких организаций была признана и Церковью. Но они принадлежат более позднему времени. Сюда следует причислить некоторые группы иеронимитов: так называемых «Бедных еремитов святого Иеронима блаженного Петра Пизанского» (†1345 г.) (Fratres mendicantes ordinis S. Hieronimi) и иезуатов. Иезуаты, позже называемые также «апостольскими клириками святого Иеронима» и (за выделку ликёра) Padri dell'Acquavita, были обязаны своим появлением сьенскому купцу Джованни Коломбини, оставившему семью и начавшему со своим другом апостольскую жизнь. Иезуаты работали в госпиталях и проповедовали покаяние. Позже они посвящали себя главным образом уходу за больными во время эпидемий, распространившись не только в Италии, но и в Южной Франции (Тулуза). Орден был утверждён Папою Урбаном V в год смерти Коломбини (1357 г.) на основе устава Бенедикта, потом замененного августинским.

Но радикальное понимание Евангелия и идеал апостольства всё же не приобрели такого влияния и значения, как в конце XII и начале XIII веков. Среди нищенствующих орденов только во Францисканском существовала заметная радикальная партия, вызвавшая длительный раскол в ордене и, в конце концов, приведшая к его распаду на конвентуалов и обсервантов. Что же касается внефранцисканских движений, то ни еретические, ни ортодоксальные никогда не могли достичь значения и распространённости еретиков первой половины XIII века или нищенствующих орденов. Фратичеллы, под которыми в источниках чаще всего разумеются миряне-еретики, стоящие в генетической связи со спиритуалами, апостолики и другие существовали недолго, и влияние их, как и влияние иеронимитов, было ограничено. Причины этого обнаружить не трудно.

Прежде всего, нищенствующие монахи в большинстве своём считали себя последователями апостолов и думали, что строже их соблюдать Евангелие нельзя. И если на наш взгляд тот факт, что собственником имущества была Церковь, а братья им только пользовались, кажется схоластическим и чисто внешним прикрытием реального обмирщения, доминиканцы и минориты этого не думали. Папа Иоанн XXII в 1323 году объявил орден миноритов собственником его имущества, признав «противоречащею разуму» мысль о том, что орден до сих пор не владел имуществом, и отвергнув воззрение своих предшественников как выдуманное и внешнее. Вместе с этим Папа признал ересью утверждение, что Христос и апостолы не обладали ни общею, ни личною собственностью. И этот шаг Иоанна XXII – торжество здравого смысла и ясное выражение фактического положения вещей – встретил в ордене горячую оппозицию, которая исходила не только из практических соображений (решение Иоанна ослабляло связь ордена с курией и, следовательно, покровительство последней первому), но из убеждённости миноритов в своём апостольстве, в своей нищете, убеждённости, ставшей вдруг невозможною. В ордене наступил тяжёлый кризис: часть миноритов во главе с генеральным министром искала покровительства у императора и сочувствия у общества. Она нашла и то, и другое, что показательно для отношения общества к францисканскому идеалу. Орден как бы забыл верность своего основателя Риму и разбил своё единство. Он вмешался благодаря этому в церковно-политическую распрю, и францисканский Папа был противопоставлен Папе законному. Только в XV веке была отменена булла Иоанна XXII, но тогда же орден выделил обсервантов. Защита францисканцами своего идеала, столь тяжёлая для них по своим последствиям, требовавшая большей решимости и самоотвержения, бросает свет на жизненность их убеждения в своей евангеличности, несмотря на очень далеко идущее фактическое обмирщение.

Точно так же и общество видело различие между новыми и старыми орденами настолько ясно, что, чувствуя преимущества первых, могло не задумываться над противоречием идеала и факта, предоставляя это лишь наиболее чутким своим элементам. Ведь, в конце концов, и поддерживаемые императором спиритуалы были далеки от идеала Франциска, а это не мешало им считать себя истинными его выразителями. Отсутствие в обществе той остроты чутья апостольского идеала, которая отличает начало XIII века, позволяет прийти к более удобному и удовлетворяющему широкие слои идеалу возможно святой жизни в миру, конкретно к религиозным организациям мирян.