Кто-то из великих справедливо заметил, что британцы – народ воинственный, но им не хватает терпения стать настоящими военными. И всякому исследователю, изучающему историю войн, которые за многие годы вела островная империя, остается только удивляться дилетантскому стилю ведения многих из этих войн. Удивительно также и то, что, при определенной настойчивости характера и толике удачи, большинство таких войн завершались потрясающими удачами. Делать дело бестолково, похоже, стало такой же частью национального характера англичан, как традиционное чаепитие и копченая селедка. И все же страна явила миру изрядное число своеобразных и блестящих солдат и моряков, продемонстрировавших воинские качества высочайшего порядка.

Наряду с тем, что национальный характер делает из англичан самых закоснелых и консервативных людей, которых только можно себе представить, нация породила и редчайшее в мире собрание эксцентричных типов. Такие оригиналы, как Китаец Гордон[16], Лоуренс Аравийский[17] и сэр Фрэнсис Уингейт Бирманский, которых ни в коем смысле нельзя считать сумасбродами, все же не могут почитаться и обычными добропорядочными обывателями.

Да и такие ценители морей, как лорд Томас Кокрен[18], Джеки Фишер[19] или сам великий Нельсон, были отнюдь не заурядными моряками.

В сфере изобретений англичане стали пионерами в применении таких вооружений, как шрапнельный снаряд, боевые корабли с металлическим корпусом, орудийные башни закрытого типа на кораблях, танки, авианосцы, глубинные бомбы, гидрофоны, а позднее гидролокатор для обнаружения подводных лодок, радар, наклонная вверх взлетная палуба, паровая катапульта, зеркальный прибор для посадки самолетов – и это далеко не все. В 1914 году пилот военно-морской авиации Королевского флота во время первого в мире бомбометания с пикирования уничтожил немецкий цеппелин в его ангаре на аэродроме под Дюссельдорфом. В 1940 году пикирующие бомбардировщики военно-морской авиации потопили германский крейсер «Кенигсберг», ставший первым крупным боевым кораблем, потопленным атакой с воздуха.

Досадно, но приходится признать, что абсолютно неоправданные поражения и катастрофы имели место вследствие ошибок и путаницы, допущенных как растяпами в сухопутных и морских штабах, так и засидевшимися на своих должностях строевыми болванами. Причем от подобного положения куда больше страдала сухопутная армия, поскольку на флоте, вследствие куда более высокой стоимости некомпетентности командного состава, предпочитали избавляться от подобных людей в самом начале их деятельности. Кроме того, на эти грубые ошибки штабов и командиров, которые исправлялись по ходу дела доблестью и героизмом полевых частей, общественное мнение и более высокое начальство смотрели с определенной долей благодушия. Национальный характер англичан имеет довольно странную черту, которая позволяет им прощать и забывать неудачные военные предприятия, если они осуществлялись (как это всегда и бывало) с проявлениями героизма и преданностью долгу.

Отход с боями, пусть даже осуществленный с тяжелыми потерями, но с явным мужеством, получал в общественном мнении большее признание, чем блестящая акция, приведшая к уничтожению противника с изяществом замысла и незначительными потерями. Батальные картины вроде «Спасение орудий» или «Последний оплот Мидфордширского полка» привлекали к себе множество зрителей, которые даже не задавались вопросом, что за идиотский приказ получила батарея, или почему несчастные мидфордширцы оказались в затруднительном положении уже на первоначальной позиции, или (что гораздо более важно) как можно избежать подобной ситуации в следующий раз.

Значительная часть таких проблем происходит из-за того, что демократические режимы терпеть не могут тратить деньги и в мирные времена предпочитают ассигновать на военные нужды минимальные суммы, которых едва хватает на то, чтобы поддерживать армию на уровне мало-мальски достаточном для обеспечения национальной безопасности. В правительстве всегда имеются сильные антивоенные группы, которые ожесточенно сражаются против такого необходимого зла, как призыв на военную службу, производство оружия для нужд обороны или «расточительные» опыты с новыми вооружениями. Поэтому развитые демократии неизбежно вступают в войну со значительным отставанием, и время, необходимое для подготовки, покупается ценой крови согласных с этими взглядами.

Триста лет тому назад народ Англии с распростертыми объятиями встретил возвращение Карла II после эксперимента с военной диктатурой, которая, показав себя весьма успешной в военном отношении, оказалась малоприятной для страны в целом. Наряду с тем, что была признана необходимость наличия постоянной армии, руководство ее было тогда передано в руки парламента, и тем самым общество столь надежно оградило себя от каких-либо поползновений военного истеблишмента повлиять на гражданское правление в стране, что любая подобная попытка была не только невозможной, но даже немыслимой. Это справедливо как для Соединенных Штатов, так и для Великобритании, и военный переворот или заговор в любой форме противен образу мышления народов этих стран.

Сержант Колдстримского гвардейского полка

Однако следует помнить, что подобного рода отношения между гражданскими и военными руководителями складываются в результате негласного общественного договора, в соответствии с выраженной демократическим путем волей народа. Такие отношения не регулируются некими правилами и установлениями, а зависят от интеллекта нации, эмоциональной стабильности и традиций. Не являются они, как мы познали на собственном печальном опыте, и предметом экспорта. Мы у себя в Америке постоянно делаем ошибку, считая, что народы, чье мышление, обычаи и образ жизни чужды для нас, могут, как по мановению волшебной палочки, в одночасье проникнуться ценностями народа, у которого демократия уходит своими корнями в прошлое. Каждый народ должен выработать собственное средство спасения на своем собственном пути – каждый народ должен обрести свою Великую хартию вольностей и свой Билль о правах[20], свой Геттисберг[21] и свой Марстон-Мур[22]. Все, что может быть сделано для помощи таким народам, – это заверить их, что выбор будет целиком и полностью зависеть от них самих, и оградить их от всякого внешнего давления, как политического, так и интеллектуального, до тех пор, пока они не поднимутся до осознания своего выбора. Мятежи полковников, военные хунты и всадники на белых конях, которые досаждают нашим соседям, представляют собой симптомы болезни, порожденной неразвитостью народа и безразличием граждан. И вместо того чтобы в ужасе и отчаянии вздымать руки к небу, нам следует лучше понять, «куда, во имя Господа, мы идем!».

Феноменальные победы английского солдата, несмотря на его несколько апатичный подход к войне как таковой, объясняется частично его темпераментом, а частично благоприятными условиями, которые обеспечивал офицерский корпус своими непревзойденными лидерскими качествами.

Сочетание младших сыновей укорененного на земле мелкопоместного дворянства, взращенного на понятиях чести и преданного служению короне, с одной стороны, и солдатской массы из служивого люда – надежных, храбрых, думающих (насколько это может быть применительно к солдату) и стойких, с другой, оказалось весьма удачным. Соединение такого контингента с воинской службой, богатой традициями, создало армию, которой не было равных.

Главное внимание при строительстве вооруженных сил уделялось военно-морскому флоту. «Британия не нуждается в бастионах, башни ее – глубина морей», – сказал один из ее поэтов, и в течение столетий островная империя делала упор на развитие и усиление флота в ущерб наземной армии. Долгое время это было совершенно справедливо, ибо основой существования колониальной империи был контроль над морями. Стране гораздо лучше служило небольшое сообщество моряков-профессионалов, чем формируемые на основе призыва армии континентальных государств. Пока Британия ограничивала свое участие во всемирной политике давлением посредством своего военно-морского флота, нужды в армии массового типа не было. Внезапные вторжения могли бы случаться (хотя мало кто рискнул бы на преодоление всех трудностей переправы и снабжения армии даже через двадцать миль водного пространства), но, коль скоро английский флот держал под своим контролем Ла-Манш, реальной опасности не существовало.

Военно-морской флот получал львиную долю военного бюджета, армия же для столь протяженной империи с ее громадным населением имела весьма скромные размеры.

Отборная армия Кромвеля численностью 80 000 человек была распущена в период Реставрации – единственным напоминанием об армии «новой модели» был кромвелевский полк пехотинцев – Колдстримский гвардейский полк. Королевская конная гвардия была создана Карлом II, так же как и пехотный полк, ставший Гренадерским гвардейским полком. Эти полки, а также всем знакомые лейб-гвардейцы[23], общей численностью около 3000 человек, в течение ряда лет были единственными постоянно функционирующими воинскими частями. Постепенно к ним добавлялись новые части, среди них и Королевский шотландский полк[24], история которого восходит к Шотландской бригаде, которая сражалась с Густавом Адольфом и которая, благодаря своей древности, с гордостью носит прозвище «телохранителей Понтия Пилата».

На заре своей истории армия быстро наращивала свою численность в дни войны, а с наступлением мира столь же быстро ее сокращала. Таким образом, с численности личного состава в 65 000 человек во времена правления короля Вильгельма[25] она сократилась до 19 000 и столь же быстро увеличилась в годы Войны за испанское наследство (1701–1714). Однако из 200 000 солдат, служивших в ней в это время, лишь около 70 000 были британцами, остальные же – наемниками, завербованными для сражений на континенте. Поскольку Британские острова были сравнительно небольшими, а армия слабой, то государственная казна даже тех дней обычно была достаточно полна для того, чтобы оплатить расходы на крепких солдат, которых германские князья набирали в своих владениях и сдавали внаем, пополняя вырученными средствами свои небогатые бюджеты. Таких наемников на британской службе можно было встретить вплоть до Наполеоновских войн, и их подразделения часто отличались стойкостью в сражениях. Следует также помнить, что короли Георги были главами Ганноверского дома и солдат, набранных на их территориях, также можно было встретить в составе британской армии.

В годы Войны за австрийское наследство численность армии находилась на уровне 75 000 человек, после подписания Аахенского мира (1748) она сократилась менее чем до 19 000 человек, после же окончания Наполеоновских войн численность ее составила около 75 000 человек, большая часть которых представляла собой гарнизоны, размещенные на территориях увеличившейся империи.

Рядовой линейного полка, 1712 год

Корнет-кавалерист, 1745 год

Так все и продолжалось, но общая тенденция сохранялась. Создавались новые полки, но в общем преобладал принцип увеличения числа батальонов в уже имеющихся полках. Тем самым новобранцы сразу же становились частью подразделения, уже имеющего свои историю и традиции, что благотворно действовало на их боевой дух.

Действия британских частей в ходе войны на Пиренейском полуострове и позднее при Ватерлоо создали им блестящую репутацию. Возможно, никогда раньше престиж британской нации не стоял столь высоко, как в годы, последовавшие за поражением Наполеона. Из всех армий одна лишь британская неоднократно наносила поражения французам, часто значительно уступая им численно, в то время как флот – победитель в сражениях при Абукире и Трафальгаре – бесспорно царил на всех морях и океанах. Эпоха величия еще не закончилась, новым армиям и новым нациям еще только предстояло в будущем бросить вызов шлемоносной леди с трезубцем в руке. Но годы побед сладко убаюкивали, и современники королевы Виктории самодовольно взирали на могучий флот, на отважную армию, на бурно развивающуюся промышленность и на громадную империю, над которой никогда не заходило солнце.

Строительство империи было неразрывно связано с боевыми действиями британской армии, пришедшимися на значительную часть XIX века. Кроме Крыма, ни одна британская часть не ступала на землю континента со времени сражения при Ватерлоо и вплоть до 1914 года, но в результате целой серии малых войн британские солдаты побывали в самых отдаленных уголках земли, и всюду вслед за ними приходили достижения цивилизации. «Мы прогнали короля и пробили шоссе», – писал Редьярд Киплинг, создавший в своих стихах и балладах гимн Британской империи и ее солдатам. Мир и порядок, мостыи школы, больницы и здания судов считались делом более важным, чем самоуправление и самоопределение. Жители Викторианской эпохи обладали незаурядным самомнением, и их абсолютная уверенность в своих силах позволяла им побеждать обстоятельства и преодолевать трудности, которые смутили бы и обескуражили людей менее стойких.

Руководитель всегда влияет на своего подчиненного, и совершенно естественным образом уверенность в себе высшего класса викторианских строителей империи воздействовала на людей, пребывавших под их началом. Один белый человек стоил сотни ниггеров (ниггеры, разумеется, вполне могли быть джентльменами, чьи пращуры уже вкусили цивилизации еще тогда, когда облаченные в звериные шкуры бритты еще расписывали себя татуировкой). Британский солдат отправлялся на край света, чтобы продемонстрировать свое преимущество, нисколько в нем не сомневаясь. Удивительным образом, это ему часто удавалось – поразительное доказательство сочетания подготовки, дисциплины, хладнокровной отваги и комплекса колониального превосходства.

Именно благодаря этим качествам британцам удалось завоевать Индию и удержать свое владычество в 1857–1859 годах, подавив восстание сипаев[26], а также подчинить себе значительную часть Африки. Пока в них сохранялся дух превосходства и непобедимости, они могли удерживать в повиновении подчиненные народы, пребывая маленькими белыми островками среди необъятного моря черных и коричневых людей.

Обычный солдат первой половины XIX века по-прежнему в значительной степени оставался выходцем из сельской глубинки. Промышленная революция быстро меняла социальную структуру нации, но рядовой солдат все еще был по преимуществу парнем с фермы, тоскующим по сельскому существованию в сонной деревушке – готовым поверить байкам сержанта-вербовщика о прелестях армейской жизни и получать шиллинг в день от королевы. Вплоть до 1847 года это означало пожизненную службу в армии, но закон об ограничении срока военной службы, вышедший в этом году, уменьшил этот период до десяти или двенадцати лет с правом перезаключать контракт вплоть до завершения двадцати одного года службы.

1 – офицер 11-го драгунского полка, около 1756 года; 2 – гренадер 17-го пехотного полка, около 1750 года; 3 – портупея гренадера и подвеска для сабли и штыка; 4 – гренадерский кивер 18-го Королевского ирландского полка

Служба в строю в те дни отнюдь не была привольным житьем, но точно так же не было им и существование на обычной небольшой ферме, так что многие из парней-новобранцев, записавшись в армию, лучше питались и были лучше одеты, чем когда-либо. За десять лет службы полк становился для обычного солдата родным домом, а полковое знамя – священной реликвией. История полка входила в его плоть и кровь, он скрупулезно поддерживал традиции, так что если верность королю и престолу и оставалась для солдата понятием скорее абстрактным, то честь полка ощущалась куда четче и всемерно поддерживалась.

Англичане прекрасно понимали, что полковые традиции имеют громадное значение в формировании боевого духа воина, поэтому история, традиции и обычаи полка былых времен тщательно сохранялись и поддерживались. Если то, что он и все его полковые сослуживцы имеют честь носить розу на своих киверах в день 1 августа, помогало молодому солдату с большим хладнокровием пережить бомбардировку с пикирующих на позиции полка бомбардировщиков или побуждало его покинуть траншею и бежать вперед, когда подавалась команда «В атаку!», то ежегодно надеваемые на кивер цветы стоили многого.

Форма Королевской конной артиллерии, 1815 год

В самом деле, шесть полков ценой трети павших завоевали право носить розу в ежегодно отмечаемый день памяти их славного подвига. Украсив свои треуголки розами, сорванными в близлежащих садах, они, выстроившись в две шеренги и имея на флангах гессенцев и ганноверцев, пошли в лобовую атаку на французских кавалеристов. Шестьдесят шесть орудий пробивали широкие бреши в их рядах, но под барабанный бой и с развевающимися по ветру знаменами шесть полков бесстрашно шли вперед. Навстречу им неслись семьдесят пять эскадронов французских кавалеристов, но, замерев на месте, шеренги в красных мундирах дружными залпами отбили шесть атак конницы. Затем, возобновив свое наступление, они сокрушили несколько бригад пехоты. Потрясенные этим зрелищем, французы отступили, оставив поле боя победителям – англичанам.

Вечером 22 апреля 1951 года шесть китайских дивизий, общей численностью более 50 000 человек, атаковали 29-ю бригаду англичан, в которую входило по одному батальону от полка Королевских нортумберлендских стрелков и Глочестерширского полка, а также приданный батальон бельгийцев. Их поддерживали Королевские Ольстерские стрелки, 25-фунтовые (11 кг) орудия 45-й бригады Королевской полевой артиллерии и танки английского гусарского полка. Бельгийцы, отрезанные от бригады англичан, были оттеснены на фланг и отошли с незначительными потерями. Основной удар атакующих пришелся на 622 «глостерца», которые удерживали фронт протяженностью 6,4 километра. Рота «А» была почти полностью уничтожена, а взаимодействующие с ней подразделения на правом фланге были вынуждены отступить. По радио «глостерцы» получили приказ удерживать свой плацдарм на возвышенности, а 25-фунтовки поддерживали их своим огнем (каждое из орудий выпустило в этот день более тысячи снарядов!). Весь следующий день – 23 апреля – и часть 24-го «глостерцы» отбивали атаки неприятеля. Тысячи трупов убитых врагов лежали перед их позициями, однако новые тысячи заходили во фланги и в тыл англичанам. От роты «В» в живых уже остался один офицер и пятнадцать рядовых. Отчаянные попытки американских, филиппинских, пуэрториканских и бельгийских частей пробиться к батальону были безуспешны. Под вечер 25 апреля оставшимся в живых «глостерцам» поступил приказ отойти – они выполнили свою задачу и удержали фронт, – но англичане были со всех сторон окружены китайцами и оказались в глубине их позиций. Большинство были ранены, боеприпасов почти не оставалось. Новый приказ предписывал им попытаться прорваться к своим. Полковник, сержант-майор, офицер-медик и капеллан остались с ранеными. Тридцать восемь человек из роты «Д», поддержанные танками, смогли вырваться из окружения!

21 марта 1801 года неподалеку от египетской Александрии «глостерцы» (тогда 28-й пехотный полк) были атакованы французами. Когда рассеялся дым от залпа англичан, выстроенных в две шеренги, стала видна другая французская колонна, подходящая к ним с тылу. По команде «Кругом!» вторая шеренга повернулась лицом к наступавшим, так что теперь две шеренги полка стояли спина к спине. Разгорелась жаркая схватка, но в конце концов две атаки французов были отбиты. Как знак признания его заслуг, 28-му полку была дарована честь, какой не удостаивался никакой другой полк, – право носить второй полковой номер на затылке головного убора (ныне вместо второго номера там красуется небольшой значок с изображением сфинкса). В книге боевых заслуг полка, которая ведется с 1694 года, значатся сорок четыре имени – больше, чем в каком-либо другом полку британской армии. Но из всех своих славных дел они более всего гордятся сфинксом с надписью «Египет», и многие из «глостерцев», сражавшихся спиной к спине со своими товарищами на холмах Кореи, сражались лучше других англичан, потому что на их беретах красовалось по два значка: один спереди, а другой сзади.

Прозвища, полученные в боях, ценятся очень высоко, так же как и боевые отличия. Некоторые части, как старый 57-й (затем Миддлсекский) полк, заработали их своей кровью. «Сражайтесь до конца!» – велел им раненый командир полка в битве под Альбуерой (Испания), и они исполнили этот его приказ. Из 570 человек, пошедших в штыковую атаку, осталось только 150 солдат. Из состава 11-го пехотного, ныне Девонширского, полка вернулись с поля боя, одержав победу при Саламанке, только 67 человек, принесших полку почетный титул «11-го кровавого». 50-й полк, благодаря черной отделке своих красных мундиров, стал известен под прозвищем «грязного 50-го», а 11-й гусарский полк, дозоры которого были однажды атакованы в вишневом саду, носил имя «сборщиков вишен».

Но традиции являются только одним из кирпичиков, из которых возводится здание боевого подразделения. Боевая выучка и дисциплина представляли собой в значительной степени епархию унтер-офицеров, а те – становой хребет любой армии – были трудолюбивой и надежной группой профессионалов. Безусловно, жесткое обращение с подчиненными имело место, но многие из сержантов просто не умели обходиться без крепких выражений, а то и рукоприкладства. С другой стороны, армейские новобранцы той поры были отнюдь не ангелами во плоти, так что требовалась известная жесткость, чтобы держать их в повиновении. Во многих случаях именно самые отъявленные типы становились лучшими бойцами, а в полковые герои выходили те, по спинам которых чаще всего прохаживалась «кошка» – многохвостая плетка.

В защиту рядовых солдат следует ради справедливости заметить, что лишь с 1870-х годов стало что-то делаться для улучшения их бытовых условий, организации отдыха и т. п. До этого времени личный состав размещался в достаточно скверных помещениях, питался однообразной пищей, а единственным развлечением была выпивка в близлежащем трактире, где наливали мерзкое пойло по высокой цене. Жесткая дисциплина и скука становились причиной частых дезертирств, а прозвища вроде «стальные спины» отражали пристрастие многих унтер-офицеров к плетке (телесные наказания были отменены только в 1881 году).

Несмотря на царивший в те времена в обществе консерватизм, в последней четверти XIX века появилось много новшеств, которые в те дни так же потрясали людей, как некоторые иные – в 1940–1945 годах. Так, «легкая пехота» возникла из опыта сражений в дикой местности в ходе войн с французами и индейцами в Америке. Солдаты, особо отобранные за физическую силу, выносливость и сообразительность, имели облегченную униформу и вооружение и получали особую подготовку. Поначалу немногочисленные экспериментальные подразделения легких пехотинцев действовали столь успешно, что в составе каждого пехотного полка была сформирована рота легких пехотинцев. Несколько позже целые полки были преобразованы в легкопехотные, что рассматривалось как знак отличия.

Год 1787-й ознаменовался созданием в качестве особой части корпуса королевских инженеров, хотя корпус королевских саперов и минеров просуществовал отдельно от корпуса инженеров вплоть до 1856 года. В 1793 году появилась Королевская конная артиллерия, а в 1797 году в британской армии возник первый пехотный батальон, за которым в 1800 году последовал 95-й пехотный полк, ставший затем пехотной бригадой. Темно-зеленая форма его с черными пуговицами, прозванная «лягушачьей», стала первым шагом к отступлению от традиционного красного цвета мундиров и переходу к менее эффектной, но куда более практичной форме цвета хаки.

Рядовой и офицеры Почетной артиллерийской роты, 1848 год

Полковник Конгрев, впоследствии инспектор Королевской лаборатории, начал производить опыты с ракетами, и в 1805 году в армии была сформирована первая ракетная часть. Эти снаряды, прообразом которых послужило оружие, использовавшееся некоторыми индийскими правителями, производило больше паники, чем приносило урона, а порой упорно стремилось изменить курс и вернуться, подобно разъяренному бумерангу, к своим хозяевам. Тем не менее подразделение ракетчиков сыграло определенную роль в знаменитой битве под Лейпцигом (1813) – единственная подобная часть, существовавшая тогда в британской армии, – и в массированном обстреле Копенгагена, вызвавшем пожар в городе. Идея самодвижущегося снаряда, не требующего для своего запуска ни тяжелого ствола, ни станка, была в основе своей прогрессивной. Однако она не могла быть воплощена в жизнь из-за отсутствия стабильных метательных веществ, поскольку черный порох по ряду причин не годился для этой цели. Когда эта проблема была решена в ходе первого этапа Второй мировой войны, то ракета стала самым эффективным оружием.

Можно заметить определенные параллели между процессом развития военной техники и созданием подразделений коммандос – специализированных военно-инженерных частей – и заменой артиллерии на конной тяге самоходными артиллерийскими орудиями. К сожалению, единственный период после победы при Ватерлоо не отмечен никакими попытками нововведений, а тем, кто пытался что-либо сделать в этом отношении, надолго отбивали всякий вкус к таким экспериментам консервативные и лишенные воображения, но всевластные чиновники из министерства обороны, или Конной гвардии, как оно тогда именовалось.

Так, например, изобретение капитаном Нортоном расширяющейся удлиненной ружейной пули с разрывной головкой было отклонено ими в 1825 году, хотя испытания ее прошли весьма успешно. Специальная комиссия по огнестрельному оружию отклонила также пулю расширяющегося типа, изобретенную Гринером в 1835 году. Однако в 1853 году, как уже отмечалось, французу Клоду Минье было выплачено 20 000 фунтов стерлингов за его весьма похожее изобретение! В конце концов в 1857 году Гринер получил награду в 1000 фунтов стерлингов, а Нортон остался без всякого поощрения.

Неудачные новшества: 1 – удлиненная винтовочная пуля конструкции капитана Нортона, 1824 год; 2 – овальная пуля с экспансивным клином В. Гринера, 1835 год; 3 – круглая пуля с ободком к двухнарезной винтовке Брунсвика, 1836 год

На вооружение в 1836 году по решению комиссии по огнестрельному оружию для замены устаревшей винтовки Бейкера было принято ружье с двумя нарезами, сконструированное Брунсвиком. Оно не только было неудобно в заряжании, особенно при загрязнении, но и не отличалось особой точностью стрельбы. Лишь несколько полков были вооружены этим огнестрельным монстром, для всей же армии в целом продолжали считаться вполне подходящим оружием древние дульнозарядные мушкеты. Единственным шагом в сторону модернизации стало принятие на вооружение капсюля ударного типа в 1839 году. (Его изобретатель Александр Форсит получил первый патент на него еще в 1807 году, но в то время вопросы решались довольно медленно.)

Во всем же остальном ведущим девизом было: «Пусть все идет как и шло». Основное внимание уделялось строевому шагу, а также употреблению глиняных трубок и чистке медных пуговиц. Должности командиров полков по-прежнему покупались, повышение в звании продавалось за деньги, что обрекало профессиональных воинов с тощими кошельками на медленное продвижение по службе или вообще оставляло без такового. Организации, которая занималась бы армией в целом, не существовало, как не существовало и какого-либо административного управления. Массовые маневры были делом неслыханным, сколько-нибудь похожим на них был только так называемый батальонный «полевой день» – нечто вроде полкового пикника, на котором присутствовало множество восторженных женщин, веселившихся под хлопанье холостых выстрелов и бутылочных пробок.

Довольно странно (хотя, быть может, таково природное движение человеческой мысли), но офицеры, служившие в Индии, где следовавшие одна за другой военные кампании держали войска в надлежащей форме, горько сетовали на существовавшие на их родине порядки, но их советы, если они осмеливались их высказывать, просто не замечались. Клика именитых простофиль, возглавлявших большинство правительственных учреждений и командовавших большей частью полков, не желала никаких изменений существовавшего порядка и своего положения в кругу привычного круговорота парадов, смотров, охот и банкетов.

В литературе Крымская война часто приводилась как пример того, что может натворить облеченный властью болван. Безусловно, она вполне может служить демонстрацией невежественности и некомпетентности многих офицеров и государственных деятелей. Более того, она рельефно выявила все недостатки громоздкой системы армейской администрации и командования. Только оплачено это было непомерными страданиями рядовых солдат, ничем не защищенных от грубейших ошибок своих военачальников и от жестокости крымской зимы.

Никакая военная машина тех времен не функционировала гладко и эффективно, но путаница и неразбериха этой кампании, что со стороны французов, русских или англичан, превзошла все бывшее ранее. Штабы работали отвратительно. Хотя отдел для подготовки штабных офицеров при Королевском военном колледже был образован шестьдесят лет тому назад, лишь пятнадцать человек из более чем двухсот офицеров, участвовавших в Крымской войне, прошли соответствующую подготовку. Остальные же были по большей части родственниками и друзьями различных генералов – сам главнокомандующий лорд Раглан держал пятерых племянников в своем собственном штабе!

Сам он всю жизнь прослужил в штабе Веллингтона и, дожив до шестидесяти пяти лет, никогда не командовал в боевых условиях даже взводом. Как и большинство представителей своего класса, он был столь же невосприимчив к опасности, сколь и к какому бы то ни было дискомфорту или боли (лежа на операционном столе после Ватерлоо, он потребовал принести обратно только что ампутированную у него руку, чтобы он мог снять с пальца перстень). Он был добрым, вежливым, доброжелательным аристократом и закоренелым реакционером. Он также имел весьма определенное мнение относительно «индийских офицеров», последние же, как говорили, были весьма обескуражены своей отправкой в крымскую армию.

Войска, направленные в Крым, сами по себе были превосходны, что они и доказали в сражении на Альме[27]. В этом сражении они, после эпидемии холеры и страдая от дизентерии, взяли штурмом под огнем врага сильно укрепленные высоты, действуя, как выразился французский командующий в Крыму Франсуа Канробер, «словно на прогулке в Гайд-парке». Когда гвардейские части оказались в трудной ситуации и на военном совете было предложено им отступить, отважный сэр Колин Кэмпбелл сказал: «Будет лучше, если вся гвардия ее величества до последнего человека поляжет на этом поле, чем повернуться спиной к неприятелю». Гвардия не отступила – и копилка военных афоризмов пополнилась еще одним.

Офицер 74-го шотландского Хайлендерского полка, 1853 год

Именно сэр Колин удержал Балаклаву в тот решающий день 25 октября, когда на него наступала русская кавалерия. Между британским лагерем и приближающимися русскими стояли 550 солдат 93-го Хайлендерского полка и сотня выздоравливающих раненых из госпиталя, вытянувшись двумя «тонкими красными линиями». Шеренги держали фронт – они должны были удержать его, отбив атаку кавалерии, – поскольку основные события этого дня еще только начинались.

История много повествует об атаке легкой бригады, но, сколь бы впечатляющей и легендарной эта атака ни была, с военной точки зрения она представляла собой всего лишь прискорбную случайность. Атака же тяжелой бригады, напротив, была подлинным шедевром военного искусства.

Эта бригада, которой командовал генерал Джеймс Скарлетт, двигалась на поддержку хайлендерцам, когда они заметили основную часть русской кавалерии несколько выше линии своего движения, на склоне стратегической высоты. Силы Скарлетта состояли из восьми эскадронов тяжелой кавалерии, уменьшенных болезнями до примерно пяти сотен всадников. Когда русские двинулись рысью вниз, британские эскадроны заняли боевую позицию и, к удивлению русских, значительное время потратили на то, чтобы выстраивать и перестраивать свои ряды, несколько нестройные из-за неровностей местности. После боя русские офицеры признавали, что такое хладнокровное поведение незначительных сил врага – как на параде – потрясло их воинов. Русские допустили ошибку, замедлив ход своих коней. Когда они почти остановились, английские трубачи протрубили сигнал к атаке, и тяжеловооруженные кавалеристы устремились в атаку на вражеские эскадроны.

Скарлетт, опередивший своих конников ярдов на пятьдесят, первым врубился в ряды неприятеля, за ним последовали кавалеристы первой шеренги. Для наблюдателей с окружающих высот все выглядело так, будто британцы просто растворились, но чуть позже среди плотной серой массы неприятельских всадников стали видны пятна красного цвета. Когда в дело вступила вторая шеренга, вся масса забурлила еще интенсивнее, и те и другие, перемешавшись, принялись двигаться по склону вверх и вниз. Над их головами высверкивали занесенные палаши и сабли, все звуки и крики слились в низкий рев, который нарастал и спадал, подобный морскому прибою. Последние два эскадрона, подотставшие из-за неровностей почвы, врезались противнику во фланг, прорубив себе дорогу от одного края его конницы до другого. Неожиданно, к изумлению наблюдателей, громадная масса русских кавалеристов отхлынула и исчезла, оставив поле боя едва не падающим из седел от усталости британцам.

Рядовой Королевского шотландского полка, 1854 год

О второй в этот день знаменитой атаке была написано столь много, что нет необходимости повторять все это здесь. Но возглавивший ее лорд Кардиган был человеком хотя, возможно, и не совсем типичным, но представлявшим собой пример воина-аристократа в худшем его смысле, а также тот слой высших военных чинов, чье звание, богатство и влияние преобладали в тогдашней армии.

Мы уже упоминали о «сборщиках вишен». Джеймс Браднелл получил дурную славу (а в придачу к ней и изрядную долю презрения) как командир полка, командование которым он купил за всем известную сумму в 40 000 фунтов стерлингов. До этого он командовал (также приобретя этот пост за деньги) 15-м гусарским полком, но был смещен с этой должности за свою глупость, тяжелый характер и колоссальное высокомерие, которые довели его до конфликта (получившего широкую известность) со своими офицерами, а потом и до военного суда. Его последующее назначение в 11-й полк вызвало целую бурю общественных протестов, но у Браднелл а были друзья при королевском дворе. Не привела к его отставке и последовавшая за этим целая серия инцидентов, в ходе которой он попытался выжить из полка всех так называемых «индийских» офицеров (единственных в полку, которые обладали каким-то военным опытом). Его целью было иметь в полку «сборщиков вишен» офицерами богатых молодых аристократов, которые могли позволить себе вести привольную жизнь, наполненную щедрыми пирушками, изысканными мундирами и дорогими лошадьми. «Индийские» же офицеры, бывшие прежде всего серьезными профессионалами, неспешно продвигавшимися по службе, как-то не вписывались в этот порядок вещей.

Если он и обладал какими-то талантами, то максимум – сержанта или старшины. Свой полк он загонял строевой учебой до полусмерти, сам же полк был известен своим щегольством во время парадов, пышностью формы и великолепием лошадей, как и постоянно забитой солдатами гауптвахтой. Опыта командира-кавалериста за ним не наблюдалось, и его назначение в 1854 году в звании бригадира на должность командующего знаменитой Легкой бригадой снова вызвало целую бурю протестов.

Но в храбрости отказать ему было нельзя, и, получив роковой приказ, он занял свое место во главе обреченных эскадронов со словами: «Ну что ж, это идет в бой последний из Браднеллов». Не оглядываясь, он пустил рысью своего гнедого Рональда по дымящемуся, изрытому ядрами полю – его фигура великолепно сидевшего в седле всадника выделялась мундиром цвета вишни, ментиком, расшитым золотом и голубым, гусарским кивером с опушкой, ташкой[28], богато отделанной золотом. Новый приказ – и наступавшая бригада перешла на головокружительный галоп, ее командир первым ворвался в расположение русской батареи. Вырвавшись вперед, пока несколько отставшие от него первые ряды эскадронов рубились в пороховом дыму с русскими артиллеристами, он столкнулся лицом к лицу с крупным отрядом вражеских всадников. Счастливо избежав плена и получив легкую рану, он галопом пронесся обратно через расположение батареи; около орудий там лежали только тела убитых и умирающих. Дым скрывал яростную рубку на флангах, и, как он писал позже, «возглавив бригаду и нанеся с должной стремительностью удар неприятелю, посчитал свой долг исполненным». Миновав оставшихся в живых кавалеристов, он не удостоил их даже словом, как и не выказал никакой озабоченности судьбой своей бригады. Намеренно медленно он поскакал назад по все еще простреливающемуся полю битвы.

Дождавшись возвращения своих подчиненных, Браднелл заверил их, что эта «сумасшедшая выходка» произошла отнюдь не по его вине. Затем, обменявшись несколькими гневными словами с лордом Рагланом, он отбыл на свою яхту (там он жил, утопая в роскоши и не желая делить тяготы войны со своей бригадой), где его уже ждал ужин с шампанским и постель. Из более чем семисот кавалеристов, отправившихся с ним в атаку, вернулось лишь 195 человек, большинство из них раненные.

«Солдатская битва» под Инкерманом, произошедшая 5 ноября 1854 года, стала для британских пехотинцев одним из самых жестоких испытаний. Эта битва на холмистой пересеченной местности, причем в плотном тумане, имела все атрибуты агрессивной обороны – небольшие отряды численностью до роты решительно атаковали большие колонны русских, после чего завязывалась яростная рукопашная схватка, когда в дело шли приклады, штыки, а порой и голые руки.

Известия о трудностях и лишениях, которые терпели английские солдаты, передавались в Англию военными корреспондентами – тогда совершенно новым отрядом репортеров. Старшим среди них был Уильям Говард Рассел из «Тайме». Их репортажи (в те времена не существовало цензуры, равно как и армейской связи с общественностью в каких бы то ни было формах) вызвали испуг и оцепенение как в Крыму, так и в Лондоне. Как возмущенно заметил лорд Раглан, корреспонденции о прискорбном положении объединенных сил, порой намеренно преувеличивавшие трудности, только помогали противнику, который черпал из этих корреспонденции сведения о расположении батарей, складов, штабов и даже о дислокации воинских частей и их численности.

Условия, без сомнения, были и в самом деле весьма скверными, но вина за это в большей мере лежала на правительстве, чем на военном командовании на месте, которое, насколько можно судить, предпринимало все меры, чтобы изменить их к лучшему. Но импровизация, сколь бы блестяща сама по себе она ни была, не могла заменить тщательное планирование. Особенно катастрофичным было положение с медицинским обеспечением – его просто не существовало. С самого начала кампании в армии свирепствовала холера, а с наступлением зимы появились цинга, обморожения, пневмония и другие заболевания. Перегруженному работой государственному медицинскому управлению пришли на помощь, как и во время Гражданской войны в Соединенных Штатах, гражданские санитарные комиссии. Забитый больными и ранеными госпиталь в Скутари стал ареной, на которой разворачивалась деятельность посвятившей себя делу милосердия Флоренс Найтингейл[29], благодаря которой навсегда изменилась организация лазаретов и госпиталей.

Люди, которые страдали и умирали столь ужасно и столь ненужно в ту ужасную зиму под Севастополем, погибли все-таки не совсем напрасно. Транспортная служба, возникшая в ходе этой войны, продолжила свою деятельность в виде Управления военных перевозок, а позднее (в 1888 году), слившись с комиссионерским управлением, образовала тыловую службу сухопутных войск. Госпитальная служба армии (позднее Королевская медицинская служба сухопутных войск) стала еще одним результатом Крымской войны.

Высшее командование армии еще в течение ряда лет оставалось почти исключительно вотчиной аристократии, но с покупкой должностей с 1871 года было покончено, несмотря на упорное сопротивление. Во второй половине XIX века в армии стали появляться более удобные казармы, улучшилось питание, даже стали предприниматься попытки организации отдыха в свободное время, создавались библиотеки и организовывались образовательные учреждения – армия старалась двигаться в ногу со временем, хотя порой и неохотно.

Рядовой солдат продолжал считаться чем-то вроде низшей формы животной жизни, и общество его обычно игнорировало – во всяком случае, в мирное время. Стихотворение Киплинга «Томми Аткинс» прекрасно передает ситуацию словами: «Томми! Держись-ка подальше!», но, как только грянет следующая война, сразу же звучит: «Личный транспорт Аткинсу, когда за море плыть!» С другой стороны, хотя дорога и была долгой и трудной, у сообразительного и трудолюбивого молодого солдата была возможность подняться из рядовых. Одним из таких солдат стал Уильям Робертсон, начавший службу в 16-м уланском полку в 1877 году в возрасте семнадцати лет и закончивший ее фельдмаршалом сэром Уильямом Робертсоном, баронетом, кавалером Большого рыцарского креста ордена Бани, кавалером Креста Георга, ордена «За боевые заслуги» и многих других боевых наград. Его книга «От рядового до фельдмаршала» содержит много интересных сведений о повседневной жизни рядовых в старой армии. Современному солдату, привыкшему к своему хорошо нагруженному в столовой подносу, показался бы малопривлекательным тогдашний ежедневный паек из фунта хлеба и ³/₄ фунта мяса. Все другие разносолы он мог покупать за свой счет из своего скудного жалованья, составлявшего один шиллинг и один пенс (около 28 центов) в день. За вычетом расходов на мыло, некоторые предметы одежды и т. п., средний солдат мог радоваться, если у него к концу недели в кармане оставался один шиллинг – стоимость одного галлона пива в те благословенные Богом дни.

Что касается вооружения и снаряжения, то английская армия середины XIX века находилась примерно на уровне остальных европейских армий. Дульнозарядное ружье «Ли – Энфилд» калибра 0,577 дюйма, или 14,67 миллиметра, было отличным оружием, считалось лучше американского «Спрингфилда» и использовалось в больших количествах в ходе Гражданской войны в США. В то время, когда все страны (за исключением пруссаков, имевших на вооружении свое игольчатое ружье Дрейзе) занимались созданием приемлемой казнозарядной винтовки, британцы преобразовали «Энфилд», использовав американский патент Снайдера и дополнив «Энфилд» боковым казенником. Эта модификация, принятая на вооружение в 1866 году, использовала для стрельбы металлические патроны, имеющие капсюль. Это оружие, хотя и бывшее только временным решением до появления лучшей конструкции винтовки, оказалось все же весьма эффективным – самоуплотняющийся металлический патрон намного превосходил сгорающий бумажный, использовавшийся в игольчатых ружьях Дрейзе и Шасепо.

Но эта винтовка все же имела избыточно крупный калибр (0,577 дюйма), поэтому в системе Мартини, принятой вместо модификации Снайдера, калибр был уменьшен до 0,45 дюйма, или 11,43 миллиметра. Это оружие представляло собой однозарядную бескурковую винтовку – с дальностью стрельбы до километра. Она могла заряжаться и вести стрельбу весьма быстро – в режиме неприцельной стрельбы до 20 выстрелов за 48 секунд. Пулей из нее можно было попасть в 30,5-сантиметровую круглую мишень на расстоянии 275 метров. На расстоянии же 457 метров этот круг превращался в 60-сантиметровую мишень – а это значило, что удачный стрелок мог на таком расстоянии попасть в человека. Тяжелая пуля имела хорошую останавливающую способность, а эта способность была отнюдь не лишней! Пока эта винтовка оставалась на вооружении в британской армии, силу удара ее пули изведали зулусы, суданцы и многие другие африканские племена, а также афганцы и другие уроженцы Востока.

Но еще до того, как на вооружение была принята новая казнозарядная винтовка, армии пришлось провести одну из самых тяжелых военных кампаний. Едва рассеялся дым сражений Крымской войны, как разразилось серьезное восстание, причины которого скрывались в малопонятных политических и религиозных процессах, происходивших в сипайских полках армии Бенгалии[30].

Военная кампания в Индии была уникальна – в ней принимали участие как британские регулярные части на службе короны, так и мощнейшая «частная» армия, которая когда-либо существовала в мире. Это формирование принадлежало крупнейшей Ост-Индской компании и к началу восстания сипаев насчитывало до 38 000 англичан, в том числе около 21 000 солдат короны, с 276 орудиями; 248 000 обученных сипаев под командованием британских офицеров, с 248 орудиями; и 100 000 местных новобранцев и солдат вспомогательных частей. Это частное формирование выросло из небольших отрядов местных жителей, набранных для охраны первых торговых поселений и обученных по европейской методике. Со временем оно превратилось в великолепную армию или даже в несколько армий, представляющих правителей Бенгалии, Бомбея и Мадраса. Плечом к плечу с подразделениями регулярной британской армии они сражались в самых известных битвах британской военной истории. Сипаи, набранные преимущественно из самых воинственных индийских племен, были преданы своим полкам и своему знамени и, в большинстве случаев, своим белым офицерам. Те, в свою очередь, смотрели на своих подчиненных, которые страдали и проливали кровь вместе с ними, как на своих детей, которых надо воспитывать, учить и порой строго с них спрашивать, но прежде всего доверять им.

В этом и заключалась трагедия восстания: когда вслед за одним сипайским полком начинали бунтовать другие, то офицеры остальных полков отказывались верить в то, что их люди нарушают клятву верности своим хозяевам. И они оставались на своих местах – многие вместе со своими семьями – до тех пор, пока выстрелы, крики и пламя подожженных военных городков не возвращали их, обычно слишком поздно, к реальности.

Хотя ядром мятежа была сипаи армии Бенгалии, порой все владычество англичан в Индии висело на волоске. В такие моменты как предводители восстания, так и его рядовые участники поднимались до понимания сущности происходящих событий и совершали поступки, исполненные отваги и стойкости.

«Мы били по вам из Мартини, жуля в честной игре», – писал Киплинг от лица «строителей империи» 70-х и 80-х годов XIX века (цитата из стихотворения «Фуззи-Вуззи. (Суданские экспедиционные войска)», пер. Е. Полонской. – Пер.). Войска, которые «били» по туземцам, выглядели так, как показано на этой иллюстрации. Стоящий солдат одет в традиционный мундир красного цвета. Его темно-синие брюки заправлены в кожаные сапоги с короткими голенищами. Пояс и личное снаряжение белые. Безрезультатный поход с целью освобождения Картума в 1884 году стал последним, в котором войска были одеты в красные мундиры. Солдат, ведущий огонь с колена, уже в форме цвета хаки, которую некоторые части получили перед выходом в поход. Вся форменная одежда с этих пор стала шиться из ткани такого цвета

Винтовка системы Мартини – Генри длиной 48,5 дюйма (123 см) весила 9 фунтов (3,9 кг) и стреляла пулей массой 480 гран (31,1 г). Винтовка была однозарядной с ручным заряжанием

Пощады мятежникам не было – ужасная резня в Каунпуре[31], где дети и женщины были хладнокровно перерезаны восставшими, еще была свежа в памяти англичан. Разъярившись, обычно спокойные британцы могли становиться такими же дикими, как и их далекие предки, что и продемонстрировало взятие Сикандарбага под Лакноу – укрепления около 119 метров в периметре, обнесенного стенами высотой 6 метров. Более 2000 сипаев укрылись за этими стенами с прорезанными в них бойницами, но англичане подкатили ближе к укреплению две пушки, которые были способны пробить в стене отверстия футов трех в диаметре. Лояльные сипаи, британцы и шотландцы оспаривали друг у друга честь первыми пройти в пробитое отверстие и обрести славу или неизбежную смерть. Когда первая партия оттеснила сипаев от бреши, в пролом ринулись остальные, и мятежники, попавшие теперь в западню, сражались с мужеством отчаяния. Происходившее внутри так описал фельдмаршал лорд Роберте, кавалер Креста Виктории, в то время бывший двадцатипятилетним офицером, одним из первых ворвавшимся через пролом: «Дюйм за дюймом мы теснили мятежников назад к шатру и загнали их в пространство между ним и северной стеной, где все они были перестреляны или переколоты штыками. Там они и остались лежать грудой тел высотой до моей головы, колышущаяся масса переплетенных мертвых и умирающих людей».

Об этих трагических событиях, о переплетении вероломств и убийств, повешений и расстрелов из пушек, преданности и отваге многих местных индийцев, как сипаев, так и гражданских, существуют многочисленные воспоминания. Когда восстание было потоплено в огне и крови, громадная армия Бенгалии практически перестала существовать. Вековое правление «Джон компани»[32]пришло к концу, а королева Виктория стала императрицей Индии. Некоторые европейские полки компании были растворены в коронных войсках, а армия сипаев была тщательно очищена и реорганизована. В своем новом виде она прошла две мировых войны, практически не меняясь и поддерживая свои славные традиции вплоть до провозглашения Индией независимости.

Надо признать, что среди офицеров и солдат, которые все годы империи создавали ее армию и служили в ней, было совсем немного тех, которые не считали мир принадлежащим исключительно белым людям, а язычников, с которыми они сражались, – желтых, черных или коричневых, – не рассматривали как низшие существа, стоящие вне закона. Катастрофы могли случаться, но, когда все завершилось, на карте мира появилось несколько больше спокойных регионов. Однако рядовой солдат не думал об этом. Высокие соображения о владычестве в колониях или мировой политике были не для него. Когда племена восставали, то полк отправлялся утихомиривать их, и это для профессионального воина было главным.

Небольшому сообществу грубых фермеров – благочестивых, распевающих церковные гимны людей – было суждено нанести чувствительный удар британскому самодовольству. Раздоры между британцами и бурами имели давнюю историю. В результате различных войн, соглашений и союзов Великобритания в 1814 году стала хозяйкой населенных выходцами из Голландии территорий на мысе Доброй Надежды. Буры (в основном фермеры), решительный, гордый и независимый народ, отвоевавший эти земли с оружием в руках у местного черного населения, не терпели никакого правления над собой, и уж тем более английского. Многие из них снялись с насиженных мест и отправились на север вместе со своими запряженными быками фургонами, скотом, семьями и рабами, где расселились за рекой Вааль. В течение ряда лет эта река стала границей между англосаксами и голландцами, но республика Трансвааль отнюдь не преуспевала. Справедливо или нет, но в 1877 году министры королевы сочли, что спокойствие Южной Африки требует присоединения Трансвааля. Решение это было воспринято с глухим молчанием, но в 1880 году несколько столкновений из-за налогов привели к открытому восстанию.

Первая же схватка задала тон всем последующим. Небольшое подразделение англичан – в ярких на африканском солнце красных мундирах и белых пробковых шлемах – двигалось в Преторию под звуки военного оркестра и скрип груженых телег, далеко разносящиеся над вельдом. Попытка буров, направленных на перехват каравана, договориться миром была отвергнута, и, когда «красные мундиры» стали дисциплинированно занимать оборону, перестраиваясь из походной колонны в рассыпанный строй, буры открыли огонь. Англичане ответили своим огнем, но ружья регулярных войск, хотя и были вполне эффективными для того, чтобы валить на землю методичными залпами враждебные племена, не могли достать замаскировавшихся буров. Последние, напротив, вели исключительно прицельный огонь, ибо они были прирожденными снайперами, для которых промах означал смерть от руки их вождя или от боевой дубинки африканца либо, в лучшем случае, пустой обеденный горшок. Через десять минут все было кончено. Из 259 англичан 155 человек были убиты или ранены. Остальные, ошеломленные внезапностью нападения и точностью ружейного огня, сдались. Потери буров составляли двоих убитых и пятерых раненых. Сообразительная жена одного из сержантов сорвала флаги с древков и спрятала их себе под юбку – но славы в этом не было. Регулярные войска снова выступили против восставших фермеров, укрывшихся за кустами и булыжниками, и были повергнуты на землю, как кегли. Полученный урок не был усвоен.

Инцидент при Лейнг-Неке также завершился большим числом убитых и раненых и отступлением англичан, тогда как столкновение при Маджуба-Хилл принесло примерно одинаковые потери обоим противникам. Этому содействовал целый ряд факторов: использование смешанных частей, слишком мелких, действовавших самостоятельно, без какого-либо взаимодействия между ними. Это всегда бывало щедрым источником паники и, наоборот, доказывало, сколь важным может быть честь подразделения. На этот раз буры атаковали, спускаясь с крутого склона Маджубы, простреливавшимся точным оружейным огнем снизу, поскольку противник был хорошо виден на фоне неба. На этот раз точный огонь сыграл на руку оборонявшимся. И все же, когда большинство офицеров и унтер-офицеров выбыли из строя, а более трети рядовых были убиты и ранены, оставшиеся в живых дрогнули и стали отступать вниз по склону. Это был черный день в истории армии.

Паника представляет собой странное явление. Многие из солдат, сражавшихся под Маджубой, были закаленными воинами, некоторые из них – ветеранами афганской войны 1879–1880 годов. И все же, когда наступил решающий момент, они повели себя как необстрелянные новобранцы. Чем туже лук, тем сильнее звучит его тетива, и, как было неоднократно замечено, паника среди ветеранов куда хуже, чем среди менее опытных и закаленных солдат. Способствовала этому, весьма возможно, и единообразная подготовка – солдаты по-прежнему мыслили в категориях стрельбы двумя шеренгами – плечом к плечу с товарищами. Когда же это привычное им построение оказалось лишь приглашением к бойне, они дрогнули и запаниковали. Численность роты была одновременно и слишком большой, и слишком малой: слишком большой для того случая, когда она становится негибкой, поскольку в такой ситуации каждый взвод или отделение должны быть обучены думать и поступать как единое целое, что становится залогом большей эффективности; и слишком малой, потому что она лишается физической и моральной поддержки других рот полка. Сыграла свою роль и поразительная меткость огня буров. Смерть или ранение – личное, прицельное и неизбежное – гораздо больше воздействует на дух солдата, чем более случайное (хотя и не менее смертоносное) попадание при пулеметном обстреле или мощном артобстреле.

И все же то, что кратковременная паника среди солдат, на которых обрушился смертоносный огонь, – при том, что их генерал и значительная часть офицеров были убиты, а среди оставшихся каждый третий ранен или убит, – была способна вызвать такое волнение в Англии, являлось лучшей похвалой армии в целом.

Однако ни в Египте, ни в Судане паники не наблюдалось, хотя в последней кампании против англичан действовали суровые и фанатичные последователи Махди[33] – одного из тех многочисленных самозваных пророков, которые в течение столетий время от времени появлялись, чтобы будоражить исламский мир. В отличие от первой войны с бурами это была война в знакомом старом стиле – с полками, выстроенными в каре, и штыками против сабель и копий. И хотя местные племена почти не имели огнестрельного оружия и не были искушены в стратегии, эти сражения изобиловали трагедиями типа «гатлинги[34] заклинило, а полковник убит».

Последнее крупное сражение колониальной эпохи состоялось под Омдурманом в Судане в 1898 году. На этот раз у местных племен шансы оказались еще меньшими. На смену однозарядным винтовкам системы Мартини в1888 году пришла магазинная винтовка Ли – Метфорда с поворотно-скользящим затвором, а достаточно капризные картечницы Гарднера и Гатлинга были заменены куда более надежными пулеметами Максима. Кампания проходила под руководством Китченера[35], чья лишенная жалости напористость хотя и не сделала его популярным в армии, но обеспечила стране спокойное существование.

Результат можно было заранее предвидеть. Даже некогда весьма слабые египетские войска, прошедшие британскую подготовку и укрепленные британскими офицерами, вели себя вполне достойно. Многочисленные нападения дервишей, которых в стране насчитывалось до 45 000 человек, осуществлялись с фанатической отвагой, но мало кому из них удавалось подобраться ближе, чем на пару сотен ярдов, к строю англичан. После битвы на поле боя осталось около 10 000 убитых.

Но в Южной Африке снова нарастали проблемы, и надвигавшаяся война, хотя и закончившаяся победой англичан, заставила их испытать горечь многих поражений, явившись проверкой всех ресурсов империи.

Никогда клеймо «империалистического забияки» не использовалось столь часто, как во время войны в Южной Африке. На чьей бы стороне ни была справедливость, все же получалось так, что могущественная держава притесняла крошечную страну. Добровольцы из многих стран мира сражались вместе с бурами, а каждое британское поражение – а их было много – встречалось бурями восторгов в европейской прессе.

Не в пример кратким схваткам первой Англо-бурской войны, ко времени второго конфликта буры оснастили свою армию артиллерийскими орудиями современного образца (с большей дальностью стрельбы, чем английские полевые пушки), автоматическими однофунтовками (помпомами) и пулеметами. На вооружение отрядов буров поступили весьма эффективные магазинные винтовки системы Маузера. Ставший применяться в их патронах бездымный порох сделал задачу обнаружения скрытых траншей и стрелковых укрытий гораздо более трудной. Против таких соперников старая тактика плотно сомкнутого строя становилась просто самоубийственной. Впервые истинная ценность пулеметов и магазинных винтовок была доказана в реальном конфликте.

Конный стрелок в Южной Африке, 1900 год

Самые же первые сражения стали для британских солдат суровым испытанием. Военачальники у них были примерно под стать тем, которые бросили в свое время «красные мундиры» вверх по склону Брид-Хилла, и результаты оказались соизмеримыми. Ни одна армия мира не могла бы вести себя с большей доблестью, но плотность огня из винтовок и помпомов была столь сильной, что никакой солдат не смог бы, наступая, выжить. Целые роты, брошенные против окопавшихся буров, часами лежали, прижимаясь к земле, под палящим солнцем, причем малейшее движение, даже попытка достать флягу с водой, вызывало шквал огня. В этом сражении не было ничего от того дикого ожесточения, которое раз за разом бросало воинов Веллингтона в прорыв под Бадайос. Потомки бешеных безумцев, карабкавшихся той ночью по трупам своих товарищей, чтобы сомкнуть голые руки на сабельных клинках, выставленных между бревнами рокового частокола, обладали не меньшей храбростью. Но здесь не было ни частокола, ни толп врагов, с криками размахивающих ружьями с примкнутыми штыками, ни развевающихся флагов, ни грохочущих барабанов – только иссушенный солнцем вельд. И не видно было ни одного врага, лишь слышался время от времени свист и глухой удар пули, пущенной не знавшим промаха снайпером.

Нет ничего удивительного в том, что то здесь, то там подразделения стали отказываться идти вперед на верную смерть. При всей их боевой подготовке им ранее не встречалось ничего подобного. Они предпочли залечь (рядовым к этому времени позволялось думать, что было запрещено их предшественникам еще полстолетия тому назад), вопреки командам, приказывавшим идти на верную смерть. При Магерсфонтейне, например, великолепная бригада стрелков-хайлендеров в строю колонны приблизилась метров на 400 к замаскированным траншеям буров, прежде чем получила приказ развернуться в боевую линию. Когда она выполнила этот приказ, то лучи утреннего солнца высветили ее строй, словно нарочно подставленный под огонь буров. Кстати, многие части лишились лучших своих офицеров из-за превратно понимавшейся последними храбрости, повелевавшей им оставаться на ногах даже под огнем неприятеля.

Когда же первый шок от новых методов ведения войны несколько прошел и когда некоторые из генералов осознали всю тщетность бросания солдат в плотном строю по открытой местности против окопавшихся стрелков, британский солдат принялся за дело со своей обычной смекалкой. Наступление короткими перебежками, в редких порядках, обычно было успешным даже при самом плотном огне, тогда как буры, подобно всем необученным добровольческим формированиям, оказались чрезвычайно чувствительны к фланговым обходам. Высокой маневренности буров была противопоставлена многочисленная пехота, временно посаженная на лошадей (грустный опыт для людей и животных), а также формирование многих новых добровольческих конных полков во всех концах империи из «лошадиного сообщества» и более профессиональных всадников: ковбоев, пастухов, охотников, конных полицейских и т. д.

Вторжение буров на британскую территорию (когда война началась, в Южной Африке было только около 5000 британских военных) вскоре было остановлено; осажденные города Ледисмит, Кимберли и Мафекинг освобождены, а столицы Трансвааля и Оранжевой республики взяты. После этого война превратилась в партизанские действия буров на громадной территории, которые приняли значительные масштабы. Общая численность сил буров не превышала, вероятно, 90 000 человек, и сомнительно, чтобы под ружьем единовременно собиралось более 40 000 человек. Но непрекращающиеся рейды отлично знающих местность бурских коммандос под предводительством таких людей, как Бота[36], Девет[37] и де ля Рей, связывали значительные силы империи, которыев конце концов достигли численности около 250 000 человек.

Буры оказались искусными и неуловимыми противниками, что стало причиной больших перемен в высших эшелонах командования английской армии, поскольку генералы, которые оказались не способны адаптироваться к новым условиям военных действий, были отправлены на родину. В ходе боевых действий были и неудачи; англичане, случалось, попадали в засады, как, например, у Санна-Пост, где был перехвачен большой обоз со снабжением и взяты заложники; были и поражения в открытых действиях на поле битвы, как при Клензо, когда наступление англичан было отбито с большими потерями для них –1100 убитых и раненых и десять захваченных бурами орудий. Это сражение развертывалось по сценарию, ставшему практически типовым для множества подобных мелких схваток. Две батареи, двигаясь быстрым галопом, неосторожно приблизились к замаскированным траншеям на расстояние в несколько сотен ярдов. Хотя артиллеристы вели огонь, пока не расстреляли почти все снаряды, они не могли противостоять огню сотен замаскированных стрелков и нескольких полевых орудий. Одно английское орудие за другим замолкали по мере того, как обслуживающие его воины падали наземь убитыми или раненными. Попытка вызволить орудия стала началом новой эпопеи «Спасение пушек». Расчеты орудий, отступая по простреливаемому пространству вельда, смогли увезти два орудия ценой многих жизней – и шести Крестов Виктории[38].

Особенностью этой войны стали яростные сражения, и в то же самое время противники испытывали на удивление мало ненависти по отношению друг к другу. Раненые с обеих сторон получали заботливый уход, к ним проявлялось гуманное отношение. Во время осады Мафекинга, например, ежедневные обстрелы города всегда прекращались по воскресеньям, поскольку буры тщательно соблюдали день отдохновения. Англичане, будучи большими любителями спорта, получали возможность организовать соревнования по поло, конные скачки (пока большая часть лошадей не была съедена), игру в крикет и т. д. Однако командующий бурами направил в осажденный город послание, в котором заявил, что он не одобряет воскресные состязания и игры и что они должны быть прекращены под угрозой возобновления обстрелов! К пленным тоже относились довольно неплохо – более того, после взятия бурских столиц пленные обычно разоружались и освобождались, поскольку с ними больше нечего было делать. Именно это способствовало тому, что имела место относительно большая сдача буров в плен. Небольшие дозоры и патрули англичан, окруженные и атакованные большими отрядами коммандос и не имевшие надежды на скорую помощь, также обычно выкидывали белый флаг, прекрасно зная, что вскоре снова окажутся на своей передовой.

По современным стандартам война была небольшим конфликтом – потери англичан убитыми составили менее 6000 человек, хотя почти втрое больше умерли от болезней и ран. Но все же она встряхнула армию и выдвинула значительное число многообещающих офицеров, многие из которых впоследствии отличились в ходе Первой мировой войны. Что касается тактики, то полученные уроки не внесли в нее никаких серьезных изменений. Подобно всем другим войнам, южноафриканская война была продуктом своего собственного времени, технологии и места действия. Случись она на несколько лет раньше, гораздо меньшие темп и плотность огня, более близкое расстояние и клубы дыма при выстрелах ружей старых образцов, а также отсутствие точной артиллерии и эффективного автоматического оружия придали бы сражениям совершенно другой облик. Подобным образом, разразись она несколько позже, в ней имели бы место воздушное наблюдение, полевая радиосвязь и бронеавтомобили, что также совершенно изменило бы картину боев. Решение проблем, поднятых войной в Южной Африке, безусловно, повысило эффективность действий британской армии.

Основное же значение Англо-бурской войны заключалось в том, что она со всей определенностью высветила смертоносность современного вооружения и необходимость перехода к менее уязвимым формам строя. Подобно всем войнам партизанского типа, она также показала преимущества мобильности и связанную с этим способность малочисленных сил наносить удары значительно превосходящим их численно группировкам. Она также показала, что прицельность стрельбы можно повысить, и с тех пор британская армия уделяла много внимания стрелковой подготовке. Возможно, самое важное следствие войны состояло в том, что она заставила военных задуматься о значении индивидуального мышления и инициативы как для унтер-офицеров, так и для рядовых. Буры были личностями, и в качестве таковых они думали и воевали разумно – каждый человек был сам себе командиром, острым взглядом отыскивавшим для себя укрытие и оценивавшим преимущества местности. Он же, по большей части, был и своим собственным интендантом. Индивидуализм находится не в ладах с дисциплиной, поэтому, когда бур считал, что поддержка его действий недостаточна или на флангах дела обстоят для него неблагоприятно, он просто спокойно садился на своего пони и рысил с места сражения – и его командиры не могли ничего сделать, чтобы остановить его. Но принцип индивидуальной инициативы был услышан, и британский солдат 1914 года обладал указанными качествами в гораздо большей степени, чем солдат регулярной армии 1899–1902 годов.

Работа штабов и войсковой администрации в целом была эффективной, и страна могла гордиться организацией переброски тысяч солдат, целых гор военного снаряжения и боеприпасов и значительного числа лошадей. (Климат Африки весьма неблагоприятен для лошадей – в сезон болезней их смертность может доходить до 90 процентов. Чрезмерное напряжение и недостаточное питание губили лошадей тысячами – в ходе четырехмесячного наступления на Преторию их пало более 15 000.) Показала эта война и то, что численность имевшейся армии совершенно не отвечает стоящим перед ней задачам и что эта диспропорция может быть ликвидирована с помощью спешно подготовленных добровольцев.

В период до 1914 года организация армии претерпела довольно существенные изменения. Первая значительная реформа была осуществлена при Эдуарде Кардвелле (военный министр в период правления Гладстона в 1868–1874 годах). Продолжительность службы снова была сокращена, причем часть этого срока новобранец должен был служить в строю, а остальную часть – в резерве. Плата была повышена, а условия службы значительно улучшены. В годы его пребывания на посту военного министра и в условиях сильной оппозиции был начат переход на двухбатальонную систему, при которой линейные полки, имевшие только один батальон, были сгруппированы по двое и получили собственное имя по названию графства; за ними была также закреплена область для набора рекрутов.

Служба была организована таким образом, что один батальон всегда был готов для действий вне территории метрополии, тогда как другой был расквартирован в Соединенном Королевстве. Замена военнослужащих в батальоне вне границ метрополии осуществлялась из личного состава другого батальона, несущего службу в самой Великобритании. По крайней мере, один батальон всегда был полностью отмобилизован, а потенциальные кандидаты на замену для заморской службы всегда подготовлены. Для экстренных случаев имелись наготове милиционные подразделения (ополчение) и добровольческие батальоны, хотя они не имели обязательств нести службу вне границ Великобритании. Так, например, Глочестерширский полк состоял из двух постоянных батальонов; в его состав входили также два милиционных батальона и три добровольческих.

После окончания южноафриканской войны в армии последовали еще большие изменения. Был упразднен пост главнокомандующего; вместо него были созданы военный совет, комитет по имперской обороне и Генеральный штаб (этот последний отчаянно нуждался в реформах); милиционные подразделения были преобразованы в силы особого резерва, основной обязанностью которых была поставка призывников для постоянной армии. Добровольческие подразделения стали территориальными войсками в составе четырнадцати дивизий (1908).

Военная подготовка стала более интенсивной, и прежняя концепция «тебе платят не за то, чтобы думать» была коренным образом пересмотрена. Во многих отношениях армия все еще продолжала оставаться прежней парадной армией, но в нее стали проникать и укрепляться некоторые новые идеи. Разрозненные службы связи после реорганизации были объединены в Королевский корпус связи. Ростки нового мышления в армии нашли свое отражение в приведенном ниже отрывке из служебной инструкции по боевой подготовке: «В современной войне требования к самостоятельному мышлению и оценке бойцом обстановки выдвигаются на первый план. Боевые действия ныне развертываются на таких громадных пространствах, что офицерам крайне затруднительно осуществлять контроль за их ходом, вследствие чего унтер-офицеры и даже рядовые солдаты остаются предоставленными сами себе. Поэтому, лишь будучи привычными в ходе боевой подготовки в мирное время использовать их собственный здравый смысл, они смогут остаться на высоте своих задач и разумно исполнять свой долг в военное время».

Армия по-прежнему испытывала нехватку снаряжения и оборудования – даже найти достаточное пространство для маневров было трудной задачей на небольшом острове с плотным населением. Основную часть оборонного бюджета получал военно-морской флот: в 1910–1911 годах флот израсходовал на свои нужды около 40 000 000 фунтов стерлингов, тогда как армия только около 27 000 000. В больших континентальных армиях управление крупными воинскими формированиями представляло собой более или менее рутинную задачу. По контрасту с этим в 1909 году Великобритания впервые мобилизовала дивизию (около 15 000 человек) в полном составе военного времени.

Была перевооружена артиллерия – она получила современные скорострельные орудия с противооткатным механизмом, в которых снаряд и заряд были объединены в одном блоке, как в винтовочных патронах. Таким путем достигался высокий темп огня – до 20 выстрелов в минуту. Также в отличие от орудий старого образца, которые после выстрела силой отдачи откатывались назад, новые орудия с противооткатным механизмом, поглощавшим отдачу, после выстрела оставались в прежнем положении, что позволяло осуществлять более точное прицеливание и использовать стальной щит для предохранения артиллерийской обслуги от шрапнели и винтовочного огня. На смену винтовкам Ли – Метфорда пришли знаменитые магазинные карабины Ли – Энфилда.

В первые годы XX столетия, совершив поворот, который привел к страшным последствиям, Англия отказалась от своей многолетней политики, которая удерживала ее от вхождения в какие бы то ни было европейские союзы и, наряду с контролем над морями, сделала ее в буквальном смысле хранителем мира на земле. Усиление Германии как крупного торгового соперника, растущий антагонизм между двумя государствами и угроза быстро набирающего силу германского флота привели в конце концов Великобританию во франко-русский лагерь. Шаг этот оказался роковым как для Англии, так и для Британской империи. Ее вовлеченность в неизбежную войну на континенте привела к ее свержению со своего места ведущей мировой финансовой державы; разрушила ее торговлю, обескровила ее обширные заморские владения, взвалила на нее непомерные долги и взяла огромную дань убитыми и искалеченными. Это имело страшные последствия как для каждого живущего британца, так и для миллионов еще не рожденных и посеяло семена окончательного распада значительной части Содружества Наций после Второй мировой войны.

Немедленным последствием такого шага стало вовлечение армии мирного времени в планы активного участия в событиях на континенте. Армия Великобритании совершенно явным образом не была создана для участия в войне, в которую вовлечены миллионы, и даже все усилия немногих дальновидных людей не могли подготовить страну (и политиков) к принятию идеи о необходимости воинской повинности. Слово это для общественного мнения было равносильно анафеме, а для любого политика, выступившего с этой идеей, означало его немедленную политическую смерть. Однако, хотя европейские государства доводили численность своих армий до миллионов человек, система долгосрочного набора, принятая в Англии, позволяла готовить профессиональных солдат куда более высокого уровня, и британская армия накануне войны, без сомнения, была самой лучшей в мире.

Но она была также и очень малочисленной, насчитывая менее четверти миллиона человек личного состава. Германский кайзер неизменно именовал ее «презренной маленькой армией», а Бисмарк однажды, отвечая на вопрос о возможном вторжении британской армии, ответил, что он ее арестует и запрет на гауптвахте. И все же, испытывая прискорбную нехватку пулеметов (два на батальон) и столь острый дефицит боеприпасов для полевой артиллерии, что было введено строжайшее ограничение суточного расхода в пять-шесть снарядов на одно орудие, огонь отлично выученных стрелков вызывал у немцев впечатление, что британцы используют автоматическое оружие. Один из «презренных стариков» впоследствии писал: «Каждые трое из нас на всем протяжении нашей солдатской службы были признанными меткими стрелками, каждый мог произвести 25 прицельных выстрелов в минуту… Пехота, наступавшая на нас, ускорила шаг, но мы сбивали их наземь, как кроликов… Не успели мы опустошить наши магазины, в каждом из которых имелось по десять патронов, как перед нами не осталось ни одного живого врага!»

Но бойня не была односторонней. Германская артиллерия, значительная часть которой имела крупный калибр, наносила значительный ущерб личному составу, как и сосредоточенный огонь пулеметов. Старая профессиональная армия исчезла в крови и грязи первой военной зимы, и ее сменили территориальные силы, а затем и первые представители «китченеровских» армий. Крупный организатор, граф Китченер Картумский, неохотно занявший пост военного министра, оказался одним из тех немногих людей, которые совершенно точно предсказали размеры и рамки конфликта. Его мрачные пророчества в кабинете министров о том, что империя должна быть готова к войне длительностью в несколько лет и необходимо довести численность армии до нескольких миллионов, едва воспринимались, хотя войска Англии таяли, едва вступив в войну.

Пророчества оказались верными, и солдаты с Британских островов и из всех уголков империи потянулись сотнями тысяч, чтобы сразиться и пасть в самых далеких уголках земли – в Восточной Африке, Галлиполи, Салониках, Ираке, – но большинство из них все же уходили бесконечными колоннами в ненасытные траншеи Фландрии. Старая армия сгинула без следа, но новые воины продолжали великие традиции старых полков. Через это чистилище прошли тысячи и тысячи, из которых и были сформированы неисчислимые новые батальоны.

Бесконечные списки потерь (только в первый день наступления на Сомме потери англичан составили почти 60 000 человек) в конце концов привели к принятию закона о воинской службе. Общие потери войск только Соединенного Королевства достигли 1 890 000 человек, в том числе более 500 000 убитыми. Общее же число мобилизованных на территории всей империи составило 8 904 467 человек. Из них 908 371 человек было убито и 2 090 212 ранено.

Старые линейные полки пали со славой, пришедшие им на смену тысячи добровольцев и призывников достойно продолжали их традиции и хранили честь их корпусов. Год за годом они жили и сражались в липкой глине, умирая тысячами на перепаханной снарядами почве или на измельченном бомбами, пропитанном ипритом каменном крошеве. И все же из писем, мемуаров и дневников солдат той эпохи перед нами предстают образы людей, которые никогда не сдавались и никогда не позволяли овладеть собой чувству безысходности и разочарования, которое порой подступало даже к самым лишенным воображения людям. Лишь немногие из них могли еще сохранять какие-либо иллюзии в отношении своих военачальников – добрых, честных, богобоязненных джентльменов, – у которых хватало ума и воображения только на то, чтобы из года в год гнать своих подчиненных по раскисшей грязи под кинжальный огонь пулеметов и бросать их на колючую проволоку.

Нет ничего удивительного в том, что политики стали задавать вопросы профессиональным военным. Их подвигли к этому удручающе длинные списки убитых и раненых, павших за какие-нибудь несколько ярдов вражеских траншей, бездействие возлюбленной кавалерии (сэр Дуглас Хейг, главнокомандующий, был кавалеристом), сконцентрированной в тылу и с нетерпением ожидавшей команды броситься в «прорыв», которая так никогда и не прозвучала, ибо «прорыва» не было. Все попытки найти путь в обход длинных стен из набитых песком мешков и колючей проволоки, протянувшихся от Альп до Северного моря, не встречали никакого понимания в штабах Западного фронта. Дерзкие и вдохновенные предприятия, подобные десанту в Галлиполи, – который едва не закончился успехом, а закончившись им, совершенно изменил бы мир, в котором мы ныне живем, – клеймились как отвлекающие маневры. Не оставалось ничего другого, как только тупо бросать армии на штурм укреплений на Западе, которые со временем превратились в сосредоточение траншей, бетонных дотов, укрытий и колючей проволоки.

Простой пример демонстрирует, сколь мало воображения имели военачальники. Командование артиллерии в мирные дни полагало, что расход боеприпасов в десять снарядов на одно орудие в день вполне достаточен. Британские экспедиционные силы отправились на войну, имея при себе около 400 полевых орудий. В период кровавого сражения при Пашендейле 3000 британских орудий, многие из которых были крупного калибра, выпустили 4 250 000 снарядов! Великий Китченер считал, что двух пулеметов на батальон вполне достаточно для решения боевых задач, а больше четырех – так вообще роскошь. В 1918 году каждый батальон имел 36 пулеметов.

Не важно, что сильный артобстрел перепахивает воронками поле боя так, что наступление пехоты значительно замедляется. Или, что многократно доказано, как бы ни был интенсивен артобстрел, расчеты пулеметов, укрывшись в глубоких убежищах, вполне могут выжить и, выбравшись после окончания обстрела, начать косить из своего оружия наступающие цепи пехоты. Сэр Уинстон Черчилль в своей книге «Мировой кризис» приводит пример атаки британской 8-й дивизии во время наступления на Сомме. Ее солдаты в количестве 8500 штыков пошли в атаку несколькими цепями после интенсивной артподготовки на участок, оборонявшийся окопавшимися солдатами 180-го германского пехотного полка – численностью около 1800 человек. Уже через два часа дивизия потеряла 5492 солдата и офицера. Потери немцев составили 281 человек! Несколько ярдов траншей, захваченных в ходе наступления ценой стольких жизней, были отбиты немцами еще до захода солнца.

Но с другой стороны, официальные германские источники вполне ясно дают понять, что воздействие британских артобстрелов на моральный дух германских солдат было весьма значительным – один штабной офицер писал, что «Сомма стала могилой для германской полевой армии», а другой признавал, что «в ходе сражения на Сомме в 1916 году немецкие солдаты проявили дух героизма, который никогда больше не проявлялся в дивизии (27-й Вюртембергской), сколь бы высокой ни оставались ее боевые возможности вплоть до конца войны».

Английская форма 1914 года. Противогаз был принят на вооружение в 1915 году, плоская фуражка была заменена в 1916 году стальной каской. В дополнение к винтовке и штыку пехотинцы получили легкий и эффективный ручной пулемет Льюиса с дисковым магазином. Для преодоления многочисленных и глубоких проволочных заграждений и для борьбы с плотным пулеметным огнем был изобретен танк – предшественник бронетанковых сил наших дней

На протяжении всей войны, похоже, руководящие деятели из военного министерства решили зарекомендовать себя самыми непримиримыми противниками всяких новшеств. Но справедливости ради надо сказать, однако, что всякий новый вид вооружения (первоначально принятый с нежеланием) после того, как он доказал свою ценность, появлялся в громадных количествах, так что рядовые солдаты, по крайней мере, могли быть уверены в том, что их потребности в оружии будут удовлетворены с изрядным превышением.

Так называемый «танк», например, название которого появилось как условное наименование для экспериментальных моделей, был первоначально отвергнут «экспертами» военного министерства, дальнейшая же разработка его состоялась лишь благодаря личной энергии и предвидению Уинстона Черчилля, то есть благодаря руководству военно-морского флота![39] Министерство военного снабжения, во главе которого тогда стоял пылкий Ллойд Джордж, в конце концов взяло на себя его дальнейшую разработку. Во время официальных испытаний в присутствии министров и других крупных деятелей первая машина показала хорошие результаты. Даже слишком хорошие, потому что еще до того, как она была запущена в серийное производство и выпущена в количествах достаточных для достижения желаемых результатов, лишенный воображения Хейг затребовал на фронт немногие уже изготовленные образцы, так что несколько позже Ллойд Джордж написал: «Крупная тайна была продана за стоимость руин небольшой деревушки на Сомме, которая не стоила всех усилий отбить ее у врага». (Верховное командование немцев допустило точно такую же ошибку, лишив неожиданности гораздо более грозное оружие – отравляющий газ, который впервые был применен в ходе маломасштабной атаки местного значения, так что недостаток воображения был свойственен не только британскому Верховному командованию.)

Великолепная атака при Камбре[40] с участием большого числа танков и без предварительного артобстрела привела к удивительному успеху. Вся германская система обороны была прорвана на фронте более чем в 9,6 километра, в плен взято 10 000 человек, захвачено 200 орудий; потери же англичан составили около 1500 человек. Но успех был слишком неожиданным. Верховное командование не могло поверить в него и поэтому не подготовилось. Резервы, которые должны были быть брошены в прорыв, отсутствовали, и мощная контратака противника десять дней спустя ликвидировала все приобретения.

Позиционная война продолжалась. Бои шли как никогда напряженные – изо дня в день, месяц за месяцем, – а солдаты проводили столько же времени в окопах, сколько потом «отдыхали» в глубине от передовой. Смерть и запах смерти постоянно преследовали их. Надо всеми довлело сознание того, что рано или поздно – завтра, в следующем месяце или на следующий год – рана или смерть их обязательно найдет. Солдат Первой мировой войны – по крайней мере, тот, что участвовал в позиционной войне на Западном фронте, – столкнулся с физическими и психологическими проблемами, ранее на войне неизвестными.

Неизбежным образом качество войск (и этот процесс коснулся всех основных воюющих держав) падало по мере продолжения войны. Пополнения формировались из призывников (причем некоторые всеми силами старались избежать призыва) и солдат, выходящих из госпиталей после ранения. Подразделения различались по своим боевым возможностям, отражая при этом характер и энергию батальонных офицеров и унтер-офицеров. Существовали как сильные, так и слабые батальоны. Сильные батальоны (первые и вторые батальоны в полках, где сохранялись полковые традиции, обычно формировались из самых опытных солдат, поэтому они были самыми сильными) сохраняли свою репутацию, хотя постоянно теряли личный состав и затем пополнялись. Такие батальоны считались самыми эффективными. Занимая участок фронта, они постоянно контролировали нейтральную полосу, поддерживали в сохранности заграждения из колючей проволоки, заботились о чистоте и ремонте траншей; командование могло надеяться, что они удержат свои позиции, если только это было в человеческих силах. Батальон с умелыми офицерами и высоким боевым духом (эти две составляющие, как правило, всегда сочетались) обычно оказывался и более устойчивым к менее значительным неприятностям окопной жизни. С другой стороны, он и чаще других получал более трудные задания.

Все большую роль стали играть войска из доминионов: канадские, австралийские, новозеландские и южноафриканские. Они заслужили высокую репутацию благодаря своей инициативности и предприимчивости – истинно фронтовые качества, неоценимые на войне, которыми они, вообще говоря, обладали в большей степени, чем части из Соединенного Королевства. Солдат регулярных частей порой шокировали и раздражали их вольные манеры и явная нехватка дисциплины, но их боевой дух и способности вскоре рассеяли все сомнения относительно их боеспособности. На фронтах Первой мировой служило одних только канадцев 425 000 человек и 325 000 австралийцев – потери в их составе были очень высокими.

Эта война вызвала к жизни совершенно новую когорту воинов, которые сражались высоко над землей, сидя в хрупких конструкциях из дерева, полотна и металла. «Рыцари неба», как прозвали их газетчики, почти не были знакомы с кровью и грязью траншей. На их долю пришлись куда более «чистые» условия боя и куда более частая и быстрая смерть. Поначалу в войне в воздухе было нечто рыцарское, с ее схватками один на один, с ее неписанным этикетом и летным братством, но задолго до окончания всей войны ночные небеса над крупными городами заполнились лучами прожекторов и разрывами зенитных снарядов, а пламя горящих зданий и взрывы бомб стали предвестием тех кошмаров, которым еще только предстояло в будущем появиться во всем объеме. В этом новом средстве ведения войны британские воины заслужили блестящую репутацию и заложили фундаменты будущих воздушных флотов, которым предстояло сыграть столь значительную роль в грядущих битвах.

В 1918 году Великобритания подошла к победе со своей полевой армией в составе более чем семидесяти дивизий. Сразу же после подписания перемирия стал набирать обороты процесс сокращения столь крупных вооруженных сил, и к середине 1920 года более 163 000 офицеров и 3 500 000 солдат были демобилизованы. Послевоенные «экономические меры», как их предпочитали называть политики, также глубоко прошлись по регулярной армии. Рода войск были обкорнаны до костей, горы оружия и боеприпасов уничтожены, а военные суда отправлены на металлолом.

Преуспев в сокращении вооруженных сил до уровня ниже самого опасного предела, правительство продолжало сохранять их численность на этом уровне, не обращая внимания на все сигналы об опасности, поступающие из-за границы. Пока Германия и другие державы интенсивно перевооружались, британское общество слепо верило введенному в заблуждение человеку с зонтиком в руках[41], следуя за ним по смертельно опасному пути, приведшему его в Мюнхен. Наконец, 1 500 000 000 фунтов стерлингов, ассигнованные на вооружение в течение пяти лет, позволили стране начать отвоевывать потерянные позиции в гонке вооружений, но когда, во второй раз в течение столетия, тевтонская волна вплотную прихлынула к ее берегам, страна была далеко не готова к сражениям.

Территориальные войска в составе четырнадцати дивизий по всем стандартам и военной подготовке соответствовали регулярной армии, и в начале 1939 года их численность была удвоена. Служба в регулярной армии длилась до двенадцати лет или более короткий срок, но с последующей службой в резерве до общей продолжительности в двенадцать лет. В мае 1939 года правительство пошло на беспрецедентный шаг, объявив в мирное время воинский призыв. Этот закон о военной подготовке обязывал всех молодых людей в возрасте от двадцати до двадцати одного года пройти курс военной подготовки продолжительностью шесть месяцев. С началом войны (3 сентября 1939 года) на смену этому закону пришел закон о воинской службе, предусматривающий призыв в действующую армию всех мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока одного года (в 1941 году последний возраст был повышен до пятидесяти одного года). Тогда же численность территориальных войск была доведена до численности регулярной армии.

Регулярная армия в июле 1939 года была численно меньше (237 000 человек против 247 000), чем в июле 1914 года. Не была она, в сравнении с германской армией, и столь же хорошо вооружена. Истребитель «Спитфайр» был великолепной машиной – в скорости и маневренности он превосходил «Мессершмитт-109», а «Харрикейн» ничем не уступал последнему. Но ни один самолет не мог сравниться с немецким пикирующим бомбардировщиком «Юнкерс-87», предназначенным для непосредственной поддержки пехоты. Британских танков было мало, они были хуже вооружены, и, хотя 25-фунтовая гаубица представляла собой великолепное оружие, все же ничто не могло сравниться с многоцелевым германским 88-мм орудием.

Во Второй мировой войне мундиры и обмотки прежних войн уступили место более удобному полевому обмундированию и брезентовым крагам. Винтовка Энфилда осталась практически той же, что и ранее, но была оснащена более коротким штыком. Стандартным автоматическим оружием стал «Брен» – такое имя создатели дали одному из лучших когда-либо созданных ручных пулеметов. Выпускавшийся массово пистолет-пулемет «Стен» был разработан с целью использовать захваченные у врага боеприпасы. Он был надежен, имел малое число деталей и не требовал тщательного ухода. Кроме вооружения британских частей, тысячи единиц этого оружия сбрасывались для партизан в Европе. Действия крупных соединений союзной авиации сделали привычной фигуру летчика в пилотском шлеме, парашютной подвеске и надувном спасательном жилете

Солдаты британских экспедиционных сил 1939–1940 годов ни в чем не уступали, а в некоторых отношениях и превосходили таких же солдат 1914 года. Физически они были крепче тех – современная военная подготовка осуществлялась интенсивнее и на более научной основе, чем прежде. Опыт жизни в механистической атмосфере также делал солдат более сообразительными и лучше подготовленными к обращению с военной техникой современной войны. Поведение войск в особо тяжких условиях в ходе «битвы за Францию» и особенно в период непостижимой эвакуации из Дюнкерка показало, что они ничуть не растеряли того неколебимого бесстрашия и стойкости, которыми прославились их предшественники.

Каждая современная война порождает прославленных героев, тех, кто своими ратными подвигами, привлекающими пристальное внимание прессы и интерес общества, завоевывают всемирное признание. Такими героями стали пилоты истребителей Королевского военно-воздушного флота. Моральное превосходство, которое демонстрировали эти великолепные асы над пилотами люфтваффе, сохранялось на протяжении всей войны, и предупреждение, часто звучавшее в наушниках германских пилотов, – «Внимание, в воздухе «Спитфайры»!», – не раз заставляло противника ломать свой воздушный строй. Благородные традиции старого Королевского летного корпуса времен Первой мировой войны продолжили десятки тысяч летчиков, бомбардиров, штурманов и других членов летных экипажей, водивших армады самолетов, ставших в конце концов могучим Королевским военно-воздушным флотом. Его операции разворачивались на многих участках фронта; 1 104 000 тонн бомб были обрушены на Европейский континент (исключительно в ходе тактических операций), большая часть которых пришлась на цели в Германии.

Помимо исключительной храбрости, которую можно было ожидать от британских солдат, война высветила еще одну удивительную их особенность – склонность к импровизации, изобретательности и нетрадиционному подходу в решении тех или иных задач. Создание подразделений коммандос и усовершенствование тактики совместных операций являются одним из примеров этому, так же как и дерзкие действия в тылу противника при Вингейт-Чиндите и работа отборных «рейдеров пустыни».

Война принесла с собой неизбежную долю военных поражений, как тактических, так и стратегических. Самой крупной из них стала неумелая кампания в Малайе, закончившаяся падением Сингапура. Действовавшие в ней войска сражались с неизменной отвагой, но на их долю выпало пожинать последствия целой серии ошибок, одна серьезнее другой, которые, наложившись одна на другую, привели кампанию к поражению. Первой и самой крупной из них стала малочисленность авиации. Она напрямую проистекала из общей неподготовленности предвоенных лет, но и была связана с концепцией (которая в 1941 году смотрелась скорее надеждой, чем данностью), согласно которой оборона империи покоилась на мощи ее военно-морского флота. Сам же Сингапур, кишащий толпами многоязычного народа мегаполис, был совершенно не способен выдержать осаду или даже сколько-нибудь серьезную бомбардировку с воздуха. Крупные кораблестроительные верфи имели мощную оборону против нападения с моря, будучи защищены чудовищными орудиями калибра 18 дюймов, но к тому моменту, когда разразилась война, стало совершенно ясно, что нападения с моря не будет.

Военно-морской флот, столь много сделавший для появления и развития авиации, в предвоенные годы, как представляется, недооценил значения авиации для проведения морских операций. Такую же ошибку допустило и командование сухопутной армии; при этом координация действий между ней и Королевским военно-воздушным флотом – который ввиду своей малочисленности не мог обеспечить местное превосходство в воздухе нигде, кроме как над самой Британией, – пребывала в зачаточном состоянии.

Поэтому, не имея достаточного прикрытия с воздуха, военно-морской флот, большая часть которого находилась в Атлантике или в Средиземном море, не смог воспрепятствовать высадке японского десанта; сухопутных же сил было недостаточно, чтобы отразить вторжение, которое теоретически не должно было иметь место. Отступая под постоянными вражескими ударами с воздуха, армия к тому же теряла и аэродромы, с которых немногочисленные авиаэскадрильи могли бы сдерживать наступление японцев.

По мере развития военной кампании становилось все яснее, что главная ошибка заключалась в абсолютной недооценке японцев и нежелании рассматривать джунгли в качестве возможного театра военных действий. Державы, которым предстояло сражаться против японцев, полагали, что никакие войска не могут действовать в малайских джунглях, – и так оно и было. Поэтому проникновение японцев через территорию, которая считалась непроходимой, стало совершенной неожиданностью.

Сочетание неортодоксальной тактики (японцы уделяли много времени и сил продуманным до мелочей подготовке и оснащению войск к подобного рода действиям) с господством в воздухе сделали все остальное. К сожалению, пресса в течение ряда лет превозносила Сингапур как «неприступную крепость», «бастион империи» и т. п. (Даже Черчилль был крайне удивлен и обеспокоен, когда узнал, что там не имелось никаких береговых укреплений со стороны материка.) Поэтому, когда Сингапур пал – а это было неизбежно, – шок был чрезвычайным. Помимо потери пленными 64 000 солдат и офицеров, половина из которых были американскими или австралийскими военнослужащими, удар по престижу державы был неимоверный, и на армию обрушился огонь критики.

На самом же деле сражавшиеся части (многие из попавших в плен относились к обслуживающим подразделениям или техническим службам – а они всегда численно превосходят части на передовой) делали все, что было в человеческих силах. Кампания в тропиках, подобно норвежской или греческой кампаниям, была проиграна еще до того, как она началась.

Характер англосаксов, однако, всегда славился своей приспособляемостью, и войска, которые в конце концов отвоевали Бирму и Малайю, действовали в джунглях столь же свободно, как и японцы, – и на этот раз превосходство в воздухе было им обеспечено.

Второй катастрофической ошибкой стало решение – в большей степени политическое, чем военное, – послать войска на помощь грекам. Наступление в Западной пустыне было остановлено у Тобрука (Ливия). Вспомогательные части были оставлены для закрепления успеха, а основная часть победоносных войск отправлена на транспортах через Эгейское море. Нет никаких сомнений в том, что основную вину за это вторжение на Балканы следует возложить на Уинстона Черчилля. Его безграничная энергия и энтузиазм завели его в сферу стратегии (в которой он определенно не являлся специалистом), но победы в Африке были ему оправданием. Владения Италии в Восточной Африке были захвачены, к союзникам попало 200 000 пленных, а итальянское вторжение в Египет завершилось беспорядочным бегством. Английские части изгнали итальянцев из Киренаики, взяв 130 000 пленных, 400 танков и 1300 орудий. Потери англичан составили менее 2000 человек!

Греческая авантюра дорого обошлась британцам, поскольку их вооружение, бронетанковые войска, артиллерию и снаряжение, отправленные в Грецию, Роммель и германские механизированные войска перехватили и выгрузили в Триполи. В течение короткого времени Роммель смял слабые части, оставленные для охраны Киренаики, осадил Тобрук и двинулся к египетской границе. Представляется весьма вероятным, что если бы Греция была оставлена в покое, а британские дивизии в Африке усилены и получили приказ наступать, то все итальянские территории в Северной Африке попали бы в руки британцев. В этом случае два года яростных сражений в Западной пустыне, кульминацией которых стал Эль-Аламейн и наступление на Тунис (возможно, даже высадка союзников во французской Северной Африке), не были бы необходимыми. И вполне возможно, что не проявлявших особого рвения к сражениям итальянцев, ставших объектом воздушных атак с территории их бывших колоний, удалось бы принудить к подписанию мира.

Из числа 57 000 британских солдат, высадившихся в Греции, около 30 000 человек в конце концов добрались до Египта. Они лишились всех своих танков, орудий и грузовиков, а военно-морской флот понес значительные потери в судах и личном составе. Дорого давшаяся англичанам экспедиция ничем не помогла грекам, но значительно подорвала престиж империи.

В октябре 1943 года Роммель уже стучался в двери Египта – а на других театрах военных действий русские отчаянно обороняли Сталинград, и столь же яростно дравшиеся в джунглях Гуадалканала американские морские пехотинцы отражали бесконечные атаки фанатичных японцев. Год этот был для союзников особенно тяжелым. Возможное поражение англичан, чреватое потерей Египта, Суэцкого канала да и всего Ближнего Востока, стало бы сокрушительным ударом для антигитлеровской коалиции.

Сражение и победа при Эль-Аламейне подоспели как нельзя вовремя. Мощнейшая артподготовка предвосхитила наступление англичан – орудия, растянувшиеся почти на 10 километров менее чем в 21 метре друг от друга, в одно мгновение превратили ночь в день; волынщики указывали атакующим пехотинцам проходы в минных полях; танки и бронетранспортеры, несущиеся на врага, – все это, казалось, воплощало в жизнь представления о том, какой и должна быть современная битва.

Но более всего наступавших воодушевляло убеждение, что наконец-то все должно пойти хорошо. Войска имели в достатке все необходимое вооружение: противотанковые шестифунтовки, которые могли остановить германские танки, американские танки «Шерман» с 75-мм орудиями в башнях с круговым обстрелом, достаточное количество самолетов, в избытке горючее, в достатке оружие. Солдаты 8-й армии слишком часто страдали от недостатка всего этого, а также и от недостатка теснейшей координации действий танков, авиации, артиллерии и пехоты. Теперь у них были все необходимые инструменты войны, а в лице генерала сэра Бернара Монтгомери – хладнокровный и опытнейший военачальник. Армия познала вкус заслуженной победы, на ее пути оказывались населенные пункты, названия которых британские солдаты узнали за два года войны в пустыне, – Бардия, Соллум, Тобрук, Бенгази, а затем и сам Триполи. Это означало, что они проделали около 2000 километров и конечная цель наступления близка. И вскоре они уже обнимали своих соотечественников, наступавших с запада, они, солдаты и офицеры победоносной 8-й армии под командованием одного из самых блестящих британских генералов. Они оказались достойными своих героических предшественников, которые под командованием Веллингтона в годы войны на Пиренейском полуострове шли через Пиренеи во Францию.

Британским солдатам вместе с их братьями по оружию из Содружества Наций – австралийцами, канадцами, новозеландцами, южноафриканцами, индусами и неграми – еще предстояли тяжелые сражения в Италии, на Ближнем Востоке, во Франции, в Нидерландах и в самой Германии. Яростные битвы при Монте-Кассино и Кайене, противостояние немецким десантникам под Арнемом будут помниться долго. А затем мощный прорыв в Северной Германии ознаменовал окончательную победу, и британские войска, некогда бдительно несшие дозорную службу на английском побережье Ла-Манша, заправили теперь свои танки на песчаных берегах Балтийского моря.

Если окончательный исход всякой войны определяется в конце концов винтовкой и штыком пехоты, то истинная мощь мировой державы покоится на контроле над морями. Это утверждение верно даже и в наши дни, в эпоху воздушных флотов и межконтинентальных ракет; еще более верным оно было в те времена, когда торговцы с Британских островов вознамерились создать торговую империю. В те былые дни торговля и флот шествовали рука об руку, и каждый торговец сам заботился о своих средствах защиты и нападения.

Контр-адмирал и морской пехотинец, около 1750 года

Будучи порождением торгового флота, с его отважными моряками, бороздившими далекие моря и океаны, Королевский военно-морской флот воспринял наработанные опытом традиции мореходства и навигаторского искусства. К ним он добавил еще отвагу и дисциплину подготовленных боевых экипажей – людей, способных хладнокровно стрелять из своих пушек, когда вражеская картечь рвала обшивку бортов и визжала в воздухе над их головами. Подобное поведение куда чаще обеспечивало победу, нежели вело к поражению, и традиции укреплялись. Первыми силу этих традиций испытали на себе испанцы (британские моряки никогда не забывали сэра Френсиса Дрейка и помнили, что могут в любой момент нанести им поражение). Следующими в этом ряду были голландцы, а потом и французы – порой вместе с изрядным числом испанцев. Всегда будучи в состоянии навербовать значительное число моряков из привычного к морским делам населения и располагая такими мореходами, как адмиралы Блейк и Хок, Родней и Худ и сам великий Нельсон, флотоводцы Англии могли сделать даже невозможное.

Капитан и матрос, около 1805 года

Временами самодовольство приводит к поражениям, и люди забывают, что единственным предназначением боевых кораблей является предоставление плавучей платформы, с которой их оружие может уничтожить врага. Лишь война 1812 года доказала, что англосаксы с их более прочными кораблями и лучшей артиллерией могут побеждать в любом сражении. Но сыграл свою роль и дух мореходной нации; ее представители не давали замолкать своим орудиям, хотя вражеская картечь косила их сослуживцев дюжинами, надраенные песком палубы становились скользкими от крови, а воздух был полон стонами тяжелораненых и свистом смертоносных осколков.

Хотя методы воспитания на кораблях и не отличались гуманизмом, хороший капитан с помощью группы поддержки из особо доверенных членов команды, способных офицеров и боцманской палки мог довольно быстро превратить пестрое сборище пропойц, недавних заключенных, добровольцев и ветеранов в надежно работающую боевую машину. Что довольно удивительно, но такие люди – многие из которых были насильно оторваны от своих семей; все очень плохо питались равно отвратительной пищей и были набиты в нутро корабля, как селедки в банку, – быстро проникались гордостью за себя и за свои корабли, которые влекли их от одного сражения к другому сквозь бури и монотонные изнурительные будни морских блокад.

Матрос и главный корабельный старшина, 1960 год

С появлением где-то в середине XIX столетия на военно-морском флоте паровой тяги условия жизни на кораблях стали несколько лучше, а дисциплина менее жестокой – группы поддержки и «кошки» (многохвостые плетки) отошли в предания, – хотя «соленая лошадь» и жесткие галеты все еще оставались реалиями моряцкой доли. Появление на морских просторах броненосцев с их сложными механизмами повлекло за собой и возникновение новой породы моряков – лучше образованных, способных обращаться со сложной техникой механизмов заряжания и наводки орудий, торпедных аппаратов, паровых машин и турбин. Но традиции дисциплины и боевого духа должны были поддерживаться при всех перипетиях корабельной жизни. В Ютландском бою тяжелый крейсер «Куин Мэри» получил попадание двумя снарядами крупного калибра в районе кормовой орудийной башни, после чего сдетонировал боезапас, в итоге крейсер перевернулся и затонул. Согласно докладу главного корабельного старшины, одного из семнадцати спасшихся моряков, когда крейсер начал крениться на борт, оставшимся в живых из его команды был отдан приказ покинуть корабль. «Корабельный старшина Старз был последним, который выбрался из соседней башни, и я спросил его, отдал ли он приказ морякам в орудийном погребе его башни покинуть корабль. Он ответил, что, когда он пришел в себя после взрыва, вода уже поднялась до уровня люка, ведущего вниз, в помещение орудийного погреба, так что там уже никого не осталось в живых. Тогда я спросил его: «Но почему они не выбрались оттуда?» Он просто ответил: «Не было приказа покинуть башню».

В силу необходимости команда корабля сплочена в гораздо большей степени, чем соответствующее армейское подразделение. Даже в командах самых крупных судов присутствует чувство взаимозависимости и понимание того, что от действий каждого человека зависят безопасность корабля и жизнь остальных членов экипажа. Морские офицеры ближе, по крайней мере физически, к своим подчиненным, чем в других родах войск, и, соответственно, воздействие на команду личности офицера проявляется интенсивнее. Это воздействие определяет боевой дух корабля. Когда требуемый уровень достигнут, то корабль функционирует четко, как хороший хронометр. Если ему все же будет суждено разделить судьбу многих других отважных кораблей, оказавшихся на дне океана, то команда будет сражаться за него до последнего, а потом оставшиеся в живых проводят его в последний путь троекратным «ура».

Такова была судьба многих боевых кораблей, находившихся под британским флагом. «Если кровь – цена адмиралтейства, – писал в свое время Киплинг, – то, о боже, мы заплатили ею сполна». Моряки Королевского военно-морского флота не однажды шли на дно под залпы орудий лучше вооруженных и лучше защищенных броней кораблей неприятеля. Власть имущие далеко не всегда снабжали свой флот самыми быстрыми и самыми неуязвимыми кораблями.

Сколь бы ни впечатляла британская морская мощь в 1914 году, морские сражения тех дней выявили и некоторые ее опаснейшие слабости. Артиллерийские погреба не были в достаточной мере защищены броней от снарядов неприятеля и от огня в случае пожаров в отсеках под орудийными башнями. (В Ютландии в морском бою было потеряно четыре крупных корабля в результате взрыва в артпогребах, но, когда у нескольких германских кораблей возникли пожары в подбашенных отсеках, ни один из них не был потерян в результате взрыва артпогребов.) Деление на отсеки было недостаточно удачно в сравнении с германскими кораблями; уступали немецким и дальномерные приборы, и управление огнем. И наконец, английские бронебойные снаряды демонстрировали тенденцию взрываться еще до проникновения в заброневое пространство. За исключением пяти кораблей класса «Куин Элизабет», превосходивших германские в скорости, бронировании и имевшие 15-дюймовые орудия главного калибра, все остальные корабли уступали германским. Подобное положение сохранялось и в годы Второй мировой войны. Новейшие корабли класса «Кинг Георг V» не могли сравниться с «Бисмарком» или «Тирпицем», а германские крейсеры серии «Хиппер» превосходили своими боевыми возможностями любой из крейсеров Королевского военно-морского флота.

Справа: рядовой 42-го, или Хайлендерского, полка (позднее ставшего известным как «Черная стража» благодаря обмундированию из темной шотландки), около 1743 года. Вверху слева: рядовой «Черной стражи», 1915 год. Вверху: волынщик 42-го полка, около 1930 года. Типичный шотландский пистолет – цельнометаллический, со сферическим спуском и без спусковой скобы. Середина XVIII века

Но если английские корабли по своему оснащению уступали судам противника, то поведение команд вызывало восхищение. Они достойно сохраняли заслуженную репутацию непревзойденных мореходов и отважных воинов.

Британский моряк, безразлично, служил ли он на Королевском военно-морском флоте или на торговом судне, происходил ли из маленького шахтерского городка или с далекой фермы, буквально с молоком матери впитывал героические традиции морской службы. Рассказами о ней были полны те книги, которые он читал в детстве и юности; он слышал увлекательные воспоминания бывалых моряков, вглядывался в фотографию своего дядюшки на палубе корабля ее величества, висящую на стене, – и мечтал о том, чтобы со временем стать таким же бесстрашным и мужественным.

В Первую мировую войну командование вводило военно-морской флот в дело с определенной осторожностью, по крайней мере это касалось боевых кораблей. Эта тактика в послевоенные годы подверглась критике – чувствовалось, что «дух Нельсона» несколько ослаб и престижу военно-морского флота нанесен урон. Во Второй мировой войне, хотя в ней и не случилось крупных морских битв, подобных бою в Ютландии, основные классы кораблей использовались без колебаний, и решительное применение крейсеров и более легких боевых кораблей и соединений давало впечатляющие результаты.