Как явствует из Введения, я начал изучать досье № 13 676 в 1989 году. Мои вопросы, которые я задавал Анатолию Яцкову, Леониду Квасникову, Юрию Пермогорову, Владимиру Барковскому, Юрию Соколову и другим ветеранам КГБ, постоянно вызывали у них неподдельное изумление: «Но разве мы можем открыто говорить о таких конфиденциальных вещах? — восклицали они. — Нет, это невозможно!» Тогда я напоминал им, что получил разрешение от самого Владимира Крючкова, возглавлявшего в то время КГБ. Сначала они пытались удостовериться, действительно ли я имею санкцию председателя КГБ на рассекречивание материалов дела № 13 676, затем все более и более раскованно стали отвечать на мои вопросы и рассказывать все, что они знали, позволяя мне тем самым проникнуть в запретную до тех пор операцию «Энормоз».

Крогеры тоже отреагировали на мои просьбы сначала очень сдержанно, но потом сохраняли полное спокойствие и безмятежность, словно бы книга, посвященная их подвигу, была просто-напросто очередной главой их удивительной одиссеи. При каждом новом визите к ним я ощущал, что они испытывали от общения со мной все возрастающее удовлетворение. В то же самое время Питер, как и я, работал над книгой. Он проводил историческое расследование, прочитывая фолианты с помощью лупы. В одних очках ему уже было трудно работать. Его книга, основанная на секретных архивных данных, возможно, будет еще опубликована в недалеком будущем. Однако с моей помощью он уже смог сказать всему миру, что он и его жена работали во славу Советского Союза, а также раскрыть причины, по которым они это делали.

Отвечая на мои вопросы, Питер и Хелен вспоминали о Нью-Йорке, Варшаве, Париже, Лондоне. Повесив на стене огромную карту Нью-Йорка, Питер, вооружившись длинной указкой, прочерчивал путь, по которому он и Хелен обычно приходили на Манхэттен.

По всей видимости, Питер все еще испытывал чувство глубокой ностальгии по Америке и продолжал страдать от потери родителей.

Мой пример с написанием вместе с Г. Керном книги об атомном шпионаже и об участии в нем Коэнов-Крогеров вдохновил и многих других зарубежных и советских журналистов. Они тоже захотели рассказать общественности о подвиге Крогеров. В последующие несколько лет супруги неоднократно давали интервью, главным образом работникам телевидения. 25 октября 1989 года была записана на пленку первая их беседа, происходившая на английском языке.

Давая интервью, Крогеры порой перескакивали с пятого на десятое, как свойственно всем людям, имеющим огромный опыт разведывательной работы. Иногда они теряли мысль и начинали говорить совсем о другом. Однако после определенной редакторской обработки их повествование приобрело законченную целостность. Оказалось, что достаточно вставить отсутствующие слова, заполнить пробелы и расставить события в хронологическом порядке. Подобная работа придала рассказу о жизни двух супершпионов из первых уст необыкновенную живость.

Я считаю вполне оправданным посвятить часть заключительной главы краткому резюме того, что мы исследовали. Пусть Крогеры теперь сами расскажут о том, что было в их жизни…

Хелен. Я была революционеркой уже в молодости. Мне исполнилось 14 лет, когда я вступила в Социалистическую партию. Однако вскоре покинула ее ряды, поскольку в них состояли одни старики, которые просто хотели попользоваться мной. Я сказала себе: «Разве это социалисты?» — и ушла. Затем вступила в Коммунистическую партию. Коммунисты отправили меня учиться в лицей. О! Это долгая история…

Питер. Я получил диплом бакалавра в колледже штата Миссури, который посещал в течение четырех лет. Летом возвращался в Нью-Йорк, чтобы заработать немного денег, нанимался официантом в рестораны бальнеологических курортов или, как вы сказали бы, домов отдыха, куда приезжали рабочие, представители среднего класса — учителя, интеллигенция. Разумеется, в те времена все говорили о политике. 20 миллионов человек потеряли тогда работу. Фермеры выливали молоко на землю. Они отказывались продавать его по два цента за галлон или, например, арбузы по пять центов за фунт. Они выбрасывали их в реки. Многие разорившиеся владельцы заводов прыгали с крыш… Это… Короче говоря, это было реальностью той эпохи.

Хелен. Прибавьте к этому еще одну вещь — кризис 1929 года.

Питер. Да, нужно исходить из этого… По моему личному мнению, в Соединенных Штатах почти все читали социалистические газеты и в принципе хорошо относились к социализму. Просто они не так глубоко изучили проблему, как я или Лона. Понимаете? Но так было.

Итак, я хотел завершить образование в штате Иллинойс. В университете Иллинойса я вступил в члены Молодежной коммунистической лиги. Я стал ее активистом, своего рода организатором. В те времена мы говорили не «секретарь», а «организатор». В университете существовала также подпольная партийная организация. В нее входили преподаватели. Был среди них и один студент — Моррис Коэн, то есть я. К тому времени я тоже вступил в их ряды. Мы, молодые коммунисты, установили тогда хорошие отношения со студенческим братством. Наша политическая деятельность продолжалась вплоть до лета.

Однажды нам, помню, пришлось работать всю ночь на гектографе, чтобы отпечатать листовки. В шесть часов утра я начал их расклеивать на стенах. За мной по пятам шла полиция и срывала их. Я расклеивал, а они срывали.

Так продолжалось до тех пор, пока я не получил уведомление от президента университета. Меня и моего товарища (его звали Милт) вызвали к нему в кабинет. Мы вошли, и как выдумаете, кого мы там увидели? В кабинете находились все администраторы университета, в опекунский совет которого входили представители самого крупного бизнеса Иллинойса. Президент напрямую сказал нам: «Если вы не прекратите вашу деятельность, мы будем вынуждены избавиться от вас».

Мы не прекратили. Мы продолжали действовать до июня, то есть до самого отъезда на летние каникулы. Я уехал домой, чтобы летом подработать. Итак, я был одновременно членом партии и комсомола, то есть Союза молодых коммунистов. Хелен тоже была членом партии. Мы оба вступили в партию в 1935 году. Посчитайте, сколько времени прошло с 1935 по 1989 год? Таков наш стаж в коммунистическом движении.

Питер. В 1937 году на Мэдисон-Сквер-Гарден состоялся многолюдный митинг в поддержку Испанской республики. До начала митинга я зашел с друзьями в кафе. Там один из моих товарищей познакомил меня с Хелен. Именно там я впервые увидел ее, понимаете? На ней был костюм, как сейчас помню. И смешная маленькая шляпка… Понимаете?

Через два месяца я отправился в Испанию. Я должен вам об этом рассказать. Мы перешли Пиренеи с французской стороны. Французская коммунистическая партия все подготовила для этого перехода. Мы ехали от Парижа до подножия Пиренеев по железной дороге. Нас сопровождала 12-летняя девочка. Прибыв на место, мы расположились на ферме. Нам нужно было осмотреться и наметить маршрут. Когда наступила ночь, отправились в путь. Долго шли по отрогам горного хребта, потом переобулись в испанские холщовые туфли и стали взбираться в горы. Взбирались всю ночь, лезли, лезли и лезли вверх. И ничего не видели, кроме темноты. Не было видно ни огонька, но в конце концов мы оказались на гладком, как стол, плато. И вдруг увидели солнечный свет над Средиземным морем. На нас словно нашло озарение… Мы смотрели, а потом дружно запели «Интернационал». Все произошло так внезапно, словно взрыв. Никакой команды на это не было. Просто спонтанно каждый из нас запел «Интернационал».

Хелен. Ты не волнуйся, Бобси.

Питер. А потом… Мы добрались до крепости, я забыл, как она называется. Она очень известная и находится прямо на границе. Там мы и располагались до тех пор, пока не появилась возможность отправиться в город Венесуэла, в тренировочный лагерь. Там мы были разбиты на группы по языковому принципу. Например, французы и бельгийцы, англичане и американцы. У каждой группы был свой лагерь…

Тренировались около полутора месяцев, а затем отправились на фронт. Нас держали в резерве до тех пор, пока не произошло сражение около Фуэнтес-де-Эбро. В том бою я получил пулеметное ранение в обе ноги. Февраль и март 1938 года я пролежал в госпитале, потом меня направили учиться в политическую школу.

В тот момент фашисты пытались прорвать фронт. Они были совсем недалеко от Средиземного моря. Наступали трудные времена. Советские товарищи сказали, что если я буду работать на них, то это поможет делу борьбы с фашизмом.

Так полагал тогда и я. Я верил в это. В 1936–1938 годах во всем мире действовало мощное антифашистское движение. И в то же время существовала огромная безработица. Это придавало еще больший размах нашей борьбе за установление подлинной демократии в Испании.

В то время о социализме речь там не шла. Речь шла о демократии, об Испанской республике, о наших товарищах, сражавшихся в интернациональных бригадах. В это верили испанские товарищи и их бригады. Наши убеждения были непоколебимы. И тогда я ответил согласием на предложение советских товарищей. Нас привезли в Барселону. Дом, где нас разместили, не сохранился. В 1970 году мы с Хелен совершили большое путешествие по многим странам мира. Мы пришли на то самое место, где некогда стоял этот дом. Раньше он принадлежал одному испанскому аристократу. Это было красивое здание, построенное в испанском стиле. Он был расположен на холме, прилегающем к горам Барселоны. Тогда, в 1970 году, перед нашим взором предстало типовое строение и мы поняли, что старого дома больше нет. Он остался только в нашей памяти.

Продолжим разговор об Испании. В ноябре 1938 года я вернулся в Нью-Йорк. Ко мне пришел один товарищ. Я установил с ним связь, и мы стали вместе работать на советскую разведку. Сначала мы выполняли мелкие поручения…

Хелен. Позволь мне прервать тебя, Бобси. Видите ли, самое главное заключалось в нашем миропонимании. Если бы мы победили в Испании, если бы действительно установилась Республика, то по нашему мнению Вторая мировая война не разразилась бы. Однако все обернулось иначе.

Питер. На углу 6-й авеню и 41-й улицы находился кинотеатр, где показывали советские фильмы. Там я и назначил ей свидание. Кажется, она должна была прийти в семь или восемь часов. Да, где-то так. Она не пришла. Восемь, девять часов. Я все время звонил ей, а она говорила: «Иду, иду». В конце концов в десять часов она пришла. Я вам сейчас все расскажу, хорошо?

В то время мы еще не были вместе. Но когда это случилось, в феврале или марте 1941 года, то я осознал, что для меня семейная жизнь означала общность не только дома, но и в работе. Я должен был быть уверен, что Хелен всегда будет со мной. Я никогда не думал, что наши мнения будут совпадать по всем вопросам. Конечно, иногда мы спорили. Однако мы должны были не сомневаться в главном, в том, что целиком будет определять нашу жизнь. Время шло, и я чувствовал… Да, я чувствовал, что всегда смогу рассчитывать на нее. А ведь раньше, например, сидя бок о бок с ней в кинотеатре, я этого не чувствовал. Я почувствовал это всем сердцем. И я понял, что она именно та, на которой я женюсь.

Хелен. Хорошо, Бобси. Не волнуйся.

Питер. Не беспокойся. И тогда мы поженились.

Хелен. Я никак не решалась. Я уже встречалась с одним человеком. Он был адвокатом, имел много денег, а я знала, что партии всегда требуются деньги. И тогда я пришла к высокопоставленному партийному боссу и сказала: «Черт возьми, что же мне делать? Пришло мне время выходить замуж. Есть немало мужчин, которым я могла бы стать женой». Я сказала: «Есть один, который беден, а другой — богат». Он посмотрел на меня и спросил: «О чем ты, Хелен, говоришь?» Я ответила: «Послушай, партии же всегда нужны деньги. Я могла бы выйти замуж за этого парня и иметь много денег, а он бы ничего не знал. Я умею действовать в подобных случаях». Он посмотрел на меня и сказал: «Послушай, Хелен. Ты выйдешь замуж. У тебя будет богатый муж. У тебя будет прислуга. У тебя будет все, что ты захочешь. И ты тогда забудешь о коммунизме». Я возразила: «Нет! Никогда!» А он сказал: «Выходи замуж за бедного, и вы будете всегда вместе работать в нашей партии».

Я долго думала и в конце концов решила выйти замуж за Питера. Я знала, что через всю жизнь он пронесет верность моему идеалу. Так оно и случилось.

Питер. Когда Испания потерпела поражение… Многие восприняли падение Республиканской Испании как катастрофу. В мире сложилась очень сложная обстановка. Вы знаете, что произошло. Советский Союз подписал с Германией пакт Молотова — Риббентропа. Что касается бойцов Интернациональных бригад, то они испытывали некоторую неприязнь к этому договору. Иначе говоря, он вызывал вопросы. И все это было довольно странным. Почему был заключен подобный договор, ведь мы же все время говорили, все время пропагандировали идею единого фронта, народного фронта? У нас сложилось чувство, что возникло противоречие. Так думал и я…

Хелен. Прости, но это был не просто договор. Они говорили «о дружбе между Германией и Советским Союзом». Слышать это было невыносимо. Это было действительно ужасно. Все ополчились против нас, против людей, симпатизировавших Советскому Союзу. Они нападали на нас, словно мы… Нас называли «коммунарами», и мы пытались оправдать это название. Мы говорили: «Это сделано для того, чтобы выиграть время, собрать все силы воедино, чтобы противостоять Германии». Действительно, так оно и вышло.

Питер. До того как мы с Хелен по-настоящему стали жить вместе, в Нью-Йорке и в других городах Соединенных Штатов люди осознали опасность нацистской угрозы. Мы должны были помочь разобраться им в деталях, попытаться восстановить ход событий. Это было первым серьезным заданием, которое мне доверили. Потом были и другие. Мне предстояло выполнить важную задачу: подобрать товарищей, которые могли бы, скажем, помочь нам вести нашу работу. Я мог бы вам сказать, что еще до того, как меня мобилизовали в армию, мы могли тогда находить сторонников на заводах, где рабочие охотно сотрудничали с нами. Хелен приняла у меня эстафету, после того как я отправился в армию. Она поддерживала связь со многими людьми. Они помогали ей, приносили деньги, сообщали новости. А теперь не хочешь ли ты рассказать о встрече с моряком?

Хелен. Был один моряк, служивший во время войны в торговом флоте. Вы знаете, какая опасная эта профессия. Я должна была прийти на берег ночью. По моей одежде и по предмету, который я держала в руках, он должен был опознать во мне связную. Я помню, как один из охранников дока сказал мне: «Послушай, крошка, только не здесь…» Я ответила: «У меня есть дружок. Я хочу его видеть». Он сказал: «Это запрещено». Я настаивала: «Послушайте, дайте мне пять минут. Я только посмотрю на него, а потом, возможно, мы встретимся в другом месте». Он сказал: «О, вы, девушки, сведете меня с ума». И добавил: «Даю только две минуты, иначе у меня могут быть неприятности». И я встретилась с моряком. Он вышел ко мне и передал пленку. Я передала ее своему связному, в «Амторге». Он был очень доволен. Он сказал: «Великолепно».

Видите ли, я по газетам следила за расписанием прибытия кораблей, чтобы приблизительно знать, когда они причаливают. Примерно через год я снова должна была прийти туда и встретиться с моряком во второй раз. Он был тогда в ярости. Сказал, что на корабле был обыск, что он ужасно испугался и что намерен послать все к чертям. Я сказала об этом кому надо в «Амторге»… Все это было очень неприятно… Я почувствовала, что это означает провал…

Питер. В 1945 году, когда закончилась война, мы были…

Хелен. Прости. Подожди минутку. Вот еще что интересно. Во время войны в Америке еще не существовало ЦРУ. Забыла, как они называли организацию Донована?

Интервьюер. Управление стратегических служб.

Питер. Да, да. Управление стратегических служб.

Хелен. Возглавлял его майор Уильям Донован. В этом управлении служил один наш замечательный товарищ. С ним я, правда, никогда не встречалась, только получала от него шифрованные письма. Я встречалась с его братом, который сказал мне: «Кто вы? Почему мой брат не пишет вам напрямую? Что означает вся эта история?» Я ответила: «Видите ли, у меня изменился адрес. И сказала ему, что будет лучше, если он станет писать вам, а вы будете передавать письма мне».

Он сказал: «Это не имеет никакого смысла. У меня много других забот».

Я спросила его: «Вы не хотите помочь брату?» Он тоже спросил меня: «Вы что… хотите пожениться?» Я сказала: «Кто знает?» И он продолжал приносить мне письма. Письма были зашифрованы. Я передавала их товарищам. Потом мне велели больше не встречаться с его братом.

Питер. Когда я родился, в Нью-Йорке ввели регистрацию новорожденных. Я узнал об этом тогда, когда попросил визу. Чтобы получить паспорт, визу, нужно было обратиться в отдел регистрации. То же самое, когда мы решили пожениться. Мы поженились не в Нью-Йорке, а в Коннектикуте, полагая, что так будет лучше. Это событие мы отпраздновали в самом узком кругу. Через год я пошел служить в армию, а Хелен продолжила мое дело. Мы создали группу, в которой было семь боевых товарищей. Я воевал до конца, дошел до Веймара. В течение последующих пяти месяцев служил в военной администрации. Как вы помните, в Германии существовали американская, французская, британская зоны. Я находился в американской зоне. В это время произошли события, о которых, как я полагаю, необходимо сказать несколько слов.

У нас список людей, которых необходимо разыскать. Эти люди работали на фермах, на складах. Кто они такие? Они были советскими гражданами, конкретнее, уроженцами Карпат, Прибалтики и других районов. Итак, мы отправились на их поиски. Когда нашли их, то передали этих людей, всего 38 человек, в советскую зону. Для меня это был конкретный пример сотрудничества в те времена.

В 1945 году я увидел Бухенвальд. Это в десяти километрах от Веймара. Первым делом мне бросился в глаза огромный портрет Сталина, высотой с пятиэтажный дом. Сталин походил на кинозвезду. Он показался мне странным, незнакомым. Я не могу вам объяснить, но вы понимаете, что я хочу сказать. Я увидел в Бухенвальде все, что там происходило: печи, трупы, горы трупов.

Я разговаривал с немцем-коммунистом, возглавлявшим местное сопротивление. Он был тощим, изможденным, весь был покрыт шрамами. Немцы его пытали. Это был очень мудрый человек. Я спросил у него: «Как вам удалось сделать портрет Сталина?»

Хелен. Высотой в пять этажей! Вы только представьте себе — в пять этажей!

Питер. Это поражало. Сталин был одет в белый китель с медалями. Усы очень красили его. Он походил на настоящую кинозвезду. Немец сказал мне: «Группа оформителей размещалась в одном бараке». Это значит, что они были вместе: немцы, французы, бельгийцы, югославы, поляки, евреи, цыгане. Все получили задание нарисовать определенный кусок его портрета. Все знали, что нужно было делать. Вот так они смогли нарисовать портрет Сталина.

Почему я говорю об этом? Потому что люди понимали, что это Советский Союз спас мир от фашизма. Вот он, спаситель Сталин. Они так это понимали. Они не вдавались тогда в вопросы теории, не спрашивали себя, что сделал Сталин раньше или как осуществляется его политика теперь. В то время все думали совсем о другом.

Вернулся я в ноябре 1945 года. Приехал домой и пришел в изумление от различий между Европой и Соединенными Штатами. В Германии, например, если вы были приписаны к военной администрации, то вашими домашними делами занимались две служанки. Их платья, их фартуки, все остальное очень сильно отличались от одежды девушек Соединенных Штатов. В Америке каждая из них походила на кинозвезду.

Хелен. Да, это так, Бобси. Но не стоит вдаваться в детали.

Питер. Конечно. Я просто пытаюсь воссоздать разницу между тем, что люди видели в то время. Я пытаюсь это объяснить. То же самое относится к Франции, Бельгии, Голландии, потому что мы знали жизнь этих стран.

Хелен. Да, ведь американцы обогатились во время войны. Помню, как однажды я возвращалась с профсоюзного собрания домой. Было около двух часов. В метро сидели две женщины в дорогих меховых шубах. Представляете? Одна говорит другой: «О, знаешь, мой муж делает хорошие деньги. Надеюсь, война еще долго будет продолжаться!» Я сидела как раз около них. Я вскочила вне себя… И громко сказала: «Вы отвратительны! Люди убивают друг друга, наши парни гибнут, а вы, вы хотите, чтобы война продолжалась!» Там было еще три человека. Они закричали: «Да, вы совершенно правы!» Только подумать! Ее муж много зарабатывал и поэтому война должна продолжаться!

Интервьюер. Хелен, вы ведь остались одна, когда Питер ушел на войну? Продолжали ли вы работать с той группой из семи человек?

Хелен. Да.

Интервьюер. Питер сказал: «семь товарищей». Означает ли это, что они все были членами партии?

Хелен. Нет, не все.

Интервьюер. Просто боевыми товарищами?

Хелен. Они считали своим долгом прийти на помощь республике Советов. Это вовсе не означает, что они все были коммунистами. Нельзя забывать о том, что во время войны каждый средний американец просто понимал, что Советский Союз спасает Европу. Понимаете, это совершенно разные вещи. Каждый делал все, что от него зависело. И я тоже…

Один из советских товарищей, с кем я поддерживала отношения, работал в «Амторге». Я была его связной. Мне неоднократно приходилось ездить в Балтимор, Рочестер, в другие города, где находились военные заводы. Мы добывали информацию, а затем передавали ее нашим советским товарищам…

Питер. 1946–1947–1948 годы. В те годы люди стали постепенно покидать ряды антифашистского движения. Война закончилась. У многих сложилось впечатление, что надо теперь просто жить и обогащаться. Солдаты, возвращавшиеся домой, стали создавать собственные маленькие предприятия и копить деньги. Их жены тоже копили деньги. Они открывали небольшие заведения, например салоны красоты. Компания «Боинг», та самая, которая строила самолеты, наладила выпуск стиральных машин в форме самолетов. Ее начинание имело колоссальный успех. Машины устанавливались в подвалах жилых домов, где жили в основном рабочие и представители среднего класса. Они бросали в автомат 25 центов — четверть доллара — и закладывали в машину одежду, главным образом белые рубашки, нательное белье. Через несколько минут стирка заканчивалась. Вот как в те времена делали деньги. Теперь скажу, как люди относились к Советскому Союзу. Мы очень хорошо чувствовали, что положение изменилось. Вы знаете, что в те годы началась «холодная война». Чрезвычайно важно помнить об этом.

Хелен. Извини, пожалуйста, Бобси. После войны американцы разработали план Маршалла и пришли на помощь не Москве, а другим странам. Они ни гроша не дали Советскому Союзу, понесшему такие огромные потери. Я хочу сказать, что СССР на своих плечах вынес всю тяжесть войны. Американцы же из войны извлекли только выгоду. Они вступили в войну тогда, когда она была практически выиграна.

Хелен. В 1947 году мы отправились в Париж. Как вы помните, мы должны были встретиться с Джонни. Это было в 1947 году. Все говорили нам: «Хорошо же вы в Париже провели время!» Когда мы вернулись, мы были похожи на скелеты!

Питер. В некотором роде так оно и было. Вы представляете себе Париж революционным городом?

Хелен. Расскажи им о полицейском.

Питер. Вы знаете, что 14 июля во Франции отмечается День взятия Бастилии. Хелен и я решили прогуляться. Мы собирались посмотреть на военный парад, хотели подняться на трибуны, где было много сидячих мест. И вдруг заметили заграждения. Они поставили заграждения. Мы намеревались перейти через улицу, но полицейский преградил нам путь. Он спросил: «Куда вы идете?» Мы ответили ему на французском, на очень плохом французском, но все-таки на французском. Мы объяснили ему, что хотим пройти на трибуну. Не знаю, почему он вдруг заговорил о газетах. Он спросил меня, какую газету мы читаем. Мы читали «Юманите», но поскольку мы не хотели ему об этом говорить, то ответили, что читаем разные газеты. Сам же он читал «Юманите». И тогда он сказал: «Хорошо, проходите».

Мы были потрясены увиденным. Царила добросердечная, праздничная атмосфера. В первом ряду рядом с Жаком Дюкло сидел Торез, генеральный секретарь Французской коммунистической партии. Народ кричал Торезу: «Морис!», «Морис!». Его появление было встречено бурной овацией. Вечером все танцевали на улицах и в кафе, где пили вино. Вы же знаете, что во Франции заведения, где подают напитки, называются «бистро». Это русское слово. Во французский язык оно вошло в 1815 году во время войны с Наполеоном.

Хелен. Эти «бистро» должны были обслуживать русских офицеров, которые все время требовали «быстро», «быстро». Вот так и возникло это слово «бистро».

Питер. В тот вечер на улицах Франции многие танцевали, особенно в кафе. На тротуарах стояли столики и стулья. Мы тоже сидели и пили вино…

Питер. Потом началась «холодная война», была образована комиссия во главе с сенатором Джо Маккарти, который объявил поход против «красной чумы» и развернул кампанию преследования воображаемых коммунистов и прогрессивных деятелей. Маккарти говорил такие вещи, на которые сам президент почему-то не считал возможным возражать. И это происходило в Соединенных Штатах, в демократической стране!

Хелен. Какая же это демократия, если была открыто объявлена «охота на ведьм», главным образом, за вымышленными коммунистами?

Питер. Маккарти был пьяницей, забулдыгой, закоренелым забулдыгой.

Хелен. Алкоголиком. А президент Трумэн не давал ему отпора.

Питер. Я хочу сказать, что этот законодатель делал все, что ему заблагорассудится. Он мог вызвать на комиссию любого… Я это знаю, потому что у нас была организация ветеранов Интернациональных бригад. Нас вызывали и допрашивали. В частности, писателя Говарда Фаста. Или, например, автора политических романов Дэшила Хэммета. У них спрашивали: «Кому вы даете деньги?» Эти деньги шли для оказания помощи заключенным во многих странах мира. Даже Чарли Чаплин из-за «маккартизма» переехал в Швейцарию. Он больше не мог жить в Соединенных Штатах. Его преследовали якобы за неуплату налогов.

Хелен. Скорее всего, потому, что они знали, что Чаплин был другом Советского Союза.

Хелен. В последний раз, когда мы видели Абеля, мы сообщили ему адреса двух наших связей в Калифорнии. Помнишь?

Питер. Две в Калифорнии и одна в Нью-Йорке.

Хелен. Да, но я полагаю, что основной была связь в Калифорнии. Он мог войти с ними в контакт, поскольку мы получили приказ не появляться там.

Питер. Итак, когда нам сообщили, что мы можем поехать и встретиться с другим товарищем, мы так и сделали. Это произошло через несколько месяцев после того, как нам велели готовиться к отъезду из США.

Вы прекрасно понимаете, что отъезд был делом нешуточным. Даже встретиться и подать знак было нелегко. Но мы справились. Делали на скамье мелом отметку, и больше ничего. Наш товарищ приезжал и считывал сигнал. Иногда мы вбивали гвоздь в забор так, чтобы его заметили. Это означало, что этой ночью или этим вечером в условленном месте состоится встреча. Мы все это делали. Нам также предстояло раздобывать паспорта. Причем не фальшивые, а настоящие…

У Хелен и у меня были родители. Через наших советских товарищей мы могли передавать нашим родителям записки и даже письма. Мы были спокойны за родителей. Естественно, очень переживали, что покинули их. Ведь они были уже пожилыми людьми. Однако мы понимали, что в сложившихся условиях поступить было иначе нельзя. Если бы мы не уехали, то было бы гораздо хуже и для нас, и для них. Вы не представляете себе, какая обстановка была тогда в Соединенных Штатах. Мы знали, что все будет очень плохо. И для семьи Хелен, и для моей семьи. Нам ничего другого не оставалось. Мы должны были уехать. Это означало, что нам предстояло проехать полмира. Как мы уже говорили, мы приехали в Западную Германию. С этой стороны границы было только заграждение из колючей проволоки, сетка. С той стороны был Хеб. Если вы посмотрите на карту Чехословакии, то найдете на ней город Хеб. Мы увидели поезд с красной звездой, стоявший на той стороне. Он был таким близким, но недоступным. Мы услышали, как в дверь нашего купе стучат. Мы открыли. В коридоре стояли таможенники. По всей видимости, они служили в фашистской армии. Это было видно по их походке. Они попросили нас предъявить документы. Мы сделали это. Они внимательно изучили их. Я видел, что Хелен была готова взорваться. Таможенник сказал нам: «Следуйте за нами». Они были одеты в бело-голубую форму и вели себя очень строго. Привели нас в вокзальную комнату. Там располагался их штаб. Они вновь изучили наши документы и сказали: «Вы должны остаться здесь».

Хелен вступила с ними в спор, в настоящий спор…

Хелен. Минутку! Подожди минутку, я расскажу сама.

Питер. Ладно, рассказывай ты.

Хелен. Видите ли, вопрос заключался в следующем. Я стала с ними спорить: «Послушайте, кто выиграл войну? Мы, американцы, или же вы, немцы?» Они молча смотрели на меня. И тогда я твердо, с угрозой сказала: «Пропустите нас. Я дам вам за это настоящих американских сигарет». Таможенники переглянулись. Одному очень хотелось, а другому — нет. Но дело все-таки сдвинулось с места. Я захотела видеть коменданта города. Он сказал: «Хорошо, пойду разыщу этого типа». Пришел американский сержант. Он спросил: «В чем дело?»

Я сказала ему: «Послушайте, что же это такое? Почему нас заставили выйти из поезда? Мы — американцы. Кто выиграл войну — мы или они?» — «Не сердитесь. Все уладится, — ответил он. — В ваших паспортах не проставлена виза». — «А зачем мне нужна виза? Я американка. Я не нуждаюсь в визе». — «Знаете ли, это таможня. Не берите в голову. Я обращусь к генералу».

Интервьюер. Куда? В Веймар?

Хелен. В Мюнхен.

Питер. Генерал находился в Мюнхене.

Хелен. Слава богу, было воскресенье. Сержант был пьян. Генерал тоже.

Питер. В тот день они устроили попойку.

Хелен. И тогда сержант сказал: «Не волнуйтесь». Затем он обратился к германским таможенникам: «Это американцы. Пропустите их». Вот и все. Но это отняло много времени. Затем мы пошли в маленький немецкий домик, где и провели ночь.

Питер. В октябре 1950 года мы очутились в Чехословакии. Наступили Октябрьские праздники. Товарищи нам сказали: «Будет лучше, если вы на время праздников останетесь в Праге, поскольку приехало много народу. Вы останетесь здесь. В гостинице». И мы остались. Хелен подружилась с персоналом. Они любили играть в карты. Хелен тоже играла и даже выигрывала…

Хелен. Я выиграла у них все деньги, а потом сказала: «Вы можете взять их обратно». — «Нет, — ответили они. — Вы все потеряли, поэтому оставьте эти деньги себе». Эти слова растрогали меня до слез.

Питер. Самое интересное, что директором этой гостиницы был англичанин. Мне кажется, мы жили в гостинице «Бристоль».

Хелен. Нет, в «Эспланаде».

Питер. В «Эспланаде». Короче говоря, мы оставались в ней приблизительно до 17 ноября, а затем уехали в Советский Союз. Разумеется, товарищи устроили нам торжественные проводы.

Хелен. Вспомни, когда мы ехали в аэропорт, то ужасно торопились. Мы ехали на машине и чуть было не столкнулись с крестьянской телегой. Наш водитель закричал: «Прочь с дороги, троцкист!» Помнишь? Мы очень смеялись.

Хелен. В самолете, который доставил нас в Москву, находились только советские граждане. В Москве было очень холодно. Мы стояли и ждали, поскольку нам сказали, что нас встретят. Все пассажиры вышли из салона. И только мы, как последние дураки, озирались вокруг и ждали. Где эти люди, которые должны были нас встретить, и что нам делать? У нас не было ни единого рубля. Я хотела есть. Мы думали, что в самолете нас накормят. Но нам совсем ничего не дали. А мы ничего не взяли с собой. В тот момент, когда по трапу спустился последним командир корабля, он спросил: «Чего вы ждете?» Я сказала, что нас должны были встретить. Нам велели ждать здесь. Но никто не пришел. Он ответил: «Очень хорошо». И ушел. Пришел другой человек и сказал: «Хотите, мы вас отвезем в посольство Соединенных Штатов?» Я сказала: «Спасибо, нет. Мы делегация из двух человек. Нас должны были встретить, но не встретили». Тогда он предложил: «Пойдемте, я отвезу вас в гостиницу». Я ответила: «Замечательно».

Питер. Он отвел нас в буфет, угостил пирожками. И после этого повез нас в гостиницу. Когда мы пересекали Красную площадь, куранты пробили полдень. Как это было замечательно! Били наши куранты. Какая радость! Я никогда не забуду этого чувства… Мы ужинали с советскими товарищами. Они пришли отпраздновать событие — наше незаметное исчезновение из Америки и прилет в Москву. Каждые пятнадцать минут нам звонили по телефону…

Питер. В Польше мы прожили полтора года и узнали очень много об этой стране. Например, мы поняли, что маршалу Рокоссовскому не следовало становиться во главе польской армии. Мы знали, что об этом говорили поляки, это была ошибка.

Хелен. Я понимала по-польски. Люди думали, что я уроженка Силезии. Почему Силезиии? Возможно, мой польский акцент, наложившийся на американский, давал им основания так думать.

Питер. Там мы встретили одного польского разведчика. Он венчался в церкви. Вот какие вещи мы видели в Варшаве.

Хелен. И я спросила себя: какие же они коммунисты? Они ходят в церковь и венчаются в церкви!

Питер. Думаю, пребывание в Варшаве способствовало расширению нашего кругозора. Возможно, наша первоначальная реакция была такой, как ты говоришь. Но с течением времени мы многое поняли. Какое впечатление сложилось у нас о поляках? В Польше существовали рабочий класс и Коммунистическая партия. Но в то время люди еще только отходили от боев, от войны. В Варшаве было восстание. Вы знаете, что произошло в Варшаве. Это очень много значило для людей, и мы это видели. Мы приехали в Варшаву незадолго до Пасхи. Мы не любим мясо. Что же мы могли купить? Наш товарищ предложил нам взять колбасы. Но вместо колбасы продавалась конина. В те времена в Варшаве было много мясных магазинов. Там, где на вывесках была изображена конская голова, продавалась конина. Приходилось занимать очередь с четырех часов утра. Однажды я отстоял подобную очередь, чтобы купить кусок конины.

Хелен. Нам предлагали, чтобы мы питались в посольстве. Но мы отказались. Мы не хотели иметь какие-либо привилегии.

Питер. В конце концов, мы познакомились с Варшавой, с польской жизнью, посетили дом Шопена, смотрели советские и польские фильмы, ходили по театрам. А также время от времени работали с молодыми начинающими разведчиками.

Питер. Сначала мы поселились в гостинице около Пикадилли. Мы искали квартиру, а также помещение, где могли бы вести дела. И однажды увидели выставленное в витрине объявление о продаже и сдаче внаем недвижимости. Мы записали адрес. Контора находилась в самом центре Лондона. Вот так мы сняли квартиру, где прожили четыре или пять недель. Но мы не прекращали поиска дома. А я к тому же искал помещение для книжного магазина. Вскоре Хелен повезло. Она разыскала превосходный дом.

Хелен. Но сначала был Кэтфорд. Там мы прожили около года. Профессор уезжал в Америку преподавать в Корнеллском университете и хотел сдать дом на год.

Питер. Мы поняли, что нужно все посмотреть. Мы отправились в Кэтфорд, чтобы поговорить с профессором и его женой. Кэтфорд — это один из лондонских кварталов. Мы обговорили все условия. Плата за аренду составляла около пяти фунтов в неделю. В Соединенных Штатах плата вносится ежемесячно, а в Великобритании — еженедельно. Они очень обрадовались, что у нас нет детей: мебель останется в целости и сохранности. Нас представили сестре хозяйки. Впоследствии мы с ней иногда встречались. Какое-то время мы жили в Кэтфорде. Занимаясь поиском помещения, я напал на другое агентство. Оно находилось на улице Стрэнд. Эта улица ведет в самый центр Лондона. На ней расположены редакции многих газет. Там нам подобрали квартиру, похожую на эту. Мы были очень довольны. На противоположной стороне улицы находилась Лондонская школа экономики — знаменитое учебное заведение. Там также расположилось здание гражданского суда. Именно в этом месте мы и открыли торговлю.

Первые два года были самыми тяжелыми. Я должен был найти клиентов. Профессия книготорговца передается от отца к сыну, от поколения к поколению. Кто мог у нас отовариваться? Книготорговцы обычно рассылают каталоги. Для начала мы напечатали типографским способом и на машинке рекламные листовки. Мы разослали около двухсот подобных листовок. В конце концов мы составили каталог, который регулярно выходил в свет. Печатали мы его в Голландии. Один из моих друзей книготорговцев сказал мне, что так будет быстрее и дешевле. Но мой друг занимался не только книжной торговлей. Он был майором и служил во время войны в британских разведывательных службах. Мы разослали около тысячи экземпляров нашего каталога. Если из 800–1000 клиентов, получивших каталог, пятнадцать процентов становятся вашими покупателями, то вы можете жить и получать прибыль. Теперь вы понимаете, почему это мне доставляло столько хлопот.

Существовало несколько способов связи. Это обыкновенный радиоприемник и коротковолновый радиопередатчик, а также тайнопись с использованием симпатических чернил. Итого три способа. Был и четвертый способ, который состоял в том, что мы ставили условные сигналы. Около могилы Карла Маркса на Хайгейтском кладбище есть стена. Вдоль нее растут деревья, на которых мы мелом ставили метку. Даже в Соединенных Штатах мы ставили знаки для Абеля и других товарищей. Например, знак на скамье, стоявшей на Пятой авеню. Разведчик проезжал на автобусе и, не выходя из него, оставаясь в салоне, через окно видел сигнальную метку мелом, оставленную на скамье. Это был условный знак. Итак, существовало по меньшей мере четыре способа связи.

Хелен. Бобси, подожди минутку. Самая большая трудность возникла тогда, когда мы все это фотографировали. Помнишь, мы хотели переправить пленку и нам необходимо было найти подходящее место для тайника. Это не так просто. Наконец нам повезло. На одной из улиц мы обнаружили тихое, спокойное место: телефонную кабину, за которой росла трава и разные цветы. Мы вырыли нору, затем замаскировали ее. Потом передали по радио инструкции и объяснили, где находится контейнер.

Однажды я поехала на машине на закладку тайника. Питер отправлялся в другое место. Он мне сказал: «Тебе придется сделать это самой». Приехав на место, я увидела, что там какие-то люди ведут работы. Два дня назад я приезжала туда, там не было ни души. Что же делать? Я сделала вид, что накачиваю колесо. Затем взяла коробку, положила в углубление и замаскировала ее. Люди по-прежнему работали. Никто не обращал на меня внимания. Я села в машину и уехала. Всю дорогу думала: «Видели ли они?» Ужасно нервничала, пока наконец не получила из Центра ответ. Мне сообщали, что все прошло хорошо. У меня прямо гора с плеч свалилась!

Питер. Можно вспомнить и о других случаях. Однажды рядом с тайником оказался мальчишка с коровой. В другой раз там тренировались солдаты. Приходилось закладывать контейнер в запасной тайник. У нас обязательно был один основной и один запасной тайник.

Питер. Дом имел для нас стратегическое значение. Думаю, Хелен сможет вам рассказать, как она нашла его, а я вернусь к теме книжной торговли.

Хелен. В поисках жилья я отправилась в агентство. Там имелся список домов, выставленных на продажу. Объездила весь Лондон. А затем мы увидели дом с садом, обнесенный кирпичной стеной. Я подумала, что это было идеальное место для нашей работы, поскольку на расстоянии менее двух миль от дома находились американские и британские военные базы.

Интервьюер. Вы специально выбирали такое место?

Хелен. Да, я искала подобный дом именно в таком месте, где был бы тупик, а по задворкам шла дорога, которая позволяла обогнуть дом. Этим путем и приходил Бен, когда приносил материалы для фотографирования. Мы закрывали окна и двери, и никто не мог ни о чем догадаться. Именно так мы изготовляли фотокопии документов, которые приносил Бену его источник.

Интервьюер. Люди приносили материалы в дом или в букинистический магазин?

Хелен. Нет. Это было слишком опасно. Приносил Бен, а мы с Питером фотографировали.

Интервьюер. Бен приходил к вам или вы встречались в городе?

Хелен. Бен приходил к нам ночью. Потом мы делали микроточки. Это была каторжная работа.

Интервьюер. Однако были не только микроточки. Вы ведь посылали и радиограммы?

Хелен. Да, были и радиограммы.

Интервьюер. У вас дома был передатчик?

Хелен. Да, в подвале. Это был не подвал в прямом смысле слова, скорее полый фундамент. Бен приходил к нам на выходные дни, и мы вырыли огромную яму под бунгало. Зацементировали ее, чтобы туда не проникала вода, затем установили ящик и поместили в него передатчик. Отверстие прикрыли кирпичами. Вот и вся маскировка.

Интервьюер. И так вы работали годами?

Хелен. Надо было сделать все таким образом, чтобы никто ничего не заметил. Я купила холодильник. Мы сделали люк. На полу в кухне постелили линолеум и поставили холодильник там, где был вырезан кусок линолеума, чтобы я могла спускаться в подвал. Под холодильником я укрепила колесики, чтобы его можно было легко передвигать. Спускаться в подвал приходилось только мне, потому что я была очень худенькой. Он не мог.

Питер. Я мог лишь просунуть голову.

Хелен. У нас был маленький аппарат, с помощью которого мы все передавали за две-три секунды. Это происходило так быстро, что послание было невозможно перехватить.

Питер. Они начали присматриваться к нам на третий или четвертый год.

Хелен. О чем ты говоришь, Бобси? Они вообще ничего не знали вплоть до нашего ареста. Они ни разу не поймали нас в эфире. Об этом даже говорилось на судебном процессе.

Питер. В последний месяц 1960 года, если ты помнишь, недалеко от нас стоял почтовый грузовик. Помнишь зеленый грузовик?

Хелен. Но они никогда ничего не перехватывали. Знаешь, когда у них возникли подозрения? Когда впервые попытались проникнуть к нам.

Питер. Следовательно, на пятый год.

Хелен. Когда Бен стал ходить к нам. Они никогда не перехватывали нас в эфире. Только когда нас арестовали и произвели обыск, они попытались найти передатчик, но безуспешно. Потом пригласили экспертов. Наши адвокаты пытались доказать, что им известно все. Но это была неправда. Позднее в газете «Телеграф» появилась статья, написанная одним из этих экспертов. Он утверждал, что шифр Крогеров так и не был раскрыт.

Интервьюер. Давайте напомним телезрителям, сколько лет вы проработали в Великобритании?

Питер. Пять.

Интервьюер. И все эти годы вы работали с Беном?

Хелен, Питер. Да.

Интервьюер. Скажите, каким он был, какие отношения установились между вами?

Хелен. Бен был замечательным парнем. Он был прежде всего личностью. Замечательной личностью. Умел ладить с людьми, умел заставить их поверить в собственные силы. Умел слушать людей. Был наделен этим даром. У нас никогда не возникало чувства, что он ловчит, притворяется. Наоборот, веришь, что он о тебе очень высокого мнения. Особенно он нравился женщинам. И хотя он не был красивым мужчиной, но отличался от других. Я очень любила его как друга.

Его смерть (в 1970 году) вызвала у меня шок. Я отказывалась в это верить. Он умер так внезапно… Накануне воскресенья он приходил ко мне в больницу. Я тогда лежала на обследовании…

Интервьюер. Здесь, в Москве?

Хелен. Да. Он сказал: «Я соберу для вас лучшие грибы». Знаете, я обожаю белые грибы. Мы вместе тогда посмеялись. В больнице было много девушек и они мне говорили: «Какой приятный мужчина! Кто он?» Я сказала им, что это один из моих любовников. Ему ни в коем случае нельзя было нагибаться, а тем более собирать грибы. У него произошло кровоизлияние. Был гипертонический криз. Через два дня в больницу пришел Юрий. Я встретилась с ним в кабинете врача, посмотрела на него и увидела, что он очень изменился. Я знала, что он перенес операцию на желудке, но чувствовал он себя хорошо. Я спросила: «Что-то случилось?» Он сказал, что умер Бен, в воскресенье поехал за грибами и у него произошел инсульт.

Что я могу еще сказать о Бене? Помню, когда Хрущев пришел к власти, я спросила Бена: «Послушай, Арни, что происходит в этой стране? Положение так быстро меняется…» Он махнул рукой и сказал: «Сам черт не разберет, кто здесь держит руль. Главное, у нас есть наша любимая работа и давай делать ее красиво, а они пусть хоть перегрызут друг другу глотки!»

Интервьюер. Давайте поговорим об Абеле. Вернее, о них обоих — о Бене и Абеле.

Хелен. Знаете, они были очень разными. Абель был старше, опытнее. Он работал во многих странах, например, во Франции. Он всегда был спокойным, безмятежным. Никогда не терял хладнокровия. Мы часто спорили с ним. Когда я слишком горячилась, он мне говорил: «Успокойся. Все будет хорошо».

Питер. Хладнокровие его оставило, когда ты поджарила гуся. Помнишь, мы пригласили его отпраздновать вместе с нами встречу Нового года.

Хелен. О да. Он попросил: «Давай я разрежу гуся». Я дала ему большой нож. Он попробовал воткнуть вилку в птицу. И гусь сразу же полетел в стену! Какая досада! Мы ведь только на прошлой неделе закончили ремонт! Он был вне себя: «Боже, что же я наделал!» Потом взял салфетку и сказал: «Ничего страшного. Мы все-таки съедим гуся». Новогодняя ночь прошла в разговорах. Он рассказывал нам об очень личных вещах и о том впечатлении, которое произвели на него Соединенные Штаты. А я говорила с ним о той фотографии, которую нашли у него после ареста. Это было очень неприятно. Благодаря ей они смогли установить, что мы поддерживали отношения. Иначе ФБР никогда бы не установило связь между Абелем и нами.

Абель совершил тогда ошибку. Он должен был избавиться от фотографии, уничтожить ее. Маленькие ошибки подобного рода могут погубить целое дело.

Интервьюер. Хорошо. Если это так, то такую же ошибку допустил и Лонсдейл, когда привлек к вам внимание английской наружки.

Хелен. Я не понимаю.

Интервьюер. Бен допустил ошибку, когда привел к вашему дому людей Скотленд-Ярда. Иначе ваш дом не вызвал бы подозрений.

Хелен. Но это не единственная причина. Дело в том, что они начали следить за другой парой, за Джи и Хаутоном, потому что, как я полагаю, польский перебежчик Голеневский уже дал им полную информацию о связи Хаутона с советской разведкой. Через Хаутона они вышли на Бена, а через Бена уже на нас…

Хелен. У меня был маленький микроскоп, которым Бен обычно пользовался для прочтения микроточек. Он собирался к нам прийти, а потом сказал: «Сегодня мне некогда. У меня назначена встреча. Возьмите полученное мною письмо, я приду через день-два и прочитаю его». Я положила конверт в сумочку и принялась готовить. Вдруг кто-то позвонил в дверь…

Интервьюер. Питера не было дома?

Хелен. Он находился в другой комнате.

Питер. Позвольте мне сказать. Я опишу комнату, в которой я работал. Это была маленькая комната, где мы хранили книги. Знаете, у каждого торговца есть помещение подобного рода. Это кабинет, где стоит письменный стол. Там же хранятся адреса, телефоны, каталоги. Я напряженно работал, поскольку была суббота, а в понедельник начиналась новая трудовая неделя. Я должен был просмотреть каталоги, отправить почту потенциальным покупателям. Хелен, так же как и я, была поглощена делами — на кухне.

Хелен. Итак, они пришли. «Можно войти?» — «Да». Прошли в гостиную и спросили: «Что вы можете сказать о Лонсдейле?» Я тоже спросила их: «Лонсдейл? Кто это?» Мне ответили: «Это тот человек, который часто ходит сюда». — «Но сюда очень часто ходит много людей. Кого вы конкретно имеете в виду?» — «Человека по фамилии Лонсдейл». — «Очень жаль, но эта фамилия мне ни о чем не говорит, — возмутилась я. — Многие приходят сюда, чтобы купить книги. Но я не понимаю, о ком вы говорите». И тогда старший из них сказал: «Очень жаль, но мы должны вас арестовать».

Интервьюер. Сколько их было?

Хелен. Трое мужчин и одна женщина. Когда он сказал: «Мы должны вас арестовать», у меня прямо-таки сердце упало, ведь в моей сумочке лежало письмо для Бена от его жены. Письмо с микроточкой.

Питер. В тот день шел дождь, но на нашей улице было много машин. Сначала мы ничего не поняли. Когда Хелен вступила с ним в беседу, то я понял, что произошел провал…

Хелен. Когда я тоже поняла это, то поинтересовалась у них, в чем нас конкретно хотят обвинить? Они сказали, что в нарушении Закона о государственных секретах.

И тогда я опять разозлилась: «Я не понимаю, о чем вы говорите? Я не знаю никаких секретов. Какие секреты я могу знать, если я помогаю мужу торговать книгами. Вот все, что я знаю». Он сказал: «Не важно. Мы все равно вас арестуем». Я сказала: «Ну, что же… Прошу прощения, но мне надо пройти на кухню, чтобы выключить огонь». Их девица пошла за мной по пятам и мне не удалось избавиться от конверта, хотя я и бросила его в огонь. Вот таким образом они узнали о письмах жены Бена…

Питер. Полиция поместила Бена и меня в одну камеру. А Хелен — в другую. И мы стали ждать суда в Олд-Бейли. В это время у нас не было адвоката. Мы знали, что адвокаты, с которыми имели раньше дело, откажутся нам помогать. Мы понимали это. У нас с Беном была возможность поговорить, он сказал, что поручил своему адвокату найти адвоката и для нас.

Один и тот же адвокат не мог заниматься нами обоими.

Интервьюер. Выходит дело, в полиции знали, что вы были знакомы. Но Хелен же отрицала всякую связь с Беном. И вы тоже отрицали, что знали Бена.

Хелен. Да, так мы говорили сначала.

Интервьюер. Но, попав в тюрьму, вы были вынуждены признать, что знакомы с ним?

Питер. Ну и что такого? Конечно, я мог говорить нечто подобное сначала, однако я не утверждал, что совсем не знал его. Он приходил к нам как клиент — покупатель книг, и только. Мы потом изменили показания. Понимаете? Но мы ничего не знали о Джи и Хаутоне. Мы не знали, кем они были. Судебный процесс открылся как раз перед пасхальными каникулами. Большую роль в нем сыграл лорд Паркер. Он сделал все от него зависящее, чтобы процесс завершился до Пасхальной недели, поскольку судьи хотели разъехаться на каникулы. Пасха — большой праздник, и они хотели завершить процесс накануне его. Они ловко взялись за дело. Процесс длился ровно восемь дней. Когда он закончился, случился скандал. Когда я сказал, что хочу увидеться с Хелен, два охранника схватили меня, чтобы увести силой. Они выкрутили мне руки, прижали голову к груди и поволокли меня в камеру. Там я увидел Бена. Нас вновь поместили вместе, понимаете? Через час или немного позже они повели меня на свидание с Хелен. Свидание происходило в другой комнате. В следующий раз я увидел ее только…

Хелен. Через полгода.

Питер. Да, только через полгода.

Питер. В Манчестере была огромная тюрьма, рассчитанная на четыре тысячи заключенных. Заключенные спали даже в коридорах. Катастрофически не хватало места. В одной трети камер заключенные спали по трое. Камеры были опрятными. Стены возведены из огромных, очень прочных камней. А поскольку нас приговорили к двадцати годам, то я находился в камере один. Хелен увезли в Бирмингем. Ее тоже поместили в одиночную камеру.

Итак, как я вам сказал, я находился в Манчестере. Я оставался там до 1963 года. Должен отметить один весьма примечательный инцидент. Примерно полгода спустя заместитель начальника тюрьмы вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Вас хочет видеть сотрудник американских спецслужб. Вы хотите встретиться ним?» Он произнес именно эти слова. Я немного подумал и ответил: «Нет, мистер. Совсем не хочу». Я заметил, что мои слова принесли ему облегчение. Он даже как-то расслабился. Думаю, что все это подстроили британские спецслужбы. Он сказал: «Ладно. Вы можете быть свободны, Крогер». И я вернулся в камеру.

Интервьюер. Расскажите и вы, Хелен, о вашей беседе с начальником тюрьмы.

Хелен. О, это очень интересно. В один прекрасный день начальник тюрьмы пришел ко мне в камеру и спросил: «Крогер, могу ли я задать вам вопрос?» — «Конечно», — сказала я. «Объясните, пожалуйста, что происходит. Вот вас я могу понять. Вы принадлежите к рабочему классу. Но Филби, Маклин, Бёрджесс, они ведь выходцы из высших слоев общества. Аристократы. Что же заставило их примкнуть к коммунизму?» — «Послушайте, — сказала я, — по всей видимости, вы не читали Карла Маркса. Он говорил, что лучшие сыны и дочери страны, если они любят свой народ, сделают все, что в их силах, чтобы наступил социализм». Он как-то странно посмотрел на меня и вышел…

Питер. Когда в мае 1988 года Горбачев приехал в Париж и встретился с президентом Франсуа Миттераном, тот преподнес ему в подарок два тома. Вы могли это видеть по телевидению. Эти два тома представляли собой старинное издание трактата Монтескьё «О духе законов». Там говорится о международных отношениях. В данном трактате проблема впервые была изложена в систематизированной форме. Монтескьё говорил о правах человека.

Хелен. Не хочешь ли ты сказать, сколько стоит сегодня эта книга.

Питер. Да, я рискну назвать приблизительную цену. Конечно, я могу ошибиться, но не намного. На одном из лондонских аукционов цена этого трактата достигла пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Я был счастлив, что Миттеран подарил эту книгу Горбачеву. Мы, безусловно, нуждаемся в… как это говорится? В правовом государстве. Это совершенно необходимо для перестройки, демократии, гласности.

Интервьюер. Скажите, сейчас, когда международные связи претерпели такие большие изменения, когда изменилось отношение мира к Советскому Союзу, изменилось ли что-либо в вашей жизни? Например, ваше отношение к Советскому Союзу?

Хелен. Нет, нет, мы сохранили нашу веру. Советский Союз силен! Советский Союз силен! Это будет стимулом для всего мира, для рабочего класса всего мира.

Питер. Во время визита Горбачева был показан фильм о молодом, 25-летнем французском революционере, который был секретарем Робеспьера. Робеспьер говорил Сен-Жюсту, что хотел бы удалиться от дел. Робеспьер был вождем революционеров. Сен-Жюст, этот молодой 25-летний интеллектуал, сыгравший огромную роль в принятии первых десяти статей французской Декларации права человека и гражданина, говорил ему: «Если ты революционер, то ты никогда не останавливаешься и идешь до конца». Вот так. Я не повторяю эти слова точь-в-точь, но именно такое чувство возникло у меня, когда вы задали этот вопрос. Конечно, мы знали о марксизме далеко не всё. В Испании, например, я читал работу Сталина «Основы ленинизма». Когда я закончил, я сказал себе: «Вот теперь я знаю, почему стал марксистом, революционером».

Интервьюер. Знали ли вы Андропова лично?

Хелен. Да.

Питер. Мы получили из его рук две награды.

Хелен. По этому случаю он даже танцевал со мной.

Питер. Он сказал нам очень теплые слова. Он заверил нас, что позаботится о том, чтобы нас не забывали. Возможно, нынешний председатель Комитета госбезопасности Владимир Крючков заботится о нас. С Юрием Андроповым мы встречались дважды.

Хелен. Когда мы получили квартиру, он тоже приходил к нам.

Питер. Мы увидели в нем человека, как говорится, секретаря по призванию. Он хорошо относился к людям. Он беседовал с нами и по-иному заставил нас взглянуть на советскую жизнь. Мы о ней тогда мало что знали. Конечно, мы читали книги, но, как я считаю, очень важно знать людей. С этого момента мы стали изучать окружающую жизнь более внимательно.

В 1984 году я почувствовал, что в стране должно что-то произойти. Перемены уже носились в воздухе. Я заметил, как изменился тон газетных статей, как стали преподносить разные публикации. Люди стали свободнее говорить и свободнее мыслить. Я чувствовал, что возврата к прошлому уже не будет. То, что произошло, то произошло. И мы должны понять это. Но я полагаю, что социализм, да, демократический социализм, тоже возможен.

В интервью Крогеры вспоминали о своей работе на советские спецслужбы, однако были весьма сдержанны, когда речь заходила об их причастности к атомному шпионажу. Читатель не мог не заметить, что они даже не упомянули о Младе. Со старыми привычками трудно расстаться, а опытные шпионы даже в менее тяжелые времена ревностно хранят свои секреты.

Атомная сторона карьеры Крогеров послужила основой для советского фильма «Полвека тайн», снятого в 1990 году Игорем Прелиным и Ростиславом Андреевым, которых я консультировал. Крогеров снимали в Москве, но их история проиллюстрирована эпизодами, снятыми в самых различных местах — это магазин «Александер» в Нью-Йорке, Лос-Аламос в штате Нью-Мексико, Крэнли-Драйв в Руислипе. В фильме представлен весь арсенал первоклассного шпиона: полые развинчивающиеся зажигалки, коробка с тальком, скрывающая в себе линзы фотокамер, серый чемоданчик, оказывающийся, если его открыть, радиопередатчиком. Взрослые англичане, которые в детстве звали Хелен Крогер «тетей Хелен», тоже видели этот фильм и высказали о нем свое мнение. Супруги Крогер ответили, в свою очередь, на их вопросы. Хелен утверждала, что у нее никогда не было чувства, что она совершала предательство, занимаясь шпионажем; наоборот, она была уверена, что защищала этих самых детей.

Питер воспользовался случаем, чтобы высказать мысль, которая его беспокоила, но Хелен попыталась уговорить его не делать этого. Однако он настоял на своем:

«Я изучал и преподавал историю, и я не могу не думать, что, в то время как мир продвигается к свободе, в СССР проявляются определенные недостатки. Если Советский Союз призван идти вперед, то должен избавиться от этих недостатков, которые затрагивают проблему свободы в различных сферах жизни. В первые годы мы этого не чувствовали с такой силой, как в последующем, когда начали стареть. И когда мы приехали сюда, то жизнь стала тяжелей, чем была раньше. Появились поразительные вещи, над которыми мы прежде не задумывались. А в последние десять лет мы стали над ними задумываться, продолжаем и теперь».

Супруги Крогер очень мало говорили о Лос-Аламосе, предоставив Яцкову, Квасникову и Соколову рассказывать о себе и о них. Одна из серий «Полвека тайн» была куплена английским телевизионным каналом, затем дополнена кинохрониками, новыми интервью, неопубликованными комментариями, в результате чего в 1991 году появился документальный фильм «Странные соседи». Как и следовало ожидать, этот фильм концентрировал внимание на Портлендской операции и угрозе, которую она представляла для безопасности Великобритании.

Супруги Крогер прожили довольно долгую жизнь. Они были свидетелями неудавшегося путча августа 1991 года и развала Советского Союза. Тем не менее они не впали в отчаяние и продолжали верить, что сыграли положительную роль в истории. Леонтина Тереза Пэтке, родившаяся 11 января 1913 года, скончалась 23 декабря 1993 года от рака легких. Питер, потерявший спутницу жизни, понимал, что его здоровье катастрофически ухудшается. И все же он боролся за жизнь. Медицинские сестры дежурили около него круглосуточно. Чаще всего он был слишком плох, чтобы принимать приходивших к нему посетителей.

В конце 1993 года один из авторов — Гари Керн — составил список вопросов, которые он хотел бы задать Питеру Крогеру. Большая часть их касалась позитивных моментов, но один или два требовали, чтобы Питер рассказал о своей роли в предоставлении Сталину атомных секретов. Сначала Питер даже не хотел говорить об этом. Но со временем, уступая моим настойчивым просьбам, он согласился ответить. В то время он был известен под своим настоящим именем, поэтому и мы будем называть его Моррисом Коэном.

Морис заявил, что он по-своему хотел помочь Советскому Союзу одержать победу над фашизмом, а также содействовать упрочению мира на земле после окончания войны. Секреты, переданные из Лос-Аламоса в Москву, позволили советским физикам создать атомную бомбу до планируемого срока, помешав, таким образом, американцам прибегнуть к атомному шантажу. Обладание бомбой защищало Советский Союз от ядерного нападения, что было предусмотрено планами «Троян» и «Дропшот». Советский Союз, как сказал Коэн, не убил ни одного человека атомной бомбой, в то время как сотни тысяч японцев погибли от американских атомных бомбардировок. Ядерное равновесие было фактором мира во всем мире.

Мне хотелось бы добавить к этому ответу несколько слов. Американцы могли, конечно, сомневаться, что их страна начнет в один прекрасный день неспровоцированное атомное нападение на Советский Союз. Но они должны были понять, почему Советский Союз, в частности Сталин, думал, что это вполне возможно. Советский Союз был союзником Великобритании и Соединенных Штатов Америки во время войны. С Великобританией у него имелся договор об обмене военной информацией. Однако когда Советскому Союзу стало известно о существовании в Лондоне Урановой комиссии, о прекращении Соединенными Штатами и Великобританией всех публикаций, относящихся к ядерной физике и, наконец, о совершенно секретном плане «Манхэттен», то у него не могли не возникнуть серьезные опасения. Жесткая позиция президента Трумэна на Потсдамской конференции и последовавшая вскоре атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки должны были, вне всякого сомнения, усилить тревогу, доведя ее почти до паники. Получение Москвой атомных секретов и испытания советской атомной бомбы в Казахстане ослабили эти острые опасения и способствовали стабилизации международных отношений.

Высказывая свое мнение о советских лидерах, Коэн сказал:

«О всех советских руководителях — Хрущеве, Брежневе, Горбачеве — я думаю одинаково. Они никогда не думали о своем народе и оставили о себе плохую память. В сущности, Коммунистическая партия очень много потеряла из-за таких плохих руководителей».

Когда Морриса Коэна попросили сказать несколько слов американскому народу, он заявил:

«Дорогие американские друзья, берегите мир, защищайте мир и делайте все возможное для сохранения мира!»

В 1994 году Моррис Коэн, которому было уже 84 года, согласился дать интервью газете «Правда». Это интервью длилось четыре часа. Он наконец открыто рассказал о своей работе с Младом и выразил сомнение, что личность этого ученого может быть когда-либо установлена.

«Думаю, что в секретной разведке осталось всего два-три человека, знающих его подлинное имя. Были высказаны несколько предположений. Товарищи сказали мне, что в последние месяцы снова выплыли на поверхность разного рода спекуляции. Млад помогал нам из чистого великодушия».

В этом интервью Моррис Коэн утверждает, что когда-то слушал в Таймс-сквере выступление Джона Рида, знаменитого автора книги «Десять дней, которые потрясли мир». «Это самый выдающийся оратор, которого я когда-либо слышал». Однако это интервью вызывает некоторые вопросы. Моррис отказывался признавать кодовое название «Волонтеры» и утверждал, что его супруга Лона встретила Млада не в Альбукерке, а в Лас-Вегасе (штат Нью-Мехико), к востоку от Санта-Фе. Но еще более поразительно то, что Коэн утверждал, что Млад, как и он сам, воевал в составе Интернациональных бригад. Однако все эти утверждения расходятся с тем, что он мне рассказывал в предыдущих интервью и, что гораздо важнее, с тем, о чем говорили его жена и другие источники. Остается задуматься о состоянии его памяти в последние два-три года перед смертью.

В заявлениях Коэна есть, однако, и такое место, которое я счастлив подтвердить. В интервью газете «Правда» Коэн настаивает на том, что он сам, его жена и молодой физик действовали во имя высоких целей, во имя благородных идеалов, а не из-за материальных благ. Все мои изыскания подтверждают, что это действительно было так. Это были ценные советские агенты минувшей эпохи, преданные делу борьбы с фашизмом, делу борьбы за новый мир. Они верили в личное служение идеалам, а не в личную выгоду.

Что касается оценки их результатов, то лучше Филиппа Найтли, эксперта по советскому шпионажу, автору книги «Вторая древнейшая профессия: шпионы и шпионаж в ХХ веке», не скажешь:

«Надо признать, что супружеская пара Крогеров была, безусловно, одной из самых эффективных агентурных пар в истории разведки. Посмотрите только на то, что они совершили: Питер Крогер завербовал ученого-атомщика первейшей значимости. Он использовал его, когда тот работал над созданием американской атомной бомбы в Лос-Аламосе. Хелен пренебрегала опасностью, когда переправляла сведения, полученные от этого человека из Лос-Аламоса, чтобы затем передать их Советскому Союзу. Они не только преуспели во всем этом, но и выжили, начали новую карьеру в Великобритании и в конечном счете, после того как в течение почти шести лет ускользали от рук американских и британских спецслужб, вернулись обратно в Советский Союз, чтобы вести мирную жизнь за железным занавесом. Каков результат!»