Начались бои за Рейхстаг: борьба шла за каждый этаж, за каждую комнату, за каждый лестничный пролет После ряда атак подразделения полков 171-й и 150-й стрелковых дивизий ворвались в здание. В 14 часов 25 минут над рейхстагом было водружено Знамя Победы.

Сообщалось, что одно из передовых подразделений советских войск даже прорвалось на улицу, прилегающую к Рейхсканцелярии. Было невозможно определить, произвело ли это какой-либо эффект на Гитлера. Во время обеда с женщинами, еще оставшимися в бункере, он беспечно болтал, как если бы друзья близкого круга собрались в обычной обстановке.

День, однако, был далеко не обычный, и вскоре после того, как дамы ушли, Гитлер попросил своего адъютанта Отто Гюнше вернуть их, а также позвать Бормана, Геббельса, Бургдорфа, Кребса, Фосса, Поймана, Раттенхубера и фройляйн Эльзу Крюгер, секретаря Бормана. Гитлер пожал всем руки и попрощался. Ева обнялась с женщинами.

Гитлер отвел Гюнше в сторону и сообщил, что он с женой собираются покончить жизнь самоубийством и желают, чтобы их тела были сожжены после смерти. Адъютант отправился на поиски бензина.

В 15 часов 30 минут Гитлер взял в руки пистолет «вальтер». Он находился в большом холле своих апартаментов вместе с Евой Браун. Она уже была мертва после приема яда и теперь лежала на диване, перекинувшись через подлокотник. Второй «вальтер», из которого не сделали ни одного выстрела, лежал на красном ковре. Гитлер сел за стол. За его спиной висела картина с изображением Фридриха Великого. На столе стояла фотография матери Гитлера, сделанная еще в годы ее молодости.

Фюрер засунул ствол пистолета себе в рот и выстрелил. Его тело подалось вперед и сбило стоявшую вазу, которая упала на Еву и затем свалилась на пол. Вылившаяся вода намочила ей платье.

Позднее слуга Линге и доктор Штумпфеггер вынесли тело Гитлера из бункера, завернув его в солдатское одеяло. За ними шел Борман с Евой на руках.

Русские начали артобстрел, и снаряды взрывались совсем рядом. Тела уложили на грязный щебень. Шофер Кемпке полил их бензином. Гюнше предложил воспламенить бензин ручной гранатой, но Кемпке запретил. Он увидел большой кусок тряпки рядом с пожарным шлангом, показал его Гюнше, и тот смочил ее бензином. «Спички!» – крикнул Кемпке.

Геббельс передал ему коробок. Кемпке поджег тряпку, и Гюнше подбежал с ней к телам и бросил на них. Поднялся огненный гриб и затем? черное облако.

Огонь медленно пожирал тела. Понадобился еще бензин, и Гюнше, Линге и Кемпке в течение трех часов поливали им тлеющие трупы…

Вы, конечно, заметили, что каждую из глав этой книги я сопроводил исторической хроникой, вкратце описав, что происходило в последние двенадцать дней жизни Адольфа Гитлера. Делал я это вовсе не для того, чтобы придерживаться формата знаменитого фильма «Семнадцать мгновений весны», а с целью показать, как долго и мучительно шел фюрер немецких нацистов, главный преступник ХХ века, к принятию своего последнего решения.

Твердая вера Гитлера в чудо, в то, что случится невозможное и советские войска будут отброшены от стен Берлина, вызывает вопросы по сей день.

Историки с материалистическим взглядом на мир полагают, что фюрер тянул время в надежде на внутренние противоречия, которые якобы раздирали союзников по антигитлеровской коалиции. Он так и не сумел признать, что после оккупации Польши и Франции для руководителей западных держав Сталин стал тем человеком, который может спасти мир от «коричневой чумы», – при любом, самом гиблом, раскладе он, Гитлер, был для них хуже и страшнее Сталина.

Историки с идеалистическими взглядами выдвигают гипотезу, будто бы Гитлер ожидал, что на ход событий повлияют сверхъестественные силы. Мол, еще в юности он заключил договор с самим дьяволом, и тот в обмен на бессмертную душу предоставил молодому австрийцу власть над миром. Именно вмешательства дьявольских орд из преисподней дожидался фюрер. Но не дождался – «отец лжи» обманул его, как обманывал многих других на протяжении всей истории человечества.

Рис. 61. Разрушенное здание Рейхсканцелярии, май 1945 года

Обе точки зрения имеют право на существование в рамках постулируемых ими теорий, но на самом деле мы никогда не сможем узнать и сказать точно, о чем же думал и чего ждал Гитлер в последние дни апреля 1945 года перед крушением утопии, строительству которой он посвятил жизнь.

Впрочем, в одном сомневаться не приходится: самомнение Адольфа Гитлера к концу войны было столь велико, что он потерял последнюю критичность и уверовал, будто способен одним усилием воли менять ткань реальности.

Много лет фюрер нацистов занимался тем, что гипнотизировал нацию, заставляя немцев терпеливо работать и воевать ради воплощения в жизнь расовой мифологии, – но получилось так, что он сам оказался под влиянием этого гипноза, переработав трескучие фразы в мировоззрение.

Достаточно образованным современникам Гитлера эта тенденция была очевидна уже в годы войны.

В моей библиотеке имеется небольшая книжка, представляющая собой когда-то секретный, а ныне растираживанный отчет американской разведки о Гитлере и его окружении. Этот отчет был подготовлен в 1942 году, и вывод, сделанный экспертами, можно свести к простому обобщению: сияние вождя заслонило для руководства Третьего рейха объективную реальность, они действительно вообразили себя апостолами, идущими за Спасителем. Но главное – мессией чувствовал себя и сам Гитлер.

Американские аналитики пишут:

«Многие люди задумывались и спрашивали себя: “Искренен этот человек в своих начинаниях или же он мошенник?” Действительно, даже фрагментарное знание его прошлой жизни дает основание задать этот вопрос, особенно еще и потому, что наши корреспонденты представили нам много противоречивых мнений. Временами кажется почти непостижимым, что этот человек мог быть искренним и совершить то, что совершил в ходе своей карьеры Гитлер. И все же все его бывшие соратники, с которыми мы смогли связаться, а также многие из наших иностранных корреспондентов твердо убеждены: Гитлер по-настоящему верит в свое собственное величие. Фукс цитирует слова Гитлера, сказанные Шушнигу во время интервью в Берхтесгадене: “Вы понимаете, что находитесь в присутствии величайшего немца всех времен?” Раушнингу он как-то заявил: “Но мне не нужно ваше одобрение, чтобы убедить меня в моем историческом величии”. А Штрассеру, который однажды взял на себя вольность заметить, что, по его мнению, Гитлер ошибается, он ответил: “Я не могу ошибаться. То, что я делаю и говорю, имеет историческое значение”. Можно привести много подобных высказываний Гитлера. Охснер очень хорошо сформулировал свое отношение к этому вопросу следующими словами: “Он считает, что никто в истории Германии не был подготовлен так основательно, как он, чтобы привести немцев к верховенству, которого желали все германские государственные деятели, но достичь не смогли”.

В этом отношении Гитлер не ограничивает себя только ролью государственного деятеля. Он также считает себя величайшим военачальником, как, например, когда говорит Раушнингу:

“Я не играю в войну. Я не позволяю генералам отдавать мне приказы. Война проводится мной. Точный момент нападения будет определяться мной. Будет лишь одно время, которое станет воистину благоприятным, и я буду ждать его с несгибаемой решимостью. Я не пропущу его…”.

«…»

Более того, он также считает себя величайшим из всех германских архитекторов и тратит много времени, вычерчивая новые здания и планируя перестройку целых городов. Несмотря на то что Гитлер не смог сдать вступительные экзамены в Академию искусств, он считает себя единственным компетентным судьей в этой области. Хотя несколько лет назад он и назначил комитет, состоящий из трех человек, который действовал в качестве окончательного судьи по всем вопросам искусства, но, когда принятые вердикты не удовлетворили его, он распустил комитет и взял на себя его обязанности. Нет никакой разницы, сфера ли это экономики, образования, международных отношений, пропаганды, кинематографа, музыки или женской одежды. Абсолютно в каждой области Гитлер считает себя неоспоримым авторитетом. Он также гордится своей твердостью и непоколебимостью:

“Я – один из самых непреклонных людей Германии за целые десятилетия, возможно, столетия, имеющий более высокий авторитет, чем какой-либо иной немецкий лидер… Но превыше всего я верю в свой успех, я верю в него безоговорочно”».

Эта иррациональная вера в собственную силу и непогрешимость естественным образом перерастает в ощущение всемогущества, которое Гитлер никогда не скрывал от своего окружения. Больше того, с какого-то момента он перестал ассоциировать себя с человеком по имени Адольф Гитлер, – он вообразил себя государством. По мнению Гитлера, Германия с неизбежностью должна было погибнуть, но высшие силы прислали его на Землю для того, чтобы переломить ход истории и спасти немцев от уничтожения.

«Кажется ясным, что он верит в то, что Германии его послало само провидение и что ему надлежит выполнить особую миссию, – писали американские аналитики. – Возможно, он не совсем понимает масштабов этой миссии, за исключением того факта, что его избрано для спасения немецкого народа и придания Европе иной формы. Только вот как это выполнить, ему также не совсем ясно, но это его особо не трогает, поскольку “внутренний голос” сообщает ему шаги, которые необходимо предпринять. Именно это ведет его избранным курсом с точностью и осторожностью лунатика.

“Я выполняю команды, которые мне дает провидение”.

“Ни одна сила в мире не может теперь сокрушить Германский рейх. Божественное провидение пожелало, чтобы я осуществил выполнение германского предназначения”.

“Но если зазвучит голос, тогда я буду знать, что настало время действовать”.

Именно это твердое убеждение, что ему надлежит выполнить особую миссию и что он находится под руководством и защитой провидения, является причиной того, можно сказать, гипнотического воздействия, которое он имел на немецкий народ.

Многие люди считают, что это чувство судьбы и миссии пришло к Гитлеру в результате его успешной деятельности. Скорее всего, это не так. «…» оно начало пробиваться в сознание уже во время Первой мировой войны и всякий раз после этого играло доминирующую роль в его действиях. Менд (один из соратников Гитлера), например, сообщает:

“В этой связи вспоминается, как перед Рождеством (1915) он вдруг заявил, что мы еще многое услышим о нем. Нам оставалось лишь ждать, когда сбудется это странное пророчество”.

Сам Гитлер поведал о нескольких случаях, происшедших с ним во время войны, которые подсказали ему, что он находится под Божественным провидением. Наиболее поразительные из них следующие:

“Я ел свой обед, сидя в окопе с несколькими товарищами. Внезапно послышалось, что какой-то голос говорит мне: «Поднимайся и иди туда». Голос звучал так ясно и настойчиво, что я автоматически повиновался, как будто это был военный приказ. Я сразу же поднялся на ноги и прошел двадцать ярдов по окопу, неся с собой обед в бачке. Затем я сел и продолжал есть, мой разум снова успокоился. Едва я закончил, как в той части окопа, которую я только что покинул, сверкнула вспышка и раздался оглушительный взрыв. Шальной снаряд взорвался над моими товарищами, и все погибли”.

Затем также было предчувствие, которое возникло у него в госпитале во время слепоты, якобы вызванной газом.

“Когда я был прикован к постели, ко мне пришла мысль, что я освобожу Германию, что я сделаю ее великой. Я сразу же осознал, что это возможно реализовать”.

«…»

Шло время, и становилось ясно, что он считал себя Мессией и что именно его избрала судьба, дабы привести Германию к славе. Его ссылки на Библию стали все более частыми, а возглавляемое им движение начало пропитываться религиозным духом. Все чаще сравнивает он себя с Христом, и эти сравнения находят свое место в его разговорах и речах. Например, Гитлер мог сказать:

“Когда я приехал в Берлин несколько недель назад и взглянул на него, то роскошь, извращение, беззаконие, распутство и еврейский материализм вызвали во мне такое отвращение, что я чуть не вышел из себя. Я почти вообразил себя Иисусом Христом, когда тот пришел к храму своего Отца и обнаружил, что его захватили менялы. Я вполне могу представить, как он чувствовал себя тогда, когда взял кнут и изгнал их”.

Ханфштенгль вспоминает, что он резко взмахнул кнутом, якобы изгоняя евреев и силы тьмы, врагов Германии и германской чести. «…» отождествление было не с Иисусом Христом Распятым, а с Иисусом Христом яростным, бичующим толпу.

По сути дела, Гитлер мало восторгался Христом Распятым. Хотя он был воспитан в католической вере и во время войны причастился, однако сразу же после того раскритиковал свою связь с церковью. Такого Христа Распятого он считает мягким и слабым, неспособным выступить в качестве германского Мессии. Последний должен быть твердым и жестоким, если хочет спасти Германию и сделать ее владычицей мира.

“Мои чувства христианина указывают мне на моего Господа и Спасителя, как на борца. Они приводят меня к человеку, который однажды, в одиночестве, окруженный лишь несколькими последователями, увидел в этих евреях их настоящую сущность и призвал людей бороться против них и который, Боже праведный, был величайшим не как мученик, а как воин. В безграничной любви, и как христианин и как человек, я читал главу, которая рассказывает нам, как Господь наконец поднялся в своем могуществе и взялся за плеть, чтобы изгнать из Храма змеиное племя. Какой же ужасной должна быть борьба против еврейской отравы”.

«…»

Время течет, и становится все более и более ясно, что Гитлер считает себя действительно «избранным» и что мнит себя вторым Христом, который призван утвердить в мире новую систему ценностей, основанную на жестокости и насилии. Играя эту роль, Гитлер влюбился в самого себя и окружил себя собственными портретами…»

Это звучит, как приговор. Если тиран хочет остаться у власти, он должен критически относиться прежде всего к самому себе. Но это оказалось совершенно непосильным делом для Гитлера.

Он и в самом деле считал, что судьба будет снова к нему милостива, что в последний момент небеса разверзнутся и кто-то, высший, даст ему в руки «чудо-оружие» для спасения Германского рейха. И разумеется, никакой помощи не дождался. Потому что чудес не бывает. Потому что он был не мессией, а обыкновенным человеком. Потому что он построил государство и ассоциировал себя с государством, в котором безнравственность и антигуманизм стали нормой.

Наверное, сидя в своем бункере под Рейхсканцелярией, Гитлер думал, что совершает новое восхождение на Голгофу. Потому он и не решился сбежать из Берлина – ведь его учили когда-то, что Спаситель должен был пройти свой путь до конца, до окровавленного креста на горе. Именно через самопожертвование и чудесное воскрешение выросло христианство.

Рис. 62. Часть теменной кости Адольфа Гитлера с выходным пулевым отверстием

Оставшись и принеся свою жизнь в жертву суровым языческим богам Тысячелетнего рейха, Гитлер надеялся на это воскрешение. Но иллюзия развеялась, сон разума закончился, и фюрер отправился прямиком в бездну.

А в бункере начались танцы…

«Потери не бывают слишком большими! – заявил однажды Гитлер. – Они сеют семена будущего величия!»

Наш рассказ об оккультной утопии будет неполным, если мы не упомянем еще одну жертву, которую собирался принести Гитлер на алтарь Тысячелетнего рейха. Речь идет о немецком народе, который в перспективе тоже должен был сойти с арены мировой истории, уступив место мифической «расе господ».

Собственно, это жертвоприношение началось сразу после прихода нацистов к власти и коснулось прежде всего детей.

Эту тему Адольф Гитлер затронул на съезде нацистской партии в 1929 году.

«Если Германия будет ежегодно получать 1 миллион младенцев и избавляться от 700–800 слабейших из них, то в итоге страна от этого только выиграет, – заявил фюрер. – Более опасным является то, что мы добровольно отрезали себя от очищающего эффекта естественного отбора, а вместе с ним и от возможности иметь действительно способных людей. Талантами обладают не первенцы, а те, кто прошел сквозь сито отбора, – примером тому является Спарта, чисто расовое государство, последовательно осуществлявшее принципы отбора. У нас же все наоборот – наши гуманисты сохраняют и выхаживают слабых и больных за счет сильных и здоровых».

В 1935 году руководитель Имперской гильдии врачей Герхард Вагнер поставил перед Гитлером вопрос о предоставлении полномочий для уничтожения «недостойных жить людей». Однако Гитлер выжидал, понимая, что в мирное время немецкий народ вряд ли согласится на планомерное уничтожение своих немощных соотечественников.

Фюрер вернулся к этому вопросу только в октябре 1939 года, когда Вторая мировая война уже началась. Он уполномочил шефа своей канцелярии Филиппа Булера и своего личного врача Карла Брандта действовать в интересах реализации программы от его имени, давая санкции на убийство больных.

Некая супружеская пара безуспешно ходила по инстанциям, ходатайствуя об умерщвлении новорожденного-калеки. Случайно узнав об этом от Брандта, Гитлер предложил исполнить желание родителей. Тогдашнее право этого не допускало, но глава нацистов создал таким образом прецедент. Он не стал вводить эвтаназию законным путем, но 1 сентября 1939 года отдал письменное распоряжение Булеру, Брандту, а также руководителю имперского союза врачей Вагнеру.

Была создана рабочая группа из 50 врачей и юристов. В канцелярии фюрера разработали даже арифметическую формулу для расчета количества людей, подлежащих «обработке». Это число определялось по формуле 1000:10:5:1 – из тысячи людей 10, как правило, нуждаются в помощи психиатра, 5 из них подлежат стационарному лечению, а 1 – упомянутой «обработке». Исходя из обшей численности населения Германии, умерщвлению по этим планам должно было подвергнуться от 65 до 70 тысяч немцев!

В «деле» эвтаназии направляющую и организующую роль играла личная канцелярия Гитлера под руководством Булера, который подключил к осуществлению программы «Имперский комитет по научному исследованию наследственных и приобретенных болезней». Адрес этого комитета был: Берлин, Тиргартенштрассе, дом 4, отсюда и кодовое название программы по эвтаназии – «Т-4».

Поскольку традиционные медицинские инстанции для осуществления эвтаназии не годились, офицер СС Виктор Брак создал аппарат в 100 человек (из них 60 врачей), которые работали по осуществлению программы эвтаназии в нескольких психиатрических клиниках, превращенных в места массовых убийств.

Делалось это так. С 18 августа 1939 года акушерки роддомов обязаны были сообщать по инстанции о родившихся детях-калеках. Родители калек должны были зарегистрировать в комитете «Т-4» своих детей: душевнобольных или увечных в возрасте до трех лет. Позднее возраст калек, подлежащих обязательной регистрации, был продлен до 17 лет. До 1945 года было зарегистрировано около 100 тысяч пациентов, из них около 8 тысяч детей было убито.

Экспертом по убийствам детей-калек был Ханс Хайнце – с осени 1939 года он руководил 30 «детскими отделениями». Детей убивали передозировкой медикаментов или инъекциями яда.

Предложения партийных функционеров узаконить эвтаназию Гитлер отвергал – даже в 1939 году он не решился принять законодательным путем соответствующие акты. Поэтому несмотря на то, что Булеру и Брандту были даны соответствующие полномочия, их действия не соответствовали праву. Однако эвтаназия была давней мечтой Гитлера, и устного распоряжения оказалось достаточно.

На Нюрнбергском процессе Карл Брандт свидетельствовал, что Гитлер еще в 1935 году говорил, что намерен решить проблему эвтаназии во время войны, так как это будет «самое подходящее время».

В октябре 1939 года Гитлер тайно уполномочил Брандта и Булера распространить мероприятия по эвтаназии на всю территорию рейха.

В рамках операции «Т-4» были задействованы шесть учреждений в разных частях Германии. «Пациентов» в них умерщвляли при помощи уколов или больших доз лекарств. Таким образом, в октябре 1939 года практика незаконной эвтаназии была распространена и на взрослых.

Эвтаназия оставалась тайной за семью печатями. Во всех документах убийства назывались «дезинфекцией». Деятельность «Т-4» с января 1940 года до августа 1941 года принесла смерть 70273 душевнобольным и калекам. В первую очередь убивали евреев-душевнобольных, ибо они были одновременно и «наследственно больными», и «расово неполноценными».

В первой половине 1940 года было убито 8765 человек; большая часть из них – в мае и июне, когда внимание общественности было приковано к французскому блицкригу вермахта. Документы регистратуры «Т4» показывают, что до конца 1940 года было уничтожено 26459 человек, а в первые восемь месяцев 1941 года – еще 35049. Эксперты-психиатры большей частью регистрировали у жертв шизофрению, эпилепсию и слабоумие. В заведениях «Т-4» систематически убивали «душевнобольных уголовников»; большую роль в выборе жертв играла их способность или неспособность к труду.

Что касается родственников погибших «пациентов» «Т-4», то они получали стандартное письмо, в котором говорилось о смерти вследствие тяжелого заболевания (например, воспаления легких). Там были слова о смерти тихой и безболезненной и еще о том, что из-за опасности инфекции труп был кремирован, вещи сожжены, а пепел может быть выслан по любому указанному адресу.

Периодически возникали скандальные ситуации. Например, в письме указывалось, что человек умер от воспаления слепой кишки, но родственники знали, что аппендикс ему удалили еще в детстве. Иногда вместо одной урны с прахом родственники получали две.

Самая ранняя информация о тревоге населения Германии по поводу эвтаназии датируется августом 1940 года. Стали просачиваться сведения об убийствах больных, и общество забеспокоилось. Настоящим шоком стали слухи об эвтаназии тяжелораненых немецких солдат.

Растущая критика эвтаназии вынудила Гитлера прикрыть программу.

Многие родственники убитых обращались к своим духовникам, и они также протестовали с амвонов церквей. Известия о новых случаях эвтаназии побудили Старопрусский вероисповедальный синод в день первой среды Великого поста (27 марта 1943 года) направить всем пасторам послание, в котором открыто осуждалось уничтожение людей: «Горе нам и нашему народу, если Богом данная жизнь не представляет для нас ценности и человек, созданный Богом по своему образу и подобию, оценивается лишь по степени его практической полезности, если считается возможным убить человека, так как считается, что он недостоин жизни или принадлежит другой расе».

Но и после формального закрытия программы «Т-4» массовые убийства обитателей психиатрических больниц продолжались. Ходили слухи о том, будто бы с целью экономии средств эвтаназии будут подвергать пенсионеров.

Из неудачи с эвтаназией нацистское руководство вынесло урок, что необходима большая секретность и перенос учреждений эвтаназии в отдаленные места, недоступные даже и косвенному контролю простых немцев. Нет сомнений, что если бы Третий рейх победил в мировой войне, программа получила бы дальнейшее развитие, перемалывая в кровь и кости десятки и сотни тех, кто не вписывался в гитлеровские представления о стандарте здоровья и красоты…

Впрочем, даже тех, кто вписывался, Гитлер не стал жалеть, когда на улицах Берлина запахло порохом. Его изуверские приказы, отданные в конце войны, вызывают ужас. Готовясь к смерти, он предполагал забрать с собой как можно больше врагов – но чтобы убивать врагов, ему нужны были солдаты, и фюрер погнал в бой всех: от детей до стариков. Когда тактические соображения требовали принести в жертву гражданское население, он, не раздумывая, убивал и гражданское население. Например, 27 апреля 1945 года, опасаясь, что отряды спецназначения Красной армии подберутся к бункеру Рейхсканцелярии по подземным переходам, Гитлер приказал затопить берлинский метрополитен. А в тоннелях метрополитена, между прочим, от артобстрела и бомбежек скрывались 200 тысяч немцев, преимущественно – женщины и дети. Этот чудовищный приказ был выполнен только 2 мая, при отступлении группы эсэсовцев, и погибло около 50 тысяч человек – всё равно очень много.

«В свои последние дни, – пишет историк Хью Тревор-Ропер – в дни самоубийственной стратегии, Гитлер, казалось, уподобился некоему богу-каннибалу, требующему разрушения своих собственных храмов. Почти все его приказы сводились к казням: узники должны быть уничтожены, его старый хирург должен быть убит, его собственный шурин должен быть убит, все изменники, без дальнейшего разбирательства, должны быть убиты. Подобно древним героям, Гитлер желал принесения человеческих жертв на свою могилу».

Всего же битва за Берлин обошлась немцам и русским в полмиллиона человеческих жизней.

«Потери не бывают слишком большими!»