ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Как ни стремительно развиваются в XX столетии наука и техника, человеческое воображение бежит еще быстрей. Люди не хотят довольствоваться тем, что имеют сегодня, и упорно стараются представить грядущий день. Этим занимаются теперь не только писатели-фантасты и ученые-футурологи; представители самых трезвых и неромантических наук (если бывают такие) дерзновенно пытаются предугадать, что произойдет в их области знания, какие проблемы будут решены и какие возникнут и потребуют решения через десять, двадцать, тридцать лет. Рождается множество прогнозов, издаются такие сборники, как «Будущее науки» и т. п. Но проходит десять, двадцать, тридцать лет, появляются новые проекты и прогнозы, и редко кто вспоминает о старых надеждах, предсказаниях и обещаниях. А жаль, возвращение к ним может оказаться не только любопытным, но и весьма поучительным.

Вниманию читателя предлагается книга одного из крупнейших ассириологов первой половины нашего века. Эдвард Кьера (1885–1933), профессор Пенсильванского, а затем Чикагского университетов, был превосходным знатоком клинописных текстов и пионером современной восточной археологии.

Героический век ближневосточной археологии остался позади. Блистательные первооткрыватели-дилетанты — офицеры, дипломаты, торговцы, да и просто авантюристы — сошли со сцены, уступив место скромным профессионалам, ученым-востоковедам и археологам. Им уже не приходилось отстреливаться по ночам от нападений разбойничьих шаек и бороться с интригами коварных и корыстолюбивых наместников султана; им даже реже стали попадаться эффектные находки. Внешне все как будто потускнело, но именно в 20–30-е годы ближневосточная археология превратилась в подлинную науку. Ученые научились извлекать важную информацию из таких следов прошлого, которые их предшественники просто не замечали. И среди тех, кто закладывал основы этой новой археологии, не последнее место принадлежит Эдварду Кьере, раскопавшему древние города Нузи и Хорсабад.

В этой небольшой книге ученый, обращаясь к самой широкой аудитории, рассказал о культуре народов, населявших в глубокой древности земли между Тигром и Евфратом, и поделился своими соображениями о том, чего, по его мнению, можно ожидать от ассириологии в будущем. Прошло ровно полвека. Перечитывая его книгу сегодня, трудно порой удержаться от улыбки, — многое мы видим теперь иначе. Чтобы отметить все эти различия, потребовалось бы написать книгу, возможно, не уступающую по объему книге профессора Кьеры. Заинтересовавшийся читатель может взять для сравнения работу А. Л. Оппенхейма «Древняя Месопотамия»[35] или «Историю Древнего Востока»[36]. Историка же эта книга наведет на размышления о том, что скажут о его работах лет через пятьдесят, если, конечно, вообще кто-нибудь возьмется их читать. Впрочем, такое положение, по-видимому, неизбежно складывается в любой области знания, где продолжаются активные научные поиски.

За последние годы в нашей стране было издано немало отечественных и переводных книг, посвященных истории и культуре стран древнего Ближнего Востока. На сотнях и тысячах страниц рассказывается о различных сторонах жизни древних шумеров, вавилонян и ассирийцев, хеттов и персов, об их обычаях, религии, письменности, литературе. Казалось бы, что может дать читателю в наши дни эта популярная книжка, изданная полвека назад? Но стоит открыть ее — и с удивлением замечаешь, что о многих интересных и важных фактах читаешь впервые. Никто о них, оказывается, не писал… И хотя кое-что в настоящей книге устарело или звучит теперь несколько наивно, нельзя не испытывать к ее автору чувства признательности и глубокой симпатии. Его книга не просто отражение определенного уровня развития ассириологии, а талантливый рассказ о древних культурах Месопотамии и о том, как их изучали в начале нашего столетия. Авторские отступления (в процессе редактирования часть их была снята) позволяют нам представить и читателей, которым была адресована книга, — еще вполне традиционных американцев, посещавших в детстве воскресную школу, этаких внуков и правнуков Тома Сойера и Бекки Тэтчер. Множество неприметных деталей, вскользь брошенных замечаний и намеков удивительно тонко передают колорит и дух этой, уже весьма отдаленной от нас, эпохи. Но, пожалуй, самое главное в другом — в поразительном «эффекте присутствия», который создает автор. Читая иные страницы, буквально чувствуешь палящее южное солнце, ощущаешь предзакатный ветерок пустыни, слышишь ее вечерние голоса, вдыхаешь запах влажной глины. Повествование совсем нелитературно, написано «неписьменным» языком; это — свободно льющаяся речь, живое слово рассказчика. И может быть, именно этим и объясняется секрет успеха книги: она издавалась пятнадцать раз (последнее издание 1967 г.!). Хочется верить, что и для русского читателя пусть несколько запоздалое, так сказать, ретроспективное знакомство с ней будет небесполезным и приятным.

Некоторые дополнения и уточнения представляются все же весьма желательными, если не необходимыми. Прежде всего, оправдались ли в целом ожидания и предсказания Эдварда Кьеры? Отвечая на этот вопрос одним словом, можно сказать оправдываются. В книге настойчиво проводится мысль о безграничных возможностях ассириологии: бесчисленные клинописные таблички надежно хранятся в земле древних городов Месопотамии, рано или поздно они будут извлечены на свет и расскажут во всех подробностях о жизни шумеров и вавилонян. Так оно, собственно, и происходит, автор ошибся только в сроках — история не спешит расставаться со своими тайнами. Изучение поступающего материала продвигается не так быстро, как предполагал Э. Кьера: во всем мире с клинописными текстами работают только 200–300 исследователей, которым становится все труднее справляться с постоянно нарастающим потоком информации. Кроме того, решение многих проблем оказалось гораздо сложнее, чем представлялось автору книги. Новые материалы и сведения часто лишь усложняли картину, не принося при этом окончательного решения вопроса, которое, казалось, вот-вот будет найдено. Так, проблема происхождения и прародины шумеров по сей день остается столь же (если не более) запутанной, как и полвека назад. Археологические данные позволяют связывать древнейших шумеров с территорией Элама (Юго-Западный Иран), но есть и определенные черты, сближающие их с носителями халафской и самаррской культур Северной Месопотамии. Антропологические и лингвистические исследования также не внесли ясности в эту проблему. Единственно, что можно сейчас сказать с достаточной определенностью, — это то, что шумеры были создателями убейдской культуры на юге Двуречья и конце V — начале IV тысячелетия до н. э. С возникновением на рубеже IV–III тысячелетий до н. э. пиктографического письма можно говорить о бесспорном присутствия шумерского населения в Месопотамии, и точку зрения некоторых ученых о появлении шумеров в более позднюю эпоху следует признать устаревшей.

Многие прогнозы автора действительно оказались слишком оптимистичными (например, гораздо медленнее, чем предполагалось, идет восстановление корпуса литературных текстов), однако предсказание о том, что будут найдены новые центры древних ближневосточных цивилизаций, полностью сбылось. Еще при жизни автора стали появляться первые публикации текстов и материалов, найденных в Угарите. Раскопки на холме Рас-аш-Шамра, расположенном в 11 км к северу от Латакии, начались в 1928 г. и продолжаются до настоящего времени. Поселение существовало с эпохи неолита, но археологи обратили свое внимание главным образом на верхние слои, относящиеся к периоду поздней бронзы (по уточненной датировке 1450–1200 гг. до н. э.). Здесь при раскопках дворца был найден архив клинописных документов, составленных на аккадском, угаритском, хеттском, хурритском и каком-то из языков народов Эгейского бассейна (недешифрованное линейное письмо А). Помимо деловых документов, судебных решений, исходивших, как правило, от царя Каркемиша, который выполнял в контролировавшейся хеттами Северной Сирии функции наместника хеттского царя, и писем (дипломатических и частых), из Угарита дошло много литературных памятников — поэтических повествований, ритуальных текстов и записей мифов. Среди последних хочется особо отметить миф, представляющий параллель к месопотамским и библейским повествованиям о борьбе божества с чудовищем.

В 30-е годы французские ученые проводили раскопки древнего города Мари (современный Телль-Харири) на среднем Евфрате. Тысячи найденных там клинописных текстов публикуются до сих пор. Наибольший интерес вызвали дипломатические письма из архива правителей Мари, современников великого Хаммурапи (1792–1750 гг. до н. э.); эти письма проливают свет на сложную политическую обстановку в Месопотамии и Сирии XVIII в. до н. э. Из других документов мы узнаем о жизни обитателей этого «пограничного» города, лежавшего на древнем пути из Двуречья к Средиземноморскому побережью. Мари можно назвать форпостом месопотамской цивилизации, выдвинутым далеко на запад, в мир кочевых и полуоседлых племен. Неудивительно, что в городе, подвергавшемся воздействию различных культур и народов, сложился весьма своеобразный уклад жизни, возникли культура и искусство, заметно отличающиеся от типичных месопотамских образцов.

Уже после смерти Э. Кьеры ученым удалось дешифровать иероглифическое письмо хеттов. Собственно, окончательно удостоверяться в правильности дешифровки исследователи могли только в 1947 г., когда была издана пространная двуязычная (на финикийском и «иероглифическом хеттском») надпись из Каратепе.

Важные результаты дали археологические исследования, проводившиеся датско-английской экспедицией в 50–60-е годы на острове Бахрейн и восточном берегу Аравийского полуострова. Бахрейн (Дильмун шумеров и аккадцев) в шумерских преданиях — священное, «чистое» место, где возникло человечество и боги одарили людей великими культурными изобретениями. Археологам удалось обнаружить здесь дреннемесопотамские храмы и поселения, относящиеся к различным периодам, от III тысячелетия до н. э. до селевкидского времени. Через Бахрейн велась интенсивная торговля с городами Индской цивилизации и с Аравийским побережьем. В Саудовской Аравии исследователи нашли и следы южномесопотамской культуры Убейд.

После второй мировой войны началось широкое изучение древнейших раннеземледельческих культур Ближнего и Среднего Востока (VIII–VI тысячелетия до н. э.). Были открыты многочисленные памятники неолитического времени и медно-каменного века (от Хаджилара в Юго-Западной Турции до Джейтуна в Алтындепе на юге Туркмении). В результате многолетней работы десятков экспедиций из разных стран мы достаточно хорошо представляем теперь процесс перехода от охоты и собирательства к производящим формам хозяйства (скотоводству и земледелию) и видим, как возникали и развивались первые земледельческие поселения, послужившие в дальнейшем основой для подъема великих цивилизаций Древнего Востока.

Но, пожалуй, самым сенсационным (если не самым важным) из открытий последних десятилетий стало открытие, сделанное итальянскими археологами в Западной Сирии. С 1964 г. экспедиции Римского университета под руководством Паоло Матиэ вела раскопки на городище Телль-Мардих, расположенном приблизительно на полпути между современными городами Алеппо и Хама. В 1968 г. на городище была найдена каменная статуя с клинописной аккадской надписью, содержание которой позволило установить, что археологи раскапывают древнюю Эблу. Этот город нередко упоминался в клинописных источниках, однако ранее определить его местонахождение не удавалось. В 1974 г. при расчистке дворцовых помещений, датируемых третьей четвертью III тысячелетия до н. э., археологи наткнулись на крупный архив клинописных документов; к концу раскопочного сезона 1976 г. из земли было извлечено более 15 000 табличек. Многие из них были написаны по-шумерски, остальные — шумерской клинописью, но на непонятном языке. Джованни Петтинато, эпиграфист экспедиции, сразу же приступил к их дешифровке и через несколько месяцев добился успеха. Язык надписей оказался семитским; Дж. Петтинато назвал его «древнеханаанейским» и считал его прямым предшественником финикийского и древнееврейского. Другие ученые высказывают сомнения в правильности отнесения этого языка к западносемитским и предпочитают более «нейтральное» название — эблаит. В настоящее время над изданием и изучением эблских табличек работает целая группа ученых из многих стран мира. Вокруг публикуемых документов не затухают ожесточенные научные споры. Делать какие-либо окончательные выводы сейчас еще слишком рано, но несомненно одно — тексты из Эблы заставляют во многом пересмотреть устоявшийся в науке «месопотамоцентристский» взгляд на древнюю историю Ближнего Востока. Как писал Дж. Петтинато, «раскопки на Телль-Мардихе раз и навсегда покончили с распространенным мнением о том, что Сирия в III тысячелетии до н. э. была страной кочевников, прямой противоположностью великим цивилизациям долины Нила и Месопотамии… Мы открыли не только империю Эблы, но и поразительную картину жизни всего Ближнего Востока в III тысячелетии до н. э. во всей ее сложности и многогранности…»[37].

Хозяйственные, административные, дипломатические документы, литературные, «научные» и другие тексты рассказывают об удивительной цивилизации, существовавшей в Западной Сирии во второй половине III тысячелетия до н. э. Из них мы узнаем об экономике и политической истории Эблы, о войнах, которые она вела, о заключавшихся ею договорах, об отношениях с другими странами, многие из которых считались до сего дня мифическими. В сферу экономического (если не прямого политического) влияния Эблы входили земли от Центральной Анатолии на севере до Синая на юге и Мари на востоке. Тексты позволяют нам представить социальную структуру эблского общества, его политические институты, религию и культуру эблантян; все это, несомненно, оказало большое воздействие на религию и культуру народов, живших в этом регионе в последующие эпохи.

Среди «научных» текстов огромный интерес вызвали древнейшие в мире двуязычные (шумеро-эблантские) словари, списки названий стран, городов, профессий, имен богов и т. п., а также эблские силлабарии. В научной литературе высказывалось мнение о том, что несколько модифицированная эблантянами система клинописи послужила основой для возникновения угаритского клинописного письма, от которого, и свою очередь, возможно, берут начало западносемитские алфавиты.

Коснувшись проблемы происхождения алфавита, нельзя умолчать о новых взглядах на проблему происхождения письменности. Читатель, наверно, помнит рассказ автора о превращениях, которые претерпели за трехтысячелетнюю историю клинописные знаки. Однако Э. Кьера начал свой рассказ не с самого начала. В последние годы все большее признание получает теория, согласно которой появлению пиктографического письма на глине предшествовал долгий период «предметного письма».

При раскопках ближневосточных поселений VIII–V тысячелетий до н. э. археологи часто находили мелкие поделки из глины и камня, обычно геометрической формы — шарики, цилиндрики, диски, конусы и т. д.; об их назначении можно было только гадать. Собрав и классифицировав весь этот материал, Дениз Шмандт-Бессера пришла к выводу, что это — «фишки», использовавшиеся для счета различных «товаров»: цилиндрик мог означать «одна овца», конус — «один кувшин масла» и т. п. В IV тысячелетии до н. э. «фишки» стали помещать в глиняные «конвертики», размером с кулак. Такие «конвертики с фишками» появились одновременно в Месопотамии (Урук), Сирии (Хабуба-Кабира) и Иране (Сузы, Чога-Миш). На некоторых из них есть оттиски печатей. «Однако… закрыв и запечатав конверт, приходилось полностью полагаться на память — узнать, сколько в нем фишек и каких, можно было только разбив оболочку… Тогда фишки, перед тем как закрывать конверт, стали оттискивать на глине»[38]. Позже довольствовались уже одними только оттисками. Сейчас известно 186 таких примитивных табличек, причем 150 из них происходят из Ирана, 18 из Ирака (Урук и Хафадже) и остальные из Северо-Западной Сирии. Древнейшие из этих табличек датируются 3200–3000 гг. до н. э. и были найдены в Сузах, Уруке и Хабуба-Кабире.

На архаических табличках встречаются всего два десятка видов оттисков; иногда они подправлены или усложнены с помощью штрихов, нанесенных палочкой. В дальнейшем все изображения стали процарапываться… Быть может, не все предлагаемые исследовательницей отождествления «фишек» и их оттисков с позднейшими пиктографическими значками правильны, но в целом теория происхождения месопотамской пиктографии выглядит весьма убедительно[39]. История письма, таким образом, удлиняется на несколько тысяч лет!

На этом можно и кончить наше послесловие. Не сомневаемся, что читатель, который по этой книге начнет знакомство с культурой древней Месопотамии, захочет узнать о ней больше. Для этого мы приводим ниже список рекомендуемой литературы.

И. С. Клочков

Примечания:

Арабское государство Ирак возникло после первой мировой войны на территории трех прежних вилайетов Османской империи (Мосульского, Багдадского и Басорского).

А. Л. О п п е н х е й м. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации. М… 1980.

История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. I. Месопотамия. М., 1983.

G. Р е t t i n a t o. The Archives of Ebla. An Empire Inscribed in Clay. N. Y., 1981, с. 3.

D. S c h m a n d — B e s s у r a t. From Tokens to Tablets: a reevalution of the so-called «Numerical Tablets». — «Visible Language», Vol. XV, № 4 (1981), с. 323.

Письменность, близкая протошумерской, но только более древняя, V–IV тысячелетия до н. э. была обнаружена и в Юго-Восточной Европе (Балканы, Румыния и Венгрия).

Оглавление