Предлагаемая читателю книга представляет собой переиздание двух работ известного советского историка Абрама Борисовича Рановича (1885—1948) — «Первоисточники по истории раннего христианства» (изданы в 1933 г.) и «Античные критики христианства» (изданы в 1935 г.), содержащих собрание текстов, прямо или косвенно связанных с возникновением и распространением христианской религии в Римской империи I—IV вв. и критикой этой религии античными (языческими) авторами. Хотя работы, о которых идет речь, были изданы более полувека тому назад, они во многом не утратили своей ценности и сегодня. Некоторые из приведенных в них источников русскоязычный читатель может найти только в упомянутых книгах, давно ставших библиографической редкостью. Несомненно поэтому, что переиздание данных работ, к тому же впервые собранных вместе под углом проблематики истории раннего христианства, должно вызвать большой читательский интерес.

Круг научных интересов А. Б. Рановича был связан с историей древнего мира. Его перу принадлежат «Очерки истории древнееврейской религии» (М., 1937), «Очерки истории раннехристианской церкви» (М., 1941), [1] работа «Восточные провинции Римской империи» (М., 1949). Одно из наиболее значительных исследований ученого — фундаментальный труд «Эллинизм и его историческая роль» (М., 1950). Прекрасный знаток произведений древних авторов, папирусов, надписей, А. Б. Ранович при подготовке своих исследований по раннему христианству изучил огромный материал. Он собирал данные по социально-экономическим предпосылкам возникновения нового религиозного учения, его эволюции, отношению к нему представителей античной культуры. Результатом этих изысканий и явились «Первоисточники», а затем собрание дошедших до нас полностью или в отрывках произведений античных писателей и философов, выступавших с критикой христианства.

«Первоисточники» состоят из двух разделов. Первый показывает социальную ситуацию в Римской империи I—II вв. (автор считал именно II в. периодом оформления христианского учения), однако там встречаются и источники, относящиеся к более раннему времени. Главную черту той эпохи автор видит в общем хозяйственном кризисе империи, который и вызвал к жизни новые верования. Однако следует отметить, что А. Б. Ранович выделил в своей книге и раздел «Быт», хотя в период, когда он работал над ее написанием, в отечественной исторической науке распространен был вульгарно-социологический подход к явлениям политической и культурной жизни, особенно к проблемам религии. Источники, помещенные в разделе, характеризуют повседневную жизнь империи, кризис духовных ценностей римского мира, упадок общественной морали, альтернативой чему были религиозно-нравственные поиски, проявившиеся в появлении различных религиозных групп и этических учений.

Вторая часть книги посвящена идеологическим предпосылкам христианства и его эволюции. Нужно сказать, что те немногие надписи религиозных союзов, отобранные Рановичем, отражают основное направление деятельности подобных групп; за время, прошедшее после первого издания его книги, археологами найдено множество подобных надписей на всей территории бывшей Римской империи.

Автор не включил в свое собрание отрывки из хорошо известных читателям его времени книг Нового завета, но привел во второй части фрагменты столь важной для изучения становления христианства апокрифической литературы, как «Дидахе» и Апокалипсис Петра. Подобранные отрывки из произведении самих христиан позволяют в известной степени проследить эволюцию их отношений с миром, изменение социального состава христианских общин. Эволюцию учения, проблемы христианской теологии А. Б. Ранович не затрагивает совсем; в какой-то мере можно составить представление о воззрениях тех групп христиан, которые не были согласны с ортодоксальным направлением. [2]

Разумеется, на подборе источников сказалась историческая концепция автора. Так, в первой части книги подобран материал, который, по мнению составителя, должен свидетельствовать о глубоком кризисе рабовладельческого хозяйства. Для характеристики этого кризиса он включает отрывки из источников, относящихся не только к первым векам нашей эры, но и ко II—I вв. до н. э., когда в Риме происходили гражданские войны, закончившиеся падением республики и установлением империи. Поэтому в книге соседствуют, например, отрывок из письма Цицерона Аттику (I в. до н. э.) с эдиктом префекта Египта 68 г. н. э., а фрагмент из сочинения Катона (II в. до н. э.) — с выдержками из «Анналов» Тацита (рубеж I—II вв. н. э.).

В настоящее время советские ученые рассматривают упомянутые гражданские войны как проявление кризиса античной гражданской общины, а не всего рабовладельческого общества. Античная община (в Риме — цивитас) объединяла ограниченный коллектив граждан, являвшийся верховным собственником земли и сосредоточивший в своих руках политическую власть. Римские завоевания III—II вв. до н. э., превратившие обширные области Средиземноморья в бесправные провинции Рима, привели к сложным социально-экономическим и политическим последствиям, которые были вызваны несоответствием организационных форм гражданской общины потребностям «мировой» державы. Разумеется, в кризисе Римской республики II—I вв. до н. э. большую роль сыграло обострение классовой и социальной борьбы, в том числе мощные восстания рабов. Однако, как подчеркивают современные советские исследователи, экономика Римского государства была многоукладной, а формы классовой борьбы — весьма многообразны [3]. Эта многоукладность видна и из материалов, представленных в «Первоисточниках по истории раннего христианства», в частности из данных, содержащихся в египетских папирусах. Что же касается кризиса рабовладельческих отношений, то эпоха возникновения христианства в последних обобщающих работах определяется как период расцвета этих отношений [4]. Поздние работы самого А. Б. Рановича показывают достаточно высокий уровень хозяйственного развития восточных провинций в первые века империи, в том числе и процветание торговли, которую в «Первоисточниках» он называет «жалкой». В своей книге «Восточные провинции Римской империи» Ранович отмечает, что «основу процветания городов римской Сирии составляла внешняя торговля» (с. 148).

Возникновение и распространение христианства не было связано напрямую с какими-то хозяйственными явлениями в Римской империи. Оно было обусловлено изменениями в идеологии и социальной психологии: поисками единого универсального божества, которое было бы носителем высшей справедливости, защитником обиженных, падением авторитета древних местных богов, покровителей города или племени, разрушением традиционных связей между людьми — общинных, гражданских, семейных. Следует оговорить, что, хотя А. Б. Ранович на первое место поставил социально-экономические аспекты, в его книге нашли отражение основные тенденции в духовной жизни римского общества первых веков нашей эры. Можно обратить внимание на приведенную в «Первоисточниках» молитву из «Метаморфоз» Апулея, обращенную к египетской богине Исиде: «О святейшая человеческого рода вечная заступница, смертным постоянная охранительница… Ты кружишь мир, зажигаешь солнце, управляешь вселенной…» В этом обращении Исида выступает владычицей мира, универсальным божеством, притом милостивым к людям.

В «Первоисточниках» в известной мере отражены и поиски новых нравственных норм, противостоявших безнравственности и бездуховности римского общества (бездуховность эта особенно ярко проступает в отрывках из Марциала и «Сатирикона» Петрония, также приводимых Рановичем). Мораль стоиков представлена в отрывках из сочинений Сенеки. Жаль, что А. Б. Ранович не расширил этого раздела за счет более полного изложения взглядов стоиков, оказавших большое влияние на выработку моральных норм христианства.

Внимательный читатель обратит внимание на то, что А. Б. Ранович не характеризует положение в Палестине в период зарождения христианства. В настоящее время палестинские корни христианства общепризнаны, однако до открытия кумранских рукописей в советской исторической науке была распространена точка зрения о внепалестинском происхождении христианства. Преобладало мнение, что новое учение зародилось в Малой Азии, поскольку в одном из самых ранних новозаветных сочинений, Апокалипсисе Иоанна, речь идет о семи малоазийских городах, где существовали христианские общины. После опубликования обнаруженных в конце 40-х годов XX в. рукописей кумранских сектантов [5] даже некоторые сторонники малоазийского происхождения христианства отказались от прежней точки зрения и признали Палестину родиной учения, которое они называли иудеохристианством [6]. А. Б. Ранович не успел познакомиться с этими рукописями; можно думать, что, проживи он дольше, его исследования пополнились бы работами по материалам кумранских находок.

Теория возникновения христианства вне Палестины тесно связана с так называемой мифологической школой, приверженцы которой отрицали историческое существование Иисуса. К этой школе принадлежал и А. Б. Ранович, что отразилось в комментариях и вводных статьях не только к «Первоисточникам», но и к «Античным критикам христианства». Мифологическая школа зародилась еще в XVIII в. в связи с рационалистической критикой христианства; она продолжала развиваться на протяжении XIX и начала XX в. В работах, принадлежавших к этой школе ученых, высказывалась точка зрения о существовании в Палестине культа дохристианского бога (Иисуса). По их мнению, в основе евангельских легенд находились народные мистерии и различные аллегорические рассказы, которые рядовыми христианами понимались буквально [7]. Крупнейшим представителем мифологической школы, чьи работы оказали большое влияние на Рановича, был Артур Древе. Христианские легенды он разлагал на отдельные элементы и возводил их к различным языческим мифам, прежде всего солярным (солнечным) [8].

В 30—40-е годы мифологическая школа безраздельно господствовала в советской исторической науке. Помимо связи христианства с древними культами умирающих и воскресающих богов, различных солнечных божеств у сторонников этой школы было еще несколько линий аргументации: отсутствие сведений об Иисусе у писателей I в. (а те, которые были, считались вставками переписчиков — интерполяциями), поздняя датировка евангелий Нового завета, доходившая до середины II в., и отрицание какой-либо достоверности содержащихся в них рассказов; развитие образа Иисуса от бога к человеку в канонических произведениях, начиная с Апокалипсиса Иоанна. Эти аргументы не учитывали, однако, жанровой специфики священных книг (в частности, апокалиптической литературы), раннюю иудеохристианскую трактовку Иисуса как просто праведного человека, а также те элементы его евангельской биографии, которые не несли в себе вероучительного смысла.

Параллельно с мифологической существовала и историческая школа, выявлявшая реальную основу евангельских рассказов. Усилению позиций этой школы в XX в. способствовало общее развитие источниковедения, отказ от гиперкритицизма в отношении сообщений античных авторов, большее доверие к традиции. Немалую роль в изучении собственно христианских источников сыграли так называемая «критика текста» и «критика форм» применительно к книгам Нового завета. Метод «критики текста» существует с конца XIX в., «критика форм» развилась уже в XX в. Оба метода ставили своей целью выявить подлинное ядро учения Иисуса. Приверженцы первого метода сравнивали тексты евангелий с учетом рукописных расхождений, пытаясь найти общее, характерное для всех евангелий (речь шла прежде всего о первых трех, так называемых синоптических). Ученые же, разрабатывавшие «критику форм», [9] искали следы устной традиции, выделяли ее отдельные блоки — речения Иисуса, притчи, рассказы о чудесах — и этапы развития. Углубленное изучение христианской литературы, находки папирусов с текстами евангелий, которые позволили удревнить время их составления по сравнению с принятым мифологистами, раскопки Назарета — все это приводило к тому, что сторонников исторической школы становилось все больше.

В настоящее время советские историки, за редким исключением [10], признают существование исторической основы у повествований Нового завета. Последнее научное достижение в этой области — обнаружение арабского перевода свидетельства Иосифа Флавия об Иисусе, которое, по мнению исследователей, восходит к подлинному тексту иудейского историка I в. Дело в том, что в греческой рукописи «Иудейских древностей» Иосифа Флавия содержался рассказ об Иисусе, где он назван Христом; прямо говорилось о его воскресении. Ученые считали этот текст благочестивой вставкой христианского переписчика, поскольку Флавий был верующим иудеем и не мог признать в Иисусе мессию. Правда, шли споры, было ли это место сочинено с начала до конца или в первоначальную версию были вставлены отдельные фразы [11]. В 1971 г. израильский ученый Ш. Пинес опубликовал средневековую, написанную по-арабски рукопись «Всемирной истории» христианского епископа Агапия. В этом произведении была приведена цитата из Флавия, где речь шла об Иисусе. Ученый предположил, что перевод сделан с сирийской рукописи, в которой сохранился первоначальный смысл рассказа Флавия. Этот рассказ очень напоминает текст греческой рукописи, но Иисус там назван мудрым человеком, сообщение о его воскресении не факт, а рассказ учеников. Сопоставление двух вариантов ясно показывает, как работал переписчик, который не сочинял сам, но «улучшал» Флавия с позиций своей веры. [12] В Приложении к «Античным критикам христианства» помещены оба варианта, и читатель может их сравнить.

Изучение текста Иосифа Флавия подводит нас к проблеме христианских интерполяций и в других произведениях античных авторов, о которых писали представители мифологической школы. Так, А. Б. Ранович считал вставкой и рассказ римского историка Корнелия Тацита о христианах, казненных императором Нероном по обвинению в поджоге Рима. Этот текст приведен самим Рановичем в «Первоисточниках по истории раннего христианства»; для полноты картины редакторы включили его (в последнем переводе на русский язык) и в Приложение к «Античным критикам христианства».

Главный аргумент сторонников мифологической школы заключался в том, что в начале II в. Тацит не мог писать о «великом множестве» христиан, так как их в то время было еще очень мало. Правда, серьезные исследователи отмечали, что целый ряд деталей и прежде всего враждебный тон Тацита по отношению к христианскому учению говорят за подлинность этого места [13]. Сторонники версии об интерполяции не учитывали стилистического единства рассказа Тацита о казнях христиан с остальным текстом, психологическую невозможность для переписчика-верующего назвать христианство «зловредным суеверием», а своим единоверцам приписать ненависть к роду людскому. Ученые мифологической школы не ставили вопроса о мотивах переписчика, якобы искусно подделавшего текст Тацита (с их точки зрения, враждебность тона по отношению к христианам была выбрана переписчиком для большей достоверности [14]): ведь никто — и это видно из приведенного в «Античных критиках христианства» обширного материала — не сомневался в реальном существовании Иисуса, критики доказывали только, что он не мог быть богом или сыном божьим. Для язычников отрицательное отношение Тацита к христианам было лишним аргументом против них, независимо от того, много или мало было их при Нероне, а верующим никакие доказательства не были нужны. Что касается количества христиан в период правления императора Нерона (54—68 гг.), то из текста Тацита следует, что сначала были схвачены те, которые открыто называли себя христианами, а уже потом, по их указанию, множество других. Среди них, как это обычно бывает, когда хватают людей по оговорам, могло быть и достаточно большое число не являвшихся христианами: доносы не проверялись, а Нерону важно было обратить гнев римской толпы на чужаков, чтобы опровергнуть слухи об участии его самого в поджоге Рима.

Схожие соображения можно высказать и в отношении письма Плиния Младшего императору Траяну о христианах Вифинии [15]. Сам Ранович поместил его в Приложении к «Античным критикам христианства», считая возможной вставкой только свидетельство о распространении христианства. Однако Плиний тоже имел дело с доносами, причем среди тех, кого он сумел допросить, были и нехристиане. У него также не было точного представления о количестве христиан, и вполне возможно, что доносчики преувеличивали это число.

Позиция А. Б. Рановича в отношении ряда проблем истории раннего христианства отразила не только современный ему уровень развития науки, но и определенные политические тенденции середины 30-х годов: усиление идеологической борьбы с «классовыми врагами», всеми без различия буржуазными историками, «социал-фашистами», «поповщиной» и т. п. В его работах можно встретить отзвуки примитивной антирелигиозной пропаганды 20—30-х годов. Сама борьба вокруг проблемы историчности Иисуса, Иоанна Крестителя, Павла, Петра носила в то время, как отмечал впоследствии С. И. Ковалев, не столько научный, сколько политический характер [16]. Но каковы бы ни были общие установки А. Б. Рановича, которые не разделяют современные ученые, проделанный им труд по подбору источников периода раннего христианства не потерял своего значения и по сей день.

Книги А. Б. Рановича издаются с некоторыми сокращениями. В частности, исключены входившие в первые издания общие вводные статьи, не имеющие в настоящее время научного значения.

Доктор исторических наук И. С. Свенцицкая

Древняя литература дошла до нас в неудовлетворительном состоянии. При неграмотности подавляющего большинства населения Римской империи, при отсутствии книгопечатания, когда каждый экземпляр книги (рукописи в форме свитка) приходилось переписывать от руки, книга была предметом роскоши, доступным только любителю. Правда, существовали и обширные мастерские по изготовлению рукописей (известно, например, предприятие по изданию рукописей, принадлежавшее другу Цицерона Аттику), а отдельные библиотеки — государственные и частные — хранили у себя громадные количества рукописных свитков. Основанная в III в. до н. э. Александрийская библиотека (Brucheion) содержала 700 000 экземпляров книг, а составленный ученым-библиотекарем Каллимахом (около 250 г. до н. э.) каталог Александрийской библиотеки представлял собою огромный научный труд в 120 книгах. Но такие коллекции не могут ни в какой мере заместить массового издания книг, невозможного для той эпохи. Книга, т. е. рукописный свиток, была редкостью, доступной лишь немногим. Но и эти книжные фонды античности были беспощадно уничтожены христианской церковью, последовательно искоренявшей все «языческое», все, что могло хоть в малейшей степени повредить ее господству. Однако литературная традиция продолжалась, и переписка произведений античных авторов хоть робко и редко, но велась. До 529 г. в Афинах продолжала существовать Платоновская академия, окончательно закрытая Юстинианом. Но и после ликвидации этого последнего убежища «язычества» занятия греческой и римской литературой — хотя бы для надобностей школьного преподавания — не прекращались. А отдельные любители тщательно хранили и копировали древние манускрипты. В IX в. Фотий написал свою «Библиотеку», где он дает критический обзор 280 книг и многочисленные выдержки из них. Константин Багрянородный, Свида, Евстафий и их труды свидетельствуют, что древняя литература всегда имела читателей и почитателей; да и научное изучение античности не прекращалось, о чем свидетельствуют многочисленные схолии (примечания, комментарии) к Гомеру, Гесиоду, Вергилию, Лукиану, Платону, Аристотелю, Плавту, Аристофану и многим другим.

При всем том количество сохранившихся древних рукописей ничтожно. Едва сотню можно насчитать рукописей, которые были бы древнее XII в.; оригиналы, с которых списаны многочисленные рукописи, легшие в основу наших печатных изданий, погибли. Интересно, что некоторые древние тексты сохранились благодаря экономии, которую соблюдали монахи при расходовании дорого стоящего пергамента. Для изготовления своих «священных» текстов они использовали старые «языческие» пергаментные рукописи, с которых соскабливали и смывали написанное, чтобы на очищенном таким образом пергаменте написать какую-нибудь богословскую чепуху. Но эти т. н. палимпсесты сохранили на себе следы первоначального языческого текста, и при помощи сложных химических реактивов удается героическими усилиями восстановить этот текст. Таким путем открыты комедии Плавта, «Институции» Гая, «Республика» Цицерона и др.

Но и то, что сохранилось от древней литературы, дошло до нас в плачевном состоянии. Часто от многотомных трудов сохранились лишь небольшие отрывки. Да и дошедшие до нас тексты подверглись в процессе многократной переписи в течение веков бесчисленным искажениям. Редакторская работа, имеющая хоть какую-нибудь научную ценность, в древности проводилась над рукописями редко. Издания вроде текстов Гомера, над которыми трудилась плеяда ученых александрийских библиотекарей — Зенодот, Аристарх, Аристофан, Дидим и другие — были исключением. Каждый переписчик неизбежно вносил свои искажения, чаще всего по небрежности и невежеству, а иногда и сознательно. Читатели часто делали свои пометки на полях рукописи и между строк, эти пометки последующий переписчик вносил в текст; а если переписчик был для этого достаточно грамотен, он не стеснялся «исправлять» автора по своему усмотрению. Наиболее частым видом искажения древних текстов является интерполяция, т. е. вставка переписчика или редактора, имеющая целью приписать автору из тех или иных соображений то, чего он в действительности не писал. Грубые интерполяции разоблачить не трудно. Но там, где интерполятор сделал свое дело умело и тонко, сумев подделать стиль автора, избежать анахронизмов и т. п., интерполяцию вскрыть нелегко, и в таких случаях многое зависит от установки того ученого, который изучает соответствующий текст. Так, если Плиний Младший в письме к Траяну по поводу христиан сообщает, что вследствие бурного роста христианства совершенно прекратился официальный римский культ, то ученый богослов не усматривает здесь интерполяции; ведь он принимает на веру церковную сказку о том, что уже в I в. христианство заполнило весь мир. Но мы-то знаем, что в начале II в., когда Плиний писал свое письмо — а самый исторический факт существования этого письма отрицается рядом историков, — христианство еще не успело завоевать прочных позиций, что церковь только еще начинала складываться и, следовательно, если даже допустить подлинность письма Плиния, преувеличенное изображение христианства как грозной силы, успевшей подавить все местные культы, — позднейшая вставка христианского переписчика.

В гораздо лучшем положении мы находимся, когда обращаемся не к копиям, а к оригиналам, сохранившимся в виде надписей, папирусов, черепков и тому подобных подлинных памятников древности.

Греческих, латинских, коптских, сирийских и иероглифических надписей — на гробницах, статуях, алтарях, памятных досках, стенах храмов и дворцов, триумфальных колоннах и т. д. — имеется в настоящее время такое великое множество, что пользоваться ими систематически стало уже невозможно. В 1828—1874 гг. был издан свод греческих надписей — Corpus Inscriptionum Graecarum; но этот «корпус» успел устареть до выхода его в свет, и наряду с ним стали выходить специальные сборники — Corpus Inscr. Atticarum, Corpus Inscr. Graeciae septentrionalis и др. С 1873 г. берлинская Академия наук стала издавать новый всеобъемлющий свод — Inscr. Graecae; издание это еще не закончено, но и оно никак не может поспеть за вновь открываемыми надписями, изо дня в день публикуемыми в многочисленных специальных журналах. Для научных работ приходится пользоваться кроме новейших публикаций в журналах выборками Диттенбергера («Sylloge Inscr. Graecarum» и «Orientis gr. Inscr. selectae»), Мишеля (Recueil d'inscriptions grecques), Канья (Inscr. Graecae ad res Romanas pertinentes) и др.

Латинские надписи собраны в Corpus Inscr. Latinarum, непрерывно пополняемом новыми находками. Опять-таки практически приходится прибегать к выборкам Дессау, Орелли, Брунса и т. д.

По содержанию своему надписи охватывают самые различные стороны личной и общественной жизни древности. Достаточно назвать наиболее знаменитые — Fasti consulares, списки консулов, составленные по распоряжению Августа и высеченные на мраморных плитах во дворце императора; Monumentum Ancyranum — завещание Августа, предназначенное для его мавзолея; эдикт префекта Египта Тиберия Юлия Александра; указ Клавдия о даровании прав римского гражданства варварам (Lapis Lugdunensis); указ Диоклетиана о предельных ценах на товары; статут Императорского имения — ad exemplum legis Mancianae; «Паросский мрамор», содержащий греческую хронику от мифического Кекропса до 264 г. до н. э.

Представляя собою бесспорно подлинные исторические памятники, надписи не лишены и дефектов. Каменщики, высекавшие надпись, были, конечно, малограмотны и вносили множество искажений в текст: недостаток места и трудность работы заставляли часто делать пропуски, извращающие смысл текста; то же стремление к экономии места побуждало заменять отдельные слова и целые фразы инициалами, которые не всегда удается расшифровать; к тому же разрушительное действие времени сказывается и на состоянии надписей, которые часто не удается прочесть, несмотря ни на какие усилия; поэтому-то воспроизводимые в печати надписи пестрят многоточиями.

Другим бесценным источником для изучения древности служат папирусы. Так называется, собственно говоря, болотное растение, произрастающее в Египте. Из сердцевины его стебля в древности изготовляли гладкие листы писчей бумаги, обладающие необыкновенной устойчивостью в условиях египетского климата. Благодаря этому сохранились папирусы величайшей древности; древнейший из них относится к 2600 г. до н. э. Исписанные листы папируса, или, короче, папирусы, стали предметом изучения сравнительно недавно. В 1778 г. европейский антиквар купил впервые папирусный свиток у египетских крестьян, которые на его глазах сожгли около 50 папирусов, чтоб насладиться их ароматным дымом. С тех пор изучение папирусов стало предметом специальной науки. Папирусы на греческом, латинском, коптском, еврейском, арамейском, персидском, эфиопском языках, папирусы иероглифические и демотические добываются путем специальных раскопок в Оксиринхе, Файюме, Сиене, Фивах и других древних городах Египта. Количество публикуемых папирусов в последние годы настолько возросло, что ориентироваться в них становится уже трудно без особых указателей и справочников. Обзор текущих поступлений дается в журнале «Archiv fur Papyrusforschung».

Помимо литературных произведений (например, знаменитый папирус, на котором записан единственный экземпляр Аристотелевой «Афинской политии») мы имеем на папирусах богатейший ассортимент документов о личной и общественной жизни, об экономике, финансах, праве, суде, политике, технике, педагогике, об официальном регламенте и интимных буднях жизни отдельных жителей Египта за период в несколько столетий.

Разбор и чтение папирусов представляет значительные трудности. В течение тысячелетий пребывания в земле, в мусорных ямах, в старых могилах, под развалинами зданий и тому подобных местах папирусы сильно пострадали; кроме того, разнообразие вычурных почерков, многочисленные сокращения слов, стенографические знаки, редкие местные слова, коверкание греческого языка малограмотными разноплеменными жителями Египта — все это создает подчас неодолимые трудности для расшифрования и правильного понимания папирусных текстов. Язык этих текстов настолько отличается от тогдашнего разговорного греческого языка, не говоря уже о классическом, что явилась потребность в издании специального словаря для чтения папирусов. Приходится путем более или менее остроумных догадок и сопоставлений восстанавливать первоначальный текст, что обычно отмечается в печатных изданиях целым рядом условных обозначений, указывающих характер исправлений и дополнений, сделанных специалистом-издателем.

По характеру письма и отчасти по содержанию близко к папирусам подходят черепки — остраки. Черепки в Греции издавна служили материалом для письма; в частности, они применялись для подачи голосов, откуда произошло слово «остракизм» (голосование на черепках об изгнании того или иного политического деятеля). При дороговизне пергамента и папируса остраки служили писчим материалом для бедноты; на них писали короткие записки, квитанции, расписки, небольшие заметки, счета и т. п. Ими пользовались и государственные учреждения — главным образом для квитанций об уплате налогов. Большое собрание остраков — свыше 1600 — опубликовано Ульрихом Вилькеном (Griechische Ostraka aus Nubien und Aegypten. 1899); публикация их непрерывно продолжается в специальных журналах по археологии, папирологии и т. п.

Большое достоинство папирусов и остраков заключается в том, что на большинстве их сохранились даты. На латинских текстах летосчисление ведется по римским консулам, годы правления которых большей частью известны по другим источникам. На всем Востоке годы обозначались по царствованию императора, причем в Египте с 1-го дня месяца «тот» (thoth), следующего за воцарением нового императора, считается 2-й год его царствования, даже если это событие случилось за несколько дней до 1-го тота. Египетский календарь (а мы имеем дело главным образом с египетскими документами) имеет 12 месяцев по 30 дней, к коим прибавляется в конце года еще 5 прибавочных дней (epagomenai). Таким образом, зная хронологию царствования римских императоров и египетский календарь, можно точно установить дату написания документа (примеры тому даны в содержащихся в настоящем сборнике текстах).

В латинских текстах годы датируются обычно по правлению консулов, ежегодно переизбиравшихся. Так как годы правления консулов хорошо известны по историческим памятникам, в частности по fasti consulares (консульские списки), то такая датировка вполне достаточна. Что касается календаря, то римский юлианский хорошо известен. Названия месяцев: январь, февраль, март, апрель, май, июнь, квинтиль (июль), секстиль (август), сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Квинтиль и секстиль были переименованы в честь цезаря. Но августом иногда называли не только 8-й (по римскому исчислению 6-й) месяц, но и любой другой, если на этот месяц приходился день рождения царствующего императора. Первый день месяца назывался календами, 5-й — нонами, 13-й — идами, и счет дней в месяце велся применительно к этим трем числам, причем дни отсчитывались по отношению к будущему основному числу; поэтому наше 2-е число обозначали: 4-й день до нон, 3-е — 3-й до нон, 4-е — канун нон и т. д.

Вот для примера месяц январь:

1 — Календы января (Kal. ian.)

2 — 4-й день до нон (ante diem IV Non. ian.)

3 — 3-й день  »   »   (ante diem III Non. ian.)

4 — Канун нон (pridie Non. ian.)

5 — Ноны (Nonis ian.)

6 — 8-й день до ид янв. (a. d. VIII Id. ian.)

7 — 7-й день  »   »   »  (a. d. VII Id. ian.)

8 — 6-й день  »   »   »  (a. d. VI Id. ian.)

9 — 5-й день  »   »   »  (a. d. V Id. ian.)

10 — 4-й день »   »   »  (a. d. IV Id. ian.)

11 — 3-й день »   »   »  (a. d. III Id. ian.)

12 — Канун ид янв. (pridie Id. ian.)

13 — Иды янв. (Id. ian.)

14 — 19-й день до февральских календ (a. d. XIX Kal. Febr.)

15 — 18-й день  »         »           »     (a. d. XVIII Kal. Febr.)

16 — 17-й день  »         »           »     (a. d. XVII Kal. Febr.)

17 — 16-й день  »         »           »     (a. d. XVI Kal. Febr.)

18 — 15-й день  »         »           »     (a. d. XV Kal. Febr.)

19 — 14-й день  »         »           »     (a. d. XIV Kal. Febr.)

20 — 13-й день  »         »           »     (a. d. XIII Kal. Febr.)

21 — 12-й день  »         »           »     (a. d. XII Kal. Febr.)

22 — 11-й день  »         »           »     (a. d. XI Kal. Febr.)

23 — 10-й день  »         »           »     (a. d. X Kal. Febr.)

24 — 9-й день   »         »           »      (a. d. IX Kal. Febr.)

25 — 8-й день до февральских календ (a. d. VIII Kal. Febr.)

26 — 7-й день   »         »           »      (a. d. VII Kal. Febr.)

27 — 6-й день   »         »           »      (a. d. VI Kal. Febr.)

28 — 5-й день   »         »           »      (a. d. V Kal. Febr.)

29 — 4-й день   »         »           »      (a. d. IV Kal. Febr.)

30 — 3-й день   »         »           »      (a. d. III Kal. Febr.)

31 — Канун февральских календ (pridie Kal. Febr.)

В египетском календаре все месяцы имеют по 30 дней; к концу года прибавляется пять дней — hai epagomenai; год начинается с 1 числа месяца thoth.

thoth 29 авг. — 27 сент.

phaophi 28сент. — 27 окт.

hathyr 28 окт. — 26 нояб.

choiak 27 нояб. — 26 дек.

tybi 27 дек. — 25 янв.

mechir 26 янв. — 24 февр.

phamenoth 25 февр. — 26 марта.

pharmouthi 27 марта — 25 апр.

pachon 26 апр. — 25 мая.

pauni 26 мая — 24 июня

epiph 23 июня — 24 июля

mesore 25 июля — 23 авг.

hai epagomenai 24 авг. — 28 авг.

В Риме годы считали от мифической даты основания Рима (ad urbe condita — 753 г. до н. э.). В Египте годы считали со дня воцарения фараона или впоследствии римского императора, причем ближайшее 1-е число месяца thoth считается началом 2-го года. Наряду с этим применялся и финансовый год, не совпадавший с календарным, hai prosodoi. Кроме того, в Египте и на всем Востоке применялись еще следующие эры:

Эра Диоклетиана — 284 н. э.

Эра Селевкидов — 312 до н. э.

Македонская — 146 до н. э.

Антиохийская — 49/48 до н. э.

Набонассара — 747 (26/II) до н. э.

Олимпиад — 776 до н. э.

Большие трудности представляет монетная система в Римской империи. Трудности троякого рода: 1) в разных частях империи были в обращении различные монеты; 2) реальная стоимость денег подвергалась чрезвычайно резким колебаниям, устойчивой валюты не было, особенно при практиковавшейся системе фальсификации монеты фиском; 3) монеты обозначаются по весу, и стоимость их зависела от того, из какого она металла, и от того, каково соотношение цен между разными металлами, которое резко колебалось. Например, статер равен по весу 2 драхмам; но, например, золотой статер равнялся 20, 24, 25 и более серебряным драхмам. Сестерций делился на 2,5 асса, а с 43 г. до н. э. равнялся 4 ассам; 4 сестерция равнялись 1 денарию.

На всем Востоке основной единицей была серебряная драхма, делившаяся на 6 оболов; обол делился на 8 chalkoi; но оболы были медной монетой, и при переводе их на серебряные драхмы часто считали по 7, 7 1/4 и т. д. оболов в драхме. 100 драхм составляли 1 мину, 60 мин — 1 талант.

Меры поверхностей в Риме были: 1 югер=0,252 гектара, в Египте арура=0,2756 гектара. Для зерна на Востоке мерой служила артаба, которая опять-таки не представляет устойчивой единицы, колеблясь между 24 и 40 литрами.

Для понимания земельных отношений необходимо, кроме примечаний к отдельным текстам, отметить следующее. В эпоху империи существовали в Египте следующие категории земель: 1) бывшая царская земля (ge basilike), которая слилась с 2) государственной землей (ge demosia, ager publicus); 3) частная земля — ge idiotike, которая приобреталась путем покупки и наследования (благоприобретенная, idioktetos) или раздавалась солдатам (ge klerouchike и katoikike); 4) ousiai (saltus) — императорские имения, приобретенные путем конфискации, принадлежащие лично императору или членам его семьи. Для управления этими имениями существовал особый департамент — ousiakos logos (ratio usiaca). Все категории земель, кроме третьей, в императорскую эпоху обрабатывались преимущественно мелкими арендаторами, которые большей частью были с самого начала задолженностью привязаны к земле, образуя в дальнейшем податное сословие колонов, «предшественников средневековых крепостных». Тексты свидетельствуют о насильственной «аренде» земли, о перебросках крестьян в порядке повинности на работу в другие села, где не хватало рабочих рук.

Кроме подушного, земельного, подоходного и многочисленных косвенных налогов, кроме трудовой и гужевой повинности население несло еще одну своеобразную повинность — литургии (обязательная служба). В Древней Греции издавна существовала система обязательной службы, связанной с расходами: триерарх должен был за свой счет снарядить судно, хорег — организовать спектакли и т. д. В эпоху Римской империи литургии должны были дать бесплатных и отвечающих своим имуществом чиновников для чудовищного бюрократического аппарата, преимущественно финансового. Литургии были чрезвычайно тяжелым бременем для населения.

Отрывки из Иринея, Минуция Феликса, Гермы и (частично) Тертуллиана даны в переводе П. А. Преображенского, из Петрония — по переводу под редакцией В. Н. Ярхо, из Лукиана — по переводу под редакцией Ф. Ф. Зелинского, из Марциала — по переводу А. А. Фета, из Тацита — В. И. Модестова, из Апулея — М. А. Кузмина, из Колумеллы — Д. П. Кончаловского. При этом все переводы сверены с оригиналом и выправлены. Все остальные тексты переведены заново, и большинство из них впервые появляется вообще в переводе (не только на русский, но и на другие языки).

Тертуллиан, Ириней, М. Феликс, Тацит, Апулей, Марциал, Колумелла, Флор, Варрон, Фронтин, Киприан, Дигесты, Августин, Сенека, Плиний, Петроний, Катон, Светоний, Script. hist. Aug., Иероним, Оптат, Цицерон и надписи из CIL, Дессау и Брунса переведены с латинского языка, талмудические тексты — с древнееврейского и арамейского, все прочие — с древнегреческого [17].

Чтобы не утомлять читателя, в переводе не отмечены общепринятыми условными знаками многочисленные исправления испорченных текстов издателями (дополнения незаконченных слов, пропущенных букв, расшифрование «стенографических» знаков, инициалов, орфографические ошибки и т. п.). Вставленные при переводе слова, необходимые для понимания текста, включены в скобки [18]; пропуски, неразборчивые и искаженные места в текстах заменены многоточиями.

Порядок расположения материала в книге в значительной мере надо считать условным. Один и тот же документ может быть использован (и фактически используется) для различных целей; например, № 147 может служить документом не только по вопросу о колонате, но и о технике маслоделия; № 56 дает сведения о финансовом аппарате в Египте, о трудовой повинности, об имущественном цензе селян и т. д.

Тиберий Александр — хорошо известная фигура; сын еврея Александра, бывшего алабархом в Египте, он был принят в сословие всадников, в 46 г. был назначен прокуратором Иудеи, в 66 г. — префектом Египта, где он подавил восстание александрийских евреев; в 70 г. участвовал в осаде и взятии Иерусалима. Надпись представляет собою указ стратега от 28 сентября 68 г., коим эдикт Александра опубликовывается для всеобщего сведения. Эдикт явился, очевидно, ответом на ряд жалоб, поступивших к префекту, и дает общие руководящие указания, очень ценные для истории хозяйства Египта в середине I в.

Для удобства понимания мы, следуя Диттенбергеру, делим надпись на параграфы. Надпись (68 строк) — высечка на пропилее храма в Ghirge, в Большом оазисе. Впервые опубликована в 1821 г. Вновь найденный папирусный отрывок опубликован в «Zeitschr. d. Sav. Stift» XLII, 1922 г., с. 125 сл.

Юлий Димитрий, стратег Фиваидского оазиса: я опубликовал вам копию указа, присланного мне господином префектом Тиберием Юлием Александром, чтобы все узнали о нем и вкусили его благодеяний. Во 2-й год Люция Ливия Августа Сульпиция Гальбы императора, в 1-й день месяца фаофи — июля — августа [19].

Тиберий Юлий Александр говорит: всячески заботясь о том, чтобы город [20] пребывал в подобающем состоянии, наслаждаясь благодеяниями, какие он получает от Августов, чтобы Египет, пребывая в благоденствии, охотно служил расцвету и величайшему счастью нынешнего времени, не отягощаемый новыми и несправедливыми поборами; выслушивая почти с самого моего прибытия в город громкие жалобы населения — как одиночные, так и коллективные — со стороны местных благообразнейших людей и земледельцев, ропщущих на тяжкие притеснения, — я не преминул по мере сил исправить наиболее срочное. А чтобы вы усерднее возлагали свои надежды на спасение и вкушение на воссиявшего вам во спасение благодетеля всего человеческого рода Августа императора Гальбу и чтобы все знали, что я позаботился о мерах помощи вам, я неукоснительно дал предписания о каждой из предъявленных просьб, поскольку в моей власти судить и действовать: а более крупные вопросы, требующие власти и величия императора, я доложу ему со всей правдивостью, так как боги в этот священнейший час сберегли спокойствие мира.

§ 1. Я признал, что прежде всего заслуживает уважения ваша жалоба по поводу насильственного привлечения людей против их воли к откупам и аренде имений вопреки общему обычаю префектур и что немало повредило делу то обстоятельство, что многие неопытные в этом деле были привлечены к нему по принуждению. Поэтому я сам не принуждал и не буду принуждать к откупу и аренде имений, зная, что и для царской казны полезно, чтобы этим делом занимались люди умелые и по своей охоте. Я уверен, что в будущем никто не будет привлекать откупщиков и арендаторов против воли, но будет сдавать тем, кто добровольно захочет взяться, что скорее будут соблюдать давнишний обычай прежних префектов, чем подражать чьим-либо поспешным несправедливостям.

§ 2. Так как некоторые (чиновники), принимая ко взысканию чужие ссуды под видом казенных, передали некоторых в долговую тюрьму и прочие места заключения, которые я поэтому решил уничтожить [21], то для того, чтобы долги (впредь) взыскивались с имущества, а не с личности, я, следуя директиве божественного Августа, приказываю, чтоб никто не переводил на себя долгов от других под видом казенных и чтобы решительно ни одного свободного человека не заключали в тюрьму, если он не совершил злодеяния, и в долговую тюрьму, за исключением должников царской казны.

§ 3. А чтобы никоим образом путем подведения под понятие «казенного» не затруднять частных сделок и чтобы лица, неправильно использующие право преимущественного взыскания, не расстраивали общего кредита, я категорически распорядился и на этот счет: мне стало известно, что кое-кто пытался отнять законно полученные заклады, насильно взыскать возвращенные долги от получивших, объявляют недействительными сделки, отнимая покупки у покупателей под предлогом того, что они заключили сделку с лицами, имеющими отсрочку платежа недоимок (и следовательно, считающихся недоимщиками) от казны, или со стратегами, откупщиками и другими должниками казны. Ввиду этого приказываю, чтобы уполномоченный или эконом, если он считает кого-либо из здешних деловых людей сомнительным должником, опубликовал его имя или объявил, чтобы никто не заключал с ним сделок, или зарегистрировал часть его имущества в государственной канцелярии в качестве залога в уплату долга. И если кто ссудит лицу, которое не было зарегистрировано и чье имущество не описано, деньги и получит залог, или успеет получить долг раньше (чем он расплатится с казной), или купит что-либо у лица, которое не было зарегистрировано и чье имущество не описано, — то с него взыскивать нельзя. А что касается приданого, то, поскольку оно чужое, а не принадлежит получившему его мужу, то и божественный Август и префекты распорядились, чтобы его возвращали женам [22], чье преимущественное право взыскания следует соблюдать.

§ 4. Ко мне обращались также по поводу освобождения от налогов и уменьшения ставок, включая и земельную подать; просят сохранить привилегии, как их предоставил божественный Клавдий в рескрипте Постуму: заявляют, что в промежутках между нарушением привилегий Флакком и их восстановлением Клавдием были вынесены решения против них.

Ввиду этого, так как Бальбилл и Вестин, действуя в духе божественного Клавдия, дали эти привилегии, я сохраняю в силе постановления этих двух префектов, так что не взысканные с них (налоги) не будут взыскиваться, а на будущее сохраняется их свобода от налогов и льготные ставки.

§ 5. Относительно (земель), купленных в течение этого времени у казны, за которые взыскана аренда [23], то, поскольку Вестин приказал, чтобы платили (только) должное, я тоже устанавливаю, аннулировав еще невзысканное, чтобы впредь держаться только законно причитающихся (взносов). В самом деле, несправедливо, чтобы с лиц, купивших имение и уплативших их цену, требовали за их собственную землю арендную плату, как с работающих на государственной земле (ager publicus).

§ 6. Соответствует милостям Августов и то, чтобы прирожденные александрийцы и живущие в силу своего трудолюбия на земле не привлекались ни к какой литургии, на что вы часто жаловались, и я сам буду соблюдать, чтобы никого из прирожденных александрийцев не привлекали к провинциальным литургиям.

§ 7. Я позабочусь о том, чтобы вручать должность стратега вновь назначаемым лицам по прошествии 3 лет после отчета [24].

§ 8. Вообще приказываю, чтобы в тех случаях, когда префект освободит кого-нибудь, представленного к нему на суд [25], того не следует вновь привлекать к раскладке; а если два префекта оказались единодушными (в освобождении плательщика от уплаты), то эклогист [26], внесший его опять в список, подлежит наказанию, поскольку он под предлогом обогащения казны, в сущности, оставляет самому себе и прочим сборщикам налогов. В результате многие просят лучше освободить их от имения, так как с них взыскивают больше, чем оно стоит, когда одно и то же имущество облагается при всяком обложении.

§ 9. Точно так же я постановляю насчет личной казны [27] (императора), так что если при разборе дела что-либо было освобождено (от налога) или будет освобождено уполномоченным по личной казне, то о нем уж обвинитель не имеет права заявлять [28], а если он сделает это, он будет беспощадно наказан. Ибо конца не будет доносам, если освобожденное (имущество) будет вновь вноситься в списки, пока оно не будет признано подлежащим обложению. А так как город почти обезлюдел от множества доносчиков и каждый дом находится в страхе, я категорически приказываю, чтобы обвинитель из аппарата царской казны, если он представит жалобу на основании заявления другого лица, представил своего осведомителя, так чтобы и тот нес известный риск [29]. Если же он, предъявляя обвинения от своего собственного имени, три раза не докажет обвинения, ему впредь запрещается быть обвинителем и у него конфискуется половина имущества. Ибо в высшей степени несправедливо, чтобы человек, навлекающий на многих риск имущественный и уголовный, сам был совершенно безответствен. И вообще я прикажу заведующему личной казной, чтобы он устранил все новшества, введенные вопреки милостям Августов: об этом я сделаю предписания, чтобы всем ясно было, что я как следует наказал уличенных доносчиков.

§ 10. Я хорошо знаю, что вы много заботитесь о благополучии Египта, от которого вы получаете необходимое для жизни продовольствие, и я исправил, что возможно было. Часто ко мне обращались земледельцы со всей страны и заявляли, что многое вновь постановлено против них, хотя известно, какие следует вносить налоги хлебом и деньгами, и хотя нельзя всякому желающему вводить, не задумываясь, новые. Такого рода постановления, как я обнаружил, распространяются не только на Фиваиду, не только на дальние номы Нижней страны, но они успели охватить и предместья города, так называемую александрийскую землю и Мареоту. Поэтому приказываю стратегам всех номов, чтобы они восстановили первоначальный порядок и в том случае, если за последнее пятилетие введены повсеместно или в группе номов, номархий или селений не взимавшиеся ранее налоги, — прекратили по ним взыскание и исключили из списков внесенные при раскладке…

§ 11. Я уже раньше расследовал неумеренный произвол эклогистов, так как (плательщики) плачутся, что они очень много налагают на них по собственному желанию. В результате им удается обогатиться, а Египет пустеет. И теперь я приказываю им ничего не приписывать к сумме налога по аналогии… без решения префекта. Я приказываю также стратегам ничего не брать от эклогистов без ведома префекта [30]. А прочие откупщики, если окажется, что они обложили ложно или сверх должного, должны будут отдать заинтересованному лицу, сколько они взыскали, и столько же уплатят в виде штрафа в казну.

§ 12. Такое же злоупотребление представляли собою так называемые взыскания «на глаз», не на основании действительного разлива Нила [31], а по аналогии с какими-то ранее бывшими разливами. Ведь, кажется, нет ничего справедливее самой истины. Итак, пусть они живут в уверенности и охотно занимаются земледелием, зная, что взыскание будет производиться в соответствии с действительными разливами и с (действительно) орошаемой земли, а не по доносам лиц, облагающих «на глаз». Если же кто-либо будет обличен в обмане, он внесет тройной…

§ 13. А кто испугался, услыхав про измерение земли александрийцев и исконной земли Менелаиты, куда никогда не приносили меры [32], то пусть напрасно не волнуются. Никто не посмеет произвести измерение, исконные справедливые (привилегии) должны сохраниться.

§ 14. То же самое я устанавливаю относительно присоединенных к этим (номам) земель, так что никаких новшеств здесь не будет.

§ 15. Что касается более старых долгов, тяготеющих на вас… так что часто они достигали только обогащения откупщиков и угнетения людей, я напишу Цезарю Августу императору и разъясню это ему больше чем что бы то ни было; он один может полностью разрешить подобные вопросы; ему же надлежит и благодетельство и забота о спасении всех нас.

В первый год Люция Ливия Сульпиция Гальбы Цезаря Августа императора, эпиф 12 [33].

Достаточно хорошо известны речи Цицерона против Верреса, с бесцеремонной жестокостью грабившего в свою личную пользу отданную под его управление Сицилию. В этом деле Цицерон выступает в роли защитника права и справедливости, а любители классической древности видят в факте отдачи Верреса под суд доказательство гуманности римского управления провинциями. Поэтому особенно показателен сохранившийся в личной переписке Цицерона рассказ о тяжбе сената г. Саламина на Кипре с частными ростовщиками. «Благороднейший» Брут при содействии не менее «благородного» Цицерона, при услужливой помощи римского сената, блюстителя «благородных» древних традиций, прибегает к возмутительнейшим приемам, чтобы пустить по миру целую область.

Теперь о Бруте. У твоего Брута есть какие-то друзья, кредиторы саламинцев на о. Кипре, М. Скантий и П. Матиний; он настойчиво мне их рекомендовал. Матиния я не знаю. Скантий явился ко мне в лагерь. Я обещал ради Брута позаботиться, чтобы саламинцы уплатили ему деньги. Он поблагодарил. Он попросил должности префекта [34]. Я сказал, что я ни одному спекулянту не предоставляю (такой должности); я и тебе это самое указывал. Когда Гн. Помпей просил меня, я подтвердил свое правило… А если (сказал я) он добивается префектуры ради заемного письма [35], то я постараюсь, чтобы он взыскал по нему. Он поблагодарил, ушел. Наш Анний дал этому Скантию несколько эскадронов конницы, чтобы понудить саламинцев; и он же был у него префектом. Он угнетал саламинцев [36]. Я приказал вывести конницу из Кипра. Скантий вознегодовал. Что долго говорить? Чтобы я дал ему свою гарантию! Когда ко мне в Тарс явились саламинцы и одновременно Скантий, я приказал, чтобы они заплатили деньги. Много (наговорили) о заемном письме, об обидах, чинимых Скантием. Я заявил, что слушать не хочу. Я уговаривал, даже просил, во внимание к благодеяниям, оказанным мною их городу, чтобы они покончили это дело. Наконец я заявил, что заставлю. Эти люди не только не отказались, но даже сказали, что они платят моими деньгами: так как я отказался получить с них то, что они обычно дают претору, то они дают (Скантию) как бы из моих; они даже меньше должны Скантию, чем (причиталось бы) подати претору. Я похвалил их. «Хорошо, — говорит Скантий, — но подсчитаем сумму». И вот, в то время как я в своем эдикте (заявлял, что) буду соблюдать (при взыскании по займам) один процент [37] с начислением процентов [38], тот согласно заемному письму требует 4% [39]. «Что же это, — говорю я, — не могу же я против своего эдикта?» А тот вкладывает сенатское постановление, что, «кто будет управлять Киликией, должен судить согласно этому заемному письму». Я сначала пришел в ужас: ведь это означало гибель для города. Я нахожу два сенатских постановления при тех же консулах о том же заемном письме. Когда саламинцы захотели заключить заем в Риме, они не могли, ибо Габиниев закон запрещал [40]. Тогда же знакомцы Брута [41], опираясь на связи Брута, согласились дать деньги из 4%, если они получат гарантию в виде сенатского постановления [42]. По протекции Брута выносится сенатское постановление, «чтобы ни саламинцы, ни заимодавцы не понесли ущерба». Отсчитали деньги. Потом ростовщикам пришло в голову, что это сенатское постановление им ничего не дает, так как Габиниев закон запрещает выносить судебное решение по такому [43] заемному письму. Тогда выносится сенатское постановление [44]… Когда я все это изложил Скантию, он заявляет, что не возражает, но он считает, что они должны 200 талантов, и хочет их получить; они должны, правда, немножко меньше; он просит, чтобы я их склонил на 200. «Прекрасно», — говорю я. Зову к себе тех, удалив Скантия. «Ну что, сколько вы должны?» — говорю я. Они отвечают: 106. Я сообщаю Скантию. А он — кричать. «К чему все это, — говорю я, — подсчитайте». Садятся, подводят итог: выходит до копейки [45]. Они хотят заплатить, настаивают, чтобы он взял. Скантий опять меня уговаривает; просит, чтобы я оставил дело так [46]. Я уступил бесстыдной просьбе этого человека. А когда греки жаловались и требовали, чтобы внести в депозит храмовой кассы, я не согласился.

50. В том же [47] году, вследствие частых требований народа, обвинявшего откупщиков податей в притеснениях, Нерон задумался над тем, не приказать ли отменить всякие косвенные налоги и сделать тем прекраснейший подарок роду человеческому. Но сенаторы, воздавши ему предварительно большую похвалу за великодушие, сдержали его порыв указанием на то, что империя разрушится, если уменьшатся доходы, которыми государство поддерживается… Нужно, разумеется, умерить алчность откупщиков, чтобы они новыми притеснениями не делали ненавистным того, что в течение стольких лет переносилось безропотно.

51. На этом основании государь издал эдикт: чтобы были выставлены публично постановления относительно каждого налога, до этого времени бывшие скрытыми; чтобы непоступившие уплаты не были взыскиваемы по истечении года; чтобы в Риме претор, а в провинциях — те, кто там заменяет претора или консула, разбирали жалобы против откупщиков не в очередь; чтобы для солдат сохранялась беспошлинность, исключая тех предметов, которыми они стали бы торговать. Были там и другие предписания, очень справедливые, которые короткое время соблюдались, а потом на них не обращали внимания [48].

Между тем для собрания денег была опустошена Италия, были разорены провинции, союзные народы и государства, называемые свободными. Жертвами этой добычи сделались боги, так как храмы в Риме были ограблены и из них было вынесено золото [49]… А в (провинции) Азии и Ахайе похищались (из храмов) не приношения только, но статуи богов, после того как были посланы в эти провинции Акрат и Каринат Секунд.

16. Между тем большое множество обвинителей накинулось на тех, кто отдавал деньги на проценты в противность закону диктатора Цезаря, которым определяется мера ссуды и (поземельных) владений в Италии, закону, давно оставленному без внимания, так как общественному благу (обыкновенно) предпочитается частная польза. Правда, ростовщичество — старое зло в Риме, бывшее очень частой причиной возмущений и раздоров, и потому было обуздываемо еще в древнее время, при менее испорченных нравах… Много было издано плебисцитов против обходов закона, которые, несмотря на частые кары, снова появлялись при помощи удивительных хитростей. Но теперь [50] претор Гракх, которому досталось разбирательство по этому делу, озадаченный множеством виновных, сделал доклад об этом сенату, и испуганные сенаторы — ведь не было ни одного из них, свободного от такой вины, — обратились с просьбой о прощении к государю. Снисходя на эту просьбу, он дал им год и шесть месяцев времени, в течение которого всякий должен был уладить свои денежные дела сообразно с законом.

17. Это произвело недостаток в деньгах, так как все долги были потребованы разом и так как после стольких обвинений и после распродажи (конфискованных) имуществ осужденных монета удерживалась в фиске [51] или в государственном казначействе. Ввиду этого сенат предписал, чтобы каждый две трети отданных взаймы денег поместил в поземельных владениях в Италии. Но заимодавцы требовали уплаты денег целостью, а должникам неловко было подрывать свой кредит неуплатой. Отсюда сначала пошла беготня и просьбы, затем тяжбы перед трибуналом претора, и (таким образом) то, от чего ждали облегчения, — продажа и покупка — дало противоположный результат, потому что заимодавцы все деньги для покупки земли спрятали. Так как обилие продаваемых земель вызвало их дешевизну, то, чем кто был более в долгу, тем труднее для него было пустить в продажу (свое имение); поэтому многие лишились состояния. Потеря имущества стремглав опрокидывала достоинство и репутацию, пока наконец не помог Цезарь, раздав банкам сто миллионов сестерциев и предоставив право занимать деньги без процентов на 3 года, если должник дает народу залог полевыми угодьями на двойную сумму. Этим путем кредит был восстановлен, и мало-помалу отыскались и частные заимодавцы. Но продажа земли совершалась не по форме сенатского постановления: строги были требования вначале, как почти всегда бывает в подобных случаях, а в конце на них не обращали внимания.

В этой надписи, которая сохранилась не полностью и из которой дан лишь отрывок, речь идет о регулировании ставок за размен денег. Меняльное дело было дано на откуп частным лицам, которые отчисляли в казну часть своих прибылей. Этим обстоятельством откупщики пользовались, чтобы под предлогом радения об интересах казны незаконно обогащаться самим.

…Я приказал им [52] явиться, чтобы выяснить, чего они хотят. Оказалось, что метод обмена незаконен и что они позволили себе действовать вопреки справедливости и против соглашения [53]. В то время как они обязаны получать от мелких торговцев и продавцов рыбы, привыкших торговать на мелочь, 18 ассов за денарий, а желающим разменять денарий — давать 17 ассов, они не ограничивались обменом ассов [54], но, если кто-нибудь торговал даже на серебряные денарии, они взыскивали с него по ассу за каждый денарий. Ввиду этого мы решили на будущее исправить это, чтобы покупателям не приходилось платить налог тем, кому на них не дано власти. Конечно, что касается той мелкой рыбы, которая продается на рынке по установленной (агораномом) цене, то если ее кто-либо купит даже на несколько мин [55], он должен, согласно нашему решению, расплачиваться за нее мелочью, так что от этих сделок остается для города доход от лажа. Точно так же, если несколько человек решат в складчину наторговать на несколько денариев и затем поделиться [56], они обязаны дать рыбопродавцу медь, чтобы он понес ее (для обмена) к меняле. Давать же они должны из расчета 17 ассов, так как разменное дело касается только торговцев.

Первый столбец сильно испорчен; насколько можно судить, речь идет о судебном процессе, возникшем по жалобе жреца Тесенуфиса, отец которого купил у жрицы Тембо дом. Воспользовавшись уничтожением купчей во время восстания, Тембо вновь завладела проданным домом. Второй столбец рукописи хорошо сохранился.

(Строка 23).., старост села, они засвидетельствовали, что Маррей, отец Тесенуфиса, приобрел дом до войны. Равным образом Кондил, один из рыбаков, засвидетельствовал, что он хранил купчую отца Тесенуфиса на означенный дом и что «в городе повстанцы-египтяне принудили меня принести купчую и сжечь ее». Из этого для нас стало ясно, что дом принадлежит Маррею, отцу Тесенуфиса. Мы поэтому предложили Тембо выселиться из дома; она же, попросив срока, заявила, что освободит дом в течение 10 дней.

Таково было положение в Риме, когда в Паннонских легионах вспыхнуло восстание без всяких новых причин, кроме того, что перемена государя [57] указывала возможность смут и виды на добычу от междоусобной войны. В летних лагерях находились вместе три легиона под начальством Юния Блеза… Был в лагерях некто Перценний, когда-то предводитель театральных клакеров, а потом рядовой солдат, человек дерзкий на язык, научившийся благодаря театральной практике составлять сходбища. Он стал людей неопытных и таких, которые беспокоились относительно военной службы после Августа, мало-помалу волновать в ночных заговорах или, когда день склонялся к вечеру и лучшие солдаты удалялись, собирал в кучу дурных.

17. Наконец, когда были уже готовы и другие агенты возмущения, он, как бы обращаясь с речью к народному собранию, спрашивал их: «Зачем вы повинуетесь, словно рабы, немногим центурионам и еще меньшему числу трибунов? Когда вы осмелитесь потребовать облегчений, если не приступите к новому и еще непрочно сидящему государю с просьбами или оружием? Довольно мы уже в течение нескольких лет грешили беспечностью, — так как старые из нас служат по тридцати или по сорока лет и большей частью с телом, изувеченным ранами. Даже и для вышедших в отставку служба не кончается, а, находясь у знамени (ветеранов), они под другим названием переносят те же самые труды. И, если кто у нас переживает столько приключений, того тащат еще в далекие страны, где под именем пахотной земли мы получаем сырые болота или невозделанные места на горах. Но самая служба в войске тяжела и не дает ничего: душа и тело оцениваются по десяти ассов в день. На эти деньги приходится покупать платье, оружие, палатки, на эти деньги откупаться от жестокости центурионов, покупать увольнение от военных работ. Но все-таки бичевания и раны, жестокая зима, мучительное лето, лютая война или ничего не приносящий мир останутся нашим всегдашним жребием. И нет для нас иного облегчения, как вступать в службу на определенных условиях, чтобы нам платили по денарию [58] в день, чтобы шестнадцатый год службы был окончательным, чтобы нас не удерживали сверх него при знамени, но чтобы в том же лагере награждали чистыми деньгами [59]. Разве преторианские когорты [60], где солдаты получают по два денария и возвращаются к своим пенатам после 16 лет, берут на себя больше опасностей? Мы ничего не говорим дурного о караульной службе в Риме, однако мы, живя среди диких народов, видим неприятеля из наших палаток»…

20. Между тем манипулы, посланные до начатия возмущения в Навпорт для (исправления) дорог, мостов и для других надобностей, узнавши, что в лагере взбунтовались, поднимаются с места, грабят ближайшие деревни и самый Навпорт, который представлял собой подобие муниципии. Центурионов, которые их удерживали, они преследуют насмешками и бранью…

21. С их прибытием возмущение возобновляется, солдаты рассыпались и стали грабить окрестные селения. Немногих из них, наиболее обремененных добычей, Блез, для внушения страха остальным, приказывает высечь и заключить в тюрьму… Но те, сопротивляясь влекущим их, хватаются за колени окружающих, зовут к себе на помощь… Солдаты сбегаются со всех сторон и, взломавши тюрьму, снимают (с заключенных) оковы и присоединяют к себе дезертиров и осужденных за уголовные преступления…

31. Почти в те же самые дни и по тем самым причинам произошло возмущение в германских легионах, тем более сильное, чем их было больше… На берегу Рейна находились две армии: та, которая называлась Верхней, находилась под командой легата Т. Силия, а Нижнею заведовал А. Цецина… Солдаты Нижней армии увлеклись до неистовства. Началось оно у двадцать первого и пятого легионов, а затем были увлечены также первый и двадцатый легионы… Услышав о кончине Августа, городская чернь, вошедшая в недавно произведенный в Риме набор, привыкшая к распутству, не способная переносить труды, стала напичкивать грубые умы других солдат такими рассуждениями: «Пришло время, когда ветеранам следует требовать скорой отставки, молодым солдатам — увеличенного жалования, всем вообще — предела их несчастий и отомстить центурионам за жестокость». Это говорил не один человек, как Перценний среди паннонских легионов, и не перед боязливыми солдатами, озирающимися на другие войска, а множество мятежных глоток и голосов вопило, что в их руках находится судьба Рима, их победами увеличиваются победы республики, их название принимают полководцы [61].

В этом году [62] случилось много чудесных знамений… Недостаток в хлебе и происшедший из этого голод также принимались за чудесное знамение; жалобы на голод раздавались не втихомолку только: в то время как Клавдий отправлял суд, его обступили с буйными криками, он был прогнан на край форума и там был сильно тесним, пока кучка солдат не прорвала толпы, сделавшей нападение. Было известно, что осталось съестных припасов всего на 16 дней, не более; но благодаря большой благосклонности богов и умеренности зимы дело не дошло до последней крайности. А ведь было время, когда Италия доставляла продовольствие легионам в отдаленные провинции; да и теперь она не страдает бесплодием. Но мы предпочитаем обрабатывать Африку и Египет, и жизнь римского народа предоставлена на волю кораблей и случайностей.

При тех же консулах [63] вследствие дороговизны хлеба едва дело не дошло до возмущения. В течение нескольких дней народ в театре заявлял много требований с такой вольностью, какая не была обычна по отношению к императору. Встревоженный этим Тиберий обвинял правительственные лица и сенаторов за то, что они не обуздали народ государственной властью, причем он присовокупил, из каких провинций и насколько больше, чем Август, он привозил запасы хлебного зерна. Поэтому было составлено, в назидание черни, сенатское постановление, отличавшееся старинной суровостью, да и консулы издали не менее энергичный эдикт.

Вследствие дороговизны хлеба усилилась ненависть к Нерону, любившему кулачные бои, — народ голодал, а в это время случайно узнали, что из Александрии пришло судно с песком для придворных борцов. Это навлекло на императора общую ненависть, и он стал подвергаться всевозможным оскорблениям.

Когда я, возвращаясь из Азии, плыл от Эгины в Мегару, я начал оглядывать местность вокруг себя: за мной была Эгина, впереди — Мегара, справа Пирей, слева Коринф. Эти города, бывшие некогда цветущими, лежат теперь перед моими глазами уничтоженные и разрушенные. Я начал сам с собою рассуждать: «Да, мы, людишки, негодуем, если погиб или убит кто-либо из нас, чья жизнь неизбежно кратковременна; а здесь валяются трупы стольких городов».

…Были приписаны к Таренту и Антию [64] ветераны, но они не помогли безлюдью этих мест, так как большая часть их разбрелась по провинциям, в которых они докончили срок своей службы; (к тому же) не привыкшие ни вступать в супружеские связи, ни воспитывать детей, они оставляли свои дома сирыми, без потомков. Дело в том, что теперь не выводились, как прежде, в колонии целые легионы с трибунами, центурионами и солдатами, причем каждый из последних находился в своем манипуле, так что (они) в согласии и любви составляли общину, а это были люди, не знакомые друг с другом, из разных манипулов, без руководителя, без взаимной привязанности, которые внезапно собирались в одно целое, как бы из иного рода людей и составляли скорее сброд, чем колонию.

Публикуемые ниже три документа представляют особый интерес, так как они опровергают установившийся в буржуазной науке взгляд, будто кризис рабского хозяйства не распространялся на Египет, что Египет в I и II вв. переживал расцвет хозяйства, что лишь тяжелые литургии и вымогательства властей терзали здоровое тело страны. Сильно попорченные, но дополняющие друг друга папирусы свидетельствуют о массовом (пап. 16 помечен № 30) запустении сел, население которых настолько немощно, что сельские власти вынуждены настаивать на сложении или отсрочке недоимок по нормальным налогам.

Что в этих трех отрывках перед нами не случайное явление, доказывает публикуемый ниже под № 17 документ, свидетельствующий, что в середине II в. разорение страны носило общий характер. Резкое уменьшение населения Рима наблюдается уже со времен Августа, что побудило правительство издать ряд распоряжений, поощряющих деторождение (см. № 18—21).

…Люди большей частью исчезли, ибо раньше в селе было людей 85, теперь же (число их) уменьшилось всего до 10, а из них 8 человек ушло, и из причитающейся с них суммы за 9-й год… и надо на 9-й год приостановить взыскание (платежей), подлежащих ведению сельского управления… (Следует еще 9 испорченных строк, из коих можно догадаться, что предлагается пропорционально уменьшить подлежащую раскладке сумму налога соответственно числу оставшихся плательщиков, а остальную сумму пока не взыскивать.)

…старосты нижеследующих сел налоги с… и, когда другие заявляли, что они берут на себя, в отношении внесенных в списки плательщиков по этим селам решили

снизить по сравнению с прежними временами; когда, говорят, была установлена подлежащая уплате сумма сбора, села были многолюдны, ныне же все почти, кроме немногих, исчезли, от очень большого числа остались немногие, а из них большинство вследствие незаможности ушли; и прибавили, что Бассей Руф, превосходительный префект в 9-м году, когда он разбирал дела округа, подобным образом (поступил) в отношении других сел округа.

30… староста, который заявил, что внесенные в этом (селе) в списки плательщиков большей частью исчезли, ибо когда-то, когда, говорит, была установлена сумма, подлежащая внесению, в селе было 125 человек, ныне же упало всего до… из них ушло… и необходимо снизить налог в казну, подлежащий ведению сельского управления из… расчета…

I

Марк Семпроний Либералий, префект Египта, говорит: мне известно, что некоторые из-за происшедшей смуты покинули родной дом… другие, бежав от литургий из-за тогдашней их нужды, теперь еще остаются на чужбине в страхе перед только что совершившимися проскрипциями. Ввиду этого я предлагаю всем вернуться на свои места, воспользоваться первым величайшим плодом благоприятного года и заботливости по отношению ко всем людям господина нашего императора и не бродить на чужбине без очага и без пристанища. А чтобы они это сделали охотнее и с большею радостью, пусть знают, что… (лица, над которыми) еще тяготеет это обвинение, почувствуют милость и доброту величайшего императора, предписывающего не производить о них никакого следствия ни относительно других, по какой бы причине они ни были внесены в проскрипционные списки преторами…

II

…А чтобы ясно было, что я предлагаю это сделать не только им, но и другим, да будет им известно, что лучшим пропреторам, преторам и высланным мною отрядам по охране безопасности и спокойствия страны предписано прекращать в самом начале нападения в пути (на беженцев), принимая предупредительные меры пресечения; над захваченными на месте преступления злодеями немедленно произвести следствие и не притеснять тех из попавших в проскрипционные списки, которые мирно возвращаются к земледельческому труду. Поэтому пусть они спокойно возвращаются, и да будет им срок три месяца со дня опубликования этого моего декрета в каждом номе. Если же кто-либо после этого моего человеколюбивого акта окажется бродягой на чужбине, тот, в качестве уже не подозрительного, а явного злодея, будет доставлен ко мне. В 19 г. господина Антонина, 1 тот.

Тем из плебеев, которые при обследовании могли ему предъявить законнорожденных сыновей и дочерей, он раздавал по тысяче ассов за каждого.

Если всячески следовало поощрять всякого, кто имел детей, он (Адриан) и наказания смягчал в соответствии с числом детей.

Иларион сестре Алите [65] сердечный привет, а также госпоже моей Беруте и Аполлинарии. Знай, что мы все еще находимся в Александрии. Не беспокойся, если все возвращаются [66], а я остаюсь в Александрии. Прошу и умоляю тебя, позаботься о ребенке, и, если я скоро получу заработную плату, я пошлю тебе. Если ты в добрый час (?) родишь, то если это будет мальчик, оставь его; если же девочка, выбрось ее. Ты сказала Афродисиате (для передачи мне), что, мол, не забудь меня. Как я могу забыть тебя? Итак, прошу тебя, не беспокойся. В 29-й год Цезаря, 23 пауни [67].

(На обороте написано: «Илларион Алите сдай».)

I. 145. …по закону Юлия и Папия Поппея женщины освобождаются из-под опеки только по праву детей [68].

II. 111. …также и бездетные, т. е. не имеющие детей, которым закон Папия запрещает приобретать больше половины наследства или легатов.

II. 206. После Папиева закона отпавшая доля становится выморочной и переходит к тем наследникам по завещанию, которые имеют детей.

II. 286. Также холостые, которым по закону Юлия запрещено получать наследство и легаты, когда-то, по-видимому, могли получать фидеикомисы [69].

286а. Равным образом бездетные, которые по закону Папия теряют половину наследств и легатов за то, что не имели детей, некогда могли, кажется, получать полностью фидеикомисы.

III. 50. Но закон Папия предоставил свободнорожденной патронке, пользующейся привилегией двоих детей, а вольноотпущеннице — ради троих детей почти те же права, которыми по эдикту претора пользовались патроны.

Иринион и компания, откупщики жреческой казны… Получен нами банный сбор за 17 г. Адриана Цезаря господа, 29 мехир [70].

Неферот пресвитер, сын Фтуминия, и компания, заведующие налогом с ткачей, — Бес… сыну пресвитера Сириона. Получен нами от тебя налог за месяцы тот, фаофи и гатир шесть драхм — 6 др. 5 г.

Уплатили Пикот, сын Аммоната, и компания, торговцы рыбой, в счет месяца фармути 19 г. серебром-билоном [71]семьдесят две драхмы — 72 др. 19 г. господина Антонина, 4 пахон… [72] подписал.

Пелай, откупщик налога с проституток, Типсанснотии, дочери Тахомтбекис привет. Получен мною от тебя остаток за 14 г. Траяна Цезаря господа — одна драхма. Пауни 9 [73].

Аммоний и Петорзметий, откупщики. Уплатил Пахнубис, сын Фанофия и (матери) Тахомтбекис, сбор по раскладке на речную охрану (merismos potamophylakidos) 2 др. 16 г. Траяна Цезаря господа, 19 эпиф [74]. Аммоний 2 др.

Антоний Малхей, заведующий портовым надзором Сиены, Арпаисию гусятнику привет. Получен мною от тебя портовый сбор (enormion) за погрузочные операции (agogia), которые ты произвел от 30 хойак до 30 фармути. 18 г. Траяна лучшего Цезаря господа [75], 30 фармути. (Другой рукой:) Антоний Малхей получил.

Псенмонт и компания, откупщики рыночного сбора [76]с товаров. Бабию, сыну Панехатия, привет. Получен сбор за (месяц) тиби 16 г. Траяна Цезаря господа, 29 тиби [77].

Онуфрий, сын Аммония, откупщик свиного налога, сенариец, — Месоеру. Получен от тебя налог за одну дельфакиду [78] за 19 г. Тиберия Цезаря Августа, 1 гатир [79].

Уплатил Памонт, сын Ариота, за виноградник за 13 г. (размером) 1/4 аруры десять драхм — 10 др. — и за вино 1 драхму — 1 др. — и добавочный взнос [80]. В 14 г. Тиберия Клавдия Цезаря Августа Германика императора. В месяц август 25 [81]. Подписал Кефал.

Петесух Ер… заведующий налогом с красильщиков 18 г., Патололею привет. Я получил от тебя причитающийся налог за месяц тот. В 19 г. господ Августов Аврелия Антонина и Коммода, 6 фаофи [82].

Уплатил Птолис, сын Псененуфия, за парикмахерство 2 г. три драхмы четыре обола — 3 др. 4 об. — и прибавку [83]. 2 г. Гая Цезаря Августа Германика, 28 мехир [84].

Уплатил Апион, сын Филона, на содержание канала за 9 г. двадцать две драхмы 3 обола — 22 др. 3 об. 9 г. Антонина господа, 5 эпиф [85].

Апат, сын Месорея, уплатил за пастьбу 42 овец на 17 год. 20 г. Цезаря, 9 пахон [86]. Меняла Кефал.

Солдат Касис Пана… Фтумину привет. Получена мною от тебя 1 поклажа [87] мякины — 1 артаба за 9 г. господина Веспасиана [88].

Фатрей, сын Абота, уплатил за 12 г. за финиковую плантацию 1/4+1/8+1/32+1/64 (аруры) 8 др. 3 об. [89] 13 г. Цезаря, 15 гатир [90]. Кефал.

Уплатил в меняльную контору Псенмонта, сына Кол… Пикот, сын Петенпсайта, на венок Цезарю две драхмы три обола. 3 г. Тиберия Клавдия Цезаря Августа Германика императора, месяца августа 7 [91].

Уплачено через нас, Клавдия Пернея и компаньонов, откупщиков денежных налогов селения Аполлониады, за 6 г. за налог с корабельных плотников (плательщиком) по имени Пасмет… Пасмет… двадцать драхм — 20 др. 6 г. [92] …6 месоре. Равно по имени Петосирис, сын Панебхойния, за налог с корабельных плотников восемь др. — 8 др. — 6 месоре… Гераклида. (Другой рукой:) Уплачено через нас, откупщиков денежного налога селения Аполлониады, в виде налога с корабельных плотников (плательщиками) по имени Пасмет и Петосирис, сын Панебхойния, сорок — 40 др. 4 обола, 2 халкой.

Уплатил Пикот, сын Псемнонта, за домостроительство (?) за 4 г. восемнадцать др. два обола — 18 др. 2 об. — и прибавка (prosdiagraphomena) шесть халкой. В 4 г. Гая Цезаря Августа Германика [93]…

Уплатила Таисия, дочь Орсенуфис, жена Псенмонта, помесячный (налог) за ремесло, за 7 год, за 3 месяца — тот, фаофи, гатир — четыре драхмы — 4 др. 7 г. господина Нерона, 5 хойах [94].

Уплатил Мелан, сын Патота, (налог) за ремесло, 14 г. господина Нерона, 26 эпиф [95], серебром двадцать драхм — 20 др.

Постумит, он же Гор, сын Панатия, от матери Гатреты. Получил за занятие ремеслом банщика за пятый год семь билонных драхм три обола два халкой — 7 б. др. 3 об. 2 х. — 6 г. господина Адриана Цезаря, 28 тот [96].

Уплатил Панамей, сын Фтуми… Псенхнубис на содержание плотин (hyper chomatikon) Харака 6 др. 4 об., банного налога 4 об. 2 хал., итого 7 др. 2 об. 2 хал. и прибавку (prosdiagraphomena). 1 г. господина Домициана [97] в месяц Кесарей 32. Подписал Аполлодор, сын Гераклида.

Уплатил Эвпор, раб Ирины, на содержание плотины в Хараке за 13-й год 6 др. 4 об., банного налога 4 об. 2 хал., итого 4 др. 4 об. 2 хал. и надбавку (prosdiagraphomena). 14 г. господина Нерона [98].

Уплатил Зметий Пахнубис, сын Тасетия, подушный налог за 16 г. Тиберия Цезаря Августа, 3 эпиф [99] серебром шестнадцать драхм — 16 др. (Другой рукой:) Пелай, сын Аристона, подтверждаю — шестнадцать драхм — 16 др.

Уплатил Фенопий, сын Пахомнаоннофия, за занятие ремеслом (cheronaxion) за 8 г. Веспасиана господа 30 месоре [100] остальные восемь драхм серебром — 12 др. (Sic!) Мелантий написал.

Валерий Серен и Пантахемий, оба откупщика денежных налогов Элефантины, через помощника Петорзмета. Уплатил Сарапион, сын Аммония и матери Сентеторзметии по раскладке на 2 статуи и 2 бюста господ Цезарей [101]10 др. и по раскладке за плотничество… [102] 3 обола медных. 3 г. господ Антонина и Вера Цезарей, 11 фаофи [103].

Гернофмоис, откупщик денежных налогов, Фаерию, сыну Бехия, через Гора. Получено мною земельной подати в Хараке за 14 г. одна драхма билоном — бил. 1 др. 14 г. господина Адриана, 1 месоре [104].

1) Сбор на содержание надзора за рынком (telos agoranomias). 2) Портовые сборы при нагрузке и выгрузке. 3) Дорожная пошлина (apostolion). 4) За закрепление сделки (?) 4%. 5) За ярлык на ослов (diploma onon) — по 8 драхм за каждого осла (в год). 6) Налог на наследство. 7) 1/100, 1/60 (hektatoste, hexakoste) — прибавки при некоторых сделках с фиском. 8) За обмен или размен денег (kollybos) — как прибавка к причитающейся сумме. 9) Ярлык на верблюдов (ср. № 65). 10) Сбор при уплате налога за выписку квитанции, за прикладывание печати и т. п. (prosdiagraphomenon), прибавка на «поход» при сдаче налога натурой (prosmetroumenon). 11) Сбор со скота (мелкого). 12) Налог за владение рабами (с головы). 13) Сбор со свиней. 14) Сбор с быков. 15) Сбор с верблюдов. 16) Налог на виноградники. 17) Аннона — налог, сверх налога земельного и на урожай, в продовольственный фонд столицы. 18) Земельный налог. 19) Специальный налог на масличные плантации. 20) Специальный налог на огороды. 21) Налог на вино; налог взимался с производителя взамен сдачи вина натурой. 22) Налог на пшеницу. Тоже взамен сдачи натурой. 23) Налог на огурцы. 24) Сбор с финиковых плантаций. 25) Сбор с квартирной платы, взимаемой домовладельцем. 26) Сбор с рыботорговцев. 27) Сбор с ломовиков. 28) Сбор с банщиков. 29) Сбор с красильщиков. 30) Сбор с ткачей. 31) Сбор с ковровых мастеров. 32) Сбор с проституток. 33) Сбор с портных. 34) Сбор с валяльщиков сукна. 35) Сбор с парикмахеров. 36) Сбор с лодочников. 37) Сбор с корабельных плотников. 38) Сбор со строителей. 39) Сбор с погонщиков ослов. 40) Сбор с носильщиков. 41) Сбор с ремесленников. 42) Сбор с торговцев платьем. 43) Сбор со старьевщиков. 44) Сбор с зеленщиков. 45) Сбор с торговцев маслом. 46) Сбор с колбасников. 47) Сбор с менял. 48) Подушная подать. Размер ее в разных районах и в разное время был различен. В течение I в. он составлял в Сиене и Элефантине 16 драхм с души в год, между 96 и 112 гг. — 17 драхм, после 113 г. — 17 драхм 1 обол.. В Хараке налог взимался в размере 10 драхм; в Офи — от 10 драхм до 10 драхм 4 оболов, в Мемнонии 16 драхм, в Нот и Липс — 24 драхмы. 49) Налог на доход от фиников. 50) Налог на доход с земли под постройкой (налог на ренту). 51) Сбор на воздвижение статуй. 52) Сбор на содержание неимущих (?). 53) Сбор в пользу обер-егермейстера, или придворного сановника, ведавшего царской, императорской охотой (archekynegon). 54) Сбор на содержание бань. 55) Сбор на содержание и ремонт каналов. 56) Сбор на охотничьи копья (по-видимому, раскладка единовременного расхода). 57) Сбор hyper naubion — денежный сбор взамен трудовой повинности по очистке каналов. 58) Сбор на содержание именитого гостя. 59) Сбор на содержание яхты претора. 60) Сбор на содержание речной стражи. 61) Сбор на содержание домовой тюрьмы при конторе откупщика для недоимщиков. 62) Сбор на содержание гарнизона. 63) Сбор на содержание сторожевых вышек. 64) Сбор на содержание ситолога — откупщика или правительственного чиновника по сбору хлебного (натурального) налога. 65) Сбор на содержание пристани сторожевого судна. 66) Сбор на золотой венок в качестве выражения верноподданнических чувств представителю высшей власти (stephanion, aurum coronarium). 67) Сбор на жалование сторожам (полиции?). 68) Сбор на содержание и ремонт плотин. 69) Сбор на содержание статистиков и счетчиков по исчислению налогов. 70) Сбор на канцелярские принадлежности (?) для правительственных учреждений. 71) Сбор на содержание настоятеля (храма?) — epistatikon. 72) Сбор на устройство зрелищ или религиозных процессий. 73) Сбор на содержание начальника района (меридарха). 74) Сбор на содержание сборщика налогов (praktor исполнял свои обязанности в Египте на началах литургии, в принудительном порядке). 75) Сбор на благотворительность. 76) Сбор на папирус для канцелярий (?). 77) Сбор (нотариальный) за аренду. 78) Налог на торговый оборот. 79) Налог на поташ и мыло. 80) Налог на предметы роскоши. 81) Налог при отпуске на волю рабов. 82) Пошлины ввозные и вывозные. 83) Пошлины на пропуск в ворота. 84) Внутренние пошлины с вина, масла, тканей. 85) Сбор за выпас скота. 86) Квартирный налог.

Кроме того, упоминается множество налогов и сборов, значение которых осталось невыясненным. Ряд налогов, взимавшихся в Египте в эпоху Птоломеев, сохранился, надо полагать, и в римскую эпоху. Вилькен насчитал всего 213 разных статей налогов.

Бассион, откупщик налога с проституток (hetairikon), Афродите. Предоставляю тебе заниматься проституцией на один текущий день, каковой есть 14-е настоящего 9 г. Антонина Цезаря господа, гатир 14 [105].

Паписку, бывшему косметом города, стратегу оксиринхскому, Птоломею, царскому секретарю, и писцам нома от Армиисия, сына Петосириса, сына по матери Дидима, дочери Диогена, из селения Фтохис восточной топархии. Я указал [106] в настоящем 12 г. Нерона Клавдия Цезаря Августа Германика императора по вышеуказанному (селению) Фтохис приплод от скота, который я имею, двенадцать ягнят. Ныне я указываю прибавившийся к (моменту) настоящей вторичной декларации приплод от того же скота семь ягнят — всего семь ягнят. Клянусь Нероном Клавдием Цезарем Августом Германиком императором, что я не утаил. Будьте здоровы. (Другой рукой:) Аполлоний по поручению стратега Паписка удостоверяю: 7 ягнят. 12 г. господина Нерона, 30 эпиф [107].

Аммону Патерну, гекатонтарху, от Сира, сына Сириона, по прозванию Петека, из метрополии. Я и брат мой все, что мы были должны за подушный хлебный налог, внесли натурой в месяце павни, а равно то, что сверх сбора было накинуто нам, в деревне Каракиде, — 9 артаб [108] пшеницы из десяти. И вот из-за оставшейся одной артабы, когда я находился в поле, ко мне в дом вошли сборщики хлебного налога Петесий, сын Ткело, и Сарапион, сын Марона, и их секретарь Птоломей с прислужником Аммонием и сорвали с моей матери платье… ее бросили… Так как она в результате слегла в постель и не может… прошу вызвать их к себе, чтобы я получил от тебя должное. Будь счастлив.

Приметы 47 лет… лево…

В 33 г. Аврелий Коммода Цезаря господа в месяце павни 8 [109].

…В то время как я, господин мой, — ткач, уплачивающий ежегодно в казну по 76 (драхм), пресвитеры села, притесняя меня, внесли мое имя в пресвитерии (в список лиц, обязанных литургией) села, хотя я не имею ценза и добываю средства к жизни от занятия ткацким ремеслом. Посему прошу тебя, господин, помочь мне, чтоб я удостоился твоего благодеяния. В 3 г. [110] Антонина Цезаря господина М…

…После этого, когда я был назначен на очень тяжелую литургию, я ушел из села, не будучи в состоянии выдержать тяжесть литургии. Но, когда сиятельнейший префект Валерий Дат приказал всем находящимся на чужбине вернуться в свои владения, я возвратился. Ввиду того что его сын Аврелий Сотерих, будучи цензором в нашем городе, нажал на меня, взыскивая с меня втрое против причитающегося (налога), я подаю (настоящее заявление) и прошу выслушать меня и распорядиться, как тебе будет угодно. Будь счастлив. Аврелий Пакисис, 50 л., дом в левом углу, в 24 г. императора Цезаря Марка Аврелия Севера Антонина Парфянского величайшего, Британского величайшего, Германского величайшего, благочестивого Августа, павни 11 [111].

Бегство крестьян с царской земли было частым явлением, для которого установился термин anachoresis. Бросавшие отведенную им землю крестьяне укрывались в какой-нибудь храм, где они рассчитывали найти безопасность, или разбредались куда глаза глядят.

Гору привет. Когда я находился в Птолемаиде Евергетиде для сдачи требуемых от меня расчетов, мы узнали о том, что царские земледельцы села, оставив возложенные на них занятия, ушли в храм Нармуфис 19-го текущего месяца. Я поэтому счел нужным сообщить, чтобы ты знал. Будь здоров. 4 г., 20 фаофи.

Аполлоте, стратегу Арсиноитского Гераклидского района, от Сотериха, сына Сота, и прочих старшин, заведующих сельской канцелярией села Сокнопайу Незос. Взамен Трифона, сына Семпрония, Паветиса, сына Пеката, Пнеферота, сына Сота, и Гарпаисия, сына Гарпагата, которые при жеребьевке на должность сборщиков денежных налогов в нашем селе не оказались налицо [112], мы указываем нижеследующих лиц, имеющих полный ценз и пригодных, с тем что они будут присланы на жеребьевку к превосходительному эпистратегу, а именно:

Сапгир, сын Асклепиада, имеющий доход в 800 (драхм).

Сота, сын Соты, по прозвищу Азиарск, тоже 800 (драхм).

Пабут, сын Пабута, тоже 700 (драхм).

Стотоетис, сын Соты, каменотес, тоже 700 (драхм).

В 26 г. Марка Аврелия Коммода Антонина Цезаря, эпиф 26 [113].

Нижеследующий документ свидетельствует о том, что жители Сокнопайю Незос обязаны были поставить работников для обработки земли, в порядке принудительной «аренды», в соседнем селении Бакхиаде. За приведенным отрывком следует раскладка по 1 артабе пшеницы.

От Аврелия сына Пуарея, сельского писаря Сокнопайю Незос. Раскладка взыскания транспортных расходов за доставленных сюда из села Бакхиады (работников) нашего района в текущем 23 г.

Как видно из этого папируса, водный транспорт сдавался в аренду добровольным арендаторам по округам. Интересно, что избрание на жреческую должность в союзе штурманов было достаточным основанием для того, чтобы представитель администрации не разрешил ему покинуть Александрию.

Папирис почтеннейшему Аполлонию, стратегу Аполлонополиты Гептакомии, привет. Сообщаю тебе, что я получил назначение в подведомственный тебе ном (в качестве) единственного (навклера) с кораблем вместимостью в 4000 артаб; (это произошло) на основании моих домоганий этого нома и согласия Виссариона. Но, получив это назначение, я был выдержан прокуратором, чтобы исполнять должность жреца в союзе штурманов. Поэтому хорошо будет, дражайший, если ты возьмешь под защиту моих людей, так как я (сам) не могу явиться засвидетельствовать тебе свое почтение, почтеннейший; ты мне удружи, как (человеку), могущему тебе оказать услугу: ты прекрасно знаешь, что у меня есть еще корабли на 80 000 артаб, так что они могли бы обслужить твой ном. Итак, знай, господин, что если прокуратор будет исполнять должность жреца в союзе штурманов…

2 г. Адриана Цезаря Августа. Эпиф 16 [114]. Желаю тебе здравствовать.

(На обороте папируса адрес:) Передать Аполлонию, стратегу Гептакомии.

Папирус представляет собой прошение некоей Аполлинарион, поданное диойкету; ссылаясь на свои предыдущие ходатайства, на прецеденты судебных решений и на ряд правительственных декретов, она просит освободить ее от принудительной аренды земли. В прошении приводятся и копии ее предыдущих заявлений и последовавших по ним резолюций. Это прошение дает в некотором роде сводку законодательной и судебной практики по вопросу о принудительной аренде земли. Вместе с тем оно — любопытный документ, характеризующий сложность бюрократического земельного и финансового аппарата.

Первые 20 строк сильно попорчены. В них просительница излагает историю вопроса. Она получила в наследство от отца в числе прочего также несколько участков (в различных селениях), находившихся у него в принудительной аренде. Однако бремя разорительных налогов заставляет ее просить об освобождении ее, как женщины, от этой аренды. В обоснование своего ходатайства она цитирует судебное решение, состоявшееся в 154/155 г. Строка 21 начинается выпиской из протокола:

«В 19 г. божественного Элия Антонина, тот… ритор Сатурнин сказал: «Птоллион, отец просительницы, еще… была отдана (в принудительную аренду) царская и государственная земля в районе селений Бусирис, Тинтерис, Та… селения Гераклеополита. Ввиду того что после переселения его на этот надел сельские писаря этих селений вопреки запрещению возлагают на нее возделывание земли отца… а между тем в свое время префектами и епистратегами постановлено, чтобы женщины не привлекались к этой обязанности, она просит, ссылаясь на постановления, освободить ее от обработки земли, подлежащей возложению только на мужчин». Парменион сказал: «Пусть огласят относящиеся сюда постановления». Когда было оглашено… распоряжение Тиберия Александра, воспрещающего… женщину к земледелию, от 2 г. Гальбы… префекта Валерия Евдемона, вынесшего такое же постановление в 5 г. Антонина… и епистратега Миниция Кореллиана в 10 г. императора господина Антонина, Парменион сказал: «Согласно оглашенному Тафинн… может быть освобождена от обработки земли… других земледельцев определить на обработку земли».

Аполлинарион Аристандра подписала 7 г., 6 фанемот.

До сих пор [115] мое заявление и копия распоряжения. Действуя в соответствии с этим, царский секретарь нома Аммонион, исполняющий обязанности стратега, написал делопроизводителям тех селений… в районе которых расположены участки, как предписано было:

«Аммонион, царский секретарь, исполняющий обязанности стратега, — сельскому писарю Хисы и других сел. Ввиду того что Аполлинарион Аристандра подала мне прошение, в котором заключено распоряжение превосходительного диойкета, а также (новое) прошение насчет обработки земли, которая, по ее заявлению, не может быть на нее возложена, вам пересылается второе (прошение), чтобы вы произвели расследование, согласно существующим решениям, и дали мне заключение. Подписал 6 г., 27 пахон».

Итак, надлежит совершить передачу аренды другим, согласно тому, как ты написал, и востребовать налоги от обработавших землю. Посему прошу, если твоей милости будет угодно, категорически распорядиться написать нынешнему стратегу нома, чтобы он понудил делопроизводителей согласно… предписанному им совершить передачу, а податным откупщикам произвести взыскание с претендентов, работающих на этой земле, и не притесняли меня, женщину, не имеющую мужа, и беспомощную, согласно тому, как ты прежде об этом распорядился и облагодетельствовал меня. Будь счастлив. Подала Аполлинарион Аристандра 8 г., 10 тиби. Подписала. Авфидий Аммоний подписал.

До сих пор прошение, копии и распоряжение. Согласно изложенному прошу предписать делопроизводителям на местах, чтоб они, согласно моему прошению, совершили передачу аренды и чтобы откупщики востребовали причитающиеся недоимки от кого следует. В 9 г., 1 тот. Аполлинарион Аристандра, дочь Аристандра, подписала.

Предлагаемый отрывок содержит в строках 54—63 резолюцию императоров Люция Септимия Севера и М. Каракаллы на прошение знатного александрийца Аврелия Гориона; императоры утверждают проект Гориона, затем следует со строки 64 само прошение. На недоконченном предложении папирус обрывается.

…Прошение же следующее. Милостивейшим императорам Северу и Антонину, спасителям и благодетелям всех людей, Аврелий Горион, стратег и верховный судья славнейшего города Александрии, шлет привет. Некоторые села оксиринхского нома, о человеколюбивейшие императоры, в которых я и мои сыновья владели землями, сильно разорены, притесняемые ежегодными литургиями фиска и гарнизона местного, и существует опасность, что они и для казны погибнут и бросят вашу землю необработанной. Поэтому я, руководясь человеколюбием и пользой дела, хочу для их поддержки учредить некий небольшой капитал в каждом селении на прикупку земли, доходы с коего будут предназначены для прокорма и на издержки тех, кто будет в соответствующий год выполнять литургии на…

Аврелию Оригену, стратегу Гермополиты, от Аврелия, сына Паисия, сына Стефана, по матери… и Сильвана, сына Пахомия, по матери Елены, обоих сельских начальников села Сеномбо. Указываем и сообщаем нижеперечисленных рабочих, имеющих прибыль в алебастровую каменоломню для замены ранее посланных туда рабочих; хорошо подготовленные и пригодные, под ответственность нашу и всех жителей села на основе круговой поруки. (Следует перечисление рабочих.) Мы ручаемся за них и неукоснительно их поставим, чтобы они выполнили тот род работы, который на них будет возложен, и что они не оставят ее до распоряжения или до замены. Если же они запоздают и мы не поставим, мы сами понесем за них ответственность; спрошенные об этом, мы дали свое согласие. В 17 и 16 гг. господ наших Диоклетиана и Максимиана Августов и в 9 г. господ наших Константина и Максимиана, славнейших Цезарей, во 2-е консульство Флавия Постумия Титиана и Непотиана… Месоре. Подали. Аврелий Горион писал за них, заявивших, что они неграмотны.

В 8 г. императора Цезаря Тита Элия Адриана Антонина Августа Пия исполнены земляные работы по плотине, относящиеся к текущему 8 г. (Другой рукой: [116]) 17—21 пауни [117] на Псинал… канале в Теадельфии. Панесней, сын Гора, сына Панеснея, от матери Тамарреи.

(Подпись.)

Юлий Сатурнин жителям Феней, главного города Трахонского района, привет. Если кто-либо, солдат или штатское лицо, поселится у вас насильно, напишите и донесите мне. Ибо вы не обязаны никакими складчинами для приезжих, и, имея помещение для чужестранцев, вы не можете быть вынуждены принимать в свои дома приезжих. Это мое послание выставьте в публичном месте в главном селении, чтобы никто не мог оправдываться незнанием.

Публикуемый ниже под № 64 документ о транзитных пошлинах в богатейшем центре внешней торговли Пальмире дает наглядное представление о жалких размерах этой торговли и о характере товаров, показывающих преобладание натурального хозяйства. Ср. также № 65.

Надпись сохранилась частично на греческом и арамейском языках.

448 г.[118] месяца ксандика 18 [119], постановление народного собрания. При председателе Боннее, сыне Боннея, сына Герана, при секретаре Александре, сыне Александра, сына Филопатора, в архонтство Малиха, сына Олдея, и Зевида, сына Несы, в очередном заседании совета постановлено нижеследующее:

Ввиду того, что в старое время большинство облагаемых объектов не было включено в налоговый закон, а взыскивалось по обычаю; поскольку в договоре о сдаче (в откуп налогов) указано, что откупщик производит взыскания согласно закону и обычаю, а из-за этого часто возникали споры между торговцами и откупщиками налогов, — постановлено, чтобы нынешние архонты и декапроты, рассмотрев дело, при ближайшей сдаче в откуп, записали то, что не включено в тариф, и для каждого вида (налога) утвердили установленный обычаем налог и, когда откупщики согласятся с ним, записали (новый тариф) вместе со старым законом на каменной стеле, находящейся напротив храма, именуемого Рабашира. И пусть очередные в каждое данное время архонты, декапроты и синдики надзирают за тем, чтобы откупщики не взимали сверх таксы.

Кладь телеги всякого рода: пошлина взыскивается как за четыре верблюжьих поклажи [120].

От ввозящего в Пальмиру или в пределы Пальмирской области рабов он взыщет за каждого раба 22 денария.

С того, кто введет старых рабов [121] или… он взыщет за каждую душу 2 денария.

Тот же откупщик [122]… взыщет с каждой верблюжьей поклажи ввезенной — 3 ден., вывезенной — 1 ден.

За ввоз пурпурной шерсти он взыщет за каждую овчинку 8 ассов, за вывоз он взыщет…

За верблюжью поклажу масла в каменных кувшинах он взыщет при ввозе 25 ден., при вывозе взыщет 13 ден.

За верблюжью поклажу масла в козьих мехах он взыщет за ввоз 13 ден., за вывоз взыщет 13 ден.

За верблюжью поклажу вина в козьих мехах он взыщет при ввозе — 7 ден., при вывозе взыщет — 7 ден.

За ослиную поклажу масла в козьих мехах он взыщет при ввозе 4 ден., при вывозе взыщет — 4 ден.

За груз масла, ввезенный в двух козьих мехах на верблюде, он взыщет 10 ден., при вывозе взыщет 10 ден.

За груз масла, ввезенный в двух козьих мехах на верблюде, он взыщет …ден., при вывозе взыщет …ден.

За груз масла, ввезенный на осле, он взыщет 7 ден., при вывозе взыщет 7 ден.

За груз… ввезенный в четырех козьих мехах, он взыщет 13 ден., при вывозе взыщет 13 ден.

За груз к… ввезенный в двух козьих мехах на верблюде, он взыщет 7 ден.,

…(4 строчки неразборчивы).

Тот же откупщик взыщет ежемесячно с каждого подвозящего и продающего местное масло… ден.

…(Строчка неразборчива).

Тот же откупщик взыщет с проституток, получающих по денарию, денарий, с получающих по 8 ассов он взыщет по 8 ассов, с получающих по 6 ассов — 6 ассов с каждой.

Тот же откупщик взыщет с торговых заведений… кожевников… по обычаю за каждый месяц с каждого заведения 1 ден.

С ввозящих или продающих (сырые) кожи — с каждой кожи 2 асса. Точно так же то же причитается откупщику с перепродавцов готового платья в городе.

За пользование двумя водоемами в год 800 ден. Он же взыщет за груз пшеницы, вина, овса и всякой верблюжьей поклажи такого рода при каждом выступлении каравана 1 ден.

За каждого верблюда, ввозимого порожняком, он взыщет 1 ден., как взыскивал вольноотпущенник цезаря Килик…

…(Одна строка неразборчива).

Кто продает в Пальмире или в области Пальмиры соль (?), уплачивает откупщику по ассу за каждый модий… (Неразборчиво). По всяким жалобам откупщика или на откупщика суд творит магистрат Пальмиры.

Откупщику дается право брать, самому или через другое лицо, залог с лиц неуплативших. Если залог на… день не будет выкуплен, откупщику предоставляется его продать… в казну добросовестно. Если же залог будет продан за сумму меньшую, чем сумма долга, откупщику предоставляется взыскать (разницу), как это допускается согласно (старому) закону…

…(35 строк неразборчивы).

Налог на заклание (жертвенных животных) должен исчисляться в денариях, так как и Германик Цезарь в письме к Статилию разъяснил, что надо все налоги исчислять в ассах. А в пределах денария откупщик по обычаю взыщет в (местной) мелкой монете. С выбрасываемого как падаль налог не причитается.

С пищевых продуктов я устанавливаю [123] с каждой поклажи по денарию, когда он ввозится из-за границ (области) или вывозится.

То, что ввозится в селения (в пределах области) или перевозится из них, не облагается пошлиной, как это установлено соглашением с ними (т. е. с откупщиками).

За коны и тому подобные (фрукты), какие перевозятся для торговли, пошлину исчислять из расчета перевода на сушеные [124], как это практикуется в остальных городах.

За верблюдов, ввозятся ли они порожняком или с грузом из-за границ (области), следует с каждого по денарию, согласно закону, как указал и превосходительный Корбулон в письме к Барбару.

…(2 строки неразборчивы).

Налог за выпас не следует взыскивать с местных жителей, а за скот, пригоняемый на пастьбу извне, причитается 1 ден. Откупщику предоставляется, если он захочет, клеймить скот.

Из распоряжения: …На этом столбе начертано по приказу Луция Антистия Азиатика, управителя округа Вереники, сколько должны взимать, согласно тарифу, откупщики подведомственной арабархии в Копте [125] дорожной пошлины. С штурмана Красного моря восемь драхм, с кормчего десять драхм, с охранника пять драхм, с моряка пять драхм, с ремонтного мастера-корабельщика пять драхм, с ремесленника восемь драхм, с женщин для проституции 108 драхм, с приезжающих морем женщин (?) двадцать драхм, с солдатских жен двадцать драхм, за билет для верблюдов по одному оболу, за штемпелевание билета два обола, при выступлении каравана с каждого билета садящегося (на верблюда) мужчины одну драхму, со всякой женщины по четыре драхмы, с осла два обола, с повозки с верхом четыре драхмы, с паруса двадцать драхм, с мачты четыре драхмы, с мумии, подвозимой вверх или вниз, одну драхму четыре обола.

В 9 г. императора Цезаря Домициана Августа Германика, 15 пахон [126].

Земельный кадастр села Набоо в Египте, который дает представление о соотношении между различными категориями земель — государственной, жреческой, частной и т. д. Кадастр составлен в фискальных целях — для исчисления подати и налогов.

Аполлонию, стратегу Аполлониполиты в Гептакомии, от Псайта, сельского писаря села Набоо. На твой запрос относительно находящихся в черте дамбы занесенных в списки по моему сельскому управлению земель, как затопленных (еще), так и (уже) годных для вспашки, сообщаю нижеследующее:

(Другой рукой:) Всего в черте дамбы Набоо зарегистрировано в моем сельском управлении (арур) — 668 1/2 (+) 1/16 (+) 1/32 (+) 1/64 [127], в том числе царской земли по 5 1/12 (артаб) [128] — 2 1/2 (+) 1/16 (+) 1/32, по 4 1/12—1 3/4 (+) 1/8 (+) 1/32, по 3 1/12—55 1/2 (+) 1/16, по 2 1/2 (+) 1/12—35 1/16 (+) 1/32 (+) 1/64, по 2 1/12—127 1/16, итого царской земли 222 1/8 (+) 1/16 (+) 1/32 (+) 1/64 (арур). Прочей царской (земли), внесенной в разряд частновладельческой, по 1 1/2 (+) 1/12 (артаб) — 13 1/2 (арур), по 1 1/12—15 1/2 (+) 1/8 (+) 1/16, по 3/4 (+) 1/6—87 1/16; 1 1/4 гор… [129] — 29 1/2 (+) 1/8, земли катэков — 237 3/4 (+) 1/8 (+) 1/16 (+) 1/64, купленной 38 1/4 (+) 1/16, итого частной земли (вносящей налог) в фиск, — 422 1/8 (+) 1/64, а всего фискальной, царской и частной — 644 1/4 (+) 1/8. Жреческой земли арендной 8 (арур), гиераконитидской 13 1/8 (+) 1/16 (+) 1/32 (+) 1/64; по 2 (неясно), итого жреческой 24 1/8 (+) 1/16 (+) 1/32 (+) 1/64; а фискальной и жреческой (вместе) — перечисленные 668 1/2 (+) 1/16 (+) 1/32 (+) 1/64, из них подвергшихся разливу 402 1/4 (+) 1/32; годных уже для вспашки 260 1/4 (+) 1/64; неорошаемых 6 1/16. Из них владеют поименно: начиная с западной стороны села, Татрей, сын Онуфрия, имеет гор. — 3 1/2, по 2 1/12—1 1/2, катэковой — 1/2, всего 5 1/2, из них затопленной 1 1/2, годной к обработке — 4; Ароннофрий, сын Пахомпсахия, и Пуорий, брат его: по 3 1/12—1/8, по 2 1/12—3/4, катэковой — 1/8, итого 1, в том числе затопленной — 1/4, годной к обработке — 3/4; Панесней, сын Пекисия, — по 2 1/2 (+) 1/12—3/4; затопленной; Пкамей, сын Орсенуфия, — катэковой 2 1/4, в том числе затопленной 1/2, годной к обработке 1 3/4.

Расписка землевладельца (клеруха), выданная арендатору о получении арендной платы.

Асклепиад, сын Хармагонта, Портиту, сыну Пермания, привет. Я получил от тебя причитающуюся мне арендную плату [130] и прирост [131] за участок, который сдал тебе на посев 25 г., и никаких претензий к тебе не имею. Писал за него Эвмел, сын Герма… по его просьбе, так как сам он пишет слишком туго. 25 г., 2 фаменот.

Этот папирус представляет величайшую ценность, так как на его оборотной стороне (verso) написан единственный дошедший до нас экземпляр «Афинской политии» Аристотеля. Но и текст на лицевой стороне представляет исключительный интерес. Он содержит подробную запись доходов и расходов небольшого земельного хозяйства вблизи Гермополиса. Владелец имения Эпимах живет в городе, а хозяйство ведет управляющий Дидим, который с мелочной подробностью день за днем записывает все доходы и расходы. В конце каждого столбца подводится итог для переноса (в переводе эти итоги опущены), а в конце каждого месяца подводится общий итог и выводится сальдо на следующий месяц. Запись обычно велась двоякая — в денежном выражении (logos argyrikos) и натурой (logos sitikos), в данном случае сохранился только logos argyrikos. Запись начинается с 1 числа месяца тот, с которого начинался египетский год. От последней декады месяца фаофи до первой половины месяца гатир в папирусе пропуск. Далее, в начале месяца хойак Дидим заболел, и в течение 1 1/2 месяца Эпимах вел хозяйство сам и записи делал у себя. За исключением этих двух пропусков мы имеем полный отчет, из которого видно, какие производились работы, какова была агротехника, как оплачивался труд рабочих и рабов, какие возделывались культуры, какие были цены на продукты земледелия, какой курс при размене серебра на медь и т. д. Запись относится к «одиннадцатому году имп. Веспасиана», что соответствует 78/79 г. н. э.

Чтение и толкование папируса затрудняется — помимо малограмотности управляющего — множеством сокращений и условных знаков, употреблением местных слов, которых словари не знают; часто затрудняешься определить, является ли данное слово собственным именем или неизвестным нам нарицательным.

Дидим старательно обозначает при каждой цифре, получена ли она или израсходована серебром или медью. При подведении итогов он переводит медь на серебро по курсу 28:24 или 29:24. Такое почти полное совпадение стоимости медной и серебряной монеты (разница в курсе временами доходила до 1:100) объясняется, по-видимому, низким качеством серебряной монеты, которая часто бывала серебряной лишь номинально. Известно, например, что при Диоклетиане серебряная монета содержала менее 2% серебра. Мы даем здесь около четверти всего папируса.

В одиннадцатый год императора Цезаря Веспасиана Августа денежный счет доходов и расходов Эпимаха, сына Полидевка, составленный мною, Дидимом, сыном Аспазия.

В том числе доходы месяца августа [132]:

1. По счету доходов предыдущего, десятого года

сер. 69 др. 3 об.

2. От Эпимаха на расходы по обмену денег (?) [133]

4 др.

3. То же на расходы …

4 др.

От Саабейния… остаток платы за вино ….

6 др.

7. От виноторговца Филиппа плата за вино

8 др.

8. От Эпимаха для Пантая, сына Асандриона, чтобы он оставался на плотине «Индия две аруры» [134]

4 др.

К… ер… ина.

5 др.

9. Стоимость овощей — 2 артабы по 20 драхм

40 др.

10. От Филиппа за вино сам Эпимах

12 др.

14. То же Эпимах утром

4 др.

15. Кекет-маслодел за овощи самому Эпимаху в Гермополисе

сер. 20 др.

21. От Филиппа стоимость другого вина — 10 керамиев по 5 др. [135]

25 др.

20. Кекет тоже стоимость овощей

20 др.

Общий доход за месяц август итого

221 др. 3 об.

Из них израсходовано в тот же месяц август:

1. Плата рабочему, помогавшему штукатурщику Сарату при бане

5 об.

Работали еще на участке Амврион, Гор — сын Гора, и Эпимах на финиковой плантации, и Фибий с машинистом работал при орудии [136]

2. Копают удобрение [137] вне дома двое рабочих и накладывают на трех ослов Паота, сына Гераклида; ставка — 3 об.

медью 1 др.

Плата другим двум рабочим, сопровождавшим ослов

5 об.

Плата за две тележки для удобрения через погонщика ослов Паота по указанию Эпимаха (?)

1 об.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах и Фибий

Плата Дмитрию, сыну Пахрата, за работу при орудии

3 об.

3. То же, копали удобрение возле дома и накладывали на трех ослов погонщика Паота по 3 1/2 об.

1 др. 1 об.

Сопровождавшим этих ослов двум рабам [138] по 2 1/2 об

5 об.

Подноска земли к плотине [139] с участка «Индия две аруры» — двое рабочих

1 др. 1 об.

Сбор камыша лопатами на 10 арурах с участка Индия и переброска на такие же две аруры с востока перед водой — 6 рабочих по 3 об

3 др.

Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах и Фибий работают на усадьбе

4. Пололи на усадьбе Амврион и 6 рабов по 2 1/2 об.

2 др. 3 об.

Равно работали Гор — сын Гора, Эпимах и Фибий и 1 посторонний вместо Амвриона, половшего с рабами

4 об.

Укрепляли дамбу «Индия 2 аруры» после обеда 2 рабочих по 2 об.

4 об.

5. Заделывали прорыв (в плотине) «Индия 2 аруры» и подносили туда землю 8 рабочих по 3 об.

до полудня

4 др.

Работают на усадьбе Гор — сын Гора, Эпимах и Фибий и 1 посторонний рабочий, — Амврион в

отпуску

3 об.

Рабочему при плотине Индия, следящему за водой

3 об.

Другому, раздроблявшему кучу земли на дамбе 10 ар

3 об.

Копали удобрение возле дома и накладывали на трех ослов Паота двое рабочих по 3 об.

медью 1 др.

То же, сопровождают ослов, поднимают удобрение к Дмитрию три раба по 2 1/2 об.

1 др. 1 1/2 об.

6. Рабочему, надзирающему за дамбой «Индия 2 ар.», пока там поставим одного

3 об.

Работали на усадьбе Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

4 об.

Амврион полол на усадьбе и 7 рабов по 2 1/2 об.

2др. 5 1/2 об.

7. Укрепление и охрана воды, равно прорыва у плотины «Индия 2 ар.» — 5 рабочих по 3 об.

2 др. 3 об.

Пололи в саду (?) на восточном участке Амврион и 9 рабов по 2 1/2 об.

3 др. 4 1/2 об.

В усадьбе работали Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

4 об.

8. Панетвоту, сыну Канайта, приставленному к дамбе «Индия 2 аруры», вместе с тем Гефестиону, сыну Керфеллия, отныне охраняющему ночью и днем, из причитающихся ему от меня и Гефестиону, сыну Керфеллия, из расчета за месяц 20 др. — до расчета от меня

сер. 4 др.

Пололи в усадьбе Амврион и 7 рабов по 2 1/2 об.

медью 2 др. 5 1/2 об.

Работали на участке Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

Ослы Паота перевозили в дом кирпич Пеймута, жреца Зевса, числом (неизвестный знак) и в имение 550

9. Пололи на участке Амврион и 8 рабов по 2 1/2 об.

3 др. 2 об.

Работали на участке Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

10. Пололи Амврион и 10 рабов по 2 1/2 об.

4 др. 1 об.

Работали на участке Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

…(неизвестное слово), копали и собирали тростник 8 рабочих по 3 об.

4 др.

11. Дмитрию, сыну Пахрата, машинисту

12 др.

Подноска земли к насыпи Аполлония

(неизвестное слово) — 7 рабочих

3 др.

Работали на участке Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 рабочий

3 об.

Пололи на гелиастерии участка Амврион и 7 рабов по 2 1/2 об.

медью 2 др. 5 1/2 об.

Плата 4 рабочим за укрепление плотины «Индия 2 аруры» глиной и тростником и вместе с тем за надзор за водой по 3 об.

2 др.

12. Подноска земли опять к насыпи «Аполлония 1 trychatos» 8 рабочих по 3 об.

4 др.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

13. Подноска земли к насыпи от участка «Перилая 5 арур» — 4 рабочих по 3 об.

2 др.

Работают на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

14. Подносили землю и набрасывали в кучу на (участке) «первом 6 арур» 4 рабочих по 3 об.

2 др.

Работают на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

15. Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

Копали и собирали тростник на 2 1/2 арурах Аристомаха 8 рабочих по 3 об.

4 др.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

17. Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

18. Пастуху Баросию kartra (неизвестное слово) стрижку шерсти

2 1/2 об.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

19. Тебе, Эпимаху, в Гермополис через Гора — сына Ясона

(20) др.

За масло для жареных голубей, посланных Эпимаху в Гермополис

(1 1/2) об.

Плата рабочему Гору — сыну Ясона, отвезшему в Гермополис Эпимаху хлебы и ороп (неизвестное слово)

(3) об.

Работают на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

20. Плата Гору, сыну Ясона, еще не вернувшемуся из Гермополиса

3 об.

Работают на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

21. Стоимость артабы чечевицы для птиц и голубей

2 др. 3 об.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

22. Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

23. Аполлонию, сельскому писарю Пеенталя, правильно обмерившему (землю) из (неизвестное слово) вокруг Пеенталя и передавшему аруры полностью по соглашению у него с Евдемоном, Гефестионом, сыном Пантея, и Теоном, сыном Кефеллия, (всего) 12 др., (из коих) падает на долю Эпимаха [140]

медью 3 др.

(1 строчка неразборчива).

Фибию, сыну Пенамуния, земледельцу Пеенталистскому, за подноску земли и надзор за водой на вышеуказанных арурах — из 20 др. тоже приходящиеся на нашу долю ев… (неизвестное слово), на каковой расчет согласился и Фибий

сер. (5) др.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Горa, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

24. Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

25. Подноска земли к северной плотине (неизвестное слово) 4 рабочих по 3 об.

медью 2 др.

Работали на участке те же и 1 рабочий

3 об.

26. То же подноска земли к северной насыпи из… вокруг Пеенталя 5 рабочих — 1/4: 1 рабочий

3 об.

Работали на участке те же наши и 1 посторонний

3 об.

27. Подноска земли к насыпи «Южная 1 trychatos» и надзор за водой — 3 рабочих по 3 об.

1 др. 3 об.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

28. Тебе, Эпимах, при отъезде в Гермополис

сер. 16 др.

Опять носили землю к насыпи «Южной 1 trychatos» 2 рабочих по 3 об.

медью 1 др.

Работали на участке Амврион, Гор — сын Гора, Эпимах, Фибий и 1 посторонний

3 об.

29. Работали на участке те же наши и 1 рабочий

3 об.

30. Опять работали на участке те же наши и 1 рабочий

3 об.

Плата рабочему, находящемуся при tomeis (неизвестное слово)… быть затопленным

3 др.

Итого расходов за месяц август: серебром — 62 др. 3 об. и медью 85 др. 2 об., из расчета 4 др. сер. за 29 об.=сер. 71 др. 1 об. [141], итого сер. 133 др. 4 об. Приход того же месяца сер. 221 др. 3 об., остается на месяц фаофи сер. 87 др. 5 об. В 11 г. императора Цезаря Веспасиана Августа месяца фаофи.

Приход:

1. По счету доходов месяца августа

сер. 87 др. 5 об.

От Эпимаха, сына Пахнутия, арендная плата за восточную финиковую плантацию

8 др.

5. От Эпимаха на должные расходы

4 др.

12. От Эпимаха то же

4 др.

13. Выручка за 14 артаб пшеницы по 10 др. [142]

60 др.

29. Выручка за 14 артаб пшеницы, проданных частями по распоряжению Эпимаха

140 др.

21. От врача Аполлодора выручка за овощи — 5 артаб по 21 др.

105 др.

23. От Эпимаха опять на расходы

4 др.

24. Опять выручка за 4 артабы пшеницы по 10 др.

40 др.

26. Опять от Эпимаха.

12 др.

27. Опять от Эпимаха на покупку семян

32 др.

Итого приход

сер. 496 др. 5 об.

Юний Модерат Колумелла написал в середине I в. трактат «О сельском хозяйстве» в 12 книгах.

Владелец имения должен прилагать тщательную заботу ко всем прочим статьям имения, в особенности же к находящимся в нем людям. Эти последние распадаются на два разряда: на колонов и рабов — незакованных и закованных. К колонам он должен относиться снисходительно и стараться идти им навстречу в их нуждах; он должен быть более требовательным к их работе, нежели к платежам; такое отношение для колонов менее обидно, хозяину же вообще более выгодно. Ибо прилежная обработка поля в большинстве случаев приносит пользу и никогда не приносит вреда (разве только ущерб будет причинен непогодой или грабежом), а потому и колон не посмеет просить льгот в исполнении работы. Но и господин не должен слишком настаивать на своем праве в обязательствах, наложенных на колона, как, например, на точном соблюдении сроков платежей, доставке дров и прочих мелких обязанностях колона, выполнение которых больше докучает земледельцам, чем приносит им ущерба. Не следует вообще быть слишком взыскательным в том, что следует нам по праву. Недаром строжайшее право считалось у древних величайшим мучением. С другой стороны, не следует допускать и чрезмерных льгот, ибо, как правильно сказал ростовщик Альфий, самые верные долговые статьи становятся лишенными всякой ценности, если мы отказываемся от взысканий по ним. Также и Люций Волузий, бывший консул, человек чрезвычайно богатый, еще на моей памяти утверждал, что то поместье находится в самых счастливых условиях, при котором имеются колоны, издавна живущие в этой местности, как бы по наследству перешедшие к владельцу и связанные с ним близкими отношениями с самого рождения. Мое мнение таково, что частая смена арендатора есть дело невыгодное; однако хуже прибегать к услугам такого арендатора из городских жителей, который обрабатывает имение не сам, а с помощью рабов. Сазерна говорил, что от такого арендатора надо вместо арендной платы ждать тяжбы. Поэтому надо стараться всячески привлекать к обработке колонов — сельских жителей, прочно привязанных к месту, что необходимо в тех случаях, когда владелец не имеет возможности вести хозяйство лично или с помощью собственных людей. Так бывает обычно в местности, страдающей от вредного климата или неплодородия. Однако если климат и почва мало-мальски приличны, то личное хозяйничанье владельца всегда принесет больше дохода, чем сдача в аренду колонам; даже хозяйство через посредство вилика [143] дает больший результат — при условии, конечно, что вилик не окажется небрежным и алчным рабом. Последнее же, без всякого сомнения, случается по вине самого же владельца. Поэтому надлежит остерегаться поручать хозяйство такому рабу; если же такая ошибка допущена, следует сместить негодного вилика с его должности. Однако в имениях отдаленных, которых владелец не может навещать часто, обработку всякого поля предпочтительнее поручать свободным колонам, чем рабу-вилику; это правило в особенности относится к полям, засеянным хлебом, которым колон может гораздо меньше принести вреда, чем виноградникам или садовым насаждениям; рабы же и этим полям приносят величайший вред: они дают за деньги господский скот для работы на стороне, пасут и рабочий и остальной скот плохо, дурно пашут землю; показывают при посеве гораздо больший против настоящего расход семян; они не заботятся о том, чтобы семена, брошенные в землю, дали богатый урожай; а свезя его на гумно, они даже уменьшают его количество во время молотьбы либо утайкой его части, либо небрежной работой. Ибо они и сами крадут зерно, и от других воров плохо его оберегают. Наконец, при уборке зерна в амбар они неправильно показывают его количество в счетной записи. Таким образом, как управляющий, так и рабы мошенничают, а поле приходит в негодное состояние. Поэтому, как я уже сказал, такое имение, которое лишено частого присутствия владельца, необходимо сдавать в аренду.

В то время император Домициан издал закон, которым строго был воспрещен распространенный обычай оскопления евнухов и виноделие; уже посаженные виноградники должны были быть уничтожены. Тогда Аполлоний прибыл в Ионию и сказал: «Меня самого эти законы не затрагивают, ибо из всех людей я меньше всего нуждаюсь в половых органах и в вине, но высочайший господин не видит, что, щадя людей, он кастрирует землю». Тогда Иония решилась послать посольство к императору по поводу запрещения виноделия и просила отменить закон, который вел к тому, чтоб земля опустела, а не обрабатывалась [145].

Древние считали нужным прежде всего соблюдать меру в землепользовании. Они рассуждали, что выгоднее меньше засевать, но лучше пахать. Такого же мнения был, я вижу, Вергилий. По правде сказать, латифундии погубили Италию и начинают уже губить и провинции. Шесть хозяев владели половиной Африки, когда их казнил принцепс Нерон.

Все поля возделываются либо рабами, либо свободными, либо теми и другими одновременно: «свободными» — это когда работают сами с членами семьи, как большинство бедняков; или при помощи наемного труда, когда для более крупных работ, как сбор винограда или сенокос, применяется наемный труд свободных людей. Сюда же относятся и те, которых у нас называют obaerati [146] и которых так много теперь в Азии, Египте и Иллирике. О всех только что упомянутых я скажу, что в местах нездоровых выгоднее обрабатывать землю наемными рабочими, чем рабами, а в здоровых местах также выгоднее применять их труд для более крупных работ, как уборка винограда или жатва.

…(Император) принял меры: он законом ограничил знаменитые безобразные траты кандидатов и позорные подкупы: он также распорядился, чтобы они треть своего состояния поместили в земельных владениях, считая безобразием, что лица, домогающиеся государственных должностей, рассматривают Рим и Италию не как отечество, а как гостиницу или стойло для приезжающих. Итак, кандидаты стекаются и наперерыв покупают все, что продается, и стараются, чтобы было возможно больше для продажи. Поэтому если тебя тяготят твои имения в Италии, то теперь столь же благоприятные условия для их продажи, как и для покупки в провинции, потому что те же кандидаты продают в провинции, чтобы купить здесь.

Кай (или Тит) Петроний Арбитр — римский аристократ-землевладелец, занимавший высшие должности (был consul suffectus при Нероне), славился своим образованием и тонкостью вкуса; его прозвали «arbiter elegantiae». По сообщению Тацита, Петроний, заподозренный как соучастник в Пизоновом заговоре против Нерона, вынужден был покончить самоубийством в 66 г. Петронию приписывают дошедший до нас в отрывках роман «Сатирикон» с ярко выраженной сатирической окраской. Особый интерес представляет для нас эпизод «Пир Тримальхиона», где в почти карикатурном изображении выскочки-вольноотпущенника, разбогатевшего на темных делишках и спекуляции, рассеяно множество ценных описаний быта и экономики Рима середины I в.

XXXVII. Земли у Тримальхиона — соколу не облететь, денег — тьма-тьмущая: здесь в каморке привратника больше серебра валяется, чем у иного за душой есть. А рабов-то, рабов-то сколько. Честное слово, едва ли десятая часть знает хозяина (в лицо). В общем, он любого из здешних балбесов в рутовый лист свернет.

Нет того, чтобы он что-нибудь покупал на стороне: шерсть, померанцы, перец — все дома растет; куриного молока захочется — и то найдешь. Показалось ему, что домашняя шерсть недостаточно добротна, он пустил в стадо баранов, купленных в Таренте. Чтобы производить дома аттический мед, велел привезти из Афин пчел, — кстати, и доморощенные пчелки станут лучше благодаря гречанкам; на днях еще он написал в Индию, чтобы ему прислали груздевых семян. Нет у него ни единого мула, рожденного не от онагра. Видишь, сколько подушек! Ведь все до единой набиты пурпурной или багряной шерстью. Душа радуется! Но и его товарищей-вольноотпущенников остерегись презирать. И они не без сока. Видишь вон того, ниже всех возлежащего? Теперь у него 800 000 сестерциев, а ведь вырос из ничего: недавно еще бревна на спине носил…

XLIV… Говорите вы все ни к селу ни к городу; почему никто не побеспокоится, что ныне хлеб кусаться стал? Честное слово, я сегодня хлеба найти не мог. А засуха-то все по-прежнему! Целый год голодаем. Эдилы, — чтобы им пусто было! — с пекарями стакнулись. Да, «ты мне, я тебе». А бедный народ страдает, а этим обжорам всякий день сатурналии. Эх, если бы у нас были еще те львы, которых я застал, когда только что приехал из Азии! Вот это была жизнь!.. В те поры хлеб не дороже грязи был. Купишь его на асс — вдвоем не съесть; теперь же он не больше бычьего глаза. Увы! Увы! С каждым днем все хуже; наша колония — словно телячий хвост, народ растет. А кто нам виноват, что у нас эдил трехгрошовый, которому асс дороже нашей жизни. Он втихомолку над нами посмеивается. А в день получает больше, чем иной по отцовскому завещанию. Уж я-то знаю, за что он перехватил тысячу золотых. О, если бы мы были настоящими мужчинами, ему бы не так привольно жилось. Нынче народ: дома — львы, на людях — лисицы. Что же касается до меня, то я проел все свои животы, и, если голод продолжится, придется и домишко продать.

XXI. Друзья, — сказал… Тримальхион, — и рабы — люди: одним с нами молоком вскормлены, и не виноваты они, что участь их горькая. Однако по моей милости скоро все напьются вольной воды. Я их всех в завещании своем на свободу отпускаю, Филагиру, кроме того, завещаю его сожительницу и поместьице. Кариону — домик, и двадесятину [147], и кровать с постелью. Фортунату же делаю главной наследницей и поручаю ее всем друзьям моим. Все это я сейчас объявляю затем, чтобы челядь меня теперь любила так же, как будет любить, когда я умру.

Все принялись благодарить хозяина за его благодеяния. Он же, оставив шутки, велел принести экземпляр завещания и посреди всеобщего вопля сожаления прочел его от начала до конца. Потом, переводя глаза на Габинну, проговорил: «Что скажешь, друг сердечный? Ведь ты воздвигнешь надо мною памятник, как я тебе заказал? Я очень прошу тебя: изобрази у ног моей статуи собачку мою, венки, сосуды с ароматами и все бои Петраита [148], чтобы я по милости твоей еще и после смерти пожил. Вообще же памятник будет по прямому фасаду — сто футов, а по боковому — двести. Я хочу, чтобы вокруг праха моего были всякого рода плодовые деревья, а также обширный виноградник. Ибо большая ошибка украшать дома при жизни, а о тех домах, где нам больше жить, не заботиться. А поэтому прежде всего желаю, чтобы в завещании было помечено: «Этот монумент наследованию не подлежит». Впрочем, это уже мое дело предусмотреть в завещании, чтобы я после своей смерти не претерпел обиды. Поставлю кого-нибудь из вольноотпущенников моих стражем у гробницы, чтобы у моего памятника никто не ходил за нуждой. Прошу тебя также вырезать на фронтоне мавзолея корабли, на всех парусах бегущие, а я будто в тоге-претексте [149] на трибуне восседаю, с пятью золотыми кольцами на руках [150] и из кошелька рассыпаю в народ деньги. Ибо, как тебе известно, я устраивал общественную трапезу и раздавал по два денария на человека. Хорошо бы, если ты находишь возможным, изобразить и самую трапезу и все гражданство, как оно ест и пьет в свое удовольствие. По правую руку помести статую моей Фортунаты с голубкой в руке, и пусть она на цепочке собачку держит. Мальчишечку моего также, а главное — побольше винных амфор, хорошо запечатанных, чтобы вино не вытекало. Конечно, изобрази и урну разбитую и отрока, над ней рыдающего. В середине часы, так чтобы каждый, кто пожелает узнать, который час, волей-неволей прочел бы мое имя. Что касается надписи, то вот прослушай внимательно и скажи, достаточно ли она хороша, по твоему мнению:

«Здесь покоится Г. Помпей Тримальхион Меценатион. Ему заочно был присужден почетный севират. Он мог бы украсить собою любую декурию Рима, но не пожелал. Благочестивый, мудрый, верный, но вышел из маленьких людей, оставил 30 миллионов сестерциев и никогда не слушал ни одного философа. Будь здоров. И ты также».

LXXV… Веселитесь, прошу вас, друзья, ибо я таким же, как вы, был, да вот благодаря уму своему до всего дошел. Смекалка делает человеком, все остальное ничего не стоит. Хорошо купишь, хорошо продашь. Пусть другой вам другое скажет. Я лопаюсь от счастья… Да, как я вам уже говорил, своему благоразумию обязан я богатством. Из Азии приехал я не больше вон этого подсвечника, даже каждый день по нем свой рост мерил; чтобы борода скорее росла, верхнюю губу ламповым маслом смазывал. Четырнадцать лет по-женски был любезным моему хозяину; ничего тут постыдного нет — хозяйский приказ. И хозяйку ублаготворял тоже. Понимаете, что я хочу сказать, но умолкаю, ибо я не из хвастунов.

LXXVI. Итак, с помощью богов я стал хозяином в доме; заполонил сердце господина. Чего больше? Хозяин сделал меня сонаследником Цезаря [151]. Получил я сенаторскую вотчину. Но человек никогда не бывает доволен: вздумалось мне торговать. Чтобы не затягивать рассказа, скажу кратко — снарядил я пять кораблей. Вином нагрузил — оно тогда на вес золота было — и в Рим отправил. Но подумайте, какая неудача: все потонуло. Не выдумка, а факт: в один день Нептун проглотил тридцать миллионов сестерциев. Выдумаете, я пал духом? Ей-ей, я даже не поморщился от этого убытка. Как ни в чем не бывало снарядил другие корабли, больше, крепче и удачнее, так что никто меня за слабого человека почесть не мог. Знаете, чем больше корабль, тем он крепче. Опять нагрузил я их вином, свининой, благовониями, рабами. Тут Фортуната доброе дело сделала — продала все свои драгоценности, все свои наряды и мне сто золотых в руку положила: это были дрожжи моего богатства.

Чего боги хотят, то быстро делается. В первую же поездку округлил я десять миллионов. Тотчас же выкупил я прежние все земли моего патрона. Домик построил; рабов, лошадей, скота накупил; к чему бы я ни прикасался, все вырастало, как медовый сот. А когда стал богаче, чем вся округа, тогда — руки прочь: торговлю бросил и стал вести дела через вольноотпущенных. Я вообще от всяких дел хотел отстраниться, да отговорил меня подвернувшийся тут случайно звездочет…

LXXVII… Вот какова моя судьба. И если удастся мне еще в Апулии имений накупить — цель жизни моей исполнена. Между тем пока Меркурий бдит надо мной, я этот дом перестроил: помните, хижина была, а теперь храм. В нем четыре столовых, двадцать спален, два мраморных портика; во втором этаже еще помещение; затем моя собственная опочивальня, логово этой змеи [152], прекраснейшая каморка для привратника, есть помещение для гостей.

Одним словом, когда Скавр [153] приезжает, всегда у меня останавливается, хотя у его отца есть превосходное имение около моря. Многое еще имеется в этом доме — я вам все сейчас покажу. Верьте мне: асс у тебя есть, асса ты стоишь. Имеешь, еще иметь будешь [154]. Так-то ваш друг: был лягушкой, а стал царем.

XXVIII… Мы… пришли к дверям, на которых висело объявление, гласившее:

«Если раб без приказания господского выйдет за ворота, то получит сто ударов».

У самого входа стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный вишневым поясом, и чистил на серебряном блюде горох. Над порогом висела золотая клетка, из коей пестрая сорока приветствовала входящих.

XXIX. (Об этот порог) я впрочем чуть не переломал себе ноги, пока, задрав голову, рассматривал все. По левую руку, недалеко от каморки привратника, была нарисована на стене огромная цепная собака, а над нею большими квадратными буквами написано: «Берегись собаки».

Товарищи меня обхохотали. Я же, оправившись от падения, не поленился пройти вдоль всей стены. На ней был нарисован невольничий рынок с вывесками и сам Тримальхион, еще кудрявый [155], с кадуцеем в руках, ведомый Минервой, (торжественно) вступал в Рим. Все передал своей кистью добросовестный художник и объяснил надписями: и как Тримальхион учился счетоводству, и как сделался рабом-казначеем. В конце портика Меркурий, подняв Тримальхиона за подбородок, возносил его на высокую эстраду. Тут же была и Фортуна с рогом изобилия, и три парки, прядущие золотую нить. Заметил я в портике и целый отряд скороходов, обучающихся под наблюдением наставника. Кроме того, увидел я в углу большой шкаф, в нише которого стояли серебряные лары, мраморное изображение Венеры и довольно большая засмоленная золотая шкатулка, где, как говорили, хранилась первая борода самого хозяина. Я расспросил привратника, что изображает живопись внутри дома.

Илиаду и Одиссею, ответил он, и бой гладиаторов, устроенный Лэнатом.

XXX. Но некогда было все разглядывать. Мы уже достигли триклиния, в передней половине которого домоуправитель проверял отчетность… Но что особенно поразило меня в этом триклинии, так это пригвожденные к дверям ликторские связки с топорами, оканчивавшиеся внизу бронзовыми подобиями корабельного носа, а на носу была надпись: «Г. Помпею Тримальхиону — севиру августалов [156] — Киннам-казначей». Надпись освещалась спускавшимся с потолка другим светильником, а по бокам ее были прибиты две дощечки; на одной из них, помнится, имелась нижеследующая надпись: «III январских календ и накануне наш Гай обедает вне дома». На другой же были изображены фазы луны и ход семи светил и равным образом показывалось, посредством разноцветных шариков, какие дни счастливые и какие несчастные. Достаточно налюбовавшись этим великолепием, мы хотели войти в триклиний, как вдруг мальчик, специально назначенный для этого, крикнул нам: «Правой ногой!», мы, конечно, несколько смутились, опасаясь, как бы кто-нибудь из нас не нарушил обычая.

XXXI… Между тем подали совсем невредную закуску… В середине закусочного стола находился ослик коринфской бронзы с тюками на спине, в которых лежали с одной стороны черные, с другой — белые оливки. Над ослом возвышались два серебряных блюда, по краям которых были выгравированы имя Тримальхиона и вес серебра, а на припаянных к ним перекладинах лежали (жареные) сони, обрызганные маком и медом. Были тут также шипящие колбаски на серебряной жаровне, а под сковородкой — сирийские сливы и гранатовые зерна… Подали первое блюдо с корзиной, в которой, расставив крылья, как наседка на яйцах, сидела деревянная курица. Сейчас же подбежали два раба и под звуки неизменной музыки принялись шарить в соломе; вытащив оттуда павлиньи яйца, они раздали их пирующим. Тут Тримальхион обратил внимание на это зрелище и сказал:

«Друзья, я велел подложить под курицу павлиньи яйца. И, ей-богу, боюсь, что в них уже цыплята вывелись. Попробуйте-ка, съедобны ли они».

Мы взяли по ложке, весившей не менее полуфунта каждая, и вытащили яйца, сработанные из крутого теста. Я едва не бросил своего яйца, заметив в нем нечто вроде цыпленка. Но затем я услыхал, как какой-то старый сотрапезник крикнул: — Э, да тут что-то вкусное! И я вытащил из скорлупы жирного винноягодника, приготовленного под соусом из перца и яичного желтка.

XXXIV. Тримальхион, кончив игру, потребовал себе всего, что перед тем ели мы, и громким голосом дал разрешение всем, кто хочет, требовать еще медового вина. В это время по данному знаку грянула музыка, и поющий хор убрал подносы с закусками. В суматохе упало большое (серебряное) блюдо; один из отроков его поднял, но заметивший это Тримальхион велел надавать рабу затрещин, а блюдо бросил обратно на пол. Явившийся раб стал выметать серебро вместе с прочим мусором за дверь. Затем пришли два молодых эфиопа, оба с маленькими бурдюками, вроде тех, из которых рассыпают песок в амфитеатрах, и омыли нам руки вином. Воды никому не подали.

М. Валерий Марциал родился в Испании около 40 г., умер около 100 г. Выбился в люди благодаря своему поэтическому таланту и беспардонному подхалимству. Император Тит оцепил его талант и возвел его в достоинство всадника; он был придворным поэтом Домициана, которому посвящена значительная часть его эпиграмм. Он прямо афиширует свою продажность. В эпиграмме VIII 24 он пишет, обращаясь к Домициану:

Если чего попрошу в стыдливой и тоненькой книжке,
Коль не бесстыдным тебе лист мой покажется, дай
И, если ты и не дашь, допусти прошение, Цезарь;
Зевсу от ладана нет и от молитвы обид.
Кто из злата творит иль мрамора лики святые,
Не создает тот богов; молит кто — тот создает.

От Марциала дошли до нас 12 книг эпиграмм и 2 книги «Гостинцев» («Apophoreta») — записок-двустиший, которые, по словам поэта, должны заменить подарки.

Творчество Марциала отражает настроения римской рабовладельческой и денежной знати, перестраивавшейся в условиях упадка старых методов эксплуатации и в направлении новых, не менее жестоких, выраставших из противоречий рабовладельческого общества. Все интересы поэта вращаются вокруг спальни и пиршественного стола. Его остроумные, подчас цинично-грубые эпиграммы показывают класс рабовладельцев-аграриев и ростовщиков в период разложения рабовладельческого общества, когда «всеобщему бесправию и отчаянию по поводу того, что наступление лучших времен невозможно, соответствовали всеобщая апатия и деморализация». Существование паразитирующих богачей и царедворцев «заполнялось наживой богатства, наслаждениями богатством, частными сплетнями, частными интригами». Этой характеристике, данной Энгельсом, как нельзя более соответствуют герои Марциала. Интересно, что, будучи выскочкой, он кокетничает изысканностью своего вкуса, тонкостью понимания наслаждений жизнью и с жестоким презрением высмеивает безвкусицу, аляповатую роскошь и самодовольное чванство «нуворишей», т. е. богатых «выскочек» вроде Зоила. В этом смысле эпиграммы Марциала — ценный памятник эпохи. Вместе с тем они представляют собой сокровищницу материалов для знакомства с бытом высших классов того времени. Утварь, одежда, вина, кушанья, косметика, посуда, предметы искусства — все эти тысячи мелочей занимают внимание поэта, от которого мы таким образом узнаем, какие товары производились, где и для кого, какова была обстановка в доме богатого римлянина, какие существовали игры, развлечения и т. п.

IX. 19. Ты в трехстах, Собелл, стихах воспеваешь

          Понтика бани, которого ужин прекрасен.

          Хочешь ужинать ты, Собелл, а не мыться [157].

IX.112. В чем господина беда, раба в чем благо, не знаешь

          Ты, Кондил, вопия, что ты так долго рабом.

          Сон безмятежный дарит тебе дрянная подстилка,

          А бессонный лежит, видишь ли, Гай на пуху.

          С первым лучом, трепеща, господ приветствует стольких

          Гай, а ты, Кондил, ни одного между тем.

          «Долг свой, Гай, возврати», — восклицает Феб, а оттуда

           И Циннато, а тебе некому крикнуть, Кондил [158].

           Ты боишься бича? Но подагра сечет и хирагра [159]

           Гая, и тысячу розог бы он предпочел.

           А что тебя утром не рвет [160] и ты языка не поганишь [161],

           Не предпочтешь ли Кондилом трижды, чем Гаем-то, быть?

V.79. Уже одиннадцать раз ты, Зоил, вставал от трапезы,

        И одиннадцать раз ты наряд уж менял [162],

        Чтобы задержанный пот не засел во влажной одежде

        И не нанес ветерок холеной коже вреда.

        Что же, хоть ужинал я с тобою, Зоил, не потею?

        Видно наряд-то один холод приносит большой.

Apophoreta («гостинцы») — так называли сладости, орехи и т. п. мелочи, которые по обычаю того времени гости уносили с званого пира с собою домой.

Под этим заголовком Марциал выпустил сборник кратких эпиграмм-двустиший, дающих интересный материал об утвари, одежде, косметике, рукописях, картинах и т. д. Во вступлении автор говорит:

I.13. «Можешь на месте любом ты книжку вот эту окончить:

В двух стихах объяснен каждый отдельный предмет».

II. 1. «Спросишь: Заглавья зачем приписаны тут? Я отвечу:

Чтобы заглавья одни ты, коль захочешь, прочел».

Следуя совету поэта, ограничимся в большинстве случаев одним заглавием.

Как видно из нижеследующего длинного перечня, производство сводится преимущественно к изготовлению предметов роскоши.

…3) Табличка (для письма) из цитра. 4) Пятилистные таблицы. 5) Таблички из слоновой кости. 6) Трилистные таблички. 7) Таблички из пергамента. 8) Таблички Вителлианские… 10) Большие листы. 11) Бумага для писем. 12) Шкатулка из слоновой кости. 13) Деревянные шкатулки. 14) Лодыжки (для игры в кости) из слоновой кости. 15) Игральные кости. 16) Игральный рожок (для метания кости). 17) Игральная доска. 18) Шашки… 20) Письменный прибор. 21) Ручка для грифелей. 22) Зубочистка. 23) Уховертка. 24) Золотая шпилька. 25) Гребни. 26) Шампунь. 27) Мыло. 28) Зонтик. 29) Македонская шляпа. 30) Рогатины. 31) Охотничий нож. 32) Короткий меч. 33) Кинжал. 34) Серп (переделанный из меча). 35) Топорик. 36) Инструменты цирюльника. 37) Книжный шкаф. 38) Связка тростниковых перьев. 39) Ночник. 40) Свеча. 41) Лампада о многих фитилях. 42) Восковая свеча. 43) Коринфский канделябр. 44) Деревянный канделябр. 45) Деревянный мяч. 46) Мячик для игры втроем. 47) Надутый мяч. 48) Ручные гири (гимнастические)… 50) Шапочка. 51) Скребки. 52) Роговая бутылка… 54) Погремушка… 56) Зубной порошок («Нужен на что я тебе? Пусть я деве достанусь: Купленные не привык я чистить зубы»). 57) Бегеновый бальзам. 58) Пенистый натр. 59) Опобальзам. 60) Мазь (для кожи). 61) Роговой фонарь. 62) Опахало из павлиньего хвоста. 63) Фонарь из пузыря. 64) Флейты. 65) Дудки. 66) Войлочные сандалии. 67) Бюстгальтер. 68) Опахало из коровьего хвоста. 69) Родосский пирог. 70) Пшеничный пирог… 72) Колбаса… 77) Клетка из слоновой кости. 78) Баночка (из слоновой кости) для мазей… 82) Метелки (пальмовые). 83) Чесалка. 84) Футляр (для свитков). 85) Павлинья кровать (т. е. из дерева с жилками, вроде «птичьего глаза»). 86) Попона. 87) Сигма (полукруглый диван для сиденья). 88) Чаша (черепаховая). 89) Стол из цитра. 90) Стол кленовый… 92) Пятифутовая мерка («В метках дубовая трость, концом заключенная острым, часто подрядчиковы все плутовства выдает»). 93) Старинные кубки. 94) Бокалы. 95) Чеканный золотой фиал. 96) Кубки Ватиния. 97) Золотом чеканные блюда. 98) Аххетинская посуда. 99) Полоскательница («Иностранный сосуд, от цветных я прибыл британнов, Рим же меня называть предпочитает своим»). 100) Понакийские кубки. 101) Посуда для грибов. 102) Сурентинские бокалы. 103) Решето для снега (для охлаждения вина). 104) Снежный мешок (для той же цели). 105) Судки для холодного и горячего. 106) Глиняная кружка… 108) Сагунтские кубки. 109) Кубки, украшенные геммами. 110) Винная фляга. 111) Хрустальные бокалы. 112) Стеклянное облако (посуда для вина). 113) Фарфор 114) Куманское блюдо. 115) Стеклянные кубки («Нила искусству дивись: когда художник старался Виду им больше придать, сколько трудов он сгубил»). 116) Кружки для снега… 120) Серебряная ложечка. 121) Ложечка для улиток… 123) Шкатулка для перстней… 127) Канузийское (в Апулии) коричневое сукно. 128) Капюшон (галльский). 129) Красное карнузинское сукно. 130) Кожух. 131) Пурпурная накидка. 132) Шляпа. 133) Пэтийская накидка. 134) Наперсный пояс. 135) Обеденный костюм. 136) Теплая накидка. 137) Белые плащи. 138) Мохнатая скатерть. 139) Либурнские капюшоны. 140) Киликийские валенки… 142) Шейная повязка. 143) Патавинские туники («Шерсти много берут Патавинские ткани тройные, Только разрезать пилой толщу возможно туник»). 144) Губки. 145) Байковые накидки. 146) Подушки. 147) Байковые одеяла. 148) Постельные накидки… 150) Постельные накидки из разноцветных нитей («Это Мемфиса земля тебе дар посылает: уж гребень Нильский победу стяжал над вавилонской иглой»). 151) Пояс (женский)… 154) Шерсть аметистового цвета. 155) Белая шерсть («Первой в Апулии шерсть, второй по достоинству Парма, И уже в-третьих Алтин славен овцою своей»). 156) Тирская шерсть. 157) Поллентинская шерсть… 159) Левконский тюфяк. 160) Циркский тюфяк («Снятый в болоте тростник тюфяком называется цирка. Вместо левконских перин бедный скупает его»). 161) Пух (лебяжий)… 170) Золотое изваяние победы… 179) Серебряная Минерва… 190) Т. Ливий на пергаменте («Ливий громадный вмещен здесь в малом количестве кожи. А библиотеки всей мало ему у меня»)… 189) Галльская собачка. 199) Астурский иноходец. 200) Борзая… 208) Стенограф («Как слова ни беги, а все же рука их проворней; Кончить язык не успел, кончила дело рука»).

Договариваются между собой Трифон, сын Дионисия, сына Трифона, по матери сын Тамунии, дочери Оннофрия, и Птолемей, сын Павсириона, сына Птолемея, по матери сын Офелуты, дочери Теона, ткач, оба — жители города Оксиринха. Трифон отдает Птолемею своего несовершеннолетнего сына Тоониса от матери Сараевты, дочери Апиона, на срок один год от сего числа, (причем Тоонис обязывается) услужать и делать все, что ему прикажет Птолемей в отношении всего ткацкого ремесла, насколько его сам Птолемей знает. В течение всего срока мальчик получает пищу и одежду от Трифона, на счет коего относятся и все налоги, причитающиеся с мальчика; в возмещение чего Птолемей ежемесячно уплачивает ему пять драхм в счет питания и за весь срок договора двенадцать драхм в счет одежды. При этом Трифону не разрешается забрать своего мальчика от Птолемея до истечения срока договора; а сколько дней в течение этого (срока ученик) не будет работать, на такое же количество дней он его оставит сверх срока или же уплатит за каждый день одну драхму серебром; за отнятие (мальчика) до срока он уплачивает неустойку в сто драхм и столько же в казну. Такой же неустойке подлежит Птолемей, если он не обучит мальчика. Договор об обучении. В 13 г. Нерона Клавдия Цезаря Германика императора, в месяц август 21. (Другим почерком:) Птолемей, сын Павсириона, сына Птолемея, и матери Офелуты, дочери Теона, все сделаю в течение одного года. Зоил, сын Гора, сына Зоила, и матери Диевты, дочери Сокеи, подписался за него, неграмотного. В 13 г. Нерона Клавдия Цезаря Августа Германика императора в месяц август 21.

Привет любезнейшему брату Аполлинарию. Множество приветов. Прежде всего желаю тебе здравствовать, сам я здоров. Сообщаю тебе, что я высадился 6 эпиф [163], мы выгрузку закончили 19-го того же месяца. Я прибыл в Рим 25-го того же месяца, и место (организация?) приняло нас как богу угодно было; мы со дня на день ждем dimissoria (документы на отъезд), так что по сей день никто из прибывших с хлебом не освободился. Кланяюсь супруге твоей и Серену и всем любящим тебя поименно. Будь здоров. 9 месоре.

Гиерак, Оксиринхский стратег, служителю Клавдию Серену. Копия поданного мною, Леонидом Сереном, заявления переслана тебе, чтобы ты, взяв общинного врача, осмотрел означенное в заявлении мертвое тело и, передав его для погребения, дал (совместно с ним) письменное заключение. (Другой рукой:) Подписал. (Первой рукой:) В 23 г. Марка Аврелия Коммода Антонина Цезаря господа 7 гатир. (Третьей рукой:) Копия заявления: Стратегу Гиераку от Леонида Серена, торговца, (сына по) матери Таврии, из Сенепты. В шестом часу вечера во время праздничной церемонии, когда по обычаю возле дома зятя моего Плутиона выступали танцовщицы с бубнами… раб его Эпафродит, лет 8, вздумавший перегнуться с крыши этого дома и смотреть на танцовщиц, упал и умер. Ввиду этого я, подавая настоящее заявление, прошу, если тебе будет угодно, отрядить одного из состоящих при тебе служителей в Сенепту, чтобы тело Эпафродита могло получить подобающее обряжение и погребение. В 23 г. императора Цезаря Марка Аврелия Коммода Антонина Августа Армянского, Мидийского, Парфянского, Сарматского, Германского величайшего. Гатир 7 Леонид Серен подал.

Они [164] заявили, что женам убитых они отдадут их приданое, а детям — мужского пола десятую часть, женского пола двадцатую часть имущества каждого. Однако не только это не было исполнено, за редкими исключениями, но и все имущество прочих грабили самым наглым образом. Со всех домов как в городе (Риме), так и во всей Италии, отданных внаем, была взыскана (в виде налога) годичная квартирная плата, а с тех домов, которые владельцы занимали сами, — половина квартирной платы по (приблизительной) оценке. У владельцев земельных участков они отняли половину их доходов.

Памунис… Тесенуфису… председателю привет. Заявляю согласие наняться тебе с еще тремя танцовщиками в деревне Филадельфии начиная с 24 мехира старого стиля (?) на семь дней, причем я получаю от тебя в уплату ежедневно 28 драхм, а ты обязуешься нас кормить, предоставить нам удобное помещение и еще в виде премии три артабы фиников от коллегии неукоснительно. Я имею получить…

В его время (Августа) ежегодно ввозили в столицу из Египта двадцать миллионов модиев [165] хлеба.

Умирая, он оставил норму (хлеба) на семь лет, так, чтобы каждый день можно было тратить 75 тысяч модиев.

Народные переписи стали производиться не в прежнем порядке и не в обычном месте, а по улицам и через домовладельцев. Число получавших хлеб от казны с 320 000 человек уменьшено до 150 000. С целью предотвратить рано или поздно возможность каких-либо новых беспорядков в случае переписи, было приказано преторам ежегодно пополнять по жребию места умерших теми, кто еще не попадал в число получающих даровой хлеб. 80 000 граждан было распределено по колониям вне Италии. Чтобы пополнить уменьшавшуюся цифру населения столицы, был издан указ, запрещавший гражданам более 20 и менее 40 лет от роду и не состоявшим на военной службе дольше трех лет подряд находиться вне Италии.

Так он (Цезарь) совершил триумф и при этом угостил народ и роздал ему хлеб и масло сверх установленной нормы; толпе, получавшей хлеб, он роздал обещанные семьдесят пять драхм и сверх того еще по двадцати пяти, а солдатам — по целых пять тысяч.

Кто сотрапезником быть у Зоила способен,
Ужинает тот пускай между жен подоградных [166],
Трезвый у Леды пусть пьет из кружки разбитой, —
Это и легче и чище того полагаю.
В желтом платье лежит он на занятом ложе
И соседей вокруг толкает локтями,
Опершись на подушки из шелка и пурпур.
Только рыгнет он, стоящий подросток подносит
Перьев пурпурных и зубочисток мастичных,
И от жары навевает нежно прохладу
Опахалом зеленым наложница лежа.
Мальчик гонит и мух миртовой веткой.
Мнет натиральщица с быстрою ловкостью тело
И искусной рукой все проходит суставы.
Евнух пальцев трещащих звук уловляет
И, как бережный он наблюдатель…
У господина хмельного блюдет за порядком [167].
Сам же к толпе, что у ног, назад он склонился,
Средь собачонок, что лижут гусиную печень,
Разделяет куски кабана средь гимнастов.
И любимцу дает он горлицы гузку.
Как с Лигурийских скал вина нам подносят
Или муста, что зрел в дыму Массилийском.
Перед шутом он нектаром Опимианским
Пьет за здравицу в хрусталях и фарфорах.
И, умащенный сам из фляг Космианских,
Он, не краснея, нам шлет в золоченой улитке
Мазь для волос, что в ходу у распутницы бедной.
Множеством кубков к концу пораженный, храпит он;
Мы же лежим и, хранить принужденные этим
Храпом молчанье, за здравие пьем лишь кивками.
Так Малхиона мы терпим распутное чванство.
Руф, и ему отомстить мы не в силах, — он мерзок.

11. …Гораздо обильнее стол в тюрьме (чем у бедняков); даже осужденных на смертную казнь исполнитель приговора не кормит так скудно.

…в Африке, где частные лица владеют имениями, не меньшими, чем территория иного государства. Более того, у многих имения гораздо больше, чем такая территория.

О, отвратительные Календы июля [169].
Видел я рухлядь твою, Вацерра [170]. Я видел,
Как незадержанное за наем двухгодичный
Рыжая с семью волосками жена уносила,
Также седая и мать с огромной сестрою.
Фурии, думал я, вышли из Дисовой ночи.
Вслед за ними от стужи и голода чахлый
И гораздо бледнее несвежего бука,
Нового времени Ир [171], и сам ты тащился.
Перебирается холм Арицинский [172], казалось.
Одр трехногий прошел и стол о двух ножках
Вместе с лампадой и со стаканом из рога.
Сбоку разбитый горшок тут же мочился, —
Шея амфоры посверху зеленой жаровни.
Что были герры [173] тут иль дешевые сельди,
Возвещал кувшина бессовестный запах.
Как над сажалкой он морской веет разве.
Четверть при этом была Толозского сыра
С четырехлетним венком черным полея.
С чесноком на обрывке да луком лущеным.
И материнский горшок полон гадкой смолою,
Коей застенные девы [174] выводят пушок свой.
Что же ты ищешь хором, глумясь над деревней,
Ежели даром прожить, о Вацерра, ты можешь?
Скарб этот пышный вполне мосту [175] приличен.

Документов, специально посвященных быту, социальному положению и идеологии рабов, почти нет. Римские писатели — все рабовладельцы, которые не считали раба достойной темой для литературных произведений. А сами рабы, если не считать рабов, состоявших в личном услужении у знатных господ и достигавших иногда богатства и могущества, не могли оставить литературных памятников. Но рабы так или иначе фигурируют в большинстве памятников. Ниже под № 173б приведено исключительное по своему лицемерию высказывание Сенеки о рабах. Но обычно рабовладелец замечал раба лишь тогда, когда тот восставал. Отсюда отчасти проистекает ошибка некоторых исследователей, которые не видят в рабе центральной фигуры, а в рабстве — ведущего, основного противоречия римского общественного строя. А между тем даже незначительная эфесская надпись (№ 90) показывает, что не только в Италии, но и в Греции и не только в эпоху республики, но и в императорский период работорговля процветала. Сообщения Тацита и Сенеки говорят о численности рабов, рабы неизменно фигурируют во всех сценах общественной и частной жизни в литературе и искусстве.

Кроме приводимых ниже документов большой интерес для вопроса о рабстве представляют также № 68, 72, 112, 118, 124, 127—131, 138, 173б.

Торговцы и посредники статария [176] по торговле рабами почтили Александра, сына Александра, работорговца, добросовестно исполнявшего в течение четырех месяцев должность агоранома и щедро пожертвовавшего из своих средств городу в высокоторжественные дни (рождения) августов.

Он приобрел много рабов, покупая их из среды пленников, (выбирая) преимущественно малолетних, способных еще усвоить корм и выучку, как молодых жеребят… Желающим из рабов он давал деньги, и те покупали детей; вымуштровав и обучив их за счет Катона, они через год возвращали их ему.

1. Когда-то сенат постановил, чтобы рабы отличались по внешности от свободных; затем обнаружилось, как было бы опасно, если бы наши рабы начали нас считать [177].

Таким образом, они (соловьи) обладают стоимостью рабов и стоят даже дороже той цены, по которой некогда приобретали оруженосца. Я знаю, что белый (соловей) был продан за 6000 сестерциев [178].

При явной гиперболичности образов Сенеки приводимый текст все же несомненно свидетельствует об огромных размерах отдельных латифундий, обрабатываемых армией рабов.

Как жалок тот, кому доставляет удовольствие большая (инвентарная) книга имений, обладание огромными пространствами земли, обрабатываемой скованными рабами, неисчислимые стада скота, которому для пастьбы надо отвести целые провинции и царства, челядь, более многочисленная, чем (некоторые) воинственные племена, частные дома, превосходящие своей просторностью большие города.

(Изгнанникам Август предписал) не пользоваться больше чем двадцатью рабами или вольноотпущенниками.

Курульным эдилам [179] он (Тиберий) дал в помощь для тушения пожаров 600 казенных рабов [180].

Для характеристики численности рабов и роли их не только в сельском производстве и домашнем услужении, но и в ремесле достаточно привести надгробные надписи рабов и вольноотпущенников из сохранившихся колумбариев, специально отведенных для урн рабов отдельных знатных фамилий. Интересно отметить, что в колумбарии Ливии Августы имеется 204 надписи, причем в некоторых случаях надписи относятся к общей могиле двух и более рабов (на Monumentum Statiliorum, 428).

3970. Кай Юлий Потин, кожевник Цезаря.

3977. Бласт, мастер прядильщик. Юлия пренестианка.

3943. Эпитикан, золотых дел мастер.

3951. Стефан, ювелир Тиберия Цезаря.

4045. Галена, массажистка Ливии.

4029. Дамалида, швея Ливии.

4328. Антигон, мастер по серебру, вольноотпущенник Цезаря, прожил 22 года. Сделал (надпись) Амиан, чеканщик Цезаря Германика.

6283. Басс, мастер [181].

6285. Забда, мастер.

6250. Гиларе, вольноотпущеннице Статилии, Амарант, маляр, и Филолог, дворецкий, поставили (этот памятник) жене. Покойся мирно, Гилара; если покойники что-нибудь чувствуют, помни о нас; мы тебя никогда не забудем.

6355. Диомед, сапожник.

6342. Юлия, пряха, прожила 20 лет. Сделал (надпись) Сцева, письмоносец Тавра, жене.

6347. Здесь покоятся кости засольщика рыбы Тиранна. Жена Климена сделала надпись.

6363. Акаста, мастера красильщика.

6662. Кости ткачихи Ителии.

6360. Секунд штукатур (te… tor — ткач?). Брат Терций здесь лежит.

6361. Здесь лежат кости ткача Сальвиона.

6353. Александр строитель.

6354. Т. Статилий [182] Никепор мастер — строитель-париетарий (специалист по кладке стен).

7405. Гилар мастер (faber).

7614. Евтакту, блаженному рисовальщику.

7615. Феликс кровельщик.

8659. Богам манам. Г. Клавдий-Эпиктет, заведующий стекольщиками дома Палатинского, и жена его Клавдия Афрозия поставили (этот памятник) сыну Клавдию Серванду. Жил 17 лет 3 мес.

8871. Астракол Агри… каменщик.

9493. П. Клодий, вольноотпущенник Публия. Метродор переплетчик.

9001. Элафион сделал себе и первому товарищу-рабу своему, пекарю Марцеллы.

9495. Муза, пряха, жила 30 лет. Кротон, мастер-прядильщик, (сделал) на свои средства.

Гнома, служанка Пиерины, парикмахерша, вознеслась 5 февр. кал. в консульство имп. Цезаря — XIII раз — и М. Плавтия Сильвана [183].

Богам манам. Л. Волузию Парису, спальнику и надсмотрщику нашего Люция [184] — Клавдия Гельпида с детьми Волузией Гамиллой и Волузием Парисом супругу своему, заслуженному, с разрешения нашего Люция. (Сбоку надписи:) Поставили на свои деньги.

Софру, рабу-стольнику Сизенны Статилия [185], сделали сестра Психея и жена Оптата.

Здесь погребена Статилия Аммия, о погребении которой позаботились коллегии соумирающих [186], муж ее инсулар Кердон, дворецкий Бафил, привратник Музей, инсулар Эрос, массажист Филокал.

Продал вчера раба ты за тысячу двести сестерций [187],
Чтобы поужинать раз, Каллиодор, хорошо.
Ужин неважен был твой: четырехфунтовая барвена,
Что ты купил, и красой пира была, и главой.
Хочется крикнуть: «Злодей, ведь тут человек, а не рыба;
Ведь, Каллиодор, ты человека тут ешь».

…Я принялся с некоторым удовольствием рассматривать неприглядное устройство всего заведения. Великие боги, что за жалкий люд окружал меня! Кожа у всех была испещрена синими подтеками, исполосованные спины были скорее оттенены, чем прикрыты драными лохмотьями, у некоторых короткая одежонка до паха не доходила, рубашки у всех дырявые, везде сквозит тело, лбы клейменые, полголовы обрито, на ногах кольца, лица землистые, глаза выедены дымом и горячим паром, все подслеповаты, к тому же на всех мучная пыль, как грязный пепел, словно на кулачных бойцах, что выходят на схватку не иначе как посыпавшись мелким песком.

Этот отрывок интересен не только тем, что здесь дан полный, хоть и явно пристрастный, отчет о восстании рабов в 136 г. до н. э. Важны также косвенные данные о размере и режиме эргастулов — казарм для рабов, которые осел Апулея через 300 лет находит даже со своей скотской точки зрения ужасными.

Сражались хотя — о позор! — с союзниками [188], но по крайней мере с людьми свободными и не безродными. Но как можно спокойно говорить о войне народа, властителя мира, с рабами? Первая рабская война произошла еще в начальной истории Рима… Но то был скорее мятеж, чем война. Но кто бы мог поверить, что после того, как Рим распространил свою власть на различные страны, рабская война опустошила Сицилию гораздо более жестоко, чем Пуническая война?

Эта плодоносная страна, эта как бы пригородная провинция была занята латифундиями римских граждан. Находившиеся здесь многочисленные эргастулы и скованные рабы для обработки земли дали (людской) материал для войны. Некий сириец, по имени Евн, — размер нанесенных им поражений заставляет помнить его имя, — симулировав фанатическое безумие, потрясает волосами богини и как бы по велению богини призывает рабов к оружию во имя свободы. А чтоб доказать, что он действует по указанию свыше, он спрятал во рту орех, обмазанный тлеющей серой, и во время речи слегка дул на него, испуская пламя. Это чудо привлекло к нему сначала две тысячи (рабов) из встречных, а затем по праву войны были взломаны эргастулы, и набралось войско больше чем 60 000. Украсив себя — для полноты бедствия — знаками царского достоинства, он подверг жестокому разграблению и опустошению военные поселения, села и города. Мало того, дошло до последней степени позора: был взят лагерь преторов — мне не стыдно будет назвать их имена: лагеря Манлия Лентула и Пизона Гипсея… Наконец полководец Перперна их усмирил. Победив их и осадив затем в Генне и уморив их голодом и болезнями, он наказал остатки разбойников кандалами, цепями и казнями на костре. Он удовлетворился овацией (за победу) над рабами (триумфа он не захотел), чтобы не осквернить достоинства триумфа надписью о рабах.

Едва остров пришел в себя, как сейчас же он при преторе Сервилии переходит от сирийца к киликийцу. Пастух Афинион, убив хозяина и освободив рабов из эргастула, организует отряд. Сам он в пурпурном одеянии, с серебряным жезлом и с челом, увенчанным наподобие царя, раздул не меньшую армию, чем тот, предыдущий фанатик; грабя еще более жестоко села, города и военные укрепления, как бы мстя за своего предшественника, он с еще большим гневом, чем на господ, обрушивался на рабов (не примкнувших к восстанию), как на дезертиров. Он тоже разбил войска преторов, захватил лагерь Сервилия и лагерь Лукулла. Но К. Аквилий, следуя примеру Перперны, отрезал неприятеля от провианта, довел его до крайности и легко уничтожил оружием поредевшую от голода армию. Они бы сдались, если б не предпочли из страха перед пытками добровольную смерть. Даже вождя не удалось казнить, хотя он попался живым. Потому что, пока толпа вокруг него наперерыв старалась его схватить, добыча была растерзана руками споривших.

Когда же вследствие стечения каждый день все новых масс набралось настоящее войско [189], они из прутьев и навесов для скота сделали себе грубые щиты и из переплавленного железа эргастулов — мечи и копья.

В это же лето [190] случай истребил появившиеся было зачатки возмущения рабов в Италии. Виновником движения был Т. Куртизий, бывший некогда солдатом преторианской когорты. Он сперва в тайных сборищах в Брундизии и в окрестных городах, а затем в публично выставляемых прокламациях призывал к свободе полудиких и неустрашимых рабов, живших на отдаленных горных пастбищах. Но как бы по милости богов в это время пристали к берегу три биремы к услугам лиц, ездящих по этому морю. В этих же местах находился квестор Кутий Луп, которому по старому обычаю выпало на долю заведовать горными пастбищами. Воспользовавшись войском из моряков, он рассеял заговор как раз в его начале. Цезарем был поспешно выслан с большим отрядом трибун Стай, который притащил самого вождя и ближайших к нему по смелости в Рим, уже находившийся в тревоге по причине множества рабов, увеличивавшихся в страшном числе, в то время как свободнорожденный плебс уменьшался с каждым днем.

В то же время [191] гладиаторы в городе Пренесте сделали попытку уйти, но были усмирены отрядом приставленных к ним солдат, а народ, обыкновенно жадный до переворотов и (в то же время) трусливый, толковал уже о Спартаке и прежних несчастьях.

Будь в хороших отношениях с соседями; не позволяй своим рабам пакостить. Если соседи будут к тебе расположены, ты легче сумеешь продать свои (излишки), легче получишь подряд на работу, легче наймешь работников [192].

Теперь даже пища и напитки запечатываются перстнем во избежание хищения. Это — результат наличия легионов рабов, присутствия в доме толпы чужих людей; приходится уже держать номенклатора для рабов [193]. Иное дело было у древних. Они имели по одному Марцинору или Люципору, которые входили в состав рода, все ели общую пищу, и не было надобности дома беречься от рабов.

Подобно тому как мы при закупке рабов обычно очень недовольны, если раб, как бы он ни был добросовестен, но, купленный как мастер (faber) или штукатур, окажется не знающим того ремесла, которое мы имели в виду при покупке, а если мы покупаем (раба), чтоб назначить его виликом или отдать под его надзор скот, мы стараемся лишь о том, чтобы он был экономным и умел надзирать за работами, — точно так же римский народ избирает должностных лиц как бы на должность виликов государства.

Панехот, он же Панарей, из бывших косметов города Оксиринха, через друга Гемелла Аполлонию привет. Я определил к тебе раба Хераммона для обучения письму, которое знает твой Дионисий, на срок два года от текущего месяца фаменот 18 г. Антонина Цезаря господина за плату по соглашению между нами сто двадцать драхм серебром, кроме праздничных; из них первый взнос сорок драхм — ты получил, второй взнос — сорок драхм — ты получишь, когда раб усвоит учебник, остальные сорок драхм я получу [194] по окончании срока, когда раб будет в совершенстве бегло читать и безупречно писать. Если же в течение срока (договора) ты его отвергнешь, я не выполню настоящего договора, причем я не имею права в течение срока отобрать раба. А сколько дней или месяцев он будет бездельничать, столько он останется у тебя после срока. В 18 г. императора Цезаря Тита Элия Адриана Антонина Августа Пия. 5 фаменот [195].

Модернизаторы античности уделяют важное место ремесленникам, которые якобы вытеснили рабочий труд и создали свои профессиональные организации. В действительности ничего подобного античность не знает. Союзы и коллегии были чисто культовыми объединениями, куда входили и рабы, и свободные люди. Назначением этих коллегий было обеспечить своим членам подобающие похороны и обслужить интересы их общего культа.

В консульство Л. Цейония Коммода и Секста Веттулена Цивика Помпеяна, в 5 день июньских ид [196]. В муниципии Ланувии в храме Антония, в котором Л. Цезенний Руф, патрон муниципии, распорядился устроить корпорацию через Л. Помпея… квинквенал почитателей Дианы и Антиноя, обещал, что он… даст от своих щедрот проценты с 15 000 сест.: в день Дианы [197], в иды августа, 400 сест. и в день Антиноя, в 5 день декабрьских календ [198], 400 сест. И он предписал записать под колоннадой Антиноя, во внутренней части, установленный ими закон в нижеследующих выражениях:

«В консульство М. Антония Либера и П. Муммия Сизенны в январские календы [199] учреждена спасительная коллегия Дианы… и Антиноя в третью диктатуру Л. Цезенния, сына Люция Квир. Руфа и в его же патронство. Глава из сенатского постановления римского народа: «Да позволено будет сходиться, собираться, иметь коллегию. Кто захочет вносить ежемесячные взносы на похороны, пусть собирается в эту коллегию, и пусть не собираются под видом этой коллегии, кроме как раз в месяц, чтобы вносить (отчисления) на расходы по погребению покойников». На благо, счастие и спасение импер. Цезарю Траяну Адриану Августу и всему его дому, нам, нашим и нашей коллегии, хорошо и старательно сорганизуемся, чтобы мы честно совершали похороны умерших. Итак, мы все должны согласиться, чтобы мы путем регулярных взносов могли на долгое время утвердиться. Ты, желающий впервые вступить в эту коллегию, сначала прочти устав и вступи так, чтобы ты потом не жаловался и не оставил своему наследнику тяжбы.

Все решили, чтобы всякий, кто захочет вступить в эту коллегию, дал в качестве вступительного взноса 100 сест. и амфору хорошего вина, а также ежемесячно по 5 ассов. Решено также, что, кто в течение шести месяцев подряд не уплатит взносов, тому средства на похороны не будут отпущены, если он даже составил завещание. Также решено: кто из этой корпорации умрет, уплатив все взносы, на него отпускаются из кассы 300 сест., из каковой суммы уйдут на раздачу участникам процессии 50 сест., которые будут розданы у погребального костра, а похоронная процессия совершается пешком.

Решено также, что если кто умрет за 20 миль от муниципии и об этом будет сообщено, то туда должны будут отправиться выбранные от нашей корпорации три человека, которые позаботятся о похоронах и должны будут дать отчет общему собранию добросовестно; и если будет обнаружен у них какой-либо обман, они уплачивают штраф в четверном размере. Им возмещаются расходы по его погребению, сверх того на путевые издержки туда и обратно по 20 сест.

Если кто умер дальше от муниципии чем на 20 миль и нельзя было дать знать об этом, то тот, кто его похоронил, пусть засвидетельствует удостоверением, подписанным 7 римскими гражданами, и после подтверждения факта ему надлежит возместить, согласно закону коллегии, его расходы на похороны, если есть достаточная гарантия, что никто более претендовать не будет, за вычетом сумм, розданных на похоронах. Пусть в нашей коллегии не будет злого умысла; пусть ни патрон, ни патронесса, ни хозяин, ни хозяйка, ни кредитор не имеет никакого права иска к коллегии, за исключением случая, когда кто-нибудь будет назван наследником по завещанию. Если кто умер без завещания, то будет похоронен по усмотрению квинквенала и общего собрания (populus).

Также решено: если умрет состоящий в коллегии раб и тело его несправедливо не будет выдано хозяином или хозяйкой для погребения, а завещания он не оставил, ему будет устроено погребение in effigie [200]. Также решено: если кто по какой-либо причине покончил самоубийством, тому средства на похороны не будут отпущены. Решено также, что, если раб, состоящий в этой коллегии, получит свободу, он должен дать амфору хорошего вина. Решено также: если кто в порядке очереди по списку будет в свой год магистром по устройству трапезы, а он не соблюдает (правила) и не устроит (трапезы), тот внесет в кассу 30 сест. Следующий (по списку) должен будет дать и должен будет вместо него устроить. Расписание трапез: 8 мартовских ид — Цезенния… отца; 5 дек. кал. — день Антиноя; августовские иды — день Дианы и коллегии; в кал. сент. — день брата Цезенния Сильвана; накануне нон… — день матери Корнелии Прокулы; 19 кал. янв. — день Цезенния Руфа, патрона муниципии. Магистры трапез, назначенные в порядке очереди по списку, должны будут, в каждой очереди по четыре человека, поставить по одной амфоре доброго вина, хлебов в два асса по числу членов коллегии, сардины числом 4, убранство для обеденного ложа, горячую воду и посуду. Также решено, что, кто из членов этой коллегии будет назначен квинквеналом, тот должен быть свободен с того периода, когда он будет квинквеналом, и из всех раздач ему должна быть дана двойная доля. Также решено давать из всех раздач шестерные доли писцу и рассыльному.

Решено также: что тому квинквеналу, который безупречно выполнил свои обязанности, в виде премии выдается шестерная доля всего, чтобы и другие рассчитывали на ту же (премию) за правильные действия.

Решено также: что, если кто захочет жаловаться или доносить, пусть он доносит в конвент, чтобы в торжественные дни мы пировали спокойно и весело.

Решено также: что, если кто по случаю возмущения перейдет с места на другое место, он уплачивает штраф в 4 сест. А если кто будет говорить что-либо порочащее другого или окажется склочником, то на него пусть наложен будет штраф в 12 сест. Если кто-нибудь во время пира скажет что-нибудь порочащее или оскорбительное квинквеналу, то с него штраф 20 сест.

Решено также, чтобы квинквенал в торжественные дни в течение срока своих полномочий совершал молитвы с (воскурением) ладана и (возлиянием) вина и выполнял прочие обязанности, одетый в белое, а в дни Дианы и Антиноя выставил перед трапезой масло (для натирания) для коллегии в общественной бане».

Донат, сын Тавра, германец [201], здесь покоится: товарищи устроили ему похороны (при участии) 130 человек, стоимостью в 25 денариев, при распорядителях Максиме, Геликоне, Дапне.

Сексту Фадию Пап. Секунду Музе, исполнявшему в Нарбонской колонии все высшие должности, первому фламину нового храма Авг. в Нарбоне, — Нарбонские мастера-столяры своему патрону за его заслуги. L.d.d.d. [202]

Копия письма Секста Фадия Пап. Секунда Музы, в нижеследующих словах:

«Фадий Секунд — коллегии нарбонских мастеров привет. Хотя трудно воздать благодарность за многочисленные и постоянные заслуги ваши передо мною, однако, зная, что щедрый поступок больше всего будет приятен вашей любви, я в 5 кал. ближайшего месяца мая, в день моего рождения, внесу в присутствии детей и славнейшего внука Юкунда в вашу кассу шестнадцать тысяч сестерций и в тот день отсчитаю проценты за весь год, исчисленные по 8 ассов [203]. Чтобы приятнее был мой скромный дар, я прошу у вашего благочестия, чтобы проценты с этого капитала вы в тот же день, по почтеннейшему обычаю, распределили навсегда среди присутствующих и участвующих в трапезе и чтобы эта сумма не была обращена ни на какую другую надобность, поскольку я настоящим письмом предусматриваю и затем в своем завещании приму меры, чтобы, если (вышеуказанное) условие будет изменено или отменено, эти деньги перешли к… или, если те замедлят вытребовать деньги, — в казну великого принцепса.

Эту мою волю — если только вы ее одобрите — и ваше согласие я убедительнейше прошу вырезать на медной доске, поместить перед храмом… и записать с правой стороны на цоколе статуи, которую вы мне поставили, чтобы вернее было подтверждение соблюдения в будущем моего желания.

(Затем) рукою Фадия Секунда было сделано примечание: Это сделано по поручению. Писал в октябрьские календы в консульство Орфита и Приска [204].

Письмо вы сохраните как совершенный документ. Желаю вам здравствовать, превосходные дражайшие мои господа».

Чтобы сохранить (память) и прославить навеки его щедрость, нарбонские мастера-столяры постановили копию, сличенную с медной таблицей, поместить перед храмом на самом видном месте.

Эта надпись, как и следующая, свидетельствует о том, что коллегии, объединявшиеся по самым различным признакам (национальности, землячествам, возрасту и т. д.), в том числе по признаку профессиональному, преследовали исключительно культовые цели — совместное отправление культа, устройство общих культовых трапез и работы по организации похорон членов коллегии. Никаких профессиональных задач они себе не ставили.

D. М. [205] Здесь покоится Венулея Пелагия; сын — матери благочестивейшей.

М. Невий, сын М., Гал. Реститут, солд. X пр. когорты, покоится здесь, оставив по завещанию коллегии пизанских корабельных мастеров в древнейшем благочестивейшем городе 4000 сест., чтобы они на доходы с этого капитала устраивали ежегодно у его могилы паренталии и розарии [206]. Если они этого не сделают, то на тех же условиях мастера-красильщики г. Пизы, получив в виде штрафа от корабельных мастеров 4000 сест., сами должны будут устраивать (указанные обряды).

Тиб. Клавдию Эсквил. Северу, декуриалу ликтору, патрону корпорации рыбаков и водолазов, трижды квиквеналу означенной корпорации, за заслуги его, так как он первый на свои деньги вместе с сыном своим, римским всадником Клавдием Понтианом, поставил две статуи,— одну Антонину Авг., господину нашему, другую — Юлии Августе, госпоже нашей, и сверх того подарил той же корпорации 10 000 сест., с тем чтобы из процентов с этой суммы ежегодно в день его рождения, 17 кал. февр. [207], раздавали каждому в отдельности подарки, а особенно за то, что его стараниями приобретено и утверждено (право) плавания лодок — по постановлению корпорации рыбаков и водолазов всего русла Тибра, коим по закону разрешается собираться [208], поставили (сей памятник) на свои деньги. Посвящено 16 кал. сент. в консульство Нуммия Альвина и Фульвия Эмилиана [209] в присутствии патронов Ювентия Корнелиана и Юлия Фелициссима, квинквеналов Клавдия Квинтиана и Плутия Аквилина, кураторов Элия Августа, Антония Витала и Клавдия Криспа.

Интерес этого документа для нас — в том, что арендная плата здесь взимается частично натурой, хотя в аренду сдается не земля, а жертвенник.

В… году императора Цезаря Веспасиана Августа, месяца августа пятнадцатого числа… Гераклидского округа, Арсиноитского нома сдали в аренду (следуют сильно испорченные 5 строк, в которых перечисляются имена, возраст и адреса жрецов-лесонов) лесоны Изиды Нефроммиды, величайшей богини, в… Незос, Сапу, сыну Орсенуфия, персу по происхождению, пятидесяти пяти лет, в доме… направо, и его жене Тенобастии, дочери Армисия, персиянке… лет, вместе с господином вышеозначенным мужем, взаимно отвечающим друг за друга за уплату, — принадлежащий богине Нефроммиде в селении Нилополе алтарь. Аренда да будет на один год от сего числа за плату всего четыреста драхм серебром, которые наниматели будут вносить от месяца фаофи до месяца мехир в течение пяти месяцев по тридцати… драхм и от месяца фаменот до месяца эпиф, тоже пять месяцев по сорок восемь драхм, и каждый месяц по полкерамия масла… по пяти в месяц, закуску и… шестьдесят керамиев. (Наниматели обязуются) не бросать аренды до времени в течение срока (договора), а лесоны не имеют права сдать другим, но договор остается в силе от сего дня, т. е. пятнадцатого августа текущего… года императора Цезаря Веспасиана Августа до месяца августа… будущего года…

Этот папирус интересен тем, что он свидетельствует, во-первых, о системе уплаты аренды натурой, во-вторых, о наличии рабского труда также в сельском хозяйстве Египта. Документ представляет собою договор на субаренду.

Евтихиду, сыну Сарапиона, от Кастора, сына Панехота. Желаю снять я у тебя на два года, считая от сего 13 (года) Адриана Цезаря господа, из находящихся у тебя в аренде от Сарапии, дочери Евдемонида, на иле возле Мнахиды на двух участках семи арур, из коих на одном участке четыре аруры, на другом три аруры, всю (землю) за твердую плату: за четыре аруры за 13 (год) Адриана Цезаря по девяти артаб пшеницы с каждой аруры, за следующий — по семи артаб ячменя с каждой аруры; за остальные три аруры плата за текущий 13 (год) по восемь артаб ячменя, за будущий 14 (год) по восьми артаб пшеницы. Все это я отмерю на твой счет в казенный амбар казенной мерой… а сдачу я произведу при первой отмерке [210] и дам ежегодно на плату персоналу четыре драхмы и для рабов в текущем году полартабы (пшеницы) и в будущем году полартабы ячменя, и ежегодно буду вносить геуху продовольственный налог (ta demosia). В тринадцатый год императора Цезаря Траяна Адриана Августа. 11 тот. (Другой рукой:) Я, Евтихид, сдал в наем, согласно вышеуказанному.

Комор, сын Комора, из Геракловой сотни (гекатонтархии) помощнику Асклепиаду привет. Я получил от тебя одну амфору коптиновского вина до жалованья. Максим… сослуживец из сотни Гликона, подписался за него неграмотного. 15 г. [211] 2 месоре [212].

Марк Аврелий Юлий Гераклиян, солдат из сотни Тифоея, Асклепиаду… приемщику хлеба привет. Я получил от тебя хлеб за месяц хойак — одну артабу. Подписал Юлий, Гераклид, всадник. 20 т. 23 гатир [213].

9. Есть еще одно письмо того же Валериана, в котором содержатся ему (Аврелиану) похвалы; это письмо я извлек из архива римской префектуры; речь идет там о жалованьи (Аврелиану) при его прибытии в Рим. Вот копия этого письма: «Валериан Август — префекту столицы Цейонию Альбину. Мы хотели бы, чтобы отдельные наиболее преданные государству лица получили гораздо большее вознаграждение, чем положено по их должности… Мы назначили для инспектирования и приведения в порядок всех лагерей храбрейшего человека, Аврелиана, которому мы и государство, по общему признанию всей армии, столько обязаны, что едва ли какая бы то ни было награда будет достойной или слишком великой для него. В самом деле, что в нем не достойно славы? Чем его нельзя сравнить с Корвинами и Сципионами? Он освободитель Иллирии, он усмирил Галлию, он великий полководец, достойный подражания. И тем не менее такому человеку я могу дать в награду лишь то, что позволяет трезвое, разумное управление государством. Поэтому, дорогой мой родственник, соблаговоли отпускать вышеуказанному человеку, пока он будет находиться в Риме, шестнадцать солдатских хлебов чистых, солдатских хлебов лагерного образца сорок, столового вина сорок секстариев, половину кабана, двух петухов, тридцать фунтов свинины, сорок фунтов говядины, один секстарий масла, масла второго сорта также один секстарий, зелени и овощей, сколько потребуется. А так как его надо чем-нибудь отличить, отпускай ему фураж сверх нормы, пока он будет в Риме. А ему на расходы ежедневно по два золотых антониниана [214], по пятидесяти серебряных малых филиппок и сто денариев медью. Все прочее будет доставлено через казначеев».

12. Письмо (Валериана) о консульстве: «Валериан Август Элию Ксифидию, начальнику казначейства. Аврелиану… ты выдашь на устройство цирковых игр триста золотых антонинианов, три тысячи серебряных малых филиппок, пятьдесят тысяч сестерций медью, туник тонкой работы мужских десять, льняных египетских двадцать, скатертей кипрских подходящих — две, ковров африканских — десять, мавританских покрывал — десять, сто свиней и сто овец»…

Одним из серьезных показателей развала рабовладельческого хозяйства, в частности торговли, и постепенной его натурализации является состояние и развитие денежной системы. Качество денег непрерывно ухудшается начиная уже с середины I в. Деньги почти теряют всякую реальную ценность, превращаясь, в сущности, в условные денежные знаки. Девальвация денег, со своей стороны, служит новым источником ограбления масс, поскольку правительство, выпуская в обращение низкопробную, подчас почти лишенную всякой ценности монету, не стеснялось требовать уплату налогов золотом.

Источником для изучения денежной системы служат прежде всего сами монеты. Многочисленные коллекции древнеримских монет сохранились почти за все годы существования империи; они дают возможность проследить — при помощи отдельных замечаний у древних авторов (Плиний, Варрон, Прокоп и другие) — эволюцию римской монетной системы. Вес монеты различных эпох и их химический анализ дают совершенно бесспорную картину неуклонного падения и развала денежного хозяйства и свидетельствуют о серьезных хозяйственных сдвигах в эпоху смены двух общественных формаций.

Описанию римских монет посвящены многотомные труды Летронна, Моммзена, Ленормана, Геберлина и других. Здесь достаточно ограничиться краткой сводкой.

К началу империи — при Юлии Цезаре — застаем в Риме три основные монеты: «золотой» (aureus), серебряный денарий и медный асс. Золотой при Цезаре весил 1/40 фунта, или 8,186 г. Денарий весил 1/84 ф. — 3,9 г; медный асс, весивший первоначально 1 унцию (27,3 г), при втором триумвирате был зафиксирован в 1/4 унц.

Формальное соотношение между монетами было такое: 1 золотой=25 серебряным денариям=100 сестерциям=250 ассам. Фактически денарий приравнивался не к 10, а к 16 ассам; но при уплате жалованья, исчисляемого в денариях, правительство считало по 10 ассов в денарии и, таким образом, удерживало 40% жалованья на «законном» основании.

Анализ сохранившихся монет, подтверждаемый и кое-какими литературными данными, дает следующие результаты о весе золотого:

при Юлии Цезаре — 8,186 г

при Августе — 7,8 г

при Нероне — 7,6 г

к концу правления Домициана — 7 г

от Траяна до Каракаллы — 7,2 — 7,3 г

в 215 г. Каракалла официально установил вес золотого в 1/50 фунта — 6,55 г

при Максимине (235—238) — 6 —4,6 г

при Гордиане III (238—244) — 5,56—4,9 г

при Деции — 4,98—3,95 г

при Аврелиане новая попытка утвердить золотой; вводится новая монета в 2 и 3 золотых, весом 15,24 г и 11,5 г (в среднем), что дает для золотого — 5,08—5,7 г

при Диоклетиане новые монеты в 10, 4, 1 1/3, 1 2/3 и 1/3 золотого дают в среднем — 5 г.

Вместе с падением веса золотого падает и его проба. В начале I в. aureus содержал чистого золота на 0,991 — 1 г, при Веспасиане — 0,938. А в 265 г. золотой содержит 1,33% золота, 15,94% серебра и 82,73% меди. В 267 г. встречается «золотой», содержащий 17,28% серебра, 82,07% меди и 0,65% олова и никаких следов золота; то была низкопробная серебряная монета, лишь слегка позолоченная. А после 268 г. нашли возможным обойтись и без серебра, позолотив медную монету.

Правительство пыталось временами укрепить золотую монету, выпуская, как мы видели, взамен дискредитированных aurei новые монеты (в 2, 3, 1/3, 10 и т. д. aurei) несколько лучшего качества. Но совершенно безудержно падала основная бывшая в обращении денежная единица — серебряный денарий. Первоначальный вес денария при Августе был 1/84 ф. — 3,9 г. Нерон начал чеканить денарии весом 1/96 ф.=3,41 г, далее мы имеем:

при Гальбе — 3,3 г

при Вителлин — 3,3 г

при Веспасиане — 3,27 г

при Траяне — 3,3 г

при Марке Аврелии — 3,3 г

при Коммоде — 3,14 г.

Каракалла ввел новую монету (antoninianus), достоинством в 5 сестерциев (1 1/4 денария); но денарий продолжал чеканиться по-прежнему и скоро упал до 1/4 антониниана, и при Галлиене антониниан получил официальное название quaternio (четверик, т. е. 4 денария). Падение стоимости денария объяснялось не столько уменьшением его веса (это уменьшение естественно ограничивалось размером монеты), сколько ухудшением его качества. Если в начале империи серебряный денарий состоял почти из чистого серебра с примесью 1—3% лигатуры, то позднее мы имели лигатуры:

от Августа до Нерона — 1—5%

от Нерона до Траяна — 5—10%

при Траяне — 15%

при Адриане — 20%

при Марке Аврелии — 25%

при Коммоде — 30%

при Септимии Севере — 50—60%.

Начиная с 3-й четверти III в. серебряный денарий представляет собою мелкую бронзовую монету, слегка посеребренную; выпускали под видом серебряного денария монету даже не посеребренную, а покрытую слегка оловом.

Здесь несомненно имели место и злоупотребления со стороны монетариев, чеканивших монету. Так, при Клавдии II (268—270) мы имеем низкопробную, но все же содержащую серебро монету такого состава:

серебра — 8%

меди — 86%

свинца и олова — 6%.

Но в то же время заведующий монетным двором Фелициссим выпускал и такую монету:

серебра — 2%

меди — 82%

олова и свинца — 16%.

Но сами эти злоупотребления были возможны только при полном расстройстве всей денежной системы. После Диоклетиановой реформы, имевшей целью укрепить денежную систему, чеканились денарии такого состава:

серебра — 1,5

меди — 88,93

олова — 1,2

цинка — 8,37

И даже эта явно фальшивая монета была еще уменьшена в весе. Монета достоинством в 5 1/4 денариев весит 10 г, следовательно, вес 1 денария равен 1,9 г. По вычислениям Т. Моммзена, официальная стоимость денария при Диоклетиане была не 1/25, а 1/756 золотого (или 0,88 коп.), в то время как в начале империи денарий стоил около 40 коп. (см.: Mommsen Th. Gesch. d. Rom. Munzwesens, 1860, F. Lenormant у Daremb. — Saglio. Т. I. C. 562—568; т. III, II, c. 1963—1984).

38. Была при Аврелиане также война с монетариями [215], по почину казначея Фелициссима; война была весьма жестокая и свирепая, и у них было убито семь тысяч воинов, как об этом говорит письмо к Ульпию Кринисту, который был три раза консулом и который до того усыновил его (Аврелиана): «Аврелиан Август — отцу Ульпию. Каким-то роковым образом все, что я предпринимаю, затрудняется волнениями; так, даже внутригородской мятеж породил у меня очень тяжелую войну. Монетарии по инициативе Фелициссима, последнего из рабов, которому я поручил управление фиском, проявили свой мятежный дух. Они были усмирены после того, как было убито семь тысяч»…

Казенные подати он уменьшил до того, что те, кто при Гелиогабале платил десять золотых, должны были платить треть золотого, т. е. в тридцать раз меньше. Тогда впервые были выпущены монеты в половину золотого, а когда подать была доведена до трети, — в треть золотого, причем Александр говорил, что будут и четверти, а уж меньше нельзя [216]; хотя такие монеты были отчеканены, он их задержал в расчете, что подать будет уменьшена и их можно будет выпустить. Так как это оказалось невозможным вследствие денежных затруднений казны, он распорядился их переплавить и чеканить только трети и полные золотые.

«Античное рабство пережило себя… Но отмирающее рабство все еще было в состоянии поддерживать представление о всяком производительном труде, как о рабском деле, недостойном свободных римлян… Результатом было, с одной стороны, — увеличение числа отпускаемых на волю рабов, излишних и ставших обузой, а с другой стороны, — увеличение числа колонов. Они были предшественниками средневековых крепостных» (Ф. Энгельс). Несмотря на скудость памятников (особенно юридических), можно проследить превращение мелких свободных земледельцев-арендаторов в крепостных; процесс этот получит свое юридическое завершение в кодексах Феодосия и Юстиниана (№№ 154—156).

Ромул, зная, что, если не будет ничего сдерживающего, люди по природе своей поскользнутся, предоставил рабам и чужестранцам ручной труд и — источник дурных страстей — ремесла, так как они губят и оскверняют тело и душу тех, кто ими занимается.

Ибо ни одному из римлян нельзя было заниматься ни торговлей, ни ремеслом [217].

А о том, какие ремесла и промыслы надо считать благородными, какие низкими, мы знаем примерно следующее. Во-первых, не одобряются те промыслы, которые вызывают ненависть людей, как промыслы сборщиков податей и ростовщиков. Неблагородны и презренны промыслы поденщиков и всех тех, кто продает свою работу, а не искусство, ибо само получение платы служит задатком на рабство. Презренными надо считать тех, кто покупает у купцов для немедленной перепродажи: они ведь ничего не заработают, если не будут сверх меры лгать, а нет ничего позорнее пустозвонства. Ремесленники все занимаются грязным делом: в мастерской не может быть ничего от свободнорожденного. А меньше всего заслуживают одобрения те занятия, которые обслуживают чувственное наслаждение, — ремесло торговца соленой рыбой, мясников, поваров, колбасников, рыбаков, как говорит Теренций. Сюда можно, если хочешь, прибавить продавцов мазей, танцовщиков и всякого рода игроков. Но те ремесла, которые требуют значительного ума или приносят серьезную пользу, как медицина, архитектура, преподавание почтенных наук, считаются почтенными — для тех конечно, кому они подходят по их социальному положению (ordo). Что касается торговли, то мелкую надо считать презренной; но если она крупная и богатая, когда привозится отовсюду много товаров и они продаются оптом многим без надувательства (sine vanitate), то такую торговлю не следует порицать. Более того, если купец, насытившись или, вернее, удовлетворившись заработанным, как это часто (наблюдается), оставляет открытое море для спокойной гавани, помещает свои деньги в землю и становится помещиком (se possessionesque in agros contulit), то, мне кажется, такого можно с полным правом хвалить. Но из всех способов добывания благ нет ничего лучшего, прибыльнее, достойнее свободного человека, чем земледелие.

Хуже всего — обрабатывать землю при помощи рабов, находящихся в эргастулах: да и все, что делают отчаявшиеся люди (не годится).

Мы только через шесть лет вступили в полосу надежды на свободу; мы терпели рабство дольше, чем трезвые и старательные пленные рабы обычно терпят.

Законом Фуфия и Каниния установлен модус отпуска на волю рабов по завещанию: кто будет иметь больше двух, но меньше десяти рабов, тому разрешается отпустить на волю до половины этого количества; тому, кто будет иметь больше десяти, но меньше тридцати рабов, разрешается отпустить на волю до трети этого количества; тому, кто будет иметь больше тридцати, но не больше ста, дается право отпустить на волю до четверти. Наконец тому, у кого будет больше 100, но меньше 500, разрешается отпустить не больше одной пятой, (владеющие) большим количеством рабов, чем 500, в этом законе не упоминаются: но закон предписывает, что никому не разрешается отпускать на волю больше 100.

Павел в четвертой книге к Сабину: Если завещан раб с пекулием, а он (тем временем) перешел к другому владельцу, или отпущен на волю, или умер, аннулируется также завещание пекулия.

Плиний — Патерну. Меня сразили болезни моих (рабов), даже смерти — в том числе юношей. Два утешения у меня, хоть и не сравнимые никоим образом с тяжестью горя, но все же утешения. Первое — это возможность отпускать на волю… второе — что я разрешаю и рабам составлять как бы завещания и соблюдаю их как законные. Они поручают или просят, что найдут нужным; а я выполняю, как приказ. Они распределяют, дарят, завещают в пределах дома; ведь для рабов дом — нечто вроде республики, как бы государство…

Плиний — Паулину. Не в твоем характере требовать от близких друзей выполнения вопреки их удобствам этой не экстренной и почти официальной обязанности, и я слишком прочно тебя люблю, чтобы опасаться, как бы ты не истолковал в нежелательном для меня смысле, если я не навещу тебя в должности консула сразу же, первого числа. К тому же необходимость сдать в аренду имения на несколько лет меня отрывает от государственной службы. А в этом деле мне приходится применить новые методы. В прошлый арендный сезон недоимки, несмотря на большие скидки, возросли; поэтому многие совсем перестали заботиться об уменьшении своих долгов, так как они отчаялись в возможности их выплатить; они расхищают и расходуют урожай, поскольку они считают, что для себя им беречь нечего. Этим все растущим порокам надо оказать противодействие, надо найти против них средство. А средство одно — сдать не за плату, а за долю урожая и назначить некоторых из моих работников сборщиками, других сторожами урожая. Вообще нет более справедливого типа дохода, чем доходы от земли и процентов: но это требует большого доверия, бдительности глаза и многочисленных рук. Надо, однако, попытаться и попробовать против этой застарелой болезни какие угодно средства.

Ты видишь, какие сложные причины не позволяют мне принять участие в торжестве первого дня твоего консулата; но я и здесь отпраздную его пожеланиями, радостью и поздравлениями, как если бы я был у тебя лично. Будь здоров.

Плиний — Кальвизию Руфу. Обращаюсь к тебе, как обычно, за советом по личному делу. По соседству с моими владениями, даже примыкая к ним, продаются имения. В этом деле многое меня прельщает, но не меньше у меня есть и опасений. Привлекает меня, во-первых, самая возможность красиво округлить свои владения; во-вторых, возможность — столь же полезная, как и приятная, — навещать одним разом и без лишних путевых издержек оба имения, держать в них общего управляющего (procurator) и почти общих надзирателей, обстраивать и украшать одну виллу, а другую держать в запасе. Здесь можно свести вместе расход на мебель, расход на дворецких, на садовников, мастеров и на снаряжение для охоты; а это очень важно сконцентрировать в одном, а не оставлять разбросанным в разных местах.

Но, с другой стороны, я боюсь, не будет ли неосторожностью подвергнуть огромное имущество риску одних и тех же условий погоды, одних и тех же случайностей; мне кажется, гораздо спокойнее страховать себя от неожиданностей, приобретая владения в разных местах. Далее, перемена места и самое путешествие по своим владениям [218] доставляет большое удовольствие. Наконец, основной пункт моих колебаний: земля плодородная, жирная, обильная водой, состоит из полей, виноградников и лесов, которые должны дать хоть и умеренный, но верный доход. Но эта счастливая земля обрабатывается никудышными земледельцами. Прежний владелец слишком часто продавал заклады (арендаторов) и, уменьшая таким образом на время недоимки колонов, вконец истощил их силы; в результате этой немощности их недоимки вновь возросли. Придется поэтому многих, поскольку они сами бессильны, снабдить рабами; а ты знаешь, что я — да и никто здесь — никогда не имею закованных рабов.

Наконец надо тебе знать, по какой цене можно, по-видимому, эти имения купить: за 30 000 сест. Не потому, чтобы они не стоили раньше 50 000, но из-за разорения колонов и из-за общей неблагоприятной конъюнктуры убыли как доходы с земли, так и стоимость ее. Ты спросишь, сумею ли я без труда собрать эти 30 000; правда, я почти весь капитал вложил в имения (sum ргоре totus in praediis), но кое-что у меня отдано в рост, и некоторую сумму нетрудно будет реализовать; возьму у тестя, кассой которого пользуюсь, как своей. Поэтому пусть тебя денежный вопрос не смущает, если тебя не пугают прочие условия, которые я прошу тебя взвесить самым тщательным образом. Ведь ты во всем, в частности в умении размещать средства, обладаешь большим опытом и чутьем. Будь здоров.

Из описания дачи Фаустина; здесь колоны еще формально свободны и «свободно» владеют плодами своих трудов.

33. Не идет ведь колон на поклон с пустыми руками,
Белого меду в своей он приносит вощине
И из Сассинского леса укружину сыра,
Тот преподносит сонливых, спячке подверженных белок,
Тот от взъерошенной матери громко блеющее чадо,
А другой — каплунов, осужденных насильно безбрачью,
И дары матерей несут в плетушках лозовых
Взрослые девы почтенных колонов.

Спрашивается, включается ли в завещанный инвентарь (также) раб, который работал в поле на положении колона (quasi colonus), Лабеон и Пегас правильно отвечают: нет, ибо он находился в имении не в качестве предмета инвентаря (pro instrumento).

Когда был поставлен вопрос о вилике и высказывалось сомнение, входит ли он в состав инвентаря, Сцевола разъяснил, что, если (земля) обрабатывается не за твердо установленную арендную плату (pensionis), а за счет хозяина, его надлежит (включить в инвентарь).

Некто завещал своему вольноотпущеннику имения такими словами: «Сею, моему вольноотпущеннику, я даю завещаю такие-то мои имения так, как они оборудованы, с дачами и недоимками колонов, с надсмотрщиками, с семьями рабов, с их сыновьями и дочерьми». Спрашивается, принадлежит ли на основании фидеикомиса Сею раб Стих [219], который обрабатывал одно из этих имений и остался должен большую сумму недоимок. Он ответил: «Если он обрабатывал землю не за счет хозяина, а за плату (арендную), как посторонние колоны, то он не подлежит».

Если я ссужу кому-нибудь раба-штукатура и он упадет с помоста, то риск — мой, говорит Мамуза; но, я думаю, это лишь в том случае, если я его ссудил с тем, чтобы он работал на помосте: если же (я его дал) с тем, чтоб он работал прямо с земли, а ты его поставил на помосте, или если (несчастие) произошло по вине помоста, небрежно скрепленного не им (потерпевшим рабом), или из-за ветхости канатов и перекладин, то, говорю я, ввиду того, что (несчастье) произошло по вине просившего в ссуду, он должен сдать [220]. Мела [221] тоже писал, что если раб, данный в ссуду каменщику, погиб под лесами, то ремесленник отвечает за ссуду, поскольку он слишком небрежно скрепил леса.

«Прошу, чтобы вы отписали мое имение в Кампании моей воспитаннице Генезии за двести золотых, как оно есть». Спрашивается, включаются ли в имение недоимки колонов или рабы, находившиеся там в момент смерти (завещателя). Ответил: «Недоимки колонов не завещаны, а все прочее, по-видимому, дано в словах «как оно есть».

Имение, сданное в аренду, завещано вместе с инвентарем, включая и инвентарь, находящийся у колона. Спрашивается (относится ли сюда) инвентарь, принадлежавший колону, или только то, что принадлежало завещателю? Последнее толкование предпочтительнее, за исключением того случая, если владельцу имения никакой инвентарь не принадлежал [222].

Должник по договору обязался, что все, что введено, ввезено, доставлено в заложенное имение, все, что там родится или будет заготовлено, включается в заклад. А из этих имений часть была без колонов, и должник передал их для обработки своему надсмотрщику, отпустив ему необходимых для обработки рабов. Спрашивается, считаются ли в закладе также вилик Стих, прочие рабы, посланные для обработки земли, и помощники Стиха. Ответил: «Только те, которые были посланы туда своим господином, с тем чтобы оставаться там постоянно, а не командированы временно».

Если кто сдал кому-либо в пользование имение или жилище и по какой-либо причине продает имение или дом, он обязан позаботиться, чтобы и у покупателя можно было колону пользоваться (землей) или жильцу — жить на тех же условиях.

Форс-мажор, то, что греки называют theou bian (сила божья), не должен быть в ущерб нанимателю, если урожай поврежден больше терпимого. Но умеренный убыток колон должен принять спокойно, поскольку ведь у него не отнимают исключительно высокой прибыли. Очевидно, мы говорим о тех колонах, которые сняли (землю) за наличные деньги; а колон-сдольщик (partiarius) [223] как бы на правах компаньона делит с хозяином имения и прибыль и убыток.

Если раб колона, печник, заснул у печи и вилла сгорела, то, как пишет Нератий (II в.), колон обязан сдать то, что обусловлено по договору, если он оказался небрежным в выборе слуг.

Прокл говорит, что, если рабы колона сожгли виллу, колон отвечает или согласно договору, или согласно lex Aquileia, с тем что колон может рабов отдать в возмещение убытка… Но это в том случае, если колон не виноват.

Помпоний в девятой книге к Сабину: «Когда сдается имение, и колон получает инвентарь по оценке». Прокл говорит, что речь идет о том, что колон покупает инвентарь, как это мы видим, когда что-либо дается в приданое по оценке.

Посмотрим, какие — при сдаче в аренду имения — предметы инвентаря сдатчик должен предоставить нанимателю, а в случае непредоставления их он отвечает по правилам найма. Есть письмо Нератия к Аристону, что колону надо дать бочки, пресс и мельницу, снабженные канатами, а если их нет, хозяин должен их доставить; а испорченный пресс хозяин обязан починить, а корзины, которыми мы пользуемся при выжимании масла, колон должен сам себе заготовить. Нератий писал: «Если масло выжимается при помощи кружков, хозяин должен заготовить пресс, ворот, кружки, колесо и винты, которыми поднимают пресс. Также медный чан, в котором масло промывают горячей водой, и прочую масляную посуду должен дать хозяин, так же как и винные бочки, которые колон должен будет осмолить для предстоящего пользования».

Если кто завещает поселенцев [224] без земель, к которым они привязаны, завещание не имеет силы: но бож. Марк и Коммод предписали, что нужно выяснить, не следует ли согласно воле покойного произвести оценку [225].

Известно также, что колон, обрабатывающий (землю) за деньги [226], имеет право иска за кражу к тому, кто сорвет плоды, ибо с того момента, как они сорваны, они стали принадлежать ему [227].

§ 8. Если кто не покажет [228] поселенца или колона, он подлежит заключению в цензорскую тюрьму.

§ 5. При указании рабов необходимо соблюсти, чтобы были подробно указаны их национальность, возраст, должность и специальность.

Следующие три документа представляют собою основной материал о колонате, вызвавший обширную литературу и легший в основу всех более или менее значительных трудов по вопросу о колонате.

Жертвенник «закон Адриана» (Ara legis Hadrianae), надпись на латинском языке, найдена в Африке в 1892 г. в Айн-Весселе, на трех сторонах цоколя жертвенника. Надпись интересна также как свидетельство о запустении земли и о мероприятиях императоров — от Адриана до Септимия Севера — по заселению ее.

За благополучие и благосостояние имп. Цез. Л. Септимия Севера Пия Пертинака Авт. и имп. Цезаря М. Аврелия Антонина Авг. и Л. Септимия Севера Геты Цез. и Юлии Домны Авг., матроны лагерей, — Патрокл, вольноотпущенник Августов, поставил жертвенник закона божественного Адриана и нанес на него нижеследующий закон.

Копия Адрианова закона, изложенная на жертвеннике.

Речь прокураторов: «Так как наш Цезарь в неустанных заботах, коими постоянно печется о пользе человеческой, приказывает возделать все участки земли, которые годны под оливки, виноградники и зерновые культуры, поэтому с позволения его провидения дается всем возможность занять и те участки, которые находятся в сданных в наем центуриях территории Бландианской и Уденской и в тех частях, которые присоединены к Тусдританской территории из Ламианской и Домицианской и не обрабатываются арендаторами. Тем, кто займет (эти земли), дается то право пользования и передачи по наследству, которое предусмотрено законом Адриана о пустопорожних землях и о таких, которые остались невозделанными в течение десяти лет, а из Бландианской и Уденской территории большая часть урожая не (неясно). Если кто займет места, заброшенные арендаторами, он даст обычную третью часть урожая. Из тех областей, которые присоединены к Тусдританской территории из Ламианской и Домицианской, он даст столько же. От олив, которые кто-либо вновь насадит в ямах или привьет к дикой оливе, в течение ближайших десяти лет не будут взыскиваться никакие доли урожая, а от фруктов — в течение ближайших семи лет, и никакие другие плоды не попадут никогда в раздел, кроме тех, которые будут проданы владельцами. Те сухие части урожая [229], какие каждый должен будет отдать, он в течение ближайших пяти лет даст тому, в чьей аренде находится занятая им земля; после этого срока — фиску.

Эта надпись представляет исключительный интерес, так как она подробно излагает взаимоотношения между колонами, с одной стороны, и владельцем латифундий, крупными арендаторами (conductores, см. ниже) и управляющими (vilici) — с другой. Перечисляются все обязанности и повинности колонов, попутно отмечается, какие с.-х. культуры пользуются особыми льготами, какие преимущества предоставляются за обработку пустопорожних земель и т. п.

Надпись сделана колонами, пожелавшими зафиксировать тот статус, который установил прокурор императора Траяна (поскольку последний именуется Parthieus, датой этого статуса надо считать 115—117 гг.). Образцом для него послужил старый устав lex Manciana, до нас не дошедший. По всей вероятности, Манций был последним владельцем латифундии, до ее перехода — путем конфискации или наследования — в собственность императора. Таким образом, рисуемые в нашей надписи отношения характерны и для более раннего периода — конца I в.

К сожалению, надпись сильно попорчена; к тому же она написана туземцами-нумидийцами, плохо владевшими латинским языком, крайне небрежно; за недостатком места (камень исписан со всех четырех сторон) писцы, высекавшие надпись, без стеснения сокращали текст, не считаясь со смыслом. Многое поэтому в надписи остается неясным, допуская различные толкования.

Под первой колонкой надписи указаны имена ее составителей:

«Этот закон написан магистром [230] Лурием Виктором, сыном Одилона, защитником Флавием Геминием, Феликсом, сыном Аннобала, сына Бирзила».

На благо Августу нашему императору Траяну Принцепсу (и всему его дому) [231], лучшему, Германскому, Парфянскому. Дано прокураторами Лицинием Максимом и вольноотпущенником Августа — Фелициором по образу Манциева закона». § 1. Кто из них [232] (живет) в пределах Вилла Магна Вариана [233], т. е. Мапалиа Сига, тем разрешается обрабатывать, по Манциеву закону, те поля, которые являются отрезками [234], с тем что кто их обработает, получает их в собственное пользование. Из урожая, какой получится на этой земле, они, согласно Манциеву закону, должны будут сдать долю владельцам, или кондукторам, или виликам [235] этого имения на следующих условиях: колоны сообщают по собственному исчислению сумму урожая по каждой культуре, которую надо будет доставить на гумно и молоть, кондукторам и виликам этого имения, и если кондукторы и вилики этого имения… полагающиеся с колонов доли целого кондукторам и виликам этого имения и добросовестно гарантируют подписанным документом, колоны должны будут сдать кондукторам и виликам этого имения долю этого урожая, которую сдать надлежит. § 2. Кто в имении Вилла Магна, или Мапалиа Сига, занимает или будет занимать господскую виллу, должен будет сдавать кондукторам и виликам этого имения долю целого урожая всякого рода и виноградников по Манциеву обычаю: пшеницы с гумна третью часть, ячменя с гумна третью часть, гороха с гумна четвертую часть, вина из чана третью часть, собранных олив третью часть, меди в пчелиных ульях по одному секстару [236]. § 3. Кто будет иметь больше пяти ульев, должен будет сдать в то время, когда был или будет сбор меда, хозяевам, или кондукторам, или виликам этого имения. Если кто перенесет ульи, рои, пчел, посуду для меда из Вилла Магна, или Мапалиа Сига, на земле около нариев [237] и оттого будет ущерб для владельцев, или кондукторов, или виликов, то ульи, рои, пчелы, посуда для меда и мед, находящийся в этом имении, перейдут в собственность кондукторов и виликов целиком. § 4. Засохшие смоковницы, которые находятся вне сада, там, где сад находится внутри самой виллы, так, чтобы не больше… колон по собственной оценке должен будет сдать долю собранных фруктов кондуктору и виликам этого имения. § 5. Старые фиговые и оливковые плантации, которые посажены до издания этого закона, должны, по обычаю, сдать урожай кондуктору или виликам его. § 6. Если какая-либо фиговая плантация посажена после, то урожай этой фиговой плантации в течение трех урожаев подряд разрешается присвоить по своему усмотрению тому, кто насадил; после пятого урожая он должен будет сдавать, согласно вышеуказанному закону, кондукторам или виликам этого имения. § 7. Насаждать и обрабатывать виноградники разрешается на месте старых виноградников [238] с тем условием, что в течение пяти ближайших сборов после насаждения тот, кто насадил, присваивает по своему усмотрению урожай этих виноградников, а после пятого сбора со времени насаждения они должны будут сдавать кондукторам или виликам третью часть урожая, согласно Манциеву закону. § 8. Оливковую плантацию разрешается заводить и возделывать в таком месте, где обрабатывается невозделанное поле, с тем, что от этого насаждения оливковой плантации, заложенной таким образом, в течение ближайших десяти сборов урожай поступает к насадившему по его усмотрению, после десяти сборов он должен будет отдать третью часть собранных олив кондукторам или виликам этого имения… § 10… в имении Вилла Магна, или Мапалиа Сига, есть или будут (поля?) вне тех полей, которые заняты виллой, то урожай таких полей они должны сдавать кондукторам или виликам, надсмотрщики должны будут взыскивать. § 11. За скот, который будет пастись внутри имения Вилла Магна, или Мапалиа Сига, они должны будут с каждой головы дать по четыре асса кондукторам или виликам владельцев этого имения. § 12. Если кто-нибудь из имения Вилла Магна, или Мапалиа Сига, срубит, подрежет, унесет, заберет, сожжет, отсечет плод — стоящий или висящий, зрелый или незрелый, то проистекающий убыток кондуктором или виликом этого имения относится на счет колона… столько должен будет отдать. § 13. Если кто в имении Вилла Магна, или Мапалиа Сига, посадил или посадит плодовые деревья, то пользование этим надземным [239]… § 14. Кто на невозделанном возделал или возделает почву и там… построил или построит здание, а затем тот, кто возделал, перестал или перестанет возделывать, то с того времени, как эта почва перестала или перестанет обрабатываться, право на обработку у того, кто его имел и будет иметь, сохраняется или сохранится только в течение ближайших двух лет от того дня, когда он перестал или перестанет обрабатывать. После двух лет кондукторы и вилики их… [240] относительно той земли, которая в предшествующий год была обработана и (затем) заброшена, кондуктор или вилик этого имения пусть заявит тому, в чьем пользовании находится земля… на следующий год… без жалоб по истечении двух лет кондуктор или вилик должен сдать в обработку [241]. § 15. Ни один кондуктор или вилик не вправе жителя этого имения [242]. § 16. Колоны, которые будут жить в пределах Вилла Магна, т. е. Мапалиа Сига, должны ежегодно на каждого человека предоставить владельцам, или кондукторам, или виликам этого имения по два рабочих дня — на пахотные работы по 2 и на жатву… всякого рода [243]. § 17. Колоны, постоянные жители этого имения, (должны) в течение… года (сообщить) кондукторам или виликам свои имена… для несения каждым охраны [244]… (дальнейшее неясно).

Надпись на камне, содержащая жалобы колонов, резолюцию императора и последующее распоряжение прокуратора.

Первый столбец неразборчив.

2… Ты видишь превышение власти прокуратора, которое он проявлял не только с нашим противником Аллием Максимом, но почти со всеми арендаторами, против закона и в ущерб твоим доходам; в то время когда мы в течение стольких лет ходатайствуем, умоляем и ссылаемся на ваше божественное предписание, он не только уклонился от разбора нашей жалобы, но даже по коварному наущению того же влиятельнейшего кондуктора Аллия Максима позволил себе послать солдат в то же Бурунитанское поместье, схватить и мучить некоторых из нас, других заключить в тюрьму, и даже некоторых римских граждан он приказал избить розгами и дубинами за ту якобы вину нашу, что, собираясь в столь тяжелой в меру нашей ничтожности и столь явной обиде умолять твое величество, мы будто бы написали нескромное письмо. Явность этой несправедливости к нам, Цезарь, можно, конечно, усмотреть и от того, что… 3. И это заставило нас, несчастнейших людей, вновь обратиться с мольбой к твоему божественному провидению. Мы просим, таким образом, священнейший император, чтобы ты помог. Как предусмотрено статьей Адрианова закона, пусть отнято будет даже у прокураторов, не говоря уже о кондукторах, право увеличивать доли (отчисления) с земли и трудовую и гужевую повинность; пусть мы, как это сказано в письмах прокураторов, находящихся в твоем архиве Карфагенской области, должны будем ежегодно не больше двух дней (отработки) при пахоте, двух при севе, двух при уборке и чтобы так было без всякого спора, поскольку это зафиксировано на медной доске и установлено всеми, как общее правило, всюду в отношении наших соседей в качестве постоянного порядка до настоящего времени и подтверждено вышеназванными письмами прокураторов. Помоги, и хотя мы, маленькие деревенские людишки, с трудом добывающие пропитание трудом своих рук, не можем сравняться у твоих прокураторов с влиятельнейшим, безмерно щедрым кондуктором, который по условиям аренды известен при всех сменах (прокураторам), сжалься и своим священным рескриптом удостой предписать, чтобы мы давали не больше, чем должны согласно закону Адриана и письменным распоряжениям твоих прокураторов, чтобы благодаря благодеянию твоего величества мы, твои домочадцы-крестьяне, питомцы твоих имений, больше не притеснялись кондукторами земель фиска.

(Пропуск).

(Резолюция:) Имп. Цезарь М. Аврелий Коммод Антонин Август Сарматский, Германский величайший — Лурию Лукуллу и прочим [246] (кому ведать надлежит). Пусть прокураторы, соблюдая мою дисциплину и мое распоряжение, не требуют больше чем три раза по два (дня) работы, пусть от вас ничего не взыскивают несправедливо, вопреки установленному порядку. (И другой рукой [247]:) Подписал. Скрепил.

(Исполнение резолюции:) Копия письма превосходительного мужа прокуратора: Туссаний Аристон и Хризанф — Андронику привет. Согласно священной резолюции господина нашего, святейшего императора, которую Лукулл на поданное прошение (неразборчиво 6 строк).

(И другой рукой [248]:) Желаем тебе, счастливейшему, жить хорошо. Прощай. Дано в Карфагене накануне сентябрьских ид [249].

(Опубликование надписи:) Благополучно закончена и освящена [250] в иды мая в консульство Аврелиана и Корнелиана [251], попечением К. Юлия… Салакутия магистра.

Можно будет также заковать в кандалы, как рабов, тех колонов, которые замышляют бегство.

(Колоны) немногим отличаются от рабов, так как им не дано право уходить (с земли).

Если кто захочет продать или подарить имение, он не имеет права в порядке частного соглашения удержать в свою пользу колонов, чтобы перевести их в другое место [252].

Постановление членов колллегии и саббатистов [254], соединившихся милостью бога-субботника: начертать надпись и чтобы никто ее не уничтожил; кто это сделает, тому надлежит совершить искупительный обряд. Если кто захочет принести возношение, то пусть будет позволено желающему принести возношение. Первое (постановление) гласит: увенчать Эфибелия, главу синагоги. А из подношений, находящихся в храмах, и из надписей на стенах и на подношениях никому да не будет позволено ничего зачеркнуть, испортить или уничтожить. Если же кто-либо, преступив, совершит (что-либо запрещенное) или согрешит перед богом-субботником, он пусть уплатит богу-субботнику и саббатистам 90 драхм и городу 90 драхм и династу. Пусть эта стела будет клятвенной, что одинаково никто не принял дня [255]. Пусть священник распорядится взносами богу на благоустройство места.

В результате религиозного синкретизма на Олимп проникло множество новых, подчас довольно странных богов. Решено принять меры против засорения Олимпа чуждыми элементами. Бог шутки Мом выступает общественным обвинителем и, перебрав в своей речи всех чужеземных богов, читает проект постановления, пародирующего по форме постановления народных собраний.

Постановление. В час добрый. В законном собрании, созванном в седьмой день этого месяца, Зевс был пританом (председ.), проедром — Посейдон, Аполлон — епистатом, Мом, сын ночи, — письмоводителем, а Сон выступил со следующим заявлением:

Ввиду того, что многие чужеземцы — не только эллины, но и варвары — отнюдь не достойны делить с нами права гражданства, неизвестно каким способом попали в наши списки, приняли вид богов и так заполнили небо, что пир наш стал теперь похожим на сборище беспорядочной толпы, разноязычной и сбродной, что начало не хватать амбросии и нектара и кубок стал стоить целую мину [257] из-за множества пьющих; ввиду того, что они самоуправно вытолкали богов древних и истинных, требуя первых мест вопреки отцовским обычаям и желая большего почитания на родине, — постановил совет и народ созвать собрание на Олимпе около времени зимнего солнцеворота и выбрать семь судей из богов истинных, трех из древнего совета Кроноса, четырех же из числа «двенадцати» и среди них Зевса; судьи эти должны заседать по закону, поклявшись присягой Стикса; Гермес же пусть созовет всех, кто только хочет участвовать в собрании. Пришедшие пусть приведут готовых присягнуть свидетелей и принесут доказательства своего происхождения. После этого пусть они выходят поодиночке, а судьи, произведя расследование, либо объявят их богами, либо отошлют обратно в их могилы и семейные гробницы. Если же будет замечено, что кто-нибудь из отвергнутых и однажды исключенных судьями снова попытается проникнуть на небо, пусть сбросят его в тартар.

И каждый пусть делает только свое дело. Афина не должна исцелять, Асклепий — пророчествовать. Аполлон пусть не исполняет сразу столько дел, но, выбрав что-нибудь одно, да будет либо пророком, либо музыкантом, либо врачом.

Философам пусть запретят выдумывать праздные имена и болтать о том, чего они не знают.

У тех же, кто раньше был несправедливо удостоен храмов или жертвоприношений, изображения отнять и поставить статуи Зевса, Геры, Аполлона или кого-нибудь другого, им же город пусть насыпет могильный холм и поставит столб вместо алтаря. Если же кто не послушается приказания и не захочет предстать судьям, то его осудят заочно. Таково наше постановление.

ЗЕВС. Справедливейшее постановление, Мом, и, кто с ним согласен, пусть поднимет руку; или нет, пусть просто будет оно выполнено. Ведь я знаю, что большинство стало бы голосовать против. Теперь же уходите; а когда возвестит Гермес, то придите все с очевидными приметами и убедительными доказательствами вашего происхождения, с именем отца и матери, с объяснениями, откуда вы и каким способом стали богами и какой вы филы и фратрии. А если кто не предъявит всего этого, то судья даже и не посмотрит на то, что у него на земле много храмов и что люди считают его богом.

Может быть, мой дорогой Цельс, ты думаешь, что описать жизнь Александра, обманщика из Абонотиха, его выдумки, проделки и предсказания и прислать тебе это все в виде отдельной книги — задача маленькая и легкая?

Если бы кто-нибудь захотел изложить все в подробностях, то это было бы не легче, чем описать деяния Александра, сына Филиппа. Насколько последний велик своей доблестью, настолько же первый известен своей низостью… Мне стыдно за нас обоих: за тебя, что ты просишь запечатлеть в записях память о трижды проклятом человеке, за себя — что я прилагаю старание описать дела человека, который достоин не того, чтобы о нем писали образованные люди, но того, чтобы его разорвали на части обезьяны или лисицы в громадном театре на глазах разноплеменной толпы зрителей… Сперва несколько опишу тебе его самого, с возможным сходством, насколько я в силах, хоть я и не искусный живописец. Итак, он был высок ростом, красив, имел в себе действительно что-то божественное; кожа его отличалась белизной, подбородок был покрыт редкой бородой, волосы он носил накладные, чрезвычайно искусно подобрав их к своим, и большинство не подозревало, что они чужие. Его глаза горели каким-то сильным вдохновенным блеском. Голос он имел очень приятный и вместе с тем звучный. Словом, он был безупречен, с какой стороны на него ни посмотреть… Сам он однажды в письме к Рутилиану, своему зятю, говоря о себе с большой скромностью, счел возможным приравнять себя Пифагору. Но да будет ко мне милостив Пифагор, этот мудрец с божественным разумом!.. Если бы кто-нибудь собрал все гнусные и злостные клеветы, рассказываемые про Пифагора, в истинность которых я никогда не верю, то все это оказалось бы самой незначительной частью злодейств Александра… Представь себе человека без предрассудков, смелого, готового на опасный шаг, терпеливого в исполнении задуманного, обладающего даром убеждения и умеющего внушить доверие, изобразить добрые чувства и представить все противоположное своим искренним намерениям… Мальчиком Александр был очень красив… Он без зазрения совести предавался разврату и за деньги принадлежал всем желающим… Учитель его и любовник был тианиец родом из числа людей, близких к Аполлонию Тианскому и знавших его комедию. Ты видишь, из какой школы вышел человек, о котором я тебе рассказываю. Когда у Александра стала уже расти борода, его тианиец умер, и Александр очутился в бедности… Мечты у него, однако, были отнюдь не скромные. Он вошел в сообщество с каким-то хронографом из Византии, из числа тех, что странствуют по общественным играм, человеком с еще более гнусной душой… Они стали странствовать вместе, обманывая и занимаясь предсказаниями, причем стригли глупых людей (так исстари на языке магов называется толпа). Как раз в этих обстоятельствах они встретили Макетиду, богатую женщину, уже пожилую, но желавшую еще быть любимой. Они стали жить на ее счет и ездили с ней из Вифинии в Македонию… В Пелле они увидали огромных змей, вполне ручных и настолько безобидных, что их могли кормить женщины… Там они покупают за несколько оболов одну из самых красивых змей… И вот наших два негодяя, способных на великие злодеяния, сойдясь вместе, без труда поняли, что человеческая жизнь находится во власти двух величайших владык — надежды и страха — и что тот, кто сумеет по мере надобности пользоваться обоими, очень скоро разбогатеет. Они видели, что и боящийся и надеющийся — каждый чувствует страстное желание и необходимость узнать будущее… Разбирая свое положение со всех сторон, они задумали учредить прорицалище и устроить оракул… Успех превзошел их ожидания и расчеты… Александр приобрел известность, прославился и стал предметом удивления. Иногда он изображал из себя одержимого, и из его рта выступала пена, чего он легко достигал, пожевав корень красильного растения — струтия. А для присутствующих эта пена казалась чем-то божественным и страшным. Кроме того, для них уже давно была изготовлена из тонкого полотна голова змеи, представлявшая некоторое сходство с человеческой. Она была пестро раскрашена, изготовлена очень правдоподобно и раскрывала посредством сплетенных конских волос свою пасть и снова закрывала ее. Змея, приобретенная в Пелле, находилась у Александра и кормилась в его жилище; ей предстояло своевременно появиться и вместе с ним разыгрывать театральное представление, в котором ей была отведена первая роль.

Когда пришло время действовать, вот что было придумано. Ночью Александр пошел к недавно вырытым ямам для закладки основания будущего храма. В них стояла вода, набравшаяся из почвы или от выпавшего дождя. Он положил туда скорлупу гусиного яйца, в которую спрятал только что родившуюся змею и, зарыв яйцо глубоко в грязь, удалился. На рассвете Александр выбежал на площадь обнаженным, прикрыв свою наготу лишь золотым поясом, держа в руках кривой нож и потрясая развевающимися волосами, как нищие одержимые жрецы Великой Матери [258]. Он взобрался на какой-то высокий алтарь и стал произносить речь, поздравляя город со скорым приходом нового бога.

Присутствующие — сбежался почти весь город с женщинами, старцами и детьми — были поражены, молились и падали ниц. Александр произносил какие-то непонятные слова, вроде еврейских или финикийских, чем привел всех в изумление, так как они ничего не понимали в его речи, кроме имен Аполлона и Асклепия, которых он все время упоминал. Затем обманщик бросился бежать к строящемуся храму; приблизившись к вырытым углублениям и к приготовленному им заранее источнику оракула, он вошел в воду и громким голосом стал петь гимны Аполлону и Асклепию, приглашая богов явиться в город. Затем Александр попросил чашу, и, когда кто-то из присутствующих подал ему сосуд, он погрузил его в воду и без затруднения вытащил вместе с водой и илом яйцо, в котором он заранее спрятал бога [259], залепив отверстие воском и белилами.

Взяв яйцо в руки, он говорил, что держит самого Асклепия… Разбив его, Александр взял в руки змейку. Присутствовавшие, увидев, как она движется и извивается вокруг его пальцев, тотчас же закричали и стали приветствовать бога, поздравляя город с новым счастьем… Александр снова бегом отправился домой, неся с собой новорожденного Асклепия… Весь народ следовал за ним, и все были одержимы и сходили с ума от больших надежд…

Тогда Александр, усевшись в богатом наряде в небольшом помещении на ложе, взял за пазуху Асклепия из Пеллы, отличавшегося, как я говорил, величиной и красотой. Он обвил змею вокруг своей шеи, выпустив хвост наружу. Змея была так велика, что находилась за пазухой и волочила часть своего тела по земле. Александр скрывал только голову змеи, держа ее под мышкой… из-под своей бороды с другой стороны выставил змеиную голову из полотна, как будто она действительно принадлежала змее, которую все видели. Представь себе теперь помещение не очень светлое… и густую толпу напуганных, заранее объятых трепетом и возбужденных надеждой людей. Входящим, несомненно, казалось чудесным, что из животного, только что родившегося, в течение нескольких дней выросла такая большая змея, к тому же с человеческим лицом и ручная. Посетители толкали друг друга к выходу и, не успев ничего хорошо разглядеть, уходили, теснимые вновь входившими непрерывной толпой… Говорят, что негодяй устраивал подобные представления не один раз, но весьма часто, особенно когда приезжали новички из богатых людей… Все было так хитро устроено, что требовался какой-нибудь Демокрит, или сам Эпикур, или Метродор, или какой-нибудь другой философ, имевший твердый, как сталь, разум, чтобы не поверить всему этому и сообразить, в чем дело… Понемногу вся Вифиния, Галатия и Фракия стали стекаться к Александру… И вот, когда пришло время выполнить то, ради чего все эти ухищрения были выдуманы, т. е. изрекать желающим оракулы и предсказывать будущее, Александр взял пример с Амфилоха… (который) недурно вышел из затруднительного положения, предсказывая киликийцам будущее и беря за каждое предсказание по два обола…

Александр советовал каждому написать на табличке, чего он желает или что он особенно хотел бы знать, затем завязать и запечатать табличку воском, глиной или чем-нибудь вроде этого… Придумав разнообразные способы снимать печати, Александр прочитывал каждый вопрос и отвечал на него, как находил подходящим в данном случае; затем, завязав, запечатывал и отдавал их, к большому удивлению получавших. Часто среди них раздавалось: «И откуда он мог узнать, что я ему передал? Ведь я тщательно запечатал и печать трудно подделать, конечно, это сделал бог, который все знает в точности»… За каждое прорицание была назначена плата — драхма и два обола. Не подумай, мой друг, что этот доход был мал или приносил немного, — Александр собирал от семидесяти до восьмидесяти тысяч ежегодно, так как люди в своей ненасытности обращались к нему по десяти и пятнадцати раз. Все это происходило в пределах Ионии, Киликии, Пафлагонии… Когда же слава оракула перешла в Италию и достигла города римлян, все пришло в движение. Одни отправлялись сами, другие посылали доверенных лиц… Александр принимал приходивших к нему дружелюбно, располагал к себе гостинцами и вообще богатыми подарками. Возвращаясь от него, они готовы были не только возвещать ответ оракула, но и восхвалять бога и рассказывать про оракул и про самого Александра ложные чудеса…

Кроме всего предпринятого в Италии, Александр придумал также следующее: он установил какие-то мистерии, продолжавшиеся три дня подряд, с шествиями, в которых участвовали носители факелов и жрецы, объяснявшие священнодействие.

Как в Афинах [260], первый день мистерий начинался возгласом: «Если какой-нибудь безбожник, христианин или эпикуреец придет подсматривать наши тайные богослужения, он будет изгнан; верные пусть приступают к таинствам в честь бога, в добрый час». Непосредственно после этого возгласа происходило изгнание. Александр первый произносил: «Христиан — вон», а толпа отвечала: «Вон эпикурейцев». Затем происходило священное представление: разрешение от бремени Латоны, рождение Аполлона, его брак с Коронидой, рождение Асклепия. На второй день справлялось явление (змея) Гликона и рождение этого божества. На третий день был представлен брак Подалирия и матери Александра; этот день носил имя «дадис», так как зажигались факелы [261]. Напоследок же справляли любовь Александра и Селены и рождение жены Рутилиана. Факелоносцем и главным жрецом был Эндимион-Александр [262]. Он возлежал посреди храма и, конечно, спал; вместо луны к нему спускалась с потолка, как с неба, некая Рутилия, молодая и красивая жена одного из императорских прокураторов; она действительно была влюблена в Александра и пользовалась взаимностью; на глазах ее несчастного мужа среди храма происходили поцелуи и объятия; и если б не слишком яркое освещение, то, конечно, было бы совершено и то, что происходит в тайне. Немного спустя Александр вновь выходил в наряде жреца и среди полного молчания громким голосом произносил: «Ио, Гликон!» Следовавшие за ним… это были пафлагонцы, обутые в грубые сапожищи и распространявшие запах чесночной похлебки, — отвечали в свою очередь: «Ио, Александр!»… Александр совершил также и нечто достойное величайшего смеха: получив в свои руки «Основные положения» Эпикура, самую, как ты знаешь, прекрасную из всех книг… он сжег ее на площади на костре из фигового дерева… Не знал этот трижды проклятый, что эта книжка является источником великих благ для тех, кто с ней встретится; не знал и того, какой мир, свободу и избавление от душевных волнений приносит она читающим, что она удаляет от нас страхи, привидения и пугающие нас знамения, так же как пустые надежды и чрезмерные желания, влагает в нас ум, истину и действительно очищает мысли — не факелами и морским луком и прочими подобными пустяками, но верным словом, истиной и смелой откровенностью…

Демос почтил Публия Сервилия, сына Публия, Исаврика проконсула [263], оказавшегося спасителем и благодетелем города, давшего городу отечественные законы и непорабощенную демократию.

Валерию Апру, слепому солдату, бог [264] дал указание пойти взять кровь белого петуха с медом и растереть в мазь и в течение трех дней мазать его глаза. И он прозрел, и пришел, и всенародно возблагодарил бога.

Санснос пишет, сын Псеносораписа:
Почитай божественное. Жертвуй всем богам.
В каждый храм входи с молитвою.
Больше всего думай об отечественных (богах) и чти
Изиду, Сераписа, величайших из богов.
Спасителей, благих, благосклонных, благодетелей.

По воле вседержителя бога и его Христа во всесчастливое царствование все покоривших господ наших Валентиниана, Валента и Грациана, августов от века, в счастливейшее их десятилетие [265] возведены с самого начала эти ворота, получившие имя божественнейшего [266] царя нашего Валента, в правление сиятельнейшего господина префекта Египта Элия Палладия, при заведующем построенными воротами Флавии Кире, гражданине города. В добрый час.

Факелоносец священнейших элевсинских мистерий Никагор, сын Минуциана, афинянин, испробовав сиринги, много времени спустя после божественного Платона из Афин, восхищен и возблагодарил богов и благочестивейшего царя Константина, давшего мне это. Да будет милостив ко мне Платон и здесь.

Калма сестре Сарапиаде привет. Сообщаю тебе, что я прибыл в Александрию… Намерен остаться в Антиноополе. Я прибыл в Александрию на богомолье. Не слушай людей, будто я намерен здесь остаться, я вскорости вернусь к тебе домой.

Херемон приглашает тебя покушать на трапезу господа Сераписа в храме Сераписа завтра, т. е. 15-го, после 9 часов.

Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан, сын римского центуриона (офицера), принявший христианство и ставший пресвитером в Карфагене, является одним из крупнейших христианских апологетов. Помимо апологетических сочинений он написал большое количество богословских трактатов по различным вопросам христианской догматики, культа, нравственности. Его литературная деятельность относится к концу II и первой части III в. Тертуллиан был близок к монтанизму. Его фанатизм и мракобесие ярко выразились в провозглашенном им принципе: «верю потому, что нелепо». (Вот как это положение сформулировано Тертуллианом — de carne Chr. V: «Распят сын божий — не стыдно, ибо это постыдно. И умер сын божий — это вполне достоверно, ибо нелепо. А погребенный, он воскрес — это верно, ибо невозможно»).

Язычники, хоть они и чужды духовных познаний, сами приписывают идолам своим действующую в этом отношении силу, хотя и ошибаются, употребляя воды, лишенные всякой силы. У них в обычае посвящать в некоторые таинства посредством омовения — в таинства какой-нибудь Исиды и Митры… Действительно, в аполлоновых и элевсинских играх они погружаются в воду и заявляют, что делают это для возрождения и чтобы не получить наказания за свои прегрешения.

Если бы кому угодно было спросить, кто возбуждает и внушает ереси, я бы ответил: дьявол, который ставит своим долгом извращать истину и всячески старается в мистериях ложных богов подражать святым обрядам христианской религии. Он также кое-кого погружает в воду и обещает через крещение искупление грехов. Насколько я помню, Митра знаменует чело своих воинов, когда они посвящаются, приносят в жертву хлеб, представляет вид воскресения, предлагает одновременно венец и меч, запрещает жрецам жениться второй раз, имеет своих девственниц.

Л. Апулей из Мадавры (середина II в.) — адвокат, философ, поэт и авантюрист — оставил значительное литературное наследство. Его «Метаморфозы», авантюрно-сатирический роман о похождениях Люция, превращенного в осла, до сих пор пользуется популярностью, в частности эпизод об Амуре и Психее. Занимательная фабула и пикантное изложение дали повод прозвать роман Апулея «Золотым ослом». В книге XI автор подробно описывает обряд таинства Исиды и чин посвящения в ее мистерии. Это описание, наряду с трактатом Плутарха «De Is. et Os.», — наиболее полный источник в культе Исиды в римскую эпоху.

Гл. 9. Среди этих шутливых развлечений для народа… двигалось и специальное шествие богини-спасительницы. Женщины, блистая чистыми покровами, радуя глаз разнообразными уборами, украшенные весенними венками, одни усыпали из подола цветочками путь, по дороге, по которой шествовала священная процессия, у других за спиною были привешены блестящие зеркала, чтобы подвигающейся богине был виден весь священный поезд; некоторые, держа в руках гребни из слоновой кости, движением рук и сгибанием пальцев делали вид, будто расчесывают и прибирают волосы владычице. Другие благовонными маслами и дивными ароматами окропляли улицы. Кроме того, большая толпа людей обоего пола с фонарями, факелами, свечами и всякого рода источниками искусственного света изображала прославление властителя светил небесных. Свирели и флейты, звуча сладчайшими мелодиями, создавали очаровательную музыку. Далее миловидный хор из избраннейшей молодежи, одетый в белоснежные рубашки и блестящие праздничные одежды, повторял строфы приятной песни, которую искусный поэт благоволением Камен написал для пения и смысл которой говорил уже о начале последующих, более важных богослужебных гимнов. Шли и Серапису посвященные флейтисты, держа свои инструменты наискосок по направлению к правому уху и исполняя по нескольку раз напевы, принятые в храме их бога. Затем следовало множество прислужников, уговаривавших народ дать дорогу шествию.

Гл. 10. Тут движется толпа посвященных в таинства, мужчины и женщины всякого положения и возраста, одетые в сверкающие льняные одежды белого цвета. У женщин умащенные волосы покрыты прозрачными покрывалами, у мужчин блестят гладко выбритые головы. В качестве земных светил великой религии издают они пронзительный звон, потрясая медными, серебряными и даже золотыми систрами. Наконец высшие служители таинств, льняная белая одежда которых, подпоясанная у груди, узко спускалась до пят, несут знаки достоинства могущественнейших божеств. Первый нес лампу, горевшую ярким светом и нисколько не похожую на наши лампы, что зажигают на вечерних трапезах; эта была в виде золотой лодки, отверстие находилось на самой середине, и светильня давала гораздо более широкое пламя. Второй, одетый, как и первый, нес в обеих руках двойной алтарь, называемый «помощью»… За ним шел третий, неся тонко сделанную из золота пальму с листьями, а также жезл Меркурия. Четвертый изображал символ справедливости, протягивая ладонь левой руки; при природной бездеятельности своей она не предана ни хитрости, ни ловкости и потому скорее, чем правая рука, может олицетворять справедливость. Он же нес и золотой сосудик в форме соска, из которого он совершал возлияние молоком. У пятого была золотая веялка, наполненная лавровыми веточками, другой нес амфору.

Гл. 11. Вскоре показалась и процессия богов, удостоивших воспользоваться человеческими ногами для передвижения. Вот наводящий ужас посредник между небесным и подземным миром, то с темным, то с сияющим ликом, высоко возносящий собачью морду Анубис, в левой руке держа жезл, правой потрясая зеленой пальмовой ветвью. Непосредственно за ним следует корова на задних ногах, плодородный символ всеродительницы-богини; неся ее на плечах, один из священнослужителей гордо выступал под блаженной ношей. Другой нес закрытую корзину, заключающую в себе ненарушимую тайну великого учения. Третий в счастливых своих объятиях нес почитаемое изображение верховного божества. Не было оно похоже ни на домашнее животное, ни на птицу, ни на дикого зверя, ни на человека какого-либо; но по мудрому замыслу оно самой странностью своей вызывало почтение, скрывая глубочайшим молчанием неизреченную сущность высокой веры. Ввиду такого своего значения оно было сделано из чистого золота следующим манером: то была искусно выдолбленная урна с круглым дном, снаружи украшенная диковинными египетскими изображениями; отверстие ее, подымаясь не очень высоко в виде горлышка, выступало далеко длинным носочком, а с другой стороны была широкая ручка, очень выгнутая, на которой извилистым узлом поднималась змея с чешуйчатой головой и полосатой вздутой шеей.

Гл. 16… Среди подобных восклицаний, среди праздничных возгласов толпы, мало-помалу подвигаясь, приблизились мы к морскому берегу… Расставили там по чину священные изображения, и верховный жрец, произнося пречистыми устами священнейшие молитвы, горящим факелом, яйцом и серой очищает высшим очищением лодку, искусно сделанную и со всех сторон пестро разукрашенную удивительными рисунками в египетской манере, и, очищенную, посвящает ее богине. На счастливом судне этом блестящий развевался парус, на котором золотыми буквами были вышиты пожелания удачного начала новому плаванию. В виде мачты высилась круглая блестящая сосна с превосходным марсом, представлявшая приятное для глаза зрелище. Корма, выгнутая в виде гусиной шеи, покрыта была листовым золотом, а нижняя часть лодки сделана была из гладкого кедрового дерева. Тут вся толпа, как посвященные, так и непосвященные, наперерыв приносят сосуды с ароматами и другими в таком же роде приношениями, совершают возлияния из молочной смеси на воды. Наконец, когда лодка наполнена была щедрыми приношениями и соответственными жертвоприношениями, обрезают ленты у якоря и, предоставив лодку попутному и спокойному ветру, пускают в море. Когда расстояние почти что скрыло ее из наших глаз, носильщики снова взяли священные предметы, которые они принесли, и, составив по-прежнему торжественную процессию, все быстрым шагом начинают возвращение к храму.

…

Гл. 17. Когда мы пришли уже к самому храму, великий жрец, те, кто нес священные изображения, и те, которые ранее уже были посвящены в святые таинства, войдя во святилище богини, расположили там по чину изображения, казавшиеся одушевленными. Тогда один из них, которого все называли писцом, стоя перед дверью, созвав как бы на сходку кружок пастофоров — так именовалась священная коллегия, — с высокого возвышения читает вслух из книги по писаному молитвы о благоденствии великого императора (принцепса), сената, сословия всадников и всего римского народа, в корабельщиках, кораблях и обо всех, кто живет под нашей державой, (затем) по греческому обряду (возгласил) так: aoia — эфесские (таинственные) буквы; этот возглас всем оказывается на счастье, судя по следовавшим за ним восклицаниям народа. Исполненный радости народ, держа в руках венки с листьями и веночки из вербены, поцеловал ступни серебряной статуи богини, стоявшей на пьедестале, и отправился по домам.

…

Гл. 23… Наконец настал день, назначенный жрецом, и он повел меня, окруженного священным воинством, в ближайшие купальни. Там, совершив обычное омовение, призвав милость богов, он меня кропит в виде очищения и снова приводит к храму. Когда две дневных стражи уже протекли, он ставит меня перед самым подножием статуи и, сказав мне на ухо некоторые наставления, благостное значение которых нельзя выразить словами, перед всеми свидетелями наказывает мне воздержаться от чревоугодия и не вкушать десять дней подряд никакой животной пищи, а также не прикасаться к вину. Исполняю свято этот наказ о воздержании, а между тем наступает уж и день посвящения, и солнце склоняется к закату. Тогда со всех сторон приходит толпа посвященных, по старому обычаю принося мне поздравительные подарки, кто какой. Но жрец, удалив всех непосвященных, облекает меня в плащ из небесного полотна и, взяв за руку, вводит в святая святых.

Может быть, ты страстно захочешь знать, усердный читатель, что там говорилось, что делалось. Я бы сказал, если бы позволено было говорить, ты бы узнал, если бы позволено было слышать. Одинаковой опасности подвергаются в случае такого дерзкого любопытства и рассказчик, и слушатель. Но, если ты объят благочестивой жаждой познания, не буду тебя больше томить. Итак, слушай и верь, что я говорю правду. Я достиг пределов смерти, преступил порог Прозерпины и снова вернулся, пройдя все стихии; в полночь я увидел солнце в сверкающем блеске, предстал перед богами подземными и небесными и вблизи поклонился им. Вот я тебе и передал, а ты, хотя и выслушал, остался в полном неведении. Но передам то единственное, что могу открыть, не нарушая священной тайны, непосвященным слушателям.

Гл. 24. Настало утро, и по окончании богослужения я тронулся в путь, облаченный в двенадцать священных стол; хотя это принадлежит к святым обрядам, но я могу говорить об этом без всякого смущения, так как в то время масса народа могла это видеть. Ведь я стоял наверху по самой середине храма против статуи богини на деревянном помосте, выделяясь одеждой, правда полотняной, но расписанной цветами. С плеч за спину до самых пят спускался у меня драгоценный плащ. Взглянув на него внимательно, всякий увидел бы, что на мне кругом разноцветные изображения животных: тут и индийские драконы, и гиперборейские грифоны, животные, которых другой мир создает наподобие пернатых птиц. Стола эта у посвященных называется олимпийской. В правой руке я держал ярко горящий факел. Голову мою красиво облекал венок из светлой пальмы, листья которой расходились в виде лучей… Разукрашенный наподобие солнца, помещенный наподобие божественной статуи, я при внезапном открытии завесы был представлен на обозрение народа. После этого я торжественно отпраздновал день своего духовного рождения, устроив изысканную трапезу с отборными винами. Так продолжалось три дня… Наконец по указанию богини, внеся вклад за свое посвящение — конечно, далеко не соответствующий, но сообразно с моими средствами, — я начал готовиться к возвращению домой… Повергнувшись ниц перед изображением богини и прижавшись лицом к стопам ее, обливаясь слезами, прерываемый частыми рыданиями, глотая слова, я начал:

Гл. 25. «О святейшая человеческого рода вечная заступница, смертных постоянная охранительница, что являешь себя несчастным в бедах нежной матерью. Ни день, ни ночь одна, ни минута какая краткая не протекает твоих благодеяний праздная. На море и на суше ты людям покровительствуешь, в жизненных бурях простираешь десницу спасительную, которой развязываешь неразрешимые узлы рока, судьбы ты ослабляешь гонения, зловещих звезд отводишь движение. Ты кружишь мир, зажигаешь солнце, управляешь вселенной, пожираешь тартар. Пред тобою ответственны звезды, благодаря тебе наступает чередование времен, радуются небожители, стихии — твои служители. Мановением твоим огонь разгорается, тучи сгущаются, поля осеменяются, посевы подымаются. Силы твоей страшатся птицы, в небе летающие, звери, в горах скитающиеся, змеи, по земле ползущие, киты, в океанах плавающие. И я, для воздания похвал тебе — нищий разумом, для жертв благодарственных — бедный имуществом, нет у меня полноты слов, чтобы выразить, что я о твоем величии чувствую. Ведь тысячи уст не хватило бы для этого и нескончаемого ряда языков, неустанных в велеречии; то единственное, что в состоянии сделать неимущий благочестивей, — то я и сделаю: лик твой небесный и божественность святейшую в глубине моего сердца запечатлею на веки вечные».

Помолившись таким образом великой богине, я бросаюсь на шею жрецу Митры, ставшему уже моим отцом, и, покрывая его поцелуями, прошу прощения, что не могу отблагодарить его как следует за его благодеяния.

Такой-то посвятил это Исиде, Серапису, Анубису и Гарпократу. Я — Исида, владычица всякой страны, я воспитана Гермесом и вместе с Гермесом изобрела демотические письмена для того, чтобы не все писали одинаковыми буквами. Я положила законы людям и издала законоположения, которых никто не может изменить. Я старшая дочь Кроноса. Я жена и сестра царя Осириса. Я (звезда), восходящая в созвездии божественного Пса. Я та, которую у женщин называют богиней. Мне построен город Бубастис. Я отделила землю от неба. Я указала пути звездам. Я установила порядок движения солнца и луны. Я изобрела мореплавание. Я сделала справедливое сильным. Я свела женщину с мужчиной. Я предписала женщинам носить плод до десятого месяца. Я установила закон, чтобы родители были любимы детьми. Я наложила кару на тех, кто относится к родителям без любви. Я вместе с братом Осирисом положила конец людоедству. Я указала людям очищения. Я научила почитать изображения богов. Я освятила участки богов. Я разрушила власть тиранов. Я добилась, чтобы женщины были любимы мужчинами. Я сделала справедливость сильнее золота и серебра. Я законоположила, чтобы истина считалась прекрасной. Я изобрела брачные контракты. Я указала эллинам и варварам их наречия. Я сделала так, чтобы прекрасное и постыдное отличались между собой по природе…

В Библе я видел великое святилище Афродиты Библосской [268], в котором справляются оргии в честь Адониса. Я ознакомился и с ними. Говорят, что эти оргии установлены в честь Адониса, раненного в этой стране вепрем; в память о его страданиях местные жители ежегодно подвергают себя истязаниям, оплакивают Адониса и справляют оргии, а по всей стране распространяется великая печаль. Затем, прекратив удары и плач, они приносили жертву Адонису, как умершему. На следующий день они рассказывают, что он жив и удалился на небо; в то же время они бреют себе головы, как египтяне, когда умирает Апис…

…В стране Библе есть еще и другое чудо: это — река, плещущая с Ливанских гор в море. Имя ее — Адонис. Каждый год она меняет свой цвет, делаясь кровавой. Впадая в море, она окрашивает его на далекое пространство и тем указывает библосцам время великой печали. Рассказывают, что в эти дни на Ливане уязвляется Адонис и что его кровь, стекая в реку, меняет ее цвет. Отсюда река и получила свое имя. Так думает большинство. Мне же один библосец указал на другую, по его мнению, истинную, причину этого явления. «Чужестранец, — сказал он мне, — река Адонис протекает по Ливану, почва которого имеет красноватый оттенок. Свирепые ветры, поднимающиеся в эти самые дни, несут эту землю с большою примесью сурика в реку. Таким образом, земля эта, а вовсе не кровь Адониса, на которую указывают, придает реке кровавый цвет»…

…Самое большое среди них (святилищ) это, мне кажется, то, которое находится в Гиераполе. Святилище это, и вся местность вокруг, наиболее почитаемо и священно… Также и по богатству это святилище среди всех известных мне занимает первое место, так как к нему стекаются деньги из Аравии, Финикии, Вавилонии, Каппадокии. Приносят их также киликийцы и ассирийцы…

…Пропилеи храма повернуты на север, высота их около 30 саженей. В этих-то пропилеях и стоят фаллы высотою в 30 саженей, сооруженные Дионисом. На один из этих фаллов два раза в год влезает человек и остается на его вершине в течение семи дней… Я думаю, что и этот обряд совершается в честь Диониса. Мое мнение подтверждается тем, что при посвящении фаллов Диониса, как известно, ставят на них человеческие фигурки из дерева; зачем это делается, я не могу объяснить, но мне кажется, что человек, влезающий на фалл, подражает этим деревянным человечкам. Поднявшись наверх, человек спускает вниз длинную веревку, заранее припасенную, и на ней подтягивает все, что ему нужно, — дерево, одежды, орудия. С их помощью он устраивает себе шалаш, где и сидит, оставаясь на фалле, в течение упомянутого числа дней. Многие приносят ему золото, серебро, медь, оставляют их неподалеку от него и, сказав свое имя, уходят. Человек, стоящий внизу, сообщает имена жертвующих верхнему, и тот творит за каждого молитву. Молясь, он ударяет в медный инструмент, издающий громкий и резкий звук.

С легкой руки Гиерокла, написавшего в конце III в. антихристианское сочинение, где он сопоставляет Аполлония Тианского с Иисусом, создалось представление об Аполлонии как о сопернике христианства. Между тем для этого нет оснований. Дошедшая до нас биография Аполлония, написанная в начале III в. Филостратом, составлена в жанре Деяний апостолов, а многие чудеса Аполлония напоминают евангельские чудеса и представляют очевидное заимствование.

Лукиан, по-видимому, считал Аполлония шарлатаном. Во всяком случае не только в Греции, но и в арабской (где он именуется Balinas), сирийской и еврейской литературе он слывет как специалист по магии; имеются неизученные арабские рукописи приписываемых Аполлонию сочинений по магии, астрологии, телесматике.

По данным Филострата, Аполлоний был идеологом вымирающих остатков восточной земельной аристократии эпохи эллинизма; нивелирующая сила Римской империи лишила их места в политической жизни страны, им оставалось лишь проповедовать самоотречение и философский аскетизм и предаваться реакционным мечтаниям о невозвратном былом величии. А такова именно была проповедь Аполлония.

Что касается личности Аполлония, то с некоторой достоверностью можно сказать, что он вышел из состоятельной семьи, получил обширное образование, много путешествовал, проповедовал новопифагорейскую религиозную мистику, принимал деятельное участие в политической жизни, был причастен к заговору против Домициана, был близок ко двору императоров и умер в начале II в. При жизни он пользовался почитанием как чудотворец и мудрец, а после смерти ему воздавали кое-где культ как герою. Каракалла воздвиг ему часовню, а во многих храмах стояли его статуи.

Из сочинений Аполлония сохранился небольшой отрывок (у Евсевия) из его трактата «О жертвоприношениях» и несколько писем (большинство приписываемых ему подложно); следы написанной им биографии Пифагора сохранились у Ямвлиха.

Основное издание относящихся к Аполлонию текстов — Flavii Philwstrati quae supersunt, ed. Kayser, Turicii, 1844, в том числе Vita Apoll., Apoll. Tyanensis epistolae, Eusebius c. Hieroclem. Филостратово жизнеописание Аполлония в этой книге цитируется сокращенно: «V. Ap.».

I.11. …Но, продолжал Аполлоний, если они (боги) такие всеведущие, тогда тот, кто приходит в храм и имеет чистую совесть, должен бы молиться следующим образом: «О боги, дайте мне, что мне полагается». Ибо, о жрец, ведь благочестивому будет полагаться хорошее, а нечестивому — противоположное.

I. 17. Его речь текла не дифирамбом и не была украшена поэтическими изречениями, она не была изысканной… Он не изощрялся в остроумии и не любил пространных речей. Никто не слыхал, чтоб он иронизировал… он изрекал, как оракул: «я знаю», или «мне кажется», или «куда вы клоните», или «надо знать». Его изречения были кратки и сильны, как адамант, его образы значительны и метки, и его слова находили отклик, как законы, диктуемые с высоты трона.

I. 34. По словам Дамиса он знал, что Аполлоний в полном соответствии со своим образом мысли, верный своей молитве: «Боги, дайте мне владеть немногим и ни в чем не испытывать потребности» — не выразит никакого желания.

IV. 3. (Аполлоний сказал:) «Вы видите, воробьи заботятся друг о друге и радуются своему обществу, а мы, люди, этого не понимаем. Когда кто-нибудь ценит общество других, мы скорее говорим о неумеренности, роскошестве и т. п., а тех, кому он уделяет от своего добра, мы называем льстецами и блюдолизами».

IV. 10. Когда Эфес постигла чума и ни одно средство не могло победить эпидемию, они послали к Аполлонию, желая, чтоб он уврачевал их страдания. Он не стал медлить, но произнес: «iomen» (идем) и оказался в Эфесе, подобно Пифагору, который одновременно был в Туриях и в Мегапонте. Созвав затем эфесян, он сказал: «Мужайтесь, сегодня я прогоню чуму». Затем он повел всю молодежь к театру перед статуей Апотропея (Геракла в роли отвратителя чар). Здесь стоял старик с грязным лицом, одетый в лохмотья, по всем видимостям нищий, ловко вращавший глазами; у него была сума, в ней кусок хлеба. Аполлоний велел эфесянам окружить его и крикнул: «Хватайте камни во множестве и убейте врага божьего». Но эфесяне изумились этим словам, и им казалось жестоким побить камнями такого жалкого чужестранца, который взывал к милосердию и плакал. Но Аполлоний их подогревал, чтобы они наседали на него и не дали ему бежать. Тогда кое-кто начал бросать (камни), и, когда нищий, который раньше так жалостно смотрел, стал дико озираться и глаза его оказались полны страшного огня, эфесяне узнали в нем злого духа и побили его камнями, так что он оказался погребенным под грудой камней. Через некоторое время Аполлоний велел убрать камни, чтоб осмотреть убитого. Но человек, которого, как им казалось, они побили камнями, исчез, а под камнями оказался пес из породы молосских, величиною со льва, раздавленный и испускающий пену, как бешеный.

IV. 31. Его речи в Олимпии касались самых интересных предметов. Он говорил с порога храма в мудрости, храбрости, самообладании и обо всех добродетелях и приводил своих слушателей в изумление содержанием и формой своей речи.

IV. 40. «А о чем ты молишься, когда приступаешь к алтарю?» — спросил он мудреца. «Я молюсь, — ответил Аполлоний, — чтобы господствовала справедливость, чтобы не преступали законов, чтобы философы оставались бедными, другие богатыми, но без фальши». — «А моля о столь великих вещах, рассчитываешь ли ты, что действительно их получишь?» — «Конечно, — ответил Аполлоний, — ибо я все суммирую в одно и, приступаю к алтарю, я молюсь: о боги, дайте мне то, что мне надлежит».

IV. 45. Одна женщина умерла в день своей свадьбы — по крайней мере ее сочли мертвой. Жених с плачем следовал за гробом, и Рим горевал вместе с ним, ибо девица была из знатного дома. Когда Аполлоний встретил погребальное шествие, он сказал: «Поставьте гроб, я утишу ваши слезы по поводу девушки». Так как он спросил об ее имени, толпа подумала, что он хочет произнести обычную надгробную речь. Но он коснулся мертвой, произнес несколько непонятных слов [269] и разбудил мнимоумершую [270], та обрела голос и вернулась в отцовский дом, как Алкестида, когда Геракл вновь призвал ее к жизни. Когда родственники захотели сделать ему подарок в 150 000, он сказал: «Пусть это будет приданным для девицы».

VII. 7. Когда Домициан убил своего родственника Сабина и женился на его жене Юлии — Юлия была племянницей Домициана, дочерью Тита, — Эфес праздновал эту свадьбу. Аполлоний же приступил к алтарю и сказал: «О ночь древних данаид, какой единственной ты была!» [271]

VI. 11. (Речь девы — олицетворения пифагорейской философии.) Я непривлекательна и сулю трудности. Ибо кто присоединится к моему учению, тем самым отрекается от вкушения животной пищи, должен забыть о вине, чтобы не расплескать сосуда мудрости, который держится лишь в душах, не знающих вина; ни мягкое платье не будет греть его, ни шерсть, снятая с живых существ, обувь я им разрешаю носить только из лыка, спать — как попало, а если я увижу, что он поддается похоти, то у меня есть бездна, куда его столкнет Справедливость — служанка мудрости; я до такой степени трудна для избравших меня, что я налагаю оковы и на их уста [272]. Но узнай зато, что ты получишь, если выкажешь себя стойким и верным. Мудрость и Справедливость сами собой тебе достанутся. Ты будешь далек от зависти. Ты никогда не будешь испытывать страха перед тиранами, а для них ты будешь страшен, богам ты с малой жертвой будешь больше угоден, чем те, кто проливает пред ними кровь быков. Если ты сохранишь чистоту, я дам тебе дар предвидения и сообщу такую ясность твоему взору, что ты познаешь, что такое бог, что — человек и что — обманчивая фантазия в человеческом образе.

VII. 26. Мы, люди, в течение всего того времени, которое именуем жизнью, находимся в темнице, наша душа, прикованная к смертному телу, многое терпит.

VII. 40. А когда заключенные, которых он несколько дней тому назад покинул, снова его увидели, они все обняли его, ибо они уже не надеялись увидеть его вновь. Как дети льнут к отцу, который ласково и умеренно их увещевает и получает, так все тянулись к Аполлонию и открыто это заявляли. А у него для каждого находилось внимание и доброе слово.

VIII. 30. (Арестованный при храме Диктинны по обвинению в чародействе, Аполлоний) в полночь освободился от оков, созвал связавших его, чтобы показать, что он не думает скрываться, и побежал к дверям храма, которые перед ним широко распахнулись; когда же он вошел внутрь, двери закрылись, как если бы их кто запер, и глас раздался дев поющих: «Гряди с земли, гряди на небо, гряди».

VIII. 31. Могилы Аполлония, действительной или мнимой, я нигде не нашел, хотя и объездил большую часть земли. Повсюду я слышал чудесные сказания, а в Тианах я видел храм, воздвигнутый ему на средства императора: сами императоры считали его достойным императорских почестей.

Луций Анней Сенека (3 г. до н. э.— 65 г. н. э.) — оратор, вельможа и философ-стоик, оставивший довольно обширное литературное наследство, главным образом философско-нравственного характера. Обширное образование и огромное богатство позволили ему на досуге развивать философию «самоотречения, презрения к земным благам», которые были у него в изобилии. «Этот стоик, — говорит Энгельс, — проповедовавший добродетель и воздержание, был первым интриганом при дворе Нерона, причем дело не обходилось без пресмыкательства; он добивался от Нерона подарков деньгами, имениями, садами, дворцами и, проповедуя бедность евангельского Лазаря, сам-то в действительности был богачом из той же притчи. Только когда Нерон собрался схватить его за горло, он попросил императора взять у него обратно все подарки, так как, дескать, с него достаточно его философии». Проповедь смирения и самоотречения на земле во имя воздаяния на небе, затушевывание земного неравенства сказкой о равенстве всех перед лицом бога была великолепно усвоена христианскими авторами, которые, по выражению Энгельса, бесцеремонно использовали стоическую философию, и в особенности сочинения Сенеки. Энгельс назвал Сенеку «дядей христианства». Действительно, христиане считают Сенеку «своим». Тертуллиан (De anima 20) говорит о нем «saepe noster» («часто наш»), а Иероним его прямо называет «Seneca noster» («наш Сенека»), Лактанций (Inst, div., I 5) поражается, совпадением философии Сенеки с «божественным учением». В средние века была сфабрикована даже апокрифическая переписка между Сенекой и апостолом Павлом. Но христианство, использовав стоическую мораль, дало ей новое, фантастическое оформление. Оно «создало небо и ад, и был найден выход, который вел страждущих и обездоленных из нашей земной юдоли в вечный рай. И в самом деле, только надеждой на воздаяние в потустороннем мире можно было возвести стоико-филоновское самоотречение от мира и аскетизм в один из основных этических принципов новой мировой религии, способной увлечь угнетенные народные массы» (Ф. Энгельс).

Есть здесь наиболее характерные отрывки из стоической морали Сенеки, близкой к христианскому учению:

Эти мгновения смертной жизни лишь прелюдия для другой, лучшей и более долгой жизни. Подобно тому, как утроба матери хранит нас девять месяцев и подготовляет нас не для себя, но для другого мира, куда мы появляемся приспособленные дышать и жить свободно, точно так же в промежуток между младенчеством и старостью мы созреваем для нового рождения. Нас ожидает новое рождение, новое положение вещей. Мы можем видеть небо еще только на расстоянии; поэтому ожидай бестрепетно того решительного часа (смерти) — он будет последним для тела, не для души. Все вещи вокруг тебя рассматривай как багаж в гостинице: придется переехать. Природа обнажает входящего и выходящего, нельзя унести больше, чем ты принес с собою (в жизнь); более того, даже из того, что ты принес в жизнь, многое придется оставить: с тебя будет снят облекающий тебя последний покров — кожа; совлекут мясо и разлитую, циркулирующую по всему телу кровь, отнимут кости и жилы — опору и сосуды для жидких и мягких частей тела. Но этот день, которого ты страшишься, как последнего, — день рождения в вечность.

1. От тех, кто у тебя бывает, я с удовольствием узнал, что ты живешь в дружбе со своими рабами. Это соответствует твоему благоразумию и образованию. «Они рабы», но они люди; «они рабы», но они твои сожители; «они рабы», но они твои покорные друзья; «они рабы», но они твои сорабы, если поразмыслить, что судьба может повернуться к тому и другому. 2. Я поэтому смеюсь над теми, кто считает позором обедать с рабом: что здесь позорного, если не считать высокомерного обычая господ обедать в окружении толпы стоящих рабов? Хозяин ест больше, чем воспринимает; в своей огромной жадности он нагружает свой растянувшийся желудок. 3. А несчастным рабам нельзя раскрыть губы даже для того, чтобы что-нибудь сказать. Розга заглушает всякий ропот, даже за случайный кашель, чихание или рыдание не освобождают от побоев. Весь вечер они стоят голодные и безмолвные. 4. В результате те, которым в присутствии господина не разрешается говорить, злословят о нем. Напротив, те, у которых были беседы не только в присутствии господина, но и с ним, которым рта не зашивали, готовы были рисковать за него головой, отвратить на себя угрожающую ему опасность: на пирах они (свободно) разговаривали, зато под пыткой молчали [273]. 5. Далее о той же заносчивости гласит пословица: сколько рабов, столько врагов. Они не враги, мы делаем их врагами. Я уже не буду говорить о жестоком, бесчеловечном поведении, когда мы обращаемся с ними не как с людьми, а как со скотом… 10. Подумай, что тот, кого ты зовешь своим рабом, родился таким же путем, наслаждается тем же небом, так же дышит, так же живет, так же умирает… 11. Сколько раз приходило в голову — а что, если бы твой господин позволял себе по отношению к тебе то же, что и ты в отношении своего раба? 12. «Но у меня нет никакого господина», — скажешь ты. Дай срок — может быть, у тебя еще будет. Разве ты не знаешь, в каком возрасте попали в рабство Гекуба, Крез, мать Дария, Платон, Диоген?.. 15. «Что же, не посадить же мне за стол всех рабов?» — так же, как и не всех свободных… Пусть обедают с тобою некоторые, достойные этого, а другие — для того, чтобы стать достойными… 17. «Он раб»; но, может быть, он свободен духом. «Он раб»; так что же, это ему повредит? А покажи, кто не раб. Один служит похоти, другой жадности, третий — честолюбию, все вместе — надежде, все — страху. Я приведу тебе бывшего консула, находящегося в рабстве у старухи, богача — у служаночки, я назову тебе знатнейших юношей в рабстве у пантомимов, а ведь добровольное рабство — самый позорный вид его… 19. Я поэтому считаю, что ты поступаешь вполне правильно, когда не хочешь, чтобы рабы тебя боялись, и применяешь словесное воздействие.

X. 1… дети, почести, богатство, обширные залы и передние, набитые толпою клиентов, славное имя, знатная или красивая супруга и все прочее, зависящее от неопределенной изменчивой судьбы, — все это — принадлежности чужие, наемные; ничто не дается в дар; сцена обставляется бутафорией, которая снесена из разных мест и которую придется возвратить; кое-что придется отдать в первый же день, иное — на второй день, очень мало сохранится до конца… 2… мы получаем только право пользования, проценты, а срок определяет хозяин этого дара, мы должны иметь всегда наготове то, что нам дано на неопределенный срок, и по первому требованию возвратить без возражений… 4. Быстро ловите радость от детей и в свою очередь дайте детям насладиться вами, исчерпайте всякую радость без промедления; вам не дана отсрочка на эту ночь — нет, я взял слишком большой срок — на этот час. Надо торопиться, сзади наседают.

XXV. 1. Поэтому нечего тебе бегать на могилу сына: там лежит самая худшая и самая тягостная для него часть — кости и прах, части, принадлежащие ему не больше, чем платье и другие покровы тела. Весь он исчез, он ушел, не оставив ничего своего на земле. Побыв некоторое время над нами, пока он не очистился и не сбросил с себя приставшие к нему пороки и всю мишуру тленного бытия, он затем вознесся к вышним и обретается среди блаженных душ. Он в кругу святых — Сципионов и Катонов.

1. «Почему такой-то занят философией, а вместе с тем живет так богато? Почему он говорит, что надо презирать богатство, а владеет им? Называет жизнь презренной и, однако, живет? Говорит, что надо пренебрегать здоровьем, и, однако, тщательнейшим образом его оберегает и желает его в лучшем виде? Считает, что изгнание — звук пустой, говорит: «Что дурного в том, чтоб переменить местожительство», а между тем старается по возможности состариться в своем отечестве? Он считает, что между долгой и короткой жизнью нет разницы, однако, если ничто не мешает, он старается продлить свою жизнь и спокойно насладиться глубокой старостью». Но он говорит, что все это следует презирать не в том смысле, что этого не надо иметь, но что этим надо обладать без тревоги; он этого не отклоняет от себя, но относится спокойно, если оно от него отходит.

2. Этот случай будет гибелен для мира Рима; он приведет к развалу столь великого народа; народ этот будет свободен от этой опасности, пока он сумеет нести на себе узду, а если он по какому-либо случаю ее порвет или если она упадет и он не позволит вновь ее на него наложить, то единство и связь величайшей империи распадется на множество частей; конец повиновения будет концом господства для этого города.

5. Мне до такой степени хочется испытать свою твердость, что по примеру великих людей я тебе тоже предписываю: выдели несколько дней, в течение которых будешь довольствоваться минимумом самой дешевой пищи, грубой и неприятной одеждой; ты потом скажешь себе: «Так вот чего я боялся?»…

… Терпи это три, четыре, иногда и несколько дней, но так, чтобы это было для тебя не забавой, а страданием, тогда, поверь мне, Луцилий, ты, к радости своей, убедишься, что ты можешь насытиться на гроши, и ты поймешь, что для спокойствия фортуна не нужна: то, что достаточно для удовлетворения необходимого, она дает даже отвернувшись. 8. Не воображай, однако, что при этом совершаешь что-то особенное. Ты будешь делать только то, что делают многие тысячи рабов, многие тысячи бедняков. Смотри на это с той точки зрения, что ты это делаешь добровольно, и тебе так же легко будет терпеть это постоянно, как легко тебе дается временный эксперимент… Мы спокойнее будем жить в богатстве, если будем знать, как не тяжело быть бедными.

11. Что же это? — душа, притом прямая, добрая, великая. А чем иным ты ее назовешь, как не богом, пребывающим в человеческом теле? Эта душа может попасть к римскому всаднику, так же как и вольноотпущеннику, как к рабу. Ибо что такое римский всадник, или вольноотпущенник, или раб? — пустой звук, возникший из тщеславия и несправедливости. Подняться на небо можно и из закоулка. Воспрянь только и «вообрази себя тоже достойным бога» [274].

1… Не надо воздевать руки к небу, не надо просить жреца, чтоб он допустил нас к уху статуи бога, как будто нас так лучше услышат: бог близко от тебя, с тобою, он в тебе. 2. Так-то, Люцилий: внутри нас обитает святой дух, блюститель и страж хорошего и дурного в нас. И в зависимости от того, как мы относимся к нему, так он относится к нам. Никто не может быть хорошим человеком без бога; может ли кто-нибудь подняться выше судьбы без помощи его? Он дает прекрасные, возвышенные советы.

16… Это тело — бремя души и наказание для него; она страдает под давлением его, она находится в оковах, пока не является философия, которая дает ей свободно вздохнуть в созерцании природы и возносит ее от земного к небесному. В этом ее свобода, в этом ее освобождение; в такие минуты душа ускользает из темницы, где она содержится, и возносится к небу… 23. Вселенная состоит из материи и бога. Бог управляет материей, которая облекает его, повинуется ему как управителю и руководителю. А ведь творящее начало, т. е. бог, могущественнее и выше, чем управляемая богом материя. То место, которое в мире занимает бог, в человеке занимает душа; а материи мира соответствует наша душа; пусть же худшее служит лучшему.

Гермес Трисмегист («Трижды величайший») — греко-египетское божество, культ которого принял гностическо-мистические черты и получил распространение одновременно с христианством. «Тайное» герметическое учение (отсюда слово «герметический» получило значение «наглухо закрытый») имеет последователей среди теософов и шарлатанов еще и в наше время. Герметическая литература, несомненно, оказала влияние на христианскую литературу: достаточно сравнить приводимый отрывок из Corpus Hermet. с соответствующим местом из христианского «Пастыря» Гермы (№ 198), с учением Валентиниана, офитов и других христианских сект.

Дошедшие до нас герметические тексты относятся ко II—III в., но источники их восходят к более древнему периоду.

Однажды, когда у меня явились размышления о сущем и мысль моя сильно вознеслась, а телесные чувства мои приостановились, как (это бывает) у отягощенных сном от насыщения пищей или усталости тела, мне привиделось, что некто огромный, неопределенных размеров зовет меня по имени и говорит мне: «Что ты хочешь услышать, увидеть и, поразмыслив, изучить и познать?». 2. Я говорю: «а кто же ты?» — «Я, — говорит, — Пэмандр, разум небесный; я знаю, чего ты хочешь, и я с тобою повсюду». 3. Я говорю: «Я желаю изучить сущее, объять мыслью природу всего этого и познать бога; вот что, — говорю я, — хочу я услышать». Он опять мне говорит: «Направь свой разум к тому, что ты хочешь узнать, и я тебя научу». 4. Сказавши это, он преобразился видом, и сейчас же все для меня открылось вдруг, и я вижу беспредельное зрелище; все стало прекрасным и мягким светом; а через короткое время в части явился идущий вниз мрак ужасный и страшный, криво свернутый, так что уподобился дракону. Затем тьма превратилась в какое-то жидкое естество, несказанно волнующееся и испускающее дым, как от огня, издающее какой-то громкий неописуемый шум. Затем оттуда раздался нечленораздельный крик: похоже — голос огня… 6. Пэмандр мне говорит: «Ты поразмыслил, что означает это зрелище?» — «я хочу узнать», — сказал я. «Тот свет, — сказал он, — это я — Разум, твой бог, бывший до жидкого естества, явившегося из мрака. А возникший из Разума светлый Логос — сын божий». — «Что же?» — говорю я. «Узнай вот что: видящее и слушающее в тебе — Логос господа, а Разум — отец-бог; они не разлучаются друг с другом, и их соединение есть жизнь…» 8. «Ну, а стихии природы,— сказал я, — откуда возникли?» На это он сказал: «Из Воли бога, которая, взявши Логос и увидав прекрасный мир, стала подражать ему в сотворении мира через ее Стихии и рождение душ. 9. Разум же, будучи обоеполым, являясь светом и жизнью, зачал еще другой Разум — демиурга, который, будучи богом огня и духа, сотворил семь диэкетов (распорядителей), которые кругами окружают чувственный мир. А распорядок их называется роком»… 12. Отец же всего — Разум, — будучи жизнью и светом, породил человека, подобного ему: его он возлюбил, как собственное дитя; ибо он был прекрасен, будучи подобием отца; в самом деле бог возлюбил свой собственный образ; ему он передал все свои творения…

27. Сказавши это, Пэмандр смешался у меня с силами [275]. Я же, возблагодарив и прославив отца всего сущего, был отпущен им, укрепленный и наученный относительно природы всего и величайшего зрелища. И я начал проповедовать людям красоту благочестия и познания (гносиса): «О люди, мужи земнородные, предавшиеся опьянению, сну и незнанию бога, протрезвитесь, перестаньте быть пьяными, очарованные неразумным сном».

28. Они же, услыхав, явились единодушно. Я же говорю: «Зачем вы, земнородные мужи, предаете себя на смерть, имея возможность получить долю в бессмертии? Покайтесь вы, шедшие по пути заблуждения и общавшиеся с незнанием, откажитесь от мрачного света, примите долю бессмертия, оставив путь гибели». 29. И вот некоторые из них, занятые пустословием, отстали, ступив на путь смерти, другие же, бросившись к моим ногам, просили у меня поучения. Я же, подняв их, стал путеводителем народа, обучая их (словами), как и каким образом им спастись. Я посеял среди них слова мудрости, и они питались от воды бессмертной. Когда же настал вечер и свет солнца начал совсем меркнуть, я велел им возблагодарить бога. Исполнив благодарственную молитву, они отправились, каждый к своему ложу. 30. Я же, запечатлев в себе благодеяние Пэмандра и исполнившись, чего хотел, возрадовался. Ибо сон тела стал бодрствованием души, слепота глаз — зоркостью души, мое молчание — чревато добром, воспарение логоса — рождением благ. Это случилось со мною, когда я принял от Разума, т. е. Пэмандра, слово небесное. Став богодухновенным, я дошел до круга истины. Потому я воздаю от всей души и силы хвалу богу-отцу. 31. «Свят бог-отец вселенной; свят бог, чья воля свершается его собственными силами; свят ты, словом своим составивший все; свят ты, чьим образом явилась природа; свят ты, кого не природа образовала; свят ты, который сильнее всякой силы; свят ты, который больше всякого объема; свят ты, который лучше всяких похвал. Прими чистые словесные жертвы от устремленного к тебе сердца и души, неназываемый, неизреченный, призываемый в молчании. 32. Услышь мое желание не уклониться от знания, доступного моему существу, укрепи меня и исполни меня этой благодати, чтобы я просветил пребывающих в невежестве (членов человеческого) рода, моих братьев, а твоих сыновей. Потому верую и свидетельствую: я иду к жизни и свету. Будь благословен, отец. Твой сын хочет быть святым с тобою, поскольку ты передал ему всякую власть» [276].

Гай Юлий Север, из 2 траяновского храброго Гордиановского легиона, воздвиг в честь великого бога Гермеса Трижды величайшего.

«Это было время, когда… абсолютно некритическая смесь грубейших суеверий самых различных народов безоговорочно принималась на веру и дополнялась благочестивым обманом и прямым шарлатанством, время, когда первостепенную роль играли чудеса, экстазы, видения, заклинания духов, прорицания будущего, алхимия, каббала и прочая мистическая колдовская чепуха» (Ф. Энгельс).

1. (17.) Сюда, ко мне (ты, идущий) со всех четырех ветров, всевластитель, вдохнувший в людей дух для жизни, 2. чье имя скрыто и неизреченно среди людей и прорицатель произнести не может, чье имя услыхав, даже демоны повергаются, 3. чьими неустанными глазами служат солнце и луна, сияющие в зрачках людей, 4. у которого небо — голова, эфир — тело, земля — ноги, окружающая тебя вода — океан. Ты — добрый демон (Агатодемон), созидающий добро и питающий вселенную. 5. Твое вечное жилище воздвигнуто наверху. 6. Твои благие влияния (эманации) звезд суть демоны, богини судьбы и мойры, которые дают богатство, хорошую температуру тела, хороших детей, удачу, хорошее погребение, ты же господствуешь над жизнью. 7. Ты, царствующий над небом и землей и всеми живущими на них, 8. чья справедливость несокрушима, чье славное имя воспевают музы, ты, кого окружают копьеносцы — восемь стражей, обладающий непогрешимой истиной. 9. Имя твое и дух твой на праведных. 10. Войди в мой разум и в мои мысли на все время моей жизни и исполни все желания моей души. 11. Ибо ты — я, а я — ты; что я скажу, пусть всегда свершается. Ибо я храню твое имя, как амулет, в сердце своем. 12. И пусть меня не одолеет ни одна приведенная в движение рука, пусть не противится мне всякий дух, ни демон, ни дурная встреча, ни что другое из злых адских (сил) ради имени твоего, которое я ношу в душе. 13. Призываю тебя, явись ты мне всемерно благой в благости, незлобивый, дав мне здоровье, спасение, благосостояние, славу, победу, силу, миловидность. 14. Отверни глаза от всех и всяких вредящих мне, мне же дай милость во всех моих делах.

1. Войди в меня, Гермес, как зародыш в лоно женщин. 2. Войди в меня, Гермес, собирающий питание богов и людей. 3. Войди в меня, господин Гермес, и дай мне милость, пищу, победу, благоденствие, миловидность, красоту лица, силу от всего и всех. 4. Я знаю твое имя, воссиявшее в небе, я знаю и все образы твои, я знаю, какое твое растение, я знаю и твое дерево. 5. Я знаю тебя, Гермес, кто ты и откуда ты и какой твой город. 6. Я знаю и варварские имена твои, и твое истинное имя, написанное на священной стене в храме в Гермополисе, откуда ты родом. 7. Я знаю тебя, Гермеса, и ты (знаешь) меня; я — ты, а ты — я.

IX. Между различными людскими занятиями нельзя не заметить некоторых искусств или профессий, благоприятствующих идолопоклонству. Об астрологах даже говорить не стоит, но так как один из них вздумал оправдывать себя в том, что продолжает заниматься этой профессией, то я намерен сказать здесь несколько слов по этому поводу. Я не скажу, чтобы помещать имена ложных богов в небе, приписывать им как бы всемогущество и отклонять людей от вознесения молитв богу, внушая им веру, будто их судьба неизменно определена звездами, — чтобы все это было равносильно поклонению ложным богам. Но я утверждаю, что астрологи в этом случае уподобляются падшим ангелам, отошедшим от бога для обольщения рода человеческого… Астрологи изгнаны из Римской империи со всеми своими служителями. Им воспрещен въезд в Рим и во всю Италию, подобно тому как тем, кто на них надеется, воспрещен доступ к небу. Участь этих учителей и их учеников — ссылка.

Маги и астрологи пришли к нам с Востока. Нам известно, какое отношение имеет магия к астрологии. Правда, звездочеты первые возвестили о рождении Иисуса Христа и первые принесли ему дары… Но что ж с того? Разве из-за этого надо благоприятствовать религии магов и астрологов? Нет! Ныне всякое учение исходит от единого Иисуса Христа… Магия терпима была только до появления евангелия, с тем чтобы со времени рождества Христова никто уже не дерзал исчислять дни человеческие по течению звезд… Что касается другого рода магии, проявлявшейся в чудесах и боровшейся с могуществом Моисея, то и этот род ее равным образом был терпим богом до появления евангелия. Мы видим, что после того времени Симон-волхв, хотя уже обратившийся в христианство, оставался, однако, под влиянием своего ложного учения до такой степени, что для увеличения своей магической власти хотел купить силу раздавать дары св. духа посредством возложения рук; но апостолы прокляли его за это и исключили от общения с верными… Если магия наказуема, а астрология — ее разновидность, то вместе с видом подлежит осуждению и разновидность. Так, со времени появления евангелия всякого рода софисты, астрологи, чародеи, маги, волхователи должны неминуемо быть наказаны…

XVII. Посмотрим теперь, как должны поступать рабы и вольные люди, находящиеся в услужении у своих господ, патронов или сановников, привыкших совершать жертвоприношения. Кто предлагает вино к возлиянию или произносит известные слова, относящиеся к обряду, того, конечно, следует признать служителем идолов. Не упуская из виду этого правила, мы можем в отношении нашей службы начальникам и царям подражать примеру патриархов и других верующих, которые часто были министрами и служителями царей-идолопоклонников (но лишь) во всем том, что не относилось к идолопоклонству. Но тут подлежит разрешению другой вопрос. Спрашивается, в случае если бы служитель божий принял на себя исполнение какой-либо общественной должности, может ли он использовать милость начальства или свою хитрость, чтобы уклониться от всякого рода идолопоклонства? Ответ на это мы находим в поведении Иосифа и Даниила… христианин может проходить путь почестей и чинов, с тем только чтобы он не приносил жертв, не содействовал своей властью жертвоприношениям, не доставлял для этого животных, не прилагал стараний — ни сам, ни через других — к поддержанию храмов, не изыскивал доходов в пользу их, не давал игрищ ни на свой счет, ни на счет казны, не председательствовал на них, не устраивал пиршеств, не произносил клятв, не выносил приговоров ни на чью жизнь или честь — исключая настоящих преступников, не судил, не осуждал, не заключал в оковы и в темницы, не предавал пыткам никого без вины. Ему самому предоставляется решить, возможно ли все это или невозможно.

Гонения, имевшие организованный характер и направленные специально против христиан, исторически засвидетельствованы лишь начиная с III в. При этом, как признает даже богослов Гарнак, сама принадлежность к христианству не считалась наказуемой, формальный конфликт с государственной властью был возможен для христиан лишь на почве культа императора. В основе культа мучеников лежит богословская спекуляция, которая при помощи литературной фикции старалась укрепить влияние церкви на массы. Образцом для мифических житий вымышленных [277] святых послужили, между прочим, греческие жития мучеников-философов и политических деятелей, пострадавших за свои убеждения. Такие жития были довольно популярны; знакомство с ними дает нам возможность понять происхождение христианских житий как литературного жанра. Ниже мы приводим под № 183 и 184 образчики таких языческих житий.

Рукопись не ранее 200 г., но описываемый в ней процесс относится к середине I в. В сильно попорченном столбце I описывается первый день процесса по поводу возбужденной александрийской делегацией в составе Исидора и Лампона жалобы против царя Агриппы. Император Клавдий назначает слушание дела на следующий день.

Ст II. На второй день, 6 пахона, Клавдий Цезарь Август выслушивает (Исидора), гимнасиарха города Александрии, против царя Агриппы в Лукулловых садах в соприсутствии двадцати четырех (трех?) сенаторов, в том числе шестнадцати консуларов, в присутствии императрицы с матронами. (Когда ввели) Исидора, Исидор сказал: «Прежде всего прошу тебя, господин мой Цезарь, припадая к твоим стопам, благосклонно выслушать мои злоключения». Император сказал: «Я уделяю тебе этот день». С этим согласились и все заседавшие с ним сенаторы, хорошо понимая, каково… (Дальнейшее сильно испорчено. Можно догадаться, что Клавдий упрекает делегатов в склоках против императорских ставленников, обвинители превратились в обвиняемых и понимают, что их участь предрешена).

Ст. III. …Лампон Исидору: …«я увидел смерть»… Клавдий Цезарь: «Многих моих друзей ты убил, Исидор». Исидор: «Я слушался царя, повелевавшего тогда. И для тебя могу обвинить, кого хочешь». Клавдий Цезарь: «Несомненно, ты (отродье) музыкантши». Исидор: «Я не раб и не сын музыкантши, а гимнасиарх славного города Александрии. А ты от Саломеи иудейки… кидыш…» Сказал Лампон Исидору: «Что нам остается, как не… сумасшедшему царю?» Клавдий Цезарь: «Сим я изрек смертный приговор Исидору и Лампону».

Этот папирус также представляет собой «языческое житие мученика», в основе которого лежит, по-видимому, исторический факт. В данном случае суд и расправу чинит император Коммод. Приводим только выдержку из столбцов II и III.

Император снова его позвал. Император сказал: «Не знаешь ли теперь, с кем ты говоришь?» Аппиан: «Знаю: (я) Аппиан (говорю с тобою), с тираном». Император: «Нет, с царем». Аппиан: «Не говори этого, твоему божественному отцу Антонину действительно подобало быть императором. Во-первых, слышишь, он был философом, во-вторых, несребролюбивым, в-третьих, любящим добро. Тебе же свойственны противоположные (черты) — тирания, безнравственность, невежество». Цезарь велел его повести (на казнь). Аппиан, когда его уводили, сказал: «Окажи мне еще эту милость, господин Цезарь». Император: «Какую?» Аппиан: «Прикажи, чтобы меня повели во всем моем блеске». Император: «Согласен». Аппиан взял повязку, надел ее на голову и, надев на ноги белые сандалии, закричал посреди Рима: «Сбегайтесь, римляне, и посмотрите, как ведут на казнь одного от века гимнасиарха и посланника александрийцев»…

Во время гонений в III в. специальные комиссии проверяли благонадежность граждан, требуя принесения жертвы богам. Принесший жертву подавал в комиссию заявление, которое члены комиссии удостоверяли своими подписями. Что здесь дело шло не столько о религиозном гонении на христиан или иудеев, сколько именно о проверке политической благонадежности, доказывается тем обстоятельством, что такие удостоверения (libelli) получали и нехристиане, в частности мы приводим libellus, выданный жрице бога Петесуха.

Выборным по жертвоприношениям села Александру Незос от Аврелия Диогена Сатабута из села Александру Незос 72 лет, дом у подножия холма справа. Я всю свою жизнь приносил жертвы богам и теперь в вашем присутствии принес жертву согласно предписанию и совершил возлияние и вкусил от жертвенного мяса и прошу вас засвидетельствовать. Будьте счастливы. Подписал Аврелий Диоген. (Другой рукой:) Я, Аврелий Сир, видел, как ты приносил жертвы вместе с (сыном). (Третьей рукой)… он… (Первой рукой) В первый год императора цезаря Гая Мессия Квинта Траяна Деция благочестивого, счастливого Августа. Эпиф 2 [278].

433 [279]. Выборным по жертвоприношениям от Аврелии… жрицы Петесуха великого, великого, вечно живого, и богов, в квартале Моерис… я всю свою жизнь приносила жертвы богам и теперь согласно распоряжению в вашем присутствии принесла жертву, совершила возлияние и вкусила от жертвенного мяса и прошу засвидетельствовать. (На этом папирус обрывается.)

Шла также речь об изгнании египетского и иудейского культов, и состоялось сенатское постановление [280] о том, чтобы зараженных этим суеверием четыре тысячи вольноотпущенников, которые имеют для того годный возраст, отвезти на остров Сардинию для усмирения тамошних разбойников и что невелика будет потеря, если они там погибнут от тяжелого климата; остальные же должны уйти из Италии, если до известного дня не оставят своих нечестивых обрядов.

Приводимый ниже отрывок из Тацита представляет собою, по общему признанию большинства историков, филологов и даже многих богословов, благочестивую христианскую фальсификацию, имеющую целью освятить ореолом старины легенду о мучениках. Аргументы против подлинности этого отрывка общеизвестны, их можно найти хотя бы у Древса.

… Но ни человеческой помощью, ни щедротами принцепса, ни умилостивлениями богов не устранялся позорный слух, что пожар [281] был делом приказания. Поэтому, чтобы уничтожить этот слух, Нерон подставил виновных и применил самые изысканные наказания к ненавистным за их мерзости людям, которых в народе называли христианами. Человек, от которого они получили свое название, — Христос — был в правление Тиберия казнен прокуратором Понтием Пилатом, и подавленное на время пагубное суеверие вырвалось снова наружу и распространилось не только по Иудее, где это зло получило начало, но и по Риму, куда стекаются со всех сторон и где широко прилагаются к делу все гнусности и бесстыдства. Таким образом, были сначала схвачены те, которые себя признавали (христианами), затем по их указанию огромное множество других, и они были уличены не столько в преступлении, касающемся пожара, сколько в ненависти к человеческому роду. К казни их были присоединены издевательства: их покрывали шкурами диких зверей, чтобы они погибали от растерзания собаками, или пригвождали их к кресту, или жгли на огне, а также, когда оканчивался день, их сжигали для ночного освещения. Нерон предложил для этого зрелища свой парк и давал игры в цирке, где он смешивался с плебсом в одеянии возницы или правил колесницей. Поэтому, хотя христиане и были люди виновные и заслуживающие крайних наказаний, к ним рождалось сожаление, так как они истреблялись не для общественной пользы, а ради жестокости одного человека.

Гл. II. Мы поклоняемся единому богу… Относительно других существ, которых вы именуете богами, мы знаем, что они не что иное, как демоны. Однако право — естественное и публичное — требует, чтобы каждый поклонялся тому, кому хочет… Обвиняют нас также в том, что мы не имеем достодолжного почтения к императорам; но между нами никогда вы не встречали ни Кассиев, ни Альбианов, ни Нигрианов [282]. Те самые, которые накануне клялись гением цезаря, приносили жертвы и давали обеды за благополучие императоров и часто осуждали христиан, оказались врагами императора. Христианин никому не враг, а тем менее императору, зная, что бог его поставил императором и что его надо любить, уважать, что надо оказывать ему почести, молиться о здравии его и о благополучии государства, доколе мир стоит. Стало быть, мы почитаем императора столько, сколько нам дозволено почитать его, и в той мере, в какой он сам этого должен желать. Мы признаем его за человека, который хранит данную ему от бога в удел власть, который поставлен богом и который ниже одного только бога. Император, конечно, одобрит подобных почитателей, потому что мы, ставя его ниже только бога, признаем его выше всех людей и даже выше всех ваших богов, которые состоят в его власти. Мы также приносим жертвы за благоденствие императора, но приносим их единому нашему и его богу, а жертвы эти — молитвы, предписанные нам богом… Мы составляем большую часть империи, а между тем мы настолько тихи и выдержанны, что вы знаете нас только как одиночных частных лиц…

Гл. III. Когда судьей был Гиларион, (народ) по поводу отвода площади (area) под наши кладбища кричал: «Не отводить земли!» И вот земля оказалась не их: они не собрали жатвы [283].

Гл. IV. Мы не думаем тебя пугать, потому что и сами тебя не боимся, но мы хотим, чтобы весь мир был спасен. Советуем тебе не бороться с богом… Сколько, впрочем, строгих правителей пыталось изменить этого рода судебные процессы! Например, Цинций Север, который сам преподал Тистру правила, как христиане должны отвечать (на допросе), чтобы их оправдали. Или, например, Веспроний Кандид, который считал достаточным признавать христиан нарушителями порядка и довольствовался тем, что присуждал их к публичному извинению перед согражданами. Или, например, Аспер, который, поступив несколько жестоко при первоначальном допросе одного христианина, тотчас отпустил его, не принуждая его принести жертву богам; предварительно же он сказал адвокатам и заседателям, что ему чрезвычайно неприятно разбирать подобного рода дела. Или, например, Пудент, который искусным образом включил в обвинительный акт одного привезенного к нему христианина обвинение в вымогательстве, а так как свидетелей которые бы уличили в этом обвиняемого, не нашлось, то он объявил, что дело ввиду этого слушанием продолжать нельзя. Эти факты могут вразумить тебя, в каком духе тебе надлежит действовать… Север, знавший многих патрициев и знатных дам, принадлежавших к нашей секте, не только не преследовал их, но всячески покровительствовал и умел противостоять свирепости народа, вооруженного против нас. Во время похода Марка Аврелия в Германию христианские воины молитвами своими испросили с неба обильный дождь, когда армия крайне нуждалась в воде…

Гл. V… Когда Аррий Антоний преследовал христиан в Азии, то все христиане его провинции, собравшись вместе, явились перед его судилище. Он некоторых посадил в темницу, а другим сказал: «Трусы, если вы хотите умереть, то разве нет достаточно веревок и пропастей?» …Какие мучения претерпит Карфаген… когда воинам твоим придется отсекать головы не кому иному, как друзьям или родным своим, когда они найдут между ними (христианами) римских патрициев и знатных матрон, столь же благородных, как ты сам, и, может быть, твоих собственных ближайших родственников и искренних друзей? Итак, воздержись ради себя самого, если не ради нас; ради Карфагена, если не ради себя.

Апологетическое сочинение Минуция Феликса написано, по образцу цицероновского трактата «О природе богов», в виде диалога между автором, его другом христианином Октавием и язычником Цецилием. Если допустить вместе с Дессау, что этот Цецилий тождествен с упоминаемым в надписях из Цирты в Африке, относящихся к 200—217 гг., Caecilius Natalis, то диалог Минуция Феликса написан в первой четверти III в. Установить, заимствовал ли Минуций Феликс свою аргументацию у Тертуллиана, или наоборот — Тертуллиан использовал «Октавия» для своего «Apologeticus», — не удается. Поэтому датировка диалога «Октавий» остается невыясненной, и возможно, что его следует отнести к концу II в. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что речь Цецилия, как об этом прямо сказано в тексте книги (гл. 9 и 31), излагает антихристианское сочинение ритора и юриста М. Корнелия Фронтона, бывшего консулом в 143 г. Среди дошедших до нас неполностью сочинений Фронтона его речь против христиан не сохранилась. Но это древнейшее сочинение, направленное против христиан (Фронтон умер около 179 г.), по-видимому, в основном изложено Цецилием. Помимо обычных обвинений политического и уголовного характера, Цецилий-Фронтон дает и критику некоторых христианских догматов — притом критику, не потерявшую свою убедительность и до сих пор.

Интересна квалификация христианства как выражения бессилия.

Но Цецилий-Фронтон отнюдь не атеист, он критикует христианство с точки зрения приверженца официальной римской религии.

Надо полагать, Минуций Феликс в качестве апологета выдвинул на первый план наиболее уязвимые места речи Фронтона — рассказы по слухам о всякого рода гнусностях, которые якобы творились христианами, и меньше внимания уделил его более солидным аргументам. Но, во всяком случае, речь Цецилия позволяет судить о том, какое представление о христианах было у просвещенного римлянина середины II в.

Из речи Цецилия мы опускаем его апологию римской религии.

Гл 8. Итак, хотя природа и происхождение богов неизвестны нам, однако все народы согласно и твердо уверены в их существовании, так что я не могу выносить такой дерзости, нечестивого безрассудства тех людей, которые стали бы отвергать или разрушать религию, столь древнюю, столь полезную и спасительную. Пусть Федор Киренский или живший до него Диагор Мелийский, которому древность дала прозвище «безбожника», не признавая никаких богов, пытались разрушить всякое благоговение, всякий страх, на котором зиждется человеческое общество; однако те философские системы, которые следуют этому нечестивому учению, никогда не будут пользоваться славой и уважением. Протагор из Абдеры, скорее дерзко, чем неистово, рассуждавший о богах, был афинянами изгнан из их пределов, а сочинения его были ими публично преданы сожжению. И не должно ли глубоко сожалеть — я надеюсь, что вы позволите мне в порыве негодования говорить с большей откровенностью, — не следует ли сожалеть о том, что дерзко восстают против богов люди жалкой, запрещенной, презренной секты, которые набирают в свое нечестивое общество последователей из самой грязи народной, из легковерных женщин, заблуждающихся по легкомыслию своего пола, люди, которые в ночных собраниях со своими торжественными постами и бесчеловечными яствами сходятся не для священных обрядов, но для мерзостей. Это — люди скрывающиеся, избегающие света, немые в обществе, говорливые в своих убежищах. Они презирают храмы как гробницы богов, отвергают богов, насмехаются над священными обрядами, милосердствуют о бедных, если возможно; сами полунагие, они пренебрегают почестями и багряницами жрецов. Удивительная глупость, невероятная дерзость! Они презирают мучения, которые у них пред глазами, и боятся неизвестного и будущего. Они не страшатся смерти, но боятся умереть после смерти. Так обольщает их обманчивая надежда на воскресение и заглушает в них всякий страх.

Гл. 9. Так как нечестие разливается скорее при помощи все более усиливающегося с каждым днем развращения нравов, то ужасные святилища этого нечестивого общества умножаются и наполняются по всему миру. Надо его совсем искоренить, уничтожить. Эти люди узнают друг друга по особым тайным знакам и питают друг к другу любовь, не будучи даже между собою знакомы; везде между ними создается какая-то как бы любовная связь, они называют друг друга без разбора братьями и сестрами, так что обыкновенное любодеяние через посредство священного имени становится кровосмешением: так хвалится пороками их пустое и бессмысленное суеверие. Если бы не было в этом правды, то проницательная молва не приписывала бы им столь многих отвратительных злодеяний. Говорят, что они, не знаю по какому нелепому убеждению, почитают голову самого низкого животного — голову осла: религия, достойная тех нравов, из которых она произошла.

Другие говорят, что эти люди почитают половые органы самого предстоятеля и жреца и благоговеют пред ним как бы перед действительным своим родителем. Не знаю — может быть, все это ложно, но подозрение очень оправдывается их тайными ночными богослужениями. Говорят также, что они почитают человека, наказанного за злодеяние страшным наказанием, и бесславное древо креста; они, значит, имеют алтари, приличные злодеям и разбойникам, и почитают то, чего они заслуживают. То, что говорят об обряде приема новых членов в их общество, известно всем и не менее ужасно. Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтобы обмануть неосторожных, покрыт мукой, и тот, обманутый видом муки, получив предложение сделать невинные будто удары, наносит глубокие раны, которые умерщвляют младенца, и тогда — о нечестие! — присутствующие с жадностью пьют его кровь и разделяют между собой его члены. Вот какою жертвою скрепляется их союз друг с другом, и сознание такого злодеяния обязывает их к взаимному молчанию. А их вечера известны; об этом говорят все, об этом свидетельствует речь нашего Циртинского оратора [284]. В день солнца [285] они собираются для совместной трапезы со всеми детьми, сестрами, матерями, без различия пола и возраста. Когда после различных яств пир разгорится и вино воспламенит в них жар любострастия, то собаке, предварительно привязанной к светильнику, бросают кусок мяса на расстояние большее, чем длина веревки, которой она привязана; собака, рванувшись и сделав прыжок, роняет и гасит светильник: в бесстыдной темноте они предаются без разбора объятиям отвратительной похоти. Таким образом, все они если не фактически, то по совести становятся кровосмесителями, потому что все участвуют желанием своим в том, что может случиться в действии того или иного.

Гл. 10. О многом я умалчиваю; ведь и сказанного уже вполне достаточно; а истинность всего или по крайней мере большей части этого доказывается самой таинственностью этой развратной религии. В самом деле, для чего же они всячески стараются скрывать и делать тайной для других то, что они почитают, когда похвальные дела совершаются обыкновенно открыто и скрываются только дела преступные? Почему они не имеют никаких храмов, никаких жертвенников, ни общепринятых изображений? Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно устраивать свои собрания, если не потому, что то, что они почитают и так тщательно скрывают, достойно наказания или постыдно? Да и откуда, что такое и где этот бог, единый, одинокий, пустынный, которого не знает ни один свободный народ, ни одно государство или, по крайней мере, римская набожность? Только один несчастный народ иудейский почитал единого бога, но и то открыто, — имея храмы, жертвенники, священные обряды и жертвоприношения; впрочем, и этот бог не имел никакой силы и могущества, так что был вместе со своим народом покорен римлянами. А какие диковины, какие нелепости выдумывают христиане! Они говорят, что их бог, которого они не могут ни видеть, ни другим показать, тщательно следит за нравами всех людей, делами, словами и даже тайными помышлениями каждого человека, всюду проникает и везде присутствует. Таким образом, они представляют его постоянно беспокойным, озабоченным и бесстыдно любопытным, ибо он присутствует при всяких делах, находится во всяких местах. Таким образом, занятый всем миром, он не может обнимать его частей, или же, развлеченный его частями, — обращать внимание на целое. Но это еще не все: христиане угрожают земле и всему миру с его светилами сожжением, предсказывают его гибель, как будто вечный порядок природы, установленный божескими законами, может прекратиться, связь всех элементов и состав неба — разрушиться и громадный мир, так крепко сплоченный, — ниспровергнуться.

Гл. 11. Не довольствуясь этим нелепым мнением, они прибавляют и другие бабьи сказки: говорят, что после смерти опять возродятся к жизни из пепла и праха, и с непонятной уверенностью принимают эту ложь; подумаешь, что они уже в самом деле воскресли. Двойное зло, двойное безумие! Небу и звездам, которые мы оставляем в таком же виде, в каком их нашли, они предвещают уничтожение, а себе, людям умершим, разложившимся, которые рождаются и умирают, они обещают вечное существование. По этой-то причине они гнушаются костров для сожигания мертвых и осуждают такой обычай погребения. Как будто, если тело не предано огню, оно через несколько лет не разложится в земле само собой, и не все ли равно, звери ли разорвут тело или море поглотит его, в земле ли сгниет оно или сделается жертвой огня? Всякое погребение для тел, если они чувствуют, есть мучение, а если не чувствуют, то самая скорость истребления их полезна. Вследствие такого заблуждения они себе самим, как хорошим, обещают блаженную и вечную жизнь после смерти, а прочим, как нечестивым, вечное мучение.

Многое мог бы я прибавить к этому, если бы не спешил окончить свою речь. Нечестивцы они сами — об этом я уже говорил и больше не стану. Но если бы даже я признал их праведниками, то, по мнению большинства, человека делает добрым или порочным судьба, а в этом и вы согласитесь со мной. Ибо действия человеческие, которые другие относят к судьбе, вы приписываете богу. Но последователями вашего учения делаются не все люди произвольно, но только избранные богом; следовательно, вы делаете из бога несправедливого судью, который наказывает в людях дело жребия, а не воли.

Однако я хотел бы знать, без тела или с телом и с каким — новым или прежним — воскреснет каждый из вас. Без тела? Но без него, насколько я знаю, нет ни ума, ни души, ни жизни. С прежним телом? Но оно давно разрушилось в земле. С новым телом? В таком случае рождается новый человек, а не восстанавливается прежний. Но вот уже прошло столько времени, протекли бесчисленные века, а ни один из умерших не возвратился из преисподней, даже — подобно Протезилаю — хотя бы на несколько часов, только для того, чтобы дать нам убедительный пример воскресения. Все это не что иное, как вымыслы расстроенного ума, нелепые мечты, облеченные лживыми поэтами в прелестные стихи, а вы, легковерные, не постыдились приписать их вашему богу.

Гл. 12. Вы не пользуетесь опытом настоящего, чтобы убедиться в обманчивости своих напрасных надежд; подумайте, несчастные, пока еще живете, о том, что может ожидать вас после смерти. Большая часть из вас, притом лучшая, как вы говорите, терпит бедность, страдает от голода и холода, обременена тяжелым трудом, и вот бог допускает это или будто не замечает. Он не хочет или же не может вам помочь; значит, он слаб или несправедлив. Не чувствуешь ли ты, мечтающий о будущей жизни после смерти, своего положения, когда тебя угнетают бедствия, жжет лихорадка, терзает какая-либо скорбь? Не чувствуешь ли тогда своей бренности? Несчастный, все обличает тебя невольно в твоей слабости, а ты не признаешься. Но перестанем говорить об общих бедствиях. Вот перед вами угрозы, пытки, казни и кресты, приготовленные уже не для того, чтобы вы им поклонялись, я для вашего распятия, огни, о которых вы пророчите и которых вместе с тем боитесь: где же тот бог, который не оказывает помощи живым, а помогает умершим возвратиться к жизни? И не без вашего ли бога римляне достигли власти и господства над всем миром и над вами самими? Вы же между прочим, удрученные работами и беспокойством, чуждаетесь даже благопристойных удовольствий, не посещаете зрелищ, не присутствуете на праздниках наших, не участвуете в общественных пиршествах, гнушаетесь священных игр, жертвенных яств и вина. Вы, значит, отвергаете наших богов и вместе с тем боитесь их. Вы не украшаете своих голов цветами, не умащаете тела благовониями — вы бережете умащения для погребения мертвых, — вы даже не украшаете венками гробниц — всегда бледные и запуганные, достойные, впрочем, жалости со стороны наших богов. Несчастные, вы и здесь не живете и там не воскреснете. Но, если в вас есть хоть капля здорового смысла и благоразумия, перестаньте исследовать тайны и законы вселенной, оставьте небесные сферы. Довольно для вас, людей грубых, невежественных, необразованных, и того, что находится под вашими ногами; кто не имеет надобности понимать земное, тому тем более не должно исследовать божеское.

В греческом лексиконе X в. Свиды мы под словом «Лукиан» читаем: «Лукиан Самосатский, прозванный богохульником, или «злословием», так как в его диалогах содержится насмешка и над божественным. Он родился при цезаре Траяне или позже. Вначале был адвокатом в Антиохии в Сирии. Потерпев неудачу в этом, он обратился к писательству, и написано им бесчисленное множество. Говорят, что он умер, растерзанный собаками, за то, что лаял против истины. В самом деле, в «Житии Перегрина» он нападает на христианство и богохульствует, нечестивец, против самого Христа. За свой лай он получил достойное наказание в этом мире, а в будущем он получит у сатаны в удел вечный огонь».

Такая репутация богохульника, конечно, побуждала средневековых монахов и современных богословов и благочестивых филологов держать по возможности в тени этого остроумнейшего, наблюдательного, широко образованного писателя. Да и древние языческие писатели избегают упоминаний о Лукиане, чей острый язык не щадил ни богов, ни земных авторитетов. И, если бы Лукиан сам не позаботился о том, чтобы дать о себе в своих сочинениях биографические сведения, о его личности ничего бы не было известно. Насколько можно судить по собственным высказываниям Лукиана, он жил приблизительно в 125—200 гг., много скитался на своем веку, переменил много профессий — каменотеса, ритора, адвоката, писателя, учителя — и к концу жизни добился более или менее спокойного места председателя суда.

Из сохранившихся под его именем более 80 произведений многие явно подложны, другие сомнительны. Но те диалоги средней поры его жизни, которые бесспорно принадлежат его перу, представляют, кроме своего историко-литературного интереса, большую ценность для понимания того умственного разброда и оскудения мысли, которые характерны для эпохи разложения римского рабовладельческого общества.

Лукиан не принадлежал к какой-либо философской школе. В «Гермотиме» он формулирует свою житейскую философию: «Быть трезвым и ничему не верить»; но и философская школа скептиков в такой же мере предмет его насмешек, как и ненавистные ему циники. Он развенчивает богов, высмеивает философов, разоблачает шарлатанов, издевается над легковерием, суеверием, жадностью, скопидомством. Он не щадит в своей сатире и таких философов, к которым относится с уважением, — Эпикура, Демокрита, Пифагора и других. В диалоге «Vitarum auctio» он выводит на продажу с аукциона руководителей различных философских школ, причем Сократ идет за 2 таланта, Пифагор — за 10 мин, Диоген — за гроши (2 обола), а Демокрита и даром не берут.

Лукиан — прекрасный источник для знакомства с религиозными настроениями второй половины II в. Но он представляет для нас еще и специальный интерес, так как дает красочную картину христианской жизни в своем диалоге «О смерти Перегрина».

…Жизнеописание Перегрина Протея, пройдохи, уголовного преступника, затем философа, циника, христианского проповедника, странствующего пророка и аскета, тем более для нас интересно, что Протей, по-видимому, личность историческая: во всяком случае, о нем упоминают Татиан (речь против эллинов 25), Тертуллиан (ad mart. 4), Филострат (Vta Soph. 69, Kayser), Геллий (Noc. Att. 8, 3; 12, 11) и другие, притом независимо от Лукиана; Татиан, например, упоминает о нем как об образце аскета; Геллий называет его «мужем важным и стойким». Таким образом, нарисованный Лукианом портрет хоть и шаржирован, но близок к оригиналу.

Другой раз Лукиан упоминает о христианах как о злейших врагах — наряду с эпикурейцами — шарлатана пророка Александра. Лукиан хорошо знает среду, в которой подвизались «Перегрины»; в своих скитаниях он непосредственно с этой средой сталкивается, его свидетельство поэтому ценнее более подробных сообщений Цельса или Фронтона, которые вряд ли общались с массой христиан и черпали материал главным образом из литературных источников [286].

…Недавно в здешнем городе представлен был бог наш в новом виде. Некто из нанимающихся бороться со зверями выставил картину со следующей надписью: «Бог христиан, ублюдок ослиный». На ней он был изображен с ослиными ушами, с копытом на одной ноге, с книгой в руке и с тогой на плечах. Нельзя было не посмеяться такой выдумке.

Наместник Вифинии при Диоклетиане Гиерокл написал антихристианское сочинение, которое он озаглавил в подражание Цельсу «Philaletes logos» («Правдолюбивое слово»). Книга Гиерокла не сохранилась, но до нас дошло написанное Евсевием опровержение Гиерокла под длинным заглавием «Евсевий Памфила против книги Филострата об Аполлонии Тианском, вследствие предпринятого Гиероклом сопоставления его (Аполлония) с Христом». Как видно из опровержения Евсевия, Гиерокл, знакомый с христианскими мифами об Иисусе, не отрицал чудес мифического Иисуса и аргументировал тем, что это не основание для обожествления его, что Аполлоний, судя по его житию, тоже творил чудеса и проповедовал новое учение, однако просвещенные эллины его не обоготворили. Гиерокл, как видно, не сумел подняться выше обывательского рационализма.

Евсевий цитат из Гиерокла почти не приводит, излагая его своими словами. Лишь в начале своей апологии он приводит кое-какие выдержки из сочинения своего противника.

Они мечутся вверх и вниз, восхваляя своего Иисуса, как даровавшего зрение слепым и совершившего кое-какие чудеса в этом роде…

…Посмотри, однако, насколько лучше и разумнее мы воспринимаем такого рода вещи и какое у нас мнение об одаренных людях…

…Итак, зачем же я упомянул об этом (о деяниях Аполлония)? Чтобы можно было сопоставить наше точное и прочное суждение по каждому пункту с тупостью христиан; ведь мы того, кто совершил такие дела, считаем не богом, а (лишь) угодным богам человеком, они же из-за нескольких каких-то чудес объявляют Иисуса богом…

…И то стоит взвесить, что деяния Иисуса раструбили Петр и Павел и кое-какие другие близкие им лица — люди лживые, невежественные и шарлатаны, а деяния Аполлония — Максим из Эг, философ Дамис, живший с ним вместе, и афинянин Филострат, выдающиеся по своему образованию (люди), почитающие истину, из любви к людям не пожелавшие скрыть деяния благородного мужа, угодного богам.

Сочинение Цельса — значительнейшее из дошедших до нас произведений древности, направленных против христиан. Об авторе известно только его имя — Цельс. В своем апологетическом труде в 8 книгах с. Celsum («Против Цельса») отец церкви Ориген перефразирует и цитирует почти всю книгу Цельса, тем самым сохранив ее для нас. Но уже Ориген не мог сказать в точности, кто автор «Правдивого слова». Ориген «ругает» Цельса эпикурейцем, указывая при этом (1, 8), что было два эпикурейца по имени Цельс — один при Нероне, другой при Адриане и его преемниках. Это дало повод отождествлять нашего Цельса с тем лицом, к которому Лукиан обращается со своим очерком об Александре из Абонотиха; но и о Лукиановом Цельсе ничего, кроме имени, неизвестно. Впрочем, Ориген в других местах своей книги признает, что Цельс выступает как платоник или пифагореец, нарочно якобы скрывая свой эпикуреизм, чтобы внушить к себе больше доверия. В действительности Цельс, хоть иногда и высказывается в духе эпикуреизма (в вопросе о вечности мира, об отрицании провидения, об отношении к чародейству и всякого рода религиозному шарлатанству), по всем основным вопросам проявляет себя как последователь Платона, — конечно, с теми поправками, которые образованный философ II в., знакомый со всеми философскими школами, мог вносить в платоновский идеализм. Характерно, что, ссылаясь на множество философов древности, Цельс ни разу не упоминает Эпикура, которого Ориген поминает на каждом шагу. Цельс дает развернутую критику христианства с точки зрения ученого и философа-идеалиста, отвергающего христианскую мифологию и основные догматы воплощения, воскресения, откровения, библейскую космогонию и эсхатологические чаяния. Во введении он, кроме того, критикует христианство и с точки зрения иудаизма. В заключение он призывает христиан образумиться, отказаться от своей исключительности и признать официальный римский культ.

Аргументация Цельса иногда довольно остроумна, и кое-что из нее проникло через века даже в нашу антирелигиозную литературу. Но интерес книги Цельса для нас не в его критике христианства — критике с позиции идеалиста-верующего, а в характеристике христианства, данной посторонним наблюдателем, которого нет оснований заподозрить в пристрастности суждений. Следует отметить, что Цельс, как и Гиерокл, был знаком с христианскими «писаниями» и евангельскими мифами и подходил к ним с обычной точки зрения инаковерующего человека античной эпохи: он не подвергал их научно-исторической критике, верил на слово христианским басням, что был на земле Иисус, и стремился лишь доказать, что эта никогда на деле не существовавшая «личность», созданная лишь религиозной фантазией, не была божеством [287].

Приведенные ниже отрывки переведены по критическому изданию: Die griechischen christlichen Schriftsteller der ersten drei Jahrhunderte, herausg, im Auftrage der Kirchenvater-Commission der Preussischen Akademie der Wissenschaften von Paul Kottschau, BB II—III, Leipzig, 1899.

Содержание книги Цельса следующее.

Введение. Христиане представляют собою противозаконную организацию, учение их — варварское и к тому же неоригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане слепо веруют вопреки разуму. Иудейство, из которого возникло христианство, отличается нетерпимостью, стремлением обособиться от всех. Христианство — учение новое, имеющее последователей лишь среди невежд.

Часть I. Опровержение христианства с точки зрения иудейской (в этой части у Цельса рассуждение ведется от лица еврея).

Иисус — не мессия, ибо он родился не божественным путем, не обладает чертами бога, не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе никакого отношения к нему не имеют. Приписываемые Иисусу чудеса, смерть и воскресение можно без труда опровергнуть. Иисус сам в свой смертный час признал свое бессилие.

Часть II (здесь и в дальнейшем Цельс говорит уже от своего лица).

Опровержение христианства с точки зрения философской. Христианство откололось от иудейства и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа по существу ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения; проповедники христианства — обманщики.

Учение о воплощении — бессмыслица. Оно противоречит идее благого бога, которому не подобает облечься в низменную плоть. Да и не для чего богу сойти на землю, ибо земля — не центр вселенной и человек — не цель мироздания. Библия — собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Опровержение отдельных догматов христианства. Непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божием — исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение об антихристе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита Космогония христиан полна противоречий и несообразностей, пророчества о Христе — фальсификация, учение о страшном суде и воскресении мертвых противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием учения Платона.

Часть IV. Цельс доказывает необходимость относиться с уважением к официальному культу; почитание государственных богов вполне совместимо, по его мнению, с христианством.

В заключение Цельс призывает образованных христиан найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

[Затем он указывает, что] [288] принимать то или иное учение надо, следуя разуму и разумному руководителю, а кто не таким образом пристает к какому-либо учению, обманывается. [Он сравнивает] неразумно верующих с митрагиртами и знахарями, служителями Митры и Савазия и тому подобными, верующими в явление Гекаты или другого демона или демонов… С христианами происходит то же, что и с теми: некоторые из них не требуют и не отдают себе отчета о том, во что веруют, а пользуются (формулой): «не испытывай, а веруй», «вера твоя спасет тебя», [они говорят]: «мудрость в мире — зло, глупость — благо» (1,9).

[Он выводит иудея, разговаривающего с самим Иисусом и уличающего его в том, что он] выдумал свое рождение от девы, [что] он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи; уличенная в прелюбодеянии, она была выгнана своим мужем, плотником по ремеслу. Выброшенная мужем, она, бесчестно скитаясь, родила втайне Иисуса [289]. Этот, нанявшись по бедности поденщиком в Египте и искусившись там в некоторых способностях, которыми египтяне славятся, вернулся, гордый своими способностями, и на этом основании объявил себя богом (1,28). [Девственное рождение его напоминает] эллинские мифы о Данае, Меланиппе, Ауге, Антиопе (1,37).

Учение о воскресении мертвых и божеском суде, о награде для благочестивых и (адском) огне для нечестивых не содержит ничего нового (II,5). [Ученики написали о нем так], как если бы кто, называя кого-либо справедливым, показал бы его действующим несправедливо, называя его нравственно чистым, показал бы совершающим убийство, называя бессмертным, показал бы трупом, прибавляя ко всему этому, что он предсказал все, что с ним случилось (II,16). Но почему заслуживает доверия это предсказание? Откуда это труп оказался бессмертным (II, 16)? Какой разумный бог, или демон, или человек, предвидя вперед, что с ним приключится такая беда, не постарался бы, если он имел возможность, уклониться, а не подвергнуться тому, что он знал заранее (II, 17)? Если он заранее назвал того, кто его предаст и кто от него отречется, то как же это они не испугались его как бога и не отказались от мысли предать его и отречься от него?.. А между тем они предали его и отреклись от него, нисколько о нем не думая (II, 18). Ведь если против человека злоумышляют и он, вовремя об этом узнав, заранее скажет об этом злоумышленникам, то они откажутся от своего намерения и остерегутся. Следовательно, это произошло не после его предсказания — это невозможно; а раз это произошло, то тем самым доказано, что предсказания не было. Ибо немыслимо, чтобы люди, заранее услышавшие об этом, еще пошли на то, чтобы предать и отречься (II, 19). [Дальше], все это он предсказал как бог, и предсказанное, безусловно, должно было свершиться; выходит, что бог соблазнил своих учеников и пророков, с которыми он вместе ел и пил, чтобы они стали бесчестными и безнравственными, а ведь ему следовало благодетельствовать всех людей, особенно своих сотрапезников. Или надо допустить, что сотрапезник человека не станет против него злоумышлять, а сидящий за столом с богом будет на него покушаться? Но что всего нелепее, — сам бог злоумыслил против своих сотрапезников, делая их изменниками и бесчестными (II, 20) [Далее Цельс говорит, что] если он сам так решил, если он принял казнь, повинуясь отцу, то очевидно, что все совершившееся с ним как с богом по его воле и мысли не должно было быть для него болезненным и тягостным… Чего же он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: «Отец, если можно, да минет меня чаша сия» (II, 24)? Поэтому некоторые верующие, в состоянии как бы опьянения, сами прилагают руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтобы иметь возможность отвергнуть изобличения (II, 27). Что всех привлекло к нему, как не его предсказание, что он якобы воскреснет после смерти (II, 54)? Ну хорошо, поверим вам, что он это сказал. Но сколько есть других, которые распространяют такую фантастику, убеждая простодушных слушателей и используя их заблуждение? Ведь то же самое говорят у скифов о Замолксисе, рабе Пифагора, в Италии — о самом Пифагоре, в Египте о Рампсините; этот даже якобы играл в аду в кости с Деметрой и вернулся оттуда с подарком от нее — золототканым полотенцем. Такое же рассказывают об Орфее у одризов, о Геракле в Тенаре, о Тесее. Посмотрим, однако, действительно ли кто-либо когда-нибудь воскрес после смерти во плоти. Или вы думаете, что у других это считается и в действительности является сказкой, у вас же это драматическое происшествие придумано прилично и правдоподобно — его возглас на столбе, когда он вздохнул, и землетрясение, и затмение? и то, что при жизни он не сумел постоять за себя, а будучи трупом, он восстал, показал следы казни, пробитые руки? А кто это видел? Полубезумная женщина или кто-нибудь еще из этой шарлатанской компании, которому это пригрезилось вследствие какого-то предрасположения или который по своей воле дал себя увлечь обманчивому, фантастическому видению, как это с очень многими случалось, или, что вероятнее, захотел поразить остальных шарлатанской выдумкой и этой ложью открыть дорогу другим бродягам (II, 55).

[Он говорит, что] глупейшим образом спорят между собою христиане и иудеи [и что] наши беседы о Христе ничем не отличаются от вошедшего в поговорку спора о тени тела. [Он считает, что] ничего благородного нет в прениях иудеев и христиан между собою, так как обе стороны верят, что было пророчество от духа божьего о грядущем спасителе рода человеческого; они только расходятся по вопросу о том, явился ли уже предвещанный спаситель или нет (III, 1).

Вначале их (т. е. христиан) было немного, и у них было одномыслие. А размножившись, они распадаются тотчас же и раскалываются, каждый хочет иметь свою собственную фракцию (III, 10)… Снова расходясь между собою, они изобличают, опровергают друг друга. Единственное, так сказать, общее, что у них еще есть, если оно вообще есть, это — название. Это единственное они стесняются отбросить; а все остальное у них по-разному (III, 12).

Вот что они предписывают: пусть к нам не вступит ни один образованный, ни один мудрый, ни один разумный человек; все это у нас считается дурным. Но если есть невежда, неразумный, несовершеннолетний, пусть он смело придет. Считая только такого рода людей достойными своего бога, они, очевидно, хотят и способны привлечь только малолетних, низкородных, необразованных, рабов, женщин и детвору (III, 44). А ведь что плохого в том, чтобы быть образованным, интересоваться учением лучших людей, быть и казаться разумными? Разве это не скорее нечто прогрессивное, посредством чего лучше доходить до истины (III, 49)? Но мы видим обычно, что те, кто выражают и распространяют на площадях самые беззастенчивые вещи, никогда не присоединяются к собранию разумных людей и не смеют среди них обнаруживать свои учения, но если они завидят юнцов, или сборище домашних рабов, или кучку неразумных людей, туда-то они проталкиваются и там красуются (III, 50). Мы видим, что и в частных домах шерстобитчики, кожевники, валяльщики, самые грубые мужланы в присутствии старших и более разумных господ не смеют рот раскрыть; но, когда им удается заполучить к себе отдельно детей и каких-либо глупых женщин, они им рассказывают диковинные вещи, что не надо оказывать почтение отцу и учителям, а слушаться только их самих; те, мол, глупости болтают, у них мысль парализована, они в сущности не знают и не умеют делать ничего прекрасного, находясь в плену пустых предрассудков; зато только они сами знают, как надо жить; если дети их послушаются, они будут счастливы и дому явится счастье. А если во время таких речей они увидят, что подходит кто-либо из проводников просвещения, кто-либо из людей разумных или сам отец, то более осторожные из них стушевываются, а более дерзкие подстрекают детей сбросить узду, нашептывая, что в присутствии отца и учителей они не захотят и не сумеют проповедовать детям добро, ибо, дескать, их отталкивает низость и упорство (отца и учителей), окончательно испорченных, безмерно злых и наказывающих их; поэтому, если они хотят, им надо, оставив отца и учителей, уйти с женщинами и с детьми-товарищами по играм в женское помещение, в сапожную или валяльную мастерскую, чтобы там обрести совершенство. Такими речами они убеждают (III, 55).

А что я не предъявляю более жестоких обвинений, чем того требует истина, можно убедиться по нижеследующему. Призывающие к участию в других (т. е. нехристианских) таинствах возглашают: «У кого руки чисты и речь разумна» или «Чья душа свободна от зла, кто прожил хорошо и справедливо», — это провозглашают те, кто обещает очищение грехов. Послушаем же, кого эти (т. е. христиане) призывают; кто — грешник, говорят они, кто неразумен, кто несовершеннолетен, попросту говоря, кто жалкое ничтожество, того ждет царство божие. Но разве грешником вы считаете не бесчестного вора, взломщика, отравителя, святотатца, осквернителя могил? Кого же другого, значит, призывал провозглашающий (такой лозунг) разбойник (III, 59)?

Проповедники (христианства) поступают подобно тем, кто обещает исцелить тело, но отговаривают от обращения к врачам, боясь, что те уличат их в невежестве. [Мы вовсе не] прибегаем к простодушным, малолетним невеждам, говоря им: избегайте врачей. [Мы не] говорим: смотрите, чтобы кто-нибудь из вас не коснулся знания, [и мы не говорим, что] знание — зло; [мы не настолько безумны, чтобы говорить, будто] знание отклоняет людей от здоровья души (III, 75).

Утверждение некоторых христиан и иудеев, что бог или сын божий не то сошел, не то сойдет на землю в качестве судьи, — самое постыдное, и опровержение его не требует большого труда (IV, 2). В чем же смысл этого сошествия бога?.. Надо полагать, чтобы узнать, что делается у людей… Он, следовательно, не всеведущ. (Или) он все знает, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти (IV, 3). [Для сошествия Христа вовсе нет надобности покинуть трон и произвести переворот на земле, как думает Цельс, когда говорит:] ведь если изменить самое малое на земле, то все перевернется и пойдет прахом (III, 5).

[Желая доказать, что мы ничего оригинального и ничего нового не говорили о катаклизме и конце света, а повторяем это понаслышке от эллинов или варваров… он говорит:] они наслышались от них и о том, что в течение продолжительных циклов времени, по мере сближения и расхождения звезд, случаются мировые пожары и потопы и что после последней катастрофы при Девкалионе истекший период требует, согласно общей смене вселенной, мирового пожара. Это заставило их в заблуждении говорить, что бог сойдет, неся с собою очистительный огонь возмездия (IV, 11). (Но) мир безначален и неразрушим; только то, что находится на земле, подвергается катаклизмам и уничтожению, а все вместе этому не подвержено (IV, 79).

Иудеи говорят, что, так как жизнь преисполнилась зла, необходим посланник божий, чтобы неправедные были наказаны и чтобы все очистилось, как это было при первом потопе (IV, 20). Христиане же, прибавив кое-что к рассказам иудеев, говорят, что ради грехов иудеев сын божий уже послан и что иудеи, казнив Иисуса и напоив его желчью, навлекли на самих себя гнев божий (IV, 22). Род христиан и иудеев подобен стае летучих мышей или муравьям, вылезшим из дыры, или лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой о том, кто из них грешнее. Они говорят, что бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, он занимается только нами, только к нам посылает своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с ним. [Он уподобляет нас] червям, которые стали бы говорить, что, мол, есть бог, от него мы произошли, им рождены, подобные во всем богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. (И вот) черви [т. е. мы, очевидно,] говорят, что теперь, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет бог или он пошлет своего сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно получили вечную жизнь с ним (IV, 23). [Он упрекает нас в том, что мы говорим, будто] бог все сотворил для человека. [На основании описания животных… он хочет доказать, что] все существующее возникло в такой же мере для людей, как и для неразумных животных (IV, 74). [Во-первых, он думает, что] громы и молнии и дождь — не дело рук бога. [Во-вторых, он говорит, что] если допустить, что это — дело рук бога, то все это происходит ради людей не больше, чем для питания растений — деревьев, трав, цветов… Если же кто-нибудь скажет, что (растения) ведь произрастают для человека, то на каком основании он может утверждать, что они скорее произрастают для человека, чем для неразумных животных (IV, 75)? [Желая показать, что провидение создало творения земли не больше для нас, чем для диких зверей, он говорит:] мы добываем пищу, трудясь и работая с напряжением и усилием, они же (животные) не сеют и не пашут, и все для них растет само (IV, 76). Что касается вашего утверждения, что бог дал нам возможность ловить зверей и пользоваться ими, то мы скажем на это, что, вероятнее всего, до того, как существовали города, техника и всякого рода общество, оружие и сети, животные ловили и поедали людей и люди меньше всего ловили зверей (IV, 79).

Таким образом, в этом отношении бог скорее покорил людей зверям (IV, 80). Если кажется, что люди как будто отличаются от неразумных тварей тем, что они построили города, что у них есть государство, власть и руководители, то и это не аргумент; ведь и муравьи и пчелы (имеют все это) (IV, 81). Если бы кто-нибудь смотрел на землю с неба, то заметил бы ли он разницу между действиями людей и действиями муравьев и пчел (IV, 85)?

Нелепо с их стороны думать, что когда бог, как повар, разведет огонь (в день страшного суда), то все человечество изжарится, а они одни останутся, притом не только живые, но и давно умершие вылезут из земли во плоти, вся эта надежда червей. Какая, однако, человеческая душа стоскуется по разложившемуся телу? Этот догмат даже не все христиане разделяют, некоторые вскрывают гнусность, отвратительность и вместе с тем невозможность этого. В самом деле, какое тело, совершенно разложившееся, способно вернуться в первоначальное состояние, притом к тому первому составу, из которого оно распалось? Не зная, что ответить на это, они прибегают к глупейшей уловке — что, мол, для бога все возможно. Но бог не может совершить ничего безобразного и не желает ничего совершить против законов природы (V, 14).

Пусть не думают, будто я не знаю, что некоторые из них признают того же бога, что иудеи, другие же — другого, противостоящего этому и от которого произошел сын… Есть и третий род, называющий одних пневматиками, других — психиками. [Я думаю, что он имеет в виду валентинианцев.] Некоторые объявляют себя гностиками… некоторые, признавая Иисуса, желают вместе с ним жить по закону иудеев, как масса иудеев. [Это — эвиониты, признающие, как и мы, что Иисус родился от девы или что он родился не так, как все люди.] Есть также сибилисты; [он знает] также симониан, которые называются еленианами, как почитатели Елены или учителя Елены, гарпократиан, последователей Соломона, Марианны, Марты. [Цельс упоминает и] маркионитов, во главе которых стоит Маркион (V, 62). От всех этих до такой степени расходящихся между собою (сект), позорнейшим образом обличающих себя самих в спорах, можно слышать: «Для меня мир распят, и я для мира» [290] (V, 64).

Как это христиане утверждают, что они знают больше, чем иудеи, раз они сами расходятся в своих учениях (V, 65)?

Они бессовестнейшим образом ошибаются… выдвигая какого-то противника бога, которого они называют дьяволом, или, по-еврейски, сатаной. Вообще это — профанация, и далеко не признак благочестия утверждать, что величайший бог, желая в чем-либо принести пользу людям, встречает противодействие от кого-то и оказывается бессильным. Таким образом, сын божий терпит поражение от дьявола; казненный им, он и нас учит презирать исходящие от него наказания, предсказывая, что сатана тоже явится (миру) и покажет величие и чудесные дела, присваивая себе славу божью; но не следует поддаться заблуждению… а верить только ему самому (т. е. сыну божьему). А ведь это как раз образ действий шарлатана, который, устраивая свои делишки, заранее принимает меры против инакомыслящих и противодействующих (VI, 62).

Очень наивна (христианская) космогония… Очень наивно также писание о происхождении человека (VI, 49). Моисей и пророки, оставившие сочинения (о сотворении мира и человека), не зная, какова природа вселенной и человека, сочинили грубую нелепость (VI, 50). Еще нелепее, что он уделил на сотворение мира несколько дней, когда дней еще не было. Ведь, когда еще не было неба, еще не была утверждена земля и солнце еще не обращалось, откуда взялись дни (VI, 60)?

[Дурно истолковав «да будет свет», как сказанное творцом в смысле пожелания, он говорит:] ведь не занял же творец свет сверху, как человек, зажигающий светильник у соседей (VI, 51). Как можно не считать нелепым первого и величайшего бога, приказывающего: «Да будет то, да будет другое или это», работающего один день столько-то, на другой день на столько-то больше, затем на третий, четвертый, пятый, шестой день (VI, 60). И после этого, прямо-таки как плохой ремесленник, он, уставши, нуждается для отдыха в праздности (VI, 61)!

Если он хотел отправить (на землю) дух от себя, зачем ему надо было вдуть его в чрево женщины? Ведь мог же он, имея уже опыт в сотворении людей, и этому (т. е. духу своему) создать тело, а не заключить свой дух в такую нечисть; в этом случае он не вызвал бы к себе недоверия, если бы он прямо был создан свыше (VI, 72).

Предсказания Пифии, Додонидов или Аполлона Клария, у Бранхидов или в храме Амона, предсказания множества других провидцев они ни во что не ставят. Но все, что сказано — или не сказано — в Иудее по их способу, как это еще теперь обычно в Финикии и Палестине, это у них считается чудесным и непреложным (VII, 3). Много есть видов пророчеств. Наиболее совершенное — у здешних людей. Многие безвестные личности в храмах и вне храмов, некоторые даже нищенствующие, бродящие по городам и лагерям, очень легко по случайному поводу начинают держать себя, как прорицатели. Каждому удобно и привычно сказать: «Я бог, или сын божий, или дух божий. Я явился. Мир погибает, и вы, люди, гибнете за грехи. Я хочу вас спасти. И вы скоро увидите меня возвращающимся с силою небесною. Блажен, кто теперь меня почтит, на всех же прочих, на их города и земли я пошлю вечный огонь, и люди, не сознающие своих грехов, тщетно будут каяться и стенать; а кто послушался меня, тех я спасу навек…» К этим угрозам они вслед за тем прибавляют непонятные, полусумасшедшие, совершенно невнятные речи, смысла которых ни один здравомыслящий человек не откроет; они неясны и ничтожны, но дураку или шарлатану они дают повод использовать сказанное, в каком направлении ему будет угодно (VII, 9).

Есть у них и такое предписание — не противиться обидчику. «Если, — говорит он, — тебя ударят в одну щеку, подставь и другую». И это старо, гораздо раньше уже сказано, они лишь грубо это повторяют. У Платона Сократ следующим образом разговаривает с Критоном: «Ни в каком случае нельзя поступать несправедливо? — Ни в каком. — Даже если терпишь обиду, с тобой поступают несправедливо, нельзя ответить несправедливостью, как большинство привыкло думать, раз ни в каком случае нельзя обижать? — Думаю, что нет. — Так как же, Критон, следует делать зло или нет? — Ни в каком случае, Сократ. — А что же, воздать злом за зло, как это принято говорить, справедливо или несправедливо? — Безусловно нет. Делать зло человеку ничем не отличается от совершения несправедливости. — Верно. Следовательно, нельзя отвечать несправедливостью и нельзя делать зло ни одному человеку, даже когда терпишь от него». Вот как говорит Платон, и далее: «Поразмысли, согласен ли ты и сходишься ли со мной, — и начнем с этого пункта рассуждать, — что никогда не бывает правильно ни поступать несправедливо, ни отвечать несправедливостью, ни защищаться против зла, отвечая злом. Или ты отказываешься и не соглашаешься с исходным положением? — Я всегда был того мнения и теперь при нем остаюсь». Таково было убеждение Платона, но еще раньше тому же учили божественные люди.

Но относительно этого и других учений, извращаемых (христианами), достаточно того, что я сказал; кому хочется глубже исследовать их учение, сам сумеет это сделать (VII, 58).

[Зачем он говорит, что христиане] высказываются так: «Вот я, став у статуи Зевса или Аполлона или какого угодно бога, богохульствую и бью (статую), и никто меня не наказывает» (VIII, 38). Но ты не видишь, милейший, что и твоего демона всякий не только ругает, но и изгоняет со всей земли и моря, а тебя, посвятившего себя ему, как болван, заковывает, уводит и вешает, а твой демон, или, как ты его называешь, сын божий, нисколько за себя не заступается (VIII, 39). Так же, как ты веришь в вечные муки, любезнейший, (в них верят) и проповедники, священнослужители и мистагоги тех (т. е. языческих) святилищ. (Кары), которыми ты грозишь другим, они угрожают тебе (VIII, 48).

В число подлогов, вскрытых критикой христианской литературы и древних текстов, касающихся христианства, представители мифологической школы причисляют к христианским фальсификациям также письмо наместника Вифинии Плиния Младшего к Траяну и ответное письмо императора. Во всяком случае, несомненно, что в письме Плиния имеется христианская интерполяция; это относится к концу письма, где мы видим преувеличенную картину распространения христианства. См. с. 16.

96, 1. Я имею официальное право, господин, все, в чем у меня возникает сомнение, докладывать тебе. Ибо кто лучше тебя может руководить моей нерешительностью или наставлять меня в моем невежестве? Я никогда не участвовал в изысканиях о христианах: я поэтому не знаю, что и в какой мере подлежит наказанию или расследованию. 2. Я немало колебался, надо ли делать какие-либо возрастные различия, или даже самые молодые ни в чем не отличаются от взрослых; дается ли снисхождение покаявшимся или же тому, кто когда-либо был христианином, нельзя давать спуску; наказывается ли сама принадлежность к секте («nomen»), даже если нет налицо преступления, или же только преступления, связанные с именем (христианина). Пока что я по отношению к лицам, о которых мне доносили как о христианах, действовал следующим образом. 3. Я спрашивал их — христиане ли они? Сознавшихся я допрашивал второй и третий раз, угрожая казнью, упорствующих я приказывал вести на казнь. Ибо я не сомневался, что, каков бы ни был характер того, в чем они признавались, во всяком случае упорство и непреклонное упрямство должно быть наказано. 4. Были и другие приверженцы подобного безумия, которых я, поскольку они были римскими гражданами, отметил для отправки в город (Рим). Скоро, когда, как это обычно бывает, преступление стало по инерции разрастаться, в него впутались разные группы. 5. Мне был представлен анонимный донос, содержащий много имен. Тех из них, которые отрицали, что принадлежат или принадлежали к христианам, причем призывали при мне богов, совершили воскурение ладана и возлияния вина твоему изображению, которое я приказал для этой цели доставить вместе с изображениями богов, и, кроме того, злословили Христа — а к этому, говорят, подлинных христиан ничем принудить нельзя, — я счел нужным отпустить. 6. Другие, указанные доносчиком, объявили себя христианами, но вскоре отреклись: они, мол, были, но перестали — некоторые три года назад, некоторые еще больше лет назад, кое-кто даже двадцать лет. Эти тоже все воздали почести твоей статуе и изображениям богов и злословили Христа. 7. А утверждали они, что сущность их вины или заблуждения состояла в том, что они имели обычай в определенный день собираться на рассвете и читать, чередуясь между собою, гимн Христу как богу и что они обязываются клятвой не для какого-либо преступления, но о том, чтобы не совершать краж, разбоя, прелюбодеяния, не обманывать доверия, не отказываться по требованию от возвращения сданного на хранение. После этого (т. е. утреннего богослужения) они обычно расходились и вновь собирались для принятия пищи, однако обыкновенной и невинной; но это они якобы перестали делать после моего указа, которым я согласно твоему распоряжению запретил гетерии [291]. 8. Тем более я счел необходимым допросить под пыткой двух рабынь, которые, как говорили, прислуживали (им), (чтоб узнать), что здесь истинно. Я не обнаружил ничего, кроме низкого, грубого суеверия. Поэтому я отложил расследование и прибегнул к твоему совету. 9. Дело мне показалось заслуживающим консультации, главным образом ввиду численности подозреваемых; ибо обвинение предъявляется и будет предъявляться еще многим лицам всякого возраста и сословия обоего пола. А зараза этого суеверия охватила не только города, но и села и поля; его можно задержать и исправить. 10. Установлено, что почти опустевшие уже храмы вновь начали посещаться; возобновляются долго не совершавшиеся торжественные жертвоприношения и продается фураж для жертвенных животных, на которых до сих пор очень редко можно было найти покупателя. Отсюда легко сообразить, какое множество людей может еще исправиться, если будет дана возможность раскаяться.

Ep. 97 (ответ императора Траяна). 1. Ты действовал, мой Секунд, как должно, при разборе дел тех, о которых тебе донесли как о христианах. В самом деле, нельзя установить ничего обобщающего, что имело бы как бы определенную форму. 2. Разыскивать их не надо; если тебе донесут и они будут уличены, их следует наказывать, с тем, однако, что кто станет отрицать, что он христианин, и докажет это делом, т. е. молитвой нашим богам, то, какое бы ни тяготело над ним подозрение в прошлом, он в силу раскаяния получает прощение. Доносы, поданные без подписи, не должны иметь места ни в каком уголовном деле — это очень дурной пример и не в духе нашего века.

II… Плиний Секунд, управляя провинцией, осудив на смерть нескольких христиан, а других лишивши мест, ужаснулся от их множества и спрашивал императора Траяна, как с ними впредь поступать. В письме своем он поясняет, что все, что он мог узнать насчет таинств христиан, кроме упорства их, заключается в следующем: они пред рассветом собираются для пения хвалебных гимнов Христу, богу своему, и соблюдают между собою строгое благочиние. У них воспрещены человекоубийство, прелюбодеяние, обманы, измены и вообще преступления всякого рода. Траян ответил, что производить розыск о них не следует, но их надлежит наказывать, если на них поступит донос.

Это небольшое по объему руководство для провинциальных христианских общин, известное по упоминаниям о нем у древних церковных писателей, открыто в 1875 г. Вриеннием в рукописи XI в. Автор использовал послание Варнавы, он знаком с Евангелием от Матфея, хотя вряд ли в его канонической редакции: но он совершенно, по-видимому, не знает Павловых посланий. Та община, для которой «учение» было автором предназначено, не имела еще твердой церковной организации, установленной формы богослужения, выработанного символа веры и сформулированных догматов. «Дидахе» показывает церковную общину в стадии ее создания. По всем признакам «Дидахе» надо отнести к началу второй половины II [292] в. В «Дидахе» 16 глав, из коих шесть обнаруживают заметные следы европейских источников.

V. 8. Не отвращай от себя нуждающегося, но делай своего брата соучастником своим во всем и не говори, что это твоя собственность, ибо если вы соучастники в бессмертном, то насколько больше (вы соучастники) в тленном. 9. Не отнимай руки своей от сына или дочери, но от юности учи их страху божьему. 10. В гневе своем не отдавай приказаний рабу своему или рабыне, надеющимся на того же бога (что и ты), чтобы они никогда не перестали бояться бога, (находящегося) над (вами) обоими, ибо он приходит призвать не по (той или иной) личности, а тех, кого уготовил дух. 11. Вы же, рабы, повинуйтесь своим господам, как образу бога, по совести и со страхом.

VIII. 1. Посты же ваши пусть не будут вместе с лицемерами: они [293] постятся во второй и пятый день, вы же поститесь в четвертый и шестой. 2. И не молитесь, как лицемеры, но как повелел господь в своем евангелии.

X. После вкушения [294] так благодарите… 5. Помни, господи, церковь твою, избавь ее от всякого зла… и освященную собери ее от четырех ветров в царство твое, которое ты уготовил ей… 6. Да придет благодать, и да придет этот мир. Осанна богу Давида. Кто свят, пусть придет, если же нет, пусть покается; маран ата [295]. Аминь. 7. Пророкам предоставляйте произносить молитвы после (евхаристии) какие им угодно.

XI. 1. Если кто придет и будет вас учить всему этому вышесказанному, примите его. 2. Если же сам учащий, совратившись, будет учить другому учению, для погибели, не слушайте его; а если (будет учить) для приумножения справедливости и познания господа, примите его, как господа. 3. Относительно апостолов и пророков поступайте согласно учению евангелия. 4. Всякий апостол, приходящий к вам, пусть будет принят, как господь. 5. Пусть он не остается больше одного дня; а если будет надобность, то и другой (день); но если он пробудет три, то он лжепророк… 6. Уходя, пусть апостол ничего не возьмет, кроме хлеба, до места ночлега. А если он потребует денег, он лжепророк. 7. Всякого пророка, говорящего в духе, не испытывайте и не судите: всякий грех отпустится, а этот грех (вам) не отпустится. 8. Но не всякий, говорящий в духе, — пророк, а лишь в том случае, если он хранит пути господни; так что по поведению можно распознать лжепророка и пророка. 9. Далее, всякий пророк, назначая трапезу в духе, не вкушает от нее, если только он не лжепророк. 10. Всякий пророк, проповедующий истину, если он сам не делает того, чему учит, есть лжепророк. 11. Всякого пророка, признанного истинным, действующего в мировое таинство (?) церкви, но не проповедующего того, что сам делает, вы не должны судить, ибо он суд имеет у бога; так поступали и древние пророки.

XII. 1. Всякого приходящего во имя господа примите, а затем, испытав его, узнаете (как быть); ибо вы получите разумение правого и ложного. 2. Если прибывший — странник, помогите ему, сколько можете: пусть он остается у вас не больше чем два-три дня, если есть необходимость. 3. Если же он хочет поселиться у вас, то если он ремесленник, то пусть работает и ест. 4. Если же он не владеет ремеслом, то вы, по своему разумению, предусмотрите, чтобы христианин не жил с вами праздно. 5. А если он не захочет так поступать, то он христоторговец [296]. Остерегайтесь таких.

XIII. 1. Всякий истинный пророк, желающий поселиться у вас, заслуживает свое пропитание. 2. Точно так же истинный учитель тоже достоин своего пропитания, как и работник. 3. Поэтому всякий начаток от произведений точила и гумна, от быков и овец возьми и отдай пророкам; они ведь наши главные священники. 4. А если пророка у вас нет, отдайте нищим. 5. Если ты готовишь пищу, то возьми начаток… и отдай согласно заповеди. 6. Точно так же если ты открыл сосуд вина или масла, то возьми начаток и отдай пророкам. 7. И от серебра, и от одежды, и от всякого имущества возьми начаток, сколько найдешь нужным, и отдай по заповеди.

XV. 1. Рукополагайте себе епископов и дьяконов, достойных господа, мужей кротких, истинных, испытанных; они тоже исполняют у вас службу пророков и учителей. 2. Поэтому не презирайте их, они — ваши почтенные, наряду с пророками и учителями.

«Пастырь» Гермы (Hermas), который долгое время был известен только в латинском переводе, относится церковными источниками к середине II в. В «Фрагменте Муратори» сказано: «Совсем недавно, в наше время, Герма написал «Пастыря», когда церковную кафедру в г. Риме занимал брат его Пий». Во всяком случае «Пастырь» уже в древности считался книгой священной. В 1922 г. опубликованы папирусные отрывки начала IV в., содержащие также отрывки из «Пастыря» (Mand. IX), совпадающие с имеющимся теперь греческим оригиналом (P. Lond. V, 1783). «Пастырь» состоит из трех частей: «Видения», «Подобия» и «Наставления». Автор знаком с гностической, в частности с герметической, литературой и принадлежит к состоятельной верхушке созидающейся церковной организации. Он превозносит и гипостазирует церковь. «Пастырь», как и «Дидахе», дает кое-какой материал о начальной стадии церковной организации, когда наряду с клиром действуют еще «пророки», и о настроениях, толкающих в объятия христианства лиц, утративших «свое место в жизни».

Когда я помолился дома и сидел на ложе, вошел ко мне человек почтенного вида, в пастушеской одежде; на нем был белый плащ, сума за плечами и посох в руке. Он приветствовал меня, и я ему также ответил приветствием. Тотчас же он сел возле меня и говорит мне: «Я послан от славнейшего ангела, чтобы жить с тобой остальные дни твоей жизни». Мне показалось, что он искушает меня, и я говорю ему: «Кто же ты? Я, говорю, знаю, кому я препоручен». Он говорит мне: «Ты не узнаешь меня?» «Нет», — говорю я. «Я, — говорит он, — тот самый пастырь, которому ты препоручен». В то время, пока он еще говорил, изменился его вид, и я узнал того, кому я препоручен. Тотчас я смешался, меня объял страх, и весь я разрывался от скорби, что отвечал ему так лукаво и неразумно. Он говорит мне: «Не смущайся, но укрепись моими заповедями, которые имею дать тебе. Ибо я послан, — говорит он, — чтобы снова показать тебе все, что ты видел прежде, и особенно то, что полезно для вас. Прежде всего, запиши заповеди мои и притчи, остальное же опиши так, как я покажу тебе. Итак, я приказываю тебе сперва записать заповеди мои и притчи мои, чтобы ты по временам читал и удобнее мог соблюсти». Я поэтому записал заповеди и притчи так, как он мне повелел. Если, услышавши их, вы сохраните, будете поступать по ним и исполните их чистым сердцем, то вы получите от господа то, что он обещал вам. Если же, услышавши их, не покаетесь, но обратитесь ко грехам вашим, то воспримете от господа противное тому. Все это велел мне написать этот пастырь, ангел покаяния.

…«Кто же, госпожа, белые и круглые камни, не идущие в здание башни?» Она отвечала мне: «Доколе ты будешь глуп и бессмыслен, обо всем спрашиваешь и ничего не понимаешь? Это те, которые имеют веру, но имеют и богатства века сего, и когда придет гонение, то ради богатств своих и попечений отрекаются от господа». На это я ей говорю: «Когда же будут они угодны господу?» «Когда обсечены будут, — говорит она, — богатства их, которые их утешают, тогда они будут полезны господу для здания. Ибо, как круглый камень, если не будет обсечен и не откинет от себя кое-чего, не может быть квадратным, так и богатые в нынешнем веке, если не будут обсечены их богатства, не могут быть угодными богу. Прежде всего ты должен знать это по себе самому: когда ты был богат, ты был бесполезен, а теперь ты полезен и годен для жизни»…

9…Подумайте о грядущем суде. Вы, которые превосходите других богатством, отыскивайте алчущих, пока еще не окончена башня. Ибо после, когда башня будет закончена, вы пожелаете благотворить, но не будете иметь места. Итак, смотрите вы, гордящиеся своими богатствами, чтобы не восстенали терпящие нужду, и стон их взойдет к господу, и вы будете исключены со своими сокровищами за двери башни. Вам теперь говорю, начальствующим в церкви и председательствующим: не будьте подобны злодеям. Злодеи по крайней мере яд свой носят в сосудах, а вы отраву свою и яд держите в сердце… Смотрите, дети, чтобы такие разделения ваши не лишили вас жизни.

…Слушай теперь и о духе земном, суетном, несмысленном и не имеющем силы. Прежде всего человек, кажущийся исполненным духа, возвышает себя, желает иметь председательство, нагл и многословен, живет среди роскоши и многих удовольствий, берет мзду за свое прорицание, если же не получит, то и не пророчествует… Потом он не входит в собрание мужей праведных, но избегает их; напротив, имеет общение с людьми двурушными и пустыми, пророчествует по углам и в местах потаенных и обманывает их, говоря по их желаниям и отвечая суетное людям суетным, ибо пустая посудина, когда складывается с другими, тоже пустыми, не разбивается, но они хорошо прилаживаются одна к другой.

И пришла старая женщина в блестящей одежде с книгой в руке, села одна и приветствовала меня: «Здравствуй, Герма», и я с печалью и слезами сказал: «Здравствуй, госпожа». Она сказала мне: «Что печален ты, Герма, ты, который был терпелив, умерен и всегда весел?» Я сказал ей в ответ: «Госпожа, одна прекрасная женщина сделала мне упрек, будто я согрешил против нее». И она сказала мне: «Такое дело должно быть чуждо роду господню. Но ведь в сердце твоем возникло желание к ней… 3. Впрочем не ради тебя гневается на тебя господь, но за дом твой, который впал в нечестие против господа и своих родителей. А ты, любя детей, не вразумил своего семейства, но допустил их сильно развратиться. За это и гневается на тебя господь… За их грехи и беззакония ты подавлен мирскими делами. Но милосердие божие сжалилось над тобою и семейством твоим и сохранило тебя в славе. Ты только не колеблись, но благодушествуй и укрепляй свое семейство. Как кузнец, работая молотом, преодолевает дело, какое хочет, так и праведное слово, ежедневно внушаемое, победит всякое зло. Поэтому не переставай вразумлять детей своих; ибо господь знает, что они покаются от всего сердца своего и будут записаны в книге жизни.

3. …А ты, Герма, потерпел большие мирские бедствия за преступления дома твоего, как раз ты не обращал на них внимания, как нисколько тебя не касающиеся, и вдался в неверные свои предприятия. Но то, что ты не отступил от бога живого, спасло тебя…

4. Во время сна, братья, явился один красивый юноша, говоря: «Кто, думаешь ты, та старица, от которой ты получил книгу?» Я сказал: «Сивилла». — «Ошибаешься, — говорит он, — она не Сивилла». — «Кто же она, господин?» И он сказал мне: «Она церковь божия». Я спросил его, почему же она стара. «Так как, — сказал он, — она сотворена прежде всего, то и стара; и для нее сотворен мир». После того я имел видение в доме своем, и пришла та старица и спросила меня, отдал ли я уже книгу предстоятелям церкви. Я отвечал: «Нет еще», и она сказала: «Хорошо сделал, потому что я имею прибавить тебе несколько слов. Когда же окончу все слова мои, тогда пусть они через тебя обнародуются избранным. Для этого ты напишешь две книги и одну отдашь Клименту, а другую Грапте. Климент отошлет во внешние города, ибо ему это предоставлено; Грапта же будет назидать вдов и сирот. А ты прочтешь ее в этом городе вместе с пресвитерами, представителями церкви».

2. Послушай притчу… которую я намерен тебе рассказать. Некто имел поместье и много рабов; в одной части своей земли он насадил виноградник; отправляясь затем в дальнее путешествие, он избрал раба, самого верного и честного, и поручил ему приставить тычины к лозам в винограднике, обещая за исполнение этого поручения дать ему свободу… Раб тщательно исполнил распоряжение господина… (сверх того) он вскопал виноградник и выполол в нем все сорные травы… Через некоторое время возвратился господин… Пригласивши любимого сына, который был его наследником, и друзей, своих советников, он рассказал им, что он велел рабу сделать и что тот выполнил сверх того. Они тотчас приветствовали раба… Господин же говорит им: «Я обещал свободу этому рабу, если он исполнит данное ему приказание; он его исполнил и сверх того приложил к винограднику усердный труд… Поэтому… я хочу сделать его сонаследником сыну моему»…

4. И я стал упрашивать его, чтобы он разъяснил мне эту притчу о поместье и господине, о винограднике и рабе… Он отвечает мне:

«Кто раб божий и в сердце своем имеет господа, тот просит у него разума и получает его и научается разрешать всякую притчу…

…Почему же ты, утвержденный славнейшим ангелом [297]… не просишь разума и не получаешь его от господа?»…

5… «Слушай же, — сказал он, — и разумей. Поместье, о котором говорится в притче, означает мир. Господин поместья — творец, который все совершил и установил. Сын есть дух святой [298]. Раб — сын божий.»

Вот правило, или символ, нашей веры. Мы исповедуем его всенародно. Мы веруем, что существует единый бог, творец мира, извлекший его из ничего словом своим, рожденным прежде всех веков. Мы веруем, что слово сие есть сын божий, многократно являвшийся патриархом под именем бога, одушевлявший пророков, спустившийся по наитию бога духа святого в утробу девы Марии, воплотившийся и рожденный ею; что слово это — господь наш Иисус Христос, проповедовавший новый закон и новое обетование царства небесного. Мы веруем, что Иисус Христос совершил много чудес, был распят, на третий день по своей смерти воскрес и вознесся на небо, где сел одесную отца своего. Что он вместо себя послал духа святого, чтобы просвещать свою церковь и руководить ею. Что в конце концов он придет с великой славой даровать своим святым жизнь вечную и неизреченное блаженство и осудить злых людей на огонь вечный, воскресив тела как наши, так и всех других людей.

…более многочисленные мавры, маркоманы, парфяне или другие какие народы заключены в одном месте, а не во всем мире. Мы существуем, так сказать, со вчерашнего дня, а уже наполняем все: ваши города, острова, замки, пригороды, советы, лагери, трибы, декурии; двор, сенат, форум — вам предоставляем одни ваши храмы.

Я хочу теперь сказать, чем, собственно, занимается секта христиан… Соединяясь узами одной и той же веры, одной и той же нравственности, мы составляем как бы одно тело. Мы собираемся, чтобы молиться богу всенародно, угождая ему, молимся об императорах, об их министрах, о всех властях, о мире, о благосостоянии всего мира, об отдалении конечного часа. Мы собираемся, чтобы читать священное писание, из которого почерпаем необходимые нам сведения и наставления сообразно с обстоятельствами… Тут-то происходят увещания и исправления, произносятся приговоры божьи.

Будучи уверены, что пребываем всегда в присутствии бога, мы совершаем как бы суд божественный, и горе тому будет даже на последнем страшном суде, кто заслужит отлучения от общих молитв, от наших собраний, от всякого священного общения с нами. Председательствуют старейшины (пресвитеры), достигающие этого сана не путем купли, но благодаря испытанным своим достоинствам. Дело божье ценой золота не продается. Если же есть у нас сокровища, то приобретаем мы их не путем торговли верой. Каждый ежемесячно или в другое время, какое пожелает, вносит известную умеренную сумму, сколько может и сколько хочет; сбор этот зависит всецело от доброй воли (жертвователей). Эта касса благочестия тратится не на пиршества или распутство, а употребляется на пропитание и погребение нищих, на поддержание неимущих сирот, на содержание служителей, изнуренных старостью, на облегчение участи несчастных, потерпевших кораблекрушение. Если окажутся христиане, сосланные в рудники, заключенные в темницы, высланные на острова за исповедуемую ими веру, то и они получают от нас вспомоществование.

Эта гробница, о чужестранец, хранит Анилу, слугу божьего, угодного ангелам, предстоятеля народа, законопослушного. Великий в почестях, он обрел покой в доме бога. Дома я оставил жену Кириллу. Ее дети Трофим, Патриций и Кирилл, при посредстве которых бог дал бессмертную славу храмам у людей, вместе с матерью и невестками Аммиями, воздвигли в память обо мне (эту гробницу).

Древнейшее подлинное письмо христианина на трех столбцах. Первый совершенно испорчен.

II… сдать ячмень из того же расчета, и пусть они не учтут то же самое, как сказано было… когда вложение (enthekai), было послано к нему из Александрии. Хотя я ссылался на (разные) предлоги, отсрочки и проволочки, я не думаю, что он так решил без основания. Но хотя случившийся избыток [299] не (благоприятствует) производству расчета, все же я хотел бы рискнуть платежом, чтобы почувствовать себя хорошо. Если же… хлеб опять продали… вскоре прибыть к… Нил и отца Аполлония в… они написали, чтобы деньги немедленно были вам выплачены. Отвезите его в Александрию, купивши холсты (?) у себя в Арсиноитском (районе). Ибо мы так условились с Примитином, что деньги будут ему уплачены в Александрии.

III. Вы хорошо сделаете, братья, если закупите полотно. Затем некоторые из вас… пусть возьмут с собою и отправятся к Максиму [300] папе и… чтецу. А в Александрии, продавши полотно, отдайте деньги Примитину или папе Максиму и расписку от него получите. Он же прибыль и стоимость проданного вами хлеба и деньги за полотно пусть примет на хранение, передав это Феоне, чтобы я, с богом прибыв в Александрию, застал (там деньги) на свои расходы. Не замедлите, братья, вскорости это исполнить, чтобы Примитину из-за моей отсрочки не пришлось задержаться в Александрии, тогда как он торопится отплыть в Рим. Поскольку нам он облегчил сношения с папой и находящимися при нем пресвятыми представителями, я должен выказать ему благодарность и все устроить к удовлетворению вас и Агафовула. Здравствовать вам желаю.

…8 пауни [301] из Рима.

VIII. 9. А те, у кого посохи на две трети сухими и на одну треть зелеными, то — лица хотя и перенявшие веру, но разбогатевшие и ставшие именитыми среди язычников: они прониклись великой гордыней, стали высокомерны, предали истину и не прильнули к праведникам, а зажили жизнью язычников. От бога они не отпали, но, оставаясь при вере, не творили дел веры.

IX. 20. Богачи с трудом присоединяются к рабам бога; они боятся, чтобы те у них не просили. Таким трудно будет войти в царство божие.

Постановляем, чтоб епископ имел власть над имуществом церкви: ведь если ему следует доверять ценные души людей, то тем более он должен распоряжаться деньгами — собственной властью ведать всем и уделять нуждающимся через пресвитеров и дьяконов со страхом божиим и всей осторожностью. Пусть он и сам берет то, в чем нуждается, — если только он нуждается, — на необходимые свои потребности и на потребности гостящих у него братьев, так чтобы они никоим образом не нуждались.

Епископу пусть будет дано право распоряжаться церковным имуществом для раздачи всем нуждающимся… Пусть он и сам берет все, в чем нуждается… Но если он этим не удовлетворится, а обратит церковное имущество на свои домашние нужды и использует выгоды его или доходы с земли без ведома пресвитеров и дьяконов, поручив распоряжение имуществом своим домочадцам, родственникам, братьям или сыновьям… то он подлежит ответственности перед провинциальным собором.

Пусть епископы, пресвитеры и дьяконы не оставляют своих резиденций ради торговых дел и не разъезжают по провинции в поисках выгодных рынков; и для добывания себе средств к жизни пусть пошлют сына, вольноотпущенника, наемного агента, друга или кого угодно; а если хотят торговать, то пусть торгуют в пределах своего района.

Ведь вы знаете, братья, что эти имения не принадлежат Августину, а если вы не знаете и думаете, что обладание имениями доставляет мне радость, то бог знает и видит, как я отношусь к этим имениям и сколько я от них страдаю; он знает мои воздыхания по поводу того, что он удостоил уделить мне от голубки (церкви).

Сколько богатые обязаны Христу, который возмещает им убыток: если был у них неверный раб, Христос обращает его и не говорит ему: оставь своего господина.

Если какой-либо епископ, пресвитер или дьякон добудет свой сан с помощью денег, то и он сам, и рукоположивший его должен быть смещен…

Псенозирис пресвитер Аполлону пресвитеру, возлюбленному брату в господе, привет. Прежде всего многократно приветствую тебя и всех находящихся при тебе братьев в боге. Сообщаю тебе, брат, что могильщики доставили сюда в… девку [302], посланную правительством в оазис. Я передал ее на попечение лучшим и верным из могильщиков, пока не прибудет ее сын Нил. А когда он с богом прибудет, он вам засвидетельствует, что они с ней сделали. И ты сообщи мне, что ты здесь намерен сделать, я охотно это сделаю. Желаю тебе здравия в господе боге. (На обороте адрес:) Аполлону пресвитеру от Псенозириса, пресвитера в господе.

Америмн помянул добрым словом госпожу Гармонию, число прекрасного имени которой — 45 (1035?) [303].

333. Христиане — христианину [304].

Авр. Аммея с зятем их Зотиком и с детьми Александрией, Телесфором и Александром воздвигли (гробницу) сожителю.

М. Аврелий Хрест [305] за честь исполнения обязанностей патрона коллегии ремесленников колонии Апульской дал на возведение фронтона храма 6000 сест.

Наиболее древние части Талмуда — Мишна и Тосефта — написаны на основании устной традиции не ранее III в. Остальная часть Талмуда — Гемара — написана в V в.; встречающиеся в Гемаре ссылки на древние, не вошедшие в Мишну законоположения раввинов — барайты — также не древнее III в. Естественно поэтому, что все данные Талмуда о христианстве и Иисусе представляют собою самое нелепое смешение мифов и легенд, навеянных уже христианской традицией и не имеющих хотя бы отдаленнейшей связи с какими бы то ни было историческими событиями, с какой бы то ни было исторической обстановкой. Поэтому всякие ссылки на Талмуд для обоснования историчности Иисуса, как это делает, например, Р. Эйслер (ссылаясь на приведенный текст Тос. Хул. II 24), основаны на фальсификации источников. Только незнакомство с подлинными текстами могло внушить Древсу и другим представление об историчности Иисуса бен Пандира, или Иисуса бен Стады, о которых в Талмуде имеются явные несообразности.

Поскольку все же предание в Талмуде благодаря своей консервативности отражает некоторые смутные черты отношения фарисеев-мишнаистов к христианству, можно составить себе по талмудическим текстам некоторое представление о том, как складывалась христианская мифология и как она воспринималась и перерабатывалась иудеями. Только с этой точки зрения Талмуд представляет интерес для исследователя христианства.

Учили раввины: пусть всегда твоя левая рука отталкивает, а правая приближает — не так, как Елисей, который оттолкнул Гиезия обеими руками (2 Цар., 5. — Авт.), и не так, как Иошуа бен Перахая [306], который оттолкнул Иисуса [Назорея] [307] обеими руками… А с р. Иошуа бен Перахая, что случилось? Когда царь Янай казнил раввинов [308], р. Иошуа бен Перахая [и Иисус] [309] отправился в Александрию, в Египте. Когда настало спокойствие, послал к нему р. Шимон бен Шетах: …«от меня священного города [Иерусалима] к тебе, Александрии Египетской [сестре моей]: мой господин живет у тебя, а я остаюсь заброшенным». Он поднялся [310] и встретился (с ним) в некоей гостинице. Ему устроили хорошую встречу. Он сказал: «Как прекрасна эта гостиница!» Сказал ему [Иисус:] «Рабби, у нее глаза слезятся» [311]. Тот ему сказал: «Грешник, так вот что тебя занимает?» И он собрал 400 шофаров [312] и объявил ему анафему. Пришел он (Иисус) к нему через некоторое время и сказал ему: «Прими меня», но он не стал с ним разговаривать. Однажды он (Иошуа бен Пер.) стал читать утреннюю молитву, встретился ему (Иисус); он думал принять его, поманил его рукой. Тот подумал, что он его отталкивает. (Тогда) он пошел, установил черепицу и стал поклоняться ей. Сказал ему (Иошуа бен Пер.): «Вернись». Он сказал: «Так я принял от тебя: кто согрешил и соблазнил народ, тому не предоставляют возможность покаяться». А учитель сказал: «Иисус назарянин занимался чародейством и свел Израиля с пути».

Ко всем виновным в смертных грехах не применяют мер тайного розыска, за исключением подстрекателя. А как поступают с ним? К нему приставляют двух ученых мужей во внутреннем помещении, а он сидит в наружном помещении, и зажигают у него светильник, чтобы его видели и слышали его голос. Так поступили с бен Стада в Луде: назначили к нему двух ученых и побили его камнями.

…свидетели, слушающие снаружи, приводят его на суд и побивают камнями. Так поступили с бен Стада в Луде, и его повесили накануне пасхи.

Накануне пасхи повесили Иисуса. И за 40 дней был объявлен клич, что его должны побить камнями за то, что он занимался колдовством: кто может сказать что-либо в его защиту, пусть придет и скажет. Но не нашли ничего в его защиту, и его повесили накануне пасхи. Сказал Ула: «Допустим, он был бы бунтовщиком, тогда можно искать (поводов для) защиты; но ведь он подстрекатель (к ереси), а Тора говорит: «Не жалей и не покрывай его»? Иисус — другое дело: он был близок к царскому двору.

Случилось с р. Элиэзер бен Дома, что его ужалила змея, и пришел Яков из села Сама, чтобы вылечить его именем Иошуа бен Пандира, но р. Измаил [313] ему не позволил; он сказал ему: «Нельзя тебе». Бен Дома сказал ему: «Я тебе докажу, что он меня вылечит». Но не успел он привести доказательства, как он умер. Сказал: «Благо тебе, бен Дома, что ты умер в мире и не нарушил запрета мудрецов, ибо, кто нарушил запрет мудрецов, на того в конце концов обрушивается кара; сказано: «Преступающего преграду ужалит змея».

Случилось с р. Элиэзером [314], что он попался в ереси, и его привели в трибунал на суд. Сказал ему тот игемон: «Такой старик, как ты, вдруг занимаешься такими делами». Он сказал: «Праведный судья надо мною». Игемон понял, что он говорил только ему и что его мысли направлены только к отцу небесному; он сказал ему: «Так как я на тебя положился, и я так сказал (себе), — возможно, что эти… ошибаются в этих вещах; dimissus — ты свободен». Когда он был отпущен трибуналом, он огорчался, что попался в ереси. Пришли ученики утешать его, но он их не принял. Вошел р. Акиба и сказал ему: «Рабби, я тебе кое-что скажу; может быть, ты не станешь убиваться». Он сказал: «Скажи». Тот сказал: «Может быть, кто-либо из минов [315] сказал тебе что-либо минейское и оно тебе понравилось?». Тот сказал: «О небо, ты мне напомнил. Однажды я гулял по улицам Сепории и встретил Якова из села Секаньин; он мне сказал минейское изречение от имени Иошуа бен Пандира, и оно мне понравилось — (тем самым) я оказался виновным в минействе, — ибо преступил предписание торы: «Отдали от нее свой путь и не приближайся к двери ее дома» и т. д.».

Раввины учили: Шимон, продавец тканей, отредактировал 18 благословений [316] перед р. Гамалиилом [317] в Явне. Сказал р. Гамалиил мудрецам: «Есть ли человек, кто сумел бы составить молитву против минов?» [318]. Встал Самуил Малый и составил ее. В следующем году он ее забыл; он смотрел два и три часа, и никто его не отозвал [319]. Почему же его не отозвали? Ведь р. Иегуда от имени равви сказал: «Ошибся в любой молитве его не отзывают, ошибся в молитве против минов — отзывают: есть опасение, может быть он сам — мин?». Самуил Малый — другое дело; ведь он сам ее составил, и надеялись, что он вспомнит.

Царапающего на теле [320] р. Элнэзер [321] считает виновным, раввины невиновным. Сказал им р. Элиэзер: «Но ведь бен Стада только так и учился». Ответили ему: «Неужели из-за одного глупца погубим всех умных?»

«Царапающий на теле». (По этому поводу) учили: сказал р. Элиэзер мудрецам: «Ведь бен Стада вывез магию из Египта в царапинах на теле». Ему ответили: «Тот был ненормальным, а случай с человеком ненормальным нельзя приводить в доказательство».

В оксфордской и мюнхенской рукописях трактата Санг. 65б, где также приведен этот текст, имеется следующая приписка:

Бен Стада есть бен Пандира. Сказал р. Хисда: «Стада — муж, Пандира — любовник». (Но ведь) то был Паппос бен Иегуда? (Значит), Стада — его мать. Его мать — Мария, завивающая волосы [322] женщин. Вот почему говорят в Пумпедите: «Она изменила [323] мужу».

Когда р. Иосиф [324] доходил до этого места — «есть гибнущий без суда», — он плакал. Он говорил: «Кто есть, кто ушел от нас безвременно? Не иначе как р. Биби, сын Абайи, он находился при ангеле смерти; этот сказал своему посланцу: «Иди принеси мне Марию, завивалыцицу волос женщин», а тот пошел и принес (по ошибке) Марию, ухаживающую за детьми [325]. Сказал (ангел смерти): «Ведь я сказал: Марию, завивающую волосы женщин». Тот сказал: «Так, может быть, я возвращу (ее обратно на землю)». (Ангел смерти) сказал: «Раз ты уже ее доставил, пусть остается».

К этому автор средневекового комментария к Талмуду «Тосфот» замечает:

…это происшествие с Марией завивальщицей случилось при существовании второго храма, она была матерью известной личности [326], как сказано в тракт. Шабб. 104.

Для того Адам создан один… чтобы мины не говорили: «Много властей на небе».

Человек создан последним. А для чего он создан последним? Чтобы мины не говорили, будто он был соучастником его (бога) в творении.

Мясо, находившееся в руках язычника, разрешено к пользованию, в руках мина — запрещено… Убоина минов — идолжертвенное, их хлеб — хлеб самаритянина, их вино — вино возлияния, от их урожая не берется десятина, их книги — колдовские книги, их дети — незаконнорожденные. Им не продают и у них не берут, не берут у них жен и не дают им, их детей не обучают ремеслу, у них не лечатся…

Доныне во всех синагогах востока существует ересь среди иудеев, которая называется минейской и которая категорически осуждается фарисеями; обычно их называют назареями; они веруют, что Христос, сын божий, родился от девы Марии, и говорят, что он — тот самый, который пострадал при Понтии Пилате и воскрес; в него же верим и мы; но, желая быть (одновременно) и иудеями и христианами, они — ни иудеи, ни христиане.

Отрывок из анонимной пергаментной рукописи, найденной в конце прошлого века в гробнице в Ахмиме, в Верхнем Египте. Апокалипсис обнаруживает отчетливое влияние орфической литературы. Интересен перечень грехов и наказаний грешников. Кроме этого отрывка тот же кодекс содержит отрывки из Евангелий Петра и Апокалипсиса Еноха. Рукопись была положена в могилу христианина как амулет, который должен был защитить его на том свете (см.: Dieterich A. Nekyia. Leipzig, 1913).

1. Многие из них будут лжепророками и будут проповедовать пути и коварные учения гибели, но они будут сыновьями гибели. И тогда бог придет к моим верным, к алчущим, жаждущим и стесненным, к тем, кто в этой жизни дает испытать свою душу, и будет судить сынов беззакония. И господь прибавил и сказал: пойдем на гору, помолимся. Отправившись с ним, мы, двенадцать учеников, попросили, чтобы он показал одного из наших праведных братьев, отошедших от мира, чтобы мы ведали, каковы они видом и, утешившись, утешили бы людей, которые нас будут слушать.

И вот, когда мы молимся, внезапно появляются двое мужей, стоящих перед лицом господа, на которых мы не могли прямо смотреть: ибо от их лица исходил луч, как от солнца, а одежда их была светлая, какой никогда не видел глаз человеческий. Уста не могут рассказать, а сердце помыслить блеск, в который они были облечены, и красоту их лица; глядя на них, мы изумлялись. Тела их были белее всякого снега и краснее всякой розы, и красное у них смешано с белым. Я просто не могу описать их красоту. Волоса у них были волнистые и блестящие, обрамлявшие их лица и плечи, как венок, сплетенный из нардового цвета и пестрых цветов, или как радуга в воздухе. Таково было их благолепие. Увидав их красоту, мы испугались их, так как они появились внезапно. Тогда я подошел к господу и сказал: «Кто они?» Он мне говорит: «Это — наши праведные братья, вид которых вы захотели увидеть». Я сказал ему: «А где все праведные братья, и каков тот эон, в котором находятся обладатели этой славы?»… 15. И господь показал мне огромное пространство вне этого мира, сияющее сверхъярким светом; воздух там сверкал лучами солнца, сама земля цвела неувядаемыми цветами, была полна ароматов и прекрасно цветущих вечных растений, приносящих благословенные плоды. И до того сильно цвело все, что запах оттуда доносился и до нас. А жители того места были одеты в одежду светлых ангелов, и одежда их была подобна их стране. Ангелы носились там среди них. Такова же была красота тех, кто там жил, и они единым голосом славили господа бога, радуясь в том месте… 20. Говорит нам господь: «Это — место ваших первосвященников, праведных людей»…

21. Я увидел и другое место, напротив этого, очень мрачное. То было место наказания. Наказываемые там и наказывающие ангелы имели темное платье в соответствии с воздухом того места. 22. Были там некоторые, привешенные за язык. То были хулившие путь справедливости, под ними горел и мучил их пылающий огонь. 23. И озеро было там какое-то, полное пылающей грязи; там находились люди, извращавшие справедливость. К ним были приставлены ангелы-мучители. 24. Над этой бурлящей грязью были еще и женщины, повешенные за волосы. То были женщины, которые наряжались для прелюбодеяния; а те, которые сочетались с ними в скверне прелюбодеяния, висели за ноги, а головы у них были погружены в грязь, и они говорили: «Мы не думали, что попадем в это место»… 25. И я увидел убийц и их сообщников, брошенных в некое узилище, полное злых гадов; те звери кусали их, извивающихся там в этой муке, и черви их облепили, как тучи мрака. А души убитых, стоя и наблюдая наказание убийц, говорили: «Боже, справедлив твой суд». 26. Возле того места я увидел другое тесное место, куда стекала кровь и нечистоты наказываемых и образовалось как бы озеро. Там сидели женщины по шею в крови, а против них сидело и плакало множество детей, которые родились раньше времени; от них исходили лучи огня и поражали женщин в глаза. То были зачавшие вне брака и изгнавшие плод. 27. Там были еще мужчины и женщины до середины тел в огне; они были брошены в темные места, их бичевали злые духи, черви неустанно пожирали их внутренности. То были люди, преследовавшие справедливых и предавшие их. 28. Рядом опять были женщины и мужчины, кусавшие губы: они мучились и получали раскаленным железом по глазам. То были те, кто хулил и поносил путь праведный. 29. А напротив них были опять другие мужчины и женщины, они откусывали себе язык, и рот у них был наполнен огнем. То были лжесвидетели. 30. А в другом месте были кремни, острее, чем мечи или всякие наконечники копья; они были накалены, и женщины и мужчины, одетые в грязное тряпье, катались по ним в муках. То были богачи, те, кто полагался на свое богатство, не пожалевшие сирот и вдов, но презревшие заповедь бога. 31. В другом большом озере, полном гноя, крови и кипящей грязи, стояли мужчины и женщины до колен. То были ростовщики и взыскивающие проценты за проценты. 32. Другие мужчины и женщины, сбрасываемые с огромной скалы, падали вниз, а приставленные к ним вновь гнали их и заставляли подняться наверх на скалу, и они вновь низвергались вниз; и они не получали передышки в этом мучении. То были те, которые осквернили свои тела, обращаясь, как женщины, а женщины среди них были те, которые лежали одна с другой, как муж с женой. 33. А возле той скалы было место, полное сильного огня, и там стояли люди, которые собственными руками сделали идолов себе вместо бога. Рядом с ними другие мужчины и женщины, держа огненные жезлы, били друг друга, не прекращая этого наказания… 34. Близко от них опять были другие женщины и мужчины, которых жгли, мучили и жарили; то были оставившие путь бога.

Восемнадцать псалмов на греческом языке, ничего общего, конечно, с легендарным царем Соломоном не имеющие, представляют собою псевдоэпиграфическое произведение фарисеев, примерно середины I в. до н. э., написанное после взятия Помпеем Иерусалима в 63 г. Греческий текст представляет, по всем данным, перевод с несохранившегося еврейского оригинала, служившего, надо полагать, богослужебным текстом. В приведенном ниже отрывке из пс. 17, озаглавленного «Псалом Соломона с пением на мессию-царя», формулирована идея фарисейского мессианизма того времени (речь идет там о взятии и разграблении Иерусалима Помпеем).

11. Безбожник лишил нашу страну ее населения,

Молодых и старых и детей они вместе забрали.

12. В своем яростном гневе он услал их до Западной страны

И главарей страны беспощадно предал поруганию.

13. В своем варварстве враг совершил дерзость,

Его сердце было далеко от нашего бога.

14. Все, что он сделал в Иерусалиме,

Было совсем как обычно это делают язычники в завоеванном городе.

15. К ним присоединились сыны завета и разноплеменные люди.

Не было никого среди них, который проявил бы милосердие и верность в Иерусалиме.

16. Тогда бежали от них те, кто любил благочестивые собрания,

Как воробьи, спугнутые со своих гнезд.

17. Они блуждали в пустыне, чтоб спасти свои души от гибели.

И этим бездомным казалось счастьем спасти от них жизнь.

18. Они были рассеяны безбожниками по всей земле,

Ибо небо задержалось посылать на землю дождь.

19. Источники, которые от века из глубин стекают с высоких гор, прекратились,

Ибо не было среди них никого, кто соблюдал бы справедливость и право.

20. От высшего среди них до низшего они жили во всяком грехе:

Царь в безбожии, судья — в отпадении от веры, народ — во грехе.

21. Воззри, господь, и пусть восстанет у них их царь, сын Давида,

В тот час, который ты уже, боже, избрал, чтобы он царствовал над рабом твоим Израилем.

22. Опояши его силой, чтобы он уничтожил неправедных властителей.

Очисти Иерусалим от язычников, безжалостно его топчущих.

23. Пусть он мудро и справедливо отгонит грешников от наследия

И разобьет высокомерие грешников, как глиняную посуду.

24. Пусть он железным посохом разобьет все их существо,

Пусть уничтожит безбожных язычников словом своих уст:

25. Чтобы от его угроз язычники бежали от него,

И пусть наставит грешников ради воли их сердца.

26. Тогда он соберет святой народ, которым будет праведно править,

И будет судить колена народа, освященные господом богом его.

27. Он не допустит, чтобы впредь среди них жила кривда,

И никто не может быть среди них, знающий зло;

Ибо он знает их, что они все — сыны бога.

28. Он распределит их по племенам по стране.

И ни прозелит, ни чужестранец не посмеет жить среди них в будущем.

29. Он будет судить племена и народы по своей справедливой мудрости.

30. Он будет держать языческие народы под своим ярмом, чтобы они ему служили,

Он прославит господа открыто перед всем миром.

Он сделает Иерусалим чистым и святым, каким он был сначала.

31. Так что народы с конца земли придут, чтобы видеть его великолепие,

Приводя в дар своих истощенных (в изгнании) сыновей,

Чтобы видеть великолепие, которым господь бог его украсил.

32. А он, праведный царь, по наставлениям бога властвует над ними,

И в его дни среди них не совершается никакой несправедливости,

Ибо все они святы, а их царь — помазанник божий.

33. Ибо он не полагается ни на коня, ни на всадника, ни на лук.

Он также не копит себе золота и серебра для войны

И не полагает свои надежды на численность людей в день сражения…

39. Его надежда — на господа:

Кто может дерзнуть против него?

40. Могучий делами и сильный страхом божьим,

Он верно и правильно охраняет стадо господа

И не допускает, чтобы кто-нибудь из них споткнулся на пастбище.

41. Он ведет их всех прямо.

И нет среди них высокомерия, не совершается среди них насилия.

42. Это гордость царя Израиля, которого бог избрал,

Чтобы посадить его над домом Израиля, чтобы его наставил (на путь истины).

Церковные историки рисуют идиллическую картину победоносного шествия христианской церкви, которая привлекала все больше сторонников и наконец завоевала весь мир; ожесточенная классовая борьба, которая велась внутри христианских организаций, эксплуатация массы верующих с самого начала церковной иерархией, позднее с епископами во главе, кровавые методы подавления протеста против церковников, становившихся в ряде случаев уже в III в. крупной политической силой, не нашли, конечно, отражения в творениях «отцов церкви». Многочисленные ереси они изображают как чисто догматические разногласия с принятым церковным учением. Однако, даже оставаясь на почве богословских источников, можно проследить со II и III вв. непрерывную линию классовой борьбы масс, уже одурманенных христианством, облекавшейся в религиозную форму ереси, между прочим в попытки реорганизовать церковь, вернув ей воображаемую «первоначальную простоту». Таковы были ереси монтанистов, новатиан, донатистов.

Публикуемый ниже отрывок из книги церковника IV в. Оптата «De schismate Donatistarum» — единственный в своем роде документ, показывающий социальную подоплеку ереси. Хотя ересь донатистов получила распространение в начале IV в., но она продолжает линию, намечавшуюся в ересях II и III вв., в частности монтанистов.

Итак, ты видишь, брат Парменион, на чей счет надо отнести все трудности в достижении единства. Вы говорите, что мы, католики, вызвали солдат; но если так, то почему же в проконсульской провинции тогда никто не видел вооруженных солдат? Туда явились Павел и Макарий, чтобы разъединить повсюду бедняков и каждого в отдельности призвать к единению. Но, когда они приближались к городу Баган, другой Донат (как мы выше указали), епископ этого города, желая поставить преграды единению и воспротивиться вышеназванным и приезжающим, разослал по соседним местам и по всем селениям вестников, созывая соревнующихся циркумцеллионов [328], чтобы они собрались в назначенное место. И вот тогда было вызвано стечение тех людей, безумие которых, по-видимому, незадолго до того было воспламенено самими епископами. А когда такого рода люди до объединения бродили по отдельным местам, когда сами безумцы провозгласили «вождями святых» Аксидона и Фазира, никто не мог чувствовать себя в безопасности в своих владениях. Расписки должников потеряли силу: в то время ни один кредитор не был свободен взыскивать долги. Всех терроризовали письма тех, кто себя гордо называл «вождями святых», а если кто медлил исполнить их приказание, внезапно налетала безумная толпа и надвигающийся террор окружал кредиторов опасностями. В результате те, которых следовало просить о снисхождении, в смертельном страхе сами должны были униженно просить. Каждый спешил потерять даже очень крупные долги, и уже одно то считалось выигрышем, если удавалось спастись от их насилий. Также и дороги не могли быть вполне безопасны, так как господ выбрасывали из экипажей и они должны были бежать впереди своих рабов, усевшихся на места господ. По их решению и приказу рабы и господа менялись положениями. Отсюда возникала вражда к епископам вашей партии, и тогда они, говорят, написали военачальнику Таурину, что такого рода людей нельзя исправить методами церковными, и поручили упомянутому военачальнику их проучить. Тогда Таурин в ответ на их письмо распорядился послать солдат в те районы, где обычно свирепствовали циркумцеллионы. В местности Октави многие были убиты, многие казнены; их трупы и доныне еще можно сосчитать по выбеленным алтарям или столам. Когда некоторых из них стали хоронить в базиликах, епископ принудил пресвитера Клара в Суббуленском районе уничтожить эти погребения… Впоследствии количество их возросло, и у Доната Багаленского нашлось откуда собрать безумствующую толпу против Макария. Это были люди того самого рода, которые в стремлении к ложному мученичеству сами на свою погибель вызывали на себя губителей. Поэтому были среди них такие, которые бросались с вершин высоких гор, сбрасывая свои дешевые душонки. Вот из каких людей этот епископ, (второй) Донат, набрал свои отряды. В страхе перед ними те лица, которые ведали казной для раздачи нищим, надумали, находясь в такой крайности, затребовать вооруженную силу от военачальника Сильвестра — не для того, чтобы над кем-либо совершить насилие, но чтобы воспрепятствовать той силе, которую набрал вышеупомянутый Донат. Таким образом случилось, что появились вооруженные солдаты. А что последовало за этим, то вы сами видите, кому это должно или можно приписать. Они имели там бесконечную толпу призванных, и, насколько известно, у них был заготовлен достаточный запас провианта; они превратили базилику как бы в общественный амбар. Они ждали прибытия тех, на кого могли бы излить свое бешенство. И они сделали бы все, что диктовало им их безумие, если бы им не помешало наличие вооруженной военной силы. Ибо, когда при прибытии солдат были, как обычно, вперед высланы квартирьеры, они не приняли их должным образом, вопреки предписанию апостола, который говорит: «Кому подать — подать, кому оброк — оброк, кому страх — страх, кому честь — честь. Не оставайтесь должными никому ничем». Посланцы и лошади их были избиты теми, кого ты обвевал опахалом ненависти. Они сами научили, как надо с ними расправиться, став зачинщиками насилия; они научили, чему их можно подвергнуть.

Пострадавшие солдаты вернулись в свою часть, и все были огорчены тем, что претерпели двое или трое. Все были вооружены. Начальство не могло сдержать разгневанных солдат. Так случилось то, что, как ты упомянул, стало препятствием для единения.

Философы и еретики рассуждают об одних и тех же предметах, путают себя одними и теми же вопросами. Откуда зло и для чего оно? Откуда взялся человек и как произошел он? Недавно Валентин предложил еще вопрос: какое есть начало бога? Если его послушать, то выходит, что это какой-то фантом, какой-то недоносок.

Ересь монтанистов возникла во второй половине II в. Основатели ее были Монтан (по церковным источникам — бывший жрец Кибелы, оскопивший себя в ее честь), его ближайшими продолжателями — Присцилла и Максимилла. Те христианские течения, среди которых вырабатывалась основная линия исторического развития церкви, вели долгую и упорную борьбу с монтанистами, которых отчасти поддерживала такая значительная фигура, как Тертуллиан. Сочинения Монтана, Присциллы и Максимиллы до нас не дошли, если не считать нескольких незначительных цитат. А церковники сообщают о монтанистах всякие небылицы и переводят спор в плоскость догматическую. Ересь называется также катафригийской, так как она возникла во Фригии.

Другие… фригийцы родом… введены в заблуждение женщинами Присциллой и Максимиллой, которых они считают пророчицами; на них сошел, по их словам, дух параклита; до них они почитают пророком некоего Монтана; имея от них бесчисленные книги, они заблуждаются, говоря, что через них они познали больше, чем из закона, пророков и евангелий.

После них восстали катафригийцы, живущие в провинции Фригии. Они принимают пророков и закон, исповедуют отца и сына и дух, чают воскресения плоти, как проповедует и церковь; но они прославляют и некоторых своих пророков, т. е. Монтана, Присциллу и Максимиллу, о которых не возвестили ни пророки, ни Христос. Они прибавляют, что полнота святого духа не была отпущена от Христа через апостолов, но через этих их лжепророков и лжеучителей. Они крестят мертвых, отправляют таинства публично, они именуют Иерусалимом свой город во Фригии, Пепузу, где провел свою пустую и бесплодную жизнь Монтан и где совершается мистерия циников и гнусная, ужасная мистерия с ребенком [329].

Во-первых, мы расходимся в правиле веры: мы помещаем отца и сына и св. духа каждого в отдельном лице, хотя соединяем их в субстанции; они, следуя Савелию, втискивают троицу в одно лицо. Мы хоть и не домогаемся второго брака, но разрешаем его… они до такой степени считают преступным повторный брак, что поступивший таким образом у них считается прелюбодеем. Мы, согласно преданию апостолов, соблюдаем один сорокадневный пост… они устраивают три сорокадневных поста в год, как если бы три спасителя пострадали… У нас место апостолов занимают епископы, у них епископ на третьем месте, а первое место занимают патриархи г. Пепузы, во Фригии, а второе — так называемые «товарищи» (koinonoi), и, таким образом, епископы скатываются на третье, почти последнее место.

Против них (катафригийцев) писал св. Сотер, папа римский, и Аполлоний, предстоятель эфесский. Им возразил карфагенский пресвитер Тертуллиан. Он защищает Монтана против вышеуказанного папы римского Сотера, утверждая, что ложно обвинение в крови младенцев; что (они признают) троицу в единстве божества, покаяние падших, те же таинства и общую с нами пасху.

XXIX. Какое безрассудство полагать, что ересь могла существовать прежде истинного учения, которое предуведомило нас, что возникнут ереси, и советовало нам избегать их. Сказано было церкви, или, вернее, само это учение сказало церкви: «Если бы ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал., 1:8).

XXX. Где был тогда Маркион, штурман моря Эвксинского, ревностный стоик? Где был платоник Валентин? Известно, что они жили недавно при Антонине и исповедовали католическую веру в римской церкви при архипастыре Елевферии, пока беспокойный характер их и их учение, соблазнявшее верующих, не заставили христиан дважды изгнать их из церкви, а Маркиона даже вместе с принесенными им 200 (тысяч) сестерциев. С тех пор они распространили повсюду яд своих ересей. Наконец Маркион отрекся от своих заблуждений, и было изъявлено согласие даровать ему мир с тем условием, чтобы он взялся привести опять в церковь отлученных им от нее. Но смерть не дала ему на это времени. Апеллес жил еще позже Маркиона, который был его учителем. Сойдясь с одной женщиной — не в пример воздержанию Маркиона — и не смея возвести взоров на своего целомудренного наставника, он бежал в Александрию. По возвращении оттуда через несколько лет… он был соблазнен другой женщиной, то была Филумена, ставшая потом распутнейшей блудницей. Она до того очаровала его, что он под ее диктовку писал откровения. Есть и теперь еще люди, которые помнят, что видели их обоих; между нами есть даже и теперь их ученики и последователи, так что нельзя ошибиться насчет времени, когда они жили… Маркион отделил Новый завет от Ветхого. Но то, что он отделил, существовало прежде его, следовательно, оно было соединено до отделения и до того, кто произвел это отделение. То же относится и к Валентину, который не довольствуется тем, что странным образом толкует писание, а мечтает исправить его под тем предлогом, что оно раньше было испорчено; но тем самым допускается, что писание существовало до него…

XXXIII. Апостол Павел в первом послании к коринфянам осуждает еретиков, отвергающих воскресенье или ставящих его под сомнение: это было заблуждение саддукеев, принятое отчасти Маркионом, Валентином, Апеллесом и другими, отвергающими воскресение тела. В послании к галатам он восстает против тех, которые держатся обрезания и обрядов закона (т. е. Ветхого завета): это ересь — Эвиона [330] (эбионитов). В поучении к Тимофею он осуждает возбраняющих жениться; Маркион и ученик его Апеллес также запрещают супружество.

Павел точно так же упрекает тех, кто утверждает, что воскресение уже совершилось: валентиниане такого мнения. Когда Павел говорит о бесконечных родословиях, то тут нельзя не узнать Валентина, который говорит, что какой-то Эон, которому он дает странное имя и даже много имен, рождает благодатью своей мысль и истину, мысль и истина рождают слово и жизнь, а слово и жизнь рождают человека и церковь.

Это первые восемь эонов, от которых родились другие десять эонов и, наконец, — чтобы пополнить сказочное легендарное число тридцать эонов — еще двенадцать, названных самыми диковинными именами.

Порицая почитание, воздаваемое стихиям, апостол как бы называет Гермогена, выдумавшего вечную материю, которую он ставит наравне с вечным богом, делая ее матерью и богинею стихий; после этого нечего удивляться, что он ее обоготворяет.

Иоанн Богослов в Апокалипсисе (2:14) угрожает казнью сторонникам учения — «чтобы они ели идоложертвенное и прелюбодействовали». Ныне есть другие николаиты, известные под именем каинитов.

В посланиях своих он (Иоанн) считает антихристом всякого, кто не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, и не признает его за сына божия. Первого заблуждения держится Маркион, второго — Эвион.

Петр считал за некоторого рода идолопоклонство и осудил в Симоне-волхве магию, воздающую божеский культ ангелам.

XXXIV. Вот как будто все различные роды ложного учения, которые были известны еще во время апостолов, как они сами об этом нам сообщают. Но между столь многими тогдашними превратными сектами нет ни одной, которая дерзнула бы напасть прямо на бога, творца вселенной. Никто не посмел даже предположить иного бога. По большей части они все проявляли сомнение больше на сына, чем на отца, пока Маркион наконец кроме бога-творца не выдумал другого бога под именем доброго начала; пока Апеллес не стал утверждать, что создатель был ангел верховного бога, огненной сущности, бог древнего закона и иудеев; пока Валентин не посеял, так сказать, своих эонов и не заставил бога-творца родиться от какой-то недостаточной сущности одного из них…

XXXVIII… Хотя Валентин, по видимости, и принимает весь Ветхий завет, но, в сущности, он не меньший враг истины, чем Маркион, только хитрее его. Маркион, держа в руках железо, а не грифель, изорвал в куски все писание, чтобы придать вес своей системе. Валентин сделал вид, что щадит его, что он старается не столько применить его к своим заблуждениям, сколько свои заблуждения к нему; между тем он исказил его больше, чем Маркион, отнимая у слов всю их силу и естественное значение, чтобы придать им насильственный смысл, и в то же время выдумывая существа невидимые и фантастические.

Не могу отказаться от того, чтобы не описать здесь поведение еретиков — какое оно легкомысленное, мирское, обыденное, пошлое, не имеет ни важности, ни внушительности, ни благочиния, совсем так же, как и вера их. Неизвестно, кто у них оглашенный, кто верный. Они входят, слушают, молятся как попало, и даже вместе с язычниками, если они там окажутся. Для них ничего не стоит «давать святыни псам» и «метать бисер перед свиньями». Ниспровержение всякого благочиния они называют простотой, прямотой, а нашу привязанность к благочинию они называют притворством. Они подают благословение всякому без разбора. Так как по своим верованиям они расходятся друг с другом, то им все равно, все для них пригодно, лишь бы только побольше людей к ним присоединялось, чтобы торжествовать над истиной; все они надуты гордостью, все обещают просветить. Оглашенные считаются у них совершенными еще до того, как восприняли учение. А женщины их чего только себе не позволяют? Они осмеливаются учить, вступать в прения, заклинать, обещать исцеление, а может быть, и крестить.

Их посвящения совершаются наугад, произвольно, без последовательности. Они возвышают то новообращенных, то людей, преданных мирским интересам, то даже наших отступников, чтобы привязать их к себе честолюбием, если не истиной. Нигде люди так быстро не повышаются в чинах, как в скопищах мятежников, где мятеж считается заслугой. Так и у них: сегодня один епископ, а завтра другой, сегодня дьякон, а завтра чтец, сегодня священник, а завтра мирянин. Они мирян прямо возводят в священнические степени.

Что сказать об их проповеди? У них на сердце не то чтобы обращать язычников, но чтобы наших развращать. Они ставят себе за честь повергать стоящих прямо, вместо того чтобы поднимать падших… Впрочем, они не имеют даже почтения к своим архиереям, а потому нет или незаметно у них распрей. Но самый союз их есть беспрерывная распря.

…Некоторые жены, как выше было указано, присвоили себе право учить. Неужели они будут настолько дерзки, что осмелятся также крестить? С трудом этому можно поверить. Если те из них, которые читают послания Павла без разбора, вздумают для своего оправдания сослаться на пример святой Феклы, которой Павел будто бы дал власть учить и крестить, то пусть они знают, что книга, в которой об этом упоминается, написана не Павлом, а одним азиатским священником, выпустившим ее под именем Павла и наполнившим ее собственными бреднями. Священник этот, уличенный и сознавшийся в том, что он ее сочинил, был за то отрешен от сана и изгнан из церкви. Да и в самом деле, может ли быть малейшая вероятность, чтобы св. Павел, едва дозволявший женщинам присутствовать при публичной проповеди, стал уполномочивать их самих учить и крестить? «Жены ваши, — говорит он, — в церквах да молчат… Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают дома у мужей своих» (1 Кор., 14:34—35).

…Сам господь сказал: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Мф., 4:28). Человек, ищущий вступать в брак с женщиной, не творит ли именно этого, хотя бы после и женился на ней? Да и женился ли бы он на ней, если бы не посмотрел на нее прежде с похотью, разве только если бы он брал такую жену, которой не видал и не желал? Для совести мужа важно то, чтобы он до женитьбы не пожелал чужой жены. Но до женитьбы все жены чужие, так что никакая женщина не выходит замуж иначе, как когда муж уже взором любодействовал с нею… На это вы возразите, что я слишком далеко захожу, что я нападаю даже на первый брак. Это правда. Я нападаю на него, потому что он основывается также на пожелании, а пожелание есть уже любодеяние.

Ириней, епископ Лионский, написал в последней четверти II в. большую обличительную книгу против ересей, преимущественно гностических; книга эта сохранилась в латинском переводе и в отдельных выдержках у других отцов церкви.

1. Некто Керинф, наученный в Египте, учил, что мир сотворен не первым богом, но силою, которая далеко отстоит от этого превысшего первого начала и ничего не знает о всевышнем боге. Иисус, говорит он, не был рожден от девы (ибо это казалось ему невозможным), но, подобно всем людям, был сын Иосифа и Марии и отличался от всех справедливостью, благоразумием и мудростью. И после крещения сошел на него от превышнего первого начала Христос в виде голубя; и потом он возвещал неведомого отца и совершал чудеса, наконец Христос отделился от Иисуса, и Иисус страдал и воскрес. Христос же, будучи духовен, оставался чужд страданий.

2. Эбиониты, напротив, соглашаются, что мир сотворен богом, но в отношении к господу они того же мнения, что Керинф и Карпократ. Они пользуются только Евангелием Матфея, отвергают апостола Павла, называя его отступником от закона. Относительно пророческих писаний они стараются объяснить их замысловато; совершают обрезание, соблюдают обряды закона и образ жизни иудеев, так что поклоняются Иерусалиму, как будто он был домом божьим…

1. Некто Кердон, заимствовавший учение от симониан и пришедший в Рим при Гигине, который по порядку от апостолов был девятым епископом, учил, что бог, проповеданный законом и пророками, не есть отец господа нашего Иисуса Христа, потому что того знали, а последний был неведом; тот правосуден, а этот благ.

2. За ним последовал Маркион из Понта, который распространил это учение. Он бесстыдным образом богохульствовал, говоря, что проповеданный законом и пророками бог есть виновник зла, ищет войны, непостоянен в своем намерении и даже противоречит себе. Иисус же происходил от того отца, который выше бога, творца мира, и, пришедши в Иудею во время правителя Понтия Пилата, бывшего прокуратором Тиберия Цезаря, явился жителям Иудеи в человеческом образе, разрушая пророков и закон и все дела бога, сотворившего мир, которого он называет также миродержателем. Сверх того он искажал Евангелие Луки, устраняя все, что написано в рождестве господа, и многое из учения и речей господа, в которых господь представлен весьма ясно исповедающим, что творец этого мира есть его отец.

Маркион также внушал своим ученикам, что он достойнее доверия, чем апостолы, передавшие евангелие, а сам передал им не евангелие, а только частицу евангелия. Подобным образом он урезывал и послания апостола Павла, устраняя все, что апостолом ясно сказано о боге, сотворившем мир, — что он есть отец господа нашего Иисуса Христа, и что апостол приводил из пророческих изречений, предвещавших пришествие господа.

1. Есть между сими еретиками некто по имени Марк, именующий себя поправителем своего учителя. Будучи весьма искушен в чародейских проделках, он обольстил ими множество мужчин и женщин и привлек к себе, как обладающему наибольшим знанием и получившему величайшую силу из незримых и неизреченных мест, вследствие чего является поистине предтечей антихриста… 3. Вероятно, он имеет при себе и какого-нибудь беса, при посредстве которого и сам представляется пророчествующим и делает пророчествующими женщин, которых почтет достойными быть соучастницами его благодати. Ибо он более всего имеет дело с женщинами, и притом с щеголеватыми, одевающимися в пурпур и самыми богатыми, которых часть старается увлечь, льстиво говоря им: «Хочу преподать тебе моей благодати, потому что отец всего всегда видит ангела твоего перед лицом своим, Место же твоего владычества (ангела) между нами: нам нужно составить одно. Прими сперва от меня и через меня благодать. Приготовься, как невеста, ожидающая жениха своего, да будешь ты — я, а я — ты. Водрузи в брачном чертоге твоем семя света. Прими от меня жениха, вмести его и вместись в нем. Вот благодать сошла на тебя, открой уста свои и пророчествуй». Когда же женщина ответит: «Никогда я не пророчествовала и не умела пророчествовать», тогда он во второй раз, делая какие-то призывания, чтобы поразить обманываемую, говорит ей: «Открой уста и говори что бы то ни было, и ты будешь пророчествовать». А женщина, возгордившаяся и восхищенная от таких слов, разгоревшись душой от ожидания того, что сама будет пророчествовать, при усиленном против обычного сердцебиении отваживается говорить и говорит вздор и все, что попадается, пусто и дерзко, как разгоряченная пустым ветром… И с тех пор почитает себя пророчицей и благодарит Марка, давшего ей от своей благодати.

В середине III в. христианская церковь представляла собою уже мощную разветвленную организацию, обладавшую большим имуществом. Стоявшие во главе общины богатые епископы, опиравшиеся на новую провинциальную землевладельческую и служилую знать, руководили не только религиозной и финансовой жизнью церкви, но и политикой, направленной против умирающего сенаторского, патрицианского Рима. В то же время идет ожесточенная классовая борьба внутри церкви; одурманенная попами беднота, эксплуатируемая своими же единоверцами и церковью, бессильно мечтает о возврате к мнимой «чистоте» первоначального христианства; отчаяние эксплуатируемых прорывается в ересях и расколах.

Ниже мы приводим отрывки из письма епископа карфагенского, «святого» Киприана, отца церкви, о расколе Новата, Новациана и других.

Киприан брату Корнелию желает здравствовать. Ты поступил хорошо… поспешивши послать к нам аколуфа Никифора, чтобы он… сообщил нам самые полные сведения о новых зловредных замыслах Новациана и Новата к нападению на Христову церковь… На следующий день подоспел Никифор с важным письмом, из которого мы сами узнали и другим стали сообщать и внушать, что Еварист, бывший епископ, не остался даже мирянином, что он, отчужденный от кафедры и народа и изгнанный из церкви Христовой, блуждает по другим отдаленным областям и, сам потеряв истину и веру, старается увлечь к тому и других себе подобных, — а Никострат, лишившись священного диаконского сана, похитивши святотатственным обманом церковные деньги и утаивши достояние вдов и сирот, не столько желал побывать в Африке, сколько стремился… бежать из Рима. И теперь этот отступник и дезертир… выдает и провозглашает себя проповедником… О Новате нечего было сообщать нам оттуда; скорее мы вам должны описать Новата. Это человек, всегда увлекающийся новыми идеями, со скупостью ненасытной, неистовым хищничеством, надутой спесью и глупостью надменной гордости; он всегда был здесь на дурном счету у епископов; священники единогласно осудили его, как всегдашнего еретика и вероломца… это — пламя для возбуждения пожаров раздора, вихрь и буря для кораблекрушений веры, враг покоя, противник тишины, неприятель мира. И только по удалении его от вас… последовала там отчасти тишина; славные и добрые исповедники, которые по его наущению отступили от церкви, возвратились к церкви после того, как он удалился из Рима. Это все тот же Новат, который у нас зажег первое пламя несогласия и раскола, который здесь отторгнул некоторых из братий от епископа… Это он без моего согласия и ведома… поставил диаконом слугу своего Фелициссима и… отправившись в Рим для разорения церкви, старался и там совершить подобное, отторгая от клира часть народа, разрывая согласие братства… Здесь он, вопреки церкви, поставил диакона, там — поставил епископа… Ограбленные им сироты, обманутые вдовы и утаенные церковные деньги требуют тех наказаний для него, какие мы усматриваем в соответствии с его неистовством. Он поразил ногой утробу своей жены, и дитя было вытеснено преждевременными родами, угрожавшими смертью матери. И он осмеливается теперь осуждать руки приносящих жертвы идолам, когда ноги его, которыми убит имевший родиться сын, гораздо нечестивее.

Я крепко опечалился, возлюбленнейшие братья, получивши ваше письмо… Вы извещаете о бесчинных и коварных замыслах Фелициссима, извещаете о том, что он… теперь покусился еще отделить от епископа часть народа… Не уважив достоинства места, мною занимаемого, не смущаясь ни вашей властью, ни вашим присутствием, он по собственному влечению… возмутив спокойствие братьев и по безрассудной дерзости, сделался вождем крамолы и начальником возмущения.

Ценность работы А. Б. Рановича «Античные критики христианства» для современного читателя в том, что в ней отражено восприятие христианства деятелями античной культуры в первые века существования новой религии, от практики ранних христианских общин до образования сильной церковной организации, показаны методы и направления религиозно-философской полемики на протяжении II—IV вв.

…Сначала образованные жители крупных центров империи обращали мало внимания на христиан, полемика с которыми велась в среде иудеев, рассматривавших христианское учение как ересь и препятствовавших его проповеди в синагогах. Вероятно, именно споры между правоверными иудеями и христианами привлекли к последним внимание жителей городов восточных провинций. Большинство увидело в христианах чужаков, враждебных античным традициям, греко-римскому образу жизни. В Деяниях апостолов рассказывается о том, как Павла и его спутника Силу привели к властям в македонском городе Филиппы с заявлением: «Сии люди, будучи Иудеями, возмущают наш город и проповедуют обычаи, которых нам, Римлянам, не следует ни принимать, ни исполнять» (16:20—21). Именно в восприятии враждебной чужакам толпы христианство было зловредным суеверием, а сами христиане — врагами рода людского (они ведь не поклонялись статуям богов-покровителей города и императоров, не приносили жертв).

Представители более образованной части общества на первых порах не принимали христианства всерьез: в Деяниях апостолов сообщается, например, что в Афинах члены Ареопага [331] насмехались над словами Павла о воскресении из мертвых (17:32). Отрицательное отношение Тацита к христианам основывалось, по всей вероятности, на досужих слухах об их страшных тайных обрядах. Плиний Младший, сам проводивший дознание о христианах как наместник в Вифинии, отмечал, что не обнаружил ничего (по-видимому, ничего опасного), кроме «безмерно уродливого суеверия», о сути которого он даже и не счел нужным подробно рассказать императору.

Но время шло, и о христианах стали писать больше. Правда, еще во II в. оно для своих критиков оставалось лишь одним из многих ложных и нелепых верований, которых рационально мыслящие античные писатели не могли принять. При этом, например, знаменитый сатирик Лукиан даже более зло высмеивал рассказы о древнегреческих богах и современных ему лжепророков и прорицателей. К христианам же, как это видно из его произведения «О кончине Перегрина», он проявлял некоторую снисходительность: с его точки зрения, они просто невежественны и доверчивы (дают обмануть себя проходимцу Перегрину). Христианское учение Лукиана не интересует, и его подробным разбором он не занимается, говоря только о вере христиан в «распятого мудреца», который внушил им, что они братья. Отношение Лукиана к приверженцам этой религии отличалось от расхожих рассказов об их «злодействах» — вероятно, он сам наблюдал христиан в Сирии и Палестине.

Но неприятие новой веры продолжало существовать: распространялись различные небылицы, домыслы, тем более злобные, чем заметнее становились приверженцы христианства, не признававшие древних богов, избегавшие занятия выборных должностей, участия в общественных празднествах. Ходячее представление о христианах нашло свое отражение в знаменитом романе Апулея «Метаморфозы». Апулей пишет об одном из персонажей, жене мельника: «Презирая и попирая священные законы небожителей, исполняя вместо этого пустые и нелепые обряды какой-то ложной и святотатственной религии и утверждая, что чтит единого бога, всех людей и несчастного мужа своего вводила она в обман, сама с утра предаваясь пьянству и постоянным блудом оскверняя свое тело» (IX, 14). А. Б. Ранович не включил это место в свое собрание, так как там нет прямого упоминания христиан; речь могла идти о любой монотеистической религии. Но скорее всего Апулей имел в виду именно христиан: многие, смутно слышав что-то о таинстве причащения вином и хлебом, обвиняли христиан в пьянстве.

Аналогичное обвинение содержится в речи Цецилия, одного из действующих лиц трактата «Октавий» христианского апологета Минуция Феликса. В «Октавии» как бы собраны воедино все обвинения языческой толпы против христиан, пронизанные ненавистью к новому учению (возможно, Минуций Феликс сделал это, чтобы нагляднее показать их абсурдность). Здесь мы встречаем и пьянство, и разврат, и даже ритуальное убийство ребенка. Тут же фигурирует весьма распространенное обвинение христиан в почитании головы осла (о нем писал в «Апологии» Тертуллиан, осел встречается и в карикатурах на христиан). У Тацита в «Истории» читаем: «В своих святилищах они (иудеи) поклоняются изображению животного, которое вывело их из пустыни» (V, 4) [332]. Отношение к ослу было различным в разных религиях: в одних он считался животным нечистым, в других — священным. В библейском пророчестве Захарии о грядущем царе сказано, что он явится «сидящий на ослице и на молодом осле» (9:9). Согласно легенде, Иисус въехал в Иерусалим на молодом осле (Лк., 19:35). Вероятно, на этих преданиях и основаны слухи о поклонении ослу. Враждебная христианству пропаганда подхватила эти слухи, так как осел для римлян был символом низости, похоти, глупости (недаром легкомысленный и развращенный юноша Люций в «Метаморфозах» Апулея превращен именно в осла). Но все эти обвинения не могли остановить распространение христианства и уж во всяком случае не могли воздействовать на самих верующих.

В конце II в. развернутую критику христианства дал философ Цельс, который ставил своей целью образумить самих христиан, показав им абсурдность их вероучения. Критика Цельса показалась христианским апологетам настолько серьезной, что Ориген посвятил ему специальное сочинение.

Цельс использовал уже к его времени достаточно разработанную критику христианства иудеями, главным направлением которой было стремление доказать, что Иисус не мог быть ни сыном божьим, ни мессией, предсказанным пророками. В этой связи Цельс приводит иудейский (антиевангельский) вариант биографии Иисуса, основанный главным образом на перетолковывании христианских рассказов: непорочное зачатие превращается в прелюбодеяние, пребывание в Египте после бегства от преследований царя Ирода толкуется как приобщение к магии и колдовству и т. п.

Собственные аргументы Цельса — это сведение христианских догматов к абсурду, установление связи важнейших этических положений христиан с учениями древних философов, таких, как Платон, притом плохо понятыми сторонниками новых верований, утверждение о необходимости соблюдения традиционных обрядов. Цельс отнюдь не был атеистом, но для него во всех рассуждениях характерен рационалистический подход. Споря с христианским откровением, он заявляет, что божество нельзя познать чувством, и призывает «воззрить умом». Иисус, с точки зрения Цельса, человек, каким его рисует разум (отметим, что в реальном существовании Иисуса Цельс не сомневается). Хотя в древности существовали культы правителей (в греко-римском мире — Александра Македонского, его полководцев, римских императоров), в восприятии большинства они оставались людьми, но при этом, как показывают надписи, за здоровье этих же обожествленных правителей приносились жертвы древним богам. Подчеркивая разницу между античным и христианским представлением об обожествлении человека, Цельс в качестве примера приводит культ Антиноя, рано погибшего любимца императора Адриана. Антиноя почитали, но даже египтяне, чьи верования казались Цельсу наименее приемлемыми, не стали бы равнять его с Аполлоном и Зевсом. Из всего этого ясно видно, что христианство, при всем влиянии на него древних верований, отнюдь не было только суммой заимствований из них, как считали некоторые представители мифологической школы.

Цельсу был чужд христианский антропоцентризм; человек для него лишь часть космоса, в котором все живые твари существуют на равных основаниях («все видимое — не для человека, но ради блага целого все возникает и погибает» — фраза, типичная для античного мыслителя, который не может представить себе существование вне какой-то общности, будь то полис или космос).

Рассказы первых христиан об Иисусе противоречили и эстетическим идеалам Цельса. Он пишет о том, что, если бы божество захотело воплотиться в человека, то выбрало бы для этой цели прекрасного и сильного, Иисус же, по христианским преданиям, был мал ростом и некрасив. Цельс не мог также понять обращения христианской проповеди к социальным низам, возмущался тем, что, с точки зрения христиан, нужно спасать грешников, а не праведников, презирал необразованность последователей новой религии. Христианству Цельс противопоставляет почитание древних богов, но для него это вопрос не веры, а традиции, поскольку городские культы олицетворяли собой единство гражданского коллектива. Ко времени Цельса подобного единства уже не существовало, однако многим людям была необходима хотя бы видимость его, чтобы в сложном мире огромной державы не чувствовать себя изолированными. Языческие культы, мифы и легенды связывали ныне живущих с прошлыми поколениями, с жизнью предков.

Обязательным условием нормального существования Цельс считал включенность гражданина не только в освященную веками традиционную религиозную практику, но и в общественную жизнь: участвовать в государственных делах необходимо «ради пользы законов и благочестия».

Произведение Цельса представляет интерес для историков христианства не только тем, что демонстрирует разницу в мировосприятии человека античной культуры и христианина, но и тем, что дает ряд фактических сведений о социальном составе христианских общин, а также о существовании внутри христианства различных течений, прежде всего гностических [333]. Значительная часть полемических аргументов Цельса направлена именно против них. Интересно, что в это же самое время с гностиками полемизировали христианские писатели ортодоксального направления (например, епископ лионский Ириней в книге «Против ересей»).

При чтении произведений античных критиков христианства не следует думать, что христиане пассивно относились к нападкам. Многочисленные защитники новой веры не только опровергали фантастические слухи и рационалистические аргументы, но и сами выступали с резким осуждением античной культуры [334]. Апологеты христианства издевались над греко-римскими мифами, часто используя при этом их критику античными мыслителями. Так, живший на рубеже III и IV вв. Арнобий осуждал безнравственность «языческих» богов, высмеивал поклонение их статуям. Еще раньше Афиногор утверждал, что статуи не боги, а всего лишь совокупность «земли, камня и тонкого искусства». Не менее резко критиковали христиане поведение самих «язычников», обличали их развращенность, пристрастие к грубым и кровавым зрелищам (гладиаторским боям, травле зверей). Епископ карфагенский Киприан (III в.) с негодованием писал, что люди, приходя на бесчеловечные и ужасные представления, не смущаются тем, что их жажда развлечений является главной причиной кровопролитий и убийств (Ad Donat., VII). Он же говорил и о том, что из-за несправедливости судопроизводства невинные погибают, ибо «свидетели боятся, а судьи подкупаются» (Ad Demetr., XI). Этим нравам христиане противопоставляли требования своей этики — максималистские, трудноисполнимые в реальной жизни, но привлекательные именно своей непримиримостью к господствовавшим в обществе аморальности и цинизму.

Активные выступления христиан против язычества, все более широкое распространение их учения, в том числе и среди привилегированных слоев, требовали со стороны противников христианства более детального его анализа. Можно считать, что наиболее крупным и эрудированным критиком христиан был философ-неоплатоник Порфирий, ученик и биограф основателя неоплатонизма Плотина. Проблема соотношения неоплатонизма и христианства достаточно сложна и требует специального рассмотрения [335]. Неоплатонизм был своего рода философским ответом в рамках античного мировоззрения на духовные запросы образованной части римского общества. Он возник в условиях кризиса, который охватил все стороны жизни — от хозяйства до идеологии. Нападения варваров, восстания в провинциях, выступления социальных низов, борьба военачальников за власть, частая смена императоров — все это создавало у людей ощущение неустойчивости миропорядка и трагической безысходности. Вопрос о сущности зла и его причинах вставал тогда перед каждым мыслящим человеком.

Неоплатоники пытались восстановить ощущение единства человека и космоса, их учение было своеобразным сплавом мистики и логики. В основе его лежала триада: Единое (совершенный абсолют) и истекавшие из него Ум и Душа. Материя — аморфная субстанция (или прямо — зло), которая гасит импульсы духовности, исходящие через Ум и Душу от Единого. Душа, присутствующая в человеке, должна взойти к Единому через состояние экстаза и воссоединиться с ним (подготовкой для этого служит аскетическая жизнь). Неоплатоники, и в частности Порфирий, большое внимание уделяли мантике и магии, ибо рационалистические средства для достижения соединения с божеством казались уже недостаточными. Неоплатоники не отрицали существования низших богов и демонов (см. у Порфирия: «Бог не мог бы быть на законном основании назван монархом, если бы он не правил (другими) богами: это подобает божьему величию и высокому небесному достоинству»). Но концепции бога-личности у неоплатоников, в отличие от христиан, не было.

Критикуя христиан, Порфирий прежде всего анализирует писания: он неоднократно цитирует четыре новозаветных евангелия и послания Павла; в одном месте он ссылается на не признанный церковью Апокалипсис Петра [336]; сопоставляя друг с другом евангелия, обнаруживает их внутренние противоречия. Отметим, что многие наблюдения Порфирия были использованы библейской критикой Нового времени. Но Порфирий продолжает быть связанным этическими представлениями античного мира: он считал одной из несообразностей евангелий призыв отказаться от богатства, ибо добродетель и имущественное положение не могут зависеть друг от друга. Для него слова о том, что легче верблюду войти в игольное ушко, чем богатому в царство небесное, исходят от бедняков, «желающих путем такой болтовни отнять имущество богатых». Христианская символика ему чужда; он буквально трактует фразу из Евангелия от Иоанна (цитируемую не очень точно): «Если не будете есть плоти моей и пить крови моей…», которая ужасает его. Он считает, что Лука и Матфей не решились написать ее именно потому, что она ужасна…

Порфирий постоянно подчеркивает логическую невозможность того, о чем говорится в евангелиях и посланиях. Так, о вознесении он пишет: «Если бы это было возможно, это было бы чудом и противоречило бы порядку вещей». Но для христиан важнейшим компонентом их веры была именно возможность чуда вопреки установленному «порядку вещей». Вот почему логические доводы Порфирия при всей его блестящей эрудиции не могли воздействовать на верующих, для которых эмоциональность и иррациональность христианского учения были одной из основных притягательных сил.

Следует обратить внимание на то, что Порфирий не только критикует евангельские рассказы, но и защищается от обвинений христианских апологетов. В частности, интерес представляет его защита статуй богов, жертвоприношений и тому подобных языческих обрядов. Статуи богов воздвигаются, по его словам, «для памяти», большинство людей вовсе не считает, что в этих статуях заключается божество, а жертвы им приносят не столько из почтения, сколько в знак благодарности… Эти слова Порфирия, с одной стороны, косвенно свидетельствуют об изживании древних языческих верований, а с другой — показывают его приверженность традиции. По существу, Порфирию нечего было противопоставить христианской религии: весьма отвлеченные, далекие от запросов простых людей понятия «упорядоченного космоса», «неизреченного Единого» не могли соперничать с верой во всемогущее милосердное божество, пославшее собственного сына пострадать ради человечества и открыть каждому грешнику путь к спасению.

Невозможность выиграть борьбу с христианством, сохраняя внешние формы и традиционную обрядность древних культов, определила судьбу и такой трагической фигуры Поздней империи, как император Юлиан, прозванный христианами Отступником. Он вырос уже после победы новой религии, столкнулся с проявлениями жестокости, нетерпимости христианских епископов ко всем инакомыслящим, будь то почитатель Юпитера или христианин, в чем-то отклоняющийся от догм вероучения. Юлиан попытался возродить языческие верования, придав им мистический оттенок, взятый из неоплатонизма. Он был глубоко религиозным человеком [337], но при этом проповедовал веротерпимость; одним из его аргументов против христиан был тот, что они преследуют принадлежащих к их же заблуждению еретиков, хотя ни Иисус, ни Павел к этому не призывали. Юлиан также обвиняет христиан в несоблюдении апостольских постановлений, из чего ясно видно, что христианство его времени уже имело сложившуюся церковную организацию (раздираемую тогда борьбой ортодоксального направления с арианством [338]).

Юлиан очень подробно критикует иудаизм и ветхозаветные сказания, но при всем том, как и Цельс, считает, что христиане, оставшись в рамках иудаизма, были бы лучше, «чем сейчас», — ведь иудейские верования были древними, традиционными. А Юлиан, как все предшествующие критики христианства, был исполнен почтения к традиции, выступал за сохранение прежних культов (особенно восточных, уделявших больше места чувству). Правда, он при этом понимал необходимость трансформировать эти культы, придав их религиозным нормам этический характер. Жрецы, по мнению Юлиана, должны убеждать людей не ходить в театр и в кабак, основывать странноприимные дома [339], то есть фактически использовать призывы к организации благотворительности, которой была так сильна христианская церковь. Усилия Юлиана, однако, не увенчались успехом, а его гибель в войне с персами положила конец попыткам возродить язычество.

Наглядным выражением торжества христианства стал исход спора Симмаха — одного из последних представителей собственно античной культуры и языческой религиозности — с епископом медиоланским Амвросием. А. Б. Ранович недаром поместил обращение Симмаха к императору в самом конце Приложения к «Античным критикам христианства» — хронологически это была последняя попытка уже не бороться с христианством, но лишь отстоять право языческих культов на существование. Защитник античности теперь не обвиняет христиан, а только призывает к веротерпимости.

Конкретным поводом для спора Симмаха с Амвросием стало распоряжение о том, чтобы из зала заседаний сената был убран знаменитый алтарь Виктории, поставленный там еще императором Августом. Симмах выступил против этого распоряжения: на алтаре сенаторы приносили клятвы. Сам Симмах находился на позициях неоплатонизма и монотеизма, но считал необходимым сохранять традиционные культы: по его мнению, к познанию божества можно подойти разными путями, почитание же древних богов всегда обеспечивало Риму победу над врагами. Против Симмаха резко выступал Амвросий, утверждавший, что победы даровали Риму не боги, а сила граждан и легионов. Амвросий выступал против слепой приверженности прошлому, ибо все меняется — великое становится малым, а малое — великим. Античную ориентацию на традицию, для которой мир был самодостаточной, законосообразной структурой [340], сменил христианский (восходящий к библейскому и вообще ближневосточному мировосприятию) историзм мышления, ориентированный на линейное течение времени, на необратимые изменения, означавшие разрыв с прежним языческим миром [341].

В споре победил Амвросий; алтарь Виктории был убран. Эта победа, как и многие другие, была одержана уже с помощью государственной власти — христианство стало господствующей религией.

Собрание произведений античных критиков христианства, составленное А. Б. Рановичем, отражает тот длительный путь, который прошла полемика с новой религией: от пренебрежительной снисходительности, через злобные нападки толпы и рационалистическую критику до призывов к веротерпимости, обращенных уже к самим христианам. Эти произведения, при всех различиях между их авторами, дают представление и о характерных чертах античного мировоззрения, и об эволюции христианского учения, и о составе первых христианских общин. Вдумчивый читатель найдет для себя много интересного и по другим аспектам истории религии, философии, социальной психологии. Мы можем соглашаться или не соглашаться с некоторыми трактовками А. Б. Рановича, но ценность проделанной им работы не вызывает сомнений.

Доктор исторических наук

И. С. Свенцицкая

На сером фоне бессодержательной, безыдейной светской литературы второй половины II в. Лукиан выделяется ярким пятном. Вместо пустых упражнений в риторике, к которым сводилась философская и художественная литература того времени, Лукиан дал ряд блестящих по форме, остроумных, иногда язвительных и хлестких памфлетов, тонких миниатюр, бичующих сатир, юмористических рассказов, в которых заклеймил пустозвонство ораторов, продажность, невежество и тупость жалких эпигонов великих классических философов, бесцветность и бездарность риторов и поэтов. Особенно от него достается религиозным суевериям; в ряде диалогов он развенчивает олимпийских богов, вскрывает проделки всякого рода религиозных проповедников и шарлатанов; в круг его внимания попадает и христианство. По поводу его диалога «О смерти Перегрина» Энгельс писал: «Одним из наших лучших источников о первых христианах является Лукиан из Самосаты, этот Вольтер классической древности, который одинаково скептически относился ко всем видам религиозных суеверий и у которого поэтому не было ни религиозно-языческих, ни политических оснований относиться к христианству иначе, чем к любому другому религиозному объединению. Напротив, он их всех осыпает насмешками за их суеверие, — почитателей Юпитера не меньше, чем почитателей Христа; с его плоско-рационалистической точки зрения и тот и другой вид суеверий одинаково нелепы». Рисуемая Лукианом совершенно объективно картина быта христианской общины и ее руководителя до того неприглядна, что навлекла на автора ярость и ненависть христиан. Лексикограф X в. Свида под словом «Лукиан» пишет: «Лукиан Самосатский, прозванный богохульником или злословцем, так как в его диалогах содержится насмешка и над божественным… Говорят, что он умер, растерзанный собаками, за то, что лаял против истины. В самом деле, в «Житии Перегрина» он нападает на христианство и богохульствует, нечестивец, против самого Христа. За свой лай он получил достойное наказание в этом мире, а в будущем он получит у сатаны в удел вечный огонь».

Жизнеописание Перегрина Протея, пройдохи, уголовного преступника, затем философа-киника, христианского проповедника, странствующего пророка и аскета, тем более интересно, что Перегрин, по-видимому, личность историческая; во всяком случае о нем упоминают независимо от Лукиана — Татиан (Речь против эллинов, 25), Геллий (Noct. Att. VIII 3; XII 11), Тертуллиан (ad martyr., 4), Филострат (Vita soph. 69 Kayser [342]).

Таким образом, Лукиан писал с оригинала. Вообще Лукиан хорошо знает среду, в которой подвизались Перегрины; в своих скитаниях он непосредственно с этой средой сталкивался; его свидетельство поэтому ценнее более подробных сообщений Цельса, который вряд ли общался с массой христиан и черпал материал главным образом из литературных источников.

О жизни Лукиана известно только то, что он сам сообщает в своей автобиографии. Лукиан родился в Самосате в 120—125 гг. в бедной семье, был предназначен заниматься ремеслом и поступил в ученики к своему дяде — каменотесу и скульптору. Разбив однажды по неосторожности каменную плиту и боясь гнева дяди, он бежал от него домой, и на этом его карьера ремесленника закончилась. Он стал учиться греческой литературе и красноречию. О его способностях можно судить по тому, что, хотя его родным языком был сирийский, он в таком совершенстве овладел греческим языком, что из всех известных нам греческих прозаиков у него самый богатый язык: по подсчету В. Шмидта, он оперирует 10 400 словами, тогда как такой мастер слова, как Платон, имел в своем распоряжении всего 9900.

Получив подготовку в школах риторики, он вскоре сам стал учителем и долгое время вел образ жизни странствующего софиста, выступавшего в различных городах Греции с лекциями. В 165 г. он поселился в Афинах, где прожил двадцать лет. На старости лет он получил должность судьи в Египте. О последних годах жизни Лукиана, об обстоятельствах и дате его смерти ничего не известно.

Литературное наследство Лукиана довольно значительно; но из приписываемых ему 82 произведений бесспорно ему принадлежат 48, бесспорно подложны 7, остальные 27 сомнительны. Лучшие его произведения справедливо заслужили бессмертие, ими зачитывались и зачитываются до сих пор, а Рабле и Свифт использовали их для своих гениальных сатир. Но, хотя Лукиан затмил и оставил далеко позади себя софистов и литераторов своего времени, он сам был сыном своего века, и, отражая в своем творчестве разложение рабовладельческого античного общества, будучи сам продуктом этого разложения, хоть и необычайно ярким и красочным, он не сумел дать ничего положительного ни в области философии, ни в области морали и политики. Он не принадлежал ни к какой философской школе, все они вызывали в нем скептическое отношение к себе; но и философская школа скептиков в такой же мере предмет его насмешек, как и ненавистные ему киники. Он развенчивает богов, высмеивает философов, разоблачает шарлатанов, издевается над легковерием, жадностью, скопидомством. Он не щадит и тех философов, к которым относится с уважением, — Эпикура, Демокрита, Пифагора и других. В диалоге «Vitarum auctio» он выводит на продажу с аукциона руководителей различных философских школ, причем Сократ идет за 2 таланта, Пифагор — за 10 мин, Диоген — всего за 2 обола, а Демокрита и даром не берут. Свою житейскую философию он формулирует в «Гермотиме»: «Быть трезвым и ничему не верить»…

«О кончине Перегрина» мы даем в переводе под ред. Ф. Зелинского, изд. Сабашниковых. М., 1915.

Второй раз Лукиан вскользь упоминает о христианах в своем памфлете «Александр, или Лжепророк». Произведение это, которое Лукиан адресовал своему другу Цельсу (см. ниже, с. 263), описывает «жизнь Александра из Абонотиха, его выдумки, проделки и предсказания». Этот шарлатан, которого Лукиан едко и остроумно высмеивает, имел немало поклонников; он пытался даже создать какую-то свою религию; по словам Лукиана, он «установил какие-то мистерии, продолжавшиеся три дня подряд, с шествиями, в которых участвовали носители факелов и жрецы, объяснявшие священнодействие».

«…Первый день мистерий начинался возгласом: «Если какой-нибудь безбожник, христианин или эпикуреец придет подсматривать наши тайные богослужения, он будет изгнан; верные пусть приступают к таинствам в честь бога, в добрый час». Непосредственно после этого возгласа происходило изгнание. Александр первый произносил: «Христиан — вон», а толпа отвечала: «Вон эпикурейцев». Затем происходило священное представление» (Alex. 38; ср. также Alex. 25).

Странное на первый взгляд сопоставление христиан с эпикурейцами и безбожниками объясняется тем, что верующим римлянам и эллинам христиане, отвергавшие культ официальных римских богов, представлялись людьми без веры; христианам поэтому не раз предъявляли обвинение в «безбожии». Понятно, что всякого рода религиозные проповедники и шарлатаны прибегали к этому приему опорочивания в глазах верующей массы своих христианских конкурентов. Картинка, нарисованная Лукианом, надо полагать, близка к действительности и показывает наглядно, каковы были отношения между «языческой» массой и христианами.

Лукиан желает Кронию благоденствия.

1. Со злосчастным Перегрином, или, как он любил себя называть, Протеем, приключилось как раз то самое, что и с гомеровским Протеем [343]. Ради славы он старался быть всем, принимал самый разнообразный облик и в конце концов превратился даже в огонь: вот до какой степени он был одержим жаждой славы! Итак, теперь сей почтенный муж превращен в уголь по примеру Эмпедокла [344], с тою лишь разницей, что Эмпедокл, бросаясь в кратер Этны, старался это скрыть, он же, улучив время, когда было самое многолюдное из эллинских собраний, навалил громаднейший костер и бросился туда на глазах всех собравшихся. Мало того, Перегрин за несколько дней до своего безумного поступка держал перед эллинами соответствующую речь.

2. Воображаю, как ты будешь смеяться от души над глупостью старикашки. Мне кажется, я слышу твои восклицания, какие я в праве от тебя ожидать: «Что за нелепость, что за глупая погоня за славой!» За этими последуют и другие восклицания, которые у нас вырываются при виде подобных вещей. Но ты можешь говорить все это вдали от места происшествия и не подвергаясь опасности, а я говорил у самого костра, еще раньше перед громаднейшей толпой слушателей, причем некоторые, восхищавшиеся безумием старика, негодовали, а впрочем нашлись и такие, которые и сами смеялись над ним. Но все же философы-собаки [345] чуть-чуть было не растерзали меня, как настоящие собаки разорвали Актеона или вакханки его родственника Пенфея [346].

3. Ход действия был таков. Автора ее ты знаешь, что это за человек и сколько он сочинил драм в течение всей своей жизни, превзойдя этим даже Софокла и Эсхила. Что касается меня, то я, лишь только пришел в Элиду [347], стал ходить по гимнасию [348], слушая какого-то киника, который громким, хриплым голосом вопил о всем известных, избитых вещах, призывая к добродетели, и всех просто-напросто поносил. Свою ругань он закончил на Протее. Я постараюсь, насколько смогу, точно передать по памяти, что говорилось. Ты же можешь представить себе это вполне отчетливо, так как ты неоднократно присутствовал при выкриках этих философов.

4. Киник говорил: «Находятся люди, которые смеют называть Протея тщеславным! О мать-земля, о солнце, о реки, о море, и ты, отчий Геракл! И это говорится о Протее, который сидел в заключении в Сирии, который подарил родному городу пять тысяч талантов [349], который был изгнан из Рима, который яснее солнца, который может состязаться с самим владыкой Олимпа! Решил Протей удалиться из этой жизни при помощи огня — вот и приписывают это его тщеславию. А разве не поступил точно так же Геракл? Разве не от молнии пострадали Асклепий и Дионис? Наконец, разве не бросился Эмпедокл в пламя кратера?»

5. Когда Феаген — таково было имя крикуна — произнес эти слова, я спросил одного из присутствующих, что значит упоминание огня и какое отношение имеют к Протею Геракл с Эмпедоклом? Тот ответил: «Протей спустя короткое время сожжет себя на Олимпийских играх». «Как, чего ради?» — спросил я. Тогда мой сосед попытался было все рассказать, но киник так кричал, что не было никакой возможности слушать кого-либо другого. Пришлось поэтому выслушать дальнейший поток речи киника, а также и самые удивительные преувеличения относительно Протея. Киник не находил возможным сопоставлять с Протеем не только Диогена Синопского [350] или его учителя Антисфена, но даже самого Сократа. Зевса он вызывал на состязание. Под конец все же ему заблагорассудилось признать Зевса равным с Протеем, и речь свою он закончил приблизительно так:

6. «Жизнь, — говорил он, — видела два величайших произведения — Зевса Олимпийского и Протея; создали их художники: Зевса — Фидий, а Протея — Природа. Но это произведение искусства теперь удалится, восседая на огне, от людей к богам и оставит нас осиротелыми». Когда он, обливаясь обильным потом, все это изложил, то стал ужасно смешно плакать и рвать волосы, впрочем весьма осторожно, чтобы на самом деле не выдернуть их. Наконец некоторые из киников увели рыдающего, стараясь его утешить.

7. После него немедленно выступил другой оратор, — не дожидаясь, пока толпа разойдется, — чтобы принести свое возлияние на пылающую еще жертву предшественника. Сначала он долго смеялся, причем видно было, что он делает это от всего сердца, а затем стал говорить приблизительно так: «Так как проклятый Феаген закончил свою поганую речь слезами Гераклита, то я, наоборот, начну смехом Демокрита» [351]. После этих слов он опять стал долго смеяться, так что многих из нас заставил делать то же.

8. Затем, успокоившись, он сказал: «Разве можно, господа, поступать иначе, когда слушаешь такие забавные речи, когда видишь, что пожилые люди ради презренной славы готовы чуть не кувыркаться у всех на глазах? А чтобы вы могли знать, что за произведение искусства намерено себя сжечь, послушайте меня, человека, наблюдавшего с самого начала образ мыслей Протея и исследовавшего его жизнь. Некоторые же вещи я узнал от его сограждан, а также от лиц, которые хорошо должны были его знать.

9. Это удивительное творение природы, воплощение Поликлетова канона [352], не успело еще возмужать, как было поймано в Армении на прелюбодеянии. За это Протей получил весьма изрядное количество ударов, но в конце концов избег опасности, спрыгнув с крыши и получив редьку в хвост. Затем он совратил какого-то цветущего юношу, но откупился от родителей мальчика, которые были люди бедные, и поэтому не был доставлен к правителю Азии.

10. Но это и прочее в том же роде я думаю оставить в стороне: ведь тогда Протей был еще бесформенной глиной, а не совершенным произведением искусства. А вот что он сделал со своим отцом, об этом стоит послушать; хотя, впрочем, все вы слышали и знаете, что он задушил старика, не будучи в силах перенести, что тот, старея, достиг уже более шестидесяти лет. Когда же об этом все стали громко говорить, Протей осудил себя на добровольное изгнание и бродил по разным местам.

11. Тогда-то он ознакомился с диковинным учением христиан, встречаясь в Палестине с их жрецами и книжниками. И что же вышло? В скором времени они оказались младенцами по сравнению с ним, так как он сделался и пророком, и главой общины, и руководителем собраний, — словом, был во всём всем. Что касается книг, то он толковал, объяснял их, а многое и сам сочинил. Христиане почитали его, как бога, прибегали к его помощи как законодателя и избрали своим покровителем… [353]

12. Тогда Протей был схвачен за свою принадлежность к ним и посажен в тюрьму; но даже и это обстоятельство придало ему немало весу в дальнейшей жизни для шарлатанства и погони за славой, которой он жаждал. Лишь только Протей был посажен в тюрьму, как христиане, считая это несчастьем, пустили все в ход, чтобы его оттуда вырвать. Когда же это оказалось невозможным, то они старались с величайшей внимательностью всячески ухаживать за Протеем. Уже с самого утра можно было видеть у тюрьмы каких-то старух, вдов и детей-сирот. Главари же христиан даже ночи проводили с Протеем в тюрьме, подкупив стражу. Потом туда стали приносить обеды из разнообразных блюд и вести священные беседы. Почтенный Перегрин — тогда он еще носил это имя — назывался у них новым Сократом.

13. И, как ни странно, пришли посланники даже от малоазиатских городов по поручению христианских общин, чтобы помочь ему, замолвить за него словечко на суде и утешить его. Дело в том, что, когда у христиан случится подобное общественное дело, они проявляют невероятную быстроту действий и прямо-таки ничего не жалеют. Поэтому к Перегрину от них поступали значительные денежные средства ввиду его заключения в тюрьме, которое превратилось для него в хороший источник доходов. Ведь эти несчастные уверили себя, что они станут бессмертными и будут вечно жить; вследствие этого они и презирают смерть, а многие даже ищут ее сами. Кроме того, первый их законодатель вселил в них убеждение, что они братья друг другу после того, как отрекутся от эллинских богов и станут поклоняться своему распятому софисту и жить по его законам. Поэтому они одинаково все презирают и [все достояние] [354] считают общим, так как подобное учение они принимают без достаточных доказательств.

Так вот, когда к ним приходит обманщик, мастер своего дела, умеющий использовать обстоятельства, — он скоро делается весьма богатым, издеваясь над простецами.

14. Возвратимся, однако, к Перегрину. Он был освобожден тогдашним правителем Сирии, человеком, склонным к занятиям философией. Понимая, что Перегрин — человек шалый, готовый умереть, чтобы этим оставить после себя славу, он отпустил его с миром, не считая его даже достойным какого-либо наказания. Тогда Перегрин пришел на родину, но нашел, что негодование за убийство отца еще не остыло и что многие готовы были выступить против него с обвинением. Большая часть его имущества была расхищена в его отсутствие, — оставалась только земля стоимостью около 15 талантов. Да и все имущество, оставшееся после старика, стоило приблизительно 30 талантов, а не 5000, как уверял этот скоморох Феаген. Такой суммы нельзя было бы выручить, если бы даже продать весь город париан с пятью соседними вместе с жителями, и скотом, и различными службами.

15. Но судебное обвинение и обличающая молва не успели еще остыть, и казалось, что кто-нибудь недолго мешкая выступит обвинителем; в особенности же негодовал народ, сожалея о такой ужасной гибели почтенного, как говорили знавшие его, старика. Теперь попрошу обратить внимание, какое средство нашел наш мудрец Протей против всего этого и как он избежал опасности. Протей пришел в народное собрание париан, — в это время он носил уже длинные волосы, закутан был в плащ, через плечо висела сумка, в руках была суковатая палка, одним словом — вид был самый трагический; и вот, явившись в таком виде к народу, он сказал, что дарит общине париан все свое имущество, которое оставил блаженной памяти его отец. Лишь только об этом услышало собрание, состоявшее из людей бедных и жадных до всякой денежки, немедленно раздались крики, что он единственный человек, любящий свою родину, единственный последователь Диогена и Кратета [355]. Таким образом, врагам рот был зажат, и если бы кто-нибудь дерзнул напомнить об убийстве, то он немедленно был бы побит камнями.

16. Итак, Протей вторично отправился скитаться. Хороший источник для покрытия путевых издержек он имел в лице христиан, под охраной которых он ни в чем не ощущал недостатка. Такое существование он вел в течение некоторого времени. Совершив затем какой-то проступок по отношению к христианам — кажется, он был замечен в еде чего-то у них запрещенного, — он был ими отлучен. Будучи в стеснительном положении, он решил затянуть другую песню и потребовать от города возврата имущества. Поэтому он подал прошение и просил о возврате имущества распоряжением императора. Но город отправил посольство для противодействия, и Протей ничего не добился: ему было приказано соблюдать то, что он однажды решил по своей доброй воле.

17. При таком положении вещей Перегрин удалился в третий раз в Египет к Агафобулу. Там он стал заниматься удивительными упражнениями в добродетели: сбрил половину головы, мазал лицо грязью, в присутствии многочисленной толпы народа вызывал в себе половое возбуждение, проповедуя, что это так называемые безразличные вещи [356], а также тростью сек нижние части тела у других и сам подставлял для сечения свои; кроме того, он проделывал множество других, еще более нелепых вещей.

18. Воспитав себя таким образом, Перегрин отплыл оттуда в Италию. Лишь только он сошел с корабля, как сразу же начал поносить всех, а в особенности императора, зная, что он очень кроток и не обидчив, так что смело можно было это делать. Император, как и подобает, мало заботился о его бранных словах и не считал возможным наказывать за речи кого-либо, прикрывающегося философией, в особенности если хуление избиралось ремеслом. Но слава Перегрина увеличивалась даже и от таких вещей: за свое безумие он пользовался уважением со стороны необразованных людей. Наконец городской префект, человек умный, выслал Протея, когда тот перешел меру, и сказал, что город не нуждается в подобном философе. А впрочем, и это послужило для славы Протея, и у всех на устах было имя философа, изгнанного за свободоречие и беззаветную правдивость. С этой стороны его сопоставляли с Музонием, Дионом и Эпиктетом [357], а также другими, которые испытали подобную же участь.

19. Явившись, таким образом, в Элладу, Протей то поносил элейцев, то убеждал эллинов поднять оружие против римлян, то злословил о выдающемся по образованию и по значению человеке [358] за то, что тот помимо других оказанных Греции благодеяний провел воду в Олимпии и устранил мучительный недостаток воды среди собирающихся на празднества. Перегрин говорил, что он изнежил эллинов и что зрители олимпийских игр должны уметь переносить жажду, хотя бы многие из них умирали от лютых болезней, которые до тех пор свирепствовали вследствие недостатка воды и скученности народа. И это он говорил, сам пользуясь той же водой! Все жители сбежались и чуть было не побили Протея камнями, но этот благородный муж искал убежища у алтаря Зевса и там нашел спасение от смерти.

20. На следующей же олимпиаде он прочел перед эллинами речь, которую сочинил в течение четырех промежуточных лет [359]. Речь эта содержала похвалу лицу, проведшему воду, а также оправдание самого себя по поводу тогдашнего бегства. Будучи у всех в пренебрежении и не пользуясь прежней славой, — все его выходки уже устарели, — Протей ничего не мог придумать такого, чем бы поразить воображение окружающих и заставить их обратить на себя внимание, о чем он страстно заботился; наконец он придумал эту затею с костром и немедленно после прошлых игр распустил среди эллинов слух, что он сожжет себя во время теперешних празднеств.

21. И вот сейчас, как говорят, он осуществляет свою забавную затею; роет яму, носит дрова и обещает при этом проявить какое-то небывалое мужество. А по моему мнению, первой его обязанностью было подождать прихода смерти, а не удирать от жизни; если же он уже бесповоротно решил избавиться от нее, во всяком случае, не следовало прибегать к помощи огня и трагической обстановке, а нужно было избрать другой какой-нибудь способ смерти, благо их бесчисленное множество. Но пусть ему нравится огонь, как нечто напоминающее Геракла, — почему бы ему втихомолку не избрать покрытую лесом гору и не сжечь себя там, взяв в качестве Филоктета хотя бы вот этого Феагена [360]? Но нет, он хочет зажарить себя в Олимпии среди многолюдного празднества и чуть ли не на сцене. Впрочем, клянусь Гераклом, это вполне заслужено, если только отцеубийцы и безбожники должны нести наказание за свои преступления. Поэтому, пожалуй, он слишком поздно все это проделывает. Чтобы получить достойное возмездие, ему следовало уже давно броситься в быка Фаларида [361], а не подвергать себя мгновенной смерти, раскрыв рот на огонь. Ведь многие уверяют, что нет более быстрого способа смерти, как от огня: стоит открыть только рот, и человек мертв.

22. Он же вдобавок, по-видимому, полагает, будто затевает благочестивое зрелище — сожжение человека в священном месте, где даже мертвых хоронить нечестиво! Вы, наверно, слышали, что давно некто, тоже желая прославиться и не имея возможности добиться этого другим способом, сжег храм Артемиды Эфесской [362]. Нечто подобное замышляет и Перегрин: столь сильная страсть к славе обуяла его.

23. Он, конечно, уверяет, что делает это ради людей, чтобы научить их презирать смерть и мужественнее переносить несчастья. Я бы охотно предложил вопрос — не ему конечно, а вам: неужели вы пожелали бы, чтобы преступники сделались его учениками и усвоили это мужество и презрение к смерти, пытке огнем и тому подобным ужасам? Я твердо уверен, что вы этого не захотели бы. Каким же образом, спрашивается, Протей разберется в этом и станет приносить пользу порядочным людям, не делая скверных более готовыми к опасностям и более решительными?

24. Но допустим, что смотреть на это зрелище пойдет только тот, кто вынесет полезное поучение. Однако я вам предложу другой вопрос: хотите ли вы, чтобы ваши дети сделались последователями подобного человека? Вы не можете сказать «да». А впрочем, к чему я это спрашиваю, раз никто из его учеников не решается подражать учителю? И можно справедливо упрекнуть Феагена в том, что он, подражая учителю в остальном, не следует за ним и не сопровождает его «на пути к Гераклу», как он говорит, имея к тому же возможность в короткое время сделаться весьма счастливым, если бы вместе с ним очертя голову сам бросился в огонь. Подражание ведь не в сумке, палке и рубище [363] — это безопасно, легко и всякому доступно; надо подражать конечным и главным действиям и, сложив костер из колод по возможности сырого фигового дерева, задохнуться от дыма. Ведь огонь как средство смерти изведан не только Гераклом и Асклепием, но также грабителями храмов и убийцами, которых можно видеть сожигаемыми после осуждения. Следовательно, предпочтительнее смерть от дыма: это был бы особый способ, примененный единственно вами.

25. Что касается Геракла, то он хотя и решился на нечто подобное, но сделал это под влиянием болезни, снедаемый кровью кентавра, как говорит трагедия [364]. Ну, а Протей чего ради пойдет бросаться в огонь? А вот, говорят нам, для того, чтобы показать свое мужество наподобие брахманов; ведь Феаген нашел нужным и с ними его сравнить, как будто среди индийцев не может быть также глупых и тщеславных людей! Но уж в таком случае пусть он действительно подражает им. Те не прыгают на костер, как уверяет кормчий Александра Онесикрит [365], который видел сожжение Калана, а, соорудив костер, стоят неподвижно вблизи и дают себя поджаривать с одной стороны, затем они восходят на костер, сохраняя благородную осанку и подвергаются сожжению, не делая ни малейшего движения. А если Перегрин бросится в костер и умрет, охваченный пламенем, что в этом великого? Да и не исключена возможность, что он полуобгорелым выпрыгнет назад, если только он не устроит костра, как говорят, в глубокой яме.

26. Некоторые утверждают, что Протей передумал и изъясняет какие-то основания, будто бы Зевс не позволяет осквернять священное место. Что касается этого, то пусть он не беспокоится. Я готов принести торжественную клятву, что никто из богов не разгневается, если жалкий Перегрин погибнет жалким образом. А впрочем, и нелегко ему идти на попятную; окружающие его киники возбуждают его и подталкивают в огонь, подогревая его намерения и не допуская приступов слабости. Если бы Протей, бросаясь в огонь, увлек с собой парочку из них, это было бы единственным его хорошим делом.

27. Я слышал, что он не хочет больше называться Протеем, но переименовал себя в Феникса, так как и Феникс, индийская птица, говорят, восходит на костер, когда достигает глубокой старости. Кроме того, Перегрин сочиняет небылицы и толкует какие-то оракулы, конечно старинные, будто ему суждено сделаться ночным духом-хранителем. Ясно, что он уже домогается постановки себе алтарей и надеется, что ему будут воздвигнуты изображения из золота.

28. И право, нет ничего неправдоподобного в том, что среди множества глупцов найдутся такие, которые будут уверять, будто они при помощи Протея исцелились от лихорадки и ночью встретились с «ночным духом-хранителем». Проклятые его ученики устроят, надо полагать, и храм у места костра, и прорицалище, так как и известный Протей, сын Зевса, родоначальник этого имени, был прорицателем. Я торжественно уверяю, что Протею будут назначены жрецы с бичами, орудиями прижигания и подобными выдумками и, клянусь Зевсом, в честь его будут учреждены мистерии и торжество со светочами у костра.

29. Как сообщил мне один из товарищей Протея, Феаген недавно уверял, что Сивилла дала предсказание об этих событиях. Он передавал даже стихи оракула!

В день, когда киников вождь, несравненный Протей велемудрый,
Ярый разжегши огонь в громовержца Зевеса ограде,
Прянет в него и тотчас вознесется на выси Олимпа, —
В день этот всем вам велю, что плодами питаетесь нивы,
Честь благолепно воздать многославному ночи герою;
Он ведь богам сопрестольник — Гераклу и силе Гефеста.

Феаген говорит, что он слышал это от Сивиллы.

30. Я же напомню ему относящийся сюда оракул Бакида [366], который, очень удачно примыкая к сивиллиному, так вещает:

В день, когда прянет в огонь вождь киников многоименных,
В недра убогой души пораженный тщеславия жалом,
Должно иным лисо-псам, что при жизни его окружали,
Участь издохшего волка себе восприять в назиданье.
Если ж из трусости кто уклонится от силы Гефеста,
Тотчас ахейцам велю я камнями побить негодяя,
Дабы не смел он, холодный, горячей усердствовать речью,
Златом суму набивать свою, ростовщик нечестивый,
В Патрах прекрасных себе накопивши пятнадцать талантов.

Как вам кажется, господа? Разве Бакид как прорицатель хуже Сивиллы? Поэтому пора почтеннейшим товарищам Протея высмотреть место для превращения себя в «воздух» — так они называют «сожжение».

31. Так он сказал, и все окружающие воскликнули: «Пусть киники немедленно себя сожгут; они достойны сожжения». Оратор со смехом спустился, но «от Нестора шум не сокрылся» [367], т. е. от Феагена. Лишь только он услышал крик, как немедленно вошел на возвышение, стал кричать и сулить бесконечное множество зол оратору, который спустился с трибуны; я не называю имени этого почтенного человека, так как не знаю его. Я оставил Феагена надрываться от крика и пошел смотреть атлетов, так как говорили, что гелланодики [368] уже находятся на месте борьбы. Вот все, что произошло в Элиде.

32. Когда же мы пришли в Олимпию, портик [369] был полон людьми, порицающими Протея или же хвалящими его намерение. У многих из них дело дошло до рукопашной. Наконец пришел и сам Протей в сопровождении несметной толпы. Остановившись за глашатаями, он держал длинную о себе речь, как он провел свою жизнь, каким подвергался опасностям и что он перенес ради философии. Сказано Протеем было много, но я мало слышал из-за множества окружающих. Затем, испугавшись, что меня могут придавить в такой толпе, как это случилось со многими, я удалился, бросив ищущего смерти софиста, который перед кончиной держал себе надгробную речь.

33. Все же я мог расслышать приблизительно следующее. Он говорил, что хочет золотую жизнь закончить золотым венцом; тот, кто жил наподобие Геракла, должен умереть, как Геракл, и соединиться с эфиром. «Я хочу, — продолжал он, — принести пользу людям, показав им пример того, как надо презирать смерть; поэтому все люди по отношению ко мне должны быть Филоктетами». При этом более простоватые из толпы стали плакать и кричать: «Побереги себя для эллинов», а более решительные кричали: «Исполняй постановление». Последнее обстоятельство очень смутило старика, так как он надеялся, что все за него ухватятся и не допустят до костра, а насильно заставят жить. Вопреки ожиданию приходилось исполнить решение, и это заставило его еще более побледнеть, хотя он и без того уже был мертвенно-бледен, и привело в дрожь, так что он вынужден был закончить свою речь.

34. Можешь себе вообразить, как я хохотал, — ведь не заслуживал сострадания человек, одержимый несчастной страстью к славе более чем кто-либо из тех, которые одержимы тем же безумием. Как бы там ни было, Протея сопровождали многие, и он наслаждался своей славой, взгляды на своих поклонников, не зная, несчастный, что гораздо более людей толпятся вокруг тех, кого везут распять или кто передан в руки палача.

35. Но вот олимпийские игры закончились, самые красивые из всех, которые я видел; а видел я их в четвертый уже раз. Так как многие разъезжались по домам и единовременно нелегко было достать повозку, я поневоле должен был остаться на некоторое время. Перегрин, постоянно откладывая решение, наконец назначил ночь, чтобы показать свое сожжение. Один из моих друзей взял меня с собой, и я, встав в полночь, направился прямо в Арпину, где был сложен костер. Расстояние было всего-навсего в двадцать стадий [370], если идти в Олимпии в направлении гипподрома на восток. Когда мы пришли, мы уже застали костер, который был сделан в яме глубиною так в сажень. Было в нем много факелов, и промежутки костра были завалены хворостом, чтобы он быстро мог разгореться.

36. Когда взошла луна — и она должна была созерцать это прекрасное зрелище, — выступил Перегрин, одетый по-обыкновенному, и вместе с ним были главари киников, и на первом месте этот почтеннейший киник из Патр с факелом, вполне подходящий второй актер. Нес факел и Протей. Каждый из них подходил с разных сторон и поджигал костер. Сразу же вспыхнул сильный огонь, так как было много факелов и хвороста. Герой же — теперь отнесись с полным вниманием к моим словам — снял сумку и рубище, положил свою Гераклову палицу и остался в очень грязной нижней одежде. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, Протей бросил ладан в огонь и сказал, повернувшись на юг (обращение на юг также было частью его трагедии): «Духи матери и отца, примите меня милостиво». С этими словами он прыгнул в огонь. Видеть его, конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое пламя его охватило.

37. Вновь вижу, как ты смеешься, добрейший Кроний, по поводу развязки драмы. Когда он призывал дух матери, я ничего, конечно, не имел против, но, когда он обратился с призывом к духу отца, я никак не мог удержаться от смеха, вспомнив рассказ об убийстве отца. Окружавшие костер киники слез не проливали, но, смотря на огонь, молча выказывали печаль. Наконец мне это надоело, и я сказал: «Пойдемте прочь, чудаки, ведь неприятно смотреть, как зажаривается старикашка, и при этом нюхать скверный запах. Или вы, быть может, ждете, что придет какой-нибудь художник и срисует вас точно так же, как изображаются ученики Сократа в тюрьме?» Киники рассердились и стали ругать меня, и некоторые даже схватились за палки. Но я пригрозил, что, схватив кого-нибудь, брошу в огонь, чтобы он последовал за учителем, и киники перестали ругаться и стали вести себя тихо.

38. Когда я возвращался, разнообразные мысли толпились у меня в голове. Я думал, в чем состоит сущность славолюбия и насколько роковым оно является даже для людей, которые кажутся самыми выдающимися, так что нечего и говорить об этом человеке, который и раньше жил во всех отношениях глупо и вопреки разуму, вполне заслуживая сожжение.

39. Затем мне стали встречаться многие, идущие посмотреть своими глазами на зрелище. Они полагали, что застанут Перегрина еще в живых, так как накануне был пущен слух, что он взойдет на костер, помолившись восходящему солнцу, как это, по словам знающих, делают брахманы. Многих из встречных я заставил вернуться, сообщив, что дело уже свершено, но, конечно, возвращал только тех, которые не считали важным посмотреть хотя бы даже на одно место сожжения или найти остатки костра. Тогда-то, милый друг, у меня оказалось множество дел: я рассказывал, а они ставили вопросы и старались обо всем точно узнать. Когда мне попадался человек толковый, я излагал голый рассказ о событии, как и тебе теперь; передавая же людям простоватым и слушающим развеся уши, я присочинял кое-что от себя; я сообщил, что, когда загорелся костер и туда бросился Протей, сначала возникло сильное землетрясение, сопровождаемое подземным гулом, затем из середины взвился коршун и, поднявшись в поднебесье, громким человеческим голосом произнес слова:

Покидаю юдоль, возношусь на Олимп!

Слушатели мои изумлялись и в страхе молились Перегрину и спрашивали меня, на восток или на запад полетел коршун. Я отвечал им что ни попадало на ум.

40. Вернувшись в собрание, я подошел к одному седому человеку, который вполне внушал к себе доверие своей почтенной бородой и осанкой. Он рассказал все, что с Протеем приключилось, и добавил, что он после сожжения видел его в белом одеянии и только что оставил его радостно расхаживающим в «Семигласном портике» с масличным венком на голове. Затем ко всему сказанному он прибавил еще о коршуне, клятвенно уверяя, что он сам видел, как тот вылетел из костра, хотя я сам только несколько минут тому назад пустил летать эту птицу в насмешку над людьми глупыми и простодушными.

41. Ты можешь сам представить, во что это разрастется, какие только пчелы не сядут на место сожжения, какие только кузнечики не будут стрекотать, какие вороны не слетятся, как на могилу Гесиода, и так далее и так далее. А я уже знаю, что очень скоро будет поставлено множество изображений Перегрина как самими элейцами, так и другими эллинами, которым он, говорят, писал. Как уверяют, Протей разослал письма почти во все именитые города с заветами, увещеваниями и законами. Для передачи их он назначил несколько из своих товарищей посланниками, назвав их «вестниками мертвых» и «бегунами преисподней».

42. Таков был конец несчастного Протея, человека, который, выражаясь вкратце, никогда не обращал внимания на истину, но все говорил и делал, руководясь славой и похвалами толпы, и даже ради этого бросился в огонь, хотя и не мог наслаждаться похвалами, сделавшись к ним нечувствительным.

43. Наконец я прибавлю еще один рассказ, чтобы ты мог от души посмеяться. Одну историю, впрочем, ты уже давно знаешь: ведь, вернувшись из Сирии, я тогда же рассказывал тебе, как я плыл вместе с Перегрином от Троады, как он, во время плавания, пользуясь роскошью, вез также с собой молодого юношу, которого он убедил быть киником, чтобы тоже иметь кого-нибудь в роли Алкивиада [371]; как он испугался, когда ночью посреди Эгейского моря спустился туман и стали вздыматься огромные волны, и как он плакал тогда вместе с женщинами, он — этот удивительный человек, выказывавший свое превосходство над смертью!

44. Также незадолго до смерти, так дней за девять приблизительно, Протей, надо полагать, съел больше, чем надо. Ночью появилась рвота и сильная лихорадка. Это мне рассказывал врач Александр, которого пригласили осмотреть его. Застал он Протея мечущимся по полу. Не имея сил перенести жар, он очень настойчиво просил Александра дать ему чего-нибудь холодного, но тот не дал и сказал ему, что если он очень нуждается в смерти, то вот она сама приходит к его дверям, так что очень удобно последовать за ней, отнюдь не прибегая к огню. Перегрин же сказал: «Такой способ смерти не был бы славным, так как он для всех доступен».

45. Таков рассказ Александра. Впрочем, несколько дней тому назад я сам видел, что он намазал свои глаза едким средством, так что даже слезы у него текли. Видишь ли? Эак [372] не очень охотно принимает лиц со слабым зрением. Ведь это все равно как если бы кто-нибудь перед тем, как его пригвоздят ко кресту, стал лечить зашибленный палец. Как ты думаешь, что делал бы Демокрит, если бы это видел? Он по праву стал бы смеяться над этим человеком. Только откуда нашлось бы у Демокрита в достаточном количестве смеха? Итак, смейся и ты, милейший, а в особенности когда услышишь, как другие восторгаются Перегрином.

Среди произведений античности, направленных против христианства, книга Цельса занимает исключительное место. Это древнейшее крупное произведение, содержащее развернутую критику христианского учения, дошло до нас в значительной своей части и позволяет нам судить о том, каким представлялось христианство просвещенному римлянину конца II в.

Книга Цельса как самостоятельное литературное произведение не сохранилась. Но «отец церкви» Ориген в своей апологии «Против Цельса» (contra Celsum) приводит в цитатах и в перифразах почти все сочинение своего противника — ’?????? ?????.

Ориген написал свою книгу по просьбе и по поручению своего богатого друга и мецената, дьякона Амвросия, который предоставил для этого в распоряжение Оригена стенографов, переписчиков и каллиграфистов и финансировал работу знаменитого апологета. Этим, надо полагать, объясняется та обстоятельность, с которой Ориген написал свою апологию в восьми книгах.

В предисловии, которое Ориген написал уже после того, как успел изложить треть первой книги (до I, 28), он сам характеризует метод своей работы: «После того как я продиктовал до того места, где у Цельса выводится обращение иудея к Иисусу, я решил поместить в начале это предисловие… Предисловие должно дать оправдание тому обстоятельству, что вначале мы отвечали Цельсу одним способом, а после начала — другим. Сначала мы намеревались наметить основное и дать к этому краткие замечания, с тем чтобы потом облечь все это в плоть и кровь. Однако впоследствии сама работа внушила нам удовлетвориться для сокращения времени тем, что начало изложено в этой манере, а в дальнейшем изобличать выдвигаемые против нас Цельсом обвинения по возможности с буквальной точностью»… И действительно, начиная с I, 28, Ориген шаг за шагом следует за Цельсом, лишь изредка забегая вперед или возвращаясь назад.

Ориген много раз подчеркивает, что не оставляет без ответа ни одного из обвинений Цельса. Во-первых, Амвросий требовал, чтобы он отвечал и на те аргументы Цельса, которые самому Оригену казались не стоящими внимания (II, 20); во-вторых, апологет считал необходимым ради убедительности «не оставить без исследования ни одного из его высказываний, особенно в тех случаях, когда его обвинения могли бы показаться кое-кому из нас или из иудеев разумными» (V, 1); в-третьих, он хотел показать, что он вполне объективен и дорожит только истиной (III, 16); наконец, он боится, чтобы его не заподозрили в замалчивании чего-либо, и готов поэтому даже повторяться, поскольку повторяется Цельс (II, 46). Он поэтому обещает строго следовать порядку изложения у Цельса, даже если оно у последнего несвязно и несистематично (I, 41).

Это, конечно, не значит, что Ориген действительно ничего не пропустил из аргументации Цельса. Временами он ограничивается трафаретным «и тому подобное» или замечанием, что не стоит останавливаться подробно на всем том, что говорит Цельс (все эти места перечислены у Кейма; Celsus' Wahres Wort. S. 183—184). Замечание Оригена, что Цельс часто цитирует Пифагора, Платона и Эмпедокла, свидетельствует о значительных сокращениях, сделанных Оригеном, так как у него Цельс цитирует Эмпедокла только один раз (VIII, 53). Наконец, опровергать книгу противника слово за словом технически вряд ли возможно и, во всяком случае, ненужно. Неудивительно поэтому, что собранные вместе по порядку цитаты из Цельса дают прерывистое изложение, со множеством явных пропусков, порою весьма значительных. А если к тому же принять во внимание, что Ориген часто не цитирует, а излагает Цельса своими словами, то совершенно очевидно, что восстановить по Оригену целиком подлинного Цельса невозможно. Попытки в этом направлении Обе и Ружье представляют лишь более или менее удачные подделки, которые отнюдь не воспроизводят подлинного Цельса.

Но если полная реставрация Цельса невозможна даже для человека, который сумел бы проникнуться целиком духом этого писателя, усвоить его стиль, метод изложения и специфическую образованность, все же того материала, который сохранил нам Ориген, вполне достаточно, чтобы составить себе отчетливое представление об этой книге. Соединение всех приведенных Оригеном цитат и перифраз дает как бы книгу, в которой многие строки стерты, местами вырваны даже целые страницы, отсутствуют введение и заключительные страницы. Это, конечно, досадно, о многом приходится догадываться, о многом сожалеть, но читать эту книгу можно именно как книгу, а не как разрозненные фрагменты.

Ориген писал свою апологию, по свидетельству Евсевия (История церкви, VI, 36), в правление императора Филиппа Араба, по всей вероятности в 248 г. Это — terminus ante quem для книги самого Цельса, причем эту дату приходится по многим соображениям отодвинуть на несколько десятков лет назад. Ориген уже ничего не знает об авторе «Правдивого слова»: очевидно, и он, и Амвросий, и те лица, в среде которых обращалась книга Цельса, не имели уже возможности за давностью времени найти данные о личности Цельса. Далее, очень важно, что Цельс, выдвигая всевозможных соперников Христу вплоть до Эпиктета, не называет Аполлония Тианского, который как бы напрашивался сам собою; отсюда можно заключить, что Цельс не знал не только написанного Филостратом около 220 г. жизнеописания Аполлония, но и предшественника Филострата — Мерагена. Наконец Цельс приводит кой-какие сообщения о гностиках, Оригену уже неизвестные. Таким образом, вполне правильно будет отнести книгу Цельса ко II в.

Что касается terminus post quem, то здесь мы имеем, во-первых, упоминание об Адриане (ум. в 136 г.), об умершем (давно) Эпиктете (ум. в 140 г.). Далее, VIII, 71, Цельс говорит о «ныне царствующих», т. е. двух, императорах; речь может идти либо об Антонине Пие и Марке Аврелии (147—161 гг.), либо о Марке Аврелии и Люции Вере (161—169 гг.), либо о Марке Аврелии и Коммоде (176—180 гг.). Первое предположение можно считать исключенным хотя бы уж потому, что Цельс обнаруживает знакомство с христианской литературой, которая вряд ли в то время успела получить распространение, а многократные упоминания о преследованиях христиан за отказ от культа императора больше согласуются с концом, чем с началом правления Марка Аврелия. Однако, поскольку прямых ссылок на те или иные датированные исторические события у Цельса нет, категорические утверждения ряда исследователей, что «Правдивое слово» написано в 177—178 гг., не оправданы, тем более что усматриваемые у Цельса исторические намеки большей частью являются таковыми лишь с точки зрения традиционной истории церкви, достоверность которой весьма сомнительна. Таким образом, книгу Цельса можно датировать последними годами правления Марка Аврелия, не пытаясь при существующих данных определить эту дату точнее [373].

О личности автора ничего неизвестно было уже Оригену, который высказывает лишь некоторые предположения на этот счет. Так (в I, 8), приведя слова Цельса, что отрекаться от своих убеждений не следует, Ориген говорит: «Надо уличить Цельса, что он противоречит самому себе. В самом деле, из других сочинений обнаруживается, что он эпикуреец; а здесь он… не соглашаясь с Эпикуром, притворяется, будто признает, что есть в человеке нечто лучшее, чем земное… Он, конечно, знал, что, признавая себя эпикурейцем, он не внушал бы доверия к себе как обвинителю… А, как мы слышали, было два эпикурейца Цельса — первый при Нероне, а этот при Адриане и позже». В другом месте (I, 68) Ориген точнее называет «другие сочинения»; то были несколько книг против магии; но здесь Ориген уже не отождествляет Цельса с автором этих книг: «не знаю, тождествен ли он с автором нескольких книг против магии»; так же условно выражается Ориген IV, 36, а IV, 54 он прямо допускает, что здесь могло быть совпадение имен. Очевидно, у Оригена никаких данных для отождествления Цельса с известным ему по другим источникам эпикурейцем не было; и если он «ругает» его эпикурейцем, то это полемический прием, имеющий целью дискредитировать автора в глазах читателя-христианина.

Был ли, однако, автор «Правдивого слова» эпикурейцем? Ориген думает, что «уличил» его, когда Цельс говорит, что «ни один бог и ни сын божий никогда не спускался и не стал бы спускаться на землю» (V, 2). В действительности Цельс отнюдь не выступает как эпикуреец и атеист; он отвергает не религию вообще, а христианскую религию, как религию невежественную, грубую, суеверную и антигосударственную; но он отнюдь не отвергает не только религию, но и официальный культ эллинских богов. Там, где он оставляет полемический тон и всерьез поучает читателя, он проповедует платоновский идеализм в той форме, в какой он был в ходу во II в., — в пестрой смеси с учением стоиков, с мистикой, ангелологией и рационалистическим скепсисом. Издеваясь над христианским учением о человеке как о «центре вселенной», Цельс, однако, не отвергает телеологии и допускает, что миром руководят разные демонические силы. Материю, «плоть» он считает чем-то низменным, нечистым, хотя и — в духе стоиков — вечной.

Конечно, необходимо учесть, что Цельс часто аргументирует, исходя не из своих убеждений, а из уровня понимания, склонностей и настроений своих противников, он как бы становится на их точку зрения, чтобы показать несостоятельность христианской догмы даже с ее собственных позиций. Но он никогда в своей критике христианства не исходит из положений материализма и атеизма. Характерно, что Цельс упоминает и цитирует 9 раз Гераклита, 1 — Эмпедокла, 7 — Пифагора, 3 — Сократа, 28 — Платона, 1 — «стоиков», 2 — Эпиктета, но ни разу не упоминает Эпикура.

У исследователей, естественно, напрашивается мысль отождествить Цельса с тем «эпикурейцем, который жил при Адриане и позже», и с тем Цельсом, которому Лукиан адресовал своего «Александра». Оригеновского эпикурейца сближает с лукиановским Цельсом то, что оба они писали против магии и что оба они, как и сам Лукиан и автор «Правдивого слова», разоблачали шарлатанство всякого рода проповедников; однако вряд ли все трое тождественны, так как Лукиан писал «Александра» около 180 г., а упоминаемый Оригеном «эпикуреец Цельс» floruit при Адриане, т. е. его «расцвет», приходится на правление Адриана, умершего в 136 г. Кроме того, ни наш Цельс, ни, пожалуй, лукиановский не могут быть названы эпикурейцами. Что касается отождествления Цельса с лукиановским, то здесь вероятия больше, ибо хронологических препятствий к этому нет, а круг интересов обоих Цельсов совпадает. Практически, однако, поскольку мы о личности обоих Цельсов ничего не знаем, вопрос не может быть разрешен категорически; возможны лишь догадки и предположения.

Книга Цельса показывает, что он получил обширное образование, хорошо был знаком с классической философской, исторической и художественной литературой (в частности, только благодаря Цельсу стали известны фрагменты из Гераклита — I, 5; VII, 62; VI, 12; VI, 42; Эмпедокла — VIII, 53; Ферекида — VI, 42; комедии неизвестного автора — VI, 78), путешествовал в Египте, Сирии и Палестине, причем и в Финикии, и Палестине (VII, 11), и в Египте (VI, 41) он разоблачает пророков и магов. Он хорошо знаком с христианской и ветхозаветной литературой, а его знакомство с гностической литературой таково, что даже Ориген иной раз становился в тупик (V, 62; VI, 27). К критике христианства он приступает во всеоружии теоретического и практического знания христианства, его истоков, его учения, сект.

После введения, где дана общая характеристика христианства, его внешний облик, Цельс подвергает критике христианское учение с точки зрения иудаизма, а затем с точки зрения исторической и философской, — опровергая учение о божественной миссии Иисуса, о воплощении, воскресении, о пророческом откровении; он осмеивает библейскую мифологию, вскрывает исторические источники христианства в плохо понятых эллинских и восточных религиозно-философских учениях. Его рационалистическую аргументацию, порой едкую и остроумную, мы вновь находим через 1600 лет у Вольтера и французских материалистов XVIII в. Христиане, по Цельсу, — невежественные жертвы корыстных (и тоже невежественных) обманщиков.

Цельс — не враг христиан; напротив, со свойственным идеалисту непониманием исторической необходимости возникновения христианства как фантастического отражения общественного бытия, он надеется «образумить» их, они вызывают у него не гнев, а жалость; он обращается к ним не как яростный обличитель, а как гуманный просветитель, верящий в силу убеждения и логической аргументации. Именно отсутствие личной заинтересованности делает книгу Цельса ценной в качестве свидетельства постороннего наблюдателя, хорошо изучившего свою тему.

Очень важны сообщения Цельса о составе христианских общин, о значительной роли гностицизма в выработке христианской догмы, о фабрикации «священного писания», о мистериях Митры как прообразе христианских мистерий.

В своей критике христианства Цельс уделяет немало места его мифическому основоположнику. В то время процесс превращения бога Иисуса в мнимоисторическую личность в основном был уже завершен и зафиксирован в новозаветной литературе, но мифотворчество еще продолжалось. Цельс использует все варианты мифа об Иисусе — не только принятые в «главной церкви», но и обращавшиеся со II в. в различных сектах и течениях христианства, а также во враждебных христианству кругах. Он, таким образом, как бы вводит нас в лабораторию, где фабриковалась христианская мифология. Конечно, как еврейские, так и греко-римские писатели, выступавшие против христианства, не были способны дать научную критику мифа о Христе — ведь они сами были в плену религии и мифологии и не могли подняться до подлинно научного разоблачения христианских мифов. Они поэтому не оспаривали историческое существование Иисуса, а лишь давали мифам о нем свое истолкование. То, что они делали это чрезвычайно легко и каждый по-своему, показывает, что и тогда не было никаких исторических свидетельств о Иисусе, которые могли бы сдерживать мифотворческую фантазию христиан и их противников. И Цельс не знает никаких исторических свидетельств об Иисусе, а он их, конечно, использовал бы, если б они существовали. Очевидно, христианская фальсификация текстов Тацита, Иосифа Флавия и других произошла позднее [374]. Таким образом, Цельс может косвенно служить лишним свидетелем против историчности Иисуса.

Цельс аргументирует «от писания»: «Все это мы подносим вам из ваших же писаний… вы побиты собственным своим оружием» (II, 74). Исходя из этого христианского материала, он толкует миф о Христе рационалистически, низводя Иисуса до роли простого смертного, и к тому же шарлатана. Таким же образом — как обожествленных людей — он трактует и эллинских богов — Диониса, Геракла и других. Этот прием применяли и все последующие критики христианства, вплоть до французских материалистов XVIII в., что, однако, не лишает значения их критики по существу.

Вместе с тем книга Цельса интересна и для характеристики философского разброда эпохи империи. Если верно, что Цельс принадлежал к кругу Лукиана, то он усвоил от него презрение к религиозному шарлатанству и фанатизму, но не сумел возвыситься даже до лукиановского скепсиса. Крохоборство, эклектизм, сочетание рационализма с уважением к отечественным святыням и отечественному культу, философская беспринципность — таковы черты философской физиономии Цельса; он, в сущности, принадлежит к тем жалким эпигонам эллинской философии, которых так зло и едко высмеивал Лукиан. И это не оттого, что он был недостаточно образован или неспособен понимать, что его аргументы против христиан обращаются против него самого (это подметил и Ориген), — Цельс принадлежал (судя по имени и общественному положению) к римским патрициям, утратившим свое место в жизни, осужденным на то, чтобы созерцать свою собственную гибель. Они поэтому искали утешения в мечтах о старине и цеплялись всеми силами за прошлое, даже за древнюю эллинскую религию. И если Цельс после основательной критики христианства кончает призывом вернуться в лоно официальной римской религии, то здесь сказывается идеология потерявшего себя, гибнущего класса.

Ориген, цитируя Цельса, нигде не указывает главы, или части, или «книги» цитируемого произведения. Поэтому в отношении рубрикации «Правдивого слова» реконструкции столь же гадательны, как и в отношении самого текста. В основном напрашивается следующее деление:

Введение. Христиане представляют собою противозаконную организацию, учение их — варварское и к тому же не оригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане слепо веруют, не слушаясь веления разума. Иудаизм, из которого выросло христианство, отличается нетерпимостью, стремлением обособиться от всех. Христианство — учение новое, имеющее последователей лишь среди невежд.

Часть 1. Иисус — не мессия; сказки о непорочном зачатии заимствованы из эллинской мифологии. Иисус не обладает чертами бога и не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе не имеют к нему никакого отношения. Приписываемые Иисусу чудеса, его смерть и воскресение — нелепые, противоречивые сказки, которые можно без труда опровергнуть.

Часть II. Христианство откололось от иудаизма и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа, по существу, ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения. Проповедники христианства — обманщики.

Учение о воплощении — бессмыслица. Оно противоречит идее благого и всемогущего бога, которому не подобает облечься в низменную плоть и претерпеть пытки и казнь. Да и не для чего богу сходить на землю и пострадать ради людей, ибо человек — не центр творения. Библия — собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Христианское непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божьем — исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение о дьяволе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита о борьбе как принципе вселенной. Космогония христиан полна противоречий и несообразностей; пророчества об Иисусе — фальсификация; учение о воскресении мертвых — противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием мыслей Платона.

Часть IV. Необходимо относиться с уважением к официальному культу. Почитание государственных богов, или демонов, вполне совместимо с христианством.

Заключение. Христиане должны найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

Текст книги Цельса переведен с греческого текста Оригена по критическому изданию: «Die griechischen christlichen Schriftsteller der ersten drei Jahrhunderte» herausg. im Auftrage der Kirchenvater-Commission der Preussischen Akademie der Wissenschaften von Paul Kottschau. ВВ. II—III, Leipzig, 1899.

Отрывки даны в том порядке, в каком они приводятся у Оригена, за исключением двух случаев, специально оговоренных Оригеном, — V, 33 (после V, 41) и VI, 60 (непосредственно после VI, 50).

Вводные фразы для связи между отдельными отрывками и вставки, необходимые для понимания смысла, заключены в круглые скобки. Цифры в квадратных скобках обозначают книгу и главу апологии Оригена, откуда взят данный отрывок.

Христиане заключают между собой тайные союзы, противные законам. В самом деле, есть общества открытые, возникающие в согласии с законом, и есть скрытые (сообщества), действующие вне закона. Христианская община (agape) держится на общности опасности, и сила (налагаемых ею обязательств) выше долга присяги… [I, 1].

Учение христиан варварского происхождения. (Правда), варвары способны создавать учения, (но) судить о созданных варварами (учениях), совершенствовать их и развивать в сторону добродетели лучше других способны (лишь) эллины [I, 2]… (Если христиане тайно выполняют и распространяют свое учение, то) они недаром так поступают: они стараются отвратить от себя угрожающую им смертную казнь; (но эта) опасность (не грознее) тех опасностей, которым люди подвергались ради философии, как, например, Сократ [375] [I, 3]… (Что касается) этических положений, то они (у них) общие с другими философами и не представляют чего-либо достойного уважения и не являются новым учением [I, 4]… Они потому не верят в богов, созданных руками людей, что нелепо допустить, чтобы творения самых презренных и злонравных ремесленников, изготовленные иной раз и людьми нечестивыми, были богами. (Но уже) Гераклит [376] говорил: «Обращающиеся к безжизненным богам поступают так, как если б кто разговаривал со стенами». Такого же мнения были и персы, по сообщениям Геродота [377] [I, 5]…

Сила христиан заключается, по-видимому, в знании имен [378] неких демонов и (в применении) заклинаний. Чудеса, которые якобы проявил (Иисус), он сумел совершить при помощи колдовства. Предвидя, что и другие, приобретя те же знания, захотят совершать то же самое и хвалиться, что творят это силой божьей, Иисус всех таких изгнал из общины. (Но одно из двух): если он справедливо изгнал их, то поскольку он сам повинен в таких же делах, то (и сам) дурной человек; если же он совершал подобные деяния, не будучи дурным, то и поступающие подобно ему не (должны на этом основании считаться дурными) [I, 6].

Я отнюдь не думаю утверждать, что человек, придерживающийся хорошего учения, должен, когда ему из-за этого грозит опасность со стороны людей, отказаться от своего учения или притвориться отказавшимся, или стать ренегатом; ведь у кого (родственная богу) душа здравая, она всегда стремится к родному (богу), и (такие люди) всегда жаждут услышать что-нибудь и вспомнить о нем [I, 8]. Но воспринимать какое-нибудь учение (надо), следуя разуму и разумному руководителю; кто примыкает к каким-либо (учителям) не на таких основаниях, тот поддается обману. (Такие люди подобны) неразумным почитателям метрагиртов [379] и гадателей, жрецов Митры и Сабазия [380] и кого попало, верящим в явления Гекаты [381] и других женских и мужских демонов… (А именно) так обстоит дело и с христианами. Некоторые из них не хотят ни давать, ни получать объяснения насчет того, во что веруют. Они отделываются (фразами вроде): «не испытывай, а веруй», «вера твоя спасет тебя» [382]; они говорят: «мудрость в мире — зло, а глупость — благо» [383] [I, 9]… Если они пожелают ответить мне не как (человеку), осведомляющемуся, — ведь я все (про христиан) знаю, — а как (человеку), всем одинаково интересующемуся, то хорошо; если же они не пожелают, но скажут, как обычно, «не испытывай» и т. п., то необходимо, чтобы они (по крайней мере) разъяснили, каково то, что они утверждают, и из какого источника оно проистекло [I, 12].

У многих народов наблюдаются родственные учения. Существует исконное древнее учение, которым занимались мудрейшие народы и государства и мудрые люди — египтяне, ассирийцы, индусы, персы, одризы, самофракийцы [384][I, 14]; элевсинцы и гиперборейцы, мудрейшие древние народы — гомеровские галактофаги, кельтские друиды и геты, рассуждали (о тех же вещах, что и библия). Лин Музей, Орфей, Ферекид, перс Зороастр, Пифагор [385] рассуждали об этом, изложили свои положения в книгах и сохранили их до нашего времени [I, 16]. (В этих произведениях в иносказательной форме изложена) тайная мудрость… [I, 18]. (Моисей в своей космогонии считает, что мир не насчитывает и 10 000 лет; между тем) мир не сотворен. От века произошло много мировых пожаров и потопов, причем потоп при Девкалионе [386] — позднее, недавнее явление, так же как и мировой пожар при Фаэтоне [387] [I, 19]. Эллины считают их древними потому, что более древних пожаров и потопов не видели и не помнят [I, 20]. Восприняв это учение от мудрых народов и разумных людей, Моисей прослыл боговдохновенным [I, 21]… Обрезание заимствовано у египтян [I, 22]… Последовавшие за Моисеем как вождем пастухи коз и овец, увлеченные грубым обманом, признали, что есть единый бог [I, 23], называя этот мировой порядок именем Всевышний, Адонай, небо, Саваоф или как кому больше нравится. (В сущности) совершенно безразлично, именовать ли стоящего над всем бога обычным у эллинов именем Зевса, или таким-то у индусов, или таким-то у египтян [I, 24]… (Иудеи) почитают ангелов и привержены колдовству, в котором Моисей явился для них учителем. Я (дальше) покажу, как евреи в силу своего невежества поддались обману и впали в заблуждение… Об иудеях я поговорю потом, (сначала же — об Иисусе), ставшем основоположником (христианства). Совсем недавно проповедовал он это учение, и христиане признали его сыном божьим… они были обмануты и восприняли учение, портящее жизнь человека [I, 26]. Оно было усвоено только простолюдинами, (хотя) среди христиан были кое-какие и приличные, дельные, понятливые люди, успешно применявшие аллегорические толкования.

(Иисус) выдумал свое рождение от девы. Он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи; уличенная в прелюбодеянии, она была выгнана своим мужем, плотником по ремеслу. (Она была уличена в прелюбодеянии и родила от какого-то солдата, по имени Пантера [389]) [I, 32]. Отвергнутая мужем, она, позорно скитаясь, родила втайне Иисуса. Этот, нанявшись по бедности поденщиком в Египте и искусившись там в некоторых способностях, которыми египтяне славятся, вернулся гордый своими способностями и на этом основании объявил себя богом [I, 28]. (Девственное рождение Иисуса напоминает) эллинские мифы о Данае, Меланиппе, Ауге и Антиопе [390][I, 37]… Может быть, мать Иисуса была красива, и бог, которому несвойственно любить тленное тело, сочетался с ней как с красавицей? Не будем говорить уже о том, что бог вряд ли мог влюбиться в (женщину) небогатую и нецарственного рода; ведь ее никто не знал, даже соседи… Когда плотник ее возненавидел и прогнал, ее не спасли ни сила божья, ни властное слово… Никак это не подходит к «царству божьему» [I, 39]. Когда Иоанн тебя купал, на тебя с небес спустился образ птицы, утверждаешь ты [391]. Но какой заслуживающий доверия свидетель видел это явление или кто слышал глас с небес, провозглашающий тебя сыном бога? Только то, что ты об этом говоришь и приводишь (в качестве свидетеля) одного какого-то из тех, которые были казнены вместе с тобой [I, 41]… Допустим, мой пророк в Иерусалиме сказал некогда, что придет сын божий, который будет судить праведных и карать нечестивых [I, 49]. Почему ты больше (имеешь право претендовать на звание сына божьего), чем десятки тысяч других, которые родились после этого пророчества и о которых это было предвозвещено?.. Некоторые в состоянии экстаза, другие — в состоянии бодрствования заявляют, что придет свыше сын божий… (Но ведь) относящиеся сюда пророчества можно истолковать применительно и к другим вещам [I, 50]. (Если Иисус — сын божий, то почему при казни) ему не помог его отец или (почему) он не мог сам себе помочь [I, 54]? Если же ты хочешь сказать, что всякий человек, произошедший по божественному провидению, — сын божий, то чем ты отличаешься от другого? Найдутся десятки тысяч иудеев, которые тебя изобличат, утверждая, что пророчество о сыне божьем сказано о них самих [I, 57]. Иисусом сказано, что халдеи, побужденные его рождением, пришли, чтобы поклониться ему, еще младенцу, как богу; что они об этом сообщили тетрарху [392] Ироду; последний послал перебить всех родившихся в одно время (с Иисусом), рассчитывая погубить и его вместе с ними, чтобы он, придя в надлежащий возраст, не стал царем [I, 58]… Если (Ирод хотел тебя убить), чтобы ты, выросши, не стал царем вместо него, почему же ты, когда вырос, не царствуешь, а, будучи сыном божьим, нищенствуешь, сгибаясь от страха и бродя беспорядочно [I, 61]? Раздобыв себе десять или одиннадцать приверженцев, отпетых людей, самых низких мытарей и лодочников, ты с ними бродяжил тут и там, с трудом добывая себе жалкое пропитание [I, 62]… А зачем тебя еще младенцем понадобилось увезти в Египет, чтобы тебя не убили? Ведь богу не подобало бояться смерти; а между тем ангел явился с неба, приказывая тебе и твоим домашним бежать, чтобы вы, оставшись, не были убиты. Неужели дважды уже посланный ради тебя ангел не мог защитить тебя здесь, великий бог (не мог защитить) собственного сына? (Очевидно, в тебе не было ничего божественного, и пролившаяся на кресте твоя кровь) не была «влагой, какая течет лишь у жителей неба счастливых» [393] [I, 66]. Древние мифы, приписавшие божественное происхождение Персею, Амфиараю, Эаку и Миносу [394], — мы им не верим, — по крайней мере, указали, чтоб не казаться не заслуживающими доверия, на совершенные ими великие, удивительные подвиги, воистину превышающие человеческую силу; ты же что совершил прекрасного или удивительного словом или делом? Ты ничего не мог нам предъявить, хотя мы в храме призывали тебя явить какое-нибудь явное знамение, что ты сын божий [I, 67] [395]. (Допустим на минуту, что правда) все то, что рассказывают морочащие (читателей) ученики твои насчет исцелений, воскресения, о нескольких хлебах, насытивших толпу, причем еще остались большие излишки, и о всем прочем; поверим, что ты все это совершил: (но ведь ничем не хуже) дела чародеев, обещающих еще более удивительные вещи, и то, что совершают выученики египтян, отдающие посреди рынка за несколько оболов [396] свои замечательные знания, изгоняющие бесов из людей, выдувающие [397] болезни, вызывающие души героев, показывающие призрачные роскошные пиры, трапезы, печения и лакомства, приводящие в движение не существующих в действительности животных, являющихся таковыми лишь для воображения. Так что же, если они проделывают такие вещи, нам придется считать их сынами божьими? Или нам надо сказать, что это — проделки дурных и жалких людей [I, 68]?.. У бога не было бы такого тела, как твое. Тело, рожденное так, как ты, Иисус, рожден, не может быть телом бога [I, 69]. Тело бога и не питается таким образом; тело бога и не пользуется голосом таким, ни таким средством убеждения [I, 70]… Все это — дело ненавистного богу, негодного колдуна [I, 71].

Что случилось с вами, граждане, что вы отвергли отечественный закон и, соблазненные тем (лицом), с которым мы только что беседовали, очень смешным образом поддались обману и перебежали от нас, приняв другое имя и другой образ жизни [II, 1]? Совсем недавно, чуть не вчера, когда мы казнили этого вашего соблазнителя, вы отвергли отечественный закон… Как это вы, исходя от наших святынь, (тем не менее) продвинувшись дальше, бесчестите их! Ведь вы не можете указать другого источника своего учения, кроме нашего закона; ведь если кто-нибудь предсказал вам, что в самом деле сын божий придет к людям, то это был наш пророк, нашего бога [II, 4]… (Иисус, на которого вы ссылаетесь, не был провозвещенным сыном божьим) и был наказан иудеями как преступник. Что касается воскресения мертвых, суда божьего, славы для праведников и (адского) пламени для грешников, то об этом христиане не учат ничему новому [II, 5]. (Если Иисус был сыном божьим, то почему) он выполнял все принятые у иудеев обычаи, вплоть до (обычных) у них жертвоприношений [II, 6]?.. (Иисус) — хвастун, грубый лжец и нечестивец [II, 7]. Тем, которые желают быть обмануты, много явилось таких, каким был Иисус…

Верующие во Христа ставят евреям в вину, что они не веруют в Иисуса как в бога. (Но ведь если бы он действительно был богом), то каким образом (именно) мы, возвестившие всему миру о предстоящем пришествии посланца бога, который покарает нечестивых, обесчестили бы его, когда он явился? Зачем стали бы мы поносить того, кого предвозвестили? Неужели для того, чтоб мы были наказаны сильнее, чем другие [II, 8]? (Нет, не в этом, конечно, дело); как мы могли признать богом того, кто вообще, как это ясно было, не исполнил ничего из того, что обещал, а когда мы его обличили, осудили и приговорили к казни, скрывался в бегах и был взят позорнейшим образом, преданный теми, кого он называл своими учениками? А ведь не полагалось бы, чтоб бог убегал и чтоб его повели связанным, и менее всего возможно, чтобы его приверженцы, делившие с ним всю его личную жизнь, следовавшие ему как учителю, покинули и предали того, кого считали спасителем, сыном и ангелом величайшего бога [II, 9]. Хороший военачальник, командующий многими десятками тысяч, никогда не был предан; даже дурной атаман разбойников, начальствующий над негодяями, поскольку он кажется полезным своим товарищам, (не был предан своими). А так как тот был предан своими подчиненными, он не был (следовательно) хорошим командиром, а, обманув своих учеников, не внушил обманутым (даже) того, скажем, благоволения, какое (разбойники испытывают) к атаману [II, 12]. Я многое еще могу рассказать об истории Иисуса, но я охотно это опускаю.

Ученики (Иисуса) выдумали, будто все приключившееся с ними он предвидел и предсказал [II, 13]. Ученики Иисуса, не имея никакой возможности отвергнуть явные факты, придумали такую (уловку) — заявляют, что он все предвидел [II, 15]. (Чтоб спасти авторитет Иисуса), они написали о нем глупо, как если б кто, называя кого-либо справедливым, показал его поступающим несправедливо, называя бессмертным, показал трупом, но прибавил бы ко всему этому, что тот предсказал заранее все, что с ним случилось. Ведь вы не говорите даже, что, мол, нечестивым людям казалось, будто он претерпел все это, а (в действительности) он этого не претерпел; напротив, вы признаете, что он претерпел. Но почему заслуживает доверия это предсказание? Откуда это труп оказался бессмертным [II, 16]?.. Какой разумный бог, или демон, или человек, предвидя, что с ним приключится такая (беда), не постарался бы, если бы он мог, уклониться, а не подвергнуться тому, что он знал заранее [II, 17]? Если он заранее назвал того, кто его предаст и кто от него отречется, то как же это они не испугались его, как бога, и не отказались от мысли предать его и отречься от него? А между тем они предали его и отреклись от него, нисколько о нем не думая [II, 18]. Ведь если против человека злоумышляют и он, вовремя об этом узнав, заранее скажет об этом злоумышленникам, то они откажутся от своего намерения и остерегутся. Следовательно, это не могло произойти после его предсказания — это невозможно, а раз это (все же) произошло, то (этим) доказано, что предсказания не было. Ибо совершенно немыслимо, чтобы люди, заранее слышавшие об этом, еще (пошли на то, чтобы) предаться и отречься [II, 19].

(Далее, если стать на вашу точку зрения, то) все это он предсказал как бог, и предсказанное безусловно должно было совершиться; выходит, что бог соблазнил своих учеников и пророков, с которыми вместе ел и пил, чтоб они стали бесчестными и безнравственными, а ведь ему следовало благодетельствовать всех людей, особенно своих сотрапезников. Или надо допустить, что сотрапезник человека не стал бы против него злоумышлять, а сидящий за столом с богом покусился на него? Но что всего нелепее — сам бог злоумыслил против сотрапезников, сделав их изменниками и нечестивцами [II, 20].

(Далее), если он сам так решил, если он принял казнь, повинуясь отцу, то очевидно, что все совершившееся с ним как с богом по его воле и мысли не должно было быть для него болезненным и тягостным [II, 23]; что же он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: «Отец, если можно, да минует меня чаша сия»? [II, 24]. (И вот вы, ученики Иисуса), даже ложью не сумели облечь свои измышления в форму правдоподобия [II, 26]. (Неудивительно поэтому, что) некоторые из верующих, как бы в состоянии опьянения, доходят до того, что налагают на себя руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтоб иметь возможность отвергнуть изобличения [II, 27] [398].

Христиане используют пророков, предвещавших якобы все, (что касается) Иисуса… (Но) пророчества гораздо убедительнее можно применить к тысячам других, чем к Иисусу [II, 28]. Пророки говорят, что имеющий прийти — великий властитель, владыка всей земли, всех народов и воинств; они отнюдь не возвестили такого прощелыги [II, 29]… Никто не обнаруживает бога и сына божьего на основании таких намеков и превратных слухов, на основе таких слабых доказательств; подобно тому как солнце, все освещая, обнаруживает прежде всего себя, точно так же следовало проявить себя сыну божьему [II, 30].

Вы занимаетесь софистикой, когда говорите, что сын божий — само слово; объявляя сына божьего «словом», вы предъявляете не чистое, святое слово, а человека, позорнейшим образом поведенного на казнь и подвергнутого мукам бичевания. Если бы сын божий был у вас действительно словом, мы бы вас похвалили [II, 31]. (Но ваш Иисус только) хвастун и колдун [II, 32].

Вы утверждаете, что Иисус — царского происхождения. То было дерзостью со стороны составителей генеалогии, когда они вывели (род) Иисуса от первого человека и иудейских царей. Конечно, жена плотника, оказавшаяся столь знатного рода, не могла бы этого не знать [II, 32]… Что же выдающегося совершил Иисус в качестве бога, презирающего людей, издевающегося и насмехающегося над событиями? [II, 33]. (Ведь вот) Вакх у Еврипида восклицает: «Сам бог меня спасет, когда я захочу». (А здесь) даже осудивший его не пострадал, как Пенфей [399], впавший в безумие или растерзанный. Над ним насмеялись, облачили его в пурпур, надели на него терновый венец и дали в руки тростник [II, 34]; почему же он если уже не раньше, то хоть в этот момент не проявляет божественной (силы), не спасается от этого позора, не карает оскорбляющих его самого и отца его [II, 35]? Ну а когда тело его было распято, какова была его кровь? Такая… «какая течет у жителей неба» [II, 36]?

(Почему Иисус на кресте) так жадно потянулся к питью и не мог стерпеть жажду, как ее часто переносит любой человек [II, 37]? Вы, крепко верующие, упрекаете нас в том, что мы не считаем его богом и не соглашаемся с вами, будто он претерпел это для пользы людей, чтобы и мы презрели наказания [II, 36]. (Но ведь его пример и вся его деятельность никого не убедили); он был казнен и претерпел такие страдания, не убедив никого при жизни, даже своих учеников [I, 39]; да и сам не показал себя свободным от всех пороков [II, 41]. Иисус не был безупречен [II, 42]. Не скажете ли вы о нем, что, не убедив живущих здесь (на земле), он направился в Аид [400], чтоб убедить находящихся там (мертвецов) [II, 43]?

Если, выдумывая нелепые оправдания, по поводу которых вы самым смешным образом обманываетесь, вы думаете в самом деле защитить себя, то что мешает считать всяких других осужденных, окончивших жизнь самым жалким образом, особо великими людьми и божественными посланцами? (Ведь на таком же основании) такой же бесстыдник мог бы говорить о казненном разбойнике и человекоубийце, что он не разбойник, а бог: он, дескать, предсказал членам своей шайки, что с ними произойдет то, что в действительности произошло [II, 44].

Далее, те, которые были с ним при жизни, слушали его речь и следовали ему как учителю, — видя его казнь и смерть, не умерли ни вместе с ним, ни за него, не убедились, (что надо) презирать мучения, но стали отрицать, что они (его) ученики: а вы теперь с ним умираете [II, 45]! Лично он завербовал десяток лодочников и самых отверженных мытарей, и то не всех. Если при жизни он никого не убедил, а после его смерти желающие убеждают столь многих, то это разве не верх нелепости? [II, 46].

На основании какого рассуждения вы пришли к тому, чтоб считать его сыном божьим? (Вы говорите): «Мы к этому пришли, ибо мы знаем, что казнь произошла ради одоления отца зла»; так что же, разве не были казнены многие другие, и не менее низкие [II, 47]? (Или вы говорите): «Мы на том основании считаем его сыном божьим, что он исцелял хромых и слепых и воскрешал мертвых» [II, 48]. (Но), о свет и истина, (Иисус сам) собственными устами, согласно вашему писанию, ясно заявляет, что появятся и другие пользующиеся подобными силами злодеи и шарлатаны, и он называет того, кто хитро подстроит это, некиим сатаной; таким образом, он и сам не отрицает, что такие (чудеса) не представляют ничего божественного, а являются делом людей дурных. Под давлением истины он одновременно раскрыл (проделки) других и самого себя изобличил. Разве это не наглость — на основании одних и тех же действий одного считать богом, а других — шарлатанами? Почему мы на этом основании должны считать негодяями других, а не его, следуя его же свидетельству? Он сам признал ведь, что все это не признаки божественной сущности, а неких обманщиков, величайших подлецов [II, 49].

Что вас привлекло (к нему), как не его предсказания, что он якобы воскреснет после смерти [II, 54]? Ну хорошо, поверим вам, что он это сказал. Но сколько есть других, которые распространяют такие басни, убеждая простодушных слушателей и используя их заблуждение? Ведь то же самое говорят у скифов о Замолксисе, рабе Пифагора, в Италии — о самом Пифагоре, в Египте — о Рампсините; этот даже играл якобы в аду в кости с Деметрой и вернулся оттуда с подарками от нее — золототканым полотенцем. Такое же рассказывают об Орфее у одризов, о Протесилае в Фессалии, о Геракле в Тенаре и о Тесее [401].

Посмотрим, однако, действительно ли кто-либо когда-нибудь воскрес после смерти во плоти. Или вы думаете, что у других это считается и в действительности является сказкой, у вас же это драматическое происшествие придумано прилично и правдоподобно — его возглас на столбе, когда он испустил дух, и землетрясение, и затмение? А что он, хотя не сумел постоять за себя при жизни, став трупом, восстал, показал следы казни, пробитые руки, — то кто это видел? Полубезумная женщина или кто-нибудь еще из той же шарлатанской компании, которому это пригрезилось вследствие какого-то. предрасположения или который по своей воле дал себя увлечь обманчивому, фантастическому видению, как это с очень многими случалось, или, что вероятнее, захотел поразить остальных шарлатанской выдумкой и этой ложью открыть дорогу другим бродягам [II, 55]. Если б Иисус действительно, как вы говорите, воскрес, если б он на самом деле хотел явить божественную силу, ему следовало показаться тем, кто его оскорбил, кто его осудил, вообще всем [II, 63]; ведь, раз он умер и был, как вы утверждаете, богом, ему уже нечего было бояться кого-либо из людей, да и не затем он был с самого начала послан, чтоб скрываться [II, 67]. Если это имело столь большое значение для доказательства (его) божественности, ему, во всяком случае, следовало бы исчезнуть прямо со столба [II, 68], (так чтоб все это видели. А он предпочел скрыться; но) кто же когда-либо, будучи послан как вестник, скрывается, когда нужно возвестить то, что (ему) было поручено? Пока он, облеченный в плоть, не внушал доверия, он всем проповедовал без устали, а когда он, восстав из мертвых, мог бы внушить крепкую веру, он явился тайком только одной какой-то женщине и собственным своим приверженцам; когда его наказывали, его видели все, а когда он воскрес — только один человек; а ведь должно было быть наоборот [II, 70]. (Так-то он рассчитывал) просветить благочестивых и пожалеть заблуждающихся и покаявшихся [II, 71]! Если он хотел остаться в неизвестности, то зачем раздался голос, объявляющий его сыном божьим? Если же он не хотел скрываться, к чему было подвергаться наказанию и умереть? [II, 72]. (А если) он хотел (примером) перенесенных им страданий научить нас презирать смерть, то, восстав из мертвых, (он должен был бы) открыто призвать всех и объяснить, ради чего он сошел (на землю) [II, 73].

Все это мы подносим вам из ваших же писаний, мы не нуждаемся ни в чьих других показаниях, вы побиты собственным своим оружием [II, 74]… О всевышний, о небо, какой же это бог, пребывая среди людей, не вызывает (к себе) веры, хотя является при этом (как раз) тем, кто на него надеется? Почему его никак не признают те, кто давно его ждет [II, 75]?

…(Так что) зря он грозит и бранит, когда говорит «горе вам», «наперед говорю вам»: ибо этим он неопровержимо признает, что убедить он не в состоянии, а этого не бывает ни с богом, ни даже (просто) с рассудительным человеком [II, 76].

Мы, (иудеи), надеемся, что некогда действительно воскреснем во плоти и обретем жизнь вечную, примером и вождем в этом будет нам посланец (бога), который покажет, что для бога нет невозможности (воскресить) кого-либо во плоти. Но где же он, чтоб мы (могли) его увидеть и уверовать [II, 77]? (Мы видели, что не Иисус был этим посланцем; ведь он никого не сумел убедить); или, может быть, он для того и явился, чтоб мы не уверовали [II, 78]?

Итак, Иисус был человеком, притом таким, каким его рисует истина и показывает разум [II, 79].

Глупейшим образом спорят между собою христиане и иудеи, и их беседы между собой о Христе ничем не отличаются от вошедшего в поговорку спора о тени осла [402].

Ничего благородного нет в прениях иудеев и христиан между собою, так как обе стороны верят, что было пророчество от духа божьего о грядущем спасителе рода человеческого; они расходятся только по вопросу о том, явился ли уже предвещенный спаситель или нет [III, 1]. (Впрочем, спасители были и у эллинов) — благодетельный Асклепий [403], предсказывающий будущее целым городам, посвященным ему, как то: Трикке, Эпидавру, Косу и Пергаму, Аристей [404] из Проконнеза, некий [405] из Клазомен и Клеомед [406] из Астиапалеи [III, 3]. Евреи происходят из Египта [407]; они покинули Египет, восстав против египетского государства и презрев принятую в Египте религию; (и вот) то, что они сделали с египтянами, они (сами) испытали со стороны приверженцев Иисуса, уверовавших в него как в Христа; в обоих случаях причиной нововведения послужило возмущение против государства [III, 5]. Евреи, будучи египтянами, получили начало (как отдельная нация) путем мятежа, а будучи (уже) иудеями, они во времена Иисуса восстали против государства иудейского и последовали за Иисусом [III, 7]; (ими руководит всегда только дух мятежа, и) если бы все люди пожелали стать христианами, то эти не пожелали бы уже (оставаться христианами) [III, 9].

Вначале их было немного, и у них было единомыслие. А размножившись, они распадаются тотчас же и раскалываются: каждый хочет иметь свою собственную фракцию; ибо к этому они стремились с самого начала [III, 10]; вновь откалываясь от большинства, они сами себя изобличают. Единственное, так сказать, общее, что у них еще есть, если оно вообще есть, это — название. Это единственное они все-таки стесняются отбросить: а все остальное у них по-разному [III, 12]. Их союз тем более удивителен, что, как (легко) можно доказать, он не покоится ни на каком солидном основании; этим «солидным основанием» является мятежный дух, (извлекаемая) из него выгода и страх перед внешними (противниками); этим укрепляется их вера [III, 14].

Они привлекают и комбинируют всякого рода представления об ужасах; сочетая плохо понятые древние сказания, они огорошивают и обвораживают ими людей, как те, которые оглушают посвящаемых в корибанты [408] [III, 16]. (Их) веру (можно сравнить с культом) египтян: у них, когда подходишь, (видишь) великолепные священные участки и рощи, огромные прекрасные пропилеи, замечательные храмы, пышные скинии вокруг, благоговейное таинственное богослужение. Но, когда входишь и оказываешься уже внутри, видишь, что поклонение воздается коту, обезьяне, крокодилу, козлу или собаке [III, 17]. (Впрочем) признающим это внушается представление, что не напрасно (животные) священны [III, 18]. (Христиане), с одной стороны, смеются над египтянами, хотя последние дают много и неплохих загадок, поскольку учат, что такого рода почитание воздается вечным идеям, а не, как многие думают, тленным животным; но они глупы, не вводя в рассказы об Иисусе ничего более достойного уважения, чем египетские козлы и собаки [III, 19].

(Эллины верят, что) Диоскуры, Геракл, Асклепий и Дионис (из людей превратились в богов [409]; христиане) не терпят, чтобы их считали богами, так как они были первоначально людьми, хотя бы они оказали много благодеяний людям; между тем они утверждают, что Иисуса после его смерти видели его собственные ученики, притом в виде тени [410] [III, 22]. Относительно Асклепия большое, неисчислимое множество людей, как эллинов, так и варваров, единодушно утверждают, что часто его видели и еще (теперь) видят, притом не в виде призрака, а исцеляющим, благодетельствующим и предсказывающим будущее [III, 24]. (Всем известны) прорицания Аполлона [III, 25]; с другой стороны, проконнезиец Аристей, столь божественным образом исчезнув из среды людей, вслед за тем открыто явился, впоследствии часто много времени пребывал на земле и возвещал дивные вещи; и, хотя Аполлон предписал метапонтинцам [411] чтить Аристея в числе богов, никто ведь его еще богом не считает [III, 26]. Никто не считает богом гиперборейца Абарида [412], который обладал такой силой, что переносился со скоростью стрелы [III, 31]. (Или вот) клазоменский (герой): разве о нем не говорят, что душа его часто, покинув тело, бродила без тела? Но и его люди не признали богом [III, 32]. (Богом не признали) и Клеомеда из Астиапалеи, (о котором рассказывают, что), когда он забрался в ящик и был в нем заперт, его внутри не обнаружили; он каким-то сверхъестественным образом исчез изнутри, когда некоторые взломали ящик, чтобы его захватить [III, 33]. Я мог бы назвать еще многих других таких.

Поклоняясь схваченному и казненному, (христиане) поступают подобно гетам, почитающим Замолксиса, киликийцам — (поклонникам) Мопса [413], акарнанянам — Амфилоха, фиванцам — Амфиарая, лебадийцам — Трофония [414] [III, 34]. Почитание возлюбленного Адриана [415]нисколько не хуже их почитания Иисуса [III, 36]; (а ведь даже) египтяне, (признавшие культ Антиноя), не стерпели бы, если б его стали равнять с Аполлоном или Зевсом [III, 37].

Вот к чему приводит предвзятая вера, какова бы она ни была [III, 38]. (И у христиан) предвзятость души создает такое расположение к Иисусу [III, 39]; они признают его, состоящего из смертного тела, богом и думают, что таким образом поступают благочестиво [III, 41]; (а ведь) человеческая плоть Иисуса (хуже) золота, серебра или камня, так как она более тленна, чем последние. Но, (говорят христиане), он ведь становится богом, сняв с себя (телесную оболочку); но почему не с большим правом (могут стать богами) Асклепий, Дионис и Геракл [III, 42]? (Христиане) смеются над почитателями Зевса на том основании, что на Крите показывают его могилу; и тем не менее они почитают вышедшего из могилы, не зная, как и почему критяне так поступают [III, 43].

Вот что они предписывают: «Пусть к нам не вступит ни один образованный, ни один мудрый, ни один разумный (человек); все это у нас считается дурным. Но если есть невежда, неразумный, несовершеннолетний, пусть он смело придет». Считая только такого рода людей достойными своего бога, они, очевидно, желают и могут привлечь только малолетних, низкородных, необразованных, рабов и детвору [III, 44]. Что же вообще дурного в том, чтобы быть образованным, интересоваться наилучшими учениями, быть и казаться разумными? Чем это мешает познать бога? Разве это не, скорее, нечто полезное, посредством чего легче можно доходить до истины? [III, 49]. Но мы видим в самом деле, что те, кто выражают и распространяют на площадях самые гнусные вещи, никогда не присоединяются к собранию разумных людей и не смеют среди них обнаруживать свои (взгляды); но если они завидят юнцов или сборище домашних рабов, или кучку неразумных людей, туда-то они проталкиваются и там красуются [III, 50]. Мы видим, что и в частных домах шерстобитчики, сапожники, валяльщики, самые грубые мужланы, в присутствии старших и более разумных господ не смеют рот раскрыть; но когда им удается заполучить к себе отдельно детей и каких-либо глупых женщин, они им рассказывают удивительные вещи, что не надо оказывать почтение отцу и учителям, а слушаться только их самих; те, мол, глупости болтают, у них мысль парализована, они в сущности не знают и не умеют делать ничего прекрасного, находясь в плену пустых предрассудков; зато только они сами знают, как надо жить; если дети их послушаются, они будут счастливы, и дому явится счастье. А если во время таких речей они увидят, что подходит кто-либо из наставников в просвещении, кто-либо из людей разумных или сам отец, то более осторожные из них стушевываются, а более дерзкие подстрекают детей сбросить узду, нашептывая, что в присутствии отца и учителей они не захотят и не сумеют проповедовать детям добро, ибо, дескать, их отталкивает низость и тупость (старших), окончательно испорченных, безмерно злых и наказывающих их; поэтому, если они хотят, они должны, оставив отца и учителей, уйти с женщинами и с товарищами по играм в женское помещение, в сапожную или валяльную мастерскую, чтобы обрести совершенство. Такими речами они убеждают [III, 55].

А что я не предъявляю более жестоких обвинений, чем того требует истина, можно убедиться по нижеследующему. Призывающие к участию в других, (нехристианских), таинствах возглашают: «У кого руки чисты и речь разумна» или «чья душа свободна от зла, кто прожил хорошо и справедливо» [416], — это провозглашают те, кто обещают очищение грехов. Послушаем же, кого призывают эти. Кто грешник, говорят они, кто неразумен, кто недоразвит, попросту говоря, — кто негодяй, того ждет царство божие. А разве грешником вы считаете не бесчестного вора, взломщика, отравителя, святотатца, осквернителя могил? Кого другого стал бы приглашать и призывать разбойник [III, 59]?

Они говорят, что бог ниспослан к грешникам; но почему он не был ниспослан к безгрешным? Что дурного в том, чтобы не иметь греха? (По их учению выходит, что) нечестивца, если он смирится под (тяжестью) бедствия, бог примет, а праведника, если он, обладая добродетелью с самого начала, обратит свой взор ввысь, он не примет [III, 62]! Люди, правильно руководящие законностью, заставляют (обвиняемых), кающихся в своих преступлениях, прекратить свои жалобные выкрики, чтобы не (вышло, будто) приговор о них выносится скорее из жалости, чем в соответствии с истиной: а бог судит, руководствуясь не истиной, а лестью! Они говорят: «Кто без греха?» Это довольно верно, ибо род человеческий как бы рожден для греха; (но в таком случае) следовало призвать всех, раз все грешат [III, 63]. Почему такое предпочтение грешникам? (Утверждая подобное, христиане либо) возносят хулу на бога, (либо) лгут [III, 64]. Они все это делают для поощрения грешников, не будучи в состоянии привлечь к себе ни одного действительно хорошего и справедливого человека, и потому они раскрывают двери перед самыми преступными, пропащими (людьми). Ведь всякому ясно, что прирожденных и закоренелых грешников никто не может совершенно переделать даже посредством наказаний, тем менее жалостью; ибо коренным образом изменить характер чрезвычайно трудно. (Конечно), безгрешные люди — лучшие члены общества [III, 65]…

«Для бога все возможно» (говорят на это христиане; да, бог может, но) не пожелает ничего несправедливого [III, 70]. (А по учению христиан выходит, что), подобно людям, которые поддаются сетованиям, бог, поддавшись жалобам жалующихся, ублажает дурных и отвергает хороших людей, не поступающих таким образом; а это в высшей степени несправедливо [III, 71].

(Христианский) учитель (говорит): «Мудрецы отвергают наше учение, потому что мудрость вводит их в заблуждение и сбивает с пути» [III, 72]. (Но это) смехотворно; ни один здравомыслящий (человек) не согласится с этим рассуждением [III, 73]; (поэтому их) учитель ищет неразумных [III, 74]. Проповедники (христианства) поступают подобно тому, кто обещает исцелить тело, но отговаривает от обращения к знающим врачам, (боясь), что те уличат его в невежестве. (Христиане) прибегают к простодушным и малолетним невеждам, говоря им: «Избегайте врачей», «Смотрите, чтобы кто-нибудь из вас не коснулся знания», «Знание — зло, знание отклоняет людей от здоровья души». «Только я спасу вас (говорит их учитель), а врачи губят тех, кого обещают исцелить» [III, 75].

(Христианский) учитель поступает подобно тому, как если бы кто в пьяном виде, выступая перед пьяными, стал поносить трезвых за пьянство [III, 76], или человеку с больными глазами, который перед (другими) такими же больными стал бы винить имеющих острое зрение, что у тех повреждено зрение [III, 77].

Вот в этом и подобных вещах я виню их — не стану перечислять все — и утверждаю, что они ошибаются и оскорбляют бога, чтобы обманчивыми надеждами привлечь к себе дурных людей и внушить им презрение к лучшим людям на том основании, что им якобы лучше будет, если будут держаться от тех подальше [III, 78].

Утверждение некоторых христиан и иудеев, что бог или сын божий не то сошел, не то сойдет на землю в качестве судьи над (всем) земным, — самое постыдное, и опровержение его не требует долгих слов [IV, 2]. В чем смысл такого сошествия бога? Чтобы узнать, что делается у людей? Значит, он не всеведущ? Или он знает все, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти [IV, 3]?

(Далее, как христиане мыслят себе возможным сошествие бога? Если) бог спустился к людям, он (следовательно) покинул свой трон; а) ведь если изменить самое малое здесь, то все перевернется и пойдет прахом [IV, 5]!.. А может быть, бог, не пользуясь известностью среди людей и считая, что он от этого теряет, пожелал, чтобы его узнали, и (захотел) проверить верующих и неверующих, как и у людей выскочки выставляют себя напоказ? (Но это значит) приписывать богу сильное и вполне человеческое тщеславие [IV, 6]. Но, (говорят христиане), он хочет нам дать познание его не потому, что ему хочется, чтобы его узнали, но ради спасения (людей): чтобы те, кто обретут его, став праведниками, спаслись, а не обретшие были наказаны, как уличенные злодеи. Что же после стольких лет бог вспомнил судить поведение людей, а до того не думал об этом [IV, 7]? Ясно, что они болтают о боге нечестиво и не свято; они делают это для устрашения непосвященных, а не для наказания грешников, подражая участникам вакхических мистерий, показывающим призраки и страшилища [IV, 10]. (Да и все эти страхи они к тому же не сами выдумали, а лишь) исказили то, что слышали от эллинов и варваров. Они наслышались от них и о том, что в течение продолжительных циклов времени, по мере сближения и расхождения звезд, случаются мировые пожары и потопы и что, после последней катастрофы при Девкалионе, истекший период требует, согласно общему изменению во вселенной, мирового пожара. Это побудило их на основании ложного понимания утверждать, что бог сойдет, неся с собою очистительный огонь возмездия [IV, 11].

Возвратимся еще раз к этому вопросу сначала, с большим числом аргументов; я (при этом) не скажу ничего нового, а давно доказанное. Бог добр, прекрасен, блажен и пребывает в прекраснейшем и наилучшем. Если он спускается к людям, ему приходится измениться, (причем) изменение (будет) из доброго в злого, из прекрасного в безобразного, из блаженного в несчастного, из наилучшего в наихудшего. Кто избрал бы себе в удел такую перемену? Конечно, смертному по природе свойственно меняться и переделываться, бессмертному же — пребывать одинаковым и неизменным; так что бог не мог бы подвергнуть себя и этому изменению [IV, 14]. Итак, либо бог в самом деле превращается, как они говорят, в смертное тело, что, как выше сказано, невозможно; либо он сам не меняется, но делает так, что видящим его кажется, (что он изменился, т. е.) он вводит в заблуждение и обманывает. А обман и ложь вообще — зло, за единственным разве исключением, когда их применяют как лекарство в отношении больных или сошедших с ума друзей для лечения или в отношении врагов, когда принимают предосторожности, чтобы избежать опасности. Но ведь у бога нет болящего или сумасшедшего друга, и он не боится никого, чтобы (ему приходилось) избегать опасности путем обмана [IV, 18].

(Иудеи и христиане по-разному обосновывают идеи о будущем или уже происшедшем пришествии Христа.) Иудеи говорят, что, так как жизнь преисполнилась зла, необходим посланник божий, чтобы неправедные были наказаны и чтобы все очистилось, как это было при первом потопе [IV, 20]. Наряду с потопом, очистившим землю, произошло разрушение (вавилонской) башни. Моисей, написавший о башне, подделал такой же рассказ о башне, (связываемый) с сыновьями Алоея [417]. Рассказы о Содоме и Гоморре, якобы уничтоженных огнем за грехи, — подражание рассказу о Фаэтоне [IV, 21]. А христиане, прибавив кое-что к рассказам иудеев, говорят, что ради грехов иудеев сын божий уже послан и что иудеи, казнив Иисуса и напоив его желчью, сами навлекли на себя гнев божий [IV, 22]. Род христиан и иудеев подобен стае летучих мышей или муравьев, вылезших из дыры, или лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, которые устроили бы собрание и стали бы спорить между собою о том, кто из них грешнее, и говорить, что, мол, «бог наш все открывает и предвозвещает», что, «оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, он занимается только нами, только к нам посылает своих вестников и не перестает их посылать и домогается, чтобы мы всегда были с ним». Христиане подобны червям, которые стали бы говорить, что, мол, есть бог, а затем следуем мы, рожденные богом, подобные во всем богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. Ныне, говорят черви, ввиду того что некоторые среди нас согрешили, придет бог или он пришлет своего сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно обрели вечную жизнь с ним. Все это более приемлемо, когда об этом спорят между собою черви и лягушки, чем иудеи и христиане [IV, 23].

Иудеи, беглые рабы из Египта, никогда ничего не совершили достойного упоминания, ни по своему значению, ни по численности не были заметны [IV, 31]. Они попытались вывести свой род от семени первых обманщиков и бродяг, ссылаясь на окутанные туманом темные и двусмысленные слова и толкуя их глупцам и невеждам, хотя за все долгое предшествующее время и спора не было [IV, 33] об этих (генеалогических) именах, и (только) теперь иудеи расходятся с некоторыми другими на этот счет [IV, 35]. В то время как (другие) люди, притязающие на древность (своего происхождения), как афиняне, египтяне, аркадцы и фригийцы, утверждают, что некоторые среди них родились на их земле, и каждый приводит доказательства этого, иудеи, собравшиеся где-то в уголке Палестины, люди, совершенно необразованные и не слыхавшие ранее, что все это давно воспето Гесиодом [418] и тысячами других вдохновенных мужей, сочинили самые невероятные и нескладные (мифы) о некоем человеке, сотворенном руками бога, вдохнувшего в него душу, о женщине, созданной из ребра, о заповедях бога и о змее, противодействующем им, о победе змея над предписаниями бога; они рассказывают какой-то миф, как старым бабам, и самым нечестивым образом изображают бога сразу, с самого начала бессильным, неспособным убедить даже единственного человека, которого он сам создал [IV, 36]. (Даже) среди христиан и иудеев наиболее совестливые стыдятся этого и пытаются как-нибудь толковать это аллегорически [IV, 38]. Далее они, подделывая беззастенчиво Девкалиона, (рассказывают) о потопе каком-то, о необыкновенном ковчеге, заключающем внутри себя все, о каком-то голубе и вороне в качестве вестников. Я не думаю, чтобы они ожидали, что все это получит распространение; они бесхитростно рассказывали это, как сказку малым детям [IV, 41]. Совершенно нелепо рождение детей на старости, (рассказы) о кознях братьев, о горе отца, о коварстве матери; во всем этом ближайшее участие принимает бог. Бог дарит своим сынам ослов, овец и верблюдов [IV, 43], отводит праведникам колодцы, (устраивает их) браки и связи с невестками и служанками [IV, 44]; (брак Лота) с дочерьми гнуснее преступлений Тиеста [419] [IV, 45]. (Как противны рассказы о враждующих братьях), о братьях-купцах, (сыновьях Якова), продающих своего брата, и обманутом отце [IV, 46]. (Далее следуют рассказы) о снах и об их толковании, (в результате коих узник) освобожден (и возведен в высокий сан). Когда продавшие его братья, голодая, были посланы (в Египет) со своими ослами для закупок, проданный принял их милостиво; неясно (изображено) узнавание (братьев Иосифом). Проданный в рабство (Иосиф) получает свободу и с помпой возвращается на могилу отца. Он приказал славному и божественному роду иудеев, рассеянному во множестве в Египте, поселиться где-то вне его и заниматься пастушеством в глухой местности. Исход из Египта был (в сущности) бегством [IV, 47]. (И в этом случае) наиболее совестливые из иудеев и христиан, стыдясь этого, пытаются кое-как толковать это аллегорически [IV, 48, 50]. Но этого нельзя принимать как аллегорию, это изложено в виде самой наивной сказки [IV, 50]. Во всяком случае, мнимые аллегории, написанные об этом, еще позорнее и нелепее, чем (сами) мифы, так как (эти толкования) при помощи диковинной и совершенно бессмысленной глупости пытаются согласовать нигде и никак не поддающееся согласованию [IV, 51]. Я познакомился с такого рода (толкованием) в «Споре Паписка и Ясона» [420], достойном не смеха, а скорее жалости и негодования.

Я, во всяком случае, не собираюсь опровергать это, ибо это, по-видимому, ясно для всякого, особенно если у кого хватит терпения и выдержки прослушать их писания. Я предпочитаю ознакомить (читателя) с природой, (показать), что бог не сотворил ничего смертного, но что творения все бессмертны, а смертны — создания тех (творений). Душа — творение бога, тело же имеет другую природу. В этом отношении нет разницы между летучей мышью, червями, лягушкой или человеком, ибо материя — одна и та же и тленная их часть — одинакова [IV, 52]. У всех вышеназванных существ — общая и единая природа, движущаяся вперед и назад в круговороте изменений [IV, 60]. Из всего, что исходит из материи, ничто не бывает бессмертно. Но об этом довольно. Если кто желает больше послушать и исследовать, тот узнает больше [IV, 61].

Зло в сущем ни раньше, ни теперь, ни в будущем не может стать ни больше, ни меньше, ибо природа всего едина и одинакова и происхождение зла одинаково [IV, 62]. Каков источник зла, человеку, не занимавшемуся философией, нелегко узнать. Для массы достаточно сказать, что зло не от бога, что оно прилагается к материи и внедряется в смертное; цикл (всего) преходящего одинаков от начала до конца, и в соответствии с установленным круговоротом одно и то же неизбежно возникало, существует и будет существовать [IV, 65] [421].

(Все) видимое — не для человека, но ради блага целого все возникает и погибает в (процессе) перехода одного в другое, о чем я говорил выше. Ни добро, ни зло в смертном не может увеличиться или уменьшиться, и богу нет надобности вносить новые исправления; бог не вносит поправок во вселенную, очищая ее посредством потопа или пожара, он не похож на человека, неудачно построившего или неумело смастерившего что-либо [IV, 69]. (Помимо того), если тебе что-либо кажется злом, то еще неизвестно, зло ли это; ибо тебе неизвестно, что полезно тебе, или другому, или космосу [IV, 70].

…(А они приписывают) богу страсть гнева (и вкладывают в его уста) угрозы [IV, 70]; и не смешно ли? Один человек, разгневавшись на иудеев, истребил (у них) всех боеспособных, предал их огню, превратил их в ничто [422]; а величайший бог, по их словам, разгневавшись, рассвирепев и угрожая, (оказывается способным лишь) послать своего сына, и тот переносит такие страдания!

Но, чтоб останавливаться не только на иудеях, — ибо не о том речь, — а на всей природе, как я обещал, я яснее разъясню вышесказанное [IV, 73].

(Христиане) говорят, что бог все сотворил для человека; (но история животных и наличие у них сметливости показывает, что) все создано ради людей не в большей степени, чем для неразумных тварей [IV, 74]. Громы, молнии и дождь — не дело рук бога; но если даже допустить, что это — дело рук бога, то все это происходит ради людей не больше, чем для питания растений — деревьев, трав, цветов. Если же ты скажешь, что (растения) ведь произрастают для человека, то на каком основании ты можешь утверждать, что они скорее произрастают для человека, чем для неразумных, самых диких животных [IV, 75]? (Напротив), мы добываем пищу, работая и трудясь с напряжением и усилием, а животные не сеют и не пашут, и все для них растет само [IV, 76]. Если сошлешься на стих Еврипида [423]: «Солнце и ночь служат смертным», то почему (они служат) нам больше, чем мухам или муравьям? Ведь и для них ночь служит отдыхом, а день — чтобы видеть и действовать [IV, 76]. О людях говорят, что ради них созданы неразумные твари; (но) если кто скажет, что мы властвуем над животными, потому что мы охотимся на диких животных и питаемся ими, то мы скажем, — почему нельзя утверждать (с большим правом), что мы родились ради них? Ведь они охотятся на нас и пожирают нас? Более того, нам требуются сети и оружие и помощь многих людей и собак против (животных), на которых мы охотимся, а тем природа дала каждому в отдельности немедленно (действующее) оружие, легко покоряющее нас им [IV, 78]. Что касается вашего утверждения, что бог дал нам возможность ловить зверей и пользоваться ими, то мы скажем на это, что, по-видимому, до того, как существовали города, техника и всякого рода общества, оружие и сети, животные ловили и поедали людей и меньше всего люди ловили зверей [IV, 79] [424], так что в этом отношении бог скорее покорил людей зверям [IV, 80]. Если кажется, будто люди отличаются от неразумных тварей тем, что они построили города, что у них государство, власти и руководители, то и это не относится к делу: ведь и муравьи и пчелы (имеют все это). Пчелы имеют предводителя, у них есть свита, служба, войны, победы, взятие в плен побежденных, города и пригороды, смены работ, наказание ленивых и злых; во всяком случае они прогоняют и наказывают трутней [IV, 81]. У муравьев (чисто) человеческая (заботливость) насчет пропитания и предусмотрительность (в заготовках) на зиму; они поддерживают друг друга при перенесении тяжестей, когда видят, что кто-нибудь из них устал; со складываемых плодов они снимают ростки, чтобы они не набухли и оставались (годными) в пищу для них в течение всего года [IV, 83]; для умирающих муравьев оставшиеся в живых отводят особое место, и оно служит для них общественным кладбищем; и, право же, при встрече они беседуют друг с другом и потому не сбиваются с пути; таким образом, они обладают полнотой разума, общими понятиями о некоторых всеобщих (предметах), речью, (выражающей) события и отмечающей их [IV, 84]. Право же, если бы кто-нибудь смотрел на землю с неба, в чем бы он усмотрел разницу между тем, что мы делаем, и (тем, что делают) муравьи и пчелы [IV, 85]? Если же люди имеют в виду колдовство, то и в этом отношении мудрее (их) змеи и орлы; в самом деле, они знают много противоядий и защитных средств и даже свойства некоторых камней, (применяемых ими) для (сохранения) здоровья детенышей; когда люди наталкиваются на (такие вещи), они считают, что сделали замечательное приобретение [IV, 86]. Если же человек считается выше прочих животных на том основании, что он усвоил представление о божественном, то говорящие это пусть знают, что и на это многие другие животные будут претендовать, и весьма основательно; ведь что можно назвать более божественным, чем знание и предсказание будущего? Люди поэтому стараются узнать его от других животных, больше всего от птиц, и те, которые прислушиваются к их указаниям, являются прорицателями [425]. Если же птицы и другие прорицающие животные, знающие от бога будущее, учат нас своими знамениями, то тем самым очевидно, что они оказываются ближе к общению с богом, мудрее и более угодны богу. Люди знающие говорят, что у птиц бывают и беседы, конечно более священные, чем наши, (и утверждают), будто они знают язык (птиц), и подтверждают это на деле: сказав заранее, будто птицы говорили, что отправятся туда-то и сделают то-то и то-то, они показывают, что те действительно туда отправились и сделали то, что было предсказано [426]. Насчет слонов [427] (известно, что) нет никого более верного клятве и более преданного божественному, конечно, потому именно, что они обладают познанием (божественного) [IV, 88]. Аисты благочестивее людей, так как это животное проявляет любовь к ближним и приносит корм своим родителям. Арабское животное феникс [428] по прошествии многих лет возвращается в Египет, уносит умершего отца, погребает его в шаре из смирны и кладет там, где святилище солнца [IV, 98].

Итак, не для человека создано все, так же как и не для льва, и не для орла, и не для дельфина, а для того, чтобы космос, как творение бога, был целостным и совершенным во всех отношениях. Вот ради чего соразмерено все — не в отношении друг друга, разве лишь мимоходом, — а в отношении вселенной в целом. Бог заботится (лишь) о вселенной, ее никогда не покидает провидение, она не становится хуже, и бог не возвращается с течением времени к самому себе и не гневается ради людей, так же как и не ради обезьян или мышей; и он не грозит тем (существам), из коих каждое получило в удел свою долю [IV, 99].

Иудеи и христиане! Ни один бог и ни один сын божий не спускался и не стал бы спускаться на землю. Если же вы говорите о каких-то ангелах, то чем вы их считаете — богами или чем-то другим? По-видимому, чем-то другим, демонами [V, 2].

У иудеев достойно удивления, что, хотя они почитают небо и пребывающих на нем ангелов, они оставляют без внимания самые замечательные и могущественные его части — солнце, луну и прочие неподвижные звезды и планеты; (для них) как будто приемлемо, что вселенная в целом — бог, а ее части не божественны или что хорошо почитать тех, кто, как полагают, открываются где-то во тьме (людям), ослепленным зловредным волшебством или бредящим туманными призраками, а тех, кто столь очевидным образом блестяще всем пророчествует, через которых распределяются дождь и ведро, облака и громы, — а ведь им они поклоняются, — и молнии, и плоды, и всякое творение, через которых им открывает себя божество, этих вестников свыше, подлинных ангелов небесных, — они ни во что не ставят [V, 6].

Нелепо с их стороны думать, что когда бог, как повар, разведет огонь (в день страшного суда), то все человечество изжарится, а они одни останутся, притом не только живые, но и давно умершие вылезут из земли во плоти, — воистину надежда червей! Какая, однако, человеческая душа стоскуется по разложившемуся телу? Этот ваш догмат даже христиане не все разделяют, некоторые вскрывают гнусность, отвратительность и вместе с тем невозможность этого [429]. В самом деле, какое тело, совершенно разложившись, способно вернуться в первоначальное состояние, притом к тому первому составу, из которого оно распалось? Не зная, что ответить на это, они прибегают к глупейшей уловке — для бога, мол, все возможно. Но бог не может совершить ничего безобразного и не желает ничего совершить против естества; и даже если бы ты потребовал в силу своей порочности чего-либо постыдного, то бог этого не сумеет (сделать), и надо прямо думать, что (так) будет; ибо бог руководит не извращенными желаниями и не искаженной непристойностью, а правильным и справедливым естеством. Душе он мог бы даровать жизнь вечную, «трупы же, — говорит Гераклит, — презреннее навоза». Плоть, наполненную вещами, о которых говорить неприлично, бог не захочет и не сумеет объявить вечной вопреки разуму. Ведь он сам — разум всего сущего; он поэтому не может поступать вопреки разуму и вопреки самому себе [V, 14].

Иудеи, став самостоятельным народом, положив себе законы сообразно с местными условиями и сохраняя их в своей среде поныне, соблюдая богослужение, какое бы оно ни было, но во всяком случае унаследованное от отцов, поступают подобно прочим людям; ведь каждый следует отечественным законам, как они некогда были установлены. Да так, пожалуй, и удобно, — не только потому, что разным (людям) пришли на ум разные мнения и что надо соблюдать то, что установлено сообща, но и потому, что, по-видимому, отдельные части земли с самого начала предоставлены разным управителям и распределены между некоторыми властями и в таком порядке они и управляются. Поэтому у каждого (народа) всякое поведение правильно постольку, поскольку оно ему нравится, нарушение же того, что в данном месте издавна установлено, — нечестиво [V, 25]. Можно было бы привести и свидетельство Геродота, который так говорит: «Жители городов Мареи и Аписа, в той части Египта, которая граничит с Ливией, считали себя ливийцами, а не египтянами; недовольные способом почитания богов, не желая воздерживаться (от употребления в пищу) коров, они послали сказать Амону, что между ними и египтянами нет ничего общего; живут-де они за пределами дельты, во всем отличаются от египтян и желают, чтобы им дозволено было вкушать всякую пищу. Но бог не разрешил этого, говоря, что Египет — это вся земля, которую Нил орошает своими водами, а египтяне — все те, которые живут ниже города Элефантины и пьют воду из реки Нила» [430]. Так рассказывает Геродот. А ведь Амон не хуже (и имеет такое же право) рассылать (указания) о делах божественных, как и ангелы иудеев.

Итак, нет ничего дурного в том, что все почитают каждый свои законы. Конечно, мы находим у разных народов величайшие различия, и все же каждый из них сам думает, что его воззрение наилучшее. Те из эфиопов, которые живут в Мероэ, почитают «только Зевса и Диониса» [431], арабы — Уранию и Диониса [432], только их, египтяне все почитают Осириса и Исиду, а (в частности) жители Саиса — Афину, жители Навкратиды — с недавнего времени (бога, которого) назвали Сераписом [433], и так далее все по номам. Одни воздерживаются от овец, почитая их как священных, другие от коз, третьи от крокодилов, от коров, воздерживаются и гнушаются свинины [434]. А вот у скифов считается прекрасным делом пожирать людей, и среди индийцев есть такие, которые считают, что совершают святое дело, поедая своих родителей. Об этом как-то говорит тот же Геродот. Ради убедительности приведу тут же его подлинные слова: «Действительно, если спросить у какого бы то ни было народа, какие обычаи лучше всех, то каждый по расследовании ответит, что наилучшие обычаи — его собственные. Таким образом, всякий народ считает свои обычаи гораздо лучше всех остальных. Вот почему неестественно, чтобы кто-нибудь, разве помешанный, шутил с такими вещами. Что все люди относятся именно так к своим обычаям, можно доказать многочисленными примерами, в частности следующим: во время своего царствования Дарий позвал к себе эллинов, состоявших при нем на службе, и спросил их, за какую плату они согласились бы съесть своих умерших родителей. Те ответили, что ни за что не сделают этого. После этого Дарий позвал индийцев, именно так называемых калатиев, которые поедают своих родителей, и спросил их в присутствии эллинов, причем переводчик объяснял смысл ответа: за какую плату согласились бы они умерших родителей предать огню? Калатии отвечали громкими восклицаниями и требовали, чтобы он не богохульствовал. Так чтутся обычаи, и я думаю, Пиндар был прав, когда в своем стихотворении назвал обычай «всесильным владыкой» [V, 34] [435].

Таким образом, если иудеи так защищают свой собственный закон, то их (за это) нечего презирать; (скорее заслуживают презрения те), которые отказываются от своей (веры) и примыкают к иудейской. Если же они гордятся тем, что знают какую-то более глубокую мудрость, и уклоняются от общения с другими, как якобы не столь чистыми, то они уже слыхали [436], что даже свое учение о небе они не (по праву) считают своим собственным, но что о небе в древности учили уже персы, не говоря о других, как где-то сообщает Геродот: «У них в обычае приносить жертвы Зевсу на высочайших горах, причем Зевсом они называют весь небесный свод» [437]. А ведь, по-моему, совершенно безразлично, давать ли Зевсу имя Всевышний, или Зен, или Адонай, или Саваоф, или Амоун, как египтяне, или Папей, как скифы. И право же, они вовсе не более святы, чем другие, на том основании, что они обрезаны; ведь и этот (обычай ввели у себя) египтяне и колхи [438] раньше; и не оттого, что воздерживаются от свинины, ибо и этого (придерживаются) египтяне, которые, кроме того, еще (воздерживаются от мяса), коз, овец, быков и рыб, Пифагор не ел бобов, а его ученики — ничего одушевленного. Не похоже что-то также, чтобы евреи пользовались хорошей славой у бога и его любовью предпочтительно перед прочими и чтобы он только им посылал своих вестников свыше, как если б они в самом деле получили в удел страну обетованную: мы ведь видим, какой славы достигли они сами и их страна.

Итак, прочь этот хор, понесший наказание за свое чванство! Они не знают великого бога, а соблазнены и обмануты волшебством Моисея и с недоброй целью стали его учениками [V, 41]. Пусть выйдет (на сцену) другой (хор); я спрошу их, откуда они явились и какой у них есть основоположник их отечественных законов; они никого не сумеют назвать, ведь они вышли оттуда же, и сами они выводят оттуда же своего учителя и хормейстера; и все же они отпали от иудеев [V, 33] [439].

Оставим, однако, в стороне все, в чем можно их уличить касательно их учителя; допустим, что то был действительно какой-то вестник (неба); (так вот), явился ли он первым и один, или и до него (являлись) другие? Если б они ответили, что только он явился, то они были бы обличены во лжи и в противоречии с самими собой: ведь они часто говорят, что и другие являлись, притом сразу шестьдесят или семьдесят, и что они совратились и наказаны тем, что подвергнуты заключению под землей [440], поэтому подземные источники — их слезы. Далее, к гробу этого самого (Христа) явились ангелы — по словам одних, один, по словам других, два, — которые возвестили женщинам, что он воскрес. Очевидно, сын божий не мог сам открыть гроб и нуждался в том, чтобы кто-то другой отвалил камень. Кроме того, и насчет беременности Марии явился к плотнику ангел, а другой — насчет бегства для спасения младенца. Но стоит ли подробно все излагать и перечислять всех (ангелов), которые якобы были посланы к Моисею и другим? Итак, если были посланы и другие, то очевидно, что и этот — от того же бога. Ну, надо полагать, его миссия была более серьезной ввиду того, что иудеи то ли сбились с пути, то ли извратили благочестие, то ли творили нечестивое; на это, по крайней мере, намекают (христиане) [V, 52]. Итак, не о нем одном сообщается, что он явился роду человеческому; даже те, которые на основании учения Иисуса отказались от демиурга [441], как низшего (божества), и примкнули, как к некоему более сильному, к богу и отцу явившегося, говорят, что и до него от творца являлись некие (посланники) роду человеческому [V, 54].

Итак, у них и у иудеев один и тот же бог. Во всяком случае, (христиане, принадлежащие к) главной церкви, открыто признают это, а также принимают за истину принятую у евреев космогонию, в частности насчет шести дней (творения) и седьмого дня, в который бог, отдохнув, ушел на свой наблюдательный пункт. Они называют первым человеком того же, что и иудеи, и точно так же включают его потомство в свои генеалогии; (они рассказывают) о тех же кознях братьев друг против друга, что и иудеи, те же истории о переселении в Египет и о бегстве оттуда [V, 59].

Пусть не думают, будто я не знаю, что некоторые из них признают того же бога, что иудеи, другие же — другого, противостоящего этому, от которого и произошел сын [442]. Есть и третий род, называющий одних пневматиками, других — психиками [443]. Некоторые объявляют себя гностиками, некоторые, признавая Иисуса, желают вместе с тем жить по закону иудеев, как масса иудеев. Есть также сивиллисты [444] [V, 61]. Я знаю также симониан, которые называются еленианами — как почитатели Елены или учителя Елена, — марцеллиан — почитателей Марцеллины, — гарпократиан, последователей Саломеи, последователей Мариамны, Марты, маркионитов, во главе которых стоит Маркион [445] [V, 62]. Каждый из них (почитает) другого учителя и демона, жестоко обманываясь и блуждая в глубокой тьме более беззаконно и гнусно, чем последователи культа Антиноя в Египте. Они злословят друг против друга ужаснейшим образом, (изрыгая) явные и тайные (проклятия), они ни по одному пункту не могут прийти к соглашению, они во всем гнушаются друг друга, (они называют других) цирцеями и обольстительными мятежниками [V, 63], ожогом слуха, загадками, обманщицами-сиренами [446], издевающимися и затыкающими уши у тех, кто их слушает, и награждающими их свиной головой [447]. От всех этих до такой степени расходящихся между собою (сект), позорнейшим образом изобличающих себя самих в спорах, можно слышать: «Для меня мир распят, и я для мира» [V, 64] [448]. Христиане, расходясь между собою в учении, говорят, что они знают больше, чем иудеи.

Ну, если у них нет никакого источника их учения, давайте исследуем само учение; при этом прежде всего надо изложить то, что они, плохо восприняв от других, извратили по невежеству, проявив с самого начала сразу неприличную смелость насчет предмета, которого не знают [V, 65]. У эллинов это сказано лучше, без напыщенности и без возвещения якобы от бога или сына божьего [VI, 1].

Итак, пусть древние мудрецы разъяснят ищущим знания, пусть выскажется Платон, сын Аристона, насчет высшего блага и пусть скажет в одном из своих писем, что высшее благо отнюдь не «поддается определению» (rhe ton), но возникает «при частом общении» (людей между собою); оно «внезапно возгоревшийся в душе свет как бы от взвившегося пламени» [449] [VI, 3]. (Далее Платон в письме пишет): «Если бы я думал, что это можно достаточно ясно изложить письменно или устно для многих, то что лучшее мы могли бы совершить в жизни, чем написать столь полезное для людей и вывести природу на свет для всех?» [VI, 6]. (Но христиане), плохо поняв Платона, (перенесли это учение на бога). (Платон не требует, чтобы ему тотчас поверили): «пользуясь вопросами и ответами» [450], он просвещает разум у последователей его философии [VI, 7]. (В ряде мест Платон отмечает, что) благо познаваемо «для немногих», что многие, преисполненные «неправильного презрения», «гордой, обольстительной надежды», называют некоторые вещи истинными, как знающие якобы «кое-что возвышенное». Но после такого заявления Платон, однако, (никого) не морочит, не заграждает уст желающему высказаться о том, что представляет собою предлагаемое ему (учение); он не требует, чтобы ему сейчас же поверили, что это-де бог, а это его сын, который спустился (с неба) и беседовал со мной [VI, 8]. Далее Платон пишет: «У меня есть намерение сказать об этом подробнее; возможно, что, когда я это сделаю, сразу яснее станет то, о чем я говорю. Есть действительная причина, препятствующая дерзнувшему писать о чем-либо из этих предметов; я и раньше не раз о ней говорил, и теперь, кажется, надо (опять о ней) сказать: есть у всего сущего три вещи, при помощи которых осуществляется познание, четвертое — само (знание), а пятым надо считать то, что познаваемо и истинно; из них первое — имя, второе — определение, третье — образ, четвертое — знание» [VI, 9].

Как видишь, Платон, хотя он и уверял, что оно «неизреченно», однако, чтоб не получилось впечатления, будто он ищет убежища в невыразимом, приводит обоснование этого затруднения, а то и «ничто» могло бы оказаться «выразимым». Платон не хвастает и не утверждает лживо, будто он открыл что-то новое или явился с неба возвещать (что-либо), а указывает, откуда (берет) это. (А христиане) говорят: поверь, что тот, кого мы тебе представляем, — сын божий, хотя бы он был самым унизительным образом связан и подвергнут позорнейшей пытке, хотя бы он совсем недавно на глазах всех бродяжил самым постыдным образом; (мало того, говорят они), именно потому ты должен сильнее Уверовать [VI, 10]. Но если каждый будет вводить своего (бога) и у всех будет наготове общая (формула): «Уверуй, если хочешь спастись, или отыди», то что остается делать действительно желающим спастись? Бросать кости, (что ли), и гадать, куда обратиться и к кому пристать [VI, 11]?

(Чтоб оправдать свое неумение доказать свои положения разумными доводами), они говорят, что мудрость в людях есть безумие перед богом. Причину этого я уже раньше указал — (желание) привлечь к себе одних лишь необразованных людей и малолетних. Но я докажу, что и это выдумано и заимствовано у эллинских мудрецов. (Так), Гераклит говорил: «Существо человеческое не обладает познанием, а божественное обладает»; (в другом месте он говорит): «Глупым человек слывет у демона, как ребенок у мужа» [451], и в платоновской «Апологии Сократа» (мы читаем): «Я, афиняне, приобрел это имя не чем другим, как мудростью; но какой же мудростью? Такой, которая является, может быть, человеческой мудростью; и, по-видимому, я в самом деле мудр такой мудростью» [452] [VI, 12]. (Таким образом, учение о двух мудростях) — божественной и человеческой — (учение древнее) и восходит к Гераклиту и Платону (но, в то время как даже Платон считал себя мудрым только человеческой мудростью, христиане) излагают божественную мудрость самым необразованным, рабам или самым невежественным людям [VI, 13]. Будучи шарлатанами, они убегают без оглядки от людей более понятливых, не поддающихся обману и уловляют в свои сети простаков [VI, 14].

Их смиренномудрие — (результат) неправильного понимания мысли Платона, который говорит в одном месте в «Законах» [453]: «Бог, согласно древнему преданию, заключая в себе начало, конец и середину всего существующего, действует прямо, идя по пути (указываемому его) природой; за ним всегда следует справедливость, наказывающая нарушителей божественного закона; кто хочет быть счастливым, следует за ней смиренно и скромно». (А у христиан) смиренный смиряется безобразно и на беду себе, повергшись наземь, бросившись на колени и ниц, облачившись в жалкую одежду и посыпав (главу) пеплом [VI, 15].

Изречение Иисуса о богатых, гласящее: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в царство небесное», прямо сказано у Платона; Иисус исказил слова Платона, сказавшего, что «невозможно быть особенно хорошим и одновременно исключительно богатым» [454] [VI, 16]. О царстве божием (тоже) божественно сказано у Платона в письмах и в «Федре», (а у христиан это изложено неубедительно) [VI, 17]. «Вокруг царя вселенной (говорит Платон) собрано все, ради него существует все, он — источник всего прекрасного; второе (стягивается) ко второму, третье — к третьему. И вот человеческая душа стремится изучить эти принципы, созерцая то, что сродно ей; но ничего из этого она не постигает вполне. Что касается царя и тех вещей, о которых я говорил, с ними ничто не сравнится» [455] [VI, 18].

Некоторые христиане, не поняв высказываний Платона, хвастают своим возвышающимся над небесами богом, перешагнув еще выше неба иудеев. (У Платона мы читаем) в «Федре» [456]: «Ни один земной поэт не воспел и не сумеет достойно воспеть наднебесное пространство», (и далее): «Истинно существующая сущность, не имеющая ни цвета, ни образа, неосязаемая, доступна только руководителю души; вокруг этой сущности имеет свое место истинный вид знания» [VI, 19].

(Они говорят) о семи небесах; (и здесь они напутали, прочитав, что), по словам Платона, путь душ на землю и с земли лежит через планеты [457] [VI, 21]. На это же намекает учение персов и мистерия Митры, имеющаяся у них. В этой мистерии дается символ двоякого движения в небе — движения неподвижных звезд и планет и прохождения душ через них. А символ этот таков: семивратная лестница и над ней восьмые ворота. Первые ворота из свинца, вторые из олова, третьи из меди, четвертые из железа, пятые из смешанного металла, шестые из серебра, а седьмые из золота. Первые (ворота) они посвящают Кроносу, видя в свинце признак медлительности этого светила, вторые — Афродите, сравнивая с ней блеск и мягкость олова, третьи «с медным порогом», крепкие — Зевсу, четвертые — Гермесу, так как и железо и Гермес выносят всякую работу, деятельны и работоспособны, пятые, неровные и переменные вследствие смешения, — Аресу, шестые, серебряные, — Луне, седьмые, золотые, — Солнцу, которое они напоминают цветом [458]. (Причина) такого расположения планет — в том, что оно выражается символически в наименованиях прочей материи и что персидская теология (оперирует с) музыкальными понятиями [VI, 22]. (На этом основании христиане преподносят) интересующимся глупым слушателям и рабам (учение) о семи небесах, заимствованное у персов или у кабиров [VI, 23].

Если бы кто захотел исследовать одновременно некую христианскую мистерию и мистерию персов, сопоставив их между собой и раскрыв (таинства) христиан, он бы увидел, в чем между ними разница. (У христиан есть) вычерченная фигура [VI, 24], на которой нанесены круги — десять отделенных друг от друга и заключенных в один круг. Диаграмма разделена жирной черной чертой, и это они называют Геенной, т. е. Тартаром [VI, 25]. (Далее они говорят о какой-то) печати, что наложивший ее называется отцом, а запечатываемый называется молодым и сыном и восклицает: «Я помазан светлым елеем от древа жизни». Те, кто сообщают об этой печати, называют также семь ангелов, стоящих с обеих сторон над душой человека, расстающейся с телом; одни из них — ангелы света, другие — так называемые архонтические властитель так называемых архонтических [459]; именуется проклятым богом; проклятым они называют бога иудеев, того, кто вызывает дождь и гром, творца этого мира, бога Моисея и его мироздания [VI, 27]! Он достоин проклятия с точки зрения тех, кто составил себе о нем суждение, ведь он проклял змея за то, что тот дал первым людям познание добра и зла [VI, 28]. Что может быть глупее и нелепее этого бессмысленного учения? В чем провинился законодатель иудеев? И как это ты принимаешь для себя в виде какой-то типической аллегории, как ты выражаешься, его космогонию или закон иудеев, а (вместе с тем) не хочешь, о нечестивец, славить творца мира, все обещавшего им, возвестившего, что он умножит род их до пределов земли и воскресит их здесь во плоти и крови, вдохновившего пророков? Напротив, ты его хулишь. Когда (иудеи) на тебя оказывают давление, ты признаешь, что почитаешь того же бога, (что и они); а поскольку твой учитель Иисус (проповедует нечто), противоречащее законодателю иудеев Моисею, ты ищешь другого бога вместо этого и вместо отца [VI, 29].

Христиане называют семь архонтов демонов; первый имеет вид льва, второй — быка; третий — какая-то амфибия, грозно шипящая; у четвертого вид орла; пятый имеет лицо медведя; о шестом у них рассказывают, что у него внешность собаки; седьмой имеет ослиную голову и называется Тафабоот, или Оноил [460] [VI, 30]… Некоторые принимают архонтические образы так, что одни становятся львами, другие быками, третьи драконами, орлами, медведями или собаками. На диаграмме (у них изображена какая-то) четырехугольная фигура… врата рая… древо познания и жизни [VI, 33]. Другие еще нагромождают одно на другое речения пророков, круги на круги, эманации земной церкви и обрезания, силу, истекающую из некоей девы. Пруники, живую душу, небо, которое закалывают, чтобы оно жило, землю, пронзаемую мечом, многих, отдаваемых на заклание, чтобы они жили, прекращение смерти в мире, когда отомрет грех мира, узкий путь вниз, самоотворяющиеся врата; и всюду там (фигурирует) древо жизни и воскресение плоти благодаря древу; это, я думаю, потому, что их учитель был пригвожден к кресту и был плотник по ремеслу, так что если бы его случайно сбросили со скалы, или столкнули в пропасть, или удавили веревкой и если б он был сапожником, или каменщиком, или кузнецом, то у них была бы в небесах скала жизни, пропасть воскресения, веревка бессмертия, блаженный камень, железо любви или священная подошва. Да ведь старая баба, напевающая сказки, убаюкивая ребенка, постыдилась бы нашептывать подобные (глупости) [VI, 34]!

Особенно удивительно у них следующее: они толкуют про какие-то надписи между небесными верхними кругами, особенно же какие-то — «большую и меньшую», «сына и отца»; они обещают какое-то магическое волшебство, и это для них верх мудрости [VI, 38]. Они пользуются магией и волшебством, называя какие-то варварские [461] имена демонов; они поступают так же, как и те, кто на тех же основаниях морочат людей, не знающих, что имена (богов) звучат по-разному у эллинов и у скифов. Так, по Геродоту, скифы называют Аполлона Гонгосиром, Посейдона — Тагимасой, Афродиту — Аргимпасой, Гестию — Табити [462].

Стоит ли мне перечислять всех тех, которые заповедали очистительные обряды, гимны, искупления, заговоры, биение себя в грудь, ряжение в демонов, разнообразные амулеты в виде одеяний, чисел, камней, растений, корней и вообще самых разнообразных предметов [VI, 39]? У некоторых пресвитеров я видел варварские книги, содержащие имена демонов и волшебные средства; они ничего хорошего не обещают, а все — во вред людям [VI, 40]. Некий египетский музыкант Дионисий, с которым мне случилось встретиться, сказал мне относительно магии, что она действительна лишь по отношению к необразованным и развращенным людям, а на людей, занимавшихся философией, она никакого действия произвести не в состоянии, так как они своевременно позаботились (создать себе) здоровый образ жизни [VI, 41]. Они самым нечестивым образом заблуждаются и проявляют следующее величайшее невежество, тоже в результате искажения божественных загадок: они выдвигают некоего противника богу, называя его дьяволом, а на еврейском языке — сатаной. Вообще все это — темные представления, и отнюдь не является признаком святости утверждение, что в самом деле величайший бог, желая чем-либо быть полезным людям, наталкивается на супостата и оказывается бессильным. Сын божий терпит поражение от дьявола, и, наказываемый им, он учит и нас презирать исходящие от него напасти, предсказывает, что сатана тоже явится подобным образом, явит великие и дивные дела, присваивая себе славу божью; но те, кто пожелал обратиться к (сыну божьему), не должны поддаться всему этому, а верить только ему (Иисусу). Это как раз (манера) человека недобросовестного, который ищет своей корысти и заранее принимает меры против сторонников противного мнения и организаторов противной группы.

(Как я уже говорил, христианское учение) о сатане (результат) непонимания загадок, (имеющихся в творениях древних поэтов и философов). Древние намекают на некую божественную борьбу: в частности, Гераклит говорит так: «Надо знать, что существует всеобщая война, что справедливость — раздор, что все возникает и проходит в силу раздора». А Ферекид, который жил гораздо раньше Гераклита, изложил миф, в котором одно воинство противопоставляется другому; одним предводительствует Кронос, другим — Офионей; он рассказывает об их вызовах и битвах, о том, что между ними существует уговор, что та сторона, которая будет ввергнута в Окен [463], считается побежденной, а те, кто их низверг и победил, получают во владение небо. Тот же смысл имеют и мистерии, относящиеся к титанам и гигантам [464], объявляющим войну богам, и существующие у египтян (мифы) о Тифоне, Горе и Осирисе [465]. Но это совсем не то, что (христиане рассказывают) о дьяволе, или, вернее, о человеке-обманщике, выступающем с соперничающим учением. И Гомер, подобно Гераклиту, Ферекиду и последователям мистерий о титанах и гигантах, намекает на это в следующих словах, обращенных Гефестом к Гере:

Он уже древле меня, побужденного сердцем на помощь,
Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага [466].

А в речи Зевса, обращенной к Гере, (мы читаем) так:

Или забыла, как с неба висела? Как две навязал я
На ноги наковальни, а на руки набросил златую
Вервь неразрывную? Ты средь эфира и облаков черных
С неба висела; скорбели бессмертные все на Олимпе;
Но свободить не могли, приступая; кого ни постиг я,
С прага небесного махом свергал, и слетал он на землю,
Только что дышащий [467].

Обращение Зевса к Гере — это речь бога, обращенная к материи; речь к материи намекает на то, что бог овладел этой материей, бывшей вначале беспорядочной, связал ее законами и привел в порядок; а находившихся вокруг нее демонов, поскольку они были необузданны, он наказал и низринул по пути вниз. Понимая именно в таком смысле эти стихи Гомера, Ферекид сказал: «Под той областью находится область Тартара; ее охраняют дочери Борея — Гарпии и Тиелла, и Зевс туда низвергает погрешающих дерзостью». С этими представлениями связаны также и (изображения на) одеянии Афины (на статуе), которую все видят во время процессии при панафинеях [468]; оно указывает, что некая не имеющая матери и девственная богиня побеждает дерзновенных сынов земли. (А христиане, наоборот, говорят, что) сын божий наказан дьяволом и что он учит проявлять стойкость, когда (дьявол) будет их тоже наказывать; а ведь это совершенно нелепо: я думаю, надо было, чтобы наказан был дьявол, а не угрожать людям, подвергшимся его козням [VI, 46].

А откуда явилась у них (мысль) называть сына божьего, я поясню: древние объявили этот мир как происшедший от бога сыном его и юношей [469]; мир, во всяком случае, в такой же мере сын божий, как и (Иисус) [VI, 47].

Космогония христиан воистину совершенно нелепа; совершенно нелепо также их писание о происхождении людей, о сотворении человека «по образу божию», о том, как бог насадил «рай», как там проходила жизнь человека и о приключившейся беде, когда он за грех был изгнан и переселен «напротив сада наслаждений». Моисей все это написал, ничего не сообразив, делая нечто подобное тому, что в шутку написали поэты древней комедии: Пройт женился на Беллерофонте, а Пегас был из Аркадии [470] [VI, 49].

У некоторых из древних сказано (многое) о сотворении мира и земли (на основании глубокого понимания природы вещей); а Моисей и пророки, оставившие (христианам свои) писания, не зная, какова природа мира и человека, сочинили грубую нелепость; (начать с того, что Моисей считает, что мир сотворен богом, но не может указать, из чего). Гораздо нелепее, что он уделил на сотворение мира несколько дней, когда дней еще не было. Ведь когда не было неба, еще не была утверждена земля и солнце еще не обращалось, — откуда взялись дни? [VI, 50, 60] [471]. (А что означает «да будет свет», и к кому обращен этот призыв?) Ведь не занял же творец свет сверху, как человек, зажигающий светильник у соседей? А если творивший это был противник великого бога, проклятый бог, действующий наперекор его решению, то зачем тот стал бы давать ему взаймы свет [VI, 51]?

Я пока ничего не говорю о сотворении и гибели мира — ни того, что он не сотворен и вечен, ни что он сотворен, но неразрушим, ни наоборот. (Но откуда у них) взялся дух божий как нечто чуждое этому миру — «дух божий витал над землей» — (и как это случилось, что) какой-то другой демиург [472] помимо великого бога замыслил злое против духа его, причем всевышний бог стерпел, (тогда как) требовалось низвержение (его)? (И вот) великий бог, уделив демиургу от духа, требует его обратно. Но какой же бог дает что-либо с тем, чтоб требовать это обратно? Ведь обратно требует тот, кто нуждается, а бог ни в чем не нуждается. И почему он проглядел злого демиурга, противодействующего ему [VI, 52]? (А когда он прозрел и убедился в кознях демиурга), почему он посылает тайком погубить его творения? Почему он вторгается тайно, обманывает и вводит в заблуждение? Почему он заманивает осужденных и проклятых, по вашим словам, демиургом и тайно уводит их, как какой-нибудь похититель рабов? Почему он выдает себя за отца чужих (детей)? Хорош бог, который стремится быть отцом (людей), осужденных другим (богом), грешников, обездоленных и, как они сами говорят, — подонков и который не в силах наказать своего посланца, уличенного в том, что незаметно от него отходит! (Вы скажете, что не считаете) мир творением другого бога. Но если все это — творение самого (бога), то как же это бог творит зло? Как это он не в состоянии убедить и вразумить? Как это случилось, что, когда люди оказались неблагодарными и дурными, он испытывал раскаяние, осудил и возненавидел свое собственное искусство? Как это он угрожает и губит своих собственных потомков? И куда он их уводит с этого мира, который он сам сотворил? [VI, 53].

Возвращаясь к началу, как можно не считать нелепым первого и величайшего бога, который приказывает: «Да будет то, да будет другое или это», который работает один день столько-то, на другой день на столько-то больше, затем на третий, на четвертый, пятый, шестой день [VI, 60]? И после этого, прямо-таки как жалкий ремесленник, он устает и нуждается для отдыха в праздности [VI, 61]!

(Вообще, они рисуют себе бога по своему подобию. Но) у бога нет ни уст, ни голоса; у него нет и ничего другого из того, что нам знакомо [VI, 62]. И (бог) не создал человека по подобию своему, ибо бог не таков и нисколько не похож ни на какой образ [VI, 63]. Он не имеет фигуры или цвета, он не участвует в движении и в сущности [VI, 64]. От него все исходит, а он ни из чего; бог недоступен слову… его нельзя обозначить именем… он не обладает никаким свойством, которое может быть охвачено названием; он вне всякого восприятия [VI, 65].

«Но (скажут мне), как же мне познать бога? И как я узнаю путь к нему? Ведь ты расстилаешь тьму перед глазами, и я ничего отчетливо не вижу». (Тьма у тебя не оттого, что я закрываю от тебя свет; напротив), когда кто выводит людей из тьмы на яркий свет, они не могут вынести блеска, зрение у них поражается и портится, и они думают, что слепнут [VI, 66]. (А вы, считающие, что видите свет), как вы думаете познать бога и спастись благодаря ему [VI, 68]? (Вы говорите): «Так как бог велик и непостижим, он вдохнул свой дух в тело, подобное нам, и послал его сюда (к нам), чтоб мы могли слушать его и у него поучаться» [VI, 69]. Говоря о духе божьем, христиане ничем не отличаются от греческих стоиков, утверждающих, что бог — дух, все проникающий и все объемлющий в себе [VI, 71]. Но если сын — исходящий от бога дух, родившийся в человеческом теле, то сам сын божий не может быть бессмертным; ибо не таково свойство духа, чтоб пребывать вечно [473]; (некоторые из христиан даже считают), что не бог — дух, а (лишь) сын его. (Как бы то ни было), дух должен был вдохнуть бог; но отсюда следует, что Иисус не мог воскреснуть во плоти; ибо бог не стал бы принимать обратно дух, который он дал, после того как его осквернила природа тела [VI, 77]. (И опять-таки выступает нелепость рождения Иисуса от девы); если (бог) хотел отправить (на землю) дух от себя, зачем ему надо было вдуть его в чрево женщины? Ведь мог же он, имея уже опыт в сотворении людей, и этому создать (готовое) тело, а не заключать свой дух в такую нечисть; в этом случае, если бы (Иисус) был прямо создан свыше, он не вызвал бы к себе такого недоверия [VI, 73].

Маркион и его последователи, (признавая, что Иисус сразу появился с неба в качестве сына благого бога, противостоящего злому демиургу), свободны от некоторых обвинений, но под некоторые они подпадают. (В самом деле, с точки зрения Маркиона, отвергающего пророков и пророчества о Христе), как можно доказать, что претерпевший такую казнь — сын божий, раз это не было предсказано? (Далее, если собрать высказывания христиан, получается, что) было два сына божиих — один от демиурга, другой — от маркионовского бога. (Эти двое спорят между собой, и) их единоборство, как и борьба богов-отцов, это как бы борьба перепелов [474]; что же, сами (боги), обессилев от старости и способные лишь на болтовню, уже не (в силах) управиться друг с другом и предоставляют своим сыновьям сражаться [VI, 74]?

Раз в теле (Иисуса) был дух божий, то оно должно было бы резко отличаться от других ростом, красотой, силой, голосом, способностью поражать или убеждать; ведь невозможно, чтобы нечто, в чем заключено больше божественного, ничем не отличалось от другого; а между тем (тело Иисуса) ничем не отличалось от других и, как говорят, не выделялось ростом, красотой, стройностью [VI, 75].

Далее, если в самом деле бог, как Зевс в комедии, проснувшись от долгого сна, захотел спасти род человеческий от зол, почему же это он послал свой дух, о котором вы говорите, в один уголок (земли)? Ему следовало таким же образом надуть [475] много тел и разослать их по всей земле. Но автор театральной комедии в шутку написал, что Зевс, проснувшись, послал афинянам и македонянам Гермеса [476]; не думаешь ли ты, что ты сочинил нечто более смешное — посылку сына божьего к иудеям [VI, 78]? (Ведь были другие народы, более достойные внимания бога), боговдохновенные народы халдеев, египтян, персов, индусов, (тогда как) евреи — (жалкий народ), которому предстоит вскоре погибнуть [VI, 80]. (И как это) всеведущий бог не знал, что посылает сына к дурным людям, которые согрешат и казнят его? (На это у них один ответ): «Все предсказано» (пророками) [VI, 81].

Итак, посмотрим, каким путем они придумают себе оправдание; те, которые вводят другого бога, (не найдут) никакого (оправдания), а (признающие) того же (бога) опять скажут то же самое, то же поистине мудрое (положение), что, мол, так должно было случиться; доказательство — это давно предсказано [VII, 2]. (Но странное дело): предсказания Пифии, додонидов, или (Аполлония) Клария и Бранхидов, или в храме Амона [477], предсказания множества других провидцев, которыми кишит, по-видимому, любая страна, они ни во что не ставят. А все, что сказано или не сказано в Иудее по их способу, как это еще теперь обычно в Финикии и в Палестине, — это у них считается чудесным и непреложным [VII, 3]. Я мог бы рассказать о способе прорицания в Финикии и Палестине, который мне приходилось слышать и который я изучил. Есть много видов пророчества; наиболее совершенный — у здешних людей. Многие безвестные личности в храмах и вне храмов, некоторые даже нищенствующие, бродящие по городам и лагерям, очень легко, когда представляется случай, начинают держать себя, как прорицатели. Каждому удобно и привычно заявлять: «Я — бог, или дух божий, или сын божий. Я явился. Мир погибает, и вы, люди, гибнете за грехи. Я хочу вас спасти. И вы скоро увидите меня возвращающимся с силой небесной. Блажен, кто теперь меня почтит; на всех же прочих, на их города и земли я пошлю вечный огонь, и люди, не сознающие своих грехов, тщетно будут каяться и стенать; а, кто послушался меня, тем я дарую вечное спасение». К этим угрозам они вслед за тем прибавляют непонятные, полусумасшедшие, совершенно невнятные речи, смысла которых ни один здравомыслящий человек не откроет; они сбивчивы и пусты, но дураку или шарлатану они дают повод использовать сказанное, в каком направлении ему будет угодно [VII, 9]. Эти «подлинные» пророки, которых мне приходилось слушать, уличенные мною, сознались, чего они домогаются, и (признали), что выдумывают свои бессвязные речи [VII, 11].

Те, которые ссылками на пророков оправдывают обстоятельства, касающиеся Христа, ничего путного не могут сказать, когда какое-нибудь высказывание о божественном кажется дурным, постыдным, нечистым или мерзким [VII, 12]. Ведь бог не творит и не высказывает ничего позорного и не способствует злу; а чем иным было для бога вкушение мяса ягненка или питье из желчи и уксуса, как не поеданием навоза [VII, 13]? Что же, если пророки предскажут, что великий бог, — уж не буду говорить о более обидных вещах, — будет рабом, или заболеет, или умрет, то раз это предсказано, богу придется умереть, или быть рабом, или болеть, для того чтобы своей смертью внушить веру, что он бог? Но пророки не стали бы предсказывать что-либо подобное: это было бы дурно и нечестиво. Поэтому надо исследовать не то, предсказали ли (пророки) или не предсказали, а достойно ли это бога и хорошо ли. Дурному и постыдному не следует верить, даже если бы все люди пришли в экстаз и казались пророчествующими. Как же может быть свято то, что совершено в отношении (Иисуса) как бога [VII, 14]?

(О боге можно напророчествовать самые неприличные вещи, но неужели же), если такие пророчества были о боге вселенной, то на том основании, что это было предсказано, нужно верить таким вещам насчет бога [VII, 15]?

Не поразмыслят ли (христиане) еще раз о следующем: если пророки иудеев предсказали, что этот будет его сыном, как же это (случилось, что) тот через Моисея предписывает наживать богатство, приобретает власть и населять землю, убивать врагов в расцвете силы, уничтожать их целыми племенами, да и сам, по словам Моисея, совершает такие (подвиги) на глазах у иудеев и к тому же определенно грозит евреям, что, если они его не послушаются, он с ними поступит, как с врагами; между тем сын его, «назорей», учит наоборот, — что для богача, властолюбца, стремящегося к мудрости или славе, нет доступа к отцу, что о хлебе или о житницах надо заботиться не больше, чем вороны, а об одежде меньше, чем лилии, что ударившему раз надо предоставить ударить второй раз? Кто лжет — Моисей или Иисус? Или отец, посылая последнего, забыл, что он предписал Моисею? Или, осудив свои собственные законы, он изменил свое мнение и послал вестника для (проповеди) противоположных (заповедей) [VII, 18]?.. Они говорят, что бог обладает телесной природой, и даже именно человекообразным телом [VII, 27]… (Если спросить их), куда они идут, на что надеются, (они ответят): «В другую страну, лучше этой». Боговдохновенные древние люди рассказывали о блаженной жизни для блаженных душ; одни назвали (место пребывания блаженных) островами блаженных, другие — елисейскими полями, так как (они сулят) освобождение от всех зол; так и Гомер говорит:

Ты за пределы земли, на поля елисейские будешь
Послан богами…
Где пробегают светло беспечальные дни… [478]

А Платон, считая душу бессмертной, назвал эту страну, куда она направляется, как раз землей; именно, он говорит: «Она очень велика, мы населяем незначительный какой-то участок от Геркулесовых столбов до Фасиды вокруг моря [479], как муравьи или лягушки вокруг болота; многие другие живут во многих других подобных местах. Всюду вокруг земли имеется много разнообразных по виду и величине впадин, куда стекается вода, туман и воздух; самая же чистая земля расположена в чистом небе» [480] [VII, 28]. На что (Платон) этими словами указывает, не всякому легко понять, если только он не сумеет вникнуть в следующие его высказывания: «Из-за нашей слабости и тяжеловесности мы не способны подняться к пределам воздуха», «если бы природа (человека) способна была вынести это зрелище, он бы познал, что то есть истинное небо, истинный свет» [VII, 31] [481]. (Но христиане не могут этого понять, они все это принимают грубо чувственно); плохо поняв теорию переселения душ, они создали учение о воскресении, говорят о «семени», о «хижине души», о том, чтоб «совлечься» и «облечься» [482] [VII, 32]. А когда их выбивают со всех позиций и опровергают, они опять как ни в чем не бывало возвращаются к тому же вопросу: «Как же нам познать и узреть бога? И как нам к нему идти?» [VII, 33]. Они рассчитывают, (очевидно), увидеть бога телесными глазами, услышать его голос ушами, чувственными руками касаться его [VII, 34]. (Так пусть они пойдут) в святилища Трофония, Амфиарая и Мопса, где можно видеть человекообразных богов, притом без обмана, настоящих; их можно видеть не один раз, мимоходом, как христианского обольстителя, но они всегда общаются с желающими [VII, 35].

Но они опять-таки спросят: как же им познать бога, не воспринимая его чувством? Что (можно познать) вне чувства? На это я отвечу: это (голос) не человека и не души, а голос плоти. Пусть, однако, они послушают, если только этот низкий, преданный телесному род (людей) в состоянии понять. Если, заставив умолкнуть чувство, вы воззрите умом и, оторвавшись от тела, раскроете очи души, то только таким образом вы увидите бога. Если вам нужен проводник по этому пути, вам следует избегать обманщиков, шарлатанов, подсовывающих призраки, чтобы вы не стали посмешищем во всех отношениях, ругая идолами прочих богов, которые себя проявляют, но почитая того, кто воистину более жалок, чем те призраки, и является даже не призраком, а настоящим трупом, и стремясь к подобному ему отцу [VII, 36]. (Приняв всерьез) этот обман и те диковинные символы и бесовские призывы к льву, амфибии, ослинообразному и прочим и к дивным привратникам, имена которых вы с трудом выучили, вы, несчастные, приходите в злое неистовство и вас вешают на кресте [VII, 40].

(Если вам нужен руководитель), то нет недостатка в древних руководителях и святых людях; следуйте боговдохновенным поэтам и мудрым философам, от которых можно услышать много божественного [VII, 41]. Наиболее сильный учитель — Платон, (который) в «Тимее» [483] (пишет): «Найти творца и отца всего этого — труд; а найдя, невозможно изъяснить перед всеми». Вы видите, как выразители воли богов ищут пути к истине и как Платон знал, что всем идти по этому пути невозможно. Но так как (путь этот) открыт мудрыми людьми для того, чтобы мы получили некоторое понятие о неизреченном и первом, выявляя его путем синтеза с прочим или выделения из прочего или анализа, то я хотел бы ознакомить (вас) с вообще неизреченным, но был бы удивлен, если б вы оказались в состоянии следить (за моей мыслью), так как вы полностью связаны плотью и ничего чистого не видите [VII, 42].

(Итак) есть сущность и становление, умопостигаемое и видимое. В сущности — истина, в становлении — заблуждение. С истиной связано знание, с другим — мнение; об умопостигаемом (складывается) понятие, видимое (воспринимается) зрением. Умопостигаемое познается разумом, видимое — глазом. И вот подобно тому, как в мире видимом солнце, не будучи ни глазом, ни зрением, является причиной того, что глаз видит, что знание существует, что видимое видно, что чувственное возникает и даже что оно само доступно зрению, — точно так же в мире умопостигаемом тот, не будучи ни умом, ни разумом, ни мышлением, ни знанием, является причиной того, что разум разумеет, что мышление благодаря ему существует, что знание благодаря ему познает; для всего умопостигаемого, для самой истины и самой сущности оно причина их бытия, будучи выше всего, мыслимое (лишь) благодаря какой-то несказанной силе.

Все это говорится для людей, обладающих разумом; если и вы кое-что в этом понимаете, благо вам. И если вы думаете, что какой-то дух, исходящий от бога, возвещает божественное (учение), то пусть был им этот дух, провозглашающий (то, что я изложил); ведь преисполненные им древние (мудрецы) сообщили много хорошего. А если вы этого не в состоянии понять, молчите и не называйте зрячих слепыми и скороходов — хромыми, сами-то вы хромаете душой и изувечены, и живете вы для тела, т. е. для трупа [VII, 45].

Если же вам захотелось ввести что-то новое, вам было бы гораздо лучше заняться кем-либо другим из тех, кто умер благородно и кто способен принять на себя миф о боге. Что же, если вам не нравился Геракл, или Асклепий, или (другие), прославившиеся в древности, у вас был Орфей, человек, по общему признанию, осененный божественным духом и тоже умерший насильственной смертью; но, может быть, (вам не понравилось, что) им до вас завладели другие? Тогда (вы могли бы взять) Анаксарха [484], который, когда его бросили в ступку и стали непозволительным образом толочь, решительно презрел наказание, говоря: «Мели, мели мешок Анаксарха, самого-то его ты не смелешь». Это, несомненно, речь какого-то духа. Но и за ним до вас последовали некоторые естествоиспытатели. А почему не взять Эпиктета [485]? Когда его владелец выворачивал ему ногу, он, бесстрашно улыбаясь, сказал ему: «Сломаешь», а когда тот (действительно ее) сломал, он сказал: «А не говорил я тебе, что сломаешь?» Сказал ваш бог что-либо подобное, когда его подвергали казни? А вы, естественно, объявили бы дочерью божьей даже Сивиллу, которой некоторые из вас пользуются; ныне вы вписываете в ее (пророчества), не задумываясь, много богохульств, а богом объявляете (человека), прожившего самую бесславную жизнь и умершего самой жалкой смертью. Не подошел ли бы вам гораздо лучше Иона с его тыквой или Даниил, (спасшийся) от зверей, или еще более замечательные чудотворцы в этом роде [VII, 53]?

Есть у них и такое предписание — не противиться обидчику. «Если тебя ударят в одну щеку, подставь и другую». И это старо, гораздо раньше уже сказано, они лишь грубо это воспроизводят. У Платона Сократ следующим образом беседует с Критоном [486]: «Ни в каком случае не следует поступать несправедливо? — Ни в каком. — Даже если с тобой поступают несправедливо, нельзя ответить несправедливостью, как большинство привыкло думать, раз ни в каком случае нельзя обижать? — Думаю, что нет. — Так как же, Критон, следует делать зло или нет? — Ни в каком случае, Сократ. — А что же, воздать злом за зло, как это принято говорить, справедливо или несправедливо? — Безусловно несправедливо, делать как-нибудь зло человеку ничем не отличается от совершения несправедливости. — Верно. Следовательно, нельзя отвечать несправедливостью и нельзя делать зло ни одному человеку, даже когда терпишь от него». Вот как говорит Платон, и далее: «Поразмысли, согласен ли ты и сходишься ли со мною, — и начнем с этого пункта рассуждать, — что никогда не бывает правильно ни поступать несправедливо, ни отвечать несправедливостью, ни защищаться против зла, отвечая злом. Или ты отказываешься и не соглашаешься с исходным положением? Я-то всегда был того мнения и теперь при нем остаюсь». Таково было убеждение Платона, но еще раньше тому же учили божественные люди.

Но относительно этого и других учений, искажаемых (христианами), достаточно того, что я сказал: кому хочется глубже исследовать их учение, (сам) сумеет узнать [VII, 58].

Перейдем к другому. Они не выносят вида храмов, жертвенников и изображений, так же как скифы, номады, ливийцы, не знающие бога серы [487], и другие преступные и беззаконные народы; что и персы такого мнения, об этом рассказывает Геродот в следующих выражениях [488]: «О персах мне известны следующие обычаи: воздвигать статуи, жертвенники и храмы у них не дозволяется; поступающих так они обзывают глупцами. Мне кажется, что это оттого, что они не считали богов человекоподобными, как считают греки». Да и Гераклит как-то высказался следующим образом: «И они поклоняются статуям этим, как если б кто беседовал с домами, не зная, что такое боги и герои». Итак, они учат нас чему-нибудь более мудрому, чем Гераклит? Он, во всяком случае, очень туманно указывает, что глупо молиться статуям, если не знаешь, что такое боги и герои.

Таково мнение Гераклита; эти же решительно поносят статуи. Если (они так думают) на том основании, что камень, дерево, бронза или золото, которое обработал такой-то (мастер), — не бог, то это смехотворная мудрость. Ведь кто, если не круглый дурак, стал бы считать их богами, а не подношениями богам и их изображениями? Если же на том основании, что нельзя постигнуть образы богов — ибо у богов образ другой, как считали и персы, — то они не замечают, что сами себя обличают, когда говорят, что бог создал человека по образу и подобию своему. Таким образом, они должны будут признать, что статуи (воздвигаются) в честь некоторых — подобных или неподобных видом своим, что те, кому их посвящают, не боги, а демоны; но что служить демонам не должен тот, кто чтит бога [VII, 62]. (Но и тут) они сами себя опровергают, поскольку они явным образом почитают даже не демона, а труп.

Но прежде всего я спрошу: почему нельзя почитать демонов? Разве не все устроено по решению бога, и разве не от него (исходит) всякое провидение? Ведь все, что есть во вселенной, будь то творение бога, или ангелов, или других демонов, или героев, — все это получает свой закон от величайшего бога, к каждой вещи приставлен некто, удостоенный (этого), облеченный властью. Так разве чтущий бога не может по справедливости почитать (и) этих, получивших свои полномочия оттуда? «Но, — говорит (Христос), — один и тот же человек не может служить нескольким господам» [VII, 68]. Это — голос мятежа, (исходящий от людей), которые отгородились стеной и оторвались от прочих людей. Рассуждающие таким образом переносят, насколько это в их власти, свои страсти на бога. Конечно, среди людей имеет смысл, что, кто служит кому-либо, не может в согласии с рассудком служить и другому человеку, так как тот другой понесет ущерб от разделения службы; точно так же (неудобно), дав уже обязательство одному, связаться обязательством и с другим, ибо это было бы в ущерб (первому); и есть основание не служить одновременно разным героям и такого рода демонам. В отношении же бога, которому не может быть причинен ущерб или огорчение, бессмысленно остерегаться почитать нескольких богов, как это принято в отношении людей, героев и такого же рода демонов. Кто почитает нескольких богов, тем самым делает приятное ему, поскольку он почитает нечто от великого бога. Ведь никто не может пользоваться почитанием, если это не дано ему от бога. Поэтому если кто почитает и боготворит всех (приближенных бога), он не оскорбляет бога, которому все они принадлежат [VIII, 2]. Право же, тот, кто, говоря о боге, утверждает, что только одного можно назвать господом, поступает нечестиво, так как он (тем самым) разделяет царство божие, создает в нем раздор, как будто бы существовали (две) партии и имелся бы какой-то другой, противостоящий богу [VIII, 11].

Может быть, у них имел бы оправдание их непримиримый спор против других, если бы они в самом деле не почитали никого другого, кроме одного бога; но ведь они сверх меры чтут этого недавно явившегося и, однако, не считают, что прегрешают против бога, поклоняясь даже его служителю [VIII, 12].

Если ты им разъяснишь, что этот — не сын бога, но, что зато бог — отец всего и что его одного следует чтить, они не согласятся (чтить бога), если одновременно не поклоняться и (сыну), который явился вождем мятежа у них. И прозвали они его сыном божьим не потому, что крепко почитают бога, а потому, что сильно выдвигают «сына» [VIII, 14]. А чтобы (ясно было, что) я не сообщаю ничего, не относящегося к цели (моего исследования), я приведу их подлинные слова. В одном месте в каком-то «Небесном диалоге» [489] они выражаются следующим образом: «Если сын божий сильнее, если сын человеческий его господин, — кому другому властвовать над владычествующим богом? — Почему же многие вокруг кладезя, а в кладезе никто? Почему, совершив столь длинный путь, ты не имеешь мужества? — Ты ошибаешься, есть у меня мужество и меч». Таким образом, у них задание почитать не небесного бога, а подставного отца того, кого они единодушно признали, чтобы под видом великого отца, которого ставят во главе, поклоняться только сыну человеческому, которого объявляют более могучим властителем, «властителем владычествующего бога». Вот откуда их заповедь, что нельзя служить двум господам, — чтобы сохранить позицию для одного этого [VIII, 15].

Они избегают сооружения жертвенников, статуй и храмов; (вместо этого) признаком (общности культа) служит у них уговор насчет скрытного, тайного сообщества. (Но, как я уже говорил, я не вижу оснований, почему бы им не приносить жертв демонам), ведь бог, конечно, — общий для всех, благой, ни в чем не нуждается и чужд зависти; что же, следовательно, мешает наиболее преданным ему участвовать в публичных празднествах [VIII, 21]? Если эти изображения — ничто, то что страшного в том, чтобы участвовать в общем пиру [490]? А если какие-нибудь демоны есть, то они, очевидно, тоже от бога и им следует верить, приносить согласно законам жертвы при благоприятных предзнаменованиях и молиться им, чтобы они были милостивы [VIII, 24]. Если же они действительно по какой-то исконной традиции воздерживаются от некоторых таких жертвенных животных, им бы следовало вовсе воздерживаться от всякой животной пищи; таково было убеждение Пифагора, почитавшего душу и ее органы. Если же (они отказываются от жертвенного мяса), чтобы, как они говорят, не участвовать в трапезе с демонами, то поздравляю их за их мудрость, что они с трудом начинают понимать, что они всегда сотрапезники демонов; в самом деле, они только тогда остерегаются этого, когда видят закалываемое жертвенное животное; (ну), а когда они едят хлеб, пьют вино, вкушают фрукты или даже воду или даже только вдыхают воздух, то разве он и все это не получают от неких демонов, каждому из которых поручено заведование отдельным участком [VIII, 28]?

Таким образом, либо надо вовсе никак не жить и не ступать по земле, либо, если уж получил жизнь, как она есть, надо благодарить демонов, получивших (в свое ведение) земное, отдавать им первинки и возносить молитвы, пока живем, чтоб добиться их благорасположения к людям [VIII, 33]. (Ведь, подумайте), сатрап, наместник, претор или прокуратор персидского или римского царя, имея и менее значительную власть, полномочия или должность, сильно могли бы повредить, если им выказывать пренебрежение, а воздушные и надземные сатрапы и служители мало могут повредить, если их оскорблять [VIII, 35]? Или, может быть, если их называть варварскими именами, они имеют силу, а если по-гречески и по-латыни, то они уже не (имеют силы) [VIII, 37]? (Но христианин) говорит: «Вот я стал перед статуей Зевса, или Аполлона, или какого-нибудь другого бога, богохульствую и бью его, а он не мстит за себя?» [VIII, 38]. Но ты не видишь, милейший, что и твоего демона всякий не только ругает, но и изгоняет со всей земли и моря, а тебя, преданного ему, как болван, заковывают, уводят и вешают, а твой демон, или, как ты его называешь, сын божий, нисколько за себя не заступается [VIII, 39]. А жрец Аполлона и Зевса (возразил бы тебе, что) «поздно мелют мельницы богов» [491] или

«и сыны от сынов, имущие поздно родиться» [492].

Ты вот поносишь и осмеиваешь статуи их, а если б ты оскорбил лично хотя бы Диониса или Геракла, ты бы, может быть, не отделался благополучно. А вот те, которые распяли и казнили твоего бога лично, нисколько не пострадали и впоследствии в течение столь долгого времени А что замечательного произошло благодаря ему с теми, которые уверовали, что он не человек-обманщик, а сын божий? А тот, кто послал своего сына ради каких-то «вестей», не обратил внимания на то, что его столь сурово наказали, что «вести» его погибли с ним вместе, и не откликнулся, хотя прошло уже так много времени. Какой отец бывает столь бессердечен?

Тот хотел этого, говоришь ты, и потому он подвергся со всех сторон обидам. Но и о тех, кого ты хулишь, тоже можно было бы сказать, что они хотят этого и потому терпят, когда против них богохульствуют; ведь лучше всего к одинаковым вещам подходить одинаково. Но, впрочем, эти (мстят и) даже сильно мстят богохульнику, который из-за этого бежит, скрывается, попадается и гибнет [VIII, 41].

Стоит ли перечислять все, что предсказали во вдохновенной речи из прорицалищ пророки и пророчицы или другие одержимые мужчины и женщины? Сколько чудесного доносилось из их святилищ? Сколько было открыто на основании (мантики) по жертвенным животным и жертвам, обращавшимся к ним, сколько — на основании других чудесных знамений? Некоторым являлись наяву призраки. Вся жизнь полна ими. Сколько городов воздвигнуто было на основании оракулов и избавились от болезней и мора, и сколько (городов, напротив), за то, что не считались с ними или забыли о них, жалким образом погибли? Сколько (городов) основали по их указанию колонии и преуспевали, следуя их наставлениям? Сколько властителей и частных лиц благодаря этому кончили лучше или хуже? Сколько (людей), страдавших от бездетности, получили, чего просили, сколько избежали гнева демонов? Сколько излечилось от телесного недуга? Наоборот, сколько людей, насмехавшихся над святыней, немедленно поплатились — одни на месте сходили с ума, другие — разглашали свои деяния, третьи — сами себя убивали, иных скрутила неизлечимая болезнь. (Случалось) даже, (что) суровый голос из глубины святилища кое-кого уничтожал [VIII, 45].

(Христиане до смерти готовы защищать свое учение и грозят небесными карами своим противникам; но), милейший, так же как ты веришь в вечные муки, так верят и истолкователи, священнослужители и мистагоги и тех святынь. А какие из них истиннее и действительнее, это можно разобрать. Словами и та и другая сторона одинаково ручаются за свое учение. А если требуются доказательства, те предъявляют много явного, выдвигая дела некоторых демонических сил и прорицалищ и (сведения) о различных пророчествах [VIII, 43].

Дальше, разве не бессмысленна ваша тоска по телу и надежда, что оно таким же воскреснет? и нет для вас ничего более желанного и ценного; и наоборот, отдачу его на казнь (вы рассматриваете) как бесчестье. Но с приверженцами таких убеждений, с (людьми), сросшимися с телом, не стоит беседовать на эту тему; ибо такие люди и в остальных отношениях грубы, нечисты и без рассуждений отдаются болезненной склонности к мятежу. Мы будем беседовать с теми, кто надеется обрести с богом вечную душу или разум — все равно, угодно ли будет называть его духовным или духом умопостигаемым, святым, блаженным, или живой душой, или небесным и бессмертным отпрыском божественной бестелесной природы, или как кому больше нравится называть. Во всяком случае, они правильно рассуждают в том смысле, что прожившие хорошо будут блаженствовать, а неправедные целиком будут во власти вечного зла; от этого учения ни они и никто другой никогда не сумеет отойти [VIII, 49].

Люди оказываются привязанными к телу, то ли ради распорядка вселенной, то ли в наказание за грехи, то ли потому что душа обременена страстями, пока она в установленные периоды не очистится; согласно Эмпедоклу, всякая душа (idea) смертных, постепенно меняясь, «30 тысяч лет блуждала вдали от блаженных». Поэтому приходится верить, что люди поручены некоторым надзирателям этого узилища [VIII, 53]. (А христиане без всяких оснований) поносят (распоряжающихся) на земле демонов и (за это) отдают свое тело на терзания и пытки; (они видят в этом особый подвиг, не понимая, что и) разбойники стойко переносят то, что им приходится претерпеть за разбой [VIII, 54].

Логика требует одного из двух. Либо они считают недостойным совершать принятые церемонии и почитать их блюстителей, тогда пусть они не превращаются в мужей, не женятся, не берут на руки детей, ничего не делают в жизни, пусть поспешно уходят отсюда, не оставив никакого потомства, так чтобы это племя их совершенно истребилось с лица земли.

Если же они берут жен, производят детей, вкушают плоды, пользуются жизнью и выносят доставшиеся им бедствия, — природа такова, что все люди испытывают бедствия: ведь зло необходимо, а другой почвы (для проявления) у него нет, — тогда нужно воздать подобающие почести тем, кто управляет этим, и выполнять надлежащие обязанности в жизни, пока они не освободятся от этих оков, иначе они окажутся неблагодарными по отношению к ним; да и несправедливо ведь, чтобы, пользуясь тем, что им (демонам) принадлежит, ничем им не отплачивать [VIII, 55]. Для всего на земле, вплоть до мельчайших вещей, есть некто, кому дана над этим власть. В этом можно убедиться из того, что, как говорят египтяне, тело человека распределено на 36 участков — некоторые насчитывают гораздо больше, — и оно распределено среди 36 демонов или каких-то эфирных богов, и каждый ведает чем-либо другим. Они знают и имена этих демонов на местном языке, как Хнумен, Хнахумен, Кнат, Сикат, Хиу, Эребиу, Раманор, Рейаноор и всякие другие туземные имена. И вот, призывая их, они исцеляют болезни (отдельных) частей тела. Что же мешает, если кому угодно, ублажать этих и других и скорее быть здоровым, чем болеть, иметь удачи, чем неудачи, и по возможности избавиться от орудий пытки и наказания [VIII, 58]?

(Правда, у практикующих культ демонов возможен уклон в чародейство; и) конечно, надо остерегаться, чтоб вследствие общения с ними не отдаться целиком служению им ради всего этого, чтобы, возлюбив тело и отклонившись от более ценного, не предать (этого ценного) забвению. Может быть, надо не игнорировать мудрых людей, которые говорят, что большинство окружающих землю демонов слилось с творением; будучи прикованы к крови, к туку, к песнопениям и привязаны к другим подобным вещам, они ничего лучшего не умеют, как исцелять тело, предсказывать будущую судьбу человеку и городу, знают и могут лишь то, что относится к земным делам [VIII, 60]. Надо отдавать им (поэтому) должное почитание, поскольку это полезно, но исключительно этим заниматься разум не советует [VIII, 62]. (Впрочем), скорее надо думать, что демоны ни в чем не нуждаются и ничего не просят, но им приятно, когда соблюдают благочестие по отношению к ним. С богом же не следует расставаться нигде и никак, ни днем, ни ночью, ни в обществе, ни наедине, ни в речи, ни в каком деле без исключения; во всех этих (случаях) и вне их пусть душа будет устремлена к богу.

Поскольку это обстоит таким образом, что страшного в том, чтоб расположить к себе распоряжающихся здесь и других (демонов)? да и из среды людей — властителей и царей? Ведь и они удостоились власти здесь не без демонической силы [VIII, 63].

Конечно, если бы кто-нибудь приказал кому-либо, чтущему бога, бесчестить бога или произнести что-нибудь другое постыдное, то этому ни в каком случае не следует повиноваться, но надо скорее перенести все пытки и подвергнуться любой смерти, чем не только произнести, но и помыслить нечестивое о боге. Но если прикажут хвалить Гелиоса [493] или усерднейшим образом славословить в прекрасном пэане [494] Афину, то ты проявишь (лишь) больше благочестия по отношению к великому богу, если ты воспоешь и этих. Ибо богопочитание, пронизывая все, становится совершеннее [VIII, 66]. И если тебе прикажут клясться именем царя среди людей, то и это не страшно. Ему поручено то, что на земле, и все, что ты получаешь в жизни, ты получаешь от него [VIII, 67].

Надо относиться с доверием к древнему мужу, давно провозгласившему:

Царь нам да будет единый, которому Зевс прозорливый
Скиптр даровал и законы [495].

Ведь если ты нарушишь это правило, царь на законном основании тебя накажет. Ибо если все будут поступать, как ты, то не будет препятствий к тому, чтоб он остался один, всеми покинутый, а все на земле досталось беззаконнейшим и самым диким варварам, и у людей не останется славы ни о твоем благочестии, ни об истинной мудрости [VIII, 68].

Ты ведь, конечно, не скажешь, что если бы римляне, послушавшись тебя, пренебрегли установленными у них законами в отношении богов и людей и стали призывать твоего всевышнего или кого хочешь, то он сойдет с неба и будет сражаться за них, и никакой другой силы не потребуется. Ведь этот самый бог, обещавший своим приверженцам это и гораздо больше этого, (сами) видите, насколько помог тем [496] и вам: у тех, вместо того, чтобы им стать владыками всей земли, не осталось ни клочка земли ни очага, а из вас если кто еще бродит, скрываясь, то его разыскивают, чтоб наказать смертью [VIII, 69]. Право же невыносимо, когда ты говоришь, что, если ныне у нас царствующие поддадутся твоим убеждениям и погибнут, ты" убедишь тех, кто потом будут царствовать, а затем, если и эти погибнут, — других и так далее одних за другими, пока наконец, когда все убежденные тобою погибнут, некая умудренная власть, заранее провидя, что произойдет, истребит поголовно всех вас, прежде чем погибнуть самой [VIII, 71].

(Они рассчитывают обратить в свою веру всех людей). Если бы возможно было, чтобы Азия, Европа и Ливия, эллины и варвары, до предела расходящиеся между собою, приняли один закон! (Но это невозможно), и думающий так ничего не знает [VIII, 72].

Надо защищать царя всей силой, делить с ним справедливо труд, сражаться за него, участвовать в его походах, когда это требуется, и вместе с ним командовать войском [VIII, 73]; надо участвовать в управлении отечеством, если и это надо делать ради блага законов и благочестия [VIII, 75].

Я намерен написать и другое сочинение, (в котором) научу, как должны жить те, кто хочет и может послушаться меня [VIII, 76].

Если в трактате Оригена мы имеем апологию против обвинений, выдвинутых определенным автором — Цельсом, то книжка другого апологета, Минуция Феликса, не называет ни своего противника, ни названия того произведения или произведений, откуда заимствованы выдвигаемые против христиан обвинения. Многочисленные совпадения с Цельсом, на которые указывает Кейм (Celsus' Wahres Wort. S. 153), отнюдь не означают, что Минуций Феликс использовал Цельса, тем более что Цельс опровергает христианство преимущественно с точки зрения платоновского идеализма, тогда как Цецилий в «Октавии» исходит из учения эпикурейцев (гл. 5) и скептиков Новой академии (гл. 12—13). Апологет, надо полагать, имел в своем распоряжении неизвестное нам антихристианское сочинение, но использовал его умело, так как, будучи юристом по профессии и обладая несомненным литературным талантом, сумел изложить доводы противника по-своему.

«Октавий» написан, по образцу цицероновского трактата «О природе богов», в виде диалога между автором, его другом христианином Октавием и язычником Цецилием. От Цицерона же, примыкавшего к Академии, заимствовал Минуций Феликс и академический скепсис, и, надо полагать, приписываемые Цецилию эпикурейские мысли, и даже ряд приводимых им в книжке исторических примеров.

Если допустить вместе с Дессау, что Цецилий тождествен с упоминаемым в надписях из Цирты в Африке, относящихся к 200—217 гг., Caecilius Natalis, то диалог Минуция Феликса написан в первой четверти III в. Ту же дату пришлось бы принять и в том случае, если б удалось доказать, что Минуций Феликс заимствовал аргументацию Октавия против Цецилия из «Apologeticus» Тертуллиана, а не наоборот. Однако общий тон и обстановка, которая рисуется в диалоге, больше подходит для II в.; самые поздние авторы, которых цитирует Минуций, относятся к середине II в.; наконец, автор прямо ссылается (гл. 9 и 31) на софиста, ритора и юриста М. Корнелия Фронтона, бывшего консулом в 143 г. и умершего приблизительно в 168—169 г.; при этом Цецилий называет Фронтона Cyrtensis noster (наш циртинец), как человека близкого не только по воззрениям, но и по времени. Несомненно, Минуций Феликс имел перед собою не дошедшую до нас речь Фронтона против христиан, которую в основном использовал для речи Цецилия. Использование Фронтона сказывается и в том, что автор относительно мало места уделяет философским аргументам: Фронтон относился отрицательно к философии; идеализация римской старины — также в духе Фронтона. Таким образом, правильно будет отнести «Октавия» к концу II в., примерно к тому же времени, что и книгу Цельса.

Аргументация Цецилия во многом не потеряла своей убедительности до сих пор (о воскресении, о целесообразности в природе), хотя главное внимание Минуций Феликс уделяет тем обвинениям политического и уголовного характера, которые облегчают его задачу апологета. Во всяком случае, небольшая речь Цецилия позволяет судить о том, какими являлись христиане конца II в. в глазах просвещенного римлянина.

Перевод сделан по тексту — «M. Minucii Felicis Octavius» rec. J. Cornelissen. Lugd.-Batav. 1882. В тех случаях, когда конъектуры Корнелиссена казались слишком смелыми и палеографически не оправданными (XI вм. nec laboro — nec ita bonus, IX вм. multas — unctas и др.), мы следуем Oehler'у и Halm'у.

1. Когда я размышляю и мысленно перебираю воспоминания о моем добром и преданнейшем сотоварище Октавии, во мне настолько живо обаяние этого человека и любовь к нему, что мне кажется, будто я не в памяти вновь переживаю то, что было уже и прошло, а как бы сам возвращаюсь в прошлое. Так, чем дальше от глаз, тем сильнее запечатлелся его образ в моем сердце, в самой глубине души. Покойный превосходный благочестивый муж недаром оставил во мне такую тоску по себе; ведь и сам он всегда пылал такой любовью ко мне, что и в забавах, и в серьезных делах его желания сходились с моими; можно было думать, что у нас обоих была одна душа. Он был единственным поверенным в моих любовных делах, единственным соучастником в ошибках. А когда рассеялся туман и я из глубины мрака вырвался к свету мудрости и истины, он не отверг моей дружбы, а напротив, что еще похвальнее, — опередил меня. Когда я в уме перебираю все годы совместной жизни и нашей близости, мое внимание задерживается больше всего на той его речи, которой он благодаря весьма основательной аргументации обратил в истинную веру Цецилия, погрязавшего тогда еще в суете суеверия.

2. По делам и чтобы повидаться со мной, он направился в Рим, покинув дом, жену и детей, оторвавшись от самого дорогого, что есть в детях, когда они еще в невинном возрасте и еще только пытаются лепетать и в самом коверкании ими языка заключается особая прелесть. Не могу выразить словами, какую живейшую радость вызвал у меня этот его приезд, и удовольствие было тем больше, что приезд этого милейшего человека был для меня неожиданным. Через день-два, когда непрерывное общение утолило жадное желание, когда во взаимных излияниях мы сообщили друг другу о себе все, чего не знали, за период разлуки, мы решили отправиться в Остию [497], приятнейшую местность, чтобы там в морских купаниях доставить приятное и благотворное лечение для моего тела, высушив вредные соки. Кстати, к периоду уборки винограда перерыв в судебных делах давал мне свободу от забот, а в то время летний зной уже сменялся осенней прохладой. Итак, на рассвете мы направились к морю, прогуливаясь по направлению к берегу, где легкое дуновение бриза бодрило тело и особое наслаждение доставлял мягкий песок, оседающий под нашими шагами. И вот Цецилий, заметив статую Сараписа [498], по обычаю суеверной черни поднес руку к устам и запечатлел на ней поцелуй.

3. Тогда Октавий сказал: «Нехорошо, брат Марк, человека, находящегося при тебе неотлучно и дома и на улице, оставлять во мраке грубого невежества, допустить, чтоб он в такой великолепный день задерживался на каких-то камнях, хотя бы и отделанных в виде статуи, помазанных елеем и украшенных венками; ведь ты знаешь, что позор этот падает не в меньшей степени на тебя, чем на него».

Когда Октавий это говорил, мы успели уже быстро пройти половину пути и вышли уже к открытому берегу. Там легкая волна набегала на край песчаного берега, как бы утрамбовывая его для гулянья, и так как море всегда неспокойно, даже когда нет волнения, то хотя на берег не взлетали седые пенистые гребни, однако нас безмерно восхищали причудливые, многократно повторявшиеся всплески водяной массы; когда мы, стоя у самой воды, погружали в море ступни, волна то, набегая, ласкала наши ноги, то отступая, бесследно поглощалась морем.

Медленно и незаметно продвинувшись, мы шли вдоль слегка извилистого морского берега, сокращая путь занимательными рассказами. Поводом для этих рассказов послужили рассуждения Октавия о мореплавании. Когда мы, беседуя, прошли достаточно солидное расстояние, мы повернули и пошли той же дорогой обратно. Когда мы дошли до места, где покоились вытянутые на берег суденышки, положенные на бревна для защиты от разлагающего действия сырой земли, мы увидели мальчиков, забавлявшихся тем, что взапуски бросали камушки в море. Игра заключается в том, что выбирают на берегу гладкий черепок, обкатанный волнами, камушек этот захватывают плоской стороной пальцами и, наклонившись возможно ниже, швыряют поверх волн, так что этот снаряд либо скользит по поверхности моря, если он катится легко, либо срезает вершину волн и подскакивает, если его подбрасывает непрерывная сила толчка. Победителем в этой игре считает себя тот мальчик, чей камушек пролетел дальше и подпрыгнул большее число раз.

4. Итак, в то время, когда все наслаждались этим зрелищем, Цецилий не обращал на него внимания, не смеялся по поводу хода состязаний, но, молчаливый, озабоченный, в стороне от нас, всем лицом выражал какое-то неведомое горе. «В чем дело? — сказал я ему, — почему я не узнаю обычной твоей живости? почему я не вижу в твоих глазах обычной у тебя даже в серьезных делах веселости?» Тот ответил: «Меня давно уже огорчает и покою не дает речь нашего Октавия: обрушившись на тебя, он упрекнул тебя в нерадении, чтобы тем самым обвинить меня косвенно в невежестве. Что ж, пойду дальше — у меня с Октавием дело идет о всем мировоззрении в целом. Если и он на то согласен, чтобы я вступил с ним в спор как представитель школы, то он, конечно, убедится, что легче спорить в товарищеском кругу, чем вести прения так, как это принято у философов. Давайте только сядем на эти каменные выступы, служащие оградой для купален и выдающиеся в море; так мы сумеем и отдохнуть с дороги, и более внимательно вести наш диспут». Когда он это сказал, мы уселись так, что из нас троих мне отвели место посредине, — не из любезности, или ради порядка, или ради почета — ведь дружба всегда всех уравнивает, — а для того, чтоб я, как арбитр, слушал каждого из них возможно ближе и, сидя посредине, разделял обоих спорщиков.

5. Тогда Цецилий начал так: «У тебя, брат Марк, предмет нашего спора не вызывает сомнений, поскольку ты, испытав оба жизненных пути и отвергнув один, одобрил другой; однако в данное время ты должен настроить себя таким образом, чтоб держать весы беспристрастного правосудия, не склоняясь в ту или иную сторону, чтоб не вышло так, что твое решение не продиктовано нашими доводами, а вытекает из твоих собственных убеждений.

Итак, если ты будешь вести себя здесь так, как если бы ты был новичком, как бы не знающим ни той ни другой стороны, для меня не составит труда показать, что все человеческое сомнительно, неизвестно, неверно и вообще скорее правдоподобно, чем истинно. Тем более странно, что некоторые, не давая себе труда глубоко исследовать истину, поддаются без рассуждений любому мнению вместо того, чтобы упорно и настойчиво производить тщательное исследование. Особенно должно вызывать всеобщее негодование и сожаление, что некоторые, притом несведущие в науках, невежды, незнакомые даже с низменным искусством, дерзают высказывать определенные суждения о сущности вещей и о величии бога, о чем сама философия всех направлений в течение стольких веков до сих пор остается в нерешительности, и это понятно: ограниченный человеческий ум не только не в состоянии исследовать божественное, но даже о том, что парит над нами в небе или глубоко сокрыто в недрах земли, не дано ему знать, не позволено изыскивать и нечестиво допытываться; нам кажется, что мы были бы достаточно счастливы и достаточно мудры, если б согласно знаменитому древнему изречению поближе познали самих себя [499]. Но уже если мы, предаваясь бессмысленному и напрасному труду, выходим за пределы нашей ограниченности и, поверженные на землю, переносимся в дерзком порыве на самое небо, на самые звезды, то не будем, по крайней мере, осложнять эту ошибку нашу, придумывая пустые устрашающие фантазии. Допустим, в основе всего лежат сгустившиеся зачатки [500], слияние элементов природы; какой же здесь бог — творец? Признаем, что части вселенной уплотнились, расположились и сформировались благодаря случайным столкновениям (элементов), какой же здесь бог — зодчий? Предположим, звезды зажег огонь, небо повисло благодаря своему веществу, земля, допустим, утвердилась благодаря собственному весу, а море образовалось из стечения жидкости; откуда же религия, откуда страх перед богом? К чему это суеверие? Человек и всякое животное, которое дышит, рождается и растет, есть непроизвольное сочетание элементов, на которые человек и всякое животное опять распадаются, разлагаются; таким образом, они вновь возвращаются к истоку, и все возвращается в круговороте к самому себе, без всякого создателя, руководителя или творца. Так, мы видим, что благодаря соединению элементов огня всегда сияют все новые и новые светила [501], от выдыхаемых землею паров возникают постоянно разные туманы; от их сгущения и соединения вверху образуются тучи, при их падении льют дожди, дуют ветры, стучит град; когда ветры сталкивают тучи, — грохочет гром, сверкают молнии, падая где попало, ударяя в горы, обрушиваясь на деревья, попадая без разбору и в священные и в частные здания, поражая часто людей порочных, но часто людей набожных. Надо ли упоминать о различных неожиданных стихийный явлениях, которые без порядка и без разбору вносят смятение во всеобщее движение? о кораблекрушениях, при которых хороших и дурных людей постигает одинаковая судьба и заслуги стираются? о пожарах, в которых одинаково гибнут виновные и невинные? Когда воздух заражен смертоносной заразой, разве не гибнут все без различия? Когда свирепствует ярость войны, разве не падают в первую очередь наилучшие? А в мирное время порок не только в таких же условиях, что и добродетель, но даже бывает в почете, так что часто не знаешь, надо ли презирать бесчестье негодяев или желать себе их удачи. Ведь, если бы мир управлялся божественным провидением или властью какого-либо божества, никогда Фаларид и Дионисий [502] не заслужили бы царства, Рутилий и Камилл [503] — изгнания, Сократ — яда [504]. Вот увешанные плодами деревья, уже желтеющую ниву, уже созревший виноград повреждает дождь, побивает град; приходится думать, что либо неизвестная нам истина скрыта от нас, либо — а это более вероятно — что господствует свободная от законов судьба, проявляясь в различных ускользающих от нас случайностях.

6. Итак, раз либо судьба слепа, либо природа непонятна, разве не почетнее и лучше, оставаясь в нерешительности насчет истины, перенять опыт предков, держаться принятой по традиции религии, поклоняться богам, которых родители внушали тебе скорее бояться, чем ближе познать, и не составлять себе собственного мнения о божествах, а верить древним, которые еще в грубый век младенчества мира удостоились иметь богов своими согражданами или царями? Мы видим, что с тех пор по всем государствам, провинциям и городам существуют особые национальные религиозные обряды и культ местных богов: так, элевсинцы чтут Цереру [505], фригийцы — Мать богов [506], эпидаврийцы — Эскулапа [507], халдеи — Бела [508], сирийцы — Астарту, таврийцы — Диану [509], галлы — Меркурия [510], римляне — всех богов. Власть и могущество римлян охватили весь мир, их владычество протекло дальше путей солнца и границ самого океана, покуда они и под оружием блюдут религиозную добродетель, защищают город религиозными святынями, непорочными девами [511], почестями и уважением, воздаваемыми жрецам; покуда они, осажденные и заключенные в пределах Капитолия, почитают богов, которых другой в гневе отверг бы, и проходят, безоружные, вооруженные лишь благочестием, сквозь строй галлов, пораженных отвагой, внушаемой суеверием [512]; покуда они, захватив неприятельскую крепость, в пылу победы все же преклоняются перед побежденными божествами; пока они отовсюду разыскивают чужих богов и делают их своими; пока они строят жертвенники даже неизвестным и неслыханным божествам. Так, присваивая святыни всех народов, они стали обладать и царствами. Отсюда непрерывная нить религиозности, которая от долгого времени не разрывается, а увеличивается, так как доставшимся от древности обрядам и святыням обычно приписывается тем больше святости, чем больше на них налет древности.

7. Я, между прочим, готов допустить, что я ошибаюсь, хоть и в лучшую сторону; но не напрасно наши предки прилагали столько стараний в соблюдении птицегадания, в гадании по внутренностям животных, в установлении священных обрядов, в посвящении храмов. Справимся в исторических книгах, и ты увидишь, что римляне совершали священные обряды всех религий либо для того, чтобы отблагодарить за милость богов, либо чтобы отвратить угрожающий гнев или утишить уже бушующий и свирепствующий гнев. Тому свидетельница Идейская Матерь [513], которая своим прибытием доказала целомудрие матроны и вместе с тем избавила Рим от неприятельской угрозы; тому свидетели статуи братьев-всадников, поставленные у озера Ютурны, изображающие их такими, как они явились на взмыленных и дымящихся конях, возвестив о победе над Персеем в тот же день, когда победа была одержана [514]; о том свидетельствует повторение игры в честь оскорбленного Юпитера на основании сновидения, бывшего у одного плебея [515]; о том свидетельствует Курций, который заполнил глубокую пропасть и тяжестью и честью своей и коня [516]. Случаи пренебрежения к ауспициям чаще, чем мы того хотели, обнаруживали присутствие богов. Оттого имя Аллии [517] злосчастно, оттого операция Клавдия и Юния против пунийцев была не сражением, а губительным крахом [518]; как бы специально для того, чтобы Тразимен стал для римлян более кровавым и позорным, Фламиний не обратил внимания на предсказание [519]. Оттого, что Красс вызвал и затем осмеял проклятия фурий, нам пришлось отбивать свои знамена от парфян [520]. Не стану говорить о многочисленных древних преданиях, пропущу стихи поэтов о рождениях, дарах и милостях богов, перескочу через предсказания судьбы оракулами, а то вам древность покажется слишком сказочной. Обрати внимание на храмы и святилища богов, которые ограждают и украшают Рим: они скорее величественны благодаря тому, что в них живут, присутствуют, обитают боги, чем богаты украшениями, убранством и дарами. Оттуда вдохновенные, близкие к богу прорицатели предвещают будущее, дают предостережения от опасностей, исцеление болезням, надежду угнетенным, помощь несчастным, утешение в беде, облегчение в труде. Даже в часы сна мы видим, слышим, узнаем богов, которых днем нечестиво отрицаем, устраняем, отвергаем.

8. Таким образом, у всех народов сохраняется прочное согласие насчет бессмертных богов, хотя их смысл и происхождение неизвестно; я поэтому не терплю никого столь дерзкого, столь распираемого неведомой мне какой-то нечестивой мудростью, что он пытается разрушить или ослабить столь древнюю, столь полезную, столь спасительную религию. Был, правда, известный Феодор Киренский [521] или живший до него Диагор Мелийский [522], кому древность дала прозвище атеиста, и оба они, не признавая никаких богов, окончательно упразднили страх и благоговение, которыми управляется человечество: но никогда они с этой нечестивой проповедью мнимой философии не будут пользоваться почетом и авторитетом. Если афиняне изгнали из своей страны Протагора из Абдеры [523] за то, что он рассуждал о богах скорее с предубеждением, чем безбожно, и сожгли публично его писания, как же можно не возмущаться, когда против богов выступают люди, — вы позволите мне в пылу начатой обвинительной речи говорить свободнее, — люди, повторяю, жалкой, запрещенной, отчаянной секты? Они составляют клику для безбожного заговора, набрав из самых подонков наиболее невежественных людей и легковерных женщин, склонных к заблуждению по легкомыслию своего пола; заговорщики, устраивая ночные сборища, торжественные посты, бесчеловечные трапезы, объединяются не для религиозной церемонии, а для преступления; это — скрытый, боящийся света народ; на людях они немы, в укромных уголках болтливы [524]; они презирают древние храмы, плюют на богов, смеются над святынями; жалкие сами, они выражают, когда это возможно, свою жалость к жрецам; сами полуголые, они отвергают почести и пурпур и — какая удивительная глупость и невероятная дерзость! — презирают верные мучения в настоящем, но боятся неизвестных в будущем; они боятся умереть после смерти, а пока они умереть не боятся: вот до чего у них надежда заглушает страх, обольщая утешительной мечтой о воскресении.

9. Так как дурное развивается успешнее, то по мере того, как падение нравов возрастает с каждым днем, отвратительнейшие очаги этого нечестивого общества растут в числе уже на всей земле. Они узнают друг друга по тайным знакам и отличиям и начинают питать друг к другу любовь чуть ли не до того, как познакомились; всюду среди них возникает как бы религиозная страсть, и они называют друг друга без разбора братьями и сестрами, так что даже обычное прелюбодеяние из-за применения этого священного имени становится кровосмесительством. Так пустое и бессмысленное их суеверие хвалится преступлениями. Ведь если бы под этим не скрывалась истина, проницательная молва не говорила бы про них самые отвратительные и неудобопроизносимые вещи. Я слышал, что по какому-то нелепому убеждению они поклоняются священной голове самого низкого животного — осла, — достойное верование, вытекающее из таких нравов. Другие говорят, что они почитают половые органы своего предстоятеля и жреца и благоговеют перед ним, как перед родителем. Рассказывают, что объектом их обрядов является человек, подвергнутый смертной казни за преступление, и дерево креста для казни; им приписывают алтари, подобающие погибшим и преступным людям, они почитают то, чего заслуживают [525]. Рассказы о посвящении новичков ужасны и всем известны. Перед лицом, посвящаемым в их таинства, кладут младенца, покрытого мукой, чтоб обмануть неосторожных; новичку предлагают нанести по поверхности муки невинные по видимости удары, и он убивает младенца, нанося ему невидные, незаметные раны. Его кровь — о ужас! — жадно слизывают, тело с остервенением разрывают на части. Вот какой жертвой скрепляется их союз, это соучастие в преступлении дает им залог взаимного молчания. Вот так священнодействия — отвратительнее любого святотатства! Об их трапезах также известно, об этом свидетельствует речь нашего циртинца [526]. В торжественный день они сходятся для пиршества с женами, детьми, сестрами, матерями — люди обоих полов и всякого возраста. Там после обильной еды, когда пир разгорается и жар вина разжигает темные страсти, собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кость на расстояние большее, чем веревка, которой она привязана, и тем побуждают ее рвануться и прыгнуть. Когда таким образом опрокидывается и гаснет заставляющий сдерживаться светильник, они в бесстыдной темноте предаются без разбора объятиям гнусной похоти, и если телесно не все, то по совести все одинаково становятся кровосмесителями, так как все, что может случиться на деле у отдельных участников, является желанием всех.

10. Я нарочно многое опускаю; уж того, что я сказал, слишком много; а что все это или большая часть — правда, доказывается таинственностью самой этой бесчестной религии. В самом деле, почему они так стараются скрыть и сделать тайной то, что они чтут? Ведь честное любит гласность, а тайной облекается преступление. Почему у них нет никаких жертвенных храмов, всем известных изображений, почему они никогда не выступают публично, никогда не допускают свободных собраний, если то, что они прячут и скрывают, не преступно или позорно? А откуда или кто этот их единственный бог, одинокий, покинутый, которого не знает ни один свободный народ, ни одно царство, ни, наконец, римское суеверие? Одна только жалкая иудейская народность тоже почитала единого бога, но — открыто, имея храмы, жертвенники, жертвоприношения и обряды; но и он оказался столь бессильным и безвластным, что он вместе со своим народом в плену у людей — римлян. А христиане каких только не выдумывают чудовищных вещей и чудес! Этот их бог, которого они не могут ни другим показать, ни сами видеть, тщательно вникает в поведение и действия всех людей, даже в слова и тайные помышления. Выходит, что, по их представлениям, бог, находясь в разгоне и присутствуя всюду, озабочен, беспокоен и беззастенчиво любопытен, раз он наблюдает за всякими делами и бродит повсюду: он не может заняться всем миром, отдаваясь отдельным вещам, а занятый мелочами, не может охватить всего в целом.

11. Мало того, они угрожают всей земле и самой вселенной с ее светилами пожаром, предсказывают им гибель, как будто бы установленный божественным законом вечный порядок может нарушиться, связь всех элементов — порваться, система небесная — распасться, та масса, которая ее поддерживает и окружает, — обрушиться. Не довольствуясь этим безумным представлением, они придумывают и прибавляют бабьи сказки: они заявляют, что они возродятся после смерти, когда превратятся уже в прах и пепел, и с какой-то непонятной уверенностью сами верят в свои измышления: можно подумать, что они уже пробовали оживать. Двойное зло, двойное безумие: небу и звездам, которые мы покидаем такими, какими застали, они предвещают гибель, а себе, рождающимся и умирающим, как и все мы, они обещают вечность после того, как помрут и будут уничтожены! Поэтому-то, очевидно, они гнушаются костров и осуждают огненное погребение, как будто бы тело, даже если его не предают огню, не превращается целиком в прах с течением лет и веков, как будто бы есть разница, растерзают ли тело звери, или поглотит море, или покроет земля, или пожрет огонь; ведь для трупов, если они способны чувствовать, всякое погребение мука, а если они не чувствуют, то огонь целителен тем самым, что ускоряет разрушение. Обманутые этим заблуждением, они обещают себе, как людям хорошим, вечную жизнь после смерти, а прочим, как неправедным, вечную муку. Многое я еще мог бы прибавить, если бы не торопился закончить речь. Я уже указал, что скорее они сами неправедны, и не о том теперь стараюсь. Даже если допустить, что они праведники, то я, однако, знаю, что большинство приписывает вину или невинность судьбе; и вы с этим согласитесь; ведь все, что мы делаем, вы называете делом бога, как другие — делом судьбы… даже последователи вашей секты становятся ими не по добровольному желанию, но по избранию божию. Итак, выходит, что вы воображаете неправедного судью, наказывающего людей за их участь, а не за злую волю. Я хотел бы все-таки узнать, воскреснут ли с телом или без тела, а если с телом, то с каким, тем самым или обновленным? Без тела? Но без него, насколько я знаю, нет ни мысли, ни души, ни жизни. С тем самым телом? Но оно давно разложилось. С новым телом? Но это означает, что рождается новый человек, а не воскресает прежний. Далее, прошел такой период, протекли бесчисленные века: кто из умерших, хотя бы один, вернулся к жизни, хотя бы так, как Протесилай, получив возможность вернуться, по крайней мере, на несколько часов, чтоб мы могли на его примере уверовать? Все эти нелепые выдумки воображения, глупые утешения, вложенные лживыми поэтами в приятные стихи, вы в своем чрезмерном легковерии бесстыдно переносите на своего бога.

12. Вы, наконец, из настоящего не извлекаете опыта насчет того, насколько вас обманывают пустые обетования тщетной надежды. Подумайте, несчастные, пока еще живете, о том, что ждет вас после смерти. Ведь вот большая часть из вас, лучшая, как вы говорите, нуждается и страдает, терпит лишения и голод, а бог терпит и не замечает, не хочет или не может помочь своим; таким образом, он либо бессилен, либо несправедлив. Ты, мечтающий о посмертном бессмертии, неужели не понимаешь своего положения, когда тебя трясет озноб, сжигает лихорадка, терзает боль? Неужели ты еще не сознаешь своей бренности? Все невольно обличает твою немощность, несчастный, а ты не признаешься. Уж не буду говорить о прочем, но вот перед вами угрозы, казнь, пытки, крест — уже не как предмет поклонения, а как орудие казни, а также огонь, который вы предсказываете и которого вместе с тем боитесь: где же тот бог, который способен воскресить мертвых, но не может помочь живым? А разве римляне без вашего бога не управляют, не царствуют, не господствуют над всей землей и не владычествуют над вами? А вы тем временем, живя в страхе, в тревоге, отказываетесь от приличных наслаждений, не посещаете зрелищ, не участвуете в празднествах, публичные пиршества — не для вас, вы гнушаетесь священных игр, в рот вам не попадает пища и питье, возливаемое на жертвенники. Вот до чего вы страшитесь богов, которых отрицаете. Вы не украшаете головы цветами, не холите тела благовониями, вы бережете умащения для погребений, а венки вы не допускаете даже для могил; бледные, запуганные, вы достойны жалости — со стороны, впрочем, наших богов. Итак, вы и после смерти не воскресаете и здесь не живете. Поэтому, если в вас есть хоть капля разума и стыда, перестаньте исследовать небесные сферы, судьбы мира и тайны веков: достаточно видеть то, что у вас под ногами, особенно для вас, людей невежественных, невоспитанных, грубых, неотесанных; если вам не дано понимать земное, тем более вам недоступно рассуждать о божественном.

13. Уж если у вас такая страсть к философствованию, то пусть каждый из вас, если сможет, подражает в точности Сократу, первому из мудрецов; известен ответ этого человека, когда его спрашивали о небесном: «Что над нами, то нас не касается». Он поэтому недаром заслужил от оракула свидетельство особой мудрости. Как и оракул, он и сам понял, что его не потому превознесли над всеми, что он все познал, а потому, что он понял, что ничего не знает; итак, сознание своего неведения — высшая мудрость. Отсюда и произошло спасительное сомнение по основным вопросам у Аркесилая, а вскоре после него у Карнеада, Пиррона и большинства академиков [527]; в этом роде необразованные могут философствовать без риска, а ученые — со славой. А разве не достойна всеобщего удивления и подражания осторожность поэта Симонида? Когда тиран Гиерон спросил у него, что и как он думает о богах, он сначала попросил день на размышление, на другой день он потребовал отсрочки на два дня, а когда ему напомнили о сроке, он прибавил еще два дня. Когда наконец тиран спросил о причинах такой медлительности, тот ответил, что, чем дольше у него продолжается исследование, тем темнее для него становится истина. По моему мнению, тоже надо оставить сомнительное, как оно есть, и, в то время как столько великих людей колеблются, не принимать необдуманно и дерзко то или иное решение, а то либо придешь к бабьему суеверию, либо всякая религия рухнет.

Порфирий — один из наиболее выдающихся философов неоплатонической школы, непосредственный ученик Плотина, общепризнанного главы неоплатоников. Порфирий не только продолжил и развил в своих произведениях идеи своего учителя, но и в свою очередь воспитал поколение философов. От него сохранилось значительное литературное наследство.

Порфирий оставил немало материалов для своей биографии — в послании к своей жене Марцелле, в «Жизнеописании Плотина» и др. Подробные сведения о нем сообщает лексикограф Свида и софист Евнапий; но в биографию этого философа проникло много легендарного, т. к. христиане старались его очернить, тогда как Евнапий со свойственной софистам того времени любовью к пустой риторике сильно разукрасил в ущерб исторической истины образ Порфирия. В частности, к христианским легендам относится сообщение историка церкви Сократа (III, 23), будто Порфирий был христианином, но, избитый однажды христианами, он воспылал к ним ненавистью и из мести выступил с книгой против христианства.

Порфирий — сириец, родом из Тира, и часто его называют просто «тирийцем» [528]. Его сирийское имя — Малх («царь»), переделанное впоследствии Плотином в греческое Порфирий. Родился он в 232—233 г., умер около 304 г. Получив хорошее образование, он долгое время слушал знаменитого филолога Кассия Лонгина, от которого он сохранил склонность и способность к литературной критике и экзегетике. В 262 г. он переехал в Рим, где примкнул к школе Плотина. Будучи популяризатором Плотина, он вместе с тем пытался внести новое в систему своего учителя, увязывая ее с формальной аристотелевской логикой.

Порфирий писал много. В 301 г. он написал «Жизнеописание Плотина» и введение к изданным Плотином «Эннеадам». От его «Истории философии» сохранилась глава «Жизнь Пифагора»; Евсевий цитирует его «Историю филологии»; сохранилась его книга «О воздержании от мясного», нравоучительное «Послание к Марцелле», «О пещере нимф», «К аристотелевским категориям» и др., всего 9 произведений. Но перечень его произведений, известных по заглавиям или по отдельным отрывкам и цитатам, достигает 77 названий [529] и касается не только философии, но и истории, грамматики, риторики, мифологии, религии, математики, астрономии.

Неоплатоновская философия была идеологией упадка. Захваченные безжалостным колесом римской колесницы, давившей все на своем пути, многочисленные большие и малые народности, попавшие под иго Рима, утратили вместе с политической независимостью также свою национальную, подчас весьма древнюю, культуру, свою национальную религию и даже язык. Нивелирующая сила Римской империи лишила господствующие классы покоренных государств прежнего политического могущества и заставляла их приспособляться к новым условиям, получать свои привилегии из рук римских чиновников, делиться с ними. Право римского гражданства, которое теперь широко раздавалось «варварам», потеряло свою ценность в глазах тех, кого сенат и цезари удостаивали этого права; оно означало лишь уравнение в бесправии. «К потере независимости и самобытной организации прибавились насилия, грабеж со стороны военных и гражданских властей, которые сперва отнимали у покоренных их богатства, а затем снова давали им их взаймы под ростовщические проценты, чтобы дать им возможность выплачивать новые поборы» (Ф. Энгельс). Устремившийся в провинции ростовщический капитал действовал со страшной разрушительной силой, не вызывая, по выражению Маркса, «ничего иного, кроме экономического упадка и политической коррупции». Результатом такого положения вещей была полная деморализация — бегство в самое пошлое чувственное наслаждение для меньшинства и тупая покорность перед неизбежным — для большинства. Отсюда — пышный расцвет мистики, магии, всякой чертовщины. Отсюда — стремление оправдать зло, для борьбы с которым не было ни сил, ни желания. Отсюда — романтические мечтания о потустороннем мире, бледным, преходящим подобием которого является мир земной. Получив свое первое оформление в туманной экзегетике Филона Александрийского, эти религиозно-философские идеи нашли свое завершение в «Эннеадах» Плотина. Но если Плотин старался теоретически обосновать свою философию на реакционном идеализме Платона, то Порфирий пытался найти формы приложения неоплатоновской философии на практике. Поэтому центром его внимания была мораль, нормы поведения, а осуществить в жизни идеи Плотина он пытался, с одной стороны, путем пропаганды магии (или, как он ее называл, теургии), мантики и тому подобной чепухи, с другой стороны, путем аллегорического толкования эллинской мифологии и религии. С одной стороны, уступка культовой практике, с другой стороны, попытка поднять богословие до уровня философской дисциплины.

В сущности, христианство шло по тому же пути, и оно многое позаимствовало из платоновского идеализма. Учение неоплатоников о Логосе заняло центральное место в христианском богословии; разработанная ими демонология вполне подходила и к христианской догматике. Но если неоплатоники, в частности Порфирий, пытались сохранить старую религию, утратившую уже свою социально-экономическую базу, то христианские богословы и апологеты III—IV вв. были глашатаями идущей к власти новой, не помнящей родства провинциальной земельной и чиновной знати: христиане искали в неоплатоновской философии философского венца для своей воинствующей и побеждающей церкви; неоплатоники цеплялись за древнюю религию, чтобы удержать любыми средствами распадавшиеся античные мировые порядки. Поэтому христиане и неоплатоники, говоря как будто одно и то же, фактически говорили на разных языках и ставили себе противоположные задачи. Исследователи, отмечая идейную близость Порфирия к христианству [530], недоумевают, откуда у него такая ожесточенная ненависть к этой религии. Недоумение это объясняется неумением этих исследователей видеть политическую и — в конечном счете — экономическую подоплеку идейной борьбы Порфирия против христианства. «Торжествующий зверь» христианства не мог не вызывать ненависти у идеолога истекающего кровью, гибнущего эксплуататорского класса.

Труд Порфирия «Против христиан» в 15 книгах, судя по отзывам церковников и сохранившимся отрывкам, представлял собою выдающееся произведение. Автор обнаруживает огромную эрудицию, крупный полемический талант, глубокое знакомство с христианской и иудейской литературой. Пожалуй, среди аргументов, приводимых Порфирием, не найдется такого, который не был бы использован позднейшей буржуазной критикой евангелий, вплоть до Древса. Судя по сохранившимся у Иеронима скудным цитатам и намекам, Порфирий подверг детальному анализу весь Ветхий завет; в частности, в своем разборе книги «Даниил» он предвосхитил выводы современной библейской критики; он установил, что книга эта написана при Антиохе Епифане (около 165 г.), что ее «пророчества» относятся к истекшим уже событиям, а «видения» содержат намеки на современные автору события. Порфирий впервые указал, что так называемые Моисеевы книги не написаны Моисеем, а спустя, как он считает, 1180 лет, Ездрой и его учениками; что это у него не просто догадка, а результат серьезного исследования, можно умозаключить из отрывка у Евсевия (Praep. ev. I, 9 и X, 9) и Феодорита (Graec. affec. cur. II, 27); очевидно, Порфирий изучал источники по древней истории евреев. Столь же детально он разбирает и новозаветную литературу. Необходимо отметить, что Порфирий, в отличие от других, вовсе, по-видимому, не прибегал к приему опорочивания личности отдельных христиан или христианской организации в целом и не возводил на них обвинений во всякого рода уголовных преступлениях. Его аргументация достаточно убедительна и без такого рода доводов.

Неудивительно, что отцы церкви наделяют Порфирия самыми оскорбительными эпитетами. Его книга вызвала весьма обстоятельные возражения со стороны церковников. С ответными работами выступили Мефодий Тирский, Евсевий, Аполлинарий и Филосторгий, причем Евсевий посвятил опровержению Порфирия 20 книг, Аполлинарий — 30.

Наиболее сильным, хоть и наиболее кратким, было, однако, опровержение императоров Валентиниана III и Феодосия, которые в 448 г. издали следующий указ; «Императоры Феодосий и Валентиниан Августы — префекту претория Гормизду. Предписываем все, что Порфирий (или кто-либо другой), гонимый своим безумием, написал против благочестивой веры христианской, где бы оно ни было обнаружено, предать огню. Ибо мы хотим, чтобы всякие произведения, вызывающие гнев божий и оскорбляющие душу, не достигали даже до слуха людей» [531]. Указ этот был проведен в жизнь неукоснительно и быстро — уже в апреле того же года он был опубликован даже в самых отдаленных уголках Египта. В результате от огромного труда Порфирия почти ничего не сохранилось. Не лучшая участь постигла и его противников; их опровержения были слишком слабы, чтоб их стоило сохранять, да и, по-видимому, сочли за благо искоренить самое воспоминание об этом противнике, на сокрушительные аргументы которого церковники могли ответить лишь жалким лепетом и апелляцией к «писанию».

Таким образом, если мы в состоянии восстановить больше половины книги Цельса и около трети книги Юлиана против христиан, то от Порфирия мы можем процитировать едва несколько строк. В приведенных ниже отрывках, заключенных нами в скобки, полемизирующие с Порфирием церковники передают лишь мысль Порфирия, но не его подлинные слова. Буквальные цитаты из Порфирия мы имеем лишь у Евсевия (Н. е. VI, 19 и Ргаер. ev. I, 9 и в параллельных текстах) и, возможно, Иеронима (Comm. in Dan. XI, 44—45). Но если прямых цитат из труда Порфирия почти нет, то косвенных — довольно много, так как у Августина и особенно в найденном лишь в 1867 г. произведении Макария Магнета содержится полемика против возражений язычников и противников христианства, причем эти возражения, несомненно (в некоторых случаях это прямо указано), заимствованы в конечном счете из книги Порфирия.

Установить теперь, какова была композиция труда Порфирия, невозможно. Более или менее определенные данные мы имеем лишь о некоторых книгах из тех 15, которые содержал труд Порфирия, поскольку у нас есть цитаты со ссылками на книги I, III, IV, XII и XIII (римская цифра перед цитатами в приведенных ниже текстах означает книгу Порфирия, к которой эта цитата относится). Поэтому в расположении материала мы не пытались держаться последовательно порядка книг Порфирия и дали текст Августина и Макария в том порядке, в каком он имеется у этих авторов [532]. Сохранившиеся отрывки составляют лишь незначительную долю труда Порфирия, но они дают довольно ясное представление о характере этого труда, и — главное — содержащаяся в них критика «священного писания» и христианских догматов не утратила своего значения и в наше время. «Еще и теперь Порфирий не опровергнут» [533] — этот вывод виднейшего протестантского богослова свидетельствует о силе аргументации этого философа.

На вопрос, какого бога надо молить, чтоб отвлечь жену от христианства, Аполлон ответил в стихах следующее:

Легче тебе письмена начертать на поверхности моря,
Легче взлетишь ты, как птица, поднявшись на крыльях воздушных,
Нежели женщины ум нечестивый, нечистый исправишь.
Пусть же и дальше она в бессмысленной лжи погрязает,
Пусть воспевает в обманчивых жалобах мертвого бога,
Коего судьи в решении мудром своем осудили,
И среди славных [534] позорная смерть и железо [535] сразили.

В этих стихах бог открыл упорство их неисправимой веры, говоря, что иудеи больше чтут бога, чем те…

(…На вопрос, заданный Аполлону, — что лучше, бог, т. е. Логос, или закон, Аполлон) ответил стихами, говоря так:

…
В бога — творца и царя всего сущего, перед которым
Небо трепещет и море, земля и подземное царство,
Коего боги боятся; отец — закон для них высший,
Верно и свято евреями благочестивыми чтимый.

Конечно, кое-кому покажется неожиданным то, что я скажу: боги провозгласили Христа весьма праведным и вспоминают о нем с большой похвалой; но они говорят, что христиане осквернены, запятнаны и погрязли в заблуждении; они применяют к ним много такой брани… А когда спросили, бог ли Христос, Геката сказала:

Путь бессмертной души, покинувшей тело, ты знаешь.
Если ее отделить от ума, она вечно блуждает.
Благочестивейший муж обладал той душою; а ныне
Чтут ее люди, чья вера совсем на нее не похожа.

Итак, оракул сказал, что он — благочестивейший муж, что душа его, как и души других праведников, обрела после кончины бессмертие и ее чтут невежественные христиане.

А на вопрос, почему же он был осужден, богиня ответила оракулом:

Бренное тело всегда поддается жестоким мученьям,
Души же праведников в небесах обретают обитель.

Но тем существам, которым судьбой не дано обрести дары богов и познание бессмертного Юпитера, та душа [536]дала погрязнуть в заблуждении. Поэтому-то они ненавистны богам — потому что, поскольку им не дано судьбой познать бога и получить дары богов, он [537] роковым образом дал им погрязнуть в заблуждении. Сам же он — праведник и, как все праведники, поднялся на небо. Поэтому его не надо хулить, а надо сожалеть о безумии людей, о возникшей из-за него для них серьезной, неотвратимой опасности.

(Что ты можешь считать более заслуживающим доверия, чем признание автора направленного против нас сочинения, которое он дал в третьей книге своего произведения «О философии из оракулов», — вот как это место гласит): Кое-кому покажется парадоксом то, что я намерен сказать. Боги признали Христа весьма праведным и получившим бессмертие и вспоминают о нем с большой похвалой… Когда спросили, бог ли Христос, Геката сказала:

Путь бессмертной души, покинувшей тело, ты знаешь.
Если ее отделить от души, она вечно блуждает.
Благочестивейший муж обладал той душою…

Таким образом (оракул) назвал его благочестивейшим и сказал, что душа его, как и других, после смерти обрела бессмертие, и ей поклоняются невежественные христиане. А когда спросили, за что его казнили, оракул ответил:

Бренное тело всегда поддается жестоким мученьям,
Души же праведников в небесах обретают обитель.

(Вслед за этим оракулом он прибавляет): Итак, сам он праведник и, как все праведники, удалился на небеса; поэтому его не надо хулить, а надо сожалеть о неразумии людей.

(Ср. также Лактанций, Inst. div. IV 13).

Есть где-то низшие земные духи, подчиненные власти злых демонов. Еврейские мудрецы — а к ним принадлежал и тот Иисус, как ты знаешь по божественным оракулам Аполлона, изложенным выше, — так вот евреи запрещали верующим сноситься с этими злейшими низшими демонами и держали верующих вдали от них; они предписывали почитать больше небесных богов, больше всего бога-отца. Этому и боги наставляют, и мы выше показали, как они убеждают обратить свою душу к богу и приказывают всюду его почитать. Но невежды, нечестивые по природе, которым действительно не дано судьбой получить дары от богов и обрести познание бессмертного Юпитера, не слушают ни богов, ни божественных людей; всех богов они отвергли, а запрещенных демонов не ненавидят, а чтут. Бога же они почитают притворно, не делая того, чем единственно можно выразить поклонение богу. Ведь бог, как отец всего, ни в чем не нуждается, но для нас благо, если мы его почитаем справедливостью, целомудрием и другими добродетелями, тем, что мы самую жизнь превращаем в молитву ему, подражая ему и исследуя его. Ибо исследование очищает, а подражание вызывает любовь к нему, делает нас богами.

(Я на этом останавливаюсь не для того, чтобы обличить евангелистов во лжи, — это дело нечестивцев, Цельса, Порфирия, Юлиана, — но чтоб уличить моих противников в невежестве.)

(Те, кто утверждают, что организационные разногласия между Петром и Павлом были действительно ссорой и дракой, угождая таким образом богохульствующему Порфирию…)

(Не поняв этого [538], известный батанеот [539] преступный Порфирий в первой книге своего произведения, направленного против нас, указывает, что Павел порицал Петра за то, что он неправильным путем распространял евангелие; этим он хочет заклеймить заблуждение последнего и нахальство первого, а обоих обвинить в измышлении ложных догматов, поскольку князья церкви не согласны между собою [540].)

(В этом месте Порфирий и Юлиан Август обличают либо невежество лживого рассказчика, либо глупость тех, которые сейчас же последовали за спасителем, потому что они якобы без размышления пошли за первым показавшимся человеком, который позвал их [541].)

Некоторые, желая, вместо того чтобы отвергнуть жалкие иудейские писания, найти решение их, обратились к нескладным и несоответствующим (тексту) толкованиям, которые не столько служат оправданию чужих писаний, сколько приносят одобрение и похвалу их собственным. Хвастливо заявив, что ясно сказанное у Моисея представляет собою иносказания, и окружая их благоговением, как оракулы, полные скрытых тайн, они навязывают свои толкования, заглушив в своей ереси способность суждения.

Основоположником этого вида нелепости был весьма прославившийся человек, с которым и я встречался еще в молодости, пользующийся еще и теперь известностью за оставленные им сочинения, — Ориген; он в большой чести у учителей этого направления. Он был слушателем Аммония [542], который больше всех сделал для успеха философии в наше время. От этого учителя он получил большую пользу в смысле научной подготовки, но в отношении правильности выбора жизненного пути он пошел по направлению, противоположному от него. Аммоний, будучи христианином и воспитанный в христианской семье, когда стал мыслителем и философом, вернулся к законному образу жизни [543]; Ориген же, будучи эллином и получив эллинское образование, сбился на дерзостное учение варваров [544]. Отдав ему всего себя и продав ему свои способности ученого, он в личной жизни жил, как христианин и в беззаконии, а в своих воззрениях на общественные дела и богословие остался эллинствующим, приспособляя к эллинским взглядам чуждые им мифы. Он никогда не расставался с Платоном и хорошо был знаком с сочинениями Нумения, Крония, Аполлофана, Лонгина, Модерата, Никомаха и прославленных пифагорейцев. Он пользовался также книгами стоика Херемона и Корнута [545]. Ознакомившись с их методом объяснения греческих мистерий, он применил его к иудейским писаниям.

(Упоминает об этом автор направленного против нас произведения в четвертой книге сочинения о нас, свидетельствуя об этом человеке [547] в следующих словах):

Весьма достоверную историю иудеев, вполне согласующуюся с местами и именами их, дает Санхуниатон из Берита [548], получивший записки Гиеромбала, жреца бога Иево [549]; последний передал свою историю беритскому царю Абибалу, а тот и его приближенные исследователи истины одобрили ее. Время их падает на эпоху, предшествующую троянской войне, и приблизительно подходит к эпохе Моисея, как об этом говорят списки финикийских рыцарей. Санхуниатон, собравший добросовестно и записавший на финикийском языке всю древнюю историю на основании официальных памятников и жреческих записей, жил во времена ассирийской царицы Семирамиды [550], которая, как пишут, жила или до троянской войны, или в одно время с ней. Сочинение Санхуниатона перевел на греческий язык Филон из Библоса.

(Впрочем на основании моего утверждения, что Порфирий много высказал против этого пророка [551], причем я сослался на Мефодия, Евсевия и Аполлинария, которые возразили его безумию во многих тысячах строк, — меня можно обвинить за то, что я в своем небольшом предисловии не выступил против книг Порфирия.)

(«Тогда царь Навуходоносор пал на лицо и поклонился Даниилу и велел принести ему дары и благовонные курения». На это место клевещет Порфирий): Весьма гордый царь не стал бы поклоняться пленнику, ведь и ликаонцы не захотели принести жертвы ради великих знамений Павла и Варнавы [552].

(Порфирий помещает обоих зверей — Македонского и Римского — в одном царстве — Македонском [553] и различает в них двоих: под барсом ему угодно понимать самого Александра, а зверь, отличный от прочих зверей, — четыре преемника Александра; затем, до Антиоха, по прозванию Епифан, он насчитывает десять царей, которые были весьма свирепы; а самих царей он помещает не в одном царстве, напр.: Македонии, Сирии, Азии, Египте, а помещает в один ряд царей различных царств — для того, очевидно, чтобы сказанное в писании: «уста, говорящие высокомерно» [554], можно было отнести не к Антихристу, а к Антиоху.)

(Даниил не только пишет, что Христос придет, — это у него общее с прочими пророками, — но и указывает время, когда он придет, он называет по порядку царей, перечисляет годы и предвещает вполне явные знамения. Порфирий, видя, что все это исполнилось, и не будучи в состоянии отрицать факты, под давлением исторической истины ударился в клевету и утверждает на том основании, что деяния кое в чем сходны, будто) то, что говорится об Антихристе и должно совершиться при конце света, уже совершилось при Антиохе. (Слова Даниила внушают такое доверие, что даже неверующие считают, что пророк не говорил зря, а рассказал то, что уже было [555].)

(И в этом месте Порфирий несет какой-то невероятный вздор об Антиохе): Сражаясь против египтян и проникши в Ливию и Эфиопию, он услышит, что против него затеваются бои с севера и востока; он поэтому возвратится, сломит сопротивление арадийцев и произведет опустошения на морском берегу в финикийской провинции. Немедленно он выступит против армянского царя Артаксия, который двинется с востока и, перебив значительную часть его войска, раскинет свою палатку в местности Апедно, которая расположена между двумя широчайшими реками — Тигром и Евфратом… «И дойдет до вершины той горы» в провинции Элимаиде, составляющей крайнюю восточную область Персии. Там, желая разграбить храм Дианы, владевший неисчислимыми богатствами приношений, он был обращен в бегство варварами, относившимися к этому святилищу с редким благоговением, и умер с горя в персидском городе Табес [556].

(Сила фараона здесь выражена словом maoz, так же как в конце видения Даниила [557], mauzim мы должны понимать не, как болтает Порфирий), «бог селения Модин», (а — «могучий», «сильный» бог).

(К XXIV, 16. По поводу этого места, т. е. «о мерзости запустения», о которой говорит пророк Даниил как о находящейся в святом месте, много богохульствовал Порфирий в тринадцатой книге своего сочинения против нас; ему ответил Евсевий, епископ Кесарейский, в трех томах восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом. Аполлинарий тоже написал обширный труд.)

(Напрасно Порфирий клевещет на евангелистов, что они, желая создать у неосведомленных людей представление о чуде, когда господь ходил по морю, назвали Генисаретское озеро морем [558].)

(Ев. Иоанна 7: 10 гласит: «Но когда пришли братья Его, тогда и Он пришел на праздник, не явно, а как бы тайно», а раньше он сказал, что не пойдет (VII, 8). Сказал, что не пойдет, и сделал то, что раньше отрицал. Порфирий ругает его за непостоянство и обвиняет в изменчивости.)

(Порфирий, не зная этого [559], сочиняет клевету против церкви, обнаруживая свое невежество в своих попытках доказать лживость евангелиста Матфея.)

Ныне удивляются, почему, когда в течение стольких лет постигла город болезнь, не видно еще пришествия Асклепия и других богов. Потому что, когда почитают Иисуса, никто не чувствует никакой общественной пользы от богов.

(Невежество и многие вытекающие из него пороки никакими таинствами очистить нельзя, а только посредством разума отца (patrikos nous), который знает отцовскую волю. Но Христос не есть этот разум. Разум божий не стал бы рождаться из чрева женщины, не снес бы позорной казни.)

(…варвары узнали об истинном боге не только в Египте от египтян, но и от евреев. Об этом говорит и беотиец Плутарх, об этом учил и Порфирий, бесновавшийся против истины.)

Виламовиц-Меллендорф думает, что отрывок из антихристианского произведения мы имеем, кроме того, у Евсевия Praep. ev. 4. Правильно отмечая, что корявая конструкция фразы у Евсевия в этом месте свидетельствует о включении им в свое изложение чужой речи, Виламовиц пытается сконструировать примерно такую цитату: «В качестве кого христиане пришли к своему учению — в качестве эллинов или варваров (третьего ведь нет)? Что у них за программа и образ жизни (об их проповеди я не говорю — она для всех ясна)? Ведь мы видим, что они и по-эллински не мыслят, и варварского учения не придерживаются… Они — нечестивые безбожники, отвергнувшие отечественных богов, благодаря которым держится всякий народ и всякое государство… Какое оправдание возможно для тех, кто отвернулся от богов, которых почитают от века эллины и варвары по городам и весям, цари, законодатели, философы, совершающие в их честь жертвоприношения, процессии и таинства, а для себя отобрали то нечестивое и безбожное, что есть в людях?» и т. д.

Аргументация Виламовица, доказывающего, что здесь не просто изложение обычного довода против христианства, а буквальная цитата, звучит убедительно. Но что касается Порфирия как автора приведенной цитаты, то здесь знаменитый филолог руководствуется исключительно своей интуицией и никаких конкретных положительных доводов не приводит. Поэтому нет основания включить эту цитату (даже если это действительно цитата) в число отрывков из книги Порфирия: См. U. von Wilamоwitz-Mollendorf — Ein Bruchstusk aus des Schrift des Porphyrius gegen die Christen. «Zeitschr. fur Neutest. Wiss.» I, 1900, c. 101 ff.

В 408 г. Августин написал в виде письма к пресвитеру Деограциасу ответ на 6 «вопросов», задаваемых язычниками (Sex questlones contra paganos expositae). Послание построено таким образом, что сначала излагается «вопрос» или возражение язычника, а затем дается опровержение. 5-й и 6-й вопросы не принадлежат Порфирию, об этом прямо говорит Августин (с. 28, 30), но в вопросах 2-м и 4-м Августин прямо ссылается на Порфирия, от которого исходят, по-видимому, и вопросы 1-й и 3-й (qui eas ex Porphyrio proposuit с. 28). Однако вряд ли все вопросы представляют собою буквальные цитаты из книги Порфирия.

Некоторых беспокоит и они допытываются, какое из двух воскресений соответствует обещанному верующим — воскресение Христа или Лазаря. Если, говорят они, — Христа, то как может воскресение того, кто родился без всякого семени, походить на воскресение рожденных от семени? Если же утверждать, что воскресение Лазаря соответствует, то и это, по-видимому, нескладно получается. Ведь воскресение Лазаря произошло при еще не разложившемся теле (Ин., 11: 43), тогда как наше воскресение произойдет через много веков, когда тело распадется. Далее, если после воскресения будет блаженное состояние, когда тело не будет знать повреждений, не будет нужды в голоде, то что означает, что Христос ел и показал свои раны [560]? Если он сделал это (притворно) ради неверующего [561], то он совершил обман. Если же он показал то, что есть на самом деле, то, значит, после воскресения возможны еще раны?

Если Христос называет себя путем ко спасению, благодатью и истиной, если только в себе одном полагает возможность возврата для душ, в него верующих, — то что же делали люди столько веков до Христа? Уж не стану говорить о временах, предшествующих основанию царства в Лациуме [562]; допустим, что человечество существует только со времен Лациума. Так ведь в самом этом Лациуме богов почитали еще до основания Альбы. В Альбе также была религия и храмовые обряды. Немалое число столетий сам Рим просуществовал в течение долгих веков без христианского закона. Что же сталось со столь неисчислимыми душами, которые все были безгрешны, — ведь тот, в кого можно было уверовать, не удостоил еще людей своим пришествием? Весь мир и сам Рим блистали обрядами и храмами. Почему же так называемый спаситель в течение стольких веков скрывался? Пусть не говорят, что о роде человеческом имел попечение Ветхий завет иудеев; ведь иудейский закон появился гораздо позже и действовал в небольшой области Сирии; лишь впоследствии он проник в пределы Италии, но это было уже после цезаря Гая [563] или, во всяком случае, в его правление. Что же, в таком случае, сталось с римскими или латинскими душами, которые лишены были милости еще не явившегося Христа до эпохи цезарей?

Они осуждают богослужебные обряды, жертвы, курения и прочее, применяющееся в храмовом культе, а ведь этот самый культ создан ими или богом, которого они почитают, в самые древние времена; бог, по их представлениям, нуждался даже в первинках!

Христос угрожает тем, кто в него не верует, вечными муками, а в другом месте он говорит: «Какой мерой мерите, и вам будут мерить» (Мф., 7: 2). Довольно смешно и противоречиво. Ибо, если он намерен наказать в меру, а всякая мера ограничена пределом времени, то какой смысл имеют угрозы вечными муками?

С 1876 г. к сохранившимся отрывкам из книги Порфирия прибавился значительный по объему и содержанию материал, заключенный в апологетическом труде Макария Магнета «Apokritikos». Интересна судьба этой книги. В XVI в. иезуит Франциск Турриснус цитировал рукопись Макария, находившуюся в венецианской библиотеке; но впоследствии рукопись пропала. В 1867 г. француз Блондель обнаружил другую рукопись книги Макария у хранителя афинской библиотеки Апостолидеса. Блондель тщательно скопировал рукопись и стал подготовлять книгу Макария для печати, но умер, не успев довести дело до конца. Издана была книга лишь в 1876 г. другом Блонделя Фукаром. Когда после смерти Апостолидеса вдова захотела продать рукопись, ее в бумагах покойного не оказалось; не нашли ее также ни в делах Блонделя, ни в афинской библиотеке, и где она сейчас находится, — неизвестно. Но печатное издание сделано Блонделем и Фукаром настолько тщательно и добросовестно (Блондель сохранил даже имевшиеся в рукописи явные описки и орфографические ошибки), что пропажа рукописи существенного значения не имеет.

От труда Макария, состоявшего из 5 книг, сохранились только кн. II (без первых 6 глав), III и IV. Автор построил свою книгу в виде диспута, который в течение 5 дней ведут между собою язычник и христианин в присутствии многочисленной аудитории, причем язычник ставит ряд вопросов, вернее — выдвигает ряд возражений, на которые потом Макарий отвечает (пример этого мы видели в послании Августина к Деограциасу). Совершенно очевидно, что quaestiones язычника Макарий заимствовал из книги, направленной против христиан, так как сам он не мог их выдумать в столь развитом виде [564] и в столь резком тоне. Что автором антихристианского сочинения, которым воспользовался Макарий, был — прямо или посредственно — Порфирий, сомнений нет. К тем весьма веским аргументам в пользу этого мнения, которые приводит Гарнак, мы считаем необходимым присоединить еще и тот довод, что, как это совершенно очевидно при чтении Макария, книга, которой он пользовался, была значительна по объему, содержала подробную критику христианского учения и автор ее, несомненно, хорошо знал Библию, греческую литературу и эллинскую философию; между тем, если бы существовала когда-либо другая книга против христиан, столь же солидная, как и труд Порфирия, то совершенно невозможно, чтоб даже имя ее автора не сохранилось.

Другое дело, пользовался ли Макарий трудом Порфирия непосредственно или из вторых рук. Последнее более правдоподобно, так как сам Макарий, по-видимому, не знал, что имеет дело именно с Порфирием. Из многочисленных высказываний Евсевия, Иеронима и Августина мы знаем, что Порфирий имел много последователей, что наиболее меткие его аргументы ходили по рукам и, без сомнения, в обращении находились более или менее обширные выдержки из его книг против христиан. Такой сокращенный Порфирий был, надо полагать, в распоряжении Макария.

Книга Макария была написана в конце IV в.; автор ее, вероятно, тождествен с епископом Макарием из Магнезии, участником Эфесского собора 403 г.

Приводимые отрывки переведены с греческого текста, опубликованного Ад. Гарнаком: Harnack Ad. Die im Apocriticus des Macarius Magnes enthaltene Streitschrift. Texte u. Untersuchungen В XXXVII, H. 4, Leipzig, 1911.

Кн. I потеряна. Никифор I, патриарх константинопольский (806—815), цитирует гл. 6 книги I в своем «Antirrhetica»; из цитаты видно, что Порфирий подвергает критике сообщение ев. Матфея (9:20 сл.) о кровоточащей женщине.

Главы 1—6, содержавшие вопросы противника, отсутствуют. Из ответов Макария (гл. 7—11) видно, что противник выдвигал следующие аргументы:

1) Мф., 10:34 сл.— «не мир пришел Я принести, но меч» и т. д. Порфирий находит меч неподходящим оружием для пропаганды веры.

2) Мф., 12:48 — 49 — «Кто Матерь Моя? и кто братья Мои?» и т. д. В чем в точности заключалось возражение Порфирия, нельзя установить; возможно, что он критиковал это место с той же точки зрения, что и Цельс.

3—4) М.к., 10:18 — «никто не благ, как только один Бог». Лк., 6:45 — «добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе». Порфирий, по-видимому, указал на противоречивость этих положений.

5) Мф., 17:15 — «господи! помилуй сына моего; он в новолуния беснуется» (по-гречески — seleniazetai, от слова selene — луна); Порфирий отсюда заключил, что христиане считают луну причиной бесноватости.

6) Ин., 5:31 — «если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно»; отсюда Порфирий заключил, что Иисус сам свидетельствует о ложности показаний о нем.

Гл. 12. Евангелисты — выдумщики, а не историки деяний Иисуса. Все они написали отчеты о страстях, не согласующиеся между собою, а совершенно разноречивые. Один рассказывает, что распятому некто поднес губку, напитанную уксусом (это — Марк) [565], другой рассказывает иначе: «Пришедши, говорит, на место, называемое Голгофа, дали ему пить вино, смешанное с желчью; и, отведав, не хотел пить» и вслед за тем: «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: элоим, элоим, лема савахтани, то есть — Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Это — Матфей [566]. Другой говорит: «Тут стоял сосуд, полный уксуса, и вот, привязав сосуд, полный уксуса, к иссопу [567], поднесли к устам его. Когда же Иисус вкусил уксуса, он сказал: «Свершилось» и, наклонив голову, испустил дух». Это Иоанн. Другой рассказывает: «И, возгласив громким голосом, сказал: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» [568]. Это, оказывается, Лука. Из этого блеклого и противоречивого рассказа можно сделать вывод, что речь идет не об одном, а о нескольких пострадавших. В самом деле, если один говорит: «В руки Твои предаю дух мой», другой: «Свершилось», третий: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?», а другой: «Бог, Бог Мой, для чего Ты Меня поносишь?» [569], то очевидно, что это противоречивое повествование относится к нескольким распятым либо к одному, но столь тяжко боровшемуся со смертью, что не мог дать присутствующим ясного представления о своем страдании. Если же евангелисты, не будучи в состоянии рассказать правду о способе его смерти, сочинили поэму об этом, то и обо всем остальном они не могли сообщить ничего достоверного.

13. А что они насчет всех обстоятельств его смерти высказали только догадки, доказывается и из другой главы; в самом деле, Иоанн пишет: «Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» [570]. Это говорит только Иоанн, а из прочих никто. Поэтому он хочет сам быть для себя свидетелем; он говорит: «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его» [571]; это, на мой взгляд, заявление пустослова, ибо как может быть истинным свидетельство, если то, к чему оно относится, не имело места? Свидетельствовать можно о том, что есть, а о том, чего нет, как можно дать показание?

14. Есть и другой рассказ, который может изобличить беспочвенность этого учения, — рассказ о его воскресении, о котором болтают. Чего ради Иисус после страстей своих и, как вы говорите, воскресения своего не явился Пилату, казнившему его, хотя и заявившему, что тот ничего не совершил достойного смерти, или Ироду, царю иудейскому, или первосвященнику иудейскому, или сразу многим достойным доверия лицам, особенно римскому сенату и народу, чтобы они прониклись удивлением перед его деяниями и не стали общим приговором осуждать на смерть его последователей за нечестивость [572]? А между тем он является Марии Магдалине, простой женщине, которая прибыла из какой-то весьма жалкой деревушки и была некогда одержима семью демонами, а с нею — другой Марии, тоже совершенно ничтожной деревенской женщине, и нескольким другим не очень приметным людям; а ведь Матфей говорит, что Иисус предвещал иудейскому первосвященнику, говоря: «Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» [573]. Если б он явился людям значительным, то через них все уверовали бы, и ни один судья не стал бы наказывать их, как измышляющих диковинные сказки; а ведь ни богу, ни разумному человеку не должно быть приятно, чтобы многие из-за него подвергались наихудшим наказаниям.

15. Если кто прочтет и следующий написанный в евангелии вздор, он вполне узнает, что там сказано нечто чудовищное, там, где говорится: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон» [574]. В самом деле, скажи мне, ради бога, что это за суд тогда свершился и что это за князь мира сего? Если вы скажете — император, то он ведь не единый владыка, в мире много властителей, — да и он не был изгнан. Если же вы скажете, что речь идет о некоем умопостигаемом, бестелесном, то такого нельзя изгнать вон; ибо куда можно выгнать того, кто является властителем мира? Если бы вы сказали, что есть где-то другой мир, куда князь будет изгнан, то это еще было бы для нас правдоподобным рассказом. Но раз нет другого — ведь невозможно, чтобы существовали два мира, — то куда будет изгнан князь, если не в тот же мир, где он находится? Но как может кто-либо быть изгнан туда, где он находится? Не так ли, как глиняный сосуд, который, если его разбить, выбрасывает свое содержимое? Однако ведь не в пустое пространство, но в другое тело — в воздух ли, в землю или во что-нибудь другое. Итак, если бы подобным образом — что невозможно — мир разбился и его содержимое было выброшено вовне, каково же то внешнее пространство, куда оно будет выброшено? Какова особенность этого пространства, какова его высота, глубина, длина, ширина? Ведь только обладая этим, если оно все это имеет, оно является миром. А какова причина изгнания князя, как чуждого миру? И как это он, будучи чужим, мог обладать властью? Далее, как его изгоняют — добровольно или насильно? Очевидно, насильно; это явствует из способа выражения: изгоняемое изгоняется против воли. А ведь несправедливость совершает тот, кто творит насилие, а не тот, кто терпит насилие! Такую нелепость евангелий можно преподносить бабам, а не мужчинам. Если бы мы хотели подробнее исследовать подобные (евангельские россказни), мы бы нашли тысячи нелепых рассказов, не содержащих ни одной крупицы разума.

16. Давай послушаем и ту речь к иудеям во время праздника кущей, которая гласит так: «Вы не можете слышать слова Моего. Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» [575]. Что же это за дьявол — отец иудеев? Разъясни нам это. А те, кто исполняют «похоти» отца, поступают порядочно, подчиняясь мнению отца и выказывая ему почтение. Если же отец дурной, то не следует винить в этом зле детей. Кто же этот отец, чьи похоти они исполняли и потому не слушали Христа? В то время как иудеи говорят: «Одного отца имеем — бога», Иисус отменяет это утверждение, говоря: «Ваш отец — диавол», т. е. вы происходите от дьявола. Итак, кто же он, этот дьявол, где он и кого он оклеветал, что получил это прозвище [576]? По-видимому, это не основное его имя и он получил его по какому-то поводу. Расследуем надлежащим образом, что можно здесь узнать. Если он называется клеветником за клевету, то перед кем он совершил этот предосудительный поступок? Придется признать и в данном случае того, кто приемлет клевету, легкомысленным, а сильнее всего обиженным оклеветанного. Мы увидим, что совершившим несправедливость является отнюдь не клеветник, но давший повод к клевете. Ведь тот, кто ночью положил на дороге столб, подлежит ответственности, а не тот, кто наткнулся на него и упал; обвинение падает на того, кто водрузил столб; точно так же тот, кто дал повод к клевете, сам больше виноват, а не тот, кто ее подносит и кто ее подхватывает. Вот что еще скажи: клевещущий одержим страстями или бесстрастен? Если он бесстрастен, он не стал бы клеветать; если же он одержим страстями, он заслуживает снисхождения. Ведь никого не судят как преступника, если он страдает от физических болезней, напротив — все его жалеют как страдальца.

1. Как это Иисус дал себя распять с позором?

Почему Христос, когда его привели к первосвященнику и к прокуратору, ничего не сказал, что было бы достойно мудрого и божественного человека, нечто такое, что могло бы просветить судью и присутствующих и исправить их, а позволил, чтоб его били тростью, чтоб на него плевали и увенчали его терниями. Почему он не поступил, как Аполлоний [577], который, произнесши смелую речь перед императором Домицианом, исчез из дворца и через несколько часов открыто показался всем в городе Дикеархии, называющемся теперь Путеоли? А если уж Христос должен был пострадать по предписанию бога, то ему следовало подчиниться наказанию, но претерпеть страдания, по крайней мере, после яркой, свободной речи: ему следовало произнести перед судьей Пилатом серьезные, мудрые слова, а не подвергнуться поношениям, как первый встречный из подонков общества.

2. Как понимать: «Если возможно, да минет меня чаша»?

Право, полны неясности, проникнуты невежеством и те слова, которые Иисус сказал своим ученикам: «Не бойтесь убивающих тело» [578]; а сам он в смертной тревоге в ожидании страшного не спал, в молитве просил, чтоб миновало его страдание, а ученикам сказал: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» [579]. Эти речи недостойны сына божьего и даже (просто) мудрого человека, презирающего смерть.

3. Как понимать: «Если бы верили Моисею, то поверили бы и мне»?

Верхом неясности мне представляется также сказанное в евангелии: «Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне» [580], а между тем от Моисея ничего не сохранилось, ибо все его произведения, говорят, сгорели вместе с храмом, а то, что написано под именем Моисея, написано через 1180 лет после смерти Моисея Ездрой и его людьми. А если бы даже допустить, что это сочинения Моисея, то нельзя доказать, что где-нибудь Христос назван богом, или богом-словом, или демиургом. Вообще, кто говорил о распятии Христа?

4. Что это за рассказ о свиньях и бесах?

Если же, желая поговорить и о том повествовании, — …то, что там сказано, представляется действительно ловким враньем, так как Матфей говорит, что два беса вышли из могил навстречу Иисусу, затем, испугавшись Христа, вошли в свиней и многих убили; а Марк, не задумываясь, присочинил колоссальное число свиней. Вот как он пишет [581]: «Он сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросили его: как твое имя? И тот ответил… потому что много… И просил его, чтобы он не выслал его вон из страны. Находилось же там пасущееся стадо свиней; и просили его бесы, чтобы он позволил им войти в свиней. И низринулись со скалы в море около 2000 и утонули, а пастухи бежали». Какая сказка, какой вздор, какая воистину чрезмерно смехотворная выдумка! Двухтысячное стадо свиней побежало в море и погибло, утонув! Как можно, слушая, как бесы просят, чтоб их не отправили в бездну, а Христос затем по их просьбе не отправил их, а наслал их на свиней, — как можно не воскликнуть: фу, какое невежество! фу, какое комическое заблуждение — внять просьбе духов-убийц, причиняющих большой вред миру, и позволить им то, чего они хотели! А хотели эти бесы веселиться в жизни и неустанно превращать мир в забаву; они хотели смешать землю и море и превратить вселенную в печальное зрелище; они хотели потрясти стихии в их основах и привести к гибели мироздание. Поэтому этих умысливших зло против человека, этих архизлодеев следовало бросить в ту самую пропасть, которой они страшились, а не, разжалобившись их мольбами, позволить им натворить другую беду. Ибо, если это действительно правда, а не, как мы доказываем, выдумка, то рассказ этот уличает Христа в большом грехе — что он, изгнав бесов из одного человека, наслал их на бессловесных свиней, напугал всякими страхами пастухов, заставил их бежать в смятении, без памяти и навести ужас на город слухами о происшедшем. А ведь следовало загладить вред, причиненный не одному, двум, трем или тридцати людям, а всем людям, тем более что, согласно свидетельствам о нем, Христос ради этого и явился в мир. А просто одного освободить от невидимых оков, чтоб незаметно наложить их на других, или благополучно избавить кое-кого от страхов, чтоб ввергнуть в страх других, — это нелепо; ибо это правильно будет назвать не исправлением зла, а злодеянием. Далее, тот, кто удовлетворяет просьбу врагов поселиться и жить в другой местности, поступает подобно царю, который, не будучи в состоянии изгнать варваров из всей страны, переводит их на жительство из одного места в другое и, освобождая от бедствия одну область, отдает другую во власть бедствия. Если, следовательно, и Христос подобным образом, не будучи в состоянии тогда прогнать беса из пределов области, направил его в стадо свиней, то это поистине чудовищно и может осквернить слух; но вместе с тем это вызывает и дурное подозрение. Всякий здравомыслящий человек, услыхав об этом и сразу оценив этот рассказ, вынес бы свой приговор об этом деле в таком смысле: если он освобождает от зла не всю поднебесную, но прогоняет вредоносные силы в разные страны и о некоторых печется, а о других не заботится, то бежать к нему и искать у него спасения — дело неверное; ибо спасенный огорчается судьбой неспасенного, а неспасенный винит спасенного. Поэтому, на мой взгляд, изложение этой истории — выдумка. Если же это не выдумка, а близко к истине, то здесь есть над чем посмеяться любителю. Исследуем вот хотя бы следующее: как это в стране иудейской паслось тогда такое множество свиней — самых грязных животных, издавна ненавидимых иудеями, и как это все эти свиньи утонули при наличии не глубокого моря, а озера? Но в этом предоставим разбираться младенцам!

5. Что значит: «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в царство божие» [582]?

Разберем еще одно речение, еще более нелепое, а именно: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому в Царство Божие» [583]. Таким образом, если какой-нибудь богач, воздерживавшийся в жизни от грехов — убийства, воровства, прелюбодеяния, отравлений, клятвопреступления, осквернения могил, порока святотатства, не может войти в так называемое царство небесное, то какая польза праведнику от его праведности, если он случайно богат? С другой стороны, что препятствует беднякам совершать всякие нечестивые преступления? Ведь (по-вашему) не добродетель открывает человеку небеса, а бедность и материальная нужда; ибо если богатство запирает небо перед богатым, то на основании принципа противоположности бедность вводит в него бедных. Естественно, что человек, воспринявший это учение, ни во что не будет ставить добродетель и будет неуклонно стремиться только к бедности и к самому позорному, раз бедность способна спасти бедного, а богатство закрывает перед богатым чистую обитель. Мне поэтому думается, что эти слова исходят не от Христа, если он вообще преподал образец истины, а от наших бедняков, желавших путем такой болтовни отнять имущество богатых. Действительно, совсем недавно, всего только вчера, они читали перед благообразными женщинами: «Продай свое имущество и отдай нищим и будешь иметь сокровище на небесах» [584] и убедили их раздать бедным имения, которыми они владели, и имущество, а самим, впав в нужду, побираться, перейти от независимости к низкому попрошайничеству, сменить благосостояние на жалостливое лицо и в конце концов быть вынужденными скитаться при домах имущих. А ведь это первая, вернее, последняя обида и несчастье — под предлогом благочестия лишиться имущества и под давлением нужды желать чужого. Поэтому это изречение кажется мне исходящим от унылой женщины.

6. Что значит: «около же четвертой стражи ночи он пошел по морю» [585]?

Давай раскроем и тот евангельский текст, который и вообще написан смехотворно, особенно же смехотворно повествование, что, когда Иисус после трапезы послал вперед своих учеников плыть по морю, он явился к ним в четвертую ночную стражу, когда они бедствовали от сильной бури, так как всю ночь боролись с яростью волн (а четвертая ночная стража, это — десятый час ночи, после которой остается еще три часа). Так вот те, кто правильно сообщают об этой местности, говорят, что там нет моря, а небольшое образовавшееся из реки озеро под горою в направлении Галилеи у города Тивериады; даже на маленьком челноке легко переплыть его не больше чем в два часа, и ни волнение, ни буря на нем не могут разыграться. Итак, Марк выходит далеко за пределы истины, когда пишет весьма нелепым образом этот рассказ о том, что, когда прошло десять часов, Иисус в десятый час, т. е. в четвертую ночную стражу, явился и нашел своих учеников приплывающими по луже. Далее, он называет ее морем, и не просто морем, но бурным, свирепствующим, яростно бушующим в смятении волн, чтоб затем вывести Иисуса как свершившего какое-то великое чудо тем, что укротил сильную, необыкновенную бурю и спас учеников, находившихся на краю гибели, от бездны и моря. По таким детским россказням мы видим, что евангелие — ловкая комедия. Мы разберем каждый рассказ подробнее.

7. Что значит: «нищих всегда имеете, а меня не всегда имеете»?

Сейчас, нашедши другое несообразное словечко, сказанное Христом ученикам своим, мы решили и его не обойти молчанием; он говорит: «Нищих всегда имеете, меня же не всегда». Поводом для этого заявления послужило следующее: некая женщина, принесши сосуд с миром, вылила его на его голову, а когда ученики увидели это и стали порицать неуместность этого поступка, он сказал: «Что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня: ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете» [586]. Те немало роптали, что лучше не продали миро за большую цену и не роздали нищим на пропитание; за эти неуместные якобы речи он и произнес эту глупую фразу, сказав, что не всегда будет с ними, а ведь он в другом месте уверял их и говорил: «Я буду с вами до скончания века» [587]. Но, когда он обиделся за миро, он стал отрицать, что будет всегда с ними.

15. Много разговоров вызвало речение учителя, которое гласит: «Если не будете есть плоти моей и пить крови моей, то не будете иметь жизни в себе» [588]. Это уже действительно не зверство и не нелепость, но нелепее всякой нелепости и более дико, чем любое зверство, — вкушать человеческое мясо, пить кровь единоплеменника и единокровного и, поступая так, иметь жизнь вечную! Какую, скажи мне, чудовищную дикость вы вводите в жизнь, делая это? Какое другое вы можете совершить новое преступление, более проклятое, чем эта гнусность? Ухо не переносит — не говоря уже о самом этом деянии, — но даже речи об этом новом, неслыханном мерзостном деле; даже фантазии эриний [589] не внушили живущим в изгнании такого бреда, даже жители Потидеи [590], если бы их не истощил нечеловеческий голод, не пошли бы на это. Было когда-то такое тиестово пиршество из-за братской вражды: фракиец Терей невольно насытился такой пищей [591]; Гарпаг [592], обманутый Астиагом, поел мяса любимейшего (сына); но все они невольно подчинились этой мерзости. Никто, конечно, живя в мирной обстановке, не устраивает в жизни подобной трапезы; ни один учитель не преподал ученику такого мерзкого учения. Если ты в своих исторических изысканиях обратишься к скифам или доберешься до долговечных эфиопов, если ты объедешь вокруг океана, ты найдешь фтейрофагов и ризофагов [593], услышишь о людях, питающихся гадами и мышами, но от человеческого мяса всюду воздерживаются. Что же означает та фраза? Если она в аллегорическом смысле даже содержит что-то более таинственное и ценное, то запах этого изречения, проникая как-то внутрь, оскверняет самую душу, возмущая ее чувством отвращения, портит весь смысл тайны, настраивая человека так, что у него в глазах темнеет от такого удара. Даже природа неразумных тварей не терпит этого даже ввиду неумолимого, невыносимого голода: собака не ест мяса собаки, и ни одно другое животное не ест никогда мяса того же вида. Многие другие из учителей возвещают странные вещи, но никто из учителей не придумал более неслыханную трагическую выдумку — ни историк, ни философ, ни из варваров, ни из древних эллинов. Посмотрите же, во имя чего вы рассудку вопреки увещеваете легковерных людей примкнуть к вам! Посмотрите, какой порок вторгся не только в селения, но и в города! Вот почему, я думаю, ни Лука, ни Матфей этого не написали, признав это изречение неприличным, странным, режущим слух, никак не совместимым с культурной жизнью. Да и ты сам, прочтя это место, не был бы доволен, как и всякий другой, получивший свободное образование.

16. Разбери также подробно ту главу, где говорится: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: возложат руки на больных, и они будут здоровы; и, если выпьют смертоносный яд, не повредит им» [594]. Таким образом, следовало бы, чтобы выборные представители духовенства, особенно домогающиеся епископства или председательствования, применяли такой способ избрания: предложить смертельный яд, с тем чтоб тот, кому яд не повредит, был предпочтен другим. Если же они не рискнут согласиться на этот способ, они тем самым признают, что не верят сказанному Иисусом. Ибо если вера обладает свойством побеждать отраву яда и уничтожать страдания болящего, то верующий, но не поступающий так либо не имеет искренней веры, либо верит искренно, но считает предмет своей веры чем-то не могущественным, а слабым.

17. Посмотри также на подобное и близкое по смыслу речение: «Если будете иметь веру с горчичное зерно, то, истинно вам говорю, скажете горе сей: встань и кинься в море, и ничего не будет невозможного для вас» [595]. Очевидно, следовательно, что, кто не может, согласно этой заповеди, сдвинуть гору, не достоин считаться в числе верных членов общины. Отсюда видно, что не только большинство христиан явно не может быть причислено к верующим, но даже из епископов и пресвитеров ни один не достоин этого имени.

18. Рассмотрим также и следующее место: почему, когда искушавший Иисуса сказал: «Бросься вниз с храма», Иисус этого не сделал, а сказал ему: «Не искушай Господа Бога твоего» [596]. Мне кажется, что он сказал это, испугавшись опасности падения. Ведь, если он, как вы говорите, совершил много других чудес и действительно одним лишь словом воскрешал даже трупы, ему следовало бы тут же показать, что он способен и других защитить от опасности, бросившись с высоты вниз и не получив при этом никакого телесного повреждения, тем более что он где-то отнес к себе одно место в писании, гласящее: «На руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею» [597]. Поэтому было действительно правильно, чтоб он доказал находившимся в храме, что он сын божий и может защитить себя и своих ближних от всякой опасности.

19. Эти столь часто и пышно прославленные речи вызывают сильное отвращение, а сопоставляемые между собою, разжигают борьбу противоречий. В самом деле, пусть кто-нибудь, первый встречный, захочет истолковать те евангельские слова, которые Иисус говорит Петру: «Отойди от Меня, сатана! ты мне соблазн! потому что думаешь не о том, что божье, а о том, что человеческое»; затем в другом месте: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою… и дам тебе ключи Царства Небесного» [598]… Ведь если он до такой степени презирал Петра, что назвал его сатаной, которого отгоняют прочь, и соблазном, человеком, ни в малейшей степени не обладающим божественным разумением, если он послал его к черту, как ярого грешника, не желая впредь иметь его у себя перед глазами, и отбросил его от себя в толпу отверженных и безвестных людей, — то после такой характеристики какой мы еще можем вынести приговор этому корифею, первому среди учеников? Конечно, если кто в здравом уме хорошенько разжует это, а затем, как если б Христос забыл слова, произнесенные против Петра, услышит: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» и «Дам тебе ключи Царства Небесного», то разве он не будет смеяться до колик? Разве он не будет хохотать, как в театре? Разве не будет ругаться и сильно свистеть? Не крикнет ли он громко окружающим: либо он, называя Петра сатаной, был пьян и одурманен вином и болтал вздор, либо, назначая его ключарем царства небесного, он живописал сновидения в сонной фантазии? Как это Петр был способен поддерживать фундамент церкви, если он по легкомыслию тысячи раз колебался в своем мнении? Какое видели у него крепкое размышление, или где он проявил непреклонное убеждение? Из-за какой-то жалкой рабыни, услыхав словечко «Иисус», он насмерть перепугался; трижды он нарушил клятву, хотя его не принуждала к этому серьезная необходимость. Если, таким образом, (Иисус) сначала правильно назвал того, кто споткнулся на основном пункте благочестия, сатаной, он потом нелепым образом, как бы не зная, что он сделал, дает ему власть над самым главным!

20. А что Петр повинен во многих грехах, ясно и из того места, где Иисус ему говорит: «Не говорю тебе: до семи, но до семижды семидесяти» [599] ты отпустишь грешнику грех. А он, получив эту заповедь и закон, ударяет в ухо ничем не согрешившего раба первосвященника [600] и издевается над ним, хотя он ни в чем не повинен. Разве он в чем-либо согрешил, если по приказанию своего господина участвовал в тогдашнем походе против Христа?

21. Этого же Петра можно уличить и в других несправедливостях. Он умертвил ничем не согрешивших некоего мужа по имени Ананий и его жену Сапфиру за то, что они не сдали всей выручки за участок, а отделили себе кое-что на неотложные нужды [601]. Какое они совершили преступление, если не пожелали подарить все свое имущество? А если б даже это считалось несправедливостью, то ему следовало, руководствуясь заповедью Иисуса, учившего, что нужно терпеть до 490 грехов, простить этот один, если действительно содеянное было грехом. Ему следовало бы задуматься, между прочим, и о том, что сам он, поклявшись, что не знает Иисуса, не только солгал, но и произнес ложную клятву, презрев страшный суд и воскресение.

22. Этот регент хора учеников, которого бог учил презирать смерть, бежал, когда Ирод его схватил, и стал виновником казни стражников; бежал он ночью: «По наступлении же дня между воинами сделалась большая тревога о том, как ушел Петр. Ирод же, поискав его и не нашедши, судил стражей и велел их повести» [602], т. е. казнить. Воистину удивительно, как это Иисус такому человеку, как Петр, отдал ключи неба, как это он человеку, потерявшему голову от тревоги и при стольких обстоятельствах оказавшемуся ничтожеством, сказал: «Паси агнцев Моих»! [603] Если овцы — это верующие, достигшие таинства совершенства [604], то агнцы — толпа оглашенных, питающихся пока нежным молоком учения. Однако сообщается, что, после того как Петр немного месяцев пас овец, он был распят, хотя Иисус сказал, что «врата адовы не одолеют его» [605]. И Павел осудил Петра, говоря: «Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда же пришли, стал устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили многие иудеи» [606]. В этом заключается серьезное обвинение, когда человек, ставший проповедником слова божьего, живет в лицемерии и устраивает свою жизнь так, чтобы угодить людям, да еще водит с собою жену, так как и об этом говорит Павел: «Разве мы не имеем власти иметь спутницей сестру жену, как другие апостолы и Петр?» [607] — и затем прибавляет: «Ибо таковы лжеапостолы, лукавые делатели» [608]. Итак, если, как об этом рассказывают, он погряз в стольких пороках, то как не ужасаться при мысли, что он владеет ключами неба, связывает и разрешает, когда он сам одержим тысячами прегрешений!

30. Что значат слова Павла: «Будучи свободен, я всем поработил себя, чтоб всех приобресть» [609]? И как это тот, кто говорит, что обрезание — разрезание [610], сам в Листрах обрезает некоего Тимофея, как повествуют «Деяния апостолов» [611]? Браво, вот поистине тупоумие в речах! Такие трюки, такие выдумки для смеха показывает театральная сцена! Настоящие кунстштюки волшебников! Ведь как может «свободный» быть «порабощенным всем»? И как может «всех приобрести» тот, кто всем покоряется? Ведь если он, как он говорит, «для чуждых закона чужд закона», «для иудеев — как иудей» и «со всеми» вел себя подобно им [612], то он действительно был рабом многообразного порока и был чужд свободе, не имел с ней общего, в сущности, был пособником и служителем чужих пороков, замечательным ревнителем непристойного, так как он при каждом случае сживался с пороком беззаконных людей и превращал их дела в свои. Это — не принципы здоровой души, это не выражение свободной мысли; это — основа суждений лихорадочного больного, у которого ослабел ум и способность рассуждать. Ведь если он живет с чуждыми закона [613] и письменно одобряет иудаизм, будучи, таким образом, причастным и к тем и к другим, он сливается и смешивается с ними и вместе с ними делает себя повинным в прегрешениях черни. Тот, кто до такой степени осуждает обрезание, что проклинает желающих его совершать, и вместе с тем сам совершает обрезание, сам выступает самым суровым обвинителем против себя, говоря: «Если я снова создаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником» [614].

31. Этот самый человек, сильный в речах, однажды, как бы забыв свои собственные слова, сказал тысяченачальнику, что он не иудей, а римлянин [615], хотя перед этим сказал: «Я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе» [616]. Итак, сказавши «я римлянин» и «я иудей», он ни то, ни другое, потому что причисляет себя к тем и к другим. Кто лицемерит и говорит то, чего нет, тот старается хитростью укрепить положение и, надев на себя обманчивую маску, искажает правду и похищает истину, то так, то этак подавляя настроение своей души, и порабощает легкомысленных людей искусством обманщика. Усвоивший в жизни такой образ мыслей ничем не отличается от непримиримого, жестокого врага, который, лицемерно подделавшись под образ мыслей своих соседей, всех их нечеловеческим образом обращает в рабов. Итак, если Павел лицемерно объявляет себя то иудеем, то римлянином, то чуждым закона, то эллином, а когда ему угодно, оказывается чуждым и враждебным и тем и другим, то это значит, что он вкрался в душу тем и другим и всем им навредил, льстиво присваивая себе убеждения их. Таким образом, он лжет и явно в ладах с ложью, и напрасно он говорит: «Истину говорю во Христе, не лгу» [617]; ибо, кто вчера облачался в тогу закона, а сегодня — евангелия, тот по справедливости и в личной и в общественной жизни — злодей и зловредный человек.

32. А что он лицемерно принимает евангелие из тщеславия и закон — из корыстолюбия, явно вытекает из того, что он говорит: «Какой воин служит когда-либо на своем содержании?.. кто, пася стадо, не ест молока от стада?» [618] А чтобы подкрепить это, он в защиту своей алчности призывает закон, говоря: «Ибо в Моисеевом законе сказано: не заграждай рта у вола молотящего» [619]. Затем присоединяет сюда глупое пустословие, отвергая божественное провидение для неразумных тварей; он говорит: «О волах ли бог печется? или для нас говорится? Ведь для нас это написано» [620]. Мне кажется, что, говоря так, он серьезно оскорбляет мудрость творца, которая якобы не печется о ранее сотворенном. Ведь если бог не заботился о быках, почему же написано: «Все положил под ноги его: овец и волов, и домашний скот, и рыбы» [621]? Если он помнит о рыбах, тем более о пашущих и работающих волах. Поэтому меня поражает этот столь (бессовестный) шарлатан, который, ради своей ненасытности и чтоб получить от подчиненных достаточную плату, так великолепно манипулирует законом.

33. Затем он внезапно поворачивается, как вскакивает со сна человек, напуганный сновидением, и говорит: «Вот я, Павел, свидетельствую, что если кто сделал одно по закону, то он должен исполнить весь закон» [622], желая этим сказать, что вовсе не нужно следовать велениям закона. Этот наилучший, мудрец, разумник, «тщательно наставленный в отечественном законе» [623], столько раз ловко поминающий Моисея, своим учением, как пропитанный вином и пьянством, отменяет предписание закона, говоря галатам: «Кто прельстил вас не покоряться истине?» [624], т. е. евангелию; затем, напугивая и устрашая тех, кто повинуется закону, он говорит: «Все, утверждающиеся на делах закона, находятся под проклятием» [625]; тот самый Павел, который римлянам писал, что «закон духовен» [626], и, далее: «Закон свят, и заповедь свята и праведна» [627], ставит под проклятие тех, кто повинуется святому. Затем запутывая во всех направлениях суть дела, смешивает все в одну кашу и опутывает это мраком, так что у слушателя почти в глазах темнеет и, как во тьме ночной, он спотыкается об то и другое: и против закона грешит, и евангелие нарушает в этой путанице из-за неразумия руководителя.

34. Вы только послушайте рассуждения этого мудреца! После того как он взял из закона тысячи цитат для связи [628], он лишает силы и значения свои собственные высказывания, заявляя: «Закон же пришел после, чтобы умножилось преступление» [629] и раньше: «Жало же смерти — грех, а сила греха — закон» [630]; отточив свой собственный язык чуть ли не как меч, он нещадно режет закон на части; а ведь он же многократно увещевает повиноваться закону и говорит, что жить сообразно с ним похвально. Но, как бы усвоив себе привычку выражать невежественные суждения, он всюду сам опровергает собственные положения.

35. Без всякого сомнения, запрещая вкушать идоложертвенное, он, с другой стороны, учит относиться к этому безразлично, говоря, что не надо допытываться и расспрашивать, а есть, если бы даже то было идоложертвенное, если только никто тебя не предупредил. Поэтому он, как сообщают, говорил: «То, что (язычники) приносят в жертву, приносят бесам, а я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами» [631]. И вот, хотя он так говорит и пишет, он, с другой стороны, пишет об этом вкушении как о безразличном; он говорит: «Мы знаем, что идол в мире ничто и что нет иного бога, кроме единого» [632], и вслед за этим: «Пища не приближает нас к богу; когда мы едим, мы ничего не приобретаем, а когда не едим — ничего не теряем» [633]. Затем, после такой болтовни, он отрыгнул, как возлежащий за столом, такую остроту: «Все, что продается на торгу, ешьте для спокойствия совести без всякого исследования; ибо господня земля и что наполняет ее» [634]. Вот театральная шутка, никем еще не выдуманная! Вот так чудовищное и противоречивое изречение! Вот так рассуждение, которое само себя режет ножом! Вот так диковинный выстрел, который возвращается и поражает стрелка!

36. В его посланиях мы найдем другое высказывание, подобное этим, именно когда он хвалит девство, а вслед за этим, изменив свое мнение, пишет: «В последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстительным… запрещая вступать в брак и (проповедуя) воздержание от пищи» [635], а в Послании к коринфянам он говорит: «Относительно девства я не имею повеления господа» [636]. Выходит, что соблюдающий девство не поступает хорошо, а также тот, кто воздерживается от брака, повинуясь указанию кого-либо дурного, так как от Иисуса не получили предписания насчет девства; но почему же некоторые девственницы так величаются и говорят, что они исполнены духа святого, как родительница Иисуса? Но перестанем говорить против Павла, ведь мы убедились, что он сам против себя снарядил словесную гигантомахию [637]. Но, если ты в состоянии что-либо на это ответить, отвечай не откладывая.

1. Как это Павел говорит, что «проходит образ мира сего»? и как это возможно, чтобы «имеющие были как не имеющие, а радующиеся как не радующиеся» [638] и чтобы остальные подобные старушечьи россказни были верны? Как это возможно, чтоб имеющий оказался не имеющим? Как можно верить, что радующийся — как бы не радующийся? И как может пройти образ мира сего? Кто его заставит пройти и во имя чего? Если творец это сделает, то он заслужит осуждения за то, что приводит в движение и изменяет прочно установившееся. Если он изменяет его к лучшему, то и в этом случае на него падает обвинение, что при сотворении мира он не нашел гармоничного, подходящего образа для мира, а создал его хуже, чем лучший проект, как бы не совершенным. Да и откуда можно знать, что в позднейшие времена природа мира изменится к лучшему и перестанет существовать (в нынешнем виде)? И что толку в изменении порядка явлений? А если видимый мир мрачен и причиняет печаль, то опять-таки в смешном положении творец, и над ним на разумном основании можно посмеяться, что он соорудил части вселенной печальными и наводящими страх по своему плану, а затем, раскаявшись, решил все изменить. Не в этом ли смысле Павел учит, что имеющий — как бы не имеющий, поскольку творец, имеющий вселенную, как бы не имея ее, меняет ее образ? а «радующийся как не радующийся», — поскольку творец, взирая на свое приятное и блестящее творение, не радуется и решил переделать и изменить его, так как сильно огорчается им? Итак, наградим это рассужденьице достойным смехом!

2. Рассмотрим и другой его бестолковый и ошибочный софизм, когда он говорит: «Мы, живущие, оставшиеся, не предупредим умерших при пришествии господа. Потому что сам господь при возвещении, при гласе архангела и трубе божией сойдет с неба и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними вознесены будем на облаках, в сретение господу на воздухе, и так всегда с господом будем» [639]. Действительно, нечто простирающееся до неба, нечто необыкновенно высокое — нестерпимое, исключительное вранье! Если такое продекламировать со сцены, то даже неразумные твари вынуждены будут заблеять и закаркать, поднимая невообразимый шум, когда узнают, что люди во плоти летают, как птицы, по воздуху и уносятся на облаке. Ведь это верх наглости (утверждать), что животные, отягощенные бременем тяжести тела, приобретают свойства крылатых птиц и плавают по воздуху как по какому-то морю, пользуясь облаком вместо корабля. Если бы это было возможно, это было бы чудом и противоречило бы порядку вещей. Ведь высшая творческая природа определила для всех существ соответствующие места и установила для каждого свое местопребывание — для водяных море, для земных сушу, для птиц воздух, для светил эфир. И если б одно из них было вырвано из обычной среды, оно погибло бы, перенесенное в чуждую обстановку и среду. Если, например, ты захочешь взять водяное животное и заставить его жить на суше, оно легко погибнет и умрет. С другой стороны, если земное, живущее на тверди животное бросить в воду, оно задохнется. И если лишить птицу воздуха, она этого не переживет; а если звездное тело удалить из эфира, оно не выдержит. Но божественный и творящий божественное разум ничего подобного не делал и никогда не сделает, хотя он в состоянии изменить судьбу творений; ибо в своих действиях и желаниях он руководится не тем, на что он способен, а тем, чтоб вещи сохранили свою последовательность, и для этого он соблюдает закон распорядка. Он поэтому не допускает, хотя бы и мог, чтобы по земле плыли корабли, чтобы море пахали и возделывали, он не превращает, хотя это в его власти, добродетель в порок, а порок, в свою очередь, в добродетель, он не снаряжает человека так, чтоб он стал птицей, не перемещает звезды вниз, а землю вверх. Отсюда, очевидно, следует, что совершенно нелепо говорить, будто люди будут восхищены когда-нибудь на воздух. Совершенно ясна ложь Павла, когда он говорит: «Мы, живые»; ведь с того времени, как он это сказал, прошло лет тридцать [640], и нигде никто, ни сам Павел с другими телами не вознеслись на воздух. Итак, пусть молчание покроет это совершенно уничтоженное речение Павла.

3. Надо также упомянуть и то, что сказал Матфей, как лежащий на мельнице [641]: «И проповедано будет, говорит он, евангелие царствия по всей земле… и тогда придет конец» [642]. Но вот каждая улица на земле знакома с евангелием, все пределы и границы мира обладают всем евангелием, а конца нигде нет и не будет. Приходится допустить, что и это сказано с тайным смыслом!

4. Посмотрим также известные слова, сказанные Павлу: «Господь же в видении ночью сказал Павлу: не бойся, но говори… ибо я с тобой, и никто не сделает тебе зла» [643]. Как же, разве не был схвачен в Риме и обезглавлен этот хвастун, говорящий, что «будет судить ангелов» [644]? Мало того, и Петр, взявший власть «пасти агнцев» [645], пригвожден к кресту и распят. И многие другие их единоверцы частью были сожжены, частью погибли после истязаний и поругания. Это недостойно решения бога или даже (просто) благочестивого человека, чтоб из-за любви и верности ему множество людей подвергалось жестокой казни, тогда как ожидаемого воскресения и пришествия не видно.

5. Можно взять и другое явно двусмысленное словечко, — там, где Христос говорит: «Смотрите, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем моим и будут говорить: Я Христос, и многих прельстят» [646]. Но вот прошло триста или больше лет, и нигде не явилось ни одного такого. Не сошлетесь же вы на Аполлония Тианского, человека, отличившегося всеми видами мудрости? Другого вы не найдете. А ведь он не об одном, а о многих говорит: «Выступят».

6. В придачу скажем и о том, что сказано в Апокалипсисе Петра; он изображает, как небо будет судиться вместе с землей, и говорит так: «Земля в день суда представит всех богу, и сама она будет судима вместе с окружающим ее небом» [647]. Нет человека, столь невежественного, столь глупого, который бы не знал, что если все земное беспорядочно и не обладает свойством сохранять порядок, а является превратным, то небесные тела постоянно сохраняют одинаковый порядок, всегда движутся по одним и тем же законам, никогда не меняются и никогда не изменятся, ибо являются самым точным произведением бога. Поэтому немыслимо, чтоб они, удостоившиеся лучшей участи, распались, поскольку они закреплены божественным совершенным законом. Да и за что станут судить небо? в чем может оно оказаться грешным, раз оно с самого начала соблюдает порядок, установленный богом, и всегда пребывает само себе равным? Разве только кто-нибудь оклевещет небо, что оно заслуживает быть судимым, и донесет творцу, — как будто судья потерпит, чтоб кто-нибудь выступил против него и морочил его столь необычайными неверными сообщениями!

7. Далее он говорит слова, проникнутые нечестивостью; он говорит: «И растает вся сила неба, и небо свернется, как свиток книжный; и все звезды упадут, как падает лист с виноградной лозы и как падает лист со смоковницы» [648]. Такой же чудовищной лживостью и исключительной наглостью продиктовано хвастливое: «Небо и земля прейдут, мои же слова не прейдут» [649]. Кто же тогда мог бы установить, что слова Иисуса сохраняют силу, раз ни неба, ни земли не будет больше? С другой стороны, если б Христос совершил это и разрушил небо, он тем самым сравнялся бы с самыми нечестивыми из людей, убивающими своих детей. Ведь сын признает, что бог — отец неба и земли. «Отче, господи неба и земли» [650], — говорит он. А Иоанн Креститель возвеличивает небо и говорит, что от него посылается благодать: «человек ничего не может сделать, если не будет дано ему с неба» [651]; пророки говорят, что небо является жилищем бога: «воззри из жилища святыни твоей и благослови народ твой Израиля» [652]. А если небо, которое в этих свидетельствах выставляется столь великим и важным, «прейдет», какое останется сиденье у владыки? и, если и земная стихия погибнет, что будет служить подножием для сидящего бога, который говорит: «Небо — престол мой, а земля — подножие ногам моим» [653]? Вот что (я могу сказать) о гибели неба и земли.

8. Другое, еще более чудовищное, учение, как бы ощупью взятое ночью, мы имеем в словах: «Подобно есть царство небесное горчичному зерну»; и в другом месте: «Царство небесное подобно закваске», а затем: «Подобно царство небесное купцу, ищущему хорошие жемчужины» [654]; это — разговорчики, достойные не мужчин, а женщин-снотолковательниц. Ведь когда кто говорит о великом и божественном, ему следует для ясности пользоваться простыми житейскими средствами, а не такими низкими и непонятными. Эти речения, помимо того, что они низменны и не подобающи для таких важных вещей, не заключают в себе никакого понятного смысла и ясности. А ведь они должны были быть очень ясными, ибо они написаны ведь не для мудрых и разумных, а для младенцев [655].

9. Надо ли пережевывать тот рассказ, где Иисус говорит: «Славлю тебя, отче, господи неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» [656], а во Второзаконии сказано: «Сокрытое — господу богу нашему, а открытое — нам» [657]. Более ясным и незагадочным должно быть то, что пишется для младенцев и неразумных. Ведь если тайны скрыты от мудрых и вопреки рассудку расточаются младенцам, еще не отнятым от груди, тогда лучше стремиться к неразумию и невежеству. Значит, великое дело мудрости явившегося (Иисуса) состоит в том, чтоб скрыть от мудрых луч знания и открыть его для глупцов и младенцев!

10. Еще одно место, более разумное — говорю в обратном смысле — нам следует рассмотреть. «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» [658]. Это Иисус продекламировал толпе по поводу своего пришествия в мир. Итак, если он занялся грехами ради больных, как он говорит, то разве отцы наши не болели, а предки не страдали грехами? Если же здоровые не имеют нужды во враче и если он «пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» [659], так что и Павел имел основание сказать: «Иисус Христос пришел в мир спасти грешников, из которых я первый» [660], если так обстоит дело, если призывается грешник и лечится болящий, если призывается неправедный, а праведник не призывается, — то непризванного и не нуждающегося в христианском лечении надо признать безгрешным и праведником. Ибо, кто не нуждается в лечении, — отклоняет учение верующих, и, чем решительнее он его отклоняет, тем, значит, он окажется более праведным, здоровым и безгрешным.

19. Правильно Гомер велел успокоиться мужеству эллинов, соединенному с образованием, и огласил необоснованное мнение Гектора, обращаясь к эллинам в следующих строках:

Стойте, аргивцы-друзья! не стреляйте, ахейские мужи!
Слово намерен вещать шлемоблещущий Гектор великий [661].

Точно так же и мы теперь сядем спокойно: ибо толкователь христианских догматов обещает и заверяет, что он разъяснит темные места писания. Скажи же нам, любезный, внимательно следящим за твоим изложением, что значат слова апостола: «И такими были некоторые из вас (очевидно, имеются в виду дурные люди), но омылись, но освятились, но оправдались именем господа нашего Иисуса Христа и духом бога нашего» [662]. Мы в недоумении и по этому поводу поражены до глубины души: неужели от стольких осквернений и мерзостей человек окажется чистым, один раз омывшись? Неужели запятнанный в жизни такой грязью — блудом, любодеянием, пьянством, воровством, мужеложеством, отравлениями и тысячами дурных и позорных дел — тем только, что крестился и призвал имя Христа, легко освобождается и сбрасывает с себя преступления, как змея старую кожу? Кто после этого не решится на выразимые и невыразимые преступления и не будет совершать вещи, которых словами не выразить и на деле не стерпеть, раз он знает, что будет оправдан после таких гнуснейших дел, — стоит только уверовать и креститься — и обретет надежду впоследствии получить прощение и от того, кто собирается судить живых и мертвых? Такие речи зовут слушателя грешить, они учат совершать при всяком случае беззаконие; они умеют отстранять наставления закона и приводят к тому, что сама справедливость не имеет вовсе никакой силы против неправедного; такие речи вводят в мире развратную жизнь, учат тому, что вовсе не следует бояться нечестивости, ибо достаточно человеку раз креститься, чтоб сбросить с себя кучу тысяч пороков. Вот какова нарядная личина этой догмы!

20. Разберемся подробно и в вопросе о монархии единого бога и многовластии почитаемых богов, так как ты не умеешь даже определить понятие монархии. Монархом называется не тот, кто существует один, а тот, кто правит один, и правит, очевидно, соплеменниками и себе подобными; Адриан, например, был монархом не потому, что был один, и не потому, что правил быками или овцами, — ими правят пастухи, — но потому, что царствовал над единородными, обладающими той же природой, что и он. Поэтому и бог не мог бы на законном основании быть назван монархом, если б он не правил богами; ибо это подобает божьему величию и высокому небесному достоинству.

21. Ведь если вы говорите, что при боге состоят ангелы, недоступные страстям, бессмертные и по природе своей нетленные, которых мы называем богами вследствие их близости к божеству, то стоит ли спорить об имени, и не приходится ли думать, что разница только в названии? Ведь вот ту, которую эллины назвали Афиной, римляне называют Минервой, египтяне, сирийцы и фракийцы кличут по-иному; однако из-за разницы в имени она не становится отдельным образом (у каждого из этих народов) и не лишается титула божества. Поэтому, называть ли их богами или ангелами, это не составит большой разницы, поскольку их божественная природа засвидетельствована; пишет же Матфей так: «Иисус сказал им в ответ: заблуждаетесь, не зная писаний, ни силы божьей. Ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как ангелы на небе» [663]. Итак, (с одной стороны), признаю, что ангелы обладают божественной природой; (с другой стороны), воздающие богам подобающее почитание вовсе не считают, что бог заключается в дереве, камне или бронзе, из которых изготовляется статуя, и не думают, что если от изображения отломался кусок, от этого уменьшилась сила бога. Ибо древние воздвигли статуи и храмы для памяти, для того, чтоб прохожие, придя туда, обратили свои помышления к богу или чтобы в праздники, очистившись от всего прочего, возносили обеты и молитвы, прося у бога чего кто хочет. Ведь если кто изготовляет изображение друга, он ведь отнюдь не думает, что друг этот находится в этом изображении или что отдельные члены его тела заключены в (соответствующих) частях портрета, но он посредством изображения обнаруживает свое почтение к другу.

[Что касается приносимых богам жертв, то этим не столько выражается почтение к богам, сколько доказательство расположения верующих и их желания не казаться неблагодарными] [664]. А внешность статуи, естественно, человекоподобна, так как человек считается красивейшим из животных и образом божьим; это положение можно подкрепить другим текстом, утверждающим, что бог имеет пальцы; там сказано: «И дал Моисею две каменные скрижали, написанные перстом божиим» [665]. Да и христиане, подражая устройству храмов, сооружают огромные дома и, сходясь в них, молятся, хотя никто не мешает им делать это у себя дома — господь ведь, очевидно, всюду слышит.

22. Если и среди эллинов попадаются столь тупоумные люди, что думают, будто боги обитают внутри статуй, то у них все же более чистое представление о боге, чем у того, кто верует, будто бог вошел в чрево девы Марии, стал зародышем, родился и его спеленали, перепачканного кровью детского места, мерзостью и кое-чем еще более неприличным, чем это.

23. Я мог бы и в законе показать тебе ясно видимую славу богов, так как закон взывает и наставляет слушателя: «Богов не злословь и начальника в народе твоем не хули» [666]. А что речь идет не об иных, как о тех, кого у нас считают богами, мы знаем из следующего места: «Не пойдете за другими богами» и «если пойдете и будете служить другим богам» [667]. А что речь идет не о людях, а о признаваемых нами богах, не только Моисей, но и его преемник Иисус говорит народу: «Итак, бойтесь его и служите только ему и отвергните богов, которым служили отцы ваши» [668]; и Павел говорит не о людях, а о бестелесных: «Хотя и есть много так называемых богов и господ много или на земле, или на небе, но у нас один бог-отец, из которого все» [669]. Вы поэтому сильно ошибаетесь, когда думаете, что бог гневается, если и другого называют богом и тот получает его имя; ведь правители не ревнуют подданных или господа — рабов за то, что они носят такие же имена; а считать бога более мелочным, чем люди, конечно, не позволительно. Итак, о том, что боги существуют и их следует почитать, — довольно.

24. О воскресении мертвых надо еще раз поговорить. Чего ради стал бы бог это делать и столь опрометчиво уничтожать преемственность сущего, посредством которой он установил сохранение видов, а не их прекращение, вопреки тому, что он изначала законоположил и спланировал? А то, то бог раз решил и соблюдал в течение такого большого времени, должно быть вечным; творец не должен его ни осудить ни уничтожить свое творение, как то, что создается человеком, как тленное, изготовленное смертным. Поэтому неразумно, если за всеобщей гибелью последует воскресение, если он воскресит того, кто умер, скажем, за три года до воскресения мертвых, и одновременно с ним — Приама и Нестора [670], умерших за тысячу лет до того, и других еще более древних, со времени происхождения человека. Если кто захочет принять во внимание еще одно соображение, он убедится, что учение о воскресении полно глупости: многие часто гибнут в море, и их тело становится добычей рыб; многие съедены зверями и птицами; как же возможно, чтобы тела их восстали из мертвых? Давай разберем сказанное подробнее. Скажем, кто-нибудь потерпел крушение; затем его тело съели морские рыбы, затем рыбаки выловили их, съели, были затем убиты и съедены собаками; когда собаки умерли, вороны и коршуны целиком их сожрали. Как же теперь восстановить тело потерпевшего крушение, растворившегося в таком количестве животных? Да и другие опять-таки, то уничтоженные огнем, то искрошенные червями, как могут вернуться снова к прежнему состоянию? Ты скажешь мне, что для бога это возможно; но это неправда: бог не все может. Он никак не может сделать так, чтоб Гомер не был поэтом и чтоб Троя [671] не была взята; когда мы складываем дважды два и получаем четыре, он не может сделать, чтобы получилось сто, даже если б он так решил. Бог, даже если бы пожелал, не может стать злым и, будучи благим по природе, не мог бы согрешить. [Если бог не способен согрешить или стать дурным, то это не вследствие его слабости; те, которые имеют природную способность и склонность к чему-либо, но затем им что-то препятствует делать это, очевидно, испытывают помеху со стороны слабости своей; бог же по природе хорош, и ничто не препятствует ему быть дурным; однако даже и при отсутствии помехи он не может стать дурным] [672]. Подумай и о том, как бессмысленно было бы, если бы творец смотрел равнодушно, как небо, выше которого по красоте никто ничего вообразить не может, плавится, звезды падают, земля гибнет, и стал бы воскрешать истлевшие и сгнившие тела людей, в том числе кое-какие тела приличных людей, но и другие тела, бывшие и до смерти неприятными, безобразными, противными. А если б даже он мог легко воскресить людей с подобающей внешностью, то земля не в состоянии предоставить место для всех умерших от возникновения мира, если б они воскресли.

В период гонения на христиан при Диоклетиане с антихристианским сочинением выступил видный чиновник, бывший в 307—308 г. префектом Египта, Гиерокл. Будучи наместником Вифинии (303 г.) и занимая должность верховного судьи, Гиерокл, по свидетельству Евсевия и Лактанция, преследовал христиан. Свое сочинение он озаглавил — в подражание, по-видимому, Цельсу — «Philalethes logos» («Правдолюбивое слово»), с подзаголовком «К христианам» (а не «Против христиан»), подчеркивая этим свои добрые намерения. Книга Гиерокла не сохранилась. Но до нас дошло написанное Евсевием опровержение книги Гиерокла под длинным названием «Евсевия Памфила против книги Филострата об Аполлонии Тианском, вследствие предпринятого Гиероклом сопоставления его (Аполлония) с Христом».

Евсевий отзывался о книге Гиерокла пренебрежительно, отмечая, что у него «нет ничего своего, а совершенно бесстыдно нахватанное из других сочинений: не только те же мысли, но и в тех же выражениях буквально». Он поэтому совсем почти не цитирует Гиерокла, направляя все внимание на доказательство того, что Аполлоний Тианский ни в какое сравнение с Иисусом идти не может. Со своей точки зрения Евсевий поступил правильно, так как противники христианства часто ссылались на Аполлония в своих выступлениях против христиан.

Cо времени Евсевия установилось мнение, будто Филострат, написавший около 220 г. «Жизнеописание Аполлония Тианского», имел скрытое намерение противопоставить его Христу. Это мнение ни на чем не основано. У Филострата не было оснований скрывать свои намерения, и, если бы он хотел выступить против христианства, он бы сделал это открыто. Случаи совпадений некоторых сообщений Филострата о чудесах Аполлония с евангельскими мифами объясняются просто тем, что и Филострат и евангелисты черпали свои мифы из одного и того же источника — ходячих преданий о сказочных подвигах, которые приписывались десяткам и сотням действительных и мифических шарлатанов и «чудотворцев» до и после возникновения мифа о Христе. Но на основании материалов Филострата личность Аполлония обнаруживала много сходства с чертами мифического Иисуса, и это обстоятельство немало смущало церковников, в том числе и Евсевия.

Помимо Евсевия кое-какие сведения о Гиерокле сохранились у другого церковного деятеля IV в. — Лактанция в его «Institutio divina». «Так как, — пишет он, — у нас не было пригодных и опытных учителей, которые могли бы убедительно и остро выступать с опровержением распространенных в обществе заблуждений, то эта самая наша слабость подстрекнула кое-кого дерзко писать против неизвестной им истины». В числе этих дерзких Лактанций называет и Гиерокла, которого он узнал в бытность свою в Вифинии. По словам Лактанция, Гиерокл «написал две книжки… в них он попытался доказать ложность священного писания на том основании, что оно целиком самому себе противоречит; некоторые главы, которые казались ему противоречивыми, он изложил настолько полно и подробно, что, по-видимому, он некогда сам придерживался этого учения… Особенно он нападал на Павла и Петра и прочих учеников, как на сеятелей лжи; он утверждает, что они были невежественны и необразованны, ибо некоторые из них добывали средства к жизни рыбачеством». Как и Евсевий, Лактанций указывает, что Гиерокл ссылался на Аполлония Тианского, который, судя по его «житию», тоже творил чудеса и проповедовал новое учение, однако просвещенные эллины его не обоготворяли. Очевидно, Гиерокл, как мы это выше показали относительно всех античных критиков христианства, не сумел критически отнестись к евангельской мифологии, и вряд ли это было у него просто полемическим приемом. Что он был верующим, об этом свидетельствует Лактанций, указывающий, что Гиерокл говорит о «высшем боге», которому он дает эпитеты «царя, величайшего, творца вселенной, источника благ, создателя и кормильца всего живого».

Они из кожи лезут вон, восхваляя своего Иисуса, как даровавшего зрение слепым и совершившего кой-какие чудеса в этом роде…

…Посмотрим, однако, насколько лучше и разумнее мы воспринимаем такого рода вещи и какое у нас мнение об одаренных людях… [673]

…Уж не будем говорить об Аристее и Пифагоре, живших в древние времена, но во времена наших предков в царствование Нерона действовал [674] Аполлоний Тианский, который с самого детства и когда он был в Эгах, в Киликии, жрецом человеколюбивого Асклепия совершил много чудес, из которых я большинство пропущу, упомянув о некоторых…

…Итак, зачем же я упомянул об этом [675]? Чтобы можно было сопоставить наше трезвое и точное суждение по каждому пункту с тупостью христиан. Ведь мы того, кто совершил такие дела, считаем не богом, а лишь угодным богу человеком; они же из-за нескольких каких-то чудес объявляют Иисуса богом.

…И то стоит взвесить, что деяния Иисуса раструбили Петр и Павел и кое-какие другие близкие им лица — люди лживые, невежественные и шарлатаны, а деяния Аполлония — Максим из Эг, философ Дамис, живший с ним вместе, и афинянин Филострат, люди, выдающиеся по своему образованию и почитающие истину, из любви к людям не пожелавшие скрыть деяния благородного мужа, угодного богам.

…Сам Христос, изгнанный евреями, собрал шайку из девяноста человек и занялся разбоем.

…Аполлоний совершил такие же или даже более великие дела.

…Аполлоний, когда Домициан захотел его наказать, внезапно исчез из судилища [676].

…Аполлоний кое у кого пользовался почитанием как бог, и в Ефесе воздвигнутая ему статуя под именем «Геракла — защитника от зол» почитается и поныне (но это — отдельные исключения; люди образованные не считают его богом).

…Я не говорю, будто Аполлония не считают богом потому, что он этого не хотел, но потому, что мы, по-видимому, умнее и из-за удивительных деяний не приписываем сразу (данному лицу) божественности, как вы, которые из-за незначительных знамений уверовали (в Иисуса) как в бога.

Наряду с книгой Гиерокла Лактанций говорит о другом авторе, которого не называет по имени, изображая его лицемером, который проповедовал добродетель и бедность, рядился в плащ и носил длинные волосы, но дома у себя вел роскошную жизнь. По словам Лактанция, автор этот написал свой труд в 3 книгах из угодливости по отношению к императорам, преследовавшим христиан. Лактанций цитирует два небольших отрывка из этого сочинения, которое мы здесь проводим.

Прежде всего долг философа — прийти на помощь людям в их заблуждениях и вернуть их на правильный путь, т. е. к почитанию богов, воля и могущество которых правит миром; философ не может допустить, чтобы люди неопытные были обмануты какими-то шарлатанами и чтобы их простота послужила добычей и источником наживы для хитрецов. Поэтому я предпринял этот достойный философа труд, чтобы поднести невидящим светоч мудрости, чтобы они не только исцелились, усвоив почитание богов, но и, отказавшись от стойкого упрямства, избежали пыток и не захотели напрасно подвергать тело жестоким терзаниям.

…Благочестие и мудрость императоров проявились в числе прочего также в защите почитания богов; забота о людях выразилась в том, что благодаря прекращению нечестивого бабьего суеверия все люди могут отдаться законным религиозным обрядам и склонить к себе милость богов.

Флавий Клавдий Юлиан (331—363 гг.) — любопытная фигура на троне римских императоров. Ненависть, которую христианская церковь питала и питает к этому «отступнику», разукрасила его образ, придав ему черты антихриста, сатанинского супостата и гонителя веры христовой. Русскому читателю этот образ Юлиана был известен по роману Мережковского. Гораздо ближе к исторической действительности Юлиан Ибсена; в его трагедии «Цезарь и Галилеянин» монологи Юлиана — почти буквальные цитаты из его писаний. Но и Ибсен наделил своего героя чертами величия, вовсе ему не свойственными. Юлиан был заурядным правителем, весьма посредственным философом и писателем. В своей политике Юлиан руководился прежде всего своими религиозно-философскими взглядами, совершенно не считаясь с реальным положением вещей, не учитывая ни сил, ни возможностей своих противников. Ему самому, конечно, не понять было, что он фактически является идеологом и орудием разбитых остатков древней сенаторской знати. Как и все идеологи этих групп, Юлиан думал, что путем восстановления древней религии можно будет удержать и старые порядки. Получив в свои руки императорскую власть, Юлиан решил, что можно путем риторических циркуляров повернуть колесо истории назад, что, восстанавливая запрещенный преемником Константина культ древних богов, он тем самым восстановит былое величие Рима времен Цезаря.

Юлиан имел и личные основания для вражды против христиан, у которых он был под надзором и фактически пленником. Сыновья Константина предусмотрительно перебили своих племянников, как возможных претендентов на престол. Юлиан и брат его Галл казались Констанцию пока что неопасными и избегли общей участи; но их поселили в глуши дальнего имения; после краткого пребывания в школе в Константинополе Юлиан был отправлен в Никомидию, где прожил безвыездно с 346 по 351 г. под столь строгим надзором, что лекции ритора Либания он мог читать только нелегально. В 354 г. Констанций распорядился убить Галла, и Юлиан понимал, что очередь за ним. В 355 г. Юлиан был объявлен цезарем и женился на сестре Констанция. Но это отнюдь не означало, что император примирился с его существованием. Напротив, Констанций умышленно посылал его в тяжелые походы, рассчитывая, что он оттуда не вернется. Однако вопреки ожиданию Юлиан одержал ряд побед и приобрел некоторую популярность в армии. Чтоб отвести от себя немилость подозрительного Констанция, Юлиан покривил душой и написал похвальное слово императору Констанцию и царице Евсевии. Однако в конце концов дело дошло до открытого конфликта, и только смерть Констанция в 361 г. дала конфликту естественное разрешение. Юлиан стал императором «по праву».

Получив власть, Юлиан не открыл гонений против христиан, как это делали его христианские предшественники и преемники по отношению к «язычникам». Христианская церковь была тогда уже слишком сильна. Он провозгласил свободу вероисповедания; единственный его враждебный христианам акт — запрещение христианам преподавать светские науки. Но это запрещение было изложено в весьма умеренных выражениях: «Преподаватели школьные должны превосходить других, во-первых, своим поведением, во-вторых — красноречием. Поэтому, поскольку я не могу быть лично в каждом городе, я приказываю, чтобы всякий желающий отдаться преподаванию не попадал на это дело без разбору и внезапно, но чтобы он получил одобрение властей и декрет куриалов, изданный в согласии с лучшими гражданами; этот декрет будет потом представлен на рассмотрение мне для того, чтобы (преподаватель) приступил к занятиям в городе, облеченный высшим почетным титулом на основании нашего заключения». Конечно, Юлиан имел в виду просто не утверждать учителей-христиан и откровенно мотивировал это в одном из своих циркуляров тем, что преподаватель должен быть честен, а не двуличен; и поэтому христианин не может быть допущен к преподаванию Гомера и других классиков, которых он считает сынами сатаны. Но император вместе с тем не возражает, чтобы христиане в своих церквах преподавали своим единоверцам догматы христианской веры и занимались «толкованием Матфея и Луки».

Однако такое поведение императора не умеряло гнева и ненависти к нему христианской знати, лишившейся своего значения и влияния. Христиане никак не могли удовлетвориться свободой исповедовать свою веру наряду с другими, они хотели монополии для себя при дворе, в управлении, в армии, сохранить свои привилегии, свои иммунитеты. Весьма правдоподобно поэтому предположение Либания, что копье, нанесшее императору смертельную рану в сражении с персами в 363 г., было пущено рукой христианина. Ведь христианская церковь всегда умела вовремя вооружить убийцу против неугодного ей противника.

Литературная деятельность Юлиана относится в основном к краткому периоду его правления (361—363 гг.) и носит на себе печать спешки. Его речь «О матери богов» написана в одну ночь, а его гимн Гелиосу — в три ночи. Работая часто в обстановке военного похода, он не мог отделать свои произведения как следует. Но, помимо того, его литературные способности были довольно ограниченны; его подражание великим мастерам античности содействовало лексической чистоте его языка, но приверженность старине не придала художественности его произведениям и оригинальности его философским взглядам.

Восстановление старой религии и победа над христианством были своего рода навязчивой идеей у этого юродствующего императора. Поэтому непримиримая вражда к христианству и христианам выражается прямо или косвенно во всех почти его произведениях и письмах последнего периода. Но прямой атакой против христианского вероучения является его специальный труд в 3 книгах — «Против христиан» (Catha christianon logoi), написанный во время его последнего похода в Персию. Это сочинение Юлиана, как и другие антихристианские книги первых веков христианства, до нас не дошло. Не сохранились также опровержения Юлиана, написанные Феодором из Мопсуестии и Аполлинарием Лаодицейским. Только из труда Кирилла Александрийского, написанного между 429 и 444 гг., сохранились отчасти на греческом, отчасти на сирийском языке первые 10 книг, в которых содержится полемика против первой книги труда Юлиана и многочисленные цитаты (редко — пересказы), почти целиком покрывающие первую часть сочинения Юлиана. На этом основании К. И. Нейман восстановил и издал эту часть [677]. Из остальных двух книг восстановлены лишь скудные фрагменты, по которым невозможно установить даже приблизительное содержание утерянных книг.

Юлиан в своем сочинении против христиан не был оригинален; он повторяет в общем те аргументы, которые выдвинули до него Цельс и Порфирий. Написана его книга многословно, путано, стилистически и синтаксически небрежно, хотя он в некоторых отношениях весьма щепетилен и, например, тщательно избегает зияния. Первая книга, которая только и дошла до нас, содержит критику христианского учения главным образом с точки зрения иудаизма, т. е. как раз наименее интересную для нас. Юлиан обнаруживает хорошее знакомство с Ветхим и Новым заветами, необходимо, однако, отметить, что библейские цитаты у него часто приводятся лишь приблизительно сходные с существующим ныне текстом. Судя по сохранившейся части, книга Юлиана написана не по строгому плану. Отступления, повторения довольно часты; чувствуется спешка в работе.

Кроме книги против христиан мы даем еще небольшой отрывок из «Цезарей» — произведения, стоящего несколько в стороне от прочих произведений Юлиана и представляющего явное, хотя и неудачное подражание Лукиану.

Мне кажется правильным изложить перед всеми людьми те доводы, которые убедили меня, что коварное учение галилеян — вымысел людей, злостно придуманный. Не заключая в себе ничего божественного, используя склонную к вымыслам детскую, неразумную часть души, оно придало чудесным выдумкам видимость истины.

Вознамерившись дать разбор всех догматов, которым у них учат, я хочу предварительно сказать, что читатели, если они пожелают возразить мне, должны, как в суде, не выдвигать никаких посторонних вопросов и не выступать с своей стороны с обвинениями, прежде чем не оправдаются в возводимых на них обвинениях. Ибо так они сумеют лучше и вернее отстоять свое дело, если захотят вчинить иск нам, но не должны выдвигать встречных исков, защищаясь против возбуждаемых нами претензий.

Необходимо вкратце выяснить, откуда и как явилось у нас понятие о боге, затем сопоставить то, что говорят о божественном эллины и евреи, а после этого снова спросить этих «ни эллинов, ни евреев», принадлежащих к галилейскому толку, по какой причине они предпочли нашему учению свое и, кроме того, почему они и тому учению [678] не остаются верными, а отказались от него и пошли по собственному пути. Признав, что ничего хорошего и ничего серьезного нет ни у нас, эллинов, ни в воспринятом от Моисея учении евреев, они от тех и других усвоили (лишь) то, что пристало к этим народам, как какие-то керы [679]. От евреев они усвоили нечестивость, вытекающую из легкомыслия, от нас — дурной и пустой образ жизни, вытекающий из нашей лености и вульгарности, и это им угодно было назвать высшим благочестием.

Что понятие о боге у человека не приобретено учением, а присуще ему по природе, доказывается тем, что у всех людей и в частности и в общественной жизни, у каждого человека и у каждого народа существует тяга к божественному. Все мы без всякой подготовки верим во что-то божественное, хотя не всякому легко ясно его познать, а знающему невозможно всем разъяснить… Наряду с этим общим для всех людей понятием есть еще одно: мы все как-то стихийно до такой степени привязаны к небу и к являющимся на нем богам, что, если даже кто-нибудь почитает другого бога помимо этих, он обязательно отводит ему жилище на небе; он не удаляет его с земли, но, посадив царя вселенной как бы на самое почетное место в мире, думает, что тот сверху взирает на земные дела. Надо ли в этом случае призвать в свидетели эллинов и евреев? Нет никого, кто не простирал бы руки к небу, когда молится или клянется богом либо богами; вообще, когда у человека является мысль о божественном, он устремляется к небу. И это вполне естественно. Веруя, что небесное нисколько не умаляется, не уклоняется и не подвергается ни одному из испытаний, присущих неупорядоченному (земному миру), но что движение его гармонично, порядок — стройный, что строго определен свет луны, что восход и заход солнца установлен в раз навсегда установленные сроки, — люди, естественно, подумали, что небо — бог и трон божий. В самом деле, к небу ничего не прибавляется и от него ничего не отнимается, оно не подлежит изменениям от перемены или перемещения; оно поэтому не знает ни гибели, ни рождения; будучи по природе бессмертным и нетленным, оно чисто от какого-либо пятна. Будучи, как мы видим, вечным и вечно движущимся, оно либо заключает в себе лучшую и более божественную нашу душу — так же, по-моему, как наше тело заключает в себе нашу душу — и потому носится по кругу вокруг великого творца; либо, получив движение от самого бога, оно вращается по беспредельному кругу в непрерывном и вечном движении.

Эллины выдумали насчет богов неправдоподобные, чудовищные мифы. Они говорили, что Кронос пожрал своих детей и затем изрыгнул их обратно; они рассказывают о кровосмесительных браках: Зевс сочетался с матерью и, родив от нее детей, женился на собственной дочери, вернее, даже не женился, а просто, сочетавшись с ней, передал ее другому. Далее — миф о том, как был растерзан Дионис и как затем его члены вновь были склеены. Об этом рассказывают греческие мифы. Сопоставь с этим учение иудеев о саде, который бог насадил, о сотворении Адама, а затем о создании для него жены. Бог у них говорит: «Нехорошо быть человеку одному, создадим ему помощника, соответственного ему»; а она вообще оказалась ему вовсе не помощницей, а явилась причиной, что и он, и она сама были выброшены из рая. Это, конечно, совершенно нелепо. Разве мыслимо, чтобы бог не знал, что создаваемая им помощница послужит получившему ее не во благо, а во зло? А змей на каком таком языке беседовал с Евой? Неужели на человеческом? Чем подобные вещи отличаются от выдуманных эллинами мифов? А то, что бог запретил созданным им людям познание добра и зла, разве это не верх нелепости? Ведь что может быть глупее, чем не уметь различать добро и зло? Ведь такой человек, очевидно, не будет избегать дурного и стремиться к хорошему. А главное — бог запретил человеку пользоваться рассудком; ведь, что различение добра и зла — дело рассудка, ясно и дураку. Таким образом, змей скорее благодетель, чем губитель рода человеческого. Вдобавок бога надо признать завистливым; в самом деле, когда он увидел, что человек обрел рассудок, то, чтоб он не вкусил, как говорит бог, от древа жизни, он изгнал его из рая, так-таки прямо заявив: «Вот Адам стал, как один из нас, зная добро и зло; а теперь, может быть, он прострет руку и возьмет также от древа жизни и вкусит и станет жить вечно». (И выслал его господь бог из сада Эдемского.) Итак, все это, насколько я понимаю, если только оно не заключает в себе тайного смысла, полно жестокой хулы против бога. Незнание, что та, которая была создана как помощница, станет причиной падения, запрещение познать добро и зло — а ведь только к этому подобает стремиться уму человеческому — и к тому же еще ревнивая боязнь, чтобы человек, вкусив от древа жизни, не превратился в бессмертного, — в этом слишком много завистливости и ревности.

Если сравнить представления, которые все считают истинными, и те предания, которые мы имели искони от отцов, то наша мифология не знает специального творца этого мира. О богах, которые были до сотворения мира, Моисей вообще ничего не говорит, и даже о существе ангелов он ничего не решился сказать; он во многих местах часто говорит, что они славят бога, но рождены ли они от него, не созданы ли они одним богом, а приставлены славить другого или как-нибудь иначе — ничего не указано. Он рассказывает о том, как устроены были небо и земля и все, что на земле: одни вещи, по его словам, созданы по приказанию бога, как свет и твердь; другие бог сотворил, как небо, землю, солнце, луну; третьи существовали раньше, но были скрыты, пока он их не разделил, как, насколько я помню, вода и суша. При этом Моисей ничего не решился сказать о происхождении или сотворении духа; он только говорит: «И дух божий носился над поверхностью воды»; а изначален ли он или рожден — этого он не разъясняет нисколько.

Здесь, если хотите, сопоставим с этим высказывание Платона. Посмотрим, что он говорит о творце и какие приписывает ему слова при творении мира, и, таким образом, сравним между собой космогонию Платона и Моисея. Таким образом, станет ясно, что лучше и более достоин бога — «идолопоклонник» Платон или тот, о ком в писании сказано, что «лицом к лицу господь говорил с ним» [680].

«Вначале сотворил бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над поверхностью бездны, и дух божий носился над поверхностью воды. И сказал бог: «Да будет свет», и стал свет. И увидел бог свет, что хорош. И отделил бог свет от тьмы. И назвал бог свет днем, а тьму назвал ночью. И был вечер, и было утро, день один. И сказал бог: «Да будет твердь посреди воды». И назвал бог твердь небом. И сказал бог: «Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да появится суша»; и стало так. И сказал бог: «Да произрастит земля зелень, траву и дерево плодовитое». И сказал бог: «Да будут светила на тверди небесной, чтобы светить на землю». И поставил их бог на тверди небесной, чтобы управлять днем и ночью».

При этом Моисей не говорит, что бездна, тьма и вода созданы богом. А ведь раз он говорит о свете, что он явился по приказу бога, то следовало как-нибудь сказать и о тьме, и о бездне, и о воде. А он ничего вообще об их происхождении не говорит, хотя часто их упоминает. К тому же он не упоминает ни о происхождении, ни о сотворении ангелов, ни о том, каким образом они были обольщены, а говорит только о материальном, касающемся неба и земли; таким образом, согласно Моисею, бестелесного бог ничего не создал, а лишь упорядочил существовавшую до того материю. Ведь слова «земля же была безводна и пуста» означают не что иное, как то, что жидкое и твердое вещество у него — материя, а бога он выводит лишь как организатора ее.

А вот послушай, что говорит о мире Платон. «Действительно, все небо, или космос — назовем это и иначе, как это покажется приемлемее, — существовали всегда, не имея никакого начала, или же возникли, имели некое начало? Мир имеет начало. Ибо он доступен зрению и осязанию и обладает телесностью. А все такое — нечто чувственное; чувственное же, воспринимаемое рассудком и ощущением, возникает и является смертным… Итак, по правильному рассуждению надо признать этот мир живым существом, одушевленным и разумным, которое в самом деле родилось по промыслу божьему» [681].

Сопоставим только одну деталь: какую речь произносит бог у Моисея и какую у Платона.

«И сказал бог: «Создадим человека по образу нашему и подобию нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими и над птицами небесными, и над скотом, и над всей землей, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил бог человека, по образу бога сотворил его; мужчиной и женщиной сотворил он их и сказал им: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всеми животными, и над всей землей».

Послушай теперь речь, которую Платон приписывает творцу вселенной:

«Боги богов, все то, чему я творец и отец, будет неразрушимо, такова моя воля. В сущности, все связанное разрушимо, но то, что прекрасно, гармонично слажено и хорошо организовано, было бы грешно хотеть разрушить. Поэтому, поскольку вы созданы, вы не обладаете бессмертием и полной неразрушимостью, однако вы не погибнете и не получите смерти в удел, так как моя воля еще выше тех оков и сильнее тех свойств, которыми вы были ограничены, когда вы возникли. Теперь вникните в те указания, которые я вам даю. Есть еще три вида смертных, но не рожденных; если бы их не было, небо было бы несовершенным, ибо оно тогда не заключало бы в себе всех видов живых существ. Но, если я их создам и они получат жизнь от меня, они станут равны богам. Поэтому для того, чтобы существовало смертное и чтобы вселенная эта в действительности была всем, займитесь вы в соответствии со своей природой творением живых существ, подражая моей силе, которою я создал вас. При этом, поскольку им полагается иметь нечто от бессмертия, то божественное начало, которое руководит их желанием следовать справедливости и вам, это я посею в них, я доставлю и передам им. А все остальное вы дадите; присоединяя к бессмертному смертное, отделайте и производите живые существа, растите их, давая им пищу, и вновь восстанавливайте гибнущих» [682].

А чтобы вы не думали, что это — фантазия, я вам разъясню это. Платон называет богами видимые солнце, луну, звезды и небо, но они — подобия невидимых. Видимое нашими глазами солнце — подобие умопостигаемого и невидимого; опять-таки являющаяся нашим глазам луна и каждое из светил — подобия умопостигаемых. Вот этих-то умопостигаемых, невидимых богов, находящихся в них и с ними и рожденных самим творцом и от него происшедших, Платон знает. Правильно поэтому творец у него говорит: «боги, т. е. невидимые, богов» — очевидно, видимых. Общий творец их — тот, кто устроил небо, землю, море и звезды и породил их прообразы в умопостигаемом мире. Итак, смотри, как мудро и дальнейшее рассуждение Платона. «Есть еще, — говорит он, — три вида смертных» — очевидно, люди, животные и растения; ибо для каждого из видов установлены свои законы. «Если бы, — говорит, — любой из них произошел от меня, то безусловно необходимо, чтобы он был бессмертен». Ведь и для умопостигаемых богов и для видимого мира причиной их бессмертия служит то, что они рождены творцом. «Ведь то, что есть бессмертного, — говорит он, — по необходимости дано им от творца» — речь идет о разумной душе, — «остальное же, смертное, присоедините к бессмертному вы» [683]. Таким образом, ясно, что боги-творцы, восприняв творческую силу от отца своего, породили на земле то смертное, что есть в животных. В самом деле, если бы не должно было быть никакой разницы между небом и человеком и даже, клянусь Зевсом, между небом и пресмыкающимися или плавающими в море рыбами, тогда и творец должен был бы быть у них один: но раз есть большая разница между бессмертным и смертным, которая не становится ни больше, ни меньше, то причина должна быть у одного одна, у другого — другая.

Итак, поскольку Моисей, очевидно, не разобрал всего относящегося к подобающему творцу этого мира, сопоставим между собой мнение евреев и наших предков насчет наций.

Моисей говорит, что создатель мира избрал еврейский народ, заботится только о нем, только о нем думает, ему одному отдал свою заботу; об остальных же народах он и не вспоминает, как бы они ни жили и каким богам ни поклонялись; можно разве только допустить, что он позволил им пользоваться солнцем и луной. Но об этом ниже.

Пока я покажу, что и он сам [684] называет его богом только Израиля и Иудеи, а евреев — избранниками, то же говорят бывшие после него пророки, и Иисус Назорей, и даже превзошедший всех когда-либо и где-либо живших шарлатанов и обманщиков Павел. Послушаем их речи и прежде всего Моисея: «И сказал фараону: Израиль первенец мой. Я сказал тебе: отпусти народ мой, чтобы он совершил мне служение. Ты же не захотел отпустить его» [685]. И несколько дальше: «И говорит ему: бог евреев явился к нам. Мы хотели бы пойти в пустыню на три дня пути, чтобы принести жертву господу богу нашему». И ниже опять в таком роде: «Господь бог евреев послал меня к тебе сказать: отпусти народ мой, чтобы он совершил мне служение в пустыне» [686]… А что бог с самого начала заботился только о евреях и что это был его излюбленный участок, говорят не только Моисей и Иисус, но, очевидно, и Павел. Как полипы в соответствии со скалами меняют окраску, так он в зависимости от случая меняет свое учение о боге; то он настаивает на том, что только иудеи — удел бога, то он, убеждая эллинов присоединиться к нему, говорит: «Бог есть не только бог иудеев, но и язычников; конечно, и язычников» [687]. Уместно поэтому спросить Павла: если то был бог не только евреев, но и язычников, чего ради он послал евреям обильную пророческую благодать, и Моисея, и помазание, и пророков, и закон, и чудеса, и чудесные мифы? Ты слышишь, как они кричат: «Хлеб ангелов ел человек» [688]. Под конец он и Иисуса к ним послал, а к нам — ни пророка, ни помазания, ни учителя, ни вестника предстоящей попозже и нам некогда милости от него. Итак, в течение десятков тысяч или, если вам угодно, тысяч лет он не обращал внимания, что все люди, пребывая в таком невежестве, поклоняются, как вы выражаетесь, идолам, все от востока до запада и от севера до юга, за исключением небольшого племени, живущего даже еще неполных 2000 лет в уголке Палестины. Если он бог всех нас и творец всего, почему он на нас не обращал внимания? Приходится поэтому думать, что бог евреев в действительности не творец всего мира и не властвует над вселенной, но что он ограничен, как я говорил, и властью он, надо полагать, обладает ограниченной, наряду с прочими богами. И после этого мы еще будем прислушиваться к вам, что бога вселенной вы или кто-то из вашего корня вообразил себе до тонкости? Разве все это частности? «Бог ревнив!» А почему он ревнует и взыскивает с детей за грехи отцов? А теперь посмотрите опять-таки, что у нас говорят об этом? Наши говорят, что творец — общий отец и владыка всего, и прочие народы распределены им между богами народов и городов, и каждый управляет своей долей, как ему свойственно. Но в отце все совершенно и все едино, а частичные божества обладают каждый другой силой: Арес ведает военными делами народов, Афина — военным делом, связанным с мудростью, Гермес — делами, требующими смышлености и предприимчивости, и сообразно с характером того или иного бога управляемые ими народы следуют им. И если опыт не подтверждает наших представлений, мы признаем, что наша теория — выдумка и лишена достоверности, и будем хвалить вашу. Если же, напротив, опыт от века подтверждает то, что мы говорим, а в ваших рассуждениях нигде нет ничего складного, что же вы цепляетесь за свои претензии на преимущество? Пусть мне скажут, почему кельты и германцы храбры, эллины и римляне обычно — обходительны и гуманны, будучи вместе с тем непреклонными и воинственными, египтяне — более смышленый и склонный к искусствам народ, сирийцы невоинственные, изнеженные и вместе с тем умные, горячие, легкомысленные и понятливые люди. Если не видеть никакой причины такого различия между народами и утверждать, что оно скорее дело случая, то как можно в таком случае верить, что провидение управляет миром? Если же кто-нибудь считает, что здесь есть какая-то причина, то пусть, ради самого создателя, скажет и объяснит мне. Насчет законов ясно, что люди создали их в соответствии со своей природой: те, кто впитали в себя больше всего человеколюбия, создали законы общественно полезные и гуманные, а (законы) дикие и бесчеловечные — те, у кого характер упрочился противоположный. Законодатели своими правилами очень мало прибавили к естественным склонностям и обычаям. Ведь скифы не одобрили Анахарсиса, вводившего вакхический культ [689]; а среди западных народов за малыми исключениями ты не найдешь людей, склонных и способных к занятиям философией, геометрией и т. п., хотя уж столько лет как там утвердилась власть римлян; наиболее талантливые из них достигают уменья владеть языком и произносить речи, но ни к каким другим наукам они не причастны. Вот какова устойчивость естественных черт характера. Откуда же у народов различия в нравах и законах?

Моисей приводит совершенно баснословную причину различия в языках. Он говорит, что сыны человеческие, собравшись вместе, захотели построить город, а в нем большую башню; но бог сказал, что надо сойти и смешать их языки. А чтобы не подумали, что я клевещу, прочтем подряд, что сказано в книгах Моисеевых: «И сказали они: ну, посмотрим себе город и башню, а вершина ее до небес; и сделаем себе памятник, чтоб нам не рассеяться по лицу всей земли. И сошел господь посмотреть город и башню, которую строили сыны человеческие. И сказал господь: вот один народ, и один язык у всех; и вот что они начали делать, и теперь не будет для них затруднения ни в чем, что они задумали бы делать. Сойдем же и смешаем там их язык так, чтобы один не понимал другого. И рассеял их господь по лицу всей земли, и они перестали строить город и башню». Так вот вы хотите, чтобы мы верили подобным вещам, а вы не верите тому, что Гомер говорит об алоадах, что они вознамерились взгромоздить три горы одну на другую, чтобы приступом небо взять [690]. А я говорю, что и это столь же сказочно, как и то. Вы же, признавая первое, на каком основании, ради бога, отвергаете сказание Гомера? А уже о невежестве этих людей, я думаю, и говорить не стоит: если бы даже все люди на всей земле имели один язык и одну речь, они не сумеют построить башню, доходящую до неба, даже если бы они употребили на кирпич всю землю: ибо потребуется бесконечное число кирпичей размером во всю землю, чтобы можно было добраться до орбиты луны. Если допустить, что собрались все люди, что у них один язык, что они превратили всю землю в кирпич и в тесаные камни, то когда бы башня могла достигнуть до неба, если бы даже люди, выстроившись гуськом, вытянули ее тоньше иглы?

И вот, принимая такую явную басню за истину, приписав богу, что он испугался, как бы люди на него не покусились, и ради этого спустился и смешал их языки, вы после этого еще смеете хвалиться, что познали бога!

Возвратимся еще раз к рассказу о том, как бог смешал языки. Моисей приводит причину этого — бог испугался, чтоб люди не предприняли чего-нибудь против него, сделав небо доступным для себя, если будут говорить на одном языке и сумеют столковаться. Но, как произошло дело, он не указывает, а лишь говорит, что бог для этого сошел на землю; очевидно, сверху, не спустившись на землю, он не мог этого сделать. А что касается различия в нравах и обычаях, то ни Моисей и никто другой этого не разъяснил. А ведь различие в национальных обычаях и законах среди людей вообще больше, чем разница в языке. Кто, например, из эллинов скажет, что можно сойтись с сестрой, дочерью или матерью? А у персов это считается дозволенным. Надо ли мне подробно перечислять всех, упоминать о любви к свободе и о непокорности германцев, о том, как смирны и покорны сирийцы, персы, парфяне и вообще все восточные и южные народы, подчиняющиеся деспотической монархии? Но если эти более важные и ценные свойства создаются без божественного провидения, чего же мы напрасно хлопочем и поклоняемся тому, кто ни о чем не промыслит? Имеет ли право на наше уважение тот, кто не печется ни об образе жизни, ни о нравах, ни об обычаях, ни об установлении законного порядка и государственности? Решительно нет. Вы видите, к какой нелепости приводит это рассуждение. Всем хорошим, что наблюдается у человека, руководит душа, а тело за ней следует. Поэтому, если бог пренебрег нашими душевными свойствами, да и о материальном нашем снаряжении не позаботился, не послал нам учителей и законодателей, как евреям, согласно Моисею и последующим пророкам, — то за что нам остается его благословлять?

А ведь и нам бог дал тех богов, которых вы не знаете, и добрых покровителей, не хуже того, которого чтут с древних времен у евреев, покровителя Иудеи, о которой единственно ему досталось заботиться, как об этом говорит Моисей и его последователи до нашего времени. И если считать, что настоящим творцом мира является тот, кого почитают евреи, то мы еще лучше о нем разумеем, и нам он дал большие блага, чем им, — как душевные, так и внешние, — о них мы поговорим позднее, — и послал нам законодателей не худших, если не лучших, чем Моисей.

Как мы уже говорили, если различия в законах и нравах создали не национальный бог каждого народа, не ангел и демон, находящиеся под его началом, и не особое свойство душ подчиняться и покоряться лучшим, — то пусть мне укажут, кто же другой и как породил это. Для этого недостаточно ведь утверждать: «Бог сказал, и стало»; надо еще, чтобы природа творения не противоречила приказаниям бога. Поясню то, что я сказал: бог приказал, чтобы огонь, появившись, тянулся вверх, а земля — вниз; но разве для того, чтобы это распоряжение бога исполнилось, не требуется, чтобы огонь был легок, а земля тяжела? То же самое относится и к другим явлениям… так же и относительно божественного. Причина в том, что род людской подвержен смерти и тлению; естественно поэтому, что и дела его изменчивы и могут меняться в различных направлениях. Бог же вечен, и его распоряжения тоже должны быть такими. Как таковые, они являются либо природой сущего, либо согласными с природой; ведь природа не может противиться велению бога и не может встать в противоречие с ним. Поэтому, если даже бог повелел, чтоб языки смешались и стали разнозвучащими, или отдал такое же приказание насчет общественного строя народов, то он достиг исполнения этого не одним только своим велением и не этим только создал у нас разноголосицу. Для этого нужно было, чтоб в народах, которым предстояло быть различными, были заложены различные природные свойства. В этом можно убедиться, если посмотреть, как сильно отличаются германцы и скифы от ливийцев и эфиопов: неужели и это — результат простого повеления, и для образования того или иного цвета кожи богу не пришли на помощь климат и местные условия? Да и Моисей это знал — и скрыл; ведь он смешение языков приписывает не одному богу; он говорит, что бог сошел не один [691], с ним, конечно, сошел не один, а несколько; Моисей не говорит, кто они, но очевидно, что он имел в виду близких богу. Если, таким образом, для смешения языков сошел не только господь, но и его сопровождающие, то очевидно, что смешение нравов — дело не одного бога, но что, по всей вероятности, в создании этого расхождения участвовали и те, кто вместе с ним смешали языки.

Зачем я, не желая распространяться об этом, столько наговорил? Чтоб показать, что если считать надлежащим творцом вселенной того, о ком возвестил Моисей, то мы имеем о нем лучшее мнение, считая его всеобщим владыкой всего и признавая, кроме того, национальных богов, ему подчиненных, являющихся как бы наместниками царя, причем все они по-разному осуществляют свою задачу. И мы его не ставим в положение соперника поставленных им богов. А если бы даже он, выделив какого-нибудь отдельного бога, поручил ему от себя руководство вселенной, то нам все же лучше слушаться и познавать бога вселенной, даже не зная при этом того [692], кому досталось руководство самой незначительной долей.

Удивления достоин закон Моисея, его знаменитое десятисловие: «не укради, не убий, не лжесвидетельствуй». Впрочем, выпишем все заповеди его собственными словами, как они записаны, по его словам, самим богом:

«Я — господь бог твой, который вывел тебя из Египта» [693]; затем вторая заповедь: «да не будет у тебя других богов кроме меня; не делай себе кумира»; к этому указывается и основание: «потому что я господь бог твой, бог-ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего поколения». «Не произноси имени господа бога твоего напрасно». «Помни день субботний». «Чти отца твоего и мать». «Не прелюбодействуй». «Не убий». «Не укради». «Не произноси ложного свидетельства». «Не желай принадлежащего ближнему твоему».

Есть ли такой народ, который не считал бы необходимым соблюдать все эти заповеди, за исключением «не поклоняйся другим богам» и «помни день субботний»? Всюду установлены наказания за нарушение их — в одних местах более суровые, в других такие же, какие установлены Моисеем, кое-где и более мягкие.

Но заповедь «не поклоняйся другим богам» заключает в себе немалую клевету на бога. «Ибо бог — ревнитель», говорит он; и в другом месте он повторяет: «бог наш — огонь поедающий» [694]. Что же, если человек ревнив и завистлив, ты его порицаешь, а когда бог оказывается ревнивцем, ты это прославляешь? И разве похвально возводить столь явную клевету на бога? Ведь если он ревнив, то, значит, все боги пользуются почитанием и все прочие народы почитают богов вопреки его воле. Так почему же он не воспротивился, будучи столь ревнивым и не желая, чтобы почитали других богов, а только его? Что же, или он не в силах был, или он вначале не желал препятствовать культу других богов? Первое предположение — что он оказался не в силах — нечестиво; второе же согласуется с нашим воззрением. Отбросьте поэтому этот вздор и не навлекайте на себя сами такую хулу. Ведь если он не хочет, чтобы кому-нибудь поклонялись, чего же ради вы поклоняетесь его незаконнорожденному сыну, которого тот никогда не признавал и не считал своим? Я это легко докажу; вы подкинули ему его, не зная откуда… [695] …Нигде бог не проявляет себя сердитым, негодующим, гневающимся или клянущимся, он не так легко меняет свои решения… …как говорит Моисей по поводу Финееса. Если кто читал книгу Чисел, он знает, что я имею в виду. После того как Финеес, застигнув поклонника Ваал Фегора вместе с прельстившей его женщиной, собственноручно убил их, нанеся им весьма мучительную и стыдную рану, — он говорит, что пронзил женщину через матку [696], — бог у него говорит: «Финеес, сын Елеазара, сына Аарона, священника, отвратил ярость мою от сынов израилевых, возревновал по мне среди них, и я не истребил сынов израилевых в ревности моей» [697].

Что может быть ничтожнее того повода, по которому бог разгневался, согласно тому, что неверно пишет о нем автор? Что может быть бессмысленнее (этой ярости бога), если десять, или пятнадцать человек, или, скажем, сто — не тысяча же в самом деле — а впрочем, положим, даже тысяча, осмелились нарушить один из установленных богом законов? Неужели нужно было, чтобы из-за одной тысячи погибли шестьсот тысяч? [698] Я считаю, что гораздо лучше, чтобы вместе с тысячей хороших людей спасся и один порочный, чем чтобы с одним негодяем погибли тысячи… [699] Если гнев его против одного из героев и незначительного демона оказался непереносимым для целых стран и городов, то кто мог бы устоять, если бы он разгневался на демонов, ангелов или людей? Стоит сравнить его с кротостью Ликурга [700], незлобивостью Солона [701] или с милосердием и беспристрастием римлян по отношению к преступникам. А насколько наши воззрения лучше, чем проповедуемые Моисеем, можно видеть и из следующего. Наши философы предписывают нам подражать по возможности богам, а подражание это заключается в созерцании сущего. А что этому созерцанию чужды страсти, что оно заключается в душевном покое, ясно без слов. Именно, поскольку мы пребываем в душевном покое, устремившись к созерцанию сущего, мы уподобляемся богу. А в чем состоит восхваляемое евреями подражание богу? «Финеес, — говорит он, — отвратил мою ярость от сынов израилевых, возревновав по мне среди них». Выходит, что бог перестал сердиться, когда нашел человека, разделившего с ним гнев и досаду. Подобные вещи Моисей во многих местах своего писания говорит о боге.

А что бог заботился не только об евреях, но и о всех народах и евреям не дал ничего важного, великого, а нам — гораздо лучшее и отличное, вы можете усмотреть из нижеследующего. Египтяне имеют право сказать, поскольку они могут насчитать немало имен мудрецов, что они многих получили по преемству от Гермеса, — я имею в виду того Гермеса, который в третий раз посетил Египет [702]; халдеи и ассирийцы — от Оаннесса и Бела [703], и эллины — тысячи, начиная с Хирона [704]; от последнего произошли все мистики и богословы; а евреи думают, что только их мудрецов надо прославлять… [705]

Разве дал он вам начало знания и философскую образованность? И в чем это выразилось? Наука о небесных явлениях получила развитие у эллинов, а первые наблюдения сделаны у варваров в Вавилоне. Геометрия достигла высокого развития, возникши из размежевания земель в Египте. Арифметика, которой положили начало финикийские купцы, стала у эллинов образцом науки. Эллины сочетали эти три дисциплины с музыкальной ритмикой, соединив астрономию с геометрией и к ним обеим приложив науку о числах и их гармонии. Таким образом, они установили законы музыкального искусства, открыв наиболее правильные или весьма близкие к ним законы гармонии, услаждающие слух.

Надо ли перечислять отдельно всех людей и все достижения? Надо ли называть таких людей, как Платон, Сократ, Аристид, Кимон, Фалес, Ликург, Агесилай, Архидам [706], или, лучше, ряд философов, полководцев, строителей, законодателей? Можно убедиться, что даже самые дурные и бесчестные из вождей гораздо мягче относились к обидчикам, чем Моисей к невинным. О каком мне царстве (в первую очередь) говорить? Говорить ли о Персее, или об Эаке, или о Миносе Критском [707], который очистил море от пиратов, изгнав и оттеснив варваров до Сирии и Сицилии, — продвинувшись по обе стороны своих границ, он овладел не только островами, но и береговыми странами. Поделив с братом Радамантием не землю, а заботы о людях, он издал законы, которым научил его Зевс, а брату предоставил исполнять судейские обязанности… [708] А когда после его основания возникли многие войны, он всюду одерживал верх, всегда побеждал; сильно благодаря этому разросшись, Рим нуждался в более прочной безопасности; тогда Зевс дал ему мудрейшего Нуму, того самого прекрасного Нуму [709], который проводил время в безлюдных рощах, общаясь с богом в чистых размышлениях о нем… Он установил большинство жреческих законов. Таким образом, Зевс дал городу эти законы, людям воздержным и вдохновенным, через Сивиллу и других предсказателей, бывших в то время, на родном языке. А упавший с неба щит и обнаруженную в холме голову — откуда, по-видимому, получило свое название местопребывание великого Зевса [710] — эти вещи мы должны отнести к дарам первого или второго ранга? И вот, жалкие вы люди, в то время как мы храним упавшее с неба оружие, которое послал нам великий Зевс или отец Арес [711] в виде не словесного, а вещественного залога, что он постоянно будет защищать наш город, вы отказываетесь поклоняться ему и чтить его, а поклоняетесь дереву креста, делая его знамение на лбу и вырезывая его на жилищах. Не следует ли ненавидеть разумных среди ваших последователей и жалеть глупых за то, что они дошли до такого падения и, отвернувшись от вечных богов, обратились к еврейскому трупу? Я опускаю мистерии матери богов, и я уважаю Мария [712]. Посылаемое богами вдохновение нисходит редко, на немногих людей, не всякий человек может его получить и не во всякое время. Поэтому и у евреев (пророчество) прекратилось, и даже у египтян оно не сохранилось; по-видимому, и естественные оракулы (умолкли) под влиянием времени. Поэтому наш владыка и отец Зевс для того, чтоб мы не были вовсе лишены общения с богами, дал нам возможность наблюдения посредством священных действий, чтобы мы получали по мере надобности подобающую помощь.

Я едва не забыл величайший дар Гелиоса и Зевса; но правильно было приберечь его к концу. Этот дар не только наш; он, я думаю, общий у нас с эллинами, родственными нам. Я имею в виду, что Зевс в умопостигаемом мире породил у себя Асклепия, а на земле проявил его через животворящую силу Гелиоса. Последний, совершив свой путь с неба на землю, явился в человеческом образе в Эпидавре; оттуда, продвигаясь дальше, он простер свою благодатную десницу над всей землей; он прибыл в Пергам, в Ионию, в Тарент и, наконец, в Рим; затем ушел в Кос, оттуда в Эги [713]; затем во все места на суше и на море. Он не навещает каждого из нас в отдельности; однако он исправляет души, склонные к заблуждению, и исцеляет телесные недуги.

Какими же такими дарами своего бога могут похвастать евреи, что вы переметнулись от нас и следуете за ними? Если бы вы держались их учения, вы бы не были окончательно несчастны; вам было бы хуже, чем раньше, когда вы были с нами, но все же ваше положение было бы сносно и терпимо. Находясь под властью жестоких, суровых и в значительной мере диких и варварских законов, вместо наших мягких и человеколюбивых, вы бы в прочих отношениях были хуже, но ваш культ был бы чище и безупречнее. А теперь вы, как пьявки, отсосали оттуда испорченную кровь, а более чистую им оставили. Иисус же, прельстивший худших из вас, прославился тридцати слишком лет от роду и за всю свою жизнь не совершил ничего достопамятного, если не считать, что исцеления слепых и хромых и заклинания бесноватых в деревушках Вифсаиде и Вифании являются великими подвигами. Благочестия евреев, поскольку оно есть, вы знать не хотите; но вы подражаете их гневу и суровости, (подобно им) разрушаете храмы и жертвенники и убивали не только тех из наших, которые остаются верны религии отцов, но и принадлежащих к вашему же заблуждению еретиков, которые оплакивают труп не таким же самым образом, как вы. Впрочем, это вы уже скорее делаете по своему почину, ибо ни Иисус, ни Павел нигде такого распоряжения вам не давали по той причине, что и не надеялись, что вы когда-нубудь получите такую силу. Они были довольны, если им удавалось обмануть служанок и рабов, а через них — женщин и таких мужчин, как Корнелий и Сергий [714]. Если найдется среди них хотя бы один из видных людей того времени — я имею в виду царствование Тиберия или Клавдия, — то считайте, что я обо всем налгал.

Не знаю, откуда на меня как бы вдохновение нашло, когда я выступил и сказал, что «чем вам не угодили наши боги, что вы переметнулись к иудеям?». Не потому ли, что боги Рима дали властвовать, иудеям же только на короткое время дали свободу, а всегда делали их рабами и пришельцами? Посмотри на Авраама: разве не был он пришельцем на чужбине? Разве Яков не был рабом сначала у сирийцев, потом у филистимлян, а на старости у египтян? Не говорит ли Моисей, что выведет их из Египта, из дома рабства, простертой рукой? Поселившись в Палестине, они изменили свою участь не прочнее, чем, как говорят наблюдатели, хамелеон — цвет кожи, то покоряясь своим судьям, то пребывая в рабстве у чужеземцев. А когда они основали свое царство — не будем пока говорить, как это было; бог ведь не по своей воле дал им царскую власть, как говорит писание; они его принудили, и он их предупредил, что царская власть у них будет плохая [715], — единственное — что они несколько больше трехсот лет жили и трудились на своей земле. А затем они были в подчинении сначала у ассирийцев, затем у мидян, после этого у персов и, наконец, теперь у нас. И проповедуемый вами Иисус был подданным цезарей. Если не верите, я несколько позже докажу это. Впрочем, лучше сейчас сказать.

Вы говорите, что он вместе с отцом и матерью был включен в перепись Квириния. Но что хорошего дало его сородичам его рождение? Это, говорят, оттого, что они не захотели слушаться его. Как же так? Жестокосердый и жестоковыйный народ этот слушался же Моисея? А Иисус, приказывающий ветрам, шествующий по морю и изгоняющий демонов, творящий небо и землю, — в действительности этого о нем ни один из учеников не решился сказать, только один Иоанн, и то неясно и неотчетливо, но допустим, что так сказано, — не сумел ради спасения своих друзей и близких изменить их предрасположение! Об этом мы поговорим немного позднее, когда приступим к подробному разбору евангельских нелепых разъяснений и лукавства. А теперь ответьте мне на следующее: что лучше — быть постоянно свободным и целых две тысячи лет властвовать над большей частью земли и моря или быть рабом и жить по чужой указке? Не найдется такого бесстыдника, который предпочел бы второе. А на войне одержать победу хуже, чем потерпеть поражение? Нет такого глупца, который бы так думал. А если это так, то назовите мне у евреев одного такого полководца, как Александр, как Цезарь. Нет у вас такого. Собственно, клянусь богами, я понимаю, что оскорбляю этих мужей [716], но упомянул о них потому, что их знают. Людей похуже их большинство не знает; но и из этих каждый в отдельности больше стоит, чем все еврейские деятели, вместе взятые.

А в отношении гражданского законодательства, характера суда, управления городами, красоты… успехов науки, развития свободных искусств разве евреи не являются жалкими варварами? Правда, зловредный Евсевий утверждает, что у евреев были стихи [717], и тщеславится тем, что они владели логикой [718], название которой он знает только понаслышке от эллинов. Существовала ли у евреев медицинская школа, как у эллинов школа Гиппократа и других? Разве можно сравнить «мудрейшего» Соломона с эллинами Фокилидом, Феогнидом или Исократом? [719] Если сравнить притчи Соломона с изречениями Исократа, ты убедишься, я уверен, что сын Феодора выше «мудрейшего» царя. Зато, говорят, тот был искусен в богослужении. Но что же? Разве этот Соломон не поклонялся нашим богам, введенный, как говорят, в обман женой? Какая великая добродетель! Какая глубина премудрости! Он не сумел стать выше наслаждения, и речи женщины его соблазнили. Но если женщина могла его обмануть, то не называйте его мудрым. Если же вы уверены, что он мудрый, то вы не должны думать, что он был обманут женой, но что он на основании собственного суждения и разумения и в силу полученного им от бога указания стал поклоняться и другим богам. Ведь зависть и ревность не доходит даже до лучших людей, тем более они несвойственны ангелам и богам. Но вы привержены низшим силам, которые безошибочно можно назвать демонами; у них-то есть честолюбие и тщеславие, а у богов ничего подобного нет.

Зачем вы присосеживаетесь к эллинской науке, раз для вас достаточно чтения вашего писания? Ведь и от этого надо было бы скорее удерживать людей, чем от вкушения идоложертвенного мяса; ибо от последнего, как говорит Павел, вкушающий вреда не получает, но вы, мудрецы, утверждаете, что совесть того, кто видит брата своего за идоложертвенным мясом, соблазнится [720]. Но ведь благодаря нашей науке всякий из вас, кто имеет благородные задатки, отступается от своей нечестивости; у кого сохранилась хоть капля дарования, тот тем скорее отказывается от вашей нечестивой религии. Поэтому важнее удерживать людей от наук, чем от жертвенного мяса. Но вы и сами, как мне кажется, знаете, что разница между вашими писаниями и нашими в смысле знания не в вашу пользу, что от ваших писаний никто не может стать порядочным человеком, а от наших — человек делается лучше самого себя, даже если он был во всех отношениях бездарным. А кто по природе талантлив и к тому еще получил образование у нас, тот в действительности становится для людей даром богов, человеком, разжегшим светоч знания, совершенствующим государственный строй… в качестве полководца он поражает многих врагов в героических походах на суше и на море… [721]

Это можно точно доказать: соберите всех ваших детей и заставьте их изучать писание; и если, выросши и став мужчинами, они окажутся чем-нибудь более достойным, чем рабы, то скажите, что я болтун и безумец. Вы до того жалки и неразумны, что считаете божественным учение, от которого никто не становится ни умнее, ни храбрее, ни более стойким; а то, благодаря чему можно приобрести храбрость, ум и справедливость, вы отдаете сатане и поклоняющимся сатане.

Асклепий исцеляет наше тело, музы вместе с Асклепием, Аполлоном и Гермесом искусным — наши души, Арес и Энио помогают нам на войне, а всем этим руководит девственная, не имеющая матери Афина вместе с Зевсом [722]. И вот посмотрите, не превосходим ли мы вас во всех отношениях — в искусствах, мудрости и разумении; идет ли речь о предметах потребления или о подражательном искусстве ради красоты — вроде скульптуры и живописи, об искусстве управления, о лечебном искусстве Асклепия, святилища которого имеются всюду на земле, — все это бог нам дает в удел навсегда. Меня самого, когда я болел, вылечил Асклепий, указав лекарство; тому свидетель Зевс. Таким образом, если мы, посвятив себя духу отступничества, находимся в лучшем положении как душевно, так и телесно и материально, зачем же вы нашу религию оставили и пристаете к той?

Почему вы не остаетесь верны учению евреев и не соблюдаете закона, который бог им дал, а отвергнув закон отцов и отдавшись тем, кого провозвестили пророки, вы ушли от тех дальше, чем наши сторонники? В действительности, если присмотреться к вашему учению, то ваша нечестивая вера складывается из иудейской дерзости и языческого равнодушия и низости. От тех и других вы заимствовали не лучшее, а худшее и сделали обшивку из пороков.

У евреев есть точно установленные культовые обычаи, святыни и тысячи запретов, необходимые в жизни и призвании жрецов. Законодатель запретил поклоняться всем богам, а предписал служить только одному, тому, чью «часть составляет Яков, а Израиль — наследственный удел» [723]; но он сказал не только это, но как будто прибавил: «Богов не злословь» [724]. Но бесстыдные и дерзкие последователи его, желая уничтожить у толпы всякое благоговение, решили к заповеди «не служить» (чужим богам) присоединить (обязанность) хулить их, и только это вы оттуда извлекли: в остальном у вас с ними нет ничего общего. Таким образом, из нового учения евреев вы присвоили обычай хулить почитаемых нами богов, а из нашей религии вы, отбросив благоговение перед всяким высшим существом и преданность законам отцов, позаимствовали лишь разрешение есть все, как огородную зелень. По правде сказать, вы возгордились тем, что вы развили то, что у нас есть низкого. Это, мне кажется, вполне естественно случается со всеми народами; вы решили приспособить свою религию к образу жизни другого сорта людей — торговцев, мытарей, танцовщиков и сводников.

Что таковы не только нынешние, но и те, кто с самого начала восприняли учение от Павла, видно из того, о чем свидетельствует Павел в своих посланиях к ним. Я думаю, он не был настолько бессовестен, чтобы в письмах к ним делать им такие тяжелые упреки, не зная (что они их заслужили); если бы он даже расточал им похвалы такого масштаба, ему надо было бы покраснеть, если б они были даже заслужены, а если б они были ложны, то он навлек бы на себя обвинение в низкой лести и рабской угодливости. Но вот что Павел пишет своим слушателям о них самих: «Не обманывайтесь: ни идолопоклонники, ни блудники, ни развращенные, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники царства божия не унаследуют. А вы знаете, братья, что и вы были такими; но омылись, но освятились именем Иисуса Христа» [725]. Как видишь, он говорит, что и они были такими, но освятились и омылись; очевидно, обильная вода способна омыть и очистить, проникая до самой души. Что же, крещение не смывает проказы у прокаженного, не смывает ни лишаев, ни бородавок, ни подагры, ни дизентерии, ни водянки, ни паронихии, ни малого, ни большого телесного повреждения, а прелюбодеяние, грабежи и вообще все беззакония души оно уничтожает?.. [726]

Христиане говорят, что они отличаются от нынешних иудеев, но что именно они — истинные израильтяне, в согласии с пророками, и что они больше всех следуют Моисею и последовавшим за ним в Иудее пророкам; посмотрим же, в чем они больше всех согласны с пророками. Начать надо с Моисея, который, по их словам, предсказал будущее рождение Иисуса. Но Моисей не раз, не два, не три, а много раз предписывает почитать одного только бога, которого он и называет всюду, а другого бога — нигде. Он называет ангелов, владык и, конечно, много богов, но исключительным он считает первого и не допускает ни подобного, ни неподобного ему, как это вы придумали. Если есть у вас где-нибудь на этот счет хоть одно высказывание Моисея, вам предоставляется привести его. Что касается слов «господь бог ваш воздвигнет вам пророка из братьев ваших, как меня; слушайтесь его» [727], то здесь вовсе не говорится о рожденном Марией. Но если даже в угоду вам согласиться с вами, то ведь (Моисей) говорит, что тот будет подобен ему, а не богу, что то будет пророк, как он, из среды людей, а не от бога. Что касается слов «не отойдет скипетр от Иуды и наставник от бедер его» [728], то здесь речь не об Иисусе, а о царстве Давида, которое на самом деле прекратилось на царе Седеки. Здесь в писании сказано как-то двусмысленно: «пока придет подобающее ему», а вы переделали в «пока придет тот, кому подобает» [729]. Что все это не имеет отношения к Иисусу, ясно; ведь он не из племени Иуды; ведь он родился, по-вашему, не от Иосифа, а от духа святого. Но вы, составляя генеалогию Иосифа, выводите его от Иуды, да и то не сумели это придумать умело: Матфей и Лука изобличают друг друга, расходясь между собой в его генеалогии. Однако, так как это мы намерены подробно разобрать во второй книге, мы это пока обойдем. Но согласимся с вами, что он властитель из Иуды, (но тогда) он не бог и не от бога [730], как у вас сказано, и (не может быть, чтобы) «все через него начало быть и без него ничего не начало быть». Но, (скажете вы), сказано в книге Чисел: «Восходит звезда от Якова, и человек от Израиля» [731]; что это относится к Давиду и его потомкам, очевидно; ведь Давид был сыном Иессея. Итак, если вы стараетесь убеждать на основании этих (текстов писания), то извлеките и предъявите хотя бы одно высказывание, как я привел их много. А что (Моисей) признавал только одного бога, бога Израиля, об этом он говорит во Второзаконии: «Чтобы ты знал, что господь бог твой — это есть бог, нет другого, кроме него» [732]. И дальше еще: «И положи в сердце твоем, что господь есть бог, на небе вверху и на земле внизу, нет другого, кроме него» [733]; и еще раз: «Слушай, Израиль, господь — бог наш, господь един» [734], и еще раз: «Видите, что я — я и нет бога, кроме меня» [735]. Таким образом, Моисей утверждает, что есть только один единственный бог. Но, может быть, эти скажут: «И мы не говорим, что есть два или три». Но я покажу, что они именно это утверждают, и сошлюсь на Иоанна, который говорит: «вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» [736]. Ты видишь, — сказано: «было у Бога»; идет ли речь о рожденном Марией или о ком-либо другом, — я сразу отвечу и Фотину [737], — не составляет никакой разницы; (по этому вопросу) предоставляю вам спорить между собой. Но что (евангелист) говорит «у бога» и «вначале» — это надо удостоверить. Ну, так как же оно согласуется с учением Моисея?

Но это, говорят они, согласуется с Исаией, ибо Исаия говорит: «Се дева понесет во чреве и родит сына» [738]. Допустим, что здесь действительно говорится о боге, хотя оно отнюдь не относится к богу: так ведь она была не девой, а замужней женщиной [739], и, прежде чем забеременеть, она соединилась со своим мужем. Допустим, что она была девой; но ведь там не сказано, что от нее родится бог. А вы не перестаете называть Марию богородицей, хотя (Исаия) не говорит, что рожденный от девы будет «единородным сыном божьим», «рожденным прежде всякой твари»; может ли кто-нибудь показать в речах пророков сказанное Иоанном: «Все через него начало быть, и без него ничто не начало быть»? А то, что мы доказываем, все можете услышать от пророков подряд: «Господи боже наш, спаси нас, кроме тебя, мы никого не знаем» [740]. У пророков царь Иезекия молится: «Господи боже Израилев, сидящий на херувимах! ты — истый бог один» [741]. Ведь не остается никакого места для второго. Но если, по-вашему, логос — бог от бога, произошедший из естества отца, на каком же основании вы называете деву богородицей? Как она, будучи человеком, могла родить бога? К тому же вы дерзнули сказать, что она родила спасителя, тогда как бог ясно говорит: «Я есмь, и никого нет, кроме меня, спасителя» [742].

А что Моисей называл ангелов богами, можно убедиться из следующих слов: «И сыны бога, увидав дочерей человеческих, что они прекрасны, брали себе в жены, какую кто выбрал», и несколько ниже: «И после того, как сыны бога стали входить к дочерям человеческим, и те стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди» [743]. Совершенно очевидно, что речь идет об ангелах, и здесь не нужно приводить постороннее доказательство, так как это вытекает из сообщения, что от них родились не люди, а гиганты; ясно, что если бы он считал, что их отцы — люди, а не существа высшего порядка, обладающие особой силой, он бы не сказал, что они породили гигантов; по-моему, он здесь высказал мысль, что гиганты произошли от смешения смертного с бессмертными. И вот, называя многих сынов божьих, притом не людей, а ангелов, неужели он не сообщил бы людям об единородном слове божьем, или сыне божьем, или как вы его там называете, если бы он о нем знал? Что он этого не считал чем-то великим, (видно из того, что) он говорит об Израиле: «Израиль, сын мой, первенец мой» [744]; но почему Моисей не сказал этого об Иисусе? Он учил о едином боге и о многих его сыновьях, между которыми были распределены народы, но первородного сына божьего, или слова божьего, или иного, ложно вами впоследствии вымышленного, он с самого начала не знал и явно о нем не учил. Вы слушались Моисея и других пророков. Но вот Моисей часто и много говорит в таком роде: «господа бога твоего бойся и ему одному служи» [745]; как же евангелие передает об Иисусе, что он предписывает: «Идите научите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа» [746], если они хотели служить ему? И вы, мысля в согласии с этим, в то же время обожествляете наряду с отцом и сына… [747]

Послушай опять, что он говорит о демонах: «Пусть возьмет двух козлов в жертву за грех и одного овна во всесожжение. И принесет Аарон тельца в жертву за грех за себя и очистит себя и дом свой. И возьмет двух козлов и поставит их перед лицом господним у входа скинии свидетельства. И бросит Аарон об обоих козлах жребий: один жребий от господа, другой жребий для отпущения» [748], с тем чтобы, говорит он, отослать его для отпущения и отправить его в пустыню. Вот каким образом отсылают козла отпущения. А о втором козле он говорит: «И заколет козла в жертву за грех народа пред господом, и внесет кровь его за завесу, и покропит кровью основание жертвенника, и очистит святилище от нечистот сынов Израилевых и от преступлений их во всех грехах их» [749]. Из сказанного ясно, как Моисей знал способы жертвоприношений. А что он не считал их, как вы, нечистыми, вы можете усмотреть из следующих его слов: «Если кто, имея на себе нечистоту, будет есть мясо жертвы господней, то истребится душа его из народа своего» [750]. Вот как Моисей сам осторожен насчет вкушения жертвенного мяса. Надо напомнить и вышесказанное, по поводу чего мы все это сказали. Почему же вы, отпавши от нас, не соблюдаете и иудейского закона и не остаетесь верными предписаниям Моисея? «Но, — скажет кто-нибудь из вас, посмотрев выразительно, — ведь и евреи не приносят жертв!» Но я этого слепца разобью в пух и прах: во-первых, вы и других принятых у иудеев законоположений не соблюдаете; во-вторых, иудеи в тайниках приносят жертвы и теперь еще едят жертвенное мясо и молятся перед принесением жертвы, и отдают правую лопатку священникам вместо первинок, и, лишившись храма, или, как они обычно говорят, святыни, стремятся подносить богу первинки от жертвенных животных. А вы, придумавшие новые жертвоприношения, почему не приносите жертв? Ведь вам Иерусалима не надо? Впрочем, это я уже говорю вам лишнее, это у меня вырвалось, хотя я вначале хотел показать, что евреи согласны с язычниками за исключением того, что они верят только в одного бога. Этот пункт — их особенность, и нам он чужд; но все остальное как будто у них то же, что и у нас, — храмы, священные участки, жертвенники, очищения, разные защитительные обряды; во всем этом они от нас либо вовсе не отличаются, либо очень мало [751]…

Почему вы в отношении пищи не чисты подобно иудеям, а говорите, что все можно есть, как огородные овощи: вы поверили Петру, который, говорят, сказал: «Что бог очистил, того ты не почитай нечистым» [752]. Где же доказательство того, что в древности бог считал это нечистым, а теперь он это сделал чистым? Моисей ведь указывает относительно четвероногих, что всякий скот, у которого, как он говорит, раздвоены копыта и на копытах глубокий надрез и который жует жвачку, — чист, а у кого нет этого — нечист. Итак, если свинья в видении Петра получила свойство жевать жвачку, то придется ему поверить. Воистину чудо, если после видения Петра она приобрела это свойство. Если же он солгал будто имел это видение, или, выражаясь по-вашему, «откровение» у кожевника, то как же вы в таком деле так скоро поверили? Разве Моисей заповедал вам что-то трудное, запретив есть кроме свинины также птиц и рыб, получив указание от бога, что и они, как и те являются отверженными и нечистыми? Однако зачем я так долго распространяюсь об этом, когда можно видеть (прямо), имеет ли (Моисеев закон) какую-нибудь силу (у христиан)? Они ведь говорят, что бог к прежнему закону прибавил второй; тот был написан применительно к случаю на ограниченное время, а затем появился новый, потому что тот был ограничен временем и местом Моисея. Я ясно покажу, что они говорят неправду, и приведу из книг Моисеевых не только десять, но тысячи свидетельств, где он называет закон вечным. Послушайте для начала из книги Исход: «И да будет этот день вам памятен и празднуйте его, как праздник Господу, в роды ваши; как установление вечное празднуйте его… и в первый же день уничтожьте квасное в домах ваших» [753]… Я еще пропустил много такого, что своей численностью дало мне право заявить, что Моисей считал закон вечным. А вот вы покажите, где сказано нечто похожее на дерзкое заявление Павла, что «конец закона — Христос» [754]? Где бог возвестил евреям другой закон, помимо существующего? Нигде этого нет, и нет даже поправок к существующему закону. Послушай опять Моисея: «Не прибавляйте к тому, что я заповедаю вам, и не убавляйте от него. Соблюдайте заповеди господа бога вашего, которые я вам заповедаю сегодня» [755], и, «проклят всякий, кто не будет верен всему» [756]. А вы не только сочли пустяком убавлять или прибавлять к написанному в законе, но признали проявлением особой смелости и величия души вовсе переступить закон, имея в виду не истину, а легкую возможность всех привлечь к себе… [757]

Вы до того бесталанны, что даже преподанных вам апостолами правил вы не соблюдаете. При этом позднейшие переделывают их в сторону ухудшения и углубления нечестивости. Ни Павел, ни Лука, ни Матфей, ни Марк не посмели назвать Иисуса богом. Но заслуженный Иоанн, заметив, что уже множество народа во многих городах Эллады и Италии заразилось этой болезнью, а также, я думаю, прослышав, что могилы Петра и Павла начинают пользоваться почитанием, первый решился сказать (что Иисус — бог). Сказав немного об Иоанне Крестителе, он опять возвращается к возвещаемому им Логосу и говорит: «И слово стало плотью и обитало с нами» [758]; но как — он постеснялся сказать. Нигде он не называет ни Иисуса, ни Христа, а пока говорит о слове, он мало-помалу, незаметно вкрадывается к нам, внушая, будто Иоанн Креститель дал такое свидетельство о Иисусе Христе, что он — тот, кого следует признать богом-словом. Впрочем, что здесь Иоанн говорит об Иисусе Христе, против этого я не спорю, хотя некоторые отступники считают, что Иисус Христос и возвещаемый Иоанном Логос — разные лица. В действительности это не так. Ибо, кого он называет богом-словом, тот Иоанном Крестителем признается за Иисуса Христа. Но смотрите, как осторожно и исподволь он подводит к своей драме нечестивую концовку, он до того ловкий обманщик, что он опять увиливает и прибавляет: «Бога никогда никто не видел; единородный сын, сущий в недрах отца, он явил» [759]. Так это и есть, что ли, бог-слово, ставший плотью, этот «единородный сын, сущий в недрах отца?» Если он, значит, и вы где-то видели бога, ибо он «обитал с вами» и вы видели славу его; что же ты заявляешь, что никто никогда не видел бога? Ведь вы видали если не бога-отца, то бога-слово. Если же «единородный сын» — одно, а бог-слово — другое, как я слышал от некоторых ваших приверженцев, то получается, что и Иоанн не посмел (назвать Иисуса богом).

Но это зло завелось от Иоанна. А сколько вы потом еще придумали, прибавив к старому трупу свежие трупы! [760] Можно ли достойным образом оценить эту мерзость? Вы все заполнили могилами и гробницами, хотя у вас нигде не сказано, что надо валяться на могилах и заботиться о них. Вы в своей порочности дошли до того, что не находите нужным в этом вопросе считаться со словами хотя бы Иисуса Назорея; послушайте, что он говорит о могилах: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь гробам повапленным; снаружи гроб кажется красивым, а внутри он полон костей мертвых и всякой нечистоты» [761]. Итак, если Иисус говорит, что гробы полны нечистоты, как же вы на них призываете бога? [762]… При таком положении вещей, во имя чего вы валяетесь на могилах? Хотите знать причины? На это отвечу не я, а пророк Исаия: «На могилах и в склепах они спят ради вещих снов» [763]. Заметьте, как древне у иудеев это магическое действие — спать на могилах ради снов. Понятно, что и апостолы после смерти учителя занимались и с самого начала передали этот обычай и вам, новым уверовавшим; они искуснее, чем вы, занимались магией и всенародно показали своим преемникам фабрику этой магии и мерзости.

То, что бог с самого начала через Моисея и пророков проклял, вы исполняете, а приводить жертвы к алтарю и заклать их вы отказываетесь. «Теперь, — говорят они, — огонь не сходит (с неба), как при Моисее, чтобы сжечь жертвы». При Моисее это случилось всего раз, а вторично — спустя много времени при Илье Фесвитянине. Что и Моисей и, до него еще, патриарх Авраам считают необходимым достать огонь извне, а вкратце докажу… [764] Но не только это; когда сыновья Адама принесли богу первинки, «призрел Господь, — говорит Библия, — на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился и поник лицом своим. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и почему поник ты лицом своим? Если ты принесешь доброе и неправильно выберешь, ты не согрешишь» [765]. Хотите знать, в чем заключались их дары? «И было спустя несколько дней — принес Каин от плодов земли дар Господу. И Авель принес также от первородных овец своих и от тука их». Воистину не жертву, а выбор порицал бог, когда говорил Каину: «Если принесешь доброе, но неправильно выберешь, не согрешишь ли?» Так разъяснил мне некий из весьма сведущих епископов. Но он сначала сам себя обманул, а затем и других, потому что, когда я стал спрашивать, в каком смысле выбор был достоин порицания, ему нечего было сказать и нечем было передо мной щегольнуть. Видя, что он запутался, я ему сказал: «Бог упрекнул именно в том, о чем ты говоришь. Добрая воля у обоих была одинакова, ведь оба они поняли, что надо принести жертвы Богу. Но выбор один из них сделал удачно, другой не попал в цель. Почему и как? На земле есть одушевленное и неодушевленное, причем для Бога, как живого и подателя жизни, живое ценнее, чем неживое, так как оно участвует в жизни и связано с душой. Поэтому-то Бог был доволен тем, кто принес жертву совершенную».

Ну, возвратимся снова к ним. Почему вы не совершаете обрезания? «Павел, — говорят они, — сказал, что заповедано обрезание сердца, а не плоти, и это Аврааму [766]. Только не по плоти говорил он, и надо верить тому, что он и Петр возвестили в своих праведных речах». Послушай же опять, как (писание) говорит о том, что обрезание по плоти преподано Аврааму как завет и как знак: «Вот завет, который бог должен соблюдать между мною и вами, между потомством вашим в роды ваши; обрежьте крайнюю плоть вашу, и это будет знамением завета между мною и тобою и между мною и потомством твоим»… [767] После того как (Христос) недвусмысленно предписал, что надо соблюдать закон, и угрожал наказанием за нарушение хотя бы одной заповеди, какое придумаете себе оправдание вы, нарушившие все заповеди, вместе взятые? Либо Иисус говорит неправду, либо вы лжете везде и во всем и ваши хранители закона. «Обрезание будет на теле вашем», — говорит (Моисей); исказив это, они говорят: «Мы обрезаны сердцем». Конечно, ведь среди вас нет ни одного злодея, ни одного негодяя: до такой степени вы «обрезаны сердцем». «Соблюдать опресноки и совершать пасху мы не можем, — говорят они, — ибо ради нас однажды принесен в жертву Христос». Прекрасно. Но разве он запретил есть опресноки? Клянусь богами, я — один из тех, кто не собирается исполнять вместе с иудеями их церемонии, но я всегда почитаю бога Авраама, Исаака и Якова, которые, будучи халдеями, принадлежа к роду священников и богослужителей, научились обрезанию, когда жили среди египтян, и стали поклоняться богу, который, будучи превеликим и могучим, был благосклонен ко мне и к тем, кто чтит его, как Авраам, но на вас не взирает. Ибо вы не подражаете Аврааму, не воздвигаете богу алтарей, не строите ему жертвенников и не почитаете его священнодействиями, как тот. Авраам всегда приносил жертвы, как и мы, и часто пользовался гаданием по планетам. Это, пожалуй, тоже эллинский обычай. Он больше занимался птицегаданием. Да и в качестве управляющего домом он имел гадателя. Если же кто из вас (мне) не верит, я точно укажу, что об этом сказано у Моисея: «После этих событий было слово Господа к Аврааму в ночном видении такое: не бойся, Авраам, я твой щит; награда твоя весьма велика будет! И сказал Авраам: Владыка, что дашь Ты мне? ведь я остаюсь бездетным, и Масек, сын доморощенной, наследует мне. И вот было слово Господа к нему такое: не будет этот твоим наследником, но тот, кто произойдет от тебя, будет твоим наследником. И вывел его вон и сказал ему: посмотри на небо и сосчитай звезды, если сумеешь сосчитать их. И сказал: таково будет твое потомство. И поверил Авраам Богу, и Тот вменил ему это в праведность» [768]. Скажите мне в данном случае, зачем предвещающий ангел или бог вывел его и показал звезды? Разве, оставаясь в доме, он не знал, какое множество видно сверкающих звезд всегда ночью? Но я думаю, он хотел показать ему блуждающие звезды, чтобы привести в качестве очевидного подтверждения сказанного властный благоприятный приговор неба. А чтоб никто не заподозрил, что это мое толкование натянуто, я удостоверяю это, процитировав следующие за этим слова; дальше написано: «И сказал ему: Я Бог, который вывел тебя из Ура халдейского, чтобы дать тебе эту землю во владение. Он сказал: Владыка Господи, почему мне узнать, что я буду владеть ею? И Он сказал ему, возьми мне трилетнюю птицу, трилетнюю козу, трилетнего барана, горлицу и молодого голубя. И взял он себе всех их и рассек их пополам и положил одну часть против другой; только птиц не рассек. И спустились хищные птицы на рассеченные части, но Авраам отгонял их» [769]. Вы видите, что предсказание ангела или бога подкрепляется птицегаданием, а не наудачу, как у вас, причем гадание совершается с жертвоприношениями [770]. И (смысл того, что) говорит (писание), — что прилет птиц подтвердил обещание, — Авраам уразумел, получив подтверждение, ибо вера без истины казалась (ему) какой-то нелепостью и глупостью. А истину нельзя усмотреть на основании пустых слов, но нужно, чтобы слова сопровождались явным знамением, которое удостоверило бы, что предсказание в будущем исполнится. У вас в этом вопросе остается еще один повод для пренебрежения (законом) — то, что нельзя приносить жертвы, лишившись Иерусалима; но ведь Илья принес жертву на Кармеле, а не в святом городе…

(«Яков же родил Иосифа» [771].) В этом месте Юлиан Август упрекает нас в разногласии между евангелистами, — почему евангелист Матфей сказал, что Иосиф сын Якова, а Лука его называет сыном Илии.

(Звезда та не принадлежала к числу этих обычных звезд и не была) «зарницей» (как ее называет Юлиан).

Такое часто случалось и случается, но почему это — признаки конца? [772]

(Ты удивляешься, что, хотя в пустыне нет высокой горы, сказано [773], будто дьявол вывел его на очень высокую гору.)

А как он привел Иисуса на крыло храма, когда он находился в пустыне?

Но Иисус молится так, как человек слабый, который не в состоянии легко перенести несчастие, и, будучи болен, он получает подкрепление от ангела [774]. Кто же рассказал тебе, Лука, об ангеле, если даже и был такой? Ведь и бывшие тогда при нем не могли видеть его — они спали ведь. Потому что, придя после молитвы, он застал их спящими от горя и сказал: «Что вы спите? встаньте и молитесь» и т. д. затем: «Когда он еще говорил это, появилась многочисленная толпа и Иуда». Потому-то Иоанн об этом и не написал, ибо он не видел.

(Он пишет, что св. евангелисты противоречат друг другу; согласно Матфею, Мария Магдалина и другая Мария пришли ко гробу по прошествии субботы на рассвете первого дня недели, а согласно Марку, — после того как рассвело и взошло солнце. У Матфея они увидели ангела, у Марка — юношу. У Матфея они вышли и возвестили ученикам о воскресении Христа, а у Марка они промолчали и никому ничего не сказали. За это он порицает писания святых и говорит, что они сами себе противоречат.)

(…И не одно, как говорят ставшие безбожниками и многобожниками тираны и отступники [775], было пришествие жен ко гробу, и в этом повествовании евангелисты не разошлись) [776].

(…книга XV против Юлиана, когда Юлиан смеется над тем, что господь наш ел и пил.)

(Кн. XVI против Юлиана Отступника, который порицал Христа за то, что он сказал, что он пришел исполнить закон и что кто нарушит одну из малейших заповедей и научит этому людей, тот малейшим наречется. Между тем) он нарушил субботу, ибо «сын человеческий, — говорит он, — есть господин субботы» и «не то, что входит в уста, оскверняет человека», хотя закон оскверняет пищу.

(Он без оснований бранит тех, кто призывает бога ради грешников, считает, что они отступили от справедливости, и говорит, что жалеющие злодеев — злодеи.)

Послушайте, какое прекрасное и общественнополезное повеление: «Продайте имения ваши и давайте милостыню; приготовляйте себе влагалища неветшающие». Можно ли придумать что-либо мудрее этой заповеди? Ведь если все тебя послушаются, кто будет покупателем? Можно ли хвалить такое учение? Если б оно получило силу, не осталось бы ни города, ни народа, ни единого дома; как может сохранить ценность дом или имущество, если все продано? А что, если все сразу во всем государстве начнут продавать, они не найдут покупателей, — очевидно, и я об этом умолчу.

(Он утверждает, что Ездра прибавил кое-что по собственному разумению [777].)

To, что написано об Израиле, евангелист Матфей перенес на Христа [778], чтобы посмеяться над простотой обращенных из язычников.

(В этом месте [779] Порфирий и Юлиан Август обличают либо невежество лживого рассказчика, либо глупость тех, которые сейчас же последовали за спасителем, потому что они якобы без размышлений пошли за первым попавшимся человеком, позвавшим их.)

(Христиане ожидают воскресения мертвых во Христе. А этот враг истины в числе всего прочего сильно издевается над этим, так как якобы всемогущий бог, который сильнее смерти, не в состоянии явить то, что по своей природе подвержено закону гибели.)

Не предвидеть, что в делах возможно и невозможно, — признак крайнего безумия.

В 1899 г. Нейман («Theologische Literaturzeitung») на основании публикации Биде и Кюмона пришел к заключению, что в фрагменте из книги церковного писателя X в. Арефы, писавшего опровержение Юлиана, содержится отрывок из 2-й книги труда Юлиана. Здесь Юлиан отмечает противоречие между Евангелием от Иоанна, утверждающим, что Христос явился, чтоб уничтожить грех, и синоптиками, которые предвещают, наоборот, раздоры и беспорядок как результат появления Христа.

В конце декабря 361 г. император Юлиан написал сатирическое произведение «Пир, или Цезари» (Convivium, sive Caesares), в котором он пытался, подражая Лукиану и его «менипповым сатирам», дать обзор-пародию, заставив продефилировать в параде всех римских императоров от Цезаря до Константина. Юлиан в начале своего сочинения сам признает: «Я отнюдь не способен ни вышучивать, ни пародировать, ни высмеивать». Действительно, его шутки скучны, пародии слишком серьезны, остроты слишком длинны и тупы. Нас, однако, интересуют в данном случае не художественные достоинства этой вещи, а заключенный в ней выпад против христианства и характеристика, которую он дает Константину.

Юлиан передает рассказ, слышанный им якобы от Меркурия, о пире богов по случаю сатурналий, на который были приглашены и цезари. Боги уселись на стол, а цезари входят один за другим, и божок Силен, играющий здесь роль распорядителя и шута, как у Лукиана Мом, встречает каждого входящего какой-нибудь язвительной шуткой. В связи с замечанием Силена, что все римские императоры вместе взятые не стоят одного Александра Македонского, обиженный Ромул предлагает устроить состязание. К состязанию допущены Александр, Цезарь, Август и Траян, в качестве представителя философов — Марк Аврелий и, наконец, по требованию Вакха представитель бонвиванов — император Константин. Последнего, впрочем, в самый зал не впускают, он остается в преддверии. Участники состязания произносят в свою защиту соответствующие речи, после которых каждому предлагают сказать, что он считал своей жизненной задачей. Когда очередь доходит до Константина, тот заявляет, что он считал наивысшим благом — «много накопить, много дарить, служить собственным наслаждениям и наслаждениям друзей». Боги никакого решения не выносят. Юпитер, пошептавшись с Сатурном, предлагает каждому присоединиться к тому или иному богу, смотря по своим наклонностям, и отдаться под его покровительство. Дальнейшее воспроизводим текстуально:

…После этого объявления Александр подбежал к Гераклу, Октавиан [780] — к Аполлону. Марк (Аврелий) крепко ухватился за Зевса и Кроноса [781]. Цезаря, бегавшего долго в нерешительности, великий Арес и Афродита, сжалившись, подозвали к себе. Траян подбежал к Александру, чтобы сесть с ним. А Константин, не находя среди богов прообраз своего поведения, увидав поблизости богиню изнеженности, подбежал к ней. Та приняла его нежно, обхватила его руками, затем, одев его в пестрый пеплос [782] и нарядив его, подвела к Роскоши; здесь он застал и сына своего, который всем возглашал: «Кто развратитель, кто убийца, кто грешен и мерзок, смело сюда! Я омою его этой водой, и он станет чистым, и, если он опять окажется повинным в тех же преступлениях, я вновь сделаю его чистым, если он ударит себя в грудь и поколотит по голове». Константин был очень доволен, что встретил ее [783], и увел с собой сыновей с собрания богов. Но его, так же как и детей, преследовали жестокие демоны нечестивости [784], мстя за кровь близких [785], пока Зевс не дал ему передышки ради Клавдия и Констанция [786].

Либаний (314—393 гг.) — знаменитый учитель красноречия, среди учеников которого были между прочим «отцы церкви» Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Назианзин. Сохранившаяся подробная автобиография Либания, его обширная переписка и речи, а также биография его, написанная Евнапием, современником Либания, дают достаточно материала для характеристики его личности и деятельности. Родившись в Антиохии в богатой семье, Либаний получил хорошее образование; в 336 г. он отправился в Афины, чтобы закончить свое образование, выдвинулся там, и в 25 лет он уже был назначен в коллегию, ведавшую преподаванием в Афинах. Вскоре он открыл школу в Константинополе, где усиленно конкурировал с штатными риторами. Но в 342 г. он был выслан (по не совсем ясной причине) из столицы и очутился вскоре в Никомедии, где его уроками пользовался живший там будущий император Юлиан. Так как Юлиану старались дать христианское воспитание, то, как сообщает Либаний (Or. XVIII 15, 7), Юлиан не мог слушать его лекций, а получал их через посредника. В 349 г. Либаний, получивший широкую известность за пределами своего города, был переведен в Константинополь; здесь он завел близкие связи с представителями тогдашнего литературного мира. В 354 г. он уехал в свой родной город Антиохию, где и прожил до самой смерти.

Либаний был представителем того направления в литературе и философии эллинистической эпохи, которое известно под именем второй софистики. «Крах античных мировых порядков», разложение рабовладельческой Римской империи привели к созданию реакционной романтической идеологии, которой сходящие с арены истории группы родовитой знати, хранители отживших традиций республиканского Рима, пытались скрасить постылые будни неминуемого угасания. «Потерянный рай» для них лежал позади, и потому они цеплялись за прошлое, и их идеологи пытались возродить классическую эллинскую литературу, воссоздать аттическую прозу времени Исократа, оживить философию Платона, восстановить в прежнем блеске официальный эллинский культ, вернуть на Олимп богов, вытесненных оттуда восточными богами. Понятно, литература, выросшая из этой идеологии упадка, отражавшей лишь судороги цепляющихся за свое существование гибнущих общественных групп, не имевшей крепких корней и здоровой питательной общественной среды, не могла даже в малой степени приблизиться к классическим образцам. Новые софисты старались писать «под Демосфена», «под Платона», «под Аристофана», но ничего ценного, полнокровного, оригинального дать не могли. Бессодержательный формализм — основная черта второй софистики, и самые талантливые ее представители давали лишь безупречные с точки зрения языка, но ничтожные по содержанию риторические упражнения.

Либаний — типичный представитель новой софистики. Его изощренное красноречие, стяжавшее ему великую славу при жизни и считавшееся в течение многих веков образцовым [787], поражает своей пустотой, отсутствием каких бы то ни было широких общественных интересов, неумением не только разрешить, но и поставить какие бы то ни было общие философские, политические, экономические проблемы. А между тем Либаний находился в гуще политической и умственной жизни господствующего класса и общался с наиболее выдающимися людьми своего времени. Поэтому ни речи Либания, которых дошло до нас 64, ни его обширная переписка (сохранилось 1605 его писем) не дают нам даже того исторического материала, которого можно было бы ожидать, и за исключением нескольких речей и писем произведения Либания представляют для современного историка относительно незначительный интерес.

Как и все софисты того времени, Либаний цеплялся за древнюю эллинскую религию и горячо приветствовал реформу Юлиана, восстановившего на время культ древних богов. К христианам он относился с нескрываемой ненавистью; но и здесь сказалось бессилие его школы: он не сумел дать критики христианства и ограничивался лишь выражением своего презрения к христианам, ненависти к мракобесам, разрушавшим великолепные храмы, разбивавшим драгоценные статуи и, главное, захватывавшим постепенно земельные богатства и командные посты. К тому же торжествующая христианская церковь в союзе с императорской властью столь свирепо подавляла всякую попытку сопротивления ей, что прямая, открытая критика христианского учения после Юлиана вряд ли была возможна.

Ниже мы даем отрывки из речей XVIII, XXX, XVII, LX и II. Речь XVII — «Монодия о Юлиане», патетическая элегия в прозе, опубликована была лишь через 2 года после смерти Юлиана — в 365 г. Речь XVIII — «Надгробная речь Юлиану» также закончена была в 365 г., но, по-видимому, опубликована была, с некоторыми поправками, лишь в 368 или 369 г. Речь XXX — «В защиту храмов» была написана в 384 г. и представляет собою обращение к императору Феодосию с просьбой защитить оставшиеся языческие храмы от разрушения их христианами.

Речь LX — «Монодия на храм Аполлона в Дафне» написана по поводу пожара этого храма, сгоревшего 22 октября 362 г.; монодия написана вскоре после события, так как Юлиан в письме к Либанию в марте 363 г. (ер. 27) расточает безмерные похвалы этому произведению Либания.

Речь II — «К прозвавшим меня суровым» написана в 381 г. В ней Либаний доказывает, что его суровость в речах отражает лишь суровость окружающей жизни, а вовсе не суровость его характера.

Перевод сделан с последнего критического издания Libanii opera, rec. R. Foerster. Leipzig. 1903—1912 гг. Для отрывков из речей XVII и XVIII мы использовали с некоторыми поправками перевод С. Шестакова.

23. Ведь это особенно удручало его сердце, когда он видел повергнутые храмы, прекращение обрядов, опрокинутые жертвенники, упразднение жертв, гонение на жрецов, раздел богатства жрецов между самыми распущенными людьми; так что, если бы кто-либо из богов обещал ему, что восстановление всего перечисленного будет выполнено другими, он, я убежден, настойчиво уклонялся бы от власти. Так стремился он не к господству, а к благоденствию народов.

121. Когда же тот [788] был почтен подобающими почестями, он начал с обрядов богам города, совершая возлияния на глазах всех, радуясь тем, кто следовал его примеру, осмеивая тех, кто не следовал, и пробуя убеждать, принуждать же не желая. А между тем страх одолевал тех, кто были совращены [789], и у них явилось опасение, что им выколют глаза, отрубят головы, что потоки крови польются от казней, что новый владыка придумает новые средства понуждения и малым перед ними покажутся огонь и железо, потопление в море, зарывание живым в землю, изувечение и четвертование. Это применялось прежними владыками, ожидали мер, гораздо более тяжких.

123. Итак, осуждая эти меры и видя, что от казней успех другой веры увеличивается, он отказался от тех мер, которые порицал; людей, которые могли исправиться, он вводил в познание истины, а тех, кто довольствовался худшими убеждениями, не понуждал силой. Однако он не переставал взывать: «Куда стремитесь вы, люди? Вам не стыдно признавать мрак более ясным, чем свет, и не замечать, что болеете недугом нечестивых гигантов?» [790]

178. Когда же зима сделала ночи долгими, он помимо многих других прекрасных произведений слова, занявшись изучением тех книг, которые выставляют человека родом из Палестины богом и сыном божьим, в пространной полемике силой аргументации доказал, что такое почитание — смех и пустословие; он проявил себя в этом труде мудрее тирийского старца [791]. Да будет милостив этот тириец [792] и да примет благосклонно сказанное, как бы побеждаемый сыном.

274. Кто же был его убийцей? — стремится услышить иной. Имени его я не знаю, но что убил не враг [793], явствует из того, что ни один из врагов не получил отличия за нанесение ему раны.

275. …И великая благодарность врагам, что не присвоили себе славы подвига, которого не совершили, но предоставили нам у себя самих искать убийцу. Те, кому жизнь его была невыгодной, — а такими были люди, живущие не по законам, — и прежде давно уже злоумышляли против него, а в ту пору, когда представилась возможность, сделали свое дело, так как их толкали к тому и прочая их неправда, коей не было дано воли в его царствование, и в особенности почитание богов, противоположное коему верование было предметом их домогательства.

286. …Что опять последовало за убийством императора? Те, которые говорят речи против богов, — в почете, а жрецы подвергаются беззаконной ответственности. За те жертвы, коими умилостивлялось божество и которые поглотил огонь, взыскивается плата, вернее, состоятельный человек вносил из своих средств, а бедняк умирал, заключенный в тюрьму.

287. Из храмов же одни срыты, другие стоят недостроенные на посмешище нечестивцам, философы же подвергаются истязаниям…

1. После того, государь, как ты прежде неоднократно признавал, что в своих советах я метко определял потребные мероприятия, и я превосходством своего мнения одерживал верх над теми, кто желал и внушал противное, я и теперь являюсь с тем же, одушевляемый тою же надеждой. Ты же послушайся моего совета, и теперь в особенности…

2. Многим, конечно, покажется, что я пускаюсь в нечто очень рискованное, намереваясь вести с тобой беседу в защиту храмов и того убеждения, что не следует их подвергать той участи, какой они теперь подвергаются; но, мне кажется, те, кто этого боятся, жестоко ошибаются в твоем характере…

3. Итак, прошу тебя, государь, обратить на меня, держащего речь, свой взор и не оглядываться на тех, кто захотят разными средствами сбить с толку и тебя и меня…

4. Первые люди, явившиеся на землю, государь, заняв возвышенные места, укрываясь в пещерах и хижинах, тотчас усвоили себе мысль о богах и, проникшись сознанием, как много значит для людей их благоволение, воздвигли храмы — такие, понятно, какие могли воздвигать первобытные люди, и статуи…

5. Если даже ты пройдешь по всей земле, какую населяют римляне, всюду встретишь ты эти святыни, ведь даже в первом после величайшего городе [794] остаются еще некоторые храмы, хоть и лишенные почитания; осталось их не много из очень многих, тем не менее не все по крайней мере памятники этого рода пропали. С помощью этих богов римляне, нападая на противников и сражаясь, побеждали, а победив, создавали для побежденных после поражения лучшие времена, чем до поражения.

8. Ты не отдавал приказа о закрытии храмов [795], не воспрещал доступа в них, не устранил из храмов и с жертвенников ни огня, ни ладана, ни обрядов почитания другими воскурениями. Но эти черноризники, которые прожорливее слонов и нескончаемой чередой кубков изводят тех, которые сопровождают их попойку песнями, а между тем стараются скрыть эту свою невоздержность путем искусственно наводимой бледности, — несмотря на то, что закон остается в силе, спешат к храмам, вооружившись камнями и ломами, иные за неимением орудий действуют руками и ногами…

9. Дерзают на это и в городах, но большей частью по деревням. И много есть и без того врагов в каждой, но это разбросанное население собирается, чтоб причинить неисчислимые беды, требуют друг с друга отчета в своих подвигах, и стыдом считается не причинить как можно больше насилий. И вот они проносятся по деревням, подобно бурным потокам, унося с храмами и селения…

11. Так на предмет первой важности направлены дерзкие покушения, на какие отваживаются в своей наглости против деревень эти люди, которые утверждают, что борются с храмами, а между тем война эта служит источником дохода, так как, пока одни нападают на храмы, другие похищают у бедняг их имущество — как сбережения с дохода с земли, так и насущный хлеб. Так, напавшие уходят с добром, награбленным у взятых ими приступом. А им этого недостаточно, но и землю они присваивают себе, заявляя, что она посвящена, и многие лишаются отцовских поместий из-за ложного наименования. Между тем на счет чужих бедствий роскошествуют те, которые как они утверждают, угождают своему богу бедностью. Если же разоренные, явившись в город к пастырю, — так они называют человека, далеко не безупречного, — станут плакаться, сообщая о насилиях, каким подверглись, пастырь этот обидчиков похваляет, а обиженных прогоняет, считая их в выигрыше уже тем, что они не пострадали еще больше.

12. Между тем и они — твои подданные, государь, и люди, настолько более полезные, чем их обидчики, насколько работящие люди полезнее тунеядцев. Первые напоминают пчел, вторые трутней. Только прослышат они, что в деревне есть, чем поживиться, тотчас она у них, оказывается, и жертвы приносит, и говорит непозволительные вещи, и нужен против них поход, и «исправители» тут как тут — это название прилагают они к своему, мягко выражаясь, грабительству. Одни, правда, пытаются скрыть свою работу и отпираются от своих дерзких поступков — если назовешь его разбойником, обидится, но другие тщеславятся и гордятся ими, рассказывают о них тем, кто не знает, и объявляют себя достойными почестей.

13. А между тем, что это иное, как не война с земледельцами в мирное время?..

15. «Мы, говорят, наказывали нарушителей закона, не дозволяющего приносить жертвы, и тех, кто их приносит». Лгут они, государь, когда так говорят…

21. Если они ссылаются мне на писания в тех книгах, которых, по их словам, они придерживаются, я противопоставлю им те действия, какие они дозволяли себе легче легкого. Ведь если б это не было так, они не стали бы вести роскошной жизни. На самом деле мы знаем, как они проводят дни, как проводят ночи. Правдоподобно ли, чтобы люди, не останавливающиеся перед этим, стали бы остерегаться и тех поступков? Но столько святилищ в стольких деревнях уничтожено жертвою издевательства, наглости, корыстолюбия, нежелания совладать с собою…

22. Вот тому свидетельство: в городе Берос была медная статуя — Асклепий в образе красивого сына Клиния [796], где искусство воспроизводило природу. В ней было столько красоты, что даже те, кому представлялась возможность видеть ее ежедневно, не могли насытиться ее созерцанием. Нет столь бессовестного человека, который дерзнул бы сказать, что ей приносили жертвы. И вот такое произведение, отделанное с такой затратой труда, с такой талантливостью, разрублено в куски и пропало, и руки Фидия поделило между собой множество рук…

25. Но, как бы ни был здесь несомненен состав преступления, их делом было доказать, что эти люди заслуживают возмездия, а наложить наказание — было делом суда [797]…

26. …Но эти господа одни творили суд над всеми теми, кого обвиняли, и, постановив приговор, сами исполняли обязанности палачей. Чего же добивались они при этом? Чтобы почитатели богов, не допускаемые к своим обрядам, склонились к их верованиям? Но это крайняя глупость. Кто не знает, что под влиянием самих притеснений, каким они подвергались, они больше, чем в прежних условиях, преклоняются пред богами?

30. Но говорят, будто польза и земле и ее обитателям от того, чтоб храмов не было…

31. Пусть скажет мне кто-нибудь из тех, кто, оставив щипцы, молоты и наковальни, захотели рассуждать о небе и небожителях: благодаря культу какого бога римляне, достигшие от малых сперва и скромных начал величайшего могущества, приобрели таковое, — бога ли этих людей или тех богов, кому воздвигнуты храмы и жертвенники и от которых через посредство предвещателей люди узнавали, что надо делать и чего не делать?..

33. А интереснее всего, что те, которые, как представляется, наиболее унизили эту область культа, против воли почтили ее. Кто же это? Те, кто не дерзнули отнять у Рима право приносить жертвы [798]…

34. …Итак, пусть всюду будут храмы, или пусть эти люди признают, что вы враждебно относитесь к Риму, предоставив ему исполнять те обряды, которые принесут ему вред.

7. (Боги, которым так ревностно служил Юлиан, обрекли его на смерть). Неужели правильнее было казавшееся до тех пор смеха достойным рассуждение тех, кто, подняв против нас борьбу суровую и жестокую, потушили неугасимый огонь, прекратили радость жертвоприношений, подстрекнули осквернить и опрокинуть жертвенники, а святилища и храмы частью заперли, частью разрушили, частью, объявив нечистыми, предоставили на жительство проституткам и, прекратив всякое общение с вами, поставили на ваше место гроб какого-то трупа?

5. Далее, когда твои жертвенники жаждали крови, ты, Аполлон, оставался строгим стражем Дафны; даже когда тобой пренебрегали, кое-где оскорбляли и уродовали твою внешнюю красоту, ты держался. Ныне же, когда ты получаешь не только много овец и много быков, но и уста царя целуют твою ногу, когда ты увидел, кого предсказывал, и на тебя взирает возвещенный тобою [799], когда ты избавился от дурного соседства, от какого-то трупа [800], досаждавшего тебе (именно тогда), ты ушел в самой середине службы…

29. Я бы охотно спросил — лгу ли я в своих похвалах и порицаниях; если я лгу, пусть они докажут, что прежнее положение не было лучше для государства; а если я говорю правду, чего они сердятся? Почему они называют не истину суровой, а того, кто следует ей? Ведь не моя речь создала факты, а мои речи родились из тех фактов.

30. …Я говорил, что раньше много было жертвоприношений, были переполнены жертвующими, были пиры, флейты, песни и венки, в каждом храме была казна — общее подспорье для нуждающихся. В чем же я солгал? Разве и теперь можно видеть храмы такими? Скорее можно видеть на другой стороне такую же бедность.

31. Есть такие, которые с величайшим удовольствием почтили бы богов подношениями, но они знают, что если бы они туда понесли, то это будет присвоено другими, поскольку обширные земли каждого бога обрабатывают другие и жертвенники совсем не получают никакой доли в доходах.

Дошедшая до нас антихристианская античная литература охватывает два столетия — с 165 до 362 г. До этого периода христианское учение не привлекало внимания философов и писателей, а после Юлиана враждебные выступления против христианства уже не носят характера критики учения и его литературы, а представляют собою лишь выпады против тех или иных представителей христианской церкви или чисто богословские споры. Критика христианства возобновляется позднее, когда возникающий новый класс, буржуазия, в своей борьбе против феодализма начинает срывать с него покров святости и подвергать резкой критике католическую церковь и ее догму.

Если не считать сообщения Тацита («Анн.» XV 44), подложность которого общепризнана [801], мы впервые находим сдержанно-враждебную, презрительную оценку христианства в письме Плиния Младшего к Траяну (начало II в.). Представители мифологической школы считают это письмо христианской подделкой, хотя по этому вопросу единодушия среди исследователей нет. Впрочем, некоторые сомнения вызывает подлинность всех 10 книг переписки Плиния. То обстоятельство, что Тертуллиан это письмо цитирует, свидетельствует о том, что оно, во всяком случае, было уже в обращении под именем Плиния в начале III в.

Следы христианской обработки первоначального текста обнаруживаются без труда. По-видимому, ст. 9—10 представляют собою христианскую интерполяцию, имеющую целью подтвердить сказку о том, что уже в начале II в. (Плиний был наместником в Вифинии около 112 г.) христианство успело покорить весь мир [802]. Мы знаем, что к тому времени христианская церковь только начинала складываться и не успела даже создать своей евангельской литературы.

1. Я имею официальное право, господин, все, в чем у меня возникает сомнение, докладывать тебе. Ибо кто лучше тебя может руководить моей нерешительностью или наставлять меня в моем невежестве? Я никогда не участвовал в изысканиях о христианах: я поэтому не знаю, что и в какой мере подлежит наказанию или расследованию. 2. Я немало колебался, надо ли делать какие-либо возрастные различия, или даже самые молодые ни в чем не отличаются от взрослых, дается ли снисхождение покаявшимся, или же тому, кто когда-либо был христианином, нельзя давать спуску; наказывается ли сама принадлежность к секте («nomen»), даже если нет налицо преступления, или же только преступления, связанные с именем (христианина). Пока что я по отношению к лицам, о которых мне доносили как о христианах, действовал следующим образом. 3. Я спрашивал их — христиане ли они? Сознавшихся я допрашивал второй и третий раз, угрожая казнью, упорствующих я приказывал вести на казнь. Ибо я не сомневался, что, каков бы ни был характер того, в чем они признавались, во всяком случае упорство и непреклонное упрямство должно быть наказано. 4. Были и другие приверженцы подобного безумия, которых я, поскольку они были римскими гражданами, отметил для отправки в город (Рим). Скоро, когда, как это обычно бывает, преступление стало по инерции разрастаться, в него впутались разные группы. 5. Мне был представлен анонимный донос, содержащий много имен. Тех из них, которые отрицали, что принадлежат или принадлежали к христианам, причем призывали при мне богов, совершили воскурение ладана и возлияние вина твоему изображению, которое я приказал для этой цели доставить вместе с изображениями богов, и, кроме того, злословили Христа, — а к этому, говорят, подлинных христиан ничем принудить нельзя, — я счел нужным отпустить. 6. Другие, указанные доносчиком, объявили себя христианами, но вскоре отреклись: они, мол, были, но перестали — некоторые три года назад, некоторые еще больше лет назад, кое-кто даже двадцать лет. Эти тоже все воздали почести твоей статуе и изображениям богов и злословили Христа. 7. А утверждали они, что сущность их вины или заблуждения состояла в том, что они имели обычай в определенный день собираться на рассвете и читать, чередуясь между собою, гимн Христу как богу и что они обязываются клятвой не для какого-либо преступления, но в том, чтобы не совершать краж, разбоя, прелюбодеяния, не обманывать доверия, не отказываться по требованию от возвращения сданного на хранение. После этого (т. е. утреннего богослужения) они обычно расходились и вновь собирались для принятия пищи, однако обыкновенной и невинной, но это они якобы перестали делать после моего указа, которым я согласно твоему распоряжению запретил гетерии [803]. 8. Тем более я счел необходимым допросить под пыткой двух рабынь, которые, как говорили, прислуживали (им), (чтобы узнать), что здесь истинно. Я не обнаружил ничего, кроме низкого, грубого суеверия. Поэтому я отложил расследование и прибегнул к твоему совету. 9. Дело мне показалось заслуживающим консультации главным образом ввиду численности подозреваемых: ибо обвинение предъявляется и будет предъявляться еще многим лицам всякого возраста и сословия обоего пола.

[А зараза этого суеверия охватила не только города, но и села и поля; его можно задержать и исправить. 10. Установлено, что почти опустевшие уже храмы вновь начали посещаться; возобновляются долго не совершавшиеся торжественные жертвоприношения, и продается фураж для жертвенных животных, на которых до сих пор очень редко можно было найти покупателя. Отсюда легко сообразить, какое множество людей может еще исправиться, если будет дана возможность раскаяться.]

1. Ты действовал, мой Секунд, как должно, при разборе дел тех, о которых тебе донесли как о христианах. В самом деле, нельзя установить ничего обобщающего, что имело бы как бы определенную форму. 2. Разыскивать их не надо; если тебе донесут и они будут уличены, их следует наказывать, с тем, однако, что кто станет отрицать, что он христианин, и докажет это делом, т. е. молитвой нашим богам, то, какое бы ни тяготело над ним подозрение в прошлом, он в силу раскаяния получает прощение. Доносы, поданные без подписи, не должны иметь места ни в каком уголовном деле, — это очень дурной пример и не в духе нашего века.

Плиния можно условно считать первым римлянином, выразившим, хотя и в неясной форме, отрицательное отношение к христианству. Последним защитником язычества в римской литературе выступил «последний римлянин» Квинт Аврелий Симмах (приблизительно 340—402 гг.). Симмах, родом из знатной и богатой семьи, в течение многих лет был руководителем сената, занимал высшие должности — консула (391 г.), префекта столицы, проконсула Африки; в течение своей долгой политической карьеры (первую должность получил в 365 г.) он выполнил по поручению императоров и сената ряд ответственных политических и дипломатических поручений. Его изысканное красноречие создало ему широкую известность и вне круга чиновной знати, к которой он принадлежал по рождению и по положению. Его письма и речи, написанные с восточной цветистостью, с нарочитой отрывистостью и туманностью изложения, производили большое впечатление на современников и были изданы вскоре после смерти автора. До нас дошло обширное собрание его писем и докладных записок (relationes) и отрывки из речей [804].

Симмах, как и друг его Претекстат, был пламенным защитником римской старины. Как вождь сенатской партии, он, естественно, противился растущему влиянию христианской бюрократии, насколько это было возможно при тогдашних условиях, когда все «языческое» тщательно искоренялось. Имея такого влиятельного и не стесняющегося в средствах противника, как Амвросий Медиоланский, Симмах был бессилен предпринять какие-либо шаги против христианства, но он пытался косвенно нанести удар своим христианским противникам путем восстановления древних римских культов.

После смерти Юлиана христианские императоры долгое время не предпринимали репрессий против «язычества», и древнеримская религия пользовалась покровительством закона. Но в 382 г. указом императора Грациана был прекращен отпуск средств из казны на торжественные языческие церемонии и на содержание весталок, отменены иммунитеты жрецов, завещания в пользу жрецов и весталок объявлены недействительными, наконец, из здания сената убрали жертвенник богини Победы, символ «язычества». Сенаторы усмотрели в этом последний удар по старым традициям и постановили послать делегацию к императору и просить об отмене декрета. Но римский епископ Дамасий предупредил об этом Амвросия, и тот успел добиться того, что делегация сената не удостоилась даже аудиенции. Но в 384 г., уже после смерти Грациана, дело, казалось, повернулось в пользу сенаторов. Префект претория Претекстат добился указа о том, что разграбленное имущество храмов, оказавшееся в руках частных лиц, должно быть отнято, а лица эти — преданы суду как грабители. Тогда сенат решил вновь поставить вопрос об алтаре Победы.

По поручению сената Симмах летом 384 г. и выступил со своей знаменитой запиской, которую мы ниже даем в переводе. Записка произвела при дворе большое впечатление. Но и Амвросий не дремал, и выступление Симмаха успеха не имело. Интересно, что Симмах, хотя и пускает в ход старый аргумент о том, что Рим обязан своим величием покровительству отечественных богов, не пытается ни защищать римскую религию, ни критиковать христианство и его деятелей (если не считать намека в гл. 19). Он ссылается больше на формальные и юридические основания и взывает к беспристрастию императоров. Здесь политическая сторона борьбы между христианством и «язычеством» выступает совершенно наглядно. Борьба за безразличный и для Симмаха алтарь Победы была борьбой за сохранение хотя бы видимости значения сената.

В 391 г. сенат снова возобновил свое ходатайство о восстановлении алтаря Победы; Симмах, бывший тогда консулом, выступил перед Феодосием в защиту алтаря, чем только навлек на себя гнев и немилость императора. Почвы для восстановления старых «мировых порядков» и старой религии не было.

Господину нашему Феодосию [805] Вечному, Августу — Симмах, славнейший муж, префект города

1. Как только почтеннейший сенат, вечно вам преданный, рассмотрел вкравшиеся в законы ошибки и увидел, что благодаря благочестивым государям снова воссияла слава нашего времени, он, следуя принципу доброго (старого) времени, исторгнул (вопль) долго подавляемого горя и вновь приказал мне стать поверенным по его жалобам. Бесчестные люди не допустили до аудиенции, божественные императоры [806], ибо в этом случае справедливость не могла не восторжествовать, господа наши императоры.

2. И вот, исполняя двойную обязанность, я в качестве вашего префекта выступаю по государственному делу, а в качестве поверенного граждан передаю их поручение. Здесь нет расхождения в намерениях, ибо люди уже перестали думать, будто они лучше выразят преданность двору, если будут спорить между собою. Для власти важнее пользоваться любовью, уважением, преданностью. Кто станет утверждать, что частные споры полезны для общего дела! Правильно сенат преследует тех, кто предпочел свое могущество славе императора. Но мы стараемся быть на страже вашего милосердия. Чему иному служит предпринимаемая нами защита установлений предков, отечественных законов и судеб, как не славе веков? А последняя возрастает тогда, когда вы понимаете, что не следует ничего предпринять против обычая предков.

3. Итак, мы просим о восстановлении того положения религии, которое долго было на пользу государству. Перечислим всех государей, принадлежавших как к той, так и к другой религии, державшихся как тех, так и других взглядов: некоторые из них, более ранние, почитали исконные обряды, более поздние, во всяком случае, их не упразднили. Если примером не может служить религиозность древних, пусть послужит им терпимость ближайших к нам. Найдется ли человек, столь близкий к варварам, чтоб не желать восстановления алтаря Победы! Мы осторожны на будущее и избегаем выставлять напоказ другие вещи, но пусть по крайней мере воздастся имени та часть, в которой отказывают самому божеству [807]. Ваше благополучие многим обязано Победе и будет обязано еще больше. Пусть отворачиваются от нее те, кому она никакой пользы не принесла — вы не отвергнете дружественную опору, помогавшую вашим триумфам. Это — сила, которой все домогаются; никто не откажет в почитании той, которую признает желанной [808].

4. Если мы не правы в желании избегнуть этого греха, то следовало по крайней мере не трогать украшения курии. Позвольте, умоляю вас, нам, старикам, оставить потомкам то, что мы переняли в детстве. Велика любовь к привычному: недаром политика божественного Констанция оказалась непрочной [809]. Вы должны избегать подражания таким действиям, которые, как вы убедились, пришлось отменить. Мы печемся о вечности вашей славы и имени, чтобы будущие поколения не нашли (в вашей политике чего-нибудь), нуждающегося в поправке.

5. Где мы будем клясться вашими законами и словами? [810] Какой религиозный трепет устрашит лживые сердца, чтоб не лжесвидетельствовали? Конечно, бог наполняет собою все, и для предателя нет места, где он мог бы оставаться в безопасности; однако для внушения страха пред преступлением весьма важно воздействие присутствующего божества. Этот жертвенник поддерживает общее единодушие, этот жертвенник закрепляет верность каждого в отдельности, и ничто не придает такого авторитета постановлениям, как то, что сенат выносит все решения как бы под присягой.

Что же, отныне лишившееся святости место будет открыто для клятвопреступлений? И это одобряют мои славные государи, которые сами пользуются защитой всеобщей присяги?

6. Но, скажут мне, божественный Констанций поступил так же. Давайте лучше подражать другим делам этого государя; он бы ничего такого не сделал, если бы другой до него совершил такую ошибку; ибо промах предыдущего исправляет следующего и из критики предшествующего примера рождается улучшение. Естественно, что тот предшественник вашей милости не сумел в новом деле уберечься от злобы; но разве для нас может быть то же оправдание, если мы подражаем тому, что, как мы знаем, не встретило одобрения?

7. Пусть ваша вечность возьмет в пример другие деяния этого государя и более достойным образом их использует: он ничего не урвал из привилегий святых дев, замещал жреческие должности знатными лицами, не прекратил отпуска средства на римские обряды и, следуя за ликующим сенатом по улицам города, спокойно взирал на храмы, читал написанные на фронтонах имена богов, расспрашивал об истории храмов, восхищался их строителями; и, хотя он сам стал последователем другой религии, он сохранил для империи и эту.

8. Ведь у каждого свой обычай, свои обряды. Божественная мысль дала различным городам различных богов-покровителей. Народы получают каждый своего данного роком гения, как новорожденные — душу. К тому же люди присваивают себе богов из соображений полезности: смысл всего скрыт от нас, но откуда мы правильнее всего познаем богов, как не по воспоминаниям и памятникам о счастливых событиях? И если протекшие века создали религии авторитет, то мы должны соблюсти верность стольким векам и следовать своим родителям, которые счастливо следовали своим.

9. Представим себе теперь, что здесь присутствует Рим и ведет с вами такую речь: лучшие из государей, отцы отечества, уважьте мой почтенный возраст, к которому меня привело благочестие! Дайте мне совершать обряды дедов, вы не раскаетесь! Дайте мне жить по моему обычаю, ведь я свободен! Этот культ покорил моим законам весь мир, эти жертвы отогнали Ганнибала [811] от моих стен, сенонов — от Капитолия. Неужели же я для того сохранился, чтоб на старости терпеть поношения?

10. Я посмотрю, каково то новое, что считают нужным установить; однако исправлять старость и поздно и обидно. Итак, мы просим мира для отечественных богов, для богов родных. То, что пользуется почитанием у всех, по справедливости должно рассматриваться как одно. Мы видим одни и те же светила, небо у нас общее, нас заключает в себе один и тот же мир: какая же разница, как кто ищет своим умом истину? Ведь до такой великой тайны нельзя добраться, идя только одним путем. Но это праздный спор; а мы теперь пришли просить, а не спорить.

11. Какую выгоду принесло вашей священной казне лишение дев-весталок их привилегий? [812] Неужели при самых щедрых императорах им будет отказано в том, что им предоставляли самые скупые? Ведь эта пенсия была только почетной, как вознаграждение за целомудрие: как повязки украшают их головы, точно так же отличием жреческого сана считается свобода от повинностей. Они просят об иммунитете как бы только по имени, потому что от потерь их гарантирует бедность. Кто у них отнимает хоть что-нибудь, тем самым только увеличивает их славу: ведь заслуга девственности, посвятившей себя благу общества, возрастает, когда она лишена награды.

12. Пусть ваша незапятнанная казна остается подальше от такого рода экономии. Пусть казна добрых государей богатеет не за счет потерь жрецов, а за счет неприятельской добычи! Неужели же эта ничтожная прибыль может утолить жадность? Да и жадность не в вашем характере. Тем более жалко, что у них отнимают старые субсидии: ведь при императорах, воздерживающихся от чужого, поскольку они преодолевают свою жадность, лишение, которое не трогает, если оно продиктовано алчностью, сводится только к обиде лишаемого.

13. Казна также конфискует земли, завещаемые умирающими девам и священнослужителям. Молю вас, жрецы справедливости, вернуть святыням вашего города право частного наследования. Пусть спокойно диктуют свои завещания и знают, что при свободных от жадности императорах все, что они напишут, будет незыблемо. Пусть это блаженство рода человеческого доставит вам радость. А ведь пример этого казуса начал тревожить умирающих. Что же, неужели римское право не простирается на римскую религию? Как назвать это лишение прав, которых не аннулировал ни один закон, ни одно судебное решение?

14. Вольноотпущенники получают имущество по завещанию; законные выгоды, получаемые по завещанию рабами, не ставятся под сомнение, и только знатные девы и служители вечной религии будут изъяты из-под защиты права наследования? Какой смысл посвятить целомудренное тело государству, подкреплять небесной защитой прочность империи, прилагать к вашим орлам [813] дружественную помощь добродетели, принимать на себя девственные обеты за всех и при всем том не пользоваться одинаковыми правами со всеми? Так ли уже хороши навязываемые людям рабские обязанности? Мы оскорбляем этим государство, по отношению к которому никогда не выгодно быть неблагодарным.

15. Да не думает никто, что я защищаю только дело религии: от такого рода поступков возникли все неприятности римского народа. Старинный закон почтил дев-весталок и служителей богов умеренным пропитанием и справедливыми привилегиями; это ассигнование оставалось в силе вплоть до тех низких менял, которые обратили святое пропитание девственности на уплату жалованья презренным носильщикам. За этим поступком последовал общий голод, жалкий урожай обманул надежды всех провинций [814].

16. Здесь не было вины в плохом качестве земли, мы не можем винить ветры, и не мучная роса повредила посевам, не сорняки заглушили колосья: год оказался тощим из-за святотатства. Все, в чем отказывали святыне, должно было погибнуть. Конечно, если бывают такого рода бедствия, мы склонны приписывать их чередованию времен; но этот голод был вызван серьезной причиной. Поддерживают жизнь лесным кустарником [815], нужда снова погнала крестьянскую массу к деревьям Додоны [816].

17. Терпели ли провинции что-либо подобное тогда, когда служители религии получали почетное пропитание за общественный счет? Случалось ли, чтоб отряхивали дубы, чтобы выдергивали корни трав, чтобы прекратилось плодородие, взаимно покрывавшее недостающее в отдельных районах, в те времена, когда народ и святые девы питались из общего продовольственного фонда? Прокормление предстателей способствовало урожаю с земли и было скорее целебным средством, чем даром. Или можно еще сомневаться, что раньше давалось от обилия то, что теперь оспаривается из нужды?

18. Кто-нибудь скажет, что отказано в государственных тратах на содержание чужой религии. Но пусть у добрых государей не будет такой мысли, будто то, что некогда выделялось кой-кому из общего достояния, считается собственностью казны. Ведь государство состоит из отдельных лиц, и то, что ушло из его власти, становится опять собственностью отдельных лиц. Вы управляете всем, но вы сохраняете за каждым его имущество и руководитесь больше законностью, чем произволом. Ваше мягкосердечие вам подскажет, можно ли продолжать считать общественным достоянием то, что вы передали другим. Выгоды, раз предоставленные чести города, перестают принадлежать тому, кто их дал; то, что вначале было пожертвованием, под влиянием обычая и времени становится обязательным.

19. Поэтому пустые страхи пытается внушить вам тот, кто утверждает, что если вы не подчинитесь ненависти отнимающих, то вы становитесь соучастниками дающих. Пусть таинственная помощь всех вероисповеданий содействует вашему милосердию, особенно та религия, которая некогда помогла вашим предкам. Пусть она вас защищает, а почитать ее будем мы. Мы просим оставить в силе то положение религии, которое сохранило империю божественному родителю вашей святости [817], которое поставило после счастливого государя его законных наследников.

29. Этот старший небожитель из своей небесной обители видит слезы жрецов и считает, что вина в нарушении обычая, который он охотно соблюдал, падает на него. Предложите также вашему божественному брату [818] исправить то, что он сделал по чужому совету; загладьте его поступок, отрицательное отношение к которому сената он не знал: ведь известно, что делегация не была допущена к нему именно для того, чтоб до него не дошло мнение общества. Согласуется с традицией прошлых времен, чтобы вы не сомневались отменить то, что, как можно доказать, не исходило от государя.

Выступления Либания и Симмаха можно считать последним выражением открытой борьбы против христианства и переходом к новому типу литературы, хоть и антихристианской по тенденции, но уже не выступающей прямо против христианства.

Новые софисты и неоплатоники, отстаивая безнадежное дело, продолжали противопоставлять христианской идеологии — неоплатоновскую философию, христианскому культу — теургию и мантику, христианским деятелям — прославленных героев «язычества». Но прямой критики христианства греческая литература V—VI вв. уже не дает.

Типичный представитель последнего периода софистики — Евнапий из Сард (приблизительно 345—420 гг.). Его дошедшая до нас книга «Жизнь софистов» и известные лишь в фрагментах и по отзывам Фотия (IX в.) «Исторические записки» прославляют на все лады «языческих» философов и политических деятелей и выставляют христианских императоров в их истинном свете, как кровавых деспотов. Особенно восторженные похвалы расточает Евнапий Юлиану, составляющему центральную фигуру «Исторических записок». Он приравнивает его к богам; вся предыдущая и последующая история империи для Евнапия лишь рамка, в которой сияет лицо божественного императора. Зато личность и царствование христианских императоров Константина, Феодосия и других изображены в самых мрачных тонах.

Только один раз Евнапий позволил себе прямой выпад против христианства. В 389 г. в Александрии разрушено христианами последнее убежище язычества — великолепный Серапеум, храм Сераписа. Описав разгром Серапеума, произведенный по указаниям «нечестивца» Феофила (патриарха александрийского), Евнапий продолжает: «Тогда они привели в это священное место так называемых монахов, которые имеют хотя человеческий образ, но живут, как свиньи, одобряют и сами совершают тысячи самых дурных и гнусных вещей. Они считают благочестивым делом оскорблять божественное; а в то время всякий, кто носил черное одеяние и в обществе выражал пренебрежение к своей внешности, обладал неограниченной властью. Вот до какой «добродетели» дошло человечество. И вот этих-то монахов поместили в Канопусе, тех самых, которые склоняют род человеческий, вместо культа видимых богов, к почитанию рабов, и притом дурных. Они собирают кости и черепа людей, уличенных в преступлениях и казненных по приговору суда, выдают их за богов и повергаются ниц перед ними… Они называют их мучениками, помощниками и посредниками в их молитвах богам, хотя они только негодные рабы, награжденные плетьми…» [819]

По следам Евнапия и в значительной степени на основании его материала написал свою «Историю» Зосим из Газы. Его история (в 4 книгах, сохранившихся частично) охватывает период от Августа до взятия Рима Аларихом в 410 г. Основная идея «Истории» Зосима — в том, что Древний Рим обязан своим величием покровительству богов и, по мере того как древняя религия уступала место нечестивому христианству, империя падала все ниже. И Зосим отводит душу, изображая в самом неприглядном виде христианских императоров, особенно Константина I.

С первого взгляда можно подумать, что старые традиции вновь возродил философ-идеалист, комментатор Платона Прокл Ликийский (410—485 гг.): среди его произведений значится «Восемнадцать доказательств против христиан».

Но содержание этой книги не соответствует ее названию. Книга сама не сохранилась, но из почти целиком сохранившегося опровержения, написанного Иоанном Филопоном, мы знаем 15 из его 18 аргументов; они представляют собою скорее аргументацию в богословском споре внутри христианства, чем доводы против христианства вообще. Вот для примера один из аргументов (речь идет о доказательстве вечности мира):

«Так как творец является творцом чего-то, то он может быть творцом либо на основании деятельности своей, либо на основании заложенной в нем способности творить, хотя он и не творит. Если, таким образом, творец является вечно творящим на основании своей действительной деятельности, то и творение творится вечно. Ибо если причина, говорит Аристотель, действует, то и причиняемое должно быть в такой же мере действительным — например строящее и построенное, исцеляющее и исцеленное. А Платон в «Филебе» говорит, что творящее творит нечто становящееся; но то, что не делает ничего ставшего, не может также сделать ничего становящегося. Если же сотворенное не существует в действительности, то и творящее, значит, не находится в действии; а если оно не находится в действии, то оно только в потенции является творящим, ибо оно существует еще до творения. Но все, что является чем-либо лишь на основании потенции, говорит тот же (Аристотель), становится действительным через какую-нибудь вещь, которая в действительности есть то, что она есть; теплое только в потенции становится теплым благодаря действительно теплой вещи; то же относится к холодному, белому и черному. Но возможно ли, чтоб тот, кто является творцом только в потенции, существовал раньше того, кто является творцом в действительности и превращает того, кто творец только в потенции, в действительного творца? Нет» и т. д.

Совершенно очевидно, что эта сумбурная схоластика, остающаяся в пределах формальной, даже чисто словесной логики [820], отнюдь не задевает сути христианства и христианской церкви.

Примерно в таком же роде была и полемика другого философа и комментатора ряда Аристотелевых трудов — Симплиция (VI в.). Он страстно полемизирует с Иоанном Филопоном, написавшим опровержение «18 доказательств» Прокла. Симплиций не щадит своего противника, награждая его всевозможными бранными эпитетами. Закрытие афинской Академии указом Юстиниана в 529 г., конечно, вызвало бессильный гнев «эллинов», той небольшой группы языческих философов, которая поддерживала древние традиции. Вполне понятно поэтому раздражение Симплиция; по существу же его спор с христианами о вечности мира — спор богословский, а авторитет Аристотеля, как известно, прочно утвердился и в католическом богословии. Действительная борьба против христианского мировоззрения возобновилась позднее, не на заре феодализма, а на закате его, в трудах французских материалистов XVIII в. и их ближайших предшественников.

Иосиф Флавий [821]

Иосиф Флавий (ок. 37 — ок. 100 гг.) — иудейский историк. Происходил из жреческого рода. Участвовал в антиримском восстании в Иудее 68—73 гг. Сдался римлянам. Отпущенный на свободу императором Титом, принял родовое имя последнего — Флавий. Получив римское гражданство и переехав в столицу империи, написал ряд исторических сочинений. В одном из них («Иудейские древности») содержится упоминание об Иисусе. Рассказ о нем, дошедший до нас в греческом тексте, явно носит следы христианской правки. Но в 1971 г. была опубликована рукопись средневекового христианского епископа Агапия — «Всемирная история», написанная по-арабски. В ней приведен другой вариант сообщения Флавия об Иисусе. Ученые полагают, что он отражает подлинный текст Флавия, сохранившийся благодаря ранним переводам его сочинений на сирийский язык. Второе упоминание об Иисусе содержится в XX книге «Иудейских древностей» в связи с рассказом о казни его брата Иакова. Это место знал христианский писатель Ориген. Иаков — «брат Господа» — упомянут в Посланиях Павла (Гал., 1:19; 2:9), он назван среди братьев Иисуса в евангелиях от Марка (6:3) и Матфея (13:55). Церковь считает его двоюродным братом Иисуса.

В это время жил Иисус, мудрый муж, если только его можно назвать человеком. Ибо он творил чудеса и учил людей, которые радостно воспринимали возвещаемую им истину. Много иудеев и эллинов он привлек на свою сторону. Это был Христос. Хотя Пилат по доносу знатных людей нашего народа приговорил его к распятию на кресте, прежние его последователи не отпали от него. Ибо на третий день он снова явился к ним живой, как об этом и о многих других чудесных делах его предсказали богом посланные пророки. И до нынешнего дня существует еще секта христиан, которые от него получили свое имя.

В это время был мудрый человек по имени Иисус. Его образ жизни был похвальным, и он славился своей добродетелью; и многие люди из числа иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и смерть; однако те, которые стали его учениками, не отреклись от своего учителя. Они рассказывали, будто он явился им на третий день после своего распятия и был живым. В соответствии с этим он-де и был Мессия, о котором пророки предвещали чудеса…

(Перевод С. С. Аверинцева)

…(Первосвященник Анан) собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями.

Корнелий Тацит (ок. 58 — ок. 117 гг.) — крупнейший римский историк. В своем труде «Анналы» он пишет о христианах в связи с грандиозным пожаром в Риме в 64 г. В народе ходили упорные слухи, что город был подожжен по приказанию самого императора Нерона.

Но ни средствами человеческими, ни щедротами принцепса, ни обращением за содействием к божествам невозможно было пресечь бесчестящую его молву, что пожар был устроен по его приказанию. И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами. Христа, от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат; подавленное на время, это зловредное суеверие стало вновь прорываться наружу, и не только в Иудее, откуда пошла эта пагуба, но и в Риме, куда отовсюду стекается все наиболее гнусное и постыдное и где оно находит приверженцев. Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах или, обреченных на смерть в огне, поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона.

Гай Светоний Транквилл (ок. 70 — ок. 140 гг.) — римский историк. Автор труда «Жизнь двенадцати цезарей», в котором дает их жизнеописания (от Юлия Цезаря до Домициана). В биографии Нерона упоминает о христианах.

…Христиане, новый и зловредный вид религиозной секты, подверглись преследованию казнями.

Arch. Pap. — Archiv fur Papyrusforschung und verwandte Gebiete, hrsg. von U. Wilcken.

BGU — Agyptische Urkunden von den Koniglichen Museen zu Berlin. Griechische Urkunden, 1895 и сл.

Bruns — Bruns C. G. Fontes iuris Romani antiqui. Ed. 7, Tubingen, 1909.

CIG — Corpus inscriptionum Graecarum.

CIL — Corpus inscriptionum Latinarum.

Dessau — Dessau H. Inscriptiones Latinae selectae. В., 1892 и 1902.

Ditt. Or. — Dittenberger W. Orientis Graeci inscriptiones selectae. Leipzig. 1903, 1905.

Ditt. Syll. — Dittenberger W. Sylloge inscriptionum Graecarum. Leipzig, 1898—1901.

P. Amh. — Grenfell P., Hunt Ar. S. The Amherst Papyri. L., 1900—1901.

P. Fior. — Vitelli. Papiri Fiorentini, documenti. 1906.

P. Gen. — Nicole. Les papyrus de Geneve. 1896—1906.

P. Giss. — Griechische Papyri im Museum des Oberhessischen Geschichtsvereins zu Giessen. Leipzig — В., 1910—1912.

P. Lond. — Kenyon. Greek Papyri in the British Museum, I—V, 1893—1917.

P. Munch. — Papyri der Munchener Sammlung (Arch. Pap. 1, 468 ff.).

P. Oxy. — Grenfell and Hunt. The Oxyrhynchos Papyri, I—XVII. 1898—1927.

P. Teb. — Grenfell — Hunt — Smyly — Goodspeed. The Tebtunis Papyri. 1902—1907.

W. — Mitteis L., Wilcken U. Grundzuge und Chrestomathie der Papyruskunde. Erster Band. Historischer Teil. Leipzig, 1912.

W. Ostr. — Wilcken U. Griechische Ostraka aus Agypten und Nubien. Leipzig, 1899.

Энгельс Ф. К истории первоначального христианства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22.

Амусин И. Д. Кумранская община. М., 1975.

Буасье Г. Падение язычества. Исследование последней религиозной борьбы на Западе в четвертом веке. М., 1892.

Виппер Р. Ю. Рим и раннее христианство. М., 1954.

Гарнак А. Сущность христианства // Общая теория европейской культуры. Спб., 1911. Т. 5.

Донини А. У истоков христианства. М., 1989.

Голубцова Н. И. У истоков христианской церкви. М., 1967.

Каждан А. П. От Христа к Константину. М., 1965.

Ковалев С. И. Основные вопросы происхождения христианства. М.—Л., 1964.

Кубланов М. М. Возникновение христианства. Эпоха, идеи, искания. М., 1974.

Ленцман Я. А. Происхождение христианства. М., 1960.

Лившиц Г. М. Происхождение христианства в свете рукописей Мертвого моря. Минск, 1967.

Лосев А. Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980.

Лукиан. Избранное. М., 1987.

Нахов И. М. Мировоззрение Лукиана Самосатского. М., 1951.

Робертсон А. Происхождение христианства. М., 1959.

Рожицын В. Раннее христианство в освещении современников. М.—Л., 1926.

Розенталь Н. Н. Социальные основы языческой реакции императора Юлиана // Известия АН СССР. Серия истории и философии. 1945. Т. 2. № 5.

Свенцицкая И. С. Раннее христианство. Страницы истории. М., 1988.

Спасский А. А. Эллинизм и христианство. Сергиев Посад, 1913.

Шестаков С. Речи Либания. Казань, 1914.

Alfoldi A. A Conflict of Ideas in the Late Roman Empire. Oxford, 1952.

Anderssen G. Logos und Nomos. Die Polemic des Celsos wider das Christentum. В., 1955.

Baldwin В. Studies in Lucian. Toronto, 1973.

Betz H. D. Lucian von Samosata und das Neue Testament. В., 1961.

Bides J. Vie de Porphure. Leipzig, 1913.

Hoffmann E. Piatonismus und Christliche Philosophie. Stuttgardt, 1960.

Kleffner A. J. Porphurius der Neoplatoniker und Christenfeind. Paderborn, 1896.

Momigliano A. (ed.). The Conflict between Paganism and Christianity in the Fourth Century. Oxford, 1963.

Peretti A. Un intellectuale greco contro Roma. Firenze, 1946.

Rougier L. Cels. P., 1925.

Rougier L. Le conflict du Chrestianism primitive et de la civilisation antique. P., 1974.

Simon M. La civilisation de l'antiquite et le Chrestianism. Arthaud, 1972.

Studien zur Literatur der Spatantike, hrsg. von Ch. Gnilka und Schetter. Bonn, 1975.

Walker W. A history of the christian church. N. Y., 1959.

Примечания:

1

Некоторые работы А. Б. Рановича по истории христианства были переизданы в его книге «О раннем христианстве» (М., 1959).

2

В книге А. Б. Рановича не приведены сочинения христиан-гностиков, с которыми ортодоксы вели ожесточенную борьбу. Основные произведения этих групп были найдены уже после второй мировой войны в Южном Египте. На русском языке они опубликованы в книге «Апокрифы древних христиан». М., 1989 (составители И. С. Свенцицкая и М. К. Трофимова).

3

См.: История Европы. М., 1988. С. 132.

4

Только в Италии, по мнению Е. М. Штаерман, «начинали ощущаться некоторые признаки если не упадка, то застоя» (см. там же. С. 566).

5

Подробно обстоятельства находок, содержание рукописей, организация кумранской общины, связь ее с христианством разобраны в книге И. Д. Амусина «Кумранская община» (М., 1975).

6

См., например:Ковалев С. И. Основные вопросы происхождения христианства. Л., 1964. С. 223.

7

См., например: Робертсон Дж. Евангельские мифы. М., 1923.

8

См.: Древс А. Миф о Христе. М., 1923—24; он же. Отрицание историчности Иисуса в прошлом и настоящем. М., 1930.

9

Bultmann R. Die Geschichte der synoptischen Tradition. В., 1963; Dibelius M. Die Formgeschichte des Evangeliums. Tubingen, 1966.

10

См.: Крывелев И. А. Христос: миф или действительность? М., 1987.

11

Такой точки зрения придерживался, в частности, J. Klausner в своей книге «From Jesus to Paul» (N. Y., 1945).

12

Ориген, по-видимому, читал подлинный текст Флавия, поскольку он пишет, что Флавий не признавал Иисуса Христом. Евсевий Кесарийский знал уже переработанный текст (IV в.).

13

Так, сообщение Тацита считал подлинным С. И. Ковалев, по вопросу об историчности Христа — сторонник мифологической школы (см. его книгу «Основные вопросы происхождения христианства». С. 34—35).

14

См.: Ленцман Я. А. Происхождение христианства. М., 1958. С. 59.

15

Вифиния — область в Малой Азии.

16

См.: Ковалев С. И. Основные вопросы происхождения христианства. С. 40. Правда, сам автор относил эту «политичность» прежде всего к западным представителям исторической школы, однако это было характерно и для советских историков христианства.

17

Указатель сокращений см. на с. 463.

18

Для упрощения набора здесь почти везде применяются обычные, круглые скобки. Скобки же как знак пунктуации заменялись запятыми или тире.

19

Титул «август» часто присваивался тому или иному месяцу, если на него выпадал день рождения императора.

20

Александрия.

21

Здесь и далее речь идет о том, что под предлогом взыскания казенных недоимок чиновники взыскивали свои собственные долги, причем использовали закон, в силу которого имущество недоимщика могло быть конфисковано даже в том случае, если оно успело перейти путем продажи в третьи руки.

22

Т. е. в том случае, если за долги мужа казне было конфисковано приданое жены, оно подлежит возврату жене, как пользующейся правом преимущественного взыскания в первую очередь даже перед казной.

23

Незаконно, поскольку за такую землю полагалось платить только подати.

24

Речь идет, по-видимому, о том, чтобы стратеги, покидая свой пост, отчитывались в своей работе.

25

По налоговым делам. Речь идет о том, что ретивые администраторы, несмотря на решение префекта в пользу налогоплательщиков, при следующей раскладке вновь вносили его в список плательщиков.

26

Податной инспектор.

27

Т. н. idios logos.

28

Т. е. обвинять в сокрытии подлежащего обложению имущества.

29

Т. е. чтобы доносчик отвечал за ложный донос.

30

Речь идет, по-видимому, о таких внесметных взысканиях, где возможны злоупотребления доверием.

31

Земельный налог с угодий, подвергавшихся разливу Нила, был соответственно выше, чем налог с неорошаемой земли.

32

Слух о предстоящем измерении земли, естественно, вызывал опасение введения земельного налога.

33

6 июля 68 г.

34

Начальника конницы.

35

Т. е. чтобы иметь возможность в качестве военачальника путем насилия взыскать свои деньги.

36

В другом письме к Аттику (VI, 2) Цицерон рассказывает, что Скантий держал в осаде запертый в курии саламинский сенат, пока пять сенаторов не умерли с голоду.

37

В месяц, т. е. 12 процентов годовых.

38

Т. е. Цицерон вопреки закону допускал взимание сложных процентов.

39

Т. е. 48 процентов годовых.

40

Габиниев закон запрещал взимать более 12 процентов годовых; это затрудняло саламинцам получение займа.

41

В письме к Аттику (VI, I, 5) Цицерон пишет: «Теперь о саламинцах. Это будет для тебя такой же новостью, как и для меня. Я никогда от него (Брута) не слышал, что эти деньги его. А между тем это было так. Скантий и Матиний были подставными лицами».

42

Что вексель, незаконно выданный, будет иметь силу.

43

Где предусмотрены незаконные 48 процентов годовых.

44

Текст испорчен; по-видимому, сенат признал заемное письмо имеющим силу.

45

106 талантов.

46

Т. е. не вынес никакого решения.

47

58 г.

48

Сравни с № 1.

49

На восстановление Рима после пожара 64 г.

50

33 г.

51

Личная казна императора.

52

Т. е. жалобщикам.

53

Между городом и откупщиками.

54

Торговцы обязаны были обменять у менялы вырученную мелочь на серебро, уплачивая по 1 ассу за денарий, т. е. получая 1 денарий не за 17, а за 18 ассов.

55

Мина=100 драхм или около 100 денариев.

56

Чтобы таким образом обойти закон.

57

Тиберия в 14 г.

58

В то время денарий составлял 16 ассов.

59

А не земельными участками.

60

Дворцовая гвардия.

61

Имя Германик носил, в частности, командовавший тогда армиями брат Тиберия, да и сам Тиберий.

62

51 г.

63

Гн. Домитий Агенобарб и М. Фурий Камилл — 32 г.

64

В Южной Италии. Сообщение относится к 60 г.

65

Из текста видно, что Алита — жена Илариона; возможно, принимая во внимание все известное нам о быте и обычаях Древнего Египта, что жена действительно приходилась ему сестрой.

66

По-видимому, группа товарищей, отправившихся вместе с Иларионом из Оксиринха в Александрию на заработки, возвратилась домой.

67

17 июня 1 г. до н. э.

68

Т. е. в награду за рождение детей.

69

Фидеикомис — завещательное распоряжение, юридически не оформленное, рассчитывающее на совесть наследника.

70

23 февраля 133 г.

71

Низкопробное серебро.

72

29 апреля 155 г. Дальше пропущена неразборчивая подпись.

73

3 июня 111г.

74

13 июля 113 г.

75

25 апреля 115 г.

76

Telos agoranomias — сбор на содержание агоранома (заведующего рынком).

77

24 января 113 г.

78

Смысл непонятен.

79

29 октября 31 г.

80

Prosdiagrophomena, а при натуральных взносах — prosthema означает прибавку к налогу, идущую на покрытие расхода по содержанию налогового аппарата, в частности на выписку квитанции, приложение печати и т. п.

81

22 сентября 53 г. Августом мог называться любой месяц, если на него приходился день рождения цезаря (см. выше), и уж во всяком случае месяц тот, первый месяц египетского года.

82

4 октября 179 г.

83

См. примечание 1 к № 30.

84

22 февраля 38 г.

85

29 июня 146 г.

86

4 мая 10 г. до н. э.

87

Поклажа — верблюда или осла — служила единицей измерения. Ср. примечание 3 к № 64.

88

76/77 г.

89

Таким образом, налог с аруры (0,275 гектара) составлял 20 драхм (драхма=4,25 грамма серебра).

90

11 ноября 18 г. до н. э.

91

4 сентября 42 г.

92

С конца II в. часто имя императора при датировке пропускается и заменяется двумя черточками.

93

39/40 г.

94

1 декабря 60 г.

95

20 июля 68 г.

96

25 сентября 121 г.

97

82 г.

98

66/67 г.

99

27 июля 29 г.

100

23 августа 78 г.

101

Многочисленные статуи цезарей воздвигались за счет принудительных сборов с населения, причем, судя по сохранившимся квитанциям эпохи Траяна, расход раскладывался на всех граждан поровну (2 драхмы 4 обола).

102

Речь идет, по-видимому, о раскладке расхода на возведение общественного здания. Вилькен полагает, что это промысловый налог на занятие ремеслом плотника; в этом случае термин «merismos» нужно понимать как рассрочку, а не раскладку.

103

8 октября 162 г.

104

25 июля 130 г.

105

11 ноября 146 г.

106

В декларации для исчисления налога.

107

24 июля 66 г.

108

Артаба — 39,3 литра.

109

2 июня 193 г.

110

140 г.

111

5 июня 216 г.

112

Т. е. скрылись. В данном случае кандидаты на должность сборщика скрылись, не ожидая исхода жеребьевки.

113

20 июля 186 г.

114

10 июля 118 г.

115

Слова «до сих пор» означают, что в этом месте кончается цитируемое просительницей ее прежнее заявление и копия судебного решения.

116

По-видимому, квитанции об исполнении трудовой повинности заготовлялись в виде бланков вперед на год; затем на бланке уже проставляли дату произведенной работы и имя работника.

117

Пять дней — обычная норма для этого рода повинности (penthemeros). В других районах выполненная работа по очистке каналов после обычных разливов измерялась в кубах: единицей измерения служил naubion (?), впоследствии 3 куб. локтя (локоть — 525 мм).

118

Эры Селевкидов — 137 г.

119

18 апреля.

120

За единицу измерения в дальнейшем принимается поклажа верблюда или осла (см. № 35). В данном случае дается общее указание для перевода существующего тарифа, когда товар перевозится в телеге.

121

Т. е. давно уже состоящих в рабстве.

122

Обозначение товара неразборчиво.

123

В первом лице здесь, надо полагать, приписка председателя.

124

Сушеные фрукты занимают меньший объем и имеют меньше веса, таким образом, метод исчисления налога путем перевода на сушеные фрукты является льготой для фруктоторговцев.

125

Копт соединял дорогу в Александрию с дорогой через пустыню к Красному морю (порт Вереника).

126

10 мая 90 г.

127

Т. е. 668 39/64; все дроби выражались в виде суммы простых дробей: 1/2+1/4+1/8+1/16 и т. д.

128

Земля рассортирована по размеру причитающихся с нее натуральных арендных взносов или земельного налога, исчисленных в артабах пшеницы; действительным размером взноса надо считать в данном случае 5 артаб, в дальнейшем соответственно — 4, 3, 2, 1/2 и т. д. Что касается 1/12, то она всюду прибавляется в виде специальной прибавки на содержание налогового аппарата и «на поход».

129

(Городской?) Речь идет об участках, платящих по 1 1/4 артабы.

130

Ekphorion.

131

Epigennema, т. е. сверх твердой арендной платы (надо полагать, натурой) арендатор внес клеруху еще, полностью или частично, часть урожая, превысившую обычную среднюю норму доходности земли.

132

Месяц тот начинается, собственно, 29 августа; название — август — присвоено первому месяцу года не столько по календарным соображениям, сколько из уважения к власти предержащей.

133

Ср. № 6.

134

Здесь и в дальнейшем отдельные участки имения, плотины и сооружения обозначаются по имени какого-то лица (в данном случае Индия) с указанием размера участка.

135

Продано 10 керамиев, но цена указана не на керамий, а на metretes (2 керамия).

136

Дидим постоянно указывает, особенно когда он нанимает рабочих со стороны, чем были заняты в то время четверо постоянных работников, по-видимому рабов. В пользу последнего предположения говорит то, что им нигде не выписывается зарплаты, как и самому Дидиму. То, что один из них называется, как и хозяин, Эпимах, может быть случайностью, но возможно, что он — раб, принявший имя хозяина. С другой стороны, Гор, которого величают по отчеству, не мог быть рабом, если только его так не называют в отличие от упоминаемого в дальнейшем Гора, сына Ясона.

137

Речь идет о т. н. ssebach, который египетские феллахи применяли как удобрение до последнего времени.

138

Кеннон, Вилькен и другие полагают, что здесь и в дальнейшем «pais» означает не «раб», как обычно в таких случаях, а «мальчик», так как последним поручаются легкие работы — сопровождение поклажи и полка. Но в таком случае ставка 2 1/2 обола при ставке взрослого рабочего 3 обола слишком высока. О найме рабов на работу за плату упоминается и в других источниках.

139

Работы по укреплению плотин, исправлению прорывов, регулированию воды, надзору за ходом воды после разлива Нила занимают в этот месяц много внимания у Дидима.

140

Эпимах, Евдемон, Гефестиан и Теон уплатили сообща за раздел участка 12 драхм и рабочему-надсмотрщику 20 драхм. На долю Эпимаха приходится четверть: 3 и 5 драхм.

141

Серебром 62 др. 3 об. + медью 85 др. 2 об. (серебром 71 др. 1 об.) = серебром 133 др. 4 об.

142

Таким образом, заработная плата рабочего, получавшего 3 обола в день, равнялась стоимости 1/20 артабы пшеницы (около 1,5—2 литров). В дальнейшем отчет свидетельствует о падении стоимости денег: артаба пшеницы стоит не 10, а 11 драхм, рабочие получают по 4 и 5 оболов, раб (мальчик) — 3 обола; драхма (серебром) приравнивается не к 6, а к 7 оболам.

143

Вилик — раб, управляющий имением.

144

См. аннотацию к № 172.

145

Закон этот, вызванный кризисом сбыта вина, был отменен частично: старые виноградники остались, но закладывать новые было запрещено.

146

«Обремененные долгом» — должники, вынужденные отрабатывать свой долг вследствие неплатежеспособности.

147

Двадцатая часть выкупной суммы, которую отпущенный на волю раб вносил в казну.

148

Знаменитый гладиатор.

149

Тога с красной оборкой, которую носили сенаторы и высшие магистраты.

150

Золотой перстень был признаком принадлежности к сословию всадников.

151

Т. е. сделал его своим наследником наряду с цезарем, которому знатные люди обычно завещали долю наследства.

152

Жена Тримальхиона — Фортуната.

153

Аристократическая фамилия.

154

Ср. Мф., 13:13, 12.

155

Т. е. несовершеннолетний (несовершеннолетние носили длинные волосы).

156

Т. е. одному из 6 старшин (севиров) коллегии культа Августа. Эта должность была открыта и для вольноотпущенников.

157

Смысл: Собелл пишет стихи о банях Понтика в надежде, что тот угостит его ужином.

158

Гай кругом в долгах, и утренние визиты кредиторов его мало радуют.

159

Ревматическая боль в руках.

160

После попойки.

161

В тексте грубо: «nec cunnum lingis».

162

Чтобы почваниться обилием нарядов.

163

30 июня.

164

Речь идет о членах второго триумвирата 43 г. до н. э.

165

150 000 000 литров.

166

Публичные женщины, жившие на окраине, у городских стен.

167

В оригинале грубо: «dominis bibentis ebrium regit penem».

168

См. аннотацию на с. 58.

169

1 июля был квартирный сезон в Риме.

170

Вацерра, нищету которого описывает Марциал, еще пытается удержаться на поверхности, делать хорошую мину, сохранить «квартиру» в Риме.

171

Имя нищего, упоминаемого в «Одиссее».

172

Квартал нищих.

173

Мелкая рыбешка.

174

См. прим. 1 к № 86.

175

Нищие, как обычно в больших городах, стояли на мосту.

176

Невольничий рынок.

177

Т. е. поняли бы силу своей численности.

178

Около 600 руб.

179

Магистраты, ведавшие благоустройством, продовольствием и полицейской охраной г. Рима.

180

Servi publici.

181

Faber — рабочий, главным образом по металлу. Как раз эти fabri, по мнению многих европейских ученых, были исключительно свободными наемными рабочими.

182

Имя владельца раба.

183

28 января 1 г. до н. э.

184

Рабы обычно называют господина по имени (praenomen) с прибавлением «наш». Здесь речь идет, по-видимому, о Л. Валузии Сатурнине, умершем в 56 г.

185

Консул 16 г.

186

Такого рода коллегии, объединяющиеся на почве выполнения посмертных обязанностей, упоминаются у Плутарха (synapothanoumenoi).

187

Около 130 руб.

188

Союзниками называлось население присоединенных к Риму провинций в Италии, не пользовавшееся политическими правами.

189

Речь идет о восстании Спартака.

190

24 г.

191

64 г.

192

Operatius — здесь, очевидно, раб. Этот текст важен тем, что устраняет сомнение насчет значения часто встречающегося термина «operatii». Между тем многие буржуазные ученые, не признающие и не понимающие рабовладельческой формации, спекулируют на этом термине, указывая, что речь идет о свободных рабочих.

193

Номенклатор — раб, докладывавший имена посетителей; при множестве рабов, которых хозяин по именам не знает, нужен, по словам Плиния, специальный номенклатор для них.

194

Здесь, очевидно, описка вместо «ты получишь».

195

1 марта 155 г.

196

9 июня 136 г.

197

Dies natalis — день рождения: как и в христианских святцах, римские боги и герои имели каждый свой день.

198

27 ноября.

199

1 января 133 г.

200

Т. е. похоронные обряды будут совершены не над трупом умершего, а над его изображением.

201

Один из рабов Статилия (I в.).

202

«Locus datus decreto decurionum» — «место отведено распоряжением декурионов» — такова обычная формула на большинстве надгробных памятников.

203

За сто денариев в месяц, т. е. около 10 процентов годовых.

204

1 октября 149 г.

205

«Dis manibus» — «богам манам» — это посвящение духам предков неизменно встречается почти на всех римских надгробных памятниках, в том числе в первые века христианства, и на христианских.

206

Жертвоприношение покойнику и украшение могилы венками.

207

16 января.

208

См. выше, с. 105.

209

16 августа 206 г.

210

Т. е. в самый ранний срок, как только начинается приемка хлеба на казенный склад.

211

См. прим. к № 38.

212

26 июля 207 г.

213

20 ноября 211 г.

214

«Aureus antoninianus» и «argenteus minutulus philippaeus» — новые монеты, выпущенные Каракаллой.

215

Работники — преимущественно рабы и вольноотпущенники — монетного двора. Возмущение было вызвано, по-видимому, попытками Аврелиана стабилизовать валюту и мерами против хищнической фальсификации монеты.

216

Конечно, здесь речь идет не о «благодеянии доброго императора». Разорение крестьянства и натурализация хозяйства делали совершенно безнадежным взимание денежного налога золотом. Выпуск золотых монет в 1/3 золотого был нужен для того, чтобы требовать уплаты налога все же золотом.

217

Сообщения Дионисия относятся к V в., но и в эпоху самого Дионисия старый взгляд сохранил силу, как об этом свидетельствует нижеследующий отрывок из Цицерона.

218

Т. е. когда они разбросаны.

219

Условные имена, как мы говорим: Иван, Сидор и т. д.

220

Другого раба взамен убитого или искалеченного.

221

Помпоний Мела, современник Сенеки.

222

Ибо в последнем случае завещатель мог иметь в виду только инвентарь колона. Наследник в этом случае должен был откупить инвентарь у колона, чтобы таким образом выполнить волю завещателя, отписавшего по завещанию не принадлежащее ему имущество.

То обстоятельство, что юристы только сомневаются в праве завещать имущество колона, показывает, что колон фактически не считался хозяином своих орудий производства.

223

Т. е. сдающий владельцу определенную долю урожая. Hygin., р. 205: «В некоторых провинциях сдают определенную часть урожая: одни — пятую, другие — седьмую».

224

Inquilinos, т. е. постоянных жителей. То не могут быть рабы, ибо раба по римскому праву можно, конечно, завещать и продавать без земли. Приходится признать, что речь идет о колонах.

225

По-видимому, речь идет не об оценке самих колонов как товара (в эпоху Марка Аврелия это вряд ли возможно), а об установлении размера недоимок и прочих обязательств. Возможно, что имеется в виду чисто условная оценка для формального выполнения воли завещателя, хотя бы и незаконной. Во всяком случае, сама постановка вопроса о том, можно ли завещать колонов без земли, свидетельствует о закрепощении их.

226

Т. е. который платит аренду деньгами.

227

Колону принадлежит только снятый урожай: хлеб на корню, плоды на дереве не являются собственностью колона, а за повреждение их иск может предъявлять только владелец земли. Но вор, сорвав плод, тем самым сделал колона его собственником.

228

В декларации цензору.

229

Т. е. сухой обмолоченный хлеб.

230

Нечто вроде выборного старосты колонов.

231

Слова, помещенные в скобках и нарушающие контекст, надписаны впоследствии поверх строки.

232

Прокураторы, механически копируя lex Manciana, начинают с середины, не заботясь о разъяснении, кого они разумеют под словами «из них».

233

«Villa magna» означает просто «Большая вилла». Варий — вероятно, один из прежних владельцев имения.

234

Римляне при землеустройстве нарезали землю правильными квадратами или прямоугольниками. При этом, конечно, получались неиспользованные отрезки (subseciva), сдаваемые на льготных условиях.

235

Кондукторы — крупные арендаторы, пользовавшиеся трудом рабов или колонов. Вилик — управляющий (из рабов) имением непосредственно от владельцев.

236

Секстар — 0,55 л; один улей давал от 6 до 18 секстаров.

237

Термин этот нигде больше не упоминается; он означает, по-видимому, земельные участки вне имения; чтобы колоны не уклонялись от уплаты медового налога, перенося ульи за пределы имения, закон устанавливает за это штраф в виде конфискации всего хозяйства.

238

При Домициане был издан закон, запрещающий насаждение новых виноградников ввиду перепроизводства винограда. Напротив, разведение оливок поощрялось.

239

По отдельным словам, сохранившимся в испорченных строчках, видно, что речь идет о праве передачи по наследству прав колона на надземные блага (superficies) — плоды и т. п. — на не находящейся в его владении или пользовании земле.

240

По-видимому, «вправе распорядиться землею по-своему».

241

Смысл этого пункта: если участок заброшен, кондуктор уже в первый год предупреждает колона, что если он в течение двух лет не возобновит возделывание участка, то лишается права на него; в случае формального, при свидетелях, отказа со стороны колона кондуктор или вилик отдает участок новому колону, и прежний работник не вправе заявлять претензии и жалобы.

242

Здесь резчик пропустил несколько слов; надо дополнить: «обременять повинностями сверх нижеуказанных» (или вроде того).

243

Т. е. на каждый вид работы (пахота, сев, уборка) по 2 дня на человека.

244

Имеется в виду не охрана от расхищения, а надзор над сообщением правильных данных о фактическом урожае.

245

Saltus обозначает императорское имение, которое в административном отношении не входило в состав муниципии и управлялось особыми прокураторами, преимущественно из вольноотпущенников и рабов. В данном случае прокуратором был, видно, упоминаемый дальше Андроник.

246

Резолюция императора на прошении колонов адресована Лукуллу (вероятно, дворцовому коменданту — префекту претория), который доложил прошение.

247

Император собственноручно ставил, конечно, только подпись.

248

Собственноручная приписка на подлиннике письма Аристона и Хризанфа.

249

13 сентября.

250

Т. е. надпись.

251

Эти консулы по другим источникам неизвестны.

252

Т. е. дарить или продавать землю можно только вместе с колонами. Закрепощение колонов, их прикрепление к земле закончено.

253

Надпись малограмотна, и смысл ее не везде понятен.

254

«Саббатисты», по-видимому, означает не полноправных членов коллегии — иудеев, а случайных посетителей службы или прозелитов. Бог в дальнейшем именуется не собственным именем, а «Sabbatistes» («Субботник»).

255

Смысл этой нелепой по конструкции фразы остается невыясненным.

256

См. аннотацию к № 191.

257

100 драхм.

258

«Митрагирты», нищенствующие бродячие жрецы.

259

Змея — атрибут бога-целителя Асклепия.

260

Элевсинские мистерии в Афинах начинались с возгласа «halade, mystai» — «к морю, посвященные».

261

По-гречески — dades.

262

Т. е. Александр изображал возлюбленного Луны — Эндимиона.

263

П. Сервилий Исаврик был проконсулом Азии в 48 г. до н. э.

264

Эскулап.

265

Отсюда и определяется дата постройки ворот и начертания подписи.

266

Христианский император наделяется титулом divus, как и его языческие предшественники.

267

Даем отрывок.

268

Афродита — эллинизированное название сирийской богини Ма, которую римляне называли просто Magna Mater — Великая Мать.

269

Сравни Мк., 5:41.

270

Филострат, передавая это чудо, пытается найти для него разумное объяснение: девица, дескать, была не мертвая, а лишь мнимо умершая. Здесь почти буквальное совпадение с текстом евангелия (Мк., 5:35—42).

271

Намек на миф о дочерях Даная, которые в брачную ночь перебили своих женихов. Аполлоний вообще изображается активным противником Домициана и заговорщиком.

272

Пифагорейцы не ели мяса, носили одежду и обувь только из растительных тканей и налагали иногда на себя обет молчания.

273

Т. е. не показывали на своего господина.

274

Вергилий. Энеида. VIII, 304.

275

«Сила» в тексте понимается в смысле богословском, так же как и христианское богословие знает «силы», «престолы» и т. п.

276

«Власть» (exousia) — также гностический термин, означающий внутреннюю интуицию как следствие гносиса.

277

Отдельные преследования христиан проводились местными властями и до массовых гонений; многие мученики были реально существовавшими христианами, не пожелавшими отречься (Прим. ред.).

278

26 июня 250 г.

279

Папирус, по-видимому, представляет собою лист, вырванный из официальной книги, куда заносились такие акты за определенным номером.

280

19 г.

281

Речь идет о пожаре Рима в 64 г.

282

Т. е. цареубийц.

283

Здесь игра слов: area означает «площадь» и землю под посевом. За то, что язычники не хотели предоставить христианам area для кладбища, бог их наказал неурожаем.

284

Фронтона.

285

Воскресенье.

286

Памфлет Лукиана «О кончине Перегрина» полностью включен А. Б. Рановичем в работу «Античные критики христианства» (см. с. 248—263). — (Прим. ред.)

287

Как указывалось во вводной статье, А. Б. Ранович стоял на позициях мифологической школы и отрицал историчность Иисуса, в то время как Цельс в ней не сомневался (Прим. ред.).

288

В квадратные скобки включены слова Оригена, коими он вводит цитату из Цельса.

289

В главе 32 Ориген, снова возвращаясь к этому месту из Цельса, цитирует его вольно и несколько иначе: «[мать Иисуса выводится] уличенной в прелюбодеянии и рожающей от некоего солдата, по имени Пантира». Отголоски этого мифа встречаются и в Талмуде, см. с. 211—213.

290

Гал., 6:14.

291

Товарищества, сообщества.

292

Большинство современных ученых датируют «Дидахе» более ранним временем; во всяком случае, этот источник отражает отношения в христианских общинах, существовавшие на рубеже I и II вв. (Прим. ред.).

293

Иудеи.

294

Emplesthenai, собственно «наполнения» пищей (при евхаристии).

295

По-арамейски: «господин пришел».

296

Christemporos, т. е. извлекающий выгоды из своей принадлежности к христианству.

297

Semnotatos angelos, здесь, так же как и в приведенном выше отрывке № 198, означает, по-видимому, Иисуса.

298

«Сын есть дух святой» имеется только в латинском переводе; в греческом тексте и в другом древнем латинском переводе (Cod. Palatinus) эти слова отсутствуют. Однако здесь, во всяком случае, древняя традиция. Независимо от этого, из самой притчи видно, что автор «Пастыря» излагает христологию, несогласную с установленным впоследствии церковным учением о троице, так как у него наряду с рабом, ставшим сыном божьим, существует другой, «родной» сын божий. Обозначение Иисуса «ангелом» также свидетельствует о наличии в «Пастыре» иной религиозной традиции. Явно подражание герметическому «Пэмандру» (ср. № 178 и 198), где также выступает «ангел», посредник и посланец бога. «Пастырь людей» отражает влияние ранней египетской христологии.

299

По-видимому, речь идет о богатом урожае и оживлении торговли.

300

Максим был папой (епископом) александрийским между 264 и 282 гг. Этим определяется дата письма, так как на самом папирусе дата сохранилась не полностью — год как раз отсутствует.

301

2 июля.

302

Politike, т. е. публичная женщина. Смущенные таким неподобающим знакомством богословы и филологи — Гарнак, Дейсман, Барденгевер, Вилькен и другие — толкуют поэтому politike как собственное имя «Политика» и видят в этом письме отзвук гонений на христиан при Деции. Более близкое к истине толкование дал А. Дитерих.

303

В греческом, как и в древнееврейском, языке каждая буква имеет численное значение, заменяя цифру. Поэтому слово часто заменяли его числовым зачением. Знаменитое 666 в Апокалипсисе составляет, по-видимому, числовое выражение еврейского — Нерон Цезарь (NRON KSR=50+200+6+50+100+60+200=666).

304

Chreistianoi chreistiano.

305

Для правильного понимания текста Светония о волнениях «impulsore Chresto», в чем церковники видят доказательство историчности Иисуса, важно отметить, что имя Chrestus было довольно обычным и часто встречается в надписях.

306

Конец I века до н. э.

307

В квадратных скобках помещены разночтения и глоссы в рукописях Талмуда; в круглых скобках — вставки переводчика, необходимые для понимания крайне сжатого талмудического текста.

308

Иудейский царь Александр Янай (104—76 до н. э.) преследовал фарисеев.

309

В рукописях мюнхенской и флорентийской и в старых изданиях до XVI в. здесь прибавлено: «назарянин».

310

Т. е. на призыв Ш. бен Шетах Иошуа решил вернуться в Иерусалим.

311

Греческое слово «xenia» означает «гостиница» и «трактирщица», отсюда и получилось qui pro quo.

312

В ритуале анафемы (херема) участвуют трубачи, трубящие в бараний рог (шофар).

313

Середина II в.

314

Р. Эл. бен Гирканос жил в конце I — начале II вв.

315

Мин, или по-русски миней, означает по-еврейски «род», «сорт» и соответствует в богословском языке греческому haeresis — ересь. По-видимому, этим общим термином обычно в Талмуде обозначают христиан, которых Талмуд прямо не называет.

316

Шемоне-эсра, главная часть еврейской литургии, которая читается трижды в день.

317

Около 80 г. был руководителем Академии в Явне.

318

Такой специальный абзац существует в молитве «шемоне-эсра».

319

Самуил читал молитву с амвона, и, очевидно, пока он силился вспомнить забытые строки, народ ждал.

320

Речь идет о том, можно ли в субботу, когда по талмудическим правилам писать воспрещается, царапать на теле слова или буквы. Раввины считают, что можно, ибо все равно ничего связного при помощи царапины нельзя изобразить. Р. Элиэзер в защиту своего мнения ссылается на то, что бен Стада нацарапал у себя на теле египетские магические тексты.

321

Конец I — начало II вв.

322

По-еврейски megadela; здесь каламбур, намекающий на евангельскую Магдалину.

323

Каламбур: в оригинале stath-da — Стада.

324

III—IV вв.

325

В обоих случаях в оригинале одно и то же слово.

326

В оригинале «peloni» — «имярек», так обычно в Талмуде и в комментариях к нему из цензурных соображений именуется Иисус.

327

Иероним (ок. 350—420 гг.) — один из важнейших западных отцов церкви. До принятия христианства получил обширное светское образование. Впоследствии — монах и аскет. Написал ряд церковно-исторических книг, поучений и проповедей, перевел Библию с древнееврейского языка на латинский.

328

Странствующий, бродячий монах.

329

В числе методов борьбы с монтанистами церковь пускала в ход и кровавый навет.

330

Эбиониты — от еврейского «эвьон» (нищий) — Тертуллиан ошибочно выводит из собственного имени Эвион.

331

Ареопаг — совет, один из древнейших судебных органов Афин.

332

Это утверждение Тацита противоречит другому, высказанному им в следующем параграфе, о том, что иудеи не ставят никаких кумиров и статуй.

333

Подробнее о гностиках см.: Трофимова М. К. Историко-философские вопросы гностицизма. М., 1978.

334

Критику христианами античной культуры разбирает В. В. Бычков. См. его книгу «Эстетика поздней античности» (М., 1981. С. 39—78).

335

О неоплатонизме см.: Лосев А. Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980; Штаерман Е. М. Кризис античной культуры. М., 1975; Оргиш В. П. Античная философия и происхождение христианства. Минск, 1986.

336

Отрывок из Апокалипсиса Петра опубликован в книге А. Б. Рановича «Первоисточники по истории раннего христианства» (см. наст. издание, с. 215—217). Использование его Порфирием говорит о том, что апокриф был достаточно популярен на рубеже III—IV вв.

337

Мне представляется, что А. Б. Ранович недооценивает личность Юлиана, называя его заурядным политиком и посредственным писателем. В советской литературе есть и другое мнение; так, С. И. Ковалев говорит о необычайно богатой, разносторонней и гибкой натуре Юлиана (см.: История Рима. Л., 1986. С. 687).

338

Основатель этого учения Арий отрицал единосущность бога-отца и бога-сына.

339

Об этих призывах см.: Донини А. У истоков христианства. М., 1989. С. 260—261.

340

См.: Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 88.

341

Как сказано в гностическом Евангелии от Фомы (52): «И не наливают молодое вино в старые мехи, чтобы они не разорвались, и не наливают старое вино в новые мехи, чтобы они не испортили его. Не накладывают старую заплату на новую одежду, ибо произойдет разрыв» (перевод М. К. Трофимовой). Аналогичные речения есть и в Новом завете.

342

В другом месте (adv. indoct. 14) Лукиан рассказывает о почитании реликвий Протея.

343

Протей — морское чудовище —

«…морской проницательный старец,

Равный бессмертным Протей, египтянин, изведавший моря

Все глубины и царя Посейдона державе подвластный…

Разные виды начнет принимать и являться вам станет

Всем, что ползет по земле, и водою, и пламенем жгучим».

(Одиссея, IV, 384—386, 417—418).

344

Греческий философ Эмпедокл (ок. 494—434 гг. до н. э.), по преданию, погиб, бросившись в кратер вулкана Этны.

345

Т. е. киники (Kynes по-гречески «собаки»).

346

Актеон — мифический греческий охотник, которого богиня Артемида в наказание за то, что он видел ее купающейся, превратила в оленя, и его растерзали собственные собаки. Пенфей, бывший, как и Актеон, потомком Кадма, оскорбил бога Вакха и был наказан тем, что вакханки, в том числе мать Пенфея, приняли его за зверя и растерзали его.

347

Город в провинции того же названия в Пелопоннесе, в Южной Греции.

348

Гимнасий — учебно-воспитательное учреждение, где занимались гимнастикой, слушали лекции философов и риторов (Прим. ред.).

349

Талант — мера веса: 20 470 г; как денежная единица 1 талант (серебра)=60 мин=6000 драхм (приблизительно 2000—2500 руб.).

350

Диоген — известный философ-киник, который своей борьбой против условностей и чувственных удовольствий подал повод к многочисленным анекдотам о нем. Его учителем и формальным основателем кинической школы был философ IV в. до н. э, ученик Сократа Антисфен.

351

Гераклит (ок. 544—475 гг. до н. э.) — греческий философ, один из основоположников диалектики. В его философии, проникнутой материалистическими тенденциями, центральное место занимает учение о вечном движении и борьбе. В древности он прослыл меланхоликом, который «все оплакивал, осуждая незнание всей жизни и всех людей» (Ипполит, Philosoph, 4, 1). Материалист Демокрит, напротив, «над всем смеялся, считая все у людей достойным смеха». (Ср. Сенека, de ira II, 10, 5: «Гераклит всякий раз, когда выступал, плакал, всех жалел… Демокрит, говорят, напротив, никогда не появлялся в обществе без смеха»).

352

Поликлет — скульптор V в. до н. э., достигший величайшего мастерства в передаче движений. Он написал трактат «Канон», где разработал теорию идеальных пропорций человеческого тела (Прим. ред.).

353

Следующая фраза в тексте, по мнению важнейших филологов, испорчена; мы ее поэтому опускаем. Попытки Гесснера, Беккера, Кобета, Фрицше и других исправить текст см. у Кейма: Celsus' Wahres Wort. S. 147—148.

354

Слова «все достояние» вставлены переводчиком.

355

Кратет, философ-киник, ученик Диогена, следуя принципам своей философии, роздал свое имущество.

356

По-гречески «adiaphora» — термин, которым киники обозначали суетное, земное.

357

Музоний Руф — философ-стоик, близкий к киникам, в 65 г. был изгнан Нероном из Рима. Дион Златоуст, оратор и философ-киник, в 87 г. был изгнан из Рима и Италии и вынужден был долгое время вести полную лишений жизнь скитальца. Репрессиям подвергся и философ Эпиктет, изгнанный из Рима в 89 г.

358

Имеется в виду софист и политический деятель Герод Аттик (101—177 гг.).

359

В городе Олимпии раз в четыре года производились общеэллинские игры («олимпиады»), по которым греки вели свое летосчисление.

360

Геракл сжег себя на вершине Эты, причем его молодой друг Филоктет поднес факел к костру.

361

См. прим. на с. 337.

362

Греческая легенда гласит, что некий Герострат, чтобы обессмертить свое имя, сжег храм Артемиды, считавшийся одним из семи чудес света.

363

Все это — атрибуты киников.

364

Софокл. Трахинянки // Софокл. Драмы, М., 1914. Т. 3. Согласно греческому мифу, жена Геракла дала ему платье, пропитанное отравленной кровью убитого им кентавра Несса; вызванные этим страшные мучения заставили Геракла сжечь себя.

365

Онесикрит, участник походов Александра Македонского, написал совершенно фантастическую историю Александра, где выражал свое восхищение индийскими аскетами.

366

Старинный прорицатель, под именем которого ходила в Афинах книга оракулов.

367

Илиада. XIV, 1.

368

Судьи на состязаниях.

369

Крытая колоннада, находившаяся позади храма Зевса Олимпийского.

370

Стадия, стадий — мера длины: 177,6 м.

371

В древности циркулировал слух, что Сократ был в интимных отношениях с прекрасным юношей Алкивиадом, будущим знаменитым афинским политическим деятелем.

372

Эак — один из судей подземного царства.

373

Большинство современных исследователей признает дату 177—178 гг. (Прим. ред.)

374

Об отношении А. Б. Рановича к проблеме историчности Иисуса см. во вводной статье (Прим. ред.).

375

Сократ (ок. 469—399 гг. до н. э.) — крупный греческий философ-идеалист, проповедовал нравственное совершенствование личности путем самопознания. Как сторонник олигархического переворота, был привлечен к суду и приговорен к смерти. В античной литературе Сократ обычно изображается как мученик идеи.

376

Гераклит (см. прим. на с. 250), несмотря на материалистические тенденции, которыми проникнута его философия, не сумел отказаться от идеи бога, включающего, по его учению, все бытие. Но он решительно отвергал антропоморфных богов, их храмы и изображения. Из его труда «Peri physeos» сохранились отрывки, изданные Дильсом (в «Fragmente der Vorsokratiker» и отдельным изданием). На рус. яз. см.: Маковельский А. Досократики. Б. м., 1914.

377

Геродот. История. I, 13. Геродот — древнегреческий историк, «отец истории» (ум. ок. 425 до н. э.), автор сохранившейся «Истории» в 9 книгах. Геродот много путешествовал, изучил много источников, но отнесся к ним некритически, и его труд содержит много неправдоподобных сообщений и даже явно сказочные мотивы.

378

Имя часто в представлении верующих само по себе обладает магической силой; поэтому имя божества хранится втайне; в частности, неизреченным до сих пор верующие евреи считают имя Яхве. В магических заклинаниях какого-либо божества обычно применялась в числе прочих и формула: «Я знаю твое (тайное) имя». (Цельс, говоря о демонах и заклинаниях, прежде всего имеет в виду христиан-гностиков. — Прим. ред.)

379

Метрагирты — нищенствующие жрецы фригийской Великой богини-матери Кибелы. Они бродили с переносным ковчегом по деревням и городам, занимались гаданием и знахарством и выпрашивали милостыню.

380

Митра — в религии древних персов бог солнца, посредник между верховным богом и землей, предводитель небесного воинства. Впоследствии, в эпоху эллинизма, Митра воспринял черты бога-спасителя; культ его получил во II в. н. э. большое распространение в Римской империи, особенно в армии. Сабазий, или Сабадий, — фригийское божество; его оргиастический культ на эллинской почве отчасти смешался с культом Диониса.

381

Геката — древнегреческая богиня, имевшая разнообразные функции и связанная с адскими силами; ее сопровождают страшные призраки, души мертвых, не получивших погребения, и т. п. Геката играла большую роль в колдовстве.

382

Ср. Мф., 9:22.

383

Ср. 1 Кор., 3:19.

384

Одризы — фракийское племя; их главный город — Орестия (ныне Адрианополь). Самофракия — небольшой остров возле Фракии, центр мистериального культа кабиров. По всей вероятности, из Фракии получил распространение и культ Диониса.

385

Элевсин — небольшой город в Греции, на берегу моря, недалеко от Афин; знаменит как центр мистерий богини Деметры, игравший большую роль в политической жизни афинского государства. Гиперборейцы — сказочный северный народ, «святой и блаженный». Галактофаги («молокоеды») — сказочный народ, упоминаемый в «Илиаде» (XIII, 6), впоследствии их смешали со скифами. Друиды — жрецы древних кельтов. Геты — фракийское племя. Лин — один из героев греческой мифологии, сын Аполлона (по другой версии — Урании), погибший насильственной смертью. Он считался сочинителем жалобных, похоронных песен и музыкантом, обучавшим Геракла музыке. Музей — мифический божественный певец, которому греческая легенда приписывает религиозные песнопения. Орфей — также мифический поэт, чаровавший своей игрой и пением. Мифы об Орфее в течение долгого времени пользовались весьма широким распространением в различных областях Греции, Южной Италии, Македонии, Малой Азии и др. Сохранились довольно многочисленные орфические гимны, богословские, эсхатологические и другие произведения, а также надписи, свидетельствующие о широком распространении орфических общин. Ферекид — греческий писатель VI в. до н. э., полубогослов-полуфилософ, автор книги о природе богов, от которой дошли некоторые отрывки. Зороастр (Заратуштра) — легендарный основоположник древнеперсидской религии. Пифагор — математик, астроном, философ VI в. до н. э.; его жизнь и учение окутаны сетью легенд. Пифагора считали основоположником замкнутых мистических общин (преимущественно в Южной Италии); в центре религиозно-философского учения пифагорейцев — мистика чисел, представление о теле как темнице души; отсюда аскетизм и ряд пищевых запретов.

386

В греческом мифе о всемирном потопе главный герой, праведник Девкалион, и его подруга Пирра — единственные люди, спасшиеся от потопа.

387

Фаэтон — в греческой мифологии сын бога солнца Гелиоса; получив однажды от отца разрешение проехать вместо него по небу на солнечной колеснице, он по неосторожности вызвал мировой пожар.

388

Как сообщает Ориген (I, 28), Цельс для начала выводит на сцену иудея, от лица которого ведется рассуждение до II, 79.

389

Имя Пантера, которое упоминается и в Талмуде, где Иисус назван Иошуа бен Пандира, связано, по-видимому, с какой-то не дошедшей до нас легендой, вышедшей из кругов, враждебных христианству. Фраза, включенная нами в скобки, — вариант предыдущей и взята Оригеном, по-видимому, из другого места книги Цельса.

390

Даная — в греческой мифологии дочь царя Акризия, которая была заточена отцом в медной горнице, под землей; однако она там зачала от Зевса, явившегося к ней в виде золотого дождя, и родила героя Персея. Меланиппа — возлюбленная морского бога Посейдона, от которого родила бога ветров Эола. Ауге родила от Геракла героя Телефа, была вместе с новорожденным брошена в ковчеге в море, но спасена мизийцами. Антиопа — одна из возлюбленных Зевса, родившая от него близнецов.

391

Мф., 3: 16—17.

392

Тетрарх (собственно — властитель четвертой части провинции) — титул менее значительных подвластных Риму царьков и князей.

393

Илиада, V, 340.

394

Персей — сын Зевса и уже упомянутой Данаи. Амфиарай (Амфиарей) — божественный провидец, герой многих греческих мифов, первоначально — сам божество. Эак — один из виднейших эллинских героев, сын Зевса и Эгины. Минос — мифический царь Крита, сын Зевса и Европы.

395

Ин., 2:18.

396

Обол — медная монета (3—4 коп.), шестая часть драхмы.

397

Дуновение как магический прием сохранилось доныне и в чине крещения, где священник предлагает воспреемнику: «дунь и плюнь на него» (на дьявола).

398

Это свидетельство Цельса — ценное доказательство того установленного путем анализа евангелий факта, что евангелия до их канонизации подверглись многочисленным переработкам.

399

Согласно греческому мифу, фиванский царь Пенфей запретил устройство празднества в честь Диониса-Вакха; в наказание за это Вакх внушил вакханкам, участницам вакхических таинств, растерзать Пенфея, которого приняли за дикого зверя. Об этом рассказано в трагедии Еврипида «Вакханки» (здесь цитируется ст. 498).

400

Аид в древнегреческой мифологии — подземное царство, обитель мертвых, отсюда слово «ад».

401

Замолксис — бог гетов во Фракии. Позднейшая эллинская рационалистическая традиция превратила его в человека, раба Пифагора, и объявила его «просветителем» Фракии, чудесным образом исчезнувшим с земли. Рампсинит — мифический царь Египта. Миф о схождении Рампсинита в преисподнюю приведен у Геродота (II, 122). Протесилай — один из героев троянского похода, павший в бою первым, был отпущен из подземного царства на один день на землю для свидания с молодой женой. Геракл, или Геркулес, — величайший эллинский герой-богатырь, занимающий видное место в сонме эллинских и римских богов. В числе приписываемых ему в мифологии подвигов (из них 12 — основных) значится сошествие в ад, откуда он вывел трехголового пса Цербера, охранителя ада. Тесей, «житие» которого написано Плутархом, — главный национальный герой и покровитель Аттики; в числе множества подвигов Тесея греческая мифология сообщает также о его сошествии в ад.

402

Популярная в греческой литературе поговорка о споре, который «выеденного яйца не стоит». Основана она на анекдотическом споре о том, кому принадлежит право укрыться от солнца в тени осла, — владельцу его, которому «принадлежит» и тень, или нанимателю.

403

Древнегреческий бог-целитель, сын Аполлона; во II в. н. э. культ Асклепия не только как целителя, но и как спасителя получил распространение в Риме. Главное святилище Асклепия в Эпидааре привлекло множество богомольцев, жаждавших исцеления; сохранилось много надписей о чудесных исцелениях в храме и обетных приношениях Асклепию. Храм Асклепия в Трикке, в Фессалии, раскопан в 1903 г.; на острове Кос, у малоазиатского берега, также сохранились остатки храма Асклепия. Пергам, крупный город в Мизии (М. Азия), столица одноименного царства, как видно из данных раскопок, имел множество эллинских святынь.

404

Аристей, уроженец о. Проконнез в Мраморном море, «чудотворец» и автор поэмы, содержавшей сказочные описания мифического северного народа аримаспов. Чудесные легенды об Аристее приведены у Геродота (IV, 14—15).

405

Имеется в виду некий Гермотим, мифы о котором не сохранились.

406

Клеомед, по преданию, в 486 г., нечаянно убив в кулачной борьбе своего противника, был лишен венка; в отчаянии он (как библейский Самсон) разрушил колонны, поддерживавшие крышу школы, что повлекло за собой много жертв; спасаясь от наказания, он укрылся в храме, где спрятался в ящик; когда ящик был взломан, Клеомеда в нем не оказалось, и дельфийский оракул разъяснил, что Клеомед взят живым на небо (ср. Ill, 33).

407

Представление о том, что евреи — выходцы из Египта, было распространено среди древних историков, пытавшихся, таким образом, рационалистически истолковать миф об исходе из Египта. Археологические открытия последнего времени доказали полную беспочвенность мифа о пребывании евреев в Египте и об исходе их.

408

Корибанты — свита фригийской Великой матери, богини Кибелы; их оргиастические шествия сопровождались оглушительным шумом, который производили, очевидно, в качестве магического средства против враждебных духов.

409

С утверждением античного рабовладельческого общества древние родовые боги и боги природы приобрели в мифологии человеческие черты; с другой стороны, рационалистическая философия толковала богов «эвгемеристически» (по имени греческого философа IV—III в. до н. э. Эвгемера), как обожествленных людей. Этот исторически неверный, идеалистический метод объяснения мифов имеет сторонников и теперь среди буржуазных ученых; в частности, известный английский исследователь Дж. Фрэзер склонен допустить, что даже такие боги, как Осирис и другие, могли быть историческими лицами. Диоскуры — братья-близнецы Кастор и Полидевк (Поллукс), древние боги-спасители; в греческой мифологии они изображаются как дети Зевса и Леды.

410

Цельс не допускает мысли, даже с точки зрения христиан, чтобы Иисус явился во плоти; он допускает лишь, что он явился в виде призрака. Ориген ему возражает (III, 33), что Иисуса видели по-настоящему (kat’ aletheian).

411

По баснословному сообщению Геродота (IV, 14), Аристей умер в Кизике, но когда граждане собрались его похоронить, его не оказалось, а гражданин, прибывший из другого города, уверял, что видел его там живым. Через 7 лет после смерти Аристей явился в Проконнез и там написал свою поэму. Тот же Геродот сообщает (IV, 15), что Аристей явился в Метапонт (в Южной Италии) и распорядился поставить свое изображение рядом с жертвенником в честь Аполлона; дельфийский оракул подтвердил это распоряжение от имени Аполлона.

412

Геродот приводит (IV, 16) басню об Абариде, обладателе очистительной стрелы Аполлона; в позднейшей мифологии Абарид изображался уже несущимся на стреле.

413

Мопс — внук гомеровского пророка Тиресия и сам провидец, пользовался культом в Киликии; согласно мифу, он пал в единоборстве с другим героем, Амфилохом (сыном Амфиарая), который тоже погиб в этой борьбе.

414

Трофоний — древнее божество, впоследствии в мифе принявшее человеческие черты; его божественные атрибуты перенесены на Зевса (Zeus Trophonios). Трофоний, согласно мифу, жил в пещере, где давал оракулы. Так как Трофоний не умирал, его имя стало синонимом глубокой старости.

415

Император Адриан имел любимца — красивого юношу Антиноя. Когда Антиной утонул в Ниле, император воздвиг храм в его честь и учредил его культ; египтяне приняли этого нового бога без особых возражений.

416

Таковы формулы обращения к участникам элевсинских мистерий богини Деметры.

417

О сыновьях Алоея — вернее, жены Алоея и бога Посейдона — в поэме Гомера читаем (Одиссея. XI, 310—320):

Всех красотой затмевали они, одному Ориону

В ней уступая; и оба, едва десяти лет достигнув,

В девять локтей толщиной, вышиною же в тридевять были.

Дерзкие стали бессмертным богам угрожать, что Олимп их

Шумной войной потрясут и губительным боем взволнуют.

Оссу на древний Олимп взгромоздить, Пелион многолесный

Взбросить на Оссу они покушались, чтоб приступом небо

Взять, и угрозу б они совершили, когда бы достигли

Мужеской силы; но сын громовержца, Латоной рожденный,

Прежде, чем младости пух оттенил их ланиты и первый

Волос пробился на их подбородке, сразил их обоих.

418

Гесиод — древнегреческий поэт середины VIII в. до н. э., автор «Теогонии» — дидактической поэмы, содержащей систематизацию и генеалогию греческих богов и мифов о них.

419

Тиест — согласно греческой мифологии, сын Пелопса; был в ссоре со своим братом Атреем; последний убил его сыновей, сварил их и мясом угостил ничего не подозревавшего отца. Другой миф сообщает, что Тиест вступил в кровосмесительную связь с собственной дочерью Пелопией.

420

«Диалог Паписка и Ясона» — не сохранившееся апологетическое сочинение Аристона из Пеллы, в котором, по свидетельству Климента Александрийского, христианин доказывает еврею, что библейские пророчества относятся к Иисусу.

421

Ориген (IV, 62) указывает, что Цельс в вопросе о происхождении зла следует Платону (Theaet, 25). Представление о том, что зло — свойство низменной материи, разделяло в эпоху Цельса большинство философов и богословов.

422

Очевидно, имеется в виду император Тит, жестоко подавивший восстание евреев в 70 г., разрушивший Иерусалим и храм Яхве.

423

Еврипид (приблизительно 486—406 гг. до н. э.) — один из трех величайших мастеров древнегреческой трагедии. Здесь цитируется его трагедия «Финикиянки», ст. 546.

424

Ср. Лукреций. О природе вещей. V, 219 сл.

425

Гадание на основании полета птиц (ауспиции) занимало значительное место в официальном римском культе: без предварительных благоприятных ауспиций не предпринималось ни одно значительное государственное начинание. Для гадания применялись также куры. Видную роль играло и гадание по печени жертвенного животного.

426

Филострат, автор жития Аполлония Тианского, рассказывает (V. Ар. IV, 3) об этом религиозном реформаторе, будто он однажды во время проповеди рассказал слушателям, куда и зачем улетела сидевшая на площади стая воробьев; по проверке оказалось, что Аполлоний указал правильно, так как он понимал язык птиц и знал, о чем они между собою говорят.

427

О «благочестии» и «благонравии» слонов сообщают натуралист Плиний, Цицерон, Плутарх и другие.

428

Феникс — сказочная птица в Египте, о которой в древности рассказывали всевозможные чудеса.

429

Некоторые гностические секты отвергали воскресение тела во плоти; о маркосианах Ириней сообщает (Ер. I, 21, 5), что, по их учению, тело умершего остается в этом мире, а «к невидимому» восходит только «внутренний человек». Тот же Ириней полемизирует с гностиками, доказывая, что воскреснут только те тела, которые погребены в земле (V, 13). По Тертуллиану (Praescr. haer. XXIII), «то было заблуждение саддукеев, принятое отчасти Маркионом, Валентином, Апеллесом и другими, отрицающими воскресение тела».

430

Геродот. II, 18. Амон — главное божество египетского города Фив; греки отождествляли его с Зевсом. В святилище Амона в одном из оазисов Ливийской пустыни находилась статуя этого бога, дававшая оракулы вопрошавшим его. Элефантина — древний город в Египте на одном из нескольких островов того же наименования — составляла южную границу Египта.

431

Геродот. II, 29.

432

Геродот. III, 8.

433

Зевс, Дионис, Урания — имена греческих божеств, но ими греки и римляне обозначали аналогичных эллинским варварских богов с труднопроизносимыми именами (для арабов Геродот [III, 7] приводит и туземные названия). Культ египетской Исиды в эпоху Цельса вышел давно за пределы Египта; богиня претендовала на роль владычицы небесной и мистерии ее, красочно описанные Апулеем (Метаморфозы, XI), привлекали верующих не только из египтян. Древнее египетское растительное божество Осирис, партнер Исиды, превратилось в бога-спасителя. Древневосточный бог Сарапис, именовавшийся также Сераписом, в первые века Римской империи стал синкретическим божеством, в котором слились черты Зевса, Посейдона и других.

434

Пищевые запреты, в основе которых лежали пережитки еще тотемистической религии, свойственны были всем религиям Востока.

435

Геродот. III, 38. Стих Пиндара (лирический поэт VI—V вв. до н. э., певец родовой аристократии) цитируется также у Платона (Gorg. XXXIX, р. 484 В.).

436

См. выше, I, 19—21; V, 6.

437

Геродот. I, 131.

438

Древнее население Колхиды на Кавказском побережье Черного моря.

439

Ориген в конце гл. 33 признает, что, цитируя это место, забежал вперед; и по смыслу очевидно, что оно помещалось у Цельса после V. 41 («другой хор»).

440

О наказании ангелов заключением под землей сообщается в книге Еноха (10).

441

Демиург (собственно ремесленник) — в богословии неоплатоников и гностиков низшее божество, сотворившее мир материальный, несовершенный, нечистый, грязный. Таким образом, согласно этой богословской теории, «всеблагой бог» непричастен к злу; оно — дело рук его помощника. Однако некоторые гностики допускали в этом вопросе кое-какие варианты, признавая, что мир сотворен не демиургом, а низшими ангелами; так учили, например, карпократиане (Ириней. I, 25, I).

442

Ириней (I, 27, 6): «Некто Кердон… учил, что бог, проповеданный законом и пророками, не есть отец господа нашего Иисуса Христа». Он же. (I, 7, 2): «Некоторые из них (валентиниане) говорят, что демиург также произвел Христа».

443

Представление о ряде промежуточных звеньев между высшим абстрактным богом и «низшей» материей господствовало в идеалистической философии и богословии того времени; в частности, различали в человеке ряд различных духовных сущностей, более или менее близких к божеству; весьма распространено было деление людей на обладателей духа (pneuma) и животной души (psyche); только первые, «пневматики» («духовные» люди), способны познать бога: это деление встречается не только у «еретиков»-гностиков (например, валентиниан: Ириней. I, 7, 2), но и в посланиях апостола Павла, где дано деление на пневматиков (духовных), психиков (душевных) и соматиков (плотских) — см. 1 Кор., 2:13—3:3.

444

Сивилла — мифическая пророчица (Варрон насчитывал 10 сивилл), под именем которой обращались книги оракулов, пользовавшихся большим авторитетом в Риме, где в особо важных случаях искали в «сивиллиных книгах» указаний. Евреи и христиане для целей своей пропаганды фабриковали (на греческом языке) еврейские и христианские «Сивиллины». Сохранилось 14 книг этих оракулов.

445

О Симоне и Елене см.: Ириней. I, 23, 1—3; о Карпократе (Цельс спутал его с Гарпократом) и Марцеллине — Ириней. I, 25; о последователях Мариамны и Марты точных сведений нет. Маркион — выдающийся представитель гностицизма (середина II в.); считая библейского бога богом зла, он выводил Иисуса от другого, высшего бога. Маркион с этой точки зрения перередактировал новозаветные книги, устранив все относящееся к Ветхому завету. Тертуллиан посвятил опровержению Маркиона целую книгу. См. также: Ириней. I, 27; 2; III, 4, 3.

446

Цирцея и сирены — мифические существа греческого эпоса; Цирцея, по Гомеру, превратила спутников Одиссея в свиней, сирены своим очаровательным пением заманивали неосторожных путников на опасные рифы.

447

Своеобразные непонятные бранные выражения — в духе туманного мистического богословия гностиков.

448

Гал., 6:14.

449

Цельс цитирует здесь и далее ложно приписываемое Платону письмо VII к Диону, зятю сиракузского тирана Дионисия.

450

В своих диалогах Платон применяет так называемый сократовский метод изложения: путем ряда наводящих вопросов ведущий собеседник приводит слушателя к признанию того или иного положения.

451

Эти отрывки из Гераклита известны только по этой цитате.

452

Apol. V, p. 20 D.

453

Leg. IV, 715 sq.

454

Leg. V, 743.

455

Ер. II, р. 312 Е — 313 А.

456

Phaedr. XXVII, р. 247 С.

457

Phaedr. XXVII, р. 248 С — Е; Tim. XIV, р. 41 D sq.

458

Планеты названы греческими именами: Кронос — Сатурн, Афродита — Венера, Зевс — Юпитер, Гермес — Меркурий, Арес — Марс.

459

Архонт (властитель) — должностное лицо в Афинах; в гностической мистике архонты — промежуточные демонические силы. Цельс излагает здесь и дальше главным образом учение офитов (наасеян). Ориген открещивается от этого, говоря, что нельзя винить Платона за безбожие Эпикура (VI, 26).

460

Onos — по-гречески «осел». Ориген подтверждает существование у офитов этих 7 архонтов, которых он называет по именам: Михаил, Суррил, Рафаил, Гавриил, Тавтабоот (Thauthaboot), Эратаот, Тафабаот, или Оноил (VI, 30).

461

Знание тайного имени демона дает, по мнению магов, особую власть над ним; в качестве тайных имен маги охотно применяли причудливые еврейские и египетские словосочетания (ср. Ириней. I, 14, 2).

462

Геродот. IV, 59.

463

Т. е. океан.

464

Титаны — в греческой мифологии древние боги, дети Урана (Неба) и Геи (Земли), которых владыка нового поколения богов, Зевс, усмирил и низвергнул в Тартар. Гиганты, тоже сыны Геи, вели, согласно греческой мифологии, борьбу с олимпийскими богами, но были побеждены.

465

Тифон — греческое наименование египетского бога тьмы Сета, ведущего, согласно египетской мифологии, постоянную борьбу со своим братом, светлым богом Осирисом, и его сыном Гором.

466

Илиада. I, 590—591.

467

Там же. XV. 18—24.

468

Во время праздника панафиней в честь покровительницы Афин богини Афины ей подносили шерстяное одеяние древнего покроя (пеплос), на котором изображали сцены из борьбы с гигантами.

469

Платон. Tim. VI, р. 30 В; XIII, р. 40 Д — 41 Д; в том же роде высказывается Филон (De opif. mundi, 24, Cohn).

470

Согласно мифу о Беллерофонте у Гомера (Илиада. VI, 155 сл.), Антея, любовь которой Беллерофонт отверг, подговорила своего мужа Пройта погубить Беллерофонта. Пегас — чудесный крылатый конь, на котором Беллерофонт совершил подвиг победы над чудовищем Химерой. Цельс здесь намекает, по-видимому, на не дошедшую до нас комедию, в которой выведен невежда, путающий всем известные мифы.

471

Ориген сам указывает, что это место (VI, 60) было изложено Цельсом «выше», поэтому правильно будет поместить это непосредственно после VI, 50.

472

В данном случае Цельс полемизирует не только против книги Бытие, но и против гностических сект, считавших, что материальный мир создан не верховным богом, а демиургом.

473

О духе, проникающем всю материю, согласно учению стоиков, см.: Цицерон. Deor. Nat. III, 14.

474

Перепел считался драчливой птицей (Аристотель. Hist. anim. IX, 8).

475

Цельс, очевидно, иронизирует над библейским «вдунул в лице его дыхание жизни».

476

Эта комедия и ее автор нам неизвестны.

477

Пифия — жрица, пророчествовавшая в центральном святилище Аполлона в Дельфах; дельфийский оракул пользовался у эллинов огромным авторитетом. Другим знаменитым святилищем, где давались оракулы вопрошающим, был храм Зевса в Додоне, в Эпире. Оракул Аполлония Клария находился также в Малой Азии, близ г. Колофона; возле Милета в Дидиме был еще храм Аполлона, где давались оракулы; этим храмом ведали Бранхиды, аристократический род, который вел свою родословную от мифического провидца Бранха; об Амоне см. к V. 34 (с. 300).

478

Одиссея. IV, 563—565.

479

Крайними пределами земли считали в то время, в эпоху Платона, Геркулесовы столбы (Гибралтар) на Западе и Фасиду (Поти) на Востоке.

480

Phaedon, LVIII, р. 109 AB.

481

Phaedon, LIX, р. 110 ДЕ.

482

2 Кор., 5:4.

483

V, р. 28 С.

484

Греческий философ, последователь Демокрита, состоял в свите Александра Македонского. Легенда о его казни царем Никокреоном и о проявленной философом стойкости часто приводится в древней литературе как достойный подражания образец.

485

Эпиктет — философ-стоик (ок. 60—140 гг.), беседы которого записаны Аррианом. Эпиктет был рабом; владелец отпустил его на волю, когда он проявил способности философа.

486

Crito. X, 49 ВСДЕ.

487

Китайцы.

488

1, 131.

489

Не дошедшее до нас произведение, по-видимому, офитов.

490

Т. е. вкушать мяса от жертвенных животных — «идоложертвенного».

491

Древняя пословица, означающая примерно: бог правду видит, да не скоро скажет.

492

Илиада. XX, 308.

493

Гелиос — солнце и бог солнца.

494

Пэан — культовое песнопение (первоначально в честь Аполлона), где хор вступал после запевалы с возгласом: ie paian; пэан сопровождался магической пляской.

495

Илиада. II, 205—206.

496

Т. е. евреям.

497

Остия — город на левом берегу Тибра, при впадении его в море; служил гаванью для г. Рима.

498

Сарапис — древнее божество, культ которого после Александра Македонского распространился в Египте, где его называли Серапис, сближая его с богами Осирисом и Аписом. В римскую эпоху на Сераписа были перенесены черты ряда римских богов, и наметилась тенденция превратить его в единого бога.

499

«Познай самого себя» принадлежит к изречениям легендарных «семи мудрецов» и приписывается Солону (VI в. до н. э.).

500

Первичные элементы, то, что Лукреций называет «primordia гегum».

501

Речь идет не об образовании новых светил, о чередовании и смене видимых на небе светил.

502

Фаларид — тиран Агригента в Сицилии (VI в. до н. э.), прославившийся своей жестокостью; в частности, существовала легенда, что у него был полый медный бык, куда он заключал своих врагов и медленно их зажаривал. Дионисий — могущественный тиран сиракузский (430—367 до н. э.).

503

П. Рутилий Руф (конец II — начало I в. до н. э.) — философ-стоик, политический и военный деятель, отличавшийся высокими личными качествами, не сумел угодить сословию всадников и был осужден на изгнание (92 г. до н. э.). М. Фурий Камилл — римский национальный герой, «спаситель» Рима после жестокого поражения римских войск галлами при Аллии, окруженный в легенде ореолом героя и мученика; около 300 г. до н. э. Камилл был обвинен в присвоении военной добычи, приговорен к высокому денежному штрафу и сослан.

504

Приговоренный к смерти философ Сократ (см. прим. на с. 233) мужественно выпил поднесенный ему яд (цикуту). Сцена смерти Сократа описана Платоном в «Федоне».

505

Церера — латинское имя греческой богини земли и плодородия Деметры, мистерии которой имели своим центром г. Элевсин.

506

Фригийская Великая мать, Мать богов — Кибела.

507

См. прим. к Цельсу (III, 3), с. 284.

508

Бел-Мардук — верховный бог вавилонян.

509

По преданию, сообщаемому Геродотом (IV, 103), тавры, древние жители Крыма, почитали некую девственную богиню, которой приносили человеческие жертвы. Греки отождествляли ее с Артемидой-Дианой.

510

Цезарь, описывая (в VI кн. «Записок о галльской войне») религию кельтов, называет главным богом их Меркурия, именем которого он обозначил, очевидно, ряд туземных богов, функции которых сходны были с функциями римского Меркурия. Таких богов Мак Куллох насчитывает 16.

511

Жрицы (весталки) богини домашнего очага и покровительницы Рима — Весты должны были соблюдать девственность.

512

По римскому преданию, во время осады Капитолия галлами некий Фабий Дорсуон, чтобы принести установленную жертву богам рода Фабиев, вышел из крепости, прошел безоружный через ряды осаждавших, совершил на Квиринале установленный обряд и вернулся в Капитолий.

513

Культ «идейской матери» (по имени горы Иды) Кибелы был введен в Риме в 204 г. по указанию сивиллиных книг; оракул предвещал Риму победу над карфагенянами, если священный камень богини будет перенесен из Пессинунта (во Фригии) в Рим. Когда корабль с богиней, гласит легенда, прибыл в Остию, он зарылся в песок, и никакими усилиями его не удалось сдвинуть с места. Тогда весталка Клавдия Квинта, над которой тяготело обвинение в нарушении целомудрия, помолилась богине и своим поясом сдвинула корабль; таким образом богиня засвидетельствовала невинность весталки.

514

По преданию, небесные близнецы Диоскуры (Кастор и Поллукс) помчались на конях возвестить о победе консула Л. Эмилия Павла над македонским царем Персеем в 168 г. до н. э.; у озера Ютурны они купали своих коней (Val. Max. I, 8, 1).

515

Ливий (II, 36) рассказывает, что в 490 г. до н. э. игры в честь Юпитера произошли при дурном предзнаменовании (по цирку прошел хозяин, который гнал перед собою закованного в колодку раба и сек его). Разгневанный Юпитер явился во сне плебею Т. Латинию и потребовал вторичного празднования.

516

Согласно римской легенде, юноша М. Курций в 362 г. до н. э. на основании оракула, чтобы умилостивить богов, принес себя в жертву, бросившись вместе с конем своим в пропасть.

517

Аллия — приток Тибра недалеко от Рима, где римляне потерпели в 387 г. до н. э. жестокое поражение от галлов; день этот (18 июня) всегда считался в Риме траурным. Поражение, конечно, объяснили гневом богов за оскорбление галльских послов и за невнимание к знамениям.

518

Публий Клавдий Пульхер в 249 г. до н. э. понес жестокое поражение от карфагенского флота. В поражении усмотрели наказание за пренебрежение Клавдия к религиозным обрядам; рассказывают, что, когда священные куры, по которым гадали, отказались есть, он велел бросить их в море: «Если они не хотят есть, пускай пьют». В том же году коллега Клавдия Л. Юний Пулл потерял в походе против карфагенян весь флот и покончил жизнь самоубийством. Это также приписали тому, что он пренебрег ауспициями.

519

В 217 г. до н. э. римское войско потерпело при Тразименском озере поражение от карфагенян. Командовавший римским войском Кай Фламиний пал в бою. Поражение приписали тому, что Фламиний отвергал древних богов.

520

М. Лициний Красс Богатый в 53 г. до н. э. в войне с парфянами попал в ловушку, почти все его войско было уничтожено, а сам он был захвачен и убит. Захваченные парфянами знамена были отбиты лишь при Августе (Светоний, Авг. XXI). По преданию, перед сражением Крассу подали вместо обычного белого или пурпурного — черный плащ, а орел на знамени легиона сам повернулся в противоположную сторону. Однако Красс посмеялся над этими дурными предзнаменованиями.

521

Феодор из Кирены (Северная Африка), философ IV в. до н. э., получил в древности прозвание «atheos» (безбожник). Феодор отрицал богов и установленную мораль, считая, что отечеством служит весь мир.

522

Диагор Мелийский — поэт и философ V в. до н. э., последователь материалиста Демокрита, отрицал богов. В своем произведении Phrygioi logoi подверг резкой критике фригийские и эллинские мистерии. За свое безбожие он подвергся преследованиям, его сочинения были уничтожены. Спасаясь от преследований, бежал и, по преданию, погиб в пути.

523

Протагор из Абдеры (480—411 гг. до н. э.) — знаменитый софист. Считая человеческое познание относительным («человек — мера всех вещей»), он утверждал, что о богах ничего нельзя знать — существуют ли они или нет, так как предмет этот темный, а жизнь человеческая слишком коротка для решения этой проблемы.

524

Ср. Цельс. III, 50, 55.

525

Т. е. поклоняются кресту, на котором они заслуживают быть распяты.

526

Фронтона.

527

Академией в древности называлась философская школа, учрежденная Платоном в местности, называвшейся Академия. В середине III в. до н. э. во главе Академии стоял Аркесилай (315—241 гг. до н. э.), утверждавший, что объективное познание невозможно и что поэтому философ не должен высказывать категорических утверждений; на практике надо руководствоваться вероятностью. Аркесилай считался основателем Средней академии. Карнеад (II в. до н. э.), основатель Третьей академии, развивая скептицизм Аркесилая, доказывал недостоверность познания и чувственного восприятия. Пиррон (ум. около 270 г. до н. э.), не принадлежавший к Академии, довел скептицизм до абсурда, до сомнения в самом сомнении. Он поэтому проповедовал воздержание от суждения (epoche) и высказываний (aphasia).

528

См. прим. 2 на с. 440.

529

Bidez J. Vie de Porphyre. Leipzig, 1913. P. 65—73.

530

См., в частности, выдержки из его Philos. ex oraculis haur., где он даже доходит до признания божественности Иисуса.

531

Cod. Just. 1, 1, 3; включенные нами в скобки слова «или кто-либо другой» включены, по-видимому, в текст указа уже при Юстиниане. В Cod. Theod. XVI, 5, 66, в эдикте Феодосия и Валентиниана против несториан от 3 августа 435 г., имеется указание на то, что уже для Константина Порфирий был символом нечестивости: «…согласно закону божественной памяти Константина ариане вследствие сходства в нечестивости именуются порфирианами по имени Порфирия…»

532

Цитаты из Иеронима и Феодорита даны нами по соответствующим томам Patrologia Latina (PL) и Patrologia Graeca (PG); остальные тексты — по специальным изданиям.

533

Harnack A. Die Mission und Ausbreitung des Christentums. Leipzig, 1906. Bd. I. S. 414.

534

Келльнер и Клеффнер полагают, что «in speciosis» относится к Иисусу и означает: «во цвете лет»; мне представляется это толкование неправильным; «in speciosis» здесь противопоставляется «pesima» и относится к слову «смерть».

535

По-видимому, имеются в виду гвозди или копье, которыми, согласно евангельскому мифу, пронзили тело Иисуса.

536

Душа Иисуса.

537

Иисус.

538

Гал., 2.

539

По-видимому, по имени города Батанея в Сирии, но вместе с тем означает по созвучию также «бодливый».

540

Ср. PI. V. 26. Р. 341.

541

Ср. ниже, с. 434.

542

Аммоний (ум. приблизительно в 242 г.) — основоположник школы неоплатоников, учитель Плотина; никаких сочинений, по-видимому, не оставил, так как пропагандировал свое учение, как Сократ, устно.

543

Т. е. к государственной религии.

544

Т. е. христианство.

545

Нумений из Апамеи — философ конца II в.; его философия — смесь пифагореизма и платонизма с явно выраженным дуализмом. Сохранились отрывки из его сочинений. Его друг Кроний — комментатор Гомера, которого толковал аллегорически. Аполлофан — софист I в. Кассий Лонгин (213—273 гг.) — крупный филолог и литературовед, неоплатоники называли его «ходячим музеем» и «живой библиотекой». Модерат — неопифагореец, вероятно I в., о его жизни и сочинениях мало известно. Никомах (середина II в.) — неопифагореец, писал по вопросам музыки и математики. Его «Введение в арифметику» (метафизическая теория чисел) еще в XII—XIII вв. служило школьным пособием. Херемон, учитель Нерона, писал по грамматике и истории. Его «История Египта» — попытка сочетать египетское богословие со стоической философией. Корнут — стоик I в.; сохранилось его сочинение, содержащее аллегорическое толкование эллинского учения о богах.

546

В X, 9 приведенная цитата из Порфирия кончается словами «ассирийской царицы Семирамиды». Текст в обоих местах у Евсевия полностью совпадает с одним только исключением: в I, 9 царь Бейрута назван Абибал, в X, 9 — Абелбал. По новейшим археологическим данным, правильным надо считать чтение «Аибаал». У Феодорита тоже «Абелбал».

547

Т. е. о Санхуниатоне (см. ниже).

548

Финикийский автор, собравший и истолковавший древнейшее предание, космогонию и теогонию. Известен он только по тем отрывкам, которые приводит из него историк Филон из Библоса (род. в 64 г.); исследователи полагают, без достаточного, впрочем, основания, что Филон выдумал Санхуниатона и издал под его именем свои измышления.

549

Имя бога Яхве греческие авторы пишут разно: Иаве, Иао и др. У Феодорита здесь — «Иао».

550

Семирамида — мифическая царица Ниневии, про которую всякого рода легенды (о ее богатстве и роскоши) сообщает древний историк Ктесий. Упоминает о ней и Геродот (I, 184).

551

Речь идет о библейском пророке Данииле.

552

Порфирий имеет в виду текст Деяний апостолов, 14.

553

Порфирий, по-видимому, опровергал — и вполне правильно — христианское толкование апокалиптических видений в книге Даниила как пророчеств об Антихристе. Порфирий правильно полагает, что автор книги Даниила, живший во второй половине II в. до н. э., мог иметь в виду только македонских и сирийских властителей, а отнюдь не римских императоров.

554

Дан., 7:8.

555

В этом отношении Порфирий вполне прав; как и вся апокалиптика и «пророческие» книги, автор книг Даниила дает vaticinium post eventum, т. е., приписав авторство книги мифическому лицу, жившему якобы при царе Навуходоносоре, он сообщает об истекших событиях вплоть до своего времени (приблизительно 165 г. до н. э.) как о событиях будущих, которые пророк «предвидел» и «предсказал».

556

Этот отрывок, который Иероним передает, по-видимому, буквально, показывает, что Порфирий, основательно комментируя книгу Даниила, старается перевести сумбурные «видения» автора на язык исторических фактов.

557

Дан., 11:38.

558

Ср. ниже: Макарий Магнет (III, 6). С. 372.

559

Порфирий полагает, что в Евангелии от Матфея (1:11—12) пропущено после Иоакима одно звено в родословной Иисуса.

560

После воскресения.

561

Апостола Фомы, прозванного «неверующим».

562

Согласно римской традиции, основанием римской державы послужило образование царства в Лациуме, где главным городом была Альба-Лонга.

563

Калигулы.

564

Там, где Макарий пишет сам, т. е. в своих ответах, он значительно слабее во всех отношениях, чем его мнимый противник.

565

Мк., 15:36; слова «это — Марк» отсутствуют в тексте, но, как видно из дальнейшего, эта вставка необходима.

566

Мф., 27:34, 46; в русском тексте вместо «вино» читают «уксус»; вместо «элоим» в каноническом тексте читаем «эли».

567

В каноническом тексте Евангелия от Иоанна (19:29) сказано: «напоив уксусом губку и наложив на иссоп».

568

Лк., 23:46.

569

В каноническом тексте Евангелия от Матфея этой фразы нет, но она имеется в некоторых рукописях.

570

Ин., 19:33—34.

571

Ин., 19:35.

572

Ср.: Цельс. С. 282—283.

573

Мф., 26:64.

574

Ин., 12:31.

575

Ин., 8:43—44.

576

Первоначальное значение греческого слова diabolos — «клеветник»; мы поэтому в дальнейшем до конца главы вместо «дьявол» переводим «клеветник», иначе все возражения Порфирия будут непонятны.

577

В жизнеописании легендарного греческого философа и чудотворца Аполлония Тианского рассказывается, что, когда Домициан вызвал его на суд по обвинению в колдовстве, он произнес смелую защитительную речь и исчез чудесным образом из зала суда (Филострат. Vita Ар. VIII, 5).

578

Мф., 10:28.

579

Мк., 14:38.

580

Ин., 5:46.

581

Мк., 5:8—13; текст здесь сильно расходится с каноническим как по изложению, так и по строению фраз и грамматическим формам.

582

Приводимые здесь и ниже выдержки из Библии не всегда соответствуют русскому синодальному переводу (Прим. ред.).

583

Мф., 19:24.

584

Мф., 19:21.

585

Мк., 6:48.

586

Мф., 26:10—11.

587

Мф., 28:20; в каноническом тексте вместо «я буду с вами»: «я с вами».

588

Ин., 6:53; в каноническом тексте вместо «плоти моей»: «плоти сына человеческого».

589

Эринии — в греческой мифологии женские божества, демоны мести, преследующие убийц и внушающие им бред и страшные видения.

590

По преданию, во время осады Потидеи (431—429 гг. до н. э.) жители города вынуждены были прибегнуть к людоедству.

591

Согласно греческому мифу, жена фракийского царя Терея из ревности убила его сына Итиса и мясо подала Терею к обеду. О Тиесте см. прим. на с. 258.

592

Греческий историк Геродот рассказывает (I, 119), что персидский царь Астиаг, желая наказать своего приближенного Гарпага, велел убить его сына, мясо сварить, и во время пира «Гарпагу подали мясо его родного сына, кроме головы, ручных и ножных пальцев, которые лежали отдельно в закрытой корзине. Когда, казалось, Гарпаг насытился, Астиаг спросил, доволен ли он яством; тот отвечал, что очень доволен. Тогда слуги поднесли Гарпагу прикрытую голову его сына, руки и ноги, предлагая открыть корзину. Гарпаг последовал приглашению и, открыв корзину, увидел останки своего дитяти…»

593

Фтейрофаги — пожиратели вшей — и ризофаги — травоядные люди — плоды фантазии невежественных древних географов.

594

Ср. Мк., 16:17—18. Цитата отличается от канонического текста расположением фраз.

595

Мф., 17:20.

596

Там же. 4:7.

597

Там же. 4:6; Пс., 90:11—12.

598

Мф., 16:23, 18—19.

599

Мф., 18:22.

600

Там же. 26:51.

601

Порфирий имеет в виду Деяния апостолов (5:1—11).

602

Деян., 12:18—19 (цитата неточная).

603

Ин., 21:15.

604

В подлиннике игра слов: probaton — овцы; достигшие — ргоbantes.

605

Мф., 16:18 (в синодальном переводе: «врата ада не одолеют ее», т. е. церковь).

606

Гал., 2:12 сл.

607

1 Кор., 9:5.

608

2 Кор., 11:13.

609

1 Кор., 9:19.

610

Флп., 3:2; в греческом оригинале послания вместо peritome (обрезание) сказано katatome (разрезание).

611

Деян., 16:2 сл.

612

1 Кор., 9:20 сл.

613

Под законом имеется в виду Тора, Ветхий завет.

614

Гал., 2:18.

615

Деян., 22:25.

616

Там же. 22:3.

617

Рим., 9:1.

618

1 Кор., 9:7.

619

Там же. 9:9.

620

1 Кор., 9:9 сл.

621

Пс., 8:7 сл.

622

Гал., 5:3; автор здесь, вероятно, цитирует на память и прихватил часть ст. 2. «Закон» здесь и далее означает иудейский, ветхозаветный закон.

623

Деян., 22:3.

624

Гал., 3:1.

625

Там же. 3:10.

626

Рим., 7:14.

627

Там же. 7:12.

628

Т. е. использовал ветхозаветные цитаты для установления преемственности между Ветхим и Новым заветами.

629

Рим., 5:20.

630

1 Кор., 15:56.

631

Там же. 10:20.

632

Там же. 8:4.

633

Там же. 8:8.

634

Там же. 10:25—26.

635

1 Тим., 4:1.

636

1 Кор., 7:25.

637

Гигантомахия — борьба гигантов против богов, мифологический образ жестокой борьбы.

638

1 Кор., 7:31, 30.

639

1 Фес., 4:15—17.

640

Здесь очевидная описка: должно быть либо «триста», либо (что менее вероятно) «триста тридцать»; ср. § 5.

641

Гарнак понимает это как «мельничный раб»; но представляется более вероятным, что это выражение связано с какой-то поговоркой и означает человека, видящего сны, бредящего.

642

Мф., 24:14.

643

Деян., 18:9—10.

644

1 Кор., 6:3.

645

Ин., 21:16.

646

Мф., 24:4 сл.

647

В сохранившихся отрывках Апокалипсиса Петра этой цитаты нет.

648

Здесь Апокалипсис Петра, очевидно, цитирует книгу Исаии (34:4).

649

Мф., 24:35.

650

Мф., 11:25.

651

Ин., 3:27.

652

Втор., 26:15.

653

Ис., 66:1.

654

Мф., 13:31 сл.

655

Там же. 11:25.

656

Там же. 11:25

657

Втор., 29:28.

658

Лк., 5:31.

659

Мф., 9:13.

660

1 Тим., 1:15.

661

Илиада. III, 82—83.

662

1 Кор., 6:11.

663

Мф., 22:29—30.

664

Слова, заключенные в квадратные скобки, разрывают последовательность изложения и представляют, по-видимому, вставку переписчика или читателя рукописи.

665

Исх., 31:18.

666

Исх., 22:28; в еврейском тексте «элохим» — богов; в русском переводе, чтоб скрыть явное указание на многобожие в Библии, заменили богов словом «судьи». Такая же замена имеется в ст. 6 гл. 21, где в еврейском тексте предписывается, как и в вавилонском кодексе, привести раба не к судьям, а к элохим, к домашнему богу.

667

Иер., 7:6; Втор., 13:2 сл., цитаты не совсем точны.

668

Нав., 24:14.

669

1 Кор., 8:5—6; цитата не вполне точна.

670

Приам, троянский царь, и престарелый Нестор — герои древнегреческого эпоса, воспетые в «Илиаде» Гомера; оба они обычно приводятся в древней литературе как пример очень старых людей.

671

Троя — город в Малой Азии; поход греков против Трои и разрушение города — тема поэмы Гомера.

672

Слова, заключенные в скобки, представляют явно неуместную здесь по контексту оговорку к положению о том, что бог не может стать злым. Хотя эта оговорка в духе Порфирия, вряд ли он поместил ее вэтом месте, где она нарушает полемическую остроту и наступательный характер изложения. Надо поэтому думать, что мы здесь имеем вставку, хотя и взятую из сочинения Порфирия, но приписанную сюда в виде глоссы, т. е. разъяснения данного текста.

673

Эта цитата повторяется в гл. 19.

674

Буквально: «был его расцвет» — обычная у древних греков датировка путем определения времени «акме» (40-летний возраст).

675

Т. е. о деяниях Аполлония.

676

Ср. выше: Порфирий. С. 369.

677

Juliani imperatoris librorum contra christianos quae supersunt collegit recensuit Carolus Johannes Neumann. Leipzig, 1880. С этого текста сделан нами перевод.

678

Т. е. иудаизму.

679

Керы в греческой мифологии — женские демоны, воплощение судьбы человека; керы приставлены к человеку с момента его рождения и неотступно следуют за ним до самой смерти, которую они сами и предопределяют.

680

Чис., 12:8.

681

Tim. 28 ВС.

682

Tim. 41 ABC.

683

Tim. 41 Е.

684

Моисей.

685

Исх., 4:23; цитаты из Библии всюду даны Юлианом неточно, но по смыслу верно.

686

Исх., 5:3; 7:16. Здесь в дошедших до нас фрагментах пропуск; отсутствует изложение высказываний пророков и Иисуса об избранности еврейского народа.

687

Рим., 3:39.

688

Пс., 78:25.

689

По сообщению Геродота (IV, 76), скифы убили своего мудреца Анахарсиса (VI в. до н. э.), который, побывав в Греции, вздумал завести среди скифов эллинские мистерии.

690

Одиссея. XI, 316; ср. прим. на с. 292.

691

В Библии бог говорит во множественном числе: «сойдем», «смешаем».

692

Т. е. того низшего бога, которому верховный бог передоверил управление миром.

693

Исх., 20:2 сл.

694

Втор., 4:24.

695

Как видно из замечаний Кирилла Александрийского, в недостающих строках Юлиан говорил о том, что христиане заимствовали миф о сыне божьем из греческой мифологии.

696

Чис., 25:5—8.

697

Чис., 25:11.

698

Согласно библейским данным, евреи насчитывали в пустыне 600 000 человек; в тексте, на который ссылается Юлиан, говорится о том, что бог хотел уничтожить всех евреев и, пока Финеес утишил его ярость, он успел уничтожить 24 000.

699

Здесь Юлиан, по словам Кирилла, присоединяет пространное рассуждение о том, что не следует творцу неба и земли проявлять нрав столь свирепый, что часто у него является желание уничтожить весь род Израилев.

700

Ликург — легендарный законодатель древней Спарты.

701

Солон — один из крупных политических деятелей Древней Греции, поэт и законодатель; в 594 г. до н. э. он произвел реформу афинского государственного строя.

702

Имеется в виду так называемый Гермес Трисмегист (Трижды величайший), отождествленный с египетским богом Тотом; культ этого божества имел мистические черты; последователи герметических таинств проповедовали учение о Логосе, оказавшее влияние на христианское богословие.

703

Оаннес, или Эа, — один из главных богов древневавилонской религии, владыка водной стихии. Бел, или Мардук, — первоначально божество Вавилона; впоследствии стал верховным богом, которого греки отождествляли с Зевсом.

704

Хирон — мифическое существо, кентавр (получеловек-полулошадь); согласно греческому мифу, он был воспитателем Ахиллеса и целителем.

705

«Затем, — пишет Кирилл, — он осмеивает Давида и Самсона и говорит, что они вовсе не были столь сильны в боях, что они значительно уступают в силе эллинским и египетским героям, да и размер их царства ограничивался едва пределами Иудеи».

706

Аристид — афинский политический деятель V в. до н. э., которого древние авторы прославили за исключительную справедливость. Кимон, также превозносимый древними авторами, был крупным афинским полководцем V в. до н. э. Фалес — один из древнейших греческих философов и ученых, наивный материалист. Агесилай — спартанский царь (401—361 гг. до н. э.), крупный полководец. Сын его Архидам (361—339 гг. до н. э.) одержал ряд побед.

707

Персей, Эак, Минос и Радамантий — герои греческой мифологии. Последние три считались судьями в подземном царстве.

708

Здесь Кирилл пропустил многое, изложив это вкратце: «После этого он пускается в открытое море повествований и упоминает об эллинской истории; он говорит о Дардане, родившемся от Зевса и дочери Атланта Электры, о том, как он основал Дарданию, а после смерти стал царствовать рядом с Зевсом. Доведя до конца в своем духе пустую болтовню о Дардане, он переходит к бегству Энея, его отъезду из Трои к италийским племенам, затем он упоминает о Ромуле и Реме, о том, как был основан Рим».

709

Нума Помпилий — второй легендарный римский царь, которому предание приписывало учреждение ряда религиозных институтов по советам нимфы Эгерии, навещавшей царя в уединенной роще.

710

По римскому преданию, в царствование Нумы с неба упал щит, который был передан на хранение жрецам и служил святыней-защитницей (палладиумом) Рима. Другое предание рассказывает, что, копая холм Капитолий, работники нашли сохранившуюся чудесным образом голову (по-латыни caput), и отсюда якобы Капитолий получил свое название.

711

Греческий бог войны — римский Марс.

712

Марий (156—86 гг. до н. э.), римский полководец, был ревностным поклонником фригийской Великой матери Кибелы, которой Юлиан посвятил специальное хвалебное слово. См.: Плутарх. Марий, 17—18.

713

Во всех перечисленных городах находились святилища Асклепия, славившиеся чудесными исцелениями больных. Ср.: Цельс. III, 3.

714

Намек на Деяния апостолов (гл. 10, 13).

715

1 Цар., 8:11.

716

Тем, что он их сравнивает с евреями.

717

Евсевий. Praep. ev. XI, 5, 7; «и у них были стихотворные произведения, как, например, великая песнь Моисея и псалом Давида 119, написанный так называемым у греков героическим размером».

718

Praep. ev. XI, 5, 5.

719

Фокилид — греч. поэт-моралист сер. VI в. до н. э. Феогнид — греч. поэт второй половины VI в. до н. э., автор философских элегий, в которых он выступает как идеолог аристократии в ее борьбе с демосом. Исократ (436—338 гг. до н. э.), сын Феодора, — афинский учитель красноречия и выдающийся оратор.

720

Рим., 14:20; 1 Кор., 8:7 сл.

721

«После этого, — пишет Кирилл, — он осмеивает священное и боговдохновенное писание за то, что оно написано на еврейском языке».

722

Арес и Энио соответствуют римским Марсу и Беллоне, Афина — Минерве. Афина называется «не имеющей матери» (ametor), так как, согласно греческой мифологии, она родилась из головы Зевса и матери не имела.

723

Втор., 32:9.

724

Исх., 22:28; в русском переводе вместо «богов» — «судей», см. выше, сноска 1 на с. 390.

725

1 Кор., 6:9 сл.

726

Дальнейшее Кирилл излагает своими словами: «уловленных в сети веры Христовой ради познания истинного бога и служения ему он приравнивает к рабам, которые… не выдержав ига рабства, признали за благо бежать, так как если они обманутся в своей надежде, им не будет хуже, чем было».

727

Юлиан здесь цитирует Деяния апостолов (гл. 3), где в свою очередь автор цитирует Второзаконие (18:18).

728

Быт., 49:10.

729

В еврейском тексте сказано: «пока придет» — «schiloh»; в переводе «70 толковников» (Septuaginta) непонятное слово «schiloh» было переведено как «подобающее ему» — «schelo». Другие переводчики пошли дальше и подделали это место так, чтобы можно было видеть здесь намек на Иисуса.

730

Имеется в виду Евангелие от Иоанна (8:42): «я от бога исшел».

731

Чис., 24:17; по-видимому, в том экземпляре, который имел Юлиан, вместо «Израиля» было написано «Иессея»; этим объясняется его дальнейшая ссылка на Давида, сына Иессея.

732

Втор., 4:35.

733

Там же. 4:39.

734

Там же. 6:4.

735

Там же. 32:39.

736

Ин., 1:1.

737

Фотин — ересиарх, отвергавший рождение Иисуса, как бога, из чрева женщины. Сохранилось письмо к нему Юлиана.

738

Ис., 7:14.

739

В еврейском тексте сказано «almah», что означает молодую женщину, а не деву.

740

Ис., 26:13.

741

Там же. 37:16.

742

Втор., 32:39 (цитата приблизительная).

743

Быт., 6:2, 4.

744

Исх., 4:22.

745

Втор., 6:13.

746

Мф., 28:19.

747

Следует значительный пропуск, так как Кирилл передает текст Юлиана своими словами: «Он говорит, что христианские законы не согласны с законами Моисея, что христиане не желают жить по обычаям иудеев, хотя они восприняли обычаи эллинов. И те, и другие живут по одинаковым обычаям, за исключением, самое большее, двух или трех — того, что они не признают других богов и так называемых жертвоприношений для гадания по печени. Но что из того, раз все прочее у них общее с эллинами без изменений? У иудеев очень важно обрезание. Его совершает, говорит он, и храмовое жречество египтян, а также халдеи и сарацины, но без заимствования (от евреев). Точно так же, говорит он, у них были в почете жертвы, как первинки, всесожжения, жертвы за грех, жертвы приношения и, по его мнению, жертвы почтительные, очистительные и освятительные. Он думает, что иерофант Моисей совершал жертвоприношения демонам нечистым и отвратительным и — что еще возмутительнее, — законодатель, говорит, предоставил делать это жрецам, так что мы можем его уличить в том, что он издавал законы, противоречащие его собственной практике. Если же, как он говорит, мы видим, что он предписывает приносить установленные жертвы также опасным демонам, то каким образом он нас отвращает от зла и, скорее, сам не выводит нас прямо на эту дорогу?»

748

Лев., 16:5 сл.; в еврейском тексте Библии речь идет не о «козле отпущения», как в переводах, а о «козле Азаелу», т. е. козле, приносимом в жертву духу пустыни богу-козлу (Аза-ел); редакторы еврейского текста также были шокированы таким соседством для Яхве и заменили «Азаел» менее режущим ухо, хотя и бессмысленным, «Азазел».

749

Лев., 16:15.

750

Там же. 7:20.

751

«Мы совершаем, по его словам, ошибку по отношению к обеим верам, так как, с одной стороны, мы не допускаем многобожия, а с другой стороны, признаем не одного бога, согласно закону, а трех вместо одного» (Кирилл. 314, А — В).

752

Деяния апостолов (10) рассказывают, что апостол Петр, находясь в доме кожевника и проголодавшись, «пришел в исступление» и увидел «полотно и… в нем всякие четвероногие земные звери, пресмыкающиеся и птицы небесные. И был глас к нему: «Встань, Петр, заколи и ешь».

753

Исх., 12:14—15; дальше в тексте пропуск — по-видимому, Юлиан приводил другие цитаты из Библии в доказательство вечности закона.

754

Рим., 10:4.

755

Втор., 4:2.

756

Имеется в виду Второзаконие (27:26).

757

«Здесь он упоминает о послании святых апостолов… к новообращенным из язычников. «Угодно, — писали они, — святому духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного, блуда и удавленины и крови». Он порицает это и говорит, что «не угодно было святому духу» нарушать закон Моисея. Кроме того, этот аристократ насмехается над святыми апостолами, особенно над Петром, и говорит, что он лицемер и будто Павел обличил его, что он старается жить то по обычаям эллинов, то по обычаям иудеев» (Кирилл. 324 Е — 325 С).

758

Ин., 1:14.

759

Ин., 1:18.

760

Т. е. к почитанию трупа Иисуса прибавил культ святых.

761

Мф., 23:27.

762

Пропуск. По словам Кирилла, Юлиан «к этому прибавляет, что, когда один из учеников сказал: «Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего», Иисус сказал: «Иди за мной и предоставь мертвым погребать своих мертвецов».

763

Ис., 65:4. (В русском синодальном переводе: «сидит в гробах и ночует в пещерах». — Прим. ред.)

764

«Следуют упоминания об истории с Исааком и т. п.» (Кирилл. 346 Е).

765

Быт., 4:4 сл. Ст. 7 в еврейском и греческом тексте искажен и в русских изданиях переведен произвольно. Та версия, которую цитирует Юлиан, представляет собою, как видно из дальнейшего, вольный вариант, предложенный комментатором.

766

Текст в этом месте, очевидно, испорчен.

767

Быт., 17:10 сл. «К этому, — пишет Кирилл, — он прибавляет, что и сам Христос говорил, что надо исполнять закон, говоря в одном месте: «Я не пришел нарушить закон и пророков, а исполнить», и в другом месте опять: «Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном».

768

Быт., 15:1 сл.

769

Быт., 15:7 сл.

770

«Во всяком случае, ему самому, говорит он, голоса птиц сообщили, что он воссядет на царский трон» (361 Д).

771

Мф., 1:16; ср. Лк., 3:23.

772

Имеется в виду Мф., 24:6 сл.

773

Мф., 4:8.

774

Лк., 22:43 сл.

775

Явный намек на Юлиана.

776

Brinkmann. Klassische Reminiscenzen // Rhein. Mus., 60. (1905). S. 632.

777

Т. е. к «книгам Моисеевым».

778

Ос., 11:1; ср. Мф., 2:15.

779

Мф., 9:9.

780

Император Август.

781

Римский Сатурн.

782

Пеплос — женское платье.

783

Т. е. богиню роскоши и неги.

784

Atheotes — «безбожие»; этим словом Юлиан обычно обозначает христианство.

785

Как известно, Константин убил кроме своих соперников также сына своего Криспа и жену Фаусту.

786

Имеется в виду предок Константина — Клавдий II (268—270 гг.) и отец Констанций, к которым Зевс благоволил, как к язычникам.

787

О популярности Либания свидетельствует тот факт, что сохранилось до 500 рукописей его трудов, причем не только его речи и письма дошли до нас, но и 143 школьных упражнения.

788

Умерший император Констанций.

789

Т. е. в христианство.

790

Миф о гигантах, дерзнувших выступить против богов Олимпа. См. с. 256.

791

К этому месту в одной из рукописей (Vindobonensis, XII в.) благочестивый переписчик сделал такую приписку: «Вот как ты безумствуешь и говоришь вздор и действительно дерзишь, ненавистный богу, достойный того, чтоб тебя осмеяли и оплевали, ты, самый низкий и отпетый льстец, защитник фальшивых богов и нечестивости».

В другой рукописи (Laurentianus, 1392 г.) здесь имеется такая приписка: «А ты, нечистый, за такую наглость стоишь того, чтоб молния тебя поразила и убила». Задело, значит, за живое!

792

Имеется в виду Порфирий, родом из Тира. В одной из рукописей (Chisianus, XI—XII в.) здесь дано разъяснение, что речь идет о Порфирии, и приводятся сведения о нем из лексикона Свиды.

793

Слух о том, что Юлиан был убит кем-то из своих солдат, подтверждает историк Аммиан Марцеллин (XXV, 6, 6). Либаний был уверен, что это — дело рук христиан, и еще в 379 г., через 16 лет после смерти Юлиана, он в специальном обращении к императору Феодосию (or. XXIV F) просит расследовать дело и наказать виновных (здесь он, понятно, не рискует назвать прямо христиан). Смерть Юлиана, во всяком случае, несомненно, была наруку христианам, создавшим даже миф о том, что Юлиана убил по поручению христианского бога… языческий бог Меркурий!

794

Величайшим городом Либаний называет Рим, где «языческие» храмы продолжали существовать легально; «первым после величайшего» он называет Константинополь. Ср. or. XVIII, 11.

795

Cod. Theod. XVI, 10, 7; Дион Кассий LVI, 31, 3.

796

Статуе бога Асклепия была придана внешность Алкивиада, сына Клиния. Алкивиад (450—402 гг. до н. э.) — афинский политический деятель, военачальник и авантюрист, отличался в юности, по свидетельству древних, редкой красотой.

797

Т. е. христиане могут доносить на «язычников», но не совершать самосуда.

798

В первое время после победы христианства репрессии против «язычества» в Риме не проводились.

799

Имеется в виду Юлиан, которому, по преданию, оракул Аполлона предвещал трон.

800

По разъяснению Иоанна Златоуста, речь идет о мощах мученика Вавилы. В целом ряде рукописей Либания к этому месту приписано читателем следующее разъяснение: «Он говорит о св. Вавиле, который, будучи погребен в Дафне, не позволял Аполлону пророчествовать; Юлиан, став царем, распорядился выбросить оттуда святого, и он был выброшен».

801

В настоящее время подлинность сообщения Тацита о христианах не подвергается сомнению. О проблеме интерполяций см. во вводной статье. (Прим. ред.)

802

Никак нельзя согласиться с Гарнаком («Mission und Ausbreitung» etc. II, 18), что Плиний умышленно преувеличил численность христиан. Как администратор, он был заинтересован скорее в обратном. Помимо того, ст. 9—10 не вяжутся с тоном и содержанием письма в целом.

803

Товарищества, сообщества.

804

Изданы О. Зееком в Monumenta Germaniae Historica, где занимают весь 6-й том. С этого издания (В., 1883) сделан наш перевод.

805

Письмо, по свидетельству Амвросия, было адресовано, естественно, римскому императору Валентиниану II; однако в рукописях либо вовсе нет обращения, либо обращение к Феодосию или Феодосию и Аркадию.

806

Здесь, как и в других докладных записках, Симмах имеет в виду также августа-соправителя.

807

По-латыни весьма ходкая игра слов «nomen» («имя») и «numen» («божество, божественная воля»).

808

Т. е. Победе.

809

Констанций декретом 341 г. запретил жертвоприношения; декретом 1 декабря 346 г. были закрыты все храмы (Cod. Theod. XVI, 10, 1; 3; частичные декреты Cod. Theod. XVI, 10, 4—-6). Юлиан его декреты отменил. Христианские императоры, как живые, так и мертвые, продолжают титуловаться «divi» — «божественные».

810

Подразумевается — «если не будет жертвенника Победы в сенате».

811

Во время 2-й Пунической войны полководец карфагенян Ганнибал нанес ряд крупных поражений римской армии, но вместо того, чтобы немедленно взять Рим, ушел в Капую и дал римлянам возможность оправиться и в конце концов выиграть войну. В 390 г. галлы нанесли жестокое поражение римлянам, взяли город и осадили твердыню его — Капитолий; однако вскоре сняли осаду. Оба события римские жрецы приписали чудесному вмешательству бога.

812

Весталки — девственные жрицы богини Весты — содержались на казенный счет и, как все представители жречества, были свободны от государственных повинностей.

813

Орел был на знамени римских легионов.

814

В 383 г. Италию постиг исключительный неурожай.

815

Т. е. население питалось корой и лесными ягодами.

816

При святилище Зевса в Додоне находился священный дуб. Симмах хочет сказать, что крестьяне питались желудями.

817

Валентиниану I (364—375 гг.), отцу Валентиниана II.

818

Грациан (375—383 гг.).

819

Kellner H. Hellenismus und Christentum. Koln, 1866. S. 370.

820

Одиннадцатый аргумент основан просто на игре слов «kosmos» («мир») и «kosmein» («упорядочить»).

821

Подготовлено И. С. Свенцицкой.