Глава 9. Какая война была в 1941–1945 годы?

Раньше привычно писали, что «борьба с фашистским агрессором была не борьбой наций, а именно классовой борьбой, борьбой двух социальных систем, борьбой противоположных идеологий». На самом деле фашизм и социализм столкнулись тогда в смертельной схватке, воевали не только армии, но и антагонистические социальные системы, несовместимые экономические и политические идеологии. После совещания у Гитлера 30.03.1941 г. Гальдер записал: «Наши задачи в России: разбить вооруженные силы, уничтожить государство… Борьба двух идеологий… Огромная опасность коммунизма для будущего…Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем Речь идет о борьбе на уничтожение» (Т.2. С.81). Война с фашизмом была политической борьбой. С. Кара-Мурза поражался неискренностью «белых идеологов», которые «притворяются, что не понимают простых, всем известных вещей. Вот Б. Бондаренко излагает общий для всех них тезис: «Я считаю ту великую Победу не красной победой, а Отечественной Победой… Победила там, на полях сражений, не красная Россия, а русская Россия». Если это говорится искренне, то перед нами тяжелый случай группового отказа мыслительного аппарата — и у немалой группы…Если же речь идет о войне, когда стреляют твердыми пулями, то Отечество воплощено в конкретно-исторические формы, и противопоставлять дух этим формам просто глупо. Белые непрерывно проклинают советскую индустриализацию — а Отечественную Победу любят. Но ведь и ежу ясно, что без индустриализации и коллективизации этой победы быть бы не могло» (Зв.2000.№ 30).

Б. Васильев заявил: «фашисты — это одно, немцы совсем другое» (ЛгЛ1–17.09.2002). И другие авторы осуждают людей, которые «до сих пор не разделяют немецкий народ (солдат) и фашистских главарей, заставивших этот народ воевать против СССР. А смешивать их в одно целое нельзя, об этом еще в дни войны предупреждал И. Сталин» (Тж.22.02.01). Он на самом деле отделял немецкий народ от правителей. 3.07.1941 г. Сталин говорил: «В этой великой войне мы будем иметь верных союзников… в том числе в лице германского народа» порабощенного гитлеровскими заправилами». 23.02.1942 г. он подчеркнул: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством». Кое-кто считает, что «очень многие, если не большинство, в немецкой армии, чувствуя несправедливость войны, были нашими врагами по принуждению» (Тж.22.02.01). Не все немцы одобряли решение Гитлера напасть на СССР. 22.06.1941 г. Геббельс зафиксировал в дневнике: «У нас в народе несколько подавленное настроение» (Вж.1997.№ 4. G37), Но в 1941–1943 тт. подавляющее большинство немцев жаждало победы над СССР. Даже попав в окружение, немецкие солдаты сражались до последней возможности. И это только по принуждению? Нередко читаешь: «Мы воевали не с немецким народом, мы воевали с фашистами и их приспешниками» (СР.20.02.01). Сколько было их тогда? Многие миллионы? Были ли они или не были частью немецкого народа? В начале войны кое у кого из советских людей возникли иллюзии о том, что немецкие рабочие и крестьяне, «порабощенные гитлеровскими заправилами», не станут поддерживать фашистскую верхушку и перейдут на сторону СССР. В повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы» (1977) лектор внушал нашим крестьянам, что «немецкие солдаты, такие же, как и мы с вами, простые труженики», «никак не заинтересованы воевать против нас, своих же братьев», они «повернут штыки против своих хозяев». Война быстро развеяла эти наивные надежды.

В августе 1943 г. во время наступления на Ельню мы взяли в плен немецкого ефрейтора. Он, бывший рабочий, согласился с тем, что война для него закончилась, но на вопрос: «Гитлер капут?» (его трижды повторили) не проронил ни. слова. В повести Б. Васильева «В списках не значился» молодой офицер Плужников, пожалев, отпустил взятого в плен немецкого солдата, рабочего, отца троих детей, а он потом убил хромоногую беременную Мирру. В повести Э. Казакевича «Звезда» разведчики под командованием лейтенанта Травкина, действуя в немецком тылу, взяли в плен немецкого солдата, от него узнали важные сведения о танковой дивизии «Викинг». Немец до войны был рабочим. «Травкин с младенческих лет был воспитан в любви и уважении к рабочим людям, но этого наборщика из Лейпцига надо было убить». Такова жестокая суть войны, оставишь его в живых — подставишь под удар весь отряд. Война была противоестественна нашему человеку, трагизм заключался и в том, что вопреки своей гуманистической сути он вынужден был убивать.

Война стала по своему зловещему смыслу огромной трагедией, принесла людям неимоверные страдания, уничтожала и уродовала их физически, противостояла их личному счастью, разрушала их домашний очаг, лишала их родных и близких. Народная трагедия складывалась из многих тысяч личных трагедий. У человека не было права уйти в сторону, сделать вид, что война тебя не касается. Тогда было очень трудно везде — и на фронте, и в тылу. В пору военных потрясений солдат становился на самую грань жизни и смерти, отрешался от всего обыденного, взвешивал свои поступки на самых высоких нравственных весах; он всем своим существом чувствовал нерасторжимую слитность своей судьбы с судьбой Родины. Глубокое понимание правоты нашей священной борьбы с врагом давало ему силы преодолевать немыслимые в мирных условиях трудности, вдохновляло его на подвиги. На фронте он ставился в такие обстоятельства, что у него было только два решения: либо, героически сражаясь, победить врага, либо, струсив, предать свой народ, а третьего пути не было.

Считая Великую Отечественную войну политической, нельзя не учитывать того, что огромную роль в ней играл национально-государственный, геополитический фактор. Писатель Б. Кондратьев говорил: «…воевали мы за Отечество, за Россию. Мне вообще думается, что идеология не играла особой роли на войне. Что такое двадцать четыре года в тысячелетней истории народа… Извечная, передающаяся в генах любовь народа к своей Родине — вот истоки нашей победы» (Км.1990.№ 7. С.124). О всенародном сопротивлении наших людей врагу свидетельствовало то, что в 1942 г. около 10 % своих сухопутных сил германское командование использовало для борьбы с партизанами, а в 1943 г. на эти цели оттянуло более 25 дивизий. Г. Попов писал: «Стало ясно, что речь идет о судьбе русского народа, о судьбе России как таковой. Битва идет не за или против советской власти в России, а за саму Россию, за ее независимость, за право иметь свое государство, свою культуру, свой язык» (Мк.20.11.2001). На самом деле война велась и за Россию, и за советскую власть, она была отечественной и в то же время политической. В статье «Чудо Сталинграда», опубликованной 7.10. 1942 г. в социал-демократическом журнале «Новый путь», который издавался за рубежом под редакцией одного из лидеров русских меньшевиков Ф. Дана, говорилось: «Ничего нельзя понять в этом чуде, если закрыть глаза на тот факт, что при всех своих падениях, срывах, ошибках и даже преступлениях, революция, начавшаяся четверть века тому назад, вошла в плоть и кровь народных масс; что при всех невзгодах, лишениях, страданиях… она дала им какие-то достижения, и, быть может, еще больше — какие-то надежды, за которые массы держатся всеми фибрами души, которые в их глазах перевешивают все темные и тяжелые стороны ее, за которые они хотят идти на нечеловеческие муки, сражаться и умирать. Революция дала патриотизму народов Советского Союза новую великую идею — идею социального освобождения». Б. Томан заметил: «Удивительно, но далекому от родины эмигранту удалось верно понять и выразить моральный дух советскою народа» (Пр. 13.10.1989). Попов предвзято заключил, что «первый шаг к выходу России из СССР был сделан шестьдесят лет назад, когда в дни битвы за Москву вместо идей и лозунгов интернационального социализма была поднята идеология спасения русского народа, русской нации». Не было этого. Достаточно посмотреть прессу того времени, чтобы убедиться: наша пропаганда вела речь тогда о спасении всех народов СССР, а не одних русских людей. Сталин писал: «В советском патриотизме гармонически сочетаются национальные традиции народов и общие жизненные интересы всех трудящихся Советского Союза».

Идеологические прислужники «демократов» искажают смысл войны. С. Доренко 13.05.2000 г. внушал телезрителям, что в Белоруссии шла не партизанская, а гражданская война Сталин-де не доверял партазанам, опасаясь, что из их движения вырастет нечто опасное для советской власти, и потому не снабжал их достаточным количеством оружия и боеприпасов. Как отмечалось, Иващенко оклеветал «миллионные массы бойцов и командиров», которые якобы «перешли к немцам с оружием в руках… События лета 1941-го можно без всяких преувеличений назвать стихийным восстанием армии против Сталинской деспотии». Еще раньше докатилась до подобной несуразицы Н. Берберова «…в первые месяцы советско-германской войны сотни тысяч советских бойцов без боя перешли к немцам» (Вл.1988.№ 10. С.280). Она уверяла, что «в один и тот же день были сданы Севастополь и Кронштадт». Даже Кронштадт сдала врагу эта невежда, которой при немцах «наконец-то свободно» дышалось во Франции. Когда в апреле 1941 г. Германия напала на Югославию, она возмущалась: «Подумайте, какие мерзавцы сербы! Смеют сопротивляться!» (Нло.1999.№ 39).

Либералы заявляют, что в Отечественную войну мы воевали не за правое дело. Б. Окуджава, имя которого «патриотизм — чувство несложное… биологическое, оно есть и у кошки», каялся с телеэкрана: «И когда я понял, что ведь на фронте я, по существу, защищал сталинизм, тоталитаризм — мне стало страшно. Выходит, и я виноват!». Б. Некрасов сказал о своей работе на радиостанции «Свобода»: «Клевещу помаленьку… На историческую родину…Жить-то надо!» (Лг.31.08.1988). Не это ли обусловило его заявление в «Русской мысли» в 1981 г.: «..дело наше оказалось неправое. В этом трагедия моего поколения». Зерно таких рассуждений содержалось в «Архипелаге ГУЛАГ», где Солженицын писал: «Полтавская победа была несчастьем для России: она потянула за собой два столетия великих напряжений, разорений, несвободы — и новых, и новых войн «. Не думаю, что теперь он стал бы проводить такую ревизию нашей истории: «Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем: именно благодаря ей освобождение крестьянства не произошло на полстолетие раньше (французская же оккупация не была для России реальностью)…. Крымская война — из всех войн счастливейшая для России — принесла не только освобождение крестьян и александровские реформы, — одновременно с ними родилось в России мощное общественное мнение».

Считая нашу победу «пирровой», Н. Калинин заключил «Народная масса сделала свой выбор — защищать Родину. Так было и в 1812 году. Но, как и тогда, народ защищал несвободу» (Из. 7.07.1998). Выходит, фашисты несли нам свободу? По Кардину, «не за такое уж «правое дело» велась война, в ней мучительно переплелось «правое» и «неправое», «внушаемая нам мысль о незыблемом морально-политическом единстве была фикцией», при подходе немцев к Москве находились люди, которые «для новых хозяев составляли списки коммунистов, евреев, командирских семей». Немного было подобных предателей Трудно верить тому, что писал Нагибин в «Свете в конце туннеля»: «Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны — никто же не сомневался, что за сдачей Москвы последует капитуляция — изменился томлением и неуверенностью. Втихоря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы… Многие оставшиеся в юроде ждали немцев.» Посмотрев на потолок, Хмельницкий сочинил, что «до четверти состава немецких дивизий, воевавших на Восточном фронте, составляли русские» (Рм.2000.№ 4323). За ложь ему платят доллары хозяева газеты. Но странно звучали слова А. Гурова на радиостанции «Маяк» 22.02.2000 г. о том, что на стороне Германии воевали три миллиона граждан СССР. Он забыл, что сначала надо удостовериться в истинности факта и только потом обнародовать его. По словам Б. Соколова (Нг.29.10.1991), Комиссия американского генерала Вуда, захватившая документы Управления по делам военнопленных Германии, пришла к выводу, что в плен попало 4 млн. советских солдат и офицеров и в гитлеровских формированиях было 100 тыс. человек М Семиряга в книге «Коллаборационизм-Природа, типология и проявления в годы второй мировой войны» (2000) писал, что, по некоторым сведениям, на германских фашистов работало до 1,5 миллиона предателей (782).

Резун гордится тем, что он разрушает «представление о войне как о войне великой, освободительной». 17.09.1999 г. на заседании Сената Польши он говорил, что «так называемая великая отечественная война» «искусственно, в политических и идеологических целях выделенный отрезок Второй мировой войны». Ю. Афанасьев уверял: название «Отечественная война» — всего лишь сталинская версия, на самом деле это «была схватка двух тиранов», «Сталин готовился к войне наступательной, агрессивной… И выходит, что мы вели не свою войну» (Аг.15.09.1993). Поверив этой лжи, кое-кто полагает: «Амбиции вождей, их агрессивные планы по завоеванию мирового господства бросили миллионы солдат и мирных стран СССР и Европы в огонь самой жестокой войны XX века» (Тж.22.02.2001). Без каких-либо оснований ставят на одни весы не только «амбиции вождей», но и советских солдат, защищавших свою Родину, и германских завоевателей, принесших нашей стране неисчислимые бедствия.

Копейкин, не считая войну с Германией Отечественной, спрашивал «Какое отечество защищала Красная Армия в 1945 году, когда она перешла границы СССР?» (Рм. 1999, № 4262) Тогда мы защищали свою Родину, Россию, она для русофобов чужая, и потому они Отечественную войну относят к «так называемой» и пишут с маленькой буквы. По их логике, советским войскам надо было подойти к своей границе и ожидать, когда Германия очухается от разящих ударов, наберется сил и снова ринется на нас Бондарев писал о возмущении Боннэр сексуальными вакханалиями «советских солдат на территории Германии в конце войны»: «Нет особого резона опровергать нелепую сенсацию госпожи Боннэр, если бы она не высказывалась тут же о том, что Советской Армии надо было прекратить наступление в 1943 году, не переходить государственную границу. Но мы границу перешли и мгновенно стали…» патриотами-негодяями», «захватчиками», «насильниками». Он разъяснил «очень гуманной госпоже Боннэр»: если наши войска остановились бы на границе, «то оправившийся от поражений в России немецкий фашизм, быть может; не проиграл бы войну так сокрушительно. И тогда бы, не дай Бог, либерально-красноречивым гуманистам самых различных направлений пришлось бы измерять жизнь не количеством расшатанных болтовней трибун, а страданиями и пытками за колючей проволокой в глобальных концлагерях и цивилизованно оборудованных, удобных для смерти крематориях» (С Р.11.03.1999).

Ж. Медведев нашел, что «в 1941 году Красная армия действительно героически…обороняла лишь города, которые имели какую-то символическую историческую русскую военную славу: Брест, Одессу, Севастополь, Ленинград и Москву. Киев, Минск, Смоленск, Вильнюс, Рига и многие другие сдавались без боя» (Пд. 18.10.1997). Он странно разделил города. В Отечественную войну наши войска свыше двух месяцев стойко защищали Одессу, но ошибочно думать, что в прошлом на весах исторической значимости она прославилась больше Киева, за который в 1941 г. тоже шла жестокая битва. Нельзя понять, почему Смоленск отнесен к городам, не имеющим «исторической русской военной славы», почему говорится, что его сдали врагу без боя. За обладание этим городом два месяца шло сражение, в ходе которого «войска Красной Армии, жители города и его окрестностей проявляли величайшую стойкость. Ожесточенная борьба шла за каждый дом и улицу, за каждый населенный пункт» (Г Жуков). Как показал. Стаднюк в романе «Война», Сталин, узнав, что немцы вошли в Смоленск, возмущенно сказал: «Это не город» а памятник! Слава русского воинства! Триста с лишним лет назад поляки два года не могли взять Смоленск! Наполеон обломал об него зубы! А красный маршал Тимошенко позволил врагу взять Смоленск…»

Отступления от истины понадобились Медведеву для того» чтобы заявить: тогда Сталин и его сподвижники «поняли, что ни «советский патриотизм», ни Красная армия не смогут обеспечить победу над немецкой армией, пропитанной духом немецкого «расового национализма». 22.06.2000 г. в программе «События» на TBЦ Викт. Ерофеев говорил, что «коммунистическая идеология оказалась несостоятельной». Либералы считают, что «для войны с могущественным внешним врагом коммунистическая идея бессильна, нужна идея национальная, русская…». Вождь народов» хитро решил, что советское надо представить как русское» (О.г.2000.№ 10). К. Азадовский и Б. Егоров осудили Сталина за то, что во время войны он «открыто заигрывал с русским народом, демонстрируя свой патриотизм, скорее, русский, нежели классово-советский», что после 1945 г. он «со своей кликой начал…выпячивать «русский народ», ставить его на пьедестал и возвышать над другими нациями в СССР» (Нло.1999.№ 36, С86). А. Н. Яковлев утверждал иную несуразицу: «Сталин презирал русский народ, стремился его уничтожить» (Лг.№ 41.2001).

Коммунистическая идея была не бессильной, но недостаточной для наиболее успешного ведения Отечественной войны. Огромная заслуга Сталина состоит в том, что он соединил воедино силу социалистической идеологии и государственный патриотизм. Еще в 1938 г. был выпущен на экраны патриотический, фильм о победе Александра Невского над немецкими рыцарями в 1242 г. на Чудском озере, в 1937–1939 гг. был создан исторический фильм «Петр Первый», в 1939 г. — «Минин и Пожарский». Видный деятель партии кадетов IX Милюков подчеркнул в 1939 г.: «Сталин является гениальным политиком, поскольку он прочувствовал одну важнейшую вещь для любого политика: Сталин вернул Россию в русло традиционного общества» (СР.4.03.2000). 20.04.1941 г. Димитров записал высказывание Сталина: «Теперь на первый план выступают национальные задачи для каждой страны». Медведев заявил, что «уже в августе или в начале сентября 1942 г. Сталин резко изменил курс всей внутренней политики, начав восстановление российских исторических традиций, в первую очередь в армии»: «Были восстановлены традиционные российские воинские звания: сержант, лейтенант, капитан, майор и полковник». Но эти звания ЦИК и СНК СССР ввели еще 22.09.1935 г. Возвращение к традициям старой русской армии Медведев посчитал за националистические реформы и дал им негативную оценку. Он сделал странный вывод о несостоятельном возвышении русской нации, которую Сталин объявил «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза».

Для оправдания своей агрессии против СССР гитлеровцы кричали о том, что они воюют с коммунизмом, а не с русским народом. О несостоятельности этой уловки говорит и то, что они напали на ряд государств, в которых не было коммунистической власти. Встает вопрос: как относился к этой захватнической политике немецкий народ, была ли его вина в чудовищном разорении многих тысяч наших городов и деревень, в уничтожении 27 000 000 советских людей? В 1971 г. германский историк С. Хаффнер писал о настроении немцев в 1920–1930-х гг.: «Они ничего не имели против создания Великой германской империи… Однако…они не видели пути, обещающего успех в достижении заветной цели. Но его видел Гитлер. И когда позже этот путь, казалось, стал реальным, в Германии не было почти никого, кто не был бы готов идти по нему» (Самоубийство германской импе-рии.1972. С. 27–28). Многие немцы считали Россию своим врагом, а русских чуждыми, неполноценными людьми. В Германии укоренилась привычка считать: «Их дух не является самостоятельным… Почти во всем, что создано Россией во внешних и внутренних делах, они обязаны немцам…» Гитлер в книге «Майн кампф» обнародовал свое кредо: «Если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны прежде всего вытеснить и истребить славянские народы — русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов». Его сподвижник Борман писал: «Славяне должны работать на нас в той мере, в какой они нам не нужны, они могут вымирать… Размножение славян нежелательно… Образование опасно. Для них достаточно уметь считать до ста».

Не летом 1942 г., как писал Медведев, а уже в первые месяцы войны становилось ясно, что война шла не только между разными социальными системами, между «фашизмом и коммунизмом», но и «между немцами и русскими, между Германией и Россией» (Пд.18,10–1997). Именно поэтому в 1941 г. выслали немцев Поволжья в Сибирь и Казахстан. Можно понять тех, кто осуждает наших правителей за это выселение, наверно, следовало бы лучше понять настроение советских немцев, не считать всех их потенциальными сторонниками врага. Но вместе с тем надо учитывать лихорадочную обстановку того времени. Кто мог тогда поручиться, что немцы — в своем большинстве — не стали бы помогать германским войскам? Чуев писал: «А Д Петров, друживший с зятем Молотова, рассказал мне, как во время войны в Автономную Республику Немцев Поволжья наши выбросили десант, переодетый в фашистскую форму. «Своих» встретили как своих — ожидали…» (Нс.1997.№ 5). В художественно-документальной книге "Люди с чистой совестью" П. Вершигора писал о немецких колонистах на Украине: "…вероятно добрая половина их обслуживала немецкую разведку. Колонна наша проходила через хутора, и почти из каждого окна стреляли… Процентов двадцать-тридцать украинского и русского населения, оставшиеся там, были превращены немецкими колонистами… в рабов. Рабы эти с утра до ночи работали в хозяйствах немцев. Все мужское население фольксдейчей было вооружено винтовками, сведено во взводы, роты, батальоны. Оно служило надежным заслоном центральных коммуникаций, идущих через Украину от Полесья". Стоит ли это сбрасывать со счетов? В. Быков заявил, что зверства немцев, сжигавших белорусские деревни, провоцировались партизанами. Но еще до начала войны, в марте 1941 г., были напечатаны листовки: «Военно-полевой комендант извещает, что в районе деревни Н совершен акт саботажа против германской армии: перерезан телефонный кабель. В знак наказания саботажников жители деревни расстреляны, а деревня сожжена» (Пр. 12.07.2001). В материалах Нюрнбергского процесса отмечен показательный факт: «…первая карательная экспедиция немцев была проведена в Старобинском районе в июле 1941 г. — уничтожили около 10 тысяч мирных жителей. Там не было еще ни одного партизанского отряда». Те злодеяния, какие творили у нас оккупанты, не могли не вызвать у советских людей чувства вражды к ним. В 1942 г. Эренбург писал: «Нельзя стерпеть немцев». Ненависть к фашизму сливалась с ненавистью к немцам. 11.04.1945 г. он писал в «Красной звезде»: «Все бегут, все мечутся, все топчут друг друга… Германии не есть колоссальная шайка». Через три дня в напечатанной в «Правде» статье «Товарищ Эренбург упрощает» Г. Александров критиковал его за то, что он не брал в расчет расслоение немцев, считая, что все они ответственны за преступную войну.

Кожинов подчеркивал, что эта война была, событием «самого глубокого и масштабного геополитического значения»: «немцы шли для того, чтобы сокрушить нас как геополитическую силу, и превратить в источник сырья и продукции для Европы. Для Германии и, что самое интересное, — для всей Европы» (СР.30.12.2000). Зиновьев поддержал мысль о том, что в 1941–1945 гг. «Запад руками Германии пытался задушить нас» (Зв.24.04.2001). Это подтверждают факты. Геббельс писал в 1941 г.: «В Европе создается что-то вроде одного фронта, вспыхивают идеи «крестового похода против России. Это очень нужно для нас» (Вж. 1997 № 4. С.38). Немецкий историк Р. Рюруп отмечал, что в составленном в мае 1941 г. секретном документе нападение на СССР характеризовалось как «защита европейской культуры от московско-азиатского потока…Такие взгляды были свойственны даже тем офицерам и солдатам, которые не являлись убежденными или восторженными нацистами. Они также разделяли представления о «вечной борьбе» германцев… о защите европейской культуры от «азиатских орд», о культурном призвании и праве господства немцев на Востоке. Образы врага подобного типа были широко распространены в Германии, они принадлежали к числу «духовных ценностей» (Другая война.1939–1945.1996. С.363). В таких представлениях о России было немало точек соприкосновения с концепцией Черчилля, который в октябре 1942 г., когда СССР был в тяжелейшем положении, утверждал, что Россия, а не Германия является истинным врагом Европы, и писал: «…произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как единое целое». Он обращал свои взоры к созданию объединенной Европы. «Эта геополитическая постановка вопроса Черчиллем целиком и полностью соответствовала гитлеровской: европейские государства и нации — единая «семья», противостоящая «варварской России». Только лидеры для этой «семьи» предлагались другие, что и осуществилось после войны» (СР.30.12.2000). Нельзя не видеть, что идеи Гитлера и Черчилля об объединенной Европе сейчас форсированно осуществляются, войска США и НАТО все ближе приближаются к нашим усеченным границам, размещаются в Грузии и Средней Азии. О том, что может быть с нами, подсказывает опыт Сербии, недавно растерзанной НАТО.