Гроза надвигается

Мотекусома делал все нам в угоду. Одно только было выше его сил: отказ от человеческих жертвоприношений. Как ни настаивал Кортес, как ни упрашивал падре Ольмедо, не проходило и дня без этих гнусностей. Тогда Кортес решил прибегнуть к решительным мерам, но так, чтоб не вызвать немедленного возмущения всего города и papas [(жрецов)] Уицилопочтли. На особом совещания капитанов и солдат посему постановили: низвергнуть идолов с вершины святилища Уицилопочтли; если же мешики вздумают их защищать силой или поднять мятеж, то ограничиться требованием, чтобы на вершине этого главного си [(пирамиды храма)] был помещен и наш алтарь с распятием и изображением Нашей Сеньоры.

Кортес взял с собой семерых капитанов и солдат и отправился с ними к Мотекусоме, где указал, что все наше войско единодушно решило положить конец резне людей, что мы просим его распорядиться о снятии идолов и замещении их изображением Нашей Сеньоры Санта Марии и крестом, иначе может случиться несчастье, и многие из papas могут поплатиться жизнью.

По лицам окружающих Мотекусома увидел, что дело серьезно, и с великой горестью он воскликнул: «Ах, Малинче! Зачем ты хочешь принудить меня погубить весь этот город! Наши божества уже сейчас разгневаны, и трудно сказать, какая великая опасность ожидает вас. Разреши мне созвать всех papas, чтобы посоветоваться с ними».

Тогда Кортес удалил всех остальных, кроме падре Ольмедо, и попросил Мотекусому еще раз выслушать их двоих. Это была тонкая хитрость, но не совсем безуспешная, как мы увидим. А именно, Кортес, как бы секретно, сообщил Мотекусоме, что есть еще одно последнее средство спасти город от мятежа и крови — разрешить нам, не трогая их идолов, построить на верхней платформе главного си [(пирамиды храма)] алтарь и поместить там изображение Нашей Сеньоры и крест. Конечно, не то требует войско, но он готов уговорить своих товарищей помириться на меньшем.

Но и на это предложение Мотекусома ответил с печалью и многими вздохами, что должен посоветоваться с papas [(жрецами)]. Тем не менее, после долгих споров и разговоров, мы получили разрешение, это было в …1 день …2 месяца 1519 года, И наш алтарь с изображением Нашей Сеньоры и крестом был размещен сбоку от святилищ-башенок проклятых идолов. Мы с большим благочестием все возблагодарили Бога, и падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой отслужил торжественную мессу с помощью священника Хуана Диаса вместе со многими нашими солдатами. И приказал наш предводитель остаться сторожем при алтаре старику-солдату, и просил Мотекусому, чтобы papas его не обижали, ибо на его обязанности лежит соблюдать чистоту, поддерживать вечно горящие свечи и украшать алтарь зеленью и цветами.

Никогда для нас не было недостатка в опасностях, теперь же, воистину, наступили тяжкие времена. Оказывается, Уицилопочтли и Тескатлипока вновь заговорили через своих papas: они, дескать, намерены оставить страну, ибо слишком пренебрежительно относятся к ним пришельцы, да и в одном месте с изображением Нашей Сеньоры и крестом они остаться не могут; ежели же Мешико желает их сохранить, то всех нас нужно перебить; таково их решение, пусть об этом узнают Мотекусома и все, ибо пришельцы -насильники и святотатцы: пятерых великих касиков они держат в цепях, священные предметы они перелили в слитки… Все это дословно было сообщено Мотекусоме, и тот пригласил к себе Кортеса для сообщения величайшей важности,

Приглашение это передал паж Ортегилья, который присовокупил, что Мотекусома находится в величайшем волнении и что весь предыдущий день до глубокой ночи он совещался со многими papas и знатнейшими военачальникам, да в такой тайне, что Ортегилья ничего не смог подслушать. Кортес взял с собой капитана стражи Кристобаля де Олида и еще четырех капитанов, и донью Марину, и Херонимо де Агиляра, и тотчас же вошел в покой Мотекусомы, который после обычных, приветствий сделал следующее неожиданное сообщение: «Ох, сеньор Малинче и сеньоры капитаны! Великим горем преисполнило меня повеление наших teules [(божеств)], переданное нашими papas мне и всем моим военачальникам. Наши божества: требуют, чтобы мы пошли на вас войной, чтобы всех вас истребить или изгнать из пределов страны. Лучше, конечно, если вы сами удалитесь еще до начала военных действий. Вот что я принужден вам сообщить! Не может быть спора, что жизнь ваша висит на волоске!»

Понятно, что Кортес и все присутствующие были немало поражены и потрясены. Такого оборота никто не ожидал, а Мотекусома говорил с такой мрачной решительностью, что сомневаться в ужасной для нас опасности было невозможно. Тем не менее, Кортес быстро овладел собой. Поблагодарив Мотекусому за предостережение, он высказал крайнее сожаление, что у него нет теперь кораблей, на которых мы бы могли уйти, тем более, что его, Мотекусому, в случае нашего ухода тоже придется прихватить, дабы представить его нашему великому императору. Посему он просит Мотекусому повлиять на papas и военачальников и дать нам время построить три корабля. Такой исход будет наилучшим, ибо всякая война несет с собой смерть многих и лучших. Решение его насчет постройки кораблей твердое: он сейчас же готов послать одного из своих капитанов и обоих наших мастеров на морское побережье для подготовки материала.

Услышав, что он должен отправиться с нами, Мотекусома опечалился пуще прежнего. Тем не менее, он обещал нам отрядить дровосеков и плотников и советовал величайшую спешку, ибо, возможно, что божеств удастся успокоить на некоторое еще время.

Кортес откланялся, и все мы с минуты на минуту ждали начала военных действий. Все же немедленно позваны были наши мастера, Мартин Лопес и Андрес Нуньес, и Кортес совещался с ними о величине судов и о тех материалах, какие находились в складах Вера Круса. Скоро прибыли и мешикские мастера и их помощники, и на морском берегу закипела жизнь — валили деревья, набрасывали чертежи, строили модели, а затем начали постройку и самих кораблей.

Говорили, что Лопес получил тайный приказ не слишком усердствовать, но мне об этом ничего неизвестно, а сам Мартин Лопес, в минуту откровенности, говорил лишь о подлинной, безобманной стройке…

Таковы-то были дела! Не скрою, что жутко нам всем было в этом громадном враждебном городе, также и наши союзники из Тлашкалы ожидали немедленного нападения. Донья Марина полна была тяжких предчувствий; маленький Ортегилья то и дело плакал; все мы насторожились и ни на секунду не выпускали Мотекусому из виду. Спали и ели мы кое-как; ложем служила циновка да связки соломы; мы не только не раздевались, но не снимали и доспехов. Караулы были так усилены, что на каждого из нас еженощно выпадало по смене. Так жили мы не день и не два, а все время, и я так привык к этой солдатской манере, что долго потом, после завоевания, не мог привыкнуть к постелям, подушкам и прочим тонкостям. Даже сейчас, в преклонном возрасте, мне душно в комнатах, и я охотно сплю снаружи, причем до сих пор осталась привычка несколько раз просыпаться и вставать, чтоб убедиться, все ли в порядке…

Пусть читатель узнает, как велика была опаска у нас, подлинных конкистадоров, как тяжела и неприглядна была наша жизнь!

А тут, еще более неожиданно, стряслось и второе страшное несчастье!

Напомню3, что губернатор Кубы, Диего Веласкес, пылал ненавистью к Кортесу и к нам за то, что его миновала золотая казна, и что он, помимо великих почестей успел выхлопотать себе у епископа Фонсеки — президента Королевского Совета по делам Индий — разрешение снарядить против нас экспедицию.

Экспедиция эта теперь состоялась. В ней было 19 кораблей и более 1400 солдат; одних пушек было более 20 с громадным запасом пороха, ядер, кремней и двумя искусными артиллеристами (капитана артиллерии звали Родриго Мартин), всадников было 80, арбалетчиков — 90, аркебузников — 70. Как ни толст и неповоротлив был сам Диего Веласкес, он сам лично объехал весь остров, чтоб способствовать набору своего генерал-капитана Панфило де Нарваэса. Цель экспедиции, по его речам, была: схватить нас живыми или мертвыми.

Правда, Королевская Аудьенсия4 на Санто Доминго восстала против сего, ибо до нее дошли вести о великих наших заслугах пред Богом и Его Величеством. Посему члены Королевской Аудьенсии, как люди мудрые и беспристрастные, оспаривали право Диего Веласкеса вмешаться вооруженной рукой, тем более, что от этого получится немалый ущерб делу завоевания. Послан был аудитор Королевской Аудьенсии — лиценциат Лукас Васкес де Айльон, чтобы задержать отправку флота, но протест его, выраженный по всей форме, не возымел успеха: Диего Веласкес потратил ведь на экспедицию почти все свое имущество, да и сильно он надеялся на поддержку всесильного епископа Фонсеки. Тогда Васкес решил примкнуть к экспедиции, дабы на месте помирить Нарваэса с Кортесом и не допускать дела до крайности.

Экспедиция отплыла, и вот теперь, нежданно-негаданно, прибыла, в Сан Хуан де Улуа, потеряв лишь один корабль, капитаном которого был идальго Кристобаль де Моранте, уроженец Медины дель Кампо; судно разбилось ночью около побережья у горы Сан Мартин, ибо не знали они губительной силы северных шквалов. Громадный этот флот замечен был нашими солдатами, которых Кортес отрядил на работу по промывке золота. Трое из них, именно: Сервантес «Остряк», Эскалопа и Алонсо Эрнандес «Каретник», немедленно отправились на корабль к Нарваэсу и, говорят, все время восклицали о великом своем счастье, что они избавились от тирании Кортеса и неминуемой смерти, какая грозила им в великом городе Мешико.

Нарваэс велел их накормить и напоить, и от вина их язык окончательно развязался: «Вот это так жизнь! Стакан доброго вина вместо рабского состояния у Кортеса, где нельзя открыть рта, где нет покоя ни днем, ни ночью!» А Сервантес, шут по профессии, то и дело восклицал: «Счастливчик же ты, Нарваэс! Знаешь ли ты, что приходишь как раз вовремя: предатель Кортес накопил изрядную сумму в 700 000 золотых песо, а солдаты его крайне против него возбуждены, ибо он их жестоко обманул при дележе». Вот что болтали эти подлые и бесчестные дезертиры, а Нарваэс все наматывал себе на ус. Узнал он также, что в восьми легуа пути находится новопостроенный город Вилья Рика де ла Вера Крус, в котором не более 70 солдат гарнизона во главе с капитаном Гонсало де Сандовалем, — большинство из них старики и инвалиды.

О прибытии флота тотчас был извещен и Мотекусома, который, ни слова не сказав Кортесу, немедленно послал своих сановников к Нарваэсу с золотом и прочими подарками и строгим приказом, чтоб местные индейцы изобильно бы снабжали пришельцев. Посольству этому Нарваэс изобразил Кортеса и нас всех в ужасном свете: мы, дескать, кучка сброда и разбойников, бежавших из Испании без ведома нашего короля и сеньора; как только король узнал о нашем здесь грабительстве, о великом злодействе — пленении Мотекусомы, он сейчас же послал Нарваэса с большим флотом, чтоб прекратить эти безобразия, освободить великого Мотекусому, а нас всех либо убить, либо живьем привезти в Испанию, где нас ожидает заслуженная казнь.

Переводчиками служили все те же три солдата. Столь приятные речи Нарваэс подкрепил еще посылкой множества испанских товаров. Конечно, Мотекусома весьма обрадовался такому повороту дел, особенно, когда его, при помощи зарисовок, тщательно осведомили о величине и качестве экспедиции. Ему казалось, что Нарваэсу, при его огромных силах, легко будет справиться с нами; тем более, что его послы видели и наших дезертиров и слышали их подлые речи. Поэтому Мотекусома послал еще второе посольство, с еще большими подарками и с самым решительным приказом — во всем ублажать Нарваэса и его войско5.

Трое суток Мотекусома знал уже о Нарваэсе, а Кортес не имел ни малейшего даже намека. Но вот однажды ему бросилось в глаза, что Мотекусома, в последнее время либо печальный, либо угрюмый, что-то очень повеселел. Он спросил его о причине, а тот ответил лишь, что с недавнего времени чувствует себя немного лучше. Странным это показалось Кортесу, и он решил навестить Мотекусому еще раз в этот день, чтоб выведать подлинную причину. А тот, со своей стороны, подумал, что Кортес получил, наконец, известия о флоте, и чтоб отклонить всякое подозрение, решил как бы добровольно сказать ему все, что знает по этому поводу: «Сеньор Малинче, сейчас я получил странное известие. В гавань, где и ты высадился, прибыл флот из 18 кораблей с большим количеством людей и коней. Вот изображение, которое мне прислали. Конечно, это для тебя не новость, и ты наверно пришел, чтобы мне сообщить об этом; я не сержусь на тебя за это секретничанье, наоборот — я радуюсь, что прибыли твои братья и с ними ты легко и без помех можешь отправиться на родину».

Кортес нагнулся над рисунками, увидел испанские флаги, и с великой радостью воскликнул: «Слава Богу! Вот помощь вовремя!..» Еще более возликовали мы все: нам не сиделось на месте, мы назначили турнир, и залп за залпом оглашал воздух.

Но вскоре радость наша улеглась. Первый пришел в себя Кортес, сообразив, что армада может быть только с Кубы, что она, значит, направлена против нас. Узнав еще кой-какие подробности и убедившись в этом печальном выводе, он собрал все войско и сообщил нам свои опасения.

С ними нельзя было не согласиться. Радость потухла. А Кортес мудро старался расположить к себе всех и каждого, щедро соря деньгами и обещаниями, чтоб все мы, как один, стояли за него. И это удалось, ибо имя Нарваэса никому из нас не было известно…